«Трудная коррида»

Нас было двое.

Потом нас стало трое.

Потом остался я один.

Есть друзья, которые засыхают, как листья. И, как листья, опадают. И ты остаешься одиноким и голым, как облетевшее осеннее дерево.

Но есть друзья, которые делают тебя вечнозеленым. Они — твои вечные листья. Даже когда идет снег. Это я про Гену.

Я вижу его так ясно, словно мы только что расстались: он сошел на своей станции, а мне ехать — жить! — дальше. Но он так глубоко вжился в мою судьбу, что как бы продолжает оставаться рядом со мной. Мой зеленый лист.

Я узнаю о его приближении по звуку шагов, довольно громкому, дробному звуку со сбивами. Задумался и споткнулся, оступился. Остановился засмотрелся на пепельно-розовую птицу — сойку — и потом наверстывает. И ботинки у него всегда сбиты.

Я слышу его голос так ясно, словно он продолжает звучать во мне, не замер. Мягкий у него голос, с шершавинкой. С шершавинкой, а мягкий.

Я слышу, как Гена говорит, хотя самого его рядом нет:

— Вчера мне исполнилось семнадцать лет. Теперь меня и Майю разделяет всего пять лет. Мне семнадцать, а ей двадцать два. Когда мне будет двадцать семь, ей будет тридцать два. А тридцать семь и сорок два — почти никакой разницы! Пока же я должен изо всех сил догонять ее. Быстро стареть. Кончить институт за три года. Экстерном! У меня есть хорошая помощница — математика. Я уже решаю задачи за второй курс, а когда кончу школу — буду решать за третий. Но главное, через год я уже не буду ее учеником, буду просто знакомым. Я смогу позвонить ей по телефону и пригласить ее… хотя бы услышать ее голос, поговорить с ней не о логарифмах и радикалах.

Так рассуждал мой младший друг Гена. Такая у него была математика.

Но эта математика, без уравнений и равенства, вдруг перевернула его жизнь с ног на голову. Всю жизнь Генка любил школу, теперь он стал ее ненавидеть. Признайся он в этом, никто бы не поверил ему. Но это было так. Я почувствовал.