«Планктон»

Лагин решился в пятницу, вечером. Когда набирал номер, голова плыла. И руки тряслись – от нервов.

– Алло, – Лика ответила на третьем гудке. – Говорите, пожалуйста.

Речь, которую Лагин всю неделю репетировал, пока не запомнил наизусть, вылетела из головы как не бывало.

– Это я, – замямлил он в трубку радиотелефона. – Помните, мы с вами… Вчера вы сказали. А я… – Лагин замолчал.

– Вадим Ильич? – неуверенно спросила Лика. – Вы? А что ж не по видику?

Лагина пробило испариной, руки ходили уже ходуном, он едва удерживал трубку. Не хватало только по видеофону. Чтобы вдобавок к косноязычной речи продемонстрировать ошалелую физиономию и дурные от испуга глаза.

– Лика, – извлёк из себя Лагин. – Пойдёмте завтра вечером. Я вас приглашаю. Я… В «Яблоневый сад».

Был «Яблоневый сад» единственным рестораном в поселении, а значит, единственным и на всю планету, потому что других поселений на ней не было. Ужин в нём стоил бешеных денег, из пяти тысяч колонистов позволить его себе могло от силы полсотни. Лагин – не мог.

– Ой, как здорово, – восхищённо сказала Лика. – Спасибо, Вадим Ильич, мне там очень нравится. Часам к семи?

Лагин подтвердил, что к семи. С грехом пополам распрощался и нажал на рычаг рассоединения. Опустился в кресло, утёр мокрый лоб, отдышался. Женщины в колонии были редкостью, а такие красавицы, как Лика, так вообще диковиной. Разумеется, поклонников у неё хватало. И в ресторан было кому водить. Главный океанолог Сервье, второй микробиолог Уотсон, главснаб Огарян, у каждого из них оклад превышал лагинский как минимум впятеро.

Утро субботы Лагин пронервничал. Затея была глупой. А ещё – нелепой и бесперспективной. Лике нет и тридцати, а ему уже под полтинник. Не красавец. Оттрубил восемь лет на богом забытой планете, и всё, чего добился – должности старшего лаборанта. Каковых кроме него ещё пара дюжин. А вот главный океанолог Сервье – один. И младше Лагина на десять лет, ко всему.

Лагин вышел из жилого корпуса за час до срока и, нервничая, принялся мерить шагами посёлочные переулки. Добрался до набережной, переминаясь с ноги на ногу и уперев взгляд в океан, постоял бездумно. Был океан бескрайним, монотонно серым и тоскливым. И безжизненным, если не считать забивший поверхностные слои вездесущий, оскомину набивший планктон. Примитивный, унылый, однообразный…