«Человек в футляре (The Man In A Case)»

Человек в футляре (The Man In A Case) (fb2) - Человек в футляре (The Man In A Case) [параллельный перевод] 87K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Антон Павлович Чехов

Чехов Антон Павлович. Человек в Футляре

Anton Chekhov Антон Павлович Чехов The Man In A Case Человек в футляре AT the furthest end of the village of Mironositskoe some belated sportsmen lodged for the night in the elder Prokofy's barn. На самом краю села Мироносицкого, в сарае старосты Прокофия расположились на ночлег запоздавшие охотники. There were two of them, the veterinary surgeon Ivan Ivanovitch and the schoolmaster Burkin. Их было только двое: ветеринарный врач Иван Иваныч и учитель гимназии Буркин. Ivan Ivanovitch had a rather strange double-barrelled surname -- Tchimsha-Himalaisky -- which did not suit him at all, and he was called simply Ivan Ivanovitch all over the province. He lived at a stud-farm near the town, and had come out shooting now to get a breath of fresh air. У Ивана Иваныча была довольно странная, двойная фамилия - Чимша-Гималайский, которая совсем не шла ему, и его во всей губернии звали просто по имени и отчеству; он жил около города на конском заводе и приехал теперь на охоту, чтобы подышать чистым воздухом. Burkin, the high-school teacher, stayed every summerat Count P-----'s, and had been thoroughly at home inthis district for years. Учитель же гимназии Буркин каждое лето гостил у графов П. и в этой местности давно уже был своим человеком. They did not sleep. Не спали. Ivan Ivanovitch, a tall, lean old fellow with long moustaches, was sitting outside the door, smoking a pipe in the moonlight. Иван Иваныч, высокий, худощавый старик с длинными усами, сидел снаружи у входа и курил трубку; его освещала луна. Burkin was lying within on the hay, and could not be seen in the darkness. Буркин лежал внутри на сене, и его не было видно в потемках. They were telling each other all sorts of stories. Рассказывали разные истории. Among other things, they spoke of the fact that the elder's wife, Mavra, a healthy and by no means stupid woman, had never been beyond her native village, had never seen a town nor a railway in her life, and had spent the last ten years sitting behind the stove, and only at night going out into the street. Между прочим говорили о том, что жена старосты, Мавра, женщина здоровая и не глупая, во всю свою жизнь нигде не была дальше своего родного села, никогда не видела ни города, ни железной дороги, а в последние десять лет всё сидела за печью и только по ночам выходила на улицу. "What is there wonderful in that!" said Burkin. - Что же тут удивительного! - сказал Буркин. "There are plenty of people in the world, solitary by temperament, who try to retreat into their shell like a hermit crab or a snail. - Людей, одиноких по натуре, которые, как рак-отшелышк или улитка, стараются уйти в свою скорлупу, на этом свете не мало. Perhaps it is an instance of atavism, a return to the period when the ancestor of man was not yet a social animal and lived alone in his den, or perhaps it is only one of the diversities of human character -- who knows? Быть может, тут явление атавизма, возвращение к тому времени, когда предок человека не был еще общественным животным и жил одиноко в своей берлоге, а может быть, это просто одна из разновидностей человеческого характера, - кто знает? I am not a natural science man, and it is not my business to settle such questions; I only mean to say that people like Mavra are not uncommon. Я не естественник и не мое дело касаться подобных вопросов; я только хочу сказать, что такие люди, как Мавра, явление не редкое. There is no need to look far; two months ago a man called Byelikov, a colleague of mine, the Greek master, died in our town. Да вот, недалеко искать, месяца два назад умер у нас в городе некий Беликов, учитель греческого языка, мой товарищ. You have heard of him, no doubt. Вы о нем слышали, конечно. He was remarkable for always wearing goloshes and a warm wadded coat, and carrying an umbrella even in the very finest weather. Он был замечателен тем, что всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате. And his umbrella was in a case, and his watch was in a case made of grey chamois leather, and when he took out his penknife to sharpen his pencil, his penknife, too, was in a little case; and his face seemed to be in a case too, because he always hid it in his turned-up collar. И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из серой замши, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике; и лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он всё время прятал его в поднятый воротник. He wore dark spectacles and flannel vests, stuffed up his ears with cotton-wool, and when he got into a cab always told the driver to put up the hood. Он носил темные очки, фуфайку, уши закладывал ватой, и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх. In short, the man displayed a constant and insurmountable impulse to wrap himself in a covering, to make himself, so to speak, a case which would isolate him and protect him from external influences. Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. Reality irritated him, frightened him, kept him in continual agitation, and, perhaps to justify his timidity, his aversion for the actual, he always praised the past and what had never existed; and even the classical languages which he taught were in reality for him goloshes and umbrellas in which he sheltered himself from real life. Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни. " 'Oh, how sonorous, how beautiful is the Greek language!' he would say, with a sugary expression; and as though to prove his words he would screw up his eyes and, raising his finger, would pronounce 'Anthropos!' - О, как звучен, как прекрасен греческий язык! -говорил он со сладким выражением; и, как бы в доказательство своих слов, прищурив глаз и подняв палец, произносил: - Антропос! "And Byelikov tried to hide his thoughts also in a case. И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр. The only things that were clear to his mind were government circulars and newspaper articles in which something was forbidden. Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь. When some proclamation prohibited the boys from going out in the streets after nine o'clock in the evening, or some article declared carnal love unlawful, it was to his mind clear and definite; it was forbidden, and that was enough. Когда в циркуляре запрещалось ученикам выходить на улицу после девяти часов вечера или в какой-нибудь статье запрещалась плотская любовь, то это было для него ясно, определенно; запрещено - и баста. For him there was always a doubtful element, something vague and not fully expressed, in any sanction or permission. В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное. When a dramatic club or a reading-room or a tea-shop was licensed in the town, he would shake his head and say softly: Когда в городе разрешали драматический кружок, или читальню, или чайную, то он покачивал головой и говорил тихо: "It is all right, of course; it is all very nice, but I hope it won't lead to anything!" - Оно, конечно, так-то так, всё это прекрасно, да как бы чего не вышло. "Every sort of breach of order, deviation or departure from rule, depressed him, though one would have thought it was no business of his. Всякого рода нарушения, уклонения, отступления от правил приводили его в уныние, хотя, казалось бы, какое ему дело? If one of his colleagues was late for church or if rumours reached him of some prank of the high-school boys, or one of the mistresses was seen late in the evening in the company of an officer, he was much disturbed, and said he hoped that nothing would come of it. Если кто из товарищей опаздывал на молебен, или доходили слухи о какой-нибудь проказе гимназистов, или видели классную даму поздно вечером с офицером, то он очень волновался и всё говорил, как бы чего не вышло. At the teachers' meetings he simply oppressed us with his caution, his circumspection, and his characteristic reflection on the ill-behaviour of the young people in both male and female high-schools, the uproar in the classes. "Oh, he hoped it would not reach the ears of the authorities; oh, he hoped nothing would come of it; and he thought it would be a very good thing if Petrov were expelled from the second class and Yegorov from the fourth. А на педагогических советах он просто угнетал нас своею осторожностью, мнительностью и своими чисто футлярными соображениями насчет того, что вот-де в мужской и женской гимназиях молодежь ведет себя дурно, очень шумит в классах, - ах, как бы не дошло до начальства, ах, как бы чего не вышло, - и что если б из второго класса исключить Петрова, а из четвертого -Егорова, то было бы очень хорошо. And, do you know, by his sighs, his despondency, his black spectacles on his pale little face, a little face like a pole-cat's, you know, he crushed us all, and we gave way, reduced Petrov's and Yegorov's marks for conduct, kept them in, and in the end expelled them both. И что же? Своими вздохами, нытьем, своими темными очками на бледном, маленьком лице, -знаете, маленьком лице, как у хорька, - он давил нас всех, и мы уступали, сбавляли Петрову и Егорову балл по поведению, сажали их под арест и в конце концов исключали и Петрова, и Егорова. He had a strange habit of visiting our lodgings. Было у него странное обыкновение - ходить по нашим квартирам. He would come to a teacher's, would sit down, and remain silent, as though he were carefully inspecting something. Придет к учителю, сядет и молчит и как будто что-то высматривает. He would sit like this in silence for an hour or two and then go away. Посидит, этак, молча, час-другой и уйдет. This he called 'maintaining good relations with his colleagues'; and it was obvious that coming to see us and sitting there was tiresome to him, and that he came to see us simply because he considered it his duty as our colleague. Это называлось у него "поддерживать добрые отношения с товарищами", и, очевидно, ходить к нам и сидеть было для него тяжело, и ходил он к нам только потому, что считал своею товарищескою обязанностью. We teachers were afraid of him. Мы, учителя, боялись его. And even the headmaster was afraid of him. И даже директор боялся. Would you believe it, our teachers were all intellectual, right-minded people, brought up on Turgenev and Shtchedrin, yet this little chap, who always went about with goloshes and an umbrella, had the whole high-school under his thumb for fifteen long years! Вот подите же, наши учителя народ всё мыслящий, глубоко порядочный, воспитанный на Тургеневе и Щедрине, однако же этот человечек, ходивший всегда в калошах и с зонтиком, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет! High-school, indeed -- he had the whole town under his thumb! Да что гимназию? Весь город! Our ladies did not get up private theatricals on Saturdays for fear he should hear of it, and the clergy dared not eat meat or play cards in his presence. Наши дамы по субботам домашних спектаклей не устраивали, боялись, как бы он не узнал; и духовенство стеснялось при нем кушать скоромное и играть в карты. Under the influence of people like Byelikov we have got into the way of being afraid of everything in our town for the last ten or fifteen years. Под влиянием таких людей, как Беликов, за последние десять - пятнадцать лет в нашем городе стали бояться всего. They are afraid to speak aloud, afraid to send letters, afraid to make acquaintances, afraid to read books, afraid to help the poor, to teach people to read and write. . . ." Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте... Ivan Ivanovitch cleared his throat, meaning to say something, but first lighted his pipe, gazed at the moon, and then said, with pauses: Иван Иваныч, желая что-то сказать, кашлянул, но сначала закурил трубку, поглядел на луну и потом уже сказал с расстановкой: "Yes, intellectual, right minded people read Shtchedrin and Turgenev, Buckle, and all the rest of them, yet they knocked under and put up with it. . . that's just how it is." - Да. Мыслящие, порядочные, читают и Щедрина, и Тургенева, разных там Боклей и прочее, а вот подчинились же, терпели... То-то вот оно и есть. "Byelikov lived in the same house as I did," Burkin went on, "on the same storey, his door facing mine; we often saw each other, and I knew how he lived when he was at home. - Беликов жил в том же доме, где и я, - продолжал Буркин, - в том же этаже, дверь против двери, мы часто виделись, и я знал его домашнюю жизнь. And at home it was the same story: dressing-gown, nightcap, blinds, bolts, a perfect succession of prohibitions and restrictions of all sorts, and --'Oh, I hope nothing will come of it!' И дома та же история: халат, колпак, ставни, задвижки, целый ряд всяких запрещений, ограничений, и - ах, как бы чего не вышло! Lenten fare was bad for him, yet he could not eat meat, as people might perhaps say Byelikov did not keep the fasts, and he ate freshwater fish with butter -- not a Lenten dish, yet one could not say that it was meat. Постное есть вредно, а скоромное нельзя, так как, пожалуй, скажут, что Беликов не исполняет постов, и он ел судака на коровьем масле, - пища не постная, но и нельзя сказать, чтобы скоромная. He did not keep a female servant for fear people might think evil of him, but had as cook an old man of sixty, called Afanasy, half-witted and given to tippling, who had once been an officer's servant and could cook after a fashion. Женской прислуги он не держал из страха, чтобы о нем не думали дурно, а держал повара Афанасия, старика лет шестидесяти, нетрезвого и полоумного, который когда-то служил в денщиках и умел кое-как стряпать. This Afanasy was usually standing at the door with his arms folded; with a deep sigh, he would mutter always the same thing: Этот Афанасий стоял обыкновенно у двери, скрестив руки, и всегда бормотал одно и то же, с глубоким вздохом: " 'There are plenty of them about nowadays!' - Много уж их нынче развелось! "Byelikov had a little bedroom like a box; his bed had curtains. Спальня у Беликова была маленькая, точно ящик, кровать была с пологом. When he went to bed he covered his head over; it was hot and stuffy; the wind battered on the closed doors; there was a droning noise in the stove and a sound of sighs from the kitchen -- ominous sighs. . . . Ложась спать, он укрывался с головой; было жарко, душно, в закрытые двери стучался ветер, в печке гудело; слышались вздохи из кухни, вздохи зловещие... And he felt frightened under the bed-clothes. И ему было страшно под одеялом. He was afraid that something might happen, that Afanasy might murder him, that thieves might break in, and so he had troubled dreams all night, and in the morning, when we went together to the high-school, he was depressed and pale, and it was evident that the high-school full of people excited dread and aversion in his whole being, and that to walk beside me was irksome to a man of his solitary temperament. Он боялся, как бы чего не вышло, как бы его не зарезал Афанасий, как бы не забрались воры, и потом всю ночь видел тревожные сны, а утром, когда мы вместе шли в гимназию, был скучен, бледен, и было видно, что многолюдная гимназия, в которую он шел, была страшна, противна всему существу его и что идти рядом со мной ему, человеку по натуре одинокому, было тяжко. " 'They make a great noise in our classes,' he used to say, as though trying to find an explanation for his depression. - Очень уж шумят у нас в классах, - говорил он, как бы стараясь отыскать объяснения своему тяжелому чувству. ' It's beyond anything.' - Ни на что не похоже. "And the Greek master, this man in a case -- would you believe it? -- almost got married." И этот учитель греческого языка, этот человек в футляре, можете себе представить, едва не женился. Ivan Ivanovitch glanced quickly into the barn, and said: Иван Иваныч быстро оглянулся в сарай и сказал: "You are joking!" - Шутите! "Yes, strange as it seems, he almost got married. - Да, едва не женился, как это ни странно. A new teacher of history and geography, Milhail Savvitch Kovalenko, a Little Russian, was appointed. Назначили к нам нового учителя истории и географии, некоего Коваленко, Михаила Саввича, из хохлов. He came, not alone, but with his sister Varinka. Приехал он не один, а с сестрой Варенькой. He was a tall, dark young man with huge hands, and one could see from his face that he had a bass voice, and, in fact, he had a voice that seemed to come out of a barrel -- 'boom, boom, boom!' And she was not so young, about thirty, but she, too, was tall, well-made, with black eyebrows and red cheeks -- in fact, she was a regular sugar-plum, and so sprightly, so noisy; she was always singing Little Russian songs and laughing. Он молодой, высокий, смуглый, с громадными руками, и по лицу видно, что говорит басом, и в самом деле, голос как из бочки: бу-бу-бу... А она уже не молодая, лет тридцати, но тоже высокая, стройная, чернобровая, краснощекая, - одним словом, не девица, а мармелад, и такая разбитная, шумная, всё поет малороссийские романсы и хохочет. For the least thing she would go off into a ringing laugh -- 'Ha-ha-ha!' Чуть что, так и зальется голосистым смехом: ха-ха-ха! We made our first thorough acquaintance with the Kovalenkos at the headmaster's name-day party. Первое, основательное знакомство с Коваленками у нас, помню, произошло на именинах у директора. Among the glum and intensely bored teachers who came even to the name-day party as a duty we suddenly saw a new Aphrodite risen from the waves; she walked with her arms akimbo, laughed, sang, danced. . . . She sang with feeling Среди суровых, напряженно скучных педагогов, которые и на именины-то ходят по обязанности, вдруг видим, новая Афродита возродилась из пены: ходит подбоченясь, хохочет, поет, пляшет... Она спела с чувством 'The Winds do Blow,' then another song, and another, and she fascinated us all -- all, even Byelikov. "Виют витры", потом еще романс, и еще, и всех нас очаровала, - всех, даже Беликова. He sat down by her and said with a honeyed smile: Он подсел к ней и сказал, сладко улыбаясь: " 'The Little Russian reminds one of the ancient Greek in its softness and agreeable resonance.' - Малороссийский язык своею нежностью и приятною звучностью напоминает древнегреческий. "That flattered her, and she began telling him with feeling and earnestness that they had a farm in the Gadyatchsky district, and that her mamma lived at the farm, and that they had such pears, such melons, such kabaks! Это польстило ей, и она стала рассказывать ему с чувством и убедительно, что в Г адячском уезде у нее есть хутор, а на хуторе живет мамочка, и там такие груши, такие дыни, такие кабаки! The Little Russians call pumpkins kabaks (i.e., pothouses), while their pothouses they call shinki, and they make a beetroot soup with tomatoes and aubergines in it, 'which was so nice -- awfully nice!' У хохлов тыквы называются кабаками, а кабаки шинками, и варят у них борщ с красненькими и с синенькими "такой вкусный, такой вкусный, что просто - ужас!" "We listened and listened, and suddenly the same idea dawned upon us all: Слушали мы, слушали, и вдруг всех нас осенила одна и та же мысль. " 'It would be a good thing to make a match of it,' the headmaster's wife said to me softly. - А хорошо бы их поженить, - тихо сказала мне директорша. "We all for some reason recalled the fact that our friend Byelikov was not married, and it now seemed to us strange that we had hitherto failed to observe, and had in fact completely lost sight of, a detail so important in his life. Мы все почему-то вспомнили, что наш Беликов не женат, и нам теперь казалось странным, что мы до сих пор как-то не замечали, совершенно упускали из виду такую важную подробность в его жизни. What was his attitude to woman? How had he settled this vital question for himself? Как вообще он относится к женщине, как он решает для себя этот насущный вопрос? This had not interested us in the least till then; perhaps we had not even admitted the idea that a man who went out in all weathers in goloshes and slept under curtains could be in love. Раньше это не интересовало нас вовсе; быть может, мы не допускали даже и мысли, что человек, который во всякую погоду ходит в калошах и спит под пологом, может любить. " 'He is a good deal over forty and she is thirty,' the headmaster's wife went on, developing her idea. - Ему давно уже за сорок, а ей тридцать... -пояснила свою мысль директорша. ' I believe she would marry him.' - Мне кажется, она бы за него пошла. "All sorts of things are done in the provinces through boredom, all sorts of unnecessary and nonsensical things! Чего только не делается у нас в провинции от скуки, сколько ненужного, вздорного! And that is because what is necessary is not done at all. И это потому, что совсем не делается то, что нужно. What need was there for instance, for us to make a match for this Byelikov, whom one could not even imagine married? Ну вот к чему нам вдруг понадобилось женить этого Беликова, которого даже и вообразить нельзя было женатым? The headmaster's wife, the inspector's wife, and all our high-school ladies, grew livelier and even better-looking, as though they had suddenly found a new object in life. Директорша, инспекторша и все наши гимназические дамы ожили, даже похорошели, точно вдруг увидели цель жизни. The headmaster's wife would take a box at the theatre, and we beheld sitting in her box Varinka, with such a fan, beaming and happy, and beside her Byelikov, a little bent figure, looking as though he had been extracted from his house by pincers. Директорша берет в театре ложу, и смотрим - в ее ложе сидит Варенька с этаким веером, сияющая, счастливая, и рядом с ней Беликов, маленький, скрюченный, точно его из дому клещами вытащили. I would give an evening party, and the ladies would insist on my inviting Byelikov and Varinka. Я даю вечеринку, и дамы требуют, чтобы я непременно пригласил и Беликова и Вареньку. In short, the machine was set in motion. Одним словом, заработала машина. It appeared that Varinka was not averse to matrimony. Оказалось, что Варенька не прочь была замуж. She had not a very cheerful life with her brother; they could do nothing but quarrel and scold one another from morning till night. Жить ей у брата было не очень-то весело, только и знали, что по целым дням спорили и ругались. Here is a scene, for instance. Kovalenko would be coming along the street, a tall, sturdy young ruffian, in an embroidered shirt, his love-locks falling on his forehead under his cap, in one hand a bundle of books, in the other a thick knotted stick, followed by his sister, also with books in her hand. Вот вам сцена: идет Коваленко по улице, высокий, здоровый верзила, в вышитой сорочке, чуб из-под фуражки падает на лоб; в одной руке пачка книг, в другой толстая суковатая палка. За ним идет сестра, тоже с книгами. " 'But you haven't read it, Mihalik!' she would be arguing loudly. - Да ты же, Михайлик, этого не читал! - спорит она громко. 'I tell you, I swear you have not read it at all!' - Я же тебе говорю, клянусь, ты не читал же этого вовсе! " 'And I tell you I have read it,' cries Kovalenko, thumping his stick on the pavement. - А я тебе говорю, что читал! - кричит Коваленко, гремя палкой по тротуару. " 'Oh, my goodness, Mihalik! why are you so cross? We are arguing about principles.' - Ах же, боже ж мой, Минчик! Чего же ты сердишься, ведь у нас же разговор принципиальный. " 'I tell you that I have read it!' Kovalenko would shout, more loudly than ever. - А я тебе говорю, что я читал! - кричит еще громче Коваленко. "And at home, if there was an outsider present, there was sure to be a skirmish. А дома, как кто посторонний, так и перепалка. Such a life must have been wearisome, and of course she must have longed for a home of her own. Besides, there was her age to be considered; there was no time left to pick and choose; it was a case of marrying anybody, even a Greek master. Такая жизнь, вероятно, наскучила, хотелось своего угла, да и возраст принять во внимание; тут уж перебирать некогда, выйдешь за кого угодно, даже за учителя греческого языка. And, indeed, most of our young ladies don't mind whom they marry so long as they do get married. И то сказать, для большинства наших барышень за кого ни выйти, лишь бы выйти. However that may be, Varinka began to show an unmistakable partiality for Byelikov. Как бы ни было, Варенька стала оказывать нашему Беликову явную благосклонность. "And Byelikov? А Беликов? He used to visit Kovalenko just as he did us. Он и к Коваленку ходил так же, как к нам. He would arrive, sit down, and remain silent. Придет к нему, сядет и молчит. He would sit quiet, and Varinka would sing to him Он молчит, а Варенька поет ему 'The Winds do Blow,' or would look pensively at him with her dark eyes, or would suddenly go off into a peal -- "Виют витры", или глядит на него задумчиво своими темными глазами, или вдруг зальется: ' Ha-ha-ha!' - Ха-ха-ха! "Suggestion plays a great part in love affairs, and still more in getting married. В любовных делах, а особенно в женитьбе, внушение играет большую роль. Everybody -- both his colleagues and the ladies -began assuring Byelikov that he ought to get married, that there was nothing left for him in life but to get married; we all congratulated him, with solemn countenances delivered ourselves of various platitudes, such as 'Marriage is a serious step.' Besides, Varinka was good-looking and interesting; she was the daughter of a civil councillor, and had a farm; and what was more, she was the first woman who had been warm and friendly in her manner to him. His head was turned, and he decided that he really ought to get married." Все - и товарищи, и дамы - стали уверять Беликова, что он должен жениться, что ему ничего больше не остается в жизни, как жениться; все мы поздравляли его, говорили с важными лицами разные пошлости, вроде того-де, что брак есть шаг серьезный; к тому же Варенька была недурна собой, интересна, она была дочь статского советника и имела хутор, а главное, это была первая женщина, которая отнеслась к нему ласково, сердечно, - голова у него закружилась, и он решил, что ему в самом деле нужно жениться. "Well, at that point you ought to have taken away his goloshes and umbrella," said Ivan Ivanovitch. - Вот тут бы и отобрать у него калоши и зонтик, -проговорил Иван Иваныч. "Only fancy! that turned out to be impossible. - Представьте, это оказалось невозможным. He put Varinka's portrait on his table, kept coming to see me and talking about Varinka, and home life, saying marriage was a serious step. He was frequently at Kovalenko's, but he did not alter his manner of life in the least; on the contrary, indeed, his determination to get married seemed to have a depressing effect on him. He grew thinner and paler, and seemed to retreat further and further into his case. Он поставил у себя на столе портрет Вареньки и всё ходил ко мне и говорил о Вареньке, о семейной жизни, о том, что брак есть шаг серьезный, часто бывал у Коваленков, но образа жизни не изменил нисколько. Даже наоборот, решение жениться подействовало на него как-то болезненно, он похудел, побледнел и, казалось, еще глубже ушел в свой футляр. " 'I like Varvara Savvishna,' he used to say to me, with a faint and wry smile, 'and I know that every one ought to get married, but . . . you know all this has happened so suddenly. . . . One must think a little.' - Варвара Саввишна мне нравится, - говорил он мне со слабой кривой улыбочкой, - и я знаю, жениться необходимо каждому человеку, но... всё это, знаете ли, произошло как-то вдруг... Надо подумать. " 'What is there to think over?' I used to say to him. - Что же тут думать? - говорю ему. ' Get married -- that is all.' - Женитесь, вот и всё. " 'No; marriage is a serious step. One must first weigh the duties before one, the responsibilities . . . that nothing may go wrong afterwards. - Нет, женитьба - шаг серьезный, надо сначала взвесить предстоящие обязанности, ответственность... чтобы потом чего не вышло. It worries me so much that I don't sleep at night. Это меня так беспокоит, я теперь все ночи не сплю. And I must confess I am afraid: her brother and she have a strange way of thinking; they look at things strangely, you know, and her disposition is very impetuous. И, признаться, я боюсь: у нее с братом какой-то странный образ мыслей, рассуждают они как-то, знаете ли, странно, и характер очень бойкий. One may get married, and then, there is no knowing, one may find oneself in an unpleasant position.' Женишься, а потом, чего доброго, попадешь в какую-нибудь историю. "And he did not make an offer; he kept putting it off, to the great vexation of the headmaster's wife and all our ladies; he went on weighing his future duties and responsibilities, and meanwhile he went for a walk with Varinka almost every day -- possibly he thought that this was necessary in his position -- and came to see me to talk about family life. И он не делал предложения, всё откладывал, к великой досаде директорши и всех наших дам; всё взвешивал предстоящие обязанности и ответственность, и между тем почти каждый день гулял с Варенькой, быть может, думал, что это так нужно в его положении, и приходил ко мне, чтобы поговорить о семейной жизни. And in all probability in the end he would have proposed to her, and would have made one of those unnecessary, stupid marriages such as are made by thousands among us from being bored and having nothing to do, if it had not been for a kolossalische scandal. И, по всей вероятности, в конце концов он сделал бы предложение и совершился бы один из тех ненужных, глупых браков, каких у нас от скуки и от нечего делать совершаются тысячи, если бы вдруг не произошел kolossalischeSkandal. I must mention that Varinka's brother, Kovalenko, detested Byelikov from the first day of their acquaintance, and could not endure him. Нужно сказать, что брат Вареньки, Коваленко, возненавидел Беликова с первого же дня знакомства и терпеть его не мог. " 'I don't understand,' he used to say to us, shrugging his shoulders --'I don't understand how you can put up with that sneak, that nasty phiz. - Не понимаю, - говорил он нам, пожимая плечами, - не понимаю, как вы перевариваете этого фискала, эту мерзкую рожу. Ugh! how can you live here! Эх, господа, как вы можете тут жить! The atmosphere is stifling and unclean! Атмосфера у вас удушающая, поганая. Do you call yourselves schoolmasters, teachers? Разве вы педагоги, учителя? You are paltry government clerks. You keep, not a temple of science, but a department for red tape and loyal behaviour, and it smells as sour as a police-station. Вы чинодралы, у вас не храм науки, а управа благочиния, и кислятиной воняет, как в полицейской будке. No, my friends; I will stay with you for a while, and then I will go to my farm and there catch crabs and teach the Little Russians. Нет, братцы, поживу с вами еще немного и уеду к себе на хутор, и буду там раков ловить и хохлят учить. I shall go, and you can stay here with your Judas -damn his soul!' Уеду, а вы оставайтесь тут со своим Иудой, нехай вин лопне. "Or he would laugh till he cried, first in a loud bass, then in a shrill, thin laugh, and ask me, waving his hands: Или он хохотал, хохотал до слез, то басом, то тонким писклявым голосом, и спрашивал меня, разводя руками: " 'What does he sit here for? - Шо он у меня сидить? What does he want? Шо ему надо? He sits and stares.' Сидить и смотрить. "He even gave Byelikov a nickname, 'The Spider.' Он даже название дал Беликову "глитай абож паук". And it will readily be understood that we avoided talking to him of his sister's being about to marry 'The Spider.' И, понятно, мы избегали говорить с ним о том, что сестра его Варенька собирается за "абож паука". "And on one occasion, when the headmaster's wife hinted to him what a good thing it would be to secure his sister's future with such a reliable, universally respected man as Byelikov, he frowned and muttered: И когда однажды директорша намекнула ему, что хорошо бы пристроить его сестру за такого солидного, всеми уважаемого человека, как Беликов, то он нахмурился и проворчал: " 'It's not my business; let her marry a reptile if she likes. I don't like meddling in other people's affairs.' - Не мое это дело. Пускай она выходит хоть за гадюку, а я не люблю в чужие дела мешаться. "Now hear what happened next. Теперь слушайте, что дальше. Some mischievous person drew a caricature of Byelikov walking along in his goloshes with his trousers tucked up, under his umbrella, with Varinka on his arm; below, the inscription 'Anthropos in love.' Какой-то проказник нарисовал карикатуру: идет Беликов в калошах, в подсученных брюках, под зонтом, и с ним под руку Варенька; внизу подпись: "влюбленный антропос". The expression was caught to a marvel, you know. Выражение схвачено, понимаете ли, удивительно. The artist must have worked for more than one night, for the teachers of both the boys' and girls' high-school s, the teachers of the seminary, the government officials, all received a copy. Художник, должно быть, проработал не одну ночь, так как все учителя мужской и женской гимназий, учителя семинарии, чиновники, - все получили по экземпляру. Byelikov received one, too. Получил и Беликов. The caricature made a very painful impression on him. Карикатура произвела на него самое тяжелое впечатление. "We went out together; it was the first of May, a Sunday, and all of us, the boys and the teachers, had agreed to meet at the high-school and then to go for a walk together to a wood beyond the town. We set off, and he was green in the face and gloomier than a storm-cloud. Выходим мы вместе из дому, - это было как раз первое мая, воскресенье, и мы все, учителя и гимназисты, условились сойтись у гимназии и потом вместе идти пешком за город в рощу, -выходим мы, а он зеленый, мрачнее тучи. 'What wicked, ill-natured people there are!' he said, and his lips quivered. - Какие есть нехорошие, злые люди! - проговорил он, и губы у него задрожали. "I felt really sorry for him. Мне даже жалко его стало. We were walking along, and all of a sudden -- would you believe it? -- Kovalenko came bowling along on a bicycle, and after him, also on a bicycle, Varinka, flushed and exhausted, but good-humoured and gay. Идем, и вдруг, можете себе представить, катит на велосипеде Коваленко, а за ним Варенька, тоже на велосипеде, красная, заморенная, но веселая, радостная. " 'We are going on ahead,' she called. - А мы, - кричит она, - вперед едем! 'What lovely weather! Awfully lovely!' Уже ж такая хорошая погода, такая хорошая, что просто ужас! "And they both disappeared from our sight. И скрылись оба. Byelikov turned white instead of green, and seemed petrified. Мой Беликов из зеленого стал белым и точно оцепенел. He stopped short and stared at me. . . . Остановился и смотрит на меня... " 'What is the meaning of it? Tell me, please!' he asked. - Позвольте, что же это такое? - спросил он. 'Can my eyes have deceived me? - Или, быть может, меня обманывает зрение? Is it the proper thing for high-school masters and ladies to ride bicycles?' Разве преподавателям гимназии и женщинам прилично ездить на велосипеде? " 'What is there improper about it?' I said. - Что же тут неприличного? - сказал я. ' Let them ride and enjoy themselves.' - И пусть катаются себе на здоровье. " 'But how can that be?' he cried, amazed at my calm. - Да как же можно? - крикнул он, изумляясь моему спокойствию. 'What are you saying?' - Что вы говорите?! "And he was so shocked that he was unwilling to go on, and returned home. И он был так поражен, что не захотел идти дальше и вернулся домой. "Next day he was continually twitching and nervously rubbing his hands, and it was evident from his face that he was unwell. На другой день он всё время нервно потирал руки и вздрагивал, и было видно по лицу, что ему нехорошо. And he left before his work was over, for the first time in his life. И с занятий ушел, что случилось с ним первый раз в жизни. And he ate no dinner. И не обедал. Towards evening he wrapped himself up warmly, though it was quite warm weather, and sallied out to the Kovalenkos'. А под вечер оделся потеплее, хотя на дворе стояла совсем летняя погода, и поплелся к Коваленкам. Varinka was out; he found her brother, however. Вареньки не было дома, застал он только брата. " 'Pray sit down,' Kovalenko said coldly, with a frown. His face looked sleepy; he had just had a nap after dinner, and was in a very bad humour. - Садитесь, покорнейше прошу, - проговорил Коваленко холодно и нахмурил брови; лицо у него было заспанное, он только что отдыхал после обеда и был сильно не в духе. "Byelikov sat in silence for ten minutes, and then began: Беликов посидел молча минут десять и начал: " 'I have come to see you to relieve my mind. - Я к вам пришел, чтоб облегчить душу. I am very, very much troubled. Мне очень, очень тяжело. Some scurrilous fellow has drawn an absurd caricature of me and another person, in whom we are both deeply interested. Какой-то пасквилянт нарисовал в смешном виде меня и еще одну особу, нам обоим близкую. I regard it as a duty to assure you that I have had no hand in it. . . . I have given no sort of ground for such ridicule -- on the contrary, I have always behaved in every way like a gentleman.' Считаю долгом уверить вас, что я тут ни при чем... Я не подавал никакого повода к такой насмешке, - напротив же, всё время вел себя как вполне порядочный человек. "Kovalenko sat sulky and silent. Коваленко сидел, надувшись, и молчал. Byelikov waited a little, and went on slowly in a mournful voice: Беликов подождал немного и продолжал тихо, печальным голосом: " 'And I have something else to say to you. - И еще я имею кое-что сказать вам. I have been in the service for years, while you have only lately entered it, and I consider it my duty as an older colleague to give you a warning. Я давно служу, вы же только еще начинаете службу, и я считаю долгом, как старший товарищ, предостеречь вас. You ride on a bicycle, and that pastime is utterly unsuitable for an educator of youth.' Вы катаетесь на велосипеде, а эта забава совершенно неприлична для воспитателя юношества. " 'Why so?' asked Kovalenko in his bass. - Почему же? - спросил Коваленко басом. " 'Surely that needs no explanation, Mihail Savvitch -surely you can understand that? - Да разве тут надо еще объяснять, Михаил Саввич, разве это не понятно? If the teacher rides a bicycle, what can you expect the pupils to do? Если учитель едет на велосипеде, то что же остается ученикам? You will have them walking on their heads next! Им остается только ходить на головах! And so long as there is no formal permission to do so, it is out of the question. И раз это не разрешено циркулярно, то и нельзя. I was horrified yesterday! Я вчера ужаснулся! When I saw your sister everything seemed dancing before my eyes. Когда я увидел вашу сестрицу, то у меня помутилось в глазах. A lady or a young girl on a bicycle -- it's awful!' Женщина или девушка на велосипеде - это ужасно! " 'What is it you want exactly?' - Что же собственно вам угодно? " 'All I want is to warn you, Mihail Savvitch. - Мне угодно только одно - предостеречь вас, Михаил Саввич. You are a young man, you have a future before you, you must be very, very careful in your behaviour, and you are so careless -- oh, so careless! Вы - человек молодой, у вас впереди будущее, надо вести себя очень, очень осторожно, вы же так манкируете, ох, как манкируете! You go about in an embroidered shirt, are constantly seen in the street carrying books, and now the bicycle, too. Вы ходите в вышитой сорочке, постоянно на улице с какими-то книгами, а теперь вот еще велосипед. The headmaster will learn that you and your sister ride the bicycle, and then it will reach the higher authorities. . . . Will that be a good thing?' О том, что вы и ваша сестрица катаетесь на велосипеде, узнает директор, потом дойдет до попечителя... Что же хорошего? " 'It's no business of anybody else if my sister and I do bicycle!' said Kovalenko, and he turned crimson. - Что я и сестра катаемся на велосипеде, никому нет до этого дела! - сказал Коваленко и побагровел. 'And damnation take any one who meddles in my private affairs!' - А кто будет вмешиваться в мои домашние и семейные дела, того я пошлю к чертям собачьим. "Byelikov turned pale and got up. Беликов побледнел и встал. " 'If you speak to me in that tone I cannot continue,' he said. - Если вы говорите со мной таким тоном, то я не могу продолжать, - сказал он. 'And I beg you never to express yourself like that about our superiors in my presence; you ought to be respectful to the authorities.' - И прошу вас никогда так не выражаться в моем присутствии о начальниках. Вы должны с уважением относиться к властям. " 'Why, have I said any harm of the authorities?' asked Kovalenko, looking at him wrathfully. - А разве я говорил что дурное про властей? -спросил Коваленко, глядя на него со злобой. 'Please leave me alone. - Пожалуйста, оставьте меня в покое. I am an honest man, and do not care to talk to a gentleman like you. Я честный человек и с таким господином, как вы, не желаю разговаривать. I don't like sneaks!' Я не люблю фискалов. "Byelikov flew into a nervous flutter, and began hurriedly putting on his coat, with an expression of horror on his face. Беликов нервно засуетился и стал одеваться быстро, с выражением ужаса на лице. It was the first time in his life he had been spoken to so rudely. Ведь это первый раз в жизни он слышал такие грубости. " 'You can say what you please,' he said, as he went out from the entry to the landing on the staircase. - Можете говорить, что вам угодно, - сказал он, выходя из передней на площадку лестницы. 'I ought only to warn you: possibly some one may have overheard us, and that our conversation may not be misunderstood and harm come of it, I shall be compelled to inform our headmaster of our conversation . . . in its main features. - Я должен только предупредить вас: быть может, нас слышал кто-нибудь, и, чтобы не перетолковали нашего разговора и чего-нибудь не вышло, я должен буду доложить господину директору содержание нашего разговора... в главных чертах. I am bound to do so.' Я обязан это сделать. " 'Inform him? - Доложить? You can go and make your report!' Ступай, докладывай! "Kovalenko seized him from behind by the collar and gave him a push, and Byelikov rolled downstairs, thudding with his goloshes. Коваленко схватил его сзади за воротник и пихнул, и Беликов покатился вниз по лестнице, гремя своими калошами. The staircase was high and steep, but he rolled to the bottom unhurt, got up, and touched his nose to see whether his spectacles were all right. Лестница была высокая, крутая, но он докатился донизу благополучно; встал и потрогал себя за нос: целы ли очки? But just as he was falling down the stairs Varinka came in, and with her two ladies; they stood below staring, and to Byelikov this was more terrible than anything. Но как раз в то время, когда он катился по лестнице, вошла Варенька и с нею две дамы; они стояли внизу и глядели - и для Беликова это было ужаснее всего. I believe he would rather have broken his neck or both legs than have been an object of ridicule. 'Why, now the whole town would hear of it; it would come to the headmaster's ears, would reach the higher authorities -- oh, it might lead to something! There would be another caricature, and it would all end in his being asked to resign his post. . . . Лучше бы, кажется, сломать себе шею, обе ноги, чем стать посмешищем; ведь теперь узнает весь город, дойдет до директора, попечителя, - ах, как бы чего не вышло! - нарисуют новую карикатуру, и кончится всё это тем, что прикажут подать в отставку... "When he got up, Varinka recognized him, and, looking at his ridiculous face, his crumpled overcoat, and his goloshes, not understanding what had happened and supposing that he had slipped down by accident, could not restrain herself, and laughed loud enough to be heard by all the flats: Когда он поднялся, Варенька узнала его и, глядя на его смешное лицо, помятое пальто, калоши, не понимая, в чем дело, полагая, что это он упал сам нечаянно, не удержалась и захохотала на весь дом: " 'Ha-ha-ha!' - Ха-ха-ха! "And this pealing, ringing 'Ha-ha-ha!' was the last straw that put an end to everything: to the proposed match and to Byelikov's earthly existence. И этим раскатистым, заливчатым "ха-ха-ха" завершилось всё: и сватовство, и земное существование Беликова. He did not hear what Varinka said to him; he saw nothing. Уже он не слышал, что говорила Варенька, и ничего не видел. On reaching home, the first thing he did was to remove her portrait from the table; then he went to bed, and he never got up again. Вернувшись к себе домой, он прежде всего убрал со стола портрет, а потом лег и уже больше не вставал. "Three days later Afanasy came to me and asked whether we should not send for the doctor, as there was something wrong with his master. Дня через три пришел ко мне Афанасий и спросил, не надо ли послать за доктором, так как-де с барином что-то делается. I went in to Byelikov. Я пошел к Беликову. He lay silent behind the curtain, covered with a quilt; if one asked him a question, he said 'Yes' or 'No' and not another sound. Он лежал под пологом, укрытый одеялом, и молчал; спросишь его, а он только да или нет - и больше ни звука. He lay there while Afanasy, gloomy and scowling, hovered about him, sighing heavily, and smelling like a pothouse. Он лежит, а возле бродит Афанасий, мрачный, нахмуренный, и вздыхает глубоко; а от него водкой, как из кабака. "A month later Byelikov died. Через месяц Беликов умер. We all went to his funeral -- that is, both the high-schools and the seminary. Хоронили мы его все, то есть обе гимназии и семинария. Now when he was lying in his coffin his expression was mild, agreeable, even cheerful, as though he were glad that he had at last been put into a case which he would never leave again. Теперь, когда он лежал в гробу, выражение у него было кроткое, приятное, даже веселое, точно он был рад, что наконец его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет. Yes, he had attained his ideal! Да, он достиг своего идеала! And, as though in his honour, it was dull, rainy weather on the day of his funeral, and we all wore goloshes and took our umbrellas. И как бы в честь его во время похорон была пасмурная, дождливая погода, и все мы были в калошах и с зонтами. Varinka, too, was at the funeral, and when the coffin was lowered into the grave she burst into tears. Варенька тоже была на похоронах и, когда гроб опускали в могилу, всплакнула. I have noticed that Little Russian women are always laughing or crying -- no intermediate mood. Я заметил, что хохлушки только плачут или хохочут, среднего же настроения у них не бывает. "One must confess that to bury people like Byelikov is a great pleasure. Признаюсь, хоронить таких людей, как Беликов, это большое удовольствие. As we were returning from the cemetery we wore discreet Lenten faces; no one wanted to display this feeling of pleasure -- a feeling like that we had experienced long, long ago as children when our elders had gone out and we ran about the garden for an hour or two, enjoying complete freedom. Когда мы возвращались с кладбища, то у нас были скромные постные физиономии; никому не хотелось обнаружить этого чувства удовольствия, - чувства, похожего на то, какое мы испытывали давно-давно, еще в детстве, когда старшие уезжали из дому и мы бегали по саду час-другой, наслаждаясь полною свободой. Ah, freedom, freedom! Ах, свобода, свобода! The merest hint, the faintest hope of its possibility gives wings to the soul, does it not? Даже намек, даже слабая надежда на ее возможность дает душе крылья, не правда ли? "We returned from the cemetery in a good humour. Вернулись мы с кладбища в добром расположении. But not more than a week had passed before life went on as in the past, as gloomy, oppressive, and senseless -- a life not forbidden by government prohibition, but not fully permitted, either: it was no better. Но прошло не больше недели, и жизнь потекла по-прежнему, такая же суровая, утомительная, бестолковая, жизнь, не запрещенная циркулярно, но и не разрешенная вполне; не стало лучше. And, indeed, though we had buried Byelikov, how many such men in cases were left, how many more of them there will be!" И в самом деле, Беликова похоронили, а сколько еще таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет! "That's just how it is," said Ivan Ivanovitch and he lighted his pipe. - То-то вот оно и есть, - сказал Иван Иваныч и за курил трубку. "How many more of them there will be!" repeated Burkin. - Сколько их еще будет! - повторил Буркин. The schoolmaster came out of the barn. Учитель гимназии вышел из сарая. He was a short, stout man, completely bald, with a black beard down to his waist. The two dogs came out with him. Это был человек небольшого роста, толстый, совершенно лысый, с черной бородой чуть не по пояс; и с ним вышли две собаки. "What a moon!" he said, looking upwards. - Луна-то, луна! - сказал он, глядя вверх. It was midnight. Была уже полночь. On the right could be seen the whole village, a long street stretching far away for four miles. Направо видно было всё село, длинная улица тянулась далеко, верст на пять. All was buried in deep silent slumber; not a movement, not a sound; one could hardly believe that nature could be so still. Всё было погружено в тихий, глубокий сон; ни движения, ни звука, даже не верится, что в природе может быть так тихо. When on a moonlight night you see a broad village street, with its cottages, haystacks, and slumbering willows, a feeling of calm comes over the soul; in this peace, wrapped away from care, toil, and sorrow in the darkness of night, it is mild, melancholy, beautiful, and it seems as though the stars look down upon it kindly and with tenderness, and as though there were no evil on earth and all were well. Когда в лунную ночь видишь широкую сельскую улицу с ее избами, стогами, уснувшими ивами, то на душе становится тихо; в этом своем покое, укрывшись в ночных тенях от трудов, забот и горя, она кротка, печальна, прекрасна, и кажется, что и звезды смотрят на нее ласково и с умилением и что зла уже нет на земле и всё благополучно. On the left the open country began from the end of the village; it could be seen stretching far away to the horizon, and there was no movement, no sound in that whole expanse bathed in moonlight. Налево с края села начиналось поле; оно было видно далеко, до горизонта, и во всю ширь этого поля, залитого лунным светом, тоже ни движения, ни звука. "Yes, that is just how it is," repeated Ivan Ivanovitch; "and isn't our living in town, airless and crowded, our writing useless papers, our playing vint -- isn't that all a sort of case for us? - То-то вот оно и есть, - повторил Иван Иваныч. -А разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт -разве это не футляр? And our spending our whole lives among trivial, fussy men and silly, idle women, our talking and our listening to all sorts of nonsense -- isn't that a case for us, too? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор - разве это не футляр? If you like, I will tell you a very edifying story." Вот если желаете, то я расскажу вам одну очень поучительную историю. "No; it's time we were asleep," said Burkin. - Нет, уж пора спать, - сказал Буркин. "Tell it tomorrow." - До завтра! They went into the barn and lay down on the hay. Оба пошли в сарай и легли на сене. And they were both covered up and beginning to doze when they suddenly heard light footsteps -- patter, patter. . . . Some one was walking not far from the barn, walking a little and stopping, and a minute later, patter, patter again. . . . The dogs began growling. И уже оба укрылись и задремали, как вдруг послышались легкие шаги: туп, туп... Кто-то ходил недалеко от сарая; пройдет немного и остановится, а через минуту опять: туп, туп... Собаки заворчали. "That's Mavra," said Burkin. - Это Мавра ходит, - сказал Буркин. The footsteps died away. Шаги затихли. "You see and hear that they lie," said Ivan Ivanovitch, turning over on the other side, "and they call you a fool for putting up with their lying. You endure insult and humiliation, and dare not openly say that you are on the side of the honest and the free, and you lie and smile yourself; and all that for the sake of a crust of bread, for the sake of a warm comer, for the sake of a wretched little worthless rank in the service. No, one can't go on living like this." - Видеть и слышать, как лгут, - проговорил Иван Иваныч, поворачиваясь на другой бок, - и тебя же называют дураком за то, что ты терпишь эту ложь; сносить обиды, унижения, не сметь открыто заявить, что ты на стороне честных, свободных людей, и самому лгать, улыбаться, и всё это из-за куска хлеба, из-за теплого угла, из-за какого-нибудь чинишка, которому грош цена, -нет, больше жить так невозможно! "Well, you are off on another tack now, Ivan Ivanovitch," said the schoolmaster. - Ну, уж это вы из другой оперы, Иван Иваныч, -сказал учитель. "Let us go to sleep! - Давайте спать. And ten minutes later Burkin was asleep. И минут через десять Буркин уже спал. But Ivan Ivanovitch kept sighing and turning over from side to side; then he got up, went outside again, and, sitting in the doorway, lighted his pipe. А Иван Иваныч всё ворочался с боку на бок и вздыхал, а потом встал, опять вышел наружу и, севши у дверей, закурил трубочку. Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg