«Чего не прощает ракетчик»

Мелом расчерчен асфальт на квадратики,

Плац строевой.

Мальчики с детства играют в солдатиков,

В нас с тобой.

(ст. лейтенант Игорь Власкин, испытатель)

— Гетман, Гетман, я — Инжир, прием. Гетман, Гетман, я — Инжир, прием…

Начальник расчета самоходной огневой установки зенитно-ракетного комплекса «Бук» нехотя потянулся к свисающему со стойки микрофону портативной рации. Из глубины тесного отделения боевой машины за ним пристально следили две пары глаз. Номера расчета — первый и второй операторы. Еще один — механик-водитель, сидел прямо за спиной, начальник расчета не мог сейчас видеть его лица, но буквально кожей ощущал, как тот напрягся всем телом и подобрался в удобно пружинящем кресле. Инжир — позывной поста дальнего обнаружения, наблюдающего за небом со стороны уже вторую неделю гремящей выстрелами Осетии. Выход его на связь сейчас в неурочное время мог означать только одно — настала пора отрабатывать полученные деньги. Так что, похоже, пришел и их черед ввязаться в закипающую драку. Они до последнего не верили, что дойдет до серьезного противостояния с применением современной техники, надеялись, что дело, как обычно, ограничится лишь игрой мускулов, да дипломатическими нотами, но кажется этим надеждам не суждено было сбыться.

Начальник расчета, рано поседевший крепкокостный мужчина лет сорока-сорока пяти, с рублеными чертами покрытого глубокими морщинами лица, поднес микрофон рации ко рту и привычно вдавив тангенту произнес, стараясь как можно четче выговаривать каждый звук:

— Я - Гетман, я — Гетман, слышу тебя, Инжир. Прием.

Он уже почти знал, что услышит в ответ. Все же есть нечто необъяснимое, но хорошо знакомое любому вояке, некое шестое чувство. Что-то сродни предвидению древних пророков, точному, яркому, но бессильному что-либо изменить. Вот и теперь накатило, ударило жарким туманом в голову, и когда рация отозвалась сквозь шипенье эфирных помех он даже не удивился.

— Гетман, птица летит к тебе, птица летит к тебе. Как меня понял? Как понял? Прием, — гортанный голос нещадно коверкающий русские слова бился в замкнутом пространстве боевого отделения, отражаясь от бронированных стенок, ввинчиваясь в глухой рев вышедшей на режим турбины, насмешливо дрожал в такт перемигивающимся разноцветными огнями транспарантам и индикаторам обзора.