«Непокоренный остров»

Непокоренный остров (fb2) - Непокоренный остров [Документальная повесть] 735K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юрий Александрович Виноградов

Юрий Виноградов НЕПОКОРЕННЫЙ ОСТРОВ Документальная повесть

ОСМУССААР К ВОЮ ГОТОВ!

з железобетонной боевой рубки командного пункта 314-й башенной береговой батареи отчетливо просматривался весь небольшой, вытянутый с юго-востока на северо-запад, каменистый остров Осмуссаар (Оденсхольм). На фоне серой гальки с белесыми крапинками известняка густо зеленели пятна вереска и можжевельника. В центре острова между двумя крошечными рощицами разместилась рыбачья деревенька с кирхой на окраине. На самом высоком месте в северо-западной части, у уреза воды, гордо возвышался полосатый столб 30-метрового маяка. Были хорошо заметны и два рыбачьих пирса — западный и южный, приспособленные для швартовки баркасов, шлюпок и малых катеров. С востока, за десятикилометровым водным плесом, остров окаймляла толстая, ломаная береговая черта материка; с запада, с просторов Балтийского моря, на скалистый берег накатывались бесконечные шеренги седогривых волн, среди которых, почти на траверзе маяка, островерхой скалой чернела часть остова германского легкого крейсера «Магдебург».

Еще в первую мировую войну, в ночь на 13 августа 1914 года, он на полном ходу наскочил в тумане на банку. С рассветом крейсер открыл огонь по маяку из главного калибра, опасаясь, что служители сообщат о случившемся командованию русского флота. И действительно, маячники успели послать в Таллин депешу о застрявшем в камнях германском легком крейсере, и к Осмуссаару вышли крейсеры «Паллада» и «Богатырь». Германские миноносцы не смогли стащить с банки «Магдебург», и, когда первые снаряды с русских кораблей стали вздымать фонтаны воды, решено было подорвать крейсер…

Значение островов Моонзундского архипелага и примыкающего к нему острова Осмуссаар, занимающих стратегическое положение в северо-восточной части Балтийского моря, было чрезвычайно велико. Мимо них проходили морские пути на Таллин, Хельсинки, Ленинград, Ригу. В течение многих веков все При балтийские государства постоянно боролись за Моонзунд: тот, кто владел эстонскими островами, имел ключ к северной части Балтийского моря.

Петр I, настойчиво «прорубавший России окно в Европу» через Балтийское море, по достоинству оценил исключительно выгодное с военной точки зрения расположение Моонзундского архипелага.

Лишь в 1721 году в соответствии с Ништадтским мирным договором со Швецией ему удалось присоединить острова Моонзундского архипелага к России. С тех пор они являлись форпостом западного Прибалтийского побережья, служили дальним рубежом прикрытия новой столицы русского государства Санкт-Петербурга. В первую мировую войну береговые батареи, установленные на островах, закрыли доступ германским кораблям в Финский и Рижский заливы. В октябре 1917 года гарнизон островов во взаимодействии с кораблями революционного Балтийского флота сковал германский кайзеровский флот, не пустив его в Финский залив и дальше к Петрограду.

Перед второй мировой войной Советское правительство, чтобы не дать возможности фашистской Германии вовлечь Прибалтийские государства в свой внутренний блок и тем самым создать удобный плацдарм в Прибалтике для нападения на Советский Союз, предложило правительству буржуазной Эстонии заключить договор о взаимопомощи. Под давлением эстонского рабочего класса и крестьянства, которые всегда стремились жить в дружбе и сотрудничестве с советским народом, 28 сентября 1939 года был подписан пакт о взаимопомощи между СССР и Эстонией. По этому пакту Советский Союз имел право на островах Моонзундского архипелага и в порту Полдиски разместить свои войска численностью до 25 тысяч человек. Аналогичные пакты были заключены с буржуазными правительствами Латвии и Литвы.

Перед Краснознаменным Балтийским флотом встала ответственная задача по организации новых мест базирования кораблей флота и созданию обороны на приморских направлениях. Моонзундскому архипелагу и примыкающему к нему острову Осмуссаар вновь отводилась роль передового рубежа прикрытия Ленинграда. В октябре 1939 года здесь была сформирована Береговая оборона Балтийского района (БОБР), ее комендантом стал генерал-майор береговой службы Кабанов. В первую очередь намечалось создание мощной артиллерийской обороны на Моонзундских островах, где должны были строиться вначале береговые батареи калибра 100–180 миллиметров, а затем и более крупного калибра — до 406 миллиметров включительно.

К лету 1940 года обстановка в Прибалтийских государствах резко обострилась. Правящие профашистские круги оказались изолированными от своих народов. Новые демократические правительства Эстонии, Латвии и Литвы главной своей задачей считали укрепление всесторонних связей с Советским Союзом. 14 и 15 июля 1940 года проходили выборы в Государственную думу Эстонии и народные сеймы Латвии и Литвы. 21 и 22 июля вновь избранные депутаты провозгласили власть Советов в своих республиках и приняли Декларацию о вступлении в состав СССР.

Советская Прибалтика сразу же обрела большое стратегическое значение. Моонзундский архипелаг в силу своего выгодного географического положения стал не только рубежом прикрытия Ленинграда, Таллина и Риги, но и передовым опорным пунктом всего флота. Островам отводилась основная роль в создании минно-артиллерийских позиций в Прибалтике. Исходя из опыта первой мировой войны, штаб ВМФ разработал план, которым предусматривалось использование береговых батарей островов Хийумаа, Осмуссаар и арендуемого у Финляндии полуострова Ханко для прикрытия минных рубежей перед входом в Финский залив; береговые батареи островов Сааремаа, Муху и Курляндского побережья Латвии должны были прикрывать минную позицию перед Ирбенским проливом.

Осложнение международной обстановки в начале 1941 года заставило Военный совет флота сократить сроки строительства, однако большинство береговых батарей к началу войны построить не удалось. Приходилось в спешном порядке решать эту жизненно важную задачу. Береговая оборона Балтийского района в первые же три недели войны оказалась фактически отрезанной от Большой земли. Новый комендант БОБРа генерал-майор береговой службы Елисеев (генерал-майор Кабанов был назначен командиром военно-морской базы Ханко) приказал работы по строительству береговых батарей продолжать круглосуточно, в три смены. Вместе с инженерными подразделениями трудился и весь личный состав батарей…

Командир 314-й батареи капитан Клещенко до мельчайших подробностей изучил островной ландшафт, знал все параметры Осмуссаара, не один раз измерил шагами почти двенадцатикилометровую береговую черту, ходил по извилистым тропинкам вдоль и поперек острова, изучил подходы к нему с моря, высчитал с точностью до десяти метров расстояние и до островов Вормси и Хийумаа, что тонкой ниточкой очертили юг, и до острова Суур-Пакри, и до скрытого плотной дымкой полуострова Ханко.

По плану первой очереди на Осмуссааре намечалось строительство двух береговых батарей: 130-миллиметровой открытой — осенью 1941 года и 180-миллиметровой башенной — к началу 1942 года. План второй очереди предусматривал сооружение сверхдальнобойной 305-миллиметровой башенной батареи, перекрывающей почти все устье Финского залива. Практически работы начались лишь в ноябре 1940 года, с опозданием на пять месяцев. К этому времени для прикрытия строящихся важных боевых объектов на остров была передислоцирована 509-я зенитная батарея старшего лейтенанта Сырмы.

Строителям 46-го отдельного строительного батальона капитана Токарева под две башни и командный пункт пришлось выдолбить в скале котлованы двенадцатиметровой глубины. Работа продвигалась медленно, почти все делалось вручную. Стремясь облегчить труд строителей, сержант Вдовинский, призванный на действительную службу сразу же после окончания горно-взрывного техникума, пробурил в скале четыре шпура, вложил в них тол и подорвал. Начальник управления строительства Сошнев сразу оценил начинание Вдовинского, создал под его командованием группу взрывников, и дела по углублению котлованов пошли быстрее. На Вдовинского была возложена и заготовка гранитного щебня для заливки блоков башен и командного пункта, исходным сырьем которого послужили обросшие мелким мхом и лишайником камни-валуны, разбросанные на мелководье.

Когда, казалось, скала поддалась человеку, в котлованы из расщелин начала поступать грунтовая вода. Хотя насосы качали день и ночь, порой котлованы заполнялись до верха, и работы приостанавливались. К тому же зима выдалась суровая: снежные бураны сменялись ледяными дождями, с моря беспрерывно дул сырой, холодный ветер, морозы иногда превышали двадцатиградусную отметку. Но люди работали с утра до вечера, тут же обедали, отдыхали в палатках, сменяя друг друга, и только ночью их на машине отвозили в деревню, где размещался казарменный городок. Капитан Клещенко удивлялся выдержке строителей батальона, рабочих ленинградских заводов и орудийных расчетов башен, открыто восторгался их терпением и мужеством.

В апреле 1941 года бетонирование башенных блоков было закончено, начался не менее трудоемкий процесс установки и монтажа тяжелых артиллерийских систем. Работами на первой и второй башнях руководили лучшие мастера — Февралев и Захаров.

О начале войны гарнизон Осмуссаара был оповещен дружными залпами 509-й зенитной батареи, 76-миллиметровые орудия которой открыли огонь по немецкому самолету-разведчику, пытавшемуся пролететь над островом. На митинге, собранном военкомами 314-й батареи старшим политруком Усковым и 46-го строительного батальона старшим политруком Васильевым, было единогласно решено сократить и без того короткие сроки строительства обеих береговых батарей.

Комендант острова и начальник гарнизона Клещенко сразу же после митинга собрали на совещание весь командный и руководящий состав гарнизона. Вопрос был поставлен жестко: минимум втрое сократить время на монтаж башенной батареи и ввести ее в строй к сентябрю, немедленно приступить к сооружению бетонных оснований для батареи стотридцаток. Работать предлагалось круглосуточно, в три смены, с привлечением всего личного состава за исключением 509-й зенитной батареи старшего лейтенанта Сырмы. Зенитчикам предстояло охранять остров от налетов вражеских самолетов и дооборудовать свою постоянную боевую позицию. От коменданта БОБРа поступил приказ об организации круговой обороны Осмуссаара, инженерное обеспечение которой дополнительно возлагалось на начальника управления строительства военинженера 2 ранга Сошнева. Одновременно генерал Елисеев требовал срочно обучить строителей владению оружием на случай отражения морского или воздушного десанта противника. Но как это сделать, Клещенко не знал, ведь строители не имели ни винтовок, ни пулеметов, ни патронов.

27 июня артиллерийское управление флота прислало на Осмуссаар самоходную баржу с тремя 130-миллиметровыми орудиями и боеприпасами к ним. Однако орудийные расчеты для этой новой батареи еще не были сформированы, их прибытие ожидалось лишь через месяц. Клещенко вынужден был выделить для установки и монтажа орудий специалистов-комендоров со своей батареи, возложив руководство работами на недавно прибывшего с Кронштадтского форта на должность командира первой башни лейтенанта Митрофанова.

— Батарею ввести в строй ровно через неделю, — приказал Клещенко удрученному сложным заданием Митрофанову и, видя недоумение на лице лейтенанта, со вздохом добавил: — Понимаю, Федор Степанович, трудно. Но ведь идет война!

В полдень 3 июля Митрофанов доложил о готовности 130-миллиметровой батареи к отстрелу. На установку и монтаж орудий было затрачено всего 104 рабочих часа — подобного в береговой артиллерии еще не было.

На другой день провели отстрел орудий по останкам германского легкого крейсера «Магдебург», и первая береговая батарея на острове Осмуссаар, получившая номер 90, заступила на боевое дежурство.

— Командиром батареи временно назначаю вас, Федор Степанович, — сказал Клещенко уже привыкшему ничему не удивляться Митрофанову. — До прибытия штатного личного состава.

— Но и первая башня с вас не снимается! — напомнил Усков.

В середине июля на Осмуссаар наконец прибыли орудийные расчеты 90-й батареи вместе со своим командиром капитаном Пановым. Лейтенант Митрофанов завершал монтаж двух артиллерийских систем своей башни. А буквально через два дня на южном пирсе ошвартовался командирский катер с новым командованием гарнизона на борту. Приказом командующего флотом все три батареи объединялись в 205-й отдельный артиллерийский дивизион, командиром которого с исполнением обязанностей коменданта гарнизона назначался капитан Цепенюк, военкомом — полковой комиссар Голубев, начальником штаба — капитан Кудрявцев. Вместе с ними прибыли начальники служб дивизиона и взвод управления.

Приезд командования дивизиона ознаменовался первым налетом фашистских бомбардировщиков на Осмуссаар. Под вечер со стороны Хаапсалу неожиданно появились три «юнкерса» и с ходу пошли на деревню, сбросив по две-три малокалиберные бомбы. Зенитная батарея встретила бомбардировщики залпами встречного огня. Огонь зенитчиков был настолько точен, что буквально вспорол фюзеляж замыкающему «юнкерсу»: тот на глазах бойцов загорелся и, едва дотянув до материковой полосы, рухнул в темно-зеленую чащу леса. Остальные бомбардировщики бросились наутек и вскоре скрылись за горизонтом. Потери от первой бомбардировки оказались незначительными: разрушен один деревянный дом и легко ранены начальник управления строительства военинженер 2 ранга Сошнев и красноармеец из строительного батальона.

— Зенитчики молодцы! — похвалил Цепенюк командира 509-й зенитной батареи старшего лейтенанта Сырму и военкома политрука Антонова. — Вижу, небо над Осмуссааром в надежных руках.

Командир дивизиона и особенно начальник штаба капитан Кудрявцев с первых же дней заставили орудийные расчеты, несмотря на занятость в монтаже башен, усиленно заниматься боевой подготовкой, а командиров батарей, башен и взводов — тренироваться в управлении артиллерийским огнем: ведь противник мог в любой момент предпринять штурм острова. Они пересмотрели систему круговой противодесантной обороны, закрепили участки за каждым подразделением, на наиболее удобных для высадки десанта местах наметили дополнительные препятствия. Кудрявцев составил план и для учебы строителей, которые должны были изучить винтовку, уметь стрелять из нее и метать гранаты.

В связи с осложнением обстановки под Таллином 205-й отдельный артиллерийский дивизион выводился из оперативного подчинения Северного укрепленного сектора БОБРа и переподчинялся береговой обороне главной базы КБФ, находящейся в Палдиски. Командующий флотом приказал Цепенюку немедленно отправить 46-й отдельный строительный батальон капитана Токарева для усиления обороны главной базы, вооружить его винтовками и пулеметами, снабдить патронами и гранатами. За строителями пришел транспорт, с батарей собрали для них оружие и боеприпасы. Начальнику управления строительства Сошневу с трудом удалось оставить на острове нескольких специалистов из батальона, в том числе и командира группы подрывников сержанта Вдовинского.

Цепенюк негодовал. Мало того что его гарнизон урезали на 1200 человек, так еще и забрали половину стрелкового оружия! Как защищать остров, если немцы вдруг высадят морской десант?

— Под Таллином сейчас жарче, — объяснял командиру дивизиона Кудрявцев. — А мы как-нибудь выкрутимся. Думаю, Северный укрепленный сектор поделится с нами винтовками.

После ухода 46-го отдельного строительного батальона в Таллин гарнизон Осмуссаара вместе со строительным управлением, рабочими-монтажниками ленинградских заводов и работниками военторга составил 965 человек. Кудрявцев вновь вынужден был перераспределить участки противодесантной обороны, но теперь они были для каждого подразделения в полтора-два раза больше прежних.

* * *

Связь с береговой обороной главной базы в Палдиски оборвалась вечером 27 августа. Не отвечал и штаб флота. Всю ночь и весь следующий день радисты посылали в эфир позывные, а краснофлотцы поста линейной связи, находящегося на материке возле одноименной с мысом деревни Пыысаспеа, беспрестанно накручивали ручки полевых телефонов. Ответа не было.

— Видно, немцы уже в Таллине и Палдиски, — предположил Кудрявцев.

— Проверим, — предчувствуя неладное, ответил Цепенюк. — Пошлем в Палдиски наш катер.

Гарнизонный катер КМ при подходе к Палдиски был обстрелян с пирса из пулемета, легкие ранения получили командир катера и начальник связи дивизиона. КМ повернул обратно.

— Ясно, в Палдиски фашисты, — подытожил Цепенюк. — Давай, Гавриил Григорьевич, связывайся с Хийумаа, — отдал он распоряжение начальнику штаба. — Пусть наш гарнизон снова возьмут в Северный укрепленный сектор.

Только ночью Кудрявцеву удалось по радио связаться с Хийумаа. У аппарата был начальник штаба СУСа полковник Савельев. Он сообщал об уходе кораблей флота из Таллина в Кронштадт, обещал в ближайшее время выслать на Осмуссаар представителей Северного укрепленного сектора и на месте решить все вопросы с переподчинением дивизиона Береговой обороне Балтийского района.

Утром катер КМ доставил с материка на южный пирс тяжелораненого телефониста. Оказалось, на рассвете на пост связи у деревни Пыысаспеа напали местные националисты — кайтселиты. Начальник хирургического отделения гарнизонного лазарета майор медицинской службы Ошкадеров, осмотрев раненого, тут же положил его на операционный стол: требовалось извлечь две пули, засевшие в плече и бедре.

— Будет жить? — с беспокойством спросил Цепенюк.

— Операция покажет, — неопределенно ответил Ошкадеров.

Выяснив у телефониста, что на мысе Пыысаспеа еще нет немцев, командир 314-й батареи капитан Клещенко предложил командиру дивизиона воспользоваться этим и послать на берег группу вооруженных краснофлотцев за картофелем, который с помощью крестьян уже был вырыт и лежал на полях в гуртах.

— А командиром назначим старшину Сердюка, — посоветовал Клещенко. — Он руководил заготовкой картофеля. Тонн тридцать накопали. Да и симпатия у него там голубоглазая. Илга — эстонка. Она ему во всем помогала.

Предложение командира батареи понравилось Цепенюку. В самом деле, сколько еще придется держаться на острове, тридцать тонн свежего картофеля будет хорошим подспорьем для питания личного состава гарнизона.

Старшина Сердюк обрадовался поручению комдива, сам отобрал двадцать пять рослых краснофлотцев, вооружил их винтовками, двумя ручными пулеметами и гранатами. На следующий день, на рассвете, катер КМ переправил группу на материк. Вместе с ней был направлен и корректировщик огня с 90-й береговой батареи на случай, если появятся в районе Пыысаспеа гитлеровцы и предпримут атаку на группу краснофлотцев.

Пять человек с пулеметами Сердюк послал в боевое охранение, а остальные насыпали картофель из гуртов в мешки. На предоставленных крестьянами подводах отвозили их на рыбачий пирс и грузили на палубу катера. За весь день не появилось ни одного фашиста. Лишь в полдень группка кайтселитов показалась на опушке леса и, встреченная Огнем ручного пулемета, быстро скрылась в чаще.

Вечером весь картофель доставили на Осмуссаар. По указанию капитана Кудрявцева с мыса был снят и пост линейной связи. Краснофлотцы были довольны своей работой, но особенно радовался старшина Сердюк, ведь весь день рядом с ним находилась красавица Илга. Когда теперь придется увидеть ее, да и придется ли?

1 сентября на Осмуссааре устроили своеобразный праздник. Руководитель монтажных работ на башнях инженер Белозеров доложил руководству управления строительства, представителю артиллерийского управления наркомата Военно-Морского Флота и командованию дивизиона о готовности 314-й башенной береговой батареи. Трудоемкие работы по установке и монтажу артиллерийских систем рабочие ленинградских заводов при помощи орудийных расчетов выполнили на четыре месяца раньше намеченного срока.

— Можно производить отстрел батареи, — закончил доклад Белозеров.

Отстрел башенной батареи решили проводить, как и в первом случае, по останкам «Магдебурга». Когда Клещенко подготовил башни к стрельбе, дальномерщики заметили идущий с Хийумаа к Осмуссаару катер МО.

— В самый раз поспели! — вырвалось у Цепенюка. — Пусть и наше начальство посмотрит на работу артсистем.

На морском охотнике пришли военком СУСа полковой комиссар Биленко и начальник оперативного отделения штаба. Биленко вручил Цепенюку приказ полковника Константинова о включении 205-го отдельного артдивизиона в состав Северного укрепленного сектора. Тут же были переданы таблицы плановых огней на прикрытие минно-артиллерийской позиции в устье Финского залива по линии Хийумаа — Ханко, документы по взаимодействию береговых батарей островов в бою и организации связи.

— Осмуссаар к бою готов! — доложил Цепенюк. — Дивизион может выполнять любые боевые задачи. В том числе и триста четырнадцатая башенная батарея.

— Как? — удивился Биленко. — У нас ведь по графику…

— Работали без графика, товарищ полковой комиссар. Все двадцать четыре часа в сутки.

— Да это же… это же здорово, товарищи дорогие! — обрадованный Биленко обнял командира дивизиона и долго жал руки всем стоящим возле Цепенюка монтажникам.

— Сейчас будем производить отстрел батареи, — сказал Клещенко.

— Двойная радость для нас! — не переставал восхищаться военком СУСа. — Возвращение гарнизона в отцовский дом и ввод в боевой строй главного калибра Осмуссаара! Вовремя мы пришли сюда, вовремя.

Посмотреть на отстрел дальнобойных орудий собрался весь гарнизон. В целях проверки стрельб на малых углах возвышения, что требовалось при противодесантной обороне острова, огонь вели по черневшим в море останкам «Магдебурга». Только вместо боевых снарядов применили практические снаряды-болванки. Первый залп лег с небольшим недолетом: четыре пенистых всплеска кучно взметнулись на фоне темного «Магдебурга». Два вторых залпа накрыли крейсер. Представитель артиллерийского управления наркомата ВМФ старший лейтенант Васерин — главный приемщик — проверил башни и дал положительное заключение: монтаж систем проведен без отклонений.

— Ура-а! — разнеслось среди собравшихся у командного пункта командиров и краснофлотцев. — Качать монтажников! Качать строителей!

Крепкие руки подхватили Сошнева, Слезингера, Белозерова, Февралева, Захарова и их помощников и начали подбрасывать вверх. Гарнизон Осмуссаара ликовал: теперь все три батареи могли вести огонь по врагу, а значит, и остров превратился в неприступную крепость.

Командир дивизиона предложил дать еще три залпа по наземной цели, Биленко не возражал.

— Только надо стрельбу произвести с пользой для дела. Дадим осколочно-фугасными снарядами по станции Палдиски, — посоветовал он. — Там наверняка немецкие эшелоны скопились.

Клещенко по карте снял координаты до станции, быстро рассчитал дистанцию до цели и азимут, ввел в них поправку дня: на деривацию, ветер, влажность, температуру воздуха и заряда. Огонь вести пришлось на предельной дальности. Четыре орудия по сигналу одновременно выдохнули длинные языки пламени, оглушив окрестность громоподобным ревом. Еще дважды с максимальной скорострельностью прогремели мощные залпы. Дюжина шестипудовых снарядов достигла цели и, видимо, переполошила немцев. На следующее утро шесть фашистских бомбардировщиков с трех направлений налетели на Осмуссаар, высыпая из люков бомбы. Парами и поочередно проносились они над островом до тех пор, пока один из них не напоролся на заградительный огонь 509-й зенитной батареи и не упал поблизости от «Магдебурга» в море. Оставшаяся пятерка «юнкерсов» тут же прекратила бомбардировку и вскоре скрылась из виду.

ДЕСАНТ НА ПЫЫСАСПЕА

вводом в строй 314-й башенной береговой батареи остро встал вопрос о создании надежной круговой противодесантной обороны Осмуссаара. Начальник штаба дивизиона капитан Кудрявцев рассчитывал на помощь строительного управления и рабочих-монтажников ленинградских заводов, которые смогли бы соорудить из подручных материалов различные препятствия и выставить их хотя бы на наиболее пригодных к десантированию участках побережья. Неделя-полторы уйдет на всякого рода доводки артиллерийских систем и приборов управления огнем, маскировку башен и командного пункта. За это время он детально обследует береговую черту Осмуссаара и составит план ускоренных работ по укреплению обороны острова.

Особенно волновало Кудрявцева отсутствие каких-либо сведений о противнике на мысе Пыысаспеа. Три дня назад, когда вывозили картофель, там действовали мелкие группки молодчиков из местных кайтселитов, но теперь из поселка Ригульди могли подойти и передовые подразделения немецких войск. Конечно, десятикилометровый водный плес между мысом и островом в светлое время суток немцы, боясь огня батарей, форсировать не посмеют, а вот ночью, пользуясь отсутствием на Осмуссааре прожектора, могут незаметно подойти к острову, пусть даже и с диверсионными целями. Плавсредства у них найдутся: отберут у рыбаков лайбы, к тому же на рыбацкой верфи готовы к спуску на воду три шхуны.

Кудрявцев предложил командиру дивизиона в ночь высадить на мыс Пыысаспеа разведывательный десантный отряд из краснофлотцев-добровольцев численностью полсотни человек, уточнить обстановку на материке, а заодно уничтожить три новые шхуны на рыбацкой верфи, узел линейной связи и береговую базу возле рыбачьего пирса. Цепенюк согласился. Действительно, надо было узнать: какие силы накапливает противник на мысе и что он замышляет?

— Тебе и возглавлять десант, Гавриил Григорьевич, — сказал он и, улыбнувшись, добавил: — По старой флотской традиции — кто предлагает, тот сам и выполняет.

— А по-другому я и не мыслил, — охотно согласился Кудрявцев. Он тут же приступил к формированию отряда. Добровольцев оказалось так много, что пришлось самому отобрать по нескольку человек с каждой башни и взвода управления и с 90-й батареи.

Накануне вечером на остров пришло гидрографическое судно «Волна». Командир военно-морской базы Ханко генерал Кабанов послал на нем группу командиров во главе со старшим оператором штаба для налаживания взаимодействия с гарнизоном Осмуссаара и уточнения обстановки в прибрежном районе.

— Заодно и бензину у вас позаимствовать, — сказал старший оператор штаба. — Прослышали мы на Ханко, запасы на острове имеются — и немалые.

Цепенюк невесело ухмыльнулся.

— От кого же вы прослышали? — поинтересовался он.

— Сорока на хвосте принесла, — ушел от прямого ответа старший оператор. Он и сам толком не знал, откуда на Ханко известно, что на Осмуссааре бензина видимо-невидимо, что завезен он, дескать, для обеспечения будущего строительства 305-миллиметровой башенной береговой батареи. Очевидно, сообщил об этом кто-то из 46-го отдельного строительного батальона, переброшенного из Таллина на Ханко (командир батальона капитан Токарев погиб на материке в первом же бою).

Цепенюк рассмеялся, примирительно сказал:

— Оно и видно, что сорока! Сами на голодном пайке сидим! Но для Ханко, так и быть, отдадим тонн десять. Авось пришлете «ястребков» на нашем бензине для помощи в критический момент.

Когда представитель штаба военно-морской базы Ханко узнал о готовящемся десанте на материк, он вызвался сам участвовать в нем вместе с «Волной». На судне были установлены два 45-миллиметровых орудия, которые могли оказать огневую поддержку осмуссаарцам.

В два часа ночи два катера КМ приняли десант и отвалили от южного пирса. «Волна» шла в двух кабельтовых, готовая открыть огонь из пушек по первому сигналу командира отряда. К рыбачьему пирсу подошли незамеченными, ходовые огни не включались. На деревянный настил пирса краснофлотцы выходили без шума, с тревогой всматриваясь в густую темень и прислушиваясь к таинственной тишине. Кудрявцев оставил на месте десять человек под командованием уполномоченного особого отдела политрука Давыдова для охраны пирса, уничтожения шхун и береговой базы, а остальных повел в сторону деревни Пыысаспеа и дальше — на соединяющую ее с поселком Ригульди гравийную дорогу. Действовать оставшаяся группа Давыдова должна будет лишь после того, как услышит взрыв на узле связи, что должно будет означать выполнение разведывательных задач отрядом десантников и их возвращение на пирс. В дальнейшем намечалась посадка на катер, отход в море и уничтожение пирса 45-миллиметровыми пушками «Волны». О начале и прекращении огня «Волной» было заранее обговорено пуском ракет: красная — начало стрельбы, а зеленая — ее прекращение.

— Пошли, товарищи! — скомандовал Кудрявцев и устремился в темноту. Рядом с ним шагали хорошо знавшие местность на мысе старшина Сердюк, сержант Пешкин из взвода управления дивизиона, секретарь комсомольской организации 314-й батареи командир орудия первой башни младший сержант Бабарыкин, комендор той же башни старший краснофлотец Куприянов и моторист краснофлотец Костров. Едва прошли впотьмах минут двадцать, как сзади тишину ночи прорезала длинная пулеметная очередь. Потом началась беспорядочная стрельба из винтовок.

— Что там у них? — насторожился Кудрявцев.

— Фашисты напали, не иначе, — предположил Бабарыкин.

Его поддержал и Сердюк:

— Они, проклятые, факт. Кайтселиты слишком трусливы для ночного нападения.

— Выходит, на мысе уже немцы, товарищ капитан? — спросил Куприянов.

— Выходит, — согласился Кудрявцев.

Стрельба не прекращалась, наоборот, усиливалась. Видимо, группа Давыдова отбивала атаки немецких солдат, пытавшихся овладеть пирсом и катерами КМ. В черный зев неба неожиданно взметнулся столб яркого огня, потом еще один и еще.

— Есть, наши облили шхуны бензином и подожгли! — воскликнул Бабарыкин.

— Дело сделано, значит, — подытожил Сердюк. — Теперь им поскорее бы сесть на каэмки и перебраться на «Волну».

Предположение Сердюка подтвердилось. Стрельба внезапно оборвалась, — очевидно, краснофлотцы отошли на катерах к «Волне», крейсеровавшей в миле от берега. Минут через десять в темноте появились две короткие вспышки и донесся приглушенный звук выстрелов: «Волна» открыла огонь из обеих пушек по занятому врагом пирсу.

— Теперь и нам пора действовать, — проговорил Кудрявцев. В его основном отряде находилось около сорока краснофлотцев. Шестерых во главе со старшиной Сердюком он послал к узлу связи.

— Уничтожить до основания, старшина!

— Все сделаем в лучшем виде, товарищ капитан, — заверил Сердюк.

С ним в группу напросились Куприянов и Костров.

— Ведь я фактически строил этот пост, — объяснил Куприянов. — Знаю что, где и как…

— Давайте, — согласился Кудрявцев. Ему было известно от командира первой башни лейтенанта Митрофанова, что Куприянов, в прошлом столяр-краснодеревщик, делал все столярные работы на батарее.

Группа Сердюка мгновенно растворилась в темноте. Вторую группу сержанта Пешкина, тоже из семи человек, Кудрявцев направил на дорогу, идущую от деревни Пыысаспеа на поселок Ригульди. По ней немцы могли подослать подкрепление. Требовалось задержать его, отвлекая огонь на себя. Сам он с оставшимися краснофлотцами на опушке леса, близ дороги, устраивал засаду, туда же по его приказанию обязаны были отойти обе группы. Сигналом сбора служил взрыв поста связи.

Время тянулось медленно. Тишину ночи будоражили лишь редкие выстрелы с «Волны»: моряки напоминали десантникам о своем присутствии в море. Потом прекратилась и стрельба — следовало беречь снаряды. Зато все чаще и чаще со стороны деревни стали доноситься короткие автоматные очереди. Послышались они и слева от опушки леса, на которой затаилась основная группа десанта, и сзади от пирса.

— Немцы! — не выдержал Бабарыкин. — Прочесывают местность.

— Точно, они, — согласился Кудрявцев. — Если появятся на дороге, встретим…

Он с явным беспокойством и тревогой посматривал на восток, на розовеющее небо. Наступало утро, пора бы и уходить, а от группы Сердюка никаких вестей.

— Да чего там они! — поняв состояние командира десантного отряда, не выдержал Бабарыкин. — Плеснуть из бутылки бензина, кинуть спичку и…

Словно в подтверждение его слов возле деревни вспыхнул яркий сноп света.

— Ага, подожгли! — воскликнул нетерпеливый Бабарыкин и, услышав стрельбу в районе поста связи, с огорчением добавил: — И там фашисты. Напоролись, выходит…

По расчетам Кудрявцева старшина Сердюк должен был подойти к месту сбора минут через двадцать, но прошел почти час, а краснофлотцев все не было. Вернулась с дороги группа сержанта Пешкина. Пора уходить, уже светало, а до берега моря еще добрых полчаса ходу. В дневное время маленькому отряду осмуссаарцев не выдержать длительного боя с подразделениями немцев. Уходить же без группы Сердюка Кудрявцев не решался.

— Идут, идут, товарищ капитан! — радостно выдохнул Бабарыкин. — Слышите, валежник трещит.

Шестеро запыхавшихся краснофлотцев выбежали на опушку леса, двое из них поддерживали под руки раненного в ногу Кострова. Сердюка среди краснофлотцев не было.

— Где старшина? — спросил Кудрявцев.

— Не нашли его, — с трудом переводя дыхание, ответил Куприянов. — Видимо, убит…

Он рассказал, что бывший пост линейной связи гарнизона Осмуссаара немцы уже использовали под свой пост наблюдения, выставили возле него часового. Пришлось долго выжидать, прежде чем без шума его удалось снять. Сделал это сам старшина. Потом в сигнальную вышку бросили три гранаты и подожгли ее. Гитлеровцы, примчавшиеся на машине из деревни, начали преследование группы, ранили в ногу Кострова. Пришлось вступить в бой. Отстреливаясь, краснофлотцы отходили на условленное место сбора. Прикрывал отход сам Сердюк.

— Мы и не заметили, как отстал старшина. Вернулись за ним, долго искали его, даже кричали, но… но так и не нашли, товарищ капитан, — закончил доклад Куприянов.

— Жаль старшину, добрый был служака, — проговорил Кудрявцев. — Мы за него еще сочтемся! — повернулся он на звуки выстрелов: немцы настойчиво прочесывали местность с трех сторон, надеясь окружить десант осмуссаарцев и уничтожить.

Кудрявцев повел свой отряд к отмели кратчайшим путем. О пирсе нечего было и думать: гитлеровцы держат его под обстрелом. Прикрывала отход группа Пешкина. «Волна» периодически стреляла по берегу, обозначала десантникам свое местонахождение в море.

Вот и береговая отмель, сплошь усеянная черными валунами самых разнообразных форм, иногда достигающими высоты больше человеческого роста. Под ногами захлюпала вода, ботинки уходили в вязкий ил. И тут с левого фланга резанули пулеметные очереди — гитлеровцы именно здесь ожидали прорыва осмуссаарцев к морю и устроили засаду. К счастью, десантники взяли несколько правее и потому не напоролись на встречный огонь.

— За камни, за камни! Быстрей! — прокричал Кудрявцев и сам ринулся за первый же валун. И вовремя: пулеметная очередь прошлась по вершине валуна, осколки камней посыпались на голову.

За валунами краснофлотцев пули не доставали. Это поняли и сами немцы, устремившиеся в погоню. Дружный огонь из винтовок осмуссаарцев остановил их, и они залегли.

— Товарищ капитан, мы тут их придержим, — показал Пешкин в сторону немцев. — А вы скорее к катеру.

— Прикрывайте, сержант, — согласился Кудрявцев и повел отряд к морю.

Стало уже совсем светло, в предутренней дымке даже просматривалась полоска Осмуссаара, а на ее фоне четко вырисовывались катер КМ и гидрографическое судно «Волна», на палубе которого периодически вспыхивали яркие снопики — это 45-миллиметровые пушки поочередно вели методический обстрел мыса. А сзади уже все небо озарилось малиновым светом с золотистыми проблесками лучей поднимающегося из-за леса солнечного диска. Расчет Кудрявцева был прост: бежать по мелководью за валуны до тех пор, пока их не заметят с катера, который затем подойдет к ним и возьмет десантников на борт прямо из воды.

— Быстрей, быстрей, товарищи! — торопил Кудрявцев, хотя его бойцы и так бежали по илистому грунту из последних сил. Вода доходила уже до колена, но никто не чувствовал холода.

Гряда валунов кончилась быстро, десантники выскочили на чистую воду. И тут случилось непредвиденное: впереди них взметнулись два столба воды и грязи, потом еще и еще. Кудрявцев опешил, недоуменно глядя на «Волну»: это ее пушки били по валунам.

— Назад! — во все горло закричал он. — Назад, за валуны!

Не понимая толком, что все-таки произошло, осмуссаарцы кинулись обратно за спасительные камни, многие плюхались прямо в воду. Упал и Кудрявцев, чувствуя, как холодная вода льдом обожгла разгоряченное тело.

— Чего они, черти, с ума посходили! — выкрикнул успевший укрыться за валуном Куприянов. — По своим бьют! — Он помог Кудрявцеву подняться из воды.

— За немцев нас приняли, не иначе, — выплевывая горько-соленую воду, прохрипел Кудрявцев. — Сейчас дадим позывной… — Он шарил рукой по поясу в надежде найти ракетницу, но ее не было. Вспомнил: ведь ракетница находилась у Сердюка, его помощника, а старшина не вернулся после уничтожения поста связи. — Э-э, черт! — выругался Кудрявцев, соображая, что предпринять для спасения людей.

Рядом вздыбил воду и грязь посланный с «Волны» снаряд, осколки градом застучали по камню. Сзади полоснула пулеметная очередь, пули срикошетировали от гладкого валуна и с нудным, выворачивающим душу, посвистом пролетели над головами. Кто-то вскрикнул от боли, а потом крепко выругался: выходит, только ранен.

— Попали в мышеловку! — донесся чей-то робкий голос.

— Тут нам хана, — вторил ему другой. — Не фашисты, так наши…

Кудрявцев хотел было подать команду об отходе по берегу вправо под прикрытием валунов, но увидел взбирающегося на двухметровый валун краснофлотца. Был он в одной тельняшке — намокший бушлат мешал ему — с бескозырками в руках. На валуне смельчак выпрямился во весь рост и быстро замахал над головой бескозырками, подавая сигнал на «Волну». Десантники на минуту замерли, понимая, что их товарищ стал видимой мишенью для наседавших сзади гитлеровцев.

— Прыгай, корешок! Убьют же! — закричал Бабарыкин, но краснофлотец не слышал слов своего комсорга, он торопливо передавал флажным семафором сигнал на «Волну». Руки с намертво зажатыми в пальцах бескозырками вместо красных флажков выписывали в воздухе условные обозначения буква «Мы — свои», «Мы — свои», «Мы — свои»… Бабарыкин бросился к валуну с намерением столкнуть с него увлекшегося сигнальщика, но его опередила пулеметная очередь, свалившая краснофлотца в воду. Бабарыкин подхватил его на руки, не давая захлебнуться.

— Как он? Жив? — с тревогой спросил Кудрявцев.

— Жив еще. Хоть и без сознания.

— Фамилия, фамилия героя? — к своему стыду, Кудрявцев не знал отважного сигнальщика.

— Сивожелезов, — ответил Бабарыкин. — Комсомолец Сивожелезов. С нашей башни. Прибыл с последним пополнением…

Сигнал «Мы — свои» был принят «Волной», она тут же перенесла огонь за валуны, не давая возможности немцам преследовать десантников. Катер КМ устремился к мысу.

— В море, товарищи, на катер! — скомандовал Кудрявцев и первым побрел по воде, начинавшей доходить до пояса. Десантники двинулись за ним, двое из них несли смертельно раненного Сивожелезова, двое других помогали Кострову.

С бортов катера спустили веревочные трапы, по ним утомленные десантники взбирались на палубу и тут же валились от усталости.

На Осмуссаар не вернулись трое: старшина Сердюк и двое погибших в бою за пирс краснофлотцев. Не удалось начальнику хирургического отделения лазарета Ошкадерову спасти и Сивожелезова, он умер, так и не приходя в сознание.

Прощальным салютом прозвучал винтовочный залп на маленьком деревенском кладбище у кирхи в честь героя-осмуссаарца, ценой своей жизни спасшего от гибели артиллеристов-десантников.

НЕУДАВШИЙСЯ ПРОЛОГ

записке Гитлера о дальнейшем ведении войны против СССР, датированной 22 августа 1941 года, требовалось в самое кратчайшее время очистить Эстонию от противника и тем самым обезопасить Берлин от бомбардировки советской авиацией[1], а плавающие по Балтийскому морю суда — от ударов советского Военно-Морского Флота.

В штабе 42-го немецкого армейского корпуса, перебазировавшегося в Виртсу, началась подготовка к проведению заключительной операции по овладению островами Моонзундского архипелага под кодовым названием «Беовульф II». Командующему вооруженными силами по взятию Моонзунда генералу Кунце штаб группы армий «Север» в состав сухопутных сил выделил 61-ю и 217-ю пехотные дивизии.

К операции привлекались крупные силы немецкого надводного флота и почти весь финский военно-морской флот.

В группу авиационного обеспечения под руководством командующего авиацией Балтийского моря вошли эскадры бомбардировщиков и истребителей.

Двум усиленным вражеским дивизиям противостояли неполного состава два стрелковых полка на островах Сааремаа и Муху и два стрелковых батальона на островах Хийумаа и Вормси, немецкому и финскому военно-морским флотам — дивизион торпедных катеров и дивизион малых катерных тральщиков, а эскадрам бомбардировщиков и истребителей — оставшиеся в строю десять «чаек» 12-й отдельной Краснознаменной истребительной авиационной эскадрильи, главной задачей которых продолжало оставаться обеспечение налетов авиагруппы особого назначения на Берлин.

По артиллерии силы противоборствующих сторон были примерно равными. Однако почти все береговые батареи располагались на западном побережье островов и не могли принять участия в борьбе с плавсредствами противника во время форсирования десантом проливов.

Генерал Кунце имел полнейшее превосходство над гарнизоном русских. К тому же в его руках была оперативная и тактическая инициатива, моонзундцы не знали, когда, откуда, с какого места начнется высадка немецкого десанта на острова, где сосредоточить подвижные резервы для его отражения, стянуть в кулак свой главный козырь — артиллерию.

Первым предполагалось очистить от противника маленький островок Осмуссаар. Небольшой по площади — до пяти километров в длину и полутора в ширину — он серым пятном отчетливо просматривался с мыса Пыысаспеа. Установленные на этом участке двенадцать немецких батарей калибром до 205 миллиметров включительно должны были уничтожить все еще строящиеся, по сведениям авиаразведки, две русские береговые батареи и уже действующую зенитную. Превосходство в артиллерии у немцев четырехкратное. За полтора часа интенсивной стрельбы по расчетам штабистов будет поражена вся площадь острова, снарядов приказано не жалеть. Такой плотности огня вполне достаточно для уничтожения русских батарей. Двух усиленных батальонов десантников должно хватить, чтобы завершить ликвидацию гарнизона. Таким образом, взятие Осмуссаара станет своеобразным прологом к осуществлению главного плана «Беовульф II».

* * *

Свой рабочий день капитан Клещенко начинал с рассвета. Из казарменного городка, где в старом деревянном домике ему была отведена комнатка, он шел на командный пункт батареи, выслушивал там доклад дежурного об изменениях обстановки за ночь, интересовался состоянием погоды, влияющей на поправку дня — заранее рассчитанные корректуры для ведения в прицел и целик на случай стрельбы, сам пристально осматривал в визир горизонт, проверял надежность связи и затем шел на башни понаблюдать за тренировкой орудийных расчетов, которую краснофлотцы проводили вместе с рабочими-специалистами ленинградских заводов, обучая их практическому осваиванию сложных механизмов.

Так было и рано утром 6 сентября. Едва Клещенко подошел к отвесному металлическому трапу, ведущему в боевую рубку на вышке командного пункта, как за его спиной, метрах в семидесяти, раздался мощный взрыв, вместе с дымом и пылью поднявший в воздух кусты можжевельника. «Может, самолет шальную бомбу сбросил, — подумал Клещенко, устремив взгляд в небо, — но тогда бы зенитная батарея объявила тревогу, а она молчит». Второй взрыв громыхнул впереди него и несколько вправо. «Немецкая батарея пристреливается», — понял он и стремглав поднялся в боевую рубку.

— С берега открыла огонь крупнокалиберная фашистская батарея, товарищ капитан! — доложил дежурный командир взвода управления.

— Координаты ее засекли?

— Нет. Стреляет из-за леса, с закрытой позиции.

— Боевая тревога!

Дежурный быстро включил прямую телефонную связь со всеми батареями и постами наблюдения и отрепетовал:

— Боевая тревога! Боевая тревога! Боевая тревога!

Донесся частый звон церковного колокола с кирхи, извещающий гарнизон об опасности.

Клещенко сел за визир и навел перекрестие нитей на словно прикрытый прозрачной, с розовым оттенком вуалью берег. Засек жидкий клуб синеватого дыма, тотчас рассеянный свежим ветром над вершинами деревьев. В стороне от КП прогромыхал взрыв. Стало ясно: вражеская батарея ведет пристрелку по вышке командного пункта 214-й башенной береговой батареи, отчетливо видимой с материка наравне с маяком и кирхой.

В боевую рубку поднялся запыхавшийся военком батареи Усков, тут же вынул из футляра бинокль, поднес его к глазам.

— Захватили нас в вилку, — определил он.

— А говорили, фашистские артиллеристы слабоваты насчет точности стрельбы, — произнес дежурный.

— Велика премудрость пристреляться по неподвижной цели, — процедил Клещенко, чувствуя, как от очередного взрыва по железобетонной рубке застучали раздробленные камни. Действительно, фашистская батарея довольно быстро пристрелялась к вышке, пора бы ей уже перейти на поражение, а она все посылает и посылает снаряд за снарядом.

Частый перезвон колокола с кирхи умолк, гарнизон укрылся в надежных убежищах, заранее выдолбленных строителями в скалах. С маяка, являвшегося запасным командным пунктом 314-й батареи, позвонил на батарею начальник штаба дивизиона, отдал распоряжение без команды огня не открывать; капитан Цепенюк находился на южном пирсе.

Клещенко выслушал доклады о полной готовности башен к открытию огня, рассчитал дистанцию, определил направление до ведущей пристрелку вражеской батареи и тут услышал страшный грохот, словно под вышку подложили мощный заряд тола.

— Фашисты открыли стрельбу на поражение! — крикнул Усков. — Рассредоточили огонь по всему острову.

Клещенко посмотрел в амбразуру и ужаснулся: повсюду, куда устремлялся взгляд, вздымались парашютообразные черные взрывы. Они возникали часто и густо, очищая скалы от порослей вереска, можжевельника и других мелких кустов, в щебень дробя камень. Над островом стоял невообразимый гул, словно кто-то беспрерывно и оглушительно бил в гигантский барабан.

— Такого еще не было, — проговорил Усков. — Неспроста…

— На дальномере! Засекайте координаты немецких батарей! — передал на дальномерную площадку командир батареи.

— Точно засечь пока невозможно, товарищ командир, — донесся ответ дальномерщика краснофлотца Голайдо. — Они за лесом.

Клещенко посмотрел в визир. Дальномерщики правы, над полосой леса висит сплошное облако сизого дыма, поди разбери, откуда и какая батарея ведет огонь. По количеству и частоте взрывов на острове можно предположить, что артиллерийскую обработку Осмуссаара вели не менее дюжины вражеских батарей.

— Как на башнях?

— Полный порядок, — ответил Усков. — Снаряды попадают и в башни, но стовосьмидесятимиллиметровая броня им не по зубам. А вот казарменный городок разносит в щепки. — Он поглядел в амбразуру.

Обстрел Осмуссаара велся уже примерно с полчаса, когда поступил тревожный доклад с первой башни. Лейтенант Митрофанов сообщал, что один из снарядов угодил в стоящую поблизости от блока башни цистерну, в которой хранилось 16 тонн дизельного топлива.

— Спасайте топливо! — прокричал в ответ Клещенко.

Горючего для дизелей, обеспечивающих электроэнергией башни, имелось ограниченное количество. Расходовалось оно по приказу командира дивизиона строго по килограммам в сутки, а тут вытекает на камень целых шестнадцать тонн.

— Есть, спасать горючее! — ответил Митрофанов. — Электромеханическому взводу на спасение цистерны с горючим! — приказал он и сам по наклонной патерне поднялся наверх. В глаза бросилась толстая струя черного мазута, вытекающая из средней части цистерны. Несколько краснофлотцев в перепачканных робах пытались досками и камнями закрыть брешь, но это им не удавалось. Тогда один из них сбросил с себя робу и тельняшку и, скомкав их в узел, заткнул пробоину. Течь уменьшилась, но тугие струи маслянистой жидкости настойчиво пробивались через щели.

— Кляп, кляп побольше! — подсказал Митрофанов.

Сразу пять краснофлотцев мигом стащили с себя робы и начали ими затыкать пробитое снарядом отверстие. Течь прекратилась совсем, две трети горючего были спасены. Но тонн пять дизельного топлива медленно растекалось по камням, заполняя трещины.

— Собрать, все собрать с земли! — распорядился Митрофанов.

Краснофлотцы кинулись за ведрами, тазами и пустыми бочками, заливая в них еще не успевшее просочиться в расщелины дизельное топливо. Только сейчас заметил Митрофанов, да и все увлеченные работой краснофлотцы, что вокруг рвутся снаряды. Достаточно одному из них попасть в растекшийся по камням мазут, как вспыхнет пожар. К счастью, этого не случилось. Перепачканные с ног до головы краснофлотцы сделали все возможное для спасения дизельного топлива.

— Электромеханический взвод, спасибо! Молодцами работали! — похвалил Митрофанов и побежал в башню докладывать на КП о ликвидации последствий обстрела вражескими батареями первой башни.

— Сколько все же потеряли горючего? — переспросил Клещенко.

— Тонны две, не больше.

— Не беда. Зато четырнадцать тонн спасли! — подытожил Усков.

С дальномерного поста донесся взволнованный голос краснофлотца Голайдо:

— Вижу группу малых судов. Идут из Ригульди курсом на север, — сообщил он. — Десант!

Вот, значит, почему такой интенсивный обстрел острова ведут немецкие батареи. Десант! Это уже более серьезно. Выходит, фашисты единым махом хотят покончить с Осмуссааром. Бой предстоит трудный, осмуссаарцы будут вести его до последнего снаряда и патрона. Надеяться на помощь бесполезно. Северный укрепленный сектор, куда они входят, расположен за двадцать миль от острова.

Клещенко навел визир в направлении поселка Ригульди и увидел, как из-за мыса выплывают девять больших десантных катеров. Они шли курсом на Осмуссаар. С дальномерного поста тут же доложили, что севернее от рыбачьего пирса отвалили еще двенадцать катеров. Клещенко перевел визир туда и увидел, как катера, отойдя от берега, выстраивались в две линии. Каждый из них нес на своем борту не менее семидесяти десантников. Выходит, более полутора тысяч человек бросает противник на штурм острова. Это — двойное превосходство в людях плюс четырехкратное по артиллерии. Целей было так много, что командиры батарей затруднялись, какую именно для себя выбрать.

С маяка поступил приказ начальника штаба дивизиона по распределению целей:

— Триста четырнадцатая башенная капитана Клещенко и пятьсот девятая зенитная старшего лейтенанта Сырмы ведут огонь по северо-восточной группе катеров. Девяностая батарея капитана Панова отражает юго-восточную группу. Ей будет помогать с Хийумаа двенадцатая батарея капитана Карчуна. Огонь открывать по команде.

Конечно, большие десантные катера не цель для 180-миллиметровых орудий: они предназначены для боя с крейсерами, ведь их бронебойный снаряд рассчитан на пробивание крейсерской бортовой брони. Но в создавшихся условиях требовалось стрелять и по малой цели.

Катера между тем выстроились в боевой ордер и двинулись к острову, батареи прикрытия усилили огонь, перенеся его ближе к урезу воды, — для обработки участков высадки.

— Дистанция шестьдесят пять кабельтовых, — докладывал с дальномера Голайдо. — Дистанция шестьдесят кабельтовых…

Клещенко заметно нервничал и не старался это скрыть. Еще бы — первый бой! Он нетерпеливо ожидал команды Цепенюка, только что приехавшего на машине с южного пирса на маяк, в душе осуждая его за медлительность.

— Открыть огонь по фашистским десантным катерам! — наконец донеслась долгожданная команда.

— К бою! — не сказал, выдохнул начальную команду Клещенко. — По десантным катерам! Снаряд осколочно-фугасный…

На башнях точно выполнили команды командира батареи. Четыре шестипудовых осколочно-фугасных снаряда поданы из погребов на стол боевого питания для заряжания орудий; в след им доставлены и четыре обшитых серой парусиной длинных заряда из пироксилинового трубчатого пороха.

Клещенко ввел в прицел и целик последние поправки, переданные с дальномера, и подал предпоследнюю команду:

— Поставить на залп!

— Первая башня готова!.. Вторая башня готова!.. — последовал доклад командиров башен.

— Залп!

Одновременный выстрел четырех орудий потряс вышку командного пункта, стоящую на бетонных опорных столбах. Клещенко впился в визир: четыре высоких султана взбитой до пены воды выросли у самых катеров, преградив им путь. Дистанция оказалась небольшой, а целей так много, что второй залп накрыл катера: один из них, накренившись, закружил на месте, с него как горох посыпались в воду десантники.

Открыла огонь и зенитная батарея. Сырма вместо залпа по самолетам впервые в жизни вел стрельбу по морской цели, корректируя в стереотрубу падение снарядов. Не зря с ним целую неделю занимался начальник штаба дивизиона капитан Кудрявцев, обучая зенитчиков правилам стрельбы по морю.

— Панов подбил катер! — крикнул Усачев, наблюдая в бинокль через амбразуру за соседом. — С Хийумаа открыла огонь двенадцатая батарея! Есть, еще один катер пошел на корм рыбам…

Клещенко было не до соседей, хотя сообщение военкома и радовало его. Он ввел новую корректуру в прицел, и один из снарядов разворотил катер, выбросив из него взрывной волной всех десантников. Подсекли катер и 76-миллиметровые снаряды зенитной батареи. Они поднимали с поверхности белые султаны воды в три раза чаще, чем снаряды башенной батареи, частоколом вырастая на пути вражеских катеров.

— Удирают, удирают фашистские катера! — закричал обрадованный Усачев. От охватившей его радости он обнял командира батареи, поздравляя с победой. — Ура-а, товарищи! — передал он в башни. — Наша взяла!

Немецкие катера, не выдержав прицельного встречного огня четырех советских батарей и видя, как тонут пять собратьев, в беспорядке повернули назад, устремляясь к спасительному берегу. В визир было видно, как два из них выбросились на отмель, с их бортов прыгали в воду солдаты и бежали за валуны, остальные катера уходили за мыс и скрывались за ним от губительных снарядов.

— Стрельбу по десантным катерам прекратить! — последовала команда Цепенюка. — Побережем снаряды. Еще пригодятся.

— Дробь! — с сожалением передал Клещенко команду на башни.

Стрельба прекратилась. Командир дивизиона прав: следовало беречь снаряды. Но полевые немецкие батареи не унимались: в отместку за неудачу своих десантных катеров они с новой силой обрушили шквал беглого огня по батареям.

— Заткнуть бы им глотку, — пробурчал Клещенко. — Эй там, на дальномере, как с засечкой координат фашистских батарей? — спросил он.

— Есть, засекли, товарищ командир, — доложил с дальномера Голайдо. — Все стрелявшие батареи засекли…

Клещенко тут же позвонил на маяк и сообщил командиру дивизиона о координатах немецких батарей определенных его дальномером.

— Может, ударим, а? Хотя бы припугнуть их, — предложил он.

— Не припугнуть, а подавить! Уничтожить! — ответил Цепенюк. — Отдай одну треть батарей Панову, остальные возьми себе. Рассредоточить огонь и разом!.. Даю по четыре снаряда на орудие.

На расчет исходных данных для стрельбы по известным координатам хватило и двух минут. Обе береговые батареи одновременно обрушили удар по огневым позициям батарей противника.

Огневой налет оказался удачным: немецкие полевые батареи больше не стреляли по Осмуссаару.

* * *

Неудавшийся пролог к главному плану по овладению островами Моонзундского архипелага «Беовульф II» несколько обескуражил генерала Кунце. В его расчеты никак не входила потеря нескольких сот солдат, пяти больших десантных катеров и 205-миллиметровой тяжелой полевой батареи, не считая сравнительно мелких повреждений другим полевым батареям. Никто не ожидал исключительно мощного, сосредоточенного и прицельного огня береговых батарей Осмуссаара и даже острова Хийумаа. Просчитались штабисты дивизии, недооценив гарнизон маленького острова Осмуссаар. Свое явное неудовольствие генерал вынужден был выразить и командиру 217-й пехотной дивизии; тот в свою очередь сослался на плохие разведданные, полученные от авиации, и даже предложил на следующее утро предпринять новый штурм Осмуссаара.

Кунце не согласился. Он и так решил не докладывать пока в штаб группы армий «Север» о первой непредвиденной неудаче подчиненных ему войск. Завтра два полка 217-й дивизии согласно утвержденному им плану должны брать совсем не укрепленный русскими остров Вормси. Затем 61-я дивизия со средствами усиления начнет штурмовать остров Муху, потом остров Сааремаа. За ними на пути немецких войск встанет остров Хийумаа. Последним теперь уже должен пасть к ногам победителей остров Осмуссаар.

ОСМУССААР УКРЕПЛЯЕТСЯ

гненное дыхание ожесточенных боев за Вормси, Муху и Сааремаа доходило и до острова Осмуссаар. По заявке коменданта Северного укрепленного сектора полковника Константинова 314-я башенная береговая батарея вела огонь по острову Вормси, помогая маленькому гарнизону отражать бесконечные атаки превосходящих сил противника.

После взятия Вормси ободренные успехами гитлеровцы явно обнаглели, забыв свою первую неудачу со штурмом Осмуссаара. Они направили на Вормси, где уже начал готовиться десант для захвата Хийумаа, три транспорта с оружием и боеприпасами. Цепенюк и Кудрявцев были удивлены, узнав о движении судов на восток с намерением пройти к Вормси между островами Хийумаа и Осмуссаар в пределах дальности стрельбы советских береговых батарей.

Огонь на предельной дистанции открыла 814-я башенная батарея и с четвертого залпа накрыла головной транспорт. В визир Клещенко видел, как на судне вспыхнул пожар. Оно замедлило ход, а потом и вовсе остановилось. Его судьба была бы решена, но рванувшийся вперед торпедный катер с распустившимся хвостом серого дыма вовремя скрыл транспорт из виду. Клещенко перенес огонь на второй транспорт, но и тот быстро был закрыт полосой дыма. Стало ясно, что немецкий конвой намеревался пройти к Вормси, прикрываясь от береговых батарей Хийумаа и Осмуссаара полосами дымовых завес.

Когда серый дым, подгоняемый ветром, рассеялся, на горизонте было чисто: конвой ушел обратным курсом в море. С опозданием открыли огонь по 314-й батарее две полевые немецкие батареи с материка. Снаряды рвались в районе башен и командного пункта, но никакого вреда не причиняли.

После неудавшейся высадки десанта на остров 6 сентября немцы установили на мысу Пыысаспеа полевые батареи калибра 105–205 миллиметров и ежедневно методически обстреливали батареи Осмуссаара. 314-я и 90-я береговые батареи на огонь не отвечали, берегли снаряды. Периодически Осмуссаар подвергался ударам вражеских бомбардировщиков; тогда хватало работы 509-й зенитной батарее, сбившей еще один, третий по счету «юнкерс». Потерь почти не было. Гарнизон при обстреле и налетах находился в надежных укрытиях, все службы дивизиона размещались в блоках башен, тут же располагался и гарнизонный лазарет: в первой башне — хирургическое отделение, а во второй — терапевтическое.

С учетом осложнившейся обстановки на Моонзунде, когда гарнизон вступил в затяжные кровопролитные бои за свои острова, а в северной части Балтийского моря появилась мощная немецкая эскадра с линейным крейсером «Тирпиц» и тяжелым крейсером «Адмирал Шеер» во главе, командующий флотом вице-адмирал Трибуц решил вывести остров Осмуссаар из состава Береговой обороны Балтийского района и подчинить его военно-морской базе Ханко. Береговая артиллерия Осмуссаара и Ханко теперь практически решала задачи прикрытия минно-артиллерийской позиции в устье Финского залива, следовательно, она должна находиться под единым командованием.

Приказ командующего флотом обрадовал командный состав гарнизона Осмуссаара. Наконец-то у них будет постоянное командование, чехарда с переподчинением никогда не приносила успеха. К тому же командиры лично знали генерала Кабанова, многим доводилось с ним служить на фортах Кронштадтской крепости. Но вместе с радостью пришло и недоумение: Кабанов немедленно заменил командование дивизиона. Командиры батарей, башен, взводов, начальники служб дивизиона посчитали этот шаг недоверием себе. Разве мало они сделали за последние два месяца под руководством капитана Цепенюка и полкового комиссара Голубева? Досрочно, с рекордным временем завершили строительство огневой позиции 90-й батареи, блоков башен и командного пункта 314-й батареи, установку и монтаж орудий на обеих батареях, ввод их в строй, формирование и обучение орудийных расчетов, высадили разведывательный десант на мыс Пыысаспеа, отразили штурм острова, предпринятый фашистами 6 сентября, и даже запаслись свежими овощами с материка на всю зиму. На боевом счету дивизиона уже значилось несколько сот уничтоженных фашистских солдат, потоплено пять больших десантных катеров, сбито три «юнкерса», подбит транспорт, уничтожена крупнокалиберная батарея и повреждено несколько других полевых батарей противника. При этом потери гарнизона составили всего лишь четыре человека убитыми и до полутора десятков ранеными. Политико-моральное состояние бойцов высокое, они рвутся в бой, до последнего человека будут защищать ставший им родным Осмуссаар. Конечно, далеко не все еще сделано на острове. В частности, слаба противодесантная оборона, но ведь и времени было отпущено в обрез, главной задачей была боевая готовность береговых батарей. Останавливало разгоревшиеся было страсти то, что начальник штаба дивизиона капитан Кудрявцев, к которому все привыкли и которого уважали как опытного штабиста и грамотного артиллериста, оставался на прежней должности.

Командиром 205-го отдельного артиллерийского дивизиона был назначен капитан Вержбицкий, ранее являвшийся начальником оперативного отделения штаба береговой обороны на Ханко, а капитан Цепенюк уходил на его место. Военкомом дивизиона назначался батальонный комиссар Гусев, работавший ранее лектором политотдела военно-морской базы Ханко.

Ночью с Ханко пришло гидрографическое судно «Волна». На его борту были новые командир дивизиона и военком. Цепенюк и Вержбицкий обнялись при встрече, они оказались однокашниками, оба закончили Одесское артиллерийское училище. «Миша» и «Женя» то и дело слышалось при их оживленном разговоре. Этой же ночью прежнее командование дивизиона ушло на «Волне» на Ханко.

Свой первый рабочий день новый комдив начал с проверки боеготовности батарей. Утром он пришел на 90-ю береговую батарею, вынул из кармана секундомер и объявил боевую тревогу. Аналогичной проверке подверглись башенная и зенитная батареи. И всюду расчеты в установленный норматив подготавливали орудия к бою. Это успокоило Вержбицкого: боеготовность вверенного ему дивизиона оказалась на высоте.

— Неплохо, товарищи командиры батарей, — в заключение сказал он.

«Отлично! Сверхотлично!» — в душе не согласился с ним Клещенко. Чтобы сколотить орудийные расчеты, обучить их обслуживанию сложных механизмов, подготовить башни к стрельбе, отработать четкую организацию ведения огня батареей по морской цели, наставлением отводились месяцы. А тут всего лишь две недели, как краснофлотцы занимаются своими прямыми обязанностями. И если бы не помощь рабочих-монтажников с ленинградских заводов, трудно было бы рассчитывать на такой успех. Они, в частности, показывали пример работы в аварийных условиях, когда во время боевых стрельб выходил из строя электрический подъемник боезапаса или механический прибойник. В первом случае шестипудовые снаряды подавались на стол боевого питания с помощью лебедки, во втором — двое краснофлотцев ручным прибойником досылали тяжелый снаряд в камору канала ствола.

В этот же день Вержбицкий решил вопрос по дальнейшему использованию строительного управления и подчиненных ему подразделений. Согласно приказу генерала Кабанова они оставались на острове в распоряжении коменданта Осмуссаара и включались в противодесантную оборону побережья. Сложнее обстояло дело с ленинградскими рабочими. Люди сугубо гражданские, они просили отправить их с первой же оказией на свои заводы, которые сейчас работали на нужды обороны родного города. Вержбицкий посоветовался с военкомом Гусевым.

— Что делать будем с ленинградцами, комиссар?

— Говорить с ними будем, говорить откровенно, — ответил Гусев. — Они не хуже нас понимают обстановку. Пусть решают сами.

По просьбе Гусева вечером Белозеров собрал в тамбуре первой башни всех своих рабочих. На встречу с ними пришло командование дивизиона и 314-й батареи. В коридорах толпились краснофлотцы, успевшие подружиться со своими дублерами-учителями.

Вержбицкий вышел на середину, пристально оглядел притихших рабочих. Перевел взгляд на стоящих у стены Гусева, Кудрявцева, Клешенко, Ускова, командиров башен, начал говорить негромко, взвешивая каждое слово.

— Товарищи рабочие! Мы, моряки-артиллеристы, благодарим вас за ваш самоотверженный труд по установке и монтажу орудий на этих башнях, благодарим, что обучили расчеты обслуживать механизмы. По долгу флотской чести мы должны теперь сказать вам большое спасибо и с почетом отправить в Ленинград…

Рабочие одобрительно загудели, и Вержбицкий замолчал, давая им возможность выговориться. Когда в тамбуре вновь воцарилась тишина, он продолжил:

— Товарищи рабочие, но мы сейчас не можем отправить вас на свои заводы. Обстановка сложная и в Ленинграде, и на полуострове Ханко, да и на нашем острове. Очень сложная. Каждому это известно лучше меня.

— Что же вы нам предлагаете? — нетерпеливо спросил один из рабочих, ближе всех стоявший к командованию дивизиона.

— Предложение одно, товарищи: встать в ряды защитников нашего острова. Специалисты вы отличные, уже готовые боевые номера орудийных расчетов. А освободившихся краснофлотцев мы отправим на противодесантную оборону побережья.

Наступила тишина, рабочие молча переглядывались, напряженно оценивая предложение нового коменданта Осмуссаара.

— Значит, Ленинград тю-тю… — прозвучал чей-то робкий голос.

— И вовсе не «тю-тю», — выступил вперед батальонный комиссар Гусев, — только сейчас нет возможности отправить вас в Ленинград. А появится возможность — пожалуйста, задерживать не будем.

К Вержбицкому подошел Белозеров.

— Разрешите мне сказать, товарищ капитан? — спросил он и, не дожидаясь ответа, повернулся к рабочим: — По-моему, все ясно. Ведь каждый из нас и так уже номер орудийного расчета. Мое предложение такое: стать добровольцами нашего славного советского флота!

Белозерова поддержал и мастер Февралев.

— Правильное предложение! — сказал он. — Я вот давно к первой башне прикипел. А где воевать, здесь или в Ленинграде, все едино. Лишь бы бить фашистскую нечисть…

Рабочие заговорили вдруг разом, каждый высказывал свое согласие остаться на острове, называл артиллерийскую специальность, которой владел в совершенстве, просил зачислить на первую или вторую башню.

— Спасибо, спасибо, товарищи! — громко произнес Гусев. — Вы поступили как истинные ленинградцы. Наш остров стоит на дальнем рубеже прикрытия Ленинграда, следовательно, вы здесь, на Осмуссааре, защищаете свой родной город!

Стоящие в коридорах краснофлотцы бросились обнимать своих новых собратьев. Наперебой они предлагали поделиться с ними своим флотским обмундированием и тащили их в кубрики, к рундукам, в которых покоились запасы форменок, тельняшек, брюк и бескозырок.

Капитан Кудрявцев сделал расчеты всего личного состава. Из 850 человек на противодесантную оборону побережья вместе со строителями высвобождалось 350 бойцов. По его предложению был создан стрелковый противодесантный батальон трехротного состава с маневренной группой в пятьдесят человек. Командиром батальона Вержбицкий назначил военинженера 2 ранга Сошнева, начальником штаба у него стал военинженер 3 ранга Слезингер. Несколько позднее произошли изменения и в самом дивизионе: представитель артиллерийского управления наркомата Военно-Морского Флота старший лейтенант Васерин приступил к исполнению обязанностей заместителя начальника штаба, а инженер Белозеров был избран секретарем партийной организации дивизиона.

Новый командир противодесантного батальона на всех трех районах обороны — западном, северо-восточном и южном — развернул фортификационные работы по укреплению побережья. Личным составом рот строились окопы, траншеи, доты и дзоты. Места наиболее вероятной высадки вражеского десанта ограждали колючей проволокой, фугасами, минами. Имевшийся на складах запас взрывчатки, мин, колючей проволоки оказался ничтожно малым. В ход пошли подручные средства, каждый предлагал свой способ ограждения вверенного ему участка обороны. Особенно отличалась группа сержанта Вдовинского, изготовлявшая мины и фугасы собственной конструкции. Взрывчатку для них извлекали из двух выброшенных штормом на берег, сорванных с якорей мин, а также из неразорвавшихся авиационных бомб и снарядов. Две тысячи мин они сделали из переданных зенитчиками 37-миллиметровых снарядов, завезенных для будущей малокалиберной зенитной батареи. Достаточно было Вдовинскому несколько видоизменить взрыватель, и гильза со снарядом превращалась в противопехотную мину. Начальник штаба батальона Слезингер из остатков железной арматуры сконструировал особое препятствие, заменяющее заграждение из колючей проволоки. Выставленное возле уреза воды, оно преграждало вражеским солдатам прямой путь на берег, к тому же электрики пустили ток. Работы проводились с раннего утра и до позднего вечера, несмотря на ежедневные обстрелы территории острова батареями противника с мыса Пыысаспеа.

Наиболее сильным вражеский огонь был утром 21 сентября. Стреляли все батареи, избрав главной целью вышку КП и башни 314-й береговой батареи. Клещенко стало ясно, что вот-вот в секторе обстрела его батареи появится конвой противника, следовавший к острову Вормси. Так оно и случилось. Дальномерщики вскоре засекли на горизонте пять транспортов, шедших под охраной дюжины тральщиков и торпедных катеров. Когда темные борта нагруженных транспортов стали отчетливо вырисовываться на сетке визира, Клещенко открыл огонь. Едва снаряды начали вздымать белые султаны воды вокруг головного транспорта, как к нему с пушистым хвостом клубящегося дыма кинулись сразу два торпедных катера. Клещенко все же заметил в визир взрыв на палубе, прежде чем дымовая завеса скрыла цель из виду. Он перенес огонь на соседний транспорт, но и тот был тут же скрыт непроницаемой пеленой серого дыма.

Досталось и батарее. Разорвавшийся у вышки крупнокалиберный снаряд перебил одну из четырех бетонных опор, на которых покоилась боевая рубка, а в первой башне взрывной волной наглухо заклинило стальную дверь блока. 90-я батарея капитана Панова вынуждена была открыть ответный огонь по батареям противника, и только тогда обстрел Осмуссаара прекратился.

Особенно много хлопот доставили немецкие батареи на следующее утро. В ночь на 22 сентября с Ханко ожидалось транспортное судно «Вохи», на котором генерал Кабанов по просьбе Вержбицкого присылал для гарнизона Осмуссаара винтовки, станковые и ручные пулеметы, мины, взрывчатку и прожектор. Поскольку «Вохи» приходило ночью, Вержбицкий распорядился принять его на удобный южный пирс. Для разгрузки была подобрана специальная команда со всех подразделений гарнизона. Душой ее, как и во всех подобных делах, был комсорг 314-й башенной батареи младший сержант Бабарыкин.

В полночь команда разгрузки была уже на южном пирсе, пришли туда командир и военком дивизиона. Однако «Вохи» не появлялось. Его заметили с пирса лишь на рассвете, в быстро редеющей предутренней мгле, в миле от берега. Вержбицкий, понимая, что судно вот-вот заметят на мысу Пыысаспеа, вызвал по телефону начальника химической службы дивизиона и распорядился немедленно прибыть на южный пирс. К счастью, ветер дул с запада, и дым от зажженных шашек разрастающейся полосой потянулся к «Вохи». Немецкие наблюдатели все же успели засечь транспортное судно до того, как его скрыл клубящийся дым. Батареи с материка открыли огонь, на корме судна вспыхнул пожар. К этому времени дымовая завеса полностью охватила «Вохи» и скрыла его от корректировщиков противника. Горящее судно быстро приближалось к пирсу, на его палубе суетились члены экипажа. Многие из них, боясь взрыва находившегося в трюмах боезапаса, едва борт коснулся стенки пирса, тут же попрыгали на дощатый настил. На палубе работали со шлангами лишь четыре человека, пытаясь потушить разгоравшееся пламя.

— Куда? Назад! — закричал Вержбицкий на спрыгнувших с судна моряков. Голос его потонул в грохоте взрывов, вздымавших вокруг «Вохи» смертоносные фонтаны воды: немецкие батареи открыли огонь по пристрелянному ранее южному пирсу.

Краснофлотцы из команды разгрузки невольно залегли, не зная, что предпринять. Секунду колебался и Вержбицкий, понимая, какая опасность нависла над людьми и судном. Потом он высоко поднял руку и во весь голос крикнул:

— Коммунисты и комсомольцы, на «Вохи», за мной!

Бежал к судну Вержбицкий не оглядываясь, чувствуя за собой тяжелое дыхание военкома Гусева и топот по доскам десятков ног. По спущенному через борт деревянному трапу он первым взлетел на палубу, краснофлотцы, воодушевляемые Бабарыкиным, неотступно следовали за командиром и военкомом. Полетели крышки с трюмов, сразу с десяток человек спрыгнули вниз и начали подавать груз наверх.

— Что это за видение? — удивился Вержбицкий, когда из дыма навстречу ему вышла хрупкая девушка в морской форме.

— Не видение, а хирургическая медсестра Ивашева. Надя Ивашева, — представилась она, явно напуганная обстрелом и пожаром на судне. — Сами же просили прислать специалиста в хирургическое отделение лазарета.

— Точно, просили. — Вержбицкий вспомнил, как настаивал на опытном помощнике начальник хирургического отделения Ошкадеров.

Возле борта взорвался снаряд. Соленые брызги холодными колючками впились в лицо. Медсестра по-детски ойкнула, присела, а потом, словно устыдившись своей секундной слабости, нарочито спокойно спросила:

— Где у вас санпункт первой помощи, товарищ капитан?

— Там! — показал Вержбицкий на конец пирса, где строители соорудили удобную землянку с каменным перекрытием.

— Спасибо, — поблагодарила девушка и побежала к трапу.

Огонь немецких батарей усилился. Ответная стрельба 314-й и 90-й береговых батарей успеха не приносила, хотя до этого немецкие батареи трижды приводились к молчанию. Видимо, противник предусмотрительно сменил свои огневые позиции. Вержбицкий направился к капитану «Вохи», чтобы решить, как быстрее и безопаснее выгрузить прожектор и автомашину, и тут почувствовал боль в левой ноге.

— Э-э, черт побери! — выругался он, увидев разорванную штанину и кровь. — Вот не ко времени…

Бабарыкин хотел помочь командиру дивизиона сойти на пирс, но Вержбицкий отстранил его.

— Я сам, рана пустяковая, — сказал он. — А вы, комсорг, поторопите людей с выгрузкой.

— Есть, поторопить с выгрузкой, товарищ командир! — козырнул Бабарыкин и побежал на помощь краснофлотцам. Прямо перед ним на палубе громыхнул взрыв, и все поплыло в глазах…

В землянке, куда ввалился Вержбицкий, уже по-хозяйски распоряжалась новая хирургическая медсестра.

— Вы мой первый пациент на острове, товарищ капитан, — проговорила она и склонилась к ране. — Ничего страшного, осколком вас. Ранение легкое, поверхностное. Я быстренько обработаю…

Когда Вержбицкий, прихрамывая, вышел из землянки с туго перебинтованной ногой, разгрузка заканчивалась. Краснофлотцы под руководством Гусева с помощью стрелы опустили на пирс прожектор. Саму трехтонную автомашину стрела поднять не могла, и ее просто опрокинули через борт. На палубе команда настойчиво продолжала тушить пожар, особенно старался пожилой механик «Вохи» эстонец Тоом.

— Отставить тушение пожара! — распорядился Вержбицкий. — Экипажу покинуть корабль, — приказал он и, когда люди сошли на пирс, добавил: — Швартовы отдать! «Вохи» оттолкнуть от стенки. Пусть ветер отнесет его в море. Все равно не спасти…

Потери при разгрузке судна оказались самыми большими за все время существования гарнизона: осколками от снарядов убило шесть и тяжело ранило трех краснофлотцев, восемь человек получили легкие ранения, в их числе и сам командир дивизиона.

Погиб и комсорг 314-й башенной береговой батареи командир первого орудия первой башни младший сержант Иван Бабарыкин, признанный вожак всех комсомольцев гарнизона. Транспортное судно «Вохи», добитое немецкими батареями, затонуло между Осмуссааром и мысом Пыысаспеа.

Смелость и решительность капитана Вержбицкого и батальонного комиссара Гусева при разгрузке «Вохи» растопила холодок первоначального недоверия к ним командиров батарей, башен и взводов, вызванного неожиданной заменой командования дивизиона; все они, не говоря уже о личном составе, прониклись к новому комдиву и военкому уважением и той солдатской любовью и доверием, которые удесятеряют силы бойца в любом, самом тяжелом и кровопролитном бою.

ПОБЕДА ИЛИ СМЕРТЬ

падении Хийумаа на Осмуссааре узнали от краснофлотцев и красноармейцев, переправившихся на остров с полуострова Тахкуна на шлюпках, рыбачьих лодках, сбитых из бревен плотах, а то и просто на связанных веревками досках. В холодную штормовую погоду, при пронизывающем ветре преодолеть двадцать миль бурлящего моря оказалось чрезвычайно трудно. Ледяная вода сводила ноги и руки, многие тонули. К тому же большинство бойцов были ранены или контужены. Те, кому все же посчастливилось добраться до Осмуссаара, были настолько измучены, что без посторонней помощи не могли выйти на берег. Их подхватывали добрые руки осмуссаарцев и отправляли в лазарет.

Последний плотик из досок прибило волной к острову утром 23 октября. Всего на Осмуссаар переправилось на подручных средствах сто тридцать два хийумца. Судам военно-морской базы Ханко удалось снять с полуострова Тахкуна лишь пятьсот семьдесят бойцов и командиров из четырехтысячного гарнизона: остальные геройски погибли в ожесточенных боях с превосходящими силами противника; часть бойцов попала в плен.

Все последующие дни вражеские полевые батареи с мыса Пыысаспеа наносили мощные удары по батареям Осмуссаара. Снарядов не жалели. Основной огонь велся по зенитной батарее, которую фашисты хотели уничтожить во что бы то ни стало. Во время таких обстрелов зенитчики укрывались в землянках, сверху заваленных камнями. У орудий и приборов управления в ожидании налета авиации оставались только наблюдатели.

24 октября обстрел 509-й зенитной батареи был особенно интенсивен и продолжителен. Огневая позиция была вспахана взрывами. Снаряд попал и в орудийный дворик третьего орудия, вывел его из строя. Осколками ранило в левую ногу краснофлотца Бодрова, несшего вахту у орудия, пробило лежащие в нише латунные гильзы, порох в них загорелся. Нависла угроза взрыва приготовленного к стрельбе боезапаса. Бодров, превозмогая боль, стал выбрасывать горящие гильзы из дворика за бруствер. Когда, казалось, опасность миновала, еще один снаряд угодил в третье орудие. На этот раз он разорвался под ногами краснофлотца…

К ночи общими усилиями третье орудие было восстановлено, однако на следующий день при очередном обстреле вражеский снаряд попал в приборы управления, осколками разнесло дальномер, восстановить который было уже невозможно. 509-я зенитная батарея стала «слепой». Она больше не могла прицельно стрелять по немецким бомбардировщикам, а значит, ее огонь стал малоэффективным.

Несколько раньше лишился гарнизон и своего постоянного помощника — гидрографического судна «Волна», осуществлявшего регулярные рейсы между Осмуссааром и Ханко. В очередной раз «Волна» пришла за остатками бензина. Ошвартоваться у удобного южного пирса судно не могло, вражеские батареи держали его под обстрелом. Северо-западный открытый пирс также оказался непригодным для стоянки: шквалистый ветер гнал на него бесконечные шеренги огромных волн, заливая деревянный настил бурлящей водой. «Волна» вынуждена была пережидать шторм вблизи острова и бросила якорь как раз напротив первой башни 314-й батареи. К несчастью, дно оказалось каменным, лапам якоря не за что было зацепиться, и свирепый ветер погнал неуправляемое судно на берег. Метрах в сорока от уреза воды «Волна» левым бортом ударилась о подводный камень и опрокинулась. Команда спустила шлюпку. Накаты волн грозили разбить ее о прибрежные камни.

«Волна» гибла на глазах у командира первой башни лейтенанта Митрофанова. Не мешкая, он повел своих артиллеристов на помощь морякам. Краснофлотцы бросились в ледяную воду, руками подхватили шлюпку, удерживая ее от ударов о валуны. Экипаж благополучно перебрался на берег, но для артиллеристов еще предстояла длительная работа в холодной воде. Подошедший Вержбицкий приказал снять с бившейся о подводный камень «Волны» две 45-миллиметровые пушки вместе с боезапасом.

Вержбицкий собрал на совещание командный состав дивизиона. Требовалось в связи с резким осложнением обстановки после захвата фашистами острова Хийумаа решать задачи по дальнейшему укреплению Осмуссаара. Противник с мыса Пыысаспеа усилил артиллерийский обстрел острова, ежедневно на него обрушивалось в среднем полторы тысячи снарядов калибра 105–205 миллиметров. И это не считая авиационных бомб. Каждому становилось понятно, что со дня на день немцы предпримут штурм Осмуссаара, чтобы покончить с последним эстонским островом в Балтийском море. Ждать помощи неоткуда. Военно-морская база Ханко имеет ограниченное количество самолетов, несколько канонерских лодок, в основном переделанных из вспомогательных судов, торпедные катера и катера МО. Ей самой приходится нелегко. Осмуссаар сейчас еще помогает Ханко, надежно прикрывая южный фланг минно-артиллерийской позиции в устье Финского залива, а с ней и сам полуостров. Немецкие корабли не подойдут к Ханко, пока береговые батареи Осмуссаара будут в строю.

— Ясно одно, товарищи, надо ждать фашистский десант на наш остров, — оценив сложившуюся обстановку, заключил свое выступление Вержбицкий. — Для того чтобы отбить десант, следует еще и еще укреплять побережье.

— Кажется, все уже сделали, — сказал Сошнев. — Использовали каждую доску и камень.

— Я предлагаю рассредоточить орудия зенитной батареи по всему периметру обороны острова, — высказался Кудрявцев.

— Как рассредоточить? — неодобрительно посмотрел Сырма на начальника штаба дивизиона. — Думаете, мы без приборов управления вести огонь по самолетам не можем?

— Можете. Только впустую. Или почти впустую. А если, скажем, одно ваше орудие установить в районе южного пирса, второе — в северо-западной части, то десантным судам немцев придется туго.

Старший лейтенант Сырма не согласился с предложением капитана Кудрявцева, доказывая нецелесообразность дробления своей батареи. Он излишне нервничал и горячился, даже упрекнул Кудрявцева в недооценке немецкой бомбардировочной авиации. Его поддерживал и военком батареи политрук Антонов.

— Не кипятитесь, Павел Леонтьевич, — прервал его Вержбицкий. — Дело начальник штаба говорит. Главное для нас сейчас противодесантная оборона. А на старой огневой позиции вам хватит пока и двух орудий. Так и решим, товарищи.

— Еще две сорокапятки, снятые с «Волны», поставим на наиболее вероятных для высадки местах, — предложил Кудрявцев. — Таким образом, огневая мощь всего восточного побережья увеличится на четыре орудия, фактически целую батарею, пусть и разнокалиберную. Противодесантный батальон, — повернулся он к Сошневу, — тоже получит хорошее подкрепление — более ста пятидесяти бойцов…

Начальник штаба дивизиона имел в виду поправившихся в лазарете краснофлотцев и красноармейцев с острова Хийумаа и экипажей двух команд, снятых с погибших судов «Вохи» и «Волна».

— Значит, мой батальон усилится на одну треть! — обрадовался Сошнев. — А где взять для пополнения стрелковое оружие?

— Попросим у генерала Кабанова, — пообещал Вержбицкий.

— И еще бы снарядиков для нашей батареи подкинули, — подсказал Клещенко. — А то фактически осталось боезапаса всего на один добрый бой.

— Снарядов калибра сто восемьдесят миллиметров на Ханко нет и не будет, — ответил Вержбицкий. — Поэтому следует экономить свои. Теперь они у нас на вес золота. Расходовать снаряды только по установленной мною норме, — приказал он. — Это касается и батареи стотридцаток.

Последним на совещании выступил военком дивизиона Гусев:

— Надо ориентировать наших бойцов, товарищи командиры и военкомы, на длительную оборону острова. Когда мы с командиром покидали Ханко, генерал Кабанов Сергей Иванович сказал нам, что держаться на Осмуссааре придется, может быть, целый год. Значит, до лета сорок второго. Вот отсюда надо и исходить в нашей работе. Будем говорить людям правду, какой бы она горькой ни была, будем заботиться о них, создавать все необходимые для полнокровной жизни условия, в рамках наших ограниченных возможностей, конечно…

Сам Гусев в течение дня бывал во всех подразделениях гарнизона, иногда обстрел острова вражескими батареями заставал его где-то в пути, и он отсиживался в расщелине скалы, а то и просто за камнем или в воронке от снаряда. Тысячный гарнизон Осмуссаара был хорошо вооружен, имел достаточный комплект стрелкового боезапаса на случай отражения десанта противника, был полностью обеспечен продуктами питания. Правда, с 25 октября нормы пришлось на одну треть сократить — следовало растягивать продукты до лета будущего года. Хуже обстояло дело с обмундированием краснофлотцев, особенно зимним, и обувью. От 46-го отдельного строительного батальона остались армейские куртки, шинели, шапки-ушанки и кирзовые сапоги, их-то и выделили противодесантному батальону Сошнева.

Военком дивизиона требовал говорить людям только правду о положении на фронтах, как бы она ни была горька. Такая правда и вдохновляла бойцов и командиров дивизиона и укрепляла их веру в конечную победу над гитлеровскими захватчиками. Многие подавали заявления о приеме в партию, желая сражаться за последний форпост на эстонских островах коммунистами. Секретарь партийной организации дивизиона Белозеров почти ежедневно рассматривал на бюро два-три заявления. Только за последние три месяца количество членов партии увеличилось вдвое.

Не забывал Гусев и о повседневном досуге краснофлотцев. Разъезжала по острову гарнизонная кинопередвижка, имевшая лишь две кинокартины — «Чапаев» и «Валерий Чкалов». Каждую неделю с Ханко с оказией доставляли центральные газеты и журналы. Особенно популярна была небольшая по формату, издающаяся в базе газета «Красный Гангут», в которой рассказывалось о напряженных боевых буднях гарнизона на полуострове Ханко, а иногда печатались репортажи и с острова Осмуссаар.

Чтобы как-то заполнить длинные осенние вечера, когда особенно тоскливо и тревожно на душе краснофлотцев, Гусев через военкомов батарей и рот противодесантного батальона организовал группы музыкантов, куда приглашались все, кто умел играть на гармошке, гитаре или балалайке. Под музыку самодеятельных ансамблей бойцы в подразделениях пели народные русские, украинские, белорусские песни, песни времен гражданской войны. Создал Гусев и гарнизонный кружок художественной самодеятельности под руководством командира отделения подачи третьего орудия 90-й береговой батареи младшего сержанта Хамармера, прославившегося исполнением комических сценок. Когда в августе из Таллина на Осмуссаар прибыла фронтовая бригада артистов драмтеатра Краснознаменного Балтфлота, в концерте вместе с ними выступал и Хамармер. Руководитель бригады хотел забрать с собой способного младшего сержанта, но этому воспротивился командир батареи капитан Панов. Он резко отчитал командира отделения подачи, сказав, что тот призван служить на батарею, а не гастролировать по другим островам.

С Ханко катер МО доставил послание гангутцев, ханковцев барону Маннергейму, написанное в стиле знаменитого письма турецкому султану от запорожских казаков. Это был своеобразный ответ гарнизона Ханко на предложение маршала Финляндии Маннергейма, ярого приспешника Гитлера, сложить оружие.

Гусев тут же распорядился зачитать послание во всех подразделениях гарнизона.

Младший сержант Хамармер со своим кружком самодеятельности в лицах разыграл послание гангутцев Маннергейму, что вызвало бурный восторг зрителей и безудержный смех. Военкомы подразделений наперебой требовали к себе гарнизонных артистов, и краснофлотцы, хохоча до слез, шумно аплодировали исполнителям.

Со следующей оказией на Осмуссаар политотдел военно-морской базы Ханко прислал копию письма ханковцев москвичам. Гарнизон далекого Ханко был обеспокоен начавшейся битвой за столицу и теплым словом хотел воодушевить москвичей.

Гусев собрал у себя военкомов подразделений гарнизона, ознакомил их с содержанием письма и предложил зачитать его своим бойцам, а затем и подписать.

— Да, но письмо-то подписывают ханковцы, гангутцы, Никита Федорович! — возразил Усков. — А мы ведь скорее моонзундцы. Правомерно ли?

— Правомерно, правомерно, Василий Павлович, — успокоил военкома 314-й башенной батареи Гусев. — Были моонзундцами, верно, когда входили в состав Береговой обороны Балтийского района и защищали северный подход к острову Хийумаа. Теперь на законных основаниях можем считать себя гангутцами, потому что наш гарнизон входит в состав военно-морской базы Ханко, и надежность ее южного фланга зависит только от нас.

Сам военком дивизиона зачитывал письмо ханковцев в первой роте противодесантного батальона, где больше всего было бойцов — уроженцев Москвы.

— «Дорогие москвичи! — начал громко читать он текст притихшим краснофлотцам. — С передовых позиций полуострова Ханко вам — героическим защитникам советской столицы — шлем мы пламенный привет!

С болью в душе мы узнали об опасности, нависшей над Москвой. Враг рвется к сердцу нашей Родины. Мы восхищены мужеством и упорством воинов Красной Армии, жестоко бьющих фашистов на подступах к Москве. Мы уверены, что у ее стен фашистские орды найдут себе могилу. Ваша борьба еще больше укрепляет наш дух, заставляет нас крепче держать оборону Красного Гангута…»

Затаив дыхание, слушали бойцы первой роты противодесантного батальона звонкий голос батальонного комиссара, боясь пропустить хоть одно слово. В письме были выражены их мысли, их чаяния. Это был их отчет об успешных затяжных боях на самом западном рубеже прикрытия, их клятва на верность воинскому долгу.

А Гусев продолжал:

— «…Здесь, на этом маленьком клочке земли, далеко от родных городов и родной столицы, от наших жен и детей, от сестер и матерей, мы чувствуем себя форпостом родной страны… Для нас сейчас нет другого чувства, кроме чувства жгучей ненависти к фашизму. Для нас нет другой мысли, кроме мысли о Родине. Для нас нет другого желания, кроме желания победы…

Родина обогревает нас материнским теплом. Крепче сжимает винтовку рука, еще ярче вспыхивает огонь ненависти к фашизму, огонь решимости победить или умереть…»

Заключительные слова письма Гусев произнес с особым пафосом, как коллективную клятву сидящих перед ним бойцов:

— «Сильна и крепка наша вера в будущее, нерушима наша преданность Родине, партии большевиков.

Мы научились презирать опасность и смерть. Каждый из нас твердо решил:

— Я должен или победить, или умереть. Нет мне жизни без победы, без свободной советской земли, без родной Москвы!

Победа или смерть! — таков наш лозунг.

И мы твердо знаем: конечная победа будет за нами!»

2 ноября письмо ханковцев москвичам было напечатано в газете «Правда», о коллективном подвиге далекого, затерянного в Балтийском море гарнизона узнала вся страна. На другой день передовая «Правды» под названием «За Москву, за Родину» писала: «Во вчерашнем номере „Правды“ был напечатан документ огромной силы: письмо защитников полуострова Ханко к героическим защитникам Москвы. Это письмо нельзя читать без волнения. Оно будто бы написано кровью — сквозь мужественные строки письма видна беспримерная и неслыханная в истории борьба советских людей, о стойкости которых народ будет слагать легенды…

Этот доблестный, героический подвиг защитников полуострова Ханко в грандиозных масштабах должна повторить Москва!»

УЛЬТИМАТУМ

тром 4 ноября вахтенный дальномерщик 314-й береговой батареи краснофлотец Голайдо заметил на темном фоне прибрежной полосы серую точку. В дальномер он разглядел маленькую шлюпочку, в которой находились три человека. Шлюпка, видимо, отвалила от самой западной оконечности мыса Пыысаспеа и направлялась к Осмуссаару.

Голайдо тут же позвонил начальнику штаба дивизиона.

— Шлюпка на веслах идет к острову, товарищ капитан. В ней три человека. И на корме белый флаг.

— Есть, понял, — ответил Кудрявцев. — Продолжайте наблюдение и обо всем докладывайте мне лично, — приказал он.

Кудрявцев уже давно встал, успел побриться. Занимал он крошечную комнатку в блоке второй башни, где разместился штаб и командование дивизиона.

Надев китель, он вышел в тамбур и постучал в соседнюю дверь.

— Да, да, входите, — послышался за дверью бодрый голос Вержбицкого. Комдив тоже рано встал, сидел за столиком и что-то писал.

— Шлюпка к нам с берега на веслах идет под белым флагом, — сообщил Кудрявцев. — Вахтенный дальномерщик с триста четырнадцатой батареи доложил.

Вержбицкий оторвался от бумаг, усмехнулся:

— Парламентеры, что ли?

— Видимо, Евгений Конрадович.

— Давай встречай незваных «гостей», Гавриил Григорьевич, — распорядился Вержбицкий. — И ко мне…

Кудрявцев вышел, тут же вызвал оперуполномоченного особого отдела политрука Давыдова с группой краснофлотцев и на полуторке поехал с ними на восточный берег острова к месту подхода шлюпки. Там ее уже поджидали бойцы третьей роты противодесантного батальона. Среди них находился и командир батальона Сошнев.

Шлюпка приближалась к берегу медленно. Осмуссаарцы были нимало удивлены, разглядев в ней трех человек, одетых в форму советских моряков. Укрывшись в окопах и за камнями, они не спускали глаз с парламентеров, пока шлюпка не уткнулась наконец в берег и измученные гребцы не выпустили из рук весла. Группа краснофлотцев во главе с политруком Давыдовым разом выскочила из укрытия и окружила пришельцев.

— Привет, кореша! — поздоровался старший шлюпки.

— Сатана тебе кореш, а не мы! — грубо ответил Давыдов.

— Да мы не фашисты. Мы краснофлотцы с Хийумаа, нас взяли в плен и…

— Не марай чести наших братьев-хийумцев! — зло перебил Давыдов. — Краснофлотцы в плен не сдаются.

— Побывал бы ты на Хийумаа в нашей шкуре, когда не осталось ни одного патрона, ни одной гранаты… — Старший шлюпки безнадежно махнул рукой и замолчал, опустив глаза.

— Ладно, разберемся кто вы такие, — сказал Кудрявцев.

— Товарищ капитан, немцы втолкнули нас троих на шлюпку, под страхом смерти приказали идти на Осмуссаар и передать коменданту острова этот пакет. — Старший из парламентеров протянул Кудрявцеву тонкий пакет.

Кудрявцев приказал оставить парламентеров в землянке под стражей и вместе с Давыдовым на полуторке уехал к командиру дивизиона.

Вержбицкий, Гусев, Клещенко и Усков ожидали начальника штаба дивизиона у командного пункта 314-й башенной береговой батареи.

— Точно, парламентеры пришли на шлюпке, Евгений Конрадовнч, — сказал Кудрявцев и протянул комдиву пакет. — Личное послание, — усмехнулся он.

Вержбицкий взял пакет, разорвал его край и вынул сложенный вдвое белый лист бумаги с напечатанным машинкой русским текстом.

— Ультиматум! — повернул он голову к Гусеву. — Идемте на капэ к Клещенко, прочтем.

Вержбицкий, Гусев, Кудрявцев, Усков и Давыдов прошли за капитаном Клещенко в нижнее помещение командного пункта батареи.

— Надо же, ультиматум! Ни больше ни меньше, — сокрушался Гусев. — Чего захотели, стервецы. Чем они нам угрожают, Евгений Конрадович?

Вержбицкий показал лист с ультиматумом, текст его гласил:

Коменданту острова Оденсхольм

УЛЬТИМАТУМ

Немецкое командование отдает должное мужеству и храбрости матросов и офицеров малочисленного гарнизона русского острова Оденсхольм. Вы до конца с доблестью выполнили свой воинский долг.

В сложившихся условиях, когда победоносные немецкие войска освободили Эстонию, выгнали из Таллина и потопили в Финском заливе весь Балтийский флот, очистили острова Моонзундского архипелага, взяли Ленинград и окружили Москву, а союзные финские войска держат в железных клещах полуостров Ханко, дальнейшее сопротивление бессмысленно. Гарнизон Оденсхольма оказался одиноким в море, о брошен советским командованием на произвол судьбы. Остров с моря блокирован нашими подводными лодками, с воздуха — бомбардировочной авиацией, а с материка — полевыми батареями. У нас имеются все возможности для вашего полного уничтожения.

Призываю вас к благоразумию, господин комендант. От вас зависит спасение жизни своих людей, другого выхода нет.

Предлагаю:

— немедленно прекратить какое-либо сопротивление;

— сдать гарнизон Оденсхольма в почетный плен представителям немецкого командования.

Обещаю:

— матросам дать работу и обеспечить хорошее питание до конца войны;

— офицерам сохранить форму одежды, носить холодное оружие, освободить от работы.

Приказываю:

— к 12 часам 5 ноября 1941 года всему гарнизону Оденсхольма во главе с комендантом построиться без оружия у южного пирса;

— на маяке вывесить белый флаг.

В случае невыполнения настоящего ультиматума — смерть.

Генерал-адмирал Карлс, командующий

военно-морской группой «Норд»

4 ноября 1941 г.

— Ну и дает, генерал-адмирал! — процедил сквозь стиснутые зубы Клещенко. — Уже в наши начальнички записался: приказывает! По-моему, такого еще не было, чтобы флотским артиллеристам присылали ультиматум о безоговорочной сдаче в плен.

— Было, Александр Николаевич, было, — ответил Гусев. — Двадцать четыре года назад, в октябре семнадцатого было. Тогда командующий германской эскадрой также прислал своих парламентеров с ультиматумом на русскую береговую батарею. Она находилась на полуострове Сырве и держала на прицеле Ирбенский пролив. Не пускала германские линкоры к Риге.

— И что же ответили русские артиллеристы?

— «Русские в плен не сдаются. Долг повелевает нам драться до конца, до последнего снаряда».

— А мы ответим еще хлеще! — воскликнул Клещенко.

Кудрявцев взял у Вержбицкого лист с ультиматумом, еще раз пробежал глазами текст.

— С флагом, с флагом тут явный перебор, — покачал он головой.

— Предложение с флагом у генерал-адмирала считаю самым дельным, товарищи, — ухмыльнулся повеселевший Вержбицкий. — Только какого цвета флаг вывесить?!

— Согласен с вами, Евгений Конрадович, — поддержал комдива Гусев. — Единственная поправка: не вывесить, а поднять флаг!

В переговорную трубу с дальномерной площадки вышки командного пункта донесся голос вахтенного:

— Воздух! Пять фашистских самолетов курсом на остров…

Клещенко тут же поднялся в боевую рубку. Вскоре послышался нарастающий гул моторов самолетов, а затем и грохот от взрывов бомб. Зенитная батарея не стреляла, выжидая, когда бомбардировщики появятся в зоне огня, но они на второй заход не пошли, а взяли обратный курс.

Клещенко по отвесному трапу спустился вниз, доложил:

— Пять «юнкерсов», бомбы сбросили наугад. Психический налет вроде.

— Именно психический, — кивнул Гусев. — Генерал-адмирал Карле напоминает, что с нами сделает его авиация, если ультиматум будет отклонен.

Дальнейшие слова военкома дивизиона никто не расслышал, они потонули в грохоте частых взрывов снарядов. Немецкие полевые батареи с мыса Пыысаспеа нанесли по Осмуссаару шквал короткого, но мощного по интенсивности прицельного огня.

— Это второе предупреждение Карлса! — напомнил Гусев.

Вержбицкий заторопился на маяк, где располагался пост связи. По радио он быстро вызвал штаб военно-морской базы Ханко и доложил об ультиматуме. Генерал Кабанов спросил, что командир дивизиона намерен предпринять.

— Остров фашистам ни при каких условиях не сдавать. Сражаться до конца. Гарнизон Осмуссаара готов к отражению высадки немецкого десанта, — ответил Вержбицкий.

Кабанов одобрил решение командира дивизиона и передал, что на Осмуссаар будет выслан катер МО за текстом ультиматума и парламентерами. На нем следовало переправить на Ханко также женщин, раненых и больных.

Вечером немецкий гидросамолет пролетел над островом и сбросил листовки. Содержание их было идентично тексту ультиматума командующего военно-морской группой «Норд» генерал-адмирала Карлса.

Вержбицкий собрал во второй башне 314-й береговой батареи командиров и военкомов всех подразделений гарнизона, ознакомил с ультиматумом. Мнение присутствующих на совещании было едино: Осмуссаар не будет немецким, пока на острове останется хоть один советский боец. Решено было на батареях и в ротах противодесантного батальона провести митинги личного состава. Все согласились лишь с одним требованием фашистского генерал-адмирала — завтра ровно в 12 часов дня поднять флаг, но только не белый, а красный, советский, и не на маяке — там находился запасной командный пункт 314-й башенной береговой батареи и наблюдательный пункт командира дивизиона, — а на кирхе. Подготовительные работы, связанные с подъемом флага, поручались артиллеристам первой башни. Среди них находился самый искусный плотник гарнизона старший краснофлотец Куприянов. Под его руководством и должен быть сооружен десятиметровый флагшток, закрепленный на шпиле кирхи.

Лейтенант Митрофанов выделил Куприянову помощников и отправил его на кирху. Нашелся в гарнизоне и портной — краснофлотец Гонтарев. На первую башню он пришел с ручной швейной машинкой, хранившейся в складе бывшего военторга. Там же краснофлотцы раздобыли чудом сохранившийся моток красного шелка. Размер флага определили два на четыре метра. Краснофлотец Гонтарев принялся за раскройку шелка, в помощниках недостатка не было.

Вернулся с кирхи Куприянов.

— На шпиле закрепить флагшток очень трудно, товарищ командир, — доложил он. — Надо изготовлять особые металлические приспособления. А на это потребуется уйма времени, можем не успеть.

— Какой же выход?

— Закрепить флагшток за вершину самого большого дерева. Вяз на краю рыбацкой деревни я заприметил, он почти вровень с кирхой. Срубим с него верхние сучья — и готова мачта…

Митрофанов позвонил военкому батареи, рассказал о предложении старшего краснофлотца.

— Согласен, пускай закрепляет флагшток на дереве, — отозвался Усков. — Батальонному комиссару Гусеву я передоложу.

К утру огромный красный флаг был готов. Батарейный художник для наглядности бронзовой краской нарисовал на нем штриховой портрет Ленина и рядом крупными буквами вывел: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Куприянов испробовал свое приспособление для подъема флага и понес десятиметровый флагшток в рыбацкую деревню.

Ночью никто не спал. Погребные на батареях готовили снаряды и заряды к стрельбе, комендоры проверяли механизмы орудий, краснофлотцы противодесантного батальона укрепляли побережье, орудийные расчеты двух 76-миллиметровых зенитных орудий и двух 45-миллиметровых пушек тренировались в ведении огня по десантным катерам противника прямой наводкой. Каждый понимал: бой предстоит жаркий, решительный и, может быть, последний. К тому же в полночь у северо-западной оконечности острова во время шторма сбился с курса и наскочил на банку присланный с Ханко обещанный катер МО. Командир дивизиона приказал снять с затонувшего на мелководье морского охотника пулеметы и 45-миллиметровую пушку и весь боезапас. Он тут же по радио сообщил на Ханко о гибели катера МО. Генерал Кабанов взамен обещал в ночь на 6 ноября выслать на Осмуссаар канонерскую лодку «Лайне».

Не дремал со своим кружком художественной самодеятельности и младший сержант Хамармер. После митинга на 90-й береговой батарее, на котором артиллеристы поклялись умереть, но не сдавать остров фашистам, он собрал своих помощников и предложил сочинить, а затем и разыграть в лицах ответ осмуссаарцев на ультиматум генерал-адмирала Карлса. А в качестве примера предложил письмо гангутцев барону Маннергейму.

— Зачем нам копировать братишек с Ханко? — не согласился краснофлотец Барсук. — Свое послание гитлеровскому генералу мы выдадим в стихах.

— А кто сочинит стихи?

— Я вот уже начал, — застеснялся Барсук. — Если сообща помозгуем, ввернем доходчивые матросские словечки — получится, думаю…

Вечером стихотворный ответ осмуссаарцев генерал-адмиралу Карлсу, из которого, к неудовольствию доморощенного гарнизонного поэта краснофлотца Барсука, убрали все крепкие флотские выражения, был готов и отрепетирован для показа в подразделениях. Текст гласил:

ОТВЕТ ОСМУССААРЦЕВ НА УЛЬТИМАТУМ ГЕНЕРАЛА КАРЛСА ОТ ВНУКОВ ЛЕНИНА И МАРКСА

Арийский пьяный генерал Прислал нам с берега посланье. Он нам сдаваться предлагал, Даря нам жизнь и пропитанье. Сигнал о сдаче — белый флаг На маяке быть должен поднят. Хоть генерал ты, но дурак, Запомни сам, и все пусть помнят, Что Осмуссаар мы не сдадим И флаг матросской обороны Мы твердо держим и дадим По жирной шее вам, бароны! По всякой сволочи шальной, Что собирается к нам в гости, Ударим огненной струей И в пыль развеем ваши кости. Ты засылаешь к нам, злодей, Снаряды, письма и листовки, Но нас не купишь, дуралей, Известны нам твои уловки. Мы Родину не продаем, На вас мы вовсе не похожи. Ответ тебе короткий шлем: Не лезь, а то дадим по роже!

— Завтра сразу после боя соберемся здесь же и пойдем с представлением по точкам, — сказал Хамармер. — А сейчас текст ответа разошлем по подразделениям…

День 5 ноября выдался холодный и хмурый. С материка дул пронизывающий ветер, вздымая на море каскады тяжелых седогривых волн. Небо сплошь покрылось взбитыми добела пушистыми облаками, и только далеко на севере, над полуостровом Ханко, просматривалась крапинками-озерцами заоблачная голубизна.

Время тянулось медленно. Каждый с тревогой посматривал то на черную полосу мыса Пыысаспеа, где затаились вражеские полевые батареи, то на крошечную рощицу у рыбацкой деревни, над которой ровно в полдень должен взвиться красный флаг — ответ осмуссаарцев на ультиматум командующего военно-морской группой «Норд». 314-я и 90-я береговые и 509-я зенитная батареи давно готовы к бою, занял свое место и противодесантный батальон.

Старший политрук Усков направился в рыбацкую деревню. Хотелось еще раз проверить, как обстоят дела с подготовкой подъема флага у группы старшего краснофлотца Куприянова.

— Не беспокойтесь, товарищ старший политрук, — заверил военкома батареи Куприянов. — Задержек не будет, поднимем флаг точно по приказу.

— У кого есть часы? — поинтересовался Усков.

— Да ни у кого…

— Возьмите мои, — передал Усков свои ручные часы Куприянову. — Ровно в двенадцать флаг осмуссаарцев до места!

— Есть флаг осмуссаарцев до места!

За полчаса до установленного срока Командиры батарей и рот противодесантного батальона доложили о полной готовности к бою. Гарнизон занял свои места строго по боевому расписанию. Сам командир дивизиона и начальник штаба поднялись на верхнюю площадку маяка, откуда в стереотрубу отчетливо просматривался притихший вражеский берег. Военком дивизиона остался на первой башне у лейтенанта Митрофанова, чтобы лично присутствовать при подъеме флага.

Ровно в 12 часов дня над рощицей взметнулось алое полотнище и затрепетало на ветру. Быстро побежали секунды, минуты, Вержбицкий приник к окулярам стереотрубы и впился глазами в мыс Пыысаспеа. Почему молчат немецкие батареи? Неужели не видят поднятого на острове красного флага? Или из-за пасмурной погоды не различают цвет?

— Давай-ка, Гавриил Григорьевич, команду на «удар»! — распорядился Вержбицкий. — Пошлем подтверждение, так сказать…

Плановая таблица огня «удар» была заранее рассчитана начальником штаба дивизиона. Она предусматривала десятиминутный обстрел артиллерией Осмуссаара огневых позиций немецких батарей и мест возможного сосредоточения вражеского десанта. Кудрявцев связался по прямому телефону с командирами 314-й и 90-й береговых батарей и передал им приказ комдива.

Залпы дальнобойных орудий разорвали гнетущую тишину. В течение десяти минут они вспарывали ее, посылая многопудовые снаряды на давно пристрелянные огневые позиции немецких батарей. У каждого осмуссаарца невольно вырывался из груди вздох облегчения, они знали теперь, что если поднятый красный флаг являлся ответом на ультиматум фашистского генерал-адмирала, то шквал огня береговых батарей служил подписью под ним.

Снова тишина нависла над Осмуссааром, еще более напряженная и гнетущая. Немецкие батареи с материка не отвечали, самолеты в воздухе не просматривались, и судов в море с десантом не было.

— Рехнулся, что ли, генерал-адмирал?! — не выдержал Вержбицкий. — Ведь русским флотским языком мы ясно ответили на ультиматум!

Кудрявцев добродушно рассмеялся, понимая возбужденное состояние комдива.

— Шок, как говорят медики, у Карлса, не иначе. Не верит своим глазам. Или придумывает наказание за дерзкое непослушание.

И словно в подтверждение слов начальника штаба дивизиона наблюдатели заметили в стереотрубу проблески вспышек над темной полосой береговой черты материка: немецкие полевые батареи наконец открыли огонь по Осмуссаару. Стрельба с каждой минутой усиливалась, снаряды рвались в основном в рыбацкой деревне, видно было, что немецкие артиллеристы хотели во что бы то ни стало сбить с дерева красный флаг.

Обстрел острова, небывалый по силе, продолжался до самой темноты. Тысячи снарядов сметали все вокруг, но никак не могли разнести могучий вяз с прикрепленным к его вершине десятиметровым флагштоком. Алый стяг, на радость осмуссаарцев, продолжал гордо развеваться на ветру.

ДЕСАНТ НА ОСМУССААР

арнизон Осмуссаара со дня на день ожидал высадки вражеского десанта на остров, но прошла уже неделя после истечения срока ультиматума, а фашисты не делали даже попыток к штурму ненавистного им советского морского бастиона. Зато обстрел Осмуссаара продолжался с утра до вечера, причем немцы увеличили почти вдвое количество своих батарей на мысе Пыысаспеа. Целью номер один для них являлся развевающийся на ветру красный флаг — символ мужества, стойкости и отваги осмуссаарцев.

Днем 13 ноября радисты попросили Гусева зайти на радиопост. Из политотдела военно-морской базы Ханко на его имя шли длинные радиограммы: для личного состава Осмуссаара передавали выдержки из опубликованного в «Правде» ответа защитников Москвы защитникам Ханко. Гусев, затаив дыхание, читал: «Пройдут десятилетия, века пройдут, а человечество не забудет, как горстка храбрецов — патриотов земли советской ни на шаг не отступила перед многочисленным и вооруженным до зубов врагом, под непрерывным шквалом артиллерийского и минометного огня, презирая смерть во имя победы, являла пример невиданной отваги и героизма. Великая честь и бессмертная слава вам, герои Ханко! Ваш подвиг не только восхищает советских людей — он вдохновляет их на новые подвиги, учит, как надо оборонять нашу страну от жестокого врага, зовет к беспощадной борьбе с фашистским бешеным зверьем…»

Да, эти горячие слова москвичей относятся и к ним, защитникам маленького острова Осмуссаар, они зовут на новый подвиг во имя скорейшего освобождения Родины от фашистских захватчиков. Гусев поспешил на 314-ю башенную береговую батарею, чтобы ознакомить артиллеристов с письмом москвичей. Потом он до поздней ночи обходил подразделения и без устали читал идущие от сердца слова тех, кто в этот тяжелый для Отечества час грудью встал на защиту Москвы.

Утром Гусева разбудил дробный раскат взрывов. Посмотрел на часы: так рано фашисты никогда не начинали обстрел острова. Подумал: «Неспроста взбесились фрицы. Надо ждать худшего…»

Вержбицкий тоже встал, быстро оделся и вышел в тамбур. Доносившиеся снаружи блока второй башни приглушенные взрывы явно встревожили его.

— Темно, а немцы уже «за работой», — встретил он Гусева. — Не иначе намереваются высадить десант на наш остров. Жаркий предстоит денек, комиссар…

Обстрел Осмуссаара нарастал. По докладам снаряды рвались на всей пятикилометровой прибрежной полосе.

— Точно, к десантированию готовятся, — сделал окончательное заключение Вержбицкий. — Потому так тщательно и обрабатывают восточный берег.

Наступил хмурый рассвет. Маслянисто-черная вода плеса постепенно меняла окраску, становясь пепельно-серой. Солнце было не в силах пробить густую толщу облаков, прикрывавших весь горизонт. Ветер ослаб еще с вечера, на море сравнительно спокойно, хотя местами волны рябили его отполированную поверхность.

Вержбицкий, Гусев и Кудрявцев поспешили на маяк, откуда отчетливо просматривался остров и все подходы к нему. Вахтенный сигнальщик поста наблюдения доложил, что с северо-востока, со стороны Палдиски, вдоль прибрежной полосы замечена кильватерная колонна малых судов. Вержбицкий в стереотрубу, а Гусев и Кудрявцев в морские бинокли сразу засекли медленно идущие вражеские суда.

— Большие десантные катера! — безошибочно определил Вержбицкий. — И на буксире они тащат самоходные баркасы.

С приближением вытянувшегося в кильватер каравана к мысу Пыысаспеа наблюдатель сосчитал катера: их оказалось восемнадцать. К тому же каждый из них тянул на буксире по два баркаса, видимо предназначенных для переброски по мелководью у самого Осмуссаара первой волны десантников. Кудрявцев прикинул количество вражеских десантников. Цифра получалась солидной: до двух тысяч человек. Это двойное превосходство над гарнизоном Осмуссаара плюс почти тройное превосходство в артиллерии, которая неистово била по прибрежной полосе острова. В противодесантном батальоне Сошнева появились раненые.

Вражеские десантные суда вышли на траверс мыса Пыысаспеа, затем разом повернули на девяносто градусов строго на запад и пошли на штурм острова, разбившись на три равные группы. Батареи доложили о готовности к открытию огня, дистанция составляла всего лишь шестьдесят кабельтовых — около одиннадцати километров.

— Не будем открывать огонь, — повернулся Вержбицкий к Гусеву. — Подпустим ближе и ударим наверняка.

Гусев неопределенно пожал плечами.

— Ты командир, тебе виднее, — произнес он.

— Дистанция пятьдесят кабельтовых, — передал вахтенный наблюдатель.

— Еще чуть-чуть, — процедил сквозь стиснутые зубы Вержбицкий.

— Дистанция сорок пять кабельтовых…

— Пора! — не проговорил, выкрикнул Кудрявцев.

Гусев утвердительно кивнул ему.

— Передавай на батареи, начальник штаба, огонь по фашистским десантным судам! — приказал Вержбицкий.

Кудрявцев по телефону передал команду на все батареи.

С верхней площадки маяка поле боя просматривалось как на ладони. К грохоту взрывов вражеских снарядов, все еще обрабатывающих прибрежную полосу высадки десанта, присоединились могучие залпы советских батарей. Над островом стоял сплошной гул, от взрывных волн заколебался холодный воздух. Первыми выросли перед большими десантными катерами маленькие всплески от снарядов сорокапяток и зенитных орудий, преградив им путь. Потом в гуще судов начали вздыматься пенистые султаны, поднятые снарядами стотридцаток. Последней вступила в бой башенная батарея, высокие и пышные всплески от ее шестипудовых снарядов были особенно устрашающи.

Ровная линия шедших на штурм острова вражеских судов резко изогнулась, а местами и вовсе разорвалась. Опасаясь смертоносных взрывов, они начали обходить вырастающие перед ними губительные всплески, порой сбиваясь в кучу. Первым начал разворачиваться на месте большой десантный катер, подбитый зенитчиками. С него попрыгали в воду около сотни десантников. Следом еще два катера почти одновременно развалились пополам от прямого попадания тяжелых снарядов береговых батарей. Добили вырвавшийся было вперед большой десантный катер и сорокапятки. Они стреляли в него до тех пор, пока под водой не скрылась мачта.

Гибель четырех судов окончательно расстроила ряды противника. Катера заметались, спасаясь от беспрестанно вырастающих по бортам султанов воды, некоторые повернули обратно. Еще один катер разлетелся в щепки от попавшего в него шестипудового снаряда.

С маяка Гусев отчетливо видел в бинокль сотни барахтавшихся в воде гитлеровцев. В серых, с зеленым отливом шинелях, они напоминали ему огромных серых мышей, чьей-то сильной рукой разбросанных на поверхности. Эти «мыши» плавали до тех пор, пока шинель не набухала водой, и потом камнем уходили на дно. Никто их не спасал, несмотря на крики о помощи, командиры больших десантных катеров стремились сохранить свои суда.

Батареи Осмуссаара потопили бы еще несколько судов, если бы гитлеровцы не догадались прикрыться дымовой завесой. Сразу два баркаса со шлейфами дыма за кормой пошли навстречу друг другу, скрывая за непроницаемой пеленой свои десантные катера.

— Дробь! — передал Вержбицкий команду на батареи. — Беречь снаряды! — и восторженно добавил: — Спасибо, артиллеристы! Славно поработали!..

Когда дымовая завеса рассеялась, поверхность была чиста: оставшиеся большие десантные катера ушли в Палдиски. У мыса Пыысаспеа чернел лишь один катер, выбросившийся на мель. Четырьмя залпами 90-я береговая батарея добила его.

Совинформбюро сообщило:

«14 ноября 1941 года береговые батареи Балтийского флота отразили попытки немцев высадить десант на остров „О“. Метким огнем советские артиллеристы потопили 6 катеров с солдатами противника».

МЫ ВЕРНЕМСЯ НА ОСТРОВА

атяжные осенние шторма в северной части Балтийского моря, свидетельствующие о приближении зимы, которая скует льдом шхеры и Финский залив, ставили военно-морскую базу Ханко в крайне тяжелое положение. Если сейчас линия обороны проходила только на одном небольшом участке, то с ледоставом она станет круговой, а значит, и уязвимой. Гарнизон не в состоянии будет надежно оборонять Ханко в течение всей зимы.

Военный совет флота еще в начале октября предложил до зимы эвакуировать в Ленинград личный состав Ханко и Осмуссаара. Однако Ставка согласилась на эвакуацию лишь 27 октября. Гарнизону Осмуссаара отводилась роль рубежа прикрытия эвакуации Ханко, он должен быть снят последним.

Об эвакуации гарнизона Ханко на Осмуссааре узнали лишь 22 ноября, когда с полуострова уже были сняты почти две трети бойцов и командиров. Из штаба на имя командира дивизиона пришла радиограмма с приказом подготовить к эвакуации с острова первой партии личного состава в количестве 165 человек и запасы продовольствия.

— Непонятно, почему от нас целый месяц скрывали эвакуацию базы? — высказал Вержбицкий свою обиду военкому дивизиона. — Не доверяли, что ли?

— Что вы, Евгений Конрадович, что вы! Просто генерал Кабанов не хотел раньше времени открывать карты, — успокоил комдива Гусев. — Мы ведь прикрываем эту эвакуацию. Пока Осмуссаар держится, ни один фашистский корабль не подойдет к Ханко. Да сами знаете лучше меня…

— Именно поэтому я как комендант Осмуссаара должен был еще и знать, что же происходит на Ханко! — не унимался Вержбицкий.

Гусев добродушно улыбнулся, примирительно сказал.

— Теперь нам все доподлинно известно. И наш черед перебраться на Большую землю наступил. Давайте-ка лучше готовить людей к отправке…

Начальник штаба дивизиона капитан Кудрявцев составил план эвакуации гарнизона, в котором определялась очередность отправки людей, стрелкового оружия, боеприпасов и продовольствия. Им были приняты меры и по прикрытию эвакуации гарнизона на случай возможной высадки вражеского десанта на Осмуссаар. Жизнь на острове должна оставаться прежней, береговым батареям до последнего часа предписывалось в установленном режиме вести огонь по немецким полевым батареям на мысе Пыысаспеа.

По именному списку, представленному Кудрявцевым, на острове значилось 1008 человек. Решено было в первую партию включить всех раненых, больных, вспомогательный и обслуживающий состав. Одновременно погрузить половину запасов продовольствия.

В полночь 23 ноября к северной оконечности Осмуссаара, куда уже были доставлены из лазарета раненые и больные, ящики с консервами и мешки с мукой, подошла канонерская лодка «Лайне». Погрузка заняла около двух часов, и «Лайне» взяла курс на Ханко.

— Через день опять приду к вам, готовьте вторую партию людей и продуктов, — сказал на прощание командир канонерской лодки. — Нам поручено снять весь ваш гарнизон до начала декабря.

Действительно, «Лайне» в ночь на 25 ноября вновь пришла на Осмуссаар. На этот раз она забрала с собой все службы дивизиона и запасы продовольствия. 29 и 30 ноября на ней был эвакуирован на Ханко противодесантный батальон Сошнева с оружием и стрелковым боезапасом. На острове остались только расчеты береговых и зенитной батарей. Командир «Лайне» передал Вержбицкому письменный приказ генерала Кабанова об уничтожении орудий 90-й и 509-й зенитных батарей, подрыве блоков двух башен и командного пункта 314-й береговой батареи.

Комдив ознакомил с приказом Гусева и Кудрявцева, затем вызвал к себе Клещенко, Панова и Сырму и зачитал им приказ.

— Немедленно включайтесь в подготовку к выполнению приказа командира базы, — сказал он.

Клещенко схватился за голову, из груди его вырвался стон.

— Ведь все вот этими руками строили! — с силой сжал он кулаки. — Недосыпали, недоедали, работал каждый за троих. Да что говорить… А теперь все коту под хвост.

— Не оставлять же батареи фашистам! — повысил голос Вержбицкий. Ему и самому как артиллеристу жалко было уничтожать новейшие дальнобойные орудия, однако в сложившихся условиях вывезти их в Ленинград не представлялось возможным. Для этого потребовались бы суда большого водоизмещения и много времени. Ни того ни другого у гарнизона не было.

Клещенко постучал пальцем по лбу.

— Голова понимает, — произнес он и прижал ладонь к левой груди, — а вот сердце… его убедить труднее.

— Мы свою боевую задачу выполнили, друзья, — сказал Вержбицкий. — Выполним и последний приказ, как бы нам тяжко ни было.

Отпустив командиров батарей, командир дивизиона пригласил к себе заместителя начальника штаба старшего лейтенанта Васерина, дал ему прочесть приказ генерала Кабанова.

— Есть, понял, — вернул Васерин лист комдиву. — Не оставлять же немцам дорогую боевую технику.

— Вам этот приказ и надлежит выполнить, Николай Матвеевич, — сказал Вержбицкий. — По рекомендации начальника штаба дивизиона, — кивнул он на Кудрявцева, — назначаю вас командиром группы подрывников. Бы, как представитель артиллерийского управления флота, в свое время принимали от строителей батареи, теперь предстоит сдать их обломки немцам…

— Да уж так сделаю, что, кроме груды металлолома, фашисты ничего не получат! — пообещал Васерин.

В свою группу он попросил выделить самого опытного и способного в гарнизоне подрывника сержанта Вдовинского, четырех помощников и водителя с полуторкой. Взрывчатку на 314-ю батарею должны доставить заранее и уложить ее в блоках башен и командного пункта на полу самого нижнего помещения.

Днем 1 декабря, несмотря на методический обстрел Осмуссаара немецкими полевыми батареями с мыса Пыысаспеа, артиллеристы разбивали кувалдами и ломами приборы управления, связи и наблюдения, компрессорные и силовые станции, затаскивали ящики с толом в подбашенные помещения.

Ночью на Осмуссаар пришла канонерская лодка «Лайне» и два базовых тральщика № 205 и № 219. Последним рейсом корабли обязаны были снять с острова весь личный состав, оставшийся артиллерийский боезапас и продовольствие. Погрузка осуществлялась поочередно, корабли, не задерживаясь, уходили на Ханко. Уже отошли с зенитчиками базовый тральщик № 205 и с артиллеристами 90-й батареи базовый тральщик № 219. Закончилась погрузка снарядов и зарядов и на канонерскую лодку «Лайне»; артиллеристы 314-й башенной батареи заполнили тесные кубрики. Поднялись по трапу на палубу капитан Клещенко и старший политрук Усков, за ними молча последовали капитан Кудрявцев и батальонный комиссар Гусев. На пирсе остался только комендант острова Осмуссаара. Он всматривался в густую темь, мысленно прокручивая в памяти напряженные дни, прожитые на острове.

— Прощай, наш друг Осмуссаар! — громко, чтобы слышали на палубе, произнес Вержбицкий. — Прощай, наш верный товарищ Осмуссаар! Прощай, наш надежный помощник Осмуссаар! Низкий поклон тебе от твоих сыновей, советских бойцов и командиров. — Он снял шапку-ушанку, склонил голову, затем резко повернулся и быстро поднялся на «Лайне». Когда швартовы уже были отданы и канонерская лодка медленно набирала ход, Вержбицкий приложил руку к шапке. Его примеру последовали все стоящие на палубе. Осмуссаарцы, прощаясь со ставшим им родным островом, отдавали ему последние воинские почести.

— Мы вернемся к тебе, наш Осмуссаар! Вернемся, вот увидишь! — прокричал в темноту Вержбицкий. К нему подошел Гусев, обнял за плечи.

— Конечно, вернемся! — подтвердил он. — Вернемся на Осмуссаар, вернемся на Сааремаа, Хийумаа, Муху и Вормси, Вернемся на все эстонские острова!..

На рассвете оставшаяся в одиночестве группа подрывников приступила к работе. Двоих краснофлотцев Васерин выделил в качестве наблюдателей за подходами к острову, отправив одного на маяк, а второго на вышку командного пункта 314-й батареи. Водителю он приказал разъезжать по острову, чаще бывать на южном пирсе. В его задачу входило имитировать обычную жизнь гарнизона. Немецкие наблюдатели в обязательном порядке засекут автомашину, а значит, будут думать, что никаких изменений на острове не произошло. Сам Васерин вместе с сержантом Вдовинским и двумя его помощниками до конца суток обязаны были взорвать батареи. Ровно в полночь за подрывниками подойдет к северо-западному пирсу морской охотник. Тремя короткими вспышками красного цвета он покажет свое местонахождение.

Немецкие полевые батареи, как обычно, с утра начали методический обстрел Осмуссаара. Огонь батареи вели поочередно, с большим интервалом. Снаряды рвались в районе огневых позиций батарей.

— Это нам на руку, — усмехнулся Васерин. — Под их стрельбу нам легче взрывать орудия.

Полуторка отвезла подрывников на 90-ю береговую батарею. Возле каждого орудия артиллеристы оставили по три осколочно-фугасных снаряда и заряда.

— Первое орудие зарядить! — скомандовал Васерин и, когда снаряд и заряд были досланы в камору канала ствола, приказал: — По фашистским батареям, огонь!

Вдовинский дернул за клевант, и ствол выдохнул сноп красного пламени; в уши ударил резкий сухой звук выстрела. Еще один снаряд был выпущен по давно пристрелянным позициям вражеских батарей. Дослали третий, последний снаряд и заряд в камору. Но на этот раз ствол орудия забили мелкими камнями и землей, закрыли его срез дульной крышкой. Вдовинский вместо короткого клеванта привязал к стреляющему приспособлению длинный шнур и протянул его в блиндаж, где укрывался орудийный расчет.

— Готово, товарищ старший лейтенант, — доложил Вдовинский.

— Давай! — махнул рукой Васерин.

Вдовинский с силой дернул натянутый шнур, раздался взрыв. Когда подрывники подошли к первому орудию, то увидели дымящуюся искореженную казенную часть и разорванный ствол.

Таким же способом были уничтожены и остальные два орудия. 90-я береговая батарея перестала существовать.

Немцы усилили огонь по острову, в стрельбу включилось уже несколько батарей, нанося основной удар по 90-й береговой батарее. Но подрывников там уже не было, они перешли на зенитную батарею.

Сержант Вдовинский повторил операцию с 76-миллиметровыми орудиями, и 509-я зенитная батарея, сбившая шесть вражеских самолетов, замолчала навсегда.

Наблюдатели с маяка и вышки командного пункта 314-й башенной батареи заметили в море группу немецких транспортов, шедших в охранении сторожевых кораблей и тральщиков. Васерин забеспокоился, как бы вражеские корабли не повернули к Осмуссаару. Он повел своих краснофлотцев в башни, намереваясь в случае опасности немедленно взорвать блоки, однако корабли прошли мимо.

Все оставшееся светлое время суток ушло на подготовку к подрыву блоков башен и командного пункта. Вдовинский еще раз придирчиво осмотрел заложенную взрывчатку, подводку к ней бикфордовых шнуров, тянувшихся от блоков к местам укрытий. Количество взрывчатки закладывалось с таким расчетом, чтобы мощный взрыв не только искорежил артиллерийские системы, но и разрушил бетонный пол, открыв доступ в блоки башен грунтовым водам.

— Все готово к подрыву, — доложил Вдовинский Васерину.

По договоренности взрыв башенных блоков был приурочен к приходу катера МО. Давно уже наступила ночь, но сигнала от морского охотника не поступало.

— Что будем делать, товарищ старший лейтенант? — нетерпеливо спросил Вдовинский.

— Взрывать, сержант. Даже если катер вообще не придет, — ответил Васерин. Он послал двух краснофлотцев, которые днем вели наблюдение за морем, на северо-западный пирс. При обнаружении катера МО они должны были оповестить подрывников и обеспечить подход катера к пирсу.

— Полночь, товарищ старший лейтенант, — произнес Вдовинский, показывая на круглые морские часы, висевшие на стене. Они находились в помещении командира второй башни.

— Даю добро, сержант, — распорядился Васерин. — Начинай!

— Есть! — козырнул Вдовинский и поднялся по патерне наверх. Вынул коробок из кармана, достал спичку и зажег ее. Свет выхватил из темноты конец свисающего с камня бикфордова шнура, протянутого от первой башни. Спичка догорела. Вдовинский зажег новую и тут же поднес маленькое пламя к косому срезу шнура. Порох загорелся, раскаленным угольком выбрасывая струйку дыма, с шипением быстро побежал по бикфордову шнуру в темноту.

Вдовинский спустился в блок башни, доложил:

— Все в порядке. Сейчас сработает…

Страшной силы грохот потряс стены, казалось, остров разломился пополам.

— Прощай, первая! — выдохнул Вдовинский.

Огромная, яркая, ослепительная вспышка при взрыве первой башни была заметна на десятки километров. Дежурная немецкая батарея на мысе Пыысаспеа сразу засекла ее и открыла по огневой позиции 314-й береговой батареи огонь. Катер МО, маневрировавший в кабельтове от острова, дал три вспышки красного цвета, обозначив свое местонахождение. В темноте он боялся подойти к пирсу, узкий фарватер шел между подводных камней.

Через пятнадцать минут еще один гигантский сноп яркого огня взметнулся над Осмуссааром: подорвана вторая башня. Немцы с материка усилили огонь, теперь уже стреляло несколько батарей. А когда над островом взметнулся и третий всплеск огня — был взорван командный пункт, — все немецкие батареи открыли ураганный огонь по Осмуссаару.

На пирс подрывники с трудом подъехали на полуторке. Они тут же спрыгнули на землю. Водитель развернул машину на отвесную скалу, разогнал ее и выпрыгнул из кабины. Полуторка с грохотом упала в воду.

Катера МО, к удивлению растерявшихся подрывников, у стенки не было.

— А где же морской охотник? — спросил Васерин у дежуривших на пирсе двух краснофлотцев.

— В море маневрирует, в кабельтове от пирса, — сказал один из краснофлотцев. — Вон, вон подает световой сигнал для нас! — показал он на частые вспышки в темноте.

— Как мы доберемся до катера? — ужаснулся Вдовинский. — Вплавь, что ли?

— Шлюпка тут есть двухвесельная. Правда, осколками снаряда ее продырявило. Но мы дырки законопатили ветошью. Выдержит, наверное, семерых…

Подрывники сели в маленькую шлюпку, вода от перегрузки доходила почти до самых бортов. К счастью, на море спокойно, волн нет, поэтому при соблюдении всех мер предосторожности можно дойти до морского охотника. Сержант Вдовинский оттолкнул шлюпку от берега, с трудом взобрался в нее. На катере их заметили, застопорили ход, готовясь принять осмуссаарцев на борт…

Передовой рубеж прикрытия Ленинграда на Балтийском море прекратил свое 164-дневное существование. 2 декабря в 21 час 30 минут с рейда полуострова Ханко отошли последние корабли с гангутцами, а 3 декабря в 3 часа 45 минут отважная семерка осмуссаарцев самой последней оставила непокоренный остров.

Немецкие полевые батареи с мыса Пыысаспеа еще три дня вели беспрестанный огонь по Осмуссаару, прежде чем решились вступить на остров. Мужественный советский гарнизон грозного Осмуссаара даже для врагов остался примером выполнения воинского долга.

Послесловие

арнизон Осмуссаара, эвакуированный на Ханко, уходил с полуострова в Кронштадт с последним эшелоном в ночь на 3 декабря. Отрядом кораблей командовал вице-адмирал Дрозд. Эсминцы «Стойкий» и «Славный», шесть базовых тральщиков, семь катеров МО, четыре торпедных катера и турбоэлектроход «И. Сталин» взяли на борт оставшихся 8935 гангутцев. Половина из них разместилась на турбоэлектроходе, в том числе и почти все осмуссаарцы.

В 1 час 16 минут 3 декабря турбоэлектроход наскочил на мину, мощный взрыв потряс корпус, лишил судно управления. Второй взрыв у кормы лишил его хода. Через семь минут третья мина уже взорвалась под корпусом турбоэлектрохода. Находящиеся поблизости эсминец «Славный», базовые тральщики № 205 и № 217 и четыре катера МО поспешили на помощь гибнущему судну, эсминец взял его на буксир, но произошел четвертый взрыв мины, перебивший заведенный стальной трос. Сдетонировал и погруженный на турбоэлектроход боезапас, взрывом пробило дно и разворотило палубу. К тому же по кораблям открыла огонь финская 305-миллиметровая береговая батарея с острова Миккилуото.

Вторым взрывом мины с кормовой части палубы была сброшена в море группа осмуссаарцев, среди которых находились батальонный комиссар Гусев и капитан Клещенко. Капитан Панов со своими артиллеристами быстро спустил шлюпку на воду и подобрал тонувших.

Корабли, сами перегруженные людьми, попытались снять с турбоэлектрохода хотя бы часть гангутцев. Так базовый тральщик № 205, на котором находились капитаны Вержбицкий и Кудрявцев, трижды подходил к гибнувшему судну, снял несколько сот человек, среди которых были и осмуссаарцы.

В числе погибших оказались осмуссаарцы капитан Михаил Рафаилович Цепенюк, полковой комиссар Голубев, оперуполномоченный особого отдела политрук Давыдов, военинженер 3 ранга Борис Яковлевич Слезингер, военврач 3 ранга Валериан Иванович Ошкадеров и многие другие.

Прибывшие в Кронштадт спасенные осмуссаарцы влились в ряды защитников Ленинграда, участвовали в прорыве блокады, в освобождении Прибалтики, а некоторым довелось и штурмовать Берлин.

Комендант Осмуссаара капитан Евгений Конрадович Вержбицкий был начальником штаба городского оборонительного участка Кронштадта, затем начальником артиллерийского отделения Островного сектора главной базы флота. В 1949 году его перевели на Северный флот, где он занимал ответственную должность. В 1953 году в звании полковника Вержбицкий был уволен в запас. В настоящее время он живет в Гатчинском районе Ленинградской области.

Военком Осмуссаара батальонный комиссар Никита Федорович Гусев продолжал службу в политуправлении флота, потом перешел на преподавательскую работу в военно-морское училище. В 1956 году в звании полковника ушел в запас по болезни, живет в городе Краснодаре.

Начальник штаба 205-го отдельного артиллерийского дивизиона капитан Гавриил Григорьевич Кудрявцев был назначен командиром 301-го отдельного артиллерийского дивизиона, прославившегося в районе Новой Дубровки, Ивановские пороги. 16 сентября 1942 года Совинформбюро сообщило: «Артиллерийское подразделение, где командиром майор Кудрявцев (КБФ), произвело несколько огневых налетов на вражеские узлы сопротивления. Прямыми попаданиями снарядов уничтожено несколько артиллерийских батарей. Снайперы этого подразделения огнем из винтовок за один день истребили 78 гитлеровцев».

С февраля 1943 года Кудрявцев стал начальником береговой обороны Ладожской военной флотилии, которая защищала Дорогу жизни. В составе оперативной группы флотилии участвовал в освобождении Эстонии и Латвии.

После войны Гавриил Григорьевич окончил Военно-морскую академию, служил на Тихоокеанском флоте в должности командующего береговой обороной. После окончания Военной академии Генерального штаба проходил службу в Заполярье, потом стал старшим преподавателем на кафедре оперативного искусства Военной академии Генерального штаба. В 1972 году в звании генерал-лейтенанта он ушел по болезни в отставку, сейчас живет в Москве.

Командир 314-й башенной береговой батареи капитан Иван Трофимович Клещенко был переведен на Северный флот. В 1947 году в звании майора уволился в запас, работал в Харькове, потом переехал в Ленинград. В 1981 году его не стало.

Военком батареи старший политрук Василий Павлович Усков в составе морской пехоты защищал ораниенбаумский плацдарм. После увольнения в запас в звании полковника жил в Пскове, умер в 1980 году.

Командир первой башни лейтенант Федор Степанович Митрофанов командовал батареей, а потом и дивизионом на форту Красная Горка. В сентябре 1944 года был назначен командиром вновь сформированного 313-го отдельного артиллерийского дивизиона, развернувшегося в районе Суурупи, Осмуссаар. Он первым из защитников 28 сентября побывал на непокоренном острове, прошел по местам боев, осмотрел искореженную взрывом стальную башню. В настоящее время полковник в отставке Митрофанов живет в городе Гатчине Ленинградской области. Им написана книга воспоминаний «Флаг над Осмуссааром».

В этом же новом дивизионе продолжал службу старший краснофлотец Григорий Иванович Куприянов, поднявший над Осмуссааром красный флаг. До сих пор он работает в Ленинградском научно-исследовательском институте имени Крылова, является специалистом по изготовлению деревянных моделей будущих судов.

Дальномерщик 314-й башенной береговой батареи краснофлотец Николай Никитич Голайдо дошел до Берлина, при штурме был дважды ранен и контужен. Проживает в родном селе Казаричи Брянской области.

Краснофлотец Борис Дмитриевич Костров закончил войну в Эстонии. В настоящее время живет в Москве, работает на заводе мастером.

Командир 90-й береговой батареи капитан Александр Николаевич Панов был командиром дивизиона в Кронштадте, в 1944 году переведен на Северный флот. Уволился в запас в звании подполковника, в 1979 году его не стало.

Командир отделения подачи этой батареи младший сержант Яков Семенович Хамармер защищал Ленинград, участвовал в прорыве блокады. После войны закончил театральный институт. В последнее время работал главным режиссером Ленинградского театра драмы и комедии. Он автор спектакля об осмуссаарцах «Матросы». Умер в октябре 1986 года.

Командир 509-й зенитной батареи старший лейтенант Павел Леонтьевич Сырма по прибытии в Кронштадт был награжден орденом Красного Знамени за сбитые над Осмуссааром шесть фашистских самолетов. Его назначили командиром зенитного дивизиона, затем перевели в штаб флота. Уволился в запас в звании подполковника, умер в 1983 году.

Военком этой батареи политрук Павел Игнатьевич Антонов продолжил службу в морской пехоте, в октябре 1942 года переведен на Каспийскую военную флотилию. В звании подполковника уволен в запас, в настоящее время живет в Москве.

Сержант Георгий Антонович Вдовинский закончил войну в Польше, где был тяжело ранен. Является инвалидом Великой Отечественной войны I группы, живет в Москве.

Начальник строительства военинженер 2 ранга Петр Иванович Сошнев работал по своей специальности в инженерном управлении флота. Умер в январе 1948 года.

Инженер Петр Павлович Белозеров вернулся на завод. На свои заводы пришли и все оставшиеся в живых монтажники. До конца войны они ремонтировали орудийные системы крупного калибра.

Медсестра Надежда Ильинична Ивашева продолжила службу в морской пехоте. Уволилась в запас в звании старшего лейтенанта, работала в Ленгорздравотделе. Умерла в 1979 году.

Старшина Сердюк, которого посчитали погибшим во время десанта на мыс Пыысаспеа, оказался жив. Тяжело раненный в ногу, он с трудом дошел до своей знакомой Илги, которая переправила его к эстонским партизанам. Весной 1942 года Сердюка вместе с группой бойцов партизаны переправили за линию фронта. Он воевал на ораниенбаумском плацдарме.

В память о героических осмуссаарцах в городах Таллине и Хаапсалу названы улица и площадь.

Об авторе

Юрий Александрович Виноградов родился в деревне Емельяново Ивановской области в 1927 году. С 15 лет в тяжелые годы войны начал трудовую деятельность. С 1946 года связал свою судьбу с военной службой, окончил Высшее военно-морское училище. С 1958 года работает в военной печати.

Известность как советский военный прозаик и драматург получил в конце 60-х годов. В творческой деятельности Юрий Виноградов верен своей главкой теме — героической обороне островов Моонзундского архипелага на Балтийском море в 1941 году. Четверть века подвижнической, исследовательской, поисковой работы дали возможность воссоздать одну из ярчайших страниц Великой Отечественной войны, полную героики, человеческой самоотверженности и трагизма. За книги «Моонзунд в огне» и «Хроника расстрелянных островов» автор удостоен звания лауреата премии имени А. Фадеева.

Документальная повесть «Непокоренный остров» — это также результат исследовательской работы писателя, посвященной доблестным защитникам Моонзунда.

Полковник Ю. Виноградов — член Союза писателей СССР, кандидат исторических наук, автор более 20 произведений прозы и драматургии.

Примечания

1

В ночь на 8 августа 1941 года группа советских бомбардировщиков 1-го минно-торпедного авиационного полка под командованием полковника Преображенского с острова Сааремаа совершила первый налет на Берлин.

(обратно)

Оглавление

ОСМУССААР К ВОЮ ГОТОВ!

ДЕСАНТ НА ПЫЫСАСПЕА

НЕУДАВШИЙСЯ ПРОЛОГ

ОСМУССААР УКРЕПЛЯЕТСЯ

ПОБЕДА ИЛИ СМЕРТЬ

УЛЬТИМАТУМ

ДЕСАНТ НА ОСМУССААР

МЫ ВЕРНЕМСЯ НА ОСТРОВА

Послесловие

Об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg