«Война «ежей»»

Война «ежей» (fb2) - Война «ежей» (пер. Татьяна Карпова) 3435K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Братья Мормаревы

Братья Мормаревы Война «ежей»

Часть первая Двор

1

Муха зажужжала, забилась в оконное стекло, потом притихла на миг и опять, стремясь вырваться на волю, расправила крылышки.

Димитр Маляков на тетрадной обложке черточкой отметил очередную попытку насекомого вырваться из комнаты шестого «Г», в которой шел урок математики. Он уже провел тридцать черточек, располагая их группами — по пять в каждой, последняя была тридцать первой. Муха пожужжала, пожужжала и затихла, притаившись в углу оконной рамы, — вероятно, смотрела, что же такое происходит во дворе. Интересно, как далеко видит муха? Наверное, достаточно, чтобы понять, насколько хорош этот осенний день, — уже конец сентября, а солнце греет как во время летних каникул.

Жужжание повторилось, и на тетрадную обложку легла тридцать вторая черточка. Димитру Малякову захотелось узнать, сколько раз глупое насекомое будет биться головой о стекло, пока наконец не поймет, что вылететь из класса невозможно.

— Открой, пожалуйста, окно!

Ана Добрева, учительница математики и классный руководитель шестого «Г», смотрела прямо на Малякова. Он встал, распахнул окно, и муха улетела.

Урок продолжался. Маляков не мог понять, о чем идет речь, — наблюдение за мухой полностью завладело им. Он посмотрел на доску и прочитал: «Приведение дробей к общему знаменателю». Механически переписал в свою тетрадь: «Разлагаем знаменатели на простые сомножители, затем определяем наименьшее общее кратное знаменателей, находим дополнительные сомножители для числителей дробей и записываем полученный результат». Маляков ничего не понял, но беспокоиться не стал — Камен объяснит.

Камен Тошков, председатель совета отряда, сидел на четвертой парте в среднем ряду. Он жил в одном доме с Димитром Маляковым, только в другом подъезде. Дружили они чуть ли не с пеленок. По меньшей мере две трети домашних заданий по математике Димитр делал с помощью Камена.

Дверь открылась, и в класс вошел директор с каким-то высоким незнакомым человеком. Школьники дружно поднялись с мест.

Директор представил гостя: Христо Пангаров, бывший игрок национальной сборной страны по баскетболу; участвовал в ста двух международных встречах, а теперь — тренер детской и юношеской команды в спортивном клубе «Академик». Затем директор дал слово тренеру.

— Ребята, — начал Христо Пангаров, — я пришел, чтобы пригласить вас в баскетбольную команду. Да, сейчас все увлечены футболом, но средний рост человека постоянно увеличивается, поэтому все больше людей будут бросать мяч в корзину, а не гонять его по траве. Баскетбол развивает ловкость и выносливость, помогает быстрее подрасти…

Тут Маляков поднял руку.

— Я был самый маленький в классе, — продолжал Пангаров, — начал играть в баскетбол и за год вырос на двенадцать сантиметров.

Маляков еще выше протянул руку и нетерпеливо приподнялся со скамьи. Двенадцать сантиметров, совсем неплохо! Сейчас в классе он по росту на предпоследнем месте, и именно поэтому, а вовсе не из-за фамилии его зовут Малякой, и, если этот человек возьмет его в команду…

Маляка попытался поймать взгляд тренера, привлечь к себе его внимание, но Пангаров словно бы не замечал его. Продолжая говорить, он очаровывал улыбкой и красноречием, но Добрева его не слушала. Прислонившись к окну, она диву давалась: ну можно ли вот так прерывать занятия? А ребята, конечно, рады, тренера слушали с интересом даже те, кто на уроках вечно витает в облаках. Это ее обижало.

Христо Пангаров все больше и больше увлекался своей речью. Говорил о том, как много труда и преданности он требует от каждого воспитанника, чтобы со временем можно было включить его в национальную команду. А с каким подъемом тренер живописал некоторые наиболее интересные матчи в Милане, Мадриде и Мехико! Воображение ребят было окончательно распалено.

— Что такое баскетбол?! — патетически воскликнул он под конец. — Прежде всего — движение. А движение — основа жизни. Баскетбол укрепляет здоровье, поднимает дух, воспитывает сильных мужчин. Хотите стать настоящими мужчинами?

— Да! — в один голос вскричали мальчики и девочки.

В лесе детских рук потерялась ручонка Маляки. Он поднялся с места.

— Тебе чего? — спросил тренер.

— Запишите меня!

Пангаров подошел к парте Маляки, измерил его взглядом с ног до головы — Маляка стоял вытянувшись. «Хоть бы взял меня, хоть бы взял, хоть бы взял…» — повторял он про себя. Мальчик верил, что если очень сильно чего-нибудь хотеть, то это обязательно сбудется.

— Давайте договоримся, — сказала классный руководитель, — ученикам с посредственной успеваемостью тренироваться не разрешу.

— Мы таких и не принимаем, — ответил тренер, продолжая ходить между рядами парт. — Плохие ученики не могут быть хорошими спортсменами.

После такого уточнения человек десять сразу опустили руки. Но не Маляка. Он по-прежнему тянул руку, глядя на Пангарова. В этот момент мальчик почувствовал неприязнь к классному руководителю: если его не запишут в секцию, она будет виновата. Ну чего вмешивается? Что значит — «с посредственной успеваемостью»? По математике у него твердая четверка! По другим предметам — и пятерки, и четверки, и тройки, никто в классе не может похвастаться более пестрыми отметками. Один раз даже шестерка промелькнула — по физкультуре. Шестьдесят метров он пробегает за восемь секунд, а на перекладине делает «солнце». Кто еще из его ровесников может «выдать» такое великолепное «солнце»? И вообще «солнце» по плечу только спортсменам-разрядникам. А учительница, выходит, считает его посредственным учеником, так ведь можно в зародыше погубить его блестящую спортивную карьеру.

В сущности, ребята напрасно поднимали руки. Пангаров давно знал, ради кого идет в этот класс. Во время уроков физкультуры он не раз наблюдал за детьми. Пангаров назвал три фамилии. Никаких возражений со стороны классного руководителя не последовало. Это обнадежило Маляку — все трое учеников отличниками не были.

Пангаров остановился перед Каменом и измерил его взглядом с головы до ног.

— Как у него с успеваемостью? — повернулся тренер к учительнице и улыбнулся ей.

Она была не только молодой, но и красивой.

Его улыбка не оказала ожидаемого действия. Учительница смотрела на тренера сердито: попробуй теперь настроить класс на серьезный лад.

— Он у нас председатель совета отряда, — не очень дружелюбно сказала она.

— Как тебя зовут? — обратился Пангаров к Камену.

— Камен Тошков.

— Поздравляю с вступлением в наши ряды, Камен. Завтра в восемь ноль-ноль быть на спортивной площадке!

Добрева положила руки на плечи Маляки — хватит стоять столбом. Маляке было обидно. После того как Камена включили в команду, его желание попасть в число баскетболистов усилилось. Дело не только в баскетболе. Маляка верил, что в конце концов под спортивным небом Болгарии найдется место и для него. (Во вторник на прошлой неделе газета «Старт» вышла с передовой «Под спортивным небом Болгарии». Заглавие понравилось Маляке, и он его запомнил. Готовая фраза для сочинения. Заменишь «спортивное» подходящим словом, и все. Например: под литературным небом Болгарии родились такие поэты, как… У Малякова в запасе были и другие готовые фразы, благодаря которым он имел по болгарскому языку и литературе твердую пятерку. Может быть, без этих штампов получил бы и шесть, потому что и сам писал не так уж плохо.) Маляке было обидно — Камен начнет ходить на тренировки без него, а ведь они с Каменом никогда не разлучались. И еще о другом думал Маляка. Камен будет играть где-нибудь за границей, а он — сидеть сиднем у телевизора и смотреть матч. А каково ему будет, когда Камен отправится в путешествия по дальним странам? Сколько там всяких соблазнительных вещей! Например, змея, которую отец привез в последний раз из Франции. Совсем как настоящая. Положишь ее на стул, а кто-нибудь из гостей захочет сесть и… Надо, кстати, принести змею в школу и подложить ее на стул учительнице.

— Лучезар Пантев, — произнес тренер.

Услышав эту фамилию, Добрева вздрогнула.

— Возражаю, — воспротивилась она. — У Пантева не так уж хорошо идут дела.

Лучезар Пантев, долговязый подросток с уже пробивающимися усиками, сидел на последней парте, опустив голову, полный тяжких предчувствий. Раз Добрева против, значит…

— У меня уже был такой случай, — снова повернулся к Добревой тренер и очаровательно улыбнулся. — Стоило плохому ученику начать систематически заниматься спортом, как у него улучшилась успеваемость. Спорт заставляет мыслить. У этого мальчика, — он указал на Панту, — отличные данные: скорость, прыгучесть, реакция…

— Значит, потенциальные возможности у него есть. Пусть соблаговолит использовать их прежде всего для учения, а потом…

Лучезар Пантев подумал о том, как несправедлива классный руководитель. Отметки, которые он получил с начала учебного года, вовсе не свидетельствовали о его больших потенциальных возможностях. В ясной голове мысли не могут так рассеиваться, как у него. Вот вчера на уроке истории, например, учительница рассказывала о развитии городов в феодальной Европе, а он в мыслях перенесся в свой город — прямо на баскетбольную площадку. Его вызвали к доске — тройка! Не говоря уже о позоре на уроке литературы, когда вместо «обрядовые народные песни» ему послышалось «обеденные народные песни»; когда учительница Станчовска вызвала его к доске, он заявил, что обеденные народные песни поют для улучшения аппетита.

— Это талант! — настойчиво продолжал повторять тренер, а Добрева не могла скрыть своего удивления. — Да, да! Пантев, встань!

Пантев вытянулся за партой во весь рост. Тренер показал на него рукой.

— Я утверждаю, что со временем Лучезар Пантев войдет в состав нашей национальной сборной. Он получит золотые медали и на Олимпийских играх и на мировом первенстве. Из Пантева я сделаю баскетболиста высочайшего класса.

Все повернули головы к Пантеву, или Панте, как его называли одноклассники.

— Да-а, — протянул директор, размышляя, но все еще не давая своего согласия. — Прежде всего Пантев должен улучшить успеваемость, об остальном поговорим позднее.

Панта опустил голову.

После того как директор и тренер Пангаров покинули класс, Добрева вытерла доску и написала следующую тему: «Сравнение дробей с неравными членами».

Панта переписал с ошибкой: вместо «неравные члены» написал «неравные конечности».

2

За свою тридцатилетнюю жизнь тренер Пангаров участвовал всего-навсего в восьми международных встречах. Остальные девяносто четыре он добавил к своей спортивной биографии для большего авторитета. Самый дальний по расстоянию от Болгарии матч с его участием был сыгран в Скопле. О встречах в Мехико, Милане и Мадриде Пангаров знал из спортивных газет, которые регулярно просматривал. В играх национальной сборной команды участвовал только в своем воображении. Он, может быть, и попал бы в национальную сборную и был бы одним из ее ведущих игроков, если бы десять лет назад на соревнованиях на первенство страны не порвал связки. После длительного лечения ему не советовали возвращаться в большой спорт. Удар этот он пережил болезненно — сразу рухнули все надежды на будущее. Но Пангарова ценили, поэтому вначале назначили помощником тренера, а потом поручили занятия в детской и юношеской секции.

Пангаров любил рассказывать случаи из придуманных им путешествий за границу. Фантазировал он вовсе не из желания прихвастнуть, а для того, чтобы в патриотическом духе воспитывать будущих спортивных знаменитостей. В придуманных историях он с презрением отвергал предлагаемые тысячи долларов за игру в профессиональных командах Соединенных Штатов Америки, разоблачал махинации западных дельцов от спорта, которые перед решающими матчами приглашали его в соблазнительные ночные заведения, чтобы назавтра выбить из спортивной формы. С Христо Пангаровым такие номера никогда не проходили, и это, естественно, вызывало восторг его воспитанников.

Тренер долго и старательно подбирал их себе. Сейчас на спортивной площадке делали разминку сорок пять мальчиков из четырех школ. Пангаров внимательно наблюдал за ними. Настойчивый и скромный Камен производил на него хорошее впечатление, но из семи тренировок две он уже пропустил. У Камена два брата-близнеца, с которыми в основном возился дедушка, но иногда и Камену приходилось уделять малышам изрядное время. «Жаль! — думал тренер. — Очень жаль! На пути к спортивной славе не должно стоять никаких преград». Он любил говорить своим воспитанникам: «Родина — превыше всего!» — и в это его «превыше всего» включались и школа, и семья, и друзья — все, без чего родина — слово, лишенное содержания.

Панта… Этот подросток действительно радовал тренера своей изящной игрой. Пангаров прочил его в капитаны детской команды. Надо только подождать, пока отсеются «пачкуны», как про себя тренер называл бесперспективных детей, и тогда можно окончательно сформировать команду. Присутствие в команде Панты обеспечивало победу в весеннем первенстве. Летом в спортивном лагере надо будет перевести его в юношескую группу, да, да, в юношескую. Безусловно, Панта будет лучшим и там.

Пангаров все-таки добился от директора разрешения взять Панту в команду. А вначале, когда они вышли из шестого «Г», директор был неумолим.

«Мне очень неприятно, — сухо заметил он, — что вы остановились на Лучезаре Пантеве. И все-таки я не разрешаю. Нельзя допустить, чтобы успеваемость школы упала из-за какого-то спорта!»

Эти слова задели Пангарова. Без Лучезара Пантева он, в конце концов, обойдется, но как можно с таким презрением говорить о спорте? Какой-то спорт! Ну и ну!

Однако Пангаров сумел овладеть собой:

«Если вы настроены так решительно, я не возьму Пантева, хотя это будет преступлением и перед спортом, и перед мальчиком. Скажите, почему мы не даем детям возможности развивать их природные способности?»

«Потому что в этом возрасте все хотят стать или эстрадными певцами, или спортсменами, или вообще кем угодно, лишь бы не надо было прилежно учиться. От меня, дорогой товарищ, никто не требует воспитания членов национальной сборной. От меня требуются ученики с хорошей успеваемостью, вот и все!»

Подняв глаза на директора, Пангаров уверенно, с чувством превосходства произнес:

«Я не хочу приводить примеры из нашей действительности, они, наверное, для вас не очень-то убедительны. Но возьмем Пеле: у него незаконченное среднее образование. Возьмем Беккенбауэра: едва дотянул до седьмого класса, учился весьма неважнецки. Но о нем и о Пеле знает весь мир. И о многих других, о ком без спорта никто бы никогда и не слышал. Известно, например, что директор школы, в которой учился Беккенбауэр, некий Ханс фон Пауке, бил его по заднему месту палкой за то, что тот только и делал, что гонял мяч, а не занимался. Как бы вы, товарищ директор, ни чинили препятствий Пантеву, он станет спортивной звездой мировой величины, а вы заслужите печальную славу Ханса фон Пауке!»

В конце коридора перед кабинетом директора они остановились. Пангаров подумал, что директор пригласит его для продолжения разговора к себе, но тот лишь мрачно произнес: «Хорошо, возьмите Лучезара Пантева». И вошел в кабинет.

А Христо Пангаров удалился в прекрасном настроении. Вся эта история с Беккенбауэром, Пеле и Хансом фон Пауке была его выдумкой, к которой он с успехом прибегал уже в третий раз.

Пангаров свистком остановил разминку. Не вдаваясь в подробности, он вежливо пожал руку семнадцати мальчикам и объявил, что с сегодняшнего дня он их от занятий освобождает. Маляка решил, что тренер поступил правильно: нечего этой мелюзге здесь делать, зато остальные теперь могут спокойно тренироваться, малышня не будет путаться под ногами.

Элита, лучшие, по мнению тренера, разделилась на две команды, и игра началась. Как они играли! Мальчики старались изо всех сил. Пангаров сидел на скамейке, не спуская с играющих глаз: наверняка среди них есть и будущие чемпионы. Вот только кто из них? В этом деле нельзя ошибаться, малейшая ошибка будет непростительной.

Маляков? Одна мысль о нем вызвала усмешку Пангарова.

Путь Малякова от школьной скамьи до команды спортивного клуба «Академик» был нелегким. Как только директор с тренером вышли из класса, а Добрева повернулась к доске, чтобы написать тему урока, Маляка, не спросив разрешения, пулей вылетел в коридор.

«Вы забыли спросить мою фамилию», — застыл он перед Пангаровым.

«Как тебя зовут?» — улыбнулся тренер.

«Димитр Маляков», — гордо произнес Маляка и задрожал от радости: появилась надежда, что его примут в команду.

«Мал ты, Маляков, ростом, очень мал!» — Пангаров словно окатил мальчика ушатом холодной воды.

«Но вы же выросли за год на двенадцать сантиметров…»

«Значит, встретимся через год!» — отрезал тренер.

В тот же вечер дома Маляка разыграл целую трагедию. Впрочем, «разыграл» сказано неточно. Маляка был искренен, когда сквозь слезы заявил, что, если не будет играть в баскетбол, на всю жизнь останется маленьким. Отец на это не обратил никакого внимания, а мама ни в какую не соглашалась поговорить с тренером: с нее и так достаточно хождений в школу. Тогда Маляка объявил голодовку. Два дня мама делала вид, что этого не замечает, но потом встревожилась: вроде сынишка побледнел. На третий день она застала сына лежащим в постели, с закрытыми глазами, с беспомощно повисшей рукой.

«Митко!» — испугалась мама.

Маляка не ответил.

«До каких пор будут продолжаться эти глупости?»

Снова молчание.

«Хорошо, я поговорю с тренером, а ты встань и поешь!»

Мама отправилась на спортивную площадку. Пангаров внимательно выслушал ее, сказал, что не имеет ничего против ее сына, и записал его в секцию. Для Маляки не было более счастливого дня: он уже представлял… Нет, невозможно описать все, что он себе представлял, дав волю своей буйной фантазии. Вот, например, он возвращается после соревнований из-за границы, а на аэродроме их встречает духовой оркестр, Маляка очень любил духовой оркестр: музыка поднимала настроение, разжигала воображение — мальчик в такие минуты чувствовал себя чуть ли не генералом.

Маляков без устали носился по спортивной площадке. Получив мяч, никому его не передавал, даже Панте, и краем глаза все посматривал на тренера — мальчику хотелось произвести хорошее впечатление. Напрасно! Пангаров уже решил его судьбу — Маляков, правда, и быстр, и ловок, но с таким ростом…

Немного погодя мальчики, усталые, но счастливые, сидели в раздевалке. Они стягивали насквозь пропотелые носки и чувствовали себя крепкими, выносливыми — вот оно, чудо спорта: важно, что каждый день ты можешь наращивать силу, мускулы, а лавровые венки чемпионов — это уже дело десятое.

— А как он прогнал тех, а? — сказал Маляка, имея в виду семнадцать мальчиков, отстраненных тренером от дальнейших занятий, и не зная, что его самого ждет та же участь.

— Да, нас уже меньше! — откликнулся кто-то.

Все они, подобно Маляке, были убеждены, что их-то оставили в команде, и впервые с начала тренировок почувствовали себя уверенно: теперь можно и помечтать.

Стоя под душем, Камен думал: а бывают детские международные соревнования? Наверняка! Почему бы детской команде Софии не встретиться с детской командой Москвы! Вот бы поехать в Москву! Там можно купить разные приборы и инструменты: Камен страстно увлекался техникой. Для дедушки, например (он плохо слышал), Камен снабдил электрический звонок световой сигнализацией, а к проигрывателю подсоединил громкоговоритель: отец с утра заведет пластинки Лили Ивановой, так голос певицы гремит по всей квартире — как в доме отдыха. И транзисторный приемник сам сделал! Если удастся поехать в Москву, можно будет купить набор инструментов для тончайшей работы — всякие там отверточки, плоскогубчики и другое. Говорят, в Москве все это стоит очень дешево.

Бодро чувствуя себя после холодного душа, мальчики отправились домой через парк.

— А золотые медали из чистого золота делают? — спросил Маляка.

— Ты, пигалица, лучше подумай, — оборвал его Панта, — как отдавать пас, и воздержись от глупых вопросов.

Больше уже никто не произнес ни слова.

3

Вернувшись домой, Маляка открыл учебник истории. По всей видимости, завтра его вызовут к доске. Он начал читать о гуситских войнах, но мыслями был далеко от них. Кое-как прочитав заданный урок, Маляка взял газету «Старт».

Первую страницу газеты целиком занимал снимок, на котором был запечатлен капитан сборной Болгарии по баскетболу во время игры. Маляка долго смотрел на него. Потом, отложив газету, достал из гардероба коробку с фотографиями. Отобрав наиболее подходящую и вырезав свое лицо, наложил его на лицо капитана национальной сборной и очень понравился себе в такой роли. Кто знает, может быть, в один прекрасный день…

Маляка раскрыл газету. Его внимание привлекла статья «Бабинов рассказывает о секрете успеха». Под портретом мужчины с полысевшей головой было написано: «Никола Бабинов, старший тренер национальной баскетбольной сборной команды».

Статью Маляка не стал читать, но заглавие и снимок этого симпатичного человека навели его на одну мысль. В телефонном справочнике на букву «Б» было три Николы Бабинова. Мальчик узнал по телефону, кто из них спортивный тренер, переписал на листочек адрес и вышел из дома.

Через двадцать минут Маляка нажал кнопку звонка в квартире Бабинова. Дверь открыл сам хозяин.

— Что угодно?

— Могу ли я с вами поговорить?

Комната, в которую Бабинов пригласил Маляку, была вся увешана фотографиями — Бабинов получает кубок, Бабинов перед Мавзолеем Ленина, Бабинов возле Эйфелевой башни… Где только он не был! Коллекция самых разнообразных сувениров свидетельствовала о его триумфальном шествии по свету. Фотографии и сувениры еще больше распалили воображение Малякова.

— Слушаю тебя, мальчик, — сказал Бабинов.

— Я хочу брать уроки.

— Уроки?

— Да, уроки.

— Ты ошибся, я уроков не даю.

— Нет, не ошибся. Вы Никола Бабинов, тренер болгарской национальной сборной?

— Да, это так. Но какие же уроки я могу тебе давать?

— Баскетбола.

— Баскетбола?

— А почему уроки музыки можно, французского языка можно, а баскетбола нельзя?

— Может быть, потому, что нет таких родителей, которые бы платили деньги за уроки баскетбола.

— Знаю, но я скажу, что за французский.

Бабинов долго смеялся. Мальчик ему очень понравился.

— Послушай, малыш, частные уроки тебе не нужны. Ты и без них станешь знаменитым баскетболистом.

— Вы так думаете?

— Уверен.

— Спасибо! — поднялся Маляка.

Бабинов любезно проводил мальчика. Даже подарил ему свою книжку «Первые шаги в баскетболе», надписав ее: «Будущему выдающемуся баскетболисту Димитру Малякову от автора». Маляка очень разволновался — у него никогда не было книги с автографом — и крепко пожал протянутую ему руку.

— Я ее выучу наизусть, — пообещал он.

— Даже наизусть?!

Маляка медленно стал спускаться по лестнице и вдруг остановился. Бабинов все еще был на лестничной площадке.

— Ты еще что-то хочешь спросить?

Маляка заколебался. Ему хотелось узнать, какая зарплата у члена национальной сборной, но он постеснялся.

— Большое спасибо! — крикнул он и стремительно бросился вниз по лестнице.

4

Вопреки ожиданиям, «чистка» команды продолжалась. Пангаров был бескомпромиссным и безжалостным. Стояна, ученика шестого «Г», выгнал за опоздание на десять минут. Тренер уже решил, от кого ему следует избавиться, но не торопился, ждал подходящего момента: пусть каждое удаление из команды воспитывает остальных мальчиков. И вот Стоян опоздал.

— Разрешите войти? — попросил он.

— Не разрешаю! — Пангаров специально крикнул так громко, рассчитывая, чтобы его услышали мальчики, разминающиеся на площадке.

Ребята остановились, разом повернувшись в сторону первого ряда трибуны, возле которой разыгрывался «спектакль».

— Но я опоздал, потому что…

— Опоздал, потому что! — оборвал его Пангаров. — Слышите? Он опоздал, потому что! А завтра на каком-нибудь матче тоже скажешь — опоздал, потому что! А если матч в Риме, Лондоне или Токио? Опять опоздал, потому что… На каком только языке это скажешь? Марш отсюда!

Едва ли может быть более унизительное изгнание — и двух слов в оправдание не позволено произнести.

Но Пангаров достиг своей цели: припугнул мальчиков. Камен не допускал и мысли, что можно хоть раз пропустить тренировку, а Маляка даже переусердствовал: несколько раз прогулял уроки, что, естественно, не замедлило сказаться на его успеваемости. По ботанике он с таким позором получил двойку, что покраснел до корней волос. Но путь к славе тернист, и Маляка решил насколько возможно обходить тернии, поэтому и скрыл двойку от родителей.

И все-таки регулярные занятия спортом делали свое дело. Маляка научился по-солдатски точно и быстро вставать, и это очень понравилось маме. За месяц он подрос на два сантиметра, Маляка регулярно измерял свой рост. Хочется надеяться, что и голова стала работать лучше. Правда, конкретных результатов этой работы пока еще не было видно.

Сегодня утром Маляка вскочил с постели за две минуты до звонка будильника. Сбросив пижаму и встав перед зеркалом в одних трусиках, он глубоко вздохнул, надул грудь, поднялся на цыпочки. Если подрастет еще немного, перестанут его звать Малякой?

С улицы раздался знакомый свист: Камен звал приятеля на тренировку. Маляка быстро натянул штаны и куртку, надел носки и, с опаской посмотрев на дверь, заглянул под кровать. В дальнем углу лежала засунутая им туда нейлоновая сумка с тапочками. Он полез за ней, но, услышав, что дверь в комнату открывается, скорей выбрался из-под кровати.

— Что ты там делаешь? — удивилась мама.

— Ничего, просто так.

Маму трудно обмануть: по глазам сына она увидела — что-то не в порядке, наклонилась и вытащила сумку.

— Это тапочки, — буркнул Маляка.

— Почему под кроватью?

Мама заглянула в сумку. Тапочки действительно там были, но кроме них, лежал и дневник. Мама раскрыла его.

— Так вот в чем дело! Двойка!

С улицы снова донесся свист.

— Я ее исправлю, — пообещал Маляка, лишь бы поскорее улизнуть из дома.

Вне себя от гнева мама бросилась на кухню.

— Кольо! — крикнула она мужу, варившему кофе. — Двойка!

— По какому предмету? — спокойно спросил отец, не спуская глаз с новой кофеварки.

Мама еще больше рассердилась. Сын получил двойку, а отец совершенно невозмутимо спрашивает, по какому предмету! Не все ли равно по какому! Мамина раздраженность чуть было не выплеснулась, но при детях, особенно при сыне, мама всегда сдерживалась. В присутствии дочери-студентки, которой уже исполнился двадцать один год, она иногда и срывалась.

— По ботанике. — Мама взяла себя в руки. — И спрятал дневник в сумку с тапочками!

— С тапочками? — Отец только сейчас повернулся к жене. Он не выглядел сердитым, скорее наоборот. — Ловко придумал, мне бы и в голову не пришло! — Но, заметив в дверях сына, сделал строгое лицо: — Негодник!

— Никаких тренировок! — рассердилась мама. — Пусть больше занимается.

— Ты же сама хлопотала, — упрекнул ее отец. — Спортсмена из него делаешь.

— Спортсмена! Три котлеты и кусок пирога нашла у него под кроватью.

Маляка опустил голову. Никогда он не ел так много, как во время голодовки.

— Под кроватью? — удивился отец. — Опять преувеличиваешь. Чего ради держать котлеты под кроватью?

С улицы донесся свист Камена — тревожный, настойчивый.

— Меня ждут, — сказал Маляка.

— Пусть ждут, — оборвала его мама.

— Если ждут, он должен идти, — вмешался отец и сердито бросил сыну: — Беги, не то…

Маляка выхватил из маминых рук нейлоновую сумку с тапочками и вылетел из дома, преисполненный чувства благодарности к отцу — какой чудесный, какой благородный человек! Мог бы и министром быть, а не только ответственным работником «Внешпосылторга».

Когда входная дверь хлопнула, мама взорвалась:

— Очень педагогично! Я говорю одно, ты — другое!

— А ты, прежде чем сказать что-нибудь, подумай! Почему ты лишаешь его тренировок, почему?

— Из-за двойки по ботанике.

— Ну, это не так страшно. Ботаника! Я получал двойки и по математике, и по химии и все-таки стал инженером-химиком.

— При чем тут ты? Меня не интересует, какие у тебя были отметки, сейчас речь о другом.

— Вовсе не о другом, — повысил голос Никола Маляков. — О том же самом. Все повторяется. И ничего в этом нет особенного. Может быть, наш сын станет спортсменом. Слезы умиления прольешь перед телевизором, когда его будут награждать золотой медалью.

— Сходи в школу сегодня же, попроси, чтобы его снова вызвали.

Никола Маляков хотел резко возразить, что у него нет ни малейшего желания идти в школу — сын уже не маленький, да и негоже оказывать давление на учителей. Все это чуть было не слетело у него с губ, но тут вдруг раздался треск. Лопнуло стекло новой кофеварки. Отец с ужасом смотрел на расколовшееся надвое стекло, на кофе, стекающий на пол.

— Тридцать восемь марок, — сокрушался он. — Западногерманских.

5

Тем временем Камен и Маляка бодро шагали по аллеям парка. До начала тренировки оставалось еще много времени, они всегда выходили из дома за целый час, чтобы ни в коем случае не опоздать. Из шестых классов, если не считать Панту и еще двух мальчиков, в команде остались только они.

Услышав, что по аллее кто-то бежит, ребята обернулись. К ним приближался Константинов, полный мужчина лет пятидесяти, в синей куртке. Увидев мальчиков, он дружески улыбнулся.

Константинов, по профессии бухгалтер, был их соседом. Каждый год он просил не избирать его председателем домкома, и каждый год его вновь выбирали большинством голосов.

— Как дела, спортсмены? — догнал их Константинов, решивший воспользоваться встречей с мальчиками, чтобы передохнуть, — от быстрого бега он тяжело дышал.

— Хорошо, дядя Константинов, — ответил Камен. — Идем на тренировку.

— Правильно! Человечество, ребята, начало полнеть, как только заменило велосипед мопедом! — засмеялся Константинов. — Вы завтракали? — спросил он у мальчиков, увидев продавца мороженого.

— Да, — ответил Камен.

— Тогда пойдемте, я вас угощу. На пустой желудок не стоит есть эскимо.

Хорошо, что дядя Константинов поспешил с приглашением. Маляка чуть не сказал, что он-то еще не завтракал.

Константинов первым расправился с мороженым, потом тщательно облизал палочку и отбросил ее в сторону. Сколько раз он давал себе зарок не есть сладкого, годы и полнота уже тяготили его, но как тут удержаться от соблазна!

— Если занимаешься спортом, можно есть все. Посмотрите, — он показал на свой живот, — немного поубавился.

Помахав на прощание ребятам рукой, он продолжил свой утренний кросс.

— Еще толще стал, — заметил Камен.

Вскоре приятелей догнал Панта. Он был выше Камена на целую голову и выглядел года на два старше.

— Мы едем в спортивный лагерь! — сообщил Панта, и это произвело впечатление разорвавшейся бомбы.

— Когда? — обомлел Камен.

— Все? — поинтересовался Маляка.

— Летом в Панчареве, — ответил Панта. — Мужчины, женщины, юноши, девушки. И детская команда.

— Значит, мы все! — Маляка был на седьмом небе от счастья.

— Конечно!

— Кто тебе сказал? — спросил Камен.

— Пангаров. Я вчера вечером его встретил. «Панта, — сказал он, — готовь майку!»

Обрадованные таким известием, ребята припустили бегом: впереди Панта, за ним Камен, Маляка и еще два мальчика, по пути присоединившиеся к бегущим.

Тренировка, как всегда, началась с бега, потом — физические упражнения, легкие подскоки на месте, чтобы расслабились мышцы, и, наконец, игра. Двадцать семь мальчиков так увлеклись игрой, что и думать забыли о тренере, внимательно наблюдавшем за ними. Пангаров был недоволен: сколько неточных бросков! А вот Панта не допускает ошибок. Овладел мячом, обошел одного, другого, третьего. Прекрасно двигается! И вот результат — точный бросок!

Но тут Пангаров вскочил с места:

— Панта, я тебе уши надеру!

— Попал! — крикнул Панта. — Я один!

— Один, — негодовал тренер. — Мне нужен коллектив. Если хочешь быть солистом, ступай в Народную оперу, там нужны такие. А здесь… — пригрозил он мальчику еще раз и дал свисток.

Тренировка продолжалась.

Немного погодя Пангаров подозвал Маляку и указал ему на место рядом с собой. Маляка сел. Что бы это значило? Может быть, тренер отбирает игроков в первый состав? Или речь пойдет о спортивном лагере? Только бы не совпало с путевками на море! Маляка отказался бы и от моря, но отец не разрешит.

Тем временем Панта опять взял мяч на себя. Показал красивый дриблинг, затем отступил назад, отдал пас Камену, Камен — мальчику из шестого «А». Тот, поколебавшись, хотя положение было выгодным, направил мяч Панте, и Панта забросил его в корзину.

— Сашо! — позвал тренер.

Через несколько минут на скамейке сидело семь мальчиков, но ни Панты, ни Камена среди них не было, и Малякой овладели самые дурные предчувствия.

— Говорил я вам, что успеваемость должна быть на высоте? — строго выговорил Пангаров.

Мальчики опустили головы.

— Мы занимаемся, — попытался спасти положение Маляка, но только подлил масла в огонь.

— Занимаются! — взорвался тренер. — Вот и занимайтесь! Нужно уметь сочетать занятия в школе и тренировки. Что смотришь? — повернулся он к Маляке. — Ты свободен! Свободен для занятий в школе. — И легонько стукнул Маляку по голове. — Бегаешь, как заяц, за которым гонятся, а все без толку! Только и думаешь, как бы избавиться от мяча.

Без долгих разговоров, только прикосновением к голове, легким, но обидным, тренер освободил от занятий спортом и остальных шестерых.

Мальчики ушли повесив носы, словно после поражения в игре.

— Профессора! — донесся до них возглас Пангарова.

Мальчики брели по аллее сломленные, обиженные и униженные. Рухнули их надежды на олимпийскую и мировую славу, исчезли радужные перспективы, мечта о дальних путешествиях, об исполненных драматизма матчах, когда каждый из них, напрягая последние силы, бросает в корзину мяч и добивается победы. Все для них было окрашено теперь в мрачные тона. Что же остается? Труд и учение, учение и труд; станут они со временем инженерами, химиками, научными работниками, ну, наконец, учеными. Только кто о них будет знать? Можно, конечно, представить Маляку профессором… Ну и что? Был ли хотя бы один профессор за всю всемирную историю, которого встречали с духовым оркестром? Не было…

Мальчики не прошли и ста метров, как их догнал Камен.

— И тебя выгнал? — спросил Маляка, обрадовавшись, что они снова будут вместе, и одновременно испугавшись, как бы Камен не истолковал превратно его радость.

— Я сам, — ответил Камен.

Ребята остановились: трудно поверить, но это так — Камен говорит правду, он покинул команду в знак протеста против оскорбительного поведения Пангарова.

Камен, окруженный товарищами, шел молча, чувствуя их признательность, и это наполняло его гордостью.

В молчании группа изгнанников дошла до дома Камена и Маляки. Правильно говорят, что несчастье сближает людей. Мальчики сели на траву возле ограды, отделявшей пустое пространство за их домом от старого двухэтажного здания. Пустое пространство, или двор, как его называли ребята, было достаточно хорошо ухожено: зеленели свежей травой площадки, пестрела цветами клумба.

— Не слишком ли он воображает? — рассердился Маляка.

Никто не спросил, о ком идет речь, все и так думали только о Пангарове, ненавидели его.

— Фу-ты ну-ты какой тренер! — сказал один из мальчиков, желая произвести солидное впечатление.

Маляка сделал несколько язвительных замечаний по адресу тех ребят, которых Пангаров оставил в команде. Большинство из них, по мнению Маляки, ни на что не годны: какие-то криворукие да хромоногие.

— Разве только Панта… — попытался кто-то сказать о Панте доброе слово.

Но Маляка его сразу оборвал:

— Что Панта? Он на алгебре слышит «дробь», а представляет себе дроб-сарму[1].

Мальчики захохотали.

— Тысячи долларов, ха-ха-ха! — рассмеялся другой мальчик. — Ломаного гроша им никто не предложит.

— Кто будет тратить деньги, чтобы водить их по разным там, не знаю каким заведениям! — добавил третий. — Они на площадке еле поворачиваются.

— Да он и их вышвырнет из команды! — заключил Маляка.

Эти рассуждения вернули ребятам уверенность в себе.

— А что вы скажете, если мы, изгнанные, предложим провести матч с их паршивой командой? И победим! — дал волю своей фантазии Маляка.

Возможность такой перспективы воодушевила всех, только Камен трезво рассудил:

— Для этого надо тренироваться. А где? В школе с этим не очень.

Да, конечно. На спортплощадке всегда полно ребят, а стоит появиться старшеклассникам, сразу освобождай им спортивную площадку! А заупрямишься, так не поздоровится и все равно придется убираться.

Кто именно предложил самим оборудовать спортплощадку, трудно сказать, идея родилась коллективно. Места для настоящей спортплощадки во дворе не найдешь, но зачем им целая площадка? Достаточно и половины, с одним щитом. Пангаров научил их тренироваться с одной корзиной, и теперь ему придется пожалеть об этом. В один прекрасный день он увидит, как его команда покинет баскетбольную площадку, проиграв с позорным счетом. Это будет его концом. И заслуженным!

Если бы до школы не оставалось так мало времени, ребята еще долго стояли бы, беседуя, но надо было успеть и пообедать.

7

До второго звонка учительская напоминает обычный класс — одни учителя оживленно переговариваются, другие смеются, третьи наспех просматривают контрольные работы — точно так, как ученики выполняют домашние задания. А если бы нашлись учителя, которые гонялись бы друг за другом, бросались мелом и ставили друг другу подножку, то сходство со школьниками было бы полным.

С трудом переводя дыхание, в учительскую вбежала Ана Добрева — как всегда, последняя, за минуту до второго звонка.

— Добрый день! — поздоровалась она.

— Какой уж добрый, шесть часов вечера! — пошутил один из ее молодых коллег. — Для меня среда — самый трудный день, а как дети выдерживают — ума не приложу.

Добрева оставила шутку без внимания, она всегда держала на расстоянии молодых коллег. У нее были свои заботы, о которых, быть может, позднее и пойдет речь, а может, и нет, тут дела сугубо личные.

Она открыла сумку, достала бутерброд и машинально начала жевать. Из задумчивости Добреву вывел голос учительницы литературы:

— Как ты думаешь, могут ли два ученика одновременно написать одну и ту же глупость?

Добрева пожала плечами.

— Не могут, — улыбнулась Станчовска. — Один написал, а другой списал. И в результате оба получают в общей сложности четыре.

В этот момент зазвенел второй звонок, и Добрева, спрятав в сумку недоеденный бутерброд и взяв журнал, вышла из учительской.

Урок в шестом «Г» начался. Добрева вызвала Камена, задав ему вопрос по материалу предыдущего урока. Затем ей предстояло объяснить новый; так обычно она делала — вызывала хороших учеников для повторения пройденного. Но Камен, вопреки ее ожиданиям, отвечал неуверенно.

Маляка пытался подсказать приятелю, но учительница это заметила.

— За подсказку поставлю два, а пока Камен отвечает на три, — предупредила Добрева.

Маляка закрыл учебник: нет никакого смысла стараться. Не так уж плохо получить три, если вообще не знаешь урока. Добрева поставила Камену три и протянула ему дневник.

— От тебя я этого не ожидала.

Ученики притихли. Будут ли еще вызывать? И кого?

— Маляков, — произнесла Добрева.

Маляка поднялся с такой неохотой, что Добревой все стало ясно.

— Какие числа мы называем противоположными? — спросила она. — Ведь ты рвался подсказать?

Вот беда, Камен же недавно объяснял, а сейчас ничего не вспоминается.

— Два рациональных числа, — начала объяснять Добрева так громко и отчетливо, словно диктовала, — которые различаются только своими знаками, называются противоположными числами.

— Да, — согласился Маляка.

— Теперь остается только, чтобы ты мне поставил отметку, — усмехнулась Добрева и задала следующий вопрос: — Из чего образуется множество рациональных чисел?

Маляка сосредоточенно нахмурил брови, пытаясь создать впечатление, что он учил урок и сейчас его вспоминает. Добреву, однако, обмануть было трудно.

— Положительные числа, целые и дробные, отрицательные числа, целые и дробные, и число ноль образуют множество рациональных чисел.

— Да, — и на этот раз согласился Маляка.

— Если да, повтори определение.

Маляка закусил губу, ему ничего не оставалось, как признаться:

— Я не учил.

— Почему?

— Была тренировка и…

До этого момента Добрева держалась спокойно, но, услышав о тренировке, вскипела. Может, вспомнила о посещении сладкоречивого тренера? Встав из-за стола, она подошла к Маляке.

— Мячи всю жизнь будешь бросать?

— Его штрафным одиннадцатиметровым вышибли из команды, — подал голос Панта.

— Как это? — повернулась к нему Добрева.

Поняв, что сплоховал, Панта поднялся с места, лицо у него было виноватое и испуганное:

— Его забраковали! — Но, почувствовав, что употребил не совсем точное слово, добавил: — Прогнали.

— А тебя? — спросила Добрева.

— Я в команде лучший! — похвастался Панта.

— Иди к доске. — Добрева открыла дневник Маляки. — И по ботанике двойка! Прекрасно!

Панта уже стоял у доски с опущенной головой.

— Спрашивать или…

— А о чем? — поинтересовался Панта.

— Ну, скажем, о сравнении дробей с неравными членами.

Панта подумал и подал свой дневник.

8

Никто из изгнанных не спешил рассказывать дома о том, что произошло. После безудержного ликования и планов относительно блестящего спортивного будущего, вызвавших снисходительные, скептические улыбки взрослых, мальчикам было стыдно признаться в случившемся. Лучше бы уж помалкивать! Неожиданная весть об успехе всегда приятней!

По дороге из школы домой друзья снова заговорили о спортплощадке и решили, что завтра же утром начнут выравнивать двор. Особенно большого энтузиазма, впрочем, не было: отметки тяжелым грузом лежали в их портфелях. Вот узнают родители, будет тогда история…

Придя домой, Маляка прежде всего проверил, есть ли кто-нибудь в квартире. Распахнув одну за другой все двери и убедившись, что никого нет, достал дневник: куда бы его спрятать? Надежнейший тайник в сумке с тапочками раскрыт, теперь необходимо подыскать какое-нибудь другое место. Он сунул дневник под матрас, поправил одеяло, но, подумав, решил, что новый тайник не очень-то хорош. Надо придумать что-нибудь похитрее. Осмотрев свою комнату, Маляка так и не нашел надежного места, отправился в гостиную и вздрогнул, услышав, как открывается входная дверь. Если сейчас кто-нибудь войдет, все раскроется. Маляка вскочил на стул, со стула на стол, и вот уже дневник в широком плафоне люстры. Как раз вовремя! Мама, войдя, с удивлением посмотрела на сына, хорошо еще, что застала его не на столе, а на стуле.

— Что ты там делаешь?

— Где?

— На стуле.

Что тут скажешь? Лучше всего не торопиться с ответом. Вдруг мама найдет дневник? Что тогда? Маляка медленно слез со стула. Так он пытался выиграть время и придумать что-нибудь толковое.

— Меня сегодня спрашивали, — сказал он.

Гениально! Более гениального он и придумать не мог. Для его мамы, самой амбициозной из всех мам на свете, этого вполне достаточно, чтобы в тот же миг забылись и стол, и сын, стоящий на стуле, словно статуя на пьедестале. Главным для нее во все времена были отметки. Она полагала, что отметки точнее всего определяют знания школьников. И так как отметки Маляки ее не удовлетворяли, она ходила в школу объясняться с учителями. Если удавалось добиться повышения отметки по какому-нибудь предмету, мама считала, что улучшила знания сына.

— По какому предмету? — заволновалась она.

— По математике. Добрева.

— Ну и?

— Сказала «прекрасно».

— Очень хорошо! — с облегчением вздохнула мама и погладила сына по голове.

И на этот раз, как и во многих других случаях, Маляке удалось выкрутиться.

Панта по поводу дневника вообще не волновался. Мама никогда не рылась в его портфеле. Спросит, что нового в школе, и принимает на веру все, что бы он ни сказал. Это угнетало Панту больше всего. Уж лучше бы и ему надо было прятать дневник! Доверчивость мамы смущала его. Как поступить — сказать правду и огорчить ее или промолчать? Панта старался не расстраивать маму и по возможности не говорить о неприятностях. К чему ей лишние беспокойства? Сколько маме пришлось пережить, когда шесть лет назад его отец погиб в автомобильной катастрофе!

Панта огорчался еще и по другой причине — он чувствовал холодок в отношении одноклассников к себе. Физически более развитый, он смотрел на них, как на малышей, только Камен ему нравился, одно время они даже дружили — у Камена он списывал домашние задания по математике и болгарскому языку. Когда мальчиков выгнали из команды, Панта обрадовался: теперь из класса их всего двое — он и Камен. Но добровольный уход Камена из секции смутил его. Панта чуть было не последовал его примеру, но мужества не хватило. Теперь Панта жалел об этом. После школы Панта подошел к Камену с ребятами, но те сразу замолчали, и Панта, обиженный, оставил их, почувствовав себя совсем одиноким.

Камен и не собирался скрывать полученную тройку. Ему не по душе была всякая ложь, он привык говорить правду, какой бы она ни была. К тому же дома не очень-то им и занимались. Камен учился во втором классе, когда родились его братья-близнецы, Тошко и Стефчо, и все внимание семьи сосредоточилось на них. Двое грудных детей сразу — трудное дело. И Камен помогал чем мог, особенно когда мама снова пошла работать. Она работала в почтовом отделении, принимала телеграммы, была скромной и тихой, ее присутствие словно бы и не замечали ни на службе, ни дома, но тем не менее она превосходно выполняла все свои обязанности на работе, да и дома со всем поспевала.

Отец Камена, высокий, сильный человек, работал на хлебозаводе. Сначала — разнорабочим, а сейчас был уже квалифицированным мастером, его уважали, ценили, за хорошую работу много раз премировали и награждали. В прошлом году, например, ему вручили золотую медаль «Передовик столицы за годы седьмой пятилетки» и туристическую путевку в Советский Союз — это была его первая и пока единственная поездка за границу. Из Советского Союза отец привез Камену набор деталей для транзисторного приемника и маленький электрический паяльник.

Сейчас, на кухне, Камен припаивал что-то в транзисторном приемнике, а дедушка, три года назад после сорокалетней службы на почте вышедший на пенсию, помешивал на плите крем.

— Тройку-то получил по заслугам? — спросил он внука.

— Ничего толком не смог ответить, — признался Камен.

— Ну, раз не ответил, хорошо, — заключил дедушка. — Подмени меня ненадолго, пойду к Дончо, сыграю в нарды.

Камен закрыл корпус приемника и взял у дедушки деревянную ложку: ему частенько приходилось готовить крем.

Дедушка надел ботинки и присел на стул, чтобы их зашнуровать.

— Маме и папе скажи, что пошел в поликлинику, к глазному врачу… Нет, нет, не привыкай лгать. Скажи им — не знаешь, где я.

Немного погодя вернулись родители, Стефчо и Тошко встретили их радостными криками.

— Что нового в школе? — обнимая близнецов, спросил отец у Камена.

— Случилась неприятность…

Мама встревожилась, мамы всегда ждут самого плохого.

— По математике, у Добревой. — Камен достал дневник и дал его отцу.

Мама с облегчением вздохнула. Она верила в сына, он хорошо учился, случайная неудача не пугала ее.

— Я уж подумала, бог знает что произошло.

— Бог знает что, — хмуро повторил отец и протянул ей раскрытый дневник. — А этого мало? Тройка.

— Я ее исправлю.

— Дело твое, — сказал отец. — Хочешь — исправляй, не хочешь — не надо. Останешься троечником, не получишь образования. Еще хорошо, если будешь работать, как я, а то, пока подрастешь, тебя с тройкой и продавцом бубликов не возьмут.

— Дедушке не говори, — предупредила мама. — Он будет волноваться.

— А с тренировками покончено! — крикнул отец.

— Хорошо, папа, — сразу согласился Камен и вышел из кухни.

Отец с удивлением посмотрел ему вслед.

— Умница, — заключил он, довольный сыном. — Другой на его месте надулся бы, а он…

— Может быть, с тренировками ты и не прав, — кротко обронила мама. — Спортом надо заниматься.

— Надо, надо! Если надо, вот тебе двор. Мы все там выросли.

9

Утром во дворе собралось всего-навсего одиннадцать ребят. Было решено не принимать в команду тех пятерых, которые знали, что нужно было прийти, но не пришли. С какой стати одни будут заниматься, а другие копать? А потом явятся на спортивную площадку и — первые в учении и первые в спорте. Нет уж, извините!

— Профессора! — заклеймил их Маляка, но тут же опустил в смущении голову. Это слово напомнило ему кое о чем.

Мальчики стали разравнивать площадку. Когда есть цель, то и работа спорится. Настроение было приподнятым. Отбрасывая лопатой землю, Маляка всякий раз представлял, что посылает мяч в корзину противника, и так воодушевился, что предложил вывесить на «объекте» знамя.

— А духовой оркестр не хочешь? — поднял его на смех один из мальчиков.

Появление Стоименова прекратило работу. Впрочем, не столько его появление, сколько грубый окрик:

— Кто вам позволил?

Что тут ответишь? Стоименов жил под Тошковыми и часто поднимался к ним с жалобами на то, что дети своей беготней беспокоят его.

— Все восстановите как было и убирайтесь!

Только тут все заметили, что восстанавливать-то, впрочем, и нечего. Несмотря на упорный труд, за целый час мальчики едва успели выровнять одну полосу.

На беду в этот момент во двор вышла и тетя Худерова с перекинутой через плечо веревкой и полным тазом выстиранных пеленок, ползунков и трусиков. Жила она над Тошковыми, и у нее было двое внуков — один от сына, другой от дочери.

— Что это вы тут делаете? — заворчала она.

— Да так, спортплощадку…

— Спортплощадку? Только этого мне не доставало. А где же белье вешать?

— У тебя только одна забота — белье вешать! — запальчиво крикнула с балкона Шайтанова, одинокая женщина в летах, жившая над Худеровой.

Между соседками существовала давняя вражда, о причинах которой никто, даже они сами, не помнил.

— Что поделаешь, дети маленькие, мадам, пеленки пачкают, — ехидно буркнула Худерова и стала привязывать веревку.

С других балконов тоже послышались голоса, спор разгорался все больше и достиг наивысшей точки, и тут дедушка Камена решительно заявил: дети вправе устроить себе площадку для игр.

Именно в этот момент появился Константинов и приветливой улыбкой сразу погасил страсти. Выслушав гневную тираду Стоименова, он сказал:

— Напрасно беспокоитесь, все будет в порядке. Впрочем, вы правы, как это так — взять и устроить спортплощадку?!

Ребята обомлели, их словно ушатом холодной воды окатили.

— Ну что же это вы, — продолжал Константинов, как только Худерова и Стоименов ушли. — Разве так делаются важные дела? Сначала необходима агитация среди жильцов, потом на общее собрание выносится ваше предложение, принимается решение, а тогда и приступай к работе. Спортплощадка? Очень хорошо! Вместо того чтобы бегать по парку, буду с вами играть. Примете меня?

— Примем!

— Ну и ладно. А теперь ступайте. Выровняли немного, и хорошо! Больше пока ничего не трогайте, а все, что сделали, потом пригодится. Хватит на кочках ноги ломать. — И с этими словами ушел.

Настроение у мальчиков улучшилось, Маляка с воодушевлением предложил троекратно прокричать в честь дяди Константинова «физ-культ-ура!»

Что и было сделано. На балконы снова выскочили жильцы, но ребята смиренно разошлись по домам.

10

Константинов повесил на дверях дома объявление о собрании жильцов: на повестке дня вопрос об использовании двора членами жилищного кооператива и их семьями. Причем, принятые решения будут обязательны для всех, независимо от того, явятся они на собрание или нет.

В назначенное время на собрание никто не пришел. Константинов подождал четверть часа и, спустившись во двор, нажал у подъездов кнопки квартирных звонков. С балконов посыпались вопросы — кто звонит?

— Что же вы! — поторопил жильцов Константинов. — Я вас жду.

Через пять минут на собрание пришли мама Маляки и отец Камена, бабушка Гинка, которая предусмотрительно захватила с собой складной стульчик на случай, если всем стульев не хватит, и двое — из соседнего подъезда.

— Зачем так часто беспокоишь? — нахмурился еще в дверях один из жильцов. — За уборку плачу? Плачу.

Константинов поднял телефонную трубку, позвонил Худеровой и услышал в ответ:

— Не приду! До тех пор не приду, пока Шайтанова не прекратит выбрасывать мусор на мой балкон!

Собравшиеся стали нервничать: семеро одного не ждут — зачем же медлить?

— Начинаем, — хлопнул в ладоши Константинов, чтобы привлечь внимание жильцов.

И дал волю своему красноречию: позади домов есть свободная площадка, следует отдать ее детям. Раньше, правда, он хотел построить там гараж для своего «Трабанта», но в райсовете ему категорически запретили. Припомнил Константинов и недавний несчастный случай, когда машина сбила на улице ребенка.

— Бросьте, товарищ Константинов, — прервал его один из жильцов. — К чему эти пустые разговоры? Спортплощадка! У нас крыша течет, а ты нам про площадку.

— Давайте сделаем детям площадку, — предложил отец Камена.

— Пусть сами делают, — возразил мужчина с хитрыми маленькими глазками. У него была одна забота: как бы ему не пришлось поработать для общего дела.

Едва разговор принял нужное направление, чего и добивался Константинов, как вмешалась бабушка Гинка.

— И без площадки днем нельзя отдохнуть, а с площадкой ребятня со всего квартала набежит… У меня давление сто семьдесят пять, вчера мерила…

В это время с большим опозданием прибыла Худерова.

— Я категорически против, — заявила она, узнав, о чем идет речь.

— Ишь, весь подвал заняла! — не заставила себя ждать Шайтанова.

Между соседками началась перепалка.

— Товарищи, прошу вас, — попытался навести порядок Константинов, — не надо касаться других вопросов, сейчас мы говорим о детях… Нам надо принять решение…

— Никаких спортплощадок! — заявил Стоименов. — Я не выношу шума.

— Детям необходимо…

Константинов снова попытался заступиться за ребят, но бабушка Гинка не дала ему договорить:

— Дети это дети, но и мы люди!

Она схватила свой стульчик, бросила на всех победоносный взгляд, очень довольная той крылатой фразой, которую произнесла, и покинула собрание.

Кто-то снова завел давний разговор о подвале.

— Что еще за общий подвал, какой еще общий подвал?! — тотчас крикнула Худерова.

Константинов понял, что выпустил из рук бразды правления и теперь следует придумать что-либо толковое, чтобы все-таки помочь детям.

11

Тем временем наши приятели находились довольно далеко от дома. Дядя Константинов посоветовал им во время собрания не крутиться во дворе, тем более не звать сюда мальчишек из соседних домов.

Ребята занимались не столь уж похвальным делом — стреляли из рогаток по ногам проходивших мимо девочек. Спрятавшись за углом дома, они подкарауливали очередную жертву. Вот Камен натянул резинку и пустил бумажную пулю. Девочка схватилась за ногу, сердито посмотрела вокруг и, никого не увидев, пошла дальше.

Маляка провел еще одну черточку против имени Камена.

— Три — четыре! — подвел он итог и снова приготовил рогатку. — Говорят, будут ставить плохие отметки, — сообщил Маляка, не прекращая наблюдения, — если ученики отстают в проф-о-ри-ен-та-а-ци-и.

Мальчик натянул потуже резинку и выстрелил, но счет остался прежним, и он разозлился. К стрельбе приготовился другой парнишка.

Потом ребята решили стрелять сразу по двое, целясь в обе ноги намеченной жертвы. Движущаяся мишень не замедлила появиться — девочка с косичками, полненькая, в школьной форме.

— В такую и с закрытыми глазами попадешь, — усмехнулся Маляка.

Натянули резинки, и — девочка подпрыгнула: «пули» попали в обе ноги. Она тут же пришла в себя, бросилась к ребятам и толкнула Камена. Камен и глазом не успел моргнуть, как очутился на земле.

— Эй! — вмешался Маляка и тут же получил такую затрещину, что схватился за щеку. — Ты что дерешься? — заикаясь, проговорил он.

Вместо ответа девочка влепила ему еще одну оплеуху и ушла.

— Драчунья! — крикнул ей вслед Маляка.

Девочка обернулась, и он поспешил исчезнуть, это спасло его от дополнительных неприятностей.

Так окончилось не слишком изысканное мальчишеское развлечение. Ребята отправились домой — надо бы узнать, что же решило собрание жильцов.

Мальчики застали Константинова на улице, он укреплял проволокой выхлопную трубу «Трабанта».

— Разрешили? — с нетерпением спросил Маляка.

Константинов вылез из-под машины и посмотрел на мальчиков.

— Пошли!

Тот факт, что он не ответил сразу, вызвал дурные предчувствия. Во дворе ребята увидели Худерову, качавшую коляску, — чтобы ей было легче, для малышей была куплена одна большая коляска. Худерова сделала вид, что не замечает ребят, и это усилило их опасения.

Константинов повернул выключатель перед входом в подвал, но лампы там не было.

— Ввернем, — решил он.

Стали спускаться по полутемной лестнице, в тишине раздавались звуки капель, падающих из водопроводного крана. Константинов открыл дверь подвала и зажег лампу.

Помещение было сносным, с маленьким окошечком на улицу. Из водопроводного крана капала вода в покрытую плесенью бочку, и от застоявшейся воды шел неприятный запах протухшей кислой капусты.

— Жильцы решили отдать вам подвал, — сказал Константинов.

— А зачем он нам?

— Для мастерской. Общими усилиями оборудуем ее, вот и займетесь полезным делом. Так решило собрание.

В окошке с разбитым стеклом показались женские ноги. Маляка тут же достал рогатку, но, вспомнив, что рядом находится дядя Константинов, спрятал ее. А Камен, увидев висящего над бочкой паука, схватил его и бросил в воду.

— Бочка Худеровой, но она ее уберет, — продолжал Константинов.

В коридоре послышался грохот, и вскоре в дверях появился Стоименов — самый ярый противник спортплощадки. С ним вместе пришел сын, старшеклассник, у которого уже пробивалась бородка. Стоименовы тащили старый, но еще в приличном состоянии письменный стол.

— Вот, жертвую для мастерской. Только берегите его! — Поставив стол к стене, отец с сыном направились к выходу. — Хоть бы поблагодарили, — укорил ребят Стоименов и хлопнул дверью.

— А ведь это его идея, насчет мастерской, — заметил Константинов.

Снова в коридоре раздался шум, на этот раз бабушка Гинка принесла дырявую корзину и два старых ящика.

— Для мастерской, — сообщила она и тут же ушла.

— Подождите! — крикнул ей вслед Константинов. — Нечего сюда таскать всякую рухлядь.

— Кладовой-то нет, — ответила бабушка Гинка. — Видно, дом наш строили горе-архитекторы.

Увидев унылые физиономии ребят, Константинов решил немного их подбодрить:

— Будем бороться! Я поговорю с каждым, попробую одолеть их по одному. Ничего! Будут у нас их подписи о согласии. Помните легенду о хане Кубрате и его сыновьях[2]?

Мальчики кивнули. Кто не знает этой истории!

12

Стоименов, самый ярый противник спортплощадки, плотно зажал уши ладонями. Сидя за столом в гостиной, он читал, но никак не мог сосредоточиться: откуда-то издалека доносились глухие удары. Стоименов слегка отодвинул ладони. Бух! Кто-то сильно бил по железу. Стоименов снова прижал ладони к ушам: удары словно бы стихли, и чтение вновь поглотило его. Забыв о шуме, он опустил руки, уселся поудобнее, даже улыбнулся при чтении, и в этот момент словно раскат грома обрушился на дом. Стоименов вскочил и, как был в домашних тапочках, выбежал во двор и скрылся в соседнем подъезде. Остановившись перед дверью Константинова, он перевел дыхание и позвонил.

Открыл ему сам хозяин.

— Это безобразие! — закричал Стоименов.

— Что случилось? — Константинов был сама безмятежность.

Бу-у-ух! Б-у-у-х! — разнеслись новые удары; здесь, на лестнице, они просто раздирали уши. Казалось, десятки молотков обрушивались на лист железа.

— Это… Это… — Стоименов задыхался от гнева.

— Что? — Константинов непонимающе улыбнулся, но новый удар заглушил его слова, и Стоименов растерялся:

— Что вы сказали?

— Ах, это… — словно бы только сейчас догадался Константинов. — Ну, что ж, пойдемте посмотрим!

Он взял ключи, и мужчины вышли из дома.

В подвале находились Камен, братья-близнецы, Маляка и еще четверо ребят. Уши у них были заткнуты ватой. На полу лежал старый помятый бак, и все били по нему молотками, напильниками, всем, что попало под руку из даров жильцов для мастерской. Били с ожесточением. Восторгам Стефчо и Тошко не было конца: они при каждом ударе издавали вопли и вносили свою лепту в невообразимый шум.

В мастерской было полно всяких вещей — сломанный венский стул, два плетеных кресла в дырах и с торчащими из сидений прутьями — настоящие кресла для индийских факиров. Ржавые инструменты и рукоятка топорика — в ящике. На стене возле письменного стола висели потрепанная детская коляска и шланг непонятного назначения. Здесь же находились скребки и ломы, которыми зимой счищали во дворе снег и кололи лед, бочка Худеровой все так же стояла под текущим краном.

В перерыве между ударами мальчики услышали чьи-то шаги в коридоре, и это вдохновило их еще больше — на бак посыпались новые удары. Дверь резко распахнулась, и на пороге появились Стоименов и Константинов.

— Что вы делаете?! — завопил Стоименов, не в силах более сдерживаться.

Мальчики вынули вату из ушей.

— Что вы имеете в виду?

— Чем вы заняты?

— Мы хотим сделать танк, — объяснил Маляка. — С дистанционным управлением. Нам нужен листовой материал, вот мы и разбиваем этот бак.

— Танк? Здесь не военный завод.

— Здесь мастерская, — Константинов был невозмутим. — Ведь вы так решили.

— Почему ты говоришь «вы решили»? Мы решили!

— Я был за спортплощадку, — возразил Константинов. — Все жильцы уже согласились, и подписи у меня есть. Только вы… — Заметив смущение Стоименова, Константинов перешел в атаку: — Какой шум может быть на баскетбольной площадке, да еще не на целой, а с одним щитом? Дети такие смирные.

Стоименов махнул рукой:

— Подпишусь. И я за спортплощадку, пропади она пропадом. Но если еще хоть раз услышу…

Константинов достал шариковую ручку и список. Против своей фамилии Стоименов поставил подпись.

13

Константинов ввел Стоименова в заблуждение: в списке еще не было подписей Худеровой и бабушки Гинки — они оказались крепким орешком. Их не волновало, где будут играть дети, главное — чтобы им не мешали. Константинов больше ничем не мог помочь ребятам, он и так сделал многое, к тому же он уехал в командировку. Поэтому ребята решили действовать самостоятельно.

В девять часов утра — время самое подходящее: родители уже на работе — Маляка вынес во двор великолепный баскетбольный мяч, настоящий, купленный в Милане. Став в круг, мальчики начали играть. Конечно, пасы были короткими, места все-таки маловато, они ведь на самом-то деле не тренировались, а приступили к военным действиям по заранее разработанному плану.

Спустя пять минут во двор вышла тетя Худерова с полным тазом выстиранного белья и перекинутой через плечо веревкой. Камен направил точный крутой пас над тазом. Сделал это нарочно, согласно плану. Худерова остановилась и сердито посмотрела на играющих. Мальчики сразу же отошли к ограде. Странно! Она-то думала, что ребята продолжат игру, и тогда она им покажет! Неожиданные действия во время войны всегда вызывают смятение в стане противника.

Привязывая веревку, Худерова краем глаза посматривала на ребят, мирно устроившихся под черешней: что это они задумали?

Повесив белье, Худерова направилась к подъезду, то и дело оглядываясь. Дети оставались на том же месте, кроткие, смирные, подозрительно тихие. Странно! Взглянув еще раз во двор, она поднялась по лестнице. Никаких перемен! Вошла на кухню и стала чистить картошку, но что-то ее тревожило, и, хотя похолодало и подул ветер, она, чтобы не выпускать из поля зрения детей, вышла с картошкой на балкон.

— Картошку чистит, — шепнул один из мальчиков.

— Если нервы не выдержат, начнет кидать в нас чищеными картофелинами, — засмеялся Маляка.

Окончив свое занятие, Худерова убралась с балкона. Камен же вскочил с места и начал подкидывать мяч — женщина сразу высунулась из окна:

— Эй, не испачкайте белье!

— Не испачкаем, — успокоил ее Камен, — можете быть спокойны.

Какой милый и вежливый. Ох, неспроста это. Они что-то задумали, решила Худерова, но что?

Как только она скрылась, мальчики стали в круг, но мяч не бросали, чтобы не испачкать висящее белье. Только прыгали и громко переговаривались, время от времени посматривая на балкон: где же Худерова? Почему не появляется? На этот раз поведение противника вызвало растерянность у ребят.

Худерова тем временем наблюдала за ними из-за кухонной занавески. На губах ее играла злорадная усмешка: понятно, хотят обвести ее вокруг пальца. Еще посмотрим, кто кого!

На плите убежал суп, и она поспешила к кастрюле — все вокруг залило! Сердито ворча, женщина принялась вытирать плиту.

Мальчикам надоело бегать и прыгать, и они снова уселись под черешней: вести психологическую войну не так-то легко.

Тут из подъезда выбежали радостные братишки Камена, за ними показался и дедушка, подтянутый, нарядно одетый. Увидев дедушку таким франтом, Камен сразу понял, куда он собрался. В плане боевых действий на дедушку возлагалась особая дипломатическая миссия. Сейчас страшно подумать, что вчера вечером Камен чуть было не потерял в его лице союзника. Дело было так: родители ушли в гости, близнецы легли спать, а дедушка с Каменом сели играть в шахматы.

«Какие у тебя отношения с бабушкой Гинкой, дед?» — спросил Камен.

«В каком смысле?»

«Можешь ли ты убедить ее кое в чем?»

Дедушка шагнул королевской пешкой и, довольный своим ходом, лукаво посмотрел на Камена:

«В чем убедить? Шах!»

Камен закрылся конем.

«Ну вот, слону и отдохнуть надо, — дедушка взял белого слона. — А будешь думать о бабушке Гинке, возьму и ферзя. В чем я должен ее убедить?»

«Пусть она согласится на спортплощадку, — Камен пошел вторым конем: — Вилка!»

Дедушка огорчился: и в самом деле вилка. Тут он рассердился и внезапно вспылил:

«Хватит о спортплощадке! Я больше не играю», — и рукой смел все фигуры с доски.

Вот глупо-то вышло! Знал ведь Камен, как дедушка, играя в шахматы и нарды, переживает поражение… Да и ему самому всегда обидно проигрывать. Дедушка все на свете простит, но обыграть его в шахматы…

«Давай еще одну», — предложил Камен.

«Нет, нет, тебе пора спать».

Камен пошел было укладываться спать, но дедушка остановил его:

«Ну хорошо, еще одну, только не отвлекай меня всякими глупостями».

Эту партию Камен проиграл, дед тут же снова предложил:

«Давай еще одну, чтобы ты не думал, что я случайно выиграл».

На пятом ходу Камен отдал ферзя, на восьмом от его пешек осталось четыре, на двенадцатом последовал мат.

«Видишь, какая игра, когда не болтаешь попусту? А ты — бабушка Гинка да бабушка Гинка. Что ты хочешь от нее?»

Вот сейчас дедушка разодет, подтянут, словно уже заручился согласием бабушки Гинки и дело улажено.

— Не знаю, удастся ли тебе уговорить ее, — подзадорил дедушку Камен.

— Мне? Я две войны пережил, неужели от Гинки подпись не получу? — Дедушка решительно направился к соседнему подъезду, а Камен вернулся к товарищам.

— Атака по всем фронтам, — объявил он, потрогал одну из пеленок и крикнул: — Тетя Худе-е-ерова!

На этот раз соседка мгновенно появилась в окне.

— Все высохло, — сообщил Камен.

— Пусть еще посохнет.

— Хорошо.

Хоть бы слово против сказал!

— По три раза на дню стирает, — заметил Маляка. — Ее малышня только тем и занята, что трусы пачкает.

— Пусть себе пачкает! — махнул рукой один из мальчиков. — Мы ведем психологическую войну.

14

Тем временем дедушка Камена сидел в гостиной бабушки Гинки и рассматривал фотографии. Скучно, но что поделаешь. Бабушка Гинка встретила соседа сердечно, нисколько не удивившись его появлению.

— Дочь с зятем пишут? — любезно спросил дедушка.

Если бы знать, что это ее больное место! Она тут же притащила целую кипу писем и фотографий — дочь и зять под банановым деревом, дочь и зять садятся в новую машину, дочь и зять на веранде с видом на пальмовую рощу. Фотографии, которыми дочь с зятем как бы хотят сказать: «Посмотрите, как мы поживаем». Пока дедушка рассматривал фотографии, бабушка Гинка жаловалась:

— Три года как смотрю на эти карточки. А как я воз тяну, и не спросят. Пока Тончо был маленьким, ладно, а теперь нервов совсем не хватает…

Речь шла о пятилетием Тончо, который время от времени издавал воинственные кличи и сбивал мячиком целую армию солдатиков на ковре.

— И шлепки не помогают. Тончо!

— Попа-а-а-л, б-а-а! — Малыш продолжал сбивать оставшихся в строю солдатиков.

— Видишь, что тут поделаешь! И для чего это им все? Вернутся, ребенок их не узнает! Тогда маленьким был, теперь вырос… Мы в свое время радовались детям, а они — машинам. Мир, скажу я тебе, совсем с ума сошел. Да что говорить, ты и сам видишь. Твои-то здесь, детей на тебя не оставили…

Женщина строчила как пулемет, и дедушка понял: тут и словечка не вставишь. Несколько раз он пытался воспользоваться паузой, когда бабушка Гинка переводила дух, но ничего не получалось. В конце концов она вдруг опомнилась:

— Вижу я, тебе чего-то надо.

— Я тебе скажу…

Но бабушка Гинка перебила деда:

— Погоди, угощу тебя вареньем. Вот видишь, я и варенье сварила. Приедут мои весной, будет чем угостить. И зачем, спрашивается, надрываюсь? — и бабушка Гинка пошла за вареньем.

Тончо, пытаясь привлечь внимание дедушки, показал ему язык. Дедушка хотел было шлепнуть мальчонку по губам, он не любил баловства, но, помня о деле, с которым сюда пожаловал, тоже показал язык. Это понравилось Тончо.

— Хочешь, поиграем? — предложил он, притащив большой кожаный мяч. — У меня новый мячик.

— В баскетбол умеешь играть? — лукаво улыбнулся дедушка, решив с помощью Тончо достичь цели.

— А как? — Тончо сунул деду солдатика. — Я дарю его тебе.

— Надо забросить мяч в кольцо — корзиной называется. Хочешь, покажу?

— Я знаю! — Тончо кинул дедушке мяч. — А теперь ты мне!

Дедушка Камена уже пятьдесят два года не бросал мяч; пустив его наискосок, он нечаянно попал мячом в голову бабушки Гинки — она как раз входила в гостиную. Поднос с вареньем выпал у нее из рук, тарелочка и стакан с водой оказались на ковре. Стакан разбился, а Тончо тут же получил хорошую затрещину.

— Почему меня-я-я, ба-а-а!

— Я тебе побросаю мяч в квартире! — рассердилась бабушка Гинка и, наклонившись, принялась собирать осколки. — Целыми днями так, нервы не выдерживают.

— Почему не сознаешься? Почему не сознаешься? — тормошил дедушку Тончо.

— Что такое? — выпрямилась бабушка Гинка.

— Он бросил мяч, пусть и сознается.

— Ах ты, негодник, — возмутилась бабушка Гинка. — Я тебе покажу, как врать!

Тончо, мстя за затрещину, укусил бабушке руку, и она взвизгнула, а дедушка Камена ретировался. Ситуация для продолжения разговора была неподходящей.

— Гадкий ты, гадкий! — крикнул вслед ему Тончо и получил шлепок.

Тем временем мальчики во дворе неожиданно одержали победу в борьбе с тетей Худеровой. Пока она поглядывала из окна на ребят, у нее подгорел паприкаш. Услышав запах горелого, Худерова решила, что «аромат» доносится с балкона Шайтановой, и злорадно усмехнулась. Но когда ее собственная кухня наполнилась дымом, женщина поняла, что паприкашем сегодня семью не накормишь. Сняв с плиты кастрюлю, она вынесла ее на балкон.

— У тебя что-то подгорело? — спросила сверху Шайтанова.

Это окончательно вывело из себя Худерову. Попробуй тут и за развешанным во дворе бельем смотреть, и младенцев качать, и еду готовить! Надо, пожалуй, попросить сына сделать на балконе лебедку да и протянуть веревку к соседнему балкону, а двор отдать детям, пусть играют, как хотят. Она тут же спустилась во двор, сняла белье и отвязала веревку.

Как только она ушла, мальчики решили разойтись по домам. Надо бы позаниматься, сегодня контрольная по болгарскому языку, а то с этой спортплощадкой все на свете из головы вылетело. Заметив, что дети уходят, Худерова крикнула им с балкона:

— Что же вы не играете, а? Почему не играете? Паршивцы такие!

— Не выдержала, — обрадовался Камен. — Через два дня подпишется.

Худерова поставила свою подпись в списке Константинова в тот же вечер. Оставалась только бабушка Гинка.

15

Уже смеркалось, когда Тончо вылетел из подъезда, словно пробка из бутылки. Он спешил к Камену, Маляке и другим баскетболистам. Мальчики обещали ему дать двух солдатиков из коллекции Маляки и даже взять с собой на тренировки, сделать его боковым судьей их игр, если только он уговорит свою упрямую бабушку поставить подпись. Тончо не знал, кто такой боковой судья, но это звучало красиво, и он согласился.

Мальчик перешел улицу, завернул за угол и шмыгнул в кустарник скверика. Подростки редко собирались здесь — качели были сломаны, а заросшие газоны огорожены проволокой. Его уже ждали. Одни мальчики сидели на скамейке, другие вертелись неподалеку.

— Не согласна, — доложил Тончо, тяжело дыша.

Сообщение разочаровало ребят.

— Почему? — спросил Камен.

— У нее все еще болит голова после того, как твой дед ударил ее мячом. И ни в чем не признался.

— Ты что ей сказал? — спросил Маляка.

— Что принят в команду, а она должна подписаться!

— А она?

Тончо скривил губы, как это делает его бабушка, и, подражая ей, прошепелявил:

— Еще чего! Чтобы целыми днями под моими окнами кричали эти хулиганы!

— Хулиганы?! — вскочил с места один из мальчиков.

— Хулиганы, — подтвердил Тончо.

— Слышите, хулиганами называет.

— Она еще пожалеет об этом, — с угрозой произнес Маляка и, подумав немного, опять повернулся к Тончо: — Ругательства знаешь?

— Два.

— Давай научу тебя еще двум.

— Прекрати эти глупости, — оборвал его Камен.

— Пусть научит, — настаивал Тончо.

— Иди домой, кроха, — махнул рукой Камен.

Тончо пристал к Маляке:

— Ты напиши ругательства, а я их выучу.

— Кроха! — толкнул его Камен. — Ты исключен из команды.

Тончо поморгал, поморгал и, заплакав, пошел домой.

— Гадкий ты, как и твой дед! — крикнул он Камену, но никто не обратил на это внимания.

— Зря твой дед стукнул ее мячом по голове, — сказал Камену один из мальчиков.

— Да рассердился он, — взорвался Камен. — Убеждал ее, убеждал, рассердился и не выдержал!

Мальчики постояли еще немного и отправились по домам. Они были огорчены, но не побеждены. И намерения так легко сдаться у них не было. Что же придумать, что? У Маляки загорелись глаза — придумал!

— А если мы его похитим?

— Кого? — не понял Камен.

— Тончо.

Ребята остановились, пораженные. Над этим, пожалуй, следует подумать.

— Этого неженку? — Камен был настроен скептически. — Еще накличем беду.

— Беду! А ты не читал, что делается в Америке? Похищают какого-нибудь ребенка и…

Камен махнул рукой.

— Америка! Здесь не Америка. Такую взбучку получим…

— Ты не прав, — продолжал настаивать Маляка.

— И где ты его спрячешь? — спросил Камен.

— У нас в подвале, — предложил Сашо, мальчик из шестого «А». — Пойдемте.

Вскоре они стояли перед дверью в подвал, на двери висел большой замок. Маляка взял из рук Сашо фонарик и посветил на замок. Сашо повернул ключ, и дверь со скрипом отворилась.

Узкий луч фонарика медленно скользил по стенам. Подвал был похож на карцер, без окна, темный, сырой, с паутиной по углам.

— Страшно, — прошептал Маляка.

— Мы его похищаем, а не на курорт увозим, — заметил Сашо.

— Хоть бы лампочка была, — с тоской протянул Маляка.

— Я принесу, — предложил Сашо и отправился за лампой.

Маляка вздохнул. Он пожалел, что ему в голову взбрела такая глупая мысль, и сейчас думал, как бы вообще отказаться от похищения.

— Плесенью пахнет, — принюхался он.

— Пахнет взбучкой, — поправил его Камен.

Сашо вернулся и ввернул лампочку: в подвале стало светло и теперь уже не так страшно.

— Я и еды принесу, — пообещал Сашо.

— Какой еды?

— Если дело затянется, заложника надо кормить.

— Если дело затянется… — повторил Камен и замолчал.

Он уже сто раз предупредил приятелей, что добром эта затея не кончится.

— Это единственный способ заставить ее подписаться, — твердо сказал Маляка. Освещение в подвале вернуло ему смелости. — Если потребуется, два дня будем его здесь держать.

— Самое большее, до обеда, — заявил Камен. — После обеда нам в школу.

— Да бабушка Гинка сразу же сдастся, вот увидите, — успокоил друзей Сашо и переставил в угол пустой бидон из-под брынзы. — Я и туалетную бумагу принесу.

Встав на одну из полок с пустыми банками, Сашо вытащил веревку.

— Связывать будете? — ужаснулся один из мальчиков.

— Если станет сопротивляться, — решил Сашо. — Еще надо взять чистый носовой платок. Будет кричать — заткнем ему рот.

Теперь Камен окончательно понял, что наказания им не избежать.

16

Операция по похищению Тончо началась следующим утром, точно в девять часов. Ее провели Камен, Маляка и Сашо. Согласно заранее разработанному плану, Маляка притащил разные импортные игрушки. Это будет приманкой для Тончо.

Тончо без всякого интереса смотрел в окно, на игрушечные автомобили, которые показывал ему Маляка: у Тончо полно таких, папа прислал ему целую кучу. Другое дело, игрушка, которой Маляка пускает мыльные пузыри. Тончо открыл окно.

— Хочешь ее? — подзадорил Камен малыша.

Маляка снова дунул в трубочку, и опять вверх полетели десятка два больших и маленьких мыльных пузырей. Ветер подхватил их. Одни тотчас лопнули, другие парили в воздухе, а какой-то пузырь поднялся даже до второго этажа, и Тончо попытался его схватить.

— Отойди от окна, — послышался голос бабушки.

— Я вниз пойду, ба-а-а!

— Еще рано.

Со двора было видно, как бабушка Гинка закрыла окно, послышались вопли Тончо — он просил пустить его во двор. Ребята отошли к черешне, решив подождать, и не спускали глаз с окна Тончо. Было довольно прохладно: вдруг бабушка Гинка все-таки не пустит Тончо?

— Когда похищали турецкий самолет, — неожиданно сказал Маляка, — я был в аэропорту.

— Ну и что?

— Ничего! Я его даже не видел. Только вечером услышал об этом по телевизору.

Маляка посмотрел на улицу. Там шел Панта, вернее не шел, а скакал — два раза на левой, два раза на правой ноге. Не иначе — тренировался. Со стороны все это выглядело смешно, но Панта об этом не думал. Он был вполне доволен собой. На то была причина — тренер Пангаров назначил его капитаном команды. Вообще Панта преуспевал. В спорте. Конечно, не в школе. В школе он и не усердствовал. Панта считал, что к нему придрались, назвав слабым учеником, а стоит назвать один раз и…

Панта увидел одноклассников, заметил, что они не обращают на него внимания, и решил похвастаться.

— Привет! — приостановился Панта, продолжая прыгать то на левой, то на правой ноге. Он заметил, что ребята смотрят на его новую синюю куртку с пестрым воротником, и сказал: — Выдали бесплатно! Всем, а не только мне, как капитану.

— Подумаешь, — фыркнул Сашо.

Панта почувствовал себя лишним в ребячьей компании. Он сразу пожалел, что расхвастался, и попытался исправить дело:

— Не горюйте! Все будет отлично! Знаете, там после каждой тренировки — душ. У меня от него все время насморк. — Он перестал скакать и повернулся к Камену: — Ты сделал математику?

— Еще нет.

— Дашь на большой перемене списать?

— Ладно.

— Если кто из старшеклассников тебя тронет, скажи мне, и все дела. В корзину полетит его голова.

И Панта проследовал дальше, опять смешно подскакивая на ходу.

Близнецам понравились подскоки Панты, и они начали «тренироваться». А Сашо и Маляка принялись передразнивать Панту. Камен остался в стороне, в глубине души симпатизируя Панте, а может, жалея его, потому что тот остался без отца.

В это мгновение донесся рев Тончо.

— Пусти меня, ба-а! Пустишь?

Мальчики посмотрели на окно Тончо: мальчика не было видно, но вой разносился, словно сирена. Послышался голос бабушки Гинки:

— На бабушку руку поднимаешь? — Шлепок, и снова голос бабушки Гинки: — Вот тебе гуляние! — Опять шлепок, и снова голос бабушки Гинки: — Ах, ты кусаться! Пошел вон! Убирайся!

Через секунду Тончо, улыбаясь до ушей, выбежал во двор.

— Меня отпустили! Давайте скакать!

И он начал подпрыгивать, как Панта, но тут же перестал, потому что никто не последовал его примеру.

Маляка и Сашо переглянулись — пора действовать.

— Пойдем, — Маляка протянул руку Тончо.

— Куда? — обрадовался малыш.

— Пойдем, пойдем, — торопил его Маляка и пустил мыльные пузыри.

— Ты мне это подаришь?

Маляка кивнул, Сашо взял Тончо за руку, и они отправились. Пока все шло по намеченному плану.

Камен остался во дворе, выжидая, когда встревоженная бабушка Гинка кинется искать Тончо. Тогда он скажет ей: наверное, где-нибудь играет, в этом-то дворе детям играть не дают. Бабушка Гинка, естественно, расплачется (в соответствии с планом), попросит Маляку поискать Тончо и согласится на спортплощадку.

Но бабушки Гинки все не было. А если до школы они не успеют все провернуть? Камену совсем не хотелось, чтобы похищение Тончо заняло слишком много времени. Его охватили дурные предчувствия. Америка — это Америка, там целыми неделями могут держать похищенных, но здесь!..

Похитители дотащили Тончо до дома Сашо. Когда они спускались по темной лестнице в подвал, Тончо испугался, начал упираться, то и дело спрашивая, куда это они идут. Маляка сказал, что он похищен, и это как будто успокоило Тончо.

Сашо подготовил подвал для продолжительного пребывания здесь похищенного — притащил два ящика и стульчик. На стульчик сел Тончо, а Маляка и Сашо расположились на ящиках. На гвозде неподалеку висела веревка. Сашо достал из кармана чистый носовой платок и сунул в рукав, так было удобнее.

— Как ты сказал, кто я? — спросил Тончо.

— Похищенный, — ответил Маляка.

— Это хорошо, — согласился Тончо и начал пускать мыльные пузыри из своей новой игрушки.

Мальчики ждали Камена, а он все не появлялся. Уже половина двенадцатого, операция того и гляди сорвется.

— Здесь очень хорошо, — повеселел Тончо, и это его признание смутило друзей.

— Бабушка твоя будет беспокоиться, — нахмурился Сашо.

— Пусть!

Маляка отвел Сашо в сторону: медлить нельзя, необходимо действовать.

Сашо принес в ведерке землю и воду, перемешал, и Маляка, зачерпнув грязь, вымазал ею лицо и голову Тончо. Тончо заревел, да так, что друзья растерялись.

— Подожди, — принялся успокаивать Маляка малыша, — ничего страшного не произошло.

Но Тончо продолжал реветь и даже произнес два неприличных слова, те самые, которые он знал. Сашо испугался:

— Камен был прав. Ух, и влетит же нам!

Тончо на мгновение перестал плакать — пора и передохнуть! — но тишина была недолгой.

— Видишь ли, — присел перед ним на корточки Маляка, — это игра, понимаешь?

— Какая игра? — переспросил малыш.

— Игра как игра.

— А как она называется?

Надо же! Что бы такое придумать?

— У нее нет названия, — нашелся Маляка. — Такая вот игра, глупая, без названия.

— Теперь я вас буду грязью мазать? — удивился Тончо.

— Мажь сам себя! — буркнул Маляка. — Такое правило.

— Ладно! — Тончо поднял рубашонку и вымазал грязью живот. — Теперь бабушка мне задаст! — воскликнул он.

— Молчи и делай, как мы скажем, и все будет в порядке, — заявил Маляка, доставая из кармана рогатку. — Это тебе. Потом получишь и нескольких солдатиков. Но если бабушке хоть слово скажешь, отдубасим, так и знай.

Поначалу и бабушка Гинка собиралась наподдать внуку как следует. Звала-звала его из окна, обошла вокруг дома, даже к трамвайной линии ходила — да уж, на этот раз без ремня не обойтись. Но когда Тончо не появился дома и через два часа, бабушку Гинку охватил ужас. Всякое может случиться, каждый день по радио только и говорят о дорожных происшествиях. Господи, лишь бы малец вернулся домой живым и здоровым!

Услышав звонок, она бросилась к двери. И как же обрадовалась! На пороге стоял Тончо, а за ним — Маляка. Но что это?! Внук ее словно искупался в грязи.

— Кто это тебя?

— Какой-то хулиган, — ответил Маляка. — Но я ему тоже врезал, а встречу — еще наподдам.

— Да, да, — подтвердил Тончо, пряча за спиной новую игрушку и рогатку.

Дети вошли в переднюю, бабушка засуетилась: с одежонки Тончо стекала грязная вода.

— Скорее в ванну! — приказала бабушка Гинка.

Услышав о ванне, Тончо убежал в спальню и залез под кровать. Он не любил мыться: мыло так и лезет в глаза. Бабушка суетилась возле кровати, упрашивая внука.

— Ты меня в гроб вгонишь! У меня и так нет сил тебя купать!

— Давайте я его выкупаю, — предложил Маляка и полез под кровать за Тончо.

— Все бабушке скажу! — пригрозил ему Тончо.

Маляка показал малышу кулак, потом, схватив за ноги, вытащил его из-под кровати и — бегом в ванную. Тончо, оставшись наедине со своим похитителем, притих, понял: тут уж не покапризничаешь.

— Раздевайся!

Съежившись в углу, Тончо выглядел затравленным зверьком. Маляка тем временем пустил в ванну холодную и горячую воду, трубы загудели, а Маляке только того и надо.

— Ну-ка, давай мыться! — потянул он Тончо за рубашку.

Тончо запищал, и в дверь тут же постучали.

— Что там у вас? — донесся из-за двери голос бабушки Гинки.

— Ничего, ничего, это трубы гудят, — ответил Маляка, прикрикнув на Тончо: — Как врежу тебе, труба!

И все-таки он не стал силой заставлять малыша купаться, решил придумать какую-нибудь уловку, но какую?

Растерянно осматривал Маляка ванную комнату. Великолепно устроена, все привезено из-за границы — и кафель, и душ, и сама ванна, и огромное зеркало перед ней. А сколько шампуней! Только туалетное мыло и зубная паста были болгарскими.

— Ну, давай мыться! — беспомощно произнес Маляка, так ничего и не придумав. Ванна уже наполнилась до краев, и он закрыл краны. — Почему ты упрямишься, почему? — наклонился он к малышу.

Тончо стоял, все так же вжавшись в угол. Маляка присел на край ванны: что же предпринять? Придумал! Раз — и он стоит на краешке ванны!

— Можешь так? — Маляке хотелось подозвать Тончо поближе к ванне, а потом…

— Не могу.

— А так?

Маляка присел на корточки, оперся на руки, сделав над ванной мостик, и, поскользнувшись, плюхнулся в воду. Тончо весело рассмеялся и, недолго думая, рухнул в ванну прямо в одежде. Рассердившись, Маляка швырнул губку в Тончо, а Тончо, подумав, что это игра, схватил шампунь и стал брызгаться. Пена из ванны разлилась по кафелю.

Шум в ванной комнате снова привлек внимание бабушки Гинки.

— Ну как вы там? — постучала она в дверь.

— Очень хорошо-о-о! — донесся восторженный голос Тончо.

Бабушка Гинка одобрительно закивала головой — такой перемены во внуке она не ожидала. Успокоенная, она решила вынести ведро с мусором.

Внизу, возле подъезда, стояли Камен, Сашо и еще несколько мальчиков. Увидев бабушку Гинку, Камен подбежал и, не говоря ни слова, взялся за ручку ведра. Некоторое время бабушка Гинка и Камен внимательно смотрели друг на друга, пока наконец бабушка не поняла, о чем просят ее мальчики.

— Хорошо, — кивнула она. — Делайте свою площадку.

— Ура-а-а! — закричали мальчишки.

Близнецы тоже присоединились к ним, хотя и не знали, с чего это поднялся крик. Но раз старшие кричат «ура»…

Маляка услышал радостные вопли и понял, что друзья преодолели последнюю преграду: теперь дальнейшее зависит только от них.

В тот же день вся команда, одиннадцать мальчиков, собралась в подвале, переоборудованном для ребячьей мастерской. Договорились работать во дворе каждое утро — по два часа, не больше, нужно оставить время и для уроков. Они должны не только не отставать в учении, а учиться даже лучше, чем прежде. Прикинули, что через неделю спортивная площадка может быть готова: столб взялись принести два мальчика. Баскетбольный щит после некоторых колебаний решено было сделать из столешницы письменного стола, который дядя Стоименов дал ребятам в пользование и велел беречь. Вместо столешницы на сломанный стол положили планки, дощечки и накрыли все это старыми газетами. Совсем ничего не заметно!

А где взять кольцо? Попробовали согнуть из проволоки, но разве это кольцо? Тут взгляд Маляки упал на бочку тети Худеровой. Мальчики переглянулись: верхний обруч вполне подходил, и нижний тоже, они же одинаковые.

— Согласно решению общего собрания тетя Худерова должна была бочку убрать! — сказал Маляка.

— Люди сейчас покупают капусту на зиму, — заметил Сашо.

— Ну да, самое время, — согласился Камен.

Он подсунул под обруч отвертку и ударил молотком, но обруч не поддавался. А если стамеской? Удар, еще удар, и обруч слетел. Второй обруч не выдержал нажима освободившихся досок и лопнул. Вода окатила друзей.

Мальчики растерянно смотрели друг на друга, Камен даже принюхался.

— Ну и тухлятина! Надо скорей мыться!

— Опять мыться? — рассердился Маляка.

Одежда ребят была мокрой, они дрожали от холода. Разбитое стекло окна было прикрыто картоном, и ветер пронизывал их до костей. Мальчики ушли из подвала: надо дома приводить себя в порядок.

На улице стало еще холоднее. Смеркалось, небо вдали побагровело. Кружились снежинки.

Утром ребята увидели, что двор покрыт легким слоем белого, пушистого снега.

Часть вторая Спортивная площадка

1

Зима показалась ребятам долгой-предолгой. Дни короткие, а тянулись бесконечно. В играх на улице длинные летние дни пролетают незаметно, а зимой в холода родители не разрешают много гулять, боятся, как бы дети не простудились, а уж если они дома — их, разумеется, заставляют учить уроки.

И все-таки мальчики не могли пожаловаться, зима на этот раз была мягкой — вплоть до Нового года стояла хорошая погода, и они сумели немного выровнять двор для будущей спортплощадки. И баскетбольный щит сделали, хотя и поволноваться пришлось из-за него.

На следующий день, после того как ребята облились вонючей водой из бочки Худеровой, на улице появилась повозка с капустой. Хозяйки, подгоняемые выпавшим до срока снежком, спешили запастись ею на зиму. Купила капусту и Худерова. Камен в окно видел, как она в детской коляске перевозит капусту от тротуара к подъезду. Чуть позже тетя Худерова, конечно, позвонит к ним в квартиру, чтобы взять ключ от подвала и забрать свою бочку. Хорошо, что они сразу же выбросили подальше от дома рассыпавшиеся деревянные дуги и сломанный обруч с бочки.

Тетя Худерова едва не упала в обморок, увидев, что бочка исчезла. Камен сделал вид, что тоже удивлен. В это время в подвал пришел дедушка, знавший историю с бочкой; он сумел успокоить соседку: ничего, он купит всю эту капусту, а зимой Камен станет приносить ей квашеную капусту. Вот уж придется ей благодарить его и говорить всем, какой он, Камен, хороший мальчик. Что поделаешь, такова жизнь!

Пришлось поволноваться и из-за Стоименова. Как-то раз он неожиданно спустился в подвал в тот момент, когда мальчики красили в зеленый цвет столешницу. Куда ее спрячешь? Свежая краска так и липнет к рукам.

— Ну вот! — Стоименов был настроен весьма благодушно. — Видите, как можно работать без шума. Что это?

— Щит баскетбольный, — нерешительно произнес Камен.

— Зеленый. Прекрасно, — Стоименов прищурил глаза, словно рассматривал произведение искусства, — а кант, думаю, можно белый сделать.

— И квадрат над корзиной — белый, — добавил Камен.

— Правильно, — одобрил Стоименов.

— Мы его делаем по картинке одного руководства, — гордо заметил Маляка.

— Хорошо, — снова похвалил Стоименов. — А кольцо?

Обруч с бочки тети Худеровой уже выкрасили в красный цвет, и Камену предстояло сплести сетку, но мальчики предпочли не показывать обруч Стоименову и спрятали его под разной рухлядью в углу подвала.

— Кольцо нам дадут, — сказал один из мальчиков.

— У него отец бондарь, — с ходу придумал Маляка. — Он нам обруч из села привезет.

— Хорошо! — кивнул Стоименов и ушел.

Мальчики так и не поняли, зачем он вдруг пожаловал. Впрочем, главное, что он не заметил ущерба, нанесенного его столу.

Больше за зиму ничего примечательного вроде не случилось, школьные занятия шли своим чередом, связанные с ними заботы были обычными. Важно, что у ребят не исчезло желание стать настоящими спортсменами. Напротив! Маляка три раза прочитал книгу тренера болгарской баскетбольной команды Николы Бабинова «Первые шаги в баскетболе». Изумительная книга! Он читал ее украдкой, с раскрытым школьным учебником под ней — или по истории, или по географии, или еще какому. После того как Маляка выучил руководство почти наизусть, мальчик задумался: может, дать ее почитать кому-нибудь из друзей. А вдруг спросят про Бабинова, откуда, мол, Маляка его знает — ведь на первой странице красуется автограф известного тренера? Маляка стеснялся признаться в том, что он ходил к тренеру с просьбой об уроках баскетбола. Как видно, тренировки у Пангарова все-таки помогли ему научиться лучше мыслить — понимал, что вел себя глупо, совсем как малый ребенок… В конце концов Маляка дал книгу товарищам, сначала, конечно, Камену, заметив мимоходом, что, когда он покупал книгу, в книжном магазине случайно оказался Бабинов и надписал ее. Книжка переходила из рук в руки, отдельные главы мальчики читали вместе, как на занятиях кружка, и наконец почувствовали себя вполне теоретически подготовленными. Оставалось только применить теорию на практике.

2

Девятого марта яркое весеннее солнце снова собрало юных баскетболистов во дворе. Лужи высохли, грязь исчезла. Земля во дворе от обилия влаги кое-где осела, особенно на клумбах. Ребята занялись прежде всего выравниванием площадки. Что-то из этого получится?

Показался Константинов, как всегда, приветливо улыбаясь. На отвороте пиджака у него висела большая мартеница[3].

— Здравствуйте, спортсмены! Когда открываем площадку?

— Дня через два-три, — отозвался Камен.

В это время подошли два мальчика с толстым брусом и заволновались, увидев Константинова.

— Я не спрашиваю, где вы его взяли, не спрашиваю, — засмеялся Константинов.

Да и что тут спрашивать!

В этот день ребята работали допоздна — не только потому, что уроки давно закончились и стояла прекрасная погода. Главное — родителей не было дома: все ушли в школу на родительское собрание и, стало быть, мальчиков не созывали к ужину.

Классный руководитель шестого «Г» Ана Добрева понимала, что весна не очень способствует прилежанию школьников, и поэтому решила принять строгие дисциплинарные меры с самых первых весенних дней. На родительском собрании она говорила о дисциплине, не спуская глаз с третьей парты, за которой отец Димитра Малякова все время разговаривал с отцом Камена Тошкова; это ее раздражало.

— Пожалуйста, потише! — нервно постучала она по кафедре карандашом, но тут же улыбнулась. — Извините, я по привычке!

— Ничего, — сказал Маляков.

«Ну и нахал!» — Добрева обвела взглядом класс: мама Пантева не пришла, по всей видимости, сын не сообщил ей о собрании.

Классный руководитель не ошиблась: Панта решил, что мама его ни в чем не виновата, так зачем же заставлять ее краснеть из-за него перед родителями? По большинству предметов его успехи держались на среднем уровне, но по математике он сильно хромал.

Добрева раскрыла журнал и начала говорить о каждом ученике отдельно. Говорила медленно — знала, что обычно матери все записывают, а дома выговаривают детям — почему тот-то учится лучше тебя, почему дружишь с тем-то, а его ругали за дисциплину… И так далее…

Когда дошла очередь до Димитра Малякова, учительница в раздумье покачала головой, не знала, что и сказать. Последнее время Маляков все чаще и чаще приходил в школу с невыученными уроками. От Малякова можно было бы ожидать большего, сказала она и добавила: «Значительно большего».

О Камене было сказано очень коротко: хорошо учится. Учительница умолчала о том, что в последнее время мальчик необычайно рассеян и по литературе и истории стал заниматься хуже.

Дойдя до фамилии Пантева, учительница подняла голову: не сидит ли все-таки где-нибудь в конце класса его мама. Нет. А ведь Добрева предупредила мальчика, что, если мама не придет, она сама навестит их. Стоит ли собравшимся рассказывать о делах Лучезара Пантева? О нем, пожалуй, следует поговорить с директором. Ох, уж этот спорт! Ко всему прочему, Пантев уже дважды по два дня отсутствовал — был, видите ли, на соревнованиях.

Закончив сообщение о текущей успеваемости, Добрева закрыла журнал. Теперь ей предстояло сообщить родителям о приближающемся двадцатипятилетии школы, которое по решению министерства среднего образования будет торжественно отмечаться. Каждому классу следует хорошо подготовиться к этому дню.

Георги Милчев, отец Юлии, лучшей ученицы шестого «Г», наклонил голову. Только сейчас он понял, почему классный руководитель настоятельно просила, чтобы на собрание пришел именно он.

— Товарищ Милчев, не опускайте голову как нашаливший ученик, — пошутила Добрева. — Мы ждем от вас сценария предстоящего праздника, ведь вы у нас — писатель.

Георги Милчев огладил свою густую бороду, отпущенную им словно для того, чтобы компенсировать отсутствие волос на голове.

— А может, дети сами… — попытался он возразить.

— Я бы сразу согласилась с вами, если бы знала, что в других классах дети самостоятельно готовятся к празднику. Но увы! К тому же вы вне конкуренции, другого папы-писателя в нашей школе нет. Только в восьмом «Г» есть один, но он юморист и для торжественного случая его помощь не очень-то кстати.

Георги Милчев согласился написать для класса сценарий в связи с двадцатипятилетием школы: учительница была ему симпатична. Впрочем, Добрева произвела приятное впечатление и на остальных родителей, особенно на тех, кто видел ее впервые, как, например, инженер Маляков.

— Как ты находишь эту Добреву? — обратился он к отцу Камена.

— Прекрасная учительница, — ответил тот. — Камен хорошо отзывается о ней.

— А мой с ее предметом не очень-то ладит. Пусть теперь только попробует плохо сказать о классном руководителе — уши оторву.

— Не трогай уши, — рассмеялся отец Камена. — Они у него красивые.

3

Панта не сомневался, что Добрева после родительского собрания придет к ним домой. Учительница хорошо знала своего ученика, но и он успел изучить ее характер. Поэтому Панта поспешил купить билеты в кино. На самый длинный из демонстрирующихся фильмов. Фильм «Дополнение к закону о защите государства» был двухсерийным и шел в отдаленном районе. Прекрасно! И домой они с мамой пойдут пешком, а если эта Добрева все-таки надумает к ним прийти…

Маме он сказал, что билетами его наградили в школе за усердие и труд. Вообще-то мамы очень доверчивы, но на этот раз мама Панты очень удивилась.

— Что за награда, сынок, за какое усердие? Я-то тебя знаю!

Усердие есть усердие, объяснил Панта. При чем тут результаты?

— Знаешь ли, что говорит обо мне Пангаров? — самодовольно сказал он.

— Что?

— Что у меня блестящее будущее. Он без меня — нуль! В каждом матче семьдесят процентов очков — мои. Я — звезда, мама, и все должны с этим считаться. Вон сколько отличников, а билеты дали мне.

Мама глубоко вздохнула. Может быть, сын и прав, никогда не знаешь, что составит твое счастье в жизни.

Фильм был очень хорошим и шел целых три часа. Панта предложил маме возвращаться домой пешком, чтобы прогуляться. Она чувствовала себя уставшей, но согласилась. Ей было даже приятно. Так быстро мчатся годы, не успеешь оглянуться — сын уйдет из дома и она останется совсем одна. Мама взяла Панту под руку, и они медленно пошли. В воздухе пахло весной.

— Давно я не гуляла так долго, — с какой-то печалью в голосе произнесла мама.

— А почему бы нам не гулять чаще?!

— Ты уж лучше подтянись в учебе.

По пути к дому мама время от времени с удовольствием поглядывала на сына: вот оно, ее единственное утешение и надежда. В кино мать пригласил, да еще бесплатно, наградили его.

— Все-таки ты хороший мальчик, — разволновалась она.

— Почему «все-таки»? — удивился Панта.

Он открыл калитку и застыл на месте: на скамейке перед домом сидела учительница Ана Добрева, ждала их.

4

Тренер детской и юношеской команды спортивного клуба «Академик» медленно поднимался по лестнице школы имени Кирилла и Мефодия[4]. Пангаров остановился на первой площадке и посмотрел в окно — во дворе дети занимались легкой атлетикой. Двое или трое понравились ему, и он, попытавшись запомнить их лица, решил, что на будущий год возьмет их в свою секцию.

Пангаров продолжил свой путь по коридору. Из-за двери одного из классов доносился громкий голос преподавателя, растолковывавшего школьникам определение параллелей и меридианов. Рядом шел урок музыки — ребятишки пели народную песню, но пели фальшиво, очень фальшиво. Пангаров рассердился: раз песня народная, значит, выходит, можно ее петь на собственный лад? Так и с тренировочными костюмами — совсем их не берегут. Были бы свои…

Тренер остановился перед кабинетом директора, постучал и, не дождавшись приглашения, вошел.

— Вы хотели меня видеть, товарищ директор?

Директор поднял голову.

— А, это вы? Пожалуйста, проходите.

Пангаров сел на стул возле письменного стола и принялся рассматривать развешанные по стенам портреты Левского, Ботева[5] и патронов школы — Кирилла и Мефодия.

— Я хотел вам сказать, что некоторые вещи меня тревожат, — начал директор.

— А что такое?

— Кое-кто из ваших подопечных стал плохо учиться.

— Кто, например?

— Хуже всех — Пантев.

— Кто?

— Лучезар Пантев из шестого «Г».

— А, Панта? — тренер задумался и решительно произнес: — Я его выгоню!

Пангаров не кривил душой: Панта в последнее время досаждал ему, очень уж возгордился парень, а во время зимних каникул, в спортлагере в Панчареве, он даже позволил себе на глазах других воспитанников возразить ему.

Пангаров знал, что надо делать в таких случаях — следовало только дождаться подходящего момента, и вот сейчас директор предоставлял ему свободу действий. Значит, Панта и в школе распустился. Ладно, ладно! На первой же тренировке, то есть завтра утром, надо будет поставить Пантева перед строем и хорошенько отчитать, а потом прогнать. Пантев долго не выдержит, в этом Пангаров уверен: самое большее через месяц снова будет крутиться возле него — с улучшенными отметками в дневнике и извинениями. Пангаров, разумеется, возьмет его снова — впереди ответственные соревнования, как тут обойтись без Пантева? Что говорить, Пантев — опора команды. Но тогда уж он будет как шелковый.

— Да, да, я его выгоню, — повторил Пангаров. — Мне такие не нужны. Если мы когда и проигрываем, так тому виной наше невежество. Вы смотрели вчера по телевидению наш матч с Венгрией?

— Нет, — ответил директор.

— Нет?! — Пангаров был поражен. Как может директор, интеллигентный человек, не смотреть по телевизору матч с Венгрией! Да из-за этого матча даже театры пустовали, а он не смотрел. — Три — два! — сообщил результат Пангаров. — Выиграли венгры. Проиграли мы только из-за невежества. Дайте мне список плохих учеников, я всех выгоню из секции. Всех. Негодяи! — Взгляд его снова остановился на висящих на стене портретах. — Вот и наши знания ничтожны, — сказал он. — Что известно нам о них? О Левском, правда, все знают — был прекрасным прыгуном! А остальные? Занимались они спортом? И каковы были их успехи?

Пангаров вышел из кабинета, дверь за ним скрипнула. А директор уставился на портреты: он никогда не задумывался, занимались ли спортом эти люди. Такое и в голову ему не могло прийти.

5

На следующий день после визита тренера к директору команда Камена снова собралась во дворе. На краю площадки уже стоял столб с прибитым к нему щитом. Обруч был выкрашен в красный цвет, под ним висела сетка. Все с радостью согласились, что баскетбольная площадка, хотя и с одной корзиной, выглядит совсем как настоящая. Константинов вышел во двор поздравить мальчиков, пригласивших его на тренировку в воскресенье.

Бабушка Гинка выглянула во двор — Тончо увлеченно выкладывал по краям площадки камешки. Теперь можно быть совершенно спокойной: с тех пор как Тончо увлекся спортплощадкой, он со двора ни шагу.

Худерова вешала белье на балконе — повесит трусики и покрутит лебедку: над двором протянулась целая вереница белых флажков. Внуки ее выросли, вместо пеленок на веревке висели теперь трусики. Спортплощадка больше не волновала женщину. Было бы где повесить выстиранное белье, есть здесь спортплощадка или нет — какая разница?

Мальчики положили последний камешек, им как бы была поставлена точка в долгой, утомительной, но успешной работе, и унесли инструменты. Пришло время торжественной церемонии открытия. Было решено, что сначала в корзину бросит мяч Камен, потом Маляка, владелец мяча, а затем все остальные. Но начало церемонии задержалось, потому что все увидели, как по лестнице спускается Стоименов. А вдруг сейчас, при дневном свете, он узнает свою столешницу? Маляка спрятал мяч возле ограды: взрослые, когда рассердятся на ребят, первым делом мяч у них отбирают.

Стоименов вышел из подъезда и направился прямо к спортплощадке, осмотрел ее. Дети расположились полукругом, словно в защите, Стоименов переводил взгляд со щита на ребят и наконец сказал:

— Прекрасно!

Мальчики с облегчением вздохнули.

— Пригодилась все-таки мастерская? — Он имел в виду домовый подвал.

— Конечно, — отозвался Маляка. — Даже очень.

— Вот и работайте там, только без шума, — и Стоименов ушел.

Ребята посмотрели на щит: не узнал Стоименов свою столешницу, значит, все в порядке. А скольких усилий это стоило! Теперь надо взять мяч…

Невероятно, но мяч упал прямо с неба. Упал в середину кольца, даже не задев его. И это был не какой-нибудь мяч, а мяч Маляки.

Мальчики с удивлением оглянулись. Улыбаясь до ушей, во дворе стоял Панта, в черных трусах и морской тельняшке. Встав в спортивную стойку и мигом подскочив к корзине, он схватил мяч, провел показательный дриблинг, снова приблизился к щиту, и мяч во второй раз влетел в корзину, не задев кольца. Эффектно! Панта победоносно посмотрел на своих одноклассников, окинул взглядом команду и похвалил мальчиков:

— Молодцы!

Но его похвала не произвела никакого впечатления. Отношения мальчиков с Пантой стали совсем прохладными. Этот выдающийся игрок так бросал мяч, что им хотелось влепить ему… С какой это стати он первый забросил мяч в корзину?

— Я буду вас тренировать, — заявил Панта.

— Играй в своей команде, — отрезал Камен.

— Я ушел из команды, — сообщил Панта, и воспоминание о том, как он «ушел», омрачило его лицо.

Какое там ушел! В такое унизительное положение он никогда не попадал. Никто в этот момент не ненавидел Пангарова больше, чем он.

Мальчики не поверили Панте. Какой дурак по собственной воле оставит такую команду? А тренировки, состязания, спортивные лагеря?

— Взял шапку в охапку, и все! — повторил свою ложь Панта и снова бросил мяч.

Точное попадание! Панта тут же подскочил к корзине и поймал мяч, не дав ему коснуться земли.

— Что это ты без куртки? — удивился Камен.

— У меня и тренировочный костюм забрали, — ответил Панта. — Я все сдал.

Мальчики молчали: что-то тут было подозрительно.

— Камен, — сказал Панта, — мне велено исправить оценки.

— Кому?

— Мне! — Панта резко бросил мяч приятелю.

Камен получил пас. Панта подал знак — бросай! Камен прицелился, и — мяч задел кольцо, покрутился в нем, но все-таки упал в корзину. Это как бы послужило сигналом. Игроки разбежались по площадке, каждый стремился получить мяч и направить его в корзину. От неточных бросков мяч все чаще и чаще попадал по обручу, обруч согнулся и повис. Обладатели только что законченной баскетбольной площадки стояли ошарашенные, беспомощно глядя друг на друга и на Панту. Панта понял, что друзья ждут от него помощи, и обрадовался. Что же делать? У него возникла одна идея.

— Может, кто принесет мне какие-нибудь штаны, чтобы мне не ходить домой? — попросил он.

Камен принес тренировочный костюм, Панта надел его и позвал друзей с собой:

— Вперед!

Мальчишечья ватага — все без исключения — пошла за ним, но тут их настиг голос бабушки Гинки, звавшей Тончо домой; правда, Тончо и ухом не повел.

Ребята не знали, куда ведет их Панта, но все верили — он что-то придумал. Группа была довольно внушительной, и всем вместе трудно было держаться. Иногда приходилось пробиваться сквозь толпу, особенно возле светофоров, где собиралось много народа.

Одну из улиц они перешли на красный свет, и милиционер долго свистел им вслед.

— Самый стоящий клуб — это «Левский-Спартак», — крикнул Панта милиционеру и прибавил шагу.

— Почему «Левский-Спартак», ведь ты тренировался в «Академике»? — удивился Камен.

— Все равно «Левский-Спартак»! — повторил Панта. — Более недалеких людей, чем «академики», я не встречал.

Панта привел ребят к школе: прошли через двор, свернули к плавательному бассейну и остановились у крайнего окна. Панта присел на корточки, приставил руки к вискам, чтобы не мешал свет, и заглянул внутрь. Рядом с ним присели на корточки Камен и еще два мальчика. Маляка тоже хотел протиснуться к окну, но свободного места не было. Остальные ребята сгрудились неподалеку, им не терпелось узнать, что там. Первым поднял голову Камен, в глазах светились радость и надежда. Маляка воспользовался моментом и прильнул к стеклу. Сначала ничего не было видно, потом глаза привыкли к темноте: возле пустого, заброшенного бассейна лежал баскетбольный щит. Настоящий! Правда, с облупившейся краской, старый, но с крепким металлическим кольцом. Маляка даже присвистнул от восторга!

— Я сделаю из вас баскетболистов экстра-класса! — пообещал Панта. — Только знайте, за плохую игру буду гонять до седьмого пота.

— А как мы возьмем этот щит? — растерялся Маляка.

— Подумать надо.

— Может, попросим, чтобы нам его дали? — предложил Камен.

— Ты псих?

— А вдруг дадут?

— А если не дадут? Тогда все пропало.

— Уж не хочешь ли ты, чтобы мы его украли? — оторопел Камен.

— Зачем так говорить? Если мы его возьмем на время, разве это кража?

Ребята задумались: хотелось бы обойтись без краж. Если щит они со временем вернут, какая же это кража? Вот только большая проволочная сетка перед окном плавательного бассейна смущала мальчиков.

6

Такси остановилось на улице перед домом Камена, и шофер нетерпеливо загудел. Бабушка Гинка с любопытством выглянула из окна.

— Где живут Тошковы? — спросил ее шофер.

— В соседнем подъезде, — ответила бабушка Гинка. — А зачем они вам?

— В больницу торопятся, а самих нет, — рассердился шофер.

Слово «больница» усилило любопытство бабушки Гинки, и она решила узнать, в чем тут дело. В домашних тапочках, с кошелкой бабушка поспешила на улицу. Возле такси стояли дедушка с чемоданчиком в руках, Камен, близнецы и отец Камена.

— Ты куда это собрался? — удивилась бабушка Гинка.

— Катаракта у меня, — дед поднял руку к левому глазу. — На одном глазу, правда, но раз врачи советуют…

— В добрый час! — протянула ему руку бабушка Гинка, забыв, что собиралась на рынок, и вернулась домой.

— Ну, поедем, — сказал дедушка как можно более безразлично, ему хотелось скрыть свое волнение.

— Ты не беспокойся, — Камен обнял и поцеловал деда. — Я буду часто тебя навещать.

Камен жалел дедушку, в последнее время катаракта все больше и больше беспокоила его. Врачи уверяли, что операция легкая, и на семейном совете решено было ее не откладывать. Только Тошко и Стефчо были против операции. Им нравилось, что у дедушки катаракта, они даже гордились этим. Когда кто-нибудь из соседских малышей хвастался новой игрушкой, Тошко и Стефчо говорили:

— У нашего дедушки ка-та-рак-та, а у твоего не-е-е-т!

Подойдя к такси, дедушка напомнил Камену:

— Приемник бы…

— Не беспокойся, все сделаю.

Речь шла о транзисторном приемнике, к которому Камен приспособил наушники, чтобы дедушка мог слушать радиопередачи, не беспокоя окружающих. Работы оставалось совсем немного, и через день-другой Камен собирался отнести приемник в больницу.

Как только такси уехало, Камен взял за руки братишек, оставшихся теперь на его попечении, и отправился к Панте. Оставив малышей в саду, Камен пошел к товарищу. После того как Панту выгнали из команды, между ними снова восстановились прежние добрые отношения. Камен хотел помочь Панте в учебе, особенно по алгебре. Он застал приятеля за уроками — на столе были разложены тетради и учебники.

— Решаешь задачи?

— Да нет, историю зубрю, — ответил Панта. — Нам задали великие географические открытия, да?

— Да.

— А о Колумбе-то, оказывается, все это не болтовня.

— Что не болтовня?

— Что он открыл Америку. Выпьешь кофе? — предложил Панта, стараясь держаться по-взрослому.

— Можно, — согласился Камен.

— Ну и номер отколола наша учительница! И фильм был двухсерийный, и целый час гуляли с мамой после него, а она все ждала нас.

— Добрева такая… — кивнул Камен. — Не любит, чтобы из нее делали дурочку. Садись, будем заниматься.

— Ты решай, а я сварю кофе, — и Панта вышел из комнаты.

Камен был впервые у Панты. Обстановка в квартире показалась ему очень скромной — гардероб, две кровати, круглый стол, на стене — старые часы, возле них — семейная фотография. Отец Панты, хотя и снят до пояса, выглядел на ней рослым, сильным человеком, и глаза у него совсем как у Панты. Над кроватью приколота вырезка из газеты «Старт» со снимком капитана сборной Болгарии по баскетболу. Точно к такому снимку Маляка приставлял свою физиономию, вырезанную из фотокарточки, чтобы увидеть, как он будет выглядеть в роли капитана.

Когда Панта принес кофеварку в комнату, чтобы включить ее в сеть, Камен решал задачи.

— Моя мама тогда так переволновалась, что и заснуть не могла, честное слово! — Панта все еще думал о неприятной встрече с Добревой.

Камен слушал приятеля вполуха.

— Готово! — обрадовался он.

— Обе?

— Первая. Садись, вместе решим вторую.

— Ты давай сам! — распорядился Панта. — Пока кофе будет готов.

Камен вслух прочитал условие задачи, немного подумал и начал писать, а Панта снова вернулся к недавнему случаю:

— Хорошо хоть, не выдала меня с билетами, а то мама первым делом начала о них; как она обрадовалась, когда я ей сказал, что получил билеты за усердие. Добрева так на меня посмотрела, что я готов был сквозь землю провалиться. «Не за усердие, — говорит, — а как поощрение. Результат усердия — хорошая успеваемость, а у него с успеваемостью пока неважно». Мама аж побледнела.

Кофе был готов, и Панта достал чашки.

— Вышла! — воскликнул обрадованный Камен.

— Отлично, — похвалил его Панта, поставил перед товарищем кофе и добавил: — Мама очень добрая. Я обещал ей исправиться и слово свое сдержу. Не то что я не хочу учиться, но, как тебе сказать…

— Тебе мама велела уйти из команды? — спросил Камен.

Панта вздрогнул, смутился, отпил кофе, посмотрел в нерешительности на потолок.

— Я скажу, но ты никому ни слова.

— Хорошо, — согласился Камен.

— Я никому это не говорил, но ты мой самый близкий друг. Если кому скажешь…

— Никому.

— Поклянись.

— Ты мне не веришь?

— Верю, но то, что я тебе хочу сказать, тайна.

— Тогда молчи.

— Это гнетет меня.

— Хорошо, клянусь.

— Своей мамой?

— Мамой.

— Меня выгнали из команды!

— Знаю, — проговорил Камен.

Панта с изумлением посмотрел на приятеля:

— Знаешь? Откуда?

— Вся школа об этом говорит. Пятеро из команды Пангарова учатся в нашей школе.

Панта тяжело вздохнул:

— Какая подлость! Этот Пангаров — настоящий кретин. Поставил меня перед строем и объявил, что исключает. Да еще велел сразу же сдать тренировочный костюм…

— Потому ты и появился тогда в черных трусах?

— Конечно. Хорошо еще, что утром надел черные, обычно я ношу белые. Можешь представить — шел бы через весь город в белых трусах! А погода совсем не весенняя, утром по радио говорили — холодно не по сезону. — Панта засмеялся. — Знаешь, я признался, и вроде легче. Одно дело, люди говорят, другое — когда скажешь сам.

Камен задумался: поделиться ли и ему своей тайной.

— И я хочу тебе признаться.

— В чем?

— Я тоже об этом никому не говорил, даже Маляке.

— Ну, говори.

— Поклянись молчать.

— Клянусь!

Камен открыл было рот, но так и не решился начать. Он встал, подошел к окну, посмотрел в сад. Братишки играли подозрительно тихо — не иначе какую-нибудь шалость затеяли. Камен хотел открыть окно, прикрикнуть на них, и вдруг задумался: уйти бы сейчас! Ну, зачем проговорился?

— Я поклялся, — напомнил ему Панта.

Камен повернулся к товарищу:

— Я, кажется, влюблен.

— В кого?

— В Юлию.

Панта на секунду задумался, оценивая выбор приятеля, и решил:

— Подходяще.

7

Учительница болгарского языка и литературы Станчовска медленно, временами останавливаясь между рядами, прохаживалась по классу. Урок она вела интересно, и ученики слушали ее внимательно.

Только Маляке было не до урока. Он весь погрузился в мысли о возложенной на него задаче: как извлечь из подвала баскетбольный щит. Было решено взять его тайком и потом, когда они подрастут, вернуть на место. Мальчики тянули жребий, вытянул Панта: стало быть, ему предстоит незаметно проникнуть в подвал. Однако его кандидатура была тотчас отклонена: у Панты и так нелады с учебой, а если попадется, его просто исключат из школы. Жребий тянули снова, на этот раз действовать предстояло Камену, но Камен председатель совета отряда, негоже ему быть замешанным в таком деле.

В конце концов задачу возложили на Маляку, и он согласился. Вот почему сейчас, вместо того чтобы слушать учительницу, мальчик затаил дыхание, а нос зажал двумя пальцами. Почувствовав, что больше ему не выдержать, Маляка опустил руки и с шумом, глубоко вздохнул.

Станчовска прошла мимо Маляки, ничего не заметив. Жаль, опять придется мучиться.

Девочка, сидящая позади Маляки, толкнув его, передала записку Панты. Он написал: «Постарайся не дышать дольше, пока выдерживаешь совсем мало». Маляка приписал снизу: «Тогда я лопну» — и отправил записку Панте, снова зажав нос и рот.

На этот раз Маляка даже побагровел и, едва переведя дух, задышал тяжело, как старый курильщик.

— Маляков, что с тобой? — встревожилась Станчовска.

Панта поднялся.

— С ним плохо.

Учительница с едва заметной иронией посмотрела на Панту.

— С ним плохо, — повторила она. — Эх, Пантев, Пантев! Ему плохо, а не с ним плохо. Меньше говори, тогда и ошибок будешь делать меньше. Садись.

Пантев сел, краем глаза покосившись на Маляку, уже пришедшего в себя. Учительница снова повернулась к Маляке:

— Что с тобой?

Мальчик встал, с несчастным видом пожал плечами: вроде все в порядке.

— Выйди из класса, побудь немного на свежем воздухе!

Маляка тут же выскочил из класса, забыв, что при плохом самочувствии не очень-то разбегаешься. По лестнице он помчался через две ступеньки. Прежде чем спуститься в подвал, Маляка осмотрелся. Нужно остаться незамеченным, потому проведение операции и было назначено на время уроков, когда все в классах, а уборщицы с метлами в руках где-нибудь заняты разговорами между собой.

Маляка шмыгнул в подвал. Дышал он тяжело, на этот раз от страха: вот засекут его, как тут объяснишь, с какой это стати он оказался в подвале. Целое утро мальчик пытался придумать какое-нибудь оправдание, что только ни приходило ему в голову, но все было ерундой.

Дойдя до двери в бассейн, он заглянул в замочную скважину: баскетбольный щит на месте. Маляка нажал на ручку. Заперто! Так он и думал. Мальчик достал из кармана коробочку, из коробочки — воск, размягчил его в ладонях, согрел дыханием и залепил замочную скважину. Подождав немного, он осторожно снял отпечаток и спрятал его в коробочку. Благополучно выбравшись из подвала, Маляка вышел во двор — теперь пусть кто угодно его видит и спрашивает о чем угодно. Полный порядок! Учительница отправила его подышать свежим воздухом. Кто не верит, пусть спросит у нее.

После школы ребята сразу пошли на рынок в мастерскую по изготовлению ключей. Мастер, симпатичный инвалид, встретил их приветливой улыбкой.

— Если бы вы не теряли ключей, я бы умер от голода, — пошутил он. — Покажите! — и протянул руку.

К его неописуемому удивлению, Маляка достал маленькую коробочку. Мастер открыл ее и, увидев отпечаток, сразу понял, что за этим кроется какая-то детская проказа.

— Бабушка потеряла ключи от подвала, — как можно безразличней бросил Маляка.

Мастер так пристально посмотрел на Маляку, что мальчику стало не по себе, и он залился краской.

— Пусть бабушка сама сюда придет.

Вот какой противный! Как может прийти бабушка, когда у Маляки есть только дедушка, да и тот живет в Каспичане. Не привозить же его оттуда!

— Зачем попусту старого человека беспокоить? — рассердился Маляка. — У меня и два брата-близнеца, и сестра, — начал он фантазировать.

— Ну и молодец, — улыбнулся мастер.

Ребята ушли.

— Школьникам, значит, никакого доверия! — буркнул Маляка.

— Даже моя мама, — пожаловался Панта, — рылась у меня в портфеле, я сам видел.

— Искала дневник? — заинтересовался Маляка.

Некоторое время мальчики шли молча.

— Надо все-таки его вытащить! — У Камена не шел из головы баскетбольный щит.

— Для этого сначала нужно попасть в подвал, — усмехнулся Маляка.

— Ты прав, — и Панта положил руку ему на плечо.

8

Отец Юлии, писатель Георги Милчев, в задумчивости почесал лысую голову, огладил бороду. Он писал сценарий праздника по случаю двадцатипятилетия школы, в которой училась его дочь, и был очень сердит. Конечно, напечатать на машинке можно что угодно, но разве это дело? Совсем превратили школу в игровую площадку. Родители на ней состязаются, нарушают правила, получают одиннадцатиметровые штрафные удары — главное, думают, что все это во имя счастья детей. Вот и предстоящий праздник. Шестой «Г», конечно, займет первое место в школе, в этом Георги Милчев не сомневался, как-никак над сценарием праздника трудится он, профессиональный писатель. Ну не глупо?!

Милчев решил составить только план сценария, но на это ушло много времени, а сейчас Георги мучился над финалом. Обычно все классы заканчивают свои выступления песней «Иди, народ мой возрожденный!»[6], а ему хотелось придумать что-нибудь более оригинальное. Но что тут придумаешь? Классика есть классика. В последнем пункте плана он написал: ученики поют гимн Кирилла и Мефодия; затем позвал Юлию.

— Вот! — протянул он дочери план предстоящего праздника.

— Что это?

— Сценарный план. Довольно подробный, а сценарий напишешь сама.

Юлия отрицательно покачала головой: ее пугало само слово «сценарий». Не то что девочке было не под силу написать сценарий. У нее легкое перо, и мыслит она самостоятельно. Юлия никогда не читала отцу свои сочинения, боялась внести отцовскую правку: класс сразу поймет, что сочинение написано не без его помощи. Многие ребята и так уверены, что Юлины шестерки по литературе принадлежат не только ей. Особенно Маляка. Юлия недоумевала: и что он ее невзлюбил? Так и старается внушить классу, что все ее сочинения — от «О маме» в первом классе до «Я и космос» в пятом — написаны ее отцом.

— Не стану я его писать, — заявила Юлия.

— Почему?

— Потому, что это поручили тебе, а не мне.

Милчев встал, стремительно подошел к окну, затем вернулся к письменному столу. Черт побери, дочь права! Именно так, написать сценарий попросили его. Он окончил университет пятнадцать лет назад и вот сейчас нежданно-негаданно получил школьное домашнее задание. Милчев не на шутку рассердился.

— Всем родителям надавали заданий! Глядишь, завтра и на выпускной бал отправят! В автобусах! А вы что? Будете стоять в сторонке и махать нам руками? Не согласен!

Последние слова Милчев произнес так громко, что мама Юлии сразу же приоткрыла дверь и с укором произнесла:

— Жорж!

Милчев сразу замолчал: жена, конечно, любит лишний раз показать свое главенствующее место в семье, но он давно примирился с этим.

— Надо было отказаться, — упрекнула Юлия отца. — Я не писатель, и это мне не по силам.

— Писательское дело — это прежде всего тяжкий труд, — заявил Милчев.

— Жорж, оставь ребенка в покое! Будет лучше, если сценарий напишешь ты.

Милчев не стал перечить жене, но под нос себе проворчал:

— Двадцатипятилетие школы! Лучше бы ремонт сделали, а то вот — устраивают представление.

Он сел за письменный стол, вложил лист бумаги в пишущую машинку. Мама подала Юлии знак, и они ушли из кабинета. Только дверь закрылась, машинка застучала.

— Вечно так, — вздохнула мама. — Пока не разозлится, не может работать.

9

Камен послюнявил палец и дотронулся до утюга. Утюг зашипел, и Камен его выключил. Старой кисточкой для бритья он смочил тряпку, положил ее на брюки и осторожно начал гладить. Потом проверил, хорошо ли отутюжены складки, — они были словно лезвие ножа — и положил брюки на кресло, пусть как следует высохнут, тогда складки будут дольше держаться. Потом Камен достал рубашку и, встав перед зеркалом в белых трусах, засмеялся, вспомнив о позорном изгнании Панты из команды. Он надел брюки и рубашку, снова подошел к зеркалу, завязал галстук — пришлось взять папин, — но что-то не понравилось мальчику, и он снял его. А как он будет выглядеть с пионерским галстуком? Но снял и его. Снова осмотрел себя и улыбнулся; потом, настроившись на серьезный лад, — пожалуй, так лучше, — вышел из дома.

По-прежнему сохраняя серьезность, Камен поднялся по широкой лестнице красивого кооперативного дома. Остановившись перед дверью с табличкой «Милчев», он пригладил волосы и вдруг подумал: ужасно глупо быть влюбленным. Вместо того чтобы заниматься или побыть с ребятами, он отправился к Юлии.

Камен позвонил и принял непринужденную позу. Дверь открыла Юлия и с удивлением посмотрела на мальчика. Его появление было неожиданным.

— Входи, пожалуйста!

Камен смутился и продолжал стоять у двери. Бабушка Юлии, вроде невзначай, прошла мимо — посмотрела, кто пришел, и удалилась.

— Я хочу узнать, как у нас с программой, — невнятно пробормотал Камен.

— С какой программой?

— Я имею в виду сценарий торжественного собрания.

Появилась и мама Юлии. Камен видел ее на родительских собраниях.

Однажды, после того как он выступил с докладом об успеваемости класса, она погладила его по голове и потрепала по щеке. С тех пор Камен ее невзлюбил.

— Пригласи мальчика в дом! — сказала мама Юлии после того, как он поздоровался — вежливо, но сдержанно, боясь, как бы она снова не погладила его по голове и не потрепала по щеке.

Ребята вошли в огромную гостиную. Камен не привык к роскоши, такое он видел только в кино. Все в квартире было делом рук мамы Юлии, она умела превращать гонорары мужа в дорогие и красивые вещи.

Камен почувствовал на себе взгляд Юлии. Что же это он так растерялся и молчит? Надо бы начать непринужденный разговор, но как это сделать?

— Хочешь, я поставлю пластинку? — предложила Юлия.

— Хорошо, — согласился Камен.

В таких случаях часто музыка спасает от необходимости говорить глупости.

Гостиная наполнилась звуками современной мелодии. Засунув руки в карманы, Камен смотрел на Юлию, а она грациозно покачивалась в такт музыке.

Девочка чувствовала себя вполне уверенно. Камену очень хотелось сказать что-нибудь особенное, умное, но ничего такого не приходило в голову. Уж лучше тогда молчать! Так он и поступил. Камен снова принялся осматривать гостиную — лепной потолок, большую хрустальную люстру, старинную, недавно отреставрированную мебель, персидский ковер.

— Красиво у вас, — произнес Камен.

Юлия неопределенно пожала плечами: вся эта мебель и безделушки ее не интересовали. Она походила на отца, самое большое удовольствие приносили ей путешествия с ним по стране.

— Покупают старинную мебель, потому что это модно, — сказала Юлия. — Роскошная мебель, а садиться на нее не смеют. Ты кем хочешь быть?

— Я еще об этом не думал. А ты?

— Учительницей.

— Это ты окончательно решила? — Камен не одобрял выбора девочки.

— Я всегда хотела стать учительницей. Тебя Добрева к нам направила?

— Нет, я сам. Так, решил зайти. Чтоб не говорили, что я председатель совета отряда, а не интересуюсь делами класса.

Юлия протянула Камену зеленую папку со сценарием. Он взял ее, но уходить ему не хотелось.

— А это что? — спросил он, увидев на книжном шкафу большую коробку.

— «Монополия».

— Что это?

— Игра такая. Очень интересная. Хочешь, покажу?

Вошла мама Юлии с коробкой конфет и застала ребят играющими в «монополию» на персидском ковре.

Камен не сказал Маляке, что намерен пойти к Юлии. Не сказал, хотя и знал, что Панта будет его искать, чтобы списать домашнее задание, а не найдет, так позвонит Маляке. Мальчик поежился при мысли, что Панта иронически ухмыльнется, когда узнает о его визите к Юлии. Выходит, неправда, когда говорят, что стоит поделиться тайной с другом, и станет легче на душе.

Маляка позвонил Камену и очень удивился, что не застал его дома. Позже к Камену пришел и Панта. Мальчики подождали приятеля во дворе. Скучно! Когда во двор пришли еще два мальчика, было решено спуститься в подвал-мастерскую поиграть в часы.

Неизвестно, кто придумал эту игру, но порой она доставляла мальчишкам очень большое удовольствие. Для игры взяли часы Маляки, красивые, приметные — белый пластмассовый корпус, темно-синий циферблат, усеянный золотыми звездочками. Часы были не слишком дорогими, но в Болгарии таких не делали, и потому часы привлекали внимание всех, кто их видел. Ребята привязали к ремешку тонкую леску, Панта протянул руку в окно и положил часы на тротуар. Долго ждать не пришлось: молодой человек, чинно следовавший по улице, сразу замедлил шаг. Мальчики переглянулись: клюнул!

Прохожий остановился возле часов, огляделся по сторонам, наклонился и… часы исчезли в окошке подвала. Мужчина замер на миг, но, тут же опомнившись, быстро удалился, сопровождаемый хохотом мальчишек.

— Видели, как он одет? — прыснул Маляка. — Дом моды «Валентина»! И несмотря на это…

— А вы заметили, что никто никогда не поднимает шума? — рассмеялся Панта.

Но жизнь почти всегда опровергала его утверждения. Теперь леску потянул Панта. И вовремя — какой-то толстяк едва не схватил часы. Услышав дружный смех, он наклонился к окну и негодующе крикнул:

— Как не стыдно разыгрывать взрослых?! Хулиганы!

— Скажите, господин, — кротко обратился к нему Маляка, но в слово «господин» вложил все свое презрение, — что заставляет вас считать нас хулиганами?

— Как это что? Положили тут часы…

— Эти часы, господин, его, — вмешался Панта, — и он может класть их, куда хочет. Часовщик велел устраивать часам солнечные ванны, потому что они начали отставать. У них рахит!

Толстяк плюнул в негодовании и ушел.

— Ну, хватит, — решил Панта. — За всякую ерунду вечно нас хулиганами обзывают. А сами не могут спокойно пройти мимо чужих часов.

Но Маляка снова положил часы на тротуар:

— В известном смысле эта игра воспитывает людей.

Кто-то постучал в дверь — сначала три раза, потом, после паузы, еще два раза. Свой! На пороге стоял Камен в отутюженных брюках и белой рубашке.

— А мы тебе названивали! — обрадовался Панта. — Где пропадаешь?

Камен не ответил, притворившись, что увлечен игрой в часы.

— Клюют?

Он взял леску, а папку со сценарием передал Маляке. На улице опять раздались шаги, в окне промелькнули женские ноги.

— Что это? — с недоумением спросил Маляка.

— А? — повернулся к нему Камен.

Маляка перелистывал рукопись.

— Это сценарий праздника.

— А кто все будет исполнять?

— Что именно?

— Послушай: «С одной стороны выходят два ученика, одетые как патроны школы Кирилл и Мефодий. С другой — ученики, символизирующие азбуку». Ну и ну! Хорошо еще, что школа не носит имя Бенковского[7]. Пришлось бы нам появляться на сцене верхом на коне.

Все засмеялись, и Маляка продолжил чтение.

— Тут есть даже балерины! — удивился он. — То есть буквы, знаки препинания. И кто только придумал такое?

— Лучше бы в сценарий вставить баскетбольный щит, — пошутил Панта.

Шутка понравилась, и все снова засмеялись, сообразив тут же — а ведь сценарий и в самом деле может им помочь.

— А что? — обрадовался Камен. — Хорошо бы на сцену поставить баскетбольный щит!

— Какой щит?

— Тот самый, что лежит в плавательном бассейне.

Мальчики решили рассказать обо всем Юлии и попросить ее поговорить с отцом — пусть убедит его в том, что в сценарий нужно обязательно включить баскетбольный щит. Они сразу притащат его из бассейна, а потом…

Увлеченные планами, мальчики забыли о часах и вспомнили о них лишь тогда, когда Камен заметил, что держит в руках одну леску. Часов как не бывало.

10

В тот же день после уроков мальчики остались играть в баскетбол. Спортплощадка, как всегда, была занята, на этот раз второклассниками, и Маляка распорядился:

— А ну, мелюзга, исчезни!

Один малыш заупрямился. Панта двинулся было к нему, и тот сразу отступил. Ребята разделились на две команды, и игра началась. Панта выступал в роли тренера обеих команд. Собралось много зрителей, и Маляка волновался так, будто участвовал в настоящем баскетбольном матче. Не хватало только духового оркестра. Но вместо оркестра появились трое долговязых старшеклассников.

— Пошли вон! — скомандовал дылда с мячом в руках.

Это возмутило Маляку до глубины души. Какая наглость! Если они старше, то думают…

Что они думают, Маляке не суждено было узнать, потому что при первой же его попытке воспротивиться пришедшим один из них так сильно швырнул мяч, что тот перелетел через ограду. Маляка кинулся за ним — мяч новый, папа привез его из Милана. Если еще и мяч пропадет — не слишком ли много будет для одного дня?

Долговязые начали игру. Ну не безобразие? Трое игроков на две корзины.

— Давайте сыграем, — предложил им Панта.

— Вы хотите с нами сыграть? — усмехнулся один из парней.

— С вами. Двое наших пусть играют за вас.

— Не стоит. Мы и так управимся с вами.

— Хорошо.

— Но бесплатно мы уроки не даем, — заявил дылда. — Платите!

Команда Панты удалилась на совещание. Мальчики порылись в карманах, подошел и Маляка — у него нашлось двадцать стотинок.

— Лев, за всех, — предложил Панта и уточнил: — Один лев.

— Ладно. Для детей со скидкой, как в зоопарке. Тридцать очков в нашу пользу — с вас лев, а потом скинетесь еще раз.

Вскоре долговязые поняли, что недооценили своих соперников: Панта, например, был просто неудержимым. Перехватит мяч и…

При счете 10:4 игру остановили.

— Слушай ты, профи, — процедил один из парней, обращаясь к Панте. — Так не пойдет, нас трое, а вас пятеро.

Остались играть трое — Панта, Камен и Маляка. Но перелом в игре так и не наступил. Панта бросал мяч без промаха, встреча окончилась со счетом 30: 25.

— Лев гоните, — потребовал Маляка.

— Что? — вызывающе шагнул вперед дылда.

— Шут с ними, — и Панта дернул Маляку за рукав.

Мальчики ушли счастливые. Юлия, присутствовавшая на матче, расхвалила ребят, сказала, что они отличные баскетболисты, и обещала упросить отца включить в сценарий баскетбольный щит. Мальчики шли не спеша, готовые вновь и вновь добиваться побед, и спортивная страсть овладела ими сильнее, чем прежде, когда они слушали Пангарова.

— Мы — сила! — воскликнул Маляка. — Можем играть на два лева.

В этот день дедушка Камена очень ждал своего внука. Он и соседу по палате сказал, что сегодня к нему придет внук: так хотелось поделиться радостью предстоящей встречи. Дедушка скучал. В палате было всего трое больных. Сосед слева, которому перевалило за семьдесят, был немногословен. Другой, справа, лежал с забинтованной головой, и виднелись только его рот и нос. Этого больного пичкали разными снотворными, и он почти все время спал.

Единственным спасением дедушки от скуки были книги. Правда, ему запретили читать, чтобы не перегружать здоровый глаз, но он все-таки украдкой почитывал. А завтра — операция! Так что вся надежда оставалась на радиоприемник.

— Дождешься неприятностей! — предупредил его старик, увидев, что дедушка опять читает.

— Что поделаешь, — вздохнул дедушка и спрятал книгу, — пожалуй, и верно, придется с чтением повременить.

— Что, что? — спросил забинтованный. Он как раз проснулся.

— Да ничего.

— Повременить? — повторил забинтованный, помолчал немного и, не услышав ответа, тяжело вздохнул: — Глупый я человек, мог бы и я повременить, глядишь, и не попал бы под машину.

Снова наступила тишина.

— Дети в школе очень перегружены, — сам того не заметив, дедушка Камена стал думать вслух. — Внука могли и в школе задержать. Или задали много уроков, например к завтрашнему дню написать сочинение.

— Транзистор-то так и не несет! — проворчал сосед слева.

— Я же говорю, времени у него нет, — рассердился дедушка и, поднявшись с кровати, надел шлепанцы и вышел из палаты.

В коридоре сидели больные с навестившими их людьми. Дедушка медленно прошел мимо, остановился возле большого окна. Отсюда, с восьмого этажа, город был виден как на ладони. Дедушка посмотрел на улицу, потом на лестницу, посидел тут часок. Вот и посетители разошлись — медицинский персонал пускал их в любое время, и было принято не злоупотреблять добротой медсестер.

В половине седьмого дедушка понял, что Камен не придет. Войдя в палату, он тяжело опустился на кровать. Старик увидел, что дедушка опечален, и покачал головой:

— Ну и негодник твой внук! Мог бы выкроить немного времени.

Это задело дедушку, и он солгал:

— А он приходил! Мы вот до сих пор и болтали. — И повернулся к соседу спиной: дед не любил говорить неправду, и вот на тебе — солгал.

— Что-нибудь дома не так? — продолжал старик.

— Почему не так, все в порядке, мы изрядно повеселились! Ты хочешь, чтобы я и сейчас хохотал?

Приоткрылась дверь, и дедушка обрадованно вздрогнул. Но это вошла медсестра, принесшая ужин больному с забинтованной головой. Она села рядом и стала его кормить с ложечки.

— Мой внук — председатель совета отряда, — неожиданно резко произнес дедушка. — Он очень занят.

— Ну-ну, — пренебрежительно бросил старик.

— Растяпа я и дурак, — пробурчал человек с забинтованной головой. У него из головы не шла автомобильная катастрофа.

Камен вернулся домой удрученный. Завтра у дедушки операция, а транзисторный приемник с наушниками по-прежнему лежит в его портфеле. Заигрался после школы и вот…

В гостиной на ковре малыши возились с отцом.

— Иди к нам, папу поборем! — позвал Стефчо.

Камен включился в возню.

— Пора ужинать, — крикнула из кухни мама.

Это решило исход борьбы. Отец дал детям положить себя на обе лопатки, и близнецы, с победными кличами, очень довольные собой, отправились мыть руки.

— Как дедушка?

Вопрос смутил Камена.

— Да я не успел. Должен был бы бросить…

— Меня это не интересует, — отец гневно посмотрел на сына. — Подумаешь, должен был бросить!.. От всего надо было отказаться. А как иначе! Знак внимания, ради которого ничем не надо жертвовать, ничего не стоит. Дружба, если ради нее ни от чего не отказываешься, не дружба. Знаешь ли, от скольких удовольствий отказывался дедушка ради тебя? А ты для него времени не нашел!

Камен стоял понурив голову, готовый сквозь землю провалиться. Если бы можно повернуть время вспять, сто раз бы отказался от игры!

В гостиную вошла мама.

— Дедушка просил о чем-нибудь?

Мама сразу почувствовала, что ее вопрос повис в воздухе: Камен виновато опустил глаза.

В отличие от Камена, Маляка, воодушевленный замечательной победой, вернулся домой в прекрасном настроении, но дома царила напряженная атмосфера: сестра только что объявила родителям, что выходит замуж. Это известие поразило Маляку. Он знал, что за сестрой ухаживал один парень, а в прошлом году даже видел, как они целовались.

Маляка решил подождать, пока не рассеются тучи; ему не хотелось попадать под горячую родительскую руку. И в то же время нетерпелось рассказать, как они с ребятами победили долговязых. Однако обстановка в доме оставалась напряженной, мама и папа молчали, а сестра хлопотала у плиты: Маляка впервые увидел, как она что-то готовит.

— За того? — спросил Маляка.

— Что за того?

— Замуж выходишь.

— За кого?

— С кем целовалась.

— Дурак!

Маляка не обиделся — конечно, сестре нужна разрядка.

Сели ужинать. Маляка ждал момента, чтобы рассказать об игре, но безуспешно.

— А я ему дядей буду?

Все ошеломленно уставились на Маляку.

— Когда родит, ну, когда родит! — Маляка занял оборонительную позицию.

— Вон! — отец указал ему на дверь.

Маляка ушел в комнату. Чокнутые люди, ни о чем нельзя спросить! Брата своей мамы он зовет дядей. Значит, ребенок сестры будет называть ее брата тоже дядей. А брат — он. Вот и выходит — дядя! Могли сказать это тихо и спокойно, а не прогонять.

Когда Панта вернулся домой, мамы не было. Он сел за уроки. Вчера его вызывали по истории, он хорошо ответил и получил пять с плюсом. Панта был доволен. Мама застала сына за учебником и не поверила своим глазам, даже испугалась, решив: не иначе что-то случилось. Взяв дневник и увидев пятерку по истории, она поцеловала сына в щеку. Панта обнял маму и тоже поцеловал ее, он был очень рад видеть маму счастливой. Да к тому же на этот раз он ее не обманул.

— Пойдем после ужина погулять? — предложил Панта.

— Что это ты? — встревожилась мама.

— Да просто так, ты же любишь…

— Нет, нет, — отказалась она. — Мне сегодня не хочется.

Но на самом деле ей очень хотелось прогуляться с сыном.

Юлия застала отца на кухне — он жарил кабачки на ужин. Кулинария была его хобби, и это страшно сердило его жену — как можно, чтобы от писателя пахло жареным?

— Вместо того чтобы бездельничать, — сказал Юлии отец, — почисти чеснок.

— Жорж! — упрекнула его жена.

Ну дело ли, чтобы от писателя пахло чесноком? За работу взялась Юлия.

— Что сказала Добрева? — спросил Милчев.

— О сценарии?

— Да.

— Она его еще не читала. Мы на совете отряда читали, потому еще и не дали ей.

— Ну и?..

— Понравился. Вот увидишь, займем первое место.

— Конечно! В противном случае опозорите меня.

Юлия даже не предполагала, что так легко и так скоро сможет коснуться интересующей ее темы, отец сам помог ей в этом.

— Правда, в сценарии нет ни слова о спорте, — сказала Юлия.

— О спорте? При чем тут спорт?

— Сейчас без спорта никак нельзя. Тем более, у нас в школе и плавательный бассейн есть.

— Уж не хотите ли, чтобы я предложил вам выйти на сцену в купальных костюмах? — разнервничался Милчев.

С этой школой хлопот не оберешься! Спорт! Без него ни шагу!

— Нужен баскетбольный щит, — предложила Юлия.

— Что? — Милчеву почудилось, что или он плохо расслышал, или здесь какое-то недоразумение. — Баскетбольный щит — только этого не хватало! Кирилл и Мефодий будут бросать мяч в кольцо.

— Вставь что-нибудь о баскетболе, — стояла на своем Юлия. — У нас есть один ученик, Пантев; он, например, может все время бросать мяч в корзину.

— По ходу представления? — с иронией бросил отец, ему было и невдомек, что именно этого добивалась дочь.

— Да.

— Глупости. Щит! С какой стати?

— Щит есть, его только надо включить в сценарий.

— Как бы не так!

— Придумай что-нибудь, прошу тебя, — продолжала настаивать Юлия.

— Хватит молоть чепуху, — махнул рукой отец.

— Это же не хуже остального… — вспыхнула Юлия, но взяла себя в руки.

— Чего, например, не хуже?

После недолгого колебания Юлия отложила чеснок в сторону, театрально взмахнула руками и с нарочитым пафосом процитировала: «С трепетом мы переступаем этот священный порог…»

— Ну? — удивился отец.

— Юлия, это прекрасно, — похвалила сценарий мама.

— Может быть, и прекрасно, но неверно.

— Что неверно? — оторопел отец.

— Нет этого в жизни.

— Чего нет?

— Трепета нет. И порога нет. Ходим в школу, и всё. Без порога. И без трепета.

— Сейчас вы этого еще не понимаете. Вырастете, поймете, а до тех пор помалкивай, понятно? — повысил он голос.

— Жорж! — сразу же вмешалась мама.

Юлия сердито хлопнула дверью. Отец двинулся было за ней, но жена дотронулась до его руки и мягко остановила мужа:

— Жорж, если Юлия просит, допиши баскетбол. Что тебе стоит?

На этот раз Милчев не смог сдержаться, и до Юлии донеслось:

— Мне ничего не стоит… Вот она и стала такой. Чего ни пожелает, пожалуйста! Новое платье — изволь! Проигрыватель — изволь! Жареные кабачки — Георги Милчев тут же жарит кабачки. Гитару — тоже купили. А теперь — баскетбол. Не будет в сценарии никакого баскетбола!

Он чуть не стукнул кулаком по сковороде, в которой весело шипели кабачки, но вовремя спохватился и шагнул в сторону. Удар пришелся на стол, и чищеный чеснок рассыпался по полу.

Мама отправилась к Юлии, но дверь в ее комнату оказалась заперта. Мама попросила открыть: пора ужинать! Но дочь решительно отказалась от ужина. Тогда мама пообещала еще раз поговорить с отцом о баскетбольном щите. Юлия оставалась непримиримой, знала — стоит отступить хоть на шаг… Но и отец стоял на своем: ни слова о баскетболе! Пусть дочь поголодает, ничего!

В одиннадцать часов Юлия услышала за дверью тихие шаги. Ручка двери дернулась — мама торкнулась, но, поняв, что дверь заперта, удалилась.

Часы пробили полночь. Юлия умирала от голода. Приоткрыв дверь, она выглянула в гостиную — тишина. Девочка быстро прошла на кухню — холодные кабачки показались ей очень вкусными. Потом Юлия пробралась в кабинет отца и, взяв с собой пишущую машинку, спряталась в ванной комнате — самом отдаленном помещении от спальни родителей. Поставив пишущую машинку на стиральную машину, она присела на край ванны и, взяв лист бумаги, задумалась.

11

На следующий день Юлия со страхом показала Камену, Маляке и Панте то, что сочинила: «Четыре школьника в спортивных костюмах выносят на сцену настоящий баскетбольный щит, старый, видавший виды, чтобы был ясным размах спортивной работы в школе имени Кирилла и Мефодия — не вчера и не позавчера здесь начали заниматься спортом: позади целых двадцать пять лет. Один из учеников кружит около баскетбольного щита и символически бросает мяч в корзину».

Что ж, неплохо! Камен даже утверждал, что написанное Юлией — лучшее место в сценарии. Маляка, на время забыв свою неприязнь к девочке и то, что совсем недавно он считал, что вместо Юлии ее сочинения пишет отец, решительно заявил: «Не вчера и не позавчера здесь начали заниматься спортом…» — готовое название статьи для любой центральной газеты. Кое-какие возражения были у Панты, но он промолчал. Главное, думал Панта, чтобы ученик, которому по сценарию следует кружить возле баскетбольного щита и символически бросать мяч в корзину, делал это не символически, а по-настоящему. Тогда, без сомнения, эту роль поручат ему. А иначе ее могут дать любому.

— Тебе вроде бы не понравилось? — Юлия заметила колебание Панты.

— Мне? — изобразил удивление Панта. — Ничего подобного!

После уроков учительница стала распределять роли. «Буквами» и «знаками препинания» будут девочки. Сначала они станцуют, а потом построятся так, чтобы зрители прочитали лозунг: «Труд и учение, учение и труд!» А кто же будет «запятой» и «восклицательным знаком»? Девочки уже все заняты.

— Может быть, кто-то из мальчиков сам захочет? Или мне назначить?

Панта поднял руку, собираясь сказать об одной роли в сценарии, которая ему очень понравилась и которую он хотел бы…

— Лучезар Пантев, — записала классный руководитель.

— Нет, нет, я только спросить…

— Будешь знать, когда спрашивать. На уроке ты что-то руку не поднимаешь! Ты, Пантев, будешь у нас «восклицательным знаком». Важно, чтобы ты стоял прямо, свечой, в конце лозунга. И непременно навытяжку.

Маляка решил спасти положение и поднял руку. Он хотел предложить учительнице пригласить на роль «восклицательного знака» и «запятой» девочек из другого класса.

— Хорошо, Маляков, — обрадовалась Добрева. — Ты будешь «запятой».

Маляка смущенно опустил руку, а все вокруг захихикали. Мальчик готов был сквозь землю провалиться: играть «запятую» — куда ни шло, но танцевать балетные па… Обидно.

Учительница продолжала читать сценарий. Раз есть балетный номер, следовательно, нужно подумать и о музыке.

— Дончо!

Один из мальчиков встал.

— Сыграй, пожалуйста, на аккордеоне. Что-нибудь танцевальное из оперы.

— Но я не умею играть, — смутился Дончо.

— А когда я спросила, у кого есть аккордеон, ты сказал, что у тебя есть.

— Есть, но играть я не умею.

— А кто же у вас играет?

— Моя тетя очень хорошо играет.

Добрева едва сдержалась: ей не нравилось, что во всей этой подготовке праздничной программы ребята так заорганизованы, что не имеют никакой возможности проявить свои способности.

— Хорошо, — сказала она, — спроси у тети, не согласится ли она выступить на нашем празднике. — Тяжело вздохнув, Добрева снова обратилась к сценарию: — «Четыре ученика в спортивных костюмах»…

Учительница, недоумевая, остановилась, а Юлия, опустив голову, стиснула от волнения руки. Панта весь обратился в слух — вдруг ему удастся получить желанную роль? Маляка сидел скрючившись на своей парте, словно настоящая запятая. А Камен решил, что все пропало — с каким недоумением читает Добрева… Непосвященные в тайну сценария переглядывались: при чем тут баскетбол? А Добрева не знала, что и сказать.

— Это не в наших силах, — возразила она. — Какой еще баскетбольный щит!

— В подвале есть щит, — поднялся со своего места Камен. — Я видел.

— Юлия, ты поговори с папой или я с ним поговорю… Может, мы обойдемся без…

— Баскетбол — это великолепно! — прервал учительницу Камен. — К тому же отец Юлии может обидеться, столько труда затрачено.

Добрева задумалась. Аргумент, конечно, серьезный. Милчев — писатель, обдумывал каждое слово, в сценарий им, несомненно, вложены важные мысли. Бывает, читаешь что-нибудь, и поначалу авторская мысль кажется тебе нелепой, но если вникнешь… Да, иногда не улавливаешь глубокого замысла писателя, но не всегда писатель виноват в этом.

— Если разрешите… — поднялся со своей парты Панта.

— Что?

— Я принесу щит из подвала.

Добрева почувствовала — что-то тут не так. Встретившись взглядом с Юлией, уловила смущение девочки, но истолковала его ошибочно.

— Нет, нет, идея хорошая, и написано прекрасно, но…

Панта продолжал стоять за партой, встали Маляка и Камен.

— В чем дело?

— Мы принесем баскетбольный щит, — настоятельно повторил Маляка.

После непродолжительного колебания Добрева махнула рукой. Трое мальчиков пулей вылетели из класса, боясь, как бы учительница не переменила своего решения.

Немного погодя дверь без стука открылась, и показалась голова уборщицы, Ленче, как ее звали ученики.

— Ребята щит просят… — сказала уборщица.

— Дай, пожалуйста, — разрешила учительница.

— У тебя есть голова-то на плечах? — рассердилась уборщица и хлопнула дверью.

Все засмеялись, а Добрева постучала по кафедре, призывая класс к тишине.

— «С закрытым ртом, — продолжила чтение сценария Добрева, — исполняется песня о Кирилле и Мефодии»… Знаете ее?

— Да-а-а-а, — хором ответили школьники.

— Попробуем!

Класс пел так, как требовалось по сценарию, с закрытым ртом. Пел до тех пор, пока дверь не открылась и мальчики не втащили баскетбольный щит. Тут пение стало постепенно затихать. Учительница с ужасом смотрела на старый и пыльный щит, нервы ее не выдержали.

— Уберите его отсюда! Побыстрей, пожалуйста.

Ребята потащили щит — сначала по коридору, потом вниз по лестнице, потом через двор и, наконец, по улице.

— Куда вы его несете? — спросил их один мальчик.

— Нам велели его убрать, — ответил Панта.

Время от времени друзья останавливались передохнуть и поменяться местами. Они очень спешили и, хотя было тяжело, не ворчали. Пройдя между домами, мальчики направились к спортплощадке и, остановившись наконец, прислонили щит к столбу.

— Прекрасно! — похвалил их Константинов, спросив взглядом: откуда это приобретение?

Мальчики в ответ только пожали плечами: не все ли равно откуда? В этом обмене взглядами многое осталось неясным, да оно, пожалуй, и к лучшему.

Немного погодя к ребятам подошел отец Камена, он как раз возвращался с работы.

— Уж не украли ли вы этот щит? — без обиняков спросил он.

— Нет, — ответил Панта. — Нам его в школе дали.

— Видно, вместо домашнего задания, — пошутил отец Камена, вошел было в подъезд, но тут же вернулся: — Не вздумайте его сами поднимать, не удержите. Позовите меня — я помогу.

Позднее прибежала и Юлия, принесла портфели мальчиков. Увидев баскетбольный щит, засияла — ее труд не пропал даром.

— Теперь можно сказать, что папа снимает сцену баскетбола из сценария.

— Лучше уж держать язык за зубами!

— Как рассердилась Добрева из-за этого щита, а?

— Главное, все закончилось благополучно. Спасибо писательскому авторитету твоего папы. И тебе, — поблагодарил девочку Камен.

— Будет завтра репетиция? — отозвался Маляка.

— Да, после уроков.

— Нас в бараний рог согнут с этими репетициями, — проворчал Маляка.

— Ты-то непременно согнешься, ведь ты у нас — «запятая».

— Сегодня повесим щит? — спросил Панта.

— А когда же, не то ночью его кто-нибудь стащит.

Панта вздохнул:

— Опять не останется времени для занятий.

Пришел на площадку и Тончо. Увидев щит, он первым делом сунул голову в корзину для мяча.

12

В тот же вечер Маляке пришлось пойти с родителями в кино на восьмичасовой сеанс. Решение было принято после непродолжительного, но бурного выяснения отношений. С тех пор как сестра заявила, что выходит замуж, со спокойной жизнью в доме было покончено. Она купила родителям билеты в кино, не спросив их согласия, потому что жених, так его теперь называли, хотел прийти посмотреть квартиру. Видимо, сестра с мужем собираются жить здесь. Никола Маляков заявил дочери, что сам любит пошутить, но ему и в голову не могло прийти, что с ним сыграют такую глупую шутку. Они будут жить здесь… А куда деваться ее брату? Милая сестра подумала и об этом — он будет спать в гостиной, ее муж принесет из своей комнатенки пружинный матрас.

— Твой муж?! — вскричал отец. — Не разрешаю! Я сейчас же спрячу твой паспорт! Ну-ка, давай его сюда!

Девушка не стала перечить отцу и тотчас протянула паспорт: пусть заглянет в него! В паспорте значилась отметка о зарегистрированном браке.

Из дома Маляка с родителями вышли за час до начала сеанса, родителям хотелось пройтись по свежему воздуху. Да, пришлось Маляке пойти с ними в кино. Хорошо хоть, что ссора утихла.

В кино Маляка сделал великое открытие. Через несколько рядов от них, впереди, он увидел учительницу Добреву.

Ни один ученик не может представить себе, как выглядит учитель вне школы. Или, точнее, ему трудно представить, что учителя — точно такие же, обыкновенные люди. Как все.

Маляка, например, был искренне уверен, что утром, едва поднявшись с постели, Добрева берет классный журнал с прикроватного столика и идет с ним на кухню — завтракать. Разве можно представить ее без классного журнала? И все свободное от школы время Добрева, конечно, решает задачи. Иначе откуда ей знать, как они все решаются? А Панта был уверен, что в гостиной у Добревой стоит черная школьная доска.

Никому из школьников и в голову не могло прийти, что Добрева может быть влюблена. А Маляка сделал именно такое открытие. Рядом с учительницей сидел молодой высокий мужчина. Еще горел свет, а он уже обнял ее. Свет погас, и она склонила голову ему на плечо. Маляка застал ее на месте преступления! Да, именно так! Застал на месте преступления! Пусть теперь вызовет его к доске, пусть спросит о чем угодно, хоть бы он и не знал урока. Пусть! Что она ему сделает?!

На следующий день Маляка получил ответ на свой вопрос. Учительница вызвала его к доске, а он совсем не знал урока.

— Почему ты не выучил урок?

— Я вчера вечером был в кино, — сказал Маляка и замер: какое впечатление произведут на учительницу его слова.

— Ну и что же? И я была в кино.

— Я вас видел, — многозначительно произнес Маляка.

— И я тебя видела.

Добрева влепила Маляке двойку, такую двойку… Даже известие о болезни учителя труда не принесло ему радости, хотя два последних урока были как раз труд. Плохо ли уйти из школы почти на два часа раньше?!

— Что будем делать? — спросил Панта. — Еще очень рано.

— В нашем кинотеатре идет фильм «Путешествия Гулливера», — сказала Юлия. — Пойдемте?

Ребят было пятеро — Юлия, Камен, Маляка и еще одна девочка. Камену это предложение не понравилось. Ему во что бы то ни стало нужно было навестить дедушку в больнице. Жаль, что не сможет он пойти с Юлией в кино. Добрева вон ходит в кино!

— Камен, а ты? — спросила Юлия.

— Мне нужно пойти к дедушке.

— Обязательно сегодня? Сходишь в другой раз.

— Сегодня.

— Как хочешь, — рассердилась Юлия. — Панта, пойдем!

— Может, ты потом со мной посмотришь? — повернулся Камен к Панте.

— Если картина хорошая, я и с тобой посмотрю, — пообещал Панта. — Пойдем, Маляка!

Маляка отказался.

— А ты почему не пошел? — удивился Камен.

— Да я эту Юлию терпеть не могу. Смотрит на всех свысока.

На этот раз Камен не стал защищать девочку.

Мальчики вместе отправились в больницу, Маляка остался внизу, но дедушка Камена спустился на первый этаж, чтобы и его повидать, — он соскучился по всем. Чувствовал дедушка себя хорошо, операция прошла успешно, и через несколько дней врачи обещали его выписать.

Вернувшись домой, Маляка увидел в гостиной пружинный матрас зятя, ходившего по квартире в шлепанцах.

— Привет, шурин! — обратился он к Маляке.

— Мы шуринами стали? — Маляка был горд своим новым званием.

— Если женишься на моей сестре, — ответил зять, — и я буду твоим шурином, но ей уже двадцать два!

Услышав «двадцать два», Маляка вспомнил о двойке, которую он принес из школы. На этот раз он решил дневник не прятать. Кому сейчас нужен его дневник!

13

Дверь квартиры бабушки Гинки открылась, и на лестницу выскочил гордый, улыбающийся до ушей Тончо, в костюме ковбоя, перепоясанный широким поясом, на котором висели две кобуры с торчащими рукоятками пистолетов. Тончо хотел как можно скорее спуститься во двор, торопился, но двигался очень смешно: костюм был ему узок, и мальчик боялся, как бы он не лопнул по швам.

Выйдя во двор, Тончо увидел ребят, играющих в баскетбол. Спортплощадка была полностью готова, и мальчики тренировались здесь каждое утро. Держа руки на пистолетах, Тончо встал в сторонке, подождал немного, но, увидев, что его никто не замечает, достал пистолеты и выстрелил. Выстрелы мигом, словно свисток судьи, прекратили игру, и ребята окружили Тончо.

— Откуда это у тебя?

— Папа и мама вернулись! — торжественно сообщил он.

— Здорово!

— Ты ли это, Тончо? — не сдержалась одна из соседок.

— Папа и мама вернулись! — радостно повторил Тончо.

— А что еще тебе привезли? — Соседка сгорала от любопытства.

— Очень много всего привезли, но сказали, чтобы я об этом не говорил.

— О-о-о, товарищ Ташев, — раздался с балкона голос Константинова. — С возвращением вас!

Ташев, отец Тончо, стоял на балконе, опершись о перила, и смотрел во двор, словно внизу проходила демонстрация, как на праздник Девятого сентября[8].

— Рад встрече, Константинов. Как твой «Трабант»?

— Все в порядке. А ты что, без машины?

— О машине не спрашивай, увидишь — закачаешься!

— Привез ее?

— Она в пути, — ответил Ташев.

На балкон вышла бабушка Гинка.

— Поздравляю, — сказала ей Худерова. — Твои приехали, теперь ты горя не будешь знать.

— Хорошо бы, — вздохнула бабушка Гинка.

— Дети-то как подросли, — заметил Ташев. — Настоящими мужчинами стали.

— Растут, — колко бросила Худерова. — И если родители за границей — все равно растут. Хорошо иметь дедушек да бабушек!

— Были бы живы и здоровы, — согласился Ташев.

— Очень хорошие у нас во дворе дети! — похвалила мальчиков бабушка Гинка. — И сумки мне помогали нести, и мусор выбрасывали, и с Тончо возились, и даже, скажу тебе, научили его самостоятельно мыться.

— Тончо! — позвал Ташев. — Иди сюда, я тебе дам кое-что для твоих друзей.

Тончо скрылся в подъезде и вскоре принес большую коробку шоколадных конфет. Ребята окружили его, и глаза у них разбежались — каких там только конфет не было!

— Вкусные.

— Очень вкусные, — согласился Маляка. — Как наша «Албена».

— Ну да, — возразил Камен.

— Честное слово, — сказал Маляка. — Папа кладет «Албену» в импортные коробки, никому это и невдомек. Гости едят и ахают от восторга.

Тем временем к мальчикам подошли две девочки из соседнего двора. Их тоже угостили конфетами. Потом примчались близнецы, взяли из коробки по две конфеты, Тончо даже прикрикнул на них:

— Вы что это хапаете?

— Мы взяли дедушке. — Стефчо тут же сунул обе конфеты в рот.

Скоро с конфетами было покончено, и ребята снова вернулись к игре.

Тончо тоже играл, не гнать же его!

— Тончо, сынок, — крикнул Ташев с балкона. — Испачкаешь новый костюм! Ступай переоденься.

Тончо побежал к дому и, обернувшись к ребятам, крикнул:

— Сейчас вернусь!

14

Если женщина позволяет мужчине положить руку себе на плечо, это еще не означает, что она в него влюблена. Он может быть ее братом или приятелем. Но относительно Добревой Маляка не ошибался. Она, конечно, влюблена в того мужчину, с которым Маляка видел ее в кинотеатре. А он влюблен в нее. Мужчину звали Анастас Чолаков, это был талантливый кибернетик двадцати пяти лет от роду, но уже автор нескольких фундаментальных работ по электронике.

Добрева познакомилась с ним в Варне два года тому назад. Она не была уверена, что Наско — так его называла — помнит этот день, и решила сделать ему сюрприз. Пожалуй, лучшим подарком по такому случаю будет книга. Войдя в книжный магазин, она стала разглядывать стенды, и тут ее внимание привлекла книга Георги Милчева «День вчерашний, день завтрашний». Добрева полистала ее и решила купить; в этот момент кто-то взял книгу из ее рук. Добрева резко повернулась и, увидев Милчева, заулыбалась.

— Я хочу надписать вам эту книгу, — сказал он и достал ручку.

— Что это вы с книгой делаете? — сурово спросила девушка в синем форменном халате, следившая за порядком в магазине.

— Я ее куплю, — ответил Милчев.

— Не хватает, чтобы вы ее украли! — донесся голос кассирши.

Возле кассы не было ни одного покупателя, вот кассирша и решила дать волю языку, но тут же спохватилась, узнав Милчева.

— Извините, товарищ Милчев, я вас не признала.

— Писателей много, разве всех упомнишь, — успокоил ее Милчев.

Уже на улице, прощаясь, Милчев как бы случайно вспомнил:

— Как школьные репетиции, идут?

— Да, да, сценарий получился отличным. — Добревой стало не по себе. Следовало бы поблагодарить писателя сразу, как только она его увидала в книжном магазине.

— Приятно слышать, — обрадовался Милчев. — Это мой первый сценарий.

— Получилось удачно.

— Юлия мне сказала, что совет отряда очень просил добавить что-нибудь насчет спорта. — Милчев заметил недоумение в лице Добревой. — Что-нибудь о баскетболе. Я, само собой, отказался.

Они расстались. Теперь Добревой все стало ясно. История с баскетбольным щитом ей сразу показалась подозрительной, но как, не имея доказательств, обвинять в чем-либо ребят? Смутило учительницу и поведение Панты, Камена и Маляки при распределении ролей. Помнится, Камен даже перебил ее, разве такое когда-нибудь бывало? А эта нелепая затея с символическим попаданием мяча в корзину! Но она осталась верна своему принципу — не спешить с обвинениями. Обман всегда раскрывается. «Баскетбольный щит, старый, видавший виды, чтобы был явным размах спортивных занятий в школе имени Кирилла и Мефодия…» — вспомнила Добрева. — «Старый, видавший виды! Ну и ну!»

До ее ушей долетели радостные детские крики. Пройдя между домами и увидев спортплощадку, она остановилась. Как азартно играют дети! Она узнала всех — эти трое из шестого «Г», Сашо из шестого «А», четверо из шестого «Б», двое из шестого «В». Знаком ей и баскетбольный щит, вокруг которого кипели спортивные страсти.

Первым учительницу заметил Камен, а затем и все остальные.

— Вбрасывайте, мелюзга! — Панта еще не видел Добреву.

Ответом ему была воцарившаяся на площадке тишина. Камен подошел к учительнице, думая объясниться с нею, но она опередила его:

— Как вам не стыдно!

— Мы вернем щит. — Камен сразу понял, о чем идет речь.

— Вернете, разумеется. И немедленно. Снимайте его.

Снять щит оказалось труднее, чем поднять и закрепить. Пришедший на площадку Константинов чуть было не поссорился с учительницей — зачем же лишать детей баскетбола, но, взглянув на Камена, понял, что лучше промолчать и помочь ребятишкам. Позвали и проходящего мимо старшеклассника, сына Стоименова.

Вновь потащили баскетбольный щит по улице. Учительница велела оставить его в школьном дворе, а сама с тремя мальчиками из шестого «Г» направилась к директору.

— В чем дело? — удивился директор.

— Полюбуйтесь на них, — кивнула Добрева головой в сторону учеников, но в голосе ее не было упрека.

Может быть, поэтому директор не спросил, что они натворили, а только произнес:

— Так что же?

— Знаете, что они сделали?

— Что? — Голос директора прозвучал строго.

— Баскетбольную площадку! Сами!

— Прекрасно, — похвалил директор мальчиков.

— Но у них нет баскетбольного щита. Я вас очень прошу, разрешите им взять старый щит, он валяется в плавательном бассейне.

— Согласен, мы его спишем.

Мальчики оторопели.

— Не следует ли вам поблагодарить директора? — улыбнулась Добрева.

— Спасибо, — невнятно пробормотали ребята.

Выйдя из кабинета, учительница сказала:

— Что же вы не попросили его раньше? Если можно, вам его дали бы сразу, а уж нет, так нет. Ступайте!

Мальчики бросились вниз по лестнице, а Добрева смотрела из окна, как они бежали через двор.

Ждавшие на улице ребята не могли понять, почему приятели так радуются. И тогда Маляка рассказал обо всем, что произошло. Мальчики принялись обниматься, как футболисты после забитого гола. Но вот первые минуты восторга миновали; ребята взяли щит и бодро зашагали, несмотря на полуденную жару — впервые в этом году солнце так припекает. Что ж, своя ноша не тянет!

Сегодня тридцать первое мая, завтра праздник — Международный день защиты детей. Праздник, а в школу надо идти.

В этот же день они водрузили щит на место, но опоздали на первый урок. Добрева не вняла объяснениям и записала каждому в дневник замечание за опоздание по неуважительной причине.

Часть третья Гараж

1

Утром, едва домашние ушли, Маляка вошел в комнату сестры. Чуть ли не каждый день он теперь укладывался на свою прежнюю кровать и, упершись ногами в заднюю спинку, а руками вцепившись в спинку у изголовья, начинал подтягиваться. Ему казалось, что косточки похрустывают, — прекрасно! Значит, он растет!

Сделав новую отметку на дверном косяке, мальчик обнаружил, что за десять дней он вырос на целых два сантиметра. Если и дальше так пойдет, через три с половиной месяца он догонит Панту.

Охваченный столь счастливой мыслью, Маляка выглянул в окно и оцепенел — внизу у баскетбольного щита высилась груда кирпича, а на мокрой от ночного дождя земле чернели глубокие следы самосвала.

Маляка мигом оделся и помчался к Камену, но, узнав, что приятель пошел стричься, бросился в парикмахерскую. Влетел в нее как раз в тот момент, когда уборщица, наклонясь, заметала в совок срезанные волосы. Распахнувшаяся дверь стукнула ее и едва не сбила с ног. Маляка рванул назад и как раз вовремя — уборщица, с большой, как у Бабы Яги, метлой, понеслась за ним и до угла улицы преследовала его. Бежала она быстро и едва не догнала Маляку, а он, как известно, шестьдесят метров пробегает за восемь секунд.

— Я тебя подстригу, только приди! — грозила она вслед мальчику.

Немного погодя Маляка снова отважился подойти к парикмахерской. Уборщица опять подметала. И опять, того и гляди, кто-нибудь войдет и толкнет ее. Ну точно как в старых кинофильмах — идет солидный господин, уборщица растягивается на полу, потом, вскочив, хватает швабру и — ломает ее о голову вошедшего. В жизни, впрочем, так не бывает, жизнь — это не улыбки старых кинолент.

Никто в парикмахерскую не вошел, и уборщица, закончив свое дело, села на стул точно против входа. Маляка, не теряя ее из виду, осмотрел салон парикмахерской. В кресле сидел Камен, его стригли. Гримасами и жестами Маляка попытался привлечь внимание товарища. Эх, досада, не видит! Машинка, что ли, рвет ему волосы? Чего он глаза-то закрыл? Словно влюбленные на экране. Вот сестра целовалась-целовалась с закрытыми глазами, а теперь Маляке приходится спать в гостиной.

Наконец Камен заметил приятеля и сразу понял, что дело не терпит отлагательства. Только парикмахер повернулся к коллеге, как Камен соскочил с кресла, и мальчики стремглав понеслись по улице. Прохожие оглядывались на них — Камен не успел снять салфетку, а голова его была подстрижена наполовину.

Ребята промчались между домами и, потрясенные, с трудом переводя дух, остановились. Кто-то посмел посягнуть на спортплощадку, их спортплощадку, которая стоила им таких трудов и нервов и за которой они так тщательно ухаживали! Да и деревянную скамью у ограды для запасных игроков и зрителей они сделали своими руками. А теперь…

Камена и Маляку окружили братья-близнецы, Тончо и еще два мальчика из соседнего дома.

— Какой пень с ушами свалил сюда кирпичи? — возмутился один из мальчиков.

Камен и Маляка пожали плечами, а Тончо виновато опустил глаза.

Тут во дворе появился Панта — пришел на очередную тренировку. Увидев кирпичи на спортплощадке, он чуть не заплакал. Что же это за безобразие?! И это когда упорство и настойчивость спортсменов начали давать свои результаты!

Неделю назад пошли они посмотреть на тренировку детской команды спортклуба «Академик». Сели в сторонке и стали наблюдать. Пангаров сразу заметил мальчиков и подошел — мягкий, как вата.

«Ну как, хвостист? — пошутил он, обращаясь к Панте. — Исправил отметки?»

Панта и ухом не повел — что с дурака взять, хвостистом его называет. Знал бы, что он, Лучезар Пантев, по литературе получил пять, не говорил бы так.

«Надеюсь, со временем ты вернешься в нашу команду. Соревнования стучатся…»

«Куда стучатся?» — спросил Панта.

«В дверь, конечно. Не в твою же голову, Пантев. Хочешь, я поговорю с директором, с учителями… — предложил Пангаров. — Спортсмену не обязательно быть отличником. И профессоров, когда-то окончивших школу с отличием, раз-два и обчелся. Я могу попросить, чтобы тебя вызвали для исправления двоек и троек. Ты вроде бы обиделся, но сам виноват. Спортсмен как скрипач. Если не играешь… Чтобы нам не пришлось начинать с до, ре, ми, фа, соль».

«Разрешите нам сыграть», — неожиданно попросил Панта.

«Сыграть? Кому?»

«Нам, — Панта кивнул на товарищей, — нам с вашими ребятами».

Пангаров улыбнулся и вместо ответа дал свисток — его воспитанники тотчас прекратили игру. Тренер пригласил всех на площадку — и матч начался. Пангаровские воспитанники в спортивных костюмах, Панта с друзьями — в обычных майках. Ничего, что в этот день все, включая Панту, были в белых трусах. Дело не в одежде.

Мальчики проиграли, но проиграли с минимальным счетом. К тому же за пять минут до конца игры Пангаров наказал Панту пятым фолом, и тот отправился на скамью зрителей. После матча Пангаров снова подошел к Панте, но Панта решительно отказался вернуться в команду, держался даже вызывающе — и почувствовал себя отомщенным.

Домой ребята возвращались в отличном настроении. В ушах Маляки снова звучала духовая музыка, но на этот раз Маляке слышались и овации многотысячной толпы.

«Через месяц опять сыграем с ними, — сказал Панта. — Все дело — в упорных тренировках».

И вот сейчас друзья стояли возле разрушенной площадки, над которой могильным холмом возвышалась груда кирпича. Послышался шум мощного мотора, и ребята повернули головы: самосвал, объехав их и оставив следы на площадке, высыпал новую груду кирпича. Вываливаясь из кузова, кирпичи били по столбу, и баскетбольный щит шатался.

— Дядя, мы здесь играем! — закричал Камен.

— Лучше бы снял слюнявчик! — высунулся из кабины шофер и, довольный, посмотрел на мальчиков — какое впечатление произвела его шутка.

Ровно никакого. Ребятам было не до смеха, а Камен смутился — он только сейчас заметил, что стоит с салфеткой на шее, и сразу же сбросил ее. Погладив недостриженную голову, он в бессильном гневе пнул ногой по шине грузовика и решительно пошел прочь. Остальные мальчики последовали за ним. Подойдя к подъезду, ребята поднялись по лестнице и остановились перед дверью с табличкой «Константиновы». На звонок открыл сам Константинов и удивился: что привело к нему целую ватагу ребятишек?

— Вы видели, что творится? — обратился к нему Камен.

— А что такое?

— Кто-то сбросил на спортплощадку целую груду кирпича.

У Константинова вытянулось лицо. Это еще что такое?

— Сейчас разберемся, — сказал он. — Никаких кирпичей! Сколько боролись за ваш баскетбол, а тут какие-то кирпичи! — Выглянув в окно и увидев самосвал, Константинов крикнул, обращаясь к шоферу: — Кому это ты привез кирпичи?

— Товарищу Ташеву, — отозвался шофер.

— А зачем?

— Для гаража.

— Какого гаража? Тут не место для гаража. А где детям играть?

— У киоска «Спортлото», — снова сострил шофер.

И опять острота его не была оценена по достоинству, потому что Константинов тоже возмутился происходящим.

— Я поговорю с Ташевым, — пообещал он мальчикам. — Уберет кирпичи как миленький… — Взглянув на голову Камена, Константинов оторопел: — Где это тебя так?

Камен растерянно дотронулся до волос, посмотрел на часы и вдруг сорвался с места.

В негодовании Маляка схватил Тончо за ухо.

— Да, отец, — заморгал Тончо. — Я ему сказал, а он… ведь машина…

— Мало нам было твоей бабушки, а теперь еще и отец!

— Бабушка — мамина мама, — оправдывался Тончо.

Маляка схватил малыша за руку и потащил вниз, в подвал. Прижал к стенке возле двери и растерялся — ну что тут можно сделать?!

— Меня опять похитили? — обрадовался Тончо, ему понравилось быть похищенным.

— Как влеплю тебе! — пригрозил Маляка.

А Тончо был все так же невозмутим.

— Скажи своему отцу — пусть убирает кирпичи, понял?

Тончо знал, что это ему не по силам, отец только разозлится, и все.

— Пусть убирает эти поганые кирпичи с площадки, слышишь? — зло повторил Маляка.

— Папа не…

— А вот уберет! — прервал его Маляка, которого осенила новая идея. — Знаешь, что такое голодовка?

— Нет, — признался Тончо.

— Я тебе объясню. Это забастовка в знак протеста. Никто из родителей не может выдержать голодовки собственного ребенка!

В тот же день Тончо начал голодовку, только поначалу это осталось незамеченным. Всей семьей сели обедать. Когда Тончо налили борща, он гордо взглянул на родителей и отодвинул тарелку, но они спокойно принялись за еду и не обратили на демонстрацию сына никакого внимания. «Ничего, — подумал Тончо, — подожду».

Бабушка Гинка налила себе борща последней. Она была молчалива, и это означало, что бабушка сердится и лишь ждет повода высказать свое неудовольствие. Повод не замедлил появиться.

— У нас что, нет черного перца? — спросил Ташев.

— Нет черного перца! — раздраженно повторила бабушка Гинка. — Хорошо, хоть догадались спросить, что в доме есть, а чего нет. Никто из вас по дому и пальцем не пошевелит. Я готовлю, а из чего готовлю, вам нет дела. А мне не тридцать лет. Да и давление у меня… Пока вас не было, было куда лучше…

— Мама, ты знаешь… — Ташева попыталась успокоить бабушку Гинку, но та уже не могла остановиться.

— А раньше? Когда вы были малышами… Я одна, помочь некому, из сил выбивалась и все-таки находила время ткать гобелены. Для «Тайной вечери» четыре раза ходила в Картинную галерею за советом. Кто ее рисовал — не знаю, но волосы Иуды одного цвета были — совершенно черные. А я добавила несколько белых волосков — считала, что они должны у него появиться из-за угрызений совести, после предательства. Три оттенка черным волосам придала. А сейчас времени не остается чулки заштопать.

— Что такое оттенок? — спросил Тончо; только он один и слушал бабушку.

— А ты почему не ешь? — рассердился отец.

— Я объявил забастовку, — заерзал на стуле Тончо, довольный, что наконец-то обратили и на него внимание.

— Какую забастовку?

— Голодную.

— Кто тебя этому научил?

— Маляка, — чистосердечно признался Тончо и придвинул к себе тарелку, решив, что теперь забастовка кончилась.

— Зачем понадобилась эта забастовка?

— Надо заставить тебя убрать кирпичи.

— Кирпичи? Какие кирпичи?

— Для гаража. — Тончо отвечал коротко, потому что с жадностью ел. Во время забастовки запах борща показался ему особенно аппетитным.

— С какой это стати я буду их убирать?

— Чтобы ты не строил гараж.

— Как это?

— Так, мешаешь нам играть на площадке.

— А мне ваша площадка не мешает?

Тончо перестал есть. Никто из родителей не может выдержать голодовки собственного ребенка, а его отец выдержал. Мама по-прежнему молчала, а бабушка Гинка все твердила, что сейчас и пригодных для гобеленов ниток не найдешь, но это не утешало Тончо: Маляка его обманул или он что-то не так сделал.

— Ребята сказали, если ты не уберешь кирпичи, не будут со мной играть. Убери, слышишь, или я не буду есть всю жизнь.

— Не будешь есть? — повысил голос Ташев и, дав сыну подзатыльник, отодвинул его тарелку. — Ну и не будешь, в наказание. И вечером, и завтра утром.

Тончо заревел, вскочил с места и бросился к бабушке:

— Скажи ему, что я есть хочу, б-а-а!

2

Пока Тончо бастовал, Панта подстригал Камена отцовской машинкой. Камен решился рискнуть — у него не оставалось другого выхода, ведь после обеда парикмахерская не работала.

Машинка Панты оказалась старой, она так драла волосы, что у Камена искры из глаз сыпались. Тогда Маляка предложил смазать машинку маслом, но, смазанная, она по-прежнему рвала волосы, да еще и пачкала их. Камен сидел, стиснув зубы, а Панта, высунув язык, старался изо всех сил. Очень скоро стало ясно, что парикмахер он никудышный.

— Жаль, машинка не электрическая, — виновато проговорил Панта, — наверняка было бы лучше, но…

Тон его насторожил Камена.

— Маляка, посмотри, как я выгляжу.

Маляка покрутился возле Камена — стул стоял у окна, поближе к свету — и озадаченно взглянул на Панту, у которого был совсем несчастный вид.

— Ну что? — Тревога Камена все возрастала.

— Хорошо, — нерешительно промямлил Маляка. — Волосы отрастут, и все исправится, а пока походишь в шапке.

Камен вскочил со стула и, схватив зеркало, начал вертеться перед окном, но разглядеть толком ничего не мог, поскольку больше всего от неумелой стрижки пострадал затылок. Волосы были то сострижены до корней, то торчали космами.

— Не очень безобразно? — беспокоился Камен.

— Как сказать… — пробормотал Маляка.

— Не очень, — протянул Панта. — Да…

Дома Стефчо и Тончо, увидев прическу старшего брата, смеялись до упаду. И дедушка смеялся, приговаривая, как хорошо, что у него теперь нет катаракты — на такое диво надо глядеть в оба глаза. Дедушка подравнял стрижку ножницами сколько мог, а время пролетело, и Камен опоздал в школу.

Первым уроком была математика. Отмечая отсутствующих, Добрева спросила про Камена. Панта решил — надо что-то придумать, и, поднявшись с места, начал говорить о тяжелом положении у Камена дома — дедушку оперировали, двое близнецов… Пробормотал еще что-то невнятное, учительница разрешила ему сесть.

В этот-то момент дверь открылась, и вошел Камен, на голове его красовался берет, натянутый по самые уши.

— Извините, я…

— Знаю, — кивнула Добрева. — Садись. И сними берет.

Когда Камен обнажил голову, раздался смех. Панта почувствовал себя виноватым и толкнул ребят, сидевших рядом, чтобы те перестали хохотать.

Добрева постучала по кафедре и положила руку на тетради с контрольными работами.

— Вашими работами я довольна, — сказала она, как только в классе установилась тишина. — Всего одна двойка.

Ученики обрадовались, и только Пантев, которым овладели дурные предчувствия, понурился.

— Пантев, к доске!

Панта поплелся между рядами, встал у доски, взял мел.

— Давай посмотрим, так ли трудна контрольная? — И Добрева стала читать условие задачи.

Пока Панта страдал у доски, один мальчик нарисовал на листочке Камена, у которого вместо головы красовалась фара. Карикатуру передавали из рук в руки и приглушенно хихикали. Кто-то пририсовал рядом с фарой купол церкви с крестом наверху, который также должен был обозначать голову Камена. Камен потянулся за карикатурой и тут услышал голос учительницы:

— И что же надо делать?

Вопрос был обращен к Панте, а тот стоял у доски, словно статуя, и никак не мог преодолеть барьера, отделявшего его от решения.

— Что здесь такого сложного, а? Вот что нужно сделать.

Добрева взяла мел и начала решать задачу. Она объясняла каждое действие, на ходу спрашивая Панту, все ли ему ясно. Панта согласно кивал головой. Учительница написала результат, подчеркнула его двумя чертами и опять посмотрела на Панту:

— Ну, как?

Панта беспомощно уставился в пол.

— Садись, — устало сказала учительница. — Кто-нибудь должен ему помочь по математике. Камен! — Она не случайно обратилась к Камену: знала, что мальчики дружат и вместе играют в баскетбол, но, впрочем, тут же передумала. — О, нет, у тебя тяжелое положение в семье.

— Почему, я…

— Садись, садись, — добавила Добрева. — Ты у нас и председатель совета отряда, и дома устаешь, с тебя хватит! Кто мог бы позаниматься с Пантевым?

Встала Юлия. Камен посмотрел на нее, на Панту, а тот от помощи Юлии отказываться не стал. И тогда Камен решил, что друг предал его. Да, да, предал. Так думал Камен.

После школы мальчики возвращались домой вместе. Какой-то не знакомый Маляке парень остановил Панту — хотел с ним поговорить. Маляка решил было подождать приятеля, но Камен мрачно заявил, что очень торопится, его ждут.

— Тяжелое положение в семье… — прошипел Камен. — Кто это сказал?

— Панта.

— Кто?!

— Панта, — ответил Маляка. — Добрева спросила, почему тебя нет на уроке, и он, чтобы тебе не отметили прогул…

В этот момент Панта догнал мальчиков, и Камен замолчал. Точнее, разговор прервал Панта.

— Меня пригласили в «Локомотив»! — радостно сообщил он товарищам.

— Ну и?.. — Маляка даже остановился.

— Раз приглашают, пойду.

— Бросаешь нас, значит.

— Да нет. — Панта положил руку на плечо Маляке. — Я с вами, но надо подумать о будущем. Видите, в школе у меня дела идут плохо.

— Теперь тебе помогут, — язвительно бросил Камен.

Панте и в голову не пришло, что Камен обиделся из-за Юлии, он думал — из-за неожиданного приглашения в «Локомотив», которое, конечно, льстило его самолюбию. Пригласил сам тренер, а это немало. Тренер Цапе наблюдал за Пантой еще во время его тренировок у Пангарова и решил заполучить мальчика любой ценой. Конечно, неловко переманивать спортсмена у коллеги, надо бы подождать, и вдруг Панта исчез.

«Теперь, — размышлял Панта, — у меня приличный опыт занятий у тренеров. Каким бы хорошим ни казался поначалу этот Цапе, никто не знает, когда и какая муха его укусит. Поэтому на всякий случай надо будет носить в сумке куртку и надевать свой тренировочный костюм». Вопрос об успеваемости тоже волновал Панту — неужели и в «Локомотиве» оставят в команде только с хорошими отметками? С литературой и историей он уже более или менее справлялся. Но с математикой… Вот и последняя контрольная, тяжелым грузом лежащая в портфеле. Если бы не двойка, возможно, он и не согласился бы так быстро пойти в «Локомотив», а немного подержал бы фасон. Кто держит фасон, того больше ценят, но о чем может идти речь при двойке по математике? Ни о чем! Бросаешься в объятия Цапе и ни о чем не спрашиваешь. Да и о чем тут спрашивать, если тебе учителем назначают ученицу. Юлию! С какой стати?

А Камен был сердит на Панту, он стыдился того, что рассказал ему о своем отношении к Юлии, и теперь многое представлялось мальчику в ином свете. Он вспомнил, как Панта отправился с Юлией в кино, а мог бы — как Маляка — пойти с ним в больницу к дедушке! А стрижка? Может, Панта, нарочно все устроил, чтобы над ним потешался весь класс? А теперь «Локомотив»! Ох, и почему только именно на их спортплощадку свалили кирпичи? Как говорится, корабль дал течь. А с тонущего корабля первыми бегут крысы. Где-то он это вычитал. Вот первая крыса убежала. Кто следующий?

— Маляка! — Камен позвал приятеля с собой.

— Куда это вы? — спросил Панта.

— Да так, дело, — холодно отозвался Камен.

Маляка не знал, о каком деле может идти речь, но послушно пошел за товарищем.

— Куда мы идем? — поинтересовался он.

— В парикмахерскую. Пусть подстригут как следует, — ответил Камен. — Ты что, хочешь, чтобы я из-за этого «локомотивщика» всю жизнь в берете ходил?

Легковая машина чуть не сшибла мальчиков, хотя они переходили улицу по пешеходной дорожке. Камен от неожиданности резко вскинул портфель, водитель крутанул руль и проскочил мимо. Маляка плюнул, норовя попасть в машину, но она была далеко. В школе только и твердят, что переходить улицу следует в установленных местах. Уж если машина собьет пешехода на «зебре», шофера ждет очень строгое наказание.

Все-таки прежде чем они дошли до противоположного тротуара, Камен заставил другую машину остановиться. Тормоза завизжали, и шофер крикнул:

— Вам что, жить надоело? Я вам сейчас!

— Здесь переход, — с достоинством ответил Камен. — И вы должны нас пропустить.

— Тюрьма по вас плачет, — погрозил пальцем шофер.

— А вас могут повесить, — заявил Маляка. — К высшей мере приговорить.

Шум мотора заглушил брань водителя, но мальчики не обратили на нее внимания.

— У нас и в самом деле есть смертная казнь? — спросил Камен.

— Не может не быть, за убийство. Если задавит детей — смертная казнь! Чем старше жертва, тем меньше наказание.

После второго посещения парикмахерской Камен оказался остриженным наголо. Вероятно, из-за этого по дороге домой он продолжал оставаться мрачным.

— Вообще Панта с нами… — Камен помолчал, но фразу не закончил. — Подумаешь, пойдет в «Локомотив»!

В этот момент к дому подкатил старый «Трабант» Константинова. Мальчики удивились: Константинов увидел их, но почему-то, не сказав ни слова, поспешил запереть дверцу и нырнул в ворота. Ребята бросились за ним во двор, но Константинова уже не было там. Мальчики поднялись по лестнице и долго звонили в его квартиру, но никто так и не открыл. Странно!

3

Константинов действительно злился на Ташева: ишь какой, отправился за границу на три-четыре года в погоне за большими деньгами! Вернулся и, пожалуйста, ни у кого не спросив, свалил во дворе кирпич. Для гаража! Хотя, с другой стороны, если ему разрешат строить гараж, то и «Трабант» не будет мокнуть под дождем. Но мысль об этом Константинов отогнал: столько труда положено на спортплощадку! «Я покажу Ташеву, где раки зимуют! Если он какая-то шишка в Министерстве иностранных дел, так ему все можно?»

Константинов напрасно поджидал Ташева утром, упустил, когда тот приехал обедать, — увидел соседа лишь в половине второго, снова уходившим на работу, и выскочил в шлепанцах во двор.

— Товарищ Ташев, можно тебя на минутку?

Ташев обернулся. Высокий, худощавый, изысканно одетый, он выглядел настоящим дипломатом. Был он значительно моложе Константинова, но тем не менее не сделал и шага навстречу соседу. Высокомерия у Ташева хоть отбавляй.

— Скажи, что это такое? — Константинов кивнул на кучу кирпича.

— Кирпичи, — вызывающе ответил Ташев, с которого еще не сошло раздражение, вызванное голодовкой сына.

— Вижу, что кирпичи, — вскипел Константинов. — И знаю, что собираешься строить гараж. Но этого не будет!

— Посмотрим.

— Без разрешения райсовета нельзя, а разрешения тебе не дадут.

— Не волнуйся, дадут! — Ташев похлопал по карману, тем самым как бы говоря, что разрешение у него уже есть, и подошел к стоявшему на улице роскошному «Форду». — Ну, посуди сам, разве такой красавец не заслуживает гаража? — И показал Константинову спину.

«Красавец, значит? Ладно, ладно! Увидишь, как твоего красавца будет поливать дождь, как вода тут и там просочится сквозь краску, как ржавчина разъест металл и твою мещанскую душу!» — гнев переполнял Константинова. Хорошо, что он сегодня свободен. Если нужно, он и завтра не пойдет на работу, но…

Константинов надел ботинки и отправился в райсовет, где сразу выяснил, что частные гаражи строить не разрешают. Прекрасно! Он пошел в министерство к Ташеву и сообщил ему об этом, но Ташев тут же показал ему разрешение: черным по белому написано. Ах, так? Ну, ну! Константинов накатал заявление — и снова в райсовет. В приемной отказались регистрировать его заявление, и Константинов расшумелся: как так? А кто дал разрешение Ташеву на строительство гаража? Секретарша пожала плечами — откуда ей знать?

— Гаражи там запрещено строить, — еще раз объяснила она.

— А он строит. И кирпичи уже привез. И разрешение имеет. Своими глазами видел.

Секретарша поднялась со стула и надела очки, чтобы получше разглядеть такого скандального посетителя. Глаза за стеклами очков стали огромными — у нее была большая дальнозоркость.

— Кто дал, тот пусть теперь и беспокоится, — пожала плечами она.

— Я разнесу вас в пух и прах, так и знайте.

В маленькую приемную вошли еще двое посетителей, стало совсем тесно, и люди заволновались.

— Долго вы еще? — обратился кто-то к Константинову. — Мы все-таки с работы.

— Хороша же у вас трудовая дисциплина, — колко заметил Константинов. — Я вот в выходной пришел. Как же! Ташеву разрешение дали, а мое заявление не принимают! Я в газету напишу. Ему гараж — и мне гараж! Это вам не в Штатах. «Форды», «Трабанты» — мы все равны!

Когда Константинов вышел из райсовета, его оштрафовали за стоянку машины в неположенном месте, и тут он совсем расстроился, прямо хоть плачь.

Константинов заметил Камена и Маляку в тот момент, когда выходил из «Трабанта», но поспешил скрыться. Однако вскоре в дверь позвонили, еще раз, еще — очень продолжительно. Ну и мальчишки! Неловко, конечно, получилось, но жизнь есть жизнь. Ташева все равно не одолеть, так хотя бы для себя он выхлопочет разрешение. Ташеву что? Года через два-три купит новую машину, а он, бухгалтер Константинов, будет водить свой «Трабант» до гробовой доски. Такова его доля. Даже если в лотерею выиграет машину — опять будет всего лишь «Трабант». Каждый рождается под своей звездой. Один — лев, другой — рак. Впрочем, все это ерунда! При чем тут лев и рак? Уж как кому повезет.

Услышав, что дети спускаются по лестнице, Константинов почувствовал угрызение совести, пожалел ребят. Ну да ничего, подумал он: пусть учатся жизни.

4

Панта сновал по комнате в одних трусах. Часы пробили десять — пора! Мальчик достал чистую рубашку из гардероба, надел отутюженные темно-синие брюки и, встав перед зеркалом, провел ладонью по лицу — кожа гладкая, только усики чуть-чуть пробиваются. Панта надел свежие носки, а старые швырнул под кровать, потом обулся — ботинки блестели как лакированные. Кинул последний взгляд в зеркало, сложил тетрадку и засунул ее в задний карман. Уже в дверях Панта вспомнил, что не взял с собой денег, и вернулся.

Панта шел к Юлии — этим и объяснялись его тщательные сборы. Он был ей благодарен за желание позаниматься с ним, хотя и считал, что еще не родился тот человек, который смог бы вытянуть его по математике. В таком случае надо хотя бы внешне произвести хорошее впечатление. А может, отказаться от ее помощи?

Панта почувствовал, что Камена задело предложение Юлии, уж не подумал ли он… Юлия и в самом деле нравилась Панте, но после того как Камен доверил ему свою тайну… Раньше, правда, случалось — Панта то дернет девочку за волосы, то выбьет портфель из рук, но после признания Камена он держался с ней ровно.

Панта остановился перед киоском и положил стотинки на прилавок.

— Пачку «Солнца», — как можно более солидно произнес он, привстав на цыпочки, чтобы казаться выше ростом.

— Как тебе не стыдно, — укорила его продавщица.

— А что такое? — сразу включился в разговор какой-то мужчина, протянувший продавщице лев. — «Бэ-Тэ»!

Панта забрал свои стотинки и исчез, но от мысли купить сигареты не отказался, полагая, что для пущей важности надо бы иметь их — сигареты производят впечатление, особенно на девчонок. В бакалейном магазине возле кассы стояла небольшая очередь. Панта направился прямиком к кассе и положил стотинки перед кассиршей.

— «Солнце»!

— Эй, малыш! — крикнул кто-то сзади. — Ты очень спешишь?

— За сигареты выбивают без очереди, — вмешался продавец.

Выйдя из магазина, Панта вынул из пачки несколько сигарет, разломал их и бросил в урну.

Вскоре он вошел в подъезд красивого дома, где жила Юлия. Остановившись перед дверью, мальчик проверил, хорошо ли заправлена рубашка, пригладил волосы и только после этого позвонил.

Открыла Юлия.

— Точность — вежливость королей, — улыбнулась она. — Опоздал лишь на десять минут. — И пригласила Панту в свою комнату.

Они сели рядом за письменный стол, Юлия волновалась: это был ее первый урок, она ведь мечтала стать учительницей.

— Что тебе неясно по алгебре? — спросила она.

— Знаешь… — растерялся Панта, ему многое было неясно. — Задачи.

— Какие, логические?

— Логические, не логические — всякие.

В комнату вошла мама Юлии — познакомиться с гостем. Она знала, что дочь должна помочь какому-то отстающему ученику, и это было ей неприятно — вместо того чтобы учиться, Юлия будет тратить время на то, чтобы учить.

— Надеюсь, вы недолго… — Мама Юлии была не слишком любезна. Поздоровавшись с Пантой за руку, она добавила: — Если человек сам учиться не хочет, другому его не научить!

Юлия покраснела, Панта тоже, ему захотелось встать и уйти, даже нагрубить, но он боялся обидеть Юлию.

— Ну, занимайтесь, занимайтесь, — попыталась исправить свою бестактность мама и повернулась к Панте: — Значит, это ты Лучезар Пантев? Я никогда не видела твоих родителей на собраниях в школе.

— Мама в это время работает и…

— А где она работает?

— В Министерстве иностранных дел…

— О-о-о! — Мама Юлии была приятно удивлена.

— …уборщицей. Как раз в это время…

Приятное удивление исчезло, и тон заметно охладел.

— А твой отец?

Мать не заметила предостерегающего взгляда Юлии.

— Он погиб. В автомобильной катастрофе.

— О, боже! Ну, не буду вам мешать.

После ее ухода наступило неловкое молчание.

— Может быть, не надо… — Панта хотел сказать, не надо ему приходить, но Юлия прервала его:

— Прекрати! Мама не со зла, вообще-то она неплохая женщина.

— А у меня мама очень добрая, — признался Панта. — Я в долгу не останусь, когда-нибудь, честное слово, такое для нее сделаю…

Юлия вздохнула и открыла учебник. Счастливый Панта, может отблагодарить свою маму. А она? У родителей нет только птичьего молока, что уж тут сделаешь для них?

— Ну, давай начнем, — предложила Юлия. — Ты решай одну задачу, я — другую, а потом посмотрим, что у кого получится.

— Хорошо, — согласился Панта.

Предложение Юлии ему понравилось. Он принялся читать условие задачи, незаметно для себя покусывая шариковую ручку. Взгляд его блуждал по учебнику, потом остановился на Юлии. Красивая девочка, правда, красивая. Юлия посмотрела на него, и это его смутило.

— В чем дело? — удивилась она.

Он совсем смутился и, не ответив, спросил:

— Можно закурить?

— А ты разве куришь?

— Пытаюсь бросить, — Панта старался говорить по-взрослому и неторопливо достал из кармана пачку «Солнца». — С утра выкурил только пять сигарет.

— А если войдет мама…

— Ну, ладно, — Панта сунул сигареты в карман. — Меня и так с утра бил кашель.

Напрасно Панта полагал, что Юлия очарована его пристрастием к курению. Единственно, о чем она думала, — как бы не вошла мама и не устроила скандал. А то еще возьмет и вышвырнет Панту за дверь, как паршивого котенка. Конечно, семья их интеллигентная, но терпение и самых интеллигентных людей имеет свой предел.

Юлия посмотрела в тетрадку Панты — он ничего не написал. Ну, конечно, где уж тут решать задачи, если мозг отравлен никотином? Пожалуй, следует сказать ему об этом, но потом девочка решила, что достойней будет не придираться к нему, а помочь. Тем более, что она мечтает стать учительницей.

— Давай решать. Увидишь, это не трудно.

— Давай, — согласился Панта. — Я математику вообще… — пренебрежительно махнул он рукой, — а вот читать люблю. Не уроки, а… Я много читаю, — соврал Панта.

— А «Ночью на белых конях» читал?

— Это чье? — растерялся Панта.

Он слышал впервые об этой книге, но тут же решил непременно прочитать ее. Раз о конях, должна быть интересной, а, может, она и о спорте…

— Павла Вежинова.

— Не читал, — признался Панта.

— Очень хорошая книга.

Юлия придвинула учебник и повторила условие задачи. Говорила она медленно, громко, а сама наблюдала за Пантой. Заметив, что он невнимателен, снова повторяла условие задачи и очень хорошо объясняла ход решения.

В голове Панты вдруг что-то блеснуло, но тут же угасло. Он переписал решение и ушел, а зайдя за угол дома и убедившись, что никто его не видит, кинул сигареты через ограду во двор соседнего дома. Наконец-то избавился от них!

Панта передернул плечами, он был смешон в собственных глазах. Как могла ему прийти в голову эта затея с сигаретами? Швырнул деньги на ветер, словно у них в доме их куры не клюют… Он злился на себя и одновременно мучился от стыда. Мама надрывается ради него, ходит убираться в чужие дома, чтобы заработать дополнительно один-два лева, а он… Всё! Никогда в жизни он не будет курить!

Панта прошел мимо книжного магазина, но тут же вернулся посмотреть на книги в витрине. Той, о которой говорила Юлия, здесь не было. Мальчик вошел в магазин и стал искать ее на полках, но и там книги не было. Тогда Панта обратился к продавщице.

— Есть ли у вас такая… — Мальчик покрутил рукой, пытаясь вспомнить заглавие… Наконец вспомнил вроде бы: — «Посредине ночи с белыми конями».

Продавщица усмехнулась:

— Ни посреди ночи нет, ни посреди дня! — Увидев смущение Панты, она решила развлечься. — А кто автор?

Панта напряг память.

— Раз книги нет, не все ли равно, кто автор? — И пошел к выходу.

Продавщица остановила мальчика:

— Не посреди ночи, а «Ночью на белых конях».

— Ну, как скажете, — согласился Панта, обиженный снисходительностью продавщицы и смущенный собственным невежеством.

Уже подходя к дому, он увидел на противоположном тротуаре Камена и, перейдя через улицу, остановил его.

— Привет, ты куда?

Камен обратил внимание на нарядный вид Панты и, не ответив на вопрос, сам спросил:

— А ты?

— Ходил заниматься алгеброй. Что со спортплощадкой?

— А она тебя еще интересует? — рассердился Камен. — Ты ведь теперь в «Локомотиве».

— Ну и что же?

— А ничего, голубчик! — повернулся к нему спиной Камен и пошел прочь.

5

Целых три дня Тончо обманывал Маляку, говоря, что он все продолжает голодовку. Маляка водил его в кондитерскую, поил бузой, кормил пирожными и — вконец разорился. А на третий день вечером привезли черепицу для крыши гаража, и тут правда открылась. Тончо во всем признался, даже в том, что во время «голодовки» с ним два раза было плохо от обжорства. Тем не менее взбучки он избежал — дал слово, что вернет Маляке потраченную сумму — два лева и сорок шесть стотинок.

Когда стало известно, что Тончо обманул ребят, Камен сразу отправился к Константинову:

— Удалось вам поговорить с Ташевым?

— Говорил, а как же! Знаете ведь: если дядя Константинов обещает, то обязательно выполнит. Но у Ташева есть разрешение.

Камен понял, что дело швах. Только почему дядя Константинов так смущен?

— И в райсовет ходил. Грандиозный скандал устроил, но раз по закону… Ничего, там видно будет… — уклончиво пообещал Константинов.

Так, значит, дядя Константинов умывает руки. Но разве могло прийти Камену в голову, что он тоже собирается строить гараж? В конце концов с помощью Ташева в райсовете приняли и его заявление. И было даже решено построить гараж под одной крышей, так обойдется дешевле. Из неприятеля Ташев сделал Константинова своим союзником. Не зря же он дипломат!

Камен позвал Маляку и рассказал ему о разговоре с Константиновым.

— По закону, так и сказал? — негодовал Маляка.

— Так. Неужели беззаконие можно творить по закону?

Мальчики долго стояли во дворе возле груды кирпича и приняли твердое решение ни в коем случае не сдаваться.

Вернувшись домой, Маляка застал всю семью на кухне. Все молча ужинали, даже не сделали ему замечания по поводу его опоздания. Опять, видно, выясняли отношения. Ничего, он узнает, в чем дело: теперь он спит в гостиной и слышит все вечерние разговоры взрослых.

Вечером папа сообщил Маляке потрясающую новость — Маляка будет дядей, дядей Митко. То был шурин, а теперь и дядя. Неплохо!

Рано-рано утром Маляка открыл учебник, чтобы домашние видели — он вовсю занимается. Все это заметили и были очень довольны. Правда, мама все равно напомнила, чтобы он не торчал на балконе, нечего тратить время понапрасну. Маляка, впрочем, и не собирался проводить время на балконе, ему надо было улизнуть из дома.

Только родители ушли, из серванта донесся звонок. Мама запирала телефон в сервант, чтобы сын не отвлекался на пустые разговоры. Но у Маляки был ключ.

— Иду, — по-деловому сказал Маляка в трубку и снова запер телефон в сервант.

Во дворе его ждал Камен — на том самом месте, где Ташев собирался строить гараж. Здесь сейчас красовался «Форд», а там, где должны были подняться стены гаража, по земле известкой провели полосы.

— Давай напишем ему что-нибудь обидное, — предложил Маляка.

Камен молча смотрел на машину и вдруг ударил кулаком по капоту.

Противоугонное устройство тотчас тревожно взвыло, а мальчики дунули в подъезд. И как раз вовремя. Из дома вылетел рассвирепевший Ташев. Обойдя машину, он внимательно осмотрел ее. Сигнализация уже отключилась, но Ташев продолжал проверку. Все было на месте — и молдинги, и стоп-сигнал. Тогда он качнул машину — охранное устройство снова завыло.

— Хоть бы днем выключал свои чудеса техники! — крикнула с балкона Худерова.

— Вот еще! — запальчиво ответил Ташев.

Камен и Маляка наблюдали за происходящим из окна лестничной клетки. Они знали, самая большая слабость Ташева — жестянка с четырьмя хромированными буквами: «Ford». А если исцарапать ее? Ну и что будет? Отведут их в милицию, только и всего. Что тут скажешь участковому? А может, сделать так, чтобы милиция призвала к порядку самого Ташева? Куда как лучше! Надо написать заявление, пусть разберутся, каким образом Ташев получил разрешение строить гараж.

Мальчики сели сочинять заявление, но дело шло медленно. О чем только ни заставляли их писать сочинения в школе — кем хочу стать, мои родители, мир на Балканах и на всем свете, ты — болгарин и т. д. и т. п., но как писать заявление — не научили.

Тем не менее заявление кое-как состряпали, Маляка добавил туда несколько газетных фраз, и с заявлением в руках они отправились в Управление милиции. Сознание важности происходящего снова распалило неуемную фантазию Маляки.

— А вдруг Ташев окажется подлым шпионом? С этим «Фордом»!

— Ты опять вчера вечером смотрел телевизор? — усмехнулся Камен.

— Да, — признался Маляка и замолчал.

Сели на трамвай и ехали молча, сжимая пальцы — на счастье, чтобы не появился контролер: в спешке приятели не взяли ни денег, ни билетов.

При входе в Управление милиции мальчиков остановил дежурный.

— Нам нужен начальник, — сказал Камен.

— Он принимает с двух часов.

А сейчас еще только половина двенадцатого — это сколько же нужно ждать…

— После обеда мы учимся, — настойчиво объяснил Маляка.

— Ученье — свет, — добродушно засмеялся милиционер.

Мальчики решили, что не стоит выпрашивать, чтобы их приняли сейчас же. В милиции строго, а как же иначе соблюдать порядок? Выйдя на улицу, Маляка посмотрел наверх, словно мог увидеть начальника в одном из окон.

— Может, ты подождешь здесь, Маляка? — Камен протянул другу заявление. — Все-таки у тебя мама в родительском комитете, тебе за прогул ничего не будет.

Маляка взял свернутое в трубочку заявление. Пожалуйста! Он на занятия не рвется!

Камен ушел, а Маляка, словно караульный, стал прохаживаться по тротуару перед Управлением милиции. От нечего делать он принялся разглядывать прохожих. Как много людей ест на ходу — кто сдобную булочку, кто — баничку[9]. Маляка остановился возле небольшой очереди — здесь продавали теплые кебапчета[10]. Пахло изумительно, и у мальчика потекли слюнки. Он спросил, сколько стоит одно кебапче, и прикинул, надень он другие брюки, был бы полный порядок — лежащих в кармане монет хватило бы на четыре кебапчета и два ломтика хлеба.

Маляка вернулся к Управлению. Тоска! Он стал считать, сколько на тротуаре плит от одного перекрестка до другого, и вдруг у самого края тротуара увидел двадцать стотинок.

Вскоре он пил бузу и ел баничку в кондитерской, решив, что буза и баничка гораздо лучше наполнят пустой желудок, чем одно кебапче. Тут какой-то мальчик подошел к столику Маляки со стаканом бузы и пирожным и присел напротив. Уши оттопырены, на носу очки в толстой роговой оправе — пожалуй, слишком большие для его лица, а лицо спокойное и умное.

— Здравствуйте!

— Привет! — Маляка попытался припомнить, не встречались ли они раньше.

Незнакомый мальчик откусил большой кусок пирожного, почти четверть, и, проглотив, спросил:

— Вы тоже сын разведенных родителей?

— Нет.

— А почему обедаете один?

— Я не обедаю, сегодня я вообще не буду обедать, у меня есть дело.

Маляке хотелось, чтобы мальчик спросил, какое у него дело, ему не терпелось похвастаться: не каждый день ходят к начальнику милиции! Но мальчик продолжал есть, его, видно, вовсе не интересовали дела Маляки.

— Как вас зовут? — спросил мальчик.

— А почему ты говоришь мне «вы»?

— Из уважения. Я всегда так разговариваю с незнакомыми, так я воспитан.

— Мне впервые говорят «вы», — признался Маляка. — Взрослые, и те говорят детям «ты».

— Они так воспитаны, вы понимаете?

Маляке очень понравилась эта вежливая форма беседы, и он, в свою очередь, обратился на «вы» к новому знакомому.

— О чем вы меня спросили?

— Как вас зовут?

— Димитр, но прозвище у меня Маляка, так меня все и называют.

Мальчик с головы до ног оглядел Маляку.

— Нет, нет, из-за фамилии. Моя фамилия Маляков. А вас как зовут?

— Добролюб.

— Очень длинное имя, — заключил Маляка.

— Мама меня называет Добри, а папа Любо, — ответил мальчик и, заметив недоумение Маляки, пояснил: — Ведь я дал вам понять — они разведены.

— А я пойду к начальнику милиции! — не удержался Маляка.

— Зачем?

— Да… — Маляка задумался, с чего бы начать рассказ, и протянул Добролюбу заявление. — Здесь все написано.

Добролюб читал с интересом, водя вилкой по тарелочке, чтобы ни крошки пирожного на ней не осталось.

— Годится, — одобрил Добролюб. — Написано хорошо, производит впечатление. Вы его откуда-нибудь переписали?

— Естественно. — Маляка был немного задет.

— Могу я пойти с вами в милицию?

— Что ты будешь делать с нами, со мной… хочу сказать вам, как же ты пойдешь… Слушайте, давайте перейдем на «ты»?

— Хорошо, — согласился Добролюб. — Мне все равно. Если хочешь, я с тобой пойду в милицию.

— Но ведь ты к нашему делу не имеешь отношения. Если тебя о чем-нибудь спросят…

— Я живу рядом с Управлением, меня там все знают, но если не хочешь… — обиделся Добролюб.

— Почему не хочу? Идем!

Ровно в два часа мальчики постучали в дверь начальника и вошли в его кабинет. Увидев детей, полковник улыбнулся, поднялся с места, поздоровался с ними за руку и предложил сесть. Маляка и Добролюб утонули в огромных кожаных креслах.

— Какое преступление раскрыли? — с нарочитой серьезностью спросил полковник.

Не раз случалось, что к нему на прием приходили мальчуганы, рассказывали о результатах своих наблюдений за «подозрительными» лицами.

Добролюб сразу вступил в разговор.

— Эти дети… — показал он на Маляку.

— Подожди, — прервал парнишку полковник. — Как это — дети? А ты кто?

— Другие, в школе… — попытался объяснить Маляка.

— Кстати, почему вы не в школе?

Маляка посмотрел на Добролюба, который оставался все так же невозмутим, — может, он учится в утреннюю смену? Но Добролюб молчал. После того как полковник его перебил, он решил больше рта не раскрывать, пока к нему лично не обратятся с вопросом — Добролюб был обидчивым.

— А если родители узнают, что вы прогуливаете школу? — еще строже проговорил полковник.

— Его родители разведены, — кивнул Маляка на Добролюба.

Это немного смутило полковника, он сел на место и, приветливо взглянув на мальчиков, сказал:

— Ну, хорошо, слушаю вас.

Маляка подал ему заявление:

— Здесь все написано.

Полковник бросил беглый взгляд на лист бумаги, увидел несколько орфографических ошибок и вернул заявление Маляке.

— Как у тебя с грамматикой, вижу. Теперь посмотрим, как умеешь читать.

«Всяк, кому не лень, норовит тебя экзаменовать, — подумал Маляка. — Вот и милиция тоже». И Маляка стал читать с выражением:

— «С каждым днем усиливается внимание к проблемам гармонического развития подрастающего поколения. Только в прошлом году на добровольные средства граждан в соответствии с планом благоустройства города в двух районах столицы построено…»

— Это из газеты, — прервал его полковник.

— Из газеты «Вечерни новини», — уточнил Маляка. — И из газеты «Труд» немного взяли. А в конце пишем о том, что нам надо.

— Тогда давай прямо с конца, — усмехнулся полковник.

Ему отнюдь не хотелось выслушивать обзор столичной печати.

— «В связи с вышеизложенным, — читал дальше Маляка, — просим приказать товарищу Ташеву убрать кирпич и не строить никакого гаража».

— Прекрасно! Но это не по нашей части, — серьезно сказал полковник. — А ты как считаешь? — повернулся он к Добролюбу.

«Раз спрашивают меня, — решил Добролюб, — следует ответить. В конце концов, последнее слово, как всегда, за мной».

— Нет, — потребовал он, — арестуйте его!

Полковник рассмеялся:

— Не могу. Не имею права.

— Разве это не ваше дело? — сдержанно спросил Добролюб.

— Не совсем. Забот у нас и так хватает. Вот сегодня беседа с вами, мы могли бы ее продолжить, но вижу, вы торопитесь в школу, сидите как на иголках. Да и меня ждут другие люди.

В приемной действительно сидело четыре человека.

Маляка и Добролюб, разочарованные, пошли к выходу.

— Не их это дело! — негодовал Добролюб. — Просто работают спустя рукава, и все!

— Везде так, знаю от папы, — подтвердил Маляка. — Особенно в торговле.

— Во внешней или у нас? — заинтересовался Добролюб.

— Я спрошу, но сам он работает во Внешторге.

На улице Маляка посмотрел на часы.

— Успею на последние три урока.

— А зачем? Ты активист, что ли?

— Нет.

— Раз нет, и торопиться нечего. Пойдем к нам.

Маляке очень захотелось пойти к приятелю. Добролюб казался ему интересным, оригиналом, как сказал бы отец Маляки. Нет-нет да и выкинет что-нибудь неожиданное. То потребовал Ташева арестовать, то спрашивает, активист ли Маляка. Как будто прогул записывают только активистам.

— Слушай, ты разбираешься в технике? — неожиданно перевел разговор Добролюб.

— Я отвечаю в нашем классе за НТТМ, — похвастался Маляка.

Он действительно занимался в кружке научно-технического творчества молодежи, а старостой его сделали прежде всего потому, что его папа был инженером.

— Ты-то мне и нужен, — обрадовался Добролюб. — Я тебе помог в милиции, а ты теперь…

Добролюб жил совсем близко, в прекрасной квартире, у Добролюба была отдельная комната, и, как только мальчики очутились в ней, Добролюб достал из гардероба нейлоновую сумочку с надписью «Овощи и фрукты».

— Что это? — полюбопытствовал Маляка.

— Автомат для программного управления несколькими светофорами, — пояснил Добролюб, доставая из сумочки пластмассовую коробку.

Он подсоединил к ней пять макетов светофоров и включил в сеть: зеленые, желтые и красные огоньки беспорядочно замигали.

Добролюб пододвинул приятелю ящик с инструментами, и ответственный за НТТМ в шестом классе «Г» Димитр Маляков понял, что мосты сожжены. Взяв отвертку, он отвернул четыре винта и снял крышку с блока управления. Внутри были реле, катушка индуктивности и… Познания Маляки на этом кончились. Но как в этом признаться? Маляка отвернул еще два винта, и катушка покатилась по полу.

— Из-за него я сегодня и не пошел в школу, — признался Добролюб. — Если починишь, буду тебе очень благодарен.

— Я думал, ты в первую смену учишься.

— Это ты так думаешь, а учителя-то знают, что во вторую и что меня нет в школе. Куда мне деваться — я должен был принести этот прибор.

— А зачем записывался в кружок? — упрекнул его Маляка.

— Классный руководитель настаивала. Ей хотелось обойти другие классы. Мы на первом месте!

Маляка достал паяльник и включил его. Подождал, пока нагреется, и не знал, что же дальше-то делать?

— Хочешь ванильного крема? — предложил Добролюб.

— Можно, — согласился Маляка, словно оказывая Добролюбу еще одну услугу.

Как только Добролюб вышел, Маляка выключил паяльник и попробовал снова собрать прибор. Закусив губу, он усердно работал отверткой. Один винт почему-то остался не у дел. Маляка сунул его в карман — каждую секунду Добролюб мог войти с кремом — и включил прибор в сеть. Огоньки замигали попарно — уже лучше!

Вдруг раздался треск, посыпались искры, и из прибора повалил дым. Маляка в ужасе выдернул вилку, разогнал рукой дым и запихнул дьявольский аппарат в нейлоновую сумку. Прислушался: тихо. Чуть-чуть приоткрыл дверь. Полная тишина. Он осмотрелся. Удивительный дом! На старинном буфете стоят какие-то разбитые горшки, а на стенах — картины, картины — одна чудней другой!

Что-то скрипнуло, и Маляка испуганно повернул голову. Никого. Иногда мебель так скрипит, чтобы напугать детей.

— Эй, — робко позвал Маляка приятеля.

— Ну как, починил? — послышался голос Добролюба.

Маляка не ответил — что тут скажешь? — и пошел на голос. В открытую дверь кухни он увидел Добролюба.

— Что ты делаешь? — спросил Маляка.

— Готовлю ванильный крем, — удивился Добролюб. — Ведь ты сказал, что хочешь!

Маляка сел за стол. Две пузатые стеклянные банки с разноцветными конфетами привлекли его внимание. Никогда прежде не видел он ни таких банок, ни таких конфет. Увидел бы он их у Камена, непременно попросил бы, а здесь постеснялся. К тому же Добролюб занят кремом.

— Что-то не густеет, — вздохнул Добролюб и принялся быстро-быстро помешивать деревянной ложкой в кастрюле.

Маляка украдкой взглянул на лампу. Не горит, с какой стати ей гореть средь бела дня? Но Маляка понял: крем не густеет потому, что он сжег пробки, когда проверял этот проклятый прибор — вот плита и осталась без электричества.

— Ты хочешь быть поваром? — Маляка старался отогнать мысль о перегоревших пробках.

— Нет, философом.

Ответ поразил Маляку: как это Добролюб решился на такое, но он промолчал — ему было стыдно, что по его вине товарищ напрасно с таким усердием орудует ложкой. А сказать о пробках — значит, признаться, что он сжег прибор.

Маляка подошел к окну и посмотрел во двор. Какой-то мужчина, стоя на стуле, выбивал ковер, повешенный на довольно высокую перекладину.

— Почему у вас перекладина сделана так высоко? — удивился Маляка.

— Чтобы дети не висели на ней.

Добролюб с таким остервенением задвигал ложкой, что крем расплескался по плите. Тогда он сунул палец в кастрюлю. Крем был совершенно холодный.

— Включи свет, пожалуйста, — попросил Добролюб.

— Да и так светло. — Маляка сделал вид, что не понимает, зачем это нужно.

— Видно, электричество отключили, — объяснил Добролюб.

— Как же я зажгу лампу, если нет тока?

Добролюб снял кастрюлю с плиты и вылил все содержимое в раковину.

— Третий раз готовлю крем, и все не получается. Я ведь по поваренной книге…

— А почему ты меня не угостишь конфетами? — отважился спросить Маляка.

Добролюб снял крышку с одной из банок, и Маляка сунул в нее руку.

— А почему ты решил стать философом?

— Все говорят, что я страшный философ, поэтому. А вот в математике я — пень… И зачем только учительнице понадобился автомат со светофорами?!

— Ты его сам делал? — Маляка старался выиграть время.

— Один десятиклассник помогал, но… За четыре лева.

— Он ведь ничего не сделал!

— Знаю, поэтому я тебя и позвал. Удалось?

— Удастся, — уверенно ответил Маляка. — Камен все исправит.

— Кто это, Камен?

— Мой лучший друг. Я ему отнесу. Он просто маг и волшебник в таких делах. Сколько хочешь светофоров сделает.

— Пусть будет пять. Если больше, никто не поверит, что я сам их сделал.

Маляка взял горсть конфет и встал:

— Пожалуй, пойду, успею на последний урок.

— Не успеешь, — попытался задержать приятеля Добролюб. — Электричества нет, значит, трамваи не ходят!

Но Маляка стоял на своем. Взяв сумку с прибором, он сообщил Добролюбу свой адрес и оставил номер телефона. На лестничной площадке Маляка нажал кнопку освещения: лампы загорелись.

— Проверь, не перегорели ли у вас пробки, — крикнул Маляка, довольный тем, что изловчился подсказать Добролюбу причину аварии.

— Я позвоню вечером, узнаю, что скажет твой приятель насчет светофоров.

— Камен? Ладно! Но если трубку поднимут мама или папа, скажи, что я тебе нужен по пионерским делам.

По дороге к трамвайной остановке Маляка подумал, что быть сыном разведенных родителей не так уж и тяжело.

6

Камен ждал приятеля у школьной ограды и уже начал беспокоиться. Мимо него прошла классный руководитель. Камен заметил ее в последний момент и тут же поздоровался.

— Что ты здесь делаешь? — удивилась она.

— Да так… — неопределенно пожал плечами Камен.

Добрева сразу поняла — мальчик что-то скрывает, но раз не хочет говорить, спрашивать не стоит.

Камен продолжал ждать Маляку, не на шутку тревожась. Наконец увидел его бегущим по улице и размахивающим нейлоновой сумкой.

Маляка принялся рассказывать о своем разговоре в милиции, и Камен рассердился: надо было посоветоваться с полковником, к кому теперь следует им обратиться.

Во дворе на спортплощадке красовались уже две кучи песка. Баскетбольный щит сильно накренился набок.

— Товарищ Ташев, щит упадет, вы что, не видите? — ощетинился Камен.

— Ах, это вы? — оглянулся Ташев. — Легки на помине. Это ваше бревно, — кивнул он на баскетбольный щит, — уберите! Если, конечно, оно вам нужно. Мне оно мешает.

— Это наша спортплощадка! — вскипел Камен.

— Ваша? Превосходно! — повысил голос Ташев. — С каких это пор вы делите все на наше — ваше? Пионеры, называется. Убирайтесь отсюда!

— Вы не имеете права говорить с нами в таком тоне, — шагнул вперед Камен, а Маляка встал рядом с товарищем в знак поддержки.

— Ты еще будешь меня учить! — подскочил к мальчикам Ташев, угрожающе взмахнув рукой, но вовремя сумел удержаться. — Ничтожество!

— Вы пожалеете об этом, — крикнул Камен.

— А ну, повтори! — вконец разошелся Ташев.

— Вы пожалеете об этом! — повторил Камен.

Мальчики повернулись и пошли каждый к своему подъезду.

— Я вам не позволю собирать здесь всю улицу! — орал Ташев вслед.

На лестнице Маляка задержался у окна. Ташев все так же стоял возле кирпичей. Плюнуть бы в него, да не попадешь — слишком далеко. К тому же это не очень вежливо, что и говорить…

Маляка старался открывать дверь в квартиру бесшумно. Юркнуть бы незаметно на кухню! Тогда родители спросят только о времени его возвращения домой. А если его засекут у двери, сразу начнется: «Где ты был?» Первый момент встречи с родителями решает все. Поэтому, пробравшись в прихожую, Маляка постарался тихонечко закрыть за собой входную дверь. А вот дверь в гостиную скрипнула! Но если его не окликнули сразу, он сейчас получит фол.

Увидев маму, Маляка сделал вид, что очень удивлен.

— Ты здесь?

— Я-то здесь, а где был ты?

— Как где? — Маляка изобразил недоумение, но вышло у него это неубедительно. — В школе.

— А где же портфель?

— Портфель? — Маляка растерялся. Значит, мама видела его портфель дома. «Сейчас все исправим, дорогая мамочка», — смекнул Маляка. — Нам сегодня велели приходить без портфелей, потому что…

Ложь оборвалась на полуслове. Пока Маляка придумывал, что бы такое сказать, и открывал дверь в гостиную, он увидел Добреву. Да, ошибки не было, в гостиной сидела классный руководитель. Мальчик так растерялся, что протянул ей руку, словно знакомясь:

— Добрый день. Маляков.

— Ох, Маляков, Маляков, — покачала головой учительница, испытующе глядя на него.

— Так где же ты пропадал? — снова спросила мама.

Маляка молчал, и тут в тишине послышался поворот ключа в замочной скважине.

— Отец! Сейчас тебе достанется, — пригрозила мама.

В гостиную вошли сестра с мужем, и мама представила их Добревой.

— Что натворил мой шурин? — улыбнулся молодой человек.

— Да вот, в школе сегодня не был, — объяснила учительница.

— Удрал с занятий?!

Маляка подумал, что муж сестры сейчас подольет масла в огонь — вот потребует, чтобы Маляку отправили в колонию для трудновоспитуемых, а сам тем временем и гостиную захватит.

Но он ошибся. Молодой человек явно шутил.

— Ничего, бывает, — добавил он мягко, подкупающе улыбнулся и тотчас принялся рассказывать, как однажды он с двумя товарищами сбежал из дома. Беглецы отправились в Вакарел, потому что один из их одноклассников уверял, что там около радиостанции можно слушать радио Софии на кусок провода.

— Но матери ты ведь сказал, где был? — подчеркивая каждое слово, спросила мама.

— Как же, зная ее, скажешь? Она же крестьянка. И сейчас-то крепка, а тогда… У нее удар в две с половиной лошадиные силы.

Мама Маляки почувствовала себя неловко, а Добревой молодой человек очень понравился своей непосредственностью.

— Мой шурин — хороший мальчик, — продолжал он успокаивать маму Маляки. — И больше так не будет поступать.

— Обещай мне это, сыночек! — потребовала мама.

Маляка молчал, в таких случаях он всегда становился упрямым.

— Надо дать слово, — сказал ему муж сестры. — И держать его!

Учительница улыбнулась, и Маляка почувствовал, что нависшие над ним тучи уплывают в открытое окно. А все муж сестры… Маляка питал к нему противоречивые чувства, а уж когда пришлось ему лечь спать в гостиной и все шныряли мимо его кровати… Но теперь…

7

Ташев, как всегда довольный собой, вышел из подъезда и прежде всего направился к горе кирпича. Немного подгреб ногой песок, еще раз взглянул на строительные материалы, приготовленные для гаража, и двинулся далее. И вдруг остановился, лицо его побелело как полотно: ветровое стекло машины расколото на тысячи крошечных кусочков!

Оцепенение Ташева стало проходить, жилы на шее вздулись, лицо побагровело от ярости. Он знал, чьих рук это дело, — помнится, Камен пригрозил ему: «Вы еще пожалеете!». Вот и пришлось пожалеть, но и Камен пожалеет, и остальные — хулиганье! — тоже.

Спустя мгновение он, задыхаясь, позвонил в квартиру Тошковых и, когда дверь открыл Камен, не владея собой, схватил мальчика за грудки:

— Ну, ты у меня сейчас получишь!

На шум выскочил отец Камена — он как раз собирался на работу. Двое близнецов остановились за спиной отца, испуганно тараща глазенки.

— Что случилось?

— Вы только посмотрите! — Голос Ташева дрожал от гнева. — Вдребезги разбили стекло!

— Это не я, — выдавил из себя Камен, но когда отец взглянул на него, мальчик виновато опустил голову.

Не он?! Отец так крепко схватил сына за ухо, что близнецы скорей прикрыли ушки ладонями, а отец рванул Камена по лестнице вслед за Ташевым.

— Вы понимаете, это валюта. — Ташев немного успокоился. Наказание, которое на его глазах понес Камен, принесло ему некоторое удовлетворение, но владеть собой он был не в состоянии, поэтому без всякой логики вдруг выкрикнул: — Надо запретить им гонять мяч!

Чем ближе подходили они к машине, тем больше лицо Ташева вытягивалось от удивления — ветровое стекло блестело на солнце целым и невредимым. Отец Камена отпустил, наконец, сына. Камен потрогал ухо, словно пытаясь убедиться, на месте ли оно.

— Честное слово, я видел, оно было разбито вдребезги, — не верил своим глазам Ташев.

Отец Камена в ярости сжал кулаки.

— Ваша машина, может быть, и валюта. — Он был вне себя от гнева. — А тут человек, да еще ребенок! Это вас надо отодрать за уши! Хоть они и не валюта!

— Но я, извините, я…

— Я-я-я! — угрожающе двинулся отец Камена, и Ташев отступил: если этот человек выйдет из себя…

Пятясь, Ташев споткнулся о камень и распластался на земле. Раздался смех. Ташев посмотрел на окна. Кто только ни оказался свидетелем его позора — и Худерова, и Стоименов, и мама Камена, и собственная теща, и родной сын Тончо.

Отец обнял Камена, и они отправились домой. А Ташев, отряхнувшись, провел ладонью по ветровому стеклу, чтобы удостовериться еще раз, что глаза его не обманывают. Потом, кипя от негодования, торопливо пошел по улице. Хорошо, что не заметил еще одного свидетеля, не то и на него обрушил бы свой гнев.

Спрятавшись за оградой, Маляка не пропустил ни одного момента из разыгравшегося на его глазах спектакля и был очень доволен. Только он собрался выйти из укрытия, как услышал, что кто-то окликнул Ташева. Маляка посмотрел в щель и увидел бежавшего Константинова. Ташев его подождал, и они стали оживленно беседовать. А вдруг дядя Константинов добился отмены незаконного разрешения и сообщает сейчас Ташеву, что придется убирать эти ненавистные кирпичи?!

Но судя по всему, разговор мужчин был вполне спокойным, и это смутило Маляку. Надо бы спросить у Константинова, какие новости. Увидев, что он открывает дверцу «Трабанта», Маляка покинул убежище.

— Дядя Константинов!

Выхлопная труба выбросила густое облако дыма, и машина тронулась с места, а Маляка так и остался стоять, почесывая лоб рулоном бумаги, который он держал в руках. Тут, улыбаясь до ушей, к приятелю подошел Камен.

— Шикарный номер, — протянул он руку к рулону. — Дай посмотреть.

И развернул рулон, превосходно имитирующий разбитое стекло.

— Папа привез из Франции, — сказал Маляка. — Сегодня вечером прилепим на машину моего дяди.

Мальчики вдруг почувствовали: за спиной кто-то стоит, и оглянулись. Стоименов, тот самый дядя Стоименов, который с таким трудом дал свое согласие на спортплощадку, смотрел через их головы на лист.

— Спрячьте это, — посоветовал он и, уходя, добавил: — Чего только не придумает человеческий мозг!

Только теперь Маляка заметил распухшее, лиловое ухо Камена.

— Отец?

— Да, но он извинился.

— Ну и что, тебе от этого легче?..

Друзья решили сначала сделать уроки, а потом поиграть во дворе. А еще надо придумать, как действовать дальше.

8

Добролюб, новый товарищ Маляки, тщательно приглаживал в ванной волосы, но вихор на макушке так и торчал торчком. Чтобы одолеть его, Добролюб плюнул в ладонь — лучшего средства для этой цели пока еще не открыли.

Добролюб учился в шестом классе, но рос он не как другие дети — азбуку выучил в четыре года, в пять лет уже читал сказки братьев Гримм, а в первом классе намного опережал в своем развитии одноклассников, и поэтому контакта с детьми у него не было. Если много знаешь, тебя не понимают, — таково было первое философское заключение Добролюба, высказанное директору школы, когда тот вызвал его к себе после того, как Добролюб вытащил у одноклассников пружинки из ручек.

«Потому, что меня дразнят», — объяснил Добролюб свое поведение.

«Почему тебя дразнят?»

«Потому, что меня не понимают».

«А почему тебя не понимают?»

Тут Добролюб изрек свою сентенцию, добавив, что будь он сильнее, он не вытаскивал бы потихоньку пружинки из двадцати девяти ручек, а врезал бы их владельцам — и все.

«Да ты, оказывается, философ, — удивился директор. — Посмотрим, каково тебе придется в жизни».

Так директор первым убедился в склонности Добролюба к размышлениям.

Наконец непокорная прядь поддалась, и Добролюб вышел из ванной.

В передней слышались звуки пианино — мама играла. Она преподавала в консерватории, часто выступала с сольными концертами, поэтому, придя домой, сразу садилась к инструменту и упорно, по нескольку часов подряд занималась.

Добролюб остановился в нерешительности: стоит ли ее беспокоить, но все-таки открыл дверь в гостиную:

— Мама, я ухожу!

— А уроки? — напомнила мама, не прекращая играть.

— У меня дела!

— Какие?

— Общественные!

Добролюб всегда лгал убедительно и легко, сам веря в то, что говорил. Так было и сейчас, когда он сослался на общественные дела. На самом деле он шел к Маляке, чтобы узнать о судьбе светофорного автомата. Хотя, впрочем, разве это не пионерское дело? Ловко же он сумел оставить мамин вопрос без ответа.

Добролюб сошел с трамвая. В этой части города ему не приходилось бывать. А здесь хорошо: больше простора, чем в центре. Разыскав нужную улицу, мальчик зашагал по ней. Вот и дом Маляки. Куча кирпича, валявшаяся на спортплощадке, убедила его в том, что он не ошибся адресом.

— Ты не знаешь, в каком подъезде живет мальчик по прозвищу Маляка? — подошел Добролюб к Тончо, игравшему во дворе вместе со Стефчо и Тошко.

— Знаю.

— Позови его, пожалуйста.

Тончо с готовностью сорвался с места. Дело было вовсе не в волевых нотках, прозвучавших в голосе Добролюба. Малыш был рад выполнить просьбу взрослого мальчика. После «голодовки» ребята во дворе не играли и не разговаривали с ним.

А Добролюб тем временем рассматривал спортплощадку, — да, Маляке и его друзьям есть о чем жалеть — такую прекрасную спортплощадку в центре города оборудовать немыслимо, нет свободного места!

— Он скоро придет, — выскочил из подъезда Тончо и вернулся к малышам.

Добролюб достал носовой платок, постелил его на кирпичи и сел. В просвете между двумя домами виднелся «Форд». Мальчик сразу понял — тот самый. Увидел и возвращавшегося с работы Ташева. Тот опять остановился возле машины, осмотрел ее — все в порядке!

Тончо, заметив отца, побежал навстречу.

— Мне красную галочку поставили! — похвастался он. — Я выучил стихотворение.

— Прекрасно, — похвалил Ташев сынишку, поднял его на руки и поцеловал.

— Но и две черных!

— Неужели? — сделал строгий вид Ташев. — За что?

— Я плюнул на мальчика, только раз плюнул, а учительница поставила две черные галочки.

— Больше так не делай.

— После школы я и за вторую галочку плюнул.

Ташев рассмеялся и спустил сына с рук.

Добролюб рассердился на Ташева — ишь, даже не заметил его! Вот бы начал ворчать на то, что он посмел усесться на кирпичи. Тогда бы Добролюб ему ответил: не на кирпичи сел, а на заднее место! Но Ташев ушел в дом, даже не сделав ему замечания. Жаль!

Тут внимание Добролюба привлек парнишка в спортивном костюме с баскетбольным мячом — Панта, но мальчики еще не были знакомы.

Панта заметил, что незнакомый мальчик поглядывает на него, и ну демонстрировать класс, бросать мяч в покосившуюся баскетбольную корзину, показывать приемы. При этом он с шумом то вдыхал, то выдыхал воздух.

— Что это ты? — удивился Добролюб.

— Тренируюсь, — Панта взял мяч под мышку и принялся подпрыгивать на месте. — Я из «Локомотива».

— И поэтому так пыхтишь?

Панта рассердился: таким невежеством веяло от глупых вопросов этого мальчишки, что хотелось запустить в него мячом.

— Ты ничего не понимаешь, — бросил Панта. — Глубокое дыхание очищает легкие. Ты каким видом спорта занимаешься?

— Для чего мне спорт, я стану философом.

Панта перестал прыгать и задумался.

— Тогда играй в футбол. Больших философов, чем наши футболисты, нет.

Потом подошел к подъезду Камена и позвонил снизу.

— Кто это? — послышался с балкона голос Камена.

— Почему не спускаешься во двор? — крикнул Панта.

— Зачем?

— Ты что, сердишься?

— А чего мне сердиться?

— Ну… — Панта не знал, как начать разговор. — Скажи, что нам задано по алгебре?

— У тебя есть кого спрашивать по алгебре, — съязвил Камен и ушел с балкона.

Панта почувствовал себя неловко и покинул двор. А Добролюб, уже теряя терпение, все ждал Маляку. Маляка появился только через десять минут с хлебом под мышкой, с горбушкой в руке.

— Легко меня нашел? — обрадовался он Добролюбу.

— Если нужно, найдем! Что сказал твой друг о светофорном автомате?

Маляка сунул два пальца в рот и свистнул, Камен тотчас вышел на балкон.

— Это он, — кивнул Маляка на Добролюба.

Немного погодя Камен спустился во двор. Достав из нейлоновой сумочки с надписью «Овощи и фрукты» аппарат управления светофорами, он подключил батарейку. Послышались щелчки реле. Вид работающего прибора доставил Добролюбу радость.

— Какой идиот делал эту обмотку? — буркнул Камен.

— Я, — с готовностью признался Добролюб, словно в словах Камена звучала похвала.

— Что я говорил? — воскликнул Маляка. — Он здорово разбирается в технике.

Камен положил все в сумочку и отдал ее Добролюбу.

— Я очень вам признателен, — поблагодарил Добролюб и показал на кучу кирпича. — Если решите их выбросить, я помогу.

— Что выбросить?

— Кирпичи. Они же мешают вам, здесь такая прекрасная спортплощадка…

— Так-то оно так, да только потом хулиганами прослывем.

— А вы организуйте все по общественной линии, никто ничего и не скажет! Как сбор желудей, например, или воскресник по уборке школы. Надо же навести на площадке порядок. Через ограду их покидать и…

Камену и Маляке это предложение понравилось, но они колебались.

— Если вы не уверены в справедливости дела, — назидательно произнес Добролюб, — то и не беритесь за него. Никакую работу не выполнишь без твердой убежденности в своей правоте.

Ну и мыслитель, подумал Камен, хотя Маляка и не говорил ему о наклонностях Добролюба. Интересный тип! Немногословен, а впечатление производит.

— Во всяком случае Ташева необходимо деморализовать! — У Добролюба в запасе оказалась еще одна идея. — Активное противодействие может заставить его отказаться от своей затеи.

— Уже деморализовали, — ответил Камен. — У меня до сих пор горит левое ухо.

Добролюб бросил кирпич, который держал в руках. Уже поздно, но уходить ему не хотелось — и Камен, и Маляка нравились мальчику. Ни в квартале, ни в школе никто не был ему так симпатичен, как эти ребята. Он стал строить из кирпичей домик, как из костяшек домино.

— Все-таки выбросьте кирпичи, — не отказывался от своей идеи Добролюб. — Пусть это будет ваша пионерская акция, а я тоже подумаю, как вывести его из себя. — И, взглянув на Камена, добавил: — Я очень вам обязан.

— А почему ты говоришь мне «вы»? — удивился Камен.

Маляка забыл ему сказать об этой особенности Добролюба.

— Потому что он так воспитан, — ответил Маляка вместо Добролюба.

Добролюб, в знак согласия, кивнул, положил четвертый ряд кирпичей, и домик рухнул.

— Ребята, чего у кирпичей вертитесь? Двор большой! — крикнул с балкона Ташев.

— Это он и есть? — Добролюб, не поднимая головы, принялся строить новый дом из кирпичей.

— Ага.

— Сейчас я его заставлю выйти из себя и прогуляться, — объявил Добролюб и как ни в чем не бывало продолжал укладывать кирпичи рядком.

Маляка и Камен видели: каждый новый кирпич действительно выводил Ташева из себя. Что же будет дальше? Непонятно только, что имел в виду Добролюб под словом «прогуляться».

Домик обрушился, когда Добролюб укладывал третий ряд.

— Эй, лопоухий! Я тебе задам! До каких пор будете собирать здесь хромых и слепых со всего района?

Тогда Добролюб подошел к балкону Ташева и с достоинством произнес:

— Я не из вашего района. И не хромой и не слепой. У меня дальнозоркость — очки плюс два. А уши торчат, потому что моя мама пианистка.

— Если спущусь, еще больше оттопырятся! — пригрозил Ташев.

— Лучше иметь торчащие уши, чем быть дурнем! — парировал Добролюб.

— Хватит философствовать!

Добролюб бросил кирпич в кучу, и кирпич развалился надвое. Это окончательно взбесило Ташева. Он исчез с балкона и через секунду появился во дворе.

В углу двора играли Тончо с близнецами, а остальных детей уже и след простыл. Ташев поднял расколовшийся кирпич, соединил два куска, словно хотел их склеить, снова бросил в кучу и ушел.

— Ну и тип! — протянул Добролюб.

Мальчики наблюдали за Ташевым из соседнего двора через щель ограды.

— И все-таки мы с ним справимся! — У Добролюба родилась новая идея.

9

Рано утром Добролюб снова отправился к своим приятелям. Он вез с собой нечто большое, круглое, завернутое в газеты.

Маляка ждал его за два квартала от дома. Ноша Добролюба внушала уважение. Маляка пока не знал, что это, но на Добролюба можно было положиться.

Мальчики остановились у ближайшего к дому перекрестка. Дорожный знак запрещал проезд гужевого транспорта.

Добролюб развернул газеты. Внутри была жестянка, запрещающая стоянку автомашин. Мальчик осмотрелся — как бы его повесить? Маляка стал на четвереньки, Добролюб забрался ему на спину — и тут на месте старого знака появился новый.

Для наблюдения ребята заняли удобную позицию. Вот появилась и сразу притормозила легковая машина: водитель удивленно посмотрел на знак и свернул на соседнюю улицу.

— И Ташев поступит так же, — объявил Маляка. — Поставит машину в другом месте.

— А мы и туда — знак! — воскликнул Добролюб. — Он машину — мы знак. Будем водить его за нос. Это я беру на себя.

Тут мальчики заметили Ташева, шедшего на работу. Первым делом он, как всегда, отправился на поклон к машине, осмотрел ее со всех сторон, потрогал и зашагал по улице.

— Гладит ее, гладит, остается только поцеловать! — усмехнулся Добролюб.

Как и договорились вчера, друзья решили сегодня заняться приведением спортплощадки в порядок — надо освободить ее от всяческих стройматериалов. Будем считать, объявили ребята, это наша общественная работа.

Собралось десять человек, самых верных, как сказал Камен. Не пришел только Панта, но уж придется обойтись без него.

Группа будущих игроков национальной сборной страны стала в цепочку, и кучи кирпича исчезали на глазах. Ребята работали молча, не за страх, а за совесть, даже Добролюб оставил свои рассуждения.

— А Ташев-то знает об этом? — крикнула с балкона Худерова.

— Зачем ему говорить? — вмешался в разговор Стоименов. — Он-то нам не спешил сообщить, что собирается строить здесь гараж.

— Госпожа Гинка, — окликнула Шайтанова бабушку Гинку, — ваш зять обозлится на вас…

— Я дала согласие на ребячью спортплощадку, — заявила бабушка Гинка и ушла: зачем ей все это брать на себя?

Во дворе появился милиционер, и мальчики, как по команде, прекратили работу. Маляка даже испугался, что его сейчас арестуют, и вспомнил, как они с Добролюбом побывали в милиции. Не дело милиции это было?!

— Чья это машина? — подошел милиционер.

— Да есть тут один, — буркнул Маляка.

— Пусть их будет хоть пятеро, дорожные знаки обязательны для всех.

Только сейчас милиционер, судя по всему, заметил, что мальчишки покрыты кирпичной пылью.

— А что это за рапсодия в красном? — засмеялся он.

— Очищаем спортплощадку, — откликнулся Добролюб, едва услышав, что речь зашла о рапсодии, не зря же его мама пианистка! — Их площадку! — кивнул он на ребят.

— Молодцы! — похвалил мальчиков милиционер. — Продолжайте работу.

Ребята принялись вышвыривать кирпичи с еще большим подъемом.

— Не миновать Ташеву штрафа, — подмигнул Добролюб. — И дырки в талоне предупреждений.

— Если он расшумится насчет кирпичей, скажем, что получили разрешение милиции.

— Да, конечно. Все ведь слышали, милиционер сказал «продолжайте», — подтвердил Добролюб. — Я — свидетель!

На площадке оставалось уже не так много кирпичей, когда прибежал Сашо:

— Скорее!

На улице двое рабочих по распоряжению симпатичного милиционера грузили машину Ташева на трейлер техпомощи. Закрепили ее, чтобы не потерять где-нибудь по дороге, и уехали.

Все развеселились, а Добролюб просто сиял: такого поворота событий он никак не ожидал.

10

Только Ташев обогнул угловой дом, как сразу увидел — машины нет! Примчавшись к месту стоянки, он стал осматривать все вокруг, словно искал ее следы, но следов тоже не было. Тут он заметил свою тещу.

— Где моя машина?

— Где машина? — повторила бабушка Гинка.

— Ее украли! — Ташев был вконец расстроен.

— Когда? — оторопела бабушка Гинка.

Ташев бросился на улицу — нельзя терять ни минуты, хорошо, что районное отделение милиции совсем неподалеку.

— Найдем машину, — успокоил его майор. — Хоть по частям, но найдем.

— Как по частям? — подскочил Ташев.

— Пока не могу сказать как, — пожал плечами майор. — По-разному бывает. Найдем, например, один узел, а к нему постепенно — и все остальное.

На лбу Ташева выступил холодный пот.

— Запасных частей к этой машине не достанешь, — отчаянно проговорил он.

— Знаем. Ее небось и украли, чтобы продать на запчасти. А сейчас где-нибудь разбирают…

Лицо Ташева исказилось от боли, словно его самого раздирали на куски.

— Но мы, гражданин, поймаем преступника. Извините, я хотел сказать — товарищ Ташев, вы-то у нас не подследственный. Только напишите — какая марка машины, цвет ее, год производства, где украдена и прочее.

Пока майор говорил, Ташев рылся в портфеле, но вот он достал снимок и передал его майору.

— Этого достаточно?

— Что это? — Майор с недоумением посмотрел на снимок.

— Моя машина. Вас же не может не интересовать ее внешний вид.

— Да, — вздохнул майор: каких только людей не бывает на свете! — Пишите, пишите! — поторопил он Ташева.

Ташев написал заявление на семи страницах, свою машину он знал отлично. Потом, измученный, отчаявшийся, пошел домой. Он потерял всякий интерес к окружающему, за исключением мчащихся мимо автомобилей — так и крутил головой, надеясь увидеть свой. У перекрестка, на котором стоял знак «Стоянка запрещена», Ташев остановился: что-то здесь явно не так! Какие странные скобы! Да ведь они прикреплены к старому знаку! Все понятно! Автоинспекция к этому не имеет никакого отношения. Ловко придумано!

На лице Ташева появилась злобная ухмылка. Он стремительно зашагал к дому, но во дворе его ожидал новый удар: кирпичей как не бывало, а песок раскидан по всему двору. Ему окончательно все стало ясно. Если он замер в оцепенении и ничего не предпринимал, так это только потому, что обдумывал, с чего начать.

— Машину не украли!

Голос заставил Ташева вздрогнуть, и он резко повернулся. В подъезде стоял Стоименов.

— Ее увезла милиция, — разъяснил он спокойно, но ничто не могло скрыть бесконечного удовольствия соседа Ташева. — Видел собственными глазами!

— Если видели, почему не остановили?! — возмутился Ташев.

— Потому что считаю — милиция знает, что делает! — равнодушно процедил сквозь зубы Стоименов и пошел своей дорогой.

Кровь ударила в голову Ташева, и лицо его стало похожим на спелый помидор. Он бросился за Стоименовым, вмиг догнал его и помчался вниз по улице.

В учительской перед началом уроков царило оживление. Преподаватели разбирали классные журналы, тетради, учебные пособия.

— Кто классный руководитель шестого «Г»? — гаркнул Ташев и сразу перекрыл шум учительской.

Все насторожились.

— Я, а в чем дело? — недоумевала Добрева.

— Вы классный руководитель хулиганья, — прошипел Ташев.

Учителя с возмущением посмотрели на него, и Ташев понял, что позволил себе лишнее. Он взял себя в руки и, смутившись, мягко сказал:

— Извините. Сейчас я вам все объясню.

Разговор в коридоре продолжался десять минут. Классный руководитель обещала Ташеву поговорить с детьми — пусть вернут на место кирпичи, хотя Ташев и показался ей весьма несимпатичным субъектом.

11

После того как мама Юлии не очень любезно встретила Панту, он больше не приходил к Юлии. Девочка поняла, в чем здесь причина, но не отказалась от первого в своей жизни ученика — предложила ему заниматься у него дома. Панта поколебался, но все-таки согласился.

Пока Юлия побывала у него всего один раз, и сейчас Панта ждал ее снова, окончательно решив, что этот урок последний. Не оставалось никакого сомнения — Камен ревновал к нему Юлию. Да, ревновал попусту, но зачем дразнить товарища? К тому же общество Юлии смущало Панту. Он не столько слушал ее объяснения, сколько думал, как бы ее уколоть. А почему так, он и сам не знал.

Юлия пришла вовремя, поздоровалась и, сев за стол, открыла учебник.

— Начнем. — Она вслух прочитала условие задачи и повернулась к Панте: — Что здесь следует определить?

— Расстояние между двумя городами.

— Правильно. Какой будет ход решения?

Панта в задумчивости почесал голову карандашом:

— Зачем мне все это! Я стану спортсменом, объеду весь мир, даже если не буду знать, какое расстояние между этими двумя городами. — Он понимал, что немного хвалится, но в то же время верил, что все так и будет. — Цапе был даже в Пальма де Мальорка.

— Кто этот Цапе?

— Тренер «Локомотива». Говорит, что у меня золотые руки, а это в баскетболе главное — под каким углом бросать мяч, с какой силой и в результате — точное попадание.

— Где эта Пальма де Мальорка? — спросила Юлия.

— Не знаю, но по названию — очень далеко. Я тебе говорил, что бросил курить?

— Нет.

— Бросил. Навсегда. Не хочу из-за сигарет терять спортивную форму и перспективы на будущее. Цапе шутит: «Даже локомотивы больше не дымят, теперь их движет электричество!» Он у нас не дурак.

— Добрева на меня будет сердиться, — остановила Панту девочка.

— Почему?

— Я вызвалась тебе помогать, а ты все о мяче говоришь.

— Хорошо, — согласился Панта, — давай посмотрим, что делать с этими двумя городами.

Они еще раз прочитали условие задачи. Панта сосредоточился и начал рассуждать вслух. Юлия с радостью наблюдала за ним — ход решения задачи намечался им правильно. Потом Панта стал писать в тетради, и с каждой написанной цифрой росло удивление Юлии. Откуда ей знать, что Панта очень самолюбив и порой допоздна занимался математикой. Решил Панта и вторую задачу.

Прощаясь, он пожал Юлии руку и вежливо добавил, что теперь сможет обойтись без дополнительных занятий.

— Почему? — обиделась Юлия.

— Ну, как тебе сказать, просто теперь нет в этом необходимости. Вот видишь, я уже сам справляюсь.

Юлия повернулась к нему спиной и ушла.

Урок алгебры был по расписанию последним. Добрева объяснила новый материал и, так как до звонка еще оставалось время, написала на доске громоздкую систему уравнений.

— Кто хочет к доске? За правильное решение повышу четвертную отметку на один балл.

Панта бросил взгляд на уравнение и поднял руку — энергично, настойчиво.

— Тебе чего, Пантев? — спросила Добрева.

— Можно?

— Что?

— Решить уравнение.

Добрева не поверила своим ушам.

— Иди!

Панта взял мел, отошел на шаг от доски, чтобы еще раз вникнуть в уравнение, прищурился, словно прицеливаясь, снова приблизился к доске, и мел застучал, будто пулеметная очередь.

В классе никогда не было так тихо. Все уставились на Панту, а доска тем временем быстро покрывалась цифрами. Дважды Панта ошибся, но тут же исправлял ошибки и продолжал решать дальше. Мел уверенно двигался к нижнему углу доски. Скобки и неизвестные исчезали на глазах. И вот результат: х = 6.

— Прекрасно, Пантев. Шесть! Дай дневник.

Звонок ознаменовал первую шестерку Пантева по математике. В ушах Панты он звучал, как торжественные колокола.

12

День был хмурым, небо затянуто облаками, того и гляди пойдет дождь.

Хмурыми были и мальчики, сидевшие на сломанной скамейке. Мрачно смотрели они, как Камен и Маляка перебрасывали с соседнего двора ташевские кирпичи. Классный руководитель оставила ребят после уроков, крепко отругала их, сказала, что они пренебрегают нормами поведения в обществе. Это недопустимо! Мальчики слушали ее, слушали и с каждой минутой все более уверялись в том, что если кто и нарушил нормы поведения, так это Ташев. С какой стати он будет строить гараж на спортплощадке, никого об этом не спросив?! Они-то, например, прежде получили письменное согласие всех жильцов на ее устройство!

— Ничего вам не будет, — успокаивал товарищей сидящий на скамейке мальчик.

— Она не твой классный руководитель, потому ты так и говоришь, — оборвал его Камен.

— Она сердитая, — добавил Маляка. — Если вы не из ее класса, не думайте, что и вам при случае от нее не достанется.

Мальчики один за другим включились в работу. Дело не в том, что учительница приказала вернуть на место кирпичи. Они трудятся ради друзей, так они заявили. Но работа не клеилась. Слова Добролюба оказались справедливыми — никакую работу не выполнишь без твердой убежденности в своей правоте.

Подошел Стоименов и удивленно спросил:

— Зачем вы это делаете?

— В школе велели…

— В школе? С какой стати? Этому вас учат в школе? Какое отношение имеют кирпичи к учебной программе? — Уже войдя в подъезд, он снова выглянул во двор: — Тогда я сам выброшу кирпичи! Непременно выброшу!

Мальчики прекратили работу.

— Пусть выбрасывает! — отряхнул руки Маляка и пошел за своей рубашкой, а остальные направились следом.

Послышался шум машины. «Форд» сделал полукруг и остановился посредине спортплощадки. Из машины вышел Ташев, посмотрел на кирпичи. Их было очень мало.

— Вас что, понукать надо? — разъярился он.

Тем временем прибыл «Трабант» Константинова и остановился рядом с «Фордом».

— Здравствуйте, — несмело поздоровался Константинов с ребятами и повернулся к Ташеву: — Прекрасные дети, мы вместе занимаемся спортом. Вон какой парк! — указал он рукой в сторону Парка свободы, хотя отсюда была видна только гора Витоша. — Чудесный парк для спортивных занятий.

Самосвал с ревом въехал на тротуар. Константинов жестами показал водителю, где остановиться. Самосвал вылил раствор, и о спортплощадке можно было говорить теперь только в прошедшем времени.

— Нам разрешили, что поделаешь, — оправдывался Константинов. — Не я, так кто-нибудь другой построит.

Будто в подтверждение его слов, с балкона послышался женский голос:

— Эй, Константинов, если можно строить, мы все этим займемся!

В довершение всего прибыла и бригада строителей — трое пожилых рабочих, которых Константинов представил Ташеву. Ну и тип!

Бригадир сел на скамейку, их скамейку, и развернул чертеж. Рабочие стали перебрасывать кирпичи из соседнего двора. Это уже не шуточки! Строительство гаража началось.

Мальчики, скрестив руки на груди, смотрели на Константинова с убийственным презрением.

— Ваше дело как-нибудь устроится, — пустил в ход свои дипломатические способности Константинов. — Это важный вопрос!

— Да что ты объясняешься с этими… — Ташев не договорил и со злобной ухмылкой повернулся к ребятам: — Намылила вам холку классный руководитель? В следующий раз пойду к директору!

Камен пробормотал что-то себе под нос, что именно, не было слышно, но смысл был понятен.

— Чего, чего? — Ташев угрожающе шагнул к Камену. — А ну, повтори!

Камен смотрел вызывающе, сжав кулаки.

— Ишь какой еж! — обозлился Ташев и схватил мальчика за ухо.

Боль и обида ослепили Камена. Он схватил кирпич и замахнулся.

Крик Маляки сдержал его, Камен изменил направление броска, но кирпич вырвался из рук, шлепнулся на ветровое стекло «Форда», и оно разлетелось на множество осколков.

Ташев побелел от бешенства и влепил Камену звонкую пощечину. Он не остановился бы на этом, но с балкона раздался крик Стоименова:

— Как ты смеешь бить ребенка!

Послышались крики и с других балконов — разразился грандиозный скандал. Только бригадир, сидя на скамейке, рассматривал план будущего гаража, словно вокруг ничего не происходило. Воспользовавшись наступившей паузой, он обратился к Константинову:

— Вы тут разбирайтесь, как хотите, а поденную оплату придется выложить, так и знайте!

Ташев ушел домой, заперся в комнате и написал несколько жалоб — отцу Камена, отцу Маляки, классному руководителю Добревой и директору школы.

13

В связи с поступившей в школу жалобой в шестом классе «Г» было назначено родительское собрание, на котором счел необходимым присутствовать и директор. В последнее время у него было немало объяснений с Добревой — она, конечно, прекрасный педагог, но успеваемость в ее классе все-таки оставляет желать лучшего. А теперь еще и дисциплиной следует заняться.

— Главный виновник случившегося — из вашего класса, — обратился директор к родителям, — если не сказать, два виновника. Несомненно, виноваты и мы… — взглянул он на Добреву.

Учительница стояла у окна и рассеянно смотрела во двор.

— Наверное, мы распустили детей. Сейчас необходимо подтянуть их. Педсовет решит, как наказать их, но надо подумать и о том, что может сделать пионерская организация.

Отец Камена был мрачен: почаще бы напоминали детям, что они пионеры.

— Камен Тошков не может теперь оставаться председателем совета отряда, — продолжал директор. — Поэтому я прошу вашей помощи. На пионерском сборе дети сами определят отношение к случившемуся. Но я прошу каждого из вас — поговорите с ребенком, объясните ему смысл проступка Камена. Мы не можем пустить все на самотек. Хочет ли кто-нибудь высказаться?

Молчание. Директор обвел взглядом собрание, но никто так и не изъявил желания говорить.

— Может быть, выступит отец Камена? — предложил директор.

Тошков встал, и парта под ним заскрипела.

— Я бы мог сказать, если бы речь шла не о моем сыне… Чтоб пусто было и этой машине, и стеклу!

На следующий день в шестом «Г» состоялся пионерский сбор. Добрева рассказала о проступке Камена и добавила, что хотела бы знать мнение ребят на этот счет. Пусть подумают, может ли Камен после такого недостойного поведения оставаться председателем совета отряда.

Наступила тишина.

— Кто хочет выступить?

Юлия подняла руку.

— Камен всегда был отличником, хорошим товарищем, занимал первое место на районной выставке научно-технического творчества…

— Два раза, — уточнил Маляка.

— Да, два раза.

Класс оживился, и это придало Юлии смелости.

— Он хороший пионер, добрый товарищ…

— И скромный, скажи, скромный человек, — подсказывал Панта.

— Скромный… — Юлия думала, что бы еще сказать. Вспомнив, что надо выразить свое отношение к проступку товарища, добавила: — А если учесть, что ему дали пощечину… — Она пожала плечами, тем самым как бы говоря «как же иначе мог он поступить», и села.

Девочка с косичками, не в силах скрыть своего любопытства, повернулась к Маляке:

— Он ведь получил пощечину после того, как разбил стекло?

— Ну и что же?! Все равно пощечина!

Маляка грубо толкнул девочку — нечего вертеть головой и вмешиваться в чужие дела.

— Кто еще хочет выступить? — вновь предложила Добрева.

Один мальчик, испуганно вертя в руке лист бумаги, не сводил глаз с учительницы. Заметив это, она дала ему слово.

Мальчик положил листок бумаги за спиной товарища, чтобы никто не видел, как он читает, поднялся с места и начал говорить. Чувствовалось, что свое выступление он приготовил заранее и не без родительского участия.

— Мы, пионеры, должны быть хорошими гражданами, честными, совестливыми, слушаться родителей, уважать старших. Поступок таких, как Ка…

Мальчик остановился, потому что Панта выхватил листок с написанным выступлением и спрятал его.

Добрева отошла от окна, пройдя между рядами, остановилась перед Пантой и протянула руку. Что делать? Панта отдал ей лист бумаги. Почерк был не детский. Добрева разорвала листок.

— Не читай, а скажи, что думаешь по этому поводу.

Мальчик попытался вспомнить, что было написано дальше.

— Мы, пионеры, потому что маленькие…

Бумажный шарик скользнул по его голове, и мысль оборвалась.

— А ты сам как расцениваешь поступок своего товарища? — повернулась к нему Добрева.

Мальчик скорчил гримасу, пытаясь что-то сказать, но слова застревали в его горле. Наконец он выдавил:

— Но он оплеуху получил, чего уж тут!

Панта с одобрением взглянул на товарища.

— А знаете, мой папа для «Москвича» целый месяц искал стекло, а для «Форда» наверняка вообще не найти! — И мальчик, счастливый, сел на место — тяжесть свалилась с его плеч.

— Еще кто-нибудь хочет сказать? — предложила Добрева.

Девочка с косичками никак не могла унять свое любопытство:

— Я не понимаю, какая точно была машина?

Маляка дернул девочку за косы, и она сконфуженно села.

— Кто еще хочет выступить?

Желающих говорить больше не было. Добрева решила заканчивать обсуждение.

— О своем отношении к происшедшему я ничего не скажу, — начала она. — Кто будет председателем совета отряда, вы решите сами. Вы достаточно взрослые, пионеры, и вам надо учиться рассуждать самостоятельно. Кто за то, что Камен не должен оставаться председателем совета отряда, поднимите руку.

Класс затих. Ребята смотрели друг на друга. Наконец под взглядом Добревой одна за другой стали подниматься руки. Маляка! Камен! Последним поднял руку Панта.

— Будь я там, разбил бы и заднее стекло, — шепнул он Юлии.

Часть четвертая Пустырь

1

До конца учебного года оставалось меньше месяца. Солнце припекало совсем по-летнему и сулило каникулы и море. Нежась на солнце, ребята время от времени посматривали в зеркало, приспособленное ими для обозрения улицы. На душе было невесело. Экая тоска!

Увидев приближавшуюся машину, Маляка тут же бросил мяч на проезжую часть улицы и ринулся за ним. Раздался скрип шин на асфальте — машина остановилась в двух шагах от мальчика. Водитель с облегчением откинулся на сиденье и вытер пот с лица — обошлось, но страшно подумать, что могло бы произойти!

Маляка схватил мяч и, широко улыбаясь, вернулся к приятелям.

— А я что говорил? — заявил Добролюб. — Водитель всегда останавливает машину, как только увидит мяч. Раз вылетел мяч, за ним вот-вот выбежит пацан. Это уж точно!

Кроме Добролюба, во дворе были Камен и Сашо, мальчик из шестого «А», устроившиеся на скамейке, предназначенной когда-то для запасных игроков. Скамейку поставили возле дома, чтобы спинкой ей служила стена здания. Обычно ребята колготились здесь, если, впрочем, тетя Худерова, бабушка Гинка, тетя Шайтанова или кто еще не занимал скамейку первым — соседки любили погреться на солнышке. Теперь ребята редко бывали у себя во дворе. От двора и бывшей спортплощадки ничего не осталось. Все места захватили три гаража с массивными деревянными воротами и огромными замками на них и ремонтная яма, прикрытая сверху из предосторожности толстыми досками.

И это называется заботой о детях! От спортплощадки остались лишь воспоминания и чудом сохранившаяся боковая линия. Рабочие Константинова оказались расторопными — за неделю отгрохали все это уродство.

— Пойдемте на десять в кино, — предложил Маляка.

— Вчера только ходили…

Неожиданно Сашо выбил из рук Маляки мяч и бросился за ним на проезжую часть улицы. Опять резко заскрипели тормоза, и «Москвич» занесло на обочину. Водитель высунулся из машины, от нервного напряжения и гнева лицо его пылало.

— Осторожнее с мячом, не то…

— У вашей машины заклинило левые колодки, — учтиво заметил мальчик и, подняв мяч, вернулся к товарищам.

— Из-за покрышек сердится, — решил Маляка.

— Ну и пусть.

Ребята замолчали.

— Я плачу за билеты. — Маляка снова пригласил товарищей в кино.

Ему не хотелось больше жариться на солнце.

— Сколько же денег тебе перепадает от родителей? — поинтересовался Добролюб.

— Лев, но бывает и больше. Пять левов родители дают за шестерку. Три — за пятерку.

— Весьма прогрессивный способ оплаты, — съязвил Добролюб.

Маляка задумался, пытаясь понять, что тут прогрессивного. На шестерку в ближайшие дни рассчитывать не приходится, а перепадет ли от родителей три лева за пятерку — тоже неизвестно. За отметки по физкультуре отец премиальные не выдает.

— А мне родители ничего не дают за хорошие отметки, — заявил Камен. — Когда мне нужны деньги, я прошу у них.

— Непорядок, — нахмурился Добролюб. — Одним деньги дают, другим нет. Я считаю, оплата хороших отметок должна быть установлена законом — и всем ребятам одинаковая.

Теперь Добролюб бросил мяч и помчался за ним на мостовую — машина затормозила на полном ходу и остановилась в двух шагах от мальчика. Из машины вылетел Ташев. Схватив Добролюба за рубашку, он закричал:

— Вам что, делать больше нечего?! Семнадцать долларов я отдал за стекло, а теперь вы хотите, чтобы у меня крыло смялось?

Мальчики вскочили со скамейки и отступили назад.

— Он не хотел… — умоляюще произнес Маляка.

— Кому рассказываешь! Каждый день…

Добролюб воспользовался моментом и вырвался из рук, но Ташев все-таки успел шлепнуть его, а потом в ярости завопил:

— Дурак!

— Это ко мне относится? — обиделся Добролюб.

— Лопоухий дурак! — Ташев дрожал от злости.

— Я вот скажу папе, тогда и посмотрим, кто из нас дурак!

— Я тебе сейчас порассуждаю! — Ташев шагнул было к Добролюбу, но тотчас передумал. — Сколько раз вам говорить, — повернулся он к Камену и Маляке, — нечего чужих во дворе собирать! У Константинова вон зеркало украли!

С улицы донеслись гудки автомобилей: Ташев бесцеремонно остановил свой «Форд» прямо посередине мостовой.

— Что там случилось? — В окне показалась бабушка Гинка.

— Я еду в Перник, вернусь поздно! — крикнул ей Ташев и поспешил к машине, чтобы освободить проезд.

— Его будут судить за оскорбление личности, — пригрозил Добролюб.

— Если бы суд разбирал случаи оскорбления детей, многим взрослым досталось бы! — заявил Маляка. — Моего-то отца точно бы осудили.

— Родители частенько обижают своих детей, — рассуждал Добролюб. — А вот если кто обидит чужого ребенка, понесет наказание. Жаль, что я не должностное лицо.

— С чего это тебе вздумалось быть должностным лицом?

— За оскорбление должностного лица полагается тюрьма.

— А как с учащимися? — заинтересовался Маляка. — Я считаю, ученики должны считаться должностными лицами.

— Едва ли, но за «лопоухого дурака» можно заставить его заплатить мне штраф в сто левов. Как пить дать!

Камен присвистнул — сумма произвела на него впечатление.

— Пойду посоветуюсь с адвокатом, — решил Добролюб, найдя, порывшись в карманах, два лева и несколько стотинок.

Мальчики решили тоже идти к адвокату. Камен позвонил снизу домой — дедушка утром ушел в поликлинику и оставил близнецов на него, — но братья не ответили на звонок. Камен побежал в квартиру, но тут же вернулся — братишек дома не оказалось.

— Моя малышня здесь не появлялась? — кинулся он к ребятам.

— Нет.

Камен покричал Тончо и, когда тот вышел на балкон, спросил:

— Ты не видел Стефана и Тошко?

Тончо молча исчез, но через секунду из открытого окна донесся его капризный голос:

— Я их видел, ба-а! Чего не пустила меня? Они же за мороженым пошли…

Камен еле сдерживался — дайте срок, уж он как следует оттреплет Стефчо и Тошко, достанется им на орехи! Пусть потом посмеют еще хоть раз пойти без разрешения за мороженым!

— Лопоухий дурак, а? — угрожающе покачал головой Добролюб по дороге к кондитерской и ехидно ухмыльнулся.

В кондитерской близнецов не оказалось. У перекрестка продавали эскимо, и Камен спросил продавца, не видел ли он, случайно, двух близнецов. Нет, продавец их не видел. Не было малышей и в скверике. В волнении Камен заглянул в бакалейную лавку, хотя и знал, что там братьев никак быть не может. Ребята опять вернулись во двор, но близнецы как в воду канули. Камен стал громко звать их, и тут из окна выглянул Стоименов:

— Ты что так раскричался?

— Братишки пропали.

— Куда же они подевались? — Стоименов понял, что Камен волнуется, и спустился вниз. — Найдутся, — попытался он успокоить мальчика. — В подвале смотрели?

Как же они об этом не подумали! Мальчики спустились вниз по темной лестнице, а Стоименов шел за ними. Ручка подвала-мастерской не поддавалась: кто-то держал дверь изнутри. Но было тихо.

Стоименов изо всех сил толкнул дверь, она открылась, и из подвала поплыли клубы табачного дыма. Показалось испуганное лицо сына Стоименова, за ним, виновато опустив головы, неподвижно стояли два его приятеля.

Затрещины посыпались сразу, первая заставила младшего Стоименова схватиться за щеку, вторая швырнула его на письменный стол, с которого ребята когда-то сняли столешницу. Деревянные планки, прикрытые сверху газетами, затрещали, и начинающий курильщик упал вверх ногами в выдвижной ящик стола.

Весть об исчезновении близнецов быстро разнеслась по этажам. Бабушка Гинка вышла во двор, а Худерова устроилась на балконе.

— Ты уверен, что малыши не с дедушкой? — допытывалась бабушка Гинка у Камена.

— Что им делать в поликлинике? Они завтракали и…

— Да с ним они пошли… — уверенно заявила бабушка Гинка.

Несколько человек кинулись в поликлинику. Слабая надежда появилась у Камена: вдруг и правда братишки там? Увы! Мальчики увидели дедушку, еще не дойдя до поликлиники: он играл в нарды в соседнем дворе.

— Стефан и Тошко с тобой? — крикнул издали Камен.

— Нет. А что с ними? — вскочил дедушка, беспокойство сразу охватило его.

— Уже полтора часа, как их нет дома.

Дедушка бросил кости, а его партнер, прищурившись близорукими глазами, подвел итог:

— Промазал! — И, довольный, поднял голову от игры.

Но партнера уже не было рядом. Дедушка Камена вместе с мальчишками бежал по улице.

— Это может быть и похищение, — сказал Добролюб Маляке так тихо, чтобы не услышал Камен. — Один раз у нас в классе исчез мальчик.

Зрачки Маляки расширились от ужаса:

— Ну и как, нашли его?

— Да. Оказалось не похищение, а бегство. К тетке убежал. Из-за школьных дел. За плохие отметки ему здорово доставалось от отца.

— А потом ему больше не доставалось? — заинтересовался Маляка.

— Нет, но дело не в этом, — ответил Добролюб. — Просто этот парень стал лучше учиться.

Мальчики шагали мимо стройки. Дно котлована было покрыто водой, а сверху плавала доска. Добролюб оцепенело уставился на воду, в тот же миг страшное предположение испугало обоих мальчиков.

— Придется тебе остаться и проверить, глубоко ли тут, — попросил Добролюб одного из мальчиков.

Парнишка спустился в котлован, прихватив с собой длинную палку, и стал шарить ею по дну; котлован был совсем неглубок, вода едва покрывала бы щиколотку.

К обеду паника стала неописуемой — три часа прошло с тех пор, как Стефчо и Тошко исчезли! Маляка позвонил в «Скорую помощь», но ему сообщили, что последний несчастный случай с близнецами был зарегистрирован четыре года назад. Тогда Добролюб предложил обратиться в милицию и сам набрал номер.

— Майор Илиев слушает, — послышалось в трубке.

Добролюб рассказал об исчезновении братьев.

— Нам уже сообщили об этом, — ответил майор.

— Примите, пожалуйста, дополнительные меры.

— С кем я разговариваю?

Добролюб возмущенно положил трубку:

— С кем, с кем! Не все ли равно, с кем?

Маляка стал собирать портфель — уже пора идти в школу, но Добролюб не спешил уходить, и Маляка пригласил его пообедать. Добролюб охотно согласился.

— Во всем виноват Ташев, — заявил Добролюб, садясь за стол.

— А при чем тут он? — удивился Маляка.

— Да как же, — пояснил Добролюб. — Если бы не сломали спортплощадку, ничего подобного бы не произошло.

На обед было мясо, тушенное с луком и чесноком. Добролюб очень любил это блюдо, и Маляка положил ему еще.

— Послушай-ка… — задумался вдруг Добролюб.

— Что? — отозвался Маляка.

Дело в том, что у Добролюба родилась новая идея: заинтересовать происшедшим какого-нибудь журналиста, подбросить ему мысль о логической связи между исчезновением близнецов и постройкой гаражей во дворе! Первой попавшейся ребятам на глаза газетой была «Народна младеж». Великолепно! Добролюб тотчас набрал номер дежурного редактора.

— Слушаю вас, гражданка, — раздалось в телефонной трубке.

Добролюбу было неприятно, что его приняли за женщину, но обиду он перенес с философским спокойствием. Ах, женщина?! Надо этим воспользоваться!

— Вас беспокоит мать пропавших детей, — сказал Добролюб. — Я совсем потеряла голову от волнения!

Заодно Добролюб сообщил адрес, где на территории детской спортплощадки построили гаражи. Конечно, это главная причина исчезновения близнецов!

— Назовите себя, пожалуйста!

— Алло, алло! — Добролюб несколько раз нажал на рычаг и положил трубку.

— Ты просто гений! — одобрил его действия Маляка. — Как тебе такое пришло в голову?!

— Еще немного, и они бы раскусили меня! — усмехнулся Добролюб.

Мальчики вышли из дома, и тут Добролюб решил не ходить на первые два урока. Если что, главной причиной его отсутствия в школе станет пропажа близнецов.

— Участие в поисках исчезнувших детей всегда производит хорошее впечатление, — глубокомысленно заметил он. — Здесь же речь идет о близнецах. Значит, впечатление усилится вдвое.

Маляка не посмел пропустить занятия — первый урок вела Добрева, а она такая… Но он, по крайней мере, чистосердечно попросит прощения за то, что не сделал домашнего задания.

Добрева отмечала отсутствующих, а Маляка все это время тянул руку. Учительница закрыла журнал, написала на доске тему урока, повернулась к классу и только тут обратила внимание на Маляку.

— Слушаю тебя.

— Я не сделал домашнее задание, — поднялся Маляка с места.

— Хорошо, садись!

Учительница не любила, когда прерывали ее объяснения нового материала. Подчеркнув мелом название темы урока, она снова повернулась к классу. Маляка опять поднял руку.

— Что еще?

— Я хочу объяснить, почему не приготовил урок.

— Потому что ты лентяй!

Класс рассмеялся, и это задело Маляку. Никому в школе он еще не говорил о пропаже близнецов, хотел сообщить эту потрясающую новость на уроке — пусть смотрят на него как на героя. А вместо этого его унижают.

— Товарищ Добрева, — сказал Маляка с чувством достоинства и исполненного долга, — пропали братья Камена. Все утро мы их искали, поэтому я не приготовил урок.

— Вот как? — Добрева посмотрела на пустовавшее сейчас место Камена. — Ну что же, нашли их?

— Нет. Я даже не обедал.

— Тогда иди домой, Маляков.

Маляка тут же сунул тетрадку в портфель.

— Ты вообще мог не приходить сегодня в школу, — добавила Добрева.

— Мог, — кивнул Маляка, — но я не хотел пропускать уроки. До свидания!

Он тихо вышел, осторожно прикрыл за собой дверь и помчался по коридору. Только бы Стефчо и Тошко еще не нашлись! Маляке очень хотелось присутствовать при торжественном моменте, когда их найдут.

Увы! Близнецы по-прежнему не объявлялись. Дедушка Камена, вконец расстроенный, сидел у дома на стуле, поглядывая по сторонам.

Бабушка Гинка суетилась возле него, вздыхая, охая и пытаясь его успокоить.

— Не надо так волноваться. Спрятались где-нибудь. Ты их, наверное, обидел. Нынешние дети такие чувствительные, ничего им нельзя сказать наперекор! Наш Тончо, уж поверь мне, в один прекрасный день тоже сбежит из «Альянса»[11], ходит-то он туда из-под палки. А я бы и не стала его принуждать, да мамаша… Дипломата хочет из него сделать… Смотрю я на ее мужа…

— Только бы нашлись… — Дедушка чувствовал себя виноватым. — За нарды ни единого разочка больше не сяду!

Даже Худерова подошла к старику, катя перед собой коляску с внучатами.

— Не кори себя! Нечего родителям бросать детишек на нас, стариков. Мои вот тоже сбегут, только их вырастишь. Как и их родители! Детей — ко мне, а сами — ищи ветра в поле!

— Я пошел померить давление, хорошее было, ну и подумал… — начал рассказывать дедушка о том, как совершенно случайно уселся играть в нарды с Дончо.

Но Худерова, услышав слово «давление», тут же прервала его:

— А у меня-то какое? Это Шайтанова все придумывает, как бы мне его повысить.

— Сто пятьдесят на восемьдесят было, доктор сказал, юношеское, и я… — продолжал дедушка.

— Сто пятьдесят на восемьдесят! — воскликнула бабушка Гинка. — Прекрасное давление!

В этот миг показалась Шайтанова, возвращавшаяся из магазина с двумя баночками простокваши, и Худерова тотчас повернула коляску в противоположном направлении — не хотела встречаться с соседкой.

— Выше голову, найдутся твои ребятишки! — Шайтанова тоже попыталась приободрить дедушку. Посмотрев вслед удаляющейся Худеровой, она добавила громко, чтобы ее все слышали: — Ох, уж эта Худерова! Целыми днями так и смотрит — кто да куда пошел, а вот Тошко со Стефчо проглядела!

Возле «Трабанта», поставленного на ремонтную яму, суетился Константинов. Машина нуждалась в ремонте, и он вызвал техника, прикидывая в уме, во что это ему обойдется. Техник включил зажигание, нажал на педаль, и в моторе что-то застучало, как пулемет.

— Товарищ Константинов! — раздался надрывный голос Стоименова. — Что там у вас происходит?

— «Трабант»…

— Ваш «Трабант»? А я подумал, третья мировая война началась. Детей засунули в подвал — пусть курят, сколько хотят, а двор в площадку автосервиса превратили.

— Ты кое-что забыл, Стоименов, — оборонялся Константинов. — Ты-то больше всех…

— Что я, что я?! Я, что ли, построил себе гараж?! Выгнали детей на улицу, а…

В это время во двор вошел Яким Стоянов, корреспондент газеты «Народна младеж», посмотрел на Константинова, посмотрел наверх, на окно Стоименова. Техник снова нажал на педаль: Стоименов скорей прикрыл уши, а корреспондент замахал руками, разгоняя облако выхлопных газов.

— Вот так мы охраняем окружающую среду! — раздался сверху голос Стоименова.

— Здравствуйте, скажите, кто у вас председатель домкома? — спросил его журналист.

— Вот наш домком, — кивнул Стоименов на Константинова.

— Здравствуйте, я из газеты…

— Откуда, откуда, не расслышал? — переспросил Стоименов.

— Из газеты «Народна младеж».

— Прекрасно, — обрадовался Стоименов. — Я как раз собирался обратиться к прессе. — Он исчез из окна и через секунду появился во дворе в домашних туфлях.

— Есть ли у вас разрешение на строительство гаража? — поинтересовался Яким Стоянов.

— Если будете писать, пишите честно, — налетел на корреспондента Константинов. — Проблема не в гаражах. В городе детских садов нет. А им, видите ли, гаражи помешали. При чем тут гаражи, спрашивается?

— Как при чем? — недоумевал Стоименов. — Пока дети играли во дворе, на спортплощадке, ни один ребенок не пропадал. А сейчас сразу двое исчезли!

2

Тем временем близнецы, целые и невредимые, привольно играли во дворе детского сада № 24. Как они попали туда, они не смогли бы объяснить. А дело было так: утром Камен ушел из дома, когда они завтракали. Малышам не хотелось пить молоко, и тогда они решили полакомиться мороженым, но в ближайшей кондитерской мороженого не оказалось, и братья прошли под путепроводом на противоположную сторону бульвара. Возле кинотеатра мороженое продавали, но у детей спросили деньги, а денег у них не было. Малыши даже протянули продавщице свои пустые ладошки, и она засмеялась, а какой-то мужчина купил близнецам мороженое.

На автобусной остановке детишки из детского сада № 24 ждали автобуса. Близнецы увидели знакомых ребятишек, живущих в соседних кварталах, и подбежали к ним. Подошел автобус, воспитательницы принялись усаживать в него детей, и Тошко и Стефчо оглянуться не успели, как оказались в автобусе. А узнав, что их везут в зоопарк, очень обрадовались.

К обеду Тошко и Стефчо вернулись в детский сад, к этому времени у них уже было много приятелей. Пообедали все вместе, а потом отправились в спальню. Вот это уже не понравилось мальчикам. Да и кроватей в спальне для них не хватило. Братишки вышли во двор, и во дворе им показалось очень интересно: чего только там не было! Они начали кататься с деревянной горки, но какая-то женщина, прикрикнув, велела им уходить отсюда — здесь площадка детского сада. Близнецы спрятались в кустах и оставались там до тех пор, пока детсадовцы не вышли на прогулку. Тошко и Стефчо снова стали играть со всеми. Потом поужинали и побежали к деревянной горке, от усердного катания у них даже штанишки порвались.

К пяти часам стали появляться родители. Постепенно всех детей разобрали, и Стефчо и Тошко остались одни. Тут-то воспитательницы и обратили на них внимание: что же теперь делать с этими малышами?

— Вы чьи? — наклонилась к ним воспитательница.

Но объяснения не потребовалось, приятная музыка, звучавшая по радио, прекратилась, и диктор объявила:

— Передаем срочное сообщение Народной милиции. Пропали двое близнецов, Тошко и Стефчо, четырех лет, одеты в…

— Боже мой! — всплеснула руками воспитательница и схватила близнецов в охапку. — Идемте!

— Тетя, можно завтра опять к вам? — спросил Тошко.

Когда дедушка увидел Тошко и Стефчо, которых вела за руку воспитательница, он не смог подняться со стула — ноги стали как ватные, силы оставили его. Потом дедушка пришел в себя и, едва сдерживая подступающие слезы, обнял детей. Воспитательница сердито выговаривала ему, но он ее даже не слышал.

3

Утром на место бывшей спортплощадки прибыли корреспондент Яким Стоянов и фоторепортер, худощавый мужчина с фотоаппаратом через плечо.

Яким Стоянов ясно представлял характер своего будущего репортажа, заранее оговорил его с главным редактором: история детской спортплощадки на улице Васила Мулетарова в доме № 17 дает возможность поговорить о серьезных, наболевших проблемах.

— Действуй, — решил главный редактор.

И Яким Стоянов действовал. Прежде всего он объяснил фоторепортеру свой замысел, и тот, профессиональным взглядом окинув все вокруг, тотчас достал фотоаппарат.

Из подъезда вышел Ташев и в недоумении остановился: с какой стати эти двое фотографируют баскетбольный щит? К чему бы это?.. Когда Ташев отпирал гараж — каждое утро он проверял, цела ли машина, — раздался щелчок фотоаппарата. Ташев решил, что не стоит обращать на это внимание, но на работу отправился с дурными предчувствиями.

— Сделай, пожалуйста, панорамный снимок! — попросил журналист фоторепортера. — Вид сверху. Сними все это безобразие. Щелкни и этого типа!

Щелк! На пленке запечатлелась спина мужчины, который в это время возился со своей машиной — усердно копался в моторе.

— Я договорился с главным редактором, на материал дадут полполосы, — сказал Стоянов фотокорреспонденту, — можно будет пообстоятельнее изложить все.

Между тем во дворе появился Добролюб, главный виновник прибытия представителя прессы. И прямиком направился к Маляке. Добролюб не обратил внимания на журналиста и фоторепортера, но Яким Стоянов окликнул его:

— Мальчуган, ты здесь живешь?

— А что такое?

— Мы из газеты, делаем материал о вашей спортплощадке.

— Из газеты «Народна младеж»?

— А ты откуда знаешь? — удивился журналист.

— Да… — Добролюб смешался. — Я так сказал, наобум.

— Бывает! Из газеты «Народна младеж». Вчера тут пропало двое близнецов.

— Знаю.

— Все-то ты знаешь! Брата их тоже знаешь?

— Конечно!

— Прекрасно! Позови его. И других ребят. Всех зови!

Вскоре во двор вышли Камен с братишками, Маляка и еще несколько мальчишек. Услышав, что их будут фотографировать, скорей позвонили по телефону приятелям. Стоянов тем временем расспрашивал ребят о спортплощадке.

— А теперь гаражи снесут? — обратился к нему Добролюб.

— Да не знаю, посмотрим. Печать — это большая сила, мой мальчик. Знаешь, как уничтожили курятники в одном из районов?! Целую неделю пахло жареными цыплятами.

— Дядь, а дядь! — дернул его за рукав Тошко.

— Что, малыш?

— Очень хорошо было в детском саду.

— Здесь будет лучше, чем в любом детском саду, — журналист показал рукой на пустое пространство между домами. — Встаньте так, чтобы мы вас сфотографировали.

Во дворе собралось много ребятни. Фоторепортер поставил детей возле брошенного баскетбольного щита, только Тончо держался в стороне.

— Давай сюда! — позвал его Стоянов.

— Это сын того, кто… — Маляка кивнул на гараж.

— Не важно, — решил Стоянов.

Добролюб не отходил от него: журналист внушал доверие. Отведя корреспондента в сторону, мальчик тихо сказал:

— Его отец назвал меня лопоухим дураком.

— Да? — Журналист невольно взглянул на торчащие уши Добролюба.

— Можете вы что-нибудь сделать с ним?

— Пожалуй, нет. Слово не воробей, вылетит — не поймаешь! Ну, иди, становись вместе с ребятами.

Мамы и бабушки ни на миг не отходили от окон, они не сводили глаз с ребятишек, ревниво окликали своих — то им хотелось, чтобы мальчик поправил воротничок, то пригладил волосы, а одна мама даже громко потребовала, чтобы ее сын срочно высморкался — дело ли стоять перед фотоаппаратом с открытым ртом?

Из соседнего дома на шум выскочила пожилая женщина. Узнав, что газетчики снимают детей, решительно потребовала, чтобы фоторепортер подождал ее внучат. А старенькая бабушка привела с собой трехлетнюю девочку и бесцеремонно поставила ее впереди всех.

— Уходи отсюда, это не для девчонок! — толкнул ее Тончо.

Девочка заревела, а бабушка принялась сердито выговаривать Тончо.

Бабушка Гинка тотчас вступилась за внука. Яким Стоянов спокойно поставил девочку к ребятам. Прибежали и другие детишки — весь квартал прослышал о фотографировании для газеты.

— Сделай снимок широкоугольником, чтобы и гаражи были видны, и дети. А подпись дадим такую: «Что важнее для нашего будущего?» Как думаешь, подходит? — повернулся журналист к фотографу.

— Отлично!

Вместо фоторепортера газетчику ответил Маляка, решивший взять на вооружение фразу, которой, по мнению журналиста, можно было бы подписать снимок.

4

В школу учительница Добрева пришла на полтора часа раньше обычного. Накануне вечером она поздно вернулась домой, ей уже не хотелось проверять тетради, и она решила сделать это утром. Тут-то она и подумала: «Не зря говорится — не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня». Тетрадки и правда проверялись с трудом. Контрольные как контрольные, точно отражают знания каждого ученика. Добрева начала складывать тетради, но тут вошла уборщица и сказала, что ее вызывает директор.

Добрева поморщилась, она сердилась на директора из-за глупой истории с разбитым стеклом «Форда». Зачем нужно было сообщать об этом родителям? Дети, впрочем, тоже очень огорчили ее, все до одного проголосовали против того, чтобы Камен был председателем совета отряда. С каким изумлением смотрела она на лес рук! Хоть кто-нибудь, хоть один человек найдет в себе мужество не поднять руки? Нет, даже Юлия… Сначала вскочила в защиту товарища, а потом… И Маляка тоже. А уж какие они с Каменом неразлучные друзья… И Пантев… В последнее время так вроде ее радовал… И Камен! Тут уж совсем невероятная глупость — голосовать против себя!

Добрева прошла по коридору и постучала в дверь кабинета директора.

— Садись, пожалуйста, садись, — директор любезно указал ей на кресло. — Что нового? Как успеваемость в классе?

— Вообще-то…

— А Маляков?

— Он всегда на одном уровне: три, четыре, три, четыре.

— Прошу тебя, Добрева, обрати на него больше внимания.

— Не понимаю…

— Я бы хотел, чтобы за четверть у него была шестерка.

Добрева подняла брови: шутит директор, что ли? Нет, как будто говорит серьезно.

— Думаю, он не потянет.

— Поставь, прошу тебя.

Добрева не верила своим ушам.

— А что подумают остальные?

— Очень прошу.

— Но вы всегда говорили, что учителя должны не просто учить учеников, а воспитывать их честными гражданами!

— Да, но…

— Как я могу воспитывать в них честность, если вы хотите, чтобы я поступила нечестно?

— Что же здесь нечестного?

И тут Добрева не сдержалась: за последние дни столько всего накопилось!

— Нет, товарищ директор, — решительно заявила она, — нет и нет! Маляков получит то, что заслуживает. Как и все остальные. Мне противно смотреть, как приходят родители с претензиями по поводу отметок. Кто бранится, кто требует объяснений, кто просит — в зависимости от воспитанности, уровня общей культуры и положения на работе. Вчера как раз заявился отец Димитра Малякова — подавайте ему объяснения. Пусть приходит кто угодно, для меня все равны. А вот для вас, я вижу, нет. Камену из-за его мальчишеской выходки на два балла снизили отметку по поведению, а Малякова только пожурили. Если вы все же настаиваете, я… я подам заявление об уходе!

От волнения Добрева поднялась с места и отошла к окну. Говорить стоя ей было привычнее — сказывалась профессия.

Директор приблизился к ней. Он выглядел совершенно спокойным.

— Зачем ты придаешь всему этому такое большое значение? — поморщился он.

— Так меня учили. Чему меня учили, тому я и выучилась. И с детьми так же — они научатся тому, чему мы их учим.

— Тогда, Добрева, пойми еще кое-что. Научись отличать важные вещи от безделицы.

— Я не могу разделять родителей на более важных и менее важных персон.

— Ты не хочешь меня понять. Дело не в каком-то особом положении отца Малякова. К нам он не имеет никакого отношения, но оказывается, он может помочь нам с ремонтом бассейна. Ты знаешь, в каком состоянии бассейн. А он, между прочим, предназначен именно детям. Подумаешь, сын Малякова получит шестерку! Стоит ли из-за одного шалопая оставлять всех детей без бассейна?

В ответ на столь логичную речь Добрева не произнесла ни слова. Лицо ее все время оставалось безразличным, и было непонятно, как она относится к словам директора. Но вот директор умолк, и она спросила:

— Это все?

— Все.

Учительница направилась к двери.

— Надеюсь, мы договорились, — бросил ей вслед директор.

Добрева, ничего не ответив, вышла. Сначала она подумала, что надо немедленно уходить из школы, но потом решила этого не делать. Надо что-то предпринять, но что? В учительской она схватила тетради с контрольной и бросила в мусорную корзину, но это ее не успокоило, и она извлекла их из корзины.

Настроение у Добревой было плохим: ей казалось, что уроки тянутся бесконечно долго, куда дольше, чем это представляется порой самому плохому ученику.

Вечер она снова провела с молодым ученым-кибернетиком Анастасом Чолаковым, поделилась с ним своими волнениями — ей было интересно его мнение на этот счет. Анастас Чолаков был весьма остроумным человеком. Он сразу придумал кое-что. Превосходная мысль! Молодые люди весело расхохотались, и тут Анастас обнял свою спутницу, поцеловал ее и наконец-то сделал ей предложение. Добрева дала согласие.

5

Дежурный шестого «Г» подошел к кафедре, чтобы доложить об отсутствующих, но Добрева даже не открыла журнал. К огромному удивлению всех, она предложила ему сесть и сразу вызвала к доске Малякова.

Маляков несмело вышел и, взяв мел, повернулся к учительнице. Она пристально вглядывалась в лицо мальчика: знает ли он о недавнем визите его отца.

Маляка ничего не знал об этом и диву давался: как странно учительница ведет себя…

— Как определить площадь прямоугольника?

Задание было настолько простым, что Маляка растерялся — это же сущий пустяк.

— Надо умножить длину одной его стороны на длину другой стороны.

— Допустим, одна сторона равна шести сантиметрам, а другая — трем, какова будет площадь такого прямоугольника?

Маляка написал на доске 6 X 3 = 18 кв. см.

— А если длина сторон равна соответственно восьми и шести сантиметрам?

Маляка быстро справился и с этой задачей, но недоумение его возрастало. Если так пойдет и дальше, шестерка ему обеспечена!

— Десяти и трем сантиметрам? — Тон учительницы был подчеркнуто ироническим.

Маляка сразу написал результат.

— Семи и девяти?

Шестьдесят три квадратных сантиметра, разумеется. Но с какой стати у него спрашивают таблицу умножения? Что это учительница надумала?

— Отлично, Маляков, шесть! — протянула Добрева дневник.

Маляка был изрядным фантазером, не раз мечтал о шестерке, но сейчас он не чувствовал себя счастливым. Ему было стыдно.

Добрева стерла написанные Маляковым правильные ответы и, улыбаясь, повернулась к классу.

— А теперь познакомимся с графическим решением уравнения а Х х = 0. Ты готов, Маляков?

Маляка понял, что его выставляют на посмешище, и начал догадываться, почему. Он только не знал, кто пожаловал в школу — мама или отец.

После уроков Маляков старался держаться с ребятами как ни в чем не бывало, но чувство горечи не оставляло его. Ребята дразнились из-за шестерки, смеялись над ним, а один мальчик неожиданно спросил:

— Угостишь нас за математику?

Маляка достал лев и купил всем мороженое.

— Отец выдает тебе пять левов за шестерку? — напомнил Камен.

— Куда ему деваться!

— Маляка, а ведь она над тобой издевалась, — не сдержалась Юлия.

— Просто спрашивала старое, — буркнул Маляка.

— Да, да, таблицу умножения, — уточнил кто-то.

— Это все равно, как если бы по истории Болгарии тебя спросили про памятник на площади Русского памятника, — разъяснил Панта.

Все рассмеялись, а Маляке стало еще обиднее.

— Маляка, — поддразнила его одна девочка, — если получишь пять шестерок, да за каждую по пять левов, сколько же левов выдаст тебе твой милый папочка?

— Мороженое вы тем не менее слопали, — обиделся Маляка и, расстроенный, побежал домой.

Дома никого не было, и Маляка скорей достал из портфеля дневник. Не хватало, чтобы родители видели его шестерку! Того и гляди снова помчатся в школу вымаливать шестерки и по другим предметам.

Маляка спрятал дневник в плафон, этот его тайник еще не был раскрыт. Только он слез со стола, пришел отец.

— Мамы дома нет?

— Нет.

Ответ прозвучал так холодно и резко, что отец насторожился:

— Что нового в школе?

— Ничего.

— Тебя спрашивали?

— Нет.

— А на математике?

— Тоже нет.

— И по другим предметам не спрашивали?

— Нет.

Краткие ответы сына не успокоили отца. Мальчик что-то скрывает, но что?

— Дай дневник, пожалуйста.

— У нас их отобрали, — соврал Маляка.

— Как?

— Их, наверное, вообще скоро отменят.

— Неужели?

— Реформа, говорят, будет.

Отец задумался.

— Что ж, это очень разумно, — заключил он. — Дневниками да отметками только нервируют всех. Вот и наша мама сразу успокоится.

Старший Маляков достал газету «Вечерни новини» и сел на стул. Уже смеркалось, и в гостиной было темно.

— Зажги, пожалуйста, лампу!

Маляка повернул выключатель, и в первый момент отец Маляки подумал, что лампа перегорела, но, посмотрев наверх, он увидел на потолке тень дневника — Маляка положил его прямо на одну из ламп.

Увидев в глазах сына растерянность, отец проворно вскочил на стол и сунул руку в плафон.

— Ты у меня дождешься, — пригрозил он и открыл дневник.

Шестерка радостью осветила его лицо.

Тут в квартире появилась и мама, застав отца стоящим на столе.

— Посмотри, — показал он ей дневник. — И больше чтоб я не слышал, что не забочусь о сыне. — Спрыгнув со стола, он достал из кармана пять левов и протянул их сыну: — Слово надо держать, хотя я и не знаю, кто из нас кому больше должен.

Маляка не сразу взял деньги. Сначала подумал, не оттолкнуть ли руку отца, надо же сохранять чувство собственного достоинства, но потом решил, что пять левов — это немало и еще ни разу ему не доводилось их получать. И он взял деньги.

— Если ты каждый день станешь приносить шестерки и примешься меня разорять на десять, а то и двадцать левов, придется опять идти в школу — теперь уже просить учителей снижать тебе отметки, — пошутил отец.

Ночью Маляка спал плохо.

Утром, оставшись один, мальчик принялся за уроки, но заниматься ему не хотелось: шестерка совсем отбила у него охоту учиться. Он побежал к киоску за газетой — вдруг напечатали статью о спортплощадке? Интересно, сколько снимков поместят в газете? Когда их фотографировали, он все старался встать в центре.

Маляка просмотрел газету и отправился к Камену. Приятель делал уроки. Его братишек после их недавнего исчезновения приняли в детский сад, и теперь дедушка Камена спокойно предавался игре в нарды.

— И сегодня ничего, — разочарованно кивнул Маляка на газету.

— Не волнуйся, материал не могут не напечатать.

— Конечно, не могут. Вот шуму-то будет, когда напечатают! Два года назад незаконно построенные дачи под Софией снесли бульдозерами. Как думаешь, и к нам во двор пришлют бульдозер?

— Ты-то, конечно, посоветовал бы разбомбить гаражи с воздуха, — улыбнулся Камен. — Учебный год уж кончается, чего не делаешь уроки?

— Если гаражи снесут в ближайшие десять дней, как раз поспеют к нашим каникулам! — обрадовался Маляка.

Зазвонил телефон. Приятель из шестого «А» сообщил, что в газете пока ничего нет.

6

Директор школы имени Кирилла и Мефодия стоял у окна и смотрел, как дети с шумом выбегают во двор. Судя по всему, директор был рассержен. В дверь постучали, и кто-то вошел в кабинет. Не оборачиваясь, директор пригласил:

— Входи, Добрева, входи, пожалуйста!

Он знал, что это она. В голосе его звучала горечь.

Добрева подошла к окну и тоже стала смотреть на детей, весело идущих по улице.

— Счастливые, — улыбнулся директор. — И ты сделала для этого немало.

— Знаю, — подтвердила Добрева. — Но и вы тоже.

Директор подошел к письменному столу. Он не ожидал такого ответа и растерялся: в голосе Добревой было что-то вызывающее.

— Садись, пожалуйста, — указал он на кресло.

Добрева села, внешне она держалась очень спокойно, а вот директор нервно барабанил пальцами по столу.

— За контрольную по математике ты всем поставила шестерки, хотя некоторые ученики решили всего одну задачу. Могу ли я узнать, почему ты так выставила оценки?

— Вы же настаивали, чтобы Малякову я поставила шесть. У меня не было оснований не поставить шесть и всем остальным.

— Послушай, кому нужна эта демонстрация? Я думал, мы поняли друг друга, а ты взялась выкидывать номера. Одно дело повысить успеваемость ученику, другое — всей школе.

Грустная улыбка появилась на лице Добревой.

— Ах, товарищ директор, я так мечтала стать врачом. Знаете, почему не стала? Потому что мне на экзаменах не хватило пяти сотых балла. Представляете — пяти сотых! По всей видимости, вместо меня приняли того, кому вот так завысили отметку. Понимаете меня? Я не хочу быть несправедливой.

7

Маляка решил убежать из дома: в школе только и говорили о том, что успехами по математике ребята обязаны его отцу. Слабые ученики радовались происходящему, сильные поддразнивали Маляку, а Панта чувствовал себя просто ограбленным: у него в контрольной не было ни единой ошибки, и шестерка вполне заслуженна! Первая безупречная контрольная по алгебре, а его уравняли с четверочниками. Вот и старайся после этого, думал Панта.

Складывая вещи в чемодан, Маляка еще не знал, куда ему направиться. Главное — уйти из дома. И тут он вспомнил о Добролюбе — вот куда он пойдет. У Добролюба можно пожить, к тому же, глядишь, Добролюб что-нибудь и придумает: он и товарищ хороший, и не дурак.

Никем не замеченный, Маляка выбрался из дома, встретился на улице с бабушкой Гинкой, поздоровался с ней так любезно, что соседка ничего не заподозрила. К счастью, и в трамвае знакомых не повстречалось.

Увидев несчастное Малякино лицо и чемодан в руках, Добролюб понял, что дело серьезное.

— Что у тебя случилось?

— Можно, я поживу у вас дней десять?

Добролюб растерялся — десять дней, гость на десять дней… Он же не взрослый, чтобы мог сам решать такие вопросы. Присев на кушетку, Добролюб задумался, а Маляка продолжал стоять посередине комнаты.

— Десять дней?

— Может быть, и меньше. Домой я больше не вернусь. Родители выставили меня на посмешище.

— Вечно родители вмешиваются в наши дела, вот и твой отец… Это ведь все равно, что ты направился бы к его начальнику — пусть, мол, увеличит зарплату твоему отцу.

— Я бы пошел, — признался Маляка, — но папа этого не поймет. Еще поколотит.

Наступило молчание. Маляка тем временем осматривал комнату. Он был здесь уже не в первый раз, но сейчас обдумывал, где он мог бы спать — в комнате стояла одна кушетка.

— Я мог бы спать и на полу, — признался он.

Добролюб молчал, и Маляка почувствовал себя неловко.

— Ты спроси у своей мамы…

— Она сразу позвонит твоим домашним! — уверенно заявил Добролюб. — Знаешь, родители — страшная мафия!

Маляка не знал точного значения слова «мафия», но даже если бы знал, что толку? Облегчит ли это его тяжелое положение бездомного?

Мальчик уже сожалел о своем смелом решении оставить отчий дом. Кто его заставляет убегать из дому?! Разве может он жить без родителей, а они без него?! Маляка старался прогнать эти тревожные мысли, но напрасно. С каждой секундой он все отчетливее понимал, что совершил глупость.

— Что же теперь делать? — в полном отчаянии воскликнул Маляка.

— Чем скорее вернешься домой, тем будет лучше, — посоветовал Добролюб.

Как прекрасно, что он пришел именно сюда, к Добролюбу! Вот уж верно говорится: «Ум хорошо, а два лучше».

Маляка взял чемодан.

— Спасибо!

— Не за что, — откликнулся Добролюб. — Я тебя провожу.

Мальчики прошли через гостиную, где мама Добролюба, как обычно, играла на пианино.

— Добри! — позвала она.

— Да, мама.

— Ты куда?

— Я скоро вернусь.

Пианино зазвучало снова, повторялось одно и то же упражнение. Маляке хотелось спросить у Добролюба, как это он переговаривается с мамой через стеклянную дверь, но не решился. Вопрос показался ему неуместным.

— Она играет целыми вечерами? — удивился Маляка.

— Да, но не позже десяти вечера. А то соседи начнут стучать и сверху, и снизу.

Маляка вздохнул: вот так, хочешь добиться успеха, надо заниматься с утра до вечера — и в игре на пианино, и в спорте, и в математике, все равно.

Добролюб увидел, что товарищ совсем повесил нос, и принялся его успокаивать:

— Да родители ни о чем и не догадаются! Еще так рано! А хочешь, оставь у меня чемодан, завтра я его тебе принесу.

— Теперь уже все равно.

— Нет, не все равно! Начнут спрашивать, где ты да что ты…

— Они знают, — буркнул Маляка.

— Как знают?

— Я оставил им письмо.

— Какое письмо?

— Прощальное.

Добролюб закусил губу:

— Боюсь, тогда все так просто не обойдется.

— Вот то-то и оно, — вздохнул Маляка.

Мальчики не стали садиться на трамвай, а решили пойти пешком, хотя до дома Маляковых было довольно далеко. Когда они подходили к дому, уже начало темнеть.

Родители Маляки вернулись домой как обычно — к шести часам вечера. Отсутствие сына их не удивило — он частенько после школы где-нибудь болтался, но через час мама Маляки обнаружила прощальное письмо сына, приколотое булавкой к спинке кровати. Мама прочитала письмо и громко заплакала. Отец, в испуге выхватив из ее рук письмо, прочитал прощальное послание сына, и лицо его налилось кровью.

— Пишет — наши пути разошлись. Вот глупец! — негодовал он.

— Скорей бежим его искать, скорей, слышишь? — Мама была в отчаянии.

— Вернется! — крикнул отец. — Никуда не денется! Еще увидимся!

Вдруг послышалось, как открывается входная дверь. Отец бросился в прихожую, за ним мама. На пороге стоял Маляка, но не один, а с приятелем. Добролюб решил подняться с товарищем наверх — при чужом человеке отец не очень-то разойдется. Но отец был вне себя от гнева, мама кинулась к мальчикам, неловко толкнула Добролюба, и ему досталась пощечина отца Маляки. Никола Маляков почувствовал себя весьма неловко: схватив сына за ухо, он потащил его в спальню, и там они оставались довольно долго.

Когда отец и сын вышли из спальни, Добролюба уже не было в квартире. Маляка скрылся на балконе — не хотел, чтобы видели его слезы. В душе его таилась глубокая обида, и снова он думал только об одном — уйти бы отсюда навсегда, но, выходит, пока следует повременить.

8

Постепенно отношения Камена и Панты испортились окончательно. Им бы поговорить откровенно, по-мужски, и все недоразумения выяснились бы. Но Камен предпочитал молчать, а невысказанная обида разрушает дружбу.

Камен мучился ревностью: как мог его друг не отказаться от помощи Юлии по математике? Да разве дело только в математике? Сочинение Панты по литературе, которое Станчовска прочитала классу, и в самом деле заслуживало шестерки, только кто его написал? Может, отец Юлии пишет теперь сразу два сочинения? Конечно, сочинение написал отец Юлии, кто же еще!

Теперь Камен ненавидел и Юлию. Ненавидел, но что-то его беспокоило, и он потихоньку следил за Юлией и Пантой. Ну и ловкачи, ничем себя не выдают, а Панта даже делает вид, что избегает Юлии, предпочитая ей другую девочку — Лидию.

Однажды утром мама Панты остановила Камена на улице.

— Что-то ты давно у нас не бывал. Как дела?

— Хорошо.

— Уж не поссорились ли вы с Лучезаром?

— Да нет.

— Камен, а он в школе…

— Что?

— Вроде получше с учебой стало…

— Да.

— И в самом деле?

— Конечно.

— Ты знаешь, иногда допоздна занимается. Очень прошу тебя, если что не так, скажи мне.

— Да все в порядке, не волнуйтесь.

— А может, зайдешь к нам, Лучезар дома.

— Зачем ему мешать, пусть занимается.

— Да ты не помешаешь! Он с девочкой решает задачи.

Слова эти так резанули Камена, что мама Панты, заметив это, все поняла. А он, кивнув ей в знак прощания, бросился в противоположную сторону.

Камен бесцельно брел по улицам, пока не оказался возле какой-то трамвайной остановки. Может, прогуляться по центру?

Сошел он на остановке Хали[12] и, направившись к Львиному мосту, остановился перед кинотеатром.

— Камен!

Мальчик обернулся. Юлия! От неожиданности он даже не поздоровался.

— А ты разве не у Панты?

— У Панты? С какой это стати?

— Я думал, вы решаете задачи.

— Он больше не хочет заниматься со мной. Очень уж самоуверенный. Я ведь неплохая учительница, как считаешь?

— Отличная! — обрадовался Камен.

К нему вернулось хорошее настроение: значит, с Пантой занимается кто-то другой. Лидия? Конечно, Лидия! Надо быть ослом, чтобы не понять, что Панта занимается математикой с Лидией.

— Ты видел? — спросила Юлия.

— Кого? — Думая о своем, Камен не понял вопроса девочки.

— Этот фильм.

— Нет. Если хочешь, давай сходим, — предложил Камен.

Было около десяти часов утра, и возле кассы стояло всего несколько человек. Заняв очередь, Камен сунул руку в карман за стотинками, но, на его несчастье, мизинец зацепился за резинку, и рогатка, лежавшая в кармане, повисла на руке неопровержимым свидетельством его малолетства. В смущении Камен положил рогатку обратно в карман.

— Рогатка моих братишек, — солгал он. — Какого только барахла не суют в мои карманы!

Двери в зал распахнулись, и зрители, толкая друг друга, спешили занять места. Камен положил ладонь на плечо Юлии, оберегая девочку от случайных толчков, но тут же отдернул руку и взял девочку за локоть.

— Знаешь, и у Панты есть девочка, — вырвалось у него.

— У Панты? А у кого еще?

Камен смутился. Хорошо, что они вошли в зал и искали свои места, так что можно было обойтись без ответа.

После кино Камен вернулся домой счастливый. Он пообедал, схватил портфель и отправился в школу, впервые за все годы забыв позвать с собой Маляку. Неподалеку от школы он заметил Панту и направился прямо к приятелю.

— Привет!

— Привет! — Панта был удивлен и обрадован такой переменой в Камене. — Как поживаешь?

— Хорошо.

Камен положил руку ему на плечо:

— Хоть бы меня сегодня не спросили, я к учебнику не прикасался.

— Не нахватаешь пар в конце года?

— Подумаешь!

— Если вызовут, смотри на меня, я подскажу!

Мальчиков догнал Маляка. Сердитый-пресердитый!

— Ты чего меня не позвал?

Камен растерялся: он только сейчас вспомнил, что надо было свистнуть Маляке. Хорошо, что подошел Сашо с газетой под мышкой.

— И сегодня нет статьи! — сказал он.

— Да ну ее, эту спортплощадку, — пренебрежительно махнул рукой Камен. — Детские забавы!

9

Первым радостную весть узнал Добролюб. А все потому, что у него был сильный насморк. Дело было так. На уроке музыки Добролюбу предстояло подыгрывать школьному хору на аккордеоне. Перед репетицией Добролюб отправился к школьному врачу, и врач сразу же освободил его от занятий. Учитель музыки очень рассердился, когда Добролюб заявил, что не может сегодня играть:

— Посмотрите на мой нос.

— Ты носом, что ли, играешь?

— Нет, не носом, руками. А как же с занятыми руками я вытру нос? Не хватает, чтобы из носа капало на аккордеон! Да и других могу заразить. Как бы не получилось, что на школьном концерте хор вместо пения примется чихать!

— Горе-философ, — нахмурился учитель пения.

По дороге из школы Добролюб заглянул в парикмахерскую, где обычно на столиках лежали свежие газеты и журналы. Ожидаемой статьи в газете «Народна младеж» не оказалось. Мальчик решил позвонить в редакцию, и Яким Стоянов сказал ему, что «бомба взорвется» завтра. Посудите сами, до уроков ли тут?! Добролюб скорей нашел в справочнике телефон школы и позвонил. Трубку снял директор:

— Слушаю вас, гражданка.

— Вас беспокоят из редакции «Народна младеж». Можно ли по неотложному делу позвать к телефону товарища Димитра Малякова из шестого «Г»?

— Ученика Димитра Малякова?

— Да, да! — ответил Добролюб и умолк, почувствовав, что дальнейшими разговорами можно все испортить.

Директор удивился этому «неотложному делу», но попросил школьную уборщицу подняться в класс за Маляковым.

Маляка испугался — раз вызывают к директору, хорошего не жди. Удивилась и Добрева — шел как раз ее урок, — что это он натворил? Маляка в ответ лишь пожал плечами.

Директор, озабоченный и строгий, сидел за письменным столом. Он молча посмотрел на Маляку и кивнул головой на телефон. Маляка взял трубку — может, дома что-нибудь?

— Алло!

Тревоги как не бывало. Добролюб! Приятель предупредил Маляку, что в разговоре с директором не назвал себя, и скорей сообщил новость.

Маляка положил трубку, сияя от радости.

— Большое спасибо! — поблагодарил он, но строгий взгляд директора охладил восторг мальчика.

А вдруг директор слышал разговор по телефону? Маляка направился к двери, но директор остановил его:

— Присядь, пожалуйста!

Маляка опустился в кресло, он чувствовал себя как на скамье подсудимых.

— Что это за звонок? Какое такое срочное, неотложное дело? Прямо из редакции!

— Он уезжает в командировку и…

— Кто он?

— Сотрудник редакции.

Добролюб забыл сказать Маляке, что его приняли за женщину, и Маляка попал впросак.

— Э-э-э, как это он, когда говорила она? — недоумевал директор.

— Да? — Маляка скорее решил исправить положение. — Очень низкий голос… Извините за беспокойство! Она искала меня дома… Я ей не давал вашего телефона, да я его и не знаю.

— На что это вы жаловались в редакцию?

— Из-за спортплощадки…

— Как вам не стыдно! — рассердился директор. — Вы еще жалуетесь! А я стараюсь плавательный бассейн отремонтировать! Знаете, сколько это стоит?! Спортплощадка! Какая еще спортплощадка, — кивнул он в сторону окна, и Маляка понял: директор имеет в виду школьную спортплощадку. — Естественно, я не могу позволить, чтобы вы целыми днями шумели…

— Нет, нет, — воспользовался Маляка паузой. — Не об этой спортплощадке речь. О дворовой, вы еще похвалили нас за нее и разрешили взять баскетбольный щит.

— Ну и что?

— Площадку заняли под гаражи.

Директор с облегчением откинулся на спинку стула: вот оно что! Он вмиг успокоился, даже повеселел.

— И вы пожаловались в газету?

— Да.

— Отлично! Так и надо поступать, по-граждански! Если совершено беззаконие… — Директор рубанул рукой, словно саблей, чтобы показать, как решительно надо пресекать беззаконие. — Ох, уж эти гаражи! Всё запрудили машинами! А деньги на машины где берут, никто и не спрашивает. Многие учителя имеют машины, многие? Гаражи! Ну ладно, ступай в класс!

По улыбающейся физиономии Маляки ребята поняли, что он пришел с хорошими вестями. Добрева ни о чем его не спросила, не стала любопытничать. Но ребятам нетерпелось все поскорее узнать, и новость передавалась от стола к столу. Камен и думать забыл, как еще совсем недавно называл спортплощадку детской забавой, и возбужденно принялся пересказывать Юлии разговор с Добролюбом.

— Что здесь у вас происходит?

Маляка вскочил с места, словно Добрева спрашивала именно его.

— Завтра вы прочитаете об этом в газете, — выпалил он.

— А что именно?

— Целая страница будет о нас. С фотографиями.

Классный руководитель не поняла, о чем идет речь. Она вернулась к уроку, но Маляка снова поднял руку.

— Что еще, Маляков?

— В газете «Народна младеж», товарищ Добрева! — уточнил он.

Занятия кончились, и тут появился Добролюб. У мальчишек все так и пело в душе: наконец-то они собрались все вместе!

— Еще только двенадцать часов. — Маляка смотрел на часы, прикидывая, когда свежая газета может появиться в киосках.

А пока направились во двор. Маляка и Камен переоделись и принялись красить баскетбольный щит.

— Сейчас типографии как раз печатают, — сказал Добролюб.

— Что печатают?

— Газеты. Не случалось видеть в кинохронике? Печатные машины стучат, стучат, газеты выскакивают из машины и складываются стопками.

— А как печатают внутренние страницы? — спросил один из мальчиков, но ответа не получил.

Друзья смотрели на него снисходительно, хотя и сами не знали, как это делается.

— Интересно, на какой странице дадут публикацию? — заволновался Панта.

— На первой, на какой же еще! — откликнулся Маляка.

Мальчики понимали: Маляка размечтался, но возражать ему не стали.

Во дворе появился Константинов и, остановившись у подъезда, взглянул на ребят. Опять чего-нибудь надумали?

Мужчина хотел было подойти к мальчикам, но, передумав, скрылся в подъезде.

— Разобьем кирпичи на крошечные кусочки и усыплем ими спортплощадку. Будет совсем как настоящая. Кирпичи, по крайней мере, у нас есть, — показал Маляка на гаражи. — Когда пришлют бульдозер сносить гаражи, попросим, пусть кирпичи подолбает.

— Глупости, какой еще бульдозер! Владельцам гаража назначат срок, сами пусть и ломают! — решительно заявил Камен. — Будут сносить свои гаражи и плакать! Тончо, ты сейчас держись от отца подальше!

Тончо, стоявший в стороне от мальчиков, несмело подошел к ним. Чудно, его не только не прогнали, но даже начали с ним разговор. С тех пор как отец построил этот проклятый гараж, Тончо для ребят словно перестал существовать.

Перемена в отношении к Тончо удивила и Ташева, возвращавшегося с работы. Он удивился еще больше, когда увидел, что у мальчишек отличное настроение.

— Тончо! — позвал он сына.

— Что? — откликнулся Тончо, но с места не сдвинулся.

— Ничего, ничего. — Ташев решил не отрывать сынишку от ребячьей компании и ушел в дом.

Ребята проводили его многозначительными улыбками.

— Кто строил, тот сам и расхлебывать будет, — сказал Панта.

— Не расхлебывать, а ломать! — поправил его Камен и, посмотрев на баскетбольный щит, воскликнул: — Смотрите, как красиво!

Под косыми лучами заходящего солнца щит блестел как полированный. Тончо хотел дотронуться до него, но Камен не разрешил — дернул его за рукав.

Кто знает, сколько времени в этот вечер оставались бы они во дворе, если бы не родители. Первым домой позвали Тончо. Он было заканючил, но Камен дружески положил руку ему на плечо:

— Я ведь тебя предупредил, спокойно! Мы накануне решающих событий.

Один за другим мальчики разошлись, огорченные, что надо так рано уходить.

— А может, еще поговорить с журналистом? — предложил Маляка, когда они остались вдвоем с Каменом. — Возьмем и напишем еще о нас.

— Что именно?

— Нечего так рано загонять ребят домой!

И тут же с балкона донесся голос его сестры:

— Митко!

— Я хочу еще немного погулять, — протянул Маляка.

— Немедленно домой!

— Да ладно тебе…

— Сейчас спущусь, тогда увидишь «да ладно»! — послышался голос отца.

— Лучше уж ты поднимись, чем ждать, когда он спустится, — повернулся Камен к товарищу.

— Пожалуй, — согласился Маляка и пошел домой.

Камен с братишками тоже направились к подъезду и уже на лестнице услышали голос дедушки, звавшего их домой.

10

Утром Камен, Маляка, Панта и еще несколько мальчиков, как и договорились, встретились у подъезда дома и купили целых шесть номеров газеты «Народна младеж». Из трех номеров решено было вырезать статью и опустить ее в почтовые ящики владельцев незаконно построенных гаражей, а три номера сохранить. Но где же статья? Ни на первой странице, ни на последней ее не было. Какой удар после стольких надежд! Мальчики даже подумали, уж не сочинил ли Добролюб всю эту историю? Может, он с журналистом вообще не разговаривал? Но тут Камен увидел на второй странице имя Якима Стоянова и обрадовался:

— Есть!

Мальчики мигом подскочили к нему. Статья Якима Стоянова оказалась маленькой заметкой под названием: «Растет и хорошеет, но…», спрятавшейся в углу полосы. Вот ее полный текст:

«Каждый день вступают в строй все новые и новые жилые дома и общественные здания — красивые, современные! Школы и детские сады, комбинаты бытовых услуг, больницы и поликлиники. Растет и хорошеет наша столица, но… Тут появляется это вечное „но“. В данном случае вопрос касается детей. Город растет и хорошеет, но достаточно ли мы заботимся о детях? Заглянули ли ответственные работники райсоветов во дворы этих новых домов, туда, где должны играть дети — вдали от опасностей, подстерегающих их на улице? Вместо веселого детского гомона там нас встречает шум автомобильных двигателей. На свободной территории в глубине дворов расположились не спортивные площадки, а стоянки машин. А во многих местах даже построены частные гаражи. Интересно, каково мнение райсоветов на этот счет?»

Камен сложил газету. Ребята в растерянности смотрели на него.

— А где же фотографии? — вспомнил Маляка. — Ну ладно! Тогда надо хоть один снимок попросить на память.

Идею приняли, но решили сначала пойти к Добролюбу — вдруг он что придумает? Обидно все-таки читать такую клоп-заметку, как назвал ее Камен.

Добролюба мальчики застали во дворе. Что это? Свернувшись клубочком у турника и упершись взглядом в собственные колени, Добролюб замер в неподвижности, обхватив голову ладонями.

— Во-о-се-е-емь! — раздалось откуда-то сверху.

Все повернулись на голос. Сложив рупором руки, с седьмого этажа кричал мальчик.

— Восемь, да? — Мальчику не терпелось услышать ответ.

Добролюб, улыбаясь, выпрямился.

— Правильно, — ответил он и тут вдруг увидел газеты в руках товарищей: — Напечатали?

— Почему этот пацан кричит «восемь»? — удивился Маляка.

— Занимается телепатией. Да ерунда это!

— Но ты ведь сказал «правильно»?

— Ничего не правильно, но не хочу его огорчать. Несчастный ребенок. Его родители строят дачу… И это все?! — Добролюб увидел заметку Якима Стоянова. Прочитав ее, он внимательно просмотрел всю газету и выдохнул: — Понятно!

— Что понятно?

— В номере много материалов куда более важных, чем Якима Стоянова. Вот заметку о спортплощадке и сократили. Смотрите, статье об овцеводе не пожалели целую страницу. Потому что овцы дают и шерсть, и молоко, а мы что?

— А мы что? — мальчики вернули ему вопрос.

Ага, значит, к нему пришли за помощью и ждут чего-нибудь толкового. Что же тут можно сделать?

— Идите в райсовет на прием к председателю. Прихватите с собой газету. Вопрос о спортплощадке поставлен прессой, и вы требуйте решения этой проблемы.

— А ты? — удивился Камен. — Ты разве не пойдешь с нами?

— Я из другого района.

— Не имеет значения, — сказал Камен. — Кто тебя будет спрашивать, где ты живешь? Идем, и все. Тебе всегда что-нибудь толковое приходит в голову.

— Хорошо, — согласился Добролюб.

11

В райсовете мальчики были дважды, и оба раза до них не доходила очередь. После третьего захода они поняли, что напрасно тратят время: у секретарши только и забот, что отваживать посетителей, сказал Добролюб. Кто пустит школьников к самому председателю?

Тем временем у Добролюба созрела новая идея: надо затеять грандиозную операцию… Ему самому идея показалась просто гениальной. Правда, делиться ею с приятелями Добролюб решил повременить. Известное дело! Всякая гениальная находка выглядит поначалу абсурдной.

Прежде всего Добролюб познакомил со своим планом Маляку. Едва Маляка прослышал, что в операции задействованы духовые инструменты, мигом загорелся. А вот Камен отнесся к затее скептически:

— Если председатель райисполкома намерен был нас принять, давно бы принял.

— До сих пор не принимал, — ответил Добролюб. — И завтра не примет, а через дня три все устроится. Всему свое время!

Через три дня после тщательной подготовки мальчики снова направились к председателю. Панта нес с собой пионерский горн, а Маляка барабан, Камен надел пионерскую форму: ему предстояло вручить председателю исполкома некое послание. Пусть в райисполкоме останется их документ.

Мальчики доехали на трамвае до кинотеатра «Георгий Димитров». Вход в здание кинотеатра был торжественно оформлен — сегодня здесь открывается двухдневное совещание по проблемам снабжения населения фруктами и овощами.

— Если и на этот раз все пройдет по-идиотски… — заволновался Сашо.

— Не должно, — ответил Маляка. — Добролюб никогда не подводил. Иногда, правда, его затеи были слишком оригинальными.

— Вот именно. Мне из-за него снизили отметку по поведению, — поддержал разговор Камен.

К кинотеатру пришли и девочки. Это были Юлия и Лидия, обе тоже в пионерской форме. Чувствуется, что задуманная Добролюбом операция действительно будет грандиозной.

— А где этот ваш ненормальный? — подошла к мальчикам Юлия.

— Кого ты имеешь в виду?

— Добролюб, что ли, его зовут?

— Он не ненормальный, — обиделся за друга Маляка.

— Если он не придет сюда, значит, ненормальными окажемся мы.

Юлия ошиблась, Добролюб приехал к кинотеатру раньше всех и уже приступил к выполнению задуманной операции. Пройдя с аккордеоном через служебный вход, он юркнул в маленькую, пустую комнату, по-видимому, гримерную артистов, оставил там свой аккордеон. Потом запер дверь гримерной и положил ключ в карман.

Выйдя к главному входу кинотеатра, Добролюб встретился с группой пионеров из его школы, тоже приехавших к кинотеатру с пионерскими горнами и барабанами.

— Идемте! — решительно скомандовал Добролюб, и группа последовала за ним.

Пришли в гримерную. Ребята принялись аккуратно укладывать инструменты на стулья, но стульев было всего пять. Началась возня, Добролюб воспользовался этим, незаметно вышел из гримерной и, заперев дверь, опять сунул ключ в карман.

Немного погодя через служебный вход в сопровождении Добролюба прошествовала группа его друзей-баскетболистов и двух девочек. У входа на сцену они остановились. Здесь хорошо было слышно выступление оратора на совещании. Добролюб тем не менее приник ухом к двери.

— Как, товарищи, обстоит дело со снабжением населения свежими фруктами и овощами? — с жаром вопрошал оратор. — Свежие фрукты и овощи есть, но в магазинах они отсутствуют! Почему?

Наступила пауза, и Добролюб, испугавшись, что сейчас сразу же начнутся прения, решил — пора! Иначе провал операции неминуем. Мальчик открыл дверь на сцену, она заскрипела, и выступающий сердито повернул голову.

Тут Добролюб растянул мехи аккордеона, и зал тотчас огласился звуками пионерского марша. Вот на сцене появились ребята, вспыхнули с небольшим опозданием прожекторы, в зале сразу стало светло и торжественно. Участники совещания дружно поднялись и аплодисментами встретили пионеров.

Ребята встали в ряд спиной к президиуму и принялись маршировать на месте, а Добролюб все продолжал играть на аккордеоне. Минуту спустя Камен вышел из строя и тихо спросил, кто из присутствующих в президиуме является председателем исполкома. Им оказался выступающий. Камен вытянулся перед ним по стойке «смирно», словно собираясь рапортовать, но неожиданно перешел на шепот.

— Вы и в самом деле товарищ Гелев? Вы правда председатель? — Камену важно было убедиться, что он не ошибается.

— Я, а что такое?

— Скажите, когда вы начнете принимать школьников? Трижды мы по два часа сидели у вас в приемной, но так и не попали к вам. Разве так можно?

— Я не всегда знаю, кто у меня в приемной.

— Так когда же вы сможете принять нас?

— Ну хорошо, давайте в среду. А какое у вас ко мне дело?

— В среду, в котором часу? — уточнил Камен и протянул рулон с ребячьей декларацией.

— В десять утра.

Камен обрадовался: вполне можно успеть поговорить до школы. И пожал руку председателю.

Увидев это, Добролюб дал знак горнистам: зал наполнился торжественными звуками, не очень, впрочем, стройными, скорее даже немного фальшивыми. Маляка напрасно старался бить по барабану в такт, от усердия обливаясь потом. Положение еще больше ухудшилось, когда Панта внезапно выдал кикс — дунул в горн, а звук не появился. Добролюб от стыда готов был сквозь землю провалиться. Как самый музыкальный из своих приятелей-баскетболистов, он лучше других понимал, какое испытание выпало на долю присутствующих в зале. Но тут выручила Юлия. Выступив на шаг вперед, она громко произнесла:

 — По плечу любое дело Вам, за что бы ни взялись. — Самолет в полете смелом Устремился к звездам ввысь…—

выпалил свои две строки и Маляка. Пионерское приветствие прозвучало громко и торжественно и заключилось громом аплодисментов. Зал снова поднялся с мест и рукоплескал в такт маршу — Добролюб играл на аккордеоне.

Мальчики и девочки покинули зал очень довольные. Камен шепнул им о разговоре с председателем еще на сцене. Добролюб был переполнен чувством собственного достоинства, а Юлия все удивлялась: этот ненормальный не такой уж ненормальный.

На трамвайной остановке Добролюб вдруг стукнул себя по лбу, вспомнив, что пионеры, которым действительно было поручено приветствовать совещание, заперты в гримерной, и скорей бросился обратно.

Когда пионерская делегация торжественно появилась в зале, на трибуне стоял новый оратор. Добролюб тем не менее решительно шагнул на сцену — перерыва в заседании ждать нельзя, все его хитрости мигом выявятся!

На этот раз прожектора зажглись вовремя: Добролюб заранее предупредил осветителя. Выход пионерской делегации выглядел сейчас более торжественным — ребята появились с двух сторон сцены — отбивали шаг со знаменами, с барабанами, с горнами, теперь уже звучащими без единой фальшивой ноты. Впереди шагал Добролюб с аккордеоном. Сидящие в зале оторопели.

— По плечу любое дело Вам, за что бы ни взялись…—

вновь зазвучало в зале.

Кто-то засмеялся, с каждой строкой пионерского приветствия смех усиливался, пока не охватил весь зал. Ребята смутились, а девочка, которой сейчас предстояло продекламировать часть стихотворения, даже расплакалась. Добролюб изо всех сил растянул аккордеон — в зале опять наступила тишина. Тогда к микрофону подошел мальчик, все еще бледный как полотно, и, расправив лист с пионерским приветствием участникам совещания, громко прочитал его.

12

В школе Добролюба встретили как героя. Все уже знали о каше, которую он заварил. Ребята окружили его и расспрашивали, как да что. Он рассказал им историю о его друзьях с улицы Васила Мулетарова из дома № 17, о спортивной площадке, при этом, как всегда, подводил под случившееся теоретическую базу, попутно рассуждая о гражданских правах школьников и между прочим заметив, что в других социалистических странах председатели райсоветов выделяют специальное время — целых три дня в неделю — для приема школьников. Разумеется, он это придумал на ходу, тут же, правда, почувствовав, что, пожалуй, переборщил.

Прозвенел звонок, школьники построились, и, когда они входили в класс, дежурный учитель многозначительно передал Добролюбу, что его вызывает директор. Добролюб сразу смекнул, едва ли его вызывают в связи с введением в Болгарии пятидневной учебной недели.

— Вы, случайно, не знаете, зачем я нужен директору?

— Не иначе, вручат орден Кирилла и Мефодия второй степени, — усмехнулся учитель.

Шутка с орденом еще больше смутила Добролюба. В волнении остановился он перед директорским кабинетом и тихо постучал, надеясь, что директор не услышит. Но ошибся. Только мальчик постучал, она сама открыла ему дверь, словно ждала ученика с нетерпением, и пригласила войти. Тон ее не предвещал ничего плохого. Не выглядела она и рассерженной.

— Ты знаешь, почему я тебя вызвала?

Знать-то он знал, но зачем отвечать сразу? Молчание — золото, поэтому Добролюб решил не спешить с ответом и задумался: признаться или нет. Вспомнил Добролюб и известное выражение: «Самая хорошая политика — честность».

— Знаю.

— Садись, раз знаешь, — пригласила директор. — А то пришлось бы стоять да стоять, пока не припомнил бы.

«Спасибо народной мудрости», — подумал Добролюб и сел на диван. К его неописуемому изумлению, директор молчала. Сидела за письменным столом и молчала. Он тоже умолк, время от времени украдкой бросая на нее взгляд. Потом подумал: пожалуй, немая сцена слишком затянулась. В конце концов она женщина, а он мужчина, следует уделить ей должное внимание.

— Очень жарко, — прервал молчание Добролюб. — Вот бы такую погоду на каникулы!

— Так оно и будет, — откликнулась директор. — Даже еще теплее.

Добролюбу эти слова совсем не понравились — он усмотрел в них плохое предзнаменование: пожалуй, ему следует сменить тему разговора, но мозг его словно парализовало. Снова наступило молчание, и Добролюб совсем растерялся. Он недоумевал: чего они ждут, но в этот момент дверь открылась, в комнату вошел его отец и, увидев сына, испугался:

— Опять что-нибудь натворил?

И лишь потом поздоровался с директором. О вызове в школу ему сообщили по телефону — чего только он не передумал по дороге!

— Что-нибудь случилось? — Отцу нетерпелось узнать причину столь неожиданного приглашения.

— Добролюб знает, пусть сам и скажет.

Мальчик принялся рассказывать историю спортплощадки на улице Васила Мулетарова. Когда он дошел до рассуждений о правах школьников, отец его прервал, потребовав оставить философствования, потому что…

Добролюб знал почему.

— Как можно так скверно поступать! — рассердился отец Добролюба.

— Вообще-то он мальчик старательный, сообразительный, но в последнее время стал хуже учиться. Я знаю, что… — Директор поколебалась, но потом все-таки сказала: — Добролюб, выйди ненадолго, мне нужно поговорить с твоим отцом наедине.

Мальчик, опустив голову, вышел из кабинета.

— Мы, естественно, учитываем, что ваш сын живет в особых условиях…

— Каких таких условиях? — Отец Добролюба был задет за живое. — Он живет в отличных условиях.

— Да, и все-таки… Конечно, вы о нем заботитесь, но любой ребенок разведенных родителей…

— Как разведенных?

— Вы и его мать… Я просила учителей быть особенно внимательными к детям разведенных родителей.

— Но мы не разведены, — поднялся отец. — Ничего подобного. Нам и в голову не приходило такое! Откуда вы это взяли?

— Так сказал Добролюб, еще в прошлом году. Он отсутствовал в школе три дня и объяснил, что родители разводятся, и я, конечно, простила ему прогул. Он был так расстроен!

— Теперь я его настрою, будьте спокойны, — пообещал отец. — Мы с женой вовсе не разводились да и не собираемся этого делать.

Отец еле сдерживался от негодования, а директор тем временем думала, что же делать дальше.

— С чего это он взял… — оторопел отец. — Моя жена пианистка, а я — художник, целыми днями пропадаю в мастерской. Иногда мы и в самом деле шутим, что живем как разведенные, но… В субботу и воскресенье мы всегда вместе. Подумать только, какой осел!

Отец внезапно открыл дверь кабинета, и в комнату влетел Добролюб, едва не растянувшись на полу, — он подслушивал разговор взрослых, приникнув ухом к двери.

— Что это за глупости ты тут наплел?

— Я совсем другое имел в виду, — буркнул Добролюб и поспешно выскочил из кабинета директора.

— Не стоит его наказывать, — решила директор, прощаясь с отцом Добролюба. — На этот раз не стоит.

— Извините нас, пожалуйста. — Отец Добролюба чувствовал себя неловко. — Ребенок разведенных родителей, значит? Я еще с ним поговорю…

— Будьте поделикатнее, — проговорила директор.

Мягкости в разговоре с сыном отец ей не обещал, потому что был уверен: вряд ли он сдержит свое обещание.

13

Через два дня, в среду, в 9 часов 45 минут Камен, Маляка и Панта встретились у райсовета. Ждали Добролюба, но он что-то опаздывал. Ровно в десять мальчики вошли в здание и стали неторопливо подниматься по широкой лестнице — как и подобает делегации, о приеме которой есть предварительная договоренность с председателем. Они только удивлялись, почему так и не пришел Добролюб. После успешной операции в кинотеатре «Георгий Димитров» он вообще что-то пропал.

Секретарша встретила мальчиков приветливо и сразу пригласила в кабинет.

— А, это вы, хитрецы! — поднялся со своего места председатель исполкома и поздоровался с каждым за руку. — Как ребятня называет сейчас хитрюг?

— Черти! — рассмеялся Маляка. — Или пройдохи!

— Значит, детский мир не очень изменился с моих ребяческих времен, — засмеялся председатель и взял со стола ребячью «декларацию». — Да, вот о вас думаю, но… — Он нажал на кнопку селектора. — Товарищ Станчева, нельзя ли угостить наших посетителей? — И снова повернулся к детям: — Кто это писал?

— Мы все вместе, — ответил Маляка.

Председатель вздохнул.

— Чему только ни учат сейчас в школе, а…

— Что-нибудь не в порядке? — забеспокоился Маляка.

— Да, орфография изрядно хромает.

— Если нужно, мы перепишем заявление.

— Только слова с ошибками на отдельном листочке, по пять раз каждое… Ну, давайте думать, что делать с вашей спортплощадкой, — перешел председатель к главному. — Нет, нет, нельзя строить там гаражи! — Председатель снова нажал кнопку селектора. — Попросите, пожалуйста, прийти ко мне Стефанова.

Только Панта подумал о том, что председатель отдает приказания, которые никто не выполняет, как дверь открылась и вошла женщина с коробкой превосходных конфет и рюмками коньяка — она не знала, что в кабинете — школьники. Разумеется, к коньяку никто не притронулся, только Маляка сунул палец в рюмку и облизал его.

Пришел Стефанов, и мнение Панты о председателе исполкома окончательно улучшилось.

— Ты проверил насчет гаражей? — спросил председатель вошедшего. — Надо ребятам помочь.

— На улице Чапаева есть свободное пятно, — ответил Стефанов. — Строительство отложили на год, но наверняка отложат еще на один.

— Что значит пятно? — Камен не мог скрыть недоверия.

— Это пустырь, — объяснил председатель. — Место хорошее. Конечно, правильнее было бы снести гаражи, но, как бы вам сказать, вы ребята неглупые… — Председатель обратился к Стефанову: — Проследи, пожалуйста, чтобы пустырь обнесли сеткой. И вообще сделали все как следует…

Мальчикам еще раз предложили конфеты, и они ушли из райсовета вполне счастливые — теперь у баскетболистов есть свое пятно.

У райсовета приятелей ждал Добролюб. Все очень обрадовались ему.

— Как дела?

— Представляешь, — объяснил Маляка, — нам дали пятно. Знаешь, что это такое?

Добролюб кивнул.

— А ты почему не пришел?

— Надо было заниматься, — признался Добролюб. — Как вырвешься? Мама и папа решили снова пожениться, вот и взяли меня в оборот.

— Поженились, значит, — облегченно вздохнул Маляка и обнял Добролюба. — Как хорошо! Знаешь, я переживал за тебя. Быть сыном разведенных родителей, наверно, тяжело.

— Конечно, — кивнул Добролюб. — Мой отец художник и такой несдержанный…

Пустырь оказался вполне подходящим местом, хотя его и придется хорошенько выровнять. А какой простор здесь! Вполне можно устроить площадку с двумя баскетбольными щитами! Правда, снова возникнет вопрос — где найти второй баскетбольный щит? Но — через два дня заканчивается учебный год, и на это, конечно, найдется время. К тому же пока не оградят площадку, работу лучше не начинать. У них на этот счет уже как-никак есть опыт.

14

Последним уроком учебного года была алгебра, и не случайно. Классный руководитель попросила учительницу литературы поменяться с ней уроками — последний звонок в этом учебном году ей хочется услышать в своем классе.

Вместо журнала Добрева принесла большую коробку конфет. Коробка была много больше той, которой угощали ребят в райсовете.

— Сегодня урока не будет, — объявила она. — Уж какие теперь занятия! Лучше полакомимся конфетами по случаю моей свадьбы. Я, дети, вышла замуж!

Класс зашумел. Кто бы мог подумать! Хорошая Добрева или плохая, но ученики считали ее чуть ли не своей собственностью, а она вдруг взяла и вышла замуж. Панта первый сообразил, что надо сделать, и поднял руку:

— Поздравляю вас, товарищ Добрева!

— Спасибо, Лучезар.

На задней парте кто-то робко хлопнул в ладоши, и весь класс стал аплодировать.

— Спасибо, спасибо, — еще раз поблагодарила учительница и с коробкой конфет пошла между рядами. Угостив ребят конфетами, она села на первую парту лицом к классу и положила перед собой школьные дневники. — Думаю, что оценки у нас выставлены справедливо. Маляков!

Маляка встал.

— Годовая оценка по математике у тебя — четыре.

— Спасибо, товарищ Добрева!

— Юлия! И ты, Камен!

Школьники дружно поднялись с места.

— В декабре намечено провести республиканскую олимпиаду по математике. Я хотела бы, чтобы вы приняли в ней участие. Но это значит, что во время каникул… Так ведь?

Оба согласно кивнули.

— Лучезар!

Теперь поднялся с места Панта.

— У Лучезара заслуженная шестерка по математике! Летом можешь заниматься спортом сколько душе угодно. Ну, а если иногда вздумаешь решить одну-две задачи, тоже неплохо.

Панта почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Особенную радость доставляла ему мысль о маме — вот уж обрадуется, увидев его дневник. Непременно надо пригласить ее в Народный театр — отметить отличное окончание учебного года, они никогда там не были. А Цапе? Цапе, конечно, поцелует его в лоб и скажет: «Так держать, мой мальчик!» Жаль, что классная не знакома с Цапе — наверняка бы влюбилась!

Добрева раздавала дневники, обращая к каждому ученику слова доброго напутствия. Она ласково улыбалась, но почему-то в ее голосе иногда проскальзывала печаль.

— Вряд ли мы увидимся с вами осенью, я перехожу работать в другую школу, — сказала она напоследок.

Класс затих. Какая тишина! Даже муха не жужжит… Ребятам было очень грустно, только сейчас они поняли, как привязались к учительнице и как теперь им будет ее не хватать!

Примечания

1

Дроб-сарма — болгарское национальное кушанье из печенки с рисом. (Здесь и далее примечания переводчика.)

(обратно)

2

Протоболгарский хан Кубрат (ум. в 643 г.) завещал своим пятерым сыновьям жить в согласии, держаться вместе. По преданию, он перед смертью дал им переломить сноп прутьев, ни один из сыновей не смог этого сделать. Так хан Кубрат показал детям силу их единства.

(обратно)

3

Мартеница — шнурок из шелковых белых и красных ниток — знак наступающей весны, который дарят знакомым и близким по случаю первого марта.

(обратно)

4

Кирилл и Мефодий — братья, славянские просветители, создатели славянской азбуки. Кирилл (ок. 827–869); Мефодий (ок. 815–885).

(обратно)

5

Басил Левский (1837–1873) — болгарский революционер-демократ. Инициатор создания единого центра болгарского революционного движения. Казнен турецкими властями. Христо Ботев (1849–1876) — болгарский революционер-демократ, поэт, публицист.

(обратно)

6

Гимн славянских просветителей. Текст стихотворения Стояна Михайловского (1856–1927) «Кирилл и Мефодий»; музыку в 1902 году написал композитор Панайот Пипков.

(обратно)

7

Георги Бенковский (р. между 1841–1844, ум. в 1876) — один из руководителей Апрельского восстания (1876) в Болгарии против османского ига.

(обратно)

8

Девятое сентября 1944 г. — день победы социалистической революции в Болгарии.

(обратно)

9

Баничка — кусок слоеного пирога, обычно с брынзой.

(обратно)

10

Кебапчета — рубленое мясо в форме колбасок, жаренное на решетке.

(обратно)

11

«Альянс» — название курсов иностранных языков.

(обратно)

12

Хали — крытый рынок.

(обратно)

Оглавление

Братья Мормаревы Война «ежей»

Часть первая Двор

Часть вторая Спортивная площадка

Часть третья Гараж

Часть четвертая Пустырь Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg