«Сто дней, сто ночей»

Есть ночи, которые не позабыть.

Спал деревянный Кудымкар. Ни огонька в окошке, ни голоса на улице. Лишь изредка пройдет, простучит каблуками по гулкому дощатому тротуару запоздалый прохожий — и снова все тихо. Бесшумная Иньва, и днем-то неторопливая, даже Иньва совсем уснула. Молочная пленка тумана, покачиваясь, поднималась от реки — темной и маслянистой в неверном свете белой пермяцкой майской ночи.

Небо было зеленое. Курчавые завитки тополей и кленов издали казались коричневыми. Матово отсвечивали деревянные крыши. Тихо. Изредка, спросонок, то тут, то там взбрехивали на задворках полуночные псы. Взбрехнет, сам проснется — и конфузливо смолкнет.

Город спал. Не спал только соловей.

Откуда он? В этих краях, как некоторые утверждают, соловьи не водятся. Так откуда же он? Залетный?

Соловей пел.

Нам — мне и другу моему — очень охота увидеть поющего соловья. Мы идем, смолкшие и настороженные, подкрадываемся, затаив дыхание, прислушиваемся… Вот только что прищелкнул, словно прочищая горло, примерился, приноровился — и пошло все такое и этакое, что словами и не передать.

Где он, соловей? В кроне вон того громадного клена, что склонился над ветхим дощатым забором? Мы крадемся. Под нашими ногами неслышно вздыхает мягкая и, кажется, еще теплая дорожная пыль. Мы ступаем бесшумно. Так охота взглянуть, так охота застать соловья поющего… Нет, не здесь, не на этом клене. Здесь — тихо. А соловей — он уже заливается и прищелкивает совсем на другом, на соседнем дереве, вон на том, что стоит возле одинокого домика… Крадемся к домику, приближаемся, — нет, и не здесь, а дальше… дальше… дальше… А соловей, словно зная наши намерения, уже заливается будто и впереди нас, и позади, и вон там, справа, и вон там, слева… Полно соловьев!

И мы с другом начинаем говорить о том, что вот так и в жизни своей человек — ходит, бродит, ищет себя. Делает он, человек, на земле какое-то вроде нужное дело, а сам все прислушивается к той соловьиной песне, что звучит у него в сердце. Звучит — а наружу не вырвется, пока что никак вырваться не может. Человек ходит, бродит, заглядывает туда и сюда, выискивает, где неслышно опустился на ветку серенький, неприметный — твой! — соловушка.