«Верность океану»

Верность океану (fb2) - Верность океану (Герои Советской Родины) 418K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Александрович Зонин

Сергей Александрович Зонин

Верность океану: о Л. А. Владимирском

Дыхание океана

Отряд советских учебных кораблей приближался к Датским проливам. Июльское солнце не одолевало свежего балтийского ветра. Без бушлата на палубе не выстоять, разве спрятаться за надстройку. Грузный «Неман», минный заградитель военных лет, точно держит в кильватер «Ангаре» - в прошлом штабному кораблю гитлеровского адмирала Деница. На мачте «Ангары» флаг начальника Военно-Морских учебных заведений (ВМУЗ) вице-адмирала Л. А. Владимирского.

Дела начальника ВМУЗ Лев Анатольевич принял весной 1948 года, сменив на этой должности давнего своего друга адмирала Николая Герасимовича Кузнецова, назначенного заместителем главкома вооруженных сил Дальнего Востока по Военно-Морским Силам (ВМС). Кузнецов и посоветовал немедля добиваться для курсантов дальних плаваний. «Добро» на поход было получено к лету того же года…

Корабли шли проливом Скагеррак. По обоим бортам - низкие, зелено-изумрудные острова Дании с чистенькими, яркими поселками и городками. Для курсантов, да и для большинства офицеров все внове. Владимирский же ходил проливами трижды: в 1924 году курсантом на «Авроре», весной 1938 года на французском транспорте «Бонифацио» с грузом оружия для Испанской республики. А два с лишним месяца спустя под командованием Владимирского из Кронштадта к берегам Англии прошел отряд из двух гидрографических судов. С той поры прошло десять лет. На этот раз он поведет корабль на север - в Норвежское море… [4]

Среди второкурсников-фрунзенцев, идущих на «Немане», был тогда и пишущий эти строки {1}.

Воссоздать образ такого человека, как Лев Анатольевич Владимирский, правдиво рассказать о его жизни, всецело отданной Родине, нашему флоту, - задача нелегкая. В работе над книгой об адмирале Владимирском путеводной нитью послужили его записи. Их можно было бы назвать дневниками, но записи, как правило, предельно кратки, требуют для прочтения своего рода расшифровки, невозможной без достаточного знания реалий времени и событий, к которым они относятся. Дополнили это рассказы, книги и рукописи воспоминаний его соратников, исторические материалы…

Немалый соблазн найти в детстве и юности адмирала истоки его любви и верности океану, Военно-Морскому Флоту. Но ни детство в Гурьеве и Уральске, ни юность в Оренбурге и занятия с осени 1921 года на военном факультете Среднеазиатского университета не предвещали Владимирскому полвека флотской службы. Он хотел стать краскомом в частях Туркфронта, ведущих бои с басмачами. Вузовцы военного факультета входили в отряд ЧОН (части особого назначения). Конюшни - у каждого свой конь - рядом с общежитием, тревоги не редкость. Не раз ночью Владимирский выхватывал из пирамиды короткую драгунскую винтовку, седлал своего мышастого Яика и рысил в строю эскадрона вдогонку басмачам, только что напавшим на пригородный кишлак. Молодой боец привык к свисту пуль.

Так проходили месяцы. В июне 1922 года «Туркестанская правда» сообщила о наступлении частей Красной Армии и разгроме басмачей. К концу первого учебного года всем курсантам предложили подать рапорта, указав, кто в [5] каком военном училище хочет учиться. Владимирский избрал Училище командного состава флота в Петрограде.

В начале 70-х годов на вопрос, почему он решил стать военным моряком, Лев Анатольевич ответил: «Все просто, заманчиво было учиться в Петрограде. Вот и выбрал… А может быть, и жила где-то во мне память о море еще с детства…»

Детство Владимирского - рыбацкий поселок Ракуши на берегу Каспия, Гурьев. Отец учительствовал в русско-киргизской школе, мать была в городе единственной акушеркой. Гурьев недалеко от моря… Как все мальчишки, Владимирский плавал на лодке по Уралу, взахлеб читал книги о морских путешествиях, романы и повести о приключениях на море. Все обычно. Но его судьбой стал флот.

Вахтнач. Первая должность для окончивших училище. Неуклюже звучит нынче это слово, означающее вахтенный начальник. А тогда, в 1925 году, какой высокий смысл заключался в нем для краскома Рабоче-Крестьянского Красного Флота (РККФ)! Впервые Владимирский шел по улицам Севастополя. Все в тот день было прекрасно и ново: памятники затопленным кораблям и капитану брига «Меркурий» Казарскому, здание панорамы обороны Севастополя - дань славному прошлому, голубое небо и жаркое солнце, и море, море! И все потому, что в кармане белого накрахмаленного кителя лежало предписание на первый в жизни его корабль - миноносец «Лейтенант Шмидт».

За полчаса пути от штаба Морских сил Черного моря до Минной стенки в Южной бухте, где стоит миноносец, можно вспомнить многое. В том числе и годы в училище, поход на «Авроре» и «Комсомольце» из Кронштадта в Мурманск и Архангельск. В том походе Владимирский почувствовал дыхание океана… А вернулись - домашней, знакомой показалась Балтика. Когда в училище перед выпуском спросили, где желает служить, он назвал Черное море: там еще не был, там из Севастополя сразу выходят на просторы моря. А корабли из Кронштадта добираются только до середины [6] Финского залива: выход в Балтику событие. И почти на полгода залив сковывает лед…

Служба на «Лейтенанте Шмидте» началась сразу же, как доложил о прибытии командиру. На миноносец принимали уголь, грузили его и краснофлотцы и краскомы. Для Владимирского, перетаскавшего тонны угля в трюмы «Авроры» и «Комсомольца», это дело привычное. Экипаж отметил - новый вахтнач при аврале не волынит.

На миноносце Владимирский освоился быстро, стал толковым штурманом. Правду сказать, к тому времени «Лейтенант Шмидт», кораблик водоизмещением всего-то в 240 тонн, но зато с четырьмя трубами, уже устарел. Его построили еще до русско-японской войны и назвали внушительно - «Свирепый». Это на нем 15 ноября 1905 года Петр Шмидт обходил стоящие на рейде Севастополя корабли, призывая их экипажи к восстанию…

Весной 1926 года Владимирского перевели на крейсер «Червона Украина». Помощник командира на новом крейсере - немалое продвижение по службе. Видимо, старшие начальники заметили усердие недавнего выпускника училища: изучил корабль отлично и отлично же управляет им, уважаем краснофлотцами… Правда, очень молчалив, очень скромен. Но начальник Морских сил Черного моря Э. С. Панцержанский - наморси, как тогда говорили, - не колебался, подписывая приказ о назначении Владимирского: скромность не недостаток, а дело этот круглолицый подтянутый молодой краском знает. И еще лихо ходит на шлюпках под парусом, не раз брал призы на гонках.

Но вскоре все увидели, что повседневной службой на корабле Владимирский правит умело, без суеты, всегда спокоен и вежлив. «Червона Украина» в то время - самый большой и мощный наш корабль на Черном море: экипаж семьсот человек, водоизмещение под 7 тысяч тонн, одних 130-мм орудий пятнадцать. Правда, в строй крейсер еще не введен - продолжали работать заводские бригады, не закончены ходовые испытания. [7]

Присутствие посторонних, как известно, порядку на корабле не способствует. Но Владимирский со своими обязанностями справлялся образцово. Летом 1926 года на корабль, окончив училище, прибыл вахтенным начальником Н. Г. Кузнецов. Именно тогда они и познакомились. Вместе шагали по утреннему холодку от казармы до причала завода, к которому временно снова встала «Червона Украина». В молодости сближаются легко. За час, что уходил на дорогу, постепенно рассказали друг другу о себе, обсудили и волновавшие проблемы будущего флота и свои жизненные планы. Спустя многие годы Н. Г. Кузнецов вспоминал: «Льва Анатольевича Владимирского - старшего вахтенного начальника - аттестовали так: «Лучшего помощника быть не может». Мы хорошо его знали. Он окончил военно-морское училище на год раньше нас. С первых лет службы Владимирский прослыл на флоте отличным моряком».

Нет лучшей школы для молодого офицера, чем большой корабль. Много дала Владимирскому служба на «Червоной Украине». Учиться было у кого - крейсером командовал опытнейший моряк Н. Н. Несвицкий, тот самый, что в 1919 году на эсминце «Азард» потопил в Финском заливе британскую подводную лодку L-55. Его высокая требовательность, выдержка, энциклопедичность знаний во всем, что касалось флота, запомнились, долго служили Владимирскому примером. [8]

Путь на мостик

С каждым месяцем у Владимирского прибавлялось опыта, умения принимать самостоятельные решения. А делать это приходилось все чаще: в 1927 году Владимирский, старший артиллерист на «Шаумяне» - эсминце типа «Новик» {2}. Вскоре стал старшим помощником командира, был допущен [8] к самостоятельному управлению кораблем. Не надо думать, что командирские качества просто приходят со временем. Нет, они всегда итог упорной работы. Разве мог забыть Владимирский, как первый раз швартовался к причалу у Минной стенки? Сколько раз он мысленно совершал этот маневр, сколько раз примечал, в какой момент нужно перевести ручки машинного телеграфа с заднего хода на передний. Все равно в тот день что-то сдавило в груди, когда взглянул на узкое, точно ущелье, пространство между двумя эсминцами - всего-то метров на пять больше, чем ширина палубы его «Шаумяна». И еще дилемма: лихо подвести корму к гранитной стенке - так, чтобы волна от бурлящих воду винтов омыла ее, - или же осторожничать, подойти поближе к ошвартованным эсминцам-соседям, завести через них кормовые на стенку, подтянуться на шпиле… Так, конечно, безопаснее, но ведь командиров эсминцев издавна отличает эффектная и предельно точная швартовка - свидетельство умения в бою четко управлять маневрами своих быстроходных кораблей.

Свою первую швартовку Владимирский выполнил безукоризненно: корма мягко ткнулась в подставленные между нею и стенкой кранцы, корабль встал…

Запомнился ему и зимний поход, когда в первый раз самостоятельно командовал «Шаумяном». В январе - феврале дивизион эсминцев начал выходить в море с того времени, когда наморси Э. С. Панцержанский сказал на совещании в штабе флота, что пора кончать с разделением на активное лето и зимнюю спячку. Случилось так, что накануне выхода заболел командир, и Владимирский, уже допущенный к самостоятельному управлению эсминцем, сам вывел его в море. Через несколько часов после выхода из Севастополя погода резко ухудшилась. Эсминцы зарывались в волну, и полубак до мостика уходил в воду, корма поднималась, и обнажившиеся винты бешено били в воздухе. Ночью корабли стали обледеневать. А шли в строю, надо точно держать в кильватер идущему впереди, соблюдать [9] положенную в строю дистанцию. С мостика Владимирский не сходил до прихода в Новороссийск. Одежда обледенела - волна врывалась и на мостик. И на переходе в Батуми тоже штормовали. Но во время похода эсминец замечаний от флагмана не получал, волны, гулявшие по палубе, не смыли шлюпок и чехлов. Неисправностей не было, а место нахождения корабля (то есть его географические координаты), которое сообщали командиру дивизиона каждые два часа, всегда было точным. Вот за все это и отметил старпома «Шаумяна» новый начальник Морских сил Черного моря В. М. Орлов.

Именно в те годы, первые годы флотской службы, навсегда пришло к Льву Анатольевичу чувство общности с морем, с людьми, составляющими экипаж корабля, с самим кораблем - неотделимой частью моря. Он не мог себе представить, как бы жил, не чувствуя на губах соленого ветра, не слыша гулкие удары волн в стальное тело корабля. Он восхищался своим эсминцем: длинный и узкий корпус с приподнятым полубаком, чуть наклоненные к корме мачты и трубы, придающие ему стремительность, даже когда стоит недвижно - на якоре или бочке, у причала. Владимирский любил свой экипаж - молодых и мужественных людей. Он верил в их желание научиться все делать хорошо, в их честность и искренность. Бывало, что в ком-то и ошибался, и всякий раз огорчался при этом, старался помочь оступившемуся. Такое отношение к людям останется у него навсегда.

Жизнь шла - как мечталось Владимирскому еще с училища - вместе с флотом, вместе с морем. На берегу он редкий гость. Немногие свободные от службы часы (а у старпомов их всегда маловато) посвящал чтению и письмам в далекий Ташкент, студентке университета Кате Добронравовой. Виделись они редко, от отпуска до отпуска. Единственная связующая нить - письма. Вот и о первом своем заграничном походе летом 1928 года написал.

«Шаумян» ходил с визитом в Стамбул, сопровождая вместе [10] с эсминцами «Фрунзе» и «Петровский» «Червону Украину»: на крейсере направлялся в Турцию король Афганистана. С тех пор в кают-компании хранился серебряный кубок - приз, врученный королевой, за победу шлюпки, которой управлял Владимирский, в парусных гонках в Мраморном море. В октябре тридцатого - «Шаумян» снова в заграничном плавании. На этот раз отряд черноморских кораблей направлялся с визитом в Италию и Грецию. На присланной Кате из Стамбула открытке Галата - пароходики, которые ходят через Босфор к азиатской части города, пики минаретов и купола храмов. Потом Владимирский написал из Мессины и Пирея. А подробно о волшебстве Эгейского моря, его островках - сепия с белыми пятнышками античных развалин и домиков рыбацких поселков, о достопримечательностях древних Афин и грозной Этне он расскажет зимой, когда приедет в отпуск.

В 1932 году Лев Анатольевич простился с «Шаумяном». Многому научился он у опытного командира П. А. Евдокимова, жаль было расставаться с экипажем. Но, конечно, его обрадовало назначение командиром сторожевого корабля «Шквал». Назначение почетно: сторожевики этого типа - первые надводные корабли, спроектированные и построенные при Советской власти. Первый корабль, которым командуешь, особенно близок, дорог сердцу. «Шквал» пришелся Владимирскому по душе. Пусть невелик - всего 600 тонн водоизмещением, но вооружение, как на миноносце: трехтрубный торпедный аппарат, два 102-мм орудия - главный калибр, зенитки…

Весной 1933 года «Шквал» поднял Военно-морской флаг. В Севастополе смотр кораблю учинил новый наморси И. К. Кожанов. «Спасибо, командир!» - скупо обронил он на прощание, пожимая руку Владимирскому. Кожанов не щедр на похвалу, друзья поздравляли, но Владимирский понимал - настоящая проверка экипажу и командиру - в море. «Шквал» включился в флотскую жизнь. Стрельбы артиллерии по щиту и рукаву-мишени, который тянул за собой [11] самолет, торпедные атаки… К середине лета, сдав учебные задачи одиночного коробля, «Шквал» уже ходил в охранении пришедшего с Балтики в 1930 году линкора «Парижская коммуна» и крейсеров, был у командования на хорошем счету. Доставалось это, конечно, нелегко. Владимирский особенно строго спрашивал с тех, кто уже послужил, имел опыт - с командиров, сверхсрочников. Он любил к случаю привести слова Г. И. Бутакова, в Крымскую войну командира парохода-фрегата, а потом адмирала, создателя тактики парового флота: «Каждый командир должен быть лучшим матросом, лучшим боцманом своего судна, чтобы иметь нравственное право требовать от подчиненных своим примером всего того, что им приходится исполнять». Владимирский и сам следовал этому правилу и тому же учил своих командиров, требовал досконального знания специальности, умения работать за каждого подчиненного. За оплошности в морской практике спуску не давал никому.

Флагман флота 2-го ранга И. К. Кожанов ставил кораблям все более сложные задачи, добивался их сплаванности, высокой боевой готовности. Первый же этап обучения командиров и флагманов начинается на берегу. На военных играх, на которые наморси не жалел времени, учились принимать решения, взаимодействовать. В играх обычно участвовали все командиры кораблей - флот еще невелик. Среди участников и командир «Червоной Украины» Н. Г. Кузнецов. Кузнецов и Владимирский старались сесть рядом, карты на столах клали впритык. Встречаясь, говорили о путях развития флота, новинках зарубежного кораблестроения, о взаимодействии флота и авиации. Они дружно отвергали утверждения последователей итальянского генерала Дуэ о всемогуществе авиации. Корабли не беспомощны перед ударами с воздуха, но надо совершенствовать использование зенитной артиллерии, маневры уклонения корабля от бомб и торпед. А еще они мечтали о включении в состав соединений авиаматок - так тогда называли авианосцы - с истребителями на борту… [12]

Встречи Кузнецова и Владимирского были, однако, редки. На корабле всегда есть дело. Да и где так читается, как в каюте в немногие свободные часы, под желтым кругом, высвечиваемым настольной лампой на линолеуме письменного стола? Но друг о друге не забывали, обменивались то опытом стрельб по самолетам, то книжными новинками. А через десятилетия Н. Г. Кузнецов написал: «Однажды соединение кораблей шло в строю кильватера: «Червона Украина» как флагманский корабль впереди, а за ним в кильватер эсминцы и сторожевики, и в том числе «Шквал» с Л. А. Владимирским на мостике. По мере усиления шторма корабли «ныряют» или сильно кренятся, и волны взбираются на палубы, обдавая брызгами даже стоящих на мостике. На крейсере это переживается довольно легко, а сторожевикам достается, и весьма крепко. Вот уже два корабля, один за другим, просят разрешения «выйти из строя» и лечь на курс, на котором легче переносить качку. Конечно, так же тяжело и «Шквалу», но Владимирский не просит пощады, и мы наблюдаем, как он «купается» в волнах… Стоящий рядом И. К. Кожанов внимательно наблюдает за сторожевиком. «Да, цепко держится!» - сказал он, явно восхищаясь выдержкой командира.

Получить похвалу от комфлота на разборе было нелегко, но он уделил Владимирскому довольно много времени. Ему явно хотелось, чтобы на его примере учились… Мое уважение к Владимирскому возросло».

Командирская зрелость пришла к Владимирскому быстро. В 1935 году он принял эсминец «Петровский». Вскоре все знали, что «Петровский» всегда готов к выходу в море, а его командир почти безотлучно на корабле. Наверное, поэтому и получалось так, что «Петровский» проводил в море больше дней, чем другие эсминцы. Кто-то из друзей-командиров сочувствовал, а Владимирский помалкивал, чуть улыбался: не будешь же объяснять, что выход в море - радость… [13]

Черноморский флагман

Вспоминая предвоенное четырехлетие, Владимирский удивлялся, как много оно вместило событий его жизни. В 1937 году его назначили командиром первого на Черном море лидера эсминцев - «Харьков».

Лидер готовился продолжить государственные испытания. Пришлось сразу же вести в море корабль с водоизмещением вдвое большим, чем у «Петровского», с незнакомым экипажем. Правда, на борту и специалисты завода - вдруг появятся неисправности. Но помочь командиру на мостике не может никто. Владимирский справился с управлением успешно, хотя и впервые держал руки на машинном телеграфе трехвинтового корабля. Быстро вошел он и в курс многочисленных технических вопросов, возникших при сдаче его флоту. Решить часть из них завод быстро не мог, испытания затягивались.

До весны следующего года Владимирский выходил в море то на своем «Харькове», то на лидере «Москва», помогая его командиру. Снова и снова проверка машин на всех режимах ходов, артиллерийские и торпедные стрельбы. Нелегкие споры с представителями завода и многочисленных смежников. Но нет худа без добра: Владимирский изучил корабль основательно и даже как-то привел в конфуз старшину трюмных, забывшего расположение приемников одного из эжекторов {3}. Что уж говорить об артиллерии, новейших приборах управления стрельбой главного калибра - тут он изучил все до тонкостей и вместе с командиром боевой части 2 (БЧ-2) составил наставление по боевому использованию артиллерии. Сколько раз потом, когда он стал адмиралом, подчиненные удивлялись умению своего флагмана войти в самую суть специальных вопросов использования оружия. Не одному флагманскому специалисту он давал задание разработать руководящий документ, а затем, [14] получив его, говорил: «Может быть, вам стоит учесть мой вариант?» «И этот «вариант», - вспоминал артиллерист с крейсера «Киров» капитан 1-го ранга в отставке А. Ф. Александровский, - оказывался именно таким, как нужно…»

Как не терпится быстрее закончить испытания, придать наконец верхней палубе и надстройкам, внутренним помещениям положенный флотский блеск! Владимирский успокаивал себя тем, что время тратит не зря. И все же не раз вспоминал о своем рапорте на имя комфлота. Испанская республика нуждалась в помощи. Коммунист Владимирский просил послать его добровольцем в Испанию. Просьбу удовлетворили.

Лидеры «Харьков» и «Москва» пришли в Севастополь уже после его отъезда в Заполярье. В порту Мурманска грузили оружие для Испанской республики на зафрахтованный французский пароход «Бонифацио». Лев Анатольевич получил приказ плыть на нем в Бордо и обеспечить сохранность ценного груза.

Капитан «Бонифацио» месье Клебер не скрывал своих опасений, что, если франкисты остановят его судно в Бискайском заливе, проведут осмотр. Такое уже случалось. За оружие для республиканцев, говорят, расплата может быть весьма суровой… Не думал ли он, что лучше посадить судно на мель в Па-де-Кале, что страховая премия Ллойда надежнее суммы, которую получит через этого месье Рассмусена, изъясняющегося на дурном французском, когда опасный груз будет на берегу?

Пришлось месье Рассмусену провести ночь на мостике, проверять, как капитан ведет судно, и дважды подправить неверный курс: «Так можно и на банку выскочить, мой капитан!» Па-де-Кале и Ла-Манш прошли без приключений, Испанская республика оружие получила…

В конце апреля 1938 года Владимирский вернулся в Москву. Он думал, что теперь-то его пошлют в Испанию - республиканцам очень трудно. В Главном штабе ВМФ, однако, капитана 2-го ранга Владимирского ждало совершенно [15] иное задание. Он узнал, что назначен командиром отряда из двух гидрографических кораблей ВМФ. Предстоит дальний путь через Атлантику и Тихий океан во Владивосток - 15 тысяч миль! Корабли должны были пройти из Европы на Дальний Восток Панамским каналом.

В конце июня вышли из Кронштадта. Владимирский - на «Полярном», в кильватере ему держит «Партизан». Путь до Плимута занял восемь дней. Командир отряда нанес положенные визиты вежливости, с интересом осмотрел причалы, портовое хозяйство: у англичан есть чему поучиться. Приглядывался Владимирский и к военным кораблям. На рейде стоял легкий крейсер «Шеффилд». Корабль новый, но Владимирский знал, что наши крейсера типа «Киров», в том числе строящиеся черноморские «Молотов» и «Ворошилов», посильнее. А вот авианосец «Гермес», что видели на подходе к Плимуту… Владимирскому даже как-то приснилось, что он командует авианосцем. Он был убежден, что советскому флоту нужны авианосные корабли.

Впервые в дальнем океанском походе Владимирский, командиры и штурманы его отряда. Корабли советского ВМФ совершали плавание из Европы на Дальний Восток, но их путь проходил через Суэцкий канал и Индийский океан. Да и возглавляли походы и по командной и по штурманской части опытные моряки из офицеров еще дореволюционного флота. На мостиках и в штурманских рубках «Полярного» и «Партизана» - выпускники советских военно-морских училищ. Дело свое они знали: пятнадцать суток шли через Атлантику к берегам США. Последние дни в тумане и дожде, были и в опасном из-за айсбергов районе, а к Бостонскому плавучему маяку вышли точно.

В Бостоне простояли три дня. Владимирский облегченно вздохнул, когда в конце июля отряд покинул порт и начал переход к Панамскому каналу. Кончилась суета - визиты, званые обеды с непременными речами, которых он так не любит. Он знал: если выступает не по флотским вопросам, так сказать, на общие темы, то в большой аудитории говорит [16] неважно. Читать же «по бумажке» терпеть не может… Но выступать пришлось - ведь впервые в США пришли корабли под советским Военно-морским флагом.

В океане же Владимирскому хорошо! День за днем он анализировал реальность прогнозов погоды, полученных из метеоцентров по радио и составленных по местным приметам, определял место корабля астрономическим способом и по радиопеленгам, сверял с лоцией полученные замеры температуры воды и воздуха, скорость течения. Все это было бы не так уж важно и нужно на закрытых морских театрах, например в Черном море. Но в океане, пришел он к выводу, познание стихии ветров и вод необходимо. Эту работу Владимирский продолжал и в Тихом океане, не прекращая и в дни сильнейшего шторма. В его записной книжке заметки о ветрах, дующих с силой более десяти баллов, волнах, высота которых превышала 9 метров и бросавших небольшие корабли как щепки… «Скорость падает до 1-2 узлов, а временами и до нуля», - читаем одну из записей. Затем следует анализ поведения корабля: период и предельные углы бортовой качки, величины килевой. И тут же: «Очень красиво, хотя и грозно, небо, покрытое черными рваными тучами. В окна меж ними льется мертвенный лунный свет…»

Две недели понадобилось отряду на переход из Сан-Франциско к Алеутским островам, к порту Датч-Харбор на острове Уналашка. 17 сентября, после трехсуточной стоянки, корабли направились к родным берегам - к Камчатке. Безбрежность океанских вод располагала к размышлениям о роли морского флота в истории России. Возможно, мысли эти навеяли реликвии былого? Ему запомнилась потемневшая от времени православная Никольская церковь в Датч-Харборе с иконостасом XVIII века. Николай Морской - покровитель моряков… Немногим более двухсот лет тому назад вдоль Алеутской гряды прошел от берегов Северной Америки к Камчатке Алексей Чириков на «Святом Павле». Трудами «коломбов росских» Шелихова и Баранова множились на Аляске поселения «Российско-Американской [17] компании», ее флот. В 1813 году появились поселения в Калифорнии. А в 1867 году Аляска была продана США.

Когда стоящие у государственного руля России не уделяли должного внимания флоту, не заботились о его развитии и техническом прогрессе, страна или лишалась плодов своих побед, или терпела поражение: так было в Крымскую войну, в русско-турецкую 1877-1878 годов, в русско-японскую. Об этом Владимирский напишет еще не скоро - интересная статья в журнале будет напечатана после войны. С тех дней океанского плавания в его записях появились мысли о значении морской мощи в истории Отечества…

Океанское плавание дало возможность по-новому взглянуть на многое. Через много лет, вспоминая этот поход, бывший штурман «Партизана» вице-адмирал Б. Ф. Петров скажет: «В то время ощутил скачок от морского к океанскому мышлению». Осознание научных, политических, экономических и, конечно, военных проблем, связанных с океаном, понимание их глобальности и сложности происходило тогда и у других участников похода - Л. А. Владимирского, штурманов кораблей В. Ф. Чалого, Ю. П. Ковеля… Плавание через два океана положило начало формированию того, что потом публицисты назовут «океанской идеологией». Несомненно, это в немалой степени способствовало тому, что все они стали адмиралами, известными деятелями советского ВМФ.

Об океане, о том, какой флот нужен стране на его просторах, шел разговор Владимирского с новым командующим Тихоокеанским флотом Н. Г. Кузнецовым, после того как отряд в середине октября 1938 года ошвартовался у причалов Владивостока.

За окном бушевало осеннее ненастье, а в комнате командующего в штабе флота было уютно. Друзья пили чай по-флотски крепкий - до черноты, ничто не мешало откровенному разговору. С болью вспоминал Кузнецов Испанию, рассказывая о скрытых и явных изменниках, губивших республику. Но собеседники, прежде всего военные моряки, [18] больше говорили о флотских делах. На всех морских театрах: и на западе, и здесь, на Тихом океане, - у вероятных противников превосходство на море. На советских заводах строятся новые надводные корабли, подводные лодки, катера. Но сколько времени отпущено до начала агрессии империалистов? Нашему флоту, практически разобщенному на четырех театрах, необходима высочайшая боевая готовность, необходимо умение бить врага наличными силами.

Н. Г. Кузнецов делился опытом внедряемой им на Тихоокеанском флоте системы оперативных готовностей - на учениях уже проверяется ее эффективность. Ведь никто не знает, надолго ли успокоились японцы после урока, полученного у озера Хасан. Не забыли собеседники и авианосцы - об этих кораблях всегда говорили при встречах. В японском флоте уже пять авианосцев, два из них, перестроенные из линейных крейсеров, несут на своих палубах по девяносто самолетов. Еще несколько строятся. Отразить их удары по Приморью и Камчатке, сказал Кузнецов, готовятся в первую очередь морская авиация и подводные лодки.

Беседу закончили далеко за полночь. Владимирский отметил про себя: как вырос, как масштабно - по-государственному - стал мыслить старый товарищ! Недаром как завороженные слушали его на встрече в штабе флота командиры и штурмана отряда. Так же вспоминал о нем молодой штурман Б. Ф. Петров. Через годы он напишет: «Уходили с совещания влюбленными в Николая Герасимовича. Время лишь утвердило меня в этом чувстве».

Вскоре Владимирский отправился в Москву. Поезд мчался транссибирским железнодорожным путем на запад, замыкая по суше начатую в Кронштадте «кругосветку». Стучат на стыках колеса, за потемневшим окном бесконечные леса. Велика Россия… Быть может, впервые за несколько лет дни Владимирского не заполнены нескончаемым потоком дел. Вспоминалась не раз читанная книга Степана Осиповича Макарова об океанских плаваниях на «Витязе». Вот бы так пойти в океан - на год-два… И Владимирский прикидывал, [19] как бы организовал экспедицию для океанских исследований. Свет ночника падал на раскрытую тетрадь. Он брал карандаш, одна за другой ложились строки: страна должна построить корабли для исследований в океане, способные месяцами плавать без заходов в порты, выдерживать любые штормы. Дело, начатое в конце прошлого века С. О. Макаровым, нужно продолжать. Океан же вернет затраты сторицей.

В Москве Владимирского выслушали внимательно, отметили, что мысли об исследовании океана интересны. Может быть, когда-нибудь… Сейчас же напряженная обстановка в Европе и на Дальнем Востоке требует иного - укрепления боевого ядра флота, скорейшего ввода в строй и освоения новых надводных кораблей и подводных лодок, катеров, усиления боевой готовности флота. Разве мог тогда Владимирский предположить, что придет день и выйдут в океаны великолепно оборудованные корабли науки, океанографические экспедиции! До этого еще годы и годы…

Прошло совсем немного времени после отпуска, и Владимирский снова в пути. На этот раз он спешил в Италию. Ему поручено принять в Ливорно от завода известной кораблестроительной фирмы «ОТО» лидер «Ташкент».

За изучение корабля, который готовился к испытаниям, Владимирский принялся сразу же. «Ташкент» быстроходен, будет неплохо вооружен (в СССР на нем установят три башни со спаренными 130-мм орудиями, последним словом советской артиллерийской техники). Но он отметил, что мощь зенитной артиллерии на лидере недостаточна, что три трехтрубных торпедных аппарата занимают слишком много места, разумнее бы установить два пятитрубных, а освободившуюся часть палубы использовать для зенитных орудий или катапульты с самолетом. Вскоре в записной книжке Льва Анатольевича уже много замечаний по кораблю - и важных и, казалось бы, незначительных. Однако, если сделать по всем ним доработки, корабль станет сильнее и надежнее, удобнее для экипажа. [20]

Познать корабль, понять сложные взаимоотношения фирмы и советского заказчика, интересы которого представляет приемная комиссия, Владимирскому помогли М. М. Жуков из наркомата судостроительной промышленности и особенно А. К. Усыскин. Александр Кузьмич работал в Италии не первый год, свое дело знал отлично. Впоследствии контр-адмирал-инженер А. К. Усыскин вспоминал о Владимирском: «Его интересовали такие тонкости, которые не сразу поймет и узкий специалист. Владимирский был адмиралом «макаровского склада». С. О. Макаров, как известно, изобретений имел множество: в кораблестроении, морском оружии, океанографии. Вот и Владимирский не только готовил корабли к боям, но и всегда - и до войны и после ее окончания - вникал в проблемы их проектирования и строительства, сам был автором многих интересных идей…»

На лидере шли полным ходом работы, и Владимирский, изучая отсек за отсеком, присматривался к рабочим и инженерам. «Рабочий заинтересован в самой низкой производительности труда, - писал Лев Анатольевич. - Раз не сделал свою работу сегодня - есть на завтра». «…Рабочий радуется, когда нужно что-либо переделывать». «…Никакой заботы о рабочих со стороны администрации… Швартовые испытания машин «Ташкента» начаты, а паровые магистрали без теплоизоляции. Из-за высокой температуры ряд случаев обмороков у рабочих. Но это и следствие истощения - плохое питание… На строящемся крейсере «Тренто» нет ограждений. Результат - 9 случаев падения рабочих, ряд из них со смертельным исходом». И тут же идут цифры почасовой оплаты рабочих разных специальностей, суммы налогов, вычетов, «добровольных пожертвований» в фонд фашистской партии, стоимость различных продуктов питания. С горечью Владимирский записывает, что безработные подбирают окурки, вылавливают отбросы со дна гавани, накидываются на баржу с мусором в надежде что-то найти… [21]

Удалось Владимирскому съездить в Рим и Неаполь, побывать в театре в Пизе, полдня он посвятил музеям Флоренции. Но главное внимание, конечно же, - «Ташкенту», изучению всего ценного в строительстве кораблей. Владимирский отмечает, что верфь строит корабли для флота быстро и высококачественно, что испытания у стенки и в море не занимают много времени. Зоркий глаз моряка не упустил и другое: слишком долго, три минуты с лишним, погружалась подводная лодка, плохо держала глубину, идя под перископом. Видно, не очень-то высока подготовка подводников.

Ему нравились итальянские корабли - рядом строились эсминцы, ремонтировался тяжелый крейсер. Есть в тетради Владимирского запись и о том, что, строя, быть может, одни из самых быстроходных кораблей в мире, итальянские конструкторы жертвуют живучестью, что на «Ташкенте» надо бы усилить бронирование, пусть и потеряв два-три узла скорости.

Он видел, что флот фашистской Италии - внушительная сила. Четыре линкора прошли модернизацию, четыре строятся… Судя по местным газетам - Владимирский просматривал их регулярно, - отношения фашистской Италии с нацистской Германией все теснее. Уже в Севастополе, вернувшись, Владимирский узнал: в мае 1939 года Гитлер и Муссолини поставили свои подписи под текстом «Стального пакта» - договора о военно-политическом союзе между двумя странами-агрессорами. Но еще в Ливорно он пришел к выводу, что появление в Черном море итальянской эскадры, как и эскадр англичан и французов, не исключено.

В марте 1939 года начались испытания «Ташкента». Они проходили быстро и организованно. В середине месяца лидер вышел в море на завершающий этап - проверку режима полного хода. На мостике рядом с Владимирским - адмирал, на важнейших боевых постах - офицеры итальянского флота. От одного из инженеров завода известно, что, если советская комиссия, обнаружив те или иные дефекты, [22] откажется подписать акт приемки, на лидере будет немедленно поднят флаг итальянского ВМФ. Фирме, однако, нужна валюта, в экономике фашистской Италии кризис, и представители завода стремились сдать корабль в полном соответствии с контрактом. Дрожал корпус, три винта вспенивали синеву Лигурийского моря, от форштевня несущегося лидера расходились белопенные усы. Три турбины - 120 тысяч лошадиных сил! - позволяли мчаться со скоростью торпедного катера. В протокол испытаний занесли скорость 44 узла - это выше 80 километров в час. Лидер принят, теперь - домой! И вот уже корабль закачала черноморская волна. Задача выполнена - «Ташкент» приведен в Одессу, полностью корабль войдет в строй в следующем году.

…Прекрасен Севастополь в конце весны в зеленой листве деревьев и кустарников, еще не успевших потерять свежести под жарким крымским солнцем! Владимирский шел к штабу флота - телеграмма, полученная в Одессе, предписывала прибыть к комфлоту. Он, конечно, не предполагал, что час спустя, после недолгой беседы с комфлотом Ф. С. Октябрьским, выйдет из штаба флота командиром бригады крейсеров. Приказ о назначении был подписан, когда он еще был в Италии. Новое назначение радовало и волновало. Лев Анатольевич поднялся к Владимирскому собору, сел на скамью под каштаном. На стенах собора мраморные доски с именами Нахимова, Корнилова, Истомина. В соборе могилы славных черноморских флагманов. Теперь и он, Владимирский, флагман.

Когда он начинал службу в Севастополе, живы еще были старики, помнившие Севастопольскую оборону. Удивительно чист, благороден образ Нахимова в памяти народной. Нахимова любили за блестящее умение в его флотском деле, за заботу о матросе, за нравственную безупречность. Все это необходимо и сейчас. В Красном Флоте командир, флагман прежде всего должен возвышаться как нравственный авторитет. [23]

И еще думал, что командовать соединением совсем не то, что кораблем. Командир эсминца, крейсера, даже линкора может сам проверить многое на своем корабле, он знает если не всех, то значительную часть экипажа. Для флагмана же на первый план выходят проблемы управления. Подчиняться он будет непосредственно командующему флотом, штабу флота.

За лето и осень 1939 года бригада крейсеров выполнила все положенное по боевой подготовке. Позади артиллерийские и торпедные стрельбы крейсеров и эсминцев, учения в море. Командующий флотом неоднократно проверял бригаду и всякий раз отмечал сплаванность кораблей, возросшее мастерство артиллеристов и минеров, хорошую организацию противовоздушной и противокатерной обороны. Однако капитан 1-го ранга Владимирский понимал - сделано далеко не все. Особенно важно научить отбивать атаки скоростных бомбардировщиков и низколетящих торпедоносцев, не довольствоваться зенитными стрельбами по рукаву-цели, которую тянет за собой тихоходный гидросамолет. В рабочей тетради комбрига - длинный перечень того, что необходимо сделать.

Но все планы пришлось менять. С конца 1939 года флаг Л. А. Владимирского уже не с одной, а с двумя белыми звездами на красном поле, и поднят он на мачте линкора «Парижская коммуна». Это означало, что он старший флагман и командует только что организованной эскадрой. Эскадра в предвоенные годы - главная сила Черноморского флота. В ее составе линкор, бригада крейсеров и два дивизиона эсминцев, в нее входил и формирующийся из новых кораблей Отряд легких сил (ОЛС). В советском флоте тех лет было только две эскадры - на Черном море и на Балтике. Нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов поздравил по телефону с назначением, сказал, что надеется на быстрое освоение приходящих с завода кораблей, высокую боевую готовность.

До Великой Отечественной войны оставалось меньше двух лет. Все ощутимее напряженность на границах страны. [24]

Поэтому эскадра должна быть готова к любым неожиданностям. Нелегкое дело… Линкор, крейсера и эсминцы подготовлены по всем статьям неплохо. Сложнее с приходящими в ОЛС прямо от заводских причалов новейшими эсминцами и лидерами. Их экипажам предстояло в совершенстве освоить оружие и механизмы. Новый крейсер «Ворошилов» еще проходил испытания, однотипный ему «Молотов» готовился к их началу. Акт о его приемке в ВМФ будет подписан за неделю до войны.

Командующий эскадрой в своей каюте на линкоре допоздна изучал опыт войны на море, в особенности - действия авиации против кораблей.

После поражения Франции, эвакуации экспедиционной армии англичан в Великобританию Гитлер в начале 1941 года оказал помощь терпевшим неудачи войскам Муссолини в Северной Африке. Корпус генерала Роммеля вышел к границам Египта. В апреле дивизии вермахта вторглись в Грецию и Югославию, в мае немцы высадились на Крит. Еще в январе того же года гитлеровские пикировщики потопили в Средиземном море британский крейсер и тяжело повредили авианосец, а весной, во время боев за Крит, британский флот потерял три крейсера и шесть эсминцев. Тогда же повреждены два линкора, авианосец, шесть крейсеров, семь эсминцев…

«Значит, - записал Владимирский, - страны «оси», не обладая господством в восточном Средиземноморье, используя пикирующие бомбардировщики, разгромили там мощный флот англичан и вынудили его корабли уйти в Александрию или Красное море». Неудачи адмирала Каннингхэма, командующего британским Средиземноморским флотом, поучительны. Штаб эскадры и сам командующий корректировали документы по ПВО кораблей, проверяли их действенность на выходах в море, на учениях.

Было и то, что вызывало тревогу. Контр-адмирал Владимирский докладывал командующему флотом о ненадежности прикрытия эскадры с воздуха в Севастополе. Беспокоило [25] отсутствие на кораблях средств для защиты от донных неконтактных магнитных мин - эффективного оружия немцев. Такие мины, взрывающиеся под воздействием магнитного поля проходящих над ними кораблей, немцы сбрасывали на парашютах с самолетов в Суэцкий канал, у входов в английские порты Северного моря. Чтобы обезопасить корабли от этого коварного оружия, нужно размагнитить стальной корпус. Требовалось ускорить начало работ по монтажу размагничивающих устройств (РУ) на кораблях. Магнитные поля на линкоре, крейсере «Ворошилов» и эсминцах ученые Ленинградского физико-технического института замерили еще весной. Тогда Лев Анатольевич познакомился с руководителем группы Анатолием Петровичем Александровым - будущим президентом АН СССР.

Из записей Владимирского видно, что с лета 1940 года, после разгрома армий Франции, Бельгии и Голландии, эвакуации англичан из Дюнкерка на Британские острова, он считал вероятным противником нашей страны Германию и ее союзников. Вот почему он анализирует тактические приемы гитлеровской авиации против кораблей, дальность стрельбы и скорострельность артиллерии итальянских линкоров, крейсеров и эсминцев. После захвата фашистами Крита, при господстве флота стран «оси» в Эгейском море проход итальянских кораблей в Черное море казался Владимирскому вероятным. Ведь британские эскадры оттеснены к Александрии и Гибралтару. И хотя этого не случилось, Владимирский был прав, готовя эскадры к бою с итальянскими кораблями.

Быть готовым к войне - быть готовым к неожиданному, внезапному нападению. Агрессору не раз удавалось добиваться успехов, действуя таким образом. Первая мировая война на Черном море началась в ночь на 16 октября 1914 года. Турецкие эсминцы вошли в порт Одессы, потопили одну канонерскую лодку, повредили другую, обстреляли порт и город и беспрепятственно ушли. В ту же ночь германский [26] линейный крейсер «Гебен» обстрелял Севастополь и потопил на подходе к нему минный заградитель «Прут». Такое не должно повториться… Владимирский и его штаб во главе с капитаном 1-го ранга В. А. Андреевым много раз проводили на кораблях эскадры ночные проверки, контролируя боевую готовность. Это была лишь часть общей работы. Флот уже имел систему оперативных готовностей, введенных по указанию наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова. Их разработкой занимались с ноября 1939 года. Тогда же создавались планы первых операций для начального периода войны. Это были планы минных постановок, набегов-ударов по базам и коммуникациям вероятного противника.

На тренировки и учения на эскадре времени не жалели. Владимирский знал - боевая готовность эскадры, а это линкор, пять крейсеров, три лидера и четырнадцать эсминцев, фактически определяет боевую готовность Черноморского флота. Он неустанно напоминал своим флагманам и командирам, что суть этой готовности не только в отличном состоянии оружия и техники, а и в умении их использовать в море, в бою. Технику, психологию, нравственность друг от друга отделять не следует. Об этом говорится в работах М. В. Фрунзе. Поэтому не менее важно то, что принято называть «боевым духом». Подчиненным командующий эскадрой любил приводить высказывания генерала М. И. Драгомирова и адмирала С. О. Макарова, книгу которого «Рассуждение по вопросам морской тактики» знал почти что наизусть. Он любил цитировать, тая усмешку, как бы слегка иронизируя над флотским патриотизмом: «В морском бою нравственный элемент имеет еще большее значение, чем в армии». Владимирский воспитывал в своих командирах то, что Драгомиров называл «нравственной упругостью». Он выписал: «Под нравственной упругостью в военном смысле должно подразумевать: 1. находчивость, доведенную до того, что человек не теряется ни от какой неожиданности, 2. решимость и упорство, 3. способность обсудить хладнокровно свое положение в самые критические минуты». [27]

Все эти качества необходимы военному моряку, командиру корабля в особенности. Командующий эскадрой стремился лучше узнать своих флагманов и командиров. Постепенно открывались ему сильные и слабые их стороны, и он тактично, как правило, с глазу на глаз объяснял каждому, над чем и как нужно работать, чтобы быть готовым вести корабль или соединение в бой.

Владимирский считал, что флагман должен быть уверен в своих командирах, но и командир должен быть уверен в поддержке и помощи флагмана. Уверенность в понимании и поддержке необходимы, чтобы решения принимали спокойно, по-деловому, без оглядки на «что скажут вышестоящие». Только так рождаются инициатива, смелые решения.

В районе Одессы шли учения. Эскадра «синих», которой командовал Владимирский, наносила артиллерийский удар по берегу, обеспечивая высадку десанта. По замыслу штаба флота «синие» должны были форсировать минное поле. Однако командующий эскадрой нашел способ успешного решения задачи, не пересекая линий минного заграждения. Его упрекнули «в боязни». Тщетно Владимирский объяснял, что нельзя учить напрасно рисковать большими кораблями, - на учении все должно делать, как на войне. Если есть возможность, нужно избегать заходить на минное поле - параваны, которые должны отводить якорные мины, защита недостаточно надежная. И очень досадовал, что его решение не было одобрено.

В те дни, собрав в кают-компании линкора командиров кораблей эскадры, Владимирский сказал: «Я верю в ваше мужество, в добрую волю. Ошибетесь - разберемся вместе, спокойно. Вас должно заботить лишь одно: право стоять на мостике, командовать людьми, жизнь которых зависит от ваших решений, должно быть подкреплено морально. Будет так - ваши подчиненные сделают все возможное и невозможное, лишь бы выполнить приказ».

В зимние и весенние месяцы 1941 года командующий эскадрой особое внимание уделял вводу в строй новых эсминцев [28] и лидеров, крейсера «Ворошилов». Выходил в море на новых кораблях, смотрел, учил.

Проведенные в июне флотские маневры показали возросшую мощь и боевую готовность эскадры. Утром 21 июня вернувшийся из похода флагманский корабль эскадры линкор «Парижская коммуна» встал на бочку в Северной бухте Севастополя. Но зенитная артиллерия линкора и других кораблей эскадры была готова открыть огонь. Оперативная готовность № 2, объявленная по флоту с началом учений, продолжала действовать.

Война…

На кораблях били склянки - один двойной удар в рынду {4}, час ночи 22 июня. И вдруг глухой звук орудийных выстрелов, взлетели ракеты с Константиновской батареи. Это сигнал «большого сбора» по гарнизону Севастополя. Почти сразу же в каюту командующего эскадрой вошел шифровальщик с телеграммой - командующего флотом переводил Черноморский флот на оперативную готовность № 1. Когда Владимирский возвращался из штаба флота на линкор, в бухтах уже дымили буксиры, тянувшие баржи. Начиналась доставка на корабли боезапаса и всего того, что положено принять на борт при переходе флота на высшую оперативную готовность. Вступая на верхнюю площадку трапа и принимая доклад командира «Парижской коммуны» Ф. И. Кравченко, Владимирский еще не знал, что до начала войны оставалось немногим более часа. Но помнилось сказанное начальником штаба флота И. Д. Елисеевым: «На оперативную готовность приказал перейти нарком ВМФ, возможна провокация со стороны Германии, усилить бдительность». Владимирский прошел во флагманскую рубку, просмотрел донесения, поступившие от [29] ОЛС и бригады крейсеров. Все шло как положено, флотский тыл действовал без особых сбоев, и после двух ночи Владимирский доложил в штаб флота о готовности эскадры. Корабли, приняв положенный боезапас - снаряды, торпеды и глубинные бомбы, заполнив цистерны мазутом, были готовы выйти в море.

Около трех часов ночи заревел гудок Морского завода, на рейдовом посту подняли сигнал воздушной тревоги. Вскоре Владимирский с мостика увидел в лучах прожектора самолеты. Они шли на малой высоте со стороны моря. Грянули залпы зенитных батарей на берегу и на кораблях, но самолеты приближались, вот они уже над Севастопольской бухтой. «Десант!» - крикнул кто-то рядом, увидев парашюты. Командующий эскадрой оглянулся: «Спокойней, товарищи!» Нет, это не был десант, к отражению которого главная база флота готовилась. Владимирский сразу же понял: враг действует так же, как год назад в Суэцком канале. На парашютах магнитные мины! Гитлеровцы пытаются запереть флот в Севастополе. А крейсера «Червона Украина» и «Красный Кавказ» должны выйти в море в ночь на 23 июня, чтобы выставить минные заграждения на подступах к Севастополю.

Утром, лишь рассвело, началось траление. Тральщики еще и еще проверяли фарватер. Взрывов не было. Позже стало известно: мины врага имели прибор кратности, то есть срабатывали после того, как над ними несколько раз пройдут корабли. С наступлением темноты крейсера, принявшие на палубы якорные мины, вышли в море. За несколько часов до этого у входа в Карантинную бухту подорвался и быстро затонул буксир…

В ночь на 24 июня немцы вновь сбросили с самолетов мины на фарватеры. Неустанно трудились тральщики и катера-»охотники», подготавливая возвращение на базу крейсеров, вышедших на вторую минную постановку. С крыла мостика линкора смотрел утром Владимирский на возвращающиеся «Червону Украину» и «Красный Кавказ». Впереди [30] по курсу кораблей встал громадный всплеск-фонтан из воды и грунта. Это взорвалась фашистская мина под плавкраном, который тянул буксир. Кран затонул, крейсера остались целы. Но через неделю подорвался на мине эсминец «Быстрый», выходивший на испытания после ремонта. Командир дивизиона С. М. Сергеев - Владимирский ценил его как отличного моряка - успел приткнуть эсминец к прибрежной отмели.

Пакет с боевым приказом о набеге на румынскую военно-морскую базу Констанца доставили 25 июня из штаба флота прямо командиру ОЛС Т. А. Новикову на крейсер «Ворошилов». Все документы, приложенные к приказу, были разработаны в штабе флота. Вице-адмирал Б. Ф. Петров, тогда флаг-штурман ОЛС, вспоминает, как удивило его предусмотренное боевым приказом маневрирование: лидеры «Харьков» и «Москва» должны дать первые залпы главным калибром с предельной дистанции в 130 кабельтовых {5}, а потом идти к берегу две мили до поворота на курс отхода. Но ведь после первых залпов наши корабли будут обнаружены и, возможно, обстреляны береговыми батареями и румынскими эсминцами! Не лучше ли скрытно подойти к Констанце и начать обстрел нефтебаков уже на отходе, увеличивая дистанцию до противника? Флаг-штурман доложил все это командиру ОЛС. Контр-адмирал Новиков сразу же с ним согласился и немедленно отправился в штаб флота. Приказ, однако, остался в силе.

Петров не знал тогда, что днем раньше, 24 июня, получив приказание выделить два лидера для обстрела Констанцы, Владимирский сразу же запросил разрешение прибыть в штаб флота. Он доложил, что лидерам при подходе к Констанце непременно придется форсировать минные заграждения. Румыны еще до войны официально объявили о постановке мин в 160-170 кабельтовых от берега. [31]

В штабе флота не скрыли досады: о всех деталях набега, в том числе о составе участвующих сил, уже доложено в Москву. Владимирский предложил: пусть обстрел Констанцы проведет «Красный Кавказ» из своих дальнобойных 180-мм орудий. Крейсер сможет вести огонь с дистанции 180-190 кабельтовых, находясь за пределами границ вражеских минных полей. Использовать нужно именно «Красный Кавказ», а не «Ворошилов» или «Молотов» с артиллерией той же дальнобойности. Новые крейсера подготовлены еще недостаточно, а «Красный Кавказ» незадолго до войны получил отличную оценку за стрельбу по берегу с корректировкой с самолета. Задачу можно успешно решить, подняв с аэродрома близ Одессы самолет-корректировщик. И надо бы вызвать из Одессы к Констанце тральщики - противоминное обеспечение не лишняя предосторожность…

Предложение не приняли. Разведотдел флота полагал, что мины стоят не далее 60-70 кабельтовых от берега и поэтому опасности не представляют. План операции остался прежним {6}.

Вечером 25 июня 1941 года к румынским берегам вышла ударная группа - лидеры «Харьков» и «Москва», а через два с половиной часа и группа корабельной поддержки - крейсер «Ворошилов» под флагом Т. А. Новикова и эсминцы «Смышленый» и «Сообразительный». Корабли эскадры выполнили боевую задачу: подожгли в Констанце нефтехранилище на станции, разрушили железнодорожные пути. Но цена оказалась высокой - погиб лидер «Москва». Разбирая в конце июня с командирами кораблей и штабом итоги операции, Владимирский сказал, что «Смышленый» и «Сообразительный» допустили немало ошибок: первый зацепил своим параваном параван «Ворошилова» и разбирался в случившемся так долго, что отстал от крейсера и нагнал его только после рассвета; второй тоже отстал, потерял [32] крейсер и присоединился уже утром. Все ждали оценки действий командира дивизиона М. Ф. Романова и командира «Харькова» П. А. Мельникова. Ведь экипаж с гибнущего лидера не смогли снять.

Владимирский поддержал комдива и командира лидера. Если б стали подходить к «Москве», могли и сами подорваться на мине, а по кораблям уже вела огонь вражеская береговая батарея, появились самолеты противника. Тяжело оставлять своих товарищей, но существует военная необходимость…

Позже не раз драматические события военных лет ставили этот вопрос - спасать или не спасать экипаж поврежденного или погибающего корабля? И перед самим Владимирским, и перед его подчиненными - командирами соединений и отдельных кораблей. Немало записей об этом на страницах дневников командующего эскадрой. Принимая решения сам, оценивая действия подчиненных, он всегда исходил из жестокого закона целесообразности в сложившейся конкретной обстановке. На войне иначе нельзя. Осенью 1942 года, перед выходом в набег к берегам Румынии, Владимирский писал в боевом приказе: поврежденный корабль, лишившийся хода, топить, людей спасать по возможности. Но был ли он при принятии подобных решений свободен от эмоций, в какой степени учитывал их значимость у других?

Кончилась первая неделя войны. Нарком ВМФ определил Черноморскому флоту ближайшую задачу: обеспечить свои морские сообщения и в первую очередь перевозки жидкого топлива из Батуми и Туапсе. Владимирский считал, что держать всю эскадру в Севастополе не только незачем, но и опасно. Корабли, еще не имеющие систем защиты от магнитных мин, те, на которые она будет устанавливаться во вторую очередь, следовало перевести в порты Кавказа. Необходимо рассредоточить эскадру - так будет легче обеспечить противовоздушную и противоминную оборону. Обо всем этом он доложил Ф. С. Октябрьскому и члену [33] Военного совета флота Н. М. Кулакову в день, когда, выходя из Севастополя, подорвался на магнитной мине «Быстрый». Это несчастье ускорило решение штаба флота. В первых числах июля крейсера «Красный Кавказ» и «Красный Крым» в сопровождении эсминцев вышли в Новороссийск. А 8 июля, закончив монтаж размагничивающих устройств на четырех тральщиках, бригады специалистов приступили к работам сразу на трех эсминцах. Это было лишь начало - монтаж РУ на всех кораблях эскадры закончился к ноябрю. Но возможность отбирать для операций корабли, уже защищенные от магнитных мин, у командующего эскадрой появилась раньше. Гитлеровцам не удалось запереть эскадру в Севастополе, и вскоре они почувствовали ее удары под Одессой.

«Оборонять до последней возможности!»

Фашистское командование в первые недели войны не учитывало боевых возможностей Черноморского флота и полагало, что на Украине вермахт выполнит поставленные задачи без помощи военно-морских сил и после захвата с суши Одессы и Севастополя, затем и портов на Кавказе советский Черноморский флот прекратит существование. Поэтому и немногочисленные корабли королевской Румынии редко выходили из своих баз. Положение парадоксальное - у черноморцев, в сущности, не было достойного морского противника. Лишь наши подводные лодки охотились за редкими транспортами, вела боевые действия Дунайская флотилия. Ближайшие задачи эскадры определились с выходом противника к морю северо-восточнее Одессы. Доставить защитникам Одессы все необходимое можно было только морем. Кораблям Владимирского предстояло обеспечить переходы транспортов в конвоях и артиллерийскую поддержку своих войск на приморском фланге. [34]

Боевая работа началась незамедлительно. 13 августа эсминцы-»новики» уже вели огонь по позициям врага восточнее Одессы. 22 августа крейсер «Красный Крым» и два эсминца, доставив в Одессу тысячный отряд морской пехоты, вышли в море и нанесли артиллерийский удар по врагу. В последних числах месяца обстрел вели крейсер «Червона Украина», лидер «Ташкент» и три эсминца.

Свою роль как флагмана, задачу своего штаба Владимирский в эти дни в своем дневнике сформулировал так: «1. Иметь корабли в высокой боевой готовности. 2. Добиться отличной подготовки к артстрельбам по берегу. 3. Повышать готовность к отражению атак авиации, постоянно помнить о минной опасности. Обобщать, внедрять боевой опыт». За каждым из этих пунктов кроется многое. Ведь корабли эскадры под Одессой уже подверглись налетам «хейнкелей» и «юнкерсов». Гитлеровская авиация имела уже двухлетний опыт войны, ее самолеты топили корабли англичан в Северном и Средиземном морях. Поэтому Владимирский проводил тщательные разборы действий кораблей под Одессой. На развешанных в кают-компании линкора схемах он показывал, как выходят вражеские бомбардировщики и торпедоносцы в атаку, напоминал, что впереди встреча с самыми опасными для кораблей бомбардировщиками - пикирующими. Командиры кораблей заносили в записные книжки схемы атак самолетов, дальности, на которых должна открывать огонь артиллерия, способы и характер маневров уклонения…

Результатом работы штаба эскадры, и прежде всего ее командующего, были новые указания по противовоздушной обороне кораблей, корректирующие установленные до войны правила. Владимирский добился срочной установки на «Ташкент» башни с двумя 85-мм зенитными орудиями (о необходимости усиления ПВО лидера не забывал еще с Ливорно). Все вводимое новое - из анализа боевого опыта первых недель войны. Он дотошно выспрашивал подробности боев у командиров, побывавших под Одессой. Его интересовало, [35] насколько кучно падают бомбы, сколько секунд они летят после отрыва от бомбардировщика, с каких курсовых углов выходят самолеты в атаку, как маневрируют, сбросив бомбы или торпеду. Командир эсминца «Беспощадный» Г. П. Негода вспоминает, что на его вопрос: «Разве в бою до таких мелочей?» - Владимирский ответил запомнившимися словами: «Настоящий командир всегда в большей или меньшей степени исследователь. Особенно в бою!» В следующих походах в Одессу командиры старались запомнить детали тактических приемов вражеской авиации и береговых батарей. В результате боевой опыт немедленно становился общим достоянием. Ко времени перебазирования с аэродромов Греции и Италии на Украину 10-го авиакорпуса «люфтваффе» на черноморской эскадре умели отражать удары с воздуха.

В это же время враг усилил свои атаки по всей линии обороны Приморской армии, защищавшей Одессу. Крейсера и эсминцы почти ежедневно поддерживали огнем «приморцев», несмотря на то что тридцать восемь вражеских орудий держали под прицелом входной фарватер в Одессу и акваторию порта. 12 сентября началось второе наступление на город. Но боевые корабли прорывались в Одессу, подавляя огонь румынских батарей. Тогда против наших конвоев стала активней действовать немецкая авиация. 17 сентября из Новороссийска в Одессу вышел конвой. Крейсер «Червона Украина» и три эсминца охраняли транспорты с войсками. Так началась переброска 157-й стрелковой дивизии. Это было огромной помощью со стороны Ставки защитникам Одессы.

Впервые после начала войны немцы нанесли по конвою совместный удар торпедоносцами и бомбардировщиками. Корабли охранения, выполняя приказ Владимирского, самоотверженно прикрывали транспорты, отразили все атаки с воздуха и доставили в Одессу 7 тысяч бойцов, орудия и танки без потерь. Дивизию перебросили через все Черное море, не потеряв ни одного человека! [36]

Получив подкрепление, Приморская армия, обороняя Одессу по приказу Ставки «до последней возможности», остановила противника и подготовилась к контрудару. Впервые с начала войны он должен был сопровождаться морским десантом. Командовать десантной операцией комфлот поручил Владимирскому.

По плану операции полк морской пехоты к месту высадки доставляли крейсера «Красный Кавказ» и «Красный Крым», сопровождаемые тремя эсминцами. На крейсера взяли по семь баркасов, но высадка только с их помощью заняла бы слишком много времени - до рассвета не закончить. Для ускорения переброски десанта с крейсеров на берег из Одессы должен прийти отряд высадочных средств - канонерская лодка, буксир и катера.

21 сентября Владимирский вышел из Севастополя в Одессу на эсминце «Фрунзе», чтобы согласовать с командующим Одесским оборонительным районом (OOP) контр-адмиралом Г. В. Жуковым план взаимодействия при высадке десанта. Рядом с ним на мостике капитан 1-го ранга С. Н. Иванов, начальник оперативного отдела штаба OOP. У машинных телеграфов капитан 3-го ранга В. Н. Ерошенко, командовавший «Фрунзе», пока его «Ташкент» в ремонте. Он заменил раненного под Одессой П. А. Бобровникова. Именно в этот день 10-й авиакорпус гитлеровцев впервые после перебазирования поднял в воздух свои пикировщики.

Две трети пути до Одессы прошли спокойно. А после того как открылся Тендровский маяк, все стоявшие на мостике увидели охваченную пламенем канонерскую лодку «Красная Армения», уходящие от нее в сторону берега самолеты. «Фрунзе» застопорил ход, две шлюпки-шестерки поспешили к плавающим в воде людям, сигнальщики передали семафор на буксир ОП-8, с которым только что разошлись встречными курсами. Буксир, решил Владимирский, окажет помощь экипажу канлодки, эсминцу нужно спешить в Одессу. Но тут наблюдатели доложили о приближении самолетов. Владимирский видел, как восемь Ю-87 выстроились [37] в цепочку и начали крутое пикирование. Он узнал эти самые опасные для кораблей пикировщики по неубирающимся шасси - колесам, прикрытыми обтекателями. Ерошенко бросил набиравший скорость корабль в сторону от стремительно приближающихся бомб. Но одна из них взорвалась в опасной близости от кормы. Сквозь пробоину вода ворвалась в кормовые отсеки, вышел из строя руль. Теперь курс можно изменять лишь машинами, уклоняться от бомб труднее. А «юнкерсы» уже снова пикировали… Взрыв на полубаке - эсминец содрогнулся. Ударная волна смяла мостик. Погибли комиссар корабля Д. С Золкин, С. Н. Иванов, ранены Владимирский и Ерошенко.

Владимирский видел, что от пикировщиков не отбиться: израсходован весь зенитный боезапас, затоплены погреба главного калибра. Он приказал идти к Тендровской косе. Ерошенко успел подвести эсминец к отмели. К борту подошел буксир, и адмирал приказал экипажу покинуть корабль. Вслед за ранеными сошли на буксир и остальные «фрунзенцы». Командующий эскадрой и командир оставили корабль последними. Прижимаясь к косе, буксир спешил в Тендровский залив, но «юнкерсы» появились вновь. Бомба взорвалась на корме, и буксир лег левым бортом на песчаную отмель. «Всем плыть к косе!» - скомандовал адмирал. Сам же остался с ранеными, укрываясь от пулеметного огня «юнкерсов» за надстройками полузатонувшего буксира. Наконец пикировщики скрылись…

К семнадцати часам подошел торпедный катер. После того как переправили на берег всех раненых, Владимирский приказал идти полным ходом в Одессу: ведь десантная операция, а значит, и весь задуманный контрудар под угрозой срыва. В штабе OOP ждут оперативные документы - те, что были в портфеле у Иванова и исчезли в пламени взрыва. К часу ночи к побережью у деревни Григорьевка - восточнее Одессы и в тылу приморского фланга врага - подойдут крейсера и эсминцы отряда капитана 1-го ранга С. Г. Горшкова. Если к этому времени или хотя бы несколько позже с [38] ними не встретится отряд из Одессы, до рассвета весь десант на берег высажен не будет. А с первыми лучами солнца наверняка появятся «юнкереы». Крейсера для них желанная цель…

В Одессе Владимирский быстро восстановил по памяти все, что нужно отряду высадочных средств для встречи с крейсерами в районе Григорьевки, послал краткое донесение в Севастополь, сделал перевязку. Вскоре торпедный катер помчал его навстречу «Красному Кавказу». Канлодка, буксир и катера вышли следом.

Флаг командующего эскадрой был» поднят на фок-мачте крейсера, когда на берегу вступили в бой первые роты морской пехоты, высадившиеся с баркасов. Первые донесения радовали: противник в растерянности и оттеснен от моря, десантники продвигаются к Григорьевке. Прошло полчаса, и к крейсерам начали швартоваться корабли и катера отряда высадочных средств. Темп высадки десанта сразу же резко возрос, к пяти утра весь полк был на берегу и наступал навстречу дивизиям Приморской армии.

Крейсера шли полным ходом к Севастополю. Эсминцы остались у Григорьевки, поддерживая огнем продвижение десанта. Впереди по курсу вставало солнце, Владимирский щурил покрасневшие глаза, вглядывался в небо - «юнкереы» не появлялись. Но «Фрунзе», эсминец типа «новик», воевавший всю первую мировую, погиб. Уже после войны Владимирский запишет: «Спуск шлюпок с «Фрунзе» для спасения людей с канлодки - моя дань эмоциям. С появлением «юнкерсов» эсминец не смог развить полный ход - был на малых глубинах. На полном ходу было бы несколько больше шансов уклониться от бомб пикировщиков. «Usus magister egregius» - «опыт - наилучший учитель» (лат.).

Через несколько дней, вернувшись в Севастополь, командиры эсминцев, оставшихся для поддержки десанта, П. М. Буряк, Г. П. Негода и Г. Ф. Годлевский рассказали Владимирскому о полных драматизма боях 22 сентября: корабли выдержали единоборство с «юнкерсами». [39]

Командующий эскадрой понимал, что отныне гитлеровское командование будет учитывать корабли эскадры как немаловажный фактор в боевых действиях на своем приморском фланге. С вражеской авиацией придется иметь дело постоянно.

24 сентября одесситы и защитники города радовались одержанной победе - враг, отброшенный в восточном секторе обороны Приморской армии, уже не мог обстреливать порт и город из орудий. Но в этот самый день гитлеровцы развернули наступление на Перекоп и Армянск. После тяжелых боев мы оставили Армянск, положение в северной части Крыма резко ухудшилось. 29 сентября 1941 года, всего через неделю после успеха контрудара дивизий OOP и десанта Григорьевки, Военный совет флота обратился в Ставку с предложением эвакуировать Одессу. Через день была получена директива: «…Ставка Верховного Главнокомандования решила эвакуировать Одесский район и за счет его войск усилить оборону Крымского полуострова».

Эвакуация началась 1 октября. За неделю в Севастополь были перевезены полки 157-й дивизии, сразу же выступившие на фронт. Потом настала очередь артиллерийских частей. Корабли эскадры - крейсера «Красный Кавказ», «Красный Крым» и «Червона Украина», эсминцы не только надежно охраняли транспорты, но и сами брали на борт тысячи бойцов. Противник не усиливал активности своей авиации, и потерь на переходе морем не было. Значит, гитлеровцы прозевали начало эвакуации Одессы…

13 октября командующий флотом приказал Владимирскому выйти с кораблями в Одессу для эвакуации Приморской армии.

14 октября с наступлением темноты из Севастополя вышли крейсера «Червона Украина» и «Красный Кавказ», сопровождаемые эсминцами. Еще до полуночи отряд встал на якорь на внешнем рейде Одессы. Затемненные корабли и суда не видны, но Владимирский знал, что на рейде и в порту одиннадцать транспортов и шесть других судов, предназначенных [40] для эвакуации войск и воинских грузов. Кроме того, войска примут крейсера, четыре эсминца и четыре базовых тральщика, сторожевые катера и буксиры.

На причале Владимирского ждал командующий Приморской армией генерал-майор И. Е. Петров. Это их первая встреча. Впоследствии они вместе - каждый на своем посту - будут оборонять Севастополь и Кавказ, вместе - уже как командующие фронтом и флотом - будут освобождать Новороссийск и Тамань, высаживать десант в Крыму.

Все вопросы по посадке на корабли и суда и по артиллерийской поддержке кораблям эскадры Владимирский в штабе OOP обсудил вместе с контр-адмиралом Г. В. Жуковым. Но ввести крейсера в порт, как предлагал Жуков, командующий эскадрой отказался: противник может минировать с воздуха гавани и выходной фарватер, нанести удары бомбардировщиками. Решили доставлять войска на рейд тральщиками и катерами. Владимирский был прав: 15 октября порт бомбили немецкие самолеты. Одна из бомб попала в теплоход «Грузия», уже принявший на борт 4 тысячи бойцов. Хорошо, что командир «Незаможника» Бобровников сразу же пришвартовал свой эсминец к теплоходу, высадил на него аварийные партии. Моряки действовали умело и отважно, быстро погасили пожар.

В полдень Владимирский встретил на юте «Червоной Украины» командование OOP. Оставшиеся до выхода часы контр-адмирал Жуков руководил эвакуацией с борта крейсера. Наступало время отхода арьергарда «приморцев» к порту, и, прикрывая его, корабли открыли огонь. К трем часам ночи 16 октября завершилась посадка войск на транспорты. Суда вышли из порта и начали движение к Севастополю под охраной катеров и эсминцев. Тем временем у причалов Одессы тральщики дивизиона Л. Г. Леута приняли на борт части прикрытия и подошли к крейсерам. Командир крейсера Басистый доложил Владимирскому, что на борту 1164 бойца 2-й кавалерийской и 25-й Чапаевской стрелковой дивизий. Мигая синим светом, о конце погрузки передали с «Красного [41] Кавказа». Тральщик под брейд-вымпелом командира дивизиона уходил из порта последним, на причалах не осталось ни одного человека. Около шести утра 16 октября корабли покинули рейд.

Светало, когда крейсера догнали конвой. Владимирский был уверен, что враг опомнится и вышлет авиацию. Много лет спустя маршал Н. И. Крылов, тогда заместитель начальника штаба Приморской армии, напишет в мемуарах, что те 35 тысяч бойцов, которые находились на судах и кораблях, были «по сути дела, весь боевой состав армии». Знал это, конечно, и Владимирский. Он приказал крейсерам занять места мористее цепочки транспортов - «юнкерсы» и «хейнкели» обычно заходят для атаки со стороны моря, да и вставшее солнце слепило наблюдателей. Между тем по плану операции, утвержденному комфлотом, крейсерам с наступлением дня следовало полным ходом отходить к Севастополю. Но Владимирский уже отправил радиограмму в штаб флота: крейсера остаются для охраны транспортов.

Вражеские пикировщики и торпедоносцы появились во второй половине дня со стороны берега. По сигналу Владимирского крейсера полным ходом прорезали строй конвоя, меняя позицию, и прикрыли транспорты. Зенитная артиллерия крейсеров и эсминцев била по рвущимся к конвою «юнкерсам» и «хейнкелям». В бой вступили и наши истребители - конвой уже в зоне их действия…

Было совсем темно, когда Владимирский вошел в кабинет командующего флотом. Октябрьский встал из-за стола, сделал шаг навстречу: «Спасибо!» Обоим трудно скрыть волнение. Флот и его эскадра выполнили важнейшую боевую задачу. На переходе в Севастополь конвой потерял всего лишь один транспорт. На нем не было войск, команду с судна сняли. Немцы лишились двадцати бомбардировщиков, три из них сбили зенитчики. Но дело, разумеется, не в числе сбитых самолетов. Боевые корабли защитили транспорты.

Доставив испытанные в боях части Приморской армии в Севастополь, эскадра и ее командующий внесли свой первый [42] и очень существенный вклад в оборону главной базы Черноморского флота. Трудно себе представить, как бы сложилась осенью 1941 года обстановка в Крыму, если бы это не было сделано. Авиация врага не смогла повторить то, чего ей удалось добиться год назад при эвакуации британских войск из Греции - с материка и с Крита. Тогда англичане потеряли сорок четыре транспорта, три крейсера и шесть эсминцев, еще большее число кораблей получили тяжелые повреждения.

За успешное проведение операции по эвакуации войск из Одессы Л. А. Владимирский был награжден орденом Красного Знамени.

В боевых походах

Начиная с 31 октября 1941 года, после выхода противника на подступы к Севастополю, корабли эскадры наносили артиллерийские удары по его войскам. Так же как под Одессой, Владимирский старался использовать корабли небольшими группами или поодиночке. С приходом в Севастополь каждый корабль эскадры сразу же получал задачу поддерживать огнем части Приморской армии. Первым открыл огонь 31 октября эсминец «Бодрый», поддерживая атакованную танками береговую батарею № 54.

Поддерживали своей артиллерией корабли и 51-ю армию, оборонявшую Керченский полуостров. Большого напряжения сил потребовала от эскадры эвакуация наших войск из прибрежных районов Крыма, продолжавшаяся до 6 ноября: пути отхода к Севастополю по суше были перерезаны противником. Три крейсера, лидер и семь эсминцев эвакуировали войска с Тендровской косы, из портов Ялты, Евпатории и Феодосии. В то же время корабли эскадры охраняли транспорты, доставлявшие в Севастополь войска и боеприпасы, вывозившие обратными рейсами на Кавказ имущество флота, гражданское население и промышленное [43] оборудование. Только три крейсера эскадры за первую декаду ноября вывезли на Кавказ около 15 тысяч раненых, женщин и детей. За вторую декаду этого же месяца корабли эскадры доставили в Севастополь 19 тысяч бойцов и тысячи тонн боеприпасов. Напряженной боевой работой эскадры, которой бессменно руководил контр-адмирал Владимирский, были заполнены и последующие недели ноября и декабря 1941 года.

В последние дни октября фашисты стремительно приближались к Севастополю, намереваясь взять главную базу Черноморского флота с ходу. С аэродромов Северной Таврии, а потом и Крыма вражеская авиация начала налеты на город, а 29 октября Севастополь был объявлен на осадном положении.

Владимирский обладал умением точного анализа складывающейся оперативной обстановки. И это давало возможность не раз разгадывать замыслы противника, предсказывать с большой вероятностью его ближайшие действия. Судя по его записям, он был убежден, что враг, пользуя временное превосходство своей авиации, попытается уничтожить корабли эскадры ударами с воздуха. ПВО Севастополя - зенитная артиллерия и истребители - не могла этому воспрепятствовать в должной мере. Поэтому Владимирский считал необходимым рассредоточить эскадру в портах Кавказа, оставив в Севастополе два «старых» крейсера и эсминцы-»новики». Эти корабли, ежедневно, а то и чаще меняя место стоянки, поддерживали бы своей артиллерией защитников города. Линкор и другие корабли должны приходить в Севастополь, к берегам Крыма по мере необходимости - по вызову комфлота. Эти свои соображения Владимирский доложил Октябрьскому и устно и рапортом. Но 28 октября после прорыва противником Ишуньских позиций комфлот, не успев принять решения, ушел на эсминце «Бойкий» на Кавказ, чтобы лично удостовериться в готовности портов к базированию соединений флота. [44]

«Сегодня (29.10.41 г. - С. З .) полеты немецких самолетов над бухтой (Севастопольской. - С. З .) в разных направлениях, чего прежде не было… 30.10 «мессершмитт» с боем прорвался к главной базе. Надо думать - разведка к налету». Эту запись Владимирский сделал в тот день, когда доложил Военному совету о необходимости немедленно вывести из Севастополя линкор и крейсер «Молотов», а также лидер «Ташкент» и эсминец «Сообразительный». Нелегко было ему настаивать на уходе кораблей: гитлеровцы на ближних подступах к Севастополю, уже ведут огонь наши береговые батареи. Могли неверно понять… Столь же или еще более трудно было принять решение Военному совету, то есть Н. М. Кулакову и начальнику штаба флота И. Д. Елисееву: комфлот на Кавказе, из Москвы разрешение на перебазирование не получено. Но «промедление смерти подобно», и Военный совет решение принял. Владимирский настоял на немедленном выходе в море. А утром 31 октября Н. М. Кулаков и зам. наркома ВМФ И. В. Рогов смотрели с берега Южной бухты, как «юнкерсы», одна девятка за другой, бомбили маскировочную сеть, оставленную линкором на месте стоянки. Гитлеровцы опоздали всего на несколько часов.

Владимирский был убежден, что в создавшейся обстановке безопаснее держать корабли эскадры в море, чем в базах с недостаточной защитой от ударов с воздуха. Не лучше ли, хотя бы часть времени, держать корабли в море - где-то между Батуми и Синопом, там и заправлять их топливом, оттуда вызывать к берегам Крыма для боевых заданий? В сущности, это была идея подвижного базирования. Пройдут годы, прежде чем подвижное базирование кораблей и в морях, и в океане станет для нашего флота обычным делом. В освоение его Владимирский внесет свою лепту. И будет награжден орденом.

Тогда же ему не оставалось ничего иного, как, упреждая, выводить корабли из-под удара вражеской авиации. Так, линкор был выведен из Новороссийска в море в ночь на [45] 12 ноября. На следующий день не менее сорока бомбардировщиков атаковали порт. «Думаю, что это была «охота» за линкором», - записал тогда в дневник Владимирский. Во второй раз сохранили самый мощный корабль флота. Но в тот же день в Севастополе получил тяжелые повреждения крейсер «Червона Украина», атакованный двадцатью тремя бомбардировщиками. Спасти корабль не удалось. «Этого могло не случиться, - говорится далее в дневнике, - если бы крейсер менял один-два раза в сутки место стоянки, как я приказывал… уходя из Севастополя». «Червона Украина» вела огонь по врагу, стоя три дня на одном и том же месте. Тогда же получили попадания бомб эсминцы «Быстрый» и «Совершенный», ремонтировавшиеся у причалов Морского завода. Но в Севастополь корабли должны были заходить, чтобы обрушить на врага огонь своих орудий, доставить пополнение, взять на борт раненых. Еще в ноябре корабли эскадры, в первую очередь крейсера, стали брать на себя все большую долю срочных перевозок. Владимирский требовал от командиров кораблей организованной и быстрой погрузки и выгрузки, сам проверял готовность крейсеров и эсминцев к перевозке войск. Ведь стоянка у причалов Севастополя опасна: бухты уже находились под обстрелом дальнобойных артиллерийских батарей, все нарастала и активность авиации противника.

В декабре 1941 года при подготовке десанта в Феодосию Владимирский и командир ОЛС Н. Е. Басистый {7}, сменивший Т. А. Новикова, проверяли в Поти и Туапсе, как тренируются десантники, как по сделанным на кораблях специальным сходням сгружают на причалы орудия. В тщательности подготовки немалая доля успеха высадки в Феодосии войск 44-й армии, доставки без потерь в Севастополь только в декабре почти 30 тысяч бойцов.

Утром 17 декабря гитлеровцы перешли в наступление по всему фронту обороны Севастополя. Бои шли с невиданной [46] ожесточенностью. 28 декабря обстановка стала критической, и Военный совет Черноморского флота сообщил Военному совету Кавказского фронта (копия наркому ВМФ): «Противник 28.12.41 прорвал последнюю линию обороны, теснит наши части к Северной бухте. Линкор прибыл в Севастополь, примет участие в отражении атак противника…» «Парижская коммуна» под флагом командующего эскадрой пришла в Севастополь из Поти в ночь на 29 декабря. Утром 305-мм орудия линкора открыли огонь по Бельбекской долине - там сосредоточивались танки и пехота противника. Дивизии врага продолжали штурм Севастополя, несмотря на начавшуюся на рассвете 26 декабря высадку наших войск на северном берегу Керченского полуострова и южнее Керчи. Ф. С. Октябрьский и Н. М. Кулаков докладывали Военному совету фронта: «…29.12.41 решающее влияние (на отражение атак противника. - С. З .) оказал линкор. Учитывая возможную необходимость поддержки Феодосийского направления, линкор переходит в Новороссийск». Маршал Н. И. Крылов, в те дни начальник штаба Приморской армии, вспоминал, что 29 декабря после всесокрушающих залпов «Парижской коммуны» ни один снаряд не упал на город. Вся артиллерия немцев притихла. 1 января 1942 года фашистский командующий Манштейн после ударов артиллерии линкора и крейсера «Молотов», влившихся в канонаду орудий защитников Севастополя, после того, как были отбиты все атаки его дивизий, приказал прекратить штурм черноморской твердыни…

Линкор, сопровождаемый эсминцами «Бойкий» и «Безупречный», вышел из Севастополя в ночь на 31 декабря. На борту более тысячи раненых. К этому времени Владимирский уже знал об успешной высадке кораблями эскадры десанта в порт Феодосии. Эскадра жила, эскадра действовала, несмотря на то что в море ее корабли в то время не были прикрыты истребителями от налетов гитлеровской авиации.

Особого искусства требовали операции с участием линкора. [47] Флаг командующего эскадрой был поднят на нем во всех боевых походах, за исключением одного - 25 ноября 41 года. Выполняя правительственное задание, Владимирский вышел на «Ташкенте» к Босфору. Лидер и два эсминца течение трех суток конвоировали ледокол «Микоян» и три танкера, которым предстоял путь на Дальний Восток. Из дневниковых записей Владимирского понятно, почему он всегда выходил на линкоре: с полным основанием считая этот корабль водоизмещением более 26 тысяч тонн, с экипажем более тысячи моряков, с мощью орудий главного калибра, какую не имел ни один другой на Черном море, самым «трудным» в своей эскадре. «Трудность» заключалась в том, что линкор был наиболее уязвимым при нападении с воздуха. Зенитная артиллерия «Парижской коммуны» даже слабее, чем на старых крейсерах… Уклониться же маневром от бомб и торпед громадному кораблю почти невозможно. Ходил всегда на «Парижской коммуне» Владимирский и потому, что в годы второй мировой войны линкоры играли в какой-то степени роль военно-политического фактора. Операций с участием линкора зимой 1941/42 года было мало: поддержки его «двенадцатидюймовок» часто требовал Кавказский, а потом и его преемник - созданный в январе Крымский фронт.

В первый в 1942 году боевой поход линкор вышел 5 января с наступлением темноты. В охранении только «Бойкий», хотя нужно бы иметь еще один эсминец. Но корабли эскадры действовали с предельным напряжением. Они конвоировали транспорты и сами перевозили войска в Феодосию и Севастополь, обстреливали позиции немцев на Керченском полуострове и близ Севастополя, привлекались к высадке тактических десантов на побережье Крыма. В полночь 6 января, как и было решено командующим эскадрой, линкор занял огневую позицию. Через десять минут после того, как установили связь с корректировочным постом, оглушительно грохнули залпы - главный калибр открыл огонь по сосредоточению боевой техники [48] гитлеровцев в поселке Старый Крым. Стрельбу вели, уходя от берега к югу. «Бойкий» шел впереди и бил из своих «стотридцаток» по Щебетовке: там, по данным разведки, тоже скопление войск. Стреляли хорошо, хотя и изрядно качало. В темноте отошли к Новороссийску. От командования 44-й армии, державшей оборону на приморском фланге, в штаб флота пришла телеграмма с высокой оценкой артиллерийского удара.

Вот так, тщательно планируя время операции кораблей, чтобы избежать атак авиации, учил Владимирский действовать своих командиров. «Скрытно, внезапно, грамотно тактически», - не раз повторял адмирал. Если же эти принципы нарушались, приходилось расплачиваться, подчас и кровью. 4 января тяжелые повреждения при налете авиации получил «Красный Кавказ», задержавшийся до рассвета в порту Феодосии.

Корабли эскадры почти ежедневно выходили в море, в том числе и для высадки тактических десантов. Такие десанты, обычно численностью до полка, флот высаживал в январе 1942 года на побережье Крыма не один раз. Командование фронта полагало, что десанты заставят врага рассредоточить силы, перебросить часть своих войск с Керченского полуострова.

К середине января 1942 года у Владимирского оставались в строю линкор, два крейсера и пять эсминцев. Остальные корабли ремонтировались, устраняя боевые повреждения, приводя в порядок механизмы и оружие. Ф. С. Октябрьский просил командование фронтом отменить планируемые десанты. Но просьбу отклонили. Штаб флота получил директиву о высадке тактического десанта в Судак. Руководить операцией комфлот приказал Владимирскому.

К полуночи 16 января отряд огневой поддержки - линкор и два эсминца - подошел к Судаку и открыл огонь по берегу. Противник был в растерянности, и высадка 226-го горнострелкового полка с крейсера, эсминцев и канлодки практически не встретила сопротивления. Не понесли потерь[49] и корабли, хотя появившиеся немецкие бомбардировщики пытались найти их в темноте. Линкор выдавало пламя, иногда вырывавшееся из стволов главного калибра. Но по приказанию Владимирского с приближением шума моторов самолетов огонь сразу же прекращался. Бомбы взрывались где-то рядом, прицельно бомбить враг не мог. Чтобы не обнаружить корабли, не били по самолетам и корабельные зенитки {8}.

Отряд кораблей под флагом Владимирского благополучно возвратился в Новороссийск. Но приуроченное к высадке в Судак наступление 44-й армии не началось. Более того, фронт отдалился от Судака на восток - войска Крымского фронта оставили Феодосию. Понятно, что в такой обстановке полк не мог решить поставленную задачу - захватить Судакскую долину и угрожать коммуникациям противника на Керченском полуострове. «Не пора ли подумать об эвакуации полка?» - спросил Владимирский у Елисеева. Но штаб фронта потребовал высадить в Судак еще один полк. 22 января, в день десанта, армии фронта намеревались начать наступление с Ак-Монайских позиций.

Из- за сильного шторма высадку перенесли. 544-й горнострелковый высадился 25 января. Наступление же фронта захлебнулось… Четыре дня спустя эсминец «Безупречный» и два катера-охотника пришли к Судаку с боеприпасами и продовольствием. С берега ответили огнем -там был враг {9}. Так несчастливо закончился январь. В записной книжке Владимирского в январе - феврале не раз встречается слово «десант». Видно, что он много размышлял об уроках десантных операций в Феодосию, Судак и Евпаторию. «Ненавижу не раз слышанное «на войне без жертв не бывает», - пишет командующий эскадрой. - Долг военачальника беречь солдатскую, матросскую кровь…» [50]

С необоснованными в должной мере решениями по десантам Владимирскому придется встретиться еще не раз, особенно когда он станет командующим флотом. И он будет жестко отстаивать свою позицию: десантную операцию - сложнейший вид взаимодействия армии и флота - нужно проводить, продумав все до конца. Нельзя забывать, что удержать захваченный плацдарм труднее, чем захватить его. Необходима уверенность в прорыве фронта врага, в том, что наступающие части успеют соединиться с десантом, прежде чем противник навалится на него превосходящими силами. А это значит, что десант лучше всего высаживать, когда успех наступления уже начинает обозначиваться.

В последующие месяцы флот десанты не высаживал. Корабли эскадры, в том числе и линкор, наносили артиллерийские удары по позициям и портам противника у Севастополя и на побережье Крыма от Ак-Монайского перешейка до Евпатории. Но ни в феврале, ни в марте Крымский фронт не прорвал вражескую оборону на Керченском полуострове, а в апреле его войска уже с трудом отбивали удары вражеских дивизий. Между тем все активнее действовала немецкая авиация. В дневнике у Владимирского подсчитано: «В феврале более 40 налетов на порты, только 4 - на корабли в море. В марте - более 50 на порты, около 30 на корабли в море. Что принесет апрель?» Все жарче светило весеннее солнце, но впервые это не радовало Владимирского. Гитлеровцы явно намеревались блокировать Севастополь с моря, их авиация свирепствовала на входных его фарватерах. Поплавковые гидросамолеты «арадо» с одной торпедой сидели на воде на подходах к Севастополю и кавказским портам. Обнаружив наш конвой, они взлетали, вызывали бомбардировщики, шли в атаку.

К апрелю 1942 года у флота оставалось всего шестнадцать транспортов. Каждый конвой в Севастополь теперь атаковывался авиацией. Сводка разведотдела флота сообщала о сосредоточении на аэродромах Крыма около ста бомбардировщиков и торпедоносцев противника, специально подготовленных [51] для действий против кораблей. Вражеские береговые батареи, получив радиолокаторы, стали стрелять точнее. Но защитникам Севастополя нужно пополнение, нужен боезапас. Нарком ВМФ приказал доставлять войска и грузы на боевых кораблях, на нескольких оставшихся быстроходных транспортах. С конца апреля боезапас перевозили и подводные лодки. Черноморцы-подводники совершили в Севастополь около восьмидесяти рейсов, доставив более 4 тысяч тонн боеприпасов, продовольствия и бензина. На лодках в порты Кавказа вывезли более 1300 раненых, женщин и детей.

После того как дивизии врага прорвали нашу оборону на Ак-Монайских позициях и захватили Керчь, войска Крымского фронта к 20 мая эвакуировались на Тамань. На рассвете того же дня гитлеровцы обрушили удары авиации и артиллерии на Севастополь. Так началась 18-дневная артиллерийско-авиационная подготовка к третьему и последнему штурму Севастополя.

В эти дни, как и в апреле, Владимирский отправлял в Севастополь корабли эскадры, проверял готовность противовоздушной обороны при их стоянке в Поти, Батуми и Туапсе, торопил с ремонтом крейсеров и эсминцев. В сущности, Севастополь шли уже не конвои, а отряды боевых кораблей да быстроходные транспорты «Грузия» и «Абхазия». Не раз командующий эскадрой просил разрешить ему самому повести в поход отряд кораблей эскадры, но комфлот приказывал оставаться на линкоре. На «Парижской коммуне» всего за месяц сменили расстрелянные стволы главного калибра. Корабль был готов к бою, но командование флота держало его в Поти. На подступах к Крыму теперь действовали не только авиация и береговая артиллерия. Из Средиземного моря в Крым были доставлены по суше торпедные катера и малые итальянские подводные лодки. В крымском порту Ак-Мечеть появились немецкие торпедные катера, переброшенные в Черное море по Дунаю. Интенсивность походов кораблей эскадры возросла с началом третьего штурма [52]Севастополя - 7 июня 1942 года. Защитникам города были нужны боеприпасы, пополнение для стоявших насмерть частей. Враг же усиливал блокаду с моря. Погибли «Грузия» и «Абхазия» с боеприпасами для полевой и зенитной артиллерии. Какое-то время основную часть грузов доставляли крейсера: четыре раза в Севастополь приходил «Красный Крым», дважды - «Молотов», один раз - «Ворошилов». Вернее, не приходили - прорывались вместе с сопровождающими лидерами и эсминцами, отражая атаки бомбардировщиков и торпедоносцев. С 16 июня маршевые пополнения и боезапас в Севастополь доставляли только лидеры и эсминцы.

Обычный маршрут наших кораблей - от берегов Кавказа на запад до меридиана турецкого Синопа и оттуда на север к Севастополю - немцы давно разгадали. 18 июня лидер «Харьков» с пятьюстами красноармейцами и десятками тонн боеприпасов на борту атаковали близ Синопа двенадцать «юнкерсов». Командир лидера П. А. Мельников сумел уклониться от бомб, но они взрывались рядом с корпусом, и вода попала в отсеки. Корабль потерял ход. После четырех часов дрейфа удалось ввести в строй один котел, и лидер малым ходом пошел к Батуми. А оттуда к нему на помощь мчался 40-узловым ходом «Ташкент» под флагом командующего эскадрой. Владимирский вышел на нем в море, как только получил радиограмму о случившемся, чтобы прикрыть поврежденный корабль от авиации, оказать помощь, взять на буксир, если понадобится. В порт Батуми лидеры вошли вместе.

Теперь осталось одно - отправлять корабли к Севастополю полным ходом и кратчайшим путем - из Новороссийска. Но все равно за ночь не успеть - светлое время в июне самое длинное. Из исправных кораблей, могущих идти со скоростью за тридцать узлов, отобрали три: лидер «Ташкент», эсминцы «Безупречный» и «Бдительный». Посылать одиночные корабли при господстве авиации противника у берегов Крыма - против всех законов войны на море. [53]

Но Севастополь мог держаться, пока получал морем боеприпасы. Елисеев показал Владимирскому телеграммы комфлота: расход боеприпасов в сутки до 500-600 тонн. Но как столько доставить? Эсминец больше 100-150 тонн взять не может. Получается, что даже если все три корабля будут каждый день прорываться в Севастополь, то доставят меньше суточной потребности. Подводные лодки берут еще меньше. Владимирский и Елисеев молча посмотрели в глаза друг другу: все понятно без слов. Если не произойдет чуда, то дни обороны Севастополя сочтены…

Когда в ночь на 20 июня 1942 года «Безупречный» и «Бдительный» ворвались в Севастопольскую бухту, Северная сторона от моря до бухты Голландия была в пламени непрерывных разрывов бомб и снарядов. Противник с Северной стороны вел прицельный огонь по рейдам и гаваням. Все-таки эсминцы вошли в Южную бухту, высадили 880 бойцов, выгрузили 250 тонн боеприпасов, бензин и продовольствие. Приняв более 2 тысяч раненых, детей и женщин, они в ту же ночь вышли в Новороссийск. Слушая на следующий день доклады командиров эсминцев П. М. Буряка и А. Н. Горшенина о прорыве в Севастополь, о том, как на обратном пути перегруженные корабли отбили три налета пикировщиков, Владимирский мысленно подвел итог: повезло! На штабной игре при таком соотношении сил посредник наверняка приказал бы считать эсминцы уничтоженными. Нормы, законы войны, казалось, отступали, менялись, подчиняясь мужеству и высокому воинскому умению командиров.

Три ночи подряд - на 23, 24 и 25 июня 1942 года - к небольшому причалу Камышовой бухты близ мыса Херсонес подходили «Ташкент», «Безупречный» и «Бдительный». Бухта узка, не развернуться. Корабли заходили кормой, разгружались под орудийным огнем, принимали раненых и шли к Новороссийску, по пути обстреливая позиции немцев на подступах к Балаклаве или Золотой Балке, отбивая атаки торпедных катеров. 26 июня погиб «Безупречный». Два десятка «юнкерсов» атаковали эсминец, когда до Севастополя [54] оставалось три часа хода. «Ташкент», вышедший из Новороссийска позже, оказался уже на месте гибели героического корабля. Это был второй с начала войны корабль эскадры, погибший в открытом море под ударами авиации… В обратный путь на лидер приняли 2300 человек - число сверхвозможное.

На пути из Севастополя лидер три часа атаковали «юнкерсы», 87 самолетов сбросили 336 бомб! Когда появились наши истребители, заполненный водой нос «Ташкента» уже зарывался в воду. Чтобы уменьшить дифферент, притопили корму. Лидер шел малым ходом, воду за борт откачивали всем, чем можно, даже ведрами и касками. Казалось, еще одна-другая тонна воды проникнет в корпус - и корабль погрузится в море. И тут, как вспоминает В. Н. Ерошенко, на торпедном катере пришел Владимирский и принял на себя руководство спасением «Ташкента». Он приказал поднять свой флаг: «Учти, командир, спущу флаг, только когда встанешь в ремонт!» Как важно было прибытие флагмана, его флаг на мачте вселил надежду в измученных, за последние часы не раз прощавшихся с жизнью раненых, женщин и детей севастопольских! Раз пришел адмирал - значит, будем спасены… Так и получилось: «Бдительный» взял к себе раненых, спасатель «Юпитер» принялся откачивать воду из отсеков. После «Ташкента» в Севастополь прорывались уже только тральщики, катера и подводные лодки. Черноморцы-подводники совершили семьдесят восемь рейдов в осажденный город. К исходу дня 30 июня положение защитников города резко ухудшилось. Ставка приняла решение оставить Севастополь. Частичная эвакуация в конце июня и начале июля протекала в исключительно сложных условиях.

Было ясно, что после захвата Севастополя гитлеровцы будут рваться на Кавказ - через Дон у Ростова, как в конце сорок первого, и непременно через Керченский пролив на Тамань. Следовало ожидать и мощных налетов на Новороссийск, как только освободится бомбардирующая Севастополь [55] авиация. В порту Новороссийска кроме «Ташкента», ставшего к Элеваторному причалу, находились эсминцы «Бдительный», «Сообразительный» и «Незаможник», сторожевики «Шквал» и «Шторм». Такое скопление кораблей Владимирский считал опасным. 30 июня он запросил у штаба флота разрешения на переход в Поти в ночь на 1 июля лидера «Ташкент» в сопровождении «Бдительного» и «Сообразительного». Но ухудшилась погода, ветер зашел к норд-осту и усилился до шести баллов. Поэтому штаб флота перенес буксировку поврежденного лидера на 2 июля. Ерошенко доложил командующему эскадрой, что к этому сроку будет введена в строй одна машина и «Ташкент» сможет дать узлов десять - двенадцать. А 1 июля над портом пролетел вражеский разведчик (Владимирский записал об этом в дневнике). Вечером Елисеев сообщил, что командование СОР и Приморской армии оставили Севастополь.

Утром 2 июля Владимирского вызвали к Ф. С. Октябрьскому для доклада по эскадре. Находясь у комфлота, он узнал о начале мощного налета на корабли и город, выбежал штаба, «эмка» понеслась к порту… Поздно. Появившиеся со стороны берега вражеские бомбардировщики, сбросили на стоящие у причалов корабли полутонные бомбы. Были потоплены «Ташкент» и «Бдительный», тонул объятый пламенем транспорт «Украина». Налет мог повториться, и Владимирский, подняв флаг на «Сообразительном», вывел корабли в море. Курс - на Поти.

Владимирский был всегда крайне строг к себе. В его записях в те дни можно прочесть: «Своей ошибкой считаю оставление кораблей у своих причалов после разведки накануне (то есть появления вражеского самолета над Новороссийском. - С. З ). «Бдительный» вполне мог быть переставлен куда угодно, даже отправлен в Туапсе до дня буксировки «Ташкента»… Несколько позже он запишет еще жестче: «Обвиняю себя в том, что не настоял на выходе («Ташкента». - С. З .) 01.07 хотя бы под буксиром, это спасло бы и «Бдительный». [56]

Все, что делалось в течение более чем полугода до оставления Севастополя, диктовалось нуждами обороны города, Крымского фронта. После войны подсчитают: за 250 дней героической обороны Севастополя корабли эскадры приходили в его бухты 207 раз, из них крейсера и линкор - 43, доставили 90 250 бойцов и командиров, 21 тысячу тонн грузов, вывезли на Кавказ 29 845 раненых и 15 тысяч севастопольцев, около 8 тысяч тонн ценных грузов и оборудования. Подсчитают и число стрельб артиллерии кораблей по врагу и сколько тысяч снарядов было выпущено.

Теперь, в начале июля 1942 года, у эскадры новые задачи. Гибель «Ташкента» и «Бдительного» в Новороссийске - тяжкий урок. Ведь пополнить эскадру кораблями невозможно, хотя в порты Кавказа прибуксированы недостроенный крейсер и эсминец. Судоремонтные цехи и мастерские с трудом справлялись с устранением боевых повреждений на кораблях. На Владимирском с августа вновь ответственность за все крупные корабли флота - ОЛС, переформированный в бригаду крейсеров, директивой наркома ВМФ включен в эскадру. Командующий эскадрой сам занялся организацией противовоздушной обороны Поти, порта, в котором в основном стояли его корабли. Как всегда, он искал нестандартные решения.

Владимирский пришел к выводу, что необходимо лишить противника возможности бомбить прицельно стоящие у причалов корабли. Штаб эскадры спешно разработал план постановки дымзавес, которые скроют от наблюдения с воздуха порт и корабли. План утвердили командир Потийской ВМБ генерал М. Ф. Куманин и Л. А. Владимирский и сразу же ввели его в действие. До первого массированного налета вражеской авиации на Поти Владимирский успел провести тренировку по маскировке порта дымами. И когда 16 июля около тридцати гитлеровских бомбардировщиков появились над Поти, пелена дыма скрыла корабли. От налета пострадал только ветеран флота крейсер «Коминтерн», спущенный на воду еще в 1905 году, и стоящий в ремонте эсминец. [57]Безуспешными были и последующие налеты врага. Эскадра корабли сохранила. Систему задымления по примеру Поти ввели и в других базах флота, хотя против маскировки дымзавесами вначале было и руководство ПВО флота, и базы, и сам генерал Куманин. Они доказывали, что дымзавесы снизят эффективность огня зенитной артиллерии. Вспоминая, как добивался своего, как преодолевал сопротивление, инертность, Владимирский писал: «Это был не единственный случай, когда приходилось делать по-своему…»

Вместе с тем черноморец контр-адмирал И. В. Нестеров, некоторые другие офицеры - ветераны войны говорили Л. А. Владимирском как о «слишком мягком» человеке, «слишком интеллигентном». Не раз его упрекал в «мягкотелости» комфлота, случалось - член Военного совета, утверждение, наверное, могли бы оспорить многие. Н. Г. Кузнецов вспоминает: «Владимирский был прямым и честным. Всегда открыто высказывал свои взгляды, смело брал на себя ответственность… Мягкий и добрый, он в то же время был неуклонно требователен». Служившие с Л. А. Владимирским на Черном море и Балтике, в управлениях ВМФ те, что ходили с ним в боевые походы и многомесячные экспедиционные плавания в мирные дни, вспоминали о неизменной выдержке и вежливости адмирала в самых разных ситуациях, обращении на «вы» со всеми, начиная матроса. Никогда не позволял он себе повысить голос на подчиненного или угрозы в чей-нибудь адрес. Был уверен, что все это не умаляет ни требовательности, ни дисциплины. Говорил: «Прежде всего следует считать своих подчиненных не хуже, чем ты сам». Он никогда не жалел времени и сил на разъяснение того, что нужно сделать, на подробный и спокойный анализ ошибок, без которых, увы, не обойтись. Правда, упрекали его и в разведении «школярства». Но Владимирский не сомневался, что если подчиненные хорошо поймут боевую задачу, то и потребовать с них легче, и дело идет лучше… [58]

В конце июля 1942 года немцы прорвали оборону Южного фронта, взяли Майкоп и рвались дальше на восток, к Каспийскому морю. Их 17-я армия пыталась сломить сопротивление наших войск и от Майкопа и Краснодара, преодолев западные отроги Кавказского хребта, выйти к Новороссийску и Туапсе. К середине августа, однако, противник был остановлен на перевалах. Не удалось ему прорваться и к Поти. Тогда враг вновь начал наступление на Новороссийск. 31 августа он захватил Анапу и тем самым отрезал части Керченской ВМБ, обороняющей Таманский полуостров. Они эвакуировались на кораблях флота, после того как две дивизии противника форсировали Керченский пролив. К концу сентября линия фронта у Новороссийска в основном стабилизировалась. Но противник не оставлял надежды на прорыв через хребты Кавказа. Его дивизии перешли в наступление на туапсинском направлении. Части Черноморской группы войск - армейские и морская пехота - сражались героически. Два месяца продолжались упорные бои. Были дни, когда гитлеровцам оставалось до Туапсе не более 30 километров. Лучших из лучших отдала эскадра во вновь сформированный 145-й полк морской пехоты, тот самый, что штурмом взял важную высоту, преградив врагу путь к побережью. Лишь к середине декабря угроза Туапсе была ликвидирована.

Немалый вклад в срыв планов врага внесла в те месяцы эскадра Владимирского. В первой половине августа крейсер «Красный Крым» и эсминец «Незаможник» вывезли из Новороссийска более 10 тысяч человек - тут были и части, отводимые на переформирование, и гражданское население. Позже в дело вступила и корабельная артиллерия. 4 сентября 1942 года в журнале боевых действий вражеской группы армий «А», в которую входила 17-я армия, появилась запись: «Противник вел концентрированный огонь тяжелой артиллерией с военных кораблей и причинил нашим частям большие потери». И все же еще большее значение, чем поддержка огнем, в те дни имела доставка войск на кораблях [59] эскадры. Единственная дорога вдоль черноморского побережья, петляющая по ущельям, с крутыми спусками и подъемами, имела малую пропускную способность и ничуть не походила на прекрасное приморское шоссе наших дней. Переброска войск и грузов по ней к линии фронта занимала много времени, требовала значительного числа автомашин и, наконец, не могла быть должным образом защищена от налетов авиации. Владимирский приводит такие данные: «В период с июля по декабрь 1942 года корабли эскадры перевезли свыше 45 000 бойцов из Поти и Батуми в Туапсе и другие пункты Северного Кавказа. А во время наиболее напряженных боев на туапсинском направлении, когда нависла угроза прорыва противником нашего фронта, корабли эскадры за два дня - 21 и 22 октября перебросили из Поти в Туапсе три стрелковые бригады (до 10 000 человек), причем крейсер «Красный Кавказ» в один из рейсов принял борт 4700 бойцов. Доставленные войска создали перелом ходе борьбы. Противнику не удалось прорваться к Туапсе и выйти к Черному морю. Это имело громадное значение для обороны Кавказа». Будет справедливо сказать, что именно тесное и умело организованное взаимодействие Черноморской группы войск и Черноморского флота позволило остановить продвижение врага, отстоять последние базы флота - Геленджик, Туапсе и Поти, снять угрозу прорыва к Батуми.

Во второй половине 1942 года, в битве за Кавказ, Владимирский в первую очередь был занят обеспечением нужд Черноморской группы войск, которой командовал генерал Петров. Но его корабли выходили и на вражеские коммуникации и совершали набеги на порты Крыма. Этого требовали и директивы Закавказского фронта и наркома ВМФ, полученные штабом флота в конце сентября. Владимирский понимал риск подобных операций - прикрытия с воздуха корабли у берегов противника по-прежнему не имели. В темное же время суток возрастала опасность атак немецких и итальянских торпедных катеров. [60]

Генерал армии П. И. Батов в своих мемуарах вспоминал что в войну существовало емкое и точное определение - «командир переднего края». Вот и Владимирский безусловно был таким. После войны он подсчитал и записал в дневник, что лично участвовал в двадцати боевых и четырех обеспечивающих операциях. Будь такая возможность, он, надо полагать, участвовал бы в каждой операции кораблей эскадры. Неудивительно, что в начале октября 1942 года он решил сам пойти в набег для артиллерийского обстрела порта Ялты и поиска конвоев противника у берегов Крыма. Командующий эскадрой принял такое решение еще и потому, что помнил, как в начале августа был торпедирован крейсер «Молотов».

Владимирский возражал против выхода в Феодосийский залив крейсера «Молотов» и лидера «Харьков». Есть об этом и записи в его дневнике. Причина состояла в том, что две предыдущие ночи - 31 июля и 1 августа 1942 года - по порту Феодосии и Двуякорной бухте наносили поочередно удары тральщики и торпедные катера во взаимодействии с авиацией. На ночь 3 августа штаб флота все спланировал по тому же сценарию: наши бомбардировщики опять должны появиться над Феодосией за полчаса до подхода кораблей… Шаблон! Немцы с появлением наших самолетов будут настороже, подтянут торпедные катера, подготовятся к бою. Планируя операцию, Владимирский всегда исходил из того, что ему противостоит опытный противник.

Проанализировав со специалистами своего штаба штурманом В. Н. Дукальским и артиллеристом А. И. Катковым обстановку, которая может сложиться в ночь на 3 августа у Феодосии, Владимирский через час после получения приказа на операцию отправил Военному совету радиограмму с просьбой отменить выход. Кратко изложил и обоснования. Ответ получил вскоре - отдельно от Октябрьского и Кулакова. Сказано было одно: операцию проводить.

Отряд под флагом командира бригады крейсеров [61] Н. Е. Басистого вышел в море еще засветло, был обнаружен самолетом-разведчиком. Об этом штаб флота знал - самолет противника вели наши радиолокаторы ПВО с побережья Кавказа. Но операцию не отменили.

3 августа «Молотов» и «Харьков» возвратились в Поти. Двадцать три атаки отразили корабли: двенадцать - авиации и одиннадцать - торпедных катеров, потопили торпедный катер, сбили три самолета. Корму «Молотова» поразила торпеда, сброшенная с самолета. Крейсер надолго встал в ремонт. Обиднее всего было узнать, что данные разведотдела флота о сосредоточении в Феодосии и Двуякорной бухте транспортов, барж и катеров оказались ошибочными. Напрасно рисковали лучшими кораблями эскадры…

Переход к Ялте «Бойкого» и «Сообразительного» командующий эскадрой приказал спланировать по маршруту, которым недавно еще ходили в Севастополь: от Поти вдоль берегов Анатолии до Синопа и оттуда - к Ялте. Готовясь к выходу, Владимирский одобрил предложение изобретательного командира «Бойкого» Годлевского и приказал применить для дезориентации береговых батарей врага патроны Гольмса и дым шашки. В довоенные дни патроны Гольмса сбрасывали в воду при учебных торпедных стрельбах. В воде они давали яркие красные вспышки, обозначая точку торпедного залпа.

Воздушный разведчик врага обнаружил отряд Владимирского у Синопа 2 октября после полудня. Адмирал сразу же приказал лечь на курс к Анапе. С наступлением темноты самолет ушел и корабли повернули к Ялте. За 40 минут до полуночи эсминцы открыли огонь по ялтинскому порту. С мостика «Бойкого» Владимирскому были хорошо видны всполохи нескольких взрывов, пламя вспыхнувших пожаров. Но вот в опасной близости от эсминцев поднялись фонтаны всплесков: это били береговые батареи с мысов Никитский и Айтадор. И тут выручили патроны Гольмса, закрепленные на поплавках, и дымшашки, сброшенные с шедшего концевым «Бойкого». Наверное, на береговых батареях приняли [62] красные вспышки на воде, пробивавшиеся сквозь дым, за пламя залпов или начавшиеся на кораблях пожары. Всплески от падения вражеских снарядов поднимались где-то за кормой. Эсминцы закончили стрельбу и отошли к югу. Уже после войны стало известно, что в ту ночь в ялтинском порту была уничтожена итальянская подводная лодка.

К берегам Крыма корабли эскадры осенью 1942 года выходили еще не раз. Продуманно применяя все возможные способы, чтобы подойти к берегам противника скрытно и неожиданно, «Харьков» и «Бойкий», «Незаможник» и «Шквал» обстреливали из своих орудий порты Ялты и Феодосии. Владимирский был удовлетворен тем, что уроки шли впрок: командиры дивизионов и кораблей действовали тактически грамотно, умело взаимодействовали с авиацией флота, выделявшей самолеты-осветители целей и самолеты-корректировщики. Радовало и успешное уклонение от участившихся атак торпедных катеров.

В ноябре 1942 года штаб флота получил директиву наркома ВМФ с указанием провести набеги надводными кораблями на коммуникации противника в западной части Черного моря.

29 ноября из Батуми и Туапсе корабли эскадры двумя группами вышли на запад. Вице-адмирал Владимирский держал свой флаг на крейсере «Ворошилов», в охранении крейсера шли лидер «Харьков» и эсминец «Сообразительный». Во вторую группу входили эсминцы «Беспощадный», на котором находился командир дивизиона П. А. Мельников, и «Бойкий». План действий эскадры предусматривал набег на наиболее оживленные, по данным разведотдела флота, участки коммуникаций противника вдоль побережья Румынии, а также обстрел портов. Авиация флота получила задание вести разведку в западной части моря и передавать Владимирскому места обнаруженных конвоев. На острове Фидониси (ныне Змеиный) предстояло орудийным огнем уничтожить радиостанцию и пост наблюдения. Обнаружить конвои врага нашим летчикам не удалось. Но и отряды [63] Владимирского пересекли все Черное море незамеченными.

Очевидно, гитлеровская авиация, в том числе пикирующие бомбардировщики, были в те дни брошены к Сталинграду. Но оставалась минная опасность. Поэтому с подходом к острову Фидониси, лежащему в двух десятках миль от устья Дуная, командующий эскадрой приказал поставить параваны. Около восьми утра 30 ноября «Ворошилов» и «Сообразительный» открыли артиллерийский огонь по Фидониси. Лидер «Харьков» тоже открыл огонь из орудий и, пройдя вдоль восточного берега острова, разрушил причалы и радиостанцию. Прошло чуть более четверти часа после первого залпа крейсера, когда Владимирский услышал взволнованный голос сигнальщика, читавшего семафор с «Сообразительного». Командир эсминца С. С. Ворков сообщал, что параван корабля затралил мину!

Реакция была мгновенной. Владимирский приказал командиру крейсера Ф. С. Маркову дать малый ход. На больной скорости подрыв на мине опаснее, считал Владимирский: если оторвет взрывом нос, как было в начале войны с крейсером «Максим Горький» на Балтике, встречный поток воды может смять водонепроницаемые переборки.

Взрыв мины близ правого борта «Ворошилова» поднял столб воды минуты через две. «Обе машины средний назад!» - скомандовал капитан 2-го ранга Марков. Еще не прозвенели на машинном телеграфе ответные звонки, повторяя команду с мостика, как Владимирский приказал противоположное: «Средний вперед!» Корабль набирал ход, когда с его левого борта прогрохотал второй взрыв - еще одна мина! Но «Ворошилов», описав пологую циркуляцию {10}, уже выходил из опасного района. От сильнейшего сотрясения корпуса при близком взрыве мины многие механизмы и приборы на крейсере получили повреждения. Но через 18 минут корабль мог дать ход в 30 узлов. [64]

Радиограммой командиру «Харькова» и командиру дивизиона на «Беспощадный» Владимирский приказал возвращаться к своим берегам. К тому времени лидер дошел до порта Жебрияны, лежащего к северу от Килийского гирла Дуная, а «Беспощадный» и «Бойкий» прошли вдоль побережья в районе мысов Калиакрия и Шаблер. Судов противника, однако, обнаружено не было…

Сколько раз потом спрашивали Владимирского, почему не приказал выходить с минного заграждения, на котором оказались корабли, задним ходом или развернуться на обратный курс? Адмирал был уверен, что поступил правильно, принял единственно верное решение. Так он и записал в дневнике. Исходил же в своем решении из давно продуманного. Во-первых, при заднем ходе или повороте можно спутать параваны, во-вторых, в этом случае более вероятен подрыв на мине кормой. В случае повреждения гребных винтов и рулей крейсер остался бы без хода и неуправляемым, в шестистах милях от берегов Кавказа… Владимирский учил своих командиров кораблей: корму следует непременно удерживать подальше от опасности. Если винты и руль будут повреждены, корабль не сможет двигаться. Если корма свободна для маневрирования, командир выведет корабль из любой беды. Командуя сторожевиком, эсминцем, лидером, он всегда об этом помнил. Поэтому командующий эскадрой и смог мгновенно верно оценить обстановку. Надо сказать, что не всякий флагман решился бы взять на себя ответственность за управление кораблем в такой экстремальный момент. Владимирский сделал это. К полудню 2 декабря отряд без потерь пришел в Батуми.

На обратном пути к берегам Кавказа авиация противника ни первую, ни вторую группу отряда кораблей эскадры не атаковала. Крейсер и его охранение воздушный разведчик врага обнаружил уже при подходе к Батуми, а эсминцы - несколько раньше. [65]

«В командование флотом вступил…»

21 января 1943 года Ставка потребовала от командующего Черноморской группой войск Закавказского фронта генерал-лейтенанта И. Е. Петрова освободить Новороссийск, одновременно выдвинув часть своих войск к Краснодару. C освобождением Новороссийска дивизиям Черноморской группы открывался путь на Тамань, к Керченскому проливу.

По плану операции «Море», разработанной штабом генерала Петрова, прорыв обороны немцев у Новороссийска силами 47-й армии сопровождался десантом Черноморского флота. Но прорвать оборону противника оказалось нелегко. Генерал Петров, во изменение плана операции, потребовал от командующего Черноморским флотом высадить десант, не дожидаясь выхода 47-й армии к перевалам Маркотх и Небеджаевский.

В операции «Море» Владимирский командовал отрядом кораблей огневого содействия и прикрытия десанта. Крейсера «Красный Кавказ» под его флагом и «Красный Крым», лидер и два эсминца вышли из Батуми на рассвете 3 февраля. Владимирский знал, что части 47-й армии не прорвали вражескую оборону у Новороссийска, и поэтому не мог не вспомнить то, что было год назад, - высадку в Судак. Не будет ли и десант в Южную Озерейку (три десятка километров к северо-западу от Новороссийска) изолирован противником, смогут ли пробиться к нему части 47-й армии?

План десантной операции еще с конца 1942 года начал готовить Н. Е. Басистый с приданным ему штабом высадки. Тогда же Владимирский и Басистый, независимо друг друга, высказали командующему флотом свои сомнения в целесообразности десанта в Южную Озерейку. Побережье крыто всем ветрам, кроме северного, время года штормовое. В марте 1942 года тут погиб во время шторма поврежденный на минном поле эсминец «Смышленый». Ухудшение погоды может сорвать и высадку, и дальнейшее снабжение [66] десанта всем необходимым. Кроме того, в районе Южной Озерейки трудно подавить противодесантную оборону: настильный огонь корабельной артиллерии не так уж страшен позициям противника, укрытым за обратными скатами гор. Командующий флотом разрешил лишь на всякий случай сделать расчеты на высадку главного десанта в Станичку - рыбацкий поселок на Суджукской косе, отделяющей Цемесскую бухту от моря. В Станичку по основному плану операции высаживался батальон морской пехоты с целью отвлечь силы врага, дезориентировать командование его 17-й армии.

Как известно, высадка в Южную Озерейку потерпела неудачу. Главные силы десанта были перенацелены на Станичку: на плацдарм, захваченный героическим батальоном майора Ц. Л. Куникова, корабли и катера доставили войска, предназначавшиеся первоначально для Южной Озерейки. Вскоре на Малой земле (так стал называться плацдарм в Станичке) была образована Западная группа 18-й десантной армии. Враг не смог сбросить ее части в море, но и 47-я армия не выполнила поставленную ей боевую задачу - не обошла Новороссийск, не ворвалась в него, не соединилась с десантом…

Владимирский самым тщательным образом анализировал ход февральских боев и приходил к выводу, что было немало ошибок, в том числе и по флотской части. Во-первых, выход в море кораблей эскадры, вскоре обнаруженных воздушной разведкой, очевидно, насторожил противника. Во-вторых, наша авиация преждевременно нанесла бомбоштурмовые удары по району Южной Озерейки.

Об опоздании на полтора часа командир высадки Н. Е. Басистый своевременно доложил по радио командующему флотом и командиру отряда прикрытия - на море штормило. Небольшие суда с десантом с трудом преодолевали встречную волну. Командир отряда прикрытия Владимирский приказал продублировать в штаб флота полученную от Басистого радиограмму. Но близилось время [67] открытия огня его кораблями, а указания о переносе срока не поступало. Тогда Владимирский приказал перенести его на полтора часа, как просил Басистый, и дал об этом радиограмму в штаб флота. Крейсера и эсминцы отошли мористее и маневрировали, ожидая подхода отряда с десантом. Время же вылета авиации изменено не было. Оправдались и опасения, что операции помешает плохая погода и что не удастся подавить противодесантную оборону врага в Южной Озерейке. Корабли эскадры выпустили по берегу 2 тысячи снарядов вместо назначенных восьмисот, а немецкие батареи продолжали вести губительный огонь по идущим к берегу кораблям десанта.

Одной из причин неудачи операции «Море» был неверный выбор района десантирования. Конечно, высадка в Южную Озерейку с оперативной точки зрения была заманчива: силы десанта могли выйти на тыловые коммуникации противника. В случае прорыва вражеской обороны нашей 47-й армией дивизиям врага в районе Новороссийска грозило окружение. Следовало, однако, реально оценивать возможности наших войск по преодолению мощной обороны. Тут, правда, начиналась уже не флотская, а армейская часть операции. Но Владимирский, учтя опыт прошлых десантов, сумел прийти к правильным выводам. Суть их состояла в том, что линию обороны противника войскам не преодолеть без самой непосредственной - на уровне тактического взаимодействия - поддержки десантом с моря, то есть без согласованного совместного удара с фронта и в ближний тыл обороняющихся. Такой удар, считал Владимирский, можно нанести только высадкой десанта прямо на берега Цемесской бухты, в глубине которой лежит желанный Новороссийск…

Во второй половине февраля, в марте и первой половине апреля 1943 года все попытки наших 47-й армии и войск на Малой земле прорвать оборону гитлеровцев в районе Новороссийска потерпели неудачу. Ставка не была удовлетворена действиями Черноморской группы войск Северо-Кавказского [68]фронта и Черноморского флота. Отсюда - прибытие на Северный Кавказ представителя Ставки маршала Г. К. Жукова и наркома ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова. Они побывали в штабах фронта и флота и вылетели в Москву после неудачной попытки 56-й армии прорвать «Голубую линию» в центре Таманского полуострова. Затем последовали решения Ставки о смене командующих Черноморским флотом и Северо-Кавказским фронтом. Командующим флотом стал вице-адмирал Л. А. Владимирский, командующим фронтом - генерал-лейтенант И. Е. Петров.

Новый командующий Черноморским флотом не медля включился в работу. С начальником штаба флота И. Д. Елисеевым, начальником оперативного отдела П. А. Мельниковым у Владимирского полное взаимопонимание.

Особое внимание комфлота уделил организации охраны коммуникаций. С весны 1943 года резко возросла активность гитлеровского флота на Черном море. Немцы перебросили по Дунаю с Балтики шесть подводных лодок. Их обнаруживали около Батуми и Поти, были попытки атаковать наши суда. В районе между Геленджиком и Мысхако, там, где каждую ночь шли к Малой земле конвои с пополнением и грузами для Западной группы 18-й армии, враг ставил с катеров магнитные мины. Действовали и торпедные катера. Разведотдел флота доложил, что в портах Крыма их появилось не менее пятнадцати.

Обо всем этом говорил командующий флотом, собрав в конце апреля командиров соединений и офицеров штаба. Он пояснил обстановку на фронте у Новороссийска, дал оценку силам противника на море, отметив, что теперь, когда у немцев уже нет надежды расправиться с Черноморским флотом, лишив его баз, следует ожидать активизации подводных лодок и авиации, легких надводных сил - всего, что имеется у гитлеровского «адмирала Черного моря» Кизерицки. Необходим максимум внимания обороне кораблей и конвоев. Но главное для флота - наступать, помочь Черноморской группе войск освободить Новороссийск. Это [69] откроет путь в Крым, к Севастополю… Нужны систематические удары разнородных сил флота по базам и аэродромам противника, по его ближним и дальним коммуникациям…

После совещания, вспоминал И. Д. Елисеев, все участники были единодушны в высокой оценке знаний нового командующего, в глубине и верности сделанного им анализа оперативной обстановки, согласны с поставленными им конкретными задачами. Последующие недели позволили убедиться в компетентности и энергии Владимирского, в том, что за словами у него всегда следуют дела.

Владимирский вместе с командующим ВВС флота генералом В. В. Ермаченковым наметил предстоящие удары с воздуха по вражеским коммуникациям между Крымом и Кавказом, Крымом и портами на западных берегах Черного моря, в том числе в районе устья Дуная. Решили, как прикрыть от налетов гитлеровских самолетов Малую землю. Для всего этого у флотской авиации появилось больше возможностей: получая новые машины, ее бригады преобразовывались в дивизии - минно-торпедную, истребительную, штурмовую. Командующий флотом предложил генералу Ермаченкову наладить взаимодействие с подводными лодками, обеспечить информацией о движении конвоев лодки, развернутые к западу от Севастополя. Он немедленно откликнулся на просьбу авиаторов использовать надводные корабли для удара по аэродрому в Анапе. Аэродром этот имел сильную ПВО и был расположен так, что налету наших самолетов мешали горы. А с него поднимались «мессершмитты», чтобы вести бои в небе над Новороссийском и Малой землей и перехватывать наши бомбардировщики торпедоносцы на пути к Крыму и западным берегам верного моря.

О совместных ударах по противнику боевых катеров, кораблей эскадры и авиации Владимирский думал давно. Теперь стали проводить такие операции. Начали с подавления аэродрома в Анапе. В ночь на 1 мая 1943 года эсминцы [70] провели поиск у берегов Крыма, обстреляли Двуякорную бухту. Тогда же эсминец и сторожевик нанесли артиллерийский удар по аэродрому в Анапе. Огонь корректировали три гидросамолета МБР. Позже стало известно, что в ту ночь шесть «мессершмиттов» были уничтожены и десять повреждены. Удары по аэродрому, по базам противника, поиск на его коммуникациях силы флота продолжали и в последующие дни. В мае, в среднем два-три раза в неделю, эсминцы и сторожевики, катера с реактивными установками, взаимодействуя с авиацией, обрушивали снаряды и «эрэсы» на порт и аэродром Анапы, на батареи в Южной Озерейке. В море у берегов восточного Крыма перехватить конвои врага не удалось, но это свидетельствовало, что перевозки в порты Керченского полуострова идут по суше или на прижимающихся к берегу десантных баржах, а на Кавказ - не выходя за пределы Керченского пролива. Командующий флотом приказал усилить активность подводных лодок между Севастополем и северо-западными берегами Черного моря. Одновременно минировался Керченский пролив. До наступления осени катера поставили в проливе более пятисот мин. Пересекая Черное море, сбрасывала магнитные мины на фарватеры врага и авиация флота. После гибели нескольких судов противник был вынужден на время прекратить судоходство в устье Дуная.

Результаты ударов черноморцев с воздуха и из-под воды подсчитали к концу года: подводные лодки потопили двадцать шесть и повредили три судна, авиация в апреле - декабре пустила ко дну сто четырнадцать судов и боевых кораблей врага. На минах, выставленных нашими катерами, противник потерял в Керченском проливе и Азовском море немало барж и катеров.

Можно привести и другие факты и цифры, подтверждающие заметное усиление боевой активности Черноморского флота с конца апреля 1943 года. Сказалось, конечно, и общее изменение военной обстановки после разгрома гитлеровцев в Сталинградской битве. Но ничто не происходит [71] само собой. Этот процесс, несомненно, связан и с деятельностью нового командующего флотом вице-адмирала Л. А. Владимирского. И. Д. Елисеев рассказывал, как интересно было ему работать с Владимирским, поддерживавшим штаб во всем, что касалось укрепления наступательного характера в боевой деятельности флота. Вспоминал он и о тщательном изучении командующим опыта войны других наших флотов, в особенности Северного, материалов о войне на Средиземном море, в Атлантике и на Тихом океане. Все, что предлагал, на что указывал Владимирский штабу, имело целью наращивать удары по гитлеровцам, воевать искуснее, чем прежде, побеждать малой кровью. Елисеев говорил также, что за долгую свою службу в ВМФ редко встречал у военачальников такую постоянную готовность выслушать суждения своих подчиненных. Планы операций в штабе Черноморского флота при Владимирском рождались в истинно творческой обстановке - свое мнение мог высказать каждый участник их разработки, независимо от должности и воинского звания. В такой творческой атмосфере готовился и план Новороссийской десантной операции, составной части наступательной фронтовой Новороссийско-Таманской операции. Ее цель - содействовать войскам Северо-Кавказского фронта в освобождении Новороссийска и тем самым в прорыве наиболее мощной части «Голубой линии». [72]

Новороссийско-Таманская наступательная

Разгром дивизий врага на Курской дуге и выход советских войск на Днепр завершили коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны, контрнаступление наших войск Переросло в общее стратегическое наступление.

Директиву Ставки о подготовке фронтовой операции освобождению Тамани Северо-Кавказский фронт получил в августе 1943 года. [72]

Владимирский реально оценивал масштабы и трудности предстоящих боев. Впервые после Керченско-Феодосийской десантной операции 1941 года армии и флоту предстояло развернуть на приморском направлении наступательные действия в таких широких масштабах и в столь тесном взаимодействии. А ведь кораблей и катеров у Черноморского флота было теперь меньше. Правда, значительно возросли боевые возможности авиации, но для десанта все же главное - надводные силы.

С лета 1943 года Владимирский не раз бывал на КП генерал-полковника Петрова. Прорыв «Голубой линии» невозможен без взятия Новороссийска - основного ее узла обороны и, следовательно, без крупной десантной операции, утверждал командующий фронтом. Но где высаживать десант? В записях у Владимирского значится: Петров предлагал высадку в Анапу или несколько южнее - в долину реки Сукко. Не исключал он и десант вновь в Южную Озерейку. Вот тут-то Владимирский и высказал давно выношенное: все эти районы слишком далеки от линии фронта. Он напомнил генералу о почти двухмесячных кровопролитных боях Восточной группы 18-й армии генерала К. Н. Леселидзе у цементных заводов в Новороссийске. Сильно укрепленную оборону противника прорвать не удалось. Не окажется ли бесполезным десант, не будут ли напрасными жертвы, если 18-я и 56-я армии не смогут пробиться ему навстречу? Не стоит ли подумать о ломке уже известной немцам последовательности при высадке наших десантов: выход эскадры, артиллерийская подготовка огнем ее кораблей и удары авиации, а затем уже высадка?

Местом высадки десанта Владимирский предложил Цемесскую бухту - части противника на линии фронта в этом случае окажутся, так сказать, между молотом и наковальней. Десант поддержит огнем флотская береговая артиллерия и артиллерия 18-й армии, огонь их будет корректироваться с захваченных плацдармов. Значит, войска [73] можно высаживать без тяжелого вооружения, используя катера.

Предложение поддержал командующий артиллерией 18-й армии генерал-майор Г. С. Кариофилли, великолепный специалист и эрудит в военной истории. Но командующего фронтом И. Е. Петрова поначалу убедить не удавалось. Решение он принял лишь после обсуждения с прибывшим наркомом ВМФ всех «за» и «против» вариантов десанта в Анапу, в долину реки Сукко и в Южную Озерейку, сравнения их с высадкой на берега Цемесской бухты. К единому мнению прийти было, очевидно, трудно. Н Г. Кузнецов пишет в своих воспоминаниях, что о месте высадки у него с Петровым «произошел спор». Все же согласия достигли и местом десанта избрали Цемесскую бухту. Составленный с учетом этого план Новороссийско-Таманской операции командующий фронтом представил в Ставку. Нарком ВМФ, проверив ход ее подготовки по морской части, вылетел в Москву. Он поддержал в Генштабе предложения Северо-Кавказского фронта. Ставка утвердила десант в Новороссийск…

Подготовка к десантной операции началась незамедлительно. Для гарантии сохранения в тайне места высадки, над ее планом, по приказанию Владимирского, работали два штаба: штаб Новороссийской ВМБ, который разрабатывал документы на десант в Южную Озерейку, и штаб командира высадки, о существовании которого знали немногие посвященные. Штаб командира высадки и готовил десант в Цемесскую бухту. Начальником его Владимирский назначил опытного оператора капитана 2-го ранга И. М. Нестерова. Командующий приказал также включить в состав штаба флаг-штурмана бригады крейсеров Б. Ф. Петрова, участвовавшего в подготовке и проведении десантов в Феодосию в 1941 году и в Южную Озерейку в начале февраля 1943 года.

Владимирский вместе с начальником штаба флота Елисеевым наметили мероприятия для дезориентации противника. [74] В районе Анапы и Озерейки стали то и дело появляться самолеты и корабли, демонстрируя разведывательную деятельность. Озерейка обстреливалась артиллерией чаще, чем цели на берегах Цемесской бухты. Командующий следил за стягиванием в Геленджик катеров, сейнеров и мотоботов из всех портов Кавказа - их нужно не менее полутора сотен. Он утвердил план действий авиации, представленный генералом Ермаченковым. Все важно… Но главная забота командующего состояла в том, чтобы найти решение самой трудной задачи - как прорваться в Цемесскую бухту. Путь с моря в нее лежал через ворота между молами из железобетонных кубов. На молу у ворот - доты. У корней молов, почти у уреза воды - тоже. Ворота перекрывал стальной трос. Если каким-то чудом нашим катерам удастся прорваться в бухту, их встретят кинжальным артиллерийско-пулеметным огнем из дотов на причалах. Гибель тихоходных мотоботов и сейнеров неизбежна, боевых катеров, пожалуй, тоже… Доты ни артиллерией, ни штурмовкой с воздуха не подавить. Владимирский искал новое, неожиданное, не шаблонное решение. И оно было найдено. Командующий флотом решил применить для прорыва в бухту торпедные катера. Корабликам из дюраля предстояло выпустить около сорока торпед, чтобы взорвать доты, а затем высадить первый бросок десантников на молы и причалы порта. Защитой торпедных катеров будет только неожиданность и скорость…

Сейчас, когда Новороссийская десантная операция стала хрестоматийной, кажется, что иного решения и быть не могло. Однако тогда, летом сорок третьего, к нему пришли после нелегких раздумий, после рассмотрения различных вариантов возможных действий флота. Ведь никто еще в истории военно-морского искусства не применял торпеды для уничтожения укреплений на берегу. Командир 2-й бригады торпедных катеров В. Т. Проценко вспоминал, как незадолго перед началом операции Л. А. Владимирский и Н. М. Кулаков приезжали в Геленджик проверить работу [75] подрывных команд, которые должны были с небольших катерков-»лимузинов» подорвать стальной трос в воротах между молами и открыть путь в бухту. Еще до этого испытали боевую торпеду, взрыватель которой переделали специалисты из минно-торпедного отдела флота и бригады Проценко. Торпеда промчалась по поверхности воды и, как и было задумано, прежде чем взорваться, «проползла» по пляжу 15-20 метров. Проверял Владимирский и работу гидрографов, спешно устанавливающих створные огни и буи, чтобы отряды катеров с десантом смогли в темноте выйти к воротам и к назначенным местам высадки, приезжал на тренировки десантников в посадке на суда и высадке с них на берег. Проверял он и многое другое, из чего складывается сложнейший вид взаимодействия флота и армии - десант.

Все приказания по готовящейся операции командующий флотом и его начальник штаба, другие командиры и начальники отдавали устно - соблюдалась строжайшая секретность. Как выяснилось после войны, командование 17-й армии врага не ожидало десанта в Цемесскую бухту. Только 28 августа 1943 года Владимирский и Кулаков подписали оперативную директиву Военного совета Черноморского флота. Директива предписывала командиру высадки контр-адмиралу Г. Н. Холостякову десантировать бригаду и батальон морской пехоты, два стрелковых полка в Цемесскую бухту - от мыса Любви на ее западном берегу и до линии фронта у здания электростанции на восточном. Таков был состав первого эшелона десанта. Боевой приказ Северо-Кавказского фронта был получен два дня спустя: командовать десантной операцией назначен командующий Черноморским флотом, ему подчинены командир высадки Г. Н. Холостяков, командующий авиагруппой В. В. Ермаченков и командир отряда огневого содействия Н. Е. Басистый. Но отряд командующего эскадрой Басистого по решению Владимирского оставался в резерве, стоял в Поти в готовности к выходу. Командующий флотом [76] считал, что выход крейсеров и эсминцев сразу же насторожит противника. Так и обосновал свое решение, докладывая о подготовке операции прибывшим из Москвы заместителям наркома ВМФ И. В. Рогову и Г. И. Левченко.

Новороссийская десантная операция началась в ночь на 10 сентября 1943 года. В книге воспоминаний «Курсом к победе» Н. Г. Кузнецов пишет: «Бывает, что и хорошие планы не всегда удается в точности проводить в жизнь». В Новороссийской операции, по мнению наркома ВМФ, «план… выполнялся точно и без всяких отступлений». Но для Владимирского всегда характерен нелицеприятный анализ. В конце сентября 1943 года он записал: «В плане высадки следовало предусмотреть различные варианты заместительства в высаживаемых частях и в отрядах, более жестко указать необходимость высадки на заданных участках берега». И далее: «Радиосвязь не всегда была на высоте (потеря связи с Потаповым и Ботылевым)».

В этих строках речь идет о 255-й бригаде морской пехоты. Ее воины сражались героически, но случилось так, что комбриг полковник А. С. Потапов лишился всех радиостанций, потерял управление своими подразделениями. Противник отрезал десант от берега. В ночь на 11 сентября Потапов с группой бойцов пробился на Малую землю. Только через четыре дня после этого морские пехотинцы бригады соединились с наступавшими с Малой земли частями Западной группы 18-й армии. Потерял связь с командиром высадки и 393-й батальон морской пехоты капитан-лейтенанта В. А. Ботылева - на третьи сутки боев в рациях сели батареи. И этот батальон немцам удалось отсечь от причалов порта.

На левом фланге высадки и в центре шли ожесточенные бои, на правом, отбивая все атаки, удерживал плацдарм 1339-й стрелковый полк. Но ни Западная, ни Восточная группы 18-й армии, несмотря на многократные атаки, не могли прорвать вражескую оборону. Нужно было решать, где высаживать основные силы второго эшелона десанта. [77]

Утром 10 сентября, прибыв на КП к генералу Петрову, Владимирский предложил с наступлением темноты высадить стрелковый полк на правом фланге. Как оказалось, командующий фронтом уже обсудил с генералом Леселидзе этот вариант, но еще не принял окончательного решения. Еще раз все обдумав, Петров приказал начинать посадку на катера полка дивизии В. А. Вруцкого. Вот тут, на правом фланге, и обозначился успех, когда оба полка Вруцкого - высаженный в первом эшелоне и только что присоединившийся к нему - в ночь на 13 сентября соединились с прорвавшим с фронта вражескую оборону третьим полком той же дивизии. «Командующий фронтом сказал, что у меня есть чутье, - записал тогда Владимирский. - Он, на мой взгляд, медлил с вводом в прорыв танков и стрелковых частей, ожидая дальнейшего истощения противника». Но вот в образовавшуюся в обороне врага брешь устремились танковая бригада и стрелковая дивизия…

16 сентября Москва салютовала частям Северо-Кавказского фронта и Черноморского флота, освободившим Новороссийск. Н. Г. Кузнецов свидетельствует о положительной оценке итогов операции Верховным Главнокомандующим: «Хорошо поработали, - проговорил он, поглаживая усы…» Как говорится, конец венчает дело.

Несмотря на успех операции, Владимирский записал, что противника, к сожалению, окружить не удалось; оставив Новороссийск, его дивизии отходили на Таманский полуостров. К критическому анализу боев за Новороссийск Владимирский обращался не раз и в послевоенные годы. Но время подтвердило весомый вклад в дело победы руководителей Новороссийской операции - генерал-полковника И. Е. Петрова и вице-адмирала Л. А. Владимирского. [78]

Тяжкий урок

В первые дни октября 1943 года на Черноморский флот вновь прибыл Н. Г. Кузнецов. Владимирский рад был доложить наркому о близком завершении боев на Северном Кавказе, о дружной боевой работе моряков и армейцев. Удовлетворение наладившимся взаимодействием с флотом высказал и генерал Петров, когда нарком и командующий флотом приехали к нему на КП. В самом деле, пробиваться по изрезанному лиманами черноморскому побережью Таманского полуострова 18-й армии очень помогли десанты, высаженные у станицы Благовещенской и Соленого озера. А 3 октября части этой же армии и моряки-десантники освободили Тамань. Еще раньше совместным ударом 9-й армии и десанта Азовской флотилии контр-адмирала С. Г. Горшкова враг был выбит из Темрюка. До полного освобождения Таманского полуострова оставались считанные дни, враг спешно эвакуировался в Крым. В Керченском проливе и на подступах к нему суда противника атаковали наша авиация и торпедные катера, у южного и западного побережья Крыма на вражеские конвои охотились торпедоносцы и пикирующие бомбардировщики. Планировал штаб флота и набеги кораблей эскадры. 30 сентября поиск вражеских конвоев между Ялтой и Феодосией провели три эсминца. К очередному поиску на коммуникациях и обстрелу портов Ялты и Феодосии в ночь на 6 октября готовились лидер «Харьков», эсминцы «Беспощадный» и «Способный».

5 октября, за четыре часа до выхода к берегам Крыма эти корабли перешли из Поти в Туапсе. Командующий флотом решил сам провести инструктаж командира дивизиона Г. П. Негоды и командиров кораблей П. И. Шевченко, В. А. Пархоменко и А. Н. Горшенина, хотя все они уже не раз участвовали в подобных операциях. Начальник разведотдела утром доложил командующему, что на аэродромах Крыма сейчас не более сорока самолетов. Все же [79]Владимирский счел необходимым напомнить собранным Негодой на «Беспощадном» командирам о соблюдении скрытности, о том, что нужно непременно до рассвета отойти от берегов Крыма. Командующий обращался как бы ко всем, но адресовал сказанное в первую очередь командиру дивизиона. И не только потому, что Негода командовал уходящим на операцию отрядом. Все же не было у него полной уверенности в комдиве…

«Беспощадным» Негода командовал прекрасно, был на своем месте. Владимирский сам представлял его к ордену в конце сорок первого, именно «Беспощадный» стал первым Краснознаменным кораблем эскадры. Однако Владимирский резко протестовал, когда в сорок втором Негоду назначили командиром дивизиона новейших эсминцев. Командующий эскадрой полагал это назначение преждевременным и предложил пока дать Негоде дивизион из эсминцев-»новиков» и сторожевиков. После того как Г. П. Негода все-таки принял 1-й дивизион, Владимирский три раза ходил с ним в боевые походы - присматривался. Но ведь не создашь искусственно критическую ситуацию для проверки своего подчиненного. Комдив вроде бы получался.

Во власти командующего флотом было своевременно сменить командира дивизиона, назначив другого офицера. Но Владимирский не мог оскорбить недоверием храброго офицера. Дивизионом Негода командовал уже почти год…

Ни один из кораблей отряда не вернулся к своим берегам. О случившемся писали мало. К сожалению, ничего не рассказал и Г. П. Негода, хотя и издал после войны книгу воспоминаний. В историческом очерке «Краснознаменный Черноморский флот» сказано кратко: «Когда же надводные корабли выходили в набеговые операции без авиационного прикрытия, их постигала неудача, а для лидера «Харьков» и эсминцев «Беспощадный» и «Способный» такие выходы закончились трагично, противнику удалось 6 октября 1943 г. потопить их». Корабли эскадры, однако, начала войны совершили не одну сотню боевых походов [80] без прикрытия с воздуха, и за это время гитлеровской авиацией в море были потоплены только два из них - эсминцы «Фрунзе» и «Безупречный». Под ударами авиации корабли гибли в базах - в Севастополе и Новороссийске, защищенные, казалось бы, истребителями и зенитной артиллерией ПВО (враг имел в то время большое преимущество в воздухе). В этом же боевом походе отряд Негоды на светлое время суток как раз имел воздушное прикрытие: три истребителя ДД - дальнего действия. Другое дело, что истребители эти были доморощенные: бомбардировщики, на которые установили дополнительные пулеметы. Они могли связать боем неуклюжие бомбардировщики врага, отогнать воздушного разведчика, но сражаться на равных с «мессершмиттами», «фокке-вульфами» или маневренными пикировщиками им было трудно.

Гибель трех кораблей сыграла определенную роль в судьбе Л. А. Владимирского. Поэтому расскажем подробнее, как развивались события.

Отряд вышел в море с наступлением темноты, комдив держал свой брейд-вымпел на «Беспощадном». В 01.00 6 октября от отряда отделился «Харьков» - направился к Ялте, как и было положено по плану. А через час и эсминцы, направлявшиеся к Феодосии, и лидер обнаружили вражеские воздушные разведчики. Они сопровождали корабли до четырех утра, время от времени сбрасывая САБы - осветительные бомбы. Таким образом, враг узнал о выходе отряда и мог подготовить силы для удара по кораблям Командир «Харькова» доложил об обнаружении своего корабля только в 04.03, а Негода еще позднее - в 05.30 Поэтому, когда Владимирскому принесли расшифрованные радиограммы от Шевченко и Негоды, отменять обстрел портов было уже поздно - открытие огня по Ялте планировалось на 06.00, а Феодосии - на 05.30. Впрочем, после того как эсминцы атаковали бомбардировщик и пять торпедных катеров, Негода сам отменил удар по Феодосии. Потопив торпедный катер и выйдя из-под огня береговой [81] батареи, корабли пошли в точку рандеву с лидером. В 07.15 «Харьков», успешно обстрелявший порт Ялты, встретился с эсминцами. Отряд лег на курс к берегам Кавказа.

Получив радиограмму Негоды о начале движения отряда к Поти и доклад с КП авиации о вылете трех истребителей ДД для его прикрытия, Владимирский, всю ночь находившийся в комнате оперативного дежурного по флоту, облегченно вздохнул. Однако события через каких-нибудь полчаса начали развиваться самым непредвиденным образом…

Не прошло и получаса после присоединения к эсминцам лидера, как в небе появился вражеский разведчик. Он приблизился к отряду и был сбит нашим истребителем ДД. Вот тут Негода допустил ошибку, приказав «Способному» поднять с воды опустившихся на парашютах летчиков. Не так уж значима потеря двадцати минут, главное в том, что корабли сбавили ход, ослабили наблюдение за воздухом. Восемь Ю-87 заметили, когда они уже вошли в пике. С запозданием открыли зенитный огонь. А наши истребители ДД связали боем сопровождавшие «юнкерсы» истребители. Три бомбы поразили «Харьков». Приказав «Способному» взять лидер на буксир, Негода дал радиограмму случившемся.

Получив это донесение, Владимирский не медлил с рением: «Харьков» топить, сняв команду, уходить полным ходом к своим берегам. Пока шифровали телеграмму, на КП авиации уже пошло приказание послать к отряду все истребители ДД. Но корабли в это время еще были вдвое ближе к аэродромам в Крыму, чем к нашим на Кавказе… О повреждении «Харькова» Владимирский сразу же доложил наркому ВМФ, находившемуся в штабе флота. Г. Кузнецов вспоминает: «Командующий флотом старался, чем мог, помочь кораблям, выслал к ним еще девять истребителей - все, что находилось на аэродромах.

- Где остальные два корабля? - спросил он.

- Буксируют «Харьков». [82]

- Прикажите им оставить его!»

Кузнецов и Владимирский думали об одном и том же: успел ли Негода получить радиограмму Владимирского до второго налета? Ведь корабли перед выходом не получили ТУС - таблицу условных сигналов, при помощи которых можно было быстро кодировать и раскодировать радиограммы. Поэтому приходилось пользоваться шифром, на что уходило больше времени. Второй налет начался через три часа после первого. Четырнадцать Ю-87 атаковали эсминцы. «Способный» почти не пострадал, «Беспощадный» принял в корпус не одну сотню тонн воды, лишился хода. Вот к чему привела неспособность комдива самостоятельно принять нелегкое решение - потопить лидер и уходить полным ходом. Так он допустил вторую ошибку. Была и третья: после второго налета у комдива уже наверняка была радиограмма комфлота. Трансформируя ее к еще более ухудшившейся обстановке, следовало топить и «Харьков» и «Беспощадный», а «Способному» уходить со снятыми экипажами. Сделано это не было… Третий налет - потоплен «Беспощадный», четвертый - «Харьков», последний, пятый - двадцать пять пикировщиков топят «Способный»… Почти десять часов корабли отряда оставались практически в одном районе, дав врагу редкую возможность для последовательного нанесения ударов.

Подоспевшие катера спасли многих. Но сотни погибли в холодной октябрьской воде. Н. Г. Кузнецов пишет: «…урок был тяжелый - на всю жизнь». От Верховного Главнокомандующего «досталось больше всего, конечно, командующему флотом Л. А. Владимирскому». {11}.

В своих записях Владимирский не раз возвращается к драматической гибели своих кораблей. Что Негода допускал одну за другой серьезнейшие тактические ошибки, [83] что командир «Способного» Горшенин обрек свой эсминец, продолжая оставаться на месте гибели двух кораблей, - сомнений не было. Подвел разведотдел, дав устаревшие сведения: как выяснилось позже, за два-три дня до выхода отряда численность бомбардировщиков и истребителей противника на аэродромах Крыма возросла, по крайней мере, вдвое. Но прежде всего Владимирский хотел понять, в чем виноват он сам. В дневнике: «Мои ошибки: 1. Не использовал для прикрытия всю могущую быть использованной истребительную авиацию. Это хотя несколько и увеличило бы прикрытие, но все-таки не решило бы задачи, т. к. вместо 3-4 истребителей могло быть максимум 5-6… 2. Доверил эту операцию комдиву, в котором уверен не был».

Усиление прикрытия истребителями ДД действительно «не решило бы задачи». Ко времени второго налета отряд прикрывали уже девять истребителей, но это не спасло «Беспощадный». Корабли сбили восемь, подбили три самолета, истребители ДД сбили четырнадцать. Летчики и зенитчики дрались геройски! Но три корабля флот потерял.

К причинам ошибок комдива Владимирский возвращался не раз. Для воевавшего два года офицера ошибки трудно объяснимые. Он пришел к выводу, что решающую роль в событиях того рокового дня имел «нравственный элемент». В записях сорок третьего: «Решение комдива подобрать… летчиков… было вызвано, по его словам, опасением, не осудят ли его за то, что не взял пленного… Обстановка, когда дороги каждые 15-20 минут, и корабли, находясь недалеко от берегов противника, должны быть на полных ходах, была забыта». Далее Владимирский продолжает: «После первого налета… комдив видел, что «Харьков» можно спасти только буксировкой, район же действий всего 50-60 миль от берегов противника. Противник атакует Ю-87 - самыми опасными для кораблей. Их эффективность Негода отлично знает еще с обороны Одессы. Суммируя - обстановка крайне неблагоприятная. И он решает [84]буксировать «Харьков»! Это не решение, это инерция, это боязнь быть обвиненным в трусости. Прими Негода правильное решение после первого налета, то есть если б был потоплен «Харьков», корабли за три часа до второго налета прошли бы 90 миль - были бы уже у себя. Все бы закончилось потерей одного корабля… Через три часа второй налет. «Беспощадный» лишается хода… Комдив решает буксировать корабли по очереди, несмотря на доложенную ему уже мою радиограмму, разрешающую топить «Харьков». Следовало топить и «Беспощадный», сняв людей. За два часа до последующего налета «Способный» был бы уже в 50-60 милях от своих берегов…»

«Этот тяжелый для нас урок, - пишет Владимирский, - есть прежде всего расплата… за боязнь принять ответственное решение, боязнь быть обвиненным в трусости, если оставлен, утоплен корабль… Правда, на нашу психологию влияет и «бытие» - авось удастся спасти корабль, их у нас так немного». Итак, комдив не решился топить поврежденный лидер и в дальнейшем действовал по инерции раз принятого решения. А ведь он должен был помнить о боевом приказе командующего эскадрой перед набеговой операцией к берегам Румынии в декабре 1942 года. В том приказе сказано: «Тяжело поврежденный, лишившийся хода корабль топить, а личный состав спасать по обстановке». И не мог Негода не знать, что Владимирский справедлив, всегда защищает своих командиров от облыжных обвинений. В дневнике есть такая запись: «Никогда не обвинял командиров в трусости, да к этому и никогда (в дневнике подчеркнуто. - С. З .) не было оснований. Наоборот, защищал от неправильных обвинений свыше. Всегда подробно разбирал причины допущенных ошибок, давал им свою оценку…»

И все- таки в том, что Негода не смог принять правильного решения, Владимирский видел и свою вину: не воспитал, как должно, своего командира, вручил руководство операцией офицеру, которому не доверял до конца. [85]

Ответственность за решение… Ее принял на себя командующий флотом, когда встал вопрос о виновных и наказании. Владимирский не стал «распределять ответственность». Негода воевал храбро, после войны стал адмиралом, командовал соединениями. В книге своих военных мемуаров он не раз с любовью и уважением вспоминает Владимирского. Оставить тогда Негоду на флоте было очень непросто. Но Владимирский помнил, как сам в сорок первом разрешил спустить шлюпки с «Фрунзе», чтобы подобрать моряков потопленной канлодки, помнил, как, сомневаясь в Негоде, все же поручил ему командование отрядом. Негода оказался плохим тактиком, но сердцем его понять можно… Б. Ф. Петров вспоминал разговор с командующим флотом вскоре после гибели трех кораблей: «Адмирал встал и, пытливо глядя мне в глаза, спросил: «А вы утопили бы «Харьков»? И когда Петров задумался, а потом произнес: «не знаю», Владимирский сказал: «Вот то-то и оно!… Я благодарен вам за честность, а то сейчас все говорят - я утопил бы! Задним умом каждый умен…» Владимирский сохранил флоту боевого офицера, потому что мог чужую беду, чужую боль ощущать как свою.

Ему всегда было чуждо какое-либо соглашательство, стремление угодить начальству. Он считал это самым тяжким для военного человека пороком. «Бывает, - говорил Владимирский, - подчиненные настолько «чутко» прислушиваются к мнению начальника, что когда спрашивают их мнение, то высказывают не свое суждение, а то, что желает слышать начальник. Последствия тут могут быть самые печальные…»

Лев Анатольевич всегда был самокритичен. Но высокие требования предъявлял и к другим - и к подчиненным и к начальникам. И в прошлом его привлекали деятели, вопреки всему отстаивающие истину, рыцари духа - личности. В дневнике его есть, например, строки восхищения адмиралом Н. С. Мордвиновым, нашедшим в себе гражданское мужество проголосовать против казни декабристов. Как вывод: [86] «Проявить мужество гражданское потруднее, пожалуй, чем проявить храбрость в бою».

В литературных произведениях - читал адмирал всегда много - ему всегда импонировали образы мужественных и непреклонных людей. Это во многом определяло круг чтения. В послевоенных дневниках Льва Анатольевича выписки из Плутарха и Светония, А. Герцена и П. Кропоткина, Е. Тарле и А. Манфреда. На одной из страниц читаем: «Никто не имеет права жить только для себя». Это из книги Ж. Амаду о Престесе.

Десант в Крым

К общему решению по замыслу десантной операции в Крым фронт и флот пришли не сразу. И. Е. Петров предлагал бросок через Керченский пролив сопроводить крупным десантом в Феодосию. Тут поспорили - Владимирский доказывал, что нельзя повторяться, немцы помнят декабрь сорок первого. У Феодосии сейчас несколько батарей береговой обороны с радиолокаторами. Крупных кораблей у флота меньше и почти нет транспортов. В конце концов командующие согласились на одновременной высадке десантов двух армий: 56-й - на Еникальский полуостров (северо-восточная оконечность Керченского полуострова) и 18-й - в район поселка Эльтиген, в южной части пролива. 318-й дивизии 18-й армии и приданным ей двум батальонам морской пехоты после высадки надлежало ударить вдоль побережья на север и выбить противника из Камыш-Буруна. Затем туда будет доставлена еще одна дивизия этой армии - 117-я гвардейская. И части 18-й и 56-й армий, соединяясь западнее Керчи, освобождали Керченский полуостров до Владиславовки…

Разрабатывая замысел десантной операции в Крым, Владимирский и его штаб исходили из того, что на неожиданность рассчитывать нельзя: враг ждал удара через пролив. [87] Предстояло преодолеть мощную противодесантную оборону на берегу, а до этого обеспечить переход десантных отрядов.

И все- таки успех мог быть достигнут. Владимирский полагал, что одновременная высадка в южной и северной части пролива заставит немцев рассредоточить свои силы, а быстрое наращивание численности наших войск на крымском берегу и продвижение на запад, в сторону Симферополя, поставит всю группировку противника на Керченском полуострове под угрозу окружения. Лишившись баз в проливе, гитлеровские флотилии катеров и десантных кораблей будут вынуждены уйти из Керчи и Камыш-Буруна, а к входу в пролив в дальнейшем их не допустят авиация флота, корабли эскадры и торпедные катера. Захват Камыш-Буруна Владимирский считал важнейшим делом. Он даже предлагал высадку десанта провести прямо в район его порта, чтобы вытеснить флотилии БДБ из пролива на начальном этапе операции. Штаб фронта, однако, настоял на Эльтигенском плацдарме: армейцев привлекало, что фланги его прикрыты озерами.

План фронтовой операции по освобождению Керченского полуострова генерал-полковник И. Е. Петров представил в Генштаб 13 октября 1943 года. А в двадцатых числах того же месяца Верховный приказал Н Г. Кузнецову вылететь на Черноморский флот для проверки подготовки морской части операции. Еще раньше Ставка направила на Таманский полуостров маршала С. К. Тимошенко, поручив ему координацию действий Северо-Кавказского фронта и Черноморского флота.

Н. Г. Кузнецов вспоминал, что при встрече с И. Е. Петровым услышал от него жалобы на моряков: «Черноморский флот не может добиться полного господства в Керченском проливе и… средств высадки недостаточно, и к тому же они по своим размерам сильно зависят от погоды». В сказанном командующим фронтом все было верно. Докладывая наркому ВМФ о подготовке к высадке в Крым и вероятном [88] противодействии военно-морских сил гитлеровцев, Владимирский только повторил то, что не раз говорил И. Е. Петрову: в Керченском проливе у противника превосходство сил. Впрочем, нарком помнил, что еще в дни освобождения Тамани командующий флотом просил помочь боевыми катерами и малыми десантными средствами. Сейчас Владимирский повторил просьбу вновь и перечислил состав сил гитлеровского флота: около семидесяти боевых катеров, входящих во флотилии торпедных катеров, катерных тральщиков и охотников за подводными лодками и главное - четыре десантных флотилии, около девяноста артиллерийских десантных барж типа «Ф», так называемых БДБ. Они и представляли основную опасность для наших катеров. БДБ имели водоизмещение около 500 тонн, два 88-мм орудия, зенитные автоматы и легкое бронирование рубок и бортов. Небольшая осадка позволяла им действовать на малых глубинах. Даже бронекатерам с орудиями в двух танковых башнях, только что пополнившим Азовскую флотилию, было трудно вести с ними бой. В Камыш-Буруне, по данным разведки флота, базировались около тридцати БДБ, в Ялте и Севастополе - около шестидесяти. С их помощью адмирал Кизерицки мог напасть на наши десантные отряды, когда они будут пересекать Керченский пролив, мог и попытаться блокировать с моря захваченные на крымской земле плацдармы. В то же время наши корабли с сильной артиллерией - эсминцы, сторожевики - не могли войти в Керченский пролив из-за малых глубин и минной опасности.

Высадку в Крым командующий фронтом назначил в ночь на 1 ноября. Срок был согласован с маршалом С. К. Тимошенко. Утром последнего дня октября Л. А. Владимирский приехал на КП И. Е. Петрова. Сюда поступали доклады от командира Новороссийской ВМБ Г. Н. Холостякова и командующего Азовской флотилией С Г. Горшкова о погрузке частей десанта и выходе отрядов к Керченскому проливу. Начавшая быстро ухудшаться погода предвещала немалые осложнения. Так и случилось: из семи отрядов [89] десантных сил Новороссийской ВМБ два запаздывали с приемом десанта, а из двух отрядов Азовской флотилии десант принял один. Отправив этот отряд из Темрюка, на КП приехал С. Г. Горшков. Он доложил командующим, что в назначенных для погрузки местах волна выбрасывает катера и суда на берег. Посадка перенесена на пристань поселка Кордон Ильича, туда и направляются плавсредства. Владимирский вновь предложил отложить высадку до улучшения погоды. «Я сказал И. Е. (Петрову - С. З .), - записал командующий флотом, - что мы рискуем провалом операции, т. к. одновременная высадка всех групп десанта может не получиться. Немцы будут бить десант по частям. Затем в такую погоду неизбежны значительные потери в малых судах - ботах и баркасах». Генерал Петров, однако, приказал продолжать операцию. О ее начале он уже доложил в Ставку…

К трем часам ночи 1 ноября Владимирский получил доклад от Холостякова: четыре десантных отряда заняли линии развертывания в Керченском проливе. Теперь они двинутся через пролив к крымскому берегу. Еще три отряда уже выходили из Кроткова - рыбацкого поселка на Тамани. Эти отряды опаздывали на час. Куда хуже получалось с приемом десанта у Азовской флотилии. Бушевавший на Азовском море шторм не позволил погрузить войска и у пристани Кордон Ильича. Часам к четырем поступил доклад от Горшкова: на линию развертывания в проливе выйдет немногим более половины катеров и судов флотилии. Остальные получили повреждения или выброшены волной на берег. И тут командующий 56-й армией согласовал с И. Е. Петровым отмену высадки своих войск до улучшения погоды. В четыре часа утра командующий Северо-Кавказским фронтом приказал дать сигнал отмены десанта этой армии. Катера и суда Азовской флотилии возвращались на свои базы. А десант 18-й армии уже шел через пролив к Керченскому полуострову. 18 километров разделяли здесь Крым и Тамань. Отменять высадку было [90] поздно. План операции, так тщательно продуманный, план, которому было отдано столько сил, с самого начала был нарушен.

Около 3 тысяч героических бойцов 318-й дивизии под командованием полковника В. Ф. Гладкова и двух батальонов морской пехоты захватили в ночь на 1 ноября 1943 года плацдарм в районе поселка Эльтиген и Коммуны Инициатива, отбили попытки врага сбросить десант в море. Следующей ночью к ним присоединились еще 3300 десантников, высадке которых очень помогли шесть бронекатеров, переданных Новороссийской ВМБ из Азовской флотилии. Днем атаки врага эльтигенцы отбивали с помощью артиллерии, поддерживавшей их огнем через пролив, и штурмовиков - «илов». Бронекатера обеспечили и успех первого броска 56-й армии на Еникальский полуостров в ночь на 3 ноября. Уже к вечеру контр-адмирал Горшков доложил об окончании высадки первого эшелона. Далее под защитой артиллерии береговой обороны и катеров флотилии начала работать переправа через пролив, исправно обеспечивая всем необходимым части 56-й армии. К концу ноября на Еникальский плацдарм силами Азовской флотилии было доставлено 75 тысяч бойцов, 582 орудия и 128 танков. Однако 56-я армия не смогла вырваться за пределы Еникальского полуострова, прекратила наступательные действия и перешла к обороне. 20 ноября 1943 года решением Ставки Северо-Кавказский фронт был преобразован в Отдельную Приморскую армию. 18-ю армию Ставка вывела в свой резерв.

План этой крупнейшей десантной операции Великой Отечественной войны, получившей потом название Керченско-Эльтигенской, не предусматривал длительного раздельного существования двух плацдармов. Части 318-й дивизии и приданных ей батальонов морской пехоты с трудом отбивали атаки противника. Занять Камыш-Бурун, как того требовал приказ командующего 18-й армией, они не смогли - случилось то, чего так опасался Владимирский. 117-я дивизия на крымский берег переброшена не была. [91]

Начиная с ночи 9 ноября из этого порта выходили немецкие БДБ и блокировали с моря Эльтигенский плацдарм. Днем нашим катерам и судам к плацдарму не давала подойти вражеская артиллерия. Своя же артиллерийская поддержка с Тамани резко ослабла: со 2 ноября по приказанию командующего фронтом артиллерия 18-й армии была переброшена на север Таманского полуострова - на помощь 56-й армии. Эльтигенцев теперь поддерживали только орудия береговой обороны флота. Генерал Петров просил Владимирского не беспокоиться - трудности эльтигенцев временные. Еще одно усилие - и дивизии 56-й армии вырвутся с Еникальского полуострова, освободят Керчь, решив тем самым вопрос о помощи полковнику Гладкову. Пока же все это произойдет, Владимирскому нужно было решать проблему снабжения Эльтигенского плацдарма. По его приказу береговая артиллерия и авиация наносили удары по порту в Камыш-Буруне, на подступах к нему в темное время суток катера ставили мины. Ночью, когда БДБ врага выходили в Керченский пролив, их атаковывали торпедные катера, катера с «катюшами», катера-»охотники» и бронекатера. Отчаянные наши катерники даже пытались брать БДБ на абордаж. Вспоминая об этой попытке, Владимирский после войны записал: «…наши катера окружили БДБ, как петровские галеры шведские корабли. Взять на абордаж не смогли из-за значительной скорости и маневренности БДБ». В результате всех этих действий несколько БДБ уничтожили, еще больше повредили, но у противника для блокадных действий их хватало… В эти трудные дни флот получал пополнение катерами, но это все были деревянные «охотники». Вот почему Владимирский обратился в Ставку с настоятельной просьбой срочно усилить Черноморский флот бронекатерами. Как вспоминал Н. Г. Кузнецов, Владимирский писал, что в Керченском проливе ему приходится «драться телегами против танков», подразумевая наши деревянные катера-»охотники» и бронированные вражеские БДБ. До конца года, однако, флот бронекатеров [92] не получил. Между тем противник бросил против эльтигенцев многократно превосходящие силы. 3 декабря вражеские части атаковали плацдарм, через три дня им удалось вклиниться в нашу оборону. Положение резко ухудшилось.

В 1972 году мне довелось слушать рассказ Л. А. Владимирского о Керченско-Эльтигенской операции. С восхищением говорил адмирал о воинах 318-й дивизии Героя Советского Союза В. Ф. Гладкова, морских пехотинцах 386-го батальона и батальона 255-й бригады, которые прорвались к южной окраине Керчи, заняли гору Митридат, господствующую над городом, пристань Угольную. До позиций Приморской армии на Еникальском полуострове оставалось всего-то километра три. Враг подтянул дополнительные силы, стремясь сбить десант с вершины горы Митридат. Три дня продолжались тяжелые бои. На помощь группе В. Ф. Гладкова катера Азовской флотилии доставили два батальона 83-й отдельной бригады морской пехоты. Приморская армия оборону противника не прорвала. В ночь на 10 декабря около тысячи бойцов группы Гладкова были вывезены катерами контр-адмирала Горшкова. Следующей ночью эвакуация завершилась. Керчь освободили спустя четыре месяца…

В декабре на Тамань прибыли новый представитель Ставки маршал К. Е. Ворошилов и сопровождавший его от Генштаба генерал С. М. Штеменко. К этому времени заканчивалась подготовка новой операции Отдельной Приморской армии и Черноморского флота, план которой уже был отправлен в Ставку. План операции предусматривал прорыв обороны противника и наступление от Еникальского полуострова к Владиславовке и Карасубазару - навстречу удару 4-го Украинского фронта от Перекопа. Одновременно часть сил «приморцев» при поддержке флота должна была наступать вдоль Черноморского побережья Крыма. По свидетельству С. М. Штеменко, генерал И. Е. Петров доложил маршалу о «необходимости предварительной частной операции». Суть ее состояла в высадке десантов на [93] флангах плацдарма с одновременными ударами навстречу им дивизий «приморцев» через линию фронта.

В ночь на 9 и 10 января 1944 года Азовская флотилия успешно высадила десанты: главный - гвардейский полк Героя Советского Союза Главацкого вместе с приданным ему батальоном морской пехоты у мыса Тархан и вспомогательный - батальон морской пехоты майора Алексеенко на левом фланге плацдарма. «Частные операции», однако, не принесли ожидаемого результата: 11-й гвардейский корпус, как вспоминает С. М. Штеменко, за сутки продвинулся всего на 1-2 километра и не смог соединиться с группой Главацкого. Тогда по приказу командарма десантники ударили с тыла и вышли в расположение наших войск. «В итоге этих боев, - пишет С. М. Штеменко, - положение на правом фланге несколько улучшилось, но не настолько, как хотелось бы». Не удалась и вторая «частная операция», начавшаяся 22 января высадкой двух батальонов морской пехоты в Керченский порт.

В Ставке все это, и в том числе «частные операции», не сочли за незначительный эпизод. Маршал А. М. Василевский в своих воспоминаниях специально останавливается на десанте в Керчь 22 января 1944 года. Действия Отдельной Приморской армии, пишет маршал, привели «к значительным и неоправданным потерям, а потому вызвали беспокойство в Ставке». И. В. Сталин в разговоре с Василевским «неоднократно выражал недовольство руководством боевыми действиями Приморской армии». 27 января 1944 года, после неудачи с десантом и наступлением на Керчь, Ставка направила И. Е. Петрову и К. Е. Ворошилову директиву. Она напоминала о преимуществе Отдельной Приморской армии перед противником в силах, требовала перенести «основные боевые действия в открытое поле» и предписывала представить в Ставку не позднее 28 января «свои соображения о плане дальнейших действий». Новый план операции генерал Петров представил в срок, Ставка утвердила его 31 января. В силу ряда причин, однако, наступление [94]Отдельная Приморская армия возобновила лишь в апреле. Прибытие 6 февраля нового командующего Отдельной Приморской армией генерала А. И. Еременко было для всех неожиданным…

До начала наступления в Крыму, намеченного, как сообщил А. И. Еременко, на март 1944 года, Черноморскому флоту предстояло сделать немало. В центре внимания Владимирского были перебазирование авиации с аэродромов Кавказа на запад, переход торпедных катеров в порт Скадовск, расположенный между Перекопом и устьем Днепра. Штаб флота по его указанию планировал согласованные удары авиации, подводных лодок и торпедных катеров, а также кораблей эскадры по коммуникациям противника между Севастополем и портами Румынии, чтобы помешать снабжению 17-й армии гитлеровцев, а в дальнейшем и сорвать ее эвакуацию морем из Крыма. Силы для этого были. Особенно радовало Владимирского усиление флотской авиации, к началу 1944 года насчитывавшей 429 самолетов, в основном новых типов. Первые ее эскадрильи перелетели с Кавказа в район Херсона еще в конце сорок третьего. С аэродромов Северной Таврии бомбардировщики и торпедоносцы уже наносили удары по коммуникациям и портам противника. К весне ВВС флота были готовы к боям за освобождение Крыма. 6 марта командующий флотом сам вышел в море с отрядом комбрига В. Т. Проценко: проводил торпедные катера до точки, где по плану должна произойти дозаправка топливом, чтоб хватило бензина. Перебазирование бригады операция ответственная - о ней знали в Москве. «Признаюсь, - писал Владимирский, - была еще одна веская причина для моего выхода с Проценко - очень хотелось в море!» Первый отряд дошел благополучно, неделей позже по тому же маршруту ушла вторая половина бригады.

В марте начало фронтовой операции по освобождению Крыма было отсрочено. Ставка перенесла ее на первые числа апреля. [95]

Оставалось немного времени до начала наступления в Крыму, уже было доложено в Ставку и наркому ВМФ о готовности Черноморского флота к операции, когда за полночь в кабинете командующего зазвонил телефон. Владимирский сразу же узнал голос Кузнецова, хотя было в нем непривычное волнение: «Лев Анатольевич, Лева, не удивляйся, не волнуйся, завтра срочно вылетай в Москву. Насовсем…» Под утро принесли телеграмму из Ставки.

Н. Г. Кузнецов писал: «Ни Генштаб, ни Наркомат ВМФ не вносили предложений о смене командования Приморской армии и Черноморского флота… Для меня до сих пор не ясна причина освобождения от должности Л. А. Владимирского».

…За прошедшие годы изучен опыт войны на Черноморском театре военных действий, вышли в свет военно-исторические труды, посвященные важнейшим операциям Черноморского флота, в том числе тем, которые проводились совместно с сухопутными силами. Крупные наступательные операции Великой Отечественной войны Новороссийско-Таманская и Керченско-Эльтигенская и в наши дни служат примером боевого взаимодействия армии и флота. Год, в течение которого Владимирский командовал флотом - с апреля 1943 по март 1944 года, - отмечен и усилением ударов по коммуникациям противника - потери его в тоннаже выросли в четыре раза. Этот результат был достигнут благодаря умелому боевому применению авиации, подводных лодок и легких сил флота. [96]

Иные пути

«Сознание того, что за время войны мной лично или под моим руководством проведено несколько десятков операций с успехом в большей или меньшей степени, дает мне большую моральную поддержку… Теперь меня ждут иные пути» - так писал Владимирский в начале мая 1944 года в Ташкент Е. С. Добронравовой, вскоре ставшей его женой. [96]

В апреле 1944 года, вступая в командование эскадрой Краснознаменного Балтийского флота (КБФ), Л. А. Владимирский побывал на каждом из ее кораблей - линкоре «Октябрьская революция», крейсерах «Киров» и «Максим Горький», лидерах и эсминцах. Мощная их артиллерия внесла немалый вклад в оборону Ленинграда, в прорыв блокады в январе 1943 года и через год - в разгром гитлеровцев на подступах к городу. Но враг оставался совсем близко - за Сестрой-рекой. Орудиям кораблей эскадры предстояло вместе с артиллерией Ленинградского фронта сокрушить его долговременную оборону на Карельском перешейке. Переход в наступление близился. Владимирский вместе со своим штабом изо дня в день проверял подготовку артиллерии главных калибров, руководил отработкой организации управления и корректировки ее стрельб. Предстоял и переход эскадры на запад - в порты Балтики. Владимирского беспокоило, что с осени 1941 года почти все командиры кораблей сменились. В те дни он записал в дневнике: «Корабли расставлены по Неве и… Невкам, два миноносца в Кронштадте. После эвакуации Ханко в сорок первом корабли не плавали, за исключением одиночных переходов Кронштадт - Ленинград и перемены мест на Неве». Адмирал сделал вывод: нужно учить командиров управлять маневрами своих кораблей, готовить их к морским походам.

В мае, как только по Неве прошел плывущий из Ладоги лед, Владимирский приказал лидерам и эсминцам перейти в Торговый порт. Обучение командиров он начал на эскадренном тральщике «В. Громов». На этом двухвинтовом корабле командиры тренировались в швартовке, отходе от стенки и других маневрах. После того как «азы» управления кораблем освоили все, командующий эскадрой начал выходить на каждом эсминце по очереди. Возможности для плавания были ограниченны, и эсминцы и лидер день за днем ходили по Морскому каналу и кронштадтским рейдам - только они и были надежно очищены от мин. Командиры [97] кораблей действовали все уверенней, но без происшествий не обошлось: лидер «Ленинград» при швартовке навалился носом на стенку, «Грозящий» коснулся днищем грунта в Морском канале, еще один эсминец намотал на винты тросы бонового заграждения… Владимирский видел в этом неизбежные издержки, повреждения были незначительны и быстро устранялись. Без практической же учебы на мостике, у машинных телеграфов не обойтись. Так он и объяснил командующему КБФ В. Ф. Трибуцу. Обучение было закончено, и все командиры получили допуск к управлению своими кораблями.

В канун наступления войск Ленинградского фронта на Карельском перешейке линкор под флагом командующего эскадрой и крейсера встали к причалам Торгового порта. С утра 9 июня 1944 года загремели залпы их орудий, зазвенели стекла в домах ленинградцев. В течение десяти часов вели корабли эскадры огонь по врагу. На следующий день рано утром их артиллерия вновь начала громить укрепления на Карельском перешейке. Через два часа после начала артподготовки наши войска перешли в наступление. 20 июня был освобожден Выборг…

Ставка высоко оценила вклад флота в разгром врага на Карельском перешейке. В конце июня Владимирский с присущей ему скромностью записал: «Награжден орденом Ушакова. Награда высокая, в данном случае даже слишком…» Теперь командующий эскадрой вплотную занялся подготовкой к перебазированию кораблей на запад.

К концу сентября войска Ленинградского фронта и КБФ освободили материковую часть Эстонии, в ноябре - Моонзундский архипелаг, ее островную часть. Вышла из войны Финляндия. Однако с ведома Ставки командование флота решило крупными кораблями не рисковать и эскадру до лета 1945 года в Таллин не переводить. В Финском заливе предстояло многократно протралить фарватеры, проложить безопасные пути через многочисленные минные поля. Пока лед сковывал Финский залив, нарком ВМФ поручил Владимирскому [98] осмотреть освобожденные порты Прибалтики и Восточной Пруссии, изучить возможности использования их для базирования флота и ремонта. Записные книжки Владимирского того времени заполнены схемами портов, сравнительными данными советских, германских, английских и американских кораблей, записями по организации немецкого кораблестроения. Видно, что Владимирский и в те дни думал о будущем Советского Военно-Морского Флота. В его записях наметки программ кораблестроения, прикидки тактико-технических данных кораблей, которые нужны нашему флоту.

Много внимания уделял он в то время также анализу боевого опыта вражеского флота. Считал необходимым освоить и опыт флотов антигитлеровской коалиции - США и Великобритании.

В конце 1946 года Л. А. Владимирский простился с Балтикой. Немало сделал он за два года для обучения командиров и экипажей кораблей, для того, чтобы эскадра стала сплаванным соединением. О себе, как и на Черном море, оставил добрую память, которая складывалась из многих дел и поступков. Командующего любили и уважали как военачальника и моряка, как заботливого и глубоко порядочного человека.

Служба в инспекции Вооруженных Сил, куда получил назначение Л. А. Владимирский, была интересна. Заместитель главного инспектора Вооруженных Сил по Военно-Морским Силам работал, как всегда, не жалея времени и труда. Флот осваивал опыт войны, новые места базирования. Способствовать этому процессу, контролировать его качественную сторону и стало делом Владимирского.

В 1947 году обсуждалась программа строительства флота. К этому времени Черчилль уже призвал в Фултоне «показать русским силу» и «сплотиться против восточного коммунизма». Из США раздавались призывы к «отбрасыванию» Советского Союза, к «освобождению» народов Европы от «советского влияния», а президент Трумэн провозгласил [99] свою доктрину, обосновывая «право» США вмешиваться в дела различных районов мира. Надвигалась угроза нашей стране с океанских направлений. Вот почему «после окончания Великой Отечественной войны Коммунистическая партия и Советское правительство… поставили задачу ускоренного развития и обновления Военно-Морского Флота, - говорится в книге «Боевой путь Советского Военно-Морского Флота». - В первое послевоенное десятилетие на флот поступило значительное число новых современных кораблей… В этот период строительства флота его главным оружием считались артиллерия, торпеды и авиационные бомбы. Поэтому в планах развития флота и кораблестроительных программах большое внимание уделялось строительству носителей артиллерийского, торпедного и бомбового оружия - крейсерам, эскадренным миноносцам, подводным лодкам, торпедным катерам, торпедоносной и бомбардировочной авиации».

Владимирский был убежден, что в составе советских флотов необходимы авианесущие корабли. Этому учил наш опыт войны на Черном море и Севере, это подтверждал ход боевых действий на Тихом океане и в Атлантике.

Вернувшись в 1951 году с Дальнего Востока в Москву, военно-морской министр Н. Г. Кузнецов поставил вопрос о проектировании и строительстве авианесущих кораблей. Адмирал И. Д. Елисеев вспоминал, что и И. В. Сталин высказывался в пользу сильного океанского флота, включая и авианесущие корабли.

Возвращение к руководству флотом Н. Г. Кузнецова было большой радостью для Владимирского. Они работали вместе в течение трех лет: Л. А. Владимирский возглавлял одно из важнейших управлений ВМФ - боевой подготовки. Под его руководством создавались и вводились в действие новые уставы, курсы боевой подготовки, учитывающие опыт второй мировой войны.

Работа, которую вел Владимирский, была важной и нужной. И все-таки он сразу же принял предложение Н. Г. Кузнецова [100] возглавить управление кораблестроения Военно-Морского Флота.

В середине 50-х годов ЦК КПСС изучил проблемы дальнейшего развития флота. В соответствии с принятым им решением в стране началось создание мощного океанского ракетно-ядерного флота, способного решать стратегические задачи. В результате заботы и внимания со стороны ЦК КПСС и Советского правительства, творческих поисков военных руководителей, советских ученых, инженеров, конструкторов были найдены правильные пути развития Советского ВМФ, разработаны тактико-технические требования к кораблям различных классов и типов, их вооружению и техническому оснащению.

В этот ответственный момент и стал Л. А. Владимирский заместителем Главнокомандующего Военно-Морскими Силами по кораблестроению. Это назначение было знаком высокого доверия, так же как и присвоение за год до этого, в 1954 году воинского звания адмирал. В то время оно предшествовало высшему званию Адмирал флота Советского Союза - его носили с весны 1955 года Н. Г. Кузнецов и И. С. Исаков.

К работе в новой должности Владимирский был подготовлен всем опытом 30-летней службы в ВМФ. Он неплохо знал кораблестроение, потому что еще до войны принимал на заводах корабли и испытывал их. Не раз бывал на верфях и в послевоенные годы, знакомясь с новыми кораблями всех классов и рангов. Изучил опыт боевых действий на море советского флота и флотов капиталистических стран во второй мировой войне. Понимал, какие корабли нужны нашей стране, какими тактико-техническими данными они должны обладать. Знал, какое оружие необходимо разнородным силам ВМФ.

Владимирский выдвинул ряд интересных прогнозов, конструктивных идей и предложений, многие из которых прочно вошли в современную жизнь Военно-Морского Флота. [101]

В 1956 году Владимирский стал председателем Морского научно-технического комитета, а через три года перешел на научную и педагогическую работу, был назначен заместителем начальника Военно-морской академии… С 1970 года - в отставке.

Итак, десять лет службы в Военно-морской академии в Ленинграде. Ровно в восемь часов утра в любую погоду из дома на Кировском проспекте выходил адмирал Владимирский. Изрядный путь до академии через Петроградскую сторону и Каменный остров одолевал всегда быстрым размеренным шагом: шагомер в кармане тужурки отсчитывал первые километры из тех десяти, что адмирал положил себе обязательным проходить ежедневно. Забота о бодрости физической (он также ограничивал себя в еде, строго следил за весом) не самоцель. С переходом в академию Лев Анатольевич, как видно по его дневниковым записям, выработал для себя новый жизненный план. Он штудировал труды по океанологии и океанографии, метеорологии, изучал организацию и методологию научных исследований Мирового океана. Посвятить оставшиеся годы исследованию океанов, отдать этому важнейшему делу все свои силы и знания, многолетний опыт моряка - таково было благородное намерение адмирала.

В шестидесятые годы под началом адмирала Л. А. Владимирского в Атлантике вели многоплановые исследования несколько комплексных советских океанографических экспедиций - эскадры кораблей науки. Все большее значение приобретало изучение Мирового океана как важного фактора, влияющего на состояние морской мощи государства и открытие новых возможностей гидросферы Земли для удовлетворения быстро растущих потребностей нашей страны в энергии и топливе, полезных ископаемых и продовольствии. Л. А. Владимирский был руководителем наиболее сложных и ответственных экспедиций. Много нового внесли в науку об океане экспедиции под его флагом. Высокую [102] оценку получила и научная деятельность адмирала - он был награжден орденом Ленина.

Последний экспедиционный океанографический корабль под флагом адмирала Л. А. Владимирского - «Полюс» вышел из Кронштадта осенью 1968 года.

15 октября 1968 года началась эта кругосветная экспедиция: «Полюс» покинул Кронштадт. На мостике - адмирал Лев Анатольевич Владимирский, начальник экспедиции; в канун выхода в поход ему минуло 65 лет. У машинных телеграфов командир «Полюса» капитан 2-го ранга Г. А. Образцов, опытный моряк, не раз водивший корабли в дальние океанские походы. Впереди было девятимесячное плавание в океанах.

«Полюс» - корабль, предназначенный для комплексных научных исследований в Мировом океане, на борту его размещалось 16 специализированных лабораторий. С их помощью предстояло выполнить обширную программу океанографических работ. Лев Анатольевич принимал деятельное участие в разработке этой программы. Так хотелось включить в нее как можно больше, чтобы внести новое в науку об океане! И начальник экспедиции добивался, и добился, утверждения командованием напряженного плана работ. Заранее скажем, что он был не только выполнен, но и в значительной мере превзойден, а все работы проведены на высоком научном уровне и обогатили отечественную океанографию новыми интересными данными.

Больше месяца продолжалось плавание «Полюса» вокруг Африки. Оставив за кормой мыс Доброй Надежды, корабль шел вдоль берегов Восточной Африки. В Мозамбикском проливе, отделяющем остров Мадагаскар от африканского материка, были проведены научные исследования. Владимирский вел «Полюс» той частью Мозамбике кого пролива, где капитаны предпочитают не ходить. Район пролива в то время не был в достаточной мере изучен: не все известно о течениях, на карту нанесено мало отметок глубин. Корабль шел между островом Европа и рифом Басасда-Индия [103] так, что проходил над подводным хребтом. Непрерывное измерение глубин - так называемый маршрутный промер - позволило получить новые данные по рельефу дна. В дневнике Владимирского записано: «При пересечении подводной гряды обнаружили резкое изменение глубин - с 3000 до 1270 метров, а затем «нашли» подводную гору, поднимающуюся с глубины трех километров. Анализ попутного течения показал, что скорость его вдвое больше, чем указано в лоции…» Не указанные на карте подводные горы, течения, данные о которых в лоциях ошибочны, экспедиция обнаружила и в северной части Мозамбикского пролива, на выходе из него.

По записям Владимирского видно, что круг его научных интересов во время плавания был весьма широк. Наряду с исследованиями течений и рельефа морского дна его интересовали и тропические ураганы - орканы, как их называют в прибрежных странах восточной части Индийского океана. Адмирал следил за запуском с «Полюса» воздушных шаров-радиозондов, за обработкой полученной от них информации в аэрологической лаборатории. Вместе с ее сотрудниками он анализировал данные о распределении в атмосфере по высоте температуры, влажности и давления, сравнивал с полученными по радио прогнозами метеорологических центров на островах Индийского океана. Все это помогало глубже познать условия образования и развития, «жизни» тропических ураганов.

Большое внимание уделял адмирал и коралловым образованиям. Он сравнивал различные гипотезы происхождения коралловых атоллов и рифов, задумывался над возможностями использования атоллов в рыбном промысле. Но научные исследования не мешали ему любоваться чудесами природы, которыми дарил моряков океан. «При ярком солнечном освещении, - записал Владимирский 15 января 1969 года, - буруны с белыми пенистыми шапками и султанами брызг, в сочетании с изумрудно-зеленым цветом воды между рифами, создают картину сказочной красоты. [104]

Однако, любуясь ею, нельзя ни на секунду забывать об опасности для мореплавателей…»

Сложность плавания, опасности, неизбежные при проходе районов, где еще не бывали корабли СССР, не останавливали Владимирского. Таким опасным для мореплавателей районом по сей день остается Торресов пролив, соединяющий Индийский и Тихий океаны к северу от Австралии. «Проход имеет ширину всего 4 кабельтова. О недостаточном внимании капитанов к судовождению, о том, что плавать здесь не так-то просто, свидетельствуют несколько судов, сидящих на рифах», - значится в дневнике адмирала. «Полюс» благополучно прошел Торресовым проливом, и под руководством начальника экспедиции были откорректированы и уточнены его карты, изучены условия плавания.

Во время долгого плавания Владимирский никогда не забывал о вкладе русских моряков в изучение Мирового океана. «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно», - выписал он слова Пушкина. - Отправление кругосветной и вообще дальней экспедиции, - продолжал Владимирский, - было давним намерением еще Петра I. Первое кругосветное плавание русские моряки совершили во главе с И. Ф. Крузенштерном и Ю. Ф. Лисянским в 1803-1806 годах. С начала века и по 1849 год состоялось еще 36 кругосветных и дальних океанских вояжей наших кораблей. Многие моряки участвовали в двух, а то и трех таких плаваниях… Советский ВМФ с честью продолжает эту традицию».

О продолжении славных традиций отечественного флота адмирал говорил не раз, беседуя с экипажем «Полюса». Он напоминал о многочисленных русских названиях на карте Тихого океана к югу от экватора - островах, названных именами Кутузова, Крузенштерна, Римского-Корсакова, Меншикова, Румянцева, Чичагова, Ермолова, Лазарева, Беллинсгаузена, Сенявина, Петра I и других известных деятелей отечественной истории и культуры. Он рассказывал о замечательных свершениях командира «Дианы» В. М. Головнина, [105] в шторм вырвавшего свой корабль из английского плена в Кейптауне, об Ю. Ф. Лисянском, прошедшем на корабле «Нева» от берегов Китая до Англии без захода в какие-либо порты, об исследованиях Н. Н. Миклухо-Маклая в Новой Гвинее и на островах Океании. И, разумеется, Владимирский беседовал с членами экипажа - моряками и научными работниками - каждый день, когда, по раз заведенному порядку, обходил боевые посты и лаборатории, до тонкости вникая в суть работы: ход исследований, техническое состояние механизмов и аппаратуры. Его заботило и настроение людей, оторванных на длительный срок от близких, от родной земли, ежесуточно несущих вахту. Лев Анатольевич умел говорить доверительно и просто, ему открывали душу… Не поэтому ли, в частности, за все кругосветное плавание корабля не случилось никаких происшествий, экипаж трудился дружно и целеустремленно?

В последние дни апреля 1969 года «Полюс» шел к востоку водами Кораллового моря. Лев Анатольевич иногда и сам брал в руки секстан, чтобы получить по небесным светилам данные для определения места корабля астрономическим способом. Район был опасным для мореплавателей. В дневнике адмирала записано: «Лоция предупреждает, что ни в одной части света не имеется такого большого числа опасных рифов и островов, поднимающихся отвесно, как в южной части Тихого океана. Кроме того, есть огромное число опасностей, местоположение которых и даже существование сомнительно. В результате тщательных поисков существование многих опасностей не подтверждалось, но не все они значатся на картах, а некоторые острова нанесены на карты неточно». Владимирский делает для себя вывод: «Проверить ночные вахты штурманов. Бдительность не должна ослабевать…» И за ночь он не раз поднимается на мостик, всматривается в темноту. Потом он возвращается в каюту, но сон не шел. И адмирал садился за стол и продолжал работу над переводом с испанского маринистского романа Бласко Ибаньеса. [106]

День за днем «Полюс» шел пустынными водами южной части Тихого океана. За многие дни плавания встретили лишь несколько судов. В этих водах еще не плавали корабли ни русского, ни советского флота. Тем больше было оснований для углубленной научно-исследовательской работы. Замерялись глубины в глубоководной впадине Тонга, в других районах океана, которыми проходил «Полюс», исследовались радиозондами вертикальные разрезы атмосферы, изучались течения, их скорость и направления, температура воды и ее химический состав, характер волнения. Полученные результаты помогли в дальнейшем уменьшить число белых пятен в лоциях и на картах этого обширного района Тихого океана.

Долгое плавание утомило экипаж, и все с радостью вглядывались в появившиеся на горизонте берега Южной Америки.

Вдоль берегов Чили тянется на сотни километров, почти до входа в Магелланов пролив, обширный шхерный район - Патагонские проливы. Фарватер, которым ходят здесь суда, пролегает через чилийские территориальные воды. Чилийские власти разрешили Л. А. Владимирскому провести по нему «Полюс». Приняв на борт лоцмана-чилийца, корабль вошел в Патагонские проливы. Плавание здесь оказалось нелегким. В наиболее узкой части Патагонских проливов ширина прохода не превышала одного кабельтова, причем фарватер там дважды меняет направление на 90 градусов. В другом месте на фарватере минимальные для осадки «Полюса» глубины. На одном из крутых поворотов фарватера стоящие на мостике увидели выскочившее на камни судно. Видимо, капитан его запоздал с поворотом на новый курс…

Патагонские проливы удивительно красивы. Лев Анатольевич фотографировал, любовался берегами, небольшими островками, поросшими густой зеленью, видневшимися белоснежными зубчатыми вершинами гор. Чем дальше к югу, тем суровее становилась природа. «Ледниковые поля, [107]спускающиеся с невысоких гор, переходят в береговой ледовый припай… Зеленые, крутые берега островов прорезают пенистые ручьи. Наши офицеры говорят, что стоило обойти вокруг света, чтобы увидеть Патагонские проливы…», - занес в дневник адмирал.

7 июня «Полюс» закончил плавание Патагонскими проливами. Тем самым он стал вторым кораблем за всю историю отечественного флота, проделавшим этот путь. Первым был корвет «Витязь», которым командовал С. О. Макаров. Это было в 1887 году…

После опасных узкостей Патагонских проливов плавание в Магеллановом проливе показалось советским морякам простым. Но Лев Анатольевич во время долгого перехода через Тихий океан к берегам Южной Америки перевел с испанского историю открытия и освоения мореплавателями Магелланова и Патагонских проливов. Сколько трагедий, оказывается, произошло на их суровых берегах! Во времена парусного флота плавание Эстречо, как называли на испанском Магелланов пролив, было подвигом. Сотни судов, тысячи моряков погибли в здешних водах. Теперь, однако, все это история.

Затем вновь Атлантика, заход в марокканский порт Танжер, курсы, проложенные у берегов Западной Европы, - таковы последние этапы пути «Полюса» к родным берегам. И вот кругосветное путешествие закончено, кораблем пройдено почти 50 тысяч миль. Можно подвести и первые итоги. Владимирский провел «Полюс» необычными маршрутами. Корабль побывал там, куда благоразумие и осторожность не велят заходить мореплавателям. И по сей день «Полюс» остается единственным кораблем в русском и советском флоте, прошедшем Мозамбикский, Торресов, Патагонские и Магелланов проливы. В этом - весь Владимирский. Он всегда стремился к новому, неизведанному.

Теперь, после возвращения Льва Анатольевича в Ленинград, казалось бы, следует отдохнуть. [108]

После кругосветной экспедиции адмирал Владимирский вышел в отставку. Но строй жизни не изменился: в шесть подъем, зарядка, завтрак, прогулка - ежедневная норма в километрах соблюдались строго, а затем работа, работа… В санаторий или дом отдыха адмирала всегда сопровождали рукописи, книги, которые необходимо как можно быстрее прочитать. Времени не хватало, а задумано многое. Недаром Владимирский любил строки Твардовского:

Некогда. Времени нет для мороки, -

В самый обрез для работы оно.

Жесткие сроки - отличные сроки,

Если иных нам уже не дано.

После завершения экспедиции Владимирский защитил кандидатскую диссертацию. Научная работа адмирала имела важное практическое значение, была актуальна для флота. В «Морском сборнике» печатались путевые записки Владимирского «Вокруг света на «Полюсе». Кандидатская диссертация и путевые записки в какой-то мере подводили итог его деятельности в последние годы службы. Но Владимирский отнюдь не собирался ставить точку. В эти же месяцы он написал ряд статей о Великой Отечественной войне на Черном море, о боевых операциях эскадры и Черноморского флота. Жизнь каждодневно приносила новое, вызывавшее немедленный отклик, на письменном столе не уменьшалась стопка книг, которые следовало непременно просмотреть, прочитать, изучить. С юношеской горячностью включался он в дискуссию об экранолетах, встречался с энтузиастами воздухоплавания в Ленинграде, Москве и Киеве, защищал их предложения в высоких инстанциях.

Казалось, его хватит на все. По пути из одного института в другой, если позволяло время, заходил в Русский музей, в который раз любовался Смольным собором. Записи делал каждый день непременно, даже если выдавался вечер, посвященный музыке. Бетховен его волновал, обращал мысли [109] к прошлому - к сложным и драматическим дням, что были в жизни. Отдыхал, когда слушал Шопена, - его часто играла Екатерина Сергеевна…

И было главное, первостепенное - подготовка к еще одной экспедиции в Мировой океан. Уже были намечены программа исследований и маршруты, состав кораблей и научного оборудования, организации-участники. Он был верен океану…

Владимирский не повел в море корабли новой экспедиции. Его не стало 7 сентября 1973 года, на пороге 70-летия, в день, когда бывший командующий Черноморским флотом должен был вылететь в Новороссийск на торжество вручения городу высокой награды - ордена Ленина и медали Золотая Звезда. Не успел.

Много, очень много разного не успел он завершить. И все-таки был счастливым человеком! Потому что для человека творческого нет конца поиску - он всегда в начале пути. И в этом борении, в этом нескончаемом обретении нового и было счастье Владимирского.

Выдающимся деятелем Советского Военно-Морского Флота назвал Льва Анатольевича Н. Г. Кузнецов. С этими словами согласится каждый, кто имел счастье ходить в походы под флагом Владимирского, служить под его началом в дни войны и дни мира, просто знать этого человека, всегда устремленного к высокой цели. В Севастополе есть улица, названная его именем, выходит на океанские просторы корабль науки «Адмирал Владимирский», совершивший плавание вокруг Антарктиды.

Память об адмирале Льве Анатольевиче Владимирском, посвятившем жизнь флоту и океану, жива.

Примечания

{1} Впервые автор увидел Владимирского в Ленинграде осенью 1944 года. Неоднократно встречался с ним в последующие годы службы на кораблях Военно-Морского Флота (ВМФ), в частности при подготовке океанской экспедиции на корабле «Полюс», руководимой Л. А. Владимирским.

{2} По названию первого корабля этого типа. В годы первой мировой войны были лучшими в мире в своем классе.

{3} Эжектор - насос, откачивающий воду.

{4} Рында - корабельный колокол.

{5} Кабельтов - единица длины, принятая в морской практике. Равна 185,2 м.

{6} После занятия нашими войсками Констанцы станет известно, что удаленность румынских минных полей от берега в 1941 году была около 150 кабельтовых.

{7} В конце октября командующий флотом Ф. С. Октябрьский вывел ОЛС из состава эскадры и подчинил непосредственно себе.

{8} В конце войны Владимирский узнает, что такой же прием использовали линкоры английского флота в Нормандской десантной операции - высадке союзников во Франции в 1944 году.

{9} Часть десантников вошла в состав партизанских отрядов, часть прорвалась через линию фронта. Многие погибли в боях.

{10} Циркуляция - кривая, описываемая судном при отклонении руля.

{11} Ставка Верховного Главнокомандования в специальном приказе сделала строгие и поучительные выводы из этого факта. Было запрещено использование кораблей эскадры вне районов надежного прикрытия их с воздуха.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg