«Пара на медяк»

Когда дождь прекратился, небо на западе пожелтело и стало прохладно. По самой бровке рыжей грунтовой дороги, вдоль которой стояли дешевые бунгало, построенные еще в 1910 году, катил малыш на огромном велосипеде. Его катание завораживало своей монотонностью. Он проезжал около ста ярдов, спешивался, разворачивал велосипед, прислонял к парапету, снова влезал на него и, не торопясь, без устали возвращался туда, где его ждала цветная девочка лет четырнадцати с худосочным ребенком на руках. Другим его конечным пунктом был заморенный, весь покрытый струпьями котенок, печально скорчившийся на обочине. Кроме этих четверых, вокруг не было ни души.

Эти бесчисленные путешествия туда-сюда, безразличные к миру, как меланхолическая обреченность котенка на одном конце и удивительная праздность цветной девочки на другом, закончились разом, когда мальчику пришлось резко и опасно вильнуть, дабы не врезаться в незнакомца, появившегося из-за угла. Малыш ужасно испугался и только через несколько секунд смог восстановить равновесие.

Но если для мальчика это происшествие обернулось борьбой с земным притяжением, оно едва ли заинтересовало пришельца; тот сразу отвернулся и с явным и каким-то особенным интересом принялся разглядывать дом напротив. Это был самый старый дом на улице, обшитый досками и крытый черепицей. Это был дом в самом настоящем смысле слова — дом, который ребенок мог бы нарисовать мелом на доске. Его построили в духе своего времени, но по плохим чертежам — достойный фасад, ясное дело, был призван скрыть содержимое. Дом был лет на тридцать старше соседей и выделялся среди этих оштукатуренных бунгало, которые множили свой род с удивительной жадностью, словно заключили чудовищный союз с морскими свинками. Таких построек было великое множество по всей стране. Тридцать лет подобные обиталища отвечали вкусам среднего класса, соответствовали их финансовым возможностям, поскольку были дешевы, соответствовали их эстетическим канонам, поскольку были отвратительны. Этот дом возвела раса, чье самое великое свершение грозило подняться еще выше или пойти еще дальше, и самое удивительное, что дом этот, при всей нестабильности, пережил множество лет и зим, сохранив и первоначальное уродство, и неудобства неизменными.