«Завещание грустного клоуна»

В авиацию я пришел еще в довоенное время, когда задача, обращенная к поколению, формулировалась так: летать выше всех, летать дальше всех, летать быстрее всех. И канонизированный Сталиным образ Валерия Чкалова, возведенный в ранг великого летчика нашего времени, способствовал принятию решения тысячами мальчишек — летать! А еще из Америки пришел подарок болгарского авиатора Асена Йорданова — его гениальная книга «ВАШИ КРЫЛЬЯ», адресованная юным романтикам Земли. Она стала нашим Евангелием.

И пусть никого не удивит название мною написанного — «14000 метров и выше». В ту пору это был потолок, к которому стремилось целое поколение, а достиг его первым Владимир Коккинаки.

Авиация — совершенно особенный мир. По мере сил и способностей я старался ввести в него читателя, строго соблюдая при этом лишь одно правило — ничего, кроме правды, и преследуя единственную цель: убедить — авиация лучший из миров, который дано прожить человеку.

Скорее всего этот голубой, празднично окрашенный летний день планировался в небесной канцелярии под всеобщее веселье и тихую радость, а мне, черт возьми, прокладывать курс на кладбище: умер мой давний друг, и сегодня похороны. Конечно, когда человеку за восемьдесят, чему удивляться, да и трезво рассудить — пролетал без малого пятьдесят лет, уцелел на войне, достиг потолка в ремесле летчика-испытателя, как сам, случалось, говаривал: «И почему-то ни разу не убился», — так может не скорбеть бы, а радоваться: не болел, не мучился, не томился предсмертной тоской, ушел решительно, сразу, будто выключил зажигание.

Все вроде так, и не совсем так. Смерть близкого человека непременно вызывает натиск тяжких мыслей, порой — неожиданных, часто — вроде бы стыдных, непременно треножных, и человеку совестливому стаканом водки мыслей этих не заглушить, не утишить.

Признаюсь, я боюсь кладбищ. Не столько смерти, сколько — именно кладбищ, похоронного обряда и пуще всего надгробных речей: «Спи спокойно, дорогой товарищ, мы сохраним твой светлый образ в наших сердцах…» ну, и так далее. Мне — острый нож в сердце слышать перешептывание провожающих над раскрытой могилой: «А гробик могли бы и побогаче сообразить…» Или: «Чего стерва убивается, надо было живого жалеть». А потом еще поминки. Тоже — ужас зеленый. Хорошо, если под занавес без драки обходится, без вокального сопровождения и не реквием, понятно, а «шумел камыш» наяривают…