«Чужая кассета»

Николай КОНЯЕВ ЧУЖАЯ КАССЕТА Рассказ

Еще в прошлом году все было так хорошо, но в начале восьмого класса Вика проболела почти два месяца и. вернувшись в школу, почувствовала, что сильно отстала от своих одноклассников, отстала не только по учебе, но — главное! — в чем-то другом, гораздо более важном, нежели учеба.

Вика почувствовала это, когда на первой переменке к ней подошел Костя Угаров — неприятно толстый, с шарящими по сторонам глазами мальчишка — и сказал:

— Слушай! Ты на четвертом трамвае домой ездишь?

— На четвертом…

— А я тоже на четвертом… — Костя уставился своими шарящими глазами прямо на Вику, и Вике стало неловко от этого взгляда.

— Ну так и что? — ежась, словно от холода, спросила она.

— Как это что? — удивился Угаров. — Ты на четверке домой ездишь и я на четверке. Значит, нам дружить надо — мы же рядом почти живем. — Он помолчал немного, а потом добавил задумчиво: — Это хорошо, что ты как раз сейчас подвернулась. Я со своей девчонкой разругался, а тут как раз ты. Да я лучше уж с тобой гулять буду. От той потом еще два квартала топать надо, а ты рядом живешь…

Вика слушала его и ничего не понимала. Конечно, что-то, наверное, случилось за эти месяцы в классе, все стало другим, другими стали отношения… Все так, но Вика не умела понять этого, не могла.

Покраснев, она мотнула головой:

— Н-нет!

— Нет?! — изумился Костя. — Да ты что?! Ты сама подумай! Мы же почти рядом живем. Если у тебя предки дома, то можно будет ко мне слинять. Сечешь?

— Нет! — Вика вырвала свою руку из Костиной и побежала прочь.

Она не видела, как недоуменно пожал своими пухловатыми плечами Костя, не услышала, как: «Да оставь ты ее! Она же из больницы — вся в комплексах!» — сказал, подходя к Косте, его приятель Юра.

— А я что? — возмутился Костя. — Я не в комплексах, да? Что. я инопланетянин по-твоему?

— Перетопчешься… — спокойно сказал Юра. — Походишь пока и за два квартала к своей. Совсем уже жиром оброс — инопланетянин!

Ничего этого Вика не слышала, ко ей было страшно и хотелось плакать. Вика боялась, что на следующей перемене Костя снова начнет приставать к ней.

Однако опасения Вики не оправдались. На следующей перемене Костя даже и не пытался подойти к Вике. И на большой перемене тоже. Он вообще, кажется, позабыл про Вику.

К концу уроков Вика совсем успокоилась, но как только успокоилась, как только перестала бояться, сразу почувствовала в себе некое похожее немножко и на обиду, и на разочарование недоумение. Уже в гардеробе Вика рассказала о случившемся Ирке — своей лучшей по прошлому классу подружке. Но Ирка только обидно засмеялась в ответ.

— Ну и дура! — сказала она. — А чего же ты хочешь тогда, если сама и виновата?

И сразу же отошла от Вики — какой-то мальчишка из другого класса отозвал ее.

Тогда Вика и почувствовала в первый раз это… Словно бы кончился воздух… Или нет… Словно бы все вокруг, и воздух тоже, — покрылось прозрачной, скользкой, как полиэтилен, пленкой, гибкой и прочной. Вика хватала ртом воздух, но эластичная невидимая пленка не пропускала его…

Торопливо выскочила Вика на улицу, но и там не смогла вдохнуть в себя сыроватый, серый воздух. Кое-как доплелась Вика до дома, и мать сразу потащила ее к врачу. Вика задыхалась.

— Это нервное… — послушав Вику, сказал врач. — Это реакция на стрессовую ситуацию.

Стресс, видимо, спал, снова Вика могла дышать глубоко и свободно, и мать успокоилась.

— Чего у тебя там случилось сегодня? — спросила она у дочери.

— Ничего… — честно ответила ей Вика и заплакала.

С этого дня у нее начали выпадать ресницы. Тоже от стресса, как объяснил врач.

Напрасно мать пыталась выведать у Вики причину стресса, напрасно допытывалась она у классной руководительницы об этом — никто не мог ей ничего ответить. Вика только плакала, когда мать приставала к ней с расспросами. Она сама не понимала: что происходит. Никто не обижал ее, просто так получилось, что ее как бы и не замечали. Эта невыносимо прочная пленка, повисшая вокруг, отделяла Вику от одноклассников, и невозможно было докричаться через нее.

Через полтора месяца Вика догнала класс по всем предметам, и пятерки снова заполнили ее дневник, но отчуждение не исчезло и, пересилив себя. Вика отправилась однажды вечером к своей бывшей подружке Ирке.

Иркиных родителей дома не было, а сама Ирка то ли ждала кого-то, то ли собиралась куда, но встретила она Вику уже одетая и накрашенная.

— Ну! Чего тебе надо? — не слишком-то приветливо спросила она. — Что у тебя опять стряслось?

Сбиваясь, Вика торопливо рассказала ей все. И про то, что у нее стрессы, и про отчуждение, которое душит ее в классе.

Нахмурившись, Ирка взглянула на часы.

— Потому что дура, вот и живешь так! — сказала она. — Только и знаешь, что уроки зубришь. А зачем? Я своим сказала уже: если хотят, чтобы я дальше училась, пускай в школу чего-нибудь несут. Думаешь, там знания наши нужны? Как же… В общем, я так и сказала, что и пальцем не пошевельну, пускай они сами думают, куда меня устраивать… Поняла?

— Поняла… — сказала Вика, хотя ровным счетом ничего не поняла. — Ну, а мне… Мне-то что делать?

— Тебе? — Ирка критически оглядела ее. — Слушай, а что это у тебя с ресницами?

— Выпадают… — Вика виновато опустила голову. — Психиатр говорит, что это от стрессов…

— Ни фига себе! — возмутилась Ирка. — Теперь понимаешь, чем твоя зубрежка кончится? Скоро у тебя и волосы с головы полезут.

И она снова торопливо взглянула на часы.

— Слушай! — сказала она. — Мне сейчас некогда с тобой разговаривать, но ты подумай обо всем сама. Без компании ты пропадешь совсем. Совсем застрессишься.

— Я знаю… Только где ее взять-то, компанию. У меня из всех подруг — ты одна, да и тебе тоже некогда.

— А ты… — Ирка чуть смутилась. — Ты тачку купи…

— Тачку?!

— Ну, да… Магнитофон то есть…

— А зачем?!

— Зачем? Записи достанешь, вот и прибьется к тебе какая-нибудь компания. Сечешь? Да с хорошей тачкой, пусть у тебя хоть все ресницы повыпадут, все равно без компании не останешься…

Магнитофон Вике купили…

В субботу отец съездил в комиссионку на углу Марата и Разъезжей и привез оттуда черный с иностранными надписями кассетник.

Оставшись вдвоем с магнитофоном. Вика осторожно потрогала прохладные черные клавиши. На клавишах от Викиных пальцев оставались сероватые, быстро тающие дымки.

Осторожно Вика нажала на клавишу, и из черной глубины динамика рванулась на нее музыка, даже скорее не музыка, а нечто напористое, властное… И только мгновение, короткое мгновение раздумывала Вика, не зная, как ей сейчас быть, это властное и напористое уже захватило, смяло ее, и Вика — впервые за последние месяцы — блаженно прикрыла глаза, безраздельно отдаваясь во власть рвущейся из динамиков стихии.

Наступившая в паузе тишина оглушила ее. Вика мотнула головой, но уже кончилась пауза, какая-то скрежещущая, когтистая музыка снова охватила Вику, и она не сразу расслышала телефонный звонок. Звонила Ирка.

— Тебе тачку купили? — сразу спросила она, едва Вика взяла трубку.

— Ага! — ответила Вика и специально поднесла трубку к магнитофону, чтобы и Ирка, которая ни разу еще не звонила Вике после болезни, могла услышать эту прекрасную, ее, Викину, музыку. А музыка и в самом деле казалась Вике прекрасной Скрежеща, распахивались сейчас перед Викой тяжелые двери, в которые так долго не могла достучаться она!

— Ничего запись… — снисходительно похвалила Ирка. — Только очень старая. Сейчас интереснее есть пленки. «Странные игры», «Кино», «Поп-механика»…

— А где… — Вика запнулась. — Где их достать можно?

— Достать… — иронически проговорила Ирка. — Нигде ты их не достанешь. Вот если хочешь послушать, то давай тащи свою тачку, мы сегодня собираемся у Игоря побалдеть, а у него машина как раз сломалась. Или, хочешь, к тебе придем?

— А кто такой Игорь?

— Да ты не знаешь его. Он из соседней школы… Так приходить?

— Приходите…

Рванувшаяся из холодноватой глубины кассетника музыка теперь уже не смолкала в Викиной комнате.

Она то ласково обволакивала Вику, то властно захватывала ее, бросала в своем потоке — так, должно быть, бросает от берега к берегу бурливая горная река неумелого пловца: то вдруг подкидывала вверх, и Вике казалось, что она совсем и не касается сейчас земли ногами, а летит, и высоко и просторно вокруг… Откуда-то оттуда, из разверзшейся вышины, из нежнейшей голубой дымки, вдруг увидела однажды Вика лицо Игоря, паренька, с которым она подружилась за этот месяц, и сжалось, а потом радостно и быстро — тук-тук-тук! — застучало сердце, и властным потоком музыки Вику словно бы бросило к Игорю, она протянула к нему руки, и так азартен был ее порыв, что Игорь вскочил и, дотронувшись до Викиных пальцев, взлетел сам, и они полетели вместе, подхваченные ветром музыки, летели, лишь изредка касаясь пальцами друг друга, летели, пока не стихла музыка.

— Ну ты даешь! — проговорил Игорь, падая в кресло. И он как-то особенно — глаза в глаза — взглянул на Вику. Так же смотрел на нее когда-то Костя, но тогда было страшно и гадко, а сейчас — радостно. И снова, еще быстрее, застучало сердце, и Вика, гибко перегнувшись, переставила в магнитофоне кассету, и снова рванулась из динамиков музыка, и, подхваченная ее вихрем, полетела Вика… Куда? Она сама не знала этого, но сладостен был полет, и хотелось только одного: чтобы никогда не кончался он.

— А ты классно танцуешь! — похвалил Вику Игорь уже на улице, когда Вика вышла проводить друзей. — У меня в субботу день рождения. Вот такие записи будут! Придешь?

— Придет, конечно! — ответила за Вику Ирка и почему-то засмеялась. — Прибежит!

Конечно. Вика пошла в субботу…

Более того. Едва она, проводив друзей, вернулась в квартиру, как сразу же стала собираться идти, хотя впереди была еще целая неделя…

Впрочем, разве неделя срок, если нужно уговорить маму купить сторублевые штроксы и голубую — под цвет глаз! — кофточку, которые приносила показать в школу Маша Суворова из восьмого «В»… Нет, не такой уж и большой срок для такого дела неделя… Совсем не срок.

И все-таки к субботе были куплены и сторублевые штроксы, и голубая — точно под цвет Викиных глаз — кофточка. Купила и штроксы, и кофточку у Маши Суворовой из восьмого «В» сама Вика, а деньги дал Викин отец, которому мать объяснила, что все это нужно, чтобы у девочки снова не начались стрессы.

— Если так и дальше дело пойдет… — сказал отец. — то у меня у самого стрессы начнутся.

Но хотя и сказал, деньги все-таки дал, и Вика сумела. Вика успела собраться на день рождения.

А в пятницу раздался телефонный звонок.

Звонил Игорь.

Игорь сказал, что обещанных записей группы «Теле-У» не будет, потому что эти пленки передали Ире, а с Ирой он вчера поссорился.

— Ты свои записи возьми… — попросил он. — Можешь взять и старенькое что-нибудь… Ну, «Город», там. «Санкт-Петербург»… Ладно?

— Ага! — сказала Вика. — Я обязательно возьму свои пленки. А хочешь… — она запнулась. — Хочешь, я у Ирки эти пленки с «Теле-У» попрошу? Как будто самой послушать…

— Ну, это вообще было бы классно, — подумав, сказал Игорь. — Только она тебе их все равно не даст. Она же знает, что ты ко мне с ними пойдешь, а я с ней, правда, капитально поссорился.

— Даст… — неуверенно сказала Вика.

— Ну, смотри сама… — помолчав, проговорил Игорь. — Только ты все равно свои записи захвати.

И он повесил трубку.

А Вика слушала гудки и думала, что все, ну абсолютно все складывается просто прекрасно. Конечно, неизвестно, удастся или нет уговорить Ирку с пленками, но главное не это. Главное, что Игорь капитально поссорился с ней, и теперь Ирка не придет в субботу на день рождения к нему. Да, это главное. Вика думала так. хотя и сама не смогла бы ответить, почему так радует ее ссора Игоря и Ирки.

Вика положила наполненную гудками трубку. Сразу же стала собираться. Натянула новые штроксы и голубую кофточку и отправилась к подружке.

Ирка была дома одна.

Равнодушно посмотрела она на Вику и, не сказав ни слова — ни про штроксы, ни про кофточку, — сразу ушла в свою комнату.

— Тапочки надень! — уже из комнаты крикнула она.

Вика разыскала в полутьме прихожей тапочки и, поправив перед зеркалом волосы и складки на кофточке, прошла в комнату.

Ирка, должно быть, капитальнейше переживала свою ссору с Игорем. Непричесанная, лежала она на тахте, вокруг которой были разбросаны журналы мод, и изо рта у нее, как у взрослой, торчала сигарета.

— Будешь курить? — Ирка подвинула Вике пачку «Мальборо».

— А-а! — испуганно тряхнула головой Вика.

— Ну, как знаешь… — равнодушно сказала Ирка. — А я вот курю…

Чиркнув спичку, она затянулась сигаретным дымом, но затянулась как-то неумело, слишком глубоко, и тут же закашлялась. На глазах у нее выступили слезы.

Вике стало стыдно, что она так обрадовалась, когда Игорь рассказал ей о ссоре с Иркой.

— Это ты из-за него? — сочувственно спросила она. — Из-за Игоря переживаешь?

— Из-за Игоря?! — вытаращилась Ирка и снова, теперь уже удачнее, затянулась сигаретным дымом. — Очень надо… — выпуская изо рта красивую струйку дыма, сказала она. — Буду я из-за всяких младшеклассников переживать!

И хотя Вике показалось обидным, что Ирка называет Игоря младшеклассником, но спорить она не стала. Пускай Ирка воображает себя совсем взрослой, пускай курит свои сигареты и листает, как взрослая, журналы мод. Пускай. Главное, что ее не будет на дне рождения у Игоря. Да. Это главное…

— Ирка! — сказала она — Ты мне своих записей не дашь послушать? Говорят, у тебя есть пленки «Теле-У»?

— Это тебе Игорь сказал? — спросила Ирка. — Ты к нему что ли собираешься нести эти записи?

— Нет! — Вика густо покраснела. — Ко мне домой придут ребята послушать.

— Бери… — сказала Ирка, — только ненадолго. И она снова принялась листать журнал.

— Да я в воскресенье и верну! — обрадованно выпалила Вика. — А где у тебя пленки?

— На шкафу… — внимательно разглядывая какую-то выкройку, ответила Ирка. — Две черные кассеты…

И наступила суббота.

Наступила минута, когда поднялась Вика по полутемной, пахнущей кошками лестнице к заветной квартире и, набрав воздуха, нажала на кнопку звонка.

Дверь открыл сам Игорь.

Он стоял на пороге в светлом, делающем его еще выше и стройнее костюме, и Вика не сразу узнала его.

— Ну! Что ты встала? — спросил Игорь, чуть улыбнувшись. — Проходи. Уже почти все собрались…

Он помог Вике снять пальто и только тогда спросил про пленки.

— Я принесла… — похвастала Вика. — И у Ирки тоже две кассеты взяла.

Действительно, гости уже собрались. Большая комната была заполнена незнакомыми Вике парнями и девчонками. К немалому своему удивлению Вика увидела здесь и Костю Угарова. Он стоял у окна рядом с Машей Суворовой из восьмого «В».

И хотя Вика не дружила ни с Машей, ни с Костей, сейчас, растерявшись в этой незнакомой компании — Игорь с пленками сразу отошел к магнитофону, где его окружили какие-то вертлявые девчонки, должно быть, из его школы, — она обрадовалась им.

— А ничего штаники сидят! — похвалила Маша Викины штроксы. — И кофточка тоже идет. Правда, Костя?

— Клево… — кивнул Угаров. — В самый раз. Как будто на нее и шили.

Вика опасалась немножко, что Костя вспомнит тот давний разговор, и вначале чувствовала себя скованно, но Костя не смотрел на нее.

— А эта девчонка откуда? — спросил он у Маши, кивая на высокую длинноногую девицу, что разговаривала сейчас с Игорем.

— Это не про тебя! — хозяйственно ответила Маша и потом объяснила: — Ее Игорь в какой-то спецшколе откопал. У нее предки знаешь какие? Она даже в Англии два года жила…

— Клево устроилась… — согласился Костя и принялся рассматривать других девиц.

— Что с тобой? — Маша внимательно посмотрела на Вику.

— Ничего… — стараясь не выдать своего волнения, отвечала Вика. — Жарко очень…

— Чего-то рано тебе жарко стало… — насмешливо сказала Маша Суворова. — Еще и не танцевала, а уже вся красная!

— Жарко… — повторила Вика.

И вот начались танцы, и Маша, схватив Угарова за руку, потащила его на середину комнаты, а Вика осталась одна. Ее пригласил танцевать какой-то незнакомый парень, но Вика отрицательно покачала головой — Игорь все еще стоял возле магнитофона.

Игорь пригласил на танец высокую девушку из спецшколы.

Вика покраснела еще сильнее и принялась теребить шнурки своей голубой кофточки.

Этого занятия ей хватило до конца танца.

Когда музыка на мгновение стихла и все остановились, Вика окликнула Игоря.

— Скучаешь? — весело спросил он, не отходя от высокой девушки. — А ты попрыгай!

— Я не скучаю… — ответила Вика, но из динамиков снова рванулась музыка, сминая ее слова.

— Чего ты стоишь как неприкаянная? — поинтересовалась Маша Суворова. Она по-прежнему танцевала с Костей Угаровым.

— Так… — ответила Вика и услышала, как, уже отодвинувшись от нее. Костя сказал довольно громко, обращаясь к Маше: «Ну что ты пристаешь к ней? Ты что, не видишь — она же закомплексованная вся!

Маша Суворова засмеялась в ответ, и Вика почувствовала, как все внутри нее сжалось. Как тогда, когда после болезни она первый раз пришла в класс.

— Игорь! — крикнула Вика, и Игорь обернулся к ней, улыбаясь. Улыбался он не Вике, а этой высокой девушке, с которой сейчас танцевал.

— Не скучай! — крикнул он. — Сейчас все вместе танцевать будем, ты тоже попрыгаешь!

И он снова отвернулся к своей девушке.

Опустив голову, Вика выбралась в коридор и, торопливо накинув на плечи пальто, выскочила на пропахшую кошками лестницу. Уже сбегая вниз, она слышала, как хлопнула наверху дверь и на лестничную площадку кто-то вышел.

— Что это она? — раздался голос Игоря.

— Да ну ее! — отвечал Игорю голос Маши Суворовой. — Она же закомплексованная вся. У нее от этих комплексов даже ресницы повыпадали!

И тогда и случилось непоправимое! Игорь громко засмеялся. Снова раздались шаги, дверь еще раз хлопнула — на лестнице стало тихо. Заплакав, Вика выбежала в глухой колодец двора, где громко плакала чья-то кошка.

Вика не помнила, как выбралась она из этого двора, не помнила, как бродила по пустому парку, где среди черных деревьев летали черные голуби. Остался в памяти только самозабвенный гипсовый бегун, расталкивающий грудью моросящий дождик. Вика запомнила лицо бегуна. Так же, как этот бегун, она пыталась и не смогла прорваться сквозь пелену отчуждения…

«Я не такая… — подумала она. — Не такая, как все… Совсем, совсем не такая…»

И заплакала.

Вика плакала и дома, когда, оттолкнув лежащий на диване магнитофон, уткнулась лицом в подушку.

Было уже темно, когда в комнату заглянула мать.

— Вика! — позвала она.

— Уйди! — отвечала Вика. — Я устала! Не трогайте никто меня!

— Доченька… — Мать тяжело вздохнула. — Тебя к телефону зовут, доченька…

Звонила Ирка.

— Мне пленки нужны! — сказала она. — Ты не можешь их принести?

Вика чуть замешкалась с ответом.

— Понимаешь… — проговорила она. — Ну вот так, понимаешь, получилось… Ну, в общем, они сейчас не у меня…

— Ты их Игорю дала?

— Ну, почему Игорю…

— Вы что, поссорились?

— Да нет! Ничего мы не ссорились!

— Поссорились… — уверенно, но нисколько не торжествуя, а скорее уж даже с грустью проговорила Ирка. — Мне Машка сейчас звонила. Она рассказала, что вы поссорились и ты убежала со дня рождения…

— Пускай она больше врет, твоя Суворова! — яростно перебила ее Вика. Она сама удивилась своей ярости, но остановиться уже не могла. — И кассеты твои не у Игоря! Отдам я их тебе!

— Мне все равно, у кого они… — скучно сказала Ирка. — Только мне самой эти кассеты отдавать надо. Поняла?

В трубке раздались гудки, но Вика все еще держала трубку в руках, как будто все еще можно было исправить. Вика сама не понимала, зачем она обманула Ирку, а главное — не знала, что теперь делать.

Нет, не кассеты беспокоили ее. Игорь, конечно же, завтра притащит кассеты, так что не в них дело. Просто ужасно, что ей снова придется разговаривать с Игорем, и это после того безжалостного смеха, который она услышала на лестнице…

Но Игорь не пришел в воскресенье, хотя Ирка снова звонила и требовала назад кассеты. А в понедельник Вика встретила Игоря на улице, но Игорь лишь кивнул ей издалека и сразу свернул в переулок.

Ирка, словно знала об этой странной встрече, позвонила, как только Вика вошла в квартиру.

— Забрала кассеты? — спросила она.

— Забрала… — соврала Вика.

— Я приду сейчас.

— Зачем? — торопливо сказала Вика. — Я сама их принесу. Завтра…

— А они сейчас у тебя?

— У меня! — упрямо сказала Вика.

Она положила трубку и, не снимая пальто, опустилась на стул в прихожей. В прихожей было темно. От старой висящей на стене медвежьей шкуры пахло нафталином. Вика разглядывала выеденные молью проплешины на шкуре и ничего не могла придумать.

Снова зазвонил телефон.

— Привет! — раздался в трубке голос Кости Угарова. — Меня Ирка попросила твоему Игорю позвонить. Так я звякнул. Он пленки с «Теле-У» своей девочке из спецшколы отдал. Сечешь?

— Ну и что? — сухо спросила Вика.

— Ничего… — смутился Костя. — Просто сейчас Ирка моего звонка ждет, так я решил тебя предупредить на всякий случай. Все-таки мы одноклассники с тобой, и живем… — он хихикнул. — рядом…

— Да мне-то что. кому Игорь свои записи отдает? — сказала Вика и даже сама удивилась, как спокойно, без всякого принуждения говорит она.

— Мне Ирка сказала, что эти записи твои, то есть ее… — несколько озадаченно проговорил Костя. — А я откуда знаю, чьи записи Игорь отдал? Я просто посоветовать хотел, что если искать будешь, то эти записи у одного парня можно купить. Он в парке, знаешь, там старые телефонные будки стоят, бывает. Червонец за запись берет, ну и еще — что сама кассета стоит, конечно.

— Спасибо! — сказала Вика, вложив в это слово всю иронию, на которую она была способна сейчас. — У меня Иркины записи дома лежат. Так что сама могу переписать тебе, если хочешь. И даже забесплатно, вот!

— Да ладно уж, чего ты… — проговорил Костя и торопливо повесил трубку.

Вика купила две пленки с записями «Теле-У» на пустырьке возле парка. Здесь, под черными деревьями, стояли телефонные будки с выбитыми стеклами. Откуда-то из-за их облезающей красноты вынырнул паренек, про которого, наверное, и рассказывал Костя.

— Записями интересуешься? — оглядываясь по сторонам, спросил он.

— «Теле-У» есть?

— Найдется… — паренек снова оглянулся по сторонам. — Слушать будешь?

— Зачем?!

— Правильно! — сказал парень. — Незачем! У меня — фирма. Монета с собой?

— Ага…

— Тогда держи. Тридцать копеек с тебя.

— Сколько?!

— Тридцать рублей, дура! — рассердился парень и, выхватив у Вики деньги, торопливо скрылся за будками, словно его и не было.

Вика сразу направилась к Ирке.

Проходя мимо гипсового бегуна, который по-прежнему отрешенно бежал куда-то. Вика подумала, что вот отдаст она Ирке эти чужие кассеты, докажет, что никого не обманывала она и не Игорь поссорился с ней, а она сама с ним, и будет дальше жить. Теперь уже одна, без Иркиных записей, без Игоря, без…

Ирка сама открыла дверь, но в квартиру Вику не впустила.

— У меня гости… — сказала она.

— Ты извини… — сказала Вика — Я никак выбраться не могла. Вот… — она торопливо расстегнула портфель и вытащила кассеты. — Принесла…

— Что это за кассеты?! — удивленно спросила Ирка.

— Как что? Которые ты мне давала… Записи «Теле-У».

— Которые я тебе давала, мне Игорь сам принес!

— Как принес?!

— Так! — сказала Ирка и захлопнула дверь.

Сжимая в руке ненужные теперь кассеты, на которые так трудно было выпросить деньги у матери. Вика поплелась домой.

— Ты эти кассеты и купила? — спросила мать. Она услышала щелчок замка и вышла в коридор встретить дочку.

— Эти…

— Господи… — мать повертела в руках кассеты — И это тридцать рублей стоит? Дай хоть послушать твою тридцатирублевую музыку…

— Послушай… — Вике было теперь все равно. Хочет мать слушать записи «Теле-У». пускай слушает. Лично она. Вика, теперь ни за какими записями бегать не будет…

Вика стащила с себя пальто, потом прошла в комнату и кинула в угол портфель. Мать между тем уже вставила в магнитофон кассету. И вот щелкнуло в динамике и разлился по комнате голос певицы:

Ромашки спрятались, поникли лютики,

Вода холодная в реке бежит…

Зачем вы, девушки, красивых любите?

Одно страдание от той любви…

— Что это? — мать удивленно обернулась к Вике. — Это теперь и называется «Теле-У»? За это ты и платила тридцать рублей?!

Вика уже сообразила, что тот парень, возникший из-за облезлых телефонных будок и так же бесследно пропавший за ними, обманул ее… Впрочем, какое это имело значение сейчас? Все равно ведь Игорь отнес Ирке кассеты. Небось он и сидел сейчас у Ирки, раз Ирка не пустила ее. Впрочем, это тоже не имело теперь уже никакого значения… Просто обидно, обидно, что все теперь знают, что это он поссорился с Викой, все знают, что Вика самая последняя лгушка… Все знают об этом…

— Нет! — возмущенно сказала мать. — Нет! Мы сейчас пойдем туда, где ты покупала эти пленки, и я покажу, как обманывать людей. Пошли!

— Не надо… — попросила Вика, удерживая ее на диване. — Не надо, мама… Посиди… Послушаем…

Сняла решительно пиджак наброшенный…

Казаться гордою — хватило сил.

Ему сказала я: «Всего хорошего…»

А он прощения не попросил… —

звучал, тоскуя, в комнате голос певицы.

Оглавление