Алексей Щербаков Оборотни тоже смертны
Первая битва, которую проиграл вермахт, была битва против советских партизан.
Генерал Г. Теске, начальник военных сообщений группы армий «Центр»В деревне, которую мы заняли, в глубокой тишине стоят дома с пустыми черными окнами. На улице воет одинокая собака. Мои солдаты, располагаясь на отдых, молчат. Я знаю, они не спят, каждый прислушивается к малейшему звуку. Вокруг угрюмо ходят часовые. Они похожи на обреченных… Кругом ни одного человека, но повсюду и везде – в лесах, болотах – носятся тени мстителей. Это партизаны. Неожиданно, точно из-под земли, они нападают на нас и исчезают. Мстители преследуют нас на каждом шагу. Проклятье! Никогда и нигде на войне не приходилось переживать ничего подобного. Сейчас пишу дневник и с тревогой смотрю на заходящее солнце. Нет, лучше не думать… Наступает ночь, чувствую, как из темноты неслышно ползут, подкрадываются тени, и меня охватывает леденящий ужас…
Из дневника обер-лейтенанта Фр. Бишеле, апрель 1943 г.Пролог Дорогу осилит не всякий
Партизанское движение неуклонно растет на всех участках фронта, активность партизан усиливается с наступлением теплых дней. Если до последнего времени партизаны вынуждены были постоянно заботиться о сооружении прочных и защищенных зимних квартир, а также об обеспечении себя достаточными запасами продовольствия, то теперь нужда в этом стала менее настоятельной, так что партизаны могут снова отдаться своему настоящему делу – террору и диверсиям.
Донесение СД № 11, 1943 г.20 марта 1943 года, 15 километров севернее Вилейки, Белоруссия
По узкому грейдированному шоссе, объезжая многочисленные рытвины, неторопливо двигалась немецкая автоколонна. Впереди шел полугусеничный бронетранспортер, за ним – три крытых грузовика «Опель-блиц». Замыкал процессию открытый грузовик, в кузове которого сидело человек двенадцать солдат. Несмотря на то, что до ближайшего фронта было около трехсот километров, солдаты двигались отнюдь не так, как обычно передвигаются военные автоколонны в глубоком тылу. Они были одеты в каски, во все стороны щетинились винтовки. Точнее, несмотря на глубокий тыл, в этих местах в последний год передвигались только так. Этого недвусмысленно требовали приказы, издававшиеся разнообразным начальством. Впрочем, и без приказов солдаты не стали бы расслабляться. Знали, чем это может кончиться.
Вот и на головном бронетранспортере явно нервничали. Когда колонна приближалась к очередному повороту дороги, солдат, сидящий у пулемета, начинал водить туда-сюда дулом своего оружия. В такт этим движениям вращал головой находящийся рядом гауптман[1]. Начальнику колонны, капитану Хальсу, было слегка не по себе. Как, впрочем, и всем военнослужащим вермахта, вынужденным передвигаться в этом районе. Слишком уж хорошо тут знали слово «партизаны». Подумать только! В глубоком тылу, в огромной дали от фронта (на котором, кстати, было затишье) идет беспрерывная война, конца-края которой не предвидится. Правда, недавно командование провело очередную операцию против партизан, в результате которой вроде бы из ближайших районов их вычистили. Местная газета передавала победные реляции о сотнях убитых бандитов, разгромленных лесных лагерях и прочих подобных отрадных вещах.
И в самом деле, сейчас Хальс вел колонну с боеприпасами в деревню, где недавно укрепился немецкий гарнизон. Пару месяцев назад туда без танков и сунуться бы не посмели. Но с другой стороны – а зачем там такой гарнизон и столько боеприпасов, если, как говорят газеты, «бандиты уничтожены»? На фронте всего этого не хватает… И почему по территории, которую, как уверяют, очистили от бандитов, автоколонна может передвигаться исключительно под охраной бронетранспортера?
Впрочем, немцы, служившие в Белоруссии, уже хорошо знали цену подобным победным рапортам. Начитались. Партизан вроде бы громят – но они тут же появляются рядом. А потом возвращаются на свои насиженные места. Как говорил друг Хальса, майор Залге – скептик и циник, ни в грош не ставивший газетную пропаганду, – начальство, получив очередной нагоняй сверху, просто-напросто изображало активные действия, гоняя партизанские отряды с места на место по местным бескрайним лесам.
– И при этом наши идиоты под видом борьбы с партизанами расстреливают всех, кто попадается им на пути, как сообщников бандитов! Да ведь делать так в этой стране – то же самое, что тушить пожар керосином! Я служил на Украине в восемнадцатом, я знаю, о чем речь… – говаривал он в узком кругу после хорошей выпивки.
В прошлом году еще надеялись, что вермахт быстро разобьет русских, а потом навалится и на шатающихся по лесам бандитам. Но после Сталинграда это стало как-то проблематично. Нет, Хальс твердо верил в окончательную победу Германии. Но перспектива погибнуть даже не на фронте, а от пули из леса, выпущенной каким-то русским мужиком, или взлететь на заложенной тем же мужиком мине, его не радовала.
В общем, настроение у гауптмана было скверное. Командир косился на высящийся по обе стороны дороги густой еловый лес. Метров на тридцать по обе стороны дороги его вырубили в целях безопасности. Удачно кинуть гранату с такого расстояния непросто. Но среди партизан достаточно и метких стрелков… Тем более ходили слухи, что большевики сбрасывают им теперь с самолетов хорошее оружие, включая и снайперские винтовки. Обстреляют – да и уйдут в лес. И кто-то станет трупом. Такие истории в Вилейке были совершенно обыденными. Вот недавно, как говорили, партизаны пустили под откос поезд с солдатами, отправлявшимися в отпуск. Многим из них теперь уже никакой отпуск больше не понадобится. И это несмотря на то, что подходы к железной дороге напоминают фронтовые укрепления.
А уж солдаты-то с ним какие едут! В основном – новобранцы, которые еще не были под огнем, зато успели наслушаться историй про партизан, в которых, согласно законам солдатского фольклора, сила и неуловимость бандитов была преувеличена во много раз. Если так пойдет, то вскоре рядовые станут верить, что партизаны не люди, а демоны, которые могут появляться всюду, где им захочется и, совершив свое черное дело, бесследно растворяться в воздухе. Хальс знал это не понаслышке. Он проводил беседы с солдатами, на которых повторял пропагандистские истории про «скрывающиеся в лесах жалкие банды евреев и коммунистов», – и видел, с каким недоверием его слушают[2].
Гауптман испытал большое облегчение, когда увидел за очередным поворотом стоявший посреди дороги мотоцикл; возле него находились трое бойцов в тускло поблескивающих мотоциклетных плащах, поверх которых блестели гридни фельджандармерии[3]. Фельджандармы по роду своей службы знали о партизанах гораздо больше других. И если они вот так спокойно топтались посреди леса – значит, в округе и в самом деле было все тихо. Потому что больше фельджандармов партизаны ненавидели только эсэсовцев – кто из них попадал в руки к людям из леса, мог считать себя счастливчиком, если его просто вешали. Обычно же бывало куда хуже.
Завидев колонну, один из жандармов, здоровенный парень с погонами обер-фельдфебеля[4], взял автомат наизготовку, а затем поднял левую руку, приказывая остановиться. Бронетранспортер замер метрах в двадцати от жандармов. Все трое неспешно направились к машине.
– В чем дело, обер-фельдфебель? – крикнул Хальс, когда патрульные приблизились.
– Проезд закрыт, господин гауптман. Впереди бандиты повредили мост. Проехать невозможно.
– Черт! И надолго это?
– Раньше вечера не восстановят. Разворачивайте колонну.
Что ж, придется разворачиваться. Инструкция в подобных случаях предписывала однозначно: возвращаться в ближайший населенный пункт, где имеется немецкий гарнизон. Именно немецкий. На вспомогательную полицию начальство не очень-то полагалось. И правильно, что не полагалось. Мало того что местные полицейские не отличались смелостью, так еще вопрос, сколько среди них агентов партизан…
Делать было нечего. Разворачиваться – так разворачиваться. Впрочем, Хальс, даже если б и мог, не стал бы торчать возле этого чертового моста несколько часов. Радость небольшая. К тому же, если мост починят только к вечеру, дальше пришлось бы двигаться в темноте. А на это в Белоруссии решился бы только очень рисковый человек. Кстати, передвижение по ночам инструкцией тоже категорически запрещалось.
* * *
Бронетранспортер – не танк, чтобы крутануться вокруг своей оси. Бронированная машина вынуждена была долго совершать довольно замысловатые движения, дабы развернуться на этой узкой дороге. Остальные машины ждали, пока закончит «флагман». Жандармы стояли как статуи, в картинной позе, расставив ноги и держа в руках автоматы, никак не реагируя на перемещения «броника». Вот машина повернулась к ним кормой и замерла, пока водитель переключал скорости. Вдруг один из жандармов мгновенно извлек откуда-то противотанковую гранату и кинул ее внутрь бронетранспортера[5]…
Ахнул взрыв, уничтоживший всех, кто находился внутри машины. Между тем «жандармы» уже оказались в ближайшем кювете, откуда открыли огонь по грузовику с солдатами. Одновременно из леса с двух сторон начали вести огонь из винтовок и ручных пулеметов. Выстрелы были очень меткими. Еще бы. Пока грузовик стоял неподвижно, укрывшиеся в лесу партизаны имели полную возможность тщательно прицелиться. Солдаты растерялись. Кто-то пытался отстреливаться, кто-то – прыгать с машины. Но спрятаться им было некуда. Выпрыгнуть из кузова успели лишь четыре человека, но и они ничего не сумели сделать. Тем временем из машин выскакивали водители – и попадали под огонь залегших в канаве «жандармов».
Все было закончено в несколько минут. Убедившись, что стрелять больше не в кого, лежащие в канаве поспешно стащили с голов каски. Партизаны часто носили немецкие мундиры и прочие предметы амуниции, особенно им полюбились зимние теплые кожухи фельджандармов. Но вот каски они не носили никогда, поскольку кто-нибудь мог сгоряча и подстрелить, увидев в канаве знакомые очертания стального горшка…
– Эй, братцы, нас-то не зацепите! – заорал «обер-фельдфебель» и поднялся в полный рост. За ним вылезли из канав и двое его товарищей. Автоматы все трое продолжали держать наизготовку. Вдруг кого-то не до конца дострелили, или кто-нибудь сумел где-нибудь притаиться. От фрицев можно всего ожидать.
Между тем из-за деревьев показались люди. Одеты они были весьма пестро. Кто-то – в советской военной шинели без знаков различия, кто-то – в немецкой, кто-то – в кожаной куртке или в полушубке. Вооружены партизаны были не менее разнообразно – советскими и немецкими винтовками и «шмайссерами»[6]. Двое имели советские ППШ.
Пришельцы из леса деловито осматривали грузовики.
– Ну, как там?
– У этих вот колеса пробиты.
– Ничего, не в Минск ехать. До подвод и на ободах дотянет. Все лучше, чем на дороге их разгружать. Давай, гони эту халабуду в лес…
«Жандармы» в этой суете участия не принимали. Они перекуривали.
К ним приблизился рослый парень в потрепанной кожаной куртке, из-под расстегнутого ворота которой виднелась тельняшка. Он хлопнул по плечу «обер-фельдфебеля».
– Ну, Мельников, здорово вы это провернули! Мы из леса на вас и фрицев прям как на спектакль смотрели. Хорошо в самом деле знать иностранные языки… И ведь, главное, в машинах и в самом деле боеприпасы. Хоть будет теперь чем стрелять. Разведка, как говорится, доложила точно. Сам разведал, сам и главную роль в захвате сыграл. И как это все тебе удается?
– Работаем помаленьку. Только вот жаль, что врать фрицам пришлось, что мы мост грохнули. Если б и в самом деле… Мост-то душевный. Его хрен объедешь. Эти фрицы в деревне, оказавшись отрезанными, сильно бы заскучали.
– А мне, думаешь, его грохнуть не хочется? – с обидой спросил парень в тельняшке. – Кто из нас подрывник? Да ведь как его грохнешь, когда летуны не летают, и в итоге ни тола, ни мин нет. И вообще – надо нам было аэродром как следует оборонять, а не от фрицев по лесу бегать…
– Ладно, тут нам больше делать нечего. Двигаем в лес.
В самом деле, машины, захваченные партизанами, уже развернулись и двинули по просеке в лес – туда, где невдалеке ждали подводы. Там ящики с патронами, гранатами и минами перегрузили на телеги, грузовики подожгли, – а партизаны растворились в лесной чаще.
* * *
Немцы силами до роты прибыли на место происшествия только через два часа. Их вызвала охрана того самого моста, который находился примерно в километре. Они слышали стрельбу, но решили, что покидать пост не стоит. Впрочем, они и не имели приказа бросаться кому-либо на выручку. Да и было их слишком мало, чтобы мчаться кого-то спасать. Они засели в свои окопы и пулеметные гнезда и вызвали подкрепление.
Разумеется, прибывшие обнаружили лишь трупы, груду обгорелого металлолома и следы телег на мокрой земле, уходящие в лес. Преследовать партизан такими силами они и не пытались. Все знали, чем заканчиваются подобные попытки – нарвешься на засаду, потеряешь людей, в итоге выйдет полный пшик. Партизаны умели растворяться даже в голом весеннем лесу.
Для очистки совести немцы постреляли по лесу и покидали в чащу мины – и двинулись в обратный путь, сильно сожалея, что в этих грузовиках не ехали газетные писаки, в очередной раз «уничтожившие» партизан.
Глава 1 Обычный поход за солью
Собирают по деревням, требуют добровольно сдавать продукты. От части населения, настроенной недружественно по отношению к партизанам, требуют более крупной доли с угрозой применения силы. У бургомистров и сотрудников милиции, назначенных немцами, конфискуется все имущество.
Отчет командира 703-го батальона охраны о положении дел в борьбе с партизанами от 7 июня 1942 г.18 апреля, район Щучина, Белоруссия
Партизанский лагерь располагался очень удачно: на полуострове, который с двух сторон окружало болото – из тех, которые фрицы считают непроходимыми. На самом-то деле проходы имелись и были разведаны, – так что в случае чего можно было спокойно уйти. За обширным болотом находилась узкая извилистая река Щача, на берегах которой сидели партизанские дозоры. С другой стороны, примерно в двух километрах, тек широкий Неман. Передовой отряд партизанского соединения имени Котовского находился ближе всех к крупному городу Мосты, в котором было полно немцев, но, с другой стороны, добраться до него было очень непросто. С востока же тянулся довольно большой для этих мест лесной массив, в котором базировались главные силы соединения. Но в той стороне до населенных пунктов, в которых находились немцы, было очень далеко. В это лесисто-болотистое междуречье враг не совался и раньше. А небольшие полицейские гарнизоны в нескольких местных деревнях были вышиблены пришедшими партизанами так быстро, словно народные мстители их и не заметили.
Сам же лагерь находился на сухом лесистом возвышении и состоял из десятка шалашей – даже скорее хижин. Это были четырехугольные сооружения с двускатной крышей, между каркасом из сосновых жердей были вплетены еловые ветки. Кроме того, на крыши побросали немецкие плащ-палатки и какие-то брезентовые чехлы. Сверху от взгляда летчиков лагерь защищали ветки могучих сосен. В партизанском стойбище кипела будничная жизнь. Люди чистили оружие, чинили одежду и обувь после длинного рейда, в результате которого они сюда и пришли. Возле крайнего шалаша собралось в кружок несколько человек, в центре на пне расположился немецкий ручной пулемет.
– Ну что с тобой делать, Кандыба? – сердито выговаривал кто-то, безбожно мешая белорусские и русские слова. – Сколько раз тебе кажу, а ты все не можешь сразумець… Ведь хочешь стать пулеметчиком? Так вот, пока с закрытыми глазами эту фрицеускую машинку собирать-разбирать не научишься, к пулемету тебя не подпустят. Так что давай еще раз.
По лагерю шли двое. Один из них был высоким худощавым человеком типично монголоидного типа. Он был одет в кожанку, туго перепоясанную ремнем, видавшие виды защитные штаны и ослепительно сверкающие хромовые сапоги. На шее у него висел автомат ППШ. Это был командир отряда Аганбеков. Несмотря на типично партизанский вид, он держался так, что сразу было видно кадрового военного.
Рядом с ним шагал полноватый офицер с круглым добродушным лицом в полной советской форме старшего лейтенанта. И на нее, на эту форму, партизанский командир время от времени косился с завистью. Еще бы! На гимнастерке были погоны! Конечно, партизанам доводилось слышать об этом нововведении, но своими глазами в отряде советских погон до того никто не видел. Командиру же новая форма очень нравилась. Несмотря на то, что пограничнику старшему лейтенанту Аганбекову с шестого дня войны пришлось сражаться в партизанах, он продолжал считать себя кадровым офицером (тоже новое слово, которое ему очень нравилось).
Впрочем, немцы придерживались того же мнения. Как следовало из захваченных документов, этот отряд состоял из «заброшенных в тыл специально подготовленных фанатичных азиатов-комиссаров[7]». Хотя «азиат» в отряде был всего один – командир, а «специальную подготовку» большинство из них прошло в боях в тылу врага.
Что же касается своих, то во всем партизанском крае, из которого они ушли в рейд, «казахи», как звали этот отряд, пользовались огромным уважением. Попасть к ним хотели многие, несмотря на жесткую дисциплину, куда более суровую, чем в других отрядах. Но Аганбеков брал далеко не всех. Одно время он даже имел на этот счет серьезные конфликты с командованием, но в конце концов те смирились, сообразив, что не так уж и плохо иметь в составе соединения одну выдающуюся боевую часть, которую можно послать хоть в пекло – задание они выполнят.
Офицер в форме с интересом осматривался вокруг. Начальник особого отдела партизанского соединения имени Котовского, старший лейтенант Сухих, имел очень небольшой партизанский опыт. Всего три недели, как его забросили с Большой земли. До этого он служил во фронтовых частях. А это, понятное дело, совсем не одно и то же. Забросили – и тут же направили на очень серьезное дело. Десять дней назад партизанское соединение имени Котовского в составе пяти отрядов было послано по приказу ЦШПД[8] из партизанского края на запад. Это понятно. В лесах под Бегомлем, да и в соседних районах тоже, наблюдался явный переизбыток партизан. Шутили: «Отрядов – как народу в трамвае». По сути, дел уже на всех не хватало. Прибавьте сюда продовольственный вопрос, самый трудный в партизанской войне… Так что отряды стали распихивать на новые места.
А вот здешние районы были своеобразными. После бескрайних лесов, где базировался партизанский край, нынешняя округа обилием лесных массивов совсем не радовала. Хотя, по сведениям ЦШПД, партизаны воевали и не в таких местах. Но именно в силу малолесья, по имеющимся сведениям, в окрестностях действовало лишь несколько армейских разведгрупп, да еще какие-то самодеятельные отряды, о которых имелись достаточно смутные сведения. Прочной связи с ними не было. И чем они занимались – да и существовали ли вообще, – точно никто не знал. Так что тут все предстояло начинать с нуля: налаживать связи с населением, заводить агентуру – и так далее и тому подобное.
И все это, можно сказать, на пустом месте. В сорок первом немцы так быстро пришли в эти края, что никакого подполья здесь создать просто-напросто не успели. Потом, правда, пытались забрасывать группы, но большинство из них так и сгинуло без вести. Прибавьте это к тому, что представители советской власти добрались сюда лишь в 1939 году. И настроение населения не очень представляли. Хотя когда-то, в двадцатых годах, тут ходили мощные партизанские белорусские отряды, которым очень не нравилась новая польская власть, прихватившая в 1920-м эту территорию. Они даже, случалось, города штурмом брали. Так что здесь можно было ожидать чего угодно.
Старший лейтенант Сухих очень рассчитывал на знаменитый отряд Аганбекова. Благо командир, как пограничник[9], не испытывал традиционной для военных неприязни к работникам особых отделов. Там, на западной границе, все хорошо знали, зачем нужны особисты… Поэтому как только соединение пришло на новое место, он отправился в этот отряд, вставший в отдалении от других, недалеко от края леса. Об Аганбекове он знал, что положено. Пограничник, начальник заставы, в суматохе первых дней войны очутился отрезанным на своем участке. Не получая никакого приказа, он держался шесть дней, а потом вывел тех, кто остался в живых. Оказавшись во вражеском тылу, он довольно быстро принял решение перейти к партизанской войне, сколотив отряд из болтающихся по лесам окруженцев. Как говорили, он и тогда брал далеко не всех, а только тех, кто имел при себе оружие. Четыре месяца воевал самостоятельно и в отличие от большинства подобных формирований сумел сохранить свой отряд. Уже осенью он присоединился к более крупному отряду Асташкевича, который стал теперь партизанской бригадой имени Котовского. Во время рейда познакомиться с Аганбековым Сухих не удалось. Отряд шел далеко впереди, разведывая путь, и из его бойцов в бригаде появлялись лишь связные. Да и не до знакомств особых было…
…Попав в лагерь, несмотря на свой крайне ограниченный партизанский опыт, Сухих увидел, что «казахи» – это и в самом деле «не все остальные». В лагере было заметно отсутствие бестолковой суеты и прочей «партизанщины». Из мелочей более всего бросалось в глаза, что бойцы Аганбекова решительно игнорировали повальную партизанскую моду на ношение бород. Все были чисто выбриты – будто находятся в военной части в нашем тылу, а не в немецком. Но это была частность. Главное же – остальные отряды только еще обустраивались, а этот уже был готов к активным действиям. Хотя первым из этих действий должна была быть разведка. В том числе – та, которая интересовала особиста: требовалось прощупать настроение в ближайших населенных пунктах, узнать, с кем можно иметь дело, а с кем – нет. То есть налаживать агентурную сеть.
* * *
На ходу Аганбеков продолжал разговор.
– Товарищ старший лейтенант, я вполне понимаю важность стоящих перед нами задач. Я вчера послал своего разведчика, Мельникова. Кроме действий в интересах отряда ему приказано провести и более глубокую разведку.
– Мельников? Слышал о нем краем уха. Он вроде бы местная знаменитость?
– Хороший разведчик, – сдержанно отозвался командир отряда. – Но склонен к неоправданному риску.
Особист про себя усмехнулся. Аганбеков в партизанском крае был известен как один из самых отчаянных командиров. Так кто ж тогда этот Мельников, если его и казах считает чересчур рисковым парнем?
Командиры между тем приблизились к краю лагеря. Тут росло несколько небольших елок, из-за которых доносились голоса и аромат незнакомого табака. Видимо, разведчики осваивали сигары, которые еще во время рейда прихватили в немецком грузовике, имевшим несчастье попасться им на пути при пересечении одного шоссе. Кто-то рассказывал:
– Нет, братцы, вы уж мне поверьте. Все эти истории про финских снайперов на деревьях – это сказки дедушки Мазая. Не было такого! Да и сами посудите. Залезть-то на дерево можно. А засекут тебя – куда отходить будешь? Как белка, по деревьям прыгать? Да и стрелять сквозь ветки сверху вниз… Наблюдатели на деревьях – вот это сколько угодно.
– Это мой боец, Макаров, с вашими людьми опытом делится. А ему есть чем поделиться…
Аганбеков запомнил этого парня, который приехал утром в отряд вместе с особистом. Он был тоже в армейской форме, с погонами старшины. Опытным взглядом пограничник сразу определил, что парень до заброски в партизанский лес отнюдь не тыловой склад валенок охранял…
Командиры обошли елки. За ними и в самом деле сидело пять человек разведчиков из отряда и этот самый Макаров, крупный чернявый парень. При виде командиров все поспешно вскочили. Что, кстати, в партизанских отрядах случалось тоже далеко не всегда. Дисциплина у них бывала очень разная.
– Сидите, – махнул рукой Аганбеков. – Про Мельникова ничего не слышно?
– Никак нет. Думали, с утра придет, а все нет…
Вдруг Макаров, расслабленно сидевший, поставив свой автомат прикладом на землю, в мгновение ока вскочил – а оружие было уже в его руках, со взведенным затвором… Мастер… К счастью, один из партизан ударил рукой по стволу.
– Свои!
Сухих обернулся – и поймал себя на мысли, что рука его тоже непроизвольно потянулась к кобуре.
Особист достаточно насмотрелся на бойцов немецких спецподразделений. И на диверсантов, и на десантников. Работа у него была такая – этих типов ловить, а потом и допрашивать. Так вот, субъект, совершенно бесшумно появившийся из-за куста, за которым, кажется, и собака не смогла бы спрятаться, выглядел точь-в-точь как немецкие диверсанты. Это был высокий здоровенный парень, одетый в немецкий камуфляжный эсэсовский костюм с откинутым капюшоном, кепи с характерным большим козырьком и высокие парашютные ботинки. В руках он держал «шмайссер», к тому же на поясе красовалась кобура и финка. Понятно, почему Макаров так среагировал. У него-то опыт общения с подобными персонажами – как с немецкими, так и с финскими – был куда богаче… Да и общался он с ними в полевых условиях, а не в кабинете.
– Вот, Мельников, дошуткуешься ты когда-нибудь, – проворчал партизан, который отвел автомат Макарова. – Сейчас этот парень всадил бы в тебя полдиска. У него, видать, на такую форму одежды реакция четкая, да и, судя по нему, он бы не промахнулся…
В ответ Мельников лишь улыбнулся. И тут Сухих понял, что знаменитый партизанский разведчик, про которого в бригаде рассказывали разные лихие истории, очень молод. Лет восемнадцать, не больше. Просто у него были резкие черты лица, которые его старили; козырек кепи скрывал глаза. И фигура у него была массивнее, чем у ребят его возраста. Но на то старший лейтенант и был особистом, чтобы разбираться в людях. Теперь стали понятны слова командира про «склонность к неоправданному риску». Хоть и герой, а все равно мальчишка.
Между тем Мельников, закинув автомат за плечо, подошел к Аганбекову.
– Товарищ командир, задание выполнено, разведку я провел. Только сперва разрешите доложить: наш секрет – тот, что слева у болота, возле реки, – плохо поставлен. Я прошел незаметно; значит, кто-нибудь еще может…
– Про пикет мог бы и потом, – поморщился Аганбеков. – Докладывай.
Мельников на секунду замялся, покосившись на незнакомого лейтенанта. Перед рейдом и во время него он находился в передовой разведке своего отряда, поэтому был не в курсе перемен в руководстве соединения.
– Это начальник отдела старший лейтенант Сухих. При нем можешь докладывать.
– Разведку проводил, согласно приказу, в южном направлении. Обнаружил брод через Щачу. Брод хороший, можно пройти с телегами. Шоссе Слоним – Волковыск и Волковыск – Мосты довольно оживленные. Немцы там непуганые. Даже одиночные машины ходят. То же самое с железной дорогой. По обеим веткам движение оживленное. Охраняются из рук вон плохо. Ясно, что про партизан тут и не слыхали. Или слыхали, но позабыли. В ближайших деревнях стоят гарнизоны. Полицаи. В Мостах, как уверяют местные жители, сильный немецкий гарнизон. Но сам я к нему приближаться не стал. И еще. Есть сведения, что на юго-востоке, на этой стороне Щачи, есть партизаны. Только какие-то странные.
– Точнее!
– Я слышал только из вторых рук. Сведения следующие. Пришли в одну из деревень, сожгли мельницу.
Аганбеков пробормотал сквозь зубы какие-то энергичные казахские слова. Потом повернулся к Сухих и пояснил:
– По заведенным немцами порядкам, фрицы контролируют мельницы. Крестьянам разрешается молоть на них зерно, но за это они обязаны отдавать определенную часть помола. На старом месте, еще до образования партизанского края, мы внедряли на мельницы своих людей. Они нам сообщали, когда мука накопится, – и партизаны эту муку изымали. Часть отдавали населению. А уничтожение мельницы – это прежде всего удар по жителям, а не по немцам. То есть, возможно, немцам от этого и будет какой-то ущерб, но вот недовольство жителей такая акция вызовет куда скорее. Это, как говорится в русской пословице, плевать в колодец.
– Товарищ Мельников, – спросил Сухих, – а вы не интересовались, что это за партизаны? Тут ведь могут быть и какие-нибудь националисты… Белорусские или польские…
– Интересовался, товарищ старший лейтенант. То есть про националистов мне в голову не пришло, я никогда с такими отрядами не сталкивался. На востоке все белорусские националисты служат в полицаях. Да и немного их там… А вот мысль о том, что, может, это какие-нибудь «зеленщики»[10], – возникла. От этих-то всего можно ожидать. Так ведь нет. Говорят, у них на шапках красные ленты, на груди красные ленты. «Зеленщики» их на себя не вешают. Но ведь сейчас, после Сталинграда, многие поднялись, кто раньше отсиживался. А дураков-то хватает…
– Ладно, про это у нас все равно сведений мало, – подвел итог Аганбеков. – Для заготовителей есть что-то?
– Так точно. Деревня в пятнадцати километрах отсюда, на этом берегу. Гарнизон – семь полицаев, городские, с Новогрудка. В последнее время каждый день напиваются самогоном. Староста – местный. При поляках был по тамошним меркам довольно зажиточным. Но не то, чтобы кулак. Когда в тридцать девятом пришли наши, он одним из первых вступил в колхоз, выбился в передовики. В общем, был вполне за советскую власть. При немцах, как говорят местные жители, сам напросился в старосты. На фрицев работает добросовестно, да и, судя по всему, себя тоже не забывает. Неоднократно его видали в Мостах на рынке – он торговал продуктами. А тут у народа лишних продуктов немного. Я думаю, товарищ командир, надо его сегодня брать. Трое полицаев в соседнюю деревню должны поехать на какую-то пьянку.
– Будем брать, – заключил Аганбеков и повернулся: – Жихаревича сюда быстро!
Вскоре прибежал немолодой человек в штатском пальто и в немецких сапогах.
– Собирайте команду и двигайтесь. Мельников для вас нашел объект.
– Только вот, товарищ командир, у меня двое выбыли. Малькевич больной лежит, сильно простудился во время рейда, а Санин ногу на переходе подвернул, растяпа. Кого прикажете взять?
Тут вдруг вмешался Макаров. Он вместе с разведчиками удалился на почтительное расстояние, дабы не слушать речи начальства, но последние переговоры шли уже достаточно громко. Он обратился к особисту:
– Товарищ старший лейтенант, разрешите мне идти с ними! А то – что я бездельничаю? А обратно в штаб, я слышал, вы все равно с людьми из отряда поедете. Да и мне надо начать осматриваться. Для меня ведь все эти партизанские дела – темный лес… Каким я вам буду помощником, если ничего в местных условиях не понимаю?
– Я не возражаю, но вот командир, к нему и обращайся.
Старшина повторил свою просьбу.
– Мельников, возьмешь старшину?
Разведчик поглядел на бойца с симпатией. Видимо, резкий парень ему понравился.
– Возьму. Только ты, браток, автоматом по дороге не очень махай. Тут у нас дело тонкое, твой выстрел должен быть вторым…
Как отметил про себя Сухих, не такой уж Мельников и авантюрист… Чтобы за двое суток набрать в совершенно незнакомом месте столько ценной информации, человек должен обладать не только храбростью, но и мозгами…
* * *
Выступление было назначено на вечер, так что партизаны успели с толком пообедать. Пока суд да дело, Сергей Мельников, как-то мигом скорешившийся со старшиной (которого, как оказалось, звали Григорием, и был он ленинградцем), прояснил ему суть предстоящего похода. Разведчик рассказал, что они отправляются с командой, которую в отряде называли заготовителями. В их задачу входило добывать для отряда продовольствие и одежду. К армейской службе снабжения это имело очень отдаленное отношение. Аганбеков очень не любил брать продукты у жителей, справедливо полагая, что это не добавляет партизанам популярности; потому-то его и взбесило так сильно сообщение насчет мельницы. Ведь главное оружие партизана – это поддержка населения. Тем более что и брать-то было особо нечего. Поэтому заготовители и искали разные источники снабжения. Немецкие склады, которые плохо охранялись. Или, как сейчас, различных немецких приспешников, которых не грех и потрясти. А в этом-то районе они пока что были чужаками, которые не прославились ничем – ни плохим, ни хорошим. Между тем партизан не будет пользоваться уважением только потому, что он партизан.
– Знаешь, сколько в сорок первом на этом народу погорело? И ведь неплохие были ребята, да глупые. Привыкли, что за ними стоит вся советская власть. А тут не стоит никто. Вот, к примеру, придут немцы в деревню: где партизаны? А что тем скрывать, если эти партизаны пришли, отняли все продукты, да еще самогонкой упились? Вот так и гибли люди… А были те, кто еще глупее поступал. Кто силком людей зачислял в отряды.
– А что тут такого, – не понял Макаров, – в армию-то людей призывают? И ведь тоже далеко не все идут с песнями.
– Да уж знаем про то, что не все с песнями, – вмешался подошедший Жихаревич. – Я в сорок первом был в истребительном отряде[11], на дезертиров мы нагляделись. Но ты вот о чем подумай. Если из армейской части один шкурник сбежит – неприятно, но все же беда небольшая. Если какая гнида даже к врагу переметнется – много ли он сможет фрицам рассказать? А в лесу один такой предатель может запросто погубить весь отряд. Вот прошлой зимой было дело… Я тогда был не у Аганбекова, а в другом отряде. Так вот, сбежала у нас одна падла и, чтобы шкуру свою спасти и выслужиться, выдала фрицам все наши тайники с продовольствием. А мы на это продовольствие сильно рассчитывали. И что? Зима, жрать нечего. Пришлось нам, чтобы не протянуть ноги с голоду, разбегаться в разные стороны мелкими кучками. Вот так. Был отряд – и не стало его. А ведь могло быть и хуже…
* * *
Двинулись часов в пять вечера. Вместе с Мельниковым и Макаровым на дело шло семь человек плюс подвода. Как успел заметить старшина, в повозке кроме большого количества пустых мешков лежали ручной пулемет MG-34 и коробка с лентами. Да и заготовители были увешаны оружием.
– Что, серьезное дело будет? – спросил Григорий.
– На этот раз вряд ли. Но мало ли что… Бывает ведь по-разному. А тут места чужие…
Некоторое время отряд шел сосновым лесом, затем вышли на заросшую кустами просеку. Вскоре местность понизилась, под ногами зачавкало, справа между чахлыми деревьями мелькнула неширокая река. По сырому мелколесью двигались примерно с час. Наконец шедший впереди Мельников поднял руку. Впереди за небольшим лугом виднелась деревня.
– Петька, мы с тобой двинем, глянем, что там и как, – распорядился он.
Вышел один из заготовителей, одетый в немецкую шинель, – и эти двое двинулись, ничуть не прячась, через поле.
– Вот дают, так прямо и прут внаглую? – изумленно протянул Макаров.
– Так полицаи долго будут думать, кто это. А когда разберутся… Один Мельников стоит пятерых полицаев. Да и Петька парень не промах, – пояснил Жихаревич ситуацию.
Вскоре от деревни раздался… футбольный свисток.
– Мельников сигналит – значит, все чисто, пошли, – скомандовал заготовитель.
Команда двинулась через луг. На околице их ждал Сергей с каким-то дедком.
– Петька во дворе у старосты караулит, а то сбежит еще. А этот дедок – он мне все и рассказал. И ведь ждал нас…
– А как же, я ж на прошлой войне служил в русской армии. Понимаю, что не зря меня парень расспрашивал. Полицаи-то дрыхнут вон в том доме… Я им хорошую самогонку обеспечил.
– Семен, Василий, давайте за дедом. Стерегите этих. Но если не прочухаются – не суйтесь. А мы к старосте.
* * *
Дом у старосты был неплохой, заметно лучше соседних. Оставив одного на улице, остальные ввалились внутрь.
Хозяин, плотный мужик лет сорока пяти с длинными вислыми усами, сидел за столом и что-то хлебал из тарелки. Позади стояла женщина, очевидно, жена.
Мужик ошалело поглядел на вошедших.
– Вы… Кто?
– А то не видишь? – Жихаревич показал на красную звезду на пилотке Макарова. – Советские партизаны, слыхал про таких, а? Не слыхал – так сейчас услышишь! Сейчас ты ответ давать будешь, за то, что, гад, немцам служишь.
Староста оглядел еще раз всех. Потом рухнул на колени и пополз… именно к старшине.
– Ваше благородие… Товарищ… Смилуйтесь! Не по своей воле… Заставили…
Григорий сообразил, что, старосту, видимо, совсем сбило с толку его обмундирование. Мужик, судя по возрасту, ведь и при царе жил, а новая форма сильно смахивает на старую царскую.
Баба тоже заголосила.
– Ты тут, падла, на жалость не дави! – рявкнул стальным голосом Жихаревич. – Мы про тебя все знаем. И сколько ты на рынке спрятал, и сколько у тебя возле амбара закопано… Так что, товарищ командир? – обратился он к Макарову. – Повесим его или расстреляем?
Старшина не был дураком: он понял, что тут идет какая-то игра, а потому с ходу включился и важно изрек:
– Лучше повесим. Патроны надо беречь.
Староста уже явно увидел себя болтающимся на веревке. Он простонал:
– Все отдам, все…
– Ну, пошли, раз так.
В самом деле, возле угла амбара обнаружились закопанные в землю три бочки. Одна была с зерном, две другие – с соленым мясом. Партизаны быстро извлекли их и потащили к телеге.
Макаров уже было подумал, что все закончено, но Жихаревич строго поглядел на старосту.
– А теперь давай все остальное.
– Нет больше ничего. Ей-богу, нет!
– Товарищ командир, он не понял.
– Я сейчас за веревкой схожу, – подал голос Мельников. Вскоре он вернулся от подводы, ловко сооружая на ходу из куска веревки затяжную петлю.
– С мылом у нас плохо, будешь по-сухому висеть…
Баба продолжала заливаться на всю улицу. В соседских окнах показались лица – и тут же скрылись. На улицу никто не вылез. Мало ли кто пришел разбираться со старостой. Немцы их тоже не особо берегли, порой расстреливали или вешали для острастки остальных. А уж морды били регулярно. Да и какой-нибудь «свой» начальник повыше, типа бургомистра, тоже мог заехать на огонек да рожу начистить.
– Последний раз говорю…
И тут староста сломался. Он рванул в амбар, долго там копался, и, наконец, вышел, держа в руках небольшой дерюжный мешок. Глянув в него, Жихаревич удовлетворенно хмыкнул.
– Да тут с полпуда будет! А говоришь – нету. Ну, ладно… Смотри у нас.
Он повернулся и двинулся со двора к подводе.
– А что с ним делать-то? – спросил Макаров.
– А… Хлопцы ему морду набьют – и ладно. Петька, снимай ребят от полицайского дома. Пора и домой.
* * *
Назад шли с куда меньшей осторожностью. Заготовители курили на ходу и переговаривались, не понижая голоса.
– Мясо и зерно – это хорошо. Но главное дело – соль взяли. Теперь у жителей что угодно купим.
– А что, вы и торговлей занимаетесь? – удивился Макаров.
– А ты как думал? И торговлей занимаемся. Не всегда ж вот такие гады находятся. Иногда приходятся и к людям обращаться. Ну, с продовольствием еще туда-сюда: народ, если по-человечески попросишь, еду даст. А вот одежду, а особенно обувь, крестьянин отдает с большим трудом. А на партизане все огнем горит. Откуда взять? Деньги-то, марки эти поганые, никто давно уже не берет, на них все одно ничего не купишь. А вот соль – это да. На нее все можно выменять. Фрицы-то не особо заботятся, чтобы народу соль подвозить. В прошлом году, когда немец нас в леса загнал, сами без соли насиделись. Минеральное удобрение в кашу сыпали.
– А ловко вы его. И про соль догадались…
– В лесу всему научишься, – усмехнулся Жихаревич. – Да к тому ж я ведь до войны в Молодечно в милиции работал. Насмотрелся на таких вот куркулей. Вот, как ты думаешь, он ведь почему к немцам-то служить подался? Не потому что советскую власть ненавидит. Он при ней, как Серега сказал, первым в колхоз побежал. А вот почему. При любой власти такой вот дядька хочет хорошо жить. И наплевать ему на все. При поляках жил, при наших жил – и при немцах собрался хорошо пожить. В сорок первом ведь многим казалось, что немец пришел всерьез и надолго. Даже на нашей стороне. В смысле – за старой границей. А тут – и подавно.
– Только я вот еще не понял: почему вы его все же не расстреляли, фашистского прихвостня?
– Расстрелять его мы всегда успеем, дело нехитрое, – ответил Мельников. – Зато теперь заготовители будут знать, куда ходить. Да и у твоего старшего лейтенанта, может, какие-то планы на него появятся. Ведь теперь этот староста будет у нас как пес выслуживаться! Потому мы и полицаев не пристрелили. Чтобы фрицы на него чего не подумали. А может, они сами к нам прибегут службу свою предлагать. Особенно когда мы тут шуметь начнем. Видали.
– Сложно тут у вас, в немецком тылу. На фронте как-то проще, – покачал головой старшина.
– Ничего, привыкнешь… Ты не первый, кого с Большой земли к нам присылали. Все приноровились.
Глава 2 Здесь различные встречи случаются
Против нас территория и местность, к которой мы не привыкли и для которой недостаточно выносливы. Мы не можем двух дней обходиться без теплой пищи и вынуждены таскать за собой полевые кухни, а русский может обходиться без этого. Мы не выдерживаем такие марши, как русские… Банды располагают лучшей разведкой, чем мы…
Из выступления референта СД оберштурмбаннфюрера СС Штрауха на совещании в Минске в феврале 1943 г.22 апреля, район партизанской базы
– Ладно, я двинул.
Семен Голованов, бывший моряк Днепровской флотилии, подхватил мину и, пригибаясь, ринулся через вырубленное пространство «зоны отчуждения» на железнодорожную насыпь. Остальные бойцы скопились в лесу, наблюдая за процессом. Поезд был недалеко – уже слышалось пыхтение паровоза.
Установка мины «по нахалке», прямо под носом идущего поезда – дело сложное, требующее большой квалификации. Честно говоря, не самый прогрессивный способ. Но ничего не попишешь. Так приходилось работать потому, что немцы тоже не дураки – их патрули внимательно осматривали полотно и при любом подозрении вызывали саперов. Правда, на этой ветке взрывов еще не производили и патрули были достаточно беспечны. Но партизан мучила другая беда – тола было в обрез. Когда шли в рейд, тола взяли немного, чтобы не увеличивать обоз. Полагали – когда придем на место, с самолетов сбросят, благо со связью все было хорошо. Да вот погода в последние дни выдалась нелетная, летуны отвечали, что прибыть никак не могут. А очень хотелось начать рвать рельсы, пока немцы не пришли в себя. Конечно, они знали, что сюда пришел партизанский отряд – шила в мешке не утаишь. Но пока что еще не раскачались и не приняли меры к охране железнодорожных веток. Хотелось поработать, так сказать, на чистом месте. Именно из-за недостатка тола подрывники решили действовать наверняка.
Паровоз уже был в прямой видимости, когда Голованов кубарем скатился под откос и рванул к лесу. Мельников поднял автомат, его сосед по зарослям – «ручник», готовясь прикрыть товарища в случае чего. Но, видимо, фрицы тут были и в самом деле непуганые. Поезд даже не начал тормозить. Видимо, матроса просто-напросто никто не заметил.
Мельников разглядывал поезд, идущий на северо-запад. Прямо за паровозом было прицеплено три пассажирских вагона, дальше шло несколько товарных, среди которых – две цистерны. Сборная солянка какая-то. Но ладно, и то хлеб.
– А фрицы здесь совсем забурели, – хмыкнул лежащий рядом с Мельниковым партизан. – Гляди, пассажирские вагоны прицеплены сразу за паровозом.
– Да уж, просто как дети малые, – согласился разведчик.
Обычно железнодорожники, составляя смешанные поезда, всегда цепляют пассажирские вагоны первыми. Но дело-то в том, что при подрыве поезда более всех страдают именно первые вагоны. А на войне кого попало в таких вагонах не возят…
…Тем временем паровоз достиг места минирования. Сильно грохнуло, из-под колес взметнулось рыжее пламя; локомотив окутался клубами дыма и плавно, как в замедленном кино, повалился с насыпи. Вагоны по инерции начли лезть на паровоз и друг на друга – а потом первые пять вагонов тоже с треском повались под откос. Цистерны остались стоять, но тут ударил пулемет; из соседних кустов тоже потянулась цепочка «трассеров». Расстояние было небольшим, метров сто, поэтому довольно быстро пулеметчики добились цели: одна цистерна загорелась – и вскоре уже пылала факелом; огонь от нее перекинулся на соседний вагон. Между тем Голованов уже давно добрался до своих.
– Идем, что ли, поглядим как там с фрицами в вагонах? – спросил Мельников.
– Посиди! Один такой сходил…
К подрывному делу Сергей имел очень отдаленное отношение. Он и теперь попал на акцию, так сказать, за компанию. Два дня назад его послали за Неман, в очередную разведку. Мельников управился быстрее, чем предполагал, а на обратном пути встретил возле железки группу Голованова. Вот и решил поглядеть на фейерверк.
…Через минуту после предупреждения подрывника Сергей понял, что вздумай он, как хотел, поглядеть на вагоны, мог бы сегодня и закончить свой боевой путь. Вагон, до которого добралось пламя, рванул. Да как! Горящие обломки полетели во все стороны. Запылал и соседний…
– Вот теперь точно надо валить, – прокомментировал Голованов. – Слишком уж много шуму и пиротехники. А до Мостов всего ничего. Сейчас точно фрицы подоспеют. А ты ведь сам сказал, что у них там есть бронедрезина. Так что с пассажирами этого поезда ты не познакомишься.
– Придется достать немецкую газету и прочесть там, – совершенно серьезно ответил Сергей.
* * *
Партизаны быстро стали откатываться в лес. Разумеется, преследовать их никто не станет – по крайней мере пока не прибудет подкрепление. Но на станции Мосты и в самом деле (по сведениям, добытым Мельниковым) имелась бронедрезина – весьма неприятная штука, непробиваемая для партизанского оружия. Попасть под ее огонь никому не хотелось – эта дура как начнет садить… А с ней, глядишь, подоспеет и какая-нибудь охранная часть. Тем более что главное-то сделано.
Бойцы пересекли лес, потом пошлепали по болоту, поросшему высоким – выше человеческого роста – сухим камышом. Впереди блеснул широкий медленный Неман. В небольшом заливчике стояла большая рыбачья лодка, искусно замаскированная в камышах. Партизаны столкнули ее в воду, погрузились, – и вскоре посудина уже пересекала славную реку. На том берегу лодку вытащили на берег и замаскировали ее в прибрежных кустах. Все происходило быстро и без лишней суеты. Лишь очутившись в лесу, партизаны расслабились и закурили.
– Ну что ж, с почином на этой ветке! Поздравили фрицев с днем рождения Ленина, – сказал Голованов. – Слушай, Серега, так где ты все-таки взял эту лодку? Без нее на тот берег нам было бы не слишком весело лазить. Фрицы, наверное, потому и чувствовали себя там так спокойно.
– Я ж вам честно сказал: купил, а вы все не верите. Соль мы с Жихаревичем взяли? Взяли. Вот я и сторговал за полкило у одного человека из Левых Мостов. Правда, хозяин, наверное, и так бы отдал. Все одно рыбу ловить бессмысленно, улов отберут – не немцы, так полицаи. У них ведь так: привяжутся – ты куда плавал, к партизанам? Люди и рады все отдать, чтобы отвязаться. У них, кстати, так было заведено, еще когда нами тут и не пахло. Да и никаких партизан в округе не имелось.
– Только вот… Каждый день плавать… Может, выселки на правом берегу сделать для подрывников?
– Лес там гаденький. А за ним – голые поля. Если все-таки сунутся по вашу душу – куда денешься? Либо драпай по полям, как заяц, либо как Чапай – через реку под огнем… Это тебе не наши бывшие места.
В самом деле, по сравнению с прошлой базой леса тут были не ахти. Особенно здесь, на северо-западе от базы. На востоке дело обстояло лучше. Там вот уже неделю партизанские соединения успешно мешали фрицам жить на железнодорожной ветке Барановичи – Лида. Но до той ветки было сорок километров. В местах, откуда пришло соединение, партизаны уже настолько обнаглели, что подрывники не уходили далеко от объектов диверсий, а устраивали «выселки» неподалеку от железных дорог. Чтобы ноги зря не бить.
Тем временем ЦШПД требовал расширения сферы диверсий. Рядом имелась одна ветка – именно эта, Мосты – Лида, которую сегодня «обновили». По прямой от лагеря Аганбекова до нее было всего лишь восемь верст. И подходы удобные, через лес. Одна беда – на пути лежал полноводный Неман. Но вот Мельников достал лодку, пообещав, что будут и еще. Может, оно и к лучшему, что все так складывалось. Немцы некоторое время будут искать партизан, рвущих эту железку на том берегу, решив, что «бандиты» разделились. Искать будут долго – они это всегда делают серьезно, обстоятельно. А для серьезности и обстоятельности нужно очень много войск, которые не так просто раздобыть в этом глухом тылу. Ведь ближе к фронту партизан еще больше.
Потом-то, конечно, вычислят – не дураки все-таки. Но весь расчет был на то, что к тому моменту, когда немцы созреют для активных действий, соединение сильно разрастется, а главное – пустит корни в местную почву, приобретет в каждой деревне глаза и уши. Вот тогда справиться с ним будет непросто. Ведь все-таки главная сила партизан – совсем не в дремучих лесах. Бесследно спрятаться в чаще может небольшой отряд. А крупное соединение всегда оставит следы, враг его все равно рано или поздно вычислит. К тому же есть у глухомани и другие недостатки. Что жрать-то там? И самое главное – с кем сражаться? Так что густой лес нужен для начала, в самый трудный период создания отряда. Или, если фрицы загнали, – отсидеться и прийти в себя. А дальше партизаны приобретают иную силу: каждое движение врага становится им известным раньше, чем начнется. На это и рассчитывало руководство ЦШПД, когда посылало бригаду в эти, скажем так, не самые глухие места. Все понимали – это задел на будущее.
* * *
В лагере возвратившихся с задания партизан встретили Аганбеков и комиссар отряда лейтенант Михайлов. Надо сказать, что комиссаром Михайлов, тоже пограничник, был по совместительству, одновременно исполняя обязанности заместителя командира. Аганбеков политработников откровенно недолюбливал еще со времени своей пограничной службы, и эту должность ввел просто потому, что так было положено: раз есть партизанский отряд, в нем должен быть комиссар.
Выслушав рапорт Голованова, командир подвел итог:
– Хорошо начали. Молодцы. Пока все свободны, кроме Мельникова.
Когда остальные разошлись, заговорил Михайлов:
– Прибыл человек из штаба. Там у них что-то стряслось. Седых ищет толковых людей для особого задания. Про тебя, Мельников, он вспомнил персонально. Наслушался, видать, баек про твою удаль, переходящую в разгильдяйство. Вот и сегодня тоже. Полез поезд взрывать… Будто Голованов без тебя бы не обошелся. Тоже мне, народный герой бригадного масштаба… В общем, бери лошадь и двигай в штаб.
– Товарищ лейтенант, а может, я пешком, тут всего-то пять километров, – затянул Мельников.
– Не пять, а шесть. К тому же сказано – срочно!
Вскоре два всадника отправились из лагеря. Глядя на Мельникова, Аганбеков не мог сдержать улыбки. Сергей обладал многими талантами, но искусство верховой езды к ним не относилось. По крайней мере с точки зрения казаха, которого отец, следуя древнему обычаю, посадил на коня, как только мальчик начал ходить. Не зря ведь Мельников предпочитал пешее передвижение. А пару-тройку раз, когда возвращаться с задания было далеко, просто захватывал немецкие машины – что, кстати, во многом и было причиной его популярности.
* * *
Штаб соединения размещался в глухой лесной деревушке. До прихода партизан в ней был лишь староста, который заступил на этот пост еще в сорок первом. Впрочем, он и сейчас тут жил. Как говорили жители, надо ж было кого-то выбрать – вот его и выбрали[12]. Фрицы сюда не совались всю войну. Да и полицаи были лишь несколько раз. Недаром партизаны, когда пришли, обнаружили тут даже типичного «зятька» – окруженца, пристроившегося к одинокой женщине. Вообще-то в Белоруссии таких раньше было много. Не только солдат, оказавшихся в окружении, но и беглых пленных. Но в сорок втором, когда стали бурно расти партизанские отряды, немцы стали активно вылавливать по деревням всех пришлых, – так что большинству «зятьков» пришлось либо идти на службу фрицам, либо двигать в лес. А этот вот жил…
Сухих располагался в бане, в стене которой прорубили окно. Особист сидел за грубо сколоченным столом и что-то писал.
Как оказалось, со срочностью Михайлов немного переборщил.
– Товарищ Мельников, с делом, ради которого я вас вызвал, придется немного повременить. Макаров выполняет задание – и куда-то запропастился. А задание у меня к вам и к нему. Но вы пока можете мне помочь. Вы ведь из Саратова, насколько я помню?
– Так точно, – ответил Мельников, отметив про себя, что особист навел о нем справки. Расспрашивал. Потому что, понятно, личных дел в отрядах не имелось. Впрочем, у него работа такая.
– Вот в чем дело. Бойцы отряда «За победу» были в разведке. Жители одной деревни сказали, что у них человек прячется. Сбежал из плена и ищет партизан. Сейчас этот человек у нас. И есть некоторые сомнения… Сами понимаете, вы в лесу не первый день…
Мельников понимал. На немецких агентов, пытавшихся разными способами проникнуть в партизанские отряды, он насмотрелся. Лезли под всеми личинами. И чем это может закончиться, тоже понимал. В прошлом году, как рассказывали, один отряд во время перехода напоролся на засаду, в которой полегла почти половина бойцов. Явно, там их кто-то выдал. И предателя так и не нашли.
– Так вот, этот человек говорит, что он из Саратова. Хочется проверить его по этой линии. Я в вашем городе не был. К тому же Михайлов сказал мне, что вы очень хорошо умеете «разговаривать» пленных. Лучше всех в вашем отряде. Послушайте его ответы. Если услышите что-нибудь, за что можно зацепиться, вмешайтесь. Вы ж земляки. Сумеете изобразить радость?
– Да уж наверное.
– Да уж… Если вы, как мне рассказывали, сержанта фельджандармерии вполне убедительно изображали… В общем, услышите что-то интересное – дайте мне знак. Вот так рукой сделайте… Или сами что-нибудь придумайте. Вы, говорят, человек сообразительный. Но только впрямую во вранье его уличайте, только когда я вам скажу. Сейчас садитесь в угол. Вот вам блокнот и карандаш. Делайте вид, что записываете.
Вскоре привели беглого пленного. Это был человек с узким лицом, заросшим длинной темной щетиной. Одет он был в какие-то отрепья, в которых с трудом угадывалась красноармейская форма.
По крайней мере внешность была вполне подходящая. Именно такими и бывают беглые пленные. А то, случалось, под видом беглых лезли детины с такими раскормленными харями, что невольно возникал вопрос: а что ты, собственно, сбежал, если тебе там так хорошо жилось?
* * *
Начался допрос. Человек назвался Малининым Юрием Антоновичем, 1923 года рождения. По его словам, в сорок первом был отправлен на фронт, попал в плен, сидел в лагере под Барановичами. Месяц назад удалось бежать, скитался по лесам, искал партизан, пока его не спрятали в деревне. Особист задал еще ряд вопросов: где воевал, номер части, фамилия командира армии, где и как попал в плен… Сергей уже кое-что повидал в этой жизни и догадывался, что все эти вопросы задаются для вида. Мельников изображал каракули в блокноте и ожидал, когда начнется то, ради чего его пригласили.
Но вот Сухих перешел к главной теме.
– Итак, вы жили в Саратове. А на какой улице?
– На Пристанской.
Вот это было в самом деле интересно. И Мельников решил вмешаться.
– Земляк! – заорал он. – На Пристанской! А где?
Сергей заметил, что человек несколько напрягся, но тут же ответил:
– Возле Мясницкой.
– Скажи пожалуйста, – лицо Мельникова выражало исключительную радость. – На Мясницкой! А ты в какой школе учился?
– Я в центре учился. В третьей школе.
Малинин волновался все больше.
– А Ли Пына помнишь? Ну, такого толстого китайца, который в магазине работал?
– А как же, помню. И женат был на тете Зине?
Мельников сделал нужный знак.
– А что там с этим Ли Пыном? – спросил Сухих. – Расскажите, товарищ Мельников.
Сергей незаметным движением открыл кобуру.
– Дело в том, товарищ старший лейтенант, что Ли Пын – он совсем не толстый, и не работал в магазине. И был холостяком. Его все в округе знали. Он на Гражданской войне получил орден Красного Знамени. Такой, с бантом. Таких мало было, и вся округа орденоносца, да еще китайца, отлично знала. Тем более что Ли Пын постоянно в школах выступал, рассказывал, как бил белых… А еще он воздушных змеев делал. Красивых таких. И всех пацанов этому учил. Молодой парень, который там жил, не мог его не знать.
– Так с каким заданием вас послали? – жестко спросил Сухих.
– Какое задание? Я бежал из плена…
Тут снова вступил Мельников.
– Товарищ старший лейтенант, да можно я с ним поговорю? – Мельников усмехнулся очень нехорошо – примерно как череп на трансформаторной будке. – Мы у немцев многому научились. В том числе – и как в гестапо допрашивают, знаем. Можем продемонстрировать.
– Я все скажу… – заторопился Малинин.
– Так давайте, рассказывайте.
– Мне идти? – спросил Сергей.
– Да посидите. А то вдруг он меня прикончить решит. Обидно будет.
Беглец из лагеря оказался совсем не Малининым, а Толстиковым Ильей Павловичем. Жителем Минска. На фронт он попасть попросту не успел: немцы пришли раньше. Форму надеть, правда, успел. Вот и угодил в лагерь военнопленных. А дальше – дорожка известная. Предложение сотрудничать, полицейская школа, работа в полицай-управлении. Где товарищ на пару со своим начальником попался на взятках. Вот и сделали ему предложение, от которого невозможно отказаться. Пошел товарищ Толстиков в другую школу, – организованную ГФП[13]. А потом получил задание внедриться в партизанский отряд.
– В любой?
– Точных указаний не было, но в ГФП знали, что с востока подходит крупное партизанское соединение…
* * *
В баню вошел партизан:
– Товарищ Сухих, Макаров явился.
– Отлично. Возьмите вот этого, посадите в погреб и глаз с него не спускайте! И позовите Макарова.
Когда «беглого» вывели, особист покачал головой.
– Да, товарищ Мельников, правду говорят про ваш своеобразный нрав. Но, честно говоря, вы все проделали очень правильно. У вас врожденный талант оперативника.
– Это просто повезло, – проявил скромность Сергей. – У меня на Пристанской улице дружок по секции бокса жил, я часто у него бывал и всех там знаю. Впрочем, я этого типа все равно поймал бы на вранье. Я ж заметил, как он заволновался, когда узнал, что встретил «земляка».
– Не сомневаюсь. Теперь я понимаю, почему именно вам пленные признавались. Честно говоря, я вас специально заранее вызвал. Поглядеть хотел. Потому что дело предстоит такое, что там не только смелость, но и мозги требуются. Кстати, откуда вы так хорошо знаете немецкий?
Теперь особист с добродушным видом допрашивал уже Сергея.
– В Саратове много немцев жило. Один со мной в классе учился и в соседнем доме жил. Он проболел, математику запустил – а ведь собирался в Москве в институт поступать. А я в этой математике хорошо разбирался. Вот его родители меня и попросили ему помочь. Даже деньги предлагали. Но я говорю: я его математике буду учить, а вы меня – немецкому. И как-то у меня очень быстро пошло. Наш учитель очень удивлялся, потому что скоро я лучше его говорил. А потом уж в тылу отшлифовал – произношение, всякие там ихние солдатские словечки и все такое прочее.
– Но вы и по-белорусски говорите?
– Так это ж просто почти как русский язык… Еще по-украински могу. Был у нас в соединении один студент, его потом ранили и отправили на Большую землю… Так он говорил – лингвистический талант. Может, и так. Кто-то поет хорошо, кто-то рисует, а я языки быстро учу.
Сухих вздохнул с некоторой завистью. Он мог читать по-немецки, но говорил с трудом. И это-то далось ему с большими усилиями.
– Разрешите, товарищ старший лейтенант? – в баню вошел Макаров.
– Садись. Значит, так, товарищи разведчики. Дело образовалось очень неприятное. Разведка из отряда Лавриновича сообщила, что снова появился отряд, о котором докладывали вы, товарищ Мельников. Появились они в Лосках, это примерно тридцать пять километров отсюда. Явились, расстреляли десять человек. Якобы за сотрудничество с немцами.
– А гарнизон? – спросил Мельников.
– А из гарнизона в двадцать полицейских в селе на момент прихода отряда было только пять человек. И те, завидев этих партизан, очень быстро убежали. Но дело не в том. А в том, кого расстреливали… Немцы жителей гоняли на ремонт моста. Вот их и убили. Дескать, вы на немцев работали.
– Совсем идиоты, что ли? – не выдержал Макаров.
– Больше похоже на провокаторов, – отозвался Мельников. – Ходили слухи, что есть у немцев такие отряды. Ходят, творят всякие пакости, чтобы дискредитировать партизан. А мы ведь тут люди новые. Так что это может нам очень навредить. Так вот. Ваша задача – этот отряд выследить. По возможности – разобраться, кто они такие и кто за ними стоит. Это могут быть не только немцы. Это могут быть националисты.
– Белорусские националисты? – с сомнением протянул Мельников.
– Есть и такие. Меня в Москве инструктировали. Это немецкая агентура. Но могут быть и польские. Не забывайте, что тут до тридцать девятого года хозяйничали поляки. В Западной Украине были случаи столкновения наших партизан с такими отрядами. Отправляйтесь как можно быстрее.
– Только приоденусь, и можно двигать, – подмигнул Макаров.
Откуда-то из угла старшина извлек рюкзак не русского и не немецкого образца. Вскоре он облачился в комбинезон блекло-зеленого цвета с мелкими темно-зелеными пятнами.
– Это, конечно, не твоя пятнистая шкура, но тоже сойдет. Товарищ старший лейтенант, а как начет сухого пайка? Получаем – и мы готовы…
* * *
– Так… попробуем определить, где мы сейчас находимся… – Мельников извлек карту.
Старшина тоже хотел присоединиться, но глянув, разочарованно хмыкнул. Карта была на немецком языке.
– Не по-нашему…
– Хоть такая. В сорок первом у нас вообще никаких карт не было. Шатались по лесам по принципу «язык до Минска доведет». А в лесах и болотах он может довести совсем не туда, куда надо… Потом достали одну. Примерно такую же… подробную, как глобус. Радовались до неба. Ладно, давай о деле. Насколько я понимаю, мы находимся вот на этой просеке. Черт, сколько времени потеряли в том болоте! И с курса сбились… Ладно, потрюхали.
Разведчики шли уже четвертый час. Местность была разная – то высокий сосновый лес, то болота. Вот и сейчас они шлепали по сильно хлюпающей местности. Хорошо хоть, что тут не попадалось знаменитых белорусских трясин…
Всю дорогу Мельников приглядывался к своему напарнику. К удивлению Сергея, старшина шел очень хорошо – практически бесшумно, цепко оглядывая по дороге местность, останавливаясь время от времени, чтобы прислушаться. Так умеют ходить по лесу либо профессиональные охотники, либо люди, имеющие большой опыт лесной войны. Обучить этому невозможно. Нужна долгая практика.
Протопав еще километр по болоту, разведчики вышли на сухое место. Между тем уже смеркалось.
– Кажется, пора тормозить. Тем более что выходим в район сосредоточения врага. А его в незнакомой местности сподручнее искать днем.
Они выбрали небольшой ельник, в котором и обосновались. Григорий достал из рюкзака консервную банку, потом отрезал финкой два больших куска хлеба; перед тем, как вскрыть консервы, оглядел их этикетку.
– Немецкие. От фрицев питаемся.
– Привыкай. Нам, разведчикам, и положено за их счет питаться.
После быстрого ужина Мельников достал флягу. Тоже, кстати, немецкую.
– Поскольку нам без огня ночевать, давай погреемся изнутри.
– Что это? – спросил старшина, принюхавшись к горлышку.
– Коньяк. Два дня назад я был в разведке – там, за Неманом. На дороге легковая машина стояла… Шофер в моторе ковырялся. Меня такая наглость просто возмутила. Чтобы фашистский офицер катался с одним только шофером по нашим дорогам? Непорядок. Пришлось его исправить. Вот, у офицера в багаже обнаружил.
После хорошего глотка Сергей достал пачку сигарет.
– Будешь? Это офицерские, не солдатский эрзац.
– Не, я не курю.
Сергей посмотрел на него с некоторым недоумением. В последнее время он крайне редко встречал некурящих мужчин. На войне их куда меньше, чем в мирной жизни.
– Здоровье бережешь?
– При нашей работе здоровье беречь – пустое дело. Но мне еще на срочной службе командир объяснил: запах табака опытный человек чувствует за сотню метров. А у курильщика, наоборот, нюх притупляется. А в лесу и носом надо работать.
Мельников посмотрел на товарища с уважением.
– Слушай, а если не секрет, это где ж ты таких знаний набрался?
– Секрета нет. Я осенью сорокового из института пошел на службу. Был набор добровольцев в пограничники. Я и пошел. Романтика. Да и понятно ведь было, что война все равно начнется. Послали меня в Северную Карелию. Это севернее Ленинграда.
– За Ладожское озеро? Где Финская война была?
– Нет, еще дальше. На границу с Финляндией. Там, как и в Белоруссии, сплошь леса и болота. Только куда большая глухомань. Населения почти совсем нет. Словом, Север дикий. Ну вот, служил я себе, охранял границу. Нас очень серьезно учили воевать в лесу. Все понимали, что финны не успокоятся – и снова полезут, как только настанет удобный момент. У нас из начальства были люди с опытом Финской войны. Они сделали кое-какие выводы. А потом война началась. Но у нас там она шла… не так, как в других местах. Финны нас километров на сто пятьдесят оттеснили, да и уперлись рогом. Так и стояли – ни туда ни сюда. Да у нас и фронта-то сплошного не было! По тамошней тайге хрен понаступаешь. Части стояли на дорогах, а в тайге – только редкие заслоны. И у нас, и у финнов. Так народ там в основном балдел от безделья. Мы, правда, интересно развлекались. Наша разведгруппа шла в их тыл и наводила там по мере сил шум и гам. Их группа – в наш… Мы с финскими егерями – это у них такие специальные солдаты, обученные в лесу воевать, – играли в прятки. Правила простые. Проигравший получал пулю из засады. Я свое тоже получил. Легко, правда, ранили. Но из госпиталя меня выдернули, да и отправили в Москву. А потом уж сюда. И правильно. Пора и серьезным делом заняться. Нас вообще-то двое должно было лететь со старшим лейтенантом. Вроде как его личные бойцы для особых заданий. Но у второго, Андрюхи… Даже не смешно. Ты представляешь: в последний момент аппендицит разыгрался! И загремел парень в больницу. Это на войне-то…
– Хорошо, что перед вылетом. А случись в лесу, было б хуже. Партизанская хирургия, она, знаешь… Своеобразная. А так, может, как вылечится, еще куда-нибудь полетит. Слушай, а эти егеря – они какие бойцы?
– Серьезные ребята, я тебе скажу. В лесу себя чувствуют как дома. Да и то сказать – их Финляндия-то в ста пятидесяти верстах от линии фронта. Там точно такой же лес. Приходилось соответствовать, чтобы живым остаться. Я ж как тебя увидел, почему сразу за автомат схватился? Ты ведь выглядишь один в один как те финские егеря. Даже кепки у тебя с ними похожие. Я-то привык – если такого увидишь, то думать некогда, надо сразу стрелять, а то поздно будет. Так что мне, конечно, у партизан многому надо учиться, но и вас я кое-чему могу научить.
– Это точно, немцы-то в лесах слабоваты. Не любят они леса. А уж в болотах – и подавно…
Теперь стало понятно, почему в погоню за этим чертовым отрядом особист послал именно их. В самом деле, всю дорогу Сергея мучила мысль – а как их искать-то? С чего начинать? За годы войны он научился многому – но вот охотиться в лесу за партизанским отрядом ему не приходилось. С немцами все проще. Они в лесу оставляют следы, как стадо коров. А у напарника, получается, был опыт в таких делах.
– Слышь, Серега, а ты как в партизаны попал? Я понял, ты вроде в армии не служил. И не из местных. В смысле – не с оккупированной территории.
– Возрастом еще не вышел. А попал так. Летом сорок первого поехали мы с матерью к отцовским друзьям в Белоруссию. А там война. Ну, дела известные, как это было в Белоруссии: армия бежит, гражданские бегут… Все вперемешку, никто ничего не знает и не понимает… Тебе повезло, что ты этого не видел. Наш поезд нарвался сначала на бомбежку. А потом немецкие танки откуда-то появились. Куражились, падлы, ездили, давили людей, стреляли направо и налево. Мать убило. А я от танков хорошо побегал, схоронился в кустах. А потом поплелся по пустой дороге. Дорога, я тебе скажу… По ней наши отступали. А если честно – то драпали. Всюду брошенная техника, всякое снаряжение. И тут вылезают откуда-то два пьяных фрица. Обычные мародеры. В начале войны их было много – тех, кто шатался по окрестностям и тащил, что мог. Тогда они ничего не боялись. Это потом остерегаться стали. Стали они куражиться. «Ты комсомолец? Мы тебя сейчас паф-паф». Я теперь-то на фрицев поглядел… Не думаю, что они и в самом деле хотели меня убить. Веселились, победители-арийцы… И тут вдруг меня взяла такая злость… В общем, не стало этих фрицев.
– Ты… Один двоих солдат? – недоверчиво спросил Макаров.
– Аганбеков тоже сначала не верил. Но так вышло. Они ж пьяные были, меня не боялись ни капли. Винтовки держали чуть не подмышкой. А я ведь боксер-перворазрядник. И в школе снайперов[14] занимался. И еще кое-чему меня учили… жил у нас во дворе дядя Саша. Он воевал в Гражданскую, причем непонятно за кого – то ли за батьку Махно, за «зеленых»… К красным он примкнул, когда уже всем стало ясно, чья берет. Ротным служил на КВЖД[15]. И принес из Китая очень странные приемчики рукопашного боя… Там не только руками, но и ногами можно драться… Охотно обучал соседских пацанов. Я Аганбекову показал, так он тогда мне поверил.
– Хорошие, видать, приемчики. Мне потом покажешь?
– Почему б не показать?
– А дальше что было?
– А что? Я как автомат действовал. Слышал я рассказы соседа про то, как он в восемнадцатом на Украине с немцами воевал. И вот как по инструкции… Взял я винтовку, патроны, жратву у них вынул из ранцев, там еще коньяк был. Наш, награбленный. Даже сапоги догадался с одного снять. Я-то был в городских ботиночках… И пошел. Сначала просто тупо шел. Сам знаешь, первого человека убить – не так просто. А потом хлебнул коньяка. Первый раз в жизни пил спиртное. И вдруг – вроде как все в мозгах прояснилось. Решил – буду немцев убивать, сколько встречу. Погиб бы, наверное, без ума-то… Да хорошо – встретил Аганбекова. Он пробивался от самой границы. С ним были пограничники, ну и по дороге солдаты прибились. А Аганбеков – он такой… Если б он один из всей нашей армии остался – все равно воевал бы. Мы-то в то время разных видали. Знаешь, многие свои кубари, шпалы и звезды[16] спарывали. Другие просто голову теряли. А Аганбеков – тот четко говорил: пока мы живы, будем воевать. Вот и стали партизанить. Тогда партизан было мало, руководства никакого. Каждый воевал, как умеет. Патронов не было, одежды не было… Шатались по лесам, били немцев, как могли. В соединение мы уже к зиме добрались. Тогда нас было уже человек пятьдесят. С тех пор и воюем… Кстати, начал я воевать совсем недалеко отсюда. Только южнее.
– Да уж, по-разному война нас крутит. Ладно, давай я первый буду на часах…
23 апреля, лес юго-восточнее партизанской базы
С рассветом разведчики двинулись дальше. Их целью была та самая деревня, в которой учинил расправу непонятный отряд. С чего начинать? Попытаться поискать там какие-то следы? Но все сложилось по-другому. Через час после выхода Макаров, который шел впереди, вдруг замер и поднял руку.
По лесу кто-то шел. Это был один человек, и двигался он, не слишком заботясь о скрытности, – то и дело под ногами хрустели ветки. Путь его лежал немного левее.
И тут Сергей по-настоящему оценил своего товарища. Макаров знаком показал Мельникову перерезать незнакомцу путь, а сам двинулся с таким расчетом, чтобы зайти ему в спину. Вскоре он оказался за стволом сосны прямо по курсу идущего человека.
– Стоять! Руки в гору! – послышался голос Макарова. – Винтовку на землю, два шага в сторону!
Мельников выскочил из-за сосны с автоматом наперевес и увидел человека в каком-то одеянии, напоминающем короткое пальто, в городских брюках, заправленных в кирзовые сапоги. Он как раз занимался тем, что снимал с плеча винтовку и клал ее на землю. Делая положенные два шага, он окинул быстрым взглядом Сергея и застыл с поднятыми руками.
– Ша! Уже никто никуда не идет. А вы кто? Шумы?[17]
– Это мы будем спрашивать, а ты будешь отвечать, – резко сказал Мельников.
Тем временем Макаров встал у незнакомца за спиной. Тот бросил взгляд на старшину, и, видимо, заметил красную звездочку на пилотке.
– А… Вы не шумы, а совсем наоборот. Тогда, может, и не расстреляете. А то я уж совсем расстроился. Зовут меня Сеня Одесский. А шел я к вам. Кто вы там – партизаны или парашютисты… В округе про вас разное говорят.
Незнакомец ухмыльнулся – во рту у него блеснула металлическая «фикса».
– Ты что, блатной, что ли? – спросил Сергей, увидев в этом типе нечто знакомое еще по дворовой юности. С блатными он не общался, но приблатненных видеть приходилось.
– Я вор. «Законник»[18], – с достоинством ответил Сеня. – А шел я к вам, чтобы предупредить кое о чем. А вы, кстати, не Чигиря с его ребятами ищете?
– Кто такой Чигирь? Мы тут недавно, еще не со всеми местными знаменитостями познакомились.
– А это тот, чья кодла тут бегает по окрестностям с красными лентами и беспредел разводит.
– Это они людей в деревне позавчера расстреляли?
– С Чигиря станется. Я-то про эту деревню не слыхал. Я-то думал, он к вам с дружбой станет набиваться. Дескать, он красный партизан и тоже бьет немцев. Так вот я и шел, чтобы вашим сказать: ссучился Чигирь. Фрицам продался.
– Давай-ка по порядку. Кто ты такой? Откуда его знаешь? Кто он такой?
– Почему бы не рассказать? Рассказать можно. Только покурить дайте. Три дня не курил.
Мельников кинул ему пачку сигарет. Вор затянулся и начал.
– Дело, значит, такое. Я, как уже сказал, вор. А Чигирь… Он вроде как приблатненный. Когда война началась, мы в Барановичах в одной хате у кума сидели. Пытались нас вывезти, но тут бомбежка, все дела… Охрана эшелона разбежалась, ну и мы, не будь дураки, следом за ними двинули. Подались, значит, в леса. Сначала нас человек пять было, потом пристал кое-кто из солдат, что по лесам бродили. Чигирь-то – он местный, из-под Барановичей. Вот мы кое-какое оружие и нашли. Его тогда валялось по лесам много. Стали в окрестностях промышлять.
– Партизанили, что ли? – усмехнулся Мельников.
– Зачем мне к чужим делам примазываться? Я вам все честно прогоняю. Вот вы, может, партизаны. Дело ваше. А мы – так. Жили себе. Бывало, конечно, и пощипывали полицаев, когда они обозы со жратвой двигали. Но там подвигов-то никаких. Пару раз из кустов пальнешь – они все и разбегались.
– А где ж зимовали? – недоверчиво спросил Мельников. Таких вот банд – их и называли «зеленщиками» – в сорок первом было полно. Но это летом можно в лесу сидеть. А зимой все сложнее.
– Ха, да мало мест, что ли? Там, за Барановичами, такие дебри… есть деревни, куда ни немцы, ни полицаи ни разу не совались. Мы по справедливости жили. По воровскому закону: где едим, не гадим. Местных не трогали – наоборот, делились кое-чем, что удавалось добыть. Ну и вроде как охраняли. Да и бабы там одинокие… Все нормально, все были довольны. А этой весной сюда, в эти места переползли. И вот случилось такое, грохнули мы один обоз с солью. Соль-то, сами знаете… сейчас почище рыжевья будет. Кое-что сменяли на самогон – и перепились, как дураки. А нас шумы и накрыли. Видать, обидно им стало за соль. Я успел уйти, а их всех кого убили, а большинство повязали. Достоверно знаю: их отправили в Слоним, в гестапо или куда-то вроде этого. А через две недели – глянь – Чигирь снова гуляет. Вот и прикиньте. Что, фрицы такие добрые, чтобы людей, которых они с оружием в руках взяли, на волю выпускать? Да они, если один патрон найдут в хате, – всю семью вешают! И то сказать. Мы до этого беспредел не творили, да и красные ленты никогда не носили. Наше дело – сторона. Вот такие дела.
– Где может быть Чигирь, знаешь?
– Догадываюсь. Тут километрах в двух стоит пустой дом возле болота. Откуда я шел, пройдете метров двести, увидите – туда ведет просека. Я сам там укрывался. Да вот с утра увидел, что Чигирь с кодлой идет… насилу смылся.
– А что же от дружка бегаешь?
– Был он мне дружок. Но я так рассудил: если к нему попаду, то мне либо с ним, либо на тот свет. А с ним мне не по пути.
– Что ж так? Сознательность проснулась?
– С сознательностью у меня не очень. Но я Сеня Одесский! Не поняли? Натанзон моя фамилия. Так что с вами мне не по пути, но уж с фрицами – тем более. Чтобы они, как только у кого-нибудь из их бугров в мозгах что-нибудь переклинит, меня тут же к стенке или в Березу? Не слыхали про Березу? Лагерь там был еврейский. Да только больше нет лагеря. И тех евреев тоже нет.
– Что с ним делать будем? – спросил Макаров.
– Пусть проваливает. Только без винтовки. На всякий случай.
– А он нас не заложит?
Сеня засмеялся.
– Парень, ты сам подумай. Зачем бы я тебе тогда это все стал рассказывать? Да я б тебе такой туфты мог бы нагнать… А твой кореш правильно говорит. Пойду я лучше.
Сеня повернулся и пошел. Пройдя несколько шагов, остановился.
– И еще одну вещь я вам скажу. В Козловичне староста – ваш. Или сочувствует.
– Откуда знаешь?
– Когда Чигиря взяли, я там скрывался. Под видом бежавшего из плена. Он знал, что я в деревне. И не сдал. А ведь в Козловичне пятьдесят полицаев стоят. Причем хохлы. Это самые звери. А живет староста – третий дом от мельницы, наличники на окнах зеленые. Да на нем и табличка висит, дескать, тут бугор обитает. Зовут старосту Юрий Еременко. Ну, прощевайте.
Разведчики смотрели, как Сеня скрывается среди деревьев.
– Может, зря мы его отпустили? – задумчиво спросил Макаров.
– Может, зря. А может, и нет. Кто его знает, как все повернется. Мы ведь разных людей в лесах видали. С этими-то все ясно. Но вот бывало, встречаешь какой-нибудь отряд. Вроде бы партизаны. Вроде бы даже по фрицам стреляли. Иногда. Но с нами никак общаться не хотели. Дескать, мы сами по себе. Но если он нам про этого Чигиря не соврал – какая-то польза уже от него есть.
Глава 3 Атака втемную
23 апреля, деревня Козловична
Сумерки застали разведчиков в кустах возле деревни. За день они успели сделать много. В частности, наведались к домику лесника. Там и в самом деле базировалась эта самая банда – человек двадцать разнообразно одетых и вооруженных, весьма расхристанных субъектов. С красными лентами у них и в самом деле все было хорошо. Вообще-то у настоящих партизан с этим делом было по-разному. В некоторых отрядах красная лента на шапке была чем-то вроде формы, а в других их вообще не носили. Но тут было все как-то очень уж демонстративно. На шапках – лента, на груди – лента. Чтобы уж точно не перепутать. Бандиты бесцельно шатались вокруг дома. Внаглую дымил костер, на котором что-то готовили.
Но при всем этом порядка у Чигиря было больше, чем можно было бы предположить, столкнувшись со сборищем «зеленых» уголовников. Часовые имелись – и несли они службу довольно исправно. Обычно же «зеленые» не считали нужным и часовых выставлять… Впрочем, разгадка быстро нашлась. Наблюдая в бинокль за лагерем, Григорий приметил среди расхлябанных бандитов двух людей с явно военной выправкой, хоть и в гражданской, но очень аккуратной одежде. Понятно. Немцы не отпустили банду в белый свет, а приставили своих людей. И это бы все ничего. Но старшина подполз поближе и из обрывков разговоров – благо бандиты почему-то переговаривались во все горло – понял, что наутро отряд собирался сниматься. Вот это было совсем худо. До базы отсюда было около сорока километров. То есть пока они дошли бы, пока вернулись бы с подмогой… Ищи ветра в поле.
– Какая разница! Устроим засаду. Рано или поздно они вернутся, – предположил Макаров.
– Может, вернутся, а может, и нет. К тому же сколько они еще гадостей наделают!
– А что делать будем?
– Черт его знает. Слушай, мы все равно ничего не теряем. Уж разведывать местность – так до конца. Надо нанести визит этому старосте в Козловичну. Тут километров семь. Если он и в самом деле нам сочувствует, будет у нас помощник.
* * *
С темнотой партизаны без проблем достигли деревни и прокрались по задам к нужному дому. Мельников осторожно заглянул в окно. Он увидел мужчину, сидящего за столом и пишущего что-то на листе бумаги. Больше никого в хате не было.
Без лишнего шума разведчики вошли. Хозяин поднял голову.
– Вы Юрий Еременко? Староста?
– Я… А вы кто?
– Да вот, поговорить зашли.
Макаров откинул капюшон своего комбинезона – и стала видна пилотка со звездой.
Еремин выдавил улыбку.
– Расстреливать меня пришли?
– Пока не собираемся, – хмыкнул Мельников. – А поговорить нужно. Мы разведчики партизанского соединения имени Котовского. Может, уже дошли до вас слухи о нашем приходе? Нам про вас рассказал один человек, который тут скрывался. Он говорит, вы знали, что он скрывается в деревне, – и не выдали.
– Да, знал. И следил, чтобы полицаи его не нашли.
– Почему?
– А что ж мне его было, немцам выдавать?
– Почему нет, раз у вас такая работа?
– А если я скажу, что не люблю немцев?
– Почему тогда им служите?
– Меня попросили местные жители. Я работал до войны землемером. Когда пришли немцы, они меня продвинули в старосты.
– Почему именно вас?
– Были у меня нелады с советской властью. Колхозы мне не нравились. Посадить не посадили, но в НКВД потаскали.
– А теперь?
– Что теперь? Немцы-то обещали колхозы распустить, а не распустили. Обещали раздать обратно землю – не раздали. Но разве в колхозах дело? Я ведь думал как? Буду по мере сил защищать своих деревенских от немецкого произвола. Хоть что-нибудь, да сделаю. Но только понятно, что ничего из этого не вышло, да и выйти не могло. У немцев ведь отлаженная система грабежа! От нас-то, своих помощников, они особо и не скрывают, что чем больше умрет белорусов, тем им будет лучше. То есть немцы – господа, белорусы – рабы, а мы – кто-то вроде надсмотрщиков. А что делать? Уйти – так у немцев по собственному желанию увольняются лишь на небеса. Да и не по собственному. В Лушнево староста запивал, срывал им их хозяйственные мероприятия – его немцы и расстреляли. В партизаны? Кто ж мне поверит. Да и не было тут партизан. То есть были какие-то отряды в сорок первом – так они таких, как я, расстреливали, не задавая никаких вопросов. («Мы б тебя в сорок первом встретили, тоже бы расстреляли», – подумал про себя Сергей.) Так что теперь я жду – то ли партизаны поставят меня к стенке, то ли немцы.
– А что так?
– У них мода пошла в последнее время – расстреливать старост. По поводу и без повода. Для острастки, наверное.
– Как говорит наш доктор, тяжелый случай, – покачал головой Мельников. – Но выход есть из любого положения. Помогать партизанам хотите? Сейчас мы не такие злые, мы прощаем людей, которые одумались. Даже полицаев иногда.
– Пожалуй, а то и в самом деле уже совсем тошно. А что делать?
– Для начала… Что вы знаете о банде Чигиря?
– Эти якобы красные партизаны? Да это ж бандиты! А теперь еще и немецкие агенты.
– Вот как! Выходит, все об этом знают, – хмыкнул Макаров.
– Не все. Но я по должности обязан знать. Мне доставили секретное письмо. Деревня большая. И полицаи у меня – украинцы. Националисты. Они для немцев надежнее местных. Наши-то, местные, по своей воле в бой не полезут, если их немцы не погонят. У них куража нет. Да и к чему им головы класть? А эти украинцы – дело другое. У них к москалям большая злоба. Они ведь до сих пор всех партизан называют «парашютистами». Дескать, это забрасывают диверсантов из Москвы. Вот меня и предупредили, чтобы я сдуру против Чигиря воевать не полез бы. Мало ли, вдруг узнаю, что они где-нибудь неподалеку, захочу выслужиться перед немцами – и двину своих людей.
И вдруг Мельникова осенила идея.
– А полицаи знают правду про Чигиря? Или, может, догадываются?
– Не думаю. Я слышал их разговоры. Я ж говорю: многие из них – убежденные враги советской власти. Так что «большевисткие зверства» они воспринимают как нечто само собой разумеющееся. Только сегодня Прокопенко, их командир, спрашивал меня, почему мы не идем на партизан. Он-то, кроме всего прочего, очень хочет сделать карьеру.
– Ха, видимо, он никогда не видел настоящих партизан, – пробормотал Мельников. – Ага, понял! Мы как раз на партизан и пойдем!
Мельников полез в свой рюкзак и извлек оттуда небольшой сверток. Там оказалась немецкая пилотка, нацистская кокарда, лейтенантские погоны и повязка с надписью «Schutzmannschaft».
– Вот, ношу с собой в разведку на всякий случай. Запас не тяготит, а иногда сильно выручает. Гриша, снимай пилотку, надевай немецкую, цепляй повязку… А я пока погончики пришпандорю.
– На камуфляжных куртках немцы вроде погоны не носят. Так нас в Москве учили, по крайней мере, – усомнился Григорий.
– Да какая разница! Кто тут видел немцев в этих самых камуфляжных куртках? Их же носят всякие разведчики, парашютисты, а не тыловые крысы. Да и кто из полицаев зубрил немецкие уставы? А погоны придают авторитет. Перед офицерами вся эта сволочь очень тянется.
До Еременко постепенно доходило.
– То есть вы хотите…
– Именно это и хотим. Поднимем их по тревоге и бросим на банду. Если все так, как вы говорите, они с радостью ринутся выслуживать милость фрицев. Пусть убивают друг друга. Конечно, после этого вам придется уходить с нами. Готовы на такое?
– Готов. Да и выбора у меня нет. Если я откажусь, вряд ли вы меня оставите в живых.
– Правильно вы все поняли.
– А нас не раскроют? – усомнился старшина.
– Я бывал в деревнях, занятых немцами, – и обманывал фрицев. А ты «шум», а не немец. И вообще твое дело – молчать в тряпочку, пока господин офицер говорит.
– Ну, Серега! Мне уже сообщили, что ты псих. Но я так скажу: если ты и псих, то псих гениальный! – заключил старшина.
* * *
Полицаи располагались в здании школы. Довольно быстро их удалось поднять и выстроить во дворе. Мельников с надменным видом прохаживался перед строем. Его массивная фигура вкупе с необычной формой производила впечатление. Для усиления эффекта он прорявкал несколько многосложных немецких ругательств. Вот ЭТО полицаи обычно понимали великолепно. Макаров стоял в стороне и не отсвечивал.
Сергей насмотрелся на немецких приспешников всех родов и видов. И вполне оценил тех, кого видел перед собой. Это был не собранный с бору по сосенке расхристанный полицайский сброд, а люди посерьезнее. Вооружение у них было, правда, так себе. Все с чешскими и русскими винтовками и с одним чешским же ручным пулеметом[19]. Резко повернувшись к строю, Сергей начал речь, корявля слова на немецкий лад.
– Доблестные украинские полицай! Наши войска сейчас уничтожайт там, – Мельников показал на север, – большой отряд большевистских бандитов. Но вам тоже есть работа. Наша разведка есть обнаружить другой лагерь бандитов. Я имею приказ их уничтожайт! Их мало. Вы сумеете их убить. Вы все получить награды. Но кто будет трус – тому я прав делайт расстрел.
– Не извольте беспокоиться, господин офицер, – доложил Прокопенко, здоровенный мужик с лицом, не отягощенным интеллектом, преданно глядевший на «немца». – Мои хлопцы не подведут.
– Зер гут. Да! Пленный брать не надо! Мне нужен мертвый большевик!
* * *
Вышли с таким расчетом, чтобы подойти к месту на рассвете. Подошли верно. В серой предсумеречной мгле виднелись постройки – большой дом и какой-то сарай рядом.
– Так, вы, Еременко, не лезьте в драку. Как мы двинемся, отходите на безопасное расстояние по этой просеке. Ждите нас там.
Полицаи рассредоточились по опушке. До дома было всего метров пятьдесят. Так, а где часовой? Обнаружился и он. Парень болтался вдоль дома, не особо оглядываясь вокруг, поглощенный усиленной борьбой со сном. С него и начнем. Мельников жестом подозвал одного полицая и взял у него мосинскую винтовку. Тщательно прицелился… Бахнул выстрел – и часовой, как мешок, рухнул на землю.
– Вперед! – заорал Мельников и бросился в атаку. Полицаи нестройной толпой повалили следом. Кто-то выскочил из сарая – но Макаров врезал по нему из автомата. Второго высунувшегося сняли полицаи из «ручника». Из дома тоже стали выскакивать люди. Но к этому времени атакующие подошли почти вплотную. Из дверей дома выскочил еще один. В предрассветных сумерках он сумел разглядеть белеющие на руках полицаев повязки и силуэт Мельникова в немецком кепи.
– Нихт шисн! Не стреляйте! – заорал он, но Мельников тут же свалил его из автомата. Звякнуло окно дома – из него раздались автоматные очереди. Два или три полицая упали. Начали палить и из другого окна. Мельников прижался к стене дома и кинул в окно гранату. Потом еще одну. Внутри бахнуло, послышались вопли… Кто-то стал стрелять из-за угла сарая, положив еще пару полицаев, но успокоили и этого.
– Бей краснопузых! – заорал Прокопенко и ринулся к двери, но тут же споткнулся и шлепнулся лицом вниз. Судя по тому, как он падал, стреляли сзади. Небось Макаров постарался. Но другие полицаи уже ворвались внутрь дома. Оттуда донеслась отчаянная пальба. В сарае, кажется, уже закончили.
Мельников нашел Григория.
– Сваливай! Пора!
– А ты?
– Надо убедиться, что дело сделано чисто. Не боись.
– Я буду на опушке. В случае чего прикрою.
Занявшийся рассвет осветил картину побоища. Все члены банды были мертвы. Пленных, как было приказано, полицаи не брали, раненых добили. Нападавшие понесли небольшие потери – пять человек убитых и восемь раненых. Это было обидно, но ладно.
– Обыскать дом и этот… Сарай! Весь вещь есть ваш трофей! – объявил Мельников.
Расчет был правильный. Бандиты Чигиря – они и остались бандитами, пусть и перешли на службу к немцам. Судя по шуму, доносившемуся из дома, полицаи с увлечением стали разбирать добычу. Несколько человек болталось на улице, но они не обращали никакого внимания на своего «немецкого» командира. Сергей неспешной походкой двинулся к опушке. Теперь главное, чтобы ни у кого из полицаев не возник вопрос – а куда это двинул герр официр? Но ничего не происходило. Видимо, все полагали, что немцу виднее. Ну, вот и опушка. Рядом показался Макаров.
– А вот теперь можно и побегать.
Разведчики дернули по лесу как лоси. Вскоре они вышли на просеку. Примерно в километре их поджидал Еременко.
– Ну, как?
– Задание выполнено. Банда уничтожена, Прокопенко тоже уже Богу отчет дает. Это ты его, Гриша?
– Я. Не удержался.
– Вот за это вам спасибо. Он был такой сволочью, – скривился бывший староста.
– Хотел бы я поглядеть на рожи этих полицаев, когда они обнаружат, что весь командный состав испарился, – жизнерадостно сообщил Макаров.
– Я думаю, это будет нескоро. Когда я уходил, они уже обнаружили самогон. Так что некоторое время эти ребята будут только рады, что начальство не беспокоит их своими дурацкими приказами. Но похмелье будет жестоким. Кстати, нечего жалеть, что их мало побили в бою. Знающие люди говорили, что в ГФП и гестапо сидят очень подозрительные люди. К истории о невесть откуда взявшемся немецком офицере они вряд ли отнесутся с большим доверием…
* * *
Обратно они продвигались куда быстрее. Еременко был местным, а потому знал лесные тропинки. В середине дня они приблизились к Щаче.
– Тихо! – вдруг остановился Макаров. – Что-то в лесу стало людно, как на Невском.
Мельников прислушался.
– Точно, кто-то идет в сторону реки. Вон там.
– Куда ж он идет! – покачал головой бывший староста. – В этом месте возле реки непроходимая топь. Трясина. Утонуть проще простого.
– Интересно. Значит, не местный. Немец или полицай в одиночку в лес, а тем более в болото, не полезет. Сеня ушел в другую сторону, да и если он два года болтался по лесам и до сих пор жив, значит, понимает, куда стоит лезть, а куда не стоит. Может, кто с нашего отряда заблудился?
Они двинулись в сторону, откуда раздавались шаги. Следуя указаниям Еременко, взяли левее, где было посуше. Лес кончился, началась поросшая кустами заболоченная пустошь. Вскоре разведчики увидели путешественника по болоту. Точнее, путешественницу.
Это была девушка в советской форме, с винтовкой в руках. По болоту она ходить явно не умела. Опытный человек, если уж у него есть нужда переть через такие гиблые места, хотя бы подберет палку подлиннее да покрепче. Эта же двигалась как в белый свет. Как раз в этот момент она выбиралась из какой-то залитой водой ямы, в которую провалилась по пояс.
– Эй, девица-красавица, ты туда не ходи, утонешь! – заорал Макаров. – Ты лучше к нам иди.
Девушка обернулась, еще крепче сжав винтовку. Но вид солдата в общем-то советского вида (разумеется, товарищи давно уже сняли все немецкие цацки) несколько успокоил.
– Не бойся. Мы партизаны. А вот ты кто?
– Я врач… Ольга… Ольга Маслова. Из десантной группы.
– Сказала бы, дура, вдобавок, что комсомолка и еврейка, – проворчал Мельников. – Чтобы в случае чего точно мимо гестапо не пройти.
– А где ж вся твоя медицина?
– Не знаю… У немцев, наверное.
– Ладно, выбирайся сюда. Только немного правее держи… А то снова искупаешься.
* * *
Вскоре девушка приблизилась к ним. Она была невысокой, плотненькой и скуластой. Даже издали было видно, что Оля изрядно побродила по лесу – одежда забрызгана грязью, а девушку аж пошатывало.
Все выбрались на сухое место.
– Для начала на-ка, глотни. – Мельников протянул девушке фляжку.
Та понюхала.
– Что это за гадость?
– Гадость?! – возмутился Сергей. – Да это французский коньяк. Сам бутылку в вещах немецкого майора нашел. А эти фон-бароны что попало пить не будут.
– Клопами пахнет…
– Слушай! Ты в детстве рыбий жир пила? Пила. Вот это тоже лекарство. Идти еще далеко, а нам тебя на спине тащить лениво. Мы тоже не из кино возвращаемся.
Девушка глотнула, закашлялась, но вскоре спиртное возымело действие. Ее лицо несколько оживилось.
– Ну вот, поешь теперь, – Макаров протянул ей вскрытую консервную банку, достал из-за голенища ложку…
Судя по тому, как Оля набросилась на еду, поголодала она изрядно.
– Давайте мы тоже понемногу за удачу. Юрий…
– Юрий Антонович.
– Давайте, Юрий Антонович, выпьем за то, чтобы это был не последний наш совместный бой с фашистами.
* * *
Тем временем девушка управилась с едой, и Мельников приступил к разговору.
– Ну, врач Оля, рассказывай, какой черт погнал тебя в эту топь. Если б мы не подоспели, ты как эта, которая луч света в темном царстве… бульк – и нету.
– Я не знала дороги. Хотела перейти болото – вдруг с собаками преследуют…
– А там за болотом есть еще и речка… Но давай по порядку. Откуда ты?
– Нас выбросили с парашютами. Вон там, – девушка показала рукой на восток. – Точно не знаю, я здорово плутала.
– Когда?
– Пять дней назад. Наша группа насчитывала пять человек. Командир, лейтенант Свешников, я и еще три бойца. Мы должны были прыгать на сигнальные огни.
– К кому? К какому отряду? Вот мы называемся имени Котовского.
– Я не знаю. Знал командир. Самолет долго кружил, потом летчик велел прыгать. Внизу были костры – но еще в воздухе мы поняли, что не те. Там была железная дорога, вагоны, много людей…
– А это фрицы чинили железку, которую наши, видать, в очередной раз покорябали. Теперь примерно понятно, где это было. По прямой – километров двадцать пять. Но продолжай.
– По нам стали стрелять, еще когда мы были в воздухе. Мы пытались уклониться. Но там – чистое поле. Двоих наших я видела, как они упали, меня отнесло дальше, я успела обрезать стропы и уйти. С тех пор брожу. Бродила по каким-то полям. Там деревня была, но я побоялась в нее заходить. Потом вот в лесу очутилась…
– Ты, девушка, в рубашке родилась. Окажись ты на той стороне дороги – пропала бы. Немцы – они, гады, упорные. Посчитали бы количество парашютов – и обшаривали бы окрестности с собаками, пока бы не нашли всех. А на эту сторону они лезть не рискнули – знают, что здесь партизаны. Да и если б ты не утонула в болоте, а перешла бы реку… На том берегу с лесом плохо, зато с полицаями хорошо.
– Слушай, Серега, я вот только не понимаю. Если, предположим, их в наш отряд сбрасывали, то что-то здорово летчик маханул. На тридцать километров, как минимум, – подал голос Макаров.
– Э, Гриша! Подумаешь, тридцать километров. И не то видали. Самолет – он быстро летает. На чуть-чуть штурман ошибся – и полсотни верст туда, полсотни верст сюда… А вот то, что он сбросил ребят на первые похожие огни, – это сволочной поступок. Я ведь знаю, как немцы ночью пути ремонтируют. Они цепочкой костры разжигают вдоль насыпи. На сигнальные огни это никак не похоже. Вот ведь бывают же на свете сволочи… Что ж, пора двигать до дому, до хаты.
* * *
Через два часа они достигли пикетов одного из отрядов, а вскоре вышли в деревню, в которой располагался штаб.
– Где командир? – спросил Мельников кого-то из бойцов.
– Сидит у себя вместе с комиссаром и особистом…
– Отлично, два раза доклад повторять не придется. Гриша, докладывать положено тебе. Ты старшина, а я вообще непонятно кто…
Штаб располагался в одном из домов. Войдя внутрь, разведчики увидели командира, старшего лейтенанта Сухих и комиссара Кочеткова, сидящих за столом, на котором была расстелена карта.
Командир соединения Алексей Михайлович Асташкевич был худым узколицым мужичиной за сорок с длинными запорожскими усами. Ходил он в неизменной кубанке и кожанке, перетянутой многочисленными ремнями.
До войны Асташкевич был начальником конторы в Вилейке по заготовке чего-то сельскохозяйственного. Когда наши отступали, то контору и ее работников эвакуировать не успели. Тогда и не то, и не тех бросали, а всякие штатские учреждения, особенно мелкие, действовали по принципу «спасайся, кто может!». Но Асташкевич в молодости сражался в рядах ЧОН против отрядов Булак-Балаховича[20], а потом и против всяких отрядов, забрасываемых с польской территории. Так что он знал, что надо делать. Вскоре Асташкевич собрал некоторое количество болтающихся по лесам бойцов и начал партизанить. И удачно. К нему-то в конце концов и присоединился отряд Аганбекова. К сорок второму Асташкевич уже командовал соединением в двести человек. В начале сорок третьего немцы обещали за его голову десять тысяч остмарок, сто килограммов соли, керосину и водки в неограниченном количестве.
* * *
– Товарищ командир, разрешите доложить! – начал Макаров рапорт по всем правилам. – Разведгруппа вернулась с задания. Установлено, что отряд, выдававший себя за советских партизан, являлся немецкой провокацией. Отряд полностью уничтожен. Нами доставлен бывший староста деревни Козловична, оказавший ценную помощь в ликвидации банды. Без него мы ничего не сумели бы. Во время возвращения в лесу была встречена врач разведгруппы Ольга Маслова. По ее словам, группа из пяти человек была выброшена неправильно и рассеяна при столкновении с немцами.
– Ну, веселые дела творятся… – покачал головой Асташкевич. – И отряд уничтожили, и парашютистку встретили. Что ж это за парашютисты такие? Мы никого не ждали… Так, пришедших с вами пусть проводят, покормят, пусть девушка в порядок себя приведет. А ты, старшина, давай подробно.
…Прослушав всю историю, Асташкевич аж кулаком по столу ударил.
– Ну, Мельников… Вот так у тебя всегда! Просто жить не можешь, чтобы не выкинуть какой-нибудь фортель. Снять бы с тебя штаны, да выпороть за твои выкрутасы. Но нельзя – героем ты вышел. В любом случае, отряд провокаторов уничтожен, одной головной болью меньше. А с этими старостой и радисткой будем думать.
– Товарищ командир, разрешите отлучиться – мне необходимо обсудить с разведчиками технические детали, – обратился Сухих.
– Идите. Занимайтесь своей секретной работой…
– Как у нас теперь-то, ну, прямо армия, – заметил комиссар, когда особист с бойцами вышли. – Разрешите доложить, разрешите отлучиться… А вот когда начинали…
– Да уж, не так все было…
* * *
…Начинали и в самом деле скверно. В отличие от командира старший политрук[21] Кочетков, как и многие, оказавшийся в окружении с группой бойцов, начал партизанить, присоединившись к отряду, организованному секретарем райкома. То ли его специально оставили или забросили, то ли он просто не успел эвакуироваться, – никто не знал. Но мужиком он оказался энергичным – и вскоре отряд достиг трехсот человек. Одна беда: командовать отрядом стали, как в райкоме. Заседали. Долго и упорно, иногда даже под огнем. Да и воевать начали без ума – пытались ходить на немцев в атаки, чуть ли не в штыковые. Но у немцев-то военная подготовка, у них оружие и техника. Да и подкреплений они могли вызывать себе сколько угодно. А у партизан? Собранный с бору по сосенке отряд, оружие то еще, да и начальство заседает. Все вышло строго по Маяковскому. Прозаседались. Отряд расколошматили буквально через пару недель. Кочеткову с несколькими бойцами удалось выйти живыми из последнего боя. О судьбе командира он так ничего и не узнал, но догадаться было нетрудно. Либо убили, либо изловили и расстреляли немцы. Тогда фрицы поступали с партизанами без особых затей. Ни ГФП, ни другие немецкие спецслужбы они не интересовали. Тогда фрицы считали, что партизаны – это кучки недобитых фанатиков, с которыми вполне справятся охранные части и полицаи.
Потом были еще отряды, которые тоже долго не жили. Пока наконец уже в октябре осколки какого-то очередного формирования, в котором воевал тогда Кочетков, не встретились с отрядом Асташкевича.
У командира в сорок первом было тоже не все хорошо и гладко. У него, правда, не заседали. У него митинговали. Как когда-то в Гражданскую. Часто и по любому поводу. Самой распространенной темой был вопрос: сидеть в тылу или пробиваться на восток к своим? Далеко не все в те времена верили, что партизаны смогут что-то всерьез сделать – или хотя бы просто выжить в немецком тылу. Вот и говорили: что, будем отсиживаться в лесах, пока немцы нас не выловят, или двинем к фронту? Или еще любимая тема, которую особенно часто поднимали те, кто успел побывать в немецком плену, – у них обычно был свой особый счет к фрицам. Они говорили: дескать, что мы тут сидим, надо идти бить немцев любым способом. Погибнем – так погибнем, мы все одно смертники. Так лучше помереть в бою с песнями, чем от голода. За сорок первый в отряде Асташкевича было два самых настоящих раскола. Большая группа ушла на восток, пробиваться к фронту. Еще одни решили выделиться в самостоятельный отряд – и тоже ушли куда-то в лес… Ни о тех, ни о других Асташкевич больше не слышал.
Да и потом случались интересные вещи. В соседнем соединении отряд уходил в рейд. Рейдовики решили, что у них мало пулеметов. Так вот, они просто напоили пулеметчиков, находившихся в передовом секрете, – и прихватили ребят с собой. Вместе с пулеметами. Командир соединения, узнав об этом, озверел, вскочил в бронемашину и бросился в погоню. Хорошо, что не догнал. А то, возможно, междоусобный бой устроили бы… А сколько было командиров отрядов, которые начинали ощущать себя кем-то вроде батек времен Гражданской! Дескать, как знаю, так и воюю, мне виднее, мы партизаны, а не армия. В конце концов, когда число дураков и бузотеров сократилось путем естественного отбора, кое-какой порядок навели, но ведь сколько народа положили без всякого толка!
* * *
Сухих и разведчики перешли в знакомую баню.
– Что ж, товарищи, поработали вы хорошо. Жаль, конечно, мы не получили сведений, кто там у немцев взялся за создание подобных лжепартизанских отрядов. Но это вам не в упрек. Всего и сразу добиться невозможно. Задание вы не только выполнили, но и перевыполнили – более чем «на отлично». Я уже говорил: у вас, Мельников, природный талант оперативника. Знаете, как это бывает с художниками и музыкантами. Один годами учится, а другой – раз – и сделал лучше, чем профессионалы. Дело даже не в том, что если б не вы, мы гонялись бы за этим отрядом невесть сколько. И неизвестно, с какими результатами. А они подрывали бы репутацию партизан. С политической точки зрения все получилось – лучше не бывает. Вы, я вижу, даже не очень понимаете…
Сергей и в самом деле не понимал. Он так видел свою задачу – уничтожать врагов. И он их уничтожал, используя любые доступные средства. В данном случае, доступным средством оказался отряд полицаев – вот и все. Какая там, к чертям собачьим, политика!
– Задумайтесь вот о чем. Представьте, что в конце концов мы б этот отряд дожали и уничтожили. Хотя вы лучше меня знаете, что это не так просто. А в округе разнеслась бы весть, что партизаны воюют друг с другом. А так – вышло совсем наоборот.
А ведь и в самом деле, подумал Сергей. Отряд Чигиря выдавал себя за «красных» партизан. Правда, ничего хорошего он не сделал. Но ведь это жители деревни Ласки знали, что расстрелянные бандитами люди не сотрудничали с немцами. А в других местах могли и не знать. Конечно, продолжай люди Чигиря в том же духе и дальше, – репутация партизан как безумных палачей стала бы прочной. А так… Война шла свирепая. Партизаны уничтожали приспешников врага. Немцы и полицаи убивали не только по малейшему подозрению в нелояльности к власти, но часто и просто так – для острастки. Это стало обычным делом. Мельников уже успел убедиться, что и в Западной Белоруссии местные жители относятся к немцам без малейшей симпатии. Так что «подвиги» Чигиря скоро забудутся. Будут помнить, что неподалеку от деревни Козловична полицаи уничтожили партизанский отряд.
– То есть получается, что Чигирь и его банда после своей смерти будут работать на нас?
– Совершенно верно. К тому же, кто знает, что убийцы из Ласок и убитые «партизаны» – одни и те же люди? Да и полицаи, если их прижмет гестапо или ГФП, станут кричать, что они сражались с самыми настоящими большевиками. Впрочем, на месте немцев я бы их не трогал, а выдал награды за героические действия. А старосту объявил бы похищенным партизанами. Там, у немцев, не дураки сидят, если они такие штуки, как лжеотряды, стали делать. Значит, так они и поступят. Широко объявят об уничтожении очередной большевистской банды. Тем более что реальных успехов у них маловато.
– Но и хитры ж немцы! – вырвалось у Макарова.
– Ничего особо хитрого тут нет. К вашему возвращению мы уже не сомневались, что этот отряд – немецкая агентура. Командир припомнил, что примерно то же самое в начале двадцатых проделывали в Белоруссии люди Савинкова. Выдавали себя за красноармейцев или чекистов – и расстреливали направо и налево. Ничто в мире не ново.
– Товарищ старший лейтенант, а разрешите вопрос, – встрял Мельников.
– Пожалуйста.
– Я не очень понимаю немцев. Ну, повязали они этих бандитов и предложили на выбор: или петля, или работать на них. Хорошо. Пусть они даже послали с отрядом своих людей. Но что мешало Чигирю и его людям пристрелить немцев – да и снова пойти на волю, подавшись в места, где их не знают? Белоруссия большая.
– А зачем это было нужно Чигирю? Ему немцы дали разрешение грабить совершенно безнаказанно. Что еще нужно бандитам? Вы всем этим блатным «понятиям» – дескать, воры ни с какой властью не сотрудничают – не слишком доверяйте. Я на уголовников насмотрелся. Они очень легко идут на вербовку к кому угодно. В Москве в сорок первом чуть ли не каждый второй немецкий агент был из уголовников. Этот ваш знакомый, Натанзон, – он еврей, с ним понятно. Слишком уж рискованно быть евреем и якшаться с нацистами. А остальные – со всем удовольствием. К тому же – попытайся Чигирь и его люди сделать ноги, за ними охотились бы почище, чем за настоящими партизанами. А они ведь бандиты, а не бойцы…
– Не бойцы, это точно, – согласился Макаров. – Полицаи тоже не бог весть что из себя представляли, но мы в компании с ними сделали Чигиря как маленького. А если б мы дорожили их жизнями, то вообще без потерь бы обошлись…
– Вот именно. А теперь, товарищ Мельников, я должен сказать вам самое главное. Со мной должны были послать двоих бойцов. Но в результате здесь только один – старшина Макаров. Мне нужно по крайней мере еще двое. После вашего рейда я окончательно убедился, что вы мне подходите. Но я предпочитаю работать с добровольцами. Так вот, хотите работать со мной, в особом отделе? Знаю, что многие особистов не любят. Но, я думаю, вы убедились за два года, что немцы засылают в партизанские отряды весьма многочисленную агентуру. И наверняка не все так бездарно подготовлены, как знакомый вам «житель Саратова». И бороться с ними надо всерьез. Итак?
– Согласен, товарищ старший лейтенант. Мы с Григорием хорошо сработались. Да и работа, я гляжу, интересная.
– Надеюсь, со мной вы тоже сработаетесь. Кого еще можете назвать?
– Голованова Семена, моряка. Но он может не согласиться. Есть у него большая страсть – поезда пускать под откос.
– Посмотрим.
– Товарищ старший лейтенант…
– Зовите меня – не при людях, конечно, – Николаем Семеновичем. А если я вас буду называть по имени…
– Пожалуйста, а то мне и самому неудобно. Вон даже командир нашего отряда, Аганбеков, уж на что любит военную дисциплину, а тоже бойцов зовет по именам. Так вот, если это не секрет, врач Оля к нам направлялась?
– От вас у меня секретов нет. Зато вы теперь станете «секретными» товарищами, у которых от других товарищей будут сплошные секреты. Так вот, она шла не к нам. Никаких самолетов пять дней назад мы не ожидали. Завтра или послезавтра – да, должны нам сбросить тол, который командир уже устал требовать. И вообще – мы аэродром собираемся строить. Очень далеко мы находимся от фронта. Летать к нам, чтобы сбросить грузы с парашютом – слишком дорогое удовольствие.
– Но если есть какой-то отряд с той стороны железки, то мы ведь там проходили. Немного севернее, правда, но ведь шли мы шумно и весело. Немцы, там, наверное, до сих пор нас вспоминают. До партизан слухи не могли не дойти. Да и на железной дороге мы активно шумим. Обычно отряды стремятся устанавливать связь. Тем более, если к ним группа летела, это явно не «зеленщики».
– Разумеется, это не «зеленщики». Но это могут быть армейцы.
– Ах, да! Про них-то я и забыл.
– Правда, для армейцев далековато от фронта, но что мы понимаем в большой стратегии?
В своей партизанской жизни Мельников сталкивался с разведывательными группами, которые направляло армейское командование. Они проходили как бы по другому ведомству[22]. Разведывательные группы избегали вступать в контакт даже с крупными отрядами. Что же касается «местных» партизан, то есть отрядов, не имевших контактов с Центром (а их и в сорок третьем было полно), то этих товарищей разведчики обходили за десять верст. Если же нужда и выгоняла их из леса к партизанским базам, то держались они обособленно: получали, что надо, и уходили. В общем, это понятно – у них была другая задача. Но бывало забавно, когда соединение приходило на новое место, а через пару недель партизаны обнаруживали притулившуюся под боком разведгруппу… Что же касается личного мнения Сергея, то он полагал: партизаны куда лучше могли выполнять ту же работу. Ведь у них было множество своих людей в деревнях и небольших городах. И разведчики, сидящие, как лешие, в своих землянках, таких связей просто не могли установить.
– С этим мы будем разбираться. А вы пока свободны. Приказываю отдыхать. А то, возможно, еще придется искать этот то ли отряд, то разведгруппу.
* * *
Разведчики, как и было приказано, стали отдыхать. Сходили в лес, где располагалось кухонное хозяйство, получили обед, под который наконец добили коньяк. После чего расположились на солнышке недалеко от особистской бани. Спать почему-то не хотелось. Поэтому товарищи пустились в разговоры.
– Серега, я вот давно хотел тебя спросить – откуда у тебя этот костюмчик? Ладно бы еще эсэсовский камуфляж. А вот немецкие парашютные ботинки? На вас что, и десантников сбрасывали?
– Чего не было, того не было. А ботинки… Мы как-то один немецкий склад захватили. Там было несколько ящиков этой обуви. Ребята обфыркали – мол, тяжелые, сапоги лучше. А мне понравилось. Им сноса нет. Да и бегать по лесу в них удобнее. А этот костюм или, как ты его называешь, камуфляж[23], так это как-то на нас эсэсы пошли. Два их батальона по дороге на фронт задержали, чтобы нас раздавить в компании с пехотой и прочими. Вот у эсэсов разведчики и были в такой одежке. Одному пришлось со мной поделиться.
– О, гляди, наша подруга…
Из бани вышла Ольга. Теперь, в чистом обмундировании, она смотрелась куда симпатичнее. Заметив разведчиков, девушка направилась к ним.
– Ну, как святая инквизиция? – спросил Макаров.
– А что тут такого? Члены парашютных групп – они ведь известны. Запросят ваши Центр – так все про меня сообщат.
Девушка посмотрела на Сергея и откровенно призывно улыбнулась.
– А тут тебя куда пристроили?
– Пока не очень понятно. Врачей у вас хватает. Но медицины мало не бывает. Впрочем, я хочу проситься в боевые части. Я и стреляю неплохо, заканчивала школу снайперов.
– О, свои люди! – обрадовался Мельников.
– Я тут посижу с вами…
Каким-то образом Оля очутилась между парнями. И устроилась так, что ее ладонь оказалась на бедре Сергея.
Мельникову это не то чтобы не понравилось – покажите парня, которому такое не понравится. Но… Так нередко вели себя девушки из «гражданского населения». Оно понятно: мужиков было мало, а гулять с немцами или полицаями считалось последним делом. За это можно было жестоко поплатиться безо всяких партизан. Так что с приходом отрядов в населенные пункты романы завязывались со скоростью света. Но вот женщины-партизанки вели себя иначе. Были в соединении и супружеские пары, и влюбленные парочки – но и только. Конечно, Ольга пока не партизанка, но все-таки… Вряд ли у них в Москве, или где там готовят радисток, все так весело…
– Эй, новенькая! Маслова! Иди сюда! – раздался чей-то голос.
– Ну, мальчики, я пошла… – и с этими словами радистка двинулась прочь.
Мельников помолчал, потом закурил.
– Слушай, Гриша, ты вот в армии служил. У вас там девушки были? Я имею в виду – военные?
– А то! Были, понятное дело.
– Как они, ну… с парнями?
– По-разному складывалось. А что?
– Да вот эта Ольга как-то уж слишком мне глазки строит.
– Ну, ты парень видный. Морда, конечно, разбойничья, но девицам это нравится. Говорю тебе как старший товарищ.
– Как-то это чересчур…
– С другой стороны, что, вертихвостки не могут Родину любить? Сейчас все воюют. Хотя… ты прав, что-то здесь не то. У них ведь, где радистов учат, должны были подробно объяснить, что такое хорошо, а что такое плохо.
Дел до вечера так и не нашлось. Сухих вскоре после беседы с Ольгой оседлал коня и куда-то уехал. Разведчики же маялись дурью. Под вечер у кого-то из многочисленных знакомых Мельникова нашелся самогон, хорошо посидели, и в конце концов уже в темноте дошли до бани и завалились на полок.
Глава 4 Неучтенная лень
24 апреля, партизанский штаб
Рано утром их разбудил особист.
– Поднимайтесь, ребята. Вы, я гляжу, отдохнули хорошо. Но пора и за дело. Потому что дела у нас очень неприятные.
Мельников и Макаров привели себя в порядок во дворе, обильно полив головы холодной водой, – и вернулись в баню в уже полностью нормальном состоянии. На войне слово «похмелье» неизвестно.
– Так вот, дело касается вашей милой знакомой Ольги Масловой. Буду излагать подробно. Мне нужны помощники, а не исполнители, время у нас еще есть, будем учиться. И это будет хорошим уроком… Тем более что есть некоторые непонятные места. Может, вы с вашим свежим взглядом поможете разобраться. Ночью мы связывались с Центром. В самом деле, той ночью в наши места вылетал самолет с группой парашютистов. Они летели к разведывательной армейской группе, которая базируется где-то на востоке от железной дороги. Группа долгое время не подавала признаков жизни, но недавно вышла на связь. Сообщили, что у них кончается питание для рации, да и сама аппаратура дышит на ладан. Радист, кое-как умеющий обращаться с рацией, убит, передавал командир. Но коды он сообщил верные. В группе трое раненых, работу выполнять некому. Успели передать координаты и договориться о сигналах. После чего связь пропала. Была сброшена группа, в которой имелась женщина-врач. Имя ее назвать отказались. Конспирация у них. Партизанам они не доверяют. От группы ни ответа, ни привета.
Сухих закурил и продолжал:
– Далее. Я был в отряде Лавриновича. Его подрывники за день до этого уничтожили на железной дороге эшелон. Немцы и в самом деле вели там ночью ремонтные работы. Но! У подрывников остались еще мины. Они решили не возвращаться, а пересидеть в лесу возле дороги. И, чтобы сделать немцам приятное, – рвануть поезд как раз на только что отремонтированном пути. Так вот, они утверждают: не было ни самолета, ни парашютистов, ни стрельбы.
– То есть как – самолет был, но его в то же время и не было? – не понял Макаров.
– Именно, Григорий. Меня вот сразу заинтересовал вопрос: почему это летчик выбросил десант в белый свет? Он совсем идиот?
– Или сволочь.
– Все может быть. Но сигнал самолету и в самом деле был странный – две полосы.
– Ничего не понимаю, – сказал Мельников. – Никогда с таким сигналом не сталкивался.
– А предположить можно вот что. Радиограмму давали немцы. Самолет сбрасывал десант совсем в ином месте. Где его и уничтожили или, скорее всего, захватили. Тут фрицы убили двух зайцев. Взяли советскую разведгруппу, а заодно решили и нам задвинуть агента. В конце концов и парашютистами, и нами занимается тот же абвер. Разные ведомства, но могли ж они в данном случае скооперироваться…
– А разведгруппа?
– Могло и не быть никакой разведгруппы. То есть она могла быть уже давно уничтожена. И кто-то двинулся вместо докторши…
– Но у радистов есть коды и все прочее…
– Сами понимаете, что все можно узнать. Обратите внимание, что на связь выходил якобы командир группы, а не радист. Чтобы не узнали по почерку. Видимо, коды-то они узнали, но вот заставить его на себя работать не сумели.
– Николай Семенович, но тут противоречие. Зачем немцам придумывать столь нелепую историю с ошибкой пилота? – спросил Макаров.
– Вот это как раз самое слабое место в моих рассуждениях. Можно допустить, что немцы перемудрили.
Но тут подал голос Мельников:
– По-моему, все правильно. К примеру, ложные сигнальные огни – это мы проходили, немцы подобное устраивали не раз и не два. Но в этом случае вырваться парашютистам практически невозможно. Они ж приземляются прямо в руки фрицам. Там, в ГФП, люди не глупее нас. Они понимают, что такая история вызовет недоверие. А тут им как на заказ – ремонтные работы на железке. Они и переиграли легенду. Это ведь убедительнее. Диверсия была? Значит, и ремонтные работы были. Партизаны это знают. Кострища вдоль дороги небось и сейчас можно увидеть.
– Сергей, я в вас не ошибся.
Тут снова встрял Макаров.
– Но почему мы встретили эту радистку бултыхающейся в болоте? Или она нас заметила и разыграла «водную сцену»? В такое я не поверю.
– Она могла и в самом деле заблудиться, – возразил Мельников. – Компаса-то у нее не было. Тем более, обрати внимание, она просквозила наш лагерь слева. Не хуже меня знаешь – неопытного человека в лесу всегда заносит в левую сторону. Она может быть агентом ГФП или гестапо – но не являться специалисткой по лесному хождению.
– Похоже на то. Тогда понятно, почему она тебе глазки строила.
– Строила глазки? – оживился Сухих. – Ясно. Она ж сообразила, что вы не простые бойцы. Чем плохо – иметь защитника? А если вдруг любовь закрутится, – то можно попытаться использовать человека и более серьезно.
– Так что нам делать, Николай Семенович?
– Пока молчать в тряпочку и не подавать вида. Чапай думать будет.
* * *
Думать было о чем. Пожалуй, впервые за свою работу в партизанском отряде Сухих столкнулся с таким серьезным случаем. Он уже выявил нескольких агентов или явно подозрительных личностей. Но все это были довольно примитивные персонажи, являющиеся, скорее всего, продуктом самодеятельности местных немецких властей. Еще по сорок первому, когда Сухих работал в Москве, он знал, что немцы в деле засылки агентуры старались «брать числом». В партизанских лесах наблюдалось то же самое. Легенды были сляпаны через пень-колоду и легко разоблачались. Но вот тут был иной случай. Чувствовалась рука мастера. Ведь прокололись же фрицы на том, что не учли лени русских людей – подрывники решили, что лучше пересидеть ночь в весеннем лесу без огня, нежели таскаться туда-сюда. А так все было сделано красиво. Сухих, сам неплохой шахматист, оценил красоту комбинации.
Но возникал вопрос: а что с этим всем делать? На Большой земле старший лейтенант попытался бы продолжать партию. Сделал бы вид, что все этой врачихе поверили, и стал бы за ней наблюдать. Но то на Большой земле… В конце концов сильно ли может навредить шпион, даже будучи внедрен, допустим, в штаб армии или фронта? Не слишком-то много. Разведчики, крадущие из сейфов планы секретных операций, встречаются, по большей части, лишь в шпионских романах[24].
А вот у партизан – дело иное. Один агент может погубить крупное соединение. За время пребывания в тылу врага Сухих беседовал как с командирами, так и с рядовыми бойцами – и узнал множество способов. Вплоть до того, что вражеские агенты приносили яд, который собирались подбросить в пищу. И ведь известно-то, в основном, о провалившихся операциях. А которые удались… Вечная память погибшим. Так что Сухих не мог взять на себя такую ответственность. Впрочем, перспективы игры с фрицами еще имелись.
– Григорий! Скажи кому-нибудь из бойцов, чтобы привели эту Маслову. Нет, сам не ходи. Еще чего заподозрит.
– От меня не убежит.
– Может убежать. На тот свет. С ампулами в воротнике не сталкивался?
– Никак нет… Финны дрались жестоко, но если уж в плен попадали, на тот свет не спешили. А со шпионами я не сталкивался.
– А я вот сталкивался. Так что делай как приказано. А вы займите места по сторонам. Думаю, ваша помощь понадобится.
Вскоре появилась Ольга. Казалось, она ничего не подозревала.
– Вызывали, товарищ старший лейтенант?
– Вызывал. Садись-ка.
Радистка опустилась на колоду, которая в бане заменяла табурет.
– И теперь рассказывай правду, – с ходу начал особист.
– Я ж все рассказала, – недоуменно ответила девушка.
– Да? А вот у нас есть иное мнение. Скажу тебе по секрету, среди тех, кто был у железной дороги, были наши люди. И вот беда-то какая: самолетов они не видели, никаких парашютистов тоже не видели. И вот еще какая странность – ни в Слониме, ни в Барановичах о происшествии с парашютистами на железной дороге неизвестно. Вы там у себя одно не учли – у нас всюду есть свои люди… – увлеченно блефовал старший лейтенант. Своими людьми в тех населенных пунктах они обзавестись не успели, и уж тем более не было у партизанского соединения агентов в немецких штабах. А Барановичи вообще были не в их компетенции. Там действовали другие.
– Итак, ваше настоящее имя? Задание? Кто послал?
– Я сказала правду.
– Послушайте, Ольга, или как там вас. Мы ведь тут миндальничать не будем. Выведем – да и повесим на ближайшей сосне. Так что подумайте.
– Я сказала правду…
Сухих был опытным чекистом, он видел, что его слова попали в точку. Но видел и другое. Девушка уперлась. Еще до войны Сухих в целях самообразования прочитал переводную немецкую книгу по криминологии. Там была такая фраза: «Женщины никогда не сознаются». Конечно, авторы слегка преувеличили, но, в общем, были правы. Тоже проходили. Вот так упрется, стерва, и будет повторять, как попугай: ничего не знаю, я все рассказала честно…
И что делать? Переходить к более жестким методам? Сухих таких методов не любил. Не из гуманизма – такого понятия на этой войне просто не существовало. Если обстоятельства требуют кого-то резать на кусочки – будем резать. Но под пытками человек может наговорить что угодно. Уж Сухих-то это знал. В тридцать девятом он занимался пересмотром дел людей, из которых ежовские «соколы» выбивали признания. В чем только они не признавались! А особисту нужно было не признание, ему требовалась информация.
Но тут неожиданно пришел на помощь Макаров.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите мне поговорить с этой сучкой? У меня с ними старые счеты! Они моих родителей убили!
Сухих отлично знал, что родители старшины Макарова успели эвакуироваться из Ленинграда до начала блокады. Теперь мать жила в Казани, а отец этой весной добился отправки на фронт – и служил теперь начпотехом в танковом полку. Но сыграно было душевно.
Не ожидая разрешения, старшина вскочил, в его руке блеснула финка, которой Макаров слегка коснулся щеки Ольги. Но нож был наточен как бритва – на щеке радистки образовалась царапина. И тут же жало ножа приблизилось к ее левому глазу.
– Ну что, фашистская подстилка, какой тебе глазик первым выколоть? Этот? Или, может, тот? А потом можно носик слегка подравнять… – Нож коснулся носа.
И это сработало!
– Не надо! – всхлипнула девушка. – Я все расскажу.
Ну да. Мужик, возможно, на таком не сломался бы. Но для девушки внешность куда важнее.
– Отлично! Имя!
– Елена Горбунова.
– Вы в самом деле советская парашютистка?
– Да… Была.
Тут Сухих в очередной раз убедился еще в одном, о чем немецкая книга не говорила. Если уж женщина начнет сознаваться, то она сознается во всем. Мужчина может даже размазывать слезы и сопли по лицу – и тем не менее говорить полуправду. У женщин это выходит хуже. А вот из Ольги-Елены сквозь всхлипывания потоком хлынула информация.
* * *
История ее была не слишком уж и затейливая. В июне сорок второго разведгруппу, в составе которой была и врач Горбунова, выбросили в районе Барановичей. Без всяких сигнальных костров, в белый свет. Точнее, должны были там выбросить. А на самом деле самолет маханул в тумане километров на сто южнее – и группа очутилась в знаменитых Пинских лесах. На эти места у парашютистов не было даже карты. Рация накрылась при приземлении…
Пинские леса – не самое лучшее место для пеших прогулок. Группа же угодила и вовсе в чертолом – сплошь глухие боры, чередующиеся с огромными непроходимыми болотами; а неприятности продолжались. Когда вышли в более-менее людные места, напоролись на немцев. В перестрелке был убит командир.
В общем, группа оказалась в лесах, не очень понимая, что делать дальше. Цель выброски знали только командир и еще один боец, но того так и не сумели разыскать после высадки. Продукты закончились. Никаких партизан они не встретили. То ли их в тех местах не было, то ли просто не повезло.
Группа была собрана с бору по сосенке. Из оставшихся пяти бойцов опыта действий в глубоком тылу врага не имел никто. Двое – в том числе и Горбунова – боевого опыта не имели вообще. Моральное состояние окончательно упало. Не нашлось человека, который сумел бы придать некую осмысленность дальнейшим действиям. В результате парашютисты долго блуждали по чащобам.
Кончилось это тем, чем и должно было. В одной деревне попытались разжиться продуктами, а кто-то, видимо, их выдал. Немцы подсуетились, устроили правильную облаву… Трое были убиты, а двое, в том числе и Елена, угодили в плен.
К такому повороту событий девушка оказалась не готова. Надо сказать, что в тыл врага Елена пошла, увлеченная общим порывом. Да и смертельно надоело ходить в институт. А тех, кто готов был идти за линию фронта, посылали и с третьего курса. И еще хотелось досадить одному парню, который упорно не обращал на нее внимания. Дескать, ты тут в тылу отсиживаешься, а я к черту в пасть отправляюсь. Она не очень понимала, что такое война в тылу врага. В газетах все это выглядело немного иначе. В них ничего не говорилось ни про бескрайние леса и болота, ни про голод и комаров, ни про постоянный страх, что тебя изловят враги…
Немцы, видимо, сразу поняли, что девушка морально подавлена. Обращались с ней прилично, разговаривали вежливо. Упирали на то, что война Советским Союзом все равно проиграна. Дескать, Кавказ мы уже взяли, Сталинград возьмем завтра, а Москву – послезавтра. Возили на экскурсию в лагерь военнопленных – явно намекая, что можно ведь и туда отправить…
В общем, Зои Космодемьянской из Елены Горбуновой не вышло. Она стала сотрудничать с немцами. Ее начали готовить на агента. Внезапно перевели в Зельву. Принялись отрабатывать легенду. Легенда была та самая – про ремонт дороги. Что, в общем, понятно. Партизаны старались, дорогу там ремонтировали постоянно. Да и в крайнем случае всегда можно было устроить имитацию ремонта. Ведь пути чинят не только после диверсий.
Она получила новое имя. Высадили ее из бронедрезины сутки спустя, несколько в стороне. А заблудилась она и в самом деле…
– Что с группой, к которой вы якобы летели? Кто давал радиограмму?
– Этого я не знаю.
– Еще один вопрос. Насчет имени. А если бы мы узнали настоящее имя того врача?
– Меня заверили, что вы не узнаете.
Сухих покачал головой. А ведь неплохо они знают нашу систему. Армейские разведчики ничего не сообщили бы из того, что можно проверить. Хорошо хоть, что про самолет соизволили рассказать. Конспираторы, чтоб их…
– Какое у вас задание?
– Конкретного задания мне не дали. Было приказано внедриться в отряд. Сказали – меня найдут.
– Они знают точное место лагеря?
– Нет. Только приблизительно. Предполагают, что лагерь южнее. Примерно там, где меня нашли ваши.
– Далее. Кто автор этой комбинации? Кто с вами работал?
– Я знаю его как майора Дикса. У него погоны на голубом фоне[25]. Какую точно он должность занимает, я не знаю. Ему лет сорок. Мне кажется, он из русских. По-русски Дикс говорит совершенно правильно; кроме того, знает много поговорок, русскую литературу цитирует… Я не знаю, кто такой Достоевский[26], а он знает… Но нашу жизнь представляет плохо.
– Мельников, отведи ее в землянку… Только постарайся, чтобы никто ничего не понял.
Девушку повели в построенное недавно специально для этих целей сооружение. Бойцы уже окрестили его «партизанской гауптвахтой».
– Николай Семенович, а что с ней теперь сделают? – спросил Макаров.
– Поглядим. Пусть посидит, подумает. Может, сообразим, как использовать ее в наших целях. Слушайте, а как это вы ее так раскололи? Быстро и с песнями. Это вы так на финских егерях натренировались?
– Да нет… Финны – парни крепкие. С ними порой приходилось и покруче. А я просто вспомнил, что нам командир рассказывал, еще на срочной службе. Он в Гражданскую начинал, а тогда ведь не церемонились. Вот он как-то, когда учил нас основам допроса, и сказал между делом: для некоторых женщин опасность потерять красоту страшнее, чем жизнь. А эта… Как она Сереге глазки-то строила. Вот я и подумал – а может, она как раз из той категории?
Вернулся Мельников.
– Доставил в полном порядке. Поставил часового. Девица вела себя тихо.
– Товарищи разведчики, что нам известно о деревне Зельва?
– Находится на железнодорожной ветке Волковыск – Барановичи. Деревня довольно крупная, в ней расположен немецкий гарнизон до трех рот, взвод фельджандармерии. Кроме этого, две роты «восточников»[27] и другие части. Деревня сильно укреплена – пулеметные гнезда, дзоты.
– К этому можно добавить, что никаких наших людей в Зельве нет, – подвел итог Сухих. – А вот мне очень интересно, почему операции проводятся не из Слонима, а из этой деревни. Но все-таки лезть туда у нас пока нет оснований. Зато есть более неотложная задача. За последнее время в соединение вступило около 70 человек. И ведь, насколько я понял, будет еще больше.
– Это точно, – подтвердил Мельников. – Дело известное. Как только партизаны на новом месте начинают шуметь, к ним начинает идти народ. И чем больше шума, тем больше народа.
– И ведь всех досконально мы проверить не сможем. Значит, придется пытаться договориться с этой Ольгой-Еленой.
Глава 5 Высокое искусство обмана
Борьба с партизанами не похожа на борьбу во фронтовых условиях. Они всюду – и нигде, и на фронте трудно создать себе верное представление о здешних условиях. Взрывы на железной дороге, путях сообщения, диверсионные акты на всех имеющихся предприятиях, грабежи и т. д. не сходят с повестки дня. К этому уже привыкли и не видят в этом ничего трагического.
Партизаны все более наглеют, так как у нас, к сожалению, нет достаточного количества охранных войск, чтобы действовать решительно… На широких просторах господствуют партизаны, имея собственное правительство и управление. Следует удивляться, как, вопреки всем существующим препятствиям, мы довольно сносно обеспечиваем подвоз и снабжение фронта.
Из письма капитана Вольфганга Фидлера10 мая, окрестности города Мосты
Группа партизан расположилась в сосновом лесу, откуда открывался отличный вид на город, расположенный на другом берегу Немана. Населенный пункт не зря так назывался: на расстоянии двухсот метров друг от друга, через реку вели два моста – автомобильный и железнодорожный.
Разумеется, такой важный пункт немцы всегда тщательно охраняли. Но сегодня здесь царила необычная суета. Возле железнодорожного моста торчали бронеавтомобиль и танк. Танк был, правда, так себе – трофейный советский БТ-7. Но все-таки. Партизаны засекли колонну машин с пехотой, прибывшую из Волковыска. Гражданских через мосты не пускали. В бинокли партизаны отлично видели, как солдаты отгоняли жителей, стремившихся попасть из заречных выселок в город и наоборот.
– А вот это мне не нравится. Куда они поперлись? – пробормотал себе под нос Макаров.
И вправду, на мост втягивалась колонна солдат примерно до роты, двигавшаяся из города.
– Не бойся, Гриша, все идет по плану, – отозвался Голованов, не отрывавший глаз от бинокля. – Они отойдут подальше и замаскируются, чтобы ударить в тыл атакующим.
Все негромко, но весело заржали.
– Слышь, ребят, кажись, в город с юга поезд идет… Только как-то уж очень медленно, – подал голос Мельников.
– Салагой ты был, салагой и остался. Поезд… «Броник» это. Тот самый.
И самом деле, с юга на железной дороге появилось настоящее чудовище. Пять бронированных вагонов и столь же бронированный паровоз плюс по две открытые платформы, обложенные мешками, за которыми сидели солдаты с пулеметами, да еще впереди две контрольных платформы, груженные булыжником. Из башен торчали орудия, на двух вагонах – на первом и последнем – располагались счетверенные автоматические зенитные пушки. С черепашьей скоростью бронепоезд стал переползать через мост.
– Вот и припожаловал, – удовлетворенно хмыкнул Голованов. – Это тот самый, который нам дал тогда прикурить. Все идет даже лучше, чем мы предполагали. Фрицы все силы сюда стянули.
– Никогда не видел немецких бронепоездов, – удивленно протянул Макаров. – Наши – видал. Да и то не артиллерийские, а зенитные. Они у нас на фронте в Карелии защищали железную дорогу.
– Полюбуйся, во всей красе, – протянул матрос бинокль старшине. – Ничего себе, так машина. Хотя на фронте-то бронепоезда бесполезны. Я в сорок первом видал, как наш бронепоезд с немецкими танками воевал. У него пушек было побольше, да и помощнее пушки, чем вот у этого. Да все равно его быстро расколошматили. Маневр-то у бронепоезда какой? Туда-сюда по железке – и все. А если путь разобрали, так и вовсе – заказывай себе гроб. Но против таких, как мы, – серьезная штука. Вон, видишь, – пушка сорок пять миллиметров, счетверенные зенитные двадцатимиллиметровки. Жуткая вещь эти зенитки. Как начнут садить – все живое в округе сметают. Дальше – семьдесят пять миллиметров в танковой башне. Сразу за паровозом – командирский вагон, потом все повторяется. Плюс ко всему – до черта пулеметов, есть и два миномета.
– Рвануть бы такой… – мечтательно протянул старшина.
– Э, братишка, ты думаешь, мне этого не хочется? У нас, на старом месте, тоже такой шлялся. Одно время это у меня было, ну, просто главной мечтой в жизни. Несколько раз пробовали. Но он же, черт, тяжелый, на него надо столько взрывчатки, чтобы его скинуть под откос… Один раз мы такую бандуру даже с рельсов свели. Ну и какая с того радость? Первый вагон сошел с пути, да не грохнулся. И вот стоит этот чертов бронепоезд и поливает вокруг себя огнем. Была бы пара трехдюймовок – мы его, конечно, расщелкали бы. Да ведь не было у нас пушек. Вот и ушли несолоно хлебавши…
– А у нас сейчас мин вообще нет. Хотя надо было б взорвать путь, чтобы он, когда все начнется, не рванул на тот, другой мост, где дело будет разворачиваться…
– Да пусть рвет куда хочет. Он ведь не танк, по прямой не может. А по железке – это ж какой обход… Серега, сколько ему пилить?
– Если на север, через Лиду – сто пятьдесят километров. А если на юг, через Волковыск и Барановичи, – то все триста.
– Вот и считай. Больше пятнадцати километров в час эта железяка давать, ну, никак не сможет. Иначе с рельсов сойдет. Так что она в любом случае не успеет. Вот и пусть ездит, где хочет… Ну что, братва, кажись, дело мы свое выполнили. Установили, что фрицы клюнули. Сергей, дуй к радисту, пусть раскочегаривает свою шарманку.
Мельников подался в лес.
Метрах в двухстах от опушки сидел боец, склонившийся над рацией.
– Ося, давай шли сигнал. Дело наше мы сделали.
Радист начал колдовать над аппаратурой.
…Две портативные немецкие рации прихватили соединение еще со старого места. Воентехник 2-го ранга[28] Симонов выменял их у соседей на 20 литров спирта. Командир Асташкевич был первоначально против – дескать, зачем нам нужны эти игрушки, они больше чем на сто километров не работают, чего зря их с собой переть? Но Симонов, большой энтузиаст радиотехники, настоял. И вот, в самом деле, пригодились. Да и не раз, наверное, пригодятся в этой своеобразной местности. Радист отстучал условный сигнал и начал лихорадочно сворачиваться.
– Куда спешишь, Ося? Мы сейчас перекурим, пожрем, а вот потом можно и до дому.
– Так ведь запеленговать могут! Мы ведь тут как в мешке. Слева Неман, справа поля, впереди шоссе и железка…
– Будут они за тобой бегать! Нужен ты им. Они ожидают здесь более крупную добычу. Они ведь не знают, что не дождутся. Потому как ихняя добыча на самом-то деле является охотником и орудует в другом месте…
Тот же день, окрестности поселка Селец
Этот мост через Неман давно стоял партизанам поперек горла. Центр давно требовал его уничтожить, еще когда соединение находилось в рейде. Тогда же и попытались – когда проходили неподалеку. На задание направили один отряд, рассчитывая, что немцы атаки не ожидают. Закончилось это мероприятие совсем бесславно. Немцы и в самом деле не ожидали атаки (или делали вид, что не ожидают). Так или иначе, но в самый ненужный момент со стороны Барановичей прибыл бронепоезд – тот самый, который сейчас околачивался в Мостах. Его орудия, зенитки и прочие игрушки сказали свое веское слово. Отряд понес серьезные потери и вынужден был убраться, разрушив железнодорожный путь. Впрочем, нет худа без добра. Застань эта чертова машина отряд при переходе железной дороги – все могло бы закончиться куда хуже. Но мост тем не менее уцелел. К тому же охрану его значительно усилили. А место было гнусное – с левой стороны Немана лес находился в полукилометре, все это пространство простреливалось из дзотов, расположенных по обе стороны моста. На правом берегу подходы тоже прикрывались дзотами; правда, там дело обстояло получше. К мосту примыкал поселок Селец. Немцы выселили оттуда жителей, но деревья вырубить почему-то не удосужились. Хотя и оттуда подобраться к объекту атаки было очень непросто.
А из Центра упорно слали приказы: «Примите меры к уничтожению моста через Неман». И чего им запал в душу именно этот мост? Но приказ есть приказ. И вот благодаря старшему лейтенанту Сухих появилась возможность сделать это дело – и не положить при этом кучу людей…
Прошлой ночью отряд Аганбекова начал переправляться на правую сторону Немана. У партизан было уже пять лодок, которые Голованов называл «Краснознаменной партизанской флотилией» – многие местные жители приходили в соединение вместе со своими плавсредствами, а они были у многих. Поэтому переправу осуществили довольно быстро. За день «казахи» проделали около 20 километров – и теперь занимали позиции в лесу возле поселка Селец. Одновременно два других отряда двигались по левому берегу. Сейчас они должны были находиться в зарослях на той стороне.
С наступлением темноты Аганбеков все чаще посматривал на светящийся циферблат трофейных часов. Атака была назначена на двадцать два часа, но партизанские командиры не слишком точно выполняли приказы.
Однако на этот раз все началось как по нотам. В десять вечера на том берегу открыли огонь ротные минометы числом пять штук и два батальонных. Послышалась винтовочная и пулеметная стрельба.
– Вперед! Ползком и без шума!
До дзотов было метров семьсот. Немцы, втянувшиеся в бой на том берегу, явно не ожидали, что атаку поведут с двух сторон. Они, конечно, к этому времени поняли, что группы подрывников нашли способ переправляться через Неман. Но одно дело – переправить пять человек, а другое – шестьдесят… Партизан они заметили, когда те были уже совсем рядом. Из дзотов застрочили пулеметы. Но вот из расположенных рядом с огневыми точками окопов раздались лишь жидкие винтовочные выстрелы[29]. Видимо, тут оставили лишь слабый заслон, остальных бросили на тот берег, где два отряда раскочегарили боевые действия до неба.
Аганбеков находился уже в мертвой зоне для пулемета, садившего из дзота. Старший лейтенант зашел немного сбоку, достал гранату и стал терпеливо ждать. Несмотря на свою всеми призванную отвагу, он никогда не лез на рожон без надобности. Тем временем огонь из окопов прекратился. То ли фрицев перебили, то ли они отступили. А, вот! Пулеметный огонь затих. Сейчас стрелок меняет ленту. Аганбеков рывком вскочил на ноги и рванул к огневой точке. Сбоку пару раз пальнули, но по дури, в белый свет. Подскочив к дзоту, старший лейтенант кинул гранату в амбразуру и рухнул на землю. Рвануло мощно. Изнутри послышались вопли. Пулемет работу не возобновил.
– Вперед, живо! Заходи справа! – вскакивая, заорал командир. Партизаны достигли окопов, в которых лежали два мертвых фрица. На мосту виднелись силуэты врагов, бегущих на левый берег. Второй дзот, расположенный по ту сторону железнодорожного полотна, никакого вреда нанести уже не мог. Видимо, и сидящие там фрицы сообразили, что их сейчас просто перещелкают в спину. Оттуда выскочило три человека. Двое рванули к мосту и упали под выстрелами, третий оказался умнее – кинулся бежать вдоль реки. По нему стреляли, но немец явно родился под счастливой звездой – вскоре он пропал в темноте.
– Ракету!
В воздух взлетела ракета. Это означало, что с охраной на правом берегу покончено. До этого партизаны на той стороне не особо лезли вперед, но теперь они двинулись куда веселее.
– Вперед, на ту сторону!
Неман в этом месте был широкий, метров двести, в его середине виднелся длинный и узкий остров. Партизаны припустили вперед по мосту со всех ног. В них начали стрелять, но как-то не очень уверенно. Еще бы – немцы оказались между двух огней. С той стороны слышалось мощное «ура!» – теперь партизаны на левом берегу не играли в наступление, а всерьез шли в атаку.
В общем, бой закончился довольно быстро. Дзоты закидали гранатами подоспевшие с тыла «казахи». Значительное количество немцев, судя по чересчур вялому сопротивлению, решили, что помирать им рановато – и двинули в лес. Вскоре слышались лишь отдельные выстрелы: партизаны добивали раненых врагов.
К Аганбекову подбежал командир соединения.
– Потери?
– Один легко раненный.
– Хорошо работаешь! У Лавриновича и Савельева все не так здорово. Теперь занимай позицию на той стороне. На всякий пожарный.
Тем временем из темноты показались две подводы, груженные толом. Одну партизаны начали разгружать, другая двинулась через мост.
Минут через сорок Аганбеков, засевший в окопе на той стороне, увидел выбирающихся из-под моста подрывников.
– У нас порядок.
Вскоре и с той стороны послышался крик:
– Готово!
– Быстро уходим!
Партизаны перебрались к основным силам – и три отряда начали отход вдоль реки. Бойцы, отступая, постоянно оглядывались. Еще бы! Никто не хотел пропустить красивого зрелища.
– …Ну, с Богом, – махнул рукой Асташкевич.
Сапер повернул ручку «адской машинки». На мосту один за другим грохнуло два взрыва. В небо взвилось рыжее пламя, а секунду спустя мост осел в воду в двух местах – у этого и у того берега. Целой осталась лишь опора, стоящая на острове.
– Жаль, нет тут Голованова, – покачал головой Аганбеков. – Он так любит всякие взрывы…
Отряды уходили в лес.
А главная заслуга того, что операция прошла успешно, притом малой кровью (пять убитых, девять раненых), приходилась на старшего лейтенанта Сухих. Хотя он-то даже не выходил с территории штаба…
27 апреля (за две недели до описываемых событий), партизанский штаб
В баню вошел боец Николаев, разведчик из отряда Лавриновича.
– Товарищ старший лейтенант, на наши пикеты вышел человек. Говорит, что у него очень важное дело, требует доставить его к самому главному. Мы решили его к вам проводить…
– Введите.
Неизвестный оказался человеком лет пятидесяти, одетым по-городскому.
– Пан офицер командир отряда?
– Я начальник особого отдела. Говорить будете со мной.
– Начальник особого отдела – это вроде как чекист? Да, говорить мне нужно именно с вами. Меня зовут Станислав Сикорский, я работаю… Работал мастером в депо Слонима. К вам послан немцами с заданием.
Сухих поглядел на вошедшего с большим интересом.
– И в чем заключается ваше задание?
– Установить связь с паненкой… С девушкой. Ее зовут Ольга Маслова. Она выдает себя за советскую парашютистку. Кроме того, от меня требуется остаться в отряде и передавать сведения о нем. Эти сведения я должен класть в тайник. Он в лесу. Километрах в пяти от ваших застав. Там на поляне есть очень приметная сосна – толстая, ее ствол разделяется на три. В корнях и оборудован тайник.
– Так, давайте по порядку. Итак, вы мастер депо?
– Именно. Я всю жизнь работаю в этом депо. Меня там все знают, можете проверить. С немцами я никогда не сотрудничал. То есть я работал в депо. Но я там работал и при царе, и когда немцы в тот раз пришли[30], и при польской власти, и при Советах. Начал с простого рабочего. Вот и при немцах работал. Но в стороне отсидеться не удалось…
– А почему же вам дали такое задание?
– Я поляк. Когда сюда в тридцать девятом году пришли русские, я был не в восторге. Вы понимаете. Я жил в своей стране, а стал жить в чужой. К тому же белорусы не слишком любят поляков. Честно говоря, к этому были основания, наша власть занимала не самую умную позицию по отношению к белорусам[31]. Я ее никогда не одобрял. Но мне-то от этого было не легче. Меня понизили в должности… наверное, и совсем бы уволили, но со специалистами было плохо. Немцы восстановили меня на прежней работе. Да и я, честно говоря, с удовлетворением воспринял то, что русских прогнали. Но потом как увидел, что творят немцы… К тому же у меня есть родственники в Польше. Оттуда просачивались слухи, что там происходит. Но я молчал. И в партизаны не пошел. А вот потом меня вызвали… Я думаю, что немцы с самого начала брали таких, как я, на заметку, но сотрудничать не предлагали. Ведь те, кто работает в полиции или в других местах, – их все знают. И тех, кто доносит в гестапо, или как там оно у нас в городе называется, люди тоже знают. А значит, и вы о них можете узнать. К тому же кое-кто из рабочих стал за моей спиной – но так, чтобы я об этом узнал, – говорить: не пора ли, дескать, эту польскую сволочь пристукнуть. Я думаю, им хорошо заплатили за такие разговоры.
– И чем вас привлекали?
– Говорили, что русские – исконные враги поляков. Что бандиты специально провоцируют репрессии против мирного населения. Предложили денег – десять тысяч остмарок – и, как у них положено, соль, керосин, водку… К тому же дали понять: отказ будет расценен как проявление нелояльности к немецким властям. А от «нелояльности» до концлагеря – путь короткий. Но я сказал себе: Станислав, ты хотел оставаться в стороне, ты считал, что это не твоя война. Но теперь ты, что ж, должен стать на сторону этих палачей? Я ведь дружу с железнодорожниками, я слыхал от них о еврейском гетто в Березе, что там творят немцы. Да и не верю я, что немцы победят. Если уж пришлось становиться на чью-то сторону, пусть это будет ваша сторона. Так я сделал вид, что согласился. Мне это было нетрудно – я просто вспомнил все, что говорил в начале войны. И на жадность тоже упирал. Долго торговался, выговаривая себе прибавку в пять тысяч. В общем, сошлись на двенадцати.
– С вами беседовало гестапо?
– Нет, я даже не знаю, как называется эта их контора. Что-то тайное. Майор Дикс…
– Он же вроде служит в Зельве?
– Все-то вы знаете. Но это не совсем так. Он, как это назвать по-русски… В общем, связан с обслуживанием автотранспорта. Ремонт, запасные части… Поэтому много ездит по окрестностям. Я его знал и до этого, ведь у нас в депо ремонтируются не только паровозы и вагоны, но и немецкие машины.
– Расскажите о нем поподробнее.
– Вы знаете, пан офицер, по нему, ну, никак невозможно было сказать, что он работает в какой-то секретной службе. Он более всего похож на штатского человека, которого призвали на службу, – вот он и служит. Куда деваться? Да ведь и работа его – чинить автомашины, не воевать. Какая разница, в погонах человек или же штатский? Всегда разговаривает очень вежливо. Нет в нем этой надменности немцев. Понимаете, большинство из них ведет так, будто они паны, а все остальные – хлопы[32]. А он – нет. Великолепно владеет русским, я говорю по-русски хуже его. Прилично говорит по-польски. И… Мне кажется, что он не немец. Или долго жил в России. Но он из тех, из старых…
– То есть?
– Он похож на тех образованных русских, которые были тут до революции. Да и после революции они тут были. Те, кто воевал против вас. Когда ваши снова пришли – это были уже несколько иные люди.
– Белый, что ли? – подал из угла голос Мельников.
– Вы знаете, я об этом не думал, но может быть… Да, станцию охраняет рота, состоящая из русских. Есть там один офицер, обер-лейтенант Мильке. Ходят слухи, он воевал на стороне Юденича. Что-то общее у них с Диксом есть.
– Интересно все получается, – подвел итог Сухих.
– Пан офицер, а что теперь вы со мной сделаете?
– А ничего. Паровозов у нас в соединении нет, но хорошему мастеру дело найдется. А данное вам задание надо выполнять… Где, вы говорите, тайник?
– Товарищ старший лейтенант, я знаю, где, – вмешался Макаров. – Мне ребята из отряда Лавриновича это дерево показывали. В самом деле, очень приметное. Я вот сосен в Карелии насмотрелся, но таких не видал. Ее и прозвали – Дуб-сосна.
– Точно! Очень правильно, – подтвердил поляк.
– А кто должен оттуда забирать?
– Вот чего не знаю, того не знаю…
– Что ж, сейчас связь и установите. Макаров! Гони в санитарный взвод, разыщи Горбунову, обеспечь ей ненавязчивую встречу с паном.
* * *
К этому времени девушка уже вполне дозрела. После нескольких бесед с особистом она была готова включиться в игру. Впрочем, выбора у нее не было. Для конспирации ее определили в медицинскую часть. Разумеется, за ней кое-кто присматривал. Но Горбунова, судя по всему, не стремилась рвануть назад к немцам. Впрочем, Сухих объяснил ей между делом, что загнанных лошадей пристреливают, а провалившихся одноразовых агентов вроде нее немцы ликвидируют, выпотрошив из них всю информацию. И тут он ничуть не врал. Кому она была бы нужна в ГФП, явившись с рассказом, что вырвалась из партизанского плена?
А дальше все было просто. Девушка написала донесение. Поскольку в отряде могли быть и другие агенты, ее нынешнюю должность указали правильно. Но, кроме того, Елена сообщила, что завязала роман с человеком из особого отдела. Конспирация так конспирация – Мельникову пришлось «крутить любовь» с девицей. Они часто появлялись вместе в обнимку, иногда целовались. Впрочем, Мельников ничего против такой конспирации не имел. Девица вроде тоже. Потому как она давала понять, что готова продолжить «конспирироваться» и в более серьезном ключе. Но это уже было как-то слишком.
Пара донесений содержала не слишком значительные правдивые подробности деятельности отряда.
В очередной записке Горбунова указывала, что вся медицинская часть приведена в состояние полной готовности. Врачи и санитары говорят, что готовится большая операция.
Записку Станислав отнес к Дуб-сосне. В тот же день Мельников, ведший скрытное наблюдение за тайником, обнаружил жителя деревни Ласки, который эту записку забрал. (Вот ведь сволочь Чигирь, после его подвигов с немецкими агентами в этой деревне явно все будет хорошо.)
Осуществлять «диверсию» пошли Мельников, Макаров и Голованов. И убедились, что сработало! Возле полотна поджидала засада. Партизаны довольно ловко разыграли, что обнаружили ее в последний момент. Ввязались в перестрелку и поспешно отступили. Не пожалели даже двух мин, которые кинули при «паническом бегстве». Потом была еще пара подобных проверок – и, наконец, взялись за большое дело.
Разумеется, этим не ограничились. Партизанские разведчики стали ненавязчиво засвечиваться возле Мостов. Мельников и Макаров лично выкрали двух «языков» из числа солдат гарнизона. После второго раза, когда они захватили часового, перестарались в своей нарочитости – и едва не сложили голову: по ним долго стреляли.
И вот был нанесен главный удар. Горбунова сообщила, что ее любовник-особист проболтался про атаку на мосты вниз по Неману.
Сооружения находились на окраине города, к тому же на правой стороне имелось замостье. Так что выполнить приказ можно было лишь прямым штурмом города. Но партизаны не раз штурмовали города. И немцы клюнули – стянули в Мосты все, что могли. Именно этот процесс и контролировали разведчики.
* * *
…Группа разведчиков возвращалась на базу от Мостов.
– Обидно, конечно. Ребята там воевали, а мы прохлаждались. Да и на взрыв моста не поглядели, – сокрушался Голованов. В конце концов после беседы с Сухих он присоединился к «особой группе». Неизвестно, что там ему говорил старший лейтенант – возможно, обещал, что и там придется взрывать, только более серьезно и интересно. Но тем не менее…
– На все бои не успеешь. Там, я думаю, управились и без нас, – урезонил его Мельников. – Конечно, жаль, что не поглядели, как мост в воздухе летает. Гриша, ты еще не видел? Веселое зрелище. Ну, ничего, увидишь. Но более всего мне жалко, что не дано нам увидеть рожу этой недобитой белогвардейской сволочи, майора Дикса, когда он узнает, как красиво мы его надурили. И услышать, какие душевные слова будет говорить ему немецкое начальство. Я вас, братки, уверяю – в немецком языке есть множество крепких и звучных ругательств…
Глава 6 Удар из ниоткуда
Ягдкоманда действует следующим образом: переходы она совершает большей частью ночью, а в дневное время находится в скрытом месте. И на марше, и на привалах ягдкоманда должна обеспечивать непосредственное охранение. Разведка начинается по достижении места боя. О действиях и передвижениях партизан ягдкоманда судит по оставляемым ими следам. Чтобы избежать предательства, не следует вступать в контакт с населением… Успех дела решают хорошая маскировка, тесное взаимодействие и главное – терпение.
Наставление «Боевые действия против партизан»19 мая, партизанский штаб
В штабе шло совещание. Табачный дым уже не клубился, а накладывался слоями под потолком. Настроение было паршивое.
– Черт их возьмет! – выругался Асташкевич. – Я с сорок первого в партизанах, а с такой чертовщиной не сталкивался. И не слыхал никогда.
– Этого следовало ожидать. Немцы ведь тоже не дураки. Мы учимся – ну, так ведь и они ведь тоже… Тем более что, по нашим сведениям, против нас действует очень опытный противник. Профессионалы, – сказал Сухих.
– Да и сами мы хороши. Как говорил товарищ Сталин, головокружение от успехов у нас началось. Хотя про такие методы врага нам и в самом деле ничего не было известно, – вставил комиссар.
Асташкевич ударил ладонью по столу.
– Ладно! Подведем итоги. Что можно сделать в этой ситуации? Раз это профессионалы, то тебе, Николай Семенович, и карты в руки.
– Итак, против нас действуют специально подготовленные солдаты. Или даже специально подготовленные подразделения. Судя по всему, немцы учли просчеты свооих действий против партизан. А именно то, что мы в лесу чувствуем себя полными хозяевами, а они здесь воевать не умеют. Логично предположить, что враг решил преодолеть этот свой недостаток и начал создавать специальные части по борьбе с партизанами. Если это так, то пытаться выслеживать их в лесу – дело неблагодарное. Они знают о нас гораздо больше, нежели мы о них. Пока что единственный шаг, который я предпринял – и прошу, чтобы вы тоже его предприняли, – это обязал всех наших людей в населенных пунктах сообщать о любых передвижениях немцев. Особо я просил обратить внимание на любое необычное поведение немцев. Ведь один странный факт мы проворонили. То, что я недостаточно опытен в специфике партизанской войны, ответственности с меня не снимает. Впредь будем внимательнее. В конце концов они ведь не нечистая сила. Значит, какие-то следы от них должны оставаться…
– Только вот найди их, эти следы, – пробурчал командир.
* * *
Вся эта чертовщина началась пятью днями раньше. Около пятидесяти человек из отряда «Победа» двигались к деревне Козловична. Задача была простой и обыденной: изъять муку из находившейся там мельницы.
Надо сказать, что после того, как Мельников с Макаровым силами тамошних полицаев уничтожили лжепартизанский отряд, в деревне ничего особо не изменилось. Как и предвидел Сухих, немцы предпочли не поднимать шума. По имевшимся сведениям (а Еременко подсказал нужных людей), в Козловичну через день после боя прибыли немцы, и среди них вроде бы был офицер в форме майора автомобильных частей. Возможно, это и был тот самый Дикс. Полицаев допросили. Причем всерьез, каждого по отдельности. И… выразили им благодарность за храбрые действия. Затем объяснили перед строем, что все прошло как надо. Дескать, немецкий офицер – личность секретная, если исчез – то так и нужно. Мол, единственная неприятность – жалко Прокопенко, верного солдата фюрера. Что же касается пропавшего старосты, то откуда-то пошел упорный слух, что, дескать, Еременко просто-напросто струсил во время боя (что с него взять, со штатского), бросился бежать и утонул в болоте. Полицаям назначили нового командира, из Слонима прислали нового старосту. И все пошло по-старому.
Что же касается полицаев, то они тем не менее были сильно деморализованы. Дело в том, что слухи о деятельности соединения Асташкевича распространились по округе с невероятной скоростью. Уже через день даже воронам и цепным кобелям было известно о взрыве моста через Неман. Как это всегда бывает со слухами и прочими сплетнями, события приобретали гомерические размеры. Говорили, что партизан – целая дивизия, есть артиллерия и танки. А возле моста партизаны перебили несколько тысяч немцев и подбили десять танков… Понятно, что полицаям было не слишком уютно сидеть, так сказать, на переднем крае – возле партизанского леса, где творится черт знает что.
Вот в этом-то, как стало понятно задним числом, и крылась странность. Обычно при появлении в округе крупных сил партизан немцы либо усиливали регулярными частями гарнизоны, расположенные вблизи от партизанских баз, либо, наоборот, выводили своих приспешников, концентрируя силы в крупных и более важных населенных пунктах, отдавая остальные в распоряжение партизан. Тут же не случилось ни того, ни другого.
Прозевали. Не обратили внимания на эту странность. Ну, сглупили фрицы, с кем не бывает? Правильно сказал комиссар: несколько расслабились. Как теперь было уже точно известно, крупных военных сил у немцев в этом глубоком тылу просто не было. А ведь для проведения операции против такого мощного партизанского соединения требуются не просто крупные, а очень крупные силы. На фронте при наступлении достаточен перевес в три-четыре раза. Против партизан необходимо десятикратное превосходство. Ведь лес нужно окружить плотным кольцом, иначе партизаны попросту уйдут в соседний лесной массив – и все начнется сначала. И хоть лес вроде бы и небольшой, а если подсчитать, – то требуется не один полк. Но никаких полков в округе не наблюдалось. В общем, люди начали чувствовать себя в безопасности. Вот и получили по полной программе.
* * *
Итак, партизаны двигались по лесной тропе по направлению к деревне Козловична. Задача у группы была проста – разогнать полицаев. Это была не столько тактика или стратегия, сколько политика. Партизаны, так сказать, демонстрировали, кто в доме хозяин. В нескольких деревнях такие акции прошли вполне успешно. Тут тоже не предвиделось особых трудностей.
…Все случилось, не доходя трех километров до населенного пункта. Внезапно из-за кустов и из-за деревьев послышались автоматные и пулеметные очереди. Били с очень близкого расстояния. Причем поступили атакующие очень умно: пропустили разведку (которая, кстати, ничего тревожного не заметила) и ударили по основной группе. Атака была совершенно неожиданной – в лесной глуши никто не думал встретиться с врагом. Да и когда партизаны все-таки открыли ответный огонь, они очутились в том же положении, что и немцы, которых они атаковали прежде, – то есть стреляли в белый свет, неорганизованно и наобум.
Будь еще немного времени – и партизаны пришли бы в себя, организовали бы грамотную оборону. В конце-то концов случалось им и в немецкие засады попадаться. Но этого времени им никто не отпустил. Нападение длилось не больше двух-трех минут. Потом автоматный огонь прекратился. Стреляли лишь с более дальней дистанции из трех пулеметов. Но вскоре прекратили огонь и эти. Опомнившиеся партизаны кинулись в погоню – но обнаружили лишь пустое место. В кустах нашли автоматные и пулеметные гильзы. И все. Атаковавшие неизвестные растворились в лесу без следа.
Результат оказался очень грустным. Командир отряда был убит чуть ли не первым же выстрелом – наповал из винтовки. Скорее всего, действовал снайпер. Да и остальные враги время даром не тратили. Пятнадцать убитых и двадцать пять раненых. Разумеется, задание было сорвано. То есть в лесу от засады партизаны потеряли больше, чем при штурме хорошо укрепленного моста через Неман. Но, как оказалось, это было только началом.
Вскоре группа подрывников из пятнадцати человек, направлявшаяся к железной дороге, была полностью уничтожена. Немцы и раньше устраивали засады на минеров, но делали это возле железки, а не в лесу. Обычно они таились или на опушке, или в обломках пущенных до этого под откос вагонов. Но тут нападение случилось именно в лесу! Подрывников перестреляли из засады, когда они пробирались по собственной, лично ими проложенной тропе. Причем, судя по всему, уничтожили их тоже почти мгновенно. И сделали это три или четыре человека. И так же бесследно исчезли.
Еще две небольшие группы просто пропали без вести. Тут уж спохватились, что ушедшие несколько дней назад разведчики из отряда Лавриновича тоже как сквозь землю провалились…
Попытки выяснить что-то через своих людей из жителей ближайших деревень не дали ничего. К примеру, в той же Козловичне, возле которой накрыли крупную партизанскую группу, полицаи были на своих местах и никуда не отлучались. Да и по зубам ли им было такое? А новые войска никто не видел.
В общем, складывалась очень грустная ситуация. Самое неприятное заключалось даже не в числе погибших, хотя такие потери для партизан являлись весьма серьезными. Все обстояло куда хуже. Дело в том, что регулярные немецкие части конечно же превосходили партизан по вооружению и боевой подготовке. Но имелась у них очень серьезная слабость: немцы не любили и не умели воевать в лесах. Ведь в чем главная сила немецкой пехоты? В том, что каждое их отделение действует как единый организм. Такому искусству в неделю не обучишься. А в лесу взаимодействовать получается не очень… Не говоря уже обо всем известной немецкой боязни лесных засад и всего такого прочего. Скажем, немцы часто устраивали засады на партизан, но делали это возле дорог, на опушках, у деревень – в любом случае не в чаще. А в лес фрицы совались, только собрав подавляюще крупные силы. Да и в этом случае далеко не всегда добивались успеха. И партизаны чувствовали себя под сенью деревьев очень уверенно.
А тут выходило – появились у врагов бойцы, которые умеют воевать в лесах получше партизан. Немцы стали действовать партизанскими же методами. Не хуже, а может, и лучше, чем партизаны. Что угрожало очень неприятными последствиями. Не говоря уже о том, что люди могли попросту начать опасаться выходить из партизанского лагеря. Да и что лагерь? Макаров смотрел на вещи очень мрачно:
– Если у фрицев появились лесные егеря, то нам придется невесело. Ведь главная наша крепость – это лес. А для них лес – не помеха. Видали, воевали…
22 мая, партизанский штаб
Мельников с Макаровым грелись на весеннем солнышке возле бани, когда к ним подошел дед Павел. Это был тот самый старичок, который еще в апреле навел отряд заготовителей на знатную добычу. Кстати, к старосте с тех пор еще один раз наведывались. И снова с большим успехом.
Дед Павел оказался золотым человеком. Он являлся мастером на все руки: мог быть плотником, столяром, печником – и много еще кем. Монотонную крестьянскую работу дед не переваривал. Так что во все времена и при всех властях он шатался по округе, перебиваясь разными заработками, благо человеку с золотыми руками заработать не трудно. Поэтому он знал всех, и все знали его – и подозрений его прогулки не вызвали ни у кого. Война войной – а все равно людям в деревнях и то нужно, и это… Тем более что мужиков по селам было немного. Да и фрицам толковые работники тоже требовались. Голова у деда варила что надо, а немцев он не переваривал еще с той войны.
– Здорово, ребята! Ты, Серега, говорят, в Руду Яворскую в разведку к Настене ходить повадился? Дело, конечно, молодое – да смотри, у нее язык без костей.
– Так что с того? В Руде нет ни немцев, ни полицаев. Все давным-давно сбежали.
– Так в Козловичне есть. А у нее там много подруг. Но я не для того пришел. К командиру вашему надо, к Николаю Семеновичу. Разговор имеется.
Разведчики проводили деда к особисту.
– Здравствуйте, товарищ особый начальник.
– И вы здравствуйте, Павел Макарович, – обаятельно улыбнулся старший лейтенант. – Как живете?
– Живу помаленьку. Покрепче многих молодых буду. А пришел я вот с таким делом. Уж не знаю, важное оно или нет, но ваши ребята передали, что вы мне велели обо всем сообщать. И ведь дело-то в самом деле странное…
– Ничего. Вы, главное, нам все подробно расскажите.
– Значит, так. Я вчера и сегодня до обеда в Дубровке работал. Там, сами знаете, стоит немцев человек двадцать, да еще полицаи. Вот немцы-то меня и подрядили крышу им отремонтировать. Они там в здании сельсовета устроили штаб. Так вот, дело было сегодня. Сижу я на крыше, работу уже почти закончил, слазить собрался. И тут вижу: с той стороны, от Слонима, едут две машины. Одна легковая, открытая, а другая – грузовик. Интересный, с шестью колесами, с брезентовой кабиной. Таких я и не видал. Ни у наших не видал, ни у германов. Там лужа на въезде в деревню, так легковая стала ее объезжать, а грузовик попер прям как трактор или там танк. И проскочил одним махом. Кузов брезентом сверху затянут, вроде как фургон. Думаю, кого это черт несет, посижу-ка на крыше, оттуда виднее. Сами знаете, Дубровка – она на отшибе. Гостей там особо не бывает. Так я молоточком постукиваю, вроде как работаю, а сам наблюдаю. Подъехали они, значит. В машине трое – один офицер, двое эти… Ну, которые с бляхами на шее шляются по дорогам, у честных людей аусвайс требуют и в мешках роются.
– Фельджандармы?
– Они самые. Морды жандармские. Так вот, затормозили они, офицер вылез – и в штаб направился. Жандармы тоже вылезли. Никого к машинам не подпускают. Даже своих. А, вы ж понимаете, немцам тоже интересно, кто это к ним пожаловал. Эти, которые из деревни, ла-ла им что-то по-своему. А один жандарм как рявкнул на них, это даже я понял, что послал он их подальше. Тех как ветром сдуло. И тут офицер обратно выходит. Пробыл он там немного, получаса не будет. Погрузился он в машину, и двинулись они обратно. И вот что самое интересное. Когда грузовик разворачивался, он ко мне задом повернулся. Сзади у него брезента нет, так я всю внутренность кузова с крыши-то и разглядел. Пустой он был! Лишь вдоль бортов – скамейки. А после покатили они тем же порядком туда, откуда приехали.
– То есть ничего из машины не выгружали, никого из нее не высаживали? – уточнил Сухих.
– Так я о том и говорю! Что это они так раскатывают? У немцев ведь небось тоже бензин казенный. Не станут они просто так, от нечего делать, по полям да лесам раскатывать… Ну вот, я быстренько работу закончил, расчет получил, да к вам. Благо в Щаче мостки не разрушены.
– Спасибо, очень интересные вы нам вещи рассказали.
– Ну, прощайте, я еще к своему родственничку в отряд загляну…
* * *
Сухих закурил и оглядел помощников долгим взглядом.
– Ну, какие будут соображения? С чего это немцы катаются в окрестностях партизанского леса? И ведь их всего-то – даже если в кабине грузовика было двое – всего-то пять человек. Попадись они вам на пути – вы бы их вдвоем из засады на тот свет отправили. А ведь двое – жандармы, к ним у партизан счет особый. Они этого не понимать не могут. Значит, было у них дело. И серьезное дело.
– К тому же грузовик… Судя по рассказу деда, это полноприводник типа «Einheitsdiesel». Я такие видел нечасто. Только у мотопехоты[33]. В прошлом году один такой, подбитый, эсэсы бросили, когда за нами гонялись, – добавил Мельников.
Была у Сергея такая особенность – он увлекался автомобильной техникой и назубок знал названия и особенности всех немецких средств передвижения, которые ему доводилось встречать.
– Тем более. Не самая распространенная машина – из тех, которые дают только отборным частям, – попусту катается по весьма небезопасным для немцев местам.
– Не попусту, товарищ старший лейтенант, – встрял Макаров. – Я, кажется, понял, в чем тут дело. Грузовик доставил спецгруппу. Ту самую, о которой в последнее время столько разговоров. Или аналогичную. Я имею в виду лесных егерей.
– Объясни-ка поподробнее. Ведь машина была пустой. Вряд ли немцы для нужд своих специальных частей наладили производство шапок-невидимок.
– Шапки-невидимки тут ни при чем. Тут просто хорошо продуманная тактика. Ведь в чем главное преимущество егерей? В скрытности их действий. Как вы сами сказали, против нас работают серьезные люди. Значит, они понимают наше главное преимущество: у партизан всюду глаза. Если в деревне высадится подобная спецгруппа – на это обязательно обратят внимание. Эти егеря ведь почти наверняка одеты в камуфлированные костюмы, как у Сергея, или в маскхалаты. К такой одежке тут не привыкли. Да и внешность… В таких частях обычно служат немаленькие ребята, вроде нас с Серегой. Не тыловые крысы. Видал я финнов из подобных соединений. Высаживается в деревне группа амбалов в маскхалатах, увешанных разным снаряжением… Они же сразу обратят на себя внимание. Далее. Если их просто вывезти в лес, то партизанским разведчикам, хотя бы по автомобильным следам, легко вычислить место, где они высаживались. Самый лучший вариант для сохранения тайны – если машина притормозит, они выскочат, а та двинется дальше. Они могут и на ходу соскочить, как десантники с танка. Риск быть обнаруженными тут минимален. И ведь заметьте – Мосты к нам куда ближе. Оттуда можно и пешедралом по лесу допереть. Но немцам понятно, что возле Мостов полно наших разведчиков.
Особист задумался, а потом высказал мнение:
– Хитро закручено, но, в общем-то, похоже, что так оно и есть. Ну, тогда давай, старшина, думай о том, что они могут предпринять дальше.
Сухих положил на стол карту.
Макаров некоторое время глядел на нее, а потом стал докладывать:
– Все прошлые столкновения с егерями были на правом берегу Щачи. Эти высадились на левом берегу. Можно предположить, что они перейдут реку. Но… Конечно, Щача – не Волга и не Неман. Но и не ручеек. Как мне кажется, такой вариант маловероятен. Это уж слишком уж хитро. К тому же они не могут не понимать, что на реке сидят наши пикеты.
– Мне тоже так кажется, – согласился Сухих. – Тем более что в последнее время бойцы отряда Аганбекова активизировали действия на железнодорожных ветках Волковыск – Мосты и Волковыск – Барановичи. То есть на левом берегу. Если они дали нам по зубам там, то логично было бы врезать и тут. И это, кстати, свидетельствует о том, что егерей немного. Ведь самое разумное – наносить удар одновременно. А потому, раз уж ты у нас главный специалист по действиям спецгрупп, попробуй предсказать, где они могут нанести удар.
Макаров снова не спеша изучил карту, потом спросил:
– А про брод через реку многие знают? Я имею в виду – из местных.
– Это уж точно не тайна. Мне об этом сказали именно местные, – ответил Мельников.
– Я думаю, что засада будет у брода. По лесам и полям партизан ловить непросто. Но нашим все равно надо переходить реку. Есть два пути – брод и мостки в деревне Щача.
– По второму пути партизаны не ходят. После того как начались все эти дела с егерями, Аганбеков строжайше запретил, – пояснил Мельников.
– Это абсолютно правильно, что запретил. Тем более, если б егеря засели возле мостков, деда они живым на этот берег не пропустили бы. Такая уж специфика их работы. Да и там деревня, вокруг нее поля. Значит, если и они знают о броде, то устроят засаду возле него. Место удобное. Воды там, насколько я помню, по пояс; бойцов, переходящих реку, можно пощелкать как кроликов. Думаю, они будут сидеть там, дожидаясь крупного отряда. Мелкие пропустят. Точнее, пойдут следом и уничтожат дальше, в лесу.
– И какие будут предложения?
– Надо заходить им в тыл и устроить охоту на охотников. Но вот как? Возле Щачи они могут посадить наблюдателя. Вплавь через реку? Лодок-то у нас там нет.
Особист помолчал и сказал:
– Есть еще один путь. Он проложен бойцами Аганбекова по приказу Асташкевича. На случай внезапного отступления. Но для начала все-таки имеет смысл убедиться, что мы не ошибаемся. Давайте на коней – и галопом к «казахам». А я пойду за приказом к Асташкевичу…
* * *
На лице Аганбекова, выслушавшего новость, не проявилось никаких эмоций.
– Хорошо, что предупредил. С утра группа собиралась идти через брод. Наш дозор возле брода ничего не заметил. Но… Давайте-ка в самом деле поглядим.
Если на том берегу партизан и в самом деле ждала засада, то брод располагался очень неудачно для них. Путь к нему шел через обширный луг. Правда, правее к реке подступал густой лес, но оттуда все равно пришлось бы выходить по голому берегу. Зато в этом месте правый, партизанский, берег был выше, чем левый.
Разведчики и Аганбеков на брюхе подползли к краю леса. Все достали бинокли.
Там, где был брод, противоположный берег выглядел так. Прямо от реки начиналась небольшая заболоченная пустошь, поросшая кустами. Дальше, слева на возвышении, стоял лес. Будто это место просто специально придумывали для засады. Справа же тянулась длинная болотина.
Все трое внимательно исследовали опушку леса на противоположном берегу. Ничего не заметно. Напротив стоял тихий пустой лес. Но партизаны были не теми людьми, которые доверяют первому впечатлению. Иначе они бы столько не прожили. Продолжили наблюдение. Таращиться в бинокль пришлось с полчаса. А! Мельников заметил, что в одном месте дрогнула ветка. И еще раз. Он скосил глаза на товарищей. Аганбеков вроде смотрел не туда, но тоже дал понять, что заметил. Понаблюдав еще некоторое время, командир отряда дал знак отходить.
– Видали? – спросил он.
– Так точно.
– И я видел, – доложил Макаров.
– Их там не менее десяти человек. Но, я думаю, больше. Вот сволочи! У меня ведь должно было выдвигаться тридцать человек. И я, кстати, с ними собирался. С такой позиции всех положили бы к чертовой матери. И каково мнение начальства?
– Атаковать. Товарищ старший лейтенант сказал что-то про секретный мост…
– Да черт с ним, с мостом! Новый построим! Надо этим гадам врезать, а то никакой жизни не будет.
Отряд был поднят. Один взвод с тремя ручными пулеметами Аганбеков отправил на берег реки, к броду. Остальные двинулись по лесу. В бой шло человек сорок. Вскоре они оказались в жуткой глухомани. Сначала шел лес, потом потянулись высокие кусты.
– Это мы куда? – спросил Макаров.
– А вот увидишь, – хитро ухмыльнулся Голованов, присоединившийся к паре разведчиков.
Вскоре передовая группа вышла на берег Щачи. Река в этом месте была широкая, ничего не говорило о том, что тут может быть брод. Несколько партизан исчезло в прибрежных кустах. Там послышалась какая-то возня – и вскоре из зарослей показалось некое бревенчатое сооружение. Один его край, подгоняемый течением, поворачивался поперек реки. Вскоре все стало ясно. Это был наплавной мост шириной примерно в два метра. Течение само собой устанавливало его. Вскоре дальняя сторона сооружения достигла берега. Переправа была готова.
– Ничего себе! – только и мог сказать Макаров.
– Никогда не видел? – усмехнулся Аганбеков. – Партизанский мост это называется. Легко наводится – и так же просто убирается. Мы приготовили несколько таких мостов через Щачу на случай, если соединению придется быстро удирать. Или вот на такую пиковую ситуацию. Понятное дело, чем меньше людей о подобных делах знает, тем лучше.
* * *
Вскоре все партизаны были на левом берегу.
– Голованов! Возьми семь человек. Мы будем атаковать их вдоль реки, ваша задача – зайти глубже, перекрыть им отход. Вступать в бой, когда начнется стрельба. Вопросы есть?
– Никак нет.
– Действуйте!
Мельников, Макаров, Голованов и еще четверо бойцов двинулись по лесу. Когда до позиций врага осталось примерно с полкилометра, Голованов распорядился:
– Макаров, Мельников, вы двигайте вперед, поглядите, что там и как. Разберетесь – свистните. Тут мы попрем.
– Осторожнее, ребята, под пули зря не лезьте. Это вам не солдаты охранных рот, – напутствовал товарищей старшина.
Сергей и Григорий двинулись ползком вперед. Вскоре Макаров заметил нечто интересное. Ага, точно – между двумя соснами явно кто-то лежал. Понятное дело, засада была обращена на север, но егеря прикрыли и противоположное направление. Вряд ли они ожидали удара с тыла – но ведь оттуда могла совершенно случайно появиться какая-нибудь партизанская группа. А разведчики вышли с совершенно неожиданной стороны, откуда их никто не ждал. Макаров показал Сергею знаками: отходить к группе, забирая при этом еще в сторону, чтобы выйти на край низины. Егеря ведь вряд ли будут стоять насмерть на никому не нужном рубеже. Не такая у них задача. Когда начнется заваруха – они попытаются отойти. Вот тут-то и постреляем.
Но красивой операции не вышло. От реки послышалась стрельба. Эх, спугнули… Тут задергался и часовой, видимо, пытавшийся понять, что происходит. Зря он так. Григорий, державший егеря на мушке, дал длинную очередь. Немец ткнулся носом в землю. Старшина свистнул. Пошла потеха.
Между тем со стороны реки стрельба усилилась, послышались разрывы гранат. Заговорили пулеметы и на той стороне Щачи. Значит, егеря стали отходить вниз по реке, по болоту – и попали в поле зрения пулеметчиков.
Между тем Мельников, оказавшийся в одиночестве, бежал через лес. Задачу свою он знал – отрезать егерям отход. Внезапно, выскочив из-за елок, он увидел врага почти рядом, в нескольких шагах. Рослый человек в пятнистом комбинезоне доставал из кармана рожок автомата. Сергей нажал на курок, но проклятая фашистская машинка не сработала. Перекос.
И тут Сергей убедился, что егеря – серьезные парни. Автомат немца полетел в сторону, а сам он метнулся на землю, перекатился и вскочил, как чертик из шкатулки, возле Сергея, а в его руке уже сверкала финка. Причем держал ее враг в левой руке.
Фриц широко махнул рукой с ножом, целя в бок. Обычное дело – отбить удар двумя руками с автоматом… Но каким-то шестым чувством Сергей понял, что это делать не надо. Он ушел в сторону – и кинул автомат плашмя немцу в лицо. А затем ударил его ногой под колено. Немец повалился, успев встретить в полете кулак разведчика.
Мельников оглядел валяющегося фрица. Интересно, живой или нет. Вроде, живой… Это хорошо. Пленный егерь нам пригодится. Мельников перевернул бесчувственного фрица на живот и стал связывать ему руки веревкой, которую всегда таскал в кармане. Привычка охотника за «языками»…
Приводя в порядок автомат, Сергей вспоминал рукопашную схватку. Почему он понял, что нельзя применять стандартный прием пограничников, который Макаров демонстрировал всем желающим? А… Немец уж больно широко размахнулся. Демонстративно. Тоже, видать, сообразил, что перед ним серьезный противник.
– Ну да, – вслух подвел итог Сергей. – Я попытался бы отбить удар ножа автоматом, а он – видать, опытный боксер – врезал бы мне правой в морду так, что я бы не встал…
* * *
Тем временем Аганбеков и его бойцы все же вытеснили немцев в заболоченную низину. Теперь по ним стреляли из леса, с возвышения. Справа, с той стороны реки, откуда эта болотина отлично просматривалась, садили пулеметы. Макаров со своими ребятами, особо не высовываясь, поджимали справа. Егеря свирепо огрызались, но они очутились в очень скверном положении. На низине росли лишь редкие кусты, а болото было достаточно глубоким. По колено примерно. То есть особо не побегаешь. Так что охотники стали жертвами. Сдаваться они не собирались; впрочем, этого им никто и не предлагал. Большинство из отступавших так и осталось в этой низинке. Но нескольким удалось достичь леса на противоположной стороне. Гоняться за ними Аганбеков счел излишним.
– Мельников! Ты живой? – заорал Макаров.
– Живой я! У меня пленный! Идите сюда, а то мне его лень тащить! Он в полной отключке! – донеслось из леса.
Макаров и Голованов пробились к дружку.
– О, судя по нашивкам, офицер[34], – протянул старшина, оглядывая лежащую на земле крупную фигуру в камуфляжном костюме. – Но ведь он же мертвый.
– Оклемается. Они, гады, живучие. Я, когда «языков» брал, и сильнее прикладывал. А этот – вообще амбал. Да и боксер, судя по всему. Такие от удара кулаком в лоб не помирают. Не мог же я не доставить подарка особисту!
– А весело фрицы стали воевать… – сказал кто-то из партизан, тоже подошедших поглядеть на пленного егеря.
– Да уж. Не только мы учимся, к сожалению. Раньше фрицы вели себя попроще… – задумчиво протянул Мельников.
Октябрь 1941 года (за год и три месяца до описываемых событий), где-то под Копылем
В те времена отряд Аганбекова насчитывал человек тридцать. Ни о каких партизанских соединениях, а уж тем более о целых партизанских краях, речь не шла. Оружия было много – наши при отступлении побросали его не на один отряд. С патронами было куда хуже – поэтому партизаны при первой возможности меняли свои винтовки и автоматы на немецкие. Патроны для последних можно брать у убитых. А для наших – откуда взять? Что же касается взрывчатки, то ее не было вообще. Не говоря уж о связи с Большой землей. Никто не знал, что происходит на фронте, стоит ли еще Москва. Утешало лишь то, что по железным дорогам на восток шли и шли немецкие эшелоны. А значит – война продолжалась.
Впрочем, Аганбеков и в самом деле был из тех людей, которые в любом случае бились бы до последнего патрона. Иной вариант, похоже, ему просто-напросто не приходил в голову. Сражались как могли. Подбивали немецкие машины, нападали на деревни и украшали телеграфные столбы полицаями, которые не успели убежать. Иногда жгли немецкие склады. В общем, по нынешнем меркам – детские забавы.
Что же касается немцев, то до некоторого времени они вообще не обращали на партизан особого внимания. Видимо, полагали, что успеют разобраться с ними после окончания своего блицкрига. Но блицкриг затягивался, а партизанских отрядов становилось все больше. И они начинали нервировать немецкое тыловое начальство. Правда, как потом уж узнали, долгое время немцы всерьез считали партизан простыми бандитами. А с бандитами трудно ли бороться? Надо послать отряд посильнее – и все разбегутся.
…В начале октября отряд Аганбекова, разжившись по случаю взрывчаткой, произвел налет на железнодорожную станцию. Охрана у немцев тогда была поставлена из рук вон плохо. Станцию охраняла какая-то тыловая часть последнего разбора плюс некоторое количество «шумов». Вся эта публика совершенно не ожидала, что в глубоком тылу на них может кто-то напасть. Как потом оказалось, у них и патронов-то почти не было – по паре обойм на человека. Когда же партизаны ринулись в атаку, из двух немецких пулеметов один заклинило, а другой немцы попросту бросили. В общем, «казахи» не столько сражались, сколько гоняли фрицев и «шумов» по путям. После чего взяли из стоящих на станции составов все, что надо, взорвали остальное и уничтожили, что смогли, из станционного оборудования.
Немецкое начальство решило, что это уже чересчур. Против отряда бросили охранный батальон, который выпер партизан из насиженного лагеря и стал бодро гонять по лесам. В конце концов отряд оказался на островке, поросшем соснами и кустарником. Тот был расположен на обширном торфянике – плоском пространстве, покрытом водой, поросшем жидкими камышами и чем-то вроде них. У фрицев были разные способы уничтожить партизан, но они выбрали самый простой и дубовый. Для начала постреляли по острову из минометов. Толку от этого было как с козла молока. Островок был достаточно большой, а мин у немцев, видимо, с собой было немного. Затем примерно с роту немцев пошло из леса в атаку прямо по болоту.
Сергей запомнил этот бой навсегда. Идти немцам надо было метров триста, по пояс в вязкой жиже. Они упорно лезли через торфяник, быстро передвигаться по которому просто невозможно. Из леса немцев прикрывали пулеметы, но стреляли они вслепую: партизаны били из чащи леса и часто меняли позиции.
– Береги патроны! Тщательно целься! Никуда они с этого болота не денутся! – приказал командир.
Это был даже не бой, а учебные стрельбы. Бахали винтовочные выстрелы, «дегтярев» и «максим» плевались короткими очередями. И фигуры в серо-зеленых мундирах одна за другой скрывались в черной жиже. До островка дошло человек десять немцев, чтобы найти свою смерть на суше… Пару пленных все-таки взяли. Как оказалось, это были люди из «999-го батальона». Немецкие штрафники. От пленных разило водкой так, что хотелось закусить. По их словам, начальство отдало приказ – уничтожить бандитов во что бы то ни стало. А гауптману казалось, что, увидев наступающих солдат, бандиты то ли сразу сдадутся, то ли со страху утопятся в болоте… О том, что им будут всерьез сопротивляться, никто из немцев даже не думал. Да уж, с тех пор фрицы кое-чему научились…
Впрочем, как стало известно уже потом, большинство наскоро сформированных в начале войны партизанских отрядов немцы все же дожали и уничтожили. Строго по закону Дарвина. Выжили те, кто сумел приспособиться к условиям лесной войны. Такие, как отряд Аганбекова.
Глава 7 Люди с той стороны
23 мая, партизанский штаб
Сергею Мельникову приходилось видеть разных пленных. В начале войны были и такие, которые полагали, что их сейчас с извинениями отпустят. К примеру, один майор совершенно искренне предлагал: выходите вместе со мной к ближайшей немецкой части, я вам гарантирую жизнь и хорошее обращение. Некоторые вообще не понимали, что с ними приключилось. Как это так: в глубоком тылу непобедимой немецкой армии они вдруг оказались пленными? Потом времена изменились. Фрицы кое-что узнали о нравах и традициях партизан. Чаще всего пленные либо откровенно трусили, либо, наоборот, демонстрировали полную покорность судьбе. Дескать, все равно убьют, так давайте быстрее… Некоторые, особо смелые или убежденные в светлых идеях национал-социализма, по этой же причине куражились. Мол, все равно знамя со свастикой будет реять над Москвой, а вас, жидов и комиссаров, развешают на фонарях.
А вот этот, захваченный Мельниковым в бою у брода, поразил. Сергей выполнял роль переводчика. Сухих, хоть и владел немецким, но по его же словам, приобретено было это знание «на медные деньги», уже во время войны, на каких-то там курсах.
Пленный был высоким, ростом с Мельникова, плечистым голубоглазым блондином. В общем, истинный ариец. Войдя, как это положено у немцев по уставу, щелкнул каблуками:
– Господин обер-лейтенант, пленный Олаф Нильсен явился.
Сухих кивнул ему на чурбак, выполняющий роль стула.
– Ваше должность и звание?
– Штурмфюрер[35], командир отряда D группы «Вервольф», который вы так удачно разбили.
– Товарищ старший лейтенант, у него какой-то странный акцент, я такого никогда не слышал, – доложил Мельников, переведя ответ пленного.
– Вы не немец? – спросил Сухих.
– Никак нет. Я швед.
Особист поглядел на пленного с большим интересом. И было почему. Советские солдаты очень не любили эсэсовцев. Уж Сухих-то, как особист, это отлично знал. Ему пришлось расследовать несколько дел, когда конвоиры не доводили до штаба ребят с двумя рунами «зиг» на петлицах. И фрицы хорошо знали о том, как относятся «русские иваны» к бойцам Ваффен-СС. Попадались среди пленных эсэсовских офицеров и те, кто хранил в кармане аккуратно завернутые в тряпочку армейские петлицы и погоны. На допросе они клялись и божились, что в СС их перевели по приказу, а вообще они простые солдаты[36]. А ведь этого взяли в камуфляжном костюме, под которым был ватник советского образца. И никаких документов. Так что он мог бы выдавать себя за кого угодно. Да и его признание в шведском происхождении… Согласно Гаагской конвенции, все бойцы многочисленных иностранных формирований СС подходили под категорию «наемники». То есть являлись уголовными преступниками, а не пленными. Вряд ли Нильсен об этом не знал.
– Вы так спокойно об этом говорите?
– Господин обер-лейтенант, мы не дети. Мы воюем в лесу. И тут законы лесные. Если б я взял в лесу пленного, я сумел бы заставить его говорить. Никакие большевистские убеждения ему не помогли бы. Вы, судя по всему, профессионалы. Значит, вы тоже найдете способы развязать мне язык. Я знаю, что это, мягко говоря, не слишком гуманные методы. Так что давайте договоримся – я вам расскажу, что знаю. А вы – если уж решите меня прикончить, то сделаете это без затей. Я слышал о том, как партизаны расправляются с пленными. Но вы-то профессионалы.
– А вы пошли в войска СС потому, что хотели бороться с мировым большевизмом? – усмехнулся Сухих.
– Какое дело мне до вашего большевизма? Я был офицером шведской армии. Прошел горнострелковую подготовку. Но зачем нужен офицер в армии, которая не воюет и воевать не собирается? Согласитесь – жизнь идет как-то мимо. Кое-какие люди предложили вступить в войска СС. Предложили б ваши вступить к вам – возможно, я сидел бы сейчас вместе с вами. Но мне предложение сделали немцы.
– И где вы воевали?
– На фронт мне попасть не довелось. Меня назначили в часть, которая предназначалась для борьбы с партизанами. Сначала нас готовили в Польше. Затем перевели в какой-то лагерь, в лесу. Там много было курсантов. Но там я уже был скорее инструктором. Я не знаю, где это. Но охраняли нас люди, говорящие не на немецком и, похоже, не на русском. Потом перебросили по железной дороге в какой-то населенный пункт.
– Куда конкретно?
– Я не знаю. Поверьте, я говорю правду. Нам не сообщали названий населенных пунктов. Помещение, огражденное забором. Выходить за пределы не позволялось. Но боевые задачи нам стали давать только здесь.
– В чем заключались эти задачи?
– Насколько я понимаю – в парализации ваших действий. Мы получали примерную задачу, а конкретные действия определял уже я сам. У нас не стояла задача уничтожить как можно больше ваших бойцов. Это бессмысленно. При боестолкновении наши солдаты, находившиеся в засаде, расходовали по одной обойме. Снайперы старались уничтожить командиров. Потом все отходили, их прикрывали пулеметчики. Партизаны чувствуют себя хозяевами леса. Наша задача – лишить их этой уверенности. Тогда ваша активность ослабнет. Другие задачи, которые могут выполнять ягдкоманды, – разведка, выявление партизанских коммуникаций партизан, захват информаторов.
Мельников, слушая изложение тактики боя егерей, покачал головой. А ведь грамотно, гады, работали! Между тем особист продолжал допрос.
– Сколько таких отрядов действует в этом районе?
– Я знаю только про свой. Но я думаю, если б были и другие, нас поставили бы в известность. Чтобы мы не столкнулись.
– Вы действуете по принципу полной автономии?
– Так точно. Все знают, что у вас в населенных пунктах имеются осведомители. И что наши русские наемники не слишком надежны. Поэтому нас выбрасывали с грузовика на ходу. При возвращении мы давали сигнал по рации, в нужном месте нас встречал грузовик. Во всех других случаях использование рации было запрещено.
– В чем заключалась подготовка в лагере?
– Ничего особенного. Ориентирование в лесной местности, скрытное передвижение по лесу и болоту, способы маскировки, ведение огня в лесу, рукопашный бой. Разумеется, изучение русского оружия, тактики действий партизан, минимальных сведений о Красной армии… Как я теперь понимаю, готовили нас не слишком хорошо, если ваши люди сумели нас выследить и грамотно окружить. Но я полагаю, что мы предназначались для борьбы с партизанами, то есть с любителями. Я полагал, что газетные сообщения о русских спецотрядах – это пропаганда. Но оказывается, иногда газеты все-таки пишут правду.
– Состав группы? Меня интересует национальность ваших бойцов.
– Точно сказать не могу. Все знали друг друга под кличками. Общались только по-немецки. Но… Двое были точно русскими. Я думаю – дети тех, кто воевал против большевиков в России во время вашей Гражданской войны. По крайней мере ненавидели они вас всерьез. Не то, что я. Остальные… Не уверен, что это были немцы. Возможно, такие же «солдаты удачи», как и я.
– Приказания вам давал майор Дикс, служащий автомобильных войск?
– Вы тоже, господин обер-лейтенант, носите артиллерийскую форму, хотя я полагаю, что вы служите в ином ведомстве. Так вот, он ваш коллега. Гестапо вермахта, ГФП. Мне он кое-что сказал; возможно, это вам будет интересно. Что действия больших подразделений против партизан не приносят эффекта. Поэтому при подготовке к большим событиям на фронте немцы хотят опробовать, так сказать, новые методы.
Допрос был окончен. Макаров явился, чтобы отвести пленного. Но Нильсен, уже встав, вдруг задержался.
– Господин обер-лейтенант, разрешите задать личный вопрос вашему бойцу? – Он кивнул на Мельникова.
– Задавайте.
– Скажите, пожалуйста, откуда у вас такие познания в рукопашном бое? Я, знаете ли, тоже в этом кое-что понимаю, я неплохой боксер. Но вы меня положили просто великолепно. Это знаменитое японское джиу-джитсу?
– Точно не знаю, мой учитель обучился этому в Китае.
– А… Китай. Страна чудес. Правильно говорил майор Дикс: русские очень быстро и хорошо учатся. Потому-то, наверное, вы все-таки победите.
* * *
Макаров увел пленного.
– Ну, Сергей, как вам этот тип? – спросил Сухих, закуривая.
– Я вот одного не понимаю. Что он пошел воевать за фашистов – ладно, это я могу понять. Я плохо представляю, где находится эта Швеция, но может быть, там и в самом деле такая тоска, что они идут на войну за кого угодно. Я не понимаю другого. Он вот нам все выложил. Потому ли, что в самом деле хотел договориться, чтобы ему просто всадили пулю в башку, а не резали б на кусочки, как это у нас с эсэсами делают? Да ведь его никто и не тянул за язык признаваться, что он эсэсовец?
– В корень смотрите, Сергей. Я говорю, вы далеко пойдете. Так вот, этот парень куда умней, чем прикидывается. И он ведь сказал далеко не все, что знает. Вот он дал понять, что какие-то люди предложили ему пойти служить к немцам. Это не наше дело. Но тем, кто сидит надо мной повыше, такая информация наверняка не покажется лишней. Да и все подробности подготовки подобных отрядов – они ведь тоже пригодятся. Этот швед отнюдь не легкую смерть себе выговаривал. Я почти уверен, что из Центра потребуют его к себе. Благо аэродром мы построили и самолеты к нам летают.
Сухих оказался прав. Во время вечернего сеанса связи из Центра был получен приказ: отправить пленного ближайшим бортом на Большую землю.
27 мая, окрестности деревни Козловична
В последние дни пришлось много побегать. Пленного шведа после особиста долго лично допрашивал командир соединения, которого более интересовали чисто военные особенности действий охотников за партизанами.
Надо сказать, что ситуация вырисовывалась довольно невеселая. Асташкевич как опытный партизанский командир отлично понимал: несколько таких групп могут если не парализовать, то сильно осложнить действия соединения. Когда партизаны поймут, что за каждым кустом их ждет засада, куража у них сильно поубавится. А какая ж партизанская война без куража? Асташкевич в чем-то понял немцев, которые в Белоруссии боялись каждого куста, за которым мог сидеть партизан. Теперь в таком же положении могли оказаться сами партизаны…
В конце концов Асташкевич собрал на совещание командиров отрядов. Изложив ситуацию, он обратился к собравшимся:
– Что ж, товарищи бойцы. Дело, прямо скажем, невеселое. Нам теперь противостоят люди, которые, прямо скажем, посильнее нас воюют в лесах. Один отряд мы разбили. Но можем ли мы поручиться, что он всего один? Этот швед – он хитрый. Но и в самом деле может не все знать. Скажу честно, я с такими оборотнями никогда не сталкивался. Это тоже понятно. Немцы тоже учатся. Но, как бы то ни было, а бороться с ними надо. Какие будут мнения?
Первым заговорил Аганбеков.
– Насколько я понял, эти отряды действуют скрытно, исключительно из засады и придерживаются принципа «бей и беги». В общем-то, это наша, партизанская, тактика, которую они переняли. Ввязываться в затяжной бой не в их правилах. Следовательно, нужно пытаться переиграть противника. Разведчикам всех отрядов следует занять места в лесу, удобные для засады на нас. Пусть это будут небольшие группы – допустим, по три человека. По возможности, каждая группа должна иметь ручной пулемет. При столкновении с противником группы должны применять ту же тактику, что и егеря, – наносить из засады удар, потом отходить. Поняв, что они обнаружены, егеря прекратят выполнение задания.
– То есть ты хочешь их отпугнуть?
– Так точно. Если немцы поймут, что действия таких групп неэффективны, они их прекратят. Это элитные подразделения; использовать их там, где они не достигают эффекта, немцы не станут.
Аганбеков помолчал, потом продолжил:
– Откровенно говоря, я не уверен, что мы сумеем в полной мере организовать такую борьбу. У нас слишком мало достаточно квалифицированных разведчиков. Большинство привыкло действовать против тыловых частей, не обладающих серьезными боевыми навыками. Но другого выхода я не вижу.
– Эх, и голова ж у тебя, Аганбеков! Сразу видно пограничника. А ведь ты прав. Когда мы с беляками в двадцатых воевали, к нам через границу лезли банды. Не такие, понятно, но все матерое офицерье. Так они тоже – если по морде получали, тут же откатывались. Так и сделаем.
Другие командиры ничего толкового добавить не могли, зато подтвердили сомнения Аганбекова в том, что партизанские разведчики смогут противостоять «оборотням». Это слово как-то привилось для обозначения тех, кого немцы официально называли ягдкомандами. Последним заговорил Сухих, тоже присутствовавший на совещании.
– Есть еще один путь, который лишь дополняет сказанное товарищем Аганбековым. Как мы знаем из показаний пленного, где-то в окрестностях существует база, откуда действуют эти группы. Мы можем ее найти – и попытаться предпринять какие-либо действия для нейтрализации этой базы.
– Ну, это как раз работа для тебя и твоих людей. Вот и действуй. Вычислишь ее – тогда мы и подключимся всеми силами, – заключил командир.
Особист был бы рад действовать. Да только совершенно не представлял даже, с чего начать…
* * *
Вот уже несколько дней партизанские разведчики торчали в засадах. Мельников, Макаров и Голованов сидели возле одной из троп, ведущих к деревне Козловична: там располагалось одно очень «вкусное» место для засады – чтобы перестрелять из нее партизанский отряд, идущий к деревне. Вот бойцы и заняли место с таким расчетом, чтобы перехватить егерей, вздумай они тут обосноваться. Три дня сидения не дали никаких результатов. Впрочем, у других групп тоже никаких успехов не наблюдалось. То ли имелась все-таки всего одна группа, то ли, как думал Макаров, фрицы оказались хитрее и решили переждать, пока партизаны успокоятся, чтобы потом начать по новой.
Примерно в середине дня послышался шум идущего по лесу отряда. Шли явно не из деревни, а огибая ее по лесу. Правда, шли как-то слишком громко для профессиональных лесных бойцов. Тем не менее разведчики приготовились к бою.
Но вот на тропе показалась группа в шесть человек. Это были явно не егеря. Приглядевшись, Макаров, находившийся ближе всех к идущим людям, вдруг узнал одного из них и поднялся из засады.
– Сеня, какая встреча!
– О! Я гляжу, этот лес, он теперь-таки просто Дерибасовская! Куда ни идешь – всюду кого-то встречаешь, – ответил уголовник (а это был именно он). Сеня снова был с винтовкой. Он оглядел Григория и продолжил: – Я гляжу, ты прибарахлился, новый клифт себе справил… Очень даже выглядит.
В самом деле, после боя у озера некоторые разведчики, в том числе Голованов и Макаров, давно завидовавшие Мельникову, позаимствовали немецкую камуфляжную форму.
– А ты, гляжу, уже собрал новый отряд. Ловкий ты парень. Снова гоп-стопом по лесам промышляете?
– Да нет, этих то ли я в плен взял, то ли они меня. А идут они к вам. Что ж, мне меньше ноги бить. Сдам их вам. А что касается винтовки, то без нее по нынешним временам никуда. Пришлось одного полицая успокоить.
Между тем из засады поднялся и Мельников. Макаров с ручным пулеметом продолжал держать компанию на прицеле.
Разведчики разглядывали незнакомцев. Двое из них, вооруженные винтовками, были одеты в немецкую форму без знаков различия. Приглядевшись, Сергей увидел у них на рукавах эмблему с Андреевским крестом. «Восточники»… Трое других, безоружные, были одеты в лохмотья, в которых угадывалась красноармейская форма.
– Кто такие? – спросил их Макаров.
– Мы двое – из русской роты, которая стоит в Слониме. А это – пленные. Мы с ними от немцев ушли. Искали партизан. Встретили вот этого… Он сказал, что знает к вам дорогу.
– Искали, так нашли. Винтовочки на землю кладите.
– Ребята, я пошел, ладно? У меня есть еще дела кроме того, чтобы к вам всяких фраеров провожать… – С этими словами вор повернулся и двинулся в лес.
* * *
Поначалу допрос этой пятерки ничего интересного не принес. Пленные, по их словам, угодили в 1942 году в котел под Харьковом. Дальше понятно – лагерь со всеми его прелестями. В последнее время они работали на станции Слоним. Позавчера их послали за чем-то в город под конвоем двух «восточников». Те вдруг предложили уходить к партизанам. Хоть особой веры «восточникам» и не было, пленные решили рискнуть. Ушли удачно. Пробрались мимо немецких постов и двинули в лес. Никто за ними не гнался… Последнее, впрочем, было не удивительно. Станут немцы гоняться за какими-то пленными по партизанскому лесу!
«Восточники», по их словам, тоже были из пленных. Только в «котел» угодили в сорок первом под Киевом. Дальше – опять-таки обычное дело. Лагерь, голодуха… В сорок втором им предложили на выбор: либо подохнете с голоду, либо записывайтесь в «восточную роту». Давно хотели удрать, но роту держали далеко от фронта, а партизан рядом не было. И тут подвернулся случай – вот и ушли.
Словом, все было очень обычно. Но вот последний из допрашиваемых (разумеется, Сухих говорил с каждым по отдельности), бывший лейтенант Красной армии, а ныне унтер-офицер 12-й восточной роты Мальцев, изложив все, сделал паузу.
– Только тут вот такое дело. Мы ведь не сами ушли. Если уж все честно, нам помогли.
– И кто же?
– Наш командир роты, обер-лейтенент Мильке. Мы тогда станцию охраняли. Он, значит, подошел ко мне, так, чтобы никто не видел. Говорит, дескать, я, Мальцев, давно за тобой наблюдаю. Как вы с Брянцевым шепчетесь. Не дурак, понимаю, что вы удрать хотите к партизанам. Так вот, я вас пошлю сейчас с тремя пленными – и уходите, куда хотите… А не уйдете, так за вами не только я наблюдаю. У меня, дескать, на столе рапорт вашего взводного. По нему я вас должен в гестапо сдать… Я малость ошалел от такого. Мильке мне подробно объяснил, как из города выбраться, чтобы на посты фрицев не нарваться. И ведь не обманул: все посты мы обошли именно так, как он указывал. Пришлось поползать на брюхе, но выбрались все-таки.
– И вы вот так поверили вашему командиру? – недоверчиво спросил Сухих.
– А что нам оставалось? Лейтенант Козин – это наш взводный – на нас и в самом деле очень нехорошо смотрел. Явно подозревал. Да мы и в самом деле давно хотели. Только ведь за нами хорошо присматривают. К тому же мы рассудили: если с пленными уйдем, нам больше будет веры. А когда еще такой случай представится?
Сухих задумался. Ситуация была неординарная. Он знал про то, что «восточники» нередко переходили к партизанам. Иногда даже целыми группами. Бывало, при этом они убивали своих командиров. Случалось, приводили их партизанам в качестве подарка. Но чтобы командир сам предложил своим бойцам податься в лес… О таком слышать не приходилось. Тем более что отвечать за побег солдат придется именно командиру. В любой армии и своих-то офицеров за дезертирство подчиненных не гладят по головке. А уж что говорить о «восточниках», то есть чужаках для немцев? Интересно. Возможно, это игры ГФП. Но как-то уж слишком грубо. Умнее было бы подстроить условия для побега, не засвечиваясь. Вариантов для этого множество. А может… это какие-то дела наших? В Белоруссии ведь еще в сорок первом было создано подполье, но немцы его довольно быстро разгромили. Не исключено, что какие-то люди, пошедшие по заданию подполья служить немцам, были не раскрыты и в итоге «зависли» без связи со своими. И теперь пытаются эту связь восстановить. Надо проверить.
– Ваш обер-лейтенант просто так предложил бежать? Или какие-то условия выставил?
– В том-то и дело, что выставил. Он так сказал: передайте партизанскому командиру, или кто там у него главный по разведке, что я хочу с ним встретиться. И объяснил, как это организовать. Заставил меня три раза повторить. Сказал же он вот что. Недалеко от Слонима есть деревня Костровичи, нет в ней ни немцев, ни полицаев, только староста. Там живет бабка Макаровна. Надо ей сказать, что от штабс-капитана, он на следующий день придет. Она и место встречи объяснит.
Становилось еще интереснее. Попытка ГФП захватить кого-то из партизанских командиров? Или все-таки чье-то желание выйти на связь с партизанами?
– А кто он, этот Мильке? – спросил Сухих.
– Русский. Ничего такой командир. Строгий, но справедливый. О политике когда говорит – это ж ему положено, – то излагает все правильно, как там у фрицев принято. Но именно только как принято. Вон тот же Козин, когда заговорит о политике, так его при слове «Сталин» просто корежит от ненависти. А этот… Как учитель, который урок объясняет. И вот еще что. Он настоящий немецкий офицер. В смысле, не «восточник». У нас ведь в роте есть немцы – и офицеры, и фельдфебели. Вот и он из них. Ходят слухи, что он из белых.
Больше ничего интересного Мальцев сообщить не мог. С его слов выходило, что этот Мильке был человеком, что называется, себе на уме.
Отпустив Мальцева, особист надолго задумался. Но, ничего не придумав, отправился докладывать командиру.
Асташкевич был не менее озадачен.
– Случалось, выходили с нами на контакт всякие бургомистры и прочие. Слыхал я, что в других отрядах со словаками[37] связи устанавливали. Да и к партизанами они переходили. Но чтоб вот такое… Может, он и в самом деле какой-нибудь наш разведчик? Или, наоборот, это провокация фрицев?
– Я над этим думал. На разведчика не похоже, разведчик искал бы выход на нас через жителей. Так безопаснее. Провокация? Это может быть – с целью выманить кого-нибудь из нас и прихватить. Но тоже не складывается. Они ведь должны понимать, что мы отнесемся к такому делу с большим недоверием. На месте фрицев, задумай я такую провокацию, действовал бы от имени какого-нибудь немца-антифашиста, но уж никак не от офицера вермахта русской национальности.
– И что предлагаешь?
– Думаю, стоит рискнуть. Ведь у нас полный провал со связями в Слониме. В Мостах есть люди, а вон там что-то дело не налаживается… Причем идти надо мне. В случае чего – особиста заменить легче, чем командира соединения. Да и если это их провокатор, мне его раскусить будет проще. Разумеется, я возьму своих ребят. Они проверят, чтобы не было засады.
– Пожалуй, ты прав. Действуй.
20 мая, лес возле деревни Костровичи
Обосновывая то, что на встречу должен отправиться именно он, Сухих сказал командиру не все. Он вполне допускал, что Мильке – бывший белый офицер. Про бывших белых, служивших в вермахте, слышать доводилось. Тем более что и пароль-то какой – «штабс-капитан». Так почему бы и нет? Но дело-то было в том, что Асташкевич – он ведь с белыми воевал. И до сих пор сохранил к ним понятно какое отношение. Особист знал, что командир не слишком одобрительно относится даже к новой форме, как и к вошедшему в обиход слову «офицер». А ведь, к примеру, армейская молодежь была от этого в полном восторге. Все с нетерпением ждали, когда и до них дойдет черед надеть погоны. Что ж, командир – человек своего поколения. Поэтому разговаривать с этим Мильке ему будет непросто. Сухих же, еще будучи в Москве, читал в «Красной звезде» серию статей об истории русского офицерства, где были подобраны сплошь положительные примеры. Видимо, наверху взяли четкую линию на сближение истории старой и новой русских армий. Так что, может, после войны и с бывшими белыми будут поласковее? Не зря, как говорят, товарищ Сталин в свое время четырнадцать раз смотрел пьесу «Дни Турбиных». В общем, у Сухих предубеждения к белым было куда как меньше.
* * *
– Все спокойно, товарищ старший лейтенант, – доложил Мельников, проверявший подходы к намеченному месту, – на поляне один человек в форме немецкого обер-лейтенанта. Место встречи для нас хорошее. Внезапно нагрянуть трудно.
Так оно и было. Местом встречи являлся небольшой холмик на лесном мыске. Вокруг – поля, вдалеке виднелась деревня. Если засады в лесу не было – а тут Сухих своим ребятам доверял, – то, вздумай немцы нагрянуть, их бы заметили издали. В этом случае Мильке в любом случае умер бы первым.
Сухих вышел на небольшую поляну и увидел стоявшего там офицера. Это был высокий и стройный человек с узким, что называется, породистым лицом. Возраст его определить было трудно – может, тридцать пять, а может, и лет на десять поболее. Бывают такие люди, которые долго сохраняют моложавость.
– Здравия желаю, господин поручик! – четко приветствовал он вышедшего из кустов особиста. – Командир 12-й восточной роты обер-лейтенант Мильке.
– Старший лейтенант Сухих. Начальник особого отдела партизанской бригады имени Котовского.
– Прощу прощения. Просто ваша форма… Если бы не звезда на фуражке, я принял бы вас за своего однополчанина… С той мировой войны. Все возвращается… Особый отдел – это, как я понимаю, контрразведка?
– Примерно так. Но и разведка тоже.
– Тогда перейдем сразу к делу. Я пришел предложить вам сотрудничество. Вам – я имею в виду русской армии. Надеюсь, что не поздно исправить сделанные мной ошибки.
– Хм… но согласитесь, нам необходимо прояснить некоторые вопросы…
– Разумеется. Тогда я для начала представлюсь. Мильке Юрий Павлович. Дворянин. Родился в Петербурге. В шестнадцатом году закончил школу прапорщиков и ушел на войну. Воевал в Воронежском полку, примерно в этих же местах. Революцию не принял – ни Февральскую, ни большевистскую. Не мог простить ни либералам, ни большевикам развала армии. Во время Гражданской войны воевал в армии Деникина. Дослужился до штабс-капитана. После его поражения не стал дожидаться с Врангелем окончательного краха, сумел выйти в отставку и эмигрировал в Германию. В двадцать пятом году принял немецкое гражданство. В тридцать девятом, с началом войны, был призван в вермахт на общих основаниях. Воевал в Польше, потом во Франции, где и находился до сорок второго. Потом меня перебросили сюда, командовать русской ротой. Видимо, начальство вспомнило про мое происхождение.
– А до этого ваше русское происхождение никого не интересовало?
– Вы имеете в виду немецкие разведывательные службы? Они не проявляли ко мне интереса. Думаю, потому, что я держался подчеркнуто в стороне от всяких эмигрантских политических сборищ. Я уже в девятнадцатом году понял, что из всей этой белой затеи ничего путного не выйдет. А во Франции начальство меня ценило за то, что владею французским. Там далеко не все знали, что я русский. Кому надо, конечно, помнили…
– Интересная у вас судьба, – покачал головой Сухих, отметив про себя, что для легенды это слишком заковыристо. Абвер, создавая легенды, действовал обычно довольно прямолинейно. – Но все-таки в чем причина вашего желания сотрудничать? Насмотрелись на то, как немцы борются с коммунизмом?
– Не только. Во Франции я контактировал с однополчанами. Когда началась война с Россией, многие не захотели иметь со мной ничего общего. Хотя к тому, что я воевал в составе вермахта против Франции, они относились спокойно. А потом я узнал, что один их них, ротмистр Глухов, в прошлом кавалергард, мой очень хороший товарищ, арестован гестапо за то, что сочинял какие-то антинемецкие листовки. А гестапо – оно и во Франции гестапо. Из него один выход. Между тем к политике он был абсолютно равнодушен. Я задумался о том, что что-то я делал неправильно. А потом – вы правы – посмотрел, что делают тут немцы. И, уж не буду скрывать, сыграл свою роль Сталинград… Война Германией проиграна – и Россия теперь не остановится, пока ее армия не будет в Берлине.
– И чем вы можете нам помочь? Вряд ли вы готовы увести свою роту к нам.
– Вы правы, не готов. К тому же это малореально. Да, у нас есть люди вроде Мальцева, которые только и глядят в лес. Но есть и другие, – кто вас люто ненавидит. Вроде лейтенанта Козина, о котором, вы, вероятно, слышали от того же Мальцева. Большинство же живет по принципу: день прошел – и слава Богу. К тому же роту жестко контролируют немцы. Кроме немецких солдат и офицеров есть и осведомители – и от ГФП, и от гестапо. Но если говорить о сотрудничестве – то мы служим на станции. Информацию о проходящих поездах я могу передавать вам. Кстати, ваши разведчики смогут легко проверить мои слова. График патрулирования бронепоезда я вам принес прямо сейчас. А вот и еще – знаки, которыми немцы шифруют грузы на вагонах. Ваши люди, когда пустят очередной поезд под откос, – могут проверить…
Сухих взглянул на вторую бумажку: «Желтый треугольник – снаряды, зеленый квадрат – мины, черный конус – патроны».
– Это очень интересно. Кстати, вы знаете майора Дикса?
– Разумеется. Человек из ГФП. Для военнослужащих эта организация куда опаснее, чем гестапо.
– Какую должность он занимает? Я имею в виду – в ГФП.
– Этого никто не знает. Тайная полевая полиция – совершенно засекреченная структура.
– Он русский?
– Не уверен. Но как-то в офицерском ресторане в Слониме он заговорил со мной о Петербурге. Что он там жил – это точно. Но так же очевидно, что в Петербурге мы вращались в совершенно разных кругах.
– А вот еще один вопрос. У вас в депо ремонтируются машины. Вы там не замечали мощный трехосный грузовик типа «Einheitsdiesel»? А то наши люди, увидев его как-то в здешних окрестностях, очень удивились. Насколько я знаю, такие машины используют серьезные воинские части, каковых в округе не имеется.
Говоря это, особист внимательно приглядывался к обер-лейтенанту. Но тот вроде бы отреагировал совершенно спокойно.
– В Слониме таких машин нет. Это точно. А в Зельве вроде бы есть похожий. Один лейтенант в ресторане возмущался. Он бывший фронтовик, в тыл был направлен после тяжелого ранения. Так вот, он, перебрав, ругался на весь ресторан: дескать, наши ребята на фронте еды и патронов не получают, потому что не хватает транспорта, а в тылу полноприводные машины болтаются без дела. Но ему что-то намекнули на ухо – и он тут же замолчал.
– Кстати, а у вас не было неприятностей с начальством по поводу побега ваших солдат?
– Это не такой уж редкий случай в последнее время. К тому же я устроил дело так, что во всем был виноват взводный Козин. А его не жалко.
…Разговор подходил к концу. Особисту показалось, что с этим человеком можно иметь дело. Конечно, его придется еще проверять и проверять. Но попробовать стоило… Уж больно заманчивым был шанс: приобрести своего осведомителя, который постоянно находится возле самого интересного для партизан места – станции.
Глава 8 Служитель культа в разведке
Молодежь могла быть выгодно использована нами в качестве агентов германской разведки во многих странах Европы, но в Советской России к ней следует подходить весьма осторожно, так как она в подавляющем большинстве своем фанатически предана большевизму…
Из «Боевого наставления по борьбе с партизанами» Верховного командования вооруженными силами, 11 ноября 1942 г.23 мая, окрестности села Пески
– Ребята, кажись, едет! – сообщил Голованов, чья очередь была наблюдать за дорогой. Мельников и Макаров тоже осторожно выглянули из зарослей. От села по дороге ехала бричка, которой правил священник. При полном параде – бородатый, длинноволосый, в рясе и с крестом на шее. Священник выглядел очень величественно, глядел исключительно перед собой, совершенно не интересуясь окружающим пейзажем. Когда бричка поравнялась с кустами, в которых засели партизаны, Мельников тихонько свистнул. Батюшка степенно огляделся вокруг и, убедившись, что на дороге никого нет, притормозил бричку и быстро въехал на ней в лес.
* * *
…Пока Сухих вел переговоры с русско-немецким обер-лейтенантом, ребята Аганбекова тоже не скучали. Происшествие случилось возле того же брода через Щачу. Командир отряда выставил секрет не только на правой, партизанской, стороне – трое бойцов залегли в засаду и на левом берегу. Как оказалось, не зря. Во второй половине дня разведчики увидели мелькающие среди деревьев знакомые камуфляжные костюмы. Правда, на этот раз немцев было всего трое, и двигались они несколько ниже по течению брода. Стрелять было далеко, поэтому разведчики решили скрытно приблизиться. Но как оказалось, не на тех напали. Немцы заметили приближение партизан и открыли огонь. Те ответили. Бой шел на приличной дистанции, к тому же среди деревьев. Поэтому вышло много шума, была израсходована куча патронов – без какого-либо результата. Если, конечно, не считать результатом то, что «оборотней» спугнули. Отстреливаясь, немцы стали быстро отступать на запад. У разведчиков хватило ума их не преследовать.
Эта перестрелка навела руководство соединения на некоторые размышления. Получалось – егеря не успокоились, лишь переменили тактику. Конечно, трех человек, будь они даже очень опытные бойцы, маловато, чтобы нанести сколько-нибудь серьезный ущерб противнику. А вот для разведки или захвата «языка» – вполне достаточно. Судя по всему, егеря стали заниматься именно первым. Что тоже не радовало. Разведкой не занимаются просто так, от нечего делать. Они ведь могли потом вернуться к прежним действиям, но уже, так сказать, на новом уровне.
Но и это было еще не самым скверным. Как показывал опыт, рано или поздно немцы, собравшись с силами, начинали активные действия против партизанских соединений. Но главной слабостью врагов было то, что обычно они перли в лес наобум, лишь приблизительно представляя, где находятся партизанские базы. А потому нарывались на мины, наталкивались на завалы, попадали в засады… Что давало партизанам возможность уйти, а иногда даже и отбиться против значительно превосходящих сил противника. Но вот если все пути подхода к базам отрядов будут заранее разведаны… Тогда все может обернуться очень плохо. Между тем соединение получило приказ активизировать действия на железных дорогах. Похоже, на фронте назревали большие события. И следовало максимально обезопасить себя от всяких сюрпризов.
Да только вот каким образом? Аганбеков изменил свое мнение; теперь, как и другие командиры, он полагал, что играть в прятки в лесу с егерями – дело, конечно, увлекательное, но малоперспективное. К тому же это занятие отвлекало самых опытных разведчиков, которые были нужны и в других местах. Оставалось, как предлагал старший лейтенант Сухих, найти главную базу «оборотней». Что с ней делать, пока еще не представляли, но это уже был технический вопрос.
Некоторые намеки о местонахождении базы имелись в словах Мильке. Кстати, как выяснилось, некоторого доверия он заслуживал. Переданная им информация о графике движения бронепоезда была очень ценной. С началом активных действий партизан железная черепаха постоянно курсировала по окрестным железным дорогам. Некоторую регулярность в ее появлении в тех или иных местах минеры отметили уже давно. Но это ведь не пассажирский поезд, который каждый день в одно и то же время проходит по определенному маршруту. Немцы, конечно, педанты, но не идиоты – ведь если бронепоезд движется «точно по расписанию», от него нет никакого толку. Но, как говорили партизаны, работавшие до войны железнодорожниками, без графика тоже никак нельзя: одноколейная «железка» – не шоссе, на ней не разъехаться. Так что некий график был, но сильно хитрый. Подрывники, которые, с одной стороны, сильно опасались этого бронированного зверя, а с другой, – мечтали его как-нибудь подловить и сковырнуть, вели наблюдения, стараясь понять систему. Дело было далеко от завершения, но все-таки кое-какие выводы имелись. Так вот, сравнив эти наблюдения с графиком, переданным Мильке, партизаны не обнаружили противоречий. Специально проверили – все было точно. Так что, возможно, у партизан и в самом деле появился свой человек на немецкой стороне.
Но особист придерживался старого принципа «органов» – «лучше перебдеть, чем недобдеть». Да и указания обер-лейтенанта насчет полноприводной машины были не слишком достоверными. Мало ли что болтал какой-то пьяный фриц? Может, его на фронте сильно контузило? Словом, требовалось нанести визит в Зельву и посмотреть все на месте.
Но тут начинались трудности. Зельва являлась непростым местом, там было полно немцев – и весьма строгий режим. Своих людей в Зельве у партизан не имелось. К тому же требовался не просто наблюдатель, а сообразительный человек. Но посылать, допустим, деда Павла было опасно. Сухих, возглавляй он немецкую контрразведку, приказал бы первым делом обращать внимание на таких вот граждан, бродящих по всем окрестностям. Да и его частые походы в сторону партизанского леса могли быть известны. Дедом рисковать не хотелось. Однако особист решил начать разговор именно с деда Павла.
* * *
…Дед снова находился в «штабном» лагере. Он махал топором, руководя возведением какого-то очередного бревенчатого сооружения – партизаны продолжали обрастать хозяйством. Вокруг деда толпились партизаны. Судя по взрывам хохота, дед Павел совмещал обучение бойцов плотницкому искусству с травлей баек.
– Вот поехал как-то мой двоюродный брат зимой на базар в Мосты. Едет, значит, на санях – а тут из леса волки…
– Брось, дед, какие тут волки?
– Да ты их не видал! Здоровущие. И голодные, у-у…
Сухих пробился сквозь партизан к деду.
– Павел Макарович, разговор к вам есть.
Дед воткнул в бревно топор – и отошел с особистом в сторону.
– Хотите «Беломор»? Вчера с Большой земли привезли… – предложил особист.
Дед взял папиросу, со смаком закурил и стал ждать начала разговора.
– Павел Макарович, дело такое. Нужен человек, чтобы сходить в Зельву. И чтоб толковый человек. Надо кое-что разведать. Причем хорошо бы, чтобы он там кого-то знал и его там знали. Вам идти нельзя – опасно. Не знаете ли вы кого-нибудь?
– Да, место нехорошее, – согласился дед. – Я слышал, германы там на всех пришлых смотрят очень косо. И если ходить да разведывать, можно и в беду попасть. Дайте-ка подумать… А! Можно попросить попа из Песков.
– Какого попа? – не понял Сухих.
– Обыкновенного, какие попы бывают. Священника из церкви Святого Николая, что в Песках. Я точно знаю – он туда ездит время от времени по каким-то своим богомольным делам.
– А он надежный человек? И согласится ли?
– Не сомневайтесь, товарищ особый начальник. Отец Андрей – наш человек. Я вот, прямо скажем, в церковь особо никогда не ходил. Ни при царе, ни при поляках. Нет в моей натуре почтения к религии. Если и ходил – так только по большим праздникам. Да и то – не в Песках. Так что отца Андрея я знал плохо. Тем более, когда герман пришел, совсем его знать расхотелось. Церковь в Песках при германах работает, вот и я думаю – а за кого ж он там молится? А мне хорошие люди говорят: а ты зайди как-нибудь да послушай, а потом говори. Зашел. Сперва – служба, как положено, а потом проповедь. И слышу я, что батюшка-то призывает молиться за победу русского воинства. Конечно, у него все очень хитро обставлено: если какой-нибудь гад донесет, то священник открутится… Но кому надо – тот понимает. Тогда я понял, что поспешил его осуждать. Сошелся я, значит, с ним поближе. Наш человек, германов терпеть ненавидит. И чем дальше – тем больше. Вот этой зимой, к примеру, он провозглашает: помолимся за всех христиан, погибших под Сталинградом. А нам тогда немцы совсем не говорили, что под Сталинградом раздолбали их наши войска в пух и прах. Но ведь и не подкопаешься. Как хитро поп сказал: в Германии траур-то объявили. Да что там! Когда германы стали молодежь к себе угонять, он моего двоюродного племянника и еще других ребят вот сюда, в Голуби, направил. Отсиделись они, пока вы не пришли. Теперь все у вас партизанят. Так что если надо – так я к нему зайду, шепну, что надо.
В итоге переговоры прошли нормально. И вот теперь трое партизан встречали на дороге священника.
* * *
Отец Андрей оказался высоким и достаточно крепким человеком. Борода с проседью. Глаза – умные.
– Здравствуйте, святой отец, – начал Голованов.
– Эх, молодые безбожники, – добродушно отозвался священник, – святой отец – это католический ксензд, который в Мостах служит. Вот к нему я вам не советовал бы обращаться. Служит не Богу, а немцам. Как пес цепной служит. Я же – просто отец Андрей. А вы и есть партизаны? Эх, что за время… Молодые ребята – а под смертью ходите. Это ведь ваши возле Левых Мостов попали в немецкую засаду?
– А что за засада? – насторожился Мельников, который об этом слышал впервые.
– Люди говорят, устроили немцы засаду на дороге. А там трое ваших выскочили… Вот в таких же пятнистых куртках. Бой был жестокий, да всех ваших перебили. Господи, спаси их души! Но мне Павел Макарович передал, что у вас есть какое-то ко мне дело…
– Да, нам нужен человек, который может пройти в Зельву и разузнать кое-какие подробности. Расспросить местных…
– Это вполне возможно. Я в Зельву езжу свободно. Ко мне немцы относятся очень хорошо. Полагают, что если в СССР правят атеисты, то я должен быть за немцев… Расспросить кого надо – тоже просто. И не только местных. Там ведь стоит немецкая часть, в которой служат русские. Да и полицаи там есть. Они о Боге стали задумываться в последнее время. Я обычно стараюсь с ними лишний раз не общаться, но можно и поговорить. Так какое задание?
– В Зельве, по нашим предположениям, стоит особая немецкая часть. Очень секретная. Они носят такие же костюмы, как сейчас на нас. Вернее, на нас – их костюмы. Есть примета: у них имеется особенный грузовик. Таких и у наших не было, и у поляков не было[38]. Трехосный, то есть с каждой стороны по три колеса…
– Сын мой, я хоть и священник, но что такое трехосный грузовик, знаю. Но, в самом деле, таких машин в нашей округе я не видел.
– Нужно узнать, стоит ли там эта часть, а если стоит, то где. И, если возможно, – откуда для нее привозят солдат.
– Задачу понял. Постараюсь выполнить. Прямо сейчас и отправлюсь. Путь неблизкий, вернусь я к вечеру. Поглядите на дорогу, там нет ли кого?
– Все чисто! – доложил Сергей.
Священник взобрался на свою таратайку и двинулся неспешной рысью по разбитой лесной дороге в сторону Зельвы.
* * *
…Глядя с опушки на удаляющегося священника, Голованов закурил и заговорил:
– Братишки, вот у меня все не выходит из головы. О каких побитых наших он говорил? Камуфляж-то после боя у брода разобрали наши, «казахи». Аганбеков за них дрался, как тигр, или кто там подобный водится у них в Казахстане. Потом, в той стороне только «казахи» действуют. Да и взяли камуфляж разведчики. Мы б точно знали, если бы кого убили.
– Странные дела творятся, – подтвердил Макаров. – И ведь это явно не пустой слух, раз все так точно. Был бы слух – говорили бы про две сотни убитых.
Мельников вдруг рассмеялся.
– Да никого там не было, ребята! Точнее – никого из наших. Это фрицы доигрались в секретность. Помните, когда наши парни спугнули трех оборотней? Так ведь их погнали-то как раз на запад, в сторону Левых Мостов. И вот представьте – устроил какой-то немецкий командир засаду на партизан возле дороги. В лесу такая пальба стояла… Там, как рассказывали, такое сражение устроили! Один только Колька-пулеметчик из своего MG две ленты выпустил. Да и остальные – и наши, и фрицы – тоже палили знатно, патронов не жалели. Так вот, про егерей этого немецкого командира, наверное, никто не предупреждал. И вот представьте – со стороны, откуда стреляли, выскакивают из леса трое в камуфляжной форме, в которой тут никто из фрицев не ходит – и прут через дорогу снова в лес. Знаков различия на рукавах нет, на головах капюшоны… Вы бы что подумали на его месте?
До остальных тоже дошло, и они тоже тихо, но жизнерадостно заржали.
– То есть он своих за партизан принял!
– Бери выше! Наверняка отчитался, что уничтожил трех парашютистов.
– А ведь ему еще и какое-нибудь поощрение дадут. Нельзя ж правду сказать, они ребята секретные!
– Так бы вот всегда – чтоб немцы убивали немцев…
* * *
Уже темнело, когда на дороге послышался стук копыт и поскрипывание таратайки отца Андрея. Все повторилось по новой. Свист – и священник свернул в лес.
– Ну, как, отец Андрей?
– С Божьей помощью что мог – разузнал. Так вот. В Зельве и в самом деле имеется очень секретный немецкий объект. Расположен он в здании школы, территория обнесена глухим высоким забором, охраняется жандармами. Никого и близко не подпускают. Ваш трехосный грузовик тоже видели. Время от времени он въезжает на этот объект в сопровождении легковой машины или мотоцикла. Въезжают-выезжают также другие грузовики и легковые машины. Как удалось узнать, там и в самом деле обитают какие-то «пятнистые оборотни», которые сражаются с партизанами. Но, насколько я понял, это только промежуточная база. Этих «оборотней» привозят откуда-то по железной дороге.
– Оборотни… По-немецки – Вервольф. Помните, пленный швед говорил, что он из части под названием «Вервольф»? Эх, любят немцы всякую чертовщину, – заметил Мельников. – Похоже, мы попали в точку. Спасибо вам, отец Андрей.
– Не меня стоит благодарить. Я еще не все вам сказал. У вас в Зельве есть помощник. Именно благодаря ему я так много узнал. Господи, вот никогда не стал бы вовлекать мальчишку в такие дела! Но ведь иначе он всяких глупостей понаделает…
* * *
А дело было так. В Зельву отец Андрей въехал без всяких трудностей. Оставив колымагу у одной знакомой старушки, он отправился обходить знакомых. За душеспасительными беседами удалось кое-что узнать. Потом поговорил с «восточниками» и полицаями, которые после Сталинграда стали очень серьезно задумываться о душе. Кое-что сказали и они. Собственно, особо стараться и не приходилось. Немцев в очередной раз подводила их мания все засекречивать. В самом деле: если посреди деревни, и без того набитой немцами, стоит окруженное забором здание, от которого чуть ли не ворон отгоняют, ясно, что там расположен отнюдь не склад запасного обмундирования. Поэтому многие приглядывались к этому месту.
Но отец Андрей был очень добросовестным человеком. Ему не нравилось, что он узнал, да не все. Действительно, секретный объект имелся. Машина вроде бы тоже имелась. Но тот ли объект? Та ли машина? Из солдат местного гарнизона внутрь входили и выходили только фельджандармы.
Но делать нечего. Священник уже решил, что сделал все возможное, и собирался садиться на свою коляску, как вдруг кто-то потянул его за руку. Обернувшись, он увидел мальчишку лет двенадцати. Что его удивило, парень был одет куда лучше, чем большинство деревенских детей, щеголявших в каких-то перешитых взрослых вещах. Выглядел он шустрым и смышленым.
– Дяденька священник, я слышал, как вы с бабкой Дарьей разговаривали. Я могу вам рассказать о той школе. А вы от партизан?
Отец Андрей промолчал. Не то чтобы он опасался, что мальчик является немецким агентом. Но ведь может проболтаться. А тот продолжал:
– Не бойтесь, я никому не скажу.
– А ты кто такой?
– Паша Савич меня зовут. Я не местный, я из Барановичей. Но теперь вот тут с мамкой живу, у тетки.
– Пойдем, Паша, поговорим.
Они заняли место на завалинке. Место было хорошее – подслушать никто не мог. А что священник беседует с отроком, что ж тут такого?
– Дяденька священник, в школе живут специальные солдаты, они сражаются с партизанами.
– А откуда ты это знаешь?
– Я немецкий знаю. В Барановичах моя мамка работала в прислугах у немцев. Не у военных. Они тут то ли чем-то торговать собирались, то ли панами хотели стать[39]. И я там жил вроде как слугой, делал, что скажут. Но эти немцы еще осенью удрали. Там, в Барановичах, все немцы боятся партизан. Тут еще не так, потому там партизан больше. Тогда моя мамка сюда перебралась. Но я успел немецкому выучиться. Но тут я делаю вид, что ничего не понимаю…
Мальчик скорчил рожу «я у мамы дурачок».
– Я убогим прикидываюсь, а сам хожу и слушаю. Немцы на меня внимания не обращают. Даже иногда конфетку дают… – продолжал Паша.
– И что ты услышал?
– У нашей соседки, у тетки Надежды, немец квартирует. Не офицер, но и не солдат. Фельдфебель. Из этих, которые с бляхами на груди. Как их… А… Жандармы. Так вот, на днях он самогонку пил с дружками, тоже жандармами. Напились они – прям как наши мужики на праздник. И один из немцев стал говорить. Дескать, все ему надоело. Снова скоро придется мотаться по лесам с этими пятнистыми верфольфами. А что такое вервольф?
– Демон. Оборотень. Человек, который ночью становится волком, – пояснил священник, неплохо в свое время учившийся в семинарии. – Но ты рассказывай.
– А дальше немец говорит, что, мол, ездим почти без охраны, две машины через лес. Когда-нибудь нас партизаны накроют. Да и эту жестянку железнодорожную, дескать, когда ехали, в прошлый раз партизаны обстреляли. Там на дороге в… Я не разобрал. Он так долго и непонятно это название выговаривал… Да и пьяный был. Но это где-то там, за Мостами. Потому что говорил – до Мостов еще ничего, а дальше вообще никакой охраны вокруг железки. Когда-нибудь пустят нас под откос. Другой ему говорит: так ведь этих вервольфов и возят, чтобы партизан победили. А тот совсем пьяный стал, говорит, дескать, никого они не победят, прошлых всех партизаны побили. А их и в самом деле побили?
– Я точно не знаю, но немцам виднее, – честно ответил отец Андрей.
– Вот. А потом уже ничего интересного. Они песни стали горланить…
И тут мальчик переменил тему:
– Дяденька, а отведите меня к партизанам. Я знаю, где у немцев винтовку и гранаты можно украсть…
Отцу Андрею пришлось приложить много сил, чтобы убедить мальчишку не делать глупостей. Говорил он и о матери, которая останется одна, и о многом другом. Но убедил Пашу такой аргумент:
– Я видел партизан. Они все здоровые дядьки, выше меня. И оружием обвешаны с головы до ног. Но им нужно было узнать про эту школу, а сюда они пройти не смогли. А ты смог узнать. Так что ты больше пользы сделаешь, если тут останешься…
– Вот так вот. Есть теперь у вас там свой человек. Парнишка он шустрый, – закончил рассказ священник. – Но уже стемнело. Я поехал. Если еще будет что нужно, обращайтесь. Храни вас Бог.
* * *
Перед дорогой назад партизаны решили устроить перекур.
– Я вот одно не понял из этого рассказа, – сказал Макаров. – Где ж хваленая немецкая дисциплина? Ихние унтеры пьянствуют и разбалтывают военные тайны. И не кто-нибудь, а жандармы. А это, как я понимаю, не простые солдаты.
– Ха, браток, ты не очень-то доверяй этим рассказам про образцовый немецкий порядок. Вот был случай, Серега не даст соврать. В прошлом году приходим мы на новое место. Стали у народа выяснять, что тут и почем. И узнаем, в числе прочего, такую историю. В одном селе стоял гарнизон. Там были немцы и «восточники». И вот незадолго до нас ГФП расстреляло трех немецких офицеров, пятерых солдат и человек пятнадцать «восточников», украинцев. Мы думаем – что такое? Ладно «восточники» – их фрицы за людей не считают. Но своих за просто так они к стенке ставить не будут. Думали – может, какие антифашисты в кои-то веки объявились? А знаешь, что оказалось? Эти украинцы научили своих немецких камрадов самогон гнать. Тем очень понравилось, весь гарнизон с утра до вечера ходил в дымину. Мало того. Фрицы быстро приноровились красть сахар для самогона с продуктового склада. Я думаю, еще немного – и они оружие и боеприпасы стали бы партизанам продавать. Кстати, говорят, что в восемнадцатом такое случалось. Вот ГФП и приняло крутые меры, чтобы разложение не распространялось.
– А мы-то, дураки, рельсы взрываем. Оказывается, вот как надо с немцами бороться! Самогоном! – хохотнул Макаров.
– А меня вот заинтересовало другое, – прервал веселье Мельников. – Где-то возле железной дороги за Мостами. Но явно не в Лиде. Это и пьяный фриц сможет выговорить. Информации пока что маловато…
Глава 9 Экспериментальный бой
Суть самого простого и в то же время эффективного способа борьбы с партизанами состоит в том, чтобы бить их теми же средствами и методами, которые применяют они… Наиболее подходящими для этого подразделениями могут быть истребительные команды в составе 40–60 человек. Однако при подборе в эти команды командиров и солдат требуется совсем иной подход, чем при формировании боевых подразделений. Лучшими бойцами в борьбе с партизанами чаще всего бывали так называемые «отчаянные» солдаты, в характеристиках которых можно было найти замечание «не поддающийся воспитанию».
Для борьбы с партизанами не обязательна хорошая военная подготовка. Здесь нужен инстинкт, навыки человека, близкого к природе. Поэтому подготовленными солдатами для борьбы с партизанскими отрядами были охотники, лесники и лесные рабочие.
Э. Миддельдорф. Тактика в русской кампании27 мая, штаб партизанского отряда
Все началось с того, что в этот день Сухих с несколькими автоматчиками отправился на встречу с обер-лейтенантом Мильке – расспросить его о местах, лежащих севернее города Мосты. Но тот помочь ничем не мог (или не хотел). По его словам, те места лежали совершенно вне его компетенции. А офицер – не турист, чтобы шляться, куда ему захочется. Зато Мильке сообщил очень интересные вещи. Его вызвал майор Дикс. Вызвал, правда, неофициально – через одного из людей, которые, судя по всему, также работали в ГФП. Лейтенант шел на эту встречу в очень скверном настроении. Неофициальный вызов решительно ничего не значил. Гестапо вермахта вообще предпочитало обделывать свои дела без лишнего шума. Тем более что немецкое начальство – и официальное, и тайное – вело себя необычно. После побега двух солдат-«восточников» все сделали вид, будто так и надо. Разумеется, Мильке подстраховался, выставив виновником побега взводного и еще одного фельдфебеля-немца – из тех, кого если и расстреляют, то не жалко. Но и их не тронули. Конечно, можно все списать на то, что в последнее время и полицаи, и «восточники» бежали довольно часто. В Барановичах, как говорили, постоянно находили листовки, призывающие переходить на сторону партизан. Но все-таки подобное благодушие настораживало.
Дикс принял обер-лейтенанта в каком-то занюханном кабинете в депо. У дверей околачивались двое парней с голубыми погонами, судя по их комплекции и мрачным взглядам, явно занимавшихся чем-то посерьезнее эксплуатации автомобильного транспорта.
– Господин майор… – по-уставному стал докладывать обер-лейтенант.
– Оставьте, у нас разговор неофициальный. И сразу предупреждаю – говорить о нем никому не стоит. Вы меня поняли? Прошу, садитесь, курите, если хотите. А может быть, коньяку?
Мильке еще больше насторожился. Не то было ведомство – полевая тайная полиция, – чтобы всерьез верить хорошему обращению состоящих в нем людей. Недаром солдаты и офицеры вермахта боялись его ничуть не меньше, чем враги рейха. Последний раз подобное чувство Мильке испытывал восемь лет назад. Его, как и других эмигрантов, вызывали для беседы в районное отделение гестапо. Тогда, правда, Мильке признали абсолютно лояльным Третьему рейху и оставили в покое. А что будет теперь?
Дикс отхлебнул коньяку и начал.
– Господин обер-лейтеннант, перед нашей беседой я навел о вас справки – и в результате мне доставили исключительно хорошие отзывы. Да и, между нами говоря, ненадежного офицера не назначат командовать этим сбродом из уголовников и перебежчиков. Тем более, – тонко усмехнулся майор, – ведь если, допустим, мы с вами попадем в руки русских, нас повесят на одном дереве. Меня – как офицера известной службы, а вас – как бывшего белого офицера. Впрочем, никто и не станет выяснять, что вы белый офицер. Всех русских, находящихся на нашей службе, они называют «власовцами». Их не берут в плен даже регулярные части. Я уж не говорю о партизанах. Вы, наверное, обратили внимание, что побег двух солдат из вашей роты был оставлен без каких-либо последствий. По моему распоряжению. Но, кстати, это дело можно и поднять. А Восточный фронт вообще-то – не самое лучшее место на земле. Особенно для вас…
– И что вы от меня хотите?
– Немного. Открою вам карты. Я оставил без последствий побег этих солдат по одной причине: чтобы ваши люди знали – при желании отсюда можно и убежать. Так вот, мне необходимо, чтобы вы обеспечили побег своему солдату. Желательно из тех, кто, как это говорят по-русски, смотрит в лес. Если это будут двое или трое, – неважно. Важно другое – чтобы он перед побегом узнал: в Слоним прибывают эшелоны с войсками, предназначенные для ликвидации партизан. Вот, собственно, и все.
…Эшелоны и в самом деле прибыли из Польши. Правда, они были транзитными. Солдаты много суетились, имитируя выгрузку. Но на самом-то деле высадилось до батальона, не более. Остальные отбыли в восточном направлении. Если учесть, что недавно часть гарнизона была отправлена на восток, прибыль была не очень заметной.
В общем, особист получил еще одну задачку. Тем более что в тот же вечер партизаны одного из пикетов доставили в штаб гражданского из Мостов, своего человека. Он сообщил примерно то же самое. В Мосты пришли эшелоны со стороны Лиды. Там, по его словам, выгрузилось около двух рот. Но тоже царила такая суета, будто выгружали по крайней мере полк. ГФП явно продолжала играть в какие-то игры. Вот только в какие?
* * *
По поводу этой информации в штабе собралось командование соединения; туда же был вызван и особист. В штабной хате кроме командира и комиссара присутствовал и начальник штаба, подполковник Соловейчик. С ним Сухих общался мало. Особист не лез в чисто военные дела, а Соловейчик не жаловал игры особого отдела. Он был военным, так сказать, в чистом виде. Что и демонстрировал своим видом – всегда был гладко выбрит, подтянут и корректен. Еще Соловейчик был знаменит своей курительной трубкой. Но не такой, как у товарища Сталина, а так называемой капитанской – прямой и длинной, выпускающей такие клубы дыма, что казалось – идет паровоз.
В партизаны подполковник попал так. В начале войны он служил начальником штаба в одном из стрелковых полков на Западном фронте. Когда фрицы двинули, он, как и многие, растерялся. Оно и понятно. Из дивизии дают противоречивые приказы, выполнять которые все равно поздно, потому что обстановка изменилась. Что происходит вокруг, никто не знает. Потом исчезла связь с дивизией, а следом – и с батальонами. Кончилось все тем, что танки прорвались к штабу полка. Командир был убит, комиссар пропал без вести. Соловейчик с группой бойцов пытался прорваться, но получилось неудачно. В бою подполковник растерял всех своих – и пришлось ему вдоволь изучать в одиночку особенности белорусских лесов и болот. Как подполковник однажды признался Асташкевичу, несколько раз он уже собирался пустить себе пулю в лоб, но все-таки решил, что пусть уж лучше немцы тратят на него боеприпасы, чем он сам. В конце концов Соловейчик встретился с отрядом Аганбекова и попросился рядовым. Дескать, солдат я растерял, полк разгромлен, так что ничего, кроме винтовки, мне теперь держать и не следует. Аганбеков сделал его командиром отделения, потом подполковник стал помощником командира отряда. Когда же отряды стали сливаться в соединения, знания Соловейчика понадобились на более серьезном уровне.
Выслушав Сухих, который доложил информацию, сообщенную Мильке, Асташкевич задумался. И потом раздумчиво заговорил:
– Интересно получается. ГФП посылает человека, чтобы нас предупредить. Уже интересно. При этом в Слониме выгружается до батальона. И в Мостах – до двух рот. Всего-то! У нас более шестисот человек. А ведь с нашей бригадой как-то и три полка не смогли справиться. Но при этом он пытается создать впечатление, что выгрузилось именно три полка. Ты веришь этому русско-немецкому оберу?
– Я склонен ему верить. К тому же данные из Мостов предоставил не он. Войска там и в самом деле выгрузились. Они тоже пытались всеми силами изобразить, что их гораздо больше, чем есть на самом деле.
– Комиссар, что думаешь?
– Я даже не берусь судить. Попытка нас испугать, заставить – допустим – переменить место… Но это глупо. Насколько я понимаю, этот Дикс – умный человек. Он должен понимать, что партизан такими вещами не запугаешь.
– Товарищ подполковник! – Асташкевич повернулся к начальнику штаба.
– Я тоже не очень понимаю. Такие действия оправданы на фронте. Создать иллюзию подготовки наступления на одном участке фронта, а нанести его в другом. Но у нас нет фронта. В борьбе с партизанами это бессмысленно.
– Что думаешь, старший лейтенант? Это по твоей части. Тут явно какие-то хитрые игры.
– Я могу высказать только предположения. Вероятно, тут все дело в новом немецком оружии – лесных егерях или, как мы их зовем, оборотнях. Я не военный, но насколько я понимаю, главной слабостью немцев в борьбе с партизанами была плохая разведка. Они двигались, по сути, вслепую. Теперь они этот свой недостаток восполнили. Возможно, они хотят спровоцировать нас, чтобы мы развернули свою оборону – и изучить ее особенности.
Подполковник выпустил из трубки огромный клуб дыма и заговорил с некоторой иронией:
– Разведка боем? Но ведь мы не армия. Мы не строим долговременных оборонительных сооружений. Вскрывать нашу оборону[40] имеет смысл, если непосредственно сзади идут серьезные силы. Но их нет. Сосредоточить их – дело непростое. И тем более сложное дело – их развернуть. Тут нужен не один день.
– Возможно, дело не только в обороне, – ответил особист. – Они ведь могут интересоваться, допустим, и нашими возможными путями отхода. Например, в состоянии ли мы отойти на правый берег Немана. Но, по моему мнению, дело куда более серьезно, чем борьба с нашей бригадой. Мы представляем проблему исключительно для местного тылового командования немцев. По сравнению с другими белорусскими партизанскими соединениями мы достаточно малочисленны. Наши возможности ограничены, в том числе и условиями местности. Создать здесь партизанскую зону нам вряд ли удастся. Однако есть еще одно обстоятельство. Как я уже докладывал, у немцев появилось новое оружие – егеря. Но ведь новым оружием надо научиться пользоваться. Мы – крупное соединение, но все-таки не партизанские бригады и дивизии, которые мешают немцам жить на востоке Белоруссии. Лишних войск у них нет. Вот они и пробуют, так сказать, на модели.
– Логично, – отозвался Соловейчик. – Действительно, бой с крупным партизанским соединением на полигоне смоделировать невозможно. Да и на ящике с песком просчитать тоже проблематично. Точнее, возможно, – но это будет игра в поддавки. Насколько я понимаю, немцам трудно понять главное – мышление партизанских командиров. Но что мы будем предпринимать?
Асташкевич решительно отрубил:
– Как бы то ни было, но нам напомнили о том, что вопросами обороны мы пока занимались недостаточно. Ее у нас, по сути, и нет. Для начала мы начнем разворачивать оборону…
«Беглый» «восточник» появился на следующий день. Мильке оказался прав…
29 мая, дальние подступы к партизанской базе
Сергей Мельников уже третий час лежал в траве и осматривал окрестности. Вроде бы, изучил всё – все деревья в пределах видимости, все кусты и муравейники числом три штуки. Но пока что вокруг было мирно.
В такие часы Сергей очень завидовал Макарову, который тоже где-то сейчас так лежал, что тот не курит. Потому как в засаде не только покурить – почесаться лишний раз нельзя. Иначе какой смысл в подобном лежании? Ведь весь смысл этой игры – кто кого первый засечет: ты врага или он тебя?
Сзади и сбоку разносилась веселая перекличка партизан и стук топоров. Там, в ельнике, строили засаду. Так партизаны называли окоп с огневыми точками, который потом искусно маскировали ветками. Смысл ее был в том, чтобы подпустить наступающих немцев как можно ближе, а потом неожиданно врезать огнем им во фланг, а еще лучше – в тыл. Потом, постреляв немного, отойти к другой заранее заготовленной засаде. То есть все тот же принцип, который переняли егеря, – «бей и беги». Партизанам не имело смысла городить нормальные оборонительные сооружения из линий окопов, пулеметных гнезд, дзотов и всего подобного. Нормальную оборону фрицы преодолевать умели, даже если ее держали войска посильнее партизан, у которых не было артиллерии и другого серьезного вооружения. Зато был лес, в котором даже крупные силы врага выглядят не так чтобы очень внушительно.
Партизаны неплохо знали, как организуют немцы «борьбу с бандами». Благо фрицы, как известно, большие любители всяких правил и инструкций. Поначалу, в сорок первом, когда немцы еще полагали, что в лесах прячутся деморализованные остатки разбитых частей (хотя зачастую именно так и было), они просто подходили колонной к лесу, разворачивались в цепь и начинали прочес. Чаще всего партизанские отряды, которые тогда тоже мало что собой представляли, просто снимались и уходили. Поскольку о приближении врага, как правило, было известно заранее, фрицам обычно доставались такие сомнительные трофеи, как брошенные шалаши или землянки. Затем партизаны возвращались назад. То есть немцы просто гоняли партизан с места на место. Конечно, некоторые командиры, не усвоившие законов лесной войны, пытались сражаться «по правилам». Вечная им память.
Со временем фрицы кое-чему научились, а отряды разрослись; постоянно бегать с места на место им стало скучно. Так что антипартизанская операция против крупного соединения выглядела примерно так. Немцы старались блокировать все подходы к лесу, занимая окрестные деревни крупными гарнизонами. Затем лес обстреливали, а иногда и бомбили. Толку от этого не было никакого, но немцам такие акции придавали уверенности. Затем начинался штурм: немцы вступали в лес. И вот тут начинала работать партизанская оборона.
Вся защитная система состояла из засад, огневых точек, завалов и минных полей – и даже таких древних, но эффективных штучек, как «волчьи ямы». Смысл обороны был в том, чтобы разорвать атакующие немецкие части, разбить бой на множество мелких стычек, сделать так, чтобы враг потерял цель. Для партизана знаменитый лозунг «ни шагу назад!» звучит абсурдно. Именно назад, в сторону, в обход – и вдруг ударить с тыла. Это вроде сражений правильного европейского войска с татарской конницей, которая не принимала удар, а рассыпалась на мелкие отряды, кружившие вокруг врага и закидывавшие его стрелами…
На фронте такое не получится, а вот в лесу – сколько угодно. В таком бою знаменитые немецкие командиры теряли управление своими частями. Сергей лично допрашивал пленного немецкого офицера, командира роты, захваченного во время одной из антипартизанских операций. Он честно признался, что в конце концов уже не знал, в какую сторону ему наступать…
Заканчивалось это все по-разному. Нередко отрядам удавалось отбиться – фрицы попросту отступали и на некоторое время оставляли партизан в покое. Когда сильно прижимали, соединение обычно находило «дырку» в окружении. Создать плотное кольцо у фрицев обычно не хватало сил. А в самом тяжком случае отряды разбивались на мелкие группы и проскальзывали, кто как может[41].
Но партизанская оборона хороша, если ее система немцам неизвестна. Обычно так оно и было. Фрицы бодро перли в лес – и столь же бодро наступали на все разложенные на их пути грабли. Все эти оборонительные сооружения возводились в один-два дня, так что разведать их у неприятеля просто не было времени. Главное даже не во времени, а в том, что немцам, привыкшим воевать по правилам, партизанская логика была попросту непонятна.
Но теперь появились «оборотни». Им-то выявить все партизанские секреты не так уж и трудно. Они умеют воевать в лесу не хуже партизан.
* * *
Вот потому-то Мельников, как и другие разведчики, лежал впереди строящихся укреплений и высматривал наблюдателя. Он должен быть здесь. Две засады с минным полем перед ними строились на основном направлении, откуда будут наступать фрицы. Больше просто неоткуда. Тут от деревни Руда Яворская шла довольно широкая дорога с просекой, упиравшейся в Неман. Она проходила примерно в семи километрах от партизанской базы. Мало того. Вчера Мельников видел валявшийся в траве кленовый листок. А кленов здесь не росло. Вернее, росли – на полкилометра южнее. Лист был свежий, а никто из партизан в последние два дня в этом районе на юг не ходил. Это было запрещено под угрозой расстрела. Даже какой-нибудь немецкий агент не смог бы проскользнуть из отрядов мимо партизанских пикетов. Так что кленовый лист явно занес сюда наблюдатель. Он должен быть где-то тут. Но его не было!
На лоб Мельникова сел очередной комар и стал делать свое кровавое дело. Эх, хорошо, что Сергею попалось место на возвышении, которое продувается ветерком. А то совсем сожрали бы. Стоп! Сергей перевел взгляд на одну кочку, виднеющуюся среди кустов. Кочка как кочка, она и вчера тут была. Но почему над ней столбом стоят комары? Там нет болота. И ведь именно над этой кочкой, а не над соседними. Значит… А вот то и значит!
Сергей прикинул обстановку. Он находился несколько в стороне от строящихся оборонительных сооружений. Стало быть, если там сидит наблюдатель, он наверняка смотрит в сторону партизанской стройки, – а Сергей находится вне его поля зрения. Мельников пополз с таким расчетом, чтобы зайти в тыл. Для этого пришлось сделать длинный крюк, но в конце концов он стал приближаться в «кочке». Подполз метров на тридцать – то есть на расстояние, с которого из автомата можно стрелять без промаха. «Шмайссер» – хорошая машинка, но не для снайперской стрельбы с больших и даже средних дистанций. И снова вгляделся.
Странно, даже с такого расстояния все смотрелось совершенно естественно. Но лучше уж быть смешным, чем мертвым. Сергей долго прицеливался, затем дал короткую очередь. Потом еще одну. «Кочка» дернулась. Ага! Сергей вскочил и метнулся ближе. Теперь кочка уже явно шевелилась – и Мельников выпустил в нее весь оставшийся рожок… Перезарядив автомат, он стал приближаться. Черт побери! Даже в нескольких шагах камуфляж был полный. Хотя теперь было видно, что там, в «кочке», находится человек.
И лишь в двух шагах Сергей понял, в чем же дело. Наблюдатель был прикрыт камуфляжной накидкой, на которую рукой мастера были нашиты листья и сучки, прикреплены пучки травы. Да уж, умеют ребята работать.
Мельников отбросил ногой продырявленную во многих местах накидку. Хорошо стрелял, похвалил он себя. Аж половина обоймы вошла в спину.
Теперь стала понятна система оборудования наблюдательного пункта. Наблюдатель, скорчившись, сидел в небольшой яме, прикрывшись накидкой. Он перевернул труп и увидел молодое небритое лицо, все покрытое следами от комариных укусов. Сергей подумал, что, возможно, комары помогли ему не только тем, что выдали место наблюдателя. Ошалевший от зуда укусов, немец мог просто не почувствовать, что к нему подбираются сзади. А у егерей должно быть такое чувство. Без него в лесу просто делать нечего. Следом Мельников почувствовал большое уважение к убитому им врагу. Сидеть, скорчившись, не меняя позы, целый день! Гвозди бы делать из этих людей… Да уж, с такими вервольфами придется хорошо повозиться.
К месту боя бежали партизаны.
– Эй, ребята, меня сгоряча не зацепите! – крикнул Мельников.
– Это кто? – посыпались вопросы.
– Да вот, один товарищ решил посмотреть на вашу работу. Я ему объяснил, что подглядывать нехорошо…
– Матерый фашист…
– Не, мужики, вы гляньте, какая накидка!
– А Мельников-то как всегда…
Сергей между тем осмотрел труп. Как и ожидалось, под камуфляжем была только теплая солдатская фуфайка. Ни формы на убитом не было, ни документов при нем – только католический крестик на шее. Который его не спас. И все дела. Из снаряжения у фрица были автомат с пятью запасными обоймами, нож, саперная лопатка и мощный бинокль, который Сергей тут же взял себе в виде приза. Да еще фляга с водой и две плитки шоколада. Нет, мощные все-таки ребята. Это вам не обычные фрицы, которые, если им денек не подвезут горячего питания, начинают сильно переживать.
К месту действия подошел Лавринович, командир отряда, располагавшегося здесь, – человек интеллигентного вида, детский врач по профессии. В соединении он был известен началом своей партизанской карьеры. До сорок второго года Лавринович скрывался у хороших людей в каком-то городке, поскольку работать на немцев решительно не желал. Но тут немецкие власти начали массовые облавы на таких, как он. Доктор вместе с такими же товарищами подался в лес и сколотил партизанский отряд. Одна беда. У тех, кто создавал отряды полугодом раньше, с оружием проблем не было – в местах боев его валялось множество. Но в сорок втором ситуация была уже совсем иная. Немцы, в общем и целом, все собрали. В конце концов им передали винтовки и даже «Дегтярев», которые припрятали еще одни хорошие люди. Но вот чем стрелять? С патронами было совсем плохо. Наконец кто-то сообщил о нескольких ящиках патронов, зарытых возле одной из деревень. Но в деревне стоял крупный гарнизон полицаев. И Лавринович с двумя товарищами, явившись туда среди бела дня, выдали себя за представителей начальства из Куренца, местного райцентра, вырыли патроны, погрузили их на подводу и отбыли в лес. Самое смешное, что никаких документов у них не имелось. Все было проделано на голой наглости. Что лишний раз подтвердило: война открывает в людях таланты, о которых они сами не подозревают.
…Лавринович оглядел убитого, затем повернулся к Мельникову:
– «Казахи» всегда впереди? Молодец, хорошо стреляешь. Но на сегодня твои подвиги закончены. Иди к командиру, там твои дружки уже ждут тебя с нетерпением…
1 июня, район партизанской базы
С раннего утра немцы начали обстреливать из минометов партизанские позиции у брода.
– Метко стреляют, – заметил Жихаревич, глядя, как мина угодила прямо в пулеметное гнездо. В котором, правда, не было ни пулемета, ни пулеметчика. Наблюдатели постарались на славу. Надо сказать, что убитый Мельниковым фриц оказался не единственным из вычисленных наблюдателей. Еще одного спугнули у моста через Щачу, когда он намеревался занять позицию. А остальные отработали на все сто. Обычно немцы во время наступления на партизан стреляли куда придется – и в основном ворон распугивали. А вот теперь они били очень точно. Правда, по пустым позициям, но это не вина немецких артиллеристов.
С другой стороны, огонь вели только лишь из ротных минометов. А ведь обычно немцы страсть как не любят атаковать без поддержки артиллерии. Но орудий у них, видимо, просто не имелось. Даже танк из Мостов не подогнали.
Аганбеков сидел в окопе на правом берегу и смотрел в бинокль. Вот в лесу замелькали серо-зеленые немецкие мундиры.
– Огонь!
Рявкнули два отрядных батальонных миномета. На лесной опушке взметнулись фонтаны земли. Дальше минометы пошли лупить по полной. Повалилась подсеченная разрывом мины сосна. Одновременно с флангов ударили пулеметы и пошли садить винтовки. Что же касается автоматчиков, то они помнили строгий приказ Аганбекова: дождаться, пока фрицы сунутся в воду.
Но фрицы не сунулись. Довольно быстро они отошли, подбирая раненых. Снова начали стрелять минометы. На этот раз они уже пытались накрыть реальные позиции партизан, но те, не будь дураки, их уже поменяли. Словом, игра пошла как обычно. Примерно через полчаса немцы снова появились на опушке. И все повторилось по второму кругу. С той разницей, что на этот раз немцы даже не стали вылезать из леса. Опять пошли минометы. Партизанам было забавно сознавать, что в этот раз преимущество в артиллерии на их стороне[42]. Одновременно с той стороны начали бить пулеметы, но минометы Аганбекова постоянно заставляли немецких пулеметчиков менять позиции. Так дело и пошло. Обстрел, изображение атаки, потом снова обстрел…
Мостки через Щачу немцы тоже пытались атаковать. Заминированный мост, разумеется, тут же взлетел на воздух. Но немцы продолжали постреливать, держа партизан в напряжении. Река тут была узкой. И если немцам удалось бы оттеснить партизан от берега, построить новый мост было бы нетрудно. Фрицы укрывались за деревенскими домами и время от времени высовывались и щедро тратили боеприпасы. Но под пули лезть не спешили.
* * *
Самые интересные дела начались с востока. Так оно и должно было быть.
…Группа разведчиков из отряда Лавриновича и примкнувший к ним радист Ловчин с ночи находились на кромке леса, на холмике в двух километрах от села Юревичи. Место было очень удобным – отсюда просматривались две доступных для автомобилей дороги, по которым можно было попасть в партизанский лес. Вчера их срочно вызвали в штаб и приказали немедленно передвигаться в эту вот точку. За ночь пришлось отмахать аж тридцать верст – чтобы теперь сидеть и наблюдать за дорогами.
Собственно, интересовала-то разведку только одна, южная. Вторая, огибая лес, шла вдоль Немана через очень глухие места. Чтобы приблизиться по ней к партизанской базе, требовалось оставить за своей спиной изрядный кусок лесного массива. Немцы, наученные горьким опытом, не поступали так с сорок первого года. Тогда-то они были неученые. Но потом всегда опасались получить удар с тыла.
Хотя… Не зря ведь разведчикам был дан приказ наблюдать за двумя дорогами. Собственно, основным делом было даже не наблюдать, а охранять радиста от возможного появления «оборотней». Около восьми часов показалась колонна немецких машин под предводительством легкого броневика. Так, шестнадцать грузовиков. Значит, до двух рот. Сейчас они должны повернуть… Но… На южную дорогу двинулась половина машин и броневик. Остальные пошли к Неману. Странно. Именно в подобном случае требовалось передать «немцы идут на наши позиции». Но приказ есть приказ. Один из разведчиков пробрался к радисту.
– Юра! Передавай первый вариант! Восемь машин к Неману!
Радист начал передачу, а разведчик вернулся на наблюдательный пункт. Черт! По дороге шла еще одна мощная колонна грузовиков, которая двинулась к Неману. Разведчик бросился к радисту, но его срезала автоматная очередь, выпущенная почти в упор.
Радист и двое других часовых бойцов уже были мертвы. А люди в камуфляже скрылись в лесу…
* * *
Примерно через два часа немцы, прибывшие на восьми машинах (то есть численностью до роты), начали атаку партизанских позиций. Благодаря Сергею на первую засаду они нарвались – и тут же отхлынули. Броневик начал садить из своей автоматической пушки, снаряды которой легко разметали бревенчатое сооружение. Но партизаны не стали этого дожидаться и оставили первую позицию еще до начала открытия огня. Немцы двинулись вперед – но тут в броневик, который пытался переехать поваленное дерево, сумели засадить из бронебойки, хорошо замаскированной в кустах. Пуля попала в мотор. Машина продолжала стрелять, но двинуться-то она уже не могла! Немецкая пехота медленно, но верно нажимала, перебегая от дерева к дереву. Немцы стали грамотно обходить огневую точку, но получили из другой, которую оборудовали ночью… Атака захлебнулась, фрицы отхлынули, но не успокоились.
И все пошло так же, как и у брода. Минометный обстрел – и снова вялая попытка атаки. Немцы, возможно, действовали бы куда активнее, знай они, что партизан на позициях было не слишком-то и много…
* * *
Лавринович, выслушав приказ верхового, прискакавшего из штаба, двинул свой отряд к Неману. Отряд занял позицию в лесу, возле дороги, которая шла вдоль реки. Это было самое маловероятное место для немецкой атаки. Немцы страсть как не любили наступать по подобным местам. Нельзя сказать, что тут была такая уж глухомань – по-настоящему больших лесов в округе вообще не имелось. Но тем не менее лесной массив, разбавленный болотами, тянулся на несколько километров. Дорога так и обрывалась в лесу – она вела к какому-то разрушенному промышленному сооружению. Но, чтобы атаковать, последние километры немцам все равно пришлось бы переть через чащу. Зато они выходили в тыл к партизанам, прямиком к партизанскому штабу. Особых оборонительных сооружений у тех здесь не было.
И немцы это явно знали. Они перли нагло, будучи уверены, что их тут ждут только слабые партизанские заслоны. Вчера так оно и было.
Лавринович терпеливо ждал, пока колонна целиком окажется напротив его отряда.
– Пожалуй, огонь, – негромко сказал командир. Лес потряс грохот многочисленных автоматных и пулеметных очередей, разбавленных гулкими винтовочными выстрелами. Партизаны били с очень короткой дистанции. Полетели гранаты. Две машины почти сразу загорелись, из кузовов начали выпрыгивать немцы. Многие тут же падали под огнем. В бинокль Лавриновичу было видно, что кроме немцев имелись и полицаи. И если доблестные солдаты вермахта пытались укрыться за машинами и открыть ответный огонь, то их приспешники спешили побыстрее убраться оттуда, где стреляют. Не очень понимая, что убираться-то некуда. На той стороне дороги за жидкой полоской деревьев лежала заболоченная пойма Немана.
Бой вошел в затяжную фазу. Обе стороны щедро тратили боеприпасы. Немцам приходилось туго. Единственными их укрытиями были грузовики. А партизаны били из леса. Но враги держались упорно, не давая тем приблизиться. Впрочем, Лавринович еще до начала боя строго-настрого приказал своим бойцам не высовываться и не лезть на рожон. Куда они денутся?
Вскоре Лавринович отдал приказ заходить с флангов, чтобы вытеснить немцев в пойму. Партизаны начали постепенно подбираться между деревьями. Немцам теперь оставалось либо погибнуть возле своих машин, либо отправиться купаться в пойму… Но они очень упорно держались – хотя было очевидно, что партизаны огибают их полукольцом и вскоре вырываться будет уже поздно.
И вот тут оказалось, что фрицы упорствовали совсем не зря. Внезапно среди партизан стали рваться мины от ротных минометов. Это там, у брода, они были малополезны, но тут наносили серьезный ущерб. Из леса началась пулеметная пальба со стороны, откуда ее совсем не ожидали. Стало понятно, что с востока наступает еще одна свежая немецкая часть.
Тут уже в очень гнусном положении оказался отряд Лавриновича. Немцы ударили ему во фланг, а бойцы, увлеченные дожиманием прижатых к пойме немцев, слишком растянулись. Правый фланг партизан оказался практически полностью уничтоженным. Теперь у врагов были все преимущества. Они перли слитной цепью, а партизаны оказались каждый сам по себе. Немцы поступили хитро: в виде наживки подкинули партизанам первую колонну, подождали, пока отряд втянется с ней в бой – и нанесли удар железным молотком по голове…
Лавринович рванулся вперед. Укрывшись за стволом мощного дуба, он дал очередь в сторону приближающихся между деревьями немцев и заорал:
– Отходим!
Партизаны, огрызаясь, стали откатываться назад. Уцелевшие за машинами немцы тоже оживились и открыли мощный огонь, поддерживая своих. Фрицы особо вперед не лезли, но методично напирали. Партизаны продолжали отходить, перебегая от дерева к дереву и отстреливаясь, теряя людей. Наконец, они оказались только перед одним фронтом. Со стороны базы начали подходить на помощь бойцы из отряда Стефаненко. Их было немного – но теперь требовалось только продержаться, пока подтянутся остальные. Немцы, почувствовав, что огонь партизан усиливается, прекратили наступление. Выставили сильный заслон и начали отход к своим машинам. Партизаны их не преследовали. Черт их знает, какие еще гадости припасены у немцев?
* * *
Пока на востоке только еще закипал бой, «особистская» тройка разведчиков и еще пятеро бойцов из «казахов» выполняли особое задание. Они сидели в засаде, прикрывая западный фланг отряда. Место, которое они держали, было своеобразным. Неман и Щача подходили тут друг к другу очень близко, перешеек между ними не превышал семисот метров. А с учетом труднопроходимой топи в пойме Щачи нормального леса оставалось метров двести. Дальше реки снова расходились – и Щача петляла еще километров пять, прежде чем впадала в Неман. Все это междуречье наполовину состояло из болот. Длинная болотина тянулась и перед перешейком. Немцев отсюда традиционно не ждали. Однако от «оборотней» можно было ждать чего угодно. Потому-то Аганбеков и настоял на том, чтобы прикрыть эту междуречную низину. Восемь бойцов заняли место на опушке соснового леса. Дальше был пологий травянистый склон, который без четких границ переходил в поросшую кустами заболоченную равнину. Пройти по ней можно – там, если не считать отдельных бочагов, было примерно по колено.
Наблюдая за расстилавшимся перед ними пейзажем, бойцы прислушивались к звукам боя у брода, который шел примерно в двух километрах отсюда. Там было все в порядке. Бухали винтовки, тявкали пулеметы, гремели разрывы и выли минометные мины.
А вот они лежали в лесу и прохлаждались. Аганбеков специально разъяснил им:
– В большом бою вы не лучше и не хуже остальных. Без вас справимся. А вот за этой чертовой перемычкой приглядите. Как мне кажется, немцы на этот раз не упустят случай навестить нас оттуда.
Вот и сидели они теперь, рассредоточившись по лесному перешейку, готовясь встретить гостей. Встречать было чем. Свою малочисленность партизаны компенсировали хорошим вооружением. На восемь человек у них было два MG, у остальных – по автомату и винтовке на каждого.
– И не лень им палить, – пробормотал Макаров, вслушиваясь в стрельбу, которая, затихнув было, загремела с новой силой.
В своей партизанской жизни Макаров с немецким наступлением еще не сталкивался, а потому не усвоил привычки фрицев поддерживать свой боевой дух артиллерийским или, на худой конец, минометным огнем, хоть особого толку с этого не было. А на фронте он воевал с финнами. Те были не слишком богаты артиллерией, особенно в карельской глуши, – и просто так снарядами не разбрасывались.
Внезапно Макаров услышал едва слышный свист Мельникова, который находился на лесистом выступе, ближе всех к противнику. В самом деле, среди кустов появились люди…
Сергей наблюдал в свой трофейный бинокль. Первыми в поле зрения попали трое в знакомых камуфляжных куртках. Это были точно «оборотни» – они шли без касок. Как и все егеря, которых он видел живыми или мертвыми. А для немцев это было нетипично. Увидеть немецкого солдата без каски в боевой обстановке – это значило стать свидетелем очень редкого явления. Среди партизан ходила байка, что у немцев отсутствие на голове стального горшка в бою приравнивается к самострелу со всеми отсюда вытекающими.
…Вслед за «оборотнями» из кустов появились еще двое, тоже в камуфляже, но уже в касках, покрытых сверху маскировочными чехлами. Правда, силуэты у бойцов были несколько иные. Другой фасон костюмчика, что ли? Один из тех, кто в каске, махнул рукой, – и между кустами замелькали обычные мундиры… Э, не обычные. Малость посерее, чем пехотные серо-зеленые мундиры. Эсэсы, что ли?
Всего их было человек двадцать пять при трех пулеметах. Немного.
Немцы приближались между кустами; егеря достигли травянистого склона и осмотрелись. Поверив, что здесь их никто не ждет, один из «оборотней» махнул рукой. И тут ударили два партизанских пулемета. Егеря оказались ушлыми ребятами. Один, правда, свалился, но двое других тут же упали на землю и откатились в кусты, где были почти незаметны. Из двух камуфляжников в касках зацепило одного. Другой метнулся и успел залечь. Остальные оказались в очень скверной ситуации – они находились в болоте, хорошо заметные с возвышения. А главное – им было ни залечь, ни укрыться. Болото же…
Мельников оставил в покое автомат. Он не являлся сторонником длинных перестрелок, считая, что проблему надо решать быстро и сразу. Для этого требовалось лишить немцев огневой мощи, которая заключалась в пулеметах. А потому Сергей взял в руки винтовку. Это была немецкая «снайперка» с отличной оптикой. Первым же выстрелом он свалил пулеметчика, который еще не успел установить свою машинку – потому как не в грязь же ее ставить… К сожалению, пулемет не исчез в грязи, а остался лежать на какой-то кочке. Поэтому Сергей сосредоточился на том, чтобы никого к пулемету не подпускать. За этой работой он положил еще одного фрица – видимо, второго номера пулеметного расчета. Макаров стрелял из автомата, но немецкая машинка била на пределе прицельной дальности. Попытался огрызнуться второй немецкий пулемет, который таки фрицы как-то установили, – и Голованов сосредоточил огонь своего пулемета на нем. Но накрыл пулеметчика кто-то из винтовки. Бухнул выстрел – и немец ткнулся головой в кочку.
Третий пулеметчик, здоровенный детина, видимо, не найдя, куда пристроить свой агрегат, стал стрелять с рук. Занятие это называется «артель “Напрасный труд”». Попасть куда-то из MG с рук можно только чудом. Но в конце концов его достала пулеметная очередь. Наши-то били, находясь в нормальной, горизонтальной позиции.
Потеряв еще несколько человек, немцы стали поспешно отходить. А что им еще оставалось делать? Единственным смыслом этого похода по болоту был внезапный выход в тыл «казахам» – или уничтожение их минометов. Но если внезапности не получилось, оставалось только лишь удирать. Вот они и удирали, двое оставшихся в живых автоматчиков, иногда оборачиваясь и посылая короткие очереди. Хоть это и не имело особого смысла. Те же, кто с винтовками, просто быстро драпали. Куда стрелять-то? Лес…
* * *
На других участках так ничего существенного и не случилось. На востоке напротив партизанских позиций немецкая рота в конце концов отступила, даже не взорвав броневик. Отошли немцы и от брода, так и не попытавшись насесть по-серьезному. Было понятно, что эти атаки всего лишь отвлекали партизан от главного удара.
На перешейке разведчики и примкнувшие к ним ребята положили двенадцать человек. Точнее, в бою убили девять. Но на петлицах у солдат обнаружились руны «зиг». Какой партизан будет возиться с ранеными эсэсами? (Но, что интересно, два егеря из трех ушли.) Из раненых оставили только одного – в подарок для товарища Сухих. Его обнаружили последним. Немец был ранен в ногу; товарищ, видимо, тащил, но его настигла пулеметная пуля. Так они оба и лежали в болоте.
– Приходится мараться тут со всякой сволочью, – бормотал Голованов, помогая вытаскивать раненого из болота, а потом и оказывая ему первую помощь.
В ожидании, пока из лагеря «казахов» прибудет подвода (не тащить же фрица на себе три версты!), Мельников решил провести допрос. Из документов следовало, что перед ним – Фридрих Нильс, обершютце[43].
Ознакомившись с бумагами, Сергей мрачно поглядел на пленного. Тот был не слишком похож на истинного арийца – темноволосый и не ахти какого мощного сложения. По крайней мере по сравнению с егерями, да и с самим Мельниковым, он смотрелся не очень. Да, те эсэсы, которых ему доводилось видеть, обычно были высокими и спортивными ребятами. Впрочем, ему доводилось слышать, что в войска СС гребут теперь без особого разбора. Немец вроде бы был готов к разговору. С одной стороны, он понял, что его не убьют, с другой – слышал, как пристреливали раненых.
– Номер части? – резко бросил Мельников.
– 28-й охранный полк СС.
– Где расположен?
– Два наших взвода стоят в этом городе… в Мостах.
– Дальше.
– Вчера двум отделениям было приказано принять участие в операции против партизан. Командовал обершарфюрер[44] Бирон, наш командир. Нам придали трех этих… Я не знаю, кто они. Точнее, нас придали им. Командовали они, наш обер-лейтенант выполнял их указания. Мы переправились через реку на лодках. Эти, которых нам придали, уверяли обершарфюрера, что на нашем пути нет партизан. Что они это точно знают. Дальше вам все известно.
– Какая была задача?
– Уничтожить минометы противника и по возможности содействовать переправе наших частей на этот берег.
– Ну что он хорошего сказал? – поинтересовался Голованов.
Сергей повторил.
– Ха, тогда понятно. Похоже, на эту операцию фрицы собирали с бору по сосенке всех, кого могли найти…
Как оказалось позже, начальство придерживалось того же мнения.
* * *
Состоявшееся вечером в штабе совещание, на котором кроме командования соединения присутствовали командиры отрядов и начальник особого отдела, было весьма бурным. Мнения высказывались разные. Менее всех понимал Егор Стефаненко. Он был смелым и решительным командиром отряда, но совершенно не вникал во все эти хитрости. Он знал одно – что немцев надо бить. Аганбеков понимал больше.
Наконец, по приказу Асташкевича, итог подвел подполковник Соловейчик.
– Я теперь готов согласиться с мнением товарища начальника особого отдела, что это, строго говоря, была не операция против нашего отряда, а своего рода экспериментальный бой, навязанный нам противником. Цель – отработка взаимодействия со специальными антипартизанскими частями. По нашим сведениям, противник не обладает в этом районе силами, достаточными для полномасштабной операции против нашего соединения. Поэтому немцы, собрав не слишком значительное количество войск, пытались провести дезинформацию о якобы крупной операции. Цель – вынудить нас развернуть оборону. Мы намеренно оставили в ней слабое место, рассчитывая, что противнику станет о нем известно. Вынужден признать, что противник нас переиграл. Он разгадал наш замысел. Наши наблюдатели были уничтожены и не сумели предупредить нас о прибытии подкреплений. Стоит отметить, что относительно успешному для нас исходу боя мы обязаны тем, что особый отдел раскрыл дезинформацию противника. В ином случае мы сосредоточили бы гораздо более значительные силы возле Руды Яворской – и, возможно, не сумели бы отразить удар противника с тыла. В этом случае наши отряды, рассредоточенные на оборонительных позициях, не смогли бы вовремя выдвинуться на защиту штаба. Тогда наши потери были бы неизмеримо больше.
Лучше всего действовал старший лейтенант Аганбеков, который намеренно оставил оголенным свой фланг. Разведчики противника обнаружили это и, вероятно, решили, что мы не ожидаем их удар через болото. В результате замысел врага был сорван поставленным заслоном.
– Выводы какие?
– Выводы неутешительные. С помощью лесных егерей противник может легко находить наши слабые места и наносить там главный удар… Даже при атаке относительно немногочисленных сил противника мы понесли очень серьезные потери.
* * *
После совещания Аганбеков и Стефаненко остановились возле штаба перекурить.
– Слушай, я все-таки не понял, в чем такая опасность этих «оборотней», кроме того, что они в наших из кустов стреляют? – спросил Стефананко. – Подполковник все так научно излагает…
– Ну, смотри. Раньше фрицы перли на нас вслепую. А если вслепую атаковать – то нужно много войск. Во-первых, их не всегда могут собрать, а во-вторых, на всех машин у немцев не хватает. Мотопехота им и на фронте нужна. Значит, пехом прут. Мы видим, куда прут, и действуем сообразно с этим. А тут выходит – егеря немецкому начальству сообщают: лучше ударить там-то и там-то. Они пару батальонов на машины – и получай прикурить. Да еще наших дозорных уничтожают, чтобы предупредить не успели. Понял?
– Я еще не понял. Так фрицы таким малым числом могли нас разгромить, если бы не сведения особиста? – недоверчиво спросил командир, не испытывающий любви к особым отделам.
– Разгромить бы не разгромили, все-таки сил у них было немного. Но по голове нам могли бы дать так крепко, как мы с сорок второго года не получали. Помнишь, как нас тогда прижали к болоту? Едва ведь выскочили. Вот и тут фрицы тоже могли нам устроить большой праздник, – ответил Аганбеков.
Стефаненко тяжело задумался.
– Да, невеселые времена настали. Мы уж успокоились. Думали-то, мы теперь хозяева леса и фриц нам больше не страшен. А выходит, повоевать еще придется…
В самом деле, тот факт, что немцы были отброшены, никого особо не радовал. Потери были и в самом деле тяжелые. Отряд Лавриновича потерял более половины своего состава. Для партизан, которые редко ходят в атаку и не привыкли терять в бою много людей, это было тяжелым ударом. И жестоким уроком.
Глава 10 Охота за бронированной гусеницей
23 мая (за неделю до описываемых событий), участок железной дороги Мосты – Щучин
– Слышь, что там прется?
– Ого! Да это, кажись, бронепоезд! Вот уж повезло так повезло. Значит, опять они график сменили… Ну, так ему и надо, паразиту. Сейчас получит у нас по полной…
Засевший в зарослях подрывник Лозовский из отряда Аганбекова покрепче взялся за ручку машинки. Со стороны мостов слышалось тяжелое полязгивание – к мосту медленно подползал бронепоезд. Его ждала достойна встреча. Ночью партизаны незаметно подошли к мосту – точнее, мостику – через небольшую и, как водится в этих местах, заболоченную речушку. В последний момент проявили «неосторожность» и тем привлекли внимание охраны. Завязалась перестрелка. Пока охранники увлеченно палили в темноту, двое подрывников по болотине ухитрились проникнуть под мост. Благо лил дождь, темнота стояла – хоть глаз выколи. Да и дорожка была знакомая – этот мост уже два раза взрывали, и теперь он держался на честном слове. Всерьез ремонтировать его у немцев просто не было времени. Партизаны, пользуясь тем, что внимание охраны было отвлечено перестрелкой, быстро заложили взрывчатку и протянули провод, который заранее был обмотан травой. Тем временем бойцы на той стороне, постреляв вволю, отступили. Все было сделано быстро и чисто.
Но просто так взрывать в очередной раз мост показалось неинтересным. Партизаны решили, что обломки какого-нибудь поезда, который взлетит на воздух вместе с мостом, замечательным образом украсят пойму этой речушки. И вот теперь подрывники поджидали достойного кандидата. Пару поездов пропустили. Один был с дровами, другой и вовсе порожняк. А душа просила красивого зрелища – вроде летящего под откос состава с боеприпасами или с горючим. А если совсем повезет – то и с техникой. Но бронепоезд – это был вообще вариант класса «люкс». Его появление здесь в этот день не ожидалось. Но уж раз приперся – то сам виноват.
…Стальная черепаха медленно подползала к мосту. Часовые, как положено, давали отмашку, показывая, что путь свободен. И вдруг в самый последний момент «панцер-зуг» заскрежетал тормозами и замер, не дойдя до моста каких-то двадцати метров. Башня переднего броневагона повернулась в сторону противоположного берега – и зенитки выпустили по кустам порцию двадцатимиллиметровых снарядов. Одновременно по мосту побежало несколько фигур в черной танкистской форме. Саперы!
Делать было нечего. Как уже знали партизаны, саперы на бронепоезде являлись очень ушлыми ребятами. Они-то, раз уж вылезли из своего бронированного укрытия, гарантированно найдут взрывчатку. Поминая разные нехорошие слова, Астахов крутанул ручку машинки. Грохнуло – и мост взлетел на воздух в третий раз, забрав с собой всего лишь нескольких саперов. А подрывники уходили, проклиная все на свете, провожаемые залпами башенных орудий бронепоезда. На их счастье, те стреляли не в их сторону. А то, может, тут бы все и остались.
* * *
Год назад сам факт взрыва железнодорожного моста партизаны расценили бы как боевую удачу. Тогда всего было мало – и взрывчатки, и людей, грамотно умеющих с ней обращаться. В прошлом году партизаны больше занимались нападениями на автоколонны и планомерным уничтожением полицаев и мелких немецких гарнизонов. Мосты взрывали редко.
Но времена изменились – и подобные акции давно уже стали рутиной. Подрывники взрывают, немецкие ремонтники чинят. («Обнаглели вы, парни, подавай вам составы с танками», – иронизировал на этот счет Мельников, начинавший партизанить еще в те времена, когда удачей считалось подбить на шоссе одинокую машину.) А вот теперь подрывники уходили с таким чувством, будто провалили дело…
Надо сказать, что этот бронепоезд очень раздражал партизан. Им сильно действовала на нервы манера мерзкой стальной черепахи ездить по окрестным железным дорогам, поливая любой подозрительный куст огнем. Серьезной опасности бронепоезд не представлял. Он слишком медленно двигался, так что всегда имелась возможность удрать при его приближении. К тому же существовал график. Он неоднократно менялся, но все-таки помогал избежать неприятных встреч. Но планы подрывников бронепоезд все-таки путал.
Кроме того, партизан раздражала неуязвимость «броника». Два раза он подрывался на минах с «палочками». Но все эти действия подходили под категорию «мартышкин труд». Слетали под откос одни только груженные булыжником контрольные платформы. А толку-то с того! Во второй раз, правда, еще слегка зацепило пехоту и пулеметчиков, сидевших в переднем открытом вагоне. Один раз его рванули «удочкой»[45], но для такого тяжеленного сооружения заряд был слабоват. Громыхнуло под броневагоном – и ничего не произошло. Поехал себе «броник» дальше. Заложить же более крупный заряд было непросто. Для этого требовалось выкопать на полотне солидную яму. Но по полотну ходят патрули, обходчики и прочая сволочь, у которых хватит ума обнаружить следы такой ямы.
Вот и на этот раз не удалось, хотя, казалось бы, случай выдался уникальный. Но, видимо, сработало у командира бронепоезда шестое чувство – почуял опасность. И снова «панцер зуг» остался цел и невредим. Обидно…
7 июня, окрестности партизанской базы
– Вроде, летит, – сказал, прислушавшись Макаров.
– Главное, чтобы это был не фриц, – усмехнулся Мельников. – А то случалось. Разожжем костры, а тут немец прилетает и начинает бомбы кидать…
Но как вскоре оказалось, это все-таки был «дуглас». Самолет, сделав большой круг, стал заходить на посадку.
Все вздохнули с облегчением. Дело в том, что аэродром находился несколько в стороне от расположения партизанских отрядов – на поле возле безлюдной разрушенной деревни. Поэтому прием самолета проходил как боевая операция. Сперва разведчики проверяли окрестности, потом партизаны занимали оборону… Подтягивались подводы, чтобы быстро вывезти весь груз. Довольно часто это было пустой тратой сил и времени. Борт не прибывал. То ли погода, то ли еще что… короче, партизаны напрасно жгли костры и сидели в засадах. Но на этот раз все вышло как надо.
…Пузатый транспортный самолет вынырнул из темноты и вскоре тяжело запрыгал по тому, что здесь называли летным полем.
Тут же к «дугласу» из-за деревьев ринулись многочисленные повозки – как пустые, так и груженные ранеными. Раненых после недавнего боя было очень много – так что отправляли только самых тяжелых. Остальным придется лечиться в условиях партизанской медицины. Конечно, теперь не то, что раньше, когда у партизанского доктора иногда не было даже йода и бинтов. Был случай, когда партизаны собирали мох, чтобы использовать его вместо ваты. Теперь в бригаде и операции делали. Но все-таки это был не тыловой госпиталь…
Разгрузочно-погрузочная работа была срочной: требовалось в темпе вальса разгрузить самолет и погрузить туда своих. Партизаны грузили ящики, коробки и мешки на подводы, которые тут же исчезали в темноте.
Самолету-то ведь требовалось затемно перелететь линию фронта в обратном направлении. На востоке, в партизанских краях, иногда не торопились, маскировали машину на летном поле, оставляя ее до следующей ночи. Но тут такой роскоши партизаны допустить не могли. Это можно было делать там, где имелась гарантия, что с утра на аэродром не начнут наступать немцы. Здесь же такой гарантии не имелось. Уж ради такого случая немцы не пожалеют солдат. Так что на поле царила напряженная деловая суета. Это было немного – перекинуться словом с человеком с Большой земли. Но ведь у многих отрядов и такого не было. Когда-то радовались и грузам, сброшенным с парашютами. А до этого восемь месяцев партизанам Асташкевича вообще пришлось жить в лесу без какой-либо связи с Большой землей. Кстати, и связались-то они случайно, наткнувшись в лесу на заплутавшую разведгруппу, у которой имелась рация.
Из начальства на месте приземления находились Асташкевич и Сухих. Присутствие первого было необходимо, потому что при разгрузке борта у партизан, как говорил комиссар Кочетков, просыпались кулацкие инстинкты. Можно было издавать сколько угодно строгих приказов – но командир любого отряда, которого поставили на прием грузов, всегда стремился утащить побольше в свое хозяйство. Особенно это касалось газет и боеприпасов. Патроны для наших винтовок и автоматов добыть в тылу не так-то просто. А уж если что в отряд попало – оттуда груз не выцарапаешь никакими способами. Патроны и газеты тут же расходились по рукам – ищи потом, сколько хочешь.
Особист присутствовал потому, что иногда ему доставляли почту, которую следовало передать «лично в руки». Да и он такую почту отправлял. Его бойцы пользовались этим случаем, чтобы лишний раз поприсутствовать при приземлении самолета. Ведь хоть и короткая – а все-таки связь с Большой землей.
Но на этот раз ничего особенного не происходило. Быстро растащили разнообразный партизанский припас, начали грузить раненых.
– Эй, Семеныч! – окликнул вдруг особиста командир. – Давай-ка сюда со своими ребятами.
Сухих и его команда подошли к командиру, стоявшему возле одной из подвод, груженной ящиками небольшого размера.
– Вот, лично тебе на сохранение. Пусть твои ребята прямо в баню к тебе конвоируют. Эти штуки ведь как пить дать растащат по дороге… А к твоим не сунутся.
– А это что такое ценное?
– Это? Магнитные мины. Помощь английских союзников. Сподобились-таки прислать. Но немного их прибыло. Так что вот пусть к тебе и обращаются, и подробно излагают причины, по которым им надо использовать именно «магнитки», а не тол. А то знаю я наших подрывников. Прямо как дети малые. Лепят их куда не попадя…
Это оружие партизаны знали, можно сказать, теоретически. В соединении их имелось небольшое количество, которое использовали только в учебных целях. Что, в общем, понятно. Магнитные мины – это оружие скорее не партизан, а подпольщиков. Потому-то их и доставляли так мало в периферийную партизанскую бригаду. «Магнитки» были нужнее тем, кто базировался возле Минска, Барановичей и других крупных городов, в которых было налажено мощное подполье. Подпольщики лепили мины к вагонам, заводили часовой механизм – и они взрывались потом за десятки, а то и сотни километров. И попробуй найди, где именно их заложили после того, как поезд пройдет несколько крупных станций. Что же касается бригады имени Котовского, то связи с окрестными городами стали налаживаться только в последнее время. При этом, как это всегда бывает, именно теперь такие мины очень понадобились. Центр приказал усилить деятельность на ветке Мосты – Волковыск. Между тем ветка была очень неприятной для подрывников. На ней буквально деревня сидела на деревне. В деревнях сидели гарнизоны. А там, где не было населенки, вокруг железнодорожной ветки тянулись голые поля. Да еще бронепоезд теперь чуть ли не поселился в Мостах, мотаясь то в одну, то в другую сторону от этого города. Каждый день он ползал по перегону и, не жалея боеприпасов, поливал огнем все удобные для засады места. А в Мостах еще и бронедрезина имелась… Обидно. Тем более что по этому участку движение явно усилилось. Немцы гнали эшелон за эшелоном из Восточной Пруссии. Не зря ведь гнали. У них на фронте явно что-то намечалось. Так что магнитные мины были как нельзя к месту.
Контакты с железнодорожниками из Мостов давным-давно имелись. Кое-кого из них даже обучили пользоваться «магнитками». И вот впервые прислали большую партию. Теперь появились шансы устроить что-нибудь повеселее. Правда, оставалась еще задача – доставить эти мины в Мосты… Что тоже было непросто. После боя с партизанами в городе резко ужесточили пропускной режим. Всех входящих в город тщательно обыскивали. Причем не полицаи, от которых можно было откупиться, а немцы. Так что местным протащить мины будет очень сложно.
– Доставите эту хренацию к нам в баню. А по пути подумаете, каким образом доставить пару десятков таких штук в Мосты…
* * *
– Что делать-то будем? – спросил Мельников, когда подвода двинулась.
– А что еще делать? К тете Наде надо все это хозяйство тащить, может, она что-нибудь придумает, – отозвался Макаров.
– Другого выхода нет. Вот жизнь партизанская! Опять ночью плюхать по этим болотам.
Но тут внес предложение Голованов:
– Мужики, а что мы все пешедралом, да пешедралом? Мы ж все равно переплываем Неман на лодке. Так почему бы нам на ней и не доплыть? Оно ж куда комфортнее, чем вязнуть в этой грязи. К тому же со стороны берега проще пробраться в деревню. Фрицы вряд ли ждут от нас такой наглости.
– Чтобы нас на реке перестреляли? – усомнился Макаров.
– Не дрейфь, салага! Я моряк или кто? Да мы на бронекатере ходили так, что фрицы замечали только, когда уже было поздно. А ты о какой-то лодочке… Пройдем так, что никто и не заметит…
8 июня, Неман
Лодка скользила по ночной реке вдоль правого берега. Голованов, дорвавшись до родной стихии, демонстрировал класс: двигал посудину мощными гребками, при этом весла погружались в воду без единого всплеска. В самом деле, моряк – он и есть моряк. Хотя вообще-то Семен служил на речных боевых судах. Но эти матросы все равно и считали себя – да и официально числились – моряками.
Макаров, сидевший дозорным на носу, честно говоря, не очень понимал, зачем они не просто переплыли Неман, а двинулись по воде. Особой выгоды во времени не было. Лодка, конечно, двигается быстрее человека. Но Неман в этих местах сильно петлял – и путь по реке был как минимум раза в полтора длиннее. А груз, который требовалось доставить, был не такой уж тяжелый, чтобы для этого использовать речной транспорт. В отличие от Голованова старшина, привыкший к лесам, чувствовал себя на реке не слишком уютно. Хорошо хоть, что ночь была безлунной… Но в конце концов Голованову и Мельникову виднее – партизанского опыта у них было побольше. Поэтому старшина, не задавая лишних вопросов, всматривался в берег, дабы не прозевать возможную засаду.
* * *
Голованов причалил лодку к заболоченной низине. Впереди, за поросшим лесом мыском, находилась небольшая деревня. Или, если точнее, пригород Мостов. Там и жила партизанская связная.
– Ты стой на шухере, а мы отправимся в деревню, поглядим, что там творится, – шепнул Голованов Макарову.
Партизаны двинулись через болото. Дорога была знакомая, но разведчики соблюдали повышенную осторожность. Все-таки всего несколько дней назад на другом берегу Немана кипел нешуточный бой. Так что можно было ожидать чего угодно.
Переправившись через топкую старицу, партизаны залегли возле околицы и стали наблюдать. На первый взгляд немцы не стали тратить силы на укрепление этой деревни. В стороне, где посуше, смутно виднелось пулеметное гнездо. Да еще по деревенской улице протопало три человека патруля – один фриц и два полицая. Мельников и Голованов двинулись огородами к одному из домов, расположенному недалеко от края деревни, – ветхой покосившейся избушке. На одном из кольев забора было надето ведро. Так, значит, немцев в доме нет.
Тем не менее моряк оставил Сергея во дворе, а сам, подкравшись к окну, тихонько постучал условным стуком. Вскоре дверь приоткрылась, и разведчики проникли внутрь. В полутьме они увидели массивный женский силуэт. Это была тетка Надя – женщина, обладавшая очень внушительной комплекцией и громким голосом. Типичная рыночная торговка. Впрочем, она и была торговкой – продавала что-то в Мостах. Немцы к ней привыкли и пропускали ее в город без особых препятствий. Рядом виднелся парень лет десяти – какой-то ее родственник.
– Здорово, тетя Надя, – заговорил Голованов.
– Здорово, сынки.
– Что у вас слышно?
– Да пока ничего. Немцы вроде уходить от нас собрались. Боюсь, сожгут село… Тогда придется к вам в отряд подаваться.
– Тетя Надя, надо бы гостинец передать в Мосты.
– Большой?
– Изрядный. И очень опасный. Если найдут – то сразу петля.
– Да у немцев за все петля; нашли, чем пугать! Да только вот – как же его передашь? После того как немцы пошли с вами воевать и битые вернулись, они с горя строгости навели. Всех на входе в город обыскивают. Вот разве, если б лодка была… Есть одно место, возле бывшей лодочной станции. Там у немцев нет охраны. Потому что по суше с нашей стороны не пройти. Но где же ее возьмешь, лодку? У нас немцы их все в решето превратили.
– У нас есть лодка. Мы на ней приплыли.
– Тогда там можно спрятать. Мишка проберется в город, скажет кому надо. Ему не впервой.
– А в деревне есть часовые возле реки?
Ответил Мишка:
– Нет, дяденьки, там нету. Но патрули выходят к разрушенному мосту. Тому, который еще наши взорвали, когда отступали. Выходят, посмотрят и опять уйдут.
– Не было печали, – покачал головой Голованов. – С воды-то патруль можно и проглядеть. А там место узкое… Мы у них будем как на ладони. Что делать-то, а?
Мельников думал недолго.
– Берем пацана, возвращаемся к лодке. Мы с Григорием на той стороне деревни шум подымем, а ты двигай, как услышишь стрельбу. Обратно нам придется все-таки пешком топать. Встретимся там, где обычно переправляемся…
* * *
… Двое разведчиков аккуратно обошли деревню и заняли позицию на краю луга неподалеку от выходящей из деревни проселочной дороги. Немцы ей не пользовались, но тем не менее возле первого дома маячили двое часовых и пулемет. Мельников пополз в заставе, а Макаров взял часовых на прицел.
Продвинувшсь поближе, Сергей достал гранату, вскочил, кинул ее в сторону пулемета и тут же упал на землю и откатился в сторону. Макаров дал короткую очередь, переменил позицию и вдарил еще. Подал голос и автомат Мельникова. Теперь Сергей отходил зигзагами по лугу, время от времени постреливая. Макаров тоже не жалел патронов.
Немцы отреагировали довольно быстро. Вскоре со стороны деревни послышалась винтовочная стрельба, потом добавил свое соло пулемет. Однако немцы лишь палили в темноту, не пытаясь высунуться из деревни.
Сергей плюхнулся на землю рядом с Макаровым.
– Пошли отсюда! Им теперь хватит надолго. Будут палить до утра.
Разведчики двинулись вдоль старицы, уверенные, что гнаться за ними никто не станет. Не в немецких это правилах.
* * *
На рассвете партизаны сидели в зарослях на берегу, напротив своего леса. Из тумана показалась лодка, направляемая Головановым. Услышав свист, он приблизил посудину к берегу. Партизаны погрузились в лодку и направились к своему берегу.
– Как прогулка?
– Прошли нормально. Я так понимаю, когда вы начали концерт, все фрицы ринулись туда. А место интересное. Там лодочная станция была на окраине города. Даже мостки для лодок сохранились. Самих лодок правда, нет. Со стороны деревни не подойти – там старица. Широкая и топкая. И говорят, фрицы по краю шляются. А эта лодочная станция дальше. К ней из боковых улиц можно пробраться. Стоит на этой станции нечто вроде сарая. Вот мы туда груз и заложили, а пацан отправился в город предупредить кого надо. Я ему велел передать, чтобы попробовали разобраться с бронепоездом. Будем надеяться, что хлопец доберется благополучно…
Мельников и Макаров внимательно слушали. Моряк излагал все так подробно отнюдь не из-за любви поболтать. Так было принято у этой троицы. Ведь кто знает – может, завтра кому-то из них придется пробираться по тому же маршруту.
9 июня, Мосты
Сергей Томашевич, бригадир железнодорожников со станции Мосты, был знаком с бронепоездами не понаслышке. В Гражданскую он в качестве путевого рабочего много мотался по стране на разных бронированных чудовищах. Сперва с матросами-анархистами, потом с другими матросами – уже украшенными красноармейскими звездами. Приходилось ему и белогвардейские бронепоезда пускать под откос. Но, конечно, немецкий «панцер зуг» был посерьезнее, чем бронепоезда времен Гражданской, большинство из которых являлись сооружениями, собранными из всего, что попалось под руку.
Да и об этом немецком бронепоезде Томашевич знал если не все, то очень многое. Немцы отнюдь не делали тайны из боевых качеств своей бронированной гусеницы. Да и какая может быть тайна? Такую махину не спрячешь. Служившие на нем солдаты, очень гордившиеся своим бронепоездом, хвастались его мощью направо и налево. Штука, конечно, впечатляющая, но ничего особо нового в ней не было. Так что Томашевич знал, как действовать, когда пацан добрался до его дома и провел к бывшей лодочной станции, где в тайнике лежали десять магнитных мин.
С этими штуками железнодорожник тоже был знаком не с чужих слов. Еще до боя с немцами ему довелось встретиться с Мельниковым и Головановым, которые обучили его нехитрому искусству завода часового механизма и установки мины на объект. Одну даже дали. Томашевич ее проверил – прикрепил к грузовику одного типа из хиви[46]. Противный был тип, видно, умевший подлизаться к начальству. Ходил в новеньком немецком обмундировании, всегда имел сигареты и шнапс – и вечно рассказывал всем и каждому, как он хорошо устроился. Дескать, тепло и мухи не кусают. Крути себе баранку, с партизанами воевать не погонят. Так вот, этот хиви отправился на своем груженном солдатами «опеле» куда-то в сторону Гродно. Перед выходом Томашевич приладил «магнитку» ему под кузов… Двое солдат потом приковыляли в Мосты. Говорили – подорвались на мине, заложенной партизанами на дороге. Хотя в той стороне никаких партизан не имелось.
* * *
Только вот с бронепоездом все было, понятное дело, куда сложнее. Просто так прилепить мину к борту – толку особого не будет. Ну, вырвет броневой лист или даже несколько; так залатать такое повреждение – раз плюнуть. Надо было действовать умнее.
«Панцер зуг» стоял неподалеку от товарной станции, на железнодорожной ветке, ведущей к не работающему ныне заводу. Все подходы к станции, разумеется, были оцеплены, посторонних в запретную зону не пропускали, а железнодорожных рабочих обыскивали. Но Томашевич протащил мины, прикрепив их под подножкой грузовика, который водил еще один хиви, с которым Томашевич приятельствовал именно в расчете на то, что подвернется подобный случай. Немцы ему доверяли – да и не пришло в голову полицаям, стоявшим на КПП, глядеть под подножку. А изъять «магнитки» после того, как грузовик вкатился на охраняемую территорию, было уже плевым делом. Дальше начиналось самое главное.
Бронепоезд даже внутри охраняемой товарной станции и сам по себе был под надзором солдат из его экипажа. Но охранять его их заставляли скорее для проформы, – чтобы не расслаблялись и службу помнили. Ведь и город был сильно укреплен: еще один кордон присутствовал. К тому же не случалось в Мостах пока что ничего такого, что могло бы насторожить немцев. Поэтому фрицы чувствовали себя здесь в безопасности. Так что двое часовых шлялись вдоль железной гусеницы с совершенно отсутствующим видом и выражением невыразимой скуки на лицах.
И то сказать. Служба на бронепоезде – это совсем не катание в мягком вагоне. Уж Томашевич-то это знал. Бронированный гроб вагона болтает, выстрелы бьют по ушам, внутри не продохнуть от порохового дыма… Так что, оказавшись на отдыхе, солдаты несколько расслаблялись, несмотря на все усилия командиров по поддержанию дисциплины. Вдобавок возле вокзала в этот вечер творилось черт знает что. Скопилось аж четыре эшелона. То ли опять партизаны что-то взорвали на железке, то ли еще какая неприятность вышла у фрицев, – но на станции и вокруг нее было суетливо и людно. Немецкие солдаты из эшелонов двинулись в самоход и теперь шакалили вокруг вокзального здания. Благо тут имелись люди, торговавшие самогонкой, и даже какие-то девки шлендрали.
Томашевич с деловитым видом прохаживался вдоль одного из поездов, с серьезным видом постукивая по буксам. Таким образом он достиг конца состава. Впереди виднелась стрелка, ведущая на запасной путь, на котором стоял «броник». Совсем недалеко высились контрольные и пулеметные платформы, а за ними – крутой камуфляжный лоб броневагона.
Томашевич задержался возле стрелки, подождав, пока часовой потопает в хвост бронепоезда. Выбрав момент, железнодорожник проскочил отделяющее его от поезда пространство и нырнул под контрольную платформу. Дальше пришлось ползти на карачках. Опыт старого путейщика помог проползти под платформами и протиснуться под щит броневагона, прежде чем послышались шаги часового, идущего с противоположной стороны. Тут было спокойнее. С боков броневые плиты наполовину закрывали колеса, так что разглядеть в темноте распластавшегося на шпалах человека было непросто.
Фриц протопал – Томашевич прикрепил две мины на ходовую тележку и двинулся дальше. Это был самый верный способ вывести бронепоезд из строя. Ходовая часть-то была не бронированная!
Железнодорожник пополз дальше. Еще две мины он прикрепил под задней тележкой вагона. «Магниток» оставалось мало, поэтому под второй вагон он прикрепил всего пару. Затем протиснулся под паровоз, где установил все остальные. Теперь надо было выбираться тем же путем.
Он начал движение, но тут от головы бронепоезда раздались какие-то пьяные голоса. Говорили по-немецки. Томашевич знал язык с пятого на десятое, но понял, что какие-то нетрезвые люди высказываются не слишком уважительно по отношению к экипажу бронепоезда. А, ну все ясно. Один из поездов, стоявших на станции, вез с фронта то ли отпускников, то ли еще кого-то. Таких немцев путеец насмотрелся. Все они, одетые в обтрепанную форму, были наглыми и какими-то одичавшими. Вестимо, не слишком сладкой была их фронтовая жизнь. Фронтовики испытывали вполне понятную неприязнь к тыловым крысам. И, выпив, не упускали случая высказать, что думают о тех, кто отсиживается в тылу. Вот и эти, видать, выпив бутылку самогонки, в нее же и полезли. Судя по интонациям и пьяному хохоту, они изощрялись в остроумии, обкладывая бронепоезд и его команду.
Часовые, конечно, не реагировали. Но над головой Томашевича загрохотала броневая дверца – и он увидел несколько пар ног, двигавшихся в сторону фронтовиков. Черт! Только драки между фрицами ему не хватало. Солдатская драка – она ведь как пожар. В любой армии. На выручку своим бросятся все, кто рядом. Потом подоспеет охрана и фельджандармы… Каша может завариться до неба – и черт поймет, как теперь смываться.
Со стороны вокзала ругань шла уже с двух сторон. Послышалось слово «партизанен». Это небось бойцы панцера отвечают, что они тут тоже не прохлаждаются. Томашевич и в Первую мировую, и в Гражданскую видал всякое. Да и немецкие солдаты в этом смысле ничем не отличались от русских. Какая пару месяцев назад была знатная драка между какими-то армейскими гренадерами и эсэсами!.. Томашевич понимал, что сейчас пойдут в ход кулаки и солдатские ремни.
Но тут откуда-то сбоку донесся властный басовитый крик:
– Хальт!
Дальше последовала громовая брань. Это понимал даже Томашевич. Какой-то тип – судя по интонациям, начальник – называл солдат разными домашними животными и девицами легкого поведения, а также обещал произвести с ними половое сношение в разных извращенных формах.
Речь имела эффект. Свара затихла, солдаты бронепоезда протопали обратно и заползли в вагон. Хлопнула броневая дверь. Томашевич, не теряя времени, прополз под платформами и выскочил на волю. Осталось благополучно укрыться в окрестностях станции и заняться своими непосредственными делами. Во дела-то на белом свете случаются, усмехнулся он. Немецкий командир помог выполнить задание… Часовой механизм на минах был установлен на десять часов. Теперь оставалось только надеяться, что бронепоезд утром выйдет на линию, и жалеть, что не доведется увидеть дальнейшее представление.
10 июня, перегон Мосты – Волковыск
Бронепоезд двинулся на рассвете. Свистнул паровоз, тяжелая махина медленно выползла на главный путь и неспешно двинулась в сторону Волковыска.
Командир бронепоезда, гауптман Курт Шуле – тот самый, который вчера вечером пресек назревающую драку, – находился не в командирской рубке, а на открытой площадке возле зенитного орудия первого вагона. Отсюда открывался лучший обзор, да и тошно было сидеть в железной коробке. Утром еще ничего, а вот когда она накалится под солнцем… Впрочем, зимой куда хуже – все это сооружение промерзает. Можно подумать, конструкторы не знали, что в России зимы очень холодные. Гауптман осматривал русские бронепоезда, захваченные в сорок первом – и отметил, что они были куда лучше приспособлены для этой местности. Немецкие спецы явно многого не продумали.
Гауптман, здоровенный мужчина с мясистым грубым лицом, со скукой озирал до чертиков знакомый путь, на котором он изучил буквально каждый куст. Вот показался мост через Неман, с обеих сторон которого были оборудованы дзоты и пулеметные гнезда. Часовые приветливо махали руками. Это ясно – подчиненная Шуле боевая единица производила впечатление и внушала уверенность в завтрашнем дне. Что с такой громадиной могут поделать партизаны? Но в глубине души гауптман был недоволен своей службой. Он понимал, что играет всего лишь роль бесполезного громоздкого пугала. Эти русские, что сидят в лесу – которых называют то бандитами, то парашютистами, – совсем не дураки и не самоубийцы, чтобы соваться под огонь многочисленных пушек и пулеметов бронепоезда. Почти всегда они успевали отойти до того, как вверенная ему техника подходила на расстояние выстрела. Раньше, еще в другом районе, Шуле пытался высаживать с бронепоезда десанты в лес, в погоню за партизанами. Но всего лишь напрасно терял людей. Да вон хоть взять последний бой с партизанами, который шел неподалеку. Газета говорила о множестве уничтоженных большевиков, о том, что теперь они долго не посмеют высунуться из своего леса. Но у солдат свои источники информации. Все отзывались об операции не слишком лестно. Партизан не выкурили, положили множество людей… А бронепоезд? Он ничем не мог помочь. Его пушки просто-напросто не доставали до места боя. Тут нужно другое – легкие бронедрезины. Много бронедрезин. Но где ж их взять? Болтается в Мостах какая-то самоделка, переделанная из русского броневика, которая вечно ломается…
Вот то ли дело было у русских, когда они воевали друг с другом. Шуле интересовался историей своего вида оружия. А русская Гражданская война была золотым временем железнодорожной брони. Он знал про то, как бронепоезда большевиков и их противников гонялись друг за другом, захватывали города и разгоняли целые полки. Теперь уже не то. Остается болтаться по этим железнодорожным веткам…
Бронепоезд въехал в лесную зону. Зенитное орудие развернулось и выпустило несколько снарядов по зарослям. Через некоторое время пальнули из пулеметов… Но вот стрельба усилилась. Солдаты сделали это чисто механически. Они проходили место, где под насыпью лежали обломки, бывшие когда-то вагонами. Таких мест им предстоит проехать много. Чуть ли не вдоль всего пути лежат под откосом вагоны, платформы, цистерны… Взрывают и взрывают. И ничего этих бандитов не берет…
Время от времени вдоль колеи виднелись патрули, отмахивающие, что путь чист. Мимо тянулся то лес, по которому лупили пулеметы и зенитки, то деревни, набитые солдатами. Сколько людей, как и его «парнцер-зуг», торчат тут в тылу вместо того, чтобы бить иванов на фронте! Шуле за два года так и не видел фронта. Все болтался по разным железнодорожным веткам, пугая партизан.
…Бронепоезд вылез в чистое поле. Тут хоть можно слегка передохнуть от пулеметного грохота. Стрелять стали реже, хотя, как говорят, партизаны умеют прятаться где угодно. Но лес солдат пугал, поэтому они и давили на гашетки. В поле было спокойнее.
– Ускорить ход! – скомандовал Шуле в телефонную трубку. В самом деле, надоело тащиться, как похоронные дроги…
Бронепоезд пошел быстрее. И тут под вагоном раздался грохот, от чего все тяжеловесное сооружение аж подпрыгнуло. Тут же грохнуло снова – и над передней платформой с пехотой взметнулось пламя. Это сдетонировали боеприпасы от находившегося на ней батальонного миномета. Сзади тоже раздался взрыв, потом еще один. Бронированный вагон начал валиться набок…
Шуле очнулся и трудом приподнял голову. Воздух содрогался от стрельбы. Оглядевшись, он увидел, что лежит неподалеку от завалившегося первого вагона. Рядом валялся труп зенитчика, придавленного броней. Второй броневагон сошел с рельсов передней тележкой. Его дверь была открыта, оттуда вытаскивали нескольких раненых, побившихся о разные металлические части, когда вагон тряхнуло. Паровоз стоял наискосок, колесами на земле. Беспорядочную стрельбу вели из заднего, уцелевшего броневагона и задней платформы. В ответ не раздавалось ни выстрела.
Пошатываясь, гауптман двинулся к своей боевой единице. От командирского вагона к нему бежал лейтенант, чье лицо выражало смесь испуга и недоумения. Впрочем, второе чувство сейчас испытывал и Шуле.
– Господин гауптман, вы целы?
– Я-то цел, а вот поезд наш, похоже, влип крепко…
– Что это могло быть, господин гауптман?
– Да, что угодно! Радиоуправляемый фугас, к примеру!
– У… партизан есть радиоуправляемые мины?
– Да черт их поймет, что у них есть там в лесу! На кой черт все эти патрули и прочая сволочь, если партизаны тут делают, что хотят?!
И Шуле вновь разразился оглушительной бранью.
* * *
Командир соединения Асташеквич мог радоваться. Мало того, что они надолго избавились от надоевшей стальной черепахи, – немцы пять суток провозились, вытаскивая бронепоезд в Мосты. Центр мог быть доволен. Пока шли работы, никакие поезда по этой ветке не шли. А ведь именно это больше всего и волновало командование.
Глава 11 Городская прогулка
14 июня, лес возле деревни Костровичи
На этот раз на очередную встречу с обер-лейтенантом Мильке Сухих и его бойцы отправились с комфортом – не пошлепали, как обычно, пешком, а покатили на автомобиле. Этот немецкий драндулет, военную машину Kfz-1, еще до боя с немцами пригнали в лагерь Мельников с Макаровым. Как они пояснили, исключительно из лени: захватив по приказу штаба на шоссе «языка» – офицера, ехавшего в этой машине, – они не пожелали топать с ним пешком двадцать километров и воспользовались транспортом. Машина была отличной – надежной и очень проходимой. В партизанский лагерь через заболоченный лес она доехала без проблем.
В общем, особисту надоело терять время, таскаясь пешим ходом, и он решил воспользоваться трофейной техникой. Конечно, имелась опасность получить из кустов автоматную очередь от «оборотней». Но в конце концов на войне как на войне. Можно ведь, и передвигаясь пешком, получить пулю из засады. Зато кроме экономии времени имелся еще один положительный момент. Сухих очень опасался, что «оборотни» могут «засветить» Мильке, пропустив их группу и двинувшись следом. Такую слежку, если ее проводят опытные лесные бойцы, обнаружить практически невозможно. И сгорел бы партизанский секретный агент, как швед под Полтавой. А за автомобилем пешедралом не угонишься.
* * *
Обер-лейтенант на этот раз принес очень интересное сообщение.
– С вашими представителями хочет встретиться один офицер. Думаю, он будет вам очень полезен. Он железнодорожник, имеет непосредственное отношение к организации перевозок. График движения бронепоезда, с которого началось мое знакомство с вами, я получил именно через него. Он знает очень много, куда больше, чем я. Этот человек – тоже из наших. Из эмигрантов. Но есть одна трудность. Он настаивает, чтобы кто-то из ваших людей пришел в Слоним.
– Причины? – осведомился Сухих. Информация заставила его насторожиться. Снова запахло провокацией. Нет, он теперь вполне доверял Мильке. Но ведь и того ГФП могла «раскрыть» и начать использовать.
– Причины у него имеются. С одной стороны, он опасается немцев. К нему несколько иное отношение. Ведь я-то принял немецкое гражданство еще при Веймарской республике. А он жил по нансеновскому паспорту[47]. Но гораздо серьезнее иное. Я-то в Гражданскую воевал строевым офицером, а он служил в контрразведке у Колчака. Сами понимаете. Кто такие партизаны, он знает хорошо – вот и опасается, что вы его просто повесите на ближайшем дереве.
– Интересно, – задумчиво протянул особист. – А что он за человек?
– Циник. Особых убеждений я у него не заметил. К примеру, любит очень ядовито рассказывать об армии Колчака, о том, как тот все бездарно проиграл. Что вообще-то для тех, кто воевал за белых, не свойственно. Как, впрочем, и для остальных. Мы все свое прошлое склонны героизировать. Много пьет. В общем, не слишком приятный в общении человек. И очень недоверчивый. Через меня он работать с вами не хочет.
Сухих задумался. Информация была интересной. С одной стороны, было бы очень заманчиво приобрести еще одного агента. С другой стороны, имелось много опасений. А с третьей – если немцы задумали провокацию… Это был самый неверный путь. Если этому Диксу было хоть что-то известно про новейшую историю России, то он не мог не знать, что люди из белой контрразведки, особенно колчаковской, в СССР пользовались, мягко говоря, не лучшей репутацией. Эта структура действовала вполне в духе Гражданской войны – лучше расстрелять двадцать невиновных, чем упустить одного подозрительного. И личный счет к ней был у многих. Понятно, что человека с такой биографией партизаны встретили бы отнюдь не с распростертыми объятиями.
Но ведь и это не самое главное. В Слоним на встречу надо идти не простому связнику. А вот в этом-то и заключалась главная трудность. Связником может быть кто угодно – старик, женщина или ребенок. А вот мужчина призывного возраста явно вызовет подозрение. Тем более что Слоним – не Минск и даже не Барановичи. В небольшом городе все на виду.
– И как же можно осуществить эту встречу? – бросил Сухих пробный камень.
– Разумеется, вам идти нельзя. Это понятно и Белову, так зовут этого офицера. Нужен кто-то из ваших доверенных людей. Теперь вопрос – как проникнуть? На брюхе, как уходили мои солдаты, уже не получится. Немцы после последних событий, – Мильке хмыкнул, – после битвы под Щачей, пересмотрели систему охраны, выявили «дырки». Так что нелегально пытаться проникнуть в город – очень рискованно. Но есть иной вариант. Как говорил один мой однополчанин – кстати, потом перешедший к красным, – наибольшая наглость быстрее всего ведет к успеху. Среди ваших людей есть те, кто хорошо владеют немецким? Идея следующая. Можно попробовать проникнуть в Слоним под видом немецкого офицера. Это безопаснее всего.
– Такой найдется… Когда он допрашивает пленных, они иногда спрашивают, почему этот немец воюет против Великого рейха…
Сухих условным свистом вызвал Мельникова, который, как обычно, охранял подступы к поляне. Тот, как всегда, внезапно, словно призрак, возник из зарослей. Мильке оглядел его критическим взглядом.
– Офицер вермахта из него выйдет сомнительный. Выправки не чувствуется. Да и молод. У немцев в армии таких молодых офицеров нет. Но… Вот если его сделать эсэсовцем… В Ваффен-СС полно всякого сброда. Кстати, в этом случае не страшен даже и не слишком правильный немецкий язык. Среди эсэсовцев множество иностранцев. Соответствующая форма у вас есть? А то в такой вот маскировочной форме в городах военнослужащие не ходят.
– Найдется форма. И документы сделаем.
– Вот возьмите для полного комплекта…
Мильке полез в карман и протянул два значка. На одном из них был изображен танк, на другом – какая-то немецкая символика.
– Это что такое? – удивился Мельников.
– Немецкие награды, – пояснил особист. – Вот эта, насколько я помню, дается за подбитый танк – тем бойцам и офицерам, кто не танкист и не артиллерист. У нас в таком случае дается медаль «За отвагу». Вот эти значки – что-то вроде ихних боевых медалей.
– Именно так, – подтвердил Мильке. – Такие значки в тылу не заработаешь. А с фронтовика спроса меньше. И вот еще…
Обер-лейтенант протянул особисту небольшую овальную железку свинцово-серого цвета. На одной стороне был изображен гитлеровский герб – орел со свастикой, на другой было начертано «Geheimestaatspolizei» – и четырехзначный номер внизу.
– Жетон гестапо! – изумился Сухих. – Никогда не приходилось его держать в руках. Сергей, а тебе?
– Мне тоже. Слыхал я о таких жетонах, но никогда не видел.
– Хорошая вещь, нужная, – пояснил Мильке. – Увидев такую железку, обычно лишние вопросы предпочитают не задавать. Но использовать ее стоит лишь в крайней ситуации. Насколько я знаю, ГФП не любит людей Гиммлера. Могут начать слежку именно как за гестаповцем. Или подстроить какую-нибудь гадость представителю конкурирующей секретной конторы.
Сухих повертел жетон в руках и сунул его в карман гимнастерки.
– А если не секрет, откуда у вас все это?
– Никакого секрета тут нет. Значки – из госпиталя. Есть в Слониме военный госпиталь, там лежат и тяжелораненые фронтовики. Соответственно, некоторые и умирают. Вообще-то вещи положено отправлять родным, а если нет родных, сдавать начальству. Но реально это делается далеко не всегда. Немецкая страсть к порядку сильно преувеличена. В госпиталях полная неразбериха. А там работают русские, так что все возможно сделать…
– Вы серьезно развернулись, – усмехнулся Сухих.
– А что? Все равно ведь если попадусь, расстреляют. Независимо от того, много я сделал или мало. Так уж пусть расстреливают за дело. Да и откровенно говоря, этот процесс увлекает… А значок гестапо достался мне случайно. Примерно неделю назад я вечером обходил посты, мои люди охраняли вокзал. И тут из переулка послышались выстрелы. Мы бросились туда. И обнаружили во дворе мертвеца. Тип средних лет, лысоватый, в гражданском. В карманах имелся аусвайс на польскую фамилию и вот этот жетон. Документы я отдал в комендатуру, а жетон припрятал на всякий случай. Кстати, гестапо в Слониме нет, ближайшие отделения имеются в Барановичах и Волковыске.
– Это значит, в городе действуют какие-то подпольщики, раз они убили агента гестапо?
– Вряд ли. Я сперва тоже так подумал, стал осторожно наводить справки: кто этого убитого типа знает. Город-то маленький. Далеко ходить не пришлось. Как оказалось, его отлично знали. Он был мелким гражданским служащим в Барановичах, часто наезжал сюда. Кроме службы, занимался какими-то коммерческими делами, водил дружбу с руководством полиции. С моими бойцами тоже пытался завести знакомство. Думаю, его полицаи и убили, когда догадались, что он из гестапо. Застрелен-то он был из винтовки. Я мало знаю о подпольщиках, но, насколько я помню, в старой России эсеры стреляли из револьверов, а не из винтовок.
– А какие причины полицаям убивать гестаповца?
– Причины могли быть разные. Насколько я знаю, многие полицейские колеблются. В лес начинают посматривать. Тем более, ходят слухи, что в Барановичах не раз находили листовки, в которых призывают полицаев уходить к партизанам, обещают полное прощение. Если в среде слонимских полицейских ведутся нелояльные разговоры, агент гестапо для них очень опасен. Но могли быть и куда более простые причины. В полицию немцы набирали кого попало, в том числе откровенную уголовную сволочь. Эти типы, дорвавшись до власти, и ведут себя соответственно. Коррупция, вымогательство у коммерсантов, воровство продуктов и бензина у немцев, прочие подобные подвиги… Время от времени немцы кое-кого выявляют и расстреливают. Для острастки и, разумеется, чтобы продемонстрировать, что власть заботится о населении. Ведь коммерсанты, особенно из поляков, пожалуй, самые лояльные к немцам люди. Им есть что терять. Насколько я понимаю, в СССР частное предпринимательство не приветствуется. Так что полицаи могли ликвидировать этого типа за то, что он разнюхивал их дела.
– Ну что, Сергей, готов пойти в город? – спросил Сухих.
– Если надо, то всегда готов.
– Тогда давайте уточним детали, – обратился особист к Мильке.
– У вас есть машина, это упрощает дело. Думаю, ему стоит приехать в одиночку. Мне его сопровождать не стоит, на въезде в город нас могут запомнить, а потом кое у кого возникнут вопросы… Когда вы сможете все подготовить?
– Двух дней нам хватит.
– Тогда 11 июня, на Торговой улице. Там есть ресторан только для немецких офицеров. Оставьте около него машину и пройдите один квартал. Там увидите парикмахерскую. Ее хозяин – пан Смазновский. Скажите ему: «Мне нужен лейтенант Белов, у меня к нему письмо». Фамилию называйте с ударением на первом слоге, на прусский лад. Вам ответят: «Нам этот пан знаком, он наш постоянный клиент». Да, вам, Сергей, совет. Ведите себя понаглее. Эсэсовцам это свойственно. Глядите на окружающих свысока. Вы ведь не только солдат элитных войск, вы еще и фронтовик. А все вокруг – тыловые крысы. Это отобьет желание лезть к вам с разговорами. Но, коль придется вести беседу, скажите, что вашу часть перебросили для борьбы с партизанами. И дайте понять, что все остальное – секрет. Немцы уважают секреты. Услышав такое, больше вопросов задавать не будут.
– А кто этот парикмахер Смазновский? – поинтересовался Сухих.
– Это кто-то из людей Белова. Я знаю только то, что он поляк, болтливый, как все парикмахеры, хорошо говорит по-немецки. Внешне – чрезвычайно лояльный к власти человек….
На прощание Сухих задал еще один вопрос:
– Скажите, а как складываются ваши отношения с майором Диксом после не слишком удачной, как вы выразились, битвы при Щаче?
– Да, пожалуй, и никак. Я видел его один раз в ресторане, он очень вежливо поздоровался – и все. Но мое непосредственное начальство стало относиться ко мне очень предупредительно. Видимо, меня начали считать человеком ГФП. Это и к лучшему. Никто не станет задавать вопросов, с какой целью я постоянно езжу на казенной машине за город. У меня, конечно, есть объяснение…
– А какое, можно узнать?
– Самое правдивое. В этой деревне живет одна симпатичная девушка… Я добился ее освобождения от угона в Германию. Всем все понятно. На обратном пути я хорошо хлебну коньяка, чтобы было видно – я неплохо провел время. Но все-таки чем меньше у начальства вопросов, тем лучше. К тому же почему вы решили, что это сражение было расценено как провал? Разумеется, я не знаю, какие выводы сделали в ГФП, но в газетах кричат о блестящей победе над партизанами. Возможно, Дикс убедил свое начальство, что именно так дело и обстоит.
17 июня, Слоним
На КПП при въезде в город никаких вопросов не возникло. Фельдфебель бегло просмотрел документы и с явным уважением поглядел на Сергея, одетого в потертый полевой мундир Ваффен-СС, украшенный боевыми регалиями (кроме перечисленного выше особист добавил на мундир Мельникова еще и значок за ранение). Глядя на такую беззаботность, разведчику стало даже немного обидно. В тридцати километрах действовало крупное партизанское соединение – а они тут и в ус не дуют.
Мельников, сохраняя, как ему советовали, надменный вид, бросил:
– Фельдфебель, вы знаете, где тут находится улица… Тор… Тор-говая? Черт бы побрал эти русские названия!
– Так точно, штурмфюрер[48], знаю! Надо проехать следующим образом…
Поблагодарив начальника поста величавым кивком головы, Мельников направил машину в Слоним.
* * *
…В городах такого размера Сергей не бывал с самого начала войны. Поэтому вокруг он смотрел не только внимательно, но и с большим любопытством.
Город был так себе, состоящий в основном из одноэтажных домов, только ближе к центру стали появляться строения в два этажа. Удивляло большое количество церквей – как православных, так и католических. Судя по всему, большинство из них были действующими. Мелькнуло и сильно обгоревшее здание культового вида, стены его были расписаны по-немецки всякими похабными словами. Синагога, наверное.
Война Слоним, можно сказать, и не разрушила – наши откатились по этой территории, практически не задерживаясь. Но о войне напоминало множество патрулей – как немецких, так и состоящих из полицаев. Впрочем, мирные жители, которых было на улицах немало, двигались, не обращая на патрули никакого внимания. Еще было заметно, что многие дома пусты. То ли в них жили те, кто успел уйти на восток, то ли евреи, которые теперь… понятно где. Говорят, раньше в этих местах их жило много.
Более всего поразило Мельникова довольно большое количество магазинов и прочих частных лавочек. Выглядели они большей частью довольно убого, но тем не менее имелись. Впрочем, что удивляться? Советская власть была тут меньше двух лет. Понятно, что при немцах многие частники, вынужденные в тридцать девятом прикрыть лавочки, тут же снова закрутили свои коммерческие дела. По словам разведчиков, бывавших в городах на востоке Белоруссии, в них тоже завелась кое-какая коммерция, но там все было куда скромнее. Всякие рестораны и казино для немецких офицеров там держали, в основном, те же немцы. Интересно, а как тут?
Улица Торговая была почти в самом центре. Указанное заведение «только для немцев» Мельников нашел почти сразу. Это было двухэтажное кирпичное здание, в котором помещался то ли ресторан, то ли казино. Над подъездом висели два немецких флага, под которыми скучали двое часовых. Что самое главное – вокруг притулилось несколько машин, в том числе одна – родная сестра той, на которой приехал разведчик. Словом, место бойкое, внимание на людей в форме тут никто не обращал.
Мельников вылез из машины, прихватив с собой автомат и толстую, очень красивую палку. Наличие первого объяснить можно было легко – он же ехал через партизанские леса. Второе порекомендовал ему Сухих, опасавшийся за отсутствие у Мельникова должной военной выправки. В самом деле, с выздоравливающего раненого какой спрос? В таком сочетании – боевого оружия и недолеченной раны – не было ничего необычного. Мельников и сам встречал среди убитых и пленных немцев офицеров даже с протезом вместо кисти руки. Особенно в последнее время. Как признался один из них, в фатерлянде, в Германии, фронтовику было как-то неуютно…Лучше уж среди своих, на фронте.
Хромать Мельников умел. Он вообще много чего умел в смысле лицедейства. Еще в школе Сергей влюбился в одноклассницу, мечтавшую стать Любовью Орловой и потому не вылезавшую из драмкружка, расположенного в местном Доме культуры. Вот Сергей и подался в этот самый драмкружок. Самое смешное, что руководитель, интеллигент из «бывших», к его однокласснице отнесся с полным равнодушием. А вот от Мельникова был в восторге.
– Молодой человек! У вас явный талант! Вы вполне сможете стать профессиональным актером! – часто повторял он на репетициях.
Становиться актером у Сергея и в мыслях не было: он мечтал стать офицером-танкистом. Так что кружок он скоро бросил. Но вот этот природный актерский талант не раз выручал Мельникова за годы партизанской деятельности. Особенно когда Мельников надевал форму врага. Вот и теперь, он, кажется, уловил стиль и манеру поведения: двигался, сильно прихрамывая, но очень гордо выпрямившись, бросая вокруг надменные взгляды – на этих тыловых крыс, которые тут жиреют, в то время когда истинные сыны рейха проливают свою кровь на фронте, сражаясь против большевистских варваров.
Впереди показался патруль. А вот это уже неприятно. Двое солдат во главе с унтер-офицером, на шеях у них висели фельджандармские гридни. Эти могут и пристать. У них прав много. Но жандармы посторонились перед раненым фронтовиком, почтительно ему откозыряв. Хотя патрули вроде бы имели право не приветствовать офицеров, если те непосредственно к ним не обращались. Уважают, гады! Или, хоть и жандармы, но с эсэсами предпочитают не связываться.
Парикмахерская отыскалась в здании, первый этаж которого был отштукатуренным, а второй – сложенным из почерневших бревен. Узнать место было нетрудно. Над дверью висело изображение ножниц и гребня. Это даже китаец поймет.
Мельников толкнул входную дверь, где-то над головой звякнул колокольчик – и разведчик огляделся. В помещении никого не наблюдалось. Оно было небольшим, но очень опрятным. Имелось одно кресло, рядом с которым громоздились всякие парикмахерские причиндалы и сильно пахнущие флакончики. На стене красовался портрет Гитлера, большой, но написанный не очень уверенной рукой. А вот напротив… Это была листовка на трех языках, в которой за голову «предводителя бандитов» Асташкевича предлагалась награда – 100 тысяч марок и 50 килограммов соли. Ну и как всегда – спирт, керосин, спички. За год командир бригады поднялся в цене в десять раз.
Мельком Сергей глянул в зеркало – и слегка ошалел. Оттуда на него смотрел малознакомый человек, более всего похожий на снимки его отца в молодые годы. Оно, конечно, понятно. В такое вот большое зеркало Сергей в последний раз гляделся еще до войны. Партизаны при бритье обходились, в лучшем случае, автомобильными зеркальцами, снятыми с немецких машин. Понятно, что за два года – и каких года! – человек в его возрасте сильно взрослеет. Но дело было не только в этом. Еще возвращаясь обратно со встречи с Мильке, Сухих начал проявлять сильное беспокойство по поводу молодости Сергея.
– Ну, не бывают такими молодыми немецкие офицеры! Пусть даже эсэсовцы. У них ведь, прежде чем стать офицером, надо послужить рядовым и унтером…
– Но, товарищ старший лейтенант, бывают ведь люди, которые выглядят моложе своего возраста, – возразил Макаров. – Вот у нас был старший лейтенант, ему уже двадцать пять исполнилось, а смотрелся он как новобранец.
– Так-то оно так. Но ведь что выходит? Выглядит он молодо, выправка у него… Одна такая мелочь, может, и сошла бы, но в сумме складывается очень подозрительная картина…
– Так в чем вопрос, товарищ старший лейтенант? – вмешался Голованов, крутивший баранку. – У нас в госпитале есть такая санитарка Нина. Она ж в Минске в театре гримершей работала! Все уши мне прожужжала про этот театр.
– Моряков исправит только могила, – усмехнулся Сухих. – Где есть женский пол, там ищи поблизости кого-нибудь в тельняшке… Ладно, как прибудем на базу, зови эту Нину…
Нина и в самом деле оказалась гримером из Минского драматического театра. Мало того, у нее даже нашелся кое-какой грим. Как оказалось, еще с полгода назад партизаны подбили машину, в которой ехали немецкие артисты – поднимать дух доблестных солдат вермахта. Один из бойцов зачем-то прихватил несколько баночек с гримом. Видимо, просто потому, что красивые. А потом эти баночки перешли к Нине. Она же их сохранила и таскала с собой – из ностальгии по довоенной жизни. В итоге на лице Мельникова Нина что-то слегка подрисовала…
Особист был удовлетворен.
– Вот, сразу стал лет на пять старше! Такой парень уже может носить высокое звание штурмфюрера Ваффен-СС!
* * *
…Откуда-то выскочил невысокий лысоватый человек неопределенного возраста.
– Что угодно господину офицеру? – спросил он по-немецки.
– Вы Смазновский?
– Именно я…
В глазах парикмахера мелькнул испуг. Ну да. Эсэсовцев в городе нет. Так что визит офицера с рунами в правой петлице напугает и вполне натурального немецкого приспешника.
Мельников назвал пароль. Парикмахер с облегчением сказал отзыв, потом запер входную дверь.
– Господин… пан офицер, пройдемте ко мне.
Они прошли по узкому темному коридору, поднялись по скрипучей лестнице и оказались в комнате, тесно заставленной мебелью. Откуда-то доносился запах тушеной капусты.
– Я мигом, только приведу пана Белова… Только предупрежу своих, чтобы они сюда не совались…
* * *
Вернулся парикмахер минут через двадцать. Следом за ним вошел немолодой, высокий и худой лейтенант. Канты на его погонах были черного цвета. Значит, сапер или железнодорожник.
– Вот и пан Белов, – сказал хозяин. – Я жену отправил в гости к подруге, а детей – на улицу. Да и сам пойду. Знаете ли, кто меньше знает, тот лучше спит.
Парикмахер исчез, а Белов тем временем внимательно и явно со знанием дела разглядывал Сергея.
– Что ж, маскировка хорошая, – наконец начал он разговор. – Внушает доверие. Так и кажется, что вы сейчас начнете кричать про героическую смерть за фюрера и Тысячелетний рейх. С вами можно иметь дело. Итак. Моя биография, я думаю, вам известна со слов Мильке.
– Примерно, – кивнул Мельников.
– Значит, у вас должен быть резонный вопрос: почему я хочу с вами сотрудничать?
Сергей снова кивнул.
– С людьми, которые друг другу не доверяют, лучше всего играть честно. Так вот, я спасаю свою шкуру.
– Поняли после Сталинграда, что война немцами проиграна? – с некоторой иронией спросил Мельников. Собеседник эту иронию почувствовал.
– Да черт с ней, с войной! – желчно усмехнулся Белов. – Гитлеру ее, конечно, уже не выиграть. Это непонятно только людям, у которых такие мундиры, как на вас. Но… Войны заканчиваются по-разному. Может, Гитлер и заключит мир со Сталиным. Может, и еще что-нибудь случится. Это меня не сильно волнует. Меня больше волнует СД, которое может мной заняться.
– Именно СД, а не ГФП? – заинтересовался Мельников. Сергей не слишком разбирался в этих немецких конторах, но все же про ГФП или про гестапо он был неплохо наслышан. А вот СД было полной экзотикой. Сухих в порядке просвещения молодежи упоминал, что это нацистская политическая разведка и контрразведка. Вот, собственно, и все, что Сергей о ней знал.
– А именно ведомство господина Шелленберга, – подтвердил Белов. – Впрочем, могут добраться и люди Канариса. Дело в том, что я работал на ваших союзников. На англичан.
– Работали?
– Понятно, что бывших разведчиков не бывает. Но все это было в другом месте и в другое время. А тут я один, если не считать нескольких исполнителей вроде пана Смазновского. Но мне удалось узнать из определенных источников, что арестованы кое-какие люди, которые обо мне кое-что знают… Не тут, в Берлине. Но в СД работают очень упорные ребята. В конце концов они могут выйти и на меня.
– И вы хотите… перейти на нашу сторону?
– Да уж не стесняйтесь в выражениях. Да, я хочу перебежать на вашу сторону. Но… Я знаю правила игры. В любой разведке они едины. Ваше ГПУ, или как оно у вас теперь называется, не станет ставить меня к стенке или направлять в Сибирь только в одном случае – если убедится в моей полезности.
Мельников начал понимать, что вляпался в игру, которая намного превосходит его квалификацию. Немецкая разведка, английская разведка… Насколько можно верить вот такому типу? Оставалось одно: говорить как можно меньше, слушать – больше.
– Вы понимаете, все решает мой начальник… – начал он.
– Я все понимаю. Также я понимаю и то, что любой подобный разговор начинается с какого-нибудь ценного подарка. И у меня он для вас есть. Вы знаете, что против партизан в этом районе действуют засекреченные боевые группы?
– Кое-что знаем. Но только одни слухи…
– Это подразделения, специально подготовленные для борьбы с партизанами.
– Да? Это уже интересно. И кто они такие? – изобразил удивление Сергей.
– Спецсоединение «Вервольф». Их местная база находится в Зельве, откуда они действуют против партизан. Но главная база не здесь. Их доставляют сюда – и, возможно, в другие места – мелкими группами. По мере надобности. Их главный центр находится в районе Василичней. Это на запад от железнодорожной ветки Мосты – Лида.
Мельников молчал, обдумывая ответ. Информация совпадала с тем, что он слышал от священника. Но Белов расценил его молчание по-своему.
– Вас интересуют источники? Я офицер железнодорожных войск. Так что мне кое-что известно. Немцев подводит их маниакальная страсть к секретности. Из Зельвы два или три раза двигалась на северо-запад бронедрезина с прицепленным к ним пассажирским вагоном. Им давали «зеленую улицу». Для железнодорожника, который еще и разведчик, определить, куда она ходила, не представляет особых трудностей. Все остальное я собрал по крупицам.
– Информация ценная, – искренне сказал Сергей.
– Вот так и доложите своему начальству. Теперь о связи. Действовать будем через Смазновского. Он хороший парикмахер, да и вообще – немцы ему доверяют…
* * *
Выезд из города ничем не отличался от взъезда в него. Поскольку сюда Сергей проследовал через КПП без вопросов, он направил машину по той же дороге. Ведь тут его наверняка запомнили. И в самом деле, фельдфебель проглядел документы невнимательно. Лишь предупредил:
– Штурмфюрер, дорога может быть опасна, в лесах полно партизан.
– Что мне ваши бандиты? – презрительно усмехнулся «штурмфюрер». – Вас бы на фронт, дармоедов, вы бы не тряслись тут от каждого шороха!
И надавил на газ.
* * *
Мельников двинулся по дороге, ведущей через поля, в сторону леса, до которого было примерно километра два. И уже подъезжая к загородившему горизонт лесному массиву, он нарвался на интересное свидание…
Навстречу ему двигалась телега, на которой сидели три немецких солдата. Один правил лошадью, двое, держа винтовки наготове, сидели по краям телеги. А между ними находился… Сеня Одесский. Судя по всему, ехал он с ними отнюдь не для дружеских бесед. Но – черт его знает! Кто их, воров, поймет. Неясностей Мельников не любил. Поэтому он притормозил машину, прихватил с сиденья автомат и направился к телеге.
– Кто такие? Кого везете? – рявкнул он.
Мельников давно заметил, что на немцев очень хорошо действует безапелляционный приказной тон. Как говорил Голованов, «натура у них такая, они не могут представить, что командовать будет тот, кто не имеет на это права». Да и эсэсовский мундир снова сработал… Один их солдат, гефрайтер, вытянулся и доложил:
– Гефрайтер Генрих Вебер. Конвоируем захваченного партизана. Банда была обнаружена возле населенного пункта Хо-ро-счевитши. Трое убиты, один захвачен, штурмфюрер!
Между тем Сергей разглядел, что у вора связаны не только руки, но и ноги. Так что везли его в ГФП явно не для душевного общения. И вот черт его знает, почему Мельников решил это сделать…
– Где остальные ваши солдаты?
– В этом населенном пункте, штурмфюрер!
Хорошевичи лежали в стороне от его маршрута, дорога в них вела вдоль опушки леса. Значит, Сергею на дороге камрады этих фрицев не встретятся. Это и решило дело.
Сергей глянул на вора, и тот каким-то своим блатным чутьем понял все. Он вдруг внезапно прыгнул назад с телеги. Никто из конвойных такого не ожидал. Гефрайтер обернулся, второй стал поднимать винтовку… Этого хватило разведчику, чтобы вскинуть автомат и дать две длинных очереди. Первая достала конвойных, вторая предназначалась для возницы. Мельников метнулся за телегу, где лежал Сеня. Ноги у него оказались завязаны плохо – и через две минуты он запрыгнул в машину, которая рванула в сторону леса. Автомобиль проскочил развилку на Хорошевичи и вскоре влетел под кроны деревьев. Дальше путь шел по отвратительной грунтовке. Где-то тут его должны ждать Голованов с Макаровым.
Они его и ждали, выскочив на дорогу из засады.
– Это ты, что ли, там стрельбу устроил? – с места в карьер начал Голованов. – Вот так всегда – не можешь без эффектов… А это кто?
– Да вот, старого приятеля повстречал.
– А… Это ты, вор в законе… – протянул Голованов, разглядев сидящего рядом с Сергеем Сеню. – Серега, ты его что, в Слониме на рынке купил?
– Фрицы в плен тащили. Жалко его как-то стало…
– Жалко у пчелки, – усмехнулся Голованов. – Слышь, ты как у фрицев очутился? – спросил он вора.
– Как-как? Обыкновенно. Хотели мы в Хорошевичи за жратвой наведаться. Наведались вот. Туда немцы зачем-то приехали. Всех моих постреляли, а меня повязали. А Серега-то ваш, что, решил и у фрицев подработать? И как там у них зарплата?
– Тебе ходить не советую. – Мельников развязал руки вора. – Тебе, дураку, повезло, что не полицаи тебя конвоировали. Они б тебя положили в телегу, как все на Руси делают. Тогда я твою морду просто не разглядел бы.
– Ну что ж, спасибо, кореша, за помощь. Винтовочку-то дадите?
Только тут Мельников сообразил, что, как он ни торопился убраться с места, где поднял стрельбу, все-таки кинул две винтовки в машину. Партизанская привычка.
– Бери, черт с тобой. А ты куда, снова в одиночное плавание? А то ведь можешь меня второй раз и не встретить…
– Да ладно! Уж как-нибудь. Но ты помни – воры не забывают, что для них сделали.
Вскинув винтовку на плечо, Сеня двинулся в лес.
* * *
Сухих выслушал доклад Мельникова с большим интересом.
– Так, стало быть, информация, которой он поделился, интересна, а главное, совпадает с тем, что мы знаем. – Он развернул карту. – Василични – вот они. Десять километров от железной дороги, к деревне от главной магистрали идет местная ветка. Удобно. Тогда понятно, почему гоняют бронездрезину. Погрузил – и поехали. В любом случае, эти сведения – не для нас. Далеко. К тому же – за Неманом. А что касается самого этого типа, Белова… Меня еще в Москве предупреждали: мы можем столкнуться тут с английской разведкой. Англичане – ведь такие… Они себе на уме. Но, возможно, Белова и в самом деле прижало. Или просто перетрусил так, что за каждым углом мерещится гестаповец.
– А если это фрицы какую-то провокацию затеяли? – спросил Мельников.
– Не похоже. Хотя, конечно, все может быть. Но что ж с того? Поиграем.
Глава 12 Партизаны сорок третьего года
19 июня, район Щучина
Переправа через Неман прошла благополучно. Дальше до железки тянулся лес, изрядно исхоженный подрывниками. Места знакомые – но ведь и фрицы отлично знали, что партизаны тут – частые гости. Так что двигаться приходилось очень осторожно. Особенно – когда приблизились к железнодорожной ветке. Немцы очень любили устраивать возле нее засады.
А вот после железки сплошной лес заканчивался, лежали только редкие перелески, разделенные полями. Вдобавок все это чередовалось с болотами. Короче, не самые лучшие места для передвижения партизан. Но что делать? Приказ есть приказ – придется полазать и в таких неприятных для лесного бойца местах.
* * *
…Все оказалось куда серьезнее, чем предполагали. Добытые с помощью священника и лейтенанта Белова сведения были переданы наверх и, видимо, оказались очень важными. Надо думать, там уже кое-что знали про эти чертовы Василични.
Так или иначе, Асташкевич получил приказ: добыть подробные сведения об этом населенном пункте любой ценой. А ведь такие приказы Центр отдавал не слишком часто. Чаще «предлагали рассмотреть возможность» сделать то-то и то-то. Оно и понятно. Партизаны – не армия. Да и реальной обстановки в глубоком тылу на Большой земле не знали и знать не могли. Начальство сделало выводы из горького опыта сорок первого, когда партизанские формирования направляли в бой, словно армейские части. И где теперь все партизаны? Как писал поэт, «немногие вернулись с поля».
Но на этот раз приказ был дан именно в такой форме: любой ценой. Видимо, серьезно эти Василични сидели у наших в печенках.
Асташкевич, получив приказ, долго ругался. Им там, в Центре, легко приказывать. А что можно сделать в местности, которая для партизанских действий очень мало подходит? Так что, поразмышляв, командир решил для начала отправить туда группу разведчиков. Рассудив так: если они ничего не добьются или, не дай бог, не вернутся, – вот тогда и будем думать.
* * *
Железку переходили, пропустив протопавший патруль. При переходе Говорков не удержался от любимой шутки подрывников: слегка разворошил землю между шпал. В результате у железнодорожного патруля должно было сложиться впечатление, что в этом месте не слишком аккуратно установили мину. Жаль, что не было времени поглядеть на последствия. А они всегда были веселые. Патруль обнаруживал «мину», вызывал дрезину с саперами, те начинали со всей немецкой тщательностью проводить работы по разминированию… Как-то раз, еще на старом месте, партизаны закопали таким образом глиняный горшок, в который вся группа справила свои естественные надобности. Партизаны сидели недалеко в лесу и очень веселились. Впрочем, обычно это делали не только из здорового партизанского юмора. Часто неподалеку ставили другую мину, настоящую и всерьез. Иногда взлетала на воздух дрезина с саперами, иногда кто-нибудь еще… Но тут – тоже ничего. Пусть немцы лишний раз подергаются. Оно никогда не вредно.
* * *
Но вот пошло самое неприятное. До ближайшего леса пришлось переть вдоль каких-то ручьев, вокруг которых рос кустарник. Дальше, впрочем, стало легче. Сплошного леса так и не появилось, но теперь хоть деревья пошли островками километра по два-три, между которыми имелись узкие пустоши. Пришлось сделать круг, чтобы обойти Щучин. О нем было известно, что город сильно укреплен и там полным-полно немцев.
К вечеру добрались до шоссе Гродно – Лида. Место было самое что ни на есть гнусное. По дороге постоянно шли грузовики и подводы, время от времени туда-сюда мотались мотоциклисты; один раз даже проехала бронемашина. Так что решили пересидеть до темноты. С наступлением вечера движение, как и положено у немцев, прекратилось. У них даже есть такой специальный приказ – двигаться ночью по дорогам категорически запрещается. На той стороне обнаружился лес. Решили не блуждать ночью по незнакомой местности, а пересидеть до рассвета.
20 июня, район Щучина
Теперь шли уже по лесу. Лес был так себе – смешанный, местами заболоченный. Его пересекали просеки и дороги. Не самая большая радость для партизан. Впрочем, как говорил Сухих, согласно сведениям из Центра, партизан в этом районе и не было.
Разведчики двигались по одной из просек, ведущей примерно в нужном направлении. Внезапно шедший вперед Голованов поднял руку, а потом указал пальцем вниз. Подойдя, остальные поняли, в чем дело. На сыроватом участке земли отпечаталось несколько следов, ведущих в том же направлении, откуда они пришли.
– Без ума шлепали, – покачал головой Сергей, – прямо будто специально наследили…
Между тем старшина присмотрелся внимательнее.
– Топали дня три назад. Один след от немецкого сапога, только половины гвоздиков нет. Другой след вроде от русского сапога, только какая-то на нем непонятная хреновина…
– Это-то понятно. Подметка, чиненная подручными средствами. Куском от ремня. Обычное дело. Значит, точно не фрицы.
– Может, полицаи?
– Вряд ли. Они ж не в лесу живут, найдут способ нормально починить обувь. Вон, город рядом. Там уж точно найдется какой-нибудь сапожник. Или, еще проще, новую отберут у кого-нибудь. Нет, это партизанские дела. И у нас так чинили. Причем грубо сделано, неумело. Явно не специалист работал. А говорили, что партизан тут нет. Выходит, что есть…
Двинулись дальше. Следы попадались еще пару раз, но дальше местность повысилась и явных отпечатков на земле больше не попадалось. Просека тянулась еще метров на триста, потом внезапно закончилась небольшой поляной. В ее центре стояла уже порядком проржавевшая советская пулеметная бронемашина. Судя по виду, броневичок не подбили, а просто бросили, сняв с него пулемет и попортив все, что только можно.
По краям поляны лежали несколько бревен. Тут рубили лес. И давно – пять лет назад как минимум.
– Вот так, братишки, мы бегали, – вздохнул Голованов, показав стволом автомата на «броник». – Повезло тому, кто этого не видел.
– Это точно, видали. Хорошо побегали, – кивнул Сергей. – По дорогам машины и броневики чуть ли не колоннами стояли.
– Ладно, перекурим, что ли?
Но перекура не вышло – только и успели войти в лес и скрутить цигарки. И тут Макаров, вставший, как некурящий, на караул, тихонько свистнул.
И было отчего. Откуда-то слева доносились шаги движущихся в эту сторону людей. Там, видимо, было болото, поэтому, хотя люди были явно далеко, шаги слышались отчетливо.
Мельников и Макаров залегли в кустах за бревнами, сам Голованов занял позицию за бронемашиной.
Минут через десять из-за деревьев показались люди. Их было человек шесть. Двигались они, конечно, не как в парке, но все-таки не слишком осторожно. Особо разглядывать их было некогда, Мельников лишь отметил, что это были не немцы и явно не полицаи – полицаи с бородами не ходили.
– Эй, земляки, далеко идете? – подал он голос их кустов.
Шедший впереди человек, державший автомат наперевес, резко повернулся в его сторону.
Голованов выскочил из-за броневика. С другой стороны показался старшина. Положение у незнакомцев было неприятным – с трех сторон на них были направлены автоматы. Незнакомы тоже вскинули оружие, но они явно были в некоторой растерянности.
– Ребята, бросьте оружием махать, – с иронией сказал Макаров. – Вы б уже три раза мертвые могли бы лежать… Мы разведчики партизанской бригады имени Котовского. А вы кто такие?
Бородатый мужик с автоматом, который явно тут был командиром, колебался. Впрочем, его можно понять. Уж больно велик контраст. Сам он был одет в какое-то короткое пальто городского вида, штатские брюки заправлены в немецкие сапоги. Все остальные тоже в штатском. Причем одежка была явно не первой свежести. Да и оружие… Автомат был лишь у бородатого, у остальных – винтовки. Причем вроде даже не немецкие. Какая-нибудь Чехия или Франция. По сравнению с ним трое разведчиков, одетые в одинаковые камуфляжные костюмы, увешанные оружием, смотрелись франтами.
– Имени Котовского? Не слыхали…
– Меньше бы в лесу сидели и больше бы к дорогам выходили, тогда бы и услышали. Про то, что на этой дороге на железке поезда взрывают, тоже не слышали?
– А… Это вы… – ответил бородатый хриплым простуженным голосом.
Видно было, что он все-таки колеблется. Тяжелый случай. Впрочем, подобную картину и Мельникову, и Голованову доводилось видеть не раз. Такие вот мелкие партизанские группы, воевавшие на свой страх и риск, были либо совершенно бесшабашны, либо до ужаса осторожны и никому не доверяли. Хотя, если подумать – будь разведчики фрицами и, допустим, нужен был бы им «язык», – то пропустили бы эту группу вперед себя, положили бы пятерых, замыкающего взяли… А таким вот, поди, объясни… Но тут до Голованова, который считался командиром группы, дошло.
Он полез в нагрудный карман своего камуфляжа[49] и вытащил номер газеты «Правда». С последним бортом привезли несколько пачек газет, и комиссар, всегда помнивший о пропагандистской работе среди населения, выдал несколько экземпляров разведчикам. Тогда они только посмеялись – вот делать им больше нечего в этом рейде, как только вести пропагандисткую работу. Но, как оказалось, и пресса пригодилась.
– Вот, глядите, московская газета. Всего десятидневной давности. Или вы думаете, ГФП так озабочена вас поймать, что в Москву за свежей газетой посылала?
– Санька, погляди, – отреагировал командир.
Один из незнакомцев, парень лет семнадцати, подошел к Голованову, взял в руки газету и пробежал глазами.
– Дядя Игорь! И в самом деле! «Правда» за 10 июня тысяча девятьсот сорок третьего года! А что, вам и газеты привозят?
– Нам всё самолеты привозят. Ну что, убедились? Старшина 1-й статьи Голованов, – перешел Семен на уставной тон. Похоже, именно последнее окончательно убедило командира.
– Политрук[50] Доценко, командир партизанского отряда.
– Я вам скажу, ребята, вы там, на просеке, хо-о-орошо наследили. Могли бы и указатель поставить: «Партизанский лагерь – туда». Чтобы фрицы точно не ошиблись.
– А… Пусть в этом лесу ищут, сколько хотят. Мы не тут базируемся. А вы нас ищете?
– В том числе и вас. Но вообще-то у нас особое задание. Из Центра. Мы рассчитывали, что вы нам сможете помочь.
Доценко на секунду задумался.
– Я предлагаю тогда пройти в наш лагерь. У нас тут встреча с одним человеком… Но Санька вас проводит.
* * *
Оставив группу на поляне, разведчики двинулись вслед за парнем.
– Тут недалеко, часа три ходу, – пояснил он по дороге.
Группа вскоре оказалась на болоте – правда, болото было хиленькое, только под сапогами хлюпало. Вскоре оно закончилось и вновь потянулся лес. И вдруг впереди замаячил просвет. Это была железная дорога. Но парень двинулся через нее так, словно он возвращался со сбора грибов. И, как оказалось, был прав. По дороге явно ездили очень редко. Что было уже необычно. Потому как из-за большой любви партизан взрывать рельсы немцы все ненужные им ветки давным-давно разобрали. Надо ж чем-то заменять взорванные. Получается… Та самая, что ли?
– Куда эта ветка ведет?
– Она короткая. Ведет в Василични.
* * *
Километра через три пересекли очередную пустошь – и снова оказались в лесу. На этот раз в сосновом.
Здесь их проводник как-то сразу расслабился – как человек, который вернулся домой.
– Все, скоро придем, – сообщил он.
По лесу шли еще с километр. И вот впереди показались какие-то строения типа «барак». Следы какой-то довоенной хозяйственной деятельности.
– Кто идет? – раздалось из кустов.
– Свои. Привел людей из большого партизанского отряда, – солидно ответил Санька. Мельников же отметил про себя, что пикет поставлен очень неудачно. Слишком близко. А потому такой пикет при внезапной атаке совершенно бесполезен. Партизаны все равно не успеют организовать оборону. Но хоть стоял пикет-то. Это внушало некоторую надежду, что ребята сумеют дожить до Победы.
Партизанский лагерь был – каких множество видали. Возле двух бараков непрезентабельного вида находилось человек десять партизан. Разумеется, появление незнакомцев, да еще столь необычного вида, привлекло общее внимание – все подтянулись навстречу. Народ был примерно такой же, как и те, кого разведчики уже видели. Все в штатском. Большинство были бородатыми; у троих, парней лет шестнадцати-семнадцати, борода еще просто не росла. Вооружение партизан – винтовки плюс стоявший возле одного из бараков «Дегтярев».
– Вы откуда?
– Вас много?
– Вы парашютисты?
– Это вы на «железке» поезда пускаете под откос? – посыпались вопросы.
Впрочем, разговоры и расспросы были оставлены на потом. Санька проболтался, что он видел «Правду». Семен выдал пару номеров…
И началась картина, которую Мельников и Голованов видали множество раз – под названием «схватка из-за газеты». Такое бывало и в их отряде, когда прибывал борт со свежей прессой. Но тут все было серьезнее. Чуть не дрались. Это напомнило Сергею, как почти год назад им тоже первый раз попали печатные вести с Большой земли. Пачка газет оказалась в грузе, сброшенном с парашютом. Тогда еще не было и речи ни о каких полевых аэродромах. Да и грузы сбрасывали редко. У Центра было плохо с самолетами. Это потом, как говорили, сам Сталин приказал выделить для партизан нужное количество ЛИ-2[51]. Да и аэродромы научились делать не сразу. Теперь-то все отработано. Ночью прилетают самолеты, а днем на поле вытаскивают хорошо сделанные кусты и прочую зелень – чтобы немцы не засекли. Голованов, похоже, думал о том же, глядя, как партизаны, сгрудившись, читали газету.
– Помнишь?
– Как не помнить? Но мы-то к тому времени, как нам газеты скинули, уже Москву могли принимать. А у этих, как я понял, никакой связи нет.
* * *
Тут к разведчикам приблизился один из «местных», судя по всему, уже немолодой человек. В руках он тащил здоровый котел.
– Ребята, простите, мы так газетой зачитались, что и про вас-то забыли. Поешьте. Только у нас все холодное, мы днем костер не жжем.
Голованов заглянул и присвистнул.
– Хороша партизанская жизнь!
Котел был полон вареной свинины.
– Это от того помещика, которого, как бы мы потрясли…
– А что за помещик? – заинтересовался Мельников.
– Да, собственно, помещик – это громко сказано. Как это с немецкого перевести, Der Farmer…
– Фермер, что ли?
– Он самый. Хозяин фермы – немец. Он еще в сорок первом приехал. Таких тогда много было. Захотел тут ферму устроить. И устроил. Да только он давно уже сбежал, оставил управляющего. Так к нам сам управляющий и обратился. Приходите, берите, что хотите. Только немного постреляйте, да подожгите что-нибудь, чтобы мне не отвечать за это. Я так думаю, у него свой расчет какой-то имеется… Может, хозяин какого-нибудь фрица из Щучина попросил, чтобы тот контролировал управляющего… Послушайте, трудно поверить – у вас постоянная связь с Москвой?
– Может, и не с Москвой, но с Большой землей есть. У нас соединение большое, на одних трофеях не проживешь.
– А вот у нас плохо. Вон, пулемет видите? Достать-то его достали, один хороший человек еще в сорок первом подобрал и спрятал. Да какой с него толк? Патронов-то нет. Все диски, что были, расстреляли.
– Что ж вы к нам не выходите? Вот уж с чем у нас нет трудностей, так это с патронами.
– Я не командир. Я вообще человек штатский. Учитель. Вот и занимаюсь тут хозяйством.
Макаров смотрел вокруг и слушал с большим интересом. Он-то в своей короткой партизанской жизни видел только мощные, хорошо организованные соединения. Но почему одни отряды выросли, а другие – нет? Поэтому он спросил:
– А давно ваш отряд существует?
– Да, нет, с весны…
Как оказалось, дело было так. Учитель, Владислав Алексеевич, с тридцать девятого жил в Щучине. От немцев уехать не успел. Да и мало кто успел отсюда уехать. Когда пришли немцы, учителя стали не нужны, но в отличие от многих интеллигентов Владислав Алексеевич много чего умел делать руками. Нашел работу в чем-то вроде немецкой ремонтной мастерской. И даже, можно сказать, выдвинулся, поскольку более-менее владел немецким. Осенью сорок второго появился Доценко. Его прятала одна из знакомых учителю женщин. То ли он был в плену и убежал, то ли где-то бегал по лесам – Доценко не рассказывал. Сначала он выдавал себя за солдата, только потом сознался, что является политруком. Оно и понятно – с политработниками у немцев разговор был короткий: доводили до ближайшей стенки. В комендатуре у Владислава Алексеевича имелись знакомые, которые помогли выправить политруку аусвайс. Вышло это довольно просто. Немцы не вникали в личности появившихся невесть откуда людей. Потому что к этому времени партизан в округе уже не было. Они появлялись ранее, в сорок первом, но немцы их довольно быстро извели и успокоились. А рабочие фрицам были нужны. Тем более что Доценко являлся украинцем, а к ним у немцев доверия было больше. Владислав Алексеевич пристроил его к себе на работу. Так и жили. Но в начале года Доценко пробудился к активности и начал деятельность по сбору людей в партизанский отряд. Желающие нашлись. Костяк создали из рабочих мастерской. Выразили желание идти в отряд и многие молодые парни – потому как немцы начали по второму разу вычищать их для угона в Германию. Как наступила весна, подались в лес… К отряду присоединилось еще несколько человек, скрывавшихся в деревнях. Это были люди из отрядов, которые немцы расколотили в сорок втором.
– Владислав Семенович! – закричал кто-то. Учитель двинулся на зов, а Голованов закурил, а потом длинно и витиевато выругался.
– Вот ведь партизаны… сорок третьего года! – произнес он с глубоким презрением.
– Это точно, что сорок третьего, – согласился Мельников тоже без особого почтения.
– Погодите, ребята, – не понял Макаров. – Я ведь тоже, вроде как, только с этой весны партизаню…
– Разговор-то не о тебе. Ты в армии был. Куда послали, там и воевал. А эти, мать их… Учитель – ладно, он пожилой человек, с него спроса нет. Пацаны тоже, черт с ними. А командир и остальные… Отсиживались, как крысы! А когда наши двинули, так засуетились.
– Лучше поздно, чем никогда, – возразил Макаров.
Но Мельников поддержал Григория:
– Я ведь уверен, что он не все сказал. Я так думаю, фрицы просто начали в очередной раз свирепствовать, вот этот политрук в леса и подался. А вот я помню, как мы тебя встретили…
25 июля 1941 года (за год и 9 месяцев до описываемых событий), где-то возле Слуцка
Отряд Аганбекова, насчитывавший к тому времени 25 человек, блуждал по белорусским лесам, опытным путем осваивая науку партизанской войны. И вот во время одного из переходов, двигаясь по лесной дороге, бойцы услышали мерное урчание тяжелого немецкого мотоцикла, едущего им навстречу. Конечно, немцы были тогда наглые и ездили всюду, ничего не опасаясь. Но что этот фриц делал на лесной дороге… Бойцы тут же заняли позиции по обочинам – и вот на проселке показался мотоцикл. Это был обычный немецкий BMW с коляской, на которой стоял пулемет. Только вот при виде мотоциклиста Сергею захотелось протереть глаза. Машиной управлял… краснофлотец. В бушлате, из-под которого виднелась тельняшка, держащий в зубах ленточки от бескозырки. За спиной у мотоциклиста висел ППШ. Матрос как матрос. Только вот больно странно смотрелся он в пятистах километрах от ближайшего моря…
Коляска мотоцикла угодила в рытвину, мотоцикл заглох – и тут мотоциклист громко выразился… Здесь уж никаких сомнений не оставалось.
Аганбеков и еще несколько бойцов вышли на дорогу. Увидев людей в советской форме (тогда все в отряде кроме Мельникова носили еще не истрепавшуюся военную форму), моряк соскочил с седла:
– Братишки, не подскажите, как к морю проехать? А то мне все эти болота сильно надоели…
Но увидев перед собой командира, тут же сменил тон и доложил как положено:
– Старшина 1-й статьи Голованов! Днепровская флотилия. Выбираюсь из окружения. Правда, не знаю, в каком направлении теперь двигаться…
В коляске мотоцикла обнаружился богатый арсенал: два немецких автомата, две советские трехлинейки, патроны и гранаты, пулеметные ленты.
История у Голованова была интересная. В самом начале войны бронекатера, на одном из которых он служил, были переброшены через Днепровско-Бугский канал в Кобрин, где вступили в бой с немецкими танками. Их катеру не повезло: его раздолбали в пух и прах. Команда попыталась выйти к своим. Вышла – но тут же оказалась в окружении, вырвалась – и снова оказались в кольце… Выходя, запилили по болотам куда-то не туда. Опять нарвались на фрицев… В общем, матрос остался один. Во время блужданий по лесам Голованов повредил ногу, поэтому некоторое время отсиживался на каком-то глухом лесном хуторе. Когда подлечился, снова двинулся на восток. По пути встретился с немецкими мотоциклистами – и приобрел транспорт… Ну и заодно собирал попадавшееся по дороге оружие.
С тех пор и воевал в отряде «казахов».
* * *
– Я вот думаю, ты ведь, Гриша, тоже мог там на хуторе и дальше сидеть, если б захотел… Угодил бы в «зятьки».
– А это как? – не понял Макаров.
Голованов пояснил:
– Это так у нас называли тех окруженцев, кто пристроились к разным одиноким женщинам. Сам понимаешь – мужики на войне, и неизвестно, вернутся ли. А тут выходит мужик из леса… Вот и поселялись у добрых женщин. Правда, большинство из этих «зятьков» все равно долго на печи не просидело. Немцы в начале сорок второго стали порядок наводить. Если не докажешь, что ты сам, добровольно, из части сдернул – в лагерь. Так что им оставалось: либо в лес, либо в полицаи. Хотя были некоторые товарищи, которые в такие места забрались, что там ни немцев, ни полицаев не видали. Представь, в некоторых лесных деревнях вообще не знали, что война началась. У них там радиоточек не было, вот ничего и не слыхали. Говорят, в одну большую деревню дедок приехал из такого медвежьего угла. А в деревне немцы. Так он спрашивает у немецкого патруля: сынки, куда партийные взносы сдать, мне, дескать, поручили отвезти…
Голованов немного помолчал и махнул рукой:
– Да ладно, черт с ними со всеми. Начальство даже полицаям предлагает переходить на нашу сторону. А эти хоть полицаями не были. И не таких перевоспитывали.
* * *
Командир отряда появился ближе к вечеру. Его люди тащили цинки с патронами. Как оказалось, это были боеприпасы к трехлинейкам. С радостными возгласами партизаны начали набивать пустые пулеметные диски. В одном из бараков развели огонь и начали варить что-то горячее. Береглись тут сильно. Впрочем, и лесок-то был – чуть не насквозь просвечивал…
Доценко подошел к разведчикам, от которых все не могла отстать молодежь. Ребята засыпали расспросами про жизнь в настоящем партизанском отряде. Отогнав их, командир несколько нервно закурил. Он явно почувствовал, что гости смотрят на него без особенной симпатии, поэтому некоторое время молчал, не зная, с чего начать. Формально он был старше по званию и вообще политработник. Но именно что «был». У партизан ни звания, ни тем более комиссарские звезды особой роли не играли. Да и отменили, говорят, эти самые звезды. Разведчики пришли от большого отряда, за которым стояла Москва. А он оказался так, с краешку. Наконец Доценко заговорил:
– Вот, разжились патронами. Люди сегодня указали место, куда в начале войны наши боеприпасы припрятали. Теперь можно и о серьезных делах подумать. Я бы давно вышел к более серьезным отрядам, да ведь, как я понял, вы за Неманом… Как я его буду переходить? А другие отряды, так они возле Лиды появляются, рванут чего-нибудь на железной дороге – и снова уходят. Они базируются где-то далеко на северо-востоке. Я решил собрать всех, кто тут может уйти в партизаны; тех, кто скрывается из разбитых отрядов… А уж потом решать.
– А тут, под Щучиным, были отряды? – спросил Мельников.
– Были. В сорок первом. И я в одном был. Да только мы и двух недель не продержались. Сами дураки. Под самым Щучиным создали лагерь. Набили полный лес народа. А леса тут… Сами видите. Порядка нет, командиров никто не слушает. А немцы стали леса прочесывать… В общем, не стало отряда. Позже слухи о каких-то группах доходили, но все больше оттуда, из-за Немана, от Волковыска. Да и не поймешь – одни говорили, что это партизаны, другие говорили, что парашютисты…
Голованов решил переводить разговор на деловые рельсы.
– Товарищ Доценко, у вас есть свои люди по окрестным деревням?
– Разумеется. Щучин – город маленький. У каждого есть какие-то знакомые или родственники в округе. Вам ведь уже рассказали, как мы «ограбили» ферму? Тоже через знакомых.
– А в Василичнях есть люди?
Доценко помрачнел.
– Нет и быть не может. Василични выселены немцами. До последнего человека. Причем произошло это не так давно – в конце прошлого года. Кстати, по немецким меркам все было даже прилично. Аж сутки на сборы дали. А потом сделали запретной зоной. В ту сторону вообще ездить запрещено. Туда и не ездят – охрана там свирепая. Полицейские части из Литвы. Тут ведь до литовской границы – двадцать километров. Туда со Щучина часто идут машины. Да ведь и все окрестные деревеньки тоже выселили.
– Железнодорожная ветка, которую мы пересекали, ведет в Василични?
– Именно так. Время от времени по этой ветке проходят составы. К примеру, несколько раз появлялась бронедрезина с прицепленным двухосным вагоном. Иногда приходит маневровый паровоз с платформой, на которой торчат пулеметчики – и опять же с вагоном.
– И часто это бывает?
– Специально мы не проверяли, но раз пять или шесть было.
– У вас есть человек, который сможет показать нам наиболее скрытные подходы к этим Василичням?
– Найдем. У Ильи Ковалевича там бабка жила, пока немцы не выселили. Он там все знает.
– Пусть он нам и покажет. На рассвете мы должны быть возле этой чертовой зоны… И лучше выйти так, чтобы ваш парень успел обратно дойти. Потому что мы не знаем, как и куда вернемся.
* * *
Некоторое время разведчики переваривали услышанное. За это время Доценко уже успел уйти, чтобы сделать распоряжения.
– Получается, эти деятели жили возле самого осиного гнезда. И как их только еще не раздавили! Если там и в самом деле «вервольфы», то им уничтожить этот отряд – делов на полчаса… – заметил Макаров.
Голованов перебил.
– Меня вот другое интересует. Судя по всему, на этих дрезинах и паровозах как раз вывозят боевые группы. По словам Доценко, вывозка проходила как минимум пять раз. А ведь наверняка больше. У нас столько явно не было. Я так понимаю, мы с одной группой долбились. Ну, может, с двумя. Что, остальные сидят в Зельве, как красавица в высоком терему? Что-то не верится.
– Так, а всякое снабжение?
– Про машины слышал? Да и вообще, у фрицев с машинами куда лучше, чем с паровозами. Уж больно весело мы их под откос пускаем. Никогда не видел немецкий эрзац-паровоз? Обхохочешься. Тут от Щучина – тридцать верст. Можно и на подводе жратву довезти. Нет, специальный состав с охраной для этого пускать не станут. И еще подумай. Дорога Мосты – Лида, на которую выходит ветка на Василични, – одноколейка. Значит, этим местным поездом все движение перегораживается. Нет, это точно вывозят спецотряды. Но все-таки – почему их так много?
– Так и правильно все! – воскликнул Мельников. – Потому-то этим Центр так и заинтересовался. Это база! Большая база. Отсюда этих оборотней по всем окрестностям развозят. А может, и вообще по всей Белоруссии. Тогда понятно, почему не трогают отряд Доценко. Наверное, этой базой руководит такое высокое начальство, что ей не до мелочей.
Глава 13 Поиски осиного гнезда
21 июня, окрестности Василичней
Чем дальше шли, тем хуже становилась дорога. Становилось понятно, почему в этих местах нет партизан – а те, кто были, жили недолго. Ладно бы, что тут поля уже вовсе решительно вытеснили лес, оставив крошечные островки по километру, а то и меньше. Ночью это не беда – можно и по полям пройтись. Но те чередовались с болотами. Мало того, по равнине текли многочисленные речки и ручейки. Если бы не проводник, белокурый семнадцатилетний Илья, пришлось бы повозиться. Но парень знал все тропинки. Часам к трем ночи они очутились в очередном лесном островке, состоящем из жидких осин, перемешанных с мелкими елками.
– Василични там, – показал Илья. – Рассветет – увидите.
– Ну, двигай назад, спасибо, что помог, – сказал Голованов.
– А меня не возьмете с собой?
– Не возьмем. Нашей работе надо долго учиться. Так что спасибо за службу, кругом шагом марш!
С рассветом картина стала ясна. Слева виднелась железка, ведшая в деревню средних размеров, над которой торчал купол католического костела.
– Не нравится мне это дело, – подвел итог Мельников, разглядывая деревню в бинокль.
– А что там?
– Сам погляди.
Голованов взял цейсовский прибор и стал разглядывать местность.
– В самом деле. Деревня как деревня. Что-то не похоже на секретный объект. Вон, возле железки стоит пулеметное гнездо – и все.
– Попробуем поглядеть получше…
Несколько лесных пятен, соединявшихся зарослями кустов, располагались вокруг деревни полумесяцем. Так что сумели осмотреть ее практически всю. Мельников залез на высокую ель и поглядел с верхней точки. Все было очень неутешительно. По дороге на въезде стояли часовые и даже легкий броневик. Было видно, что по улицам прохаживаются патрули. Железка заканчивалась на восточной окраине деревни каким-то строением – то ли сараем, то ли станционным зданием. Причем возле станции имелось только два пути. Рядом находились еще два складских здания неопределенного назначения. «Станция» охранялась лучше. Тут были пулеметные гнезда и стоял еще один броневик.
Но… Это ж разве всё? Отряд Аганбекова взял бы эту деревню штурмом и не заметил, – но не в этом же дело. Где «вервольфы»-то? Конечно, в деревне можно расположить много людей по домам или в том же костеле. Но ведь должна же тут происходить какая-то деятельность! Пока что наблюдалась жизнь захолустного гарнизона. Если они замаскировались, – то уж больно здорово…
– Похоже, опять перевалочный пункт, – подвел итог Мельников. – Надо брать «языка». Придется ждать до ночи и лезть в эту чертову деревню.
– А может, пойдем к дороге, поглядим, что там и как? Может, найдем способ? Время-то уходит.
Грунтовая дорога находилась метрах в двухстах от кромки леса. Правда, почти вплотную к нему подходили заросли кустов – в низине возле ручья. Засесть-то там было можно, но возникал вопрос: как и кого брать? Стрелять нельзя – деревня рядом, не более чем в двух километрах. Значит, поднимется тревога… А играть в прятки с немцами в этой местности в планы разведчиков не входило.
– Вижу машину! – доложил Макаров.
Крытый «опель-блиц» шел со стороны деревни. Когда машина приблизилась к ручью, она резко замедлила скорость, проехала черепашьим шагом, а потом снова бойко набрала ход.
– Пойду-ка гляну… – Мельников быстро преодолел открытое пространство и исчез в кустах. Вскоре он возвратился.
– Все в порядке, ребята. Наши дороги нам помогут. Немного довести дело до конца – и их можно будет спокойно брать.
– А что там?
– Лужа! Вот что.
Партизаны пробрались по кустам и выглянули на дорогу. И в самом деле, недалеко от аккуратного мостика через ручей имелась большая и серьезная лужа – из тех, которые не сохнут неделями. Немцы кое-что сделали – положили в нее грубо сколоченные мостки из досок. Но только эти мостки уже наполовину разъехались. Осталось немного – довести сооружение до состояния полного распада. Исполнено все было мастерски – со стороны казалось, что сооружение развалилось само.
После чего разведчики заняли места в кустах.
– Вот, а говорят, что фрицы – аккуратные люди, – хмыкнул Макаров.
– Они и есть аккуратные. Каждый выполняет свою работу. Начальник гарнизона в деревне за дорогу не отвечает, ремонтировать ее – не его дело. А кто там отвечает, – у них, наверное, и так полно головной боли. Вот завязнет какое-нибудь начальство, устроит разнос, тогда починят. Да и не забывай – тут не немцы, а литовцы.
* * *
Ждать пришлось долго. Но вот, наконец, со стороны Щучина показался «опель-блиц». Может, кстати, и тот же самый. Все прошло даже лучше, чем ожидалось. Мельников рассчитывал, что машина просто двинется как на похоронах – и партизаны успеют вскочить на подножки. Но грузовик затормозил; шофер, оказавшийся в одном лице, без сопровождающего, вышел и, бормоча ругательства, двинулся посмотреть на мостки. Трое разведчиков выскочили из кустов как чертики из табакерки. Водитель успел только обернуться и издать то ли слабый крик, то ли громкий писк, – после чего Сергей мастерским ударом отправил его в нокаут.
– Тащи клиента, а я с машиной разберусь!
Мельников влез в грузовик и дал задний ход. Метров через двадцать кусты заканчивались и было посуше. Сергей вогнал грузовик в лес.
Пока «языка» приводили в чувство, Голованов по старой партизанской привычке полез поглядеть груз.
– Эй, братишки, тут кроме всего прочего спиртное!
– Ты пьянку, что ли, собираешься устроить? А впрочем… – По лицу Мельников стало видно, что его озарила некая идея. – Ладно, это потом. Гриша, как этот, очухался?
– Вроде как.
Немец ошарашенно вращал головой, пытаясь понять, что происходит. Мельников не стал тратить время на предисловия и сразу прояснил фрицу ситуацию:
– Мы русские парашютисты. Нам нужны сведения. Тогда гарантируем вам жизнь. В противном случае я вам обещаю не просто смерть, но смерть очень страшную. Видите – вот стоит ваша машина. Я солью с нее немного бензина, полью вас и поднесу зажигалку… Вы сами знаете из ваших газет, что большевики способны на все. Итак…
– А как я могу вам верить?
– У вас просто нет выбора. Итак?
– Хорошо, я буду говорить.
– Что находится в этой деревне?
– Гарнизон. Два взвода немцев, рота литовцев, солдаты железнодорожной службы.
– Вы им возите грузы?
– Мы сгружаем их на склад возле станции.
– Куда они идут дальше?
– Я не знаю…
Сергей за свою партизанскую жизнь много кого допрашивал, и теперь он ясно увидел, что солдатик врет.
– Мы ведь, кажется, договорились… Мне послать людей за бензином? Вы еще не поняли, что десантники – это не те люди, с которыми можно в игрушки играть? У нас очень мало времени. И поэтому мы вытрясем из вас сведения любым способом. Только тогда вас по кусочкам будут собирать… – Для наглядности Мельников вытащил свою финку.
– Точно не знаю, но ходят слухи, что там, дальше на запад, расположен какой-то секретный объект. Там, где лес начинается.
– Откуда известно?
– Боеприпасы возят, не перегружая. Кто-то из наших проговорился. Но у этих водителей особый допуск. И звание – не ниже обергефрайтера[52].
– …По-моему, мы все узнали, – заключил Мельников, пересказав товарищам показания водителя.
– Что, можно его кончать?
– Зачем? Тем более что я обещал ему жизнь, – усмехнулся Мельников. – Держите-ка его крепче…
Сергей двинулся к грузовику и залез в кузов. Там и в самом деле имелось спиртное. Прихватив пару бутылок шнапса, он вернулся к пленному и слегка ударил его ребром ладони по шее. Тот снова вырубился.
– Будем угощать фрица.
Мельников разжал ножом челюсть шофера и стал заливать в него шпанс.
– Пожалуй, одной бутылки хватит. Впрочем, можно еще немного… Так, сажайте его на пассажирское сиденье и следите за дорогой…
Мельников вырулил из леса. Вдоль дороги стояли столбы с телефонными проводами. Мельников слегка разогнавшись, вогнал машину в столб. После чего пересадил шофера на водительское место.
– Все, ребята. Если верить карте, то мы, сделав глубокий обход, сможем пройти там, где есть нечто, напоминающее лес.
* * *
Первый привал разведчики сделали, когда достигли очередного лесного островка. От места, где они порезвились, их отделяло по прямой уже километров десять. Партизаны обходили Василични с севера по большой дуге.
– Серега, все-таки объясни мне, дураку, зачем тебе был весь этот цирк? Я имею в виду твои забавы с шофером и машиной, – спросил Голованов.
– А вот зачем. Мы могли бы его шлепнуть. Но мне почему-то кажется, что хватились бы его очень быстро. И машину с трупом тоже нашли бы очень быстро. Это продемонстрировало бы фрицам: кто-то и зачем-то шатается вокруг их запретной зоны. Сообразить, что тут не просто развлекались мелкие партизаны, а брали «языка», нетрудно. Тем более партизаны тут не появлялись, да и засаду на машину на этой же дороге проще устроить ближе к Щучину – там есть нормальный лес. Наверняка этими «оборотнями» занимаются люди с понятием. Зачем нам лишний раз демонстрировать свое присутствие? А так… Водитель вез спиртное. Не вынесла душа поэта – приложился к грузу, переборщил и влетел в столб. Что тут необычного? Видал я и не такое. Как-то немецкий бронетранспортер с пьяным водителем с моста свалился… Протрезвлять этого шофера будут долго. Да и когда протрезвят… Он даже если вспомнит, что с ним было, – что дальше? Расскажет, что его похитили русские парашютисты и напоили водкой?
Макаров заржал.
– Да уж, я представляю лицо офицера, который такое услышит!
Голованов тоже веселился.
– А ведь ты гений, Серега! В самом деле, пьяная авария – это дело, самое большее, фельджандармерии, а не ГФП. Пьяных фрицев, в том числе и за рулем, мы и в самом деле видели немало. Отправят солдатика в штрафную роту за пьянку – и все про это забудут.
– А вот мы все при этом идиоты, – вдруг сказал Макаров. – Могли бы ведь и сами до всего дотумкать, без этого спектакля. Ведь если на этом объекте готовят лесных егерей, то им надо где-то тренироваться! На стадионе лесным бойцом не станешь. Значит, нужен настоящий большой лес, а не эти обмылки. Но ведь в Белоруссии в любом приличном лесу сидит партизанский отряд. А вот в этом – литовском – лесу партизан вроде бы нет.
– Да уж вряд ли они там есть. Про литовцев я ничего не слышал, а вот про эстонцев доводилось. Не про партизан, а про ихних эсэсовцев. Говорят, немецкие эсэсовцы были в ужасе от того, что эстонцы творили, – хмыкнул Голованов, – так что, думается, дальше нам следует вести себя как на вражеской территории…
* * *
Группа дошла до очередного перелеска и повалилась на траву.
– Черт бы их всех побрал! Я сам родом из степей, но скоро, кажется, возненавижу открытые пространства! – ругнулся Мельников.
– Да уж, места неприятные для нашего брата партизана, – согласился Голованов. – Так что будем отсиживаться в этом, извиняюсь, лесу, до темноты…
Разведчики хорошо понимали друг друга. Решив обойти Василични подальше, они сделали большой крюк на север. Местность тут была совсем никуда: поля, в которых змеились овраги с топкими ручьями, – и небольшие островки леса. К тому же все это было перерезано множеством полевых дорог. А на равнине партизан чувствует себя как голый.
Хорошо хоть, что немцев почти не наблюдалось. Только один раз пришлось пережидать в зарослях, пока по дороге не проехал мотоциклетный патруль. Да возле небольшой деревни, над которой торчал шпиль костела, наблюдалось какое-то мельтешение. На ночной переход оставалось километров пятнадцать и вовсе голых полей, среди которых кроме всего прочего, если верить карте, примостились три деревни. Местность тут не только открытая, но еще и густонаселенная. Конечно, может, эти деревни и стояли пустыми. А может, нет. Проверять времени не было. Как не было и права рисковать.
* * *
…Ночной переход был не столько трудным, сколько противным. Главная неприятность заключалась во все тех же треклятых ручьях, которых тут было множество. Когда ни черта не видно, очень приятно ломиться сквозь эти грязные овражки! В довершение всех радостей чесанул дождь, так что грязь была всюду. Перли по азимуту при видимости, приближенной к нулевой. Поэтому раз и вовсе забурились в какое-то небольшое болото. Небольшое-то оно небольшое, но побарахтались в нем хорошо. В общем, когда увидели впереди темнеющую на горизонте полосу большого леса, все испытали облегчение. Это было что-то родное. Правда, чтобы проникнуть туда, пришлось еще раз выкупаться – от леса бойцов отделяла довольно широкая речка. Пока искали брод, провозились аж до рассвета. Зато к утру оказались во вполне приличном еловом лесу. Если верить карте, это был именно лес, а не те насмешки над здравым смыслом, которые допекали их вчера.
Партизаны двинулись вверх по течению речки, которая текла почти по опушке. Примерно через километр местность повысилась, и ельник сменился сосновым лесом. В этом сосняке и обнаружилась грунтовая, но хорошо наезженная дорога. Судя по ее направлению, это была та самая, что вела от Василичней. Впрочем, через лес на запад шла единственная дорога, так что заблудиться было сложно.
Ага! С востока послышалось деловитое урчание немецкого тяжелого мотоцикла. Залегшие на пригорке партизаны могли видеть, как по дороге прокатился патруль. Не простой, кстати, патруль – на коляске виднелся ручной пулемет. А у немцев не так уж много пулеметов, чтобы оборудовать «ручником» каждый мотоцикл…
А общем, особо размышлять было не о чем. Оставалось скрытно продвигаться вдоль дороги в глубину леса.
С пару километров все шло тихо и мирно. Лес был как лес. Смешанный – сосновый с примесью елок, ничем не отличающийся от тех, по которым партизаны вдоволь побегали в Белоруссии. Один раз пересекли узкую заросшую просеку – но по ней давно уже никто не ходил.
И тут вдруг в лесу загрохотали автоматы. Били густо – где-то неподалеку, не дальше километра. Но недолго. Через несколько минут все повторилось. А потом снова.
– Что за черт? На бой не похоже, – удивился Голованов.
– Может, они кого-нибудь там расстреливают? – предположил Мельников.
– Какое расстреливают? Хотя… Все может быть.
И тут до Макарова дошло.
– Мужики, так все верно, в белый свет! Точнее, по мишеням. Это как раз то, что мы ищем. Учебный лагерь. Почему бы фрицам и не потренироваться в стрельбе?
– И ведь точно. Но тогда надо быть поосторожнее. Черт их знает, каких они там наготовили сюрпризов для гостей вроде нас…
* * *
Никаких особых сюрпризов, впрочем, не обнаружилось. Вот в лесу показался просвет. Вскоре партизаны ползком достигли опушки, вдоль которой шел ряд колючей проволоки; на ней была понавешана всякая дрянь вроде пустых консервных банок. Старый, но действенный фронтовой прием – его еще на той войне применяли. При попытке перерезать проволоку поднимется жуткий грохот, который разбудит и мертвого.
А за проволокой была полоса вырубленного леса метров в сто, за которой снова виднелся забор из столбов с натянутыми меж них рядами колючки. Разглядывая пейзаж в бинокль, Мельников заметил за колючим забором амбразуру дзота. А чуть в стороне – еще одного.
Трое партизан двинулись вдоль проволоки в сторону дороги. Отсюда было видно, что грунтовка упирается в КПП, представляющий из себя ворота из все той же колючей проволоки. Возле ворот виднелось пулеметное гнездо и два дзота по бокам. Чуть дальше просматривался броневик. Ну и, разумеется, возле ворот топтались трое с винтовками… Вроде как не фрицев. По крайней мере солдат не из регулярных войск. Потому что были они без касок. А у фрицев такого не положено.
Двинулись в обратную сторону, намереваясь обогнуть эту чертову зону. Пейзаж оставался прежним: двойной ряд проволочных заграждений, за которыми виднелись дзоты. Вскоре показалась и вышка, стоявшая, как оказалось, на углу – отсюда защитные сооружения тянулись на запад. Примерно через полкилометра движения в этом направлении партизаны уперлись в очередную речку, возле которой торчала еще одна вышка. Это уже было нечто серьезное – водный поток метров в двадцать шириной. А по той стороне тоже шла колючка, но какая-то несуразная – в один кол, без всяких там звуковых висюлек. Да и состояние заграждения было, прямо скажем, то еще. За ним явно не следили.
Но что оставалось? Только переть вдоль речки. Правда, партизаны, утомившись ползать, избрали иной способ передвижения. Они углубились в лес и пошли пешком, время от времени приближаясь к реке для наблюдения.
Так они прошли примерно два километра. Проволока по той стороне все тянулась.
– Да что они, весь лес, что ли, огородили? – ругнулся Макаров.
– С них станется. Фрицы в этом деле – ребята с размахом, – усмехнулся Голованов.
Но вот у Макарова появилась мысль. Он достал карту, сверился с компасом… Карта была плохая, десятикилометровка. Ориентироваться по ней – немногим лучше, чем по глобусу. Но все-таки что-то понять было можно.
– Ребята, а ведь эта проволока вдоль берега – никакой не лагерь «оборотней»! То-то я все время думал – что это мне напоминает, такое очень знакомое и родное? Это ж граница!
– Какая-такая граница? – не понял моряк.
– С Литвой. На той стороне этой речки – Литва.
– Все равно не понял. Какой смысл в этой границе? И тут фрицы, и там фрицы. А до этого по обе стороны были наши.
– Вот дойдем до Берлина, ты об этом у Гитлера спросишь, зачем он свои колонии разгораживал границами. Но ты сам сравни – там вот, возле лагеря, все новенькое, аккуратное, а тут и конь не валялся. Зачем-то фрицы разгородили свои владения. Мало ли зачем? А лагерь соорудили уже потом. Его построили не раньше чем в начале этого года. Помните, нам Доценко рассказывал, когда людей из Василичней выселяли?
– Но нам все равно надо попасть на ту сторону. А то – что мы доложим? Дескать, объект мы видели издали и немного погуляли вокруг. На такое задание можно было и нашего повара посылать, – решительно сказал Голованов. – Слушай, Макаров, кто тут у нас пограничник? Если ты границу охранял, значит, знаешь, как ее нарушать.
* * *
Голованов был прав. Пограничникам, разумеется, рассказывали про наиболее распространенные способы тайного пересечения границы. Благо в данном случае отсутствовала главная трудность – контрольно-следовая полоса. Понаблюдав с час за тем берегом, партизаны убедились, что никакие патрульные на той стороне не ходят. Да и вообще граница – если это и в самом деле была она – находилась в заброшенном состоянии. Но все же оставлять следы вроде перерезанной проволоки было бы неосторожно. Требовалось действовать тоньше.
Партизаны без особых трудностей пересекли речку и двинулись вдоль проволоки уже по той стороне. Довольно быстро Макаров нашел, что искал. К реке тянулся небольшой овраг, двигаясь ползком по которому, можно было без особых трудностей протиснуться под проволокой. Что разведчики и сделали. На той стороне обнаружилась ведущая вдоль заграждения тропинка, но пользовались ей явно нечасто. По крайней мере после ночного дождя здесь никто не проходил. Хотя и обнаружилось несколько старых отпечатков немецких сапог. Видимо, время от времени кто-то все-таки тут прогуливался. Оставалось только углубиться в лес на той стороне.
Местность быстро понижалась, переходя в откровенное торфяное болото. Что там дальше – кто ж его знает? Все, что было на западе, находилось за обрезом карты. Но туда партизанам и не нужно было. Они двинулись по болоту вдоль тропинки в обратном направлении – и вскоре увидели стоявшую на том берегу вышку. Отсюда все просматривалось неплохо. В самом деле, ограда лагеря шла по тому берегу. Но на этой стороне за оградой не имелось никаких дзотов.
– Хорошо, но мало, – подвел итог Голованов, когда они отошли в глубь леса.
– Да уж, немного мы разведданных принесем, – согласился Макаров. – Хотя… Возможно, сейчас будет больше. Вот эта красавица нам поможет…
Он показывал в сторону небольшой возвышенности, на которой росла громадная ель.
– Что ты хочешь?
– Я хочу применить опыт моих «друзей» финнов. Про снайперов на деревьях – это сказки. А вот про наблюдателей…
– Ты полезешь на эту хреновину? – засомневался Мельников.
– И полезу. Я в отличие от тебя вырос в лесной зоне. И какой-то там елкой меня не удивишь. Автомат лучше подержи…
Макаров ухватился за одну из веток, подтянулся и вскоре исчез среди еловых лап. Лазать он и в самом деле умел – поднимался старшина совершенно бесшумно. Да и ветки почти не качались. Довольно быстро он забрался на солидную высоту – такую, что большинство окружающих деревьев было ниже его. Впрочем, возле реки лес был невысокий. В общем, противоположный берег просматривался отсюда в бинокль очень даже неплохо. В том числе и лагерь.
Конечно, за деревьями было видно не все, однако Макаров разглядел на той стороне два ряда бараков. Один дом стоял на отшибе. Штаб, наверное. За строениями виднелось нечто вроде полосы препятствий, на которой были видны суетящиеся фигурки. Дальше шло ровное место – очевидно, там и развлекались стрельбой из автоматов. Маловата, конечно, площадка… Но вряд ли в таком лагере учили просто стрелять. Это как в институте – преподавать таблицу умножения. Скорее всего, будущие «оборотни» тренировались тут в каких-нибудь специальных приемах обращения с автоматом. А! Вот это интересно. На эту сторону из лагеря вел мост. Широкий такой, добротный. Похоже, он существовал тут, когда еще никакого лагеря и не было – явно не временная военная постройка. От него на запад тянулась дорога. И что самое ценное – возле ворот не наблюдалось ни дзотов, ни пулеметных гнезд, ни танков с броневиками. С этой стороны фрицы явно никого не ждали. Поглядев на запад, Макаров убедился, что дело не только в границе. С той стороны тянулись болота, а за ними – лес до горизонта. Дорога вилась через топь к этому самому лесу. А правее простиралось и вовсе нечто невообразимое – уходящие вдаль поросшие камышом пустоши. Трясина, судя по всему.
Наглядевшись вдоволь, Макаров соскользнул с ели и сообщил обстановку.
– Ну, тут, ребята, и глухомань! Прямо как в Карелии. Сам черт ногу сломит.
Голованов подвел итог:
– Ну что ж. Я думаю, что задание мы выполнили. Базу нашли. Убедились, что она хорошо охраняется. Разведали подходы, и даже вычислили слабые места.
– А может, попытаемся языка взять? Для верности… – предложил Мельников.
– Ага, и тем покажем фрицам, что мы обнаружили их бандитский притон! Вдобавок ко всему меня не очень радует возможность поиграть в прятки с этими оборотнями. Тем более что местность им наверняка знакомая, а нам не очень. Да и куда нам отсюда уходить, в случае если за нами устроят облаву?
– А кстати, как будем уходить? Как пришли?
– Не имеет смысла. Вот, гляди. По карте эта дерьмотечка через пятнадцать километров поворачивает на юго-восток, то есть в нашу сторону. И кой-какой лес вдоль нее есть и дальше. Для отряда – маловато, но нам хватит. А вон дальше к югу – еще один лесной массив… Это тебе не полями шариться. Можно дойти по лесам почти до самых Мостов. Знали бы, что лагерь здесь, а не в Василичнях, – пошли бы так с самого начала. Да и в любом случае дорогу надо разведать. Кто знает, каким будет следующий приказ? Чует мое сердце, братва, что нам еще сюда придется возвращаться…
Глава 14 Человек, идущий на восток
22 июня, где-то в районе литовской границы
Дорога назад оказалась гораздо проще. В самом деле, если б знали точное расположение базы, – не пришлось бы скакать, как зайцы, по полям. Первые пятнадцать километров группа прошла вниз по реке, вдоль проволочного заграждения. Это была типичная елово-сосновая глухомань, то и дело переходящая в болото. Не хуже, чем в Белоруссии.
Граница же выглядела все так же запущенно; ее состояние чуть улучшилось лишь километров через пятнадцать – видимо, недалеко лежали уже более оживленные места. Один-единственный патруль партизаны заметили уже под вечер. Это были двое солдат в какой-то не очень понятной форме. Явно не немецкой. Ребята выглядели расхристанно, двигались вдоль ограждения как будто на прогулке, покуривая и громко переговариваясь на непонятном языке. Наверное, «охрану границы» несли какие-нибудь литовские полицаи или кто-то вроде них. И несли они службу, явно не особо утруждая себя. Что, кстати, лишний раз подтверждало: никаких партизан в окрестностях нет. Мельников – вот уж кого любопытство до добра не доведет! – снова порывался взять «языка», чтобы выяснить, что это за «товарищи» такие тут шатаются, – но его удалось удержать.
Дальше река и заграждение расходились. Первая поворачивала на юг, второе – на запад. Партизаны продолжили путь вдоль реки, потом, завидев впереди деревню, перешли на левый берег, – чтобы в случае чего не оказаться отрезанными водной преградой от дороги домой.
Местность на той стороне оказалась вполне подходящая. Вдоль речной поймы тянулась полоса леса. Ночью партизаны пересекли довольно крупную грунтовую дорогу, хорошо раскатанную колесами многочисленных транспортных средств. Но по ночному времени она была пустынна. Хоть тут и не действовали партизаны, немцы, очевидно, предпочитали не рисковать и с темнотой без крайней нужды по дорогам не перемещались. С рассветом партизаны ушли от реки и двинулись по лесу прямо на юг – в сторону Мостов по слегка заболоченному лесу. И вот тут-то партизаны услышали, что по лесу кто-то идет. Этот кто-то, в количестве одного человека, двигался перпендикулярно их курсу. Пер шумно, продираясь с бесцеремонностью медведя сквозь густой ельник. Вскоре он показался в пределах прямой видимости. Это был высокий человек в донельзя оборванной одежде военного образца без каких-либо знаков различия. Оружия при себе незнакомец на первый взгляд тоже не имел.
– Стоять! Руки вверх! – скомандовал Мельников, показываясь из-за елки.
Тот, вздрогнув, остановился, огляделся – и поднял руки, лишь увидев направленное на него дуло автомата.
– Кто такой?
Неизвестный между тем осматривал Мельникова и его товарищей, которые тоже вышли на открытое пространство, и явно совершал какие-то мыслительные действия. Между тем Мельников окинул его взглядом, дабы составить первое впечатление. Выглядел мужик неважно. Заросший щетиной и худой. Но более всего Сергея заинтересовала его одежда. Это была несомненно военная форма. Несмотря на ее чрезвычайно потрепанный и замызганный вид, в глаза бросалось: форма была совершенно незнакомая. Ни наша, ни немецкая и ни словацкая. Совсем иной силуэт – какой-то мешковатый.
– Так ты кто такой? – снова задал вопрос Мельников. Потом повторил его на немецком.
– Вы… Русские? Коммандос? – наконец открыл рот неизвестный. Говорил он на немецком, но с ужасающим акцентом. А значение последнего слова Сергей вообще не понял.
– Мы русские. Но я жду ответа на свой вопрос.
Мужик снова заколебался, но, видимо, решил, что другого выхода нет, и выдал:
– Я… Ричард Фишер, сержант Военно-воздушных сил США. Бежал из плена.
Мельников ожидал услышать что угодно, но только не это. Поэтому он обратился к товарищам:
– Этот тип говорит, что он американец, летчик. Что бежал из плена.
– Значит, следующий, кого мы встретим в лесу, будет китаец, – хмыкнул Голованов. – Что за бред? Но форма у него и в самом деле странная.
– Погоди-ка… – вмешался Макаров. Он внимательно оглядел незнакомца. – А ведь точно. Нам в Москве хронику показывали. Там было и про союзников. Вот их солдаты – они, в общем, похоже одеты.
– Тогда обыщи его на всякий пожарный, и поговорим.
– Чистый, – доложил старшина. – Ни оружия, ни документов, вообще ничего.
– Ну что, Сергей, скажи, пусть этот американский летчик рассказывает, как он сюда попал. Может, уже второй фронт открыли, пока мы бегали по лесам.
По-немецки Фишер, или кто он там на самом деле, изъяснялся плохо, но, в общем, понять его было можно. История получалась такая.
Фишер был бортстрелком на разведывательном самолете, который действовал в составе сил, обеспечивавших проход конвоев. Что он там делал конкретно, Фишер по-немецки сказать не мог (или делал вид, что не мог). Пытаясь объяснить, он сбивался на другой язык, которого никто из присутствующих не знал[53]. Понятно было то, что в середине 1942 года Фишера сбили где-то возле Норвегии. Немцы выловили его из воды и отправили в лагерь военнопленных. Там у парня возникли какие-то трения с начальством – и его перевели в Восточную Пруссию, в какой-то небольшой городок. В плену Фишеру шибко не понравилось, и он решил бежать. Для этого сделал вид, что исправился. Немцы ему поверили, и даже разрешили водить грузовик. На котором Фишер как-то и сдернул, предварительно накопив перед этим некоторый запас продовольствия.
– Куда ж ты бежал? Ты имел представление, что происходит на фронте? – спросил его Мельников.
– Нет, не имел. Нам давали газеты до конца прошлого года. Потом перестали давать. Но доходили сведения, что русские нанесли немцам поражение и теперь наступают.
– Так, а куда ты тогда бежал?
– На восток. Я знал одно – где-то на востоке сражаются русские. Я решил, что рано или поздно туда дойду.
– Скорее никогда б не дошел, если б нас не встретил, – усмехнулся Мельников и перевел товарищам услышанное.
– Что-то он врет, – покачал головой Голованов. – Ведь даже отсюда фронт как минимум в пятистах километрах. Если не больше. А от Восточной Пруссии… Кто-нибудь вообще знает, где эта чертова Восточная Пруссия?
– Она-то как раз не так чтобы очень далеко. Насколько я помню географию, она вон туда – километров, может, триста, – Макаров показал на северо-запад. – Другое дело, что если он, как говорит, шел строго на восток, то слегка уклонился. Градусов так на тридцать-тридцать пять.
– Он шел на Одессу, а вышел к Херсону, – прокомментировал Голованов. – На три румба, значит, сбился с курса. Это бывает. Серега, спроси его, он хоть представлял, сколько требовалось пройти до наших?
Мельников спросил.
– Я ничего не знаю о географии России. Я просто шел на восток.
– Ребята, а я ему верю, – сказал Мельников. – Слишком уж это все дико для легенды провокатора. К тому же он ведь не к отрядам вышел. А эти края – не наша зона действий. Кто ж знал, что мы именно сегодня будем проходить через именно этот лес? Я думаю, он и в самом деле сбежал из лагеря. А то, что он решился на такую безумную затею… Что делать, если парень географии не знает? Он мог думать, что Сталинград – это где-то рядом. Да и знаем мы, что такое слухи, особенно когда речь идет о победе. Помнишь, Семен, мы ведь тоже после Сталинграда думали, что не сегодня-завтра наши придут? Может, у них там, в лагере, решили, что фрицы уже побежали по всему фронту.
– А как он столько пропер через фрицев и не попался? – продолжал сомневаться Макаров.
– Э, браток, в сорок первом попавшие в окружение и не столько проходили… – отозвался Голованов. – И многие тоже фактически без оружия. Вот один политрук к нам пришел – считай, всю Белоруссию прошел пешедралом. А из оружия у него был наган с двумя патронами. Да и вообще – дуракам везет.
Тем не менее Мельников задал этот вопрос. На что Фишер ответил, что несколько раз ему помогали поляки. Кормили и показывали дорогу.
– Я ж говорю, бывает. И не то видали. Как говорили при старом режиме, Бог пронес, – подвел итог Голованов. – В любом случае возьмем его с собой. Нам недалеко идти осталось, а в отряде разберутся. Гриша, у тебя там вроде должна была еще жратва оставаться. Дай ему поесть, а то он, судя по всему, давно этим не занимался.
Макаров вытащил банку мясных консервов, вскрыл ее финкой и протянул американцу вместе с ложкой. Судя по скорости, с которой тот уплетал еду, поститься ему и в самом деле пришлось немало.
– Ну что, можно двигать дальше? – спросил Голованов, когда американец поел.
– Погоди, я только объясню ему, что и как, – отозвался Мельников, который вдруг сообразил, что американец ведь не знает положения дел.
– Послушайте, сержант. Мы находимся в немецком тылу. До нашей базы путь далекий и небезопасный. Поэтому строго выполняйте то, что мы вам скажем.
– Да, да, я понимаю, я сразу понял, что вы коммандос, – закивал американец.
Сергей уже второй раз слышал это слово.
– А кто такие коммандос?
– Это… Ну, такие, как вы, только английские. – Фишер замялся, ему явно не хватало немецких слов. – Они прыгают с парашютом в тыл врага и сражаются в тылу.
– Слышь, ребята, этот тоже принял нас за парашютистов.
– А за кого ему нас принимать? Откуда ему знать, кто такие партизаны?
Однако американец знал.
– Партизаны? – переспросил он, услышав знакомое слово. – Я слышал о партизанах, о них среди немцев и в Пруссии ходят страшные слухи.
– Вот, ребята, какая, оказывается, идет о нас громкая слава, – ухмыльнулся Голованов. – Ладно, двигаем вперед. Когда еще доберемся…
* * *
Когда они подходили к железке, Мельников шестым чувством, которое не раз спасало опытных бойцов, почувствовал опасность. Он дал сигнал остальным замереть, а сам приблизился к опушке леса. И убедился, что это самое чувство его не подвело. На краю леса красовались кусты явно искусственного происхождения. Приглядевшись, Сергей увидел, что среди них мелькнули каски. Ага, вот и в стороне еще… Это были пулеметные расчеты. Наверняка, где-то сидят и другие фрицы. Замаскировались они хорошо, но сделали большую ошибку: готовились встретить подрывников, если те появятся на полосе железки, но явно не ожидали партизан с той стороны, откуда пришли разведчики.
Отодвинувшись в глубь леса, Мельников сообщил, что видел:
– Фрицы засаду возле железки устроили. Не на нас.
Партизаны поняли друг друга. По уму, стоило бы снова углубиться в лес и попытаться перейти железную дорогу в ином месте. В конце концов они были разведчиками, выполнявшими особое задание – и несли с собой важные сведения. Но… Мельников вообще любил пошуметь. А Голованов и сам был раньше подрывником, он-то в подобные засады попадал не раз и не два. Да и, честно говоря, надоело партизанам прятаться по кустам. В общем, началось именно то, что армейские командиры называли «партизанщиной». Тройка бойцов ползком двинулась к опушке. Перед этим, поколебавшись, Мельников вынул из кобуры «парабеллум» и протянул американцу.
– Заляг тут. Если кто появится у нас в тылу – стреляй. Это будет сигнал тревоги. Потом отходи в нашу сторону.
Рассредоточившись, партизаны приблизились к месту предполагаемой засады, стремясь обойти ее с трех сторон. Дело начал Мельников, швырнувший гранату в «заросли», где притаился пулеметный расчет. Тут же из-за деревьев послышались автоматы его товарищей. Грохнула и вторая граната, брошенная Головановым. Однако он кинул неточно – один из фрицев вскочил и ринулся в сторону железной дороги. Далеко, правда, не убежал. Тут же в ответ послышалась винтовочная и автоматная пальба. Видимо, немецкие пехотинцы замаскировались где-то на вырубке, тянущейся вдоль железки. Пока все было как обычно. Враги, хоть их и было куда больше, стреляли наугад в лес. Можно было отходить. Но вот тут-то им не повезло. Они промедлили, увлекшись перестрелкой. И получили… На полотне железной дороги откуда ни возьмись появилась бронедрезина. Это был легкий броневичок, поставленный на железнодорожные шасси[54]. Легкая пушка и пулемет бронемашины начали садить по лесу. И это бы еще ничего. Но к бронедрезине были прицеплены две платформы, с которых начали соскакивать солдаты. Особо вперед они не лезли, но стали упорно продвигаться в лес, стремясь охватить партизан. Их командир, видно, сообразил, что атакующих немного. Перебегая от ствола к стволу, партизаны начали отход в лес. И тут со спины послышались пистолетные выстрелы, а вслед за ними – огонь винтовок. Мельников поспешно двинулся туда. И вовремя. Навстречу ему бежал американец, по нему стреляли с фланга, из чащи леса. Бежал парень неумело. То, что по нему не попали, можно было объяснить только тем, что летчик родился под счастливой звездой. Сергей дал в тут сторону очередь, поменял магазин и, перебежав к другому дереву, дал еще одну. После чего схватил союзника за плечо.
– От дерева к дереву! Отступай вон в ту сторону!
* * *
…Оторваться от врага удалось довольно быстро. Немцев было все-таки немного. Чем дальше они углублялись в лес, тем менее уверенно себя чувствовали. К тому же бронедрезина лупила вслепую, и фрицам явно не улыбалось попасть под огонь собственного орудия. Дело решила вспыхнувшая вдруг в тылу оживленная перестрелка. Видимо, два немецких отряда, не разобравшись, стали стрелять друг в друга. Потом пальба в лесу стихла. Только бронежелезка все расходовала свой боезапас для очистки совести, поливая лесной массив.
В конце концов все четверо оказались на противоположной опушке леса. Их никто не преследовал.
– Чуть не вляпались, – подвел итог Макаров, вытирая с лица кровь. Его задело не пулей, а щепкой, отбитой пулей от дерева.
– Сообразительные стали фрицы, – отозвался Мельников. – Видать, половину десанта высадили заранее, чтобы нас обойти. А этот, американец-то, – ничего парень. В лесу он, конечно, как корова на льду. Это понятно. Летчик, сын неба, что с него взять. У нас в сорок первом летчики тоже попадались… Но главное – не растерялся.
Янки и в самом деле выглядел прилично. Он тяжело дышал, но даже старался улыбаться.
– Когда по тебе стреляют зенитки – это куда страшнее, – пояснил он на своем ужасном немецком.
Голованов вздохнул.
– Хуже всего, ребята, что наше возвращение задерживается. Фрицы теперь долго не успокоятся. Но, с другой стороны, возможно, кого-то из наших подрывников мы и спасли от пулеметной очереди в упор…
* * *
В самом деле, чтобы пересечь железку, пришлось сделать изрядный крюк. Бронедрезина еще долго патрулировала район возле перебитой засады, постреливая направо и налево. Но и в этом был определенный плюс. Пока немцы развлекались таким образом, поезда по ветке не шли.
Глава 15 Бандиты поневоле
26 июня, партизанская база
Возвращение разведгруппы вызвало много шума – несмотря на то, что об ее уходе знали только Асташкевич и Сухих. Но партизанское соединение – та же деревня. Поэтому довольно быстро распространились слухи о том, что разведчики обнаружили где-то в лесу живого союзника. Разумеется, толком никто ничего не знал, поэтому говорили всякое. К примеру, то, что американцы буду теперь снабжать партизан по воздуху. И даже то, что в Польше англичане высадили мощный десант. Впрочем, поговорили – и успокоились. Своих дел хватало. Но вот трое разведчиков стали теперь легендарными фигурами. Которые, дескать, бьют фрицев как хотят, и ничего те им сделать не могут.
Что же касается компетентных лиц, то Сухих внимательно выслушал доклад о далекой прогулке и сделал свои выводы. Он долго беседовал с Ричардом Фишером, с тем самым американским летчиком. Особист сильно подозревал, что союзнички играют в какие-то собственные игры. Ведь встречался же Мельников с английским агентом Беловым. Возможно, самолет направлялся к каким-то подобным деятелям? Или к полякам, которые, по слухам, тоже налаживали что-то вроде партизанской войны? Однако после длительных бесед Сухих сделал вывод: все происходило именно так, как и рассказывал американец. Удивительно, конечно, как этому летчику удалось пройти по лесам более семисот километров, не умереть с голоду и не попасться в руки немцев. Но с другой стороны – на войне и не то случается. Повезло. Да и не было большой нужды особисту излишне внимательно присматриваться к этому Фишеру. Прилетит с Большой земли борт – да и заберет американца. И пусть там, в Москве, с ним разбираются те, кому положено. Более всего удивил Мельников, который, общаясь с американцем, тут же начал учить английский язык. Была у Сергея какая-то страсть к иностранным языкам…
Впрочем, вскоре наступили куда более серьезные события. В ночь на двадцать шестое прибыл борт с Большой земли. На него погрузили американца, а взамен сошел высокий суровый человек в кожаном реглане, на котором красовались погоны капитана медицинской службы. Разумеется, никакой это был не медик. Он с места в карьер потребовал встречи со старшим лейтенантом Сухих. И только оказавшись наедине с Асташкевичем и особистом, представился. Это был капитан НКВД Самохин, пояснивший, что прибыл со специальным заданием.
Этот визит не слишком-то обрадовал Асташкевича. Он знал по опыту, что означал приезд человека из Центра: соединение планируют использовать в какой-то серьезной операции. А что такое суть подобные операции, известно. В лучшем случае придется снова переться в какой-нибудь длинный рейд в неизвестные места. А может, прикажут что и покруче. У них же там стратегия…
* * *
Однако капитан действовал необычно. Для начала он приказал вызвать Голованова, Мельникова и Макарова, заставив их в мельчайших подробностях повторить историю своего похода. При этом чекист сверялся по привезенным с собой картам. А карты у него были хорошие, крупномасштабные. И только потом открыл причину своего визита.
– Центр намерен уничтожить базу подготовки специалистов по антипартизанской войне. Должен вам сказать, что вскоре на фронте предстоят большие события. И партизанам необходимо будет задействовать все свои силы, чтобы помочь фронту. Подобные базы – а их, по нашим сведениям, несколько – могут послужить очень существенной помехой. Какие будут соображения?
Ответил Асташеквич:
– Движение по направлению к этой базе отряда, достаточного для ее уничтожения, очень рискованно. Там, где прошли трое наших лучших разведчиков, большая группа вряд ли пройдет незамеченной. Придется пересечь железную и шоссейную дороги. А местность вокруг такова, что немцам очень легко будет загнать партизан в угол. Но что самое главное, исчезнет фактор внезапности… А тогда задание будет провалено.
Капитан с досадой глядел на карту. Он вполне понимал, что Асташкевич прежде всего беспокоится о своих людях и не хочет посылать партизан в мышеловку. Но понимал он и другое. Партизанский командир был прав. Свободы маневра по пути движения никакого. На пути могло быть слишком много случайностей, которые невозможно предусмотреть. И ведь для ликвидации базы требовался именно внезапный удар. Ведь интересовала-то Центр не сама база, а находящиеся в ней люди – курсанты и преподаватели. А как максимум – находящиеся там документы. При серьезной опасности немцам ничего не стоит все это эвакуировать и соорудить базу в ином месте. Так что партизанский рейд этого соединения представлялся бесполезным. А других серьезных отрядов поблизости не было.
Имелся и второй вариант, против которого Центр также не возражал, – высадить десант в этот литовский лес и ударить с той стороны. Благо, по сведениям разведчиков, с той стороны немцы явно никого не ждут. Но… Самохин занимался диверсионной деятельностью с самого начала войны. Он отлично знал, что десанты высаживаются точно туда, куда им приказали, только на учениях. На самом-то деле их часто выбрасывают в белый свет. Тем более что в этот лес уже высаживали разведгруппы. И все они сгинули. Это на карте данный лесной массив был малонаселенным. Но немцы могли нагородить в нем все, что угодно. Да и никакой помощи от местного населения в Литве ожидать не приходилось. Скорее наоборот. Это тоже было известно. Правда, в данном случае дело обстояло лучше. Имелись разведчики, которые в тех местах уже побывали. И, что ценно, вернулись живыми. Самохину было приказано: изучить обстановку на месте и рекомендовать командованию лучший вариант. В случае чего отвечать придется ему. Но решение все равно приходилось принимать. И Самохин его принял:
– Тогда предлагаю приступить так. Ваше соединение направляет в район, расположенный на северо-западе от базы, две группы. В первую желательно включить бойцов, которые знают местность. Она идет вместе с радистом на литовскую сторону. Задача: провести разведку и встретить десант. Вторая проходит по «белорусской» части леса. Ее задача – блокировать восточный выход с базы.
– Товарищ капитан, бригада может провести в поддержку операции отвлекающий удар. Например, мы обозначим штурм города Мосты, – предложил Асташкевчич. – Взять мы его не сумеем, но это очень важный пункт. Немцы наверняка задергаются.
– Я думаю, это тоже имеет смыл. Мне необходимо как можно быстрее сообщить ситуацию в Центр, – подвел итог Самохин. – А вы начинайте действовать как можно быстрее.
29 июня, Литва
По знакомому пути идти проще. Кроме Мельникова, Голованова и Макарова в группе шли еще десять бойцов из отряда Аганбекова плюс радист. Командиром был назначен Голованов. Группа без особых трудностей пересекла под покровом темноты железную дорогу, достигла русла реки и теперь двигалась вдоль нее.
Поначалу разведчиков беспокоил радист, Дмитрий Павлюк, – невысокий жилистый чернявый парень лет двадцати пяти. Его знали мало. Он появился в соединении весной, перед самым началом рейда на запад. В отряде разведчики имели с радио немного дел, только слыхали об этом Павлюке, что он «гений связи». Но будь ты хоть трижды гений – в лесу требуются еще крепкие ноги и хорошая дыхалка. Правда, радист держался очень хорошо. Он тащил свою рацию плюс все военное хозяйство – и двигался почти наравне с разведчиками. Если и приходилось снижать из-за него темп, то только слегка. Честно говоря, разведчики думали, что с радистом будет куда больше мороки.
Привал устроили ближе к рассвету.
– А неплохо ты ходишь по лесу, – бросил Мельников радисту. – Это вас так в Центре учат?
– Так я не из Центра, – усмехнулся Павлюк. – Я раньше был в отряде «Победа». А этих, в Москве, вообще ничему не учат. В радиоотделе – тоже. Так, натаскают по основам… Я армейский связист, меня всерьез учили. А что бегаю неплохо, так много пришлось побегать. Да и до войны я лыжами занимался. Конечно, в Москве довелось побывать. Без этого радисту нельзя. Но вернулся в родной отряд.
– А ты как начал партизанить? – спросил любопытный Мельников.
– А я до войны в Литве служил, только не там, куда мы идем, а севернее, возле Вильнюса. На дивизионном узле связи. Честно говоря, ребята, гнусно там все было оборудовано. Связь все больше по проводам. Радио никто в частях пользоваться не умел. А проводную связь немецкие диверсанты перерубили в первый же день. Ну, вот. Связь перерубили, поэтому бардак начался с самого первого дня. А дальше было как у всех – по лесам драпал. Сначала нас было пятеро, потом встретили какую-то группу, ей командовал старший политрук. Да немцы нас расколотили. Я один остался. Добежал до Лепеля. Там укрыли меня хорошие люди. Так вот, тогда ж в тылу у немцев никто ничего не знал, что на фронте творится. Немцы-то сообщали, что Москву они взяли. А я собрал из всякой дряни приемник. Стали слушать Москву. Потом меня подпольщики нашли, у них тоже приемника не было. Да только подполье быстро немцы разгромили. Я едва ушел. Потом скрывался; в конце концов нашел партизан. А там уж… сами знаете.
– Слушай, а как там эти литовцы? – спросил Голованов.
– Плохо с литовцами было. Они и до войны косо глядели на советских солдат. Я вот думаю, что немцы потому так легко связь уничтожили, что им литовцы все рассказали. Там у нас много работало местных, вольнонаемных. Впрочем, сети связи нашими использовались старые, еще буржуазной Литвы. А прокладывала их, как ребята говорили, немецкая фирма «Телефункен»! Так что секрета для немцев тут не было никакого. А диверсантов они в Литву перед войной забросили кучу. Но я повторяю, ребята, Литва – это вам не Белоруссия. Там лучше лишний раз местным на глаза не попадаться. У нас глухие слухи ходили, что были до войны даже какие-то «лесные братья», которые с нашими воевали. Ну, про это я точно не знаю, а вот что из хуторов по окруженцам постреливали, – это было. А ведь там, на севере, населенность аховая. Хутор на хуторе.
– Дела… – протянул Голованов. – Значит, так и сделаем. Местным на глаза будем стараться не попадать. Одно радует: там, куда мы идем, населенки почти и нет.
* * *
Границу пересекли на старом месте. Как теперь знали разведчики, они переходили на ту сторону в самом глухом углу литовской территории – там, где линия границы резко поворачивала на запад. И двинулись с таким расчетом, чтобы выйти на несколько километров западнее базы «оборотней». Пересекли малоезженую грунтовку – видимо, ту самую, которая шла на запад от базы. И почти сразу влетели в болото. Серьезное такое. Местами приходилось вспоминать белорусский опыт – и блуждать среди трясин, выискивая проход. А потом уперлись в нечто и вовсе не проходимое – огромные здоровенные пространства, покрытые водой, из которой торчали кочки и местами – зеленые островки.
– Эту чертовщину я видел, когда залез на елку, – пояснил Макаров. – Она вон в ту сторону далеко тянется. Так что понятно, почему с это стороны база плохо защищена. Она здесь неплохо прикрыта природой.
– Да, высаживать десант в эти топи – дело гиблое, – согласился Мельников. – Но там дальше, если верить карте, нормальный лес. Потом придется все одно сюда возвращаться, искать подходы к базе…
Дальше лес в самом деле стал лучше. Местность повысилась – группа очутилась среди поросших соснами холмов, между которыми, правда, то и дело попадались болотины. Через пару часов разведчики вышли к расчищенному участку, на краю которого виднелось несколько строений – дом и какие-то хозяйственные постройки.
Голованов осмотрел хутор в бинокль.
– Все заброшено. Причем давно, – сообщил он. – Вон у дома крыша провалилась.
– Так тут черт знает что было, – пояснил Павлюк. – Я точно не помню, нам что-то на политзанятиях рассказывали. Вроде после Гражданской войны какую-то часть Литвы поляки захватили[55]. Может, это и есть та самая территория?
– Про поляков слыхали – про то, как они хозяйничают… – хмыкнул Мельников.
Дальше снова потянулся безлюдный сосновый лес. Но вот Голованов сделал знак замереть.
– Впереди землянка, – шепотом пояснил он.
Продвинувшись вперед и оставив радиста позади, разведчики обнаружили на небольшой поляне характерный горб землянки. Вокруг не наблюдалось ни часовых, ни какого-то иного движения.
– Черт, только каких-то обитателей в этом лесу нам и не хватало, – сквозь зубы пробормотал Мельников.
Остальным и без слов было ясно, что необходимо установить, обитаемо ли сооружение, а если обитаемо, – познакомиться с хозяевами. Допускать присутствие неизвестных в месте высадки десанта нельзя. Но при этом желательно все это проделать без стрельбы. Конечно, была вероятность, что землянку соорудили для тренировки все те же «оборотни». Но от их базы она отстояла уже достаточно далеко. Для убежища могли бы найти место и поближе.
– Ребята, прикройте, мы с Мельниковым пойдем, поглядим, – распорядился Голованов.
Моряк и Сергей, приготовив оружие, двинулись с тыла к земляному сооружению. Они зашли с двух сторон, обогнули его и встретились у входа.
Это и в самом деле была землянка в один накат. К дыре под землю вели когда-то аккуратные, а теперь прогнившие ступени. Изнутри не доносилось ни одного звука. Но сыростью, характерной для давно заброшенных землянок, из входа не тянуло. Да и примятая трава возле входа указывала, что лесным жилищем кто-то пользуется.
Мельников одним прыжком ворвался внутрь и отшатнулся к стене, почувствовав спиной бревна. Никого. Но в воздухе чувствовался едва уловимый запах человеческого тела. Здесь явно жили.
– Эй, Семен, заходи, хозяев нет дома! – подал Сергей голос.
Голованов свистнул – и из леса появился Макаров, а следом и радист. Старшина стал на страже с одной стороны поляны, Голованов – с другой; остальные заняли посты на опушке.
Между тем Мельников, достав трофейный фонарик-«жужелку»[56], стал осматривать помещение. Землянка была небольшой, но добротно сделанной. Пол и стены – деревянные. С одного края – двухэтажные нары, стол и железная печка. Все явно не вчера сработано. Но вот хвоя на нарах была свежей. Да и на столе стояли кружки и советский армейский котелок. Словом, здесь кто-то обитал. И обитал совсем недавно. Печка хранила остатки тепла.
Резведчики вылезли на свет; Сергей достал нож, ковырнул бревно наката и внимательно осмотрел щепку.
– Ну что там? – спросил Макаров.
– Кто-то в теремочке живет. Но сооружение старое. – Сергей поглядел на кусок дерева. – Построена года три назад. И кто бы ее строил? Наши армейские до войны? Не похоже как-то.
– Может, как раз те самые «лесные братья», о которых радист говорил, от наших скрывались?
– Может, и так. Меня больше интересует, кто тут сейчас кантуется. Эй, Семен, что делать-то будем?
– Надо бы попытаться дождаться хозяев. А то черт его знает, кто тут шляется?
– А если они не придут никогда? Или через неделю?
– Так все равно дело идет к вечеру. Подождем до темноты. Если не придут, то и черт с ними…
Разведчики засадили радиста внутрь землянки, а сами заняли позиции в лесу вокруг полянки.
* * *
Хозяева показались, когда уже стали сгущаться сумерки. По лесу в сторону Мельникова шли три человека в пятнистых мешковатых камуфляжных комбинезонах. Двое были в советских пилотках, один с непокрытой перебинтованной головой. Этот последний нес в руках советский ППШ. Остальные двое были с немецкими винтовками. Шли они расслабленно, явно не ожидая опасности.
– Ну вот, почти приперлись, – бросил тот, кто шел впереди.
Мельников дождался, пока неизвестные выйдут на открытое место.
– Эй, ребята, а ну-ка стойте! – подал он голос.
Незнакомцы мгновенно бросились на землю. Реакция у них была что надо.
– Мужики, бросьте. Если б мы хотели, вы были б уже мертвые. Тем более что наши люди есть и у вас за спиной… Давайте поговорим. Мы – разведгруппа, пришли из Белоруссии, от партизан. Теперь ваша очередь представляться.
На той переговорной стороне возникла некоторая пауза. Но в конце концов ребята, видимо, решили играть в открытую.
– Разведгруппа. Точнее, то, что от нее осталось.
– Тоже хорошо. Давайте так. Поднимается один ваш, выходит один наш. Чтобы все убедились. Эй, Григорий, покажись им ты, а то меня они могут с ходу шлепнуть.
Поднялся один – тот, который с перевязанной головой. Из кустов вышел Макаров.
– Что, убедился, что у меня во лбу тоже звезда горит? Старшина Макаров!
– А что у тебя комбинезон немецкий? И автомат…
– Ты думаешь, нас в немецком тылу интенданты снабжают? Что с бою захватим, то и наше! Да что ты в самом деле? Стали бы фрицы ради вас троих такой цирк устраивать! Нас тут четырнадцать человек.
– Оно и пожалуй, – подумав, согласился незнакомец. – Старший сержант Стерлигов. – И обратился к своим: – Ладно, ребята, поднимайтесь. Похоже, это и в самом деле наши.
Те двое поднялись; покинули засаду и другие партизаны, оставив только трех часовых.
– Ну что, пойдем, поговорим, – предложил моряк.
Трое партизан и незнакомцы спустились в землянку. Вблизи оказалось, что маскхалаты на людях Стерлигова сильно перепачканы, на их осунувшихся лицах виделась многодневная щетина.
– Неважно выглядите, разведчики, – заметил Голованов, выкладывая на стол консервы.
– Да мы теперь… бандиты с большой дороги, – усмехнулся Стерлигов.
Как оказалось, армейскую разведгруппу в количестве пятнадцати человек должны были выбросить с парашютами в этом же лесу, но в его западной части, за железной дорогой Вильнюс – Гродно. В их задачу входило наблюдение за железкой и шоссе, которое идет по краю этого же леса. Имелись и еще какие-то задания, но о них знал только командир, капитан Максимов.
С самого начала все пошло ни к черту. Группу сбросили мало того, что не туда, – как оказалось после, много западнее – в какой-то другой лес, небольшой, зато окруженный густой населенкой. В итоге за разведчиками чуть ли не сразу же началась планомерная охота силами немцев и местных полицаев. Эти-то были хуже всего: они отлично знали местность. Так что в бою на следующий день погибло шесть человек, в том числе и командир. Была разбита и рация.
Потом от преследователей вроде бы удалось оторваться. Но накатили новые неприятности. Возглавивший группу заместитель командира, старший лейтенант Маркин, имел опыт действий в тылу противника. (Остальные оставшиеся в живых его не имели.) Но на беду ранее лейтенанту приходилось действовать на территории Ленинградской области и Белоруссии. Он привык к тому, что местное население помогает бойцам Красной армии. О своеобразной обстановке в Литве его проинструктировать как-то забыли. В общем, обратились за помощью на один из хуторов. Видимо, добрый хозяин вызвал полицаев. Охота началась снова. Был убит и заместитель командира.
Попытались сунуться на восток, но там оказались сплошные поля и среди них – множество хуторов. Не прошли… В итоге от разведгруппы осталось три человека почти без боеприпасов и без продовольствия, которые понятия не имели, где находятся – карту тоже утратили. В этом лесу группа болталась уже десять дней. Пищу и боеприпасы добывали, нападая на тех, кто подвернется под руку. Вот и получалось: то ли эти люди превратились в партизан образца сорок первого года, то ли – в обыкновенных бандитов.
– А когда вы нашли эту землянку?
– Дней пять назад. Думали, накопим продовольствия и боеприпасов, потом решим, что делать…
Голованов оглядел ребят Стерлигова. Он-то понимал, что с ними случилось. Нервы у ребят сдали. Конечно, это бывает. После того как за ними охотились, бойцы нашли тихое место, где не стреляют. И решили передохнуть. Они ведь не знали, что находятся на самом краю Литвы – и за лесом уже совсем иные условия. Но все равно: для человека, который в одиночку выходил из окружения, это не было оправданием. Поэтому он заговорил жестко:
– Мужики, до Победы вы тут досидеть не сумеете. Тем более вы знаете, что расположились рядышком с местом, где готовят специалистов по борьбе с партизанами? Если они вас до сих пор не нашли – так это вам очень повезло. Я думаю, пора браться за дело.
Стерлигов и сам явно понимал, что не проявил со своими людьми чудеса героизма. Он поспешно ответил:
– Так мы готовы!
– Тогда начнем сначала. Вы этот лес более-менее изучили…
– Туда на юг, за эту болотину мы не ходили…
– Оттуда мы пришли. Что еще есть в этом лесу? По эту сторону железной дороги?
– Там, на север, речка. По ней, ниже по течению, возле железки, деревня. Там немцы и местные полицаи. Есть еще два хутора. В них тоже вооруженные люди. Но не полицаи. Просто гражданские с винтовками. Такое мы видели. Нечто вроде самообороны. В лесу больше никого нет. Железная дорога охраняется. А на севере возле городка… – Стерлигов пошарил на карте и показал на населенный пункт, обозначенный как Варена, – имеется сильно охраняемый склад горючего. Судя по размерам – стратегический.
– Есть где-нибудь рядом нормальное место для высадки десанта? А то так, на сосны ночью бросать парашютистов, – мы тогда всех их по соснам и развесим… – начал уточнять Голованов.
– Есть в полукилометрах отсюда. Заболоченная поляна. Но для высадки парашютистов годится.
– Вот с поляны завтра и начнем. А потом – все в болото! Мы тоже готовимся встретить десант. И очень хотим, чтобы он не повторил судьбу вашего…
– Кстати, этот чертов склад горючего нам очень и очень поможет… – подал голос радист.
– А каким образом? – не понял Макаров.
– А вот таким! Мы ведь должны будем дать по радио сигнал о готовности к приему десанта. Так? Иначе зачем бы я с вами сюда тащился? Но фрицы неплохо умеют пеленговать радиопередачи. Сами понимаете – если в тылу начинает работать чужая радиостанция, немцы насторожатся. А мы выберем места для передачи так, чтобы фрицы решили: нас интересует этот склад.
– А ведь точно! Соображаешь, радист! Тем более что про этот десант фрицам было известно. И пусть немцы думают, что нас волнует ихний склад, – и ждут диверсантов или бомбардировщики! – развеселился Голованов.
30 июня, Литва
Работа выдалась скрытная, муторная и очень мокрая. Разведчики на брюхе обшаривали болота на подходе к базе, а также уточняли систему ее обороны. С запада оборона оказалась не такой уж страшной. Немцы явно не ждали нападения с литовской стороны. Да и вообще они не ждали нападения, вели себя очень беззаботно. Откуда они могли его ждать? В Литве никаких партизан не имелось, со стороны Белоруссии подойти к этому лесу было очень непросто. Мост через реку охраняли двое часовых – из числа литовских полицаев или кого-то еще. Но не в немецкой форме. Черт знает, почему такой важный объект доверили охранять не солдатам. Но в конце концов им же хуже. Кроме того, вдоль колючей проволоки время от времени прохаживались часовые.
Что касается болота, то оно вовсе не было таким уж не проходимым. Обычный торфяник, обильно поросший мелким кустарником, через который при желании можно пройти. Если, конечно, места знать. Собственно, разведчики тем и занимались, что искали и метили пути будущей атаки. Работали очень тщательно. Ведь сколько могут высадить десантников? В ЛИ-2 вмещается максимум тридцать человек. Сколько смогут прислать самолетов? Ну, два, вряд ли больше. На три уж и рассчитывать не приходилось. А значит – успеха можно достигнуть только внезапностью. Впрочем, внезапной атакой и не того добивались.
Поляну нашли – примерно в восьми километрах от немецкой базы. Для высадки парашютистов она вполне подходила. Правда, пришлось и подергаться. На рассвете в сторону леса с базы вышел армейский грузовик. Наблюдавшие за ним бойцы уже решили, что дело провалено и фрицы их засекли. Однако машина, миновав болота, свернула в лес в сторону, противоположную «штабу» партизан (которым являлась та самая землянка). Вскоре с той стороны стали раздаваться короткие автоматные очереди. То ли там имелся какой-то лесной полигон, то ли «оборотни» просто тренировались на местности. Под вечер машина вернулась обратно.
– Вот уж резвятся, гады! – выругался Голованов, когда ему доложили об этом. – Главное, чтобы им не взбрело в голову заняться ориентированием на местности или чем-нибудь вроде этого. А то точно нарвутся на нас. Впрочем, свое дело мы сделали. Пора посылать сообщение по начальству…
* * *
Вместе с радистом двинулись Макаров, Стерлигов и еще один разведчик из ребят Аганбекова. Они отправились на северо-запад – и через пять километров достигли железной дороги. Возле нее разведчики лишний раз убедились, что ни о каких партизанах в Литве и не слыхали. Дорога не охранялась вообще.
– Эх, сюда бы с толом прийти, каких бы дел наделали, – вздохнул Трофимов, парень из отряда Аганбекова, когда группа перебралась через железнодорожные пути и снова углубилась в лес. – Это ж надо! Даже паршивого патруля не видно! В Белоруссии фрицы так нагло себя вели только в сорок первом. Мы их быстро научили. А тут учить, видимо, некому…
На закате пришлось пересечь узкую и мелкую, но быструю речку, которая на карте значилась как Юла. Своему названию речка вполне соответствовала – сплошные извивы. Хорошо хоть, что у Юлы не было болотистой поймы…
Дальше по лесу двигались уже в темноте. Благо лес был сухой и редкий – глаз не выколешь. Ночь Макарова не смущала: он умел ходить в темноте и по карельской тайге, а по сравнению с ней местный лес – просто парк. Поэтому довольно быстро, почти не снижая скорости, достигли шоссе. Несмотря на ночное время, оно было достаточно оживленно. Понаблюдав за ним с полчаса, разведчики засекли три отдельных машины. Одной из них была легковая, «опель-капитан». В таких обычно ездят старшие офицеры. Ну, ничего не боялись немцы в этой Литве!
Разведчики пересекли шоссе. Если верить карте, участок леса, в котором они теперь находились, был довольно крупным – километров примерно двенадцать на пять. В таком лесу вполне могла укрываться группа диверсантов или тем более корректировщиков, выводящих бомбардировщики на цель. С другой стороны, прочесывать такой лес – задача не самая простая. Придется немцам потрудиться. Вот и пусть трудятся.
* * *
…Рация была развернута примерно в двух километрах от шоссе. Павлюк принялся за работу. Много времени это не заняло.
– Можно уходить, – доложил он после окончания радиосеанса.
– Ну и пошли. Вот только хорошо бы оставить им какие-нибудь следы нашего пребывания…
– Все уже сделал, старшина! – отозвался Трофимов. – Я, когда антенну снимал, постарался, чтобы на ветках остались следы. Ихние особисты точно заметят. Вряд ли они тут у них такие дураки.
Группа пересекла шоссе в обратном направлении и скрылась в лесу.
* * *
…Немцы на появление у них в тылу вражеской рации отреагировали нескоро и очень сумбурно. Примерно через два часа после окончания радиопередачи на шоссе появились грузовики, выгрузившие солдат и полицаев, которые образовали жиденькую цепочку постов. Лицом часовые стояли в сторону леса, откуда велась радиопередача. Однако вскоре они погрузились обратно. Начальство в Варене, сгоряча отдав приказ блокировать этот кусок леса, сообразило, что на это у них просто не имеется сил. Для этого требовалось как минимум два батальона, а откуда они в Варене? Там и двух рот не было – не считая, конечно, охраны нефтесклада, но кто ж ее даст? Да и среди командиров не нашлось никого, кто имел бы опыт борьбы с партизанами или диверсантами. Потом, правда, вспомнили про полицейских. Среди них нашлись те, кто имел опыт действий в составе «лесных братьев». К вечеру вокруг леса начали постепенно накапливаться охранные и полицейские части. Солдаты объезжали хутора и предупреждали имевшиеся отряды самообороны. Однако дело с непривычки шло медленно. К темноте полностью блокировать кусок леса так и не удалось. В общем, немцам хватало дел по окружению молчаливых деревьев.
Глава 16 Люди с небес
Ни на одном другом театре военных действий не было такого тесного взаимодействия между партизанами и регулярной армией, как на русском.
Л.Рендулич, генерал-полковник вермахта1 июля, Литва
В ночной тишине послышалось мерное гудение двух самолетов.
– Поджигай! – скомандовал Голованов.
Посреди поляны вспыхнули сигнальные костры, выложенные ромбом.
– Что-то они летят не оттуда, не с востока, – заметил Мельников.
– Если это фрицы, то мы сейчас получим по полной. Но звук-то послушай, явно не «юнкерсы».
– Наши!
На фоне ночного неба показались кружки парашютов.
Разведчики завороженно следили за снижающимися парашютистами.
…Десантники один за другим приземлялись, деловито гасили парашюты.
– Кто командир?
Возле сигнальных костров показался невысокий, но очень кряжистый человек с автоматом ППШ в руках.
Семен шагнул вперед.
– Командир разведывательной группы партизанского соединения имени Котовского Голованов!
– Майор Зинчук. Командир десантной группы. Парашюты зарывать надо?
– Ни к чему. Действовать начнем этой же ночью. Надеюсь, потом немцам будет не до ваших парашютов.
Майор, не ответив, повернулся и отправился к своим бойцам, которые накапливались в некотором отдалении от костров. Он построил их, выслушал рапорты, потом отдал какое-то приказание, – и бойцы двинулись в разные стороны к лесу.
– Мои пошли искать тех, кто в лес угодил, – пояснил он, снова подходя к Голованову. – Сколько ни высаживался ночью, не помню такого случая, чтобы кто-нибудь на дереве не завис. На этот раз, правда, удачно вышло, всего трех человек не хватает. Хорошо хоть парашюты со снаряжением приземлились на поляну. Объясняйте задачу, что время терять?
– А вас сколько людей?
– Пятьдесят пять человек, пять ручных пулеметов.
– У меня семнадцать, ручной пулемет один. Кроме того, нас должны поддержать с той стороны объекта. Если они дошли.
После этого, подсветив фонариком примерную схему базы, на которую нанесли все, что успели разглядеть (включая и то, что видел с елки Макаров), Голованов объяснил обстановку и план атаки.
– Что ж, дело знакомое. Крушить, что увидишь, уничтожать всех, кого встретишь.
– Только вот с этим домиком поаккуратнее – там нам надо кое-что забрать.
– Надо так надо. Ты вот что мне скажи. У нас есть вариант убраться отсюда после выполнения задания? Или мы тут… с концами все ляжем?
Майор говорил это совершенно спокойно. Он был готов к тому, что этот полет – в один конец. Надо так надо.
– Помирать нам рановато, товарищ майор. После завершения операции уходим на юго-восток, к лесу. Там дальше шоссе, но вряд ли немцы сумеют его серьезно перекрыть. Им будет не до этого. Наши партизаны устроят шорох. А дальше будем пробиваться к нашему соединению.
– Вот уж не думал, что мне придется партизанить. И чего только на войне не случается… Разрешите выполнять?
– Выполняйте, – автоматически ответил Голованов. И лишь когда майор отошел к своим бойцам и начал отдавать приказы, до Семена дошло, что происходит что-то не то… Все-таки он был военным – и два года партизанской жизни не выбили из него привычки к субординации. А тут получалось, что старшина первой статьи отдавал приказания майору! Он-то думал – как будет? Разведгруппа выполнит разведку, встретит десант, а потом перейдет под начало его командира. А вышло совсем наоборот. Конечно, в окружении и в первое время партизанской войны ему приходилось видеть, как сержанты командовали полковниками. Но тогда были исключительные обстоятельства – среди невесть откуда сбившихся растерянных людей старшим становился тот, у кого была крепче воля. Но здесь-то был иной расклад…
– Ни хрена ж себе… – протянул моряк.
– Что такое? – поинтересовался пошедший Мельников.
– Так получается, я тут командир?
– А что тут такого? Сам посуди. План атаки представил ты. Майор обстановкой не владеет. Он должен либо выполнять твой план, либо задерживаться еще на день для изучения обстановки. Конкретную цель операции ты знаешь, а он – нет. Пути отхода тебе известны, а ему – нет. Будь на тебе знаки различия, – майор, может, и подумал бы. А так… Тебе и карты в руки. Так что ждем ваших приказаний, товарищ командир.
Голованов в полной мере ощутил, что теперь именно он отвечает за все. Конечно, ему много раз приходилось командовать и разведывательными, и подрывными группами. Но теперь-то он оказался главным в операции, которая необходима даже не их соединению, а куда более крупным структурам. Но делать было нечего.
– Делаем, как решили. Часовые за тобой и Макаровым…
* * *
…Партизаны и десантники подходили двумя группами через болото, по обе стороны от дороги. Впереди одной из групп двигались Мельников, Макаров и с ними еще три бойца из ребят Аганбекова. Двое из них были вооружены винтовками, на дулах которых торчали двадцатисантиметровые металлические цилиндры. Это были «бесшумки». Штука, в общем-то, давно уже всем известная, но у партизан не слишком популярная. Она требовала особых патронов, а в отрядах с патронами… То густо, то пусто. Да и насадка-глушитель была одноразовой. Поэтому партизаны использовали их редко, только в самых серьезных случаях. Но это был как раз тот самый случай.
Партизаны дождались, когда удалился часовой, шагавший вдоль колючки. Двое остались возле ворот. Раздался хлопок – и винтовочная пуля отбросила одного часового на ворота. Второй тупо смотрел на него, не понимая, с чего это его товарищ сползает по железной сетке с дырой в голове. Но особо размышлять ему не дали. Раздался второй хлопок. Боец целился долго, но задачу свою выполнил. Часовой рухнул без звука.
– Вперед! – бросил Мельников.
Трое бойцов выскочили, пересекли мост и открыли ворота, благо закрыты они были на обыкновенную щеколду. Сергей свистнул. Из темноты показались десантники. Пока все шло хорошо. Атакующие втягивались на территорию базы и направлялись к баракам. Сергей достал противотанковую гранату. Этого добра в сброшенном десантникам снаряжении было достаточно – ими снабдили всех. Всегда бы так воевать. Мельников приблизился к ближайшему бараку и кинул гранату в окно. Грохнуло – и половина строения сложилась как карточный домик. Грохнуло рядом – это еще кто-то использовал противотанковое средство. С вышек залаяли немецкие пулеметы. В ответ им начали садить свои. Откуда-то слева послышались автоматные очереди. Грохнул еще один взрыв. Впереди надрывно завыла сирена.
Мимо Сергея торопливо прошла вперед группа из четырех бойцов. Трое были с автоматами. Они явно охраняли четвертого, который шел в центре. За плечами у него висела какая-то чертовщина, в темноте было не разглядеть. В руках боец держал винтовку. Это что такое?
Ответ нашелся быстро. Один из автоматчиков дал очередь по окну очередного барака. Звякнуло стекло. И тут от бойца, державшего винтовку, в окно метнулась полоса ярко-рыжего пламени. Изнутри послышались дикие вопли. Следующей очередью автоматчик вышиб соседнее окно – и огонь метнулся туда. Здание загорелось. Краем глаза Сергей увидел в стороне еще одну подобную группу, огненная струя оттуда достала соседний барак…
Только тут до Мельникова дошло. Это же огнеметы! Сергей увлекался военным делом с детства – все-таки сын командира. Он читал в книжках и журналах, как в 1917 году на Западном фронте немецкие штурмовые группы выжигали французские доты из огнеметов. Но никогда ему не приходилось видеть это жуткое оружие в действии. Да уж, неплохо снарядили десантников для штурма!
Но особо размышлять времени не было. Из горящих бараков стали выскакивать люди. Они были в нижнем белье, белый цвет которого резко выделялся на фоне пылающих зданий. Началась стрельба. Выскочившие фрицы спросонья ничего не понимали и падали один за другим. А бой разгорался. Стреляли и из темноты – видимо, подбежали часовые. Пулеметы на вышках замолчали. Потом откуда-то из темноты послышалась стрельба из MG, а следом раздался треск автоматных очередей. Ага, это двинула вторая группа. Они-таки дошли.
Тем временем из оставшихся бараков начали стрелять в ответ. Все-таки тут были не новобранцы: «оборотни» сообразили что к чему и пытались оказать сопротивление. И тут Сергей увидел Голованова. Он был, как рекомендовал в известном фильме Чапай, «впереди, на лихом коне». Нет, коня, конечно, у него не было, но Семен метался среди бойцов, направляя их на конкретные объекты. Те, впрочем, в ценных указаниях не особо нуждались. На бараки обрушился шквал огня. Мельников заметил здоровенного десантника, который, легко держа «Дегтярев» на весу, долбил одно из зданий короткими очередями. Бараки были дощатыми, так что укрывшимся в них вражеским бойцам хорошо доставалось от такого огня. Сопротивление врага было упорным, но сумбурным. Похоже, что никто здесь всерьез не ожидал внезапного удара с западной стороны.
Над ухом Мельникова раздался голос Голованова:
– Чего рот разинул? Берем штаб, мать твою… – И дальше последовала матерщина, которую может выдать только моряк. – А то эти десантники сгоряча и его разнесут на хрен!
Они побежали к домику, стоявшему на отшибе, возле которого притулилось две легковых машины. Из окна штаба кто-то стрелял из автомата.
Мельников зашел сбоку. Откуда-то появился Макаров, тяжело дышащий, с окровавленной мордой.
– Я их заткну, а ты ломись в дверь…
Старшина открыл огонь по окну, к нему присоединился один из десантников. Мельников добрался до входа в дощатое строение. Он дал вперед длинную очередь и ворвался во что-то вроде прихожей. Еще одна дверь… Снова очередь – и Сергей ввалился в основное помещение. В полутьме он увидел человека, торопливо вставляющего рожок в автомат. Сергей прыгнул и ударил фрица ногой в грудь. Немец полетел в одну сторону, автомат – в другую. Теперь оставалось только скрутить вражину.
Между тем бой принял неприятный оборот. Немцы пришли в себя и стали недурно отстреливаться. Между бараками появился броневик, садивший направо и налево. Одна из пулеметных очередей нашла огнеметчика, который вспыхнул факелом. К броневику из темноты метнулся боец и бросил гранату, после чего десантника сшибло пулями. Грохнул взрыв; броневик, покосившись, замер, но продолжил вести огонь. И тут откуда-то снова вылетела огненная струя. Бронемашина загорелась. Из нее выскочил боец в пылающем комбинезоне, пробежал несколько шагов и рухнул.
Десантники и партизаны обложили оставшиеся бараки и вели по ним огонь, особо не подставляя головы под пули. И тут подоспело подкрепление. Это была вторая группа. Она насчитывала двадцать человек. К базе партизаны подошли днем. Они засели в лесу и никуда особо не спешили. Услышав стрельбу, партизаны заминировали дорогу и открыли обстрел по вышкам. И только уничтожив пулеметчиков и сообразив, что фрицам хватает дел внутри базы, группа пошла в атаку. Сопротивления они не встретили. Никто из немцев не успел занять доты. И теперь вторая группа присоединилась к увлекательному делу – штурму немцев, засевших в бараках.
Снова метнулось пламя огнемета, и еще один барак загорелся. Выскочивших оттуда немцев перестреляли. Другой разнесли противотанковой гранатой. Третий изрешетили так, что он напоминал дуршлаг. Будь немецкие сооружения из бревен – пришлось бы повозиться. Но это были дощатые халупы, которые пулеметчики методично расстреливали. Десантники и партизаны напирали медленно, но основательно. Вот и еще один барак закидали гранатами… Пришлось немного помучиться со строением, находившимся рядом со штабным домиком, возле каких-то хозяйственных помещений. Во время разведки партизаны его проглядели. В этом сооружении оказались вполне готовые к бою люди. Видимо, это были охранники лагеря, ожидавшие смены часовых. Сперва они даже пытались атаковать, но, убедившись, что нападающих больше, отступили в этот дом и довольно долго и успешно отстреливались. К счастью, большинство из них было вооружено всего лишь винтовками.
Добавил головной боли и еще один барак, также находившийся рядом со штабом. Оттуда тоже долго и упорно вели огонь, кидали гранаты. Стреляли даже когда барак был подожжен. Уже когда в окнах замелькали языки пламени, оттуда выскочило несколько человек. Один из них держал в руках пулемет и поливал вокруг с рук. Остальные не отставали, ведя огонь из «шмайссеров». Они так и легли у входа – тесной кучкой. Наверное, в этом бараке находились либо лучшие бойцы, либо инструкторы…
Но всему приходит конец. Огонь немцев постепенно стих.
– О как! Уже рассвет, – удивился майор Стерлигов. Он, судя по всему, тоже принял участие в бою; а сейчас, закинув ППШ за плечо, стоял рядом с Голованом и обозревал поле битвы.
Поднималось солнце, которое было под стать пейзажу – большое, свирепое, красное. Горели бараки. Чадил броневичок, кричали раненые.
– Что будем с ихними ранеными делать? – спросил майор.
– Одного-двух надо прихватить. А, вот Серега кого-то волочет… Тогда ни к чему. Сами знаете…
Разумеется, все знали. Ни у кого не было желания возиться в тылу врага с ранеными немцами. Но так вот отдать приказ всех добить ни у кого язык просто не поворачивался. Такого приказа никто и не отдал. Все как-то произошло само собой.
К Голованову подошел майор.
– Что будем делать? У нас восемнадцать раненых.
Вопрос был серьезный. Одно дело – уходить налегке, другое – тащить на себе раненых. Тем более что убитых было примерно столько же. Штурм дался недешево.
Семен задумался. И наконец решил.
– Тут должны быть грузовики. Надо посмотреть, в каком они состоянии.
Майор послал своих людей, которые доложили обстановку. Грузовики, хорошие и полноприводные, в количестве четырех штук, находились в стороне от места боя. Их покорябало шальными пулями, но двигаться они могли.
– Грузимся на машины и двигаемся внаглую. Через поля. Говорят, нахальство – второе счастье. Будем надеяться, что так оно и есть. Пусть эти, из второй группы, теперь в темпе вальса снимают мины, которые они заложили.
Вскоре караван, состоявший из четырех грузовиков и одной уцелевшей легковушки, в сопровождении пеших бойцов двинулся на восток. Пройдя через лес, они повернули южнее, выбирая многочисленные полевые дороги, ведущие в нужную сторону. Никто их не преследовал.
Глава 17 Когда на войне везет
2 июля, недалеко от Щучина
Обратный рейд проходил удачно. Отряд в быстром темпе передвигался по полям, немцы их не беспокоили. К вечеру достигли довольно крупного лесного массива, где можно было укрыться. Надо было дать людям хотя бы два часа отдыха.
Заодно устроили первичный допрос пленного. Но с ним явно не повезло. Офицер не запирался, поскольку понимал, что тут с ним никто чикаться не станет. Но сказать он мог немного. Это был всего-то лейтенант, который занимался охраной базы. По его словам, внешнюю охрану несли литовцы, причем даже не эсэсовцы, а бойцы каких-то национальных формирований. Секретность на этой базе была что надо, так что пленный всего только мог повторить, что все уже знали. Готовят спецвойска, время от времени их вывозят на восток. Последнюю группу забрали вчера. Единственное ценное, что узнали партизаны, – срок подготовки в последнее время резко сократился. Немцы явно торопились. Ну и разве что некоторые подробности. В лагере находились только люди, вся материальная часть – склады продовольствия и снаряжения, оружия, которым снабжали «оборотней», – располагалась в Василичнях. Здесь же был только минимум оружия, необходимый для занятий. Да и то боеприпасы находились в отдельном помещении, за штабом. Потому «оборотней» и сделали сравнительно легко – им отстреливаться-то было особо нечем.
А больше знать лейтенанту из охраны было и не положено. Может, конечно, особисты и выжмут из него какие-нибудь сведения, но для этого требовалось еще дотащить пленного до базы…
– Теперь предстоит самое интересное. Надо ночью перескочить шоссе на Щучин и рвать что есть сил в сторону железки. Перемахнем ее – а там останется только через Неман переправиться. Но это уже дело техники. Наши там освоились, – подвел итог Голованов, разглядывая карту.
* * *
Шоссе пересекли перед рассветом – и снова двинулись по полевой дороге, которая вела к железнодорожной ветке Мосты – Лида. По пути, правда, встретились две деревни, но фрицы там явно никого не ждали. Охранялись они даже не немцами, а полицаями, которые, сообразив, что люди из приближающейся колонны не питают к ним особых дружеских чувств, просто-напросто разбегались. По пути бойцы, разумеется, уничтожали всю связь, благо висела она на обыкновенных столбах, – дабы опомнившиеся полицаи не сообщили бы куда надо.
Железной дороги они достигли уже днем. Тут было нечто вроде переезда. Возле будки стояли два мотоцикла и паслось несколько солдат. Однако они тоже даже не поняли суть дела – и были уничтожены раньше, чем сообразили, что происходит. Машины беспрепятственно пересекли железку.
На той стороне был лес, да и до Немана оставалось совсем немного. Но по такому лесу машины будут передвигаться со скоростью меньшей, чем у пешехода, да и у самой реки имелась заболоченная пойма, по которой придется тащить раненых на руках. Не говоря о самой переправе. Радист, оказавшись под покровом леса, дал сигнал на базу, чтобы готовили «партизанскую флотилию». Однако Голованов решил больше не испытывать удачу.
– Товарищ майор, надо принять кое-какие меры. Наш выход в эфир могли засечь. А тут ведь от Щучина – всего ничего. Как бы нам в спину не врезали… Так что меры безопасности нужны.
Мин, установленных на шоссе, было мало, но недалеко от переезда зачем-то лежал штабель бревен. Из них-то прямо на переезде и соорудили нечто вроде баррикады. Из нескольких противотанковых гранат партизаны сделали растяжки, которые повесили на это сооружение.
Майор оглядел все это скептически.
– И надолго оно их задержит? Разобрать такую баррикаду – почти столько же, сколько сложить…
– Да нет, немцы теперь уже ученые. Решат, что засада, потом вызовут саперов… Кучу времени тут потеряют.
Дело уже было завершено, когда Мельников, приложив ухо к рельсу, услышал характерный звук.
– Идет какая-то хреновина. Со стороны Мостов.
Это было непонятно. Возле Мостов должен кипеть бой. То есть не кипеть, а так, тлеть – партизаны должны были изображать атаку. Но уж в любом случае они разнесли бы железнодорожные пути. Неужели там ничего не вышло и партизан отбросили? Вот это было совсем неприятно. Тогда и у Немана могла ожидать «теплая» встреча.
– Товарищ майор, пусть машины с ранеными движутся к Неману. А человек двадцать бойцов надо оставить тут… В случае чего – прикроем.
* * *
Партизаны и десантники засели на опушке леса вдоль железной дороги. И очень вовремя: со стороны Мостов показалась бронедрезина, тащившая пассажирский вагон. Но это было совсем иное сооружение, нежели то, которое команде Голованова уже приходилось видеть. Да и многие партизаны ту дрезину видели… Та – это просто броневик на железнодорожных колесах. Эта же представляла собой более массивное сооружение, явно специального железнодорожного назначения. На высоком корпусе торчала башня от Т-26, из бортов торчали пулеметы. Склепали фрицы из трофеев, пронеслось в голове Голованова. Черт возьми, это сколько ж мы в сорок первом оставили немцам техники?..
– Слушай, Сергей, а это не наши друзья, которые «возили» оборотней? – пробормотал Голованов.
Между тем на бронедрезине заметили баррикаду; и так ползшая не слишком быстро стальная коробка замедлила ход. Орудие рявкнуло, дав выстрел по баррикаде. Потом еще один. Пулеметы молчали.
Это было совсем не по правилам. Партизаны привыкли к тому, что наткнувшись на заграждение на путях или даже на какой-то намек на засаду, фрицы начинали лупить по округе из всех калибров, не жалея снарядов и патронов. А эта консервная банка вела себя как-то очень уж неактивно. И вообще откуда она тут взялась? И тут высказал предположение Мельников:
– Слушай, я думаю, что она шла от Василичней с очередной партией «оборотней». Опередила нас на день. А возле Мостов наткнулась на взорванные пути и прочую войну. В открытый бой им, наверное, вступать не велено. Вот они и решили отойти куда-нибудь в Лиду, а потом добраться окольными путями.
– Так, а не стреляет-то почему?
– Видать, уже настрелялись по самое не могу. Боекомплект-то у них тоже не резиновый.
– Оно и лучше. Тогда надо их пощипать. В конце-то концов мы именно и шли, чтобы вдарить по этим «оборотням». Надо добить оставшихся…
Между тем из вагона начали выскакивать солдаты. Они были не в камуфляже, а в обычной немецкой форме. Видимо, командир решил, что сдавать задом опасно, но торчать неподвижной целью на железнодорожной насыпи, ожидая подмоги, еще неприятнее. Партизаны открыли огонь. Кто-то из немцев свалился. Остальные заметались…
Один приятель отца Мельникова любил повторять: «Узкий специалист подобен флюсу»[57]. Видимо, тут был именно тот случай. Немцев всерьез учили воевать в лесу из засады, но оказавшись в совершенно нештатной ситуации, они вели себя не самым грамотным образом. Впрочем, в такой ситуации грамотно себя никто не ведет.
Десантники открыли огонь из пулеметов и по окнам вагона. Оттуда отвечали, но как-то вяло. Не менее вяло вела себя и бронедрезина. Башня повернулась и дала три выстрела в сторону леса, башенный пулемет разразился очередью и затих. Но это было, что называется, из пушки по воробьям. Остальные пулеметы огрызались короткими очередями. Видимо, Мельников был прав: немцы столкнулись с мало привычной им необходимостью экономить патроны. Да и сектор обстрела у пулеметов был так себе…
Дрезина дернулась вперед. Видимо, немецкий командир принялся маневрировать. Со стороны вагона раздался дикий крик. А, понятно: кто-то сдуру залег на рельсах под колесами – а теперь под этим самые колеса и угодил. Маневрировала дрезина очень неуверенно. Впереди у нее вообще не было огневых средств, кроме танковой башни. Сзади к тому же ей заслонял обзор и обстрел вагон. А слишком близко приближаться к баррикаде дрезина не решалась. Подвинувшись метров на тридцать вперед, она медленно стала сдавать обратно.
– Жаль, огнеметов нет, – бросил Мельников.
В самом деле, во время вчерашнего боя двое оставшихся в живых огнеметчиков израсходовали весь бензин и бросили ставшее бесполезным оружие.
– Эх, вспомним сорок первый! – бросил появившийся откуда-то майор. – Эй, Михайлов, Никифоров, Редько! Берем амуницию – и вперед!
Трое бойцов во главе с командиром выскочили из леса и стали, пригнувшись, передвигаться в сторону дрезины – с таким расчетом, чтобы их не достали боковые пулеметы. Один свалился – то ли его зацепили с башни, то ли те несколько немцев, которые отстреливались теперь из-за насыпи. Но остальные оказались в «мертвой зоне». Под колеса дрезины полетели две гранаты. Одновременно о броню башни разбилась бутылка с зажигательной смесью. Бронедрезина, казалось, подпрыгнула и покосилась. Бронированная дверь в борте открылась, оттуда вывалился человек в горящей одежде. Майор и его бойцы вели огонь по кому-то с той стороны. Очевидно, и там имелась дверь, откуда тоже выскакивали немцы.
– Пора их дожимать, – крикнул Голованов. – Только надо живым кого-нибудь взять. Отсюда-то мы его допрем…
К этому времени к майору присоединилось еще несколько десантников, они заняли позицию на рельсах; теперь немцы, укрывшиеся на насыпи, оказались под перекрестным огнем. Кто-то из них пытался отойти от железной дороги, но на той стороне была заболоченная поляна, поросшая кустиками по колено. Так что далеко они не ушли.
Партизаны же под прикрытием двух пулеметов перебежками приближались к вагону. Оттуда еще доносилась стрельба.
– Эй, пассажиры, выходи сдаваться! – крикнул Мельников. – У нас огнеметы! Сожжем вас к чертовой матери.
– А какая разница, где нам помирать? – послышался в ответ насмешливый голос.
– Мы – парашютисты, а не партизаны. Мы гарантируем вам жизнь.
Возникла пауза (пулеметы с началом переговоров тоже замолчали). Потом в вагоне раздалась короткая автоматная очередь, а за ней выстрел из пистолета.
– Все, сдаюсь, – заговорил все тот же голос.
Из окна вылетел автомат. Потом – из двери – пистолет. И вскоре показался с поднятыми руками высокий офицер в майорской форме.
Он оглядел стоящих неподалеку бойцов. И выдал:
– Ого, я вижу, вы и в самом деле парашютисты. У таких, как вы, могут быть и огнеметы. А я ведь слишком поздно обо всем догадался… Тогда я правильно сделал, что сдался. Лучше быть расстрелянным, чем сгореть заживо. К тому же у нас и патроны заканчивались.
– Где остальные? – спросил Голованов.
– «Вервольфы» не сдаются. Не то у них воспитание. Они предпочли пустить себе пулю в лоб.
Пленного погнали в лес, а Мельников и еще несколько партизан проникли в вагон. Это был обычный вагон от дачного поезда, ничем особо не укрепленный. Только по низу, под окнами вдоль стен, были пристроены стальные листы. Видимо, «оборотни» рассчитывали больше на «авторитет» бронедрезины и на скрытность передвижения. Или, может, просто по халатности, которой в вермахте было ничуть не меньше, чем в Красной армии.
Между окон стенки вагона были испещрены пулевыми отверстиями. Мертвых тел было восемь. Шестеро – в немецкой форме без знаков различия, здоровенные парни; двое – помельче, с погонами фельдфебелей. Не так уж и много их тут было, оказывается. На полу валялись рюкзаки камуфляжного цвета, автоматы и пропасть стреляных гильз. Имелись и снайперская винтовка, и ручной пулемет. Странно, из пулемета никто не стрелял…
* * *
…Две роты немецкой пехоты, поддержанные сотней полицаев, наступали со стороны Щучина в полном соответствии со знаменитым принципом: а не слишком ли быстро мы бежим? К этому времени в Щучине уже успели появиться сведения о загадочной автоколонне, численность которой полицаи с перепугу преувеличили раз в десять. Да еще добавили бронетехнику. Майору, командовавшему операцией преследования, очень не хотелось нарваться на засаду. Да и вступать в открытый бой тоже не хотелось. Он знал цену своим бойцам, далеко не первого разбора. В гарнизон тылового города напихали всякую шелупонь. А вот эти невесть откуда взявшиеся русские были явно не «бандитами из леса». К тому же к этому времени уже все знали о высаженном десанте, который гулял по тылам как хотел. Секретность базы «оборотней», а также разграничение сфер компетенции между разными начальниками (в Белоруссии – одни, в Литве – другие) привела к тому, что никто ничего не понимал – откуда эти русские десантники и что им вообще надо. Впрочем, неуловимость партизан и их способность появляться ниоткуда и исчезать в никуда уже стала легендой среди тыловиков. Особенно тех, кто всерьез с ними не сталкивался. Более всего комендант Щучина боялся, что русские появятся возле его города. По большому счету, он был только рад, что русские ушли куда-то подальше от него.
В итоге, когда немцы подтянулись к переезду и разминировали дорогу, пока саперы возились с завалом, партизаны и десантники уже давно растворились в лесу. Так что фрицы обнаружили только трупы и развороченную бронедрезину. И хотя следы машин четко вели в лес, вид уничтоженного бронесредства окончательно похоронил в немецком командире желание предпринимать какие-то активные действия. У него-то никаких средств усиления не имелось. Лезть в лес не хотелось. Оставалось только собирать мертвых и докладывать наверх о случившемся.
И тут снова сыграла роль немецкая любовь к секретности. Знай его непосредственное начальство, КОГО захватили в плен русские, они, возможно, отдали бы приказ атаковать десантников невзирая ни на что. Но в Лиде ничего не знали, а у тех, кто сидел в Мостах, в данный момент имелись свои заботы.
Партизаны, разрушив все три железнодорожные ветки, начали атаку города. Этого немцы, в общем-то, ожидали. Мосты через Неман – да и сам одноименный город – были важнейшими стратегическими пунктами, особенно в свете предстоящего большого наступления вермахта. Оно, разумеется, уже ни для кого не было секретом. Так что попытка противника перерезать эту транспортную артерию была вполне логичной.
Поэтому все силы были брошены на то, чтобы отбить партизан. Потом, убедившись, что русские не так уж активно атакуют – скорее обозначают активные действия, – немцы решили, что «бандиты» хотят еще раз повторить свою хитрость: атаковать другой мост через Неман, который один раз они уже взрывали. Его как раз недавно закончили восстанавливать. И войска стали перебрасывать туда… Сведения о десанте внесли немало сумбура. По всей военной логике, он направлялся, чтобы ударить в тыл Мостов. Тем более что крупных десантов за всю войну в этих местах ни разу не высаживали. В городе готовились к обороне.
В общем, никому не было особого дела до раскуроченной бронедрезины…
Тот же день, партизанская база
Последний километр до реки выдался самым трудным. Всем кроме небольшого заслона, оставленного на краю поймы, пришлось тащить раненых на руках. Да и трофеи бросать было жалко. Но партизаны проходили и не такое. Да и десантники не на плацу воевали. Зато дальше все пошло как надо. «Партизанская флотилия» уже ждала возле берега. К этому времени ее изрядно расширили и усовершенствовали. За три-четыре ходки она могла перебросить на тот берег всех.
– Вот это да! – восхитился майор Зинчук. – Умеете, ребята… У вас еще и нашим солдатам придется учиться.
– То есть? – не понял Голованов.
– Так ведь когда вперед двинем, сколько рек придется форсировать! И Днепр, и вот этот самый Неман. Да и в Германии, наверное, тоже реки есть… Мне вот, честно говоря, раньше доводилось видеть совсем не таких партизан. А таких, которые больше в глухомани отсиживались, у которых было на трех человек две винтовки и три обоймы. Я уж расстроился – думал, тоже придется здесь, как медведь, невесть сколько сидеть. А вы, я гляжу, развернулись. По тылам фрицев шастаете, как на учениях. С вами я партизанить не против.
– Мы тоже начинали не особо богато. А вы, товарищ майор, где войну начинали? А то про сорок первый вспомнили…
– Я-то? Под Вязьмой. Тоже с неба наступал. Да только не так удачно. Там и гранаты, и бутылки пришлось вдоволь покидать. Мало кто оттуда вышел.
Тем временем Мельников увидел возле лодок знакомых ребят из отряда Аганбекова.
– У вас-то тут как?
– Мы на той стороне развлекались. Да дел-то, в общем, никаких. Мы как начали мины кидать, фрицы ушли в глухую оборону. Они там такого наворотили… Колючка, окопы, дзоты… Без танков и не сунешься. Но нам-то командир приказал особо не высовываться. Пару раз вылезали, вроде как в атаку. Да тут же отходили. Все больше лупили в белый свет. Мы по ним, они по нам. Один наш миномет, правда, разнесли к чертовой матери. В общем, знатно фрицев напугали. Потом отошли без особых трудностей. А вы как?
– Все, что надо, сделали. Вот видишь, небесных жителей с собой привели, десантников. Так что пограничники у нас есть, моряки у нас есть, даже танкисты есть; теперь и десантники будут.
* * *
На ту сторону Голованов с товарищами и майор Зинчук переправились одними из последних. Командир проследил, чтобы все его люди погрузились на средства переправы, а уж потом направился к лодке.
На левом, «партизанском», берегу все было уже тихо. Раненых давно унесли, лодки торопливо разогнали по тайным местам. В небе показались два «мессера», но наблюдать им было уже особо нечего. Надо сказать, что в этих местах партизаны над своей головой еще ни разу не видели немецких самолетов. Но тут все-таки откуда-то прилетели.
– А вот это мне не нравится, – сказал Мельников Макарову. – Как бы после нашего веселья фрицы не принялись за нас всерьез. Это удовольствие – ниже среднего. Проходили. Но, правда, рано или поздно принялись бы все равно.
В лагере царило оживление. Мало того что партизаны вернулись из дальнего рейда, так еще и привели с собой людей, которые совсем недавно были на Большой земле. С теми, кто прилетает на самолетах, рядовому бойцу особо не поговорить. У тех-то дел по горло – им ведь еще назад лететь. Конечно, политинформации и все такое прочее комиссары устраивали. Но ведь поговорить лично – это совсем иное дело. Да и кто из партизан вживую десантников видел? Слыхали до войны – это да. В хронике смотрели – сотни парашютов в небе… А в реальности встречали разве что разведчиков в лесу. Но десант – это ж совсем иное дело… К тому же многие подробности рейда стали уже широко известны, благо приказа держать язык за зубами не было. И зачем? Разгромили секретный объект – и разгромили. По большому счету, всё знали только Голованов, Мельников и Макаров. Но Голованов вместе с майором отправился в штаб докладываться по начальству, а двое остальных двинулись к родной бане – ждать дальнейших распоряжений старшего лейтенанта. Вскоре показался и Сухих.
– Мельников, документы из базы у тебя?
– Так точно.
– Иди, сдашь. И потом станешь переводить. Григорий, тащи сюда пленного, который майор.
Макаров ушел за пленным, а особист стал просматривать изъятые документы, которые до этого никто просмотреть просто не удосужился. Мельников, забирая майора в плен, просто сунул их в карман. Не до того было.
Прочтя фамилию, Сухих аж подпрыгнул на месте. Потому что в документе значилось: «Йоган Дикс».
– Как вы его брали? – кинулся особист к Мельникову.
– Он сам сдался. Впрочем, у него выхода другого не было. Я им пригрозил огнеметами. Двое самоубились, а этот вот не захотел умирать.
– Я думаю, этот тип знает русский… Это наш старый знакомый.
– Так мне идти?
– Да нет, оставайся. Ты у нас уж был на связи с нашими русско-немецкими друзьями. Вот и проверишь, то ли он будет говорить или не совсем. Это наш главный противник – майор Дикс.
– Ни черта себе, выиграл миллион по трамвайному билету! А это точно он?
– Вряд ли у них там много однофамильцев, или офицер таскает чужие документы.
Пленного доставили. Держался он спокойно и, можно сказать, даже непринужденно. При входе он отдал честь по уставу.
– Здравствуйте, майор, – начал Сухих. – Я полагаю, мы можем говорить на русском. Не станете скрывать его знание? Я слышал, что вы и с творчеством Достоевского знакомы.
– Что ж тут скрывать? – усмехнулся майор. – Если у вас хватило ума меня поймать… К тому же, насколько я понимаю, базы в Литве уже не существует? Не станут же бойцы элитных частей просто так бегать по лесам и полям. А судя по настроению ваших людей, вы не зря прогулялись?
– Да, вы правы, базы больше нет.
– Мне следовало обо всем догадаться, когда я услышал про эту вашу комедию с нефтебазой. Впрочем, там другое начальство, а никто не любит, когда им дают советы младшие по знанию, да еще посторонние для них. Я так понимаю, что вся эта война возле города тоже устроена для того, чтобы ваши могли спокойно уйти? Отличная работа.
– Вопросы буду задавать я.
– Право победителя. Но мне скрывать нечего. Нашу контору хоть и называют гестапо вермахта, но я лично мирных жителей не расстреливал. Я боролся с партизанами. И, заметьте, вполне приемлемыми в рамках войны методами. Я, как и многие, полагаю, что тотальное истребление населения – это отсроченное самоубийство. Мы только множим количество врагов. Но что поделать с этими ребятами Гиммлера? Да и в ГФП множество, как это по-русски… дуболомов.
– Но давайте по порядку. Ваше подлинное имя?
– То, что указано в изъятых у меня документах. Я никоим образом не отношусь к тем, кого вы называете предателями Родины. Я жил в Петербурге первые шестнадцать лет, родился в семье немецких граждан, мой отец работал в компании «Сименс». Так что даже к так называемым «белым» я отношения не имею. Я сражаюсь – то есть, сражался – за свою страну, как вы – за свою. Да и мои автомобильные погоны не лгут. Я и в самом деле по образованию специалист по автомобильным двигателям.
– А кстати, почему при вас не нашли удостоверения ГФП?
– Мы обязаны уничтожить их при первой серьезной опасности оказаться в руках врага. Я же не знал, что наш поезд атакуют не обнаглевшие партизаны, а профессионалы. Потом уже сообразил, что вы на нашем пути оказались не зря. У вас хорошо поставлена информация. Мы так до сих пор и не нашли никого из ваших людей, кроме мелкой сошки.
– Про вашу биографию вас будут спрашивать в другом месте. Давайте про «оборотней».
– Про охотников за партизанами? Насколько я знаю, в абвере была разработана программа «Банденкампф», то есть борьба с бандитами. Конечно, речь шла именно о партизанах. С бандитами мы как-нибудь справились бы. Там изучали методы борьбы партизанских соединений. И не только этой войны. Вы лучше меня знаете, что тут, в Западной Белоруссии, партизаны воевали и в двадцатых годах[58]. В абвере работают умные люди, они быстро поняли то, что многие наши армейские начальники понять не в состоянии. Против централизованно руководимого партизанского движения, которое к тому же поддерживается населением, необходимы специальные методы. Это в наших пропагандистских листках утверждают, что партизаны – это сплошь коммунистические фанатики, евреи и уголовники. Те, кто этим занимаются, все прекрасно понимают. Наши солдаты не обучены воевать в лесу. Вот и было принято решение о создании ягдкоманд. Согласитесь, подготовка у них неплохая.
– Соглашусь. Но очень односторонняя.
– Так ведь это не парашютисты.
– И сколько существует подобных баз подготовки?
– Вот уж этого я не знаю. Я занимался вверенным мне районом. Все остальное меня не интересовало.
– Смысл устроенного вами наступления? Отсутствие войск? Учение в боевых условиях?
– Эти обстоятельства тоже играли свою роль. Ни для кого не секрет, что командование вермахта более всего беспокоят районы, расположенные ближе к фронту. Здесь – слишком глубокий тыл. Но… – Дикс снова усмехнулся, – есть еще одно обстоятельство. Люди Гиммлера продолжают выступать за тактику выжженной земли. В нашу задачу входило, так сказать, в лабораторных условиях продемонстрировать большую эффективность наших методов. То же самое с армейцами. Они планируют акции против партизан, словно обычную фронтовую операцию. Для этого требуется огромное количество войск.
– И каковы результаты? С вашей точки зрения?
– Мое руководство сочло эксперимент в общем удачным. Вы, полагаю, тоже убедились, что справиться с «егерями» вам гораздо сложнее, чем с толпой солдатни.
– Планируются в ближайшее время крупные операции против нашего соединения?
– Нет. Сейчас никто не дает нам армейских частей. А одними «оборотнями» и тыловыми гарнизонами вас в угол не загнать.
Сухих кивнул. По крайней мере тут майор не врал. И слепому было ясно, что на фронте немцами готовится какое-то грандиозное наступление. А в этом случае отвлекать силы на, в общем-то, периферийный отряд, не сравнимый с партизанскими дивизиями восточнее, было бессмысленно.
– Поэтому ягдкоманды ускорили подготовку?
– Именно. Нам было указано, что партизаны в ближайшее время резко усилят свою активность.
– А вот зачем вы тогда брали очередную группу, если не собирались вести против нас операции? И вы всегда ездили за ними сами?
– Мне по своим каналам стало известно, что курсантов школы начали срочно забирать мои коллеги из разных городов. Даже тех, кто был не до конца подготовлен. Вот я и решил прихватить, так сказать, про запас… Вы, к сожалению, не одни. Юго-восточнее Слонима партизан куда больше, чем нам хотелось бы. Но там мелкие группы. А с меня тоже спрашивают. Вот некий Сеня Одесский, по моим сведениям, был просто уголовником, – а тоже сколотил отряд и разогнал полицию в одной из деревень. А ездил я сам по очень простой причине. Они в лагере ведь тоже стараются спихнуть тех, кто похуже. В егеря ведь набирают… Не самых лучших людей. Тех, кто не поддается воспитанию.
– Можете назвать агентов, которые есть в нашем отряде?
– Их, можно сказать, и нет. Одного вы явно «прочитали». Вот еще два человека…
* * *
– Странно, как этот тип все выложил… Или тоже боится пыток? – спросил Мельников, когда Дикса увели.
– А что он, собственно, такого рассказал? Ничего особенного. Базы все равно нет. Обо всем остальном наши узнают и без него. Зато он упирал, что он честный контрразведчик, а не убийца и палач. В последнем, кстати, я очень сомневаюсь. Но главное – он набивал себе цену. Он ведь знает, что у нас есть связь с Большой землей. И рассчитывает, что его туда отправят. И уж ему-то известно, как обычно партизаны расправляются с пленными. А вот агентов, я убежден, он сдал не всех, а только тех, кого и должны были использовать для прикрытия. Которых мы и так рано или поздно нашли бы. Дикс ведь рассчитал правильно. На то, что я побегу сообщать в Центр о пойманном ценном агенте. И ведь он прав. Побегу. Ведь для наших «органов» он обладает очень ценной информацией. А нам о ГФП, о ее структуре и методах известно очень немного.
Так что полетит он на ЛИ-2 в Москву. Но ты не переживай. На его место придет другой. Может быть, куда более хитрый. Тем более что у них там в ГФП все высчитали правильно. Слышал, что Дикс сказал? Люди из ГФП начали выгребать всех егерей, которых только можно. И они правы. Нами получен приказ ЦШПД о максимальной активизации действий на железнодорожных линиях. Требуют кинуть всех, кого возможно. И не размениваться на подрыв мостов и эшелонов, а рвать пути. То есть главное – это максимально задерживать эшелоны немцев. Ты понял, что это значит? Надвигаются большие события…
События надвинулись очень скоро. Через три дня, 5 июля, началось немецкое наступление на Курской дуге. Для партизан наступила совершенно иная эпоха.
Эпилог Ночь взрывов
Ночь с 3 на 4 августа, железнодорожная ветка Мосты – Волковыск
Вообще-то партизаны не любили лунные ночи, но сегодня Мельников был очень рад, что в небе висела луна. Благодаря ей головы фрицев в пулеметном гнезде возле моста через какую-то мелкую речку отлично высматривались на фоне неба. Сергей пристроил снайперскую винтовку с глушителем на толстую корягу и теперь не спеша прицеливался. Задержал дыхание и плавно нажал на спуск. Раздался холопок, в двух шагах хлопнула винтовка Макарова. Оба выстрела были удачными – каски в пулеметном гнезде исчезли.
Из «бесшумок» стреляли и другие партизаны из отряда Аганбекова, которых сегодня направили на самый сложный и охраняемый участок. Их пули вывели из строя часовых. Тут же ударили партизанские пулеметы, не давая охране моста прийти в себя.
– Вперед! – скомандовал Аганбеков.
Партизаны двинулись к полотну, преодолевая завалы из бревен и прочее, что нагородили тут немцы. Времена, когда фрицы беззаботно катались по этой ветке, давно закончились. В последний месяц взрывы тут гремели часто. Вот и теперь немчура береглась, как могла. Но сегодняшняя ночь была особенной. Из лагеря в сторону ближайших железнодорожных веток двинулись чуть ли не все бойцы, оставив только небольшую группу для охраны. Так происходило по всей Белоруссии. По приказу Центра партизаны из многочисленных бригад, соединений и отдельных отрядов вышли из лесов и атаковали железные дороги.
* * *
Мельников, Макаров и еще с десяток партизан выбрались на полотно. Тут их работа была закончена. «Бесшумки» сделали свое дело. Атака была столь стремительной, что фрицы даже не сообразили, что происходит. На той стороне моста охрану сняли почти так же быстро. Мост уже начали минировать. Вслед за разведчиками вылез Голованов, тащивший мину.
– Ребята, прикройте, надо бы оставить подарочек фрицам…
Партизаны двинулись по путям в сторону Мостов. Метров через триста моряк установил мину с «палочкой» между рельсов.
– Погодим, пока грохнет, и дуем на ту сторону!
Грохнуло хорошо. Это мост партизаны еще не взрывали, поскольку он был слишком близко к городу. Но надо ж когда-то начинать…
Почти одновременно дальше, за мостом, раздались еще два взрыва. Партизаны рвали рельсы.
– Ну, теперь пошла руда, – бросил на бегу Голованов.
В самом деле, пока они добежали до речки и заняли позицию на том берегу, последовало еще два взрыва. Так и пошло.
А со стороны города послышался всем знакомый звук автоматической пушки. Это, видимо, спешила бронедрезина.
– Ну, давай, еще чуть-чуть… – бормотал Семен.
Снова взрыв. Партизаны не могли видеть, что рельсовая бронемашина, налетев с размаху на мину, с мощностью которой Голованов явно переборщил, была буквально сброшена под откос – вместе с платформами, на которых ехали солдаты. В другое время немцы были бы поосторожнее, но они, видимо, ошалели от того, что творилось. Вскоре с той стороны русла послышался пулеметный огонь. Видимо, за дрезиной следовал кто-то еще… На той стороне показались фигуры наступавших немецких солдат.
Партизаны открыли огонь – и немцы, огрызаясь, отступили и залегли. Началась перестрелка, активная, но достаточно бессмысленная. Впрочем, бессмысленной она была лишь для немцев; партизанам требовалось все же прикрыть своих.
И снова загрохотало – а потом послышались звуки боя. На этот раз за железкой. А это на шоссе. Там тоже действовали партизаны. Они минировали дорогу и устроили засаду, чтобы задержать фрицев, если те вдруг ринутся на выручку своим. Вот, видимо, фрицы и нарвались…
А на железке продолжало грохотать…
* * *
В последние ночи число взрывов на железных дорогах выросло до такой степени, что при создавшемся положении их повторение может серьезно угрожать операциям на фронте, особенно снабжению войск.
Приказ № 8043 начальника 559-й тыловой комендатуры от 8 сентября 1943 г.
Разведчики возвращались уже под утро. Задачу свою они выполнили. Немцы так и протоптались возле взорванного моста, пока подрывники разносили железнодорожное полотно.
– А был ли в этой затее смысл? – спросил Голованов, когда, перебравшись через Щачу, партизаны решили передохнуть и закурить. – Ведь пути отремонтировать – плевое дело; мы же только тол расходуем…
– Дорога ложка к обеду, – возразил Мельников. – Значит, наши снова наступать будут! Так что наше дело – мешать фрицам жить.
Примечания
1
Гауптман – звание, соответствующее в вермахте капитану сухопутных войск.
(обратно)2
В вермахте до 1944 года не было политработников. Заниматься политическим воспитанием солдат входило в обязанности командира роты.
(обратно)3
Фельджандармерия – особые части в составе вермахта. В их задачу входило поддержание порядка в тылу: контроль за передвижением по дорогам, соблюдение пропускного режима и т. д. Использовали их и для непосредственной борьбы с партизанами. Во время выполнения своих служебных обязанностей фельджандармы надевали поверх формы гридень – особую, хорошо заметную издали металлическую бляху на цепочке. Боец с гриднем имел очень большие права.
(обратно)4
Обер-фельдфебель – примерно соответствует советскому старшине. «Примерно» – потому что в вермахте была совсем иная система званий младшего командного состава, нежели в РККА.
(обратно)5
Бронетранспортер SdKfz 250 не имел крыши.
(обратно)6
Здесь и далее: неверное, но распространенное в войсках союзников по антигитлеровской коалиции название германских пистолетов-пулеметов MP-38 и MP-40. На самом деле знаменитый немецкий оружейный конструктор Х. Шмайссер к их разработке прямого отношения не имел.
(обратно)7
Подлинная цитата из немецкого документа.
(обратно)8
ЦШПД – Центральный штаб партизанского движения. К началу 1943 г. он руководил действиями практически всех крупных отрядов и соединений.
(обратно)9
Пограничные войска входили в структуру НКВД.
(обратно)10
«Зеленые», или «зеленщики», – так в Белоруссии называли партизан, не желавших подчиняться центральному руководству. Иногда это были люди, пассивно отсиживавшиеся в лесах, иногда – обыкновенные бандиты.
(обратно)11
Истребительные отряды – вооруженные формирования, создававшиеся в начале войны из работников милиции, коммунистов и комсомольцев. Главной их задачей была борьба с диверсантами и агентурой противника. Многие подобные отряды стали основой партизанских.
(обратно)12
В начале войны, особенно в западных областях, немцы играли в «выборы» местных органов власти.
(обратно)13
ГФП – тайная полевая полиция, которую иногда называли «гестапо вермахта». Являлась частью абвера. Выполняла в армии те же функции, что и гестапо. Именно ГФП координировала борьбу с партизанами на оккупированной территории СССР.
(обратно)14
До войны в СССР существовали многочисленные курсы, на которых все желающие могли научиться обращению с боевым оружием.
(обратно)15
Китайская восточная железная дорога. Проходила на Дальний Восток по территории Китая. С КВЖД связан ряд эпизодов Гражданской войны.
(обратно)16
Звезды на рукаве носили политработники. Согласно немецкому «Приказу о комиссарах» они, будучи захваченными в плен, подлежали расстрелу на месте.
(обратно)17
Шумы (шуцманшафт). Вооруженные формирования, которые немцы создавали из граждан СССР, чаще всего из военнопленных. Использовались немцами для борьбы с партизанами и для карательных операций. Руководили отрядами немцы. Шумы были более надежны и боеспособны, чем вспомогательная полиция («полицаи»).
(обратно)18
До войны понятие «законник» означало «правильный вор».
(обратно)19
Для вооружения тыловых и вспомогательных частей немцы часто использовали трофейное оружие.
(обратно)20
ЧОН – части особого назначения. В начале двадцатых их формировала ЧК из коммунистов и комсомольцев «для борьбы с бандитизмом». Бойцы ЧОНа (кроме командного состава) проходили боевую подготовку без отрыва от основной работы. Части оказались эффективным средством борьбы с бандитами, восставшими крестьянами и антибольшевистскими формированиями. Впоследствии на базе ЧОНа возникли войска НКВД.
Булак-Балахович, Станислав Никодимович (1883–1940) – руководитель крупных антибольшевистских формирований во время Гражданской войны. Сперва воевал за белых (в войсках Юденича), потом объявил себя «зеленым», впоследствии – белорусским националистом. После разгрома его частей Красной армией Булак-Балахович совместно с Б. Савинковым направлял с территории Польши в Белоруссию мелкие диверсионные отряды. С ними и боролся ЧОН.
(обратно)21
Старший политрук соответствовал армейскому капитану. В 1943 году особые звания для политработников были отменены, им присвоили армейские звания.
(обратно)22
С партизанами работал НКВД. Как всегда бывает во взаимоотношениях спецслужб, отношения чекистов с военной разведкой были не слишком теплые.
(обратно)23
Камуфляжное обмундирование впервые было применено немцами (самыми первыми – войсками СС). В других воюющих армиях оно было не слишком распространено.
(обратно)24
Старший лейтенант не совсем прав. Такое случается. В сентябре 1944 года агент абвера, работавший в британском штабе, передал немцам план десантной операции возле Арнема. В итоге операция закончилась полным провалом, а немцы почти полностью уничтожили 20-тысячный британский десант. Но подобные вещи и в самом деле случаются крайне редко.
(обратно)25
В вермахте цвет подложки под офицерские погоны показывал род войск. Голубой – автомобильные части. Для прикрытия работники ГФП обычно занимали разные малозаметные должности и носили соответствующие знаки различия.
(обратно)26
Достоевского до войны не проходили в школе и вообще редко упоминали, хотя он не был «запрещен».
(обратно)27
«Восточники» – Восточные батальоны вермахта, армейские части, комплектовавшиеся из граждан СССР. Командные должности в них занимали немцы, имелись они и среди унтер-офицеров. На фронте Восточные батальоны использовать не рисковали. Иногда эти части называют «власовцами», но на самом деле они, хотя и носили эмблемы РОА, реально Власову не подчинялись никаким боком.
(обратно)28
Соответствует общевойсковому лейтенанту. В описываемое время в Красной армии эти звания были уже заменены армейскими, но до партизан новые веяния не докатились.
(обратно)29
Вопреки общепринятому мнению, основным оружием немецкой пехоты была винтовка. Автомат – или, точнее, пистолет-пулемет – имелся лишь один на отделение, у командира.
(обратно)30
Имеется в виду немецкая оккупация в период Первой мировой войны, продолжавшаяся в данных местах с 1915 по конец 1918 года.
(обратно)31
В Западной Белоруссии польские власти вели политику откровенной дискриминации по отношению к белорусскому населению.
(обратно)32
Хлоп (польск.) – крепостной крестьянин.
(обратно)33
Еще одно распространенное мнение – что вермахт был сплошь механизирован. Это далеко не так. Большинство пехотных частей передвигались пешком, а грузы перевозили на телегах. В пехотной дивизии вермахта имелось по штату 4842 лошади. Тем более – в тылу. В 1942 году для выделения грузовиков частям, сражающимся с партизанами, потребовался специальный приказ Верховного командования сухопутных сил.
(обратно)34
На камуфляжной форме немцы вместо погон носили нарукавные нашивки.
(обратно)35
В СС и Ваффен-СС это звание соответствовало лейтенанту.
(обратно)36
Возможно, так оно и было. С конца 1942 года из-за острой нехватки опытных командиров в войска СС в приказном порядке стали переводить армейских офицеров. «Солдатом» на немецком языке называется любой военнослужащий.
(обратно)37
В годы Второй мировой войны Словакия являлась марионеточным государством, «союзником» Германии. Словацкие воинские части находились на Восточном фронте – правда, в тылу. Словаки откровенно не желали воевать за Гитлера.
(обратно)38
Трехосные грузовики до войны в СССР имелись – ГАЗ-ААА и ЗИС-6. Но их было выпущено очень мало и в глубинке их никогда не видели.
(обратно)39
В начале войны в Западной Белоруссии и Западной Украине появились представители немецких торговых фирм, собиравшихся наладить тут свой бизнес по вывозу сырья. Были и те, кто хотел стать кем-то вроде помещиков. Но с подъемом партизанского движения все это сошло на нет.
(обратно)40
«Вскрыть оборону» означает «разведать».
(обратно)41
Разумеется, на самом деле нередко немцы добивались успеха. Но речь идет об опыте конкретных партизан.
(обратно)42
«Ротным» назывался 50-мм миномет – как у нас, так и у немцев. «Батальонным» – у РККА 82-мм, у немцев 81-мм. То есть у партизан была на порядок более мощная артиллерия.
(обратно)43
Старший солдат. В вермахте и войсках СС это было официальным званием.
(обратно)44
Старший лейтенант.
(обратно)45
Разные способы минирования.
(обратно)46
Хиви (нем. Hilfswilliger) – «добровольные помощники вермахта». Люди из числа советских пленных, служившие в немецких армейских частях на нестроевых должностях.
(обратно)47
Нансеновский паспорт – удостоверение личности, которое имели между мировыми войнами русские эмигранты, не желавшие приобретать гражданство европейских стран.
(обратно)48
К офицерам СС и Ваффен-СС полагалось обращаться без слова «господин».
(обратно)49
Эсэсовские камуфляжные куртки выпускались с четырьмя карманами – два на груди и два по бокам.
(обратно)50
Старшина 1-й статьи на флоте соответствует армейскому сержанту, политрук – старшему лейтенанту.
(обратно)51
На самом деле подобное распоряжение отдал Л.П. Берия.
(обратно)52
В вермахте было не одно, как в РККА, а три ефрейторских звания. Обергефрайтер – это, так сказать, «ефрейтор 2-й степени».
(обратно)53
До Второй мировой войны английский язык еще не был столь распространен. В советских школах обычно изучали немецкий или французский.
(обратно)54
Конструкция этой бронемашины предусматривала подобную замену, которая производилась в течение часа.
(обратно)55
Герои находятся на территории Виленской волости, которую, включая Вильнюс, в 1920 году оккупировала Польша. Поэтому до 1940 года столицей Литвы был Каунас.
(обратно)56
Фонарик, работающий от «динамки», которая приводится в действие нажатиями руки. Был очень популярен у немцев и у партизан-разведчиков.
(обратно)57
Фраза Козьмы Пруткова.
(обратно)58
В двадцатых годах с советской территории в Западную Белоруссию засылались отряды чекистов. Благодаря тому, что белорусы к полякам относились плохо, эти отряды порой превращались в довольно крупные формирования.
(обратно)
Комментарии к книге «Оборотни тоже смертны», Алексей Юрьевич Щербаков
Всего 0 комментариев