«Самоходы»

Николай Дмитриевич Телешов

САМОХОДЫ

Из цикла "Переселенцы".

I

Закат еще не померк, над городом еще тянулись яркие цветные полосы вечерней зари, а над степью уже всходила луна; она еще не светила, не золотила степи, а только глядела ласково и скромно, обещая тихую, ясную ночь.

Устиныч, невысокий старик лет семидесяти, с седой бородкой и светлыми грустными глазами, сидел у ворот на скамейке и думал, то весело поглядывая на небо, то украдкой вздыхая. За воротами раскидывался двор, обнесенный серым дощатым забором, весь обросший высокой крапивой и широкими лопухами. Посреди двора стоял домик - бывший холерный барак; из окон его видна была невдалеке городская застава, а по другую сторону бесконечная степь.

Здесь жили переселенцы.

Одни уходили, другие приходили, и домик всегда был полон народа.

Пока Устиныч сидел и думал, его семья снаряжала повозку - маленькую тележку о двух колесах с выгнутыми сквозными боками, похожими на ребра, и с короткими оглоблями, лежавшими пока на траве.

- Чего ж на ночь глядя поедешь? - спрашивали старика соседи, вышедшие поглядеть на чужие хлопоты.

- А что ж, - спокойно отвечал Усгиныч, - вона - месяц-батюшка вышел... Оно светленько с ним-то, а не жарко, а матушка-солнышко теперь тоже рано проглядывает: как зачнет это припекать, мы и в рощу, на отдых... Так-то вог, милые.

Он охотно рассказывал обо всем: куда идет, почему и давно ли из дома.

- Идем далече, приятель. На версты считать, не знаю, как и выговорить. А идем уже давно... верст семьсот прошли, слаза богу... Да осталось верст тыщу... Ничего, милый, - дойдем! А семья наша вот какая: я со старухой это двое... Да Трифон - сын, да при нем жена, да детей четыре души крохотных... Да еще, значит, пятый внук - Лександро. Выходит - девять душ, да десятая дочь... да еще две дочери...

Он показал обе руки, на которых при счете загнул уже все пальцы, и, причмокнув, добавил:

- Эна, милый человек, народу-то! А каждый рот хлебушка просит, а его, значит, нет и нет. Четвертый год не г урожая, хоть ты что хочешь.

Тележку между тем снарядили. Набили разное тряпьз и пожитки, туда же посадили и жену Устииыча, худую, сморщенную старуху.

- Ноги-то, ноги-то, - жаловалась та, когда Трифон, коренастый мужик, положил ей на колени ребенка.

- Мало что, матушка, потеснись! - возразил он спокойно, передавая еще двух маленьких девочек. - Не у себя дома!