«Последняя война»

…Думалось сегодня отдохнуть, насколько возможен отдых в условиях войны, но с утра нас поставили в известность, что пойдем прочесывать кварталы поблизости, где вчера вроде бы видели чичей с оружием. Это «вроде бы»… Ладно, не впервой, куда ж деваться-то от приказа…

Мероприятие без приключений длилось уже час, когда из подвального окошка раздался голос: «Сынки, сынки!» Оборачиваемся, инстинктивно ощетиниваясь стволами. Через разбитую раму к нам тянется грязная рука, обладателя которой мы пока не видим. «Обождите, я сейчас выйду, не уходите. Или может зайдете ко мне?»

Ожидая подвоха, и наученные горьким опытом двухнедельного пребывания в уже «освобожденном» Грозном, никто не спешит вниз.

Наш старлей Прокопенко явно нервничает, его можно понять — вчера вечером похожий визит в подвал закончился тремя «двухсотыми», да и вообще офицер десятый день в Чечне, и его тихое отчаяние, сквозящее во взгляде, присутствия духа нам не добавляет.

На третий день своей военной жизни Прокопенко нажрался по-взрослому, что называется. Ходил целовался со всеми, говорил, что сам себя поминает, что сдохнет тут. Накаркал в итоге…

Из подъезда раздается шаркающий стук, и на свет божий выбирается старик неопределенного возраста, очень худой и грязный. Одет в женское полупальто выцвевшего сиреневого цвета, один ботинок подвязан веревкой. Старик опирается на самодельный костыль, во второй руке полотняный мешок. Глаза у старика живые и глубокие — голубые льдинки смотрят на нас с надеждой, рядом с ним семенит собачка, помесь болонки и дворняжки, маленький потешный шерстяной черный комок, который начинает рычать на нас, когда мы подходим к старику.

«Тише, тише Черныш, это же наши» — шепелявит старик.

Мы выжидающе молчим, никто не знает, что сказать.

— А закурить дадите?.. — похоже, старик сам не знает, с чего начать разговор. — И спичек коробочку, насовсем… Если можно…

Андрюшка «Твикс» протягивает ему зажигалку и непочатую пачку «Космоса», старик неловко пытается её открыть, роняет и сигареты и зажигалку на землю, наклоняется за ними и падает. Прокопенко поднимает старика, тот обхватывает руками нашего старлея за шею и начинает тихо плакать: «Возьмите меня с собой, сынки, заберите меня».