«Купец, сын купца»

Варткес Тевекелян Купец, сын купца

1

Я только что вернулся в Тбилиси из оккупированного войсками Антанты Стамбула. Вернее сказать, вырвался оттуда, когда по ряду признаков стало видно, что английская служба безопасности напала на мой след и дальнейшее пребывание в этом благословенном, как его называют турки, городе может окончиться для меня весьма печально. Заместитель председателя Закавказской Чека Леонидзе проявил исключительную по тем временам щедрость: он предоставил мне полуторамесячный отпуск, путевку в санаторий и зарплату за все время моего пребывания за границей.

Прощаясь со мной, Леонидзе сказал:

– Поезжай, дорогой, отдохни хорошенько, а когда вернешься, поговорим о новой работе.

Денег я получил немного, несколько десятков миллионов рублей.

В общежитии Чека на Цололаке жили хорошие ребята. Узнав о моих миллионах, они стали убеждать меня, что лучшего применения моим деньгам, чем хороший кутеж, трудно придумать. Я не заставил себя уговаривать: деньги в ту пору обесценивались с небывалой быстротой.

Вечером мы впятером поднялись на фуникулере на гору Давида, где усатый дядя Вано содержал духан под названием «Свидание друзей».

Ужин был заказан царский: холодные закуски, зелень, сациви, шашлыки по-карски и десять бутылок кахетинского вина, из расчета по две бутылки на брата.

Официант, записывая заказ, несколько растерянно покосился на нас: кто в те голодные дни мог позволить себе, такую роскошь? Разве только мошенники, решившие поесть на дармовщинку.

Я успокоил официанта, показав ему новенькие шуршащие банкноты.

Вечер был теплый, с гор дул ласковый ветерок, сазандары наигрывали старинные мелодии, и мы не торопясь пили терпкое красное вино и немножко грустили.

Мы вернулись в общежитие основательно подвыпившие, и я тут же завалился на койку.

Среди ночи кто-то стал трясти меня:

– Проснись же, генацвале, проснись, тебя товарищ Леонидзе вызывает.

Я с трудом открыл глаза. Рядом стоял курьер из нашей комендатуры комсомолец Васо, таскавший на боку, несмотря на свой маленький рост, маузер, и притом непременно в деревянной кобуре.

– Пошел к черту! – крикнул я. – Ты разве не знаешь, что я в отпуске?

– Знаю, кацо, что ты в отпуске, но сам товарищ Леонидзе зовет. Приказал немедленно явиться.

Я подставил голову под холодную струю из крана и вскоре уже шагал по пустынному Головинскому проспекту в наше управление, к «грозе морей и океанов» – так звали мы между собой Леонидзе. Чекисты боялись его, но и любили за прямоту и справедливость.

– Тебе придется вернуться в Стамбул, – сказал он, заметив, конечно, чю я не совсем в форме. Он помолчал, потом придвинул ко мне пачку папирос «Интеллигентные». Это означало, что речь пойдет о серьезных делах.

Я молчал.

– Ты слишком много выпил, не соображаешь, что тебе говорят?

– Почему не соображаю? Но вы сами знаете, что я совсем недавно едва унес ноги из Стамбула.

– Молодец! Один ты такой умный, а остальные ничего не понимают. Раз предлагаем именно тебе ехать, значит, так надо. Ну, а если попадешься, тогда, – Леонидзе развел руками, – тогда придется, конечно, послать другого. А пока слушай. Кемалистское движение в Турции принимает серьезный характер. Не сегодня-завтра аскеры Кемаль-паши сбросят оккупантов в море и будут угрожать Стамбулу, где пока сидит в своем дворце султан и халиф всех мусульман – послушное орудие в руках Антанты. Так вот, нам стало известно, что командование оккупационных войск воздвигает оборонительные сооружения на европейском берегу Босфора. Там работает прорабом один сочувствующий нам техник. Он твой соотечественник, ты найдешь с ним общий язык.

– Что же мне понадобится от моего соотечественника?

– План укреплений… Если не полностью, то хотя бы частично.

– Это не так-то просто, – сказал я.

Леонидзе внимательно посмотрел на меня, будто видел в первый раз.

– Было бы просто – мы не стали бы рисковать жизнью хорошего чекиста. Конечно, что не просто, но нам нужно помочь туркам. Ты хорошо знаешь Стамбул, у тебя там есть связи. А технику можешь предложить десять – пятнадцать тысяч американских долларов. Это большие деньги, там редко кто устоит против такого соблазна.

– Мне бы только попасть в Стамбул. Боюсь, англичане сцапают меня еще на контрольном пункте на Босфоре.

– Нужно перехитрить англичан. Утром, на свежую голову, зайдешь к Беридзе, разработаете план операции.

В десять часов утра я уже был в кабинете двадцатитрехлетнего, очень находчивого начальника отдела Беридзе. Он считался у нас самым красивым мужчиной. Ни одна женщина не могла пройти мимо, не бросив на него хотя бы беглый взгляд. Мы немножко завидовали ему, но любили – он был хорошим, отзывчивым товарищем.

– Ну-ка докладывай. Ты выехал из Стамбула официально? Тебя видели на контрольном пункте?

– Я еще не съел свой разум с брынзой, чтобы выезжать через контрольный пункт, зная, что за мною охотятся англичане. Просто совершал на лодке прогулку по Босфору, дышал свежим воздухом, заметил идущую мимо моторную лодку, она мне понравилась, и я случайно очутился в Батуми.

– Видишь ли… – Беридзе задумался. – Можно, конечно, переправить тебя в Стамбул нелегально, способов много, но все они связаны с риском, а нам рисковать нельзя. Давай соображать насчет легальных способов. Ты когда-нибудь в персидском городе Тебризё бывал?

– Нет.

– По-азербайджански говорить умеешь?

– Турецкий знаю хорошо, пойму и по-азербайджански.

– В случае необходимости сможешь говорить по-азербайджански?

– Думаю, что смогу. Наконец, можно выучиться.

– Учиться некогда. А арабский знаешь?

– Читать могу, а разговаривать не умею.

– Сойдет, по моему. А теперь слушай внимательно. В городе Тебризе живет богатый армянин, торговец коврами. Он твой отец. Тебе исполнилось двадцать лет, и отец решил отправить совершеннолетнего сына в дальние края с партией отличных персидских ковров, чтобы он повидал свет и научился вести коммерческие дела. Ты едешь из Тебриза до Батуми транзитом, а там пароходом до Стамбула. Как думаешь, годится?

– Я в Тебризе не был, ничего не знаю о своем мнимом отце и о его семье, – ответил я. – А потом, как насчет паспорта, виз и что мне делать в Стамбуле с партией ковров? Ведь я в них ничего не понимаю.

– До отъезда ты будешь знать все: и на какой улице живешь в Тебризе, и в каких рядах находится лавка отца, и где живут твои сестры, братья, тети и дяди. Где находится армянская церковь и в какой школе ты учился, даже имя директора школы будешь знать. Одним словом, сам почувствуешь, что родился и вырос в Тебризе. А теперь возьми эти тетради, – Беридзе протянул мне две толстые тетради, – зазубри, как закон божий, все, что в них написано о торговце коврами Амбарцумяяе и о его семье. Поедешь на пять дней в наш загородный дом и примешься за дело. Никто тебе мешать не будет, а тетя Сато позаботится обо всем: накормит и напоит, изредка даже стаканчик вина поднесет. Вопросы есть?

– Когда ехать?

– Дней через семь. Как только поезд из Тебриза минует Джульфу, я дам тебе знать. В этом поезде будет находиться один молодой человек, с которым вы поменяетесь местами где-нибудь неподалеку от Тбилиси. Здесь ты прервешь поездку, чтобы дать возможность остальным пассажирам разъехаться. Жить, конечно, будешь в гостинице, поинтересуешься достопримечательностями города, сходишь в музей, в картинную галерею, заведешь маленькую любовную интрижку с девушкой, которую мы подкинем тебе. Это чтобы оправдать твою задержку в Тбилиси. Разумеется, здесь у тебя никаких знакомых нет, с нашими встречаться тоже не будешь. Если понадобишься, я сам тебе дам знать, где мы встретимся.

– Зачем такие предосторожности у себя дома? – спросил я.

– Затем, чтобы избежать всяких случайностей. Ты что же, полагаешь, в Тбилиси нет иностранных агентов? Недавно один наш человек был схвачен в порту Пирей, не успел доехать до Афин. Потом выяснилось, что это дело рук иностранного агента, который живет у нас с давних времен. Тебе еще нужно одеться соответствующим образом. – Беридзе позвонил по телефону и спросил кого-то:

– Нико, как одеваются нынче богатые молодые люди в Тебризе?… Нет, он христианин… Подбери для него все, что нужно… Срок – пять дней. Нужно успеть. Иначе Леонидас оторвет тебе голову.

Неделю спустя я снова стоял перед Беридзе. Он взял у меня тетради и устроил экзамен, по нескольку раз переспрашивая одно и тоже.

– С такой памятью можно смело в академики идти, – сказал он наконец. – А в шариате ты что-нибудь смыслишь? Коран читал? Человек, родившийся и выросший в мусульманской среде, должен хоть немножко знать законы ислама, даже если он и христианин.

– Немного знаю…

– Мы из тебя муллу не собираемся делать. А теперь запиши адрес двух купцов, контрагентов твоего отца в Стамбуле. Они компаньоны и держат лавку в крытом базаре. По приезде сдашь им ковры, а если понадобится – сошлешься на них, они подтвердят, что ты действительно сын купца Амбарцумяна из Тебриза. Вообще они помогут тебе во всем. А теперь зайди к нашему кассиру и получи у него три чека, по пять тысяч долларов каждый, на предъявителя в стамбульское отделение банка «Лионский кредит». Деньги это большие, и за их расходование строго по назначению ответишь головой. Чек или чеки вручишь торговцу лишь тогда, когда уверишься, что товар стоящий.

– В Тбилиси легко говорить – ответишь головой. А если человек согласится продать товар только после получения денег? Допустим, из осторожности ты заплатил ему половину обусловленной суммы, а на поверку окажется, что он подсунул тебе подделку, как быть в таком случае? В полицию с жалобой не пойдешь.

– На то ты и разведчик, чтобы не дать обвести себя вокруг пальца. Впрочем, ты и так знаешь не хуже меня, где и как следует поступать. До сих пор в твоей работе осечек не было. (Беридзе, бывший студент политехнического института в Петрограде, был единственный из всех моих знакомых грузин, говоривших по-русски без всякого акцента.) Получишь еще валюту на личные расходы, а также бриллиантовые запонки и булавку на галстук. Не может же сын богатого купца из Тебриза, да еще отправляющийся за пределы Персии, обойтись без таких украшений. Прежде чем уйдешь из управления, поднимись к товарищу Леонидзе, он хотел тебя видеть.

Перед каждой сложной операцией разведчик волнуется, зная по опыту, как часто исход дела зависит от множества непредвиденных случайностей. Волновался и я. Я мог случайно встретить пассажиров поезда, в котором ехал мой двойник из Тебриза, в Батуми; меня могли узнать знакомые, ведь я работал, в этом городе после его освобождения от меньшевиков; наконец, не было никакой уверенности, что агенты иностранных разведок уже не напали на мой след. Английская политическая полиция в Стамбуле тоже запросто могла снять меня прямо с парохода, при проверке документов. И все-таки без всяких помех я купил билет первого класса на итальянский пароход, курсировавший между Батуми и Стамбулом, сдал в багаж тюки с коврами и пустился в путь.

В первом классе, кроме меня, были еще два пассажира: средних лет американка, сотрудница АРА, работавшая в Армении, и французский офицер, помощник военного атташе в Москве, возвращавшийся на родину почему-то через Батуми.

Постепенно берега слились с горизонтом и исчезли. Вечер был теплый, безветренный, море спокойно, только вода пенилась за кормой. Пассажиры на палубе любовались игрой дельфинов, то и дело выпрыгивавших из воды.

Когда склянки пробили восемь часов, пассажиров пригласили в салон первого класса. После ужина мы пили кофе с ликером. Беседа шла на французском. Американка, правда, говорила по-французски плохо, кое-как мы все же объяснялись.

Она вдруг спросила:

– Молодые люди, вы не играете в покер?

Француз ответил, что покер – самая распространенная игра в армии. Я (сын богатого купца) галантно поклонился даме и сказал, что хоть и не очень хорошо, но играю.

– Мы вас не обыграем, ставки будут мизерные, – успокоила меня американка.

– Играть втроем не очень интересно. Может быть, кто-нибудь из офицеров команды пожелает принять участие в игре? – сказал француз.

Он вскоре вернулся в сопровождении худощавого итальянца, первого помощника капитана. Я решил, что могу позволить себе проиграть до пятидесяти долларов. Сэкономлю эти деньги в Стамбуле на личных расходах.

Однако проигрывать не пришлось. Мне очень везло, и скоро передо мной образовалась целая гора долларов, франков и лир. Тут уж я испугался: партнеры примут меня за шулера и по приезде в Стамбул обратятся в полицию. Нужно было проигрывать во что бы то ни стало. Я отчаянно блефовал, увеличивал ставки, тогда мои партнеры пасовали, и банк опять доставался мне. В конце игры у американки оказалось четыре туза, почти непобедимая комбинация при игре в покер, у меня же было четыре валета и джокер – комбинация, которая бывает, может быть, раз или два в жизни. Когда американка довела ставку до трехсот пятидесяти долларов, я ответил ей согласием.

– Давайте остановимся на этом, я не хочу вас разорять, – сказала она и с гордостью открыла четырех тузов.

– Мало, – сказал я и, не дожидаясь ответа, показал свои карты.

Мои партнеры ахнули, такое действительно редко случается.

Все же мне удалось затем спустить часть выигрыша, однако у меня осталось около семисот долларов.

На третий день, рано утром, наш пароход вошел в голубые воды Босфора. Катер пограничной охраны подал сигнал, и мы остановились напротив местечка Беюк-дере, где помещалась летняя резиденция русского посольства в Турции. Полицейские, поднявшись па борт, отобрали у пассажиров паспорта для проверки, а таможенники искали в наших вещах контрабанду и наркотики. Вскоре паспорта нам вернули, санитарный врач больных не обнаружил, нам разрешили швартоваться к пристани Галата, и я опять оказался в благословенном городе Стамбуле.

Американка, любезно попрощавшись, сказала, что ей приятно было играть со мной, что она остановится в отеле «Пера Палас» и если я захочу продолжить нашу игру, то могу посетить ее после девяти часов вечера.

Никакого желания встретиться с ней еще раз у меня, естественно, не было. Я поблагодарил ее, дал морскому агенту адрес, по которому следовало отправить ковры, и с небольшим чемоданом в руке вышел на Галатийский мост.

По берегам Босфора, утопая в пышной зелени, тянулись белые дворцы султанских вельмож и феодальной аристократии. На правом, европейском, берегу возвышались крепостные башни с бойнинами, построенные еще византийцами. До недавнего времени под этими башнями мирно паслись овцы, а по вечерам, когда угасали последние лучи солнца и в Босфоре отражались тысячи небесных светил, влюбленный турок, полулежа на зеленом ковре и положив ладонь на ухо, пел песню.

Именно под этими башнями войска Антанты рыли теперь котлованы и воздвигали современные укрепления, чтобы не пустить турок к себе домой, в Стамбул.

2

Останавливаться в гостинице и привлекать внимание полиции не следовало и, ступив на твердую землю, я постарался раствориться в кривых улочках и переулках многоязычного города. Приют я нашел у своих земляков в азиатской части города, куда сравнительно редко заглядывала полиция оккупантов.

Разыскать техника-строителя не представляло для меня особой трудности, и я уже на третий день своего приезда познакомился с ним на вечеринке, устроенной специально для этой цели одним из моих приятелей.

Техник оказался симпатичным малым лет тридцати, с умным интеллигентным лицом. За ужином я начал разговор на политические темы. Сведения Леонидзе оказались правильными: техник хотя и не имел твердых убеждений, все же считал себя социалистом и стал убеждать нас, что освобождение человечества от неравенства и несправедливости началось именно в России, где победила революция.

Поздно ночью я пошел проводить его до трамвайной остановки, высказал ему по дороге свою симпатию, и мы условились о новой встрече.

Мы встретились с ним трижды в разных местах, предпочитая окраины, вроде Скутари, Беюк-дере или. Гедик-паша, беседовали о том, о сем, и я ждал удобного случая, чтобы перейти к делу. Однако техник оказался догадливее, чем я думал. Однажды, когда мы сидели в маленьком ресторанчике на берегу моря, пили вино и ели жареную скумбрию, техник пристально поемотрел на меня и, помедлив, спросил:

– Земляк, вам, видимо, что-то от меня надо? Я ведь давно догадываюсь, что вы оттуда. – И он кивнул головой в сторону наших берегов.

– Да как вам сказать, кое-что мне действительно нужно… Вы человек разумный и поймете меня. Скажу прямо: мне нужен план укреплений, которые воздвигают союзники на европейском берегу Босфора. Что касается расходов, то я, разумеется, все оплачу.

Мы помолчали, мой собеседник барабанил пальцами по мраморному столику.

– За полный план укреплений я мог бы предложить, скажем, десять тысяч американских долларов.

– Уважаемый земляк, видимо, вы плохо представляете, чем все это пахнет? – усмехнулся техник.

– Что бы ни случилось, вы будете в стороне. За это могу ручаться вам головой.

– В случае провала не миновать виселицы, а меня, признаться, это не устраивает. К тому же я вовсе не герой…

– Но вам лично ничто не угрожает. Нас ведь только двое, свидетелей нет. Подумайте сами, какой мне смысл выдавать вас, если я даже попадусь?

– Заставят, – мрачно сказал он.

– Нет уж, вы плохо знаете нас.

– Разве вы не такие же люди, как и все? – спросил он.

– Конечно, такие же, но несколько из другого теста и ради своих идей пойдем на любые испытания.

– Это правда, я слышал, что вы такие же фанатики, как первые христиане.

– Сравнение, правда, не очень удачное, но дело не в этом.

– Я понимаю, вы – атеисты. Однако вернемся к существу нашей беседы. К сожалению, я пока ничего не могу сказать вам. Нужно хорошенько подумать.

– Я вас не тороплю.

Техник колебался, и нужно было дать ему увериться, что__лично ему не грозит никакая опасность.

Простившись с ним, я вспомнил о контрагентах моего тебризского отца, торгующих коврами в крытом базаре.

Стамбульский крытый базар – это целый мир запутанных ходов и галерей, целый лабиринт, к тому же погруженный в полумрак. Воздух здесь тяжелый, окон нет, и свет проникает лишь через узкие отверстия в крышах коридоров.

В крытом базаре Стамбула продается все – от ярких персидских ковров и великолепных ювелирных изделий ручной работы до французских духов. Здесь множество харчевен, кондитерских и кофеен. Менялы тут же за столиками обменивают валюту любого государства, и под солидный залог у них можно получить заем.

Незнакомому с крытым базаром легко запутаться в нем, торговые ряды не имеют ни названий, ни нумерации, ни каких бы то ни было указателей.

Купцы встретили меня радушно, как старого знакомого, по обычаю, заказали турецкий кофе и стали расспрашивать о здоровье моих дорогих родителей в далеком иранском городе Тебризе. Попутно они сообщили, что привезенную мной партию ковров уже продали с большой выгодой.

Убедившись, что нас никто не подслушивает, я спросил купцов, знают ли они техника-строителя.

Компаньоны переглянулись и ответили, что хоть и знакомы с техником, но им неудобно вмешиваться в это дело.

– Вы-то уедете, а нам жить здесь и работать, – сказал один из них.

– Как же быть? Сами понимаете, нам терять время нельзя.

– Мы подошлем к нему надежного человека, – пообещал, подумав, один из купцов.

Мы условились, что я больше не приду к ним в лавку, а в случае надобности извещу запиской.

Купцы, видимо, кое-что успели, так как при следующей встрече техник заявил, что готов помочь нам.

– Денег я не возьму, – сказал он, – ни при каких условиях.

– Почему же?

– Видите ли, получив деньги, я как бы становлюсь продажным шпионом. Будем откровенны. Получив от меня план укреплений, вы передадите его туркам, а мне совсем не хочется помогать им. В тысяча девятьсот пятнадцатом году турки вырезали полтора миллиона армян, в том числе и моих родителей. Сам я чудом уцелел, при помощи добрых людей получил образование и стал строителем.

– Разве можно сравнивать Мустафу Кемаля с Талаатом или Энвером, руководившими движением младотурок? Поймите, мы кровно заинтересованы в том, чтобы с нами от Эрзерума, Трапезунда и до Стамбула граничила революционная Турция. Мы помогаем и будем помогать кемалистскому движению в интересах революции, это наш интернациональный долг.

– Спорить с вами не стану, – сказал техник, вздохнув. – План укреплений я дам, в тех, конечно, пределах, что мне известны. Но только вам, понимаете, только вам, а не туркам. А вы можете поступать сообразно вашим интересам. План я нанесу на папиросную бумагу и через три дня вручу вам.

Мы договорились, что он положит план в пачку сигарет, а при следующей встрече мы обменяемся пачками.

Три дня спустя, уже под вечер, мы сидели в местечке Бебек, в маленькой кондитерской на берегу моря, и ели мороженое. Закурив, мы незаметно обменялись пачками сигарет. А вскоре я простился с техником и вышел на набережную, уже опустевшую в этот час. Я волновался: не провокация ли все это? Уж очень легко, притом без всяких затрат, удалось получить такой важный документ.

В полупустом вагоне трамвая я мысленно сказал себе: «Каким нужно быть последним дураком, чтобы сесть в трамвай с таким опасным документом в кармане! Полицейский у входа вагона, полицейский у выхода, и ты в мышеловке». Я соскочил на первой же остановке, пересел в проезжавший пустой фаэтон и опять мысленно обругал себя дураком: ведь все извозчики Стамбула состоят осведомителями в полиции.

В аристократическом квартале Осман-бей я расплатился с извозчиком и дальше пошел пешком. Меня не покидало чувство, что в кармане не пачка сигарет, а взрывчатка. Что и говорить, в случае провала десять лет каторги на Мальтийских островах, а пожалуй, и виселица обеспечены.

Я добрался до квартиры, в которой жил последние дни, достал папиросную бумажку, расправил ее и стал изучать. План, несомненно, был составлен по всем правилам чертежного искусства, но соответствуют ли все эти кружочки, треугольники, стрелки действительности? Где гарантия, что техник по совету своих хозяев не подсунул мне фальшивку? Хорош я буду, притащив домой никому не нужный клочок бумаги. Нужно было удостовериться в точности чертежа, но как это сделать?

Всю ночь я ворочался с боку на бок, думая об одном и том же – что без проверки план везти домой нельзя. Только под утро, когда в курятниках соседних домов пропели петухи, меня осенила мысль. На берегу Босфора, на зеленых лужайках под крепостными башнями, обычно пасли коров и коз. Что, если воспользоваться этим и проникнуть в район, где воздвигались укрепления? Конечно, не самому, а поручить это надежному человеку. Мне был знаком один сочувствующий нам молодой рабочий с табачной фабрики; в прошлом он оказал мне некоторые услуги.

– Что ж, – согласился он, когда я изложил ему свой план. – Но у нас нет коровы.

– Неужели во всем Стамбуле не найдется человека, который одолжил бы нам на несколько дней корову, разумеется, за определенную плату? Наконец, можно купить корову.

– Как это у тебя просто получается. Но где будем держать ее, и чем кормить, и куда ее девать потом?

– Ничего с коровой не случится, если продержим ее несколько дней под открытым небом – пускай пасется поблизости от крепостных стен. А потом продадим или подарим кому-нибудь.

– Пожалуй, лучше всего купить. Я сегодня же отпрошусь в отпуск на несколько дней и займусь этим делом.

И вот мой знакомый уже дважды пас по вечерам корову в районе крепостных башен. Его наблюдения подтвердили правильность сообщенных техником сведений.

Я стал готовиться к возвращению на родину, но как-то вечером ко мне в комнату зашла хозяйка и между прочим сообщила, что со вчерашнего вечера в нашем квартале и около дома вертятся какие-то подозрительные личности.

– Похоже, что кого-то разыскивают.

– Пусть себе разыскивают, нам с вами нечего тревожиться, – успокоил я ее.

Моя хозяйка была твердо уверена, что я купец и сын купца из далекого Тебриза, но оставаться здесь дальше было опасно. Я не спеша оделся, выбрался через черный ход на улицу и, петляя по кривым переулкам старого Стамбула, перебрался на другую, заранее подготовленную квартиру.

А ночью ко мне пришел доверенный человек и сообщил, что полиция союзников произвела обыск в квартире, где я жил, примерно через час после моего исчезновения. Хозяйку пригласили в управление политической полиции и спрашивали, не жил ли у нее кто-нибудь.

Хозяйка твердо ответила, что у нее никто не жил, ее отпустили, предупредив, что за сокрытие опасного большевистскою агента она понесет тяжелое наказание.

Я должен был увидеться с рабочим с табачной фабрики, но он в назначенное время не пришел. Не пришел он и на следующий день.

Хоть это было и рискованно, но я все же послал к нему человека с запиской. Оказалось, что табачника задержали в районе строительства и стали допрашивать: кто он, откуда у него корова и почему он пасет ее именно в этом районе? Он просидел ночь в полиции, утром его отпустили, но корову оставили в залог, полагая, что владелец рано или поздно придет за сьоей скотиной, а за это время успеют проверить правильность его ответов. За коровой он, конечно, не пришел.

Стало ясно – полиция Антанты опять напала на мой след, и нужно возможно скорее выбираться из Стамбула. О легальном возвращении нечего было и думать. Меня забрали бы еще в бюро по выдаче выездных виз.

И снова пришлось обращаться к купцам из крытого базара. Я послал им записку и назначил свидание в рыбачьем поселке Кум-Капу.

Один из купцов явился в назначенный час, все выслушал и обещал посоветоваться со своим компаньоном.

Купцы оказались людьми весьма оперативными. На второе свидание они явились вдвоем, сказали, что оставаться мне в Стамбуле действительно рискованно, а выехать можно либо по старому испытанному способу – нанять моторную лодку, снарядить ее по всем правилам коммерции и отправить в один из черноморских портов Советской России, либо с подложным паспортом нелегально уехать в Болгарию и оттуда пробираться домой. Мы решили, что первый способ вернее, хотя сразу его не осуществишь. Впрочем, я не очень спешил: я успел передать план укреплений приехавшему от Леонидзе курьеру, и он увез его с собой.

Недели через две нагруженная товаром моторная лодка покачивалась на легких волнах причала Сиркеджи.

Нам с капитаном лодки Осман-агой предстояло решить самый сложный вопрос: как мне перебраться на лодку – после того как лодка минует контрольный пункт или тут же у причала? И мы остановились на следующем: в якорном трюме капитан соорудит тайник между перегородками и спрячет меня.

– Тайник у нас узкий, сидеть там нельзя, но притока воздуха будет достаточно. Полицейские с контрольного пункта никогда не заглядывают в якорный трюм, а если и заглянут, все равно ничего не увидят. Не станут же они ломать все перегородки на моем судне, тем более что документы у меня по всем правилам, железные, – обнадеживал Осман-ага.

В воскресенье на рассвете, когда в порту было малолюдно, я, изображая пьяного матроса, пробрался на лодку и заперся в каюте капитана, а когда подняли якорь и приблизились к контрольному пункту, спрятался в тайник. Осман-ага собственноручно заколотил за мною доски, и я оказался в темной, сырой дыре. Здесь было настолько узко, что нельзя было даже поднять руки. Потянулись томительные часы. Болели ноги, ломило поясницу. Я старался думать о посторонних вещах, пытался даже вздремнуть, но мешал гул мотора над головой.

Потом по палубе застучали тяжелые сапоги, видимо, на лодку поднялись полицейские.

Мне казалось, что прошла целая вечность, когда капитан оторвал доски тайника.

– Ну как, жив? – спросил он, освещая мое лицо фонариком.

Я поднялся на палубу. День был погожий, ни единого облака на голубом небе. Монотонно стучал мотор. Мы медленно плыли в сторону Батуми. Я вдыхал морской воздух и смотрел вдаль, представляя себе очертания родных берегов.

…В Тбилиси, зайдя в кабинет Леонидзе, я молча положил перед ним чеки на пятнадцать тысяч долларов.

Он поднял на меня черные, сразу вдруг потеплевшие глаза.

– Молодец, провернул такую сложную операцию, да еще сберег деньги. Теперь можешь ехать отдыхать.

Но я так устал, что, казалось, не отдохну и за год… Впрочем, я знал, что бывает усталость лучше и счастливее любого отдыха.

1966

Оглавление