«Поклон тебе, Шура»

© Муравьева И., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Она на нас сыпалась, сыпалась, сыпалась: ледяная, обжигающая лица крупа. И вместе с порывистым ветром грозила нам гибелью. Вот так вчетвером и погибнем на этой холодной Канавке, а может быть, Мойке: засыпет, и все. Нет, я не шучу. Какие тут шутки, когда мы приехали увидеть дворцы, Летний сад, Эрмитаж, а нас и не встретили? Странно. А впрочем, наш друг, общий друг, ведь покинул Москву навсегда, его взял Товстоногов, теперь у юнца в голове одни тайны большого искусства, ему не до нас. А звал-то зачем? Просто сердце хорошее. Позвал и забыл. И такое бывает.

– Да вы приезжайте, девчонки! Да запросто! Да тут этих комнат свободных! Вы че? Увидите Питер! Сам все покажу!

И вот мы приехали. Он нас не встретил. И комнат свободных в его общежитии – увы! – ни одной. Угрюмая ведьма вязала носок.

– Мало что обещал! Какой обещатель нашелся, скажите! Ну, вот и ищите кто вам обещал!

И мы, пристыженные, вышли на улицу. Парадные флаги краснели, как сгустки еще не утратившей яркости крови. Порывами ветра их то раздувало, то снова свивало в жгуты. Ах вы, флаги! Куда нам деваться? Ведь мы здесь погибнем.

– Я думаю: надо идти на вокзал, – сказала одна из нас, рыжая Юленька.

– Билетов-то нет. Что нам этот вокзал? – сказала другая: полковничья дочка. Отец, добродушный, с большим красным лбом, недавно давил сапогами восстание, которое вражеская оппозиция устроила в Праге. И все подавил. Вернулся к семье и гостинцев навез.

– А может быть, на самолете? – Я всхлипнула.

Все трое махнули рукой. Абрашидова, подруга моя, у которой квартира была в самом центре Арбата, схватилась рукой за живот:

– Умираю!

Кишки ее – толстые, тонкие, средние – всегда были невыносимо чувствительны. Щенячьим урчанием предупреждали, что боль подступает и мы под угрозой. Не только одна Абрашидова, все мы. Поскольку куда нам деваться с умершей? С живой-то никто никуда не берет.

А как хорошо было в поезде ночью! Как мягко стучали по рельсам колеса, как густо настоенный чай отражался в вагонном стекле, как дрожал в нем лимон, и сколько зовущего было в деревьях, которые – в первом печальном снегу – белели во тьме этой ночи! Ах, боже мой! Как быстро все кончилось. Мы здесь погибнем.