«На пожаре»

Вечер. Зарево пожара. В одной из улиц Петербургской стороны загорелся дом. На каланче выкинули сигналы. В отдалении слышен стук едущей во всю прыть пожарной команды. Народ бежит по улицам. Некоторые на ходу надевают на себя чуйки и полушубки. На пустопорожнем месте за горящим домом стоит самая разношерстная толпа мужчин и женщин и любуется зрелищем. Разговоров и острот не оберешься.

— Вишь, как садит! Ах, ты, Господи! А ведь этому сарайчику не устоять!

— Слизнет и его. Это верно. Вон занимается. Даже и дымок пошел.

— Владычица! Вот страсти-то! — шепчет какая-то женщина. — А что, не слыхали, от чего загорелось?

— От огня.

— Дурак!

— От трубки, бабушка, от трубки. На сеновале огонь показался.

— Ври больше! От самовара, сказывают. Кухарка начала ставить самовар, а тут солдат пришел! И кухарка-то такая ледащая, от земли не видать! Только один мелочной лавочник на нее и льстился, — говорит чиновник в халате. — А! Иван Иваныч! И вы здесь?

— Да ведь нельзя же, помилуйте! Всю улицу осветило! Мы уже хотели спать ложиться. Я водку на ночь пил, да только, знаете, хотел бараночкой закусить — вдруг бежит теща: «Батюшки, горим!» У меня и ноги подкосились. Смотрим, однако, — далеко. Анна Ниловна здорова ли?

— С сынком возится. Зубки у него идут. А мы в стуколку по малости играли… Все канитель шла… Пятнадцать, восемнадцать копеек… потом пошли ремиз за ремизом. Распопов поставил рубль двадцать… я в первой руке с тузом стукнул. Рад. Вдруг кричат: «Пожар!» Ну, разумеется, Распопов сейчас схватил деньги и драло! Такая досада! Две взятки бы взял. Теперь ни за что не отдаст.

— Смотрите, смотрите, как интересно мезонин занимается! — восклицает взрослый гимназист. — Сейчас стекла лопаться начнут. И ничего не вынесено, говорят. Вот ежели бы теперь вытаскивать, так еще можно спасти. Пойдемте, Григорий Павлыч, хоть что-нибудь вытащим.

— Ну тебя! Еще притянут! Стой здесь… Ведь хорошо стоять, так и стой!

От пожарища прибегает нагольный тулуп.

— А знатно садит! Ей-Богу! — говорит он, отряхиваясь. — Теперь три части приехали. И давно бы уж покончили, да воду качать некому. Меня как есть всего облили. Даже за шиворот попало! Нет! Интересно там, братцы, кошка… Вот потеха-то!

— Ну, а брант-майор там?

— Там. С ним офицеры какие-то в высоких сапогах прогуливаются. Я через двор перебежал… Мочи нет… даже волосы скручиваются — вот как жарко!

— Ну вот, Прасковья Дмитриевна, я вам рассказывала насчет тараканов-то, а вы не верили… Моя правда вышла, — разговаривают две старухи. — Уж как тараканы из дома пойдут — непременно к пожару!

— Да ведь у вас не горит. Вы совсем в другой улице живете.

— Это все равно. А только тварь всякая, она не в пример больше человека чувствует. Была, знаете, у нас собака старая, Валетка… Позвольте… В котором году Клим-то Климыч окривел?..

— Это действительно. Вчерась всю ночь собаки выли… — откликается кто-то.

— Братцы! Да что ж вы стоите-то так зря! Шли бы покачали воду-то! — обращается к мастеровым какой-то усач в фуражке с красным околышком. — Там, говорят, в народе недостаток…

Мастеровые пятятся.

— Ничего. Сейчас солдат пригонят и все будет чудесно! — отвечают они.

— Эдакие вы бесчувственные!

— А ты сам сунься, коли тебе слободно!

— Что? Ах вы мерзавцы! Вот полюбуйтесь, господа, до чего нынче народ распущен стал! Грубить, ракалии, смеют. Да ты кто такой? Кто ты такой, я тебя спрашиваю? А?

— Ну! дело до драки дойдет!

— Сам идет! Сам идет! — раздается где-то возглас. Несколько лиц снимают шапки. Делается движение.

Кто-то падает в лужу.

— Где? Где? — слышится возглас.

— Да вот! Нешто он не сам идет! — шутник и указываетет на подходящего к толпе купца в сизой мучной сибирке.

— Чудак! А мы думали…

Купец подходит к толпе, подбоченивается и передвигает картуз со лба на затылок.

— Вишь ты, как садит! — бормочет он. — Ну, теперь большую силу забрал. Строеньев пяток скосит! Смотри! Смотри, каким снопом пламя-то выкинуло! Это беспременно священная книга или икона горит!

— Коли ежели от молоньи загорелось, так парным молоком тушить следует. Вы, Ардальон Иваныч, из лабаза-то не вытаскиваетесь?

— Нет, у меня застраховано. Вон у Трифона сейчас кабак занялся, так там вытаскивают. Только, разумеется, выпьют все.

— Кабак! Ах ты, господи! Это угловой-то? Не может быть! Скажи на милость! Братцы, кабак загорелся! — идет говор.

В среде мастеровых делается движение. Несколько чуек подбирают полы и бегут к месту пожара. За чуйками, подмигнув друг другу, плетутся туда же и два чиновника в халатах.

1906