«Мой дядя, честный вор в законе… (Классическая поэзия в блатных переводах)»

Часть первая

Монолог Гамлета, принца датского (пер. Б.Пастернак)

Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль Смиряться под ударами судьбы, Иль надо оказать сопротивленье И в смертной схватке с целым морем бед Покончить с ними? Умереть. Забыться И знать, что этим обрываешь цепь Сердечных мук и тысячи лишений, Присущих телу. Это ли не цель Желанная? Скончаться. Сном забыться. Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ. Какие сны в том смертном сне приснятся, Когда покров земного чувства снят?

Погонения Гамлета, босяка датского

Жужжать иль не жужжать? Во, бля, в чём заморочка! Не в падлу ль быть отбуцканным судьбой Иль всё же стоит дать ей оборотку, Мясню захороволить и непруху Расшлепать? Завести хвоста. Отъехать. И просекать, как этим рвёшь браслеты, Что повязали ливерку твою С мориловкой, сосаловкой, Загибом Петровичем. Вот финиш. Дуба дать. Вернее, закимать. И сечь сеансы? Вот и трандец. Какой приход накроет, Какие я галюники словлю, Когда на ногу бирку мне наденут?

Комментарии

жужжать – так я перевёл слово «быть» (в смысле «существовать», «жить»). И это правильно. Жужжать – значит пытаться походить на блатного, подражать «чёрным» зэкам, то есть отрицательно настроенным по отношению к администрации. Жужжащие подражают бродягам в манере говорить, держаться и проч. «Я жужжу!» – говорит такой зэк, подразумевая, что он блюдёт блатные законы и правила.

заморочка – вопрос, проблема.

в падлу – позорно, стыдно.

отбуцканый – побитый (ногами).

оборотку дать – оказать сопротивление, дать сдачи.

мясня – кровавая драка, резня на смерть.

захороводить – устроить, начать.

непруха – невезение.

расшлёпать – уничтожить (в прямом смысле – расстрелять).

завести хвоста – или «откинуть хвост»: умереть.

отъехать – потерять сознание, отключиться.

просекать – понимать.

браслеты – наручники.

повязать – связать.

ливерка – внутренности человека. В широком смысле – организм.

мориловка, сосаловка, Загиб Петрович – вообще это стадии мучений физических, телесных. Таких стадий зэки различают несколько. По степени нарастания следуют сосаловка (голод), мориловка (голод до истощения), гнуловка (насилие над арестантом с целью заставить его отказаться от своих убеждений, сделать покорным, забитым), доходиловка (дистрофия, ожидание близкого конца), загибаловка (смерть). Она же загиб, она же Загиб Петрович.

финиш – конец.

дуба дать – умереть.

закимать – или «закемарить»: заснуть.

сечь сеансы – наблюдать приятные картины. Например, голую женщину на фото, в кино или в натуре.

трандец – конец, вот и всё.

приход – состояние блаженства, наслаждения.

галюники – галлюцинации.

на ногу бирку надеть – то есть похоронить.

Несколько избранных переводов

Александр Пушкин. Я с вас тащился; может, от прихода

Я с вас тащился; может, от прихода Ещё я оклемался не вконец; Но я не прокачу под мурковода; Короче, не бздюме – любви звиздец. Я с вас тащился без понтов кабацких, То под вальтами был, то в мандраже; Я с вас тащился без балды, по-братски, Как хрен кто с вас потащится уже.

Комментарии:

тащиться с кого-то – восхищаться, удивляться, быть в восторге.

приход – в данном контексте: состояние блаженства, прострации, наслаждения; часто так говорят о состоянии кайфа у наркоманов. Нередко так говорят о крайнем возбуждении, вспышках агрессивности: «у тебя что, приход?!»

мурковод – человек, который «водит мурку», то есть затягивает время, проявляет нерешительность, колеблется. В блатном жаргоне – с 20-х годов этого века. Поначалу использовалось в значении – отвлекать сыскного агента Московского уголовного розыска, зная о слежке, бесцельно водить его за собой. «Мурками» назывались сотрудники МУРа. Существовала даже поговорка – «Урки и мурки играют в жмурки».

прокатить под мурковода – зарекомендовать себя «мурководом». Прокатить под кого-то значит заслужить негативную характеристику; например, «прокатить под балабола» – показать себя безответственным болтуном, не отвечающим за свои слова.

не бздюме – не бойтесь (от «бздеть» – бояться).

звиздец – конец (эвфемизм от «пиздец»).

понты – игра на публику, рисовка, вызывающее поведение.

вальты – серьёзные отклонения в психике; «быть под вальтами», «вальты накрыли», «вальтануться» – взбеситься, сойти с ума, потерять над собой контроль и проч. Неправильное написание – «вольты». «Вальты» – это неграмотное множественное число от «валет». «Валет» на жаргоне – ненормальный человек.

мандраж, мандраже – состояние нервного напряжения от какого-нибудь перевозбуждения, когда человека мелко трясёт. Из цыганского.

без балды – без дураков, честно, искренне.

ЛЕРМОНТОВ. «На смерть Поэта»

Кранты жигану

Урыли честного жигана И форшманули пацана, Маслина в пузо из нагана, Макитра набок – и хана! Не вынесла душа напряга, Гналых базаров и понтов. Конкретно кипишнул бродяга, Попёр, как трактор… и готов! Готов!.. не войте по баракам, Нишкните и заткните пасть; Теперь хоть боком встань, хоть раком, — Легла ему дурная масть! Не вы ли, гниды, беса гнали, И по приколу, на дурняк Всей вашей шоблою толкали На уркагана порожняк? Куражьтесь, лыбьтесь, как параша, — Не снёс наездов честный вор! Пропал козырный парень Саша, Усох босяк, как мухомор! Мокрушник не забздел, короста, Как это свойственно лохАм: Он был по жизни отморозком И зря волыной не махал. А хуль ему?.. дешёвый фраер, Залётный, как его кенты, Он лихо колотил понты, Лукал за фартом в нашем крае. Он парафинил всё подряд, Хлебалом щёлкая поганым; Грозился посшибать рога нам, Не догонял тупым калганом, Куда он ветки тянет, гад! … Но есть ещё, козлы, правилка воровская, За всё, как с гадов, спросят с вас. Там башли и отмазы не канают, Там вашу вшивость выкупят на раз! Вы не отмашетесь ни боталом, ни пушкой; Воры порвут вас по кускам, И вы своей поганой красной юшкой Ответите за Саню-босяка!

Комментарий:

урыть – убить, уничтожить. Одно из любимых слов уголовников.

честный, честняк, чеснок – уважительное определение в уголовно-арестантском мире: «честный вор», «честный пацан», «честный арестант» и проч. Другие подобные эпитеты: «достойный», «правильный», также – «праведный».

жиган – отчаянный, дерзкий, «горячий» преступник, уголовник. Положительная характеристика. В арго слово пришло из русских говоров, где корни «жиг», «жёг» связаны со значениями «палить», «гореть», «производить чувство, подобное ожогу», а также с нанесением болезненных («жгущих») ударов. И слово «жиган» первоначально связано с огнём (кочегар, винокур, человек, запачкавшийся сажей), позже – с «горячими» людьми (плут, озорник, мошенник).

В уголовном мире царской России «жиганы» были одной из самых уважаемых каст. В каторжанской иерархии, по свидетельству одного из исследователей преступного «дна» дореволюционной России, писателя и журналиста А.Свирского, «жиганы» относились к высшему разряду – «фартовикам», причём к «сливкам» «фартового» общества.

И до сих пор в сознании шпанского братства жиган – удалец, герой, сорви-голова.

форшмануть – обесчестить, оклеветать.

маслина – пуля.

макитра – голова.

гнилые базары – нехорошие разговоры.

понты – притворство, показуха, лицемерие.

конкретно – серьёзно, резко, бескомпромиссно. «Конкретный» – так определяют человека, который не занимается болтовнёй, а быстро, чётко делает дело. Особенно часто говорят так и о суровых людях, умеющих скоро и жёстко разобраться со своими недругами: «это – пацан конкретный».

кипишнуть – возмутиться, устроить скандал, поднять голос против кого-либо.

попёр, как трактор – чаще говорят «попёр, как трактор по бездорожью», «переть по бездорожью»: то же, что «переть буром» – напролом, не думая о последствиях, не боясь никого, отчаянно.

масть легла – так вышло, такая судьба.

беса гнать – лгать, болтать пустое, обманывать.

по приколу – ради смеха, под настроение, по прихоти.

на дурняк – рассчитывая на чьё-то простодушие или глупость.

шобла – компания, сообщество, группа подельников.

уркаган, урка, уркан, уркач – опытный уголовник. Из жаргона сибирской каторги, от искажённого «урки» – уроки, дневные рабочие задания для ссыльнокаторжных.

толкать порожняк – говорить пустое, ерунду, бессмыслицу. Заимствовано из жаргона железнодорожников.

куражиться – веселиться, радоваться, гулять. Также – издеваться над кем-то, насмехаться. От французского «кураж» – отвага.

лыбиться, как параша – широко улыбаться. Вообще «лыбиться» – грубо-просторечная лексика. Но приведённый выше фразеологизм – чисто босяцкое выражение.

наезды – нападки.

козырный – см. комментарий к Некрасову.

мокрушник – см. комментарий к Дж. Родари.

забздеть – перепугаться, дать слабину.

лох – см. комментарий к «Евгению Онегину».

отморозок – преступник «без понятий», не знающий никаких границ, лишённый даже зачаточных представлений о справедливости, чести, легко идущий на пролитие крови, убийства. Существуют также фразеологизмы типа «мозги отморожены», «глаза отморожены».

волына – пистолет. Из казачьих говоров, где «волына» – ружейный ремень.

А хуль ему? – а что ему?

фраер – см. комментарий к Тютчеву.

залётный – чужой, нездешний. На уголовном сленге также – «гастролёр».

кент – друг, приятель.

колотить понты – в данном случае: красиво проводить время, бездельничать, также – работать на показуху, на имидж.

лУкать, лукаться – чего-либо искать, вызнавать, бродить в поисках; в блатном жаргоне – из русских говоров.

фарт – счастье, удача.

парафинить, лить парафин – обливать грязью, клеветать, унижать.

хлебалом щёлкать – в данном случае: безответственно болтать.

посшибать рога – избить, лишить авторитета; примерно то же, что «башку оторвать». Особенно нетерпимо такое оскорбление ещё и потому, что человека относят к породе «рогатых». Сравнение с рогатым скотом в жаргоне чрезвычайно унизительно: «чёрт», «демон», «демонюга», «козёл», «бык», «рогомет», «олень» и проч.

догонять – понимать.

калган – голова.

ветки – руки, кисти рук, пальцы.

козёл – страшнейшее оскорбление в уголовно-арестантском мире.

правилка – судилище, сходка, на которой воры или «авторитеты» обсуждают серьёзный проступок уголовника.

спросить, как с гада – убить или (в лучшем случае) тяжело искалечить. За проступок с босяка или вора могут либо «спросить, как с гада», либо «спросить по-братски», то есть ограничиться ударом или затрещиной («дать почувствовать братскую руку»).

башли – деньги, соответственно башлять – платить.

отмаз – оправдание.

канать – проходить, удаваться; «не канает» – не проходит.

выкупить – понять, разоблачить.

на раз – тут же, сразу.

ботало – язык (чаще – дурной язык).

пушка – пистолет.

красная юшка – кровь.

Иван Крылов «Волк и Ягнёнок»

Ягнёнок с бодуна затеял опохмелку. Но вот непер: набил с кентами стрелку, А возле пивняка позорный рыскал Волк. Ягнёнку хочет он порвать на попе целку, Но, по понятиям желая всунуть ствол, Берёт на понт: «Овца, куда ты роги мочишь? Помоишь кругаль мой, судьбу-злодейку дрочишь! За борзость такову Очко на тряпки я тебе порву!» «Не в падлу честному бродяге, Но я скажу по-братски, без базла, Что свой шмурдяк глушу я из горла, К тому ж из личняковой фляги, И не фиг на меня крошить батон». «Так я ещё и бесогон! Животное! ты загрубил по-конски! Але-мале, городовой японский, — Мне помнится, ещё в запрошлый год Ты здесь грозился поиметь мой рот». «Да я откинулся из зоны в понедельник», — Ягнёнок гонит. «Значит, твой братан». «По жизни я голимый сирота». «Короче! кореш твой или подельник. Семейник, зема твой или шиха – Вы все позорной масти И пайку кровную готовы рвать из пасти, — Но я вам выверну наружу кендюха!» «Да я не при делах…» – «Нишкни, не надо трёпа! Мне стремно косяки считать твои, урла! Ты виноват уж тем, что у тебя есть жопа!» Сказал – и отодрал Ягнёнка, как козла.

Комментарий:

БОДУН – состояние похмелья; от русского «бодун» – «скотина, изваженная бодаться» (Даль). То есть человек в таком состоянии бодает стены…

НЕПЁР – невезение.

СТРЕЛКА – встреча; «набить (или – забить) стрелку»: назначить встречу.

ПИВНЯК – в просторечии так называют пивное заведение.

ВОЛК ПОЗОРНЫЙ – традиционное ругательство уголовников.

ПО ПОНЯТИЯМ – то есть соблюдая все формальности, «законно».

СТВОЛ – фаллос.

БРАТЬ НА ПОНТ – брать на испуг, пытаться подавить морально.

ОВЦА – традиционное оскорбление в уголовном мире; так обзывают человека, не умеющего за себя постоять, слабого.

РОГИ МОЧИТЬ – лезть куда не следует.

ПОМОИТЬ – делать «нечистым», неприкасаемым. Это действие может относиться как к предметам, так и к людям. «Запомоенным» предмет может стать в случае, когда им пользуется (или просто его касается) изгой – пассивный педераст в зоне, «чушкарь» (зэк, который не следит за собой)…

КРУГАЛЬ – кружка. В местах лишения свободы кружку часто также называют «зэчка», большую кружку, в которой заваривают чай, – «чифирбак», стакан – «аршин».

ДРОЧИТЬ СУДЬБУ – испытывать судьбу.

БОРЗОСТЬ – наглость.

ОЧКО – заднепроходное отверстие.

НА ТРЯПКИ РВАТЬ – традиционная формула угрозы в уголовном мире: «порву жопу на портянки!», «порву жопу на немецкий знак!», «порву жопу на лимонные дольки!» и проч.

НЕ В ПАДЛУ – не в обиду.

ЧЕСТНЫЙ БРОДЯГА – уважаемый зэк, у которого за плечами несколько сроков.

ПО-БРАТСКИ – доверительная формула обращения: «слышь, чисто по-братски – передай шлюмку» и т д. Таким образом подчёркивается, что собеседника не хотят оскорбить словом или просьбой.

БЕЗ БАЗЛА – в данном контексте: без лишних разговоров.

ШМУРДЯК – паршивое вино.

ГЛУШИТЬ ИЗ ГОРЛА – пить прямо из горлышка сосуда (бутылка, графин, фляга и проч.).

ЛИЧНЯКОВЫЙ – личный, собственный.

НЕ ФИГ – незачем, нечего.

БАТОН КРОШИТЬ – то же, что «бочку (балан, баллон) катить», «пивом дышать» и т д.: приставать к кому-либо, вызывать на конфликт, намеренно создавать острую ситуацию.

БЕСОГОН – враль, пустослов.

ЖИВОТНОЕ – презрительная характеристика человека, в котором нет ничего святого, никаких понятий о чести и совести. В отличие от «отморозка», «животное» не обязательно агрессивно.

ЗАГРУБИТЬ – совершить грубую ошибку, оскорбить кого-либо.

ПО-КОНСКИ – самым хамским, гнусным образом, грубо и подло: «ты что, по-человечески не догоняешь, по-конски объяснить?!»

АЛЁ-МАЛЁ – обращение, попытка привлечь внимание и проч.: «але-мале, иди сюда!».

ЯПОНСКИЙ ГОРОДОВОЙ! – восклицание, выражающее ужас, удивление, восхищение и проч.

ПОИМЕТЬ – в данном контексте: изнасиловать.

ОТКИНУТЬСЯ – освободиться.

ГНАТЬ – в данном контексте: говорить.

ГОЛИМЫЙ – жалкий, несчастный.

КОРЕШ, корешок, корифан, керя, кирюха – друг, приятель.

ПОДЕЛЬНИК – соучастник.

СЕМЕЙНИК – член «семьи», сообщества осуждённых в местах лишения свободы, объединившихся по принципу взаимной симпатии.

ЗЁМА – земляк.

ШИХА, шоха – «шестёрка», холуй, подручный.

КРОВНАЯ ПАЙКА – также: «положняковая пайка», «наркомовская пайка» – положенная арестанту по закону норма довольствия; традиционно – норма выдачи хлеба.

КЕНДЮХИ, кендюха – внутренности.

НЕ ПРИ ДЕЛАХ – не имею понятия, это ко мне не относится.

НИШКНУТЬ – заткнуться, молчать.

СТРЁМНО – противно, не по сердцу, не хочется.

КОСЯК – в данном контексте: ошибка, просчёт, недостойный поступок.

УРЛА – подросток, малолетка.

ОТОДРАТЬ – совершить половой акт в качестве активного партнёра.

Франсуа Вийон

Один из любимых моих поэтов, отчаянный босяк, гуляка и романтик ХV века Франсуа Вийон создал одиннадцать баллад на языке французских уголовников – кокийяров. До сих пор даже в самой Франции эти тексты до конца не переведены на «нормальный» литературный язык и не поняты. Русские переводчики не раз подступались к ним, но, честно говоря, безуспешно. Эти баллады перевели Е. Кассирова и Ю. Корнеев, однако, к сожалению, они практически не знают русского уголовного арго, и их переводы отличаются искусственностью и фальшью. А ведь знать жаргон – это не просто быть знакомым с лексикой преступного мира. Язык «блатных» – особая эмоционально-экспрессивная система, его надо чувствовать. Иначе ничего, кроме «фуфла», не выйдет. Что нам и продемонстрировали наглядно названные выше переводчики (не в обиду им будь сказано; это не вина их, а беда).

Я попытался переложить моего старого знакомца Вийона на современный русский уголовно-арестантский жаргон – переложить со смаком, с куражом, так, как он, по моему мнению, написал бы это сам. Надеюсь, Франсуа остался бы доволен моим переводом.

Баллада

Наш Парижопск – не город, а малина, Один облом – повсюду мусорнЯ. Не в падлу кипишнуть: «А ну, пошли на…!», Да сволокут на кИчу (вот же блин, а!), До пАмарок отбуцкают меня. Что понту в кураже, когда по роже Размажут весь кураж? Калган – дороже. А то пришьют нахалку, и аля- Улю! Хоть зашибись – а всё же Зависнешь в пЕтле, как в ноздре сопля. Пускай жужжит баклан: «Гляди на нас, мол, — Такая крутизна, что будь здоров!» Я, братанЫ, не стал бы даже на спор Искать на нос понос, на жопу насморк – Я не люблю дешёвых зехерОв. Но если легаши тебя накрыли И у тебя написано на рыле, Что ты щипнул не одного шмелЯ – Гаси их, псов, и отрывайся! Или Зависнешь в петле, как в ноздре сопля. А ежели вам ласты повязали – Косите под голИмого лохА! Гоните им, что вы не при базаре, Что вовсе не винта вы нарезАли, А дёргали подальше от греха. А тех, кто трёт бузу со следакАми, Я называю просто мудаками – Для мусорОв мы всё равно что тля: Потуже сдавит узел на аркане – Зависнешь в петле, как в ноздре сопля. Пусть шпанский принц блатнее короля, С ним ты тряхнёшь любого куркуля, Но если вломит кто-то опосля – Тогда, народ парижский веселя, Зависнешь в петле, как в ноздре сопля.

Комментарии:

ПАРИЖОПСК – в оригинале Вийон даёт жаргонное название Парижа на языке французских уголовников – кокийяров. Русские переводчики попытались перевести это название на отечественный жаргон. Е. Кассирова назвала французскую столицу «Париженцией», Ю. Корнеев – «Паруар». На мой взгляд, ни одна, ни другая «погремуха» не соответствуют ни «блатному» словотворчеству, ни «босяцкому» куражу. От них за версту несёт чем-то «лоховским». «Парижопск» – вот это самое то, это – по-нашему!

МАЛИНА – здесь смешение простонародного значения «малина» (сладкая жизнь) и жаргонного «малина» (притон).

ОБЛОМ – серьёзная неприятность, крушение надежд.

МУСОРНЯ – множественное число (вернее, общий род) от «мусор» – сотрудник правоохранительных органов.

НЕ В ПАДЛУ – не позорно, достойно, «по понятиям».

КИПИШНУТЬ – поднять шум, возмутиться, устроить скандал.

КИЧА, кичман – тюрьма.

ДО ПАМАРОК – до бессознательного состояния; «памарки отбить» – избить до одурения.

ЧТО ПОНТУ – что толку.

КУРАЖ – смелость, бравада, бесшабашность.

КАЛГАН – голова.

ПРИШИТЬ НАХАЛКУ – нагло обвинить в неблаговидном поступке (преступлении), которого человек не совершал.

АЛЯ-УЛЮ – междометие, выражающее очень быстрое совершение какого-либо действия: «лох вертухнулся, а гаманец уже – аля-улю!» (т е. кошелёк испарился).

ХОТЬ ЗАШИБИСЬ – хоть тресни, хоть головой об стенку бейся и пр.

ЖУЖЖАТЬ – см. примечание к монологу Гамлета.

БАКЛАН – см. примечание «бакланье» к Некрасову.

КРУТИЗНА – сила, значимость, представительность.

ДЕШЁВЫЙ ЗЕХЕР – примитивная попытка произвести впечатление, также – грубая, неумная уловка, хитрость.

ЛЕГАШ – полицейский, милиционер, сотрудник охраны правопорядка.

ЩИПНУТЬ – украсть из кармана.

ШМЕЛЬ, чмель – кошелёк.

ГАСИТЬ – отключать ударом, также – убивать.

ПЁС – грубое оскорбление.

ОТРЫВАТЬСЯ – убегать, скрываться.

ЛАСТЫ ПОВЯЗАТЬ – арестовать, скрутить руки.

КОСИТЬ – притворяться, выдавать себя за кого-то.

ГОЛИМЫЙ ЛОХ – полный простофиля, совершенный болван, правопослушный и доверчивый обыватель.

ГНАТЬ – здесь6 врать.

НЕ ПРИ БАЗАРЕ – не имеет отношения к делу.

ВИНТА НАРЕЗАТЬ – убегать (часто в смысле – скрываться с места преступления).

ДЁРГАТЬ – быстро уходить, убегать.

ТЕРЕТЬ БУЗУ – скандалить, нарываться на неприятности, спорить.

СЛЕДАК – следователь.

АРКАН – распространённое словечко в уголовном арго. Оно означает безвыходное положение, когда ты находишься в зависимости. Чаще всего – когда арестовали «менты». «Накинуть аркан» как раз и значит – арестовать. «Водить на аркане» – иметь влияние на «уркагана», на арестанта, легко управлять им, «держать на поводке». «Сдавить аркан» – припереть к стенке при помощи улик и доказательств, разоблачить.

ШПАНСКИЙ – принадлежащий к «шпане», то есть к профессиональным уголовникам. Слово «шпана» в воровском языке не имеет негативно-уничижительного оттенка, в отличие от языка правопослушных граждан.

БЛАТНЕЕ – более уважаемый в уголовном сообществе, имеющий больший авторитет.

ТРЯХНУТЬ – ограбить или обокрасть.

КУРКУЛЬ – в просторечии: жадный, прижимистый, состоятельный человек.

ВЛОМИТЬ – донести на кого-то.

Владимир Маяковский. Стихи о советском паспорте

Я волком бы выгрыз бюрократизм. К мандатам почтения нету. К любым чертям с матерями катись любая бумажка. Но эту… По длинному фронту купе и кают чиновник учтивый движется. Сдают паспорта, и я сдаю мою пурпурную книжицу. К одним паспортам – улыбка у рта. К другим – отношение плёвое. С почтеньем берут, например, паспорта с двуспальным английским левою. Глазами доброго дядю выев, не переставая кланяться, берут, как будто берут чаевые, паспорт американца. На польский – глядят, как в афишу коза, на польский – выпяливают глаза в тугой полицейской слоновости – откуда, мол, и что это за географические новости? И не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав, берут, не моргнув, паспорта датчан и разных прочих шведов. И вдруг, как будто ожогом, рот скривило господину. Это господин чиновник берёт мою краснокожую паспортину. Берёт – как бомбу, берёт – как ежа, как бритву обоюдоострую, берёт, как гремучую, в 20 жал, змею двухметроворостую. Моргнул многозначаще глаз носильщика, хоть вещи снесёт задаром вам. Жандарм вопросительно смотрит на сыщика, сыщик на жандарма. С каким наслажденьем жандармской кастой я был бы исхлёстан и рАспят за то, что в руках у меня молоткастый, серпастый советский паспорт. Я волком бы выгрыз бюрократизм. К мандатам почтения нету. К любым чертям с матерями катись любая бумажка. Но эту… Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза. Читайте, завидуйте, я – гражданин Советского Союза.

Стихи о совковой ксиве

Я, старый волчара, порвал бы пасть любой протокольной роже. Братва, мне любая правИла не в масть, любая портянка. Но всё же… Майдан на банУ. Внутрях – караул! — Ментяря поганый топает. Ксивы ломят. И я аусвайс пихнул, в цвет с обезьяньей жопою. Стремные ксивы мент облажАл. Пасть лыбит на вытеркие. Как член губами, клешнёй зажал ксивенку с английским левою. Шнифтами хавая, охерев от импортного засранца, берут, как будто на лапу грев, ксиву американца. Польскую ксиву рисуют в упор – козёл, ты, в натуре, не «польский вор»?! — и пялят зенки блевотные: с каких ты, чурка, спустился гор, откуда выполз, животное? Хлебалом щёлкая, бормоча: да ну эту перхоть в пень! — шмонают лениво разных датчан и шведскую шелупень. И вдруг на ментовской морде лица хАвальник перекосило. М а цает мусор с мандр а жем в мальцАх мою красножопою ксиву. Как хер на бритву надулся, как на дубореза – покойник, в блудную вляпался мент – голяк! – , попал, как хрен в рукомойник. Носильщик давит маяк, готов шмотье тусануть, не обхаяв. Конвойные псы глядят на ментов, ментяры на вертухаев. Готовы бы матку вывернуть мне, да бздят, что срок припаяется, козырная ксива моя мусорне – будто серпом по яйцам. Я, старый волчара, порвал бы пасть любой протокольной роже. Братва, мне любая правила не в масть, любая портянка. Но всё же… Я ксиву свою достаю из шкер, а не просто болт бестолковый. Секите, хавайте, вот вам хер, я – дуролом совковый.

Комментарии:

ВОЛЧАРА – опытный, жестокий уголовник или арестант. Когда хотят оскорбить, говорят: волк позорный (особенно по отношению к ментам). А если зк олько с виду матёрый, а по характеру хлипкий, скажут – волк тряпочный.

ПАСТЬ ПОРВАТЬ – популярная угроза.

РОЖА ПРОТОКОЛЬНАЯ – физиономия, которая не внушает доверия, хоть сейчас же без всяких улик на него протокол составляй.

ПРАВИЛА – паспорт. Справила – справка об освобождении (или любая другая). Не путать со словом «правИло»! Правило – это нож. А «правилка» – это вовсе не маленький паспорт, как вы могли бы предположить, а суд босяцкий над провинившимся. Если вина подтвердится. То часто уркагана сажают на ножи. Вот потому-то нож и называют – правило.

ПОРТЯНКА – исписанная бумага. Документ, письмо, жалоба и прочее.

МАЙДАН – в данном случае: поезд. Вообще же так могут называть и большой называть и большой чемодан, и площадь привокзальную. А на очень старой «фене» майданом называли ещё и место для игры в карты (поговорка была – «Талан на майдан!», так удачи желали).

БАН – вокзал. Из немецкого (Bahn – железнодорожный путь, Bahnhof – вокзал).

МЕНТЯРА ПОГАНЫЙ – одно из самых популярных определений работника правоохранительных органов. «Мент» относится и к милиции, и к тем, кто служит в уголовно-исполнительной системе, ходит в «зелёнке» (военная форма). «Мент цветной» – только милиционер.

АУСВАЙС – паспорт. Из немецкого.

ПИХНУТЬ – в данном контексте: сунуть, ткнуть.

КСИВА, КСИВЁНКА – в этом контексте: паспорт. Ксиву ломать – проверять документ. Ксиволомка – проверка документов.

ОБЛАЖАТЬ – осмеять, поиздеваться.

ПАСТЬ ЛЫБИТЬ – улыбаться.

ВЫТЕРКА – в данном контексте: паспорт. Вообще – любой документ. Вплоть до трамвайного билета. Поначалу имелись в виду поддельные документы, где стирали одни данные, а вписывали другие.

КЛЁВЫЙ – хороший. Ещё из офенского языка.

КЛЕШНЯ – пятерня. Она же – краб. Заимствование из морского сленга.

ШНИФТЫ – глаза.

ХАВАТЬ – есть, поедать.

НА ЛАПУ БРАТЬ – брать взятку. Хотя в лагерях правильнее прежде считалось – «брать лапу», «лапу дать», «лапу дрюкнуть».

ГРЕВ – в этом случае: подношение. А вообще – конкретная помощь чем-либо (чаще всего – тайная): продуктами, куревом, спиртным, наркотой, деньгами и проч. Греть босяка – помогать всем этим зэку, который «страдает за идею».

РИСОВАТЬ – разглядывать тщательно. А срисовать – увидеть и запомнить.

КОЗЁЛ – оскорбление в зоне страшнейшее.

ПОЛЬСКИЙ ВОР – сейчас большинство арестантов и не в курсе, что такая масть была. А мне старые каторжане рассказывали. В 39-40-м годах, когда Советы оттяпали Прибалтику и часть Польши, они получили в наследство тамошних уголовников, которые позже стали, естественно, смешиваться в тюрьмах и лагерях с нашими. Но у этих новичков были свои понятия, которые с нашими воровскими никак не стыковались. «Поляки» считали нормальным работать за «колючкой», сотрудничать с администрацией, занимать тёплые местечки бригадиров, нарядчиков, поваров и т д. – короче, быть «придурками» (т е. теми, кто искал лёгкого труда). А для российских блатных такое поведение было позором. Ну, «поляки» и «русаки» пытались друг друга обратить каждый в свою веру (вплоть до поножовщины), но каждый так при своём и остался. Но с тех пор российский уголовный мир к «польским ворам» относился с огромным презрением, за людей их не считал. Даже в «сучьей войне», когда резали прислужников администрации из числа бывших блатных, «поляков» обычно не трогали. Брезговали.

ЗЕНКИ ПЯЛИТЬ – таращить глаза.

ЧУРКА – нерусский человек. Что Кавказ, что Средняя Азия. Часто добавляют – «чурка нерусская». А Среднюю Азию называют Чуркестан (иронич. переделка слова Туркестан).

ЖИВОТНОЕ – грубое оскорбление. То есть человека ставят не выше безмозглой твари.

ХЛЕБАЛО – рот, лицо. Хлебалом щёлкать – стоять раззявив рот.

НУ ЕГО В ПЕНЬ – чёрт с ним, незачем связываться. Народное.

ПЕРХОТЬ – незначительные, мелкие людишки.

ШЕЛУПЕНЬ – она же шалупень, она же шелупонь: в общем, то же, что и перхоть. Народное.

ШМОНАТЬ – обыскивать. Шмон – обыск. Отшмонать – забрать при обыске, но официально. Зашмонать – тоже забрать при обыске, но «для сэбэ», присвоить.

МОРДА ЛИЦА – ироническое зэковское выражение, популярное нынче в простонародье.

ХАВАЛЬНИК – то же, что хлебало.

МАЦАТЬ – щупать, трогать. У евреев есть такие пресные лепёшки – мацА. Когда их едят, то отщипывают кусочки – мАцают.

МУСОР – то же, что мент. От дореволюционного МУС – московский уголовный сыск. А на старой фене было ещё и «мусер» – доносчик, стукач. Это – от древнееврейского.

МАНДРАЖ – он же мандражЕ: дрожь мелкая. Их цыганского.

МАЛЬЦ Ы – пальцы.

НАДУТЬСЯ, КАК ХЕР НА БРИТВУ – козырное зэковское присловье. Так говорят о мрачном, набычившемся человеке.

ДУБОРЕЗ – медик, который вскрывает трупы. А дубарь – это труп. Хотя на Юге так называют холод (синоним – дубняк).

ПОПАСТЬ В БЛУДНУЮ – попасть впросак, в глупое, неясное, двусмысленное положение.

ПОПАСТЬ, КАК ХРЕН В РУКОМОЙНИК – то есть опростоволоситься. Попасть, как кур в ощип. Переделка старого русского присловья «попасть, как чёрт в рукомойник». Из апокрифа о епископе Иоанне Новгородском, которого бес вечно искушал. И однажды, когда этот чертяка даже из рукомойника свою рожу высунул, Иоанн взял да и перекрестил рукомойник. И вылезти оттуда рогатый уже не мог. Тогда Иоанн поставил чёрту условие: или ты меня свозишь на горбу к Гробу Господню в Иерусалим и вернёшь назад к началу обедни, или – будешь весь век в рукомойнике торчать! Тот, понятно, согласился. Такая история. Ну, а арестанты вместо чёрта мужской член подставили. Почему – долгая история. Как-нибудь расскажу.

ДАВИТЬ МАЯК – тайно подавать сигнал.

ШМОТЬЁ ТУСАНУТЬ – перенести или перевезти вещи.

ПЁС КОНВОЙНЫЙ – конвоир или надзиратель, сопровождающий зэков. Вообще – грубое оскорбление.

ВЕРТУХАЙ – конвойники, надзиратели, вообще все люди в форме, которые служат в местах лишения свободы. Раньше в надзиратели и конвойники часто набирали хохлов – украинцев. Они всё время покрикивали на арестантов во время шмонов – «Нэ вертухайсь!» Так и оказались «вертухаями», или просто – «вертухами».

МАТКУ ВЫВЕРНУТЬ – часто уточняют: наизнанку. Значит – расправиться самым жутким образом, семь шкур спустить.

БЗДЕТЬ – бояться.

СРОК ПРИПАЯТЬ – осудить к лишению свободы.

КОЗЫРНАЯ – отличная, прекрасная.

МУСОРНЯ – собирательное от «мусор».

СЕРПОМ ПО ЯЙЦАМ – вызвать болезненное, неприятнейшее ощущение у кого-то поступком, словами и проч. О степени болезненности можете судить по смыслу.

Шкеры – они же шкары. Они же шкирята – брюки.

БОЛТ – мужской половой член.

СЕЧЬ – смотреть.

ХАВАЙТЕ! В данном контексте: нате, подавитесь!

СОВКОВЫЙ – то есть из «Совка», как теперь называют бывший Советский Союз.

Александр Пушкин. «Евгений Онегин»

«Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог, Он уважать себя заставил И лучше выдумать не мог. Его пример другим наука; Но, боже мой, какая скука С больным сидеть и день и ночь, Не отходя ни шагу прочь! Какое низкое коварство Полу-живого забавлять, Ему подушки поправлять, Печально подносить лекарство, Вздыхать и думать про себя: Когда же чорт возьмет тебя!»

II.

Так думал молодой повеса, Летя в пыли на почтовых, Всевышней волею Зевеса Наследник всех своих родных. Друзья Людмилы и Руслана! С героем моего романа Без предисловий, сей же час Позвольте познакомить вас: Онегин, добрый мой приятель, Родился на брегах Невы, Где, может быть, родились вы Или блистали, мой читатель; Там некогда гулял и я: Но вреден север для меня.

III.

Служив отлично-благородно, Долгами жил его отец, Давал три бала ежегодно И промотался наконец. Судьба Евгения хранила: Сперва Madame за ним ходила, Потом Monsieur ее сменил. Ребенок был резов, но мил. Monsieurl'Abbé, француз убогой, Чтоб не измучилось дитя, Учил его всему шутя, Не докучал моралью строгой, Слегка за шалости бранил И в Летний сад гулять водил.

IV.

Когда же юности мятежной Пришла Евгению пора, Пора надежд и грусти нежной, Monsieur прогнали со двора. Вот мой Онегин на свободе; Острижен по последней моде; Как dandy лондонский одет — И наконец увидел свет. Он по-французски совершенно Мог изъясняться и писал; Легко мазурку танцевал И кланялся непринужденно; Чего ж вам больше? Свет решил, Что он умен и очень мил.

V.

Мы все учились понемногу Чему-нибудь и как-нибудь, Так воспитаньем, слава богу, У нас немудрено блеснуть. Онегин был, по мненью многих (Судей решительных и строгих) Ученый малый, но педант: Имел он счастливый талант Без принужденья в разговоре Коснуться до всего слегка, С ученым видом знатока Хранить молчанье в важном споре И возбуждать улыбку дам Огнем нежданных эпиграмм.

VI.

Латынь из моды вышла ныне: Так, если правду вам сказать, Он знал довольно по-латыне, Чтоб эпиграфы разбирать, Потолковать об Ювенале, В конце письма поставить vale, Да помнил, хоть не без греха, Из Энеиды два стиха. Он рыться не имел охоты В хронологической пыли Бытописания земли; Но дней минувших анекдоты От Ромула до наших дней Хранил он в памяти своей.

Мой дядя, честный вор в законе

Мой дядя, честный вор в законе, Когда зависнул на креста, Он оборзел, как бык в загоне, Хоть с виду был уже глиста. Его прикол – другим наука; Но стремно – век я буду сука! Сидеть с «доходом» день и ночь – Ни выпей, ни поссы, ни вздрочь, Какой же, блин, дешёвый зехер Мне с бабаем играть в жмурка, Ему смандячив кисляка, Колёса гнать за делать нехер, Вздыхать и бормотать под нос: «Когда ж ты кони шаркнешь, пёс!» Так думал за баранкой «мерса» По жизни кручёный босяк. В натуре, масть попёрла бесу: Ему доверили общак. Кенты «Одесского кичмана»! С героем моего романа, Чтоб дело было на мази, Прошу обнюхаться вблизи: Онегин, кореш мой хороший, Родился в Питере, барбос, Где, може, вы шпиляли в стос Или сшибали с лохов гроши. Гуляли в Питере и мы. Но чем он лучше Колымы? Пахан его, хоть не шалявый, Но часто, змей, толкал фуфло. Он гужевался кучеряво И загадил всё барахло. Но Женьке обломилась пайка: Его смотрела воровайка, Потом он бегал с крадуном И стал фартовым пацаном. Щипач «Француз», голимый урка, Учил смышлёного мальца В толпе насунуть гаманца, Помыть с верхов, раскоцать дурку, Мог в нюх втереть, чтоб не нудил, И по блядям его водил. Когда ж по малолетству братке В башку ударила моча И повело кота на блядки – Послал он на хер ширмача. Он словно выломился с «чалки»: Обскуб «под ёжика» мочалку, Вковался в лепень центровой – И стал в тусовках в жопу свой. Он гарно спикал или шпрехал, На танцах-шманцах был герой И трезвым различал порой «Иди ты!..» и Эдиту Пьеху. Народ прикинул: чем он плох? Онегин, в принципе, не лох. Мы все бомбили помаленьку; На сердце руку положа, Нас удивишь делами Женьки, Как голой жопою – ежа. Онегин был пацан толковый, По мненью братства воровского, Шпанюк идейный, не блядво: Умел он, в случае чего, Изобразить умняк на роже, Штемпам, которых до фига, Лапшу повесить на рога, — Но фильтровал базары всё же; И так любил загнуть матком, Что шмары ссали кипятком. По фене знал он боле-мене; Но забожусь на жопу я, Он ботать мог по старой фене Среди нэпманского ворья, Припомнить Васю Бриллианта, Вора огромного таланта, И пел, хотя не нюхал нар, Весь воровской репертуар. Блюсти суровые законы, Которыми живёт блатняк, Ему казалось не в мазняк, Зато он мёл пургу про зоны, Этапы и родной ГУЛАГ – Где был совсем не при делах.

Комментарии к «Евгению Онегину»

ВОР В ЗАКОНЕ – он же «законный вор», «честный вор», «законник», «честняк»: высшая масть (каста) в российском преступном мире, вершина уголовной иерархии.

В понимании преступного мира «вор» – это величайший титул, звание, а вовсе не какая-то уголовная «специальность». Сочетание «честный вор в законе», в общем-то, тавтология. Чаще всего говорят просто – «вор». Этого достаточно. Но поскольку Пушкин писал – «дядя самых честных правил», в данном случае перевод можно считать абсолютно адекватным.

ЗАВИСНУТЬ НА КРЕСТА – чаще говорят: «зависнуть на кресте», «упасть на крест», «припасть на крест» – заболеть, попасть в больницу, получить освобождение от врача. Ироническое переосмысление Красного Креста.

ОБОРЗЕТЬ – обнаглеть, озвереть, переходить допустимые границы в общении.

КРУТОЙ – ну, это словечко популярное: грозный с виду, деловой. Сейчас говорят ещё «лютый».

КАК БЫК В ЗАГОНЕ – дурковатый, немного ненормальный.

Есть такая присказка – «Ты вор в законе или бык в загоне?» Вообще быком зовут недалёкого и упрямого человека.

ГЛИСТА – тощий, больной человек.

ПРИКОЛ – странность, также – любимое занятие.

СТРЁМНО – противно, неприятно, тяжело.

СУКА БУДУ – такая формула божбы. Их много, например, «век воли не видать».

ДОХОД – также доходяга: человек в крайней степени истощения, часто при смерти.

ДРОЧИТЬ – сейчас значит «онанировать». А вот у Владимира Даля это просто ласкать, нежить. Дрочёное дитя значило избалованный.

БЛИН – это междометие, слово-паразит, вроде «чёрт возьми».

ДЕШЁВЫЙ ЗЕХЕР – грубая уловка, примитивная хитрость.

БАБАЙ – в данном случае старик (а вообще так называют татар или инородцев из Средней Азии).

ИГРАТЬ В ЖМУРКА – или в жмурки: ожидать чьей-то смерти.

КИСЛЯК СМАНДЯЧИТЬ – сделать кислое выражение лица, печальную физиономию.

ГНАТЬ КОЛЁСА то есть поставлять таблетки.

ЗА НЕХЕР ДЕЛАТЬ – в данном случае: за просто так, впустую. А вообще часто это значит – легко, без усилий.

КОНИ ШАРКНУТЬ – умереть.

ПЁС – также пёс конвойный: грубое обращение.

«МЕРС» – это, понятно, «мерседес».

ПО ЖИЗНИ – то есть в действительности, то, что человек представляет на самом деле.

Уголовник – как артист, ему приходится часто притворяться, играть множество ролей. И бывает, один шпанюк задаёт другому вопрос, чтобы узнать его поближе: «А по жизни ты кто?»

КРУЧЁНЫЙ – опытный, находчивый, наученный горьким опытом.

БОСЯК – почётное определение уголовника.

Ещё с времён царской России. Помните горьковских босяков?

В НАТУРЕ – в данном случае: ну надо же, вот те на. А вообще часто в смысле – действительно, в самом деле.

МАСТЬ ПОПЁРЛА – пошла полоса везения.

БЕС – грубое определение человека, которого не уважаешь.

Вообще негативные определения таких людей связаны с «рогатыми» – бес, демон, чёрт, бык, козёл с разными вариантами. Да, ещё знаменитое гулаговское «ОЛЕНЬ» – рохля, простак.

ОБЩАК – общая касса воровского мира. Общак бывает воровской (это на воле) и зоновский (это в местах лишения свободы).

КЕНТ – друг-приятель; кстати, воровскими сигаретами поэтому часто называют «КЕНТ».

«ОДЕССКИЙ КИЧМАН» – знаменитая урканская песня; её любил исполнять Утёсов.

ДЕЛО НА МАЗИ – всё в порядке.

ОБНЮХАТЬСЯ – узнать поближе.

Например, если два босяка начинают между собой ссору, окружающие примирительно говорят: «Обнюхайтесь!»

КОРЕШ – то же, что КЕНТ.

ШПИЛЯТЬ В СТОС – играть в стос – блатную карточную игру, фактически то же самое, что старорежимный дворянский штосе (см. у Пушкина в «Пиковой даме»).

СШИБАТЬ ГРОШИ – если попросту, грабить. Или обманом вытягивать деньги из простачков.

ПАХАН – в данном случае просто отец.

ШАЛЯВЫЙ – здесь в смысле: не внушающий доверия, готовый на предательство, замаранный.

Но бывало, так называли просто неопытного преступника. Впрочем, слово уже давно устарело, услышишь только от старых каторжан.

ЗМЕЙ – здесь в смысле: хитрюга, ловкач, который легко подставит другого. Кстати, на зоне «змеем» называют киномеханика из зэков. Почему, не знаю.

ФУФЛО ТОЛКАТЬ – значит, проигрывать и не расплачиваться с долгом. Вообще основное значение слова «фуфло» на жаргоне – задница. Если кто не мог расплатиться, он отвечал своим задом. Или становился фуфлыжником – должником. Ещё говорят – двинуть, задвинуть, двигануть фуфло.

ГУЖЕВАТЬСЯ – кутить, гулять в своё удовольствие.

КУЧЕРЯВО – с шиком, с размахом, не стесняясь в средствах.

ЗАСАДИТЬ БАРАХЛО – проиграть все вещи.

ОБЛОМИТЬСЯ – перепасть, достаться.

ПАЙКА – установленная норма продуктов на одного зэка.

ВОРОВАЙКА – воровка, блатнячка.

Ещё шутливо говорят – воровахуйка.

БЕГАТЬ с кем-то – вместе с опытным преступником заниматься промыслом, учиться у него, быть на подхвате.

Ещё говорят: бегать по карманам – совершать карманные кражи; бегать по скачкам – совершать квартирные кражи без подготовки и пр.

КРАДУН – уголовник, который ворует.

В блатном мире ворами называют только тех, кто носит эту масть, то есть высших авторитетов. Других же определяют по «специальности» (домушник, медвежатник, гопстопник) или в целом называют крадунами.

ЩИПАЧ – карманник.

ГОЛИМЫЙ – несчастный, нищий, убогий.

УРКА – представитель преступного мира.

НАСУНУТЬ – украсть, обычно из кармана, сумки, с прилавка.

ГАМАНЕЦ – он же гаман, он же гоманок – кошелёк, проще говоря. А в древние времена так назывался пояс, в котором хранили деньги в дороге.

ПОМЫТЬ С ВЕРХОВ – так карманники говорят, когда обчищают наружные карманы или сумочки, пакеты.

ДУРКУ РАСКОЦАТЬ – или разбить дурку: незаметно раскрыть сумочку для совершения кражи.

В НЮХ ВТЕРЕТЬ – в нос ударить.

БРАТКА – ласковое, дружеское обращение в уголовном мире, наряду с «брат», «братан», «братэлла».

ШИРМАЧ – карманник. От уголовного «ширма» – карман. То же, что «щипач».

ВЫЛОМИТЬСЯ – выскочить, убежать, освободиться и проч.

ЧАЛКА – место лишения свободы (колония, тюрьма и т д.). Также: отбывание срока наказания, то же, что «ходка» – «Это у меня седьмая чалка». Соответственно «чалиться» – отбывать срок наказания. Из морского сленга, где «чалиться» – приставать к берегу.

ОБСКУБАТЬ – грубо постричь.

МОЧАЛКА – в данном контексте: волосы. Часто так называют молодых девиц, а порою – волосы у них, не только на голове, но и на лобке.

ВКОВАТЬСЯ – одеться.

ЛЕПЕНЬ – пиджак. «Лепня» – костюм, «лепешок» – жилет.

ЦЕНТРОВОЙ – отличный, высшего класса.

ГАРНО – украинск. «хорошо». В уголовном мире любят часто вставлять малороссийские словечки; некоторые жаргонные слова и выражения тоже заимствованы из украинского языка («жухать», «вертухаться» и проч.).

СПИКАТЬ – городской сленг: говорить по-английски.

ШПРЕХАТЬ – городской сленг: говорить по-немецки.

«ИДИ ТЫ!…» И ЭДИТУ ПЬЕХУ – перифраз известной шутки о том, что настоящий интеллигент должен отличать Эдиту Пьеху от «Иди ты на хуй!»

БОМБИТЬ – совершать преступления. Можно бомбить лохов – это значит либо грабить жертву, либо красть из её карманов. А можно бомбить хату, лабаз, склад – то есть совершать кражи из квартир и магазинов. Можно бомбить в майдане (в поезде), на бану (на вокзале). Короче, много чего можно.

ПАЦАН – похвальное определение представителя блатного братства. Это даже вовсе не обязательно молодой босяк. Пацанами бывают и люди в возрасте. «Он честный пацан» – говорят о зэке. Это – похвала.

ВОРОВСКОЕ БРАТСТВО – то же самое, что преступный мир. Но в понимании блатном. А в блатном понимании – только те, кто считает себя частью уголовной среды, а не случайные растратчики или осуждённые за бытовые преступления. Поэтому хулиганов, бакланов за настоящих босяков не считают.

ШПАНЮК ИДЕЙНЫЙ – вот это и есть коренной представитель воровского братства, который костьми ляжет за воровскую идею, за блатные традиции.

БЛЯДВО – грубое оскорбление. Вроде суки.

УМНЯК – умное, глубокомысленное выражение лица.

Умняк обычно давят или корчат. Слишком важному парнишке могут сказать: «Возьми полотенце и сотри умняк с рожи».

ШТЕМП, штымп – человек, не имеющий отношения к профессиональному преступному миру, простачок, не знающий уголовных «понятий» и «правил».

То же, что на старом жаргоне «фраер». Синоним – «фуцан». В жаргон через идиш попал из немецкого языка, где «stumpf» – тупой.

ЛАПШУ ПОВЕСИТЬ – ну, это выражение всем знакомо: обмануть, сообщить какую-нибудь чушь.

ФИЛЬТРОВАТЬ БАЗАРЫ – следить за тем, что говоришь, взвешивать каждое слово. Иначе можешь серьёзно ответить.

ШМАРА – девушка, женщина.

ССАТЬ КИПЯТКОМ – приходить в дикий восторг. Ещё говорят – ссать фонтаном.

ФЕНЯ – воровской жаргон. Название это происходит от «офеня». Так называли торговцев-разносчиков в старой России. У них был свой тайный язык. Хотя вообще-то таких языков было много, например, кантюжный – язык нищих, аламанский (то есть «германский» – короче, «нерусский»), языки лирников (бродячих музыкантов) и т д. По фене ботать – разговаривать на воровском жаргоне. Феня есть новая – это которая после войны и в последнее время, и старая, гулаговская. Они здорово отличаются. Да чего там – огромное различие между нашей феней, ростовской, и питерской. Тем более сибирской или уральской. Но вообще нынче так не говорят. Спросишь – «Ты по фене ботаешь?», а тебе ответят «А ты по параше летаешь?». Кстати, прежде ещё говорили «по соне ботать» – это говорить на одесском жаргоне.

НА ЖОПУ ЗАБОЖИТЬСЯ – значит, в случае, если ты оказался неправ, ответишь собственным задом, станешь педерастом.

НЭПМАНСКИЙ ВОР – вор старой закалки, настоящий, который чтит воровской закон и идею, не имеет семьи, не обрастает имуществом, за братву страдает и т д. Сейчас таких мало. Вот были Вася Бриллиант, Бузулуцкий Вася, Малина – те нэпманские.

НАРЫ НЮХАТЬ – сидеть в лагерях или в тюрьме.

БЛАТНЯК – представитель преступного мира. Вообще правильные арестанты не любят, когда их так называют.

НЕ В МАЗНЯК – не нравится, не по нутру. Так вообще-то говорят больше из молодняка городского.

МЕСТИ ПУРГУ – говорить много, бестолково и чаще всего – ерунду.

ЗОНА – колония. Так называют колонию вообще, и внутреннюю её часть – в частности. Например, жилзона, промзона.

ЭТАП – перемещение зэков под конвоем в определённый пункт. Например, из тюрьмы следственной, из изолятора в зону приходит этап зэков, их помещают в карантин, а через определённое время распределяют по отрядам.

НЕ ПРИ ДЕЛАХ – не иметь отношения к чему-то.

Часть вторая

«Попрактиковался»

В местах лишения свободы арестанту запрещено иметь наличные деньги. Вместо них он получает «боны» – специальные чеки на определенную сумму для отоваривания в магазине колонии.

Во время одной из таких «отоварок», когда у окошка «ларька» скапливается толпа зэков, один из них, крепкий работяга из кузнечного цеха Пархом, уже отходя от прилавка с приобретенной жрачкой, поймал за руку ширмача Васеньку, когда тот пытался втихую «увести» (стащить) у него пачку грузинского чая. Ну, понятно, поднял кипиш (скандал)… Бить, правда, не стал: Васенька крутился с так называемыми «черными» – то есть с профессиональными уголовниками, которые в колонии «держали масть».

Поволок Пархом карманника на «разборку» к «положенцу» – зэку, который считается неформальным лидером в колонии (то, что раньше называлось – «пахан»). Так, мол, и так, вот и свидетели есть…

«Положенец» с громкой погремухой Слон замялся. С одной стороны, все ясно. С другой: как ни крути, а Васенька – свой, вся «братва» его знает и по зоне, и по воле… Созвал Слон так называемую «первую пятерку», или «блаткомитет» (вроде зоновского Политбюро). Посовещались, вызывают к себе Пархома и Васеньку.

– Слышь, Пархом, – говорит арестанту «положенец», – ну чего ты? Что за кипиш на болоте, что за шухер на бану[1]? Ты же «мужик» с понятиями. Васенька, конечно, погорячился, мы его поправим. Но и ты должен его понять. Он – «кармаш» по жизни. А «кармаш» – это как пианист, у него пальцы должны быть постоянно в движении, чтобы навыков не потерять. Вот он и «щиплет» помаленьку. Не в обиду, замнем этот базар чисто по-братски…

Вздохнул Пархом и пошел восвояси. Но обиду все-таки затаил…

И через несколько дней, подойдя к Васеньке, мирно курившему во дворе своего отряда, кузнец со всего маху заехал ему по уху! Тот отлетел на несколько метров и отключился. А Пархом взял пачку сигарет и спокойно ушел.

Что тут поднялось! Еще бы: работяга ушатал «честного босяка»! Вызвали тотчас Пархома авторитеты на свою «правилку» (грозный суд): как же ты, такой-сякой, творишь здесь голимый беспредел (откровенное беззаконие)?! На что Пархом вежливо отвечает при скоплении всего арестантского народа:

– Братва, вы же знаете, я второй срок тяну, и все – за гоп-стоп (грабеж на испуг). А у «штопорилы» (грабителя) удар должен быть, как кувалдой. Практиковаться нужно, чтобы навыки не потерять. Вот и приходится когда-никогда треснуть кого ненароком. Так что, не в обиду, замнем этот базар чисто по-братски…

«Я за базар отвечаю!»

Как ни борется администрация мест лишения свободы с карточной игрой, но она продолжает процветать за «колючкой». Много из-за этого случается трагедий, люди попадают в долговую кабалу, становятся «заигранными», чуть ли не рабами… Но бывают и забавные случаи.

…Камера следственного изолятора, рассчитанная максимум на 20 человек, вместила в себя всех 60. Да и те большей частью сгрудились в углу у нар, где идет азартная карточная игра в «буру». На «катране» (место для игры) «катают», то есть играют, двое. Что называется, «лоб в лоб». Один из них – опытный «исполнитель» (профессиональный картежник) по имени Валера, другой – новичок в «хате», горячий кавказец, которого все просто кличут «ара».

Поначалу игра идет с переменным успехом. Валера, что называется, «кидает замануху», давая кавказцу выиграть по-маленькой. Но и невооруженным взглядом видно, что «ара» представляет из себя, как говорят зэки, «булку с маслом» – стопроцентную жертву. В конце концов он проигрывает ловко припрятанные от надзора деньги, клетчатую безрукавку, что была на нем, джинсы и даже модельные лаковые туфли.

– Давай дальше! – азартно кричит он Валере.

– Что – «давай»? Пусть тебе твоя баба дает. Ты чем отвечать будешь? На тебе одни трусы остались. На попку играть?

– Что?! Почему на попку?! У меня в «сидоре» костюм спортивный лежит, его ставлю!

– Э, барахло какое-нибудь! Покажи.

– Что «покажи»? Весь мешок наружу выворачивать? Я отвечаю: еще ни разу не стиранный, я его даже не надевал!

Володя, махнув рукой, соглашается. Знает: если «ара» соврал – спрос будет суровый.

Игроки сгоняли несколько «апсиков» (конов) – и кавказец «вкатил» свой замечательный костюм. Вздохнув, полез в мешок – и извлек на свет жуткое, грязное, замызганное тряпье:

– Вот, держи! Как договаривались!

– Ты что, отморозок?! Оборзел?! Ты из какой помойки этот гнидник выкружил? Ты ж говорил – ни разу не надеванный, не стиранный!

– Слушай, я за свои слова отвечаю! Жена брата положила, да! Что, не видишь – ни разу не стирали? Конечно, я такое на себя не надену! А ты что, наденешь, да?!

«Гаманок»

Один из арестантов со «строгого» режима, Владимир Лужков, рассказал забавную историю.

Когда в 79-м году заморозили[2] в Южном Кузбассе Березовский лагерь особого режима, всех «полосатиков»[3] распихали по строгим зонам. Десятка три бродяг[4] попали на пересылку в Абагур. А как раз перед этим «братва» собрала все свои сбережения (около девятисот рублей) в общак[5] и стала прикидывать: как бы запулить эти бабки в лагерь, чтобы вертухаи[6] не отшмонали[7]? И решили действовать старым испытанным способом: снарядить «торпеду».

Вообще слово «торпеда» имеет в арестантском жаргоне несколько значений. Так, например, зовут подручных у авторитетов. Здоровых и недалеких парней используют для расправы над неугодными зэками или для исполнения других не слишком приятных поручений. Но в нашем случае речь идет о другой «торпеде»: о проносе за «колючку» запрещенных предметов тайным и, я бы сказал, «деликатным» способом. И вот каким.

Собранные купюры были свернуты в тугой рулон, запаяны в целлофан и отданы на хранение некоему Стасу – зэку, шестерившему на «отрицаловку»[8]. И тот эту самую «торпеду»… затолкал себе в задний проход (чтобы не нашли при обыске)!

Привезли «босяков» на пересылку. Тасуются они, ждут этапа на зону. А этапа все нет и нет. Через несколько дней все запасы у пацанов, прихваченные ими с «особняка», кончились. Зовут Стаса:

– Давай бабки доставай – шеметом[9]! Сейчас у шныря[10] жрачкой и чифирем разживемся.

Пошел Стас за ширму, которая отделяет от камеры парашу, попыхтел, вытащил капсулу. Гоп-компания отсчитала нужную сумму, остальное вернула «хранителю»:

– Сховай назад!

Прошло еще несколько дней. Отмеренная сумма была израсходована. Стаса опять погнали за ширму. Тот достал несколько бумажек, остальное – вернул «на место».

Через пару-тройку дней все в очередной раз повторяется. И так – в течение нескольких недель. Бухтит «казначей», но покорно плетется на парашу…

И вот однажды «братва» опять гонит Стаса за новой «дозой». Тот сердито фыркает, но деньги извлекает. Ребята отсчитывают, сколько требуется, а остальное возвращают Стасу:

– Храни, как зеницу ока!

И тут безропотный зэк не выдерживает:

– А может, как зеницу жопы?! Да вы меня задолбали! Я вам что, гаманец[11]?!

Завтрак для президента

Тот же Лужков вспоминал.

Лагерь в поселке Боровое Кемеровской области. Сюда после пятилетней отсидки на «крытой» (в тюрьме) пришел новый «пассажир» – зэк с «пятнашкой на ушах»[12] Володя Мальвинский. За плечами у Володи – уже несколько сроков. Наверное, он сам не знает, где больше пробыл – на воле или по зонам. Во всяком случае, о жизни на свободе он имеет довольно смутное представление.

Как-то, вмешавшись в спор арестантов о «высших материях», Володя гневно хлопнул ладонью по столу:

– Да разве кто из этих гадов, что в Кремле засели, думает о простых арестантах?! Они там, твари, каждый день горох с салом жрут! А мы тут брюквой красноармейской давимся…

«Знаю!»

«Курилка» в отряде. Один из осужденных, новичок, встретил своего земляка, из Таганрога. На зоне это – большое дело, тем более что других таганрожцев в отряде не было.

В общем, начались «базары за вольную жизнь», воспоминания о прошлом. А какие разговоры у «босяков»? Кто с кем бегал (то есть у кого учился воровскому ремеслу), с кем гужевался (пил-гулял), чудил… Короче: «Ты Сеньку-Змея знал?» – «Знал! А ты Петруху Колобка знаешь?» – «А то!»

Тут важно в грязь лицом не ударить. Ведь чем больше «правильных пацанов» у тебя в знакомцах, тем твой вес в глазах собеседника больше. Если даже про кого ты и слыхом не слыхивал – все равно брякни что-нибудь вроде «Было дело, вместе гуливанили у одной телки на хавире[13]»…

Вот и у земляков в курилке завязался примерно такой же разговорчик. Перебрали всех знакомых-незнакомых, вспомнили все, что могли-не могли… Уже в башке гудит, на ум ничего не идет, а остановиться не могут. И тут один другого спрашивает уже по инерции:

– Слышь, а ты знаешь этого?..

– Какого? – уточняет дружбан.

– Да забыл, как там его…

– А где живет?

– Да не помню!

– А с какого он года?

– Да что я, паспорт у него спрашивал?

Пауза. Дружбан морщит лоб. Вспоминает. Наконец, радостно восклицает:

– Знаю! Точняк – знаю!

Шопен для Лопаты

Преступный промысел мало совместим с понятием семейного очага. Не случайно по старым «воровским законам» «истинный босяк» не должен был жениться, иметь свой дом. Конечно, нынче мало кто из уголовников сознательно блюдет эти «заветы». Однако сам образ жизни «крадунов» приводит их в конце концов к потере так называемых социальных связей. От многих отворачиваются родственники, знакомые, уходят жены, отказываются дети…

Потому так много на строгом, тюремном и особом режимах арестантов, как говорится, «без родины и флага» – то есть самих по себе. Некоторые из них, пока здоровы и молоды, не очень тяготятся этим обстоятельством. А если к тому же близким требуется помощь – тут уж арестант триста раз вспомнит, что, как поется в песне группы «Лесоповал»,

Это блажь воровского закона, Но у жулика матери нет.

И всплывает в памяти моей одна история – грустная и смешная одновременно. Случилось это в 80-е годы, когда еще производство в колониях было крепким, а не упало «ниже уровня городской канализации», как говорят «сидельцы». Заработать арестант мог довольно приличные деньги – если, конечно, имел хорошую профессию и вкалывал нормально, то есть относился к касте так называемых «мужиков» – работяг.

Вот такой «мужик» чалился[14] в середине 80-х на одной из ростовских зон. Пахарь отменный, сварщик экстра класса. С рабоче-крестьянским «погонялом» – Лопата. В свои сорок годков – Андрюха Лопата. Бомбанул[15] Лопата в Целинском районе какой-то ларек по пьянке – ну, и подзасекся: попал за «колючку» в третий раз. Бывают такие дурни: и чего, казалось бы, не жить – профессия есть, деньгу неплохую зашибает, а вот поди ж ты – всегда вляпается в блудную[16]. Сам арестант – с Урала, на Дон залетел так, по случаю. За Уральскими горами осталась у Лопаты маманя престарелая, живущая на крохотную колхозную пенсию. Понятно, от такой старушки проку для зэка мало: на свиданку за тридевять земель не потащится (куда уж ей, развалится по дороге), деньжат не пришлет. Наоборот, все от сына ждет весточку да какой-никакой помощи.

Поначалу Андрюха посылал матери небольшие денежные переводы, благо зарабатывал он на промзоне неплохо, на квиток[17] кое-что перепадало. Но случилось так, что сварщику в очередной раз не пофартило. Дернула его как-то нелегкая: решил в воскресный день перекинуться в нарды с милым старичком-узбеком по прозвищу Шайтан-арба. Благообразный мухоморчик с седенькой жидкой бородкой, старичок был майданником[18] со стажем, чаще всего «работал на доверие»: никто из лоховатых[19] пассажиров не мог заподозрить в простодушном азиате опытного «крадуна».

Лопата нарды любил, но на деньги «шпилить»[20] опасался. Жаден был. А тут вдруг что-то нашло. Хороший месяц выдался, вкалывал сварщик на выполнении одного срочного заказа, отвалило ему начальство приличную сумму. И решил пацан покуражить, сел с бабаем[21] «сгонять фишку»[22]. Сел днем, а к вечеру уже оказался у Шайтана в долгах, как в шелках.

– Горачий ты малшик, – сочувственно улыбнулся Лопате старичок. – Шеш-беш[23] – это тебе не шахмат. Зидесь думат надо. Зидесь башка хитрый нужен, а не просто зарики[24] шивырять. А ты посмотри, сколко денги засадил – вай-ме…

– Слышишь, отец, я тебе все отдам, в натуре, – смущенно стал оправдываться Андрюха, чтобы азиат и окружающие не решили, что он «двинул фуфло» (то есть, проиграв, не может расплатиться). – У меня и на счете бабки есть, и ларек, сам знаешь, каждый месяц…

– Щито ты, Андрюша, зачем этот базар пустой? – ласково успокоил Лопату Шайтан. – Я тибе щито, первый день знаю? Ты мужик с понятием, я – тоже не махновец, да? Пусть пока долг молчит. Зачем твой ларек-хорек, никто тибе за жабры не берет. Спокойно паши, будешь просто на мене месячный норма выработки записывать, пажилому чилавеку на чай копейка будет падать…

Это значило, что теперь Лопата должен давать в месяц две нормы: одну – за себя, другую – за Шайтана. А тому как «передовику производства» начислялась зарплата за «трудовые достижения». Короче, попал Лопата в рабство. А кто тебя, братан, заставлял на катран[25] лезть, если у тебя башка под хрен заточена?

С этого дня началась у Лопаты суровая жизнь. Вкалывал, как черт на мельнице. А долгу конца-края нету… Тут еще маманя слезные письма пишет: самой-то мне, сынок, ничего не надо, картошки посадила, соседи молочка всегда дадут, – да вот сестренка твоя, Любаня, шибко приболела по женскому делу, если можешь, пришли какую копейку, больше ждать неоткуда… Раз не ответил Андрей, другой. А старушка письмецо начальству зоны затележила: что, мол, с сыночком моим? Может, беда какая приключилась? Отрядный провел с Лопатой воспитательную беседу: ты мать-то не забывай да сестру больную! На счете у тебя деньги есть, перечисли малость, да гляди – я проверю. Ты ведь, кажется, просился в колонию-поселение…

– Совсем оборзели дуры! – вскипел Лопата, которому пришлось-таки «отстегнуть» денег сестре и матери. – Волнуются они за меня! Мне ихние волнения дорого обходятся! Глядишь, понравится меня казачить[26]! И так уже один чурка[27] на шее сидит…

Решил арестант отбояриться от назойливой родни. Собрал мощную интеллектуальную группировку – Леня Шуршавый, штукатур Арменчик и фотограф зоны Миша Ашкенази, который с гордостью именовал себя венгерским евреем, хотя сам был родом из Ярославля и Венгрию видел только на картинках. Эти «три брата и Лопата» разработали и осуществили оригинальный план, которому суждено было потрясти своей гениальностью всю зону и окрестности…

Магистральная мысль родилась в иудейских закоулках Мишиного мозга, куда он и сам с трудом мог добраться по темным лабиринтам извилин, опрокидывая штативы, расплескивая ванночки с растворителями и путаясь в пулеметных лентах пыльной фотопленки.

– Тебя надо срочно похоронить, – заявил мудрый Миша, выслушав трагическую историю приятеля.

– Ты крышей двинулся?! – подскочил на месте Лопата.

– И шо ты верещишь, как раввин на блудницу? – поморщился фотограф. – Я же ж в фигуральном смысле. Надо ж понимать иронию судьбы. Ты уйдешь из этой жизни с гордо поднятой головой, и друзья у гробового входа уронят скупую слезу на твое остынувшее тело. Но это будет всего лишь красивый понт[28]. Душераздирающий спектакль «Анна Каренина, или Каштанка под паровозом». И в этой драме тебе предстоит исполнить главную роль.

– Какую еще роль?

– Паровоза! Он еще спрашивает, какую роль. Жмурика[29], конечно. Извини, но роль без текста. Главное – вовремя захлопни зенки и укрой свои бледные ноги. А дальше, как в песне, где старушка напрасно ждет сына домой, потому что ей скажут – она зарыдает о безвременной утрате единственного балбеса…

– Я не единственный, – недовольно буркнул Лопата. – У меня сестра есть.

– Так ты шо, предлагаешь и ее похоронить? Я вижу, ты вошел во вкус. Но на первый раз обойдемся без массовки. Не добивай маманю. Дрожащей рукой она вскроет казенный конверт и узнает, что ее сын, Кубышко Андрей Матвеевич, шаркнул кони в далекой донской степи…

– Ага, так тебе цензор и пропустит эту «липу», – возразил Леня Шуршавый. – В лучшем случае – шизняк, а то и месяц БУРа.

– Леня, вот только не надо нас учить, с какого боку кушать мацу, – поморщился Ашкенази. – Через восемь дней отваливает на волю хороший пацан Сергуня Корольков. Выйдет за вахту – и тусанет «малявочку» в первый же почтовый ящик. Я думаю, за это время мы все успеем обстряпать.

– А если маманя не поверит? – засомневался Лопата. – Мало ли что напишут; вдруг перепутали…

– Вот что нас, русских, погубит, так это недоверие к власти, – грустно заметил Миша. – Но раз уж я как большой художник взялся за это дело, декорации доверьте мне.

И через восемь дней хороший пацан Сергуня Корольков уже опускал заветный конверт в почтовый ящик на свободе…

Второе действие спектакля развернулось в той же колонии спустя полтора месяца. Заместитель начальника зоны по воспитательной работе майор Ширко субботним утром сидел в своем кабинете и грустно размышлял о превратностях судьбы, которая заставляет его, только что вышедшего из отпуска, в выходной торчать на дежурстве среди всякого уголовного сброда. Майор, вздохнув, отхлебнул из стакана черного, как деготь, чая, который ласково именуется в зоне «смерть ментам», и в этот момент ему позвонили прямо с КПП – контрольно-пропускного пункта.

– Товарищ майор, тут к вам две женщины просятся на прием…

– Что такое? Какие женщины?

– Мать и сестра осужденного Андрея Кубышко. Они говорят, умер он недавно, хотят узнать какие-нибудь подробности…

– Кубышко умер? Жаль… Стоит на месяц отлучиться, обязательно ждет какая-то поганка. Ладно. Есть там у тебя кто из прапорщиков рядом? Вот пусть сопроводит женщин ко мне в кабинет.

Положив трубку, майор Ширко опять вздохнул. Это был очень печальный майор. По жизни он пробирался, как по вражескому тылу, поминутно опасаясь подорваться на минных полях, попасть под автоматную очередь или оказаться в застенках гестапо. Каждый спокойно прожитый день он заносил в свой геройский послужной список. От судьбы Ширко ожидал только пакостей и удовлетворенно отмечал, что в этих ожиданиях она его не разочаровывает.

Смерть сварщика Кубышко была очередной, хотя и мелкой, подлянкой, подложенной лично майору. Таких специалистов на все зоновское производство имелось лишь двое, причем второй, Мартирос Свосьян, через неделю освобождался по сроку.

– Алло! Второй отряд? Где начальник? Отдыхает после суток, туды его… А это кто? Старшина… Мусин, ты, что ли? Ну-ка, амором[30] ко мне! Я тебе, блин кровавый, дам, что случилось! Это ты мне ответишь, что случилось! Дуй до штаба впереди жопы!

В это время в дверь постучал и одновременно боком протиснулся контролер по надзору прапорщик Пилипко.

– Товарищ майор, я тут вам женщин привел…

– А ну зайди и закрой дверь!

Как только дверь за прапорщиком закрылась, Ширко с праведным гневом прошипел:

– У тебя что, мозги раком встали?! «Женщин вам привел»… Мне женщин приводят в баню на блядки – а сюда посетители на прием приходят! Пригласи.

Готовясь выразить гражданкам свое сочувствие, майор сделал кислое лицо. Особо стараться не пришлось, поскольку в зоне за ним давно закрепилось погоняло Лимон, и частенько в арестантской среде можно было услышать: «Ну чего ты кисляк смандячил[31], как у замполита?»

В кабинет вошли еще достаточно бодренькая пожилая женщина лет шестидесяти – шестидесяти пяти, и другая – высохшая, с поблекшей желтоватой кожей, поникшая и измотанная. Возраст ее определить было невозможно, он колебался от тридцати семи до семидесяти трех. Это была Любаня, младшая сестра Андрюхи Лопаты.

– Здравствуйте. Сочувствую, честное слово, искренне сочувствую. Ваш Андрей был одним из лучших работяг в колонии, мы его готовили к переводу на поселок. И вдруг – такое… Знаете, я сам только что узнал! Я-то всего два дня как из отпуска…

В дверь поскребли – тихо и робко. Затем в щель медленно протиснулась коротко стриженая головенка на тонкой сморщенной шейке. Головенка отдаленно смахивала на черепашью.

– Можно?

– Заходи, Мусин. Да побыстрее, а то сквозняком дверь захлопнет, и без башки останешься. Вы присядьте, пожалуйста, – обратился Ширко к посетительницам. – Ну, Мусин, рассказывай, как же случилось, что вы Кубышку не уберегли.

– Какую кубышку, гражданин начальник? Это не у нас! Это в седьмом, у блатных, кумовья общак хлопнули[32]! Я сейчас сбегаю, отрядного позову…

– Дурочку не валяй. Я про Андрея Кубышко, сварщика вашего.

– А, Лопату… Так его опера выкупили[33], какие-то макли[34] с Шайтаном. Короче, незаконная передача объемов работ. Ну, чурку старого и нарядчика закрыли в ПКТ35, а Андрюхе на первый раз дали пятнадцать суток ШИЗО36.

– Так что, у него из-за этой «пятнашки» разрыв сердца случился, что ли?!

– Почему? Сидит в шизняке, как миленький.

– Как – сидит? Он же умер!

У Мусина от неожиданности отвисла челюсть:

– Ни хуя себе…

– Ты что матюкаешься! Не видишь – здесь женщины!

– Я извиняюсь… Ну вы ж поймите, гражданин начальник: три дня назад видел человека живым, и вдруг – на ногу бирку[37]…

В углу на стуле кто-то ойкнул. Замполит повернулся к мамаше. Та побледнела и готова была хлопнуться в обморок.

– Как же так? – растерянно вопросила дрожащим голосом сестрица Любаня. – Как же вы его видели три дня назад живым, когда он два месяца уж мертвый?

– Какие там два месяца? Я ж говорю: в среду еще был живее всех живых.

– Мусин, ты эти свои приколы брось! – вскипел майор. – У людей такое горе, а ты на юмор припал! Смотри, сейчас отсюда потопаешь прямо в БУР!

– Как же живой? – не унималась Любаня. – У нас и справка о смерти есть, и фотография с похорон.

Замполит насторожился.

– Что у вас есть? Фотография? Разрешите взглянуть.

За двадцать три года, отданные разным зонам в разных концах необъятной России, Игорь Тихонович Ширко ни разу пока не сталкивался со случаем, чтобы похороны зэка удостаивались чести быть запечатленными на фотопленку. Разве что в Перми, на лесоповале, когда через четыре месяца после побега особо опасного рецидивиста Жоры Крокодила в лесу нашли окоченевший труп, криминалисты щелкнули несколько раз место происшествия вместе с дубарем[38]. Но родителям эти веселые снимочки отослать не додумались.

Сестра Андрюхи Лопаты, порывшись, протянула замполиту фотографию и аккуратно сложенный вчетверо листок. Они произвели на майора неизгладимое впечатление.

– Ни хуя себе… – тихо сказал майор.

За его спиной незаметно возник старшина Мусин. Взглянув на фотку, он весело хрюкнул:

– Ёханый бабай[39]! Картина Репина…

В очередной раз глубоко вздохнув, Ширко отхлебнул дегтя, откинулся в кресло и произнес могильным голосом:

– Ну – будем воскрешать?

Дальше события развивались с калейдоскопической быстротой. Встреча обалдевшего Лопаты с маманей и сестрицей, вопли и горькие причитания, громовые речи майора Ширко, разоблачение интеллектуальной троицы, общее собрание зэков, где каждое слово со сцены (на которой понуро торчали «виновники торжества») тонуло в хохоте арестантской публики…

Но что же всё-таки произошло? И что это за таинственная фотография, ошеломившая бедного майора? Чтобы ответить на эти вопросы, перенесемся назад, в тот день, когда «заговорщики» принялись за осуществление своего плана.

Со справкой о смерти все получилось удачно. Бланк нарисовал один талантливый «чернушник»[40]: что ему какая-то «справила», когда он «баксы» на тетрадном листке цветными карандашами так изображает – хоть в обменный пункт беги! Он же и печать поставил, и подпись начальника колонии. Мужик так разошелся, что хотел сварганить заодно справку из морга и свидетельство о кремации – за те же деньги… Но приятели решили, что это будет чересчур.

Текст сочинил Миша, долго припоминая документальные штрихи своей богатой криминальной биографии – «сим удостоверяем», «сообщаем вам», «спешим уведомить» и «доводим до вашего сведения». Получилось убедительно, особенно фраза о том, что «согласно Правилам внутреннего распорядка, тело не может быть выдано родственникам и будет захоронено безымянно».

– Добавь, что после Лопаты не осталось личных вещей, – посоветовал штукатур Арменчик. – А то за личными вещами они могут за сто верст припереться.

Про личные вещи Миша тут же добавил. Но самое главное фотограф приготовил напоследок.

– Маманю надо пожалеть, – сказал сердобольный Миша. – Мать для жулика – это святое. Оставим старушке память о беспутном шалопае. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз прочитать…

Ашкенази решил послать за Уральский хребет фотографию с похорон Андрюхи. Для наглядности. Причем на фотке должны быть запечатлены не только какие-то голимые арестанты, но и высокое начальство.

– Ты что, «хозяина» позовешь или «кума»? – съязвил Леня Шуршавый. – А гроб на «столярке» закажешь?

– Леня, не дрочите на природу, – ласково посоветовал Миша. – Гробик симпатичный я присмотрел, когда позавчера щелкал на промзоне ударное возведение третьего цеха. Там есть шикарное корыто, в котором замешивают раствор. Ну, красный пролетарский кумач мы займем на время у «козлов»[41] (у меня есть коны[42]). А вот с офицерским составом сложнее. Нужна форма, а ее, конечно, у ментов не займешь…

– Почему не займешь? – хлопнул себя по лбу Арменчик. – У нас инженер, капитан, все время в своем кабинете на «промке» форму держит. Приходит в зону – переодевается, уходит – опять переодевается. «Хозяин» его за это уже несколько раз гонял, но тому все по фигу.

– Ты у нас домушник[43], тебе и фомка[44] в руки, – удовлетворенно подытожил Миша.

И вскоре вся компания собралась в помещении строящегося цеха: зашуганный, дрожащий Арменчик с фуражкой и рубашкой раззявы-капитана, Миша с кумачом и фотоаппаратом, Лопата с видом умирающего лебедя и Леня Шуршавый – просто в качестве статиста. Корыто с засохшим раствором взгромоздили на козлы, сверху это сооружение покрыли красной скатертью – и в импровизированный гроб забрался Лопата.

– Скатерку как-нибудь подоткните! – режиссировал возбужденный фотограф. – Придайте контуры! А то получается черт-те что. Ну, не прочитывается гроб, не прочитывается!

– Хуль его читать?! – зарычал раздраженно Лопата. – Это ж гроб, а не «Мурзилка»! Щелкай скорее, а то козлы подо мной трещат!

– Куда щелкать? Арменчик еще форму не напялил! А где штаны, Арменчик?

– Какие штаны, слушай? Тут пока фуражку нес, чуть в свои штаны не наложил! Представляешь, что было бы, если б хлопнули с этим бутором[45]! Ништяк, и так проканает. Мама пожилая, как-нибудь схавает.

– Да-а, видуха… Гусар, ебена мать! Сховайся за козлы, чтоб тебя по пояс не видно было!

– Из-за козлов от меня только фуражка высовывается…

– Лады, стань с краю, как-нибудь скатеркой прикройся. Лопата, шо ты разлегся в корыте, как папа в винограднике? Мослы из гроба на метр торчат!

– А куда мне их деть? Отрубить, что ли?

– Может, Арменчика в корыто положим, а Лопату сделаем мусором? – предложил Леня.

– Идиот! На хрен Андрюхиной мамане вместо ее сына сын армянского народа? Совсем ты, что ли, перегрелся?

В конце концов скрюченного Лопату удалось с горем пополам затолкать в корыто – с подогнутыми коленями, Арменчик притулился сбоку с видом спившегося есаула, Леня Шуршавый изобразил скорбящие массы – и Миша Ашкенази запечатлел на пленке историческое положение во гроб.

Потом эта икона, увеличенная и обрамленная в шикарную рамку, долго висела в кабинете майора Ширко, скрашивая временами тяготы его опасного рейда по минным полям нашей жизни…

Трусы неприкаянные (почти по Чехову)

Однажды в воскресенье какой-то неизвестный хмырь выстирал трусы и повесил их сушиться в локалке[46] шестого отряда. Черные такие трусы, «семейные», трепещут на легком ветерке, как пиратский флаг.

Болтались себе спокойно трусы до вечера, и никто на них не обращал внимания. Пока не подошло время контрольной проверки осужденных. Дело в том, что интимный предмет мужского туалета висел как раз посередине бельевой веревки, протянутой через всю локалку. И когда арестанты медленно и нехотя стали выстраиваться в привычную линию, оказалось, что пиратские трусищи развеваются по центру строя и норовят братски похлопать стоящих зэков по щекам. «Избранники» тут же решили сдвинуть наглую черную тряпку в сторону.

– Что за херня? – недовольно подал голос долговязый Витя Сверчок, к которому трусы были настроены особенно нежно. – Какой мудак развесил здесь этот сраный мадепалам[47]?

– Витек, ты осторожнее с метлой48, – посоветовал стоящий рядом Саня Ёж. – Ты же не знаешь, чьи это штанишки. Можно ненароком в блудную попасть.

Сверчок огляделся по сторонам – не слышал ли кто его реплики —, почесал затылок и культурно, но громко осведомился:

– Братва, чьи трусы?

Народ безмолвствовал.

– Чего ты телишься? – буркнул старичок дядя Федя, мотавший срок за то, что спалил сарай у девки-разведенки («Подмахнула[49] бы, сука, мне разок по-соседски, уважила старого человека… А то пошла надсмешки по станице строить!»). – Сдвинь эти хреновы портки в сторону!

– Тут, батя, вопрос, в какую сторону, – пояснил Саня Ёж. – Одно дело – к мусорке, другое – вправо, к ограде. Конечно, если трусы какого-нибудь «черта»[50] или, скажем, «козлячьи»[51], тогда один расклад. А вдруг их правильный пацан носит? Не так поймет. Тебе бы было приятно, чтоб твое барахло над вонючей урной сушилось?

Федя согласился, что ему это было бы неприятно, и он даже обязательно раскроил бы макитру не в меру инициативному «передвижнику».

– Да чего вы тут трете[52]? – вмешался Игорек Земченко, синий от наколок и сонный от жары. – Эти ланцы-дранцы[53] примороженный[54] наш вывесил, Профессор.

Профессором кликали в отряде тихого интеллигента, страдавшего на воле запоями и гонявшего тихую жену. Все это вылилось в громкое дело, когда ужравшийся Профессор спустил супругу с лестницы. В отряде интеллигент был одним из самых забитых и безропотных «сидельцев».

Сверчок решительно сдвинул трусы в сторону урны.

– Гляди, мужики, как простой захар кузьмич[55] повторяет подвиг Сани Матросова, – с интересом прокомментировал поступок Вити Михалыч – семидесятилетний лагерник с одиннадцатью сроками за спиной, высохший и шершавый, как балан[56] на лесоповале. – Сверчило, ты хоть знаешь, чьи это трусы?

– Профессора нашего.

– Совсем с головой не дружишь? Прикинь: Профессор в них утонет на хрен! Это ж председатель СДП вывесил – чувырло лохматое[57]. Теперь он тебе точняк месяц БУРа сосватает.

– Ёпэрэсэтэ! – засуетился Сверчок и быстро потянул трусы в другую сторону.

Однако и здесь черная тряпица провисела недолго.

– Ну, вы гоните, – снисходительно заметил Костик Червонец, до сих пор со стороны слушавший обсуждение бельевого вопроса. – Станет вам председатель СДП этот бутор носить… У него импортные, такие, знаете, как плавки, – чтоб яйца при ходьбе не звенели. А эти, по-моему, я на «чертиле» видел, на Мишане.

Пиратские трусы тут же перекочевали к «мусорке».

– Это вы загрубили, – задумчиво прокомментировал один из стоявших поодаль наблюдателей. – Шароварчики кто-то из «бугров»[58] на просушку повесил.

Портки скользнули по канатной дороге в «авторитетную» сторону.

К Сверчку неслышно притерся новый персонаж – Алексей Грушко, прозванный Алешей Бесконвойным[59].

– Витек, братан, ты чего, офонарел?! – прошипел Алеша на ухо Сверчку. – Эти трусы позорные тут «обиженники»[60] вывесили! Спецом, падлы, чтобы кого-нибудь из порядочных арестантов офоршмачить[61]! Че ты их мацаешь?!

Витек охнул. И как он сам не догадался! Кто же еще, кроме этих животных, мог посреди локалки растянуть такую поганую рвань? И молчат же нарочно, твари ткнутые… Правильно говорят на зоне – «Нет наглее наглого педераста»! Сверчок отыскал глазами стоявшую у стены барака метлу – и стал подталкивать древком ненавистные трусы в сторону урны.

– Что такое? – раздался голос за спиной. – Видать, кто-то из «блатных» усрался, а Сверчок боится испачкаться. Трусишки, по-моему, Зурабовы.

Зураб считался одним из пацанов, приближенных к «смотрящему»[62] отряда. Тыкать палкой в его белье было верхом неприличия: в ответ могли ткнуть «перышком»[63] под ребра.

– Тьфу ты! – разозлился Сверчок и махнул рукой. – Пускай висят, где висели. С этими трусами накличешь на свою жопу приключений…

Так и получилось, что во время контрольной проверки перед нестройными рядами арестантского люда весело развевались на ветру безымянные трусы – как гордо реющее черное знамя, зовущее «сидельцев» к светлой жизни, исправлению, перевоспитанию и возвращению в ряды честных граждан.

Брательник миллионщика

Новичок вошёл в помещение отряда, как английский принц в дешевую ночлежку. Он огляделся, сокрушенно покачал головой и гордо проследовал к спальному месту, которое ему определил старший дневальный. Место его не удовлетворило.

– Милейший! – жестом подозвал он старшину. – Мне бы хотелось что-нибудь у окна.

– А тебе не хотелось бы что-нибудь у параши? – резко оборвал старшина – суровое существо из архангельских краев, тяжелый взгляд которого весил что-то около полутонны. – Еще раз услышу про «милейшего»[64] – и будешь кукарекать на насесте[65]!

«Принц» пожал плечами и гордо отвернулся, принявшись рыться в своем бауле. Сунув кое-что из нехитрого скарба в «гараж» – прикроватную тумбочку на двоих, он выудил со дна мешка школьную тетрадку, достал из нее какой-то листок и стал прилаживать к стене.

– Эй ты, клоун! – загрохотал тут же грозный голос дневального. – Тебе кто позволил на стену всякую хрень лепить?!

– Если мне не изменяет зрение, – с достоинством ответствовал незнакомец, – я вижу здесь немало фотографий и репродукций, висящих над кроватями.

– А ты меньше гляди! У нас слишком глазастым шнифты66 выдавливают! По правилам внутреннего распорядка вешать на стены всякую гадость запрещено.

– А почему же…

– А потому же! Короче: я здесь решаю, что можно вешать, что нельзя. Вот что ты удумал наклеить?

– Фотографию брата…

– Во-во – брата, свата! Ты бы еще сюда впер фотографию кума[67]! А ну, зарисуй… Че-то рожа знакомая; я с ним нигде на этапе[68] не встречался?

– Вряд ли. Скорее всего, вы знакомы заочно.

«Аристократ» протянул старшине пачку чая, и тот увидел на ней ту же лысоватую улыбчивую физиономию, что на предыдущем фото. Крупными буквами на пачке было пропечатано – «ДОВГАНЬ».

– Не понял юмора, – наморщил лоб старшина. – У тебя что, Довгань брательник?

– Естественно. Позвольте представиться – Борис Довгань.

В пуленепробиваемой черепушке старшего дневального что-то щелкнуло, вспыхнуло и задымилось. Он тут же вспомнил, что фамилия новичка (которую ему уже называл начальник отряда) – действительно Довгань. И пожалел, что пропустил это обстоятельство мимо ушей.

– А не заливаешь? – недоверчиво спросил он у «принца». – Мало ли на свете Довганей…

– Довгань – это не Петров, – резонно заметил новичок. – Так я могу повесить фотографию?

Вскоре фото известного российского предпринимателя висело над кроватью, стоявшей у окна…

Прибытие в отряд Бориса Довганя внесло в арестантскую жизнь свежую струю и растормошило серую массу «сидельцев».

– Звиздит он, как Троцкий! – хмуро отмахивались скептики. – Такие бобры[69] по этой жизни за колючку не залетают. Что ж, Довгань своего брата от срока не отмазал бы? Да это даже не фонарь[70] – это северное сияние!

– Не фиг, не фиг, – возражали остальные. – Они даже на рожу похожие. Что-то есть. И потом: бывают обстоятельства…

Последний аргумент оказался наиболее убедительным. Арестантский народ может не верить ни во что – ни в Бога, ни в черта. Но он твердо знает: «бывают обстоятельства»… За эту фразу осужденные держатся, как утопающий за соломинку. Она служит оправданием любых их собственных «косяков»[71], проявлений слабости, недостойных поступков. Сельский врач спас человеку жизнь – а тот стащил у него сапоги и ушанку. Мужик в пьяном угаре зарезал двоих собутыльников и поджег собственный дом. Молодой шпаненок влез в аптеку, обглотался «колес»[72], заторчал[73] и уснул, а утром его разбудили менты. Бывают обстоятельства… И тот, кто осмелится спорить с этим философским утверждением, рискует навлечь на себя гнев всего арестантского братства: нельзя покушаться на святое!

Но дело, конечно, не только в «обстоятельствах». Манера держаться, говорить, внешность Бори Довганя совершенно исключали возможность обмана. О своих отношениях с братом, о подробностях дела, которое довело его до лагерных нар и вообще о своей «вольной» жизни Боря рассказывал как бы неохотно, лишь тогда, когда к нему уж очень приставали назойливые «пассажиры». А приставали постоянно: не у всякого братан размножен и на водке, и на чае, и на чипсах! Но, как видно, даже миллионщик не всегда может родню отмазать…

– Не вправе я вам, уважаемые, рассказывать всех подробностей, – мягко растолковывал любопытным тюремный Довгань. – Знаете же, по какой статье сижу?

– «Маслокрадка»[74]! – радостным хором отвечали уважаемые.

– Не «малокрадка», а статья 160 – «Присвоение или растрата». Экономика, дорогие мои, это чрезвычайно тонкая материя. В условиях нашего дикого рынка просто невозможно хозяйствовать по-честному! Власть сама заставляет предпринимателя искать обходных путей. Сама толкает его на преступления.

Зэки согласно кивали головами. Ясен перец, виновато государство! Кто ж еще? Да взять хоть любого из них… А Боря развивал мысль:

– В общем, во время одной из крупных финансовых операций брат попал в сложную ситуацию: всплыли ненужные подробности, которые заинтересовали налоговую полицию. Речь шла о десятках миллионов долларов…

В кругу слушателей пронесся одобрительный гул. Зэк вообще любит рассказы о красивой жизни, виллах в Майами, длинноногих «шмарах»[75], рулетке в Монте-Карло… Брать – так миллион, иметь – так королеву!

– Скандал назревал огромный. Расследование находилось на контроле в Кремле. Я в это время возглавлял одну из фирм Владимира…

– Какого еще Владимира? – недоуменно перебил сморчок с синим эполетом на плече.

– Довганя, мудило! – зло рыкнул кто-то, и рассказ продолжался.

– Я сказал брату, что возьму всю вину на себя. Он – голова, ему продолжать семейный бизнес, а я уж как-нибудь пересижу. Долго мы обсуждали все «за» и «против», но в конце концов на том и порешили. Надо отдать должное: Владимир затратил немало средств, чтобы смягчить приговор. Но – три с половиной года мне все-таки отмерили… Впрочем, брат не оставляет меня в беде. В предыдущей колонии были у меня и импортные колбасы, и кофе, и шоколад, и осетрина – все не перечислишь!

– А за что тебя перевели?

– Когда со свободы приходят такие передачи, для одного человека этого слишком много. И большую часть я раздавал. Активистам это не нравилось. Стали требовать, чтобы излишки я отдавал в какой-то фонд, а они, дескать, будут распределять сами. Но с какой же стати кто-то будет распоряжаться моей собственностью? Я и без советчиков разберусь, кому помогать.

– А на «общак» ты отстегивал[76]? – с подозрением поинтересовался Сеня Тихий – «смотрящий» отряда.

– Я здешние порядки знаю, – успокоил Тихого Боря Довгань. – Но вот актив устроил мне жизнь невыносимую: подлости, провокации, рапорты по поводу расстегнутой на вороте пуговицы… В конце концов я оказался в глазах администрации каким-то монстром, и от меня решили избавиться, направив сюда. Так быстро перебросили, что брат пока еще не в курсе.

«Сидельцы» понимающе загудели и принялись обсуждать близкую сердцу каждого тему: какие козлы эти самые «козлы», всех их надо резать в утробе матери, вот у меня у самого был похожий случай…

Вполне понятно, что Боре Довганю, пока он перебивался в ожидании посылок от брата, готов был помочь каждый. Более того: арестанты бились за честь «подогреть»[77] родственника известного коммерсанта! Боря принимал дары нехотя: ну что вы, не стоит, зачем вы отрываете от себя… Однако ни одна «семья»[78] не садилась почифирить или приколоться хавкой, не пригласив Довганя. Он был в отряде на правах «свадебного генерала».

В колонии жилось Боре не погано. Обязательной работой по вязанию овощных мешков он не занимался: нарядчики писали на него норму выработки («да брось ты, свои люди – сочтемся!»); Борино белье стиралось в прачечной и гладилось, как для принца датского; роба и брюки были подогнаны по спецзаказу местным портным дядей Семой и сидели на Довгане, как фрачная пара.

Так продолжалось в течение нескольких месяцев. А шикарные «дачки» с воли от миллионщика Володи все не шли. Не то чтобы это очень беспокоило арестантский народ, но все-таки – чего же он телится, брательник? Боря успокаивал: гнусные происки ментов… Мурыжат брата: то ли адрес не сообщают, то ли сообщили, но неправильный. Зэки соглашались: а чего еще ждать от мусоров? Хороший мент – мертвый мент.

Однажды в воскресный день, когда Боря Довгань вместе со всеми пошел смотреть футбольный матч на первенство зоны между командами третьего и пятого отрядов, в его собственный отряд наведался колонистский почтальон Петя Грыжа.

– Фу, еле добрался на второй этаж, с моей-то грыжею. Есть тут у вас такой – Довгарь? Письмо ему пришло.

– Ты, кажись, дед, рамсы попутал[79]. Никаких Довгарей у нас сроду не было.

– Как же нет? По русскому языку написано – второй отряд, Борису Довгарю.

– Дай секануть[80]… А, наверно, нашему коммерсанту! Брательник с радости, видать, не ту букву написал. Нужно – Довганю, а он – Довгарю. Нажрался, короче, на какой-нибудь презентации, вот и чирикнул не то с бодуна. Лады, отец, все в норме, винти отседа по-тихому, грыжу свою драгоценную не расплескай.

В жилой секции ошивалось только двое – шнырь Гоша и старший дневальный Кузнецов – тот самый, который первым встретил Борю Довганя в отряде. Футбол Кузнецов терпеть не мог, его любимой спортивной передачей был реслинг.

– Точно наши мужики деревенские! – радостно улыбался он, глядя на здоровенных балбесов, швырявших друг друга об пол и молотивших пудовыми кулаками. – Только наши на натуральном продукте откормлены! Андрюху-скотника выпусти – он любого этого клоуна с одного удара ушатает. Не дерутся, а в дочки-матери играют…

– Слышь, Кузнец, – заметил Гоша, наблюдая, как старший дневальный вертит в руке конверт. – Мрачный какой-то факт. С чего бы вдруг этот чайный барон собственную фамилию перепутал?

– Бывает, – философски заметил Кузнец.

– На «е» бывает[81], – сказал Гоша. – Давай позырим, чего Вовчик Боре пишет.

– А хуля нам, красивым бабам[82]? – равнодушно согласился Кузнец. – Все одно цензор конверт раскоцал[83]. И потом: може, это и не нашему Довганю малявка[84]. Може, в другом отряде вправду какой-то Довгарь кантуется.

Оба арестанта забились в угол, как парочка голубков, и шнырь забубнил вслух:

«Здравствуй, Боря.

Извини, что долго не писали. Пока адрес твой новый узнали, пока собрались… И что писать, Боря? Ты нас оставил в таком положении, что не знаем, как из него теперь выпутаться. Вот ты пишешь, почему мы так редко тебе шлем посылки. А ты подумал, с чего нам их собирать? А надо было подумать. Да не сейчас, а когда ты занимался своими махинациями с квартирами, собирал деньги и «кидал» людей. Где же эти все деньги, Боря, которые ты собрал? Народ теперь к нам ходит и требует. Говорят, хоть квартиру продавайте, хоть последнее снимайте. Вы ему жена и мать, значит, он с вами делился. А ведь ты гроша в дом не принес, кроме зарплаты! Теперь фамилия Довгарь по всему городу прогремела, только от такой славы хочется по углам прятаться. А некуда… Проходу нету! И никто не верит, что живем, считая каждую копейку. Эх, Боря, Боря…»

– Эх, Боря, Боря, – злорадно повторил Гоша, потирая влажные ручонки. – Хороший ты парень был, Боря. Поглядим, будешь ли ты такой же хорошей девочкой…

Как выяснилось позже в ходе громкой зэковской разборки, фамилию Бори Довгаря неправильно записали еще в следственном изоляторе. Чем он не преминул воспользоваться в предыдущей колонии, водя за нос доверчивый арестантский люд. А когда запахло жареным, успел вовремя соскочить[85].

На новом месте «коммерсанту» не так повезло. В тот же вечер Боря Довгарь переехал с козырной койки поближе к параше – как и обещал ему вначале старший дневальный…

Примечания

1

Шухер – тревога, опасность; бан – вокзал.

(обратно)

2

«Заморозить» – закрыть.

(обратно)

3

«Полосатик» – осужденный, отбывающий наказание в колонии особого режима (где носят полосатую зэковскую форму).

(обратно)

4

«Бродяга» – уважительное определение опытного, неоднократно судимого осужденного.

(обратно)

5

«Общак» – общая касса арестантов.

(обратно)

6

«Вертухай» – надзиратель.

(обратно)

7

«Отшмонать» – отобрать при обыске.

(обратно)

8

«Отрицаловка» – арестанты, враждебно настроенные по отношению к администрации мест лишения свободы, приверженцы «воровских» «законов» и «традиций».

(обратно)

9

«Шеметом» – быстро, шустро (северн. жарг.).

(обратно)

10

«Шнырь» – дневальный, уборщик; в данном случае – дневальный-осужденный из тюремной хозяйственной обслуги.

(обратно)

11

«Гаманец», «гаман» – кошелек.

(обратно)

12

«Пятнашка на ушах» – пятнадцать лет лишения свободы.

(обратно)

13

Хавира – квартира.

(обратно)

14

Чалиться – отбывать срок наказания.

(обратно)

15

Бомбануть – обокрасть.

(обратно)

16

В блудную вляпаться (попасть) – оказаться в двусмысленном положении, в сомнительной ситуации, попасть впросак.

(обратно)

17

Квиток – лицевой счет осужденного, куда после обязательных отчислений – на содержание, погашение иска, выплату алиментов и пр. – перечисляется оставшаяся часть зарплаты.

(обратно)

18

Майданник – поездной вор, совершающий кражи в пассажирских и товарных поездах (прежде тех, кто «чистил» товарняки, называли краснушниками).

(обратно)

19

Лоховатый – простодушный, доверчивый.

(обратно)

20

Шпилить – играть (от немецк. spielen в том же значении).

(обратно)

21

Бабай – азиат; также – старик.

(обратно)

22

Фишку гонять – играть в нарды.

(обратно)

23

Шеш-беш – другое название игры в нарды (тюркск. «шеш-беш» значит удачную комбинацию цифр на кубиках – «шесть-пять»).

(обратно)

24

Зарики – два кубика для игры в нарды.

(обратно)

25

Катран – место в бараке для азартных игр.

(обратно)

26

Казачить – грабить, нагло отбирать что-либо.

(обратно)

27

Чурка – житель Средней Азии.

(обратно)

28

Понт – здесь: обман, инсценировка.

(обратно)

29

Жмурик – труп.

(обратно)

30

Амором – быстро (из немецк. через местечковый идиш, где Amor – амур, бог любви с крылышками).

(обратно)

31

Кисляк смандячить – сделать кислое выражение лица, печальную физиономию.

(обратно)

32

Кумовья – работники оперативно-режимного аппарата мест лишения свободы; хлопнуть общак – изъять тайную общую кассу уголовно-арестантского сообщества. Общак хранится по частям в разных местах – так надежнее.

(обратно)

33

Выкупить – разоблачить.

(обратно)

34

Макли – темные дела.

(обратно)

35

ПКТ – помещение камерного типа в колонии; за грубое нарушение режима арестанта могут водворить сюда на срок до полугода.

(обратно)

36

ШИЗО – помещение штрафного изолятора в колонии; сюда водворяют за незначительные нарушения на срок до пятнадцати суток.

(обратно)

37

37 Надеть бирку на ногу – констатировать смерть. Умершему арестанту надевается на ногу бирка с именем и фамилией.

(обратно)

38

Дубарь – здесь: труп; дать дубаря – умереть. Чаще – на северном жаргоне; на Юге так говорят редко. Здесь слово «дубарь» чаще используется в устойчивом обороте «давать дубаря» – мерзнуть.

(обратно)

39

Ёханый бабай – искаженн. татарск. ругательство «е ханэ бабай» (конец тебе, дедушка). Распространено в уголовно-арестантской и простонародной среде.

(обратно)

40

Чернушник – осужденный, умеющий прекрасно делать всевозможные поделки и сувениры («чернуху») и этим зарабатывающий себе в зоне на жизнь.

(обратно)

41

Козел – активист из числа осужденных, помогающий администрации колонии в поддержании порядка и проведении культурно-массовой работы.

(обратно)

42

Коны – связи.

(обратно)

43

Домушник – квартирный вор.

(обратно)

44

Фомка, фома фомич, фомич – специальный ломик для взлома дверей.

(обратно)

45

Бутор – барахло, тряпки.

(обратно)

46

Локалка – локальный участок внутри колонии. Территория каждого отряда огорожена высокими заборами из металлических прутьев, чтобы ограничить перемещение арестантов по территории колонии и их общение между собой.

(обратно)

47

Мадепалам – тряпье, барахло (от названия индийского штата Мадаполам, где выпускается особый вид ткани).

(обратно)

48

Метла – здесь: язык.

(обратно)

49

Подмахнуть – (о женщине) вступить в половые отношения, отдаться сексуальному партнеру.

(обратно)

50

Черт – неряшливый осужденный, который не следит за собой, является изгоем в арестантском мире.

(обратно)

51

Козлячий – относящийся к «козлу», т е. к осужденному, который сотрудничает с администрацией, является ее помощником.

(обратно)

52

Тереть – обсуждать что-либо.

(обратно)

53

Ланцы-дранцы – носильные вещи, барахло, не имеющее ценности.

(обратно)

54

Примороженный – человек с заторможенными реакциями, вялый, медлительный. Не путать с «отмороженным».

(обратно)

55

Захар кузьмич – так на жаргоне ГУЛАГа называли заключенных (от сокращения з/к).

(обратно)

56

Балан – бревно под сплав.

(обратно)

57

Чувырло – оскорбление; чувырло лохматое – презрительное определение активиста («лохмач», «лохматый» – арестант, помогающий администрации колонии).

(обратно)

58

Бугор – бригадир из числа зэков на производстве колонии; также – активист, главарь «козлов»; в некоторых районах Центральной России и Севера – авторитетный арестант из числа так называемой «братвы» (отрицательно настроенной части осужденных).

(обратно)

59

Алеша Бесконвойный – так в просторечии зовут безнадежно глупого человека, простофилю.

(обратно)

60

Обиженник – пассивный педераст из числа осужденных – позорнейшая каста в местах лишения свободы.

(обратно)

61

Офоршмачить – унизить, перевести в позорную «масть». Тот, кто берет вещь, принадлежащую «обиженному», автоматически переходит в касту пассивных педерастов.

(обратно)

62

Смотрящий – арестант из «братвы» (профессиональных уголовников), негласно осуществляющий функции управления от имени «воровского» мира в отряде или в целом по колонии (в последнем случае он также может называться «положенец»).

(обратно)

63

Перышко, перо – нож.

(обратно)

64

В зоне излишняя вежливость считается признаком дурного тона; здесь, например, даже не принято употреблять слово «спасибо» – обычно говорят «благодарю», «благодарствую».

(обратно)

65

Кукарекать на насесте – то есть стать пассивным педерастом, которых обычно сравнивают с «петухами», «курами»; соответственно угол «обиженных» часто называют «курятником».

(обратно)

66

Шнифты – глаза.

(обратно)

67

Чтобы оценить иронию старшего дневального, нужно знать, что «сватом» на жаргоне называют судью, а «кумом» – режимно-оперативного работника.

(обратно)

68

Этап – перемещение зэков под конвоем из одного пункта в другой.

(обратно)

69

Бобёр – состоятельный человек.

(обратно)

70

Фонарь – ложь, обман; фонари развешивать – лгать.

(обратно)

71

Косяк – здесь: ошибка, грубый просчет.

(обратно)

72

Обглотаться колес – наесться таблеток, содержащих наркотические вещества.

(обратно)

73

Заторчать – впасть в состояние наркотического опьянения.

(обратно)

74

«Маслокрадка» – общее название статей уголовного кодекса, предусматривающих ответственность за преступления в сфере экономики; «маслокрад» – осужденный по такой статье. Статья 160 нового УК действительно подходит под это определение.

(обратно)

75

Шмара – девушка, женщина.

(обратно)

76

Отстегивать на общак – вносить свою долю в тайную общую кассу арестантов, которая контролируется «воровским братством».

(обратно)

77

Подогреть – помочь чем-либо: едой, сигаретами, чаем и т д.

(обратно)

78

Семья – объединение осужденных по принципу взаимной симпатии; семейники поддерживают друг друга, делятся едой (вместе кушают), заступаются за членов своего объединения в критической ситуации и т д.

(обратно)

79

Рамсы попутать – все перепутать, поставить с ног на голову.

(обратно)

80

Секануть – посмотреть.

(обратно)

81

Иронический намек на слово «наебывает», то есть обманывает.

(обратно)

82

Популярная присказка не только в арестантской среде. Что-то вроде «Нам море по колено». Полностью поговорка звучит так: «Хуля нам, красивым бабам, – при пизде и при деньгах!»

(обратно)

83

Раскоцать – здесь: раскрыть, распаковать.

(обратно)

84

Малявка, малевка, малява – записка, письмо.

(обратно)

85

Соскочить – удачно скрыться, избежав нежелательных последствий.

(обратно)

Оглавление

Часть первая

  Монолог Гамлета, принца датского (пер. Б.Пастернак)

  Погонения Гамлета, босяка датского

  Несколько избранных переводов

    Александр Пушкин. Я с вас тащился; может, от прихода

    ЛЕРМОНТОВ. «На смерть Поэта»

    Иван Крылов «Волк и Ягнёнок»

    Франсуа Вийон

    Владимир Маяковский. Стихи о советском паспорте

    Стихи о совковой ксиве

    Александр Пушкин. «Евгений Онегин»

    Мой дядя, честный вор в законе

Часть вторая

  «Попрактиковался»

  «Я за базар отвечаю!»

  «Гаманок»

  Завтрак для президента

  «Знаю!»

  Шопен для Лопаты

  Трусы неприкаянные (почти по Чехову)

  Брательник миллионщика