«Новогодний бой (73 параллель)»

Дадли Поуп Новогодний бой (73 параллель)

Глава 1 "Зеленый маршрут"

Во вторник 22 декабря 1942 года, в 14.15 шпили на полубаках 14 торговых судов, собранных в заливе Лох Ю на северо-западном берегу Шотландии, заскрипели и залязгали, выбирая якорные цепи. Эти корабли многое повидали, их серые борта пестрели ржаво-красными пятнами. Они глубоко сидели в воде, так как трюмы были полны различными военными грузами. Прямые форштевни, тупые очертания носа, плоские борта придавали им какой-то неуклюжий, тяжеловесный вид. Особенно это бросалось в глаза на фоне стремительных линий стоящих неподалеку эсминцев. Однако конструкторы заботились только об одном - чтобы в трюмы вошло как можно больше груза. В военное время скорость судна становилась важнейшей характеристикой. Зато в мирное время она означала только повышенный расход топлива и лишние затраты. Поэтому самые быстрые из этих 14 транспортов могли развить не более 11 узлов, а большинство давало только 9. По крайней мере, такие цифры сообщили их шкиперы. Но, будучи людьми опытными и осторожными, они прекрасно знали, что в случае необходимости старший механик всегда сумеет выжать из машин еще пару узлов

4 корабля несли Красный Флаг британского торгового флота, 9 - Звезды и Полосы, а 1 - красно-голубой флаг Панамы. На фалах каждого судна болтались 2 флажка, означавших его номер в конвое. Когда-то яркие цвета флагов были приглушены проливным дождем. Промокшие, они уныло обвисли, но все-таки упрямо пытались встрепенуться, когда над заливом пролетал порыв холодного ветра.

Вскоре моторы шпилей прекратили свои астматические вздохи. Якоря были выбраны, и машинные телеграфы на мостиках отзвенели, пробуждая к жизни винты. Одно за другим, в заранее предписанном порядке, суда проходили ворота бонового заграждения длинной колонной, которая протянулась более чем на 2 мили. Вскоре конвой уже шел в проливе Норт Минч. Эту полоску воды прикрывала от ярости атлантических штормов цепочка скалистых островков, названных Внешними Гебридами.

Так начинался путь длиной более 2000 миль. Конвой направлялся в северную Россию, чтобы помочь неблагодарному и подозрительному союзнику. Большая часть пути пролегала за Полярным кругом. Курс конвоя был назван «Зеленым маршрутом» и проходил через несколько точек на карте, обозначенных в алфавитном порядке от «А» до «Н». Эта линия находилась прямо на пути зимних штормов, которые прилетали из бескрайней Атлантики, бушевали в морях вокруг Шотландии и Исландии, прорывались в Гренландское море, уже значительно ослабевшие, чтобы умереть, растратив свою энергию, в высоких широтах между Шпицбергеном и Норвегией.

Путь следования этих атмосферных возмущений очень часто совпадал с линией курса конвоев, направляющихся в Россию. Миновав Исландию, многие шторма медленно ползли на северо-восток, настолько медленно, что очень часто конвои двигались вместе с ними, внутри них. И тогда высокие волны и плохая погода сопровождали транспорты почти на всем пути.

День за днем ветер уныло свистел в снастях, выматывая душу, оглушая и притупляя чувства. Ледяные брызги летели над палубами, застывая на стволах орудий и надстройках. Ужасный холод пронизывал тело, пока руки и ноги не превращались в безжизненные деревяшки. Настроение людей подтачивал угнетающий беспросветный мрак полярной ночи.

Эти страшные зимние шторма гнали такую высокую волну, что даже огромные крейсера с их мощными машинами, способные развить 32 узла, с трудом держали 8 узлов. Зато транспорты эта волна вынуждала покидать строй, ложиться в дрейф, менять курс. Волны были способны за несколько часов разбросать конвой по огромной площади, как ветерок разносит клочки бумаги.

В тот момент, когда корабли шли через пролив Норт Минч, эти шторма еще не начали бушевать, хотя барометр уже катился вниз. Ртутный столбик терял миллиметр за миллиметром, и одновременно с этим пенные гребешки на волнах становились все пышнее и пышнее.

Возглавлял колонну транспортов «Эмпайр Арчер», построенный 2 года назад в Данди. Его машинное отделение и труба были смещены в корму, поэтому судно больше напоминало танкер, чем сухогруз, каким являлось. На этом судне находился коммодор конвоя, поэтому, кроме шкипера, офицеров и команды, на нем разместились капитан 1 ранга Мелхьюиш, отставной офицер Королевского Индийского Флота, и его штаб.

Он отвечал за суда конвоя JW-51В, но не за его эскорт. В сейфе «Эмпайр Арчера» были заперты приказы конвою, предусматривавшие все и вся. По крайней мере, так думали те, кто эти приказы составлял. Курс конвоя. Действия в случае атаки подводных лодок, бомбардировщиков и рейдеров. Диспозиция судов в ордере конвоя. Значение различных условных сигналов. Действия судов, отставших от конвоя. А также масса других инструкций, которые должны были обеспечить безопасность конвоя.

В трюмах «Эмпайр Арчера» находилось множество военных грузов. Кроме 4376 тонн генерального груза, на судно погрузили 141 грузовик, 18 танков и 21 истребитель. Если транспорт благополучно прибудет в Россию, в течение 3 месяцев вся эта техника попадет на фронт.

Коммодор и его штаб были ветеранами, хотя в Россию они направлялись впервые. Большинство из них находилось в отпусках и было страшно разочаровано, когда получило телеграфный вызов перед самым Рождеством. Например, среди таких был Л.Ф. Мэттьюз, старшина сигнальщиков. Его предыдущий поход был первым вместе с Мелхьюишем. Этой парочке предстояло плавать вместе до конца войны. Они посетили Индию, Нью-Йорк, Сицилию, совершили 8 походов к плацдармам в Нормандии.

Однако поход к берегам Северной Африки оказался для них неудачным. После высадки войск в Бужи их корабль, трехтрубный лайнер компании «Пи энд О» «Наркунда», был атакован и потоплен вражескими бомбардировщиками. Мэттьюз и остальные моряки наслаждались отпуском для «утопленников», когда пришла телеграмма. 17 декабря он уже мчался в ночном поезде в Ливерпуль. Рано утром, грязный и усталый, он прибыл в штаб и доложил, что готов к продолжению службы. Целых 2 дня он провел за сверкой и исправлением шифровальных книг, необходимых для следующего похода. 20 декабря вместе с капитаном 1 ранга Мелхьюишем и остальными членами штаба Мэттьюз сел на ночной поезд в Лох Ю.

«Нам выдали теплые шинели и толстые перчатки, поэтому мы поняли, что нам предстоит прекрасный круиз в Россию в разгар зимы. Я находился в Ливерпуле, когда туда прибыли моряки конвоя PQ-17, поэтому я прекрасно представлял, что нас может ждать», - писал Мэттьюз.

22 декабря в 13.00, почти за 2 часа до того как конвой должен был сняться с якоря, капитан 1 ранга Мелхьюиш и его штаб прибыли на борт «Эмпайр Арчера» и встретились с его шкипером Могэном.

За кормой «Эмпайр Арчера» шел транспорт «Далдорх», зарегистрированный в Глазго. В его трюмах находились 264 грузовика и 1744 тонны генерального груза. Третьим в колонне шел новый танкер «Эмпайр Эмералд», построенный в Тизе год назад и зарегистрированный в Миддлсборо. Его экипаж получал особую доплату за риск, и это было вполне заслужено, так как морякам предстояло весь путь проделать на 7400 тоннах авиабензина и 2580 тоннах нефти. Одна мина, одна торпеда или бомба - и в считанные секунды танкер превратится в груду пылающих и взрывающихся обломков. Если же он затонет без взрывов, эта невинно выглядящая нефть растечется по поверхности толстым слоем. Она будет мешать людям, пытающимся спастись вплавь, и может убить их так же верно, как яд.

Четвертым кораблем был тоже британский танкер «Понтфилд», построенный в Швеции в 1940 году, через год после вторжения Гитлера в Польшу. Его корпус был сварным, и танкер был зарегистрирован в Ньюкасле. Его экипаж во главе со шкипером Л.Б. Керром получил задание доставить ценный груз авиабензина и нефти в Кольский залив.

Эти 4 корабля были единственными, которые шли под Красным Флагом британского торгового флота. В состав конвоя должен был войти пятый транспорт «Дувр Хилл», однако на нем произошла поломка машины, и в последний момент он не смог выйти в море. Всего на этих кораблях находились 43 офицера, 128 матросов и 74 артиллериста, которые обслуживали древние 102-мм орудия, установленные на корме, 20-мм зенитные автоматы эрликон и пулеметы.

Пятым в колонне стоял «Экзекьютив», на котором были подняты Звезды и Полосы. Он был зарегистрирован в Нью-Йорке и построен 22 года назад. Теперь на этот транспорт были погружены 130 грузовиков и 4210 тонн генерального груза. На палубе в огромных контейнерах стояли 4 бомбардировщика со снятыми крыльями. Экипаж состоял из 8 офицеров, 30 матросов и 24 артиллеристов.

За кормой у него находился «Пуэрторикан», груз которого составляли танки, истребители, бомбардировщики, грузовики и 5300 тонн генерального груза. За ним следовал «Вермонт», построенный в Аламеде и зарегистрированный в Уилмингтоне. Он нес примерно такой же груз.

Корабли очень медленно - скорость конвоя не превышала 8 узлов - покидали безопасные воды Лох Ю. За ними двинулся «Джефферсон Майерс», судно второго заместителя коммодора. Он нес 276 грузовиков и прочие грузы в своих трюмах. 4 бомбардировщика в контейнерах были надежно принайтованы на носу и на корме. Однако эти контейнеры еще принесут экипажу немало неприятностей во время жестокого шторма. Корабль был зарегистрирован в Портленде.

У него в кильватерной струе держался «Калобр», чей шкипер являлся первым заместителем коммодора. Он должен был принять командование, если «Эмпайр Арчер» будет потоплен или отстанет от конвоя. Десятым в колонне находился «Джон Г.Б. Латроб», который через 7 дней во время шторма будет вынужден лечь в дрейф. За ним шел «Баллот», зарегистрированный в Панаме, но арендованный Соединенными Штатами. Последние 3 судна в колонне были тоже американскими. Среди них был «Честер Вэлли», который вместе с траулером потеряет конвой во время шторма. Из-за этого он пропустит битву, но изрядно помешает 2 британским крейсерам, маяча в виде «неизвестного судна» на экранах их радаров. Двумя другими транспортами были «Йоркмар» и «Ральф Уолдо Эмерсон».

Эти 14 судов составляли самый маленький из конвоев, отправленных в Россию. Хотя конвой был невелик, он нес очень ценный груз для армий Сталина, ведущих тяжелые бои, - 2040 грузовиков, 202 танка, 87 истребителей, 33 бомбардировщика, 20120 тонн топлива (некоторые транспорты несли этот груз в балластных цистернах), 12650 тонн авиабензина и 54321 тонну генерального груза (от меди в слитках до взрывчатки, от цинка до снарядов).

Выйдя в открытое море и взяв курс на север, коммодор приказал поднять заранее подготовленный флажный сигнал «RZ 2». Эти флаги были спущены, что было исполнительным сигналом для формирования второй колонны. Медленно каждое четное судно, начиная с «Далдорха», шедшего за кормой коммодора, повернуло влево и увеличило скорость, пока не поравнялось с шедшим впереди.

Теперь уже эскорт начал занимать свои позиции. Возглавлял его тральщик «Брэмбл» капитана 2 ранга Г.Т. Раста. Через 9 дней этот тральщик пропадет без вести, и его судьба станет известна только после конца войны. Расту подчинялись 3 маленьких эскортных миноносца типа «Хант»: «Блэнкни», «Чиддингфолд» и «Ледбюри». Кроме них, в состав эскорта входили корветы «Хайдерабад», «Рододендрон» и «Чирче» и траулеры «Ноферн Гем» и «Визалма».

Эскортные миноносцы и «Чирче» должны были покинуть конвой в точке «С» - просто некоей отметке на карте в 150 милях от берегов Исландии. 7 более крупных эскадренных миноносцев, пополнив запасы топлива в Сейдис-фиорде на восточном берегу Исландии, должны были сменить этот эскорт на время перехода через Гренландское и Баренцево моря, где и существовала наибольшая опасность вражеских атак.

Как только конвой отошел на значительное расстояние от мыса Рат и Батт-оф-Льюиса, капитан 1 ранга Мелхьюиш приказал поднять на мачте «Эмпайр Арчера» сигнал «RV». Когда сигнал был замечен всеми судами, флаги были спущены. Медленно, почти что неохотно - кое-кто из американских шкиперов не плавал в составе конвоя - последние 3 судна левой колонны повернули влево, а последние 4 судна правой колонны повернули вправо. Потом они легли на прежний курс. Теперь 14 транспортов конвоя JW-51В следовали на север 4 колоннами. «Калобр» (первый заместитель коммодора) возглавлял первую, «Далдорх» - вторую, «Эмпайр Арчер» (коммодор) - третью, «Джефферсон Майерс» (второй заместитель коммодора) - четвертую.

Конвой перестроился в типовой ордер. Такое построение было самым разумным, так как колонны возглавляли наиболее опытные капитаны, а коммодор находился в центре. При этом англичане почему-то предполагали, что немцы никогда об этом не догадаются, хотя это было крайне наивно. Немецкие подводные лодки давно взяли привычкой, если представляется удобный случай, атаковать головные суда колонн, выбивая коммодора и его заместителей.

Торговые суда построились в такой ордер, который предполагалось держать до самого прибытия в Россию. Коммодор Мелхьюиш взял курс на точку «А», находящуюся в 65 милях севернее Лох Ю. Опустилась ночь, ветер усилился, предвещая дальнейшее падение барометра. К полуночи коммодор Мелхьюиш определил, что конвой миновал точку «А». После этого транспорты взяли курс на точку «В», до которой было 80 миль. Она находилась на полпути между Шетландскими и Фарерскими островами.

Для некоторых моряков торговых судов походы в Россию были смертельным маршрутом с очень малыми шансами на спасение или вообще без них. Даже в условиях строжайшей секретности в Англии и Америке рассказы об ужасах и опасностях, подстерегающих конвои за Полярным кругом, распространялись повсюду. Как обычно, было более чем достаточно слухов, сплетен и правды, наверченных вокруг официально засекреченных сведений об этих переходах.

Ползли упорные слухи, что эти конвои истребляются мощными многократными атаками немецких самолетов и подводных лодок. Ходил слух, что прошлым летом конвой PQ-17 был почти полностью уничтожен. Флот бросил транспорты на произвол судьбы, и лишь 11 судов из 34 добрались до России.

Сколько времени может прожить человек в ледяной воде после того, как судно потоплено - 2 минуты или 5? Сколько часов он может продержаться в спасательной шлюпке (если ее успеют вовремя спустить, и она успеет отойти от тонущего транспорта)? Один? Или целых 3? Оборудование спасательных шлюпок регулировалось жесткими правилами. Только одна могла быть оснащена мотором, всем остальным приходилось полагаться на весла, которые почти всегда были переломаны или растеряны. Очень часто виноваты в этом были сами измученные моряки, не способные нормально грести. Какие-то циники пустили остроту, что Чаша (резерв матросов для торговых судов) слишком глубока, чтобы министерство транспорта хоть о чем-либо беспокоилось.{Вопреки всеобщему убеждению, законодательство, регулирующее условия торгового судоходства и правила службы моряков, было очень жестким. Даже в 1942 году действовало правило, по которому пребывание в спасательных шлюпках не оплачивалось. Автор лично убедился в этом, когда его плата прекратилась в тот день, когда было торпедировано судно. Плавание в спасательной шлюпке не оплатили.} Если кто-то полагает, что моряки военных кораблей чувствовали себя лучше, он сильно ошибается. Их спасательные средства были ничуть не эффективнее.

Не требуется особенно живого воображения, чтобы сообразить, что ваши шансы на спасение в случае гибели судна очень и очень невелики. И нетрудно было догадаться, что по крайней мере половина судов конвоя будет потоплена, а может быть, и больше.

55 шансов из 100 на смерть - не слишком ободряет. Или мгновенная смерть в пламени взрыва мины, бомбы или торпеды. Или более медленная смерть от холода в ледяных водах Арктики, где температура лишь на доли градуса выше точки замерзания. Или мучительная смерть от удушья, когда ты идешь на дно…

Ледяной ветер забирается под одежду, заставляет слезиться глаза, люди невольно вздрагивают и ежатся. Постепенно волны становятся все выше, когда конвой выходит из-под прикрытия стены Гебридских островов. Корабли начинают судорожно раскачиваться, рыскать и нырять. Для вахтенного офицера необходимость сохранять свое место в строю превращается в настоящий кошмар. Рулевой выбивается из сил, чтобы удержать корабль на курсе. А моряки, сменившиеся с вахты, пытаются хоть немного поспать.

Корабли в соседней колонне теоретически находятся на расстоянии 1000 ярдов - менее 5 длин корпуса. Идущий впереди корабль опять же теоретически находится в 400 ярдах. Они не несут никаких огней, которые помогли бы вам ориентироваться. Минута или две хода, сбившись с курса, лишние пол-узла скорости - и в результате столкновение. Или вы уже потеряли конвой из вида. Высокие волны с грохотом бьют в борт. Ветер все сильнее давит на огромные ящики с бомбардировщиками, установленные на палубе. В таких условиях корабль может рыскать на курсе до 20 градусов, но никто не обвинит в этом рулевого.

И словно мало этого, конвой должен выполнять противолодочный зигзаг. Специальный хронометр с подсоединенным звонком подает сигнал. Перед вахтенным офицером лежит расписанная коммодором схема зигзага, поэтому после звонка он должен выполнить поворот в нужную сторону на определенный угол.

Кораблям эскорта приходится еще хуже, особенно корветам и траулерам. Целыми днями при сильном волнении они напоминают больше заливаемые прибоем скалы, чем корабли. Волны накрывают их «с головой», делая невозможным пребывание на верхней палубе.

Такой была картина в начале путешествия. Вскоре, как мы еще увидим, появится новая грозная опасность в виде ледяной корки, постепенно покрывающей палубы, орудия, рубки, антенны - все предметы, куда могут долететь брызги волн. Впрочем, остальное обрастало льдом точно так же, потому что постоянно моросил дождь, смешанный с мокрым снегом. Такая мерзкая слякоть при температуре чуть ниже нуля была самым неприятным. Эта погода практически постоянно стояла в водах к востоку от Исландии. Из относительно теплых туч лился дождь, но по пути его подхватывал ледяной ветер, и как только капли падали на палубу, они немедленно замерзали.

Этот лед был одним из самых опасных врагов, так как резко увеличивался верхний вес корабля. А ведь конструкторы совсем не предусматривали появление этих добавочных тонн. Увеличение верхнего веса означало, что теперь кораблю постоянно грозит опасность перевернуться. Когда корабль кренился под ударом волны, он каждый раз делал неприятную паузу перед тем, как начать выпрямляться.

Здесь против человека ополчилась сама природа. Для конвоев, следующих в северную Россию, всегда было крайне сложно выдержать график. Но оставалась еще проблема сохранения боеспособности. Нужно было постоянно очищать ото льда орудия, торпедные аппараты, бомбосбрасыватели. Нужно было экономить драгоценное топливо. Нужно было вовремя заметить врага, что во мраке полярной ночи совсем непросто. Словом, нужно было делать очень и очень многое. «День» в этих широтах выглядит довольно странно. Просто южный горизонт на 3 или 4 часа становится чуть светлее - и только. К счастью, на английских кораблях уже появился радар. Но пока еще это было ненадежное и своенравное устройство.

Пока орудия молчат, пока не виден противник, у моряков есть время подумать, и тогда перед ними встает призрак смерти. Пока что неясный и расплывчатый. Люди боятся за своих близких, оставшихся на берегу, представляя, как бездушная бюрократическая машина сомнет всю их жизнь. Перед мысленным взором невольно всплывает тягостная картина: дрожащие руки вскрывают конверт казенной телеграммы. На бланке отпечатаны стереотипные сухие слова: «Министерство военного транспорта с сожалением извещает…»

Когда начинается стрельба, даже если это происходит на противоположном фланге конвоя, смерть принимает иную форму. Она становится персональной. Каждый взрыв, каждое пылающее судно, перевернутый спасательный плотик в бурном море приобретает совершенно определенное значение.

Когда смерть подступает ближе, она еще раз меняет свой облик. В человеке зарождается всепоглощающий страх. Причем, если он не трус от природы, это страх самого страха. Человек боится, что его обвинят в трусости, поэтому он остается у орудия, хотя больше всего ему хочется сбежать куда-нибудь. Он просто стоит и ждет приказа. Если говорить честно, чаще всего именно этот страх заставляет людей быть храбрыми. Неписаные традиции, гордость, стыд перед товарищами оказываются сильнее страха смерти.

Но моряки конвоя JW-51В, шедшего на север от Батт-оф-Льюиса в мрачные штормовые просторы Северной Атлантики, ни о чем подобном не думали. Хотя они об этом не подозревали, они вскоре окажутся в эпицентре событий, которые будут иметь колоссальные последствия.

Это был маленький конвой, однако через несколько дней вокруг него разыгралась битва, которая коренным образом изменила весь ход войны на море. Поэтому мы должны более детально рассказать, почему этот конвой вышел в море, какие причины вынудили немцев атаковать его, и почему исход морского боя имел такие далеко идущие последствия. Война - это не только стрельба, героизм и жестокость. Гораздо больший интерес для историков и вдумчивых читателей представляет ход мыслей человека, на который влияют события далекого детства, его окружение, любовь к жене или отсутствие жены… Его действия определяются множеством сиюминутных побуждений, которые тяжело объяснить, не обращаясь к терминологии психиатрии и психоанализа.

В этом плане самым зловещим и непредсказуемым персонажем выглядит Адольф Гитлер. Его желания и поступки нельзя игнорировать. Очень много было написано о его деятельности в годы войны как верховного командующего германской армией, но гораздо меньше известно о нем как о верховном командующем германским флотом. И сейчас мы немного расскажем о флотоводце Гитлере.

Глава 2 Главнокомандующий

Так кто же такой был Гитлер? До войны и в ходе ее очень и очень многие оставили свои противоречивые воспоминания о фюрере. Почти все они были его врагами или общавшимися с ним дипломатами. На воспоминания первых мы не будем обращать внимания, так как они имели зуб на Гитлера, а вот вторых послушаем. Впрочем, сегодня окончательно стало ясно, что ошибались и те, и другие.

Лощеные, культурные, образованные дипломаты стали в тупик, когда столкнулись с этим невысоким человеком с тусклыми глазами и невзрачным лицом. Ведь он казался им вульгарным недалеким обманщиком.

Гитлер был величайшим оппортунистом. Азартный игрок, он превосходно чувствовал момент, когда следует нанести удар. В годы войны весь мир считал его проницательным военачальником, человеком, который создал великолепный план построения Тысячелетнего рейха. Годы спустя, уже после войны, изумленный мир обнаружил, что ничего подобного не было. Гитлер оказался всего лишь удачливым игроком, который умело пользовался промахами противников.

Он родился в 1889 году в городке Браунау на границе между Баварией и Австрией. Гитлер был третьим сыном в семье мелкого таможенного чиновника, который был женат в третий раз. В детстве Гитлер мечтал стать художником, хотя отец хотел сделать его гражданским служащим. Гитлер охотно работал над тем, что ему нравилось, и увиливал от всего остального. В школе он не имел особых успехов, даже не сумел получить обычный аттестат. Когда умер его отец, мальчик окончательно распустился, так как мать ему потакала. Он рос ленивым и вздорным, постоянно предавался мечтаниям. Огромное удовольствие ему доставляли оперы Вагнера.

Приехав в Вену, Гитлер попытался поступить в Академию изящных искусств при Школе архитектуры, но провалился. Чтобы как-то прожить, он начал работать. В своей книге «Майн Кампф» он вспоминает это время как «пять лет, в течение которых я зарабатывал на хлеб сначала как поденщик, а потом как рисовальщик миниатюр». Он часто спал в парке на скамейках и в ночлежках, так как денег на квартиру не хватало.

«За эти годы в моем сознании окончательно сформировались взгляды на жизнь и определенное мировоззрение. Это стало гранитной основой моего поведения. С тех пор это основание расширилось совсем немного. Я ничего в нем не изменил», - писал Гитлер.

Неуклюжий маленький австриец в то время сторонился политики. Когда началась Первая Мировая война, Гитлер уже был сформировавшимся человеком, и он не переменился, став властелином всей Европы. Хотя Гитлер родился австрийцем, он был яростным германским шовинистом. Он страстно ненавидел евреев и социалистов.

Когда началась война, он вступил в баварский полк, участвовал в Первой битве на Ипре и в 1914 году был награжден Железным Крестом второго класса. В 1918 году, уже ефрейтором, он получил Железный Крест первого класса. Эти ужасные годы смертельной опасности, крови и мучений в окопах стали постоянной темой его бесед в будущем. Они же завершили формирование характера. С этого времени Гитлер начал презирать демократию, уверовал в превосходство немцев как господствующей расы белокурых бестий, хотя сам был прямой противоположностью - низенький, черноволосый австриец. После поражения Германии Гитлер охотно поверил в сказку об «ударе в спину» как причине этого поражения.

Всего лишь один из миллионов демобилизованных солдат, Гитлер отправляется в Мюнхен. Ему исполнилось 30 лет, он читает запоем, усваивая огромную массу разрозненных фактов, благодаря своей выдающейся памяти. Он посещает митинги в пивных и мечтает о восстановлении Германии в ее былом величии - и более. Он представляет себе Германию величайшей державой Европы.

Нервный, плохо одетый, бледный, уже носящий свои знаменитые челку и усы, Гитлер с головой погружается в бурлящий водоворот политики. Очень быстро из безработного ефрейтора в 1920 году, бунтаря, хотя, наверное, бунтаря не без причин, он становится лидером Национал-социалистской партии, германским гражданином, а 30 января 1933 года - рейхсканцлером Германского Рейха. Фантазии становятся реальностью.

В течение 13 лет Гитлер изучал историю (отбирая те факты, которые его устраивали, и отвергая все остальное). Он вычислял, рассчитывал, выжидал подходящего момента и тогда действовал. Он единственный из всех германских политиков того времени точно знал, чего хочет, и настойчиво двигался к своей цели.

Слишком много людей были заворожены его голосом, срывающимся на визг. Вопли «Зиг хайль» завораживали многотысячную аудиторию. Слишком много дипломатов отправляли домой пренебрежительные отзывы об этом странном человеке с сильным акцентом, невзрачной наружностью и отвратительными манерами, который тем не менее стал главой правительства.

Они не сумели угадать, что таится за этими тусклыми глазами, резкими жестами, нервным поведением. Они не сумели увидеть его мощный, узкий, жестокий и безжалостный ум, который следил и ждал, планировал и готовил. И гипнотические способности помогали Гитлеру подчинять людей и превращать в своих помощников.

Скорее всего, его принимали за обычного авантюриста. Они не знали о невероятном количестве прочитанных книг, не подозревали, что он может ослепить даже германский Генеральный штаб своими знаниями. На заседании международного трибунала в Нюрнберге фельдмаршал Кейтель, начальник Верховного Командования германских вооруженных сил (ОКВ), заявил: «Каждый профессиональный солдат подтвердит, что Гитлер понимал стратегию и тактику в такой степени, что это вызывало восхищение».

«Целые ночи проходили в его ставке за изучением военных трудов Мольтке, Шлиффена и Клаузевица. Он прекрасно знал не только все армии Земного шара, но и флоты, что есть свидетельство гения. Не начальник ОКВ советовал Гитлеру, а Гитлер советовал мне», - добавил Кейтель.

В представлении многих людей Гитлер был просто машиной или бешеным псом. Машиной, которая подмяла под себя Европу, а потом сломалась. Бешеным псом, который кусал всех без разбора.

Однако он не был ни тем, ни другим. Его мышление и поступки во многом напоминали поведение Сталина - расчетливое и безжалостное. Они во многом предвосхитили современных бизнесменов.

Еще будучи демобилизованным ефрейтором, Гитлер планировал битву Германии за возрождение величия. Не имея образования, связей, вообще ничего, он сумел достичь такого положения, которое позволяло воплотить свои мечты в жизнь. Это требовало невероятной силы воли. Это «история успехов», которая не имеет аналогов.

Искатель приключений и авантюрист? Нет, в общепринятом смысле этого понятия. Это была роль Франко или Хрущева, карьерного политика или Наполеона. Гитлеру выпал счастливый случай, который он использовал сполна, чтобы прорваться к власти. Он сам создавал себе возможности, зная, что все или почти все зависит от его отваги. Он мыслил и планировал в грандиозных масштабах. По сравнению с ним остальные люди, как в Германии, так и в Европе, выглядели жалкими провинциалами.

Мегаломан? Да. Вероятно, в этом и кроется источник его силы. Гитлер изучал историю, но очень выборочно. К тому же он нахватался идей у полусумасшедших псевдофилософских школ, существовавших в Германии в начале ХХ века. На этом шатком основании он и сделал вывод, что Германии выпала блестящая возможность создать свой собственный Золотой Век. И тогда Гитлер принялся строить свой Тысячелетний Рейх со специфической культурой, автобанами и народными автомобилями, путешествиями общества «Сила через радость», операми Вагнера и рабским трудом, который обеспечивала остальная Европа.

Германия может достичь своих целей только под его божественным руководством. В своей книге «Майн Кампф» он писал: «В человеческой истории может случиться так, что в одном человеке совпадут практический политик и политический философ… Такой человек не действует, чтобы выполнить требования, очевидные для всех филистеров. Он стремится вперед к горизонтам, которые видны только немногим…»

(В число этих немногих не вошел ни один политик тогдашней западной Европы. Первый том «Майн Кампф» вышел в 1925 году. Гитлер пришел к власти в 1933 году, и «Майн Кампф» стала библией всех нацистов. Она была переведена почти на все европейские языки, но дипломаты так и не сумели увидеть в ней публичное изложение планов Гитлера.)

Как он добился всего этого?

Мы должны вспомнить, что в детстве Гитлер испытывал лишения - ему не хватало пищи, родительской любви, нормальной семейной жизни. А ведь именно все это формирует психически уравновешенного юношу. Если этого нет, то ребенок начинает создавать свой собственный фантастический мир, как это и сделал Гитлер. Он может прожить в этом вымышленном мире всю оставшуюся жизнь. В виде компенсации за свои страдания и лишения Гитлер в мечтах представлял себя не полуголодным безработным, а великим лидером. Он видел разгромленную, слабую Германию и мечтал возродить ее величие. В своем фантастическом мире он отбрасывал грубую реальность, Для него не существовало препятствий на пути к Тысячелетнему Рейху.

С этим сочеталась его гипнотическая способность убеждать людей и подчинять их своей власти. Так он компенсировал свою физическую слабость и невзрачную внешность.

Поэтому он сумел всего за несколько лет убедить множество людей в том, что его фантазии становятся реальностью. В споре он часто использовал свою феноменальную память, что позволяло ему одолеть более умных и логически мыслящих людей, не способных запомнить множество мелких частностей. Память - это проявление разума, хотя природная память сама по себе не является умом.

Читая его речи и заявления на различных конференциях и митингах, его приказы, легко заметить две вещи: Гитлер полагал, что никто не способен понять его, только он сам; поэтому он считал себя стоящим выше обычных смертных. В действительности он был единственным обитателем своего фантастического мира - король или пленник - неважно, мира, созданного его неврозами.

Он всегда отождествлял себя со страной. Германия была частью его самого. Когда он пришел к власти, он хотел, чтобы все окружающие ежеминутно демонстрировали ему свою преданность и безоговорочную покорность. Любая критика и спор считались выпадом против самой Германии. Это была реакция капризного, испорченного ребенка на нотации родителей.

(Забегая вперед, отметим, что легко понять, почему Гитлер продолжал сражаться, когда все фронты рушились. В своих фантазиях он считал Германию частью самого себя, поэтому он желал, чтобы Германия погибла вместе с ним. Это был поступок самовлюбленного ребенка. Он предпочитает сломать игрушку, только чтобы никто другой не мог играть с ней.)

Психическое состояние Гитлера нельзя считать уникальным. Однако в нем сочетались не вполне нормальный фантазер и оратор с гипнотической способностью убеждать. Фантазеры встречаются часто - например, люди с манией величия, которые искренне убеждены, что могут стать великими, если только выпадет шанс.

Не стоит особо удивляться тому, что Гитлер обвел вокруг пальца европейских дипломатов, не способных видеть дальше вечеринки на следующей неделе. Он смотрел далеко в будущее, в свой Золотой Век. Но при этом Гитлер действовал без долгосрочного плана, детально расписывающего, как достичь этого Золотого Века.

Когда Британия и Франция вступили в войну, Гитлер обнаружил, что он имеет в своем распоряжении горстку подводных лодок и маленький флот. Как печально заметил Редер 3 сентября 1939 года, флот «ни в коей мере не был готов к великой борьбе против Англии». Он планировал создать сбалансированный флот, способный бросить вызов английскому, к 1945 году, однако война началась гораздо раньше. Поэтому надводный флот «настолько уступал по количеству и силе британскому флоту, что он мог сделать только одно - показать, как следует погибать с честью».

Быстрота, с которой Польша рухнула под напором германских танков и пикирующих бомбардировщиков, подарила миру новое ужасное слово «блицкриг».Она отчасти сумела убедить сомневающийся и колеблющийся германский Генеральный штаб, что Гитлер все-таки может оказаться гением. Генералы решили немного подождать, чтобы фюрер проявил свои таланты еще раз.

Но в течение 10 месяцев Гитлер думал только о том, как разбить Францию. После этого он надеялся заключить мир с Великобританией. Следующая операция была проведена потому, что Германия в значительной степени зависела от поставок шведской и норвежской железной руды. Треть перевозок осуществлялась на судах вдоль норвежского побережья.

Англичане попытались остановить эти перевозки и спасти британских военнопленных, находящихся на немецком судне «Альтмарк». Это привело к тому, что Гитлер и гросс-адмирал Редер начали всерьез опасаться английской высадки в Норвегии. В результате 9 апреля 1940 года Германия вторглась в Данию и Норвегию. В мае последовало вторжение в Голландию, Бельгию и Францию.

Однако из Норвежской операции германскому флоту пришлось извлечь горький урок. В случае необходимости Королевский Флот всегда нанесет ответный удар, причем этот удар будет жестоким. Хотя высадка в Норвегии проводилась в мелководных районах Каттегата и Скагеррака, немцы потеряли 3 крейсера потопленными и 2 поврежденными, 9 эсминцев были потоплены, 1 тяжело поврежден, 12 транспортов также пошли на дно.

Эти потери были очень высокими. После этого Гитлер и Редер ясно поняли, что может случиться, если они попытаются провести высадку в Англии. Начиная с 4 июня, когда завершалась эвакуация из Дюнкерка, под контролем Гитлера оказались 3000 миль побережья, простирающегося от мыса Нордкап в Норвегии до границ Испании. Королевский Флот потерял много кораблей от ударов Люфтваффе, и теперь Британия сражалась в одиночку.

Когда Гитлер увидел, что Англия отказывается заключить мир и полна решимости продолжать борьбу, он понял, что положить конец этому может только вторжение на английскую территорию. Началась подготовка соответствующих планов, и тогда наружу стали выплывать допущенные ранее ошибки.

Германия совершенно не собиралась воевать с Англией. Ни Верховное Командование, ни РВМ не имели на этот случай ни стратегических, ни оперативных планов. Германский флот был слишком слаб, поэтому основная тяжесть борьбы ложилась на плечи Люфтваффе. Однако, как назло, рейхсмаршал Геринг и гросс-адмирал Редер были злейшими врагами. Они презирали и ненавидели друг друга.

Лишь теперь Гитлер осознал, с какими проблемами столкнулись в свое время Филипп II Испанский, Людовик XIV, Наполеон и кайзер Вильгельм II. После этого он повернулся на восток, прицениваясь к бескрайним просторам России.

Так почему же Гитлер, остановившись на берегах Ла-Манша, когда от окончательной победы его отделяла только узкая полоска воды, вдруг повернул в противоположном направлении? Ведь нападение на Россию обеспечило ему еще одного, гораздо более сильного противника. Был ли это страх, что он потерпит поражение на британской земле?

Наверняка нет. Существовало несколько причин. Одна оказалась довольно неожиданной. Победы в Европе были одержаны так стремительно, что командование германских вооруженных сил просто не успело подготовить планы форсирования Ла-Манша. Не имелось достаточного количества десантных судов. Пришлось поспешно собирать по всей Европе баржи и плашкоуты.

При этом Гитлер обманывал собственных союзников.

19 января 1941 года он сказал Муссолини: «Общую ситуацию на востоке определяет положение на западе. Нашей конечной целью остается атака Британских островов. В этом отношении мы напоминаем человека, у которого остался только один патрон. Если он промахнется, ситуация станет гораздо хуже, чем до того…» Если вторжение провалится, Германия потеряет слишком много техники - от танков до десантных судов и военных кораблей, - чтобы совершить вторую попытку.

Гитлера всегда тревожила огромная мощь России. В августе 1939 года был подписан советско-германский пакт о ненападении. Лишь после этого Гитлер почувствовал себя в безопасности и приказал атаковать Польшу.

Когда в июле 1940 года Сталин оккупировал прибалтийские государства Латвию, Литву и Эстонию, Гитлер сразу начал нервничать, так как советские войска вышли на границы Рейха. Одновременно его привела в отчаяние жесткая позиция Великобритании. Он никак не мог понять, почему англичане отказались вести мирные переговоры после падения Франции. Он надеялся, даже, скорее, верил, что Англию можно убедить предоставить ему свободу действий на континенте в обмен на его обещание не трогать Великобританию, не претендовать на ее заморские владения, не затрагивать ее сферу интересов.

Может быть, Гитлер был слишком уверен в собственных талантах. Но более вероятно то, что Гитлер совершенно неправильно оценил британский характер, положившись на неточно сформулированные советы Риббентропа. Лев заболел чесоткой, но ведь это совсем не смертельная болезнь.

Когда Великобритания отказалась пойти на компромисс, гнев Гитлера обрушился на «этого пьяницу Черчилля». Стойкость английского премьера, отвага и решимость вдохнули новые силы в защитников осажденного острова, который ранее выглядел спелой грушей, готовой упасть в протянутую из Берлина руку.

Свеженькая дружба Гитлера со Сталиным оказалась недолговечной. Ни Гитлер, ни Сталин не верили своему партнеру, и имели для этого достаточно оснований. Россию начало беспокоить растущее влияние Германии на Балканах. А Гитлер решил уничтожить Россию, последнее независимое государство на континенте, после чего он надеялся вынудить Англию к капитуляции.

Сегодня это решение кажется просто фантастикой. Его сравнивают с ошибкой, которую совершил Наполеон более 100 лет назад. Поэтому давайте попробуем понять образ мыслей Гитлера.

Вероятно, лучше всего его описал профессор Тревор-Рупер. По его словам, Гитлер рассуждал следующим образом. Так как Римская империя заболела еще до того, как на нее обрушились германские варвары и уничтожили ее, точно так же, по мнению Гитлера, западная цивилизация была поражена смертельным недугом и медленно умирала.

«Или следует позволить ей умереть? Либо она, подобно Римской империи, будет завоевана и поглощена новой варварской волной, которая, в конечном итоге, ее заменит? Но откуда придут эти новые варвары? Над этим вопросом Гитлер размышлял особенно долго. И он решил, что нашел ответ, опираясь на «железный закон развития истории».

Прежде всего, было ясно, что эта новая сила, откуда бы она не появилась, будет сухопутной силой. Это предопределило развитие техники. Дни морских империй, подобных Португалии, Голландии, Великобритании, по его мнению, закончились. Действительно, в старые времена море было самым удобным и дешевым путем, связывающим отдаленные участки планеты. Огромные массы суши были преградами, а не дорогами. Но теперь, благодаря появлению шоссе и железных дорог, автомобиля и самолета, все изменилось. Новая империя, которая завоюет, поглотит и заменит старое общество Западной Европы, должны быть континентальной державой. Ее будут скреплять в единое целое не корабли и торговля, а гигантские дороги и огромные армии, что характерно для новой эпохи.

Разумеется, Гитлер был сухопутным человеком. Он родился не на берегах Балтики или Средиземного моря, а в сердце Европы, и редко видел море. Он совершенно не понимал значения морской мощи. Далекие колонии, связь с которыми можно было держать только по морю, он отвергал в принципе.

Его интересовали континенты, а не острова. Поэтому он сидел над картами и планировал строительство новых дорог, изучал новую науку «геополитику». Она появилась в 1919 году, благодаря работам сэра Гарольда Макиндера, и была встречена гораздо более тепло континентальной Европой, чем его родной Англией. Но если новая эпоха будет эрой господства огромных сухопутных империй, а «цитаделью Всемирной империи» станет район, неуязвимый для морской мощи, - Центральная Европа и Азия, какой народ, то какое правительство будут обладателями этой империи?

Совершенно ясно, что это не может быть ни один из старых морских народов, в чем Гитлер был глубоко заинтересован. Если это будет один из европейских народов, то либо немцы, либо русские. Именно эти народы имели большие армии и континентальные интересы, то есть отвечали постулатам геополитики.

Немецкие геополитики полагали, что господствующим народом станут русские, которые были гораздо многочисленнее. Если немцы желают добиться господства, они должны или заключить союз с русскими, или покорить их. Однако, спрашивал Гитлер сам себя, является ли это действительно неизбежным? Ведь именно немцы, сокрушили и поглотили Римскую империю, подточенную изнутри язвой христианства, порожденной евреями.

Однако в Средние Века немцы были отброшены назад «христианским» Возрождением, подъемом плутократии, капиталистической цивилизации Западной Европы. Но теперь плутократический капитализм в свою очередь пришел в упадок. Так не настал ли час немцам проснуться и восстать для своей исторической миссии? Старые германские императоры смотрели на юг, в сторону Италии, их к этому вынуждал уровень развития техники. Новый Германский Рейх должен по той же самой причине смотреть на восток.

Может быть, именно сейчас пришло время героическим усилием выбить русских из их владений и заложить основы Всемирной Германской империи, а не Русской?

Гитлер не понял значения морской мощи и тех сил, которые она придавала Англии. Он не оценил значения единственного театра военных действий, где его войска могли столкнуться с английскими, - Среднего Востока. Гитлер недооценил силы России и ее способности оправиться после первых сокрушительных ударов танковых колонн. Вот поэтому он повернулся спиной к бурным водам Ла-Манша и сообщил адмиралу Редеру о своих новых планах.

Редера постоянно мучили страхи. Он оставался единственным трезвым человеком в окружении Гитлера, которое давно превратилось в свору угодливых лакеев, спешащую угадать очередное желание хозяина. Редер один сохранял трезвость стратегического мышления. Именно его опасения в отношении Норвегии привели к ее оккупации. Он предупредил Гитлера, что попытка вторгнуться в Великобританию может привести к гибели десанта.

Поэтому Редер испытал колоссальное облегчение, когда 26 декабря 1940 года Гитлер объявил, что «германские вооруженные силы должны подготовиться еще до окончания войны против Англии сокрушить Советскую Россию в ходе молниеносной кампании».

Глава 3 «Поле судьбы»

Первые месяцы войны сложились не слишком удачно для немецкого флота. С самого начала он оказался не готовым к войне ни материально, ни психологически. Дело в том, что Редер и РВМ не разделяли взглядов Гитлера и верхушки Генерального штаба, которые были уверены, что успехи армии на континенте станут решающими и принесут окончательную победу. Как можно выиграть войну против мировых держав, не используя при этом флот?

В 1940 году подводные лодки добились ряда успехов, но постепенно начали сказываться тиски английской блокады. Потеря 13 декабря 1939 года карманного линкора «Адмирал граф Шпее» стала блестящей победой английского флота и дала возможность англичанам развернуть пропагандистское наступление. Кроме того, она оказала серьезное влияние на Гитлера.

Весной 1941 года в ходе борьбы Берегового Командования с подводными лодками наметился определенный перелом. В мае того же года «Бисмарк» вместе с «Принцем Ойгеном» отправились в рейд по Атлантике, чтобы нанести удар судоходству союзников. Сначала они им сопутствовала удача, они потопили линейный крейсер «Худ» и прорвавлись в океан. Однако самолеты Берегового Командования и Воздушных Сил Флота обнаружили их, что позволило английским кораблям перехватить и потопить немецкий линкор. За несколько часов до своей гибели адмирал Лютьенс отправил радиограмму: «Фюреру германского рейха Адольфу Гитлеру. Мы будем сражаться до конца с верой в вас, мой фюрер, и с непоколебимой уверенностью в окончательной победе Германии». На это Гитлер ответил: «Я благодарю вас от имени всего германского народа».

С потерей самого нового и самого сильного линкора Гитлер начал испытывать серьезные опасения за свой надводный флот. Однако у него в то время было слишком много различных проблем.

Немецкие войска вторглись в Югославию и Грецию, которые были быстро захвачены. Рано утром 22 июня вся мощь германской армии обрушилась на Россию. Гитлер был совершенно уверен, что сумеет захватить Москву до наступления зимы. Он был так уверен в этом, что не потрудился даже подготовить зимнюю одежду для солдат, топливо и смазку для самолетов, танков и орудий, которые позволили бы сражаться, когда русская зима показала свой норов и температура упала ниже нуля. Победа будет одержана еще до этого, заявлял фюрер.

К этому времени Гитлер все больше вмешивался в действия армии. Но теперь он взялся руководить еще и морскими операциями. В сентябре РВМ под руководством Редера подготовило план рейда в Атлантику против судоходства союзников. Они предложили, чтобы к линейных крейсерам «Шарнхорст» и «Гнейзенау» и тяжелому крейсеру «Принц Ойген», закупоренным в Бресте и подвергавшимся постоянным налетам английских бомбардировщиков, присоединились линкор «Тирпиц» и тяжелый крейсер «Хиппер», находящиеся в Германии. Этот план встретил ожесточенное сопротивление со стороны группы адмиралов в РВМ, которые считали недопустимым подвергать корабли ненужному риску.

План был представлен на рассмотрение Гитлеру, и тот наложил вето. После вторжения в Россию он нашел себе еще один призрак, который пугал Гитлера все больше и больше, - вторжение союзников в Норвегию. Именно эти страхи во многом повлияли на судьбу конвоя JW-51В и его эскорта, как мы увидим позднее.

Первый признак проявился 17 сентября на совещании в Вольфшанце - ставке Гитлера в Растенбурге, Восточная Пруссия. Давая общий обзор хода морской войны, Редер заметил, что «англичане осознали жизненную важность морского пути вдоль арктического побережья для снабжения германских вооруженных сил. Они используют в северных районах несколько крейсеров и эсминцев, один-два авианосца и подводные лодки. Наши собственные морские и воздушные силы ничтожно малы. Все действия Люфтваффе вскоре будут прекращены с наступлением зимы, и угроза со стороны надводных кораблей возрастет».

Гитлер кивнул, но ничего не сказал. Тогда Редер перешел к описанию состояния немецкого флота. Его тяжелые корабли проходили ремонт, модернизацию или испытания. «Поэтому операции в Атлантике невозможны ранее весны 1942 года», - заявил адмирал.

Тогда Гитлер сказал: «А не лучше ли разместить их вдоль норвежского побережья, чтобы защитить северные районы? Их нельзя защитить от воздушных атак в Бресте».

Редер ответил, что основная идея, которая заключается в том, чтобы использовать эти корабли для ведения войны против судоходства в Атлантике, совершенно правильна. Первоначально не предполагалось держать линкоры в Бресте слишком долго, так как в то время еще сохранялись надежды, что они смогут использовать испанские базы, «используя которые, можно получить большие преимущества в Битве за Атлантику».{Операция «Феликс» - захват Гибралтара и создание немецких баз на Канарских островах и вдоль испанского побережья сорвалась, в основном из-за осторожности Франко.}

Через месяц Редер снова встретился с Гитлером в Вольфшанце и изложил свое мнение относительно Норвегии. Самой важной задачей является перевозка грузов и укрепление береговой обороны в Заполярье. Если рассмотреть вопрос о надводных кораблях, то «Тирпиц» будет готов перейти в Норвегию в декабре, а Брестская эскадра будет готова к операциям в феврале. «Учитывая сохраняющуюся опасность воздушных атак, нежелательно держать корабли в Бресте после завершения ремонта», - добавил Редер. А затем он перешел к проблемам РВМ, в частности, «очень сложному положению с топливом».

Никаких продолжительных операций против судоходства в Атлантике штаб флота не планировал. Когда корабли будут приведены в порядок, тогда и следует решить, должны ли они действовать против судоходства с французских баз, «или следует принять меры по переброске кораблей в отечественные воды или в Норвегию. Решение будет зависеть от действий противника и положения с топливом».

Но, так или иначе, на совещании не было принято никакого решения. Однако Гитлер поинтересовался: «А каковы шансы на внезапный прорыв кораблей через Ла-Манш?»

Редер объяснил, что лично он считает это вполне возможным для «Принца Ойгена», «но не для линейных крейсеров. Этот вопрос следует изучить более детально».

Он также сказал, что РВМ желает отправить карманный линкор «Адмирал Шеер» в еще один рейд по Атлантике и Индийскому океану. Но Гитлер сказал, что вероятная потеря такого корабля в данный момент станет серьезным ударом по престижу Германии. Он заявил: «Жизненно важным районом в настоящее время является Норвежское море». Поэтому он предпочел бы и «Шеер» перебросить куда-нибудь в район норвежского побережья: в Нарвик или Тронхейм.

К тому времени, когда состоялось следующее совещание, положение в мире изменилось коренным образом. Япония, не известив своих партнеров по Оси Берлин - Рим - Токио, 7 декабря 1941 года нанесла удар по Пирл-Харбору. Соединенные Штаты оказались вовлечены в войну.

Редер сказал Гитлеру, что это приведет к уходу американских кораблей из Атлантики и возрастанию нагрузки на британский торговый флот.

Но лишь на совещании в Вольфшанце 29 декабря 1941 года Гитлер раскрыл карты. Редер доложил, что противник совершенно неожиданно развил повышенную активность в узловых точках морских коммуникаций возле Нарвика и Бергена. Он пытается нарушить систему береговой обороны, помешать судоходству и провести разведку территории и укреплений, чтобы потом создать в этих местах плацдармы, которые позволят ему полностью блокировать судоходство. Столь панически командование немецкого флота отреагировало на рейды коммандос.

«Шарнхорст», «Гнейзенау» и «Принц Ойген», стоящие в Бресте, будут готовы выйти в море через несколько дней, хотя недостаточная подготовка экипажей «делает невозможным участие этих кораблей в боевых операциях ранее марта». Под этим подразумевалась атака британских конвоев или переброска в северные воды…

Однако Редер сказал слишком много. Гитлер немедленно заявил: «Если англичане правильно оценивают ситуацию, они атакуют северную Норвегию в нескольких пунктах.{Черчилль действительно предлагал нечто подобное в 1942 году, но Объединенный комитет начальников штабов не поддержал его.} Используя массированно свой флот и десантные войска, они попытаются выбить нас оттуда, захватить Нарвик и, вероятно, оказать давление на Швецию и Финляндию. Это может решить исход войны».

Он добавил: «Германский флот должен находиться там и использовать все силы для защиты Норвегии. Для этого следует направить туда все линкоры и карманные линкоры. Последние, например, можно использовать для атаки конвоев на севере, хотя РВМ не считает их приспособленными для действий в этом районе».

На протоколе совещания имеется ехидная пометка, сделанная в штабе РВМ: « Ну и как? Зимой? »

Гитлер уселся на своего любимого конька и принялся играть в верховного главнокомандующего флотом. То, что он ничего не понимал в морской стратегии, не имело решительно никакого значения. Он заявил, что твердо знает, как будут действовать союзники. Ему не нужна помощь со стороны РВМ. Хотя Редер сидит тут же, его мнение фюрера не интересует. Он просто знает , и этого достаточно.

«Поэтому крайне желательно вернуть корабли из Бреста. Это лучше всего сделать путем прорыва через Ла-Манш, захватив противника врасплох - без всяких подготовительных мероприятий, в то время, когда плохая погода сделает полеты невозможными», - заявил Гитлер.

Пометка РВМ: « Тогда навигационные трудности станут самыми серьезными ».

Изложив свое мнение, фюрер предупредил, хотя в тот момент Редер не воспринял это предупреждение всерьез: «Если внезапный прорыв невозможен, тогда лучше списать корабли и использовать их орудия и экипажи для укрепления береговой обороны Норвегии».

Однако позднее эта идея снова посетит Гитлера, и мы еще поговорим об этом.

Затем Гитлер принялся рассуждать о самолетах-торпедоносцах, которые ценил очень высоко. Последовала дискуссия относительно ценности линкоров в будущем. Редер обнаружил, что находится в меньшинстве, так как все отрицали их значение. Ему оставалось только огрызаться, что он и делал довольно резко.

Редер сказал, что присутствие линкоров в Бресте, даже если они ремонтируются, вынуждает англичан привлекать к сопровождению конвоев свои тяжелые корабли, поэтому они не могут решать иные задачи.{Простейший пример работы принципа « fleet in being ». Он прекрасно показывает неосведомленность Гитлера в морских вопросах. Только поэтому Редеру приходилось прибегать к столь детским аргументам.} Будет просто невозможно объяснить их списание ни итальянцам, ни особенно японцам. Он попросил разрешения изучить вопрос более подробно, прежде чем принять решение. Фюрер согласился.

Флоту приходилось торопиться, так как следующее совещание было назначено на 12 января. В первые недели 1942 года стало ясно, что Германия окончательно увязла в войне против России. Сильнейшие зимние морозы стали лучшим союзником русских. К этому времени грузы из всей империи и из Америки поступали в Великобританию, несмотря на усилия немецких подводных лодок. Англичане вели жестокие бои в Ливии и Абиссинии. Они проводили рейды коммандос на занятую немцами территорию Европы. Это были не более чем булавочные уколы, способные только разозлить немцев и вынудить их постоянно находиться в напряжении. Однако в действительности рейды в Норвегию серьезно встревожили Гитлера.

Его воображение подогревали слухи. Вдобавок Редер несколько неосторожно высказал свое мнение относительно Норвегии, и Гитлер уверился в том, что союзники неминуемо высадятся там. Ни Кейтель, ни Йодль не смогли его переубедить. Или просто не захотели. Следствием такого вторжения стало бы объединение сил западных союзников и России. Это замедлило бы наступление немцев на Восточном фронте.

И как он должен отражать эту угрозу?

Гитлер полагал, что сделать это довольно просто. Самое главное - не отвлекать танки, пушки и солдат с Восточного фронта. Существовало 3 способа защитить Норвегию. Первый - это удар по британским морским коммуникациям. Второй - удар по британским городам и заводам. Третий - удар по десанту у берегов Норвегии или уже в самой Норвегии.

Первые два метода уже использовались, поэтому оставалось только усиливать флот и авиацию в Норвегии. Именно флот и Люфтваффе должны были взять на себя ответственность за оборону страны. Крайне недовольный Редер прибыл со своим штабом на совещание 19 января 1942 года и сказал, что лично он не хотел бы брать на себя инициативу прорыва через Ла-Манш, однако соответствующие планы подготовлены и будут приведены в действие, если такое решение все-таки будет принято. Сопровождающие его офицеры доложат, как это будет происходить, «чтобы вы, мой фюрер, смогли позднее принять решение».

Но Гитлер не стал дожидаться выступления экспертов и изложил адмиралам свое решение, которое уже принял. Он заявил, что мог бы оставить корабли в Бресте, если бы существовал способ защитить их от бомбардировок. После этого он добавил:

«На основании полученных сведений и с учетом растущей недоброжелательности Швеции я опасаюсь крупномасштабного совместного русско-норвежского наступления в Норвегии.

Если крупное соединение крейсеров и линкоров, практически весь германский флот, будет базироваться на побережье Норвегии, то вместе с Люфтваффе он внесет решающий вклад в защиту этой зоны. Поэтому я решил перебросить основные силы германского флота именно туда».

На следующем совещании по морским вопросам, которое проходило 22 января, Гитлер еще больше запугал сам себя. Адмирал Фрике сообщил, что последние новости «окончательно убедили фюрера, что Британия и Соединенные Штаты намереваются приложить максимум усилий, чтобы переломить ход войны путем атаки северной Норвегии. Вскоре они захватят несколько районов побережья от Тронхейма до Киркенеса. Можно ожидать, что их весеннее наступление поддержит Швеция, за что получит Нарвик и никелевые рудники Петсамо».

Господство англо-саксов в этой зоне приведет к окончательной потере свободы плавания по Балтийскому морю, заявил Гитлер. Он был убежден, что Норвегия является «полем судьбы»{Место, где по скандинавской мифологии разыграется последняя битва богов.} в этой войне. Поэтому он потребовал «безоговорочного повиновения» от всех командующих в выполнении планов усиления обороны Норвегии.

Вот поэтому вечером 11 февраля 1942 года линейные крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау» в сопровождении тяжелого крейсера «Принц Ойген» выскользнули из Бреста и понеслись по Ла-Маншу. Эскадру под командованием адмирала Цилиакса прикрывали эсминцы и миноносцы, а также большое число истребителей. Эскадра прорвалась, хотя англичане знали, что такая попытка может быть предпринята, и заранее подготовили планы противодействия.

Газета «Таймс» заявила: «Вице-адмирал Цилиакс добился успеха там, где потерпел неудачу герцог Медина-Сидония. Ничего более унизительного для гордости морской державы не происходило в отечественных водах с XVI века». Гитлер был полностью удовлетворен, особенно потому, что именно он заставил флот провести корабли через Ла-Манш.

Весной 1942 года он принял далеко идущие планы действий на двух основных театрах - в России и на Средиземном море. На первом было подготовлено крупное весеннее наступление немецких армий. Он также хотел помешать англичанам и американцам помогать России.

Еще 22 июня 1941 года, в тот день, когда Гитлер начал наступление на востоке, Черчилль пообещал, что Британия будет помогать России. Помощь союзников, особенно после вступления в войну Соединенных Штатов, значительно увеличилась. Начавшись с более чем скромного конвоя из 7 судов в августе 1941 года, к весне 1942 года она превратилась в большие конвои, прибывающие по крайней мере дважды в месяц. Гитлеру не потребовалось слишком много времени, чтобы понять, как это может повлиять на положение на Восточном фронте. Поэтому полярные конвои стали одной из главных целей немецкого флота. В июне против них начались комбинированные операции на море и в воздухе, за ними последовали вылазки надводных кораблей, пока полярная ночь не положила конец действиям авиации.

Теперь начали сказываться недооценка Гитлером морской мощи и его нерешительность в использовании надводных кораблей. Флот и Люфтваффе подготовили массированный удар по следующему конвою союзников (PQ-17 в июле). На совещании 15 июля Гитлер заявил, что Королевский Флот отправит вместе с PQ-17 авианосец. Он предупредил Редера, что этот корабль будет серьезной угрозой для германских линкоров. «Авианосец необходимо обнаружить до атаки. Его следует обезвредить с помощью наших бомбардировщиков Ju-88 перед тем, как начнется атака».

Редер спросил, можно ли заранее отправить на север корабли и развернуть их на исходных позициях. Гитлер согласился, однако повторил, что они должны ожидать приказа атаковать, и что он лично отдаст этот приказ.

Вот сейчас начали приносить плоды победы англичан на море в начале войны. Такая победа не ограничивается простым потоплением вражеских кораблей. Перед мысленным взором Гитлера явно стояла картина взрыва своей собственной командой «Графа Шпее» в Монтевидео, а также последние трагические радиограммы «Бисмарка». Он даже приказал переименовать карманный линкор «Дойчланд» в «Лютцов», потому что потопление корабля, названного «Германия», может быть использовано пропагандой союзников.

К этому времени Гитлер окончательно принял на себя стратегическое и тактическое руководство армией. Вместо того чтобы ставить общие задачи, он все ниже спускался по цепи командования и уже начал приказывать отдельным батальонам, не говоря уже о дивизиях и корпусах. Весна сменилась летом, и немецкое наступление в России возобновилось. К августу немцы дошли до предгорий Кавказа. Был захвачен Ростов, немцы достигли Сталинграда.

Немецкие подводные лодки также добились серьезных успехов. Роммель развивал наступление в Северной Африке, нацеленное на Суэц. Гитлер знал, что англичане и американцы готовят контрудар, и был доволен тем, что раскрыл их планы. Это позволяло заранее подготовиться к защите. По его мнению, удар будет нанесен в Норвегии. Гитлер был отчасти прав. В этот момент англичане и американцы действительно планировали свой первый контрудар, но только не в Норвегии. Они собирались высадить десант в Северной Африке.

Однако раз уж Гитлер решил остановить конвои, идущие в Россию, теперь посмотрим, как на эту проблему смотрел Королевский Флот, который должен был довести эти конвои до цели.

Глава 4 Вопреки поражениям

Когда в июне 1941 года Германия вторглась в Россию, имелись только два реально возможных пути, по которым Великобритания могла послать помощь русским. Первый - по морю через Арктику в Мурманск и Архангельск; второй - тоже по морю вокруг мыса Доброй Надежды в Персидский залив, а оттуда по одноколейной железной дороге длиной более 1000 миль.

Лучший и совершенно очевидный путь лежал через Арктику. Первый конвой в Архангельск отправился в конце лета 1941 года. Зимой были отправлены еще несколько конвоев, причем немцы этому почти не мешали, и потери оказались неожиданно малыми.

Однако настала весна 1942 года, и «Русский маршрут», как его иногда называли, стал ареной самых ожесточенных морских и воздушных битв за всю войну. Разумеется, это произошло потому, что Гитлер решил перевести свой флот в Норвегию, чтобы воспрепятствовать вторжению союзников в эту страну и положить конец любым попыткам союзников помочь России.

Было совершенно ясно, что конвои из Великобритании в Россию будут нести огромные потери. Но Черчилль обещал Сталину: «Мы сделаем все возможное для помощи вам, что позволят время, география и наши растущие ресурсы». И это обещание следовало выполнять.

Немцы оккупировали всю Норвегию: более 1320 миль побережья, многочисленные базы для кораблей и подводных лодок, а также аэродромы. Конвоям предстояло пройти от 1500 до 2000 миль в зависимости от времени года, что примерно равнялось расстоянию от Лондона до Москвы. Более половины этого пути проходило в пределах досягаемости самолетов Люфтваффе - скоростных бомбардировщиков Ju-88 и торпедоносцев Не-111.

Последний отрезок пути конвоям приходилось следовать на расстоянии всего 200 миль от Альтен-фиорда, где немцы держали свои тяжелые рейдеры. В самом конце путешествия конвой оказывался в 150 милях от немецких баз в Петсамо и Киркенесе. И даже когда транспорты становились к причалам Мурманска, до аэродрома Петсамо было всего 90 миль. Поэтому самолеты Люфтваффе могли атаковать транспорты и их эскорт где хотели и когда хотели.

Защита конвоев была одной из задач главнокомандующего Флотом Метрополии адмирала сэра Джона Тови. Полярные льды вынуждали конвои следовать недалеко от германских баз в Норвегии, что еще больше осложняло задачу. Помощи со стороны русских практически не было, хотя эти конвои имели огромное значение для России.

Кроме того, базы конвоев на обоих концах маршрута - в Шотландии и Исландии а также в Архангельске и Мурманске - находились под постоянным наблюдением самолетов Люфтваффе. Сам маршрут проходил в районе регулярного патрулирования немецких самолетов-разведчиков.

Все это были географические факторы. Но здесь в числе противников оказалась и сама природа.

Весной 1942 года союзники почти на всех театрах находились на грани поражения. Надежды уже почти не оставалось. На Дальнем Востоке японцы продолжали стремительное наступление (Сингапур пал в феврале), и американцы еще не успели оправиться от предательского удара в Пирл-Харборе. Ява капитулировала. Рангун был занят, и весь мир ждал, что японцы вот-вот вторгнутся в Индию. Остановить их было практически нечем. Они высадились в Новой Гвинее и угрожали Австралии.

На Средиземном море немцы продвинулись на 300 миль вглубь Киренаики и угрожали Суэцкому каналу. Необходимость снабжать Мальту тяжелым бременем лежала на флоте адмирала Каннингхэма. Британия стояла на грани поражения в том единственном месте, где ее войска соприкасались с немецкими, и где она могла ослабить давление на Россию. Словно всего этого было мало, в марте в Битве за Атлантику немцы добились наибольших успехов. Начинало казаться, что Великобритания может просто рухнуть только потому, что прекратится подвоз продовольствия и сырья. Чтобы остров мог жить, ему требовался миллион тонн различных грузов каждую неделю.

Королевский Флот пострадал, как, впрочем, армия и Королевские ВВС тоже, в результате того, что дипломаты и политики в межвоенный период действовали с отменной глупостью. Размеры флота в мирное время были ограничены договорами, которые сейчас превратились в злую эпитафию добрым намерениям ограниченных кретинов. Зато флоту пришлось вести войну по всему мировому океану. В 1941 году Королевский Флот понес тяжелые потери, среди погибших кораблей были авианосец «Арк Ройял» и линкоры «Принс оф Уэлс», «Барэм» и «Рипалс».

Адмиралтейство испытывало жесточайшую нехватку практически всех типов кораблей. Ему не хватало линкоров: надо было сдерживать германский флот в Европе, защищать коммуникации в Индийском океане от японцев, помогать американцам, которые еще не оправились после удара по Пирл-Харбору.

Крейсера должны были патрулировать на океанских коммуникациях и защищать их от вражеских рейдеров. В начале войны 3 крейсера сумели загнать в угол карманный линкор «Адмирал граф Шпее», который был взорван своим командиром. Но у Адмиралтейства осталась лишь горстка крейсеров.

Авианосцы любых размеров и типов требовались для защиты линкоров и конвоев в Атлантике, Средиземном море, Арктике, Индийском и Тихом океанах. А их не имелось вообще.

Но самой острой была нехватка эскортных кораблей - эсминцев, фрегатов и корветов. За военно-морские базы в Вест-Индии мы выторговали у американцев 50 устаревших эсминцев, но это была лишь временная мера. Конвои следовали в сопровождении символического эскорта. Например, конвои на менее важных маршрутах - из Британии в Западную Африку - обычно состояли из 30 транспортов в «охранении» 3 маленьких корветов. Если такой конвой подвергался нападению немецких подводных лодок или самолетов, у противника были полностью развязаны руки.{Именно такой конвой SL-125, на одном из кораблей которого находился автор книги, в 1942 году был атакован 9 подводными лодками. В ходе семидневной битвы были потоплены 13 транспортов. Ни одна из немецких лодок не пострадала.}

Именно перед такой мрачной и обескураживающей картиной оказался Объединенный комитет начальников штабов в Вашингтоне. Однако комитет пришел к выводу, что перед союзниками в данный момент стоят три основные задачи:

1. Не допустить краха России;

2. Помешать Германии и Японии соединиться в районе Индийского океана;

3. Остановить японское наступление на Индию и Австралию.

Первая задача считалась самой важной, и ее можно было решать двумя способами. Можно было продолжать оказывать давление на немцев на Средиземноморском театре, чтобы не дать им перебрасывать подкрепления в Россию, а можно было наладить постоянные поставки в Россию.

Основная масса этих грузов шла, разумеется, из Америки, которая к началу 1942 года уже начала превращаться в «Арсенал демократии». Америка поставляла большую часть грузов, но Великобритания должна была обеспечить эскорт конвоев. Это был прекрасный пример взаимодействия союзных держав, так как каждый из партнеров прилагал максимум усилий только в одном направлении.

Адмирал Тови, который командовал Флотом Метрополии, естественно, ничего не знал про опасения Гитлера относительно судьбы Норвегии. Для него прибытие «Тирпица» и «Шеера» в северные воды могло означать одно из двух. Либо готовится атака на русские конвои, либо немцы намереваются снова прорваться в Атлантику. Поэтому его поредевшему флоту предстояло разорваться надвое.

Долгие темные ночи зимы 1941 года укрывали конвои. Но к лету 1942 года светлое время суток стало увеличиваться, пока не начался полярный день, что позволяло немцам вести атаки транспортов почти непрерывно. Но большая продолжительность дня была не единственной природной опасностью. Весной граница льдов сдвигалась далеко на юг, и конвои были вынуждены проходить к югу от острова Медвежий, то есть намного ближе к немецким морским и воздушным базам.

Адмиралу Тови было ясно, что тяжелым кораблям Флота Метрополии придется прикрывать конвои. Однако для этого потребуется много эсминцев для их сопровождения, так как угроза со стороны подводных лодок будет постоянно возрастать. И в любом случае эсминцы эскорта будут испытывать нехватку топлива, которая не позволит им охотиться за подлодками. Они смогут лишь отгонять субмарины от конвоя, но в таком случае немцы смогут уже в ближайшем времени повторить атаку. Так как конвои были очень тихоходны, это, как правило, происходило уже на следующий день.

Адмирал Тови в феврале 1942 года, оценивая ситуацию, сказал, что атаки вражеской авиации и подводных лодок будут происходить ближе к восточному концу маршрута, то есть недалеко от русских берегов. Зато атаки надводных кораблей более вероятны на западной половине пути, в открытом океане.

Тови писал: «Защита этих конвоев является главной задачей Флота Метрополии, но в основе ее лежит надежда вынудить вражеские корабли принять бой. В противном случае операции по прикрытию северных переходов и время, проведенное в северных водах, должны быть минимальными».

Атаки против конвоев становились более настойчивыми, но президент Рузвельт в телеграмме Черчиллю указал на политические последствия приостановки конвоев. Он добавил: «Мы предпринимаем огромные усилия для производства предметов снабжения. И если доставка будет остановлена, кроме как по самым убедительным причинам, это кажется мне серьезной ошибкой».

Черчилль в ответе объяснил все трудности. Требуются не только противолодочные корабли, но и линкоры. «Адмирал Кинг выразил мнение, что эскорт наших трансатлантических конвоев уже слишком слаб. Предложенное сокращение числа эскортных кораблей при увеличении размера конвоев полностью расстроит налаженную систему на 8 недель. Если в это время противник перенесет усилия своих подводных лодок с вашего восточного побережья в среднюю часть океана, последствия могут быть катастрофическими», - писал Черчилль.

Через 3 дня маршал Сталин телеграфировал Черчиллю: «У меня есть требование к вам. Около 90 транспортов{На самом деле 107.} с различными важными военными грузами для СССР в настоящее время стоят в Исландии или движутся из Америки в Исландию. Я понимаю, что есть опасность задержки их отплытия на долгий срок из-за трудностей с организацией конвоя под прикрытием кораблей британского флота.

Я полностью осознаю возможные трудности и жертвы, которые несет Великобритания при организации конвоев. Однако я чувствую свой обязанностью обратиться к вам с требованием принять все возможные меры для обеспечения прибытия упомянутых грузов в СССР в течение мая, так как это исключительно важно для нашего фронта».

Результатом обмена этими депешами стала отправка конвоя PQ-17. Но из 34 транспортов до цели добрались только 11.

После этого адмирал Тови предложил Первому Лорду Адмиралтейства адмиралу сэру Дадли Паунду временно задержать отправку русских конвоев, пока не завершится полярный день. Как альтернативу Тови предложил отправлять небольшие, легко управляемые конвои.

Однако ни одно из предложений не было принято. Слишком велики были ставки. Американские боеприпасы и снабжение продолжали накапливаться в Исландии, а русские продолжали требовать их доставки.{Интересным примером поведения русских является один случай. В России не было нормальных госпиталей, поэтому из Великобритании в Россию был отправлен походный госпиталь, чтобы помочь лечить раненых и обмороженных британских моряков, которые доставляли русским оружие и боеприпасы. Русские не разрешили его выгрузить, причем без всяких объяснений.}

Кроме того, Черчилль был склонен еще больше поднять ставки, действуя по принципу «вопреки поражениям». Он предложил собрать все имеющиеся авианосцы и линкоры. Адмиралтейство отказалось. Перед ним стояла задача немедленно провести конвой на Мальту, которая буквально умирала от голода. Примерно в это же время американцы начали перебрасывать свои военные корабли на Тихий океан. Поэтому нехватка эскортных кораблей вынудила Черчилля и Рузвельта временно приостановить отправку конвоев, по крайней мере, пока не закончится лето с его бесконечным полярным днем. Черчилль отправил маршалу Сталину длинную телеграмму, объясняя ситуацию. «Мои морские советники сказали мне, что если бы они командовали германскими кораблями, подводными лодками и авиацией в сложившейся обстановке, они гарантировали бы полное уничтожение любого конвоя, идущего в северную Россию. Поэтому с величайшим сожалением мы пришли к заключению, что попытка провести следующий конвой PQ-18 не принесет выгоды вам и лишь нанесет серьезный удар общему делу».

Маршал Сталин послал ответ, который в послевоенное время выглядит естественным и предсказуемым. Но в тот момент он был просто жестоким, особенно учитывая количество моряков, уже погибших, чтобы доставить русским требуемые грузы.

Сталин сказал, что из телеграммы Черчилля можно сделать два вывода. «Первый: британское правительство отказывается продолжать отправку военных грузов для Советского Союза по северному маршруту. Второй: несмотря на согласованное коммюнике, касающееся открытия Второго фронта в 1942 году, британское правительство откладывает это до 1943 года». Сталин добавил: «Наши морские эксперты считают причины, выдвинутые британскими морскими экспертами в качестве оправдания приостановки конвоев, совершенно неубедительными. Они полагают, что при наличии доброй воли и желания выполнить заключенные договоренности эти конвои можно отправлять регулярно и нанести противнику тяжелые потери».

Нам следует совершенно обязательно привести комментарий Черчилля. Он заявил, что «не считает нужным обсуждать все это с советским правительством, которое до того, как само подверглось нападению, желало видеть нас уничтоженными и собиралось разделить добычу с Гитлером. Даже теперь, в момент нашей общей борьбы, оно не может найти добрых слов в ответ на тяжелые потери англичан и американцев, понесенные в попытках доставить им помощь».

До сих пор флот был способен отражать атаки немецких подводных лодок и самолетов. Случай с конвоем PQ-17 стоит отдельно, так как он стал следствием ошибок. Но для Адмиралтейства самой большой угрозой оставались немецкие надводные корабли, которые могли быть брошены в бой в любой момент.

А именно это немцы и собирались сделать. К началу июня РВМ решило, что положение с топливом улучшилось настолько, что тяжелые корабли могут выйти в море. Командующий Группой ВМФ «Север» адмирал Клюбер постоянно предлагал это. Командир Боевой Группы адмирал Шнивинд не слишком боялся боя с английскими и американскими кораблями. Его больше беспокоило разлагающее влияние на боевой дух экипажей постоянного бездействия линкоров, в то время как немецкие подводные лодки все время находились в деле.

Но, как уже говорилось ранее, Гитлер заявил, что линкоры и крейсера могут выходить в море только с его личного разрешения. К счастью для союзников он такого разрешения не дал. Постоянно подчеркивая, что он не может позволить себе рисковать тяжелыми кораблями, фюрер вколотил в головы своих адмиралов опасную мысль. Если они все-таки выбрались в море, самой главной их задачей становится благополучное возвращение в гавань, а не нанесение урона противнику.

Этот фактор во многом объясняет поведение германских кораблей в бою. Часто их капитаны поворачивали и выходили из боя, что можно было принять за трусость. И действительно, это была трусость. Только они боялись гнева Гитлера, а не британских снарядов. Командиры подводных лодок не были связаны подобными ограничениями, и они сражались с исключительной отвагой, хотя не всегда по-рыцарски.

Когда Флот Метрополии снова стал достаточно сильным, чтобы позволить возобновить проводку русских конвоев, адмиралу Тови пришлось заняться планированием этих операций, и он решил изменить тактику. Он был твердо убежден, что с этого момента ему придется каждый конвой проводить в русские порты с боем. Его задачей была защита конвоев от угрозы с моря, из-под воды и с воздуха. Он понял, что если немцы будут использовать свои линкоры умело, почти наверняка повторится катастрофа PQ-17.

Наконец Тови решил, что от атаки надводных кораблей конвой должен защищать его собственный эскорт, и тогда родилась идея «боевого эскорта эсминцев». Он должен был состоять из 12 - 16 эсминцев, более крупных и сильно вооруженных, чем эскортные миноносцы.{Хочется сделать небольшое уточнение. В данном случае речь идет не об эскортных миноносцах типа «Хант», а об эскадренных миноносцах первых серий (А - Н), с которых была снята часть орудий и торпедных аппаратов, чтобы увеличить запас глубинных бомб. Англичане используют термины fleet destroyer и escort destroyer , которые немного сложно перевести на русский. Прим. пер.}

Они должны были выйти вместе с конвоем и оставаться вместе с ним, усилив обычное сопровождение: малые эсминцы, фрегаты, корветы и траулеры. Если конвой атакуют подводные лодки или самолеты, они встретят гораздо более сильное сопротивление, чем обычно. Если появятся надводные корабли - крейсера или даже линкоры, - «боевой эскорт эсминцев» будет достаточно силен, чтобы отогнать их.

Следующими конвоями должны были стать PQ-18, идущий в Россию, и QP-14, возвращающийся из России в Исландию. Первый из них понес большие потери, так как немцы, расколов наши шифры, «подслушали о чем говорят в Адмиралтействе».

Германская радиоразведка работала отлично. По всему побережью Норвегии, Дании, Бельгии, Голландии и Франции немецкий флот создал целую цепь специальных радиостанций, названных MPS - «Флотские пеленгационные станции». Они работали круглыми сутками, прослушивая все частоты, которые использовал Королевский Флот.

Когда британская береговая радиостанция или корабль отправляли радиограмму, немецкие радисты на ближайших станциях перехватывали ее и с помощью пеленгаторов определяли пеленги. Затем дешифрованный сигнал и пеленги передавались по телетайпу прямо в РВМ в Берлин. Линии пеленга наносились на специальные карты и давали точку, откуда была отправлена радиограмма. Это занимало всего несколько секунд.

Одновременно сама радиограмма передавалась на растерзание специальным электронным машинам. В считанные минуты они перебирали множество возможных комбинаций знаков, - эта работа у квалифицированных криптографов занимает много часов. А у электронных мозгов на все уходило не более получаса.

Перехваченная радиограмма могла быть приказом Адмиралтейства какой-нибудь заморской базе насчет жалования моряков. А могла быть планом очередной операции. Она могла оказаться просьбой о помощи от конвоя, атакованного посреди Атлантики. Или предупреждением Адмиралтейства об обнаруженной группе лодок на пути конвоя.

Как бы то ни было, радиограмма уходила в оперативный отдел РВМ. В случае необходимости начальник отдела адмирал Герхард Вагнер или его заместители передавали информацию различным подразделениям или даже Люфтваффе, если требовалась помощь авиации.

Немцы начали читать наши шифры с начала войны, но в 1940 году положение изменилось, когда мы сменили шифры. Однако немцы довольно быстро раскололи и часть новых кодов. К 1942 году они достигли новых значительных успехов в чтении наших шифров. Лишь к концу года наши контрмеры начали приносить плоды. И только к маю 1943 года англичанам удалось окончательно переиграть немецких дешифровщиков.

PQ- 17 отправился навстречу гибели в июне. Однажды добившись успеха, немцы рвались повторить его и внимательно ждали выхода PQ-18. Их самолеты регулярно осматривали якорные стоянки в Исландии, но РВМ не знал, что намерены делать союзники.

Прошли июль и август, но не было никаких признаков того, что союзники намерены отправить очередной конвой. Наконец МПС перехватили несколько радиограмм, определили пеленги и отправили информацию в Берлин. Когда электронные мозги выдали ответ, он оказался именно таким, какого ждали Редер и Вагнер: дата и координаты точки, где эскорт PQ-18 должен принять QP-14, вышедший из России.

После этого Вагнер подготовил план операции. Было послано предупреждение Люфтваффе и подводным лодкам. Минные заградители и эсминцы были отправлены в море, чтобы выставить мины на предполагаемом пути конвоя в Белом море. Когда PQ-18 вышел в море, его уже ждали более 200 немецких самолетов и 12 подводных лодок. Из 40 транспортов конвоя 13 были потоплены. QP-14 потерял 3 из 15 транспортов, эсминец, танкер и тральщик. Это была настоящая победа МПС.

Но у всего происшедшего имелась и обратная сторона. «Адмирал Шеер», «Хиппер», «Кельн» и несколько эсминцев были отправлены из Нарвика в Альтен-фиорд, самую северную якорную стоянку. Однако когда пришло время направить их для атаки конвоя, Гитлер предупредил Редера, что эти корабли имеют исключительно важное значение для обороны Норвегии, поэтому «не следует идти на ненужный риск». Редер отменил операцию, предоставив Люфтваффе и подводным лодкам разбираться с конвоем.

После прибытия этих двух конвоев союзники были заняты высадкой в Северной Африке, которую предполагалось начать 7 ноября. Была собрана величайшая в истории морская армада, в операции были задействованы все имеющиеся корабли. Многие из них были взяты из состава Флота Метрополии, но еще до этого морские силы союзников на севере резко сократились. Американский линкор «Вашингтон» и 4 эсминца ушли в Соединенные Штаты в июле. Остались только тяжелые крейсера «Уичита» и «Тускалуза», которые были сведены в Оперативное Соединение 99. Адмирал Тови назвал его «долгожданными подкреплениями».

До самого завершения десантной операции в Северной Африке не было никаких конвоев в северную Россию, хотя в конце октября, используя полярную ночь, несколько торговых судов самостоятельно вышли из Исландии, а конвой QP-15, о котором мы еще расскажем, отправился из России домой.

Глава 5 Проблема

Регулярные конвои в Россию возобновились в середине декабря, и к этому времени общая военная ситуация резко изменилась в пользу союзников, причем никто даже не надеялся на такие перемены. Но впереди еще было много тяжелых битв.

Союзники нанесли удар, которого так боялся Гитлер и для отражения которого он перебросил флот на север. Однако союзники нанесли его не в Норвегии, а в Северной Африке.

Немецкий флот испытывал острую нехватку топлива, корабли заправлялись буквально «с колес». Поэтому Гитлер решил перебросить на север «Лютцов», а тяжелый крейсер «Принц Ойген» оставить в Германии. «Шарнхорст» все еще ремонтировался после прорыва через Ла-Манш, и было решено перевести его в Норвегию в январе. Но Гитлер приказал сразу отправить на север легкие корабли. Гитлер потребовал «полностью обеспечить Норвегию всеми видами снабжения, так как имеющиеся сведения заставляют меня опасаться, что противник попытается вторгнуться туда во время полярной ночи».

В то же время он приказал усилить побережье Северного моря, построив «Западный вал». Министр промышленности Альберт Шпеер получил приказ немедленно приступить к его сооружению.

Но Гитлер оказался перед лицом серьезного кризиса. В Северной Африке союзники продвигались к Тунису и Бизерте. На востоке хитроумный Лис Пустыни Роммель проиграл схватку генералу Монтгомери и откатился на 700 миль от Эль-Аламейна. На Восточном фронте русские добились серьезных успехов во время первого зимнего наступления. Безумное наступление Гитлера на Сталинград - его больше интересовал пропагандистский успех, чем тактическая победа - захлебнулось, и русские окружили 6-ю Армию генерала Паулюса. Она должна была погибнуть в самом ближайшем времени.

Гитлер отправил в отставку своего начальника штаба армии генерала Гальдера, который осмелился заявить, что попытки взять Сталинград следует прекратить. Так как Гальдер очень долго работал вместе с Гитлером, интересно выслушать его мнение:

«Его решения потеряли всякую связь с принципами стратегии и оперативного искусства. Они были результатом непостоянного характера и принимались под влиянием сиюминутных импульсов. Такой характер не признавал границ возможного, и теперь лишь его желания управляли всеми его поступками».

На Тихом океане японцы потерпели решительное поражение на Гуадалканале, и американцы начали свое наступление, которое через несколько лет победоносно завершили в Токио.

С этого момента Гитлер уже никогда не владел стратегической инициативой. С точки зрения союзников, высадка в Северной Африке стала началом долгой и тяжелой борьбы, которая привела их на Сицилию, потом к трудным боям в Италии и наконец к высадке в Нормандии. Некоторые дальновидные немецкие генералы поняли, что больше на победу рассчитывать не приходится.

Сегодня мы знаем, как развивались события. Но постарайтесь представить себе надежды и страхи 1942 года, когда средний человек еще даже не мечтал об окончательной победе. Она казалась такой же далекой, как старость для юноши.

После успешного завершения высадки в Северной Африке силы Флота Метрополии были восстановлены, так как вернулись все одолженные у него корабли. Поэтому можно было приступить к подготовке планов проводки русских конвоев. Ранее мы уже говорили, что полярная ночь обеспечивала некоторую защиту конвоям. Но зато теперь в северных водах были сосредоточены крупные силы немецкого флота: огромный линкор «Тирпиц» и группа эсминцев находились в Тронхейме, крейсера «Хиппер» и «Кельн» и 5 эсминцев стояли в Альтен-фиорде, совсем недалеко от пути следования конвоев. Вскоре к ним должен был присоединиться «Лютцов». Крейсер «Нюрнберг» находился в Нарвике. Линейный крейсер «Шарнхорст», тяжелый крейсер «Принц Ойген» и 5 эсминцев должны были покинуть Балтику через 4 недели.

Первый из новых конвоев отправился из России, это был QP-15. Адмирал Тови попросил ограничить его размеры 20 судами, но Адмиралтейство не стало слушать, и 17 ноября Белое море покинули 27 транспортов. Почти с самого начала путешествия конвой попал в серию жестоких штормов, и случилось именно то, чего опасался адмирал Тови. Транспорты не смогли удержать строй, и были разбросаны в разные стороны волнами и ветром. Эсминцы охранения не смогли обнаружить конвой. Транспорты направились в Исландию поодиночке, без всякого прикрытия, и 2 судна были потоплены подводными лодками.

Адмирал Тови прокомментировал это так: «При отсутствии воздушной разведки, вести которую не позволила погода, противник еще слабее представлял ситуацию, чем мы».

Корабли, возвращающиеся из России, не имели груза, и потому плохо держали курс. Корабль в балласте в плохую погоду плохо слушается руля, и потому держать свое место в строю просто не может. У некоторых кораблей винты наполовину выступали из воды, как и рули.

Один из обратных конвоев, который попал в шторм в Гренландском море, сумел за сутки проделать «по прямой» всего 47 миль, то есть его скорость не превышала 2 узлов! В том же самом конвое один транспорт типа «Либерти» разломился пополам. Эсминцы сумели спасти обе половины и отбуксировали их в порт.

Тови попросил подготовить отправку из Исландии конвоя из 6 транспортов сразу после прибытия QP-15, но Адмиралтейство не утвердило этот план. Вместо этого Первый Морской Лорд предложил дождаться 22 декабря и отправить сразу 31 транспорт, или разделить их на 3 маленькие группы, которые будут следовать на большом расстоянии одна от другой, чтобы силы прикрытия могли защитить все сразу.

Но адмирал Тови отказался. С него было достаточно больших конвоев. В случае с QP-15 самым опасным противником оказалась природа, а не немцы. Он потребовал отправлять конвои из 10 транспортов в сопровождении 4 эсминцев и других малых кораблей.

«После новых дискуссий и визита в Лондон моего начальника штаба я получил приказ отправить конвой двумя частями по 16 судов в каждой. Их должны были сопровождать по 7 эсминцев, не считая малых кораблей. Флот Метрополии был усилен 2 легкими крейсерами, чтобы обеспечить крейсерское прикрытие в Баренцевом море», - писал адмирал Тови.

Тови утверждал, что в зимнее время конвой таких размеров, которые позволяют ему держать строй и спокойно маневрировать, имеет отличные шансы отбить атаки подводных лодок и самолетов. Зато большой конвой всегда может рассыпаться на несколько мелких групп, как и произошло с QP-15. Каждая такая группа более уязвима для подводных лодок, чем единый конвой, а для надводных кораблей является прямо-таки идеальной целью.

«Нашим собственным кораблям всегда мешает необходимость точно опознавать замеченный корабль, прежде чем атаковать его. Противнику это не требуется. Разделение конвоя на множество отдельных групп еще больше усложняет проблему опознания», - писал Тови.

В это же время изменилось обозначение конвоев. Вместо PQ конвои, следующие в Россию, стали называться JW. Обратные конвои из QP превратились в RA.

Так как предстояло отправить 30 судов двумя группами, первая половина получила обозначение JW-51А. Она должна была выйти из Лох Ю 18 декабря. Конвой JW-51В выходил 22 декабря. Обратный конвой RA-51 должен был покинуть Мурманск 30 декабря в сопровождении эскорта, который прибудет вместе с JW-51А.

На основании предыдущего опыта адмирал Тови знал, что в Арктике действуют не менее 12 подводных лодок. Анализируя трудности, с которыми должны столкнуться силы прикрытия конвоев, он говорил: «Крейсерскому соединению, прикрывающему конвой, скорость которого не превышает 8 узлов, очень трудно занять правильную позицию для отражения атаки надводных кораблей.

Если крейсера будут маневрировать в 30 милях от конвоя, особенно после того как он будет обнаружен противником, им неизбежно придется действовать в районе, где они окажутся под смертельной угрозой со стороны подводных лодок. И здесь лишь фактор времени и везения определит, как скоро повторится случай с «Эдинбургом».

Командиру крейсерского соединения всегда будет мешать отсутствие точных координат конвоя. Любая оценка может дать ошибку до 50 миль.

Учитывая все это, я приказываю крейсерскому соединению не подходить к конвою ближе чем на 50 миль. Говоря о прикрытии данных конвоев, я не собираюсь разрешать крейсерам заходить далее 25є или 30є О. Заход в Кольский залив допустим только в случае нехватки топлива».

Однако Первый Морской Лорд потребовал, чтобы крейсера сопровождали конвои прямо в Кольский залив. Это оказалось правильно, и адмирал Тови позднее признал: «В противном случае крейсера, вероятно, не приняли бы участия в Новогоднем бою».

Глава 6 Беспокойное время

После того, как решение отправить в Россию 2 конвоя было принято на высшем уровне (точнее, на самом высшем, так как это решали премьер-министр Черчилль и президент Рузвельт), началось детальное планирование операции.

Чтобы дать хоть небольшое представление об объеме штабной работы, связанной с отправкой даже небольшого конвоя (всего 14 транспортов по сравнению с 33 транспортами PQ-17), мы расскажем о первых шагах.

3 декабря 1942 года главнокомандующий Западными Подходами, который отвечал за обеспечение эскорта, связался с командующим военно-морской базой в Белфасте и командующим эсминцами, находившемся в Гриноке. Он приказал, чтобы 2 корвета и 2 траулера прибыли в Лох Ю во второй половине дня 14 декабря, а 2 эсминца находились в Сейдис-фиорде, Исландия, 16 декабря. Для второго конвоя JW-51В требовалось точно такое же количество кораблей. Малые корабли должны прибыть в Лох Ю 21 декабря, а эсминцы в Сейдис-фиорд 23 декабря.

Затем следовало решить вопрос с подводными лодками, которые будут патрулировать возле баз германского флота в Норвегии. 4 декабря адмирал Тови приказал отправить лодки в море. Командующий подводными силами ответил, что он понял задание, однако указанные зоны патрулирования частично перекрываются с 2 зонами русских лодок. Адмиралтейство связалось с начальником миссии ВМФ в северной России, чтобы он урегулировал этот вопрос с русскими.

Затем 7 декабря Адмиралтейство предупредило штаб Берегового Командования: «Требуется организовать содействие авиации переходу конвоев JW-51А и JW-51В. Для этого необходимо: вести противолодочное патрулирование из Великобритании и Исландии до предела досягаемости; сопровождение дальних истребителей до предела досягаемости; фоторазведку Тронхейма по необходимости».

Через несколько дней поступили приказы 2 легким крейсерам, которые должны были прикрывать конвои. Адмирал Тови планировал выйти в море 19 декабря, имея линкор «Кинг Георг V», крейсер «Бервик» и эсминцы «Мушкетер», «Рейдер», «Квадрант». Он намеревался держаться к юго-западу от первого конвоя JW-51А. Следовало подготовить к походу эти корабли.

13 декабря капитан 1 ранга Роберт Сент-Винсент Шербрук, командир «Онслоу» и 17-й флотилии эсминцев, получил приказ сопровождать конвой JW-51В в Россию. Эсминцы должны были встретить конвой в районе Исландии, что позволяло сэкономить драгоценное топливо.

К 19 декабря Адмиралтейство желало иметь детальную информацию о передвижениях немецких кораблей, поэтому главнокомандующий Берегового Командования получил запрос: «Противник может проявить активность в норвежских водах. Требуется вести усиленное наблюдение для защиты нашего судоходства».

Тем временем 16 торговых судов (из которых только 14 вышли в море) кончили погрузку: 5 в Великобритании, остальные - в Соединенных Штатах. Это само по себе было сложным процессом. Танки, самолеты, грузовики, пушки, много тысяч тонн прочих грузов следовало принять на заводах и складах и доставить в порты, в нужное время к нужному причалу. При этом следовало помнить, что английские железные дороги, сортировочные станции и порты подвергались постоянным бомбардировкам.

Требовалось подготовить планы рандеву в Лох Ю, выхода конвоя, возвращения местного эскорта, который не пойдет в Арктику, выхода и встречи с океанским эскортом, после того как эти эсминцы заправятся в Сейдис-фиорде, а также предусмотреть множество прочих деталей. Все радиограммы и приказы должны были иметь гриф «Строго секретно». Никто не должен был знать лишнего.

А теперь, когда стало ясно, насколько сложным является процесс общего планирования, обратимся к конкретным кораблям, например, к 2 крейсерам, которые должны были осуществлять ближнее прикрытие. Для этого были выбраны «Шеффилд» и «Ямайка».

«Шеффилд» был одним из легких крейсеров типа «Саутгемптон». Они строились в ответ на японские крейсера типа «Могами» и были красивыми кораблями. «Шеффилд» имел стремительный профиль с 2 сильно наклоненными трубами и легко развивал 32 узла.

Он был вооружен 12 - 152-мм орудиями в 4 башнях. 2 башни (А и В) располагались в носу, 2 башни (Х и Y) - в корме. Крейсер также имел 8 - 102-мм зениток, несколько легких зенитных автоматов и 2 трехтрубных торпедных аппарата, по одному на борт. Он был построен фирмой «Виккерс-Армстронг» в Барроу. Тонкий броневой пояс - от 76 мм до 102 мм - прикрывал его машинные отделения и погреба. Крейсер вскоре должен был отпраздновать свой восьмой день рождения, так как он был спущен на воду 31 января 1935 года.

Его сопровождал крейсер «Ямайка», во многом напоминавший «Шеффилд». Он принадлежал к типу «Моришиес» и был заказан в 1937 году, когда Великобритания, медлительно и неохотно, начала перевооружаться. Крейсер был достроен в 1940 году той же фирмой, что и «Шеффилд».

«Ямайка» имела то же вооружение, но ее скорость равнялась 33 узлам - на 1 узел больше, чем у «Шеффилда». Это был мощный крейсер, специально спроектированный для решения классической задачи: охраны морских коммуникаций.

С 20 ноября до 14 декабря «Шеффилд» и «Ямайка» находились в главной базе флота в Скапа Флоу на Оркнейских островах под надежной защитой противолодочных сетей и бонов. Эта база была расположена очень удачно, так как, опираясь на нее, Флот Метрополии мог легко перехватить любой немецкий корабль, который попытается прорваться в Атлантику. Но это был унылый и пустынный уголок. Зимой низкие плотные тучи, гонимые сильными ветрами, целыми днями ползли над холмами. На этих мрачных островах просто негде было развеяться и отдохнуть, увольнения теряли смысл, разве что вы любите кроссы по пересеченной местности. Затяжные шторма не позволяли спускать шлюпки, и команды были вынуждены сидеть на кораблях. Письма и газеты прибывали на пароме из Турсо от случая к случаю, когда бурные воды Пентланд-Ферта немного успокаивались. А солнце, если его вообще удавалось увидеть, к полудню едва поднималось над горизонтом. Личный состав Флота Метрополии никогда не верил, что Шетландские острова были частью шекспировского «Эдема, покоящегося в серебристых водах».

«Шеффилду» следовало отремонтировать повреждения, полученные при столкновении с «Кадмусом». Поэтому командир крейсера капитан 1 ранга А.У. Кларк получил время провести ремонт всей техники и вооружения и подтянуть команду. «Мне настоятельно посоветовали потренировать расчеты главного калибра и отработать действия в ночном бою. Намек был более чем прозрачный», - вспоминал Кларк.

Следующие 10 дней 700 человек команды «Шеффилда» практически не имели отдыха. Даже «увольнения» пришлось позабыть, так как начался один из знаменитых штормов Скапа. Пришлось отдать 2 якоря и постоянно подрабатывать машинами, чтобы удержаться на месте. Однажды ночью ветер внезапно сменил направление, и якоря поползли. Поэтому «Шеффилду» пришлось остаток ночи и половину следующего дня выпутывать руль из противоторпедной сети.

13 декабря капитан 1 ранга Кларк получил приказ отправить на берег бортовой самолет, принять максимальный запас провизии и топлива и взять на борт контр-адмирала Роберта Л. Барнетта вместе с его штабом.

«Очевидно, нам предстояло отправиться в северную Россию. Я сомневался, что операция будет простой. Присутствие адмирала, отличившегося во время проводки летнего конвоя, когда береговая авиация противника прилагала максимальные усилия, указывало, что повод для опасений имеется», - писал Кларк.

Его догадки оказались совершенно справедливыми. Через 5 дней адмирал Барнетт, который командовал эсминцами Флота Метрополии, получил приказ адмирала Тови.

«Шеффилд» под флагом командующего эсминцами вместе с «Ямайкой» и эсминцами «Мушкетер»{Потом его сменил эсминец «Оппортюн»} и «Матчлесс» должен образовать Соединение R для прикрытия конвоев JW-51A, JW-51B, RA-51, RA-52.

Подводные лодки будут патрулировать у побережья северной Норвегии.

Соединение R не должно приближаться к конвою более чем на 50 миль, если только не будет получена информация о появлении вражеских надводных сил.

Предварительные действия:

а). Побывать на совещании командиров кораблей конвоя JW-51А в Лох Ю 15 декабря.

б). Соединение R должно проследовать в Сейдис-фиорд так, чтобы прикрыть JW-51А на маршруте между Фарерскими островами и точкой «С».

Вполне вероятно, что погода не позволит крейсерам заправлять эсминцы в море, поэтому в случае необходимости эсминцы могут быть отправлены для дозаправки в Кольский залив».

Адмирал Барнетт предложил организовать встречу с «Ямайкой» и 2 эсминцами в море, что позволит им захватить с собой почту для «Шеффилда». Как мы увидим далее, они сделали больше.

14 декабря в 6.00 «Шеффилд» вышел из Скапа Флоу и взял курс на запад. Он обогнул северную Шотландию и прибыл в Лох Ю, где формировался конвой. Сразу после совещания крейсер снова вышел в море и встретился с «Ямайкой» и эсминцами, после чего взял курс на Сейдис-фиорд.

Последние данные разведки показывали, что немцы усилили свою корабельную группировку на севере Норвегии. Хотя постоянная темнота снижала опасность со стороны немецких самолетов-разведчиков, противник располагал большим количеством подводных лодок, которые мог развернуть на пути конвоя. Так как маршрут следования конвоя определяла граница полярных льдов, ему придется идти южнее острова Медвежий. В свою очередь это означало, что немцам не придется обшаривать весь Северный Ледовитый океан.

Кроме того, немецким кораблям, действующим вблизи от своей базы в Альтен-фиорде, не приходилось беспокоиться о топливе. Хотя у немцев были серьезные проблемы с нефтью, но если корабли имели полные цистерны и фюрер разрешил им выйти в море, они получали полную свободу действий. Немцы даже могли позволить себе длительное время следовать полным ходом, хотя это означало повышенный расход топлива. Зато английские корабли, учитывая расстояние, которое им предстояло преодолеть, могли позволить себе такую роскошь лишь на очень короткий период.

Англичанам предстояло пройти от 1500 до 2000 миль. «Шеффилд», например, имел запас топлива 1800 тонн, но при скорости 17 узлов он сжигал в топках 8 тонн за час. Расход топлива резко возрастал при увеличении скорости - при 30 узлах до 30 тонн в час. Поэтому на крейсерской скорости корабль имел большой радиус действия, но при увеличении скорости этот радиус стремительно сокращался.

Однако, когда крейсера прибыли к Исландии, их встретил густой туман. Нельзя было даже увидеть землю, не говоря уже о входе в Сейдис-фиорд. Поэтому адмиралу Барнетту пришлось забыть о намерении заполнить топливные цистерны крейсеров. Так как эсминцы уже начали испытывать нехватку топлива, он приказал дождаться, пока туман рассеется, и следовать в Сейдис-фиорд. Приняв топливо, они должны были присоединиться к конвою, чтобы помочь его эскорту.

Первый конвой JW-51А вышел из Лох Ю 15 декабря и уже проделал значительную часть пути, приближаясь к опасной зоне. 22 декабря адмирал Барнетт встретил этот конвой на подходах к острову Медвежий. В этот же день капитан 1 ранга Шербрук в Лох Ю провел совещание с командирами 14 транспортов второго конвоя JW-51В, который ему предстояло сопровождать в Россию.

В течение следующих суток крейсера Барнетта патрулировали между меридианами 10є О и 30є О. Как и было приказано, адмирал держался в 50 милях от конвоя. Моряки крейсеров на счастье скрестили пальцы.

23 декабря первый конвой прошел самый опасный отрезок пути, а «Шеффилд» с «Ямайкой» начали испытывать нехватку топлива. Поэтому адмирал Барнетт решил направиться в Кольский залив, и накануне Рождества крейсера бросили якоря в бухте Ваенга.

В эту ночь разразился страшный шторм, и вой ветра смешался с обычным рождественским шумом. Но праздник на «Шеффилде» пришлось прервать, когда выяснилось, что крейсер волочит якоря по дну. «Шеффилд» удалось остановить только у противоположного берега бухты.

В день Рождества на кораблях Его Величества всегда начинается изрядная суматоха, и это Рождество не стало исключением. Увольнений на берег не было - Мурманск вообще очень унылое место, даже если не считать грубого и неприветливого поведения русских. В магазинах практически ничего нет, а то, что имеется, продается по совершенно фантастическим ценам.

Однако «Шеффилд» и «Ямайка» мало в чем нуждались. Флотские интенданты позаботились о том, чтобы в холодильниках крейсеров имелись индейки. На «Шеффилд» их передали с «Ямайки». Весь экипаж «Шеффилда» по особому разрешению капитана получил пиво. Конечно, оно было немного мутноватым, но заботливые руки тщательно установили бочки в ангаре правого борта, где сейчас не было самолета. И даже мутное пиво, сдобренное ромом, способно творить чудеса.

В считанные часы кубрики были украшены. Адмирал Барнетт и капитан 1 ранга Кларк пошли с традиционным обходом по кораблю, и экипаж уселся за праздничный ленч. Но все приятные мечтания разлетелись вдребезги, когда загремели звонки боевой тревоги: воздушный налет. Немцы явно не были джентльменами.

Мурманск находился менее чем в 90 милях от немецких аэродромов в Петсамо и Киркенесе, и Люфтваффе предприняли очередной не слишком эффективный налет. Впрочем, и стрельба Соединения R тоже была немного беспорядочной. Капитан 1 ранга Кларк заметил, что она больше напоминала фейерверк в память Гая Фокса. Но, так или иначе, Рождество удалось. Вскоре прибыл конвой JW-51А, а с ним, в качестве дополнительного рождественского подарка, эсминцы «Оппортюн» и «Матчлесс».

А вечером очередной фортель выкинули непредсказуемые русские. Их командующий флотом прислал на борт мужской хор. Они пели и пели: два концерта для матросов, еще один в кают-компании перед ужином, и еще один уже после полуночи для 2 эсминцев, которые были пришвартованы у борта.

Святки прошли, наоборот, довольно спокойно, и на следующий день Соединение R вышло в море, чтобы встретить в указанной точке конвой JW-51В, который в этот момент проходил остров Ян Майен. В Мурманске после ухода крейсеров капитан 1 ранга Скотт-Монкрифф начал собирать транспорты и корабли эскорта, так как обратный конвой RA-52 должен был выйти через несколько часов.

Тяжелые корабли Флота Метрополии, прикрывавшие конвой, находились дальше к западу - линкор «Энсон» с адмиралом Фрезером на борту, тяжелый крейсер «Камберленд» и эсминцы «Форестер» и «Импалсив». Святки они провели, патрулируя между островами Ян Майен и Медвежий, примерно в 340 милях от немецкой базы в Альтен-фиорде.

У берегов северной Норвегии были развернуты несколько линий британских подводных лодок, которые караулили немцев, пока конвои находились в море. Вероятно, им выпала самая тяжелая работа. Если немецкие корабли покинут стоянку, они должны были сообщить об этом и лишь потом, если удастся, атаковать. Но большую часть времени им приходилось терпеливо ждать под ударами свирепых штормов, налетающих с берега. Люди промокли насквозь, наполовину замерзли и смертельно устали. Рубка лодки, идущей в позиционном положении, - такое же надежное укрытие, как ветровое стекло мотоцикла. К участию в этой операции были привлечены подводные лодки «Сокол» (польская), Р-339, Р-223, О-14 (голландская), «Граф», Р-49, Р-312 и Р-216.

Ни один из тех, кто покидал промороженные и заснеженные берега Кольского залива, ничуть об этом не жалел. Однако следующие 4 дня в море не доставили даже тени удовольствия кораблям Соединения R. Они попали в жестокие шторма с метелями. Температура упала много ниже нуля, и водяные брызги тут же застывали, покрывая корабли смертельно опасным ледяным панцирем.

Крейсера двигались на северо-запад, отчаянно раскачиваясь. Скорость при таком чудовищном волнении пришлось снизить до 10 узлов. Хотя «Шеффилд» имел длину 584 фута, а «Ямайка» - 549 футов, и каждый крейсер весил более 9000 тонн, их швыряло, как щепки. Они медленно вползали на гребень исполинской волны, замирали на мгновение а потом катились вниз, с грохотом врезаясь в подошву следующей. С мостика казалось, что нос корабля так и будет погружаться бесконечно, но спустя какое-то время корабль выныривал, поднимая фонтаны брызг. Тонны воды прокатывались по полубаку, когда корабль задирал форштевень, чтобы тут же нырнуть в следующую волну, грозно накатывающуюся на него.

Эти водяные горы были подняты ветрами, примчавшимися из Атлантики в промежуток между Шотландией и Исландией, а оттуда - в Гренландское море. Самыми опасными были моменты, когда корабль замирал на гребне волны или врезался форштевнем в следующую, оказываясь в промежутке между двумя волнами. В этом случае он вполне мог переломиться пополам. Капитаны не могли ни на минуту покинуть мостик. От них требовалось держать правильную скорость. Не слишком маленькую, чтобы крейсер не потерял управления, и не слишком большую, чтобы избежать повреждений от ударов волн.

Вода, прокатывающаяся по кораблям, постепенно замерзала, и вскоре палубы и надстройки были покрыты слоем льда толщиной в несколько дюймов. Большую часть времени погода была такой ужасной, что выходить на палубу стало бы форменным самоубийством. Но здесь таилась другая опасность. Постепенно увеличивающийся вес намерзшего льда все больше и больше снижал остойчивость кораблей.

Орудийные башни, торпедные аппараты и антенны радара приходилось постоянно проворачивать, чтобы предотвратить обмерзание. В штормовую погоду особенно страдали носовые башни. Их даже пришлось развернуть на борт, чтобы особенно высокие волны не повредили их.

На торпедных аппаратах были установлены подогреватели, так как существовала постоянная опасность, что торпеды просто примерзнут к трубам. Приходилось принимать специальные меры, чтобы вода не попала в стволы орудий. Если там образуется лед, то при выстреле ствол разорвет.

Использовать обычные пробки - металлические колпачки, которые навинчивались на дульные срезы, было нельзя. Они быстро обмерзали, и снять их становилось невозможно никакими силами. Вместо этого использовались донца пеналов от пороховых зарядов, сделанные из толстого картона. С помощью толстого слоя смазки их приклеивали к дулам. Снимались эти затычки очень просто. Из орудия делался холостой выстрел, и импровизированная пробка тут же слетала.

Условия в кубриках экипажа были очень неприятными. Все люки были наглухо задраены, иллюминаторы закрыты крышками, и свежий воздух просто не мог попасть в отсеки. Поэтому в кубриках стояла ужасная вонь: пахло потом, мочой, сигаретным дымом и тем, что люди извергают при морской болезни.

Матросы были настолько измучены, что просто не могли прибираться в отсеках. Но даже если бы они сумели это сделать, то не позднее чем через час, все вернулось бы на круги своя. На переборках и палубах постепенно образовывался слой липкого противного конденсата. Все вещи покрывались слоем мерзкой плесени. При этом на холоде конденсат замерзал. В результате внутренние переборки походной каюты капитана корабля обрастали слоем льда.

Люди носили специальную арктическую одежду, которая помогала хоть как-то сохранять тепло: плотное шерстяное белье под двумя, тремя, четырьмя свитерами, рукавицы, кожаные плащи, подбитые шерстью шлемы, бахилы и толстые шерстяные носки. Но слишком часто даже этого не хватало, особенно потому, что люди не могли регулярно есть, не могли выпить чего-нибудь горячего и страдали от морской болезни.

К этому добавлялось еще и хроническое недосыпание. Морякам приходилось спать - если они могли уснуть - прямо на боевых постах. Например, в четырех башнях крейсеров матросы спали прямо между орудиями, готовые в любую секунду открыть огонь, если из темноты вдруг выскочит вражеский корабль. Вся жизнь сводилась к трем главным вещам: стоять вахту, поспать, поесть. Не было ни времени, ни сил на что-либо еще. Постепенно усталость начинала брать верх.

Условия на мостике были ничуть не лучше, чем в отсеках и башнях. Мостик был совершенно открытым, и прятаться там было просто негде, разве что за невысокими листами бронестекла, которые отражали какую-то часть ветра и брызг.

На второй день после выхода из Кольского залива и за 2 дня до наступления Нового Года адмирал Барнетт повернул назад. Он решил, что находится в 60 милях на юго-запад от конвоя JW-51В, то есть между транспортами и немецкой базой в Альтен-фиорде. Затем он пересек опасную зону, с тревогой ожидая развития событий и гадая, что же может произойти.

Но беспокоился не только адмирал. Гораздо больше хлопот было у капитан-лейтенанта Э.Ф.С. Бека, штурмана «Шеффилда». С момента выхода из Кольского залива у него не было никакой возможности проверить свои координаты. Не было ни солнца, ни звезд, ни земли на горизонте. Только слепое счисление. На штурмане лежала обязанность постоянно вычислять эти самые координаты, хотя он не знал величины сноса, а компасы в высоких широтах работали очень ненадежно. В вычисления могли вкрасться десятки самых различных ошибок. Однако от него требовалось указать точное место корабля.

К счастью, ночью 29 декабря шторм немного утих, и вскоре погода начала улучшаться. Адмирал Барнетт решил, что шторм собьет конвой с курса на юг, поэтому он повернул крейсера тоже на юг. Небо вот-вот могло расчиститься, а Барнетт совсем не желал быть обнаруженным случайным самолетом-разведчиком.

День 30 декабря выдался относительно спокойным. Ветер был умеренным, и экипажи крейсеров с помощью кувалд, лопат и скребков принялись счищать лед с палуб и орудий.

Адмирал Барнетт решил, что эсминцы, на которых уже осталось очень мало топлива, вскоре станут совершенно бесполезны, так как в бою не смогут развить полный ход. Поэтому он отправил их обратно в Кольский залив.

Барнетт успел получить радиограмму из Адмиралтейства, в которой высказывалось предположение, что конвой мог быть замечен подводными лодками при проходе мимо острова Медвежий. Однако его 2 крейсера находились там, где им было указано. Теперь Барнетту оставалось одно - ждать и снова ждать. Его крейсера терпеливо ходили взад и вперед по линии патрулирования.

А теперь мы вернемся на несколько дней назад, чтобы проследить за переходом конвоя JW-51В.

Глава 7 «Лично командиру»

На ЕВК «Тайн», плавбазу эсминцев, отшвартованной в Гаттер-Саунд, якорной стоянке эсминцев в Скапа Флоу, монотонно трещал телетайп. Его рычаги печатали кажущуюся бессмысленной последовательность знаков. На самом деле это был шифрованное сообщение, приказ, который привел к победе, равной которой в мировой истории не было.

Этот приказ был адресован 8 офицерам, обозначенным различными буквами в заголовке. Одним из них был D-17. Эта аббревиатура означала командира 17-й флотилии эсминцев.

Приказ был расшифрован и отпечатан. 21 декабря копия была доставлена на эсминец «Онслоу» в каюту капитана 1 ранга Шербрука. На конверте была пометка «Лично командиру». Вскрыв конверт, он прочитал приказ, которому предстояло кардинально изменить его жизнь, хотя Шербрук пока об этом не подозревал. Приказ исходил от адмирала Тови.

JW- 51В состоит из 16 судов. Выходит их Лох Ю 22 декабря. Скорость продвижения 7,5 узлов. Эскорт из Лох Ю: «Брэмбл» (командир флотилии тральщиков), «Блэнкни», «Ледбюри», «Чиддингфолд», «Рододендрон», «Хонисакл», «Ноферн Гем», «Визалма».

Командир 17-й флотилии эсминцев должен присутствовать на совещании 22 декабря, поэтому он должен самостоятельно выйти на «Онслоу» в Сейдис-фиорд. «Ориби», «Обидиент», «Обдьюрейт», «Оруэлл», «Бульдог», «Акейтес» должны прибыть в Сейдис-фиорд утром 23 декабря.

Командир 17-й флотилии эсминцев должен вместе с этими кораблями встретить конвой в точке «С». Когда эсминцы встретят конвой, эскортные миноносцы типа «Хант» должны сопровождать, пока позволяют запасы топлива, а потом вернуться в Сейдис-фиорд».

Человек, который читал этот приказ, был высоким и стройным. Тонкие черты лица, рано поседевшие волосы, зачесанные назад с высокого лба, дополняли его облик. Роберт Сент-Винсент Шербрук, которого обычно называли Руперт, чтобы не путать с дядей, происходил из семьи потомственных морских офицеров. Шербруки жили в Окстон-Холле в Нью-Арке, графство Ноттингемшир, с XV века.

Они был командиром 17-й флотилии эсминцев и командиром «Онслоу» всего 4 недели. Его штаб состоял из молодых, энергичных офицеров, которые уже были ветеранами русских конвоев, которые пока еще плохо знали своего командира и пытались оценить, с кем им пришлось служить. На первых порах они были склонны к довольно критическим оценкам. По их мнению, новый командир был прямой противоположностью капитану 1 ранга Г.Т. Армстронгу, который обладал общительным и волевым характером. Штаб его почти боготворил. Шербрук был сдержанным, говорил тихо и очень мало. В нем практически не было искусственной общительности, которую в морских офицерах воспитывает кают-компания. Однако он не был таким же сухарем, как его предок по материнской линии мрачный адмирал сэр Джон Джервис, который стал графом Сент-Винсент после победы у мыса Сент-Винсент в 1797 году. Шербрук был слишком замкнутым и скромным, чтобы, начиная бой, заявить, как «старина Джарви» в подобном случае: «В данный момент Англии совершенно необходима победа». Он мог думать так и верить в это, и даже отдать жизнь ради этого, но никогда не решился бы сказать об этом вслух.

И внешне Шербрук был далек от расхожего стереотипа моряка: вежливые манеры, задумчивость, изящные руки, пальцы пианиста. Любой, кто видел его в первый раз, с трудом мог представить себе Шербрука на мостике. Он был одним из лучших писателей своего времени, типичный преподаватель Оксфорда и прекрасный эксперт по старинной керамике.

Шербрук еще раз перечитал приказ и приказал вестовому собрать штаб в своей каюте на совещание вечером после обеда. Ему повезло со штабом. Хотя Шербрук еще ни разу не проходил «Русский маршрут», они делали это неоднократно. Они просто жили арктическими конвоями. Жизнь за пределами Полярного круга казалась им неестественной. Все разговоры вертелись вокруг конвоев и связанных с ними боев. Они были молоды и опытны, и они исполняли свои обязанности с чувством уверенности и превосходства над противником, которое было воспитано многовековыми традициями Королевского Флота.

Шербруку повезло в том, что он принял эту команду у Армстронга, который, благодаря своему сильному характеру и личной энергии, довел «Онслоу» и всю флотилию до высшей степени эффективности. Причем добился он этого без крика и запугиваний. Офицеры и матросы делали для него все возможное просто потому, что сами этого желали, и не потому, что боялись своего командира, хотя за свое характерное лицо Армстронг и получил прозвище «Клюв».

В тот вечер офицеры обедали, как обычно, в кают-компании, а Шербрук, как все капитаны, - в своей каюте, один со своими мыслями. Он был опытным офицером и хорошим моряком. И теперь ему предстояло серьезнейшее испытание его тактических и профессиональных способностей, но повышенная сложность Шербрука не пугала. Все, кто с ним когда-либо служил, отмечали его спокойствие. Он никогда не участвовал в перешучивании и сплетнях, которыми обменивались стоящие на мостике, очень редко начинал разговор и говорил очень тихо, и лишь когда это было необходимо. Однако за этой внешне невыразительной и спокойной манерой поведения крылся живой и острый ум.

Его эсминцы могли прикрывать один из линкоров Флота Метрополии, но Шербрук всегда представлял себе, что это конвой. И что он должен делать, если внезапно появится немецкий линкор в сопровождении эсминцев - прямо под тем облачком? Он должен был найти ответ как можно быстрее. А потом подвергнуть этот ответ скрупулезному анализу, может быть, для того, чтобы убедиться в его неправильности и найти нечто иное. Внезапная воздушная атака с того направления… что тогда? Вопрос и ответ, критика и анализ, Шербрук занимался этим постоянно.

А молодые офицеры, стоявшие рядом с ним на мостике «Онслоу», в первые несколько недель думали, что Армстронг был совершенно прав, когда предупреждал их, что им придется столкнуться с человеком, совершенно не похожим на него. Пока они не брались судить о Шербруке, как о морском офицере, потому что в критических обстоятельствах тихоня может действовать ничуть не хуже шумной личности. (Обаятельный, темпераментный и эгоцентричный Нельсон… суровый, молчаливый и всегда мрачный граф Сент-Винсент прекрасно показали себя в годы войны. Два прямо противоположных характера дали один и тот же результат - победу.) Офицеры просто оценивали его как человека, держа в уме определенную мерку.

Когда в 1939 году Европа начала медленно сползать к войне, флот начал поиски способных офицеров с опытом командира. Именно тогда капитан 2 ранга Шербрук получил эсминец. В декабре он получил «Коссак» - один из знаменитых эсминцев типа «Трайбл». В составе флотилии 2 эсминца были оборудованы в качестве лидеров. Командир флотилии капитан 1 ранга Вайэн командовал «Африди», а Шербрук получил второй. Во время злосчастной Норвежской кампании «Африди» был поставлен в док на ремонт, и Вайэн перевел туда Шербрука, забрав у него «Коссак». В результате Шербрук не участвовал в захвате «Альтмарка», когда Вайэн и «Коссак» вдохнули новую жизнь в старый клич: «Флот здесь!»

Шербрук получил Орден за выдающие заслуги, когда командовал «Коссаком» во время Второй битвы у Нарвика. Эсминец был тяжело поврежден. Когда Шербрук привел его в Саутгемптон на ремонт, то получил еще один однотипный эсминец «Матабеле». В течение года он выполнял обычные обязанности, которые возлагаются на эсминцы Флота Метрополии.

Затем он получил четвертую нашивку и был переведен в Адмиралтейство в качестве «вахтенного офицера». Это позволило Шербруку лучше представить себе общую картину войны, хотя в то время эта самая картина была довольно безрадостной.

После этого Шербрука на год отправили во Фритаун. Потери от атак немецких подводных лодок у берегов Северной Африки стали угрожающими, и он должен был наладить систему ПЛО. Наконец, в ноябре 1942 года Шербрук был назначен командиром 17-й флотилии эсминцев.

После обеда 5 офицеров штаба пришли в каюту Шербрука, которая занимала всю ширину корабля. Посреди передней переборки находилась дверь, с одной стороны от которой располагался диван, а с другой - книжная полка. У левого борта стоял неизменный стол под зеленым сукном со стульями вокруг него. У правого борта стояли письменный стол и кресло. У задней переборки был установлен такой же неизменный камин с фальшивым электрическим огнем, который должен был несколько смягчать суровость обстановки.

Старшим офицером штаба был капитан-лейтенант Том Мерчент, высокий и разговорчивый. Темные вьющиеся волосы окружали его приветливое лицо. Когда Том говорил, он имел привычку жестикулировать. Вообще он относился к жизни не слишком серьезно, если только речь не шла о его служебных обязанностях. Он являлся старшим торпедным офицером флотилии и одновременно исполнял обязанности начальника штаба, то есть был прямым заместителем Шербрука. В 1938 - 41 годах Мерчент служил на линкоре «Ройял Соверен» и первые 2 года войны прикрывал трансатлантические конвои Великобритания - Галифакс. Он присутствовал при разоружении французской эскадры в Александрии. Мерчент был назначен на «Онслоу», когда эсминец еще строился, и оказался среди офицеров «стоящих в очереди» на верфи с сентября по октябрь 1941 года.

Следующим был лейтенант Питер Вайатт, старший штурман флотилии. Он также являлся и штурманом «Онслоу». Плотный, высокий мужчина с окладистой черной бородой, он был колоритной личностью. Мундир казался на нем совершенно чуждым. Вайатту больше подошел бы пиратский костюм, сабля на боку и нож в зубах. До войны он служил на Китайской станции. (Его жена осталась в Гонконге, когда Вайатт был направлен в Персидский залив. На попала в руки к японцам, когда те захватили остров.) Первые несколько месяцев Вайатт прослужил на кораблях, охранявших восточные конвои. Затем он был отправлен в Красное море, где сражался с итальянцами, а потом на Средиземное. Лишь оттуда Вайатт попал на «Онслоу».

Старшим артиллеристом корабля был лейтенант Дж.М.Э. Уилсон, известный как «Пушка» или Макро. Именно так звучало его второе имя. У него также имелся «титул», дарованный неугомонным капитаном 1 ранга Армстронгом год назад. Во время рейда на Вагсе Уилсон сбил высоко летящий немецкий самолет всего лишь 2 выстрелами из ископаемой 102-мм зенитки, установленной вместо торпедного аппарата. Это так восхитило Армстронга, что тот сразу окрестил своего артиллериста «Сэр Макро Уилсон, баронет, губернатор Подветренных островов».

Те, кто служил с Уилсоном, считали его типичным артиллерийским офицером: среднего роста, крепкого сложения, с обаятельной улыбкой, всегда очень сдержанный, если дело касается флота. Он был достаточно волевым человеком, чтобы противостоять наскокам Вайатта и Мерчента.

Единственным офицером Добровольческого Резерва в штабе Шербрука был лейтенант Р. Берд, офицер систем противолодочного оружия. Его звали либо Дикки, либо «Пинг», что напоминало шум асдика. Берд был пухлым и круглолицым, с неисчерпаемым чувством юмора. Он служил на «Бервике», когда на Рождество 1940 года этот крейсер имел стычку с «Хиппером». Спустя 2 года и 6 месяцев ему предстояло то же самое.

Лейтенант Фостер, старший связист, тоже был типичным представителем своей профессии: с виду ленивый и томный, хотя на самом деле человек решительный и опытный. Он на все смотрел с юмором, хотя не без язвительности.

Капитан 1 ранга Шербрук остался на ногах, когда его штаб уселся за стол, глядя на него. Шербрук произнес: «Я пригласил вас, чтобы обсудить эту операцию…»

Пять человек ждали. Двое достали бумагу и карандаши, чтобы записать указания, которые потом нужно будет превратить в официальные приказы. Один из них потом напишет: «Я хорошо помню наше изумление, когда командир флотилии, который служил с нами совсем немного и никогда не был в России, начал совещание, расхаживая взад и вперед, и принялся излагать свою теорию отражения угрозы надводных кораблей. Нам показалось, что он давно изучает этот вопрос и совершенно ясно представляет свои будущие распоряжения. Именно на этом совещании мы впервые по-настоящему познакомились с командиром флотилии. По крайней мере на меня произвели большое впечатление высказанное им мнение и общее ощущение решительности».

Сцепив руки за спиной и слегка порозовев от неизбежной необходимости говорить, Шербрук расхаживал по каюте, провожаемый взорами штабных офицеров. Никаких жестов, лишь несколько слов, долетевшие сквозь гул корабельных генераторов, случайные шаги на палубе да оклик вахтенного проходящей шлюпке.

Сначала Шербрук постарался предугадать действия немцев, рассмотрев несколько возможных вариантов атаки конвоя, которые противник, скорее всего, использует. При почти полной темноте главная угроза будет исходить от надводных кораблей, а не от подводных лодок. Самолеты можно было практически полностью сбросить со счета. Затем он перешел к наиболее вероятному варианту.

Скупо, экономя буквально каждое слово, он изложил суть своего плана защиты конвоя. Он предположил, что атака будет предпринята только с одного направления. Поэтому при первых же признаках появления немецких кораблей:

1). 5 эсминцев 17-й флотилии («Онслоу», «Обидиент», «Ориби», «Обдьюрейт» и «Оруэлл») должны без приказа покинуть свои места в оцеплении конвоя и собраться в угрожаемом секторе, построившись кильватерной колонной.

2). Конвой должен повернуть в противоположном направлении. Замыкающие транспорты поставят дымовую завесу.

3). Остальные 2 эсминца («Акейтес» и «Бульдог»{В действительности не присоединился к конвою}) должны поставить дымовую завесу между противником и конвоем.

4). Остальные корабли эскорта (тральщик «Брэмбл», корветы «Хайдерабад» и «Рододендрон», траулеры «Ноферн Гем» и «Визалма») образуют завесу вокруг конвоя.

5). Конвой должен все время поворачивать так, чтобы держать противника за кормой.

Пока Шербрук говорил, штурман Питер Вайатт и Берд делали заметки. Затем офицеры вместе с Шербруком обсудили остальные детали приказов кораблям эскорта, большинство из которых было обычной рутиной.

Время уже подошло к полуночи. Вскоре «Онслоу» должен был покинуть Скапа Флоу, чтобы прибыть в Лох Ю, до которого было примерно 150 миль. Но до этого следовало подготовить приказы эскорту и конвою, прокладки и схемы.

Пятерка отправилась в кают-компанию. Был вызван писарь унтер-офицер, которого усадили за пишущую машинку. На помощь штабу пришли секретарь командира лейтенант Гендерсон и помощник секретаря суб-лейтенант В. Уильямс. На всякий случай на помощь вызвали «Джонни Уокера», поставив бутылку посреди стола. Вайатт, который обладал талантом облекать мысли в слова, диктовал писарю. Берд чертил схему ордера ПЛО и действий кораблей. Том Мерчент готовил желатин для допотопного гектографа и разноцветные чернила. Прелестные разноцветные схемы чертились на столе, потом их переносили на желатин и снимали копии. Это выглядело примерно так: «Фостер, как обычно, подвергал язвительной критике каждый из приказов. Берд отпускал совершенно нецензурные реплики, а Том руководил всем, как заправский дирижер. В результате выходили приказы, которые, по нашему мнению, были совершенно понятными, но в то же время были сдобрены капелькой яда. И мы гордились ими!»

Затем последовала обычная процедура подбора позывных для кораблей. Так «Брэмбл» превратился в «Приклз», «Ноферн Гем» - в «Ринсо», «Рододендрон» - в «Панси», «Бульдог» - в «Гроулер».{Все позывные так или иначе связаны с названиями кораблей. «Брэмбл» (ежевика) стал «Колючками», «Рододендрон» - «Анютиными глазками», «Бульдог» - «Ворчуном». Прим. пер .} Часть позывных была выбрана по именам командиров этих кораблей. «Оруэлл», которым командовал Найджел Остин, превратился в «Банни». А командир флотилии по какой-то причине, которую потом никто не смог вспомнить, получил позывной «Катед».

Было уже 3 часа ночи, когда все приказы были готовы и сшиты вместе: приказы для 7 эсминцев и 5 малых эскортных кораблей, которым предстояло отправиться в Россию, а также для 3 эскортных миноносцев типа «Хант», которые должны были вернуться в Исландию.

После этого «Онслоу» вышел в море и направился в Лох Ю, где ждали торговые суда. Еще в 17.00 накануне никто ни о чем не подозревал. 10 часов спустя корабль уже был в пути, при этом была проделана масса бумажной работы. Вот так приходилось действовать флоту в годы войны.

В Лох Ю совещание командира эскорта и командиров кораблей конвоя проходило во вторник 22 декабря. Они собрались в жалкой деревянной хижине. Дул сильный ветер, словно для того, чтобы напомнить всем, что за окном унылая шотландская зима. Это было лишь слабое подобие того ужасного шторма, в который вскоре попадут 3 эсминца.

К назначенному времени все капитаны транспортов набились в комнату, как селедки в бочку. Большинство из них было в гражданском. Четверо явно были англичанами, остальные 10, если судить по покрою костюмов, - американцами. Для постороннего наблюдателя эти 14 человек могли показаться кем угодно, только не моряками, разве что их выдали бы продубленные лица. Большинство принесли с собой портфели или дипломаты, почти все то и дело отпускали язвительные замечания. Уже много веков существовало своего рода соперничество между военным и торговым флотами. И всегда в подобных случаях шкиперы торговых судов держались немного настороженно, готовые дать отпор.

Когда шкиперы расселись вокруг грубого стола, они принялись заполнять небольшие листки бумаги, указывая количество матросов и офицеров на своих судах, численность военных команд при орудиях. Затем каждый получил копию приказа по конвою с указанием строя, номера, присвоенного его судну, и позиции в строю. В этом же приказе перечислялись маневры, которые должен выполнять корабль по приказу коммодора с «Эмпайр Арчера», дистанция между колоннами, интервалы между кораблями в колоннах и так далее.

Командир базы Лох Ю представил им коммодора конвоя капитана 1 ранга Мелхьюиша. Коммодор провел краткий инструктаж, коснувшись ордеров конвоя, особо подчеркнул необходимость точно соблюдать свое место в строю и не отставать. Он также добавил, что жизненно важно не дымить сверх необходимого.

Когда он закончил, командир базы представил шкиперам капитана 1 ранга Шербрука, который рассказал о планах взаимодействия конвоя и эскорта. Он сказал, что конвой должен отворачивать от любого рейдера, пока эсминцы сосредоточатся, чтобы отбить атаку. Торговые суда в хвосте конвоя должны сбрасывать плавучие дымовые шашки.

Он также подчеркнул, что темнота будет их самым главным союзником. Впрочем, шкиперы не имели особых иллюзий относительно участия в русских конвоях и прекрасно знали, как много транспортов было потоплено в период полярного дня. Шербрук подчеркнул, что атаки Люфтваффе маловероятны, а подводные лодки будут испытывать большие проблемы, пытаясь обнаружить конвой. Поэтому больше других следует опасаться атаки надводных кораблей. Шербрук напомнил, что плохая погода также поможет конвою укрыться, хотя и сделает сохранение строя гораздо труднее.

Один из штабных офицеров позднее писал: «Атмосфера больше напоминала какую-то лекцию по сельскому хозяйству в деревенской управе, чем военное мероприятие. В конце пара шкиперов постаралась даже приободрить меня, хотя было совершенно понятно, что торговый флот не простил военному историю с PQ-17 и прекрасно помнит о ней».

Во время совещания разгорелся спор, когда именно следует сбрасывать плавучие дымовые шашки. Наконец все пришли к соглашению, что их следует сбросить, как только будет выполнен первый отворот от немецкого рейдера. Затем начался спор, как долго конвой может следовать в обратном направлении, если противник попытается атаковать его спереди. Решение было оставлено на усмотрение коммодора капитана 1 ранга Мелхьюиша. Но принимать решение он должен был на основе оценки ситуации капитаном 1 ранга Шербруком. Позднее это сыграло важную роль.

Совещание закончилось стандартным пожеланием: «Джентльмены, я надеюсь, нас ждет приятное путешествие». Шкиперы рассовали приказы по портфелям и отправились по своим судам, стоящим в продуваемом всеми ветрами заливе. У них еще имелось около 3 часов, чтобы проинструктировать команды перед выходом.

После этого Шербрук провел короткое совещание с командирами эскортных кораблей, отдав приказы капитану 2 ранга Г.Т. Расту, командиру тральщика «Брэмбл», который должен был вести конвой до точки «С» у берегов Исландии, где их встретит Шербрук со своими эсминцами. Он знал Раста очень давно, так как они вместе учились в морском колледже в Дартмуте. Поэтому эти двое офицеров полностью доверяли друг другу.

Торговые суда вышли в море во второй половине дня во вторник 22 декабря, как и было описано в главе 1. «Онслоу» последовал за ними в 15.00, но быстро обогнал конвой и направился в Сейдис-фиорд, чтобы соединиться с остальными 4 эсминцами 17-й флотилии. Они должны были прибыть туда самостоятельно. В Сейдис-фиорд направлялись и «Акейтес» с «Бульдогом», которые вышли из Гринока в 9.00 накануне.

Зная, что недосыпание будет одним из самых опасных врагов, после того как эскорт встретит конвой в день Рождества, Шербрук намеревался прибыть в Сейдис-фиорд как можно раньше, чтобы его люди смогли хорошо отоспаться 23 декабря. Поэтому «Онслоу» мчался через Северный Минч со скоростью 25 узлов.

Однако ему не повезло. Барометр стремительно падал, и вскоре ветер усилился до 50 узлов, что означало сильную бурю. «Онслоу» с трудом двигался вперед, взрезая форштевнем высокие волны и зачерпывая полубаком тонны воды. Однако и Шербрук, и Вайатт постоянно следили за тем, чтобы держать наиболее безопасную скорость. В 5.00 на следующий день ветер усилился еще больше, превратившись в шторм. Плотные серые тучи, казалось, вот-вот сольются с волнами. Вскоре эсминцу стало по-настоящему тяжело. Он взлетал на гребень, и его нос падал вниз так стремительно, что корма вполне могла отломиться. Всем, кто находился в отсеках, казалось, что их посадили в стальную коробку, которую яростно трясет какой-то великан. Крайне неохотно Шербрук приказал снизить скорость. Наконец после нескольких экспериментов ему удалось установить, что корабль может держать скорость 20 узлов без риска выбить зубы экипажу.

Именно в такие часы требуются долгие годы опыта командиров и штурманов. Лишь они могут помочь избежать тяжелых повреждений корабля и постараться завершить переход вовремя. Максимальная возможная скорость корабля при сильной волне зависит от его размеров - в основном длины - по отношению к длине и высоте волны. Существует множество других факторов, которые тоже следует учитывать, например, угол между курсом корабля и направлением движения волны, форма и крутизна волны, ее скорость, осадка корабля. Но при этом далеко не всегда следует снижать скорость, чтобы избежать повреждений. Например, в самом начале шторма ветер поднимает крутые волны, которые идут вплотную друг за другом. В таком случае лучше всего двигаться на большой скорости, чтобы острый форштевень эсминца вспарывал волны, и корабль просто не успевал бы подниматься на гребни. В этом случае корабль будет окружен настоящим облаком брызг. Так как температура воздуха все-таки выше нуля, опасность обледенения не возникает.

Первый переход Шербрука в Сейдис-фиорд завершился благополучно, он сумел избежать встречи с самым сильным штормом. Хотя «Онслоу» пришлось бороться с ветрами от 48 до 55 узлов, «Бульдогу» и «Акейтесу» пришлось много хуже. Во вторник вечером, когда конвой и «Онслоу» вышли в море, эти эсминцы были вынуждены лечь в дрейф. Примерно через сутки, когда эсминцы уже должны были находиться в Сейдис-фиорде, командир «Бульдога» был вынужден радировать:

« Дрейфую в 8 милях от маяка Стокнесс по пеленгу 180 градусов вместе с «Акейтесом». Южный шторм силой 12 ».

Сила ветра 12 баллов является высшей точкой шкалы Бофорта. Эту шкалу создал в эпоху парусных судов (1808 год) адмирал сэр Френсис Бофорт. Она до сих пор используется для метеорологических наблюдений и прогнозов. Это означало, что ветер достиг силы урагана - более 65 узлов. Если говорить о давлении ветра, оно достигает 17 фунтов на кв. дюйм.

Довольно быстро «Бульдог» был настолько тяжело поврежден волнами, что уже не мог следовать в Исландию, когда погода улучшилась. Ему пришлось вернуться в Англию для ремонта. «Акейтесу» согнуло стеньгу, но все-таки он добрался до Сейдис-фиорда, где повреждения были исправлены.

Тем временем «Онслоу» прибыл туда в среду вечером. Возле входа в фиорд скорость ветра все еще достигала 40 узлов. Шербрук нашел «Ориби», «Обидиент», «Обдьюрейт» и «Оруэлл» стоящими на якоре. Они уже завершили заправку с танкеров.

Даже в лучшие времена Сейдис-фиорд считался не самой надежной якорной стоянкой. Это был типичный фиорд, окруженный крутыми скалами и бесплодными горами. Почти всюду, исключая самую голову фиорда, глубины слишком большие, чтобы корабли могли бросить якорь. Поэтому они стояли в самой узкой части фиорда, и там было, мягко говоря, тесновато. Вдобавок кораблям приходилось стоять в неприятной близости от берега.

Но это была еще самая незначительная из проблем. Внезапные сильные шквалы, нередко достигавшие ураганной силы, без всякого предупреждения проносились по фиорду. Рвались якорные цепи, сами якоря ползли по дну, корабли легко могли оказаться на берегу. Один из военных кораблей был выброшен из фиорда. Якорь так и волочился за ним по дну, не сумев удержать корабль. Эти шквалы порождались холодным воздухом, который застаивался в ледяных долинах. Если верховой ветер выдувал его оттуда, холодные массы обрушивались вниз, в фиорд. Первым предупреждением кораблям были стремительно летящие перистые облака. А затем ветер с силой молота обрушивался на корабли. Капитанам приходилось постоянно держать машины под парами и внимательно следить за якорями. Заправка с танкера превращалась в настоящий кошмар. Если такой шквал обрушивался в тот момент, когда эсминец стоял у борта танкера, швартовы и топливные шланги мгновенно рвались, а фиорд в этом месте был слишком узким, чтобы хоть как-то маневрировать.

В среду ночь выдалась как раз такой. Эсминцы были вынуждены отдать оба якоря и постоянно подрабатывать машинами, чтобы удержаться на месте. Ведь если якоря не удержат, то в опасности окажутся все корабли, находящиеся в фиорде. Поэтому все мысли о хорошем отдыхе перед выходом конвоя в море были беспощадно рассеяны.

Глава 8 Сочельник, 1942 год

Когда в 11.30 на следующий день, в среду, прибыл помятый «Акейтес», все корабли океанского эскорта Шербрука собрались в фиорде. Еще до того как соединение вышло в море на рандеву с конвоем - тот сейчас с трудом продвигался сквозь шторм на север - оно потеряло один эсминец. Начало было не слишком обнадеживающим. Однако Шербрук приказал всем командирам прибыть на борт «Онслоу» и получить приказы. До этого он лишь один раз встречался с ними.

Если попытаться рассказать истории всех 6 эсминцев, то получится интригующая повесть о том, как Королевский Флот использует свои легкие силы так, чтобы выжать из них все возможное и даже больше. Мы возьмем в качестве примера «Акейтес», для которого этот поход стал последним. Он вошел в состав флота в апреле, завершив долгий ремонт на верфи «Суон Хантер» на Тайне. Там эсминцу была приделана новая носовая часть, после того как в прошлом году он подорвался на мине в исландских водах. «Акейтес» был передан Специальному эскортному соединению Клайда. Это была небольшая резервная группа кораблей, которая по мере надобности передавалась для усиления эскортных групп, сопровождавших атлантические конвои.

А теперь «Акейтес» был вынужден покинуть гостеприимные берега Гурока на реке Клайд, где он ранее базировался, чтобы последние бурные месяцы своей жизни провести на севере. Первой настоящей работой для него стало сопровождение в северную Россию конвоя PQ-16. Непрерывные воздушные атаки против конвоя на протяжении всей последней недели мая стали настоящим испытанием для офицеров и матросов эсминца. После короткого отдыха в Мурманске он сопровождал обратный конвой, который совершил переход без всяких приключений. Потом «Акейтес» отправился в недолгий отпуск для чистки котлов и снова двинулся в Россию, на этот раз с конвоем PQ-18. Ему предстояла новая тяжелая битва с немецкими подводными лодками и самолетами Люфтваффе. Этот поход был памятен несколькими неудачными охотами за подводными лодками и просто отвратительными гидроакустическими условиями, которые крайне осложнили работу операторов асдика. А пребывание в Архангельске было отмечено подвигами команды на берегу. Несколько ночей эсминцам приходилось отправлять моряков на берег, чтобы тушить деревянные дома, загоревшиеся после налетов немецкой авиации.

Незадолго до выхода в море вместе с конвоем PQ-18 на «Акейтес» был назначен новый командир - капитан-лейтенант Э.Г.Т. Джонс. Сначала он привел «Акейтес» домой, в Клайд (приятное путешествие со скоростью 18 узлов), а потом направился на юг, в Гибралтар. Там находилось самое большое скопище эскортных кораблей, которое когда-либо привелось видеть команде. После недели совещаний и подготовки «Акейтес» вышел в море, сопровождая целую армаду транспортов, которая, словно по волшебству, возникла из пустынных далей Атлантики. Они направились к берегам Северной Африки, где начиналась крупнейшая десантная операция.

Следующие 10 дней «Акейтес» занимался обстрелом побережья и противолодочным патрулированием. Когда он сопровождал несколько кораблей обратно в Гибралтар, была обнаружена немецкая подводная лодка. После нескольких атак ее вроде бы удалось потопить.

Не столь удачным оказался обратный переход в Англию. В Бискайском заливе начался шторм, и подводная лодка сумела торпедировать и потопить войсковой транспорт «Уорвик Кастл». К счастью, у него на борту в это время не было солдат. Один из офицеров «Акейтеса» вспоминал: «Нам впервые пришлось выполнять тяжелую работу - подбирать спасшихся. Мы поднимали ослабевших, перепуганных людей на наши стальные палубы, воскрешали захлебнувшихся, хоронили мертвых и размещали живых в наших переполненных кубриках».

В конце ноября, когда были подготовлены первые планы проводки JW-51А и JW-51В, «Акейтес» находился в Гуроке на давно заслуженном отдыхе. Затем пришел приказ, и в сочельник 1942 года эсминец оказался в Сейдис-фиорде. Ему предстоял последний поход, который и прославил этот корабль.

Капитан- лейтенант Джонс был одним из самых молодых командиров эсминцев. Его помощником был 24-летний уроженец островов Джерси лейтенант Лофтус Пейтон-Джонес. Его отец, известный яхтсмен, командовал эсминцем в годы Первой Мировой войны. Следующим в цепи командования шел лейтенант Добровольческого Резерва Эрик Марленд, кавалер Креста за выдающиеся заслуги с пряжкой. (Он получил пряжку за потопление подводной лодки в Средиземном море.) Блестящий выпускник колледжа Магдалены в Оксфорде был известен своей скромностью и жизнерадостностью. Однако при этом он обладал исключительной храбростью.

Штурманом на «Акейтесе» служил молодой суб-лейтенант Резерва ВМФ Кеннет Хайфилд, который только что закончил учиться на кораблях компании «Пи энд О». Врачом являлся хирург лейтенант Джеймс МакФарлейн. Его помнили как прекрасного товарища, всегда готового поддержать любую затею кают-компании. Таким же бодрым и веселым был и старший механик лейтенант Питер Райт, который провел в море больше времени, чем кто-либо из офицеров эсминца. Самым неопытным был уроженец Северного Лондона суб-лейтенант Ф.Р. Барретт, однако он компенсировал нехватку знаний повышенным усердием.

Все эти офицеры, за исключением Пейтон-Джонеса, вскоре погибли. Из членов кают-компании, кроме него, остались живы также торпедист мистер Э.У. Смит и суб-лейтенант Э.Дж. Дэвидсон.

Однако в этот сочельник, зная, что вместе с остальными эсминцами им предстоит еще до полуночи выйти в море, офицеры решали животрепещущий вопрос: устроить рождественский вечер, пока они стоят здесь, или дождаться прибытия в Мурманск? Они пришли к выводу, что следует праздновать по-настоящему, ни на что не отвлекаясь. Тем более, что в Гуроке они погрузили в холодильник великолепных индеек. В конце концов было решено отпраздновать Рождество после прибытия в Мурманск.

Самым старшим после Шербрука командиром эсминца был капитан 2 ранга Дж.Э.Г. МакБиф, командир «Ориби». Далее шел командир «Обидиента» капитан-лейтенант Дэвид Кинлох. Капитан-лейтенант К.Э.Л. Склатер, который командовал «Обдьюрейтом», оказался единственным, кто знал Шербрука, так как служил вместе с ним несколько месяцев во Фритауне, командуя шлюпом «Уайлд Свон».

«Обдьюрейт», как и «Обидиент», был построен на верфи «Денни» в Думбартоне и вошел в строй всего несколько недель назад. Он был направлен в Скапа Флоу, чтобы команда эсминца сумела притереться друг к другу. Погода была настолько плохой, что не удалось провести даже учебные стрельбы. Эсминцы пришлось вместе с крейсером «Аргонот» отправит на Шпицберген, чтобы доставить туда припасы, а потом вывезти из Мурманска личный состав Королевских ВВС. Предстоящий поход был первой конвойной операцией эсминцев. Вдобавок из 3 старших лейтенантов Склатера двое заболели.

В состав флотилии также входил эсминец «Оруэлл», который был построен на верфи «Торникрофт» в Саутгемптоне в сентябре этого года. Его первые дни лучше всего опишет оператор радара Деннис Г. Макнесс:

«Когда мы приняли «Оруэлл» в Саутгемптоне, только один из шести операторов радара ранее служил на кораблях. Да и он лишь короткое время пробыл на крейсере. Я сомневаюсь, что кто-то из них ранее хотя бы видел эсминец. Уж совершенно точно, никто не представлял, что значит жить на таком корабле достаточно долго. Но во время тренировок мы слышали от инструкторов (вместе с рассказами о далекой Китайской станции и какими-то косыми взглядами) примерно следующее: «Эсминцы - это то, что надо. Не меняйте их ни на что другое. Меньше дисциплины, меньше толпы…»

Поэтому, когда я получил направление, то был рад, что окажусь в том раю, который расписывали инструкторы. После путешествия на поезде с несколькими пересадками нас построили на причале у борта «Оруэлла». Крикливый маленький человек метался взад и вперед, выплевывая приказы со скоростью пулемета. Поэтому нам предстоящая служба впервые показалась не столь приятной. Несколько старослужащих проворчали: «Это помощник артиллериста». Мы не смогли вспомнить никаких предупреждений инструкторов относительно этой персоны, и надеялись, что все это закончится.

Внезапно с воплем: «Связисты на борт!» он остановился перед нашей командой. Мы вежливо ответили, что все мы - персонал радиолокационных станций. Тут же выяснилось, что его словарный запас очень богат. Наконец он сдвинул фуражку на затылок с несколько озадаченным выражением лица и умчался, выкрикивая приказы матросам, которые разгружали вещевые мешки и койки.

Видя, что нам предоставлен шанс улизнуть, мы поднялись на борт и, наконец, нашли кубрик связистов. Там находилась разномастная компания сигнальщиков, шифровальщиков, радистов, санитар, писарь, коки и мы, операторы радара. Всего 25 человек, из которых лишь 4 бывали в море.

Прежде всего мы решили обзавестись надежным замком. Нам говорили, что это просто совершенно необходимо - так же, как найти постоянное место для своей подвесной койки. Как прав был этот советчик! В первую же ночь мы услышали жалобные стенания тех нескольких неудачников, кто так и не сумел устроиться. Замок оказался очень полезным в будущем. Было почти невозможно сохранить свои вещи в целости и порядке (например, форму первого срока), когда она засунута внутрь вещевого мешка, а сам мешок катается по всему кубрику, выброшенный с места либо твоими товарищами, либо качкой.

Наконец мы устроились и начали осматриваться. Кубрик сверкал чистотой и пах свежей краской. Кроме обеденных столов, имелась вся необходимая посуда, вилки и ложки. Этому месту предстояло надолго стать нашим домом. Корабль казался устойчивым, как скала, так как был пришвартован к причалу. И будущее выглядело не таким уж скверным.

В то время радиолокация считалась чем-то вроде колдовства, поэтому мы оказались вне корабельной команды. Двое или трое попали в офицерские вестовые и были обязаны прибирать каюты. Но за это они вознаграждали себя, закусывая в офицерском буфете во время ночных вахт. Остальные привлекались только к обычным приборкам.

Выспаться стало настоящей проблемой. Почти все мы имели подвесные койки, но опять-таки оказались неудачники, которые не смогли пристроиться как следует. Они спали на рундуках, на столах и даже под ними. Койки были развешаны повсюду, в основном на трубопроводах, которые шли под потолками. Некоторые висели достаточно высоко, чтобы под ними можно было подвесить еще одну.

Наконец мы покинули тихую, мирную верфь и направились в Скапа Флоу, чтобы после ряда тренировок стать «боеготовыми».

Пока мы знакомились с нашими обязанностями на корабле, мы знакомились и друг с другом, приучаясь работать вместе. Только теперь мы узнали, как это плохо, когда пищу не подают готовой, а тебя самого забирают на камбуз. Но вскоре мы научились готовить, хотя пудинги и печенье всегда оставляли желать лучшего. Мы даже научились теперь по несколько недель жевать бесконечную картошку.

Вот так, ни о чем не подозревая, мы отправились в наш первый поход. Слухи бродили самые разные - от Гибралтара до Южной Африки. Но оказалось, что это наш первый русский конвой».

Мы еще вернемся к Макнессу позднее. Тем временем 5 командиров прибыли на борт «Онслоу», чтобы встретиться с Шербруком и получить приказы. Все они, за исключением Склатера, впервые увидели своего командира, и их впечатления оказались такими же, как у офицеров штаба. Разговоры не слишком затянулись, и вскоре они покинули «Онслоу». Позднее они отправились друг к другу в гости обедать. Найджел Остин обедал вместе со своим старым другом Дэвидом Кинлохом, которого знал еще с довоенных времен, когда они оба служили инструкторами в Портсмуте. Каждый капитан вовремя вернулся на свой корабль, шлюпки были подняты, и эсминцы приготовились к походу. Все они заправились топливом под завязку с танкера «Скоттиш Америкен». На какое-то время в фиорде все затихло.

Глава 9 Якорь панер

В Сейдис- фиорде до полуночи сочельника 1942 года оставался один час. Слабый, но колючий ветерок катился вниз по склонам гор и морщил воду фиорда. Воздух был влажным и холодным, словно его специально пропустили над ледниками и заснеженными пиками острова. Несмотря на множество теплых одежек, люди зябко вздрагивали.

Ночь была тихой, ничуть не напоминая предыдущие штормовые дни и те, что еще были впереди. В небе сверкало северное сияние, разворачивая искрящиеся полосы и завесы, переливающиеся различными цветами. На берегу, еле заметные со стоящих на якоре эсминцев, мигали неяркие светлячки. Это были окна домов маленькой рыбацкой деревушки. Война и затемнение на далеком севере имели очень смутное представление. Рождество получилось почти волшебным - сверкающие снега и северное сияние.

Во всем христианском мире в это время отцы на цыпочках подходят к детским кроваткам, чтобы незаметно положить подарки, которые обрадованные дети найдут утром. Однако во многих домах веселья не было. Вдовам походы по магазинам игрушек не приносили радости. В других домах жены с тревогой гадали, как сейчас чувствуют их мужья, находящиеся за тысячи миль от своих семей.

А их мужьям, которые служили на эсминцах Шербрука, в это время было совсем не до праздника. Они натягивали толстые шерстяные жилеты, теплые кальсоны, рубашки, брюки и множество свитеров, прежде чем напялить шерстяные шинели, зюйдвестки, плащи и бахилы. Они привычно ворчали и поругивались. Моряки всегда завидовали солдатам, у которых ноги сухие, и которые могут провести вечер с девочками.

Ходовой вахте было приказано занять свои места. В 23.20 корабли должны выйти в море. Моряки очень неохотно расходились по своим постам. Внизу было тепло, хотя и душновато, ведь все иллюминаторы и люки были наглухо задраены. А остальные счастливчики остались досыпать в подвесных койках.

На каждом эсминце на бак была отправлена команда под руководством дежурного офицера, которая должна была поднимать якорь. Вместе с ними находился унтер-офицер-механик, чтобы работать со шпилем. В рулевую рубку пошел старшина рулевых, который всегда стоял за штурвалом, если корабль покидал гавань или входил в нее. Вместе с ним пошел вахтенный, который должен стоять у машинного телеграфа и передавать в машинное отделение приказы, поступающие с мостика.

На мостик поднялись несколько матросов. Один из них был рассыльным, а другие наблюдателями. Потом там же появился старшина сигнальщиков. Старший штурман заглянул в штурманскую рубку, чтобы переговорить с вахтенным начальником. Наконец из походной каюты появился капитан.

На мостике «Онслоу» виднелась высокая фигура капитана 1 ранга Шербрука. Он был закутан в шерстяную шинель и толстый шарф. Шербрук стоял вместе со своим штурманом лейтенантом Питером Вайаттом и вахтенным начальником.

На «Оруэлле» капитан-лейтенант Найджел Остин взглянул на часы и обратился к штурману, лейтенанту Патрику Сатоу. Это был человек ростом около 2 метров, с энциклопедической памятью. Каждый капитан заранее планирует действия своего корабля. Каждый штурман прорабатывает предполагаемый курс. Так как эти офицеры были ветеранами русских конвоев, им не требовалось дополнительно изучать лоции: «Арктика», том 3 и «Норвегия», том 3.

Медленно тянулись минуты. Крутые склоны скал на берегах фиорда были едва заметны в сполохах северного сияния. Все люди, находившиеся на мостиках эсминцев, вглядывались в «Онслоу», который был лидером флотилии.

На «Оруэлле», как впрочем и на других эсминцах, на мостик для доклада поднялся старший механик.

Лейтенант Трайб сообщил капитан-лейтенанту Остину: «Машины к походу готовы».

«Очень хорошо, чиф».

Оба котла эсминца были прогреты, хотя в действие был введен только один, что помогало экономить топливо. Работая вместе, они позволяли турбинам развить мощность 40000 лошадиных сил.

Но, прежде всего, требовалось поднять якорь, который сам по себе весил 1,75 тонны, не говоря уже о стальной якорной цепи.

Остин взял телефонную трубку линии, идущей с мостика на полубак, и приказал дежурному офицеру:

«Выбрать три смычки».

Офицер передал приказ унтер-офицеру, который включил мотор шпиля. Шпиль начал вращаться, выбирая якорную цепь. Прошло некоторое время, прежде чем офицер доложил на мостик, что три смычки - почти 200 футов цепи - выбраны. Глубины в фиорде были хорошими.

Все это время эсминцы ждали приказов «Онслоу». Внезапно замигал сигнальный прожектор, и сигнальщики тут же начали переводить морзянку на человеческий язык, передавая приказ своим капитанам.

На «Оруэлле» Остин приказал: «Поднять якорь».

Быстрый приказ офицера на баке, и шпиль снова залязгал. Офицер внимательно следил за углом наклона цепи, идущей из клюза к якорю на дне. Корабль медленно подтянулся к якорю, и угол наклона становился все больше. Наконец цепь вытянулась вертикально. Тогда офицер приказал: «Потравить и выбрать».

Нагрузка на шпиль резко упала.

«Якорь панер».

Как только якорь оторвался от морского дна, порвалась последняя связь с землей. Офицер проследил, как якорь показался из воды, убедился, что он не принес с собой никаких кабелей и обломков, и доложил на мостик: «Якорь чист».

Остин отдал первый приказ в машинное отделение. Он был повторен вниз по переговорной трубе в рулевую рубку, где за рукоятками машинного телеграфа стоял вахтенный.

Корабль плавно вздрогнул. Вода за кормой вскипела, когда начали вращаться два винта. Они работали враздрай, в разные стороны. Остин повернул корабль носом на восток, к выходу из фиорда.

Когда поворот завершился, винты толкнули корабль вперед. Рулевой у штурвала послушно повторял приказы капитана. Все эсминцы включили навигационные огни, чтобы легче было построиться следом за «Онслоу».

Они медленно уходили от берега во мрак, к выходу из фиорда. Вахтенные стояли на своих постах. Эсминцы начали слегка покачиваться, так как у входа в фиорд уже ощущалась волна. В 22.30 они прошли линию бонов, и сразу качка стала гораздо сильнее. Они выстроились в кильватерную колонну следом за «Онслоу». Сохранять строй ночью - задача тяжелая, опасная и утомительная. Уставной интервал в строю - 3 кабельтова, или 600 ярдов. В темное время суток корма переднего мателота кажется простым черным пятнышком, чуть более темным, чем окружающая темнота. Немного помогает кильватерная струя. Но что бы там ни случилось, вы не имеете права потерять это самое черное пятнышко. Как бы ни устала вахта, как бы качка ни трепала корабль, он должен видеть переднего мателота и следовать за ним.

Если же контакт будет потерян, попытка увеличить скорость может привести к столкновению. При скорости 20 узлов корабль проскочит 600 ярдов за минуту. 5 градусов отклонения от курса - и шансы найти своих сразу становятся равны нулю. Придется ждать рассвета, но даже тогда нельзя быть ни в чем окончательно уверенным.

Через несколько минут командир каждого эсминца отдает приказ покинуть кубрики и каюты, так как корабли проходят минные заграждения, прикрывающие подходы к Сейдис-фиорду. Фарватеры хорошо известны, однако всегда остается возможность налететь на дрейфующую мину, сорванную с якоря.

Вахта сменяется. Настала полночь, и вместе с ней пришло Рождество. Корабли, по-прежнему соблюдая строй кильватера, повернули на восток. Чуть позднее, когда в 2.00 «Онслоу» передал приказ остальным эсминцам перестроиться в строй фронта, радисты перехватили радиограмму, адресованную капитану 1 ранга Шербруку. Она пришла от адмирала Тови и была довольно краткой:

«Я определяю положение основной части конвоя JW -51В 25 декабря в 8.00 на основании рапорта патрульного самолета как 65є 14 ў N , 8є 31 ў W , скорость 7 узлов. В 15 милях за кормой одна или две группы отставших, они догоняют».

Эта точка находилась в 150 милях восточнее Сейдис-фиорда. Конвой уже прошел путь, равный расстоянию от самой северной точки Великобритании до самой южной, однако при этом едва начал свой поход.

Существовала вероятность, что противник уже обнаружил конвой. Чуть раньше адмирал Тови передал, что замечена идущая на запад немецкая подводная лодка. Ее курс был таков, что она вскоре вполне могла оказаться рядом с конвоем. Обнаружила ли она транспорты? Вероятно, нет, так как служба радиоперехвата почти наверняка засекла бы ее передачу и предупредила бы капитана 1 ранга Шербрука. С другой стороны, подводная лодка идет на запад, значит она вышла в поход и вполне может начать преследование конвоя… Но командир эскорта капитан 2 ранга Раст на «Брэмбле» тоже получил предупреждение адмирала Тови. Его корабли должны удвоить бдительность и ждать, пока их асдики обнаружат противника.

Вскоре после предупреждения о вражеской лодке Тови прислал Расту новую радиограмму. «Ваша позиция, вероятно, обнаружена самолетом FW в 13.15» .

В это время коновой находился там, где уже не оставалось никаких сомнений относительно его назначения. Он мог следовать только в Россию. Шербрук, для которого эта радиограмма была повторена еще раз, начал размышлять, какой будет реакция на сообщение самолета в I/SKL - оперативном отделе РВМ. Будут ли сконцентрированы на пути конвоя подводные лодки? Или его станут ждать надводные корабли, чтобы нанести удар, когда он подойдет поближе? Как обычно, у командира эскорта имелась масса вопросов и ни одного ответа.{В действительности самолет не сообщал о конвое.}

Так как конвой был не более чем крошечной точкой в бескрайнем океане, и найти его было довольно сложно, капитан 1 ранга Шербрук вывел свои 6 эсминцев в точку, которая находилась далеко впереди конвоя, а потом повернул назад, следуя вдоль линии предписанного конвою курса. Видимость была чуть более 3 миль. Эсминцы Шербрука шли строем фронта, и он приказал держать интервал 3 мили. В результате образовалась завеса шириной 15 миль, а под наблюдением находилась полоса шириной 21 милю.

Наблюдатели следили за выделенными им секторами, вахтенные офицеры тревожно обшаривали горизонт биноклями, но полдень подошел и прошел, а конвой так и не появился. Неужели он отклонился более чем на 21 милю от курса, в результате чего эсминцы разминулись с ним, так и не заметив его?

С момента получения радиограммы адмирала Тови погода была хорошей, поэтому такое было маловероятно. Скорее всего, конвой опаздывает, а несколько транспортов, как всегда, отстали. Вполне вероятно, что самолеты в первый раз указали неправильные координаты.{Штурман одного из эсминцев имел черный список коммодоров конвоев, которые не слишком беспокоились о точности навигации. Во многих случаях, когда было известно, что конвоем командует именно такой человек, его искали там, где он мог оказаться , а не там, где он должен быть . Это сберегало время, топливо и нервы.}

К счастью, конвой должен находиться на южной, светлой стороне горизонта, хотя в этих широтах даже в полдень солнце не поднимается выше чем на один градус над горизонтом. В 14.30 наблюдатель эсминца на западном конце шеренги заметил конвой на юго-западе. На эсминцах замигали сигнальные прожектора, и Шербрук развернул свое соединение навстречу транспортам. Конвой отклонился на 15 миль к западу от предписанного ему курса.

Торговые суда шли 4 колоннами, но некоторые из них отстали и не могли удержаться в строю, несмотря на все усилия эскорта. Чтобы не заставлять свои эсминцы лишний раз метаться туда-сюда и сберечь драгоценное топливо, Шербрук решил, что до наступления темноты за отставшими будут присматривать «Блэнкни», «Чиддингфолд», «Ледбери» и «Чирче».

Вскоре конвой был переформирован, все тихоходы загнаны обратно в строй. 6 эсминцев заняли свои места в кольце охранения: «Акейтес» на левой раковине, «Оруэлл» и «Ориби» на левом фланге, «Онслоу» впереди, «Обидиент» и «Обдьюрейт» на правом фланге. Траулеры «Визалма» и «Ноферн Гем» держались за кормой вместе с корветом «Рододендрон», чтобы подбираться спасшихся с торпедированных судов. «Брэмбл», имевший хороший радар, и «Хайдерабад» находились далеко впереди.

С наступлением темноты 3 эскортным миноносцам типа «Хант» и корвету «Чирче» было приказано оставить конвой, они свою работу сделали. Они уже имели приказы относительно дальнейших действий. Лишь команда «Блэнкни» искренне обрадовалась, так как ее впереди ждали несколько часов отдыха. Еще 6 дней назад вездесущий адмирал Тови передал по радио: «После ухода конвоя «Блэнкни» возвращаться в Скапа для ремонта компаса. «Ледбюри» и «Чиддингфолду» следовать в Лох Ю» .

«Блэнкни» повел эскортные миноносцы прочь. Сигнальщки отсверкали привычное пожелание удачи, и 14 транспортов остались с новым эскортом, который будет сопровождать их до конца пути. Когда «Ханты» оказались достаточно далеко от конвоя и подошли к Сейдис-фиорду, «Блэнкни» по радио передал командиру Соединения R адмиралу Барнетту координаты конвоя на 17.00, его курс и скорость. Даже если немцы запеленгуют эту передачу, они не смогут определить, где находится конвой. Эти сведения должны были облегчить задачу адмирала Барнетта, но в последующие 6 дней могло случиться - и случилось! - очень многое.

Медленно, со скоростью 8 узлов, транспорты ползли на север. Корабли эскорта сновали вокруг, бдительно неся охрану. Звенели асдики, вахтенные пристально осматривали горизонт, чтобы обнаружить любой корабль, неважно, кто это будет - свой или чужой.

Мэтьюз, старшина сигнальщиков коммодора, закурил на мостике «Эмпайр Арчера» сигару, чтобы отметить Рождество, и принялся лениво размышлять о жизни. Ровно год назад он находился в Ла-Манше на борту маленького угольщика в составе конвоя, идущего в Саутгемптон. Вокруг корабля легли 23 снаряда калибром 406 мм, выпущенные немецкой батареей на мысе Гри Не. Рождество 1942 года принесло другую неприятность, - по мере приближения к Полярному кругу температура неуклонно ползла вниз. Однако Мэтьюз решил, что у него достаточно книг: от «России» Бернарда Переса до «Мистера Полли» Герберта Уэллса.

Мысли всех моряков в это время были дома, где-то в городах и деревеньках Соединенных Штатов и Англии. Сегодня они пропустили семейный рождественский вечер.

Конвой продолжал следовать зигзагом. С этого момента командиры эсминцев пребывали в страшном напряжении. При каждом галсе им приходилось внимательно следить за ближайшей колонной транспортов, чтобы не потерять их в темноте. Порядок несения вахт изменился. Каждая из вахт, правого и левого борта, была поделена на две подвахты. Пока корабли совершали переход, исполняла обязанности одна подвахта, а три отдыхали. Идея была простой - дать людям отоспаться получше, пока это возможно. Когда будет объявлена готовность, всей вахте придется находиться на своих постах, и тогда об отдыхе будет лучше забыть.

Люди сбивались в кучки вокруг орудий, на прожекторных площадках, у торпедных аппаратов. Они пытались хоть как-то согреться и немного подремать. Те счастливчики, которые сумели найти кусочек свободной поверхности, например, кранцы первых выстрелов, ложились. Остальные старались укрыться от пронизывающего ледяного ветра. Но если корабль увеличивал скорость, тогда воздушный поток над палубой становился по-настоящему сильным, и спрятаться от него уже было невозможно.

Как всегда, людям казалось, что ночь тянется бесконечно. Однако мрак начал редеть, уступая место неверным и призрачным серым сумеркам. В это время суток всегда становится холоднее, но дух и физические силы людей тают.

Темнота понемногу рассеялась, начиналось то, что в этих широтах называется днем. Люди с тревогой принимались считать появляющиеся силуэты кораблей. Коммодор Мелхьюиш на мостике «Эмпайр Арчера», и капитан 1 ранга Шербрук на «Онслоу», и капитан-лейтенант Кинлох на «Обидиенте»… все лихорадочно обшаривали взглядом 4 колонны транспортов. Три… семь… десять… четырнадцать. Все здесь, никто не отстал. Так должно быть, но так бывает слишком редко.

Начались святки… и теперь стала сказываться усталость. Капитаны и штурманы, которые редко покидали мостик, постарались хоть немного поспать. Они уже были измотаны, хотя прекрасно знали, что переход только начался. Погода временно улучшилась, но впереди была еще целая неделя пути. В полдень конвой достиг широты 68є N и пересек Полярный круг.

Далеко оттуда, в Исландии, заместитель командующего Флотом Метрополии адмирал сэр Брюс Фрезер приказал своему соединению - линкор «Энсон», тяжелый крейсер «Камберленд», 3 эсминца - разводить пары. Чуть позднее в тот же день они вышли из Акурейри, чтобы выполнить приказ адмирала Тови, полученный 10 дней назад: «Прикрывать конвой JW-51В, пока тот находится между широтами 01є и 15є».

Корабли Соединения R (ближнее прикрытие), крейсера «Шеффилд» и «Ямайка» благополучно прибыли в Кольский залив, доведя до цели конвой JW-51А. Как уже говорилось, они весело провели Рождество, и святки использовали для того, чтобы отоспаться. На следующий день им предстояло выйти навстречу конвою JW-51В, который сейчас медленно приближался к берегам России.

Утром бомбардировщик «Либерейтор» Берегового Командования обнаружил конвой и начал кружить над ним. Чуть раньше Питер Вайатт рассчитал координаты конвоя, которые полагал правильными, и сигнальщик «Онслоу» прожектором передал самолету широту, долготу и скорость конвоя. Чуть позднее, когда самолет приземлится в Исландии, эти сведения будут переданы в Адмиралтейство, и там увидят, что конвой сильно отстал от графика. Адмиралтейство в свою очередь предупредит адмирала Барнетта, а если будет нужно - и адмирала Фрезера.

Используя самолет в качестве посыльного, капитан 1 ранга Шербрук избежал необходимости нарушать радиомолчание. Он должен был использовать свою рацию только в самых крайних случаях, например, когда на горизонте появится вражеский корабль. Для связи между кораблями радио тоже следовало использовать лишь при острой необходимости. В этом случае корабль должен был работать на строго определенной длине волны при минимальной мощности передатчика, когда его слышно лишь на очень малом расстоянии. Такую передачу могла перехватить находящаяся неподалеку подводная лодка, но никак не береговой пеленгационный пост.

Вскоре после того как «Либерейтор» улетел на базу, унося с собой координаты конвоя, появилась летающая лодка «Каталина», которая тоже начала кружить над конвоем.

К этому времени транспорты следовали со скоростью 8,5 узлов, сохраняя почти идеальный строй. Пока все шло нормально. Однако коммодор страдал, потому что его судно «Эмпайр Арчер» отчаянно дымило. Корабль имел угольные котлы. Сильный ветер подхватывал дым и нес его прямо на мостик, так как труба была довольно низкой. В результате вся вахта отчаянно чихала и плакала, задыхаясь в дыму. Но гораздо хуже было другое. Как позднее рассказывал коммодор Мелхьюиш, «временами становилось просто опасно, так как видимость сокращалась до нуля». Кроме того, дым мог выдать конвой противника, так как был виден издалека. Впрочем, старший механик «Эмпайр Арчера» ничего не мог сделать, качество угля было ниже всякой критики.

Если не считать мины, замеченной у борта судна коммодора и потопленной «Рододендроном», святки прошли спокойно, так же, как и следующая ночь. На следующий день линкор «Энсон» и крейсер «Камберленд» вместе с эсминцами сопровождения вышли на предписанную позицию и оказались к югу от конвоя. Теперь они могли прикрыть транспорты, если немецкие корабли попытаются подойти к ним с юга.

Но адмирал Фрезер не мог прикрыть конвой от вражеских кораблей, вышедших из Альтен-фиорда. Точно так же он ничего не мог сделать с кораблями, вышедшими из Тронхейма, если они поднимутся на север вдоль берега до мыса Нордкап. Эту брешь должно было прикрыть Соединение R. Как уже говорилось ранее, адмирал Барнетт вышел в море 27 декабря, чтобы занять свою позицию.

А ближе к берегу патрулировали подводные лодки: 6 английских, в том числе «Граф», голландская О-14 и польская «Сокол». Они образовали завесу, через которую предстояло пройти немецким кораблям, если они выйдут в море для атаки конвоя.

Цифра, указывающая широту в бортовых журналах транспортов, постепенно увеличивалась. 27 декабря - 70є N, 28 декабря - 72є N. Одновременно конвой потихоньку смещался к востоку: с 6є W 26 декабря до 4є О 28 декабря.

Прочерченная карандашом линия курса упрямо ползла к северо-восточному углу карты. Сначала она пересекла Полярный круг, потом повернула на восток, и начался самый длинный отрезок пути. Но с этой минуты каждая пройденная миля приближала конвой к главной базе немецкого флота в Норвегии. Вест-фиорд, в голове которого располагался Нарвик, находился всего в 400 милях. Для немецкого карманного линкора или крейсера это означало всего 18 часов хода. Дальше на север находился Альтен-фиорд, до которого в этот момент оставалось 550 миль. Однако он становился ближе с каждой минутой. Это логово служило укрытием немецким кораблям, притаившимся в засаде. Отсюда немцам для атаки конвоя следовало пройти не более 200 миль. И раз база была так близко, они могли не опасаться быть отрезанными от нее.

Глава 10 Гонка начинается

А теперь мы вспомним, чем занимались немцы в последние несколько дней. В тот день, когда конвой покинул Лох Ю, Гитлер провел очередное совещание по морским вопросам в Вольфшанце, впервые после более чем месячного перерыва. Из Берлина прилетел гросс-адмирал Редер, в ставке уже находились фельдмаршал Кейтель и вице-адмирал Кранке (представитель Редера при ставке фюрера), а также капитан 1 ранга фон Путткамер, адъютант Гитлера от ВМФ.

Встреча проходила в бетонном бункере на глубине нескольких метров под землей. В комнате, несмотря на вентиляцию, пахло сыростью. Гитлер, как всегда, был одет в серую, полувоенную униформу. На левом рукаве красовалась партийная повязка, слева на груди был приколот Железный Крест.

Кейтель и Редер прибыли в полной форме. Кейтель - в мундире с красным стоячим воротником и Железным Крестом на шее. Редер всегда носил туго накрахмаленный воротничок с отогнутыми уголками, хотя эту старую форму морские офицеры уже почти забыли.

Когда закончилось щелканье каблуками, отдание чести и рукопожатия, Редер начал свой доклад. Учитывая взгляды Гитлера, он начал с «Поля судьбы», то есть с Норвегии. Тяжелый крейсер «Хиппер», карманный линкор «Лютцов», легкий крейсер «Кельн» и 5 эсминцев стояли в Альтен-фиорде. Легкий крейсер «Нюрнберг» и 1 эсминец находились в Нарвике. «Тирпиц» стоял в Тронхейме вместе с 3 эсминцами. Редер добавил, что в следующем месяце в Норвегию с Балтики отправятся «Шарнхорст», «Принц Ойген» и 5 эсминцев.

Он сообщил Гитлеру, что имеются планы относительно «Лютцова». Карманный линкор должен был начать крейсерскую войну в Арктике, «потому что в настоящее время снабжение доставляется в северную Россию, судя по всему, на транспортах без охраны, а подводные лодки не слишком эффективны в темные зимние месяцы на северных коммуникациях».

Затем он перешел к положению с топливом, «которое в ближайшем будущем станет еще более трудным, потому что итальянцам требуются дополнительные поставки. Даже наше собственное положение с нефтью таково, что тяжелые корабли не могут заправляться в основных портах, если только заранее не сделаны приготовления, так как мы не можем сохранить достаточные запасы».

К этому Гитлер добавил весьма курьезную реплику. Он считал, что «опасность возможного вторжения союзников в северную Норвегию станет наибольшей в январе. Система ПВО будет беспомощна из-за темноты».

Послушав Редера в течение 10 минут, Гитлер прервал совещание и приказал адмиралу прибыть к нему на обед. Совещание позднее было продолжено. Оно стало последним, в котором Редер участвовал в качестве главнокомандующего германским флотом. Именно история с конвоем JW-51В привела к его отставке. А тем временем конвой покинул Минч и начал борьбу с суровой Атлантикой.

Пока немцы спорили, конвой продолжал следовать дальше на северо-восток со скоростью 8 узлов. Это было не слишком много. Скажем прямо, эта скорость была слишком мала, чтобы как можно быстрее покинуть опасную зону.

Вечером в воскресенье 27 декабря один из офицеров-радистов британского танкера «Эмпайр Эмералд» прослушивал частоту 434 Кгц, когда поймал сигналы радиомаяка по пеленгу 56є - то есть слева по носу у конвоя. Об этом сразу сообщили коммодору, и он немедленно известил «Онслоу». Когда об этом узнал связист лейтенант Фостер, он сказал, что «Обдьюрейт» следит за этой частотой. Капитан 1 ранга Шербрук приказал сразу сообщить ему, если появится хоть какая-то информация. Однако командир «Обдьюрейта» ответил, что никаких сообщений не получено. Тогда Шербрук решил, что вряд ли этот сигнал адресован конвою, и, скорее всего, передачу ведет подводная лодка.

Ночью барометр начал падать, пусть медленно, но со зловещей неуклонностью. По северной Атлантике к конвою катилась еще одна зона низкого давления. Ветер начал усиливаться. Сначала он только посвистывал в снастях, потом начал грозно выть. Вместе с собой он пригнал довольно крупные волны и снежные шквалы. Видимость моментально упала почти до нуля, все вокруг почернело. Теперь сохранение строя превратилось в настоящий кошмар.

На мостиках транспортов офицеры и наблюдатели болезненно щурились, пытаясь защитить глаза от ветра. Они напряженно вглядывались в темноту, стараясь не потерять из вида идущий впереди корабль и удержаться за ним. Но в то же время им приходилось бдительно следить за теми, кто идет сбоку и сзади. Не раз и не два вахтенный офицер с ужасом замечал форштевень заднего мателота всего лишь в нескольких метрах от себя, прямо напротив собственного мостика. Затем в течение нескольких секунд или минут судьба кораблей висела на волоске. Видит ли второй корабль его? Уменьшит ли он скорость, чтобы отойти назад и занять правильную позицию? А если там кто-нибудь запаникует и прикажет рулевому поворачивать? Ведь тогда в момент поворота его корма ударит тебя прямо в борт.

Но еще хуже приходилось эсминцам. Даже в хорошую погоду этими кораблями было крайне сложно управлять из-за слишком малой скорости конвоя. А когда ветер усиливается и волна становится крупной, это уже просто невозможно, так как давление ветра разворачивает корабль. Приходится увеличивать скорость, чтобы восстановить управление кораблем, но тогда эсминец был должен двигаться зигзагом, чтобы не обогнать конвой. При этом каждый корабль эскорта имел свою, жестко определенную позицию. Отклониться от нее на пару сотен ярдов значило либо столкнуться с каким-нибудь транспортом, либо потерять конвой из вида.

Два траулера, «Ноферн Гем» и «Визалма», и корветы «Рододендрон» и «Хайдерабад» напоминали камни в полосе прибоя. Волны то и дело захлестывали их, и корабли отчаянно раскачивались.

Сначала ветер дул с северо-востока прямо поперек курса конвоя. Торговые суда несли на палубах огромные ящики с самолетами, и поэтому сильно раскачивались. Плоские бока ящиков действовали как паруса. Судно под сильным порывом ветра могло медленно наклониться в подветренную сторону и несколько мгновений оставаться в таком положении, что вызывало невольное посасывание под ложечкой у экипажа. После этого корабль так же медленно выпрямлялся, чтобы затем опять повалиться на борт.

Вскоре ветер достиг силы 7 баллов по шкале Бофорта - от 27 до 33 узлов, что уже граничило со штормом. Фонтаны брызг, поднятые кораблями, начали застывать ледяной коркой на палубах, леерах и надстройках. Сначала это был тонкий слой, но как-то незаметно лед становился толще и прочнее.

Сменившиеся вахтенные пытались уснуть. Оператор радара Макнесс писал:

«Когда мы попали в зону плохой погоды, то наконец поняли, что означает служить на эсминцах. Корабль гремит и скрипит, прыгая на высоких волнах. Сначала он должен вскарабкаться на вершину водяной горы, а потом летит вниз, словно камень, с грохотом ударяясь о дно ущелья. После этого ему предстоит вползти на следующую волну, и все повторяется сначала, причем все сопровождается ужасным шумом.

Корабль нещадно мотает с борта на борт, и человек не может стоять, если не держится за что-нибудь. Мы были слишком неопытны, и все это застигло нас врасплох. Мы даже не представляли, что корабль может вести себя подобным образом.

Мусорные ведра, полные грязной воды и каких-то маслянистых ошметков, срываются со своих мест и расплескивают содержимое по кубрику. Все вещи слетают со своих мест и весело прыгают по полу. К ним присоединился поток картошки, вылетевший из развязавшегося мешка. Кто-то, обманутый фальшивым спокойствием минутного затишья, пытается вылить мыльную воду из раковины. Но корабль неожиданно резко кренится, пол предательски выскакивает из-под ног, и мыльная пена присоединяется к невообразимому коктейлю на палубе.

Если в борт ударяет особенно высокая волна, вода заливает палубу и мчится по ней, попадая в люки. Тогда в кубрики по трапам льются настоящие водопады. Вода перекатывается по палубе взад и вперед, таская с собой упавшую одежду. Прибоем бьется о мешок с капустой, валяющийся тут же. Вскоре в кубрике воцаряется неописуемая вонь, и мешок отправляется за борт.

Попытка поесть в такую погоду совершенно безнадежна даже для тех, кто чувствует себя достаточно хорошо для этого. После того как человек выбрался из камбуза, где готовилась еда, он садится за стол. Но это выглядит смешно. Вам приходится напрягать все силы, чтобы удержаться за столом, держа в одной руке поднос, а в другой ложку. Стол кренится влево и вправо, вдобавок он регулярно поворачивался, сводя на нет все ваши усилия. Если крен корабля резко увеличивается, все стоящее на столе летит либо вам на колени, либо вообще на пол.

Но самым ужасным была морская болезнь. От нее страдают все люди. Просоленный морской волк, который прослужил на корабле несколько лет, может зеленеть при малейшей качке. Зато безусый новобранец, призванный после начала войны, может чувствовать себя отлично. (Я знал одного моряка, который легко переносил самое сильное волнение. Но зато в отпуске, едва он садился в поезд, то сразу заболевал.)

Вахты должны стоять даже те, кто болен. Освободившись, они используют любую возможность, чтобы поспать в койках и на рундуках. Они лежат лицом вниз, совершенно неподвижно, срываясь с места только для того, чтобы подняться на верхнюю палубу и поблевать за борт. Но часто они опаздывают. И вонь в кубрике становится еще гуще.

Несение вахты становится тяжелым испытанием. Мы 4 часа находились на своих постах, а еще 4 часа рядом. Но время отдыха часто прерывалось звонками боевой тревоги.

После 4 часов на верхней палубе, на ледяном ветру, под ударами метели, когда высокие волны бьют в борт, человек спускается вниз и кричит от боли, как только тепло кубрика заставляет кровь снова циркулировать в его заледеневших пальцах. Очень часто одежда промокает насквозь, и шансов успеть просушить ее до следующей вахты почти нет.

Койки, в нарушение всех уставов, никто не убирает. Мы пытаемся отдохнуть в них, на какое-то время появляется возможность забыть обо всем и постараться уснуть. При этом, когда ты лежишь в койке, на нее постоянно кто-нибудь натыкается. Иногда тебе не удается подвесить койку, особенно если в кубрике нет света, и тогда ты стараешься найти ближайший рундук, чтобы шлепнуться на него.

Мокрая одежда - это совершенно отдельная проблема. Счастливы те, кто заступает на вахту в сухих шинелях. Сушка одежды становится еще более трудной из-за конденсации влаги в кубриках.

Сохранить продукты не менее сложно. Мы выходим в море с мешками хлеба, картофеля, капусты. Но вскоре они промокают насквозь и превращаются невесть во что. Прежде чем мы доберемся до России, рацион будет строго нормирован, нам придется жевать хлеб, который сумеет испечь кок, и сухари. Приобретают популярность банки с обезвоженным картофелем. Постепенно пропадают тарелки и столовые приборы. Первые просто бьются, так как никто не следит, чтобы они были надежно закреплены в ящиках. А ложки, вилки и ножи часто просто выплескиваются за борт из бачков вместе с грязной водой. Часто можно видеть необычные картины: кто-то ест с помощью ножниц, а кто-то - с помощью консервного ножа.

Хотя все ворчат и ругают жизнь, никто не теряет чувства юмора. Ежедневная чарка рома устраняет массу проблем (хотя бы на пару часов). Те, кто не страдает от морской болезни, используют это преимущество, стараясь выпросить у позеленевших бедняг их порции. И горе тому, кто не может вынести запаха рома».

На борту торговых судов условия были почти такими же скверными.

Мэтьюз, служивший на «Эмпайр Арчере», записал в дневнике: «Водопровод замерз. Нельзя умыться, нельзя уснуть, нельзя согреться. Переборки в отсеках покрыты льдом. Очень неприятная ночь».

Ветер силой 7 баллов никак не желал ослабевать. Поздно вечером на следующий день радисты «Онслоу» перехватили сообщение «Ориби» на флотской волне в коротковолновом диапазоне. Оно было зашифровано, и его сразу же передали дежурному шифровальщику. Но вскоре выяснилось, что он ничего не может сделать. Радиограмма была зашифрована тем шифром, ключей к которому на «Онслоу» не имелось. Радист «Онслоу» получил приказ запросить у «Ориби» повтор радиограммы. Но прежде чем был получен ответ, метель прекратилась, и видимость резко улучшилась. Поэтому Шербрук приказал вызвать «Ориби» с помощью прожектора.

Но прошло полчаса, а «Ориби» так и не успел ничего ответить. Потом опять налетел снежный шквал, видимость снизилась, и «Ориби» пропал в белесой мути.{Позднее «Ориби» сообщил, что он оторвался от конвоя из-за неисправности гирокомпаса. Ночью он встретился с конвоем, но еще до рассвета снова потерял его. Следующие сутки эсминец безуспешно пытался найти конвой, а потом самостоятельно направился в Кольский залив, куда и прибыл 31 декабря.}

Незадолго до полуночи американский транспорт «Джефферсон Майерс», капитан которого был вторым заместителем коммодора, оказался в опасности. Судно сильно раскачивалось, так как в левую скулу били высокие волны, а отчасти еще и потому, что на палубе находились 4 огромных контейнера с бомбардировщиками, которые создавали излишнюю парусность. Крепления ослабли, и вскоре стало ясно, что контейнеры вот-вот сорвутся с мест. Они могли серьезно повредить корабль.

Капитан понимал, что, следуя вместе с конвоем курсом 71є, он не сумеет избежать катастрофы. Поэтому он прожектором передал коммодору, что ему следует лечь в дрейф. Коммодор согласился, однако ждать его просто не мог. «Это слишком рискованно и, вероятно, просто невозможно - лечь в дрейф конвоем», - передал он позднее.

«Джефферсон Майерс» оставил строй и повернул по ветру, взяв курс 55є. Его винты вращались очень медленно, и корабль перестало так болтать волнами. Его экипаж в полной темноте на обледеневшей палубе накладывал дополнительные растяжки на контейнеры.

Так прошел понедельник 28 декабря. Впрочем, в условиях постоянных штормов, снежных зарядов и полярного мрака понятие «сутки» кое-что значило только для штурманов. Наступил вторник, а погода стала еще хуже. Ветер изменил направление на NNW и теперь дул со скоростью 40 узлов.

Шторм бушевал уже более суток. Ветер, примчавшийся с Северного полюса, был настолько колючим, что моряки не могли вспомнить ничего подобного. Он поднимал волны высотой 18 футов и срывал пену с их гребней.

Вскоре «Далдорх», головное судно левой внутренней колонны, передало, что у него смыло палубный груз. Транспорт больше не мог следовать вместе с конвоем, он тоже покинул строй и лег на курс 55є, дожидаясь улучшения погоды. Судя по всему, его поворот ввел в заблуждение транспорты левой колонны, так как в 2.00 траулер «Визалма», который шел замыкающим в ней, обнаружил, что он вместе с 3 транспортами оторвался от конвоя. Вместе с траулером оказался головной транспорт левой колонны «Калобр», чей капитан был первым заместителем коммодора, и третье судно в колонне - «Честер Вэлли». Шедший вторым «Балло» остался вместе с конвоем. Шкипер «Визалмы» полагал, что третьим был либо «Далдорх», который еще раньше сообщил, что покидает строй, либо «Джон Г. Латроб». Более вероятно, что это был все-таки «Далдорх».

Все 4 транспорта обнаружили, что не могут держаться на предписанном конвою курсе 71є из-за высоких волн и сильного ветра, поэтому они были вынуждены покинуть строй и лечь в дрейф. Хуже было другое: шторм понес их в чуть ли не противоположных направлениях. Шкипер «Визалмы» решил остаться вместе с одним из транспортов и выбрал «Честер Вэлли». Траулер осторожно подошел к транспорту поближе и начал дрейфовать вместе с ним.

Все утро корабли дрейфовали вместе. Один - большой транспорт, в трюмах которого находились 25 танков, 10 истребителей и 4371 тонна различных грузов, а на палубе стояли 4 бомбардировщика в контейнерах. Второй - крошечный траулер, который временами совершенно пропадал из вида в облаках брызг и снега. Огромные волны швыряли его, как игрушку.

В полдень шкипер «Визалмы» решил, что погода немного улучшилась, и передал на «Честер Вэлли», что он намерен попытаться опять лечь на курс 70є и попробовать догнать конвой.

Но как только было повернуто рулевое колесо, огромная волна с грохотом обрушилась на полубак траулера. Она снесла крышку люка, и вода хлынула вниз, в артиллерийский погреб. Через несколько секунд в погребе было уже 3 фута воды, и оставаться на этом курсе было бы форменным самоубийством. Траулер снова увалился под ветер, и команда приступила к откачке воды.

Лишь около полудня этого омерзительного вторника погода внезапно улучшилась, и полумрак рассеялся. Теперь видимость составляла около 10 миль. Командиры кораблей эскорта с тревогой огляделись и убедились, что конвой, как таковой, уже не существует. Вместо 14 транспортов, выстроенных в 4 колонны, можно было увидеть только 9 судов, разбросанных по всему горизонту.

Эсминцы принялись собирать их, как терпеливые овчарки сгоняют в одно место непослушных овец. Но эта работа была непростой, так как волнение оставалось достаточно сильным. Ни один из транспортов не мог нормально поворачивать, и они передвигались буквально черепашьим шагом.

К этому времени корабли уже покрывала корка льда толщиной в 3 дюйма. Кабеля, которые обычно были не толще мизинца, так обросли льдом, что стали толщиной в руку. Ледяной занавес приковал стволы орудий к палубе. Орудийные затворы превратились в ледяные глыбы, а поворотные механизмы промерзли насквозь. Глубинные бомбы оказались намертво припаяны к стеллажам и бомбометам. Торпедные аппараты заросли наглухо. Корабли потеряли свои привычные очертания и превратились в нечто, похожее на сахарные фигурки, украшающие торты.

Корабли эскорта, покрывшись слоем льда, перестали быть боевыми кораблями. Если бы в этот момент появился противник, им осталось бы лишь одно - спасаться бегством.

Вот теперь, когда начались жгучие морозы, операторы радара в полной мере оценили преимущества своего положения. Они находились в закрытом помещении, тогда как наблюдатели, артиллеристы, сигнальщики были отданы на растерзание бешеной Арктике. На эсминце имелись 2 радиолокационные рубки, одна над другой. Они располагались между мостиком и трубой. Обогреватели и теплая аппаратура сохраняли тепло в рубках. Но неприятная смесь запахов и ужасная качка вынуждали большинство операторов держать под рукой специальное ведро.

Теперь перед капитаном 1 ранга Шербруком встала задача - найти пропавшие корабли: 5 транспортов, эсминец «Ориби» и траулер. Так как «Ориби» находился на левом фланге охранения, и пропали именно суда левой колонны, существовала вероятность, что они просто оторвались в темноте от конвоя и сейчас находятся где-то на северо-западе.

Пропала треть транспортов, нужно было найти их как можно быстрее, прежде чем они отстанут слишком сильно. Поэтому Шербрук решил отправить на поиски корабль, оснащенный радаром.

Кроме того, ему постоянно приходилось помнить о сложностях с навигацией. Питер Вайатт в последние двое суток не имел возможности определиться, и все это время бушевал сильный шторм. В подобных случаях сильные ветры вызывают заметный снос, так как весь поверхностный слой воды начинает скользить по ветру. В этих отдаленных районах моряки бывают крайне редко, поэтому никаких данных о величине подобного сноса не имелось. Можно было лишь предположить, что он может достигать 50 миль в день. Кроме того, из-за сильного волнения конвой не мог точно держаться на курсе и постоянно вилял.

На основании прокладки, выполненной по счислению, с учетом допуска на вероятный снос, конвою уже следовало поворачивать вправо, изменив курс с 71є на 90є, то есть двигаться прямо на восток. Но решить это можно было, только опираясь на прошлый опыт.

Шербрук решил отправить на поиски пропавших кораблей тральщик «Брэмбл», так как он был оснащен современным, мощным поисковым радаром. 29 декабря в 12.30 приказ произвести поиск в северо-западном секторе был передан на тральщик прожектором. Шербрук предупредил Раста, что конвой вскоре повернет на восток. Время поворота будет зависеть от результатов определения координат по звездам.

«Брэмбл» отсверкал прожектором ответное «R», подтверждая, что приказ получен, и повернул. Антенны его радара начали вращаться, пытаясь нащупать пропавшие траснпорты. Но больше этот тральщик англичане не видели.

Вечером шторм окончательно выдохся. После того как стих ветер, начало успокаиваться и море. Жизнь на кораблях стала более сносной, люди понемногу начали приходить в себя. Хотя это удалось далеко не всем, так как кое-кто в последние двое суток вообще не имел отдыха.

Освобожденные от льда антенны радаров получили возможность вращаться, и наблюдение за конвоем было поручено поисковым радарам. Однако в те дни это занятие требовало долгой подготовки и незаурядного ума, так как ученые еще не разработали способ проецирования картинки на экран электронно-лучевой трубки, как это происходит в телевизоре. При слежении за конвоем было исключительно сложно отличить одно судно от другого. Операторы обнаружили, что реальная работа сильно отличается от занятий в школе на острове Мэн в Ирландском море.

Как обычно, самая большая нагрузка выпала на долю Шербрука. Обеспечение безопасности военных кораблей и транспортов лежало на нем персонально. В результате шторма по прихоти природы, которая далеко не всегда считается с желаниями человека, пропала треть конвоя. Обвинить в этом нельзя было никого. Нельзя ставить в вину человеку то, что он не видит соседнее судно, если метель и темнота сокращают видимость до нескольких ярдов. Если рулевой выбивается из сил, чтобы удержать судно на курсе, а оно все равно рыскает до 20 градусов в сторону, не следует удивляться, что кто-то не может удержаться в строю.

Но у Шербрука было более чем достаточно и других проблем. Он вспоминал позднее: «Ночь была темной, как львиная глотка, постоянно налетали снежные заряды. Я ущел в свою походную каюту под мостиком, но уже через несколько минут вылетел оттуда. Из переговорной трубы донесся вопль флагманского связиста флотилии Фостера: «Мы сейчас протараним «Оруэлл»!»

Можете представить себе мои чувства. Два поврежденных эсминца, из которых один, скорее всего, потеряет ход где-то за Полярным кругом, в сотнях миль от ближайшего берега. И без того слабый эскорт станет еще слабее. Я полагаю, это был самый скверный момент в моей жизни!

Я оказался на мостике через несколько секунд и успел как раз вовремя, чтобы увидеть корму «Оруэлла», проходящую под форштевнем «Онслоу». Мы разошлись под прямым углом на расстоянии не более 20 футов».

Не меньше был напуган и капитан «Оруэлла» Остин, которого вызвали на мостик точно таким же паническим криком. Его радость по поводу того, что столкновения удалось избежать, длилась недолго. Мигающий сигнальный прожектор на мостике «Онслоу» потребовал ответить, кто поставил флагмана в опасное положение. Оба эсминца потеряли свое место в строю, но командир флотилии мог сорвать свое раздражение на подчиненном. Его запрос завершился суровым требованием: «Причины данного инцидента изложить в письменном рапорте по возвращению в порт».{После боя, в котором Шербрук получил тяжелое ранение, он порадовал «Оруэлл» коротким сообщением об отмене этого приказа.}

Инцидент, сам по себе не слишком важный, так как столкновение все-таки не произошло, показывает, что силы эскорта за пару секунд могли сократиться вдвое. Пока «Ориби» шлялся где-то вдали, эскорт состоял всего из 4 эскадренных миноносцев. Следует добавить, что подобные инциденты имеют обыкновение случаться, когда силы капитанов и старших помощников на исходе. Но не меньшая нервная и физическая нагрузка лежала на штурманах, которым приходилось проводить на открытом мостике по 18 часов в сутки, урывая для сна несколько минут на разножке в тесной штурманской рубке.

В начале вечера во вторник Питер Вайатт, который поднялся на мостик с секстантом в руках, наконец-то сумел поймать несколько звезд. Он быстро рассчитал координаты, и выяснилось, что конвой находится далеко позади предполагаемой позиции. Вероятно, это произошло потому, что поворот на восток был выполнен лишь накануне в полночь.

В среду 30 декабря минуло 8 дней, как конвой покинул Лох Ю. Погода стала лучше, и на всех кораблях свободные от вахты моряки были посланы на палубу счищать ледяную корку. В ход пошли кувалды и лопаты. Артиллерийские офицеры следили за тем, чтобы в первую очередь очищались орудия. На замки были натянуты брезентовые мешки, но крепящие их пеньковые тросы превратились в стальную проволоку, которую пришлось разрезать. На нескольких кораблях смазка в замках застыла намертво, и потребовались серьезные усилия, чтобы они снова начали действовать.

Конвой двигался со скоростью 6 узлов, чтобы дать возможность отставшим транспортам догнать себя. В 9.00 прибыл первый из отставших транспортов и занял свое место в строю. Но конвой все еще сильно отставал от графика, исходя из которого действовало Соединение R, крейсера «Шеффилд» и «Ямайка». Поэтому в 11.00 коммодор и капитан 1 ранга Шербрук решили увеличить скорость до 9 узлов.

Через полчаса на юго-западе были замечены еще несколько кораблей. Шербрук приказал «Обдьюрейту», которым командовал Склатер, проверить, кто это. Эсминец обнаружил еще 2 транспорта и проводил их к конвою. Чтобы не потерять их снова, Шербрук уменьшил скорость до 8 узлов, дождался, пока они займут свои места, и снова увеличил скорость до 9 узлов.

Теперь не хватало 2 транспортов, эсминца «Ориби» и траулера «Визалма». Все надеялись, что «Ориби» сопровождает остальные корабли и приведет их с собой в Кольский залив. В действительности только «Визалма» вместе с «Честер Вэлли» сейчас шли на восток со скоростью 11 узлов, пытаясь нагнать конвой. Однако в результате они оказались впереди конвоя и чуть слева от его курса.

Уже поздно вечером, переговариваясь с «Честер Вэлли», «Визалма» заметил вдали какой-то корабль, тоже сигналящий прожектором. Шкипер траулера решил на всякий случай не привлекать к себе внимания. Так как это вполне мог оказаться немецкий рейдер, он также решил не проверять принадлежность замеченного корабля.

А немного раньше радиограмма Адмиралтейства известила Шербрука о повышенной активности немецких радиостанций, расположенных на побережье Норвегии. После этого все на мостике «Онслоу» принялись гадать, что это означает. Конвой обнаружен? Немцы намерены его атаковать? Или речь идет о Соединении R? Или вообще о чем-то ином?

Шербрук понимал, что на следующий день конвой окажется в самом опасном районе. Но уже сейчас они находились менее чем в 200 милях от Альтен-фиорда. Тот факт, что JW-51А прошел не атакованным, ничего не значил. Немцы могли слишком поздно обнаружить его и просто не успели развернуть силы для атаки. Существовал другой вариант. Обнаружив маленький конвой, немцы могли предположить, что транспорты разделены на 2 группы и остальные пройдут немного позднее.

В результате стало ясно, что никому ничего не ясно. Корабли эскорта сейчас решали главную задачу: как можно быстрее счистить лед, чтобы восстановить боеспособность. И это требовалось сделать как можно быстрее.

К вечеру за борт были сброшены несколько тонн льда. Удалось очистить орудия и большую часть палубы. Старшины проверили орудия, торпедист осмотрел аппараты, а старший помощник с радостью констатировал, что корабль снова похож на корабль, а не на айсберг. Его даже не слишком расстроили ржавые пятна, появившиеся на серой краске.

Шербрук надеялся, что конвой сумеет пройти опасную зону не обнаруженным противником. В этом нельзя было быть уверенным - как и вообще в чем-либо в морской войне, - но ведь надеяться-то всегда можно!

Однако к этому времени немцы уже начали планирование мощной атаки конвоя. Чуть раньше в этот же день, в 12.40, когда «Обдьюрейт» все еще болтался за кормой конвоя, охраняя 2 отставших транспорта, немецкая подводная лодка U-354 под командованием лейтенанта Хершлеба прошла совсем рядом с конвоем. На лодке услышали приглушенный шум множества винтов, и Хершлеб осторожно поднялся на перископную глубину, чтобы осмотреться. Хотя он заподозрил, что именно увидит, еще в тот момент, когда гидроакустик впервые сообщил, что слышит шумы, лейтенант все равно был взволнован увиденным. Цепь темных силуэтов медленно скользила по морю. Очередной британский конвой направлялся в Россию…

Освещение было отвратительным. Хершлеб быстро повернул перископ кругом, чтобы осмотреть весь горизонт. Никаких других вражеских кораблей и самолетов, можно всплывать, на поверхности лодке ничто не грозит. Были продуты цистерны, и U-354, отдуваясь, как кит, выскочила на поверхность. Открылся люк, и на рубке появились люди.

Подняв к глазам мощный бинокль, Хершлеб внимательно изучал конвой. Чтобы определить его курс и скорость, лейтенант засек дистанцию и пеленг. Через несколько минут он снова измерил дистанцию и пеленг. Теперь вычислить курс и скорость не составляло труда.

Внизу штурман определил позицию лодки на размеченной квадратами карте, и радист получил короткое сообщение для адмирала Деница. Штаб командующего подводными силами располагался в Керневале, возле французской военно-морской базы Лориан. Донесение также было адресовано адмиралу Клюберу, командующему силами ВМФ в Северных водах, но параллельно оно было доставлено и в Берлин. Радиограмма гласила: «Конвой в квадрате АВ-6388. Курс противника 70є, скорость 12 узлов» .

Когда оператор отправил радиограмму, ему на стол легла следующая: «Конвой состоит из 6 - 10 пароходов. Квадрат АВ-6394. Курс противника 100є. Конвой имеет слабый эскорт. Несколько эсминцев, вероятно, один легкий крейсер» .

Отправив радиограмму, хотя данные о конвое были довольно неточными, Хершлеб решил обогнать конвой и попытаться атаковать его торпедами. Идеальной позицией он считал положение справа по носу у транспортов.

Медленно, но в почти полной темноте верно U-354 обогнала конвой. Как только лодка оказалась в требуемой точке, Хершлеб погрузился на перископную глубину. Это произошло примерно в 16.00, теперь оставалось лишь дождаться конвоя. Ждать пришлось не слишком долго. Перископ с шипением пошел вниз, и 3 торпеды выскочили из аппаратов, устремившись к конвою. Хершлеб и его экипаж напряженно считали секунды, но грохота взрывов, который возвестил бы о попадании в транспорт, так и не услышали. Хершлеб поднял перископ и с разочарованием убедился, что конвой движется противолодочным зигзагом. В последний момент транспорты повернули, и торпеды прошли у них за кормой.

Вскоре конвой растаял во мраке, и шансов в подводном положении обогнать его, чтобы повторить атаку, уже не было. Поэтому Хершлеб поднялся на поверхность и отправил еще одну радиограмму Деницу и Клюберу:

«Конвой в квадрате АС-4189. Конвой разделился. Зигзаг до 80є. Около 10 транспортов, несколько эсминцев, один крейсер. Выпустил 3 торпеды, однако они прошли мимо из-за зигзага. Погода хорошая, не считая отдельных снежных шквалов» .

Затем Хершлеб дал дизелям полный ход, чтобы обогнать конвой и провести вторую атаку. Время шло, но темнота придавала ему уверенности. Внезапно в 22.15 он увидел эсминец, идущий на него, и U-354 срочно погрузилась.

Этим эсминцем был «Обдьюрейт», находившийся на правом фланге конвоя. Его асдик пищал, как обычно, когда вдруг монотонное «динь-динь-динь» дало эхо. Контакт! Оператор сразу передал пеленг на мостик, и «Обдьюрейт» начал поворот. Лихорадочно затрещали звонки боевой тревоги.

Через минуту, в 22.14, был замечен низкий силуэт подводной лодки, находящейся на поверхности. Капитан «Обдьюрейта» Склатер пошел на таран. Однако, прежде чем эсминец настиг лодку, та погрузилась в спасительные мрачные глубины Северного Ледовитого океана. Склатер прожектором передал сообщение на «Онслоу».

Шербрук находился слишком далеко, на противоположном фланге конвоя, и потому не мог помочь. Однако он приказал «Обидиенту» помочь Склатеру в охоте за лодкой. «Онслоу» выдвинулся в голову конвоя, чтобы прикрыть брешь в охранении, образовавшуюся после ухода двух кораблей.

Оба эсминца начали поиск. Их асдики посылали ультразвуковые волны сквозь черную воду. Отразившись от корпуса лодки, они должны были попасть в приемники. Операторы асдика потеряли контакт с лодкой и теперь напряженно вслушивались в «динь-динь-динь…» Но вдруг отчетливо прозвучало «динь-дон, динь-дон, динь-дон».

«Контакт прямо по курсу, 1000 ярдов!»

Через несколько секунд с «Обидиента» за борт полетели глубинные бомбы. Под давлением воды сработали гидростатические взрыватели, и поднялись грязные водяные бугры. Но после того как отгрохотали взрывы, на поверхности не появилось ни обломков, ни масляных пятен. Когда бурлящая вода успокоилась, операторы асдика сообщили:

«Контакт потерян».

Эсминцы продолжали поиски почти 2 часа, однако им не повезло. Корабли эскорта имели строжайший приказ беречь топливо, поэтому ни одна охота за подводной лодкой не могла продолжаться более 2 часов. Эсминцы прекратили ее, развернулись и пошли на соединение с конвоем.

Кинлох сомневался, что бомбометание проводилось по вражеской лодке, поэтому в 23.14 он сообщил Шербруку: «Сброшены 4 глубинные бомбы, но не по лодке» .

В 23.56 Хершлеб услышал, что шум винтов эсминцев растаял вдали, и снова осторожно поднялся на поверхность. Он отправил адмиралу Клюберу очередную радиограмму:

«С 20.30 подвергался атаке глубинными бомбами, был вынужден погрузиться. Последний раз конвой находился в квадрате АС-6451, генеральный курс примерно 120є, скорость 13 узлов. Погода очень хорошая, продолжаю преследование» .{Действителный курс конвоя был 90є, а скорость 9 узлов.}

Глава 11 Большие кучи металлолома

Руководство немецкого флота было полностью удовлетворено результатами атак конвоев PQ-17 в июне и PQ-18 в сентябре. С тех пор немцы постоянно держали несколько подводных лодок на вероятных маршрутах конвоев за Полярным кругом. Они ждали, пока следующий конвой отправится в Россию, но ждать пришлось долго. Тысячи часов экипажи лодок провели под ударами ледяных полярных штормов в почти полном мраке. Весь октябрь, потом ноябрь и декабрь от них поступали однообразные донесения: ничего. Ничего не обнаружено. Так было до последних дней 1942 года.

РВМ уже было готово к появлению следующего конвоя и давно имело план действий. Была подготовлена операция « Regenbogen » (Радуга). Из немецких документов становится ясно, что противник заметил конвой JW-51А, хотя тот не был атакован. Как только было получено донесение Хершлеба о замеченном JW-51В, немцы назвали его PQ-20. Этот номер конвой имел бы в старой системе обозначений. В этом случае под номером PQ-19 шел бы JW-51А.

В распоряжении командования германского флота имелись «Хиппер», «Лютцов» и несколько эсминцев, стоящие в Альтен-фиорде, а также несколько кораблей, дислоцированных южнее. План «Регенбоген» предусматривал атаку силами «Хиппера», «Лютцова» и 6 эсминцев. Однако существовал и другой план «Аврора». В этом случае «Лютцов» должен был самостоятельно прорваться из Альтен-фиорда в Атлантику для действий против судоходства союзников. Как вариант этого плана предполагался прорыв после завершения операции «Регенбоген». Так как РВМ не знало, когда англичане отправят следующий конвой, то первой могла быть проведена операция «Аврора». В этом случае место «Лютцова» в плане «Регенбоген» занимал другой корабль.

И «Адмирал Хиппер», и «Лютцов» были мощными кораблями. Первый был тяжелым крейсером, вооруженным 8 - 203-мм орудиями в 4 башнях, 12 - 105-мм орудий и 12 - 37-мм автоматов дополняли артиллерийское вооружение. Крейсер также имел 12 торпедных аппаратов - 4 трехтрубные установки. 3 вала и турбозубчатые установки обеспечивали ему скорость 32 узла. Толщина броневого пояса составляла 80 мм, а толщина брони башен доходила до 160 мм. Это были действительно сильные корабли. «Хиппер» был спущен в 1937 году на верфи «Дойче Верке» в Киле. Свое название он получил в честь адмирала, командовавшего эскадрой линейных крейсеров в Ютландском бою.{Интересно отметить, что автор совершенно неправильно описывает конструкцию крейсера. 4 вала, дизеля для крейсерского хода, броня 127 мм, верфь «Блом и Фосс»… К 1958 году, когда была опубликована эта книга, англичане знали о немецких кораблях решительно все. Объяснить эти ошибки я не могу никак. Прим. пер .}

Его сопровождал карманный линкор «Лютцов», однотипный с «Графом Шпее», затопленном в 1939 году. Карманные линкоры, которые в германском флоте назывались panzerschiffe , или броненосцы, были крайне остроумным проектом. Это были первые корабли такого размера, корпуса которых были полностью сварными. И одновременно это были первые корабли с дизелями в качестве главных машин. Они были вооружены 6 - 280-мм орудиями, снаряды которых весили 300 кг. «Лютцов» имел максимальную скорость 26 узлов, а дальность плавания экономическим ходом составляла 20000 миль. Корабль имел броневой пояс толщиной 80 мм и броню башен до 140 мм.

«Лютцов» был спущен в Киле в мае 1931 года, но произошло это несколько преждевременно. Когда канцлер Брюнинг произносил долгую речь, в которой разъяснял значение этого корабля для Германии, корабль внезапно заскользил по стапелю к воде. Перевозбужденные рабочие слишком рано освободили его. Престарелый президент Гинденбург, который должен был спускать карманный линкор, поспешно схватил бутылку шампанского, подвешенную к форштевню, чтобы разбить ее, как полагается. Но бутылка оторвалась и упала на землю. Когда корабль входил в воду, Гинденбург прокричал вслед ему: «Нарекаю тебя «Дойчланд». Носи это имя с честью и прославляй Германию на всех морях!» Однако, как мы уже упоминали, во время войны Гитлер изменил это имя на «Лютцов». Смена названия всегда считалась дурным знаком, и корабль не сумел выполнить торопливого напутствия Гинденбурга.

Благодаря своей броне «Хиппер» и «Лютцов» были почти неуязвимы для снарядов калибром менее 203 мм, как показал бой у Ла-Платы. Поэтому они могли не опасаться орудий британских эсминцев, которые сопровождали русские конвои, ведь их калибр не превышал 120 мм. Единственной серьезной угрозой оставались британские торпеды.

Тяжелые корабли должны были сопровождать 6 эсминцев: Z-29, Z-30 и Z-31, каждый из которых был вооружен 4 - 150-мм орудиями, а также «Рихард Бейтцен», «Теодор Ридель» и «Фридрих Экольдт», вооруженные 5 - 127 мм орудиями. Все германские эсминцы имели по 8 торпедных аппаратов и развивали скорость более 35 узлов. Поэтому каждый немецкий эсминец был значительно сильнее любого английского эсминца, не говоря уже об эскортных миноносцах. Все эти корабли стояли в засаде в Альтен-фиорде, ожидая появления английского конвоя.

А теперь мы должны обратиться к одному обстоятельству, которое на первый взгляд не имело прямого отношения к конвою JW-51В, хотя на самом деле все обстояло иначе. Это было одно из важнейших звеньев в цепи событий, которые привели Гитлера к его роковому решению.

Несколько недель назад разгорелась склока между Редером и Герингом по вопросам использования транспортных судов на Средиземном море. Это был один из многочисленных споров между видами вооруженных сил, которые характеризовали противоречия между флотом и Люфтваффе и были следствием взаимной неприязни между их главнокомандующими.

Хотя обстоятельства были запутанными, сама ситуация оказалась предельно простой. До сих пор транспортные суда находились под контролем представителей флота, которые действовали в сотрудничестве с командующим Группой «Юг» генералом Кессельрингом и Верховным командованием итальянского флота - Супермариной. Такая организация была ортодоксальной и простой.

В декабре 1942 года союзники высадились в Северной Африке. Теперь они с боями продвигались к Тунису, тогда как генерал Монтгомери вместе со своей 8-й Армией наступал на Тунис с противоположного направления. Главной проблемой немцев было - наладить снабжение войск Роммеля в Африке, которым приходилось сражаться на два фронта.

Однако контроль над транспортами не принадлежал одному только флоту. Честолюбивый главнокомандующий Люфтваффе Геринг наложил на них свою лапу. Это было следствием того, что в мирное время торговые суда контролировало министерство транспорта рейха. В военное время это министерство подчинялось Герингу как уполномоченному по Четырехлетнему плану. Чтобы не заниматься лишними делами, он назначил гаулейтера Кайфмана комиссаром рейха по судоходству.

В начале декабря, после высадки союзников в Северной Африке, два человека были отправлены в инспекционную поездку по Италии. В результате появилась должность «уполномоченного по германскому морскому транспорту на Средиземном море», который имел самые широкие полномочия. Эти полномочия оказались настолько широки, что к новому году флот обнаружил, что потерял контроль над всеми транспортами, и более того - над капитанами портов в Тунисе. В распоряжении флота остался только технический и ремонтный персонал, обслуживающий подводные лодки и военные корабли в Италии.

В штаб РВМ в Берлин полетела «особо срочная» депеша от командующего морскими силами в Италии, который предупреждал: «Это значительно ограничивает власть и ответственность РВМ в Италии и, в конце концов, полностью ликвидирует их». Рапорт завершался словами: «Я считаю необходимым сообщить, что исполнение приказов Геринга не ликвидирует существующие проблемы. Наоборот, оно их еще больше усугубляет».

В то же время Кессельринг забеспокоился, что Редер начнет вмешиваться. Один из офицеров его штаба позвонил в Берлин в РВМ и предупредил: «Главнокомандующий арестует любого адмирала, который не исполнит его приказ».

Обстановка накалилась до предела. Но, когда адмирал Кранке доложил об этом в Вольфшанце, никаких результатов это не возымело. Тогда он заметил, что такое положение будет иметь печальные последствия. 28 декабря Редер встретился с Кранке и другими штабными офицерами, чтобы обсудить положение. Они согласились, что корнем зла являются Геринг и Кауфман. «Можно было сделать вывод, что фюрер перестал понимать ситуацию».

Для пользы дела Редер был готов забыть о своей личной неприязни, однако оставался один вопрос. Как все это изложить фюреру?

На донесении кто-то сделал карандашную приписку: «Вице-адмирал Кранке получит «миссию Криппса» и будет должен обсудить этот вопрос в ставке как можно скорее».{В тот момент, когда японцы стояли на пороге Индии, в партии Индийский национальный конгресс вдруг начались раздоры. Ганди хотел, чтобы страна оставалась нейтральной. Тогда в Индию был послан сэр Стаффорд Криппс, который должен был постараться спасти положение, добившись создания конституционной ассамблеи из представителей всех партий и религиозных движений. Он имел право обещать полную независимость Индии после войны, если ассамблея будет на этом настаивать. Так родился термин «миссия Криппса».}

Вице- адмирал Кранке взялся за «миссию Криппса» в среду, 30 декабря 1942 года, как раз в то время, когда U-354 лейтенанта Хершлеба заметила конвой. Гитлер в течение дня обычно проводил 3 совещания по «текущим вопросам» -утром, днем и вечером. Кранке решил выступить на утреннем, чтобы попытаться умерить аппетиты Геринга.

Внутри бункеров Вольфшанце витала атмосфера какой-то нереальности. Это впечатление усугублял постоянный свет электрических ламп и полное отсутствие солнца. Непрерывно жужжали кондиционеры. «Смесь монастыря и концлагеря» - так назвал бункер часто бывавший там Йодль. Наверху толстый слой снега покрывал землю, деревья тоже были укутаны снежными шубами. Гитлер крайне редко поднимался наверх, на свежий воздух. Он утверждал, что в лесу слишком темно и мрачно, хотя летом он изредка прогуливался под деревьями со своей овчаркой Блонди. (Для Гитлера эта собака и Ева Браун были единственными существами, которые понимали его.)

Его командирам и иностранным гостям приходилось добираться до Растенбурга, чтобы встретиться с ним. Обычно они прилетали на соседний аэродром, а затем на автомобиле преодолевали три концентрических кольца колючей проволоки, каждое из которых имело свою охрану. Внутри находились замаскированные деревянные домики и бетонные бункера, которые, собственно, и составляли Вольфшанце.

К своему неудовольствию, Кранке обнаружил, что совершенно неожиданно прилетел Геринг. Он присутствовал на совещании, а с Гитлером были его адъютанты. Представители армии и Люфтваффе доложили о положении на фронтах. Как всегда, дольше всего обсуждались вопросы Восточного фронта. Гитлер хотел знать все детали передвижений русских и немецких войск и постоянно давал какие-то указания Кейтелю.

Когда с этим было покончено, совещание перешло к положению с транспортными судами на Средиземном море. Первым изложил свои взгляды Геринг. Его жирное лицо, несколько подбородков, внушительный живот и шикарный мундир в сочетании с духами, которыми он себя обильно поливал, создавали впечатление дегенерата. Он скорее напоминал какого-нибудь восточного деспота, но никак не главнокомандующего Люфтваффе и преемника Гитлера.

Потом Кранке изложил точку зрения флота. Гитлер молча выслушал его, а когда адмирал закончил, фюрер заговорил раздраженно.

Однако не о транспортах, которые стали причиной спора, и не о застарелой вражде между Редером и Герингом. Вместо этого Гитлер завел речь о превосходстве британского флота. Он саркастически заметил, что англичане «могут пройти все Средиземное море, не обращая внимания на итальянский флот и авиацию Оси».

Кранке, немного сбитый с толка внезапной сменой темы разговора и яростью в голосе Гитлера, позднее сказал в РВМ: «При этом присутствовало много людей, и никто не поддержал меня».

А Гитлер и не собирался заканчивать. «Наш собственный флот - жалкая копия британского. Корабли ничего не делают. Они бестолку стоят в фиордах, совершенно бесполезные, как большие кучи металлолома».

Кранке решил, что с его стороны будет разумнее промолчать, чтобы не провоцировать фюрера на новые тирады. Но, как только кто-то из присутствующих заметил, что британские конвои перестали ходить в Мурманск, Кранке сразу достал листок бумаги из папки и сказал: «Я только что получил сообщение из оперативного отдела РВМ».

Красная полоса и грозный заголовок «Секретно! Только для командования!» производили впечатление. Донесение было помечено временем 13.45. Кранке прочитал:

«Подводная лодка кратко сообщает, что видит конвой в 50 милях южнее острова Медвежий, курс 70є, скорость 12 узлов. Конвой состоит из 6 судов. Слабый эскорт. Вице-адмирал Кранке должен сообщить фюреру, что главнокомандующий флотом в принципе утвердил использование «Хиппера», «Лютцова» и эсминцев. Исполнение в соответствии с решением Группы ВМФ «Север» будет зависеть от информации о том, будет ли эскорт конвоя превосходить наши силы» .

Гитлер сразу заинтересовался.

«Могут наши корабли прибыть вовремя и обнаружить конвой?»

Кранке ответил: «Это вполне возможно, мой фюрер». Далее он начал рассказывать, какие расстояния придется пройти кораблям из Альтен-фиорда при различной скорости, как далеко может оказаться конвой на своем курсе. «После этого все предыдущие замечания фюрера были тут же забыты», - отметил Кранке.

Цепь командования в операции «Регенбоген» была довольно длинной. Она тянулась из РВМ в его оперативный отдел (I/SKL), оттуда к Группе ВМФ «Север» под командованием адмирала Карлса. Его штаб находился в Киле. Затем эта цепь шла к командующему силами ВМФ в Северных водах адмиралу Клюберу, штаб которого находился в Нарвике, и замыкал ее командующий крейсерскими силами адмирал Кумметц на «Хиппере». Карманным линкором «Лютцов» командовал капитан 1 ранга Штанге.

Как только было получено сообщение Хершлеба, помеченное 12.42, оперативный отдел и штаб Группы ВМФ «Север» немедленно приступили к работе. В Берлине РВМ сразу предупредило адмирала Редера, что он должен получить разрешение Гитлера на выход кораблей в море.

Пока происходило все это, начальник оперативного отдела Группы ВМФ «Север» связался с адмиралом Карлсом. На большой карте в помещении оперативного отдела были отмечены координаты конвоя. Там же был нанесен курс, указанный Хершлебом. На этой линии были нанесены отметки, показывающие, где может оказаться конвой через 24 часа. Если исходить из его теперешней позиции и пункта назначения, вероятность изменения курса была минимальной.

Оперативный отдел подсчитал, что «Хиппер» с «Лютцовом» могут покинуть Альтен-фиорд через 5 часов. Еще 16 часов потребуется им, чтобы выйти в точку, в которой конвой окажется к 9.00 на следующий день. Это позволило бы провести атаку в недолгие часы полярного то ли дня, то ли сумерек…

Адмирал Карлс передал приказ адмиралу Клюберу, который в это время тоже находился в Альтен-фиорде, а не в Нарвике, и адмиралу Кумметцу на «Хиппер»: «Командующему крейсерами вместе с 6 эсминцами немедленно приготовиться к операции «Регенбоген» .

Адмирал Клюбер уже получил сообщение U-354 и предположил, что будет приведен в действие план «Регенбоген». Через несколько минут он радировал с борта крейсера «Кельн», своего флагманского корабля, через фиорд адмиралу Кумметцу на «Хиппер»: «Хипперу» и 6 эсминцам - трехчасовая готовность» .

После этой радиограммы на «Хиппере» поднялась суматоха, словно кто-то разворошил осиное гнездо. Сразу после ее получения адмирал Кумметц приказал стоящим рядом «Лютцову» и эсминцам готовиться к походу.

Пейзаж вокруг был живописным, но каким-то промороженным насквозь. Фиорд окружали крутые горные пики: Каавен, Лассефьельд, Стове Хадде. Они были покрыты толстым слоем снега. Хвойные рощи у подножья гор казались палочками, воткнутыми в сахарную вату. Величественные и мрачные горные кряжи, холодная серо-голубая вода широкого фиорда превращали два больших корабля в крошечных карликов. Эсминцы вообще казались игрушечными моделями, совершенно непригодными, чтобы выходить на них в море и уж тем более сражаться.

На борту всех кораблей начался практически неконтролируемый переполох. Подготовка к выходу в море была для команд тяжелых кораблей чем-то совершенно необычным, и они испытывали смешанные чувства. Для британских линкоров в это время любой поход был чем-то рутинным и давно надоевшим. Моряки имели более чем достаточно выходов в море, чтобы волноваться из-за такой ерунды. Но на германских кораблях все обстояло иначе. Они проводили недели и месяцы, стоя на якоре в фиордах, даже не видя открытого моря. Перед глазами моряков торчали надоевшие рыбацкие деревеньки на берегу, в которых жили ненавидящие немцев люди. Радио доносило слащавые звуки «Лили Марлен» и военные сводки. В них рассказывалось о героизме солдат на Восточном фронте, в Африке, о подвигах подводников… и никаких новостей о них самих.

Затянувшееся стояние на якоре вызывает у большинства экипажа странную психологическую реакцию. Сначала они теряют всякое желание снова выходить в море. Море и противник становятся чем-то неопределенным и жутким. Начинают крепнуть внутренние страхи, смутные и расплывчатые. Примерно так ребенок боится темноты и того невидимого, что может в ней таиться. Моральный дух катится вниз. Даже наиболее опытные офицеры ощущают это разлагающее влияние безделья и становятся неспособны что-либо предпринимать, даже в тех случаях, когда сами сознают необходимость действовать. Единственным противоядием от этого является поход. Но преувеличенная осторожность Гитлера мешала этому.

Однако теперь, получив приказ адмирала Клюбера, команды все-таки начали готовить корабли к выходу в море. Штурманы принялись рыться в огромных стопках карт. Механики разожгли котлы и стали готовить к запуску дизеля. Полетели приказы буксирам подготовиться помочь «Хипперу» и «Лютцову» выйти в море. Тральщики были отправлены проверить выход из Альтен-фиорда. Началась подготовка к уборке противоторпедных сетей, которые окружали корабли.

Через несколько минут после того как «Хиппер» получил приказ адмирала Клюбера, прибыла радиограмма из штаба Группы ВМФ «Север». На ней стояло время 12.45 - через 5 минут после получения радиограммы Хершлеба с U-354. К 12.50 эти приказы были переданы на «Лютцов» и эсминцы в более короткой и резкой форме: «Готовность к немедленному выходу» .

А еще через 10 минут Клюбер отдал новый приказ Кумметцу: «Хиппер», «Лютцов» и 6 эсминцев немедленно подготовить к выходу в море. Сообщить, когда будете готовы» .

Перед механиками встала необходимость совершить чудо. Корабельные машины надо прогреть, независимо от того, что это - котлы и турбины или более экономичные дизеля. И все это требует времени. После нескольких месяцев безделья подобные требования всегда вызывают у механиков что-то вроде нервного припадка. Можно смело биться об заклад, что в машинных отделениях все встало вверх дном.

Пока извлекались карты и разжигались котлы, командиры с нетерпением ждали приказов от Кумметца. Те, кто мог выкроить свободную минутку, торопливо писали письма домой, хотя любое упоминание о выходе в море наверняка будет вычеркнуто цензором на берегу. Но Кумметц только предупредил, чтобы все приготовились к выполнению плана «Регенбоген». До сих пор еще не было точно известно, состоится ли атака конвоя.

Теоретически решение должны были принять РВМ и адмирал Редер. Но теперь адмирал на всякий случай предпочел убедиться, что фюрер знает о готовящейся операции, чтобы иметь возможность проявить свою власть как верховный главнокомандующий. Поэтому Редер немедленно отправил сообщение адмиралу Кранке в ставку Гитлера.

Когда Редер и РВМ обсуждали детали предстоящей атаки JW-51В, они с удовольствием узнали, что конвой находится довольно близко к Альтен-фиорду. Это означало, что англичане вряд ли сумеют отрезать немецким кораблям пути отхода. Кроме того, за конвоем следили U-354 и U-626, которые в случае необходимости могли быстро появиться на сцене.

С другой стороны, адмиралы не могли не считаться с теми страхами, которые обуревали Гитлера. Ознакомившись с планами командования флота, он вполне мог наложить вето. Однако запрета не поступило, и Редер решил начать операцию. Он передал адмиралу Карлсу в Киль:

«С учетом кратких донесений подводных лодок РВМ согласен в принципе с операцией «Регенбоген». Кроме того, рассмотрите возможность самостоятельных действий «Лютцова».

Тем временем адмирал Карлс подготовил собственные приказы Кумметцу и Клюберу. Они гласили:

1. Командующий крейсерскими силами вместе с «Хиппером», «Лютцовом» и 6 эсминцами должен действовать против конвоя JW-51В. Оперативное руководство лежит на адмирале Клюбере.

2. Кодовое наименование «Регенбоген». Выйти как можно быстрее. Сообщить время.

3. Скорость JW-51В составляет от 7 до 12 узлов. Координаты конвоя на полночь 31 декабря - между 75є30ў и 71є30ў N, между 36є и 43є Щ.

4. Желательно захватить хотя бы одно судно. Не тратить время на спасение вражеских экипажей. Оправдан лишь захват нескольких капитанов и других пленных для дальнейших допросов. Спасение вражеских моряков кораблями противника нежелательно.

5. Кораблям запрещается заходить за параллель 70є N.

6. Адмирал Клюбер должен поддерживать контакт с Люфтваффе.

В 14.10 Кумметц сообщил Клюберу: « Намереваюсь пройти сетевое заграждение в Каа-фиорде в 17.00. Сообщите дислокацию подводных лодок ».

В 14.30 катер с Клюбером и его штабом прошел через противоторпедные сети, окружавшие «Хиппер». Поддерживающие сеть поплавки напоминали странную нитку исполинских бус, плавающую на воде. На крейсере сыграли «захождение», чтобы встретить прибывшего адмирала, и Кумметц проводил его в свою каюту, где на столе уже стояли напитки.

Клюбер знал командира «Хиппера» капитана 1 ранга Ганса Хартманна, встречался почти со всеми офицерами штаба Кумметца, разумеется, он был знаком с командиром «Лютцова» капитаном 1 ранга Штанге, который также прибыл на совещание. Поэтому церемонии были краткими и формальными. Клюбер привез приказы с собой и сразу ознакомил с ними Кумметца, Хартманна и Штанге. Приказы гласили:

«Задача: уничтожить JW-51В.

Согласно последнему донесению U-354, конвой имеет не слишком сильный эскорт. Предполагается, что 2 английских крейсера и эсминцы, которые покинули 27 декабря Кольский залив, находятся вместе с конвоем. В море находятся 3 или 4 вражеские подводные лодки.

Действия при встрече с противником: уклоняться от превосходящих сил, все остальные уничтожать в зависимости от ситуации.U-354 и U-626 находятся рядом с конвоем».

Клюбер сказал, что в основе операции будет его собственный боевой приказ, который он только что зачитал. Его дополняют приказ Группы ВМФ «Север» и приказы адмирала Кумметца. Обрисовав ситуацию, с которой, по его мнению, столкнутся Кумметц и Штанге, Клюбер добавил, что непродолжительность светлого времени суток делает необходимым с максимальной эффективностью использовать артиллерию. Торпеды следует пускать в ход лишь при определенных обстоятельствах, когда попадание гарантировано, и для потопления транспортов.

Адмирал подчеркнул, что сами «Хиппер» и «Лютцов» должны особенно опасаться торпед британских эсминцев, потому что их крайне трудно заметить в полутьме.

Затем Клюбер передал слово Кумметцу, а сам уселся, чтобы послушать, какой тактический план будет предложен.

Кумметц сказал, что конвой будет двигаться на восток, и предложил разделить свое соединение на две части: «Хиппер» (флагман) вместе с эсминцами «Фридрих Экольдт», «Рихард Бейтцен» и Z-29 - и «Лютцов» в сопровождении эсминцев Z-30, Z-31 и «Теодор Ридель».

Все соединение должно было выйти из Альтен-фиорда, однако ночью ему следовало разделиться. В результате обе группы получали возможность атаковать конвой с противоположных направлений. К 8.00 «Лютцов» со своими эсминцами должен был оказаться в 75 милях прямо на юг от «Хиппера». После этого оба корабля должны были повернуть на восток и начать поиск конвоя. Эсминцы предполагалось выдвинуть на 15 миль вперед и развернуть строем фронта с интервалами также 15 миль. Немцы планировали обнаружить конвой вскоре после рассвета, ведь они довольно точно знали его координаты от своих подводных лодок. «Хиппер» должен был атаковать первым с севера. Это должно было отвлечь эскортные корабли и «вынудить конвой повернуть на юг. Таким образом он, лишенный защиты, пошел бы прямо навстречу «Лютцову», который со своими эсминцами выдвигался бы с этого направления». После успешного выполнения плана «Регенбоген» «Лютцов» должен отпустить свои эсминцы и самостоятельно приступить к выполнению плана «Аврора», закончил Куметц.

Таковы были планы.

Для нас наиболее интересно отметить одно предложение в приказе адмирала Клюбера: « Действия после обнаружения противника: уклониться от превосходящих сил; остальные уничтожить в зависимости от тактической ситуации ».

Оно очень четко показывает предельную осторожность РВМ и Группы ВМФ «Север», которую они проявляли в результате опасений Гитлера за судьбу тяжелых кораблей. В морской войне, как нигде, правильна старая пословица: «Кто не рискует, тот не выигрывает». Вероятная потеря карманного линкора в обмен на уничтожение небольшого конвоя, следующего в Россию, была бы не оправданной. Однако уже сам выход кораблей в море несет в себе элемент риска. Переброска карманного линкора из Альтен-фиорда в Германию для текущего ремонта может привести к подрыву на английских минах, его может торпедировать подводная лодка, он может попасть под воздушную атаку.

Ни один командир, участвующий в операции, подобной атаке конвоя JW-51В, не должен без необходимости рисковать своим кораблем. Это совершенно очевидно. Однако сыграл свою роль внутренний настрой немецких капитанов. Кумметцу и Штанге так долго и так убедительно внушали, что они не должны вступать в бой с превосходящими силами, что они стали слишком осторожными.

В истории морских войн есть немало примеров, к чему может привести повышенная осторожность адмирала. Примерно 200 лет назад английский адмирал Бинг был отдан под суд за то, что «отступил и не сделал всего возможного, чтобы захватить и уничтожить корабли короля Франции, вступить в бой с которыми ему предписывал долг…» Адмирала расстреляли. Правильно или нет - это нас уже не интересует. Гитлер больше всего боялся, что его корабли могут вступить в бой с превосходящими силами англичан и погибнут, не сумев оторваться от противника. Капитаны знали, что если такое произойдет, вся ответственность ляжет на них. При этом следует учесть, что приказ «не вступать в бой с превосходящими силами» выполним далеко не всегда. Очень часто это решает командир «превосходящих сил», а не командир более слабой эскадры.

Однако Кумметц и Штанге вскоре получили еще более роковые по своим последствиям предписания.

Глава 12 Действовать осторожно

Совещание на борту «Хиппера» закончилось в 15.30, и Клюбер отправился в свой штаб в Нарвике. Штанге спустился в катер, чтобы вернуться на «Лютцов». У него впереди было много дел. Кроме подготовки собственного корабля, он должен был написать приказы 3 эсминцам, которым предстояло сопровождать «Лютцов», и передать их командиру группы на Z-31.

У капитана 1 ранга Хартманна и офицеров штаба Кумметца тоже хватало забот. Врачи получали дополнительные медикаменты, артиллеристы проверяли орудия, боеприпасы и дальномеры, сигнальщики и связисты включили радиостанции и радары, чтобы убедиться, что они правильно откалиброваны.

Время так и летело, никто и не заметил, как часы показали 16.45. До выхода кораблей в море оставалось 15 минут. Противоторпедные сети были разведены, капитаны поднялись на мостики, рулевые стали к штурвалам, механики ждали первых приказов у машинного телеграфа. Сторожевики у выходного бона получили предупреждение, что эскадра готовится к выходу, командиры эсминцев ждали приказов.

Прошли еще 5 минут, однако буксир, который должен был помочь «Хипперу» сняться с места, так и не появился. Прошли еще 5 минут, Кумметц начал терять терпение. На часах было уже 17.00. В это время «Хипперу» полагалось проходить боновое заграждение в горле Каа-фиорда. Но буксира все еще не было.

Наконец, после нескольких запросов, в которых адмирал уже не выбирал выражений, буксир появился, опоздав на 15 минут. «Хиппер» приготовился дать ход, но тут на мостике зазвонил телефон. Из машинного отделения сообщили, что фланец насоса конденсатора правого борта поврежден, и его нужно отремонтировать, что займет еще около часа.

И только в 17.45 машинный телеграф звякнул, и вода под кормой крейсера вскипела, когда начали вращаться винты. «Хиппер» двинулся с места.

Медленно, с помощью буксира, «Хиппер» шел по узкой полоске воды, которая так долго была его домом. К нему присоединился «Лютцов» в сопровождении эсминцев, и соединение вышло в сам Альтен-фиорд. Здесь глубины были уже вполне солидными, достигая 1400 футов.

Почти сразу эскадра круто свернула влево, в Стьерн-фиорд - узкую брешь между берегом и островом Стьерной. Здесь море было уже не таким спокойным, как на стоянке. Атлантическая волна пробивалась в проливы между островами. Кораблям для выхода в открытое море предстояло еще обогнуть следующий остров Сорой. Затем следовало обойти прибрежные рифы и скалы, и, преодолев 30 миль, немцы вышли в океан.

Погода была такой хорошей, что об этом можно было только мечтать. Дул ветер силой 4 балла, то есть умеренный бриз от 11 до 15 узлов. Море было тихим, если не считать небольшой ряби. Моряки «Хиппера» и «Лютцова» давно отвыкли от моря, поэтому такая погода была для них идеальной.

Как только земля скрылась за горизонтом, Клюбер послал радиограмму на длине волны подводных лодок, информируя командиров, что Кумметц вышел в море. Немецкие лодки на следующий день могли атаковать военные корабли, только если были твердо уверены, что это вражеские.

В 18.40, через час после того, как «Хиппер» прошел боны, на крейсере приняли зашифрованное сообщение от Клюбера. Его быстро расшифровали и доставили на мостик. Кумметц прочитал:

«В исправление оперативного приказа относительно контакта с противником. Вы должны действовать осторожно даже против неприятеля, равного по силе, так как нежелательно подвергать крейсера особому риску» .

Вот так начали сказываться потери, понесенные немецким флотом. Не среди офицеров РВМ, которые понимали, что корабли будут тонуть во время войны, а в мрачных глубинах сознания Гитлера.

В целом флот понес не такие уж тяжелые потери, и в этих потерях нельзя было обвинить ни Редера, ни РВМ. Однако для Гитлера все обстояло иначе, в его воспаленном мозгу картина событий была искажена до неузнаваемости. «Бисмарк» был кораблем, по палубам которого он ходил. Он стоял на прожекторной платформе, обращаясь с краткой речью к выстроенной перед ним команде. Он пожимал руку Лютьенсу, отважному адмиралу, который сражался до последней минуты и погиб вместе с кораблем.

Гитлера постоянно мучили страхи, что это повторится, что ему придется услышать о гибели еще одного из его величественных кораблей. Он так часто твердил об этом Редеру, что адмирал не выдержал. В последний момент он отправил в штаб Группы ВМ «Север» Карлсу предупреждение избегать ненужного риска. Из Киля Карлс передал соответствующий приказ Клюберу в Нарвик.

Клюбер, за которым оставалось оперативное руководство кораблями, знал, что Кумметцу следует действовать осторожно, однако он знал и корни этой осторожности. Поэтому Клюбер решил подстраховаться и отправил Кумметцу короткую радиограмму. Впрочем, Кумметц обо всей этой закулисной подоплеке не подозревал. Он просто получил приказ проявлять повышенную осторожность. Такой приказ не мог поднять настроение адмирала. «Равный по силе противник» - это могло означать все, что угодно, ведь не существовало специальных таблиц, чтобы пересчитать количество эсминцев в количество крейсеров. Для тяжелого крейсера в условиях темноты и метели равными по силе вполне могли оказаться 3 оснащенных радаром эсминца. Днем их могло быть 6 штук. Все зависело от характера и тактического умения командира флотилии и его капитанов.

Другими словами, понятие «равный по силе противник» оставалось расплывчатым и неясным. Лангсдорф прерывал бой, командуя карманным линкором «Граф Шпее». А что произошло бы, если бы этим кораблем командовал коммодор Харвуд, а Лангсдорф находился на мостике «Аякса»? Можно быть абсолютно уверенным, что в этом случае «Граф Шпее» продолжал бы бой.

Орудия, торпеды, дальномеры, да и сам корабль - не более чем технические средства, которые использует человек в морской войне. Нельзя даже предположить, что 2 летчика-истребителя будут находиться в совершенно одинаковых условиях. Характер, талант, подготовка часто значат гораздо больше, чем лишние мили в час. Все это применимо и к военным кораблям, хотя историки довольно часто забывают об этом. Эсминец одной страны совсем не равен по силе точно такому же эсминцу другой, потому что механизм сам по себе не может воевать. В этом уравнении слишком много переменных - умение, характер, отвага, воображение капитана, офицеров и матросов. Но эти переменные не поддаются точному измерению.

Все это было блестяще доказано в сражении, подготовку к которому мы описываем.

Вечером, когда Кумметц уже смирился с наложенными на него оковами, Гитлер устроил обычное вечернее совещание. Кранке присутствовал на нем и позднее записал: «Я доложил, что эскадра покинула порт и вероятно обнаружит вражеский конвой завтра рано утром. Фюрер подчеркнул, что хочет получать все сообщения немедленно, потому что он просто не в состоянии спать, когда корабли находятся в море. Впрочем, я знал об этом.

Я передал его слова в оперативный отдел РВМ, потребовав немедленно сообщать мне по телефону всю информацию».

Тем временем Кумметц повернул свои корабли на WNW, чтобы обойти британские подводные лодки, дежурящие перед входом в Альтен-форд. После этого он планировал повернуть на северо-восток, чтобы обогнуть мыс Нордкап.

«Хиппер» шел головным, за ним следовал «Лютцов». Эсминцы образовали завесу вокруг тяжелых кораблей. Вскоре германская эскадра развила скорость 24 узла, направляясь в точку, в которой, по расчетам, утром должен находиться конвой. На «Хиппере» и Z-31 возникли мелкие неполадки, но их удалось устранить, хотя соединению пришлось временно снизить скорость.

Последняя радиограмма, отправленная Клюбером в этот день, адресовалась Хершлебу, который продолжал осторожно преследовать конвой на своей лодке. В ней говорилось: «Начиная с полуночи, сообщать координаты конвоя каждые 2 часа. С 2.00 передавать сигналы наведения командиру крейсерских сил» .

К 1.00 германское соединение миновало меридиан Нордкапа, крайней северной точки Европейского континента. Кумметц повернул на северо-восток и пошел наперерез конвою.

Адмирал в эту ночь не сумел поспать. Вместе со штурманом он все время простоял над крупномасштабной картой Баренцева моря. Горизонтальная линия, проведенная прямо по середине листа справа налево, означала курс конвоя. Диагональная линия из левого нижнего угла соответствовала курсу немцев. На их пересечении лежала точка перехвата. Однако Кумметц не мог знать, где именно на этой горизонтальной линии находится конвой. Тот мог изменить скорость после сообщения U-354. Поэтому в 2.30 адмирал передал соединению приказ приступить к поискам, как было запланировано еще до выхода из Альтен-фиорда.

С этого времени две группы немецких кораблей разошлись в разные стороны со скоростью 18 узлов и тут же растаяли в темноте. К 8.00 они должны были оказаться на расстоянии 75 миль одна от другой. Кумметц все рассчитал правильно. В его журнале боевых действий появляются записи:

«07.18. Замечены 2 силуэта по пеленгу 60є.

07.25. Передал на «Экольдт»: «Несколько силуэтов по пеленгу 92є. Проверить. Дистанция 170 гектометров» .

Противники заняли исходные позиции, и вскоре должен был начаться бой в Баренцевом море, известный также как Новогодняя битва.

Глава 13 Боевая тревога

Рано утром 31 декабря, за несколько часов до начала боя, конвой JW-51В шел на восток. Два дня назад шторм отбросил его далеко на юг от линии намеченного курса, кроме того конвой серьезно отставал от графика. Из его состава пропали 2 транспорта, траулер «Визалма» и тральщик «Брэмбл».

Капитан 1 ранга Шербрук не знал, что «Брэмбл» находится в 15 милях северо-восточнее конвоя и вероятно следует этим же курсом. «Визалма» и «Честер Вэлли» в это время были в 40 милях к северу и шли на восток со скоростью 11 узлов, надеясь догнать конвой. Они совершенно не подозревали, что конвой в действительности находится на юге.

Линкор «Энсон», тяжелый крейсер «Камберленд» и 3 эсминца 2 дня назад находились к югу от конвоя, но теперь они повернули назад. Они продолжали выполнять приказ - не допустить прорыва немецких кораблей с юга, но их задача еще не была завершена.

Соединение R адмирала Барнетта - крейсера «Шеффилд» и «Ямайка» покинули Кольский залив 4 дня назад и шли на запад. Они встретили сильный шторм, который снес их на восток, но теперь они снова двинулись навстречу конвою.

Барнетт полагал, что 31 декабря станет решающим днем. Он намеревался прикрывать конвой, держась в 10 милях к северу от запланированного курса и в 50 милях сзади, так как адмирал Тови приказал крейсерам не подходить ближе, пока противник не будет обнаружен.

Хотя немцы могли угадать примерный маршрут конвоя, они понятия не имели, где он находится в данный момент. Они должны были следовать линии курса на восток или на запад, пока не обнаружат транспорты. В этом случае Соединение R получало отличные шансы перехватить противника, с какой бы стороны он ни подошел. Учитывая положение Альтен-фиорда, мимо которого конвой должен был пройти 31 декабря, Барнетт считал, что немцы, скорее всего, появятся сзади. Поэтому он и расположил свои крейсера за кормой конвоя.

Адмирал рассчитывал, что 31 декабря в 8.45 его соединение пересечет кильватерную струю конвоя, следуя на северо-запад со скоростью 17 узлов. После этого он намеревался занять намеченную позицию.

Позднее Барнетт писал: «Я намеревался к рассвету занять эту позицию по двум причинам. В короткий период светлого времени я рассчитывал иметь на своей стороне преимущество освещенности.{Противник должен был появиться с юга, то есть на светлой стороне горизонта. Соединение R оказалось бы в темном северном секторе.} Кроме того, это позволяло лучше укрываться от самолетов-разведчиков, ищущих конвой».

К несчастью, Барнетт основывал свои расчеты на сообщении адмирала Тови четырехдневной давности: «Я полагаю, что JW -51В пройдет меридиан острова Медвежий 29 декабря в 16.00» .

Эта оценка основывалась на сообщениях 2 самолетов, которые видели конвой на святки, еще до того как он попал в шторм. Но, как мы уже говорили, шторм отбросил транспорты далеко на юг и сильно задержал их. Поэтому Барнетт, хотя сам не подозревал об этом, прошел впереди конвоя, а не позади него. Вдобавок он оказался в 50 милях севернее истинного курса конвоя, хотя это было совсем недалеко от предполагаемого. По стечению обстоятельств крейсера оказались совсем рядом с «Визалмой» и транспортом.

В этом нельзя винить никого. Можно было только порадоваться, что обстоятельства не сложились еще хуже. Штурман «Шеффилда» Эрик Бек не мог определиться по звездам все 4 дня после выхода из Кольского залива и определял место только по счислению. Так как шторм отбросил корабли в сторону, Бек мог лишь гадать о величине сноса. Но его вычисления оказались на удивление точными.

Та же самая проблема беспокоила Питера Вайатта на «Онслоу». На эсминцах не было секстантов с уровнем, которые используются на самолетах. Их отличие от корабельных заключается в том, что они имеют искусственный горизонт. Чтобы сделать замер обычным секстантом, нужно видеть линию горизонта и одновременно звезду. Такое сочетание бывает довольно редко. Вайатт сумел кое-что увидеть прошлым вечером, но не мог полностью полагаться на эти замеры.

Так как немецкая эскадра приближалась с юго-запада, то конвой оказался ближе к ней. Соединение R в это время находилось на расстоянии 30 миль. «Визалма» и «Честер Велли» находились еще дальше на север. Одинокий «Брэмбл» шел впереди конвоя. Кроме того, конвой RA-51, который вышел из Кольского залива позавчера и направлялся на север, готовился повернуть на запад, чтобы обойти мыс Нордкап и направиться мимо острова Медвежий в Гренландское море.

К счастью, всем британским кораблям выпала спокойная ночь. Для Шербрука и «Онслоу» начались седьмые сутки в море с того дня, как они покинули Исландию. И он, и все остальные моряки на кораблях эскорта чувствовали себя крайне усталыми. Жестокий шторм вымотал всех до предела. Так как экипажи эсминцев проводили по 4 часа на вахте и 4 часа отдыхали, то выспаться не удавалось почти никому. Ни Шербрук, ни его штурман Вайатт не стояли вахты, однако они проводили на мостике все свое время. Кроме того, из донесения «Обдьюрейта» Шербрук знал, что конвой обнаружен подводными лодками.

И вот, рано утром 31 декабря пришли 3 радиограммы от начальника британской морской миссии в северной России. Пеленгационные станции обнаружили немецкий эсминец у мыса Нордкап, одна подводная лодка находилась далеко впереди конвоя, а вторая - к югу от него. В каждом сообщении имелось выражение «надежный контакт», но Шербрук полагал, что все это домыслы, и немцы еще не начали свою операцию против конвоя.

Незадолго до этого «Оруэлл», шедший на левом фланге конвоя, прожектором сообщил, что проверяет гидроакустический контакт. Через несколько минут он просигналил: «Не подтвердилось». Это могли быть либо U-354 Хершлеба, либо U-626. Но это мог быть и косяк рыбы, или слой холодной воды, достаточно плотный, чтобы дать эхо.

На борту «Онслоу» накануне Нового Года, точно так же, как на других эсминцах и, вероятно, на торговых судах, как позднее написал Питер Вайатт, было «невысказанное подозрение, что все полученные нами сообщения означают, что неприятель идет за нами, и сегодня наступает решительный день. Если они не появятся сегодня, то они не появятся вообще. К вечеру между нами и противником окажется линия русских подводных лодок, которые, в крайнем случае, предупредят нас о возможной атаке».

В 7.40 появились первые признаки рассвета. На юге темнота немного рассеялась, и наблюдатели уже начали различать силуэты соседних кораблей. Чернота сменилась какой-то неопределенной серостью. На «Онслоу» на мостик поднялся первый помощник. Это был новозеландец лейтенант Льюис Кинг, человек умеренного роста и умеренных способностей, но всеобщий любимец. Экипаж ради него был готов на все, что было крайне удивительно, если речь идет о человеке, подобном Кингу. Подобно всем старпомам, он носил кличку «Номер первый».

Рядом с ним с секстантом в руках стоял Питер Вайатт и тоской глядел в небо, разыскивая звезды. Однако, увы, он был совершенно бессилен что-либо сделать.

Наблюдатели на обоих крыльях мостика, расчеты у орудий, рулевой за штурвалом, механики в машинных отделениях и десятки моряков по всему кораблю знали, что вахта будет сменяться через 20 минут. Они смогут спуститься вниз позавтракать и, может быть, немного поспать. Это были приятные размышления, но в результате последние минуты вахты людям всегда кажутся бесконечными.

Шербрук тоже находился на мостике. Как обычно, он помалкивал и не обращал внимания на ленивую трепотню вахтенных. Затем, перед самой сменой вахт, он сказал Льюису Кингу: «Первый, я чувствую, сегодня что-то произойдет. Я хочу, чтобы вы проследили, чтобы вся команда к 9.00 позавтракала и переоделась в чистое белье».

Наверное, это был чуть ли не первый случай за всю войну, когда на мучивший всех вопрос: «Будет бой или нет?» - был дан четкий и определенный ответ. Хотя и Кинг, и Вайатт знали, что наступивший день будет решающим, слова командира флотилии заставили их насторожиться.

Кинг отдал необходимые приказы и заполнил бортовой журнал перед сдачей вахты. Бортовые журналы, фактически краткие дневники кораблей, очень часто необходимы только для написания боевых донесений и разбирательств различных комиссий (вплоть до трибунала). Однако их следует заполнять и подписывать в конце каждой вахты.

Поэтому Кинг заполнил страницу:

«ЕВК «Онслоу», четверг, 31 декабря 1942 года.

С… по… в море.

Пятеро отсутствуют по болезни» .

Напротив времени 8.00 он записал сведения, касающиеся «Онслоу», которые могли хоть как-то заинтересовать Адмиралтейство. Его винты делали по 111 оборотов в минуту. Генеральный курс - 90є (точно на восток). Ветер северо-западный - в левую раковину - силой 2 балла по шкале Бофорта, сухопутные крысы назвали бы его слабым бризом. Море спокойное, длинная слабая волна. Показания барометра - 1004 миллибара. Температура моря 41є F, температура воздуха всего 25є F. Такое несколько странное распределение температур объяснялось просто. Корабли шли в одной из ветвей теплого течения Гольфстрим, которое огибает Британские острова и заходит далеко в Баренцево море. Это течение обеспечивает теплый климат в Англии, не позволяет замерзать морю у берегов Северной Норвегии и дает России порт, свободный от льда круглый год. Именно туда, в Мурманск, и направлялся сейчас JW-51В.

В это утро дул северо-западный ветер, который принес с собой воздух, вымороженный над льдами полярной шапки. Поэтому температура воздуха и была такой низкой.

По всему кораблю вменились вахтенные. На торговых судов усталые и замерзшие вторые помощники отправились спать, забежав по дороге перекусить в кают-компании. На корме транспортов артиллеристы, которые последние 4 часа пытались хоть как-то укрыться от ветра укрыться за кранцами и орудийными щитами, сдали свои посты людям, которые провели это время в койках. Смена вахты - это такое время, когда все относительно довольны своей участью. Одни отправляются в тепло, их ждут едва и сон. Других ждет относительно хорошая погода, набитый желудок внушает оптимизм, и холод еще не забрался под множество одежек.

На «Онслоу» слова Шербрука, сказанные Кингу, моментально трансформировались в действия. Хотя перемены были почти неощутимы, они все-таки нарушали привычную рутину. Моментально поползли слухи, и начались гадания. Питер Вайатт пошел вниз, будить торпедного офицера Тома Мерчента, который отстоял «собаку» (вахту с 0.00 до 4.00), чтобы передать ему слова Шербрука. Мерчент торопливо вскочил и помчался в кают-компанию завтракать.

3 дня назад, 28 декабря, корвет «Хайдерабад» поймал радиограмму от начальника британской морской миссии в северной России. В ней говорилось, что конвой может быть встречен русскими самолетами. Однако при расшифровке была допущена ошибка, и получилось предупреждение о встрече с эсминцами. Поэтому когда наблюдатель на правом крыле мостика «Хайдерабада» в 8.20 сообщил, что видит 2 эсминца по пеленгу 180є (точно сзади), все решили, что прибыли русские. Поэтому никто и не подумал предупредить Шербрука.

Через несколько минут наблюдатель правого борта на «Обдьюрейте», который шел зигзагом на правом фланге конвоя, сообщил: «Два эсминца по пеленгу 210є».

Командир «Обдьюрейта» Склатер знал, что существует некоторая вероятность того, что русские эсминцы встретят конвой, поэтому он приказал передать сообщение капитану 1 ранга Шербруку. В 8.30 замигал сигнальный прожектор, и сообщение отправилось на «Онслоу». Флагманский эсминец находился на противоположном фланге конвоя и не был виден, поэтому депешу пришлось передавать через «Обидиент», который шел впереди. Все это заняло много времени. Если бы Склатер знал, насколько затянется процедура, он предпочел бы использовать радио.

На мостике «Онслоу» сигнальщик начал читать морзянку. В 8.45 Шербрук получил сообщение, что по пеленгу 210є замечены 2 эсминца.

И Шербрук, и Питер Вайатт немедленно схватили бинокли и бросились на правое крыло мостика. Он не смогли увидеть ничего. Видимость была очень плохой, так как наступившее светлое время вряд ли заслуживало названия «день».

Лицо Шербрука осталось совершенно невозмутимым. Никто на мостике, от сигнальщика до Вайатта, не мог догадаться, о чем он сейчас думает. На самом деле Шербрук гадал, могут ли это действительно быть русские. Их патрули отличались исключительной неаккуратностью и могли появиться в любое время и в любом месте. Но ему нужно было знать точно. Поэтому он приказал своим обычным спокойным тоном: «Прикажите «Обдьюрейту» проверить».

Приказ «Проверить ваше от 8.30» пошел обратно по цепочке через «Обидиент». Как только он был получен, «Обдьюрейт» повернул вправо и направился назад. По кораблю моментально пролетел шепоток, так как все вспомнили предупреждение Шербрука, сделанное совсем недавно.

Вахтенным начальником на «Обидиенте» был лейтенант Хадсон. Как только был получен приказ Шербрука, он сразу же вызвал капитана. Все на борту «Обидиента» решили, что замечены русские эсминцы. Кто-то на мостике даже сказал об этом Кинлоху. Он быстро ответил: «Ни за что! Сыграть боевую тревогу». Прошло еще несколько минут, и наблюдатель правого борта на «Онслоу», молодой шотландец, призванный совсем недавно, сообщил, что танкер, идущий в хвосте конвоя, быстро отстает и передает прожектором: «Не могу управляться». Однако это судно находилось слишком далеко, чтобы можно было что-то предпринять.

Тем временем Склатер увеличил скорость и вывел «Обдьюрейт» за корму конвою. Он обнаружил там 3 эсминца, идущие на север строем кильватера. Освещенность была отвратительной. Все, кто стоял на мостике, пытались опознать эти эсминцы, но даже с помощью мощных ночных биноклей это оказалось невозможно. В 9.15 они повернули на запад, прочь от «Обдьюрейта», а потом снова легли на северо-западный курс.

Склатер приказал прожектором запросить у них опознавательные. Эсминцы не ответили. (Если это были русские, удивляться было нечему.) Склатер продолжал гадать, чьи же это корабли, но тут на борту одного из эсминцев мелькнули тусклые красные огоньки. Он открыл огонь! Снаряды упали недолетом, и Склатер немедленно приказал поворачивать, одновременно передав по радио предупреждение, что видит противника.

На «Онслоу» Шербрук следил за танкером, когда внезапно заметил на горизонте несколько красных вспышек. Ошибиться было невозможно.

«Боевая тревога!»

Рука сама дернулась к выключателю звонков боевой тревоги, установленному так, чтобы его нельзя было спутать с кнопками сигналов «Прекратить огонь» и «Спасательный буй», расположенными по обе стороны от него. Короткие резкие звонки загремели во всех отсеках. Словно удар электрического тока подбросил свободных от вахты моряков.

Том Мерчент уже мчался на мостик. Его место было именно там, оттуда он должен был управлять торпедами «Онслоу».

Все 4 торпедных аппарата эсминца были готовы к выстрелу. Торпеды могли пройти 9000 ярдов со скоростью 35 узлов или 12000 ярдов со скоростью 9 узлов. Мерчент знал, что, скорее всего, придется стрелять по вражескому крейсеру, который ничем не стеснен в манере. Поэтому единственный шанс «Онслоу» заключается в том, чтобы выпустить залпом все торпеды с максимальной скоростью. В приказах перед походом указывалось, что торпеды нужно ставить на 9000 ярдов. Торпедисты на всех эсминцах установили максимальный расход керосина и воздуха - топлива для моторов торпед.

Торпеды регулируются так, чтобы идти на определенной глубине. В приказе говорилось, что оптимальная глубина составляет 12 футов. Однако в некоторых торпедах пружина гидростата была подтянута, чтобы установить глубину 16 футов, часть торпед была установлена на глубину 12 футов, часть - на 8 футов. Глубина 12 футов считалась оптимальной потому, что в этом случае попадание пришлось бы под броневой пояс немецкого крейсера.

Все, что оставалось сделать перед пуском торпед, - это установить на обоих сторонах мостика торпедные прицелы. Каждый прицел представлял собой вычислитель с 8 триггерами внутри (использовались только 4). Рукоятки на коробке поворачивались, чтобы ввести скорость и курс эсминца. С помощью других рукояток в вычислитель вводились курс противника, его скорость и скорость торпеды.

Вычислитель решал торпедный треугольник и выдавал необходимый угол упреждения. После приказа торпедные аппараты разворачивались на нужный борт и блокировались в положении точно по траверзу. Когда подготовка к залпу была завершена, корабль должен был отвернуть от цели. Капитан, убедившись, что эсминец держит необходимую скорость, выпускал торпеды в тот момент, когда перекрестие прицела ложился на вражеский корабль. Торпеды вылетали из аппарата, причем их гироскопы обеспечивали угловое отклонение, создающее торпедный веер.

Артиллерийский офицер Уилсон сидел в кают-компании, когда прозвучала боевая тревога. Он помчался на полубак и взлетел на мостик, затем по трапу поднялся в КДП и уселся в свое кресло. Отсюда он мог управлять оркестром главного калибра «Онслоу».

Командно- дальномерный пост представлял собой большую открытую площадку, расположенную в задней части мостика на высоком пьедестале. Находящиеся там люди имели свободный круговой обзор. По обе стороны КДП торчали рога дальномера, и вся конструкция могла свободно вращаться в любом направлении.

Уилсон располагался в задней части КДП слева. С правой стороны сидел офицер-наблюдатель, который определял параметры движения цели. Впереди них сидел дальномерщик, работающий с дальномером. Перед ним по обе стороны прицела КДП находились вертикальный и горизонтальный наводчики КДП.

Эти 4 человека под командой Уилсона были глазами орудий, они наводили их и стреляли с помощью дистанционного управления. Расчеты при орудиях должны были заряжать их, наводить по горизонту и придавать нужный угол возвышения согласно данным, переданным им с КДП.

При этом только один человек - вертикальный наводчик КДП - нажимал гашетку и давал залп из всех орудий. Система центральной наводки представляла собой значительный рывок вперед в области морской артиллерии и была результатом выводов, сделанных на основании изучения опыта более чем 3 веков войны. Поэтому интересно описать ее более детально.

Система центральной наводки позволила преодолеть многие недостатки, когда расчет каждого орудия самостоятельно определял угол возвышения (вертикальная наводка) и угол упреждения (горизонтальная наводка). Наводчики отдельных орудий испытывали массу проблем, так как часто цель была плохо видна. Ведь они находились гораздо ниже, чем КДП. Брызги могли залить орудийный прицел. Каждый наводчик вносил свою персональную ошибку. Пусть она была очень мала, но в результате снаряды залпа разлетались по большой площади, вместо того чтобы кучно накрыть цель.

Чтобы избежать этого, использовался только один прицел - прицел КДП. Поэтому ошибка для всех орудий получалась одинаковой, ее было легче заметить и исправить.

Все эсминцы вооружены 4 орудиями, однако только на «Онслоу» они имели калибр 120 мм. Остальные эсминцы типа «О» имели 102-мм орудия эпохи Первой Мировой войны, так как в момент их постройки 120-мм орудий не хватало. Все орудия имели ручное заряжание. Каждая группа орудий (носовая и кормовая) имела свой погреб.

Когда появлялся противник, весь КДП разворачивался в этом направлении. Этот поворот передавался к орудиям, которые его повторяли, и в центральный артиллерийский пост, нервный центр артиллерийских систем корабля.

Если орудия навести на движущийся корабль противника и выстрелить, снаряды пройдут мимо, так как орудия не получили необходимый угол упреждения. Поэтому необходимо выбирать точку прицеливания чуть впереди цели - так, чтобы вражеский корабль оказался в этой точке к концу времени полета снарядов, а не там, где он был в момент залпа, то есть несколько секунд назад. Этот угол упреждения вычисляло механическое устройство под названием «адмиралтейский циферблат управления огнем», который размещался в ЦАП.

Основная проблема заключается в том, чтобы нацелить снаряды корабля, движущегося со скоростью 25 узлов, в цель, движущуюся со скоростью 25 узлов в противоположном направлении. Чтобы получить ответ, к вычислителю непрерывно поступают данные с дальномера и радара. Курс и скорость противника дает офицер-наблюдатель, курс и скорость эсминца вводятся автоматически. Но требуется внести еще ряд поправок. Необходимо учесть высоту орудия над ватерлинией, учесть износ стволов после каждого выстрела, так как он влияет на начальную скорость снарядов. Если все орудия развернуты под одним углом, снаряды полетят параллельно и лягут на том же расстоянии друг от друга, на каком расположены орудия. Чтобы устранить это, вводится поправка, которая обеспечивает падение всех снарядов в той точке, на которую наведен прицел КДП.

Чтобы снаряд не кувыркался в полете, в стволе орудия делают нарезку, и снаряд приобретает вращение по часовой стрелке. Но в результате его сносит в сторону, и величина сноса зависит от дистанции стрельбы. Снос тоже нужно компенсировать. Затем следует учесть ветер, дующий поперек линии огня. Так как снаряд поднимается достаточно высоко, нужно внести поправку на изменение атмосферного давления.

Когда все данные ведены в «циферблат», он выдает 2 цифры. Первая - уточненная дистанция до противника, пересчитанная на угол возвышения орудия. Вторая - отклонение. Обе величины передаются с помощью электричества к каждому орудия. Теперь расчет наводит орудие в соответствии с этими данными.

В КДП и ЦАП находятся лампочки «орудия готовы». Каждому орудию соответствует своя лампа. Когда орудие заряжено и готово к выстрелу, лампа загорается. Когда в ЦАП загораются все лампочки, оператор нажимает кнопку артиллерийского гонга, который звучит в КДП и у орудий. После этого вертикальный наводчик КДП, который удерживает КДП наведенным на цель, нажимает свою гашетку.

Когда Уилсон со своим расчетом заняли места в КДП, вся остальная команда разбегалась по боевым постам, на бегу натягивая каски.

В лазарете корабельный врач лейтенант Холланд приготовился к приему раненых и отправил санитаров к постам первой помощи. В носовой части это была кладовая по правому борту у задней переборки матросского кубрика № 3. Там находились унтер-офицер, командовавший группой подачи носовых погребов, и содержатель корабельной лавочки. Рядом были камбуз команды, ванные, отсек вспомогательных механизмов, а также группа подачи в носовых кубриках, которая обеспечивала снарядами орудия А и В. Это пост должен был обслуживать все носовые отсеки под верхней палубой.

Кормовой пост первой помощи располагался в офицерской ванной комнате. Там находились уоррент-офицер стюард и унтер-офицер кок. Пост обслуживал орудия Х и Y, эрликоны, прожекторную платформу и кормовую группу подачи.

Холланд рассчитывал, что раненые будут получать первую помощь в одном из этих двух пунктов. Затем, если в бое возникнет небольшая пауза, их будут доставлять в лазарет, который находился в надстройке прямо под штурманской рубкой. Он также обслуживал орудия А и В, мостик, рубки радара и асдика. Если раненых было слишком много, их размещали в кубриках старшин и машинных унтер-офицеров.

Лазарет был крошечной каютой, чисто вымытой и пропитанной запахами лекарств и антисептики. В нем имелись две койки, одна над другой. Пятеро человек в этой каюте уже не помещались. Ее хватало, чтобы справиться с обычными болезнями и травмами, которые появляются во время похода. Однако она не могла принять всех раненых, которые могут появиться в ходе тяжелого боя.

Внизу, в машинном отделении, капитан 2 ранга Сэмвейз приказал ввести в действие второй котел. Теперь корабль мог быстро дать полный ход. Берд, командир группы противолодочного оружия, находился в кают-компании, когда сыграли боевую тревогу. Он помчался в оперативную рубку, расположенную под мостиком. Вместе с секретарем Гендерсоном он должен был вести прокладку, а также готовить донесения в Адмиралтейство и адмиралу Барнетту на «Шеффилд».

Остальные эсминцы также готовились к бою. Например, на «Оруэлле» механик лейтенант Трайб разговаривал на палубе со старшим кочегаром, пытаясь выяснить, сколько нефти можно выкачать из двух опустевших кормовых цистерн. Судя по всему, нефти в них могло хватить еще на полчаса, после чего следовало переключаться на другие цистерны. Их разговор прервали вспышки выстрелов за кормой.

«Переключиться немедленно и ввести котел № 2», - приказал Трайб.

Командиру «Оруэлла» Найджелу Остину повезло меньше. Он покинул мостик впервые за несколько часов всего пару минут назад и отправился в туалет. Из-за огромного количества одежды этот процесс затягивался. Когда прозвучала боевая тревога, Остин, громко ругаясь, помчался на мостик. Его застигли врасплох со спущенными брюками.

Глава 14 «Хиппер» атакует

На «Онслоу» матросы разбегались по боевым постам под пронзительные звонки колоколов громкого боя, которые больно били по ушам. Увидев вспышки выстрелов, Шербрук начал действовать немедленно.

«Передайте на эсминцы прожектором: «Вспышки выстрелов по пеленгу 270» .

Все, что он знал в данный момент, - за кормой конвоя находятся вражеские корабли. По величине вспышек и расстоянию до них они могли принадлежать эсминцам. Судя по тому, где вспышки были замечены в первый раз, и их теперешнему положению, они пытались обойти конвой с кормы.

«Когда сомневаешься - иди на грохот выстрелов», - гласит старый принцип британского флота. И сегодня он действует так же хорошо, как и в прошлом. Точно так же, как и другой: «Главное - позиция, а не скорость». Поэтому Шербрук приказал:

«Рулевой, лево 25. 20 узлов».

От «Обдьюрейта» не было никаких известий. В части третьей его собственного приказа командирам кораблей эскорта говорилось:

« Атака надводных кораблей . В случае атаки вражеских кораблей увидевший их, после того как принадлежность противнику будет точно установлена, сообщает о противнике конвою по радиотелефону. Если рация настроена на волну флота - полной мощностью». Вероятно, в этот момент «Обдьюрейт» как раз вел передачу, что требовало времени. Артиллерийский огонь был вполне достаточной причиной, чтобы сообщить о неприятеле.

Свой следующий ход Шербрук предусмотрел еще 21 декабря, когда вечером в своей каюте разговаривал с чинами своего штаба.

В 9.33 Шербрук приказал:

«Передать эсминцам: « Присоединиться ко мне ».

«Обдьюрейт» все еще дерэжался за кормой конвоя в нескольких милях от него, все еще передавая свою радиограмму. «Обидиент» находился на противоположном фланге завесы, и ему требовалось обойти конвой сзади, потому что прорезать строй нескольких колонн было слишком рискованно. Только «Оруэлл» мог присоединиться немедленно, и Шербрук передал ему:

«Присоединиться ко мне. Курс 270» .

«Онслоу» увеличил скорость до 20 узлов и повернул влево, чтобы выйти под корму конвою. Берд приказал втянуть купол асдика, торчавший из корпуса, чтобы не повредить его. Все равно от гидролокатора на большой скорости не было никакой пользы.

Едва форштевень корабля покатился в сторону, как вдруг ожила переговорная трубка из радиорубки:

«Рубка - мостику, рубка - мостику».

Кто- то откликнулся, и трубка продолжила:

«Радио от «Обдьюрейта»: «Три вражеских эсминца по пеленгу 310. Мои координаты 73є 36 ў N, 29є 00 ў О» .

Весь корабль затрясся, когда винты начали вращаться быстрее, разгоняя эсминец. Острый форштевень с треском врезался в волну, и фонтан брызг обдал полубак.

Уилсон в КДП нацепил наушники и поднес к губам микрофон:

«КДП - ЦАП: Проверка связи».

«ЦАП - КДП: слышу хорошо».

Через несколько секунд ЦАП сообщил: «Аппаратура и линии передачи данных проверены».

Теперь все 4 орудия «Онслоу» были готовы к заряжанию. Из погребов на палубу были подняты снаряды и гильзы, рядом с каждым орудием находился расчет из 7 человек. Они ждали приказов, которые должны были поступить по телефону от старшего артиллериста.

На мостике Шербрук дождался, пока «Онслоу» ляжет на новый курс 270є. Он стоял рядом с компасом, спокойный и невозмутимый, как обычно. На все донесения он, как правило, отвечал кивком головы.

Рядом с ним возле компаса высилась грузная фигура Вайатта, который в старой шинели и помятой фуражке, со своей густой черной бородой напоминал пирата даже больше, чем обычно. Он следил, чтобы «Онслоу» повернул на вражеские эсминцы, не забывая поглядывать на «Оруэлл», который старался пристроиться в кильватер флагману. Вайатт втайне сомневался в точности координат «Онслоу», нанесенных на карту в оперативной рубке, так как давно не имел возможности определиться.

Шербрук повернулся к Вайатту. «Я думаю, они движутся на север, штурман. Поворачивайте на северо-запад».

Вайатт подошел к переговорной трубе и вызвал рулевую рубку. Через несколько секунд «Онслоу» лег на курс 315є, который позволял ему занять более выгодную позицию для перехвата вражеских эсминцев.

На левом крыле мостика у своего торпедного прицела стоял Мерчент. Он был искренне благодарен Питеру Вайатту за поблажку, которая позволила позавтракать. Может быть, ему представится шанс наконец-то использовать торпеды, хотя к этому моменту были замечены только эсминцы, а они являлись слишком трудной целью. Жаль, что снят кормовой торпедный аппарат, и на «Онслоу» остались всего 4 торпеды…

Фостер находился в оперативной рубке, с виду томный и ленивый, но внутри у него все сжалось, подобно пружине. Рядом с ним сидел старший писарь, выглядящий как и положено старшему писарю. Он торопливо шифровал приказы Шербрука по сигнальному своду, превращая в столбцы цифр, чтобы потом передать их по переговорной трубе сигнальщику у прожектора или радистам. Помощник секретаря Уильямс стоял в задней части мостика с микрофоном в руке и ждал приказа, если потребуется пустить в ход зенитные автоматы. Тогда он должен был управлять их огнем.

Рядом с ним испуганно жался молоденький рассыльный. Он впервые оказался в бою, и его сбила с толку стремительная смена декораций. Оба наблюдателя были старослужащими матросами. В своих донесениях они были склонны к пессимизму, как частенько случается с наблюдателями. Ленивое спокойствие в голосе создавало впечатление, что их уже ничем нельзя удивить. Но даже если это происходило, они очень умело скрывали свои чувства.

Внезапно Мерчент увидел черную тень, вынырнувшую из снежного заряда. «Что это? - спросил он, вытягивая руку вправо вперед. - Он крупнее эсминца!» Корабль появился прямо по носу, и Шербрук сразу заметил его.

«Поворачивайте прямо на него, штурман».

Вайатт только что собрался подойти к переговорной трубе и сказать Берду, чтобы он подготовил сообщение о контакте с противником на основании сигнала «Обдьюрейта». Но тут он тоже увидел «огромного дымящего монстра, явно тяжелый корабль, который мог быть только вражеским».

Он скомандовал в рулевую рубку: «Право 10».

Он отошел от переговорной трубы, чтобы взглянуть на компас, а Шербрук, тем же невозмутимым голосом, приказал: «Подготовьте донесение о противнике, штурман».

Несколько шагов на правое крыло мостика к переговорной трубе. «Мостик - оперативной рубке. Подготовить сообщение о противнике на волне флота, полная мощность. «Неизвестный корабль, пеленг 325, дистанция 8 миль, курс 140» . Добавьте наши координаты и отправьте немедленно!» В этот момент часы показывали 9.39.

Вахтенный офицер, суб-лейтенант Во уже вызывал Уилсона, находившегося в КДП:

«Мостик - КДП. Неприятель по пеленгу 325є».

В это время Уилсон развернул КДП по носу, разыскивая эсминцы. Нужно было развернуть платформу всего на несколько градусов вправо, и в окулярах появился корабль. Он находился почти прямо по курсу «Онслоу», он был огромным, он шел на высокой скорости. Это был крейсер. Это было все, что мог увидеть Уилсон, хотя у него был несколько лучший обзор, чем у стоящих на мостике.

Он заговорил в микрофон, который связывал его с расчетом КДП и ЦАП: «Появился противник, пеленг зеленый ноль-пять».

Позади него офицер-наблюдатель сообщил: «Отклонение 170 вправо… Скорость 10 узлов».

Горизонтальный наводчик КДП начал вертеть штурвал, и КДП пошел вправо, пока перекрестие его визира не легло на фок-мачту крейсера. Вертикальный наводчик тоже завертел свой штурвал, и перекрестие поймало основание фок-мачты.

Дальномерщик вертел ручки настройки, пока два изображения крейсера на совместились. Тогда он нажал педаль фиксации, и значение дистанции автоматически пошло вниз, в ЦАП, где попало в вычислитель.

Все это происходило в одно и то же время. Уилсон, прижавший бинокль к глазам, был совсем не рад появлению впереди неизвестного крейсера. Может это быть Соединение R? «Шеффилд» или «Ямайка»? И не собираются ли они открыть огонь по своим? Или все это какая-то ошибка? Он вызвал мостик.

Однако в последний момент появились 3 эсминца, которые ранее обнаружил «Обдьюрейт». Они находились слева от большого корабля и явно шли на соединение с ним. Снова вниз по переговорной трубе полетел приказ: «Послать сообщение о противнике: «Три неизвестных корабля по пеленгу 325» .

Радист «Онслоу» отправил это донесение сначала в Скапа Флоу для Адмиралтейства, а потом в Мурманск начальнику британской морской миссии и Соединению R. «Дополнение к предыдущей. Три неизвестных корабля по пеленгу 325» .

Теперь большой корабль резал курс «Онслоу». Сомнений относительно его размеров уже не было. С «Онслоу» ушла третья радиограмма:

«Один крейсер по пеленгу 340» .

Уилсон, удостоверившись, что большой корабль - вражеский, сразу принялся командовать:

«Подготовить орудия к стрельбе».

Этот приказ ушел в ЦАП, и оттуда к орудиям:

«Зарядить орудия».

У каждого орудия сразу засуетились артиллеристы. Подносчик снарядов, номер пятый расчета, уложил в лоток темно-желтый снаряд, весящий 50 фунтов. Подносчик зарядов, номер шестой, бросил туда же гильзу с кордитом. Заряжающий дослал их, и замок защелкнулся. Горизонтальный и вертикальный наводчики лихорадочно крутили штурвальчики, наводя орудие согласно указаниям ЦАП.

В ЦАП и КДП зажглись лампочки «Орудия готовы». Сначала орудие В, потом Y. Но лампочки А и Х так и не зажглись. Уилсон подождал немного, раздраженный задержкой. С мостика уже пришел приказ: «Открыть огонь, когда противник будет в пределах досягаемости».

«Почему задержки у А и Х?»

«Проблемы с заряжанием», - ответил ЦАП. Расчеты никак не могли закрыть замки, хотя никаких видимых поломок не было найдено.

Дистанция все еще была слишком велика даже для 120-мм орудий «Онслоу», хотя она быстро сокращалась. «Оруэлл» находился в 8 кабельтовых за кормой флагмана и повторял все его маневры. Он вообще не мог даже мечтать о стрельбе. К тому же на замках его 102-мм орудий стояло клеймо «1918».

Командир «Акейтеса» Джонс приказал объявить боевую тревогу, как только были замечены первые вспышки выстрелов. Он немедленно изменил курс и увеличил скорость, действуя согласно приказам Шербрука. Вместе с корветами «Хайдерабад» и «Рододендрон» и траулером «Ноферн Гем» (а также вместе с «Брэмблом» и «Визалмой», если бы те находились здесь же) они должны были «немедленно занять наилучшую позицию для постановки дымовой завесы между противником и конвоем».

Самая лучшая позиция находилась к северо-западу от конвоя, на ветре у него. Ветер дул с северо-запада и помог бы закрыть конвой. Торговые суда вскоре должны были повернуть на юго-восток, поэтому ветер нес бы завесу вслед за транспортами. В этом случае все 4 корабля находились бы между противником и конвоем, поэтому каждому не пришлось бы ставить слишком большую завесу.

Как только «Акейтес» оказался в нужном месте, Джонс приказал нажать кнопку «Ставить завесу». Она находилась в правой части мостика, и рядом с ней красовалась шикарная медная табличка с надписью «Ставить завесу - Стоп». В машинном отделении зазвенел гонг, и механики повернули регуляторы форсунок, чтобы в топки поступало больше нефти. Из труб тут же повалил густой черный дым и потащился по воде следом за эсминцем пушистым растрепанным хвостом. «Акейтес» находился к юго-востоку от «Хиппера», и его силуэт ясно выделялся на светлой стороне горизонта. Он был прекрасной мишенью.

Тем временем немецкий крейсер и британские эсминцы «Онслоу» и «Оруэлл» («Обидиент» и «Обдьюрейт» все еще не могли догнать их) сближались с общей скоростью 60 узлов.

Шербрук следил за противником в бинокль. Невозможно представить себе его чувства в этот момент. Наступил день, к которому он готовился все 29 лет своей службы на флоте. Каждый бой является кризисным моментом в карьере любого командира. Если он выиграл бой, это значит, что он просто выполнил свой долг. Если он проиграл, неважно, был ли подготовлен ошибочный план, или он принял неправильное решение, хотя на это были отпущены считанные секунды, - Адмиралтейство может вполне обоснованно потерять доверие к нему. В любое время он может быть отстранен от командования, и тогда последует самое худшее. Их Лордства - Лорды-комиссионеры Адмиралтейства со всем достоинством и мудростью могут «выразить свое неудовольствие», и все может закончиться разбирательством в трибунале. В этот момент на Шербруке лежала ответственность за целый конвой, корабли эскорта, за грузы стоимостью миллионы фунтов стерлингов. Но гораздо более важное значение имело то, что все это предназначалось в помощь союзнику, находящемуся в тяжелом положении. Только от Шербрука теперь зависела судьба конвоя. И только его ошибка могла привести к гибели всего этого. «На войне не позволяется делать ошибки дважды».

Однако Шербрук ни о чем таком не думал. Его личное будущее и личная безопасность совсем не волновали его. Он попытался представить себя в роли капитана вражеского корабля, чтобы угадать, что тот будет делать в данной ситуации.

Видимость была плохой: полумрак, постоянно налетают снежные заряды. Это означало, что противник не может оставаться вдали и методично расстреливать транспорты. Если он хочет добиться реального результата, рассуждал Шербрук, ему придется пойти на сближение. Капитан большого крейсера в условиях плохой видимости должен опасаться торпедной атаки. Противник не сможет увидеть момент пуска торпед, поэтому он должен сохранять высокую скорость, чтобы иметь свободу маневра и уклониться от торпед.

Впервые Шербрук понял это, когда получил приказ сопровождать конвой JW-51В в Россию. Правда, он не предполагал, что лишится 2 эсминцев еще до начала боя. Его соединение должно отгонять противника от транспортов, но не отвлекать на себя огонь. Он должен был использовать свои торпеды в качестве угрозы . И пока эти торпеды остаются в аппаратах , они являются самым мощным оружием Шербрука. Как только они будут выпущены, неважно по какой цели, противнику уже нечего будет опасаться. Выпущенные торпеды не являются угрозой. 120-мм орудия «Онслоу» и 102-мм других эсминцев даже не поцарапают броню германского крейсера, хотя стрельба помогает поднять дух экипажа. Ничто так не ободряет людей, как грохот собственных выстрелов. Если снаряды рвутся на борту вражеского корабля, даже не причинив больших повреждений, они заставляют нервничать. «Граф Шпее» не получил серьезных повреждений, несмотря на многочисленные попадания 152-мм и 203-мм снарядов с крейсеров «Аякс», «Ахиллес» и «Эксетер», однако он бежал.

Заместитель командира Том Мерчент был слишком занят, так как ему приходилось постоянно определять курс и скорость противника. Эти данные ему требовались для работы с торпедным прицелом. Мерчент просто не имел возможности отвлечься, но у Питера Вайатта времени было побольше. «В этот момент я был крайне возбужден, наконец-то я увижу вражеский корабль», - писал он позднее.

Все, кто стоял на мостике, напряжено вглядывались в неприятельский корабль. Какова его скорость? Кто это? Когда он откроет огонь? И по кому?

Внезапно мрачный черный силуэт начал увеличиваться.

«Он поворачивает влево!»

«Он боится торпед!»

«Каков его курс?»

Когда немецкий корабль повернул, четыре красные вспышки мелькнули у него на борту. Часы показывали 9.41.

«Он открыл огонь!»

«Четыре башни - две на носу, две на корме».

«Либо крейсер типа «Хиппер», либо «Тирпиц».

«Он недостаточно велик для линкора. Вероятно, «Хиппер»!»

«Восемь 8-дюймовых орудий и двенадцать 105-миллиметровых, может делать 32 узла».

«Но по кому он стреляет?»

8 снарядов легли почти по прямой линии очень близко к «Акейтесу». На мгновение показалось, что он получил попадание.

Шербрук знал, что забрался слишком далеко на север от конвоя, и решил повернуть вправо на курс 25є, чтобы убедиться, что крейсер не подойдет ближе.

«На каком расстоянии «Хиппер» от конвоя, штурман?»

«6 миль, увеличивается, сэр».

Новые залпы «Хиппера» легли вокруг «Акейтеса». Один вроде бы даже накрыл его, но эсминец не снизил скорости, продолжая ставить дымовую завесу. Потом «Хиппер» перенес огонь на транспорты. Снаряды начали рваться вокруг танкера «Эмпайр Эмералд», который все еще не догнал конвой.

«Так по кому «Хиппер» стреляет, черт побери?!»

«Выглядит так, словно он целится по танкеру и пристреливается по нам!»

Вероятно, он стреляет с помощью радара. Интересная деталь, отметил Вайатт. Немцы действительно использовали радар, их разработки шли в общем параллельно нашим.

«Донесение «Обдьюрейта», сэр: «Один эсминец по пеленгу 180є» .

Это означало, что эсминец находится к югу от конвоя. Шербрук ничего с этим не мог поделать, «Акейтесу» и другим кораблям предстояло выкручиваться самостоятельно. У Шербрука было более чем достаточно забот, пока не подойдет Соединение R. Барнетт должен был перехватить сообщения о появлении немцев.

«Как далеко наши крейсера, штурман?»

«От 30 до 130 миль», - ответил Вайатт, прекрасно понимая, что такой ответ не устроит никого. Но ничего более определенного он сказать не мог. Это означало от 1 до 4 часов хода.

От 1 до 4 часов! А ведь «Хипперу» хватит 5 минут, чтобы перетопить все корабли 17-й флотилии эсминцев!

Несмотря на холод, Уилсон взмок от возбуждения. Горизонтальный и вертикальный наводчики совместили перекрестия с силуэтом и доложили: «Цель захвачена».

Внизу, в ЦАП, вычислитель переварил полученные данные и выдал орудиям необходимые углы возвышения и наводки.

«Установлен разброс», - доложил ЦАП Уилсону.

Это означало, что в вычислитель внесены поправки, благодаря которым снаряды лягут не прямой линией, а ломаной. Это повышало шансы добиться попадания хотя бы одним снарядом.

Теперь орудия «Онслоу» были наведены на «Хиппер» с максимальной точностью, которую могла обеспечить британская наука. Именно в эту минуту «Хиппер» снова перенес огонь на «Акейтес». За минуту крейсер дал 3 залпа, но за эту же минуту «Онслоу» приблизился к нему почти на целую милю. Теперь крейсер находился в пределах досягаемости. Быстрый взгляд на сигнальные лампочки - орудия А и Х все еще не готовы. Время 9.42.

«Залп!» - крикнул Уилсон в микрофон.

«Огонь!» - повторил оператор в ЦАП.

Матрос рядом с ним нажал кнопку артиллерийского гонга. Вертикальный наводчик КДП сгорбился над визиром, удерживая перекрестие нитей на основании фок-мачты «Хиппера». Он нажал гашетку.

Электрический ток с немыслимой скоростью понесся по проводам к замкам орудий и пробежал через платино-иридиевую проволочку, воткнутую в капсюль в основании кордитного заряда. Раскаленная проволочка взорвала капсюль, и кордит вспыхнул.

Весь заряд сгорел за доли секунды, создав большой объем газа, который погнал снаряд по стволу. Нарезка заставила снаряд вращаться. Он покинул орудие со скоростью 2750 футов в секунду, почти 2000 миль в час.

Два орудия - стреляли только орудия В и Y - дернулись назад, однако накатники вернули их обратно. Оба замка открылись, оттуда вылетели пустые латунные гильзы. Расчеты перезарядили орудия, и лампочки готовности снова вспыхнули. Тем временем Уилсон увидел, куда падают снаряды, и передал поправки в ЦАП. В наводку были внесены необходимые изменения.

Время 9.43. «Залп!» - снова и снова кричал Уилсон.

Но тут силуэт «Хиппера» начал расплываться и почти пропал во мраке налетевшего снежного заряда. Теперь Уилсону при измерении дистанции приходилось полагаться только на радиолокатор.

Внизу, в рубке артиллерийского радара, оператор напряженно следил за тонкой светящейся линией на экране электронно-лучевой трубки. Изображение слегка подпрыгивало, когда орудия давали залп, но тут же успокаивалось. Сосредоточиться под грохот стрельбы было невероятно трудно, кроме того, операторы нервничали, так как «Онслоу» наконец-то вступил в бой с врагом. Но требовалось предельное сосредоточение, чтобы заметить всплеск на линии, обозначающий «Хиппер». После этого оператор должен был сообщить дистанцию на мостик, где для этого стоял динамик.

Выслушав, Шербрук понял, что Уилсон ведет огонь на предельной дальности. Хотя «Хиппер» был виден, судя по всему, камуфляж эсминца оказался лучше, чем они думали, так как немцы до сих пор их не заметили.

«Давайте подойдем поближе, штурман».

Вайатт посмотрел на компас и по переговорной трубе отдал рулевому приказ изменить курс. Одновременно он прикинул в уме относительное положение «Хиппера» и «Онслоу».

«Мы не можем сближаться с ним круче, чем под углом 10є к его курсу, сэр. Иначе мы слишком оторвемся от конвоя».

«Хорошо, продолжайте постепенное сближение, штурман. И держитесь так, чтобы могли стрелять все орудия».

Только теперь Вайатт посмотрел назад на конвой. «Боже мой, «Акейтес» получил попадание. Судя по всему, у него на полубаке взорвались кранцы первых выстрелов», - подумал он.

Но маленький эсминец продолжал ставить дымовую завесу, не обращая внимания на повреждения.

Тем временем орудия В и Y на «Онслоу» продолжали выпускать снаряды через каждые несколько секунд. Едкий дым сгоревшего кордита плыл над мостиком. Часы показывали 9.49.

С мостика «Онслоу» и с КДП вдруг стало видно, что силуэт «Хиппера» уменьшается.

«Он отворачивает прочь!»

«Он идет прямо на юг… Нет, он намерен повернуть влево».

Шербрук приказал: «Следовать за ним. Известите остальных».

Вайатт нагнулся к переговорной трубе и крикнул штурману: «Передайте остальным: «Противник отходит» .

В КДП офицер-наблюдатель сообщил новый курс «Хиппера». Уилсон отправил в ЦАП свои поправки, чтобы скорректировать огонь, орудия повернулись на пару градусов и продолжили стрельбу.

«Он ставит дымовую завесу».

В действительности «Хиппер» повернул точно на север, но к этому времени эсминцы, выполняя поворот, фактически описали циркуляцию и вернулись на прежний курс. «Оруэлл» держался в кильватерной струе «Онслоу», ведя беглый огонь. Сзади подходил «Обидиент» вместе с «Обдьюрейтом». Он должен был занять место за кормой «Онслоу», но впереди «Оруэлла», поэтому Остин просигналил ему прожектором: «Я оставил вам место впереди себя» .

На мостике «Онслоу» свистнула переговорная труба из радиорубки. Радист сообщил Шербруку: «Капитан 1 ранга, сэр, от «Шеффилда»: «Я подхожу к вам курсом 170є» .

Значит, Соединение R находилось к северу от эсминцев. Расстояние не указано, и оно может доходить до 100 миль. Однако что теперь будет делать «Хиппер»? Шербрук чувствовал себя не слишком уютно. Да, ему удалось отогнать тяжелый крейсер. Теперь он шел на север, удаляясь от драгоценных транспортов. Но пострадал ли он при этом? Может быть, он просто пытается увлечь эсминцы за собой, изображая подранка. Хочет, чтобы Шербрук оставил конвой. Да, и не следует забывать о 3 эсминцах, замеченных ранее. Они или какая-нибудь еще группа немецких кораблей могут атаковать беззащитный конвой. Шербрук принял решение моментально.

«Передайте «Обидиенту» и «Обдьюрейту»: «Присоединиться к конвою» .

Не было никакой необходимости объяснять Кинлоху и Склатеру, что это означает. Они прекрасно поняли, что, по мнению Шербрука, конвою угрожают другие вражеские корабли, и командир отправляет их обратно - прикрывать транспорты. Именно в этот момент наиболее ощутимо сказалось отсутствие «Ориби», «Бульдога», «Брэмбла» и «Визалмы».

«Обидиент» вышел из строя. Высокий носовой бурун и кипящая за кормой вода повторяли хрестоматийное изображение эсминца, идущего полным ходом. Кинлох направился к конвою, до которого теперь было 8 миль, одновременно просигналив «Обдьюрейту»: «Следовать за мной» .

Кинлох решил пройти под кормой конвоя, по ходу дела поставив дымовую завесу, а потом прикрыть транспорты с юго-востока. Именно в этом направлении они двигались, уходя от «Хиппера». Если появится вторая группа немецких кораблей, она, скорее всего, атакует именно с этого направления.

Было уже 10 часов утра, и Уилсон прекратил стрельбу, так как «Хиппер» находился на расстоянии 8 миль, скрытый снежными шквалами. Он сообщил на мостик, что при той скорости, которую сейчас держит «Онслоу», особенно двигаясь против ветра, брызги летят через полубак. Они не только вызывают обмерзание орудий, но даже попадают на линзы дальномеров. Шербрук уменьшил ход до 25 узлов.

Во время короткой передышки расчеты орудий выбосили за борт стреляные гильзы, чтобы очистить палубу. На КДП горизонтальный и вертикальный наводчики стерли ледяные капли с линз. Все ждали, что теперь предпримет командир «Хиппера».

Конвой шел на юго-восток, прочь от немецкого крейсера. Впервые коммодор Мелхьюиш узнал о грозящей опасности, когда радист Стефенс прибежал с перехваченными обрывками радиограммы. В ней говорилось о неизвестном корабле позади конвоя.

В 9.30 на транспортах заметили вспышки за кормой «Обдьюрейта», когда немецкие эсминцы обстреляли его. Коммодор Мелхьюиш вместе со старшиной сигнальщиков Мэттьюзом немедленно взобрались по трапу на «обезьяний остров» над мостиком. Однако, когда Мелхьюиш уже поднялся на верхнюю ступеньку, он поскользнулся на мокром железе и потерял свои очки. Вдобавок, не удержавшись на ногах, он уселся прямо на них. С этого момента ему пришлось целиком положиться на описания Мэттьюза.

На мостике были заранее подготовлены цветные прожектора, чтобы приказать конвою совершить немедленный поворот. Теперь настало время использовать их. Мэттьюз крикнул вниз другому сигнальщику, который стоял за переключателями рядом со штурвалом в рулевой рубке. Немедленно вверх поднялись зеленый и красный лучи - подготовительный сигнал к срочному повороту на 45є вправо. Мелхьюиш подождал, чтобы все транспорты успели их заметить, после чего приказал выключить прожектора, подавая исполнительный сигнал.

Поворот конвоя даже в идеальных условиях - совсем непростая задача, так как транспорты имеют различные размеры и маневренность. Каждый должен сам выбирать, на сколько градусов поворачивать перо руля и как изменять скорость. Ни один из шкиперов, каким бы опытным моряком он ни был, не отрабатывал эти маневры вместе с другими судами. К счастью, колонны были короткими, а еще больше помогло то, что капитаны понимали - от скорости поворота зависит их безопасность. Все приложили максимум усилий, чтобы выполнить поворот, не выйдя из колонны и не отстав.

Глава 15 «Онслоу» поврежден

Кумметц, стоящий на адмиральском мостике «Хиппера», в этот момент был крайне обеспокоен ходом битвы, которая развивалась как-то странно и неопределенно. Начиналась она согласно заранее составленному плану. Зато сейчас все перепуталось и пошло наперекосяк.

Как уже говорилось, 6 эсминцев Кумметца были развернуты строем фронта с интервалами 15 миль между кораблями. «Хиппер» находился в 15 милях за кормой самого северного эсминца, а «Лютцов» - на таком же расстоянии за кормой южного. Тяжелые корабли разделяли 75 миль.

Он все еще двигался на северо-восток, намереваясь выйти в точку, из которой следовало повернуть на восток и начать двигаться вдоль линии курса конвоя. Однако в 7.15 он прошел за кормой конвоя, не подозревая об этом. Через 3 минуты были замечены 2 силуэта, и «Экольдт» был отправлен проверить, что это.

Донесения наблюдателей еще больше усилили напряжение, царившее на мостике «Хиппера». Кумметц с тревогой ждал сообщения с «Экольдта», которое, как он надеялся, прояснит ситуацию и скажет, с кем ему придется сражаться. Ожидание… ожидание… Это было хуже всего. Атаковать конвой очень легко. На бумаге. Но что делать, если в сознании крутятся слова «… действовать осторожно даже против неприятеля, равного по силе, так как нежелательно подвергать крейсера особому риску» ?

9 минут спустя Кумметц сам смог увидеть силуэты, мелькающие среди снежных зарядов. Однако они казались не более чем черными пятнышками на мутном серо-черном фоне.

Кумметц заметил: «Вероятно, наши эсминцы заняли неправильную позицию. Я повернул «Хиппер» в направлении силуэтов, чтобы сократить видимый профиль, а также понять наконец, что это такое, перед тем как объявить тревогу».

Он отдал приказ командиру «Хиппера» капитану 1 ранга Хартманну, и в 7.42 крейсер лег на курс 100є, почти точно на восток. Одновременно он приказал уменьшить скорость до 10 узлов, и теперь крейсер догонял конвой очень медленно. Теперь он получил достаточно времени, чтобы разобраться в происходящем.

Через 5 минут справа по носу был замечен более крупный силуэт, и «Хиппер» повернул на курс 110є. Затем возбужденные наблюдатели начали сообщать о появлении все новых силуэтов. Наконец, к 7.53 было замечено 9 силуэтов. «Это может быть только конвой», - заявил Кумметц.

Однако было еще слишком темно, чтобы начинать атаку, а потому через минуту «Хиппер» развернулся и пошел прочь от конвоя.

Кумметц вспоминал:

«Обнаружение конвоя разом сняло все напряжение. Я должен был атаковать его днем, так как ночной бой крейсеров с эсминцами потребовал бы от нас предельного напряжения. Еще не было поздно! Я был убежден, что второй подобный шанс нам представится нескоро. Все зависело от того, сумеем ли полностью использовать представившуюся возможность.

Лишь в ходе скоротечного сражения можно было решить проблему опасности торпедной атаки и таким образом избежать серьезного риска, что предписывала полученная мной директива адмирала Клюбера.

Все, что я мог сделать в данный момент, - отделить эсминцы, чтобы они могли поддерживать контакт. Кроме того, следовало подготовиться к атаке на рассвете, как нам было предписано. Нам повезло, что мы достаточно быстро обнаружили конвой. Но нам повезло бы еще больше, если бы мы заметили его на час раньше, потому что сейчас «Лютцов» находился в 75 милях южнее. Он просто не успевал подтянуться, чтобы атаковать на рассвете».

В 8.00, когда транспорты еще не подозревали, что немцы уже преследуют их, а Шербрук отдал команде «Онслоу» распоряжение позавтракать к 9.00, «Хиппер» передал «Экольдту» приказ преследовать конвой. Через 2 минуты последовала радиограмма, адресованная всему соединению: «Хиппер» атакует с севера на рассвете» .

Чтобы к рассвету оказаться на исходной позиции для атаки, Кумметц снова развернул крейсер и пошел вслед за конвоем, увеличив скорость до 20 узлов.

«Я решил использовать преимущество предстоящих нескольких часов сумерек, что было исключительно важно для операции. Поэтому «Хиппер» должен был атаковать на рассвете, даже если эсминцы не присоединятся к нему. «Экольдт» должен был продолжать преследовать конвой», - писал Кумметц. Он добавил, что не могло быть и речи о присоединении эсминцев к «Хипперу» и «Лютцову» в темноте из-за опасности спутать их с англичанами.

Пока Кумметц принимал эти очевидные решения, примерно в 8.30 «Обдьюрейт» заметил «Экольдта» и его товарищей, болтающихся за кормой конвоя, и предупредил капитана 1 ранга Шербрука. Шербрук приказал выяснить, что это за корабли.

Когда Склатер повернул, чтобы выполнить приказ, Кумметц решил, что с приближением рассвета ему следует разделить свои эсминцы. В 9.07 он радировал: «Группа «Бейтцена» [«Экольдт», Z-29 и «Бейтцен»] вместе с «Хиппером», группа Z -31 [Z-31, «Ридель» и Z-30] вместе с «Лютцовом» .

Радисты крейсера еще не закончили передавать радиограмму, как наблюдатели сообщили, что снова видны силуэты по крайней мере 5 кораблей.

Через 5 минут, в 9.15, Кумметц, который старался подвести «Хиппер» поближе к конвою, решил, что замеченное ему не нравится. Он писал: «Видимость очень плохая. Все расплывается. Я не могу понять, с кем имею дело - со своими или с противником. Видны 10 кораблей, часть из которых похожа на эсминцы. И нельзя сказать уверенно, что среди них нет наших эсминцев, преследующих конвой. Поэтому особенно важно обменяться опознавательными сигналами».

Капитан «Хиппера» выбрал ближайший эсминец и приказал запросить опознавательные. Но ответа на мигание прожектора не последовало. Тем временем «Экольдт» радировал: «Экольдт», Z -29 и «Бейтцен» выстроились вокруг конвоя» .

Вскоре поступила радиограмма от капитана 1 ранга Штанге, который находился далеко на юге. Он сообщил, что «Лютцов» идет на северо-восток со скоростью 26 узлов.

В этот момент были замечены вспышки выстрелов в том направлении, где раньше были видны силуэты. «Очевидно, стреляют наши эсминцы», - заметил Кумметц. Действительно, это были «Экольдт», Z-29 и «Бейтцен», которые стреляли по «Обдьюрейту».

Теперь «Хиппер» приближался к конвою с северо-запада. На экране его радара картина была совершенно запутанной. 203-мм орудия крейсера были заряжены фугасными снарядами. Они были более действенными против тонких корпусов торговых судов и эсминцев, чем бронебойные. Даже близкий разрыв засыплет корабль градом стальных осколков.

Командир «Хиппера» Хартманн и его артиллерист внимательно следили за происходящим в бинокли. Далеко впереди, справа про носу, еле различимые в слабом свете утра, были видны силуэты транспортов. Они глубоко сидели в воде, так как их трюмы были полны оружия для России. Однако на ветре у конвоя появился британский эсминец, который начал ставить дымовую завесу. Он мчался полным ходом. Дым, который валил из труб, стелился по воде, превращаясь в непроницаемую черную пелену. Вскоре конвой окажется в полной безопасности, так как на экране радара по-прежнему мелькали хаотичные отметки. «Хиппер» ни за что не осмелится пройти сквозь завесу, так как на другой стороне его вполне могли караулить эсминцы, чтобы тут же атаковать торпедами.

Этому кораблю нужно было помешать, если немцы на что-то рассчитывали. Хартманн запросил разрешение адмирала открыть огонь и получил его. Капитан повернул «Хиппер» влево, чтобы ввести в действие все 4 башни. 9.42. Через несколько мгновений орудия «Хиппера» с грохотом выплюнули 8 снарядов, которые легли совсем рядом с эсминцем. (Это был «Акейтес».) Последовали еще несколько залпов, и офицер-корректировщик доложил, что цель накрыта и вероятно достигнуто попадание.

Внезапно наблюдатели увидели справа по носу еще один британский эсминец, который стремительно шел навстречу «Хипперу». Кумметц и Хартманн разом сообразили, что он находится в очень удобной позиции для торпедной атаки. Этим эсминцем был «Онслоу», за которым следовал «Оруэлл», но его немцы пока не видели. «Онслоу» открыл огонь и почти тут же слегка изменил курс влево, чтобы держаться между «Хиппером» и конвоем.

Но, как правильно догадался Шербрук, немцы очень боялись возможных торпедных атак и совершенно неправильно истолковали его поворот. В бортовом журнале «Хиппера» появилась запись:

«9.44. С юго-запада появился эсминец и круто повернул влево. Он выпустил торпеды».

Хартманн немедленно приказал повернуть лево на борт и взять курс на северо-запад, чтобы повернуться кормой к «Онслоу» и «Оруэллу». В этом случае площадь мишени для английских торпед резко сокращалась. Но, выполнив поворот, крейсер начал удаляться от конвоя, чего, собственно, и добивался Шербрук. Чтобы окончательно укрепить миф о торпедной атаке, кто-то на борту «Хиппера» сообщил, что видит приближающуюся торпеду.

Таким образом страх и живое воображение помогли отваге Шербрука. Первую атаку «Хиппера» против конвоя 2 эсминца отразили, спекулируя угрозой торпедной атаки. Пчела умирает, использовав свое жало. «Онслоу» и «Оруэлл» находились в аналогичном положении. Если они используют свое жало - торпеды, пока еще ожидающие своей очереди в аппаратах, - и промахнутся, «Хипперу» больше нечего будет опасаться. И тогда эсминцы наверняка будут уничтожены огнем тяжелых орудий.

После поворота «Хиппер» открыл огонь из кормовых башен, но снаряды начали падать между «Онслоу» и конвоем. Вероятно, он вел огонь с помощью радара. Как только крейсер повернул, Кумметц отправил радиограмму остальным своим кораблям: «Веду бой с конвоем [указаны координаты]. Курс 90є, скорость 10 узлов» .

Хотя Кумметц был вынужден временно отойти, действия эсминцев Шербрука вызвали у него искреннее восхищение. Он писал:

«Английские эсминцы вели себя очень умело. Они расположились в таком месте между «Хиппером» и конвоем, что было невозможно прорваться к транспортам. Они также очень эффективно использовали дымовые завесы, с помощью которых пытались укрыть транспорты. Они уклонялись от огня «Хиппера», используя маневры уклонения и ставя дымзавесы. Их относительное положение вынуждало «Хиппер» согласиться с риском торпедной атаки, если крейсер попытается использовать свои орудия».

Кумметц понял, что во время первой атаки конвоя Шербрук переманеврировал его. Но Кумметц приготовился ко второй атаке. В 9.57 он повернул «Хиппер» на восток, лег на курс параллельно «Онслоу» и «Оруэллу» и открыл огонь из всех орудий. Однако эсминцы начали яростно отстреливаться, и через 3 минуты «Хиппер» отвернул на северо-восток и скрылся в дымке.

На этот раз Кумметц отошел от конвоя подальше, хотя теперь он уже не мог обстреливать транспорты из-за плохой видимости и неэффективного радара. Теперь следовало дождаться появления «Лютцова», у которого будут неплохие шансы атаковать конвой с юга. Затем он увидел, как британские эсминцы спокойно разворачиваются у него на правой раковине. Они вели себя довольно нахально, но при этом аккуратно держались между «Хиппером» и конвоем.

Через 4 минуты, в 10.04, Кумметц решил совершить третью попытку. На этот раз «Хиппер» повернул на юго-восток, чтобы сблизиться с «Онслоу» и «Оруэллом». В течение 4 минут крейсер шел прямо на эсминцы, его 203-мм орудия вели непрерывный огонь. Хотя 2 британским эсминцам пришлось маневрировать, чтобы уклониться от снарядов, они упорно шли на восток, по-прежнему отрезая Кумметца от конвоя.

В 10.08 он снова повернул на северо-восток и прекратил огонь, словно для того, чтобы перевести дух. В 10.30 немецкий адмирал решил в четвертый раз попытаться атаковать конвой и повернул «Хиппер» на юго-восток. Он намеревался обстрелять упрямых англичан всем бортом. 8 - 203-мм и 6 - 105-мм орудий должны были раздавить пару эсминцев. Одновременно он радировал своему соединению: «Хиппер» находится севернее конвоя. 4 вражеских эсминца между нами и конвоем» .

Радиограмма была крайне неточной, так как с ним сражались только 2 эсминца - «Онслоу» и «Оруэлл». «Обидиент» и «Обдьюрейт» шли на соединение с конвоем. «Акейтес», уже получивший тяжелые повреждения, продолжал выполнять свой долг - ставил дымовую завесу.

3 эсминца Кумметца пристроились за кормой «Хиппера», который увеличил скорость и открыл беглый огонь по «Онслоу» и «Оруэллу». Они в это время находились чуть впереди траверза крейсера. Дуэль была неравной. Как только артиллеристы «Хиппера» пристреляются по «Онслоу», эсминец будет обречен.

8 - 203-мм орудий крейсера давали залп весом более 2000 фунтов. 6 - 105-мм орудий добавляли еще 300 фунтов. Немцам могли отвечать 2 орудия «Онслоу» (еще 2 замерзли), залп которых весил 96 фунтов, а 4 - 102-мм орудия «Оруэлла» выпускали снаряды общим весом 124 фунта. Более 2200 фунтов против 220 фунтов! «Хиппер» имел огромное преимущество, так как снаряды британских эсминцев могли нанести ему лишь ничтожные повреждения, тогда как любой снаряд крейсера мог отправить эсминец на дно.

На мостике «Онслоу» все люди были заняты и полностью поглощены своим делом. Например, Мерчент продолжал готовить данные для торпедного залпа на случай, если все-таки придется пустить в ход торпеды. Позднее он писал: «После завершения первых приготовлений к бою мои мысли полностью переключились на расчет аппарата. Эти люди находились на верхней палубе позади трубы, следили за смутным огромным силуэтом противника и терпеливо ждали приказа «Развернуть на левый борт». (Или на правый, если так будет нужно.) Они переговаривались между собой, полностью доверяя торпедисту Фрэнки Тиббсу, несокрушимой твердыне, на которой держалось все. Таким же надежным был и его заместитель, старшина-торпедист, который вселял в других уверенность личным примером, своей надежностью и рвением.

Мои мысли, как это часто случается, постоянно улетали в прошлое, к тем дням, когда я мальчишкой обучался на борту ЕВК «Ганг». Меня совершенно захватила картина в комнате отдыха, изображающая какой-то бой периода Первой Мировой войны. Колонна линкоров шла в бурном море под слабым светом молодого месяца. На переднем плане был виден один из эсминцев охранения. Его торпедные аппараты были развернуты на борт, и там, где тени были особенно густыми, виднелись сгорбленные фигуры расчета. Люди напряженно всматривались в темноту, в которой могла таиться опасность. Под картиной виднелись слова: «Когда ты странствуешь по морю, я всегда буду с тобой». Все это промелькнуло в голове в считанные секунды. Но я ощущал, что за внешним бездействием таится страшное внутреннее напряжение. Ведь именно от них может зависеть исход сегодняшнего дела».

Вайатт следил за курсом «Онслоу», одновременно наблюдая за «Хиппером», и отдавал приказы рулевому, когда это было необходимо. Шербрук планировал бой, как хороший шахматист, пытаясь предугадать дальнейшие ходы «Хиппера» и его сопровождения.

Орудия А и Х все еще не удавалось ввести в действие. Расчеты пытались закрыть замки весьма неортодоксальным способом - стуча по ним снарядами. Стволы орудий В и Y были покрыты льдом от долетавших из-за борта брызг. Хотя каждое из них сделало более 60 выстрелов и должно было разогреться, лед отказывался таять.

Уилсон аккуратно поворачивал КДП вслед за темным силуэтом «Хиппера». Когда в 10.04 крейсер в третий раз повернул на «Онслоу» и открыл огонь, Уилсон немедленно ответил. Через несколько секунд флагмана поддержал «Оруэлл», который все еще находился в 5 кабельтовых за кормой «Онслоу». И снова зловещие красные вспышки пробежали по силуэту «Хиппера», когда 203-мм орудия дали залп.

Шербрук сказал Вайатту: «Поворачивайте на параллельный курс».

Вайатт наклонился над переговорной трубой и приказал: «Право 15. Курс ноль-восемь-ноль».

В течение 4 минут тяжелые снаряды рвались в опасной близости от крошечных эсминцев. Затем в очередной раз силуэт крейсера начал сокращаться, и орудия «Хиппера» умолкли.

«Он отворачивает!»

«Лежит на курсе 45є»

«Что он намерен делать?»

Затем силуэт опять стал длиннее. Время 10.11.

«Он опять поворачивает».

«Курс 80є».

«Смотрите - снова открыл огонь!»

«Оператор радара говорит, что видит снаряды, вылетающие из орудий».

А ведь это действительно было возможно. Крошечные метки отделялись от большой, которая изображала крейсер, и неслись к «Онслоу».

«Снаряды идут… ближе… прямо… правее… уходят вправо…»

8 снарядов легли в 150 ярдах от «Онслоу» по идеальной прямой, пересекая его курс, и взорвались, подняв высокие фонтаны воды.

«Снаряды идут… ближе… правее… уходят вправо…»

Еще 8 снарядов разорвались в 150 ярдах впереди. Артиллеристы «Хиппера» преувеличивали скорость «Онслоу».

«Черт, какой маленький разброс!»

Артиллеристы «Хиппера» не пытались накрыть снарядами какую-то площадь. Орудия крейсера наводились так, что снаряды ложились по прямой, а не зигзагом.

«Снаряды идут… подходят…»

«Попытаться уклониться, сэр?»

Артиллеристы «Хиппера» уже нащупали дистанцию, теперь им оставалось подправить прицел. Они стреляли очень быстро.

Каждые несколько секунд два орудия «Онслоу» давали ответный залп. Дым и запах сгоревшего кордита от орудия А несло на мостик. Но никто этого не замечал, так как эсминец оказался в серьезной опасности. Весь бортовой залп тяжелого крейсера был нацелен прямо на него. Мерчент стоял на левом крыле мостика, Шербрук находился в нескольких футах от него. Вайатт стоял возле компаса чуть сзади. Уильямс находился в задней части мостика на левом крыле, рядом с ним стоял один сигнальщик, а второй дежурил на правом крыле.

Четыре залпа - более 4 тонн взрывчатки - и все мимо. Вайатт в переговорную трубу отдал приказ рулевому еще раз изменить курс в отчаянной попытке обмануть наводчиков «Хиппера».

«Снаряды идут… подходят… уходят влево…»

Тяжелый удар заставил эсминец вздрогнуть, осколки пролетели над квартердеком. Первый снаряд пятого залпа взорвался рядом с левым бортом «Онслоу». Зазубренный кусок стали пробил обшивку и влетел в машинное отделение. Остальные 7 снарядов легли перелетом.

«Править на разрывы!»

«Лево 20, курс ноль-семь-ноль».

«Снаряды идут… подходят… уходят вправо…»

Серия ударов встряхнула корабль еще раз. Осколки просвистели над мостиком, стоящих там людей обдало брызгами. Снова первый снаряд залпа взорвался в нескольких футах от левого борта между орудиями А и В, сделав в борту вмятину глубиной 6 дюймов. Остальные 7 снарядов взорвались по правому борту.

«На разрывы!»

«Машинное отделение сообщает о повреждениях…»

«Лево 10. Курс ноль-шесть-ноль».

«Снаряды идут… подходят… ближе…»

Оператор радара прожил еще какие-то доли секунды, хотя вряд ли успел осознать, что снаряды падают прямо на него.

Позади мостика прогремел ужасный взрыв. Пятый снаряд залпа под углом 10є к траверзу проскочил над 25-футовым катером и врезался в верхнюю кромку трубы. Он вспорол трубу сверху донизу. Ударная волна пошла вниз по трубе, открыв заслонки кожуха котла и выбив предохранительный клапан, который сразу начал травить пар высокого давления. Пар тут же пошел вверх, расплываясь над кораблем каким-то диковинным плюмажем.

Осколки изрешетили трубу, и она стала напоминать перечницу. Сотни острых, словно бритва, кусочков стали полетели вперед, пронизав обе рубки радаров. Оператор был убит на месте. Часть осколков перерезала антенны, изрешетила КДП, ударила по задней части мостика. Наблюдатель правого борта погиб. Один осколок, отразившись от антенны артиллерийского радара на крыше КДП, ударил Шербрука в лицо.

Хотя люди на мостике едва не оглохли от взрыва и ужасного свиста струи пара, они продолжали выполнять свои обязанности. Да, корабль получил попадание. Да, стоны смертельно раненного сигнальщика били по нервам, но они были обязаны увести корабль от новых снарядов. Вайатт впился взглядом в компас.

«Лево 10. Курс…»

Через несколько мгновений Мерчент услышал, точнее, ощутил, что справа от него кто-то тихо охнул. Он обернулся и увидел, что лицо Шербрука превратилось в кровавую маску. Вайатт, поняв, что корабль получил попадание где-то позади мостика, обернулся и увидел Уилсона, стоящего в КДП. Артиллерист что-то кричал. Потом он посмотрел вперед и увидел, что его шинель забрызгана кровью. Сначала штурман решил, что он ранен, но потом он увидел Шербрука.

Прежде чем кто-либо успел броситься на помощь капитану, прогремели еще два взрыва, на которые наложился грохот выстрелов. В носовой части эсминца мелькнула двойная вспышка, которая показала, что еще два снаряда «Хиппера» попали в цель. Почти немедленно перед мостиком взвилось пламя. Загорелись кордитовые заряды, которые превратили полубак в настоящий ад.

Шербрук («Было трудно понять, как он вообще что-то видит и говорит», - писал позднее Вайатт) понял, что следующее попадание может стать роковым для «Онслоу». В любом случае эсминцу следовало немедленно повернуть и снизить скорость, чтобы ветер не раздувал пожары.

«Право на борт, штурман. Поставьте дымзавесу и уменьшите скорость до 15 узлов».

Мерчент немедленно нажал кнопку «Дымовая завеса», а Вайатт крикнул в переговорную трубу: «Право 10, снизить обороты до 15 узлов».

«Онслоу» накренился при повороте, и стреляные гильзы со звоном покатились по палубе. Весь полубак перед мостиком был охвачен огненным вихрем. Пляшущие языки пламени казались неестественно яркими в арктическом полумраке. Они резко контрастировали с черным дымом и белым паром, валившими из трубы. В свете пламени можно было увидеть мертвых и раненных моряков, лежащих вокруг орудий А и В.

Остин на «Оруэлле», который шел за кормой «Онслоу», видел немецкие залпы, падающие вокруг головного эсминца. Затем мелькнула вспышка попадания в трубу, за которой последовали еще две в носовой части корабля. «Онслоу» весь окутался облаком дыма и пара, внутри которого мигало багровое сияние. Остин подумал, что «Онслоу» может взорваться, и приказал повернуть влево, чтобы обойти его.

Через несколько мгновений он заметил, что флагман поворачивает вправо. Артиллеристы «Хиппера» немедленно перенесли огонь, и 203-мм снаряды с угрожающим постоянством начали падать вокруг «Оруэлла». Остин приказал поставить дымовую завесу, чтобы прикрыть «Онслоу».

Одновременно ему пришлось решать, что же делать дальше. Так как «Онслоу» вышел из строя, то главной целью «Хиппера» станет «Оруэлл». Кроме того, лишь эсминец Остина в данный момент мог удержать крейсер от нападения на конвой.

Принять решение следовало немедленно. Если он попытается атаковать торпедами немецкий корабль, атака, скорее всего, закончится гибелью эсминца, благодаря подавляющему превосходству «Хиппера» в огневой мощи. Атаковать? Или лучше отвернуть и прикрыть поврежденный «Онслоу»? Но в этом случае «Хиппер» сможет свободно атаковать конвой.

Перед Остином стоял тяжелый выбор, и его решение могло привести к гибели корабля со всем экипажем.

Но тут он увидел, что расплывчатый силуэт «Хиппера» снова меняет размеры. В тот же момент перестали падать снаряды. Немцы сами приняли за него решение. «Хиппер» повернул и пошел на восток, скрывшись во мраке налетевшего снежного шквала. Остин с облегчением повернул «Оруэлл» назад и пошел к горящему эсминцу.

На мостике «Онслоу» все еще командовал Шербрук, упорно утверждавший, что может оставаться здесь.

«Я боюсь, что большая часть расчетов орудий А и В погибла, сэр».

«Хиппер» перенес огонь на «Оруэлл».

«Примите рапорт из машинного отделения о повреждениях».

«Вам нужна помощь, сэр. Я послал за санитаром».

«Нет- нет, я могу видеть, -возразил Шербрук. - Где «Обидиент»?»

«Примерно в 5 милях к югу от нас, сэр. «Оруэлл» присоединился к нам».

«Хорошо. В одиночку ему пришлось бы тяжело».

На мостик начали поступать рапорты с различных постов.

Одно из последних двух попаданий пришлось между орудиями А и В почти на уровне верхней палубы. Снаряд сделал пробоину 6 на 5 футов. Ударная волна и осколки уничтожили почти весь расчет орудия А. Почти целиком погибли аварийная и пожарная партии носовой части. Осколки перебили электрические кабели, продырявили все паропроводы и вентиляционные шахты в отсеке. Один особенно крупный осколок пропорол ствол орудия А. Немедленно вспыхнул сильный пожар.

Второй снаряд попал в носовую надстройку под орудием В. Взрыв вспорол стальную обшивку, как картонную коробку. Осколки пробили орудийный щит, находившийся на расстоянии 10 футов, убили почти всех артиллеристов и заклинили само орудие. Взрыв уничтожил группу подачи боеприпасов, которая оказалась совсем рядом с точкой попадания. Вспыхнул второй большой пожар, чуть выше и позади первого. Он охватил старшинский кубрик, находящийся прямо под мостиком. Кордитовые заряды, которые группа подачи подняла из погреба к орудию В, немедленно загорелись, помогая огню распространяться дальше.

Тем временем Вайатт и Мерчент пытались убедить Шербрука спуститься вниз на перевязку. Говорить на мостике было трудно, как все заглушал свист пара, выходящего через предохранительный клапан. Буквально в нескольких футах внизу бушевал пожар, и мостик был окутан дымом. Шербрук категорически отказался и остался командовать кораблем, несмотря на ужасную рану.

Мерчент отправил на бак лейтенанта Льюиса Кинга, чтобы точно установить размер повреждений, особенно важны были размеры и места пробоин. Посыльный был отправлен за врачом.

Холланд сидел в крошечном лазарете на две палубы ниже мостика, ожидая, когда к нему принесут раненых. Через плечо у него висела санитарная сумка, а в кармане на манер автоматической ручки торчал шприц.

Примчался запыхавшийся посыльный, который еле сумел выдавить: «Вас просят на мостик, сэр».

«Я помню, что пришел в ужас от мысли, что понадобился, что кому-то нужна моя помощь. Я не знал, кто пострадал, и понимал одно - мне нужно идти», - вспоминал Холланд.

Оставив молодого фельдшера Хенли дежурить в лазарете, он поднялся на мостик. Еще по дороге он услышал грохот и почувствовал ядовитую вонь сгоревшего кордита, горящей краски и дыма.

Холланд увидел стоящего у нактоуза Шербрука, по лицу командира текла кровь. В пляшущих отблесках пламени врач сразу заметил, что рана очень тяжелая. Осколок раздробил левую скулу, нос и левую часть лба. То, что осталось от левого глаза, свисало на щеку.

«Я боюсь, мне придется увести вас вниз, сэр».

«Вы не можете залатать меня прямо здесь?»

«Нет, сэр. Я боюсь, вам придется спуститься к себе в каюту».

Когда Шербрук услышал, что течь в машинном отделении невелика и ее уже заделали, он позволил уговорить себя спуститься с мостика. Перед этим он вызвал Мерчента.

«Торпедист, вы остаетесь за старшего, пока меня штопают внизу. Сообщите на «Обидиент» о происшедшем и прикажите ему временно принять командование. Сделайте, что сможете, с пожарами. Так как теперь от нас не слишком много пользы, было бы недурно присоединиться к конвою и вызвать наши крейсера. Сообщайте мне обо всем происходящем».

Холланд помог почти ослепшему капитану спуститься по трапу в его походную каюту, которая находилась под мостиком. Она была очень тесной: койка, стол, раковина для умывания. Электрическое освещение не работало, так как кабеля были перебиты. Кто-то принес керосинку.

Шербрука положили на койку, он уже почти ничего не видел. Вестовой командира Фрезер держал тусклую лампу, пока Холланд перебинтовывал раны, стараясь остановить кровотечение из носа. Шербрук не проронил ни слова. Наконец перевязка была закончена, и Холланд сделал ему инъекцию морфия.

«Следите за кровотечением и сразу сообщите мне, если состояние командира изменится», - приказал Холланд Фрезеру и отправился заниматься остальными ранеными.

Позднее он писал: «Когда я вышел из капитанской каюты, мне показалось, что корабль имеет страшный крен. Повсюду клубился густой дым, вонь горящей краски била в нос. Добираться до трапа мне пришлось буквально наощупь.

Можно сказать, что я пришел в ужас. Причем я не знал, что же именно меня так испугало. Какое-то неясное ощущение собственной беспомощности. Впервые в жизни у меня подогнулись колени. Я подумал, что никто не допускал мысли, что капитан будет ранен. Он был столпом, на котором держалось абсолютно все. Мы были убеждены, что он будет стоять несокрушимо даже тогда, когда все вокруг лягут. Но, как бы то ни было, я понимал, что, будь у меня хоть малейший шанс, я должен подняться на ноги. Однако у моих возможностей были свои границы. Я помню, что неожиданно подумал, что оставил свой спасательный жилет в лазарете для матроса, который должен был лежать в постели с тонзиллитом. Потом выяснилось, что он очень помог санитарам, перенося раненых на корму. Он больше не жаловался на свою болезнь. Похоже, нервное потрясение вылечило его!»

Глава 16 Последняя радиограмма

Состояние «Онслоу» стало критическим. В центральный аварийный пост продолжали поступать сообщения о серьезных пожарах. Самый опасный бушевал между орудиями А и В, горели матросские кубрики в носовой части. Горящие обломки посыпались в артиллерийский погреб, находящийся внизу. Однако старший матрос Ричард Урен, командовавший там, немедленно приказал затопить его, чтобы не начался пожар.

Как только были открыты клапана затопления, он организовал своих матросов на борьбу с огнем. Дым был такой густой, что работать приходилось почти вслепую. Урен схватил брандспойт и стал тушить наиболее крупные очаги возгорания. При этом, чтобы погасить пожар, он буквально бросался в огонь.

На палубе полубака два попадания перебили расчеты орудий А и В почти полностью. Единственным, кто остался на ногах у орудия В, был матрос 2 класса Томас Каннингхэм. Оглушенный и контуженный взрывом, он начал вытаскивать раненых из огня, так как языки пламени плясали всего в нескольких футах от лежащих людей и грозили в любой момент проглотить их. Как только люди оказались в безопасности, он вернулся назад и начал выбрасывать за борт кордитовые заряды и снаряды. Некоторые из них уже раскалились докрасна и в любой момент могли взорваться. Одним из моряков, которых Каннингхэм вытащил из огня, был командир орудия матрос 1 класса Леонард Хупер, который получил смертельное ранение в голову. Хупер в течение 7 дней сражался со смертью, и эта борьба привела в изумление медиков, как говорилось в приказе о награждении. (Урен и Каннингхэм получили Медали за выдающиеся заслуги.)

Примчавшийся на полубак лейтенант Льюис Кинг обнаружил, что практически вся носовая часть корабля объята пламенем. Вокруг орудий валялись трупы. Мертвые лежали в унтер-офицерском и матросском кубриках, находящихся ниже. Так как аварийная и пожарная партии были уничтожены, ему пришлось поискать матросов, чтобы начать тушение пожара. Быстрый осмотр показал, что пожар в унтер-офицерском кубрике под орудием В расползается по деревянной обшивке отсека, которая была установлена в качестве импровизированной защиты от арктического холода. Ей помогали койки, которые пылали, словно факелы. Жар был так силен, что ощущался в рулевой и оперативной рубках (в ней был установлен автоматический прокладчик курса), которые находились под мостиком.

Моряки быстро вынесли пожарные рукава, которые хранились в теплых отсеках, чтобы предохранить их от замерзания, раскатали их и присоединили к вентилям пожарной магистрали. Все люки и двери были задраены в напрасной попытке сократить доступ воздуха к огню. Шланги сквозь пробоины протаскивали в отсеки, заполненные густым едким дымом. Лишь отблески пламени смутно пробивались сквозь мрак.

Когда на помощь им прибыл старший механик лейтенант Кевин Уолтон, он обнаружил, что справиться с одним особенно опасным пожаром никак не удается. Сначала показалось, что к нему можно подобраться только через горящие кубрики. Однако Уолтон нашел другой путь - спуститься через пробоину в палубе. Оттуда валил густой дым, и дышать было почти невозможно.

Хотя Уолтон не видел, цела ли палуба прямо под ним, он быстро обмотал лицо шарфом, обвязался тросом и приказал матросам осторожно опускать себя вниз, прямо в дым. Затем следом спустили 2 пожарных рукава, и через 20 минут пламя удалось погасить. (За свои действия Уолтон был награжден Крестом за выдающиеся заслуги.)

Пока Кинг и Уолтон вместе со своими матросами боролись с огнем на полубаке, Мерчент и Вайатт на мостике управляли кораблем. Мерчент не знал истинных размеров повреждений и не видел, что творится всего в нескольких футах под ним, так как огонь и дым закрывали все вокруг. Он отправил на полубак Уильямса, приказав ему выяснить, что там происходит, и как можно быстрее возвращаться.

В машинном отделении тоже кипела работа. При попадании в трубу в котельное отделение № 1 полетел град обломков, который засыпал дымоход. Ударной волной были выбиты заслонки кожуха котла. Унтер-офицер машинист Рой Ховарт и кочегарный унтер-офицер Артур Химен сделали все возможное, чтобы исправить повреждения и ввести котел в действие. Позднее оба были награждены Медалями за выдающиеся заслуги.

Старший телеграфист Дональд Грант начал ремонтировать поврежденные антенны, а унтер-офицер телеграфист Фрэнк Ловетт чинил проводку. Вскоре ему удалось ввести в действие все приемники. Находиться в радиорубке было тяжело, ведь пожары пылали совсем рядом. Однако Ловетт после долгой кропотливой работы сумел вернуть к жизни еще и главный передатчик.

Находившийся в КДП Уилсон так сосредоточился на управлении орудиями, что даже не заметил, как в нескольких футах от него в трубу попал снаряд. Он не обратил внимания на осколки, которые пробили парусиновый обвес позади него.

Затем один из операторов артиллерийского радара сообщил совершенно невозмутимым тоном:

«Мы больше не можем давать дистанцию, сэр».

«Почему?»

«Радар взорван, сэр».

«Вы уверены, что из него не удастся выжать ничего ?»

«Нет, сэр. Осталась только кучка обломков».

Через несколько секунд второе попадание вывело из строя все цепи управления огнем. Именно об этом Уилсон пытался сообщить на мостик, когда Вайатт повернулся назад, как мы об этом рассказывали.

Сообразив, что больше делать в КДП нечего, Уилсон спустился на палубу и сразу побежал сквозь дым на корму к орудиям Х и Y, чтобы возобновить стрельбу. Он обнаружил, что орудие Y полностью исправно, однако орудие Х все еще не было исправлено.

Унтер- офицер оружейник продолжал работу, надеясь все-таки закрыть замок. Когда расчет не сумел закрыть замок, артиллеристы решили, что виной этому лед на снаряде. Его взяли из кранцев, установленных на палубе. Тогда взяли новый снаряд, поданный из погреба, вложили в орудие, за ним вложили гильзу и попытались закрыть замок. Однако он не поддался. Тогда артиллеристы послали за оружейником и начали разбирать замок, надеясь найти поломку. Лед в нарезке позади экстрактора, который и был причиной неполадок, они не заметили.

Договорившись, что приказы будут отдаваться по телефону с мостика, а только это и оставалось, Уилсон направился в ЦАП. Там ему пришлось вместе с Тиббсом возиться с кабелями, чтобы устранить короткие замыкания, ставшие причиной небольших пожаров.

Но самая тяжелая работа выпала на долю корабельного врача Холланда и фельдшера Хенли. За 2 минуты более 40 человек экипажа «Онслоу» были убиты или ранены.

Из- за грохота корабельных орудий ни Холланд, ни Хенли не поняли, что корабль получил несколько попаданий, пока в лазарет не спустились 3 раненых. Двоих они уложили на койки, а третьему пришлось довольствоваться носилками. Кровотечение удалось остановить, были наложены повязки и сделаны инъекции морфия. Пока они занимались оказанием помощи, прибыли еще несколько раненых, так как носовой пост первой помощи в матросском кубрике был уничтожен. Когда лазарет оказался переполнен, раненых решили разместить в старшинском кубрике. Однако там не было света, и раненых пришлось укладывать на палубу прямо у двери лазарета.

Хенли перевязывал пострадавших, когда Холланда вызвали на мостик для оказания помощи Шербруку. Перевязка была не таким простым делом, как может показаться, из-за большого количества одежды на людях. Если человек имел ранение в голень, то врачу приходилось сначала разрезать сапог, два толстых чулка, носок, брюки и кальсоны.

Перевязывая раненых, Хенли вдруг обнаружил, что в старшинском кубрике бушует пожар. Горели деревянная обшивка отсека и койки. Дым уже начал просачиваться в лазарет. Хенли сообщил об этом пожарной партии и продолжил работу. Однако раненые продолжали прибывать. Они приходили сами, их приносили товарищи.

Чтобы погасить огонь, пожарной партии пришлось тянуть шланги через лазарет, прямо по раненым. При этом многих изрядно намочило. Позднее Холланд писал: «Когда я вернулся в лазарет, то обнаружил там полный хаос: пожарные рукава, раненые, кровь, дым. Трудно было даже просто понять, что здесь творится. Находиться здесь было невозможно, и я приказал унести раненых оттуда».

Холланд выяснил, что кормовая часть корабля не пострадала, поэтому он решил эвакуировать раненых в кормовой пост первой помощи. Холланд приказал всем свободным матросам приступить к переноске раненых.

Многие надели на себя столько одежды, что переносить их на носилках оказалось очень сложно. Специальные ремни, которые удерживали человека на носилках, оказались слишком коротки. Кое-как раненых потащили на корму по скользким палубам, которые из-за крена превратились в горки. В это время прибежал посыльный и сообщил, что врача или фельдшера просят срочно прибыть в кормовой пост первой помощи. Хенли побежал на корму и увидел, что там собрались раненые со всего корабля, не считая эвакуированных из лазарета. Многие были в очень тяжелом состоянии, а по крайней мере двое уже скончались.

Холланд приказал уложить наиболее тяжело раненных на койки в каютах вокруг кают-компании. Так как коек не хватило, часть раненых пришлось уложить на одеялах прямо на палубу. Получивших более легкие ранения размещали в кают-компании.

Когда Холланд прибыл в кают-компанию, то вместе с Хенли сразу принялся за работу, стараясь действовать как можно быстрее. Они пытались выбрать наиболее тяжело раненных, чтобы заняться ими в первую очередь. На жутком холоде пальцы буквально деревенели, поэтому даже вскрыть обертку индивидуального пакета с бинтом было непросто. О каких-либо серьезных операциях просто не могло быть и речи. Всего насчитывалось около 40 раненых, многие из которых могли умереть или уже умирали. В этом случае следовало быстро срезать одежду, осмотреть человека, перевязать, снова одеть и уложить поудобнее. Если требовалось - накладывались турникеты и делалась инъекция морфия, чтобы облегчить боль.

Как только появилась возможность, Холланд помчался в лазарет, чтобы спасти перевязочные материалы и инструменты. Краска на переборках от жара уже пошла пузырями, ее вонь заглушала привычный запах лекарств. Раненых укутывали запасными одеялами, им подкладывали бутылки с горячей водой, чтобы согреть. Если кому-то становилось лучше, его тут же поили горячим сладким чаем. Но слишком часто Холланду и Хенли приходилось отдавать распоряжение унести тело. Некоторые моряки находились в шоке. Даже получив укол морфия, они пытались сесть, срывали одежду, поэтому санитарам приходилось внимательно следить за ними.

Но не всех раненых удалось доставить в пост первой помощи. У одного матроса в ЦАП сломало левую ногу. Он свалился между вычислителем зенитной артиллерии и переборкой и застрял там, так как корабль имел сильный крен. Находившиеся в ЦАП моряки перевязали его. Холланд наложил шину, перевязал его, вколол морфий и постарался устроить как можно удобнее, накрыв шерстяными шинелями и кожаным плащом. Этот матрос пролежал там целые сутки, пока «Онслоу» не снизил скорость на входе в гавань.

Пока Холланд занимался ранеными,{За свои действия он был награжден Крестом за выдающиеся заслуги, а Хенли получил Медаль за выдающиеся заслуги.} Уилсон пытался ввести в действие два оставшихся орудия. Кинг и Уолтон вместе со всеми матросами, которых удалось найти, сражались с пожарами на полубаке. Фостер пытался восстановить связь, а Сэмвейз контролировал ремонт. Мерчент с помощью Вайатта продолжал управлять эсминцем.

Вайатт позднее так описывал ситуацию:

«Оба носовых орудия были выведены из строя прямыми попаданиями. Кормовые орудия не действовали из-за того, что были перебиты электрические кабели, а замки обросли льдом. Все свободные матросы были собраны в носовой части для тушения пожаров. Мы также получили несколько осколочных пробоин в котельном и машинном отделениях. В какой-то момент положение корабля показалось нам очень тревожным. Разумеется, за нами тащился густой хвост дыма, а из предохранительных клапанов бил пар. Сочетание черного и белого выглядело очень эффектно. В результате близких разрывов крен на левый борт постепенно увеличивался. Находиться на мостике было почти невозможно из-за дыма пожаров на полубаке. Затем последовал звонок из машины, и нам сообщили, что в одном из котельных отделений тоже начался пожар, а в машинное отделение продолжает поступать вода. Большая часть кабелей питания, в том числе идущие к асдику и радиостанции, были перебиты. Работал только один передатчик, настроенный на волну флота. К нему подвели временную антенну, так как остальные были снесены».

Как только была установлена временная антенна, Мерчент передал: «Получил попадание в носовую часть» .

Командир «Обидиента» Кинлох должен был принять командование у Шербрука, поэтому Мерчент приказал сигнальщику Мурману передать прожектором на «Обидиент»: «Получил попадания в носовую часть и в машинное отделение» .

Как только Шербрука увели на перевязку, последовало новое сообщение для Кинлоха: «Командир флотилии ранен. Примите временное командование» .

Кроме того, было исключительно важно, чтобы адмирал Барнетт, командир крейсерского соединения, спешившего на помощь, был в курсе происходящего. Сидя среди дыма и обломков разбитой аппаратуры, под свист пара из предохранительного клапана, радист отстучал морзянкой: «Получил попадания в носовую часть и в машинное отделение. Отхожу к конвою, ставя дымовую завесу».

Немного позднее, когда Кинлох уже приказал «Обдьюрейту» и «Оруэллу» присоединиться к нему, поступили еще два сообщения с «Онслоу», которые окончательно прояснили картину: «Носовой погреб затоплен. Пожар в носовом котельном отделении» . И вторая: «Отхожу на юг к конвою, вызывая к себе адмирала» .

Примерно в это же время тральщик «Брэмбл» передал короткую радиограмму: «Крейсер по пеленгу 300» . Однако принял ее только «Хайдерабад». Вероятно, он решил, что радиограмма, кстати, последняя, отправленная «Брэмблом», была принята и остальными кораблями эскорта, так как не известил о ней Кинлоха, который узнал об этом сообщении лишь несколько дней спустя.

Глава 17 Появляется «Лютцов»

Нанеся «Онслоу» сокрушительный удар, но так и не узнав об этом, Кумметц приказал «Хипперу» увеличить скорость до 31 узла и повернуть на ONO. 3 эсминца продолжали следовать за крейсером. Конвой теперь находился на расстоянии более 12 миль на SSW. Поэтому адмирал надеялся, что вскоре тот попадет под орудия «Лютцова» и сопровождающих его эсминцев.

Внезапно в 10.36 слева по борту у «Хиппера» появился то ли эсминец, то ли корвет. Наблюдатели так и не смогли определить это точно из-за темноты и снежных шквалов. Английский корабль попытался уклониться от противника.

Кумметц писал: «Я повернул «Хиппер», чтобы атаковать этот корабль, который сначала мы приняли за корвет или эсминец, но позднее достоверно опознали как эсминец. Мы просто не могли оставить его у себя за спиной перед тем, как атаковать конвой. Покончив с эсминцем, я намеревался возобновить действия против конвоя. Этот эсминец, вероятно, был оставлен в качестве флангового прикрытия конвоя».

В действительности этот «эсминец» был тральщиком «Брэмбл» (875 тонн) под командой капитана 2 ранга Г.Т. Раста. Его экипаж состоял из 3 офицеров и 113 матросов. Тральщик был вооружен 1 - 102-мм орудием, против которого «Хиппер» имел 8 - 203-мм и 12 - 105-мм орудий. Раст отправил сообщение о замеченном немецком крейсере, - которое принял один «Хайдерабад», - зная, что уже ничто не спасет его корабль.

Однако орудия «Хиппера» не уничтожили тральщик, хотя крейсер вел огонь в течение 6 минут. В 10.46 Кумметц по радиотелефону приказал «Фридриху Экольдту»: «Потопить эсминец в точке 1500. Предварительно эсминец был обстрелян «Хиппером» .

После этого Кумметц развернул «Хиппер», чтобы снова сблизиться с конвоем. Он писал: «Направляясь на юг с «Хиппером», чтобы сблизиться с конвоем, я прекрасно знал, что иду на риск в условиях ухудшающейся видимости. Но я надеялся найти одну или несколько брешей в кольце охранения после того, как подверг эсминцы такому плотному обстрелу. Через эти бреши я надеялся прорваться к торговым судам.

Использовать для атаки эсминцы я не мог в принципе, чтобы не спутать их с вражескими. По мере развития боя я больше не получил возможности собрать свои эсминцы вокруг «Хиппера» до наступления темноты, поэтому был вынужден оставить крейсер без защиты в критический момент. Ну и вдобавок, атака 2 эсминцев («Экольдт» так и не присоединился) была бы напрасной».

Когда «Хиппер» увеличил скорость до 31 узла, чтобы догнать конвой, транспорты выполнили еще один срочный поворот и лишь с большим трудом избежали гибельной встречи.

Немного раньше, примерно через 20 минут после того, как «Онслоу» получил попадание, «Рододендрон», шедший на левой раковине конвоя, сообщил, что видит дым по пеленгу 197є на расстоянии 7 миль. Кинлох как раз в это время принял командование эскортом и находился за кормой конвоя. Он писал впоследствии: «Это было примерно в 2 милях впереди головных судов конвоя. Так как они не сообщили ничего, мы решили, что это ошибка».

Через 10 минут «Рододендрон» сообщил, что видит неизвестный военный корабль по пеленгу 165є на расстоянии всего 2 мили. Незнакомец двигался на северо-восток.

Если это донесение было верным, то по расчетам Кинлоха выходило, что неизвестный корабль режет нос конвою всего в 1000 ярдов от него, двигаясь с запада на восток, но при этом огонь не открывает. Кинлох решил: «Так как конвой находится примерно в этом же месте, донесение «Рододендрона» не может быть правильным».

Но «Хайдерабад», находящийся на правом фланге конвоя, действительно заметил 2 эсминца, проходящие впереди конвоя с запада на восток. За ними следовал крупный корабль. Но корвет не сообщил об этом.

Этим большим кораблем был карманный линкор «Лютцов».

Более чем час назад капитан 1 ранга Штанге прекратил спускаться на юг и в 9.22 заметил какие-то силуэты (как раз перед тем, как немецкие эсминцы открыли огонь по «Обдьюрейту»). Вспышки выстрелов эсминцев были замечены почти точно на севере, а через несколько минут были замечены новые выстрелы. Бортовой журнал «Лютцова» задает вопрос: «Хиппер» вступил в бой с конвоем?»

В 9.51, после того как были замечены еще несколько силуэтов, Штанге получил радиограмму Кумметца, в которой говорилось, что он ведет бой с конвоем. Следующие 50 минут карманный линкор медленно шел на северо-восток, чтобы перехватить конвой. В 10.35 дым «Лютцова» был замечен бдительным «Рододендроном».

Как только по левому борту был замечен неизвестный корабль, «Лютцов» повернул вправо и лег на курс 60є. В бортжурнале появилась запись: «Слева по носу снежные заряды - плохая видимость - короткое светлое время - небо покрыто плотными тучами».

Теперь Штанге проходил прямо по курсу у конвоя. «В снежных шквалах замечены несколько целей. Самая ближняя в 3 милях, самая дальняя - в 7 милях. Опознание невозможно».

Через 2 минуты на левой раковине «Лютцова» были замечены вспышки выстрелов. (Что это было - не известно, так как в это время не стреляли ни «Хиппер», ни британские эсминцы.) Запись в бортжурнале карманного линкора от 10.50 гласит: «Совершенно невозможно определить принадлежность кораблей по причине плохой освещенности, дымов и тумана на горизонте.

Чтобы устранить помехи наблюдению от снежных шквалов и дыма, идущего на юг, я решил пройти на малой скорости рядом с конвоем и выйти из полосы снежных шквалов. Это дало бы возможность атаковать конвой, как только видимость улучшится».

Но Штанге упустил блестящую возможность. Вместе с ним были 3 эсминца, каждый из которых нес по 8 торпед. Два из них были вооружены 150-мм орудиями, а один - 127-мм. Сам «Лютцов» имел 6 - 280-мм, 8 - 150-мм и 6 - 105-мм орудий, а также 8 торпедных аппаратов. Однако Штанге приказал всем кораблям пройти мимо на расстоянии 2 миль от конвоя, который и был целью операции «Регенбоген», не открывая огонь и не выпустив торпед.

Когда он проходил под носом конвоя, поблизости не было ни одного английского военного корабля. «Хайдерабад» находился на правом фланге конвоя, «Рододендрон» - на левой раковине, «Обидиент», «Обдьюрейт» и «Оруэлл» - за кормой. «Акейтес» ставил дымовую завесу на правой раковине, а поврежденный «Онслоу» тоже находился позади, хотя и постепенно нагонял транспорты.

Однако приказы Кумметца, - которые, как прекрасно знал Штанге, на самом деле исходили из Берлина от РВМ, - призывали проявлять осторожность. Он так и поступил. В результате «Лютцов» не сумел уничтожить конвой, хотя находился в идеальной позиции для этого, причем англичане вообще не подозревали о его присутствии, если не считать «Рододендрон».

Ирония судьбы заключается в том, что план Кумметца сработал на все 100 процентов. «Хиппер» оттянул на себя корабли эскорта, и они оказались к северу от конвоя. Конвой повернул на юг и пошел прямо на «Лютцов», не имея при себе кораблей охранения. Вот только «Лютцов» почему-то не сделал ни одного выстрела…

Штанге прошел под носом у конвоя и повернул на юго-восток, двигаясь параллельно ему. В 11.25 он радировал на «Хиппер»: «Координаты… Курс 120є, скорость 12 узлов. Повернув на юго-восток, потерял противника в снежных шквалах. «Лютцов» .

Почти тут же Штанге повернул на восток, «чтобы выйти из зоны плохой погоды и обойти дымы конвоя». В результате транспорты оказались на левой раковине «Лютцова», где видимость была исключительно плохой, хотя немцы все еще могли видеть силуэты вражеских судов. Внезапно были замечены вспышки выстрелов, и почти сразу на севере появился большой корабль, который вел огонь. Штанге записал: «Обмен опознавательными сигналами показал, что это один из наших кораблей, очевидно, ведущий бой с противником. Это ему принадлежали вспышки выстрелов. Первое впечатление было, что огонь ведется по «Лютцову». Однако мы не увидели падения снарядов, а после обмена опознавательными стало ясно, что это один из кораблей противника, с которым ведет бой «Хиппер».

Не видя возможности приблизиться к конвою с востока, потому что видимость оставалась неизменно плохой, я решил повернуть на запад, чтобы обстрелять корабли противника, с которыми вел бой «Хиппер», находящийся на севере. Одновременно это позволило бы поддерживать контакт с «Хиппером» до наступления темноты».

В 11.26 «Лютцов» описал циркуляцию и направился на северо-восток, к «Хипперу». За ним следовали 3 эсминца, «Теодор Ридель» - Z-30, Z-31. Конвой остался по левому борту «в метели и дыму».

Через 10 минут на левом крамболе были замечены силуэты, которые опознали как эсминцы. Штанге увеличил скорость до 24 узлов. «От намерения атаковать эти корабли пришлось отказаться из-за сгущающейся темноты и чрезвычайно плохой освещенности», - отметил Штанге.

«Хиппер» шел на юго-запад со скоростью 31 узел по направлению к конвою. В 11.06 по левому борту крейсера были замечены 2 эсминца, по которым сразу открыли огонь. В действительности нигде поблизости британских эсминцев не было. Этой целью мог быть только «Брэмбл», который уже получил повреждения и сейчас тащился на восток.

Кинлох, который имел с собой также «Обдьюрейт» и «Обидиент», постепенно обгонял конвой, проходя по левому траверзу у него. Так как «Онслоу» и «Акейтес» были повреждены, только эти 3 эсминца могли защитить конвой от нападения карманного линкора, тяжелого крейсера и 6 эсминцев.

В 10.55 «Обдьюрейт» заметил на востоке вражеские корабли, которые приближались к конвою. Коммодор только что выполнил очередной поворот. Этим вражеским кораблем был «Лютцов», который терпеливо ждал, пока улучшится погода. В 11.00 снежные заряды на короткое время прекратились, и «Обидиент» заметил 2 эсминца в 5 милях к востоку. Они шли на юг.

Кинлох повел свои 3 корабля на них, одновременно ставя завесу, чтобы укрыть транспорты, а потом повернул на параллельный курс, держась между немцами и конвоем.

В 11.06 противник открыл огонь, но не по эсминцам Кинлоха. На британских эсминцах решили, что появился тот же самый корабль, который они уже видели. Однако это был не «Лютцов», а «Хиппер», который шел на юг со скоростью 31 узел. Он появился почти на том же самом пеленге. «Хиппер» обстреливал невидимую цель. Скорее всего, это был «Брэмбл».

В 11.15 Кинлох радировал Джонсу на «Акейтес»: «Присоединяйтесь ко мне. Подходите слева» . Но в ответ получил : «Пробоина в носовой части. Максимальная скорость 15 узлов» .

Тогда Кинлох приказал ему присоединяться к «Онслоу» в голове конвоя и принять этот эсминец под свое командование.

«Акейтес» чуть ранее видели с «Онслоу». Он получил тяжелые повреждения в самом начале боя, когда ставил дымовую завесу, чтобы прикрыть конвой. Именно «Акейтес» стал первой целью «Хиппера».

Первый залп крейсера прошел мимо, но немецкие артиллеристы быстро внесли поправки, поэтому второй и третий залпы легли накрытием, хотя Джонс и маневрировал, чтобы уклониться от них. Первый снаряд четвертого залпа взорвался в воде прямо под левым бортом эсминца чуть впереди мостика. Остальные легли перелетами.

Сотни осколков от близкого разрыва ударили по «Акейтесу». Они легко пронизали тонкую стальную обшивку и ударили по снарядному и пороховому погребам. Погибли несколько человек, работавших на подаче, а погреба начало заливать. Другие осколки разбили радар, ранили двух человек расчета эрликона по левому борту и сигнальщика на мостике. Осколки попали в кубрик кочегаров, где почти полностью уничтожили аварийную и пожарную партии. Вода начала поступать и в этот отсек. Молодой старпом Лофтус Пейтон-Джонес и механик Питер Райт немедленно сформировали новые аварийные партии и приступили к работе. Раненые сразу были унесены в лазарет и на пост первой помощи. Там ими занялись корабельный врач МакФарлейн и фельдшер, которым помогали содержатель корабельной лавочки Драммонд, офицерский стюард Аллан Джонес и матрос 1 класа Плэтт, который командовал носовым постом первой помощи.

Ремонтные партии попытались закрыть люки в погреба и заделать пробоины в кубрике кочегаров, но им не удалось ни то, ни другое. Защелки люков были выбиты взрывом. Когда из кормовых погребов принесли запасные защелки, было уже поздно. Вода залила всю жилую палубу.

Для откачки воды попытались использовать паровой эжектор, но тут же выяснилось, что паропровод перебит. Матросы кое-как наладили переносную электрическую помпу и пустили ее в ход. Через 20 минут Пейтон-Джонес и Райт поняли, что она не справляется с поступлением воды. Поэтому они просто задраили все люки и двери в жилую палубу и постарались укрепить переборки деревянными брусьями.

Затем электрическая помпа была передвинута в корму и начала откачивать воду из кубриков машинных и кочегарных унтер-офицеров, которые заливало через осколочные пробоины. Но тут помпа сломалась, и прошло 20 минут, прежде чем ее удалось снова запустить.

«Акейтес» принял очень много воды и начал постепенно садиться носом. Однако Джонс упрямо держался за кормой конвоя, ставя дымовую завесу, пока его офицеры и матросы старались удержать корабль на плаву.

В 11.15 пришла радиограмма от Кинлоха. Джонс обнаружил, что не может дать более 15 узлов, так как течь резко усиливалась. Когда Кинлох приказал ему присоединиться к «Онслоу» в голове конвоя, Джонс вышел из-под прикрытия собственной дымовой завесы, чтобы обогнать конвой.

Однако «Акейтес» был немедленно замечен «Хиппером», который приближался с северо-востока, чтобы снова попытаться атаковать транспорты. На этот раз немецкие артиллеристы сразу нащупали дистанцию, и снаряды начали ложиться вокруг эсминца с ужасающей меткостью. Джонс сразу увеличил скорость и пошел зигзагом, чтобы уклониться от них.

Пейтон- Джонес в это время руководил ремонтными работами в носовой части корабля, когда услышал, что снова замечен «Хиппер». Он сразу пошел в радиорубку, которая находилась на верхней палубе ниже и чуть позади мостика. Внезапно раздался ужасный треск, и весь корабль содрогнулся от прямого попадания.

Пейтон- Джонес выскочил из радиорубки, посмотрел вперед, посмотрел назад, но не увидел, куда попал снаряд. Тогда он пошел на мостик.

«У первого трапа меня встретил белый, как мел, посыльный, которого сигнальщик отправил за мной. Когда я поднялся в рулевую рубку, то сразу понял, что попадание пришлось прямо в мостик, который находился выше. Потолок рубки прогнулся. Оглушенный рулевой Дэниэл Холл уныло стоял среди невероятного разгрома.

Обычный путь на мостик был уничтожен, поэтому я вышел на платформу эрликона левого борта и полез наверх по наружному скоб-трапу. Узнать мостик было невозможно. Только закопченные, скрученные полосы металла и обломки каких-то предметов причудливо торчали из груды хлама.

Среди безумной груды хлама, которая до попадания 203-мм снаряда была компасной площадкой, лежали изуродованные, неузнаваемые тела тех, кто находился на мостике. Это были командир корабля капитан-лейтенант Джонс, старпом лейтенант Эрик Марленд, молодой штурман суб-лейтенант Кеннет Хайфилд, сигнальщик, наблюдатели. Над всем этим плыл едкий запах сгоревшей взрывчатки.

Дальше в корму разрушения были не так велики, хотя создавалось впечатление, что какой-то великан ударил гигантским молотом, сплющив надстройку. Там тоже лежали люди, но не все были мертвы. Я наклонился над Фредом Барретом, который командовал артиллерией, однако он был слишком тяжело ранен и не мог говорить».

Пейтон- Джонес, кашляя и задыхаясь, перелез через кучу обломков и увидел сигнальщика Альберта Тейлора, перегнувшегося через скрученный и исковерканный задний обвес. Каким-то чудом Тейлор отделался несколькими ранами, хотя все вокруг погибли.

Тейлор выпрямился и увидел Пейтон-Джонеса. Сначала он таращился на офицера, ничего не понимая, но потом первый шок прошел, и сигнальщик вернулся к реальности. Он доложил все, что знал.

Пейтон- Джонесу исполнилось всего 24 года, и ему пришлось принять на себя командование кораблем в совершенно отчаянной ситуации. Снаряды «Хиппера» продолжали рваться вокруг эсминца. «Акейтес» держал скорость 28 узлов, потеряв управление. Эсминец описывал циркуляцию, накренившись на 20є на левый борт. Перед мостиком бушевал пожар, и все приборы, включая компас, были уничтожены.

Пейтон- Джонесу пришлось перебраться через огнедышащий кратер, чтобы постараться восстановить управление «Акейтесом». Пробоина в палубе служила переговорной трубой в рулевую рубку. Он выкрикнул приказ стоящему на руле Холлу и через несколько секунд услышал ответ. Холл поставил руль прямо. Он был единственным человеком, который остался в живых в рулевой рубке. Тела остальных лежали вокруг, засыпанные осколками стекла и обломками.

Пейтон- Джонес с помощью Тейлора попытался прояснить тактическую ситуацию, одновременно уклоняясь от огня «Хиппера».

«Я знал только то немногое, что успевал услышать во время своих визитов на мостик с рапортами о происходящем внизу. Положение оставалось совершенно неясным. Я знал только, что конвой идет под прикрытием корветов и траулеров.

Из рапортов сигнальщика, который держал связь с «Обидиентом», стало ясно, что он взял на себя обязанности командира, так как «Онслоу», судя по всему, был поврежден и получил приказ укрыться за конвоем. Было совершенно ясно, что мы никого не можем взять под свое командование, пока не улучшится наше собственное положение. Поэтому самое лучшее, что мы могли сделать, - это оставаться на месте и ставить дымовую завесу, прикрывая конвой. Этим мы приносили хоть какую-то пользу.

Приказы в машинное отделение приходилось отдавать по цепочке. Я распорядился ставить завесу, и черные клубы повалили из трубы. Эсминец продолжал описывать широкую дугу за кормой конвоя».

Но «Хиппер» не прекращал стрельбу. Новый залп накрыл «Акейтес», и снаряд попал в матросскую умывальную по левому борту. ЦАП был выведен из строя, большинство находящихся там людей погибло. Взрывом повредило кормовую переборку уже затопленного кочегарского кубрика, осколки прошили борт корабля в кубриках машинных и кочегарных унтер-офицеров, затопив их, а также кубрик торпедистов и отделение низковольтных аппаратов. Электричество в носовой части корабля пропало, освещение погасло.

Затем эсминец накрыл второй залп, один снаряд взорвался прямо под бортом, сделав большую пробоину в котельном отделении № 2. Вода быстро заполнила его, и команда была вынуждена эвакуироваться. Осколки также пробили борт в котельном отделении № 1, но паровой эжектор пока сумел сдержать затопление.

Судьба корабля казалась предрешенной. 40 человек были убиты, много моряков получили ранения. Эсминец имел крен 15є на левый борт, и этот крен увеличивался. «Акейтес» сел носом, и поступление воды никак не удавалось остановить.

Пока Пейтон-Джонес с помощью Холла и Тейлора пытался восстановить управление кораблем, пожар вокруг орудия В начал расползаться дальше. Там горели кордитовые заряды. Группа моряков бросилась на полубак и кое-как сумела потушить огонь, в чем ей помогли брызги волн, бьющих в борт. Суб-лейтенант Дэвидсон, чье лицо мелькало повсюду, собрал матросов, чтобы заменить расчет орудия В, который почти полностью погиб. Он попытался открыть ответный огонь по «Хипперу», но орудие оказалось заклинено. Одновременно на корму был отправлен посыльный с приказом орудию Y возобновить стрельбу, однако по пути он был убит, вероятно, осколками близкого разрыва. Поэтому расчет орудия Y приказа не получил.

К счастью, «Хиппер» прекратил обстреливать «Акейтес», и Пейтон-Джонес сумел отправить в машинное отделение приказ снизить ход до 12 узлов, чтобы поберечь изуродованный корпус.

Управлять эсминцем становилось все труднее. Крен на левый борт и дифферент на нос увеличивались. С одной из шлюпок сняли компас и кое-как приспособили на пробитой носовой переборке рулевой рубки. Этот компас работал весьма приблизительно, но лучше что-то, чем вообще ничего.

Пока происходило все это, механик Питер Райт появился на разбитом мостике с рапортом. Новости не могли радовать. Котельное отделение № 2 было затоплено, вода продолжала заливать нижние отсеки. Кроме того, вероятно, погиб корабельный врач МакФарлейн. Его нигде не могли найти.

Задача ухода за ранеными легла на матроса 1 класса Плэтта, которого взрывом сбило с ног, и он нахлебался соленой воды, залившей полубак. Ему помогали Драммонд и Аллан Джонес. К ним присоединился унтер-офицер Джеймс Коул, который работал в оперативном центре до того, как снаряд попал в мостик. Хотя Коул был сильно контужен, он немедленно начал оказывать первую помощь раненным товарищам.

По всему кораблю моряки показывали образцы героизма, выполняя свои обязанности. Многим это вполне могло стоить жизни. Например, кочегарный унтер-офицер Роберт Белл командовал в котельном отделении № 2. Когда после близкого разрыва котельное начало затапливать, он поддерживал давление в котле, пока это было возможно, одновременно организовав заделку пробоин. Погасло освещение, однако Белл оставался на посту, хотя ледяная вода быстро поднялась до пояса. Лишь после этого он приказа всем покинуть отсек.

Матрос 1 класса МакИвер вытаскивал товарищей из затапливаемых отсеков и проделал несколько опасных путешествий по верхней палубе под градом осколков. Когда взрывом были разрушены мостик и рулевая рубка, он отправился туда и сменил за штурвалом раненного Холла.

Радист унтер-офицер Уильям Бартрип в полной темноте старался отремонтировать передатчик и приемник. Одновременно радист Эрик Дикенсон, который, к счастью, остался жив, начал устанавливать временные антенны взамен сбитых. Одним из взрывов его сбросило с мачты, прежде чем он успел закончить работу.

Пока внизу моряки отчаянно пытались удержать «Акейтес» на плаву, Пейтон-Джонес терпеливо управлял кораблем, выкрикивая приказы рулевому в пробоину в палубе мостика. Он старался вывести эсминец на курс параллельно конвою.

«Хиппер», оставив «Акейтес», повернул вправо, словно собирался пройти под кормой конвоя, и открыл огонь по «Обидиенту». Кинлох сразу приказал эсминцам повернуть последовательно вправо и лечь на параллельный курс. В 11.22 «Хиппер» лег на курс 305є, и с дистанции чуть более 4 миль «Обидиент», «Обдьюрейт» и «Оруэлл» открыли огонь.

Тем временем коммодор конвоя капитан 1 ранга Мелхьюиш находился на «обезьяньем» мостике «Эмпайр Арчера» вместе со своим сигнальщиком Мэттьюзом. Ему сообщили, что «Хиппер» появился на левой раковине конвоя, и коммодор приказал срочно повернуть прямо на юг, чтобы противник оказался точно за кормой.

Еще раз Мэттьюз выкрикнул приказ вниз старшему матросу Мэдли, который стоял в рулевой рубке за переключателями прожекторов. Появились зеленый и красный лучи, означавшие поворот на 45 вправо. Новый вопль Мэттьюза, и Мэдли их выключил. Транспорты начали выполнять уже пятый срочный поворот, и снова все шло гладко.

«Хиппер» в течение 6 минут вел огонь по 3 эсминцам, целясь в «Обидиент». Наконец он добился накрытия, и осколки снесли антенны «Обидиента». Пока не были поставлены временные антенны, расстроенный Кинлох мог общаться с другими эсминцами только с помощью прожектора. Поэтому он решил временно передать командование на «Обдьюрейт» Склатеру. В 11.39 он передал приказ: «Примите командование эсминцами» .

Когда «Хиппер» повернул на запад, британские эсминцы повернули следом и поставили дымовую завесу, чтобы прикрыть конвой.

В действительности Кумметц отвернул, потому что опасался, что 3 эсминца могут пойти в торпедную атаку. Выполнив поворот он радировал на «Лютцов»: «Веду бой с эскортным соединением. Крейсеров с конвоем нет» . На радиограмме было указано время 11.36.{Кумметц отправил радиограмму до того, как английские крейсера открыли огонь. Бортовой журнал «Хиппера» указывает, что это произошло в 11.39, англичане полагают, что в 11.30.}

Но через несколько секунд вокруг «Хиппера» внезапно разорвались 24 снаряда. На сцене появилось Соединение R.

Глава 18 Пли…Пли… Пли!

В 8.30 утра, когда «Обдьюрейт» заметил эсминцы за кормой конвоя, адмирал Барнетт с Соединением R двигался на северо-запад, как он считал - пересекая кильватерную струю конвоя. Через четверть часа, когда «Обдьюрейт» получил приказ проверить принадлежность эсминцев, адмирал Барнетт полагал, что находится в 10 милях севернее курса конвоя и примерно в 30 милях позади него. Как он объяснял ранее, это была очень хорошая позиция, с которой он мог перехватить вражеские корабли, пытающиеся атаковать конвой сзади. К несчастью, как мы уже видели, его план был скомкан. Конвой оказался значительно южнее предполагаемого курса и заметно отставал от графика. Поэтому адмирал Барнетт оказался в 30 милях прямо на север от него.

Северная сторона горизонта оставалась темной, однако на юге светлело. Температура опустилась до 16є ниже нуля. Крейсера «Шеффилд» и «Ямайка» покрылись льдом, исключая стволы орудий и антенны радаров.

Адмирал Барнетт и капитан 1 ранга Кларк, который командовал «Шеффилдом», находились на мостике. Адмирал был коренастым человеком, всегда приветливым, готовым в любую минуту весело рассмеяться. Подчиненные любили его и считали счастливчиком, в отличие от предшественника - контр-адмирала С.С. Бонхэм-Картера. Бонхэм-Картер поднял свой флаг на крейсере «Эдинбург», прикрывавшем конвой PQ-15, и крейсер был торпедирован и потоплен. Адмирал перенес флаг на «Тринидад», но и этот крейсер через пару недель тоже был потоплен. Такая цепь несчастных совпадений оказалась слишком тяжелой для суеверных моряков. Они с мрачным юмором начали называть спасательные жилеты «бонхэмами».

Адмирал Барнетт на мостике вел себя спокойно, он никогда не раздражался, не вмешивался и не сыпал выговорами, а потому был очень популярен среди офицеров. В его отношении к физическим упражнениям и спорту, особенно к теннису и гольфу, сохранилось нечто мальчишеское. Он любил выпить стаканчик вина, и был компанейским парнем. Барнетт не был новичком в Арктике. Держа флаг на крейсере «Сцилла», он, вместе с 16 эсминцами, провел конвой PQ-18.

Капитан 1 ранга Кларк был человеком совсем иного склада: худощавый, с тонкими чертами лица, он обладал огромным запасом нервной энергии. В этот момент около 60 процентов команды крейсера состояло из мобилизованных по случаю войны. Совсем недавно они были гражданскими людьми, но поразительно быстро сплотились с кадровыми моряками в единую команду. Даже самые придирчивые офицеры уже не могли отличить их на боевых постах.

«Я считаю, что это следует объяснять существовавшей на кораблях атмосферой постоянных тревог и учений. Влияние тех, кто прослужил на крейсере довольно долго и хорошенько «просолился», придавало уверенность новичкам», - писал позднее Кларк.

«Шеффилд» после начала войны участвовал во многих операциях. Исключая недолгое пребывание в доке, он почти постоянно находился в море с сентября 1939 года. Крейсер участвовал в Норвежской операции, сыграл видную роль в охоте за «Бисмарком», помогал с боем проводить конвои на Мальту, попал под серьезный обстрел во время высадки десанта в Северной Африке. А теперь пришло время познакомиться с Арктикой. Все эти испытания помогли команде прибрести стойкость и упругость. Хотя большинство моряков не участвовало в этих операциях, они насквозь пропитались победным духом «Сверкающего Шефа».{Shiny Sheff}

В результате команда крейсера стала опытной и самоуверенной, хотя и позволяла себе иногда добродушно ворчать. То же самое можно сказать о команде «Ямайки», которая следовала в кильватер «Шеффилду». Необходимо отметить, что именно такого опыта и уверенности не хватало офицерам и матросам германского флота - от главнокомандующего до последнего юнги.

В 8.38 матрос 1 класса Джордж Паркинсон и матрос 2 класса Джон Мур, операторы радара на «Шеффилде», засекли какой-то корабль в 7,5 милях на северо-запад. Сообщение немедленно было передано на «Ямайку», и на обоих крейсерах сыграли боевую тревогу.

На мостике рядом с адмиралом Барнеттом и капитаном 1 ранга Кларком находился штурман «Шеффилда» капитан-лейтенант Эрик Бек, который фактически управлял кораблем во время боя. Капитан-лейтенант Орфорд Камерон, находившийся в КДП, приказал снять пробки, закрывающие дула орудий.

Внизу, в пороховых и снарядных погребах, матросы начали грузить на элеваторы заряды беспламенного пороха и бронебойные снаряды СРВС.{Common Pointed Ballistic Capped - последняя модель бронебойных снарядов с баллистическим колпачком} В каждой башне снаряд центрального орудия имел мгновенную установку взрывателя, а снаряды крайних орудий - с замедлением. При этом к центральным орудиям башен В и Х подавались снаряды с трассерами, которые были четко видны в полете. На «Ямайке» 8 из 12 орудий имели снаряды с трассерами, чтобы отличать свои падения от снарядов «Шеффилда».

Каждый снаряд весил 112 фунтов, а кордитовый заряд в шелковом картузе - 30 фунтов. Система управления огнем в целом была похожа на ту, которая использовалась на эсминцах, хотя имела множество усовершенствований. Для передачи данных использовались адмиралтейские столики управления огнем вместо артиллерийских циферблатов.

Командир «Ямайки» капитан 1 ранга Джоселин Стори прекрасно знал свою задачу. В артиллерийском бою он должен был держаться в 5 кабельтовых за кормой «Шеффилда» и повторять все маневры флагмана. На мостике рядом с ним находился штурман капитан-лейтенант Хью Мур, который должен был следить за компасом и маневрами «Шеффилда», чтобы «Ямайка» могла удержать свое место в строю. В КДП капитан-лейтенант Джон Скотланд занимался подготовкой своих орудий к бою.

Радарные установки передали пеленги, и КДП развернулись в указанном направлении, за ними туда же повернулись башни.

Тем временем с радаров поступили новые данные. На экранах появились две метки, большая и маленькая, обе двигались на восток. По размерам эха можно было сделать вывод, что это не подводные лодки. На крейсерах все еще считали, что конвой далеко впереди, поэтому метки могут принадлежать либо отставшим судам, либо вражеским кораблям.

На мостик поступила новая информация. Метки следуют курсом 90є и, судя по всему, имеют скорость 25 узлов. Это было слишком много для транспортов.

Адмирал Барнетт позднее писал: «Этот контакт оставался слишком неопределенным. Я сначала отвернул прочь на юго-восток, а потом пошел на сближение, чтобы установить визуальный контакт».

В 9.04, когда крейсера поворачивали на новый курс, таинственные объекты оказались у них на траверзе. КДП и орудия обоих крейсеров были наведены на него. Открытие огня было задержано, чтобы уточнить величину ВИР и ВИП.

Но вскоре стало ясно, что эти два корабля, обнаруженные радаром, имеют скорость всего 10 узлов, а не 25. Барнетт решил следовать далее на юго-восток, не выпуская их из поля зрения радаров.

В течение получаса ничего не происходило. Таинственные корабли продолжали следовать на восток, не меняя курса и скорости. Дистанции и пеленги аккуратно наносились на карту, но это никак не могло помочь опознать цели. Единственное, что было ясно, - они следуют тем же курсом, что и конвой.

Затем в 9.32 далеко на юге были замечены вспышки орудийных выстрелов. Барнетт позднее писал, что принял это за огонь зениток по русскому самолету. «Однако я остался не удовлетворен неясными сведениями о первом радарном контакте и продолжал следить за ним». Он повернул крейсера на северо-восток, чтобы сблизиться с неизвестными кораблями.

Барнетт не знал, что корабли, которые крейсера засекли на севере, были транспортом «Честер Вэлли», который прикрывал маленький траулер «Визалма». Залпы на юге принадлежали 3 германским эсминцам, которые обстреливали «Обдьюрейт».

Адмирал оказался в сложном положении. Он не знал истинного места нахождения конвоя, обеспечение безопасности которого было его главной задачей. Барнетт полагал, что конвой находится восточнее. Прежний опыт подсказывал, что отставшие суда могут появиться после тяжелых штормов. Короткую перестрелку на юге могли вести отделившиеся корабли сопровождения.

В 9.46 на юге были замечены вспышки выстрелов тяжелых орудий. Это «Хиппер» открыл огонь по «Акейтесу».{Данные из рапорта адмирала Барнетта. «Онслоу» и «Обидиент» указывают, что это произошло в 9.41, а «Хиппер» - что в 9.44.} Почти в этот же момент было получено донесение капитана 1 ранга Шербрука о 3 вражеских эсминцах. Его сразу передали на мостик «Шеффилда».

Однако адмирал все еще не представлял, где находится конвой. Хотя Барнетт допускал, что он может оказаться далеко на юге, он еще несколько минут шел на северо-восток. Только после расшифровки немецкой радиограммы, когда «Онслоу» и «Оруэлл» ринулись в торпедную атаку на «Хиппер», в 9.55 «я повернул на курс 170є, увеличил скорость до 25 узлов и пошел на вспышки выстрелов. К этому времени мы решили, что первые обнаруженные корабли отстали от конвоя, а сам конвой отклонился далеко на юг от намеченного курса».

Если кто- то захочет поставить под сомнение действия адмирала Барнетта, он может сказать, что крейсера должны были вступить в бой гораздо раньше. Для этого адмирал должен был только вспомнить старый принцип британских моряков: «Когда сомневаешься -иди на выстрелы». Или другой: «В бою один британский корабль всегда помогает другому».

С другой стороны, следует помнить, что его главной задачей было «своевременное и безопасное прибытие конвоя». А вот как раз конвой до сих пор не был обнаружен.

Капитан 1 ранга Кларк позднее писал:

«Если судить по расстоянию до вспышек и верить переданной позиции конвоя, нам предстояло пройти от 40 до 50 миль. Это могло занять полтора часа, в течение которых противник был волен делать все, что ему заблагорассудится. Неприятная мысль. И опять же: кто наш противник? Было много шансов на то, что из Альтен-фиорда вышла вся эскадра. Насколько мы знали, это могли быть карманный линкор «Лютцов», тяжелый крейсер «Хиппер», легкий крейсер «Нюрнберг» и флотилия эсминцев. Не следовало забывать и о возможности тактического взаимодействия немецких кораблей со своими подводными лодками.

Со своей стороны мы имели только 5 эсминцев, 2 корвета и 1 траулер, шедшие вместе с конвоем. Отогнать противника предстояло «Шеффилду» и «Ямайке», которые были всего лишь легкими крейсерами.

Когда мы повернули на юг, на всех нас спустилось странное, неестественное спокойствие. По внутрикорабельной связи я описал команде сложившуюся ситуацию, как мы ее видели на мостике. Изменить что-либо было не в наших силах.

Линии связи были проверены и перепроверены. Башни несколько раз провернули с борта на борт, чтобы убедиться, что им не мешает толстый слой льда, которые покрывал надстройки. Старшина сигнальщиков Фуллер вспомнил, что следует поднять наш шелковый боевой флаг - дар города Шеффилда. Врачи начали раскладывать свои инструменты. В каждом наглухо задраенном отсеке, под тяжелыми крышками люков люди напряженно следили за приборами.

Что они думали о предстоящей неизбежной битве, причем битве с превосходящим противником? Каждый, кто сам хоть раз прошел через это, ответит на этот вопрос по-своему. Лишь один ответ будет общим. Все боялись. Не противника, а самого страха.

Лично у меня неприятно засосало под ложечкой, мысли в голове помчались стремительным галопом. В такой момент я не должен забыть ни одной мелочи из того, чему меня учили. Один личный промах, одна профессиональная ошибка, одно упущение, один неправильный вывод - и я подведу остальных. Эти ощущения стали более отчетливыми, когда я посмотрел вокруг.

Адмирал выглядел как обычно. Он уже бывал под огнем. И все это его не беспокоило. Мы знали его репутацию. Он не из тех, кто делает ошибки. Мои офицеры опытны и надежны. Здесь тоже не будет ошибок. Все эти люди закалены в боях и просолены во время многих плаваний. Такой командой мог гордиться любой корабль. На левой раковине у нас в темноте смутно виднелся носовой бурун «Ямайки». Крейсер четко держал строй. «Помни о следующем мателоте». Полагаю, я никогда не забуду это поучение. Я познакомился с капитаном «Ямайки» в Военно-морском колледже 32 года назад. Мы отлично знали друг друга. И это тоже помогало.

Следующие полчаса пролетели незаметно. Вспышки выстрелов становились все ближе. Никто не замечал сильного холода. Когда мы повернули на юг, адмирал сообщил об этом по радио, отчасти, чтобы приободрить корабли сопровождения, отчасти, чтобы облегчить опознание, когда мы встретимся. Оставалась лишь пара часов сумерек, и отличить своих от чужих в такой сложной обстановке было очень непросто.

Наша цель была совершенно ясной - обеспечить благополучное прибытие максимального количества судов конвоя, который сейчас был атакован. Кроме того, следовало прикрыть обратный конвой RA-51, который вышел из Мурманска день назад и пока еще не был замечен противником. Для этого нужно было потопить вражеские корабли или отогнать их. Предпочтительнее первое.

Однако следует заметить, что наши силы были слишком слабы для такого дела. Чтобы уравнять шансы, мы были обязаны добиться внезапности. К счастью, в начале боя на светлой стороне горизонта находился противник, а не мы. Мы научились вести огонь башнями одной оконечности, так как в этом случае перед противником находилась минимальная по площади мишень. Наконец, у противника были все основания полагать, что за нами следуют другие корабли».

Оба крейсера развили скорость 31 узел, что совсем немного уступало максимальной скорости в идеальных условиях. Топливо расходовалось с фантастической скоростью - каждый корабль сжигал до 30 тонн в час, превращая воду в перегретый пар, который вращал турбины. Нефть проходила через подогревательную цистерну, чтобы вязкость уменьшалась и топливо легче было распылить. Оттуда по полудюймовым трубам нефть шла к 8 топкам, в каждой из которых было установлено 9 форсунок. Воздух нагнетался вентиляторами диаметром 8 футов. В топках он смешивался с нефтяными парами в нужной пропорции, чтобы при горении не образовывался дым. Вода превращалась в пар с температурой 700є по Фаренгейту, что в 3 раза превышало температуру кипения, и шла в турбины. Шум был почти непереносим для человеческого уха. Разговаривать в машинных отделениях было невозможно.

На мостиках было более чем холодно. Крейсера мчались с высокой скоростью, и находиться на открытом мостике было равносильно тому, чтобы встать во весь рост в автомобиле, несущемся холодным зимним днем по дороге со скоростью 55 км/час. Адмирал Барнетт и капитан 1 ранга Кларк стояли в носовой части мостика за бронестеклом ветрового экрана. Им казалось, что до форштевня можно дотронуться рукой. Из-под него вылетали огромные фонтаны брызг, которые хлестали по палубе, тут же застывая ледяной коркой.

Операторы поисковых радаров напряженно следили за экранами, чтобы не пропустить даже самое слабое эхо. Находящиеся в КДП старший артиллерист и его подчиненные обшаривали южный горизонт биноклями. Наверное, это был самый холодный из постов на корабле, так как ветер бил в открытые люки, превращая людей, сидящих за приборами в ледяные статуи. Разумеется, при этом покрывались льдом и все линзы. Дальномер, выдающийся по обе стороны КДП, вышел из строя еще до начала боя, потому что покрылся сплошной коркой льда. Теперь все зависело от точности артиллерийских радаров, которые должны были измерять дистанцию и передавать ее к орудиям. Правда, оставалась надежда, что противник испытывает точно такие же проблемы.

В 10.20 адмирал Барнетт заметил то, что вполне могло оказаться вспышками выстрелов. В нескольких милях к югу, видимо, разворачивались сразу два боя: один - прямо по курсу, второй - чуть левее. Южный горизонт был заметно светлее, но лишь относительно полумрака, стоящего вокруг. Адмирал мог видеть дым, стелющийся над морем, подобно клочьям черного тумана. Этот дым скрывал и своих, и чужих. Позади него, а может быть, и в нем находился Шербрук со своими эсминцами, которые сейчас пытались защитить конвой. Прорвались ли немцы к транспортам? Если это произошло, Шербрука обвинять нельзя, так как эскорт был слишком слаб.

Барнетт понимал, что теперь все зависит от него. Однако он не мог мчаться полным ходом прямо в гущу дыма, не опознав находящиеся перед ним корабли. Он мог появиться с одного направления, а угроза могла исходить совсем с другого. Как все адмиралы и капитаны прошлых столетий, Барнетт должен был использовать преимущества, которые предоставляют ему погода и освещенность. Он должен был атаковать противника с севера, чтобы немецкие корабли вырисовывались на южной, светлой стороне горизонта. В этом случае Барнетт мог компенсировать относительную слабость своих крейсеров, захватив противника врасплох. Может быть, он даже сумеет нанести немцам решающий удар до того, как они опомнятся? И разумеется, не следовало бросаться в бой, очертя голову, чтобы нарваться на нокаутирующий встречный удар.

В 10.30 невидимые щупальца радарных волн «Шеффилда» нашли что-то в темноте и вернулись на приемную антенну. Судя по размерам эха, это был какой-то крупный корабль. Оператор по меткам на экране определил, что цель находится в 10 милях от «Шеффилда», и сообщил об этом на мостик.

Этот контакт получил название «Цель А». Через 2 минуты радар «Шеффилда» обнаружил другую цель в 15 милях слева по носу. Она получила название «Цель В».

Дистанции и пеленги сразу наносились на карту, как только они поступали от операторов радара. Прокладка показала, что цель А быстро движется на восток и режет курс «Шеффилду». Цель В идет на северо-восток встречным курсом. Однако радар пока не обнаружил никаких других кораблей, кроме этой пары, поэтому Барнетт не представлял, где находится конвой, эсминцы Шербрука и немецкие эсминцы.

Однако «Шеффилд» и «Ямайка» сокращали расстояние до неприятеля на 1 милю каждые 2 минуты. Если Барнетт будет следовать прежним курсом прямо на юг, противник окажется к востоку от него, поэтому возможность использовать выгодные условия освещенности будет утеряна. Кроме того, клубы дыма слились в непроницаемую пелену, в которой мелькали вспышки выстрелов, и картина боя выглядела совершенно запутанной. Поэтому Барнетт приказал крейсерам повернуть на восток, чтобы лечь на курс, параллельный курсу цели А. В этом случае противник оставался на светлой стороне горизонта, и на какое-то время дистанция сохранялась. Часы показывали 10.35. (Напомним, что с 10.36 по 10.42 «Хиппер» обстреливал «Брэмбл».)

Через несколько мгновений цель А была замечена с мостика «Шеффилда». Хотя опознать корабль не удалось, размерами он явно превосходил эсминец и потому мог быть только немецким. (В действительности это был «Хиппер».) Радар показал, что в 10.54 цель повернула вправо и стала удаляться от Соединения R. Поэтому Барнетт тоже повернул вправо, повторяя маневр противника. Радар также обнаружил 2 небольших корабля, сопровождающие цель А. Судя по всему, это были немецкие эсминцы.

В течение четверти часа британские крейсера шли на юг. Они видели, что цель А ведет огонь в восточном направлении. С мостика «Шеффилда» были хорошо видны следы трассирующих снарядов, летящих по высокой траектории. Это означало, что цель находится на значительном расстоянии. Немцы не использовали беспламенного пороха и стреляли довольно быстро, давая по 7 залпов в минуту. В 11.12 адмирал Барнетт повернул на курс 190є, прямо на цель А.

Ситуация на данный момент складывалась следующая. «Шеффилд» и «Ямайка», находящиеся севернее, следили за «Хиппером», который сближался с конвоем, ведя огонь по неизвестной цели. Цель В, обнаруженная радаром «Шеффилда», была, вероятно, «Лютцовом». Карманный линкор двигался слева от конвоя, терпеливо ожидая улучшения погоды. Кинлох с «Обидиентом», «Обдьюрейтом» и «Оруэллом» маневрировал между «Лютцовом» и транспортами.

Когда Барнетт повернул прямо на ничего не подозревающий «Хиппер», немецкий крейсер перенес огонь на «Акейтес». Немецкий корабль сейчас был виден с «Шеффилда» и «Ямайки» как мутная клякса на черном фоне, ведь дым закрывал почти весь южный горизонт. Однако «Хиппер» держался кормой к англичанам, поэтому опознать силуэт было невозможно.

В 11.28 «Хиппер» повернул вправо и открыл огонь по «Обидиенту». Теперь он показал англичанам полный профиль и был немедленно опознан.

Настал черед Соединения R нанести свой удар. Барнетт действовал без промедления. Он приказал «Шеффилду» повернуть право на борт «Ямайка» последовала за ним. Чуть ранее старший артиллерист «Шеффилда» Камерон сообщил, что сможет видеть падения снарядов.

КДП передавал информацию в ЦАП. По радару дистанция составляла 16900 ярдов, или 8 миль, курс противника был 270є, скорость 30 узлов. В вычислитель следовало внести курс и скорость «Шеффилда». Горизонтальный и вертикальный наводчики КДП поймали на перекрестия визиров основание фок-мачты «Хиппера».

Камерон на «Шеффилде» и Скотланд на «Ямайке» скомандовали: «Залпом». Снаряды и заряды скрылись в орудиях, замки были закрыты. Сработали прерыватели, и перед старшими артиллеристами вспыхнули по 12 лампочек, сигнализируя, что орудия к стрельбе готовы.

На мостике «Шеффилда» капитан 1 ранга Кларк, который следил за противником, спросил адмирала: «Разрешите открыть огонь, сэр?»

Барнетт кивнул.

Кларк нагнулся над переговорной трубой и крикнул в КДП: «Открыть огонь!»

Камерон немедленно скомандовал в микрофон: «Пли!»

Зазвенели артиллерийские гонги. Вертикальный наводчик КДП, вращая левой рукой штурвальчик, правой нажал гашетку, замыкая цепи электроспуска орудий. 12 снарядов покинули стволы и полетели к «Хипперу» со скоростью, втрое превышающей скорость звука. Это произошло в 11.30.

Через пару секунд грохнули орудия «Ямайки».

При выстреле каждое орудие, весящее почти 7 тонн, силой пороховых газов было отброшено назад, но остановилось, пройдя ровно 30,5 дюймов. После этого пружина накатника вернула ствол обратно.

Элеваторы подали новые снаряды и заряды, лязгнули, открываясь, замки, и горячий воздух продул орудия, очищая зарядные каморы от тлеющих остатков картузов. Толкатель вбил в орудие новые снаряд и заряд. Появился новый детонатор. Лязгнул замок, замкнулись контакты прерывателя.

Одна за другой вспыхнули лампочки на пультах КДП перед Камероном и Скотландом. Наводчики КДП продолжали удерживать «Хиппер» на прицеле. Офицеры-корректировщики напряженно ждали падения снарядов.

Внезапно оператор радара сообщил старшему артиллеристу «Шеффилда», что видит собственные снаряды.

«Пли!» - снова скомандовал Камерон. «Пли!» - тут же повторил Скотланд. Время 11.31.

Оба артиллериста с нетерпением ждали падения снарядов. Огоньки трассеров лениво ползли по высокой дуге к цели, но все это напоминало учебные стрельбы. Однако крейсера вели огонь по реальному противнику, что было несколько непривычно.

Место падения первого залпа «Шеффилда» никто не увидел. Скорее всего, снаряды легли перелетом, и их закрыл корпус «Хиппера». Второй залп тоже дал перелет, третий ушел вправо, падение четвертого не удалось увидеть за дымом выстрелов «Хиппера», но пятый накрыл цель. По крайней мере один снаряд попал между трубой и грот-мачтой, за ним последовало еще одно попадание. С мостика «Шеффилда» увидели тусклое красное свечение. Первые 3 залпа «Ямайки» прошли мимо, но, по крайней мере, по одному снаряду из четвертого, пятого и шестого залпа попали в цель. Оба корабля давали залпы с интервалами менее 20 секунд.

Барнетт добился полной внезапности. 203-мм башни «Хиппера» были развернуты влево и вели огонь по «Обидиенту». «Шеффилд» и «Ямайка» дали по 4 залпа, прежде чем немцы начали разворачивать башни.

До какой степени немцы были потрясены этой внезапной атакой, лучше всего расскажет бортовой журнал «Хиппера».

«Противник приближался на высокой скорости. 6 снарядов легли недолетами под бортом крейсера. Противника не удалось опознать. Условия наблюдения в северной части горизонта были гораздо хуже, чем на юге. Кроме того, адмиральский мостик оказался в зоне воздействия ударной волны и газов наших собственных орудий.

11.33. «Хиппер» получил попадание в правый борт в отсек VIII. Котельное отделение № 3 было постепенно залито нефтью и водой, котел отключили, команда оставила отсек. Правая турбина встала, скорость снизилась до 23 узлов.

11.34 «Хиппер» дал залп главным калибром по противнику с правого борта, а затем повернул вправо.

11.37. «Хиппер» получил 2 попадания в левый борт. Начался пожар в самолетном ангаре».

Когда «Хиппер» начал поворот вправо на Соединение R, сопровождающие его эсминцы поставили дымзавесу, чтобы прикрыть крейсер.

Адмирал Барнетт немедленно повернул вправо, чтобы удержать дистанцию 4 мили. Ему было крайне сложно догадаться, что намерен делать «Хиппер». Но, как бы то ни было, дистанция была небольшой, поэтому, повторяя маневры «Хиппера», адмирал получал возможность держать противника под огнем всех орудий.

В Адмиралтейство Барнетт радировал: «Веду бой» .

Так как дистанция сократилась до 4 миль, 152-мм орудия британских крейсеров уже могли нанести определенные повреждения хорошо забронированному немецкому крейсеру. Англичане ждали, что противник ляжет на параллельный курс. Однако он сначала повернул прямо на них, а потом скрылся в дымовой завесе, поставленной эсминцами.

Что он делал позади завесы? Завершил циркуляцию и лег на прежний курс? Или попытался отойти? Куда? На восток, на запад, на юг? Действительно ли он пытается удрать?

Барнетт решил, что немцы намерены описать циркуляцию, и приказал капитану 1 ранга Кларку тоже описать циркуляцию. Однако «Шеффилд» прошел только три четверти окружности, когда слева по носу был замечен низкий черный силуэт. Это мог быть только эсминец. Но свой или чужой?

Если это противник, он находится в идеальной позиции, чтобы атаковать «Шеффилд» торпедами.

Адмирал Барнетт немедленно приказал повернуть прямо на него и уклоняться от торпед, если те будут замечены.

К этому времени артиллеристы «Шеффилда» и «Ямайки» снова увидели «Хиппер» и дали еще 9 залпов, прежде чем узнали, что впереди появился эсминец.

«Шеффилд», а следом за ним и «Ямайка», пошел прямо на эсминец, сохраняя 30-узловую скорость. Все, кто стоял на мостике, вглядывались в неясный силуэт, стараясь опознать корабль.

«Мне кажется, две трубы…»

«Онслоу» имеет только одну».

«Точно - две!»

Сигнальщик заметил: «Не думаю, что это кто-то из наших. Трубы разнесены слишком широко».

«Цель поймана, готов открыть огонь!» - доложил Камерон из КДП.

«Запросите опознавательные», - приказал капитан 1 ранга Кларк.

Вспыхнула цепочка цветных огней. Этот сигнал менялся ежедневно.

Все на мостике ждали условленного ответа.

На мостике эсминца зажглись 3 белых огня, образовав треугольник. Неправильный ответ…

«Открыть огонь!» - рявкнул Кларк.

Шесть орудий носовых башен грохнули. Снаряды пошли почти параллельно воде, так как до цели было менее 2 миль.

«Тарань ублюдка, Нобби», - проворчал Барнетт.

Капитан 1 ранга БКларк повернул «Шеффилд» на встречный курс.

Внезапно в бинокли стали видны фонтаны искр. Это снаряды попали в эсминец. Тут же мелькнуло оранжевое пламя разрывов. Начались пожары.

Носовые башни дали второй залп, но снаряды легли недолетом. Камерон приказал: «Больше 400». Прогремел третий залп. Фонтаны красного пламени показали, что еще несколько снарядов попали в эсминец. Вокруг передней трубы бушевал пожар. Второй пожар вспыхнул на квартердеке.

Барнетт сказал: «Поворачивайте. Теперь нет смысла портить себе форштевень».

Через 18 секунд раздался четвертый залп, который был дан с дистанции чуть больше мили. Он тоже поразил эсминец. Затем прогремели пятый и шестой. Когда крейсер дал седьмой залп, «Фридрих Экольдт» был полностью охвачен дымом и пламенем. «Шеффилд» повернул влево, чтобы не врезаться в него, дав еще 3 залпа. «Мы проскочили мимо, и цель скрылась из вида», - писал позднее капитан 1 ранга Кларк.

Изуродованный «Экольдт» был так близко, что открыли огонь 102-мм зенитные установки правого борта. Раздался даже характерный ритмичный треск пом-помов. «Башни А и В постоянно поворачивались, чтобы удержать эсминец на прицеле, однако были вынуждены прекратить огонь, чтобы орудийные газы не повредили собственную надстройку. К этому времени «Экольдт» сильно сел кормой и пылал от носа до кормы. Башни Х и Y развернулись в нос и с помощью радара дали еще 5 залпов.

152- мм, 102-мм и 2-фн снаряды нанесли «Экольдту» тяжелейшие повреждения. Удар был таким внезапным и мощным, что эсминец не получил шанса использовать свои орудия или торпеды. Когда мимо горящего корабля проходила «Ямайка», в небо взлетели желтые и зеленые ракеты.

На «Шеффилде» несколько человек успели отпустить в адрес «Ямайки» довольно крепкие замечания за то, что этот крейсер не стал стрелять по «Экольдту». Но когда флагман проходил мимо тонущего корабля, все выяснилось. За кормой «Экольдта» находился второй эсминец (это был «Рихард Бейтцен»). Видя, что первые же снаряды «Шеффилда» полностью вывели из строя головной корабль, Скотланд обстрелял потенциально более опасный второй. Однако немецкий эсминец круто повернул влево, поставил дымовую завесу и скрылся во мраке, уйдя на юго-запад.

Стрельба «Шеффилда» дает некоторое представление о том, какие повреждения может нанести крейсер эсминцу, если им командует умелый и решительный капитан.

После поворота вправо на британские крейсера Кумметц укрылся в дымовой завесе. Он все еще думал, что атакован эсминцами. Когда через несколько минут он вышел из дыма и завязал перестрелку с «Шеффилдом» и «Ямайкой» (до того, как они обрушились на «Экольдт»), немецкий адмирал решил, что это уже совсем другое соединение. Он писал:

«Появился новый противник, хотя класс этого корабля определить было затруднительно. Он обстрелял «Хиппер» с севера. Судя по методу ведения огня, это был крейсер.

Я обнаружил, что нахожусь между вражеским крейсером и эсминцами конвоя, которые оставались на юге.

Мне нужно было вывести крейсер из этого тактически невыгодного положения. Кроме того, оценивать ситуацию стало еще сложнее, так как начало темнеть.

Направиться на юг, уходя от крейсера и сближаясь с конвоем, я, разумеется, не мог, так как это ставило под сомнение судьбу «Хиппера». Более того, я не мог отпустить эсминцы для самостоятельных действий, так как они охраняли крейсер. Поэтому я решил отвести все корабли из района боя на запад».

В 11.37 с «Хиппера» по радиотелефону был отдан соответствующий приказ всем кораблям немецкой эскадры: «Прекратить бой и отойти на запад» .

В это время эсминец «Фридрих Экольдт», на котором находился командир 5-й флотилии капитан 1 ранга Шеммель, и «Рихард Бейтцен» шли на северо-запад. Их направили для уничтожения «Брэмбла», а теперь они разыскивали «Хиппер».

Заметив впереди «Экольдта» 2 корабля, Шеммель сообщил по радиотелефону на «Хиппер»:

«Видны крейсер и эсминец по пеленгу 300. Это вы? »

«Хиппер» ответил не сразу, поэтому Шеммель задал второй вопрос:

«По какому пеленгу относительно конвоя вы находитесь?»

«Я к северу от конвоя» , - ответил «Хиппер».

И тут командир «Экольдта» увидел, что находящиеся впереди корабли открыли по нему огонь. Он подумал, что «Хиппер» сделал это по ошибке, и завопил в микрофон:

«Вы стреляете по мне!»

Через пару секунд командир шедшего сзади «Рихарда Бейтцена» понял допущенную ошибку и сообщил:

«Нет! Это британский крейсер!»

Но, как уже говорилось, предупреждение запоздало. «Экольдт» сразу получил очень тяжелые повреждения - это была цена за то, что он ошибочно принял 2 британских крейсера за «Хиппер», - но «Бейтцен» сумел спастись.

Командир «Хиппера» начал вызывать «Экольдт», но ответа не получил.

Еще через 4 минуты, то есть через 12 минут после приказа всем кораблям отходить, адмирал Кумметц снова передал всему соединению: «Прервать бой и отходить на запад» .

«Лютцов» сообщил: «Я иду на сближение с вами» . Кумметц так описал положение в бортовом журнале: «Положение «Экольдта» на данный момент было неизвестно. Установить связь по радио не удалось, и его точные координаты были неизвестны. В последний раз с адмиральского мостика он был виден в 1.15, когда пытался потопить британский корвет или эсминец (на самом деле «Брэмбл»).

Позднее в этом направлении был виден пожар. Вероятно, к этому времени помочь ему уже было невозможно. Я больше не мог составить для себя общую картину происходящего. Я не мог прояснить ситуацию, не мог отправить эсминцы на помощь «Экольдту», так как они требовались для защиты моих собственных кораблей, поскольку они могли оказаться в довольно опасном положении».

Кумметц также заметил: «Хиппер» получил попадание, которое могло иметь далеко идущие последствия. Начал пожар в самолетном ангаре. Огонь вырвался из-под контроля. Еще одно попадание пришлось в котельное отделение. В результате из трубы и вентиляционных шахт повалил густой черный дым, который скрыл все за кормой».

Пока «Хиппер» уходил на запад с той скоростью, какую позволяли развить его поврежденные машины, адмирал Барнетт, разделавшись с «Фридрихом Экольдтом», тоже повернул на запад, чтобы возобновить бой. В 12.00 Барнетт находился в 13 милях на правой раковине «Хиппера». Операторы радара «Хиппера» сообщили, что за кормой корабля работает какой-то радар, но его сигнал глохнет. В 12.02 Барнетт радировал Адмиралтейству и в Мурманск: «Поврежден вражеский крейсер. Потерял контакт. Оставил тонущий вражеский эсминец…»

Через 17 минут, в 11.45, U-354 лейтенанта Хершлеба, которая все еще крутилась рядом, послала радиограмму адмиралу Клюберу в Альтен-фиорд. Позднее она была переправлена Гитлеру и сыграла роковую роль в судьбе надводного флота Германии. В ней говорилось: «По нашим наблюдениям, битва достигла апогея. Я вижу только красное зарево» .

Глава 19 Появляется «Лютцов»

Когда в 11.30 «Шеффилд» и «Ямайка» внезапно атаковали «Хиппер», он только что накрыл «Обидиент», снеся ему радиоантенны. Дэвиду Кинлоху повезло, что немецкий крейсер вовремя отогнали.

Когда 3 эсминца повернули на юг, чтобы присоединиться к конвою, ситуация выглядела благоприятной для англичан. «Хиппер» уходил на запад, и через несколько минут вспышки выстрелов показали, что он столкнулся с достойным противником. Вероятно, это было Соединение R. Конвой и эскорт получили возможность перевести дух. «Хипперу» сейчас приходилось уже заботиться о собственной сохранности, а не об атаке транспортов.

Впереди конвоя тащился «Онслоу», команда которого заделывала пробоины, откачивала воду, тушила пожары. За кормой конвоя находился «Акейтес», который все еще ставил дымовую завесу и при этом медленно тонул. Чуть позади конвоя держались «Рододендрон» и «Ноферн Гем», а «Хайдерабад» охранял его правый фланг.

Капитан 1 ранга Шербрук больше не испытывал серьезной боли, так как подействовал морфий. Рядом с койкой сидел его вестовой Фрезер, молодой шотландец из Лоссимута. В тусклом свете масляной лампы он следил за тем, чтобы не возобновилось кровотечение, и передавал командиру донесения, пришедшие по переговорной трубе. Для него это было тяжелое время. Прежде всего, он боялся, что командир умрет, так как рана Шербрука была очень тяжелой. Вдобавок, Фрезер знал, что эсминец может затонуть. А в этом случае человек с такими ранениями не имел никаких шансов выжить в ледяной воде.

Однако передышка для конвоя и кораблей эскорта оказалась очень недолгой. Не успели люди сбросить нервное напряжение, как на левой раковине конвоя мелькнули знакомые красные вспышки выстрелов. Это произошло всего через 2 минуты после того, как Соединение R начало бой с «Хиппером». Через несколько секунд между колоннами транспортов взлетели столбы воды. Это «Лютцов», обойдя конвой с востока, решил присоединиться к «Хипперу». Пытаясь сделать это, он оказался на расстоянии 9 миль от конвоя и открыл по нему огонь.

Коммодор конвоя Мелхьюиш приказал совершить очередной срочный поворот. Конвой склонился на юго-запад, уходя от «Лютцова». Снаряды не попали ни в один из транспортов. Но, прежде чем они укрылись дымовой завесой, тяжелые орудия «Лютцова» все-таки сумели нанести им некоторый ущерб. Осколками было повреждено американское судно «Калобр», принадлежащее Северо-Атлантической транспортной компании, на котором находился первый заместитель коммодора. К счастью, жертв среди экипажа не было.

Кинлох повернул свои 3 эсминца влево, чтобы пройти за кормой конвоя. Он намеревался поставить дополнительную дымовую завесу, чтобы укрыть транспорты от «Лютцова».

Бортжурнал «Лютцова» показывает, что карманный линкор сначала открыл огонь по конвою из 6 - 280-мм орудий, но почти сразу был вынужден прекратить это. В КДП замерзла оптика прицелов и дальномеров, а люди, находящиеся там, были ослеплены вспышками выстрелов башни «Антон».

После этого карманный линкор открыл огонь из 150-мм орудий, используя значения дистанции, замеренные радаром. Бортжурнал мрачно замечает: «Они не всегда были точными. Попаданий замечено не было».

Потом следует еще одна запись: «2 вражеских эсминца (или корвета?), идущие вместе с конвоем, открыли ответный огонь, но успеха не имели. Снаряды постоянно ложатся недолетами. Один из сопровождающих нас эсминцев тоже начал стрельбу, но вскоре прекратил ее».

Британские корабли, которые вели ответный огонь, разумеется, были эсминцами Кинлоха. Поэтому не приходится удивляться, что их 102-мм орудия не доставали до противника, учитывая дистанцию боя.

Удар Соединения R по «Фридриху Экольдту» не остался незамеченным «Лютцовом». Бортжурнал констатирует: «Ближе к полудню по правому борту замечен корабль на большой дистанции. Он находился под сильным обстрелом. После одного из попаданий начался сильный пожар. Спустя какое-то время столб огня поднялся выше мачт. Но был это свой корабль или противника - не известно…»

Особенно странно в этом свете выглядит записанная в бортжурнале «Лютцова» радиограмма Кумметца, которую адмирал отправил незадолго до того, как попал под огонь английских крейсеров: «Радиограмма командующего крейсерскими силами от 11.36. «Веду бой с кораблями эскорта. Крейсеров рядом с конвоем нет» . Бортжурнал уныло добавляет: «В свете последующих событий стало ясно, что крейсера с конвоем все-таки были».

«Лютцов» не стал сближаться с конвоем. Капитан 1 ранга Штанге продолжал следовать на северо-запад и вскоре пропал из вида. Он намеревался присоединиться к «Хипперу», который в этот момент описывал циркуляцию, попав под обстрел с «Шеффилда» и «Ямайки».

Однако, выйдя из дымовой завесы, «Хиппер» лег на такой курс, что пересек кильватерную струю конвоя. «Обидиент», «Оруэлл» и «Обдьюрейт» увидели, как он внезапно появился из темноты на севере на расстоянии всего 4 мили, и резонно предположили, что это тот самый корабль, который они только что потеряли, то есть «Лютцов». И он намерен повторить атаку конвоя.

Немедленно Кинлох, Остин и Склатер повернули влево, причем без всяких сигналов. Они решили отразить новую угрозу. Теперь во главе колонны оказался «Обдьюрейт». В тот момент, когда англичане завершили поворот, «Хиппер» отвернул прочь. Склатер, временно командовавший отрядом, лег на параллельный курс, и 3 эсминца открыли огонь. «Хиппер» сразу ответил, целясь, как всегда, по головному кораблю. Он накрыл «Обдьюрейт», и эсминец получил несколько попаданий осколками. Однако смелая тактика англичан сработала еще раз, так как «Хиппер» повернул на северо-запад, уходя от конвоя, и вскоре растаял в темноте.

Поскольку транспорты оказались на значительном расстоянии, английские эсминцы, не задерживаясь, повернули вслед за конвоем, держась к северо-западу от него на случай, если «Хиппер» снова появится на сцене. В этот период они получили несколько радиограмм от адмирала Барнетта, который запрашивал информацию. Эсминцы сообщили ему кое-какие сведения о курсе и скорости противника, а также передали координаты конвоя.

Когда после полудня 3 эсминца отразили последнюю попытку «Хиппера» подойти к конвою, их участие в бою завершилось, хотя они сами об этом не подозревали. В 12.23, примерно через 20 минут после того как они повернули вслед за конвоем, они увидели вспышки выстрелов на севере и западе. Склатер считал, что это Соединение R отгоняет противника, и сообщил об этом Кинлоху, сообщив, что намерен догнать конвой. Кинлох согласился.

В то же время Том Мерчент на «Онслоу» понял, что конвой вне опасности, по крайней мере, временно. Он передал коммодору на «Эмпайр Арчер»: «Бой по пеленгу 10 градусов, расстояние 20 миль. Поврежден вражеский крейсер. Вражеский эсминец тонет» .

На экранах радаров «Шеффилда» и «Ямайки» появились несколько отметок. Эти корабли находились к юго-западу от английских крейсеров и следовали тем же курсом. Один из них был очень крупным, и адмирал Барнетт правильно решил, что это цель А, то есть «Хиппер», который отходит на запад после стычки с британскими эсминцами.

Капитан 1 ранга Кларк так описал происходящее в это время: «Хотя наши крейсера повернули на запад сразу после окончания стычки «с «Экольдтом», наш основной противник скрылся из вида. Прошло еще 20 минут, прежде чем мы обнаружили какую-то крупную цель далеко впереди слева по носу. Но дистанция оказалась слишком велика для эффективного огня. По крайней мере, этот противник обратился в бегство, однако мы прекрасно знали состав сил немецкого флота на северном театре, поэтому мы понимали, что опасность не устранена полностью».

Если у Кларка и Барнетта еще имелись какие-то сомнения на сей счет, они рассеялись довольно быстро. В 12.23, через полчаса после поворота на запад,{Интересно отметить, что штурман «Шеффилда» Эрик Бек успел за это время поймать секстантом 3 звезды, что позволило ему вычислить координаты корабля.} на левом траверзе были замечены несколько силуэтов. Почти наверняка это были 2 эсминца, которые следовали параллельным курсом. Свои или немецкие? Если это немцы, они находятся в прекрасной позиции для торпедной атаки. Поэтому Барнетт приказал повернуть на них. В действительности это были эсминцы, сопровождавшие «Лютцов».

Минуту назад «Лютцов» и его эсминцы сами заметили 2 крейсера, но приняли их за эсминцы, причем немецкие. Немцы только что повернули на запад, исполняя приказ Кумметца. Несколько секунд офицеры на мостике «Лютцова» колебались, а потом капитан приказал запросить опознавательные.

В этот момент сам «Лютцов» не был виден с «Шеффилда». Он находился прямо позади 2 эсминцев. Поэтому, когда на мостике «Лютцова» замигал прожектор, англичане решили, что сигналит один из эсминцев.

Сигнальщик карманного линкора затрещал шторками прожектора, посылая в темноту россыпь точке и тире.

На «Шеффилде» сигнальщик Фуллер доложил:

«Он пишет LLL. Не наш позывной».

«Повторите его в ответ», - приказал капитан 1 ранга Кларк.

Это могло сбить немцев с толка и выиграть драгоценные секунды, которые позволили бы 2 крейсерам подготовиться открыть огонь.

По ошибке «Лютцов» передал еще один позывной - GGG. Капитан 1 ранга Кларк, видя, что его хитрость сработала, приказал повторить и его.

Несколько секунд назад Кларк приказал своему артиллеристу Камерону открыть огонь, дав пеленг на вражеские эсминцы. Однако пока КДП, расположенный высоко над мостиком, разворачивался в указанном направлении, Камерон увидел тяжелый крейсер. Горизонтальный и вертикальный наводчики быстро поймали его на перекрестия визиров, а радар передал в ЦАП дистанцию. Орудия были заряжены, и башни развернулись на цель. Камерон, в 41-й раз за этот день, скомандовал: «Пли!» Это произошло в 12.29, через 6 минут после того, как были замечены силуэты эсминцев.

В сгустившейся темноте вспышки выстрелов ослепили всех, кто находился в этот момент на мостике «Шеффилда». Капитан 1 ранга Кларк писал: «К нашему разочарованию, первый залп лег большим перелетом, ясно указав, что мы допустили несколько грубых ошибок.

То, что произошло, имело простое объяснение. Я, находясь на мостике, дал правильный пеленг на цель, но при этом не указал, что целью являются эсминцы. Расчет КДП послушно повернул, куда приказано, однако, находясь гораздо выше, они в свою мощную оптику увидели то, чего мы на мостике не заметили. А именно - крупный вражеский корабль в нескольких тысячах ярдов позади эсминцев, но точно по этому же пеленгу. Совершенно понятно, что старший артиллерист принял за цель именно его и действовал соответственно».

Первый залп «Шеффилда» оказался довольно метким, хотя англичане этого не увидели. Бортжурнал «Лютцова» сообщает: «Противник открыл огонь в тот момент, когда был отдан приказ нашим артиллеристам. Первый залп лег накрытием. Следующие залпы были очень хорошо нацелены».

Через минуту «Лютцов» ответил из своих 280-мм и 150-мм орудий с дистанции чуть менее 8 миль.

«Шеффилд» и «Ямайка» в течение 4 минут шли на «Лютцов», и все это время залпы карманного линкора постоянно ложились недолетом примерно в милю. Внезапно вокруг британских крейсеров начали падать новые снаряды. Это открыл огонь «Хиппер», который уходил на запад со скоростью 26 узлов, так как сумел нащупать «Шеффилд» и «Ямайку» своим радаром. Адмирал Кумметц мог видеть, как англичане атаковали «Лютцов» и как тот начал отстреливаться. «Лютцов» очень сильно помог мне, так как позволил стряхнуть преследователей», - писал Кумметц. Поэтому он приказал «Хипперу» вступить в бой, отметив при этом, что, «судя по орудийным вспышкам, это были крейсера».

Стрельба «Хиппера» была более меткой, чем стрельба «Лютцова». Хотя дистанция была больше, он сразу начал накрывать «Шеффилд».

Для Барнетта наступил решающий момент боя. Тяжелый крейсер вел по нему огонь, находясь почти точно впереди. Карманный линкор обстреливал его с правого борта. Где-то в темноте скрывались по крайней мере 2, а вполне возможно, что 5 немецких эсминцев, которые имели от 16 до 40 торпед.

Эсминцы, которые были почти незаметны, представляли собой главную угрозу. Капитан 1 ранга Кларк, вспоминая первые залпы «Хиппера», писал: «Я сразу понял, что нас опять взяли под обстрел, но падающие рядом снаряды меня не слишком волновали. В этот момент я размышлял только об угрозе эсминцев. Я помню, что некоторое беспокойство у меня вызвали столбы воды, окружившие «Ямайку». Не без удовольствия я узнал немного позднее, что точно такую же тревогу испытали офицеры «Ямайки» относительно грозившей нам опасности.

Похоже, никто не допускал, что с ним может произойти та же неприятность, что и с его спутником. Было уже совершенно ясно, что обоим кораблям исключительно везло, так как до сих пор они не получили никаких повреждений. Может быть, наша не слишком меткая стрельба и огонь «Ямайки» помогли сбить прицел хотя бы одному из вражеских кораблей. Это хоть немного помогло нам избежать сосредоточенного огня 280-мм и 203-мм орудий».

Адмирал Барнетт уже несколько часов находился на мостике. И теперь ему следовало решить, что делать дальше. Решить в считанные секунды, среди грохота и вспышек выстрелов орудий «Шеффилда» - они давали залпы с интервалами от 20 до 30 секунд, - среди едкого кордитового дыма, в жуткий холод.

Именно в этот момент где-то в темноте немецкие эсминцы могли развернуться навстречу английским крейсерам, готовясь выйти в атаку. Они могли уже выпустить свои торпеды. И адмирал Барнетт приказал повернуть назад. «Шеффилд», а следом за ним и «Ямайка», резко накренился, выполняя поворот вправо, и лег на обратный курс.

По странному стечению обстоятельств именно в этот момент капитан 1 ранга Штанге тоже приказал «Лютцову» повернуть назад, так как «стрельба противника была меткой». Как ни странно, он до сих пор не опознал «Шеффилд» и «Ямайку» как крейсера. В бортжурнале «Лютцова» появилась запись: «Я опасался торпедной атаки эсминцев. Освещенность была очень плохой, и заметить в темноте след торпеды было невозможно».

Адмирал Барнетт в своем рапорте написал: «В 12.24 я повернул на запад, чтобы сохранить контакт и укрепить желание противника отходить. Скорость была уменьшена до 27 узлов, поэтому в случае, если противник решит повернуть на восток, чтобы снова атаковать конвой, мне было бы гораздо легче перехватить его.

Я поддерживал контакт с «Хиппером» до 13.00 и с «Лютцовом» до 13.45. В течение следующих 15 минут стало ясно, что все контакты потеряны, и я был полностью уверен, что противник действительно отступает».

Адмирал Барнетт продолжал преследовать «Хиппер» и «Лютцов», используя свой не слишком хороший радар. При этом он постоянно рисковал нарваться в темноте на скоординированную атаку немецких эсминцев, ведь сумерки, они же «день», уже закончились. Это была серьезная угроза, хотя до сих пор немецкие эсминцы действовали из рук вон плохо. Любой из британских капитанов, оказавшись в положении противника, счел бы представившиеся возможности даром божьим.

Однако преследование противника после того, как стало совершенно ясно, что немцы отходят к своим базам, было делом бессмысленным. Адмирал Барнетт должен был учесть три очень важных обстоятельства. Первое: его основной задачей являлась защита конвоя, а бесплодная погоня после бегства противника даже не рассматривалась. Второе: следовало считаться с возможностью появления третьего немецкого соединения, а именно «Нюрнберга». Существовала вероятность, что как раз в данный момент этот крейсер готовится атаковать конвой. Третье: конвой, который еще не был обнаружен Соединением R, сейчас находился примерно в 40 милях у него за кормой, но при этом вскоре должен был подойти и обратный конвой RA-51.

Поэтому адмирал до 16.09 вел крейсера на юг, когда уже почти в полной темноте вышел на границу зоны патрулирования русских подводных лодок. После этого он повернул на север. «На случай, если немецкие корабли, не удовлетворенные провалом попытки атаковать конвой, повернут назад, чтобы нанести удар сзади уже после наступления темноты».

Переговорив по радиотелефону с «Лютцовом» и «Рихардом Бейтценом», офицеры «Хиппера» решили, что «Фридрих Экольдт», судя по всему, погиб. В 12.33 Кумметц послал шифрованное сообщение на волне подводных сил: «Нет связи с «Экольдтом». Противник преследует соединение. Отделить «Лютцов» невозможно» .

Журнал «Хиппера» сообщает, что в 12.37 противник повернул назад, а в 12.50 Кумметц отметил: «Корабли противника, которые поддерживали с нами контакт, находились у нас на левой раковине вне пределов прямой видимости. Мне было совершенно ясно, что мы столкнулись с соединением, в состав которого входил по крайней мере один вражеский крейсер, если не два.

В этот момент я никак не мог решить, следует ли отправлять радиограмму адмиралу Клюберу. Ведь мы только что оторвались от противника, а последствия попадания в котельную № 3 на «Хиппере» до сих пор оставались точно не выясненными. Поэтому было желательно сохранять радиомолчание.

Так как противник не проявлял особой настойчивости в поддержании контакта и явно не собирался делать что-либо, чтобы его восстановить, можно было сделать вывод, что против нас не будет направлена новая эскадра, а эта намерена вернуться к конвою».

В 12.53 было сообщено, что приемники перестали улавливать излучение вражеских радаров за кормой. Через 2 минуты радисты «Хиппера» приняли радиограмму. Адмирал Клюбер, укрывшийся в фиордах Нарвика, адресовал ее адмиралу Кумметцу. В радиограмме говорилось:

« Возвращайтесь полным ходом. Подтвердились сведения, что в районе Мурманска находятся 2 вражеских крейсера. Один из них «Ямайка» .

Ирония судьбы заключается в том, что это предупреждение пришло уже после того, как противники окончательно разошлись. Кумметц мог быть полностью уверенным, что именно с этими кораблями он и столкнулся. Но вряд ли он сейчас был способен оценить комизм ситуации. Описание последующего мы оставим капитану 1 ранга Штанге, который на «Лютцове» следовал за адмиралом. В бортжурнале карманного линкора говорится:

«Вражеский радар перестал улавливаться за кормой. У нас создалось впечатление, что преследовавшие нас корабли прекратили погоню. Когда мы покидали район боя, все испытывали чувство неудовлетворенности. Хотя в начале боя наше положение было явно более выгодным, мы не только не сумели уничтожить конвой, но и вообще не добились никаких успехов.

С другой стороны, мы испытывали облегчение. Хотя точное определение позиции кораблей было невозможно, мы сумели четко отделить своих от чужих, и наши собственные корабли не приняли нас за противника. Меня это очень беспокоило все время.

Крайне удивительно, что в ходе боя с крейсерами «Лютцов» не получил ни одного попадания, хотя залпы противника постоянно накрывали нас и ложились совсем рядом. Печальной необходимостью является признание факта гибели «Фридриха Экольдта».

В качестве небольшой справки приведем расход снарядов разными кораблями в ходе боя. Это может оказаться довольно интересно.

«Хиппер» 375 снарядов 203 мм (8 орудий)

203 снаряда 105 мм (12 орудий)

(всего 578)

«Лютцов» 86 снарядов 280 мм (6 орудий)

76 снарядов 150 мм (8 орудий)

(всего 162)

«Шеффилд» 583 снаряда 152 мм (12 орудий)

«Ямайка» Данных нет, но расход боезапаса примерно такой же, как у «Шеффилда»

Глава 20 «Акейтес» сражается за жизнь

Пока Соединение R завершало свою работу, то есть отгоняло «Хиппер» и «Лютцов», что начал успешно делать Шербрук и продолжил Кинлох, конвой продолжал двигаться на юг. Его возглавлял тяжело поврежденный «Онслоу». В 14.45, как только стало ясно, что немцы оставили конвой в покое, он снова взял курс на точку G. Там конвой должен был разделиться. Часть кораблей направлялась в Мурманск, а остальные шли дальше на восток, в Архангельск.

Чуть раньше, в 13.28, с «Онслоу» на NNO заметили сильный взрыв. Зарево сияло несколько секунд. Трудно сказать, что это было, но скорее всего - взрыв «Фридриха Экольдта». Он был расстрелян британскими крейсерами где-то примерно в этой точке, после чего его экипаж продолжал безнадежную борьбу за спасение корабля. Больше этот эсминец не видел никто, ни англичане, ни немцы. Вместе с «Экольдтом» погибли капитан 1 ранга Шеммель и все 340 человек команды.

Экипаж «Онслоу», которым теперь командовал Том Мерчент, хорошо представлял себе размеры повреждений своего корабля. Погибли 14 человек, 3 умирали, 23 моряка были ранены. Корабль имел сильную течь через большую пробоину в левом борту. Эсминец сел носом и кренился на левый борт. Этот крен привел к тому, что пробоина ушла под воду, и течь усилилась еще больше.

Кроме того, в верхних кубриках и коридорах собралось несколько тонн воды, использованной при тушении пожаров. Много воды было вылито и в кубрике торпедистов на нижней палубе. Вся вода стекла к левому борту, увеличивая крен. Все свободные моряки были брошены на откачку воды, в ход пошли ручные насосы и ведра. Переносные электрические помпы тоже использовались, однако они весили 400 фунтов и считались «переносными» с некоторой натяжкой.

Требовалось любым путем облегчить носовую часть корабля и уменьшить крен. Если это удастся сделать, тогда можно было бы постараться вызвать крен на правый борт, чтобы пробоина вышла из-под воды. Следовало помнить, что носовой артиллерийский погреб по левому борту был затоплен. Именно это стало главной причиной крена и дифферента, хотя большое количество воды в других отсеках носовой части тоже сыграло свою роль. Кто-то сообразил, что следует затопить носовой снарядный погреб, расположенный по правому борту, это поможет выправить крен. Так и сделали. После этого осушили цистерну с пресной водой и запасную цистерну с котельной водой левого борта.

К счастью, основные нефтяные цистерны были уже пусты, поэтому было решено затопить одну, которая находилась в кормовой части по правому борту. Это решение оказалось исключительно удачным. Носовая часть эсминца сразу поднялась вверх, и он получил небольшой крен на правый борт.

Позднее Мерчент писал: «В 18.00 был получен прогноз метеорологов. Они предсказывали, что на подходах к Мурманску мы попадем в шторм. Так как корабль был совершенно бесполезен для защиты конвоя, а также потому, что сейчас основную угрозу представляли подводные лодки, бороться с которыми мы не могли, так как асдик вышел из строя, я решил, что главное для меня - благополучно привести эсминец в порт».

Он отправился переговорить с капитаном 1 ранга Шербруком. Следует отметить, что Мерчент впервые покинул мостик после начала боя. Он позднее так описал эту встречу:

«Капитан 1 ранга Шербрук просил информировать его обо всем происходящем. Когда в 18.30 я пришел в его походную каюту, сильный и едкий запах кордита, горелого дерева, резины, краски, тусклый свет единственной масляной лампы невольно унесли меня в тот день, когда я посетил старый деревянный корабль «Виктори».

В этот день конвой пережил еще несколько неприятных моментов, когда поднималась тревога, после того как радар обнаруживал какой-то корабль. Кинлох снова принял командование эскортом у Склатера, когда антенны «Обидиента» были отремонтированы. Он не мог знать наверняка, что немецкие корабли отогнаны, и очень опасался того, что немцы все еще могут преследовать конвой.

Повидав Шербрука, Мерчент снова поднялся на мостик и передал на «Обидиент»: «У меня большие пробоины в носовой части, которые станут опасными в случае ухудшения погоды. Желательно немедленно идти в Кольский залив. Командир флотилии согласен» .

Кинлох немедленно ответил согласием и чуть позднее приказал Мерченту передать по радио Адмиралтейству координаты конвоя, его курс и скорость, как только «Онслоу» отойдет на некоторое расстояние.

Потрепанный эсминец постепенно увеличил скорость и оставил позади транспорты и их сопровождение. Началась гонка с падающим барометром. «Онслоу» не мог развивать более 20 узлов, так как иначе вода снова начинала захлестывать пробоины.

Петер Вайатт проложил курс на Кольский залив, до которого еще было очень и очень далеко. В нижних отсеках корабельный врач Холланд с помощью фельдшера Хенли оказывал помощь раненым. Чуть позднее, в наступившей темноте и на ледяном ветру, была проведена печальная церемония похорон погибших.

Сразу после полуночи «Онслоу» отправил следующую радиограмму: «Передал командование эскортом JW -51В «Обидиенту». Координаты, курс и скорость конвоя на 31 декабря, 20.00: 72є 42 ў N , 32є 30 ў О - 110є - 8,5 узлов. «Онслоу» поврежден и следует в Кольский залив самостоятельно. Расчетное время прибытия 1 января 7.00. Ситуация на момент оставления конвоя: «Акейтес» поврежден. Местонахождение не известно. Остальные корабли эскорта и 12 транспортов невредимы. «Брэмбл» и 2 транспорта оторвались 29 декабря» .

В действительности «Акейтес» затонул, причем несколько часов назад. Это произошло после смелой, но бесполезной борьбы за спасение корабля. Около полудня, когда стало ясно, что новых атак против конвоя не предвидится, Пейтон-Джонес объявил отбой боевой тревоги и передал всех уцелевших матросов аварийным партиям, которыми руководил механик Питер Райт. Люди отчаянно пытались заделать сотни осколочных пробоин, укрепляли поврежденные переборки, налаживали помпы. Пейтон-Джонесу оставалось только ждать исхода этой борьбы.

Сигнальщик Тейлор сумел извлечь из-под обломков маленькую сигнальную лампу и получил приказ уточнить у «Хайдерабада», достаточно ли эффективна поставленная дымовая завеса. Корвет ответил, что она «очень полезна», поэтому Пейтон-Джонес приказал продолжать поддерживать ее.

Время с 12.00 до 13.00 на мостике «Акейтеса» тянулось очень медленно. «Изредка заглядывали Питер Райт и Дэвидсон с рапортами о происходящем. Первый явно проигрывал битву воде, а второй продолжал собирать и перевязывать раненых, которых оказалось очень много. Но мы, находясь на мостике, ничего не могли сделать. Оставалось только ждать и размышлять… Постепенно становилось все темнее и холоднее», - вспоминал Пейтон-Джонес.

Хотя положение было очень серьезным, оно все-таки не считалось критическим. Крен медленно, но неотвратимо увеличивался. Сначала 15є, потом 17є, наконец 20є. При этом под воду уходили все новые осколочные пробоины, которые не успевали заделать аварийные партии. Это увеличивало поступление воды, что в свою очередь увеличивало крен.

Наконец Райт поднялся на мостик и доложил, что больше не может поддерживать пары в котле № 1 - единственном, который еще действовал. «Акейтес» медленно остановился. Он находился в 3 милях на правом траверзе конвоя, и ближайшим к нему кораблем оказался траулер «Ноферн Гем».

Пейтон- Джонес приказал сигнальщику вызвать его. Примерно в 13.00 помятая сигнальная лампа передала печальный сигнал: «Не могу управляться. Подойдите ко мне» .

Затем Пейтон-Джонес приказал Дэвидсону подготовить корабль к буксировке кормой вперед. Однако через пару минут Дэвидсон вернулся и сообщил, что корабль имеет такой крен, что завести тросы будет исключительно сложно, если вообще возможно. Тогда Пейтон-Джонес приказал ему подготовить к спуску все спасательные плотики и резиновые лодки.

Пейтон- Джонес потом признался, что он просто не сразу сообразил, насколько велик крен. Лишь когда он прошел назад и увидел, что вельбот, все еще закрепленный на шлюпбалках, просто плавает в воде, он осознал, что эсминец не имеет никаких шансов на спасение.

Переговорив с Питером Райтом, Пейтон-Джонес приказал всей команде подняться на верхнюю палубу. Медленно, но безостановочно корабль продолжал крениться дальше. Море уже плескалось на палубе. Сначала под воду ушли леера, потом она подобралась к основанию трубы и облизнула лафет орудия Y.

Дэвидсон с помощью нескольких матросов быстро обошел корабль, отдавая крепления спасательных плотиков. Пока они занимались этим, Пейтон-Джонес приказал выпустить торпеды, заблокировав взрыватели, и сбросить в воду поднятый на палубу боезапас. Однако он тут же понял, что это уже не поможет спасти корабль.

В нижних отсеках крен казался еще более сильным. Людям уже было трудно подниматься и спускаться по трапам. Как только был отдан приказ всем подниматься на верхнюю палубу, моряки бросились вниз, чтобы вытащить раненых из лазарета и постов первой помощи. Многие из них не могли передвигаться, и их приходилось нести на руках по перекосившимся трапам, другие могли идти, но лишь с посторонней помощью. Однако не всех можно было трогать, и содержатель корабельной лавочки Драммонд и стюард Аллан Джонес решили остаться внизу вместе с ними, хотя они прекрасно знали, что корабль может в любую минуту перевернуться. В этом случае отсеки превратятся в смертельную ловушку, и все это понимали.

Пока шла эвакуация раненых, телеграфист унтер-офицер Бартрипп быстро обежал мостик, рулевую рубку и радиостанцию, чтобы убедиться, что все секретные документы (шифры, приказы, таблицы позывных) заперты в сейфах. Если корабль затонет, они уйдут на дно вместе с ним и не смогут попасть в руки противника.

В машинном отделении кочегар Джозеф Колли помогал раненому подниматься по скользким трапам на верхнюю палубу к относительной безопасности.

«Акейтес» умирал. Изрешеченный осколками левый борт почти полностью ушел в воду. Корабль тяжело покачивался, когда волна проходила под ним, но его реакция была какой-то вялой, словно он сам понимал, что уже обречен.

Когда большинство раненых уже лежало на перекосившейся верхней палубе, Пейтон-Джонес кое-как выбрался на крыло мостика, чтобы увидеть «Ноферн Гем». Однако траулер повернул назад. (Его шкипер лейтенант Орас Айсторп потом объяснял, что первый сигнал «Акейтеса» было очень трудно прочитать. Еще бы - ведь его передавали слабой и попорченной лампой. Поэтому Айсторп решил, что это вражеский эсминец пытается подманить его поближе, и не спешил подходить.)

Пейтон- Джонес приказал Тейлору еще раз просигналить на «Ноферн Гем». Тейлор кое-как зацепился за поручни и начал работать прожектором. Едва он успел отстучать первые буквы, как эсминец начал переворачиваться -достаточно медленно, но с ужасающей неотвратимостью. Казалось, он больше не может выдержать огромный вес воды, заполнившей его отсеки.

Несколько человек немедленно начали сбрасывать спасательные плотики и резиновые лодки в море. Люди хватались за что попало, чтобы не слететь в море или не врезаться в надстройки. Однако «Акейтес» продолжал переворачиваться, пока не лег на борт. Изнутри корабля доносились странные вздохи и бурчание, иногда раздавался громкий металлический лязг - это какой-то механизм срывался со своего места. Теперь вода хлынула в легшие горизонтально трубы, открытые палубные люки и пробоины. Драммонд и Алан Джонес вместе с ранеными, которых они не покинули, оказались заперты внизу. Все они утонули.

На мостике Пейтон-Джонес и Тейлор медленно ползли по палубе, пока она не встала вертикально. Они вскарабкались на стенку рулевой рубки. Она стала горизонтальной, потому что эсминец лежал на борту. Открытая дверь под ногами у них превратилась в нечто вроде входа в темную пещеру. Они увидели, что 2 человека пытаются выбраться изнутри, чтобы спастись. Пейтон-Джонес и Тейлор помогли им.

Пейтон- Джонес даже успел снять с шеи бинокль и повесить его на стойку, после чего корабль перевернулся, и ледяная вода сомкнулась у него над головой.

Какое- то время эсминец еще держался, задрав в воздух руль и винты, а потом скрылся под водой. Пейтон-Джонес вспоминал:

«В суматохе следующих нескольких минут я потерял своих товарищей, с которыми находился на мостике, но отметил, что на воде плавает достаточно много спасательных плотиков, и мысленно поздравил Дэвидсона с прекрасной работой.

Один пустой плотик плавал всего в 25 ярдах от меня, поэтому я быстро доплыл до него и вскарабкался наверх. Моей главной заботой сейчас стало привлечь внимание «Ноферн Гем», так как темнота сгущалась. В течение нескольких минут я размахивал в воздухе специальным фонарем, которые имелись на всех плотиках, благодаря судьбу за то, что фонарь работал нормально.

Постепенно вокруг плотика собралось человек 15 или 20. Среди них был рулевой Холл, телеграфист Бартрипп, оба невозмутимые, как всегда. Некоторые матросы поддерживали своих раненых товарищей, их мы постарались вытащить на плотик. Я сказал им, что «Ноферн Гем» уже идет сюда, чтобы подобрать нас, и мы начали петь «Выкатите бочку».

(В этот момент Бартрипп доложил, что запер все секретные документы в сейфах.)

Корабль перевернулся и затонул так быстро, что многих просто унес с собой. Среди погибших оказался механик Питер Райт, которого видели подбадривающим своих матросов, и МакИвер, которого только что вытащили из рулевой рубки.

Теперь только воздушные пузыри да пятна нефти на воде и плавающие тут же обломки - вот и все, что осталось от «Акейтеса».

У людей, оказавшихся в ледяной воде, перехватывало дух, на какое-то время они почти теряли сознание. Однако постепенно они собирались маленькими группами вокруг плотиков и деревянных обломков. Кочегарный унтер-офицер Роберт Белл старался подбодрить собравшихся вокруг него людей с помощью шуток. Рядом плавал унтер-офицер Джеймс Коул, который находился на верхней палубе вместе с ранеными, когда эсминец перевернулся. Он сумел помочь некоторым из них добраться до плотиков.

Чуть дальше находился матрос 1 класса, который получил тяжелое ранение, находясь в КДП в тот момент, когда снаряд попал в мостик. Он делал все возможное, чтобы поддержать дух моряков. Старший боцманмат Фрэнк Бечеллор оставался на корабле до последнего момента, проверяя, все ли спасательные плотики и резиновые лодки сброшены в воду. Теперь он плавал вокруг и ждал.

Неутомимый кочегар Колли быстро собрал вокруг себя спасшихся и постарался организовать хоровое пение. Температура воды в это время была около 0є С.

Айсторп на «Ноферн Гем» в это время подошел совсем близко к месту гибели «Акейтеса». Несколько минут назад, когда он впервые поймал радиограмму эсминца, он крепко выругался, так как ему совсем не улыбалась перспектива тащить на буксире тяжело поврежденный эсминец. Он приказал своему старшему помощнику подготовить буксировочный трос.

Матросы начали вытаскивать толстый негнущийся трос из трюма «Ноферн Гем». Как обычно, он сопротивлялся изо всех сил и норовил перекрутиться восьмерками и петлями.

Однако Айсторп видел, что эсминец, к которому они подходили, садится все ниже и ниже. Наконец он понял, что «Акейтес» переворачивается. Он сразу приказал убрать буксировочный трос обратно и застопорил машины в 250 ярдах от эсминца. Матросы начали разбирать бросательные концы и спасательные сети.

«Можно было видеть людей, ползущих по борту эсминца, пока он переворачивался. Кто-то из экипажа «Акейтеса» начал петь «Выкатите бочки», и через несколько секунд эту песню подхватили очень многие. Пока мы ждали, корабль перевернулся вверх килем. Потом люди начали спрыгивать с него, чтобы плыть к нам», - писал Айсторп.

Десятки крошечных красных лампочек горели на воде, показывая, где находятся люди в спасательных жилетах. Более яркие белые лампы были установлены на спасательных плотиках. В сгустившейся темноте эти разноцветные огни создавали какую-то совершенно нереальную, фантастическую картину, напоминая эльфов, пляшущих на ночной поляне.

Однако фальшборт «Ноферн Гем» был слишком высоким. Волна бросала плоты вверх и вниз, и измученные люди почти ничего не могли сделать для своего спасения. С борта траулера были сброшены спасательные сети, но лишь очень немногие сумели подняться по ним. Однако экипаж траулера не стал колебаться. Несколько человек спустились к воде и перебрались на плотики, чтобы помочь поднять моряков «Акейтеса» на борт. Другие остались на спасательных сетях, стоя чуть ли не по пояс в воде. Они помогали пловцам обвязываться линями, чтобы их можно было поднять на палубу. Несколько матросов выстроились вдоль борта, помогая измученным людям преодолеть последние футы от смерти к жизни.

Все это время волны мотали и бросали плотики и резиновые лодки, стараясь выкинуть людей из них. Поэтому моряки «Акейтеса» и «Ноферн Гем» сражались изо всех сил, пока последний человек не оказался в безопасности. Как только один из спасателей замерзал окончательно, его место тут же занимал другой. Очень многих моряков «Акейтеса» спасла именно быстрота действий экипажа траулера. Если бы они были не столь расторопны, жертв оказалось бы гораздо больше. А так, рискуя собственными жизнями, экипаж «Ноферн Гем» спас всех.

Айсторп увидел человека, который лежал на дне спасательного плотика, и позвал его: «Иди сюда, сынок, прыгай». Однако человек лишь молча смотрел на него. Вестовой Джеймс Флеминг быстро спустился на плотик и обвязал его линем, чтобы моряка можно было поднять на борт траулера. Когда это было сделано, человек просто рухнул на палубу, даже не пытаясь подняться. Айсторп потом вспоминал: «Я сказал ему: «Сынок, тебе нельзя лежать здесь, ведь наверху чертовски холодно». Однако он только смотрел на меня. Он пытался что-то сказать и не мог. Я подозвал матроса, вместе мы подняли его и унесли вниз, чтобы ему оказали помощь. Тогда мы еще не знали, что это был молодой суб-лейтенант, получивший тяжелое ранение на мостике «Акейтеса».

Плот Пейтон-Джонеса оказался на некотором расстоянии от «Ноферн Гем», и моряки начали грести к траулеру. Матрос с палубы бросил им линь, и Пейтон-Джонес побыстрее привязал плот. Все люди на плоту собрались рядом, чтобы вытягивать линь, и плот, разумеется, перевернулся.

Пейтон- Джонес писал: «Множество рук протянулось, чтобы вытащить нас из воды, однако волна и довольно высокий борт траулера сделали это непростой задачей. Нам пришлось терпеливо ждать, пока нас всех выудят. У многих просто не хватало сил, чтобы держаться за тросы, которые нам кидали. Поэтому морякам «Ноферн Гем» приходилось спускаться за борт по штормтрапу, чтобы поднять ослабевших людей. Процедура спасения затягивалась, и, подождав немного, я вскарабкался обратно на плотик. Там я снял плащ и бахилы. Рядом появился какой-то пловец, и я втащил его на плот. В результате нас подняли на борт чуть ли не самыми последними».

«Ноферн Гем» подбирал одну группу людей за другой, в том числе и хор, которым руководил кочегар Колли. Боцман «Ноферн Гем» потом заметил, что Колли заслужил медаль «величиной со стол». (Колли был награжден Медалью за выдающиеся заслуги.)

Наконец, приняв на борт 81 человека, «Ноферн Гем» еще раз обошел район, чтобы проверить, не остался ли в воде кто-нибудь. Больше никого найти не удалось. Однако среди тех, кого видели в воде, но кто пропал без вести, оказались отважные Белл, Коул и Бартрипп.

Пейтон- Джонес так описывал происходившее потом: «Меня отнесли вниз, и я оказался в теплом и хорошо освещенном кубрике. Вокруг находилось большинство моих спасенных товарищей. «Ноферн Гем» был специально оборудован для ведения спасательных работ, поэтому там имелось достаточное количество коек, одеял и сухой одежды. Совсем немногочисленный экипаж работал, не покладая рук, чтобы помочь нам.

Через пару часов я окончательно оправился. Тут меня нашел боцман и проводил на корму в кают-компанию, не переставая извиняться за то, что раньше никто не догадался, что я на борту. В кают-компании я наше Дэвидсона и артиллериста Смита. Оба страшно удивились, увидев меня, после чего принялись рассказывать о своих приключениях».

Пейтон- Джонес поднялся на мостик, чтобы встретиться с Айсторпом и поблагодарить его. Для Айсторпа и его экипажа такая работа не была чем-то новым. «Ноферн Гем» уже действовал в качестве спасательного судна при проводке предыдущих конвоев. Разумеется, траулер оторвался от конвоя, пока спасал экипаж «Акейтеса». Поэтому Пейтон-Джонес и Айсторп обсудили, каким курсом лучше следовать, чтобы быстрее догнать транспорты.

Позднее вечером имел место небольшой переполох, когда был замечен неизвестный корабль, быстро догонявший траулер. Этим кораблем оказался «Обидиент». Дэвид Кинлох решил произвести поиск за кормой конвоя и прихватил с собой «Оруэлл» на случай, если немецкие эсминцы все-таки решат преследовать конвой. Эсминцы выходили в намеченный сектор, когда радар обнаружил впереди какую-то цель. Была объявлена боевая тревога. Все решили, что это противник, но оказалось, что это «Ноферн Гем».

Пейтон- Джонес крикнул в мегафон Кинлоху, что «Акейтес» затонул. Сообщив траулеру курс, которым следовало идти, чтобы догнать конвой, Кинлох продолжил поиск.

Но теперь на борту крошечного траулера «Ноферн Гем» столкнулись с проблемой ухода за ранеными. Хуже всего себя чувствовал юный суб-лейтенант Баррет. Ему требовалась срочная помощь врача, однако ничего нельзя было сделать до тех пор, пока траулер не догонит конвой.

Тогда за работу принялся матрос 2 класса Э.Г. Майер, оператор радара «Ноферн Гем». Ему исполнилось всего 22 года, он поступил на флот добровольцем, и это было его первое плавание. Его жена работала медсестрой в госпитале, и от нее Майер кое-чему научился. Теперь его навыки оказались очень полезными, хотя помогавшие Майеру добровольцы обладали еще более скудными знаниями.

С Баррета и других раненых срезали промокшую одежду. Затем их аккуратно уложили на койки в матросском кубрике и под присмотром Майера начали промывать и перевязывать раны. Под одеяла клали бутылки с горячей водой, чтобы снять шок. Тот, кто был в состоянии есть, получил горячую еду.

Однако ночью ветер усилился. Маленький «Ноферн Гем» швыряло, как щепку, но траулер упорно пытался догнать конвой, так как это было необходимо для спасения раненых. Барометр упал еще ниже. Теперь появились сомнения: а сумеет ли врач перебраться на траулер, даже если удастся найти конвой. Жизнь Баррета снова оказалась под вопросом.

«Последний вечер 1942 года запомнился нам шоком от потери стольких наших товарищей. Но нам еще приходилось волноваться за тех, кто еще мог погибнуть», - писал Пейтон-Джонес.

Наконец на рассвете «Норферн Гем» все-таки догнал конвой, но к этому времени свежий ветер превратился в умеренный шторм. Маленький траулер прыгал на волнах, как мячик. Айсторп связался с Кинлохом и сообщил на «Обидиент» количество и состояние раненых. Ему сразу ответили, что «Обдьюрейт» передаст на траулер своего врача.

Лейтенант медицинской службы Морис Худ поднялся на квартердек «Обдьюрейта». Его обвязали линем и стали ждать, когда «Ноферн Гем» подойдет к эсминцу. Этот маневр предложил Айсторп, считая его самым легким и безопасным способом попасть к нему на траулер. «Обдьюрейт», который шел против ветра, сильно качало. «Ноферн Гем», который был значительно меньше, вообще мотало из стороны в сторону. Поэтому Айсторп лично встал к штурвалу. Ему пришлось приложить огромные усилия, чтобы хоть немного пригасить килевую качку. Однако Айсторп плавал с 15 лет, а капитанский сертификат получил в 22, он приобрел колоссальный опыт, который и позволил справиться со сложнейшей задачей. Терпеливо и аккуратно он подводил «Ноферн Гем» все ближе и ближе, пока между кораблями не осталось всего 20 футов бурлящей, пенистой воды.

Оба корабля выбросили за борт кранцы, но маневр по-прежнему выглядел исключительно опасным. Уголком глаза Айсторп заметил Худа, который искал момента, чтобы перепрыгнуть на траулер. Врач следил за щелью между кораблями, которая то расширялась, то сужалась.

Затем, улучив нужный момент, Айсторп повернул штурвал, и траулер ткнулся носом в квартердек «Обдьюрейта». Худ, не колеблясь ни секунды, прыгнул вниз с высоты более 6 футов на пляшущий полубак траулера. Его тут же подхватили трое или четверо моряков. Следом за врачом полетел его саквояж с инструментами. Айсторп немедленно скомандовал в машинное отделение «полный вперед» и повернул траулер влево, плавно отходя от эсминца. Все завершилось просто отлично. На борту «Обдьюрейта» была слегка поцарапана краска, а «Ноферн Гему» помяло пару пиллерсов. Это свидетельствовало об исключительном хладнокровии и мастерстве Айсторпа.

Как только Худ попал на траулер, он сразу бросился мыть руки, после чего приступил к осмотру раненых. Он поздравил Майера с проделанной работой. Несмотря на ужасную качку, Худ переходил от одного человека к другому, чистя, разрезая, сшивая, перевязывая. Ему помогали Майер и Пейтон-Джонес, которые поддерживали врача во время обработки особенно сложных ран, иначе качка просто швырнула бы его на пациента.

Нескольким пострадавшим требовались операции, и Худ попросил Пейтон-Джонеса заняться анестезией. Лейтенант согласился и в течение нескольких минут удерживал маску на лице первого пациента. Он давал наркоз согласно указаниям Худа, а Майер ассистировал при операции, подавая инструменты.

Они проработали весь день и закончили только к вечеру. Все страшно устали, но были довольны. Пациенты чувствовали себя хорошо, все, кроме одного. Этим одним был Баррет, помочь которому Худ не сумел. Не приходя в сознание, он скончался на следующую ночь.{Через год при проводке очередного русского конвоя «Обдьюрейт» получил приказ передать Худа на один из транспортов, где имелся человек с подозрением на аппендицит. Так как один из офицеров Склатера болел воспалением легких, командир не желал отпускать врача и намеревался протестовать. Однако отважный Худ уговорил капитана. На следующую ночь этот транспорт был торпедирован. Худ сумел перенести своего пациента в спасательную шлюпку, однако сам погиб вместе с судном.}

Утром шкипер Айсторп вручил Пейтон-Джонесу молитвенник, в котором были заложены страницы с поминальной службой, так как ими уже приходилось пользоваться. С «Обидиента» разрешили остановить корабль на несколько минут. Последовала недолгая, но трогательная церемония, в которой участвовали все здоровые моряки «Акейтеса» и экипаж «Ноферн Гем».

Пейтон- Джонесу впервые в жизни пришлось читать заупокойную молитву, и этот эпизод стал для него символическим прощанием с более чем ста товарищами, погибшими накануне.

Глава 21 Жены ждут

В Адмиралтействе начали восстанавливать картину боя по скудным кусочкам информации, поступающим от капитана 1 ранга Шербрука. Радиограммы всегда составляются краткими, при приеме из них очень часто пропадают целые группы знаков, то есть слова и даже предложения. «Онслоу» находился далеко за Полярным кругом, где условия связи всегда плохие, и радистам приходилось вылавливать морзянку среди шума и треска атмосферных помех. Пробелы в радиограммах заполнялись по интуиции, либо появлялась пометка «искаженная группа».

Лишь немногие люди, проходящие через Адмиралтейскую Арку на Мэлл во время войны, понимали истинное значение этого мрачного, тяжеловесного здания без окон, которое оставалось у них по левой руке, позади статуи капитана Кука. Оно слегка напоминало крепостной форт и в действительности называлось Цитаделью.

Под ним, на большой глубине, укрытый от бомб несколькими футами бетона, располагался оперативный отдел. Там звонило множество телефонов, постоянно гудели кондиционеры, мерцали флуоресцентные лампы, щелкали капсулы пневматической почты. Штаб работал круглыми сутками.

На огромных картах были нанесены все британские корабли, находящиеся в море по всему миру. На картах были показаны и конвои. Рядом с этими отметками виднелись другие - вражеские подводные лодки, которые преследовали, поджидали, атаковали. Телефоны связывали оперативный отдел со штабом, а оттуда с помощью радио - со всем миром, буквально с каждым кораблем. Отсюда поступали указания уклониться от опасности, усилить другую эскадру, начать охоты за подводной лодкой.

Оперативный отдел штаба был укомплектован самыми различными людьми. Там были морские офицеры всех чинов, гражданские сотрудники и даже женщины. Большинство из них были женами офицеров. Они старались выполнять свои обязанности и таким образом отвлечься от невеселых раздумий о судьбе находящихся в море мужей. С другой стороны, для них работа в оперативном отделе была определенным преимуществом. Один взгляд на карту, и сразу становится ясно, где находится корабль мужа.

В оперативном отделе постоянно витало ощущение какой-то нереальности, невзаправдошности событий. Вы воспринимали происходящее несколько отстраненно: было ли это генеральное сражение флотов, решающее исход войны, или пустяковая стычка между корветом и немецким патрульным бомбардировщиком. Однако из приемников пневмопочты регулярно выскакивали капсулы с сообщениями, и это помогало ощущать себя в гуще событий. На большой карте были нанесены все корабли, поэтому люди в оперативном центре знали даже больше, чем сами участники сражений. Хотя сражался кто-то другой, нервничали и здесь.

Однако, когда завершалось ваше дежурство, вы могли выйти из бункера на открытый воздух, смешаться с толпой, бегущей на ленч, возвращающейся в конторы, спешащей на поезд. Однако вы помнили, что в сотнях миль отсюда…

Миссис Шербрук завершила свое дежурство в центре связи оперативного отдела в полдень 29 декабря. Тогда конвой ее мужа все еще не был обнаружен немцами. Корабли в Альтен-фиорде спокойно стояли на якорях. Подводные лодки тоже рыскали где-то далеко.

Первым предупреждением об опасности, угрожающей JW-51В, стало сообщение капитана 1 ранга Шербрука о контакте с противником, которое в Адмиралтействе получили в 9.45. В памяти всех были еще свежи трагические события вокруг конвоя PQ-17. Ведь именно здесь Первый Морской Лорд адмирал сэр Дадли Паунд принял роковое решение.

Короткая радиограмма «Онслоу»: «Неизвестный корабль по пеленгу 325, дистанция 8 миль, курс 140є» - была перехвачена кораблем, находящимся в море на несколько сотен миль ближе к Британским островам. Он передал ее в Скапа Флоу, а оттуда сообщение ушло в Адмиралтейство. Здесь его расшифровали. Так как оно было особо срочным, переписали от руки (на машинке отпечатают потом) и послали пневматической почтой начальнику оперативного отдела.

В помещении оперативного отдела все радовались одному: миссис Шербрук не было на дежурстве. Она должна была подойти к полудню, через 2 с лишним часа. Может быть, к этому времени все уже утрясется. Предупредили адмирала Паунда, копию сообщения отправили главнокомандующему Флотом Метрополии адмиралу Тови. Так как конвой находился под его оперативным командованием, он должен был подготовить план оказания помощи, если это потребуется.

Конвой находился слишком далеко, чтобы сам адмирал мог что-то предпринять. Да и, в конце концов, в радиограмме говорилось только о корабле, замеченном вблизи конвоя. Это может оказаться всего лишь отставший транспорт, какой-нибудь бедолага, потерявший конвой во время шторма и сейчас ползущий в одиночку через океан.

Потом прибыла вторая радиограмма: «Три неизвестных корабля» .

После этого была получена радиограмма Шербрука, которая заставила всех встряхнуться, так как отмела вариант с отставшим транспортом: «Вижу противника по пеленгу 325. Три эсминца» .

Само по себе это было еще не так плохо. С таким противником Шербрук мог справиться, хотя только самые безудержные оптимисты в оперативном отделе предполагали, что этим все и закончится. Это могли быть 3 немецких эсминца, действующие самостоятельно. Но, скорее всего, это были разведчики более крупного соединения.

Прибыла четвертая радиограмма, помеченная штампом «Экстренно», как и все более ранние. «Онслоу» передал ее через 4 минуты после предыдущей. Как все и опасались, она гласила: «Один крейсер по пеленгу 325» .

1 крейсер и 3 эсминца. Не совсем безнадежно, однако вполне достаточно.

Пятая радиограмма Шербрука сообщала: «Веду бой с крейсером по пеленгу 358» . После этого более чем на полчаса воцарилась тишина. Следующая радиограмма была короткой: «Попадание в носовую часть» . Потом было получено нечто невнятное: «Срочно… в машинное отделение. Я отхожу к конвою, ставя дымзавесу» .

Судя по всему, «Онслоу» был тяжело поврежден, но как обстояло дело с остальными кораблями эскорта? Отходят ли эти эсминцы к конвою? Они уходят потому, что отогнали противника, или потому, что противник отбросил их?

Через 10 минут была перехвачена радиограмма эсминцев эскорта, адресованная Соединению R: «Курс конвоя 180є. Крейсерам приблизиться к конвою» . Но в Адмиралтействе ее приняли с искажениями: «Линкоры… крейсера сближаются с конвоем» .

Что означали 2 пропавших слова? Могло ли это быть « и два »? Или даже три? И сколько там линкоров? При таком соотношении сил флотилия Шербрука и транспорты будут уничтожены очень быстро.

Воздушная разведка сообщила, что немцы на севере имеют «Хиппер», «Лютцов», «Кельн», «Нюрнберг» и, вероятно, «Тирпиц». Все они могли выйти в море, чтобы атаковать JW-51В. Такую эскадру должны сопровождать не менее 6 эсминцев.

Больше сообщений от кораблей эскорта не поступало. Лишь незадолго до того, как миссис Шербрук появилась в комнате оперативного отдела, пришло еще одно не слишком радостное сообщение: «Вижу противника. 5 неизвестных кораблей по пеленгу 60» .

Если это была правда, для последнего удара по конвою немцы вывели в море очень крупное соединение. Это был бы уничтожающий удар, если бы… Если бы радиограмма была принята правильно. На самом деле это было сообщение «Обидиента», отправленное незадолго до того, как «Хиппер» попал под огонь Соединения R. В нем говорилось, что противник находится на расстоянии 5 миль.

Вообще просто чудо, что все эти радиограммы были получены в Адмиралтействе. Проходимость сигналов была отвратительной, эсминцы находились более чем в 1000 миль от радиостанции Скапа Флоу. Их антенны обросли льдом, радисты отстукивали морзянку под аккомпанемент разрывов немецких снарядов.

Если бы не радист линкора «Энсон», который находился у берегов Исландии с адмиралом Фрезером на борту, эти сигналы просто не были бы приняты.

Этому радисту только что исполнилось 24 года, и он был известен как изрядный шутник, обладавший духом истинного крестоносца. Перед тем как завербоваться во флот в начале войны, он был монахом! Сейчас он был офицером штаба Фрезера и вообще замечательным человеком. Флагманский связист лейтенант Дж.Э. Полден позднее писал: «В считанные месяцы он приобрел все необходимые знания и опыт, даже знаменитое «шестое чувство», которое вырабатывается у радистов долгими годами службы. Это не так просто объяснить. Человек начинает интуитивно улавливать смысл радиограммы, какими бы скверными ни были условия в эфире».

Этот радист слышал передатчики эсминцев очень плохо. Он попытался вызвать Скапа Флоу, но береговая станция не ответила. Он ясно слышал, что эсминцы сообщают о замеченном противнике. Осознав важность этих радиограмм, дежурный унтер-офицер сразу позвонил лейтенанту Полдену, который находился на адмиральском мостике линкора, и доложил обо всем.

«Как только я это услышал, то сразу же приказал транслировать эти радиограммы дальше, в Скапа. Они должны были продолжать делать это, пока не удостоверятся, что радиостанция Скапа сама услышала эсминцы. Как только я получил разрешение («Энсон» в это время находился в относительно безопасном районе), я сообщил капитану 1 ранга Кинахану (командиру линкора), что нам разрешено нарушить радиомолчание. Он сразу согласился».

Этот радист на «Энсоне» оказался тем самым хрупким человеческим звеном в цепочке, которое мешает ей порваться. Он один сражался и с арктическим эфиром, и с Адмиралтейством.

Когда миссис Шербрук прибыла в центр связи оперативного отдела на дежурство, она сразу поняла, что с конвоем JW-51В происходит нечто необычное. Почти сразу ее подозвал старший офицер, который объяснил, что, хотя положение выглядит плохим, еще далеко не все потеряно. Она наверняка захочет, чтобы ее подменили на дежурстве? Миссис Шербрук покачала головой: она остается. Лучше остаться здесь, чтобы знать, что происходит, и отвлечься от дурных мыслей работой, чем идти домой и там вздрагивать при каждом телефонном звонке.

Едва она приступила к работе, как была получена радиограмма адмирала Барнетта с сообщением, что замечен большой корабль в 6 милях от крейсеров. Это означало, что Соединение R пришло на помощь эсминцам.

Начали поступать другие радиограммы, из которых постепенно прояснялся ход сражения. Через полтора часа была перехвачена радиограмма «Оруэлла» адмиралу Барнетту. В ней оказался намек на происшедшее с Шербруком: «Командир флотилии выбыл. «Обидиент» принимает командование» . Но оставалось непонятно, что подразумевает это сообщение. Вышел из строя «Онслоу», или ранен Шербрук?

Затем была получена радиограмма адмирала Тови, готовившего к выходу Флот Метрополии:

«Я ожидаю, что бой между противником и Соединением R будет развиваться в восточном направлении. Поэтому Соединение R сможет обеспечить некоторое прикрытие конвою RA-51, но может возникнуть необходимость отойти в Кольский залив для дозаправки. Намереваюсь выйти 31 декабря в 15.30 на «Кинге Георге V» вместе с «Хоу», «Кентом», «Бервиком», «Бермудой», «Релентлессом», «Рейдером», «Мушкетером», «Куинборо» и «Перуном», чтобы занять исходную позицию для прикрытия RA-51» .

Время шло. Два британских крейсера ведут бой с немецким соединением. Немецкий эсминец тонет. Кроме этого, в Адмиралтействе не было известно ничего. День сменился вечером, а последний вечер 1942 года - ночью. Создалось впечатление, что вокруг конвоя снова завязался бой, так как «Обидиент» сообщил, что видит 3 неизвестных корабля в 4 милях от себя. Однако через пару минут пришла новая радиограмма, опровергающая предыдущее сообщение.

Подошла полночь, возвестив о наступлении нового года. Что их ждет в 1943 году? Мало хорошего, если не считать обещанных «крови, тяжелого труда, слез и пота». Примерно в 0.30 пришла радиограмма с поврежденного «Онслоу», который полз в Кольский залив, сражаясь с плохой погодой. «Онслоу» поврежден и следует самостоятельно» . Но ни слова о том, ранен ли капитан 1 ранга Шербрук, да и вообще, жив ли он?

Глава 22 Томительная ночь

В течение этой богатой событиями ночи, пока 4 британских эсминца отражали нападение карманного линкора, тяжелого крейсера и 6 эсминцев, имевших на своей стороне все мыслимые преимущества, РВМ в Берлине не имело вообще никаких сведений о ходе боя.

Адмирал Кранке, находившийся в Вольфшанце, потребовал от оперативного отдела сообщать по телефону любые новости, как только они будут получены. Кранке помнил, что Гитлер очень беспокоился за судьбу тяжелых кораблей.

Поэтому в 10.30 Кранке сумел доложить Гитлеру, что крейсера установили контакт с английским соединением в 9.36. Он прочитал ему радиограмму Кумметца: «Веду бой с конвоем в точке 73є 27 ў N , 28є 50 ў О, курс 90є, скорость 10 узлов» .

Когда подошло время очередного совещания, представители армии, Люфтваффе и флота докладывали о положении о фронтах. Однако новостей у Кранке к этому времени не появилось. События на Восточном фронте не вызывали особой радости, поэтому фельдмаршал Кейтель постарался завершить свой доклад побыстрее. Он свернул карты и ответил на вопросы, которые задал Гитлер. Наконец настала очередь Кранке.

Адмирал положил перед собой два розовых бланка, на которых были наклеены ленты, вышедшие из телетайпа. На бланках стоял красный штамп: «Секретно! Только для командования!»

Кранке сказал Гитлеру, что получены 2 радиограммы. Первая от адмирала Кумметца: «Прервать бой и отходить на запад» . Она была отправлена в 11.49.

Вторая была отправлена в 11.45 подводной лодкой U-354, которая первой заметила английский конвой. В ней говорилось: «По нашим наблюдениям, битва достигла апогея. Я вижу только красное зарево» .

Гитлер согласился с тем, что, если верить этим радиограммам, операция против конвоя проходит согласно плану.

Однако во второй половине дня не поступило новых сообщений, исключая короткую радиограмму Кумметца о том, что в 22.00 его корабли отходят к точке рандеву. Адмирал Кранке позднее писал: «Из этого я сделал вывод, что наши корабли не получили никаких повреждений, так как их скорость составляла не меньше 20 узлов. Я также сообщил Гитлеру, что потеряна связь с эсминцем «Фридрих Экольдт».

Во время вечернего совещания он доложил об этом Гитлеру, но тут в зал вошел адъютант и передал адмиралу розовый бланк. Он был озаглавлен: «Получено по телефону от службы радиоперехвата».

«Рейтер сообщает. 31 декабря, 20.05. Сегодня утром британские корабли имели столкновение с вражескими силами в полярных водах. В ходе последовавшего боя один вражеский крейсер был поврежден и отошел. Один вражеский эсминец получил несколько попаданий. Когда его видели в последний раз, он тонул. Операция продолжается» .

Всего лишь сутки назад Гитлер заявил адмиралу, что его корабли «ничего не делают. Они бестолку стоят в фиордах, совершенно бесполезные, как большие кучи металлолома». А теперь Кранке должен был сообщить ему достаточно неприятную новость, полученную к тому же из английских источников. Гитлер внимательно следил за адмиралом. Кранке пишет:

«Мы решили, что это сообщение может оказаться правдивым. Фюрер разозлился и пожелал узнать, почему наши собственные корабли ничего не сообщили. Я объяснил, что необходимо соблюдать радиомолчание, пока они находятся в море. Поэтому не следует ждать никаких известий до того, как корабли вернутся в порт».

После совещания Кранке сделал все возможное, чтобы раздобыть свежую информацию. «Учитывая нетерпение фюрера и неопределенность положения, я предложил оперативному отделу РВМ запросить результаты боя в виде короткой радиограммы. Например, крейсерскому соединению предлагалось ответить «J», если задача выполнена успешно».{Сокращение от немецкого «Ja» - «да».}

Оперативный отдел передал это предложение адмиралу Редеру. Однако тот, хотя и знал причину, отказался вызывать корабли, находящиеся в море. Существовала опасность, что английская служба радиопеленгации определит их местонахождение, и тогда противник получит возможность нанести удар.

Кранке так описал дальнейшие события: «После ужина, в 22.00 я получил приказ прибыть на совещание по вопросам организации морских перевозок. Обсуждение закончилось в 23.50. В начале совещания я доложил, что возвращение крейсеров задерживается на 3 часа. Причина была неизвестна. Это могли быть повреждения крейсера, о которых сообщали англичане, могли быть поломки на эсминцах, сильное волнение или ветер.

Но, так или иначе, фюрер потребовал немедленно передать ему любое донесение, как только оно поступит. Он все еще надеялся успеть до наступления Нового Года объявить об уничтожении конвоя, либо, в крайнем случае, сделать это утром 1 января. Так как не поступало никаких сведений об участии в бою английских крейсеров или других крупных кораблей, и фюрер, и я были настроены оптимистично».

Хотя совещание закончилось в 23.50, никто не отправился спать. Даже если бы это была обыкновенная ночь, Гитлер устроил бы легкий ужин с чаем и бутербродами, а потом вызвал бы пару секретарш, Мартина Бормана, Еву Браун, и началась бы пустая болтовня. Эта компания была способна трепаться до самого утра о различных предметах, в которых никто из них не разбирался.

Новогодняя ночь не стала исключением. Незадолго до полуночи начал звонить телефон, а потом потянулась вереница посетителей, которые хотели лично поздравить фюрера и пожелать ему счастья в новом году: фельдмаршал Кейтель, генерал Йодль, маршал Геринг, Риббентроп - который потерял все свое влияние, Геббельс и еще несколько приближенных. Все они играли давно заученные роли, исполняя надоевший ритуал, который позволял им оставаться в свите фюрера.

Гитлер принимал поздравления и заверения в преданности. Каждые полчаса он звонил Кранке, чтобы узнать о новостях. Время шло - 2 часа, 3 часа, 4 часа, Кранке постоянно названивал в оперативный отдел, однако там ему не могли сказать ничего.

«В 4.15, незадолго до того, как фюрер отправился спать, я посетил его и сказал, что останусь ждать известий. Как только он проснется, то ему сразу обо всем доложат. Фюрера это очень рассердило», - писал Кранке.

Кранке приказал дежурному офицеру оперативного отдела позвонить, как только что-нибудь прояснится, и тоже отправился спать.

Адмирал Кумметц стремился как можно быстрее вернуть свои корабли в Альтен-фиорд. Но при этом уже на входе в фиорд, ведущий к якорной стоянке, «Хиппер» едва не был торпедирован бывшей немецкой подводной лодкой. Как уже говорилось ранее, одной из британских подводных лодок, патрулирующих возле норвежского побережья в ожидании немецких кораблей, была ЕВК «Граф».

Эта лодка начала свою жизнь в июне 1941 года как U-570. В августе она впервые вышла в море, причем из 43 человек экипажа только 4 имели какой-то боевой опыт. Подводная лодка попала в зону плохой погоды и поднялась на поверхность. Но тут ее атаковал патрульный «Хадсон» Берегового Командования, который сбросил несколько глубинных бомб. Их взрывы вынудили U-570 остаться на поверхности. Ее командир поспешил сдаться, размахивая в знак капитуляции одной из своих белых рубашек. Несколько часов самолеты Берегового Командования кружили над лодкой, передавая по радио разнообразные угрозы на случай, если капитан лодки вздумает что-либо предпринять. Наконец подоспели корабли, и лодка была занята абордажной командой. После ремонта она вошла в состав Королевского Флота под новым названием. После похода в Бискайский залив лодка снова вернулась в норвежские фиорды, из которых год назад, но с немецким экипажем, она отправилась в свое первое плавание. Теперь немецкая лодка должна была охотиться за немецкими же кораблями.

«Граф» патрулировала у входа в Сорей-Зунд, длинный и узкий пролив, который вел к якорным стоянкам в Альтен-фиорде. 1 января в 1.06 ее командир заметил крейсер примерно в 7,5 милях на западе. Он на высокой скорости шел к проливу. Подводная лодка не имела возможности сманеврировать, чтобы выйти на удобную для атаки позицию, поэтому командиру пришлось ограничиться наблюдением.

Однако он догадался, что следом за крейсером могут идти другие корабли, и прошел 5 миль на запад, чтобы приблизиться к линии курса, по которой «Хиппер» вошел в пролив. Через 3 часа его терпение было отчасти вознаграждено. Он увидел на западе 2 эсминца, которые шли на юг в 4 милях от лодки. Через 8 минут были обнаружены еще 2 эсминца, следующие в противоположном направлении. Они остановились, и «Граф» атаковала их торпедами, но попаданий не добилась.

«Хиппер» получил радиограмму адмирала Клюбера, отправленную в 2.45, в которой запрашивался краткий отчет об успехах и ситуации. Адмирал Кумметц уже приготовил такой отчет, и в этот момент его зашифровывали, готовя к передаче. «Хиппер» уже вошел в фиорды, и можно было не опасаться, что передача выдаст его координаты английским кораблям.

Однако сейчас его радисты были слишком заняты передачей распоряжений буксирам и береговой базе. Первый отчет ушел в эфир только в 4.10, и он был очень кратким. Кумметц сообщал, что 5-я флотилия эсминцев прочесывала район, «Хиппер» и «Лютцов» держались сзади. «Хиппер» заметил конвой, «Экольдт» начал слежение, потом «Хиппер» вел бой с британскими крейсерами и эсминцами. Причем сначала крейсера тоже были приняты за эсминцы… «Лютцов» и эсминцы также приняли участие в бою. «Хиппер» повредил 3 эсминца и вероятно потопил один. «Экольдт» попал под огонь английских крейсеров, когда добивал поврежденный эсминец. Помочь ему было невозможно. Соединение отошло на запад, а «Хиппер» добился попадания в крейсер… И ни одного упоминания об английских торговых судах.

В 6.00 «Хиппер» наконец бросил якорь в Каа-фиорде. Кумметц отметил в журнале, что для составления полной картины боя ему необходимо получить рапорты с остальных кораблей.

Все офицеры на «Хиппере» и «Лютцове» страшно устали. Похоже, они не догадывались, что адмирал Клюбер в Нарвике, адмирал Карлс в Киле, адмирал Редер в Берлине, адмирал Кранке и сам Гитлер в Вольфшанце нетерпеливо ждут новостей. Они спокойно уселись завтракать, готовя рапорты о бое.

Наконец в 10.15 Клюбер радировал Кумметцу:

«Немедленно передайте дополнительную информацию к той, что имелась в кратком сообщении «Хиппера», так как ее требует РВМ» .

В Вольфшанце Кранке поднялся в 9 утра. Он ожидал, что ему передадут полный отчет оперативного отдела о ходе операции «Регенбоген» и сообщения о ее успешном завершении. Однако он не получил ничего. Обозлившись до предела, он принялся звонить в оперативный отдел.

Но там тоже почти ничего не знали. Около 8.00 в РВМ позвонил из Киля дежурный офицер штаба Группы ВМФ «Север» и доложил: «В 2.40 соединение командира крейсерских сил вошло в Альтен-фиорд. Адмирал Клюбер получил только обрывки радиограмм, которые не были приняты в штабе Группы «Север». Согласно сообщению, вряд ли крейсера прорвали завесу охранения. В ходе боя они встретили 2 крейсера, которые не сразу были опознаны как корабли этого класса. «Экольдт», вероятно, был обстрелян крейсером. Подробности не известны. «Хиппер» получил попадание в котельное отделение, в самолетном ангаре начался пожар. Адмирал Клюбер ожидает разговора по телетайпу или телефону с адмиралом Кумметцем».

Кранке сразу понял, что такие новости не станут для Гитлера подарком на Новый Год.

На основании радиограммы U-354, в которой упоминалось «красное зарево», фюрер ожидал победы немецкого оружия. Британские эсминцы отброшены, а торговые суда, которые везли английское и американское оружие русским, уничтожены. Успех операции против конвоя PQ-17 создал прецедент, и Гитлер ждал его повторения. Если Люфтваффе сумели почти уничтожить конвой, то Кригсмарине…

Однако вскоре после того как Кранке положил телефонную трубку, ему принесли сообщение из Берлина от адмирала Редера. На бланке имелась пометка «Доложить фюреру». Редер утверждал, что подробное донесение уже отправлено. Передавать любые радиограммы, пока корабли находятся в море, слишком опасно, и детальный отчет будет получен, когда «Хиппер» пришвартуется в гавани. Редер сообщал, что не только телефонные линии неисправны, но вдобавок из-за «атмосферных помех» радиосвязь тоже работает крайне ненадежно. Сообщение Редера завершалось фразой: «Я рассчитываю получить ответы на все вопросы к вечеру».

Когда Кранке сообщили, что фюрер поднялся в 10.30, он доложил, что детальное описание операции вскоре будет получено по телетайпу. Точно зная, что на дневном совещании Гитлер потребует от него новостей, Кранке буквально из кожи лез, чтобы эти самые новости раздобыть. Но, несмотря на постоянные телефонные звонки в РВМ и штаб Группы ВМФ «Север», он так ничего и не узнал. «Я снова подчеркнул, что мне крайне необходимо получить отчет для доклада фюреру, но мне отвечали, что телефонные линии повреждены», - писал Кранке.

Опасаясь самого худшего, Кранке отправился на дневное совещание. «Я сообщил фюреру все, что мог. Он заявил, что для него как главнокомандующего просто позор не иметь отчета о бое сутки спустя, тогда как британское радио уже передало сообщение накануне вечером», - вспоминал Кранке.

Но это был еще легкий ветерок по сравнению с тем штормом, который постепенно надвигался на командование флота. Было совершенно ясно, что, по мнению Гитлера, он столкнулся с неповиновением. Он уже подчинил себе армию и захватил полный оперативный контроль над действиями сухопутных сил, несмотря на первоначальное сопротивление Генерального штаба. Флот все еще сопротивлялся, но эта твердыня держалась лишь потому, что Гитлер всерьез ее не штурмовал. А теперь, доложив, что подводная лодка видела «красное зарево», адмиралы не могут сообщить ему факты и цифры.

Кранке продолжает: «Он пришел в крайнее возбуждение и приказал мне отправить радиограмму, требуя рапорта от флотского командования. Я передал этот приказ Вангенгейму.{Капитан 2 ранга Губерт фон Вангенгейм, офицер связи ВМФ при ставке Гитлера}

За этим последовали новые замечания фюрера, который возбуждался все больше. Он говорил о бесполезности крупных кораблей, о нехватке способностей и отваги у части старых морских офицеров. Мне пришлось оставить даже саму мысль о протестах. Он даже сказал, что мы осмеливаемся атаковать торговые суда, только если они не отстреливаются».

Тем временем адмирал Кумметц, все еще находящийся на борту «Хиппера», получил отчет капитана 1 ранга Штанге о действиях «Лютцова». В 12.26, когда в Вольфшанце Кранке выслушивал нотации Гитлера, Кумметц отправил свой второй рапорт. Судя по всему, Кумметц просто не представлял себе того напряжения, которое сейчас воцарилось в ставке фюрера. Он писал:

«Группа «Лютцова» столкнулась с крайне плохой видимостью. Были отмечены 2 попадания снарядов среднего калибра. Попадания вызвали пожар на одном судне. Корабли группы повреждений не получили.

Согласно наблюдениям «Бейтцена», подтвердилось потопление вражеского эсминца «Экольдтом».

Экипажи вели себя образцово. Личный состав машинных отделений «Хиппера» заслуживает особого упоминания за ремонт повреждений, полученных в бою. Задача была трудной из-за непродолжительности светлого времени. Выражаю мнение, что командиры сделали все возможное в рамках полученных директив.{Вероятно, это упоминание о призывах к осторожности, переданных Клюбером} Командующий крейсерскими силами».

Даже после дневного совещания адмирал Кранке все еще не имел никакой информации. Поэтому он прекрасно представлял себе, в каком опасном положении он оказался. Он продолжал звонить в РВМ в Берлин, пытаясь убедить командование флота, что информация нужна ему немедленно, но штаб ничего не мог сделать. Новостей из Альтен-фиорда не было.

Чтобы поторопить своих адмиралов, оперативный отдел отправил адмиралу Карлсу приказ: «Главнокомандующий требует срочно отправить рапорты Кумметца и группы «Лютцова», а также детальный перечень всех радиограмм с указанием времени отправки, получения и прочих подробностей с самого начала боя. Командующему силами ВМФ в Северных водах и командиру Группы ВМФ «Север» представить рапорты с объяснением причин задержки».

Адмиралу Кранке, сидевшему в своем кабинете в Вольфшанце, оставалось лишь терпеливо ждать и надеяться, что фюрер немного остынет. В 17.00 зазвонил телефон. Гитлер хотел видеть адмирала немедленно.

Разразился настоящий кризис. Крейсера вышли в море для атаки британского конвоя, произошло сражение, а теперь следовало расплачиваться за проигрыш. Что последствия будут тяжелыми, было уже совершенно ясно, хотя Гитлер не имел никаких сведений, кроме переданных ему самим Кранке.

Разумеется, Кранке не знал, что бой завершился неудачей для немцев. Вообще никто за пределами Альтен-фиорда не подозревал, что операция провалилась. Адмирал отправился в кабинет фюрера. Вот его рассказ о том, что произошло дальше:

«В 17.00 за мной прислал фюрер, который поинтересовался новостями. Он метался по комнате в страшном возбуждении. Гитлер говорил, что это чудовищное неповиновение - отказ информировать его. Такое поведение адмиралов и весь ход боя показывают, что корабли совершенно бесполезны. Они только служат питательной средой для революции, бесцельно отстаиваясь на якоре и не желая вступать в бой.

Так произошло в свое время с Флотом Открытого Моря, сказал он и добавил, что принял окончательное решение избавиться от этих бесполезных кораблей. Он найдет более полезное применение личному составу, оружию и броне. «Немедленно сообщите об этом гросс-адмиралу Редеру».

Я попытался успокоить его и сказать, что мы должны дождаться рапорта. Однако он не дал мне произнести ни слова и выгнал меня. Я сообщил обо всем гросс-адмиралу».

Так Гитлер решил пустить на слом свой надводный флот: 3 линкора, 2 карманных линкора, 2 линейных крейсера, 2 тяжелых и 4 легких крейсера должны были превратиться в металл. Отныне германский флот не должен был иметь кораблей крупнее эсминца.

Поздно вечером адмирал Кумметц, собрав рапорты «Лютцова» и всех эсминцев, наконец подготовил третье сообщение, в котором дал детальное описание боя. Оно получилось довольно длинным, и было решено отправить его тремя частями: две по радио и третью по телетайпу с крейсера «Кельн», который имел телефонную связь с берегом.

В 17.00, когда Гитлер окончательно пришел в бешенство и сказал Кранке, что решил «разделаться с этими бесполезными кораблями», адмирала Кумметца вызвали к радиотелефону для разговора с адмиралом Клюбером, находящимся в Нарвике.

Этот разговор дает прекрасное представление об образе мыслей адмирала Кумметца. Мы приводим его полностью по германским источникам.

Кумметц: «Это командующий крейсерскими силами. Хайль Гитлер».

Клюбер: «Это командующий силами ВМФ в Северных морях. Хайль Гитлер. Я получил приказ главнокомандующего передать вам несколько вопросов и потому вызвал вас к радиотелефону. Кроме того, я должен передать вам приказ командующего Группой ВМФ «Север», принятый по телетайпу: «Командующему крейсерскими силами и «Лютцову»: немедленно представить детальный рапорт и соответствующий обзор операции «Регенбоген», который затребован верховным командованием. В нем должен быть подробный отчет о действиях «Лютцова» и полученных результатах. Согласен с прекращением боя после уточнения вражеских сил. Главнокомандующий».

Кумметц: «Вы получили разбитый на части отчет, части с первой по третью, первые две по радио, третья по телетайпу?»

Клюбер: «Я получил вашу короткую радиограмму от 21.00 вчерашнего дня и передал ее дальше по радиотелефону и телетайпу как «Особо срочную», как от меня требовали. Затем в начале вечера мы получили короткое сообщение, касающееся группы «Лютцова», но не получили третье сообщение».

Кумметц: «Мне только что сообщили, что третье донесение не зашифровано, потому что нет шифровальных машин. Поэтому его отправили в Боссекоп «штаб на берегу», чтобы его там обработали. В этих трех сообщениях я изложил все, о чем упоминал в кратких донесениях. Теперь я могу быть более пространным и ответить на вопросы Группы ВМФ «Север». В отношении расхода боеприпасов у меня еще нет данных на руках. Я отправлю их с пометкой «Особо срочно» по телетайпу.

Для начала я должен повторить, что не понимаю, почему у всех создалось впечатление большого успеха. Если у меня нет результатов, я ни на что и не претендую. Я еще не решил заявить, что у меня вообще ничего нет. Я не виноват в том, что именно так было истолковано донесение командира подводной лодки о «красном зареве». Я не мог подтвердить это заявление, так как уже возвращался.

Я верю, что в штабе не осознали всех трудностей, которые возникли передо мной. Я ни секунды не сомневался в существовании таких трудностей. Весь опыт учений и ход войны показали, как сложно сломить сопротивление дисциплинированного соединения прикрытия конвоя. Это требует большого времени, даже если оно состоит только из эсминцев. И очень редко удается прорваться к транспортам конвоя, если его эскорт не уничтожен.

В моем распоряжении было ограниченное время. Если говорить точнее, в этих широтах светлое время, то есть сумерки, длится не более 2 часов. Плотная облачность не улучшает видимость. Я предпринял последнюю атаку конвоя в 11.00 группами «Хиппера» и «Лютцова». Они действовали совместно в разомкнутом строю. Это было рискованно, так как приближалась темнота, и полученные инструкции не советовали делать это. Во время последней атаки «Лютцов» обстрелял несколько транспортов из тяжелых и средних орудий, но видел только 2 попадания. Затем он перенес огонь на эсминец. Сам «Лютцов» обстреляли 2 эсминца. Как я уже говорил, видимость была отвратительной.

К этому времени уже почти полностью стемнело. Кроме того, в районе боя были поставлены многочисленные дымовые завесы. «Хиппер» снова имел стычку с вражескими эсминцами. Вдобавок из тумана появились новые корабли противника, и около 11.30 тоже вступили в бой. Сначала мы решили, что это эсминцы. Но так как огонь велся снарядами с донными взрывателями, мы их не опознали как 152-мм.

Это сделал командир «Лютцова», который в 12.20 имел стычку с этим кораблем, но и то лишь после окончания боя. В полутьме было крайне трудно опознать класс корабля и различить своих и чужих. Долгое время офицеры «Хиппера» и мой штаб не знали, с кем мы столкнулись - с крейсерами или эсминцами. Поэтому я сообщил, что в составе эскорта крейсеров нет.

Эта группа, вероятно, действовала, держась за пределами досягаемости радара «Хиппера». Я не мог сообщить об обнаружении крейсера, потому что сам узнал об этом слишком поздно. Хотя, как я уже говорил, на самом деле мы сражались с крейсерами.

В таких условиях приходилось вести усиленное наблюдение, чтобы уклоняться от торпед. Так как риск нарваться на торпеду был велик, я решил не сближаться более. Однажды мне пришлось удержать командира «Хиппера». Действия «Лютцова» в ходе боя я одобрил.

Я должен был держать все силы вместе, то есть эсминцы рядом с крейсером, так как иначе картина боя была бы полностью смазанной. Лишь однажды я смог послать группу «Экольдта» добить поврежденный эсминец. Эту задачу выполнил в одиночку сам «Экольдт». Это заняло некоторое время. Намереваясь продвинуться чуть дальше, он натолкнулся на вражеское крейсерское соединение. Оно состояло не из крейсера и эсминца, а из 2 легких крейсеров.

В 11.40 «Экольдт» передал по радиотелефону на «Хиппер»: «Вижу крейсер и эсминец по пеленгу 300». В 11.43 он передал: «Они стреляют по мне». В этот момент вклинился «Бейтцен» и передал: «Нет! Британские крейсера!» Это сообщение подтвердил «Экольдт». Позднее нам не удалось связаться с ним ни на какой волне.

Судя по всему, он решил, что сближается с «Хиппером», но на самом деле это был британский крейсер. Поэтому он был застигнут врасплох. Это очень хорошо показывает сложности, которые существовали при опознании своих и чужих кораблей и их типов. А ведь в этом случае обманулся очень опытный командир флотилии эсминцев. Поэтому было бы совершенно неправильно отсылать эсминцы. Контакт с ними был бы потерян и восстановить его вряд ли удалось бы.

Это не дневной бой, а столкновение в сумерках. Можно видеть лишь очень ограниченное пространство. Вражеские эсминцы держались на пределе досягаемости артиллерии и торпед. Мы не использовали торпеды, так как это было совершенно бессмысленно. Вражеские эсминцы свободно маневрировали на большом расстоянии. «Хиппер» получил возможность выпустить торпеды по крейсеру, но не сделал этого, потому что круто повернул, чтобы выйти из-под обстрела, даже не успев использовать собственные тяжелые орудия.

Сейчас я вижу, на какие вопросы я еще не ответил. На большинство из них я послал ответ в предыдущем сообщении.

На первый. Да, я видел конвой. По крайней мере, 6 транспортов и несколько кораблей эскорта, их классы я определить не смог. От первого боя, когда «Хиппер» сражался без своих эсминцев, у меня осталось впечатление, что он оттянул на себя вражеский эскорт из 4 или более эсминцев. С конвоем остались только корветы.

На второй. Я надеялся, что «Лютцов», подходя с юга, выйдет на транспорты. Я знал, что условия видимости на юге хуже. Однако «Лютцову» не повезло, так как он увидел конвой уже в темноте и снежных зарядах. Он обстрелял конвой, видел столбы дыма, но не мог сближаться больше в такой неясной обстановке, не идя на серьезный риск. Я согласился с таким решением. Затем он повернул и направился на восток, намереваясь продолжить бой в более удобном северо-восточном секторе вместе с «Хиппером», как уже говорилось. Его эсминцы примкнули к нему сразу. Он не отослал их по той же причине, что и «Хиппер».

На шестой. Отдельных рапортов о результатах нет. В то время я даже не знал о вероятной гибели «Экольдта». Поэтому я решил, что сообщать не о чем. Потом, разумеется, я отправил сообщение по радио, как только смог.

О наших потерях. Я могу только сказать, что связь с «Экольдтом» прервалась. Повреждения «Хиппера» в то время не были точно определены. Я еще не получил сообщения от этого корабля. Я видел черный дым, идущий из трубы. Это могло быть попадание в машинное отделение. Сразу после этого я не заметил снижения скорости. Об этом я не сообщал. Позднее я не мог сделать это, так как должен был соблюдать радиомолчание. Но главной причиной было то, что положение становилось все сложнее. Сначала пошли перебои в машинном отделении № 3. Потом эта турбина вообще встала. Затем начались сбои в машинном отделении № 2, и эта турбина тоже отказала. Выяснилось, что не хватает котельной воды. Чтобы не сжечь котлы, скорость была снижена до 15 узлов. В противном случае я мог бы дать 18 узлов. Когда я дал первую радиограмму, скорость не превышала 25 узлов. Мне кажется, что теперь я сообщил все, что только может относиться к делу».

Клюбер: «Хорошо. Большое спасибо за подробный и откровенный отчет. Я передам его дальше как можно быстрее, поэтому надеюсь, что все будет в порядке. Для нас на берегу совершенно ясно, что мы слишком оптимистично восприняли ваши первые радиограммы, поэтому не направили самолеты и подводные лодки вперед по курсу конвоя. Своевременное указание на это было бы для меня очень полезным. Однако общее суждение остается за верховным командованием.

Я уверен, что никто не сможет и не пожелает осуждать ваши решения, так как их может принимать только командир, находящийся в районе боя. Ваше соединение сделало все, что от него зависело, так же, как и я. И если в этом году вам еще раз поручат такую же трудную задачу, я могу лишь пожелать, чтобы условия были лучше, да и успехи тоже. - Клюбер».

Кумметц: «Большое спасибо. Еще два замечания. Первое, я могу снова повторить, что должен был бы сообщить об успехах, пусть даже небольших. О своих потерях тоже следовало сообщить. Но я всегда считал, что отсутствие донесений означает то, что сообщать не о чем. Во-вторых, в отношении операции «Аврора». Я полагаю, что в условиях полярной ночи эта задача невыполнима. Одиночный корабль не подходит для ночного боя. Каждый ночной бой в той или иной степени дело случая. Здесь, на севере, пока нет света для дневных операций. Оперативная зона ограничена полярными льдами. А когда свобода маневра ограничена, трудно уклониться от боя. Риск непропорционален успехам. Хайль Гитлер. - Кумметц».

Клюбер: «Я передам ваше мнение командующему Группой ВМФ «Север». Еще раз благодарю. Хайль Гитлер».

Детальный отчет, о котором говорилось ранее, и на который ссылался адмирал Кумметц в разговоре с Клюбером, не был зашифрован «из-за отсутствия шифровальных машин». В результате он двигался с совершенно фантастическими задержками.

После того как отчет был написан Кумметцем на борту «Хиппера», который стоял на якоре в Каа-фиорде, его следовало зашифровать для передачи по радио или телетайпом. Эти шифры менялись 1 числа каждого месяца.

Так как «Хиппер» и Лютцов» находились в море последние 2 дня декабря, они не получили новые экземпляры шифровальных книг. Так как оба корабля стояли на якорях, а не у своих обычных буев, они не имели телефонной связи с берегом и потому не могли использовать телетайпы. Поэтому было решено отправить рапорт через крейсер «Кельн», который был пришвартован неподалеку, так как на нем имелись копии новых шифровальных книг, и он был связан со штабом Группы ВМФ «Север» телетайпом. «Кельн» мог передать первые две части по радио, а третью телетайпом.

Поэтому единственный катер «Хиппера» был отправлен на «Кельн». Пакет должен был лично доставить один из офицеров крейсера. Было уже 16.00, и ночь наступила чуть раньше. Катер отошел от «Хиппера», но никуда не прибыл, так как отказал мотор.

Машинист и рулевой выбивались из сил, однако катер дрейфовал по бухте еще больше часа, прежде чем они сумели запустить мотор снова. Путешествие к «Кельну» продолжилось. Наконец порученец встретился со связистом «Кельна», чтобы зашифровать приказ.

Однако на этом приключения пакета не закончились. Связист, чувствуя себя крайне неловко, принялся извиняться. Конечно, сегодня в самом деле 1 января, однако новые шифры еще не прибыли… наверное, копии имеются в Боссекопе…

Боссекоп был деревенькой в 15 милях к северу от Каа-фиорда, где стоял «Хиппер». Он находился у подножия гор в устье реки Альтен, известной своими лососями. Там была создана немецкая база, так как телефонные линии уже связывали Боссекоп с внешним миром.

Снова катер «Хиппера» отправился в странствие сквозь полярную ночь. Ему предстояло пройти 15 миль, но вскоре катер оказался в крутящейся мгле, так как на фиорд опустился туман. Очень быстро они сбились с пути.

В конце концов катер все-таки добрался до Боссекопа, отчет был зашифрован и отправлен по телетайпу. Он прибыл в Берлин в оперативный отдел РВМ в 19.00, с опозданием в 3 часа. Адмирала Редера немедленно вызвали в штаб, и он ознакомился с отчетом. Затем он вызвал по телефону Вольфшанце и в 19.25 переговорил с Кранке. Он коротко пересказал отчет о бое, и Кранке записал от руки. Когда гросс-адмирал закончил, они обменялись неизменным «Хайль Гитлер», и Кранке отправился перепечатывать отчет. Фюрер в это время спал, поэтому Кранке распорядился вызвать его, когда Гитлер проснется.

Вызов пришел в 20.15, адмирал схватил отчет и пошел к фюреру. Хотя документ был озаглавлен «Операция «Радуга», ход боя в нем был обрисован в самых мрачных красках. Гитлер, наливаясь желчью, читал: «Наши силы не смогли прорвать завесу охранения британских эсминцев… «Хиппер» был захвачен врасплох и получил 3 попадания… его скорость сократилась до 18 узлов, а временами падала до 15 узлов… «Экольдт» по ошибке принял британский крейсер за «Хиппер». Поэтому он приблизился к вражеской эскадре и был внезапно потоплен… После повреждения «Хиппера» был отдан приказ прервать бой и отходить».

Вскоре после того как злосчастный отчет попал-таки к Гитлеру, началось обычное вечернее совещание. Фюрер ничуть не успокоился, и сообщение адмирала Редера не заставило его остановиться и поразмыслить. Он уже принял решение в припадке бешенства, решение, не основанное ни на каких логических предпосылках, даже не узнав результатов боя, и менять его не собирался.

Совещание развивалось по тому пути, которого больше всего опасался адмирал Кранке. «Последовал новый взрыв ярости, которую еще больше распалило сообщение, что бой не был доведен до конца. Фюрер заявил, что это типично для германских кораблей, но британские поступают совсем наоборот. Они, верные своим традициям, сражаются до конца.

Он хотел бы видеть армейское подразделение, которое поступило бы подобным образом. Командир этого подразделения был бы тут же расстрелян. Фюрер заявил что это конец германского Флота Открытого Моря. Я получил распоряжение передать гросс-адмиралу, что фюрер желает видеть его немедленно, чтобы лично сообщить о своих окончательных решениях.

Я сообщил об этом главнокомандующему флотом по телефону, постаравшись смягчить выражения. После совещания Гитлер оставил при себе фельдмаршала Кейтеля и полковника Шерфа. Потом Шерф сказал мне, что он готовил письменные приказы».

Кранке понял, Редеру сейчас просто опасно встречаться с фюрером, так как Гитлер непрерывно бушевал уже несколько часов подряд. Поэтому Кранке встретился с морским адъютантом фюрера фон Путткамером, чтобы договориться об отсрочке визита Редера, насколько это удастся. Им удалось прийти к соглашению, и встреча Гитлера с Редером была назначена на 4 января.

Теперь оставалось сделать только одно: сообщить всему миру о битве. Англичане сделали это сразу в своем заявлении вечером 31 декабря. Затем, 2 января было выпущено немецкое коммюнике. Это не была легкая лакировка правды, этакое манипулирование словами, чтобы представить события в наиболее благоприятном свете. Коммюнике было просто нагромождением лжи.

В нем говорилось:

«Немецкие морские силы в Арктике возле острова Медвежий атаковали британское соединение, состоящее из крейсеров и эсминцев, сопровождавших конвой. В ходе боя, длившегося несколько часов, артиллерия наших крейсеров повредила несколько вражеских крейсеров и эсминцев, а также торговых судов.

Визуальное подтверждение успехов было затруднено погодными условиями. Вражеский эсминец, поврежденный в ходе боя, был потоплен немецким эсминцем. Немецкие подводные лодки торпедировали 4 судна в составе конвоя, но не смогли пронаблюдать их гибель из-за обстановки в районе боя. Один из наших эсминцев не вернулся после боя».

В действительности вместо «повреждения нескольких крейсеров» немцы сумели причинить лишь легкие осколочные повреждения «Шеффилду» и «Ямайке», причем команды крейсеров потерь не имели. Одно торговое судно получило несколько попаданий осколками. Потопленный «эсминец» в действительности был тральщиком «Брэмбл». Ни один транспорт и ни один эскортный корабль даже не видел торпед, не говоря уже о том, что никто не был потоплен. Ирония судьбы заключается в том, что немцы даже не упомянули о своем истинном успехе - «Акейтесе».

С точки зрения Адмиралтейства, это коммюнике вскрыло один интересный факт. Немцы так и не поняли, что британские крейсера не входили в состав непосредственного сопровождения конвоя. В очередной раз англичане одержали победу в пропагандистской войне.

Глава 23 Шербрук, кавалер Креста Виктории

Капитан- лейтенант Том Мерчент привел поврежденный «Онслоу» в Ваенгу у входа в Кольский залив. Корабль пришвартовался к пирсу в полдень 1 января. В бою погибли 14 человек, еще 3 скончались позднее и тоже были похоронены в море. Теперь все усилия были сосредоточены на спасении раненых, которых насчитывалось 23 человека. Еще до того как эсминец подошел к причалу, врач Холланд и помогавший ему Хенли заполнили необходимые бумаги, указав имена, диагнозы и принятые меры.

На причале корабль встречал врач из госпиталя Королевского Флота, находящегося в Ваенге, и 3 машины. Было решено на первой из них отправить капитана 1 ранга Шербрука и 2 других моряков с наиболее тяжелыми ранениями. Вместе с ними поехал Холланд. Путешествие заняло всего 5 минут, и это было очень кстати, потому что температура воздуха была около минус 18є С.

Госпиталь вряд ли заслуживал этого названия, это был просто барак, в котором работали два врача, лейтенанты МакЮэн и Робинсон. Они делали все возможное, невзирая на трудности. Было невозможно поднять температуру в палатах и операционной выше 12є С. Постоянно пропадало электричество, что не позволяло пользоваться рентгеновскими аппаратами. В качестве аварийного освещения использовались аккумуляторные фонари и даже факелы.

В здании не было ванной комнаты, не было прачечной для стирки белья, санитарные удобства были самыми примитивными. К счастью, на «Онслоу» нашлось немного парафина для стерилизаторов. И, несмотря на все это, врачи взялись за дело, и первые несколько дней им практически не пришлось отдыхать.

После того как раненые были отправлены на берег, экипаж «Онслоу» взялся за приведение корабля в относительный порядок. Вечером на борт прибыла русская техническая группа, которая должна была уточнить повреждения и объем ремонта. Группа состояла из двух инженеров ВМФ и симпатичной блондинки. Нина Александровна была не только инженером-конструктором, но и переводчиком.

Осмотр повреждений занял у русских очень мало времени, и самым подозрительным было то, что они не делали никаких письменных заметок. Однако, проведя около 20 минут в офицерской кают-компании, они распрощались очень тепло.

«Онслоу» не мог отойти от причала в Ваенге, потому что паропровод к носовому шпилю был перебит. Русские предложили разместить экипаж на берегу. Но в выделенном ими здании не было никаких удобств, кроме портретов Сталина и Тимошенко. Там не было даже умывальных и туалетов. Эти деревянные будочки были сооружены во дворе, где всегда стоял жуткий холод. В половине комнат не было освещения, и все здание было грязным и запущенным. Учитывая это, было решено «перекантоваться» на корабле.

В воскресенье 3 января на корабль снова прибыла русская техническая группа. На сей раз ее возглавлял инженер-капитан 1 ранга. Нина Александровна снова переводила. Уже в кают-компании она сообщила Тому Мернченту, что ремонт «Онслоу» будет проводиться в Ваенге. Эсминец не будут переводить в Росту, которая находилась на 9 миль ближе к Мурманску и подвергалась ежедневным налетам Люфтваффе.

Позднее Мерчент вспоминал: «Я был очень рад услышать это, но моя радость оказалась очень кратковременной. Буквально через полминуты меня отозвал в сторону инженер-капитан 1 ранга и сообщил, что ремонт будет проводиться в Росте и начнется, как только корабль прибудет туда.

Это показалось мне довольно странным. Когда я передал это переводчице, она только пожала плечами. «Если он так говорит, наверное так и будет», - вздохнула она».

Русские с самого начала не хотели верить, что «Онслоу» вел бой с тяжелым крейсером. Было это неверие искренним, или оно имело политическую подоплеку - не известно. Ведь Сталин был взбешен, когда узнал о решении приостановить конвои до осени. К счастью, на борту нашлось донце одного из 203-мм снарядов «Хиппера», и его показали русским. Они замерили донце и были вынуждены признать очевидное.

8 января «Онслоу» должен был перейти из Ваенги в Росту для ремонта. Траулер «Ноферн Гем», который прибыл вместе с конвоем, был пришвартован к борту эсминца, стоящего у пирса. Шкипер Айсторп начал маневрировать, чтобы освободить дорогу «Онслоу», когда внезапно он услышал звуки горна на крыле мостика. Все крики немедленно смолкли, наступила тишина. Шкипер Бьюкен, который в дни мира работал солистом в Армии Спасения, воздавал должное героическому эсминцу.

После того как «Онслоу» прибыл в Росту, русские, не теряя времени, приступили к ремонту полубака. Часть рабочих верфи были женщинами, остальные были просто мальчишками. Однако все они хорошо знали свое дело.

Через 2 дня, в воскресенье, на эсминце получили сообщение, что король наградил Крестом Виктории капитана 1 ранга Шербрука. Мерчент немедленно построил команду на палубе и зачитал сообщение. Все были глубоко тронуты. Затем Мерчент зачитал им письмо от самого Шербрука. Полуслепой, прикованный к постели, Шербрук писал, что это награда всему экипажу, а не только ему лично.

На следующий день, 11 января, он был доставлен на борт «Обидиента» вместе с остальными тяжело раненными для обратного путешествия. К счастью, все это прошло без инцидентов.

«Онслоу» покинул Ваенгу 29 января вместе с конвоем RA-52. Через 3 дня он отделился и направился в Великобританию «на максимально возможной скорости». Путешествие не обошлось без происшествий. 2 февраля в 14.25 вахтенный офицер суб-лейтенант Бейкер сообщил о 2 кораблях на ONO. Мерчент тоже увидел мачты 2 кораблей на расстоянии примерно 15 миль. Мачты принадлежали крейсерам.

На «Онслоу» осталась только половина команды, полубак сиял свежими заплатками, труба была обмотана тросовыми стяжками. Орудие А не действовало, так как ствол был поврежден, орудие В было просто уничтожено. Мерчент совсем не собирался драться с 2 немецкими крейсерами. Однако о них следовало сообщить, так как конвой находился совсем недалеко. С другой стороны, это могли быть и англичане…

Посмотрев на карту, Мерчент решил все-таки сообщить о 2 немецких крейсерах, но передачу вести на малой мощности, чтобы этот сигнал услышали те самые крейсера и никто больше. Если это англичане, они ответят на такой же малой мощности передатчика. Если это немцы, они ничего не поймут, и тогда Мерчент повторит радиограмму уже на полной мощности, чтобы предупредить Адмиралтейство.

В эфир ушла радиограмма о контакте с противником. Несколько минут все напряженно ждали. На мостике сейчас стояли уже не те люди, которые месяц назад ждали, когда «Хиппер» откроет огонь. Питер Вайатт, Берд и Гендерсон в Ваенге были переведены на корабль нового командира флотилии. К счастью, на сей раз встреча завершилась вполне мирно. Была получена ответная радиограмма от крейсеров. «Онслоу» встретил Соединение R, и о гипотетическом противнике тут же забыли.

4 февраля «Онслоу» вернулся в Скапа Флоу, где его ждали новые сюрпризы. Линкор «Энсон», который во время боя обеспечивал радиосвязь с Адмиралтейством, выходил в море с адмиралом Фрезером на борту. Мерчент изменил курс, чтобы пропустить линкор, но вместо этого получил приказ «Подойдите к борту».

Когда «Онслоу» приблизился, то стало видно, что экипаж линкора выстроен на палубе. Громкоговорители «Энсона» рявкнули: «В честь «Онслоу» трижды «Ура!» - Гип-гип, ура! Гип-гип…»

Экипаж «Онслоу» еще не опомнился после торжественного приема, когда на подходах к Свита встретил линкор «Малайя». Снова крошечный эсминец приветствовали по всем правилам. То же самое повторилось, когда «Онслоу» проходил мимо кораблей флота, стоящих на якорях. Он отсутствовал 43 дня. Он отважно сражался, защищая конвой. И хотя об этом знали лишь несколько человек в Берлине и Вольфшанце, «Онслоу» чуть ли не в одиночку нанес поражение всему германскому надводному флоту.

Командование германского флота сумело на 2 дня оттянуть встречу Гитлера с Редером, которая сначала была назначена на 4 января. Если адмиралы надеялись, что фюрер немного остынет, они ошиблись.

Утром адмирал Редер прилетел из Берлина на маленький аэродром в Растенбурге и на автомобиле отправился через сосновый лес в Вольфшанце, чтобы принять участие в роковом совещании. Вряд ли его особенно беспокоило развитие событий. Он и раньше сталкивался с кризисами, однако рассасывались они сами собой. Несколько раз еще до начала войны он находился на грани ухода с поста главнокомандующего флотом. Например, в октябре 1938 года он докладывал фюреру о новых типах кораблей, которые планировал строить флот. Но Гитлер, «не желая слушать никаких объяснений, начал критиковать все, что мы уже построили и строили в тот момент, в том числе и «Бисмарк», а потом объявил их совершено ошибочными.

Позднее я обнаружил, что подобные вещи происходят, когда некоторые люди настраивают его. Эти люди, совсем не разбирающиеся в сути дела, навязывали ему свое мнение. И он всегда принимал их точку зрения, вероятно, желая - как я говорил себе позднее - проверить, правда ли все, что ему говорят».

После начала войны Редер отметил: «Фюрер стал более нервным. Он приходил в ярость, если кто-то выражал несогласие с его мнением или в случае каких-либо происшествий, например, аварий на кораблях. Его окружение настраивало его перед тем, как я получал возможность объяснить ему суть дела. Это повторялось снова и снова. Неприятные сцены продолжались и вконец измучили меня.

Одним из наиболее болезненных пунктов фюрера были крупные корабли. Он всегда нервничал, когда они выходили в открытое море для рейдов против судоходства противника. Потерю корабля он считал колоссальным ударом по своему престижу. Подобные происшествия его чрезвычайно возбуждали. Так продолжалось до конца 1942 года.

Именно тогда я потерпел полное поражение на совещании по вопросам, касающимся Норвегии, Франции и, прежде всего, России. На меня произвело особенное впечатление то, что при заключительном анализе он больше слушал партийных функционеров вроде Тербовена, а не старого офицера. Возникло положение, которое нельзя было терпеть долго.

Одной из основных черт характера фюрера была страшная подозрительность, недоверие ко всем и вся. Особое недоверие вызывали старые офицеры, которые начали службу в императорской армии. Гитлер упорно подозревал, что в глубине души они не разделяют его взглядов…»

Эрих Редер был одним из этих «старых офицеров», везде и всегда он прежде всего был моряком и стратегом. Он родился недалеко от Гамбурга в 1876 году в семье мелкого чиновника. Редер начал службу на флоте в 18 лет. В 1910 году ему повезло, когда он стал штурманом яхты кайзера «Гогенцоллерн». Хотя он прослужил там недолго и не стал командиром корабля, он очень хорошо использовал свой пост. Редер познакомился с кайзером и завоевал его симпатии. На «Гогенцоллерне» он познакомился с адмиралом Францем Хиппером. Когда началась Первая Мировая война, Хиппер взял Редера к себе начальником штаба. Вместе с Хиппером Редер участвовал в Ютландской битве.

После войны Редер не сумел, как и многие из его товарищей-офицеров периода Веймарской республики, уловить происходящие политические перемены. Хороший штабной офицер не всегда хороший политик. Свою политическую наивность он продемонстрировал во время капповского путча, когда открыто предложил офицерскому корпусу поддержать Каппа. Но мятеж провалился, и Редер стал одним из тех, кому пришлось платить за это. Впрочем, он отделался довольно дешево, и это наказание, несколько неожиданно, принесло Редеру определенную пользу. Его на 2 года отправили в «ссылку» - работать в департаменте архивов флота.

Редер был проницательным человеком и хорошо использовал двухлетнее бездействие. Он понял, что мощный флот может служить опорой энергичной внешней политики. В этом его убедил опыт последних 100 лет истории Германии. Страна за этот период участвовала в 6 войнах, 2 из которых завершились сокрушительными поражениями, и материала для анализа было более чем достаточно.

Редер сформировал свои собственные взгляды на стратегические задачи германского флота. Например, он считал, что Германии требуются крейсера. Так как у нее больше не осталось заморских баз, в качестве оружия торговой войны он предполагал использовать крейсера с очень большой дальностью плавания. Редер написал работу по крейсерской войне, которая позднее стала образцовым учебником по данному вопросу.

В 1922 году Редер вернулся к активной деятельности. Он стал контр-адмиралом и был назначен инспектором учебной подготовки. Его звездный час наступил, когда Редер сменил адмирала Ценкера на посту главнокомандующего. Он занял этот пост 1 октября 1928 года и приступил к решению трудной задачи возрождения флота. Он был одним из немногих людей в Германии - а может, и единственным, - кто мог успешно решить ее.

Когда в январе 1933 года Гитлер пришел к власти, став рейхсканцлером, Редер заверил нацистов в своей преданности, а в обмен получил свободу рук при строительстве нового флота. Версальский договор, который ограничивал размеры и состав флота, был отброшен в сторону. Вместо него в 1935 году был подписан англо-германский морской договор. Впрочем, и его условия Германия не соблюдала.

В результате в 1936 году Великобритания и Соединенные Штаты оказались в жестких рамках различных договоров, ограничивающих размеры их флотов, а Германия считала себя свободной от всех обязательств.

Хотя Редер на посту главнокомандующего флотом действовал просто блестяще, он не имел никакого влияния на Гитлера. Профессиональный военный и очень умный человек, он резко отличался от личностей, входивших в «совет» Гитлера. Может быть, и это послужило причиной того, что флот не поддерживал нацистское движение с первых дней его существования. Ни один морской офицер не входил в группу бандитов и убийц, собравшуюся вокруг Гитлера, - таких, как Геринг, жестокий садист Гимлер, колченогий «интеллектуал» Геббельс, или Зепп Дитрих, кровавый убийца, возглавлявший охрану Гитлера. Позднее он стал генералом СС.

Редер не принадлежал к тем, кто с тоской вспоминал блаженные дни борьбы за власть, митинги, драки, заговоры, ожидание, натиск. Хотя сам Гитлер в годы войны не раз с наслаждением вспоминал это время.

Здесь следует сделать одно отступление, которое несколько прояснит отношение Гитлера к флоту. Хотя он и стал главнокомандующим, в душе он так и остался ефрейтором. И вот, во время одной из бесчисленных ночных бесед Гитлер рассказал, как в годы Первой Мировой он «получил шанс совершить короткое путешествие на подводной лодке. Подтянутые, щеголеватые моряки выглядели, как на смотру. Было просто стыдно находиться среди них. Я полагаю, что сухопутчики всегда испытывают некий комплекс неполноценности в присутствии моряков».

Наверное, не всю вину за сложившиеся отношения следует возлагать на Гитлера. В характере Редера были черты, которые мешали ему на посту главнокомандующего ВМФ. Он не обладал даром убеждения или необходимой настойчивостью, когда требовалось навязать собеседнику свое мнение.

«Это могло сдерживать развитие сотрудничества между флотом и Люфтваффе, а вдобавок ограничивало влияние Редера на Гитлера. Если судить по выдержкам из военного дневника Редера, в своем стремлении обойти острые углы он часто принимал желаемое за действительное. Небрежный кивок Гитлера он считал знаком согласия, и это приводило к недопониманию.

Мы здесь уже отмечали, что Гитлер не всегда искренне вел себя с Редером. Иногда, когда Редер встречался с Гитлером один на один, ему удавалось преодолеть свою сдержанность и переубедить Гитлера серьезностью своих аргументов. К несчастью, как только он покидал ставку Гитлера, другие личности пользовались его отсутствием, чтобы внушить фюреру прямо противоположную точку зрения…»

Наверное, пока автомобиль петлял по лесной дороге, направляясь к Вольфшанце, адмирал Редер планировал, что он скажет Гитлеру. Скорее всего, он собирался объяснить, как проходил бой, извиниться за задержку с доставкой рапортов, убедить в необходимости сохранить флот…

Однако на самом деле все получилось иначе. Когда он оказался перед Гитлером и Кейтелем, ему просто не дали возможности открыть рот. Вместо этого Гитлер разразился очередной речью.

Следующий отчет о встрече был написан лично Редером.

«Фюрер полтора часа говорил о той роли, которую играли прусский и германский флоты после их создания. Сначала германский флот создавался по образу и подобию английского и не сыграл никакой роли в войнах 1864, 1866 и 1870 - 71 годов. Первой реальной заслугой германского флота стало создание миноносцев. Принимались специальные меры для совершенствования этого оружия. В последнюю войну самой важной составляющей германского флота были подводные лодки, то же самое происходит и сегодня.

Флот Открытого Моря не внес заметного вклада в борьбу в годы Первой Мировой войны. Стало привычным обвинять кайзера в бездеятельности флота, однако это несправедливо. Настоящей причиной было то, что флоту не хватало людей, полных решимости сражаться при поддержке кайзера или без таковой. В результате этого бездействия огромная военная машина простаивала и бездельничала, тогда как армия постоянно вела тяжелые бои.

Революция и затопление флота в Скапа Флоу также не делают чести германскому флоту.{Молодой мичман Р. Сент-В. Шербрук в то время служил на линкоре «Канада» и видел, как германский флот идет сдаваться.} Флот всегда стремился тщательно подсчитывать количество кораблей и матросов перед тем, как вступить в бой с противником. Армия никогда не действовала подобным образом. Как солдат, фюрер требует, чтобы после того, как наши силы вступили в битву, сражение продолжалось до достижения результата.

В настоящее время сложилась критическая ситуация. Поэтому все силы, весь личный состав и вся техника должны быть брошены в бой. Мы не можем позволить себе, чтобы наши тяжелые корабли месяцами бестолку стояли на якорях. Им требуется постоянное авиационное прикрытые, а также помощь многочисленных малых кораблей. Аналогичное положение может сложиться и при вторжении союзников в Норвегию. Авиация будет более полезна для ударов по флоту вторжения, чем для защиты нашего собственного флота. По этой причине фюрера не особенно тревожит возможность того, что противник сумеет высадиться.

До сих пор почти всю тяжесть борьбы несли на себе легкие силы флота. Когда тяжелые корабли выходили в море, легкие силы сопровождали их. Не большие корабли защищают малые, а совсем наоборот.{Это замечание Гитлера показывает, что он ничего не понимает в морской стратегии.}

Так как Балтика оказалась густо заминирована, большие корабли оказываются все больше и больше стеснены в своих действиях. Береговая оборона может очень эффективно использовать тяжелые корабельные орудия. Тяжелые орудия, установленные в тех пунктах, где наиболее вероятна крупномасштабная высадка, вполне могут помешать такой операции. В этой связи следует рассмотреть район Северного моря. Не будет считаться унижением для флота, если фюрер прикажет разобрать тяжелые корабли. Это будет совершенно разумным поступком расформирования абсолютно бесполезных воинских частей. В качестве параллели можно назвать расформирование армией кавалерийских дивизий. Фюрер также отметил, что итальянский флот использует команды тяжелых кораблей для пополнения экипажей эсминцев.

Флот должен ответить на следующие вопросы:

1. Должна ли завершиться достройка 3 запланированных авианосцев? Должны ли быть переоборудованы в авианосцы другие корабли? Кто лучше подойдет для этого, «Хиппер» и «Принц Ойген» с их высокой скорость или «Лютцов» и «Шеер» с их большой дальностью плавания? Если увеличить длину корпуса карманных линкоров, смогут ли они развить более высокую скорость, и появится ли возможность установить более длинную полетную палубу?

2. Где именно на суше следует установить тяжелые орудия этих кораблей?

3. В каком порядке следует списывать корабли? Вероятно, первым будет «Гнейзенау», так как он не может войти в строй ранее конца 1944 года. Следующими, вероятно, должны стать другие корабли, находящиеся в ремонте. Личный состав этих кораблей останется в ведении флота.

4. Может ли быть расширена и ускорена программа строительства подводных лодок, если тяжелые корабли будут ликвидированы? Главнокомандующий флотом должен подготовить меморандум с ответом на эти вопросы. Он будет иметь важное историческое значение. Фюрер изучит документ самым тщательным образом.

Главнокомандующий флотом не имел никакой возможности вмешаться в этот диалог. У него создалось впечатление, что хотя фюрер и назвал свое решение окончательным, все-таки может пересмотреть его, если будут представлены серьезные аргументы. В ответ на вопрос главнокомандующего, следует ли отправить «Шарнхорста» и «Принца Ойгена» в Норвегию, фюрер ответил, что согласен. В настоящее время оборону Норвегии следует усилить максимальным образом.

Во время частной беседы между главнокомандующим флотом и фюрером главнокомандующий попытался изложить причины неполадок в системе связи 31 декабря - 1 января…Главнокомандующий подчеркнул, что Кумметц и остальные командиры выполняли полученные письменные приказы. Приказы РВМ поставили жесткие рамки операции».

Однако Редер не включил в этот отчет свой разговор с Гитлером после того, как он подал прошение об отставке. Редер заполнил этот пробел после войны в Нюрнберге, когда его допрашивал международный трибунал.

«После того как фюрер кончил свою речь, я попросил разрешения переговорить с ним наедине. Фельдмаршал Кейтель и стенографистки вышли. Тогда я сказал, что прошу дать мне отставку, так как из его слов видно, что он крайне недоволен мной, поэтому сейчас самый удобный момент для моей отставки. Как всегда, он начал переубеждать меня, но я остался твердым и сказал фюреру, что ему следует назначить нового главнокомандующего, который примет на себя всю полноту ответственности.

Он сказал, что я возлагаю на него тяжелый груз, так как хочу уйти сейчас, когда ситуация стала критической - Сталинград должен был вскоре пасть. Кроме того, его и так уже обвиняют в том, что он сместил слишком много генералов. Если я уйду в отставку в такой момент, это несомненно будет поставлено ему в вину.

Я сказал ему, что сделаю все от меня зависящее, чтобы помешать этому. Если он желает, чтобы у всех остальных не создалось впечатление, будто я ухожу в отставку в результате этого боя, он может сделать меня генеральным инспектором, что является чисто формальной должностью, однако это создаст впечатление, что я все еще нахожусь на службе во флоте, и мое имя будет по-прежнему связано с ВМФ. Это его сразу убедило. 6 января я сказал фюреру, что хочу уйти в отставку с 30 января. Так завершились мои 10 лет службы фюреру. Он согласился с моим предложением и попросил назвать двух преемников, чтобы он мог иметь выбор».

Редер в качестве возможных преемников назвал адмирала Карлса и адмирала Деница. Адмирал Рольф Карлс был одним из самых старших офицеров ВМФ и одновременно одним из самых способных. Он командовал Группой ВМФ «Север». Командующий подводными силами Дениц был очень молодым адмиралом. В 1938 году он возглавлял список капитанов 1 ранга, тогда как Карлс стоял четвертым среди 32 адмиралов.

Глава 24 Бескровная победа

Потрясенный Редер, который сообразил, что сражается за само существование созданного им флота, вернулся в Берлин, чтобы подготовить меморандум. Он не мог спорить с фюрером, а Кранке вообще никто не собирался слушать. Это означало, что никто не выступит в защиту флота перед Гитлером. Геринг воспользовался случаем, чтобы представить флот в самом дурном свете. Мартин Борман (главный помощник фюрера) и Гиммлер тоже не скрывали своей антипатии. Лишь Кейтель мог удержать Гитлера, если бы захотел. Однако Кейтель был услужливым лакеем и подпевалой, символом современного состояния некогда гордого офицерского корпуса. Кейтель был готов пойти на любые унижения, только чтобы укрепить свою репутацию в глазах фюрера. Редер не мог рассчитывать на его помощь.

Теперь все зависело от меморандума, который в течение недели готовила группа старших офицеров оперативного отдела РВМ. Абсолютно все - само будущее флота, исход войны и перспективы победы, и уж точно будущее самого гросс-адмирала. Последний вариант меморандума состоял из более чем 5000 слов и был представлен на рассмотрение гросс-адмиралу. Он прочитал его и сделал несколько поправок. В основном он вычеркивал фразы, которые могли быть неправильно поняты и восприняты как политическое оскорбление. (К этому времени Гитлер, как и подавляющее большинство людей, дорвавшихся до власти, стал очень болезненно воспринимать критику. Он раздражался при малейшем намеке на нее, намеке действительном или мнимом.) Редер также убрал из меморандума некоторые детальные вычисления, показывающие возможности использования орудий и другой техники, снятых со списанных кораблей. Однако там, где речь шла о роли германского флота в этой войне, поправки Редера излагали его точку зрения наиболее ясно и доходчиво.

После того как меморандум был перепечатан для передачи Гитлеру, адмирал написал короткое письмо, адресованное «Фюреру и верховному главнокомандующему вооруженными силами». В нем была изложена последняя просьба флота. Гросс-адмирал писал: «Списание больших кораблей будет победой, одержанной противником, причем без всяких усилий. Это вызовет радость во вражеском лагере и разочарование среди наших союзников, особенно у японцев. Это будет рассматриваться как признак слабости и нехватки понимания основных принципов морской войны».

Сам меморандум представлял собой тщательно написанный документ. В нем Редер простым, понятным непрофессионалу языком излагал свою концепцию германской морской стратегии, какой она должна быть и какой она была до сего времени. Сегодня этот документ так же актуален, как и тогда.

«Германские морские силы предназначались и создавались для использования против уязвимых точек враждебных держав. Эти слабые точки определяются уязвимостью англо-американских морских коммуникаций. Само существование английского народа зависит от этих коммуникаций, они также служат основой всех британских военных усилий. Противник превосходит нас в живой силе, сырье, промышленном потенциале. Его главная проблема заключается в обеспечении судоходства внутри Британской империи, с Соединенными Штатами и с Россией. Это позволяет противнику перебрасывать людей, технику и снабжение туда, где он желает развернуть свое наступление».

Описав недостатки кайзеровского флота, меморандум отметил, что при нацистах были предприняты усилия создать к 1945 году «флот, способный атаковать британские коммуникации в Атлантике надлежащим количеством кораблей». Меморандум деликатно констатировал: «Строительство таких морских сил только началось, когда в 1939 году разразилась война, за 5 лет до намеченного срока».

Это означало, что британские коммуникации перерезать не удастся. Возможность добиться быстрого окончания войны была утеряна. Вся тяжесть войны была переложена на подводные лодки. Оккупация Норвегии и Франции еще больше увеличила их возможности.

«Наши корабли, малые числом, но агрессивные, используя элемент внезапности в своих операциях, создали такую опасность британским коммуникациям, что Англия начала рассматривать численное увеличение наших сил за счет французских источников как недопустимую угрозу».

Сосредоточение германского флота в северных водах тоже было серьезной угрозой Великобритании. «Чтобы защитить наши морские пути в Северной Атлантике, нам приходилось использовать Флот Метрополии, его наиболее современные линкоры, несколько авианосцев и много крейсеров».{В январе 1943 года в составе Флота Метрополии имелись 4 линкора, 4 тяжелых и 5 легких крейсеров, примерно 20 эсминцев.}

РВМ отметило, по возможности помягче, что Люфтваффе не смогли надлежащим образом поддержать действия флота. Вступление в войну Италии означает, что «морская стратегия Оси сможет оказывать такое давление на британское морское командование, что к весне 1941 года оно больше не сможет полностью выполнять свои обязанности. Была запрошена помощь со стороны Соединенных Штатов и получена в виде легких морских сил в обмен на британские базы». Вступление Японии в войну означает, что очень сильный флот начал действия на стороне Оси. Это приведет к большему напряжению сил британского флота и свяжет американский.

Кратко обрисовав положение, меморандум заявлял:

«Эта общая стратегическая ситуация претерпит фундаментальные изменения с уничтожением ядра германского флота, состоящего из «Тирпица», «Шарнхорста», «Гнейзенау», «Шеера», «Лютцова», «Принца Ойгена» и «Хиппера». Такие действия будут означать бескровную победу противника.

Для нас результат будет следующим: противник получит возможность действовать в наших прибрежных водах совершенно свободно. Невозможно содержать в постоянной готовности достаточные для обороны силы авиации, особенно в северных водах. Даже если бы это было возможно, погодные условия, например, низкая облачность, помешали бы их действиям.

Мы практически обнажим нашу береговую линию для неприятеля. Легкие морские силы в одиночку не смогут помешать таким операциям… Если корабельные орудия будут установлены на береговых батареях, их огневая мощь потеряет мобильность, сделает невозможным их использование в тех пунктах, где они могут быть более необходимы…»

После предупреждения, что Люфтваффе все больше теряют способность защищать каботажное судоходство, опасность для подводных лодок вблизи портов постоянно растет, РВМ привело свои последние аргументы.

«Если крупные корабли Германии будут списаны, возмездие будет катастрофическим не только для нашего положения, но и для общей стратегической ситуации. Будут иметь место быстрые и серьезные последствия для наших союзников на других театрах. Если мы уберем нашу угрозу из Атлантики, противник сможет сосредоточить свои силы в каком-то другом месте. От него не потребуется никаких усилий для достижения такого успеха.

Противник сможет использовать положение для окончательного решения средиземноморской проблемы. Точно так же он сможет сосредоточить свои лучшие корабли для нанесения решающего удара японскому флоту. В любом случае противник снова захватит инициативу, которую он потерял или в которой был серьезно ограничен.

Просто невозможно предусмотреть все последствия».

После этой исключительно точной оценки, которая могла заставить Гитлера пересмотреть свое «окончательное решение», если бы он ее прочитал, РВМ привело несколько цифр. Списание крупные кораблей дало бы следующий «вклад» в германские военные усилия:

«1. Освободились бы примерно 300 офицеров и 8500 матросов. Это составляет 1,4 процента личного состава флота.

2. Если разобрать все корабли, будет получено 125800 тонн стали. Это составляет одну двадцатую ежемесячного производства Германии.

3. Будет сэкономлено сырье, топливо, мощности верфей, рабочие и так далее. Большая часть этой экономии будет съедена установкой корабельных орудий на береговых батареях.

4. Освободившиеся орудия позволят построить 15 батарей. Первая из них будет готова к бою через год после приказа разобрать корабли, пятнадцатая - через 27 месяцев.

5. Разборка кораблей потребует работы 7000 человек на 5 крупных верфях в течение полугода.

6. Воздействие на программу строительства подводных лодок будет минимальным. Из 300 освободившихся офицеров не более 50 можно будет перевести на лодки. Остальные будут непригодны либо по возрасту, либо по другим причинам. Если использовать всю полученную сталь для строительства лодок, можно будет строить по 7 лодок в месяц, что потребует задействовать до 14000 рабочих высокой квалификации.

7. Списание крупных кораблей потребует обязательного увеличения количества эсминцев и миноносцев.

8. Списание крупных кораблей является необратимым поступком. Потребуются долгие годы, чтобы восстановить положение.

9. Ликвидация ядра флота будет иметь значение не только во время войны, но и в мирные годы. В первое время после войны флот не сможет демонстрировать флаг Рейха заморским странам».

Затем Редер повторил, что союзники смогут освободить много кораблей, которые в настоящее время связаны необходимостью караулить германские корабли. В заключение он писал:

Я твердо убежден, что после сокращения сил германский флот больше не сможет решать задачи, возложенные на него Великой Германской войной за свободу».

Этот меморандум, к которому было приложено письмо Редера, был доставлен Гитлеру 15 января. Однако в Берлине ничего не было слышно до 18 января. В этот день из Вольфшанце позвонил Кранке. Его сообщение показывало, что Гитлер либо не читал меморандум, либо просто спятил.

«На сегодняшнем совещании, посвященном текущим вопросам, фюрер попросил меня остаться и снова заявил, что не видит, какую пользу могут принести тяжелые корабли в этой войне. Положение на востоке настолько критическое, что он должен собрать все силы, которые могут помочь. Больше, чем когда-либо, стало ясно, что решающей силой являются танки, но, несмотря на все наши усилия, их производство остается на низком уровне. Он должен принять все меры для увеличения производства танков.

Поэтому он должен прекратить все работы над проектами, которые не будут завершены к 1945 году, то есть к окончанию войны, и переключить эти силы на производство танков. Пока еще нельзя сказать, когда именно эти рабочие освободятся. Поэтому прекращается постройка и переоборудование всех кораблей, которые не будут необходимы для ведения подводной войны или укрепления береговой обороны (от катерных тральщиков до эсминцев). Все рабочие, задействованные в судостроении, будут немедленно переведены в танковую промышленность. Я попросил его подтвердить, что это означает прекращение постройки всех авианосцев, а также крупных судов, предназначенных для переоборудования в транспорты.

Я упомянул, что таким образом удастся освободить не слишком много рабочих, и уж никак не 20000, как он хотел. На это он ответил: «Даже если только 5000, это тоже поможет». Когда я улучил возможность вставить хотя бы слово в защиту больших кораблей, фюрер оборвал меня и сказал: «На сей раз следует сделать именно так и никак иначе».

Он сказал, что строительство и использование больших кораблей предполагает наличие заморских баз, которых у нас, к сожалению, нет, и которые мы пока не можем приобрести. Его идеи относительно приобретения баз в Исландии и на португальских островах в Атлантике РВМ не разделяет и считает это совершенно невозможным. Становится все более очевидным, что флот, состоящий из крупных кораблей, ограничен в действиях прибрежными водами, куда может проникнуть вражеская авиация. Авианосцы тоже бесполезны, так как вблизи от береговых аэродромов чувствуется превосходство летных характеристик базовых самолетов, добавил он…

Я снова упомянул, что борьба против англо-американцев с их гигантской морской мощью имеет такое же решающее значение для исхода войны, как и война на Восточном фронте. Фюрер сказал, что это совершенно правильно, поэтому следует сосредоточить все усилия на ведении подводной войны. Все, что связано с ней, должно быть усилено максимально. Однако мы должны понять, что все это будет бесполезно, если мы не сумеем разбить русских на востоке. Поэтому мы можем обойтись без крупных кораблей.

После этого беседа, в общем, прекратилась. Это позволило мне снова взять слово. По моему мнению, прекращение всех работ на крупных кораблях, в том числе на авианосцах, и высвобождение занятых рабочих носит характер приказа».

То, что теперь под приказ Гитлера подпала даже программа строительства авианосцев, был совершено неожиданным для РВМ. Об этом говорит пометка на полях сообщения Кранке.

Прошло еще 3 дня, прежде чем известия о реакции Гитлера на письмо Редера просочились в РВМ. Согласно Журналу боевых действий, начальник штаба РВМ адмирал Фрике «в узком кругу» сообщил следующую информацию, полученную по телефону из Вольфшанце:

«Фюрер сделал несколько замечаний, касающихся меморандума. Эти замечания были довольно ядовитыми и касались только мелких деталей. Поэтому адмирал Кранке сделал вывод, что основные пункты меморандума не произвели впечатления на фюрера. Насколько правильно это заключение, может показать только будущее».

Атмосфера нереальности, царящая в Вольфшанце, усугубилась, когда 22 января там был получен рапорт начальника связи флота относительно задержек с передачей отчета адмирала Кумметца об операции «Регенбоген». Прочитав его, Гитлер понял только одно: не следует удивляться вообще ничему, что творится в РВМ в Берлине.

«Гросс- адмирал Редер в докладе фюреру 1 января сообщил, что быстрая доставка отчета была затруднена нарушением телефонных линий в Норвегии и многочисленными атмосферными помехами, нарушающими радиосвязь.

Данный рапорт «то есть начальника связи флота» показывает, что причины задержки крылись отнюдь не в состоянии линий связи. Радиосвязь во время операции на побережье Арктики работала особенно хорошо, причем в обоих направлениях. Время, необходимое для передачи радиограмм, было совершенно обычным, никакие дополнительные задержки не возникали.

Телефонная связь на суше между соответствующими штабами действовала постоянно…»

Описав трудности, которые возникли в результате того, что «Кельн» не получил новые шифровальные книги, а на катере «Хиппера» отказал мотор, рапорт завершался следующим образом: «Ответ на вопрос, почему «Лютцов» не передал свое первое сообщение о бое по радио на входе в гавань, как это сделал «Хиппер» (эта радиограмма адмирала Кумметца была получена оперативным отделом РВМ и штабом Группы ВМФ «Север») лежит вне моей компетенции…»

В течение 2 недель после этой роковой беседы с Гитлером Редер хранил в секрете свою будущую отставку. 20 января он встретился с начальниками подразделений флота и сообщил им, что он повторил свою просьбу, высказанную впервые еще в 1941 году, сдать свой пост главнокомандующего более молодому адмиралу в связи с «преклонным возрастом и ухудшением здоровья».

Пока еще не было никаких указаний на то, кого выберет Гитлер новым главнокомандующим. Будет ли это Карлс, который, скорее всего, продолжит политику Редера? Или Дениц? Фанатизм командующего подводными силами и его преданность фюреру были общеизвестны.

Когда именно Гитлер принял решение, точно не известно. Но выбор кандидатуры Деница был довольно очевидным. Ведь Гитлер сам намеревался сделать упор на расширение подводной войны. Поэтому Дениц получил приказ прибыть 25 января на совещание в ставку фюрера. Не сохранилось никаких записей сказанного на этом совещании. Нет соответствующих документов и в архиве германского флота, который был захвачен союзниками в конце войны. Эти события были отражены лишь в Журнале боевых действий РВМ:

«Согласно информации, полученной по телефону от адмирала Кранке, фюрер сообщил адмиралу Деницу о своем решении, касающемся меморандума. Он рассмотрел все аргументы, однако они не убедили фюрера пересмотреть свое решение ликвидировать надводный флот в пользу расширения подводной войны. После совещания с фюрером адмирал Дениц передал по телефону его приказ». Журнал боевых действий далее приводит выдержки из приказа Гитлера, в которых говорится, что все корабли, крупнее эсминца, должны пойти на слом.

Через 2 дня РВМ разослало следующую циркулярную директиву:

«26 января адмирал Дениц передал начальнику штаба РВМ следующий приказ фюрера:

1. Все работы по стройке или переоборудованию крупных кораблей прекратить немедленно. Это также относится ко всем работам на авианосцах, вспомогательных авианосцах и войсковых транспортах. Исключения: а). продолжающийся ремонт «Шеера», пока не будет решено, перевести его в учебные корабли или нет; b). корабли, которые останутся в строю в качестве учебных, следует сохранять в исправном состоянии, даже если это потребует ремонта. Детали будут указаны позднее.

2. Все линкоры, карманные линкоры, тяжелые и легкие крейсера, не пригодные для использования в качестве учебных кораблей, должны быть списаны. Дата списания будет объявлена фюрером в соответствии с предложениями главнокомандующего флотом.

3. Личный состав флота, рабочие, мощности верфей и вооружение, которые высвободятся после этого, должны быть использованы для постройки и ремонта подводных лодок.

4. Следует принять все необходимые меры, чтобы к 2 февраля подготовить исполнение данной директивы. В этот день представить все предложения на рассмотрение мне».

После этого следовал список вопросов, на которые требовалось дать ответы. Приказ завершался фразой: «Учитывая политический и психологический эффект данного приказа, с ним следует ознакомить ограниченное число офицеров».

30 января, ровно через 10 лет после того, как нацисты захватили власть, а Гитлер стал рейхсканцлером, было официально объявлено о переменах в командовании германским флотом. Это был официальный финал. Но оставался еще неофициальный, и на следующий день Редер прощался с офицерами Руководства войной на море ( Seekriegsleitung ). В своей речи он постарался в очередной раз скрыть истинные причины отставки.

Его преемник Дениц впервые после своего назначения побывал на совещании у Гитлера 8 февраля. Он доложил фюреру о планируемых перестановках в высших эшелонах командования флота. Дениц намеревался убрать нескольких старших адмиралов, которые могли считаться сторонниками Редера и враждебно относиться к новоиспеченному главнокомандующему.

Дениц также представил Гитлеру график планируемого списания крупных кораблей, и фюрер его утвердил.

Линейный крейсер «Гнейзенау», который получил тяжелые повреждения, был уже исключен из состава флота. Через пару недель за ним должен был последовать легкий крейсер «Лейпциг». Тяжелый крейсер «Хиппер» и легкий крейсер «Кельн» эта участь ожидала 1 марта. Старый броненосец «Шлезвиг-Гольштейн» отправлялся в отставку 1 апреля, а такой же древний «Шлезиен» - 1 мая. Линейный крейсер «Шарнхорст» прекращал существование как боевая единица 1 июля. Линкор «Тирпиц» планировалось списать осенью. Оставшиеся корабли, а именно: тяжелый крейсер «Принц Ойген», карманные линкоры «Адмирал Шеер» и «Лютцов», легкие крейсера «Нюрнберг» и «Эмден» превращались в учебные корабли. Их участие в боевых действиях не предусматривалось.

Примерно через 3 недели Дениц снова прибыл к фюреру, который перенес свою ставку из Вольфшанце в Винницу на Украине. Так как Гитлер питал слабость к имени « Wolf » (Волк), новая ставка получила название «Вервольф».

За эти 3 недели Карлу Деницу пришлось о многом поразмыслить. Судя по всему, лишь теперь он полностью осознал сложность рухнувших на него проблем. Гитлер силой повернул флот в сторону исключительно подводной войны. Однако на этом совещании Дениц был вынужден доложить, что за первые 14 дней февраля немецкие подводные лодки не потопили ни одного транспорта союзников, так как «ничего не сумели обнаружить». Февраль, как сказал Дениц, «может оказаться типичным для сегодняшнего состояния подводной войны».

Дениц сообщил, что «Хиппер», «Лейпциг» и «Кельн» исключены из состава флота, вскоре за ними последуют «Шлезиен» и «Шлезвиг-Гольштейн». А затем он сделал предложение, которое было чрезвычайным, если вспомнить предшествующие события. «Архангельские конвои являются прекрасной целью для тяжелых кораблей. Считаю особенно важным направить «Шарнхорст» в Норвегию для усиления находящейся там эскадры. «Тирпиц», «Шарнхорст» и «Лютцов» вместе с 6 эсминцами образуют мощное соединение».

Гитлер начал резко возражать. Он отвергал саму идею дальнейшего использования крупных кораблей, так как, начиная с «Графа Шпее», одно поражение сменялось другим. «Крупные корабли ушли в прошлое». Стенограмма совещания рассказывает:

«Тогда главнокомандующий флотом напомнил, что эти корабли были связаны наложенными ограничениями, требующими избегать риска гибели. Поэтому нельзя обвинять командиров. Фюрер ответил, что никогда не отдавал приказа, который связывал бы командиров подобным образом. В случае установления контакта с противником корабли должны вступать в бой. Однако фюрер больше не верит в их эффективность…

Тогда главнокомандующий флотом заявил, что вместо списания двух крупнейших кораблей («Тирпица» и «Шарнхорста») он считает своим долгом бросить их в бой, как только будет обнаружена стоящая цель. В конце концов, фюрер согласился перевести «Шарнхорст» в Норвегию, как рекомендовал главнокомандующий флотом. Он спросил, как долго придется искать эту подходящую цель. Главнокомандующий флотом сказал, что, по его мнению около 3 месяцев. Фюрер ответил: «Даже если это потребует 6 месяцев, вы еще вернетесь и будете вынуждены признать, что я был прав!»

Есть какая-то горькая ирония в том, как изменилась позиция Деница. Долгие годы он утверждал, что война на море может быть выиграна только его подводными лодками. Редер, который более четко представлял себе стратегическую ситуацию, заставлял лодки действовать так, как считал более правильным. Теперь Дениц сам стал главнокомандующим, и с февраля 1943 года он мог все усилия флота сосредоточить на развитии подводных сил.

Но в то же время начали приносить свои плоды усилия союзников по борьбе с подводной угрозой. Появилось большое количество новых самолетов с усовершенствованными радарами. В состав поисково-ударных групп стали включать эскортные авианосцы. Была увеличена численность эскорта конвоев. В итоге в первые же месяцы 1943 года потери подводных лодок начали увеличиваться. В мае были потоплены 37 лодок, или 30 процентов находящихся в море. Дениц оказался перед лицом самого серьезного кризиса с начала войны. Он был вынужден отозвать подводные лодки из Атлантики, пока не будут выработаны контрмеры. В июле количество и тоннаж торговых судов союзников, сошедших со стапелей, впервые за всю войну превысил потери. Хотя в тот момент ни союзники, ни немцы этого не осознали, Битва за Атлантику фактически завершилась.

Прошло чуть более 10 месяцев с того дня, как Дениц предложил Гитлеру перевести «Шарнхорст» в Норвегию. 25 декабря 1943 года линейный крейсер вышел из Альтен-фиорда, чтобы атаковать конвой JW-55В. К несчастью для немцев, адмирал сэр Брюс Фрезер (который сменил адмирала Тови на посту главнокомандующего Флотом Метрополии) ожидал этого и находился в море с линкором «Дьюк оф Йорк» и крейсером «Ямайка», который уже отличился год назад в бою с «Хиппером» и 4 эсминцами.

Вице- адмирал Барнетт, назначенный командиром 10-й эскадры крейсеров, прикрывал конвой, имея «Норфолк», «Белфаст» и «Шеффилд». В составе эскорта находились отремонтированный «Онслоу» и «Оруэлл».

Адмирал Барнетт нашел и атаковал «Шарнхорст», несмотря на шторм, когда линейный крейсер находился всего в 30 милях от конвоя. Немецкий корабль получил попадание, но сумел бежать, так как в бурную погоду держал более высокую скорость, чем крейсера. Адмирал Фрезер перехватил сообщение адмирала Барнетта и направился на перехват. После тяжелого боя в сочельник «Шарнхорст» был потоплен в районе мыса Нордкап.

Это был последний выход германского линкора в море. «Тирпиц» оставался в Альтен-фиорде, подвергаясь постоянным атакам англичан. Под ударами тяжелых бомбардировщиков в гавани перевернулся и затонул «Адмирал Шеер». «Хиппер» был подожжен, а «Эмден» поврежден в ходе воздушных налетов в апреле 1944 года. Когда закончилась война, в составе германского флота остались только «Принц Ойген», «Лютцов» и «Нюрнберг».{Первый был потоплен в ходе испытаний атомной бомбы на атолле Бикини в Тихом океане, третий передан русским и получил название «Адмирал Макаров». Тяжело поврежденный «Лютцов» был захвачен русскими.}

Так закончил свое существование флот, который должен был помочь Адольфу Гитлеру создать Тысячелетний Рейх германского народа. Рейх не оправдал своего названия и просуществовал всего 14 лет, вместе с ним погиб и флот.

Глава 25 Жатва Гитлера

Битва в Баренцевом море была выиграна. Немецкий флот превратился фактически в учебную эскадру. Осталось только выяснить, почему же Гитлер принял свое «непоколебимое решение».

Нацистская военная машина работала по тем же законам, что в наиболее жестоких и диких государствах Темных Веков. И это определяло все.

Пока министр иностранных дел числился в любимчиках фюрера, его внешняя политика считалась правильной. Пока министр авиации был личным другом Гитлера, в Люфтваффе все шло совершено правильно. В Германии не имелось Комитета начальников штабов, который мог бы объединить усилия армии, авиации и флота для более эффективного ведения войны. Имелся только фюрер.

В нацистском государстве царил только один закон - воля фюрера. Ему принадлежало окончательное решение.

В тот момент, когда конвой JW-51В был атакован «Хиппером» и «Лютцовом», Гитлера со всех сторон осаждали просьбами выделить людей, технику, материалы. Требовалась сталь для производства танков. Требовались солдаты, чтобы восполнить потери на Восточном фронте. Требовались противотанковые орудия. Требовались минометы. Требовались снаряды. Требовались истребители. Требовалось все! Разумеется, при рассмотрении этих запросов первенство отдавалось армии. С помощью армии Гитлер творил чудеса. Раздавив Европу, он основал Тысячелетний Рейх и уж, конечно, не собирался ставить под угрозу процесс укрепления нового государства. В этот период армия несла на себе основную ношу борьбы. Любимчиком Гитлера являлся Геринг, который в случае смерти фюрера должен был принять на себя руководство исторической борьбой Германии. Поэтому Люфтваффе тоже не знали отказа почти ни в чем.

А вот флот не имел такой мощной поддержки. Он лишь постоянно требовал у фюрера новые подводные лодки и нефть, не претендуя ни на что большее. И Гитлер принимал это за свидетельство того, что флот роскошествует, имея все нужное и ненужное.

Армия вела потрясающие наступления и выигрывала эффектные сражения. Ее победы приносили захват территорий. На карте проводились жирные линии, означавшие передвижение фронта, гремели пропагандистские фанфары. Люфтваффе тоже были тесно связаны с этими победами. А вот флот?

(Если бы война началась в 1945 году, когда Редер планировал завершить строительство своего мощного флота, история могла принять совершенно иной оборот.)

Понять, что и как думал Гитлер, крайне трудно. В голове у него крутились сотни предубеждений, антипатий, подозрений. Но на первом плане оказалось одно неприятное воспоминание. В августе 1942 года Редер предупреждал, что союзники могут высадиться в Северной Африке, тогда как он, фюрер, утверждал, что «полем судьбы» станет Норвегия. Редер оказался прав, а Гитлер ошибся… Фюрер был не тем человеком, чтобы простить подобное.

Ведь именно он, фюрер, принял 10 лет назад усталую, разоренную, слабую Германию и превратил ее в великую державу. Сегодняшняя мощь Германии позволяет ей претендовать на мировое господство, и это его заслуга. Поэтому он не может ошибаться. Другие люди могут, а фюрер - нет.

Это была стандартная реакция любого человека, дорвавшегося до власти. Они страдают от внутренней неуверенности, их терзают сомнения, которые стремительно растут и делаются по-настоящему болезненными, если открыто признать, что ты допустил ошибку. Так слабый муж постоянно тиранит терпеливую жену, так незадачливый руководитель во всем обвиняет подчиненных, никогда не признавая собственных ошибок. Эти люди не допускают критики своих решений и действий.

Такие люди постоянно окружают себя услужливыми лакеями. Они отказываются выслушивать предложения, замечания, критику, сделанные компетентными помощниками. И в результате такой лидер оказывается перед необходимостью признать, что ошибка совершена единственным человеком, имеющим право действовать, - то есть им самим. Но каждый раз при этом повторяется одно и то же. Ищется очередной козел отпущения.

В 1942 году Гитлер начал пожинать плоды собственных ошибок - на полях грандиозных сражений в России, в песках Ливии, в горах Северной Африки, в ледяных водах Арктики. И тогда фюрер нашел, на кого можно свалить вину. Флот был связан по рукам и ногам приказами не рисковать и другими ограничениями, но флот его подвел. Это было неизбежно. Гитлер ставил перед ним просто невыполнимые задачи, но не желал этого признать.

И тогда фюрер обрушил на флот свою месть. В окопах Первой Мировой он служил ефрейтором кайзеровской армии, тогда же он подцепил жгучую ненависть к щеголеватым морякам. Ведь они никогда не пачкали свои сверкающие туфли в окопной грязи! Среди офицеров флота не оказалось никого из партийной элиты. И вот настала пора флоту за все это расплачиваться. Но ему пришлось платить и за поражения, которые потерпела Германия. Обрушившись на флот, Гитлер понимал, что не рискует слишком многим. После того как он открыл Второй фронт в Северной Африке, он твердо знал, что следующей целью союзников станет Италия. Теперь уже можно было не опасаться высадки в Норвегии, и потому фюреру не требовался флот для ее защиты. Он надеялся, что подводные лодки сумеют перерезать морские коммуникации союзников.

В начале 1943 года капитан 1 ранга Шербрук, кавалер Креста Виктории, все еще лежал в госпитале. В это время английские моряки тщательно изучали отчеты об отважных действиях его эсминцев, а также рапорты Соединения R адмирала Барнетта. Конвой был спасен. Эсминцы действовали просто образцово. Из результатов боя был сделан один важный вывод: немцы панически боятся торпед.

Однако лишь после окончания войны, когда были захвачены архивы германского флота, союзники с огромным изумлением открыли для себя, какие совершенно фантастические результаты возымели действия Шербрука. Вероятно, нет необходимости добавлять, что даже, знай об этом Шербрук и его люди, они вряд ли сумели бы проявить больше отваги и решительности.

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

07.11.2009

Оглавление

Дадли Поуп . Новогодний бой (73 параллель)

Глава 2 Главнокомандующий

Глава 3 «Поле судьбы»

Глава 4 Вопреки поражениям

Глава 5 Проблема

Глава 6 Беспокойное время

Глава 7 «Лично командиру»

Глава 8 Сочельник, 1942 год

Глава 9 Якорь панер

Глава 10 Гонка начинается

Глава 11 Большие кучи металлолома

Глава 12 Действовать осторожно

Глава 13 Боевая тревога

Глава 14 «Хиппер» атакует

Глава 15 «Онслоу» поврежден

Глава 16 Последняя радиограмма

Глава 17 Появляется «Лютцов»

Глава 18 Пли…Пли… Пли!

Глава 19 Появляется «Лютцов»

Глава 20 «Акейтес» сражается за жизнь

Глава 21 Жены ждут

Глава 22 Томительная ночь

Глава 24 Бескровная победа

Глава 25 Жатва Гитлера

Реклама на сайте