«Плен в своем отечестве»

ЛЕВ ЭММАНУИЛОВИЧ РАЗГОН

ПЛЕН В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ

Никогда не забуду шока, испытанного мною, когда я в страшно-известном доме на Лубянской площади знакомился с делами всей своей семьи. Потрясение было вызвано не тем, что я узнал. Я это знал уже и раньше. Я рассматривал дела шестерых людей, из которых трое были расстреляны, а остальные попали в мясорубку, которая вошла во все словари мира под названием ГУЛАГ. Погибли не все, остался в живых я, и мне судьбой приуготовлена обязанность рассказать то, что я знаю.

А что я знаю? Отчаянье охватило меня на Лубянке от сознания, что когда как будет, наверное, сказано "уступая требованиям общественности",- будут открыты пресловутые Архивы КГБ, то там ни родные погибших, ни исследователи не найдут ничего, кроме нескольких бумажек: арестован, признался в преступлении, приговорен к расстрелу, приговор приведен в исполнение. Или же "Особым совещанием" или "тройкой", не судом (суд знал только один приговор-расстрел), приговорен за установленные преступления к 8 или 10 годам "исправительно-трудового лагеря". И - все. 1-ю ведь история жизни и смерти любого из неизвестного до сих пор количества жертв "незаконных репрессий" (как деликатно именуют везде массовые убийства) не укладывается в десяток, а то и меньше бумажек, вложенных в тоненькую папку,- такие, какие я рассматривал в доме No 2 по Лубянской площади.

Зимой 1950 года я коротал свои арестантские дни в Георгиевской пересыльной тюрьме, ожидая, когда меня этапом отправят куда-нибудь в северные лагеря отбывать свой недавно полученный новый десятилетний срок. Камера была большая, народ в ней был хороший - уголовных содержали отдельно,- и я с неиссякающим интересом присматривался и прислушивался к" своим сокамерникам. Каждый из них был интересен, о каждом можно рассказать много значительного. Но навсегда мне запомнился старик-водопроводчик, с которым я очутился рядом на нарах. Собственно, стариком он не был - просто весьма пожилой, спокойный и рассудительный человек.

- Каждого из вас мне жалко,- как-то сказал он мне.- Все вы пропадаете ни за что. Я-то хоть за дело сюда попал, мне жаловаться не на кого.

Это уже было совсем интересно. Такие признания можно было встретить очень редко.

- Так за что же вы сидите?- спросил я, нарушив тюремную этику: не спрашивать о деле.

- Совершил я, по-ихнему, преступление и попался по глупости как куренок!