«В углу»

Впервые напечатано в 1918 г. в газете «Свобода России»:

I. — № 5 от 16(3) апреля, с. 1.

II. — № 9 от 21 (8) апреля, с. 3.

III. — № 18 от 3 мая (20 апреля), с.1.

IV. — № 20 от 9 мая (апреля), с. 6.

V. — № 33 от 24 (11) мая, с. 1.

Когда-то, — и не очень даже давно, — люди, среди которых я сейчас живу, говорили о себе так:

— Мы какие народы? Степные мы народы, безграмотные… навоз в человечьей шкуре… Живем — быкам хвосты крутим, как жуки в земле копаемся, — где нам с другими народами равняться? Китайцы и то вот свою династию сдвинули, а мы ни о чем таком нисколько не понимаем. Наша жизнь — в одном: казак работает на быка, бык — на казака, и оба они — два дурака…

Может быть, в этом наружном самоуничижении было больше наивного лукавства, чем искренности, но характеристика бытового круга была близка к истине: люди были непритязательные, смирные, трудолюбивые, в меру зажиточные. Налаженным порядком работали, плодились, наполняли землю, орошали ее трудовым потом, жили крепким порядком, тихо и ровно. И даже после февральского переворота — долго мне так казалось — не было на всем широком русском просторе угла более безмятежного, чем моя родная станица. Спряталась она в сторонку от железных дорог и политических «деятелей» с их социальными экспериментами и осталась верной старым навыкам и обетам.

Но к годовщине «бескровной» нашей революции мутная волна революционного гвалта и беснования докатилась и сюда, в безвестный закоулок, изрядно равнодушный ко всем переворотам. На гребне ее принеслись обрывки, обломки, сор, грязь, разная мерзость. Все это лавиной засыпало тихую жизнь. Испытанные устои мирно-трудового порядка несомненно дрогнули…

Представление об отечестве здесь всегда было довольно смутное. Имелась соответствующая словесность насчет долга присяги, но, нечего греха таить, практика этого долга ущерблялась шкурными соображениями при всякой возможности. Нельзя сказать, чтобы не было в сердцах печали о судьбах родной страны, но было непобедимое, фатальное равнодушие ко всяким переменам на верху государственной жизни: не наше, мол, дело…

В дни громкой славы Керенского перекидывались равнодушными словами о Керенском:

— Брезендент мудрый, а на деньгах вот скутляшился: бутылочные ярлыки, а не деньги, никакой видимости в них нет, никому не всучишь…