Юрий Яковлев БАМБУС
ШКОЛЬНЫЕ КОРИДОРЫ
Хмурым утром в дверях школы появился незнакомец странного вида. Невысокого роста, большеголовый.
В черных спутанных волосах тусклым солнышком проглядывала лысина. Усы не росли, а беспорядочно лезли из кожи вон, и в них торчала погасшая трубка. Темные глаза навыкате сверкали запоздалым озорством. Если бы ему на плечи накинули расшитый серебром гусарский ментик, на голову водрузили кивер и к портупее пристегнули саблю, он превратился бы в Дениса Давыдова. Даже полосатый пиджак, застегнутый на все пуговицы, и потертые брюки, заправленные в высокие сапоги, не могли уменьшить удивительного сходства незнакомца с гусарским поэтом.
Он взбежал по лестнице, цокая, как шпорами, подковками сапог, распахнул дверь канцелярии, и в комнате резко запахло табаком.
— Мне нужен директор!
Секретарша — плосколицая, с нарисованными бровями — перестала печатать на машинке.
— Как о вас сказать?
— Пришел Бамбус!
Странное имя прозвучало как удар барабана. Нарисованные брови болезненно надломились.
— Как-как?
— Бамбус! — раздался новый удар барабана. — Разве не понятно?
— Понятно, — пролепетала секретарша и быстро проскользнула в кабинет директора.
Директор был не один. Перед ним, размазывая по щекам слезы, стояли двое мальчишек. У одного — с губой вздернутой домиком — рукав был оторван и держался на одной нитке. У другого — с распухшим носом — рыжие волосы торчали на голове ржавыми гвоздиками. Пять минут назад мальчишки дрались, но, приведенные с поля боя к директору, враги превратились в товарищей по несчастью и держались друг друга.
— Вас спрашивает какой-то странный… Бимбус, — шепотом сказала секретарша, входя в кабинет.
— Не Бимбус, а Бамбус! — поправил ее директор. — Да где же он?
А незнакомец уже стоял в дверях, глубоко запустив руки в карманы пиджака и разглядывая директора выпуклыми глазами.
— Бамбус! — крикнул директор и отодвинул кресло.
— Чевока! — откликнулся нежданный гость и загромыхал сапожищами.
— Ха-ха!
— Хе-хе!
И хотя директор был на голову выше пришельца и шире его в плечах, возбуждение нечаянной встречи как бы уравняло их.
— Стареет пятый «Б», — сказал Бамбус.
— А мы давно тебя числим пропавшим без вести. Где ты бродяжничаешь?
— Живу в избушке на курьих ножках.
— Работаешь?
— Предсказателем.
Два заплаканных драчуна удивленно переглянулись и уставились на незнакомца. А директор усмехнулся и спросил:
— Предсказываешь дожди и грозы?
— Землетрясения, — отрубил Бамбус и принялся раскуривать трубочку. — А живу я на Краю Света.
— Почтовый-то адрес у твоей избушки есть?
— Запиши. Остров Шикотан. Мыс Край Света. Представляешь, где?
Директор пожал плечами.
— Ты вообще никогда не блистал по географии! Хе-хе! — Глаза Бамбуса озорно засверкали. — О Тихом океане слыхал? Так там есть такие Курильские острова… Садовая голова!
Два заплаканных драчуна чуть не прыснули от смеха.
— Ладно, ладно, ты не очень. Кто спал в шкафу на уроках? — Директор перешел было в наступление, но спохватился, что, кроме него и Бамбуса, в кабинете развесив уши стоят два нарушителя порядка, и скомандовал им: Марш отсюда!
«Губа домиком» и «Ржавые гвоздики» моментально исчезли: появление предсказателя землетрясений избавило их от неприятностей.
Очутившись за дверью, они долго ходили по пустым коридорам и смеялись, с удовольствием передразнивая директора и его друга:
— Бамбус! Ха-ха!
— Чевока! Хе-хе!
Тем временем в директорском кабинете было уже много сказано и много вспомянуто. А Бамбус, пуская клубы дыма, сновал из угла в угол, как маневровый паровозик.
— В пятом классе у нас была учительница пения, — говорил Бамбус.
И его друг Чевока подтверждал:
— Была, конечно.
— Припоминаешь, как ее звали?
— Мы ее называли Певица Тра-ля-ля.
— Правильно! — Паровозик остановился и перестал пускать дым. — У нее был воинственный вздернутый нос, а когда она пела, то нос поднимался еще выше. Ты не знаешь, где она?
— Зачем она тебе понадобилась? — спросил Чевока.
— Понадобилась, — уклончиво ответил Бамбус. — У нас в пионерском отряде не было горна, так она где-то раздобыла старый почтовый рожок.
— Тебя рожок интересует? — усмехнулся Чевока.
— Не в рожке дело… А где теперь наша Валюся?
— Работает в больнице.
Когда, изрядно надымив, Бамбус расстался со своим школьным товарищем, за углом его поджидали «Губа домиком» и «Ржавые гвоздики». Они пропустили его вперед и дружно крикнули вслед:
— Бамбус! Бам-бус!
И убежали.
Часом позже в больнице раздался странный телефонный звонок.
Какой-то Бамбус спрашивал какую-то Валюсю.
— Это больница! — в третий раз кричала в трубку старая нянечка.
Но Бамбус настойчиво продолжал требовать Валюсю, и растерянная старушка отправилась к дежурному врачу. К ее великому удивлению, Валентина Ивановна спорхнула с белого кресла и бросилась к телефону.
— Бамбус! Здравствуй, Бамбус! Откуда ты? С края света? Я так и думала, что тебя занесет на край света. А я когда-то была в тебя влюблена…
При слове «влюблена» нянечка залилась краской и скрылась в дальнем конце коридора.
В этот же день дежурный по штабу артиллерийского училища докладывал майору Коржикову, что у аппарата его ждет какой-то Бамбус, вероятно из цирка, и что он, шутник, непочтительно величает товарища майора «Коржиком».
Майор не вспылил, а прижал трубку к уху и, хмыкнув, произнес:
— Коржик слушает!
Дежурный по штабу тут же решил, что когда-то, до армии, майор тоже служил в цирке вместе с этим Бамбусом. Он окончательно уверился в этом, когда речь зашла о какой-то певице Тра-ля-ля.
Еще Бамбус звонил в детский сад, на швейную фабрику, в порт.
И всюду короткое духовое слово «Бамбус» звучало как пароль, открывающий доступ в далекий пятый класс «Б», куда без этого пароля никого не пускали…
И каждый раз предсказатель землетрясений спрашивал:
— Не помнишь, у нас была учительница… Певица Тра-ля-ля?
Никто не встречал ее. Никто не знал, где она живет и жива ли она вообще.
Только один раз ему удалось продвинуться в своих поисках.
Бывшая староста пятого «Б» Нина Лебедева как-то видела учительницу пения в Музее музыкальных инструментов, но это было давно, да и Певица Тра-ля-ля не узнала ее.
На другой день утром Бамбус пришел в Музей музыкальных инструментов. И сразу очутился в мире скрипок и гитар, сазов и волынок, труб и роялей, в мире старинных виол, лютен, змеевидных серпентов и бочкообразных тамбуринов. Стараясь не очень громыхать своими сапожищами, он шел из зала в зал, приглядываясь к смотрителям и экскурсантам. Иногда он задерживался у витрины и разглядывал какой-нибудь диковинный инструмент. По душе ему пришлась флейта-жалейка, которую безвестный пастух смастерил из бересты и коровьего рога. Вот бы раздобыть такую дудочку, и будет она всегда жалеть и утешать. Недаром ее назвали жалейкой…
А потом среди труб он увидел потемневший от времени почтовый рожок. Он напал на след! Разве это был не тот самый рожок, который Певица Тра-ля-ля принесла в класс?! Рожок не изменился, только уменьшился, как уменьшаются все предметы, когда люди вырастают…
Бамбус забыл о предостерегающей надписи «Инструменты руками не трогать» и снял с гвоздя почтовый рожок. Он ощутил в руке приятный холодок меди. И искренне, как мальчишка-пятиклассник, поверил, что если заиграть на рожке, Певица Тра-ля-ля услышит знакомый сигнал и придет на его зов. Предсказатель землетрясений вдохнул побольше воздуха, сложил губы колечком и поднял маленькую трубу. И сразу в залах музея зазвучал хрипловатый призывный напев, который в прошлом веке извещал о прибытии почты. Бамбус покраснел от напряжения, с непривычки не хватало дыхания, но он не опускал рожка и повторил сигнал снова и снова. И когда набирал новую порцию воздуха, то слышал трепетное звенящее эхо — это все трубы музея откликались на сигнал почтового рожка.
Неожиданно за его спиной раздался сухой женский голос:
— Гражданин, что это значит?!
Бамбус опустил рожок и оглянулся. Перед ним стояла Певица Траля-ля. Она явилась по сигналу. Он не узнал ее лица, потому что старость, как маскарадная маска, делает человека неузнаваемым. Но в пожилой женщине было нечто такое, что не умещается под маской: нос учительницы пения, как в молодые годы, был воинственно вздернут вверх.
Да, да, это была она. Глаза Бамбуса засверкали, и он сказал:
— Здравствуйте!
— Мое почтение, — холодно ответила смотрительница музея.
— Я приехал с Края Света, я… — начал было Бамбус.
Но смотрительница музея бросила на него отчужденный взгляд и сказала:
— Вы меня с кем-то путаете!
— Нет, нет! Я же Бамбус, помните?..
— Не помню.
— Как же — пятый «Б»! Вы просто не узнаете меня. Усы. Лысина.
Конечно, вы меня не узнаете, но я вас очень хорошо помню… «По разным странам я бродил, и мой сурок со мною».
Пожилая женщина с воинственно вздернутым носом холодно смотрела на Бамбуса, не видя в нем никого, кроме как нарушителя музейного порядка. А он предпринимал все новые попытки оживить ее память, которая застыла, как капля смолы на коре дерева.
— У нас в классе не было горна. Вы принесли в школу вот этот почтовый рожок…
— Повесьте на место рожок. Это единственный экспонат такого рода.
Не плавилась застывшая смола. Не узнавала учительница пения Бамбуса. Не вспоминала пятого «Б». И тогда он, отчаявшись, сказал:
— Мы ещё называли вас Певица Тра-ля-ля.
— Певица Тра-ля-ля… — Она усмехнулась, и голос её дрогнул. — Да, да, они меня называли так.
Капелька смолы потеплела и медленно поползла, живая и ароматная. И чтобы не дать этой капле застыть, Бамбус стал рассказывать Певице Тра-ля-ля о ней самой же.
— А помните, как вы съехали вниз на перилах?
— Не может быть! — вырвалось у бывшей учительницы пения.
— В самом деле съехали… Я обычно сидел на «Камчатке» и очень досаждал вам. И однажды вы рассердились и крикнули мне: «Бамбус!» С тех пор я стал Бамбусом. Вспомнили?
— Это было так давно… — Она взяла из его рук почтовый рожок и повесила на место.
— Да, это было давно… Вы стояли у окна, а у меня была резинка, надетая на два пальца. Я скатал покрепче бумажку, послюнявил ее и выстрелил в вас. Я всегда мазал. Но тут я попал… Вы вскрикнули и пошли к двери, закрыв глаза ладонью…
Она пожала плечами и спокойно сказала:
— Разное случалось.
Бамбус не сводил с нее глаз. Он как бы испытывал ее.
— Я бегал к глазной больнице и все смотрел в окна, чтобы увидеть вас… Больницу-то вы помните?
— Я не была в больнице.
— Значит, все обошлось?! — воскликнул Бамбус. — А я, знаете, столько лет переживал. Я и теперь боялся встретить вас…
Он осекся. Где-то хлопнула дверь, смотрительница покосилась на шум, и Бамбус заметил, что один ее глаз остался неподвижным. Глаз смотрел на него немигающим, безжалостным взглядом, от него исходил холод. Бамбус вздрогнул. Певица Тра-ля-ля быстро перевела взгляд на незваного гостя. Теперь оба глаза смотрели на него, но было поздно.
— Значит, случилось худшее, — глухо сказал Бамбус.
Она оборвала его:
— Вы здесь ни при чем. Это не ваша рогатка…
Бамбус не поверил.
— Зачем вы меня успокаиваете? Что было, то было. Я ведь взрослый человек.
— Так вот, взрослый человек, — сказала она с раздражением, — верьте, когда вам говорят. Это фронтовое ранение.
Но ее слова не доходили до Бамбуса. Он молчал, уставившись в одну точку. А Певица Тра-ля-ля рассердилась не на шутку:
— Если вы не верите мне, я вам докажу! Вечером вы придёте за мной. И мы пойдем в школу. Ясно?
Все это она произнесла так решительно, как будто перед ней стоял не пожилой человек, а пятиклассник Бамбус с последней парты.
Вечером он ждал ее у подъезда. Накрапывал дождь. Его волосы слиплись. Усы отвисли двумя черными сосульками. Он жевал мундштук погасшей трубки и ходил взад-вперед, стараясь подавить свое нетерпение.
Мимо, не обращая внимания на дождь, шел мальчишка с воздушным шариком. Бамбус подхватил мальчика за руку и спросил:
— А ты знаешь, что накануне землетрясения сурки выбегают из своих норок?
— Не а, — ответил мальчишка.
— А знаешь песню про сурка?
— Не-а!
— Ничего ты не знаешь! — рассердился Бамбус.
— Знаю, — возразил мальчишка. — Вас зовут Бамбус! Вы предсказатель землетрясений. А дожди предсказывать не умеете.
«Губа домиком» расплылась в улыбке, и под ней сверкнули два крупных зуба. А Бамбус выкатил от удивления глаза.
И тут появилась Певица Тра-ля-ля.
В школе был выпускной бал. Звучала музыка, и девочки в белых юбках-колоколах носились по коридорам, кружились, шумели — словом, вели себя как третьеклассники. Мальчики были более сдержанными — им хотелось выглядеть взрослыми людьми. Веселье разгоралось все сильнее, и грусть расставания со школой никак не могла найти щелочку в этом веселье — ждала своего часа.
Певица Тра-ля-ля и Бамбус пробирались сквозь шуршащие белые купола: впереди бывшая учительница с воинственно вздернутым носом, за ней бывший ученик в грязных сапогах, с обвисшими усами, с погасшей трубкой. И от них обоих на паркете оставались мокрые слоды.
Никто не понимал, зачем они пришли и что им, хмурым и озабоченным, нужно на этом прощальном празднике.
Кто-то засмеялся. Кто-то спросил:
— Вам кого?
Кто-то протянул тарелку:
— Хотите бутерброд с колбасой?
Они свернули в коридор и скрылись как два видения. И долго блуждали по пустынным этажам старой школы, пока наконец не очутились в классе пения.
— Сядьте на свое место! — строго сказала бывшая учительница.
И бывший ученик послушно поплелся на последнюю парту.
— Теперь следите внимательно. В тот день я стояла у окна.
Правильно? — Она подошла к окну и стала смотреть на улицу. — Я стояла здесь, а вы выстрелили с последней парты. В какой глаз вы могли попасть?
— В левый, — ответил Бамбус.
— А теперь подойдите ко мне, — властно сказала Певица Траля-ля. Посмотрите, какой глаз мой, а какой чужой… Что вам еще от меня надо! Она почти кричала на Бамбуса. — Заставляете старую женщину бегать под дождем, чтобы…
Она замолчала, потому что не нашла нужного слова. А Бамбус быстро подошёл к ней. Посмотрел в глаза и опустил голову.
— Простите, — сказал Бамбус. — Я думал, что это забудется… с годами… Но есть вещи, которые сильнее нас. От них не убежишь даже на край света. Судьба кидала меня, как мальчика с сурком, но я всегда думал при случае попасть в родной город, разыскать вас и сказать: «Простите».
Певица Тра-ля-ля задумчиво подошла к роялю. Открыла крышку и вдруг заиграла старинную песенку про маленького бродягу и про сурка.
И Бамбус глуховатым, бесцветным голосом запел:
По разным странам я бродил, и мой сурок со мною. И сыт всегда везде я был, и мой сурок со мною. И мой всегда, и мой везде, и мой сурок со мною.Двери класса бесшумно отворились — на пороге стояли девочки в белых колоколах. Они уже не смеялись. Притихли. Печаль нашла к ним лазейку. Сперва они, дыша в затылок друг другу, слушали Бамбуса. Потом, не сговариваясь, запели, словно подбросили в потухающий костер сухих веток и пламя ожило.
Господ немало я видал, и мой сурок со мною, И любит кто кого, я знал, и мой сурок со мною. И мой всегда, и мой везде, и мой сурок со мною.Песня зазвучала с новой силой, и Бамбус почувствовал себя не лысым и усатым предсказателем землетрясений, а большеголовым детдомовцем в стираной-перестираной курточке, сидящим на уроке пения на своей излюбленной «Камчатке» и поющим песню о себе, о своем одиночестве… А молодая Певица Тра-ля-ля бьет по клавишам, утешает его…
Музыка вдруг умолкла. Девочки убежали. И в классе снова остались двое: Бамбус, пожилой, пропахший табаком, и старая женщина, которая уже никогда не съедет вниз по перилам.
Всю ночь Бамбус ходил по городу. Накрапывал дождь. С залива дул ветер. А он шел нетвердой походкой человека, разбитого дальней дорогой.
Погруженный в свои мысли, он дошел до темного здания глазной больницы. Сюда он бегал мальчишкой — потерянным, несчастным от запоздалого сознания своей вины перед учительницей пения. Он заглядывал в окна первого этажа, где лежали люди с белыми повязками на глазах. Певицы Тра-ля-ля нигде не было. Может быть, ее палата была на втором этаже? Он не знал тогда, что с ней, не знал, что она не в больнице, а на фронте. Несчастье случится позже. От пули фашиста.
И все-таки сознание своей вины не оставляло взрослого Бамбуса, стоящего под дождем у глазной больницы. Оно причиняло боль, как незаживающая рана.
Откуда-то из сетки дождя выплыло белое облако. Это шли, сбившись в кучу, девочки-выпускницы. Их колокола намокли, опали, прилипли к ногам. Но они не обращали внимания на мокрые платья.
И весело, на мотив какого-то фокстрота, распевали:
Девиц веселых я встречал, и мой сурок со мною. Смешил я их, ведь я так мал, и мой сурок со мною. И мой всегда, и мой везде, и мой сурок со мною.Бамбус стиснул зубами мундштук трубки и отвернулся к стене, чтобы не быть узнанным.
Бамбус долго не появлялся в Музее музыкальных инструментов.
Но через несколько дней тяжелые сапожищи все же загремели по паркету. Бамбус как-то поскучнел. Его глаза стали темнее, волосы спутались, а усы беспорядочно торчали в разные стороны.
Он прошел мимо скрипок, стоящих как винтовки в пирамиде, мимо медных труб всех калибров, мимо дудочки-жалейки и наконец встретил смотрительницу музея.
— Пришел прощаться, — сдержанно сказал он.
— Очень хорошо, что пришел. Я хочу вам что-то показать. — Она впервые улыбнулась. — Идемте!
Они пришли в небольшую светелку, где в углу стоял шест, на котором была натянута басовая струна. Посередине шеста крепился барабанчик. Кончался же шест маленькой головой. Черные волосы — из конского хвоста, такие же усы, глаза навыкате. А вместо шляпы — на голове медные тарелочки.
— Это бамбус, — сказала смотрительница музея, — инструмент бродячих музыкантов.
Предсказатель землетрясений долго рассматривал диковинный инструмент. И вдруг тихо начал смеяться. И его спутница тоже начала смеяться. И они долго смеялись вместе каким-то детским облегчающим смехом. Посетители музея оглядывались на них и пожимали плечами.
Настала пора расставаться. Бамбус отвел Певицу Тра-ля-ля в сторону и сказал:
— Я помню, в третьем классе у меня заболел зуб. И вы приласкали меня. Я прижался к вам, вцепился и не хотел отпускать. Меня до этого никто не ласкал… Почему я выстрелил в вас из рогатки?
И бывшая учительница ответила ему:
— Переходный возраст. В мальчишек вселяется какой-то бес, который делает все против их воли…
Когда же он очутился на улице и пошел через площадь, то услышал за спиной звук почтового рожка. Оглянулся — в окне музея стояла Певица Тра-ля-ля и подавала ему прощальный сигнал. Предсказатель землетрясений помахал рукой. И двинулся в свой далекий путь.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Бамбус», Юрий Яковлевич Яковлев
Всего 0 комментариев