«Просто воскресенье»

Человек стоял у подъезда. Улица, обычно запруженная транспортом и вечно спешащим многолюдьем, в воскресенье выглядела непривычно: притихшая и медлительная. Луч солнца скользил по трещинам пыльным морщинам тротуара, и прятался в закрытых окнах будто безжизненных, опустевших на этот день домов.

Человек стоял, с удивлением глядя на гигантские краны и диковинные машины. Прогресс с его космическими темпоритмами был запечатлён в их столь удивительных формах, как символика. Но странное ощущение: что-то в этих металлических роботах, прочно шагнувших из будущего, было знакомо, как старый учебник естествознания, где динозавры и ящеры, населив планету, поражали своим гигантизмом и вымирали, ибо крошечный мозг был не в состоянии подсказать возможность приспособиться к диалектике движения веков.

Динозавры и ящеры в конструкциях металла не имели сердца, но обладали частицей мозга, которую внедрил им человек.

Человек, выросший в своей эволюции во властелина вселенной! Теперь, казалось бы, должен был себя в своём величии уважать в этот воскресный день отдыха. А он стоял, растерянный и удивлённый, перед махиной своих свершений и по-прежнему оставался, невзирая на масс-медиа и НТР, человеком, что значило: размотай клубок эмоций, обрети искренность чувства, чтобы потом, по утрате близкого и родного тебе, не казнить себя, чувствуя свою вину.

Человек жил, сердце болезненно сжималось над проблемами бытия, которые, пожалуй, возникали за многими окнами притихших на сегодня домов.

Проблема первая уходящая старость, чей лик, точно одуванчик из гербария, был хрупок и иконописен, а плоть легка и тяжела для того, кто бережно должен нести это бремя.

Проблема вторая входящая юность, переходный возраст необузданных страстей с острыми углами, ранящими тех, кто пытается снять ложный шаг, приводящий к непоправимости.

Проблема жизни, в которой главным является работа и семья. Работа, работа стержень бытия, на него накручиваются все хитросплетения проблем.

Заседание утром. На ходу полукофе и бутерброд. Бежать скорее! У подъезда машина…

И вдруг быстрый шаг, лёгкий, словно доносящийся с другого этажа, и в просвете двери пергамент лица, оттенённый белизной редких ломких волос.

Эти глаза! Слепые, со зрачками, которые навсегда замкнула катаракта. Слепые отцовские глаза пронизывали насквозь и видели или ощущали все переливы его состояния.