«Лимоны»

Юрий ПЛАШЕВСКИЙ Лимоны

Витька вспомнил, что у него в вещмешке есть кусок мерзлой свинины, и тут же явственно представил его себе: розовое задубевшее, твердое, как камень, мясо, припудренное крошками от сухарей, прорезанное слоями жира.

Конечно, он все время знал, где лежит свинина, но старался забыть, не думать о ней. А теперь она как влезла в голову, так и не выходит. Хуже того, стала представляться уже не мерзлым куском, а мелко нарезанными ломтиками на раскаленной сковородке, скворчащими в растопленном сале и испускающими синеватый дымок. Витьке показалось, что он почувствовал запах жареного мяса.

Он перестал работать палками, остановился. Торная лыжня, по которой прошли уже, наверно, два батальона лыжного полка, по-прежнему убегала вперед. А вокруг был все тот же лес, засыпанный глубоким снегом. Меж черных елей низко висело багровое тусклое солнце.

Сковородки, правда, нет, зато небольшой костерок быстро сварганить можно, — только бы сушняку найти. А бересту для разжижки запасливый Витька опять же имел у себя в вещмешке.

Конечно, когда раздавали по куску мяса, строго-настрого наказывали не есть, и считать ту свинину НЗ, то есть, неприкосновенным запасом. Потому что в походе мало ли что быть может. И вообще. Боевая задача у лыжного полка важная и срочная. Перехватить…

А с другой же стороны, если небольшой кусок отрезать, то ничего… Ужасно как есть хочется. Он никак не мог избавиться от этого постоянного чувства, хотя был в лыжном полку уже две недели, а кормили здесь хорошо, обильно, по фронтовой норме. Бойцы и офицеры смотрели на него иногда с удивлением: уж очень жадно ел. Витька, конечно, стеснялся, но ничего с собой поделать не мог: тыловая голодуха отступала медленно.

Командир шел в голове полка, а штаб двигался посредине, между батальонами. С час, наверно, Витька жал хорошим ходом и немного оторвался от штаба, ушел вперед. Они, конечно, скоро за ним сейчас будут, и нагонят, и уйдут вперед, если он костерком займется. Но ничего. Привал у него короткий будет. И он сразу потом дальше рванет. Ходок на лыжах хороший. В случае чего, можно будет сказать — по нужде остановку делал.

Витька проехал еще немного, увидел недалеко от лыжни большую ель и решительно свернул к ней. Потом все было сделано в аккуратности: снял лыжи, пристроил их стоймя вместе с палками, оттоптал в снегу круг поближе к ели, чтоб она его от лыжни заслоняла, огляделся. Метрах в тридцати заметил сухостой, небольшие осинки, — и пошел к ним, раздвигая валенками снег.

Пока разгорался костерок, Витька достал из вещмешка вафельное полотенце, расстелил его на снегу, приготовил соль, выложил мясо, отрезал несколько ломтиков и насадил ка заготовленные березовые прутики. Подрумянивал свининку не спеша, осторожно, посыпал солью и отправлял в рот. Ел медленно, слегка прижмурив глаза — уж очень вкусно было.

Успел Витька только за второй прутик взяться, как на лыжне послышались удары палок, шуршание лыж. Он насторожился, прислушиваясь, — ждал, что невидимый лыжник проедет себе дальше — и дело с концом. Однако звуки движения вдруг прекратились, и Витька понял, что тот стоит на месте, видно, разглядывает его след.

Вот опять — шаг одной лыжней, вот — второй, палка воткнулась в снег, еще, еще… Что за черт! — все это становилось слышней, отчетливее, явно приближаясь. Витька поднял голову — из-за елки выехал и остановился перед ним майор, начальник штаба полка.

Ожидая в страхе хорошего нагоняя, Витька медленно поднялся на ноги и молча приветствовал майора, приложив вытянутую правую руку к шапке-ушанке. Тот кивнул в ответ, оперся на лыжные палки, оглядел Витькин бивуак: костер, торчащие рядом лыжи, вещмешок, расстеленное вафельное полотенце, приготовленные прутики с кусочками мяса. Майор был в чистом белом полушубке, туго перетянутом командирскими ремнями, в белых валенках. И меховой воротник, что лежал у него на плечах, тоже был белый, как пена. Между воротником гимнастерки и крепкой темно-красной шеей майора узкой резкой полоской выделился белоснежный, видно, недавно подшитый свежий подворотничок. На голове его лихо, слегка набекрень, сидела шапка-ушанка с пышным цигейковым мехом зеленоватого, бутылочного цвета, как бы подернутым изморозью. Лицо же у него было обветренное, потемневшее от мороза, щеки слегка впалые, нос с горбинкой, а глаза серые, спокойные.

Он все глядел на Витьку, прищурившись, как будто что-то припоминая. Наконец спросил коротко:

— Ты — кто?

— Топограф, товарищ майор. Младший лейтенант. Прибыл к вам в полк недавно. После окончания училища.

— А, новенький! Вспомнил. Как же, топограф. Это хорошо. Топографы нам теперь нужны. На оперативный простор выходим.

Он кивнул на прутики с кусочками мяса:

— Подкрепляешься?

— Очень есть вдруг захотелось, товарищ майор, — смущенно ответил Витька.

— Хозяйственно, со вкусом расположился.

— Хотите попробовать? — осмелев от похвалы, предложил Витька.

— Ну, что ж, давай попробуем, — усмехнулся майор. Витька быстро присел, взял два прутика и начал поджаривать мясо на огне, который немного опал, обнажив большие раскаленные уголья. Так было даже лучше, удобнее — дыма меньше.

Тут как раз и вылетел из-за елки комендант штаба полка Игонин, старший лейтенант, объехал майора, резко затормозил, остановился. Посмотрел на Витьку, хмыкнул насмешливо, закричал:

— НЗ рубать вздумал? Смотри! Поверочка будет — нарвешься…

— Тихо, тихо, старший лейтенант, — перебил его майор, — давай быстро обратно на лыжню, задержи радистов, пусть сейчас же здесь развернутся, наладят связь с комполка, с передовой группой.

— Есть, задержать радистов, товарищ майор, — бодро ответил старший лейтенант, — автоматчиков тоже задержать, комендантский взвод?

— Человек десять автоматчиков задержи, остальные пусть двигаются с батальоном. Да скажи, чтоб пэ-эн-ша-один и пэ-эн-ша-два тоже сюда свернули.

Старший лейтенант быстро развернулся и уехал. Витька поджарил кусочки мяса, аккуратно посыпал их солью, подал один прутик майору, другой начал обрабатывать сам. Вот как оно все оборачивалось. Витька знал, что ПНШ-1 — это помощник начальника штаба по оперативным вопросам, то есть, по управлению действиями наших войск, а ПНШ-2 — это помощник по разведке. Значит, начальник штаба решил здесь сейчас связаться с головной группой, узнать обстановку, выслушать решение комполка, посоветоваться с оперативником, с разведкой, отдать необходимые распоряжения, может быть — изменить направление движения батальонов. Значит, все обошлось и Витькин самовольный привал совпал с остановкой штаба полка, и ничего ему теперь за то не будет.

Через полчаса рация уже работала, и чернявый сержант-радист несколько раз настойчиво говорил в микрофон:

— Бархат, бархат, я сатин, как слышите? Прием…

Красным глазком светился огонек рации. Тихо падал снег. Наступали сумерки. Офицеры штаба стояли вокруг, ждали.

Радист снял наушники, протянул их начальнику штаба, сказал:

— Товарищ майор, восьмой говорить будет.

Все переглянулись: восьмой — это был командир полка. Начальник штаба присел рядом, сказал в микрофон:

— Восьмой, восьмой, я одиннадцатый… Слушаю вас…

Приложил одну раковину наушников к уху, стал слушать, кивая головой.

— Понял, есть… Понял…

Потом весело закричал:

— Голубая? Так мы из нее синюю сделаем! Понял, товарищ восьмой! Немедленно выполняю. Два взвода второго батальона направляю в квадрат 2473 на развилку… Есть… Есть…

Он выпрямился, согнал с лица улыбку, сказал строго:

— Товарищи офицеры! Приказ командира полка. По дороге Подборовье — Городец отходят части испанской «голубой» дивизии, которая значится у немцев под номером 250. Батальонам ускорить движение вперед по намеченному маршруту. Задача: оседлать развилку, к которой должны подойти тыловые части «голубой» дивизии. Разбить, уничтожить охрану, захватить обозы. ПНШ-1 связаться по рации с батальонами, передать приказ командира полка, следить за их движением. Я остаюсь здесь до двадцати двух ноль-ноль, затем штаб двинется к высоте 38,1.

Все начали действовать. Из планшетов были вынуты карты, на которых офицеры делали пометки, намечали направление, прикидывали расстояние до названных пунктов. Все это были молодые люди, для которых война давно стала привычным делом, и они старались делать его хорошо. «Культура штабной работы! — говорил иногда многозначительно майор, воздевая вверх указательный палец. — В этом вопрос».

Он обернулся, увидел Витьку, который, уже убрав в вещмешок все свое хозяйство, сидел на еловых ветках у костра и подбрасывал в огонь палки сушняка.

— Следующими по движению полка листами карты люди обеспечены? — коротко спросил он.

Витька вскочил:

— Так точно, товарищ майор. По два следующих листа, полученных из штаба армии, переданы адъютантам батальонов, командиру, работникам штаба полка. Вам я их вручил вчера. Запасные у сержанта Подшивалика, моего помощника. Он следует за нами.

Майор кивнул. Улыбнулся вдруг, подмигнул, сказал тихо:

— А что, младший лейтенант, на Невском проспекте бывал?

— Бывал, товарищ майор.

— А ты представляешь — кончится война, и мы с тобой на Невском встретимся. Может это быть?

— Может. Вполне может быть, товарищ майор.

— И разговаривать будем?

— Будем!

— И вспоминать? Леса эти… Снега… Костер наш?..

— Да! Да! Леса… Снега… Костер…

— Так смотри же, младший лейтенант, ничего не забудь… Чтоб рассказать потом… Потом, потом…

Майор смотрит долгим взглядом. И чудным кажется Витьке этот взгляд, и он тоже, не отрываясь, глядит в лицо майора, озаренное снизу красным светом костра.

Витька задремал, а когда очнулся, увидел, что костер почти совсем погас, превратившись в груду жара. Витька нагнулся, стал вздувать огонь.

У рации кто-то кричал в микрофон:

— Пленных отконвоируйте по дороге на Городец в распоряжение штаба армии. Штаб полка начнет передвижение, когда прибудут автоматчики.

Витька глядит в костер, и опять на него находит дремота.

Вспышка костра ярко осветила лыжника в полушубке, с автоматом. Витька повел глазами. Вокруг стояло еще несколько человек. Они громко разговаривали и смеялись. Витька всмотрелся в лыжника и узнал его — это был лейтенант Гамза, сибиряк, командир взвода автоматчиков.

Опершись на лыжные палки, подавшись вперед, Гамза быстро говорил:

— Весь обоз нам в руки попал. Из автоматов по крайним машинам как резанули, так все и сбилось. Охрана шуточная, да никто и отстреливаться не стал. Сразу лапы подняли.

Он достает из кармана полушубка что-то желтое, в снегах волховских совершенно немыслимое, смотрит на Витьку, бросает ему пару:

— Ты такое видел? Смотрю, из испанского фургона вывалились, на снегу катаются, шарики желтые! Ну, думаю, что за картошка? Поднял, — нет, что-то другое.

Витька держит в руках два лимона… У них холодная, шершавая кожа… От них исходит нежный, еле слышный аромат, пробуждающий далекие, позабытые воспоминания.

Гамза достает еще несколько лимонов, раздает их офицерам. Все с интересом рассматривают, гладят их.

Витька совершенно непроизвольно подносит к губам лимон, откусывает. Рот наполняется брызжущей, острой, блаженной кислотой. Он откусывает еще и еще, торопливо жует податливую лимонную мякоть вместе с кожурой. Лимона нет. Он принимается за второй и быстро справляется с ним. Только тогда, опомнившись, он бросает взгляд на стоящих вокруг костра офицеров.

Он видит, что все напряженно смотрят на него. Кто-то качает головой, говорит:

— Черт побери! Как мы все изголодались по свежему! Не поверишь!

Гамза тоже смотрит на Витьку, хохочет:

— Молодец, младший лейтенант! Сразу два сжевал! Вместе с кожурой! Молодец!

Издалека слышен крик:

— На лыжи!

Витька вскакивает на ноги. Офицеры быстро расходятся. Все понимают: штаб двигается дальше.

Ночь густела. Вместе со всеми Витька мчался по лыжне па юго-запад. Впереди и сзади него слышались удары палок, шуршание лыж. Мрак, мрак лежал над Волховом, над бескрайними его болотами и лесами. Но и в ночи, во мраке, войска двигались вперед. И Витька тоже летел вперед, без устали работая палками, и перед ним, перед широко раскрытыми глазами его, все неслись в темноте, не отступая, лица его товарищей, молодых офицеров, и лицо начальника штаба, озаренное снизу, как давеча, светом костра.