«Гранит не плавится»

Посвящается

рыцарям революции —

чекистам

Так уж повелось начинать воспоминания с рассказа о своей семье. Не буду исключением и я, тем более что моя семья была не совсем обычной.

Я рос единственным сыном и очень горевал, что нет у меня ни братьев, ни сестёр. Родители мои были людьми несхожими — не только по характеру, но и по образованию, по воспитанию.

Мать, Виргиния Михайловна, в совершенстве владела французским языком, хорошо играла на пианино, немного пела. Окончив гимназию в родном городе, Ростове-на-Дону, она поступила на историко-филологический факультет Петербургского университета. По окончании его вернулась домой, работала учительницей в железнодорожной школе. Позже в этой школе учился и я.

Все дети думают, что их мать — самая лучшая, самая красивая на свете. Но, честное слово, моя и вправду была очень красивой, очень хорошей. Высокая, стройная. Кожа белая-белая, на щеках нежный румянец. Чёрные блестящие волосы всегда гладко причёсаны, разделены ровным пробором. Нос маленький, с еле заметной горбинкой. Губы свежие, яркие. А большие карие глаза, в тени длинных, загнутых, как у детей, ресниц, светились ясным, спокойным светом.

Одевалась она строго, со вкусом: дома носила тщательно отглаженные ситцевые платьица, в школу ходила в чёрном костюме, в белой блузке со стоячим кружевным воротничком.

Мамины доброта и отзывчивость граничили порою с сентиментальностью. Она часто была грустна, задумчива, могла плакать без всяких причин. Сколько мне помнится, я никогда не видел её оживлённой, смеющейся.

Мой отец, Егор Васильевич, паровозный машинист, не имел, казалось, с мамой ничего общего. Живой, весёлый, первый городошник в нашем посёлке, с постоянной доброй улыбкой на лице, он так смотрел на мир голубыми, глубоко посаженными глазами, словно хотел сказать: «До чего же, братцы, хорошо жить на свете!» Я любил, когда он, вернувшись из очередной поездки, грязный, измазанный машинным маслом, весь в угольной пыли, умывался летом во дворе, а зимой на кухне. Он кряхтел, охал и ахал, приговаривая: «Хорошо, ох хорошо!» Поливая воду на почерневшую от загара шею, я с восторгом глядел, как под кожей перекатывались его крепкие мускулы.