«Шпион»

Нина Федорова

Шпион

В Харбине мы имели своего шпиона, лично приставленного к нашей семье. Это произошло из-за дяди. Наш дядя был военный, но с годами он охладел к войнам и занялся изучением Отцов Церкви. Как-то раз, случайно, прочел он житие св. Симеона Столпника и был потрясен прочитанным. Поэт в душе и стратег по образованию, он по достоинству оценил раскрывшуюся ему картину многолетней борьбы с самим собою из-за своей души. Он был восхищен драматизмом положения, где враг - невидим, а приз воображаем, где - поле битвы, нападающий, орудия, враг, отступление и наступление, все это - сам же подвижник. Чтение житий и поучений сделалось единым занятием и единой страстью дяди. Он стал неудержимо завидовать жизни подвижников и аскетов. Пустынное житие стало его мечтой.

- Да... Если бы знать это раньше! Ушел бы я в молодости в пустыню, выкопал бы пещерку и стал бы спасаться... вдали от житейской суеты в тиши, в посте в подвиге, в уединении. Мало по малу мы все заразились его энтузиазмом.

По вечерам, бывало, сидим все за работой, а дядя нам из "Отцов Церкви" читает:

"Ум блуждающий устанавливают - чтение, бдение и молитва. Похоть пламенеющую угашают алчба, труд и отшельничество. Гнев волнующийся утишают псалмопение, великодушие и милостивость". Тетя первая начинала вздыхать, а за нею и все остальные.

... "Бегающий мирских удовольствий есть башня, неприступная для демона печали"...

Тетя вытирала набежавшую слезу. И мы плакали. Нас по молодости более всего трогала высокая поэзия чувств и выражений. Трудно было сохранять спокойствие, когда дядя вдохновенно читал:

"Утверди, Господи, на камени заповедей Твоих подвигшееся сердце мое, яко свят еси и Господь".

Тетя откладывала в сторону работу, (она перелицовывала дядину куртку), слезы мешали ей работать. Эта генеральская куртка перелицовывалась в пятый раз. Все из нее выносилось - и цвет, и покрой, и фасон, - оставалось лишь добротное военное сукно. Оно бросало вызов и войне, и революции, - оно не изнашивалось. Оно казалось неисчерпаемым, так как с годами дядя делался все меньше и меньше, и тетя могла варьировать фасон, сколько угодно. За тетей и мы все откладывали работу. Начинался разговор. Нам всем хотелось уйти в пустыню и, сузив жизнь до одного лишь попечения о спасении души, неустанно петь псалмы и читать кафизмы.