— В сам-деле, Михаил Павлыч… — подхватил Потап. — Это куды порезонистее, чем в балагане, потому ребенчишко… не укажешь тоже ему, пострелу.
Мне оставалось только поблагодарить и из вежливости отказаться, но молодой человек продолжал настаивать, так что пришлось согласиться. Я только теперь рассмотрел таинственного незнакомца — это был белокурый молодой человек с тонким лицом, большими голубыми глазами и жиденькой растительностью на остром подбородке.
— Так пойдемте… — заговорил молодой человек, поправляя свою шляпу без особенной видимой причины. — Петька теперь как раз чай пьет. Ну, прощай, Архиповна… Когда ко мне в гости-то придешь?..
— А вот как курицы запоют по-петушиному, так я к тебе и подойду… Водки поболе запасай…
— Ах ты, моя матушка… — ласково протянул молодой человек жиденьким тенорком и задумчиво засмеялся.
Когда мы пошли от балагана, прямо через прииск, потонувший в тумане, молодой человек обернулся и спросил провожавшего нас без шапки Потапа:
— Это что старуха-то твоя сердится все на меня?
— А от глупости от своей от старой, Михаил Павлыч… — бормотал Потап, забегая вперед. — Вот я, значит, как уподобился шкаличку, ну, ей и обидно. Одно слово: баба… волос долог, и чтобы настоящего… и нет ево, настоящего-то. Как перед истинным Христом, родимый мой…
Молодой человек опять засмеялся, а Потап, чтобы выказать во всей форме свое усердие, забежал в сторону и пнул ногой стреноженную лошадь прямо в живот. Не ожидавшая нападения лошадь неловко поднялась на дыбы и тяжело начала скакать под гору.
— Зачем ты лошадь беспокоишь, Потап? — спросил я.
— А так… ишь, место где нашла! Еще испугает, пожалуй…
Остановившись, старик каким-то униженным тоном прибавил:
— Михал Павлыч, родимый мой…
— Чего тебе?
— Ах, родимый мой, разозлил ты только меня… а? Ну, какой я теперь человек… так, только замахнулся.
— Да ведь водки нет больше: всю выпили.
— А в конторе?.. Эх, Михал Павлыч, уж я заслужу, родимый мой… верно тебе говорю. Только один стаканчик бы…
— Хорошо. В конторе, кажется, еще оставалась водка.
— Уж я знаю… верно Михал Павлыч, родимый мой, да я… вот сейчас провалиться…
Мы шагали в густом тумане под гору, минуя выработки и шурфы, потом перешли плотнику и начали подниматься к конторе, глядевшей на прииск двумя освещенными окнами.
— Михаил Павлыч, вы извините меня… я не помешаю вам? — спросил я, когда мы подходили уже к самой конторе.
Комментарии к книге «Первые студенты», Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Всего 0 комментариев