– Мазини, Хохлову, Тартакову – всем, кто на горизонте…
– Это значит: «Звезда вечерняя моя, тебе привет шлю сердцем я!» Бей сороку и ворону – попадешь на ясного сокола. Логично, тетушка. И получаете ответы?
– Иностранцы отвечают: они, во-первых, вежливы, не чета русским неотёсам, а во-вторых, у них на этот предмет имеются специальные секретари.
– И все poste restante[2]… под псевдонимами?
– Разумеется.
– То-то, я думаю, вы почтамту надоели!
– Вот еще! а на что же он и учрежден? Пусть работает! небось правительство деньги платит.
Когда «на горизонте» не виднелось никакого театрального светила, Олимпиада Алексеевна обращала свою интересную корреспонденцию и в другие области. Так, она тянула года полтора романическую переписку с одним молодым беллетристом.
– Ведь вот, – удивлялась она, доверяя свою тайну Людмиле Александровне, – в институте, помнишь, я училась плохо, слыла тупицею… сколько раз ходила без передника – именно за литературу эту глупую… А тут, знаешь, откуда что берется: просто сама себя не постигаю.
– Специальность особого рода!
– Должно быть. Оно и точно: я замечала, – так, вообще, в делах, в разговоре, я не очень; а когда дело дойдет до любви, становлюсь преумная. Куда же до меня этой Надсоновой… как бишь ее? – графине Лиде, что ли? Мой сочинитель изумлялся: откуда, пишет, у вас, баронесса Клара, – я баронессой Кларой подписываюсь, – берется такая тонкость в анализе страстей? Анализ страстей! Недурно сказано? А?
– Чего же лучше? Но как смотрит на твои подвиги муж?
– Очень мне нужно, как он смотрит. Состояние мое и воля моя.
Зачем Олимпиада Алексеевна, едва отбыв траур по первом старом муже, поторопилась выйти за Ратисова, тоже уже немолодого и скучнейшего в мире холостяка, притом не чувствуя к нему ни любви, ни уважения (да и нельзя было их чувствовать к этой смешной фигуре, самою природою предназначенной к роли Менелая), – она сама недоумевала.
– Бес попутал, – объясняла она. – Кто ж его знал, что он такой? С виду был как будто и порядочный человек, и мужчина, а на деле вышел размазня, тряпка, жеваная бумага, Мижуев противный…
– Я так полагаю, тетушка: вы это из предосторожности, – смеялся Синев.
– То есть из какой же, Петя?
– Из предосторожности, чтобы не выйти замуж за кого-нибудь еще хуже.
– А что ты думаешь? Ведь, пожалуй, правда!
Комментарии к книге «Отравленная совесть», Александр Валентинович Амфитеатров
Всего 0 комментариев