«Где найдёшь, где потеряешь. Повести»

— Ну-ка, гривастый, — говорили ему, — пробегись по рефулеру с карандашиком.

— Эй ты, салага! — кричали. — Подай вон тот ключ.

И так все время, каждую смену — полное пренебрежение, сплошные окрики целый день. Это злило и расстраивало поначалу. Но что поделаешь, как заставишь себя уважать, если ты на земснаряде новичок и лет тебе восемнадцать, а они давно старики и ветераны труда?

В первый день работы Алексей попробовал возмутиться, когда стали его по-всякому крестить. Он сказал тогда механику Галаю:

— Знаете, у меня ведь есть имя и фамилия, между прочим. Я к вам по-человечески обращаюсь, а вы…

Галай не дослушал:

— Еще бы ты мне чего вякнул, салага!

А Старик посмотрел на Алексея внимательно, потом задумчиво как-то заговорил:

— Выходит, имя свое почитаешь? Хорошо. Хорошо. Дело. Только нас твое имя пока не колышет. Вася ты, или Петя, или Додик какой — нам без разницы. Мы ведь не по паспорту кличем, а по тому, что ты есть в натуре. Сейчас всякий увидит: салага. И волосья у тебя, как у девицы. А имя, сынок, еще заслужить надо. Чтоб оно легко с языка шло и соответствовало. Так что терпи помаленьку, там поглядим, ага.

Такое разъяснение Алешу ничуть не порадовало, не устроило. Однако в противовес ему что выставишь, кроме обиды? Да и обиду нельзя открыто показывать, хуже будет. Можно лишь про себя, подспудно ее затаить. И он затаил: сперва ущемленное самолюбие, потом неприязнь к нахальному толстяку Галаю, а вслед за тем и недовольство работой в целом, хотя уж она-то была совершенно ни при чем.

— Наставники! — злился Алеша после особо жгучих неурядиц общения со старшими. — Хороши наставники! Да и вообще, вся эта гремучая коробка! Зачем только я сюда сунулся?