«Наваждение»

А все-таки ситуация забавная. Откуда они узнали? Как к ним попали эти бесконечные сведения обо мне, в которых я и сам-то путаюсь?

Вот идет прохожий. Представьте — ему все про меня известно. Что мне двадцать четыре года и я только недавно поступил в институт, что ботинки у меня сорок первого размера, а моя сестра — любительница посплетничать, что я не выношу соевые батончики, что я влюблен и в душе скептик — все, все известно, даже, может быть, то, о чем я сам еще не догадываюсь. Нет ничего уже тайного. Когда я получаю стипендию, меня вечером ждут какие-то типы у парадной (собственно, мне они знакомы — они частенько в нашем дворе), чтобы так, по-соседски, попросить пятерку-другую до получки. И попробуй не дай!..

Все это не столько мучительно или удивительно, сколько противно, потому что все это — скука. Скука оттого, что пошлость. Тут нет высокого, нет трагедии. Так, гаденькое что-то, мерзкое… А скорее даже смешное. Особенно когда подумаешь, что случаи и историйки, из которых состоит, собственно, твоя жизнь и которые для тебя лично никогда никакой ценности не имели (ибо есть просто пошлая будничность), могут, оказывается, составить интерес, чуть не целой нации (при счастливом стечении обстоятельств, разумеется). Не забавно ли?.. Почему мы так любим читать романы? Не потому ли, что, читая их, можно и поплакать над чужой судьбой, и задуматься над своей, и насладиться своим благородством, сострадая безвестному лицу, и, осознав, что и другим живется не слаще твоего, поблагодарить судьбу за великую справедливость и мирно заснуть на увлажненной благородными слезами подушке?..

Ах, какое утро!.. Какое все-таки сегодня чудесное розовое утро! Такие бывают почему-то либо глухой зимой, либо, как сейчас, ранним летом. Все можно забыть в такое утро. В прошлом году умирал мой отец — как раз занималась вот такая заря. Глядя на розовеющие, посвежевшие купы деревьев, я вдруг совершенно забылся, и, держа уже почти холодную руку отца, подумал: «До чего хорошо…» Потом взглянул на мертвое лицо отца — и заплакал. Не только от жалости, но и от сознания, что отец уже больше не увидит этой красоты пробуждающейся жизни.

Вот такое утро сегодня. Можно смотреть и думать о чем угодно, но все равно в тебе осядет это цепенящее ощущение — минуя все мысли и чувства.

— О гос-поди!..