«О чем говорил мальчик»

Однажды, когда замечательный разведчик нашего партизанского отряда Николай Иванович Кузнецов был ранен и я уже готовился начать операцию, он вдруг отвел мою руку:

- Обезболивания не нужно, доктор!

- Почему? Будет тяжко, Николай Иванович..,

- Все равно! Я вам не помешаю.

Во время операции он ни разу не застонал…

Вскоре Кузнецов стал поправляться, и тогда я спросил, зачем ему понадобилось так мучить себя.

- Хотел проверить,- ответил он,- если когда-нибудь придется испытать такую боль, вытерплю ли. Разведчику нужен твердый характер, доктор.- И, помолчав, добавил, улыбаясь: - А человек делает себе свой характер сам!

Вот о том, как создавали свои характеры те, кого я знал, кого встречал в жизни, я и написал эту книжку.

А. Цессарский

Мы встретились с ним прошлым летом в Подмосковье.

Я в пионерском лагере. Я - гость. Жарко горит костер. Летят и тают искры. Широким полукругом расположились ребята. За ними внизу тяжело отсвечивает река. А на том берегу сквозь зеленые стволы ольхи пламенеет растекающееся по горизонту закатное солнце. Тихо и звонко кругом…

Я рассказываю о давно минувших днях Отечественной войны. О партизанских дорогах. О подвигах разведчиков на захваченной врагом земле. И так хочется передать ребятам главное, чем жили мы в те годы, что и сейчас переполняет сердце…

Странные люди эти взрослые. Никак не угомонятся! Ну, прожили жизнь. Ну, совершили кое-что. А им все мало.

Да, нам все мало. Нам непременно нужно, чтоб и после смерти жизнь наша продлилась. Чтоб дети наши продолжали любить нашей любовью и ненавидеть нашей ненавистью. Чтоб это стало частью их Души.

И, когда это нам удается, сердце человеческое утешается: нет забвения, нет смерти. «Но верю - не пройдет бесследно все, что так страстно я любил…»

Один мальчик слушал совсем не так, как другие. Не отрываясь, не шевелясь, он серьезно и даже мрачно глядел на меня и о чем-то напряженно думал.

Я кончил. Ребята поблагодарили и стали расходиться. Но тот мальчик остался. Он стоял у догорающего костра и пристально смотрел на меня, словно ожидая. Было ему лет тринадцать, не больше.

Я подошел к нему: