«В горе и в радости (СИ)»

- Мы сами творим свой собственный ад, — сказал мой попутчик, поворачиваясь к окну.

Трое суток пути позади, впереди почти столько же. Душная клейкая атмосфера купе одуряет, клонит в сон. На раскрытой книге невозможно сосредоточиться, мелькающие за окном виды утомляют до тошноты, болит спина, жутко чешется тело. Кажется, будто оно покрыто жирной несмываемой слизью.

Наконец, поезд тормозит у потрёпанного временем вокзала. Название города изувечено местными любителями граффити так, что его невозможно прочесть. Стоянка — сорок минут. Выбегаешь на улицу, задыхаясь от свежего воздуха. Теперь уже никакая сила не затащит обратно в вагон. Решено! Остаюсь здесь! Навсегда! Но через сорок минут всё то же купе, тот же спёртый воздух и надоедливый попутчик, любитель поговорить.

— Уже давно меня мучает одно странное чувство, — рассказывает Сергей Александрович. — Ему трудно дать название, ещё труднее описать. Это не грусть, хотя очень похоже… — он задумывается.

— Вы учитель? — спрашиваю я.

— Что? — Сергей Александрович вздрагивает, возвращаясь в реальность. — Ах, да… конечно, учитель, уже тридцать лет. А как вы угадали?

— У вас красивые ухоженные руки, — улыбаюсь я, — и правильная речь. А ещё у вас нет денег, чтобы лететь на самолёте, а не трястись в этой железной коробке.

— Ну да, ну да, — бормочет он. — это чувство, о котором я говорил…

Ненавижу выслушивать чужие жалобы.

— И кому, в сущности, открыться? — продолжает Сергей Александрович. — Друзьям и коллегам? А как потом общаться после всех откровений, как в глаза смотреть? Пойти к священнику? Но и так заранее известно, что он скажет: молись, сын мой. Есть ещё психологи. Вот только разве можно говорить с человеком, который берёт за это деньги? Так что остаётесь вы, — он улыбнулся, — не думаю, что судьба сведёт нас снова. Впрочем, вы ведь тоже можете поделиться наболевшим. Услуга за услугу, если можно так выразиться.

Я покачала головой:

— У меня нет наболевшего.