«Боевой клич»

Леон Юрис Боевой клич

Часть I

Пролог

Они звали меня Мак. Впрочем, имя не имеет значения. Таких, как я, различают по шевронам и нашивкам. Тридцать лет в Корпусе морской пехоты США.

На борту военных кораблей я побывал во всех уголках мира, охранял посольства в Париже, Лондоне, Праге. Я знаю каждый порт и любой бордель на Средиземноморье не хуже, чем свою винтовку. Повидал северное сияние в Исландии и великолепие стран под Южным Крестом. И, конечно же, зеленые холмы Кореи, те самые, что когда-то видели наши морские пехотинцы в 1871. Для Корпуса уже вошло в традицию воевать в Корее...

Однако не буду отвлекаться, потому что, когда старый морской волк вроде меня начинает рассказывать свои приключения... А ведь речь должна пойти вовсе не обо мне.

Оглядываясь назад, я часто вспоминаю ребят, с которыми служил, и подразделения, в которых довелось тянуть лямку. Сколько их было за эти тридцать лет! Но как ни странно, только одно подразделение я считаю своим, и только об одном человеке я вспоминаю как о своем командире. Сэм Хаксли и батальон, которым он командовал во Второй мировой войне. Батальон, известный среди морских пехотинцев под названием «Стервецы Хаксли». Что отличало их от остальных? Черт меня возьми, если я знаю! Самая отчаянная банда сорвиголов во всем Корпусе. А ведь они не были профессиональными солдатами. Да что там, многие даже не были мужчинами. Горстка безусых юнцов от восемнадцати до двадцати лет, которые и пары бутылок пива не могли одолеть...

До войны многие из нас знать не хотели, что и вне Корпуса существует жизнь. Загорелые, подтянутые, с задубевшей от солнца и ветра кожей, задиры и любители выпить... А потом началась война, и в Корпус пришли мальчишки, тысячи мальчишек. И нам приказали сделать из них солдат, морпехов. Господь свидетель, мы никогда не думали, что у нас это получится, и тем не менее вчерашние салаги стали морпехами.

Так что же отличало этих ребят от остальных? Был у меня в отделении один парень, настоящий писатель. Вот он, пожалуй, мог бы объяснить. Он всегда здорово все разъяснял нам. С ним можно было говорить о чем угодно, на любую тему, и, казалось, не было такого на свете, чего бы он не знал.

Говорят, что морские пехотинцы все немного с приветом, когда дело доходит до драки. Фанатики войны, охотники за славой. Но ведь если копнуть поглубже, то мои ребята ничем не отличались от таких же во флоте или в армии. У нас тоже были и свои трусы, и свои герои, и хохмачи. И те, кто сходил с ума от тоски по дому или по своей девчонке. Свои пьяницы, картежники, музыканты...

И, конечно же, женщины. Те, кто ждал нас дома. И те, кто не захотел ждать.

Но разве много таких людей, как Сэм Хаксли, Дэнни Форрестер, Макс Шапиро? Что заставило вчерашних мальчишек бросить уютные дома, своих любимых, родителей и надеть военную форму? Что заставило их отдавать свои молодые жизни на Гвадалканале, на пропитанном кровью песке Таравы, на Сайпане? Они прошли через ад, но никогда не теряли этого поистине прекрасного чувства фронтовой дружбы...

Я всегда склоню голову перед тем, кто воевал. И неважно, в каких частях, главное, что человек знает, что такое война. Но тем не менее хочу подчеркнуть, что морпехи всегда были там, где труднее всего. Поэтому моя книга о батальоне непобедимых парней. И в том числе о моих ребятах — отделении связи.

После Перл-Харбора Корпус морской пехоты насчитывал всего несколько разбросанных по всему миру полков. Много хороших ребят — ветеранов Корпуса полегло, защищая чужие земли, названий которых у нас в Штатах раньше и не слышали.

И тогда в Корпус пришли эти юнцы, чтобы удвоить, утроить наши ряды и вместе с нами пройти нелегкую дорогу к победе...

* * *

Когда началась война (я имею в виду официально), шестой полк морской пехоты, где я служил, находился в Исландии. Полк наш имел славные боевые традиции и в свое время десятилетиями не вылазил из банановых войн. Во время первой мировой полк покрыл себя неувядаемой славой в Белль Вуде, остановив наступление германцев. За это французское правительство наградило нашу часть аксельбантом, который полагалось носить на левом плече.

Рассказывают, что в Шато-Тьерри, когда войска союзников начали отходить под натиском немцев, один из наших офицеров крикнул: «Отступать? Черта с два! Мы только пришли сюда!» Возможно, вы даже найдете эти слова в какой-нибудь исторической книге. Тогда это стало одним из боевых кличей морских пехотинцев.

Весь Корпус завидовал нашему полку, потому что мы, без сомнения, были лучшими. Поэтому нам придумали дурацкую кличку «шоколадки». И все из-за глупой байки, якобы в 1931 году шестой полк направлялся в Шанхай и в корабельной лавке вдруг обнаружилось, что в наличии нет ни куска мыла, зато практически весь трюм завален шоколадом...

Мы без сожаления покинули Рейкьявик, так как женщины и погода здесь были ниже нуля, а от местного виски просто с души воротило. Как только мы вернулись в Штаты, полк тут же распотрошили, разбросав по всему Корпусу, чтобы создать основу для сотен новых подразделений. Тысячи парней проходили подготовку в военных лагерях, и ветераны ценились на вес золота.

Мне дали месяц отпуска, а потом отправили на Западное побережье вместе с моим старым корешом сержантом Бернсайдом.

Что и говорить, мы были рады остаться в родном полку, чтобы помочь создать его практически заново. Меня назначили командиром связи батальона, а Бернсайда моим заместителем и одновременно командиром отделения радиосвязи. Лагерь Элиот, куда мы прибыли, располагался недалеко от Сан-Диего, Громадные бараки, выстроившиеся строго по линейке, еще пустовали.

Берни и я с радостью узнали, что капитану Хаксли присвоили звание майора и назначили командиром нашего батальона. Он был выпускник Аннаполиса, стопроцентный американец и офицер до мозга костей; крутой, но справедливый. Ростом почти два метра, широкоплечий и несгибаемый, он невольно внушал уважение и как ни гонял своих подчиненных, те не очень обижались, зная, что Хаксли (или, как его называли за глаза, Френч) всегда рядом с ними, во главе колонны, разделяет все их тяготы.

...Итак, мы с Берни стояли у бараков, с нетерпением ожидая, когда пополнение выгрузится из машины. До этого у нас был всего один радиооператор — Джо Гомес, скандальный тип, прибывший в Элиот всего неделю назад.

Водитель передал мне список личного состава, и, когда я увидел новичков, лицо у меня вытянулось дюймов на десять. Впрочем, у Берни, наверное, еще больше.

— Построиться! — со вздохом скомандовал я.

Эти ребята являлись самой жалкой пародией на морских пехотинцев.

— Браун Сирил!

— Я!

Господи Иисусе, да его же только от сохи оторвали! Небось, еще пару месяцев назад месил навоз где-нибудь на ферме в Техасе.

— Форрестер Дэниэл!

— Я!

Этот вроде ничего, но совсем юнец.

— Грэй Мортимер!

— Я!

Еще один чертов техасец. Ковбои хреновы.

— Ходкисс Мэрион!

— Я!

А этот еще и в очках... Так, ну что там дальше.

— Хуканс Энди!

— Я!

Здоровенный швед. Наверняка бывший лесоруб. Этот левую ногу от правой не отличит. Да что они там, сдурели? Кого они мне прислали?

Следующее имя удалось прочитать только со второй попытки.

— Сияющий... Маяк!

Может, у меня крыша поехала, или это кто-то из шутников в штабе постарался?

— Я! — пискнули откуда-то из второй шеренги. — Я индеец!

Великан швед посторонился, и я едва не уронил слезу. Этот несчастный краснокожий напомнил мне жалостливую картину «Конец пути». От горшка два вершка, нос картошкой... Жалкое зрелище, только глаза у него были, как у шкодливого кота.

— Звонски!

— Константин Звонски! Мои друзья зовут меня...

— Я сам решу, как называть тебя! — рявкнул я. Еще один в весе петуха. Ну что же это за морпех весом в пятьдесят килограммов? Как он будет тащить на себе Ти-Би-Уай[1]?

Бернсайд, бледный, как с похмелья, молча смотрел то на меня, то на пополнение. У Хаксли наверняка будет инфаркт, а старшину Китса, пожалуй, стошнит.

Тот, что был в очках, Ходкисс, нацепил вещмешок и нагнулся за двумя чемоданами.

— Что у тебя в чемоданах?

— Фонограф и пластинки.

Я подошел к нему и посмотрел пластинки. Что ж, хороший свинг всегда пригодится для поднятия настроения, но то, что оказалось у Ходкисса, совсем не походило на свинг. Шопен, Чайковский, Брамс, ну и тому подобное.

— Отведи их в бараки, Мак, — простонал Бернсайд. — По-моему, мне нужно в сортир.

— А ты чего ждал, сметану в пиве? — пискнул индеец, и все пополнение дружно заржало.

...Сказать, что пацаны, прибывшие в лагерь Элиот, сильно отличались от ветеранов, значило ничего не сказать. Они были просто невинные младенцы! Старого доброго Корпуса больше не существовало. Сплошной детский сад.

После первого же полевого учения старшина Китс стал всерьез подумывать об отставке или переводе в другую часть. Хаксли, обычно сдержанный и невозмутимый, как сфинкс, ругался последними словами, не стесняясь нашего присутствия.

Я находил для них самую грязную и тяжелую работу, какую только можно выдумать в полевых условиях, лишь бы поменьше видеть этих жалких цыплят. А когда дело дошло до работы на ключе, то мне захотелось обратно в Исландию.

Тогда я не знал, кто они, откуда и каким ветром их занесло в шестой полк. Наверное, с этого и нужно начать...

Глава 1

На третьей платформе крытого вокзала в Балтиморе провожали призывников. Где-то всхлипывали женщины, где-то слышались нарочито бодрые голоса мужчин.

Дэн ни Форрестер застегнул молнию на куртке и нервно переступил с ноги на ногу. Рядом с ним были его отец, младший брат Бад и лучший друг Вирджил со своей девушкой Салли.

— Эй, леди, а мой брат морпех! — крикнул Бад Форрестер проходившей мимо женщине.

— Потише, Бад, — поморщился мистер Форрестер. Кэтлин Уокер стояла рядом с Дэнни, крепко сжав его руку. Дэнни почувствовал, как повлажнела ее ладонь, когда мимо прошел сержант в синей форме морской пехоты.

— Жаль, что мама не пришла на вокзал, — вздохнул Дэнни. — Но она должна понять меня.

— Не беспокойся, сынок, с ней все будет в порядке.

— Черт возьми, Дэнни, — сказал Вирджил. — Хотел бы я уехать с тобой.

— Еще чего, — сердито бросила Салли.

— Я видел тренера Граймса, — продолжал Вирджил. — Он, похоже, обиделся, что ты не зашел попрощаться.

— Да он, наверное, привел бы сюда всю футбольную команду, а я... я не хотел этого. Я напишу ему.

— Ты не забыл бутерброды? — спросила Салли.

— Не забыл. Спасибо, Салли.

Генри Форрестер достал бумажник и протянул сыну десять долларов.

— Возьми, сынок.

— У меня уже есть двадцатка, па. Этого вполне достаточно.

— Бери, бери. Деньги никогда не помешают.

— Спасибо, па.

— Не знаешь, куда вас пошлют? — поинтересовался Вирджил.

— Понятия не имею. Одни слухи. Говорят, что несколько недель мы будем в тренировочном лагере где-то недалеко от Сан-Диего.

— Ты напиши, как только приедешь на место.

— Конечно.

— Эй, Дэнни, я хочу японскую саблю, ладно?

— Вряд ли я в ближайшее время увижу японцев, Бад. Ты лучше слушайся отца и помогай маме. И чтобы писал мне письма, понял?

Где-то навзрыд заплакала женщина, и вся толпа на несколько секунд притихла. Дэнни и Кэтти украдкой взглянули друг на друга.

— Ты, наверное, хочешь попрощаться с Кэтти. — Мистер Форрестер понимающе улыбнулся и подтолкнул сына к девушке.

Дэнни и Кэтти отошли в сторону. Она наклонила голову, пряча слезы, и он тихо заговорил с ней.

— Ты не передумала, зайка? Не беспокойся, я пойму, если это так.

— Нет... нет.

— Страшно, зайчонок?

— Немного.

— Мне тоже.

— Поцелуй меня, Дэнни.

Они стояли, обнявшись, пока не раздался металлический голос из громкоговорителя.

— Внимание! Призывники в Корпус морской пехоты, собраться на третьей платформе!

Пятьдесят парней почти с облегчением торопливо обнялись с провожающими и заспешили на место сбора.

— Становись! — рявкнул сержант.

Началась перекличка.

— Тэтум... Соффолас... О'Нэйлл... Гринберг... Вебер... Форрестер... Бурк... Томас... Все. Слушай мою команду! Всем в первый вагон. Запрещается употреблять алкоголь и не вздумайте дебоширить, иначе будет вызвана военная полиция. Все! Разойтись! У вас есть три минуты.

Строй сломался, смешавшись с провожающими.

— Ну, ребята, не сладко вам придется! — крикнул матрос, стоявший у края платформы.

— Ох, не сладко! — отозвался его подвыпивший приятель.

— Я тоже хочу с тобой! — всхлипнул Бад, уткнувшись лицом в куртку брата.

Дэнни потрепал его по голове.

— Счастливо, Дэн, — стиснул ему руку Вирджил.

— Береги себя, сынок.

— До свидания, отец, не волнуйся за меня.

Салли быстро чмокнула его в щеку и уступила место Кэтти.

— Я люблю тебя, Дэнни.

Ее голос все еще звучал у него в голове, когда Дэнни вскочил в вагон и подбежал к окну. Последние слова прощания — и поезд тронулся. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее...

Дэнни медленно опустился на полку. Теперь он остался один. Совсем один... Господи, зачем я сделал это? Сердце колотилось, как после пробежки... Зачем я это сделал?

Сидевший рядом парень протянул пачку сигарет. Дэнни поблагодарил, но отказался и представился:

— Форрестер, Дэнни Форрестер.

— Джонс, Эл Кью. Ты лучше зови меня по инициалам — Элкью. Так будет проще. Я из Лос-Анджелеса, а здесь гостил у дяди, когда началась война...

Дэнни рассеянно кивнул, глядя в окно. «Теперь я морской пехотинец... морпех... морпех». — «Морпех... морпех...» — подтвердили колеса поезда.

Все вокруг теряло реальность, и только одно чувство наполняло восторгом и тревогой: Кэтти любит меня...

Поезд ненадолго остановился в Филадельфии, чтобы забрать следующую партию призывников. И снова слова прощания, последние объятия.

— Береги себя...

— Пиши мне...

— Не волнуйся, родная, я вернусь...

— До свидания, Конни, я буду ждать тебя, любимый.

— Сьюзан... Сьюзан, ты только дождись меня...

— По вагонам!!!

Дэнни невидящими глазами смотрел в окно. Все случилось так быстро, что он все еще был дома, в Балтиморе...

Кэтлин Уокер, Салли Дэвис и Бад поджидали Дэнни и Вирджила в машине.

— Отличный был матч, Дэнни! — крикнул Бад, высунувшись в окно. — Вы с Вирджилом играли лучше всех.

— Что он здесь делает? — недовольно спросил Дэнни.

Настроение у него было неважное... Несмотря на то, что они с Вирджилом играли действительно здорово, их команда все же проиграла одно очко.

Вирджил пожал плечами.

— Твой отец ушел с моими родителями сразу после матча, а его оставил. Все равно твой братец не поехал бы домой без тебя.

Дэнни сел за руль. Бад тут же уступил место Кэтлин на переднем сиденье и перебрался назад к Вирджилу и Салли.

— Жаль, что я еще не взрослый, я бы показал, как надо играть, — вызывающе объявил он.

— Помолчи, — устало попросил Дэнни.

Бад на секунду умолк, глядя в окно. Машина проезжала Музей искусств, перед которым посреди травяного газона стояла статуя роденовского «Мыслителя».

— Отец говорит, что он сидит, как на горшке, — важно изрек Форрестер-младший.

— Бад! — рявкнул Дэнни, повернувшись к нему.

Младший брат тут же сник, хотя молчать после такого футбольного матча было для него сущей пыткой. Минут десять они ехали молча, пока Бад снова не выдержал.

— А Вирджил целуется с Салли!

— Дэнни, успокой его, не то я дам ему подзатыльник, — простонал Вирджил.

Когда они высадили друзей у дома Салли, где Вирджил собирался ужинать, Бад уже крепко спал на заднем сиденье.

Дэнни плавно развернул машину и покатил вниз по улице.

— В чем дело? Ты сердишься на меня — спросил он.

— Нет, конечно, — тихо ответила Кэтлин. — С чего ты взял?

— Ты все молчишь и молчишь. Словечка не проронила с тех пор, как мы сели в машину.

Она слегка коснулась кончиками пальцев синяка на его щеке.

— Больно?

— Пустяки.

— Наверное, мне следует гордиться тобой, как Салли Вирджилом, но я боюсь, что когда-нибудь тебе сломают шею во время матча.

Дэнни чуть улыбнулся.

— Значит, волнуешься за меня? Мне нравится, когда ты волнуешься за меня.

— Пойдем сегодня на танцы?

— С таким фингалом?

— Ладно, тогда посидим у меня, послушаем музыку. Ты, наверное, здорово вымотался.

— Ну, нет я уже две недели обещаю сходить с тобой на танцы, так что, Бог с ним, с фингалом. Светлее будет в зале...

Машина остановилась у дома Кэтлин. Дэнни оглянулся на крепко спящего Бада и привлек Кэтти к себе.

— Ты что, Дэнни! Соседи увидят.

— А мне плевать.

— Не глупи, — она мягко отстранилась. — Увидимся через час.

После танцев они поехали к озеру и там под тихую музыку, доносившуюся из радиоприемника, Дэнни снова и снова целовал Кэтти, а она сидела, подобрав под себя ноги, притихшая и печальная.

— В чем дело, зайка? Тебе холодно?

— Нет, — она отодвинулась от него и облокотилась на дверь. — Просто задумалась.

— Тогда поделись. Мне тоже интересно.

— Не знаю, как тебе сказать. Ты ведь скоро уезжаешь в Джорджию в колледж. — Голос у нее дрожал, но она пыталась говорить бодро. — Нам хорошо было вместе, правда?

— Я тоже думал об этом. Но что поделаешь, ведь надо получить профессию.

— Конечно.

— Я буду скучать по тебе, но ведь есть каникулы. Я постараюсь на лето устроиться здесь на работу.

— Ты здорово все продумал, да?

— Котенок, это же не зависит от нас. Ты же знаешь, я всегда хотел попасть в этот колледж.

— Знаю, — вздохнула она. — Но я очень боюсь, что ты встретишь другую девушку и забудешь меня.

— Зачем мне другая, если у меня есть ты? Когда-нибудь ты поймешь, почему я так хочу стать инженером-строителем. Они ведь ездят повсюду, по всему миру. Строят тоннели, мосты. Вот это настоящее дело! Инженеры везде нужны, а хороший инженер сам решает, в какой стране ему работать.

— Я знаю, ты давно об этом мечтал.

— Кэтти!

— Что?

— Ты пойми, мне очень не хочется расставаться с тобой.

Кэтти снова прижалась к нему.

— Может, это смешно, малыш, но иногда мне кажется, что, если другой парень прикоснется к тебе, я его убью.

— Правда?

— А в себе ты уверена, зайка? Я не хочу, чтобы ты из-за меня весь год сидела дома.

— Все равно без тебя я не хочу никуда идти.

— Пять лет — долгий срок... Подумай. Мне иногда хочется столько сказать тебе, но я не желаю тебя связывать. Надо сначала знать, насколько это у нас серьезно.

Кэтти вздохнула.

— Никогда не думала, что в жизни столько проблем.

* * *

Рано утром, в Буффало, новобранцев покормили в привокзальном ресторане, и, поев горячего, Дэнни понемногу начал приходить в себя и даже ощутил некоторое нетерпение — когда же они прибудут на место? Солнце светило в окна поезда и манило, звало, пробуждая знакомую всем мужчинам жажду приключений. Поезд постепенно заполнялся призывниками, которые садились почти в каждом большом городе.

— Привет, меня зовут Тэд Дуайер, а это Робин Лонг.

— Дэнни Форрестер, а тот тип наверху — Элкью Джонс.

— Как насчет перекинуться в картишки, ребята?

— Неплохая идея. Все равно до Чикаго еще далеко.

— В поезде уже полно народу.

— Будет еще больше.

Миля за милей рельсов, миля за милей американской земли, и долгие разговоры ни о чем, тягостные мысли о доме.

В туалетной предприимчивый тип по имени Шэннон О'Херни организовал нечто вроде мини-казино. О'Херни был здоровый малый, компанейский и разбитной, поэтому вскоре вокруг него собралась группа восторженных слушателей, а потом началась игра, сопровождаемая обильной выпивкой...

* * *

Генри Форрестер сидел в большом мягком кресле, погрузившись в воскресную газету. Бад, обложившись игрушками, расположился прямо на полу. Комнату наполнял голос футбольного комментатора:

— А сейчас, друзья, тридцатисекундная пауза для радиопереклички...

— Дэнни! — послышался из кухни голос миссис Форрестер. — Ты бы поторопился заехать за Кэтти. Ужин будет готов через полчаса.

— Хорошо, мама, уже еду.

— Бад!

— Ну, чего? — недовольно откликнулся тот на голос матери.

— Начинай накрывать на стол.

Ответ Бада потонул в возбужденном реве стадиона и пулеметной скороговорке спортивного комментатора:

— ...Только что Микки Паркс вышел на замену. Он заменил Кай Олдрича в центре. Кстати, если вы не знаете, то Микки дальний родственник адмирала Паркса. Микки, безусловно, один из любимцев публики. Четвертый сезон он выступает...

— Мы прерываем радиотрансляцию футбольного матча для передачи экстренного сообщения. Только что японскими самолетами атакована американская военно-морская база в Перл-Харборе. Мы будем постоянно держать вас в курсе событий...

— ...Итак, четвертый сезон Микки Паркс играет за «Краснокожих»...

— Ты слышал, отец?

— Гм... Что? Я тут вздремнул малость.

Зазвонил телефон. Бад поднял трубку и передал ее Саре Форрестер. Она несколько секунд слушала, а потом крикнула мужу:

— Генри! А где находится Перл-Харбор?

* * *

Генри Форрестер тихо постучал в комнату Дэнни и, отворив дверь, вошел. Его старший сын лежал на кровати, заложив руки за голову, и смотрел в потолок.

Окинув взглядом стены, увешанные фотографиями футбольных знаменитостей и команд, в которых играл Дэнни, Генри Форрестер присел на стул.

— Ты разве не будешь ужинать, сынок?

— Я не голоден.

— Мать очень расстроена. Сигарету хочешь?

— Нет, спасибо.

— Тебе не кажется, что нам нужно поговорить?

— Кажется, но как только я пытаюсь это сделать, мать закатывает истерику.

— Тогда давай поговорим вдвоем. Может, мне ты сможешь объяснить?

— Я не могу этого объяснить даже себе, папа.

— В школе мне сказали, что тебя готовы принять в колледж в Джорджии. Ты же мечтал об этом.

— Мечтал... Только разве я могу учиться в колледже, играть в футбол, когда началась война?

— Но тебе ведь всего семнадцать! Армия обойдется пока без тебя. Не беспокойся, когда ты им понадобишься, они сами найдут тебя.

Дэнни вздохнул и безнадежно махнул рукой.

— Ну вот видишь... Мы уже сто раз говорили об этом.

— Поговорим и в сто первый. Я должен понять, иначе просто не подпишу твои бумаги.

— Делай, как хочешь.

— Я бы еще понял, если бы тебе плохо жилось дома или ты влип в неприятности.

— Да дело вовсе не в том, что мне плохо. Наоборот, мне очень хорошо. Ты даже ключи от машины мне отдал.

— Тогда почему ты записался добровольцем в морскую пехоту?

— Лучше не спрашивай.

— А Вирджил?

— Ты же знаешь, он бы пошел со мной, но его мать очень больна.

Генри Форрестер потер ладонью лысеющую голову и глубоко затянулся сигаретным дымом.

— Знаешь, Дэнни, я так паршиво себя чувствую, когда понимаю, что не смог стать для тебя хорошим отцом, не дал тебе всего того, что мог бы дать.

— Да ты всю жизнь работал, как лошадь, когда же ты мог еще и мной заниматься!

Форрестер-старший снова выпустил клуб дыма.

— Я иногда завидую тебе, Дэнни. Да-да, я завидую своему собственному сыну! И все потому, что ты стал таким, каким я сам всегда хотел быть. Когда тебе не было еще и десяти, ты уже не нуждался во мне. Помнишь, как ты бегал продавать газеты на углу и каждый день приходил в синяках, но все-таки отвоевал это место?

Дэнни молча кивнул, не понимая, к чему клонит отец. Тот тем временем закурил новую сигарету и продолжал:

— А когда мы запрещали тебе играть в футбол и запирали тебя, ты убегал через окно. И опять-таки добился своего и стал футболистом. У тебя хватило характера настоять на своем. А у меня это никогда не получалось.

— О чем ты говоришь, папа!

— Я всегда хотел, чтобы ты играл в футбол, но я тогда принял сторону мамы, Впрочем, я всегда принимаю ее сторону... В общем... я вот что хочу сказать... В душе я горжусь, что мой сын пошел в морскую пехоту. Но не думай, что так легко расстаться со своим мальчиком... Ну, ты сам понимаешь...

— Папа! — Дэнни приподнялся на койке. — Папа... Я... я даже не знаю что сказать...

— Ты уже сообщил Кэтти?

— Нет, сэр.

— Тогда тебе лучше не откладывая повидаться с ней.

Глава 2

Константин Звонски лежал на скрипучей кровати, окутанный облаком синеватого дыма, медленно плывущего по потолку. Тусклая лампочка под потолком едва освещала убогую комнатку дешевого отеля.

Тишину улицы нарушил стук каблучков. Звонски метнулся к окну и отодвинул грязную штору. Это, должно быть, Сьюзан.

Нервно затягиваясь сигаретой, он слушал, как она поднимается по лестнице и подходит к двери. Едва она оказалась в комнате, он захлопнул дверь и обнял ее, свежую и раскрасневшуюся от январского холода.

— Господи, солнышко, ты же вся дрожишь.

— Я сейчас согреюсь.

— Нет-нет, ты чем-то напугана.

Она мягко освободилась от его рук, сняла пальто и, присев на кресло, закрыла лицо руками.

— Что, опять твой старик?

Она молча кивнула.

— Черт возьми, ну почему он не оставит нас в покое!

— Я сейчас... сейчас, Конни...

Он зажег ей сигарету.

— Спасибо, милый.

— Что, совсем плохо?

Сьюзан уже взяла себя в руки, но глаза у нее были полны слез.

— Как обычно. Обзывал, грозился... Но это уже не важно. Я здесь, значит, все в порядке.

Конни крепко ударил кулаком по своей ладони.

— Черт, иногда мне кажется, что он прав. Я не то, что тебе нужно... Иначе разве я позволил бы тебе приходить в этот крысятник? Он ведь желает тебе добра. Если бы я был таким парнем, как он хочет!

— Разве я когда-нибудь жаловалась?

— Да в том-то и дело, что никогда. Нет... я не то говорю...

Он отвернулся и оперся руками на стол. Сьюзан подошла сзади и, обняв его, положила голову ему на плечо.

— Ты сегодня даже не поцеловал меня, Конни.

Он тут же обернулся и обнял ее.

— Я так люблю тебя, солнышко, что иногда кажется, что сойду с ума.

Он несколько раз поцеловал ее, едва касаясь губами ее губ.

— Я тоже люблю тебя, Конни, — прошептала она.

Конни усадил ее на кровать.

— Слушай, малыш, мне нужно сказать тебе что-то важное. Мы уже говорили об этом. Твой отец не оставит нас в покое, поэтому нам нужно уехать из Филадельфии. Мы сможем... Я найду работу... Господи, ты же знаешь, что я стану пахать, как вол, только бы у тебя было все, что ты хочешь...

— Я знаю, Конни.

Он быстро нагнулся к ней и жадно, но в то же время нежно поцеловал в губы.

— Сьюзан, ты даже не представляешь, что значишь для меня. Вся моя жизнь — это ты. Без тебя и жить не стоит.

Она поцеловала его руку и улыбнулась.

— Надеюсь, мистер, вы знаете, что тоже небезразличны мне?

Он закурил сигарету и некоторое время нервно ходил по комнате, не зная, с чего начать.

— В общем, так... Вчера я записался добровольцем в морскую пехоту. — Долго мямлить было не в его характере.

— Что?!

— Подожди. — Он обнял ее. — Мне сказали, что нас повезут в Калифорнию, понимаешь? Я буду откладывать деньги, каждый цент, потом сниму тебе квартиру, и ты приедешь. Мы начнем жить сами, подальше от твоего отца и этого вонючего города. Вдвоем, понимаешь? — Он говорил торопливо, словно опасаясь, что она перебьет, но, увидев ее лицо, запнулся. — В чем дело, Сьюзан? Ты что, не рада?

— Н-не знаю, милый. Все это так неожиданно.

— Ты что, не хочешь уехать в Калифорнию?

— Дай мне подумать, Конни, как же так вот сразу... Некоторое время она задумчиво разглядывала его.

— Морская пехота, да?

— Это единственный выход. — Голос у него был почти умоляющим, — Там наверняка найдется работа, и я смогу быстро вызвать тебя.

— А твои мать и сестра?

Конни вздохнул.

— Мать подписала мои бумаги, а Ванде остался только год в школе. К тому же дядя Эд присмотрит за ними. И хватит об этом. Мы сейчас говорим о нас!

— Мне страшно, Конни.

— Ну что ты, маленькая, чего же тут бояться?

— Не знаю, но все равно страшно. Отец опасается трогать меня, пока ты здесь, а когда я останусь одна... Конни, столько всякого может случиться! А что, если ты не вызовешь меня в Калифорнию?

— Ты будешь там, клянусь тебе. Это ведь наш единственный шанс. — Он снова обнял ее и, уложив к себе на колени, укачивал, как ребенка. — Если мы останемся и будем встречаться в грязных отелях, ты скоро возненавидишь меня. А ведь я живу только для тебя, солнышко.

Его губы касались ее лица.

— Малыш, ты так и не согрелась.

— Я боюсь, Конни, что-то случится...

— Ш-ш-ш... Все будет хорошо, моя девочка.

— Правда? — Она пригрелась в его объятиях и постепенно успокоилась.

— Сегодня наш последний день перед Калифорнией, — прошептал он, медленно расстегивая пуговицы на ее блузке.

— Да, Конни... да, милый...

* * *

Константин Звонски вышел из ресторана вокзала Чикаго, где призывников накормили ужином, и остановился на платформе выкурить сигарету.

— Эй, приятель, мы с тобой нигде не встречались? — раздался голос позади.

Звонски обернулся и внимательно оглядел высокого красивого парня, заговорившего с ним.

— Может, и встречались. Лицо знакомое. Ты призывался в Филадельфии?

— Нет, в Балтиморе... Вспомнил! Ты играл за «Сентрал Хай»!

— Играл... Черт возьми, так это ты тот полузащитник из Балтимора, который попортил нам столько крови! Рад познакомиться, старик. Меня зовут Звонски.

— Точно, имя я теперь тоже вспомнил. И ты еще говоришь, что я попортил вам крови! А кто половину матча мотал нашу защиту?

Лицо маленького поляка расплылось в довольной улыбке.

— Неплохая была игра, да?

— Отличная. Наши ребята много говорили о тебе на обратном пути в Балтимор. Для своего веса ты чертовски здорово играл. Меня зовут Дэнни Форрестер. Ты тоже в Сан-Диего?

— А куда же еще?

— Как, говоришь, твое имя?

— Зови меня просто Ски, так легче запомнить.

— Слушай, мы тут с ребятами в кино собрались. Все равно до отправления еще часа четыре. Идем с нами, а?

— С удовольствием.

...Спустя несколько часов, когда поезд проносил их через поля Иллинойса и Дэнни безуспешно пытался заснуть, до него донесся голос Ски.

— Спишь?

— Разве тут уснешь?

Он был прав. Из туалета, где засела разухабистая компания О'Херни, доносились взрывы хохота и гомон голосов.

— Мне тоже что-то не спится.

— Интересно, что там нас ждет в Сан-Диего?

— Скоро увидим... У тебя есть девушка, Дэн?

— Есть.

— У меня тоже.

— Я как раз сейчас думал о ней.

— И я тоже. Я всегда думаю о ней. И скучаю не по дому, а только по Сьюзан. — Ски приподнялся и протянул Дэнни фотографию. — Вот она.

Дэнни внимательно рассмотрел черноволосую девушку и вежливо присвистнул.

— Хороша, правда? — просиял Ски.

— Чертовски хороша.

— А у тебя есть фото твоей девушки?

Вернув Дэнни комплимент по поводу Кэтти, Ски заложил руки за голову и уставился в потолок.

— Как только закончим обучение в лагере, я сразу вызову ее и женюсь. А ты собираешься жениться на своей?

— Мы пока не думали об этом.

— Обычное школьное увлечение, да?

— Нет, просто мне кажется, что сейчас не время для этого. Кто знает, что случится с нами?

— Это понятно, но у нас все по-другому. Мы уже вроде как муж и жена. Она для меня все. Весь мир, вся жизнь...

— Это я могу понять. Правда, могу.

— Я чертовски рад, что встретил тебя, Дэнни. Хорошо бы попасть в одно подразделение.

Дэнни кивнул, и они умолкли, думая каждый о своем.

* * *

Марвин Уокер лежал на диване и читал журнал, время от времени качая головой и тихо ругаясь себе под нос. Сибил Уокер сидела рядышком в кресле и молча вязала, поглядывая на кухню, где занималась дочь.

— Марвин!

— Черт бы их побрал, это не правительство, а банда коммунистов!

— Марвин!

— Так зажимать налогами рабочего человека...

— Марвин, немедленно брось этот журнал!

— А? Ты что-то сказала, дорогая?

— Я хочу поговорить с тобой.

Марвин снял очки для чтения и внимательно посмотрел на жену.

— Что-то случилось, Сибил?

— Тебе не кажется, что пора нам поговорить по душам с Кэтти?

— Это по твоей части. Вы, женщины, сами разберетесь.

— Да я не об этом...

— А о чем же тогда?

— О ней и Дэнни.

— О Господи, ты опять за свое.

— Да, а ты его вечно защищаешь.

— Ок мне нравится.

— Мне тоже. Он хороший мальчик, но, по-моему, Кэтти еще рановато постоянно встречаться с одним парнем.

— Тихо, женщина. Вечно ты из мухи слона делаешь. Что в этом плохого?

— Ей нужно встречаться и с другими парнями, она же никого, кроме Дэнни, не знает и, по-моему, знать не хочет.

— Если тебя это так волнует, то, как тебе известно, он скоро уезжает в колледж.

— Вот поэтому я и не хочу, чтобы Кэтти чувствовала себя связанной.

— Слушай, пусть они сами решают. Так будет лучше.

— Но, Марвин...

— Дэнни славный парень, и я рад, что он встречается с нашей дочерью. Надеюсь, что там, в колледже, его не уведут из-под носа у Кэтти, Это и будет им испытанием разлукой. А все остальное пусть решают сами.

Сибил вздохнула и снова принялась за вязание, когда в дверь позвонили.

Нацепив подтяжки, Марвин пошел открывать.

— Привет, Дэнни.

— Добрый вечер, мистер Уокер, здравствуйте, миссис Уокер.

Кэтти тоже вышла на звонок.

— Привет, Кэтти. Я знаю, ты должна заниматься, но мне нужно сказать тебе кое-что важное.

Кэтти посмотрела на отца. Тот кивнул.

— Идите, только ненадолго.

Пока Кэтти одевалась, Дэнни ждал ее на скамейке во дворе.

— Что ты хотел мне сказать?

— Даже не знаю, с чего начать, — Он не сводил глаз с ее лица.

— Ты уезжаешь, так? — подсказала она.

Он кивнул.

— Ты записался добровольцем в морскую пехоту, — едва слышно продолжала Кэтти.

— Откуда ты знаешь?

Она отвернулась, чтобы скрыть слезы.

— Я с самого начала войны знала, что ты это сделаешь. А на новогоднем вечере ты меня так поцеловал, словно прощался... Когда ты уезжаешь?

— Через несколько дней.

— А как же колледж... и все остальное?

— Придется подождать.

— А мы?

Он промолчал.

— Дэнни, ты действительно должен это сделать?

— Да.

— Но зачем?

— Лучше не спрашивай. Я и сам уже сто раз себя спрашивал. Что-то внутри ноет, точит... не могу объяснить.

— Я могу. Это потому, что ты — это ты.

— Малыш... я. — Он запнулся, подбирая слова. — Я хотел бы, чтобы ты вернула мне кольцо.

Она побледнела, и он торопливо заговорил, пытаясь объяснить:

— Понимаешь, колледж — это одно, а здесь я не знаю, когда вернусь и вернусь ли вообще. Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной ждать меня. Тем более, что мы не знаем, насколько серьезны наши чувства. Возможно, ты еще передумаешь.

— Я никогда не передумаю, — прошептала она, не сводя с него глаз. Слезы текли по ее щекам, и она даже не пыталась их скрыть.

— Солнышко, не плачь, только ради всего святого, не плачь. — Он обнял ее. — Я же делаю это для тебя.

Может, ты захочешь встречаться с другим парнем, пока меня не будет.

— Да никто мне не нужен, кроме тебя, — сквозь слезы проговорила она.

— О Господи, — вырвалось у него. — Правда?

— Да... да... да... Я хочу быть твоей девушкой и только твоей.

— Ты хоть понимаешь, на что идешь?

— Мне все равно, лишь бы знать, что ты мой.

— А что скажут твои родители?

— Все равно...

— Зайчонок... малыш... я даже не знаю, что сказать. Ты станешь писать мне?

— Хоть каждый день. Я буду ждать тебя. Сколько нужно, столько и буду ждать.

Он осторожно вытер слезы с ее глаз.

— Теперь получается, что мы вроде как помолвлены.

Она кивнула и робко улыбнулась.

— Столько ночей, котенок, я мечтал о тебе... как я скажу тебе...

— Я тоже.

— Я люблю тебя, Кэтти.

— Я тоже. Я очень люблю тебя, милый.

Утром поезд был уже в Канзас-Сити. Очередная партия призывников. Поезд гудел от разговоров, сплетен, сальных шуток. О'Херни со своей бандой допили последнюю бутылку и пошли побираться по всему поезду. По пути они учинили две драки, но потом набрали достаточное количество спиртного и снова вернулись в свое «казино». В Эль-Пасо О'Херни пытался заманить в поезд патриотически настроенную молодую особу. Он уже прикидывал, что до Сан-Диего ее услугами успеют воспользоваться человек двести. По пять долларов с носа будет в самый раз, а потом... Его планы грубо разрушил появившийся сержант, который коротко и в энергичных выражениях предложил девице уматывать, пока не поздно. Что она и сделала, невзирая на патриотизм.

О'Херни и компания продолжали бузить, пока в Дугласе в поезд не пригласили военную полицию...

Предпоследняя остановка в Тихуане. Все восемьсот человек прилипли к окнам, во все глаза глядя на южную экзотику.

— Интересно, нас будут встречать с оркестром?

— А почему нет? Мы ведь первый батальон с востока.

— Надеюсь, моя синяя форма уже готова. Я бы хотел пройтись сегодня по городу уже в форме.

— А я слышал, что пару недель нас вообще выпускать не будут.

— Спокуха, корешок, уж я-то сегодня сорвусь в Сан-Диего.

Поезд плавно подкатил к перрону и замер. У перрона стояла длинная колонна крытых грузовиков, возле которых суетились сержанты и капралы. Форма у них была зеленая, а вовсе не синяя. Это насторожило новобранцев.

— Контингент из Филадельфии и Балтимора! Ваши грузовики номер тридцать шесть и тридцать восемь. Построиться! Перекличка!

Колонна двинулась к базе морской пехоты, провожаемая криками моряков с улиц Сан-Диего:

— Ох, пожалеете, ребята!

— Хлебнете сполна!

Тоску несколько скрашивали жара и экзотическая природа. Для жителей Атлантического побережья все было в диковинку. А потом колонна въехала на военную базу. Призывников построили на огромном плацу и повели к видневшимся вдали палаткам. Подойдя поближе, все по очереди стали разглядывать большой фанерный щит с надписью:

"Учебный полигон. База Корпуса морской пехоты.

Сан-Диего. Калифорния".

Оставь надежду, всяк сюда входящий.

Глава 3

— Так, внимание, ребята! Сейчас всем в столовую! У вас сегодня первый трудный день, и я не хочу, чтобы кто-то свалился с копыт. Бросьте свои шмотки и за мной!

В столовой Дэнни, как, впрочем, и многие другие, был приятно удивлен обедом. Он всегда считал, что в армии хоть и обильная, но грубая пища. Вместо этого он обнаружил на столе жареное мясо с картошкой, салат, желе, мороженое и даже кофе с молоком.

После обеда их разбили на группы по шестьдесят человек и повели к баракам. Элкью, Дэнни и Ски с неудовольствием отметили, что О'Херни попал в их группу.

Короткий пронзительный свисток оборвал гул голосов, и все внимание обратилось на стоявшего посреди барака капрала.

— Никому не выходить из барака! Я скоро вернусь, и первый, кто меня увидит, должен подать команду «смирно!»

— Вы будете нашим инструктором, капрал?

— Своего инструктора вы увидите утром, — ответил капрал, и, чтобы пресечь дальнейшие вопросы, гаркнул: — Скоро все узнаете сами!

Когда он ушел, Дэнни и Ски стали с интересом разглядывать несколько висевших на стене плакатов, Одни из них гласил: «Устав и традиции ВМС США». Плакат содержал два ряда слов, отпечатанных таким мелким убористым шрифтом, что ненадолго задержал их внимание. На втором плакате наглядно показывалось, как различать звания и нашивки во флоте и в Корпусе морской пехоты. Третий плакат оказался самым интересным.

"Общепринятые слова и выражения, употребляемые в ВМФ и Корпусе:

ХБ — хлопчатобумажная форма.

Молодой, салага — новобранец.

Переборка — стена.

Жратва, шамовка — пища.

Палуба — пол.

П. И. — полевой инструктор.

Камбуз — кухня.

Гальюн — туалет.

Люк — дверь.

Трап — лестница".

И дальше в том же духе. Изучив список, Ски некоторое время переваривал информацию, а потом, просияв, объявил:

— Пойду схожу в гальюн!

Впрочем, через несколько секунд он вернулся и потащил в гальюн Дэнни. В самом конце длинного ряда кабинок Ски молча кивнул на табличку «Только для больных венерическими заболеваниями».

Оба переглянулись и поспешно ретировались.

Дэнни взглянул на часы. Они показывали без четверти десять. Застегнув куртку, он вышел на улицу и, закинув голову, долго смотрел в усыпанное звездами небо Калифорнии. Было прохладно, но, конечно, не так, как в Балтиморе. Человек шестьдесят обритых наголо парней в трусах и майках, отчаянно пыхтя, пронеслись мимо, словно стадо бизонов. За ними, как лихой ковбой, легко бежал капрал, выкрикивающий слова команды вперемешку с отборной руганью.

Дэнни проводил их взглядом и, недоумевая, пошел обратно в барак. Краем глаза он успел заметить возвращающегося в их барак капрала и поэтому первым рявкнул: «Смирно!», чем вызвал невообразимую панику среди мирно отдыхавших новобранцев.

Капрал махнул рукой.

— Построиться! Вещи оставьте здесь. Вам они больше не понадобятся. За мной!

Дэнни и его друзья оказались где-то в середине длинной колонны из восьмисот человек, которые теперь стали батальоном. Потом их выстроили в колонну по одному и приказали раздеться до пояса. Получилось что-то вроде очереди длиной в полмили. Вдоль всей очереди галопом пронеслись двое санитаров. У одного было ведерко с краской и кисть, у другого журнал. Каждому из новобранцев быстро рисовали на груди порядковый номер, который тут же заносили в журнал.

Было уже за полночь, а они все стояли в очереди у медчасти.

— О Господи, — стонал Элкью. — Говорил мне мой бедный папочка, чтобы я не покидал родную плантацию. Папочка! Как ты был прав! С каким удовольствием я бы сейчас нежился в постели... ох, с каким...

— Всем заткнуть пасти! — прорычал кто-то из капралов, прохаживавшихся вдоль колонны. Настроение у них было явно не из лучших.

Наконец группа Дэнни все-таки попала в здание, где у всех быстро взяли кровь из пальца, потом из вены (на реакцию Вассермана), осмотрели глаза, уши, нос, прослушали сердце и проверили рефлексы. Осмотр закончился измерением давления и рентгеном.

Едва последний человек покинул медчасть, всю колонну погнали к другому бараку.

— При входе снимать всю одежду, — раздалась команда.

— О-ох, — слабо простонал Элкью. — О-о-о...

В этом бараке их ждал отлично сработавшийся коллектив санитаров, которые в считанные мгновения приветствовали входившего четырьмя инъекциями. Одна в правую руку, две в левую и на закуску еще одна в филейную часть. Последний укол санитары проводили особенно слаженно, даже не без некоторого изящества. Сначала один кусочком проспиртованной ваты дезинфицировал нужный участок и, словно стрелку от дартса, втыкал туда иглу. Затем другой вставлял в иглу шприц, делал инъекцию и элегантно бросал использованную иглу в стерилизатор.

Совершенно вымотавшийся за последние дни О'Херни напряженно следил, как делают инъекции стоявшему перед ним парню. На лбу ирландца выступила испарина. Когда один из санитаров воткнул иглу в зад новобранцу, глаза О'Херни закатились и он свалился на пол...

В свой барак они доковыляли в половине третьего утра и обессиленно упали на койки. Дэнни долго пытался устроиться то на спине, то на боку, но заснул, только перевернувшись на живот...

* * *

Подъем!

В бараке вспыхнул свет. Дэнни приподнялся. Это что, шутка? Он же только заснул. Разлепив глаза, он взглянул на часы. Половина пятого. На всякий случай он даже прослушал мерное тиканье механизма. Все в порядке. Успокоившись, Дэнни снова склонил голову на подушку, однако в следующую секунду пронзительный свисток дал ему понять, что это не штука.

Было все еще темно и звезды по-прежнему ярко сияли в небе. Потянувшись, Дэнни спрыгнул со второго яруса и поплелся к туалету вслед за толпой полусонных парней, проклинающих все на свете.

Плеснув в лицо холодной воды из крана, он немного пришел в себя.

— Моя бедная мамочка говорила мне... — прохрипел где-то недалеко Элкью Джонс.

Едва успели одеться, как их погнали в столовую на завтрак, а потом снова к бараку, где приказали построиться.

Ждать пришлось около получаса. Высокий жилистый капрал, одетый в форму цвета хаки, прошелся вдоль строя.

— Смир-рна! — рявкнул он.

Солнце только-только выглянуло из-за горизонта, и его первые лучи осветили угрюмые лица новобранцев.

Капрал коротко взмахнул полуметровым жезлом, словно подавая команду.

— Отныне вы все сто сорок третий взвод. Я капрал Уитлок, и вы еще проклянете этот день, потому что познакомитесь со мной!

— Эй, капрал! Может, лучше дадите нам выспаться? — недовольно буркнули из строя.

— Кто это сказал?!

— Ну, я, — отозвался Дуайер.

Строй расступился, давая дорогу капралу. Некоторое время он разглядывал провинившегося.

— Как твое имя, сынок?

— Тэд Дуайер.

— Мое имя рядовой Теодор Дуайер, сэр, — поправил его капрал.

— Ря... рядовой... Теодор... Дуайер... сэр.

— Ты что, жуешь резинку?

— Ага, сэр.

— Проглоти!

Дуайер от неожиданности выпучил глаза громко икнул и... проглотил резинку.

Капрал снова не торопясь прошелся перед новоиспеченным взводом, застывшим от увиденного.

— Янки х-хреновы, — прошипел наконец Уитлок. — Я буду называть вас именно так, ублюдки. А вы будете называть меня «сэр». Вы, сукины дети, теперь даже не люди. И не вздумайте считать себя морпехами. Вы все салаги! Са-ла-ги! Ясно? Самая низшая форма живого организма. Я, конечно, попытаюсь сделать из вас подобие морских пехотинцев, хотя это невозможно за три месяца. Невозможно, потому что вы самое жалкое отродье, какое я видел в жизни! И навсегда вбейте в свои тупые головы, что, может, ваши души и принадлежат Господу, но зато ваши задницы наверняка принадлежат мне!

Приветственная речь инструктора произвела впечатление. Во всяком случае уже никто не хотел спать.

— Перекличка! — объявил капрал и развернул список личного состава...

— О'Херни!.. Я сказал, О'Херни!

— Здесь, — прохрипели из строя.

Уитлок подошел к здоровенному ирландцу.

— В чем дело, салага? Голос потерял?

— Пропил, — уточнил О'Херни и бросил на песок окурок.

— Ну-ка подними, салага!

— Я тебе не салага! — Шэннон сжал кулачищи, исподлобья поглядывая на капрала.

Уитлок жезлом поднял ему подбородок.

— Для крутых салаг или считающих себя таковыми у нас есть свои методы. Подними окурок!

Шэннон нагнулся за окурком, когда надраенный до блеска ботинок капрала врезался ему в живот. О'Херни глухо охнул и, хватая ртом воздух, осел на песок, а капрал разразился очередной нескончаемой тирадой и проклинал взвод в течение десяти минут, лишь изредка повторяясь в выражениях. Потом без всякого перехода начал перечислять правила внутреннего распорядка. Никаких увольнений, никаких личных вещей, конфет, жевательной резинки, газет, журналов и многого другого. И с каждым словом новобранцы все яснее понимали, в какую ловушку они попали. Да, это и был солнечный Сан-Диего.

Из барака капрал перегнал их в палаточный городок, который располагался между грунтовым плацем и широкой полосой песка, тянувшейся до самого залива.

Разумеется, Дэнни, Ски и Элкью Джонс поспешили занять трехместную палатку, чтобы не жить рядом с О'Херни.

Потом с новобранцами пришел знакомиться взводный сержант Беллер, тоже техасец и не менее грубый, чем Уитлок. В своей вступительной речи Беллер дополнил высказывания по поводу нового взвода, а затем отправил их на вещевой склад получать обмундирование.

Носки, дождевики, куртки, ботинки, полевые шарфы и все остальное летело в новобранцев без разбору. На робкие попытки заменить неподходящую вещь на их головы обрушивался каскад замысловатых проклятий. Исключение делалось только для обуви. Кое-как упаковав полученные вещи в РД (ранец десантника), новобранцы бросились к палаткам, чтобы сбросить там этот груз и бежать обратно за матрасами, ремнями, патронташами, саперными лопатками и прочим. Но и это было еще не все. Каждый получил по ведру, куда свалили всякую мелочь, стоимость которой потом вычтут из жалованья: кусок хозяйственного мыла, бритвенный набор, кусок банного мыла, зеркальце, сигареты, зубная щетка, одежная щетка, сапожная щетка... Уф-ф! Голова кругом.

После обеда снова построение. Краткое и выразительное наставление о правилах внутреннего распорядка и форме одежды.

— В бытовке, обезьяны, есть пара утюгов, поэтому завтра утром все должны быть в наглаженной и подогнанной форме, ясно? Р-разойдись!

Они, конечно, сделали что смогли но, увидев их утром, Уитлок закатил глаза.

— О Господи! Что это передо мной?!

Кое-как подогнанная форма, неразношенные, с виду каменные ботинки, каски, болтающиеся на макушках или надвинутые по самую переносицу.

— Янки х-хреновы! Ты как надел каску, О'Херни?!! — Удар кулаком по каске, так что она налезает на нос.

По рядам сразу прошло движение. Все поспешно поправляли каски.

— Даю три часа, чтобы как следует подогнать форму, свиньи противные. Вон отсюда!..

* * *

— Да я никогда в жизни не шил, — плакался Элкью, очередной раз втыкая иголку себе в палец.

— Эх, сюда бы мою мамашу, — вздохнул Ски.

— Знаете, ребята, у меня такое предчувствие, что мне этот лагерь не понравится, — таинственно сообщил друзьям Элкью.

— Господи, целых два с половиной месяца!

— Ну, а как вам сержант?

— Мировой парень. Я вспомнил, где видел его раньше. Его морда на рекламном плакате. Где только они находят подобных самородков!

— Твою мать!

— Что такое?

— Опять укололся.

— А я, по-моему, уже управился, — поднялся Дэнни. — Надо занять очередь на утюги...

...Снова резкий свисток на построение.

— Становись! Сейчас я поведу вас на просмотр кинофильма, так что постарайтесь хотя бы выглядеть, как строй солдат.

— Капрал Уитлок... сэр!

Капрал повернулся и ударом кулака напялил каску на нос Элкью.

— Сэр, рядовой Джонс испрашивает разрешения обратиться к инструктору, — прошипел он. — Ты что, не можешь простых слов запомнить, образина?!

— Сэр... рядовой Джонс просит разрешения обратиться к инструктору, ва-ваша светлость...

— Смотри мне, салабон. Чего тебе?

— Сэр, как я понял, мы идем в кино?

— Сразу видно, что ты сообразительный малый.

— Сэр, а ничего, если я останусь в палатке?

— Вам всем нужен отдых, — пояснил капрал измотанному от усталости взводу, который ни о чем так не мечтал, как плюхнуться на койки. — Поэтому мы идем в кино. Это важно для поднятия настроения личного состава. Однако если вы, рядовой Джонс, желаете остаться, то я не возражаю.

— Спасибо, сэр, спаси вас Бог, спасибо.

— Сержант Беллер! — позвал тем временем Уитлок.

Сержант выбрался из палатки, очень напоминая при этом тяжелый танк, выезжающий из ангара.

— Сержант, рядовой Джонс не хочет идти в кино.

— Это правда, рядовой Джонс?

— Нет-нет, что вы, сэр! Я думаю, что кино это как раз то, чего мне сейчас не хватает.

— Значит, по-твоему, я брехун? — вкрадчиво спросил Уитлок.

— Что вы, сэр! Конечно, нет! Просто я сначала не хотел идти, а теперь глубоко сожалею об этом.

— Морпех никогда ни о чем не сожалеет, салабон!

— Ладно, капрал. Раз рядовой Джонс не хочет идти в кино, пусть остается.

— Вы совершенно правы, сержант. Я тоже так думаю.

— Чудненько. Лучше вместо этого мы дадим ему возможность немножко размяться.

— Мама, — едва слышно всхлипнул Элкью.

— Знаешь, где находится залив, плесень забортная?

— Никак нет.

— Три мили во-он туда.

— Во-он туда, сэр?

— Туда, туда. А теперь, рядовой Джонс, возьмите свое ведро, а лучше два ведра, и бегом к заливу за водой. Принесешь мне два полных ведра соленой воды. И смотри, я сказал полных, иначе придется тебе их выпить.

— Слушаюсь, сэр! Два полных ведра соленой воды!

...Дэнни плохо помнил, о чем был фильм. Он все время засыпал, привалившись к Ски, который время от времени тыкал его локтем и шипел.

— Не спи, Дэн. Уитлок наблюдает за нами. Да проснись ты, черт возьми...

* * *

Вскоре сигнал побудки стали транслировать через громкоговорители, развешанные по всему лагерю, и этот сигнал стал самым ненавистным для новобранцев.

Сорок пять минут для того, чтобы одеться, умыться, побриться, заправить койку и построиться на утреннюю зарядку. Потом, еще в темноте, строем в столовую. Построиться возле столовой и ждать. Как раз здесь Дэнни приспособился спать стоя, опираясь на Ски. Кормили их по-прежнему сытно, обильно и вкусно.

После завтрака возвращались к палаткам. Уборка территории. Не дай Бог, инструкторы откопают из песка окурок. Никому не поздоровится.

— Как-то странно мы воюем, ребята.

— Ага, я тут получил письмо от своих. Пишут, что очень гордятся мной, — сообщил Элкью, ползая на четвереньках с ведром в руках. — Видели бы они меня сейчас.

* * *

— Смир-рна! С этого дня у вас появляется еще одна Библия. — Капрал поднял над головой «Спутник морского пехотинца». — И если Библия может спасти вашу душу, то эта книга может уберечь вашу задницу. Вы нам нужны живыми! Пусть другой ублюдок сдохнет за свою страну, а вы нам нужны живыми! Так, а теперь у меня для вас еще сюрприз, янки х-хреновы. Сегодня я поведу вас к парикмахеру.

— Тому парикмахеру овец бы стричь, — прошептал Черник, фермер из Пенсильвании.

— Еще, небось, и деньги сдерут.

— Уж в этом не сомневайся, корешок.

Группами по пять человек они входили в парикмахерскую, расположенную в одном из бараков. Остальные ждали в строю.

— Мне чуть подбрить виски и освежить одеколоном, — грустно вздохнул Элкью, опускаясь на стул.

— Ничего, это превентивная мера против вшей. И к тому же теперь вы все будете одинаковые — лысые. Салаги бритоголовые, — утешил его парикмахер.

После парикмахерской новобранцы впервые услышали, как смеется капрал Уитлок. Да они и сами смеялись, глядя друг на друга.

После обеда Беллер устроил смотр и долго ходил вдоль строя, пока не остановился перед Дэнни.

— Как твое имя, сынок?

— Рядовой Форрестер, сэр!

— Ты брился сегодня утром?

— Нет, сэр.

— Почему?

— В гальюне было полно народу, сэр. Кроме того, сэр, на гражданке мне хватало бриться дважды в неделю.

— Вот как?

Беллер нашел еще одного непобрившегося. Им оказался О'Херни. Его и Дэнни поставили перед строем.

— Ребята, если в Корпусе положено бриться каждое утро, то вы должны бриться каждое утро. Рядовой Джонс!

— Я брился, сэр, даже дважды.

— Рядовой Джонс, марш в гальюн и найти мне две самые ржавые и тупые бритвы.

— Есть, сэр!

Дэнни и О'Херни, стоя перед строем, скребли друг друга тупыми бритвами, без мыла, до тех пор, пока Беллер не остался удовлетворен их видом.

* * *

— Вам еще многому предстоит научиться, салаги, но для начала вы должны уметь хотя бы строиться, — вещал капрал Уитлок, расхаживая перед строем. — Перво-наперво вам следует запомнить свои места в строю. Так, все долговязые встаньте слева от меня, а блохи пусть встанут справа.

Дэнни, О'Херни и Черник возглавили колонну по трое, в то время как Ски, Дуайер и Зилч замыкали ее.

Построив взвод, капрал недовольно покрутил головой.

— Ладно, пока сойдет. А теперь запомните своих соседей, чтобы сразу находить место в строю.

И началась строевая подготовка. Сотни и тысячи раз повторенные движения. Морпех должен уметь стоять по стойке «смирно», И они долгими часами стояли не шелохнувшись.

— А между прочим, я согнул большой палец ноги, когда он отвернулся.

— Никогда не думал, что можно так долго разучивать стойку «смирно». Что же будет, когда нас начнут обучать строевому шагу?

— Джонс!

— Я, сэр!

— Кем это ты себя вообразил? Прусским генералом? Расслабься.

— Есть, сэр! Расслабляюсь, сэр!

— Форрестер!

— Я, сэр!

— Выйти из строя! Смотрите все! Наконец-то хоть один понял, чего от него хотят. Встать в строй! Попробуем еще раз. Смир-рна! Отставить! Е-мое, салаги, выучитесь вы когда-нибудь или нет?!

Три дня они учились строиться, стоять смирно, вольно и прочим командам, выполняемым в строю. Заодно по утрам их приучали, как правильно заправлять постель. При первой же проверке пятьдесят постелей вышвырнули из палаток, как неправильно заправленные. РД перетряхивались по нескольку раз, дабы научить салаг, как укладывать вещи. Некоторые по десятку раз заправляли кровати, прежде чем инструкторы остались довольны. Но те не менее они учились, и с каждым последующим днем выброшенных постелей и развороченных РД становилось все меньше.

"Дорогая Кэтти!

Впервые за все время, что я здесь, выдался свободный час, чтобы написать тебе. Нас тут крепко взяли в оборот и обучают целыми днями. Инструкторы оказались крутыми ребятами.

Я тут подружился с двумя мировыми парнями, Ски и Элкью Джонсом. А вообще все хорошо. Родная моя, я не знаю, когда и куда нас отправят, но если ты передумаешь, то лучше сейчас, до того как будет слишком поздно отступать. Знаешь, я даже рад, что нам не дают продыху. Боюсь, я сошел бы с ума, если бы постоянно думал о тебе..."

* * *

— Господи, как же я надену эту гимнастерку?

— Что там у тебя, Элкью? Почему ты не сможешь надеть ее?

— Откуда я знал, что не нужно бросать в ведро с водой целую пачку крахмала! Теперь Уитлок меня повесит.

— Становись!

Уитлок медленно шел вдоль строя, делая замечания.

— Ремень грязный... Носки грязные, постирай еще раз... Этим ХБ можешь драить гальюн...

— Джонс!

— Я, сэр!

— Что ты сделал с формой?

— Сэр... мама... — застонал Элкью, когда капрал ногой перевернул его ведро с выстиранным обмундированием прямо на песок.

* * *

— Так, внимание сюда, образины! Не знаю, что это я с вами так цацкаюсь. Похоже, у вас ни хрена не получится... Движение всегда начинать с левой ноги... О'Херни, покажи, где у тебя левая нога, если можешь... Правильно. Запомни ее. Ширина шага тридцать дюймов, салаги, ясно? Не двадцать девять и не тридцать один. Взво-од! Шагом марш! Левой, левой! Держать интервал! Левой!

Час за часом занимались они строевой под резкие отрывистые команды капрала.

— Левой! левой! Правый фланг, подтянись! Раз, раз, раз, два, три! А теперь хором!

— Раз, два, три, — кричал взвод.

— Не слышу! Ни хрена не слышу!

— Раз, два, три, — ревели шестьдесят глоток.

— Вот так! Черник, брось думать о девчонке, ее наверняка уже снял какой-нибудь цивильный... Левой! Левой!

Глава 4

К концу недели бритоголовые новобранцы сто сорок третьего взвода уже неплохо ходили строем, хотя, конечно, бывало, что на поворотах несколько человек вдруг решали двигаться совсем в другую сторону. К этому времени почти у всех на лбу были ссадины от касок, нахлобученных ударом кулака капрала. Синяки на ребрах от инструкторских жезлов тоже неплохо напоминали об усвоенных уроках. Им начали каждый день читать лекции. Первая медицинская помощь, личная гигиена половых контактов в Сан-Диего и профилактика венерических болезней, в общем, всякая полезная информация, которую должен знать морской пехотинец...

За час до отбоя в палатку Дэнни набилось полно гостей. Черник, Дуайер и Милтон Нортон. Последний, очень образованный уравновешенный человек, гораздо старше остальных, пользовался особенным уважением взвода.

Дэнни только что вернулся из палатки Уитлока.

— Ну что, сдал? — спросил Ски.

— Сдал.

— Как можно в один день выучить все это? Звания, погоны, нашивки и еще черт знает что!

— Тихо! — рявкнул Элкью. — Я пытаюсь решить, кого больше ненавижу, Беллера или Уитлока. — Он опять склонился к уставу и забормотал: — Так, обходить пост... отдавать воинское приветствие всем старшим по званию ублюдкам... Это я уже знаю... Это тоже...

Не отрываясь от устава, он достал расческу с двухдюймовыми зубцами, задумчиво поскреб бритую голову и поднял глаза на остальных.

— Мужики, что делать с шевелюрой? Два раза в день мою шампунем и все равно не могу расчесаться.

— Я слышал, что Уитлок один из самых нормальных инструкторов в лагере, — сказал Дуайер. — Я тут переговорил с парнем из сто пятидесятого, так у них действительно зверюга.

— Что, у них инструктором Гитлер?

— А ты что скажешь, фермер?

— Черт его знает. Что мне нравится, так это то, что дают спать целыми днями.

Из соседней палатки раздавался шум голосов.

— О'Херни, — сплюнул Дэнни. — И как меня угораздило попасть с ним в одну палатку!

— Слушай, Нортон, а правда, что нам кое-что добавляют в жратву?

— А почему ты, собственно, так решил?

— Да просто с тех пор, как мы сюда попали, у меня ни разу не встал.

— Это оттого, что сильно устаешь.

— Понял. Тэд? А помнится, кто-то собирался в первый же день смотаться в Сан-Диего.

— Да, кстати, Тэд, как тебе парадная синяя форма?

— Нортон, а чем ты занимался на гражданке?

— Был учителем.

— Да? А я-то думал, чем-нибудь этаким.

Нортон улыбнулся.

— А где ты учительствовал?

— В Пенсильванском университете.

— Что?! Правда?! Ребята, да у нас тут преподаватель из университета!

— Господи, Нортон, что же ты здесь делаешь?

— Как видите, прохожу курс обучения.

— Но ты же преподавал в таком университете...

— Ну и что? Все мы здесь одинаковые.

— Вот это да! Ну, ты даешь! Элкью поднялся и подтянул штаны.

— Прошлой ночью мне снился сон, что я лежу в постели с красивой девкой. И когда я проснулся, то хохотал до упаду.

— Это почему?

— А она оказалась женой Уитлока.

— Не смей так говорить о моем лучшем друге.

— А мне только и снится: левой, левой, раз, два, три, разойдись, построиться!

Джонс вскочил на койку.

— Ану, вы, янки х-хреновы! Становись, салаги! Джонс, где у тебя левая нога? Два ведра из залива! Е-мое, вы чему-нибудь научитесь или нет?!

Он так здорово имитировал голос Уитлока, что все просто корчились от хохота и не видели, как откинулся полог палатки. Элкью, все еще стоя на койке, повернулся и встретился глазами с Уитлоком.

— Мама, — беззвучно прошептал он и, опомнившись, рявкнул: — Смир-рна!

Хохот усилился.

— Смирно! — снова заорал Джонс.

Из палатки полетели постели и РД.

— Все на выход, — прошипел в наступившей тишине капрал. — И прихватите ведра.

Вытянувшись по струнке, они стояли перед палаткой инструктора. Весь личный состав взвода затих, испуганно выглядывая из палаток в ожидании расправы над святотатцами.

Капрал несколько раз прошелся перед шеренгой.

— Кто вы такие, знаете?!

— Бритоголовые салаги! — хором ответила шеренга.

— И янки хреновы, — добавил Элкью.

— Вот и повторяйте эти слова, чтобы не забыть.

— Я салага бритоголовый... я салага бритоголовый...

— А теперь наденьте на голову ведра и продолжайте.

— Я салага бритоголовый, — забубнили придушенные голоса из-под ведер.

— Налево! Шагом марш!

Целый час он водил семерых обидчиков по всему лагерю на потеху остальным взводам. Для оживления процессии капрал выстукивал двумя жезлами замысловатый ритм по ведрам. Когда стемнело, он повел их по баракам, гальюнам, пока они не стали валиться с ног от усталости. К этому времени припев звучал как: «Я люблю моего капрала».

...Во время строевых занятий, когда Беллер и Уитлок то поочередно, то вместе выкрикивали слова команды, казалось, что глаза у них и на затылке, и на всех конечностях. Они вдвоем умудрялись видеть сразу весь взвод. Малейшая ошибка тут же замечалась и исправлялась.

— Подравняйтесь! Вы же морпехи, а не банда солдат.

— Перестань думать о девках!

— Когда я подаю команду «равняйсь», я хочу слышать, как щелкают ваши зенки, ясно?!

— Перестань размахивать руками. Все равно не улетишь!

— При команде «смирно» я хочу слышать, как трещит ваша шкура, ясно?!

— Да вы что, разницы между шеренгой и колонной не знаете? Е-мое, когда же вы научитесь?!

— Отставить чесаться в строю! Мандавошкам тоже жрать надо.

— Больные, хромые, ленивые, выйти из строя на медосмотр!

И одинокий робкий голос из колонны:

— Сэр, рядовой Джонс просит разрешения обратиться...

— Разговорчики в строю!

— Но, сэр, мне срочно нужно отлить!

— Делай это в штаны, рядовой Джонс, но в строю разговаривать не смей!

— Слушаюсь, сэр! Отливаю в штаны, сэр.

— Почта!!!

Поистине волшебное, магическое слово. Весточка из дома. Жадные глаза, полные ожидания. Даже инструкторы ни разу не позволили себе задержать выдачу писем...

"Дорогой Дэнни!

Я понимаю, что тебе тяжело, гораздо тяжелее, чем ты пишешь... Здесь так пусто без тебя. Каждый раз, когда звонит телефон, я вздрагиваю. Мне всегда кажется, что это звонишь ты. Иногда мне не верится, что ты любишь меня так сильно, как пишешь в письмах. Все мои мысли о нас. Не могу думать о чем-то другом, все равно возвращаюсь к этому...

Завтра напишу опять.

Люблю тебя. Кэтти"

Дэнни еще раз перечитал письмо, прежде чем положить его в пачку других. Потом сел на койку и уронил голову на руки.

«Тысячу раз я говорил себе, что не время сейчас и поэтому ничего у нас не выйдет, Но что бы я делал, если бы не получал ее писем, если бы не знал, что она ждет меня? Понятно, что вдали от дома тоскливо, но никогда не думал, что настолько».

Джонс протянул ему фото полной девчонки с веселой лошадиной улыбкой.

— Ого! — Дэнни присвистнул.

— Хороша, да, Ски?

— Ничего не скажешь. Милашка.

— Только без намеков. Я буду носить фото у себя в бумажнике. Между нами говоря, я и сам знаю, что страшновата, но на безрыбье...

— Что пишут, Ски? Все нормально?

— Да... Все будет хорошо. Все будет хорошо.

— Дай Бог.

Пока Дэнни перечитывал оставшуюся почту, Элкью подсчитывал, когда закончится война.

— Подумать только, — вздохнул он. — Я бросил мягкую постельку ради палатки на песке и двоих психов, называющих себя инструкторами.

— Русские моряки в таких случаях говорят — полный песец.

— Что это значит?

— Толстая северная лисица.

— Странно...

— Заткнитесь, я никак не могу придумать, как мне лучше прикончить Беллера. Уитлока я скорее всего повешу за яйца, а впрочем, еще подумаю.

— Пока будешь думать, окажешься последним в очереди желающих, — заметил Ски со своей койки.

Дэнни достал несколько листков бумаги с эмблемой Корпуса морской пехоты и сел за письмо.

"Кэтти, солнышко, ты не сомневайся во мне. Я очень люблю тебя и, кажется, с каждым часом все больше и больше. Потерять тебя — значит, потерять все..."

Он задумался, потом медленно порвал листок и начал новый.

"Дорогая Кэтти!

Осталось только девять недель, а нас выпустят отсюда..."

Дописав письмо, он запечатал его в конверт и отправился к почтовому ящику. Когда он вернулся, Ски все еще лежал на койке.

— Эй, Ски, а ну вставай. Ты же знаешь, что до отбоя нельзя ложиться. Ты хочешь, чтобы нас кастрировали за нарушение устава?

— Он неважно себя чувствует, — сказал Элкью.

— Похоже, у тебя жар, Ски.

— Черт возьми, нам же сегодня в кино топать.

— Я пойду к Уитлоку.

— Иди, брат, — вздохнул Элкью. — Только не дразни зверя.

Дэнни остановился перед палаткой капрала.

— Сэр, рядовой Форрестер просит разрешения обратиться к инструктору.

— Вольно, Форрестер, в чем дело?

— Сэр, рядовой Звонски, похоже, заболел.

Капрал пошел вслед за ним к палатке.

— Смирно! — скомандовал Дэнни.

Элкью вскочил, как ужаленный. Ски тоже начал подниматься, но капрал остановил его.

— Ничего, лежи, сынок. Он пощупал лоб.

— Небольшая лихорадка. В общем, пустяки, но ты полежи сегодня, а если утром не почувствуешь себя лучше, то обратись в медчасть.

— Спасибо, сэр.

Когда он ушел, Джонс облегченно вздохнул.

— Пронесло. А я-то думал, он вышибет нам мозги. Что ты ему сказал, Дэнни?

— Я сказал, что если он не позволит моему старому корешу отдохнуть, то я лично займусь его воспитанием.

— Спасибо, старик, по гроб обязан буду. ...Утром лихорадка у Ски прошла и он встал вместе со всеми. Плеснув в лицо холодной водой, Ски повернулся к Элкью, шумно фыркающему рядом.

— Ну как фильм?

— Потрясный, просто потрясный. Они водили нас в большой кинотеатр. Там даже женщины были. Более того, я видел настоящего морпеха в синей форме. Я тогда сразу решил, что если пойду в армию, то обязательно в морскую пехоту.

— А о чем фильм?

— Назывался «К берегам Триполи», — промычал Элкью, намыливая щеки. — В общем, про одного мужика. Огромный такой, вроде Беллера или Уитлока. Он, значит, идет в Корпус морской пехоты, потому что его папаша был морпех.

— Ух ты, фильм про морпехов! Здорово!

— Первое, что он делает в тренировочном лагере, так это отчитывает своего инструктора.

— Прямо как в жизни.

— Ага. Выругав как следует инструктора, он тут же набил морду всему взводу. Хороший парень, только его почему-то никто не любил. Потом дальше у него роман с медсестрой. Он рядовой, а она дочь генерала.

— Ну, в точности, как в жизни. Жалко, что я пропустил такой фильм.

— Он постепенно исправляется и спасает жизнь своему инструктору.

— А это еще зачем?

— Не перебивай... картина заканчивается тем, что начинается война и его подразделение под оркестр и восторженные крики толпы марширует в порт. Все вокруг поют гимн морской пехоты. А когда они грузятся на корабль, кто, ты думаешь, ждет его там?

— Медсестра.

— Как это ты догадался?

— Потому что все, как в жизни.

— Эй, ребята, может, сдвинете свои задницы и дадите другим побриться?

* * *

Воскресенье. Слава Богу, что есть воскресенье. Не думайте, что в Корпусе не чтут этот день. Какое у вас вероисповедание? Никакого? Тогда выбирайте любое. По воскресеньям в Корпусе все обязаны ходить в церковь. А потом весь день можно заниматься чисткой снаряжения, писать письма или по сотому разу перечитывать старые. Целый день для того, чтобы пожалеть себя и в сотый раз задать вопрос — а за каким чертом я здесь?

* * *

Дэнни и Нортон Милтон чистили умывальники в гальюне после утреннего нашествия, пока Шеннон О'Херни насвистывал веселенький мотивчик, наблюдая за ними, опершись на дверной косяк.

— Профессор, — позвал Нортона Дэнни.

Невзирая на то, что Милтон много раз повторял, что он только преподаватель, весь взвод решительно повысил его в звании. Почти все новобранцы мало чего добились в гражданской жизни, просто потому что были слишком молоды. Поэтому иметь в своих рядах настоящего преподавателя университета, человека с положением, было для них очень лестно. Значит, военная служба кое-чего стоит.

— Да? — откликнулся Нортон.

— Я вот все думаю, Милт, что заставило тебя пойти на службу?

Милтон улыбнулся.

— Смешной вопрос.

— Нет, я понимаю — война и все такое, но разве ты не мог получить освобождение от службы?

— Мог, конечно.

— Вот видишь? Зачем тебе проходить через все это? Преподаватель экономики — это ведь фигура!

— Вот как!

— Не доставай, Милт. Просто я чувствую себя несколько глупо, когда драю гальюн рядом с тобой. Ты же знаешь столько, сколько нашим инструкторам вовек не узнать.

— Ты глубоко ошибаешься, Дэнни. Они многому учат меня.

— Ты идеалист, Милт.

— Идеалы — это одно, а если не вычистим этот гальюн за час — совсем другое.

— А знаешь... брось мне тряпку... спасибо... так вот, я долго пытался найти ответ на этот вопрос, но так и не смог. Зато одно я знаю наверняка. Я рад, что попал с тобой в один взвод.

Покончив с умывальниками, они повернулись к писсуарам. Дэнни покосился на О'Херни.

— Мы закончим гораздо раньше, если ты пошевелишь копытами.

— Это ниже моего достоинства, — лениво отмахнулся ирландец.

Нортон оттеснил Форрестера подальше, и тот, успокоившись, снова принялся за работу.

— А что скажешь по поводу этого лагеря, профессор? Мне он уже вот где сидит.

— Если мы решили вступить в привилегированный клуб, то сначала должны оплатить свои членские билеты.

— Слушай, у тебя все так просто получается. Даже самые сложные проблемы тебе удается объяснить в двух словах.

— Понимаешь, они добиваются того, чтобы мы перестали быть отдельными людьми. Они хотят, чтобы мы стали единым целым.

— Может, это и хорошо, но скорее бы все закончилось.

— С этим трудно не согласиться.

Покончив с писуарами, Дэнни швырнул тряпку под ноги О'Херни.

— А тебе, приятель, остались туалеты.

О'Херни только ухмыльнулся в ответ.

— Да кто ты такой, О'Херни?! Кем ты себя возомнил?! Пойдем отсюда, Милт, у него есть пятнадцать минут, чтобы закончить уборку.

— А ну, вернись, умник, не то живо выбью дурь у тебя из башки.

— Успокойтесь, ребята, — вмешался Нортон, — Вы же знаете, что полагается за драку.

— Форрестер, мне не нравишься ни ты, ни твои приятели, так что заканчивай уборку и не выводи меня.

— Мы не нравимся потому, что не лижем тебе задницу, как остальные.

— Ребята, успокойтесь!

— О'Херни, ты такой же салага, как и все мы. Хочешь подраться — давай! Но все равно тебе влетит наравне с нами за то, что уборка не закончена вовремя. — Дэнни презрительно сплюнул и вышел из гальюна.

— Думаю, что тебе не стоит терять время, Шэннон, — мягко заметил ему Милтон, направляясь к выходу.

О'Херни молча проводил его мрачным взглядом. Ударить Нортона значило нарваться на драку со всем взводом.

Чертыхаясь, ирландец поднял тряпку и поплелся к туалетам.

* * *

— Сегодня самый важный день в вашей жизни, салаги! А знаете, почему? Потому что сегодня вам выдадут оружие. Теперь у каждого из вас появится подруга. Забудьте своих девчонок дома. Эта подруга будет самой верной и надежной, если, конечно, вы позаботитесь о ней. Она не прыгнет в постель к другому, едва вы отвернетесь. Содержите ее в чистоте, и она спасет вам жизнь.

Новобранцы вежливо посмеялись над тирадой Беллера.

— Конечно, вы скажете, есть танки, самолеты, корабли, артиллерия, но я вам так отвечу — засуньте их в задницу! Именно винтовка выиграет эту войну, как и все предыдущие. А морпехи — самые лучшие стрелки в мире! — Беллер снял каску и вытер испарину на лбу. — Научитесь хорошо стрелять — и вам будут платить надбавку к жалованью. Но прежде чем нажмете на спусковой крючок, вы должны назубок знать каждый винтик своей винтовки. А теперь взять ведра и через три минуты построиться!

— Сержант Беллер, сэр!

— Что тебе, Дуайер?

— А какие ружья нам выдадут? «Спрингфилд» или «гарандз»?

Лицо Беллера побагровело.

— Не приведи тебя Бог, Дуайер, еще раз назвать винтовку «ружьем»! И вас, засранцы, это тоже касается!

Получив винтовку, Дэнни какое-то время находился словно под воздействием наркотика. Он почувствовал себя сильным и непобедимым. Винтовки выдавали из опечатанных ящиков, которые дожидались своего часа еще с прошлой войны. И дождались...

После раздачи оружия взвод построился, и Беллер с Уитлоком долго разъясняли порядок сборки и разборки. Весь день ушел на чистку и смазку винтовок.

— Рядовой Форрестер!

— Я, сэр!

— Как называется ваше оружие?

— Американская винтовка калибра тридцать, модель 1903 года.

— Джонс!

— Я, сэр!

— Номер вашей винтовки?

— 1 748 834 632... сэр!

И снова потянулись долгие часы тренировок. Команду «на плечо» разучивали целыми днями, пока не добились того, что весь взвод выполнял ее одновременно, одним отработанным движением. Руки у новобранцев огрубели, стали жесткими.

* * *

Как-то во время занятий Дуайер выронил оружие и за эту провинность три часа стоял на коленях перед лежавшей на земле винтовкой, поминутно наклоняясь и целуя ее со словами: «Я люблю мою винтовку». Бывали еще наказания и всему взводу за нерадивость. Например, все шестьдесят человек строились в одну шеренгу и вытягивали вперед руки, ладонями вниз. На пальцы им инструкторы клали винтовки, и весь взвод неподвижно стоял, удерживая винтовки на кончиках пальцев. И так до тех пор, пока кто-нибудь не выдерживал и не ронял винтовку. За эту провинность назначали новое наказание.

— Твои глаза, как синие... эй, профессор, как пишется «синие» или «синии»?

— Синие.

— Твои глаза, как синие озера. Ей должно понравиться.

— Это избитое выражение.

— Ничего, она девка недалекая.

— Слыхали, ребята, в сто шестьдесят первом парень врезал инструктору.

— Чепуха.

— Я тебе говорю.

— А за что?

— Он не принял душ, ну, инструкторы и решили помыть его с помощью воды и сапожных щеток. Без мыла, конечно. Вот он и вмазал одному.

— И что?

— Что, что... Сидит на губе.

Дэнни в последний раз осмотрел вычищенную и смазанную винтовку, щелкнул затвором и вложил в брезентовые лямки под койкой.

В палатку на дрожащих ногах вошел Элкью и молча повалился на койку. Все сразу смолкли.

— Эй, дружище, ты что, заболел?

— Все... это кранты... абзац мне, ребята, — простонал Элкью. — Ой, мне...

— Да что случилось?

— Я... я назвал винтовку «ружьем», и Беллер слышал.

В палатке воцарилась гнетущая тишина. Убийство, насилие — это еще ладно, но такое... Да смилуется Господь над несчастным.

Элкью чуть не плакал, затравленно глядя на друзей, которые как могли утешали его.

— Беллер приказал явиться к нему после ужина.

— Ладно, Элкью, авось пронесет. Ну, заставят походить по лагерю с ведром на голове.

— Или пошлет тебя к заливу за водой.

— Или заставят спать с винтовкой.

— А может, будешь чистить гальюн зубной щеткой.

Но Элкью был безутешен. После ужина, собрав все свое мужество, он отправился к Беллеру.

— Сэр, рядовой Джонс явился по вашему приказанию.

— Стой, где стоишь. — Сержант не торопясь дописал письмо и запечатал конверт. — Ты, помнится, назвал сегодня свою винтовку «ружьем»?

— Так точно, сэр.

— Но ведь это не ружье, не правда ли, сынок?

— Никак нет. Это винтовка.

— Тогда почему ты назвал ее ружьем?

— Я забылся, сэр.

— Теперь будешь помнить?

— Так точно, сэр. Отныне и навеки.

— Пожалуй, я могу помочь тебе в этом.

Беллер поднялся и кивком приказал ему выйти из палатки.

— Рядовой Джонс, расстегнуть штаны!

— Слушаюсь, сэр!

— Вот то, что вы там видите — это ваше ружье.

— Так точно, сэр.

Джонса провели по всему лагерю, и везде инструкторы выстраивали свои взводы, и везде Джонс стоял перед шеренгами новобранцев, одной рукой взявшись за свое «ружье», а другой сжимая винтовку, громко повторяя при этом:

"Это моя винтовка,

Она для того, чтобы драться.

А это мое ружье,

Оно для того, чтоб..."

* * *

День за днем продолжалось обучение, и с каждым днем инструкторы все меньше орали на бритоголовых салаг. Все меньше случалось ошибок в строю, все слаженнее становились движения.

Число наказаний тоже уменьшилось, и только О'Херни постоянно попадался на своих проделках. Однажды он опоздал на перекличку и был обнаружен в гальюне, где лениво брился, напевая «Когда смеются глаза ирландца». За этот грех он целую ночь стоял но стойке «смирно» перед палаткой инструкторов и пел им ирландские песни. Как только он умолкал, его подбадривали ведром холодной воды.

К тому времени сто сорок третий взвод начинал уже гордиться собой, в полной уверенности, что является лучшим взводом в лагере, и это в общем-то соответствовало действительности. Но однажды Уитлок решил поубавить им спеси и повел на небольшой плац, где занимались строевой кадровые морпехи из тех, что несут службу на линкорах и крейсерах. Загорелые, подтянутые, ростом почти два метра, они несколько раз прошли, печатая шаг, возглавляемые сержантом с золотой саблей наголо. Синяя форма морпехов, безукоризненная выправка, точные, до сантиметра рассчитанные движения произвели на сто сорок третий взвод огромное впечатление, но самоуверенности не убавили. Наоборот, новобранцы решили, что если очень постараются, то будут выглядеть не хуже.

— Когда вы идете в штыковую атаку, я хочу слышать не просто вопли! Это должен быть дикий рев! Боевой клич! Вы обязаны запугать противника еще до того, как проткнете его штыком. Не забывайте бить и прикладом. Отбейте ему башку ко всем хренам! Вперед!

Дэнни с яростным воплем ринулся к соломенному чучелу и вонзил в него штык.

— Хорошо, Форрестер! А теперь проверни штык, чтобы у него кишки посыпались!

К концу занятий многих подташнивало от кровожадных криков сержанта.

А потом была полоса препятствий. Целая сеть окопов, лабиринты подземных тоннелей, заросли колючей проволоки, каскады веревочных лестниц на высоких стенах и, конечно же, «бассейн». «Бассейном» окрестили глубокую яму, на дне которой жирно поблескивала вонючая грязь, Над ямой, точно посередине, висел канат. Полагалось с разбегу прыгнуть на него и перенестись на другую сторону. Это было довольно сложно. Если прыгнуть на канат слишком высоко, то его размаха не хватит до конца ямы и будешь болтаться туда-сюда, пока не сползешь в грязь. Если же, наоборот, прыгнешь слишком низко, то попросту ударишься о противоположную стену и опять-таки не миновать грязевой ванны. О тех, кто промахивался и проскакивал мимо каната, и говорить не приходится. Само собой разумеется, что всю полосу препятствий преодолевали с полной выкладкой, а чистить винтовку от грязи из «бассейна» удовольствие маленькое.

В один из таких дней, где-то в начале пятой недели, Дэнни, мельком взглянув на Элкью и Ски, неожиданно для себя заметил, как они изменились. Расстегнув РД, он достал зеркальце и внимательно посмотрел на себя. Ежик волос на голове отрос уже на четверть дюйма, кожа на лице обветрилась и загорела. Да, ошибки быть не могло, они постепенно становились морскими пехотинцами. Тело уже не так ныло к вечеру, а в монотонных командах Беллера появилась какая-то своеобразная привлекательность...

Глава 5

По прошествии шести недель батальон перевели в лагерь Мэттью, неподалеку от Сан-Диего, для завершающей стадии обучения — трехнедельной огневой подготовки.

Вражда между О'Херни и Дэнни обострилась. Физическая сила и нахальство Шэннона сделали его потенциальным лидером большей части взвода. Зато остальные, сплотившиеся вокруг Дэнни и его друзей, не переваривали О'Херни, не скрывая своего презрения к его рассказам о похождениях с женщинами, драках и кутежах. Само собой, О'Херни это бесило, но ему приходилось сдерживаться и быть осторожным. Драться с Нортоном значило поссориться со всем взводом. С Черником он просто боялся связываться. Элкью не стал бы драться, а выставил бы его посмешищем. Ски был слишком мелким, а Дуайер лежал в госпитале с лихорадкой. Оставался один Форрестер. Дэнни и сам понимал, что драки не миновать, но поскольку опыта в таких делах не имел, то не очень-то надеялся на победу, хотя твердо решил дать Шэннону хороший отпор.

Это случилось в дождливый день, когда грунтовой плац настолько размок, что строевые занятия стали невозможны. Вместо этого Беллер и Уитлок устроили инспекционный смотр личного оружия и вещей, но, когда проверять оказалось уже нечего, они разрешили всему взводу отдыхать с полудня до вечера, но не выходить из барака, в котором их разместили по прибытии в лагерь Мэттью.

О'Херни с утра был чем-то раздражен, и ему явно хотелось на ком-то отыграться. Он подсел на нижнюю койку, где Дэнни писал письмо, и хлопнул его по плечу.

— Я тебе не рассказывал, как однажды забавлялся в постели сразу с тремя девками?

— По-моему, в прошлый раз ты говорил, что их было шесть.

О'Херни загоготал и снова хлопнул Дэнни по плечу.

— Слышал, ты играл в футбол.

— Немного.

— Я тоже. Меня даже в профессионалы приглашала — объявил О'Херни и принялся громогласно рассказывать, как здорово он играл.

Ски, лежавший на верхней койке, приподнялся и с презрительной улыбкой слушал ирландца.

— Эй, Шэннон, сдается мне, ты играл за команду глухих. Что ты так орешь? Если ты проходил по полю, как ты рассказываешь, то я бы запросто мог остановить тебя.

О'Херни только заржал в ответ.

— Чего ржешь? — обиделся Ски. — Я сам играл в футбол.

— Ой, держите меня, ох, уморил. А за какую команду? За первоклассников?

— Я играл за «Сентрал Хай».

— Во сне, малыш.

— Я был защитником.

— Ну, конечно.

— Может, хочешь попробовать?

— Только чтобы отучить тебя врать. Попробуй остановить меня, а?

Ски посмотрел на Дэнни. Тот молча кивнул.

Ирландец стал в позицию для атаки, и друзья сразу поняли, что он никудышный игрок, если вообще когда-нибудь играл.

— Давай! — скомандовал Ски, пригнувшись в ожидании атаки.

О'Херни ринулся было вперед, но у него не оказалось ни малейшего шанса. Ски чуть подвинулся, и его плечо на добрых шесть дюймов врезалось в живот ирландца. Тот сдавленно охнул и опрокинулся на спину под дружный хохот всего барака. Побагровев от ярости, Шэннон вскочил и ударил Ски в лицо. Секундой позже Дэнни бросился на ирландца, и оба покатились по полу. О'Херни удалось разжать хватку как раз вовремя, чтобы получить новый удар в челюсть от Черника. И тут же что-то тяжелое свалилось на него сверху. Это был, разумеется, Элкью, прыгнувший с верхней койки. Ски уже пришел в себя, и они вчетвером быстро прижали ирландца к полу.

Тишину, наступившую в бараке, прервал голос Милтона Нортона.

— О'Херни, ты давно уже напрашивался, поэтому пусть это послужит тебе уроком. Еще раз прыгнешь, и уже так легко не отделаешься. Ясно?

О'Херни молчал, и тогда Черник сгреб его за грудки и треснул головой о пол.

— Профессор спрашивает, тебе ясно?

— Ясно, — прохрипел ирландец.

Его тут же отпустили. Он поднялся, и секунду казалось, что он снова ринется в драку, но этого не произошло.

— Смир-рна!

— Так-так-так, — прошипел появившийся в бараке Уитлок, — И что это у нас происходит? Небольшой междусобойчик?

Он быстро выделил виновных и рявкнул:

— О'Херни, Форрестер, Звонски, Черник, Нортон, Джонс, через пять минут ко мне на рапорт!

— Есть, сэр!

Ровно через пять минут они предстали перед Уитлоком и Беллером.

— Вольно. Теперь расскажите мне, что у вас произошло. Начинай, Ски.

— Да ничего, сэр, ровным счетом ничего. Просто мы все когда-то играли в футбол и вспомнили старые времена.

— Форрестер?

— Это правда, сэр.

— Нортон! Только не заливайте, что тоже играли в футбол.

— Нет, сэр. Просто тренер команды Пенсильванского университета был моим другом, поэтому я тоже интересовался футболом.

— Врете! Все вы врете, стервецы. Джонс! А впрочем, хватит... Я уже знаю, что вы ответите. — Уитлок повернулся к О'Херни. — А ты что скажешь?

Все молча смотрели на ирландца. Сейчас он запросто мог отправить их на губу, заявив, что они вшестером напали на него.

— Все верно, сэр. Все было так, как они говорят. Просто мы немного увлеклись.

Капрал выругался, но отпустил всех обратно в барак.

— Надеюсь, ты не купился на эту басню? — лениво спросил Беллер, когда они с капралом остались вдвоем.

Уитлок ухмыльнулся.

— Похоже, они задали ему хорошую трепку. Он давно уже нарывался.

— Будем их наказывать?

— За что? За то, что вели себя, как морпехи? Наоборот, мне кажется, что из них получатся неплохие ребята. И вообще, по-моему, это лучший взвод из тех, что нам попадались до сих пор. Держу пари, они заткнут за пояс всех салаг на базе.

— Черт побери, Уитлок, похоже, ты совсем размяк, старик, — рассмеялся Беллер.

— Ага, и в доказательство я завтра же спущу с них семь потов. Они у меня побегают, тараканы тошные, — добродушно улыбнулся в ответ Уитлок.

Вернувшись в барак, все некоторое время молчали, потом Нортон подошел к койке О'Херни.

— Шэннон, ты молодец.

Дэнни протянул руку ирландцу. Тот медленно поднялся и пожал ему руку. Все облегченно рассмеялись.

— Ребята, а я вам не рассказывал, как шел по улице и встретил такую девку...

* * *

В лагере Мэттью было пять стрельбищ, но прежде чем новобранцев допустили к стрельбам, их долго учили, как правильно занимать позицию для ведения огня. В огневую подготовку входила стрельба из винтовки, пистолета сорок пятого калибра и из пулемета.

Инструкторы в лагере Мэттью резко отличались от своих коллег в лагере Элиот. Они никогда не кричали, не ругались, а терпеливо объясняли и показывали, что и как нужно делать.

— Спусковой крючок нужно нажимать плавно, а не дергать...

— Ладно, объясняю популярно. Вы пошли в увольнительную в Сан-Диего, Вас сняла хорошенькая блондинка. Привела к себе домой, и не успели вы моргнуть глазом, как оказались с ней в постели. И вот когда вы кладете ей руку на грудь, то что будете делать — плавно нажимать или дергать?

— Нажимать, сэр.

— Вот и запомни это как следует.

С рассвета до заката лежали они на учебном стрельбище, щелкая затворами.

— Поправь прицел.

— Опусти палец, не то в глаз себе заедешь.

— Приклад плотнее к плечу...

Труднее всего давалось положение для стрельбы сидя.

— Я больше не могу, — стонал Элкью. — Мне живот мешает.

Инструктор, не говоря ни слова, с размаху сел ему на плечи. Внутри у Элкью что-то хрустнуло, он коротко сдавленно охнул, но принял правильное положение.

— Вот так хорошо, — похвалил сержант.

— Мама, я здесь не выживу...

И, наконец, стрельба боевыми патронами. Дэнни занял положение для стрельбы лежа, и тотчас рядом с ним опустился на одно колено сержант-инструктор.

— Я сержант Пайпер, сынок. Поставь прицел на три сотни ярдов. Сейчас мы с тобой будем пристреливать твою винтовку.

— Заряжай! — раздалась команда старшего инструктора.

— Ну что ж, сынок, посмотрим, чему тебя научили. Главное — не напрягайся... расслабься.

Но Дэнни уже все позабыл. Он дернул спусковой крючок, и тут же приклад винтовки больно врезался в плечо. Пуля ушла далеко в сторону от мишени.

— Та-ак, — протянул сержант.

Дэнни покраснел, не зная, куда деваться от стыда.

— Когда-нибудь стрелял раньше, сынок?

— Нет, сэр.

— Все из головы вылетело, да?

— Похоже на то, сэр.

— Давай-ка еще разок попробуем...

Дэнни передернул затвор.

— Так, теперь абсолютно спокойно, не спеша, в шею тебя никто не гонит, целься... Когда будешь готов, то мягко и нежно нажмешь на спусковой крючок.

Ба-бах!

— Четверка на девять часов. Что ж, уже неплохо. Давай еще раз. Молодец. Что там у нас? Опять четверка на девять часов. Ну-ка, еще два выстрела.

Однако и оба последующих выстрела принесли тот же результат. Тогда Пайпер взял винтовку Дэнни и сам занял положение для стрельбы, предоставив Дэнни наблюдать, как это делает мастер. Произведя пять выстрелов подряд, он проверил результат. Все пять пуль легли плотной группой в... четверку на девять часов.

— Девять пуль практически в одну точку, Что это нам говорит, сынок?

— Нужно поправить прицел, сэр.

Сержант одобрительно кивнул и отдал винтовку Дэнни. Тот самостоятельно отрегулировал прицел и следующие пять пуль положил точно в десятку. Широко улыбаясь, он поднялся.

Сержант понимающе улыбнулся в ответ.

— Что, небось, самому приятно?

— Так точно, сэр.

— Через неделю будешь попадать с закрытыми глазами. Становись в строй. Следующий!

И так изо дня в день. И с каждым днем все больше точных попаданий, все чаще счастливые улыбки на лицах. Из необученных юнцов они постепенно превращались в морпехов. Ведь вам известно, что морпехи лучшие стрелки в мире.

В один из дождливых дней, когда занятия на стрельбище отменили и все сидели по баракам, занимаясь чисткой оружия, Элкью Джонс остановился перед палаткой капрала Уитлока.

— Сэр, рядовой Джонс просит разрешения обратиться к инструктору.

— Вольно. Что там у тебя?

— Сэр, сейчас на стрельбище грязь, и стрельба сегодня не предвидится. Мы тут с ребятами подумали... э-э... ну, в общем, они прислали меня к вам с довольно странной просьбой.

— Черт тебя подери, Джонс! Не тяни кота за хвост. В чем дело?

— Мы бы хотели немного позаниматься строевой подготовкой, сэр.

— Вы... ЧТО?!!!

— Понимаете, сэр, мы уже две недели не занимались строевой, а на выпускном параде лучшему взводу нужно выглядеть лучше всех. Вот мы и хотели попросить вас... у нас еще не очень получается одновременный «поворот кругом в движении».

— Едрена мать! Ладно, выходите строиться.

— Спасибо, сэр.

* * *

Дэнни, Элкью и Ски лежали у себя в палатке и, слегка отвернув полог, курили, поглядывая на черное, усыпанное звездами небо Калифорнии.

— Ну что, мужики, еще неделя, и все. Конец учению.

— Значит, на свете через неделю станет одним счастливым поляком больше, — вздохнул Ски. — А там уже недолго. Я вызову ее сюда, Дэнни. Чувствую, что ей там несладко. Она ничего не пишет, но я чувствую.

— Ничего, старичок, все будет хорошо. Уже недолго, сам говоришь. — Дэнни высунул руку из палатки и загасил окурок в песке, — Фу ты, черт! А прохладно там. Вот тебе и Калифорния.

— Не говори, — поддержал его Элкью. — Мне уже час как надо отлить, но не хочется выходить на холод.

— А чтоб тебе! Что, обязательно говорить об этом? Теперь мне тоже захотелось.

— Как тебе нравится этот Уитлок? Опять влепил мне наряд, и я уже третий раз подряд чистил гальюн. — Элкью яростно почесался. — Ч-черт, я думал, они всех мандовошек на нас потравили, но у меня, по-моему, остался вожак стаи. Причем жрет, сволочь, за всех своих погибших.

Короткие смешки и тишина.

— Дэнни, — тихо позвал Ски.

— Ну?

— Знаешь, я очень рад, что попал сюда вместе с тобой и Элкью.

— Спал бы ты, а?

— Нет, я серьезно. Если бы вы не помогали мне и со стрельбой, и с уставами, и со строевой, то я бы ничего не смог. Мне всегда все трудно дается и приходится пахать, как лошадь. Даже когда в футбол играл.

Элкью крякнул и поднялся с койки.

— Больше не могу. Сейчас из ушей потечет.

Он выскочил из палатки и через несколько минут вернулся, стуча зубами от ночной прохлады.

— Дэнни, — снова позвал Ски.

— Что?

— Куда ты собираешься после выпуска?

— A y нас у всех одна дорога — винтовку на плечо и марш-марш в Токио.

— Да нет, я не в этом смысле.

— А-а, вон ты о чем. Знаешь, я решил попробовать пойти в школу радистов.

— Радистов?

— Ну да. Понимаешь, хочется знать еще что-то, кроме винтовки.

— А я попробую в авиацию. Там платят в полтора раза больше. Это значит, что я быстрее смогу привезти сюда Сьюзан.

— Как ты вообще умудряешься что-то откладывать из двадцати одного доллара в месяц?

— Ничего, скоро будет двадцать восемь. Черт, чувствую, что не возьмут меня в авиацию. Опять что-то не так будет.

— Слушай, Ски, ты не упирайся так сильно, ведь загнешься.

— Ничего не могу с собой поделать, Дэн. Разве можно быть спокойным, пока она там! Отец ее поедом ест.

Дэнни только вздохнул в ответ.

— Дэнни, а как ты думаешь, я смогу стать радистом?

— Почему не попробовать?

— Радисты, кажется, носят молнии на рукаве?

— Точно.

— Пожалуй, я попробую.

— Эй, мужики, потише можно? — донеслось из соседней палатки.

— Это нам, — сказал Дэнни. — Давай спать.

Они закутались в одеяла и затихли.

— О Господи, — раздался вдруг стон с койки Элкью.

— Что у тебя там?

— Мне опять нужно отлить.

* * *

Всю последнюю неделю они сдавали экзамены, а потом каждый сам решал, какую ему выбрать школу. Одни шли в радисты, другие, как Милтон Нортон, отправлялись добровольцами в передовой батальон, третьи просто положились на судьбу — куда пошлют, туда и пойдем.

Перед выпускным парадом в палатке Дэнни собралось много людей.

— Интересно, куда нас отправят отсюда?

— Скоро узнаешь.

— Мужики, кончай базар, скоро построение.

— Подумать только, завтра я проснусь и спрошу себя: — эй, Джонс, ты кто теперь? И сам себе отвечу: что, сам не видишь? Я морпех. Не салага, не бритоголовый, а самый настоящий морпех.

— А знаешь, уж как-то и не хочется уходить из этого лагеря.

— И не говори.

— Черт, а я уже не надеялся вырваться отсюда.

— Ничего, Дэнни, я думаю, ты попадешь в школу радистов.

— Хорошо бы, профессор. Только еще лучше, если бы Ски и Элкью тоже попали туда.

— Это так важно для тебя?

— Чертовски важно. Без друзей очень тяжело. Милтон улыбнулся.

— Просто удивительно, Дэнни, как армия сближает людей. Мы ведь все были совершенно разные, с разными интересами, с разными проблемами и, если бы не война, вряд ли смогли бы подружиться за такое короткое время.

— Тогда зачем ты уходишь с передовым батальоном, Милт? Им несладко придется.

— Я хочу быстрее попасть домой, Дэнни. И хочу быть там, где это можно ускорить.

Пронзительный свисток, и весь взвод в считанные секунды выстроился на плацу. Беллер и Уитлок в парадной форме уже поджидали их. Они быстро прошлись строем, поправляя форму выпускников. Потом сержант Беллер произнес небольшую напутственную речь.

— Вольно! Ну, янки х-хреyовы, уж не знаю, почему, но ваш взвод признали лучшим. Сейчас начнется смотр, после которого мы пройдем маршем мимо трибуны, где будет начальство. И только попробуйте маршировать, как банда солдат. Вы теперь... гм... морпехи!

Глава 6

После выпускного парада все вернулись в бараки, чтобы собрать вещи и попрощаться друг с другом.

— Смир-рна! — В барак вошли Беллер и Уитлок.

— Вольно, ребята. Идите-ка сюда, — взвод столпился вокруг инструкторов. — Я знаю, что все вы спешите как можно быстрее убраться отсюда, но мне хотелось бы сказать вам пару слов. И, поверьте, эти слова от сердца. Вы, ребята, самый лучший взвод, который я когда-либо готовил. Конечно, эта работа для меня повседневность, но, знаете, как здорово, когда видно, что люди стремятся научиться. И надеюсь, что вы-таки кое-что постигли здесь. Ну вот, пожалуй, и все... Да, если кто-нибудь из вас будет сегодня в клубе на базе, то можно выпить пивка.

Взвод восторженно взревел.

— Ты что-нибудь добавишь, Уитлок?

— Ребята, зовите меня просто Текс[2].

Все головы медленно повернулись к Шэннону О'Херни, который с первого дня грозился после выпуска посчитаться за все обиды. Ирландец шагнул к Уитлоку и протянул ему руку.

— Дай краба, кореш.

Все с облегчением рассмеялись и снова было загомонили, когда Беллер достал из кармана список с распределениями. Взвод раскидали по всему свету. Милтон Нортон, как и хотел, попал в передовой батальон. О'Херни, как прекрасного стрелка, оставили младшим инструктором в лагере Мэттью. Черника вообще заслали к черту на кулички.

— Ладно, вы трое. — Сержант повернулся к Дэнни, Ски и Элкью, которые, затаив дыхание, ожидали своего распределения. — Не надо на меня смотреть, как матрос на голую девку. Вас посылают в школу радистов...

И снова прощальное похлопывание по плечам, последние напутственные слова.

— Ты ведь тоже задержишься на базе, профессор. Как только устроимся, я зайду к тебе.

— Конечно, Дэнни.

— Кто распределился в школу радистов, выйти из барака! — раздался голос капрала.

Дэнни, Ски и Элкью поспешно схватили свои РД и вышли. У барака их уже поджидали двое из другого взвода, которые тоже направлялись в школу радистов. Дэнни первым подошел к ним и остановился рядом с рослым парнем в очках.

— Привет, — дружелюбно сказал парень.

— Меня зовут Дэнни, а это мои друзья Элкью и Ски.

— Рад познакомиться. Я Мэрион Ходкисс, а это Энди Хуканс. Мы из сто тридцать восьмого взвода.

Капрал повел их через территорию базы.

— А где школа?

— За парадным плацем, на другом конце базы.

Какой-то новобранец, видно только-только попавший в лагерь, с ведром в руках рыскал рядом с ними, собирая окурки, когда наткнулся на Элкью.

— Эй ты, салага! — рявкнул Джонс.

Новобранец вытянулся по стойке «смирно».

— Ты что, не видишь, куда прешь?!

— Виноват, сэр! Очень сожалею, сэр!

— Морпех никогда ни о чем не сожалеет, салажня!

— Так точно, сэр!

Элкью ударом кулака надвинул каску на нос новобранцу.

— Свободен.

Они шли дальше, перебрасывая тяжелые РД с одного плеча на другое.

— Зачем ты это сделал? — спросил Дэнни.

— Понимаешь, просто очень хотелось попробовать, что значит чувствовать себя настоящим морпехом, а не бритоголовым. И знаешь — здорово! А что касается того салабона, то ни хрена из него не выйдет, уж я-то знаю.

Их привели на окраину базы, где стояли несколько построек с надписью «Школа радистов», восьмиместные палатки и еще что-то вроде барака, в котором, как разъяснил им капрал, размещалась школа военных музыкантов.

— Значит так, ребята. Меня зовут капрал Фарински. Вы будете жить в этих палатках, пока не сформируется новая группа для школы радистов. На это уйдет примерно неделя. Занимайте любые свободные места, бросайте вещи, и марш получать матрасы и одеяла. Форма одежды повседневная. В увольнение обязательно надевать головной убор. Передвижение по базе свободное. Есть вопросы?

— Да, сэр. Что мы должны делать все это время?

— Прежде всего, морпех, не называй меня «сэр». Ты уже не новобранец. Пару часов в день будете убирать территорию, и если все будет нормально, то времени подрыхнуть у вас останется предостаточно. А теперь быстро по палаткам. Построение через десять минут.

— Может, будем жить в одной палатке? — предложил Мэрион Дэнни.

— Заметано.

Все пятеро зашли в среднюю палатку. Там уже развалились на койках трое морпехов. Один из них приподнялся на локте.

— Здорово, мужики. Добро пожаловать в наши апартаменты. Эй, братва, а ну поднимайтесь, у нас гости.

— Привет, — поздоровался Дэнни. — Найдется местечко для пятерых крошек?

— Что за вопрос, конечно. Меня зовут Браун, но все называют Эрде[3]. Вам здесь понравится, мужики. Особенно, когда два десятка горнистов из музыкальной школы начнут дуть в свои чертовы железяки.

— Я Форрестер. Это Ски, Элкью Джонс, Мэрион Ходкисс и Энди Хуканс. Только что из салажатника.

— Чудненько. Вон то, что питается подняться, — это Непоседа Грэй. Он, как и я, техасец. А вон то — гордость племени «навахо», Сияющий Маяк.

— Привет вам, бледнолицые.

— Типичный индеец, — вздохнул Эрдэ.

Как им и обещали, неделя ожидания оказалась настоящим отдыхом. По утрам они убирали территорию, выискивая окурки, а остальное время валялись в палатке. По сравнению с тренировочным лагерем здесь был настоящий рай, но они все еще вели себя, как новобранцы: по территории базы ходили осторожно, озираясь по сторонам, готовые в любую секунду услышать резкий окрик инструктора.

Каждое утро пятьдесят барабанщиков и пятьдесят горнистов из музыкальной школы устраивали такой рев и грохот, что дрожала палатка. Они трубили, били в барабаны и на месте, и в движении, и до обеда, и после обеда.

— Еще! Громче! — ревел Элкью, затыкая уши, и ему не отказывали.

Дэнни не брал увольнительные в город, предпочитая оставаться на базе. Он даже как-то пошел в клуб, где выпил пива с Беллером, но вернулся рано. Пиво было все такое же горькое, как и тогда, когда он впервые попробовал его. Обычно по вечерам он ходил к Милтону Нортону, который тоже жил в палаточном городке неподалеку от школы радистов. Но проходил день за днем, и тоскливое чувство одиночества все сильнее давило Дэнни. И однажды он все-таки решился взять увольнительную в город.

— Ты куда? — спросил Ски, увидев, что Дэнни надевает выходную форму.

— В Даго[4]. Пойдешь?

— Нет, — покачал головой поляк. — Нужно экономить деньги. Да и что там делать? Ребята ходили, говорят, что ни хрена хорошего там нет.

— Меня просто крепко прижало, Ски. В конце концов я хочу увидеть людей без формы. Да и заодно сфотографируюсь. Мои уже достали меня, чтобы прислал фото.

— Знаешь, если честно, Дэнни, то мне просто страшновато выходить в город.

— Страшновато?

— Ну, что-то вроде этого. Ты три месяца никуда не выходили. А тут чужой город, незнакомые люди... женщины.

— Да, в этом что-то есть. Ну, ладно... тебе что-нибудь купить?

— Нет, спасибо.

— Как я выгляжу?

— Мечта девственницы. Знаешь, я, пожалуй, дождусь тебя. Расскажешь, как там.

* * *

Занятия в школе радистов начались в понедельник, как только был сформирован класс № 34. Дэнни с головой окунулся в работу. В последнее время он все чаще тосковал по дому, по Кэтти, Увольнительная в Сан-Диего разочаровала его и не принесла облегчения. Как и десятки других бывших новобранцев, он бесцельно шатался по городу, озираясь по сторонам, не зная, куда приткнуться. Чужой город, чужие люди, непонятная жизнь. Лишь вернувшись на базу, он снова почувствовал себя среди своих, но тоска только усилилась.

А теперь, когда начались занятия, свободного времени стало куда меньше, тем более что вечерами он помогал индейцу и Ски, которым обучение давалось куда труднее, чем ему. Но это были будни, а по воскресеньям он снова бесцельно шатался по базе или просто лежал на койке, уставившись в потолок. В один из таких невыносимо длинных дней он не выдержал и отправился к палаткам передового батальона. К счастью, Милтон Нортон был еще там.

— Привет, Дэнни.

— Привет, профессор. Хорошо, что ты еще здесь.

— Что-то случилось, малыш? — Нортон внимательно посмотрел на него.

Дэнни несколько секунд сидел молча, а потом его словно прорвало потоком бессвязных слов.

— Не знаю, что со мной, Норт. Просто... я... в общем, ностальгия какая-то... тоска... Такое чувство, что я один на целом свете.

Нортон дружески обнял его за плечи.

— Понимаю, Дэнни. Бывает. Меня тоже иногда достает.

— Правда?

— Конечно. Думаю, это у всех бывает. Или почти у всех.

— Но почему, Норт? Я же тебе рассказывал, какая у нас замечательная компания. Ребята отличные — Мэрион, Энди, индеец... Почему же тогда так плохо?

— А дома у тебя все нормально?

— Дома все о'кей. Вот Кэтти фотографию прислала...

Нортон долго рассматривал фото Кэтти. Золотистые волосы, смеющиеся глаза, загорелая кожа, изумительная фигура.

— Она очень красива, Дэнни. Не удивительно, что тебе тоскливо без нее.

— Тогда скажи мне, Норт, может ли парень в восемнадцать лет и девушка в семнадцать полюбить? Я имею в виду по-настоящему, на всю жизнь. Вот как ты любишь свою жену.

— А что Кэтти думает на этот счет?

— Говорит, что любит, но ведь Бог знает, сколько придется ждать. Может быть, слишком долго. А я не хочу связывать ее, не хочу, чтобы она ждала меня только потому, что обещала ждать. Я же знаю ее. Она будет ждать и хранить мне верность, даже если разлюбит.

— Черт возьми, Дэнни. Ты задаешь такие вопросы... Откуда я знаю, в каком возрасте можно полюбить на всю жизнь? Может, ты тогда скажешь, в каком возрасте идти воевать? Ты не знаешь ответа на свой вопрос, но на мой ты ответишь, а значит, и на свой. Если ты в восемнадцать можешь отдать жизнь за свою страну, то почему нельзя полюбить на всю жизнь. Тем более, кто знает, сколько у нас осталось этой самой жизни.

— А она? Если она уйдет от меня, то зачем тогда жить? Ты понимаешь, чего я боюсь, Норт? Если я поверю, что она любит, а это окажется не так...

— Прекрати, Дэнни, Это не страховой полис. Гарантий никто дать не может. Только изводишь себя и все. Почему бы тебе не сказать ей все как есть?

— Не знаю, Норт, не знаю... Послушай, ты не мог бы одолжить мне свое удостоверение личности?

— Зачем?

— Хочу напиться, а в Даго спиртное отпускают только после двадцати одного года.

Нортон затушил сигарету.

— Ты думаешь, полегчает?

Дэнни пожал плечами.

— Просто мне нужно что-то сделать, иначе я взорвусь. Только, ради Бога, не читай мне лекций о вреде алкоголя.

— Ты когда-нибудь напивался раньше?

— Нет.

— А вообще пробовал спиртное?

— Один раз выпил бутылку пива.

— Тогда... а впрочем, к черту, вот возьми, только не потеряй.

* * *

С видом завсегдатая подобных заведений Дэнни вошел в первый попавшийся салун и устроился между двумя моряками на круглом стуле у стойки бара.

— Что будешь пить, морпех?

— А что у вас есть?

Бармен подозрительно оглядел его и потребовал удостоверение личности. Дэнни небрежно перебросил ему документ. Бармен не обратил ни малейшего внимания на фотографию Нортона и кивнул.

— Ну, так что будем заказывать?

Дэнни лихорадочно вспоминал когда-то слышанные названия коктейлей.

— Сделай мне «Том Коллинз». Двойной.

Заказ был выполнен с молниеносной быстротой, и Дэнни приятно удивил вкус коктейля, что-то вроде лимонада. Совсем не похоже на перегар, которым разило от ребят, возвращавшихся из увольнения. Проглотив содержимое бокала в три глотка, он сделал знак бармену.

— Повторить.

— Ты полегче с этим коктейлем, сынок.

— Надеюсь, совет бесплатный?

С бокалом в руке он подошел к музыкальному автомату и, опустив монету, выбрал песню Фрэнка Синатры. Они с Кэтти обожали Синатру, и особенно эту песню.

"...Я никогда не улыбнусь,

Пока не улыбнусь тебе..."

Третий и четвертый коктейли пошли так же легко, как и первые. Потом пятый и шестой, а он все стоял у музыкального автомата, прослушивая одну пластинку за другой.

"...В глазах моих застыли слезы,

И сердце так тревожно застучало..."

Может, я способен много пить и не пьянеть? Говорят, бывает такое.

— Бармен, где тут г-гальюн?

— За стойкой прямо и направо.

Ч-черт возьми, как-то странно я говорю. Язык не туда ворочается.

Легко соскочив со стула, Дэнни едва не грохнулся на пол. Колени подогнулись, но он вовремя успел ухватиться за стойку. С грехом пополам закурив сигарету, Дэнни почувствовал себя более уверенно и двинулся было к туалету, когда бармен окликнул его.

— Эй, морпех!

Он медленно повернулся.

— Ты забыл деньги на стойке.

— А, точно... Я хотел заказать еще. Что пьет вон тот парень? — Дэнни ткнул пальцем в солдата, сидевшего неподалеку.

— Это «Сингапурский удар», сынок, но его лучше не смешивать с «Томом Коллинзом».

— Давай «Сингапурский радар», я знаю, что делаю. — Он вскарабкался обратно на стул.

Ч-черт, но я же не пьян. Я даже знаю, кто я. Я Форрестер, 359195, Корпус морской пехоты США... Я не пьян... И кто этот сукин сын, который нагло уставился на меня? Отвратительная рожа, а-а, это всего лишь зеркало. Надо пойти отлить... Так, Дэнни, братишка, ты же не хочешь быть похожим на тех в стельку пьяных морпехов, которых подбирает городской патруль... Так, потихоньку сползаем со стула... Одна ножка на пол... теперь другая... вот мы и стоим... умница... Осторожно! Они тут наставили столов... А здорово! Как в облаке плывем... Так, что это за надпись на двери? «Адам»? Что за «Адам»? Значит, для мужчин, я же понимаю... я ведь не пьян.

Он ополоснул лицо холодной водой и мутным взглядом уставился в зеркало. Так-так, братишка, да ты, похоже, все-таки нажрался. А ничего быть пьяным... даже весело. Какой там у меня номер винтовки?

Он коротко хохотнул. Видела бы меня сейчас мамочка. Представив себе ее лицо, он снова засмеялся.

— Ну-ка, подвинься, братан. — Здоровенный матрос стал рядом с ним.

Дэнни несколько секунд разглядывал его. Здоровый лось, но я его запросто сделаю. Он хлопнул матроса по плечу.

— Здорово, приятель!

Матрос, старый морской волк с серьгой в ухе, снисходительно посмотрел на подвыпившего юнца и улыбнулся.

— Полегче, братишка, ты уже хорошо набрался.

Пока Дэнни замахивался для удара, матрос вытолкнул его из туалета в зал и закрыл дверь. Дэнни нашел глазами выход и теперь прикидывал, как добраться до него. Задача была не из легких, поэтому он сел на первый попавшийся свободный стул.

— Эй, морпех, по-моему, тебе пора домой бай-бай.

— З-заткнись.

— Лучше иди, парень, пока не поздно.

О чем они говорят? И где я? Что-то меня мутит... Чего так тихо?

— Мужики... громче... ни х-хрена не слышу.

— Может, вызвать патруль, Джо?

— Да оставь ты в его в покое. Пусть сидит. Он же никого не трогает.

— Я... левой... левой... равняйсь!

— Он пришел один или с дружками?

— Не трогай его.

— Эй, морпех! Проснись! Подъем!

— О Господи... мне плохо...

Дэнни положил голову на стол и захрапел.

— Вызывай патруль.

— Это ваш приятель, леди?

— Да.

— Эй, Бернсайд, похоже, эта леди заберет его.

— И заберет, и оберет. Ну-ка крошка, убери от него лапки. Мы такое уже видали.

— Да бросьте, ребята. Он же еще совсем мальчик. Или вы думаете, лучше, если его заберет патруль?

— Ну, ладно... ладно...

"...С тех пор как ты ушла.

Жизнь стала до боли пуста,

Но жду и люблю тебя

До крика, до слез, до креста..."

Глава 7

Что это? Церковный гимн? Точно, церковный гимн. Значит, я умер и уже на небесах. Дэнни приоткрыл глаза. Он лежал в просторном зале. Где-то у дальней стены стоял хор.

— Господи, — едва слышно простонал он, — кажется, крыша у меня все-таки поехала.

— Ну, как мы себя чувствуем, морпех? — На него пахнуло запахом хороших духов и свежестью. Приятный голос... Сладкий голос. Наверное, такие голоса у ангелов.

Дэнни протер глаза. Она стояла рядом. Изящная фигура, черные волосы, безукоризненно одета. Лет тридцать, определил он, хотя выглядит гораздо моложе. В ней сразу чувствовался класс. Настоящая леди.

— Кто вы? — простонал он.

— Я миссис Ярборо. А вы сейчас в столовой Армии Спасения.

Дэнни безуспешно попытался облизнуть пересохшие губы и приподнялся на койке.

— Как это меня занесло сюда?

— Я привела вас.

— Это как?

— Очень просто. Я зашла в салун выпить лимонада и долго смотрела, как вы глотаете двойные коктейли. Очень хотелось увидеть, как вы потом будете держаться на ногах.

— А кто ударил меня по голове? Причем, похоже, бейсбольной битой.

Она рассмеялась.

— Никто вас не бил. Вы просто отъехали.

— Скажите им, чтобы перестали петь. Я уже увидел путь к спасению.

— Как насчет чашки черного кофе?

— Черного... да я обрыгаюсь... ой, простите, я имел в виду, что меня стошнит.

Она присела на стул рядом с ним.

— И часто вы так напиваетесь?

— Постоянно. Но в следующий раз попробую помолиться.

— Сколько вам лет?

— Двадцать четыре.

— Сколько?

— Восемнадцать.

Она смотрела, как он постепенно приходит в себя. Пожалуй, пора идти.

— Если вы будете вести себя хорошо, как пай-мальчик, то обещаю, что ничего не скажу Кэтти. — Она поднялась.

— О Господи, я и ее вспоминал.

— Время от времени.

— Пожалуйста, миссис... э-э...

— Ярборо. Илэйн Ярборо.

— Я только хотел поблагодарить вас. Похоже, я вчера дал копоти. Если бы не вы, то у меня могли быть большие неприятности.

— Ничего, все в порядке. Вам просто повезло, что было жарко и мне захотелось выпить лимонада. А сейчас позвольте попрощаться, мне пора на дежурство.

Впервые за много месяцев он говорил с женщиной. Это было так сладко-успокаивающе, что он просто не мог позволить ей уйти.

— Миссис Ярборо!

— Да?

— Я думаю, вы вправе услышать историю моей жизни и что привело меня к такому падению.

— Господи, да я десятки таких историй слышу за дежурство.

— Если вы не останетесь, то я... я пойду и снова напьюсь.

Она рассмеялась.

— Лучше не надо.

Дэнни осторожно взял ее за руку. Просто удивительно, какой мягкой и нежной бывает женская рука.

— Видите ли, миссис Ярборо, я сирота.

— Вот как?

— Да. Моя матушка погибла в пламени пожара, когда мне исполнилось четыре года. Отец делал все, чтобы воспитать меня, но виски сгубило его. Он колотил меня, когда напивался, и жалел, когда был трезв... Простите, но мне тяжело вспоминать это без слез.

— Ничего, ничего, продолжайте. Я слушаю.

— Я сбежал из дома в четырнадцать лет. Жил с бродягами, подрабатывал, где придется. Потом встретил Кэтти. — Он взглянул на нее честными глазами и ухмыльнулся. — Впрочем, если вы действительно хотите знать, что произошло, то я могу рассказать.

— Так значит, вы просто морочили голову?

— Ну, что-то в этом роде.

— Никогда больше не поверю ни одному морпеху.

— Миссис Ярборо, вы не проводите меня, ну хоть немножко, а? Только не говорите, что вы заняты. Только до автобуса, а? Мне просто необходимо поговорить с кем-то... с девушкой. А потом я исчезну из вашей жизни. Навсегда.

Это же глупо, говорила она себе. Ей не следовало уводить его из бара. Но то странное чувство, охватившее ее еще вчера, снова вернулось, как она ни пыталась стряхнуть это наваждение.

— Нет, правда, Дэнни, мне... — начала была она, но, увидев его умоляющие глаза, замолчала.

— Это глупо, Дэнни.

— Где ваш плащ?

— Я без плаща.

Они вышли на улицу. Дзнни продолжал держать ее за руку, и она никак не могла приноровиться к его широкому шагу. Вернон Ярборо всегда ходил мелкими шагами, и с ним было легко идти по улице.

— Странно, что вы подобрали меня вчера.

— Ничего странного.

— Наоборот, вы не похожи на тех, кто действует, поддаваясь порыву. У вас-то как раз обычно все спланировано.

— Например?

— Например, сейчас вы наверняка задаете себе вопрос, что делаете здесь на улице, в компании зеленого морпеха. Должно быть, я сошла с ума, говорите вы себе, Кстати, как вас зовут, миссис Ярборо?

— Илэйн.

— Илэйн прекрасная, Илэйн удивительная, прекрасная Астелота.

— Тэннисон?

— Да, я довольно часто читал его.

— Знаете, мне так давно не говорили таких слов. — Теперь уже она держала его под руку.

Он был крепкий парень. Вернон тоже крепкий, но по-другому. Он надежная гарантия благополучия.

— И все-таки, почему вы помогли мне, Илэйн?

— Даже не знаю... Может, потому, что вы напомнили мне моего младшего брата.

— Знаете что, Илэйн, не обижайтесь, но готов поспорить, что у вас нет младшего брата.

— Ну-ну, продолжайте. Пока у вас неплохо получается.

— Ладно. Итак, вы большая шишка в столовой Армии Спасения, скорее всего — член комитета. Вы, конечно, жена офицера. Морского офицера.

— Великолепно. А вы, оказывается, занятный молодой человек.

— Ваш муж: боевой офицер. Скорее, военный юрист, а может, казначей или интендант. А вы, разумеется, примерная жена и домохозяйка. И это то, чего вы добивались всю жизнь. Извините, но видно, как вы умеете держать себя. Эта походка, грация... вы, наверное, с детства готовили себя к карьере жены офицера.

Готовила... Еще как готовила. Из пяти сестер она одна смогла выкарабкаться, вырваться из того болота, в котором они жили. Остальные четыре сестры вышли замуж, чтобы сменить нищету на нищету, несчастье на несчастье, убожество на убожество. И только она смогла заполучить себе Вернона Ярборо. Сумела войти в круг его знакомых, понравиться его семье и его друзьям.

Дэнни и сам уже понял, что перегнул палку.

— Хотите сигарету?

— Я не курю... на улице.

— Знаете что, Илэйн, посмотрите на ту сторону улицы.

— Ну и что там?

— Каток. Давайте покатаемся на коньках!

— Этого еще не хватало.

— А что так?

— Да я сто лет не каталась на коньках.

— Вот и говорите после этого о неожиданных порывах.

— Хватит с меня на сегодня душевных порывов.

— Ладно, к черту каток, пошли на аттракционы.

Она молча смотрела на него. Он был очень красив. И дело не только во внешности. Он вел себя настолько легко, раскованно, без тени фальши и натянутости, что на секунду жаркая волна охватила Илэйн и она чуть было не склонила голову ему на плечо.

— Мне пора, Дэнни.

— Ну, только на минутку. Вот сюда. Знаете этот аттракцион? Нужно бейсбольным мячом сбивать пустые бутылки. Я выиграю для вас куклу, ладно? Все равно я должен чем-то вас отблагодарить.

Дэнни купил два билета и потянул ее за собой в сверкающий разноцветными огнями мир аттракционов.

— Эй, морпех! — зазывали наперебой владельцы киосков, — Купи даме мороженое!.. А у меня самые лучшие конфеты на побережье... Три мяча за жалкие десять центов, и ты выиграешь приз своей девчонке!..

— Ну-ка, подержи мою куртку. — Дэнни подмигнул ей. — Не зря же во взводе меня называли Верная Рука Форрестер.

Он тщательно прицелился и метнул мяч в пирамиду жестянок. Мяч пролетел на полметра левее.

— Черт возьми, — пробормотал Дэнни.

Илэйн расхохоталась.

Только с третьей попытки он едва задел одну из жестянок, но она осталась стоять на месте.

— Ничего не понимаю. Наверное, они на магнитах, — смущенно оправдывался Дэнни.

— Держи свою куртку. Дайте-ка мне три мяча, — скомандовала Илэйн.

— Вот это дело, — одобрительно кивнул хозяин. — Покажите ему, леди, как это делается.

Илэйн уверенно бросила один за другим все три мяча и сбила три жестянки.

— Вот это да! Молодец девчонка! — восторженно крикнул хозяин, привлекая внимание толпы. — Получайте приз! Эй, морячок! А ты не желаешь выиграть что-нибудь для своей дамы?

Получив призовую куклу, Илэйн повернулась к Дэнни и улыбнулась.

— Я несколько лет была в женской спортивной команде, и ведь не зря же они называли меня Верная Рука Ярборо.

— Очень смешно. Очень.

— Давай купим хот-дог[5].

— Увы, на сегодня я банкрот.

— Ничего, я угощаю... ой, смотри!

— Что?

— Чертово колесо... хотя нет... это слишком высокое для меня.

— Тогда пошли.

Они вошли в кабину и через несколько минут смотрели вниз на сияющий огнями Сан-Диего. Илэйн взглянула вниз и, ахнув, невольно вцепилась в перила, прижавшись к Дэнни.

— Не толкайтесь, леди, не то мне тоже станет дурно.

— Давно мне не было так хорошо, — тихо сказала она, так тихо, что он едва расслышал.

— Что?

— Я говорю — вид отсюда просто потрясающий.

Колесо вдруг остановилось, и кабинки, покачиваясь, застыли на многометровой высоте. Илэйн ахнула, и Дэнни успокаивающе обнял ее за плечи. Она повернула голову и взглянула ему в глаза. Дэнни крепче прижал ее к себе и осторожно поцеловал в губы... Время словно остановилось. Каскады разноцветных огней, огненные сполохи реклам, бурлящая толпа внизу — все застыло... Они вышли из луна-парка. За все время никто из них не проронил ни слова.

— Знаешь, я всегда хотел поцеловать девушку на чертовом колесе, — тихо сказал Дэнни.

Илэйн был очень бледна.

— До свидания, Дэнни.

— А я не жалею, что сделал это. И ты не жалеешь.

И тогда ей стало страшно... страшно самой себя.

— У меня увольнительная в следующую пятницу.

— Я больше не хочу видеть тебя, Дэнни.

— Тогда до пятницы.

Она секунду смотрела на него, потом резко повернулась и быстро пошла прочь.

* * *

Они снова встретились в следующую пятницу, и день прошел, как прекрасная сказка. Илэйн остановила машину у своего дома. Пока она открывала дверь, Дэни загнал машину в гараж и пошел в дом.

Остановившись посреди гостиной, он внимательно огляделся. Да, это дом Илэйн. Он мог бы сказать это, даже не будь ее здесь. Отличная, со вкусом подобранная мебель, ряды книг с золочеными корешками.

— День был просто чудесный. Что-нибудь выпьешь?

— Пожалуй, лимонад, — ответил Дэнни, припомнив свой печальный алкогольный опыт.

Его внимание привлекла фотография морского офицера, стоявшая на полке. Дэнни взглянул на Илэйн. Господи, она ведь жена другого мужчины. А он, Дэнни, находится в доме этого человека и недавно целовал его жену...

Дэнни протянул руку и повернул фото к стене.

— Дэнни, это уже не смешно. Зачем ты это сделал?

— Не хочу, чтобы он смотрел, как я целую тебя.

— А ты не целуй.

— Извини.

Она принесла бокалы. Дэнни задумчиво хлебнул лимонад, глядя в окно.

— Дэнни, — тихо позвала Илэйн. — О чем ты думаешь?

— Тебе вряд ли будет интересно.

— А все же?

— Я думал о том, какая будет у меня жена. Я ведь всегда хотел стать инженером, строить тоннели или автострады в горах. На Аляске или в Андах. И всегда представлял себе, как зайду, заснеженный и замерзший, в уютный домик, где пылает камин и она ждет меня. В джинсах и свитере. А я обниму ее и скажу: «Все-таки здорово, что мы с тобой не похожи на остальных. Через год мы уедем в Китай, потом в Мексику или еще куда-то. Весь мир у наших ног. Потом когда-нибудь мы вернемся в Балтимор и у нас появятся дети. Но как только они научатся ходить, мы снова уедем. Пусть растут свободными»... Прости, Илэйн... что-то нашло на меня...

— Твоя будущая жена — счастливая девушка.

— Сейчас война и неизвестно, сколько она продлится.

Илэйн поднялась.

— Ладно, ты посиди тут, я переоденусь.

— Давай, а я пока посмотрю книги.

Они переговаривались через дверь, которую Илэйн оставила открытой. Дэнни с интересом рассматривал подборку книг. Одни он читал, о других ему рассказывал Мэрион. Какое-то шестое чувство заставило его обернуться. В дверях спальни стояла Илэйн Ярборо. В белоснежном прозрачном халате. Черные волосы рассыпались по смуглым от загара плечам. Но ведь она была женой другого мужчины, другого...

Илэйн медленно подошла к нему. Сквозь прозрачный халат он видел ее грудь.

— Илэйн, я... мы не...

— Молчи.

Она склонила голову ему на плечо.

Осторожно, очень осторожно он взял ее на руки, и она едва не лишилась чувств от желания.

— Дэнни... Дэнни...

Он отнес ее в спальню и опустил на кровать, потом лег рядом и обнял. Илэйн чуть отодвинулась, сорвала с себя халат и, словно в бреду, начала раздевать Дэнни. Их разгоряченные тела слились в одно. Ее ногти впились ему в плечи, а голос зашелся в старом, как мир, извечном ритме любви: «О Боже... Боже... Боже...»

Глава 8

Сигналы кода сливались в назойливый вой в наушниках. Занятия, когда-то легкие и увлекательные, превратились для Дэнни в нудную рутину. Он был словно в тумане, в какой-то горячечной дымке желания, неудержимо влекущего его в объятия Илэйн. Где-то в глубине души он сознавал, что это ни к чему хорошему не приведет, что все это неправильно, но тем не менее каждое увольнение он шел к воротам базы, где его ждала машина Илэйн. Часто он пользовался увольнительной Ски, и в эти ночи маленький поляк спал в его кровати на случай ночной проверки. Ски ничего не говорил ему, но в его молчании легко угадывалось презрительное осуждение... Тем не менее Ски никогда не отказывал в помощи. Да и как же иначе, ведь они были друзьями.

Что касается Илэйн Ярборо, то она давно уже махнула рукой на слухи и сплетни в кругу офицерских жен, стараясь не обращать внимания на косые взгляды и усмешки за ее спиной.

"Здравствуй сын!

Я, конечно, понимаю, что ты очень занят и не стал бы беспокоить тебя, но вот уже две недели мы не получаем от тебя писем. Может, ты заболел или тебя перевели в другую часть? Должна же быть какая-то причина. Ты знаешь, как мы ждем твоих писем. Если некогда написать, то позвони, я оплачу переговоры. Давай договоримся, что каждую пятницу мы будем ждать твоего звонка. Если у тебя неприятности, то ты ведь знаешь, я всегда готов помочь..."

* * *

Дэнни сел на постели и, зевнув, блаженно потянулся. Илэйн лежала рядом и, приоткрыв глаза, лениво наблюдала за ним.

Дэнни взглянул на часы.

— Черт возьми! Я уже опаздываю. Илэйн, ну-ка быстро, подъем!

— Отвяжись. Я буду валяться в постели целый день.

— Еще чего. Ты должна отвезти меня на базу.

— Должна? — Она откинулась на подушки, прикрыв себя одеялом, и лукаво взглянула на него. — Иди ко мне, мальчик, останемся сегодня здесь.

— Не называй меня мальчиком.

— Иди к маме. — Она встала на кровати и прижала его голову к своей груди.

— Я тебе не мальчик.

— А мне нравится дразнить тебя.

Дэнни поцеловал ей руку, сдернул простыню с ее плеч и шлепнул по заду.

— Приготовь мне завтрак, женщина.

Илэйн поспешно закуталась в простыню.

— Не надо больше так делать, Дэнни.

— Фу ты, черт, да с такой фигурой, как у тебя, можно ходить голой по всему Сан-Диего.

— Прекрати.

— Ладно, но серьезно, давай поживее, не то я опоздаю на перекличку.

* * *

Дэнни вовремя успел на базу и первым делом открыл свою тумбочку, чтобы достать туалетные принадлежности. Раздевшись до пояса, он направился было умываться, когда столкнулся с входившими друзьями.

— Ага, вот и он, самец! — радостно приветствовал его Элкью. — Господа, мы представляем вам очередной шедевр из сериала «Похождения Большого Дэна Форрестера — суперморпеха».

— Очень смешно, — раздраженно буркнул Дэнни под хохот остальных и, презрительно сплюнув на пол, направился в гальюн.

— Что ты злишься, Дэнни? — поинтересовался Энди Хуканс, брившийся у зеркала.

— Просто не вижу поводов для смеха.

— Да брось ты. Ребята всего-навсего завидуют. У нее классная машина. И потом они ведь всегда прикрывают тебя.

Дэнни молча намылил щеки.

— Говорю тебе, брось дуться на них.

— Элкью что-то стал много болтать и, наверное, пора заткнуть ему пасть.

— Это ты зря. Он отозвался вместо тебя на построении.

— Как это? До построения еще двадцать минут.

— Ночью проводилась учебная тревога, а сержант стоял возле Ски, поэтому Элкью не растерялся и отозвался вместо тебя.

Дэнни опустил бритву и несколько секунд молчал.

— Я... Извини, Энди, я просто перепсиховал.

— Ничего, но ты полегче с этими барышнями. — Лицо Энди было хмурым и озабоченным. — Нам вовсе не хочется, чтобы тебя вышибли из школы.

— Спасибо... — Дэнни снова принялся за бритье.

— И забудь ты о ней. Ну хотя бы когда занимаешься.

— Не могу, Энди. Просто не получается.

— Я знаю, о чем ты думаешь, но поверь мне, это все чушь собачья. Не ты, так кто-то другой был бы с ней в постели.

— Она не шлюха, Энди.

— Конечно. Все они не шлюхи, но всем это нужно.

— Хотелось бы мне быть рядом, когда ты попадешься какой-нибудь девчонке.

— Только не я. И не мечтай. Еще нет такой бабы, которая наложит лапу на доброго старого Энди.

* * *

Сияющий Маяк и Ски, все еще одуревшие от занятий, неторопливо вышли из здания школы радистов.

— Господи, у меня в голове сплошной писк и щелканье.

— Эй, братва! Давайте поживее! Сколько можно вас ждать.

— Будь я проклят, если понимаю, зачем белые изобрели такой сложный способ для передачи информации. Надо потолковать с начальником школы. Я покажу ему, насколько проще наши дымовые сигналы.

— Мы на переговорный пункт, — объявил Мэрион, стоявший рядом с Дэнни. — Пойдете с нами?

Сияющий Маяк покачал головой.

— Нет, я лучше пойду в кино. Там сегодня фильм о ковбоях и индейцах. Увидимся в лучах восходящего солнца, бледнолицые.

Ски присоединился к Мэриону и Дэнни. До переговорного пункта было недалеко — перейти через плац, всего пять минут ходьбы. Усевшись за свободный столик, Мэрион и Ски взяли три бутылки содовой, пока Дэнни заказывал разговор с Балтимором.

— Придется подождать, — сказал он, вернувшись. Едва они хлебнули содовой, как гул голосов в здании переговорного пункта внезапно стих и глаза всех присутствующих обратились на высокого подтянутого полковника, который только что вошел.

— Это полковник Колмэн, командир полка спецназа, — шепнул Дэнни друзьям.

— Слышал, он набирает себе людей для третьего батальона, — сказал Мэрион.

— Надеюсь, он нас не заметит. Мне вовсе неохота связываться с сумасшедшими дьяволами из спецназа.

— Это уж точно.

— Хорошо, что Маяк не пришел с нами. Говорят, Колмэн предпочитает индейцев для своего разведвзвода.

— Еще слышал, что ребята из спецназа спят прямо на голой земле. Им даже не выдают коек.

— Что там коек! Их даже не отпускают в увольнение, так они умудряются напиваться прямо здесь, на базе.

— Да, братва, если я встречаю кого-то из спецназа, то всегда обхожу его стороной. Видали, какие у них кинжалы на поясе?

— Только сумасшедший может служить в таком полку.

Тем временем полковник Эд Колмэн заказал телефонный разговор и сел за стойку бара, справа от Мэриона.

— Здорово, морпех, — приветствовал он Ходкисса.

— Добрый вечер, сэр, — пробормотал Мэрион и, обращаясь к друзьям, добавил: — Ладно, мне пора, ребята, увидимся в казарме.

Колмэн выпил бутылку кока-колы и направился к телефонной будке, на которую сделал заказ Дэнни.

— Прошу прощения, сэр, — привстал Форрестер. — Но я жду звонка из Балтимора по этому аппарату.

— Виноват. — Колмэн кивнул и пошел к другому телефону.

— Ты что, очумел? — прошипел Ски, нагнувшись к Дэнни.

— Да ведь только...

— Никогда больше не говори так со спецназовцем, а тем более с Колмэном.

В это время зазвонил телефон, и Дэнни поспешно схватил трубку.

— Заказывали Балтимор, штат Мэриленд?

— Да-да, я Форрестер.

— Говорите.

— Дэнни, это ты? Ну, здравствуй, сын. Ты меня хорошо слышишь?

— Да, папа. Здравствуй.

— У тебя все в порядке, Дэн?

— Все хорошо, просто много работы, но я сегодня уже отправил вам письмо.

— Здесь Бад вырывает трубку.

— Привет, Бад!

— Дэнни... Дэнни!

— Как ты там, бандит, хорошо себя ведешь?

— А как же! Ты привезешь мне японский меч? Я уже сказал учителю, что принесу в класс японский меч.

— Постараюсь.

— Хватит, Бад, дай мне трубку... сынок, это мама.

— Здравствуй, ма.

— Сынок, они там с вами хорошо обращаются? Я сейчас председатель комитета матерей, а тут всякие слухи ходят. Они не заставляют вас ходить под дождем?

— Все отлично, ма, не волнуйся.

— Наверное, ты похудел.

— Наоборот, поправился.

— Мы так скучаем, Дэнни, пиши нам почаще.

— Хорошо, мама.

— Целую тебя...

— Дэнни, это опять отец. Ну, как там дела?

— Отлично, папа.

— Точно?

— Конечно.

— В отпуск никак не вырваться?

— Пока не закончу школу радистов и не распределюсь, ничего не могу сказать.

— Выше голову, сын, мы все с тобой.

— Я знаю, папа.

— У меня есть маленький сюрприз для тебя.

Телефон на несколько секунд умолк.

— Алло, Дэнни?

У него перехватило дыхание.

— Кэтти, — прошептал он.

— У тебя все хорошо? — Он закрыл глаза и до крови закусил губу. — Я так давно не получала от тебя писем.

— Кэтти... Кэтти, я люблю тебя!

— Дэнни, милый, я очень скучаю.

— Слушай, малыш... у меня тут были кое-какие проблемы... но теперь все уже позади.

— Мы все еще вместе, Дэнни?

— Да, да, да! Я хочу, чтобы ты знала, что я... что ты для меня... О Господи, я люблю тебя, солнышко, люблю, слышишь?

— И я люблю тебя, очень люблю.

— Балтимор, время разговора заканчивается.

— Береги себя, милый.

— Да, родная, конечно. Ты не волнуйся.

— Не буду. Теперь не буду. Скажи мне еще раз, Дэнни.

— Я люблю тебя, солнышко.

— Целую тебя, милый.

Ски, с самого начала наблюдавший за разговором, видел, как глаза Форрестера вдруг потеплели, и сразу догадался, в чем дело. Дэнни вышел из телефонной кабины.

— Слушай, Ски, почему бы тебе не позвонить сейчас Сьюзан?

— Сколько это стоит?

— Три доллара.

— Я, конечно, хотел бы... но лучше не тратить эти деньги.

— Я займу тебе.

— Нет, — коротко отрубил поляк.

— Слушай, Ски, мы ведь друзья, так?

— Да.

— Тогда давай я напишу отцу о твоей проблеме.

— Нет.

— Но это же просто заем. Она приедет сюда, устроится на работу, и ты со временем отдашь деньги.

— Нет, я сделаю все сам. Так будет лучше. Уже недолго осталось.

— Да смотреть невозможно, как ты мучаешься. В увольнительные не ходишь, чистишь другим винтовки и ботинки за несколько центов.

— Тебе этого не понять, Дэн.

— Ну и черт с тобой. В конце концов это твоя жизнь.

— Не обижайся, Дэн. Я просто терпеть не могу благотворительности.

Дэнни обнял его за плечи.

— Ладно, пошли в казарму заниматься.

В казарме они застали Милтона Нортона, который зашел попрощаться. Его батальон уходил на фронт.

— Дай им чертей, профессор. Удачи тебе. — Ски крепко пожал ему руку.

— Спасибо, Ски. И вот еще что... Помнишь, я говорил тебе, чтобы Сьюзан ехала к моей жене. Ты отказался, но предложение остается в силе.

— Не стоит, Норт, но все равно я очень благодарен тебе. Не знаешь, куда вас отправляют?

— По-моему, этого никто не знает.

— Я провожу тебя, Норт, — предложил Дэнни, и они с Милтоном вышли из казармы.

— Слушай. Норт, давай выпьем по содовой напоследок, и вообще...

Нортон улыбнулся, понимая, что его молодому другу нужно о чем-то поговорить. Они зашли в ближайшее кафе и сели за стол.

— Жаль, Норт, что твой батальон уже уходит. Я-то думал, успею закончить школу радистов и уйду вместе с тобой.

— Ты же вроде хотел попасть в шестой полк? Говорят, они вернулись из Исландии.

— Просто не хочется расставаться, Норт. Кстати, если что, можешь узнать мой адрес через Балтимор. Я не хочу, чтобы мы с тобой потерялись.

— Договорились.

Дэнни допил свой лимонад и вяло ковырял ложечкой мороженое.

— Что-то случилось, Дэн?

— Да ладно, Норт, у тебя своих забот хватает.

— Давай-давай, выкладывай.

— Я сегодня говорил по телефону с Кэтти. Ты оказался прав. Я люблю ее, и нет смысла бороться с этим, война или не война. Но я не могу разобраться, что у меня происходит с Илэйн.

— А что?

— Ну, была бы она шлюхой, тогда все ясно. Но, черт возьми, Норт, любой бы гордился такой женой.

— К чему ты клонишь?

— Разве непонятно? Ведь на ее месте могла бы быть Кэтти или...

— Или моя жена?

— Да.

Нортон задумчиво затянулся сигаретой.

— Да, пожалуй...

— Норт, ты никогда не представлял свою жену в постели с другим?

— Кому хочется думать об этом? Хотя, не отрицаю, ты прав, и время от времени все равно думаешь об этом.

— Вот видишь! И когда я с Илэйн, то часто ловлю себя на мысли, что на ее месте может оказаться и Кэтти. Если Илэйн, то почему не Кэтти?

— Подожди. — Норт поднял руку. — Ты действительно думаешь, что Кэтти может позволить себе подобное?

— Нет, — признал Дэнни. — Не верю.

— Тогда не надо сравнивать их. Илэйн добилась той жизни, к которой стремилась, а вышло так, что из одной социальной клетки попала в другую, хоть и классом повыше. Но даже такой женщине, как Илэйн Ярборо, иногда хочется вырваться из созданного ею же самой мира, тем более что вдруг появился прекрасный принц.

— Это я, что ли, прекрасный принц?

— Ты, мой друг, ты. Молодой, красивый парень — и она, поддавшись порыву, отбрасывает все годы фальши, выдержки, борьбы и становится сама собой... Эх, Дэнни, это старая история, которая повторялась уже тысячи раз и еще тысячи раз повторится. Илэйн вернется к Вернону Ярборо, в этом не сомневайся. Она слишком привыкла к комфорту.

— Значит, выходит, я что-то вроде предохранительного клапана? Чтобы выпустить лишний пар? Значит, Энди прав, когда говорил, что если не я, то кто-то другой.

— Ну, не совсем, но в общем, да. Рано или поздно она бы сорвалась.

— Л твоя жена? А Кэтти?

— Те, кто любят и ждут, найдут в себе силы, а нам остается только молиться и надеяться, что мы с тобой стоим того. Честно говоря, лично я думаю, что мы с Гиб настолько стали частью друг друга, что даже война не может разрушить наш брак.

— Да ты что, Норт! Только дура может обманывать такого человека, как ты. А впрочем, к черту Вернона Ярборо и да здравствуем мы! — Дэнни усмехнулся и поднялся. — Я провожу тебя в расположение батальона.

— Что будет с нами, Норт? Ты вот, например, знаешь, зачем мы здесь?

— Ты имеешь в виду, за что я иду воевать? Это просто — для спокойствия души, чтобы потом не мучила совесть, что кто-то умирал, а я ждал, чем это закончится.

— Спокойствие души, — повторил Дэнни. — Чтобы потом не мучила совесть... Черт возьми, Норт, ты так здорово и просто все объясняешь.

— Звучит просто, но не всегда просто это понять.

— Норт, а в Пенсильванском университете готовят инженеров?

— По-моему да, а что?

— Ну, конечно, слишком рано загадывать, но я бы очень хотел сидеть в аудитории и слушать твои лекции.

— Кто знает, Дэнни, кто знает...

* * *

Дэнни задумчиво вертел в руках пустой бокал, где перекатывались кубики льда. Они с Илэйн зашли в этот маленький бар в Даго и вот уже минут десять никто из них не проронил ни слова.

— Вообще-то сердиться должна я, Дэнни, — нарушила молчание Илэйн. — Почему ты молчишь? Ведь это я ждала тебя у ворот целый час.

— Я звонил домой, но ты уже уехала. Вчера мне просто не дали увольнительной, — ответил Дэнни, не поднимая глаз.

Илэйн сделала глоток из своего бокала и осторожно поставила его на стол.

— Дэнни.

— Да?

— У нас все закончилось, да? Я правильно тебя поняла?

Он взглянул ей в глаза и молча кивнул.

— Это из-за твоей девушки?

— Да.

— А если бы я тебе сказала, что жду ребенка?

— Ты слишком умна, чтобы решиться на такую глупость. Мы ведь с самого начала знали, что это рано или поздно закончится. Ты ведь не собираешься все усложнять?

— Нет, — медленно ответила она. — Нет.

— Тогда я полагаю, что мы все сказали друг другу.

— Ты считаешь меня шлюхой, да?

— Нет, конечно... Господи, Илэйн, да любой считал бы себя счастливчиком, если бы имел такую жену, как ты.

— Ты знаешь, что я собиралась делать, когда ты сказал, что все кончено? Я собиралась драться за тебя. Потому что все остальное не имело значения — ни Верной, ни мой дом, ни мои друзья. Я хотела одного — быть той девушкой в занесенном снегом домике в Андах.

— Илэйн...

— Ты можешь представить меня в этой роли? Полагаю, что нет. Впрочем, я тоже не могу... — Она на секунду прикрыла рукой глаза, но тут же встряхнулась. — А теперь я хочу уехать домой, а еще лучше куда-нибудь подальше из этого городишка.

— Хочешь еще выпить?

— Нет.

— Дэнни... сегодня в последний раз, а? Попрощаемся.

Дэнни отрицательно покачал головой. Илэйн поспешно вытащила платок и слегка промокнула глаза. Дэнни видел, что она держится только на своей железной воле. Смотреть на это было просто невыносимо, поэтому он поднялся, ласково сжал ей плечо и, чувствуя, что к горлу подкатывает комок, быстро вышел из бара.

Часть II

Пролог

Через пару недель майор Хаксли вызвал нас к себе в офис. Нас — это всех «стариков». Бернсайд, Китс и я поначалу все же надеялись, что хоть радистов нам пришлют нормальных. Шестой полк вполне имел право рассчитывать на сливки выпуска школы радистов, если таковые вообще там имелись. Связисты нам требовались позарез, так как единственным полупрофессионалом (мы-то с Берни на этом собаку съели) был испанец Джо Гомес, да и тот оказался пьяницей, смутьяном и вообще неприятным типом.

И вот мы увидели пополнение. Жалкую пародию на морских пехотинцев. И задача, которая стояла перед нами, казалась невыполнимой. Чем мы располагали? Заторможенный техасец, косолапый швед, мальчишка Форрестер, суперлегковес Звонски, клоун Элкью, Мэрион Ходкисс со своим граммофоном, еще один техасский ковбой и гордость резервации Сияющий Маяк. Что за жалкая банда! Старшина Китс подумывал о переводе в другую часть, а Сэм Хаксли горестно ругался, когда первые же учения в полевых условиях показали, на что способно наше пополнение.

Вот поэтому он и собрал нас у себя.

— Вы, ребята, сейчас, наверное, думаете то же самое, что и я. Каким образом мы можем выиграть войну с таким желторотым пополнением. Они даже отдаленно не похожи на морпехов.

Мы дружно выразили свое согласие.

— Но тем не менее вы должны помнить одно, ребята. Они здесь потому, что пошли добровольцами. Они хотели этого. О старом добром Корпусе морской пехоты придется забыть. Прежде чем закончится война, я думаю, что в составе Корпуса будет три, а то и четыре дивизии.

То, что он говорил, казалось невероятным. Ведь это около ста тысяч человек!

— Я понимаю, что задача у нас с вами сложная и работы по горло. Вы меня знаете, поэтому догадываетесь, что, когда я говорю: работы по горло, значит, до хрена и больше. И основная тяжесть ложится на вас, на «стариков». Делайте с ними, что хотите, выворачивайте наизнанку, таскайте по борделям, заваливайте нарядами, но сделайте из них морпехов! Настоящих морпехов! У нас у всех погибли друзья и на Уэйк Айленде, и на Филиппинах, и в Шанхае. Всегда тяжело терять друзей, и, чтобы отомстить за них, чтобы снова поднять наш Корпус на вершину славы, нам нужны эти ребята... И еще... гм-гм... нам, возможно, пришлют несколько новых офицеров, тоже еще зеленых, поэтому и им надо помочь. Мак, Берни, Китс, я надеюсь на вас.

Глава 1

Потребовалось совсем немного времени, чтобы узнать, что испанец Джо Гомес не только смутьян, но еще и ворюга, лжец и отъявленный драчун. Второго такого фрукта не сыскать во всем Корпусе. Насчет подраться у него шило в заднице, но во всей красе он предстал перед нами через несколько дней после своего приезда в Элиот.

Мы были в увольнительной в Даго и совершили патрульный рейд по нескольким барам, пока окончательно не бросили якорь в одном из них. Я уже основательно загрузился пивом и почти договорился с одной из девочек, когда Джо подтолкнул меня локтем.

— Слушай, Мак, мне что-то охота поразвлечься. Ну-ка покажи мне самого здорового мужика в этой забегаловке.

Чтобы отвязаться, я кивнул на огромного матроса, сидевшего за стойкой бара. Судя по всему, в руке он держал пивную бутылку, но видно ее не было, так что оставалось только догадываться. И вообще я не понимаю, зачем человек весом больше ста килограммов тратит время на бутылки, ведь ему, чтобы взбодриться, нужно по крайней мере полведра.

Испанец Джо протиснулся к матросу.

— Дай закурить, братишка.

Ничего не подозревающая стокилограммовая жертва протянула ему зажигалку. Джо закурил, небрежно опустил зажигалку в карман и двинулся к выходу.

— Эй, а моя зажигалка?! — окликнул его матрос.

— Что, твоя зажигалка? — непонимающе переспросил Джо.

— Я говорю, верни мою зажигалку.

— У меня нет никакой зажигалки. Ты что, обвиняешь меня в воровстве?

— Нарываешься, морпех?

Виновато улыбаясь, Гомес пошарил по карманам и протянул матросу его зажигалку.

— За такие шутки можно по зубам схлопотать, — процедил матрос.

— Да что ты, братишка, я не собираюсь нарываться...

— Ох и надо бы тебе ребра посчитать, — уже громче повторил матрос.

Шум в баре притих, и трое вышибал быстро ринулись к месту назревающего скандала.

— Этот парень думает, что я украл у него зажигалку, — объяснял окружающим испанец Джо, пока вышибалы выводили матроса из бара.

Несколько подвыпивших посетителей вышли на улицу, чтобы посмотреть, чем все закончится.

Испанец Джо подошел к матросу, стоявшему на тротуаре, куда его вывели вышибалы.

— Ладно, давай помиримся, рожа твоя обезьянья, — дружески предложил он.

Матрос побагровел и, сжав кулачищи, двинулся на него.

— Ты что, ты что, — забормотал Джо. — Я же не дерусь с дебилами.

Первый кулак матроса обрушился на него, и если бы попал в цель, то испанца наверняка пришлось бы собирать по частям. Но Джо легко, словно играючи, уклонился от удара, зато его ответный удар был молниеносным и точным. Матрос с размаху сел на тротуар и несколько секунд сидел, бессмысленно хлопая глазами. Джо помог ему подняться.

— Я же говорил, что не дерусь с дебилами.

Матрос зарычал и снова попытался ударить испанца. Он молотил кулаками налево и направо, но так и не попал в провокатора, который, в свою очередь, опять уложил его одним точным и мощным ударом.

— Ладно, давай мириться. Без обид, да? — Джо помог ему подняться.

Ошалевший от ударов и нахальности противника матрос протянул ему руку, а испанец спокойно отключил его ударом в подбородок.

— Ну и нервы у парня. Это ж надо, обвинить меня в краже! — Джо повернулся к толпе зрителей. — Придется в наказание действительно забрать у него зажигалку.

Что он и сделал.

Обычно в удачный вечер Джо оставлял в разных концах города менее дюжины бесчувственных тел.

* * *

Как-то после ужина мы валялись в казарме, отдыхая от десятимильного марш-броска с полной выкладкой. К моему удивлению, никто из пополнения не свалился и не упал в обморок.

В углу Мэрион Ходкисс, как всегда, читал очередную книгу. Непоседа Грэй приводил в порядок форму, мурлыкая под нос техасскую песенку.

Мэрион на секунду поднял голову, прислушиваясь к словам, но тут же опять уткнулся в книгу. Странный он был парень, этот Ходкисс. Он хорошо нес службу, отлично справлялся со своими обязанностями, но в то же время был, пожалуй, единственным морпехом в Сан-Диего, который не пил, не курил, не бегал по девкам, не ругался, не играл в карты, ну и так далее. Все свободное время, даже когда получал увольнительную, он лежал в казарме, слушал классическую музыку и читал книги. Но как ни удивительно, в буйной компании морпехов он пользовался огромным авторитетом. Если возникал какой-нибудь спор, что случалось почти каждый вечер, последнее слово всегда принадлежало Мэриону. Казалось, не было такого, чего он не знал, начиная от количества волос на голове у человека и заканчивая населением Мехико, скажем, в 1896 году.

Единственный, кто терпеть не мог Ходкисса, это испанец Джо. Он еще с утра был чем-то раздражен, что, впрочем, не помешало ему стащить у Элкью Джонса рубашку и загнать ее кому-то из комендантского взвода.

Джо некоторое время бродил между коек, пока не остановился рядом с Ходкиссом.

— Эй, ты!

Мэрион не обратил на него ни малейшего внимания.

— Эй, сестра Мэри, я с тобой разговариваю.

— Чего тебе?

— Я слышал, ты когда-то занимался боксом?

— Да, немного.

— Я тоже, Знаешь что? Давай пойдем в спортзал, наденем перчатки и немного разомнемся.

— Я устал после марш-броска.

— Что, сестричка Мэри, наделал в штанишки?

Мэрион аккуратно закрыл книгу, снял очки и поднялся.

— Пошли.

Испанец подмигнул нам и пошел следом. Мы тоже побросали свои дела и толпой двинулись в спортзал.

— Ты поосторожней с ним. Парень — профессиональный боксер, — шептал я на ухо Мэриону, помогая зашнуровывать перчатки. — А лучше ложись после первого же удара. Никто не посмеет сказать, что ты сдрейфил.

Мэрион, казалось, не слышал меня. Впрочем, он был довольно крепкий парень, да и плечи у него, как у портового грузчика.

— Ты только на зашиби меня, сестричка! — крикнул испанец из своего угла.

— Ублюдок, — процедил я сквозь зубы.

Все столпились вокруг ринга.

— Бокс! — скомандовал Элкью.

И началось. Испанец в свое время был чемпионом в среднем весе, и Мэриону доставалось на полную катушку, Джо двигался гораздо быстрее и успевал наносить удары со всех сторон, пока Мэрион с грацией беременной слонихи пытался достать его прямыми правой. Он уже почти зажал Гомеса в углу, но тот вывернулся, да еще провел несколько чувствительных ударов по корпусу Торс Мэриона покрылся красными пятнами, лицо было разбито, но он все так же неторопливо следовал за испанцем по рингу К концу раунда Гомес двигался уже не так быстро, и ответные удары Мэриона начали достигать цели. Испанец был уже весь в поту, — сказывалось бесчисленное количество джина, выпитого за последнее время в барах Даго.

— Время! — крикнул Элкью, и боксеры разошлись по углам.

Я вытер пот и кровь с лица Мэриона и протер его плечи мокрым полотенцем. Он по-прежнему молчал и равнодушно смотрел в пол. Джо, тяжело дыша, оперся на канаты.

— Хорошо размялись, — прохрипел он. — На сегодня, пожалуй, хватит. Дэнни, развяжи мне перчатки.

Мэрион поднялся и подошел к нему.

— А что так? Я только разогрелся и хочу продолжить.

Джо ухмыльнулся.

— Ладно, шутки в сторону. Я не хочу покалечить тебя.

— Наложил в штанишки? — тихо спросил Мэрион.

Джо остолбенел. Краем глаза он видел насмешливые улыбки на лицах зрителей.

— Ну хорошо, парень, ты сам напросился.

— Бокс! — пискнул Элкью.

Испанец пантерой скользнул к Мэриону и все силы вложил в один удар, угодивший Ходкиссу в челюсть. Джо с улыбкой опустил руки и сделал шаг в сторону, чтобы освободить место падающему телу. Но Мэрион не только не упал, но и с размаху нанес испанцу такой удар, который вполне мог бы потопить авианосец. Тело Гомеса взлетело в воздух дюймов не десять и грохнулось на пол. Мы с восторженным ревом бросились через канаты на ринг. Ходкисса обнимали, целовали, хлопали по плечам, а потом с триумфом отнесли в казарму, оставив Гомеса лежать на ринге.

Минут через двадцать он очухался и приплелся в казарму. Мы столпились у койки Мэриона, все еще поздравляя его и обсуждая бой, в то время как сам Мэрион снова надел очки и углубился в книгу.

Испанец подошел к Ходкиссу.

— Эй, парень!

Мэрион не пошевелился.

— Слышь, а? Тебе просто повезло.

Ходкисс вытащил платок и громко высморкался.

— Но старый дядя Джо умеет проигрывать, и в доказательство этого я хочу пожать тебе руку.

Сестричка Мэри снова отложил книгу и поднялся. Джо протянул ему руку, а Ходкисс спокойно и со вкусом от души врезал ему в живот. Гомес охнул и свалился на пол. Мэрион наклонился и помог ему подняться.

— Извини, Гомес, но я никогда не прикасаюсь к змее, пока у нее не вырваны зубы.

Гомес задумчиво поскреб макушку, пытаясь понять эту фразу, а потом подсел на край койки к Мэриону, который снова завалился читать.

— Что ты читаешь?

— Платона.

— Это что, они такую толстую книгу написали о собаке Микки Мауса?

— Собаку Микки Мауса звали Плутон, — терпеливо пояснил Ходкисс. — А Платон — это писатель.

Гомес оскалил в усмешке белоснежные зубы.

— А знаешь, братец, ты мне нравишься. Правда. А ты что скажешь о старом папе Джо?

— Ты самый мерзопакостный тип, которого я когда-либо знал.

— Что такое мерзопакостный?

— Дерьмо ты.

Гомес громко заржал и обнял Ходкисса.

— Да, братан, ты действительно крутой парень, если так разговариваешь с Джо Гомесом. Помяни мое слово — мы с тобой станем друзьями.

* * *

Да, политика и война зачастую творят странные вещи. Кто бы мог подумать, что первоклассный негодяй и умница, душа-парень, действительно могут подружиться? Мы, разумеется, только приветствовали эту дружбу. Мэрион держал Джо в рамках, и тот больше не шарил в наших РД. Более того, Ходкисс забирал у Гомеса все деньги и оплачивал его долги. В увольнение они теперь ходили вдвоем, и, пока Гомес накачивался джином и пивом, Мэрион читал книги где-нибудь в углу бара. Как только испанец доходил до кондиции, Ходкисс закрывал книгу и тащил его на базу.

Мы едва удерживались от смеха, когда частенько испанец приходил из увольнительной трезвый и поникший.

— Ну, в чем дело на этот раз, Джо?

— Да вот, позаимствовал ботинки у индейца, а Мэрион узнал об этом. Теперь неделю без увольнительных, да еще в воскресенье в церковь потащит.

— Может, заодно рассказать ему, как ты вчера филонил, пока мы траншею копали?

— Ты что, ты что, Мак! Упаси Господи! Не миновать мне тогда еще и лекции о благородной роли труда в жизни каждого человека.

— Ладно, посмотрим.

— Господи, да что ж мне так не везет? Эх, бедняга ты, Джо. И никто тебя не пожалеет, кроме тебя самого.

* * *

Закончив патрульный обход со старшиной Китсом, я вернулся в казарму. Все уже давно спали, кроме Ходкисса, читавшего при тусклом свете лампы.

— Холодно сегодня. — Я присел у керосиновой печки, чтобы хоть немного согреться.

— Есть горячий кофе. Мак, хочешь?

Я хлебнул кофе, с удовольствием почувствовав, как по жилам побежало тепло.

— Уже третий час, Мэрион. Ложился бы ты спать.

Он потянулся и зевнул.

— Я не думал, что так поздно. Зачитался.

— Слушай, Мэрион, ты извини, если лезу не в свое дело, но ответь мне на один вопрос. Ты вот все читаешь и читаешь, а зачем тебе это? Ну, я имею в виду — так много читаешь?

Он молча прошелся по казарме, прислушиваясь к завыванию ветра за окном.

— Знаешь, Мак, я хочу стать писателем. Смешно, да?

— Ничего смешного, черт возьми. Думаешь, у тебя получится?

— Не знаю, Мак. Понимаешь, столько всего теснится в голове, в душе, в сердце. Столько хочется высказать... Я родился и вырос в маленьком городке, и в моей жизни ничего особенного никогда не происходило. А здесь...

Он умолк и снова заходил по казарме. Я улегся на койку и наблюдал за ним.

— Энди как-то рассказывал, когда сплавляют бревна и получается затор, то нужно вытащить одно-два нужных бревна, и тогда освободятся остальные. Вот и мне необходимо отыскать эти ключевые бревна. Я могу писать, я чувствую это... Ты вряд ли поймешь меня, Мак.

— Почему же? Я вполне понимаю тебя.

— Ты же видишь, что я за человек. Мне трудно заводить знакомства, я не умею разговаривать с людьми...

— У тебя есть девушка, Мэрион? — негромко спросил я.

— Нет.

— А был когда-нибудь в постели с женщиной?

— Нет.

— Тогда слушай сюда, малыш. Я, конечно, не читал Платона, это для меня слишком, но поверь мне — с тобой все в порядке, просто тебе иногда нужно... ну... да к черту, уже поздно, давай спать.

* * *

Рукопашному бою нас учил майор Малкович, здоровенный детина, мастер по дзюдо.

— Ну что, мужички, — цедил он сквозь зубы, оглядывая столпившихся вокруг матов морпехов. — На прошлых занятиях вы научились искусству самообороны и нападения. Вы знаете, как разоружить противника и как освобождаться от захватов джиу-джитсу. Теперь для последнего занятия мне нужен доброволец покрупнее.

Мы дружно попятились назад. Малкович улыбнулся и ткнул пальцем в индейца.

— Ты! Иди сюда.

Эрдэ Браун поспешно вытолкнул Сияющего Маяка на маты, прежде чем тот успел скрыться.

— Ложись, — скомандовал майор.

Сияющий Маяк торопливо шлепнулся на маты.

— Умница, — похвалил Малкович и поставил ногу на грудь индейца. — Итак, последний урок — один из самых важных, поэтому будьте предельно внимательны. Когда вы свалили противника, перед вами задача быстро и эффективно добить его.

— Мама, я хочу обратно в резервацию, — простонал Сияющий Маяк.

— Первое, что вы можете сделать, это упасть коленями на грудь японца, чтобы сломать ему ребра.

— Показывать не надо, — дрожащим голосом попросил индеец.

— Потом основаниями ладоней наносите одновременный удар под уши противника с целью сломать основание черепа. Затем еще два резких коротких удара, первый — по переносице, второй — в горло. — Майор сделал паузу. — А чтобы достойно завершить работу, нужно носком ботинка два-три раза ударить противника в пах. После этого можно полюбоваться результатами своего труда, но если этот сукин сын, несмотря ни на что, все же поднимется, то вам лучше побыстрее сматываться оттуда, как обезьяна, которой смазали задницу скипидаром.

Глава 2

В один из вечеров, благополучно доставив мертвецки пьяного испанца на базу, Мэрион долго гулял по улицам Сан-Диего, а потом, повинуясь какому-то безотчетному желанию побыть одному, купил билет на паром, идущий к острову Коронадо, и удобно устроился на скамье у борта. Пассажиров на пароме почти не оказалось, и Мэриона никто не беспокоил. Можно было собраться с мыслями...

— Огоньку не найдется, морпех?

Капрал Ходкисс поднял глаза. Рядим с ним, облокотившись на поручни, стояла девушка. Длинные огненно-рыжие локоны, голубые глаза, бледное усталое лицо... Он только успел подумать, что красивее женщины еще не видел.

Спички нашлись. Хоть он и не курил, но брал с собой коробку для испанца. Девушка прикурила сигарету и селя рядом.

— Спасибо, морпех, — он едва слышал ее голос, так бешено колотилось его сердце. — Я частенько видела тебя в Сан-Диего. Как тебя занесло на этот паром?

— Здесь спокойно и тихо, — Мэрион сам не узнал свой голос.

— Тоскуешь?

— Да нет, не совсем.

— Наверное, думаешь о своей девчонке.

— У меня нет девушки.

Она улыбнулась.

— Когда морпех попадает в Сан-Диего, то у него, разумеется, нет девушки.

— Но у меня действительно нет... И вообще я не из тех, кто рыскает по городу за юбками. Мне нравится быть одному, хоть немного передохнуть от этой мышиной возни.

Она внимательно посмотрела на него.

— Похоже, ты и впрямь говоришь правду. И о чем же ты мечтаешь в тишине?

— Я мечтаю написать обо всем: о том, что происходит со мной, об этом городе, о своих ребятах... Вы, наверное, думаете, что у меня не все дома. — Он сам не знал, почему делится с ней своими мечтами, но слова сами срывались с губ.

— Сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— Обалдеть! Честный морпех! Прямо из книжки. Обычно на твоем месте ребята отвечают, что им двадцать пять.

— А что, это плохо, когда тебе девятнадцать?

Паром подошел к причалу, и девушка поднялась.

Мэрион тоже вскочил на ноги.

— Я... меня зовут Мэрион... Мэрион Ходкисс... может, мы как-нибудь встретимся, то есть я хотел сказать, увидимся на этом же пароме? Теперь я часто буду приходить сюда.

— Может быть. — Она на секунду взглянула ему в глаза, но тут же отвернулась и ушла, а Мэрион как зачарованный все еще стоял на палубе, не понимая, что с ним происходит.

* * *

Капрал Ходкисс, нервно поглядывая на часы, ходил по причалу. Было двенадцать тридцать.

— Привет, Мэрион!

Счастливая улыбка на лице Ходкисса не оставляла сомнений, что пришла именно та, кого он ждал.

— Привет, Рэчел. Я уже занял два места у борта. Кофе хочешь?

— С удовольствием. — Она откинулась на спинку скамейки и достала сигареты.

Мэрион тут же зажег спичку.

— Рэчел, я тут кое-что принес для тебя... думаю, тебе понравится.

— И что же ты принес?

— Книгу. Могу почитать тебе, если хочешь.

— А что это за книга?

— Сонеты Шекспира.

— Ты знаешь, я как-то не очень понимаю стихи.

— Ничего, если что-то не поймешь, я объясню.

— Ну, тогда валяй...

Она прикрыла глаза. Мэрион некоторое время смотрел на нее, а потом открыл книгу.

* * *

Всю следующую неделю пополнению провело в нескончаемых марш-бросках. Это должно было научить их той простой истине, что каждый морпех, независимо от специальности, будь он радист, повар или музыкант, в первую очередь является боевой единицей. Полоса препятствий, сборка и разборка радиостанций в полевых условиях, искусство маркировки, оказание первой медицинской помощи, кодирование, метание гранат, передвижение под огнем (с использованием боевых патронов), дзюдо, рукопашный бой, метание ножей, в общем, все, что могло понадобиться в бою. Потом они с полной выкладкой прыгали с трехметровой высоты в яму с водой, и в заключение их загнали в палатку, наполненную слезоточивым газом, где они пели гимн Корпуса морской пехоты.

Эрдэ Браун швырнул свой автомат на стол и громко выругался.

— Какой дурак придумал автомат «рэйзинг»?! Это же кусок ржавого железа.

— Или дерьма, — поправил Ски.

— Это уже точно, — согласился Энди.

— Я был одним из лучших на стрельбище в тренировочном лагере, — подхватил Дэнни. — А из этого «рэйзинга» не могу попасть в десятку даже с пятидесяти ярдов.

— Нет, вы только посмотрите, братва, — не унимался Эрдэ. — Опять ржавчина, а ведь я только вчера чистил и смазывал его.

— Ну, а ты что скажешь, сестричка Мэри?

Мэрион тяжело вздохнул.

— Эту штуку никак не назовешь лучшим оружием в мире. Может, поэтому нас так натаскивают, готовя к рукопашному бою?

— Братва, кто-нибудь объяснит мне, как стрелять очередями? После первых двух-трех пуль ствол уже смотрит в небо. Может, это автомат для противовоздушной обороны?

— Ладно, хватит трепаться. — Я решил положить конец плоским шуткам. — Старшина Китс приказал вам научиться стрелять из «рэйзинга», значит, выполняйте приказ, и без разговоров.

— Но, Мак...

— Да мне плевать, что вы думаете об этом автомате! Может, двадцатимильный марш-бросок заставит вас стрелять иначе? Так я запросто это устрою.

— Мак, а ты хорошо сегодня отстрелялся? — невинно поинтересовался Дэнни.

Я прокашлялся.

— Мне, гм... тоже надо тренироваться...

* * *

Мэрион целый вечер не сводил глаз с Рэчел. Они проехались на пароме туда и обратно раз шесть, и только когда уже занимался новый день, Мэрион закончил рассказывать:

— Вот на этом все и кончается. Гильда заняла место герцога, и ее закололи кинжалом. Старый горбун наклонился над ней и рыдал, сжимая ее в своих объятиях, а потом опустился занавес.

— Красиво, — вздохнула Рэчел и, потянувшись, лениво взглянула на него. — Уже почти утро, Мэрион, тебе не пора на базу?

— Еще нет. Сегодня пятница, а по пятницам мы готовимся к субботнему смотру. Старик Хаксли помешан на чистоте, и когда проверяет казармы, то надевает белые перчатки.

— Сэм Хаксли?

— Да, а откуда ты знаешь?

— Я слышала о нем.

— Рэчел...

— Да, Мэрион.

— Слушай, мы не могли бы в следующую увольнительную сходить куда-нибудь в Сан-Диего? Ну, так на какое-нибудь шоу или пообедать в ресторане.

Рэчел задумчиво покусала губу.

— Знаешь, мне больше нравится здесь, на пароме. Может, лучше будем встречаться, как раньше?

— Я... мы встречаемся уже больше месяца, и мне казалось, что я нравлюсь тебе.

— Конечно, нравишься, Мэрион. Очень нравишься.

— Я для тебя просто хороший паренек, да?

— Господи, Мэрион, да неужели ты думаешь, что я сидела бы на пароме до пяти утра, если бы... Ну, ты ведь сам говорил, что не любишь город. Давай оставим все по-прежнему.

— Ладно, — неохотно согласился он. — Если тебе так нравится быть загадочной женщиной...

— Я хочу встречаться с тобой, правда хочу, Мэрион.

Паром мягко ткнулся в причал.

— Мне пора, Рэчел.

— Увидимся в субботу?

Он обернулся к ней, как это сделала она при первой встрече.

— Может быть.

* * *

Рано утром я бодрой рысью погнал свое отделение через весь лагерь на берег залива, где среди песчаных дюн находились десантные тренажеры. Собственно, под этим громким названием подразумевалась десятиметровая деревянная стена, с которой свешивалась толстая канатная сеть. Под стеной, в песке, стоял десантный катер. Мои ребята пыхтели и вовсю ругались, увязая в песке под тяжестью радиоснаряжения.

— Если нас навьючивают, как мулов, то по крайней мере могли бы и жрать давать побольше.

— А я слышал, что все мулы в армии имеют звания не ниже капрала. Может, пора отрастить уши и получить повышение?

— Когда вернемся, напомни купить тебе морковки.

— Р-разговорчики, салаги! На месте стой! Радиостанции снять. Стоять вольно! — Я прошелся перед строем, — Если до сегодняшнего дня вы ничему не научились, то, ради всего святого, освойте хотя бы, как подниматься и спускаться с борта транспортного судна при десантировании.

Они без особого восторга слушали меня, недоверчиво поглядывая на десятиметровую стену.

— Это всего-навсего тренажер, так что проблем не будет, а вот когда придется высаживаться в боевых условиях, да еще в хороший штормягу, вот тогда хлебнете сполна.

— Моя писать рапорт назад в резервацию. Моя плевать на война бледнолицых.

— Пустяки, — беззаботно махнул рукой Энди. — Попробовали бы вы забраться на двадцатиметровую сосну!

— Напрасно старушка ждет сына домой...

— Кончай травить! Слушать внимательно! На сети нет отдельных людей — есть одна команда. Сорвется один и может погубить всех. Прежде всего показываю, как десантироваться с борта катера.

Я взобрался на катер и, ухватившись за леер[6], одним движением перемахнул за борт. К несчастью, у меня подвернулась нога, и я приземлился в песок головой вниз.

— Бис! Бис! — восторженно взревели мои болваны, пока я выплевывал изо рта песок.

— Ладно, хватит ржать! Шевели копытами! Быстро на катер!

Я гонял их до седьмого пота сначала на катере, а потом и на сети. Поднимались они вполне сносно, но со спуском дело обстояло сложнее.

— Энди, так твою! Спускаться нужно ногами вперед, а не головой! Вождь! Ты не у столба пыток, сейчас же отцепись от борта и спускайся! Вниз не смотреть!

Они старались, очень старались, и у них даже неплохо получалось, но мне становилось тошно, когда я представлял такое десантирование при сильном волнении, когда сеть раскачивается во все стороны, а тяжелая радиостанция за плечами так и тянет вниз.

— Перекур!

Они собрались вокруг меня.

— В общем так, ребята, если почувствуете, что не можете удержаться на сети, то не паникуйте. Сцепите руки в замок и позовите на помощь тех, кто рядом. А теперь давайте-ка еще разок, Представьте, что мы на крейсере «Тускарора» и вся боевая задача состоит в том, чтобы полной выкладкой плюс еще наше оборудование спуститься на катер По четверкам разобрались... Живо, живо, мужички. Каски снять, винтовки стволом вниз. Если все-таки сорветесь в воду, то перво-наперво сбрасывайте к чертовой матери весь боекомплект, не то сразу хана, только пузыри пойдут. При спуске не забывайте держать руки на вертикальных канатах, не то кто-нибудь сверху обязательно наступит.

— Моя не понимать, что есть вертикальный? — с каменным лицом поинтересовался Сияющий Маяк.

— У тебя член в каком положении?

— Смотря когда.

— Это неважно, в любом случае это и есть вертикально.

— Вот оно что... — Вероятно, мое объяснение несколько озадачило индейца, но, что такое «вертикально», он запомнит наверняка.

— Итак, внимание! Очень важно правильно и в нужный момент соскочить с сети на катер. Даже при небольшом волнении он болтается на волнах, как пробка, поэтому, если вы ошибетесь, то уж точно отправитесь домой по почте. Начали! Так... хорошо... да брось ты эту чертову каску, Непоседа! Мы дадим тебе новую...

Эрде коротко охнул, когда кто-то наступил ему на руку.

— Надо держаться за вертикальный канат, бледнолицый, — тут же подсказал ему индеец.

Я спускался следом за ними, но, когда спрыгнул в катер, мне на голову свалился Элкью Джонс.

— Ты что, баран! — рявкнул я, выбравшись из-под него. — Что случилось?

— У меня нога запуталась в сети, и я потянулся, чтобы освободить ее...

— Какой рукой?

— Обеими, — виновато улыбнулся он.

— Господи! Дай мне силы с этими чертовыми... ладно, барышни, на сегодня хватит.

* * *

Капрал Ходкисс торопливо шагал по палубе парома, оглядываясь по сторонам в поисках Рэчел. Наконец он заметил ее у стойки бара с чашкой кофе в руках.

— Привет, Рэчел.

Она обернулась, но глаза ее, вспыхнувшие было радостью, тут же стали холодными.

— Ты не появлялся две недели...

— Знаю, знаю, извини. — Он схватил ее за руку, словно удерживая. — Я хочу показать тебе кое-что. Смотри.

— Что это? — Она недоверчиво взглянула на почтовый пакет, который он протянул ей.

— Открой.

В пакете оказалась небольшая книга. На обложке крупными буквами красовалось название: «Бегство мистера Брэншли», автор Мэрион Ходкисс, капрал Корпуса морской пехоты США.

— Мэрион!

Он сел рядом с ней.

— Я хотел дождаться, пока это напечатают, чтобы показать тебе. Это о нас, о Сан-Диего...

— Милый, это просто здорово.

— Рэчел! Ты назвала меня... — Он чуть не задохнулся от волнения. — Я давно хотел сказать тебе...

— Не надо, Мэрион.

— Не перебивай, а то у меня не хватит смелости. Я хочу сказать, что впервые встретил такую девушку с которой мог разговаривать и ей было интересно со мной. У меня такого никогда не случалось, ну, ты понимаешь, что я хочу сказать...

— Лучше бы нам никогда не встречаться, — едва слышно прошептала она.

— Разве ты не рада, Рэчел? Разве плохо, что я нашел тебя, а ты меня? Скажи мне, милая...

— Рада, конечно, рада, — Она опустила голову, чтобы он не видел ее слез. — Прочитай мне эту книгу, Мэрион.

Глава 3

Ски вошел в казарму и с удрученным видом уселся на койку Дэнни.

— Ну как, Ски?

— Меня не взяли. Говорят, что для десантника я мелковат.

— Вот и отлично! Значит, остаешься с нами.

— Почта уже была?

— Да. — Дэнни перестал улыбаться.

— Мне что-нибудь есть?

Форрестер молча покачал головой.

— Там что-то не так, Дэнни, я чувствую, знаю. Уже две недели не было писем.

— Наверное, опять ее отец, Ски, но не переживай ты так, она напишет, обязательно напишет.

— А что отец? Что он ей руки поломал? — раздраженно отмахнулся поляк.

— Ну, успокойся, старик. Постарайся пока не думать об этом. Давай переодевайся. Сейчас тренировка по дзюдо.

Ски подошел к своей койке.

— Где, черт побери, мой матрас?

— Утром прислали новый набор в школу связистов, и нам пришлось потесниться, — объяснил Энди. — Я перенес твой матрас. Будешь спать надо мной, на верхней койке.

— У меня всегда была нижняя койка, — сразу ощетинился Ски. — На хрена мне верхняя?! Сам на ней спи.

— Что ты разорался? — удивленно спросил Энди. — Соседей разбудишь.

— Я сказал, катись сам на верхнюю койку!

Дэнни успокаивающе положил ему руку на плечо.

— Можешь спать на моей койке, Ски, а я буду на верхней.

— Ни хрена! Мне нужна именно эта!

— Да что с ним такое? — изумленно спросил Энди.

— Он неважно себя чувствует, — ответил Форрестер, незаметно делая знаки Хукансу.

— Убирай свои вещи к такой-то матери, не то я поговорю с тобой по-другому! — бушевал маленький поляк, подступая к огромному шведу.

— Господи, да не лезь ты ко мне, Ски! Я не собираюсь драться с тобой!

— Струсил, гад?!

— Эй, Дэн, убери его от меня, я не хочу его калечить.

Форрестер взял Ски за плечи и развернул к себе.

— Да возьми себя в руки! Энди прибьет тебя, если ты ударишь его. И, кроме того, тебе придется сначала ударить меня... Прекрати, я сказал! Хочешь, чтобы мы все на губу загремели?

Звонски сник, плечи его опустились.

— Извини, Энди. — Он протянул руку Хукансу. — Мне что-то... в общем, извини.

Пожав руку шведу, Ски повернулся и быстро вышел из казармы.

— Слушай, а он, оказывается, бывает просто бешеным. — Энди все еще не мог прийти в себя.

— Это из-за девушки, Энди. Он не получал писем уже две недели, вот и сорвался.

— Бедняга, — вздохнул Хуканс и после некоторого раздумья переложил свой матрас на верхнюю полку, а матрас Ски на нижнюю. — Все бабы одинаковы.

* * *

Непоседа Грэй и Эрде Браун, обнявшись, сидели за стойкой бара. Оба были пьяны в дым, но умудрялись поддерживать друг друга и время от времени взревывать техасские песни.

— Ребята, по-моему, вам пора домой бай-бай, — заметил бармен, протирая бокалы.

— Ты слышал, что он сказал, братан?

— А то как же.

— Тогда пшли из этой... этого... отсюда.

— Пшли.

Держась друг за друга, они общими усилиями протиснулись в дверь и вывалились на улицу. Раскачиваясь, словно нива под свежим ветром, Непоседа и Эрде двинулись неизвестно куда, но больше чем на несколько шагов их не хватило. Эрде привалился к стене.

— Я уже приплыл... все...

Он стащил с себя куртку и, сложив ее, упал на колени.

— Буду спать вот здесь. — Эрде подложил куртку под голову и улегся на тротуаре.

Непоседа несколько секунд смотрел на него мутным взглядом, потом пожал плечами и улегся рядом, Впрочем, их мирный сон длился недолго. Из подкатившего джипа вышел здоровенный полицейский и потыкал Непоседу дубинкой под ребра.

— Вы что тут делаете, парни?

Непоседа с трудом разлепил один глаз.

— Т-ты что, сам не видишь? Мы с братаном идем домой.

Было уже десять часов вечера, когда испанец Джо подсел на койку к Мэриону. Сестра Мэри взглянул на часы и снова уткнулся в книгу. Испанец подергал его за рукав.

— Мэрион, оторвись от книги, послушай, чего скажу.

— Что тебе?

— Те пятьдесят долларов, которые я выиграл вчера в покер, все еще у тебя?

Мэрион достал блокнот и сверился с записями.

— Да, но тридцать из них ты был мне должен.

Гомес приложился к фляге с рисовой водкой и вытер губы рукавом.

— Да-да, помню, но, значит, остается двадцать моих? У меня есть один адресок... Ну, ты понимаешь? Очень бабу хочется. Можно, я сбегаю?

* * *

Мэрион тихо выругался и снова взялся за книгу.

— Да ты послушай, это отличная точка, и девки — пальчики оближешь! Я ведь два воскресенья подряд ходил в церковь и уже две недели ничего не брал у ребят.

— А ты подумал о последствиях? Я не говорю о моральной стороне, тебе этого не понять. Я имею в виду если подцепишь что-нибудь похуже триппера?

— Семь бед один ответ. Рискни, — широко улыбнулся Гомес, блеснув белоснежными зубами. — Мне десяти долларов хватит с головой.

Мэрион тяжело вздохнул.

— Ладно, но я пойду с тобой, не то ты сегодня не вернешься на базу.

Испанец радостно хлопнул его по плечу.

— Я всегда знал, что ты настоящий кореш. Пошли.

...Отыскав нужный дом, Гомес тихо постучал. Дверь чуть-чуть приоткрылась.

— Что нужно?

— Нас прислал Мо, — тихо сказал Джо.

Их тотчас впустили, и они оказались в тускло освещенной просторной гостиной, где их ожидала накрашенная полная мадам.

— Сегодня работает только одна девочка, ребята. Придется подождать. Кто будет первым?

Мэрион устроился в кресле у настольной лампы и открыл книгу.

— Только я, мамаша, — заявил Джо.

Мадам наклонилась к Мэриону.

— А что с тобой, дорогуша? Неужели ты не хочешь девочку? Она тебе понравится.

Ходкисс только фыркнул в ответ. Мадам недоумевающе взглянула на Джо, но тот пожал плечами и махнул рукой.

— Он всегда такой, не стоит его беспокоить, — пояснил он мадам, когда она вела его в спальню.

Мэрион прочитал несколько страниц, стараясь не обращать внимания на приглушенные звуки, доносившиеся из соседней комнаты. Наконец дверь спальни отворилась, и на пороге появился испанец Джо, обнимая одетую в кимоно проститутку.

— Мэрион, братан, дай этой леди десять долларов.

Ходкисс вынул из нагрудного кармана десятку и протянул ее проститутке, как вдруг рука его застыла в воздухе. Перед ним стояла Рэчел. Секунду он не мог поверить своим глазам, а когда страшная реальность дошла до него, он даже ухватился за край стола, чтобы не упасть. Еще секунда понадобилась, чтобы прийти в себя, а потом Мэрион бросил деньги на стол и ринулся прочь из комнаты...

Пробежав несколько кварталов и чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди, он сел прямо на тротуар и закрыл лицо руками, содрогаясь от рыданий.

* * *

Я вошел в пустую казарму и, окинув взглядом ряды аккуратно застеленных коек, сразу увидел дневального капрала Мэриона Ходкисса. Он лежал на койке, глядя в потолок. Рядом с ним стоял фонограф, из которого плавно лилась классическая музыка.

Я стряхнул с себя капли дождя и подошел к Ходкиссу.

— Красивая музыка. Как она называется?

— Я уже сто раз говорил тебе, — равнодушно ответил он, — это первая симфония Брамса.

— Верно, Брамс, теперь вспомнил. — Я убрал иглу с пластинки.

— Какого черта! Я что, просил тебя об этом?! — немедленно взвился Ходкисс.

— Хотел поговорить с тобой, Мэрион. Нельзя так изводить себя. Тебя же попрут из Корпуса. И так уже поговаривают о твоем переводе в артиллерию.

Он скрипнул зубами и отвернулся к окну. Дождь хлестал по стеклу, а ветер и дождевые капли рисовали на окне причудливые узоры.

— Я собираюсь завтра в Даго и мог бы...

— Попридержи язык и не лезь не в свое дело!

Такой ответ от сестры Мэри вполне мог быть предвестником разбитой челюсти, поэтому я поднялся и пошел было к выходу, когда он окликнул меня.

— Мак!

— Что?

— Мак... извини... Я...я...

— Знаешь что, сынок, надевай-ка ты дождевик и пойдем в бар. Там поговорим, а то сейчас вернутся ребята и такой галдеж начнется.

— Но я же дневальный.

— Форрестер тебя подменит.

Он быстро накинул дождевик, надел каску, и через пятнадцать минут мы были в баре.

— Два пива!

— Нет, для меня кока-колу.

— Ладно, одно пиво и одну колу.

Мы взяли бутылки и сели за свободный столик. В дальнем углу бара я приметил сержанта Маккуэйда и Бернсайда, присосавшихся к пивным бутылкам. Маккуйэд был в окружении целой банды морпехов из своей роты. Его огромный живот уже вывалился за ремень, но он, не обращая на это внимания, повернулся к стойке, чтобы заказать еще пива, и тут увидел меня.

— Здорово, Мак! — рявкнул он.

— Здорово, Мак! — кивнул я.

— Этот салага Бернсайд отстает на девять бутылок!

— Ну-ка, дайте мне девять бутылок! — немедленно скомандовал Берни. — Еще никому во всем Корпусе не удавалось перепить старого волка Бернсайда.

Маккуйэд громко заржал и повернулся к своим ребятам.

— Вы только послушайте его! Да я уже ходил по всем морям в то время, как он ходил только на горшок. Помнится мне старый добрый крейсер «Тускарора», когда мы поднялись на нем вверх по Янцзы. Что за времена были! — Он поднял бутылку с пивом. — За того, кто погибнет следующим!

Я повернулся к Мэриону. Он задумчиво смотрел на Берни и Маккуэйда.

— Я бы хотел написать о них, Мак.

— Боюсь, тебе придется писать очень толстую книгу.

— Мак. — Он секунду колебался. — Я не понимаю таких женщин.

— Шлюх? То есть я хотел сказать, проституток?

Он кивнул.

— Не знаю, Мэрион, трудно сказать. Когда мы были в Шанхае в тридцать первом году, там было много проституток из России, и я знаю несколько ребят, которые женились на них. И знаешь, прекрасно живут.

— Я всегда думал, что они холодные, расчетливые, крутые, ну, словом, как в книгах.

— Да они такие же женщины, как и все остальные. Всякие, конечно, встречаются, но ведь и морпехи бывают разные. Есть сволочи, есть хорошие ребята. Это жизнь, Мэрион.

— Она ведь такая мягкая, нежная... ей было интересно слушать меня. Я просто не могу представить, как она... Не сходится, Мак. Она ведь замечательная. Зачем она делает это?

— Когда я в первый раз пошел в бордель, мне было примерно столько же лет, сколько тебе. Девчонка, которая мне досталась, читала, когда я вошел. Причем не ерунду, а какую-то серьезную книгу. Оказалось, что она окончила колледж, а потом... ну, в общем, так получилось. У каждой свои причины.

— И что бы ты сделал на моем месте, Мак?

— На это можешь ответить только ты сам. Они странный народ, эти проститутки. Я много их повидал. Большинство мужиков их за людей не считает. Так, подстилка, чтобы разгрузиться. Это не значит, что плохо с ними обращаются, но тем не менее для многих они, как, скажем, подсобные средства. Эти девчонки всякого повидали и знают жизнь с изнанки. Может, поэтому Рэчел и влюбилась в тебя. Ты был для нее чем-то совершенно новым. — Я хлебнул пива, мысленно подбирая нужные слова. — Когда мужчина относится к ним чуть-чуть больше, чем хорошо, они могут быть очень преданными. Эти девчонки не будут оглядываться по сторонам и прыгать в первую попавшуюся постель, потому что если у такой появляется мужчина, то он для нее нечто особенно. Ведь вся эта нежность, которая есть у каждого человека, скапливается у них годами. На кого им ее обращать? На клиентов? Конечно, нет. Только на того единственного, кто будет искренне любить ее. Но за эту ответную любовь и нежность приходится платить немалую цену своими нервами, годами пытаться вычеркнуть из памяти все грязные картины, которые невольно будут всплывать перед глазами.

— Ты знаешь Рэчел, Мак, — медленно сказал Мэрион.

— Рэчел прекрасная девушка, и она любит тебя.

— Для меня она больше чем прекрасная девушка, Мак. Я бы не смог писать свои рассказы, если бы не было ее.

— Вот тебе и ответ на твой вопрос, Мэрион.

Он натянуто улыбнулся.

— Пожалуй, ты прав. Остальное не имеет значения.

— В таком случае сделай мне одолжение, Мэрион, исполняй служебные обязанности как положено. Мне не хотелось бы, чтобы тебя перевели в другую часть.

— Теперь все будет в порядке, Мак, обещаю и... спасибо.

Дружный вопль и грянувший гимн морской пехоты прервали наш разговор. Мы обернулись и увидели Маккуэйда и Бернсайда, лежавших на полу. Очередной пивной поединок закончился очередной дружеской ничьей.

Капрал Ходкисс соскочил с парома и, протолкавшись сквозь толпу, схватил Рэчел в свои объятия. Она прижалась к нему, вся дрожа, еще не поверив, что он вернулся.

— Мэрион, родной мой, не бросай меня. Не бросай никогда.

— Я люблю тебя, Рэчел...

— Смотри, — сказала она, когда они наконец успокоились и сели на скамейку. — Вот носки. Я сама связала специально для тебя.

Потом они пошли к ней. Рэчел включила свет и бросила плащ на диван. Мэрион в это время стоял, прижавшись спиной к двери, не в силах заставить себя войти в комнату.

— Что случилось, Мэрион?

— Я... ну, понимаешь, я никогда еще не был с девушкой...

Она улыбнулась и погладила его по щеке.

— Снимай куртку и располагайся, а я приготовлю кофе.

Мэрион неуверенно уселся в кресло и машинально потянулся за книгой, лежавшей на столе. Это были «Сонеты из Португалии» Рэчел присела на подлокотник рядом с ним.

— Я надеялась, что ты вернешься и почитаешь мне эти сонеты. — Она поцеловала его в лоб и ушла на кухню.

На следующее утро Рэчел уехала из Сан-Диего к родителям Мэриона.

"Дорогая Рэчел.

Я рад, что тебе понравились мои старики. Они пишут, что обожают тебя так же, как и я. И, знаешь, хорошо, что ты уехала из Даго. Так действительно лучше. Один из наших ребят привез жену в Сан-Диего, и теперь, когда мы вот-вот покинем Штаты, они просто с ума сходят, не зная, какой из дней будет для них последним. А у нас с тобой по крайней мере есть что вспомнить, хотя я еще не могу поверить, что ты моя, совсем моя.

В свободное время я много пишу. Когда-нибудь мы с тобой поедем путешествовать, и я часто мечтаю об этом и о том, как мы будем счастливы.

Родная моя, в последнем письме ты написала мне... в общем, не думай больше об этом. Это уже не имеет значения. Что было, то прошло. Главное то, что будет. Ты ведь теперь моя девочка, моя родная девочка. Люблю тебя.

Мэрион."

Глава 4

Целую ночь мы ползали по-пластунски, отрабатывая проникновение через боевые порядки противника. Резали колючую проволоку, стараясь это делать по возможности бесшумно. Мое отделение радистов практиковалось в коротких передачах сообщений, так как тихой ночью шум работающего генератора легко мог привлечь внимание противника. После каждого сеанса радиосвязи мы тут же меняли дислокацию, чтобы помешать «противнику» накрыть нас огнем или захватить в плен.

После восьмичасовой тренировки, продолжавшейся всю ночь, все отделение добралось до казармы в полуобморочном состоянии.

— Казановы из меня не выйдет, — простонал Элкью Джонс. — Кто придумал эту ночную пытку? У меня ведь сегодня увольнительная, и я договорился с девчонкой, чтобы она ждала у ворот базы. Ха-ха, каких там ворот! Мне бы до гальюна доползти.

— Да, русские морпехи правы — это действительно полный песец, — откликнулся Сияющий Маяк. — Я отлично представляю этого отвратительного толстого северного койота. Хочешь, такую татуировку тебе сделаю?

— Может, лучше выйдешь и скажешь девочке, что я в карцере, а, вождь?

— А ты ее уже трахал?

— Как я понимаю, это должно было случиться сегодня. У ее отца есть ранчо, и мы хотели провести там уик-энд, но... посмотрите теперь на несчастного толстяка, на бедного Ламонта Куинси Джонса! Разве может он кого-нибудь трахнуть после такой ночи?!

Несколько человек согласно покивали головами.

— Так вы считаете, что не может, джентльмены? — возвысил голос Элкью. — Что ж, посмотрим. Я не опозорю флаг морских пехотинцев!

С этими словами, он, кряхтя, слез с койки и направился в гальюн, чтобы побриться.

— Ну и ну! — присвистнул Дэнни, с трудом отрывая голову от подушки. — Это та самая девчонка, что морочит ему голову уже две недели?

— Да, та самая скво, — важно кивнул Сияющий Маяк. — Я предупреждал его, что она хитра, как лисица, и если сейчас не подцепит себе мужа из двадцати тысяч парней, шатающихся по Сан-Диего, то до конца дней своих будет одна горбатиться на своем ранчо. Кстати, это ранчо и есть ловушка для бедного Элкью. Там его схватят, раскрасят и оскальпируют...

Машина Нэнси Ист, поджидавшая Элкью у ворот, вызвала одобрительный свист и восторженные возгласы идущих в увольнение морпехов. Реакция на Нэнси была более прохладной, что, впрочем, не смутило Элкью, бодро втиснувшегося на сиденье рядом с ней.

Несмотря на усталость, Джонс твердо решил «не опозорить чести флага», зато Нэнси сразу почувствовала его состояние и, в свою очередь, исполнилась решимости воспользоваться этим и заполучить себе столь завидного мужа.

Едва они оказались на ранчо, как она заставила его переодеться и, сунув в руки теннисную ракетку, погнала на корт, где Элкью позорно всухую проиграл первый же сет. Тут уж Джонс не мог уронить престижа Вооруженных сил и, невзирая на усталость, так яростно боролся в последующих сетах, что выиграл их все.

Однако его надежды на заслуженный и долгожданный отдых не оправдались, ибо в следующий момент он обнаружил себя верхом на свирепого вида монстре, которого все на ранчо ласково называли лошадью. Чудовище мучило его добрых два часа, гоняясь за не менее отвратительным зверем, которого оседлала Нэнси. С тех пор Элкью возненавидел лошадей. Он мужественно стерпел и эту пытку, предвкушая по крайней мере вкусный обед. Обед действительно был что надо, но вся беда в том, что Нэнси приспичило устроить его на лоне природы, и несчастный Элкью еще около часа волок на себе корзины с едой на это самое «лоно». О такой мелочи, как небольшая получасовая разминка в бассейне перед обедом, и упоминать не стоит. А вечером, когда отяжелевший от съеденного и пережитого Элкью развалился в кресле перед камином, за него принялась мамаша Нэнси. Она говорила так много и быстро, что Элкью иногда казалось, что он совершенно не понимает по-английски. И тут до него дошел весь ужас положения. Ловушка! Нэнси с мамашей наверняка не выпустят его отсюда живым и свободным.

«Не дрейфь, морпех, — мысленно сказал он себе. — Нужно попробовать извлечь максимум выгоды при минимальных потерях».

Наконец мамаша Нэнси угомонилась и отправилась спать. Элкью с готовностью последовал ее примеру. Однако едва его голова коснулась подушки, как в дверь комнаты тихо постучали и на пороге появилась Нэнси в ночной рубашке и халате. Элкью наскоро осмотрел комнату в поисках микрофонов, сигнальных устройств и мин-ловушек, которые могла установить мамаша. Закончив осмотр, он повернулся к Нэнси, стоявшей в дверях. А что, в полутьме она была очень даже ничего. Морпехи, вперед!

— Я принесла тебе еще одно одеяло. — Она присела на краешек кровати. — Ночи здесь холодные.

Реакция Элкью была точно такой же, как и у любого морпеха, Он привлек Нэнси к себе и поцеловал.

— Нет, я должна идти.

— Ну, побудь со мной чуть-чуть. Две минутки...

Она нежно поцеловала его и вдруг отстранилась.

— Что такое, Нэнси? — изумился Элкью.

— Вы, морпехи, все одинаковые, — надула губы амазонка. — Вам только одно нужно.

— Как ты могла подумать так обо мне? — трагически прошептал Элкью. — Да я без ума от тебя.

Она снова поцеловала его и снова отстранилась.

— Скажи мне, что ты любишь меня, Элкью.

— О Господи, ну, конечно, люблю.

— А нежно можешь сказать?

— Я люблю-ю тебя, ки-иска.

— Очень любишь?

(Давай, парень, она уже готова.)

— Оч-чень! — Он привлек ее к себе и уложил рядом.

— Нет-нет, я просто боюсь, что ты такой же, как и все.

Ответом был протяжный вздох и молчание. Полежав так некоторое время, Нэнси решила, что, вероятно, бывают моменты, когда мужчина должен показать характер, и тогда она сдалась.

— Я твоя, Элкью, — страстно прошептала Нэнси. — Бери меня.

А гордость Корпуса морской пехоты давно уже крепко спал, сладко посапывая под теплым пуховым одеялом.

* * *

Почта!

Вокруг дежурного сержанта толпились морпехи, а он выкрикивал имена и раздавал письма. Константин Звонски стоял в стороне от всех и, опустив голову, вслушивался в имена. Но вот письма были розданы, и снова сержант не назвал его фамилии. Ски постоял некоторое время, глядя на читающих письма друзей, потом сунул руки в карманы и побрел прочь из казармы.

Как-то вечером, часов этак в двенадцать, я вернулся в казарму и, поскольку перед этим изрядно нагрузился пивом, сразу прошел в гальюн. Едва я вошел туда, как сразу заметил Ски, стоявшего у крайнего умывальника. Увидев меня, он отвернулся. Почуяв что-то неладное, я направился к нему. Сегодня он отпросился у меня от занятий, а Ски не из нытиков или симулянтов. Я тогда еще подумал, что это, наверное, из-за его девушки. Ничто так быстро не добивает солдата, как плохие вести из дома или вообще отсутствие всяких вестей. Поэтому я отпустил его отдохнуть денек.

— С тобой все в порядке, Ски?

— Да, — прошептал он, не поворачиваясь, и попытался незаметно сунуть в карман какой-то пузырек.

— Ты не заболел?

— Отвяжись. — Голос у него был хриплый и неестественный.

Я обошел его.

— Что у тебя за пузырек?

— Отвяжись, Мак.

— Отвечать, когда я спрашиваю!

— Иди ты!.. — прошипел он и попытался проскочить мимо меня, но я поймал его за плечи и развернул к себе. А в следующий миг он набросился на меня, как дикий кот, и поскольку я был доверху заполнен пивом, то первый же удар свалил меня на пол. Правда, я тут же провел захват ногами, и Ски тоже оказался на полу. Я не хотел сильно бить его, но он так буйствовал, что удержать его оказалось просто невозможным, поэтому после того, как он несколько раз крепко достал меня по челюсти, я решил больше не церемониться и двумя сильными ударами наконец успокоил его. Ски остался лежать на полу. Кровь хлестала из его разбитого носа, но он только скрипел зубами, бессмысленно уставившись в потолок.

— Где ты взял этот пузырек?

Он медленно перевернулся на живот и, закрыв разбитое лицо, заплакал.

В этот момент в гальюн вошел Энди.

— Мать твою, Мак! Это еще что?! Да я прибью тебя...

— Он хотел отравиться. — Я оперся рукой на умывальник и поднялся. — Быстро зови сюда Дэнни и Мориона, только тихо, не разбуди остальных.

Форрестер и Ходкисс прибежали через несколько секунд. Энди влетел в гальюн вслед за ними.

— Стань у двери, Мэрион, и никого не впускай. Дэнни, дай мне свою майку.

Форрестер быстро стянул с себя майку и, намочив ее под краном, передал мне. Я приподнял голову маленького поляка и осторожно вытер кровь с его лица.

— У него целый пузырек таблеток со снотворным. Наверное, в медпункте стащил.

— О Господи, — вырвалось у Дэнни.

— Выжми майку и еще раз намочи. Я не хотел бить его так сильно, но он совсем обезумел.

Мы постепенно привели Ски в себя, но он так и остался сидеть на полу с поникшей головой. Дэнни опустился на колени рядом с ним.

— Это я, Дэнни... твой друг... ты слышишь меня?

Звонски кивнул.

— Зачем ты хотел сделать это?

Ски поднял голову и попытался что-то сказать, но слезы снова покатились у него из глаз, и он глухо застонал.

— Это из-за Сьюзан?

Поляк кивнул.

— Ты получил письмо?

Он снова кивнул. Тогда Дэнни обшарил его карманы и, вытащив конверт с письмом, поднялся и отошел к свету, чтобы прочитать его. Руки его дрожали. Закончив читать, Дэнни прикусил губу и на секунду закрыл глаза.

— Ну, что там? — спросил Энди.

— У нее будет ребенок от другого парня. Они скоро поженятся... а остальное — извинения и прочее дерьмо...

С минуту все молчали, не зная, что сказать. Весь взвод связи давно привык к мысли, что девушка Ски вот-вот приедет ведь он работал, как одержимый, не ходил в увольнения, экономил каждый цент и жил только тем, что скоро увидит ее.

— Будь оно все проклято, — яростно прошипел Энди. — Суки поганые! Все они, все... Ненавижу!

— Уймись, Энди.

Он резко повернулся ко мне. Глаза у него стали бешеными.

— А что, не так?! Успокоиться?! А кто теперь его успокоит?! Твари, твари...

— Это не поможет, Энди. — Я обнял Ски. — Ски, братан, мы здесь, мы с тобой, ты же знаешь.

Он кивнул.

— Если об этом узнают, они засадят тебя в психушку. Ты ведь хочешь остаться с нами?

Он снова кивнул.

— Ты же не сделаешь этого опять, Ски? — Дэнни тоже обнял его. — Обещаешь?

— Обещаю, — прохрипел Ски.

— Попробуй заснуть, — сказал я. — Ты уж извини, что пришлось тебя ударить.

— Ничего, Мак, это я виноват. — Он поднялся и побрел в казарму.

— Надо бы присмотреть за ним хотя бы сегодня, — сказал Энди. — Я посижу с ним часа два.

— Я подменю тебя, — отозвался Мэрион.

— Знаете, ребята, идите-ка вы все спать, — медленно произнес Дэнни. — Все равно я сегодня уже не засну.

* * *

На следующий день перед ужином меня вызвал в штаб старший сержант Пуччи.

— Что у тебя происходит, Мак? Только что заходил Звонски и забрал все свои деньги. Он что, все-таки привез свою девчонку?

— Что?!

— Да, почти триста долларов. И что у него с лицом? В танк врезался, что ли?

— Он вчера получил письмо. Сам знаешь, как бывает. «Извини, ждать не буду».

— Вот дерьмо! Жалко, хороший парень. С этими бабами никогда не угадаешь. Кстати, он взял увольнительную. По-моему, первый раз за все время.

— Поехал в Даго, Он там наверняка нарвется. Пуччи, ты должен дать увольнительную и мне.

— Ты что, сдурел? Я не могу, ты же только вчера был в увольнительной.

— Ну, будь другом, он же нарвется, и ты это знаешь.

— Мак, лейтенант Брюс, который, как тебе известно, командир штабной роты и редкий засранец, голову мне оторвет, Не могу.

— Ну, спасибо, Пуччи. Настоящий друг. А ты не припомнишь, когда ты ы Рейкьявике набил морду английскому капитану и за тобой охотились полиция и половина британского флота? Тогда ты не отказался от моей помощи. У меня на черепе до сих пор шрам от пивной бутылки.

— Ты что, всю жизнь собираешься вспоминать о таком пустяке?

— Я когда-нибудь просил тебя об одолжении?

— Не дави на меня, Мак.

— А если бы это был один из твоих ребят?

Пуччи выругался и, достав из ящика чистый бланк, отпечатал пропуск.

— Только упаси тебя Бог попасться патрулю, тогда целый месяц проведешь на хлебе и воде.

— Вот это другой разговор. Да, и пока печатаешь, то сделай заодно увольнительные на Сестру Мэри, Энди и Дэнни, мне потребуется их помощь.

* * *

Мы обнаружили Ски в одном из притонов под названием «Логово дракона», куда его пустили, не спрашивая о возрасте. Здесь пропуском и удостоверением личности служили деньги, а их у поляка было более чем достаточно. Остановившись у входа, мы устроили короткое совещание. Поскольку ни одному из моих ребят не исполнилось двадцати одного года, а денег было в обрез, ты мы решили, что в бар зайду только я, а они буду следить за входом.

Пробравшись сквозь облака сизого дыма и толпу людей, я наконец заметил Ски, сидевшего за стойкой с двадцатидолларовой бумажкой в руке. Я тоже присел за стол недалеко то него, но подходить не стал. Просто сидел, наблюдал и слушал.

— Ставь выпивку, я буду пить, а когда закончится эта двадцатка, только свистни — у меня полно таких же, — говорил поляк бармену, который с интересом слушал его, уже прикидывая, сколько можно выкачать из этого морпеха.

— Какой разговор, братишка! В этом баре все для вас. Пей! — Он поставил стакан перед Ски.

Бедняга не умел пить. А если когда и умел, то давно не брал в рот спиртного. Пока я потягивал пиво, Ски опрокинул три рюмки подряд и заказал еще.

Неожиданно на мой стол свалился какой-то пьяный матрос, и я собрался было скинуть его на пол, но потом, подумал, что лучше не привлекать внимания, и просто пересел за другой столик.

Тем временем Ски, покончив с шестой дозой, пьянел на глазах. На лбу у него выступила испарина, и он расстегнул воротник рубашки. Бармен тоже заметил это и подал знак куда-то в зал. Тотчас же возле Ски оказалась ярко накрашенная шлюха.

— Привет, дорогуша.

Ски медленно повернул к ней голову.

— Скучаешь, морпех?

— Скучаю... это уж точно...

— Угостишь меня?

— Запросто... сколько хочешь... — Ски вытащил из кармана туго набитый бумажник и взял оттуда еще одну двадцатку. — Бармен! Что-нибудь выпить для леди, а мне... мне повторить двойной.

Этот двойной добил поляка. Он мутным взглядом уставился на шлюху.

— Ты Сьюзан?

— Сьюзан?

— Ну да. Сьюзан, только ты не похожа.

— Ты хочешь, чтобы я стала Сьюзан?

— Что? Да... верно... будешь Сьюзан? Ладно?

— Конечно, какой разговор. А как тебя зовут?

— Ски... меня зовут Ски... а ты Сьюзан, да?

— Да, Ски, я Сьюзан.

— Тогда почему ты не называешь меня Конни? Она всегда называла меня Конни... да, Конни, да, мой милый...

Я видел, как слеза скатилась у него по щеке. Даже в таком состоянии ему было трудно представлять эту шлюху своей любимой девушкой. Мне вдруг стало так тошно и так жаль бедного парня, что захотелось разнести эту забегаловку к чертовой матери. Ладно, хватит. Пора уводить его отсюда. Я допил пиво и встал из-за стола.

— Конни, милый, может, поедем ко мне?

Ски обнял ее.

— Да... мы поедем к тебе... ты будешь Сьюзан... и будешь называть меня Конни, хорошо?

— Какой разговор! Допивай и пошли. — Она подмигнула бармену, и тот поставил перед Ски еще один стакан, причем, как я успел заметить, что-то подсыпал туда.

— Ладно, подружка, концерт окончен. — Я подошел к ним. — Пошли, Ски, нам пора на базу.

— Как ты смеешь обзывать меня! — вскрикнула шлюха, что, наверное, служило сигналом для вышибал выставить меня отсюда.

— Кончай травить. Я забираю его домой. И его деньги тоже. Так что отвали.

— Эй, морпех! — крикнул бармен. — В нашем баре никто не может оскорблять женщин.

Потеряв терпение, я повернулся к нему, и в этот момент кто-то ударил меня по голове. Все поплыло перед глазами и, словно у тумане, я почувствовал, как меня подняли и куда-то понесли. Потом сознание отключилось...

— Мак! Мак! Очнись! Что случилось? Где Ски?

Я открыл глаза и увидел перед собой Дэнни.

— Черный ход! — прохрипел я. — Они наверняка ушли черным ходом!

Сестра Мэри сорвался с места, но вскоре вернулся.

— Я видел, как они садились в такси, — доложил он. — Ски, по-моему, уже отключился.

Я кое-как поднялся на ноги. Все плыло перед глазами.

— Давай разнесем этот притон, — предложил Энди, сжав громадные кулаки.

— Нет, иначе через пять минут здесь будет патруль. Сделаем вот что. Энди, ты выглядишь постарше остальных, поэтому возьмешь мое удостоверение личности и пойдешь туда. Попробуй потолковать с барменом наедине. Узнай, куда они увезли Ски.

Энди отсутствовал минут десять, но, как видно, провел их с пользой.

— Отель «Ритц», — коротко доложил он, вернувшись.

Мы поймали такси и дали водителю адрес.

— Как тебе удалось узнать? — спросил Мэрион, пока машина мчалась по городу.

— Очень просто. Я сказал бармену, что у меня есть несколько камешков и золотишко, от которого хотелось бы избавиться. Те, кто работают со шлюхами, частенько скупают краденое. Мы прошли в заднюю комнату, а дальше дело техники.

— Он не предупредит их, что мы едем?

— В ближайшее время вряд ли.

— Надеюсь, ты не убил его?

— Надеюсь, нет, но настучал по костям, как положено. А когда он придет в себя, то не сможет выйти из комнаты, потому что ключ у меня. — Энди продемонстрировал нам ключ и выбросил его в окно.

Несколько минут спустя мы ворвались в пустой холл третьеразрядного отеля. Ночной портье не успел опомниться, как я взял его за шиворот и шмякнул о стену.

— Морпех и брюнетка. Какой номер? Быстро!

Портье смотрел на нас ошалевшими глазами, пока Дэнни не замахнулся на него.

— Ребята, мне неприятности ни к чему. Я просто работаю здесь, Комната два-двадцать в конце коридора направо.

— Мэрион! Останешься здесь и составишь компанию этому джентльмену.

Сестра Мэри обнял портье за плечи и, усадив его на стул, облокотился на стойку.

— Дорогой друг, для меня было бы большой честью узнать вашу точку зрения по поводу вечной полемики о достоинствах музыки Брамса и Вагнера. Сам-то я предпочитаю Брамса, но всегда готов выслушать достойного оппонента...

...Тем временем мы, намотав на руки ремни, выбили дверь и вломились в комнату два-двадцать.

Ски бесчувственно лежал на кровати. Рядом с ним сутенер шлюхи пересчитывал деньги. Сама шлюха с бокалом в руке стояла у комода.

— Осторожно! — На голову Энди обрушился стул, и он упал на колени.

Проститутка метнулась к двери, но Дэнни перехватил ее и швырнул в угол. Я молча наступал на сутенера, который в одной руке сжимал нож, а в другой деньги Ски.

— Посмотрите на него, ребята, — сказал я. — Это классический пример человека, который не умеет обращаться с ножом.

С этими словами я в два приема выбил у него нож и, заломив руку, забрал деньги. Энди, придя в себя, поднялся и подошел к проститутке. Она всхлипывала в углу, закрывая руками лицо.

— Ребята, не надо... не трогайте меня.

— Не надо, говоришь? — прошипел Энди.

Его лицо нам не понравилось. В таком состоянии он мог одним ударом убить ее.

— Энди! Все! На сегодня хватит! — скомандовал я и, повернувшись к проститутке, добавил: — Но если я еще раз увижу тебя в городе, то пеняй на себя.

— Патруль! — В комнату ворвался Мэрион.

Энди не мешкая перекинул Ски через плечо, и мы строго по уставу, «четко и организованно» ретировались по пожарной лестнице.

Глава 5

Обучение батальона шло медленно, но зато то, что эти юнцы усваивали, они уже не забывали, и мало-помалу старые волки Корпуса меняли к ним отношение. И однажды до нас наконец дошла новость о первом шаге, сделанном на пути к победе. Это было 7 августа 1942 года. Первая дивизия морской пехоты и приданные ей части высадились на острове под названием Гвадалканал. Что и говорить, мы были горды тем, что из всей американской армии именно морпехам поручили вести первые наступательный действия с начала войны.

В казармах эту новость сначала услышали по радио, а потом пришли газеты...

Дэнни Форрестер медленно отложил газету и уронил голову на руки, сдерживая слезы. Потом резко поднялся и вышел из казармы. Я подобрал упавшую газету. На первой странице был список погибших в боевых действиях:

Аарон Якоб, капрал, Ньюбери, Коннектикут.

Бернс Жозеф, рядовой, Сан-Франциско, Калифорния.

Никс Джеймс, лейтенант, Литл Рок, Арканзас.

Нортон Милтон, капрал, Филадельфия, Пенсильвания.

* * *

Я собрал отделение вокруг своей койки.

— Значит, расклад такой, ребята: я только что из штаба, и нам дали четыре отпускных на наше отделение. Вас девять человек. Меня и Бернсайда считать не будем. Две недели отпуска, включая дорогу. По-моему, справедливо, если вы бросите жребий.

— Погоди, Мак, — вмешался Энди. — Меня сразу можно вычеркнуть... Мне, собственно, некуда ехать.

— Меня тоже, — подал голос Ски, и они с Энди отошли в сторону.

— Ладно. Я кладу в каску семь бумажек с номерами от одного до семи. Первые четыре номера едут в отпуск.

По правде говоря, мне не по душе, что кто-то останется за бортом, но другого выхода не было. Они одновременно потянулись к каске.

— Вот здорово! Я возвращаюсь в резервацию! — восторженно заорал Сияющий Маяк.

— Номер один! — торжественно провозгласил Элкью.

— А я повидаю милый сердцу штат Айова, — расчувствовался Эрдэ.

Испанец Джо пожал плечами и выбросил свою бумажку.

— Не очень-то и хотелось.

— Я уже в отпуске, джентльмены! — провозгласил Непоседа Грэй.

— Похоже, нам с тобой не повезло, Мэрион, — сказал Дэнни, и они с Ходкиссом отправились чистить автоматы.

Элкью, послонявшись по казарме, присоединился к ним.

— Эй, Мэри... Дэнни!

— Чего тебе?

— Ребята, может, разыграете мой отпуск? Я ведь живу в Лос-Анджелесе и запросто могу съездить домой на выходные.

Дэнни взглянул на Мэриона. Тот улыбнулся ему.

— Слушай, Дэнни, можешь не верить, но я не хочу возвращаться домой, пока все не закончится.

— Мужики... я... я не знаю, что и сказать... — растерянно выдавил Форрестер.

— А что тут говорить? Собирай вещи и скажи нам, какие мы славные ребята, — хлопнул его по плечу Элкью.

* * *

Дэнни прилетел в Филадельфию днем и сразу взял билет на поезд до Балтимора. Потом оставил вещи в камере хранения и вышел на стоянку такси.

— Куда тебе, солдат? — спросил один из таксистов.

— Я морпех, а не солдат.

— Виноват, не разглядел. Чего вы так обижаетесь на это? Все равно одна армия и одна война.

— Колледж-Вэй, триста пятьдесят.

— Нет проблем. Поехали.

И хотя Дэнни с самого начала твердо знал, что приедет сюда, он долго стоял перед дверью с табличкой «Мистер и миссис Милтон Нортон», прежде чем решился позвонить.

«Что я скажу ей? Что я могу сказать?»

Дверь отворилась, и он увидел молодую женщину лет двадцати семи. Она не была красавицей, но он сразу понял, что Милтон наверняка обожал ее. Можно только позавидовать человеку, которого любит такая женщина.

— Миссис Нортон?

— Да.

— Я был другом вашего мужа, Меня зовут Дэнни Форрестер.

— Проходите, пожалуйста.

Она провела его в небольшую, но со вкусом обставленную гостиную. Здесь царил живописный беспорядок, но даже в этом беспорядке ощущалось что-то изящное, аристократическое, словно иначе и быть не могло. Как это похоже на Милтона! И книги... Сотни, а может, тысячи книг. В такой гостиной невозможно чувствовать себя скованно.

— Присаживайтесь.

— Простите, миссис Нортон, я ненадолго. У меня отпуск, и скоро поезд на Балтимор.

— Хорошо, что вы зашли. Зовите меня Гиб. Все друзья Милтона зовут меня так. Я сейчас приготовлю кофе.

Пока она возилась на кухне, Дэнни прошелся вдоль полок с книгами и задержался у фотографии Нортона. Он был в форме и улыбался.

Гиб вернулась с кофе и печеньем.

— Печенье я пекла два дня назад, но говорят что у морпехов каменные зубы и железные желудки.

Дэнни улыбнулся и взял кофе.

— Так, значит, вы и есть Дэнни. Он писал мне о вас. Он очень любил вас.

— Я тоже его любил... да, Господи, его весь взвод любил. Он мог так здорово и просто объяснить любую сложную вещь.

Она зажгла сигарету.

— Могу себе представить. Когда он преподавал в университете, то по вечерам здесь был сумасшедший дом. Столько студентов приходило, столько друзей. Им нравилось здесь, они всегда чувствовали себя хорошо и просто с Милтоном.

— Он... он был замечательным человеком, и я понимаю, как тяжело потерять его.

Гиб улыбнулась и заговорила. Она вспоминала о Нортоне так, словно он пять минут назад вышел и скоро вернется.

— Бывало, он приходил домой в сопровождении дюжины студентов и говорил мне: «Гиб, эта орава увязалась за мной. Как ты думаешь, мы найдем, чем накормить их?»

Дэнни молча слушал ее, потом и сам рассказал несколько смешных историй об учебном лагере. Гиб смеялась.

— Бедный Норт, бедняжка. Наверняка он был никудышным морпехом.

А потом оба замолчали, потому что неожиданно стало не о чем говорить.

— Мне пора, Гиб. Я рад, что познакомился с вами.

— Спасибо, что заехали, Дэнни. Если появится время, черкните пару строк, как вы там. Все друзья Милтона пишут мне.

— Он очень любил вас, Гиб, И теперь я могу понять, почему.

— Спасибо, Дэнни.

Дэнни вышел на улицу, и теплое чувство общения сразу исчезло. Она ведь осталась одна! Одна в пустом доме. И никогда ей больше не услышать голоса Милта. Никогда не ждать топота и смеха поднимающихся по лестнице студентов, сопровождающих ее мужа. И эти ночи, полные одиночества и тоски, когда она будет лежать в постели, не в силах уснуть. Его больше нет. Милтон мертв и лежит в могиле где-то за тысячи миль, на затерянном в океане острове. И никогда не вернется домой и не постучит в ее дверь.

На мгновение Дэнни почувствовал, что ему нужно обратно в Сан-Диего. Он не должен видеть Кэтти. С ней не должно случиться то же самое, что и с Гиб. Перед глазами у него возникла страшная картина — Мак стоит в гостиной у Кэтти и рассказывает, каким хорошим парнем был Дэнни Форрестер...

* * *

Когда на следующий день его семья наконец полностью уверилась, что он действительно дома, живой и здоровый, Дэнни вывел из гараж машину и поехал к дому Кэтти.

Был теплый и влажный вечер. Дождь уже прекратился, но дыхание грозы все еще окутывало город. Дома у Кэтти никого не оказалось, и Дэнни вдруг стало не по себе. Может, она на свидании? Ведь уже темно, где ей еще ходить? Да нет, не может быть.

Он присел на скамейку, чуть в стороне от дома, и нервно закурил...

...Около десяти часов вечера в тишине улицы застучали каблучки. Это она! Наверняка она! Дэнни поднялся и увидел ее. Он сто раз представлял, как подбежит к ней, обнимет... но теперь просто молча стоял и смотрел, как она поднялась по ступенькам к двери и вдруг, словно почувствовав что-то, медленно обернулась.

— Дэнни.

— Привет, Кэтти. — Голос его внезапно осип.

— Дэнни... а мы не ждали тебя раньше вторника. Почему ты не позвонил?

— А мне дали увольнительную на двое суток, прямо перед отпуском, и я успел на первый лее самолет. Хотел сделать тебе сюрприз.

— Я была у Салли и... и...

Она не знала, что сказать.

— Может, поедем покатаемся, — предложил он.

— Поехали, только маме записку оставлю.

Машина плавно катилась по ночным улицам.

«Почему я держусь за него? — думала она. — Чувство долга? Самолюбие? Любопытство? Что заставляет меня писать ему такое, о чем не должна писать ни одна порядочная девушка. Что было бы, если бы мои родители узнали об этих письмах? А теперь вот он, рядом... И что дальше?»

Дэнни украдкой взглянул на нее и тоже нахмурился.

«Гиб, Норт, Илэйн, лагерь Элиот, Ски... этот сумасшедший Сан-Диего и чертовы казармы. Я столько искал ответ на все свои сомнения, но так ничего и не решил...»

Все произошло совершенно неожиданно и естественно. Дэнни остановил машину, и в следующий миг Кэтти очутилась в его объятиях.

«Милый, как я люблю тебя, ты даже не подозреваешь, как я люблю тебя!»

"Господи, ну почему я не могу сказать тебе! Кэтти, неужели ты так же любишь меня, как и я тебя?

Неужели такое возможно..."

Дэнни нежно коснулся губами ее щеки, потом расстегнул пуговицу у нее на блузке и осторожно коснулся груди.

— Дэнни, Дэнни! Я люблю тебя.

Его рука легла на ее колено и медленно поднялась выше. Кэтти приподнялась и прижалась к нему. Он медленно опустил ее на сиденье.

— Кэтти...

— Все хорошо, Дэнни, все хорошо...

Он вдруг напрягся и, мягко высвободившись от ее объятий, сел на место. Потом включил радио и дрожащими руками зажег сигарету.

— Извини, Кэтти, я не хотел заходить так далеко.

Она облокотилась на дверцу и полными слез глазами смотрела на него.

— Ты, наверное, презираешь меня.

— Не смей так говорить. Ты же знаешь, как я отношусь к тебе. Это мне надо башку отбить. Извини, я жалею, что так увлекся.

— А я нет.

Он повернул голову и изумленно посмотрел на нее.

— Когда ты уехал, — продолжала Кэтти, — я не могла понять, как отношусь к тебе: то ли во мне говорило самолюбие, то ли просто не хотела терять тебя. Но потом что-то перевернулось. Я знала только одно — хочу, чтобы ты вернулся, чтобы ты был рядом. Ни о чем не могла думать, кроме как о тебе. Конечно, может, мы еще слишком молоды, но если это не любовь, то значит, ее вообще не существует.

Дэнни молча смотрел на нее, не зная, что сказать. Она была так прекрасна, что он боялся прикоснуться к ней, боялся снова потерять контроль над своими чувствами.

— Ты ведь любишь меня, Дэнни.

— Люблю, — едва слышно выдохнул он.

— Когда я узнала, что ты едешь в отпуск, то решила, что... я... я хочу стать твоей. Вся, без остатка.

Он знал, чего ей стоило сказать об этом вслух, и волна теплой нежности захлестнула его.

— Что ты теперь думаешь обо мне, Дэнни?

— Я думаю, что ты самая прекрасная девушка на свете, и, если бы не война, все было бы по-другому, разве ты не понимаешь?

— Не понимаю! Я знаю только то, что мы любим друг друга и через две недели ты уедешь, а я опять останусь одна. Так что же нам две недели прятаться друг от друга?

Дэнни закрыл глаза. Сколько раз еще там, в Сан-Диего, он мечтал о ней, и теперь вот она рядом и готова отдаться ему...

— А вдруг у тебя будет ребенок?

— Дэнни, ты действительно любишь меня?

— Да, солнышко, больше жизни.

— Тогда давай поженимся. Завтра же.

— Нет! (Почему я не вернулся в Сан-Диего? Зачем увидел ее?!) У меня ведь ничего нет, я ничего не могу дать тебе.

— Можешь! Ты можешь дать мне две недели. А это уже очень много.

Он обнял ее за плечи.

— Кэтти, подумай еще раз. Война может затянуться на два, на три года! Я вообще могу не вернуться.

— Все равно! Сейчас ты здесь, и я люблю тебя.

— Ты когда-нибудь видела молодую женщину, у которой убили мужа? Нет? А я видел, только вчера. Это страшно. Ты хочешь загубить себе всю жизнь из-за каких-то двух недель?

— А ты подумал, что если ничего между нами не произойдет и ты не вернешься оттуда, то я всю жизнь стану говорить себе, что у нас были целых две недели и я могла любить его и сделать счастливым! О Господи, Дэнни, я уже не знаю, что правильно, а что нет. Я просто люблю тебя.

* * *

Первые лучи солнца осторожно коснулись лица Дэнни, и он открыл глаза. Кэтти еще спала, положив голову ему на грудь. Он немного сдвинул одеяло и несколько минут любовался ее обнаженным телом, потом поцеловал ее губы.

— Кэтти.

Она улыбнулась во сне и прижалась к нему.

— Кэтти, уже утро. Нам пора.

Она потянулась и, встав на колени, поцеловала его.

— Ты такая красивая, солнышко.

Она слегка покраснела, но не стала прикрываться.

— Ты, наверное, заранее арендовал эту хижину, чтобы завлечь меня сюда.

Дэнни засмеялся. Вчера вечером они приехали на пляж и, словно в кино, наткнулись на пустой домик. Осталось только принести из машины одеяла.

— Неважная получилась свадьба, да? Ни церкви, ни цветов, ни подарков.

Она взяла его руку, поцеловала и положила себе на грудь.

— У меня есть ты, и это больше, чем у любой девушки.

— Кэтти.

— Что?

— Я не сделал тебе больно?

— Немножко. Я была у врача, и он мне рассказал об этом.

— Ага, коварная, так ты давно готовила мне западню.

— Дэнни, я так счастлива.

— Да, еще бы завтрак в постель.

— В этом отеле не подают завтрака в постель.

Они неохотно оделись и пошли к машине.

— Дэнни!

— Что?

— А я... тебе было хорошо со мной в постели?

— Ну и вопрос!

— Нет, серьезно.

— Как тебе сказать. С уверенностью можно утверждать только одно — три доллара ты всегда заработаешь.

— Дэнни!

— Ладно, ладно, шучу. Всякому ясно, что ты стоишь не меньше пяти.

Она шутливо толкнула его, но через минуту перестала улыбаться.

— Дэнни, а я лучше, чем та девушка в Сан-Диего?

Он чуть не вывалился из машины.

— Я знала, чувствовала, что у тебя кто-то появился, когда ты перестал писать. Но мне все равно, теперь ты мой.

Машина уже неслась по городу, когда романтика и очарование ночи сменились холодной реальностью того, что им предстояло.

— Кэтти, ты понимаешь, что нам сейчас устроят?

Она кивнула.

— Боишься, солнышко?

— Немножко.

— Я тоже, но ты держись за меня.

— Они не смогут помешать нам, Дэнни.

Остановившись у дома Кэтти, они взялись за руки и поднялись по ступенькам. На пороге Дэнни поцеловал ее и подмигнул. Она была бледна, но храбро подмигнула в ответ.

Все четверо родителей находились в доме. Сибил Уокер всхлипывала в кресле. Марта Форрестер тоже. Мужчины выглядели хмурыми и усталыми от бессонной ночи.

Едва молодая пара появилась на пороге, как все стихли.

— Кэтти! С тобой все в порядке?

— Да, мама.

— Слава Богу! — вздохнула Марта. — А мы уже думали, что с вами что-то случилось.

— Где вы были, черт возьми?! — вмешался Марвин Уокер. — Кэтти, ты только посмотри на себя.

— Мы сейчас объясним, — сказал Дэнни.

— Да уж пожалуйста!

— Кэтлин, ты... — Сибил с ужасом смотрела на дочь. — Ты же не хочешь сказать, что вы...

Кэтти и Дэнни молчали.

— Дэн! — вскинулась Марта. — О Господи! Какой позор!

— Ах ты сукин сын! — прорычал Марвин.

— Подождите! — взмолилась Кэтти. — Папа! Мама! Как вы не понимаете? Мы любим друг друга!

— Иди к себе в комнату, Кэтлин!

— Нет!

— С тобой я попозже поговорю как следует, а что касается тебя, Дэнни Форрестер, то посмотрим, что скажет по этому поводу армейская прокуратура.

— Кэтлин, как ты могла! — снова заголосила Сибил.

— Да подождите вы, черт возьми! — взорвался Дэнни. — Мы любим друг друга и хотим пожениться.

— Я тебе поженюсь! Я тебе так поженюсь...

— Марвин, Сибил, — заговорил до сих пор молчавший Генри Форрестер. — Нам лучше успокоиться и обговорить все по-человечески. По-моему, ребята говорят серьезно. Марта, черт побери, прекрати выть или уходи отсюда!

— Как ты говоришь со мной?!

— Помолчи, ради Бога. И не изображай из себя умирающего лебедя. Я уже сто раз видел это. Если не хочешь помочь сыну, то лучше выйди.

Марвин побелел от ярости.

— Ты оказалась права, Сибил. Надо было давно положить конец их свиданиям. А что касается тебя, Генри, то тебе и твоему сыну лучше уйти.

Кэтти прижалась к Дэнни.

— Я не останусь здесь, забери меня, Дэнни.

— Хорошо, малыш.

— Нет, ребята, вот тут на меня не рассчитывайте, — поднял руки Генри Форрестер.

— А нам не нужна ваша помощь, — заявил Дэнни.

Кэтти подошла к матери и присела около нее.

— Мама, я люблю его, Я не хотела делать вам больно, но я люблю, понимаешь? — Она поднялась и взглянула на отца.

— Хочешь уйти — уходи, — буркнул он.

— Хорошо. Дэнни, подожди меня, я быстро. — Она пошла наверх к себе в комнату.

— Здорово! — яростно прошипел Дэнни, — Ну, спасибо за помощь и понимание. Ничего, мы проживем.

— Марвин, останови ее! — всхлипнула Сибил.

— Она блефует, Сибил, пусть идет. Сама приползет назад. У него ведь нет ни гроша. Как они будут жить? И где?

Дэнни подошел к телефону и снял трубку.

— Примите, пожалуйста, телеграмму. Старшему сержанту Пуччи, штабная рота, второй батальон, шестой полк... лагерь Элиот, Калифорния. Да. Да. Срочная. Прошу по первому запросу перевести двести долларов в Балтимор, Передайте Маку, чтобы взял у ребят еще двести долларов и снял квартиру в Сан-Диего, а также подыскал работу для моей жены. Подпись Дэнни Форрестер.

Кэтти с чемоданом в руках спустилась по лестнице.

— Готова, малыш? — Он подмигнул ей.

— Да, милый.

— Кэтлин! — Сибил поднялась. — Не надо, не уходи!

Кэтти холодно взглянула на нее.

— И что дальше?

— Делай, что хочешь.

— А ты что скажешь, отец?

Марвин устало опустился в кресло. Ярость его уже прошла и, он только махнул рукой.

— Ваша взяла.

Генри Форрестер подошел к Кэтти и поцеловал ее.

— Добро пожаловать в нашу семью, миссис Форрестер. И еще... я очень рад за вас обоих.

— Спасибо, папа, — улыбнулась она и тоже поцеловала его.

Глава 6

Я спал, как говорят морпехи, одним глазом, поджидая Форрестера. Сколько довелось мне увидеть ребят, возвращающихся из отпуска! Одни приезжали веселые, другие мрачные, но всем хотелось выговориться, потому я всегда ждал, когда один из моих возвращался.

Он вошел в казарму, когда было уже полночь и все давно спали.

— Привет, Дэнни.

— Привет, Мак.

— Хорошо съездил?

— Да.

— Эй, мужики, нельзя потише? Дайте поспать.

— Пошли в гальюн перекурим, — предложил я.

Дэнни с готовностью согласился.

Закурив, я ждал, когда он заговорит, но Дэнни молчал. Я дружески хлопнул его по плечу.

— Ничего, старик, я знаю, как это бывает после отпуска. Завтра двадцатимильный марш-бросок и снова почувствуешь себя, как новенький. Дома все в порядке?

— Да, все хорошо. Извини, что побеспокоил тебя телеграммой, Мак.

— Да брось ты!

— Мак, я женился.

— На той блондинке?

— Ага.

— Молодец. И вот что, Дэнни, не надо себя жалеть. Все понимаю — молодая жена где-то далеко, а ты здесь. Не надо, Дэнни.

— Да я ничего, Мак, не волнуйся.

— Черт, чуть не забыл. Тебе письмо.

— Письмо? Я же только вчера уехал.

— А оно пришло пару дней назад.

Он осмотрел конверт и нахмурился.

— Это от тестя и, похоже, ничего хорошего не предвещает. — Дэнни так нервничал, что попросил меня прочитать мелко исписанный листок:

"Дорогой Дэнни.

Честно говоря, не знаю, с чего начать, но сразу скажу, что хотел, чтобы это письмо попало к тебе в руки, как только ты вернешься на базу.

Прежде всего, я не собираюсь извиняться за свои слова в то утро, когда вы с Кэтлин пришли домой. На моем месте ты вряд ли вел бы себя иначе. Как ты понимаешь, для нас это явилось шоком. И все потому, что мы не заметили, как она изменилась за последние полгода. А мы просто обязаны были заметить это и помочь ей.

Я не такой уж тупоголовый, как это могло показаться тебе тем утром, поэтому мы с Сибил все спокойно обговорили и решили, что раз Кэтлин любит тебя, то нам остается только принять это. А если так, то я прекрасно понимаю, что у тебя своих проблем по горло, ведь вы там, ребята, будете воевать за нас, за тех, кто остался дома, и единственное, что я могу сделать для тебя, так это дать гарантию, что дома у тебя все будет в порядке.

Сибил и Кэтлин сейчас собираются идти по магазинам, а я пишу это письмо.

Что ж, сынок, надеюсь вскоре получить от тебя весточку. И еще одно, но это строго между нами. Если тебе понадобятся деньги ( я же знаю, что такое служба в армии), то не стесняйся, всегда рад помочь..." — Вот это да, Мак! — Дэнни не мог прийти в себя от изумления. — Знаешь, теперь, я, пожалуй, могу спокойно отправиться спать.

Последние три дня я стал замечать, что мое отделение мало-помалу начинает напоминать боевую единицу. Конечно, им было далеко до радистов старого доброго Корпуса, даже ногой я мог работать на ключе быстрее, чем они руками, но тем не менее они вполне сносно справлялись с нашим дряхлым оборудованием.

Вскоре после того, как Дэнни вернулся их отпуска, шестой полк начал готовиться к отбытию из Штатов.

Мы чувствовали, что для нас приберегут что-то особенное. А как иначе? Лучший полк — значит, самая трудная и самая опасная боевая задача.

Мы упаковали все оборудование в ящики, помеченные белым квадратом с цифрами 2/6 (для второго батальона обычно использовали белый цвет). На ящики нанесли также два загадочных слова «Спунер» и «Бобо». Правда, нам удалось выяснить, что «Спунер» — это место назначения, а «Бобо» — наш транспорт, но это ничего не говорило и оставляло место для самых невероятных слухов.

Весь лагерь Элиот был завален грудами тюков и горами ящиков, и каждый день формировались команды для их погрузки на транспорт, Именно в эти дни я обнаружил, что мое отделение в полном составе, согласно традициям морпехов, оказалось отъявленными лентяями. Собрать их для погрузочных работ оказалось просто невозможно. Они находили самые фантастические предлоги, прятались в самых невероятных местах и по этой части ни в чем не уступали морпехам старой закалки. Мы с Бернсайдом устраивали настоящее сафари, когда требовались люди для погрузки. В конце концов мы загнали все отделение в большую восьмиместную палатку и по очереди сторожили их, пока работы не закончились. Тем не менее испанец Джо каким-то образом ухитрился ускользнуть в Сан-Диего. Вернулся он под вечер на «заимствованном» джипе, нагруженном двадцатью галлонами красного вина. Три дня и три ночи все отделение было пьяно в дым. Только Мэрион оставался трезвым. Остальные, пошатываясь, бродили между ящиками или бесчувственные валялись на койках, а поскольку никто не заботился о том, чтобы вовремя поесть, то стоило им хлебнуть кружку воды, как их опять развозило.

Наконец погрузка закончилась, и нам оставалось только ждать. А тут как раз выплатили жалованье, и в ближайшее увольнение мы устроили прощальную вечеринку в Сан-Диего в лучших традициях Корпуса.

Энди, Непоседа, Элкью, Эрдэ и Дэнни завалились в первый попавшийся бар и решили, что пройдут по всей улице и выпьют в каждом баре. Я хотел было присмотреть за ними, но на полпути оказался втянутым в очередную пивную дуэль между Бернсайдом и Маккуэйдом. А поскольку я собирался перепить их обоих, то потерял связь со своим отделением. Оставалось надеяться, что мы увидимся утром.

* * *

Они сидели в большом полупустом баре где-то на окраине Сан-Диего. Никто уже не мог вспомнить, как они попали туда. Впрочем, никто и не пытался.

— Жаль, что с нами нет Мэриона.

— Да, старый добрый Мэрион.

— Дав-вайте выпьем за него. За Сестричку Мэри.

— Хар-рошая идея.

— Очень хар-рошая.

— Энди... ты считаешь, сколько мы уже выпили?

— А как же... Я двадцать три, а вы по восемнадцать, салаги.

— Элкью, ты что, опять плачешь?

— Я не хочу... а оно само... не могу сдержаться...

— Дружище Элкью, если ты плачешь, я тоже заплачу. Не плачь, братан, — уронил слезу Энди.

— Элкью, Энди, Дэнни, братаны, я не дам ни одному япошке дотронуться до вас. Вы мои самые лучшие братаны... Мы всегда будем вместе.

— Эрдэ... брат... ты не плачь только потому, что мы плачем...

— Так получилось... Я вас всех так люблю...

— Энди, а ты почему плачешь?

— Уставом не запрещается.

Посетители смотрели на пятерых подвыпивших морпехов, кто с улыбкой, кто с отвращением, а кто и с пониманием.

Им принесли очередную порцию выпивки.

— За кого будем пить?

— За старину Мака.

— Может, выпьем за этого засранца, лейтенанта Брюса?

— К х-хренам Брюса.

— Давайте за нас.

— Умница, дай я тебя поцелую.

— Элкью, возьми мой платок и высморкайся.

— Спасибо тебе, братан.

— Сколько мы уже выпили, Энди?

— Я вос-восемьдесят шесть, а вы, салаги, восемьдесят двадцать три.

— Чего?

— Ик!

— Кто-нибудь еще может сказать, который час?

— У нас еще четверть часа в запасе.

— Тогда еще по одной!

Энди с грехом пополам добрался до пианиста и что-то прошептал ему на ухо. Тотчас же аккорды «На тебя смотрит весь Техас» поплыли по прокуренному бару. Все взгляды обратились к Непоседе. Он с трудом поднялся на ноги и стал по стойке «смирно». Остальные тоже поднялись и стояли, пока мелодия не закончилась. Но едва они сели, как пианист заиграл «Я снова провожу тебя домой, моя Кэтлин», и все посмотрели на Дэнни. Он опустил голову, и слеза скатилась по его щеке. Тотчас же четыре дружеские руки легли ему на плечи.

— Энди, старый дружище, спасибо тебе... я же знаю, как ты ненавидишь женщин, а тут... спасибо, старина.

— Дэнни, братан, я не позволю япошкам...

— Как ты хорошо говоришь, как ты здорово говоришь...

* * *

Я отыскал их в три часа утра, когда они занимались строевой посреди пустынной улицы. На счастье, патруля поблизости не было. Непоседа Грэй сидел на тротуаре и подавал команды, а остальные, шатаясь, как тростник на ветру, старательно исполняли их.

— Вы что, мужички, обалдели? — гаркнул я. — А ну, живо очистить улицу.

— Мак!

— Здорово, сержант! Левой, левой...

— Я сказал, прекратить! Захотели попасть на губу? Так патруль вам это запросто устроит.

Вокруг нас, несмотря на позднее время (или, может, лучше сказать — в столь ранний час), собралась небольшая толпа зрителей, и один из них решил, что я нуждаюсь в поддержке.

— Эй, ребята, слышали, что сказал сержант? — крикнул он. — Приказы надо выполнять.

— Не суйся не в свое дело, приятель, — огрызнулся я. — Если они хотят заниматься строевой, то пусть занимаются.

— Да я только хотел помочь.

— Армия обойдется без твоей помощи, понял?

Непоседа Грэй кое-как поднялся на ноги и ухватил штатского за галстук.

— Отпусти мой галстук, пьянчуга, — ощетинился тот.

Непоседа широко ухмыльнулся и, нахлобучив штатскому шляпу на нос, толкнул его на мостовую к маршировавшему отряду.

Энди, оказавшийся ближе всех, не нарушая строя, закатил незадачливому помощнику звонкую оплеуху, и я едва успел подхватить упавшее тело, чтобы осторожно опустить его на тротуар.

— А вот теперь, мужики, действительно пора линять отсюда.

Мы пробежали несколько кварталов, но потом сбавили темп, потому что пришлось тащить на себе Эрдэ Брауна, который решил, что дальше идти просто глупо и можно спать прямо здесь.

— Энди, зачем ты ударил штатского?

— Подумаешь, уж и развлечься нельзя, — надулся он. — Ты, когда выпьешь, становишься такой занудой, Мак.

— Бросьте, ребята, давайте лучше завалим в бар, — вмешался Непоседа. — Элкью! Перестань рыдать!

— Все бары уже закрыты, — отрезал я. — Мы идем грузиться на транспорт.

Они разочарованно загудели. Дэнни огляделся по сторонам и приметил в ярко освещенном холле отеля «Линкольн» междугородный телефон.

— Эй, подожди, Мак! М-мужики, я хочу позвонить Кэтти.

Он ворвался в отель, и мы, разумеется, последовали за ним.

— Де-вуш-ка, — проникновенно обратился Дэнни к телефонистке, — Принимай-те заказ! Вот адрес, вот номер, вот фамилия, а вот... стоп! Денег уже нет... Кончилась капуста... сожрали... И ладно! Там оплатят! Отец моей жены ха-ароший мужик. Кстати, мой личный друг.

— Алло? — откликнулся сонный голос на другом конце провода.

— Междугородный звонок из Сан-Диего, — объявила телефонистка. — Вы готовы оплатить?

— Какого черта?! Кто может в такое время... одну минуту, откуда? Сан-Диего? Да-да, я оплачиваю.

— Говорите, — улыбнулась девушка Дэнни, который уже стоял в телефонной будке, куда вслед за ним влезли все остальные.

— Да не толкайтесь, мужики! Алло, Марвин!

— Дэнни!

— Марвин, старый дружище, дай-ка мне мою скво.

— Ты, что пьян?

— А то как же.

— Папа, кто там? — услышал он приглушенный голос Кэтти.

— Твой муженек, кто же еще? Пьяный в дым и, похоже, с ним в будке весь Корпус морской пехоты.

— Дэнни! Дэнни, милый!

— Пр-ривет!

— Дэнни...

— Котенок, помнишь, что я рассказывал и писал о моих ребятах? Они почти все здесь рядом со мной. Я хочу, чтобы ты поздоровалась с ними... да кончайте толкаться, мужики.

— Привет, сестричка, меня зовут Эрдэ.

— Привет, Эрдэ... Браун, кажется?

— Точно...

— Мужики... спокойно, по одному, — командовал Дэнни.

— Привет, Кэтти! Часто вижу твое фото, ты очень красивая девочка.

— А кто это говорит?

— Непоседа.

— А! Привет, техасец.

— Дорогая, — снова вмешался Дэнни. — Здесь еще старина Энди, но он женоненавистник, а Элкью не может говорить, потому что плачет.

Я вытолкнул всех из будки и взял трубку.

— Хэлло, Кэтти, это Мак, сержант.

— Хэлло, Мак. — Услышав ее голос, я сразу понял тоску Форрестера.

— Слушай, малыш, ребята немного на взводе. Я попытался отговорить их от этого звонка.

— Я понимаю, Мак.

— У тебя хороший парень, Кэтти. Мы все любим его.

— Мак... вы... вы скоро...

— Да, Кэтти. Но я не могу говорить по телефону.

— Понимаю.

— Не волнуйся... все будет хорошо.

— Приглядывай за ним, Мак, ладно?

— Обещаю. — Я втащил Дэнни в будку и прошипел ему на ухо: — Ну-ка, скажи ей что-нибудь нежное, придурок.

Он уже немного протрезвел.

— Котенок, ты не сердишься?

— Нет, милый, конечно нет.

— Кэтти, я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, милый.

— До свидания, родная.

— До свидания, Дэнни, счастливо вам всем вернуться.

Часть III

Пролог

Военные транспортные суда никогда не отличались комфортом (если, конечно, у вас нет офицерских нашивок), и я повидал их предостаточно, но что касается «Бобо», то хуже не сыскать во всем флоте. Какой садист сделал из этой лохани транспорт, до сих пор остается загадкой. Вентиляцию и освещение в трюмах можно было назвать смехотворными, если бы они действительно присутствовали. Койки подвешивались в несколько ярусов, и перевернуться на бок, не задев соседа сверху, оказалось практически невозможно. В общем, даже для бывалых волков вроде меня путешествие было не из приятных, поэтому, когда из туманной дали показались зеленые холмы, наше ликование не знало предела. Ненавистный «Бобо» скользнул в гавань, и мы с изумлением увидели аккуратные, словно игрушечные, дома и густую зелень.

Таинственным местом назначения под кодовым названием «Спунер» оказалась Новая Зеландия!

Нас здесь было всего четыре тысячи, но эта земля стала нашим вторым домом. Нас кормили бифштексами, свежими яйцами, мороженым. Нас буквально купали в изумительном молоке, а местные жители всегда гостеприимно открывали перед нами двери своих домов.

Может, в этом и есть одна из прелестей жизни морпеха. Чувство новой земли под ногами. Как здорово видеть улыбки на лицах местных девушек, когда маршируешь рядом со своими друзьями по Лэмбдон Куэй, в выглаженной форме, сияя начищенными до умопомрачительного блеска ботинками! Новые запахи, незнакомая кухня, диковинная выпивка, чужой язык. Изумрудные склоны холмов, мягкий климат, неторопливый, размеренный образ жизни. Да, мы действительно чувствовали себя счастливыми в Новой Зеландии, — счастливыми, насколько это возможно за шесть тысяч миль от дома. Все мои ребята находились в прекрасной форме. «Стервецы Хаксли» и весь шестой полк только и ждали приказа отправиться хоть к черту на рога и обломать ему их.

Мое отделение быстро становилось настоящими связистами, не хуже, чем старая гвардия Корпуса. А то, что они вытворяли с «уоки-токи», удивляло весь полк. Связь была в надежных руках, и если бы мне удалось отучить их от матерно-пошлого радиообмена, в котором, правда, встречались алмазы настоящего армейского юмора, то нас, без сомнения, признали бы лучшими во всем Корпусе.

Глава 1

Весть о том, что шестой полк прибыл в Веллингтон, мигом облетела весь город, и улицы заполнились улыбающимися людьми.

— Привет, лайми![7]

— Мы не лайми, мы новозеландцы.

— Ну-ка, дай взглянуть на эту монету. Эрдэ, смотри, какая здоровенная!

— Привет, янки! — кричали из окна девушки-.

— Брось мне свой адресок, милашка! Я обязательно зайду!

— Заходи. У меня есть несколько подружек.

— Вы, ребята, из пятого полка?

— Нет, мы шестой полк.

— А форма у вас одинаковая.

— Да они просто купаются в лучах нашей славы, — отвечали мы, хотя знали, что сейчас пятый полк ведет тяжелые бои на Гвадалканале.

Новозеландцы искренне радовались нашему прибытию, потому что длинные щупальца Японской империи уже тянулись к их маленькой стране. Каждый житель готовился до последней капли крови защищать родную землю. Их было немного, тем более, что большая часть мужчин уже давно воевала на Ближнем Востоке.

Пятый полк побывал здесь раньше нас и уже отбыл на Гвадалканал, поэтому Киви (так мы называли новозеландцев) с облегчением вздохнули, когда появился наш шестой полк. Какими бы дебоширами и забияками мы ни были — они все равно любили нас. Впрочем, мы тоже. Особенно после «Бобо».

— Становись! Живо, язви вашу мать!

Мы построились и двинулись в свой первый марш-бросок по Новой Зеландии. Дорога была крутой, извилистой и грязной, и я никак не припомню, почему ребята прозвали ее Маленькой Бирмой. Она вела в приготовленный для нас лагерь Маккэй.

Редко выпадали дни, когда мы возвращались с учений одной и той же дорогой. Френч Хаксли находил все новые и все более опасные и утомительные пути. Ноябрь в Новой Зеландии — разгар лета, поэтому жара стояла просто изнуряющая. Во время марш-бросков, которые Хаксли устраивал чуть ли не каждый день, приходилось экономить воду. Сколько раз, проклиная все на свете, карабкались мы по крутым склонам гор, а если вы думаете, что спускаться легче, то глубоко ошибаетесь. Попробуйте пройти вниз по склону хотя бы мили четыре с полной выкладкой, и сами убедитесь. Для того, чтобы мы меньше потели, нам выдавали соленые таблетки, которые полагалось сосать, как леденцы. До сих пор не могу понять, как может маленькая таблетка заменить десяток галлонов пота. От них чертовски хотелось пить, но зато мы не теряли драгоценную влагу, а жажду можно и перетерпеть.

Что касается взвода связи, то ребята тащили на себе еще и тяжелую аппаратуру, комплекты ЗИП[8] и прочее. Конечно, у нас было что-то вроде тележек, но в горах часто приходилось тащить их на себе. А когда дорога спускалась вниз, то мы чуть ли не трупами ложились, чтобы эти проклятые тележки не скатились по склону. Я уже не говорю об «уоки-токи», которые еще добавляли килограммов по двадцать на человека.

А в те дни, когда марш-бросок совершался налегке, только с оружием и боекомплектом, Бернсайд задавал такой убийственный темп, что небо с овчинку казалось. Френч Хаксли гонял нас беспощадно, но добился своего. Второй батальон мог опередить любое подразделение во всем Корпусе. По крайней мере мы свято верили в это.

Кроме того, Хаксли по одному ему известным причинам вознамерился сделать настоящего морпеха из командира штабной роты лейтенанта Брюса. Между нашим взводом связи и разведвзводом сержанта Пэриса шло постоянное соперничество во время марш-бросков. Стоило одному из взводов пройти какой-либо маршрут за рекордное время, как на следующий день другой пытался побить этот рекорд, чем Хаксли и воспользовался, назначая Брюса старшим над взводом, делающим в этот день попытку реванша. Что касается нас, то много ящиков пива было выиграно и проиграно на пари, в каком взводе Брюс свалится быстрее.

* * *

Энди Хуканс бесцельно шатался по железнодорожному вокзалу Веллингтона. Он возвращался из увольнения и опоздал на поезд, а до следующего оставался целый час.

Побродив по вокзалу, он вышел на улицу и, заметив вывеску столовой Армии Спасения, куда приглашались также и военнослужащие, недолго думая, вошел туда. Усевшись на высоком круглом стуле, в конце длинной стойки, он огляделся.

— Что будешь пить, янки?

— Кофе, пожалуйста. — Швед оценивающе оглядел фигуру девушки, пока она отвернулась, чтобы налить ему кофе.

Недурна, очень недурна. Высокая, худощавая, но не костлявая, белая кожа, короткая стрижка, блондинка.

— Что-нибудь еще? — улыбнулась она, подавая ему кофе.

— Да.

— Что именно?

— Поговори со мной.

— Боюсь, я не смогу этого сделать. На работе запрещено болтать с посетителями.

— Не похоже, чтобы сегодня было много работы.

— Перед приходом поезда соберется толпа. Здесь всегда так.

— Неужели? Кстати, меня зовут Энди.

Она промолчала. Энди, хлебнув кофе, продолжал:

— У вас прекрасная страна.

— Я рада, что вам нравится, хотя, конечно, с Америкой не сравнишь.

— Почему же? Мне у вас больше нравится.

— Тогда вы действительно необычный американец.

— Именно это я и пытаюсь втолковать тебе уже десять минут.

— Надеюсь, вашим ребятам нравится здесь. Мы очень обязаны вам, ведь вы пришли защищать нас от японцев, а наши мужчины ой как далеко.

— Ты здесь работаешь?

— Нет, это что-то вроде дежурства. Дважды в неделю. А теперь, извините, мне нужно обслужить посетителя.

— Только не задерживайся, я ведь не успел рассказать тебе, какой я удивительный человек. — Он проводил ее взглядом и долго наблюдал, как она наливает кофе и делает бутерброды для новозеландского летчика.

Энди терпеть не мог обхаживать женщин. Да, он пользовался их телом, но почему нужно вести эти дурацкие разговоры? Впрочем, в данном случае он не прочь и поболтать. Было из-за чего.

— А вы из какой части Америки?

— Из Вашингтона.

— Ого! Из самой столицы?

— Нет, из штата Вашингтон.

— Да-да, припоминаю, мы учили в школе. Вашингтон располагается на Западном побережье страны и производит большое количество древесины.

— Точно, и половину этой древесины произвел я, до того как попасть я армию.

— Интересно, вот бы не подумала, что вы дровосек.

— Лесоруб, — поправил он. (Только не убегай опять, детка.)

— И ты действительно заготавливал лес и жил в лесном лагере?

— А то! Валил деревья, обрубывал ветки, сплавлял стволы по реке (так-так, давай, нагнись ко мне поближе). Кстати, я не расслышал, как тебя зовут.

— Пэт, Пэт Роджерс.

— Вот здорово! У меня когда-то была знакомая девушка по имени Пэт! (шлюха редкая) Хорошая девушка. Я, помнится, даже влюбился в нее (в городке ее только ленивый не трахал, а лесорубы, как известно, далеко не лентяи).

— Да, это имя часто встречается.

— Слушай, Пэт, а в интересах поддержания дружеских отношений между союзниками, может, встретимся как-нибудь? (Давай, паренек, дожимай ее).

— Боюсь, я не смогу.

(Ну-ну, ты же не хочешь обидеть доброго старого Энди).

— Ты знаешь, я еще ни с кем не встречался здесь, потому что трудно схожусь с людьми. Очень хотелось бы сходить с тобой в кино или на танцы (не говоря уже о теплой постельке).

— Спасибо, Энди, но думаю, что союз между нашими странами не распадется, если мы обойдемся без свиданий. Рада была познакомиться.

Энди горестно усмехнулся и, вздохнув, пожал плечами, изображая огорчение. Пэт покачала головой, словно сожалея о своих словах, поправила волосы и отошла, чтобы накормить ораву морпехов, ворвавшихся в столовую. На пальце у нее блеснуло обручальное кольцо.

(Так, она замужем).

Энди слез со стула и направился к выходу.

— Энди!

Он обернулся.

— Да, Пэт?

— Вы не обидитесь, если я скажу, что передумала? Целую вечность не была на танцах.

(Во теперь все стало на свои места, сестричка. Тоскуешь по своему мужику, который корячится на Ближнем Востоке? Ну что ж, старый Энди постарается заменить его).

— У меня увольнительная в четверг, значит, я зайду за тобой около шести.

— Вообще-то в это время моя смена, но думаю, что смогу договориться и меня подменят.

(Конечно, сможешь! Старый Энди любит замужних женщин. Они удобны, как разношенная обувь).

— Тогда увидимся в четверг, Энди.

— До встречи, Пэт.

* * *

— А мне плевать... плевать, понимаешь?! — Ски уронил голову на стойку бара.

— Заканчивай с этим, Ски, или тебя переведут в другую часть.

— Какая разница, где сдохнуть.

— Ты идешь или мне вытащить тебя отсюда? — Дэнни начал терять терпение.

— Ты мой друг, Дэнни, я знаю... а она... она...

— Прекрати, слышишь?! Ты ведь изведешь себя и откинешь копыта прежде, чем доберешься до японцев.

— Плевать!

— Ты уже два раза сидел на губе. Еще раз, и Хаксли напишет рапорт о твоем переводе.

* * *

Прошло несколько недель после нашего прибытия в Новую Зеландию, и однажды я вдруг заметил, как изменились мои ребята. Тяжелые РД и аппаратура были теперь им нипочем. Любой морпех из взвода связи мог идти каким угодно темпом и по горам, и по песку. Даже во время привалов они уж не снимали вещмешки. Фляги с водой после марш-бросков оставались почти нетронутыми. Как ни старался Берни, он уже не мог загнать ребят до изнеможения, наоборот, они еще подначивали его за то, что он якобы плетется черепашьим шагом. Френч Хаксли постепенно делал из них то, что хотел.

После марш-бросков все принимали ледяной душ. Теплая воды считалась недопустимой роскошью. Бесконечные тренировки и занятия по различным видам связи делали свое дело, и мои ребята даже с закрытыми глазами запросто могли развернуть радиостанцию и начать передачу в считанные секунды.

* * *

— Спасибо, Энди, Хорошо повеселились. Давно я так не танцевала, — Пэт и Энди стояли у входа в общежитие Армии Спасения.

— Я тоже. Но мы обязательно еще раз повторим.

— Конечно, если хочешь.

Энди улыбнулся и взял ее за руку Пэт внимательно посмотрела на него, но руки не отняла.

— Ладно, Энди, спокойной ночи. Спасибо за чудесный вечер.

Он попытался привлечь ее к себе, но она уперлась руками ему в грудь.

— Энди, вечер действительно был чудесный, поэтому не стоит портить его.

— Да хватит тебе, Пэт, заканчивай эту комедию.

— Не поняла, что ты имеешь в виду?

Энди с усмешкой отпустил ее.

— Ты же такая, как все, зачем все усложнять?

— Думаю, тебе лучше уйти, Энди.

— Пэт, можно подумать, что все это время в городе, где полно морпехов, ты только и делала, что тосковала по своему мужу.

Пэт посмотрела ему в глаза.

— Мой муж погиб на Крите два года назад.

* * *

Воскресенье. Теплый, лениво-спокойный день. Наш второй батальон заступил в наряд, поэтому те, кто был свободен, разошлись по палаткам чистить обмундирование и приводить в порядок территорию. Покончив с этим, все завалились на койки и, как всегда, принялись травить байки. Потом разговор перекинулся на пятый полк, сражающийся на Гвадалканале, а затем плавно перешел на женщин. Ну, к чему сводятся все разговоры в армии? К женщинам, жратве и выпивке.

— Как он? — тихо спросил Энди, присев рядом с Дэнни.

Тот посмотрел в сторону Ски, безучастно лежавшего на койке в углу палатки.

— Хреново, Энди. От таких ран лечит только время.

— Проклятые бабы. — Энди опустил голову и некоторое время разглядывал свои руки. — Дэнни.

— Ну?

— Ты когда-нибудь извинялся?

— Что за дурацкий вопрос? Конечно, извинялся.

— Часто?

— Ну, в общем, да.

— А перед девушкой?

— Это что, третья степень допроса?

— Ладно, забудь. Это я так.

* * *

Энди Хуканс вошел в столовую Армии Спасения и уселся за стойку. Пэт была на своем обычном месте, но, увидев его, отвернулась.

Энди покраснел.

— Пэт, мне нужно поговорить с тобой.

— Знаешь что, парень? Шел бы ты отсюда.

— Если ты не выслушаешь меня, то я вытащу тебя из-за стойки и заставлю слушать.

Пэт огляделась. В столовой было пусто и никто не смог бы помешать Энди выполнить свою угрозу.

— Ладно, только короче.

Энди нервно поправил форму, не зная, с чего начать. Вся заготовленная речь мигом вылетела из головы.

— Пэт, я еще никогда ни перед кем не извинялся, но хочу извиниться перед тобой. Еще никогда я ни о чем не жалел, но сейчас мне хреново оттого, что я сказал тебе тогда... Еще раз прошу, прости.

Пэт некоторое время молчала.

— Ладно, Энди, все мы иногда говорим глупости.

— Я не надеюсь, что ты согласишься снова пойти со мной, и не обижаюсь... но хочу, чтобы ты приняла от меня вот это. — Он положил перед ней небольшой пакет. — Только ты ничего плохого не думай... я... я просто хотел... ну, ты понимаешь.

— Нет, Энди. Извинения я принимаю, но никаких подарков.

— Ну, пожалуйста, прошу тебя. И клянусь, я больше не появлюсь тебе на глаза.

Она нерешительно открыла пакет. В нем оказалась пара маленьких, но со вкусом выбранных сережек.

— Какая прелесть!

— Может, ты как-нибудь наденешь их, а?

— Конечно, надену. Это очень мило с твоей стороны, Энди.

Он протянул ей руку.

— Спасибо, Пэт. Я пойду.

— Энди. — Она задержала его ладонь в своей. — Ты не хочешь выпить кофе? У меня скоро заканчивается дежурство, и ты можешь проводить меня до общежития.

Глава 2

Мэрион Ходкисс был счастлив. Ни одна почта не приходила без письма или посылки от Рэчел. А мы все гордились Мэрионом. Не каждое подразделение могло похвастаться своим писателем. Все свободное время он проводил в штабе за столом сержанта Пуччи, где писал рассказы, которые в Штатах шли нарасхват. Дюжина журналов постоянно присылала ему заказы, но тем не менее он отклонил предложение департамента пропаганды перевестись обратно в страну и предпочел остаться в своей части, чем завоевал любовь и уважение всего батальона.

Его отношения с испанцем Гомесом были вроде нормальными, но я предчувствовал, что так просто это на закончится.

В середине месяца всему взводу, кроме испанца и Сияющего Маяка, присвоили очередные звания. Теперь каждый носил на рукаве один шеврон, а Дэнни Форрестер, получивший чин капрала, с гордостью пришил сразу два.

* * *

Элкью Джонс, поминутно поправляя форму, нервно ходил перед койкой Непоседы Грэя, который неторопливо зашнуровывал ботинки.

— Двойная увольнительная — это как раз то, что надо, — возбужденно говорил Элкью. — Давай, шевели копытами, не то опоздаем на поезд.

— Не суетись, корешок, никуда девки не денутся.

— Те же две коровы, что и в прошлый раз?

— Ага. Но лучше уж они, чем искать новых, а то, пока уломаешь... — Непоседа сплюнул на пол.

— А ну-ка потише, свинтусы! — подал голос Дэнни. — Вы что, не видите, что на стене висит фото моей жены? Так что закройте свои грязные пасти.

— Эй, вождь, а ты что же не идешь к девочкам?

— С меня пока хватит. В прошлый раз мы с Элкью мило провели время с двумя скво, а потом опоздали на поезд и попали под дождь.

— Да-да, я помню, — подхватил Энди. — Вам пришлось ехать в товарном вагоне с целой отарой овец.

— Очень смешно, — огрызнулся Элкью. — Мы добрались до лагеря часов в пять утра. Вывозились, как черти, и надо же было напороться на сержанта Пуччи!

— Элкью и говорит ему: «Доброе утро, сержант. Прекрасное утро для прогулки». А сержант принюхался и в ответ: «Ничего себе, Элкью! Овцы! От вас разит овчиной! Вы что, не могли девочек снять? Не ожидал от вас, рядовой Джонс! Ну, вождь ладно, у них свои обычаи, но вы, Джонс!»

— Но теперь у Элкью шикарная старуха! Правда, личико желательно прикрыть флагом, но зато как это патриотично!

— А, идите вы! Что вы понимаете в женщинах? Может, я срываю последние розы любви! И пока вы травитесь всяким дерьмом в барах, меня поят первоклассным виски со льдом. У моей Ольги единственный холодильник на весь Веллингтон, а ее старик просто купается в деньгах... Непоседа, ты идешь или нет, черт бы тебя побрал. — Иду, иду, не суетись, корешок. В любви спешка только вредит.

* * *

Энди и Пэт стояли на вершине холма и, опершись на перила смотровой площадки, смотрели на мерцающие огни ночного Веллингтона.

Энди зажег две сигареты и передал одну Пэт. Она затянулась и, выпустив дым, усмехнулась.

— Знаешь, я когда-то видела в кино, как герой фильма зажигал две сигареты — для себя и для своей девушки. Всегда хотела, что кто-то сделал это для меня.

— Ты не замерзла?

— Есть немного.

Энди поспешно стащил с себя куртку и набросил на плечи Пэт.

— Спасибо.

Некоторое время они молча курили.

— Странно, — заговорил Энди. — Как все перевернула война. Раскидало, разнесло людей по всему миру. Мы, американцы, здесь, а ваши ребята на Ближнем Востоке. Я слышал, им там туго пришлось.

— Да, хорошего мало, Энди. Крит, Греция, а теперь они в Северной Африке. Когда наших поймали в западню на Крите, то список погибших пришлось печатать на нескольких газетных страницах.

— Скажи, Пэт... а что за человек был твой муж?

— Дон? Простой деревенский парень и к тому же мой дальний родственник. У нас даже фамилии одинаковые — Роджерс. Мы были женаты всего полгода.

— Извини, Пэт.

— Тебе нравится в Новой Зеландии, Энди?

— Очень. У вас такая размеренная, спокойная жизнь, и, знаешь, я не заметил по-настоящему богатых людей или бедняков. Все живут приблизительно на одном уровне, даже маори.

— А мы гордимся маори, ведь в конце концов это была их страна, прежде чем здесь появились европейцы.

Энди выбросил сигарету и повернулся к девушке.

— Пэт... я хотел спросить тебя... только ты ничего не подумай такого... В общем мы скоро будем праздновать День Благодарения, и все получат увольнительные до понедельника. Может, мы съездим куда-нибудь за город на несколько дней? Обещаю, что не допущу никаких глупостей, просто хочется хоть пару дней не видеть лагеря.

Она улыбнулась.

— С удовольствием, Энди.

— Нет, правда? Ты поедешь?!

— Почему бы и нет? Мы можем поехать в мою деревню. Я уже давно там не была. У моих родителей есть ферма недалеко от Мастерсона.

— Так ты, стало быть, сельская девушка? Вот бы не подумал.

— После смерти Дона я просто не могла жить на ферме, поэтому переехала в Веллингтон. Только вся беда в том, что в нашей маленькой стране далеко не убежишь. А через месяц пришла похоронка на моего брата Тимми.

— От того, что ты имеешь в виду, не скрыться во всем мире. Нужно время, чтобы забыть это.

— Я знаю... Хорошо, Энди, мы поедем к моим родителям. Заодно посмотрим, как поживают Тони и Арики.

— Это кто?

— Лошади. Одна принадлежала моему брату Тимми, а другая — мне. Отец с детства приучал нас к лошадям. Он и Тимми обожали фильмы о ковбоях. Только предупреждаю, что весь клан Роджерсов живет неподалеку и наверняка приедет смотреть на настоящего морпеха.

— Это ничего, Пэт, словно... — Он замялся.

— Что, Энди? Словно что?

— Словно едешь домой.

* * *

Вдоволь покатавшись на лошадях по лугам, Пэт и Энди вернулись на ферму, где их уже поджидал Енох Роджерс, отец Пэт.

Энди легко соскочил с коня и помог Пэт спешиться. Потом ласково потрепал по холке своего жеребца.

— Молодец, Тони, я знал, что ты никому не позволишь обогнать меня.

— Ты, должно быть, понравился ему, Энди, — сказал Енох. — Он обычно не признает чужих.

Отец Пэт был высокий кряжистый старик, с морщинистой грубой кожей и копной седых волос. Несмотря на возраст, он был все еще силен, как медведь.

— Ну что, Пэт, ты показала Энди все наши тропинки?

— Она совсем загоняла меня, мистер Роджерс, ведь я не очень-то хорошо сижу в седле.

— Ерунда, ты отличный наездник.

— Спасибо, сэр.

— Пэтти говорила, что ты лесоруб.

— Это правда, сэр. До армии был лесорубом.

— Еще не забыл свое ремесло? Ну-ка, пойдем со мной, я хочу показать тебе кое-что. Пэтти сама отведет лошадей в конюшню.

Энди кивнул и, передав поводья Пэт, легко перепрыгнул через ограду.

— Тимми тоже так делал, — чуть слышно сказал Енох.

Они прошли с полмили и оказались на пологом склоне, ведущем к небольшому ручью, через который был перекинут ветхий мостик. На другом берегу ручья стеной стояли деревья.

— Эта земля принадлежала моему сыну, — сказал Енох, кивнув на рощу. — Теперь она собственность Пэтти. Давай-ка подойдем поближе.

Энди молча шел за стариком, озираясь по сторонам и мысленно спрашивая себе, не сон ли это. Ему давно уже грезилось подобное место, где можно спокойно жить, вдали от суеты, со своей семьей, на своей земле.

Енох остановился перед большим дубом, в стволе которого торчал заржавевший топор.

— Когда мой сын уходил в армию, он оставил здесь этот топор. Сказал, что когда вернется, то расчистит это место.

Энди машинально взялся за рукоять.

— Боюсь, Энди, его уже не вытащить.

Швед резким движением рванул рукоять, и лезвие со скрипом освободилось. Поплевав на ладони, Энди ухватил топор поудобнее и всадил в дерево. Сколько раз слышал он этот стук в лесах Вашингтона, но никогда еще он не отзывался в сердце такой радостной музыкой.

Енох задумчиво смотрел на работающего шведа, невольно любуясь своеобразной косолапой грацией лесоруба.

Наконец дуб затрещал и с шумом рухнул на траву. Энди вытер вспотевший лоб и, воткнув топор в пень, повернулся к Роджерсу.

— У тебя хорошие руки, парень... Когда-нибудь мужик вроде тебя расчистит это место.

* * *

Миссис Роджерс поставила на стол огромную миску жареных цыплят.

— Пэтти сказала, что ты любишь жареных цыплят, Энди, так я пятерых соседок обошла, прежде чем достала рецепт.

— Зачем столько хлопот, миссис Роджерс, — смутился Энди, что, правда, не помешало ему схватить подвернувшуюся куриную ножку.

— Надеюсь, что получилось как нужно.

— Миссис Роджерс, — прогудел Енох. — Будь любезна, принеси-ка нам пива.

— Мистер Роджерс, — отвечала старая леди. — За своим пивом, будь любезен, сходи сам. Ты прекрасно знаешь, что я не переношу этой вони. К тому же сегодня утром взорвалась еще одна бутыль.

— Ох уж эти женщины, — пробурчал мистер Роджерс, поднимаясь из-за стола.

В это время дверь отворилась и в комнату вошли шесть человек. Мужчина, вне сомнения, из клана Роджерсов, его необъятная жена и четверо упитанных отпрысков.

— Дядя Бен! — радостно вскрикнула Пэт.

— Пэтти, девочка моя, сколько же мы не виделись!

— Ну, Энди, приготовься, — прошептала миссис Роджерс, наклонившись к нему. — Сегодня тебе придется выдержать настоящую атаку.

— Эй, Роджерсы, где тут американский морпех, которого вы прячете?

* * *

Миссис Роджерс дремала, покачиваясь в скрипучем кресле-качалке у камина. Енох с огромной кружкой пива сонно смотрел на пламя, изредка отхлебывая из кружки. Энди сидел на низком табурете, а Пэт устроилась на полу у его ног и рассеянно ворошила угли в камине, над которым красовалась надпись «Благослови, Господи, очаг наш».

Энди блаженствовал, положив руку на плечо Пэт. Еще никогда в жизни ему не было так хорошо.

Енох Роджерс очередной раз приложился к своей кружке и смачно рыгнул.

— Мистер Роджерс! — возмутилась миссис Роджерс.

— О Господи, женщина! Неужели мужчина не может рыгнуть в собственном доме? Не обращай внимания, Энди, мы люди простые, не то что у вас в Америке. — Он нагнулся и ласково потрепал собаку, развалившуюся у его ног. — Хорошая земля, хорошая женщина, хорошая собака. Что еще нужно старику, который всю жизнь пахал, как лошадь? Мы, Роджерсы, никогда не понимали тех, кто живет по городам. Здесь, среди этих холмов, и течет настоящая жизнь, а не там, среди суеты, шума и дыма.

— Тебе, наверное, скучно с нами, Энди, — заметила миссис Роджерс. — Извини, что было так много гостей, но ведь Пэт давно уже не приезжала домой, а наши родственники не упустят повода собраться вместе. Женщинам надо поболтать, мужчинам выпить. Сам понимаешь...

— Они прекрасные люди, миссис Роджерс, надеюсь, я им понравился.

— Конечно, понравился, — ухмыльнулся Енох. — Они ведь и шли сюда, чтобы посмотреть на американца, которого заарканила Пэт.

— Папа!!!

— Да еще не просто американца, а морпеха.

— Попридержи язык, мистер Роджерс. Ты доведешь до слез бедную девочку.

— Ничего подобного, миссис Роджерс. Видела бы ты лица Даггера и Бена, когда я рассказал им, как парень свалил дерево. Они все на ус мотают.

— Здесь не так уж весело, Энди, — продолжал Енох, раскурив трубку. — А мужиков не хватает. Наши ребята ушли, и многие никогда не вернутся. Другие разъедутся по разным странам. Они повидали мир и теперь им неохота возвращаться на фермы и кастрировать быков. Так что, как ни крути, а без свежей струи нам не обойтись.

Миссис Роджерс хотела было что-то сказать, но Енох предостерегающе поднял руку и встал.

— Пойдем-ка, старушка, отдыхать. Пусть молодежь посидит вдвоем, пока еще не погас огонь в камине.

Они пожелали спокойной ночи и неторопливо удалились в спальню.

— Бедный Энди, — сказала Пэт. — Представляю, каково тебе пришлось, но я ведь предупреждала...

— Что ты, Пэт, они все замечательные. Надеюсь, что я им понравился.

— Об этом не беспокойся. Раз ты можешь ловко срубить дерево и пить с ними пиво, значит, ты для них уже свой. А на папу с мамой не обращай внимания. Они пытаются побыстрее отдать меня замуж, чтобы я не осталась старой девой.

Энди осторожно обнял ее.

— Пэт... я никогда не думал, что на свете есть такой дом, такие люди... — Он осторожно коснулся ее щеки. — Пэт... можно?

Ее руки обняли его, и горячие сухие губы коснулись его губ.

— Милый, — чуть слышно прошептала она.

— Пэт, родная, — выдохнул он.

Она вдруг отстранила его.

— Мы не должны... не надо...

Он поднялся и помог ей встать.

— Не сердись, Энди.

— Ничего. Я понимаю. Спокойной ночи, Пэт.

* * *

Я вошел в палатку и, подойдя к койке Энди, ткнул его под ребра.

— Эй, придурок, ну-ка вставай и зайди ко мне в офис.

Хуканс молча обулся и последовал за мной. Мы зашли в штабную палатку, и, пока я возился с бумагами, Энди уселся за стол, где стояла радиостанция, и рассеянно отстукивал ключом несколько сигналов: «Пэт Роджерс, Пэт Роджерс...»

Я со вздохом отбросил бумаги и взглянул на него.

— Ну, в чем дело, Мак?

— Ты завалил последние полевые учения. Что за хреновину ты нес в эфире?

— Да брось, Мак.

— Черта с два! Старшина Китс крепко распсиховался на наше отделение и все из-за тебя! После увольнительной на День Благодарения ты не в себе. Что случилось?

— Я уже посетил капеллана и исповедался ему, так что все будет о'кей.

— Ни хрена ты у него не был. Я проверял.

Энди вспыхнул и поднялся, но я уже стоял у выхода, не давая ему пройти. Швед несколько секунд яростно сверлил меня взглядом, потом сник и сел на место.

— У меня появилась девушка, Мак.

— Ну и что, здесь у всех есть девушки.

— Эта не такая.

— Я знаю. Они все не такие.

— Тогда чего разговаривать?

— Я хочу знать, что грызет тебя?

— А ты... ты никому не расскажешь?

— Ты меня знаешь.

— Мак, я с ума схожу по ней. Никогда не думал, что со мной такое может твориться.

— Слушай, Энди, чего ты так настроен против женщин? Что они тебе сделали?

Он закурил сигарету.

— Это длинная история и довольно скучная.

— Ничего, я послушаю. Может, и тебе полегчает.

Он глубоко затянулся и в упор поглядел на меня.

— Ладно, может, ты и прав. Так вот... Мой отец умер, когда мне было три года. Благотворительное общество отняло меня у матери, когда мне исполнилось четыре. Они обнаружили меня и моего брата закрытыми в комнате грязной дешевой гостиницы, где мы сидели голодными двое суток... Там же нашли нашу мать, пьяную до беспамятства. — Энди закрыл глаза и сжал кулаки. — В городе не существовало лесоруба, который бы не трахнул ее. И не только в городе...

— Можешь не продолжать, я понял.

— Ты сам хотел выслушать меня. Из интерната я сбежал в лагерь лесорубов. Тогда мне было уже двенадцать. Я мыл полы, посуду, прислуживал за столом и много слышал о женщинах. Что могут сказать грубые прямые люди о бабах? Это не джентльмены из общества, они не ищут оправдания женским подлостям, а просто констатируют факт. Когда мне стукнуло шестнадцати, я уже вовсю махал топором, а раз в месяц ездил в город, чтобы напиться и трахнуть подвернувшуюся шлюху... Такую же шлюху, какой была моя мать.

Вначале Энди говорил с трудом, подыскивая слова, а потом годами скопившиеся ненависть, ярость и боль прорвались наружу.

— Ты же знаешь, какие они все в постели. Делают вид, что здорово проводят время, а на самом деле только и думают, как наложить лапу на твои деньги, за которые ты, как проклятый, горбатился на лесоповале. Они лежат на спине, закатывают глазки, стонут и сладко поют, какой ты классный мужик... дешевки! Дешевки! Шлюхи! Мой младший брат, который остался в интернате и не знал того, что знал о них я... Мак, какой был парень! Умница, вроде нашего Сестрички Мэри. Ты бы видел, как он разбирал и собирал любые двигатели, чинил какие угодно машины. Я тогда понемногу начал откладывать деньги, чтобы отправить его в колледж... — Голос Энди охрип, и я уже едва слышал, что он говорит. — Он познакомился с этой девкой. Тоже молоденькая совсем, тварь паршивая. Она от кого-то забеременела и все свалила на него, чтобы он женился. А он, дурачок, только обрадовался. Даже если бы я сказал ему, что она шлюха, что и сейчас трахается со всеми, кто подвернется, он все равно бы не поверил. У меня ни хрена не вышло в жизни, я так хотел, чтобы он выучился и жил не хуже других, а теперь что? За тридцатку работает в сушилке! Это с его головой, с его руками... Э-эх!

Я, конечно, понимал его. История была не из веселых.

— Слушай, Энди, ты кто такой? Господь Бог? Кто дал тебе право считать всех женщин свиньями и шлюхами?!

— Нет, нет, я так не считаю, — поспешно возразил он. — Она не такая. Я как-то пытался познакомиться с ней поближе, так она меня так отшила, что до сих пор стыдно.

— Я не могу сказать тебе ничего такого, что поможет тебе забыть, перечеркнуть прошлое, Энди. Ты должен что-то решать. Если любишь ее, то вперед. Если сомневаешься, то поворачивай оглобли и не морочь голову.

— Я хотел сказать ей, как она мне дорога... но не смог.

— Ну почему, черт возьми?

— Я не хочу сходить с ума! Посмотри на Ски! Разве у него была плохая девушка? Она ведь любила его. Мак, я хочу любить ее, всем сердцем хочу, но ведь все проходит, и в конце концов она бросит меня.

— Ты думаешь, Дэнни и Мэрион согласятся с тобой? Их женщины — это часть их самих. Они верят им. Чтобы жить, надо верить, Энди, понял? Верить! Ты ведь в глубине души знаешь, что она не бросит тебя, не причинит тебе боли, но не веришь самому себе.

— Мне страшно, Мак.

— А Пэт не страшно?

— Откуда ты знаешь ее имя?

— По-моему, его знает уже весь полк. Во всяком случае на последних учениях ты отправил его во все роты.

— Да?.. Слушай, Мак, а у тебя самого было такое чувство?

— Нет. То есть я, конечно, встречал много хороших девчонок, но такой старый волк, как я, принадлежит только Корпусу. Моя жена — морская пехота. Может, когда выйду в отставку или когда закончится война...

— Знаешь, Мак, у ее отца есть ферма, и ты бы видел ее семью! Таких людей редко встретишь. Когда я впервые вошел в их дом, то мне показалось, что я всю жизнь шел туда и наконец добрался. Ее отец показал мне участок земли, который раньше принадлежал брату Пэт, а я стоял там, смотрел на всю эту красоту и слышал голос: «Где ты был, Энди, мы так давно ждали тебя...»

Глава 3

Приближался день нашего отбытия в район боевых действий, и весь полк интенсивно занимался рукопашной подготовкой. По нескольку часов в день нас натаскивали до автоматизма, как быстро убить винтовкой, пистолетом, ножом, палкой, штыком, камнем или просто голыми руками. Любое полевое учение включало в себя нападение на часовых. Каждый день назначался взвод, который целые сутки рыскал по расположению батальона, нападая не только на часовых, но и на все, что попадалось на пути. Это должно было держать нас в постоянной боевой готовности и обострить реакцию. Причем нападения совершались и в столовой, и в гальюне, и днем, и среди ночи.

Удары ребром ладони, локтями, коленями, головой — ничего не упускалось из виду. Часто нас строили в круг и завязывали глаза, в то время как сержант-инструктор выбирал очередную жертву и нападал. Приходилось выкручиваться, иначе можно было остаться в полузадушенном состоянии и добрых два часа приходить в себя.

— Ребята, вы сильнее и крупнее, чем любой японец. Используйте вашу футбольную подготовку. Играйте грубо, дайте ему по глазам, потом по яйцам, а когда он упадет, то прикончите его.

Нам даже приказывали неожиданно нападать друг на друга, чтобы поддерживать постоянную бдительность. Мелкие ребята, вроде Ски и Сияющего Маяка, быстро овладели искусством неожиданной атаки и не давали проходу всему взводу.

18 декабря 1942 года.

Лагерь Маккей.

"К сведению всех батальонных командиров. В связи с тем, что шестой полк в ближайшее время отбывает в район боевых действий, интендантская служба просит обратить внимание на следующее:

На складе номер шесть (веллингтонские доки) хранится несколько тысяч ящиков американского пива. Предлагается реализовать пиво среди личного состава, с тем чтобы по отбытии полка на складе не осталось продукции, числящейся за шестым полком..."

В наши палатки, забитые ящиками с пивом, входить можно стало только боком, а до коек приходилось добираться прямо по ящикам. Вечерами мы сидели на пиве, пили пиво и говорили, о чем обычно говорят в армии, — о женщинах и еще раз о женщинах.

В палатку протиснулся Мэрион и, с трудом добравшись до своей койки, уселся чистить автомат.

Элкью подмигнул Непоседе Грэю и Энди, которые сидели рядом с Ходкиссом.

— Мы тут поспорили, — начал Непоседа.

— Могу себе представить о чем, — буркнул Мэрион, не отрываясь от своего занятия.

— Я не позволял им говорить о тебе гадости и поручился своим добрым именем, — вмешался Элкью. — И кстати, поставил свой последний шиллинг, что они ошибаются.

— А мы с Непоседой говорили Элкью, что ты не можешь выпить бутылку пива, — объявил Энди.

— Отдай деньги Элкью, — сказал Мэрион. — Ты же знаешь, что я не пью.

Я оторвался от письма и с интересом наблюдал, как Элкью умолял Мэриона, а Непоседа и Энди время от времени вставляли язвительные замечания.

Мэриону это быстро надоело. Он собрался встать, но Элкью упал на колени и принялся лизать его башмаки. Потом снял с себя ремень и потребовал, чтобы Мэрион повесил его прямо в палатке, но не предавал их дружбы.

— Плати, плати, Элкью, — ехидно поглядывая на Мэриона, торжествовал Непоседа.

Элкью с несчастным видом достал бумажник.

— Вот она дружба! — горько сетовал он. — Быстро же этот свинтус забыл, как я прикрывал его на перекличках, пока он шатался по Сан-Диего. На какие деньги я пойду в увольнительную? Теперь Ольга подумает, что я бросил ее.

— Судя по тому, что я слышал о ней, так будет лучше, — отрезал Мэрион.

— Еще и оскорбляет, — всхлипнул Элкью. — Значит, конец дружбе, да?

Он упал на койку и громко зарыдал, уткнувшись в подушку.

Мэрион отложил в сторону автомат.

— Дайте сюда эту чертову бутылку!

— Дружище! Брата-ан! — заревел Джонс.

— Больше ни для кого я бы этого не сделал, Элкью. Надеюсь, что ты счастлив?

Я достал бутылку и, откупорив ее, передал Мэриону. Того аж передернуло от запаха пива, но мы уже столпились вокруг и дружно подбадривали его. Он хлебнул глоток и закашлялся.

— Нет, мужики, ничего у меня не получится!

— Деньги на бочку!

— Давай, Мэри, ты сможешь!

Мэрион закрыл глаза и, страдальчески скривившись, кое-как выпил пиво, пролив половину себе на колени. Элкью издал победный вопль, а Мэрион, отчаянно кашляя, бросил бутылку в угол палатки и снова занялся своим автоматом.

Непоседа и Энди отдали деньги радостно улыбающемуся Джонсу.

— Слушай, Элкью, только гремучая змея не дает шансов отыграться, — сказал Непоседа, поглядывая на Мэриона.

— Никто не смеет говорить, что Элкью Джонс жесток, как змея, — важно ответил Элкью. — Ставлю еще фунт стерлингов на моего друга.

Я открыл еще одну бутылку и, прежде чем Мэрион опомнился, сунул ему под нос.

— Шантажисты! Насильники! — простонал Мэрион, но вторую бутылку выпил гораздо быстрее, чем первую, и даже причмокнул, прежде чем лихо выкинуть ее из палатки.

— Знаете что, мужики, я дам вам еще один шанс, — объявил Элкью. — Ставлю весь выигрыш, что Мэрион не одолеет третьей.

— Пр-ринимаю! — прорычал Мэрион и испустил боевой клич.

Мы обменялись удовлетворенными улыбками, Наконец-то нам удастся напоить его. Еще четыре бутылки последовали одна за другой, после чего Мэрион, путаясь в словах, принялся рассказывать нам о приключениях Страшного Дэна Макгроу на Юконе.

— Смирно! — вдруг скомандовал Энди, и в палатку вошел майор Хаксли.

Мы все вскочили по стойке «смирно», кроме Дэнни, который подхватил Хаксли, споткнувшегося об ящики.

Прежде чем я успел затолкать его под койку, Мэрион Ходкисс со счастливой улыбкой упал на грудь майору.

— Раздери меня к хренам, если это не мой старый кореш Френч Хаксли... ты чего тут слонячишься... слоня... слоняешься, а?

Майор едва не вывалился из палатки. Перегаром, которым разило от гордости второго батальона, можно было травить тараканов.

— Тока не надо этих взглядов, — погрозил ему пальцем Мэрион. — Ты м-мужик и я м-мужик тоже, да? Значит, нам есть о чем поговорить.

Мэрион дружески улыбнулся и вдруг громко рыгнул в лицо Хаксли.

— Ходкисс! Да вы пьяны!

— Для майора вы чертовски наблюдательны, Сэмми. — Мэрион положил руки на плечи Хаксли. — Но серьезно, братан, ты уж сли-ик-шком гоняешь ребят. Знаешь, как называют наш батальон? Стервецы Хаксли! Ну и названьице... Напишу об этом в новой книге. — С этим заявлением Мэрион упал на грудь майору и захрапел.

Хаксли приподнял его и передал на руки Форрестеру.

— Напоили все-таки профессора, бараны?!

— Честно говоря, сэр, мы действительно дали ему бутылку или две, — отрапортовал Непоседа.

Хаксли уничтожающе оглядел каждого из нас.

— Если хоть одна живая душа узнает о том, что здесь произошло, я всех вас разжалую в рядовые и переведу в барабанщики. До конца службы будете барабанить машками[9] по гальюнам. Ясно?

— Так точно, сэр, — откликнулся Энди.

— Мы здесь все люди чести, — важно подтвердил Непоседа.

— Аминь, — торжественно заключил Хаксли. — А когда он протрезвеет, пусть зайдет в штаб. Из Министерства пропаганды пришел заказ на новые статьи и сборники рассказов.

Едва Френч вышел, мы все вздохнули с облегчением. Энди и Эрдэ уложили Мэриона на койку.

— Здорово он отрубился.

— Ага, сегодня Сестричка Мэри наконец-то потерял свою невинность.

— Эй, Мак, по-моему, он сейчас начнет блевать.

— А мне что? Ловить? Пусть себе блюет.

— Так он блюет себе в койку.

— Ничего, полей его одеколоном.

Мы снова уселись в круг и, расстегнув для удобства ремни, принялись за пиво. На исходе второго ящика Непоседа взял гитару и мы спели пару песен. Могли бы спеть и больше, но Элкью постоянно выбивался из ритма. К тому же Сияющий Маяк вдруг тоже начал что-то мычать, раскачиваясь на койке. Обычно он был спокоен и кроток, как ягненок, но, стоило ему напиться, он превращался в краснокожее торнадо. К счастью, за несколько минут до перевоплощения, он бормотал какие-то индейские частушки, а потом начиналось светопреставление. Энди первым заметил признаки надвигающейся бури.

— Индеец заводится! — тревожно предупредил он.

— Мама! — пискнул Элкью, и все шарахнулись к выходу.

— Мужики, мы не можем бросить Мэриона. Вождь наверняка скальпирует его. Не говоря уже о том, что перебьет все пиво.

— Есть идея! Давайте привяжем его к койке.

— Молодец! У меня есть веревка.

— Давай быстрее!

Мы подступали к индейцу, когда он вдруг поднял голову и как-то нехорошо посмотрел на нас мутными глазами.

— Энди! — скомандовал Дэнни. — Выруби его.

— Ни хрена! Сам попробуй, я уже видел его таким.

— Сдрейфил?

— А то как же.

— Я тоже.

Элкью, который был чуть пьянее нас, вынес на обсуждение новый гениальный план.

— Я отвлеку его внимание, а ты, Дэнни, как бывший футболист, собьешь его с ног. Непоседа, приготовь аркан. Ты же техасец, черт возьми.

— Отличный план, — одобрил Эрдэ, поскольку его не включили в диспозицию.

Мы вытолкнули Элкью на середину палатки, пока он не передумал. Он пристально осмотрел индейца, потом вернулся и пожал нам всем руки.

— Давай, брат, — прослезился Эрдэ. — За это ты можешь получить медаль Конгресса.

Элкью снова вышел на середину палатки и, приняв позу атакующего барана, скрипнул зубами.

— Вставай, краснокожий! Я здесь!

Сияющий Маяк дико взвизгнул, горячая кровь предков ударила ему в голову, и он вскочил на ноги. В этот момент Дэнни, разогнавшись, прыгнул и, пролетев через всю палатку, сбил с ног Элкью. Оба рухнули на пол.

— Ты не того сбил, болван! — орал Эрдэ, а Сияющий Маяк, разгоряченный зрелищем падающих бледнолицых, уже шел по тропе войны.

— Веревку! Быстро! — ревел Энди.

Его рев перешел в кашель, когда аркан Непоседы захлестнулся у него на горле и свалил его на пол.

— Не меня вяжи, — хрипел Энди. — Индейца, мать твою...

Сияющий Маяк между тем наступал на меня. Он уже чуял кровь бледнолицего и готовился отомстить за обиды, нанесенные его племени. Тут уже приходилось действовать быстро. Я схватил бутылку пива и протянул ему.

— Ну-ка, хлебни пива.

— Ой, спасибо, Мак, — без всякого перехода улыбнулся он, открыл бутылку и припал к ней.

К этому времени мои «коммандос» распутали веревки, расцепили ноги и руки и набросились на индейца всей толпой. Он успел сделать только один глоток, да и тот распылился на всех. После четверти часа отчаянной рукопашной, мы наконец привязали его к койке, оставив свободной только голову, куда и примостили бутылку пива.

— Когда выпьешь, только свистни, — сказал Энди.

Сияющий Маяк улыбнулся и, выразив нам благодарность за заботу, присосался к горлышку.

Едва мы уселись на ящики, как в палатку вломился Бернсайд.

— Все, мужики! Я перепил Маккуэйда! Двадцать восемь на двадцать три! Я этого салагу...

Мы подняли его с ящика, на который он упал, и отнесли на койку.

— Знаете, мужики, — сказал я. — У нас самая лучшая часть в Корпусе. А вы мне, как... как мои дети...

Мелодичный свист прервал мою речь.

— Что это он насвистывает? — Эрдэ повернулся к индейцу. — А! Вспомнил! «Ты мое солнышко, ты мое единственное солнышко». Помните?

— Энди, дай индейцу новую бутылку.

— Мне, кстати, тоже.

— А знаете, братаны, — сказал Элкью. — После войны нам нужно держаться вместе.

— Умница!

— Молодец!

— Давайте заключим договор, что встретимся после войны!

— Что скажешь, Мак?

— Какой разговор.

— Тогда напишем на бумаге, а кто нарушит договор, тот будет жалким ублюдком.

Элкью достал лист бумаги.

— Когда встретимся?

— Ровно через год после окончания войны. В Лос-Анджелесе, на площади Першинга.

— Годится.

— Заметано.

Элкью взял ручку и начал писать, а мы столпились вокруг него и подсказывали:

"22 декабря 1942 года.

Священный договор.

Мы, нижеподписавшиеся, потные, вонючие и пьяные стервецы Хаксли обязуемся встретиться через год..."

— "Ты мое солнышко, ты мое единственное солнышко..."

— Энди, поменяй бутылку вождю.

«Если кого-то из нас убьют и он не сможет прийти, то мы выпьем за его светлую память. В любом другом случае этот человек будет считаться вонючим козлом без чести и совести...»

— "Ты мое солнышко, мое единственное солнышко..."

Глава 4

Куда же готовилась забросить нас судьба? «Нечестивая четверка», как прозвали военные транспорты, предназначенные для переброски шестого полка, уже ошвартовались в порту Веллингтона. Их названия согревали сердце любому морпеху: «Джексон», «Адаме», «Нейз», «Кресент-Сити». Эти славные транспорты доставили первых морпехов на Гвадалканал и десятки раз отражали атаки японских «нулей»[10].

И вот выпита последняя бутылка пива, прошло последнее похмелье и настало время сворачивать лагерь. Как всегда, мои овечки оказались первостатейными лентяями и симулянтами, но на этот раз мы с Берни уже не стали церемониться с ними.

Наш транспорт «Джексон» настолько отличался от жалкого «Бобо», что некоторое время мы молча рассматривали приготовленные для нас кубрики и сияющую чистотой палубу.

— Вот это да!

— Немного отличается от «Бобо», верно?

— Эй, Мак, у Эрдэ приступ морской болезни!

— В каком смысле? Мы же стоим у причала.

— А он, как только видит корабль, так сразу начинает блевать.

— Мужики, смотрите, какие матрасы! Да я с такого сутки не встану!

Разместившись на корабле, мы ждали, пока закончится погрузка на остальных транспортах и можно будет двинуться в путь. Тем не менее Рождество мы встретили в порту. После торжественной службы, отслуженной патером Петерсоном и отцом Маккэйлом в одном из пустых складов, нам приказали вернуться на борт транспорта. Настроение у всех было подавленное. Рождество — это же чисто семейный праздник, который полагается отмечать дома, среди родных и близких, а не на борту корабля в чужой стране. Уж на что я привычный к такому, но от вида ребят самому тошно стало. Дэнни перечитывал старые письма, Мэрион открыл бумажник и задумчиво рассматривал фотографию Рэчел. Даже Ски достал потускневшее фото Сьюзан и смотрел на него с мрачной печалью. Элкью пытался развеселить нас, но его шутки не казались забавными.

Ски достал последнее письмо от сестры. Она писала, что Сьюзан выгнали из дома, и она с мужем живет в дрянной гостинице. Здоровье матери становилось все хуже и хуже, а сестра только и мечтала бросить школу и найти приличную работу, чтобы хоть как-то свести концы с концами.

Звук сирены, прокатившийся по радиосети корабля, заставил всех вздрогнуть.

— Внимание! Офицерскому и сержантскому составу полка разрешено увольнение на берег!

Разочарованный вздох пронесся по кубрику. Что касается меня, то объявление поспело как раз вовремя. Еще немного, и я бы спятил. А теперь, слава Богу, мы с Берни как следует выпьем за весь взвод.

Я быстро натянул куртку и уже застегивал последнюю пуговицу, когда ко мне подошел Энди. Я сразу понял, что он хочет.

— Ничего не выйдет, Энди. У меня крыша поедет, если я хоть на минуту останусь здесь.

— Да я просто думал... ты же знаешь, что у нас с Пэт. Ну да ладно. — Он повернулся уходить, когда я окликнул его. И не потому что пожалел, а просто потому, что хороший сержант должен в первую очередь заботиться о своих солдатах. Стащив с себя куртку с сержантскими нашивками, я швырнул ее Энди. Лицо его расплылось в широкой улыбке, и в следующий момент две огромные руки едва не раздавили меня в медвежьих объятиях.

— Не хватало еще шведской любви в рождественскую ночь! — Я вырвался из его хватки. — Уматывай отсюда, пока я не передумал.

Энди исчез, как привидение, а через четверть часа в кубрик зашел старшина Китс и подозвал к себе меня и Мэриона.

— Где Гомес, Мак?

— Не знаю, сэр, не видел.

— А ты, Ходкисс?

— Я тоже не видел его, сэр.

— Так я и думал. Умотал в самоход. Ладно, когда вернется, пришлешь его ко мне, Мак. На этот раз он будет путешествовать в карцере.

— Слушаюсь, сэр.

— Капрал Ходкисс, похоже, вы единственный, кому я могу доверять в этой банде, поэтому примете вахту у трапа с двадцати ноль-ноль до полуночи. Вот список лиц, которым разрешено увольнение, всех остальных немедленно отправлять в карцер. Потом разберемся.

— Есть, сэр.

Старшина пошел к выходу, но я догнал его и взял за плечо.

— Я знаю, о чем ты хочешь попросить меня, Мак, и мой ответ — нет. — В его голосе звучало сожаление. Старшина был настоящий морпех. Несколько лет назад мы оба еще капралами съели вместе не один пуд соли. Он-то прекрасно понимал, каково этим мальчикам в рождественский вечер. Задумчиво потерев массивную челюсть, он бросил на меня раздраженный взгляд: — Только ради Христа, Мак, если возьмешь их на берег, вернись до того, как сменится Ходкисс. Если не успеешь, то оба лишимся нашивок.

— С Рождеством тебя, Джек, — радостно откликнулся я.

— Иди к черту.

Я собрал свое отделение в гальюне и задраил люк, чтобы никто не вошел.

— Слушать всем, недоноски. Без десяти двенадцать встречаемся у склада номер шесть. И упаси Господи кого-нибудь опоздать. Лично шкуру спущу. Вахта Мэриона заканчивается в полночь, и мы должны проскочить на борт. Сияющий Маяк!

— Здесь!

— Пойдешь со мной. Скальпы мне сегодня не нужны.

— Мак, ты что, у меня здесь маленькая скво...

— Разговорчики! Идешь со мной и точка!

— Слушаюсь, мой вождь, — покорно вздохнул он.

Через сорок пять секунд на борту «Джексона» не осталось ни одного радиста, за исключением вахтенного Ходкисса.

* * *

Энди и Пэт нашли уединенную скамейку в Ботаническом саду.

— Не похоже на Рождество, да, Энди?

— У нас дома на Рождество всегда снег... Я так рад, что могу видеть тебя.

— Благодари Мака. Он у вас молодец.

— Это уж точно. На таких, как он, держится армия.

— Куда вас посылают, еще неизвестно?

— Да кто же скажет.

— Жаль, что вы уходите.

— Да... Пэт, ты рада, что встретила меня?

— Не знаю, Энди... Ты мне нравишься, и поэтому, может, нам и не стоило встречаться. Ты думаешь, вы вернетесь сюда?

— Откуда я знаю? Разве в этом чертовом Корпусе знаешь, что будет через месяц. Черт бы побрал эту войну.

— Прекрати, Энди. Мы ведь оба знаем, что вы не вернетесь в Веллингтон.

— Пэт, я могу попросить тебя... Я знаю, что мы только друзья, но ты не могла бы писать мне? Пусть это ни к чему тебя не обязывает, пиши, о чем хочешь, только пиши.

— Хорошо, Энди, — чуть слышно сказала она. — Если тебе это нужно.

— И я буду писать тебе, а потом, может быть...

— Нет, Энди, для меня уже не будет никаких «потом».

— Пэт... черт, уже скоро полночь... ты не проводишь меня до порта?

Она молча кивнула, и они медленно пошли по пустынной улице. У ворот порта Энди остановился и повернулся к ней.

— А я все равно рад, что встретил тебя, Пэт. И знаешь, я верю, что вернусь сюда, и тогда... — Он запнулся. — До свидания, Пэт.

Он на секунду обнял ее и поцеловал в щеку.

— До свидания, Энди, удачи тебе.

Звук его шагов стих в тишине ночи, а Пэт все стояла у ворот порта.

— До свидания, любимый мой, — прошептала она, чувствуя, как слезы текут по щекам.

* * *

Без пяти двенадцать мое отделение неверными шагами всходило по трапу. Я отдал честь Мэриону и отрапортовал:

— Старший сержант М-мак!

Он ответил на приветствие и вычеркнул меня из списка.

— Полковник Хаксли! — рявкнул Элкью.

— Проходи.

— Адмирал Хэлси, — пророкотал Эрдэ и смачно рыгнул.

— Проходи.

— Вождь Крэйзи Хорс, великий воин, победивший бледнолицых в Литл Бич Хорне...

— Потише, вождь, ты что, хочешь разбудить весь корабль?

— Адмирал Ямомото, — простонал Непоседа. — Где здесь у вас японский флот?

— Банзай. Проходи.

— А я просто Билл. Ходил гулять, — вздохнул Ски и протиснулся мимо Мэриона.

Я загнал всех в кубрик и пересчитал. Все были на месте, за исключением испанца Джо...

...Мэрион взглянул на часы. Без двух минут двенадцать, а Джо все еще не появлялся. Ходкисс прошелся вдоль борта, прикидывая, как докладывать старшине Китсу, когда его внимание привлекла крадущаяся по пирсу тень. Это был испанец. С грацией пантеры он бесшумно скользнул по канату к борту корабля. Мэрион притаился за настройкой и следил, как сначала одна рука Джо схватилась за поручни, потом другая и, наконец, появилась голова. Подтянувшись на руках, испанец, положив нос на поручни, оглядел пустынную палубу и приготовился уже махнуть через борт, когда Мэрион выхватил из кобуры пистолет и, одним прыжком подскочив к испанцу, приставил пистолет ему ко лбу.

— Руки вверх, сукин сын! — рявкнул он.

И, как гласит легенда Корпуса, испанец Джо Гомес поднял руки и остался висеть, зацепившись за поручни только носом.

* * *

После отвратительного похода на «Бобо» наша жизнь на «Джексоне» была сущим раем. Чистота, просторные кубрики, отличная жратва, каждый день душ — чего еще желать морпеху? С командой транспорта у нас установились самые дружеские отношения. Работа у них не из веселых — доставлять своих ребят под огонь противника. Транспортировали они в основном морскую пехоту, и не существовало в Корпусе морпеха, который не помянул бы добрым словом «нечестивую четверку».

Мы честно делили с моряками вахты, драили гальюны, заступали в наряды по кухне. А по вечерам, когда свободные от вахты матросы заваливались к нам в кубрик, мы играли с ними в покер, пели песни, в общем, приятно проводили время.

Но всему приходит конец, и однажды утром, услышав крик: «Земля!», мы все высыпали на палубу, чтобы посмотреть, куда забросила нас судьба.

Транспорт сбавил ход и вошел в большую гавань, заполненную десятками судов и кораблей, стоявших на якоре. Было раннее утро, и над водой клубился легкий туман, делая силуэты кораблей призрачно-нереальными.

— Где мы? — спросил я у одного из флотских офицеров, стоявших рядом с нами.

— Новая Каледония, — лаконично ответил он. — Гавань Ноуми.

Туман постепенно рассеивался, и нашим изумленным взорам предстало удивительное зрелище. Здесь был, наверное, весь тихоокеанский флот Соединенных Штатов. То, что осталось после Перл-Харбора. Линкоры, авианосцы, крейсеры, эсминцы стояли повсюду, окруженные боновыми сетями и минными полями. Только в тот день мы узнали, где скрывался наш флот, пока его тщетно разыскивала японская разведка.

* * *

Следующие два дня мы практиковались в десантировании с транспорта, но ничего путного из этого не вышло. Да и что можно было ожидать от зеленых необстрелянных юнцов? При таком волнении моря еще удивительно, что никто не разбился. Наконец Хаксли смилостивился и велел нам убираться с глаз долой, что мы и сделали с превеликой радостью.

После душа и плотного обеда я поднялся на палубу, где мое внимание привлекли два человека, поднимавшиеся с катера на борт транспорта. У трапа их встречали командир разведвзвода лейтенант Лефорс и сержант Пэрис.

— Капитан Дэвис, дивизионная разведка, — представился старший. — А это мой помощник, сержант Сеймур.

— Лефорс, а это мой сержант Пэрис. Вы, капитан, пройдемте со мной, а сержанта разместят с нашими людьми.

Пэрис, заметив меня, подозвал к себе.

— Мак, это сержант Сеймур, дивизионная разведка. Он только что с Гвадалканала. Сержант, это Мак, командир нашего отделения связи. Мак, у тебя найдется в кубрике свободная койка?

— Поищем.

В это время на палубе появился старший сержант Пуччи с РД за спиной и направился к трапу, где ожидал катер.

— Эй, Пуччи! Куда это ты собрался?

— На берег. Меня переводят в штаб дивизии. — На Пуччи было жалко смотреть, так не хотелось ему расставаться с родным батальоном.

— Не горюй, старик. — Я похлопал его по плечу.

— На этом острове есть что-нибудь интересное? — спросил Пуччи Сеймура. — Хоть как-то оторваться можно?

— Колония прокаженных и одна шлюха. Но к ней такая очередь, что возле ее хибары постоянно дежурит патруль, чтобы поддерживать порядок. Это я говорю на случай, если ты ничего не имеешь против, когда в постели со шлюхой еще трое сопливых детей. А вообще место было бы ничего, если посадить хоть одно деревцо.

Пуччи судорожно вздохнул и тоскливо сплюнул за борт.

— Ладно, до встречи, мужики. Удачи вам.

* * *

Конвой двинулся дальше на юг, но теперь «нечестивую четверку» сопровождали боевые корабли.

Как-то в жаркий вечер мы сидели в своем кубрике за партией в покер, когда я краем глаза заметил старшину Китса, стоявшего у приоткрытого люка и пытающегося привлечь мое внимание. Я положил карты и вышел к нему.

— В чем дело, Джек? Хаксли узнал о нашей самоволке на Рождество?

Китс огляделся по сторонам и, убедившись, что мы одни, вытащил из-под куртки бутылку виски и передал мне.

— Это для твоих ребят, Мак. С Новым годом.

— Чтоб мне утонуть, настоящий шотландский виски! Господи, а я и забыл, что сегодня Новый год... тысяча девятьсот сорок третий... спасибо, Джек.

— Надеюсь, капитан не заметит пропажи.

Вернувшись, я собрал своих ребят в тесный круг и приказал задраить входной люк. Сеймур тоже присоединился к нам. Убедившись, что все на месте, я вытащил бутылку.

— Старшина Китс поздравил нас с Новым годом.

— Новый год?

— Вот тебе и раз, как же это мы забыли?

— Настоящий виски! Ну и ну!

— Вот это да!

Мы пустили бутылку по кругу, причем Мэрион внимательно следил, чтобы испанец Джо не сделал лишнего глотка.

— Ваше здоровье, ребята. — Сеймур хлебнул из бутылки и передал ее Элкью.

— Так ты, говорят, только что с Гвадалканала? — спросил тот, примериваясь, как бы глотнуть побольше.

Сеймур молча кивнул.

— Слышал, там было несладко.

— Несладко? — медленно переспросил сержант. — Ну что ж, можно сказать и так.

— Может, расскажешь? Нам ведь тоже скоро под пули.

Сеймур обвел нас тяжелым взглядом.

— Отчего же не рассказать.

И он поведал нам о том, как второй полк первой дивизии морской пехоты при поддержке парашютистов занял плацдарм на Гвадалканале, О том, как флот ушел, армия отсиживалась в тылу, и никто не мог поддержать горстку людей на крохотной полоске земли, куда обрушилась вся мощь японской империи. Массированные бомбовые удары, которым противостояли жалкие остатки авиации морской пехоты. А потом подошел Токийский экспресс[11]. Имперский флот в упор расстреливал плацдарм морпехов, и разве могли остановить его несколько патрульных катеров? Под носом у второго полка японцы высаживали многотысячный десант, а морпехи ничего не могли сделать. А потом начались бои. Жуткие, кровопролитные, беспощадные. Бои на Тенару, на Матинакау, на бесчисленных безымянных холмах и в джунглях. Героизм стал рутиной, обычным делом, и никого не удивлял слепой пулеметчик, которого направлял его парализованный товарищ.

— Мы огрызались, как могли. — Сеймур зажег себе сигарету. — По ночам высылали диверсионные отряды, которые сутками с боями продирались через позиции японцев, уничтожая и взрывая все на своем пути. Назад возвращались единицы. Наши отряды таяли, кончались боеприпасы, и все чаще приходилось драться штыками и голыми руками. Тех, кого не достала японская пуля, косили малярия и желтая лихорадка. — Глубоко затянувшись сигаретой, сержант на секунду умолк. — Как сейчас, вижу наших ребят с сорокаградусным жаром, лежащих на траве, ослабевших от дизентерии настолько, что передвигаться приходилось только ползком, но они не покидали позиций, пока могли стрелять. И наконец подошла помощь. Армейская часть Национальной гвардии, сто шестьдесят четвертый полк, который дрался не хуже морпехов. Сражение разгорелось с новой силой, вплоть до той страшной ночи, когда четыре американских миноносца напоролись на японский флот и были разорваны на куски тяжелыми снарядами линкоров и крейсеров. После этого мы врылись в землю и только отбивались от наступающих японцев. Так продолжалось до пятнадцатого ноября, когда наконец появился наш флот и адмирал Ямомото, опасаясь, что его отрежут от Японии, увел Токийский экспресс от берегов Гвадалканала. Только тогда мы выбрались из своих нор. И теперь вам, ребята, предстоит очистить остров от японцев.

— Уж будь уверен, корешок, шестой полк никогда не отступит, — мрачно заявил Бернсайд.

Сеймур загасил окурок и хотел было что-то сказать, но потом передумал и, махнув рукой, вышел из кубрика.

Глава 5

Десантный катер доставил нас с борта «Джексона» на берег, который выглядел, как на рекламных открытках — желтый песок, пальмы и зеленые холмы в туманной дымке. Мои ребята с довольным видом любовались этой идиллией, когда среди холмов промелькнуло несколько красных пунктиров.

— Что это было, Мак?

— Пулеметные трассеры.

— Смотрите, вон еще!

— Еще насмотритесь. А ну, вылезай на берег и живо строиться!

Через несколько минут берег кишел морпехами и невесть откуда взявшимися туземцами... Тут же завязался натуральный обмен. За сигарету или несколько центов аборигены приносили кокосовые орехи, стирали форму, а Энди умудрился подкупить одного из местных джентльменов, чтобы тот подвесил антенный провод на самую высокую пальму. Причем туземцы наотрез отказались брать новозеландские пенсы, а требовали только американские центы.

Тысячи самых невероятных слухов ползли по только что устроенному лагерю.

— Слышал, что японцы готовят стотысячный десант.

— Говорят, Генри Форд пообещал машину каждому морпеху на Гвадалканале.

— Кореш из штаба говорил, что когда мы выкинем отсюда японцев, то нас отправят в Штаты для участия в параде в Сан-Франциско.

— Японцы узнали о прибытии шестого полка и готовят пятьсот самолетов для бомбовых ударов.

Самым практичным из нас оказался испанец Джо. Он не удостоил вниманием ни одной сплетни, а приступил прямо к делу и ушел в разведпоиск. Разумеется, не к японцам, а в расположение полка и соседних армейских частей. Вернувшись обратно, он собрал все отделение, за исключением меня и Бернсайда.

— Значит, так, мужики. В миле отсюда есть армейский склад, где полно карабинов «гаранд».

— А патроны?

— Сколько душе угодно. Кто со мной?

— Я, — тут же вызвался Энди. — Наши автоматы «рейзинг» давно нужно утопить в море вместе с их конструктором.

— Я тоже пойду, — решительно заявил Эрде.

— А ты, Мэрион? — спросил Дэнни.

Все взгляды обратились на Ходкисса. В сомнительных ситуациях его слово было решающим. Мэрион оглядел свой автомат с пятнами ржавчины, которые появлялись, невзирая на регулярную чистку.

— Пойдем, — со вздохом согласился он.

К вечеру во всей штабной роте только Берни и я были вооружены автоматами «рейзинг».

С наступлением темноты я назначил часовых и объявил сегодняшний пароль: «Филадельфия». Для пароля обычно выбирали слово с двумя или более буквами "л". Поскольку в японском языке она отсутствует, то предполагалось, что у противника возникнут определенные трудности с произношением...

...Элкью Джонс, любовно поглаживая свой новый карабин, сидел в окопе, где расположился его пост. Излишне говорить, как он волновался и нервничал. Любой звук заставлял напряженно вглядываться в темноту. Это что? Кто-то крадется? Да нет, это храпит Бернсайд. Сколько там еще осталось? Ого, два часа пятьдесят минут. Ну ничего, пока вроде все тихо... Стоп! Элкью застыл. В нескольких метрах от него что-то двигалось. Элкью вскинул винтовку. Стрелять? Или окликнуть?

— Эй! Кто идет? Пароль?

— Какой пароль?

— Считаю до трех! Пароль!

— Эй, подожди, кореш, я морпех!

— Раз...

— Ч-черт, какой же город... Бостон... Балтимор.

— Два...

— Не стреляй! Сан-Диего... Олбани... Чикаго...

— Три! БА-БАХ!

Сияющий Маяк бросился на песок.

— Вспомнил! Филадельфия!

Грохот выстрела мгновенно поднял на ноги весь лагерь и вызвал беспорядочную стрельбу. Треск автоматов, крик, где-то во взводе тяжелого оружия ухнул миномет.

— Филадельфия! — рявкнул Сэм Хаксли, выскакивая из палатки, и оглушительно свистнул.

Стрельба прекратилась.

— Вы что, с ума посходили?! — рычал майор. — Стреляете, как стадо зеленых салаг! Линия огня в десяти милях отсюда! Лейтенант Брюс! Проверить, нет ли раненых, и всем спать!

Но спать пришлось недолго. На кораблях, стоявших в гавани, завыли сирены и вспыхнули прожекторы. Морпехи поспешно высыпали из палаток.

Откуда-то сверху мерно доносилось басовитое гудение. На кораблях яростно залаяли зенитки. Один из японских самолетов попал в свет прожектора, и было видно, как из него посыпались бомбы. Нарастающий свист, крик «ложись!», вспышки взрывов...

— Он сбросил бомбы!

— А ты что ожидал? Пасхальные яйца?

— Привыкайте, они каждую ночь прилетают, — спокойно пояснил Сеймур. — Это просто для того, чтобы постоянно держать нас в напряжении и не давать выспаться.

Нам пришлось лежать еще добрых четверть часа, прежде чем самолеты убрались и прозвучал сигнал отбоя воздушной тревоги.

* * *

Бригадный генерал Причард, маленький худощавый седой мужчина, назначенный командующим операцией на Гвадалканале, стоял у карты, объясняя боевую задачу командирам частей. Перед ним стояли и сидели полковники, подполковники и майоры, внимательно ловя каждое слово. Некоторые курили, и в палатке висело сизое облако.

— Одна из наших целей — создание ударной дивизии из армейских частей и морских пехотинцев. Пентагон и Флот с интересом ждут, что получится из такого сочетания. Если опыт окажется удачным, то такие ударные дивизии используют в ходе будущих операций. Нас поддержат огнем эсминцы, авиация тоже будет наготове как для отражения воздушных налетов противника, так и для нанесения бомбовых ударов. Вопросы есть? Нет? Тогда, джентльмены, прошу вернуться в расположение своих частей и подразделений. Начало операции в шесть сорок пять.

Офицеры покинули палатку, и только Сэм Хаксли остался на месте. Причард, что-то говоривший своему адъютанту, не сразу заметил его.

— Сэр! Майор Хаксли, командир второго батальона шестого полка морской пехоты.

— В чем дело, Хаксли? Что-то непонятно?

— Никак нет, сэр. Все ясно.

— Тогда я не понимаю...

— Разрешите обратиться с предложением, сэр?

Причард сел за стол.

— Садитесь, майор. Я никогда не отказываюсь выслушать подчиненных.

Хаксли остался стоять по стойке «смирно».

— Сэр, прошу вас исключить шестой полк из операции на Гвадалканале.

Генерал едва не свалился со стула.

— Что?!

— Сэр, я прошу вас не вводить в бой на Гвадалканале шестой полк.

— У вас что, не все дома, майор?

Хаксли нервно переступил с ноги на ногу.

— Могу я говорить свободно, сэр?

— Говорите.

— Генерал, шестой полк слишком хорош, чтобы губить его в подобной операции.

— Вот как?

— Вы знаете историю этого полка, сэр? Вы ведь командующий вооруженными силами в этом секторе, и вам известно, что планируются дальнейшие операции на Соломоновых островах.

— А какое это имеет отношение...

— Простите, сэр, но ведь у вас есть две армейские дивизии плюс приданные части. Этого более чем достаточно для операции на Гвадалканале. Прошу вас, генерал, дайте нам другой остров, занятый противником, чтобы был задействован только шестой полк. Мы прошли отличную подготовку и заслужили того, чтобы нам поставили собственную боевую задачу.

Причард слабо улыбнулся.

— Я знаю историю вашего полка, майор. В прошлой войне я был в звании капитана, а дюжина морпехов из вашего полка во главе с лихим капралом подпирала штыками задницу моей роты в Бельвуде.

Но Хаксли не принял шутки.

— Тогда дайте нам свой остров. Вы ведь можете сделать это. Рекомендуйте использовать шестой полк для десантирования в следующей операции.

Генерал начал терять терпение.

— Послушайте, Хаксли, вы что же серьезно думаете, что ваш полк слишком хорош для того, чтобы рыть траншеи, продираться через джунгли и выкуривать японцев из укрепрайонов и пещер? Грязь месить и в дерьме по уши сидеть — это не для вас? Пусть армия делает грязное дело, а морпехи должны десантироваться красиво и вести боевые действия по своим правилам, так? Даже если это будет стоить им больших потерь, верно?

Хаксли побагровел, но стиснул зубы.

— Молчите? Тогда я отвечу за вас, майор. Вы считаете морскую пехоту слишком хорошей, чтобы драться рядом с армейскими частями. И вы наверняка уверены, что один ваш полк стоит моей дивизии.

— Именно так, сэр! Здесь тысячи островов, и если армия желает копаться по два месяца на каждом, то это ваше дело. Но мы никогда не закончим войну, если вы будете разбрасываться своими лучшими частями.

— Может, вы предоставите все-таки Вашингтону решать, сколько будет длиться эта война? Ну-ка, садитесь, черт возьми!

Хаксли присел к столу.

— Я и так достаточно терпелив с вами, Хаксли. Вы не посмели бы вести себя так ни с одним из старших офицеров Корпуса. Но здесь командир я, и вдолбите себе в башку, что, используя в операции морскую пехоту, мы сохраним больше жизней как наших солдат, так и ваших морпехов. Мы будем продвигаться медленно, и я не собираюсь бросать в атаку людей там, где можно подавить противника артиллерией и авиацией. Это приказ, и никакой кровожадный морпех, жаждущий славы, не заставит меня изменить план. Никакого лихачества я не допущу. Это вам не Гражданская война, и эскадронных этак не предвидится. Строжайшая дисциплина и взаимодействие всех родов войск. Ясно? А теперь убирайтесь в свой батальон!

Хаксли резко поднялся, задыхаясь от бешенства и стыда.

— Похоже, вы что-то хотите сказать, майор? — кротко спросил Причард, глядя на огромного морпеха. — Давайте, не стесняйтесь.

— Знаете, генерал, — медленно произнес Хаксли, чеканя каждое слово. — Вы можете взять все свои армейские части и засунуть их сами знаете куда!

С этими словами он отдал честь и, круто повернувшись, вышел из палатки.

Адъютант генерала, не вмешивавшийся в разговор, перевел дух.

— Сэр, я надеюсь, вы не собираетесь оставить этого нахала командиром батальона?

Причард некоторое время размышлял.

— Сместить его с должности я, конечно, могу, но ты же знаешь, что в таком случае разразится большой скандал, и главное, весь Корпус и, разумеется, Флот, возьмут его сторону. Не в открытую, но и ни о каком взаимодействии не будет и речи. Слава Богу, что у нас только полк этих дьяволов. — Генерал вдруг улыбнулся. — Тем не менее, если бы мне опять пришлось лежать в окопе и предложили бы выбрать соседей на флангах, я предпочел бы морпехов. Они, как женщины, — жить с ними невыносимо, но обойтись без них невозможно.

Глава 6

19 января 1943 года.

...Сколько мы уже здесь, в этой грязи? Только шесть дней? Боже, а кажется, что уже целую вечность. Грязь везде, где только можно. Каждый день идут дожди, и влажный воздух обволакивает лицо смрадом разлагающихся трупов японцев. В таком климате труп можно унюхать даже за милю.

Мы все покрыты грязью, форма давно стала засохшим грязевым коконом для наших тел. Продвижение войск идет крайне медленно, радиообмен практически отсутствует, и наш батальон поддерживает связь только со штабом полка. Позывным полка было «Топика», а нашего второго батальона — «Топика-Вайт». Поскольку непосредственной работы у нашего взвода было мало, то нас использовали как вьючных мулов для доставки продовольствия и боеприпасов со складов на берегу. Никогда не забыть этих бесконечных миль по мокрым от дождя джунглям, скользким от грязи склонам холмов. В течение дня жаркое солнце несколько раз сменялось проливными дождями, и казалось, нет конца этим долгим переходам, когда нагруженные поклажей люди снова и снова бредут среди густых зарослей, оскальзываясь на мокрых склонах. А с наступлением темноты мы забирались в свои вырытые в грязи норы и пытались уснуть, не в силах отбиваться от полчищ муравьев, кишевших в грязи, не говоря уже о впивающихся в тело москитах.

До сих пор мы не видели ни одного живого японца. Только мертвецов с их жутким смрадом. Тем не менее мы постоянно чувствовали, что противник где-то здесь и внимательно наблюдает за нами. Может, с верхушек далеких пальм, а может, вон из тех кустов или ближайшего холма. По ночам, когда джунгли полны шорохов и таинственных звуков, нервы напряжены до предела, потому что невозможно определить, кто в десятке метров от тебя — подкрадывающийся японец или какая-то лесная тварь. Так, однажды наш батальонный врач Кайзер выпустил полную обойму автомата по кустам, а там оказались всего лишь сухопутные крабы. Потом мы постепенно привыкли к сотням этих крабов, постоянно ползающих вокруг, и уже совершенно машинально тянулись за штыком, чтобы прикончить наиболее нахальных, карабкающихся по ногам. Обычно у каждого окопа лежало по несколько десятков дохлых крабов. Мои архаровцы даже заключали пари, кто больше прикончит крабов за день...

И жажда, постоянная жажда, мучительная потребность глотнуть воды. Та теплая подсоленная вода, которую нам выдавали, чтобы не так хотелось пить, рвалась обратно из желудков, и оставалось только грезить о невозможном — о бутылке холодного свежего пива.

Сколько же мы в этой грязи? Всего шесть дней... только шесть дней...

* * *

Мы успели закончить обустраивать новый КП и отрыть окопы для себя, когда к нам подошел командир нашей штабной роты лейтенант Брюс.

— Ски!

— Да, сэр!

— Когда закончите свой окоп, займетесь моим, но так, чтобы туда поместилось вот это. — Лейтенант показал на складные носилки, которые держал под мышкой.

Звонски швырнул лопату на землю.

— Сами ройте свой окоп, лейтенант. Я и так весь день таскал по джунглям канистры с водой.

— Какого черта вы называете меня по званию, — прошипел Брюс, нервно оглядываясь. — Вы что, хотите, чтобы какой-нибудь снайпер услышал ваши крики?!

— Хорошо бы.

— Да я вас под трибунал...

— Черта с два! Сэм сказал, что каждый сам роет себе окоп, а раз так, то начинайте копать, и желательно подальше отсюда.

Брюс побагровел и, резко повернувшись, пошел прочь, а Ски разыскал старшину Китса.

— Брюс спер носилки из медчасти, Джек.

— Сукин кот, — выругался было Китс, но тут же осекся. — Ладно, Ски, я разберусь.

Над нашими головами со свистом пролетел снаряд и разорвался на противоположном склоне холма.

— Это что, десятый артполк? Не поздновато для стрельбы?

— До чего доводит людей скука!

— А может, командира орудия краб за задницу ущипнул!

Еще один снаряд разорвался на гребне холма, в двухстах ярдах от наших окопов.

— Погоди, сейчас эти придурки и до нас доберутся.

Сэм Хаксли поспешно подошел к радиостанции.

— Быстро соедините меня с десятым артполком. Алло! Говорит «Топика-Вайт». Ваш снаряды ложатся рядом с моим КП. Грохот взрыва заглушил его слова.

— Виноват, сэр, — донеслось из трубки. — Но мы не открывали огня с самого утра.

— О Боже! — выдохнул майор и, бросив трубку, заорал: — Ложись! Это японская артиллерия!

Мы забились по окопам, но японские стовосьмимиллиметровые орудия уже вцепились в наши позиции. Пришлось срочно уползать в джунгли. Грохот взрывов слился в один сплошной гул, прорезаемый визгом шрапнели.

Энди и Ски забились в небольшую пещеру среди деревьев. Слишком поздно они заметили, что там лежит мертвый японец. Он уже полуразложился, черви выели ему глаза и теперь ползали по телу. Вонь стояла ужасающая, но выйти было невозможно — крутом взрывались снаряды, и воздух звенел от тысяч осколков.

— Я не могу больше, — простонал Ски. — Уходим отсюда.

— Назад! — Энди схватил его за ремень. — Терпи! Если хочешь блевать, бери каску и давай...

Его прервал оглушительный грохот разорвавшегося рядом с пещерой снаряда. Взрывной волной труп японского солдата приподняло над землей, и он развалился на две части. Ски, скорчившись в углу, блевал...

Испанец Джо переполз из своего окопа к Мэриону и закрыл его своим телом.

— Ты чего, Джо?

— Я... ну, не по себе мне одному.

Единственным, кто не забился в окоп, был Френч. Он смотрел в бинокль, пытаясь определить, откуда ведут огонь японцы.

— Соедините меня с десятым артполком!.. Лефорс! Возьмите пару людей и живо на гребень холма! Попробуйте засечь, откуда ведут огонь! Алло! Говорит «Топика-Вайт!» Нас накрыла артиллерия противника! Прошу поддержать огнем! Корректировщик выйдет на связь через пять минут!

— Ложись, Сэм!

— Говорит «Топика-Вайт». Это Хаксли... Корректировщик дал ориентир — пальмовая роща, два километра перед нами...

Только через два часа огонь стал стихать и мы смогли вернуться в окопы.

* * *

Дивито, маленький водитель «джипа», лихо затормозил и остановил машину в полукилометре от КП. Мы всегда восхищались шоферами легких четырехцилинд-ровых «джипов». Казалось невероятным добраться до линии фронта на машине, ведь дорог, по существу, не было, но водители каким-то образом ухитрялись проводить машины через джунгли.

Увидев Дивито и его «джип», наш взвод с облегчением вздохнул. Дело в том, что линия фронта отодвинулась километра на два, волочь на себе тяжелые радиостанции и прочее оборудование, да еще по колено в грязи было бы просто убийственно для измученных малярией людей.

Мы уже заканчивали грузить на «джип» генератор, когда к нам подошел лейтенант Брюс.

— Вы что это делаете? — изумился он, оглядывая навьюченную машину, где едва оставалось место для водителя.

— Закончили погрузку радиостанции, Бертрам. — Называть его по имени было для нас большим удовольствием[12].

— Мне очень жаль, Мак, но я собираюсь ехать на этом «джипе», поэтому радиостанцию вам придется нести самим. Как командир роты, я обязан быть на месте раньше вас, чтобы руководить разгрузкой и размещением средств связи. Поэтому потрудитесь освободить для меня место в машине.

Зилч, который стал неизменным не то адъютантом, не то ординарцем Хаксли, услышав, о чем идет речь, быстро подошел к майору и, встав на цыпочки, что-то прошептал ему на ухо. Френч побагровел и направился к нам.

— Доброе утро, Сэм, — приветствовал его Брюс и, предчувствуя беду, поспешил прогнуться. — А я тут как раз собирался освободить для вас место в машине.

Хаксли отвел его в сторону.

— Быстро забирай свои шмотки из машины, Брюс.

— Но, Сэм, я же не только для себя! Я думал, лучше, если мы с вами прибудем на место раньше других. Я...

— Забирай к хренам шмотки, Брюс! — прошипел Хаксли и, несколько успокоившись, добавил: — С чего это ты решил, будто твоя персона важнее для батальона, чем радиостанция?

22 января 1943 года.

Противник оказывает все более ожесточенное сопротивление. Японцы засели в глубоких пещерах, и выкуривать их оттуда чрезвычайно трудно. Нескольких наших ребят убили, когда в одной из пещер японцы объявили, что сдаются, а потом забросали нас гранатами. Взбешенный Хаксли запросил в штабе полка огнеметчиков, и теперь в случае малейшего сопротивления мы просто выжигали пещеры.

Наш батальон находился недалеко от побережья, на стыке армейских частей с морпехами; КП, который обычно располагался за боевыми порядками, на этот раз оказался на подковообразном хребте на переднем крае. Прямо под хребтом протекала небольшая речушка, впадавшая в море. Противоположный берег густо зарос непроходимым кустарником, плавно переходившим в стену джунглей, где, согласно разведданным, засели японские войска. Хаксли специально выбрал хребет для командного пункта, так как сверху очень удобно наблюдать за противником, оставаясь самому почти невидимым.

К вечеру мы развернули все нужное оборудование и теперь, лениво покуривая, сидели на камнях. Над нами то и дело проносились разведывательные самолеты, а часам к пяти с моря подошел эсминец и стал на якорь неподалеку от устья реки.

— Сегодня, ребята, можете снять на ночь ботинки, — торжественно объявил я своему отделению.

Они недоверчиво зашумели, и мне пришлось первым снять свои ботинки, чтобы убедить ребят, что я не шучу. Все отделение поспешно стащило с себя обувь, и тут же страшное зловоние поползло по всему лагерю. Мы ведь целую неделю не разувались. Я потрогал свои грязные носки, и они развалились на части. Ноги были покрыты коркой грязи, страшно чесались и саднили. Педро Рохас, санитар батальона, запретил отдирать грязь, объяснив, что под ней наверняка есть фурункулы, и принес нам банку какой-то мази, от которой разило не лучше, чем от наших ног. И вообще, мы имели довольно жалкий вид, если учесть, что каждый третий подцепил малярию, несмотря на регулярный прием хинина. Плюс к этому мы были заросшие, грязные, как черти, и сильно отощавшие от скудного пайка, который «сухим» можно было назвать только условно.

— Эх, братва, хорошо бы почистить зубы, перед тем как загнемся в этих джунглях.

— Только подумать, а я не слушал маму, когда она заставляла меня раз в день принимать душ.

— Черт, мы с Дэнни обыскали несколько убитых японцев, хотели взять пару сувениров на память, но ребята из первой роты обчистили их до нитки.

— Я слышал, что они могут прикончить японца ночью с пятидесяти шагов и обшарить его карманы, прежде чем он упадет на землю.

— Что там карманы, — презрительно бросил испанец Джо и показал нам пузырек, полный золотых зубов.

— Была охота зубы рвать у мертвецов!

— Не обижай Джо. Мальчик с детства мечтал стать дантистом.

— Курнуть есть, мужики?

— У меня осталось. У кого спички?

— Курение может плохо сказаться на здоровье. Лучше с этим завязать.

Мы пустили сигарету по кругу, и когда она вернулась ко мне, то пришлось проткнуть ее булавкой, чтобы затянуться.

— Эх, мужики, хорошо бы сейчас лежать в чистой постели и чтобы девчонка была под боком.

— Кончай травить о бабах.

— А я слышал, что после малярии мы все станем стерильными.

— Моя не понимать слова бледнолицых.

— Детей у тебя не будет, врубился?

— Моя и так никогда не иметь детей. Моя скво их иметь.

— Да пошел ты...

— А вообще я бы не отказался немедленно проверить это утверждение.

— Может, в картишки перекинемся?

— Полегче, Элкью, ты и так задолжал мне шесть миллионов триста тысяч четыреста восемь долларов и два цента.

— Тогда я поставлю мост Золотые ворота против этих денег.

— А я ставлю крейсер «Южная Дакота».

— Отвечаю заводами Форда и добавляю все свои бордели в Южной Каролине.

— Дэнни, он наверняка блефует.

— Братва! — К нам, запыхавшись, подбежал Непоседа. — Горячую жратву привезли!

— Иди ты!

— Горячую? Это как?

Впрочем, нашего остроумия хватило ненадолго, и мы ринулись к кухне. Там действительно выдавали горячую кашу с мясом и даже свежие груши.

— Набрав полные котелки, мы вернулись к своим окопам и принялись за ужин. Горячая пища — это как раз одна из тех немногих вещей, которые могут поднять настроение солдату.

— Прошу прощения, Мак, но не могли бы вы добавить капельку соуса в мой бифштекс?

— Не забудь заказать икры, корешок, и, кстати, передай мартини на наш столик.

— Кто же пьет мартини с бифштексом, баран?

— Прошу всех обратить внимание на виртуозное владение ложкой, — призвал Элкью.

Все с интересом обернулись к нему. Джонс зачерпнул ложкой кашу и, отогнав рой мух, быстро сунул ее в рот. Секунду он сидел неподвижно, а потом выплюнул изо рта муху.

— Только одна! Что вы на это скажете? А через пару дней я вообще смогу есть, не проглотив ни единой мухи.

— Хвастун. Это невозможно.

Энди смачно пришлепнул москита и с отвращением бросил его на землю.

— Мухи еще ладно, но комары здесь такие здоровенные, что я рискую остаться голодным.

— А я вот слыхал, что пару дней назад два комара сели на аэродром подскока, так механики заправили в них сотню галлонов бензина, прежде чем поняли, что это не бомбардировщики.

— Это что, — вмешался Эрдэ, облизывая ложку. — Пара комаров села на меня вчера ночью. Один из них повернул мой дог-тэг[13] и говорит: «Опять вторая группа крови. У меня от нее страшное похмелье. Давай-ка сегодня выпьем чего-нибудь хорошего, скажем, первую группу».

— Должно быть, это те самые две сволочи, которые всю ночь изводили меня...

Автоматные очереди справа прервали наш мирный ужин. Побросав чашки с кофе, мы схватили карабины и залегли. Яростная перестрелка разгорелась выше по реке, где-то совсем недалеко от нас.

Дэнни и Ски лежали за большим кустом и напряженно вглядывались в высокую, колыхающуюся под ветром траву.

— Смотри. — Ски толкнул Дэнни локтем.

— Что?

— Вот он, ползет по траве.

Дэнни и сам уже заметил японца, пробирающегося по траве, метрах в ста от них. Настоящий живой японский солдат, который идет сюда, чтобы убивать. Зачем? Что я сделал ему? У него, наверное, тоже есть дома девушка. И у меня нет к нему никакой ненависти...

Их карабины ударили почти одновременно.

— Готов, — уверенно сказал Ски. — Ты попал в него.

Дэнни примкнул штык и медленно поднялся.

— Прикрой меня, Ски.

Японец был еще жив, но изо рта у него стекала струйка крови. Увидев Форрестера, он слабо двинул рукой, и тогда Дэнни воткнул штык в живот японца. Жуткий стон — и он затих, скорчившись в предсмертной судороге. Дэнни потянул штык на себя, но застывшие мышцы убитого не выпускали сталь штыка. Машинально, как учили, Дэнни нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Кровь и куски внутренностей брызнули Дэнни в лицо, но штык освободился. Несколько секунд он стоял, пытаясь подавить накатывающуюся дурноту и унять дрожь в коленях, потом, пошатываясь, побрел обратно, где его ждал Ски.

Глава 7

— Где отец Маккэйл? Его срочно требуют в штаб батальона.

— Он на минометной батарее, ведет огонь по засеченным целям. Я сейчас же пошлю за ним.

— Мак, а почему мы сегодня не продвигаемся вперед?

— Это невозможно. Армейским частям пришлось отступить.

— А что так? Напоролись на снайпера?

— На двоих. Побросали все, даже пулеметы, так улепетывали. Теперь придется затыкать дыру одним из наших батальонов.

— Почта!

Невероятно, но это был не сон. Действительно подвезли почту. Дрожащие руки, хрустящие конверты, радостные улыбки, а то и горькая усмешка на потрескавшихся губах...

"Дорогой Элкью!

Мы отдали машину в фонд армии. Жалко, конечно, но какая мелочь, если это поможет тебе поскорее вернуться домой..."

"Дорогой сынок!

Мы тут с мамой подумали и решили купить себе дом в городе. Тридцать лет на ферме — это многовато, так что, когда вернешься, ранчо будет твоим..."

"Дорогой Энди!

Мы знаем, где ты сейчас с твоими друзьями, В наших газетах много пишут о вас. Я дважды ездила к своим на ранчо. Теперь уже не так тяжело бывать там. У нас сейчас жарко, середина лета..."

"Мой дорогой Сэм,

Полковник Дайнер сказал мне, где сейчас находится твой полк. Милый, я тебя очень прошу, не рискуй зря, я же тебя знаю. Уверена, что твои ребята не уронят чести батальона..."

"Здравствуй, сынок,

В Балтиморе готовятся к Рождеству, но без тебя как-то не чувствуется праздника..."

"Дорогой Мэрион,

Я устроилась продавцом в магазин, и мне очень нравится эта работа. Твои замечательно относятся ко мне...

...Я люблю тебя, милый,

Твоя Рэчел".

"Здравствуй, Конни!

Не хотела писать тебе, но мы все очень волнуемся за маму. Ей все хуже и хуже. Доктор говорит, что у нее был бы шанс выжить, если бы она хотела жить.

Я сейчас встречаюсь с парнем, ему двадцать девять, и он тоже солдат, как и ты. Школу пришлось бросить, потому что очень нужны деньги. Дядя Эд едва сводит концы с концами, ведь надо оплачивать больничные счета за маму.

Сьюзан уехала из города, и никто не знает куда. Честно говоря, после того, что она сделала с тобой, мне тоже плевать, где она...

Твоя сестра Ванда".

— Эй, братва, смотрите, Эрдэ прислали блок сигарет!

— Сигареты?! Банзай!!!

— Тихо, салаги! Я возьму две пачки, а остальное делите, как хотите.

— А тебе что прислали?

— Ты не поверишь. Пояс для хранения денег. Они что, думают, я казначей?

— Жевательная резинка...

— Что-что? Нет, честно? Без балды?

— А у тебя что?

— Галстук.

— Чего?

— Галстук. Надену завтра с утра, как только начнут стрелять.

* * *

— Мак, ты можешь дать мне одного из своих парней? — Сержант Бэрри зажег сигарету и дал прикурить стоявшему рядом морпеху.

— Зачем?

— У меня в отделении все сидят на телефонах, а линия к минометной батарее повреждена. Кэссиди отправится устранить неисправность, и нужен напарник, который будет его прикрывать.

— Эрдэ!

— Я!

— Пойдешь с Кэссиди. Да перестань ты плевать табак.

— Слушаюсь, мэр, — флегматично ответил Эрдэ и снова сплюнул.

Я молча смотрел, как он неторопливо влез в свой окоп, взял карабин, пару ручных гранат и встал с Рэдом Кэссиди.

— Значит, так, мужики. Работать быстро и вернуться до темноты. Пароль «Лонли». Телефонный провод проложен перед нашими позициями, почти под носом у японцев, так что поосторожней там.

— Какому идиоту пришло в голову тянуть линию впереди окопов? — мрачно поинтересовался Эрдэ.

— А вот это не твоего ума дело, корешок. Выполняйте приказ. Я буду на связи. Сообщайте о передвижении через каждые две сотни метров.

Рэд Кэссиди, квадратный рыжий ирландец, кивнул и, сунув в рот незажженную сигарету, начал спускаться по склону хребта. Эрдэ молча последовал за ним. Кэссиди шел вдоль провода, держа его в руках, чтобы сразу определить повреждение. Эрдэ на провод вообще не смотрел, а оглядывался по сторонам, держа наготове карабин.

— Может, ты скажешь, зачем проложили линию впереди окопов?

— Во время наступления мы зашли дальше намеченного рубежа и уже проложили связь, когда получили приказ отойти назад.

Время от времени Кэссиди связывался с КП, но минометная батарея по-прежнему не отзывалась. Несколько раз им пришлось пересекать извилистый ручей, пока у небольшой рощи Кэссиди не обнаружил повреждение. Провод был перерезан.

— Пара пустяков. Сейчас сделаем.

Из джунглей в сотне ярдов от них грохнул выстрел. Пуля тупо чмокнула в дерево у самой головы Рэда. Оба морпеха поспешно укрылись за деревом.

— Ты видишь, откуда стреляли?

— Нет.

— Ладно, тогда я подтащу провод сюда. — Кэссиди привстал было с колен, но тут же со стоном повалился обратно на землю.

— В чем дело, Рэд?

— Наверное, подвернул ногу, когда прыгал сюда.

Эрдэ подполз к нему и помог снять ботинок.

— Болит?

— Не то слово.

— Наверное, перелом. Бери мой карабин и смотри в оба.

— А ты?

— Надо же соединить провод!

Эрдэ выскочил из-за деревьев, как чертик из табакерки, и джунгли тут же засверкали вспышками выстрелов.

— Снайперы х-хреновы! — Эрдэ схватил провод и укрылся опять за деревом. — Ну что, Рэд, ты видел их?

— Да разве увидишь этих дьяволов? Только вспышки.

Кэссиди быстро соединил провода, и Эрдэ поочередно связался с минометной батареей и КП. Связь работала безукоризненно.

— Эрдэ, — вдруг снова заговорил КП. — Здесь Сэм хочет сказать тебе пару слов.

— Здорово, Эрдэ. Это Сэм Хаксли.

— Привет, Сэм.

— Где было повреждение на линии?

— У небольшой рощи вниз по течению. Здесь излучина и довольно близко от японцев, поэтому они и перерезали провод. Если мы уйдем отсюда, то они снова это сделают. Лучше проложить новую линию, поближе к нашим окопам.

Было слышно, как на КП Хаксли переговорил со старшиной Китсом и сержантом Бэрри.

— Мы не можем этого сделать, Эрдэ. Уже темнеет, а между нами и батареей прогалина, которая простреливается японцами.

— Очень мило, Сэм, но как нам тут сидеть, если Кэссиди сломал ногу? У него кость едва наружу не вылезла.

Хаксли до боли стиснул трубку. Связь с батареей требовалась позарез для корректировки огня. Скоро начнется атака, и времени прокладывать новую линию нет. На рассвете десятый артполк и эсминец должны обрушить огонь на позиции японцев. Сразу за ними в дело вступит авиация, а двое ребят находятся совсем рядом с противником. Хаксли чувствовал дыхание людей, столпившихся вокруг него.

— Вы сможете помешать японцам снова нарушить связь?

— Конечно, Сэм, если только они не успеют перерезать нам горло.

Хаксли уже принял решение. То единственное решение, которое мог принять в данной ситуации.

— Оставайтесь на месте. Связь через каждые полчаса. Ровно в пять пятьдесят восемь уходите. У вас будет всего две минуты. Сверим часы.

— Мы не сможем подняться вверх по склону, Сэм. Попробуем добраться по ручью до берега.

— Попробуйте. Удачи вам.

— Сэм, скажи Непоседе, чтобы не волновался насчет тех денег, что проиграл мне.

Хаксли медленно положил трубку и повернулся к окружившим его людям.

— Они там в ловушке, но попытаются не подпустить японцев к линии... Ну, чего уставились?! Разойдись! Все равно мы ни хрена не можем сделать.

* * *

— Как нога, Рэд?

— Если не шевелиться, то ее даже не чувствуешь.

Эрдэ осторожно выглянул из-за дерева.

— Пока тихо.

— Эх, закурить бы.

— Хорошо, что я жую табак. Хочешь?

— Да ты что, меня стошнит.

— Ты сам откуда, Рэд?

— Из Детройта.

— А-а... Ты поспал бы.

— Какой тут к черту сон. А если японцы полезут?

— Может, полезут, а может, и нет... А я из Айовы. У нас самая плодородная земля в мире, и знаешь, отец написал, что, когда вернусь, то ферма, ранчо и шестьдесят акров земли будут полностью мои...

— А ч-черт!

— Что такое?

— Хотел ногу подвинуть... нет, лучше не трогать... Как ножом садануло.

— Да, так вот я говорю, представь себе, шестьдесят акров...

Прошло около трех часов. Поросший кустарником противоположный берег ручья кишел японцами, но Эрдэ не стрелял, Найти в темноте их с Кэссиди очень трудно, поэтому незачем выдавать свое укрытие. Вот если начнут переходить ручей, тогда...

— Морпех, ты сдохнешь!!! — выкрикнул кто-то высоким голосом с противоположного берега.

— Сволочи, — прошипел Рэд.

— Лежи тихо.

— Морпех! Подохнешь, собака!

— Ах ты, мать твою. — Эрдэ зажал рот Кэссиди.

— Заткнись! Они нарочно достают нас, чтобы мы выдали себя.

— Американские собаки! Морпехи гребаные! Сдохнете! Трусливые ублюдки!

Кэссиди зарычал от бешенства и попытался поднять карабин, но Эрдэ снова остановил его.

— Да уймись ты! Не то я сам вырублю тебя, усек?

— Извини, Эрдэ... просто, ну сам понимаешь.

— ТЫ СДОХНЕШЬ, МОРПЕХ!!!

* * *

Мэрион крепко сжимал в руках карабин, едва сдерживая слезы, и вглядывался в темноту из своего окопа. Он не слышал криков японцев на берегу ручья, но до него уже несколько минут доносились стоны раненого.

— Братцы... помогите, я морпех... я ранен... братцы, помогите...

Мэрион до крови закусил губу и напряженно вслушивался в голос, пытаясь определить, кто зовет его.

— Стой, кто идет!

— Морпех.

— Пароль?

— Лонли. — В окоп к Мэриону спрыгнул испанец Джо.

— Ты чего сюда приперся?

— Эти вопли действуют мне на нервы. Это ведь японец кричит по-нашему, да?

— Откуда я знаю.

— Но ведь это не Эрдэ и не Кэссиди.

— Возвращайся на свой пост, Джо.

— Может, попробовать захватить его?

— Это как раз то, чего они добиваются. Возвращайся на пост, Джо.

Испанец неохотно вылез из окопа и исчез в темноте. Мэрион некоторое время вглядывался в мрак ночи, пока ему не почудилась фигура человека, ползущего к окопу.

— Джо, я же сказал тебе, возвращайся...

В ту же секунду японец с ножом в руке прыгнул на капрала. Оба упали на дно окопа. Мэрион оказался внизу, но успел перехватить руку, сжимавшую нож. Японец, рыча от напряжения, всем весом навалился на Ходкисса, и лезвие ножа опускалось все ниже и ниже к лицу американца. Свободной рукой Мэрион ударил японца пальцами по глазам. Тот дико вскрикнул и, выронив нож, отпрянул назад. Не теряя времени, Мэрион вскочил и обеими руками вцепился в горло противника. Японец задергался, но Мэрион мертвой хваткой давил на горло, хрипя от ярости и отвращения. Наконец все было кончено. Оттолкнув труп японца, Мэрион выполз из окопа и кое-как добрался до КП.

— Смените меня... кто-нибудь.

Одного взгляда было достаточно, чтобы догадаться, что произошло. Я отправил Сияющего Маяка на пост, а сам потащил Ходкисса в медчасть. Док Кайзер живо обработал глубокий порез на плече Мэриона.

— А теперь, молодой человек, посмотрим, что у вас с рукой?

— С рукой все в порядке, — безучастно ответил Мэрион.

Только сейчас я заметил, что его правая рука, сжатая в кулак, вся в крови.

— Разожмите кулак, — скомандовал Кайзер, но Ходкисс, казалось, не слышал его, к потребовались усилия двух санитаров, чтобы разжать кулак капрала.

— Какого черта... — Все на секунду опешили.

Мэрион, словно очнувшись, опустил взгляд на руку. В его кулаке был зажат кусок мяса с кожей, выдранный из горла японца. Мэрион дико вскрикнул и потерял сознание.

Глава 8

26 января 1943 года.

— Думаю, больше надеяться не на что.

— Из первого батальона сообщают, что не нашли никаких следов Кэссиди и Брауна.

— Всякое бывает. Они могли заблудиться в джунглях.

Мы расположились на берегу, где нас разместили на кратковременный отдых после наступления. Мало кто надеялся, что Рэд и Эрдэ еще живы после той сумасшедшей артподготовки и бомбовых ударов, не говоря уже об ошалевших от крови отрядов японской армии, с которыми мы столкнулись во время атаки. Один шанс из миллиона, что ребята еще живы и отсиживаются где-то в джунглях.

— О Маниту, — простонал Сияющий Маяк. — Зачем ты опять гонишь меня в гальюн!

— Старая добрая дизентерия. Доброго освобождения, вождь.

— Воины не болеют дизентерией. Я иду туда, потому что мой народ всегда славился постоянством в своих традициях. — Сияющий Маяк гордо вскинул голову и сделал попытку величаво удалиться к яме, которая заменяла нам гальюн, но не выдержал и припустил так, что пятки засверкали.

— Ну-ка, мужички, мне нужна пара добровольцев. Энди и Дэнни, марш за мной. Нужно выкопать яму для нужд офицерского состава.

— Мы же только вчера выкопали для них сортир! — возмутился Энди.

— Он уже полон под завязку. Так что придется копать еще один.

— Правду говорят, что офицеры полны дерьма, — проворчал Энди, беря лопату.

Непоседа тоже поднялся. Мэрион оторвался от книги и вопросительно посмотрел на него.

— Двухчасовая вахта у пулемета, — пояснил Непоседа и, нагнувшись к Мэриону, прочитал вслух название книги, которую он держал в руках. — «Восточная философия». На хрена тебе это нужно, Мэри?

Ходкисс улыбнулся.

— Война-то ведь когда-то кончится, Непоседа, и я подумал, что будет не лишним научиться понимать наших нынешних противников.

Грэй задумчиво поскреб затылок.

— Я как-то представлял себе, что мы просто перестреляем этих ублюдков, а остальных утопим в море.

— Семьдесят пять миллионов человек? Боюсь, ты неправильно представляешь себе цель этой войны, Непоседа.

— Да они и так все сделают себе харакири.

— Вряд ли. Здесь должно найтись иное решение. Если мы будем только убивать, то чем мы лучше их? И потом их культура...

— Какая культура, Мэри! Да они просто банда желтых обезьян.

— Напротив, их цивилизация гораздо древнее нашей. У них уже существовала своя культура, когда все добрые техасцы еще жили в пещерах.

— Да ну тебя к черту! Вся эта хреновина слишком сложна для меня. По мне так перестрелять их, и все дела. Ну ладно, я пошел.

Мэрион только покачал головой и перевернул страницу.

Непоседа спрыгнул в пулеметное гнездо.

— Пароль «Лилак», — сообщил ему морпех, которого он сменил.

— Понял, братишка. Иди спать. Раз я на посту, то вся Америка может спать спокойно.

Проверив пулемет, техасец лениво оглядел лежавший слева от него залив. У него даже мелькнула мысль, что неплохо бы вернуться сюда после войны и понежиться на пляже с хорошенькой девчонкой. Севший на лоб комар грубо вернул его на землю, так как пришлось шлепнуть ладонью по голове. Непоседа выругался и тут же умолк, напряженно вглядываясь в сгущавшийся мрак сумерек. Так и есть, он не ошибся: метрах в пятидесяти от него что-то двигалось. Непоседа плавно развернул пулемет и передернул затвор.

— Кто идет?! — рявкнул он.

Нечто продолжало двигаться к нему.

— Стой! Стрелять буду!

— Только попробуй, — прохрипело в ответ. — Я морпех.

— Пароль?!

— Может, хватит выпендриваться, Непоседа? Это я, твой старый добрый кореш Эрдэ.

— Эрдэ! — Непоседа выпрыгнул из окопа и бросился к нему. — Ах ты старый пердун! Я тут места себе не нахожу, а он по пляжу ползает. Мы уже думали, что тебя убили.

Он принял из рук Эрдэ бесчувственное тело Рэда Кэссиди и взвалил его на плечо.

— Ну, здорово, старый! — Непоседа схватил Брауна за руку.

— Извини за стальное рукопожатие, — прошелестел Эрдэ, колени у него подогнулись, и он опустился на песок.

Грэй помог ему подняться, и они вместе поковыляли на КП.

— Братва, Эрдэ вернулся!

— Срочно врача, Кэссиди ранен!

— Вызвать дока Кайзера, живо!

— Эрдэ! Эрдэ! — К нему со всех сторон бежали морпехи.

Мы сгрудились вокруг него, обнимали, хлопали по плечам.

— Хватит целовать меня, педрилы несчастные, — отбивался Эрдэ, но по его небритым щекам катились слезы.

Подбежали санитары и живо уложили обоих на носилки. Непоседа не выпускал руки Эрдэ.

— Я же говорил, что он вернется! Я же говорил...

— Эх, братва, вы бы видели, какие трофеи мне пришлось бросить в джунглях, — прошептал Эрдэ и обессиленно закрыл глаза.

К носилкам пробились Сэм Хаксли и док Кайзер.

— Воды, — разлепил потрескавшиеся губы Эрдэ.

Док Кайзер достал флягу.

— Только немного, сынок... смочи губы.

— А табачку пожевать не найдется?

— Я положу пачку тебе в карман, — успокоил его Непоседа.

— Я в порядке, док, посмотрите лучше Рэда. Он сильно бредил, бросался на меня... Пришлось его маленько стукнуть... А потом я два дня тащил его по джунглям. С ногой у него совсем хреново...

— Срочно в операционную, — скомандовал Кайзер, едва взглянув на почерневшую опухшую ногу Кэссиди.

Хаксли тронул доктора за плечо. Тот поднял глаза и слегка качнул головой. Хаксли перевел взгляд на Кэссиди.

— Жаль парня.

— Мы сделаем все, что можно, — сказал Кайзер, хотя все и так понимали, что за жизнь Кэссиди будут бороться до последнего.

Хаксли молча кивнул.

* * *

28 января 1943 года.

— Зилч! — прогремел из палатки Хаксли. — Скажи старшине Китсу, чтобы прислал мне четырех человек для выполнения спецзадания.

Через пять минут мы стояли у палатки командира. Мы — это сержант Пэрис, сержант Маккуэйд, Педро Рохас и я.

— А где этот симулянт Бернсайд? — кровожадно поинтересовался Маккуэйд.

— Малярия, — коротко пояснил я. — Тяжелая форма. Валяется без сознания.

— Жаль, мне без него скучновато, что в баре, что на войне.

— Может, все-таки доложимся командиру? — мягко напомнил Рохас.

— Да куда спешить, Педро, мы торчим здесь уже четыре дня.

Тем не менее мы вошли в палатку.

— Прибыли для выполнения спецзадания, Сзм, — отрапортовал Маккуэйд.

Хаксли оторвался от изучения карты местности.

— Я же сказал, чтобы прислали четверых солдат, а не командиров отделений.

— Я знаю, Сэм, — отозвался я. — Но мои ребята подустали...

— Мои тоже выдохлись, — поддержал Пэрис. — Что поделаешь — салаги.

— Да вы что?! Хотите, чтобы я потерял всех командиров отделений?! Что, спецзадание слишком опасное для ваших овечек? Черт, ладно, у меня нет времени... Мак, кто у тебя есть под рукой?

— Форрестер и Звонски.

— У тебя, Маккуэйд?

— Пулеметный расчет, Рэкли и еще двое бойцов — Хоук и Кэлберг.

— Приведите их сюда. Куда, черт возьми, подевался лейтенант Харпер? Он ведь должен идти старшим группы.

— По-моему, он в гальюне, Сэм, ты же знаешь, почти у всех дизентерия, — пояснил Маккуэйд, но в этот момент в палатке появился лейтенант Харпер, невозмутимый южанин, вечно жующий жвачку.

— Выплюнь резинку, — скомандовал Хаксли.

Лейтенант вынул изо рта жвачку и прилепил ее за ухо.

— Смотрите сюда. — Хаксли пододвинул к нам карту. — Мы находимся здесь. Японцы сосредоточили свои силы вот в этом районе. Каждую ночь их эвакуируют подводные лодки. Наша задача ликвидировать оставшиеся части и тем самым не допустить их эвакуации с острова. Мы довольно точно знаем, где они находятся, но не имеем представления, сколько их и какое у них вооружение. Ставлю боевую задачу: точно определить местонахождение группировки противника и добыть подробные сведения о тяжелом вооружении — пулеметы, минометы, орудия. Вот данные аэрофотосъемки.

Харпер и Пэрис склонились над фотографиями.

— Мак!

— Я.

— Когда разведгруппа будет в непосредственной близости от противника, разделитесь на два отряда. Один отряд развернет радиостанцию, другой подберется поближе к японцам и начнет сообщать данные первому отряду, используя «уоки-токи». Полученную информацию немедленно передавать на КП по радиостанции. Как только закончите связь, сразу уходите. Никаких боевых контактов с противником, Эти данные позарез нужны для нашей артиллерии и авиации, ясно? Вопросы? Нет? Тогда сдайте старшине документы, снимайте кольца, пряжки и все блестящие предметы. Камуфляжи получите у Китса. Уходите через сорок минут. С Богом, мужики.

Мы вышли из палатки.

— Зилч! — позвал Хаксли.

— Здесь, сэр... то есть, Сэм.

— Ну-ка позови мне сюда Брюса.

— Есть, сэр, то есть, Сэм.

Брюс появился через пять минут.

— Вызывали, Сэм?

— Да. Через тридцать пять минут лейтенант Харпер поведет разведгруппу на задание. Я хочу, чтобы вы пошли с этой группой.

Брюс побледнел.

— Но как же КП, Сэм, я ведь работал, как лошадь, чтобы наладить здесь связь.

— Садитесь, Брюс, — пригласил Хаксли. — Сигарету? Ну, как хотите... Скажите мне, Брюс, вы знаете что-нибудь о гэльской истории?

— Немного.

— Тогда поговорите как-нибудь с сержантом Маккуэйдом. Он эксперт в этом вопросе. Между прочим, прекрасно владеет гэльским языком.

— Я не понимаю.

— Может, вы разбираетесь в астрономии?

— Так себе...

— Обратитесь к майору Велмэну, у него ученая степень в этой области.

— Что вы говорите?

— А Гомер? Вы читали Гомера?

Брюс оживился.

— Конечно, читал.

— На древнегреческом?

— Нет.

— Капрал Ходкисс с удовольствием обучит вас. Он обожает древнегреческий.

— Может, все-таки перейдем к делу, Сэм? К чему этот разговор?

— А вот к чему. Откуда у вас такая тупая уверенность в собственной незаменимости и ценности? С чего вы взяли, что вы пуп земли? Да любой морпех в нашем батальоне знает и умеет больше, чем вы.

— По-моему, сейчас не время...

— Нет, сейчас именно время поговорить об этом. Вы ведете себя, как надутый индюк, раздувающийся от спеси. Я видел, как вы обращаетесь с подчиненными. Они делают за вас все, разве что задницу вам не подтирают.

— Майор Хаксли!

— Заткнись, я еще не закончил. Вам, похоже, не приходило в голову, что командир штабной роты — это самая бесполезная должность, какую только можно найти для офицера. Вы просто балласт, Брюс, вонючий балласт.

— Но я стараюсь...

— Брюс, мы гордимся офицерами Корпуса. Все они отлично обучены и работали до седьмого пота, чтобы получить офицерское звание. Я потратил восемь лет на учебу в Огайо и на службу во флоте, чтобы заработать свое первое офицерское звание. Еще десять лет ушло, чтобы дослужиться до майора. И то потому, что началась война, не то ходить бы мне еще в капитанах. К сожалению, в военное время у нас нет возможности тщательно подбирать офицерские кадры, и в Корпус попали сотни офицеров запаса, подобных вам. Слава Богу, что подавляющее большинство из них добросовестно выполняет свои обязанности и даже сроднилось с морской пехотой, всей душой приняв их традиции и боевой дух. То же самое касается рядовых и сержантов. Но вы, Брюс, зачем вы пришли в морскую пехоту?

— Я могу не отвечать на ваш вопрос?

— Можете. Я отвечу за вас. Вам нравится красивая форма и блеск чужой славы на погонах.

— Майор Хаксли, я хотел бы написать рапорт о переводе в другую часть.

— Поверьте, это было бы для меня неописуемым удовольствием, но кому вас спихнуть? Что вы умеете? Станете танкистом? Артиллеристом? Или лучше теплое местечко в тылу? Не получится, Брюс, потому что в морской пехоте, кто бы ты ни был, музыкант, повар, клерк, — прежде всего ты морской пехотинец, боевая единица, а потом уже все остальное. Наши артиллеристы не просят пехотного прикрытия для орудий, они сами охраняют свои орудия и дерутся за них. Любой морпех в батальоне, если понадобится, может командовать взводом. Даже музыканты выносят из-под огня раненых на поле боя. Вера в свою непобедимость — вот что они называют боевым духом, но вам, я скажу, этого не понять.

— Да, мне этого не понять! — вскрикнул Брюс. — Кровь, слава, виски, женщины — вот боевой клич этого чертова Корпуса. Чем больше крови, тем лучше, да?! Вы же профессиональные убийцы, какими бы словами ни прикрывались! Как могла страна, которая является родиной демократических идеалов, породить такого монстра, как Корпус морской пехоты?! Может, правильнее сказать, Корпус профессиональных убийц?!

— Брюс, идеалы, конечно, великое дело. У каждого человека есть свои идеалы. Только, к сожалению, эта война, этот остров и боевая задача на следующий день не вписываются ни в какие идеалы. Они просто реальность. Уничтожить противника — это реальность, и мы уничтожим его, а идеалы сохраним до лучших времен. Когда мы уйдем с этого острова, я назначу вас командиром взвода в одну из линейных рот, может, там из вас сделают настоящего офицера. А сейчас марш к лейтенанту Харперу. Доложите, что получили приказ идти с разведгруппой.

* * *

Харпер уверенно вел группу по джунглям, и через пару часов мы были уже недалеко от района, где сосредоточились войска противника. В условленной точке рандеву нас поджидал Рэкли, который с самого начала шел впереди нас, Харпер развернул карту, и Рзкли показал, где находится противник.

— Значит, метров двести вверх до вершины холма. За холмом долина и там их, как муравьев.

— С гребня можно вести наблюдение? — спросил Харпер, задумчиво жуя резинку.

— Можно, но оттуда нам не разглядеть, сколько их. Лучше спуститься к долине, там россыпи камней, так что можно подобраться к самому лагерю.

— Ладно. — Харпер уже принял решение. — Идем на гребень холма, а там разделимся. Пэрис, Маккуэйд, пулеметный расчет и один из радистов с «уоки-токи» пойдут со мной, а ты, Мак, с остальными развернете на холме радиостанцию и станете ждать от нас разведданных. Все ясно? Какие предложения? О'кей, тогда двинулись.

Рэкли вывел нас на гребень холма, откуда можно было видеть рощу, где находились войска противника, оставшиеся на Гвадалканале. Здесь мы развернули радиостанцию и опробовали «уоки-токи». Я приказал Дэнни двигаться дальше с разведчиками, а Ски остаться здесь на гребне и передавать мне информацию, полученную от Форрестера.

Рзкли первым переполз за гребень холма и скользнул вниз по мокрому склону, докатившись до обломков скал почти у самого лагеря японцев.

Харпер оглянулся на нас.

— Следующим идет связист.

Дэнни пополз было к гребню, но Ски вдруг схватил его за руку.

— В чем дело? — прошипел я, подобравшись поближе к ним.

Ски взял меня за плечо.

— Оставь Дэнни здесь, Мак. Я пойду вниз, — тихо сказал он и быстро перемахнул за гребень.

— Мак! — запротестовал Форрестер. — Ты же мне приказал идти туда.

— Сам знаю, но не гнаться же за ним, — раздраженно ответил я, прекрасно понимая, почему поляк взял на себя рискованную задачу, предстоящую Дэнни. — Теперь сиди здесь и жди связи.

Один за другим передовая группа спустилась вниз. Харпер ушел последним.

— Если со мной что-нибудь случится, — сказал он мне, — примешь командование отрядом.

Брюс не возражал против такого приказа. Он был слишком напуган происходящим.

— Если нас обнаружат и начнется пальба, то немедленно доложите обстановку в штаб батальона. Без моего приказа вниз никого не посылать, ясно?

Я кивнул и ободряюще похлопал его по плечу. Харпер чуть улыбнулся и последовал за своими людьми.

* * *

— Сколько их там, Пэрис? Ты можешь подсчитать?

Харпер, Маккуэйд, Рэкли и Ски залегли за грудой камней. Пэрис выдвинулся немного вперед и занял удобную позицию за большим обломком скалы, торчавшим из травы.

— Думаю, человек шестьсот. Я насчитал пятнадцать пулеметов и два орудия. Стовосьмимиллиметровки. Много офицеров. Ясно видел у одного погоны полковника.

Харпер подполз к нему и тоже внимательно осмотрел лагерь противника.

— Похоже, что все они налакались сакэ. Должно быть, чуют, что несладко придется... Ски!

— Я!

— Связь есть?

— Так точно!

— Как пользоваться этой штуковиной?

— Прижмите кнопку микрофона, а когда нужно будет слушать ответный сигнал, то отожмите ее.

— Алло, говорит Харпер.

— Слышу тебя, это Мак, говори...

— Шестьсот человек, пятнадцать пулеметов, больше дюжины минометов, два стовосьмимиллиметровых орудия, много боеприпасов. Старший офицер в звании полковника. Лагерь плохо охраняется, противник деморализован и не сможет оказать серьезного сопротивления в случае внезапной атаки. Точные координаты лагеря. — Харпер еще раз сверился с картой. — Квадрат М-7.

Дэнни повторил донесение, и Харпер подтвердил данные.

— Срочно передайте данные в штаб и будьте наготове. Мы возвращаемся.

— Вас понял. Конец связи.

Харпер отдал микрофон Ски и похлопал его по плечу.

— Ну вот и вся работа, братишка. Теперь домой. Давай, Ски, ты топай первый.

Поляк кивнул и пополз уже вверх по склону, как вдруг из лагеря японцев загремели выстрелы и по камням защелкали пули. Ски глухо охнул и скатился обратно. Лицо его перекосилось от боли.

— Ложись! — скомандовал Харпер остальным. — Нас засекли.

Через секунду лагерь японцев взорвался дикими воплями.

— Без команды не стрелять! — предупредил Харпер, вглядываясь в цепь приближающихся японцев, которых вел размахивающий саблей офицер.

— Банзай! Банзай!

— Огонь! — скомандовал Харпер, и тут же рявкнули карабины морпехов. Секундой позже загрохотал пулемет.

— Банзай! — Цепь атакующих значительно поредела, но за ней уже накатывалась вторая.

— Берегите патроны, — предупредил Харпер.

Пулеметный расчет теперь работал короткими очередями, но настолько эффективно, что атака захлебнулась.

Воспользовавшись передышкой, Педро Рохас, не обращая внимания на рану в плече, склонился над Ски.

Пошел мелкий накрапывающий дождь, и тяжелые свинцовые тучи низко нависли над землей.

Педро разрезал штанины поляка.

— О Господи.

— Что с ним, Педро?

— Прострелены колени.

— Алло, говорит «Гребень»... — внезапно донеслось из радиоприемника, лежавшего рядом с поляком. — Что там у вас? Что за стрельба?

— Алло, говорит Харпер. Нас обнаружили. Имели боевой контакт с противником.

— Попробуем обеспечить огневое прикрытие. Пробирайтесь на гребень по одному.

— По одному не получится. Ранен связист. — Харпер повернулся к Маккуэйду. — Что скажешь, Мак?

— Мы не сможем вытащить его на гребень даже вдвоем. Слишком скользко.

— Может, подождем до темноты? — предложил Рэкли. — У нас хорошая позиция, и они вряд ли полезут в атаку.

Харпер несколько секунд задумчиво жевал резинку, потом покачал головой.

— Все равно кому-то придется прикрывать отход. Сделаем так. Оставьте мне пулемет и все гранаты...

— Ни хрена, Харпер, — перебил его Маккуэйд. — Ты командир, и твоя работа увести отряд. Останусь я.

— Это приказ, сержант Маккуэйд, — отрезал Харпер.

— Эй вы, оба, — вдруг подал голос Ски. — Хватит корчить из себя морпехов. Убирайтесь отсюда, пока не поздно. Я прикрою вас.

Все повернулись к маленькому поляку. Его лицо побелело от боли, но голос был твердый и уверенный.

— У тебя раздроблены колени, Ски, — тихо сказал Педро.

— А то я не знаю, болван, — огрызнулся Ски.

Педро только покачал головой, но тут же сам побледнел и опустился на мокрую траву.

— Ты что, Педро?

— Меня тоже зацепило... Плечо...

Маккуэйд выругался и, подобравшись к Рохасу, принялся перебинтовывать ему рану.

— Сейчас наши желтые друзья под завязку загрузятся сакэ и снова начнут набиваться в гости, — сообщил Рэкли, наблюдавший за противником.

Пэрис и Харпер перебрались поближе к Рохасу.

— Педро, он сможет задержать их?

— Не знаю... ему очень больно... очень.

— Но он сможет?

— С Божьей помощью.

Дождь все усиливался. Где-то в роще орали пьяные голоса японских солдат.

— Алло, говорит «Гребень». Что там у вас?

— Алло, говорит Харпер. Ждем темноты. Будем уходить по одному. Связист останется прикрывать отход. Он не сможет уйти отсюда. — Харпер до крови закусил губу и покосился на Ски.

Тот чуть улыбнулся и ободряюще кивнул, понимая, что чувствует Харпер, вынужденный оставлять своего солдата на верную смерть.

Когда начало темнеть, они осторожно перенесли Ски к камням, где он мог сидеть, и установили пулемет так, чтобы поляку было удобно стрелять. Гранаты и пистолет положили рядом.

— Не забыл, как стрелять из пулемета, Ски?

Звонски покачал головой. Он уже не чувствовал боли.

Харпер ударом приклада разбил передатчик и закопал осколки в землю.

— Ски... я могу что-нибудь сделать для тебя? — Голос лейтенанта звучал хрипло и глухо.

— Да... — разлепил губы Ски. — У кого-нибудь есть распятие?

Педро снял с шеи крестик и, поцеловав его, передал поляку.

— Спасибо, Педро... скажи Дэнни, пусть не винит себя. Я сам хотел этого... Теперь уже все рано... Сьюзан... Сьюзан... О Господи! — Ски застонал и на секунду закрыл глаза. — Ладно, ребята, уходите отсюда.

Никто не двинулся с места.

— Сильно болит, Ски?

— Нет, уже не болит. — Он сжал в кулаке распятие. Капли пота, смешиваясь с дождем, катились по его лицу.

— Педро, уходишь первым" — скомандовал Харпер.

— Нет, я уйду последним. Мне еще нужно сказать ему, что надо делать, если боль снова возобновится.

Харпер кивнул Пэрису. Тот сжал плечо Ски и исчез в сгущающихся сумерках.

Они уходили по одному. Пэрис, пулеметный расчет, Рэкли, Маккуэйд. Харпер все это время наблюдал за противником.

— Сейчас пойдут, — вполголоса, ни к кому не обращаясь, сказал он. — Да будь я проклят, не могу оставить здесь этого мальчика.

Педро схватил офицера за руку и развернул к себе.

— Ски не боится. Возьмите себя в руки, Харпер, вы же офицер.

Харпер скрипнул зубами и, не оглядываясь на Ски, пополз вверх по склону.

Они остались вдвоем. Поляк и мексиканец. Два американца.

— Тебе удобно, Ски?

— Да, Педро.

— Я буду молиться за твою душу.

— Молись лучше за свою задницу. Я и так знаю, куда попаду.

Педро тихо исчез в темноте, и Ски остался один. Он уже потерял счет времени. Может, прошло пять минут, а может, и час. Боль возвращалась, накатывалась раскаленными волнами, захлестывая сознание, и только усилием воли Ски заставлял себя держаться. Наверное, они уже на гребне, думал он, должны успеть. Этот чертов пулемет, мы стреляли из него только один раз...

Ветер донес до него приближающиеся вопли японцев. Ски положил палец на спусковой крючок пулемета и пододвинул гранаты поближе.

— Пресвятая Дева Мария... Матерь Божья... Молись за нас ныне и в час смерти нашей...

— Банзай!!!

* * *

Я помог Педро перебраться через гребень.

— Уходим, — скомандовал Харпер. — Сейчас они полезут на Ски.

Внизу ровной строчкой застучал пулемет, и до нас донеслись дикие крики. Все замерли.

— Надеюсь, они не возьмут его живым, — сказал кто-то.

Дэнни сбросил с плеч передатчик и, схватив пулемет, ринулся к гребню. Я сбил его на землю и обхватил руками.

— Мы не оставим его там! Мы не можем оставить его! — рыдал Форрестер, вырываясь из моих рук. — Что вы за морпехи, мать вашу! Пусти меня!

Я дал ему затрещину, потом еще одну и еще, пока он не прекратил истерику.

— Ски знал, на что идет, Дэнни! Он с самого начала знал, что не вернется! Ты же морпех, Форрестер! Так веди себя, как положено!

— Банзай! — снова донеслись до нас крики снизу.

— Пошли, ребята... — тихо произнес Харпер.

Часть IV

Пролог

И наконец настал долгожданный день. 19 февраля «Нечестивая четверка» бросила якорь в Скайларк Чэнале и готовилась принять нас на борт. Было здорово снова увидеть друзей-моряков, узнать о такой роскоши, как горячий душ и праздничный обед, который они приготовили в нашу честь. Но самым приятным сюрпризом было первое же объявление, сделанное капитаном по судовому радио.

— Порт нашего назначения — Веллингтон, Новая Зеландия!

Восторженный рев прокатился по всему судну. Мы снова возвращались на землю, столь милую нашим сердцам.

Глава 1

И снова, как в первый раз, мы все высыпали на палубу, чтобы увидеть зеленые холмы Зеландии.

Конвой скользнул в Ориентал Бэй и приткнулся у пирсов, где нас встречал оркестр и почетный караул из морпехов восьмого, десятого и восемнадцатого полков. Музыканты грянули гимн морских пехотинцев, а потом, как обычно, последовал обмен приветствиями между флагманским кораблем и портом.

Порт: Где так задержались, ребята? Напоролись на снайпера?

Флагман: Теперь можете спать спокойно. Прибыли настоящие морпехи, которые не дадут вас в обиду.

Порт: Мы слышали, что шестой полк представлен к наградам — по коробке шоколада каждому морпеху. Это очень кстати, потому что все местные девочки уже заняты, так что, ребята, отправляйтесь в лагерь и жуйте шоколад.

Мы добродушно ухмылялись, слушая эти шутки, хотя, кто знает, сколько зубов было выбито в барах портовых городов за куда более невинные подначки. Порой достаточно было брошенной клички «шоколадники», чтобы тут же вспыхивала потасовка. К тому же завистники из восьмого полка, которых за выправку прозвали «голливудскими морпехами», пустили слух среди местных жителей, будто аксельбанты шестого полка (заслуженные в Бель Вуде, во Франции) означают, что полк заражен венерическими болезнями.

Поскольку в нашем старом лагере уже расположился второй полк, нас разместили в лагере Рассел. К нашему прибытию его почти закончили, недостроенным остался лишь гальюн, и первые дни нам приходилось справлять естественные надобности на виду у машин, проносившихся по шоссе в нескольких десятках метров от лагеря.

* * *

Энди отворил дверь в общежитие Армии Спасения и вежливо поздоровался с девушкой, сидевшей на вахте.

— Очень приятно видеть вас, Энди. Мы так рады, что шестой полк вернулся в Веллингтон.

— Мы тоже... а миссис Роджерс?..

— Она выехала из общежития неделю назад.

Энди побледнел.

— Да вы не волнуйтесь, я знаю адрес. Дамбэрк-стрит, дом в конце улицы. У меня где-то записано... ага, вот, пожалуйста.

— Благодарю вас, мисс Козмэн.

— Храни вас Бог, Энди. Заходите к нам, не забывайте.

— Обязательно, мэм.

Дамбэрк-стрит действительно оказалась неподалеку. Энди живо отыскал нужный дом и дрожащей рукой постучал в квартиру номер три. Дверь тут же отворилась, и на пороге появился молодой новозеландский моряк. Секунду Энди смотрел на него, потом побагровел и бросился прочь.

— Энди! Энди Хуканс! — вдруг позвал его моряк.

Энди медленно обернулся и вдруг с удивлением увидел, что моряк широко улыбается и протягивает руку.

— Ты, наверное, не узнал меня в форме? Я Генри Роджерс, двоюродный брат Пэт. Мы с тобой встречались на ферме, помнишь? Да заходи ты, чего стоять на пороге.

Энди смущенно пожал ему руку и вошел в квартиру.

Пэт стояла в гостиной, побледневшая, все еще не верящая, что он вернулся. Энди тоже молча смотрел на нее, не зная, что сказать.

— Ты только что с Гвадалканала? — с любопытством спросил Генри Роджерс. — Слышал, что вам не сладко там пришлось.

Энди машинально кивнул. Моряк быстро оценил ситуацию и начал собираться.

— Ладно, ребята, я пойду... — Он подмигнул Энди.

— Нет, подожди... — пытался было протестовать швед, но Генри уже шел к двери.

— Спасибо за обед, сестричка. Я еще загляну. Пока, Энди. Очень рад, что ты вернулся, старик.

— Если получишь увольнительную, сразу звони, — сказала Пэт. — Чтобы я успела приготовить тебе поесть.

— Вас понял. Конец связи, — улыбнулся Генри и вышел за дверь.

Они остались вдвоем.

— Может, присядешь, Энди? — спросила Пэт, чтобы прервать неловкое молчание.

Хуканс присел на краешек кресла.

— Хорошая квартира, — хрипло сказал он.

— Это моей подруги. Она живет в Мастерсоне, и, пока муж на фронте, она отдала мне ключи... Чаю хочешь?

— Спасибо.

— Как твои ребята?

— Ски убит. Рэд Кэссиди потерял ногу.

— Бедняги... А как ты?

— Я в порядке. Немного отощал, но это пустяки.

Энди попытался взять чашку с чаем, но руки у него так дрожали, что он пролил чай на брюки и громко выругался.

— Прости, Пэт. Знаешь, давай лучше выйдем прогуляемся или в кино сходим...

— Сейчас надену плащ...

* * *

Как только мы разместились в лагере, всем дали десятидневные отпуска и разрешили ехать в любой город страны. Правда, предупредили, чтобы с местным населением вели себя корректно, иначе запретят даже увольнительные.

Сержанты Маккуэйд и Бернсайд в компании с рядовым Джо Гомесом проводили свой отпуск в городке Левин. Каждый вечер они в одно и то же время приходили в облюбованный бар, напивались там до чертиков и вообще весело проводили время. Все шло замечательно целых шесть дней, пока в один из вечеров в бар не явилась разухабистая компания морпехов с девчонками. Один из них, здоровенный малый с красным от выпивки лицом, тут же заметил аксельбанты шестого полка.

— Эй, хозяин, у тебя не найдется плитки шоколада? Хочу накормить кое-кого.

— Сколько их? — лениво поинтересовался Маккуэйд, рассматривая содержимое своего стакана.

— Семеро, — так же лениво ответил Бернсайд. — А с ними еще и девки.

— Я вижу, что здесь целая компания наших шоколадных друзей, — проревел другой морпех.

— Похоже на «голливудских морпехов», — заметил Бернсайд. — Сказать им пару слов?

— Да брось, Берни, — отозвался Джо Гомес. — Их ведь только семеро.

— Эй, «шоколадки», что пригорюнились?! — не унимался здоровяк.

— Нет, он меня все-таки достал. — Испанец Джо выпил свой стакан и поднялся.

— Позовешь, если понадобится помощь, — напутствовал его Маккуэйд.

Семеро морпехов с ухмылками смотрели, как Гомес подходит к их столу. Джо, не смущаясь, взял стул и подсел к ним.

— Привет, крошки, — поздоровался он, блеснув ослепительной белозубой улыбкой.

— Отвали, «шоколадка».

Испанец перегнулся через стол к здоровяку и поправил ему воротник.

— Ты должен думать о своем внешнем виде. Непрерывно. Только об этом, усек?

— Слушай, парень, — подал голос один из морпехов. — Мы не хотим неприятностей. Мы просто развлекаемся, усек?

— Усек, — радостно подтвердил испанец Джо. — Я тоже!

И с этими словами он нанес первый удар. Вернее, три удара. Оставшихся четверых морпехов он уже почти совсем зажал в угол, успевая отпихивать визжащих женщин, но тут его блестящая атака внезапно закончилась, ибо один из противников наградил его ударом стула по голове. К месту баталии подоспели Маккуэйд и Бернсайд. Они в два счета покончили с остальными морпехами и вытащили Гомеса на улицу.

— Постарел наш Джо, — грустно заметил Маккуэйд.

— Совсем расклеился, — со вздохом подтвердил Бернсайд. — Можно сказать, захирел.

— Первый веселый вечерок за весь отпуск.

* * *

Элкью Джонс заказал чашку чая в буфете вокзала и огляделся. До поезда оставалось еще минут двадцать, так что спешить было некуда. Его внимание привлек средних лет мужчина с седеющими висками, разглядывающий его сквозь очки в роговой оправе. Он был отлично одет и производил впечатление человека солидного.

Элкью вежливо улыбнулся ему, и мужчина тут же заговорил.

— Добрый вечер, янки. Прошу прощения, но что это у вас за шнурок на плече?

— Это аксельбант. Я из шестого полка морской пехоты. Наш полк заслужил эти аксельбанты во Франции еще в первую мировую войну.

— Здорово! У нас в городке нет американцев, вот я и заинтересовался. Вы, наверное, побывали на Гвадалканале?

— Да, сэр.

— Жарко там пришлось, я слышал.

— Это уж точно.

— Меня зовут Басби. — Мужчина протянул руку. — Том Басби, представитель Данморской машиностроительной компании. Строим камнедробилки и строим, заверяю вас, отлично. Впрочем, вам, наверное, это неинтересно. Вы куда едете?

— В отпуск. Нам дали по десять дней отпуска.

— Это хорошо. У нас есть где отдохнуть. Как, простите, ваше имя?

— Ламонт Джонс. Друзья зовут меня Элкью.

— Элкью звучит лучше. — Они пожали друг другу руки. — Куда направляешься, Элкью?

— В Данневерк.

— Данневерк?! Что ты забыл там, парень?

— Да просто хочу поразвлечься.

— Та-ак, — протянул Басби, а потом решительно потащил Элкью к кассе. — Немедленно сдай билет.

— Что?

— Ты едешь ко мне домой.

— Но...

— Никаких «но», Элкью. Возьми билет до Палмерстон-Норта.

— Но, мистер Басби, я же не могу вот так взять и прийти в ваш дом.

— Чушь собачья. За кого ты меня принимаешь? Чтобы я позволил своему американскому другу ехать в Данневерк? Ни за что! Мой дом — твой дом, сынок. И не волнуйся, старый Том Басби знает, что тебе нужно. У нас в городе полно смазливых девчонок.

— Не знаю, что и сказать, сэр...

— Ты забыл, что меня зовут Том. А вот и наш поезд.

* * *

Всю дорогу до Палмерстон-Норта они провели в приятной беседе. Том Басби оказался увлекательным рассказчиком, но в свою очередь с жадным любопытством слушал рассказы Элкью о Лос-Анджелесе.

Тем не менее, когда поезд подошел к вокзалу Палмерстон-Норта, Элкью снова почувствовал себя неловко.

— Не дрейфь, сынок, моя старушка Грэйс — баба что надо.

Грэйс оказалась миловидной маленькой женщиной лет сорока — сорока пяти. Рядом с ней стоял мальчик, явно Басби-младший.

Обменявшись сдержанными, чисто британскими поцелуями с женой, Том отдал портфель сыну и взъерошил ему волосы.

— А теперь, жены мои и дети, держитесь. У меня есть для вас сюрприз. — Он повернулся к Элкью, стоявшему сзади. — Познакомьтесь с Элкью Джонсом, морским пехотинцем, который только что вернулся с Гвадалканала.

— Американец! — взвизгнул от восторга Ронни Басби. — И он будет жить у нас?

— Та же мысль пришла и мне в голову, когда я увидел его. Что скажешь, миссис Басби.

— Я рада, что хоть иногда тебе в голову приходят хорошие мысли. Вы, должно быть, оба проголодались? Тогда скорее домой. Машина стоит на той стороне улицы.

— Бегает еще? — удивился Том. — Ты не представляешь, Элкью, сколько хлопот с этой машиной. Опять же запчастей не хватает.

— Как вам нравится в Новой Зеландии? — спросила Грэйс.

— Замечательно, миссис Басби.

— Можно, я понесу твое ружье, Элкью? — возбужденно спросил Ронни, не сводивший восторженных глаз с американца.

— Конечно, малыш, бери.

Они влезли в старый «форд». Грэйс включила стартер, но машина не заводилась.

— Чертов аккумулятор, — проворчал Том Басби.

— Чертов аккумулятор, — немедленно поддержал его сын.

— Ну что ты с ней сделаешь, — простонала Грэйс, снова пытаясь завести машину.

— Погодите, миссис Басби. — Элкью выбрался из машины и открыл капот.

Повозившись минут пять, он снова сел на место.

— Можно ехать.

Грэйс недоверчиво включила стартер, и двигатель сразу завелся.

— Невероятно! — воскликнула она.

— Да ты, оказывается, механик! — хлопнул его по плечу Том.

— А я знаю гимн морской пехоты! — перекричал всех Ронни.

* * *

Элкью открыл глаза и, сладко потянувшись, сел на белоснежной постели. В дверь тихо постучали.

— Войдите! — зевая, проревел Джонс.

Все семейство Басби ввалилось в комнату. Элкью трусливо прикрылся одеялом. Грэйс принесла огромный поднос, который поставила на колени американцу.

— Что вы, Грэйс, как-то неловко есть прямо в постели, да еще в пижаме.

Том Басби рассмеялся.

— Привыкай к роскоши, мой мальчик.

— Лучше я оденусь и поем за столом.

— Вздор! Ешь прямо здесь.

Элкью окинул взглядом поднос, уставленный аппетитными блюдами, и поскреб затылок.

— Очень мило с вашей стороны. Ну что ж, можно пожр... я хотел сказать, покушать и в постели.

— Не будем вам мешать. — Грэйс поднялась и вытеснила своих мужчин из комнаты.

...А потом был обед в Теннисном клубе, куда набилось не меньше сотни человек, в основном молоденьких девчонок, которые пришли увидеть настоящего морпеха-американца, и только тогда Элкью окончательно убедился, что скучать ему не придется.

Энди затушил сигарету и потянулся в кресле.

— Пэт...

— Да?

— Ты не возражаешь, если мы сегодня никуда не пойдем? Просто посидим, поговорим.

Она внимательно посмотрела на него.

— Как хочешь... Энди, ты неважно выглядишь.

— Да, мне что-то нехорошо. — Он чувствовал, как лоб покрыла испарина.

Пэт подошла к нему.

— Господи, да у тебя жар! Я вызову врача. Тебе нужно в больницу.

— Не поеду я ни в какую больницу. — Энди вдруг стало холодно. — Это просто малярия. Я уже видел такое. День потрясет, а потом отпустит. У меня осталось только шесть дней отпуска, и я не собираюсь проводить их в больнице.

Крупные капли пота катились по его лицу. Он попытался подняться, но не смог.

— У меня в куртке... посмотри... там есть хинин. Дай мне три таблетки. И вызови такси, я отлежусь у себя в отеле.

Он снова попытался подняться, но Пэт, взяв его за плечи, усадила обратно.

— Подожди, я постелю тебе в спальне.

— Нет... не надо...

— Никуда я тебя не отпущу в таком состоянии. Раз уже не хочешь в больницу, то останешься здесь.

Оказавшись в постели, он сразу закутался в одеяло.

— Мне холодно, Пэт, укрой меня... холодно... три таблетки каждые четыре часа... — Дыхание его стало прерывистым, глаза закатились.

Пэт кое-как раздела его и принесла еще пару одеял.

— Ски! Ну давай же, братан! Держись, ни одна баба не стоит этого! — Энди вцепился в одеяла. — Я с тобой, братан! Энди поможет тебе... Ски! Они там в траве! Ну, стреляй же!

...В неярком свете настольной лампы лицо Энди выглядело бледным и осунувшимся. Пэт тихо подошла к нему и осторожно положила руку на лоб. Лихорадка прошла, но швед все еще не приходил в себя. Пэт смочила полотенце и обтерла ему лицо и шею. Энди тихо застонал и приоткрыл глаза. Потом с трудом приподнялся на локте и огляделся.

Пэт взяла со стола чашку с чаем и присела на краешек кровати.

— И давно я здесь? — неуверенно спросил Энди.

— Третий день.

Он покачал головой и вздохнул.

— Ну и задал я тебе хлопот.

— Как ты себя чувствуешь?

— На миллион долларов. — Энди сел на кровати и только теперь заметил, что раздет.

— Мне пришлось снять с тебя одежду. Она была совсем мокрая от пота. — Пэт подала ему чашку с горячим чаем.

Энди взял чай и несколько секунд рассматривал ее усталое лицо.

— Представляю, что я тут наговорил.

— Ничего. Главное, что все кончилось. Хочешь сигарету?

Они закурили. Энди постепенно приходил в себя.

— Хорошо, что я не отпустила тебя в отель.

Энди только сейчас заметил целую батарею склянок с различными лекарствами и импровизированную постель из нескольких стульев, где Пэт могла прикорнуть, не оставляя его одного.

— Пэт... я не знаю, что и сказать. Никто никогда не заботился обо мне... Ты выглядишь уставшей. Ты хоть немного поспала за эти дни?

— Спала, спала, не беспокойся.

— Пэт, я конечно, смутно помню, что тут происходило, но несколько раз, когда мне было холодно, я чувствовал... ну, мне показалось...

— Тебе не показалось, — спокойно ответила она. — Ты не мог согреться даже под несколькими одеялами, и я ложилась к тебе.

Энди взял ее руку и поцеловал. Потом притянул Пэт к себе. Она склонила голову ему на грудь.

— Я так боялась за тебя, милый.

Он приподнял ее лицо и поцеловал в губы. Пэт закрыла глаза, а его большие руки осторожно гладили ее волосы. Она обняла его.

— Энди, мой Энди...

Его рука потянулась к поясу на ее халате.

— Энди, не надо... ты еще слаб...

— Нет-нет, я уже в порядке.

— Энди... — Она расстегнула халат и провалилась в сладкую бездну...

Глава 2

Однажды утром, уж не помню точно дату, к нам в палатку вошел старший сержант Пуччи в сопровождении невысокого добродушного с виду морпеха.

— Мак, это твой новый радист.

Мои ребята, приводившие в порядок форму, подняли головы.

— Левин. Джейк Левин, — представился новичок.

— Можешь звать меня Мак.

— Здорово, сержант, — нарочито развязно сказал он. — Ну, кореша, где мне приткнуть свою задницу? Он изо всех сил старался казаться бывалым морпехом.

— Можешь занять мою койку. Я, пожалуй, пойду спать к телефонистам, — хмуро бросил Непоседа Грэй и вышел из палатки.

Левин проводил его растерянным взглядом, потом пожал плечами и пошел по кругу знакомиться с ребятами. Он приняли его подчеркнуто холодно. Только Мэрион приветливо пожал ему руку.

— Откуда ты, корешок? — спросил кто-то.

— Из Бруклина.

— Я так и думал.

— Ну и потрепало нас, пока добрались сюда.

— Давно из учебки?

— Два месяца. Надеюсь, мы поладим, если уж нас загнали в одну упряжку.

— Что значит, загнали?

— А я призывник, или ты думаешь, что можно по своей воле влезть в это дерьмо?

— Что-то здесь стало пованивать, — заметил Эрдэ.

— Не то слово, — согласился Сияющий Маяк. — Пойдем лучше прогуляемся.

Все, за исключением Левина и Мэриона, вышли из палатки. Я последовал за ними.

— Мак, и мы должны терпеть этого горластого кретина?

— Не кипятись. Новички всегда стараются произвести впечатление.

— Ты слышал, что он сказал? Он призывник и морпехом стал не по своей воле. На хрена нам такой нужен?

— Что поделаешь, война, — вздохнул я.

— Не нравится мне этот еврей, — сплюнул Непоседа.

— А вот это уже лишнее, Непоседа, — отрубил я. — Поживем — увидим. Может, он парень неплохой. Не наезжайте на него и сами увидим.

Когда я вернулся в палатку, Левин распаковывал свой «эрдэ».

— Что это мужики так окрысились? — спросил он. — Что я такого сказал?

— Левин, эти ребята уже давно вместе, и здесь у нас что-то вроде привилегированного клуба, так что сначала придется заслужить право быть его полноправным членом.

— Но я же не виноват, что меня призвали в морскую пехоту.

— Вот как раз об этом трепись поменьше. Эти ребята вместе побывали в бою и теперь, как одна семья, а ты для них пока никто. Так что спусти пар и не высовывайся.

— Как скажете, сержант, — смущенно пробормотал Левин. — Я постараюсь.

— Будем надеяться. И уж можешь не сомневаться, что я найду для тебя уйму работы. Если будешь как следует исполнять свои обязанности, то считай, что один друг в этом подразделении у тебя уже есть, но если окажешься лентяем... — Я выразительно посмотрел на него и вышел из палатки.

— Господи, у меня такое чувство, что я снова в учебке, — простонал Левин.

— Да не волнуйся ты так, — утешил его Мэрион. — Кроме того, считай, что у тебя уже есть один друг.

— Спасибо, капрал.

— Да брось, Ребята пока не приняли тебя, ко это оттого, что ты прибыл на замену парню, который погиб на Гвадалканале. Какой был парень! Остался прикрыть разведгруппу и погиб... Ладно, пойдем, я покажу тебе лагерь. Кстати, ты любишь классическую музыку?

* * *

— Левин!

— Я, сэр!

— Сегодня заступишь на ночное дежурство.

— Есть, сэр.

— И не надейся, что выспишься. С утра полевые учения, и твоя очередь тащить генератор.

— Левин!

— Да, капрал?

— Сегодня пойдешь копать новый гальюн.

— Есть, сэр.

— Мак, у тебя есть человек для работы на кухне?

— Есть... один.

Я делал все, чтобы Левин не знал ни минуты покоя. Он выполнял всю самую грязную и трудную работу. Выполнял молча и безропотно. Поэтому по прошествии времени ребята начали признавать его. Испанец Джо, например, оттаял после того, как получил карточки Левина на пиво. Мне он нравился как отличный радист, и уж, конечно, все с восторгом приняли тот факт, что Левин оказался прекрасным парикмахером.

И только Непоседа по-прежнему враждебно относился к новичку.

Тем не менее все это не освободило Левина от неприятных обязанностей. Он чистил гальюн, копал траншеи, занимался уборкой, растапливал по утрам печь, чтобы до подъема обогреть палатку. Между прочим, последнее послужило причиной для довольно забавного происшествия с Элкью. Разумеется, сам Элкью не считал это забавным, но факт остается фактом.

Однажды за несколько минут до подъема, когда сон особенно сладок, рядовой Джонс вскочил с койки и полусонный поплелся в гальюн, повинуясь неумолимому зову природы. Было еще темно, и палаточный лагерь спал. Поеживаясь от холода и отчаянно зевая, Элкью вошел в гальюн и, приняв традиционную позу, прикрыл глаза. Однако через несколько секунд какое-то смутное беспокойство заставило его окончательно проснуться. Он осторожно повернул голову влево и застыл от ужаса. Рядом с ним, почти плечом к плечу, сидел офицер. В полутьме Элкью разглядел капитанские нашивки. Все еще сомневаясь, он глянул вправо, где его соседом оказался лейтенант. Только сейчас до Джонса дошло, что в темноте он по ошибке зашел в офицерский гальюн. Сами господа офицеры, обнаружив рядового в своих апартаментах, отвернулись и постарались по возможности сохранить холодный и надменный вид. Элкью от смущения издал громкий звук и покраснел. Лейтенант с отвращением отвернулся, а капитан все время нервно постукивал ногой...

Целый день Элкью ждал расправы за свое преступление, но офицеры предпочли не разглашать факт его вторжения в святая святых...

* * *

Шестой полк, одетый в новенькую, выданную накануне форму, стоял в парадной линейке. Все три тысячи морпехов застыли в строю, пока командир дивизии генерал-майор Брайант, его заместитель бригадный генерал Снайпс и командир полка полковник Мэлколм обошли все батальоны. Потом и они вытянулись по стойке «смирно», и под барабанный бой на плац вынесли полковое знамя. Наше полковое знамя, с серебряными кольцами на древке, символизировавшими походы шестого полка: Доминиканская Республика, Шанхай, Гаити, Исландия... Флаг был огромный, с золотыми кистями. В центре красовалось изображение золотистого глобуса с якорем, орлом и надписью: шестой полк, Корпус морской пехоты Соединенных Штатов. Древко флага венчал золотой орел, держащий в когтях боевые ленты, на которых были увековечены названия мест боевой славы полка: Никарагуа, Бель Вуд, Шато-Тьерри, Гуантанамо Бэй... А сегодня к ним добавилась еще одна — Гвадалканал.

— Парад! Равняйсь! Смир-рно!

И началась церемония награждения отличившихся в боях на Гвадалканале.

— Подполковник Сэмуэль Хаксли...

— Фельдшер Педро Рохас...

— Рядовой Константин Звонски, посмертно...

— Полк! Равняйсь! Смир-рно! К церемониальному маршу! Управление полка прямо! Остальные напра-во!

После парада мы вернулись в палатки.

— Пошли, ребята, поздравим Педро, — предложил Сияющий Маяк.

— Пошли, — согласился Энди.

— С каких это дел мы будем его поздравлять? — недовольно спросил Непоседа.

— Он заслужил свою медаль.

— Ну конечно, наградили офицеров и костоправа.

— Что ты кипятишься?

— А почему нет? Чертов мексиканец заслужил медаль не больше, чем Эрдэ. Почему его наградили, а Эрдэ нет?

— Если они будут награждать всех, кто заслужил, то просто медалей не хватит.

— А Рэд Кэссиди? Ему не полагается медаль?

Эрдэ, молча сидевший на койке, поднялся.

— Пошли, Непоседа.

— Куда?

— Хочу поздравить Педро и поставить ему пива.

* * *

Едва улеглось первое радостное волнение, вызванное нашим возвращением обратно в Новую Зеландию, как начали сказываться последствия недель, проведенных в болотах и джунглях Гвадалканала. Чуть ли не каждую ночь меня будили:

— Мак, у испанца жар...

— Мак, индеец в бреду...

— Мак, Эрдэ заболел...

— Мак, с Дэнни беда. Бредит и орет, что не хочет стрелять кроликов.

Ночи бреда и кошмаров, жар и озноб, бледные, изможденные, давно небритые, лица, покрытые испариной. Малярия жестоко терзала всю вторую дивизию. Меня самого схватывало раз десять. Разумеется, в каждом полку существовал небольшой госпиталь, но все было переполнено. Дивизионный госпиталь принимал только самых тяжелых больных. Некоторых удавалось отправлять в большой госпиталь на военно-морской базе, но и там не хватало мест, поэтому в каждом батальоне устроили большую палатку для больных. И в этих палатках, переполненных метающимися в бреду мальчишками, познавалось, что значит слово «друг». Те, кого не зацепила малярия или кто начинал выздоравливать, возились с больными, как с детьми. Мыли, кормили, ухаживали. Мы относились друг к другу с такой любовью, окружали своих боевых друзей такой заботой, на какие не способна ни одна женщина. Сколько ночей я валялся на койке, трясясь от лихорадки, и всегда у моего изголовья сидел Элкью, Дэнни или Эрдэ, которые пытались покормить меня или влить в рот несколько глотков фруктового сока:

— Ну давай же, старый морской пердун, открой свою пасть или я залью тебе сок через задницу.

Они меняли холодные салфетки у меня на лбу, когда жар возвращался. Они укутывали меня одеялами, когда меня знобило. И я делал для них то же самое, когда малярия снова сбивала с ног тех, кто, казалось, уже выздоровел. Время от времени в палатке появлялся Педро или кто-нибудь из санитаров. Они делали все, что могли, чтобы облегчить наши страдания, хотя сами валились с ног от болезни и усталости.

Хинин в таблетках закончился, и нам пришлось принимать его в растворе. Жуткое пойло. Иногда казалось, что легче сдохнуть, чем пить эту дьявольскую микстуру.

День за днем, неделю за неделей малярия кружила над палатками второй дивизии, сбивала с ног сотни и тысячи парней, но всем страданиям когда-то приходит конец, и мы постепенно выздоравливали. Выздоравливали для того, чтобы снова стать в строй.

* * *

Поскольку наша штабная рота по численности меньше, чем линейные роты, то в столовой нам требовалась всего половина помещения. Это и подсказало Элкью просто гениальную идею: перегородить столовую пополам и сделать в ней нечто вроде собственного ротного клуба. Идею с восторгом поддержала вся рота и, не дожидаясь официального разрешения, принялась за дело.

Прежде всего мы отправили в рейд по лагерю и его окрестностям несколько групп, которые подбирали или просто воровали все, что могло пригодиться для клуба. Руководил операцией, конечно же, испанец Джо. Он за целую милю мог унюхать плохо лежащие гвозди и стройматериалы. Впрочем, даже если они были под охраной, то все равно попадали к нам. В этом деле испанцу нет равных. Результатом его умелых действий стала деревянная стена, разделившая столовую на две части. Потом он где-то «позаимствовал» печку-буржуйку и раздобыл доски, из которых мы сделали теннисный стол, десятка два стульев и полдюжины столов.

Френч, вначале косо смотревший на наше мародерство, вскоре махнул рукой и молчаливо благословил затею.

Тут уж мы развернулись как следует, Начали с того, что собрали по фунту с каждого морпеха и таким образом оказались владельцами казны клуба. Казначеями выбрали Мэриона, сержанта Пэриса, Педро Рохеса и меня. После короткого военного совета мы закупили в Веллингтоне дюжину подержанных кресел и диванов, а также большой радиоприемник, который поставили на стойку бара. Проигрыватель и два десятка пластинок с хорошей музыкой, настольные лампы, пишущую машинку, сотню акварельных картинок с обнаженными девицами... Господи, да разве все упомнишь? В общем, с каждой зарплатой наш клуб становился все богаче и уютнее. Очень кстати пришлась посылка Элкью от его дяди, который работал в одной из кинокомпаний в Голливуде, — двести открыток с кинозвездами. Разумеется, они тут же украсили стены нашего клуба.

Сэм Хаксли нарушил все традиции, позволив нам брать положенное по рациону пиво сразу на всю роту. Это сразу дало возможность выделить несколько ящиков для бара, поскольку в роте пиво пили не все, а кое-кто находился в отпуске или в госпитале.

Да уж, клуб у нас получился что надо. Тот, кто служил в армии, поймет, как здорово прийти вечером в такое место, выпить пивка, послушать музыку, перечитать письма из дому, перекинуться в картишки или просто послушать радио. Довольно часто мы ловили «Розу Токио» на английском языке. Помнится, однажды японский диктор ядовито заметила, что часы на здании парламента в Веллингтоне отстают на две минуты... и оказалась права. Мы сами проверяли.

* * *

Каждый день нас снова и снова гоняли на полевые учения, невзирая на погоду, причем моим ребятам доставалось больше всех, поскольку, независимо от того, какая рота проводила учения, всем требовались связисты. Легко догадаться, что чаще всего трудности выпадали на долю Левина, Он безропотно и добросовестно выполнял свои обязанности. Настолько добросовестно, что однажды обморозил себе ноги, когда ему пришлось несколько часов просидеть с радиостанцией в окопе по колено в воде.

Док Кайзер вызвал меня к себе и предложил освободить Левина на пару дней от всех нарядов. Я, разумеется, не возражал, но запротестовал сам Левин.

— Ребятам это не понравится, — грустно сказал он, когда я помогал ему добраться до палатки.

— Да брось, Джейк. Все о'кей. Через месяц-другой станешь капралом, так что держись, старик. Считай, что принят в семью.

— Нет, Мак, еще нет. — Он закурил сигарету и глубоко затянулся дымом. — Пока не побываю в бою, я не могу стать одним из них.

— Это кто же так решил? Ты сам или кто подсказал?

— Иди ты к черту, Мак, я же серьезно так думаю.

— А я тебе говорю, хватит надрываться. Они уже приняли тебя. Постой... я, кажется, понял... Это потому, что ты еврей?

Левин побледнел. Я обнял его за плечи.

— Ты просто спятил, Джейк. Из-за Непоседы, да?

— Я не знаю, почему он невзлюбил меня, Мак. Я делаю все, чтобы подружиться с ним и не хочу неприятностей, но еще немного, и я не выдержу и набью ему морду, а там хоть под трибунал. Ребята тоже часто подначивают меня, но я знаю, что они шутят, а Непоседа...

— Да он в общем неплохой парень и еще образумится, посмотришь.

— Он говорит, что война началась из-за евреев, что все евреи трусы...

— Эх, Джейк, если бы достаточно было набить морду, чтобы вышибить из человека дурь... Ладно, пойдем-ка лучше в клуб, я угощу тебя пивом.

* * *

Испанец Джо облокотился на стойку бара и, окинув взглядом обступившую его толпу восхищенных новозеландцев, горестно вздохнул.

— Да-да, друзья мои, совсем стал плох старый Джо. Теперь даже Джо Луис[14] может обставить меня.

Посетители бара с сыновьим почтением внимали испанцу, уважительно поглядывая на орденские ленточки (которые Джо недавно купил в армейской лавке на базе).

— Смотри-смотри, — говорили они, подталкивая друг друга локтями. — Видал? Вот это парень!

Джо чуть не мурлыкал от удовольствия и не забывал выпячивать грудь.

— Да, приятель, пришлось повоевать. Помнится, как-то я находился в разведдозоре на Чертовой реке у Дьявольских гор. Мы забрались миль на пять за линию фронта. Я был проводником и вел отряд. Потом напоролись на японцев, и из всего дозора остался я один. Другой бы на моем месте растерялся, но только не старый добрый Джо Гомес...

Я сидел за столом недалеко от стойки бара и вполуха слушал болтовню испанца. Рядом со мной расположился Мэрион с толстенной книгой в руках.

— Что читаешь, Мэри?

Ходкисс снял очки и, положив книгу, протер усталые глаза.

— "Война и мир" Толстого. Чертовски интересная вещь.

— Похоже, Джо сегодня в ударе.

Мэрион улыбнулся.

— Ничего, пускай развлекается. Две недели я продержал его в лагере, и он был примерным мальчиком.

Тем временем Джо опрокинул в рот очередную кружку пива и продолжал:

— Жара стояла страшная. Градусов пятьдесят в тени. Пот градом катился с меня и жрать хотелось, как голодному койоту. Я огляделся и... даже вспоминать жутко... в пяти шагах от меня сидел японец с пулеметом. Ствол смотрел мне прямо в живот. «Спасайся! Банзай!» — кричал он.

— Чтоб я сдох! Вот это да! — выдохнул кто-то из слушателей.

— Испанец Джо Гомес, сказал я себе, сколько девчонок оденется в траур, если тебя убьют! Но не таков Джо, чтобы сдаваться. В мгновение ока я примкнул штык и бросился на пулемет... — Джо перевел дух и приложился к пиву, поглядывая на посетителей.

— Ну и что? Что дальше? — спросил самый нетерпеливый.

— А как ты думаешь? — огрызнулся Джо. — Конечно, меня пристрелили, баран!

Я ухмыльнулся, увидев обалдевшие лица, и снова повернулся к Мэриону.

— Как Рэчел? Пишет?

— Конечно. Каждую неделю.

— Рэчел умница. Повезло тебе, Мэрион.

— Это трудно отрицать.

Я сделал добрый глоток пива.

— Скажи мне, Мэрион, у вас с Джо что-то не так из-за Рэчел?

Мэрион опустил голову.

— Н-не знаю, Мак. Он никогда не упоминает ее имени, но иногда мне кажется, что он... ну, как тебе сказать...

— Подставит тебя? — подсказал я. — Да, вполне возможно.

— Не совсем так, Мак. Даже когда он очень зол на меня, я все равно знаю, что он извинится за свою грубость. Я ведь его единственный друг.

Мы помолчали, наблюдая за Джо, когда в баре появился Педро Рохас.

— Эй, Педро! — окликнул я. — Иди к нам!

Педро нетвердой походкой подошел к столу и присел.

— Сеньор Мак! Сеньор Мак! Очень рад видеть вас.

— Привет, Педро.

— Все приглядываете за ребенком? — Он кивнул в сторону Гомеса, который под восторженный гул голосов пил кружку за кружкой.

Официантка поставила нам по пиву и бутылку сарсапариллы[15] для Мэриона. Педро хлебнул пива и причмокнул.

— Вы оба хорошие ребята, отличные... Мне сегодня очень грустно... Да, грустно... потому что я очень счастлив...

— И очень пьян, — добавил Мэрион.

— Да, друг мой, я пьян, но я грустно пьян. Мне грустно, что я попал сюда, в Новую Зеландию.

— А мне казалось, тебе здесь нравится.

— Очень нравится, слишком нравится. Мне потому и грустно, что здесь так хорошо.

— Что-то я не понимаю тебя, амиго.

Педро тяжело вздохнул, вперив мутный взгляд в кружку с пивом.

— Не хочу плакаться на жизнь своим друзьям, особенно, когда пьян.

Он поднял было кружку, но я взял его за руку и поставил кружку на место.

— Что случилось, Педро? Что тебя беспокоит? Может, неприятности с какой-нибудь девчонкой?

— Эх, не все так просто, Мак, — горестно вздохнул он. — Ты когда-нибудь бывал в Сан-Антонио? В мексиканских кварталах возле городских свалок? — Он поднял на нас печальные глаза. — Поэтому мне и грустно, что я попал в такую замечательную страну. А знаете, я ведь впервые сижу в ресторане вместе с белыми. Даже в Сан-Диего на меня косились, как на прокаженного. А здесь люди улыбаются и здороваются со мной: «Привет, янки!» — кричат они. А когда они узнали, что я родом из Техаса, то начали звать меня техасцем, понимаете? Я впервые почувствовал себя гражданином страны, за которую воюю. А знаете, почему я напился? Мы с несколькими моряками, они тоже цветные, как я, пошли в Союзнический клуб, где танцевали с местными девушками. Все шло хорошо, пока не завалила целая свора белых техасцев. Они потребовали, чтобы всех цветных выгнали из клуба. Тогда все девушки вообще отказались танцевать с морпехами и ушли.

Мы с Мэрионом молча слушали. Что мы могли сказать?

— Вода, — задумчиво продолжал Педро. — Ты постоянно твердишь нам, Мак, чтобы мы не пили много воды. А когда я пью воду, то чувствую себя вором. С детских лет я не пил много воды. Нам приходилось платить по тридцать центов за баррель в лачугах Лас-Колониас, а нам все твердили, что мы «грязные мексиканцы». Да, они готовы были провести нам водопровод, если с каждой хижины им заплатят по сорок долларов. Ну откуда мы могли взять такие деньги? За всю жизнь я ни разу не видел ванной, а в нашей хибаре жило восемь семей. — Педро невольно сжал кулаки. — Один тип купил землю нашего городка, и все мы платили ему за аренду. Он являлся для нас Богом. Все зависело от него, и дети умирали от туберкулеза, дизентерии, дифтерии. Они гибли, как мухи, а он подсчитывал барыши. Женщины становились шлюхами, чтобы заработать на жизнь, и он устраивал их в свои бордели. А мужчины делались такими, как испанец Джо — невежественными ворами, бандитами, шулерами...

— Педро...

— У стариков и подавно нет надежды выжить. Выжить могут только молодые, и то, если будут слушать хозяина. Поэтому я и ушел оттуда. Не мог видеть, как умирают дети. Отец Моралес — прекрасный человек и хороший доктор, он спас многих детей. И тогда я решил пойти в армию, чтобы изучать медицину. Доктор Кайзер добрый человек и разрешает мне брать его медицинские книги и справочники... Но теперь я увидел эту землю и не хочу возвращаться в Техас. Если бы мои могли приехать сюда, в эту прекрасную страну, где нет «ниггеров» и «грязных мексиканцев»! Если бы... Но я знаю, что вернусь в Лас-Колониас, чтобы лечить больных детей. — Он стиснул мою ладонь. — Так что знай, Мак, я воюю не за демократию, а для того, чтобы изучить медицину...

Глава 3

Как всегда перед увольнительной, мое отделение тщательно начищало обувь, стирало, гладило и по привычке подначивало Левина.

— Эй, Левин, дай-ка мне свой нож.

— Бери, только не забудь вернуть.

— Левин, у тебя есть чистая рубашка?

— У меня всего две.

— Вот и отлично, а мне нужна только одна.

— Хорошо, только постираешь и погладишь, прежде чем вернуть.

— Левин, дай крем для обуви.

— У вас что, ребята, вообще ничего нет?

— Кое-что есть, но я с удовольствием займу у тебя брюки.

Левин побагровел, потом вытряхнул свой «эрдэ» на койку.

— Берите, мать вашу, все забирайте...

Все дружно заржали.

— Смотри, как жидок распсиховался, — фыркнул Непоседа.

Кровь отхлынула от лица Левина, и на секунду мне показалось, что он бросится на Грэя, но он просто повернулся и вышел из палатки.

— Зачем ты его обозвал? — спросил в наступившей тишине Дэнни.

— Ну и что? Вы же сами начали его доставать.

— Мы доставали его, но не оскорбляли, — заметил Эрдэ.

— Подумаешь, какая цаца! Не люблю я евреев, и все тут.

Мэрион отложил в сторону начищенный карабин и поднялся.

— Похоже, нам пора потолковать с собой, Грэй. Чем тебе не нравится Левин? Что он сделал тебе плохого?

— Я уже сказал, что не люблю евреев. В Техасе у нас с ними разговор короткий.

— Но ты не в Техасе, — возразил Дэнни. — А Левин хороший парень.

— Если не любишь евреев — это твое дело, — продолжал Эрдэ. — Мне, например, плевать, какой нации парень, Левин делает свою работу и делает как положено, так что не цепляйся к нему, понял?

— Что?! — взвился Непоседа.

— Что слышал. Левина ты не любишь, потому что он еврей. Педро — потому что он мексиканец, а цветные тебе не нравятся. Кто же тебе нравится, Непоседа?

— Ему нравятся техасцы и только техасцы.

— Да идите вы к черту, — возмутился Непоседа. — Я вам вот что скажу. Все евреи — трусы. И Левин трус, иначе не позволил бы доставать себя.

Я внимательно слушал спор, но до этого момента не вмешивался. Теперь настало время и мне сказать пару слов.

Непоседа словно почувствовал, что я хочу что-то сказать и повернулся ко мне.

— В чем дело, Мак? Ты что, прикажешь мне полюбить его? Или Френч отдаст приказ по батальону, предписывающий любить евреев?

— Когда набирали людей в сборную дивизии по боксу, — словно не слыша его, проговорил я, — из нашего полка хотели взять всего двоих: испанца Джо и Левина. Ты знаешь, что последние два года он был чемпионом Нью-Йорка в легком весе?

У Непоседы отвисла челюсть.

— Но... но он не похож на боксера... А почему он не пошел в команду? Там же здорово.

— Это уж точно. Они живут в Виндсоре в отеле. А Левин остался по той причине, что и Мэрион. Он хочет быть с нами.

— На его месте я давно бы дал тебе в морду, — вставил Дэнни.

— Тем более, что такой боксер, как он, запросто сделает из тебя отбивную, — поддержал Элкью.

Непоседа буркнул что-то неразборчивое и вышел из палатки. Эрдэ намеревался двинуться за ним, но я остановил его.

— Не трогай его, Браун. Пусть побудет один. И вообще не давите на него. Он сам должен понять, что у нас здесь нет ни евреев, ни мексиканцев, ни негров, ни техасцев. Есть только одна нация — морпехи.

С особым нетерпением мы все ждали вечеринки, которую устраивала наша штабная рота. Для этой цели выбрали целый комитет, который возглавил Элкью. Комитет собрал деньги и снял помещение единственного, а значит, и самого лучшего ночного клуба Веллингтона. Закупили сотню ящиков пива и кока-колы, а повара наготовили целую гору сэндвичей...

Вечеринка удалась на славу. Даже наши офицеры, которые обычно не посещали подобных мероприятий, не удержались от соблазна и пришли к нам.

Танцы были в самом разгаре, когда к нашему столику, где, кроме меня и моей подружки, сидели Элкью со своей девушкой и Энди с Пэт Роджерс, подошел полковник Хаксли. Мы вскочили, но он жестом остановил нас.

— Сидите, ребята. Не возражаете, если я присоединюсь к вам?

Мы, разумеется, не возражали и представили ему своих девушек. Френч вежливо выпил за их здоровье и повернулся к Джонсу.

— Хочу поблагодарить вас, Элкью, за отлично подготовленный вечер.

Элкью покраснел от удовольствия.

В это время оркестр заиграл медленную мелодию, и Хаксли поднялся.

— Энди, я могу пригласить миссис Роджерс?

— Конечно, сэр, — просиял швед.

Хаксли взглянул на Пэт.

— С удовольствием, полковник.

Френч, безусловно, был изумительным танцором. Они с Пэт легко скользили по залу, и смотреть на них было одно удовольствие.

— Вы прекрасно танцуете, миссис Роджерс.

— Зовите меня Пэт, полковник. Мы ведь не на службе, а я не ваш подчиненный.

— Хорошо, Пэт, — улыбнулся Хаксли. — Должен признаться, что я не совсем случайно зашел сюда. Мне давно хотелось познакомиться с девушкой Энди.

— Вы хотите сказать, что знаете всех...

— Именно так, Пэт. И мне нравится Энди. Он отличный парень.

— Он тоже обожает вас, полковник. Да, Господи, они все в вас влюблены.

— Когда старый добрый Френч не слишком гоняет их на учениях, — смеясь, добавил Хаксли. Давно уже он не чувствовал себя так свободно и легко, как с этой девушкой.

Музыка закончилась.

— Не хотите угостить меня кока-колой? — предложила Пэт, почувствовав, что этому огромному сильному человеку тоже бывает тоскливо и одиноко.

— Конечно, но...

— Не беспокойтесь, с Энди я сама разберусь.

— Не хотелось бы давать повод к сплетням, Пэт.

— Никогда бы не подумала, что вы такой трусишка, полковник. Пойдемте.

Они сели за стойку бара. Пэт подняла свой бокал.

— За сурового воина с сердцем из чистого золота.

— За того, кто погибнет следующим, — поднял свой бокал Хаксли.

Достав сигареты, он угостил Пэт и зажег спичку.

— Знаете, Пэт, наверное иногда они ненавидят меня. Да что там, я сам себя иногда ненавижу.

— Не говорите так, — серьезно ответила она. — Вы ведь всегда впереди, и они всегда видят вас рядом. Я понимаю, почему вы их так гоняете. Они должны быть готовы ко всему, иначе им очень трудно остаться в живых.

Хаксли задумчиво кивнул.

— Вы извините, что я разболтался. Я вообще-то не из разговорчивых.

— Понимаю, но ведь и полковникам хочется поделиться с кем-то своими заботами. Вы наверняка очень тоскуете по дому, ребята могут поговорить друг с другом, а вам не с кем. Остается держать это в себе и изображать железный характер.

Хаксли молча достал бумажник и, вынув оттуда фотографию жены, передал ее Пэт. Она внимательно разглядывала фотографию.

— Ваша жена очень красивая. Представляю, как вы скучаете по ней.

— Я знал, что вы поймете меня, Пэт. Можно, я кое-что скажу вам, только обещайте, что не обидитесь.

— Конечно, не обижусь.

— Когда я вошел в зал, то сразу заметил вас, хотя здесь много женщин. И мне сразу захотелось потанцевать и поговорить с вами. Может, это потому, что вы очень напоминаете мне мою жену.

Она слегка улыбнулась.

— Спасибо, полковник Хаксли.

Он взял ее за руку.

— Не волнуйтесь, Пэт. У вас все будет хорошо. Я больше чем уверен в этом. А теперь давайте вернемся за стол. Последний раз, когда я дрался со шведом, обошелся мне в пару сломанных ребер.

Пэт кивнула, но не двинулась с места.

— Вы думаете, он решится на семейную жизнь?

— Жизнь не баловала этого парня, Пэт, но когда такой полюбит, то это на всю катушку, до гроба. А он любит вас. Это известно, по-моему, всему батальону.

Пэт наклонилась к полковнику и что-то прошептала ему на ухо. Он удивленно поднял на нее глаза и широко улыбнулся.

— Вот это здорово! А он знает?

— Пока нет, я не хочу, чтобы ребенок чем-то связывал его.

— Это глупо, Пэт, он придет в полный восторг. Не надо скрывать такие новости от человека, который любит вас.

— Вы так думаете?

— Уверен. Скажу больше. Готов рискнуть бутылкой виски, что, судя по его торжественному виду, сегодня он сделает вам предложение.

Пэт оглянулась на Энди, и в глазах ее вдруг замелькали лукавые искорки.

— Знаете, полковник. Я, пожалуй, не приму ваше пари. У меня целый вечер точно такое же предчувствие.

* * *

Я ободряюще похлопал Энди по плечу, когда мы остановились у палатки капеллана Петерсона.

Энди обалдело уставился на листовку, прищепленную над входом. На ней была изображена шикарная голая красотка с надписью: «Нет, ты не можешь жениться, если только твоя избранница не похожа на эту. Капеллан Петерсон».

Должен сказать, что с браками у нас в Корпусе всегда было очень строго. Морпех, женившийся без разрешения, с позором изгонялся из Корпуса.

Я обнял Энди за плечи и подтолкнул в палатку.

Навстречу нам поднялся круглолицый человек с короткой стрижкой и обаятельной улыбкой.

— Здорово, Мак. Каким ветром тебя занесло в мою обитель? Шпионишь для отца Маккэйла?

— Ты похож на толстую северную лисицу, — нарочито мрачно буркнул я. — Короче говоря, полный песец.

— Русские морпехи говорят это совсем по другому поводу. Я двенадцать лет в морской пехоте, но иногда совершенно не понимаю, о чем говорят наши парни. А кого это ты привел?

— Это из моего отделения. Энди Хуканс.

— Садитесь, ребята. Хуканс, говоришь? Всегда рад встретить земляка. Ты ведь швед, Энди?

— Да, сэр.

— Я тоже. Дай пять. — Он пожал ему руку, и Энди начал успокаиваться.

Капеллан угостил нас сигаретами.

— Хуканс... — Петерсон покопался в бумагах на столе. — Что-то знакомое... где-то я... ага, вот!

— Сэр, эта девушка на плакате очень похожа на мою! — поспешно проговорил Энди, начавший опять нервничать.

Петерсон вытащил нужную бумагу и улыбнулся.

— Похоже, вы хорошо подготовились к визиту сюда. Даже начальство на меня натравили.

— Не понял, сэр, — растерянно выдохнул Энди.

Я тоже вопросительно смотрел на своего старого приятеля.

Все еще усмехаясь, он передал нам бумагу, которую держал в руках.

"Дружище Свен!

Судя по всему, здоровенный швед по имени Энди Хуканс на днях зайдет получить твое благословление. Я знаю его девчонку и заверяю тебя, что она даже слишком хороша для него. Она просто ангел. Так что благословляй их без промедления, не то я заставлю своих овечек ходить только к отцу Маккэйлу.

Заранее благодарен

Сэм Хаксли.

P. S. Почему вчера не пришел на покер?"

— Постскриптум разглашению не подлежит, — строго предупредил Петерсон.

— Есть, сэр, — радостно гаркнул сияющий Энди.

Глава 4

Последние недели Эрдэ зачастил на увольнительные в маленький городок Отаки. Он всегда был компанейским парнем и легко заводил друзей, а этот городок он просто покорил. Эрдэ Браун стал просто негласным мэром Отаки, и это признавали все жители города. Его знали все и каждый. Когда он шел по улице, все от мала до велика кричали ему: «Привет, Эрдэ!» А он, сплевывая табак, неторопливо отвечал: «Привет, брат!»

Хотя в Новой Зеландии тесно переплелись культуры белых и маори, последние тем не менее твердо чтили свои обычаи и традиции, особенно в маленьких городках, таких, как Отаки. Традиции ушедших поколений соблюдались неукоснительно, и маори по-прежнему делились на племена и повиновались своим вождям. Немногим белым удавалось увидеть воочию обряды коренных жителей Зеландии, зато Эрдэ был постоянным и желанным гостем на всех праздниках маори. Благосклонность местного вождя (выговорить его имя оказалось совершенно невозможно даже в трезвом виде, и поэтому Эрдэ окрестил его Кузеном Бенни) дошла до того, что Брауну разрешили привести нескольких друзей на очередной туземный праздник.

Несмотря на то, что Эрдэ пользовался большой популярностью в Отаки, я не очень-то охотно согласился на его приглашение. Пару дней назад кто-то из морпехов трахнул там местную девчонку-маори и при этом забыл спросить ее согласие, так что обстановка в городе была довольно накаленная. Но Эрдэ заверил нас, что все будет в порядке, поэтому я, Мэрион и Элкью приняли его приглашение. Ходкисс сгорал от нетерпения своими глазами увидеть церемонию празднества, чтобы использовать этот материал для очередного рассказа. Эрдэ предупредил его, что отказ от алкоголя на торжестве считается оскорблением, но Мэрион заявил без колебаний, что ради дела готов пропустить стаканчик.

— Кузен Бенни может предложить тебе одну из своих бесчисленных внучек, — продолжал Эрдэ. — И, сам понимаешь, отказаться тоже нельзя.

Мэрион покраснел, но снова подтвердил, что идет с нами.

Прямо с поезда мы направились в ближайший бар под несмолкаемые приветствия многочисленных жителей города.

— Привет, Эрдэ!

— Привет, брат! — отвечал Эрдэ всем — независимо от пола и возраста.

Дюжина смуглых ребятишек с радостными воплями набросилась на Брауна, чтобы выразить свой восторг от его появления в городе. Эрдэ раздал им пригоршню мелочи и отправил в ближайший кондитерский магазин. Только после этого нам удалось попасть в бар. Там мы взяли по кружке пива и бутылку лимонада для Мэри-она. Усевшись за стойкой, мы спокойно потягивали свои напитки, когда дверь бара отворилась и на пороге показался на редкость здоровенный маори. Рубашка не сходилась на его могучей груди, а глаза сверкали свирепым голодным блеском, не уступавшим блеску мачете в его руках. Он прошелся по бару и, заметив нас, двинулся в нашем направлении, зловеще похлопывая себя по ноге широким лезвием мачете. Элкью, сидевший ближе всех к выходу, поспешно освободил свой стул и спрятался за спину Мэриона. Этот маори явно не любил морпехов. Возможно, он был братом изнасилованной девушки.

Он подошел к стойке, встал лицом к лицу с Эрдэ и, взмахнув ножом, всадил его в стойку бара.

— Привет, Эрдэ! — рявкнул он и, широко улыбаясь, обнял Брауна.

Элкью тихо, с облегчением охнул и лишился чувств.

— Привет, брат, — важно кивнул Эрдэ. — Бери стакан, я хочу познакомить тебя... — Он обернулся и озадаченно нахмурился. — Странно, готов поклясться, что я приводил с собой троих друзей...

* * *

С наступлением сумерек мы наконец добрались до хэпу — большого раскрашенного дома, напоминающего ритуальные хижины индейцев у нас в Штатах. У входа нас приветствовал арики — вождь племени, он же Кузен Бенни. Они с Эрдэ обнялись и потерлись носами. После этого Браун представил нас, и мы тоже повторили этот ритуал с вождем.

Нес провели в просторный зал, где висело подвешенное на канатах к потолку большое плоское каноэ. Вполне возможно, одно из тех, на которых восемьсот или девятьсот лет назад приплыли в Зеландию полинезийские предки маори. Стены были украшены щитами и копьями, как напоминание о том, что маори прирожденные воины. Целый батальон маори сражался где-то в Северной Африке и, по слухам, наводил настоящий ужас на противника своей свирепостью.

Посреди зала стоял накрытый длинный низкий стол, ломившийся от диковинных блюд, за который нас не замедлили пригласить. Стульев не было, поэтому мы уселись на циновки, предварительно разувшись у порога.

Кузен Бенни в боевой раскраске, украшенный перьями и ожерельями, сидел во главе стола. Нас, как почетных гостей, усадили рядом, а дальше в строгом соответствии с местным табелем о рангах шла здешняя маорийская олигархия.

Пока Эрдэ углубился в светскую беседу с вождем, который, как и Браун, обожал жевательный табак, мы глазели по сторонам, а Мэрион быстро делал пометки у себя в блокноте.

Трапеза была великолепна и местная выпивка «кики-пу» также хороша. Настолько хороша, что я даже предупредил ребят, чтобы не очень разгонялись. Ужин проходил при свете факелов, и весь вечер нас развлекали полуобнаженные танцовщицы. Зрелище извивающихся в танце девушек било в голову не меньше, чем «кикипу». Мы ели, пили, снова ели и снова пили под несмолкаемый рокот барабанов. Потом начались состязания в «дартс», борьба, танцы и выпивка. Культурную часть праздника венчал танец группы девушек, которые уселись в круг посреди зала. Каждая из них держала в руках по паре шаров, которые передавали друг другу в такт барабанному ритму. Сидевший рядом со мной маори пояснил, что танец символизирует долгий путь предков народа маори к Земле Длинного Белого Облака. Так на языке аборигенов называлась Новая Зеландия. Девушки перебрасывали друг другу шары удивительно слаженно, имитируя движения гребцов на каноэ. Ритм танца постепенно увеличивался, и мы, четверо американцев, восторженно аплодировали искусству танцовщиц, ни разу не сбившихся и не уронивших ни одного шара. Кузен Бенни стал в центре круга и руководил этим беспримерным плаванием еще около четверти часа. Потом он заметил берега Новой Зеландии, и одиссея благополучно закончилась.

После очередной круговой чаши, под гром аплодисментов и восторженных воплей в центр зала вышли Эрдэ и наш большой друг маори, встретивший нас в баре. Они состязались в борьбе, и несмотря на то, что Браун, как и все мы, прошел курс дзюдо, он так и не смог одолеть противника и был рад свести поединок в почетной ::ичьей.

Дальше мои воспоминания стали весьма смутными. Все, что могу припомнить — это несмолкаемый шум голосов и рокот барабанов. Краем глаза я успел заметить, как Эрдэ и Элкью с двумя девушками выскользнули в боковую комнату под одобрительную ухмылку Кузена Бенни. Что касается нас с Мэрионом, то последнее, что я помню, это наш дикий танец с копьями в руках вокруг изгибающихся в бешеном ритме маорийских танцовщиц.

— Мак! — Мне в лицо плеснули холодной воды.

Я приоткрыл глаза и увидел Эрдэ, склонившегося надо мной.

— Вставай, Мак, ты вырубился прямо в зале. Вставай, старина, не то опоздаем на поезд.

— Нельзя опаздывать, сержант, — донесся откуда-то глубокомысленный голос Элкью.

— А как там вечеринка? — спросил я, поднимаясь. — Все еще продолжается?

— Она будет продолжаться всю неделю, — ответил Эрдэ. — Ну, как ты? Сможешь идти?

Годы, проведенные в морской пехоте, не прошли для меня даром. Я встряхнулся и через несколько минут был почти в порядке.

— А Мэриона придется нести, — вздохнул Элкью.

Мы быстро распрощались с гостеприимными хозяевами и вынесли Ходкисса на свежий воздух. Там он пришел в себя и даже выразил желание снять груз с наших плеч и идти самому. Мы, разумеется, не стали возражать, и теперь он плелся в двадцати шагах позади нас.

— Эй, братва, подождите! — кричал он.

— Пошли, пошли, Мэри, не то опоздаем на поезд.

— Я не могу двигаться вперед.

Мы пытались тащить его под руки, но из этого ничего не вышло.

— Говорю вам, что не могу идти вперед! Теперь я останусь калекой на всю жизнь, — зарыдал Мэрион.

Тогда Эрдэ развернул его спиной к станции, и Мэрион побежал назад так, что мы едва поспевали за ним. Добежав до складских построек на станции, Ходкисс снова остановился.

— Что теперь, Мэри?

— М-минутку, джентльмены, мне нужно отлить.

Он поднял руку и оперся на стену склада, которая была в десяти метрах. Когда мы его подняли, он крайне удивился своему падению и в изысканных выражениях попросил отвести его в мужской туалет. Эрдэ и Элкью подвели его к небольшому ручью, журчавшему в неглубоком овраге. Мэрион поблагодарил их за любезность, но счел невозможным отправлять естественные надобности на глазах у посторонних, поэтому решил перепрыгнуть овраг.

Мы выудили его из ручья как раз вовремя, чтобы поспеть на поезд.

Глава 5

В качестве шафера я вместе с Энди отбыл в Мастерсон за день до свадьбы, а наше отделение во главе с Бернсайдом должно было прибыть на следующий день. В связи с таким выдающимся событием, как свадьба, нам дали трехдневную увольнительную.

Все ребята тщательно приводили себя в порядок. Никому не хотелось ударить лицом в грязь перед местным населением, и тем более перед будущими родственниками Энди.

Среди всей этой суеты только Джейк Левин безучастно сидел на своей койке, просматривая старые письма.

— Куда девался мой аксельбант? Элкью, ты опять нацепил не свой?

— Да пошел ты! Посмотри лучше на индейца. У него, по-моему, целых три.

— У кого есть иголка?

Эрдэ, проходивший мимо Левина, на секунду задержался.

— Ты чего сидишь?

Левин поднял на него глаза, но промолчал.

— В чем дело, Джейк? Мы из-за тебя опоздаем.

— Я... меня не пригласили, — тихо ответил Левин.

— Что значит, не пригласили?

— Никто не сказал мне, что я приглашен.

— А тебе что надо? Письменное приглашение? Приглашали все отделение.

— Никто не сказал мне об этом.

Бернсайду надоели эти препирательства, и он оборвал их коротким, грубым, но конкретным образом.

— Заткнись, Левин! Ты в нашем отделении, а значит, подними задницу и одевайся.

— Энди обидится, если ты не придешь, — поддержал его Дэнни.

— Меня поставили в наряд по кухне, — со вздохом сообщил Дэнни.

— Я уже договорился с телефонистами, они подменят тебя, — отрезал Берни.

— Форма не поглажена.

— Погладишь на месте.

Левин молча взглянул на Непоседу, и все сразу поняли, что беспокоит его совсем не форма. Непоседа искоса взглянул на него и нагнулся зашнуровать ботинок.

— Ты бы поторопился, Левин, — буркнул он. — А то мы точно опоздаем.

* * *

Ехать поездом до Мастерсона — это настоящая скука. Особенно, когда знаешь, что в рюкзаке Мэриона три бутылки джина, три виски и бутылка рома. Мы не хотели появиться в Мастерсоне с пустыми руками, так как слышали, что со спиртным в провинции туговато. Собственно, и это мы раздобыли только с помощью испанца Джо, который честно доставил груз по назначению, но сам стащил из нашей казны пять фунтов и исчез.

Рюкзак с бутылками стоял под ногами Мэриона, и нам оставалось только облизываться и скучать, уставившись в окно. Мы попробовали сыграть в покер, но на сухую игра что-то не клеилась.

— Подумать только, — задумчиво сказал Эрдэ, тасуя колоду. — Сколько попадает сюда контрабандного алкоголя. Готов биться об заклад, что половина — настоящая отрава.

— Это уж точно, — поддержал Элкью. — Говорят, что от такого можно ослепнуть.

— Что-то испанец подозрительно быстро достал столько бутылок, — задумчиво заметил Бернсайд.

Мэрион делал карандашом какие-то пометки в толстой книге и, казалось, не слышал разговора.

— Наверное, много народа будет на свадьбе, — снова сказал Эрдэ после тягостного молчания.

— Больше сотни, — подтвердил Непоседа.

— Жаль, если они отравятся из-за нас этой гадостью, — грустно вздохнул Элкью.

— Не говори, братан.

— Я сразу подумал, что если уж испанец Джо приложил к этому руку, то наверняка тут дело нечисто.

Мэрион по-прежнему не обращал на них внимания.

— Долго еще ехать?

— Часа три.

— О Господи, ну и тоска.

— Никогда не прощу себе, если кто-то умрет из-за моей халатности.

— Слушай, Мэри, может все-таки откроем бутылку и понюхаем? По запаху сразу можно определить качество.

— Правда, Мэрион, — поддержал Дэнни. — Лучше проверить.

Мэрион и сам уже начал волноваться, хотя и не подавал виду. От испанца Джо можно ожидать всего, вплоть до переклеивания этикеток. Еще раз оглядев озабоченные лица друзей, он вздохнул и открыл наугад бутылку виски и бутылку джина. Бутылки прошлись по кругу. Каждый по очереди нюхал и поджимал губы или пожимал плечами.

— Ну как? — встревоженно спросил Мэрион.

— Что-то не то, братан.

— Да, что-то не так. Хоть убей, но запах не тот.

— Боюсь, что хлебнем мы горя с этой отравой.

— Наверное, лучше выкинуть, — неуверенно предложил Мэрион.

— Да, пожалуй, ты прав, — согласился Бернсайд. — Но сначала я глотну... то есть я хотел сказать, попробую. Двойная проверка не помешает.

— Пусть каждый чуть-чуть попробует, а потом скажет свое мнение. Тогда и решим, — предложил Непоседа.

Не успел Мэрион опомниться, как бутылка опустела.

— Не знаю, не знаю, — пробормотал Бернсайд, не давая Мэриону раскрыть рот. — Ничего не могу сказать. Похоже... Надо попробовать из второй бутылки.

Вторая бутылка опустела еще быстрее, чем первая.

— Ну как? — спросил Мэрион.

— Ты знаешь, по-моему, сойдет. Виски в порядке. Во всяком случае то, что мы выпили... то есть попробовали. А вот с ромом придется разобраться серьезно.

Как ни отбивался Ходкисс, но он уже утратил контроль над ситуацией, и, когда поезд подошел к Мастерсону, от семи бутылок осталось всего три. Зато все отделение находилось в прекрасном настроении.

Я мигом оценил ситуацию, когда встретил своих овечек на вокзале, и поэтому отправил их в клуб Красного Креста, чтобы привели себя в порядок до начала церемонии, Всю дорогу они пели хором, и пели неплохо, учитывая их состояние. Правда, для общественных мест репертуар был не совсем подходящий.

Едва я начал приводить их в чувство, как в клуб вошел Энди. Он ужасно нервничал, руки у него дрожали так, что он не мог зажечь сигарету.

— Энди, ты жутко выглядишь, — приветствовал его Элкью.

— Я и чувствую себя так же, — признался швед. — В церкви полно народу.

— Держись, братан..., мы с тобой.

— Отчего ты дрейфишь, братишка?

— Н-не знаю... Но я предпочел бы десантирование, чем весь этот кошмар.

— Чудак, это же всего-навсего свадьба.

— Сам знаю, но это моя свадьба. Мак! Кольцо у тебя?

— У меня. Энди, — терпеливо ответил я, наверное, уже в сотый раз.

— Может, тебе пропустить стаканчик, брат? — предложил Дэнни.

— Да, пожалуй, не откажусь.

— Вряд ли это хорошая идея, — вмешался Мэрион. — По-моему, ему лучше выпить чашку крепкого чая.

— Все равно что, только дайте промочить горло, ребята, Слава Богу, что вы приехали.

— Родственники всегда приходят проводить в последний путь, — печально ответил Элкью.

Это окончательно доконало Хуканса. Он взял чашку с чаем из рук Мэриона, даже не заметив, как Сияющий Маяк плеснул туда изрядную порцию виски. Машинально проглотив «чай», он вздохнул и попросил еще.

— Я же говорил, что чай поможет, — просиял простодушный Мэрион.

После второй и третьей чашки Энди уже не нервничал. Он плотоядно потирал руки, предвкушая веселье, и с радостным обожанием смотрел на друзей.

— Пора. — Я поднялся и взял его за локоть. — А вы, ребята, чтобы явились в церковь через полчаса.

Энди встал и обнял по очереди все отделение. Когда он обнимал Элкью, тот не выдержал и зарыдал.

— Прощай, мой добрый друг, — всхлипывал он, припав к груди шведа.

Энди стиснул его в медвежьих объятиях и тоже уронил слезу.

Я развел их, как боксеров на ринге, и уволок Энди, прежде чем он успел выпить еще чая «на дорожку».

— Бернсайд! Смотри, отвечаешь за них. Чтобы все пришли в церковь.

— Будь спок, Мак, — лаконично ответил сержант.

Они молча проводили взглядами автомобиль с Энди и Маком.

— Бедняга Энди...

— Хороший был мужик...

— Да, теперь все станет не так...

— Кончай травить, — оборвал их Бернсайд. — У нас времени в обрез. Но выпить за старого друга, уходящего о нас, мы успеем.

И они действительно успели. И не раз...

* * *

Толпа у церкви, ожидавшая церемонии бракосочетания, расступилась, давая дорогу пыльному «джипу», из которого вылезли старшина Китс, капеллан Петерсон, сержант Пэрис, Редро Рохас, майор Велмэн, док Кайзер и водитель машины — полковник Сэм Хаксли.

Последний сразу нашел взглядом в толпе Бернсайда и стремительно подошел к нему.

— Ну что? Мы не опоздали?

Берни открыл рот, чтобы доложить по всей форме, но вместо этого громко рыгнул перегаром доброго виски.

— Ясно, — буркнул Френч и пошел в церковь.

За ним потянулись и остальные. Оба клана — Роджерсов и Макферсонов — находились уже там и приветствовали американцев вежливыми улыбками.

Церковный хор стоял на своем месте, и под сводами зала уже раздались первые звуки органа. Они были столь торжественными, что кто-то из моих не выдержал и всхлипнул.

К алтарю подошла Пэт Роджерс, облаченная в восхитительное голубое платье и фату, которую несли с полдюжины самых юных Роджерсов и Макферсонов.

Когда она проходила мимо матери, та по традиции всплакнула, в чем ее тотчас же поддержал Элкью. Ту уж не выдержал и Дэнни, а за ним Сияющий Маяк и Непоседа. Они громко шмыгали носами и судорожно вздыхали, пока я выкладывал обручальные кольца на бархатную подушечку. Что касается Энди, то он, наоборот, был более чем весел. На его лице блуждала лукавая ухмылка, он подмигивал гостям и несколько раз пытался поцеловать невесту.

Орган стих, и началась церемония венчания, нарушаемая лишь приглушенным бормотанием, которое тем не менее ясно слышалось по всей церкви.

— Бедняга Энди...

— Пропал братан...

Я мысленно материл их, утешаясь тем, что сделаю с ними, как только все закончится.

Церемония между тем продолжалась, и Энди взял с подушечки кольцо, чтобы надеть его на палец Пэт. Но, вероятно, в таком состоянии он видел слишком много пальцев, поэтому после третьей или четвертой попытки кольцо выскользнуло у него из рук и закатилось за алтарь. Энди тут же галантно упал на четвереньки и за какие-нибудь десять минут отыскал кольцо и даже умудрился надеть его на нужный палец...

Потом молодые принимали поздравления и поцелуи родственников и, разумеется, всего отделения.

Церковь уже опустела, когда к ним подошел Сэм Хаксли. Пэт взяла его под руку и отвела в сторону.

— Это просто здорово, полковник, что вы смогли приехать.

— Я очень рад за вас, Пэт.

— Вы останетесь на застолье?

— К сожалению, не смогу. Мы и так в данный момент в самоволке, что в военное время равно дезертирству, — улыбнулся Хаксли. — Но я не мог не приехать.

— Полковник, если у нас с Энди родится мальчик, вы не будете возражать, если мы дадим ему имя Хаксли?

Френч молча обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.

* * *

Чтобы достойно принять всех гостей, Роджерсы и Макферсоны сняли большой банкетный зал фермерского клуба. И если в Новой Зеландии было туго со спиртным, то кланы явно ничего об этом не знали. Стол молодых и два других, тянувшихся через весь зал, ломились от бутылок всех цветов и размеров. Там были вина, эли, виски, ром и какие-то диковинные смеси, которые нам еще предстояло исследовать. А в резерве, у стены, выстроились ящики с домашним пивом.

Нас усадили за стол вместе с молодыми, а кланы сели каждый за свой стол. Для детей накрыли в боковой комнате.

Чего только здесь не было! Давно я не видел столько жратвы, а специально для нас приготовили четыре огромных блюда с жареной картошкой и цыплятами.

Хэрн Роджерс, старейшина клана, быстренько оттарабанил официальную речь и перешел прямо к делу.

— Джентльмены! Наполните бокалы, я предлагаю тост за молодых!

Весь зал поднялся и грянул:

"За наших прекрасных молодых...

За наших прекрасных молодых...

Гип-гип, ура!"

Едва мы выпили и опустились на скамью, как поднялся старейшина клана Макферсонов.

— Джентльмены! Наполните бокалы, у меня есть тост.

Мы выпили и за его тост, но не успел я дотянуться до куриной ножки, как из-за стола Роджерсов снова донеслось:

— Джентльмены! Наполните бокалы...

Макферсоны тоже не остались в долгу, и я уже начинал чувствовать себя настоящим элеватором. Мои ребята, хоть и пришли на взводе, но не собирались валиться с ног прежде фермеров. К тому же этикет обязывал и нам сказать пару тостов.

В следующие два часа мы успели выпить за Пэт и за Энди, за Роджерсов и Макферсонов, за наше отделение, за морскую пехоту, за новозеландскую армию, за флот и авиацию, за полковника Хаксли и за президента Рузвельта, за Нью-Йорк и Мастерсон, за Австралию, за вторую дивизию, за шестой полк, за союзников, за Сталина, за короля и королеву... В общем, когда настало время для танцев, в зале царила атмосфера всеобщей любви и братства. Теперь я понимал, почему новозеландцы так здорово ладят с маори.

* * *

Бернсайд, веселившийся вовсю, быстро завоевал симпатии подружки невесты из клана Макферсонов, и они, о чем-то пошептавшись, незаметно покинули зал.

Следом за ними вышли, вернее, вывалились подышать воздухом Элкью и Энди.

— Слышь, Дэн, вил, как Берни свалил с девкой?

— Вил, — сокрушенно помотал головой Дэнни.

— Надо его найти, а то окрутят, как беднягу Энди.

Дэнни покивал.

— Надо спасать Берни.

Они остановили такси и кое-как вползли на заднее сиденье.

— Братуха, ты вил Берни? — сразу приступил к допросу водителя Элкью.

— Сержанта американца с девчонкой? — уточнил водитель. — Я подвозил их с полчаса назад.

Элкью показал Дэнни большой палец.

— Куда ты завез их?

— В отель, куда же еще, — даже удивился водитель. — У нас в городе всего один отель.

— Вези нас туда же.

— Может, не надо, ребята? Парень с девчонкой хорошо проводят время, а вы...

— Поехали, тебе грят. Ни х-хрена не понимаешь.

Водитель пожал плечами и через десять минут такси остановилось у отеля.

— Не глуши мотор, — сказал Дэнни, выбираясь наружу. — Мы сейчас вернемся.

Они вломились в холл отеля, и Дэнни, вспомнив Сан-Диего, тут же схватил за грудки ночного клерка.

— Что вы сделали с нашим корешом?

Клерк побелел.

— Это что? Ограбление?

— Где сержант? — прорычал Дэнни.

— Мы пришли спасать его от горькой участи, — добавил Элкью, тоже приняв угрожающую позу.

— Но, сэр. Ребята, вы же в нетрезвом виде.

— Что он сказал? — недоумевающе осведомился Дэнни у Элкью.

— Говорит, что мы пьяны.

Дэнни нахмурился и встряхнул клерка так, что у того лязгнули зубы.

— Ладно, ребята, я скажу, скажу, Последняя комната налево.

Дверь в номер оказалась запертой, но Дэнни выбил ее с первого удара. Они с Элкью вломились в комнату.

— Сержант! Берни! Мы пришли спасти тебя!

Бернсайд и девушка, совершенно голые, барахтались в постели. При виде неожиданных гостей девушка с воплем зарылась в одеяло, а Бернсайд с проклятиями вскочил с постели.

— Убью, гады!

Девушка истерически всхлипывала, а Берни пытался натянуть на себя штаны, в то время как Дэнни и Элкью сердечно пожимали друг другу руки, поздравляя с успешным завершением спасательной операции.

— Пошли, пошли, Берни. Беги, пока не поздно. У нас наготове машина.

Бернсайд влез наконец в штаны и ринулся на непрошеных спасателей.

— Убью, стервецы!!! Покалечу!!! Спасатели, мать вашу!!!

— Какая черная неблагодарность, — успел прошептать потрясенный Элкью, прежде чем Дэнни поспешно вытолкал его из комнаты.

Я сидел на автобусной остановке, ожидая, когда соберется мое отделение. Они приходили по одному, пошатываясь на неверных ногах. Только Бернсайд вернулся трезвый и злой, как черт.

— Где Форрестер и Джонс? Прибью гадов.

«Гады» в это время уже посапывали в автобусе, и мне пришлось успокаивать Берни, чтобы он не надругался над их бесчувственными телами.

Все уже находились в автобусе, за исключением Мэриона, но, зная его, я подозревал, что он скорее всего засиделся в местной библиотеке.

Пэт и Энди должны были подойти на остановку, так как собирались ехать на север на двухдневный медовый месяц. Они не заставили себя долго ждать. К остановке подкатила машина, и четверо здоровых Роджерсов вытащили могучее, но бесчувственное тело Хуканса. Под руководством Пэт они бережно внесли шведа в нужный автобус и уложили на заднем сиденье. Мама Пэт, следовавшая за ними по пятам, тут же пристроила возле него две солидные корзины с едой и выпивкой. Енох Роджерс, покуривая трубку, благосклонно взирал на молодую семью.

Пэт подошла ко мне и, поблагодарив за помощь, поцеловала в щеку.

— Ты не сердишься, Пэт?

— За что? — удивилась она.

— Ну, ребята тут начудили всякого, и Энди вон набрался до чертиков.

Она улыбнулась.

— Конечно, нет, Мак, Я была на всех свадьбах в нашем клане и ни разу не видела, чтобы жених уходил на своих ногах. А кроме того, я слишком счастлива, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

— Энди хороший парень, — подтвердил Енох, попыхивая трубкой.

Пэт уже зашла в автобус, когда к остановке подъехал «джип» военной полиции, доставивший Мэриона.

— Это ваше? — сухо спросил меня один из полицейских, кивнув на осоловевшего капрала.

— Мое, — так же сухо ответил я, вытаскивая Ходкисса из «джипа».

— Нам, конечно, следовало бы забрать его на гауптвахту, — хмуро продолжал полицейский. — Он просто достал посетителей в клубе Красного Креста, доказывая, что шестой полк самый знаменитый во всей американской армии. Но поскольку вы, ребята, только что с Гвадалканала...

— Спасибо, мужики. Я займусь им.

Тем временем Мэрион нетвердым шагом подошел к Еноху Роджерсу и попытался поклониться. Роджерс спокойно поддержал стремительно падающее тело и помог ему обрести равновесие.

— Господа, — торжественно икая, заговорил Мэрион. — Прошу извинить меня за некультурное поведение. Завтра же утром я пришлю вам свои письменные извинения.

С этими словами он отключился, упав мне на руки, и я благополучно уволок его в автобус.

— Хорошие ребята, — вздохнул Енох и обнял жену. — Жаль, что у нас только одна дочь.

Глава 6

Развалившись на стуле и положив ноги на стол, Хаксли внимательно изучал бумаги, которые принес майор Велмэн. Сам Велмэн неторопливо набивал трубку, ожидая, когда полковник ознакомится с бумагами.

— Очень интересно, — задумчиво протянул Хаксли. — Очень. А сколько дней понадобилось батальону, чтобы добраться до Фокстона?

— Четыре дня.

— Четыре, — повторил Хаксли, — Ну-ка, давай посмотрим, что там за маршрут... Так... Шоссе, холмы... так, так. Если обеспечить двухразовое питание, то можно попробовать.

— Это будет нелегко, Сэм. Чероки Байт потерял много людей, чтобы установить этот рекорд.

— Кто-нибудь пробовал побить его время?

— Поуни Рэд и Блу выступают в ближайшие дни.

Хаксли встал и прошелся по палатке.

— Мы побьем этот рекорд. И не просто побьем, а установим такое время, чтобы никто и не думал, что может улучшить его. Зилч!

— Я, сэр! — маленький ординарец появился в палатке, словно чертик из табакерки.

— Командиров рот ко мне. Живо!

— Есть, сэр!

Хаксли поднял телефонную трубку.

— Соедините меня с полковником Мэлкомом... День добрый, полковник. Как там у вас в Веллингтоне? Рад слышать. А я тут со своими овечками собираюсь пройтись до Фокстона и надеюсь уложиться в три дня. Хотите пари?

Не буду описывать этот беспримерный марш-бросок. Тому, кто хоть раз испытал это на своей шкуре, и так все ясно, а другим трудно представить, что такое на сутки улучшить рекорд, поставленный такими же морпехами...

Наступил сентябрь. В южном полушарии это время весны, а значит, конец сухого сезона. Приближался день нашего отбытия, и все больше кораблей прибывало в Веллингтонский залив. На этих кораблях вернулись домой новозеландские солдаты с Ближнего Востока, За три года их отсутствия многое изменилось. Почти все местные девушки встречались с американцами, потому отношения с новозеландскими ветеранами сразу стали натянутыми. После нескольких стычек противостояние вылилось в большую драку в Союзническом клубе. Несмотря на то, что морпехи находились в меньшинстве, они все же вырвались из кольца, дав достойный отпор нападавшим. Но это лишь ухудшило положение. Ходили упорные слухи, что легендарный батальон маори, покрывший себя славой в африканских пустынях, готовится в ближайший уикэнд вышвырнуть из города всех морпехов.

Обеспокоенный сложившейся ситуацией командир второй дивизии морских пехотинцев генерал-майор Брайант решил проблему в лучших традициях морпехов. Он приказал выдать увольнительные всей дивизии. Намек был понят, и морпехи стали заранее готовиться к предстоящему уик-энду, запасаясь кастетами, ножами или просто куском мыла в носке. Другие больше полагались на ремни с металлическими пряжками. Двадцать тысяч человек разбрелись по городу, стараясь держаться небольшими группами, и ожидая, когда батальон маори начнет свое шоу, Но, к счастью, все оказалось напрасным. Маори так и не появились, и после этого напряжение в городе стало ослабевать, а затем и вовсе исчезло.

* * *

Через две недели нас сняли с лагеря и погрузили на транспорт «Франклин Белл», где мы должны были ждать отправки. Таких транспортов скопилось несколько десятков. Их загружали войсками и техникой, а потом отводили на середину залива.

Каждый вечер к борту подходил катер, чтобы отвезти на берег тех счастливчиков, кому удавалось получить увольнительную. И каждый вечер кто-нибудь из ребят отдавал свою увольнительную Энди.

Шел день за днем, и я все больше беспокоился за шведа. Он стал нервный, раздражительный и службу нес кое-как. Конечно, я понимал, каково им с Пэт расставаться каждый вечер, не зная, увидятся ли они завтра и увидятся ли вообще. Поэтому я на многое закрывал глаза, но, когда увольнительные прекратились и Энди стал бегать в самоволку на посыльном катере, я решил поговорить с ним. Однако разговора не получилось, к чему я, собственно, был готов. Он явно подумывал о дезертирстве, настолько явно, что я отправился к старшине Китсу и попросил в виде исключения увольнительную. Старшина тоже, вероятно, чуял неладное, потому что без лишних вопросов выписал мне пропуск.

Я уже спускался по трапу на катер, как чья-то тяжелая рука легла мне на плечо.

— Мак, — позвал знакомый властный голос.

Я обернулся.

— Полковник Хаксли!

— Мак, сделай все, что можешь. Она чертовски славная девушка, и я не хочу видеть Энди в наручниках.

— Не дай Бог, сэр. Я сделаю все, что в моих силах.

— Удачи, старина.

* * *

Веллингтон походил на вдову в трауре. Последние морпехи уходили из города, и сотни девушек толпились у пирсов в надежде еще хоть разок увидеться со своими возлюбленными.

Пэт сердечно приветствовала меня, но я видел, как дрожали ее руки, когда она угощала меня чаем.

— Пэт! Не в моих правилах тянуть кота за хвост. — Энди собирается дезертировать.

Она молчала. Я закурил сигарету и угостил ее. Пэт глубоко затянулась и медленно выпустила дым.

— И что ты хочешь от меня, Мак?

— Ты сама знаешь, что тебе нужно сделать.

— Ты уверен в этом? — Она подалась вперед. — Ты уверен, что я должна это сделать?

— Пэт, как вы сможете жить, если твоего первого мужа убили на Крите?

— А вот это тебя не касается.

— Ты хочешь, чтобы Энди стал сволочью? Ты хочешь видеть, как сознание того, что он предал своих ребят, доконает его?

— Ну и пусть, зато он останется жив и будет рядом... О Господи, Мак. — Она всхлипнула. — Как ты можешь просить меня об этом?

— А как ты думала? Ты что, ожидала, что я благословлю вас? Нет, Пэт. Он мужчина, и у него есть работа, которую нужно сделать. Наверное, почти всех наших ребят ждут любимые женщины. Почему ты считаешь, что вы с Энди имеете право на счастье, а другие нет? — Я поднял глаза и, увидев холодный взгляд Пэт, встал. — Ну и черт с вами! Бегите... прячьтесь... Всю оставшуюся жизнь пугайтесь собственной тени!

Пэт жестом остановила меня и на секунду прикрыла глаза.

— Мак... Счастливо вам и всем ребятам. И... присмотрите там за ним... Я буду ждать его и всех вас.

* * *

Энди постучал в дверь и через секунду держал Пэт в объятиях. Она прижалась к нему и закрыла глаза.

— Крепче, Энди. Обними меня крепче.

— Да, родная, только я боюсь за ребенка... Теперь все хорошо... я здесь... и уже никуда не уйду. Я не вернусь на корабль, Пэт.

Она мягко освободилась и пошла на кухню подогреть ужин. Энди последовал за ней.

— Ты слышала, что я сказал? Я не вернусь на корабль.

— Я слышала, — тихо сказала она.

Энди подошел к ней и положил огромные руки ей на плечи.

— Все будет хорошо, Пэт. Я все продумал. Тут неподалеку в горах есть заброшенная ферма, мы можем пока спрятаться там, а потом перебраться на Южный Остров или в Австралию года на три-четыре.

— Хорошо, Энди.

— Значит, ты согласна? Правда?

— Да, — ответила она, не глядя на него.

— Тогда нужно торопиться. Укладывай вещи. — Энди заметался по комнате.

— Только не будем брать радио.

— Это почему?

— Ты ведь не захочешь слышать, как воюет твой батальон.

— Пэт!

Она скрестила руки на груди и облокотилась на стену.

— А какую фамилию будет носить наш ребенок, Энди? Смит? Или, может, он обойдется вообще без фамилии? Все же лучше, чем носить имя дезертира.

— Пэт! Что ты говоришь! Ты прогоняешь меня?

— Нет! — Рыдание вырвалось из груди Пэт.

— Черт возьми, да чем мы обязаны американской армии?! — бушевал Энди.

— Тем, что мы встретились.

— Тебе просто плевать на меня! Теперь у тебя будет ребенок, и это все, что тебе нужно!

— Замолчи! Как ты смеешь говорить так!

Энди опомнился.

— Прости, Пэт, я не хотел тебя обидеть... Я просто схожу с ума. Я не могу расставаться с тобой.

— Я знаю, милый, и, если настаиваешь, давай уйдем.

Он закурил сигарету.

— Наверное, я совсем спятил... Ты права... у нас ничего бы не вышло.

Она молча смотрела на него.

— Пожалуй, мне пора на корабль.

— Я провожу тебя.

— Не надо. — Он подошел к ней, — Ты правда любишь меня, Пэт?

— Больше жизни, милый.

Энди обнял ее.

— Будешь писать мне?

— Каждый день.

— Не волнуйся, если от меня долго не получишь вестей. Береги себя и ребенка.

Он поцеловал ее в губы.

— Не жалеешь, что встретила меня?

Она покачала головой, не в силах говорить.

— Я тоже. Только скажи еще раз, что любишь меня. — Я люблю тебя, Энди.

Он снова быстро поцеловал ее, и через секунду комната опустела.

Часть V

Пролог

Начальник штаба батальона майор Велмэн вошел в каюту Хаксли и положил на стол полковника папку с личным делом.

— Вот то, что вы просили, сэр.

Хаксли открыл папку и несколько минут рассматривал фотографию капитана Макса Шапиро.

— Не знаю, Велмэн, — задумчиво сказал он. — Может, я делаю большую ошибку.

Он пролистал дело, пестревшее отметками: «переведен в другую часть», «разжалован», «награжден за доблесть».

Велмэн присел на край стола и раскурил трубку.

— Этот Шапиро легендарная личность. О нем столько рассказывают, что с трудом верится, будто речь идет об одном и том же человеке... Разрешите задать вопрос, сэр?

— Пожалуйста.

— Шапиро известный скандалист и, что называется, гвоздь в заднице. Его сто раз переводили из части в часть. Зачем же вы выбрали его, когда можно было взять другого командира роты. Никто ведь не хотел брать Шапиро.

Хаксли улыбнулся.

— Личное дело — это еще не человек.

— Я слышал, что его называют Ковбой Шапиро. Он что, хорошо стреляет?

— Напротив, стрелок из него никудышный. У него плохое зрение, Прозвище он получил после того, как столкнулся в джунглях с японцем и стрелял в него в упор из двух пистолетов, но так ни разу и не попал.

Велмэн недоумевающе пожал плечами.

— Тогда я вообще ничего не понимаю.

Хаксли откинулся на стуле и уставился в потолок.

— Впервые я услышал о нем лет десять назад. Его папаша был крупной шишкой в Чикаго и определил своего отпрыска в Академию Вест-Пойнт. Отпрыск не очень-то утруждал себя учебой и однажды летом увязался в Европу за какой-то шустрой дамочкой, на которой и женился. Ее родители аннулировали брак, Макса вытурили из академии, и на следующий же день он пошел в Корпус морской пехоты рядовым. Его карьеру там блестящей не назовешь. Шесть лет он был то капралом, то снова рядовым, и никакие гауптвахты не могли повлиять на сей мятежный дух. Боец из него получился неважный, но он никогда не отступал в драках, Он отлично зарекомендовал себя в Шанхае в 1937 году, когда шестой полк послали воевать с японцами. Однако события, поворотные для его карьеры, произошли два года спустя. Он попал в караул, охраняющий дом одного из генералов в лагере Куантико. Старшая дочь генерала увлеклась маленьким упрямым морпехом, который так отличался от здоровых загорелых парней, каких она привыкла видеть в лагере. Короче, случилось то, что должно было случиться, и вскоре она объявила отцу, что готовится стать матерью ребенка капрала Шапиро. Старый генерал, конечно, пришел в отчаяние, но, не будучи дураком, принял единственное разумное решение. Молодую пару тайно обвенчали, и жениха тут же отправили в офицерскую школу, чтобы он мог получить звание, соответствующее зятю генерала. После этого Шапиро переводили из части в часть, но он нигде не мог поладить с начальством. Через два года молодые развелись. Кроме того, он постоянно занимал деньги у подчиненных и крайне редко отдавал их. Кстати, они все называли его запросто по имени.

— Ну и тип, — покачал головой Велмэн.

— И тем не менее я делаю ставку на то, что смогу держать его в узде. В этом случае он сделает из роты суперсолдат. Люди идут за ним.

— А если не сможете, сэр?

— Тогда я по уши в дерьме.

— Хм. — Велмэн еще раз пролистал досье. — Я вижу, он получил второй Морской Крест на Гвадалканале за удачный разведрейд.

— Это не просто разведрейд. Этот рейд, возможно, обеспечил успех всей операции на Гвадалканале.

Велмэн поднял голову и вопросительно посмотрел на Хаксли. Тот усмехнулся и объяснил:

— Японцы крепко нажимали на наш плацдарм в районе реки Тенеру. Они подтянули резервы, и нашим ребятам пришлось совсем худо. Тогда вызвали на помощь спецназ майора Колмэна. Они высадились в тылу японцев в районе Аола-Бэй и устроили там настоящий ад. Взрывали дороги, перерезали связь, нападали на тыловые части, в общем, всячески досаждали японцам, отвлекая их от плацдарма.

— Ну, это я знаю, — кивнул головой начальник штаба. — Они дали передышку десанту, но как сюда вписывается Шапиро?

— Спецназовцы засекли свежую колонну японцев, двигающуюся к плацдарму, и Эд Колмэн послал Шапиро с двадцатью людьми тревожить арьергард колонны, в то время как сам он с основными силами двигался параллельно неприятельским войскам. Отряд Шапиро сделал свое дело, заставив японскую колонну сосредоточить все внимание на себе, а в то время Колмэн напал на японцев с фланга и раскатал противника в клочья. Во время ночного боя отряд Шапиро потерял контакт с батальоном и затерялся в джунглях. Тем не менее вместо того, чтобы пробиваться к своим, Шапиро принял решение остаться в тылу противника, где они и провели почти три месяца, пользуясь оружием убитых ими японцев, захватывая провиант и боеприпасы, нападая на подразделения противника. Трудно сказать точно, сколько японцев они уничтожили, В штабе поговаривали, что до пятисот, а отряд насчитывал всего двадцать человек, не считая Шапиро.

Велмэн недоверчиво покачал головой, но не нашелся, что сказать.

— Малярия, постоянные боевые стычки, голод — ничего не могло остановить их. Когда они вышли к своим, их осталось всего четверо. Помните сержанта Сеймура?

Велмэн кивнул.

— Так вот, он видел этих четверых. Настоящие живые скелеты. Даже говорить внятно разучились. — Хаксли поднялся и прошелся по каюте. Так что я прекрасно понимаю, что он не подарок, но если сыграть правильно, то можно сорвать хороший куш.

* * *

Весть о том, что легендарный капитан Шапиро готовится принять третью роту, мигом облетела весь батальон. Скандальная слава Ковбоя Шапиро окружала его ореолом загадочности и благоговения, поэтому все свободные от вахты морпехи столпились у поручней, нетерпеливо поглядывая на пирс. Ждать пришлось недолго. Из-за склада выскочил «джип», и... челюсти у нас отвисли. Из «джипа» выбрался невысокий коренастый офицер с густыми черными усами и в очках с толстыми линзами.

— Господи, это что, Ковбой Шапиро? — разочарованно выдохнул кто-то.

— Наверное.

— Да он больше похож на раввина.

— Не больно он смахивает на крутого мужика...

Тем временем капитан вразвалочку подошел к катеру, волоча за собой «РД», и через пять минут был на транспорте. Спросив, как пройти в каюту командира батальона, он протиснулся в люк, а мы разочарованно разошлись кто куда.

Увидев дверь с надписью «командир батальона», Шапиро постучал и, не дожидаясь разрешения, вошел в каюту. Подполковник Хаксли сидел за столом, углубившись в какие-то бумаги. Шапиро все так же вразвалочку подошел к столу и протянул руку.

— Шапиро. Макс Шапиро. Я ваш новый командир третьей роты, Хаксли. — Тон его был фамильярным, как у человека, знающего себе цену и уверенного в своей репутации.

Однако Френч был наготове. Он холодно взглянул на протянутую руку, что нимало не смутило Шапиро, который присел на стол и достал пачку сигарет.

— Курите, Хаксли? Какая моя рота?

— Садитесь, Шапиро.

— Я и так сижу. Зовите меня Макс.

— Давайте-ка потолкуем, капитан.

Шапиро пожал плечами — давай, мол, трави.

— У вас незавидная репутация, капитан.

— Ну, вас-то она, надеюсь, не испугала?

— Наоборот, я сразу выбрал вас из всего пополнения офицеров. Собственно, я мог и не спешить, все равно ни один командир не хотел брать вас к себе.

— Неужели? Кто бы мог подумать.

— Надеюсь, мы быстро поймем друг друга. Во-первых, вы уже не в спецназе. Я более чем уважаю Эда Колмэна, но здесь у нас морская пехота, со своими обычаями и традициями.

— Начинаем с промывания мозгов, да? Послушайте, Хаксли, я не собираюсь доставлять вам неприятности, если вы не будете цепляться, идет?

— У этого батальона своя история. — Хаксли словно не слышал его. — И мы придерживаемся военной этики, поэтому впредь вы станете обращаться ко мне: «полковник Хаксли». Самостоятельность и раскованность я поощряю только в зоне боевых действий, потому и выбрал вас на должность командира роты, из которой вы сделаете мне лучшее подразделение во всей армии. Ясно?

— Что у вас там, одни салаги?

— Не совсем. Мы, конечно, не спецназ, но наш батальон надерет задницу любому противнику. Мы умеем все — и стрелять, и воевать, и, когда нужно, вести себя, как джентльмены, чему вам, я вижу, не мешает научиться.

Шапиро покраснел и фыркнул.

— И не думайте, капитан, что я спихну вас в другую часть. Вы сделаете из третьей роты то, что я хочу. — Хаксли резко встал и наклонился через стол к капитану. — А если вам не нравятся мои условия, то забудем на время о военной дисциплине и прогуляемся в гальюн, а там, сукин сын, я выбью дурь из твоей башки!

Шапиро расплылся в широкой ухмылке.

— Чтоб мне сдохнуть! Вот этот язык я понимаю! Теперь я точно вижу, что мы поладим, но мне не хочется начинать карьеру с избиения своего непосредственного начальника. — Капитан снова протянул руку. — По рукам, полковник. Я сделаю то, что вы хотите.

Они пожали друг другу руки. Шапиро поднялся и щелкнул каблуками.

— А теперь, сэр, разрешите познакомиться с моей ротой.

— Разумеется, капитан. Мой ординарец проводит вас.

— Кстати, сэр, кто у меня ротный старшина?

— Сержант Маккуэйд. Отличный солдат. Можете положиться на него. А вот командира второго взвода еще не назначили, но у меня есть отличная кандидатура, вам будет с чем поработать. Зилч! Лейтенанта Брюса ко мне, живо!

Глава 1

Первого ноября наш транспорт «Франклин Белл» в составе огромного конвоя покинул Веллингтон, и берега Новой Зеландии скрылись в голубоватой дымке. Возбуждение, вызванное нашим отбытием, постепенно улеглось, и плавание прошло, как обычно, в рутине корабельных будней.

На Французских Новых Гебридах к нашему конвою присоединился Пятый флот Соединенных Штатов, и не стыжусь признаться, что при виде этих грозных боевых кораблей у меня на глаза навернулись слезы, особенно, когда увидел «Старушку Мэри», как все ласково называли авианосец «Мэриленд». Его все-таки подняли после катастрофы на Перл-Харборе. Дальше шли линкоры «Колорадо» и «Теннесси», а за ними крейсеры «Мобайл», «Бирмингем», «Портланд», «Санта Фе»... да разве все перечислишь! Но заверяю вас, что это было грандиозное зрелище. Десять тысяч орудий Пятого флота двигались на север, и казалось, нет такой силы, которая может их остановить.

* * *

Через пару дней нашу роту собрал на инструктаж майор Велмэн. Наконец-то нам предстояло узнать, куда мы направляемся.

Начальник штаба повесил на переборку несколько карт и повернулся к нам.

— Ну что ж, ребята, усаживайтесь поудобнее. — Он оглядел набившихся в каюту людей, — Пришло время познакомить вас с очередной боевой задачей.

Мы все впились глазами в карту, и не могу сказать, что нам понравилось то, что мы увидели, Это был изогнутый, как морской конек, остров, а над ним кодовое название — Хелен. На другой карте, масштабом покрупнее, — целая сеть островов, я насчитал около сорока, Там были совсем мелкие и довольно большие, до нескольких миль в длину, Каждому острову присвоили кодовое название — Сара, Нелли, Эми, Бетти, Карен и так до самого крайнего острова — Кора. Большинство из нас мало знало об атоллах и изумилось, обнаружив, что остров Хелен имеет длину две с половиной с лишним мили, а ширину всего несколько сот ярдов. Казалось непонятным, зачем потребовалась целая дивизия, чтобы захватить эти крохотные клочки суши.

— Итак, мы направляемся в Микронезию, — начал майор Велмэн. — Наша цель — вот этот остров Бетио, кодовое название Хелен. Ну, и разумеется, все, что находится рядом. Это, как вы видите, цепь атоллов...

— Прошу прощения, сэр, — перебил его кто-то. — Мы можем узнать, какова глубина в лагунах этих атоллов? Можно ли перейти вброд с острова на остров?

— Да, это возможно во время отлива. Вот здесь находится барьерный риф, окружающий весь комплекс атоллов. — Майор раскурил трубку и продолжал: — На Хелен расположен укрепрайон японцев с гарнизоном около пяти тысяч человек. Микронезия состоит из трех частей. Это: острова Эллиса, Гилберта и Маршалловы. Острова Эллиса, как вам известно, мы захватили, не встретив никакого сопротивления противника. Теперь очередь островов Гилберта, которые послужат нам трамплином на Маршаллы.

Закончив с ознакомительной частью, майор рассказал нам о деталях предстоящей операции, отметив, что с укрепрайоном противника необходимо покончить как можно быстрее, чтобы потом соединиться с армейской дивизией, которая в это время займется атоллом Макин.

— А как насчет местного населения, сэр?

— Да, туземцы есть. Несколько тысяч. Они полинезийцы, как и маори. Настроены к нам дружественно, так как острова много лет находились под протекторатом Великобритании. На островах есть и миссионеры.

— И москитов тоже, наверное, хватает?

— Конечно, куда же мы без них? (Смех в зале). Но, к счастью, они не малярийные.

— Хрен редьки не слаще.

Потом майор рассказал нам, что готовится массированная артподготовка и бомбовые удары всеми имеющимися огневыми средствами и авиацией Пятого флота. В общем, к концу инструктажа у меня начало складываться впечатление, что командование переоценивает силы противника. Казалось невероятной глупостью использовать целую дивизию морской пехоты, чтобы захватить крохотный кусочек суши.

Тем временем майор перешел к диспозиции.

— Второй полк идет в первом эшелоне десанта. Они десантируются на Синие пляжи один, два и три. Если им понадобится помощь, то в бой вступит восьмой полк.

Зал возмущенно загудел.

— А мы, майор?

— Да, сэр, а как же мы?

Велмэн вздохнул и откашлялся.

— Шестой полк остается в резерве на случай, если понадобится подкрепление нашей или армейской дивизии на Макине.

— Значит, опять второй полк сожрет все лавры.

— Пожнет, — машинально поправил Мэрион.

— А «голливудские» морпехи теперь нам проходу не дадут.

— Зачем же мы столько тренировались? Твердили про боевую подготовку и прочее дерьмо...

— Простите, сэр, а как вы говорили, называется весь атолл?

— Тарава.

Тогда это название ничего нам не говорило...

Глава 2

Армада кораблей по-прежнему неуклонно двигалась к месту своего назначения.

Целыми днями мое отделение практиковалось на палубе с сигнальными фонарями и флажками. Нам дали новый позывной «Линкольн», и наш второй батальон, как всегда, был «Линкольн Байт». Обмениваясь сигналами с кораблями конвоя, мои ребята рассказывали, что поговаривают, будто японцы успели перебросить на Тараву до двадцати тысяч человек. Напряжение заметно нарастало и достигло своего апогея, когда конвой стал на рейде атолла Хелен, вне досягаемости береговых батарей японцев. Люди стали молчаливыми и сосредоточенными, и все, независимо от боевой задачи, тщательно чистили и смазывали оружие, писали письма домой, исповедовались в корабельной церкви.

Крейсеры подошли чуть ближе к острову, и в быстро сгущавшихся сумерках мы видели, как полыхнули огнем орудийные башни и грохот первых залпов разорвал тишину теплого тропического вечера. Началась трехдневная артподготовка.

* * *

Джейк Левин возился на палубе с радиостанцией, в сотый раз проверяя ее готовность. Закончив осмотр, он уселся на крышку люка, рассеянно поглядывая на закат. Он не слышал, а скорее, почувствовал, как кто-то присел рядом. Левин чуть повернул голову и, увидев сидевшего рядом Непоседу, поднялся.

— Подожди, Левин.

— Чего тебе?

— Поговорить надо.

— Не можешь без грызни, да?

— Левин, — повысил было голос Непоседа, потом, секунду помявшись, продолжал: — Нам скоро в бой... ну... в общем, давай забудем всю муть и давай клешню.

Лицо Левина просветлело.

— Без балды? Тогда давай краба.

Они пожали друг другу руки.

— И еще одно, Джейк. Мы тут с ребятами поговорили и решили, что пора тебе подписать одну бумагу.

Левин взял лист бумаги из рук Непоседы и, прищурившись в умирающем свете дня, прочитал:

"22 декабря 1942 года.

Священный договор

Мы, нижеподписавшиеся, потные, вонючие и пьяные «Стервецы Хаксли...»

— Теперь ты один из нас, Джейк.

Левин радостно улыбнулся.

— Сигарету хочешь, братан?

* * *

Грохот орудий не умолкал. Мы стояли на палубе, глядя на фонтаны взрывов, закрывшие остров. Линейные корабли с ужасающим грохотом выплевывали снаряды главного калибра, и казалось, ничто не может уцелеть в этом хаосе огня и дыма.

Я взглянул на часы, отмечая время, когда наш транспорт бросил якорь и застыл в зеленоватой воде.

Близилось время "Ч" и второй полк вот-вот должны были бросить в атаку. Но орудия кораблей продолжали грохотать, и я, пожалуй, не стал бы спорить с командующим Пятым флотом адмиралом Парксом, который заявил, что просто потопит Хелен.

— Знаете, мужики, а мне даже жаль этих японцев, — сказал Дэнни. Его слова едва были слышны за ревом орудий. — Представляете, если бы нам так доставалось?

Вдруг грохот смолк, и стали слышны голоса морпехов второго полка, стоявших у бортов в ожидании команды.

— Надеюсь, морячки оставили нам хоть одного японца...

— Ну хоть какого-нибудь сраного ниндзя...

— Слушай мою команду! — загремело с капитанского мостика.

— Началось! Пошли, братаны.

— Представляю, как там «шоколадки» скрипят зубами.

— Это потому, что мы всегда первыми садимся за стол, а не доедаем после других.

За четверть часа до десантирования второго полка на Синий пляж-один усиленный взвод разведчиков под командованием лейтенанта Роя был послан очистить от японцев длинный пирс, который почти на полкилометра вдавался в море между Синими пляжами два и три. Пирс служил причалом для разгрузки кораблей и стоянкой гидросамолетов.

Операция развивалась в точном соответствии с планом. Едва смолкли орудия больших кораблей, как под прикрытием миноносцев вперед устремились тральщики. Второй полк тем временем грузился на небольшие десантные суда «аллигаторы». От дымовой завесы пришлось отказаться, так как ветер дул со стороны острова. Пока шла погрузка, над островом кружили десятки пикирующих бомбардировщиков, сбрасывая свой смертоносный груз на укрепления японцев. Но они недолго пробыли в воздухе, получив приказ вернуться на авианосцы. Бомбардировку признали неэффективной из-за густого облака дыма и песка, закрывшего остров сверху.

И тут японцы открыли огонь. И какой огонь!

Адмирал Паркс опустил бинокль и повернулся к своему штабу.

— Ничего не понимаю. После такой артподготовки...

— К черту болтовню, Паркс, — перебил его генерал Филипс. — Нас обстреливают восьмидюймовые береговые орудия! Подавите их, пока они не перетопили все наши транспорты.

— Крейсеры «Мобайл» и «Бирмингем» выдвинуть на подавление целей!

— Есть, сэр!

— И все-таки я не понимаю, — повторил Паркс.

— Разрешите объяснить, сэр, — подал голос командир второй дивизии генерал Брайант. — Морская артиллерия стреляет снарядами, которые рвутся на земле, а не под землей.

Генерал Филипс в сердцах стукнул кулаком по столу.

— Вы понимаете, адмирал, что за всю артподготовку мы, возможно, не убили ни одного японца!

— Что там с разведвзводом лейтенанта Роя? Связь есть?

— Пока нет, сэр.

— Пожалуй, стоит повременить с десантированием второго полка, пока не подавим береговую артиллерию, — предложил Брайант. — Это английские восьмидюймовые пушки, захваченные японцами в Сингапуре, и заверяю вас, господа, что англичане делают отличные пушки.

— Сэр! В лагуне миноносец «Рингголд» получил несколько прямых попаданий, — доложил адъютант.

— Насколько серьезны повреждения?

— Командир миноносца передает, что они продолжат вести огонь, пока не кончится боекомплект или пока не затронут.

— Молодец! Передайте: «так держать!»

* * *

Едва добравшись до пирса, разведвзвод лейтенанта Роя оказался под перекрестным огнем, который велся из бункеров. Разведчики несли огромные потери, но упорно двигались к берегу, выбивая японцев, засевших между опорами пирса. Лейтенант был в первых рядах своего взвода и дрался, как бешеный, и штыком, и гранатами, по пояс в воде, покрасневшей от крови. Несмотря на ожесточенное сопротивление, разведчики все же пробились к Синему пляжу-два и укрылись от убийственного огня за деревянной дамбой.

Лейтенант подполз к радисту.

— Передай, что пирс очищен от противника.

— Вы ранены, сэр, — встревоженно заметил радист.

— Передавай, что тебе сказали, — прорычал Рой, затягивая бинтом раздробленную руку.

Покончив с перевязкой, лейтенант собрал оставшихся в живых. Их оказалось десять из пятидесяти пяти.

Сообщение разведвзвода было передано в штаб, и оттуда последовал приказ второму полку начинать десантирование.

Едва «аллигаторы» с десантом подошли к пирсу, как японцы обрушили на них ураганный огонь. Те немногие смельчаки, кому удалось подняться на пирс, погибли в считанные секунду.

Военный корреспондент, сопровождавший десант на одном из «аллигаторов», нагнулся к молоденькому морпеху и, стараясь перекричать грохот стрельбы, брал у него интервью.

— Как тебя зовут?

— Мартини, рядовой Мартини из Сан-Франциско. Я пулеметчик.

— Страшно, Мартини?

— Нет, черт побери! Я же морпех.

— Сколько тебе лет, Мартини?

— Восемнадцать, сэр... Он схватил корреспондента за рукав и притянул к себе. — На самом деле мне очень страшно, сэр, но я не хочу, чтобы остальные видели это.

Это стало его последними словами — секундой позже прямо посреди «аллигатора» разорвался снаряд. Это был один из четырех передовых «аллигаторов», расстрелянных японской береговой артиллерией у Синего пляжа-один.

Три «аллигатора» почти достигли Синего пляжа-два, но недалеко от берега, прямо в воде, японцы установили несколько рядов колючей проволоки, в которой «аллигаторы» застряли намертво. Морпехи прыгали в воду, пытаясь добраться до берега, но оттуда по ним в упор били из пулеметов...

* * *

— От полковника Кэрпа пока никаких вестей, — сказал генерал Брайант, не отрывая глаз от карты. — Что же там происходит?

— Сэр! — В штабной каюте появился адъютант. — Сообщение от полковника Кэрпа Синего пляжа-три.

Бригадный генерал Снайпс поспешно схватил радиограмму и прочитал ее вслух:

«Противник оказывает серьезное сопротивление. Держаться дальше не представляется возможным. Восемьдесят процентов потерь. Остальных прижали за дамбой. Срочно прошу подкрепление».

— Сколько у нас осталось «аллигаторов»?

— Что-то около тридцати.

— Вводите в бой оставшиеся подразделения второго полка. Если понадобится, используйте, кроме «аллигаторов», и десантные суда.

— Но десантные суда имеют большую осадку, и мор-пехам придется чуть ли не милю добираться до берега.

— Боюсь, что у нас нет выбора, генерал.

* * *

Радист, рядовой Ник Мазорос, поддерживая «уоки-токи» над головой, чтобы уберечь от соленой воды, пробирался к берегу между опорами пирса. Пули свистели рядом и щелкали по опорам, и у Мазороса было всего два выхода — либо утопить радиостанцию и передвигаться под водой, либо рискнуть и попытаться донести радиостанцию. Он выбрал последнее и все-таки добрался до Синего пляжа-два, где его, обессиленного и измученного, отволокли под прикрытие дамбы.

— Радио работает, сынок? — донесся откуда-то издалека голос командира.

Мазорос открыл глаза.

— Думаю, что работает, сэр.

— Сержант! Возьмите троих людей и доставьте радиста к полковнику Кэрпу на Синий пляж-три. Держитесь поближе к дамбе, мы не должны потерять эту радиостанцию.

— А как быть с ним, сэр? — спросил сержант, кивнув на Мазороса. — У него оторвана рука.

Только теперь радист понял, откуда эта тупая боль и слабость во всем теле.

— Ничего, сэр, я дойду, — тихо ответил он. — Дойду...

* * *

Второй полк зацепился за узкую полоску песка между водой и дамбой на Синих пляжах два и три. На Синем пляже-один морпехи окопались на полоске песка шириной двадцать ярдов. Штаб полковника Кэрпа располагался за бетонной стеной разбитого японского бункера, захваченного ценой жизни двух десятков морских пехотинцев.

Десант оказался в труднейшем положении. Атаковать японцев через дамбу было равносильно самоубийству — каждый метр простреливался перекрестным огнем, а оставаться за дамбой значило пассивно ожидать неминуемых контратак противника.

Командир второго полка полковник Кэрп сидел на песке, облокотившись спиной на стену бункера, и, невольно морщась от боли с простреленной ноге, отдавал приказы, делая все, что в его силах, чтобы избежать катастрофы, угрожающей его полку.

И помощь пришла... Пришла, несмотря на то, что повторила путь авангарда. Пришла, несмотря на то, что их расстреливали в упор береговые батареи и пулеметы, когда «аллигаторы» беспомощно застревали в дебрях колючей проволоки. Пришла, хотя морпехи целую милю шли по горло в воде, подняв оружие над головой.

Пилот гидроплана наблюдения, посланный для того, чтобы доложить обстановку, дрожащим от волнения голосом докладывал в штабе командования на «Мэриленде»:

— Я кружил над их головами. Они идут по горло в воде, а японцы расстреливают их, как мух. Там в воде сотни трупов, но те, кто живы, идут к берегу... Не знаю, сколько их дойдет...

И действительно, дошли немногие. Дошли под палящим солнцем, по красной от крови лагуне, под несмолкаемый грохот японских пушек и пулеметов...

* * *

— Ну, в чем дело, сынок? — нетерпеливо спрашивал полковник Кэрп Мазороса. — Ты наладил связь?

— Не могу, сэр. В батареи радиостанции попала морская вода.

Рядом с Кэрпом зазвонил телефон. Полковник схватил трубку.

— "Фиалка" на связи!

— Алло, сэр, на связи второй батальон. Подошли санитары с носилками и плазмой.

— Как там у вас обстановка?

— Плохо, Очень много раненых. Санитары делают все, что можно, но... сами понимаете.

— Как с боекомплектом?

— На исходе.

— У вас там случайно нет батарей для Ти-Би-Уай? Не могу связаться со штабом, а они, похоже, не знают, что здесь творится... Алло!.. Алло!..

Телефон молчал. Полковник выругался и бросил трубку.

— Послать связного во второй батальон! Узнайте, что там у них стряслось.

— Сэр! — К полковнику подполз сержант. — Мы обнаружили батареи для Ти-Би-Уай! Они там сверху, на дамбе!

— На дамбе? Как они попали туда?

— А черт его знает!

Мазорос, слышавший разговор, поднялся.

— Ты куда, сынок?

— Я достану эти батареи, сэр.

— Черта с два! Ану в укрытие! Живо! — рявкнул Кэрп и, чуть улыбнувшись, добавил: — В этих краях очень трудно найти радиста. Так что посиди здесь.

Не успел он закончить фразу, как семеро морпехов перемахнули через край дамбы, наверх, под убийственный огонь японских пулеметов. Шестеро погибли, но седьмой все-таки принес батареи.

Глава 3

А в это время мы ждали своей очереди на транспорте. В переполненных кубриках никто не спал. Было тихо, лишь изредка люди негромко переговаривались, напряженно ожидая весточки о втором полке.

— Почему нас не посылают на помощь?

— Сколько же там ребят полегло сегодня!

— Так ведь ночь.

— Ну и что? Что, разве на ночь десанты отменяются?

— Этих бы ублюдков в штабе самих послать вперед...

— Того и гляди японцы пойдут в контратаку.

Я вышел в гальюн и сполоснул под краном разгоряченную голову, но это мало помогло. В такой ситуации хорошо бы поспать, но какой уж тут, к черту, сон...

Рядом со мной остановился Энди. Он тоже, как и все остальные, был бледным и осунувшимся от томительного ожидания.

— Мак! — Я скорее почувствовал, чем услышал его голос.

— Ну, что тебе?

— Знаешь, я сначала радовался, что мы в резерве. Хотел даже написать Пэт и успокоить ее, а теперь... Мак, мы должны быть там, вместе со вторым полком. Сейчас я ничего не хочу знать ни о фермах, ни о Зеландии. Я хочу одного — находиться там, с ребятами.

* * *

Уже в который раз рядовой Мазорос слабеющим голосом повторял сидевшему рядом с ним морпеху, как пользоваться радиостанцией. Он потерял слишком много крови и знал, что умрет, но думал только об одном — десант не должен остаться без связи с основными силами.

Когда сознание покинуло Мазороса и последний вздох вырвался из его груди, десантник, внимательно слушавший наставления, снял с него наушники и продолжал поддерживать связь...

Трижды раненный лейтенант Рой не прекращал командовать остатками разведвзвода, пока не умер от четвертой раны...

Взошла бледная луна, осветив серебристым светом поле брани, а с ней начался и прилив. Морские волны жадно наступали на песок, пока не сожрали узкую полоску земли. Десантники лежали в воде, поддерживая раненых. А за дамбой, перед пулеметными гнездами, умирали в бесчисленных снарядных воронках сотни парней, но никто из них не кричал, не звал на помощь, потому что они знали, что на их призыв откликнутся и придут десятки их товарищей, которые неминуемо погибнут...

А когда одно из десантных судов подошло к краю пирса, чтобы выгрузить боекомплект и медикаменты, не понадобилось вызывать добровольцев, чтобы нести ящики по пятисотметровому пирсу, под пулями снайперов и пулеметным огнем из бункеров. Десантники без команды шли вплавь между опорами пирса, понимая, что никто за них этого не сделает...

Один из военных корреспондентов, сидевший в воде под самой дамбой, писал огрызком карандаша в призрачном свете луны:

«Трудно поверить в то, что я вижу вокруг. Я пишу эти строки и не знаю, прочитает ли их кто-нибудь, потому что к завтрашнему утру я, вероятно, буду уже мертв. Я нахожусь на атолле Тарава острова Гилберта и, как все, кто окружает меня, жду контратаки японцев. Мы все знаем, что наша гибель неминуема, но никто на паникует. Наоборот, все как-то удивительно спокойны. Никогда не думал, что в людях может оказаться столько мужества. Банкер Хилл, Геттисбург, Аламо, Бель Вуд... все это было, но сегодня мы смело можем добавить к этим вехам нашей славы новую: Тарава. Потому что сегодня здесь час славы, момент истины и минута молчания для второй дивизии морской пехоты...»

* * *

Рассвет, казалось, вдохнул новую жизнь в измученных людей. Радостная весть, переданная по радиостанции, мигом облетела десант. В шесть ноль-ноль на десантирование идет восьмой полк!

И по проводам полевых телефонов, протянутых между Синими пляжами один, два и три полетела команде полковника Кэрпа: «Примкнуть штыки! Приготовиться к атаке!»

Едва стрелка часов подошла к шести, полковник с пистолетом в руке поднял остатки второго полка. И они поднимались! Поднимались, словно мертвецы из могил в Судный День. Поднимались из воронок, из воды, из-за дамбы.

Уставших от бессонной ночи японцев удалось захватить врасплох. Но самое главное состояло в том, что адмирал Сибу был убит, поэтому контратака японцев не состоялась, а пока шли споры, как действовать дальше, морпехи сами пошли в атаку.

В то время как основной огонь японцев сконцентрировался на десантирующихся подразделениях восьмого полка, второй полк сумел-таки преодолеть сотню метров, отрезать первую линию обороны противника и закрепиться там. Но дальше люди Кэрпа продвигаться уже не могли и теперь ждали подхода восьмого полка.

Полковник Кэрп, раненный во второй раз, наконец позволил утащить себя в укрытие, где его и нашел генерал Снайпс, возглавивший десантирование восьмого полка.

— Здорово, Кэрп.

— Приветствую вас, генерал. Что с ногой, ранены?

— Да нет, просто подвернул. Доложите обстановку.

Кэрп достал карту.

— Удалось продвинуться вот до этих рубежей, а вот здесь до Зеленого пляжа. Как там идет десантирование?

Снайпс поморщился.

— Плохо. Им достанется так же, как и вчера вам, а может, и того больше...

* * *

К полудню все, что осталось от восьмого полка, было на берегу. Вторая волна десантников тоже бросилась в атаку, чтобы развить успех второго полка, но сопротивление противника становилось все более ожесточенным. Кое-где завязывался рукопашный бой; и люди двух наций свирепо убизали друг друга, рыча от ярости, словно дикие звери.

В конце концов генерал Снайпс был вынужден дать радиограмму на «Мэриленд»: «Операция под угрозой срыва».

Даже такой старый волк, мастер рукопашного боя, морпех до мозга костей, как Снайпс, в конце концов признал, что без шестого полка им не обойтись.

Пулеметчик, лежавший рядом с генералом, тоже ветеран Корпуса, недовольно заворчал:

— Теперь чертовы «шоколадки» придут сюда и сожрут все сливки нашей победы.

— Иди ты к чертовой матери, — рявкнул в ответ генерал. — Даже если придется звать на помощь людоедов, мне на это положить, понял?! Нам нужна победа! Любой ценой.

* * *

— Есть какие-нибудь известия от генерала Пэкстона с острова Макин? — спросил Филипс у адъютанта.

— Да, сэр. Они продвигаются, хоть и медленно. Плотный огонь со стороны противника. По предварительным оценкам там около шестисот японских солдат.

— А у нас здесь не меньше шести тысяч. Передайте Пэкстону, что я забираю из резерва шестой полк. Так что пусть рассчитывают только на свои силы.

— Есть, сэр.

— Тод, — негромко окликнул Филипса генерал Бра-йант. — Предлагаю десантировать шестой полк через Зеленый пляж. Мне страшно подумать, что японцы в третий раз устроят такую бойню в лагуне перед Синими пляжами.

— Ваше мнение, адмирал Паркс?

— Там минные поля, колючая проволока и танковые ловушки.

— Вы правы, адмирал, но еще одна кровавая баня в лагуне, и операция может провалиться, — продолжал настаивать Брайант. — Это наш последний резерв. На помощь Пэкстона рассчитывать не приходится.

— Согласен, — поддержал его Филипс. — Армия неделю будет возиться на Макине. Посылайте первый батальон через Зеленый пляж. Третьему батальону быть в боевой готовности номер один.

— Сэр! — доложил адъютант. — Получены данные воздушного наблюдения. Замечено несколько сот японских солдат, уходивших с Хелен на следующий остров Байкири, кодовое название Сара.

— Тогда нам следует десантировать второй батальон на Байкири. Основные силы противника в случае отступления тоже попытаются отойти туда. Нужно отрезать им путь.

— Согласен. Кто командует вторым батальоном?

— Подполковник Хаксли.

— А-а, Сэм Хаксли. Отлично. Свяжитесь с ним и передайте приказ: очистить Байрики от противника и пресечь дальнейшие попытки отступления японцев с Хелен. И скажи ему... нет, передайте всему шестому полку — пусть заканчивают с танцами. Этот бал слишком затянулся.

Глава 4

— Внимание! Второму батальону приготовиться к десантированию!

«Стервецы Хаксли» ринулись к трапам. Ожидание закончилось. Над заполненной морпехами палубой «Франклина Белла» стоял нервно-оживленный гомон.

— Надеюсь, они оставили для нас пару японцев.

— Не дрейфь, еще навоюешься.

— Отставить разговоры!

Сэм Хаксли первым спрыгнул на десантное судно. За ним, как тень, последовал Зилч.

— Ну, барышни, за мной! — скомандовал я, когда пришла наша очередь.

Больше часа мы болтались в волнах на барже, прежде чем выяснилось место нашего десантирования. Потом баржа развернулась и медленно пошла к лагуне. Мы были уверены, что нам предстоит тот же путь, что и второму, и восьмому полкам, но судно миновало дымящийся Бетио и направилось дальше, к Байкири.

Зеленые пальмы и белый песок становился все ближе и ближе, как вдруг неожиданная мысль пронзила мой мозг. Возможно, это последние минуты моей жизни и скоро, совсем скоро я буду мертв, а моя могила с крестом навсегда останется на этом затерянном клочке земли. Не знаю, что на меня нашло, но мысль была столь яркой и пронизывающей, что мне захотелось прыгнуть за борт и уплыть подальше от этих чертовых островов. А что если там, на Байкири, нас уже поджидает тысячи полторы японцев? Они же расстреляют нас, как уток. Ни один живым не уйдет. А тут еще идиотская навязчивая мысль, что я с утра не почистил зубы. Я не желал умирать с нечищенными зубами. Глупо, конечно, но мне хотелось почистить зубы. Сейчас я уже не собирался ни за кого мстить и не являлся морпехом. Я был Маком, который хотел жить и не желал погибать с пулей в голове в волнах у забытого Богом островка за тысячи миль от дома. Я сцепил зубы и обзывал себя трусом, который неизвестно как столько лет продержался в морской пехоте, но это не помогало. Меня охватил страх смерти, ужас, которого я еще ни разу не испытывал.

Баржу тряхнуло, и до меня не сразу дошло, что нас обстреливают. А когда понял, то вдруг почувствовал, как штаны стали мокрыми и по ногам побежала теплая струйка. Меня чуть не стошнило.

С берега полоснули красные пунктиры трассеров. Баржа застопорила ход, и меня бросило на палубу. Кое-как поднявшись, я оглянулся на своих ребят. Половина из них блевала за борт. Даже Сэм Хаксли стал бледно-зеленого цвета. Однако голос его был громким и властным.

— Срочно свяжитесь со штабом! Запросите воздушное прикрытие для подавления пулеметов противника!

Прошло всего несколько минут, а над нами уже ревели самолеты, обстреливая берег Байкири. Совершенно машинально я начал выкрикивать команды своему отделению, и когда оказался вместе со всеми в воде недалеко от берега, то уже не боялся.

Мы шли к берегу по пояс в воде, под ружейным огнем японцев. Вся лагуна покрылась маленькими гейзерами от пуль, но огонь противника был в основном неточным. Впрочем, японцы всегда скверно стреляли. Морпех впереди меня вдруг вскрикнул и упал в воду, сразу покрасневшую от крови. На секунду мне показалось, что это Энди, но, когда он перевернулся на спину и уже мертвый всплыл на поверхность, я узнал его. Это был парень из минометной роты. Я обошел его и уже добрался до берега, когда вдруг споткнулся и упал в воду.

Кто-то рывком поднял меня на ноги.

— Не время купаться, Мак! — Это оказался Эрдэ. — Держи порох сухим!

Рота капитана Шапиро высадилась на берегу и с ходу стремительно атаковала японцев, Макс действительно сколотил из них славную команду.

Едва мое отделение выбралось на берег, как я отдал команду развернуть радиостанции и наладить связь со штабом. Испанец Джо и Дэнни принялись за работу, когда над нами взвизгнули пули. Мы упали на песок, но я успел заметить японца и разрядил в него всю обойму. Он упал, и тут же Дэнни, бросив нам короткое: «Прикройте!» кинулся к распростертому телу. Склонившись над японцем, он отбросил в сторону его винтовку и обыскал карманы. Потом поднялся и махнул нам рукой.

— Он еще жив! — крикнул он.

Мы подошли к японцу. Гомес вскинул было карабин, но я остановил его.

— Погоди, Джо. Может, наши захотят допросить его. Найди дока Кайзера и лейтенанта Лефорса.

В зарослях трещали выстрелы, но на берегу было относительно спокойно. Мы стояли над умирающим японцем, разглядывая его совсем юное лицо. Он открыл глаза, в которых не читалось ни гнева, ни страха, и, чуть улыбнувшись, показал, что хочет пить. Дэнни открыл флягу и поднес к его губам. Японец сделал несколько глотков и судорожно закашлялся. Из полдюжины пулевых отверстий у него на груди выплеснулась вода, смешанная с кровью. Японец кивнул в знак благодарности и жестами спросил, собираемся ли мы его убить. Я покачал головой. Он снова улыбнулся и попросил закурить. Я прикурил сигарету и дал ему затянуться. В это время к нам подошли Лефорс. Кайзер и Хаксли.

Лефорс тут же засыпал раненого вопросами, но Кайзер остановил его.

— Он не может говорить, даже если понимает.

— Вы обыскали его, ребята?

— Да, сэр.

— Он умрет через несколько минут, — сказал Кайзер, осмотрев раненого.

— Приглядывай за ним, Форрестер, — распорядился Хаксли. — Когда он отключится, пусти пулю ему в голову. Мы должны быть уверены, что он мертв.

Солнце уже садилось, когда японец устало закрыл глаза, и тело его передернула судорога. Тогда Дэнни поднял карабин и нажал спусковой крючок.

* * *

Тем временем первый батальон нашего полка, высадившись на Зеленом пляже и неся большие потери, все же теснил японцев с фланга, а сильно поредевшие второй и восьмой полки наседали на противника с фронта. Ни о каксй капитуляции со стороны японцев не могло быть и речи. С фанатичной отвагой солдаты противника бросались на морпехов. Волна за волной атаковали они десант, пытаясь сбросить его в море. Уже дрогнул и начал отступать под натиском японцев первый батальон, огрызаясь ружейно-пулеметным огнем и штыковыми контратаками, когда со стороны Байкири рявкнули гаубицы десятого артполка. Под прикрытием сгущавшихся сумерек в лагуну вошли эсминцы и поддержали десант своими пятидюймовыми орудиями. Это позволило первому батальону получить небольшую передышку и окопаться.

На остров опустилась ночь, полная тревоги и напряженного ожидания. А едва забрезжил рассвет, на помощь первому батальону подошел третий. И снова бешеные атаки японцев одна за одной покатились на позиции морпехов. Однако стоило японцам чуть ослабить натиск, как третий батальон, который обошелся почти без потерь, сам перешел в контрнаступление, стремительным броском сбил неприятеля с позиций и погнал к морю, где многие японские солдаты и офицеры, понимая безнадежность сопротивления, делали себе харакири...

Битва за Хелен, длившаяся семьдесят два часа, подошла к концу. В лагуне перед Синими пляжами плавали сотни трупов, которые еще вчера были живыми морпехами второго и восьмого полков. К коралловому рифу, где ожидали десантные суда, плыли десятки и сотни резиновых лодок с ранеными. Мрачные санитары с носилками бродили по лагуне, собирая трупы...

Нас тоже перебросили на Хелен на прочесывание. В некоторых бункерах противник все еще оказывал сопротивление и приходилось либо взрывать их, либо выжигать огнеметами.

Наша победа была полной, но казалось невероятным, что за последние три дня на этом крохотном клочке суши погибло больше восьми тысяч человек. Пленных оказалось всего четверо, причем трое из них — корейцы, из числа тех, кого привезли сюда на принудительные работы.

Развернув радиостанцию и наладив связь, я прошелся по острову. Вокруг было много ребят второго и восьмого полков, уцелевших в этой мясорубке. Мне очень хотелось подойти к ним, угостить сигаретой или просто поговорить, но я не смог сделать этого...

А где-то вдали ревели бульдозеры, расчищая ВПП[16], на которую уже через час начали садиться самолеты.

* * *

Полковник Мэлколм, командир нашего полка, дружески похлопал Хаксли по плечу.

— Да не расстраивайся ты так, старина.

— Тебе легко говорить! Мы же единственный батальон, который не побывал в настоящем бою. Мы... а, черт возьми. — Хаксли снял каску. — Какие тут к хренам утешения!

— Какие у тебя потери?

— Четверо убитых и шестеро раненых.

— Тебе было бы легче, если бы ты потерял половину людей при десантировании?

— Да я в глаза им смотреть не могу! — Хаксли отвернулся и, глубоко вздохнув, продолжал более спокойным тоном: — Наверное, я слишком долго в морской пехоте. Кровожадный морпех, жаждущий славы... Так меня назвал генерал Причард. А теперь мы стали посмешищем...

— Сэм, — перебил его Мэлколм. — Шестой полк никогда не был посмешищем. Ведь именно третий батальон сломал хребет японцам.

— В то время, как мой загорал на Байкири.

— Закурим?

— Нет, спасибо.

— Как бы то ни было, Сэм, генерал Филипс ждет тебя на КП через полчаса.

— Есть, сэр.

— Ну, встряхнись! Выше голову, старик!

— Я просто не могу смотреть в глаза ни своим, ни другим, — тихо ответил Хаксли.

* * *

Генерал Филипс развернул на столе карту атолла Тарава.

— Ваш полк отлично поработал, полковник, — обратился он к полковнику Мэлколму. — Особенно первый и третий батальоны, они выше всяких похвал. Я не видел ничего подобного со времен Бель Вуда. Что касается второго батальона... — Генерал повернулся к мрачному Хаксли. — Для вас у меня особое задание. Я слышал, ваши ребята обожают марш-броски.

Хаксли вежливо улыбнулся и кивнул.

— Боюсь, вам будет не до смеха, когда я закончу. Тарава, как вы видите, это сорокамильная цепь островов. Вы снова высадитесь на Байкири и оттуда пройдете всю цепь, до последнего острова Кора. Ваша задача — уничтожить остатки гарнизона противника.

— Есть, сэр! Я могу узнать, какова предположительная численность этих «остатков»?

— Трудно сказать, Хаксли, очень трудно. У нас еще нет данных подсчета убитых солдат противника на Хелен. Может, их осталась всего горстка, а может, и тысяча. Ваш батальон сейчас единственный, который может взять на себя выполнение этой задачи. Возможно, мы получим кое-какие сведения от туземцев, но помните, что вы должны полагаться только на себя. Ни на какую поддержку от нас не рассчитывайте. Резервов больше нет. В случае необходимости сможем поддержать вас авиацией и моряки обещали выделить эсминец. Каждый день будем посылать вам «аллигатор» для доставки боеприпасов, медикаментов и питания. Пойдете налегке. Никаких «РД», только вода, оружие и боекомплект.

— А что делать с минометной ротой и радиостанциями?

— Минометчики тоже пойдут, как стрелки. Возьмите одну большую радиостанцию для связи со штабом. Остальные оставите здесь. Можете взять легкие минометы и полевые телефоны. Впереди вас я высылаю разведгруппу. Все. Я жду от вас быстрой и толковой работы, Хаксли, и... удачи вам...

Глава 5

Конечно, мы почти месяц провели на борту транспорта и отвыкли от маршей, но, с другой стороны, как здорово идти налегке!

Впереди шла рота капитана Харпера, в подражание своему командиру вечно жующая резинку, за ними третья рота капитана Шапиро, потом наша штабная, рота минометчиков майора Пэгана и а арьергарде — первая рота капитана Вистлера.

Опережая нас на несколько островов, двигался разведотряд. Таких разведотрядов, приданных штабу морской пехоты, насчитывалось несколько. Как правило, они набирались из расформированных батальонов спецназа.

Начался отлив, и воды в лагуне было по колено, поэтому мы без труда перешли с Байкири на Белль. Густые заросли и пальмы, встретившие нас, закончились уже через несколько десятков ярдов, и перед нами снова открылась лагуна. Просто удивительно, до чего крохотные некоторые острова атолла. Они могли быть в милю длиной, зато всего несколько метров шириной. Правда, впереди виднелись и большие — по несколько миль, но опять-таки узкие, саблевидные.

Хаксли задал бешеный темп, но время от времени мы все равно останавливались, чтобы осмотреть следы деятельности японцев. Первое, что мы обнаружили, — резервуар с тысячами галлонов стооктанового бензина. То тут, то там попадались покинутые хижины, а к полудню мы наткнулись на японский грузовик, увязший в песке. Мы обошли его стороной, опасаясь, что он заминирован. Самих японцев мы пока не видели, и их численность оставалась для нас загадкой.

К вечеру мы сделали миль пятнадцать и после ночевки, с первыми лучами солнца, двинулись дальше на восток, на остров Карен. Именно там мы нашли покинутую деревню. Разбившись на группы, мы с большой осторожностью осмотрели каждую хижину, но так ничего и не нашли, кроме открыток с полуобнаженными японскими красавицами и, к нашему изумлению, фотографии голливудских кинозвезд. Оказывается, имперские морские пехотинцы тоже были неравнодушны к американским актрисам. Испанец Джо обнаружил пару шелковых женских пижам. Очевидно, командир стоявшего здесь гарнизона наслаждался приятным женским обществом, сукин сын. Мы прикинули, сколько солдат могло разместиться в хижинах. Выходило, что несколько сотен.

Когда начало смеркаться, мы снова сделали привал, чтобы связаться по радио с разведчиками. В это же время подошел «аллигатор». Разгрузив его, мы с наслаждением выкупались в лагуне и принялись за ужин.

Мои ребята принесли мне жратву прямо на пляж.

— Мак, ты только посмотри, что нам привезли! По три коробки на рыло! А этикетки, ты глянь! Завтрак, обед, ужин!

— Они, должно быть, спутали нас со штабом армии.

— Махать мой лысый череп! Что-то здесь не так, братва.

— Может, это японцы подсунули отравленное? — радостно спросил Элкью с набитым ртом.

— Слушай, а какой сегодня день, знаешь?

— Конечно, знаю. Четверг.

— Баран! День Благодарения!

— Срань господня! Правда... Мэри, может, прочтешь нам молитву?

— Пошел ты...

И тем не менее мы все смолкли. Каждый вспоминал, как проводил этот вечер дома.

— Хороший остров, — вздохнул кто-то. — Красивый.

— Левин, а евреи празднуют День Благодарения? — спросил Сияющий Маяк.

— Конечно! Что ж, по-твоему, мы дикари? — с негодованием откликнулся Левин. — Ты бы видел, сколько родственников собиралось у меня в доме. Какой стол накрывали!

— У нас в Корпусе тоже здорово кормят в этот день, — задумчиво сказал Бернсайд.

— Эй, связисты! — окликнул нас из темноты часовой. — А ну гаси костер.

— Не ори, сейчас потушим.

— Интересно, сколько там японцев осталось?

— А мне до задницы, сколько.

Я завернулся в одеяло и мигом уснул, но спать пришлось недолго. Меня разбудил Мэрион, дежуривший у радиостанции.

— Мак, разведчики на связи.

Было так ослепительно темно, что Мэриону пришлось вести меня за руку. Форрестер уже сидел в наушниках и при свете фонаря быстро записывал передачу:

«Японцы проследовали мимо нас на северную часть Нелли».

— Спроси, сколько их, — приказал я. — А ты, Мэрион, разбуди командира.

— Передают, что несколько сотен.

Хаксли появился через тридцать секунд.

— Сэр, разведчики передают, что несколько сот японцев движутся на северную оконечность Нелли.

— Передай им, чтобы сидели тихо и не высовывались.

— Ну-ка, крутани генератор, Мак, — сказал Дэнни и взялся за ключ.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Хаксли.

— Не отвечают. Может, повторить последнюю передачу?

— Давай.

И снова молчание.

— Наверное, японцы рядом, и они не могут.

— Тихо! — Дэнни одной рукой прижал наушник поплотнее, и его карандаш забегал было по блокноту, но тут же замер:

«Нас...»

— Их обнаружили!

— Мы ничем не можем помочь, — оборвал Хаксли. — Поэтому всем спать. Завтра трудный день.

* * *

Утром весь батальон, хорошо выспавшийся и отдохнувший, наскоро перекусив, двинулся дальше.

— Я слышал, что разведчики напоролись на японцев?

— Судя по всему. Утром они не вышли на связь.

— Дай сигарету.

— Вы, бледнолицые, вообще носите с собой сигареты?

— Оставишь покурить.

— Э, нет. Этот бычок я забил еще вчера.

— Слушай, не нравится мне вся эта заваруха. Если японцы со своим флотом долбанут по нашему атоллу, то нам крышка. Они же рядом, на Маршалловых островах.

— Как ты думаешь, Мэрион?

— Вряд ли, хотя лично я не готов поручиться за адмирала Ямомото.

— Вот видишь, что я говорил? Даже Мэрион за него не ручается.

— И тем не менее, — продолжал Мэрион с таким видом, словно был своим человеком в японском генеральном штабе. — Такая атака представляется в высшей степени сомнительной. Если они уйдут с Маршалловых островов, то оголят свои тылы.

— Слушай, откуда ты такой умный?

— В отличие от тебя, я умею читать.

— А я слышал, Генри Форд дает десять тысяч долларов первому американскому солдату, который ступит на землю Японии.

— Погоди раскатывать губы. Видал, как они дерутся?

— Да уж, дерутся будь здоровчик.

Бернсайд прервал походное заседание генштаба самым прозаическим образом.

— Кончай травить! Шире шаг!

Однако шли мы недолго. Колонна вскоре остановилась.

— Эй, смотрите! По-моему, капитан Вистлер все-таки нашел туземцев!

И действительно, к штабу Хаксли подошел Вистлер в сопровождении четырех аборигенов. Мы с любопытством разглядывали их. С виду они представляли что-то среднее между светлокожими полинезийцами вроде маори и черными меленезийцами на Гвадалканале. Это были рослые красивые парни в набедренных повязках, доходящих до колен.

— Мои ребята обнаружили их неподалеку от нашей стоянки, сэр, — доложил Вистлер.

— На вид они вполне дружелюбны, — заметил майор Вэлмен. — Кто-нибудь из вас говорит по-английски?

— Я говорить, — отозвался один из туземцев, с детским восхищением оглядываясь вокруг. — Меня зовут Ланселот, моя добрый католик христианин. Хотите слушать, как моя петь?

— В другой раз, Ланселот, — отклонил его предложение Хаксли. — Сейчас нас больше интересуют японцы. Вы знаете, где они?

— Японцы плохие люди, очень плохие.

— Так вы знаете, где они?

— Убегали, когда пришли вы, британские солдаты. — Он указал рукой на север.

Остальные трое туземцев тоже закивали и показали руками на север.

— Сколько японцев убегало? — спросил Велмэн, тщательно выговаривая слова.

— Мы не любить японцев. Плохие люди. Забирали наша курица.

— Сколько японцев?

Ланселот озадаченно посмотрел на него и переговорил со своими земляками.

— Много. Много тысяча.

Велмэн закашлялся.

— Не стоит так волноваться, майор, — успокоил его Хаксли. — Вряд ли они умеют считать даже до ста.

— Очень рад, что пришли британцы, — торжественно объявил Ланселот.

— Мы не британцы, мы американцы.

— Не британцы? — лицо у Ланселота разочарованно вытянулось.

— Не британцы? — хором повторили трое остальных.

— Мы хорошие друзья британцев... американцы... друзья британцев, — пояснил Хаксли.

— Ну да еще чего не хватало, — пробормотал Велмэн.

— Боже храни короля, нет? — спросил Ланселот.

— Боже храни короля, — кивнул Хаксли, и четверо туземцев радостно заулыбались.

— Мы идти с вами. Помогать искать плохие японцы.

Хаксли вопросительно взглянул на Велмэна.

— Что скажете, майор?

— Пусть идут.

— Хорошо. — Хаксли повернулся к аборигенам. — Вы идти с нами. Вы слушать меня или я посылать вас обратно.

— У нас есть кокосовые орехи для мериканца. Мы нести ящики.

После этого замечания наши симпатии к туземцам возросли ровно вдвое.

— Ладно! Кончай базар! Становись!

* * *

Теперь, когда мы шли без разведчиков, необходимо было выслать вперед взвод, который выполнял бы роль передового охранения.

Мы прошли несколько сот ярдов, когда к штабной роте почти галопом примчались капитан Шапиро и старшина его роты Маккуэйд.

Шапиро чуть ли не силой уволок Хаксли в сторону.

— В чем дело, полковник?! — яростно прошипел он. — Вчера в авангарде шла вторая рота, сегодня первая, а моих овечек приберегаете для похоронной команды?

— Не кипятись, Макс.

— Мои ребята недовольны.

— По моим расчетам, Макс, марш продлится еще сутки, прежде чем мы достигнем последнего острова — Коры. И завтра как раз твоя очередь идти в авангарде, — подмигнул Шапиро полковник.

— Надеюсь, что Вистлер не найдет японцев сегодня.

— Не волнуйся. Их хватит на всех.

— Ладно. Только не забудь, Сэм, завтра моя очередь.

Хаксли чуть улыбнулся, провожая взглядом громадного толстого сержанта и маленького плотного капитана, направлявшихся обратно к своей роте. Он был уверен, что именно третья рота найдет японцев, потому и спланировал очередность авангарда таким образом, чтобы последний день достался Шапиро. Похоже, он не ошибся в своих надеждах на капитана. Шапиро действительно сделал из третьей роты крутое подразделение.

Хаксли нахмурился. Шапиро, очевидно, что-то вспомнив, возвращался назад.

— Прошу прощения, полковник, совсем забыл. Могу ли я просить вас об одолжении?

— Разумеется.

— Сэм, будь другом, забери у меня это золотце Брюса, как только мы вступим в бой, ладно? Или пошли его носить ящики.

— Тише, Макс, не так громко.

— Я понимаю, что ты прислал его ко мне, чтобы я сделал из него хотя бы подобие офицера, но это безнадежно, Сэм.

— Ладно, Макс, поговорим вечером.

Глава 6

И снова впереди бесконечные мили и бесчисленные островки. Несколько раз видели брошенные хижины, но уже не останавливались, чтобы осмотреть их. Вскоре к нам начали присоединяться и другие туземцы, друзья Ланселота. Их набралось человек пятьдесят, такие же рослые и здоровые, чего не скажешь о собаках, которых они привели с собой. То есть собаки были большие и с виду свирепые, но страшно худые. Очевидно, кокосовые орехи не шли им впрок. Зато сегодня у них был праздник, поскольку морпехи братски поделились с ними остатками еды.

Хотя мы шли налегке, но тем не менее каждый нес две фляги воды, индивидуальный пакет, мачете, штык-нож, саперную лопатку, одеяло, компас, две сотни патронов и четыре гранаты. Добавьте к этому радиостанцию и генератор, которые тащили мои ребята, и поймете, что помощь туземцев, предложивших свои услуги в качестве носильщиков, оказалась весьма кстати. На первом же привале туземцы мигом собрали целую гору кокосовых орехов, и мы с наслаждением пили прохладный сок.

Капитан Вистлер, идущий в авангарде, вернулся к Хаксли.

— Сэр, впереди следующий остров. До него ярдов шестьдесят.

— Вы посылали людей проверить глубину воды?

— Нет, сэр. Я не хотел действовать без вашего приказа.

— Хорошо. Я иду. Ланселот, ты пойдешь со мной.

— Да, сэр, — с радостью откликнулся островитянин и побежал за широко шагающим полковником, от которого ни на шаг не отставал Зилч.

Хаксли внимательно осмотрел полосу воды, разделяющую Карен и Лулу. В лоции говорилось, что здесь не глубоко, но полковник привык не очень доверять книгам. А что если японцы засели в густом кустарнике на том берегу? Хаксли повернулся к Ланселоту и спросил, указывая на воду.

— Глубоко?

Ланселот коснулся рукой плеча Хаксли.

— Значит, около шести футов, — пробормотал полковник и, расстегнув ремень с кобурой, повесил его себе на шею. Потом достал из кармана бумажник и положил в каску.

— Может, кто-нибудь другой пойдет вперед? — спросил капитан Марлин.

Хаксли не удостоил его ответом и кивнул Ланселоту, чтобы показывал брод.

— Когда я окажусь на другом берегу, вышлете за мной один взвод. Они прикроют переправу. Если глубина будет больше шести футов, то соберите самых рослых людей и пусть они по цепи переправят на тот берег пулеметы, минометы и радиостанцию. Все остальные переправятся вплавь. Вопросы есть?

— Может, стоит дождаться «аллигатора» и перевезти все тяжелое снаряжение?

— Для этого нет времени. Я не хочу давать возможность противнику окопаться. Лучше всего перехватить их на марше.

На берегу установили два пулемета, чтобы в случае опасности прикрыть командира, и Хаксли в сопровождении Ланселота вошел в воду. Островитяне нарезали несколько длинных тонких шестов, которые полковник втыкал в дно, отмечая наиболее мелкие места.

Мы с тревогой наблюдали, как он выбрался на другой берег и метнулся за пальмы. Потом на несколько минут мы потеряли его из виду, пока он осматривал кустарник. Наконец, ко всеобщему облегчению, Хаксли снова появился на берегу и махнул нам рукой.

— Первый взвод, ко мне! Живо!

Как и было приказано, Вистлер отобрал самых рослых морпехов и поставил их в цепь по горло в воде, чтобы они переправили тяжелое снаряжение. Все проделали быстро и четко, так что переправа отняла у нас минимум времени.

Батальон выбрался на берег, и, отряхиваясь, как щенки после купания, мы снова двинулись в путь. До полудня мы еще шесть раз пересекали подобные каналы и, признаться, изрядно выдохлись. Правда, Хаксли не без основания считал, что малорослые японцы выдохлись еще больше.

— Гляди, ребята, деревня!

Это была первая населенная деревня, встретившаяся нам на пути. Первый же взгляд на женское население вдохнул в нас новые силы. Больше месяца мы не видели женщин и еще долго не чаяли их увидеть, но то, что предстало нашим глазам, превзошло все ожидания. Они были такие же высокие, как и мужчины, такие же крепкие и ладные, И самое главное, что, как и мужчины, носили только набедренные повязки, Десятки женщин стояли сплошной стеной по обе стороны дороги и никогда в жизни я не видел такой роскошной коллекции женских грудей, На любой вкус, цвет, глаз и размер.

Некоторое время батальон шел молча. Шок был слишком велик.

— О Господи! — вырвалось у кого-то, и только тогда все загомонили.

— Срань господня! Да что же это? Сон?

— Да, братан, по такому коридору можно идти до Токио даже босиком.

— А я вон с той с удовольствием прогулялся бы к морю.

— Мужики, а я-то думал, что у меня в штанах ничего уже нет.

— А что, есть?

— Идти трудно.

К счастью местные девушки не понимали, о чем мы говорим, и принимали наше оживление за радость от встречи с ними. Впрочем, разве это было не так? Мы уделили внимание всем, оценив каждую.

Марш через деревню добавил в наши ряды еще два десятка носильщиков. Теперь мы летели, как на крыльях, с нетерпением ожидая следующей деревни. Она была очень большой. Сотни полторы хижин и десять минут удовольствия, пока и эта не осталась за спиной.

После еще одной переправы, мы наконец расположились у небольшой деревушки. Хаксли тут же издал приказ по батальону — в хижины не входить, к женщинам не подходить.

— Мак, мы не можем связаться с «аллигатором», — доложил Сияющий Маяк.

— В чем дело? Почему нет связи? — спросил подошедший старшина Китс.

— Эта чертова посудина вся из железа и отражает радиоволны, — проворчал я.

Старшина задумчиво поскреб затылок.

— Нам нужно выступать. Мак, ты и Мэрион останетесь здесь с радиостанцией и попытаетесь связаться с «аллигатором», Когда они прибудут, то пусть подбросят вас до следующего острова. Мы вас встретим.

Батальон ушел, а мы с Ходкиссом, окруженные толпой любопытных островитян, продолжали вызывать «аллигатор». Нам наконец удалось поймать сигнал, но такой слабый, что Энди, который вместе с Форрестером был назначен поддерживать радиосвязь на «аллигаторе», постоянно просил повторить. Я живо организовал местных добровольцев крутить генераторы, и это занятие показалось им столь интересным, что Мэриону пришлось выстраивать желающих в очередь. С грехом пополам Энди все же принял наши координаты, и «аллигатор» направился к нам. Но он находился в нескольких милях, так что у нас оставалось еще не меньше часа до его подхода. Поэтому мы с Мэрионом свернули радиостанцию и уселись на песок, отбиваясь от попыток островитян угостить нас доброй сотней кокосовых орехов, которые они принесли на берег.

Прошло уже минут пятнадцать, когда на пляж примчался мальчик и, подпрыгивая от возбуждения, закричал:

— Японцы! Японцы!

Мы с Мэрионом схватили карабины и, вскочив на ноги, побежали вслед за мальчишкой. Он привел нас на поляну, где, окруженные туземцами, стояли трое японских солдат. Они были избиты в кровь разъяренной галдящей толпой, вооруженной камнями и дубинками. Мы с Мэрионом кое-как успокоили туземцев, хотя для этого пришлось сунуть одному из них по нос ствол карабина. Постепенно крики стихли, и только тогда мы повернулись к пленникам. Они несколько раз поклонились нам. Вернее, поклонились двое, а третий бесстрастно смотрел поверх голов.

— Кто-нибудь из вас говорит по-английски? — спросил я пленников.

Ответом были все те же поклоны.

— Так, ладно, тогда руки за голову и на колени! — скомандовал я и жестом показал, что нужно делать. — Мэри, прикрой меня, я хочу обыскать их.

Обыскав японцев, я повернулся к толпе.

— Мы забираем этих людей! Они наши пленники! Мы будем допрашивать их!

Англоговорящие туземцы перевели остальным наши слова.

— Смотри-ка Мэрион, один из них офицер. Я нашел у него карты.

— Это хорошо. Надеюсь, наши местные друзья не доставят нам хлопот, пока Энди и Дэнни не подойдут на «аллигаторе».

— Встать! — скомандовал я пленникам, и мы повели их через толпу островитян.

Я шел впереди, прокладывая дорогу, и вежливо отодвигал в сторону особенно упрямых туземцев, как вдруг сквозь толпу к пленникам бросилась молодая девушка и, прежде чем я успел остановить ее, обняла японского офицера. Я схватил ее за плечи и оттолкнул. Она упала на песок и громко зарыдала. Толпа немедленно обратила свой гнев с пленников на девушку. Ее дразнили и даже тыкали палками.

Мэрион повернулся, чтобы помочь ей, но я остановил его.

— Не вмешивайся, Мэри. Это не наше дело.

— Но мы же не можем позволить убить ее.

Я схватил за плечи одного из туземцев.

— Говоришь по-английски?

Он закивал.

— Где миссионеры... монахини... понимаешь? Дева Мария... Иисус Христос...

— Сестры?

— Да-да, сестры. Где они?

Он показал на остров Таратаи.

— Бери лодку и привези сюда сестер. Быстро привези, а то уши оборву, понял?

Он радостно закивал и помчался к берегу. Я снова повернулся к толпе и, выбрав двоих самых здоровых, подозвал к себе.

— По-английски говорите?.. Хорошо, тогда слушайте. Эта девушка тоже пленник. Отведите ее в хижину и охраняйте, пока не придут сестры.

Туземцы попятились обратно в толпу, которая все больше заводилась. Тогда я вскинул карабин и выстрелил в воздух. Крики ту же стихли.

— Она плохая. Жить с японца. Плохая, — робко сказал кто-то.

— Делайте, как я говорю. Завтра вернусь, и чтобы с ней было в порядке.

Островитяне неохотно потащили девушку в хижину. Облегченно вздохнув, мы привели японцев на берег. Далеко в волнах показался «аллигатор».

— Мэрион, там возле рации есть сигнальный фонарь...

— Понял. — Мэрион побежал к пальме, возле которой мы сложили свои пожитки.

— Вы ведь сержант, не так ли? — заговорил вдруг японский офицер.

— Вы же вроде не говорили по-английски.

— Как солдат солдата прошу, дайте мне нож.

— Не поздновато для харакири? У вас было несколько дней, чтобы выпустить себе кишки.

— Я жил только ради этой девушки. Ну, не хотите давать нож, тогда просто пристрелите меня.

Я покачал головой, жалея, что вляпался в эту неприятную историю...

Заскрежетав днищем об песок, к берегу приткнулся «аллигатор».

— Ты посмотри-ка! Здесь и девчонки имеются! — заорал Энди, соскакивая на песок.

— Мак! Ах ты, старый кобель! Сам, значит, среди женщин, а нас заставил целый день торчать в этом гробу!

— Курево есть, ребята? — спросил я.

— Держи, Мак. У нас тут целый ящик сигарет. На весь батальон хватит. Мы отложили нашим по две пачки. Что у вас тут происходит?

— Да вот, пленных захватили. Туземцы выловили их где-то в зарослях.

Я загнал японцев на «аллигатор» и приказал им лечь на палубу.

— Лежите смирно. Если выкинете какую-нибудь пакость, я не буду стрелять, но получите прикладом по голове. Так что не стоит портить друг другу морскую прогулку.

Погрузив радиостанцию, мы с Мэрионом тоже взошли на борт.

— Держитесь ближе к берегу, — скомандовал я. — Батальон на следующем острове. Дэнни, прими вахту у радиостанции.

Мои слова потонули в оглушительном реве двигателя «аллигатора». Палуба под ногами затряслась, как во время землетрясений. Много я поплавал на своем веку, но такого не припомню. Как-то по пьяному делу я взобрался на необъезженного жеребца во время родео в Орегоне. Приблизительно такое же удовольствие.

Добравшись до места расположения батальона, я сдал пленных лейтенанту Лефорсу, а сам направился к двум хижинам на опушке пальмовой рощи, где оборудовали КП. Развернув радиостанцию, мы связались со штабом на Хелен. Испанец Джо передал микрофон Хаксли.

— Алло, Хелен, говорит «Линкольн-Вайт». Боевой контакт с противником предположительно в течение завтрашнего дня. Высылаю «аллигатор». Прошу доставить дополнительный боекомплект и плазму. Прием.

— "Линкольн-Вайт", говорит Хелен. Вас понял. До прибытия «аллигатора» в боевой контакт с противником не вступать. Как поняли? Прием.

— Я сам решу, когда атаковать, а ваше дело обеспечить своевременную доставку. Прием.

— "Линкольн-Вайт", Хаксли, вы хотя бы знаете, с кем говорите таким тоном? Прием.

— А мне плевать, даже если это президент. И помоги вам Бог, если вы завтра облажаетесь. Конец связи.

Хаксли отдал микрофон Гомесу и направился было к выходу, когда в хижину вошел сержант Пэрис.

— Сэр, мы нашли разведчиков.

— Мертвые? — быстро спросил Хаксли.

— Все десять. Там на берегу.

Пэрис повел нас к зарослям кустарника, примерно в миле от лагеря. Они лежали, застывшие, как восковые фигуры, Радист все еще сидел у разбитой радиостанции, положив пальцы на ключ.

— Лефорс, — позвал Хаксли, но голос его прозвучал слишком тихо и, прокашлявшись, он повторил: — Лефорс! Организовать похоронную команду. Личные вещи сдать по описи старшине Китсу.

— Есть, сэр, — хрипло ответил Лефорс.

Я не выдержал и пошел прочь от этого места. Казалось, за столько лет в Корпусе пора бы уже привыкнуть к виду крови, но мне всегда не по себе, когда вижу мертвецов, особенно если это морские пехотинцы.

* * *

Лейтенант Брюс, притаившись в кустах, наблюдал, как хоронили разведчиков. Сидя на песке и нервно кусая ногти, он судорожно всхлипывал. Было уже темно, накрапывал дождь, и казалось, вокруг нет живых, только эти мертвецы.

— Я умру... Мы все умрем... будем плавать в воде, как те солдаты в лагуне... Это Хаксли хочет моей смерти... И Шапиро прикончит меня... О Боже, он точно прикончит меня... Они сами ищут смерти и меня тянут в могилу, а я хочу жить... Жрут кровь, пьют кровь... А завтра мы и японцы вцепимся друг другу в глотки и все сдохнем... Все!.. Но я буду жить... я спрячусь... вернусь назад... скажу, что отстал, заблудился...

Он, не разбирая дороги, брел к лагерю. Его окликнул часовой:

— Стой! Кто идет?

Брюс машинально бросился на землю и откатился в сторону, и тут же в темноте грохнул выстрел.

— Не стреляйте! — Рыдание вырвалось из груди Брюса. Он колотил кулаками по грязи и все повторял: — Не стреляйте! Не стреляйте!

В таком состоянии его нашли Хаксли и док Кайзер. Полковник бросился к Брюсу и попытался скрутить его, но обезумевший лейтенант дрался, как тигр. Хаксли так и не смог ничего сделать, но стоило ему подняться, как Брюс схватил его за ногу.

— Не убивайте меня! Богом заклинаю, не убивайте!

Он снова упал в грязь, заливаясь истерическим хохотом. Хаксли ошеломленно смотрел на него.

— Тут ничего не сделаешь, — сказал Кайзер. — Он сошел с ума.

— Да, — согласился полковник. — Это я виноват.

— Бросьте, Сэм. Это все равно, что обвинить себя в развязывании войны. — Кайзер повернулся к сбежавшимся на выстрел и крики морпехам. — Ребята, найдите веревку, свяжите его как следует и положите в хижину. Да, и не забудьте приставить к нему часового.

— Старшина, — окликнул Китса полковник. — Вы слышали приказ?

— Так точно, сэр.

— Выполняйте.

Глава 7

На следующее утро третья рота во главе с капитаном Шапиро и сержантом Маккуэйдом первой выступила из лагеря.

— Эй, салага! — крикнул Маккуэйд Бернсайду. — Я позову тебя, когда мы надерем задницу японцам!

— Смотри, как бы они тебе не накостыляли! — буркнул в ответ Берни.

Колонна снова двинулась в путь. Все знали, что это последний день и сегодня мы наверняка вступим в бой, поэтому шли молча, без обычных шуток и балагурства.

Даже деревни, которые мы проходили, уже не вызывали прежнего энтузиазма.

После полудня мы достигли середины острова Таратаи, или Молли. Там была расположена миссия сестер Святого сердца. Но и здесь мы задержались ровно настолько, чтобы получить благословление и рассказать им, где похоронены разведчики.

Еде два часа утомительного марша, и впереди последний остров Кора.

— Сэр! Капитан Шапиро докладывает, что его рота уже переправилась на остров.

Хаксли побагровел.

— Я же приказывал ему не начинать переправу до подхода батальона.

Майор Велмэн только ухмыльнулся в ответ.

— Ладно, Сэм, ты же прекрасно знал, что он все равно не станет ждать нас...

Мы ступили на берег Коры, словно на горячие угли, но вокруг было тихо. Может, японцев забрали подводные лодки? Мы стояли в напряженном ожидании, пока патрули третьей роты рыскали по острову в поисках противника.

Батальон находился как раз посреди острова. Вокруг был густой кустарник, и люди нервно оглядывались по сторонам, в любую секунду ожидая нападения. Дальше за кустарником, где ширина острова больше мили, начинались другие джунгли, совсем такие же, как на Гвадалканале.

Время шло, и в конце концов мы получили приказ разбить лагерь. Мои ребята развернули три радиостанции, чтобы батальон мог держать связь одновременно и со штабом, и с «аллигаторами», а также с эсминцем и авиацией.

Пока мы обедали, на КП подошли Шапиро, Маккуэйд и Пэрис.

— Что там, Макс? — спросил Хаксли.

— Пока ничего. Японцев нет.

— Ох, не нравится мне все это, — вздохнул Велмэн.

— Я тоже ничего не смог найти, даже следов, — сказал Пэрис.

Хаксли глубоко затянулся сигаретой.

— Ладно. Где ты расположил роту, Макс?

— Мы развернулись от лагуны до океана. Там остров всего семьдесят-восемьдесят ярдов шириной. Как раз посреди острова. Словно ремень затянули.

— Будем действовать осторожно и наверняка. Я пришлю вам все пулеметные расчеты на случай ночной атаки японцев. Марлин, передайте второй роте капитана Харпера, чтобы заняли позицию в тылу третьей роты. Макс, как только стемнеет, вышли патруль вот сюда, — Хаксли показал на карте северо-восточную часть Коры, где остров расширялся, словно хвост голубя. — Здесь достаточно места, чтобы мог затеряться целый полк.

— Как далеко я должен продвинуться в джунгли?

— Только не ты лично, Макс. Тебе идти запрещаю.

— Но, полковник... Сэм...

— Пошлешь лейтенанта Рэкли. Он отличный разведчик. Маккуэйд, Пэрис, вы тоже пойдете. Попробуйте разведать джунгли как можно дальше. Как только наткнетесь на японцев — немедленно возвращайтесь.

— Есть, сэр.

— Пароль на сегодня — «Хелен».

Пулеметчики из других рот уже потянулись к позициям третьей роты, и Шапиро направился за ними, когда Хаксли окликнул его.

— Макс, если начнется драка, то до моего приказа атаковать запрещаю, понял?

Шапиро кивнул.

— Старшина! — рявкнул Хаксли. — Обеспечить телефонную связь с третьей ротой!

— Есть, сэр!

Хаксли хмуро глянул на быстро темнеющее небо и в сопровождении Зилча начал обход лагеря...

* * *

Я проснулся от приглушенного шума голосов и сразу схватился за карабин. Рядом тут же приподнялся Бернсайд, сжимая в руке нож. С трудом разлепив опухшие от комариных укусов веки, я смутно различил проходивших мимо меня Педро Рохеса и дока Кайзера. За ними шли Маккуэйд и несколько морпехов, тащивших трое носилок, откуда доносились глухие стоны. Тут же неизвестно откуда появились Хаксли и Зилч.

— Это патруль, — шепнул Бернсайд.

— На первых носилках Пэрис, — отозвался я.

— Положите их здесь. Педро, давай плазму, быстро! — распорядился док Кайзер, склонившись над носилками.

Мы с Берни поднялись и подошли к носилкам. Я узнал еще одного раненого. Это был капрал, командир отделения, по-моему, из Алабамы. Он оказался совсем плох. Да и кому было бы хорошо с пулей в животе.

— Надеюсь, нам хватит плазмы, до того как мы успеем остановить кровотечение, — пробормотал Кайзер.

Сержант Пэрис и другой раненый терпеливо ждали, пока их перевяжут. После этого Педро дал сержанту глотнуть бренди, и тот, кряхтя, сел на носилках.

— Куда тебя? — спросил я.

Он молча поднял правую руку, на которой не было четырех пальцев.

— Ты можешь говорить? — спросил его Хаксли.

Пэрис кивнул.

— Да, сэр. Я расскажу, как было дело. Как начало темнеть, мы двинулись и вскоре наткнулись на брошенный лагерь. Хижин тридцать. За ним поляна и метров через сорок снова кустарник, густой такой... ну, в общем, японцы сидели там... а мы их даже не видели, такая каша, я даже понять не успел...

— Ладно. — Хаксли задумчиво смотрел на Пэриса. — Ладно, сержант. Вы молодцы. Все-таки заставили их обнаружить себя.

— Спасибо, сэр.

— А где лейтенант Рэкли?

— Убит, — ответил Маккуэйд. — Пуля в голову. Пришлось оставить его, чтобы донести троих раненых.

— Жаль. — Хаксли склонил голову и замолчал. Мы не видели его лица, но я прекрасно представляю, что он чувствовал. — Как, по-вашему, сержант, — снова заговорил он, обращаясь к Маккуэйду, — много их?

— Похоже, сэр, там передовое охранение. Минимум два пулемета. И стреляли они так, словно патронов у них до конца войны.

— Какая там ширина острова?

— Ярдов пятьсот.

Хаксли повернулся к начальнику штаба.

— Велмэн, свяжитесь по телефону с Шапиро. Прикажите ему выдвинуть третью роту в брошенный лагерь и занять позиции к пяти ноль-ноль. Второй роте Харпера пройти через лагуну на фланг Шапиро.

— А если противник начнет контратаку?

— Не думаю. У них отличная позиция, и они будут держать под контролем эти самые пятьсот ярдов открытого пространства между брошенным лагерем и кустарником.

— Вы уже продумали, как атаковать их?

— Решим завтра. Сначала я хочу взглянуть на их позицию. — Он повернулся к Маккуэйду. — Вам лучше остаться на ночь здесь, сержант.

— Прошу разрешения вернуться назад к Максу... я хотел сказать, к капитану Шапиро. Он был вне себя от ярости и, боюсь, как бы не вздумал атаковать японцев ночью, если я не успокою его.

Хаксли кивнул и незаметно улыбнулся, глядя, как грузный сержант трусцой побежал назад к третьей роте.

— Старшина!

— Да, сэр!

— Свяжитесь с эсминцем. Пусть войдут в лагуну и подойдут как можно ближе к берегу. Потом свяжитесь со штабом, пусть вышлют десантную баржу, чтобы мы могли в случае необходимости переправить раненых на эсминец...

Ночью я еще несколько раз просыпался от нестерпимого зуда комариных укусов и каждый раз видел громадную фигуру командира, сидевшего на берегу у самой воды.

Под утро, очередной раз проснувшись, я понял, что уже не усну, и, тихо поднявшись, чтобы не разбудить остальных, подошел к Хаксли.

— Разрешите сесть рядом, сэр?

— А-а, Мак, садись, старина.

Краем глаза я успел заметить Зилча, примостившегося возле пальмы недалеко от нас. Он тоже не спал и настороженно следил за командиром, готовый в любую секунду выполнить приказ.

— Как там тот парень с простреленным животом?

— Умер... не хватило плазмы, Мак. — Голос Хаксли звучал глухо и безжизненно. — Он третий сын, которого похоронила мать. Один из его братьев погиб, когда затопили «Саратогу».

Да, Хаксли знал каждого из восьмисот людей, которыми командовал, и смерть любого из нас была для него горем.

— Ну и местечко мы выбрали, сэр. — Я попытался отвлечь его от мрачных мыслей. — Комаров тут, как на болоте.

— Ты почему поднялся, Мак?

— Да что-то не спится. Вижу, вы сидите здесь. С вами все в порядке, сэр?

— Из тебя вышел бы хороший капеллан, Мак... Отпущение грехов, да? — Он горько усмехнулся. — Иди лучше спать.

— Да, сэр, конечно. Извините. — Я вернулся на место и, засыпая, впервые пожалел командира.

* * *

Мэрион и Сияющий Маяк все утро провели в санчасти из-за комариных укусов. Лицо индейца распухло до неузнаваемости, а чудовищно набрякшие веки Мэриона прилипли к очкам, и он не мог открыть глаза. Правда, Педро сдержал обещание и привел их в форму как раз ко времени нашего выступления.

Мы ожидали приказа, с тревогой прислушиваясь к нарастающей перестрелке. Это вступили в бой вторая и третья роты.

— А помните, ребята? — Со вздохом говорил Элкью. — Парадная синяя форма будет ждать вас в Сан-Диего. Только записывайтесь в морскую пехоту. Как же! Только и видел я эту форму!

— Все здесь, как на курорте, только уж очень плотно кормят. Так и растолстеть недолго, — поддержал его Эрдэ, потуже затягивая ремень, так как завтрака сегодня не было.

— Оставь покурить.

— Это вредно для здоровья.

— Скажи об этом японцам.

К санчасти подошли четверо раненых.

— Ну, как там? — спросил Энди.

— Хреново.

Потом принесли полдюжины носилок с окровавленными телами. Мы молча проводили их взглядами.

— Эй, мужики, смотрите!

К санчасти подошли несколько монахинь.

— Вы здесь старший? — спросила одна из них у Кайзера.

— Да, сестра, меня зовут Кайзер. Доктор Кайзер.

— Я сестра Жоан Клод, мать-настоятельница миссии. Мы пришли предложить свои услуги и помощь раненым.

Растроганный Кайзер благодарно кивнул.

— Простите за игру слов, сестра, но само небо послало вас. Вы разбираетесь в медицине?

— Уход за больными и ранеными — одна из наших обязанностей, доктор.

— Сколько у вас сестер?

— Десять.

— Отлично, значит, мы можем отослать санитаров на передовую. Педро!

— Да, сэр?

— Проведи сестер и покажи, что нужно делать. Не знаю, как вас и благодарить.

— Это наш долг.

* * *

Хаксли, капитан Марлин и Зилч под прикрытием деревьев пробирались к позициям третьей роты, которая залегла в брошенном лагере, укрываясь за валунами, хижинами и пальмами. Воздух звенел от свиста пуль и грохота выстрелов.

— Связной! — громко позвал Хаксли.

Морпехи по цепи передали его призыв, и один из них, петляя между хижинами и деревьями, умело используя прикрытия, примчался к командиру. Следом за ним, до самых камней, где находился Хаксли, тянулась дорожка от пуль.

— Где Шапиро?

— Откуда я знаю? Он везде.

— Ну-ка, отведи нас на КП, — приказал Хаксли.

Связной быстро пополз к ближайшему валуну и сделал знак следовать за ним. Едва они перебрались за валун, как по нему прошлась пулеметная очередь.

— Жарко тут у вас, — заметил Марлин.

— Не жалуемся, — откликнулся связной. — Ну, теперь по одному вон за ту пальму. Пошли!

Так, перебегая и переползая от укрытия к укрытию, они постепенно добрались до КП, который располагался в хижине метрах в пятидесяти от океана. Рядом, за пальмами, залегли человек десять морпехов, охраняющих командный пункт.

Последние двадцать ярдов оба офицера и Зилч промчались на предельной скорости и влетели в хижину, как ураган. Шапиро там не было, зато на полу на циновке лежал сержант Маккуэйд и, заложив ногу за ногу, курил сигарету, лениво пуская дым к потолку.

— Извините, что прервал вашу сиесту, Маккуэйд, — ядовито извинился Хаксли.

— Привет, Сэм, — радушно ответил сержант, как обычно в боевой обстановке, называя офицера по имени.

— Где Шапиро?

— Пошел выравнивать фронт, чтобы ребята не пятились назад. Сейчас вернется.

Хаксли выругался от нетерпения и выглянул из хижины.

Третью роту намертво прижали к земле. Атаковать противника, которого даже не было видно, значило погубить всю роту.

В хижину, задыхаясь от бега, вскочил связной и тут же схватился за голову.

— Слава Богу, только царапнуло, — облегченно вздохнул он, вытирая о штаны окровавленную ладонь. — Сейчас сюда тянут телефонный кабель.

Хаксли кивнул и высунулся из хижины.

— Ну-ка, мужички, поддайте огоньку! Надо прикрыть телефонистов! — Он оглянулся. — Маккуэйд, у вас тут есть миномет?

— Есть, но боекомплект кончился час тому назад.

— Вот дерьмо. — Хаксли снова повернулся к выходу.

Морпехи усилили огонь, давая возможность телефонисту, который ждал сигнала Хаксли, добежать до КП. Полковник махнул рукой, и телефонист ринулся к хижине, придерживая болтающуюся за спиной катушку с кабелем. Добравшись до хижины, он снял с шеи коробку с телефоном и дрожащими от нетерпения пальцами быстро подсоединил кабель. Потом покрутил ручку телефона.

— Алло, «Линкольн-Вайт»! Говорит третья рота! Как слышите?

— Алло, третья рота! «Линкольн-Вайт» на связи. Слышу хорошо.

Телефонист, улыбаясь, передал трубку Хаксли.

— Алло, Велмэн. Это Хаксли. Что там у вас?

— Привет, Сэм. Вторую роту прижали к земле. Большие потери. В санчасти до пятидесяти раненых. Харпер говорит, что залез в джунгли по самую задницу и никак не может сомкнуть фланг с третьей ротой, к тому же позиция у него довольно хреновая. Если бы Шапиро выбил японцев из кустарника, то Харпер тоже двинулся бы вперед. Ты можешь поднять роту, Сэм?

— Это чистое самоубийство. Впереди открытое пространство, а мы их даже не видим.

— Минутку, Сэм, тут связной из второй роты...

— Где же, черт возьми, Шапиро?! — прорычал Хаксли, ожидая, пока Велмэн переговорит со связным.

— Алло, Сэм... ты еще на связи?

— Да, говори.

— В общем, все по-прежнему. Вторая рота зарылась в землю, и японцы выбивают их, как уток.

— Передай Харперу, пусть продолжают окапываться. Я свяжусь с тобой, как только мы придумаем, как выкурить этих сволочей из кустарника. «Аллигатор» еще не прибыл?

— Нет, может, часа через два.

— Как там раненые?

— Молодцом. Никакого нытья. Ребята боевые. Монахини здорово помогают Кайзеру.

Хаксли положил трубку как раз в тот момент, когда заметил знакомую фигуру маленького командира третьей роты, неторопливо идущего к хижине.

— Да он с ума сошел! — выдохнул Марлин.

— Макс! В укрытие! — взревел Хаксли.

Все, кто находился на КП, застыли от изумления. Макс Шапиро, не обращая внимания на свистевшие вокруг него пули, шел, словно прогуливался по парку. Хаксли даже протер глаза. Капитан вел себя так, будто был уверен в своей неуязвимости. Легенда о Ковбое Шапиро не была пустым вымыслом. Его появление сразу взбадривало людей, придавало им новые силы. Он переходил от камня к камню, от пальмы к пальме, похлопывая своих ребят по плечу, отпуская шутки, словно тренер футбольной команды. Его взгляд из-за толстых линз очков стал оживленным и ясным. Хаксли не знал, что и думать. Либо Шапиро человек фантастической смелости, либо сумасшедший. Кто еще мог так бесстрашно идти под пулями, понимая, что в любой момент его могут убить? Хаксли молча продолжал смотреть, как Шапиро все так же неторопливо следовал к хижине через совершенно открытое пространство.

— Эй, мужички, — окликнул капитан ближайших к нему морпехов. — Хотите посмертно медаль заработать?

— Да ну ее к черту, Макс.

— Тогда сдвинь задницу. Вон там на дереве снайпер, который уже давно в нее целится. И стреляй точнее, береги патроны.

— Хорошо, Макс, я понял.

Шапиро вошел в хижину, снял каску и как ни в чем не бывало взял сигарету их нагрудного кармана Маккуэйда. Прикурив ее от окурка сержанта, он повернулся к Хаксли.

— Привет, Сэм.

— Макс, если еще раз устроишь подобный цирк, я...

— Да брось, Сэм. Эти узкоглазые даже пальцем себе в задницу не попадут.

— Ты видел Харпера?

— А как же. — Шапиро протер очки. — Надо послать ему пачку жевательной резинки, а то он, бедняга, жует одну уже целую неделю. Еще немного, и он зубы об нее сломает.

Непринужденность Шапиро сразу разрядила накаленную атмосферу на КП.

— Как обстановка? — Хаксли тоже несколько успокоился.

— Не очень. Мы не можем соединиться с Харпером, а его роту рвут на куски. Слушай, Сэм, там в кустах полно японцев. Может, даже целый батальон, и палят они так, словно купаются в патронах. Не нравится мне это. Если продолжим и дальше перестрелку, то будь уверен, что останемся без патронов, а у них еще на пару дней хватит.

— Может, запросить огневую поддержку с эсминца? — предложил Марлин.

— Нет, уже поздно. Мы слишком близко от японцев. Один неверный залп, и нам крышка. Об авиации вообще говорить не приходится.

Тем временем Шапиро высунулся из хижины и рявкнул на морпехов, охраняющих КП:

— Эй, мужички, вы что, заснули? Не видите, откуда вас обстреливают? Ну-ка, поддайте огоньку по кронам деревьев вон там, справа! — Он вернулся в хижину. — Как я полагаю, командир, кустарник, в котором они засели, ярдов пятьдесят в глубину. Если нам удастся ворваться туда, это вынудит японцев отойти назад, а мы сможем соединиться с Харпером и заодно выручить его.

— Согласен. Но как это сделать? Мы ведь не можем атаковать их с фронта.

— Сэм, — снова вмешался Марлин. — Почему нам просто не отойти, и пусть их накроют артиллерией с эсминца! За два-три дня мы их раскатаем в порошок.

Хаксли побагровел, и на секунду всем показалось, что он придушит своего штабного офицера. Марлин даже отступил назад.

— Эти япошки так же измотаны, как и мы, — продолжал Шапиро. — Может, мы заставим их атаковать нас?

— Они не клюнут на это.

— Как сказать. Всю войну они проделывали с нами подобные штуки. Мы прекратим огонь и начнем материть их. Пройдемся и по императору, и по их богине, а? Все равно продолжать перестрелку мы не можем, боекомплект на исходе. Надо попробовать.

Хаксли лихорадочно соображал. Было просто необходимо выбить японцев из кустарника до темноты, иначе ночная контратака противника неизбежна. Им нечего больше терять.

— Ладно, Макс, давай, действуй.

Он покрутил ручку полевого телефона.

— Алло, Велмэн! Это Хаксли. Скажи Харперу, пусть держится любой ценой. Мы попробуем спровоцировать японцев на атаку. Если это случится, мы свяжем их ближним боем, а Вистлер со своей ротой должен успеть вклиниться в кустарник. И пусть не вздумает останавливаться, чтобы помочь нам! Ясно?!

— Понял, Сэм. Удачи.

— Интересно, — пробормотал Шапиро. — Эд Колмэн тоже пользовался подобным приемом. Я недооценивал тебя, Сэм.

Хаксли пропустил комплимент мимо ушей и подозвал связного.

— Передай всем, пусть прекратят огонь. Стрелять только, если видят цель. А вообще они должны вовсю материть японцев. Громко, отчетливо и очень грязно. Если противник пойдет в атаку, то дождаться, пока они добегут до наших позиций, и ударить в штыки. Задача — связать их рукопашным боем.

— Есть, сэр! — Связной надел каску и выскочил из хижины.

Приказ командира передали по цепи, и стрельба с американской стороны постепенно стихла. Японцы не сразу сообразили, что противник прекратил огонь, а когда обнаружили, тоже перестали стрелять.

В наступившей тишине из хижины вышел Макс Шапиро и, приложив руки рупором ко рту, заорал так, что его наверняка слышали в императорском дворце.

— Эй, косорылые! Стрелки из вас, как из дерьма пуля! И солдаты говенные! Вы просто жалкая банда мартышек!

— Покажите нам свои узкоглазые морды!!! — поддержали своего капитана морпехи.

— Азиаты сраные!!!

Кто-то из морпехов выскочил из-за камня и хлопнул себя по заднице.

— Эй, Ямомото! А ну, попади!

Из кустов грохнул выстрел. Пуля взвизгнула рядом, но морпех уже укрылся за камнем.

— Попробуй лучше пальцем себе в задницу! — заорал он из укрытия. — Десять против одного, что не попадешь!

Хаксли внимательно наблюдал за кустарником.

— Ну что? — спросил Марлин. — Вы думаете, они клюнут?

— Не знаю, может...

Слова Хаксли потонули в диком вопле, донесшемся из кустарника. Оттуда, пошатываясь, вышел японский офицер с саблей наголо.

— Да он по горло нагрузился сакэ, — прошептал Марлин.

— Это хорошо.

Американцы стихли, но не стреляли.

— Смерть морпехам! — крикнул японец, но в наступившей тишине это прозвучало не очень грозно.

— Смерть морпехам! — еще громче крикнул японец и для убедительности погрозил кулаком.

Тогда из хижины вышел Шапиро и молча запустил в японского офицера обломком скалы. Тот поспешно ретировался в кусты, откуда донесся глухой шум голосов.

— А ведь их действительно забрало, — удивленно заметил Хаксли. — Связной! Живо в первую роту! Скажи капитану Вистлеру, чтобы приготовился к атаке.

Дикие вопли перешли в общий рев: «Банзай», и японцы, измотанные долгим маршем и еще более долгим ожиданием смерти, бросились в атаку. С примкнутыми штыками они бежали за своими офицерами, крича от ярости, с налитыми кровью глазами, взбадриваемые принятым сакэ.

Шапиро мгновенно оказался впереди своей роты. В его руках были два знаменитых пистолета.

— В атаку! За мной! — проревел он, в упор стреляя в сплошную массу наступающих японцев, и третья рота бросилась в штыки.

* * *

Неизбежность гибели, давившая на японцев всю последнюю неделю, превратила их в настоящих фанатиков. Морпехи, в свою очередь, тоже с диким ревом бросались на врага. Еще мгновение, и все смешалось в кровавом хаосе рукопашного боя: вопли боли, торжествующие крики, лязг стали, ругань, глухие удары...

В это время первая рота капитана Вистлера, обходя сражающихся, ринулась в кустарник. Оставшиеся там японцы запаниковали и стреляли, не разбирая ни своих, ни чужих...

— Сэм! Берегись! — отчаянно крикнул Зилч.

Японский солдат с ножом в руке прыгнул на спину Хаксли. Полковник бросился на песок и стряхнул с себя японца, на которого тут же дикой кошкой налетел Зилч. Они прижал его к земле, а Хаксли несколько раз ударил японца рукоятью пистолета по голове. Тот обмяк.

Полковник рывком поднял маленького ординарца на ноги.

— Ты в порядке, сынок?

— Да, командир.

— Молодец.

Бешеная атака захлебнулась и превратилась в кровавую бойню, противник оказался не в силах противостоять Шапиро и его роте.

Японцев окружили и уничтожили без всякой пощады. Пленных не было.

* * *

Мое отделение по-прежнему работало на трех радиостанциях, успевая ловить каждое слово майора Велмэна, который держал связь по полевому телефону с линейными ротами. Минометная рота, разбитая на взводы, находилась в непосредственной близости от штаба, в резерве.

— Наши прорвали оборону! — объявил Велмэн, в очередной раз переговорив по телефону. — Мы переносим КП в брошенный лагерь.

— Свернуть связь! — скомандовал старшина Китс. — Аппаратуру понесете сами.

Он повернулся к разочарованным туземцам.

— Вам нельзя идти туда. Слишком опасно. Оставайтесь здесь и носите воду для раненых.

Пришлось нам самим тащить радиостанции в брошенный лагерь, где всего полчаса назад находились позиции третьей роты.

Все открытое пространство перед кустарником было усеяно телами убитых. Вокруг нас шла непрерывная стрельба и грохотали взрывы гранат. Это первая и вторая роты выбивали из джунглей упорно сопротивляющегося противника.

Расположившись в хижине, где раньше был КП третьей роты, мы живо развернули радиостанцию, чтобы наладить связь с Хелен и «аллигатором».

— Мак! Генератор вышел из строя! — крикнул мне индеец.

— Бернсайд! Разбери две остальные радиостанции и сделай из них одну, но чтобы работала, как часы! — рявкнул я. — Маяк, Левин, Энди, Дэнни! Живо наружу и прикрывайте нас от снайперов. Мэри, останешься здесь.

Совместными усилиями мы-таки собрали одну рабочую радиостанцию, и я попытался связаться с Эрдэ, который был на «аллигаторе», Берни крутил рукоятку генератора, пока я вел передачу, но Эрдэ не слышал меня. Да что там, я сам едва разбирал его сигналы.

— Старшина! Слышимость почти нулевая!..

— Ложись! — рявкнул кто-то, и я не задумываясь бросился на землю.

Секундой позже где-то рядом взорвалась граната.

— Уберите отсюда радиостанцию! — скомандовал подоспевший Хаксли.

— Есть, сэр! Мы передвинемся ближе к лагуне! — торопливо ответил я. — Как только появится связь, я пришлю человека! А ну, шевелись, ребята!

Мое отделение, подхватив различные части радиостанции, ринулось под огнем противника в тыл второй роты. Там на берегу мы собрали радиостанцию и снова попытались связаться с «аллигатором». На этот раз связь была отличной.

— Мак! — К нам подошел док Кайзер. — Как далеко от нас «аллигатор»?

— Не знаю, док. Во всяком случае, их еще не видно.

— Если они вовремя не доставят плазму, то немногие раненые доживут до ночи. А их у нас около двухсот.

— Я ничем не могу помочь, док.

— И я ничего не могу сделать без плазмы, но просто смотреть, как они умирают, — это выше моих сил.

— Они запрашивают наши координаты! — крикнул Левин, державший связь с Эрдэ. — «Аллигатор» всего в двух милях.

— Маяк!

— Я!

— Пулей на КП и уточни наши координаты.

— Вас понял.

Вернулся он очень быстро в сопровождении майора Велмэна.

— Ну, где там «аллигатор», Мак? — нетерпеливо спросил майор. — Мы рассеяли японцев, но не можем преследовать их, потому что закончился боекомплект.

— Он будет здесь приблизительно через час.

— Не раньше?

— У меня раненые...

— Я бы попросил всех посторонних отойти от узла связи, — взбеленился я. — У нас и так хреново слышно, а тут еще вы в затылок дышите!

Оба офицера сначала обалдели от неожиданности, но потом неохотно отошли в сторону.

— Смотрите! «Аллигатор»!

Я выхватил у Бернсайда полевой бинокль и навел на лагуну. Приблизительно в двух милях я действительно увидел «аллигатор», нырявший в волнах.

— Связной! — крикнул майор. — Бегом к майору Пэгану! Пусть возьмет всех, кто у него есть, и приготовится к разгрузке боеприпасов и к эвакуации раненых! Мак!

— Сэр?

— Свяжись с эсминцем. Пусть подготовятся к приему раненых. Десантному судну передайте — как можно ближе подойти к берегу.

— Есть, сэр. — Я быстро набросал тексты, и Левин так же быстро передал их, в то время как Непоседа и Мэрион крутили генератор.

— Теперь сообщай наши уточненные координаты на «аллигатор», — скомандовал я, но в ту же секунду от радиостанции только брызги полетели.

Стреляли из кустов, росших неподалеку. Выбирая место для развертывания радиостанции, я полагал, что этот район уже безопасен, так как находился в двухстах ярдах позади второй роты. Оказалось, я ошибся.

Нас обстреляли из пулеметов почти в упор. Мы залегли, пытаясь зарыться в песок. Пули свистели над головой, тонко взвизгивая и тупо чмокая, когда попадали в стволы пальм.

Я еще раз взглянул на «аллигатор», быстро приближающийся к берегу, и по примеру Мэриона, лежавшего рядом, тоже открыл огонь по противнику. Краем глаза я приметил, как Джейк Левин поднялся и побежал прочь от поля боя. Трусливый сукин сын, но сейчас не до него.

Ко мне подполз Бернсайд.

— Накрылось наш радио, — пропыхтел он.

— Спасибо, что сказал.

— Что будем делать?

— А что мы можем сделать? Вставить флаг тебе в задницу и отправить лоцманом на «аллигатор»?

— Очень смешно. Но мы в дерьме, и ты это знаешь.

— Их там не больше десятка, и наша задача — не дать им прорваться к раненым.

К нам подполз Непоседа Грэй.

— Здесь что, дом свиданий? — яростно прошипел я. — Уматывай отсюда, а то одним выстрелом всех накроют.

— Мак, посмотри на «аллигатор», — не обращая внимания на мое ворчание, сказал Непоседа. — Они взяли слишком далеко к северу и теперь идут прямо в лапы к японцам!

— О Господи! Этого еще не хватало!

— Что будем делать, Берни?!

— Прищурь глаза и пукни.

— Надо повернуть их к нам. Они всего в двухстах ярдах от берега.

— Где сигнальные флаги?

— Остались на КП.

— Ну-ка, прикройте меня. — Я стащил с себя гимнастерку. — Попробую посигналить им с пляжа.

— Ничего не выйдет, Мак. Тебя пристрелят ровно через десять секунд.

— Но мы должны повернуть их! Они же идут прямо к японцам!

— Прикройте! — раздался вдруг громкий крик позади нас.

Это был Левин. Он успел смотаться на КП и взять сигнальный фонарь. Видимо, он раньше нас сообразил, что грозит «аллигатору». Он во весь рост встал на пляже и отчаянно посылал световые точки — тире морзянки, пытаясь привлечь внимание людей на судне. Радостный вопль вырвался из его груди, когда ему это удалось. Но тут же, несмотря на наш заградительный огонь, из кустов снова ударил пулемет.

— Левин! Джейк!

Он согнулся пополам и, все еще продолжая сигналить, упал на песок, обливаясь кровью. Но «аллигатор» уже повернул к нам.

Бернсайд, я и Непоседа ринулись к Левину, лежавшему в воде у самого берега. Мы с Непоседой подхватили окровавленное тело радиста и потащили в укрытие, пока Бернсайд, стоя во весь рост, бросал гранаты в кусты, где засели японцы.

Уложив Левина, я расстегнул мокрую от крови гимнастерку.

— О Господи! — вырвалось у Непоседы при виде развороченной пулями груди Левина.

— Санитары! Сюда! — крикнул я.

— Не надо, — остановил меня Непоседа. — Я отнесу его.

Он поднял Левина, стараясь не смотреть на страшные раны, и понес к санчасти.

— За мной! — проревел я, бросаясь в атаку.

Мы ринулись к кустам, где засел противник, одержимые безумным желанием убивать, рвать зубами глотки, мстить...

* * *

Техасец донес Левина до санчасти, где рядами лежали раненые. На берегу уже начали разгружать «аллигатор». Одни бежали к санчасти, чтобы быстрее доставить контейнеры с плазмой, другие, нагруженные патронами, минами и гранатами, спешили в линейные роты.

Монахиня в белом облачении, запачканном кровью, помогла Непоседе уложить на землю закутанного в одеяло Левина.

— Зовите врача, — сказала она, склоняясь над раненым.

Когда Непоседа вернулся с доком Кайзером, монахиня читала молитву, стоя на коленях перед телом Левина. Кайзер взглянул на раненого и медленно покачал головой.

— Он еще... — едва выговорил Непоседа.

— Да, но вот-вот умрет, — тихо ответила монахиня. — Леди... сестра... это мой друг... Можно, я посижу с ним?

— Конечно, сын мой.

Непоседа снял каску и сел рядом с Левиным. Смочив платок водой из фляги, он вытер пот, выступивший на лбу раненого. От прикосновения чего-то прохладного Левин открыл глаза.

— А-а, Непоседа...

— Ты как себя чувствуешь?

— Неважно... Как там «аллигатор»?

— Все в порядке, Джейк. Ты молодец.

— Это хорошо.

— Они переведут тебя на эсминец, в госпиталь, — опустив глаза, соврал Непоседа.

Левин понимающе улыбнулся и слабо сжал руку техасца.

— Ты держи меня за руку, Непоседа, ладно?

— Конечно... конечно...

— Непоседа...

— Что?

— Скажи им... они не должны ставить крест на моей могиле... Звезда Давида... Там должна быть звезда Давида...

Когда я пришел в санчасть, Непоседа все еще держал руку Левина, хотя лицо последнего уже накрыли одеялом. Я предложил техасцу сигарету, но он покачал головой и поднял на меня глаза, полные боли. Мне стало не по себе, когда я понял, о чем он думает.

— Ты не казни себя... он не сердился на тебя, ведь вы были друзьями.

Непоседу затрусило, и я понял, что не ошибся. Я положил руку ему на плечо.

— Ничего, давай поплачь. Полегчает.

Он вскочил и, вырвавшись, убежал в пустую хижину на берегу.

Какое-то недоброе предчувствие заставило меня обернуться. К санчасти принесли еще одни носилки. На них лежал Бернсайд. Его глаза остекленели и безжизненно смотрели в небо.

— Берни, — прошептал я. — Берни! — Мой голос сорвался на крик.

— Он мертв, — словно издалека донесся голос проходившего мимо санитара.

* * *

Прошло чуть больше суток с того момента, как раздался первый выстрел на острове Кора. Битва за атолл Тарава закончилась.

Я сел на песок, слишком измученный и усталый, чтобы думать о чем-то, и уставился на океан.

Весь батальон сидел на берегу, но вокруг было тихо, лишь изредка доносился приглушенный говор. Где-то звякали о камни лопаты похоронной команды да рокотал двигатель «аллигатора», перевозившего раненых на десантное судно.

Недалеко от меня Хаксли и док Кайзер беседовали с монахинями.

— Просто не знаю, как благодарить вас.

— Мы рады, что смогли помочь, полковник. Туземцы построят хорошее кладбище для ваших мальчиков, а мы будем присматривать за ним и молиться за души убиенных.

— Спасибо, сестра Жоан. Может, мы можем чем-то помочь? Вы в чем-нибудь нуждаетесь?

— Не обременяйте себя, сын мой, вы и так очень устали.

— Мы еще увидимся, сестра Жоан, обещаю.

— Полковник.

— Да, сестра?

— А убитые японцы? Ваши люди похоронят их?

— Боюсь, что нет. Я понимаю ваши чувства, но это война.

— Ничего, тогда их похоронят туземцы.

К берегу подходили остатки третьей роты. Впереди вразвалочку шел капитан Шапиро с сигарой в зубах. Несмотря на усталость, он бодро подошел к Хаксли и доложил о выполнении боевой задачи.

Маккуэйд не стал дожидаться своего командира и направился к нам.

— Где этот салага Бернсайд? — проревел он. — Он может вылезать из укрытия, я уже разогнал всех японцев!

К нему подошел старшина Китс, обнял за плечи, отвел в сторону и что-то сказал. Плечи Маккуэйда поднялись. Он резко повернулся в сторону, где лежали убитые, накрытые одеялами. Китс вздохнул и, сняв каску с лысеющей головы, пошел туда, где похоронная команда готовила для морпехов их последние койки.

«Линкольн-Вайт» для Хелен. Противник обнаружен и уничтожен на острове Кора, Потери противника: четыреста двадцать три убитых. Раненых нет. Пленных нет. Наши потери: девяносто восемь убитых, двести тринадцать раненых.

Полковник Сэмуэль Хаксли,

командир второго батальона

шестого полка морской пехоты".

Глава 8

«Стервецы Хаксли» снова несли гарнизонную службу. Едва мы ступили на Байкири, как Хаксли быстро напомнил нам, что мы морпехи. За несколько дней мы разбили образцовый лагерь. И снова начались смотры, наряды, караулы. Мы помылись, почистились, побрились и постепенно возвращались к нормальной армейской жизни. А когда с Хелен доставили наши «эрдэ» — это было все равно, что встретить старых друзей.

Мое отделение построило просторный блиндаж для узла связи. Элкью начал выпускать ежедневную газету с военными и другими новостями, которые слушал по радио. Во всех ротах организовали футбольные команды, чтобы хоть как-то скрасить скучную службу на острове, затерянном в просторах Тихого океана. Кстати сказать, меня не переставало поражать, как быстро пустынный атолл превратился в крупную военную базу. Были приведены в порядок ВПП на Бетио и Байкири, и теперь десятки самолетов ежедневно доставляли нам на Тараву все необходимое. Впрочем, когда я говорю нам, это не касается третьей роты. Капитана Шапиро и его людей перебросили на несколько островов дальше, туда, где строилась новая ВПП. И то, что вытворяли там эти дьяволы, в какой-то мере скрашивало нашу скуку на Байкири. Во всяком случае армейские части и военные строители, стоявшие неподалеку от третьей роты, на своей шкуре испытали прелести соседства с морпехами.

Как только третью роту разместили в построенном специально для них лагере, они совершенно начисто обворовали склад военных строителей, где каждый взял себе кровать и подушку. Чтобы никто не нашел эти кровати, у них отпилили ножки, вкопали в землю и накрыли одеялами, так что если бы даже кто-то заглянул в палатки, то вряд ли заподозрил бы, что морпехи спят не на земле.

Строители не слишком расстроились, потому что всегда с симпатией относились к морпехам. Поэтому они даже не пытались искать исчезнувшие кровати и более того, постоянно приглашали третью роту в свою столовую, чем последние охотно пользовались.

Вдали от недремлющего ока Хаксли лагерь третьей роты больше напоминал дом отдыха или загородный клуб, чем воинскую часть.

В самом лагере редко кто называл Шапиро по званию. Обычно обожающие своего капитана морпехи называли его «командир», а иногда и просто Макс. Девизом лагеря было: минимум работы, максимум удовольствия.

К слову сказать, Шапиро питал странную слабость к радистам и с распростертыми объятиями принял часть моего отделения. Специально для нас по его приказу взяли кровати у строителей, украли палатку у армейцев и устроили шикарный шатер на берегу лагуны. Работы у моих ребят почти не было, если не считать ежедневной контрольной проверки связи с батальоном. А когда Шапиро узнал, что по радиостанции можно принимать коротковолновые передачи из Штатов, он снарядил своих лучших людей, которые где-то сперли усилитель, и теперь вся рота могла наслаждаться музыкой в эфире.

Все припасы во все лагеря, разбросанные на островах, доставлялись десантными судами, оставленными здесь после вторжения. Экипажи этих судов грузили контейнеры с подходивших транспортов и развозили их по гарнизонам. Надо ли говорить, как тоскливо было этим морякам, оставленным здесь для такой нудной и тяжелой работы. И Макс Шапиро тут же воспользовался этим. Экипажи десантных судов стали желанными гостями в его лагере. Он снова послал людей реквизировать кровати и палатки и оборудовал нечто вроде мотеля для моряков. В столовой третьей роты для них всегда находилась горячая пища, и моряки, в свою очередь, следили за тем, чтобы третья рота снабжалась лучше остальных, зачастую за счет грузов, предназначенных для строителей и армейских частей. А этих грузов было так много, что они уже не помещались на складе роты. С каждым днем количество исчезнувшего армейского имущества росло с угрожающей быстротой, кражи приобрели такой размах, что командование приняло решение придавать десантным судам вооруженную охрану. Шапиро мгновенно сориентировался в обстановке и предложил своих людей для несения конвойной службы. Тем не менее присутствие на борту десантных судов вооруженных до зубов морских пехотинцев почему-то не прекратило утечку грузов. Более того, она стремительно росла, после чего морпехов освободили от этой почетной обязанности, заменив их армейскими подразделениями. Но и это не могло помешать Шапиро. Моряки подробно сообщали ему о количестве, содержимом и назначении контейнеров, и по ночам, во время воздушных налетов авиации противника, когда все добрые солдаты и моряки укрывались в убежищах, морпехи третьей роты выводили тщательно спрятанные ворованные «джипы» и совершали пиратские рейды по складам соседних гарнизонов.

Впрочем, до поры до времени командиры гарнизонов не особенно обращали внимание на пропажу тех или иных вещей. И только когда исчезло десять тысяч ящиков с пивом, предназначенных для армии и строителей, начали поиски расхитителей. Обмундирование и продукты, это еще куда ни шло, но пиво! Отношения между строителями и морпехами стали прохладными. Командиры гарнизонов подозревали, чья это работа, и даже приезжали в лагерь третьей роты поговорить с Шапиро. Капитан вместе с ними возмущался наглостью похитителей и предлагал принять решительные меры.

Как-то капеллан военных строителей, уверенный, что все кражи — дело рук морпехов, приехал к Шапиро, чтобы побеседовать с ним и наставить на путь истинный. К несчастью, он оставил ключи в «джипе», и поэтому возвращаться ему пришлось пешком.

Но поскольку все равно требовалось принимать какие-то меры, Шапиро собрал своих людей и объявил, что кражи должны прекратиться. Однако если они найдут что-нибудь лежащим без присмотра, то обязаны доставить это на склад роты, чтобы не допустить разбазаривания военного имущества.

И тем не менее весь этот отлаженный механизм чуть было не лопнул из-за алчности Шапиро. Ему страшно хотелось иметь «дак» — амфибию, двигающуюся и по воде, и по суше. Как-то за покером он проговорился о своем желании Маккуэйду и еще нескольким морпехам. Ну что ж, решили морпехи, раз командир хочет такую амфибию, значит, он ее получит. И они нашли ему «дак». Правда, она принадлежала коммодору Перкинсу, заместителю командующего объединенными силами армии и флота на Тараве. Но какое это имело значение, если их обожаемый Макс хотел такую машину?

Растроганный Шапиро со слезами счастья на глазах, под аплодисменты и свист всей роты лично отвел в замаскированный гараж новенькую амфибию.

Коммодор Перкинс, не помня себя от ярости, лишил третью роту кинопленок. Впрочем, морпехам это было безразлично, поскольку они увлеклись распитием ворованного пива, покером и местными девушками, чтобы тратить время на такую чепуху, как кино. Тем более что теперь у них целый день играла музыка из радиостанции.

Тогда Перкинс решил, что с него хватит, и лично возглавил патруль, который должен был неожиданно нагрянуть в лагерь морпехов и найти там ворованные вещи.

Такой рейд вполне мог бы завершиться успехом, но к этому времени Шапиро наладил целую шпионскую сеть, вербуя агентов среди местного населения, щедро раздавая им ворованные вещи и продовольствие. В результате полдюжины местных подростков целыми днями рыскали по островам, собирая информацию, что было очень удобно, поскольку, если к ним обращался солдат или моряк, они простодушно улыбались: «Моя инглизи не говорить».

Сведения об инспекционном рейде принес любимец Макса шестнадцатилетний паренек по кличке Макартур.

С помощью жителей деревни морпехи перенесли все награбленные сокровища в деревню. А пока они занимались этим, Маккуэйд поспешно печатал приказы по гарнизону, которые тут же развесили по всему лагерю:

"Командир роты строго предупреждает весь личный состав о том, что любой, у кого найдут ворованные вещи или продукты, будет предан военно-полевому суду.

М. Шапиро, капитан,

Корпус морской пехоты США".

А также объявления типа:

"До моего сведения доведена информация, что из соседних гарнизонов систематически пропадает военное имущество. Все, кто сообщит мне факты по данному делу, будут поощрены.

Командир гарнизона Шапиро".

Коммодор Перкинс нагрянул в полдень. Каково же было его удивление, когда он попал в маленький аккуратный военный лагерь, блистающий чистотой. Пока патруль рыскал по лагерю, морпехи занимались строевой подготовкой. Несолоно хлебавши Перкинс покинул лагерь, а Макартур был произведен в чин капрала и награжден именным мачете, о котором давно мечтал.

* * *

После долгого ливня «джип» намертво застрял в грязи на дороге, как раз посреди армейского лагеря на Карен. При виде «джипа», забитого морпехами, солдаты бросились по палаткам охранять личное имущество.

Маккуэйд совершил непростительную ошибку, решив прокатиться на ворованном «джипе» в дневное время, потому что из палатки вышел армейский майор и остолбенел.

— Черт возьми! — заорал он, придя в себя. — Это же мой «джип»!

Маккуэйд выключил двигатель.

— Правда? Это действительно ваш «джип»?

— Он еще спрашивает! Попался ворюга!

— Что вы говорите, майор, — возмутился сержант. — Мы нашли эту машину недалеко от нашего лагеря и уже полдня ездим по всему атоллу, пытаясь найти хозяина. И вот она — благодарность!

Он горько вздохнул и покачал головой. Морпехи, сидевшие в «джипе», тоже печально качали головами и сокрушенно цокали языками, бросая укоризненные взгляды на майора.

— Да вы что, за идиота меня считаете?! — бушевал майор. — Так я вам и поверил!

— Ладно, не верите — не надо. Я и не ждал благодарности. Забирайте свой «джип».

Морпехи вылезли из машины.

— Стоять! — взревел майор. — Я еще не закончил...

— Простите, сэр, но мы в наряде за ракушками.

— В наряде за чем? — поперхнулся от изумления майор. — За ракушками?

— Так точно. Кормят нас не очень, но то что некоторых, так что приходится собирать ракушки. Всего хорошего, сэр.

Все еще кипя от гнева, майор поднял капот машины, и слезы навернулись ему на глаза. Его новенький, с иголочки «джип» был разбит до неузнаваемости.

Пылая праведным гневом, майор доложил о случившемся коммодору Перкинсу. Виновные должны понести наказание, особенно толстый сержант, которого легко найти в лагере морпехов. Перкинс горячо поддержал майора, и снова в лагерь третьей роты нагрянула инспекция.

Но, как и в прошлый раз, они опоздали, а Макартур получил чин сержанта.

— Толстый сержант... хм... — Шапиро почесал затылок и честными глазами посмотрел на Перкинса. — У меня нет толстяков, коммодор. Если вы будете лучше снабжать нас, то я могу откормить парочку для подобных случаев, а пока извините. Чего нет, того нет.

А в миле от лагеря, в хижине на берегу океана, положив голову на колени местной красавицы, нежился Маккуэйд. Другая девушка поднесла ему бутылку пива, охлажденного на дне артезианского колодца. Маккуэйд откупорил бутылку и выпил ее, пока девушка нежно гладила его лысеющую голову. Отбросив пустую бутылку, Маккуэйд удовлетворенно рыгнул и сонно улегся обратно на колени девушке.

Глава 9

Энди и Дэнни бродили по взлетно-посадочной полосе на Лулу, с любопытством разглядывая тяжелые бомбардировщики.

— Ты только посмотри на эти пушки, — с восхищением говорил Энди.

— Настоящая летающая артиллерия, — согласился Дэнни.

Они обошли бомбардировщики, пересчитывая пулеметы и тридатисемимиллиметровые пушки.

— Не мешало бы и нам в Корпусе иметь такие штуковины.

Их внимание привлек большой самолет, только что приземлившийся на полосе и немедленно окруженный целым скопищем «джипов». Морпехи подошли поближе, наблюдая, как сам коммодор Перкинс приехал встречать самолет, на борту которого красовалась надпись: «Остров Кобо». Люк открылся, и друзья невольно подались назад при виде блеснувших на солнце генеральских звезд.

— Видно, крупные шишки пожаловали, — заметил Энди.

— Это уж точно, — подтвердил стоявший рядом строитель. — Этот самолет обычно доставляет секретные донесения и карты на все наши базы. Говорят, что его командир в звании бригадного генерала.

— Иди ты! Целый генерал на один самолет?

— Это не простой самолет. Экипаж здесь тоже элитный.

Дождавшись, пока начальство удалится, морпехи подошли ближе и попытались заглянуть внутрь. При этом Дэнни столкнулся с сержантом, выходившим из самолета.

— Извини, брат, — дружески сказал Дэнни.

— А ты смотри, куда прешь.

— Слушай, приятель, — вмешался Энди. — А можно, мы изнутри на него посмотрим?

Сержант обернулся и окинул взглядом странных, разбойничьего вида, солдат. На них была синяя морская форма, армейские ботинки и облезлые каски. Глаза наглые, морды небритые.

— Валите-ка отсюда, ребята, — презрительно бросил он.

— Не груби, детка, — сразу набычился Энди. — Я задал простой вопрос и жду простого утвердительного ответа.

Безукоризненно одетый в чистую выглаженную форму сержант даже отступил назад, словно опасаясь, что эти оборванцы прикоснутся к нему.

— Вы, ребята, морские пехотинцы, не так ли? — раздался голос у них за спиной.

Они повернулись и увидели загорелого молодого мужчину с серебряной генеральской звездой на петлице.

— Да, сэр, мы морпехи.

— А по форме сразу и не определишь.

Оба морпеха несколько смутились. Им вдруг стало стыдно за свой неряшливый вид.

— Боюсь, сержант позабыл хорошие манеры дома, в Штатах, — продолжал генерал. — Этот экипаж элитный и привык к блеску генеральских звезд.

Он повернулся к сержанту.

— Вы, наверное, не знаете, что именно морские пехотинцы выбили японцев с этих островов. Вы, ребята, участвовали в десанте?

— Так точно, сэр.

— Ну что ж, добро пожаловать на борт. Капрал Флауэрс!

— Я, сэр! — донеслось из самолета.

— Эти ребята — морские пехотинцы. Покажите им самолет. Да, парни, о вас много говорят дома, и мы все гордимся вами.

Побагровевший сержант молча смотрел, как Энди и Дэнни поднялись на борт.

— Хороший мужик, — заметил Дэнни, когда генерал уехал на «джипе» в сопровождении коммодора Перкинса. — Свой в доску.

— А те, что помоложе, все ребята что надо, — согласился капрал Флауэрс.

— Можно мы пойдем в кокпит?

— Конечно, только ничего не трогайте, — радушно разрешил капрал. — Так, говорите, вы были в десанте? Представляю себе, что здесь творилось...

* * *

— Педро!

— Ну, что там? — сонно спросил Рохас.

— Педро, проснись!

Санитар, ошалевший от сна, вскочил с койки с ножом в руке.

— Тихо, Педро. Это же я, Элкью. Пошли со мной.

— Что случилось?

— Дэнни заболел. Сильный жар.

Санитар схватил свой чемоданчик и побежал за Элкью через весь лагерь третьей роты, на берег лагуны, где стояла палатка связистов.

Была ночь, но Мэрион уже зажег лампу. Энди стоял на коленях перед койкой Форрестера и влажной тряпкой протирал ему лоб.

Дэнни метался в бреду и жалобно стонал. Педро пощупал пульс и измерил температуру.

— Ну что, Педро? Лихорадка?

— Да, тропическая лихорадка, причем в очень тяжелой форме.

— Он почти неделю ходил смурной. Я говорил ему, чтобы отправился в санчасть.

— Вот блин!

— Что же делать, Педро?

— Надо срочно доставить его к врачу. Элкью! Зови Шапиро.

Командир третьей роты не заставил себя ждать.

— Что случилось, Педро? — встревоженно спросил он, врываясь в палатку.

— Плохо дело, Макс, очень плохо. Тропическая лихорадка. Тяжелая форма. Я с таким раньше не сталкивался.

— Так чего же вы ждете? Несите его на «аллигатор» и доставьте к врачу.

— Боюсь, Макс, он не выдержит транспортировки на «аллигаторе». Ты же знаешь, какая это адская машина, Только от грохота помереть можно.

Дэнни, укрытый несколькими одеялами, громко застонал. Его затрясло, лицо посерело и стало мокрым от пота. Он изогнулся и закричал от страшной боли, пронзившей все тело.

— Я слышал, туземцы называют эту лихорадку «костоломной», — подал голос Мэрион.

— Неужели на Лулу нет врачей? — возмутился Шапиро. — Ведь парень умирает!

— Они все на острове Хелен. Док Кайзер ближе всех, но он на Байкири.

— Хватайте один из «джипов». Шпарьте напрямик через лагуны и привезите дока Кайзера.

— Сейчас прилив, и там полно воды, — напомнил Элкью.

— Тогда берите мою амфибию! Только не стойте, как стадо баранов! Делайте что-нибудь, черт вас раздери!

— Макс, если кто-то увидит «дак», то не миновать трибунала...

— Положить мне на трибунал! Если что, валите все на меня!

— Есть, командир! — Педро повернулся к Энди. — Свяжитесь с Байкири. Надо переговорить с доком Кайзером.

...Я как раз дежурил у радиостанции, когда они вышли на связь. Кайзер прибежал на узел связи через минуту и тут же схватил микрофон.

— Как он там?

— Плохо. Жар.

— Сколько дней он болеет?

— Никто точно не знает, но, вероятно, уже несколько дней.

— Боли в спине и в животе?

— Да, конвульсии... и постоянно бредит.

— Тогда это точно лихорадка. Боюсь, мы ничем не сможем помочь.

— Что?!

— Мы не знаем, как лечить эту болезнь, Педро. Давай ему аспирин и попробуй сбить температуру. Больше мне нечего посоветовать.

— Но как же, доктор...

— Я тебе еще раз повторяю, Педро, нам ничего не известно об этой болезни, мы не знаем, что нужно делать.

— Вы не могли бы приехать?

— У меня здесь пятьдесят человек с такими же симптомами.

Педро медленно стащил с головы наушники.

— Идите-ка спать, я останусь с ним, — предложил он остальным.

Они все слышали разговор через усилитель. Шапиро ушел, матеря в сердцах неизвестно кого. Энди, Элкью и Мэрион остались дежурить вместе с Педро.

Дэнни метался в бреду всю ночь, непрерывно повторяя имя жены: Кэтти... Кэтти... Кэтти... Голос его постепенно слабел, а под утро он сбросил с себя одеяла и сел на койке с открытыми остекленевшими глазами. Педро силой уложил его на место и сделал все возможное, чтобы сбить температуру до следующего приступа.

Утром температура немного спала. Рохас счел это хорошим признаком и даже позволил себе немного вздремнуть, когда в палатку ворвался босой и заспанный Маккуэйд.

— Педро, загляни в мою палатку. У одного из ребят сильный жар и, по-моему, он умирает.

Рохас быстро собрал лекарства.

— Спасибо, Педро.

— Когда он придет в себя, заставьте его выпить как можно больше сока. У него обезвоживание организма. А я вернусь, как только смогу.

* * *

Дэнни открыл глаза. Все вокруг было как в тумане. Он попытался что-то сказать, но из груди вырвался только хрип. Сильные руки приподняли его, и он почувствовал на губах вкус сока. Присмотревшись, Дэнни различил лицо Хуканса. Все плыло перед глазами, и он напрягся, чтобы стряхнуть с себя эту бредовую пелену. И тут же кинжальная боль прокатилась по всему телу.

— Тихо... тихо, братан. — Энди обнял его за плечи. — Выпей еще сока.

С трудом проглотив пару глотков, Дэнни, тяжело дыша, привалился к груди Энди.

— Я умру...

— Да ты что, спятил?

— Я знаю... я умру.

Элкью стало не по себе от уверенности Дэнни и от того, как страшно осунулось его лицо.

— Это то же самое, что и малярия, так что держись, старик, — бодро сказал Джонс. — Пару дней, и будешь на ногах.

И тогда Дэнни заплакал.

Энди, Мэрион и Элкью молча смотрели, как слезы катятся по его небритым щекам, и холод жуткого предчувствия охватил их сердца. Они так привыкли видеть Форрестера сильным и уверенным в себе, что вид Форрестера сломленного, Форрестера, воющего от боли, как побитая собака, просто ошарашил их.

— Все болит... все больно... Я хочу домой... А мы все воюем и воюем... Мы никогда не вернемся... никогда...

— А он прав, черт возьми, — прорычал Энди. — Если нас и отправят домой, то уже в гробу.

— Ты-то чего завелся? — укоризненно спросил Элкью, но Энди уже понесло.

— Сначала Ски, потом Левин и Бернсайд. Думаете, на этом конец? Как бы не так! Корпус всех нас сожрет. Если не получишь пулю, то сдохнешь от лихорадки, дизентерии, сгниешь в джунглях!

— Тебе просто жаль самого себя, — тихо заметил Мэрион.

— Ну и что? Морпехам запрещено жалеть себя? Запрещено тосковать по дому?

Дэнни снова скрутило от боли.

— Ну что же ты замолчал, Мэри? — яростно прошипел Энди, — Давай, расскажи ему какую-нибудь героическую историю из твоих чертовых книг!

— Слушай, Энди, заткнись, а? — беззлобно попросил Мэрион.

— Ты погляди на него. — Энди кивнул на корчащегося от боли Форрестера. — Тебе что, нравится смотреть, как он плачет?

— Знаешь, Энди, почему бы тебе не смотаться отсюда на первом же транспорте? — взорвался Элкью. — Хочешь, помогу?

— Да заткнитесь вы оба! — не выдержал наконец и Мэрион. — Мы все здесь в одной лодке. Чего вы ожидали, когда шли в морскую пехоту?

— Сраных орденов и заупокойной мессы, — огрызнулся Энди и вышел из палатки.

* * *

Три дня они посменно дежурили у койки Дэнни. Док Кайзер приезжал в лагерь третьей роты, чтобы переправить на Байкири тех, у кого была более легкая форма болезни. Но таких, как Дэнни, перевозить было очень опасно, ведь тогда врачи очень мало знали об этом вирусе, переносимом комарами и мухами.

За день до Рождества второй батальон находился в жалком состоянии. Лагерь на Байкири больше походил на морг. Даже те, кто был здоров, стали нервными и раздражительными. Я, вероятно, тоже находился на пределе, поэтому, когда индеец и Гомес вернулись на Байкири из третьей роты, старшина Китс отправил туда меня.

Когда я сошел с «аллигатора» на берег, меня встретил Мэрион и повел в палатку связистов.

Я не видел Дэнни пять недель и был потрясен переменой в его облике. Он выглядел как настоящий скелет — заросший, бледный, измученный болью и жаром. Я, конечно, знал, что он болен, но не ожидал увидеть живой труп.

— Привет, Мак, — прошелестел он.

Я сел к нему на койку.

— Ну, как ты?

— Как видишь.

В палатку вошел Рохас. Поздоровавшись со мной, он сунул термометр в рот Дэнни и взял флягу с соком, которую оставил ему утром. Она была полной.

— Черт возьми, Дэнни, как ты собираешься выздоравливать? Ты же даже глотка не выпил!

— Я... я не могу.

Педро тихо выругался и вышел из палатки. Я последовал за ним.

— Что происходит, Педро?

— Не знаю, Мак. Лихорадка то проходит, то возвращается. Но он же ничего не ест. Уже целую неделю ничего не ест!

К нам подошел Эрдэ, который принес из столовой котелок с обедом.

— Привет, Мак. Надолго к нам?

— На пару дней, — буркнул я. — Дэнни что-то совсем плох.

— Не жрет, паразит. Может, поможешь покормить его?

— Ты иди обедай, а я сам управлюсь.

Забрав у Эрдэ котелок, я вернулся в палатку.

— Ну-ка, больной, давай обедать. Смотри, что Эрдэ упер для тебя из столовой. Индейка! Пальчики оближешь.

Он молча отвернулся, но я не собирался так просто сдаваться.

— Послушай, сукин сын. Или ты будешь жрать, или я заткну тебе этот обед в задницу, усек?

Дэнни чуть улыбнулся. Я помог ему сесть и с грехом пополам заставил съесть немного мяса.

— Надеюсь, меня не стошнит, — мрачно пошутил он, откинувшись на подушку.

— Я тоже надеюсь, иначе придется повторить, — серьезно ответил я.

— Хорошо, что ты приехал, Мак.

Я кивнул и принялся разбирать свой «эрдэ».

* * *

Рождество... В прошлом году мы встречали его в Веллингтоне. В этом — посреди Тихого океана. А где следующее? И сколько останется в живых, чтобы встретить его?

Непоседа взял гитару, но настроение было ниже среднего, и он со вздохом положил ее на место.

Снаружи послышались голоса. Сначала тихо, потом все громче и громче. Рождественская песня! Мы недоверчиво переглянулись и вышли из палатки, где увидели удивительное зрелище. По дороге из деревни в лагерь шли островитяне со свечами и рождественскими подарками. Остановившись, они продолжали петь:

"Тихая ночь, святая ночь.

Все так спокойно и так светло..."

Усталые морпехи третьей роты высыпали из палаток и молча слушали.

«В райском блаженстве усни...»

Они разошлись по палаткам морпехов дарить подарки. Мэрион привел в нашу палатку подростка, которого мне представили как Макартура, знаменитого разведчика, и его отца Александра, вождя племени.

Макартур положил подарки у изголовья Форрестера.

— Мой отец спрашивать, почему друг Дэнни не приходить к нам?

— Он болен, очень болен, — пояснил Мэрион.

Макартур перевел его слова вождю. Старик понимающе покивал головой, наклонился над Дэнни и осторожно ощупал его спину и живот. Потом положил руку на лоб больному и что-то быстро сказал Макартуру. Тот пулей вылетел из палатки и помчался в деревню. Не прошло и десяти минут, как он вернулся назад с половиной кокосового ореха, в которой плескалась желтоватая жидкость.

— Пей, — сказал он Дэнни.

Форрестер приподнялся на локте и взял орех. Старый Александр покивал головой. Дэнни одним глотком проглотил жидкость и, скривившись от мерзкого вкуса, снова откинулся на койку. Через пять минут он уже спал.

Мы тихо вышли из палатки и присоединились к островитянам и морпехам, рассевшимся вокруг большого костра.

Островитяне выбивали ритм на пустых коробках и ящиках, в то время как местные девушки, удивительно грациозные и пластичные, танцевали свои диковинные танцы. Морпехи дружно рукоплескали их искусству и больше не чувствовали себя одинокими. По кругу пошли бутылки с пивом, и началось веселье, которое достигло своего апогея, когда в круг танцоров вышел Маккуэйд. На его груди было повязано три лифчика, позаимствованных у местных красавиц. Правда, их пришлось связать в один, чтобы застегнуть на необъятной груди сержанта. На обширном животе Маккуэйда красовалась набедренная повязка, сплетенная из травы. Дополняли наряд высокие армейские ботинки на голых ногах и толстая сигара в зубах. Его танец с деревенскими танцовщицами вызвал бурю восторга, которая сменилась громовыми аплодисментами и восторженным свистом. К танцующим присоединились Ковбой Шапиро, майор Велмэн и капитан Марлин, одетые в таком же стиле.

Я аплодировал и веселился вместе со всеми, когда чья-то рука легла мне на плечо. Обернувшись, я увидел Дэнни. Глаза его оживленно блестели, лицо чуть порозовело.

— С Рождеством, Мак! — весело крикнул он. — Надеюсь, вы не вылакали все пиво?

Часть VI

Пролог

После Нового года наш батальон погрузили на транспорт «Принц Георг» и перебросили на Хило, один из Гавайских островов. Местечко там было — не дай Бог, несмотря на то, что это Гавайи. По ночам холодно, днем жарко, воды так мало, что ее выдавали порциями. Но хуже всего пыль. Она был везде и днем, и ночью. Стоило убрать и вычистить палатку, как через пять минут ветер приводил все в прежний вид.

Увольнительные на Хило не приносили былой радости. Остров населяли американцы японского происхождения. К тому же кто-то пустил слух, что вторая дивизия морской пехоты — это наемные убийцы. Так что отношение к нам было более чем прохладное. На острове имелось несколько борделей, но длинные очереди солдат, выстраивавшиеся туда каждый день, отбивали всякое желание. И тогда снова, как раньше, улыбка и дружеское слово товарища становилось для нас той бесценной поддержкой, которой не понять никому, кроме нас самих.

И было чертовски обидно находиться совсем рядом с домом и не иметь возможности попасть туда. Мы чуть с ума не сходили, слушая американские передачи по радио, читая свежие американские газеты...

Но вскоре опять начались марш-броски, строевые занятия, учения, смотры. Прибыло и пополнение. Совсем зеленые самоуверенные салаги. Мы даже не пытались показать им свое превосходство, потому что они и так с почтением и восхищением смотрели на ветеранов Таравы и Гвадалканала, опытных, усталых двадцатилетних ветеранов. Мы все делали лучше их, нам легко давались многомильные марш-броски, но если они это делали с азартом, стараясь доказать, что ни в чем не уступают ветеранам, то мы просто выполняли свою работу, тянули лямку. В нас уже не осталось прежнего задора и честолюбия. Даже Сэм Хаксли перестал выдумывать для нас головоломные маршруты. Мы просто хотели вернуться домой.

Шли недели, и росла надежда, что этот десант станет для нас последним и что шестому полку наконец дадут идти в авангарде. Настроение постепенно менялось, и мы уже тренировались с каким-то ожесточенным остервенением.

А потом пришло известие, что четвертая дивизия морской пехоты десантировалась на Маршалловы острова, в то время как в Штатах уже формировалась пятая дивизия.

Глава 1

"Дорогой Сэм,

Я только что встречалась с полковником Мэлколмом. Мы пообедали в офицерском клубе, и он много рассказывал о тебе. Любимый мой, я так рада за тебя и горжусь тем, что я твоя жена. Мне говорили, как здорово воюет твой батальон и что тебя представили к очередной награде. Мэлколм также сказал, что в ближайшее время ты станешь его преемником на должности командира полка. Правда, меня смущает название твоего батальона. Неужели ребята не могли придумать что-нибудь поприличнее?

Я знаю, что полковнику Мэлколму не полагалось сообщать мне, где ты, но он сказал и я очень благодарна ему, хотя сердце замирает каждый раз, когда думаю, что ты так близко, на Гавайях.

Помнишь старого полковника Дрэйка, который вышел в отставку несколько лет назад? Он живет на Мауи, это остров рядом с Гавайями. Уже несколько раз приглашал навестить его. Я могу приехать.

Милый, любимый мой, не отказывай мне в этом. Я пыталась быть женой морского пехотинца, но теперь я просто жена, которая очень хочет увидеть своего мужа. В последние годы мы мало времени проводили вместе. А потом ты приехал из Исландии, и снова разлука... Я устала от этих бесконечных разлук и хочу видеть тебя. Хоть на день, хоть на час, мне все равно, только бы увидеть тебя, прикоснуться к тебе...

Видишь, начала письмо, как полагается жене офицера, но мысль о том, что ты совсем рядом, сводит меня с ума. Я люблю тебя, всегда любила и всегда буду любить.

Твоя жена Джин".

Дрожащими руками Джин Хаксли распечатала конверт с ответным письмом мужа.

"Моя Джин!

Я отправляю это письмо не по почте, а через своего друга, который улетает в Штаты.

Родная моя, когда я читал твое письмо, мне было страшно за свой рассудок. Мысль о том, что я могу обнять тебя, любить тебя, чуть не свела меня с ума. Сколько раз я мечтал об этом последние два года!

Но, любимая, я прошу тебя, заклинаю, потерпи еще немного. Помнишь, когда два года назад я приехал из Исландии и принял этот батальон? Они же были совсем мальчишки, а мне требовалось сделать из них морпехов. И я сделал это. Теперь они настоящие морпехи, самые лучшие в Корпусе. Может, они и недолюбливают меня, может, даже ненавидят, я не знаю, но мне известно другое — мы вместе прошли через ад. А ведь эти мальчишки не профессионалы, как я. Им было куда труднее оторваться от своих семей. И они хотят увидеть своих жен не меньше, чем мы с тобой хотим увидеть друг друга. Просто для них это куда сложнее, чем для нас с тобой. Видит Бог, я не приношу себя в жертву ради них, но как я посмотрю им в глаза, если позволю себе то, о чем они тоже мечтают, но не имеют такой возможности? Зачем тешить себя несбыточным и обманывать друг друга? Ты же знаешь и понимаешь, что я должен находиться с ними до конца, ведь я их командир. Прости и пойми меня, любимая.

Я никогда не писал тебе об этом раньше, но сейчас хочу, чтобы ты знала. Еще когда ты совсем юной согласилась стать моей женой, то уже наверняка знала, что я буду женат не только на тебе, но и на морской пехоте. Ты никогда не жаловалась, и много раз я хотел сказать тебе, какая ты смелая и сильная женщина. Сколько раз я проклинал себя, что не могу уделить тебе того внимания и дать тебе той жизни, каких ты достойна. Я не мог подарить тебе ни домашнего очага, ни детей, которых ты хотела. И слова, которые ты слышала чаще всего, были: «Береги себя. Я скоро вернусь». Но пойми, родная, что без тебя я никогда бы не смог стать таким, какой я есть, добиться того, чего добился в жизни. Где бы я ни был, меня всегда согревала мысль, что дома ждет любимая женщина. И женщина такая прекрасная, что я просто не знаю, чем заслужил подобное счастье. Сейчас я знаю одно, что когда вернусь, то уже ни за что и никогда не расстанусь с тобой. Я не жалею о прожитой жизни и о выбранном пути, но мне очень больно, что тебе пришлось испытать из-за меня столько невзгод.

Еще чуть-чуть, любимая. Я вернусь, родная.

Люблю тебя, твой Сэм".

Письмо выпало из рук Джин Хаксли. Она невидяще смотрела в окно, предчувствуя, что больше никогда не увидит своего мужа.

* * *

По всей видимости, шестой полк готовили к необычной операции. Это стало ясно, когда во время маневров нас ознакомили с новыми амфибиями «баффало», которые были больше и мощнее их предшественника «аллигатора». Шестой полк тренировался теперь в десантировании на «баффало», в то время как восьмой и второй полки занимались боевой подготовкой в горах.

Окрыленные надеждой, что это наша последняя компания, мы работали, как дьяволы. Теперь мы снова были в боевом настроении и снова нас подстегивала ревность к славе восьмого и второго полков, которые чаще нас принимали участие в боевых операциях.

Скоро наша подготовка закончилась, и мы приготовились грузиться на транспорт, который должен бы доставить нас в Перл Харбор, когда неожиданное известие нарушило все планы командования: в Перл Харборе потоплено пять транспортов. Вероятно, они предназначались и для нашего полка, потому что нас оставили в лагере, а Сэм Хаксли на первом же самолете вылетел в Гонолулу выяснить обстановку.

...Подтянутый адъютант генерал-майора Снайпса открыл дверь в кабинет.

— Сэр, к вам полковник Хаксли.

— Пусть войдет.

Адъютант пропустил Хаксли в кабинет и закрыл за ним дверь.

Снайпс совсем недавно принял командование второй дивизией. О нем ходила легенда, что он никогда в жизни не улыбается. С этим никто не спорил.

— Вы просили разрешения поговорить со мной, Хаксли, и вижу, что зря время не теряли.

— Сэр, мой батальон все еще в лагере на Гавайях.

— Это не значит, что они останутся там до конца войны.

— Генерал, я знаю, что вмешиваюсь не в свое дело, но разрешите задать вопрос. Один из взорванных транспортов предназначался для нас?

— Вы правы, Хаксли. Это действительно не ваше дело.

— Значит, мы должны были десантироваться в авангарде какой-то крупной операции?

— Не вижу смысла продолжать этот разговор.

— И тем не менее мы его продолжим.

— Что?!

— В связи с тем, что транспортов теперь не хватает, наше участие в десанте оказалось под вопросом, не так ли?

Снайпс смерил его ледяным взглядом.

— Мы сами решим, что нужно делать в сложившейся ситуации, полковник. А ваше дело выполнять приказы. И убирайтесь отсюда, пока я не предал вас трибуналу.

Генерал склонился над картой, давая понять, что разговор окончен. Однако Хаксли продолжал стоять навытяжку посреди кабинета.

— Генерал, война скоро закончится. Сейчас в Корпусе пять дивизий, и это наш последний шанс попасть в авангардный десант.

Снайпс молча взялся за телефон.

— Ну что ж, давайте, звоните! Вызывайте военную полицию! Вы все завидуете шестому полку, а тут такой повод не дать нам отличиться!

Генерал несколько секунд разглядывал рослого плечистого полковника.

— Мне все уши прожужжали, как вы досаждали генералу Причарду на Гвадалканале. Теперь взялись за меня?

— Это ложь, и вы знаете это. Мы столько готовились, и вы, черт возьми, отлично понимаете, что наш полк лучший во всем Корпусе. По крайней мере в данный момент.

— Ладно, Хаксли. — Генерал, казалось, успокоился. — Подойдите сюда, я кое-что покажу вам.

Он достал из сейфа толстенную папку и швырнул на стол.

— Когда-нибудь видели это?

— Нет, сэр. — Хаксли подошел поближе и прочитал надпись на обложке: «Операция Кингпин. Совершенно секретно».

— Две тысячи страниц, Хаксли. Приливы, ветры, приблизительные потери, количество патронов, литры бензина, топография, информация о командовании противника, диспозиция японского флота, даже расчет туалетной бумаги, если он вам нужен. — Снайпс наклонился вперед, оперевшись на стол. — Задействованы три дивизии. Шестьдесят тысяч штыков. Мы захватываем этот остров, потому что с него можно бомбить Токио круглые сутки. Понимаете? А вы хотите изменить план, рисковать жизнью тысяч людей и миллиардами долларов. Да за кого вы себя принимаете?

Хаксли побелел от ярости.

— Генерал, — медленно произнес он. — Можете взять этот талмуд и сунуть его сами знаете куда. Вы же отлично знаете, что после первого выстрела эту книгу можно выкинуть. Или вы считаете, что такая книга выиграла битву за Гвадалканал? Или, может, она помогла нашим ребятам идти через лагуны к Синим пляжам на Тараве? Вы же понимаете, что в итоге все решает серая скотинка с винтовкой в руках, которая ничего не ведает об этой умной книге, а просто подставляет грудь под пули и выигрывает войну. А мои ребята лучшие в Корпусе, и они заслужили почетное право идти в авангарде десанта!

— Да, Хаксли, а ведь когда-то мы считали вас умным молодым офицером. Ну, ничего, после этой кампании вы до конца службы будете проверять бирки на писсуарах! Я не потерплю нарушения субординации!

Хаксли сжал огромные кулаки.

— Генерал, когда я шел сюда, то знал, что у меня отсюда два пути. Либо в гарнизонную тюрьму, либо в десант во главе моего батальона. Я не вернусь к своим ребятам, зная, что мы снова будем убирать дерьмо после скачек!

Снайпс вдруг решительно сел за стол, надел очки и открыл секретную папку.

— У меня нет больше военных транспортов, Хаксли, но есть небольшое вспомогательное судно. Как раз достаточно места для вашего батальона. Но через месяц вы раскаетесь, что пришли ко мне. Вас ожидает преисподняя, уж поверьте моему опыту.

Хаксли хотел было что-то сказать, но только беззвучно шевельнул губами.

— Вы шли сюда, зная о моей репутации в Корпусе, Хаксли. Меня ведь считают злющим сукиным сыном, верно? Теперь вы добились, чего хотели, и наверняка задаете себе вопрос: «Зачем я это сделал и почему Снайпс в конце концов сдался?» На первый вопрос вы можете ответить сами, а на второй отвечу я. Потому что на таких сумасшедших отчаянных дьяволах, как вы, держится морская пехота. Так что можете гордиться своей победой.

— Не больше, чем гордится человек, подписавший приговор трем сотням своих солдат.

— Считайте, что вам повезло, если потеряете только триста человек... А теперь убирайтесь, пока я не передумал.

Хаксли повернулся и пошел к двери, когда генерал окликнул его.

— Сэм!

Хаксли обернулся, и легенда о Мерле Снайпсе рассыпалась в прах. Генерал улыбался.

— Знаешь, Сэм, иногда я думаю, что мы выбрали чертовски сложный способ зарабатывать на жизнь.

Глава 2

Где-то на кормовой палубе судна шла протестантская служба. Я сидел в кубрике и чистил карабин, когда Зилч позвал меня к командиру.

Перед каютой Хаксли меня поджидал старшина Китс.

— В чем дело, Джек? — поинтересовался я. — Зачем нас вызвали?

— Кто его знает, Мак. — Он пожал плечами и постучал.

Зилч провел нас в каюту. Френч стоял у иллюминатора, разглядывая армаду судов и кораблей, движущуюся рядом с нами.

— Садитесь, — разрешил он, закуривая сигарету. Мы уселись в кресла, несколько неловко чувствуя себя в непривычной обстановке.

— Мак, — начал командир. — И ты, Джек. Я позвал вас потому, что мы давно служим вместе.

— Так точно, сэр. Еще с Исландии.

— Вас ознакомили с боевой задачей на завтра?

— Да, сэр.

Он разложил на столе карту. Давно я уже не видел Хаксли таким сосредоточенным и таким усталым.

— Смотрите. — Он постучал карандашом по карте. — Это Красный пляж-один, нервный узел всей операции. Вы наверняка заметили, что наш батальон будет на левом фланге, ближе всех к основным силам противника, которые сосредоточены в городе Гэрэпэн. Это значит, что нам скорее всего придется отражать контратаки японцев.

Мы с Китсом согласно кивнули.

— В районе десантирования очень опасные рифы и течения, поэтому есть риск, что основной десант может оказаться дальше к югу от расчетной точки. Это означает, что какое-то время мы будем драться сами, пока не подойдет помощь. А японцы, в свою очередь, сделают все, чтобы не дать нам соединиться.

Мы внимательно слушали его, разглядывая карту.

— Мак, радиосвязь в завтрашней операции должна быть безупречной. Повтори еще раз расклад на завтра.

— Эрдэ, Элкью, Маяк и Энди пойдут с линейными ротами. Капрал Ходкисс будет на КП.

— Остальные?

— Гомес, Грэй, Форрестер и я будем держать связь с полком и флагманским кораблем. Кроме того, мы планируем задействовать радиостанцию, установленную на «джипе».

— Хорошо. — Хаксли поднялся и прошелся по каюте. — Выпить хотите?

Я чуть не свалился с кресла. Хаксли открыл ящик стола и вытащил бутылку виски.

— Я хранил ее полгода, как раз для такого случая. — Он открыл бутылку и поднес ее к губам. — За удачу, мужики.

Он передал бутылку старшине.

— За того, кто... гм... в общем, за удачу, — отозвался Китс.

Я взял бутылку.

— Не обижайтесь, полковник, но я хочу выпить за «стервецов Хаксли», лучший батальон во всей морской пехоте.

* * *

В эту ночь я никак не мог уснуть и в конце концов решил выйти перекурить в гальюн. Умывшись прохладной водой, я вытирал лицо, когда почувствовал, что кто-то стоит у меня за спиной. Я повернул голову и увидел индейца.

— Что, вождь, не спится?

— Я видел, что ты пошел курить.

— Сейчас покурим.

— Мак, я кое-что хотел сказать тебе, только не смейся.

— Валяй.

— Помнишь, я всегда говорил, что хочу вернуться в резервацию?

Я кивнул.

— Мак... я не хочу возвращаться туда. Я хочу остаться в Корпусе, как ты. Ты думаешь, мне разрешат? — Голос его был полон мольбы, словно от меня зависело, оставят его в Корпусе или нет.

— Конечно, разрешат. Из тебя вышел отличный морпех.

— Правда? Ты действительно так считаешь?

— Ну конечно.

— Знаешь, Мак, там, в резервации... в общем, хреново там. А здесь у меня много друзей. Мне нравится в армии, и поэтому я хочу остаться в морской пехоте.

Я обнял его за плечи.

— Ладно, пошли спать. Между прочим, после десанта тебе наверняка присвоят капрала.

* * *

Мэрион наклонился к лампочке у зеркала над умывальником и в третий раз перечитывал понравившийся стих. В гальюн вошел Дэнни.

— Привет, Мэри.

— Привет, Дэн.

— Что там такого интересного, что ты даже в гальюне читаешь?

Мэрион передал ему сборник стихов:

К широкому небу лицом ввечеру

Положите меня, и я умру.

Я радостно жил и легко умру

И вам завещаю одно —

Написать на моей плите гробовой:

"Моряк из морей вернулся домой,

Охотник с гор вернулся домой.

Он там, куда шел давно".[17]

Дэнни вернул книгу Мэриону и покачал головой.

— Не совсем удачное время ты выбрал для таких слов.

— Возможно, ты и прав, — задумчиво ответил Мэрион. — Но строки не идут у меня из головы:

Моряк из морей вернулся домой

Охотник с гор вернулся домой.

Он там, куда шел давно.

Словно о нас написано, верно?

— Похоже, — согласился Дэнни, мысленно повторяя слова. — Помню, как Милтон говорил мне о спокойствии души... или совести? За два года много передумаешь всякого, а вопрос остается. Зачем мы здесь?

— Кто знает, Дэнни. Любой на этом корабле ответит тебе по-разному.

— Но мы должны знать это. Иначе получается, что нас просто ведут на поводке.

— Это не так, Дэнни. Посмотришь, когда-нибудь нас еще начнут попрекать и говорить, что все это было зря. А ведь это неправда. Ничего не было зря. Разве Милтон, Левин, Ски, Берни и другие погибли зря? Нам еще станут говорить, что мы попадем в ад за убийство людей. Не верь. Если бы нам суждено было попасть туда, мы бы уже давно поджаривались там. Это война. Никто не смеет сказать, что мои друзья погибли зря. И я никому не позволю так говорить.

Дэнни задумчиво кивнул.

— Пошли спать, Мэрион. Завтра тяжелый день.

Глава 3

Тишину корабля разорвал сигнал побудки. Я сонно взглянул на часы. Было два часа ночи.

— С добрым утром, — простонал с койки Элкью. — Хорошо, что дали выспаться.

— Включите свет!

Я завязывал ботинки, прислушиваясь к грохоту морских орудий. Четвертый день военные корабли вели артподготовку.

— Похоже, шестнадцатидюймовки.

— Надеюсь, они попадут еще во что-нибудь, кроме пальм.

— Спокойно, братва, дайте только испанцу Джо ступить на берег. Надеюсь, бабы здесь такие же ласковые, как на Тараве. Мэрион! Дружище, ты держись за меня и все будет о'кей.

Судно чуть подрагивало от залпов военных кораблей, в которые время от времени вплетался низкий басовитый гул.

— Тяжелые бомбардировщики.

В репродукторе интеркома что-то щелкнуло.

— Внимание! Всем на завтрак!

— Братва, а я вам рассказывал, как зоопарке питон сожрал свинью? — спросил Элкью, но его прервал вой пикирующих бомбардировщиков.

— Значит, и нам скоро идти.

Я посмотрел на часы.

— Да, пожалуй что так.

Элкью прошелся по кубрику, похлопывая каждого по плечу и отпуская шутки, но я видел, как побледнело его лицо.

— Мак, меня сейчас вырвет, — прошептал Энди, сидевший рядом со мной на койке.

— Ничего, пройдет. Слышал, Пэт скоро родит ребенка?

— Господи, а я и забыл. Братва! Я скоро буду папой!

— Чтоб я сдох!

— А я и не знал, Энди, что ты способен на это.

— Кто свистел, что после малярии мы все станем стерильными?

— Тогда в Веллингтоне родит не только Пэт. Может, и я уже отец семейства.

Взрывы тяжелых бомб сотрясали судно.

— В чем дело, Мэрион? Ты что?

— Я... вспомнил Ски...

— Ану прекрати, слышишь?!

— Внимание! Десант на палубу! Живо!

— Вот заразы! Продержали в трюме четыре часа, а теперь еще и подгоняют.

Мы поднялись на палубу и увидели наш остров. Сайпан![18] Как раненый зверь, лежал он в туманном рассвете, окутанный дымом, зализывая огненными языками взрывов свои раны, словно ожидая случая вцепиться в своих мучителей.

Мимо нашего судна к берегу, вздымая волны, пронесся эсминец, ведя огонь из пятидюймовых орудий.

Мэрион, уходивший в десант чуть раньше нас, чтобы наладить связь на КП, вдруг подбежал ко мне.

— Повидай за меня Рэчел, — сказал он.

Я молча уставился на него и, видит Бог, не знаю, почему, ответил:

— Хорошо, Мэрион.

Может, потому, что на лице Мэриона было такое же странное выражение, что и у Ски на Гвадалканале, когда он пошел в разведку вместо Форрестера.

* * *

Японцы засели на горе Топочу, откуда Красный пляж-один виднелся, как на ладони. Вода стала красной от крови и кипела от взрывов и пулевых гейзеров. Снаряды и пули взрывали песок, и казалось, что тем, кто дойдет до берега, просто некуда будет ступить...

Мэрион, согнувшись над «уоки-токи», укрывшись в воронке, пытался связаться с третьей ротой.

— Третий, третий, говорит КП. Как идет продвижение к исходному рубежу плацдарма? Прием.

Нарастающий вой — и рядом с оглушительным грохотом разорвался снаряд.

— КП, КП, говорит третий. Плохо слышу вас. Повторите. Прием... КП, вы слышите меня? Прием...

— Эй, Мэрион, ты что, заснул?

Мэрион, которого взрывной волной отбросило в сторону и швырнуло на песок, чуть приподнял голову и недоумевающе посмотрел на полуоторванную левую ногу, державшуюся только на клочках мышц.

Испанец Джо залег в десятке метров от Ходкисса. Несколько раз ему казалось, что сквозь грохот взрывов он слышит чей-то полный боли голос, зовущий его. Джо приподнялся было из укрытия, но рядом взорвался еще один снаряд. Гомес снова залег.

— Джо, Джо, это я, Мэрион...

— Третий первому. Третий первому. Нам нужны санитары. Прием.

Огонь все усиливался и сливался в сплошной грохот.

— Джо! Помоги мне... Господи... помоги...

Испанец, вжимаясь в камни, пытался понять, где лежит Мэрион.

— Первый третьему. Первый третьему. Нет связи со вторым. Прием.

— О Господи... я умираю... Джо!.. Джо...

* * *

Дивито подогнал «джип» с радиостанцией к кустарнику, где располагался узел связи.

— Мак! Я смотаюсь на берег и помогу вывезти раненых.

— Давай.

— Мак! — Это голос Дэнни. — Радиостанция вышла из строя! Куда подевался Джо с запчастями?!

— А я откуда знаю?!

— Мак! — Это уже с радиоузла. — Нет связи с линейными ротами!

— Посылайте связных в роты! Бэрри!

— Здесь, Мак, — тут же откликнулся командир телефонистов.

— У нас нет связи с полком. Нужно проложить к ним телефонный кабель.

— Да ты что, Мак! Они же в миле от нас! И весь берег простреливается японцами...

— Ложись!!!

Грохот взрыва на мгновение оглушил всех, кто был рядом.

— Узел связи! Отправьте связного в минометную роту, пусть пришлют двух телефонистов! Непоседа!

— Я!

— Ты видел Мэриона и Гомеса?

— Мэриона не видел, но слышал, что Гомес совсем обезумел, стащил пулемет и ушел в третью роту.

— Ладно. Слушай, связь полетела ко всем чертям. Обойди все роты и собери наше отделение на КП. Там решим, как быть дальше. — Мне приходилось кричать, чтобы он слышал меня.

— Понял! — Непоседа схватил карабин. — Скоро вернусь!

— Дэнни, надо найти Хаксли. Бэрри, как только придут твои люди из минометной роты, пошли их на прокладку кабеля в полк. Скажи, что ордена им обеспечены.

Бэрри криво ухмыльнулся и кивнул.

Берег по-прежнему находился под жестким огнем японцев с горы Топочу. Когда я нашел Хаксли, он сидел на песке и рыдал, как ребенок, держа на коленях окровавленный труп Зилча. Хаксли обнял его и раскачивался, сотрясаясь от рыданий.

— Командир! — крикнул я, но он словно не слышал меня, продолжая сидеть на песке под огнем японцев.

Пришлось силой оттащить его за валуны.

— Он спас меня! — бормотал Хаксли. — Бросился на гранату! Мак, эти сволочи убивают моих ребят! Они убивают моих мальчиков!

Я прислонил его к камню и врезал пощечину. Хаксли свалился на песок, но тут же приподнялся и встряхнулся. Рядом завыла японская мина, и я, бросившись на Хаксли, заставил его залечь, пока вокруг нас свистели осколки.

— Спасибо, Мак.

— Я не хотел ударить вас, командир, но...

— Ничего, Мак, это было как раз вовремя. — Хаксли окончательно пришел в себя. — Как обстановка?

— Хреновая. Основной десант в миле от нас, и связи нет. Связь с линейными ротами тоже нарушена. Мы поддерживаем радиоконтакт только с флагманским кораблем.

— Где старшина Китс? Найди его.

— Теперь я за него, Сэм. Старшина даже не успел выбраться из «баффало».

— Что предпринимаешь?

— Вызвал всех своих на КП. Телефонистам приказал наладить связь с полком и линейными ротами.

— Молодец. Все правильно. Главное, не потеряй связь с флагманом. Если мы лишимся огневой поддержки с кораблей, то нам крышка. Японцы наверняка пойдут в контратаку со стороны Гэрэпэна. Возвращайся на КП. Я еще заскочу к санитарам, чтобы узнать потери, и тоже приду на КП.

— Понял. — Я выскочил из-за камней и побежал по пляжу.

Над головой зашипело, и взрывной волной меня бросило на песок. Какой-то предмет сильно ударил по спине и упал рядом. Я повернул голову — и увидел чью-то ногу.

— Командир! — Я бросился обратно.

Хаксли уже перетягивал жгутом кровавую культяшку.

— Возвращайся на КП, Мак. У тебя есть чем заняться. Если через десять минут меня не будет, скажешь Велмэну, чтобы принимал командование на себя.

— Я не могу оставить тебя, Сэм. — Песок вокруг Хаксли стал бурым.

Я наклонился к нему и вдруг обнаружил, что смотрю в дуло пистолета сорок пятого калибра.

— Возвращайся на свой пост, Мак, — прорычал Хаксли и взвел курок.

* * *

Радист третьей роты Элкью Джонс сорвал с головы наушники и выругался.

— Элкью! Макс спрашивает, как там связь с КП?

— Скажите ему, что связь была только с минометной ротой, а теперь вообще ни хрена нет!

— И черт с ней, сейчас проложат телефон.

— Слава тебе, Господи! — вздохнул Элкью и опустился на песок возле пальмы. — Дай закурить.

— Держи.

Элкью закурил сигарету, когда прибежал связной. Где-то у японцев совсем близко яростно застучал пулемет.

— Пошли, — задыхаясь позвал связной. — Мы идем на соединение с первой ротой... Элкью! Что с тобой...

— Санитара! Радиста ранило!

— Не ори. Ему уже не нужен санитар.

— Пошли, братва, живо! Пошли!

* * *

Непоседа ненадолго задержался в третьей роте, чтобы отдышаться. В это время его окликнул телефонист.

— Связной! Срочно найди майора Пэгана! Скажи, чтобы шел на КП и принимал командование! Хаксли убит, Велмэн ранен!

— Командир убит?! — Непоседа вскочил. — А где радист?

— Там за камнями, среди раненых...

— Привет, братан, — прошептал Эрдэ, когда Непоседа склонился над ним.

— Ты чего разлегся? Филонишь?

— Как всегда... Табачку нет?

— Нет, братан, — с сожалением вздохнул Непоседа.

— Я так и думал.

— Слушай, Эрдэ, может, я помогу тебе добраться до берега? Там док Кайзер...

— Будет тебе, Непоседа, — облизнул пересохшие губы Эрдэ. — Кого ты паришь? У меня в животе такая дыра, что кулак войдет...

— Эрдэ... братан. — Слезы застилали глаза Грэю.

— Слышь, братан... ты спой «Рэд Ривер Вэллей» на моей могиле... если сможешь... ты так здорово поешь...

* * *

Обстрел начал стихать, и на КП пришел майор Пэган.

— Ну, что у нас, Мак?

— С флагмана сообщают, что готовы обеспечить нам огневую поддержку, как только японцы пойдут в контратаку. Все линейные роты соединились и окапываются.

— Хорошо. Что с телефонной связью с полком?

— Мы потеряли четверых, пытаясь проложить кабель. Разведчики сообщают, что японцы отрезали нас от основных сил десанта.

— Значит, придется выкручиваться самим.

Я вернулся в «джип» и сел, поджидая, когда вернется Непоседа с ребятами. Туда же подошел Дэнни и, схватив флягу, долго пил воду.

— Ты нашел Мэри и Джо? — спросил я.

— Мэрион убит, а Джо где-то в третьей роте. Говорят, он совсем спятил, прет на рожон, как бешеный.

На берегу собирают раненых. Там, наверное, полбатальона полегло.

Майор Пэган распорядился перенести КП в более безопасное место, когда приплелся Непоседа. Он молча забрался в «джип» и положил голову на руль. Я тоже молча смотрел на него и боялся спросить, где все остальные. Не может быть, чтобы все... не может быть...

— Непоседа... — Мой голос стал хриплым и осипшим. — Где все?..

Он молчал.

— Где Энди?

— Не знаю.

— Индеец?

— Не знаю.

— Эрдэ?

— Убит.

— Элкью? Ты нашел Элкью?

— Не знаю! Не знаю! Не знаю!!!

* * *

— Доктор, еще четверо раненых.

— Подождите, мы освободим для них место.

Большая палатка была заполнена ходячими ранеными, которые терпеливо ждали, примостившись на песке. Тем, кто лежал на носилках, оказывали помощь в первую очередь. Некоторые сидели на песке в полуобморочном состоянии, скрипя зубами от боли, но отказываясь от помощи, пока были тяжелораненые, которые больше нуждались в ней. Длинный ряд умирающих лежал у палатки.

Кайзер наскоро хлебнул холодного кофе и снова взялся за работу.

— Несите сюда этих четверых. Так... эти двое уже мертвы. Выносите. Господи, а с этим что случилось?

— Это испанец Джо, док. Он пытался подорвать танк. Прыгнул на башню, швырнул в люк гранату и скатился прямо под гусеницы.

Кайзер склонился над изувеченным телом.

— Боюсь, тут ничего нельзя сделать. Выносите его. Следующий!

— Этот ранен в лицо и в ногу.

Кайзер подошел к носилкам, где лежал Энди.

— А-а, швед... Я был у него на свадьбе. Разрежьте штанину, нужно взглянуть на ногу.

Санитар быстро выполнил приказ, и Кайзер, осмотрев раздробленные кости, коротко бросил:

— Морфий!

Санитар уже вогнал иглу в руку шведа.

— Педро! Готовь кровь на переливание. Придется резать ногу над коленом. Педро!.. Куда, черт возьми, подевался Рохас?

— Подорвался на мине, док.

— Тогда ты... готовь его к операции...

— Ложись!!!

Палатку тряхнуло от взрыва, но Кайзер даже бровью не повел, склонившись над Энди.

— Док! К берегу подошел еще один «баффало» — сообщил Дивито, врываясь в палатку.

— Скажи ходячим раненым, пусть помогут погрузить носилки с тяжелораненными. Да и сами пусть уматывают.

— Док, разрешите, я останусь. Я помогу вам здесь.

— Твоя рука в плохом состоянии, сынок... Тебе лучше эвакуироваться.

— Я тоже остаюсь, док. Вам понадобится наша помощь.

— Да ну вас к хренам! Убирайтесь отсюда! Вы только под ногами путаетесь.

— Тогда я возвращаюсь в роту.

— Марш на «баффало», рядовой! Это приказ!

— Доктор, они снова начинают обстрел.

— Живо, живо, ребята, сматывайтесь отсюда!

Дикий вопль раздался снаружи.

— Док! Скорее, там кто-то спятил!

Кайзер выскочил из палатки и увидел, как несколько санитаров пытаются удержать вырывающегося индейца.

— Я не уйду отсюда! — надрывался Сияющий Маяк. — Не уйду! Вся братва здесь, и я останусь!

— Что с ним такое? — спросил Кайзер.

— Контузия. Оглох от взрыва. Лопнули барабанные перепонки, — пояснил один из санитаров.

— Вколите ему морфий. Если не поможет, то оденьте в смирительную рубашку и отправляйте его отсюда.

Он вернулся в палатку к операционному столу, и тут внесли еще одни носилки.

— Доктор, этот в очень тяжелом состоянии.

Кайзер обернулся и увидел на носилках неподвижное тело Дэнни Форрестера.

Глава 4

Чудо, которое спасло морпехов от контратаки на Тараве, не повторилось. Японцы были готовы обрушиться на разбитый десант на Красном пляже-один.

Остатки второго батальона заняли оборону. Третья рота окопалась среди кустов и камней. Рядом расположились первая, вторая и минометная роты. Уже темнело, и морпехи готовились принять бой. По молчаливому согласию офицеров, Шапиро принял командование всеми четырьмя ротами. Он обходил линию обороны, подбадривая людей, пока не наткнулся на Маккуэйда, только что вернувшегося из разведки.

Маккуэйд уселся на камень, снял каску и, отдуваясь, вытер вспотевший лоб.

— Староват я для таких вылазок, Макс, — пожаловался он. — Японцы готовят контратаку. Их там до едрени матери. Тысячи три. Четыре танка. И, конечно, вся самурайская чертовщина — флаги, сабли, горны.

Маккуэйд оглядел остатки десанта.

— Не знаю, как мы продержимся, Макс. Здесь нужен по крайней мере еще один батальон.

— Ты так думаешь? Тогда у меня есть для тебя новости. Мы отрезаны.

Сержант поднял голову и посмотрел на своего капитана. Потом безнадежно махнул рукой.

— Дай лучше закурить.

Шапиро связался по телефону с КП, где уже Марлин заменял командира батальона.

— Марлин? Это Макс. Только что вернулись разведчики. Самураи готовят контратаку. Около трех тысяч, с танками.

— Замечательно. — Было слышно, как Марлин выругался на другом конце провода. — Макс, если меня убьют, примешь батальон. Надеюсь, к завтрашнему утру у тебя останется достаточно людей, чтобы сыграть в покер на четверых.

— Что, так плохо?

— Хуже не бывает. Я собрал всех раненых, кто еще может стрелять, и сделаю все, чтобы японцы не ударили тебе в тыл. Мы пытались получить поддержку от флота, но у них и так забот хватает. На подходе японские корабли...

* * *

Когда взошла луна, Шапиро собрал всех офицеров и сержантов.

— В общем так, мужики. Я не собираюсь произносить патриотические речи. Мы или остановим японцев, или умрем. Морпехи не отступают. Если кто-то попробует — пристрелите его. Вопросы есть?

Вопросов не было, и все разошлись по местам. А Шапиро разложил одеяло и, подложив под голову каску, улегся спать.

— Разбуди меня, когда начнется банкет, — бросил он онемевшему от изумления Маккуэйду.

По цепи морпехов, напряженно ожидающих атаки, прокатился короткий рыкающий смех. Некоторые даже приподнимались, чтобы взглянуть на маленького капитана, который мастерски притворился спящим. Его маленькая хитрость удалась. Люди почувствовали себя уверенно и даже перебрасывались шутками на его счет.

Громко и резко затрубили японские горнисты, и сотни самурайских мечей сверкнули в лунном свете. Японцы пошли в атаку.

Под прикрытием темноты они шли клином, чтобы разорвать оборонительную линию десанта на Красном пляже-один. Однако случилось непредвиденное. У берега стояли два американских эсминца, с которых дали залп осветительными снарядами. Ночь сразу превратилась в день, и густая масса наступающих стала видна, как на ладони. Эсминцы тут же подошли почти вплотную к самому берегу и залпами в упор расстреливали густые цепи наступающих. По приказу Шапиро морпехи открыли огонь, когда японцы были уже совсем рядом. Они несли огромные потери. Сотни трупов лежали на песке. А вдогонку отступающему противнику беспрерывно стреляли три танка «шерман», стоявшие позади линии обороны второго батальона.

Макс Шапиро выиграл первый раунд.

* * *

На рассвете противник снова бросился в атаку. Японское командование решило любой ценой сбросить десант в море и было готово принести в жертву пять тысяч человек, которые с воинственными криками ринулись на позиции второго батальона. На этот раз они шли волнами, чтобы избежать тяжелых потерь от огня эсминцев.

Шквал огня обрушился на японцев, но это уже не могло остановить их. Они прорвались и сцепились с морпехами в рукопашную. Им удалось потеснить десант ярдов на пятьдесят, в это время подоспела вторая волна атакующих, и морпехи уже понимали, что гибель неизбежна.

И вот тогда вперед выскочил Ковбой Шапиро с двумя дымящимися пистолетами в руках, и морпехи услышали рев, сорвавшийся с его губ:

— Крови!!!

Его пистолеты опустели, и он швырнул их в наступающих японцев.

— Крови!!!

Шапиро вдруг опустился на колени. Морпехи не верили своим глазам. Легенда морской пехоты, их неуязвимый капитан корчился в агонии, как обыкновенный смертный. Кровь лилась изо рта, из носа, из ушей, но он из последних сил полз к врагу, протягивая скрюченные пальцы, чтобы еще кого-то убить, и все хрипел:

— Крови... крови...

Может, он не был человеком? Сознавал ли он, что сделал то единственное, что могло поднять его людей и заставить совершить невозможное? Что толкнуло его вперед, заставило принести себя в жертву? Или, может, Макс Шапиро был просто сумасшедшим, одержимым манией убийства и жаждой славы?

Остатки второго батальона поднялись во весь рост, но это были уже не люди. В атаку шли дикие, кровожадные и беспощадные звери, которые ревели одно слово:

— КРОВИ!!!

* * *

— Алло, говорит КП, говорит Маккуэйд, третья рота. Мы остановили их. Остановили.

— Алло, Маккуэйд, говорит КП. Подкрепление уже высаживается на берег.

После того, как второй батальон остановил и отбил контратаки японцев, битва за Сайпан для него закончилась. Батальон понес слишком большие потери, чтобы снова посылать его в бой. За последние сутки в нем сменились четыре командира: Хаксли, Велмэн, Пэган и Марлин. Но в моем сердце был всегда только один командир — Френч Хаксли. Именно он сделал из салаг настоящих морпехов, и он же заставил доказать это их собственной кровью.

Судьба Сайпана решилась, когда на остров десантировалась третья дивизия морской пехоты. Потом нас бросили на соседний остров Тиниан. Операцию по захвату этого острова называют блестящей. Заверяю вас, что это не совсем так. Я был ранен и отправлен в госпиталь на Сайпан.

* * *

Капеллан Петерсон радостно приветствовал меня в своей палатке.

— Ну, как дела, волчина?

— Все путем. Им не отвертеться от меня, пока не отслужу все тридцать лет.

— Я выполнил твою просьбу, Мак. Падре Маккэйл передает тебе личные вещи Педро. Это ты очень здорово придумал.

— Если есть адрес Гомеса, то я могу заехать и к его семье.

— Не всякий стал бы тратить свой отпуск, чтобы разъезжать по семьям убитых.

— Это все, что я могу сделать для моих мальчиков. И еще... я хотел спросить. Что там с Энди?

Капеллан печально покачал головой.

— Только время лечит раны. Я тоже пытался говорить с ним. Скоро врачи восстановят его лицо, но...

— Но не вернут ему ногу, — закончил я.

— Да. Это ужасно, Мак. У него прекрасная жена и есть ради чего жить. Я принес ему письмо, которое она прислала, но он швырнул мне его в лицо, даже не прочитав.

Я взял у него помятый конверт и распечатал его.

"Любимый мой!

У нас родился сын..."

Я посмотрел на Петерсона.

— Это как раз в тот день, когда мы десантировались.

Капеллан кивнул, и я продолжал читать:

— "...Орет он, как настоящий морпех, а ест, как лесоруб. Ты даже не представляешь, как я счастлива. Энди, я знаю, где ты, и мы с Тимми живем тем днем, когда ты вернешься домой. Мои родители очень помогают мне. Отец все время нянчится с малышом, а мама собирает рецепты американской кухни и говорит, что должна как следует откормить тебя.

Очень ждем. Возвращайся скорее.

Твоя любящая жена Пэт".

Я бросил письмо на стол.

— Ничего, Мак. Он вернется к ней. Любовь слишком сильный магнит для любого мужчины...

Возле палатки меня ждал Непоседа.

— Мак, завтра я уезжаю.

— Домой?

— Домой.

— Я думал заглянуть к Энди.

— Я только что был у него, но он послал меня ко всем чертям.

— Все равно пойду...

Миновав длинный ряд коек, где лежали безрукие и безногие люди, я подошел к кровати Энди. Голова его была вся в бинтах, только глаза и губы оставались свободными от повязок.

Я поставил стул рядом с кроватью.

— Здорово, пират. Как ты тут?

— Если пришел утешать, то лучше вали отсюда, Мак.

— Я пришел попрощаться.

— Прощай.

— Да брось, Энди, доктор говорит, что через год у тебя на морде даже шрамов не останется.

— Ага, и ногу пришьют. Снова можно будет валить деревья... или побираться. Калеке всякий подаст.

— Ну загнул! У тебя же есть дом, жена и сын...

— Заткнись! Ничего у меня нет! И никогда не было!

— Да она же примет тебя даже без рук и без ног.

— Конечно... Как только выдадут протез, меня сразу выпишут. Хочешь посмотреть, как здорово я ковыляю?

— Ты не единственный, кто потерял ногу. Ты же лесоруб и видел такое и раньше.

— Брось, Мак. С протезом или без, я все равно для всех буду калекой. Никто не вернет мне ногу, как никто не вернет индейцу слух. Или, может, кто-то способен поднять из могилы командира, Эрдэ или Элкью? Эх, ты, умник... Убирайся!

— Но не прежде, чем скажу тебе, что ты блевотина крысячья! У тебя даже не хватает мужества жить, так что ты не смеешь говорить о командире и о ребятах. Не тебе с ними равняться!

Больше всего на свете мне хотелось обнять его и сказать, что, конечно, я так не думаю.

Он протянул руку и удержал меня, когда я поднялся, чтобы уйти.

— Мак...

— Прости, Энди, мне не следовало говорить такую чушь. На самом деле я так не думаю...

— Я знаю, Мак. Скажи Непоседе, что я извиняюсь.

— Скажу.

— И когда будешь проходить мимо палатки Пе-терсона, попроси его, если он захочет, почитать мне письмо Пэт...

* * *

Прежде чем уехать, мы с Непоседой зашли на кладбище, над которым была надпись: «Кладбище второй дивизии морской пехоты США».

Самое обыкновенное военное кладбище. Но только не для нас с Непоседой. Мы нашли своих и останавливались перед каждой могилой, вспоминая что-нибудь о том, кто лежал в ней.

...Джонс, Эл. Кью... Рохас Педро... Ходкисс Мэрион... Гомес Джозеф... Хаксли Сэмюэл... Маккуэйд Кевин... Шапиро Макс... Китс Джек... Браун Сирил...

Непоседа остановился перед могилой Эрдэ и потянул со спины гитару.

— Я кое-что обещал ему, Мак.

Его пальцы прошлись по струнам, но спеть он так и не смог.

Над нами с ревом пронеслось звено бомбардировщиков.

— Пошли отсюда, Мак. — Слезы катились по щекам Непоседы. — Какого черта я должен плакать над бандой х-хреновых янки.

Глава 5

Настало время прощаться нам с Непоседой. Мы стояли на вокзале в Сан-Франциско.

— Я тут подумал, Мак. У тебя столько дел... Может, отдашь мне вещи Педро? Я живу недалеко от его семьи.

— Но ведь он был мексиканцем, а ты теперь не в армии, а дома, в Штатах.

— Он... — Непоседа облизнул пересохшие губы. — Он был моим другом.

Он достал бумажник и вытащил оттуда пожелтевший лист бумаги:

"22 декабря 1942 года.

Священный договор

Мы, нижеподписавшиеся, потные, вонючие и пьяные «стервецы Хаксли» обязуемся встретиться через год..."

Непоседа медленно порвал бумагу.

* * *

Я все сделал, как задумал, по полной программе. Навестил вдову Хаксли и пробыл у нее два дня. Потом, как обещал, поехал к родителям Мэриона, чтобы повидать Рэчел, но она, получив похоронку, уже уехала и никто не знал куда...

И вот наконец последняя остановка. Балтимор.

Шел дождь, и поезд медленно катился к вокзалу. Я долго смотрел в окно, потом закрыл глаза, и тут же передо мной появился мой батальон. Розовощекие салаги, при виде которых ветераны морщились, как от зубной боли. И слова Хаксли: «Сделайте из них морпехов...»

Конечно, я понимал, что мы были всего одним из пятидесяти батальонов морской пехоты и многим пришлось куда труднее, чем нам, но, как всякий ветеран, в глубине считал, что никогда и нигде не было лучше части, чем мой батальон.

Я смотрел в окно и узнавал места, о которых мне рассказывал Дэнни. Вот это высокое здание, должно быть, больница Джона Хопкинса, а это...

Поезд остановился в крытом здании вокзала.

— Балтимор! Стоянка поезда десять минут!

Я подтолкнул локтем дремавшего рядом морпеха.

— Проснись, Дэнни. Ты уже дома.

Я помог ему встать и поправил форму.

— Ну, как я выгляжу?

— Можешь перевестись к «голливудским» морпехам. Или сниматься в кино.

Поезд дернулся, и я перехватил Дэнни, чтобы он не упал. Он скривился от боли.

— Что, сильно болит?

— Ничего, терпимо. Но футбол придется оставить. Врачи сказали, что осколки будут выходить еще лет десять.

Я провел его на платформу. Там мы остановились и посмотрели друг на друга. Хотелось сказать что-нибудь на прощание, но мы не могли найти слов. Для него путь окончен, а для меня снова дорога, другие новобранцы, другие командиры...

— Ты точно не можешь задержаться на пару дней, Мак?

— Ты же знаешь. Мне еще в Нью-Йорк к семье Левина, а потом обратно в Сан-Диего. Да и тебе будет не до меня.

На платформе призывники прощались со своими семьями.

— Береги себя, сынок!

— Привези мне японца, ладно?

— Будешь писать мне?

— Каждый день.

— Не волнуйся, мама, я вернусь...

Дэнни посмотрел мне в глаза.

— Ну, до встречи, Мак, волчина ты морской.

— До встречи, морпех.

Мы обнялись.

Потом я стоял и смотрел, как Дэнни поднимается по ступенькам вокзала.

Она встречала его. Я видел, как он поднял голову, и голоса их слились в один.

— Кэтти!

— Дэнни!

Рядом с ней стоял пожилой мужчина с мальчиком, и я почти слышал голос Дэнни:

— Здравствуй, отец... вот я и вернулся.

Дэнни обернулся и еще раз на прощание махнул мне рукой.

— До встречи, Мак!

И, глядя на них, я вспомнил:

"Моряк из морей вернулся домой.

Охотник с гор вернулся домой.

Он там, куда шел давно..."

Примечания

1

Ти-Би-Уай — марка радиостанции. (Здесь и далее — прим. перев.)

(обратно)

2

На английском «Техас» звучит как «Тексас», поэтому многие техасцы называют себя «Текс».

(обратно)

3

Эрде — от РД (ранец десантника)

(обратно)

4

Даго — сокращенное название Сан-Диего.

(обратно)

5

Сосиски, запеченные в тесте.

(обратно)

6

Здесь — тонкий трос, натянутый в два-три ряда между стоек вдоль борта судна.

(обратно)

7

Лайми — прозвище, данное американцами англичанам.

(обратно)

8

ЗИП — запасные инструменты и приборы.

(обратно)

9

Машка — швабра для мытья палубы.

(обратно)

10

"Нуль, или «зеро» — японский истребитель.

(обратно)

11

Токийский Экспресс — так союзники называли флот Японии.

(обратно)

12

В зоне непосредственных боевых действий принято обращаться по имени ко всем офицерам, чтобы затруднить разведке и снайперам противника различать солдат и офицеров.

(обратно)

13

Так в американской армии называют опознавательный жетон, который носят на цепочке на шее все военнослужащие.

(обратно)

14

Чемпион США по боксу.

(обратно)

15

Сарсапарилла — безалкогольный напиток, лимонад.

(обратно)

16

ВПП — взлетно-посадочная полоса.

(обратно)

17

Р. Л. Стивенсон. Завещание, перевод А. Сергеева.

(обратно)

18

Один из Марианских островов.

(обратно)

Оглавление

Часть I

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть II

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

Часть III

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть IV

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

Часть V

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

Часть VI

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5 . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте