«Битва на Калке»

Андрей Кириченко Битва на Калке

Вступление

Сражения и битвы мировой истории всегда будут вызывать интерес любознательного читателя. Битва на Калке занимает здесь особое место. Едва ли Киевская держава даже в период своего расцвета выставляла в поле одновременно такое количество хорошо вооруженных и обученных войск. А поражений со столь огромными потерями, как среди простых воинов, так и среди представителей высшей аристократии (только по дошедшим до нас известиям погибло одиннадцать Рюриковичей, с номинальным великим князем Киевским включительно, не считая бояр и воевод), Древняя Русь прежде не знала никогда. С другой стороны, «Калкское побоище» не принесло каких-либо кардинальных изменений в военно-политическую и экономическую жизнь тогдашних украинских земель. Под «украинскими» мы, конечно, понимаем пять южных княжеств Киевской Руси: Киевское, Черниговское, Переяславское, Волынское и Галицкое. Именно территория этих княжеств, за исключением незначительных анклавов на севере и западе, почти полностью входит в состав нынешней Украины, и именно их население является непосредственными этническими и культурными предками современных украинцев. Учитывая тот факт, что победители никак не воспользовались, да явно еще и не были готовы воспользоваться плодами своей победы, а проигравшие особых выводов из своего поражения не сделали, катастрофу, постигшую Украину-Русь 31 мая 1223 г., можно назвать скорее зловещим прологом событий, в истории Восточной Европы действительно эпохальных, последствия которых незримо ощущаются и по сегодняшний день – монголо-татарского нашествия 1239–1241 гг.

I. Украинские земли накануне битвы на Калке

Практически во всей литературе, посвященной этому событию, так или иначе присутствует тема феодальной раздробленности Руси. Во многих публикациях она представляется едва ли не главной причиной столь сокрушительного поражения. Ни в коей мере не приуменьшая негативных последствий этого явления, следует учесть его очевидную неминуемость. В основе распада Киевского государства лежат как общеисторические объективные, так и специфические местные династические причины. Под объективными следует понимать, что держава, созданная первыми Рюриковичами, подобно другим раннесредневековым государствам, была скорее механическим образованием. Огромная объединенная властью Киева территория с разнообразным по экономическим, политическим, этническим и культурным признакам населением очень рано стала обнаруживать тенденцию к распаду. Но пока соотношение сил Киева и подчиненных ему земель явно склонялось в пользу первого, пока в сильной власти киевского князя была заинтересована местная знать, Киев всегда торжествовал над этими центробежными стремлениями.

Распад Киевского государства стал прежде всего результатом усиления отдельных его частей, каждая из которых начала проводить свою собственную политику, преследуя собственные цели. Экономические интересы северной и южной частей страны все чаще не совпадали. На колонизируемых славянами угро-финских землях в первой половине XII в. сформировалось мощное Владимиро-Суздальское княжество, колыбель современного великорусского народа, абсолютно не желавшее быть придатком старой Русской земли, т. е. Киевщины, Черниговщины и Переяславщины. Здесь можно провести параллель с конфликтом Великобритании и ее североамериканских колоний. Причем интересно, что в исторической перспективе, как и в случае с Украиной и Россией, бывшая колония стала постепенно гораздо мощнее, чем метрополия. Параллельно происходили события международного характера, в итоге нанесшие серьезный удар экономическому положению Киева и еще более отдалившие интересы северной части страны, лежавшей в бассейне Волги, равно как и Новгорода, и южной, лежавшей в бассейне Днепра и примыкавшей к Черному морю. Уже приход печенегов (конец IX в.) в причерноморские степи нанес серьезный удар по доселе безопасному «пути из варяг в греки». А в XI в. торговые пути в Западную Европу из Византии и Малой Азии значительно укоротились и прошли мимо Днепра. В 1082 г. византийский император Алексий Комнин дал Венеции, оказавшей императору военную помощь в войне с сицилийскими норманнами, грамоту. Этой грамотой Венеция ставилась в торговых сношениях с Византией в более выгодные условия, чем ее собственные подданные. Свободная от всяких пошлин торговля, отвод для венецианских купцов особых морских пристаней и кварталов в Константинополе способствовали превращению Венеции в могущественную торговую державу. Киевская торговля, транзитная по преимуществу, стала отодвигаться в Европе на второй план. Крестовые походы и взятие Константинополя (1204 г.) еще больше содействовали успеху торговли итальянских, южнофранцузских и рейнских городов, получивших в свои руки средиземноморские пути, до тех пор находившиеся в руках арабов и византийцев. Восточные товары стали перевозиться в Европу непосредственно по Средиземному морю и достигать Центральной Европы по Рейну с выходом в Северное и Балтийское моря, а не по традиционной сухопутной линии Киев – Галич– Прага – Регенсбург.

В подобных условиях существование большого громоздкого государства только бы тормозило экономическое развитие отдельных его частей. Русь шла к образованию более мелких, компактных, уже национальных государств, решающих свои проблемы, исходя из местных интересов. Единственным, специфически местным фактором, позволявшим ей оставаться единым целым, было наличие во всех ее частях представителей единственной правящей династии. Впрочем, это одновременно служило и дополнительным источником конфликтов. Тип государственности, установленный на Руси первыми Рюриковичами, можно охарактеризовать как патримонию, т. е. устройство, при котором власть правящего рода и подвластная ему территория считаются неразрывно связанными: формально право на власть имеет каждый член рода по отцу. Собственно, именно поэтому Русской землей в широком смысле называлось не только Приднепровье, а все подконтрольные киевской династии территории, включая и неславянские. Но параллельно представлению о безусловном равенстве всех членов рода начала оформляться идея старшинства одного из князей, которое давало ему право на киевский «старейший» стол и определенную власть над «молодшими» – братьями, сыновьями, племянниками. Понятно, что подобный симбиоз уже сам по себе таил огромные противоречия.

Окончательно все запутала так называемая «лествичная» (от лествица – «лестница») система наследования, введенная и завещанная своим потомкам Ярославом Мудрым (1054 г.). Суть ее состояла в том, что после смерти великого князя его прямым наследником становится не старший сын, а младший брат. Все государство представляет из себя своеобразную «лестницу» областей по степени их значения и доходности. В теории, князья в нем не сидят постоянно в одном уделе, а перемещаются из области в область после чьей-либо смерти по степени старшинства. Трудно сказать, что заставило Ярослава к концу жизни остановиться на столь громоздкой и архаичной, принятой еще у скифов системе наследования. И сам Ярослав, и его отец Владимир Великий пришли к власти в результате жестоких войн как раз со своими старшими братьями, закончившихся гибелью формально законных князей Ярополка (978 г.) и Святополка Окаянного (1019 г.). Более того, передавая власть старшему сыну Изяславу, Ярослав продолжал держать в темнице младшего брата Судислава, по его же закону действительного наследника. После смерти отца Ярославичи еще как-то справлялись с существующим порядком вещей. Одного дядю – Судислава – постригли в монахи, детей второго – Изяслава – оставили в покое, отказавшись от претензий на его второстепенное Полоцкое княжество.

Однако уже для следующих поколений потомков Ярослава «лествичная» система стала сущим проклятием. Это и не удивительно. О каком-либо «планировании семьи» в средние века речи, конечно, не шло: княгини рожали пока имели физическую возможность, более того, овдовевший князь был просто обязан снова жениться. Очень быстро разница между родными, а тем более единокровными братьями стала порой достигать тридцати лет, а уж ситуация, когда племянник оказывался на два-три года старше дяди, была и вовсе в порядке вещей. Здравый смысл постепенно восторжествовал, но войны между дядями и племянниками то и дело вспыхивали вплоть до прихода монголов. По смерти последнего Ярославова сына Всеволода (отца Владимира Мономаха), когда остались только внуки Ярослава, они попытались мирно покончить распри и на съезде в Любече (ныне Черниговская обл.) в 1097 г. решили: «кождо да держить отчину свою», т. е. сыновья каждого Ярославича должны владеть тем, чем владел их отец. Уже следующие поколения, с новым появлением дядей (часто малолетних) и племянников (часто взрослых), подобный порядок не устраивал. Тем не менее, князья все крепче держались территориального распорядка отцов. Постепенно, по мере распадения Ярославова рода на ветви, каждая из них замыкалась в одной из крупных областей. Эти области и стали считаться отчинами отдельных княжеских линий.

К моменту битвы на Калке почти все украинские княжества находились в руках представителей двух княжеских линий – Мономаховичей и Ольговичей. Ольговичи прочно владели Черниговским княжеством, а свой род вели от сына Ярослава Мудрого Святослава и Киликии (Цецилии), о происхождении которой ничего не известно. По имени их сына Олега, зятя половецкого хана Осолука, династия и получила свое название. О своих правах на Киев и вообще на «старшинство» Ольговичи никогда не забывали, но здесь им пришлось столкнуться с представителями еще более мощной и многочисленной династии – Мономаховичами. Последние были потомками другого сына Ярослава – Всеволода и родственницы византийского императора Марии-Анастасии Мономах. Их сын Владимир, получивший прозвище от матери, женатый на Гите, дочери последнего англосаксонского короля Гаральда II, дал начало этой ветви. У Владимира и Гиты было восемь сыновей, но именно двое из них – Мстислав Великий и Юрий Долгорукий – стали основоположниками двух мощных родовых колен: южного – Мономаховичей-Мстиславичей и северного – Мономаховичей-Юрьевичей. Владимир Мономах возродил эфемерное единство страны. Умирая, он завещал киевский стол не кому-либо из братьев, а старшему сыну Мстиславу. Его правление (1125–1132) считается последним этапом в существовании единого государства. Уже в 1146 г. правивший в отдаленной Ростовской земле, до этого вообще служившей прибавкой к южному Переяславскому княжеству, Юрий Долгорукий отказался признать великим князем старшего сына Мстислава – Изяслава. Он был едва ли не старше племянника, но с точки зрения «лествицы» имел несомненное старшинство. В ходе кровопролитной войны победил Юрий, ставший в 1154 г. киевским князем.

Но уже его сын Андрей Боголюбский оставаться киевским князем не пожелал. Возродить единую державу Андрей был не в силах, а интересы его собственного Владимиро-Суздальского княжества (бывшей Ростовской земли) лежали далеко от Киева и юга вообще. Взяв штурмом и сильно разрушив Киев (1169 г.), Андрей посадил там в качестве наместника младшего брата Глеба. Но уже через два года Мстиславичи Киев возвращают обратно. На политическую арену выходят Ростиславичи – династия, занявшая к 20-м годам XIII в., можно сказать, первоочередное положение в феодальной системе Руси. Ростислав был сыном Мстислава Великого и княжил в Смоленске. Этот город стал вотчиной его потомков, явно не удовлетворенных столь скромным владением. От его младшего сына Мстислава Храброго и родился Мстислав Мстиславич Удатный, т. е. Удачливый (позднейшие историки по созвучию переделали его прозвище в Удалой). Именно этот талантливый полководец, но слабый политик и сыграл ведущую роль в битве на Калке. Мстислав уже в молодости прославился тем, что рьяно помогал своему дяде Рюрику Ростиславичу в борьбе за Киев с черниговским князем Всеволодом Чермным, но вынужден был убраться с юга и получил удел в Торопце, в родовом Смоленском княжестве. Он долго проживал там и не прославился ничем особенным. Путь к славе и Галицкому княжению Мстислав начал, будучи уже на четвертом десятке. Сначала Мстислава призывают князем в Новгород в противовес намерению владимиро-суздальского князя Всеволода Большое Гнездо посадить там на княжение сына Святослава (1210 г.). В 1212 г. умер киевский князь Рюрик Ростиславич, неоднократно захватывавший и терявший престол. Его давний соперник Всеволод Чермный, черниговский князь, выгнал из Киевской земли сыновей Рюрика и снова завладел Киевом. Под Вышгородом (чуть севернее Киева) Мстислав разгромил Ольговичей, осадил Чернигов и заставил отказаться от претензий на «старейший» стол. Великим князем Киевским стал двоюродный брат Мстислава – Мстислав Романович Старый, еще один будущий участник битвы на Калке. Еще более поднялся авторитет князя как полководца, когда в 1216 г. в грандиозной битве на реке Липице он наголову разгромил войско младших суздальских Мономаховичей (Юрия и Ярослава), претендовавших на Новгород, и вернул великокняжеский стол Константину. Отныне вся энергия Мстислава сконцентрировалась на Галиче.

После смерти в 1198 г. князя Владимира Ярославича (сына Ярослава Осмомысла) пресеклась династия галицких князей. Будучи потомками старшего сына Ярослава Мудрого, умершего еще при жизни отца, – Владимира, – галицкие князья и с Ольговичами, и с Мономаховичами были связаны только по женской линии (скажем, с Ольговичами через Евфросинию Ярославну, жену героя «Слова» Игоря Святославича). Обе династии считали, что имеют равные права на галицкий стол. Но к моменту похода на Галич Мстислава там правил венгерский королевич Коломан, опиравшийся на местное боярство, не желавшее сильной власти. В битве под стенами города (1219 г.) войско Мстислава Удатного и его двоюродного брата Владимира Рюриковича наголову разгромили войско Коломана и взяли Галич, причем сам воевода Филя (Фильней) попал в плен. Мстислав с большой помпой был объявлен галицким князем. Таким образом Ростиславичи (смоленские Мономаховичи) стали наиболее влиятельной династией на Руси. Им принадлежали Киев, Галич, Смоленск, Псков и Полоцк, до 1224 г. контролировали и Новгород. Но главное, династия отличалась редкой солидарностью: за все время не известно ни одного факта борьбы между ее членами. Благодаря этому она имела решительный перевес и над разделенными на то время сыновьями Всеволода Большое Гнездо, и над многочисленными, но сидящими в мелких владениях черниговскими Ольговичами.

С другой стороны, потомки Ростислава Смоленского особыми талантами не блистали, исключением были разве что сам Мстислав и его отец, получивший прозвище Храбрый, – успешные полководцы. Но политиков не было совсем, начиная от самого Ростислава. Следствием аполитичности Мстислава Удатного и общего недостатка умелых администраторов было то, что эта семья так и не сумела ни использовать, ни сохранить того исключительного положения, которое заняла к моменту битвы на Калке. Будущее украинских земель было связано с потомками другого участника битвы – Данилы Галицкого, заложившего фундамент государственности, просуществовавшей еще сто лет после начала монголо-татарского нашествия. В сущности, Данилу скорее следует называть Волынским. Он был сыном волынского князя Романа Великого, сумевшего на короткое время объединить Владимир-Волынский, Галич и Киев. После его нелепой смерти в стычке с поляками (1205 г.) все его завоевания рассыпались и малолетнему Даниле пришлось многое пережить, прежде чем он утвердился хотя бы в родовом гнезде отца – Владимире-Волынском. Как и Мстислав Удатный, Данило принадлежал к ветви все тех же Мономаховичей-Мстиславичей, только потомков не Ростислава Смоленского, а его старшего брата, Изяслава Мстиславича, воевавшего за Киев с Юрием Долгоруким. После брака Данилы с Анной, дочерью Мстислава Удатного, теперь уже галицкого князя, ситуация в украинских княжествах и вовсе стала стабильной. В Чернигове после смерти Всеволода Чермного (1212 г.) сел его брат Мстислав Святославич (еще один участник битвы), не помышлявший о Киеве. Переяславские князья были зависимы от более сильных соседей.

Что же представляли собой украинские земли в начале XIII века? Утратив реальную политическую силу, Киев оставался церковным центром Руси и организатором борьбы против внешних врагов, а значит, и дальше играл роль «общей» политической столицы. До конца 60-х годов XII в. необходимым условием достижения князьями политического старшинства было обладание киевским столом. Позже борьба князей за гегемонию среди Рюриковичей происходила путем утверждения в роли объединительного центра стольного города одной из земель, но при обязательном участии правителей во владении Киевом. Киевская земля – древнейшее политическое и территориальное ядро Руси, – в отличие от большинства земель, не превратилась в наследственную вотчину какой-либо княжеской линии, а на протяжении всего периода феодальной раздробленности считалась общединастическим наследством Рюриковичей.

Формирование территории Киевской земли в основном закончилось во второй половине XI ст., когда изначальную Русскую землю Ярослав Мудрый разделил между старшими сыновьями: Изяславом, Святославом и Всеволодом. К киевскому столу отошла бывшая земля полян, древлян, частично земли уличей и дреговичей. Географически Киевская земля занимала часть двух ландшафтных зон – леса и лесостепи. Многочисленные реки – Днепр, Десна, Припять, Южный Буг и др. – соединяли ее с самыми отдаленными районами страны и междунар одными рынками. В стратегическом отношении основным недостатком Киевской земли была близость кочевой степи. Несмотря на все усилия, больше чем на сто километров на юг от Киева граница земледельческой колонизации продвинуться к началу XIII века так и не смогла. На Левобережье Киев продолжал владеть узкой полосой (10–15 км), протянувшейся от устья Остра почти до устья Трубежа. На правом берегу северные границы проходили в Полесье. Западные рубежи достигали реки Горыни (ныне Ровенская обл.). На юге граница с половцами проходила по Роси (юг Киевской и север Черкасской обл.). Киевская земля продолжала оставаться одной из самых развитых и густонаселенных. На ее относительно небольшой территории существовало порядка 80 городов и городков. Сам Киев занимал площадь около 400 га и, насчитывая порядка 50 тыс. населения, далеко опережал остальные города. И хотя с экономической точки зрения лучшие времена в жизни города были позади, ничто не предвещало его упадка.

Наибольшим по территории было Черниговское княжество. Основой его служила бывшая земля северян, а также расположенные на севере земли радимичей и вятичей, покоренных вместе с угро-финскими мещерой и муромой еще Владимиром Великим. Огромная территория не позволяет говорить о стабильных границах этого княжества, объединенного скорее не географически, а лишь династией Ольговичей. Более-менее общей жизнью продолжали жить Чернигов, Новгород-Северский, Путивль и Курск. Северные земли все более подпадали под влияние более близкой Ростово-Суздальской земли. Чернигов занимал площадь около 250 га, при населении 25 тыс. чел., и был, судя по всему, вторым по величине городом тогдашней Украины. Уже сама активность черниговских князей в начале XIII в. показывает, что в целом княжество было далеко от экономической стагнации.

Переяславское княжество, самое южное, сильнее всего страдало от соседства с половцами. После потери контроля над Ростовской землей и прочими северными владениями его границы на западе проходили по Днепру, Десне и Остру, на востоке по верховьям Сулы и Хорола (ныне Полтавской обл.). Тем не менее Переяслав (ныне Переяслав-Хмельницкий Киевской обл.) оставался значительным по средневековым меркам городом с населением около 12 тыс. чел. и мощной крепостью с оборонительной стеной в 3,5 км. Само княжество поочередно попадало под своеобразный протекторат тех или иных княжеских династий.

Волынское княжество выделилось из Киевского в середине XII в. и стало родовой вотчиной потомков князя Изяслава Мстиславича, соперника Юрия Долгорукого. На западе оно заходило на территорию современной Польши. Волынская земля получила название от своего древнего политического центра – города Волыни на Западном Буге. Но к моменту описываемых нами событий центром ее стал Владимир-Волынский (ныне райцентр Волынской области). Город, как и вся земля, переживал экономический подъем, при площади 200 га в нем проживало порядка 20 тыс. человек.

Стремительный подъем переживало, безусловно, Галицкое княжество. Оно менее всего пострадало от смещения торговых путей, к тому же Галич стал перевалочным пунктом в торговле одним из важнейших стратегических товаров средневековья – поваренной солью. Сам город на Днестре не уступал в то время по площади и населению Чернигову (разрушения войсками Батыя он не пережил, его руины ныне на месте села Крылос Галичского р-на Ивано-Франковской области). К моменту битвы на Калке Галицкое княжество имело наибольшие человеческие ресурсы и экономический потенциал среди украинских земель, поскольку в 1199 г. князь Роман Мстиславович объединил его с Волынью в мощное жизнеспособное образование.

Войско и боевое искусство Украины-Руси начала XIII в.

По принципам своей организации войска южных княжеств Руси мало чем отличались от остальных армий средневековой Европы. Само войско разделялось на регулярную часть – дружину – и нерегулярную – ополчение. Дружина, как правило, состояла из профессиональных воинов – конных дружинников, служивших князю за плату. Количественный состав дружин мог быть самым разным – от нескольких десятков воинов у мелкого удельного князька до 3–6 тысяч дружинников в самых крупных и богатых княжествах. Основной ударной силой дружин была тяжелая кавалерия – «старая дружина». «Молодая дружина» состояла из легковооруженных наездников. Воины в этих двух подразделениях отличались не только по вооружению и навыкам, но и по своему статусу в феодальной иерархии.

Многие из «старших» дружинников к тому времени уже превратились в землевладельцев, существовавших за счет доходов со своих наследственных земель. В мирное время они исполняли также и административные функции, а в военное часто посылались во вспомогательные подразделения, обеспечивая костяк и стойкость каждого отряда в боевой обстановке. «Младшая» дружина состояла непосредственно при дворе, при желании переходя от одного князя к другому, даже враждебному.

Вооружение дружинников испытывало, с одной стороны, влияние степных, с другой – европейских традиций. Скажем, мечи, кинжалы и боевые топоры почти не отличались от тех, которые использовались в остальной Европе и часто ввозились с Запада. С другой стороны, булавы и сабли были скорее местной особенностью или восточным оружием. Большое распространение получили булавы, боевые палицы и шестоперы, скопированные с оружия половцев или еще более ранних кочевников. Особенно популярна была булава. Как воинский символ она постепенно приобрела сакральное значение и, даже выйдя из употребления, в будущем стала обязательным атрибутом кошевых Запорожской Сечи и украинских гетманов. Применялся в войске и кистень – увесистая металлическая гирька, прикрепленная к концу ремешка длиной около 50 см.

Многовековые контакты и конфликты с кочевниками обусловили широкое распространение луков. Из лука был обязан уметь стрелять любой дружинник. К началу XIII в. получил популярность и арбалет – оружие, заимствованное, скорее всего, на Востоке. Арбалеты били гораздо точнее, чем луки, их короткие железные стрелы летели дальше, пробивая кольчуги на расстоянии более ста шагов. Но самым употребляемым и простым в изготовлении оружием оставалось копье. Ощетинившись копьями, пехота останавливала кавалерию, причем и те и другие умели бросать короткие и легкие дротики – сулицы.

Основная защита воина состояла из кольчуги, но в XIII ст. почти все профессиональные воины носили пластинчатую или чешуйчатую броню, иногда поверх своих кольчуг. Такая броня, в отличие от кольчуги, хорошо защищала от стрел. Отполированная, блестящая поверхность зерцала сама по себе уже оказывала на противника психологическое влияние. Пластинчатая броня делалась из прямоугольных выпуклых металлических пластинок с отверстиями по краям. В эти отверстия продевались кожаные ремни, которыми пластинки тесно притягивались друг к другу. Позже появился и другой вид брони – чешуйчатая. Пластинки такого доспеха прикреплялись к матерчатой или кожаной основе с одной стороны и закреплялись в центре. Защиту ног иногда обеспечивали чулки кольчужного типа. У богатых дружинников ноги защищали деревянные поножи из двух-трех пластин, скрепленных ремнями или пришитых на кожаную основу. Щиты были круглые или миндалевидные, защищавшие воина от подбородка до колен. К XIII в. особую популярность получают треугольные щиты с перегибом западноевропейского типа, то есть двускатные щиты, плотно прижимавшиеся к телу.

В это же время в связи с общеевропейской тенденцией к утяжелению доспехов появляются шлемы, снабженные маской-личиной, то есть забралом, защищавшим лицо воинов от рубящих и колющих ударов. Маски снабжались прорезями для глаз и выступом для носа, и закрывали лицо наполовину либо целиком. Шлем с маской надевался на подшлемник и носился с бармицей – кольчужной сеткой, прикрывавшей, как правило, лицо и шею воина. Тем не менее, шлем сохранил традиционную – сферическую или куполообразную – форму. Существовали и конские доспехи, представлявшие собой покрывала, набранные из металлических блях и нашитые на сукно, закрывавшие круп, бока и грудь лошади. Предпочтение отдавалось лошадям крупных пород местной селекции. В целом они не уступали европейским стандартам и даже служили предметом экспорта. Но как ни велика была роль конницы, основой войска все же служила пехота. Она, в свою очередь, также делилась на нерегулярное ополчение и профессиональную тяжелую пехоту, получившую особое распространение в Галицко-Волынском княжестве. Впрочем, тяжелые пехотинцы были куда эффективнее в борьбе с рыцарской кавалерией, а не войсками кочевников.

Флот, с потерей прямого выхода в Черное море, имел исключительно транспортное значение. Во всяком случае, после неудачного похода князя Владимира Ярославича на Константинополь в 1043 г. военные походы на море нам не известны. Однако морское судоходство не прекратилось. Роль Днепра, как пути к морю, взяли на себя Днестр и Дунай. И хотя особого прогресса в судостроении так и не произошло (главным типом корабля служила выдолбленная из цельного бревна ладья, рассчитанная на экипаж не более 40–60 человек), южные княжества при желании могли выставить на море весьма значительный флот. Собственно, это убедительно показала битва на Калке.

Главными фортификационными сооружениями городов и замков служили земляные валы, которые насыпали на специальных деревянных срубах. Перед валами копали рвы и заполняли их водой. Валы в больших городах имели 8—10 м в высоту, в Киеве в отдельных местах достигали 16 м. Но сам по себе земляной вал служил лишь основой для деревянной стены. Такие стены стояли на гребнях валов и представляли собой типичные срубы из толстых дубовых бревен. Высота стен составляла 3–5 м., а верхняя их часть использовалась для обстрела противника, прикрывалась забором с бойницами – «заборолами» и «скважнями». Из камня строились, как правило, только ворота. В целом крупные города и крепости Украины-Руси были неприступными для половцев, но стали сравнительно легкой добычей для вооруженных новейшими китайскими осадными орудиями монголов.

Помимо собственной дружины, князь мог привлечь к участию в походе и городское ополчение, взяв на себя общее командование. Сельское население в военный период, как считают многие исследователи, мобилизации не подлежало, но облагалось натуральным налогом – его обязывали снабжать войско лошадьми и продовольствием. Городское ополчение в бою приравнивалось к «младшей» княжеской дружине и вооружались из городских арсеналов или самим князем. Конечно, это оружие и доспехи были заметно скромнее, чем вооружение «старой» дружины. Отдельную категорию составляли отряды наемников и вассальных кочевников.

Мобилизовать армию, собраться вместе и выступить против врага было нелегкой задачей для всех европейских стран – пусть даже князь считался признанным лидером своих воинов. Немалое число дружинников в таком войске считали себя не княжескими людьми, а слугами отдельных бояр или мелких удельных князей. Часто они следовали приказам только своего господина, пренебрегая указаниями других вождей, в том числе и князя. Еще более усложняло управление войском то обстоятельство, что князь сам вел своих воинов в бой и становился главной мишенью для противника.

Мобилизация войска осуществлялась в соответствии с феодальными обычаями – князь посылал гонцов по городам и весям с приказом воинам собраться к конкретной дате. В городах воинов собирали колокольным звоном, звуками бубна или военных труб. Дружинники из городских крепостей собирались в течение двух-трех дней.

Киевская Русь в основном воевала летом и зимой. Каждый из этих сезонов имел свои преимущества и недостатки. Летом лошади могли легко прокормиться на травах, можно было, таким образом, организовывать походы на значительные расстояния или достаточно продолжительные осады. Зато зимой часто замерзали реки, превращаясь в удобные дороги для переброски войск. В течение этого времени года чаще всего воевали как раз с кочевниками. Относительно высокий, по сравнению с азиатской степью, уровень снегов в украинской степи не позволял лошадям и скоту кочевников добраться до травы. Поэтому вместо постоянных перемещений по степи степняки уходили на заранее подготовленные зимовья, где их можно было накрыть неожиданным ударом. Скорость перемещения войск оговаривалась заранее, но, как правило, зависела от скорости груженых телег и возов. В этом обозе везли продовольствие, фураж и вооружение. Доспехи одевались только перед сражением. Вопреки часто рисуемым картинам, воины никогда не передвигались на марше в панцирях и шлемах. В ходе войны выполнялись и некоторые инженерные работы, как то наведение мостов или гатей. При большом войске обязательно находились специалисты такого рода. Кроме того, армия имела собственную охрану и разведку. Разведчики направлялись вперед по направлению движения основных сил, чтобы выявить местонахождение врага и, если возможно, захватить «языка».

Подводя итоги, можно сказать, что к походу на монголов южные князья отнеслись со всей серьезностью, а выставленные ими силы были многочисленны и хорошо вооружены. На 1223 г. количественный и качественный состав дружин, принявших участие в кампании на Калке, не уступал ни одной армии Европы. Сильной чертой этого войска можно считать «универсализм» воинов, умеющих одинаково хорошо воевать как с тяжелой рыцарской кавалерией, так и с юркими кочевниками. Имея такую армию, Русь-Украина могла не опасаться врагов на севере и западе и, скорее всего, счастливо пережила бы период раздробленности. В любом случае можно не сомневаться в том, что сугубо внутренние конфликты никогда бы не разорили страну так, как это сделали монголы. В упадок Русь-Украину привели ее давние враги и одновременно партнеры – кочевники Великой степи.

II. Великая степь

Великая Евразийская степь протянулась широкой полосой от Карпат до Тихого океана, от лесов Северной Европы и Сибири до Великой Китайской стены, центральноазиатских пустынь, гор Тибета и Кавказа, вод Черного и Каспийского морей. Ныне это холодный, сухой, а местами пустынный и полупустынный природный ландшафт с резко континентальным, сухим климатом, характерный для значительной части территории Китая, Казахстана и Российской Федерации.

Европейская часть Великой степи находится на территории Украины и частично Молдовы, Румынии и Венгрии. Климат здесь гораздо мягче и влажнее. Впрочем, эта земля теперь почти полностью распахана человеком и в своем первозданном виде сохранилась только в ряде заповедников. Так было далеко не всегда.

На протяжении длительного исторического периода климат на территории Европы существенно не изменялся, и это породило сначала в европейской, а потом и в мировой науке ошибочную мысль о неизменности основных климатических параметров на всей планете по крайней мере со времен античности. Однако дальневосточный регион и степи переживали за этот период и заметные потепления, и похолодания, и засушливые эпохи, и наводнения. Даже в период средневековья (III–XVII вв.) климатические колебания неоднократно изменяли не только природные ландшафты, но и хозяйственную и этническую карту региона. Единственное, что осталось в степи без изменений, – это равнинный рельеф, резкие континентальные колебания температур и господство разнообразных зеленых трав летом и сухих, но высококалорийных, зимой. Казалось, здесь сама природа подтолкнула человека к мысли заняться кочевым скотоводством. Климат в азиатской степи определяли муссоны, но к этому добавлялись и континентальные особенности температурных колебаний. Летом, когда в регионе господствуют дождевые муссоны с Тихого океана, степь зеленеет, хотя иногда местами все же выгорает под жарким солнцем. Зимой здесь погоду определяют сухие континентальные муссоны, осадки становятся скудными, зато морозы достигают -40 °C. Морозные, но сухие и малоснежные зимы позволяют скоту разгребать копытами тонкий снеговой покров. Это дает возможность вести масштабное полукочевое скотоводство в тех же Монголии или Казахстане и по сей день.

Суровая жизнь в азиатской степи воспитывала в кочевниках самостоятельность и одновременно родовую солидарность. Земледельцы, с точки зрения кочевников, были изнеженными трусами. Но в том-то и дело, что экстенсивное кочевое животноводство оказывается гораздо менее производительным, чем земледелие. Выражаясь современным языком, у кочевников импорт намного превосходил экспорт даже в хорошие годы. Не имея возможности создавать запасы продовольствия, жители степи гораздо больше зависели от климатических и природных катаклизмов, чем земледельцы. В результате любые, не только азиатские, кочевники были просто обречены периодически восполнять недостаточную продуктивность животноводства грабежом соседей.

В ходе истории многие азиатские кочевники постепенно превратились в земледельцев. А племена и народы, оставшиеся верными занятию своих предков, зашли в цивилизационный тупик и были либо истреблены, либо подчинены соседними оседлыми народами. Такова суровая правда истории.

Но так было в средние века. По статистике, влажные и сухие степи занимают сейчас 41 % территории современной Украины. И хотя за последние триста лет непомерная вырубка лесов привела к некоторому расширению степей, вряд ли площадь степных ландшафтов была тогда намного меньше.

Равнинную азовско-причерноморскую полосу – самый западный отрезок Великой степи – само географическое положение превратило в своеобразный коридор, ведущий из Азии в Европу. Его входными воротами служил Дон, выходными – Дунай, а разделяло их расстояние в 2–3 недели пути для выносливых степных лошадей. Начиная с IV ст. азовско-причерноморскими просторами, поглощая местные ираноязычные кочевые племена, прочно завладели тюрки. Оставаться здесь хозяевами им будет суждено на протяжении почти тысячелетия – до конца XVIII в. Великое переселение народов, как известно, начали гунны. Объединив несколько степных племен, они после 370 г. перешли Дон, вторглись в Причерноморье, а дальше двинулись через Дунай в Европу (этническая принадлежность гуннов как таковых вызывает споры: разные исследователи относят их то к тюркским, то к монгольским народам). После смерти в 453 г. легендарного вождя гуннов Аттилы созданный им союз распался, но вскоре тюрки создали в Центральной Азии новое воинственное политическое объединение – Тюркский каганат (552–704 гг.), который вел войны с Византией и Ираном за прикаспийские и закавказские земли. Во главе степной державы стоял род Ашина.

После распада и краха Тюркского каганата род Ашина откочевал на запад, осев на контролируемой племенем хазар территории современного Дагестана. С появлением здесь представителей рода Ашина хазары стали считать себя наследниками каганата, и пока существовала Хазария, трон кагана всегда занимал представитель рода Ашина, чья особа считалась священной. Хазарский каганат вступил в борьбу за приазовские степи с соседним союзом булгарских племен, в то время уже тюркоязычных, хотя в этнической основе угро-финских. Часть булгар признала власть кагана, а несогласные откочевали либо на Балканы под предводительством хана Аспаруха (где, смешавшись со славянами, дали начало современной Болгарии), либо в среднее Поволжье, где образовалась Великая Булгария.

Могучий Хазарский каганат просуществовал до конца X в., занимая степи и предгорья современных Дагестана и Прикубанья, нынешнюю украинскую степь и большую часть Крыма. Данниками хазар стали северокавказские, угро-финские, тюркские и славянские племена. В самой Хазарии около укрепленных зимовищ, особенно на торговых путях, начали возникать города, населенные этнически пестрым ремесленным и купеческим населением. До середины VIII в. на всей территории каганата утвердился общий язык, сформировавшийся из различных тюркских диалектов, получила распространение древнетюркская руническая письменность. Безусловно, дальнейшее развитие Хазарии привело бы к созданию оседлого земледельческого народа и государства. В начале IX в. царь Обадия и часть уже оседлой городской знати под влиянием еврейских купцов утвердили в стране иудаизм. Кочевая языческая знать религиозную реформу явно не поддержала, к тому же в стране нарастали противоречия между двумя типами экономики – земледельческой и скотоводческой. Попытка создать в причерноморских и прикаспийских степях стабильное земледельческое государство провалилась. Начиная с IX в. Хаз ария подверглась ряду ударов со стороны зарождающейся Киевской Руси, а кочевые орды печенегов окончательно погубили некогда мощное и весьма оригинальное государство.

Около 830 г. в украинские степи тем временем вошли новые кочевые племена – угры (венгры). Венгерский союз племен, возникший в Хазарском каганате, был этнически смешанным и состоял из угро-финнов и тюрков. В причерноморских степях венгры продержались недолго. В конце IX в. под натиском печенегов они перешли Карпаты и завоевали славянское государство Великую Моравию, постепенно став оседлым народом, причем, в отличие от булгар, венгры смешались с местным населением, но при этом создали в центре Европы своеобразный угро-финский языковой остров.

В украинских степях, теперь уже надолго, появился новый хозяин – прикочевавшие из степей к северу от Каспийского моря тюркские племена печенегов. К середине X в. кочевья восьми печенежских племен занимали пространство от Дона до Дуная, а на севере, на правом берегу Днепра, до Роси, на левом – до устья Сулы и низовья Ворсклы. Можно уверенно сказать, что именно печенеги погубили все предыдущие завоевания степной и лесостепной земледельческой колонизации. С 915 по 1036 г. Киевская Русь воевала с ними около 16-ти раз, но так и не смогла продвинуться на юг далее, чем на 100–150 км от Киева. На этих войнах с печенегами были приобретены основные навыки сопротивления набегам степняков, в первую очередь характерной для них тактике ведения боя. Последнюю, успешную, битву с печенегами летопись связывает с именем Ярослава Мудрого, датируя 1036 годом. Под стенами Киева печенеги потерпели столь сокрушительное поражение, что начали откочевывать за Дунай, где смешались с местным населением. Оставшимся на своих старых кочевьях через два десятилетия пришлось искать помощи у киевского князя и вместе с другими кочевыми племенами (узами и берендеями) стать своеобразным буфером между земледельческой зоной и степью.

В Северное Причерноморье после недолгого господства торков (узов) вступили новые хозяева – половцы. Этим словом на Руси называли тюркский этнос кипчаков, образовавших племенной союз под названием куманы («куман» дословно обозначает «светло-желтый», отсюда славянское «половец», «половый»). Некоторые исследователи считают кипчаков тюркизированным сако-иранским этносом, во всяком случае антропологи квалифицируют половцев как чрезвычайно смешанную расу – от голубоглазых блондинов до типичных монголоидов.

С определением половецкого языка дело обстоит проще. Забегая наперед, можно сказать, что половцы быстро ассимилировали своих завоевателей – монголов, – и когда торговавшие в Крыму генуэзские и немецкие купцы начали составлять своеобразные разговорники, кипчакский оставался основным языком Степи. «Кодекс Куманикус» – сводная тетрадь из латинско-персидско-кипчакского словаря и перевод разных христианских текстов со средневерхненемецкого дает возможность с полной уверенностью утверждать, что этот язык принадлежал к одной группе (она и сейчас называется кипчакской) с современными казахским, татарским, башкирским, ногайским и еще некоторыми тюркскими языками. Таким образом, половцы в языковом плане несколько отличались от своих предшественников печенегов. Те, очевидно, принадлежали по языку к другой тюркской группе – огузской (современные турецкий, туркменский, азербайджанский языки). В украинской степи появился новый этнический, вначале весьма рыхлый массив. Он формировался по тем же законам, что и все остальные кочевые народы древности, как несколько столетий назад формировались древние этносы булгар, венгров и печенегов.

Одной из существенных закономерностей этого процесса является то, что народ, давший имя новому этническому образованию, вовсе не обязательно бывает в нем самым многочисленным, но он просто благодаря удачно сложившейся исторической обстановке и энергичному военачальнику выдвигается на ведущее место в формирующемся объединении. В данном случае это место заняли кипчаки. Они стали тем мощным ядром, вокруг которого объединились все разрозненные и разбросанные по западу Великой степи орды, а частично и остатки сохранившегося со времен хазар земледельческого населения.

В 1060 г. половцы предприняли первый набег на Русь, Черниговскую землю, но были отбиты родоначальником Ольговичей – Святославом Ярославичем. Но уже зимой следующего года они наголову разгромили под Переяславом князя Всеволода Ярославича – родоначальника Мономаховичей. В 1068 г. снова под Переяславом, на реке Альте, половцы разбили уже объединенное войско трех старших сыновей Ярослава Мудрого. С тех пор битвы с половцами на протяжении столетия (учитывая перерыв в XII в.) стали головной болью князей, а также излюбленной темой героического фольклора и литературы. В целом, к началу XIII в. половцы совершили 46 больших походов на Русь, причем 19 из них пришлось на Переяславщину, 16 – на Киевскую землю, 7 – на Чернигово-Северщину и 4 – на Рязанское княжество. О половецких наемниках разных князей можно и не говорить. Первым нанял половцев для борьбы со своим дядей Всеволодом будущий черниговский князь Олег Святославич уже в 1078 г. В дальнейшем этот князь-авантюрист, образно названный в «Слове о полку Игореве» Гориславичем, много раз водил половцев на Русь. Характерно, что на протяжении всего XII в. его потомки Ольговичи особенно охотно роднились с половцами (сам Олег был зятем половецкого хана) и постоянно призывали свою многочисленную родню к участию в междоусобицах. Галицкие и волынские князья охотно использовали половецкую кавалерию в войнах с венграми и поляками.

После тяжелых для Руси 90-х годов XI в. походы Владимира Мономаха (1103–1116 гг.), сопровождавшиеся массовым истреблением женщин и детей, превратились в настоящий геноцид половцев. Потеряв лучшие стойбища и огромное количество скота, половцы даже откочевали за Дон. Когда в 1120 г. сын Мономаха Ярополк маршем прошел к Дону через всю степь, то половцев так и не встретил. Мстислав Великий, последний киевский князь, имевший власть, близкую к самодержавной, вообще, по словам летописи, заставил половцев отойти за Волгу и Кубань. Впрочем, успех этот был эфемерным. За короткое время Русь-Украина была не в состоянии заселить и распахать огромное пространство. Воспользовавшись известной войной за Киев между Изяславом Мстиславичем и Юрием Долгоруким, половцы постепенно возвращаются и занимают старые территории. В XII в. летописцы и географы как на Руси, так и в Европе и на Востоке все степи от верховьев Дона до южного берега Крыма и от Иртыша до Дуная называют землей кипчаков, или Дешт-и-Кипчак – Половецкой степью.

В письменных источниках почти не сохранилось сведений о размерах кочевнических, в частности половецких, орд. Тем не менее, по отрывочным упоминаниям можно составить определенное представление о них. Обычно одна орда, как объединение родов и больших семей, насчитывала порядка 40 тыс. человек и при среднем соотношении количества воинов ко всему количеству населения 1:5 могла выставить 7–9 тыс. вооруженных всадников. К территории Украины непосредственно примыкали пять орд: Побужская (собственно куманы), Лукоморская (современная Херсонская, частично Запорожская обл. и степной Крым), Приднепровская, Донецкая (бассейн Северского Донца), Нижнедонская. Впрочем, точнее было бы их назвать половецкими региональными политическими объединениями. Всего же орд (т. е. крупных родовых объединений) в степи между Волгой и Дунаем кочевало 12–15. Численность орд составляла от 20 до 40 тыс. человек, причем преобладали 40-тысячные. Таким образом, общее население Половецкой степи составляло порядка 500–600 тыс. человек. Если учесть, что в среднем малая семья в пять человек, чтобы вести кочевое хозяйство, нуждалась в стаде, по поголовью соответствовавшем 25 лошадям (одну лошадь можно приравнять к 5 головам рогатого скота + 6 овцам), то нетрудно представить себе размеры передвигавшихся по степям соединенных кочевий. Не следует забывать и о степных богачах, владевших стадами, состоявшими из тысяч коней и десятков тысяч голов овец. Поэтому, несмотря на природные богатства, в украинских степях могло прокормиться небольшое количество кочевников-скотоводов. В Киевской Руси проживало в то время порядка 6 млн человек. Причем, несмотря на все катаклизмы, домонгольская Русь знала только два массовых голода – для средневековой Европы цифра более чем скромная. Тучные черноземы самой природой были созданы для плуга, а не выпаса овец и лошадей. Но к моменту битвы на Калке половцы все еще предпочитали существовать за счет развития скотоводства и торговли с портовыми городами Крыма, где начали обосновываться венецианцы и генуэзцы (половцы поняли, что с городами выгоднее не воевать, а торговать).

Несмотря на значительные территориальные размеры и выделение в половецкой среде господствующего класса феодалов с достаточно разветвленной иерархией, несмотря даже на крепкую центральную власть ханов половецких орд, государствами эти орды стать так и не успели. Оседание кочевников происходило крайне медленно, сам образ жизни не позволял половцам ни ассимилировать земледельческое население (как венгры), ни раствориться среди более многочисленных земледельцев самим (как булгары). Не возникала необходимость в создании регулярной армии и судов (судил сам хан по обычному праву). Не утверждалась единая монотеистическая религия, хотя склонность к ее принятию уже наметилась: половецкая знать массово принимала несторианство и православие. В противовес этому Папой Римским была учреждена в 1227 г. особая Куманская епархия. Мало употребляли половцы и письменность. Таким образом, ни экономика, ни социальный строй, ни культура не привели их к созданию даже раннефеодального государства. С другой стороны, к началу XIII в. обстановка в степях стабилизировалась, половцы почти перестали сталкиваться с Русью, непосредственно участвуя только в качестве наемников в междоусобных войнах. К моменту битвы на Калке в причерноморской степи образовалось два крупных объединения орд – западное (от Дуная до Днепра) во главе с ханом Котяном Сутоевичем, тестем Мстислава Удатного, и восточное (от Днепра до Дона) – во главе с крещеным ханом Юрием Кончаковичем, сыном известного героя «Слова о полку Игореве». Просуществовать им довелось недолго.

Половцы имели славу прекрасных наездников. Помимо Руси, их конные отряды нанимали Византия, Венгрия, государства Средней Азии. В Грузию, после страшных поражений, нанесенных им Владимиром Мономахом, переселилась целая орда донских половцев. Во многом благодаря им царь Давид Строитель смог разгромить турок-сельджуков. В Болгарии братья-половцы Иван Асень и Петр возглавили восстание против Византии и основали (1187 г.) так называемое Второе Болгарское царство, дав начало местной царской династии. Военная тактика и вооружение половцев мало чем отличались от тех, что использовали другие средневековые кочевники, разве что половецкие сабли были лишь слегка искривлены и более походили на мечи. Поверх халатов воины надевали короткие стальные кольчуги или пластинчатые доспехи, чтобы защитить грудь и спину. Кроме того, знатные воины носили шлемы с железными или бронзовыми масками в форме человеческого лица. Вполне боеспособные в конфликтах с соседними земледельческими государствами, половцы оказались почти беспомощными в столкновении с новыми претендентами на господство в Степи – монгольскими кочевниками.

На рубеже двух тысячелетий небывалая засуха, разразившаяся в Великой степи, сломала поступательное этно-политическое и культурно-хозяйственное развитие азиатских кочевников. В сущности, это и вызвало миграцию печенегов, а затем половцев в более плодородные восточноевропейские степи. В XI–XII ст. природа в Центральной Азии постепенно возродилась. Сюда вернулись влажные тихоокеанские муссоны, а с ними ожила культурная, хозяйственная и политическая жизнь. В верховьях Амура в это время за власть и землю конкурировали три племенных союза монгольского или тюрко-монгольского происхождения (монгольские языки отличаются от тюркских, как славянские от германских, если не больше) – татары, кераиты и монголы, которым проходилось бороться с нападавшими на них с запада найманами и меркитами. В XII в. монголы были типичными кочевниками, пасли лошадей, овец и крупный рогатый скот. Жили они родами, и уровень их социального развития еще был недостаточен для создания государства. Род возглавлялся старейшинами, которые руководили борьбой за пастбища и рабов (последних использовали для ухода за скотом). Моральным императивом в общественной жизни считался примат интересов рода над интересами личности и обычай кровной мести.

Вызванный благоприятными природными условиями демографический взрыв быстро разрушил железную дисциплину родовой общины, где власть старейшин была непререкаемым законом для всех ее членов. Честолюбивая молодежь покидала род и создавала полубандитские формирования, в которых ценились не возраст и происхождение, а сила, ум и смелость. Количество таких изгоев все более возрастало, и вскоре у них появился вождь, имя которого навсегда вошло в мировую историю. Звали его Темучин.

Темучин родился в 1162 г. в урочище Делюн-Болдох в семье старейшины рода тайджиутов Есугей-багатура, внука кагана монголов Хабул-хана. Через девять лет Есугея отравили его кровные враги татары. Родственники отвернулись от вдовы, а Темучин стал типичным изгоем. Но природный ум и мужество позволили ему сплотить вокруг себя таких же, как он, искателей приключений, недовольных архаичными родовыми законами. Дружба кераитского хана Тогрула – друга и покровителя его отца – одновременно сблизила его и со старой племенной верхушкой. Вскоре, однако, новый хан монголов в пограничной стычке с чжур-чжэнями (предками маньчжуров) был разбит и попал в плен, где провел 11 лет. Ему удалось бежать из плена. И уже через год, собрав своих бывших соратников, Темучин начал борьбу за власть в степи. В 1206 г. курултай, собравшийся на реке Онон (современная Монголия), провозгласил Темучина, под именем Чингисхан, каганом всех монголов. Реформируя родоплеменное устройство, Чингис поделил степняков на десятки, сотни, тысячи и тумены (10 тыс. воинов), создал десятитысячную ханскую гвардию, а единым законом провозгласил Ясу – кодекс, регулирующий основные стороны жизни монголов. В 1204 г. они приняли древнеуйгурский (на основе арамейского) буквенный алфавит. Монголы создавали не просто каганат классического образца, а милитаристское государство нового типа, где вся нация состоит из воинов.

Сухие холодные степи Центральной Азии даже при благоприятных климатических условиях могли прокормить ограниченное количество скота, а значит и кочевников. Не слишком многочисленные монголы, прекрасно организованные и сплоченные жесточайшей дисциплиной, стали основным костяком разноплеменной лавины, двинувшейся на покорение земледельческих государств. Нет никакого сомнения, что по своим тактическим показателям созданная Чингисханом армия не имела в то время равных себе на земном шаре. Речь, конечно, идет о собственно монгольских элитных воинских формированиях, а не о добровольных и принужденных спутниках монголов из числа кочевников.

Ударную силу монгольского войска составляла легкая и тяжелая кавалерия. Монгольские лошади выносливы, но низкорослы, поэтому достаточно рано монголы стали использовать и крупных среднеазиатских лошадей. Требовало этого и применение панцирей в тяжелой кавалерии. Первый тип панциря изготавливался в форме двухсекционного корсета – его половинки соединялись ремешками или шнурками обычно по бокам тела или спереди посередине груди. Доспех был очень длинным, так что прикрывал у воина бедра и даже колени. Второй тип панциря был короче и напоминал жакет с соединительными секциями от горла к шлему. В дополнение к такой железной броне монголы использовали деревянные и кожаные щиты. Шлем-шишак изготавливался из нескольких металлических секций, которые склепывались друг с другом. Развитые горизонтальные козырьки придавали шлему характерный «монгольский» вид, известный по фильмам. Шею воину защищал достаточно толстый полог из металлических пластин, прикрепленный по контуру шлема. Носили монголы и матерчатую броню – стеганый полог из многослойного полотна, усиленный металлическими дисками. Стеганый или войлочный халат был еще одним типичным до спехом монгольского воина. По крою он напоминал обычное пальто, но для посадки на лошадь имел глубокие разрезы спереди и сзади. Такой халат защищал воина от холода и дождя, не заставляя слезать с коня и пережидать непогоду. Многие халаты имели и отдельно пришитый капюшон. Край сапог был рассчитан на длительную быструю езду в твердом седле с ногами в стременах. Сапоги шились из кожи, реже из полотна.

Основой вооружения монгольского всадника был, конечно, лук, который всячески оберегался и во время марша хранился в особом колчане. Стрелы имели как плоские, так и граненые наконечники. У древка стрелы торцевая часть под наконечником была оплетена полоской обклейки из коры, что повышало ее пробивную способность. Оружие ближнего боя состояло из острой сабли или более широкого и тяжелого меча, железной булавы и боевого топора. Арсенал завершали копье и нож, который всегда носили в специальных ножнах за голенищем сапога.

Воин был обязан иметь при себе два или три лука и три колчана стрел по 30 шт. в каждом, а также копье, саблю, нож, шило, огниво, веревку, путы для ног лошади, аркан, нить, иглу, кнут и простую палатку на одного человека. У каждых двух воинов должна была быть в запасе лошадь, а на каждые 10 человек – 2 заступа, 1 мотыга, 1 серп, 1 пила, 100 иголок, топор для рубки дров и котел. Конный доспех изготавливался из толстой, специальным образом выделанной кожи и свисал почти до колен лошади. Седло имело деревянную рамку, покрывалось фетром, а поверх него кожей. Под седлом обязательно находился потник. Конструкция его была столь удачна, что сохранялась в кавалерии вплоть до Второй мировой войны.

Одна из особенностей экипировки монгольского конника заключалась в отсутствии такого известного у европейских рыцарей атрибута, как шпоры. Пренебрегали монголы и подковами, хотя при случае подковывать лошадей умели.

Легкий конный лучник не имел такого обильного арсенала. Он носил подобие шляпы, сшитой из кусков меха. Стеганый халат из многослойного войлока и полотна иногда усиливался металлическими пластинами. Кожаные перчатки или рукавицы, стеганые штаны и высокие сапоги завершали экипировку легкого воина. В добавление к луку и стрелам с железными или костяными наконечниками легкая конница была вооружена саблями, дротиками и арканами.

Монгольское войско четко делилось на три части: центр (наиболее боеспособные части) и крылья – правое, более привилегированное, и левое, как правило, легкая кавалерия, часто из покоренных племен. Подобная структура была характерна для большинства армий кочевников и происходила из характера родоплеменных отношений внутри орды.

Чингисхан сохранил подобное деление сугубо формально, поставив в основу организации монгольского войска так называемую десятичную систему, то есть разбив его на десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч (тумены). Каждый из военнообязанных монголов знал, к какому десятку он принадлежит, а через десяток знал своего сотника и т. д. Каждый знал, что тотчас после объявления призыва он обязан явиться на место сбора и предъявить все, что он должен иметь в походе. От высшего начальника приказ направлялся к темнику, а тот передавал его по инстанциям – тысяцкому, сотнику, десятнику. Монгольское войско было насквозь проникнуто строгой дисциплиной, которую все беспрекословно соблюдали, начиная с огланов – царевичей, сыновей хана, командующих соединениями (центр и крылья) – и заканчивая простым воином, входящим в десяток.

Армия Чингисхана начала свое победное шествие с покорения соседних монгольских, тюркских и самодийских племен. Но уже в 1215 г. монголы овладели Пекином – столицей северокитайской империи Цзинь (там правила чжур-чжэньская династия) – и получили в свое распоряжение огромные материально-технические ресурсы. Следующей целью стало установление контроля над Великим шелковым путем. Путь этот представлял собой караванную магистраль для транспортировки товаров из Дальнего Востока в Средиземноморье, прежде всего китайского шелка. Наряду с солью, это был один из главнейших стратегических товаров: шелковые одежды единственные оберегали своих обладателей от вшей – этого бича людей средневековья. Мишенью монголов стало среднеазиатское государство хорезмшахов. Его правитель Текеш (1172–1200) под флагом борьбы с разнообразными кочевниками сплотил местное мусульманское (как тюркское, так и ираноязычное) население и создал огромное государство. К концу правления его сына Мухаммеда II (1200–1220 гг.) Хорезм владел территориями современных Узбекистана, Туркменистана, Таджикистана, почти всего Ирана, южного Казахстана, западной части Киргизии и Афганистана. Столицей страны был Ургенч (развалины в Туркменистане, на границе с Узбекистаном). Но мощь и процветание колоссальной империи оставались очень шаткими. Пестрая хорезмийская держава не имела единой этнической или экономической основы. Идеологией страны был воинственный исламизм, но постоянные конфликты между сторонниками разных течений ислама (сами хорезмшахи были суннитами) только разъедали ее. Наемную армию из кипчаков (половцев) оседлое население боялось и ненавидело не меньше, чем врагов.

В 1216 г. на границах Хорезма появились монголы Чингисхана, которые добивали здесь своих кровных врагов – кочевое племя меркитов. На реке Иргиз (запад нынешнего Казахстана) Мухаммед II неожиданно атаковал монголов, считая своей обязанностью «борьбу с неверными». В 1218 г. при его попустительстве был вырезан и разграблен богатый караван, снаряженный Чингисханом, после чего шах велел перебить присланное для разбора инцидента монгольское посольство. Согласно Ясе и монгольским обычаям, это было одно из самых страшных преступлений, смываемых только кровью врага. Поход монголов напоминал снежную лавину. Мухаммед II имел 400-тысячное войско и громадные ресурсы, но проявил несвойственные ему безынициативность и бездарность. Распорошив свои силы по городам и крепостям, он покинул Среднюю Азию. На протяжении 1219–1223 гг. монголы постепенно захватили большинство городов империи и перебили их гарнизоны. В 1221 г. после долгой, проводимой под руководством китайских инженеров осады пала столица Хорезма – двухсоттысячный Ургенч.

Пестрая держава хорезмшахов развалилась как карточный домик. Перепуганный Мухаммед II испустил дух на пустынном островке в Каспийском море (чуть южнее туркмено-иранской границы). Великий Хорезм прекратил существование и вошел в состав Монгольской империи. Борьбу с агрессором попытался организовать сын Мухаммеда II Джелал-ад-дин Микбурни. Сам туркмен по матери, он опирался в своей борьбе на тюркских кочевников, в поисках средств для набора войск успел разграбить Грузию и Армению. В 1231 г. он пал от руки то ли подосланного убийцы, то ли разбойника в горах Курдистана. Именно из опасения, что энергичный принц сможет организовать кочевников (в первую очередь кипчаков) для отпора монголам, Чингисхан и сформировал элитный отряд из 25–30 тыс. человек для нейтрализации какого-либо антимонгольского объединения на западе Великой степи. Командовать ими были назначены лучшие, лично преданные хану полководцы – уже пожилой, но крепкий Субудай – багатур и Джебэ-нойон.

Пройдя вдоль южного побережья Каспийского моря, эта армия должна была пересечь Кавказские горы и напасть на половцев со стороны Кавказа. Пополняясь в пути отрядами других кочевников, монголы в 1220-м и 1221 г. дважды вторгались в Грузию. Грузинский царь Георгий IV с его 60-тысячным армяно-грузинским войском потерпел поражение. Разорив Тбилиси, Гянджу и Шемаху, монголы, не желавшие биться с Георгием дальше, вышли к Кавказским горам. Запуганное и подкупленное местное население предоставило им проводников, которые и указали дорогу войску в обход Дербента. Прикубанские половцы успели собрать армию, которую пополнили отряды аланов и предков чеченцев, ингушей и адыгских народов. Союзная армия заняла позиции на Тереке, перекрывая проходы из ущелий на равнину. И здесь монгольские военачальники проявили себя не менее искусными дипломатами: играя на этнических и религиозных противоречиях, они рассорили своих противников. Часть половцев откочевала, а часть, возможно, вообще влилась в войско монголов. Храбрые, но малочисленные аланы скрылись в горах. Так, тесня половцев все дальше на север, Джебэ и Субудай вышли к Дону.

III. Битва на Калке

Зимой 1222/1223 гг. (точной даты мы не знаем) монголы форсировали Дон и в большом сражении на его берегах наголову разгромили войско восточного объединения половцев. Погибли несколько ханов и беков, в том числе Юрий Кончакович и Данило Кобякович. Половецкие орды панически отступали на правый берег Днепра во владения хана Котяна, главы западного объединения половцев (собственно куманов), вероятно, имевших некоторые отличия от восточных. Победители сожгли столицу восточных половцев Шарукань (ученые считают, что она находилась где-то в районе городов Чугуева или Змиева Харьковской области). В любом случае это был малоукрепленный город, оставшийся еще с хазарских времен и служивший в зимнее время стойбищем хана. Население, состоявшее из аланов и осевших кочевников, занималось ремеслом и земледелием, скорее всего разведением проса – кочевники отдавали предпочтение пшену.

И вот в южных княжествах Руси узнали о нашествии неведомой дотоле силы. За прошедшие полтора столетия десятки русских князей женились на дочерях половецких ханов (хотя своих дочерей за них выдавали редко). Многие князья были сыновьями или внуками половчанок. Половецкий язык и традиции были на Руси хорошо известны. Хан Котян, не от хорошей жизни ставший главой всех половцев, нашел приют у своего зятя Мстислава Мстиславича Удатного. Наверняка к другим князьям и боярам тоже нагрянули их степные родственники. Галицкому князю, сильнейшему в то время на Руси-Украине, вряд ли пришлось долго уговаривать остальных. С точки зрения простого здравого смысла, конечно же стоило поддержать более слабую орду в борьбе с более сильной. Так поступали и Ярослав Мудрый, и Владимир Мономах. К тому же существовала опасность, что, оказавшись в безвыходном положении, половцы просто переметнутся к монголам.

Во второй половине марта в Киеве под формальным руководством Мстислава Романовича Старого, великого князя Киевского, собрался княжеский съезд. Здесь сыграла роль и семейная солидарность Ростиславичей, и осознание опасности, и богатейшие подарки со стороны союзников. Несколько половецких ханов торжественно крестились или перешли из несторианства в православие.

К тому времени, в половецком обществе скорее всего уже должен был назреть раскол. Масса рядовых кочевников была не прочь переметнуться к монголам, по примеру части своих кубанских соплеменников. К тому же у покоренных народов монголы старались истребить только элиту, с простолюдинами зачастую даже заигрывая. По части социальной демагогии, разжигания религиозных и этнических противоречий во вражеских государствах недалекие, на первый взгляд, «политтехнологи» Чингисхана далеко опередили свое время.

Стоит отметить, что на всем своем пути Субудай и Джебэ формировали цепь ямов (пересадочных станций), посредством которых конные эстафеты могли доставлять приказы и сообщения. Скорость пересылки была очень высока и в теории, при свежих перекладных лошадях, могла достигать 200–300 км в сутки. Это давало возможность даже наиболее отдаленному контингенту войск поддерживать регулярную связь непосредственно со ставкой великого хана. По его приказу войско не пошло на восток, а расположилось зимовать в бассейне Северского Донца, планомерно разрушая привычный уклад жизни половцев.

В январе 1223 г. стремительным рейдом монголы ворвались в Крым и разграбили Судак – на то время венецианскую торговую факторию, подконтрольную половцам и служившую главной перевалочной базой их экспорта и импорта (ныне это райцентр АР Крым в 40 км от Феодосии). Причерноморские степи с их мягким климатом произвели на монгольских воинов неизгладимое впечатление. Участь половцев, которые в свое время сами пришли сюда из засушливых казахстанских степей, была предрешена.

Во второй половине марта 1223 г. князья разъехались по своим городам и стали готовиться к войне. Уже в начале апреля многие из них собрали свои дружины. Князей можно поделить на три основные группы, но в целом главную роль играли, конечно, многочисленные Ростиславичи. Киевскую землю представлял великий князь Мстислав Романович, его сын Всеволод и двоюродный брат Владимир Рюрикович. С ними же были зятья: князья Андрей (вероятно, туровский) и Александр (князь дубовицкий). Вторую группу составляли Ольговичи во главе с черниговским князем Мстиславом Святославичем, которого сопровождали его сын Василько, курский князь Олег, воины из Новгорода-Северского, Путивля, Козельска и других городов Северской земли. Третья, наиболее многочисленная и хорошо вооруженная группа представляла Галицкое и Волынское княжества. Возглавлял ее инициатор создания коалиции Мстислав Удатный (сам из Ростиславичей). Отборную дружину вел волынский князь, зять Мстислава, Данило Романович, луцкий князь Мстислав Ярославич и другие. В целом, в походе приняли участие войска пяти южных («украинских») княжеств. Под нажимом двух Мстиславов – киевского и галицкого – прислал войско Смоленск, родовая колыбель семьи Ростиславичей. Владимиро-суздальский князь Юрий Всеволодович присоединиться к альянсу отказался. Правда, он выслал отряд под командованием своего племянника, ростовского князя Василька, но поспеть к битве эта дружина не сумела.

Земли бывшей единой Киевской Руси все больше и больше отдалялись друг от друга. Западные княжества (будущая Беларусь) и Новгород со Псковом были все более обеспокоены экспансией немцев, датчан и шведов в Прибалтике (в 1201 г. немцами была основана Рига, в 1219-м датчане захватили Таллинн (тогда Ревель) и необычайным усилением язычников-литовцев. Северо-восточные княжества (ядро будущей России) вели жесточайшую борьбу с Волжской Булгарией (кстати, до сих пор самым северным в мире независимым исламским земледельческим государством – ныне территория Татарстана, Чувашии, Ульяновской и Самарской областей) за гегемонию среди угро-финских племен Поволжья и контроль над волжским водным путем. Булгары совершили набег на Великий Устюг, но зато после удачного вмешательства в междоусобную войну мордовских племен на стороне племени мокша (булгары поддержали племя эрзя), в 1221 г. на месте разрушенной мордовской крепости был построен главный оплот будущей России на Верхней Волге – Нижний Новгород. Впрочем, сил, выставленных южными Рюриковичами, было более чем достаточно.

Не последнюю роль в этом сыграла и довольно благоприятная международная обстановка. После смерти Ярослава Мудрого и вплоть до монгольского нашествия львиная доля всех известных войн и конфликтов Киевской Руси приходится на собственно княжеские междоусобицы. «Злые соседи» обычно участвовали в них даже не как самодостаточная сила, а как союзники одной из сторон. В сущности, история средневековой христианской Европы, где все монархи в той или иной степени приходились друг другу родственниками, представляет собой, скорее, борьбу между феодальными династиями за «наследство», чем «межнациональные» государственные распри в современном понимании. Конечно, имел место и племенной, и религиозный «патриотизм», но молодые европейские нации, вышедшие на историческую арену после Великого переселения народов, только начинали формироваться.

В понимании Рюриковичей, Русская земля – это, в первую очередь, общее наследство, на которое имеют право все члены династии, а не какое-то национальное образование. Этот факт в значительной мере и определял всю внешнюю политику древнерусских княжеств. Посягательства любого Рюриковича на «не свое» княжество или даже на стольный Киев могло осуждаться, но в целом признавалось вполне допустимым. В то же время об истреблении рода соперника не могло быть и речи. Хотя в XIII в. многие князья имели разве что общего прапрадеда, в общественном мнении все они считались близкими родственниками – «братьями» при равноправном статусе, «отцом» и «сыном» в случае вассальной зависимости. На поле брани князь не считался неприкасаемой особой, но казнить его, убивать из-за угла, а тем более уничтожать его потомство запрещалось. Недаром первыми святыми Киевской Руси стали именно жертвы «братоубийства» – князья Борис и Глеб, в общем-то, ничем не проявившие себя как христианские подвижники, а не их «равноапостольный» отец Владимир Великий, убивший (еще будучи язычником) старшего брата.

С другой стороны, Рюриковичам было абсолютно чужда династическая экспансия. У соседнего государства могли отобрать часть территории, посадить в нем на трон марионеточного правителя, но ни одной попытки захватить соседнее государство целиком или посадить в нем представителя «племени Володимерова» история Киевской Руси не знает. Стоит отметить, что и соседи подобных попыток не предпринимали (случай с вокняжением в Галиче венгерского королевича – результат сугубо внутренней борьбы боярских партий, да и закончилось это для иноземного претендента неудачно). Конечно, все это касается только отношений Руси с ее христианскими соседями. В войнах с языческими племенами о какой-то морали, даже в ее средневековом понимании, не могло быть и речи. С точки зрения церкви, борьба с «идолопоклонниками», захват и колонизация их земель – вещь не просто нужная, а обязательная для христианского монарха. Конечно, политическая реальность вносила свои коррективы и сюда. Если со слабыми и не особо воинственными угро-финскими племенами особенно не церемонились, то с другими «погаными» – половцами – приходилось считаться. С кочевниками заключали мир (иногда с обменом заложниками), вступали в военные союзы против родственников и христианских соседей и даже женились на дочерях их ханов (при условии крещения).

Можно не сомневаться, что не будь постоянной «подпитки» восточно-европейских половцев свежими, приходящими из-за Волги ордами, они бы довольно быстро осели, крестились и ассимилировались. В любом случае союз с половцами против монголов выглядит вполне естественным и закономерным. Занявшие все степное пространство от Дона до Дуная кочевники были основными сухопутными соседями тогдашней Украины-Руси. Кроме них южные княжества имели непосредственную границу, не считая других владений Рюриковичей, с Польшей, Венгрией, балтским племенем ятвягов и племенами влахов – предков современных румын. К моменту битвы на Калке ни один из этих соседей особо серьезной угрозы не представлял. Князья, в первую очередь Мстислав Удатный, не боялись удара в спину и поэтому выставили столь крупное для средневековья войско.

Западные соседи Руси переживали тогда не лучшие времена. Начнем с Польши – по большому счету, основного европейского партнера и противника Киевской Руси на протяжении всей ее истории. После окончательной утраты Причерноморья именно с этой страной Русь поддерживала наиболее тесные экономические, политические и династические связи. Впрочем, как и в случае с Киевской Русью, к моменту битвы на Калке уместнее говорить об отдельных польских княжествах, а не едином государстве. И так же как на Руси, помимо племенного единства, княжества эти объединялись общей династией. Легендарным предком всех польских князей считался простой крестьянин (или колесник) Пяст. Первым исторически достоверным польским князем считается Мешко (Мечислав) I, сын легендарного Земомысла, которому было суждено сыграть роль польского князя Владимира.

Благодаря своему географическому положению польские земли не имели проблем с Великой степью, но находились в более тяжелом экономическом, политическом и культурном окружении, чем Русь. Польша была отделена от Германии племенами агрессивных лабских славян-язычников (они занимали территорию, приблизительно соответствовавшую территории бывшей ГДР, исключая Тюрингию), торговля на Балтике и даже судоходство по Висле полностью контролировались викингами, наиболее культурным соседом молодого государства была Чехия, принявшая христианство на 90 лет раньше. В 965 г. Мешко женился на дочери чешского князя Домбровке (Добраве) и через год крестился. Некоторые исследователи утверждают, что это был даже греческий обряд – в Чехии в это время шла борьба между сторонниками Рима и Константинополя (на ее территории в свое время учили св. Кирилл и Мефодий). И только следующий брак Мешко с дочерью Дитриха, маркграфа Нордмарка, окончательно склонил польское христианство на сторону Рима. Впрочем, следует учитывать, что разделение церквей в это время еще не носило столь принципиального характера.

Со следующего польского князя Болеслава Храброго начинается эра теснейших контактов Руси и Польши. После завоеваний Владимира Великого страны стали соседями, а этническая и культурная близость двух народов только способствовала междинастическим и просто человеческим связям. В летописях мы имеем дело с «ляхами» и «лядской землей» – названия, которые происходят от этнонимы «лендзяне» (самое восточное польское племя). Болеслав, воевавший с Русью за Червенские города (ныне пограничье Польши, Украины и Беларуси), выдал свою дочь за Свято-полка Окаянного, а дочь Владимира Мария-Добронега вышла в 1041 г. за внука Болеслава, князя Казимира Обновителя. Заклятый враг Святополка Ярослав Мудрый, отомстив полякам за поддержку брата, женил своего старшего сына Изяслава на сестре того же Казимира, Гертруде-Елизавете.

Весь дальнейший период отношений между Рюриковичами и Пястовичами может служить классическим примером сосуществования соседних средневековых феодальных держав. Одни и те же князья на протяжении десятилетия успевают повоевать, помириться, переженить детей и снова начать войну. После смерти князя Болеслава Кривоустого (1138 г.) «лядская земля» окончательно впала в период феодальной раздробленности. Здесь поневоле напрашиваются параллели с событиями, развернувшимися на Руси со смертью Ярослава Мудрого или Владимира Мономаха. Четверо старших сыновей Болеслава хоть были и братьями не только по отцу, но и по матери (их матерью была Збислава, дочь киевского князя Святополка Изяславича), получив по завещанию свои уделы, начали ожесточенную междоусобную борьбу. К моменту битвы на Калке по своему внутриполитическому устройству средневековая Польша представляла собой уменьшенную копию Киевской Руси: страну объединяли в единое целое Краков как политический и Гнезно как религиозный центры (оба города входили в удел старшего Пяста), а также общее династическое происхождение князей, которые практически все были близкими родственниками Рюриковичей. Поэтому в междоусобных войнах русские князья довольно часто выступали союзником «лядских» князей в борьбе с братьями или племянниками, и наоборот.

Отправляясь в роковой поход на Калку, его организаторы явно не опасались краковских, мазовецких, сандомирских князей и прочих соседей-родственников. Историкам неизвестно и о попытках подключить к походу кого-либо из польских князей или вербовать в их владениях наемников. Впрочем, отправляющееся в степь войско и так выглядело более чем внушительно. Да и с самими кочевниками польские земли непосредственной границы не имели. Куда больше их правители были озабочены мощнейшей германской экспансией, уже лишившей племена лабских славян независимости, и появлением в Прибалтике немецких рыцарских орденов, не постеснявшихся бы захватить и вполне католические польские княжества.

С Великой степью куда больше и исторически, и территориально был связан другой сосед Руси – Венгерское королевство. Как известно, само появление венгерских кочевых племен в Европе стало итогом событий, развернувшихся в Хазарском каганате в IX в. По сути, два столетия это государство служило своеобразным щитом, не пропускавшим в Европу азиатских кочевников. Население Хазарии становилось все более оседлым, возводились крупные города и крепости, а государственной религией стал иудаизм. Его принятию способствовали как сугубо политический расчет, так и национальный фактор. Хазарская знать мечтала видеть свою страну «третьей силой», равнозначной Византии и Арабскому халифату. Иудейская религия с ее развитым богословием и богатой традицией выглядела для этого вполне подходящей. Решающим стал наплыв в города Восточной Европы евреев из-за неблагоприятной обстановки, сложившейся в Византии и Иране, особенно когда последний захватили мусульмане. Еврейские купцы взяли под контроль основу хазарской экономики – транзитную торговлю, а раввины, не вдаваясь в этнические предрассудки, запросто объявили тюркское племя хазар одним из колен Израилевых. Вскоре Великую степь от Урала до Дона охватила междоусобная война. Вряд ли причиной тому было принятие иудаизма правящей верхушкой, а тем более антисемитизм или засилье евреев в городах. Скорее, и рядовые кочевники, и значительная часть племенной верхушки не очень-то и мечтали осесть и жить земледелием и торговлей. Обитавшие на окраинах каганата кочевые племена стали косо смотреть на своих осевших земляков, да еще и исповедующих абсолютно несовместимую с язычеством религию. Кочевники или полукочевники составляли значительную часть населения Хаз арии. По-своему уникальный, задуманный тюркскими ханами и еврейскими книжниками цивилизационный проект, кажется, был обречен с самого начала. С востока приходили все новые и все более дикие тюркские орды, а отсутствие внешней угрозы совсем не способствовало консолидации населения каганата. Могучая Хаз ария стала жертвой своеобразного «принципа домино» – каждая приходившая с востока орда, занимая степи, вытесняла оттуда предыдущую. В 898 г. огромная венгерская орда повергла в ужас киевлян, пройдя у стен города (в Киеве тогда правил Вещий Олег). Но, как оказалось, венгры не пришли штурмовать Киев, а спасались от еще более грозной орды – печенегов.

Печенеги на полтора столетия заняли причерноморскую степь, почти полностью уничтожив земледельческую колонизацию между Доном и Дунаем. Злейшие враги хазарского государства, они, похоже, больше других кочевников испытывали патологическую неприязнь к оседлой цивилизации. Сменившие их половцы застали в степи жалкие остатки городов и затерянные в приречных лесах деревушки.

Но вернемся к венграм. Спасаясь от печенегов, семь венгерских племен по Верецкому перевалу (ныне Закарпатская и Ивано-Франковская области) перешли Карпаты и обрушились на славянское государство Великую Моравию (ныне территория Венгрии, Чехии, Словакии, южной Польши и Закарпатья). Начиная с этого времени орды венгров стали терроризировать почти всю Европу. Отдельные отряды доходили до Апулии, Прованса и даже Испании. Европейские источники называли появившихся неизвестно откуда кочевников не иначе как «бичом Божьим» и «новыми гуннами» (слово «гунны» повлияло и на правописание названия венгров в романских и германских языках). Приютом пришельцев, как и положено, стали степи среднего Дуная (совр. Венгрия) – самый западный участок Великой Евразийской степи, отделенный от нее грядой Карпат. Казалось бы, оказавшиеся в своеобразной изоляции кочевники рано или поздно были обречены на поглощение соседними народами, как это уже случилось на этих землях с известными аварами (обрами). В 955 г. в ожесточенной битве на реке Лех (ныне около Аусбурга в Германии) венгерская орда была наголову разгромлена германским императором Оттоном I. Кочевое скотоводство едва могло прокормить людей, грабеж соседей постепенно прекратился, и начался процесс, названный позднейшими венгерскими историками «обретением родины». Со времен Древнего Рима Паннония была страной развитой культуры, и хотя после заселения ее славянами общий уровень земледелия упал, кочевникам ничего не оставалось, как осесть и перенять образ жизни покоренных народов. Судя по всему, количество венгров было весьма значительным. Во всяком случае, в отличие от болгар, они не ассимилировались славянами, а сами навязали новым подданным собственный язык. Как известно, прародиной венгров считается бассейн реки Камы, а их язык принадлежит к угро-финской группе, остальные носители которой – некочевые народы. Скорее всего, кочевниками венгров сделало изменение климатических условий на Урале и влияние ираноязычных соседей. Однако ко времени битвы на Калке все это было уже в прошлом, и в глазах жителей Руси-Украины Венгерское королевство было близким христианским государством. Династия Арпадов вела свое происхождение от сына хана Альмоша, который и привел орду за Карпаты. Около 974 г. ханы Геза и Михай приняли христианство (их крестили немецкие миссионеры), и Венгрия прочно вошла в европейскую семью народов. На «гуннов» стали смотреть как на обычный европейский народ. В 1001 г. князь Стефан Святой получил от Папы Римского королевский титул. В XI–XIII вв. в древнерусских летописях под словом «король» вообще подразумевается венгерский монарх.

Стефан не оставил наследников, и все последующие венгерские короли являются потомками его двоюродного брата Вазула, сын которого Андрей женился на дочери Ярослава Мудрого Анастасии. И в дальнейшем у многих венгерских королей кто-либо из детей сочетался браком с Рюриковичами. Не удивительно, что время от времени у венгерских принцев возникал соблазн занять удел своего дяди или деда по матери. Причем, похоже, что и в самой Руси на эти безуспешные попытки смотрели скорее как на «домашние дела», чем нашествие иноземцев.

К 1223 г. огромное Венгерское королевство, несмотря на свою полиэтничность, пусть и с огромным трудом, но оставалось более-менее единой державой. Королю Андрею II удавалось пресекать центробежные тенденции (например, в присоединенной еще в 1102 г. Хорватии). В то же время серией междинастических браков своих детей он укрепил международное положение своего государства. Король был сватом Мстислава Удатного (дочь которого Мария-Елена вышла замуж за королевича Андрея) и дядей Анны, матери Данилы Романовича (дочери византийского императора Исаака II Ангела и сестры короля).

Венгрия поддерживала тесные контакты и с половцами. Наемные половецкие отряды широко использовались в многочисленных войнах (особенно на Балканах), венгерские аристократы, как и древнерусские князья, вступали в браки с половчанками, а дочь короля Мария вышла замуж за болгарского царя Ивана II (из половецкой по происхождению династии Асеней). Неудивительно, что в 1237 г. западные половцы во главе с ханом Котяном бросились бежать в Венгрию. Но в походе на Калку венгерские войска участия не приняли. То ли здесь сыграла роль обида на Мстислава Удатного за поражение под Галичем, то ли половцы не просили, то ли сам король не считал приход монголов серьезной опасностью. Андрею II не довелось увидеть крах своей державы, он умер за несколько лет до нашествия Батыя, от которого Венгрия пострадала почти так же, как Русь. Есть версии, что монголы вообще планировали истребить венгров и занять паннонские степи. И только географическая отдаленность венгров от Великой степи позволила им сохранить, а затем и возродить свое королевство (хоть и с пришлой анжуйской династией).

Об отношениях Руси-Украины с другим юго-западным соседом – влашскими племенами – известно гораздо меньше. К началу XIII в. предки современных румын еще не создали своего государства, однако и не попали в прямое подчинение к кому-либо из своих могущественных соседей. После Великого переселения народов латинизированные племена римской провинции Дакии оказались оторванными от других романских народов. Интересно, что и на Руси, и в Польше «волохами» называли как соседний романский народ, так и древних римлян и даже кельтов. Нашествия булгарской, а за ней венгерской орд заставило влашские племена уйти в горы. Там незаметно, не заявляя о себе так громко, как соседи, формировался будущий румынский народ. О миролюбивых земледельцах-волохах древнерусские летописи упоминают очень скупо. Даже промышлявшие на Днестре, Пруте и Дунае «галицкие выгонцы», «берладники», «бродники» и прочие искатели приключений особых конфликтов с местным населением, похоже, не имели. Вообще, волохов, находившихся под сильнейшим влиянием славян, сами славяне считали близким народом, незлобивым и христианским (они находились в подчинении болгарской церкви).

Куда больше, и чаще всего в негативных выражениях, летописи упоминают о других соседях Руси – литовцах. В эпоху раннего средневековья балтским племенам (предкам современных литовцев и латышей) пришлось испытать колоссальное давление со стороны более многочисленных и развитых соседей – славян и германцев. Не вызывает сомнений, что в начале нашей эры балты занимали гораздо большую территорию. Ко времени битвы на Калке балтские племена были полностью вытеснены из плодородных земель в леса на юго-востоке от Балтийского моря. Подобный образ жизни не способствовал культурному развитию, но воспитал из литовцев стойких, находчивых и жестоких воинов, своего рода «лесных викингов». Учитывая, что тогда самые освоенные земли Восточной Европы были покрыты дремучими лесами, неудивительно, что литовские отряды умудрялись нападать даже на Малую Польшу и Черниговскую землю. Уже после монгольского нашествия сохранившие независимость племена создадут могучее государство, которое заставит считаться с собой и немецких рыцарей, и своих славянских соседей. Более того, в западной Руси князей «Рюрикового дома» почти повсеместно заменят потомки литовского князя Гедимина – Гедиминовичи, – а через 14 лет после смерти последнего Пяста королевский трон в Кракове займет литовский князь Ягайло. Но во время битвы на Калке в литовских язычниках еще видели враждебную, коварную и опасную силу. Строго говоря, из южных княжеств только Волынское непосредственно соприкасалось с землями балтов – ятвягов, оттесненных славянами в леса между Неманом и Беловежской Пущей. Ожесточенное сопротивление храбрых и свободолюбивых ятвягов сломили походы галицко-волынских и мазовецких князей и тевтонских рыцарей уже после монгольского нашествия.

Таким образом, ни один из князей, отправляясь в поход на монголов, не имел особых внешнеполитических проблем и мог выставить все свои силы. В конце апреля объединенное войско разбило лагерь возле города Заруб в 80 км к югу от Киева. Здесь, рядом с так называемым Варяжским островом, располагался удобный брод через Днепр (сейчас эта местность лежит под водами Каневского водохранилища). Хотя река в это время была полноводна, князья хотели держать под контролем стратегически важный пункт и не допустить переправы монголов на правый берег. К тому же рекой было гораздо проще и быстрее перебрасывать пехотинцев, фураж и снаряжение.

Монголы действительно вскоре появились, но это были всего лишь десять послов. Тактика их была уже традиционной: стремясь сыграть на давней вражде Руси и половцев, они утверждали, что поход их носит сугубо карательный характер и занимать причерноморские степи у них и в мыслях нет. Лукавые монгольские послы с ходу попытались расколоть союзников, предлагая князьям либо бросить половцев, либо вообще самим на них напасть и забрать всю добычу себе. Интересно, что самих половцев монголы рассматривали не как отдельную сторону, а как своих бывших подданных, этаких перебежчиков или сепаратистов. Переговоры закончились трагически – послов убили.

Часто в литературе это называют страшной ошибкой. Действительно, согласно Ясе Чингисхана, убийство посла не прощалось в принципе, никаких переговоров после этого монгольские командиры вести были не вправе – оставалась только месть немедленная или отсроченная на годы, но в любом случае обязательная. Но с другой стороны, можно не сомневаться, что монголы вели подобные переговоры и с половцами, причем играя на той же вражде с точностью до наоборот – говоря о кочевом братстве, как это уже случилось на Кавказе. Наверняка монгольские лазутчики вели пропаганду и среди рядовых половецких воинов, натравливая их на собственную аристократию и обещая золотые горы. Можно уверенно сказать, что в методах пропагандистской войны и шпионажа монголы во многом предвосхитили будущее. Повсюду монгольские дипломаты и купцы нахально вмешивались во внутренние дела государств, занимались интригами, провоцировали сепаратизм. Не отсутствием «благородства» у других народов, а как раз именно этим объясняется настоящая эпидемия истребления монгольских дипломатов и купцов от Руси до Египта и от Венгрии до Китая. Причем ханская ставка закатывала истерики даже тогда, когда монголов просто высылали из какой-либо страны. Так что малопривлекательный поступок князей был вызван скорее не самоуверенностью, а простым инстинктом самосохранения. Весьма показательно и то, что следующее посольство, прибывшее объявить войну, три Мстислава отпустили целым и невредимым.

Войско двинулось вниз, вдоль правого берега Днепра, в то время как галицкие отряды, спустившись вниз по Днестру на ладьях, вдоль побережья Черного моря дошли до устья Днепра и поднялись вверх по течению до острова Хортица. Командовали этой необычной операцией воеводы Юрий Домажири и Держикрай Владиславич – опытные воины и мореходы. Севернее Хортицы начинались пороги, плыть было опасно, к тому же рядом с островом находился известный Протолчий брод, необходимый для переправы на левый берег огромной массы лошадей. Поэтому основные силы также направились ниже порогов и в середине мая достигли острова Хортица, где одноименная река впадает в Днепр. Здесь отряды союзников соединились. О численности объединенного войска можно судить только приблизительно. Более-менее уверенно мы можем представить лишь количество воинов, переброшенных морем. Они прибыли на тысяче ладей, и если учесть, что одна такая ладья-однодревка вмещала 40–60 человек, общее их количество составляло порядка 5 тысяч.

При этом галицкая «морская пехота» была далеко не самым многочисленным контингентом войска союзников. Киев, по словам летописца, выставил больше всех и уж явно больше, чем галичане. Так что общее количество княжеских войск к моменту переправы на левый берег должно было составлять около 25 тыс. воинов, приблизительно 15 тыс. всадников выставили обескровленные уже на тот момент половцы, которыми командовал не престарелый Котян, а молодой энергичный Ярун.

Монголы с левого берега Днепра спокойно наблюдали за переправой огромного войска. Но уже на следующий день то ли Мстислав Удатный, то ли Данило Галицкий с тысячей отборных всадников атаковал передовой монгольский отряд. Первая стычка с доселе не известным противником превзошла все ожидания: монголы были полностью разбиты и бежали в степь. Мстислав долго гнался за врагом, но основные силы монголов так и не встретил. Зато был взят в плен командир разбитого отряда Гемя. Вероятно, он был ранен, поэтому подчиненные спрятали его в яме, присыпав землей с половецкого кургана. Пленного отдали половцам, то ли по их требованию, то ли желая проверить, что же с ним сделают не слишком надежные союзники. Привязав Гемя к лошадям, половцы разорвали его на части, чем, безусловно, приободрили русских военачальников. А вот оценка боевых качеств нового противника вызвала горячие споры. Молодые князья заявили, что монголы «простые люди, хуже половцев». Старые воеводы, Юрий и Держикрай, наоборот, посчитали их «добрыми воинами». Судя по всему, особенно мрачное впечатление на них произвели кавалерийская тактика противника и необычайно высокое проникающее действие монгольских луков. Так или иначе, по наведенному лодочному мосту вся армия переправилась на левый берег Днепра и углубилась в степь. Для половцев это была родная страна, они прекрасно знали местность, но по пути союзникам встречались только разрозненные монгольские отряды. По всему было видно, что враг отступает на восток – к Дону.

Объединенным войском командовал совет князей и половецких ханов, формально возглавляемый старейшим по титулу (да и по возрасту) Мстиславом Романовичем киевским. Но наибольший авторитет как полководец имел, конечно, Мстислав Удатный – галицкий. Третий Мстислав – черниговский – и двадцатидвухлетний князь Данило больше прислушивались к их мнению. Мстислав Романович с самого начала призывал к осторожности, предлагая вообще не пересекать Днепр на виду у врага, чтобы не выдавать тем самым свою численность. Он считал, что лучше самим заманить монголов в глубь половецкой территории и ни в коем случае не выдвигаться далеко в степь.

Но в том-то и дело, что Джебэ и Субудай не думали переправляться на правый берег Днепра, а целью союзников, собственно, и было изгнание врага с левобережья. Тем более, весна 1223 г. выдалась дождливой, вся степь покрылась зеленой травой и вполне могла прокормить в походе даже очень большое количество лошадей. Не было проблем и с провиантом для войска – по степи бродили брошенные половцами стада овец и коров. Ну а в победе огромной по меркам тогдашней Европы армии не сомневались, похоже, даже самые осторожные вожди. Все выглядело так, что монголы, скорее всего, вообще уйдут за Дон без боя и князья в лучших традициях Владимира Мономаха, «испив шоломом» донской воды, со славой вернутся домой. Избегая частых переправ, союзники двигались в междуречье левых притоков Днепра – рек Волчьей и Конки (современные названия), и через девять дней вышли к его водоразделу с бассейном Дона. Это было одно из ответвлений знаменитого «Золотого шляха», которым со времен хазар купцы ходили из Киева к Азовскому морю. Впереди шел передовой отряд, состоявший из половцев и «молодой» галицко-волынской дружины под командованием уже тогда известного своей удалью князя Данилы. Позади передового отряда двигался авангард главных сил – войско Мстислава Удатного. За ним следовала дружина Мстислава черниговского, а замыкала колонну дружина Мстислава киевского и галицкая тяжелая пехота. Тяжелые телеги с провиантом и доспехами не поспевали за войском, люди начинали изнывать от жары и пыли, армия опасно растянулась, но монголы и не думали атаковать. Субудай и Джебэ уже выбрали место для предстоящего сражения, которое обеспечивало монголам возможность свободного отхода и, наоборот, затрудняло противнику отход к Днепру в случае поражения. К тому же монголам наверняка было известно, что армия союзников не только невероятно растянута, но и в стане ее командиров отсутствует единоначалие, а Мстислав Удатный – всего лишь самый авторитетный военачальник.

Наконец 31 мая 1223 г. объединенное войско вышло к берегам реки Калки. Ее точное местоположение до сих пор вызывает споры, но большинство исследователей сходится во мнении, что это Кальчик, правый приток Кальмиуса, впадающего в Азовское море. (Сейчас длина Кальчика 88 км, площадь бассейна 1263 км2. Питание реки преимущественно дождевое и снеговое, на ней расположено Старокрымское водохранилище, которое используют для водоснабжения Мариуполя. Почти целиком Кальчик течет в современной Донецкой области Украины.) Река, в общем, небольшая, хотя, конечно, в XIII в. она была полноводнее, тем более весной. Обе стороны считали, что хорошо знают тактику боя противника. Но если Субудай и Джебэ получили от перебежчиков-половцев более-менее объективную характеристику боевых качеств врага, то Мстислав Удатный и другие военачальники наверняка видели в монголах обычных кочевников, пусть даже и более умелых и вооруженных лучше, чем обычно. А это было далеко не так.

Военная реформа Чингисхана состояла в усвоении лучших методов кавалерийского боя разных народов мира, в том числе и оседлых. В первую очередь она проявилась в разумном сочетании и применении легкой и тяжелой кавалерии. В сражении монгольская конница четко делилась на отдельные отряды. Между отрядами тяжелой конницы всегда оставались широкие проходы для конных лучников, чтобы они, осыпав противника градом стрел, всегда могли откатиться за спины тяжелой кавалерии, которая смыкала ряды и либо встречала противника уже копьями и саблями, либо сама продолжала атаку В любой момент ее ряды могли разомкнуться для нового налета легкой конницы. Этот процесс мог повторяться многократно до полного изматывания и дезорганизации врага. В монгольской армии существовала строгая (в разумных пределах) воинская дисциплина, жесткая субординация, беспрекословное единоначалие, категорически отвергались семейственность и землячество. И здесь Чингисхан во многом предвосхитил свое время. Постоянные, сначала междоусобные, а затем захватнические войны выдвинули среди монголов целую когорту талантливых полководцев.

Едва ли не на первое место здесь можно поставить Субудай-багатура. Некоторые историки вообще считают его одним из талантливейших полководцев средневековья и в становлении Монгольской империи отводят ему не менее важное место, чем Чингисхану. Субудай происходил из урянхаев (таежных монголов). Благодаря незаурядным способностям он уже в 25 лет командовал отрядом легкой конницы, постепенно став самым доверенным и талантливым среди полководцев Чингисхана. Субудай-багатур выиграл десятки битв на пространстве от Тихого океана до Черного моря, став среди монголов непререкаемым авторитетом. Забегая наперед, нельзя не вспомнить, что именно он, будучи уже в преклонном возрасте, потеряв в боях глаз и имея парализованную руку, выступит «начальником штаба» во время похода на запад внука Чингисхана – Батыя.

Джебэ-нойон в период становления Монгольского государства сражался в рядах противников Чингиса, но, попав в плен, перешел на его сторону. Тот никогда не забывал услуги, оказанной ему во время борьбы за власть. Но Джигоардай (так звали его на самом деле) оказался и талантливым полководцем, особенно проявив себя во время войн в Средней Азии. За умение управляться с луком Чингис прозвал его Стрелой (Джебэ).

Безусловно, монголами командовали их лучшие полководцы, но и в армии союзников находился и, конечно, играл ведущую роль один из лучших полководцев Восточной Европы того времени – Мстислав Удатный. Громкие победы над разными противниками только укрепили в нем уверенность в надежности традиционной тактики боя, принятой в Киевской Руси. Армии южных ее княжеств сражались в боевых порядках, напоминающих западноевропейские построения с основной ударной силой в виде богатырей-рыцарей и тяжелой конницы. В подобном строю можно было драться только на обширной равнине. В междоусобных войнах князья часто вообще требовали от противника выйти в «чисто поле» и сойтись, имея равные условия для боя.

Перед сражением войско обычно делилось на три полка. Наиболее мощным был центральный. Его разворачивали на основном направлении атаки и здесь же среди воинов, как правило, находился и сам командующий войском. По бокам располагались два фланговых, конных или смешанных подразделения. При наступлении центр перестраивался в клин – «свинью». При обороне он, наоборот, выгибался дугой, а фланги в это время пытались окружить врага со всех сторон. В борьбе с разными противниками, в зависимости от их особенностей, тактика, конечно, менялась. В боях с европейскими армиями упор делался на тяжелую кавалерию и не менее мощно вооруженную пехоту.

В борьбе со степными кочевниками были необходимы отряды легких конных лучников. Чаще всего они вербовались из их же среды. Большое значение имели боевые знамена – стяги. Это связано с тем, что и воины разных княжеских дружин, и отряды постоянных то противников, то союзников – венгров и поляков – имели более-менее одинаковый внешний вид. Учитывая, что при любом войске почти всегда находился контингент из «своих» кочевников, подобное затруднение неизбежно возникало и в войнах с половцами. Поэтому перед битвой войско строилось вокруг стяга, а во время сражения он служил для воинов ориентиром, местом сбора. Пропажа знамени из вида вызывала панику, иногда его захватывал противник и использовал как приманку. К тому же стяг служил своеобразной мишенью для врага – он показывал местоположение командования. Тем не менее, как и в других европейских феодальных армиях, украшенное трезубцами (разные князья имели свои варианты), религиозными символами и образами знамя считалось воинской святыней и всячески оберегалось. В целом, тактика, применявшаяся вождями собравшегося на Калке войска, в условиях тогдашней средневековой Европы и Передней Азии вполне себя оправдывала. Его неформальный командующий – Мстислав Удатный – был в этом плане полководцем-универсалом, побеждавшим теми или иными способами самых разнообразных противников. Методы ведения боя как европейских рыцарей, так и степных кочевников не были для него секретом. Тем трагичнее и нелепее выглядит катастрофа, разыгравшаяся в приазовской степи 31 мая 1223 г.

Утро этого дня началось вполне удачно. В жестоком бою союзные войска рассеяли монгольский сторожевой отряд. Затем последовало традиционное столкновение удальцов, и монголы снова проиграли и отступили. Наступила пауза, как оказалось, роковая для союзников. Князья так и не пришли к общему мнению – атаковать ли противника немедленно (так считал Мстислав Удатный и молодые князья, а под их давлением и Мстислав черниговский), или, выбрав удобную защитную позицию, остановиться на ночь, надеясь, что враг сам бежит без боя (на этом настаивал Мстислав киевский и командиры пехоты).

Монголы бездействовали, спор затянулся до полудня, общего решения так и не приняли, а дальнейшие действия союзников оказались наихудшими из возможных. Самоуверенность достигла такой степени, что каждый из князей решил действовать самостоятельно. Мстислав киевский остался в укрепленном лагере на правом берегу Калки, а волынская дружина Данилы и половцы хана Яруна начали форсировать реку. Следом за ними стали переправляться галичане, а неподалеку от них черниговцы, которые из-за самоуправства Мстислава Удатного чрезвычайно запоздали. После короткой перестрелки половцы и волыняне начали теснить передовые отряды монголов. Стрелы стали долетать уже до первых рядов основного монгольского войска, но Субудай не отвечал, и только когда отдельные части наступавших максимально оторвались друг от друга, отдал приказ своим воинам начать контратаку.

Монголы имели традиционное построение: центр – элитная тяжелая конница самого Субудая, правое крыло – более легкая конница Джебэ, левое крыло ханов Тсугира и Теши, состоящее из половцев, курдов, аланов и прочих народов, вливавшихся по пути следования в монгольское войско. Силы монголов на Калке оценивают обычно в 25–30 тыс., почему-то забывая, что у восточных авторов речь идет о самих монголах – участниках экспедиции. Несмотря на потери, это войско, уступая в качестве, количественно росло за счет вливавшихся в него тюркских и прочих кочевников. Возможно, силы монголов на Калке даже превосходили силы союзников. Но главным их преимуществом все же были дисциплина и тактическая грамотность. Пропуская отступающих легких лучников, ряды монголов расступились, затем снова сомкнулись и поскакали навстречу половцам и волынской дружине. Произошла страшная копейная сшибка тяжеловооруженных конников.

Данило был ранен в грудь, но продолжал сражаться. Его воеводы Семен Олюевич и Василько Гаврилович умело руководили боем, однако очень быстро выяснилось, что силы волынян тают, а куда более многочисленные галичане Мстислава находятся слишком далеко, чтобы к ним присоединиться. Волыняне, возможно уже под руководством дяди Данилы – князя Мстислава Немого, стали медленно отступать. Зато половцев, явно не готовых к бою с тяжелой кавалерией, охватила паника. Не исключено, что усугубило ее то, что часть из них вообще перебежала на сторону монголов. Постепенно отступление превратилось в бегство. Ни раненый Данило, ни хан Ярун уже не могли ничего поделать. В это время еще не знающее, как развиваются события, галицкое войско Мстислава Удатного в боевом порядке шло навстречу основным силам монголов. Бегущие волыняне и половцы сломали его строй, и пока галичане перестраивались, Субудай ударил по ним с флангов. Перестроившись, закованная в доспехи тяжелая галицкая кавалерия «свиньей» ударила в центр монголов, но оказалось, что силы ее недостаточны, чтобы его протаранить: элитные монгольские части по своему вооружению и боевым качествам ей отнюдь не уступали. К тому же, не желая оголять фланги, Мстислав сильно растянул свое войско, и постепенно в нескольких местах его строй начал разрываться. Сказалось элементарное численное превосходство монголов, в случае равных потерь явно для них выигрышное. Стоит отметить, что не поддавшаяся панике и не перешедшая на сторону врага часть половцев (прежде всего аристократы) до конца стойко защищала фланги галичан и не давала окружить дружину Мстислава целиком. Но быстро таявшее войско постепенно превратилось в отдельные отряды, начавшие панически отступать к Калке.

Наиболее нелепо сложилась судьба черниговской дружины. Отставшее войско Мстислава Святославича еще только заканчивало форсирование реки, как было опрокинуто волной бегущей конницы. Не успевших ни построиться, ни приготовиться к бою воинов тут же атаковали монголы и обратили в бегство. Конный авангард черниговцев под командованием Олега курского еще до того присоединился к галичанам, но также был смят превосходящими силами врага.

К вечеру стало ясно, что переправившиеся на левый берег Калки войска союзников постиг полный разгром. Оставшиеся на противоположном берегу киевляне могли его только наблюдать. Помочь чем-либо отступающим было уже поздно. Еще с утра по приказу Мстислава Романовича киевляне вместе с оказавшейся не у дел тяжелой галицкой пехотой окружали свой лагерь возами и вбивали колья на наиболее опасных направлениях атаки. В неразберихе после битвы любая контратака была бы уже бессмысленна, а отступление невозможно. Многие из отступавших пытались присоединиться к киевлянам, но подвижные монгольские конники отсекали их от укрепленного лагеря и гнали в степь.

Часть сил Субудай оставил для блокады лагеря, часть бросил на преследование беглецов. Судя по всему, к монголам присоединилась и часть половцев – изощренная пропаганда делала свое дело. Во всяком случае летописи обвиняют их в «избитии» отступавших русинов, и едва ли это было просто мародерство.

Само отступление приняло хаотический характер, но в целом происходило в двух направлениях – назад к Днепру, где войско ожидал лодочный мост, – или прямиком на север, в пределы Переяславского княжества. Остатки галичан и волынцев, включая самого Мстислава и раненого Данилу, чудом успели переправиться на правый берег, после чего импровизированный мост попросту уничтожили. Паника была столь велика, что князья с дружиной не стали ждать дальнейшего развития событий, даже оказавшись в относительной безопасности, а в спешке ускакали на северо-запад. Напрасной оказалась и надежда черниговцев кратчайшим путем добраться до своих укрепленных городов или хотя бы в недоступные для кочевников леса и болота верховьев Северского Донца.

Преследование противника было излюбленным спортом монголов. По сути, и не сразившись по-настоящему с врагом, черниговская дружина понесла страшные потери. Полностью погибла вся тяжелая кавалерия, включая самого князя Мстислава Святославича и его сына.

Тем временем, блокированный монголами укрепленный лагерь киевлян над Калкой успешно отбивал все атаки. Импровизированная крепость из возов (вагенбург) была давно известна в Европе и широко применялась для защиты от кавалерии даже после распространения огнестрельного оружия. Чешские табориты в борьбе с немецкими рыцарями довели тактику ее применения до совершенства, а украинские казаки, пользуясь отсутствием у татар пушек, сооружали подобные крепости из возов вплоть до XVIII в.

Три дня монголы не могли ничего поделать с осажденным лагерем. Арбалетчики не давали противнику приблизиться и поджечь возы. Периодически те раздвигались и конница бросалась на вылазку. Но помощь не подходила, и лагерь был обречен. Возможно, у осажденных не было источника пресной воды. Грубейшей тактической ошибкой Мстислава Романовича при выборе позиции это вряд ли можно считать. С точки зрения стратегического положения, место, выбранное старым князем, было вполне удачным – успешная трехдневная оборона от многократно превышающих сил врага тому подтверждение. Другое дело, что Мстислав киевский отнюдь не собирался выдерживать в укрепленном лагере длительную осаду, а просто хотел обезопасить войско на ночь. В сложившейся ситуации стало очевидно, что рано или поздно Руси все-таки придется сдаться.

Субудай и здесь проявил себя не только талантливым полководцем, но и расчетливым дипломатом. Для ведения переговоров он выбрал в качестве посредника воеводу выступавших на его стороне бродников (Плоскиню). О происхождении этих людей известно немного. Скорее всего, это были остатки старого земледельческого населения степи, которое еще печенежское нашествие заставило перейти на полукочевой образ жизни и поселиться в недоступных для кочевников лесистых долинах рек. Бродники занимались рыболовством, торговлей, разбоем, стараясь контролировать стратегически важные переправы через реки (отсюда, судя по всему, и название). В любом случае, мирно уживаясь с половцами, они вели скорее оседлый образ жизни. Этнически это было, скорее всего, славянское население, возможно, поглотившее остатки хазарской земледельческой колонизации и часть позднейших тюркских пришельцев. Летописи однозначно не считают бродников чужими. С другой стороны, политически донские и днепровские бродники явно были больше связаны с половцами, самое первое упоминание о них в 1147 г. представляет бродников как союзников «поганых». Образ жизни бродников поразительно напоминает образ жизни позднейших казаков. Хотя с последними более правомерно все же сравнивать днестровских и дунайских берладников (их название происходит от Берладя в низовьях Прута – ныне Бырлад, Румыния). Политически связанные с галицкими князьями, они принимали активное участие во внутренних делах Украины-Руси и даже пытались перейти к экспансии. Но в любом случае и воевода донских бродников Плоскиня воспринимался киевлянами как «свой». Кроме того, они, скорее всего, знали, что бродников включили в монгольское войско под принуждением и только как проводников. Плоскиня поклялся и поцеловал крест на том, что монголы согласны отпустить осажденных за выкуп. Субудай обещал Мстиславу Романовичу, его зятьям и воеводам, что ни одна капля их крови пролита не будет.

История не сохранила нам свидетельств о том, как отнеслись в лагере киевлян к переговорам, были ли предложения не сдаваться и выйти в поле, чтобы умереть геройской смертью. Известно другое: Мстислав принял условия капитуляции, но как только воины раздвинули возы, бродники схватили его с зятьями, а монголы ворвались в лагерь и начали рубить сдавшихся.

Дело здесь, конечно, не только в излишней доверчивости киевского князя. Предыдущая история отношений Руси с кочевниками не знала ни одного случая расправы с пленными князьями или крупными аристократами (хотя попавших в плен половецких ханов иногда убивали). Вообще, выкуп противником «полона» вплоть до эпохи позднего средневековья оставался одним из важнейших источников дохода степных сообществ. Но в данном случае сыграли свою роль и обозленность монголов за убийство послов, и монгольский менталитет (с точки зрения Ясы, убийство посла – страшный грех), и, судя по всему, уже имевшийся приказ не оставаться в Причерноморье, а двигаться на восток. Возможно, что сами монголы еще не разработали конкретных планов в отношении древнерусских княжеств. Как правило, в покоренных странах правящие династии истреблялись ими поголовно, а их место занимали родственники Чингисхана. Такая участь постигла половецких Кончаковичей, род Ануш-Тегина в Хорезме. Так, например, убив последнего багдадского халифа Аль-Мустасима, монголы поставили точку в истории потомков дяди пророка Магомета – халифов из династии Аббасидов.

Дальнейшие события показали, что непосредственно в состав монгольской империи включать древнерусские княжества завоеватели не собирались. Однако это совсем не означает, что у них не могло быть другого плана с весьма печальными последствиями для Рюриковичей. В любом случае сдавшихся в плен на Калке ждала страшная участь. Из киевской и галицкой дружин не выжил никто. Мстислава Романовича и других знатных пленников монголы сразу убивать не стали. Их бросили на землю, поверх уложили доски и сели править тризну по погибшим и праздновать победу, пока всех не задавили. Как и было обещано, крови никто не проливал. В подобном виде казни смешались и своеобразный черный юмор, и жертвоприношение в память убитых воинов, и монгольский языческий предрассудок о недопустимости пролития благородной крови (знатным людям предпочитали ломать позвоночник или душить). Таким стал финал битвы на Калке.

Русь едва ли знала в своей истории столь сокрушительные поражения. Разгром половцами в 1068 г. войска сыновей Ярослава Мудрого на Альте близ Переяслава хотя и привел к катастрофическим последствиям, сам по себе не был столь уж масштабным. Более того, есть мнение, что князей тогда подвела самоуверенность и они вышли в поход с «малой» дружиной. На Калке погибло не менее 20 тысяч воинов. Современники отметили, что из выступивших в поход домой возвратился едва ли каждый десятый. Погибли десятки видных бояр и воевод, не менее одиннадцати князей: великий князь киевский Мстислав Романович, его зятья, князья Андрей и Александр, черниговский князь Мстислав Святославич и его сын Василько, каневский князь Святослав, шумский князь (Шумск находится в Тернопольской обл.) Святослав и его брат Изяслав, дорогобужский князь (Дорогобужа в Ровенской обл.) Изяслав, несвижский князь (город в 100 км на юго-восток от Минска) Юрий и его сын Ярослав. (Монголы пленных не брали, поэтому практически все потери исчисляются именно убитыми.)

По всему левому берегу Днепра монголы, теперь уже с частью половцев, продолжали истреблять беглецов. Отдельные монгольские отряды даже форсировали Днепр, но на правом берегу особого вреда не причинили, ограничившись разграблением пограничных деревень и городка Новгорода-Святополчьего (ныне городище близ Витачева Обуховского р-на Киевской обл.).

Интересно, что этот сам по себе малозначительный для истории факт по несколько иным причинам породил целую дискуссию среди историков. Утверждение летописи о том, что жители города вышли встречать «лукавых» монголов с крестами и песнопениями, дало возможность некоторым исследователям рассматривать это как еще одно доказательство утверждения у монголов христианства несторианского толка. Безусловно, широкое распространение несторианства среди монголов и вообще кочевников Великой степи – факт несомненный. Преследуемое официальной церковью как ересь, учение, основы которого заложил константинопольский патриарх V в. Несторий, распространилось от Ближнего Востока до Тихого океана. Сравнительная его простота (несторианство не признает слияния божественной и человеческой ипостасей Христа, отвергает иконо-почитание и т. п.) и активность облюбовавших Великий шелковый путь миссионеров привели к его необычайной для средневековья географической распространенности. Но не более. Почти нигде в качестве государственной религии несторианство так и не прижилось. Когда в 1258 г., после взятия Багдада, внук Чингисхана Хулагу, симпатизировавший несторианству, отдал резиденцию халифа несторианскому патриарху, это стало всего лишь коротким эпизодом в трудной истории этой религии. Христианский мир поспешил увидеть в хане и его жене «новых Константина и Елену», но это было скорее капризом правителя, который интересовался также и буддизмом.

Все монгольские династии со временем приняли религию покоренных народов. И если у самих монголов восторжествовал буддизм, основное население Великой степи – тюркские кочевники – поголовно стало мусульманами. Так что в случае с Новгородом Святополчьим имеет место скорее обман горожан послами (теми же бродниками) или попытка задобрить монголов, и не более того. Бытовавшее у многих тюрков и монголов несторианство, да еще в его «кочевом варианте» (с пережитками язычества), едва ли воспринималось на Руси как полноценное христианство. Вообще, в монгольских завоеваниях религиозный фактор не играл никакой роли, более того, в Ясе Чингисхана провозглашалось лояльное отношение к любому культу, а сами монголы к началу XIII в. в основной массе оставались язычниками, сочетавшими первобытный шаманизм с элементами самых разнообразных религий.

Так или иначе, в монголах видели обычных «поганых», в религиозном плане мало чем отличающихся от уже знакомых язычников. Война с последними считалась не просто обязательным, а исключительно «богоугодным» делом. С точки зрения христианской церкви, язычники поклоняются «бесам», никакой компромисс с ними не возможен. С другой стороны, в них видят и потенциальных христиан, и возможных подданных. После принятия христианства Киевская Русь в своей религиозной политике мало чем отличается от прочих европейских держав. Новая вера, по крайней мере в «старых» южных княжествах, очень быстро заняла господствующие позиции не только среди феодальной верхушки, но и среди городского и в значительной мере даже сельского населения. Рюриковичи настолько ощутили себя религиозными подвижниками, что даже сохранившиеся останки умерших (точнее убитых) в язычестве князей Ярополка и Олега Святославичей были торжественно окрещены. Но очень быстро выяснилось, что удачно христианизация, а с ней и политическая экспансия, происходят только в отношении соседних славянских и угро-финских племен.

Соседи-кочевники оказались более стойкими язычниками. Сам их образ жизни несколько затруднял принятие такой религии, как христианство, сформировавшейся на культурной почве оседлых народов. Множество половецких и монгольских аристократов крестились, но так и не стали ярыми поборниками новой религии и едва ли собирались обращать в нее своих соплеменников. Забегая вперед, можно сказать, что ни один кочевой народ в своей массе не стал христианским. Следует отметить, что и принявшие ислам тюркские кочевники соблюдали его догмы крайне поверхностно и, только перейдя к оседлости, загорались религиозным рвением. В той же Золотой Орде массовый переход в ислам в середине XIV в. почти никак не изменил ее политику. Ни Мамай, ни Тохтамыш ни о каком джихаде и не помышляли, и даже не пытались придать своим грабительским походам некую религиозную окраску.

Таким образом, и духовная, и светская власти Киевской Руси очень быстро убедились в невозможности глобальной христианизации половцев мирным путем, а популярный в средние века путь насильственный – «крещение или смерть» – в отношении степняков был невозможен. Реальная жизнь диктовала свои законы. Очень скоро с «погаными» не только установили контакты, но и стали заключать союзы в борьбе с другими христианами – с точки зрения церкви, вещь предосудительная. Поэтому та легкость, с которой христианские князья выступили на защиту половцев против монголов не должна нас удивлять. И хотя некоторые половецкие ханы из политических соображений шли на Калку в качестве новообращенных христиан, летописцы и не думали изображать произошедшее неким «крестовым походом».

Вообще, христианская идеология приобрела в Киевской Руси довольно специфический характер. Следует учитывать, что раскол церкви на католическую (в древнерусском понимании – латинскую) и православную (греческую) представлялся исключительно временным досадным недоразумением. В противоположной стороне видели сторонников «раскола», но никак не «иноверцев». Князья по-прежнему женятся на католических принцессах и выдают замуж своих дочерей за католических монархов. Действует негласный принцип – «чья земля, того и вера». В результате невеста-католичка переходит в православие (на родине это трактуют как «исполнение греческого обряда»), невеста-православная, соответственно, выйдя замуж, исполняет на новой родине «обряд латинский». Киевские митрополиты-греки время от времени выступали с резкими антипапскими заявлениями, однако светская власть явно к ним не прислушивалась. Сам по себе церковный раскол волновал на Руси, похоже, крайне узкую группу интеллектуалов и рассматривался как сугубо догматический. Летописцы (а это чаще всего были православные монахи!), не задумываясь, выделяли место в раю крестоносцам, погибшим под Иерусалимом, венгерский король безоговорочно признавался «истинным христианином», а об основании в «лядской земле» русскими князьями монастырей (естественно, католических) говорилось с нескрываемым и полным одобрением. Ничего не известно об осуждении признанного греческой церковью неканоническим болгарского (тырновского) патриарха. С другой стороны, и светская, и духовная власть сохранили верность константинопольскому патриарху (он перенес свою резиденцию в оставшуюся в руках византийцев Никею в Малой Азии). Но о какой-то вспышке ненависти к «латинянам» по-прежнему нет и речи. В 20-е гг. XIII в. Киеве появляется даже монастырь доминиканцев (правда, вскоре он был закрыт).

Конечно, было бы явной натяжкой говорить о симпатиях в домонгольской Руси к католицизму или унии с Римом. Полностью поддерживаемая светской властью, популярная в народе, богатая и уверенная в интеллектуальном превосходстве своих священников, православная церковь не видела особой угрозы со стороны католиков. Даже описывая в восторженных тонах разгром Данилой Галицким захвативших было Дорогичин (в Подлянце) рыцарей Добжинского ордена, действовавшего по уставу тамплиеров (на Руси последних звали «соломоничи», по первоначальной резиденции – храму Соломона в Иерусалиме), летописец опускает какую-либо религиозную подоплеку. Данило забирает у католического духовно-рыцарского ордена свою «отчину» и не более. И хотя связи с Никейской империей (византийцы возвратят свою столицу только в 1261 г.) были настолько скудны, что во время битвы на Калке в Киеве вообще не было митрополита и его замещал кто-то из епископов, никакой растерянности или «духовного брожения» летописи абсолютно не отмечают. Время войн под религиозными лозунгами и гонений на иноверцев в Восточной Европе было еще впереди. Пока же Русь-Украина жила куда более насущными местными политическими проблемами.

Нетрудно представить панику, охватившую Киев, Чернигов и Галич, после прибытия туда первых уцелевших воинов. Ожидали самого худшего, и каково же было изумление народа, когда страшный враг неожиданно повернул вспять. Летописи не дают нам никаких сведений об этом, но можно уверенно утверждать, что церковь не преминула объявить произошедшее очередным вмешательством высших сил.

На самом деле все могло быть гораздо прозаичнее. Коммуникации монголов продолжали исправно функционировать, и не исключено, что Субудай получил от Чингисхана приказ присоединиться к главной армии, по пути напав на Волжскую Булгарию. С другой стороны, полководец мог испугаться подхода новых войск Руси с севера.

Дальнейшие события показали, что именно это уникальное в своем роде государство станет главной жертвой монгольского нашествия и навсегда исчезнет с карты мира, а территории Поволжья будет суждено стать главным политическим и экономическим центром Золотой Орды. Таким образом, Волжская Булгария в значительной степени предопределит этническое и культурное лицо созданного потомками Чингисхана государства, его экономические интересы и быструю исламизацию.

Как известно, часть тюркской кочевой орды булгар через какое-то время после разгрома ее хазарами (приблизительно в VIII в.) пришла на Верхнюю Волгу, где покорила и ассимилировала местное земледельческое население. И его этническая принадлежность, и высокая земледельческая культура (железный сошник здесь обнаружен уже в слоях в IX в., раньше, чем в Приднепровье) остаются загадкой. Во всяком случае коренное угро-финское население региона находилось в средние века на довольно невысоком уровне развития. Скорее всего, начало этой культуре дали поднявшиеся вверх по Волге выходцы из Центральной Азии и Северного Кавказа. Это во многом объясняет связь Волжской Булгарии в первую очередь с государствами этого региона (в отличие от Днепра, отсутствие на Волге порогов позволяло беспрепятственно плавать от самых верховьев реки вплоть до Каспийского моря), а также принятие государством ислама еще в начале X в., до крещения Руси.

Культурными потомками волжских булгар, безусловно, следует считать современных казанских татар, однако в языковом плане (от них осталось небольшое количество надписей) к ним ближе стоят чуваши. Это еще одна загадка – к моменту завоевания Поволжья русскими чуваши оставались язычниками и по культуре были куда ближе соседним марийцам и мордве, чем татарам.

Итак, следующей жертвой монголов предстояло стать самому северному в мире исламскому государству, созданному на местном культурном фундаменте осевшими здесь кочевниками. Как мы знаем, Субудай и Джебэ повернули на восток, к правому берегу Волги.

Волжские булгары были к войне давно готовы. Страна была наводнена беженцами с юга. Но самое главное, разгром монголами половцев-кипчаков на Волге и Яике (Урале), казалось, давал булгарам исторический шанс получить наконец-то свободный выход в Каспийское море. Как и низовья Днепра, Нижняя Волга с IX в. находилась в руках половцев. Поборы с купеческих флотилий давали огромные доходы половецким ханам. Все попытки волжских булгар взять под контроль хотя бы приречную полосу заканчивались неудачей. Не привели к успеху и попытки исламизировать поволжских половцев. Как и южные князья Руси, булгарский эмир избрал верную тактику помощи более слабой орде «неверных» в борьбе с более сильной, разгромив которую можно будет легко взять под контроль обескровленных соседей. К тому же монголы и не скрывали, что они ставят своей целью включение всего Поволжья в состав своей империи. Временно прекратив борьбу с Владимиро-Суздальским княжеством за мордовские земли, страна бросила все свои силы на южное направление.

Казалось, непобедимую армию Субудая постигло страшное поражение. Во время переправы на левый берег Волги около Булгара (руины в селе Болгары, Татарстан) монголов постигло нечто наподобие битвы на Калке. Притворным отступлением булгары сначала растянули войско монгольских полководцев, а затем ударили по нему и с фронта, и с тыла. Монголы понесли огромные потери и, бросив обоз, начали стремительно отступать вдоль левого берега Волги на восток, затем направились обратно в Монголию.

Истребляя по пути непокорные мелкие кочевые племена, Субудай и Джебэ только через год привели в ставку Чингисхана в верховьях Иртыша остатки некогда мощной армии, совершившей беспримерный по смелости и расстоянию поход. И хотя формально он закончился неудачей, значение его для монголов трудно переоценить. Чингисхан слушал Субудая часами и начал готовиться к войне на западе, но болезнь помешала ему осуществить свои планы. Еще до смерти (1227 г.) он разделил всю известную монголам территорию Евразии между четырьмя сыновьями от главной жены: Джучи, Джагатаем, Угэдеем и Толцем. Большую часть этих территорий, конечно, предстояло еще завоевать. Земли от Иртыша до Дуная и от Кавказа и Аральского моря до Камы завещались старшему сыну Джучи и его потомкам на вечное владение. Дальнейшая история показала, что завоевать и заселить планировалось только Дешт-и-Кипчак – Половецкую степь.

В городах Поволжья и Крыма собиралась построить свои зимние резиденции монгольская элита. Лежащие вне Великой степи государства должны были стать данниками Монгольской империи. Сыну Джучи Бату (Батыю) воплотить в жизнь мечты деда удалось лишь отчасти. Хотя монголы сумели прорваться к Средиземному морю в Далмации, поставить под свой контроль они смогли лишь часть Восточной Европы. Более того, очень скоро – уже к середине XIV в. – монголы полностью растворились в среде покоренных тюркских кочевников.

В самом западном улусе потомков Чингисхана – Золотой Орде (улусе Джучи), куда вошли и причерноморские степи, господствующим очень быстро стал все тот же кипчакский (половецкий) язык, хотя именоваться тюркское население на Волге и в Причерноморье стало по названию одного из монгольских племен – татары. Несмотря на полное истребление собственной элиты, половецкое население, безусловно, не только осталось самым многочисленным в Великой степи, но и ассимилировало большинство других тюркских племен, в какой-то степени даже оседлое население Волжской Булгарии. Именно этим объясняется тот факт, что к кипчакской группе тюркских языков принадлежат и татарский (казанский и крымский) и, например, казахский. Вообще, осевшие тюркские племена в будущем создадут несколько полукочевых или просто земледельческих государств, очень быстро растворяя местное население и перенимая его образ жизни.

Самую сильную тюркскую державу – Османскую империю – создадут со временем турки, осевшие потомки тюркского племени огузов. А собственно монгольские племена сохранят за собой все тот же первоначальный ареал проживания в холодных сухих степях восточной Евразии, как и кочевой образ жизни. Учитывая громкую славу монголов, сейчас кажется просто невероятным тот факт, что когда-то этот ныне немногочисленный народ смог на короткое время образовать крупнейшее государство на планете. На самом деле, конечно, монголы были только костяком и катализатором гигантского движения кочевых племен на запад и на юг. Причем только осевшие кочевые народы смогут создать устойчивые в исторической перспективе государства либо пополнить население уже существующих.

Уже к середине XVIII в. кочевники будут оттеснены в непригодные для земледелия центрально-азиатские степи, оказавшись зажатыми между двумя земледельческими империями – Российской и Китайской. Великая евразийская степь как социально-экономический и исторический феномен прекратит свое существование. Но все это в будущем. Пока же Русь-Украина продолжала жить своей жизнью.

Автор летописного известия о монголах – «откуда суть пришли и куда подевались не знаем», – конечно, лукавил. Куда подевались монголы, было прекрасно известно – среднеазиатские купцы, уже через два года после похода Субудая и Джебэ возобновившие торговлю с Европой, наверняка подробнейшим образом рассказывали об империи Чингисхана. Более того, теперь уже в северо-восточные княжества стали переселяться беженцы из нижнего Поволжья. Монголы в общем-то никуда и не уходили. Их отдельные отряды продолжали добивать половцев, а походом 1229 г. они окончательно отрезали булгар от Каспийского моря.

В ближайшем будущем северо-восточным княжествам Руси (будущей России) предстояло стать жертвой, а затем и непосредственным главным соседом Орды на западе, что приведет к более чем двухсотлетней унизительной политической зависимости этих земель, известной как «монголотатарское иго».

Пока же уцелевшие на Калке южные князья вернулись в свои уделы и занялись домашними делами. В первую очередь нужно было решить вопрос об опустевшем киевском столе, на который тут же появилась масса претендентов из разных ветвей Рюриковичей. Несмотря на катастрофу, смоленские Мстиславичи снова показали себя наиболее сплоченным и агрессивным родом. Вместо погибшего Мстислава Романовича из Овруча в Киев срочно переехал его двоюродный брат Владимир Рюрикович. Сам Смоленск династия тоже, конечно, сохранила за собой.

Впрочем, подобно предшественнику, сам по себе новый киевский князь был довольно бесцветной фигурой. Современники в первую очередь видели в нем представителя сильнейшего княжеского клана, двоюродного брата Мстислава Удатного. Этот полководец и всеобщий авторитет во внутренней и внешней политике так и не смог оправиться от шока, вызванного страшным поражением и позорным бегством. Общественное мнение, как всегда переменчивое, объявило главным виновником происшедшего именно его. Храбрый воин, честный и прямолинейный человек, но слабый политик и дипломат, Мстислав Мстиславич продолжает уже с какой-то апатией править Галицким княжеством. Грозный князь добровольно стал своеобразным «конституционным монархом» при боярском вече. Сначала он затеял абсолютно ненужную войну со своим зятем Данилой, князем Волынским, которого галицкая олигархия не без оснований боялась и подозревала в далеко идущих планах. Затем, поняв, что стал игрушкой в руках бояр, Мстислав помирился с зятем и осыпал его подарками. Наконец, он отдал вторую свою дочь замуж за венгерского королевича Андрея и вскоре уступил ему Галич. И хотя новый князь попал в полную зависимость от боярства и правил всего шесть лет (вмешательство в дела Рюриковичей стоило ему жизни – Андрей умер во время осады Галича Данилой Галицким, скорее всего он был отравлен), Мстислав этим создавал опаснейший прецедент для претензий других династий на земли бывшей Киевской Руси.

Заложив подобную мину замедленного действия, сам Мстислав Удатный удалился на княжение, более похожее на почетную ссылку, в населенный смешанным тюрко-славянским населением пограничный Торческ (между селами Шарки и Олынаница Рокитнянского р-на Киевской обл.). Через год, в 1228 г., во время паломничества в Киев некогда грозный князь умер. Перед смертью он глубоко раскаивался в том, что не оставил Галич своему старшему зятю Даниле Романовичу. В будущем именно этот князь, чудом уцелевший в битве на Калке, станет знаменитым королем Данилой Галицким, созданная которым держава еще почти на сто лет сохранит государственность на территории Украины, будет – без особого, правда, успеха – противостоять монголам и даже попытается проводить экспансию в западном направлении. В борьбе за Киев и Галич Даниле придется столкнуться с черниговским князем Михаилом Всеволодовичем, сыном воевавшего с Мстиславом Удатным Всеволода Чермного. Именно этот князь сменил на черниговском столе своего погибшего на Калке дядю Мстислава Святославича.

Олег Святославич, князь курский, другой участник битвы, согласно «лествичной системе», не имел права на черниговское княжение. Но установленная Ярославом Мудрым система престолонаследия, на святость которой, при случае, всегда можно было сослаться, очередной раз дала сбой и привела к войне теперь уже между Ольговичами. В войну не преминули вмешаться Владимир Рюрикович и даже владимиро-суздальский князь Юрий. Воинственный курский князь был вскоре разгромлен, но теперь уже началась война между самими союзниками – Ольговичи решили княжить и в Новгороде Великом.

Новгородская вольница вообще питала симпатии к более демократичным южным князьям, не без основания опасаясь самовластных князей владимиро-суздальских. Новгород переходил из рук в руки, суздальцы ходили походом на «неблагодарный» Чернигов, и на раскаты все ближе надвигающейся монгольской грозы, похоже, никто не обращал внимания. Наконец, отказавшись от претензий на севере, Михаил начинает новую войну, теперь уже с Данилой за Галич. Его сын Ростислав отстаивает свои права, опираясь на совсем уж второстепенный для лествичной системы факт – родство вымершей Галицкой династии (к которой принадлежал Ярослав Осмомысл) с Ольговичами по женской линии. Дочь Ярослава, как известно, вышла за героя «Слова о полку Игореве».

Появляется и новый претендент на Киев – сын погибшего на Калке Мстислава Романовича Изяслав. Черниговцы незамедлительно поддерживают его. Данило, теперь уже галицко-волынский князь, сразу же становится союзником до этого враждовавшего с ним «за обиды отца твоего отцу моему» (Роман насильно постриг Рюрика в монахи) Владимира. Новые союзники, в свою очередь, выдвигают претендента на черниговский стол – двоюродного брата Михаила Мстислава Глебовича.

Русь-Украину охватывает настоящая кровавая вакханалия. За неполных шесть лет Киев, Галич, возможно и Чернигов, несколько раз переходят из рук в руки. Князья с удовольствием нанимают на службу остатки половецких орд, а Михаил в борьбе за Галич не гнушается помощью поляков и венгров. За год до прихода монголов на левый берег Днепра в 1239 г. война закончилась его полным триумфом. Ольговичи впервые взяли под свой контроль почти всю территорию тогдашней Руси-Украины, за исключением Волыни и Переяславщины. Но, как оказалось, все их завоевания зиждились на песке.

Более политик, чем воин, Михаил был своеобразной противоположностью Мстиславу Удатному. И Киев, и Галич он вскоре потерял, а по приходу Батыя попросту бросил все остальные владения и вместе с сыном бежал в Венгрию. Летописцы вполне обоснованно недолюбливают этого князя, впрочем, подчеркивая, что все свои грехи он смыл мученической смертью в ставке Батыя, отказавшись исполнить языческие ритуалы. Так один из главных виновников бессмысленной, а учитывая обстоятельства, просто преступной войны, по иронии судьбы стал православным святым. Впрочем, согласие другого князя – Александра Невского – исполнять языческие обряды и пить кумыс абсолютно не помешало церкви канонизировать и его. Воистину, неисповедимы пути и небесные и земные.

Незадачливый сын Михаила Ростислав, оказавшись в изгнании, женился на венгерской принцессе Анне и едва не стал болгарским царем. И хотя в конце концов ему пришлось довольствоваться только княжеством Мачва (север Боснии и Сербии), это единственный в истории случай, когда кому-либо из Рюриковичей удалось стать правителем не части «спадщины Володимеровой», а совершенно другого государственного образования и даже на короткое время основать там династию.

Жизнь Руси-Украины после нашествия Батыя будет связана, в первую очередь, с Данилой Галицким и его потомками. Нельзя не вспомнить и о половцах. Хан Котян будет кочевать в причерноморских степях вплоть до нового нашествия монголов. Половецкие отряды примут активное участие в междоусобной борьбе князей, вместе с Михаилом и Изяславом станут осаждать Киев, причем именно им будет отдана взятая с купцов контрибуция и даже попавший к союзникам в плен Владимир Рюрикович с женой – для получения выкупа.

Конечно, о каких-либо самостоятельных походах половцы едва ли тогда помышляли. Зато Котян, судя по всему, весьма жесткими методами пытался подчинить себе часть кочевников от Днепра до Дона. После гибели в битве с монголами хана Юрия Кончаковича и Данилы Кобяковича не все донские половцы пожелали признавать власть хана западных половцев-куманов. Восточные источники отмечают несколько посольств отдельных половецких родов к монголам с просьбой защиты от Котяна. Возможно, послы выполняли чисто разведывательные функции. Во всяком случае Котян раньше всех в Восточной Европе узнал о готовящемся нашествии и уже в 1237 г. с 40-тысячной ордой ушел за Карпаты – в Венгрию, признав себя вассалом короля и изъявив готовность креститься. Бегство не спасло Котяна. Монголы в 1241 г. ворвутся в Венгрию, сожгут Буду и Пешт (тогда разные города), а самого старого хана венгры обвинят в измене и казнят.

Оставшиеся половцы на время изменят весь облик уже земледельческой и христианской страны. Начнет возрождаться не только кочевое скотоводство, но и язычество. Так что папы римские послали не одно грозное предупреждение «вернувшимся к дьяволопоклонству» венграм.

Постепенно жизнь в избавленной самой природой от постоянных набегов стране все же войдет в привычное русло. Как и некогда венгры, половцы осядут, но ассимилируются уже сами. Хотя еще в XVII в. путешественники отмечали, что кое-где в Венгрии говорят на языке куманов. Немалое количество половцев осядет и в других странах Балканского полуострова, Кавказа, Ближнего Востока, а большинство их останется под властью Золотой Орды.

После битвы на Калке вся Восточная Европа, казалось, начала вообще забывать о грозящей со стороны Великой степи опасности. Разгром монголов на Волге, а затем достаточно удачное противостояние с ними булгар (причем, в одиночку) у многих современников создавало иллюзию слабости новой орды, чуть ли не случайности поражения на Калке, наказания за грехи. С другой стороны, первое столкновение с монголами оставило крайне тяжелые воспоминания у его непосредственных участников, в первую очередь у политиков и военных. Определив монголов как легендарных гогов и магогов, они передали своим родственникам, детям и подчиненным подсознательную убежденность в абсолютной непобедимости противника в открытом бою даже объединенными силами.

Когда в 1239 г. монголы пришли на территорию Украины, никто даже не попытался сразиться с ними в поле (сражение Мстислава Глебовича с ордынцами под Черниговом было скорее попыткой снять с города осаду). Городские стены оставались последней надеждой. Но неприступные для половцев (за всю историю тем самостоятельно удавалось брать лишь мелкие города Руси-Украины) Чернигов и Переяслав (а через год Киев, Галич, Владимир-Волынский и десятки более мелких городов) не устояли перед китайскими осадными орудиями захватчиков. Впрочем, учитывая то, что сами князья заблаговременно бросили свои столицы, они не очень-то доверяли надежности их высоких валов и толстых стен. Извиняет их разве что грандиозная паника, которая обуяла всех европейских монархов. Во всех частях света людей охватили какие-то фаталистические настроения. Стоит отметить, что на избавление от монголов многим народам и государствам потребуется не так уж много времени. Но в первые годы нашествия люди предпочитали либо бежать от захватчиков все дальше на запад, либо скрываться в непроходимых лесах, либо вообще превращаться в послушных рабов этих непобедимых кочевников. Блистательная эпоха Киевской Руси завершилась. Казавшаяся абсолютно необъяснимой для современников катастрофа на Калке затмилась куда большей по своим масштабам и последствиям трагедией. Украина и ее народ вступали в новую историческую реальность.

Заключение

Несмотря на развернувшиеся через шестнадцать лет драматические события, сами по себе причины поражения объединенного войска южных княжеств Руси и половцев в битве на Калке все же следует признать более субъективными, чем объективными. При всей новизне во многом опередивших свое время военно-административных реформ Чингисхана нет никаких причин считать, что монголы находились на принципиально более высокой ступени социального, политического, культурного или военного развития, чем современные им европейские страны.

Безусловно, на Калке «войску трех Мстиславов» противостояло элитное подразделение лучшей армии того времени на всем земном шаре. Однако о каком-то качественном разрыве между противниками говорить не приходится. Уровень монгольской военной науки во многих аспектах был превосходен, но уже сам по себе упор на кавалерию предполагал относительно небольшие вариации построений и ведения боя.

Строго говоря, при всех новациях основой ее служила традиционная азиатская тактика конной стрельбы из лука в сочетании с использованием тяжелой кавалерии таранного типа. С подобной манерой ведения боя европейские народы столкнулись еще в античные времена. Наиболее яркий и известный пример – разгром иранцами-парфянами армии Марка Красса в битве при Каррах (53 г. до н. э.). Все в общем повторяет события на Калке: ложная атака легкой кавалерии, чтобы прощупать ответную реакцию римских легионов (около 50 тыс. человек с союзниками); ложное бегство; град стрел, обрушившихся на римлян; окружение легионов, чьи ряды редели под обстрелом неприятеля; наконец, атака конных латников (парфяне первыми стали защищать и лошадей) против дезорганизованного, неспособного к активному сопротивлению противника. Нечто подобное было и у кочевавших в украинских степях в первые века нашей эры других иранских кочевников – сарматов. Раскопки показали широкое распространение у них именно тяжелой кавалерии, применявшейся в сочетании с легкими лучниками. Монгольская армия имела непревзойденные для своего времени коммуникации и была способна совершать стремительные марши на огромные расстояния, но диапазон ее эффективного применения был все же ограничен.

Уже во времена Чингисхана стало ясно, что на море и крупных реках, в европейских лесах и болотах или азиатских джунглях, не говоря уже о горах, самая лучшая конница почти беспомощна. Дальнейшие исторические события только подтвердили это. В этом смысле на Калке природа, конечно, была «на стороне» монголов. Однако никак нельзя не учитывать и то, что из всех европейских армий именно войска южных княжеств Руси имели богатейший опыт войн с кочевниками и были наиболее подготовлены для столкновения в степи с большими массами кавалерии. О союзниках-половцах можно и не говорить. Никакие тактические приемы монголов, их вооружение и способы рукопашного боя и применения лука явно не были для воинов объединенной армии чем-то неожиданным. Можно уверенно сказать, что воин-профессионал из дружины киевского или галицкого князя едва ли уступал лучшему монгольскому воину. Однако «десятичная» система организации войска и в какой-то мере всего общества, введенная Чингисханом, принцип круговой поруки и коллективной ответственности – все это поставило мобилизационные возможности его государства на небывалый для средневековья уровень. Подобной эффективностью организации общества в военном плане даже в XX в. смогут похвастаться считаные диктаторы!

Зачастую в противовес этому говорится о слабости Руси, вызванной ее феодальной раздробленностью, отсутствием единого государя, зависимостью южнорусских князей от боярской олигархии. Учитывая то, какие события развернулись вскоре после битвы на Калке, и то, кто в них вышел победителем, спорить с подобными аргументами, конечно, трудно. Но, не вдаваясь в политические аспекты и параллели с современностью, следует все-таки помнить, что в этом конкретном случае против монголов выступила армия, которую Киевская Русь никогда не выставляла – ни в количественном, ни в качественном отношении, даже в эпоху своего расцвета и предельной централизации. Вряд ли тот же Ярослав Мудрый выставил бы войско побольше. Кочевые сообщества и до, и после Чингисхана организационно всегда превосходили земледельческие. Сама экономика заставляла каждого кочевника-скотовода время от времени превращаться в воина-грабителя. Но на Калке кочевым воинам противостояли как раз воины-профессионалы или достаточно подготовленные добровольцы из городского ополчения, а не наспех вооруженные, оторванные от сохи крестьяне.

Достаточно трудно объяснить «феодальной раздробленностью» и катастрофически несогласованные действия князей как перед битвой, так и во время нее. Летописец, который одну из главных причин поражения видит в том, что не было согласия между князьями, конечно, прав. Но опять же в этом случае основу объединенного войска составляли дружины смоленских Мономаховичей – самой сплоченной и никогда не знавшей конфликтов ветви Рюриковичей. Поэтому еще более нелепыми выглядят трагические разногласия между двумя двоюродными братьями Мстиславами – киевским и галицким, никогда до этого не ссорившихся, тем более, что Мстислав Старый был в общем-то обязан киевским престолом именно своему кузену, его воинской славе и популярности. И если роковую оторванность волынской дружины и половцев от основных сил еще можно объяснить горячностью молодого князя Данилы и стремлением кочевых союзников первыми разграбить обоз монголов, то запоздалое вступление части черниговцев в битву вообще не имеет никакого логического объяснения. Особенно если учесть тот факт, что Мстислав Святославич должен был иметь немалый военный опыт, ведь он был братом Всеволода Чермного, а авангардом черниговской дружины командовал такой знаток степной войны, как Олег, князь курский. Бестолковая гибель этой части союзной армии, как и капитуляция укрепленного лагеря киевлян, безусловно, самые трагические моменты катастрофы на Калке. Тем более, что отсутствие единоначалия было обычным недостатком всех европейских феодальных армий.

Описание средневековых битв переполнено случаями умышленной пассивности одного из участников сражения, а то и перехода на сторону противника. Княжеские усобицы не исключение, но на Калке сам характер врага исключает возможность предположить какой-либо сговор. Даже большинство половцев до самого конца битвы оставались в общем-то верными союзниками.

Но больше всего поражает – и вряд ли историки когда-нибудь этому найдут объяснение – абсолютно бездарное командование войсками Мстиславом Удатным. Конечно, его противник Субудай был талантливейшим полководцем своего времени, но все же не всегда непобедимым. Возможно, правы те историки, кто считает, что его полководческий талант несправедливо недооценен, а он должен занимать место в ряду лучших военачальников всех времен. Но и сам Мстислав был опытнейшим воином и его удачливость («удатность») в многочисленных войнах объясняется в первую очередь неординарным стратегическим и тактическим талантом, а не обычным везением, как уже при его жизни считали некоторые недоброжелатели.

С точки зрения опыта ведения войны в разных природно-климатических условиях и с разным противником, Мстислав, пожалуй, даже превосходил Субудая. Князю довелось участвовать в качестве командующего в войнах, причем почти всегда победоносных, на пространстве от Балтийского до Азовского морей и от Вислы до Волги.

До Калки Мстиславу пришлось подавлять и, по сути, партизанскую борьбу в глухих лесах эстов и литовцев, и сражаться в открытом поле с дружинами других князей и европейскими рыцарями. О половцах, – то врагах, то союзниках или наемниках, – можно и не говорить. Классическая тактика кочевников – осыпая градом стрел, заманить притворным отступлением взбешенного противника в ловушку – была ему хорошо известна.

По свидетельству летописей, половцы уже с первых десятилетий своего появления в причерноморских степях широко применяли подобную тактику. Но эффективной она оставалась только в борьбе с противником, незнакомым с подобным приемом. В битве на реке Вягре (укр. Birop, на границе Львовской области с Польшей) в 1099 г. воевавшие на стороне волынского князя Давыда Игоревича половецкие ханы Боняк и Алтунопа с успехом ее применили против венгерской армии. Легкая конница Алтунопы притворным отступлением увлекла венгерских рыцарей в погоню, растянула их ряды, после чего на них в лоб из тыла ударили волыняне и отборные отряды половцев. Дезорганизованные венгры понесли огромные потери, сам король едва спасся бегством. Из-за того, что в битве на Вягре погибли десятки европейских аристократов, один или два католических епископа, она получила очень широкую известность в Европе, хотя сама по себе и не привела к серьезным последствиям. Причем все источники подробно останавливаются именно на тактике половцев, которой, а не крайне непопулярному даже у себя на родине князю Давыду, единодушно приписывают эту победу. «Разделившись на три полка, сбили они венгров в толпу, как сокол галок сбивает», – восторженно замечал летописец.

На Руси долго помнили эту победу, и гордились ею, и выводы сделали незамедлительно. Когда через четыре года, в апреле 1103 г., в знаменитой битве на реке Сутине (или Сутени, предположительно ныне р. Молочная в Запорожской области) половцы легкомысленно снова применили испытанную тактику, их ждало страшное поражение. Ставший европейской знаменитостью хан Алтунопа так и не смог спровоцировать войско Владимира Мономаха броситься в погоню. В конце концов передовой отряд половцев был сам отрезан от основных сил и полностью уничтожен (погиб и Алтунопа). Теперь уже само половецкое войско было вынуждено попытаться спасти свой авангард и вступить в бой, окончившийся полной катастрофой. Эта битва получила широкую известность, Владимир Мономах после нее стал считаться полководцем европейского масштаба, а его тактика борьбы с кочевниками в степи и через сто лет признавалась безупречной.

Можно уверенно сказать, что оба сражения и действия в них разных сторон были прекрасно известны Мстиславу Удатному. Параллели с битвой на Калке в них прослеживаются, что называется, невооруженным глазом. И уж совсем удручает то, что две наиболее громкие победы самого галицкого князя либо имеют много общего с битвой на Калке, либо сам полководец ведет там себя с точностью до наоборот. Ярким примером может послужить состоявшаяся в 1216 г. битва на р. Липице (ныне близ Юрьева-Польского во Владимирской области России).

Призванный на княжение в Великий Новгород, Мстислав возглавил разношерстное союзное войско в ходе междоусобной войны во Владимиро-Суздальском княжестве. Сыновья знаменитого Всеволода Большое Гнездо, прозванного так за многодетность, Юрий и Ярослав, отодвинув в сторону старшего брата Константина, предваряя политику позднейших московских князей, стремились создать жестко централизованное государство с самодержавным правлением. Мстислав традиционно выступил защитником «старины», то есть удельной системы с формальным главенством великого князя Киевского.

Чей подход к политическому обустройству являлся более прогрессивным – вопрос непростой. В боевом искусстве более умелыми проявили себя «защитники старины». Конечно, Мстислав Удатный сражался вместе с дружиной в первых рядах. Современникам он запомнился особым приемом – привязывать к руке огромный боевой топор, игнорируя меч. Но это ни в коей мере не свидетельствует о какой-то горячности князя. То, что полководец обязан сражаться вместе с войском, было для средневековых войн нормой. Наоборот, исключением являлась более разумная манера самодержавных владимиро-суздальских князей руководить войском со стороны.

Нас в данном случае интересует тактика Мстислава. Почему в битве на Калке у этого полководца, утверждавшего всегда, что главное в сражении «не дай Боже, выдать добрых людей», т. е. не дать разбить их по частям, три части его войска вообще потеряли друг друга из виду, остается загадкой. Тем более, что на Липице войско Мстислава было не менее разношерстным, а сам он явно еще не имел в глазах других князей такого авторитета, как позднее.

Параллели с событиями на Калке возникают и при рассмотрении действий Мстислава Удатного в другом победоносном для него сражении – у Галича в 1218 г. Как и в случае с Липицкой, мы располагаем достаточно подробными описаниями этой битвы. В общих чертах действия князя здесь повторяют тактику Субудая. Осажденному в Галиче очередному венгерскому претенденту на престол, королевичу Коломану, пришла на помощь большая польско-венгерская армия. Основным соперником Руси-Украины на западе в то время была региональная супердержава Венгрия, а не Польша, как в последующую эпоху.

Мстислав прекрасно понимал, что разгромить хорошо вооруженное, руководимое знаменитым полководцем Фильнием (Филей) войско одним ударом в чистом поле будет трудно. Здесь и проявился его полководческий талант. Заметив, что войско Лешка Краковского стоит достаточно далеко от венгерских рыцарей Фильния, Мстислав отошел и спровоцировал поляка на бой с конной дружиной двоюродного брата (будущего киевского князя) Владимира Рюриковича. Поляки смяли войско Владимира и начали теснить его, пока вовсе не потеряли союзников из виду. Тогда Мстислав обрушился со всеми силами на войско венгров, за короткое время разгромил его, а потом настиг и атаковал польских рыцарей, которым, в свою очередь, ударили в спину остатки дружины Владимира. Разгром был полный, Фильний попал в плен, осажденный в Галиче королевич капитулировал. Победа принесла Мстиславу Удатному теперь уже европейскую славу.

Что случилось со знаменитым полководцем 31 мая 1223 г. историки, конечно, вряд ли когда-нибудь смогут понять. В любом случае можно утверждать, что основной причиной поражения союзной армии на Калке стали грубейшие тактические ошибки ее фактического командующего – галицкого князя Мстислава Удатного, оправдать которые может разве что фактическое отсутствие единоначалия и довольно бестолковое поведение двух других Мстиславов. Князей и их воевод подвела элементарная самоуверенность и недооценка противника. Очень практичные и надежные, но неказистые на вид доспехи монгольских всадников, их низкорослые лошади, отсутствие даже у командиров и багатуров каких-либо ненужных украшений (запрет Чингисхана) делали монголов в глазах средневекового европейского рыцаря сборищем вооруженных мужиков. И европейские, и соседние с ними исламские страны имели общие, давно устоявшиеся взгляды на войну, обустройство армии и командование войсками. Понятия «единоначалие» и «воинская дисциплина» почти отсутствовали: под первым понималось признание кого-то старшим, под вторым – личная преданность и послушание своему сюзерену и не более.

Конечно, созданная Чингисханом армия нового типа была исключительно грозным противником, хотя с виду и по вооружению едва ли представлялась таковой. Воспитанные совершенно в иной системе ценностей жители Киевской Руси, тем более ее «старых» южных княжеств, похоже, были просто не в состоянии сделать какие-то выводы даже после поражения.

Впрочем, даже победа Мстислава Удатного дальнейший ход истории едва ли изменила бы. И причина здесь не только в объективном превосходстве монгольской военно-политической системы, более напоминавшей устройство тоталитарных государств XX века.

Примыкавшая к юго-западной оконечности Великой степи Русь-Украина была обречена стать жертвой развернувшегося в ее недрах движения кочевых народов. И дело здесь не в какой-то особой жертвенности и «мессианской роли» Руси, как любят повторять некоторые российские и украинские историки. Степные всадники легко проходили смерчем по Балканам или Западной Европе, но остаться там все равно не смогли бы. Кочевников там ждало два выхода – отойти назад, как монголы, или осесть, смешавшись с местным населением, как венгры и дунайские болгары. Зато причерноморские степи позволяли им и дальше заниматься привычным образом жизни – экстенсивным животноводством, низкая эффективность которого компенсировалась грабежом соседей-земледельцев.

Воистину, географическое положение стало главной причиной культурного и экономического доминирования Приднепровья в Восточной Европе, возвысило Киев, ставший центром огромной лоскутной империи, и оно же стало настоящим проклятием этой земли. Через Черное море шла на Русь греко-римская европейская цивилизация, а через причерноморскую степь регулярно приходили кочевники, уничтожавшие ее завоевания.

Основной вред, принесенный кочевниками, в первую очередь монголами, состоял даже не в демографических или материальных потерях. От нашествия Батыя та же Венгрия пострадала не меньше. Но на территории Украины кочевые соседи умышленно подрывали само государственное строительство. Созданное одним из героев битвы на Калке – Данилой Романовичем – Галицко-Волынское королевство благодаря природным условиям и географическому положению останется практически независимым от монголов и просуществует еще сто лет.

А вот в примыкающей к степи Руси как таковой (Киевской, Переяславской и Черниговской землях) монгольское нашествие вызовет полную дезорганизацию государственности. Очень скоро европейские народы выяснят, что апокалипсические «гоги и магоги» не такие уж страшные. Более того, им снова придется иметь дело уже с привычными тюркскими кочевниками, «переварившими» захватчиков и взявшими имя одного из монгольских племен – татар. Последним на северо-востоке своей орды придется превратить Московское княжество в своеобразный центр по собиранию дани.

На территории современной европейской части России начнется период так называемого монголо-татарского ига. И хотя он растянется на двести пятьдесят лет, иногда создается впечатление, что московские князья были в этом иге заинтересованы. Во всяком случае именно будущее московское царство станет территориальным и политическим (вплоть до титула) наследником Золотой Орды. Отношения других частей бывшей Киевской Руси с татарами сложились совсем по-другому. Если Галицко-Волынская держава периодически хотя бы задабривала их данью (Данило даже ездил на поклон к Батыю), то белорусские княжества в союзе с литовцами, а потом и под властью династии Гедиминовичей, начнут успешно сопротивляться монголам уже с первых лет их появления в Европе.

Новое государство – Великое княжество Литовское (Литовско-русское государство) – очень скоро перейдет в успешное наступление на кочевников, закончившееся для них разгромом на реке Синие Воды (ныне Кировоградская и Николаевская области Украины), скорее всего, в 1362 г.

В Киеве сядет на престол литовский православный князь Владимир Ольгердович. С политическим влиянием татар в Украине будет в общем покончено. Начнется долгая, изматывающая, идущая с переменным успехом степная реконкиста. Очень быстро выяснится, что единственный способ победить кочевников раз и навсегда – это не карательные походы, не единовременный их разгром в каком-то генеральном сражении, а методичное (конечно, вооруженное) земледельческое освоение степи.

Только через несколько столетий после битвы на Калке Степь будет ждать окончательное цивилизационное поражение в борьбе с земледельческими народами. Но в Украине эту борьбу поведут уже не князья с их дружинами, а казаки. Причем первым ударом похоронного колокола по европейским кочевникам станет основание почти у места сбора войска трех Мстиславов – острове Хортица – Запорожской Сечи. История почему-то любит такие совпадения.

Предшествующие битве на Калке события, как и сам ход сражения, известны историкам достаточно хорошо. Они описаны сразу в нескольких древнерусских летописях, а также в ряде восточных источников (на арабском, фарси, монгольском и китайском). Благодаря последним достаточно хорошо известен и маршрут похода Субудая и Джебэ. Неудивительно, что сама битва как будто оттеняется позднейшими, куда более страшными событиями. Тем не менее в Украине, по крайней мере среди образованной части населения, она была хорошо известна. Пользовавшиеся как отечественными, так и польскими летописями украинские книжники в целом достаточно правильно давали историческую оценку этому событию и хронологически его определяли. Даже в ряде популярных литературных сочинений (например, изданной Иваном Домбровским в Киеве или Фастове латиноязычной поэме «Днепровские камены», 1618 г.) авторы демонстрируют неплохие знания о битве.

Безусловно, начало научного изучения вопроса следует отнести к концу XVIII в., когда в России и Польше стали появляться труды, посвященные истории этих государств (обе стороны историю Украины интерпретировали, как часть своей собственной). В целом, это не помешало российским, польским, а затем и украинским историкам иметь сходные взгляды в оценке самой битвы и анализе связанных с ней событий. Ошибка С. М. Соловьева, который в своей знаменитой «Истории России» неправильно указал маршрут похода монголов (через нижнее Поволжье) – всего лишь недоразумение. (Интересно, что у его предшественника Карамзина путь войск Субудая и Джебэ описан в целом верно.)

А вот по поводу точной даты битвы дискуссия не прекращается и по сей день. Причиной тому крайне запутанная хронология летописей Киевской Руси. Даты приводятся в них от «сотворения мира», т. е. первый год нашей эры (от Рождества Христова) – это 5509 г. Но сам год летописцы начинают то в марте, то в сентябре. Дополнительные трудности вносит и юлианский календарь. Тем не менее, большинство исследователей, благодаря открытию ряда восточных источников (перевести дату исламской хиджры на григорианский календарь не составляет труда), сходятся на дате 31 мая 1223 г.

К сожалению, тема битвы на Калке не избежала и некоторой политизации. Особенно четко это прослеживается в советский, прежде всего сталинский, период истории нашей страны. Оценка «феодальной раздробленности» как главной причины поражения часто походила на апологетику тоталитарного государства с диктатором во главе.

Рассуждения о «мессианской роли» Руси в спасении Европы и ее культуры зачастую соседствовали с едва скрываемым восторгом перед военно-политическим устройством Монгольской империи. Исходя из явно политических соображений, многие авторы пытались буквально за уши вытащить версию об участии в битве и северо-восточных русских князей. Апофеозом искажения истории ради «дела дружбы народов» с полным правом можно считать роман В. Яна «Чингисхан» (1939 г.), где витязи ростовского князя Василька сражаются с монголами и чуть не берут у них реванш за поражение «южных братьев» на Калке (на самом деле небольшой отряд племянника владимирского великого князя Василька дошел только до Чернигова и повернул обратно).

Впрочем, если учесть, что тогдашние советские историки могли совершенно аргументированно утверждать, что говорить о существовании в XII–XIII вв. единого французского или немецкого народа невозможно, и тут же писать о «едином древнерусском народе», все это неудивительно.

Скорее всего, политическими причинами вызвано и то, как мало внимания уделялось в советский период второй битве на Калке – уже в 1380 г.

В этом сражении хан восточной части Золотой Орды Тохтамыш разбил кочевавшего в причерноморских степях знаменитого темника Мамая, который, не будучи потомком Чингисхана, осмелел настолько, что сам занял престол, когда ему надоело править от имени ханов-марионеток. В сущности, это был только эпизод многолетней смуты («замятии») в Золотой Орде. Но в том-то и дело, что если об этой битве различные восточные и западные источники говорят (некоторые уверяют, что войска Мамая просто перебежали к Тохтамышу), то о другом, якобы еще более масштабном сражении, имевшем место за несколько месяцев до этого, все они молчат.

Речь идет о Куликовской битве. Сам факт, что о ней пишут владимиро-суздальские и новгородские авторы, причем подробные рассказы есть только у позднейших из них (сведения немецких хроник восходят к одному источнику и не слишком надежны), дали возможность некоторым еще дореволюционным историкам ставить под сомнение масштабы этой битвы и ее исход (немецкие хроники сообщают, что литовцы после битвы напали на русских и отняли их добычу). Тем более, что Дмитрий Донской официально боролся не с Золотой Ордой, а только с Мамаем, признавая законным монархом Тохтамыша.

Впрочем, дискуссия о ходе событий на Куликовом поле (если битва была действительно там) не является темой этой книги. А вот второй битвой на Калке украинским историкам следовало бы заняться. Тем более, что и здесь мы встречаем интереснейшие исторические параллели.

Так же, как после Калки-1 последовал Батый, после Калки-2, причем тоже через 15 лет, в Восточную Европу вторгается великий завоеватель Тимур, окончательно ослабивший Золотую Орду.

К сожалению, где именно произошло сражение на Калке, нам не известно. Единственное, что обычно не ставится под сомнение, так это то, что произошло оно на берегах реки, которая теперь называется Кальчик, в 20 км к северу от Мариуполя. Поставленные в последнее время сразу в нескольких местах различными политическими силами памятные знаки ученые всерьез не воспринимают. Археологические раскопки в этом районе не обнаружили следов ни одного из сражений. На Кальчике сейчас находится Старокрымское водохранилище (название связано с переселенными сюда в XVIII в. из Крыма греками). Место битвы может покоиться и под его водами. Да и сама прилегающая к реке степь настолько распахана и изрыта, что невозможно даже представить, как выглядела эта местность почти 800 лет назад. Впрочем, этот печальный для историков и археологов факт может служить еще одним подтверждением того, что великую борьбу с кочевой азиатской степью на самом деле выиграл плуг украинского крестьянина-земледельца.

Оглавление