«Не ко двору»

Дождь мелкий, холодный, настоящий октябрьский дождь бьет о стекла большого серого здания.

По широкому крыльцу, зябко кутаясь в солдатскую шинельку, ходит дневальный.

Где-то далеко в темноте лает голодная собака.

— Михеев! прошла барыня?

Перед дежурным солдатиком вырастает плотная и коренастая фигура офицера.

— Так точно, ваше высокоблагородие! — рапортует солдатик, вытягиваясь в струнку.

Офицер легкой и быстрой походкой, не соответствующей его полной фигуре, вбегает по скользким и мокрым от дождя ступеням крыльца и, пройдя длинный, чуть освещенный коридор, по обе стороны которого расположены офицерские квартиры, звонит у своей двери.

На гладкой дверной доске выгравировано четким и жирным шрифтом «Владимир Михайлович Звягин».

Денщик с добродушной хохлацкой физиономией широко распахивает дверь.

— Что, Гриценко, прошла барыня? — повторяет и ему свой вопрос офицер.

— Так точно, пришли-с, ваше высокоблагородие.

Поручик Звягин бросает ему на руки шинель и шашку и, на ходу вытирая мокрые усы, проходит уютную, крохотную столовую, зальце с новенькой еще «приданной» мебелью и входит в спальню, разгороженную на две половины высокими голубыми ширмами.

— Ира! ты здесь?

Она здесь… Она лежит на кушетке в своем будуаре, как они в шутку в первые дни замужества окрестили чистую половину своей спальни, нервная и возбужденная, как всегда.

Он иною ее и не знает, особенно с тех пор, как началась эта ужасная история с Ивановыми. И теперь ее большие темные глаза горят сухим и острым, точно горячечным, блеском, которого он так не любит и, пожалуй, даже боится.

При его появлении, она вскакивает с кушетки и, подбежав к нему с живостью подростка, вскрикивает:

— Ну, что?

Когда она лежит, то кажется маленькой и хрупкой, теперь, когда она стоить, ее можно назвать почти высокой.

В белом фланелевом халате, какими-то прихотливыми складками драпирующем ее фигуру, с бледным, подвижным и болезненным лицом, она не красива, но лицо ее не может остаться незамеченным!.. Оно просится на полотно и прочно западает в душу. Оно живет тысячью ощущений сразу, это донельзя странное, говорящее, подвижное лицо.

— Ну, что? — говорит лицо всеми мускулами, говорит прежде, нежели голос.

Поручик Звягин, избегая взгляда жены, целует ее худенькие, необыкновенно прозрачные пальцы.