«Библия Малганиса»

Библия Малганиса (epub) - Библия Малганиса 1025K (скачать epub) - Пётр Малганис

Contents

Посвящение

Истории про Шона

Введение

Глава первая. Маша, Даша, Миша, Аня

Глава вторая. Люсенька в облаках да с бриллиантами

Глава третья. Когда волосы мокрые

Глава четвертая. Греби отсюда!

Глава пятая. О короле и тальке

Глава шестая. Шон оф зе дед

Заключение

Наркопутеводитель по Европе

Введение

Глава первая. Город-интроверт

Глава вторая. Город студенчества

Глава третья. Город победы

Глава четвертая. Город-сказка

Глава пятая. Единственно верное решение

Заключение

Посвящается моей жене, без которой я бы никогда не стал писателем.

 

 

 

 

 

Истории про Шона

Введение

“— Жалкое насекомое!”

Мал’Ганис

 

Иду я, значит, по улице, по своему родному городу, по славной Перми. Солнце светит, апрель. Есть ещё немного снега, куча грязи под ногами, куртка до сих пор тёплая. Иду домой из школы, где учусь в девятом классе. И вот в районе остановки “Девятое мая” вижу чувака. Сразу выцепляю его глазами. Потому что он идёт не мимо меня, как прочие прохожие, а прямо ко мне. Я как-то сразу чувствую это. Останавливаюсь, рассматриваю его. Парень в длинном серо-голубом пальто до колен, воротник поднят и без шапки. Руки сложил в карманы, подходит ко мне. Я рассматриваю его лицо: очень приятное и расслабленное. В глазах спокойствие и дружелюбие.

А я уже привык, что вечно ко мне на улице подходят всякие фрики. То бомжи, то алкоголики, то черти какие и всем надо со мной поговорить, душу мне излить или что-то в этом роде. В общем, обычное для меня дело, так что я не сильно напрягаюсь.

И вот подходит он ко мне и говорит:

— Здорово, Ллойд, давно тебя искал. Меня зовут Шон. Как дела?

Если вы думаете, что это мой знакомый, напрасно. Я вижу чувака в первый раз, а зовут меня Давид. Для друзей — Соль, такая уж у меня фамилия.

— Привет, Шон, — говорю, — отлично. А ты как?

— О, я тоже хорошо. Спасибо, что спросил. Пошли ко мне, чаю попьём, потрещим.

Он не спрашивает, скорее предлагает. Я сомневаюсь, но всего одну секунду.

— Пошли, — говорю, — почему нет?

Если бы я знал, как эта встреча повлияет на мою жизнь, стал бы я соглашаться на это предложение? Конечно стал бы. Чёрт побери, история про Шона — сказка моего детства, моё самое любимое воспоминание. Шон, наркотики, мне тринадцать и я наяву читаю самую интересную книгу.

 

Начнём с того, что Шон жил в каком-то своём мире. Начитавшись однажды Уэлша (“На игле”, “Экстази”, все эти рассказы про адских наркоманов из Шотландии), Шон начал воспринимать реальность так, будто он сам живёт в одном таком романе. Я даже настоящего имени не знаю, он всегда называл себя Шон и все друзья звали его так же.

Итак, Шон. Такого парня, конечно, не могут окружать Кати, Вити и Даши, поэтому всем своим друзьям Шон давал подходящие имена. В Компании все были знакомы через Шона и знали друг друга только по шоновским именам. В Компании были: Пит, Трики, была Кейт и ещё одна девочка, с которой я почти не общался и не помню как её звали. Помимо этих ребят были ещё многие другие, что часто гостили у Шона, но эти четверо были костяком. Ну, и Ллойд, конечно, то есть ваш покорный слуга. Итого шестеро нас было.

Чем же занималась сия достойная публика, собираясь на квартире у Шона? Упарывалась, чем только могла. В ходу были колёса, множество фена и галлюциногенов. Всё это приправлялось терпким запахом марихуаны, которую курили всегда и везде, с утра до вечера.

И вот, благодаря Шону, я попал в этот странный, но очень интересный мир.

Шон жил один в своей квартире, располагавшейся в центре города рядом с кинотеатром “Кристалл”. Когда я впервые попал туда, я словно очутился в американском фильме. Во-первых, у него была барная стойка. За ней было классно пить, играть в карты, общаться. Однажды именно там мы с Шоном будем фасовать кокаин, но об этом позже. В общем, барная стойка — это полный улёт, ничего лучше придумать нельзя. Следующий пункт: квартира была, что называется, студио. В смысле, гостиная и кухня совмещены. И вот эта барная стойка, она отделяла пространство кухни от комнаты.

Комната была тоже сказочная. В центре в форме буквы “П” стоят три дивана, словно окружая небольшой журнальный столик с круглой стеклянной крышкой. На этих диванах отлично размещаются шесть человек: кто с ногами, кто вниз головой, и из такого положения ведут беседу. Иногда у Шона собиралось больше людей, обычно на какой-то праздник или вечеринку, но в таких случаях использовалась ещё и вторая комната. Там у Шона была библиотека, но она легко и приятно заполнялась людьми с чертовски огромными зрачками и бокалами с вином в руках. Была ещё спальня, но это место Шон считал своим личным пространством и заходить туда строго-настрого запрещалось.

Чем же жил Шон? Как нетрудно догадаться, барыжил наркотой. Хотя сам Шон себя барыгой не считал. Он говорил, что просто привозит друзьям разные штуки. Подобных “друзей” у Шона были сотни. И он отдавал им все эти штуки за деньги, так что я назвал бы его барыгой. Но это вопрос лингвистических предпочтений. Так или иначе, мне Шон ничего не продавал, мне всё доставалось бесплатно.

Вот как Шон зарабатывал деньги. Не знаю точно, где он брал наркотики. Он часто летал в Амстердам, но я не в курсе, за товаром или просто в ночные клубы. Как бы то ни было, подобная торговля позволяла Шону вести весьма приличный образ жизни и покрывала все его расходы на вечеринки.

Но вы не подумайте, что это делало Шона плохим человеком. Он продавал людям радость и сам жил весело. Таким я его помню. Уж точно не плохим чуваком.

Я долго думал, как бы мне всю эту историю про Шона рассказать. Пытался выстраивать в хронологическом порядке, пытался как Борхес, но что-то не получалось. История моей дружбы с Шоном — череда ярких вспышек. Пожалуй, о них я и буду вспоминать. А для удобства практического использования книги, я разобью её на главы по типу вещества, о котором пойдёт речь.

Вроде, годится так.

Что ещё стоит вам знать, прежде чем мы начнём? История вся эта разворачивается в Перми — это большой индустриальный город, местами развитый, местами отсталый. Из важных особенностей города я бы отметил разве что какую-то удивительную жестокость местных жителей. В России, как я заметил, вообще легко переходят от слов к драке, но в Перми творится просто что-то невообразимое. Однажды кондуктор в автобусе на моих глазах выписал пацанам, не желавшим покупать билеты. Те не растерялись и отпиздили сначала кондуктора, а потом водителя автобуса, который выскочил на помощь. И знаете, что самое прикольное? Побитый водила вернулся на место, а пацаны доехали до нужной остановки. Заслужили, ёпт.

Короче, выход на улицу в Перми — это не то чтобы гарантия получения неприятностей, но…

Случиться они могут в любой момент. Так что да, мне иногда бывает по улицам ссыкотно ходить. Как-то раз мы с друзьями решили сгонять в магаз посреди ночи, чтобы докупить бухла, а дело было на Нагорном. А на Нагорном ты выхватываешь пиздюлей ещё в подъезде. Так вот, мы тогда взяли с собой молоток, кирпич и разделочный нож. К счастью, использовать их нам не пришлось. Повезло, считайте.

Так вот и живём.

 

Глава первая

Маша, Даша, Миша, Аня

 

Сидим мы как-то с Шоном вдвоём у него дома.

Я такие посиделки любил больше всего на свете в свои тринадцать лет. Посудите сами: взрослый чувак, который много чего видел, много читал. Словом, интересный собеседник. Кроме того, он держит себя очень просто, очень искренне. С ним можно о чём угодно поговорить и не надо из себя ничего строить. Можно честно сказать, даже если стыдно что-то. Ну, знаете, бывает такое, что ты общаешься с человеком, корчишь из себя чего-то. Так вот тут не так было.

Второй важный пункт: Шон не смотрел на мой возраст. И Пит, и Трики, и Кейт — они все поначалу прифигели. Ну, а кто бы не прифигел? Вам двадцать с чем-то лет, вы приходите в гости к другу, а у него дома — ребёнок. Ну, не пупс, конечно, но, типа… Тринадцатилетний! Он же мелкий! Он же… Чё он тут вообще делает?

Но Шон — он умел в глубину смотреть, а не на обёртку.

Не то чтобы я в тринадцать какой-то был особо взрослый или вундеркинд, но мне интересно было общаться с народом, я уже тогда понимал, что все люди очень разные и в каждом есть что-то любопытное. Да и с эрудицией всегда был порядок, а для тринадцати так просто… Вундеркинд? Нда, неловко вышло.

В общем, Шон меня разглядел. И я за это Шону был благодарен.

Итак, сидим мы как-то с Шоном. Он, если не упорот, всегда такой спокойный, расслабленный, дружелюбный. Но при этом с живостью в любой разговор включается.

А я тогда с ним был знаком, ну, с месяц, наверное. И я заметил, что он что-то мутит, что иногда к нему в гости заходят какие-то люди, дают ему деньги, а он им какие-то пакетики, свёрточки и всё такое.

Ну, я и решился спросить.

— Скажи, ты иногда имеешь дело с наркотиками?

Он прищурился и посмотрел на меня внимательно, что-то взвесил внутри себя.

— Да, Ллойд, бывает. Знаешь, у меня частенько оказывается что-нибудь хорошее, а друзьям как раз чего-нибудь надо. Сам понимаешь, как выходит.

Я кивнул и задумался.

Сказать по правде, на тот момент я знал о наркотиках в основном из страшных рассказов о героиновых наркоманах. Я понимал, что мне рассказывают неправду или скорее часть правды. Но в целом меня эта тема и манила и пугала одновременно. Так что, получив утвердительный ответ, я почувствовал близость каких-то особенных приключений. И страх. А вдруг… В общем, героиновые наркоманы, умирающие от страшных болезней, про которых мне рассказывали страшилки — они же тоже когда-то были хорошими мальчиками. Не ждёт ли и меня такая судьба?

— А что ты думаешь о наркотиках? — спросил Шон.

— Я мало о них знаю, — признался я. — Ещё они меня пугают. Ну, и интересно, конечно.

— Понимаю.

— А ты что о них думаешь?

Ответ на этот вопрос является ключевым для всей истории.

Я очень хорошо запомнил слова Шона в тот раз. И помню их до сих пор.

— Я думаю… Чёрт, Ллойд, умеешь ты вопросы задавать. Давай так: тут много разных вещей намешано и с разных сторон надо зайти. Давай попробуем разобраться вместе?

— Давай, конечно!

— Окей, тогда поехали. Для начала надо понимать, что наркотиками мы называем не наркотики вовсе.

— Как это?

— Ну, видишь ли… Так исторически сложилось. Сначала кто-то открывает вещество химическое, например, и говорит: “Смотрите, что я открыл! Можно этим лечить шизофрению или, там, депрессию.” Типа того. А потом выясняется, что это штука формирует зависимость психологическую и люди начинают это лекарство жрать тоннами без всякого лечебного смысла. А государства почему-то считают, что они вправе за своих граждан решать, что им можно, а что нельзя.

— Не знаю, как насчет наркотиков, но это неизбежно. Вроде Гоббса.

Я сделал паузу и Шон кивнул, давая мне знак продолжать.

— Если упрощать, то все граждане одной страны, они как будто договорились, что считать хорошим, что плохим. И решили — нельзя бить людей, например. Или убивать. Или ещё чего делать. В общем, за это граждан наказывать надо.

— Да, конечно, ты прав. Общественный договор, все дела. Но я-то о чём говорю. Конкретно в наркоте ничего плохого нет. Вон в Амстере всё легально, а живут там получше, чем у нас.

Я не стал возражать, потому что не был в Амстере. Кроме того, у нас и правда живут не бог весть как здорово, так что…

— В общем, — продолжил Шон, — не в том даже суть. Суть в том, что когда начали запрещать наркотики, то это было ещё как-то логично. Но потом начали запрещать всё подряд. ЛСД, к примеру.

— А ЛСД разве не наркотик?

— Ни разу. Это психоделик, да, от него любопытный эффект, но! — тут Шон поднял палец и потряс им в воздухе. — Во-первых, никакой зависимости. Даже психологической. Это наукой доказано, это не я придумал. Во-вторых, никакой токсичности. То есть не найдено вообще никаких негативных последствий его употребления. Его нельзя найти ни в крови, ни в моче, ни в тканях. Ты знаешь, что жир человека хранит кучу разной дряни? Так вот даже там ЛСД не оставляет следов. Начисто выводится из организма. Вот и чего его запрещать?

— Не знаю. А чего его запретили?

— Видимо, по инерции. В общем, я тебе такого про разные вещества рассказать могу. Давай мы между собой будем всё равно их наркотиками звать, так привычнее, но держать в уме, что это психоактивные вещества на самом деле.

— По рукам. А что насчет ломки? Она-то точно от наркотиков?

— Да. Опиаты — серьёзные наркотики и ломка — это их лучший друг. Но. Погоди, не спеши. Итак, получается, что наркотики бывают разные. И к каждому своё отношение. Я тебе так советую: всегда держи в уме три фактора, когда думаешь про наркотик какой-то.

— Какие?

— Первый: разовый вред от приёма. Есть вещества, которые за один приём могут сформировать зависимость, уничтожить часть твоего мозга или печени. Они, как понимаешь, плохие, держись от них подальше.

— Согласен.

— Второе: долгоиграющий вред. Например, травка. Безобидная при одном приёме, она из человека делает зомби, если долбить регулярно. Это, правда, обратимо, но тоже надо учитывать, согласен?

— Угу.

— Последнее: вероятность формирования зависимости. Типа, кокс таков, что ты на него сядешь, а тот же ЛСД — нет.

— Понятно. Любопытно. Получается, отношение у тебя есть не к наркотикам, а к каждому конкретному веществу. И некоторые ты употребляешь, некоторые нет?

— В точку. Я себе простое правило выработал: никогда, ни при каких обстоятельствах, что бы ни происходило — не пробовать опиаты, мет и кокс. Они по всем трём статьям проходят как злодеи.

— Я это запомню.

Я это не просто запомню. Это здорово меня спасёт, когда один приятель предложит первитин — а это тот же метамфетамин, название другое. Я откажусь, а приятель умрёт тем же вечером.

Разговор с Шоном продолжался в том же духе. Какое-то время мы болтали о разных вещах, обсуждали, в том числе устройство разных государств. Я тогда ратовал за империи, Шон — за демократию, как в штатах.

Но одна вещь мне покоя не давала.

 

Шон включил музыку. Его вкус мне очень нравился, я много у него подцепил. В этот раз он выбрал “The Doors”. Мориссон запел про ожидание солнца и настроение сразу стало особенным.

Я сварил нам кофе в турке. Обожаю варить кофе в турке, для меня это целая история. Насыпать нужное количество порошка, залить прохладной водой. Поставить на огонь. Внимательно следить за напитком: он начнет подсказывать, если помешать пора немного или огня добавить. Затем, когда пенка поднимется, резко убрать с огня. И снова на огонь поставить, потом снять — так три раза. Потом покапать холодной водой, чтобы гуща осела. Это знание ко мне пришло от одной бабушки, которая училась в институте благородных девиц ещё до революции. В общем, ритуал нарисовался.

Шон от этого всегда в восторг приходил. Ему нравилось смотреть, как я это всё это делаю, как придирчиво принюхиваюсь в процессе.

— Ты волшебник, Ллойд. Тебе надо этим барышень покорять. Поверь, на подобное клюнет любая.

“Эх, если бы”, — думал я, будучи безответно влюблённым, как и все тринадцатилетние. Но об этом в другой раз.

Я разлил горячий напиток по двум маленьким пижонским чашечкам, поставил их на крошечные квадратные блюдца и подал всё это дело на столик. Сам уселся на своё место на диване и принялся втягивать ноздрями божественный аромат. Никакого сахара, разумеется, тут я сноб.

Шон наслаждался вкусом, а я всё думал об одном и том же.

Наконец я не выдержал.

— Слушай, а как думаешь…

— М?

— А может мне стоит попробовать что-то?

— Типа?

— Ну, из психоактивных веществ?

— Чёрт.

— Что такое?

— Да знал я, что этим всё кончится. Слушай, Ллойд, я тебе не папка и не мамка, жизни учить не буду. Но и ты меня пойми. Как там у Экзюпери?

— Ты меня не приручал, вроде, — возмутился я. — Сам говорил, что у нас общение двух равных людей.

— Было дело. Но ситуация щекотливая. Ты же несовершеннолетний. Прикинь, вот поплохеет тебе от какого-нибудь стаффа, придётся скорую вызывать. Узнает твоя мама. Меня привлекут менты за тлетворное влияние, распространение и всё такое. В общем, плохо будет.

— Ну, насчет мамы — это решаемо. А про тебя я скорой не скажу. Навру им, что нашёл. Или в школе дали.

— Ага, так они и поверят.

Мы помолчали. Джим, вроде, перестал ждать солнца, и принялся жаждать какую-то девицу.

 

I really want you, really do.

Really need ya, baby! God knows I do.

 

— Ладно, — решился Шон.

— М?

— Давай так, Ллойд. Я, прошу присяжных обратить внимание, рекомендую тебе этого НЕ делать. Но если ты сам хочешь что-то попробовать, то я не сторож брату своему и тебе помогу. Итак, твоё решение?

— Давай! Только я не знаю, что стоит пробовать. Травку? Ты говорил, вроде, у неё вред разовый небольшой?

— Наверное, с этого все начинают… Стоп!

Шон вдруг вскочил и ушёл в спальню. Мне туда хода не было, про это мы не раз говорили, так что я остался ждать.

Не было моего друга долго. В колонках сменилась пара песен, заиграл “Ship of Fools”. Пока я думал про странное имя Эразма Роттердамского, вернулся Шон.

Я, честно скажу, ждал чего угодно. Что он придёт с косяком и мы покурим прям тут, не отходя от кассы. Или что он вернётся со шприцом, заполненным героином, и я твёрдо откажусь. Короче, готовил себя к разным раскладам.

Но Шон вернулся с журналом.

Воу.

Он вернулся, сел на диван. Журнал, который он держал в руках, был раскрыт на какой-то из страниц. Я пригляделся — статья была написана на английском.

— Сорри, — устроился поудобней Шон, — не мог найти нужный номер. Короче, вот тут читал, что исследовали воздействие марихуаны на людей и выяснили, что употребление в возрасте до пятнадцати лет чревато необратимыми изменениями в мозге.

— Жесть какая.

— Вот и я о чём. Тут не сказано, сколько раз надо пыхнуть, чтобы это случилось, но лучше не рисковать. Словом, долгоиграющий риск становится каким-то…

— Угу.

Шон протянул мне журнал и я прочитал указанную им статью. Я довольно неплохо к тому моменту владел английским, так что почти всё понял.

Надо же, Шон выписывает журнал на английском.

Я глянул на обложку — что-то вроде “The National Medicine” или как-то так. Не помню точное название, но не суть.

Шон открылся для меня с новой стороны.

— Что же теперь делать?

— Да не печалься, Ллойд. Подумаем.

Что мне оставалось?

Я глотнул кофе.

 

Думал Шон долго. Ну, для меня долго, потому что я-то сильно заволновался. Я чувствовал, что вскоре мне предстоит пережить необычный опыт, гадал, как это будет. Я не торопил Шона, не хотелось показаться чрезмерно настырным или что-то такое. К тому же, я знал Шона. Он не из тех, кто просто забудет про такой разговор. Он внимательный, он заметил, конечно, что я нормально так разволновался в наш последний разговор.

Наконец, настал этот день — он принял решение.

Его выбор пал на МДМА.

— Привёз специально для тебя чистейших кристаллов, Ллойд. Обычно МДМА употребляют в виде таблеток, их ещё экстази называют.

Я напряжён. Чувствую себя, как будто мне прыгать с парашютом, а инструктор даёт последние указания. В животе всё собралось в тяжёлый комок. Хочется в туалет. Минут на пять.

— Но с таблетками дело такое. Во-первых, чёрт его знает, что туда положили. Могут МДМА, могут МДА, ММДА или 2c-b, вообще. С дозировкой тоже нельзя быть уверенным на все сто. Я, конечно, беру у хороших ребят, которые не парят левака, и если они сказали сто пятьдесят, то так и есть. Но они ведь могут ошибиться. Или в таблетке распределилось вещество неравномерно и в одной половине сто двадцать миллиграмм, а в другой тридцать. Короче, риск.

Страшно. Но круто. Киваю.

— Короче, старина Шон не поленился и добыл тебе кристаллов. Это чистый МДМА, там не больше десяти процентов примесей, но ничего токсичного, не парься.

Опять киваю.

— Употребляют их так: растолчёшь нужное количество, растворишь в небольшом количестве воды, выпьешь. Дальше…

 

Шон настаивал, чтобы я попробовал вещество с ним и у него. Чтобы, в случае чего, он мог обо мне позаботиться. И я даже согласен с его логикой, но он не учитывал важный факт.

Мне тринадцать!

И я живу с мамой. Школу я заканчиваю около двух дня, до Шона мне ехать минут сорок. То есть, если я приму вещество сразу, как к нему вбегу, меня попустит не раньше семи-восьми вечера. А мне надо быть дома к шести, не позднее, потому что в это время мама возвращается с работы. И дома мне надо быть трезвым, сидеть делать уроки или другим образом делать вид, что я прилежный мальчик.

Поэтому мы решили, что пробовать я буду один. И сделаю я это в следующий раз, когда мамы не будет дома всю ночь.

Тут надо пояснить, что я живу с мамой, а папа живет отдельно. В разводе мои родители. Меня это не парит совершенно, потому что я их люблю, они меня, а что они не живут вместе, так это к лучшему, раз они не любят друг друга. Словом, всё бы хорошо, но мама очень меня опекает. Незаметно упороться у меня никак не выйдет. Шанс всего один: изредка мама ходит с друзьями в “Алису” — это такой ночной клуб для взрослых. Для взрослых — не в смысле стриптиза или ещё чего такого, а в смысле не для студентов и прочей молодёжи. Там собирается более-менее чинная публика, едят, пьют, пляшут, участвуют в конкурсах каких-то. Однажды мама даже получила там целого запечённого поросёнка в качестве приза. Так вот, когда мама уходит в “Алису”, то не возвращается раньше двух-трёх ночи. А значит, я успею сделать все свои дела и даже лечь спать.

Оставалось только дождаться такого вечера.

 

Дни тянулись долго, как будто кто-то насыпал в них желатина. Мама, похоже, решила не ходить по клубам больше никогда, так что полученный от Шона зип-лок с кристаллами лежал у меня в тайнике. Я уже начал опасаться, как бы там не выветрилось всё или не испортилось, но Шон меня успокоил: хоть год пролежат и ничего им не будет.

Но ждать год в мои намерения не входило. К счастью, в очередной вечер пятницы мама вошла в мою комнату, а на лице у неё было чуть больше макияжа, чем обычно.

Я как раз играл в Warcraft II, из колонок доносилось: “На нас напали!”

— Фаталити, бруталити, Шао Кан, — прокомментировала это мама.

Эти три слова мы с друзьями так часто повторяли в детстве, что мама стала использовать их в качестве идиомы.

— Ты что-то хотела, мам? — спросил я, не отвлекаясь от игры.

На самом-то деле я уже выкупил, что она куда-то собралась, но не хотел показывать, как я разволновался. А стоило мне подумать, что вот сегодня я попробую МДМА, как сердце начинало биться со скоростью сто двадцать ударов в минуту.

— Да, мы идём в “Алису” сегодня. Я закрою дверь на ключ, ты ложись спать пораньше. Ужин в холодильнике: суп и котлеты с рисом. Долго не играй.

— И не ройся в мусоре, — улыбнулся я маме.

У нас, вообще, отношения с ней доверительные, я её очень редко обманываю. Но в случае с МДМА по-другому никак. Не родилось ещё мамы, которая одобрит приём такого вещества своим тринадцатилетним сыном. Может, разве что, где-то в поселениях хиппи на просторах Америки.

В общем, мама покрутилась какое-то время перед зеркалом, походила там, походила тут.

“Ну же!”

Собрала что-то в сумку, что-то выложила.

“Давай!”

— Сынонька, я пошла!

— Целую! Хорошо повеселиться!

“Да! Да! Да! Наконец-то! Ах, ты ж, твою мать!”

Мама повернула ключ в замке и я услышал, как цокают её каблучки в коридоре.

“Моё сознание — спокойная река, несущая свои воды по бескрайним равнинам”, — медитировал я.

Я услышал, как приезжает лифт, как открываются его двери, как мама входит в него, двери закрываются, лифт грохочет и неторопливо двигается вниз. Я всегда знал, что он дико медленный, так что не стал удивляться, что на путь от шестого до первого этажа он затратил столько же времени, сколько Ганнибал на переход через Альпы.

Наконец всё стихло.

Я выждал ещё двадцать минут, чтобы удостовериться, что мама не вернётся. Играть у меня уже не было сил, я пробовал читать, но слова не складывались в предложения и я рассеянно скользил глазами по страницам.

К чёрту! Пора начинать!

Я достал зип-лок из тайничка и отнёс на кухню. Там я достал молоток, которым частенько отбивал мясо. Положил пакетик с кристаллами на доску и несколько раз вдарил молотком. Кристаллы превратились в мелкую белую пыль. Шон предупреждал, что не должно остаться крупных кусков, иначе может долго растворяться в воде. Для верности я поколотил пакетик ещё с минуту. Придирчиво изучил получившееся: если бы вы встретили на пляже настолько мелкий песок, вы бы завизжали от восторга.

Я налил в стакан на два пальца воды и выбросил туда содержимое зип-лока. Помешал ложкой. Растворилось почти всё, но пара кусочков ещё оставалась внутри водоворота в стакане. Так может выглядеть сахар, который вы бросили в воду. Вы же часто это делаете, грёбаные вы пришельцы?

Облизнув ложку (горько!), я посмотрел на часы.

 

22:15

 

Пятнадцать, мать его, минут одиннадцатого.

Я глубоко вдохнул, медленно выдохнул на четыре счёта.

Путь воина — это путь смерти, учит нас “Хагакурэ”. Я представил себе, что умираю от разрыва сердца через час и принял такую возможность.

Я улыбнулся и выпил до дна.

Вернувшись в комнату, я включил музыку и сел на пол, привалившись к стене. Я не знал, что мне захочется слушать и захочется ли вообще, когда МДМА подействует, но пока мне надо было чем-то развлечься. Я выбрал “Placebo”, такой родной и любимый альбом “Sleeping with Ghosts”.

Он начинается с отличного трека “Bulletproof cupid” — мощная басовая линия, отличный ритм и Брайан Молко почему-то не поёт. Словом, трек задаёт настроение, этакая увертюра.

Следом шла “English Summer Rain” — вот это уже “Placebo” со всем тем, за что его и любят. Странный, но завораживающий голос вокалиста, интересные стихи:

 

Always stays the same

Nothing ever changes

English summer rain

Seems to last for ages

 

Кстати, не знаю как в Англии, а в Перми погодка летом тоже не фонтан. Все вот эти шутки, вроде: “Классное было лето в этом году, жаль я в этот день работал.” Неспроста они появляются.

Я слушал один трек за другим и музыка помогла мне забыть о том, что я принял МДМА, что я жду прихода, что сейчас что-то будет.

Я просто наслаждался мелодиями и мечтал.

Захотелось пить. Я встал, сходил на кухню и налил себе воды в ТОТ САМЫЙ СТАКАН. Вода всё ещё немного горчила. Я бросил взгляд на часы.

 

22:45

 

Ого! Полчаса прошло! Шон рассказал мне в какое время чего ждать, так что за временем мне захотелось следить попристальней.

Кстати, эта привычка у меня сохранилась до сих пор. Стоит мне что-то принять — я сразу начинаю с маниакальным упорством поглядывать на часы.

Итак, полчаса. Шон говорил, что первые признаки прихода появятся примерно через сорок — сорок пять минут после приёма, а через часок меня накроет с головой.

Я вернулся в комнату, послушал ещё пару треков. Вдруг подумалось, что завывания Молко малость депрессивны, надо устроить себе праздник. Я сменил пластинку, теперь из колонок доносился сборник, который я про себя называл музыкой Вьетнама. Не фолк никакой и не этно, не подумайте. Просто я записал себе на диск кучу разных треков шестидесятых, времён войны во Вьетнаме. Ну, знаете же, “Jefferson Airplane”, “Bobby Fuller Four” и всё такое.

Сборник открывал трек под названием “Fortunate Son” от “Creedence Clearwater Revival”. Вот название, да? Умели они тогда называться.

Пока вокалист убеждал кого-то, что речь не о нём и он не сенаторский сынок, я прислушивался к своим ощущениям. Что-то явно происходило, понемногу шевелилось внутри. Я глянул на часы.

 

22:55

 

Круто! Вдруг резко захотелось в туалет. Шон предупреждал, что “донышко выбьет”, но на это можно не обращать внимания.

Я так и поступил. С каждой минутой во мне всё сильнее и сильнее нарастало что-то — как будто тебя захлёстывает волна, это приятно и мерзко одновременно. Стало холодно.

Шон говорил, что первый вход в такое состояние — не из приятных.

Меня затошнило.

“Не наблевать бы”, — подумал я.

Я не стал концентрироваться на таких ощущениях, налил себе ещё воды, выпил.

И тут до меня дошло. Стакан был прекрасен! В смысле, стакан как стакан, но трогать его было нереально круто! Пальцы буквально кричали мне: “Трогай ещё! Трогай, как в последний раз! Трогай, как никогда ещё не трогал!”

Я потискал стакан какое-то время, улыбаясь во весь рот. Подумалось, что вода должна ощущаться приятно, так что я двинул в ванную. Из комнаты доносилась музыка, я непроизвольно начал пританцовывать. Я всё ещё не понимал, упороло меня или нет, но настроение стало роскошным, мне хотелось бегать, танцевать, общаться с кем-то, что угодно. В ванной я вымыл руки и застонал от удовольствия, когда вода коснулась моих ладоней. В зеркале отражался знакомый мне парень, на лице которого застыло удивление. Нет, даже не так. ОФИГЕНИЕ на нём застыло. Я поглядел парню в глаза и подивился размеру его зрачков — во всю долбаную радужку.

— Ок, чувак, — сказал я себе, — время отрываться!

Следующий час я провёл в каком-то невероятном состоянии. Я ходил из комнаты в спальню, а оттуда на кухню, чтобы спустя секунду снова быть в комнате. Я выпил литра два воды — ох, как же хорошо зашла водичка!

Кроме того, я танцевал. Не помню, как это случилось, но вьетнамский саундтрек сменился на какой-то бодрый рок и вот под него-то я и плясал. Тут надо уточнить, что я не танцую. Трезвым, по крайней мере. Не то чтобы я считал это предосудительным, типа, мужики не танцуют и всё такое, просто не прёт меня танцевать. Вот играет музыка где-то, мне иногда хочется немного пританцовывать в такт. Ну, ногой там, или головой покивать. Сейчас же меня переполняло желание слиться с музыкой, так что я дрыгался, прыгал, извивался и не знаю как ещё это назвать. Короче, если вы в клубе видите чувака, который танцует как больной — он под экстази. Или просто так танцует, видал я и такое.

Когда у меня прошла первая эйфория, я задумался, что делать дальше. Было одно чувство, которому я не мог дать выход — мне дико хотелось с кем-то потрещать. Но когда тебе тринадцать, а на часах полночь…

 

0:00

 

О-го-го! Время летит как ракета, пущенная с Байконура самим Робином-мать-его-Гудом из лучшего длинного тисового лука, да, сэр!

Так вот, когда тебе тринадцать, то ты не можешь двинуть в бар и там познакомиться с кем-то. Ты не можешь выйти на улицу и найти там приятную компанию. По крайней мере, в Перми не можешь. Интересно, а правда в Европе люди добрее и ночью гулять не страшно?

В общем, закручинился я и уже планировал удариться пару раз оземь, как вдруг до меня дошло, что на дворе двадцать первый век. Вот такие дела, мистер. Я взял телефон и набрал мобильник Шона. Прикиньте? У чувака тогда уже был мобильник! Чтоб было ясно, в том году мобильники были только у очень богатых перцев, в основном бандитов всяких и подобных ребят. И у Шона вот.

— Доброй ночи, кто бы это ни был, — поприветствовал меня Шон.

— Шон! Шон, это офигенно!

— Ллойд, ты что ли?

— Да! Ты себе не представляешь! Это просто божественно.

— Кто-то принял волшебства, я смотрю. Молодец, как самочувствие? Сердце не болит? В ушах не шумит?

— Да ты шутишь, дружище! Шон, я люблю тебя. Ты такой крутой чувак!

Не подумайте, что это я так благодарен за стафф. Просто от МДМА просыпается нереальная любовь ко всем окружающим. Особенно, к друзьям и подругам.

— Ллойд, ты тоже душка. Потрещать охота?

— Да! Очень!

— Ок. Расскажи-ка мне…

 

Мы проболтали по телефону не меньше часа. При этом я схватил аппарат в руки и расхаживал по квартире, докуда позволяла длина провода. Наконец, Шон сказал, что ему пора спать. Я ещё раз заверил его, что люблю его и мы распрощались.

Как же мне круто!

 

1:17

 

Ну просто сказка! И, что особенно здорово, меня ещё час-полтора будет держать. МДМА срабатывает через час после приёма — это называется выход на “плато”, то есть стабильное состояние, которое будет длиться без видимых изменений ещё часа два-три. Зависит длительность от дозировки, наличия толерантности к веществу и ещё положения Марса по отношению к Сатурну. Реально, я не знаю как так бывает, но одного и того же меня, одна и та же таблетка иногда убирает на три с половиной часа, а иногда уже к исходу второго я чувствую желание закинуть ещё.

Но в тот момент мне было роскошно, так что я продолжил метаться по квартире. Остановился я только осознав, что вспотел. Не просто малость взмок или там прилично вспотел, как после занятий спортом. Фиг-то там! С меня текли настоящие ручьи, я даже затёр в паре мест лужи на полу тряпкой, чтобы мама потом не заметила.

Чёрт, я не знаю, сколько я выпил воды за прошедшие пару часов, но вся она сейчас покидала мой организм таким странным способом.

 

2:12

 

Оп! Неужели, сейчас попустит?

Я прислушался к себе, волнуясь словно преступник, осуждённый на смертную казнь, когда он слышит какой-то шум в коридоре. Это за ним идут или нет? Или это крысы бегают?

Вот и я сейчас напряг все свои силы: упорот ли я? Или меня отпускает?

Ответом мне была новая волна дичайшей эйфории. Арррррррива! Дос текилос, пор фавор!

Я отдался этому чувству, набросал какой-то стих на бумажке, чтобы немного снять возбуждение. Получилось неплохо, надо будет потом доработать немного.

И вот тут меня отпустило.

 

2:34

 

О. Мой. Бог.

Как будто на меня вылили полный ушат жидкого говна. И я стою такой, мне мерзко. И даже не знаю, что сделать. Типа, ты весь в говне, как быть? Помыть руки? Не, не поможет.

В общем, только что, секунду назад я был в чудесном мире, в котором музыка была частью меня, в котором у меня были силы на всё, в котором я испытывал невероятное, несравненное блаженство. А теперь всё прекратилось. Как будто ты пляшешь на дискотеке, фигачит бит, стробоскоп сверкает в такт, толпа ревёт. А потом резко выключают электричество. Все замирают, ещё не веря такому раскладу. Эй, диджей, верни музыку! Но музыки нет, вечеринка окончена и хмурые охранники идут по залу, разведя руки, как курицы-наседки: “Молодые люди, вечеринка окончена, пожалуйста, уходите.” Короче, был у меня такой опыт однажды — было стрёмно. Но это ни в какое сравнение не шло с той пустотой, которую я ощутил сейчас, когда меня отпустило.

Единственное, чего мне хотелось — немедленно вернуться в то самое состояние, срочно упороться ещё! Я в панике метнулся на кухню, нашёл зип-лок и мои опасения подтвердились. Шон выделил мне порцию на один раз и я всю её фиганул в стакан.

Грёбаный ад!

Я разрезал пакетик и вылизал его, несмотря на тошнотворную горечь. Блин, тут не больше двух миллиграмм было, от такого не вставит. Так, надо срочно что-то делать, как-то добыть ещё.

Шон!

Я схватил телефон и начал дрожащими руками набирать его номер, но вовремя спохватился. Сейчас почти три ночи, мама вернётся в любой момент, к Шону я никак не уеду, да и спит он, скорей всего. Даже если я его разбужу, даже если он согласится приехать ко мне с МДМА (а есть ли у него сейчас?), то я смогу упороться не раньше, чем через час. Накроет меня около пяти утра. А мама приходит домой после “Алисы”, ну…

 

Я не знаю, как так вышло. То ли мысли о наркоте меня захватили, то ли слух притупился от музыки, но я прошляпил и лифт, и как открывалась дверь в общий коридор на этаже. Услышал я уже до боли знакомый цокот каблучков в коридоре. А у меня тут бедлам! Стакан из-под наркотиков! Зип-лок разрезанный! Музыка играет, пусть и негромко — я же не враг своим соседям.

Твою мать! Сказать, что я испугался — это, типа, очень мягко выразиться.

 

— Ваша мама будет дома через шесть секунд, сэр. Что вы чувствуете?

— Немного взволнован, Бэримор. Спасибо, что спросили. Дождливый сегодня день, не находите?

 

В общем, я схватил зип-лок, выключил везде свет, отключил музыку и улёгся в постель. В этот миг я, очевидно, оспорил постулат Эйнштейна о невозможности движения со скоростью, превышающей скорость света. Потому что когда я залез под одеяло, я не услышал маминых шагов в прихожей. Сначала я решил, что нифига не слышу из-за сердца, которое стучало быстрее любого пулемёта, а они, бывает, делают по тысяче двести выстрелов в минуту. Так вот, каждый удар отзывался во всём теле и был таким громким, что я слышал, как он отражается от стен комнаты. Вот от такого шума соседи точно проснутся! И тут раздался скрежет ключа, вставляемого в замок.

Мама миа! Санта Лючия и Дева Мария!

Я успел сделать всё это за ту долю секунды, что мама искала ключи? Она их всегда носит в специальном кожаном держателе и достаёт отработанным движением. Офигеть!

Ключ повернулся в замке четыре раза, дверь скрипнула, в прихожей включился свет, пробившийся под дверь в мою комнату.

Я пытался успокоить сердце и перебирал, что ещё могло указать маме на мои ночные приключения? В результате составился список на десяток пунктов, но устранить их я мог не раньше, чем завтра утром. Оставалось надеяться, что я смогу проснуться раньше мамы, а ведь будильника у меня нет.

К слову, мне совсем расхотелось добавки. Я чувствовал себя опустошённым, уставшим и выжатым, но мне совсем не хотелось обратно в сказочный мир МДМА. Не сейчас. Вот только проснуться бы пораньше. Надо проснуться пораньше, иначе мне кранты. Я повторял это себе до тех пор, пока не вырубился.

 

И, конечно, я проснулся чуть ли не в двенадцать. Спасибо, внутренние часы! Спасибо, твёрдая установка!

Но волновался я напрасно. Когда я вышел из комнаты, мама уже хлопотала на кухне. Я убежал чистить зубы, чтобы оттянуть момент истины, и вычистил их так тщательно, что взял бы первый приз на соревнованиях по отсутствию во рту лишних элементов. Даже если бы жюри заглядывало мне туда с микроскопом.

Итак, я вытерся полотенцем, убедился, что зрачки в норме и вышел на кухню.

— Доброе утро, сынонька, — сказала мама. — Будешь завтракать? Я испекла хот-доги.

Вы когда-нибудь слышали, чтобы мама предлагала сыну хот-доги, предварительно уличив его в употреблении наркотиков? Я — нет. Хотя какие-нибудь хиппи…

— С удовольствием, мам! Давай-ка сразу парочку.

 

Вот так вот я впервые съел МДМА. Если кому интересно, то спокойно переносить выход я до сих пор толком не научился. Как только отпустит таблетка, я сразу хочу ещё. Беда в том, что много есть не стоит. Во-первых, можно словить передоз. Во-вторых, каждая последующая доза прёт меньше. Я выработал алгоритм, когда съедаешь таблетку, через полтора часа ещё одну и через два часа третью, если настроение совсем безумное. Это всё для дозировки сто — сто пятьдесят. Потому что бывают колёса и по двести пятьдесят, с ними шутки плохи.

Что тут ещё сказать? В ту субботу, которую я начал хот-догами, я весь день чувствовал себя фигово. Не физически, тут как раз было всё неплохо, лёгкое недомогание. Но вот настроение было — как будто лёгкая форма депрессии. Делать ничего не хочется, удовольствие ни от чего не получаешь, словом — уныло. В общем-то, вот из-за этого на таблетки и садятся. Физически их бросить легко, но попробуйте убедить себя на отходосах, что вам не надо принимать сегодня МДМА. Если он у вас есть, ставлю сотку против рубля, что вы его съедите. Я, например, в следующую встречу с Шоном попросил у него ещё двадцать порций. Нормальный заход, правда?

В результате я себе схему придумал: чтобы не сесть на МДМА, я не буду принимать его чаще, чем раз в два месяца. В общем, попринимал я так какое-то время, по таблетке раз в шестьдесят дней. А потом очередной срок прошёл, а я обнаружил, что не особо-то мне и упарываться хочется. Такие дела.

Глава вторая

Люсенька в облаках да с бриллиантами

 

Дни сменялись, словно часовые на посту. Незаметно пролетел апрель, отыграл свою партию на гобое май, и лето, следуя заведённому Господом порядку, вступило в свои права. Наш герой, влекомый любопытством, вполне понятным для столь юного отрока, стремился к Шону, как мотылёк стремится к огоньку. О, мотылёк! Не знаешь ты, как опасен огонь, не ведаешь, кроха, что твои крылышки, которым ты привык доверять свою жизнь…

 

Иногда мне думается, что лучше бы мне писать женские романы.

 

Короче, наступило лето. Я закончил девятый класс, сдал экзамены и перевёлся в десятый. В общем, с этой стороны всё было в полном порядке, так что в пору летних каникул я вступал гордо и чинно, как король в свой замок.

Ёлки, вот про короля — это опять из викторианского романа?

Не суть. Главная радость этого лета — возможность общаться с Шоном, сколько душа пожелает. Ни тебе школы, ни маминых упрёков, зато солнце светит и небо голубое!

В общем, висеть у Шона я начал чуть не каждый день. Мы здорово с ним сблизились за прошедшее время, открыли друг в друге много интересного. Не знаю как он, а я Шона уважал и любил. Сначала любил, конечно, а потом уже уважал.

Наркоты я больше не юзал почти, делал перерыв. Но разные вещества присутствовали постоянно. Например, сидели мы как-то у Шона утром…

 

— Я ваще еле живой, — жаловался мой друг. — Так влом ехать, ты бы знал.

— Так забей. Давай замучу лимонадик?

Шон слабо кивнул, а я набрал воды в графин, наскрёб льда в холодильнике и выжал сверху целый лимон. Самое оно, когда жара на улице.

Шон глотнул, застонал, глотнул ещё раз и даже смог сесть. Я наблюдал за ним с состраданием, не зная, чем ещё облегчить его муки.

— Ты бухал, что ли, вчера?

— Что? А, не. Не бухал, но отходосы жёсткие. Блин, надо мне одеваться да ехать. А то меня ребята ждут.

— Тусовка посреди дня?

— Не, что ты. Просто отвезу пару марок пацанам.

“Здравствуйте, я — Шон, ваш новый почтальон. Марочку полизать не желаете?”

Марка… Надо бы немного пояснить, а то не все же в курсе нашего жаргона.

 

Итак, марка. Безобидная штука, которую в прошлом веке лепили на конверт, когда хотели отправить письмо почтой. Не электронной, а той вот старой, которую доставляет курьер на лошади, мчащийся сквозь дебри в ночи. В нашем же случае, речь о кусочке картона, размером 1х1 см. На этот крошечный кусочек нанесено вещество в количестве от ста до трёхсот микрограмм. Микрограмм, прикиньте? То есть миллионная доля грамма. Спрашивается, что же используют в таких малых количествах?

Отвечаю: лучший наркотик в мире. Л. С. Д.

Почему лучший? Во-первых, сплошные плюсы по шкале Шона-Ллойда. Это мы так придумали оценивать наркоту по трём параметрам:

1. Вред от разового приёма;

2. Долгоиграющий вред;

3. Вероятность формирования зависимости.

И по каждому пункту можно поставить плюс, если вещество няшное, или от одного до трёх минусов, если вещество — злодей.

Так вот ЛСД — сплошные плюсики. Судите сами: про вред организму уже говорил, нет его. За сколько-то там десятков лет наблюдений и исследований так ничего и не нашли. А про зависимость — это один из немногих “саморегулирующихся” наркотиков. Потому что принял марку — получил клёвый приход. Но ещё неделю, а иногда и две, повторный приём не даст НИКАКОГО эффекта. То есть толерантность мнгновенная. Плюс к тому, эффект от него такой, что я не знаю людей, которым бы хотелось его иметь постоянно. Но об это позже.

 

— Пару марок? — переспрашиваю. — А куда везти?

— В Балатово, знаешь остановку “Чайковского”?

— Я там живу неподалёку.

— А, да. Ну вот, туда, короче.

“Чип-чип-чип-чип и Дейл! К вам спешат!”

— Шон, так давай я отвезу.

— Что?

— Ну, марки эти. Мне же по дороге, а ты, вон, сидишь-то с трудом.

— Чёрт, чувак! Ты правда можешь? Надо у них ещё будет денег взять, но ты потом передашь мне просто.

— Не вопрос. Давай сюда мароньки.

На лице Шона отразилось страдание. Он указал рукой на свои шорты, валявшиеся в углу комнаты. Я сразу смекнул, о чём речь, взял его шорты и обшарил карманы. В одном обнаружился зип-лок, в котором лежало…

— Ах ты грёбаный маркобарон, Шон! Сколько тут?

— Двести. А, не, сто девяносто семь уже. Короче, надо две отвезти.

Весь сет марок был разбит на сантиметровые кусочки, которые легко отделялись благодаря перфорации. Я оторвал пару, взял пустой зип-лок с барной стойки и сунул туда стафф. Затем пакетик отправился в карман джинсов, я получил от Шона подробные инструкции, как узнать нужных мне чуваков, и мы распрощались.

До трамвайной остановки я шёл, думая о чём-то левом. Сел в трамвай, показал школьный проездной кондуктору, устроился у окна. И только тут до меня дошло: я же планирую совершить уголовное преступление! У меня в кармане лежат наркотики, которые я намерен продать каким-то торчкам. Боже, а если меня спалит милиция?

Мне резко стало не по себе. Я оглядел попутчиков, но никто не обращал на меня внимания. Я был уверен, что опытный ментовский взгляд увидит меня насквозь, как будто у меня в руках табличка “Я — преступник”.

Так что я занервничал и принялся высматривать ментов. И кто бы мог подумать, что их так много шляется по улицам? Да кто бы знал!

Пока ехал, я насчитал шесть человек в форме, а ведь могут быть ещё оперативники в штатском. Я перехватил взгляд какого-то мужика в серой футболке, сидевшего лицом ко мне через пару рядов слева.

Ментяра?

Мужик слабо кивнул, как будто подтверждая мою догадку. Он всё пялился на меня, а я не мог отвести глаз. Как змея, гипнотизирующая птицу. Не, как гипнотизёр, гипнотизирующий гипнотизируемого!

Ёба, надо валить. Но как? И куда?

Чёртов оперативник, бывалый психолог, считал мои метания. Он вдруг встал и направился ко мне.

— “Левченко”, — недовольным голосом объявила остановку водитель трамвая.

Оперативник вышел и пошёл куда-то не оглядываясь.

Я выдохнул. Мне выходить на следующей.

 

В общем, добрался я до нужной остановки. Тут меня должны были поджидать двое ребят. Отличительный знак — один будет в кожаной куртке. Заметить дебила, который в тридцатиградусную жару напялил косуху, не составило труда. Я медленно пошёл к двум моим виз-а-ви.

И, конечно же, на остановку вышел мент.

Ладно я перепугался, я же был ребёнком. Но эти двое… Мудилы! При виде мента они сделали такие рожи, что если бы ему не насрать было, он бы их арестовал за, мать его, подозрительное поведение!

Но всё обошлось. Мент уехал на подоспевшем автобусе, а я подошёл к торчкам.

Хотел сначала что-то сказать, но тут на меня нашло вдохновение.

Я посмотрел в глаза обоим торчам, сохраняя каменное выражение лица. Затем чуть дёрнул головой, приглашая их пройтись со мной.

Зашагал в сторону зелёного парка. Мамы с колясками, собачники с поводками и молодёжь с пивом составляли основное население этого парка. Я не оглядывался, но был уверен, что торчи идут за мной. Я покружил по тропинкам парка, поглазел на остов самолёта ТУ-сколько-то-там-четыре, из которого через пару лет сделают ресторан. Что делает самолёт в парке? Нет, правда.

Наконец я почувствовал себя спокойно. Ментов нет. Воды нет. Населена роботами.

Торчи и впрямь следовали за мной, как болонки на поводке. Я подошёл к ним и сказал:

— Время отдавать долги, господа.

Один из упоротышей вынул из куртки дрожащей рукой заранее подготовленные купюры и протянул мне. Я пересчитал деньги одной рукой, сунул их в джинсы.

Кивнул.

Указательным пальцем подцепил зип-лок в кармане, вытащил его наружу и…

Короче, если бы там хотя бы таблетки лежали, он бы упал камнем вниз, а так там был пакетик из полиэтилена размером со спичечный коробок да две бумажки весом в нихуя каждая.

Пакетик упал с грацией листа, который чувствует наступление осени и покидает родные пенаты, чтобы отправиться в долгое и полное опасностей путешествие до земли.

— У тебя что-то упало, — заметил я.

Пацан присел, поднял зип-лок и снова встал.

— Have a nice trip, — напоследок скаламбурил я.

Кивнул торчам и пошёл домой.

Больше я этих ребят не встречал. А вот курьером у Шона мне поработать довелось потом ещё не раз. Как считаете, неплохо я справился?

 

Самому мне выпал шанс попробовать ЛСД спустя несколько дней. Ну, а как тут было удержаться?

Я хорошо помню тот день, хотя правило “первый раз — он лучший самый” с ЛСД не работает. У меня так точно не работает. Если вы спросите меня, какой из разов был лучшим… Клёво было, когда я пошёл в театр, упоровшись в говно. Это уже в Москве происходило, много лет спустя. Вообще, все лучшие трипы я в Москве и пережил, потому что пережил их с любимой женщиной. Но и первый раз был неплох.

Тогда, помню, я заранее маме сказал, что буду поздно. Как-никак по восемь часов прёт от одной марки, надо это держать в голове. Короче, отпросился дома, примчался к Шону, а он был не один.

Вот тогда я и познакомился с Трики и Кейт.

Этот союз “и” может вас обмануть, но вы не поддавайтесь. Трики и Кейт не были парой, просто друзья Шона. Он их зазвал потриповать.

— Я принимать не буду, — Шон обвёл нас взглядом, — потому что вы все в первый раз. Это называется быть “ситтером”. Я вас всех знаю, вы люди спокойные, уравновешенные, но чем чёрт не шутит. ЛСД славен тем, что им лечат шизофрению. Спасибо ему за это, но я знаю, что он же её и вызвать может. Короче, бывали гуманоиды в моей практике, кто после марки пытались полетать с птичками с девятого этажа и всё такое. Но вы же так не будете?

Я малость струхнул от такого вступления, но тут же себя успокоил: я же не дурак, летать не планирую. Чего мне-то переживать?

— Окей, девочки-мальчики, все берут по марочке.

Мы повиновались.

— А теперь под язык её хлоп! Умнички. Её надо держать полчаса, потом можно проглатывать.

Сейчас-то я знаю, что это называется сублингвальный приём, а тогда удивился. На самом деле, если у вас именно марка, то только так и надо делать. Можно просто проглотить, но тогда сила эффекта будет не та. Вплоть до отсутствия внятного эффекта вообще.

Шон включил музычки, чтобы мы не скучали, и налил себе немного виски. Сегодня играл саундтрек из “Криминального чтива” и лёг он в настроение просто отлично.

Я привыкал понемногу к бумажке под языком и разглядывал новых знакомых.

Сначала Кейт, конечно.

Хоть мне и было тринадцать, а ей двадцать-не-знаю-с-чем, она всё же произвела на меня впечатление. Разница в возрасте была такая, что я не думал о ней как о женщине, точнее, как о девочке. Короче, мне нравились некоторые одноклассницы, красотки и умнички. Нравились девочки из классов постарше, но уже так — типа, староваты. А Кейт была из другой лиги, но в то же время… Красивая, это точно. И двигается так интересно, за ней хочется наблюдать. Плюс сиськи на месте, чего уж там. Короче, признаюсь, я на неё потом даже вздрочнул пару раз. В порядке исключения. А то одними одноклассницами-то сыт не будешь.

Трики заинтересовал меня поменьше. Во-первых, что за странное имя? В смысле, Шон, Ллойд или Рик — тоже не вполне типично звучат для Урала, но Трики — это же трип-хоп исполнитель! Прикиньте, это как на ролевой игре Гэндальфом назваться! Или регаетесь вы на форуме поклонников звёздных войн и берёте себе ник “Дарт Вейдер”. “Пафосный мудак”, — скажут вам все. И будут правы. Короче, имя его мне не зашло. Во-вторых, внешности он был вполне обыкновенной: чувак на стиле с претензией на богемность. Ладно, Трики, что ты хоть за перец такой?

В ожидании прихода мы все трещали о всякой ерунде. Видно было, что народ ещё привыкает друг к другу, один только Шон чувствовал себя, как нос в коксе. Понемногу все расслабились, шутки стали веселее, понтов стало меньше. Трики, как выяснилось, и правда музыкант, хоть и не из Бристоля. Или откуда там этот хрен? Настоящий Трики, в смысле.

Прошло полчаса, мы проглотили марки. Прихода пока никакого не было, но это нормально. Вход длится до полутора часов и не всегда проходит гладко.

В какой-то момент меня немного затошнило. Верный нашим договорённостям, я тут же это озвучил. Как выяснилось, остальных психонавтов тоже мутило.

— Это нормально, — успокоил всех ситтер, — так и должно быть. Главное — не думать об этом и всё пройдёт.

Вот это правда. Я за свою жизнь не один десяток марок слопал, но реально плохо мне было всего один раз. Я тогда съел квадратик по дороге к метро и накрывать меня начало в вагоне. А там трясло, пахло, люди были какие-то стрёмные, ещё и ехал я минут сорок. Короче, когда я вышел на поверхность, я малость отдышался, поблевал в мусорный бак у входа в ВДНХ под одобрительные возгласы прохожих, а потом ещё часа два меня тошнило. Но уже без рвоты хотя бы.

Но в тот раз я поверил Шону, перестал думать о лёгкой тошноте и спустя десять минут она прошла.

Музыка становилась всё более и более объёмной — похоже, меня начало накрывать. Захотелось встать и пройтись по комнате, но от попытки подняться голова пошла кругом, так что я немедленно плюхнулся обратно. Кажется, я даже застонал от этого ощущения.

— Ты как, Ллойд? — спросил Шон.

— Что-то поплыл я, дружище.

— А точно нормально детям давать ЛСД? — переполошилась Кейт.

“А точно нормально туповатым бабам давать ЛСД?” — мысленно парировал я.

— Да всё в порядке, — опередил меня Шон, — не парься. Кроме того, уж Ллойда-то я бы точно ребёнком не назвал. Сама увидишь.

“Шон, сучий ты сын, я люблю тебя!”

Я сам не заметил, как оказался лежащим на всё том же диванчике. Ноги на одном подлокотнике, голова на другом, тело как-то растеклось по подушке посередине.

— Е ооэ ао ияо.

— Чего? — Шон чуть не ржёт.

А, надо же рот открывать, когда говоришь.

— Мне, похоже, стало приятно, — выговариваю я.

Кейт и Трики смеются. По звукам больше похоже на сигнал парктроника, когда до встречи со стенкой сзади остались считанные сантиметры.

Понемногу голова перестаёт кружиться, зато в воздухе от пола до потолка появляется куча паутины. Я пытаюсь руками содрать её, но она оказывается прозрачной не только на вид.

— Пошли покурим, — встаёт Шон.

Трое убитых ЛСД героев поднимаются, как солдаты из окопов перед атакой. В смысле, с трудом поднимаются, но полные решимости встать и идти. Шон, грёбаный ты Иисус!

Мы выходим на балкончик. Солнце светит нещадно, голубое небо сбивает с ног, а паутина, оказывается, прописалась и тут.

— Вы тоже это видите?

— А?

— Паутину?

— У меня всё в кумаре, как будто в дыму всё, — сообщает Трики.

— А у меня ничего, — пожимает плечами Кейт. — Ой! Ой! Ой!

Мы все пялимся на неё, а у неё видок такой, словно она чёрта увидела. Удивление сменяется улыбкой.

— Прикиньте! — чуть не кричит она в восторге. — Волосы Ллойда только что стали седыми. А теперь — зелёные!

Я перевожу взгляд на Шона, он чуть заметно мотает головой. Фух, пронесло, это просто её приглючило.

Ребята закуривают. Я смотрю на Кейт, надеясь, что и её волосы начнут менять цвет, но ничего не происходит. Зато я вижу шлейф, остающийся от её руки, когда она подносит сигарету ко рту — как будто я смотрю на мир через веб-камеру, которая снимает всё в двенадцать кадров в секунду.

Ребята докуривают, мы возвращаемся в комнату и плюхаемся на диваны. И тут на меня накатывает настоящая волна прихода.

Я подскакиваю, потому что диван подо мной вдруг оживает — это не страшно, но завораживает: он весь покрыт узорами в духе ацтеков, они двигаются и живут. Я залипаю и рассматриваю их. На какое-то время для меня исчезают и ребята, и прочие предметы в комнате — я сосредоточенно смотрю на спинку дивана, по которой продолжают волнами перемещаться орнаменты.

— Меня зафракталило, — сообщает Кейт.

Фрактал, слово-то какое странное. Фрактал, фрактал, я твой факториал. Факториал — это как рабочий на фабрике. Землю рабочим! Пива крестьянам! В жопу рабочих, блядский пролетариат, гопота одна.

Надо отлить.

— Пойду в уборную, — сообщаю я Шону, чтобы он не подумал чего.

Иду в туалет. Сил стоять нет, так что я плюхаюсь на сидушку, предварительно спустив штаны. Плитка на полу, оказывается, покрыта узорами ничуть не хуже, чем ткань на диване. Краси-и-и-и-и-вые!

Блин, клёвый эффект у ЛСД. Такое всё стало интересное, такое притягательное. Любопытно, сколько меня уже фигачит?

И вот тут мне становится страшно.

Я вдруг понимаю, что перестал ощущать время. Что совершенно не представляю себе как давно я принял марку, сколько времени назад мы курили или как давно я сижу на унитазе. Фаак. А если я тут с час уже проторчал?

А если день? Что если ЛСД забрало меня и уже никогда не отпустит?

Знаете, всякая фигня бывает с человеком. Кто-то, говорят, съедает марку и становится шизофреником. Что, если это так и происходит? Тебя просто не отпускает час за часом, а потом ты выходишь к людям и пытаешься вести себя как обычно, но ты упорот в говно и тебя начинают считать психом. А ты же не псих, ты просто…

Стук-стук-стук.

“Кто там?”

Стук-стук.

— Чего?

— Ллойд, ты как? Тебя чёт нет давно.

— Шон, дружище! Насколько давно? День? Два?

— Чего?! — Шон ржёт. — Чувак, минут десять тебя нет.

— Бля, Шон, ты спас меня. Я сейчас.

Натягиваю штаны, нажимаю на кнопку слива воды, мою руки. Быстрый взгляд в зеркало.

Ба!

Лицо ходуном ходит. Если обычно я замечаю некоторую ассиметрию, то сейчас левая и правая части вообще происходят от разных лиц. К тому же правая — не от человека.

— Ты упорот в говно, — успокаиваю я себя.

— Ты упорот в говнище, — подтверждает Шон из-за двери, — но всё же выходи.

Я подчиняюсь.

В комнате всё без изменений, разве что Трики курит один на балконе.

— Прекрати, Трик, — чуть не кричу я.

Кейт и Шон смотрят на меня в ахуе, а я пытаюсь собрать мысли вместе.

Трики возвращается.

— Короче, — объявляю, — я вот что понял.

Все смотрят на меня в ожидании.

— В общем, курение — это месть ацтеков и их последнее жертвоприношение Вицлипуцли.

— Что, блядь? — смеётся Трики.

— Погоди, — Шон останавливает его жестом. — Ллойд попусту не трещит, давай послушаем.

Я благодарно киваю Шону.

— Итак, вспомните ацтеков. Ну и майя с инками, всех этих чертей. Они же приносили людей в жертву своим богам, знаете? Сначала красили их в синий, потом клали на алтарь, вырезали сердце, жарили его и ели. А бошку несчастного отрубали и бросали с огромной пирамиды вниз, в толпу жадных до крови прихожан этой миленькой церкви свидетелей Вицлипуцли.

Я перевожу дух после долгой тирады и даю возможность слушателям осознать и представить.

— Короче, потом приходят испанцы и сносят всех этих психов под корень. Но!

Чувствую себя проповедником.

— Ацтеки были мстительные сучары, к тому же поклонялись своему Вицлипуцли. Они решили, что негоже, если их бог останется без жертв. И они научили европейцев курить. Ведь именно оттуда пошёл табак.

— Так, — кивает Шон.

— Так и выходит, что все, кто помирает от рака лёгких и прочих болезней, которые вызывает курение, они умирают по воле злобных пидарских ацтеков. И во славу сверхкровавого Вицлипуцли. Вот уж кто доволен, как слон. Полощет горлышко кровью и кричит: “Курите! Курите ещё, идиоты! Ах-ха-ха-ха!”

— Ебать ты придумал, — заключает Трики.

— Я не придумал, а понял, — поправляю его я. — Табачные компании — жрецы Вицлипуцли!

— Это очень важное открытие, — кивает Шон. — Я ещё подумаю над этим.

Я не могу выкупить, стебётся он или говорит серьёзно.

— А как ты думаешь, Ллойд, — Шон смотрит на меня пристально, — а что такое боги по сути своей?

— Блин, мужик, ну, ты спросил. Ты хочешь, чтобы я пофантазировал?

— Зачем? Нет, расскажи мне. Вот ты говоришь, что Вицлипуцли полощет горло кровью. Значит, он существует в материальном мире, так? Или это была метафора?

Я задумываюсь. Существует ли Вицлипуцли в реальном мире? Или это игра фантазии человека? Может, он живёт где-то в астрале, а в мире иногда появляется его аватар?

— Давай пойдём из древности, — предлагаю я.

— Вот за это я тебя и люблю, Ллойд. За структурный, мать его, подход. Давай, начинаем от египтян.

— Какая же это древность? Египтяне — это уже цивилизация. Нет, давай начинать с анимизма и ранних культов. Люди начали когда-то верить в духов, в сверхъестественное, пытаясь объяснить себе мироустройство, пытаясь подчинить себе мир. А когда большое количество людей сильно верит во что-то, то это влияет и на материальный мир.

— Это как Иисус учил Петра по воде ходить? Типа, если веришь, то пойдёшь?

— И это тоже, оно из той же оперы. Но в данной ситуации я имею в виду материальное воплощение веры. Если люди сильно верят в духов леса или там банных хозяев, то в их жизни появляются эти сущности. А когда люди в средние века сжигали ведьм! Тогда ведь правда ведьмы существовали.

— Чушь! — вмешивается Трики. — Ведьмы, волшебство — это всё бред!

— Бред, — киваю, — сейчас. А тогда они в это свято верили. Ты прикинь, они же людей сжигали, иногда заживо. Думаешь, им это по фану было? Нет, они правда верили, что имеют дело с женщинами, наделёнными сверхъестественными способностями. И, скорей всего, так и было. Ну, в каком-то количестве случаев.

— Сексистский бред, — парирует Кейт. — Сжигали просто красивых девушек, которым завидовали или которые отказывались спать с кем попало.

— Ого, не знал, что ты феминистка. Думаю, и такое могло быть, но это уже издержки человеческих взаимоотношений.

— Ладно, Ллойд, пусть так, были там ведьмы. Но что с богами? Они тоже есть? — Шон как всегда зрит в корень.

— Да, получается. Пока в них верят, пока им поклоняются, они существуют. Прикинь! Я как-то в детстве шутки ради сделал алтарь Марса и зажарил для него кусок свинины. Я, получается, его к жизни вернул ненадолго.

— Он тебе ещё спасибо скажет.

— Надеюсь.

Трики и Кейт устают от этого разговора и снова отправляются на балкон. Мы с Шоном погружены в беседу.

— Знаешь, Ллойд, что мне это всё напоминает?

— Что же?

— Тульпа.

— Не знаю, что это. Просветишь?

— Тульпа — это понятие, встречающееся в буддизме, откуда оно перешло в психологию. По сути тульпа — это галлюцинация, которая может появляться даже для нескольких людей одновременно. По твоим словам получается, что боги — это тульпа.

— Круто, спасибо. Почитаю потом про неё. Да, боги — это тульпа. Мне ещё кажется, что они стараются как могут, чтобы жить дальше. Стоит однажды их оживить, дальше они действуют как разумные существа. Какой-то древний семит однажды выдумал себе Яхве, а тот уже изворачивался как мог: начал пиздеть евреям, что они — его избранный народ, что надо поклоняться ему одному и больше никому.

— Ох, и навеселился он, — смеётся Шон. — Он же чего только не заставлял делать их во славу себя. Сорок лет в пустыне, вот психи!

— По сути, они себе сами это выдумали. Получается, что бог может тебе угрожать, но сделать что-то он бессилен, зато если ты перестанешь ему поклоняться — он сдохнет. Прикинь?

— Круто. Только Будда сюда не вписывается.

— А чего?

— Ну, он же учил человека как раз не искать себе богов. Грубо говоря, он показал людям, что человек и есть бог. Других не надо. А люди в Азии всё равно понаставили ему памятников, поклоняются неистово… Короче, обычный божок. Но Будда настоящий этого всего не принял бы. Ему просто нет до этого дела.

— Так а люди и не ему поклоняются.

— А кому?

— А это такой бог-сучка.

— Чего? Ллойд, ну ты выдашь иногда, я сейчас лопну от смеха!

— Тихо, не ржи. Бог-сучка — это такой чувак, не знаю, может кто-то из учеников Будды даже. Короче, когда Будда окончательно растворился в нирване, люди перестали выкупать, что они — боги. Зато они помнили, что Будда очень крутым мужиком был и решили ему потихоньку поклоняться. А Будде реально до фени все эти поклонения. Но свято место пусто не бывает и на сцене появляется бог-сучка. Он по-тихому собирает поклонение, живёт и радуется. То есть занял чужое место, сучка такая, но всё же бог.

— Бог-сучка. Ллойд, я тебя люблю. Ни один учитель дзена мне таких клёвых вещей не рассказывал.

 

Боже, ну и убрало меня в тот раз. День, в результате, прошёл в подобном ключе: мы наблюдали за разной силы глюками, делились мыслями, даже погуляли немного по городу. Вообще, под ЛСД очень интересно становится думать. Каждая мысль приобретает вес и какую-то величественность, как будто она является стоящей и важной. Я знавал людей, которые всерьёз верили, что под ЛСД к ним приходят гениальные идеи, жаль только их нельзя записать. Фигня всё это. В смысле, записать и правда что-то сложно, потому что очень лень, но мысли-то вряд ли стоящие. Так, в основном, наркоманский бред.

 

А под вечер Трики повесился.

 

Не могу обойти вниманием эту часть истории, хоть вспоминать её мне совсем не хочется. В общем, вернулись мы с прогулки, начало нас попускать. Был уже вечер, мы все здорово устали. А когда попускает, частенько хочется вмазать ещё.

— Слышь, Шон, — подал голос Трики, — а давай ещё марочку, а?

— Брось, Трик, хорош. Куда тебе на ночь глядя?

— Да, ну, старик, ну чё ты?

— Серьёзно, лишнее это. Поверь мне просто.

Короче, поспорили они малость, но Шон-то знает, о чём говорит. В общем, не досталось Трики добавки.

А он, как выяснилось, марафонил. В смысле, упарывался уже сильно не первый день. И вторые сутки не спал.

Началось у него всё в четверг, он поел колёс. Провёл время хорошо, поспал полночи. Проснулся на страшных отходосах — колёса были не от Шона, а от левого барыги и содержали, похоже, какую-то дрянь. Да ну и хер бы с ним, решил Трики. Опытный торч, он знал, как избежать выходов и укололся винтом. Винт — это метамфетамин более или менее хорошего качества.

Мет хорошего качества в Перми? Шон бы оценил шутку.

Итак, наш герой воткнул себе винта и на сутки лишился сна, зато был бодр, свеж и полон сил. Такая уж это штука, винт.

Итого: всю пятницу он веселился как мог, а в субботу пришёл в гости к Шону. Не спал при этом ни хера.

И принял ЛСД. Не знаю уж, как оно подействовало на измождённый организм, но когда попустило, на него навалились отходосы аж с трёх наркотиков сразу. Короче, паранойя и депрессия, которые запрыгнули на усталость и, как всадники апокалипсиса… Стоп, их же четверо должно быть, всадников-то. Тогда так: паранойя, депрессия, усталость и кретинизм, как четыре всадника апокалипсиса, въехали в башку этого чувака, трубя во все свои трубы и саксофоны.

В конце концов парень не сдюжил и решил проблему единственным известным ему способом — закинулся диазепамом.

Ди-а-зе-пам. Парам-парам-пам. Пу!

Диазепам, известный также как валиум — это транквилизатор. Я не врач, всех тонкостей не знаю, но вообще его используют при лечении депрессий как раз и всё такое. Кроме того, им хорошо вкидываться при передозах многими веществами, так как он нейтрализует их действие. Сколько жизней спасла эта дрянь, вы даже себе представить не можете. Но сколько и сгубила…

Единственное, с чем волшебство диазепама не работает — это алкоголь. Если вы приняли этанолу, то диазепам не только не уменьшит его воздействие, а ещё и усилит его. Я слышал, что опытные алкаши так экономят на бухле. Рюмка водки плюс таблетка диазепама — и ты в говно. Ну не сказка ли?

В общем, Трики съел диазепама в надежде, что это снимет часть симптомов отходоса.

Не знаю, что было дальше. Не знаю, откуда у Шона верёвка дома взялась. Начитался Толкиена и решил, что верёвка-то всегда пригодится?

Короче, Трики взял верёвку, незаметно прокрался в библиотеку, привязался к люстре и привет.

Мы услышали только, как падает табуретка.

— Эй, поаккуратней там! — выругался Шон.

Он пошёл навести порядок.

— Блять! — услышал я мгновение спустя.

Я рванулся в комнату, чувствуя, что случилась какая-то херня.

Увидев висящего на люстре Трики, я подумал: “Солидно они люстру повесили, не поспоришь.”

Ещё впервые оценил, какие же высокие у Шона потолки.

Всё это в моей голове пронеслось за полсекунды. Потом я уже держал ноги, поднимая тушу Трики в воздухе, чтобы верёвка не передавливала дыхательные пути, пока Шон бегал на кухню за ножом.

Верёвку он резал долго, всё это время Трики хрипел и синел мордой. Наконец она поддалась, музыкант навалился на меня всем весом сразу и мы рухнули на пол.

 

Спустя полчаса мы проводили Кейт, потом и Трики домой ушёл. Он сказал, что умирать больше не хочет. Ещё сказал, что ему стыдно.

Шон улыбался и ободрял его, но я видел, что мой друг сильно зол. И ни до, ни после, мне не доводилось видеть его таким напуганным, как в тот вечер.

Такие дела.

 

А, ну и последнее, что сказать хочу. Я потом курить начал. Сигареты. И курил одиннадцать лет, прикиньте? Бросил, когда книжку Аллена Карра прочитал. Хорошая книжка, очень советую всем курильщикам. Но хер бы я бросил даже с её помощью, если бы не тайное знание, которое у меня было и которым я с вами делюсь. Я про жрецов Вицлипуцли. Помните о злобных ацтеках! И, когда в следующий раз вы увидите человека, который с видимым наслаждением затягивается сигаретой, просто вспомните о вырезанных сердцах и несчастных чуваках, выкрашенных в синий. Так вот один из них перед вами.

А я с себя синюю краску смыл.

Уел, так сказать, Вицлипуцли.

Глава третья

Когда волосы мокрые

 

— Да, я тебя прекрасно понимаю, — в подтверждение своих слов я усердно киваю, хотя мы говорим по телефону и увидеть этого Вика не может.

Забавно это, что человеческая мимика сильнее логики. Люблю, например, встречать на улице людей, которые говорят по телефону и смотрят при этом тебе в лицо. Типа, идёт чувак в костюме и с чемоданом и смотрит на тебя с остервенением. Ты офигеваешь малость, пытаешься понять, знакомы вы или нет, а чувак вдруг улыбается тебе и говорит:

— Тогда и не поедем к маме, хорошо?

Блин, мужик, да на здоровье!

Но вернёмся к разговору с Викой. На часах — два ночи. Мы уже четыре часа разговариваем по телефону, обсудили всё на свете, даже попрощались пару раз, но тут Вику пробило на откровенность и она принялась мне рассказывать про мальчика, с которым познакомилась в интернете.

Я напряжённо слушаю, киваю, согласно мычу и всё такое, хотя внутри меня бушует пожар ненависти. Ненависти к интернетам, мальчикам и собственной трусости. Ведь Вика — это та самая одноклассница, которую я люблю.

Причём люблю — это мягко сказано. Мне она понравилась ещё в первом классе, маленькая красивая девочка, с непослушными кудряшками, которые будут сниться мне по ночам весь период от пятого по десятый класс включительно.

Я Вике тоже понравился, похоже, в первом классе. По крайней мере, она выражала это тем, что тыкала меня шариковой ручкой в бок, отчего там оставались синяки. Иногда большего размера, иногда меньшего, бывали и размером с ладонь.

В общем, наладилось у нас взаимодействие и не обошлось без фрейдизма.

А потом я влюбился и мучился от безответной любви пять лет. Чтоб вы понимали, влюбился так сильно, что Вика была единственной красивой девочкой в классе, которая не участвовала в моих детских сексуальных фантазиях. Такая сильная была любовь, тут уж не до секса, сами понимаете. Разве можно желать секса с богиней?

Сейчас я, конечно, понимаю, что можно и нужно. Но в тринадцать лет было вот так.

И вот, разговариваю я с Викой, слушаю про этого говнюка из интернета и во мне кипит злость. И при этом, представьте себе, я вот-вот усну.

Да ладно! Как можно уснуть в такой важный момент?

А запросто. Если до этого ты не спал ночь. И двое суток провёл на фене.

Вжжж! Вжжж! Я предпочитаю сушку холодным воздухом!

 

Сидели мы тогда у Шона. Жара, июль, половина лета уже прошла, но ещё половина-то впереди! Так что настроение отличное.

Мы трещим о том о сём. И замечаю я, что Шон как-то носом хлюпает всё время.

— Ты простыл, что ли? — спрашиваю.

— Что? А, не, ты об этом, — смеётся. — Просто нюхаю фен уже второй день. Не хочешь?

Он ещё спрашивает, засранец.

Шон высыпает немного белого порошка на компактное зеркальце и сворачивает мне десятирублёвую купюру в трубочку.

Я видел до этого, как герои фильмов нюхают кокс, так что понимаю о чём речь. Хотя десять рублей — это тебе не стодолларовая купюра. С другой стороны, и фен — не кокаин. Так чего жаловаться?

Между прочим, после долгих лет поисков я нашёл идеальную купюру для фена. Это не сто баксов, не евро, не рубли и не швейцарские франки. Это купюра номиналом в одну украинскую гривну. Что же в ней такого клёвого? Она маленькая, весёлых цветов (жёлтый с голубым) и не стоит ничего. Сказка, а не купюра, словом. Кроме того, я люблю Украину, так что гривна мне всегда напоминает о хорошем.

Итак, вернёмся в гостиную Шона. Я подношу трубочку к носу, зажимаю свободную ноздрю пальцем и вдыхаю фен.

Вжик! Эй, я же просил холодную сушку!

А жжёт эта сучка похлеще Гоголя со вторым томом. Глаза наполняются слезами, я начинаю чихать (раз сорок), Шон смеётся.

Но это всё фигня. Потому что на меня, прямо в процессе чихания, накатывает волна эйфории. Не такой адской, как от МДМА. А такой скорее, как очень-очень-очень хорошее настроение. Тело наполняется бодростью, появляется желание двигаться. И трещать. Трещать без умолку.

— Оу, Шон, прикольная штуковина, что ж ты раньше-то молчал, ваще зашла хорошо, пошли погуляем, я бы прошёлся, не охота дома сидеть, давай двинем на улочку, а?

— Полегче, Ллойд, ну тебя понесло. Давай, пошли пройдёмся.

 

Я всегда хожу быстро, а тут меня просто несёт, как будто ветер дует в спину и подталкивает вперёд. Каждый шаг дарит радость, походка стала пружинистой и энергичной, хочется идти ещё и ещё.

При этом я буквально не затыкаюсь. Шон тоже разговорчивый, но я-то просто в балаболку превратился. В Перми принято говорить быстро и не открывая рта, это создает особый местный говорок. Так вот, под феном я стал пермяком на сто процентов, тараторю как тётка на рынке.

— Скажи, Шон, а как ты друзей находишь, мне давно интересно, у тебя такие ребята всегда прикольные висят, умные, приятные, красивые, как на подбор.

— Так они на подбор и есть, всё просто. Мне, знаешь, очень интересно всегда было за людьми наблюдать. Притом за любыми. Понятно, что я не могу с кем попало поболтать, как с тобой. Но и не надо от всех ждать умных бесед и знания на память Шекспира. Кстати, ты знаешь Шекспира?

— Ну, про “быть или не быть” строчек двадцать прочитаю.

— Красавчик, я и не сомневался. Так вот, вернёмся к теме. Скажем, работал я как-то в офисе, было такое дело. И выходил курить частенько, расслабиться. А офисное здание охраняли ребята из специальной фирмы. Так вот этим мужикам, им же дико скучно целый день на жопе сидеть. Офисы — это ж не продуктовый, где вечно кто-то норовит банан украсть. И вот они со скуки постоянно пытаются с кем-то потрещать. А их все игнорят, потому что охранники обычно… Ну, не эрудиты, короче. А я вот с радостью всегда с ними общался. И знаешь какие ребята интересные оказались?

— Поделись.

— Один был поваром профессиональным. Готовил он помногу, любил очень это дело, но занимался этим сезонно. Летом он устраивался на теплоход и катался до конца навигации. С его слов, он за лето зашибал столько денег, что можно было остальной год не работать. Но ему скучно было дома сидеть, вот он и пошёл в охрану.

— Тоже мне развлечение нашёл.

— Да, я ему так же сказал. Но не суть. В общем, я от него про готовку столько всего узнал… Рецепты, хитрости, приколюхи, байки. В общем, очень интересно было.

— Хороший подход, мне нравится. В каждом есть что-то ценное, главное разглядеть.

— Да разглядывать особо не надо, на самом деле. Людям только дай поговорить — не замолкнут. Просто скажи челу “привет”, спроси как жизнь и приготовься слушать.

— Надо попробовать будет. Но всё же, где ты именно этих ребят берёшь, с которыми висишь? Что-то я не замечал у тебя в гостях охранников.

— Везде. Тебя вот на улице нашёл. Трики продавал мне диски с музыкой в “Айсберге”. Пит… А, его притащил кто-то из приятелей, когда заходил ко мне за стаффом. А мы тогда так заболтались, до ночи сидели. Кейт я сначала снять хотел, познакомился в баре. Но мы потрещали и я понял, что она мне интересней как личность, чем как барышня на ночь.

Ох, Шон. Барышня на ночь, как я тебе завидую.

— А как ты подкатываешь к женщинам?

— Что, старина, нужен мастер-класс?

— Ну, ты же опытней. Поделишься?

— Я сам не дон Гуан совсем, хотя и проблем с девчонками нет особо. Я тебе так скажу: люди себе сами проблемы придумывают, это всё из-за игр.

— Думаю, речь не о StarCraft.

— Верно думаешь. Я имею в виду, что люди очень много играют ролей, общаясь друг с другом, а вот просто в лоб что-то сказать или спросить не могут. И ищут какие-то окольные пути, выдумывают себе кучу херни, вместо того, чтобы поговорить. Блин, да человечество изобрело язык, чтобы коммуницировать! Так пользуйтесь, к чему все эти игры? Вот нравится тебе девочка какая-то. И хочешь ты к ней подкатить. Что я бы советовал сделать? Подойди к ней, улыбнись. Скажи, что она тебе нравится, что она красивая, что ты от неё глаз отвести не можешь. В общем, скажи правду. Добавь, что хочешь познакомиться, что хочешь узнать её.

— А если она меня пошлёт?

— То ничего страшного. Если пошлёт, то не твой человек это был. А твой человек никогда не пошлёт, отлично с тобой поболтает. И так со всем. Но особенно люди с сексом тупят, конечно.

— А с ним что?

— А, ты же ещё в очереди на раздачу стоишь, — Шон улыбнулся. — Короче, расклад такой. Мальчики хотят всех симпатичных девочек, сам знаешь. Девочки — у них свои заморочки. В целом, чтобы получить секс, надо дать взамен отношения. Это здоровая ситуация, честный обмен. Но бывает, что парню хочется с девушкой переспать, а потом никаких отношений не строить. И они обманывают барышень, лепят им какую-то фигню, могут даже в любви признаться. А получив секс, растворяются в ночи.

— Но это же нечестно!

— Да! И понимаешь, что самое тупое? Девочки тоже иногда ищут приключение на ночь. Так ведь очень же просто, если у вас дело к сексу подходит сказать: “Детка, я хочу заняться с тобой сексом, но не думаю, что после этого у нас с тобой что-то выйдет. Если тебя это устраивает — come to me. Если нет — давай лучше выпьем ещё вина и потрещим про поэзию.”

— Велик риск получить отказ и остаться без секса.

— Да не особо. Вот я так делаю, а отказывали мне всего пару раз. Просто девушка сразу в уме прикидывает и решает, надо ей такое или нет. Как правило, она решает: а почему бы и нет? Секса-то всем хочется. Зато потом никаких обид и разбитых сердец. Экология отношений, дружище.

Да, Шон, умеешь ты отвечать на вопросы. Я получил богатую пищу для ума, есть над чем подумать. Вот за это я особенно люблю наши с Шоном встречи. Я обдумываю услышанное и быстро переставляю ноги, потому что капитан Фен не давал команды “Вольно!”.

Гуляем мы таким образом с часик, потом Шон вспоминает, что ему же ещё с кем-то там встретиться надо. Короче, он свинчивает домой, да и мне особо больше делать нечего. Мы в тот момент как раз у “башни смерти” были — так называется одно из ментовских зданий в центре города. Отсюда я могу сесть на автобус, а потом пересесть на трамвай, но ехать в душном транспорте совсем не в тему, так что я решаю пройтись пешком, хотя идти мне не меньше часа. Итак, я строю свой маршрут по Пушкина, затем через рынок и на шоссе Космонавтов, оттуда можно свернуть на стаханку и оказаться на улице Мира. Эх, если бы у меня в городе ещё были какие-то красивые улицы, где можно погулять с удовольствием. А так мой маршрут идёт сначала по хоть сколько-то приличному центру, но начиная с рынка — кромешный ад.

Рынок в Перми — это просто что-то невероятное, я сколько потом ни путешествовал, нигде такой фигни не встречал. Начнём с названия: ЦКР. Расшифровывается как центральный колхозный рынок, типа. Колхоза там завались, спасибо за подсказку. Рынок имеет странную архитектуру, какие-то огромные арки из бетона, покрытые поверху как будто битым стеклом и гравием. Внутри палатки, ларьки, крытые павильоны из говна и металла. Короче, живописнейшее место. Добавьте к этому карманников, мошенников, гопников, китайцев, азеров и чуваков с картонными табличками на шее “Куплю золото” (и даже не думайте им это золото продавать!) — получится пермский рынок во всей красе. Сверху надо припорошить это зрелище попсовой музыкой из прошлого десятилетия, доносящейся из каждого второго ларька, и запахом беляшей и чебуреков, жаренных в большом количестве несвежего масла.

Кроме всего прочего, рынок — главная узловая станция города, тут останавливается чуть не 50% всех автобусных маршрутов, так что пересадка с одного на другой происходит именно здесь, поэтому толпы тут вечно огромнейшие.

Короче, не люблю я это место, стараюсь всегда свалить побыстрее. Вот и в этот раз я едва не бегом его миновал и выдохнул спокойно уже на шоссе.

Как выяснилось, зря.

Шёл я себе неторопливо, успокаивал сердцебиение и вдруг слышу:

— Слышь, братан, иди сюда.

Пока я соображал, кому это адресовано, вежливая просьба повторилась:

— Слышь, иди сюда, нахуй!

Что стоит делать, если к вам обращаются в Перми подобным образом? Ну, это зависит от вашего статуса в обществе и планов на день.

Вариант первый. Вы — мужик. Настоящий пермяк, не пальцем деланный. В этом случае вам стоит повернуться к виз-а-ви и твердо сказать:

— Охуел, блять, сука?

Если собеседник не поймёт с первого раза, можно добавить:

— Чё, бля?!

Дальше действовать по обстоятельствам. Собеседник может удовлетвориться беседой и свалить. Тогда материте его, пока он не скроется из виду. Если же чертила продолжает общение, не ударьте в грязь лицом и покажите ему ваш высокий культурный уровень. Переебав по щщам с вертушки, к примеру.

Другой вариант. Вы — вшивый интеллигентишка вроде меня. К тому же, вам тринадцать лет. В этом случае путеводитель по Перми, если бы таковой существовал, советовал бы: бегите. Я так всегда и поступал. Это мне сохранило много нервов, здоровья, зубов и денег. Ну, и сердечно-сосудистую укрепило неплохо. Вообще, если вы живёте в Перми — лучше бы вам уметь быстро бегать. Всегда пригодится.

Итак, варианты озвучены. Что же выберу я? Дайте-ка подумать…

— Да-да, — говорю, — чем могу помочь?

“Что ты творишь, псих?!”

— Слышь, братан, выручай. Есть чирик?

Чирик — это десять рублей. Которых у меня, к слову сказать, нет. Но разве я смогу убедить в этом парня?

Я вглядываюсь в его лицо: маленький скошенный назад лоб, нос картошкой, мутные серые глаза, на лице выражение злобы напополам со следами вырождения. Нда, вряд ли он мне поверит.

— Нет, — говорю, — чирика нету. Пустой совсем, вишь пешком даже иду.

— А если найду?

А он ведь поищет. Бррр.

— Отвечаю.

— Кто пиздит, тот пидарас? — заходит он с неожиданной стороны.

Дальнейший диалог я знаю. Его суть: прийти к соглашению по некоторым утверждениям.

— Конечно, — говорю.

— Пидарасов в рот ебём?

— Сто пудов.

— Показывай карманы.

Я выворачиваю карманы джинсов. В них пусто, если не считать школьного проездного. Парень смотрит на меня с сомнением.

Если кто не въехал, то разговор про “пидарасов” был не просто так. Если бы в карманах нашлись деньги, получилось бы, что я соврал. А кто врёт, тот недостоин, того можно сразу бить.

Если кто ещё не въехал, то я не врал, но это никак меня не защищает от гопника. Он думает секунду, а потом без замаха бьёт меня по лицу.

Но я, сука, быстрый. Я отшатываюсь от первого удара, разворачиваюсь и бегу так, что Форрест Гамп бы позавидовал. Я не оглядываюсь, просто несусь вперёд. Сейчас я быстрее любого бегуна с Ямайки, потому что меня подгоняют страх, адреналин и амфетамин. Коктейль “Суперскорость” — беги, Ллойд, беги.

Я пробегаю всю часть шоссе и сворачиваю во дворы у огромного магазина с товарами для молодожёнов. Быстрый взгляд назад — меня не преследуют. Пронесло. В этот раз.

На всякий случай я пробегаю трусцой ещё три квартала и только после этого перехожу на шаг. Во рту появился мерзкий металлический привкус, лёгкие горят, сердце застряло в горле и стучит, как будто дятел на кокаине.

Вот такие милые люди в моём городе живут. Зато не растолстеешь.

А насчет бега и фена, мне ещё такое вспоминается. История с кодовым названием “Дерьмо”. Она случилась гораздо позже, мне тогда девятнадцать было.

 

История с кодовым названием “Дерьмо”

Началось это дерьмо с того, что я решил вырубить несколько граммов амфетамина. Вечер обещал быть богатым на движуху, колёса все закончились… Короче, я отправился к знакомому барыге.

Парень жил на четвёртом этаже гнилой хрущёвки и ходить к нему я не любил, его хату вечно палили менты. Но выбора особо не было. Я поднялся на нужный мне этаж по грязной лестнице и постучал в дверь. Я знал, что на звонок парень может отреагировать неадекватно, так как звонок — это стиль мусоров.

Дверь мне открыл какой-то незнакомый торчок. Он без вопросов пустил меня внутрь, а сам ушёл на кухню. Я не стал разуваться и прошёл за нарколыгой. На кухне сидели нужный мне барыга, торч, который открыл мне дверь, и ещё какой-то непонятный парень, по ходу кореш торча.

— Здорово, брат, — я протягиваю руку барыге, он жмёт её. — Мне нужно грамма три амфетамина, а лучше пять. Взвесишь мне?

— Да говно вопрос, братишка.

Он достает огроменный пакет порошка, еле держит его одной рукой. Кладёт на стол и собирается разрезать, но в этот момент один из торчей подаёт голос:

— Сука, твой хмурый чем разведён? Он же, блять, нихуя не растворился.

Атмосфера резко накалилась. Торчи, по ходу, взяли героина и тут же собирались его употребить, но качество им не понравилось. Барыга отвечает им что-то, но я не могу разобрать что. Я вдруг чувствую, как будто мне к яйцам приставили ледяную трубу. Время течёт медленно, все двигаются и говорят как-то неестественно. Один из нарков выхватывает какую-то херню — заточку или отвёртку и бьёт барыгу в грудь. Второй подскакивает и херачит кулаком по лицу. Я же успеваю схватить со стола пакет скорости, а уже через секунд хлопаю входной дверью и лечу вниз по ступенькам.

На первом этаже у выхода из подъезда стоят трое. Я не успеваю сообразить, что к чему, и влетаю со ступенек прямо к ним в руки. Вижу форму и фуражки на этих ребятах. Менты.

А теперь на секунду представьте себе, в какое дерьмо я вляпался. Я — интеллигентный парень, студент. У меня в кармане дохуя огромный пакет порошка. Тянет на пять лет сходу или сколько там положено. Наверху — трупак и я соучастник полюбасу. Короче, моя жизнь только что превратилась в самое жидкое и вонючее дерьмо в мире. Или…

Тут я должен ремарку сделать. Я хоть и родился и вырос в Перми, где люди бьют друг друга так же охотно, как в Рио пускаются в пляс, но сам я всегда был очень мирным челом. Так уж вышло, что людей мне доводилось бить всего три раза в жизни. И при этом, вот же глупость, все три раза — это были менты. Вот сейчас случится первый, ещё раз был, когда я приехал в Москву на митинг Стратегии-31, а последний уже на Майдане, когда сначала я отбивал у “Беркута” упавшую девушку, а потом уже меня у ментов отбивали ребята из “Правого сектора”. Короче, я самый мирный анархист в мире, получается.

Итак, тем временем в этом чёртовом подъезде. Один мент хватает меня за руку, остальные на секунду замешкались, видно не ожидали, что я буду бежать так быстро. Я сую в нос левой тому менту, который меня держит, отпихиваю в сторону остальных и вырываюсь из подъезда. Уличный воздух нормально освежает и я бегу так, что Усейн Болт позавидует. По пятам за мной гонятся пара ментов, но поздно, им меня не догнать. Я пробегаю мимо машины, в которой меня ждут ребята. Они видят моё положение, Богдан заводит тачку и они дают дёру. Я не в обиде, всё так и надо.

Я петляю по дворам минут пять, пока не убеждаюсь, что ментам меня уже не найти. Сердце стучит, как ударные в драм-н-бейсе. Ноги стали ватными и не держат. Я сажусь на бордюр и закуриваю.

Бляяя, пронесло.

 

Ремарочка

Ещё вот про ментов добавлю, чтобы не было недоразумений потом. Не подумайте, что я их как-то не люблю особо или что-то в таком духе. Менты бывают хорошие, бывают плохие, бывают суки конченые — но это как любые другие люди. Типа продавцов там или программистов. Мне доводилось участвовать в вечеринках в клубах, которые внезапно накрывали с рейдом, и о тех ментах у меня воспоминания вполне добрые. Вообще, когда рейв внезапно прерывают — это очень обидно. Когда рейв внезапно прерывают маски-шоу — это ещё обиднее. Следующая степень обиженности наступает у тех дебилов, которые пытаются сопротивляться. Как правило, это те долбоёбы, которые пили алкоголь, вместо того, чтобы есть экстази, или только пришли и ещё не съели нихера и колёса жгут карман. Я в таких ситуациях сразу съедаю всё, что есть, и меня довольного и улыбающегося тащат нежные и сильные руки серьёзных мужчин. Когда тебя обдолбанного кидают в пати-вэн, то ты чувствуешь лёгкое недоумение и грусть от того, что кому-то плохо и он злится. Хочется успокоить окружающих и обняться. Да, я знаю, что это так действуют таблетки, но ничего не могу с собой поделать.

В принципе, ОМОНу всё это не надо. Они накрыли клуб и взяли кучу обдолбанных малолеток. Они не собираются никого бить просто так, наркоманы — публика спокойная, пока под дозой, так что даже дубинки в ход можно не пускать.

Но всегда найдётся пара мудаков, которые попробуют убежать (куда?) или не идти своим ходом в автозак. Вот это злит ребят в форме, а когда они злые — они начинают хуярить дубинками всех окружающих направо и налево.

Поэтому мой вам совет — не злите ментов. Просто выполняйте их распоряжения и вас отпустят быстрее, чем закончится приход. Проверено.

Конец истории с кодовым названием “Дерьмо”

 

Итак, я от гопника ушёл, и от Шона я ушёл, и попал домой. И только тут выкупил забавную штуку: я машинально сунул зип-лок с феном в мелкий кармашек в джинсах. Знаете, такой странный карман, не знаю зачем он нужен, обычно он располагается внутри правого большого кармана. Туда можно сложить зажигалку, но она не влезет. Можно купюру, если свернуть её сорок раз и потом чёрт её достанешь. Словом, странный карман. И я им никогда не пользовался, а тут своровал туда фен. Неловко вышло.

В общем, набрал я Шона сразу.

— Я случайно твой фен прихватил.

— Фен? А, тот. Так там было-то полграмма. Пофигу, угощайся.

— Спасибо!

— Фигня, Ллойд. Давай, не болей.

Я положил трубку, а внутри меня оживал мой наркомановый монстр. У меня впервые в руках оказался запас наркотиков. Не на один раз, не на два, а на… А на сколько, интересно?

Я рассмотрел пакетик. Хм, на вид в нём есть на две-три жирные дороги. Но я-то могу не жадничать. Я-то могу сделать шесть дорог поменьше. Или восемь?

Короче, весь вечер я экспериментировал. Делал дороги такого размера, что даже лилипуты из Гулливера посчитали бы их в лучшем случае тропинками. Зато порошок убывал медленно, а меня продолжало штырить.

Я не остановился, даже когда мама пришла домой. Выяснилось, что упоротость феном не очень заметна со стороны. Ну бодрый человек, ну поболтать любит. Бывает.

Правда?

Короче, я просидел тогда на фене день, вечер и даже ночь.

Часа в три я решил лечь спать, но не тут-то было. Я к тому времени не употреблял уже с часок и думал, что такого перерыва хватит. Эх, был бы рядом Шон, он бы предупредил: “Братишка, не переживай. Нюхал фен до трёх — уснуть получится где-то завтра к ночи.”

Но Шона не было. Известно, что единственный способ всё же поспать — покурить травки или гашиша. Но мне тринадцать, напоминаю, и я забочусь о своём мозге, так что травку я ни-ни.

Ну и чего, блин, делать?

В общем, я почитал. Поиграл на компе тихонечко, чтобы маму не будить. А потом я решил помастурбировать.

Ой, детки, что я в тот день открыл.

Короче, от фена член становится мелким и сжимается, как в мороз. И я как-то поглядел поначалу на такое его состояние и решил, что, видно, не стоит его трогать. Как под колёсами, например. Но не тут-то было. Короче, заскучал я ночью, захотелось доставить себе удовольствие. Я попробовал немного потискать этот ссохшийся шланг и тут… В общем, не успел я даже добиться нормальной эрекции, как внезапно кончил. При этом сохранилось желание продолжать.

Воу! Да это что творится? Ну, ок. Я продолжил и спустя пару минут кончил ещё раз. Потом ещё. Короче, я только на пятом оргазме успокоился, хотя мог ещё. Прикиньте?

Такая опция у меня сохранилась до сих пор. И могу вам сказать, что секс под феном в этой связи — это офигеть какая забавная штука. Только надо быть осторожным с контрацепцией, потому что приближение оргазма очень легко проморгать.

Я спрашивал у знакомых — не у всех так. Кто-то вообще не может эрекции добиться. У кого-то с эрекцией всё ок, но оргазма не случается. В общем, у меня что-то дивное творится. Но мне нравится.

Короче, открыл я для себя всю прелесть мастурбации под феном, а тут уже и шесть утра на часах. И спать не хочется, и бодрость как-то пропала. Что же делать?

— Хьюстон, у нас проблема, приём?

— Слушаю вас, Апполон-16, приём.

— Хьюстон, я стал унылый как говно. И совсем нет сил. Захожу на посадку.

— Принял вас хорошо, Апполон-16, готовим полосу для вашей посадки.

— Вижу широкую белую полосу, Хьюстон, подтвердите координаты.

— Широкая белая полоса на столе рядом с клавиатурой, подтверждаю.

— Левое сопло зажато, правое идёт на полосу. Скорость — двести тридцать, высота — десять. Выпускаю купюру.

— Не спешите, давление растёт.

— Я все контролирую, Хьюстон, не зря меня этому учили.

— Осторожно! Повторяю, давление растёт, ритм сердца уже на пределе.

— Всё будет хорошо. До посадки осталось… Три… Два… Один…

— Вижу успешную посадку, как ваше правое сопло?

— Ему пиздец, Хьюстон, натуральный пиздец.

— Повторите, не слышу вас.

— Это Апполон-16, я падаю, быстро падаю.

— Что происходит, чёрт вас дери?

— Потерял управление, быстро падаю.

— Сообщите ваши координаты!

— Лежу на полу в комнате, потерял зрение, в ушах шумит, не могу сообщить координаты.

— Ёб вашу мать, Апполон-16, я же предупреждал про давление.

— Высылайте спасателей. Конец связи.

 

Короче, я пожадничал. Это был один из самых страшных моментов в моей жизни. Потому что навалилось разом всё. Я снюхал большую дорогу, встал со стула, голова малость кружилась. Я решил, что мне стоит прилечь, но сначала надо достать во-о-он ту книгу с верхней полки. Это был труд Гая Соллюстия Криспа, если что, про Александра Македонского. Итак, тяну я руку к этой книге, как вдруг у меня подкашиваются ноги, пропадает зрение и я неконтролируемо падаю на пол с диким грохотом.

Я лежал так какое-то время, спрашивая себя:

1. Я ничего не повредил себе, когда упал? Потому что упал я стрёмно.

2. Не проснётся ли мама от этого грохота? И если проснётся, то как я объясню ей своё состояние? И пакетик фена на столе у клавы? И купюру трубочкой?

3. Это что, кровь течёт из моего носа?

4. Может, мне нужна скорая и я ПОДЫХАЮ ТУТ КАК БОМЖ КАКОЙ-ТО?

Последний вопрос на какое-то время вытеснил прочие. К счастью, мне потихоньку становилось получше. Мама, вроде, всё так же спала в своей комнате.

Кровь, как оказалось, текла из губы, разбившейся при падении. Нос был в порядке. Если не считать адского жжения, которое не проходило ещё денёк.

В общем, я даже встал через какое-то время и дошёл до кровати. Ну, дополз скорее, но это уж кому как.

Спать, конечно, расхотелось. Но и бодрости не прибавилось. Я полежал так час или два, потом мама проснулась.

В общем, к завтраку я вышел уже почти живой.

— Ой, а что с губой случилось?

— А, не волнуйся, мам.

“Упал с лестницы? Подрался ночью с монстром из-под кровати? Истязал себя плёткой во славу Господа?”

— Разбита, я же вижу. А вчера вечером целая была.

— Да пошёл в туалет ночью и запнулся о тумбочку, так что треснулся головой.

— Ужас какой, а вдруг сотрясение? Давай в травматологию съездим?

— Да ну, какое сотрясение! Всё в порядке, подумаешь губа.

“А ещё у меня темнеет в глазах до сих пор, если я встаю.”

Мы поспорили об этом за завтраком, но заставить меня обратиться к врачу мама не смогла. Мне, слава Богу, не десять уже, могу и отбрехаться.

Я даже пошёл погулять с друзьями, чтобы не мозолить маме глаза весь день. А то бы она выкупила, что я на ногах не стою. Погулять — это я сильно преувеличил свои успехи. Я мог пройти шагов десять, пока не терял зрение напрочь, а ноги не начинали дрожать, потом садился на корточки (так в Перми все сидят), отдыхал. Когда зрение возвращалось, я вставал и шёл ещё десять шагов. И так по кругу. Короче, далеко не уйдёшь.

Так что мы посидели на той лавочке да на другой с друзьями, потрещали о том о сём, да разошлись под вечер.

Мне особо лучше не стало, но потихоньку захотелось спать.

Я пришёл домой, разделся, улёгся в кровать и почитал немного.

А в девять мне позвонила Вика.

Вика, в которую я был безумно влюблён.

 

А теперь представьте себе мои чувства. Меня вырубает на ходу. Я лежу с трудом, потому что давление всё ещё так себе.

“Хьюстон, у нас тут разгерметизация, приём.”

Короче, не самый лучший день, не самое лучшее самочувствие.

Но не могу же я сам прервать разговор с любимой женщиной! Она же обидится. Она же решит, что мне на неё наплевать. Она же найдёт себе нового друга! В общем, я креплюсь, держусь и вставляю себе спички в глаза, чтобы веки не закрывались.

Проходит час, проходит два. Если у меня и было какое-то количество остроумия, оно давно иссякло. К счастью, сегодня от меня многого и не надо. Вика разошлась, рассказывает мне кучу всего, делится впечатлениями и даже начинает секретничать. И тут появляется в нашем разговоре этот мудила из Нижнего Тагила. Точнее, чёрт его знает откуда, но точно они познакомились в интернете. Вика чуть не пищит, когда о нём говорит, а я изобретаю для него всевозможные казни.

Наконец, она мне говорит:

— Представляешь, он ещё и рассказы пишет! Такие чудесные!

“Да она же в него влюблена.”

— Да, и о чём они?

— Ой, я сейчас тебе почитаю.

“Да, блядь, вот только этого мне не хватало.”

Но она начинает читать. Медленно, со вкусом, выразительно. Читает она здорово, этого не отнять. И так мило картавит, у меня аж встаёт.

— Крыло самолёта, словно серебряная кромка ножа, взрезает воздух. Хауи смотрит в иллюминатор и видит бесконечную синеву, которая заставляет его думать о космосе. О, космос! Бескрайние бесконечности, заполненные планетами и звёздами, карликами и гигантами…

“Что за хуйня? В настоящем времени пишут одни долбоёбы.”

— …туманностями и астероидами. Что есть самолёт в сравнении с этими масштабами?

“Да меньше глиста в твоей кишке, мать его, тупица из интернета.”

— Крошечный мотылёк, кружащий над бесконечно огромным подсолнуховым полем. Хауи переводит взгляд на стюардессу, которая просит его пристегнуть ремень.

Ну и дальше в таком духе. Не знаю, как это выглядело для влюблённой девушки, а меня так просто тошнило.

А ещё мне хотелось спать.

И плакать.

Ну, я и уснул.

Ведь мужчины не плачут.

 

В общем, Вика мне это до сих пор припоминает. Говорит, что она прекратила читать в один момент, потому что глаза наполнились слезами, а в горле застрял ком. Она попыталась унять рыдания и прислушалась: не плачу ли я?

Но в трубке было тихо. Потом чуть громче. Потом опять тихо. И снова немного фирменной реакции от меня.

Короче, я храпел в эту долбаную трубку.

Так её чувства не оскорблял ещё ни один идиот в мире. Я был первым. Пережить такое могут только настоящие друзья. Каковыми мы до сих пор и являемся.

Такие дела.

Глава четвертая

Греби отсюда!

 

Из-за двери доносится приглушённая музыка. Я прислушиваюсь: точно, PJ Harvey — The Life and Death of Mr. Badmouth. Этот трек открывает её альбом “Uh Huh Her” — шикарная пластинка, только вышла, а мы с Шоном уже заслушали её до дыр.

У первого трека такое мощное гитарное вступление, мне под него хочется на форде мустанге жогать вдаль сразу.

Я нажимаю на кнопку звонка. Интересно, услышат меня?

Шон открывает дверь.

— Ллойд, дружище! Как я рад тебя видеть!

— Взаимно, Шон, и я тебя. Как тут движуха?

— Полным ходом.

Внутри музыка звучит громче, но всё же не грохочет.

Я разуваюсь и прохожу в комнатку.

Мама моя!

Народу-то — не протолкнуться. Я сходу насчитал человек пятнадцать, а ведь кто-то ещё может быть в библиотеке.

По большей части все мои знакомые, но есть и новые лица. Эх, опять объяснять им, что на вечерине делает “ребёнок”. Как же меня это достало, честно говоря! А до нормального возраста ещё лет пять, не меньше. А так-то и десять даже.

Атмосфера на вечеринке у Шона как всегда отменная. На барной стойке аккуратно разместилось зеркальце, по которому кто-то щедрый уже проложил десяток дорог. Гости подходят к зеркальцу, словно к блюду с канапе на чинном приёме. Вот только канапе не вставляет как амфетамин. Хотя, если проглотить шпажку, на которую оно наколото…

Что ж, одна дорога для настроения не помешает.

Барная стойка для меня высоковата, так что я забираюсь на свободный стул.

— Привет, — здоровается блондинка. — А ты кто?

— Ллойд, к вашим услугам.

— Ого! Ты из друзей Шона, что ли?

— В яблочко. А тебя как звать?

— Люся.

Заржать хочется, но я держусь. Всё же не зря Шон затеял эту тему с именами. Где Ллойд, а где Люся?

— Тебе не рановато фен принимать? — не унимается блондинка.

— Так вроде уже девять вечера.

— А ты смешной.

— Только после девяти.

Я беру чью-то десятку, уже свёрнутую в трубочку, и одним махом забираю порцию фена. Дорога к сердцу мужчины лежит на зеркале, знаете ли.

Приход накатывает мгновенно. Я чувствую лёгкую эйфорию и смотрю на Люсю новыми глазами. Меня больше не раздражает её имя и я не обижаюсь на неё за разговоры о возрасте. Ну, в самом деле, вы бы не удивились на её месте?

— А ты красивая, Люся, — пытаюсь загладить вину.

— Ой, спасибо. Ты милый.

— Как тебе вечеринка?

— Ой, здорово! Столько ребят интересных.

— Да, это фишка Шона.

— Только очень много наркотиков.

— А что поделать.

— Наверное.

Мы трещим так какое-то время. Надо бы Шона разыскать, а то я толком с ним и не поговорил ещё.

Тем более, что барная стойка пользуется всё большим спросом. Кто-то нюхает фен, кто-то режет закусь, кто-то мутит коктейли. Двое ребят на моих глазах разливают по стаканам зелёный абсент. Достают зажигалку и чайные ложки.

— Слышь, сахар нужен.

— Ща, погоди. Тут нету…

— Шон! — кричит первый. — Где у тебя сахар лежит?

Шон, который в этот момент сидел в кресле и залипал, поворачивает голову и пристально смотрит на пацана с абсентом. При этом он так сощуривается, как будто спрашивает: “Ты уверен, что хочешь получить ответ? И стоит ли твой вопрос того?”

Я-то хорошо знаю Шона и миллион раз видел такой прищур, но ребятки на вечерине офигевают.

Парень с абсентом теряется и на всякий случай повторяет вопрос. Шон молчит. Постепенно стихают разговоры вокруг. Всем становится интересно, где же сахар и почему Шон молчит.

Молчание всё тянется.

Шон, тебе надо было в актёрское поступать с такими паузами шикарными.

Наконец, Шон изрекает: “В шкафчике сверху.”

Какое-то время все осмысливают произошедшее. Затем кто-то начинает смеяться и все облегчённо подхватывают. Как будто Шон шутил.

На самом деле, эта фишка Шона — она совсем не актёрская, как мне кажется. Я не раз замечал, что Шон иногда погружается в какие-то свои мечты, даже посреди многолюдной вечеринки, вот как сейчас. И если его о чём-то спросить, то он сначала смотрит на тебя и малость зависает. Как будто переходит из мира грёз обратно в свою голову. Вот в это время он и смотрит на тебя с прищуром.

Причём ответ он может дать неожиданный. Помню, Пит как-то спросил, откуда у Шона китайская фарфоровая ваза. Тот повисел с прищуром с полминуты и изрёк: “Да какая разница?”

Короче, обычное дело. Но со стороны забавно выглядеть может, конечно.

Вечерина тем временем набирала обороты. Народ становился всё более упоротым и пьяным. На балконе долбили траву и пели “пятницу”. В библиотеке рекой лилось шампанское и велись разговоры о высоком с явным эротическим подтекстом.

В гостиной же народ просто веселился как мог. Играли в крокодила, трещали, спорили — все радости молодости.

Я подсел к Шону. Он сидел на диване у кофейного столика.

— О, Ллойд. А я-то думаю, куда ты запропал.

— Да вот, знакомился с народом.

— Кого повстречал?

— Люсю, например.

— А, Люся. Симпатичная девочка.

— Есть такое. А ты как?

— Тоже пообщался немного. Чего-то хочется, не могу понять чего.

— Закинуться чем-то или вообще?

— Ллойд! Вот ты всегда в корень зришь. Точно, я хочу чем-то упороться. Но чем?

— Фена?

— Уже.

— Колесо?

— Не. Хочется чего-то этакого…

Тут в комнату влетает этот парень с татухой на плече.

— Шон, — орёт парень, — там в библиотеке трахаются!

— И чего? Пускай. Главное, чтобы в спальню не ходили.

— Да? Ну, ладно…

Все смеются, а парень явно смущён. С минуту он мнётся, потом валит на балкон.

Мы болтаем с Шоном о разных пустяках и сами не замечаем, как проходит час. Движуха понемногу становится всё более вялой. Похоже, кульминация вечеринки уже прошла. Потихоньку народ расходится. Шон провожает всех, благодарит, что пришли. Ребята покидают Шона довольные и пьяные. Последними уходят двое любовников из библиотеки. Эти выглядят счастливыми и смущёнными.

Наконец Шон закрывает дверь.

Мы остаёмся вдвоём.

— Тебе домой не пора, Ллойд?

— Не, я сказал маме, что к другу иду ночевать. А он прикроет. Так что я до утра свободен.

— А, ну шикарно.

— Ну, то есть, если ты не против, конечно.

— Ллойд, да ты чего? Ты ж меня знаешь, если я против, я бы тебе прямо сказал. А так я рад компании буду.

— Хорошо.

Для начала мы решаем немного прибраться. Повсюду гора грязных стаканов, в библиотеке липкая лужа от сладкого игристого вина, на балконе не протолкнуться от бычков. В полчаса мы наводим относительный порядок.

— Бля, кто-то наблевал в туалете, — слышу Шона.

— Помочь?

— Забей, я сам. Сука! Ну, на пол-то зачем?

— Видимо, не донёс.

— Когда это случилось? Я вроде таких бухих не видел.

— А я видел парочку. И ещё тот парень с татухой…

— Может быть.

Наконец мы садимся на стулья у барной стойки. Шон заваривает зелёный чай и разливает его по крошечным пиалам из фарфора.

— Ты фанат мелкой посуды, Шон. В детстве не наигрался в Барби с Кеном?

Шон смеётся и едва не расплёскивает чай.

— Не, дружище. Просто так вкуснее пить, что чай, что кофе.

Делаю глоток. Чай нежный, заварен не слишком крепко. Пахнет грушей.

— Да, очень вкусно.

— Это улун с горы Ли Шань.

— Воу, полегче, столько новых слов.

— Ладно тебе. Мне его мастер Чжэнь поставляет.

— Это ещё кто?

— О, это такой чувак интересный. Он, прикинь, обычный чел, лет тридцати. У него был свой бизнес и он весьма недурно шёл. И вот пару лет назад Чжэнь вдруг этот бизнес продал, все деньги положил на счёт (а там не один лям рублей был), а сам поселился в лесу.

— Как это в лесу?

— А вот так. Знаешь же лес, который между мостом и Курьёй?

— Ну.

— Вот там.

— Домик купил, типа?

— Не, зачем. Вагончик у него там. И он там живёт и грибы растит.

— Думаю, речь не о шампиньонах.

— Не, и не о вешенке. Слушай!

Шон смотрит на меня широко раскрывшимися глазами, а на лице застыла радость.

Нет, дружище, давай мы не поедем посреди ночи к этому чертиле в закамск, ладно?

— А давай грибов заварим? — предлагает Шон.

— А у тебя есть?

— Конечно! Запасец небольшой. Чжэнь научил меня, как их правильно употреблять, у него целая философия под это дело подведена, всё по фэн-шую.

— Блин, ну раз так…

— Класс! Вот чего я хотел-то! Грибочков!

Шон начинает насвистывать что-то, а сам достаёт глиняный чайник и кипятит воду.

— Грибы, — продолжает Шон, — это не то, что прочий стафф. От них приход каждый раз разный. Кроме того, с ними можно поговорить.

— О вечном?

— В смысле? А, не. С ними можно поговорить, чтобы они тебе приход дали такой, как тебе сейчас надо.

— Ого. А какие бывают приходы?

— А то ты не знаешь! Хочешь, вставит как экстази, будешь плясать и обниматься. Можно сойтись на кислотном трипе, правда от них узоры другие и прочий визуал. А можно просто подумать о жизни.

— Здорово. И как с ними договариваться?

— Ща.

Шон достает несколько зип-локов с грибами. Грибы порезаны на мелкие кусочки. Он бросает их в чайник и заливает водой.

— Чжэнь умеет с ними договариваться, пока они в чайнике. Он протягивает тебе чашку и говорит: “Сейчас тебе понравится всё трогать.” Ты ждёшь такой какое-то время, а потом начинаешь всё трогать, как безумный, и тащишься от этого неимоверно.

— Круто!

— Ага. Жаль, я так не умею. Хотя попробовать можно. На, держи. Итак… “Сейчас тебе понравится всё трогать!”

— Ладно.

Я беру маленькую пиалку с горячим настоем. Пахнет от него землёй и сырым мхом. Чем-то похоже на заваренные почки пуэра.

Выпиваю залпом.

— Слышь, Шон, а долго оно приходит?

— Через полчасика начнётся. А через час совсем хорошо станет.

— Окей.

— Давай пока музычку включу негромко.

Шон включает Franz Ferdinand. Какое-то время я слушаю музыку и больше ни о чём не думаю.

Шон усаживается на диван и тоже залипает.

Немного клонит в сон.

Чтобы не уснуть, следует хорошенько потрещать. Сажусь к Шону на диван.

— А как вышло, вообще, что ты во всю эту тему ввязался? — спрашиваю.

— В какую?

— Ну, с наркотой и всё такое.

Шон прищуривается и смотрит на меня. На это раз так долго, что я начинаю думать, что он промолчит. Но Шон всё же отвечает.

— А, в эту. Да как вышло? Поначалу тупо вышло, по правде сказать. Я сбежал к наркотикам, потому что в обычной жизни мне было не устоять. Знаешь, я больно поранился. Взял в руки прекрасную розу, вдыхал её аромат, замер в наслаждении. Но одно неверное движение пальцем, шип, кровь, шок. И роза вдруг исчезает, а ты понимаешь, что шип был ядовитым, потому что рана не затягивается, загнивает, болит всё больше с каждым днём.

— Как у Филоктета.

— В точку, Ллойд. Как у него самого. И понимаешь, когда так больно, не знаешь куда деться. Поначалу думаешь, что пережить такое невозможно. И ни о чём другом думать не можешь.

— Я правильно понимаю, что…

— Хочется выть, разодрать себе грудь и вырвать сердце, выплакать глаза…

— Тебя девушка бросила, да?

— И слепым и бессердечным я всё равно буду любить её, мёртвым даже. Я буду любить её каждой клеткой своего тела, а после моей смерти, когда меня съедят червяки, эти кольчатые твари завопят от ужаса, когда впервые в жизни почувствуют неразделённую любовь. И они будут метаться, стонать и плакать, а в очередной дождь они выползут на поверхность, окажутся на асфальте и, когда их раздавит длинный тонкий каблук, они возблагодарят Бога, если это будет её каблук. Господи, они умрут с улыбкой на своём червяковом лице.

— Я очень сочувствую тебе, Шон. Такое очень тяжело пережить.

— Такое случается с людьми, Ллойд, никто от этого не застрахован. Но я совершил ошибку тогда, я обратился к наркотикам.

— Чтобы унять боль?

— Забыться. Не думать ни о чём. К счастью, мне хватило ума не начать колоться, но для моих целей отлично подошла и трава. Я накуривался в говно, дружище, до сблёву, до потери сознания. В тайне я надеялся, что однажды во сне захлебнусь рвотой и со всем этим будет покончено.

— К счастью, этого не случилось.

— К счастью, да. Сейчас-то я это понимаю, но тогда жить не хотелось, прикидываешь? А потом ещё трава перестала работать. То ли прикурился я, то ли ещё что, но она меня отуплять отупляла, а боль не уходила. Тогда я разочаровался в травке и стал пробовать новое. В Перми тогда и не достать ничего было толком, только “хмурый” да трава, так что я взял бабла у родаков и двинул по Европе кататься. Там уже и грибов поел, и марок, и всего такого. А как с таблетками познакомился, так и новые силы жить нашёл. Они же любовь симулируют. Пусть ненастоящую, пусть временную, но всё же…

— Тогда почему ты говоришь, что совершил ошибку? Помогли же наркотики?

— Да ни разу! Не родилось ещё человека, которому наркотики бы помогли. На самом деле, если бы не они, я бы гораздо быстрее в себя пришёл. Ну, помучался бы месяц, второй попроще, на третий уже почти норм. А так я два года от тоски выл и вешаться хотел, сечёшь?

Нда, грустно всё это. Я потом ещё долго размышлял, отчего люди несчастно любят? За что им такие страдания? Как так выходит, что Шон полюбил девушку, а она его нет? Я вот и сам люблю безответно, но… Как-то не так деструктивно. Я очень хорошо понимаю Шона, как это мучаться, места себе не находить. Я, бывает, по две ночи не сплю, всё о Ней думаю. Но мне не хочется умирать, зачем? Наоборот, хочется жить, быть счастливым, хочется однажды заполучить свою любимую. В общем, история Шона много мне нового о природе человека открыла.

 

Шон, конечно, здорово в тот раз разоткровенничался. Кроме того, я заметил, что он как-то необычно фразы строит. Шон всегда изъяснялся небанально, но в этот раз в нём прямо поэт проснулся.

Подозреваю, что не обошлось без влияния грибов.

Не знаю, как это случилось, чей ветер дул мне в рот.

Я шёл по следу Кастанеды, попал в торговый флот.

Стоп, что?!

 

— Шон!

— М?

— По-моему, меня убрало.

— Меня тоже по ходу.

— Так а что ты говорил-то?

— Когда?

— Ну, вот сейчас.

— Я молчал, вроде.

— Да?

— Наверное.

— Ладно.

 

Меня вдруг пробирает до костей. Так сильно, как ни одна таблетка экстази пропереть не может.

Я подскакиваю, словно сел на канцелярскую кнопку. Хочется двигаться, танцевать, бегать. На лице сама собой появляется широченная улыбка.

— Шон, дружище! И правда как от колеса пришло!

— Да? Прикольно? А меня пока больше в русло раздумий.

— Да ладно? А мне, знаешь…

Я трещу без умолку. Шону это вроде не мешает, хотя не знаю, какие у него ощущения.

Помимо таблеточной эйфории и эмпатии, заглянули на огонёк и визуалы. Весь белый цвет стал бледно-зелёным, к примеру. Вдобавок часть предметов потеряли привычную текстуру. Вот взять, к примеру, дверцу холодильника. Она обычно белая и глянцевая, а сейчас стала матовой и какой-то неестественно гладкой. Как объект в 3D-редакторе, пока на него текстуру не наложили.

Постепенно мне удаётся заразить Шона эйфорией. После разговора о несчастной любви, Шон на какое-то время погрузился в прострацию, а сейчас понемногу оттаивал. В конце концов, он даже начал пританцовывать, сидя на месте.

— Ллойд, ты умеешь создавать настроение.

— Я не виноват, парень! Это грибы! Слушай, а давай сварим грибовницу?

— Суп?

— Ну да!

— Не, невкусно будет.

— Жалко. А то было бы прикольно…

— Ага, особенно если накормить им кого-нибудь левого.

 

В общем, неплохо мы повисели той ночью. Грибы отпустили нас часа через четыре и сразу невыносимо захотелось спать. Шон предложил мне устраиваться на диване, что вполне меня устроило. Мне, прям по Довлатову, доводилось спать и в гинекологическом кресле.

Шон пошёл в спальню за постельным бельём, а я пока решил сполоснуть чайник и пиалки.

Водичка оказалась удивительно приятной. Кстати! Шон же заколдовывал грибы на повышенную тактильность! А этого не случилось, обидно как-то.

— Слышишь, Шон! — кричу. — Фиговое у тебя кунг-фу.

— Блядь! — доносится из спальни.

Меня вдруг передёргивает, потому что из-за последней реплики я вспоминаю тот случай с Трики.

Закрываю воду, вытираю руки полотенцем и иду в сторону спальни.

— Ладно тебе, — говорю, — не переживай ты так. Просто твоё кунг-фу с грибами не сработало.

— Ага, Ллойд. — Шон выходит из комнаты и прикрывает дверь. — А ещё у меня в спальне кто-то спит.

— Чего?

— Какая-то девушка.

— Знакомая?

— Я не успел разглядеть. Офигел малость, знаешь ли.

— И что будем делать?

— Можешь туда зайти и поговорить с ней?

— А ты?

— Нет уж. Она, по-моему, голая, хоть и под одеялом. Я могу её в неловкое положение поставить.

— А я что, не могу?

— Тебе тринадцать. Может проконать, будто ты ребёнок и не считается.

— Да блин! Какая-то баба заснула в твоей кровати, к тому же голая! Ты серьёзно думаешь, что её можно чем-то смутить? И вообще, мне же нельзя заходить в спальню!

— Ллойд, хорош уже! Выручи меня, а?

— Блин! Ладно!

— Давай.

И открывает дверь.

Вхожу.

Темно.

— Слева выключатель, — доносится шёпот.

— Ладно.

Какое-то время я вслепую глажу стену в поисках выключателя. Вот сейчас бы мне пригодилась повышенная тактильность!

Наконец, под пальцами оказывается что-то гладкое и выпуклое.

Щёлк!

Комнату заливает яркий свет.

Поначалу я зажмуриваюсь, но со временем глаза привыкают к свету, так что мне удаётся осмотреться.

Спальня у Шона небольшая: у окна стоит двуспальная кровать, слева вдоль стены сложены стопки журналов. Наверное, тех самых медицинских?

Надо же, у Шона белоснежное бельё на постели. Простыня, пододеяльник, наволочки — всё идеально белое. Так бывает в кино, когда показывают дорогой отель.

Под одеялом что-то неясно бугрится. Может, девушка там лежит, а может аллигатор. Хрен его разберёт.

И что мне делать-то?

Я подхожу ближе и встаю с краю кровати. Под одеялом определённо кто-то есть и дышит.

— Хэй?

Нет ответа.

— Эй, проснись.

Нет ответа.

Я осторожно берусь за край одеяла и медленно тяну его вниз.

Сначала показываются волосы, затем небольшое розовое ушко с золотой серёжкой, затем и вся голова.

Ба!

Люся!

— Что такое? — недовольно шевелится девушка и натягивает одеяло обратно на голову.

Ещё бы, кому понравится свет, когда ты спишь?

Я повторяю манёвр со стягиванием одеяла.

— Хватит, — умоляет Люся.

Уф, ну и выхлоп от неё. Очевидно, она пьяна в умат.

— Извини, — говорю, — но тут такое дело…

Она наконец открывает глаза и смотрит на меня мутным взором.

— Ой, это ты… Как тебя? Имя такое смешное…

— Ллойд, ага.

— Ллойд, точно. Ты чего не спишь? Иди сюда.

С этими словами она сгребает меня в охапку, укладывает в постель и накрывает нас одеялом.

Всё это она проделала уверенно и очень быстро. Так что не успел я опомниться, как моё лицо оказалось удобно зажато между её грудей и я погрузился в темноту.

От её тела шло приятное тепло.

Увы, бельё она всё же не сняла. Но мне и так было неплохо. Сказать по правде, мне прежде не доводилось оказываться в одной постели с почти голой барышней. В общем, я немедленно возбудился. Для начала я немного поёрзал, устраивая голову поудобнее между двух круглых и упругих штуковин. Наконец, я устроился так, чтобы губы касались одной груди. Если бы я сейчас был раздет и чувствовал прикосновение её ног к моим… М-м-м-м, я бы сразу кончил.

Короче, ситуация сложилась странная. Я, вроде как, был послан сюда Шоном, чтобы избавить его спальню от незваной гостьи. А сам оказался с ней в постели. Да я грёбаный Джеймс Бонд.

Подобные размышления придали мне уверенности. Я так раздухарился, что даже положил руку Люсе на задницу. Ой-ой-ой! Как же хорошо. Ещё немного и я кончу даже в штанах.

Так, хватит! Надо взять себя в руки! Там за дверью мучается в неизвестности мой друг. Что там с Ллойдом? Не пал ли он в неравной борьбе с голой красоткой? Не лопнуло ли его тринадцатилетнее сердце при виде её обнажённых прелестей? Не окаменел ли он, увидев её пышные груди?

К слову, видно мне их не было совсем, темно же под одеялом. Но пышности хватало как по мне.

Фух.

Надо отсюда выбираться.

— Потискай сначала, — зашептал мне демон.

— Она же пьяная! Нельзя пользоваться беззащитностью девушки!

— Потискай, говорю.

— Я — рыцарь, а не какой-нибудь там…

— Пощупай сисечку! Когда ещё такая удача будет? Лет через пять?

— Ни за что!

— Сама же виновата, затащила тебя в постель!

Я собрал всю свою волю в кулак. В этот момент решалась моя судьба. С одной стороны мои принципы, убеждения, самоуважение. С другой — могучий голос плоти, похоти, желания.

Я выдохнул и выскользнул из-под одеяла.

Я выстоял! Победа!

Всё же я — рыцарь, который не станет…

“Пять лет”, — напомнил демон, прежде чем раствориться в ночи.

Ладненько. Отправимся на совещание с Шоном.

 

— Ты чего так долго, Ллойд?

— Возникли непредвиденные осложнения. Меня затащили под одеяло.

— Чего?

— Короче, там Люся. Она очень пьяная. Спит — не добудишься. Ещё и меня под одеяло затащила.

— Чудненько! Половина города сегодня перебывала в моей постели! И что, блин, делать?

— Не кипятись, Шон. Думаю, лучше бы ей проспаться.

— Что?! Это же моя спальня, Ллойд! Святая святых! Я ведь не прошу о многом, просто не ходить в мою спальню!

— Я знаю, знаю. Но что теперь делать? Не вытаскивать же её силой.

— Вижу, что повалявшись с ней в постели, ты встал на её сторону? Как ты мог, Ллойд?

— Ой, Шон! Как патетично!

— Ладно, проехали.

— Угу.

— Так и что будем делать?

На этот вопрос у меня ответа нет. Демон советует пойти обратно и завалиться спать втроём. Как же хорошо быть рыцарем…

— Пошли спать на диваны? — говорю.

— Блин.

— Да пофигу.

— Пошли.

Шон плетётся к диванам. Умеет он выразительно двигаться! Мне кажется, такой походкой двигается душа, попавшая в ад. Так же медленно и с неохотой, сетуя на несправедливость, идёт грешник в свой котёл.

Короче, улеглись мы спать.

Не знаю, как Шон, а я уснул совсем не сразу. И долго ещё беседовал с демоном.

Наконец и он утомился. Мы пожелали друг другу спокойной ночи и уснули.

 

А утром было чаепитие в лучших традициях Кэрролла.

Люся проснулась первой, с мощным похмельем и полным непониманием, где она находится.

Шон проснулся следом, злой и язвительный.

Один лишь я сладко выспался и пробудился в отличном настроении.

Так что мне же и выпало заваривать всем чай.

Разговор не клеился. В конце концов Шон пробурчал что-то и ушёл в спальню наводить там порядок.

— Чего он недовольный такой? — спросил Люся.

— Да он очень не любит, когда кто-то в спальню его заходит.

— Надо же.

— Такая вот у него фишка.

— Ясно.

Помолчали.

— Слушай, Ллойд…

— М?

— А ты ночью приходил ко мне, нет?

— Было дело.

— И что было?

— Да ничего особо.

— Хорошо. Я ведь ничего не делала… Или не говорила?

— Не. Всё в порядке, не переживай.

— Ок.

В общем, мы поболтали ещё немного, потом Люся ушла. Мне тоже пора было ехать домой.

Шон попрощался со мной, всё ещё недовольный.

Люся ему, кажется, потом коньяк подарила, чтоб не дулся.

Не помогло.

 

А мне потом ещё с полгода эти мягкие упругие груди снились.

Эх, хорошо было!

Такие дела.

Глава пятая

О короле и тальке

 

Захожу я как-то к Шону.

Настроение какое-то не очень, скучно, да ещё лето на исходе, вот-вот в школу идти. А туда не то чтобы не хочется, но… Лето же! Каникулы, все дела, отдых, счастье. В общем, в печали малость.

Захожу, значит, а Шон меня встречает в фартуке и в перчатках.

— О, Ллойд, как ты вовремя, — и улыбка до ушей. — Мне так одному скучно, ты бы знал.

Похоже, сегодня у нас с Шоном одинаковые проблемы.

— А ты-то чего скучаешь, дружище?

— Да работы до фига, одному сложно. Поможешь?

— Не вопрос. Что везти и куда?

— Не, Ллойд, не так быстро. Сначала, мы будем бодяжить кокс.

Пам-пам-ПААААМ.

— Как это?

— Иди сюда. Руки помой только.

Ну, руки я всегда мою, как с улицы пришёл. Есть у меня такой бзик или что-то вроде: всё время мыть руки. Иногда я мою руки, даже когда просто дома долго сижу. Вот возникает ощущение, что они грязные, сразу мою.

Ок, помыл руки, пришёл на кухню. Потому что Шон стоит на кухне за барной стойкой и…

— Йоу, ты что это творишь?

— Камни перетираю. Видишь, вот это уже перетёр, а вот это ещё осталось.

— И что, это вот так выглядит кокаин?

— Угу. Короче, перетереть — это полдела. Надо ещё его разбодяжить с тальком.

— А зачем?

Ну, это я сообразить не успел, иначе бы не спрашивал о глупостях. Шон — хороший барыга, который заботится о качестве поставляемой продукции. Но он всё же барыга, так что разбодяжить товар — милое дело.

О чём речь? Ну, тут простая арифметика, справится и третьеклашка. Итак, Шон раздобыл где-то полкило кокаина. Где именно — не моего ума дело, меньше знаешь — крепче спишь. Наценка на кокс запросто превышает 200%. То есть, взял ты его по пятьдесят долларов за грамм, а отдашь по двести. В общем, навар отличный. Но ещё лучше станет этот навар, если ты изящно превратишь полкило в один килограмм. Или в полтора. Это уж кому как совесть позволяет. И жадность.

— Вот в эту плошку отмеряй пятьдесят граммов, — говорит Шон, — вон весы. Потом столько же талька. И смешивай очень тщательно.

Лады, не проблема.

Я отмеряю на электронных весах пятьдесят граммов белоснежного порошка и засыпаю в прозрачную стеклянную плошку — из таких едят суп обычно. Затем добавляю сверху полтос талька и начинаю мешать всё это дело. Обычным поварским венчиком. Если вы когда-нибудь готовили дома выпечку, то наверняка вам доводилось добавлять в муку разрыхлитель. Если так, то вы прекрасно понимаете, чем я занимался. Полученную смесь я ссыпал в большой прозрачный пакет, на котором было написано “100”.

— Есть дельцы, — рассказывал по ходу дела Шон, — которые бодяжат стафф всякой дрянью. Например, стиральным порошком. Прикинь, какая жесть — вдохнуть носом стиральный порошок?

— Не хотелось бы.

— Во-во. Но это ещё что, порошок же крупный очень, это спалить легко. Я как-то видел, как чувак снюхал дорогу фена, а она была разбодяжена крахмалом.

— Жесть!

— Да, парень потом с час сморкался клеем.

— Зачем так издеваться над людьми?

— Чёрт его знает. Я вот предпочитаю тальк. Он безвреден, незаметен и стоит недорого. Ещё, говорят, можно мел юзать, но он пахнет сильно. Заметно получается. Ну, как по мне.

Таким вот образом мы провели пару часов. Дважды мы прерывались на покурить, а так мы работали и трещали.

И тут позвонили в дверь.

Долгим, противным звонком, который въедался в мозг и вызывал животное чувство паники. Я тогда не знал ещё, кто так звонит, но предчувствие меня не обмануло.

— Блять, — ругнулся Шон. — Вот же не вовремя как. Погоди, Ллойд, пойду-ка гляну.

Я замер в ожидании. Прекратил даже замешивать тальк в кокаин. Солнечные лучи, проникавшие на кухню через окошко, высвечивали в воздухе мелкую белую пыль. Если бы сейчас сюда залетели феи, они бы обдолбались в говнище. Представляете себе, например, дюймовочку, которая сидит на коксе?

— Блять, блять, блять, — шепотом заругался Шон из прихожей.

Звонок прервался на секунду и тут же продолжился, как будто в перерыве он успел набрать воздуха.

— Вот ведь херня какая, Ллойд.

Я видел, что Шон сильно нервничает, но не понимал почему.

— Что случилось-то? — шепотом спросил я.

Звонок опять передохнул и заверещал. По-моему, ещё на ноту выше, ещё пронзительнее.

— Менты пришли, — сказал Шон тихо, судорожно перебирая какие-то варианты в голове. — Сейчас!

Он рванулся в спальню и вернулся с рюкзаком. Надо же, не знал, что у Шона есть рюкзак. Мой друг с невероятной скоростью побросал в рюкзак весь кокс и протянул рюкзак мне. Я всё ещё не понимал, что происходит и куда клонит Шон.

— Ллойд, давай быстро. Думать времени нет. Короче, хватай рюкзак и прыгай с балкона. А потом беги домой, как сможешь быстро. Не звони мне и не ищи меня, пока всё не уляжется. Как только разрулю всё это дело — сам тебя найду.

— А что мне делать с кокаином?

— Спрячь пока где-нибудь в надёжном месте. Ни слова о нём никому, лады?

Я не успевал за событиями, но Шон был так взволнован, что я не стал возражать.

Мы вышли на балкон, Шон убедился, что тут менты не палят.

— Блин, второй этаж, Шон. Я разобьюсь.

— Всё путём, братишка. Прыгай давай. И беги.

Я посмотрел вниз. Второй этаж — это вроде не так и много должно быть. Но Шон жил в доме с высокими потолками. А мне тринадцать и я не грёбаный акселерат. Типа, не больно-то я высокий.

Я ещё раз глянул на Шона, потом вниз. Решительно перемахнул через перила, присел, зацепился руками за нижний край балкона и повис на руках. В результате манёвра до земли оставалось не больше пары метров.

“И как это они в боевиках прыгают с вершины водопада вниз?”

Я разжал пальцы.

Удар.

Мне удалось опуститься на землю довольно мягко, но что-то в районе почек всё равно оказалось недовольным. Несмотря на боль, я тут же рванул подальше, опасаясь, как бы меня не прихватили мусора. Не знаю, что светит несовершеннолетнему за полкило кокса, но не думаю, что приз зрительских симпатий.

Да и там уже чуть ли не целый килограмм кокса, на самом-то деле.

Короче, я рванул на трамвай. Не помню, как я до дома добрался. Мне было страшно, но не за себя даже, а за Шона.

Зачем к нему пришли менты?

Чего он боялся, если кокс унёс я?

И почему мне нельзя было ему звонить?

Вопросы, вопросы и никаких ответов.

Тем не менее, я не стал подводить Шона и залёг на дно.

Оставалось только спрятать килограмм, мать его, кокаина. Что может быть легче, если тебе тринадцать?

К счастью, мне помог ремонт.

Поначалу я положил все пакеты из рюкзака в один большой пакет для мусора и спрятал стафф у себя в шкафу. Такое вот место. Надёжное, как хранилище в швейцарском банке.

А потом мама затеяла дома ремонт и в какой-то момент в моей комнате клали новый паркет. Клали его не просто так на бетонные блоки пола, а сначала нафигачили балки из какого-то металла, аллюминия может. Балки эти были каркасом, на который уже положили квадраты паркета. Ну, смекаете, да?

Я не нашёл ничего лучше, как примотать моё сокровище под одну из балок. На обычный такой строительный скотч. Потом сверху уложили паркетину и мой тайник стал весьма неплохим. Единственный его недостаток заключался в том, что для извлечения кокса мне пришлось бы выламывать один квадрат паркета. Но я так решил: если Шону понадобится его порошок, он уж как-нибудь оплатит мне ремонт одной паркетины, так?

Просто задумайтесь на секундочку. Килограмм кокса, если продать в розницу по одному грамму — это двести тысяч долларов. Блин, моя квартира стоит дешевле.

Воу!

Как же это до хрена!

Нда, ну и привалило мне счастье.

Когда я подсчитал, какие деньги на кону, я вдруг понял, чего это менты пришли к Шону. И чего он волновался. Ещё я понял, что вряд ли он планировал тысячу раз продать по грамму. Вероятно, хотел всучить разбодяженный кокс кому-то посерьёзнее, чем знакомые торчи. Да и откуда у тех торчей двести баксов на кокаин?

В общем, вот такой получился расклад.

 

Я принялся ждать, когда же объявится Шон.

Закончилось лето. Я пошёл в десятый класс. В моей жизни произошли серьёзные изменения. Я отрастил длинные волосы и стал выглядеть крутым чуваком. Это было приятно и тёлочкам нравилось.

Кроме того, я задружился с Викой. Мне пришлось её для этого разлюбить, это было болезненно, но что поделать. Зато я приобрёл классную подругу, с которой мы потом вместе через что только не прошли.

Чтобы сердце не оставалось свободным, а чего бы ему оставаться свободным, я влюбился в другую одноклассницу. Раньше она училась в параллельном, но в десятом классе нас смешали. Девочка была красивая, грациозная, немного эльфийской наружности, я бы сказал.

Отличный выбор, сынок.

Прошла осень, я отпраздновал свой четырнадцатый день рождения. В подарок тогда, помню, я получил среди прочего диск группы “Five”. Такая группа для девочек, поющая всякую попсу. Я был оскорблён этим подарком до глубины души. Хотя знаю, что даритель не имел в виду ничего такого.

Короче, жизнь шла своим чередом, а Шона всё не было.

Волновался я первые недели, через месяц стал думать об этом реже, а потом и вовсе занял свой ум другими вещами. Я знал, что Шон появится сам, когда сможет или посчитает нужным. В конце концов он нашёл меня на улице и разглядел во мне Ллойда. Так что не о чем волноваться.

Но мне жутко не хватало моего друга. Я скучал по нему.

Такие дела.

Глава шестая

Шон оф зе дед

 

Шон так и не появился. Я закончил десятый класс, потом одиннадцатый, поступил в универ, а его всё не было.

Я звонил ему несколько раз, но он не брал трубку. Он, конечно, просил не звонить, но… Типа, год прошёл, можно уже и подзабить на такие расклады?

С тех пор, как Шон пропал из моей жизни, исчезли и наркотики. Ещё в школе некоторые мои друзья начали долбить травку, но меня это как-то мало прельщало. Для других в этом была особая атмосфера, какая-то притягательность запретной жизни и всё такое. А для меня… Ребята, я триповал под марками, ел колёса, нюхал фен, и дома у меня лежит неебически огромный пакет кокаина. Вы правда думаете, что травка — это круто?

Короче, учебу я начал вполне прилежным чертилой. Немного выпивки, немного сигарет, а в остальном — хороший мальчик.

И это продолжалось долго. Впервые покурил траву я курсе на третьем. Понравилось, но не ахти как.

Кроме того, после Шона я получил любопытную особенность — меня везде начали находить барыги. Я знал чуть ли не каждого перца в Перми, который торгует чем-нибудь, притом не прикладывал для этого никаких усилий. Учитывая, что сам я не употреблял, мне эти знакомства были нафиг не нужны, но ведь человек — животное социальное. И знакомым моим частенько оказывалось нужно что-нибудь этакое и тут-то мои связи были к месту.

Помните ту историю, “дерьмо”, когда двое торчей вальнули барыгу за некачественный герыч? Я тогда фен не себе вырубал даже. Вот как бывает.

Короче, жил я себе поживал да добра наживал, а Шон превратился в туман, в далёкое воспоминание. Приятное и горькое одновременно, как кофе по утру.

 

А потом мы встретились.

Не самое подходящее слово, конечно, но как это ещё назвать? Судите сами.

Был ясный, погожий летний денёк. Я намылился попить пивка с приятелями в центре. Тот день я помню так ярко, словно это было вчера. Нет, словно только что было.

Иду я, короче, мимо “Кристалла”, там такая улочка тихая, зелёная. Ещё какая-то крохотная часовенка стоит, не знаю действующая или заброшенная. Но вроде ухоженная, так что вряд ли заброшенная.

Иду я себе, иду, и вдруг вижу Шона.

А-БАЛ-ДЕТЬ.

Пермь — большая деревня. Вообще, так про любой город говорят, я в Москве видел футболки с принтом “Moscow — Big Village”. Деревня, потому что хоть в городе и живёт миллион человек, ты всё равно всех знаешь и встречаешь постоянно. Так вот, Шона я не встречал всё это время. Поэтому я давно решил, что он или смылся, или присел всё же на несколько лет.

А тут такое дело.

Узнал я Шона не сразу. Совсем не сразу.

На обочине в траве лежал человек. Неаккуратная борода, как бывает у бомжей, футболка вся в грязи. Сам он явно не мылся неделю-другую. В кроссовке одном дырка, так что видно босые ноги. Мой взгляд сначала скользнул по этому оборванцу, как по привычному элементу пейзажа. А потом вдруг пришло осознание. Яркая вспышка.

Я подошёл ближе.

Шон дышал, даже пускал слюнку, стекавшую изо рта на бороду. Я пригляделся и увидел ответ на свой вопрос. Сгибы обеих рук были исколоты, как и вены по всей длине от локтя до кисти. Не думаю, что он усердно лечился от какой-нибудь фигни и ставил себе инсулин, к примеру. Ох, не думаю.

Какого ж хуя, Шон? Друг ты мой дорогой. Ну какого хуя?

Ты же всегда сам говорил, держись подальше от этого дерьма, Ллойд, никаких опиатов. Что ж случилось-то, а?

Я присел на корточки возле друга.

Моё появление Шон никак не воспринял. Он то ли спал, то ли был убит в хлам, а, скорее всего, и то и другое разом.

— Эй, Шон. Здорово, дружище.

Я положил руку ему на плечо, борясь с брезгливостью. Но это всё таки был мой друг.

— Давай, проснись. Это Ллойд, слышишь? Старина Ллойд.

Шон не реагировал.

— Йо, дружище, ты в порядке? Ты чего валяешься тут, как бомж какой-то?

А что, если он и правда бомжом стал? Например, осудили его по какой-то статье с конфискацией имущества. И остался он без квартиры, без денег, без всего.

Беглый осмотр не дал результатов: тюремных татух на теле я не заметил, а как ещё понять, что чел сидел — ума не приложу, на лбу-то не написано. Но если так, то почему он не отыскал меня? У меня, напомню, лежит дома пара сотен тысяч зелёных в виде белого порошка. И на квартиру хватит, и на машину, и на пожить безбедно год-другой. Фигня какая-то.

Шон, наконец, шевельнулся. Он лежал на животе, а тут повернулся на бок. Открыл мутные глаза, обвёл ими мир и, похоже, остался недоволен увиденным.

— Ну, очнулся? — обрадовался я.

— Ауй ии, — просипел Шон.

— Чего? Может, воды принести?

— На хуй иди, — произнес Шон членораздельно.

— Ты чего, друг? Не узнаешь меня, что ли?

— Отъебись, сука. Свали на хуй.

Он говорил это зло, даже интонация была не его. Так говорят гопники, урки, но не Шон — друг, которого я любил.

Я вздохнул.

Хотелось немедленно уйти. Отвернуться и больше никогда не видеть такого. Вымарать это из памяти, как будто я никогда не встречал Шона, валяющимся в грязи на обочине. Сбежать. Но разве друзья так поступают?

Я достал мобильник и набрал скорую. Девочка обещала прислать машину в течение двух-трёх часов, раз “пациент” не помирает. Я спросил адрес больницы, куда можно было его отвезти и вызвал такси.

Машина приехала минут через пятнадцать. Красная “шестёра” семдесят какого-то года выпуска. Зато водила не станет переживать из-за чистоты салона — Шон-то не сильно чистым выглядит.

— Слышь, — говорю, — это мой товарищ. Надо бы его в больницу отвезти.

— Ну, так грузи, — откликается таксист. — Я санитаром не нанимался.

Я подхватываю Шона под мышки. Надо же, какой лёгкий. Он бормочет что-то нечленораздельное.

Я запихиваю его на заднее сиденье и сажусь сам.

 

В больнице выясняется, что принять Шона просто так они не могут.

— Ему нужна помощь, понимаете?

— К какой больнице он прикреплён? — спрашивает дежурная сестра. — И где страховка?

— Да откуда я знаю? Я же говорю, я на улице его нашёл. Но это не бомж никакой, хороший парень. Его, может избили, или ещё что.

— Ага, — поддакивает туповатого вида санитар. — Избили и зверски укололи героином, садисты.

Сестра прыскает.

— Ну, ок, он колется, — соглашаюсь. — Но он всё равно человек.

— Так полис-то где? — не унимается сестра.

— Да в жопу полис! Дома или ещё где.

— Без полиса не могу принять.

— Тем более торчка, — кивает санитар.

Вмазать бы тебе по этой дебильной ухмылочке. Этот торчок стоит десяти таких как ты.

— Может, — говорю, — договоримся?

Волшебные слова в России, которые решают любые проблемы.

В общем, устроили Шона в палату к ещё трём каким-то пациентам.

Поставили капельницу. В себя он так и не пришёл, но лицо стало более спокойным. Сестра сказала, что вряд ли он сегодня оклемается, но к утру должен уже быть более-менее вменяемым. Я сходил до киоска и вернулся с бутылкой “архыза”. Поставил воду на тумбочку.

— Давай, дружище, держись, — сказал я. — Завтра привезу тебе фруктов.

 

Домой я ехал в смешанных чувствах. Вид Шона произвел на меня тяжёлое впечатление, я до сих пор не мог поверить, что с ним могло такое приключиться. С другой стороны, это же был Шон! Прошло столько лет, я наконец-то встретил своего друга. И пусть ему сейчас несладко, но с этим можно справиться. Не знаю, что с ним произошло, но обязательно узнаю. Завтра нам предстоит долгий разговор. Я уверен, что когда он придёт в себя, он будет рад меня видеть. Представляю себе его лицо: лежит он в палате, прикидывает, как сюда попал. А тут я вхожу. И Шон говорит: “Ллойд, дружище! Как я рад тебя видеть!” А я ему: “Чёрт, Шон, а я-то как рад!”

Потом я спрошу, что с ним приключилось. А он не ответит сразу, сначала посмотрит на меня с прищуром, как будто взвесит внутри, стоит ли отвечать.

Кивнёт.

И начнёт долгий-долгий рассказ.

 

Ночью я долго не мог уснуть. Как будто мне снова десять и завтра день рождения. Хочется скорее заснуть, чтобы проснуться и получить подарки. Интересно, что мама подарит? Может, большую коробку “Lego”? Или две коробки? Такие перспективы начисто лишают сна. Вот и сейчас что-то похожее было, только я раз за разом прокручивал в голове сцену нашей встречи завтра.

К тому же перед глазами всё время вставала одна и та же картинка: оборванца с неровной бородой, бормочущего проклятья.

Спал я нервно, но хотя бы без снов.

 

На следующий день я припёрся в больницу с пакетом яблок и бананов. К тому же долганул денег, чтобы доплатить врачам за место в больнице.

Дорогу я преодолел, словно на крыльях. Надо же, какие переживания может вызвать появление старого друга. Я, конечно, боялся, что Шон опять меня пошлёт. Но если он пришёл в себя, то вряд ли. Я надеялся, что нет.

Больница встретила меня привычными запахами лекарств, мочи и хлорки. Но я был так рад, так сильно предвкушал нашу встречу, что даже не обратил на это внимания.

Я прошёл к палате, на ходу кивнув сестре. Та почему-то увязалась следом.

Остановился перед дверью.

Ну, сейчас.

Шон, Шон, Шон…

Я открыл дверь и вошёл.

В палате лежали давешние трое.

А Шона не было.

— Убежал он, — сказала сестра, стоявшая сзади.

Я повернулся к ней.

— Как это?

— А вот так. Ночью очухался да сбежал.

— И что, его не остановили?

— Так и не видел никто.

Я не верил своим ушам. Я вновь бросил взгляд в палату, как будто надеялся, что это розыгрыш. Вот тут ведь он лежал вчера. Может, он подговорил сестру меня разыграть?

Но в палате лежали лишь трое. Койка Шона была пуста. На тумбочке стояла одинокая бутылка “архыза”.

— Спасибо, — сказал я. — Вот, держите.

Протянул сестре пакет фруктов и ушёл.

Шон исчез, как только один он умел исчезать. Интересно, остался бы он, если бы я оставил ему записку? Хотя, какая теперь разница? Шон исчез.

Я вышел на улицу и спустился к реке. Река была на месте.

 

Что ж… Прощай, Шон. Ты был важной частью моей жизни и навсегда таким и останешься.

Мой друг, мой барыга, мой учитель, мой самый интересный собеседник. Я вырос и стал гораздо лучше тебя понимать. Жаль, что ты не увидишь меня нового, взрослого, лучшего. Нам было бы о чём поговорить, это я тебе обещаю.

Надеюсь, случится чудо, ты придёшь в себя, станешь прежним Шоном. Ты же и не из таких передряг выбирался, через многое прошёл. В конце концов, я знаю людей, которые слезали с героина. И возвращались к нормальной жизни. Чёрт, Шон, ты сможешь…

А потом я получу звонок с незнакомого номера. Может, через много лет. У меня уже будут семья, дети, и я даже не буду толком помнить названий наркоты. И вдруг вибрация в кармане, я достаю мобилу, принимаю звонок. Кто бы это мог быть: звонок из банка или кто-то из друзей купил новую симку? Да мало ли. А в трубке вдруг раздастся:

— Здорово, Ллойд. Давно тебя искал. Это Шон. Как дела?

Господи, как же я обрадуюсь в этот день.

А пока…

Прощай, Шон.

 

Больше я его никогда не видел.

Заключение

 

Вот такая история с печальным концом.

Не знаю, можно ли считать это моралью или предостережением.

Когда я кому-то рассказываю про всё это дело, люди часто говорят: “Вот, что наркотики делают с человеком. Лучше держаться от них подальше.”

Что ж, вывод не хуже любого другого, спорить тут не с чем.

Но мне лично наплевать на мораль, на выводы, на назидательность и всё такое. Шона мне жаль, вот это правда.

 

Отвечу ещё на некоторые вопросы, которые могут возникнуть.

Никого из Компании я больше не встречал. Несколько раз видел Кейт в городе, пересекался с Трики, стоял в очереди за пивом с Питом. А что, большая деревня, иначе и быть не могло. Но мы не общались, даже не здоровались особо. Так, кивали друг другу издалека, да и дело с концом. Всё таки нас вместе держал Шон. Он был центром нашей вселенной, а без его притяжения мы разлетелись кто куда и случайное пересечение траекторий ничего не меняло.

С наркотой я завязал на долгое время, пока не переехал в Москву. Тут уж так случилось, что я открыл новый этап использования веществ. Длился он года два, сейчас почти подошёл к концу. Я перестал использовать почти всё, разве что изредка могу полмарки съесть.

Что ещё?

Да всё, наверное.

Хотя… Добавлю ещё вот тот случай.

 

Короче, было время, когда мы с друзьями питерскими гоняли в Киев, чтобы тусить там на клёвых вечеринках. В Киеве тогда был отличный клубешник под названием “Зелёный театр”. После евромайдана его отжали новые власти и клуб закрылся, успев просуществовать всего-то года четыре. Но за то время, что он был — он стал действительно особенным местом на карте города.

Во-первых, располагался он в какой-то крепости чуть ли не XIX века, прикиньте? Там сделали ремонт, устроили два танцпола — один крытый, второй у бассейна (а там ещё и бассейн был). Плюсом к тому там был амфитеатр под открытым небом с пластиковыми сидушками на несколько сотен человек. Представьте себе тёплую киевскую летнюю ночь, наваливает музыка, а вокруг толпа клёвых людей, все улыбаются…

Вот мы и подошли ко второму пункту программы. Во-вторых, туда приходил нереально крутой народ. Я, вообще, не большой поклонник клубов и не особо понимаю, что там люди делают. В Москве ходил в пару мест, но как-то это было не то. А в “зелёнке” публика собиралась отличная. Такие все дружелюбные, такие расслабленные, без понтов, без напыщенности. В таком месте знакомишься с кучей народа за ночь, вы тусите до утра, потом идёте бродить по утреннему Киеву, пустому, красивому, величественному.

Боже мой, это было сказочное время.

А в тот раз мы поехали на особенную вечеринку — Basside. Кто там был, тот знает, что это за тема. Это все плюсы “зелёнки”, только ещё толпа в несколько тысяч человек, грандиозный привоз и отличные местные музыканты. Короче, бассайд — это просто самый сок “зелёнки”.

Но где несколько тысяч человек, там длиннющие очереди на входе. Доводилось постоять по два часа, хотя билет был куплен заранее, а по билетам очередь отдельная, вроде как поменьше. Да куда там!

Помню, убрало меня однажды в этой очереди 2c-b. Я съел тогда колесо, в котором должно было быть МДМА. А оказалась сибирь вот. Сибирь тоже эмпатогенная, нормально так фигачит на пообщаться и все дела. Но есть существенная разница: вход бывает очень неприятным. И уж точно не стоит входить, стоя в очереди. Но я-то не знал, что с колесом меня обманули. Я съел колесо перед посадкой в такси, начало меня накрывать на подъезде к клубу, а потом… Потом я встал в дико длинную очередь и там меня прибирало. Плохо было — слов нет. Хочется присесть, хочется прилечь, а я в толпе, а меня кроет. Ох, ты ж, твою мать. Я решил тогда, что надо срочно отвлечься. А как лучше всего отвлечься? Потрещать с кем-то!

Поворачиваюсь я назад, там стоят какие-то ребята. Простите, друзья, но вы попали. Начинаю знакомиться, расспрашивать что как. Ребята видят, что я упорот в говно, отвечают неохотно. Но я не отстану, потому что если отстану — я же тут подохну! Так что…

— А вы учитесь или работаете? — спрашиваю.

— Мы танцуем балет.

— Ого! Балет! Обожаю балет. А где танцуете?

— В Ливане.

— Вот это занесло вас! Бывает же!

Ребята морозятся и кивают. Не больно-то им охота болтать с нарколыгой вроде меня.

— А что, — говорю, — думаете, насчёт хореографии Баланчина? На мой взгляд, шикарная.

Пауза. Ребята выглядят ошарашенными. Вот уж чего они явно не ждали, так это торча, который что-то смыслит в балете.

— Клёвая, — отвечает одна из барышень, весьма красивая девочка лет двадцати с небольшим. — Но только мелкие движения очень.

Оп! Разговор завязался, есть контакт.

В общем, достал я в тот раз ребят серьёзно, мы развлекались беседой всё время, пока в очереди были. Я их потом за это коктейлями угостил. Выручили они меня нереально, на самом деле. Если бы не они — не знаю, как бы я пережил тот вход.

Ладно, не о том сказ.

И вот стою я в очереди на бассайд, друзья вокруг любимые, да и прочий народ отличный. По жилам растекается МДМА, я чувствую первые признаки прихода. И вдруг мой взгляд выцепляет в толпе какого-то паренька. Лет восемнадцать ему, не больше. Не знаю, чем он меня привлёк. То ли лицо у него было умное и красивое. То ли одет он был как-то со вкусом. Или всё вместе. И глаза, конечно. Зеркало души, все дела. Было у него в глазах что-то, что мне понравилось.

В общем, не успел я сообразить, что происходит, как я уже подошёл к этому парню. Что на меня нашло? Да чёрт его знает. Но я сам себя удивил, когда посмотрел на него пристально и выдал:

— Здорово, Рик, давно тебя искал. Меня Ллойд зовут. Как дела?

 

 

 

 

 

Наркопутеводитель по Европе

Введение

 

“— Я — Мал’Ганис! Я — ВЕЧЕН!”

Мал’Ганис

Короче, началось всё с того, что у меня сгорел дом.

Нет, не так.

Заговариваюсь, что ли?

 

Итак, началось всё с того, что у меня сгорел ДОБ.

Что такое ДОБ? Ну, это такой психоделик очень сильный. ЛСД — это мать Тереза, которая мягко введёт в мир приключений да ещё и ноги омоет. А ДОБ — это Майк грёбаный Тайсон, который сначала вмажет тебе джебом с левой, а потом ещё и ухо отгрызёт. Короче, специфический опыт. К тому же он длится нереально долго: семнадцать часов, например, двадцать, может и дольше.

Короче, сгорел у меня ДОБ. Вроде только что марка была под языком, а тут бах! Изо рта валит дым, под языком дырка размером с пятак, в глазах слёзы. Ну, вот что ты будешь делать?

То есть умом-то я понимаю, что всё со мной в порядке, что это глюки пошли. Но, блин, страшно же. Забраться, что ли, под одеяло?

Ок, лучше держать себя в руках. Сгорел и сгорел себе.

 

Пфффффф. Так, ребята, я прошу меня простить. Всё летаю где-то в облаках, одна картинка сменяет другую, никак не могу найти нужную мне нить. Ариадна облажалась, знаете ли.

В общем, началось всё с того, что у меня сгорел дог. Любимый пёсик, которого мне мама подарила, когда мне было семь. Звали псинку Малек, это был самый большой пёс из всех, что мне доводилось видеть. Пока он был щенком, он был тем ещё лапой и довольно мелким. Но через год он подрос, а мне-то всё ещё было восемь. Короче, эта тварь была такой огромной, что я с ним играл в рыцарей. Ну, как играл. Он был моей лошадкой. Короче, я забирался на него, клюшка выступала в качестве рыцарского копья, а другие дети во дворе были чернью-пехотинцами. Я наскакивал на них на Малеке, хуярил клюшкой, а мой пёс иногда угрожающе клацал зубами. Короче, во дворе меня не любили, но боялись. Играть в рыцарей любил я один, да вот ещё Малек разве что.

 

Дзынь!

 

Откуда в самолёте это звук и зачем? Знаете, всё время дзынькает что-то перед посадкой.

Я открыл глаза и огляделся: салон эконом-класса, горит сигнал “Пристегните ремни”, я втиснут на среднее сиденье между китайцем, сидящим у прохода, и изысканной дамой пятидесяти лет.

Что я здесь делаю? Почему я в самолёте? Или это продолжаются мои психоделические бредни?

Нет, кажется. Всё выглядит совершенно реальным. Когда путешествуешь по мирам, там постоянно что-то происходит, что-то меняется. И хотя ты можешь отследить сюжет, он вряд ли покажется тебе уж очень внятным.

А я сижу в кресле самолёта, справа китаец, слева дама. Судя по ощущениям, мы снижаемся. На посадку что ли идём?

— Мы садимся? — спрашиваю у дамы по-английски.

Голос звучит хрипло, как будто и не я говорю вовсе.

Дама кивает. Только тут я замечаю, что у неё глаза широко раскрыты, а руки впились в подлокотники так сильно, что побелели костяшки. Ого, да она летать боится, похоже.

Я оглядываю её внимательней: длинные волосы, аристократическая осанка, пальто с меховым воротом. Надо же, и не жарко ей? Но самое интересное — она очень красивая. Я совершенно точно могу сказать, что ей не меньше полтоса, но она очень красивая. Женственная, тонкая, пахнет приятно, а лицо… В общем, если бы какая-нибудь королева решила постареть немного, она выглядела бы именно так.

— Вы нервничаете, — сообщаю я даме, переходя на интимный шёпот. — Был неприятный опыт на посадках или просто летать боитесь?

— Очень боюсь, — говорит дама.

— Не буду приводить вам статистику, которая подтверждает, что летать — совершенно безопасно. Просто скажу, что вам нечего бояться.

— С чего вы так решили?

— Этот рейс завершится спокойно, не волнуйтесь. Я маг и предсказатель, так что знаю это наверняка.

Дама смотрит на меня с сомнением.

— Не верите? А я сейчас вам это докажу. Итак… Хелена? Так ведь вас зовут.

— Всё верно.

Бинго!

— Итак, Хелена. Сейчас я расскажу вам вашу биографию, чтобы вы поверили мне. Вам сорок три, вы руководите агенством по продаже недвижимости. Не замужем, хотя были в браке. Есть любовник, но вы его всерьёз не воспринимаете. Двое детей. По вечерам вы предпочитаете выпить бокал-другой бордосского, желательно из верхнего медока. Ну как, я прав?

— Пальцем в небо, — смеётся Хелена. — Мне пятьдесят шесть, я организовываю выставки, а пить предпочитаю чилийское.

— Что насчёт мужа и любовника?

— Тут вы угадали, — она немного краснеет.

Как ей это к лицу!

— А про детей?

— Детей у меня нет.

— Что ж…

Самолёт касается земли, подпрыгивает разок, снова опускается на полосу.

— Мы приземлились уже! — говорит Хелена.

— Вот видите, в главном я был прав. Нам ничего не грозило.

— Очаровательно, — она улыбается, на лице облегчение. — Спасибо вам.

— Всегда к вашим услугам. А не подскажете, куда это мы прилетели?

— В Гардермуэн. А разве тут есть другие аэропорты?

— Нет, я имел в виду город. Значит, мы в Осло прилетели?

— Разумеется.

Опаньки. И что это я делаю на борту самолёта, летящего в Осло? Боже мой, у меня хоть виза-то есть?

Я в панике осматриваю карманы, затем проверяю куртку. В ней находится паспорт, а в нём — виза на год. На всякий случай я проверяю имя и фамилию: Давид Соль. Это я, сомнений быть не может.

Вот это новости. Я ещё могу поверить, что забыл, как оказался в самолёте. Но виза готовится не одну неделю, документы пока соберёшь, то да сё… Что происходит-то вообще?

 

Короче, похоже началось всё с того, что я прилетел в Осло.

Не имея ни малейшего представления о том, что мне там делать и как попадать домой.

С другой стороны — я люблю Норвегию. А уж Осло…

В общем, вперёд! Аванти!

Где мой бургер из лося?

Глава первая

Город-интроверт

 

Осло встретил меня ласково, словно бабушка, разве что без пирогов.

Я ещё в аэропорту забронировал номер в отеле. Когда полез в почту проверять подтверждение, наткнулся на билеты: до Барселоны через два дня, потом Берлин. Надо же, когда я успел спланировать целый евротур?

 

Раз уж есть билеты и виза, надо отрываться. Так я решил. Так что я с удовольствием пошатался по городу, позависал в барах, познакомился с местными малость.

А потом…

 

В общем, стою я у входа в свой отель, курю.

Времени — часов одинадцать вечера, темно. А вокруг — Осло!

Блин, смешно вышло. Название города — наречие какое-то. Утром было вёдро, днём сухо, а вечером — осло.

Итак, стою у входа и кайфую: откуда-то из окон дома напротив доносится аппасионата Бетховена. По-моему, аппасионата — это идеальный санудтрек для этого города.

В общем, интимный свет, красивый город, Бетховен откуда-то громко… Сказка!

По улицам, правда, в это время шляются в основном арабы и негры. Но меня это не парит. Шляются и шляются себе, мне-то что?

Я делаю ещё одну затяжку, с наслаждением вдыхаю дым, задерживаю в лёгких на секунду и выпускаю целое облако.

И тут из-за поворота выруливает это чудо.

Боже, за что ты со мной так?

Чувак идёт походкой моряка-кавалериста, то есть бодро, но качаясь и пружинисто как-то. Со стороны кажется, что он с каждым шагом преодолевает какой-то барьер, как если бы он шёл сквозь воду или ему шквальный ветер в лицо дул.

Короче, подходит этот чувак ближе и выдаёт:

— Dude, vet du hvordan du skal sjekke på dette hotellet?

Вы что-нибудь поняли? Везёт. А я вот норвежского не знаю совсем. Так что отвечаю я ему на английском:

— Слышь, дружище, давай по-английски.

— О, ты не местный что ли?

И в глазах такое удивление, что я прям даже не знаю.

Я смуглый, волосы чёрные, борода… Ну, типичный норвег, ёба!

— Нет, — говорю, — не местный. Так а чего хотел-то?

— Ты не знаешь, как заселиться в этот отель? А то я только приехал в город, надо где-то на ночь остановиться.

Произносит он фразы с трудом, язык заплетается, в уголках губ пузырится слюна. Громко так пузырится.

Чудо ты, братан, чем тебя так убрало?

— Знаю, как заселиться. Пошли покажу.

— Погоди, я тогда такси отпущу и сумку заберу.

Парниша исчезает за углом и появляется снова спустя минуту. Я как раз успеваю докурить сигу и бросить её в пепельницу у входа в отель.

Мы заходим внутрь.

А в отеле этом хитрая такая система чекина. Отель отличный и в самом центре, пять минут до вокзала пешком, но стоит дёшево. В чём подвох?

Они сэкономили на людях.

Для заезда тебе не требуется портье за стойкой. Подходишь к автомату, вбиваешь номер бронирования, получаешь ключ-карту, идёшь в номер. Вот так просто. При выселении кидаешь ключик в ящик. Ай, хорошо!

Итак, мы с товарищем подходим к автомату.

— Вот, — показываю, — вводи номер бронирования.

— Бронирования? Но у меня нет никакого бронирования.

В прихожей, где стоят автоматы, освещение гораздо лучше, так что я наконец могу рассмотреть моего виз-а-ви. Ебать у тебя зрачки огромные!

Колёса? Хм…

— Ну, друг, без брони тут не заселиться. Тут даже ресепшена нет.

— Чёрт, что же мне делать? — пузырится слюна в уголках. — Мне же надо где-то спать? Понимаешь, я приехал в Осло, чтобы повидать дочку.

Дочку? Я снова осматриваю чувака: серёжка в правом ухе, две татухи на запястье левой, серая парка, джинсы. На вид лет двадцать пять, не больше.

— Мне тридцать, — продолжает разбрызгивать слюну парень. — Жена ушла и уехала в Осло. Но я же должен повидать дочку, так? Так что я приехал в город на пару дней, смекаешь?

Моё сердце сжимается от жалости. Я представляю себе маленькую несчастную девочку, которая давно не видела папу. Она стоит у окна день за днём, не ест и не пьёт. Стоит босиком на холодном подоконнике и спрашивает в пустоту:

— Мама, а когда папа вернётся?

А папа, по ходу, будет спать на улице и замёрзнет насмерть. На улице около ноля всего лишь, но…

— Слышь, — говорю, — у тебя деньги-то хоть есть?

— Конечно! Просто я не знаю тут других отелей.

Эврика! Я же видел хостел неподалёку, когда я днём гулял по центру.

— Пошли, сейчас отведу тебя в одно место.

— Здорово, спасибо, чувак! Вот ты меня выручишь. А потом мы накуримся вместе, ага?

Свет мой, торчишко, скажи, да всю правду доложи, я ль на свете всех больше на объебоса похож, что ли?

Я игнорю фразу про “накуримся” и мы выходим на улицу.

Бетховена больше не слышно, но там всё же хорошо. Разве что чёрных стало ещё больше и лица у них какие-то… Кхм, да что за расизм такой?

По дороге мы знакомимся с этим чуваком, его зовут Рамен. Рамен, как выясняется, живёт где-то далеко на севере и работает там водителем грузовика и инструктором по сноубордингу. Ну, хорошее сочетание, чего бы нет. Жена от него ушла пару лет назад, они там чуть ли не через полицию свои дела решали, но потом замирились (интересно, а жена об этом знает?). А раз замирились, то и дочку можно повидать, Рамен по ней уже ох как соскучился.

В процессе разговора мне пришлось напрягаться физически и ментально. Физически, чтобы уворачиваться от брызгов слюны, летевших во все стороны при каждом слоге, который с трудом произносил мой приятель. Тут бы и джедай не справился, так что я всё же немного промок. А ментально я напрягался, потому что английский Рамена в этот вечер был слабоват, а произношение добавляло неразберихи.

К счастью, моего участия в разговоре не требовалось, парень радостно трещал обо всём подряд сам. А спустя пять минут мы дошли до хостела.

Рамен пошёл заселяться, попросив меня его подождать.

Я присел у входа и закурил сигарету.

На пятой затяжке появился этот кент.

— Скажи, Соль, — спросил водитель сноуборда, устраиваясь рядом, — мы же накуримся с тобой?

Ну что ты будешь делать? Мне вот не улыбается с ним долбить в полдвенадцатого ночи. Во-первых, я малость не в настроении. Во-вторых, ну вот покурю я сейчас, а мне бы уже спать пора. Какой в этом смысл?

— Не, — говорю, — дружище, спасибо. Но мне спать пора, так что в другой раз.

— Как же так?

Рамен выглядит таким расстроенным, что я б слезу пустил, если б был почувствительней.

— О, я чё придумал! Давай я тебе просто с собой заверну!

С этими словами он достаёт папиросную бумагу из одного кармана, брусок гашиша грамм на десять из второго…

— А дорого стоит гаш тут, в Норвегии?

— О, очень дорого, — делится со мной Рамен, отщипывая мне солидную ляпку. — Я сам вожу из Испании и продаю тут. Навар процентов триста, это минимум.

Итак, бедняга пашет на трёх работах. Водит грузовики, учит молодёжь катать на досках и барыжит наркотой. И чего от него жена ушла? Симпатичный чувак, работящий…

Рамен протягивает мне гаш, завёрнутый в папиросную бумагу. Я прячу стафф в нагрудный карман.

— Скажи, а ты куришь героин? — спрашивает он.

Я смотрю в его глаза, в эти бездонные колодцы с неебически огромными зрачками. Так вот в чём дело. Героин.

— Нет, Рамен, не курю.

— Да? Жалко… А то у меня есть немного героина, могли бы покурить вместе в комнате.

— Спасибо, но я пас.

— Понятно! Героин — это же не шутки. Я бы и сам не курил, но вот попробовал однажды, теперь не могу остановиться.

Да, чувак, мне тебя жаль. Но нахрена было его пробовать?

В общем, мы трещим ещё пару минут, потом я ссылаюсь на позднее время и мы прощаемся.

— Спасибо! — обнимает меня напоследок чудо-торч. — Без тебя я не знаю куда бы делся. Спасибо, дружище!

— Да не за что, чего ты. Давай, доброй ночи. Дочке привет!

— Передам! Накурись хорошенечко завтра. Пока.

— Чао.

Уфф. В свой отель я едва не бегу. Героиновый наркоман, гашиш в кармане, ночь в чужом городе, где по улицам ходят одни подозрительные типы.

Умею я себе приключений организовать.

Надо поспать.

 

Утром я первым делом отправился в магазинчик всякой всячины. Там продавались трубки, кальяны, какая-то эзотерическая фигня, головные уборы индейцев… В этом магазе есть всё, что необходимо начинающему курильщику марихуаны — трубочки дорогие, трубочки дешёвые, бонги всех размеров и так далее. Я взял одноразовый агрегат — кусок картона, свёрнутый в трубочку, с одного конца ещё дырочка, в которую вставлена сетка. На пару покурок хватит, а больше мне и не надо. Стоило это счастье сорок пять крон, что весьма много по моим подсчётам, но это же Норвегия.

Если вам не доводилось ещё ездить в Скандинавию, то я вам рекомендую это сделать. Дания дорогая, Норвегия ещё дороже, Швеция малость более дружелюбная в этом плане. Но, Боже, как же здесь хорошо!

И пускай обед в “Burger King” здесь стоит как ланч в ресторане в Валенсии, но зато это будет самый вкусный бургер кинг в вашей жизни. Когда перекусите, пройдитесь по чинным и спокойным улочкам Осло в сторону моря, послушайте тишину и крики чаек рядом с крепостью Акерсхус, затем садитесь на трамвайчик и пусть он везёт вас в любую точку города, в любой тихий спальный райончик, где почти нет людей, зато есть красивые домики, аккуратные магазинчики, запахи свежей выпечки, которые с трудом пробивают себе дорогу в ваш нос по холодному воздуху. Если вы ищете отдыха от шума, толп и назойливого общения, если вы хотите медитировать на ходу, то вам в Осло. Одним словом, город для интровертов. Сам город — интроверт.

Тем временем я сунул новенькую трубочку в карман и вышел на улицу. Зашёл в магаз за чашкой кофе, потому что утро же. Кофе в Осло пьют сильно зажаренный, горький, без кислинки. Люблю такой, главное без молока и без сахара.

Итак, попивая кофе я вернулся к отелю. Город просыпался, оживал, на улицах появлялось всё больше людей. Где бы мне пыхнуть?

Я огляделся, перебрал в голове все места поблизости, но ничего подходящего не вспомнил. Что ж, придётся курить прямо тут, рядом со входом в отель. А что?

Я достал папиросную бумажку и отщипнул кусочек гаша — коричневого, похожего на пластилин. Скатал ляпку в шарик, положил в трубочку, поджёг зажигалкой и с удовольствием затянулся.

М-м-м-м-м-м-м!

Обожаю гашиш!

Говорите что хотите, но из всех производных каннабиса этот — самый лучший. По крайней мере, для меня. Во-первых, обожаю его вкус и запах — немного еловый или можжевеловый, от него сразу слюна выделяется. Во-вторых, роскошный приход. Шишки, если это сатива, погружают меня в раздумья и присаживают на диван. Если индика, то диван начинается со второго напаса, с первого даже можно прогуляться. Как бы то ни было, шишки убивают. В этом есть своя прелесть, если хочется позалипать, или посмотреть кинчик, но с гашишем это не сравнить. Гаш накрывает мягко, как будто мама обняла. Тело наполняется лёгкостью, можно здорово гулять, общаться с друзьями, веселиться. А ещё от гаша со мной редко приключается обжиралово, которое от шишек происходит почти всегда. Помню, как-то я дунул и съел целую кастрюлю макаронов с креветками и зеленью, сам не заметил как. Через десять минут организм решил, что ему мало и я добавил сверху плитку шоколада. А ещё через десять минут я выблевал в унитаз шоколадные макароны. Фу!

Так вот, от гаша ничего подобного не бывает. Еда, конечно, становится дико вкусной. Как-то мы с подругой после твёрдого зашли в итальянский ресторанчик и съели самую вкусную в жизни пиццу. Ещё и запили бутылкой розового. Ох, как это было круто!

Итак, я набрал полные лёгкие нежного дыма, задержал дыхание на пять секунд, выдохнул. Во рту остался привкус, как после джина. Вкусненько!

Прохожие смотрели на меня без интереса. Разве что мимо проехал велосипедист, он улыбнулся и показал мне большой палец. Долби, мол, ещё, дружище!

Хороший совет, спасибо, бро. Я скатал ещё один шарик и дунул снова.

Вот есть у гашиша такой недостаток. Шишки приходят чуть ли не мнгновенно, только поджёг напас, а уже накуренный. А гашиш — он хитрый. После первой покурки ты трезвый, как и не курил. Тут главное не спешить, минут через пятнадцать приберёт. Но я же давно не курил и этого уже не помню, да и стафф незнакомый. Вдруг он просто слабый, а, Рамен?

Второй напас заходит в лёгкие, как шар в лузу. Я выдыхаю, улыбаюсь и убираю трубку со стаффом в карман куртки. Пора прогуляться.

Накурка постепенно накатывает, но я всё ещё довольно трезвый. Тем не менее, ноги несут меня сами, а я просто кручу головой по сторонам и любуюсь архитектурой. Поворот, другой, третий… Ого, прикольный особняк с парком! Я петляю, иду вверх, иду вниз, улыбаюсь прохожим.

Маммммма дорогая, меня убрало! И это мягко сказано. Я ощущаю, как меня захлёстывает волна мощнейшего прихода, словно грёбаное цунами, меня сбивает с ног. Я нахожу глазами какую-то скамейку и плюхаюсь на неё, пока вода не утащила меня в открытое море. Всё кружится, качается и тут…

— Второй напас, — шепчет мне гашишевый купидон.

— Засранец мелкий! — мысленно кричу ему.

Вторая волна приходит вслед за первой. Она ещё больше, ещё злее, а я ведь так и не оправился от предыдущей. Я чувствую, как уходит земля из под ног и вцепляюсь руками в скамейку. Вот и волна. Огромная, блин! Ох, ты ж…

Ба-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-м!

Я весь под водой, дышать нечем, меня несёт, то вверх, то вниз, бултыхает, как одинокий носок в стиральной машине. Ох, ребятки… Надо бы поесть, чтобы попустило.

Сую руку в левый карман — господин Гашиш и его спутница, мадмуазель Трубка!

Ой, не.

Правый карман — полбургера с цыплёнком и старая картошка фри!

Боже, спасибо, что у меня такой плохой аппетит по утрам и я съел не весь завтрак!

Радостно съедаю все свои богатства и спустя пять минут мне и правда становится получше.

Меня больше не колбасит, хотя приход всё ещё могучий. Рамен, ты — мужик. Если ты читаешь эти строки, то отправь мне письмо или смску: где ты взял этот стафф и что в него добавляли?

Мне удаётся встать, ноги снова включают режим автопилота.

Я преодолеваю ещё один подъём и…

Святые негодники! Я выхожу на гребень холма, слева гордо вздымает свои стены крепость, справа гавань и город, а передо мной…

Апрель, говорят, не лучшее время для посещения Норвегии, но сейчас я бы с этим поспорил.

Передо мной море, холодное северное море: спокойное, ровное, гладкое, как живот девочки с пропиской в фитнес-клубе. По воде стелится туман: прозрачная дымка у берега, которая превращается в непроглядную молочную пелену чуть дальше. Море в Осло не бескрайнее, не широкий простор — вдалеке виден берег какого-то острова, справа тоже есть береговая линия: изрезанная, переменчивая, как будто она поставила своей задачей впечатлить всех поклонников геометрии в мире.

Туман почти скрывает красные и коричневые домики с треугольной высокой крышей на островке, крадёт чаек, которые угадываются только по редким крикам.

Я замираю.

Необыкновенная, потрясающая красота.

Красота спокойствия. Раздумий.

Я стою так пять минут, десять. В голове даже почти нет мыслей и не знаю, что тому виной — сила этого места или тот факт, что я накурен в говнище?

Надо же, а ведь когда-то тут жили викинги. Те самые варяги, которые пришли потом править в Киев, если верить одной из теорий. Те самые бравые парни, которые резали кельтское и не очень население Англии. Которые заселили Гренландию с Исландией. И, говорят, даже до Америки доплыли.

Мне вдруг представилось, что из тумана один за другим появляются драккары — это наши воины возвращаются домой после долгого и тяжёлого похода. Впереди всех идёт корабль нашего конунга Эрика Рыжебородого. Отсюда не разглядеть, конечно, ни цвет его бороды, ни вообще её наличие, но я вижу высокого сильного человека, который отдаёт команды всем прочим. Нет сомнений, наш конунг вернулся с победой и богатой добычей.

Справа пристань, где уже собралась большая толпа. Женщины с нетерпением ждут своих сыновей, мужей и братьев и сердца их сжимаются от тревоги: кто не вернулся из похода на этот раз, кто остался на чужбине?

Старики спокойно стоят в стороне. Их опытный глаз видит на кораблях следы пережитых бурь.

Кричат в возбуждении мальчишки, их воображение рисует им день, когда они станут воинами и будут среди тех, кто на драккаре и их будут радостно встречать родные.

А сам я кто, интересно? Наверное, тоже юнец, который вот-вот станет воином?

Сзади вдруг доносится музыка.

 

I'm gonna swing from the chandelier, from the chandelier

I'm gonna live like tomorrow doesn't exist

Like it doesn't exist

 

Sia? Что, блядь?

За что?!

Вот всегда так. Вчера Осло радовал меня Бетховеном, а теперь нарушает мои викингские мечты какой-то попсой.

Ладно, что делать. Я смотрю на часы: ого! Сорок минут тут простоял, вот это гашиш.

Спускаюсь в гавань, но толпа встречающих уже разошлась. Вместо викингской деревни там лавочки, мусорки и общественный туалет (вход — пять крон). Вместо драккаров — прогулочный катер и огромный паром до Копенгагена.

Я сажусь на лавочку.

Туман постепенно рассеивается, появляется солнце, меня попускает.

Через несколько часов у меня самолёт в Барселону, а гашиша в кармане всё ещё до фига. Что же делать?

Вообще, я не парюсь и вожу наркотики с собой без проблем, я про это даже расскажу потом. Но мне не охота заморачиваться на перевозку твёрдого.

Я кручу головой по сторонам в поисках какой-нибудь молодёжи, чтобы подарить им стафф, но вокруг одни старики. Я не исключаю, что все они долбят, но проверять не хочу. Дело в том, что когда ты предлагаешь стафф студенту, а он оказывается из клуба “За здоровый образ жизни”, то он просто улыбается и отказывается. А старикан может ещё и ментов позвать. И зачем мне упоротому убегать по чинному Осло от местных няшек-мусоров?

Короче, я без сожалений выкидываю стафф в урну вместе с трубкой. Чувствую, что на меня кто-то смотрит, оборачиваюсь и замечаю девушку, но не успеваю толком рассмотреть её лицо. Замечаю только стройную фигурку в чёрном пальто, длинные каштановые волосы. Двигается она интересно и очень изящно, как будто балерина.

Ай, хороша!

Я улыбаюсь и иду собираться в отель.

Удачи, Осло, ты умеешь быть очаровательным и я обязательно к тебе ещё вернусь.

Интересно, как там Рамен? Увидел дочку или нет?

Надеюсь, что да. Всё же папа — это очень важно. Даже если папа курит героин.

 

Глава вторая

Город студенчества

 

А в Барселону я приехал со своим ЛСД. Кому как, а я из всех подобных веществ всегда выберу ЛСД. Семейство 2C хорошее, грибы люблю, НБОМы тоже. НБОМы — те же эффекты, что и ЛСД дают. Но безвредность ЛСД — давно известный факт, а НБОМы только-только появились, были смерти из-за них, так что хер поймёшь.

То ли дело кислота!

В общем, когда я в самолёте очнулся, я же по карманам шарился, паспорт искал. Так вот, пока искал — нашёл марку. Да не простую, а голландскую, на ней двести двадцать микрограмм было. Я, скажу честно, люблю упороться так, чтобы потом встать тяжело было, если речь про ЛСД. Я такую марку съедаю сам и ещё добавку прошу, а шибёт оно знатно.

И вот приезжаю я в Барселону, а в чемодане у меня лежит отличная марочка с клеймом мастера из Амстера.

Кстати, обещал же рассказать, насчёт провоза наркотиков. Это дело лёгкое, но зависит от вида стаффа и количества, которое вы везёте. В промышленных масштабах я на себе ничего не возил ни разу, но для собственных нужд, бывает, кину в сумку чего-нибудь.

Тут ведь главное что? Не нервничать. Если вы собираетесь лететь куда-то, то вас будут шмонать в аэропорту. Возможно, с пристрастием. Особенно, если вы летите в Израиль Эль-алем — тут уж к вам в жопу с лупой заберутся и спросят: “Вы уверены, что всё содержимое этой кишки вы собирали сами?”

Но все эти ребята в аэропорту, они же не наркоту ищут. Им интересны оружие, взрывчатка, самоучитель шахида и всё такое. А вот ваши два грамма фена им до фени, сечёте?

— Да я сегодня утром читал, что в аэропорту отловили чувака, который вёз кило героина, зашитое в складки на шее сзади! — возразит тут вдумчивый читатель.

Ну читал, молодец, вырежь себе медальку.

Но это всё от нервов. Тут ведь как происходит. Сложили вы себе пятьдесят марок в кошелёк, идёте на контроль. Начинаете думать: “Бля, сейчас просветят мой кошелёк, увидят марки, попросят показать, посадят, в тюрьме будут насиловать, гепатитом заразят…” и всё в таком духе. И пока вы стоите в очереди и думаете себе всё это, у вас это на лице написано. А секьюрити в аэропорту имеют инструкцию, тренировку и жизненный опыт. Нервный чел — это первый кандидат на террориста. Чё он нервничает?

1. Опаздывает на самолёт;

2. Боится умереть, когда взорвёт бомбу;

3. Боится, что найдут его взрывчатку;

4. Сомневается, все ли двадцать гурий ему достанутся.

Как видите, расклад три к четырём, что нервничает он, потому что террорист. И вас тут же принимают или начинают шмонать усиленно. Или пасут до самого трапа.

А как только вас начинают допрашивать с пристрастием, прощупывать нижнее бельё и всё такое, нервы сдают окончательно: “Арестуйте меня, я виновен!”

Жалкое насекомое!

Короче, просто не парьтесь. Если речь не идёт о больших количествах, то всё будет ок. Я возил фен, лсд, гаш, шишки, колёса, сибирь в капсулках и кучу всего другого. Ни разу даже вопроса не возникло у ребят. Зато вот коричневый норвежский сыр в ручной клади… О, вот тут они наложили в штаны: “Это пластид?! Это, мать его, пластид в рюкзаке у этого бородатого смуглого парня?!”

 

В общем, привёз я себе марочку хорошую, красивую и собирался уже её съесть. Но тут в моей жизни появилась Фъял.

И это, знаете ли, был пиздец.

В смысле, чудо и восторг, конечно, но потом. А в начале было слово и слово было — “пиздец”.

В общем, иду я такой по улице. Барселона вокруг, красота, куча народу повсюду… Словом, всё чин чинарём, сплошное наслаждение. Только гложет меня что-то изнутри. То ли предчувствие какое, что вот-вот случится что-то особенное, что изменит мою жизнь навсегда. И даже не знаешь, хорошо это или плохо? А всё равно страшно, потому что перемены всегда пугают, даже если потом оказывается, что оно и к лучшему было. А ведь почти всегда так оказывается, если перемена не связана со смертью близких, так ведь?

Короче, то ли интуиция заработала, то ли жрать охота.

Ок, пусть будет второе. Начинаю приглядывать себе местечко для обеда. Выхожу на площадь Коммерсиаль.

Благода-а-а-ать!

Солнце светит ярко, по-южному, греет хорошо. Кафешки какие-то всюду, пахнет вкусно, народ приятный сидит. Вот только мест нигде нет свободных. Даже в любимой моей “Морелии”, где почему-то всегда тень на улице и так холодно, что можно заболеть. Зато кормят вкусно очень. Будете в Барсе, загляните к ним, рекомендую.

Итак, сваливаю я с этой площади и углубляюсь в старый город: все эти узкие улочки, мало света, зато людей достаточно.

Немного поплутав, я натыкаюсь на ресторанчик, где хотя бы за барной стойкой есть места. Принюхиваюсь: пахнет годно. Ок, идём туда. Заруливаю я, значит, в это местечко и приземляюсь на единственный свободный стул аккурат между какой-то барышней и пацаном в огромных солнечных очках.

— Что налить? — интересуется бармен.

— Давай бокальчик вина белого, — говорю, — и ещё поесть бы чего. Что у вас в это время подают?

— Кухня ещё не открылась, могу тапас принести.

— Сгодится.

Тапас — это не еда, конечно. Даже бутером не назвать. Так, кусок багета, а на него намазана паста из помидоров со специями и маслом. Ну, перебить дикий голод хватит, а там уж как-то прорвёмся.

Бармен ставит передо мной бокал вина. Стекло аж запотело, какое в нём вино холодное. Делаю глоточек: да, детка, сладкая ты моя! Вино отличное, охлаждённое, свежее. Немного дынное на вкус. Как будто из семийона делали, но разве в Испании выращивают семийон?

Надо будет погуглить. А пока делаю ещё один глоток. Чтобы лучше распробовать, закрываю глаза. Отпиваю. Перекатываю на языке. М-м-м-м-м. Кажется, я застонал вслух от удовольствия.

— Вот это тебя впёрло от вина, аж зависть берёт, — слышу я какой-то невозможный голос слева.

Нежный, бархатный, чуть низковатый для женского. Шикарно звучит, как Пинк Флойд на концерте по случаю падения Берлинской стены.

Поворачиваю голову.

— Да просто очень уж вкусное, — отвечаю.

Говорить я начал ещё до того как увидел собеседницу. Оно и к лучшему, потому что хоть конец фразы договорить смог.

Рядом со мной сидела девушка… Женщина? Короче, на стуле слева изящно разместилась эльфийская королевишна. Не бывает таких женщин красивых, вот правда. Как произведение искусства просто.

— А что за вино? — мурлыкает эльфийка. — Я бы тоже бокал взяла.

— Давай лучше я тебя угощу.

Поворачиваюсь к бармену, а внутри всё обжигает сразу, хочу ещё на неё смотреть. Заказываю бокал вина и с облегчением поворачиваюсь к соседке. На этот раз я готов к тому, что сейчас увижу, но от этого только хуже.

Меня как обухом по голове ударили. Кстати, обухом по голове меня ни разу в жизни не били. А вас? А сравнение понятное, правда? Прикольная штука.

В общем, на какое-то время для меня исчезает весь мир. Барселона? Бар? Что-что?

Есть только её глаза, только её глаза, только её глаза. Зелёные, как у ведьмы.

Сначала, мы просто смотрим друг на друга. Не знаю, что мой взгляд выражает, но в голове пустота. Туман над рекой, в котором ничего не видно. Но вот в нём клубится что-то, формируется.

Ох, да что ж я так пялюсь-то на девочку? Сейчас ведь не так меня поймёт…

В то же время её взгляд, он говорит мне многое. И обещает. И, вроде как, рекомендует действовать. Мол, не тупи, парень, вот она я, твоя мечта, так бери скорее, пока не убежала.

— Как тебя зовут? — наконец соображаю я.

Эльфийка держит паузу и смотрит на меня оценивающе, словно говорит: “А стоит ли мне с тобой знакомиться? Достоин ли ты этой великой чести?”

— Фъял.

Ура, я достоин! Но чё это за имя? Из синдарина, что ли?

Говорим мы с самого начала по-английски, но по её произношению я не могу понять, откуда она. Фъял говорит чисто, легко. Не похоже, чтобы английский был родным, тем не менее. Ок, это мы ещё проясним.

— А я Давид, — говорю, — но для друзей Соль.

— Почему Соль?

— Ну, фамилия такая. Но когда у тебя фамилия Соль — это неизбежно становится прозвищем.

— Здорово. И как ты, солёный?

— Можешь лизнуть, — отвечаю, — немного солёный. Жарковато сегодня.

Она улыбается.

Боже, пусть она улыбнётся ещё!

— Ты тут живёшь, Фъял? В Барселоне?

— Нет, что ты. Просто приехала к друзьям на пару дней. Я из Норвегии.

Так вот чего мне так в Осло понравилось. Если бы Фъял в Зимбабве жила, я бы и там себя как дома ощутил, похоже.

— А ты откуда, Соль?

— Да недалеко от тебя живу, по сути, в России.

— Серьёзно? Ты шутишь!

— Чего это?

— Ты не похож на русского совсем.

— Из-за бороды?

— Например.

— Это потому что я русский еврей.

— И на еврея не похож.

— Вот ещё! На кого же я тогда похож по-твоему?

— Не знаю. На эльфа, пожалуй. Бородатого еврейского эльфа.

Я смотрю на неё в изумлении. Она мои мысли что ли читает? Издевается надо мной? Или как это всё понимать?

Тут как раз бармен ставит перед Фъял бокал вина. Смотрит на неё при этом особенно пристально, а она улыбается в ответ.

Это ещё что за дела? Слышь, бармен, отвянь от моей эльфийки!

— Скажи, Фъял, а ты часто тут бываешь?

— Нет, первый раз зашла.

— Не, я про Барселону.

— Ой, а я думала… Нет, второй раз приехала. А ты часто?

— Я люблю Каталонию. Тут весело.

В общем, у нас завязывается разговор. Спустя какое-то время мы решаем сменить дислокацию и пообедать где-нибудь вместе.

Мы бродим по улицам и не переставая болтаем обо всём на свете. Беседа идёт легко, мне нравится её слушать, а уж самому потрещать — одно из главных удовольствий жизни, это все знают.

Мы со всех сторон обсуждаем Барселону, затем Норвегию и даже немного Россию. Потом переходим к путешествиям. Потом почему-то к детству Фъял. Я узнаю разные забавные подробности про её собаку Фрею (вот имечко-то!).

Спохватившись, мы всё же спрашиваем друг друга о работе. Как-то не по-взрослому иначе, когда даже не знаешь, чем занимается другой человек.

— А кем ты работаешь, Соль?

— Сейчас никем. А раньше дизайнером был, проектировал интерфейсы. А ты кем?

— Я рисую.

— Живописью занимаешься?

— Ага. Но на этом много не заработаешь, так что ещё рисую всё подряд. Иногда даже интерфейсы.

— Здорово, мы коллеги, получается.

— Получается.

В конце концов находим ресторанчик, где с удовольствием ужинаем.

В процессе я всё никак не могу понять: что со мной происходит? Может, я просто очень хочу эту эльфийку? Да, я её хочу, это точно. Но… Почему тогда я себя странно веду? Знаете, как будто мне вдруг стало пятнадцать снова и я не знаю, с какой стороны подступиться к женщине. Как показать ей, что она мне нравится?

Я, конечно, не скуплюсь на комплименты, остроумно шучу и всё такое. Но это всё не то, этого недостаточно.

Передо мной же Царица Эльфов, а не просто барышня улётная. Чем бы её пронять?

Она словно читает мои мысли и смотрит на меня пронзительно. И улыбается немного. Высокомерно и дружелюбно одновременно. Бред, правда?

А ещё у неё нереально красивые голубые глаза. Я не знаю, что за дела, они были зелёными днём, а к вечеру сменили цвет на голубой. У людей так не бывает, но у эльфов? Возможно.

После ужина мы ещё гуляем.

Я всё думаю, как бы начать физический контакт? Взять её за руку? Чёрт, да разве можно взять за руку королеву? Что же делать?

— Смотри-ка, министерство Морских Дел, — говорю.

— И что?

— А слышала про флэшмоб, который тут был в прошлом году? (”Что за чушь ты несёшь?! Остановись!”) Тут все приходили толпами ко всем зданиям министерств и обнимались, представляешь? Типа, make love not war. Давай обнимемся?

Фъял выглядит несколько удивлённой. Нда, вот это способ я придумал…

Пока она не опомнилась, я сжимаю её в объятиях. Она пахнет сногсшибательно, так что я, кажется, опять издаю громкий стон удовольствия.

Как стыдно!

Город я знаю неплохо, так что по дороге мы встречаем ещё пару министерств.

В конце концов, Фъял спохватывается, что уже два ночи и ей пора спать.

Я провожаю её до отеля.

У дверей гостиницы мы замираем.

Ох, как же я хочу сейчас подняться с ней наверх!

В её глазах угадывается что-то схожее. Или мне кажется? Ваше Величество, подайте же мне знак!

— Спасибо за прогулку, — произносят венценосные губки.

Хочу их поцеловать!

— Тебе спасибо, было очень здорово. И я бы очень хотел увидеться ещё. Оставишь свой телефон?

— Сейчас.

Фъял исчезает в фойе отеля, но возвращается через пару минут, сжимая в руках салфетку.

— Вот, держи, — салфетка оказывается в кармане моих шорт.

— Доброй ночи, Фъял.

— Доброй ночи, Соль.

Я обнимаю её напоследок. Мне кажется или она немного дрожит?

Фъял разворачивается и уходит.

А я стою ещё минут десять с пустой головой и полным сердцем.

 

Уснуть в ту ночь мне, конечно, не удалось. Всю ночь я только и думал, что о моей эльфийской подружке. Интересно, как рано она встаёт? И захочет ли она увидеться со мной сегодня?

В общем, еле дотерпел до одиннадцати утра.

— Алло?

— Привет, Фъял. Это Соль.

— О, доброе утро, Соль!

— Доброе! Не рано звоню?

— Нет, что ты, я встала давно, — слышу сдавленный зевок.

— Хорошо. А какие планы на день? Мы вчера так погуляли хорошо, я бы сегодня продолжил с радостью.

— Не знаю ещё насчет планов. Вроде, вечером хотели с друзьями погулять.

Нет, не надо так, Фъял. Да забей ты на друзей!

— Ага, с друзьями… Хорошо, я понял. Ну, созвонимся тогда ещё, да?

— Конечно! Хорошего дня, Солёный.

— И Вам отличного, Ваше Величество.

Кладу трубку.

Блядь!

 

День для меня прошёл незаметно. Я что-то делал, конечно, но даже не помню толком что.

Выпил белого вина, чуть ли не бутылку.

Гулял, кажется.

Фъял, Фъял, Фъял… Чёрт, как же хочется с ней увидеться.

Часов в девять вечера я доплёлся до отеля и завалился в кровать. Надо хоть поспать, а то сил нет.

Вдруг звонок.

Сердце сразу выбивает слово азбукой Морзе и слово это — Фъял.

— Алло?

— Хэй, Соль! Удобно говорить?

В горле что-то застряло. Дышать даже не могу.

— Да, удобно, конечно.

— Как дела?

— Дела? Э-э-э… Хорошо дела. А ты как?

— А у меня что-то сорвались друзья на сегодня. Может, погуляем?

Может?! Может?! ДА ТОЧНО ПОГУЛЯЕМ!

— Да, давай! Я с радостью!

Фъял! Фъял! Фъял!

— Ты скоро будешь готов выходить?

— Да я уже готов как раз. Ты где сейчас, в отеле?

— Ага.

— Буду у тебя через пятнадцать минут.

— Ого, ты быстрый! Мне ещё собраться надо.

— Ничего, я подожду! Если надо, хоть час.

— Хорошо. Тогда приходи, я спущусь, как буду готова.

— Договорились. До скорого!

— Пока!

Фъя-фъя-фъял! Боже, спасибо! Вот удача-то привалила!

Я несусь к Фъял. До её отеля идти минут тридцать, но я оказываюсь в фойе через двенадцать.

Сажусь в широкое кресло и жду её.

Неужели она и правда сейчас придёт?

Я ведь не выдумал этот звонок, правда?

Достаю телефон, проверяю: есть входящий с её номера.

Аллилуйя!

Проходит полчаса.

Наконец она спускается.

На ней длинная коричневая юбка в пол, бежевая кофточка, которая едва держится на плечах. Стройная фигурка, невесомая грация в каждом движении. Уверен, ступи она на снег, её нога не провалится, не оставит даже следа. Её взгляд снова сводит меня с ума. Пронзительный взгляд умопомрачительных серых глаз. Я уже начинаю привыкать к её игре с цветом.

— Привет, Соль! Давно ждёшь?

— Нет, что ты! Привет!

— Куда пойдём сегодня?

— В парк!

И мы идём в парк. Я заранее позаботился обо всём: в рюкзаке бутылка белого, вкусный сыр, немного хлеба и салфетки — залог отличного полуночного пикника.

Я нарочно веду её в парк Гуэля, до которого пешком не менее получаса ходьбы.

По дороге мы снова увлечённо болтаем.

Наконец, доходим до парка. Он уже закрыт, но я знаю, как в него пробраться.

Мы выбираем одну из скамеек и усаживаемся. Я открываю вино, мы делим сыр с хлебом.

Она что-то рассказывает, я что-то отвечаю. Не поручусь, что отвечаю уместно. Не знаю даже толком, на каком языке. Возможно, на марсианском.

В фокусе моего внимания — её рука. Я должен взять её руку. Твою мать, я же грёбаный ловелас, почему я боюсь взять её руку?

Спрашиваю, не замёрзла ли она и притрагиваюсь к её руке, как бы проверяя тёплая ли она.

Блядь! Да я веду себя как чёртов школьник. Где вся твоя мужественность, дружище?

Набравшись наглости, я даже обнимаю её второй рукой. Всё, теперь только поцелуй.

Она замолкает. Я тоже молчу. “Расскажи про свой родной город”, — просит она. “Фигушки”, — думаю я. И говорю: “Погоди, через пару минут. Дай мне полюбоваться тобой.”

Я касаюсь её щеки, поворачиваю её лицо к себе и...

Я с трудом помню, как мы шли до её отеля. Кажется, всё спускались куда-то. Помню, что однажды мы остановились поцеловаться в абсолютно глухом и тёмном месте и нас спугнула стая лающих бродячих собак. Потом был её номер. Внезапно, кровь на простынях, точнее кровавый отпечаток моей руки. Но разве может конец менструации охладить мой пыл? Тем более, когда речь идёт о такой женщине?

Губами и языком я писал поэму, которой позавидовал бы и Петрарка. Текст вышел длинный и покрыл всё её тело.

Мы уснули под утро, сжимая друг друга в объятьях.

 

Проснулся я счастливым.

— Будем сегодня гулять? — услышал я эльфийский мелодичный голос.

— Угу.

— Класс! Мне начинает нравиться Барселона.

— Ещё бы!

Мы умываемся, одеваемся, потом идём завтракать.

У меня взят билет до Берлина на завтра. Фъял, как выясняется, тоже собирается завтра уезжать. Домой.

И тут я вспоминаю про ЛСД.

— Слушай, Фъял. А как ты к наркотикам относишься?

— Ого! Спросишь тоже.

— Это значит — плохо?

— Нет, внезапно просто спросил. Ну, я травку курю иногда. А что?

— Да у меня с собой ЛСД, можем погулять под этим делом немного.

Честность — лучшая политика!

— Нда, Соль, разносторонний ты. Ну, давай.

Бинго!

 

Мы идём ко мне в отель.

По дороге я замечаю, что все мужики дико на неё пялятся. Хотя, как иначе?

Вообще, Фъял — женщина необыкновенная. Знаете, она когда в комнату входит, все мужчины, как по команде, сразу смотрят на неё. И вы бы видели, что с ними происходит! Плечи расправляются, животы втягиваются, в глазах появляется блеск. Оживают даже старики. Я был свидетелем, как в одном магазине ожил индус, которого я считал мёртвым. Я, типа, в тот магаз к индусу заходил не один раз, он в одной и той же позе сидел за кассой, взгляд в одну точку. Я ему бутылку вина протягиваю, которую купить хочу, он её механически берёт, пробивает, тихим голосом без всякой интонации мямлит что-то вроде “амн” и ждёт денег. И так каждый раз. Но стоило мне туда с Фъял зайти, ох, вы бы видели. Он вдруг выпрямился, улыбнулся и, впервые за всё время, что я его знаю, чётко произнёс: “Good morning!”

Вот такая она, Фъял. Сказать, что она красивая, это как Иисуса назвать неплохим философом, как Феррари похвалить, мол, ничё такая тачка, короче — абсурд какой-то. Красивых баб я на своём веку повидал, и сексуальных тоже, и каких угодно. Бывают женщины, что челюсть отвисает и рот слюной наполняется от одного на них взгляда. Но рядом с Фъял даже они будут смотреться неуместно. В общем, хвалить я её могу долго, потому что вслед за незабываемой красотой идут невероятная грация, острый ум, мудрость удивительная… Но об этом не сейчас, вернёмся в город.

Пришли мы ко мне в отель, там я припрятал марку. Шли мимо стойки, а портье уже тут как тут: “Hola! Buenos dias!”. И вот каждый раз так, стоит мимо пройти.

Итак, настало время марки. Мы решили её распополамить, чтобы трип был длинным и сильным у обоих. Подержали марку под языком в течение получаса, я проглотил, Фъял выплюнула.

Поехали.

Приходит ЛСД постепенно, в течение полутора часов. Всё начинается с лёгкого ощущения где-то в животе или в груди: как будто там появилась компактная чёрная дыра и её гравитационное поле искажает все внутренности. Звучит, может, страшно, но на деле это по-своему приятно. Понемногу, ты даже не успеваешь заметить как, дыра растёт, втягивает в себя всё больше и больше частей твоего тела. Иногда становится не по себе, во всём теле появляется такое чувство, словно всё затекло. Массируешь себе руки, ноги, встаёшь, ложишься…

— Ты как? — мечусь я по комнате.

— Прибирает потихоньку, — отвечает Фъял.

Она лежит на кровати в номере отеля.

Одна из стен покрыта растительным узором: какие-то веточки, листочки, травинки, завиточки. Я обращаю внимание, что они ожили, закачались, словно на ветру.

— Ты тоже это видишь, Фъял?

— Давно уже.

Я поворачиваю голову и всматриваюсь в белую стену. Да, на ней полно узоров, какой-то орнамент в духе Индии. Орнамент словно дышит: сжимается, разжимается, как будто я меняю ему скейл в векторном редакторе.

Эх, Фъял видит гораздо больше. Мы сразу же обсудили эту тему, мои визуалы — ничто по сравнению с её. Мои узоры прозрачные, как будто из жидкого стекла сделаны, а у неё ещё добавляется цвет. Так что узоры блестят, переливаются розовым, оттуда оранжевым, жёлтым, зелёным и так далее, словно радуга живая.

Иногда мне кажется, что я и не знаю, что такое визуалы под ЛСД. То, что мне Фъял рассказала — это сказка.

Физические ощущения становятся сильнее. Меня укладывает на кровать, вход ещё не закончился.

Я испытываю вдруг такую волну желания, что не могу ей противостоять. Несмотря на слабость, я поворачиваюсь к Фъял и начинаю её целовать.

— Ты сдурел, что ли? — шепчет она. — Мы же только-только входим.

— Хочу тебя, безумно хочу тебя.

Она хихикает. Я стягиваю с неё одежду, ласкаю её. Опускаюсь ниже. Оказывается, Фъял уже мокрая, но я всё же делаю ей куни минут десять. Просто потому что очень хочется. Она такая вкусная, нежная, красивая — меня это с ума сводит. Наконец, я вхожу в неё. Секс под ЛСД — отдельное удовольствие. В голове появляются какие-то эротические картинки, ощущения становятся ярче. Не знаю, сколько мы занимались любовью в тот раз. Может две минуты, а может двадцать. В конце концов, я кончаю, изливая ей на живот целое море семени. Я не виноват, под марками всегда так.

— Ну ты брандспойт, Соль.

— В юности подрабатывал на пожарах.

Мы обнимаемся и молчим. Я целую мочку её уха. Хорошо. Просто сказочно.

— Пить хочется, — изрекает Фъял.

— Воды?

— Фанты.

— Будет исполнено, Ваше Величество.

Ох, ну и задачка.

Фанты у нас нет, придётся тащиться на первый этаж. Там у ресепшена стоит вендинговая машина, в ней вроде фанта была.

Я натягиваю шорты, футболку, сую ноги в кроссовки. Достаю из кошелька купюру в десять евро, делаю глубокий вдох. Вы-ы-ы-ы-ы-дох.

Выхожу в коридор.

В коридоре что-то приключается с моим слухом. “Тр-тр-тр-тр-тр-тр-тр”, — шумит мир вокруг. Такое случается, просто небольшое искажение слуха.

Внизу выясняется, что машина принимает только монеты. Беда.

Идти наверх за монетой мне лень, зато через дорогу есть магазинчик индусов. Должна же у них быть фанта?

— Hola! Buenos dias! — певуче доносится от ресепшена, когда я прохожу мимо.

Я выхожу на улицу.

 

О. Мой. Бог.

 

Барселона оглушает.

Слева пальмы, Калифорния какая-то, солнце, величественные постройки.

Уффф.

Справа здание французского вокзала, люди, вдалеке виден вход в парк Цитадели и там так зелено и буйно, как будто джунгли посреди города.

Тр-тр-тр-тр-тр-тр-тр-тр.

Надо бы перейти дорогу.

Как же это сделать?

Справа Калифорния. Слева джунгли.

Калифорния. Хм…

Светофор!

Хоу, детка, вот ты-то мне и нужен. Красный, он такой хороший. Вы знаете, что если покрасить машину в красный, она начинает ездить быстрее? Или вы не знакомы с вархаммером?

Зелёный!

Светофор, ты пытаешься подстроиться под джунгли? Спрятаться от меня?

Ой, блин, нет, это же пора дорогу переходить.

Вуп-вуп! Посторонись, я иду!

Шаг, второй, третий, да у меня не ноги, а просто паровая машина! Я люблю шагать!

— Hola-a-a-a-a-a-a-a! — здороваюсь я с индусом за кассой.

Тот, как обычно, словно дохляк посреди пустыни. Ни реакции, ни движения. Уверен, поднеси сейчас зеркальце к его губам и носу — оно не запотеет. Чёртов индус, как ты можешь не дышать-то?

Фанта, фанта, дас ист фанта… О!

Надо же, в Барселоне она какого-то другого цвета. Более жёлтая, что ли. Ого, и бутылка изменяет геометрию на ходу. А, не. Это же я просто упоролся ЛСД.

Касса, мёртвый индус.

“Амн”. Даю ему десятку, забираю сдачу.

— Adios! — мне даже удаётся прошепелявить последнюю “с”, как делают местные.

Чёрт.

Слева джунгли, справа Калифорния. А вход в отель, вон он! Через дорогу наискосок, но как туда попасть?

Мне кажется или я уже оказывался в подобной ситуации?

Светофор!

 

— О, фанта! — радуется Фъял.

Я без сил валюсь на кровать.

— Там столько всего, — говорю.

— А погода какая?

Хм. Погода…

Ну, солнце я видел точно. А температура?

Под ЛСД здорово притупляются чувства. Я читал, что его как обезболивающее использовали даже.

Так что там у нас с погодой?

— Солнечно там.

— А тепло?

— Ну… Наверное. Раз солнечно.

— Мороз и солнце, день чудесный, — парирует Фъял.

Меня глючит или моя норвежская красотка цитирует Пушкина?

— Ты упоролся, друг прелестный, — отвечаю. — Это же Барселона, конец апреля. Правда думаешь, что там может быть мороз?

— Не знаю. Может быть.

Блин. Надо хоть было запомнить, как были одеты другие люди.

Так, вспоминай, голова.

Помню, был чувак с самым большим носом в истории человечества. В костюме синем, кажись. Ок.

Кто ещё?

О, тот негритос со смешной фигнёй на голове, как будто мокрые волосы замотал в полотенце. Так, он был в джинсах и в куртке.

Хм, так там прохладно?

— Там прохладно, — говорю.

— Хорошо.

— Ага.

Мы лежим какое-то время на постели и просто наблюдаем мир вокруг.

— Вот очень этот эффект люблю, — говорит Фъял.

— М?

— Ну вот, когда смотришь куда-то, на стол, например. А потом твоё внимание привлекает какая-то штука. Вон там очки лежат. И хочешь очки рассмотреть, а зрение тут же само приближает тебе изображение, как будто в бинокль смотришь.

— Круто! У меня не бывает такого.

— Да? Странно… Это же так легко.

Вот всегда так. У всех от ЛСД куча эффектов, один я как дурак…

Тр-тр-тр-тр-тр-тр-тр.

— Пошли гулять, Фъял?

— Не.

— Пошли. Последний день в Барселоне, глупо его в отеле просидеть.

— Ну, не.

— Да пошли.

— Мучитель ты.

Она одевается, в процессе прерываясь на лежание на кровати.

Наконец, мы выходим на улицу.

Выходим на улицу. Выходим на… Так, хватит.

— Hola! Buenos tardes! — доносится со спины.

 

Грохот.

Толпы людей.

Машины.

Голуби.

Дохренища людей.

Грохот.

— Хочу убраться отсюда, — жалуется Фъял.

— Я тоже, но куда? Это же Барселона.

Мы пытаемся свернуть с широкого проспекта и оказываемся на узких улочках готического квартала. Тут совсем мало света, сыро, но людей всё так же до фига.

Поворот, ещё один.

Площадь Каталонии. Большой круглый парк в центре, куча скамеек в тени деревьев, кто-то кормит голубей, кто-то ест бутер.

— Отдохнём на скамейке?

— Давай.

Эффект марки всё ещё слишком сильный. Надо же, как нас убрало.

Прогулка последнего часа для меня как в тумане. Помню грохот и толпы людей. Куда бы деться?

— Куда дальше? — спрашиваю.

— Не знаю.

Надо бы карту глянуть. Я достаю бумажную карту из рюкзака. На днях я по ней дошёл до Саграды и обратно.

Но не сегодня.

Карта красивая, переливается на солнце разными цветами. Полоски улиц превратились в живые реки. Прямоугольники домиков поползли кто куда, как будто муравьи. Я попробовал найти площадь Каталонии, но стоило мне вперить взгляд в надпись, как она тут же рванула в сторону, как таракан из-под тапка.

— Я ничего не могу понять, Фъял.

— Ой, какая карта красивая!

Короче, поглядели мы на карту, повертели её, да и убрали обратно в рюкзак. Ну, не судьба.

— Пошли, короче, туда, там должно быть море.

— Ты уверен?

— Не-а.

— Пошли.

Мы покидаем скамейку и выходим на какую-то улицу. Она странно широкая, людная, красивая. Повсюду магазинчики, ресторанчики, ещё какая-то фигня…

— Слушай, милая! Так это же Рамбла!

Рамбла — это как Невский в Питере. В смысле, самая главная улица города. Хоть я и не могу воспользоваться картой, но зато точно знаю, что она идёт к морю. Единственный вопрос: в какую сторону?

Надеюсь, мой внутренний компас не подведёт. Идём.

Ноги несут нас вперёд, мы еле успеваем крутить головами по сторонам.

У меня всегда под этим делом включается забавная штука: любой встречный человек врезается мне в сознание очень ярко, во всех деталях. И я начинаю раскручивать в голове, а как этот человек живёт.

Вот, скажем, идёт толстуха навстречу.

Розовые тени на веках, волосы покрашены в красно-коричневый и собраны в узел. Жирнющий торс обхватывает розовая майка на тоню-ю-ю-ю-сеньких бретельках, ноги-столбы втиснуты в синие джинсы.

— Вот это дойки! — восхищается Фъял.

Я смотрю на огроменные сиськи этой барышни и согласно киваю. Дойки что надо.

Итак, чем живёт такая вот красотка?

Хм, просыпается она утром в какой-нибудь квартирке где-то в жопе мира. Квартирка маленькая, везде бардак. На кухне посуда грязная в раковине и рядом, скопилась за три дня. Завтракает она жирным беконом, яйцами и тостами с маслом. Съедает всего целую гору. Запивает кофе… Нескафе, растворимой парашей.

Потом идёт на работу, хз куда. Обедает она…

И всё в таком духе.

И знаете, что самое прикольное?

Под ЛСД эта жизнь кажется мне дико интересной. Я смакую детали, проживаю каждую минуту с этой толсутхой. Под конец её дня, она мне как родная становится.

Так и идём, пока не заканчивается Рамбла.

И тогда начинается море.

 

— Я — чайка! — размахиваю руками.

— Нет, ты — актриса.

— Чайка!

Мы идём по Калифорнии. Слева гавань, в которой стоят корабли и яхты, затем дорога. Вдоль дороги в два ряда растут высокие тонкие пальмы, которые заканчиваются куцей зеленушкой сверху. Вот в кино всегда показывают Калифорнию именно так.

Красиво, конечно, невероятно. К тому же, закончился самый жёсткий этап прихода, постепенно вернулось ощущение реальности и даже с людьми теперь коммуницировать можно.

— Писать охота, — говорю.

— Давай дойдём до отеля, он же близко.

Ок.

 

В общем, погуляли мы в тот день знатно. Пообедали вкусно в ресторанчике неподалёку от отеля. Запили обед чудесным белым вином.

Потом купили целую бутылку белого и приговорили её, пока бродили по парку Цитадели.

Отель вновь оказался рядом, так что проблема туалета решилась запросто.

Купили вторую бутылку белого, выпили и её.

— О, мы в Равале! — обрадовался я, выбрасывая бутылку в урну.

Раваль, вообще, такое место — можно сюда и не ходить. Путеводители многие предостерегают, что тут, мол, преступность, шлюхи, наркотики. Ой-ой-ой-ой, напугали! Что плохого, скажите на милость, в сексе и веществах?

Короче, побродили мы по Равалю. Купили ещё вина, теперь красного. Попили его немного.

И тут мне захотелось в туалет.

А до отеля уже далековато.

— Пописать хочется, — поделился я с эльфийкой.

— Зайди вон в ресторан.

Ок. Зашёл, направился в туалет…

— Только для клиентов, — грубо остановил меня хозяин заведения.

— Сорри, мужик, очень отлить надо.

— Только для клиентов.

— Да жалко тебе, что ли?

— Только для клиентов.

— Заладил, блядь.

Расстроенный и злой я вышел на улицу.

— Вот пидор, — говорю, — не пустил меня в туалет.

— Да вон ещё есть рестораны.

Короче, обошёл я с десяток мест. Но везде было только для клиентов.

Сволочи!

Пошли мы в сторону дома. Стемнело уже, часов девять вечера. Вдруг вижу — отель. Четыре звезды.

О, вот ты-то меня и выручишь. У отелей всегда есть туалет на первом этаже, там-то уж не прогонят.

Захожу внутрь, иду налево — ни фига. Направо — тоже ни фига. А ссать хочется уже нешуточно.

— Hola! — здороваюсь с мужиком за стойкой. — А где тут уборная?

Чтобы убраться, хе-хе.

— Только для клиентов, — говорит этот пидор с каменной мордой.

Да вы, блядь, издеваетесь! Я ж просто поссать хочу, не унесу же я ваш толчок с собой.

— Я тут живу как раз.

— Номер вашей комнаты?

— 116.

— Такой комнаты не существует.

— И поссать нельзя?

— Только для клиентов.

Сука!

Сука!

Сука!

— Ну что? — спрашивает Фъял на выходе.

— Пидарасы! В Каталонии живут одни пидарасы! Поссать не дают! Для клиентов, блядь! Я им сейчас на двери отолью, суки!

Мы идём дальше. Этноним “пидарасы” звучит в моей речи всё чаще. Писать хочется уже так, что сил нет. Щас почки лопнут.

И тут…

Вдруг!

Как обещание вечной любви, на горизонте появляется дешёвская закусочная типа столовки. С самообслуживанием.

Аллилуйя! Возьми свет! Возблагодарим же Господа нашего!

Я вбегаю внутрь и, пока какой-нибудь каталонец не остановил меня, мчусь в туалет.

О-о-о-о-о-о-о-о-хо-хо-хо.

Санта Мария!

Хорошо! Как же мне хорошо! Чудесно!

На улицу я выхожу довольный и счастливый.

Но в голове у меня крутятся два вопроса.

Первый: где общественные туалеты? Такой туристический город, толпы людей, а поссать негде. Единственный тубзик видел у Саграды, больше не встречал. Как так?

Второй: ну чего они такие пидарасы? Ну, если они расходы несут, так попросите за поход в туалет с меня евро, не вопрос. Вон в Швейцарии в любом общественном туалете отлить в писсуар стоит полтора франка, а в кабинке посидеть — два. Зато чисто и ободок протирают после каждого клиента. Но нет же! Эти пидарасы…

Ладно, проехали.

 

Мы неторопливо идём к отелю вдоль моря. Машин совсем немного, так что слышно как шумит прибой. Пахнет солью, подстриженным газоном и каким-то особым запахом юга. Не знаю, что это, но он есть в Тель-Авиве, Анапе, Каире и Кабуле. Особый такой запах, индикатор похлеще компаса.

Сзади вдруг раздаётся шелест колёс по асфальту. Я оборачиваюсь и вижу скейтбордиста. Парнишка останавливается рядом с нами, на него падает свет фонаря: лет двадцать на вид, неглупая мордаха, футболка до колен, кепка, шузы скейтерские. Короче, парень малость на хип-хопе.

— Привет, — говорит парнишка.

— Да прибудет с тобой Джа, — с улыбкой отвечаю я.

Я в Барсе не первый день так-то и уже знаю, чего ждать.

Парнишка улыбается, протягивает мне белую визитку. На ней нет адреса, только имя и телефон.

Томми Версетти. +34 6…

— Вижу, вы хорошие ребята, — скороговоркой произносит парень, — приглашаю вас в наш клуб. Там есть чем заняться, можно и дунуть, вы понимаете, о чём я. Парам вроде вас — скидка. И коктейли у нас вкусные. Если интересно, есть три точки на районе. Набирайте. Пока!

— Хорошего вечера! Adios! — кричу ему уже в спину.

В общем, если вы не поняли, то чувак предложил мне местечко, где можно вырубить травы. Таких клубов в Барселоне дофига, это отличная местная тема. Поначалу, пока вы с улицы, вам могут в клубе даже не предложить травки. Просто выпьете коктейльчик, познакомитесь с народом. Потом, если кто-то за вас поручится или местные хозяева выкупят, что вы — чел ровный и не мент, то тогда уже вы сможете взять хорошего стаффа. Надо сказать, что шишки там бывают отменные: сортовые, пахучие, сильные. Такой филиал Амстера в Каталонии.

Так что если приспичит покурить — ищите скейтеров. Они не подведут.

 

Короче, отпустило нас в тот раз уже когда мы пошли в отель спать.

Шикарный был денёк.

Мы сильно вымотались, но всё же нашли в себе силы ещё раз заняться любовью перед сном.

 

А потом пришла пора расставаться.

Мой самолёт был позже, так что в аэропорт Фъял поехала одна. Я проводил её до вокзала, посадил в поезд. Мы долго целовались на прощанье.

— Ваше Величество, если я когда-нибудь буду в Норвегии… Вы захотите меня увидеть?

— Возможно.

Я выхожу на перрон.

Нахожу окно, в котором видна моя эльфийка.

Она улыбается мне и машет. Я успеваю заметить, что у неё сегодня синие глаза. Немного грустные. Или они отражают мои чувства?

Смотрю на неё долго-долго. Внутри меня незнакомое ощущение. Странно… Ведь всё прошло удачно. У нас был короткий и весёлый роман. Мы насладились друг другом. Я получил всё, что хотел.

Почему мне так хреново?

Поезд трогается и увозит её.

Я вдруг чувствую невыносимый ужас. Как будто меня лишили чего-то безумно важного. Как будто мне сообщили, что через пять минут я умру.

Но меня обманули.

Я умираю немедленно.

Я хочу бежать за поездом и остановить его, но это невозможно.

Я снова издаю громкий стон.

На этот раз от боли.

Я чувствую себя потерянным. Я не могу понять, что происходит, единственная мысль в голове: “Ты её больше не увидишь.” Да мало ли кого я больше не увижу? В первый раз, что ли?

“В первый”, — приходит вдруг осознание. — “Ты никогда ещё не терял никого столь важного для тебя. А теперь… Всё. Ты пустой и бессмысленный, как твоя жизнь. Можешь умирать.”

И я всё таки умер. Мёртвый и бесполезный, я поковылял в отель. Собирать вещи, лететь в Берлин. Эй, Берлин! Заказывал зомби? Так вот я еду!

А в голове: “Фъял. Фъял. Фъял.”

Как будто букв других нет. Фъял…

Глава третья

Город победы

 

Короче, в Берлин я приехал глубоко больным и несчастным.

Знаете, когда жизнь не в радость и ничего не хочется.

Что же такое со мной происходит?

 

Ладно, не буду вас мучить этим всем. Лучше историю расскажу. А то ударился в сопли-слюни. Итак, история.

Правда, она не со мной случилась, а с подругой одной. Но очень уж хорошее дело было, так что расскажу.

Короче, если вы в Берлине хотите вырубить чего, но не знаете правильных ребят, вам прямая дорога в местные парки. Например, в парк Гёрлитцер, что в районе Кройцберг. В этом чудном парке и днём и ночью всё ходят по цепи кругом барыги. Идут направо — шишки купишь, налево — можно героин. Там чудеса, там копы бродят…

Ладно, увлекся, сорри.

Короче, в парке этом надо высматривать чёрных, турков и прочих подобных ребят. Они и сами вас высмотрят и подойдут с предложением. Покупать у них с рук — дело рискованное. Могут нормального стаффа продать, могут говно впарить. Плюс туда регулярно наведываются мусора, можете попасть под облаву. Но если вам приспичило, а вариантов нет, то…

Вот моей подруге, зовут её Катя, как-то приспичило.

И приехала она в один парк. А там, как положено, эти ходют. Которые наркоту продают.

И вот, садится она на лавочку. А сама по сторонам поглядывает. Эти, конечно, сразу её заприметили и давай мимо лавки шастать. А она сидит себе, ногами болтает, вроде как солнцем наслаждается. А день и впрямь яркий, солнце жмурит не по-детски.

И вот, плюхается рядом с Катей на лавку один особо отмороженный перец. Чёрный, как дыра в центре нашей галактики.

Тут надо пояснить такое дело: все путеводители рекомендуют держаться от этих мест подальше, особенно же избегать вот этих самых мутных ребят, потому что они все бандиты. Изобьют, изнасилуют и деньги заберут. Бессердечные свиньи, короче.

Итак, один из представителей породы убийц-насильников оказывается на скамейке интимно близко к Кате.

Та сразу смотрит на парнишку: чего, мол, уселся, других скамеек нет? Бандюга пугается такого взгляда и поднимается, чтобы уйти, но Катя его тормозит: “Чего пришёл-то?”

Злодей замирает в нерешительности. Наконец, садится обратно, но на этот раз выдерживая почтительную дистанцию.

— Не желаете ли чего? — интересуется преступник.

— Ну… — протягивает Катя.

— Шишки есть хорошие. Из Голландии.

Катя смотрит на парня с недоверием: так уж и из Голландии?

— Можешь дунуть сначала на пробу, потом уже брать. Забить тебе трубочку?

— Давай. Только не тут. Отойдём в укромное место.

Парень кивает и провожает Катю в подходящее место. Они оказываются под мостом. Люди тут совсем не ходят.

Селлер забивает трубочку, протягивает Кате. Та затягивается.

М-м-м-м-м, вкусно как!

Шишки заходят сразу, приятно, легко, мощно.

— Отличный товар! — восклицает Катя.

— Говорил же. Десять евро за грамм, берёшь?

— Давай пять грамм.

Парень отмеряет нужное количество и получает пятьдесят евро взамен.

— Одолжи-ка трубочку, — командует Катя, — ещё дунуть хочу.

Она насыпает себе добрый напас и скуривает одним махом.

Потом второй.

А потом ей становится плохо.

Знаете, с незнакомым стаффом никогда не нужно спешить. Вот думаешь иногда, что вроде не взяло. Или взяло, но слабо. И дуешь ещё. А потом, бах! И ты в говно, и как дальше жить — непонятно.

Вот это с Катей и случилось.

Была бы одна и дома — ещё куда ни шло. Отлежалась бы, отдохнула. А тут! Мост какой-то, город незнакомый, парень этот.

В общем, страшно очень. Вот Катя и сделала то единственное, что могла: заплакала. А потом, всё так же всхлипывая, повалилась на землю, потому что стоять уже не могла.

— Эй, ты чего? — испугался дилер. — Что случилось-то?

— Отстань! Не трогай меня!

— Да успокойся ты! Ты чего лежишь-то?

— Не тронь меня!

— Да не трогаю я тебя! Ты в порядке?

— Мне плохо!

— Вот беда! Скорую вызвать?

— Ты дурак? И что я им скажу? Что накурилась травы? Меня же арестуют.

— Что тогда делать?

— Отвези меня домой.

Катя сумела ещё назвать ему адрес хостела, в котором остановилась. Потом отрубилась.

Страшно уже?

 

В общем, очнулась Катя спустя какое-то время.

Голова болит. Накуренная в говно. Лежит не пойми как и неизвестно где.

Открыла галаза: светло.

Вроде на мягком чём-то лежит.

Пошевелилась. Застонала.

— О, ты очнулась? — слышит.

Повернулась.

Мать моя! Да это ж негр!

— Ты… как тут?

— Так привез тебя, ты ж просила.

Катя сумела сесть. Огляделась: и правда хостел её.

— Ты меня домой отвёз?

— Да. Ладно, если ты в порядке, то я поеду, дела ещё.

— Ладно.

— Кстати, если что у меня ещё колёса бывают и кокс, только ты заранее предупреждай. Где меня искать знаешь.

— Ага.

— Давай тогда, я пошёл. Пока.

— Пока. И, это… Спасибо.

— Да не за что. Ты ж клиент мой. Сервис, все дела.

Сервис. Хорошая штука!

 

Вот так оно бывает в Берлине. Не стоит думать, что там все такие душки. Некоторые могут и по башке выдать, чтобы ваш кошелёк забрать, особенно ночью где-нибудь в Лихтенберге.

— А хули мне в Лихтенберге-то делать? — спросит вдумчивый читатель.

— Ну, например, забрести туда пьяным и обдолбанным после Бергхайна, — отвечу я.

Итак, мы подошли к важной теме. Важнейшей даже, пожалуй.

Берлин — город разных прелестей и удовольствий.

Кому карривюрст с пивом, кому жаренный халуми с айраном, кому рыбный фастфуд и бокал белого. Мне последнее, пожалуйста. Спасибо.

Одна из главных достопримечательностей города — клубы. Даже если вы не особо любите подобные темы, Берлин может изменить ваше отношение. Здесь есть места на любой вкус, любую музыку и любую ориентацию. Но если вы хотите почувстовать пульс города, то вам дорога в Бергхайн.

Вот и я решил, что мне нужно развеяться. История с Фъял как-то слишком глубоко засела во мне. Нужно было выпустить её наружу, пока я не окочурился. Нужно было что-то безумное, весёлое. Упороться и забыться. Короче, я поехал в Бергхайн.

На входе, как обычно, была километровая очередь. В ней можно запросто простоять час, можно два, а если хочется, то и три.

Но на кой чёрт мне стоять в очереди?

Я быстро иду вдоль колонны людей, высматривая знакомых. Кто-то же должен тут быть.

— Соль! Мать твою, это ты? — орёт какой-то панк с синим ирокезом.

— Здорово, дружище! Какими судьбами?

На самом деле, не знаю этого парня. Но он знает меня и он в двадцати минутах от входа, сечёте?

В общем, мы трещим с этим панком о том о сём, пока не подходит наша очередь. После входа мы разделяемся, мол у всех свои дела.

 

Внутри громко, душно, но хорошо. Народу — не протолкнуться, а публика самая разная. Это не такой клуб, куда съезжаются дорогие чики и папики на чинных тачилах. Сюда приходят все подряд. Вроде, бывают тематические вечеринки, но сегодня не тот день. Или вечеринка фриков, но какая же это тема?

Люди тут ходят в разных стилях: от готов и скинов до хипстеров и задротов. Есть все причёски, все цвета, стразы, перья, какая-то неведомая хуйня на башке у того парня. Ой, это тёлочка, сорри.

Я беру пиво, выпиваю залпом и иду в чил-аут.

 

Не знаю, на что я надеялся, но пока повеселиться не получается. Апатия моя никуда не делась, всё так же цепко держит меня за горло, не даёт мне вздохнуть нормально. Музыка воспринимается как грохот, чужое веселье как насмешка.

Можно, конечно, набухаться в говно, но больная голова утром следующего дня — плохое лекарство от моего недуга.

Чёрт, а что бы стало хорошим лекарством?

И что со мной происходит, в конце-то концов?

Хотел бы я знать, что сейчас делает Фъял. Наверное, прилетела домой. Где она живёт? В Осло, может?

Мимо меня носятся взад и вперёд люди, кричат что-то, иногда танцуют. А я стою, прислонившись к стенке и в голове моей тихие и чинные улочки норвежской столицы. Вечер, я бесшумно иду по какому-то спальному району. Дома небольшие, в четыре-пять этажей и два-три подъезда.

Слева вижу квартиру, которая располагается в подвале. Я с интересом заглядываю в окно: массивный деревянный стол, лампа с красным абажуром, большой книжный шкаф. В углу огромное кожаное кресло. В таком должно быть очень уютно, если забраться в него с книжкой, чашкой горячего чая и огромной упаковкой печенья. Блин, ещё бы камин сюда.

Вдруг в комнату входит девушка. Я смотрю сверху, поэтому вижу пока только её ноги. Но моё сердце перестаёт биться, так что я понимаю — это Фъял.

Мне становится неловко, что я подглядываю в окно. С другой стороны, почему было его не зашторить? Меня удивляет эта привычка норвежцев жить с раздёрнутыми шторами. Им нечего скрывать, что ли? А трахаться как?

Фъял, тем временем, проходит в комнату и садится за стол. Включает лампу, отчего в комнате становится светлее. Только сейчас я замечаю, что на столе лежит какой-то набросок на большом акварельном листе. Будущая картина?

 

Меня задевает плечом здоровяк в кожаной жилетке, извиняется. Но это возвращает меня в реальность. На меня вдруг накатывает такая волна одиночества, что хочется выть. Как будто я — последний выживший на планете. И больше людей нет и никогда не будет. И это в Бергхайне! Посреди многотысячной толпы!

Нужно поговорить с кем-то, а то я свихнусь.

Мой взгляд выцепляет симпатичную девочку: блондинка с короткой стрижкой и длинной чёлкой, пирсинг в левой брови, короткое белое платье, кеды. И большие чувственные губы. Если бы мне предложили подобрать типаж для определения “красивая немка”, то я бы предъявил фотографию этой девочки.

Барышня заметила, что я её рассматриваю и оценивающе оглядела меня. Похоже, увиденное ей понравилось: она решительно направилась ко мне. Походка у неё энергичная и пружинистая, совсем неженская.

— Хэй! — поздоровалась красотка.

И добавила что-то на немецком. Я немного понимаю этот язык, но не молодёжную речь, да ещё в клубе.

— Привет, красавица! — перехожу на английский. — Меня Соль зовут, а тебя? Wie heist du?

Она смеётся, обнажая красивые белые зубы. Ох, улыбка, что надо.

Она заглядывает в мои глаза, её лицо оказывается в опасной близости от моего.

— Кори! — чуть ли не кричит она. — Хочешь потанцевать?

Я не сразу соображаю, что значило первое слово. Туплю несколько секунд.

— Конечно, Кори! Давай потанцуем.

Я беру её за руку и веду за собой. Мы идём сквозь толпу, люди пляшут, дрыгаются, прыгают, размахивают руками. Тут почти все или обдолбанные в хлам, или бухие в говно. Но чаще всего и то и другое разом.

Наконец я нахожу подходящее место и поворачиваюсь к моей новой подруге.

Мы начинаем танцевать. Я ещё даже не выпил толком и чувствую себя немного скованно. Кори, похоже, тут не первый час, она сразу включается в ритм, начинает двигаться. Она танцует красиво, изящно, не забывая при этом поглядывать на меня: то игриво приподнимет одну бровь, то улыбнётся, то окажется так близко, что я чувствую жар, исходящий от её тела.

Её раскованность придает мне смелости, я отдаюсь танцу, хотя плясать я всё так же и не умею, и не люблю. Постепенно мы находим что-то общее, двигаемся совпадая. Мои руки всё чаще задевают её тело, она реагирует благодарно.

Я устаю от этой игры.

— Не хочешь выпить немного?! — кричу я ей в самое ухо.

— Давай!

Напоследок я обнимаю её и прижимаю к себе. По её телу пробегает дрожь. Я беру Кори за руку и мы идём к бару.

Там не протолкнуться, но мне удаётся втиснуться поближе к стойке. Кори остаётся чуть позади, музыка гремит всё так же громко.

— Что ты будешь пить, Кори?!

— Давай сок!

— А выпить не хочешь?! Алкоголя?!

— Нет! Я на таблетках!

Оу, окей. Вопрос снят.

Я улыбаюсь ей, беру нам два сока каким-то чудом. Мы отходим в чил-аут. Тут наконец-то можно общаться и не приходится для этого кричать.

— Спасибо за сок, Соль.

— Не за что. Ты чертовски красивая, Кори.

Она лишь подмигивает в ответ.

Мы болтаем о чём-то минут пять. Атмосфера клуба, вся эта бешенная энергетика сотен людей, которые пришли сюда, чтобы испытывать счастье, любовь, радость… Всё это понемногу притупляет мою боль, приглушает мою непонятную болезнь.

— У меня есть ещё две таблетки, — делится вдруг Кори. — И я хочу успеть потрахаться. Поехали ко мне?

Ох, Европа! Вот это свобода нравов. В России обычно приходится придумывать, как заманить подружку к себе.

Но вот вопрос: хочу ли я сегодня такого приключения?

Кори и впрямь красивая, фигура отличная. В общем, сексуальная девчонка. Но перед моими глазами вдруг появляется Фъял. Я вспоминаю, как она негромко постанывает, когда я вхожу в неё. Как она по-особенному хмурится и отворачивает лицо, когда мы занимаемся любовью.

Внутри всё сразу переворачивается. И отчего-то хочется плакать.

К чёрту! Нельзя же так жить!

— Поехали, Кори!

Мы выбираемся на улицу. Очередь на вход не уменьшилась ни на метр. Кори ведёт меня куда-то вбок, пока мы не оказываемся на стоянке такси. Мы запрыгиваем в тачку, Кори называет адрес, таксист трогается.

В машине мы начинаем целоваться. Кори целуется жадно, страстно.

Интересно, как на неё действуют таблетки в плане тактильных ощущений?

Я начинаю осторожно гладить её скулы и шею кончиками пальцев.

Она стонет от удовольствия.

Ясненько!

— Хочу тебя, — шепчет Кори по-немецки.

Вот такую фразу я понять способен.

Мы целуемся минут двадцать, пока не приезжаем к её дому. Я даю таксисту денег, мы чуть ли не бежим в подъезд. Там темно, нет лифта, мы поднимаемся пешком на несколько этажей.

Пока Кори судорожно роется в сумочке в поисках ключей, я целую её шею.

Такой нежный пушок на шее сзади, люблю ласкать его языком. Кори смеётся и что-то мне говорит, видимо, ругается, что я ей мешаю.

Повозившись, она извлекает ключи, открывает дверь и мы оказываемся внутри.

Ещё поцелуй.

— Мне пописать надо, — сообщает Кори. — Налей пока воды.

Я не включаю свет. Наощупь нахожу кухню, стакан, холодильник. В нём есть лампочка, так что бутылку воды я достаю без проблем. Наливаю полный стакан и возвращаюсь в коридор.

Слышится звук смываемой воды.

— Вот, держи, — Кори протягивает мне колесо.

— Нет, спасибо. У меня от него могут быть проблемы с эрекцией. Лучше оставь себе на потом.

— Серьёзно? Ты будешь без таблетки?

— Хэй, красотка, я без всяких таблеток безумно тебя хочу!

— Ты такой милый!

Она обнимает меня. Затем проглатывает экстази и запивает водой.

Кори утаскивает меня в комнату, где мы валимся на кровать и продолжаем неистово целоваться. Постепенно я снимаю с неё одежду, покрываю поцелуями всю спину, живот, руки.

Вот в сторону летит бюстгалтер. Какие же у неё сиськи классные! А эти крошечные розовые сосочки! Когда я касаюсь её груди языком, она чуть не кричит от удовольствия.

Наконец я стягиваю с неё трусики. Спускаюсь вниз и начинаю целовать её ноги, постепенно приближаясь к влагалищу. Я чувствую её запах, он мне нравится. Она сейчас так возбуждена, что я буквально чувствую электричество, которое собралось у неё под лобком. Я высовываю язык. Она начинает кончать за секунду до того, как я касаюсь её клитора. Её ноги вдруг сжимаются, она начинает ритмично поднимать и опускать бёдра и громко кричит.

Йоу, мэн, вот это было круто! Дистанционно я до оргазма девочек ещё не доводил!

— Как же классно, — делится она.

Я укладываю её голову себе на плечо и мы долго-долго целуемся.

— Хэй, Кори. Отдохнуть хочешь или продолжим?

— Шутишь? Конечно, продолжим!

— Тогда у меня есть ещё пара дел внизу.

Интересно, сможет она кончить ещё раз? Судя по первому опыту, запросто. На этот раз я даже успеваю поласкать её пару минут: посасываю её внутренние губы, лижу клитор. Она снова кончает.

Я прекращаю ласки ненадолго, даю ей прийти в себя.

В третий раз начинаю ласкать её языком. При этом ещё ввожу в неё палец и ритмично массирую ей переднюю стенку влагалища. Она снова кончает.

Детка, да ты просто пулемёт какой-то! Я всякое видел, да и таблетки должны усилить ощущения, но такое…

— Хватит! Я больше не выдержу! Давай уже трахаться!

— Сейчас, презерватив надену.

— Погоди.

Она протягивает мне резинку, а сама обхватывает мой член губами и ласкает его языком. Это она очень вовремя придумала. Я кайфую несколько секунд, закрыв глаза. Любуюсь видом красивой женщины с моим пенисом во рту. Затем я вспоминаю про резинку, с трудом рву обёртку, вынимаю презерватив. Кори помогает мне натянуть его и валится на спину.

Я вхожу в неё.

Она кричит.

Я вхожу медленно, не спешу. Она уже настолько мокрая, что можно смело начинать двигаться, но я люблю растягивать удовольствие. Похоже, Кори это ценит. Она стонет и двигается мне навстречу. Наконец, я весь оказываюсь в ней. Она сжимает меня в объятьях, стонет. Я начинаю двигаться.

Она кричит.

А я…

Я двигаюсь в ней и мне хорошо. Но не так.

Знаете, вот бывает такое, что в любимом ресторане сменился повар. И вы приходите, заказываете салат, суп и вот ту рыбу. И вам приносят всё и оно, в общем, вкусное, но не то. Потому что прежний повар готовил иначе и вы к этому привыкли. И вы-то ждали ТОТ САМЫЙ салат, ТОТ САМЫЙ суп и ТУ САМУЮ рыбу.

Вот и я сейчас занимался сексом с роскошной девочкой, но… Я-то хотел ТУ САМУЮ девочку. И пусть эта хороша во всех смыслах, но она — не Фъял.

Из-за этого я долго не мог кончить. Наверное, час прошёл, прежде чем я наконец излился в свою подружку.

Кори обнимает меня, шепчет что-то, но мой немецкий опять мне не в помощь.

— Ты роскошная любовница, Кори, — говорю.

Она отвечает что-то. Наверное, что ей тоже хорошо. Что ещё может говорить женщина в такой ситуации?

Мы обнимаемся какое-то время.

Я чувствую, что Кори устала и довольна. Мне, в общем, тоже неплохо, только всё сильнее и сильнее давит что-то изнутри.

Несмотря на это, от тепла её кожи, от запаха, от упругости её груди я снова завожусь. Она нащупывает рукой мой член.

— Ого! Ты уже готов к продолжению?

— Пожалуй.

— Хорошо.

Она опять принимается за дело ртом. На этот раз мне почти удаётся выгнать всё лишнее и получить удовольствие. Под конец я вспоминаю, как Фъял неторопливо начинает ласкать мой пенис губами, когда собирается делать минет, и я сразу кончаю.

Да что за наваждение, блин!

Кори устраивается на моём плече и тихонько мурлычет что-то.

Я глажу её по голове, целую бровки, целую щёчки. И чувствую себя при этом предателем каким-то.

— Лучше бы мне уехать прежде, чем тебя отпустит, Кори.

— Ага, конечно. Вызвать тебе машину?

— Давай.

Я одеваюсь и чувствую странную смесь горечи и отвращения к себе.

Кори выглядит довольной и всё время хочет обниматься. Её ещё не отпустило, так что такая нежность понятна.

На прощанье она целует меня.

А затем закрывает за мной дверь.

 

Такси везёт меня по спящему городу. Занимается рассвет, мир стал таким серым, как бывает только в пять утра.

Нда, хотел я найти лекарство, а нашёл чёрти что. Надеюсь, хотя бы Кори осталась довольна. Вроде как, получила всё, что хотела. И даже больше, хе-хе. Три раза подряд, это, конечно, сильно. Мне кажется, на всё это минут десять ушло. Офигеть!

Вот Фъял кончает минут через двадцать в лучшем случае. И то не каждый раз. Сама мне это объяснила, когда в первую ночь я после сорока минут ласки так и не добился успеха.

Помню, я тогда спросил:

— Что я делаю не так?

А она ответила: “Всё хорошо, но это не так просто. Иди лучше сюда, я уже безумно хочу тебя.”

Господи, она это произнесла своим чарующим голосом, а сама лежит передо мной. Во всей своей голой, эльфийской, сногсшибательной красоте. А я понимаю, что ни одна женщина на меня такого впечатления не производила. И не произведёт.

В общем…

Чёрт! Любая мысль меня приводит к ней. А я ведь ничего о ней не знаю толком. Может, позвонить ей?

Я проверяю мобильник и моё сердце перестаёт биться.

Там записан испанский номер.

Испанский номер.

Не норвежский.

Вот. Же. Кошмар.

Как же мне ей позвонить, если у меня нет её номера? Как узнать номер, если знаешь одно только имя? Я даже не знаю толком, где она живёт. Она говорила, что выросла где-то в Боде — это на севере Норвегии. За полярным кругом.

Но вряд ли она живёт там и сейчас.

Чёрт!

Идиот, ну чего ты не спросил её номер!

Я вдруг начинаю ненавидеть всё вокруг, но главное самого себя.

И это такси! И этот город! И всю эту идиотскую вселенную!

 

Мне нужно уехать отсюда. Нужно залечь где-то, успокоиться.

Обхватить колени руками и плакать, как советуют поступать в любой непонятной ситуации.

Мне нужно убраться отсюда. Здесь всё мне враждебно.

Зачем я поехал в Берлин? В своё время здесь убили шесть миллионов наших. Конечно, с тех пор всё поменялось, но энергетика-то не делась никуда.

Нужно бежать отсюда.

Куда-то, где будут друзья. Куда-то, где мне будет хорошо. Где я буду чувствовать себя как дома.

Долго думать не надо, конечно. Не так много мест на земле, которые сочетали бы в себе всё нужное.

У меня много хороших друзей в России, но там мне только хуже станет.

В Израиле я себя чувствую прекрасно, но там нет друзей.

А один город сочетает в себе всё и сразу.

Мне пора двигать в Киев.

Глава четвертая

Город-сказка

 

Киев!

Мать городов русских!

Дякую тобi, Боже, що Ти створив Київ!

Мне кажется, что Киев — лучшее место для туризма в Европе. Причём по всем параметрам.

Судите сами: дёшево, красиво, разнообразно и люди шикарные.

А ещё Киев — самая настоящая наркостолица. Не знаю, зачем ехать в Амстер, когда есть Киев. Разве что тюльпаны поглядеть?

Вырубить стаффа в Киеве так же просто, как купить сигарет несовершеннолетнему в моей родной Перми. То есть НИКАКИХ сложностей. Но малость нацеленности на результат пригодится.

Единственное, с чем в городе проблемы — это уличные торговцы. Тут вам не Берлин, надо знать народ, конечно.

Но вы не тупите просто. Киев — город социальный. А ребята здесь живут такие клёвые, дружелюбные, что не познакомиться с ними — грех.

Помню в первый свой приезд в Киев иду я как-то по Андреевскому спуску вниз. Чем-то обдолбанный, жаль не помню чем. Иду мимо неплохого барчика “Гнездо”, там ещё внутри такие клёвые шезлонги матерчатые и можно глядеть на склон, весь поросший деревьями и всякой там травой.

А мне как раз травы охота. В смысле, шишек. Дунуть, словом.

А у входа в “Гнездо” молодёжь сидит. Студентота какая-то. И такой стойкий запах марихуаны от них, что сразу всё ясно.

Подхожу я к этой толпе (а там человек двадцать на асфальт у “Гнезда” уселось) и плюхаюсь на землю среди них.

Они на меня смотрят такие, мол, ты кто? А я сижу, улыбаюсь солнышку и ребятам. Они видят, что чел нормальный, расслабляются и давай себе трещать дальше.

Я посидел, послушал. Заприметил, у кого трубочка в руках мелькнула.

— Слышь, братан, — говорю, — я очень ищу, где немного шишек вырубить. Можешь мне подсказать?

Тот окинул меня взглядом. Оценил внимательно.

— Может и могу, да только ты ж хер знает кто. Мало ли, мент переодетый.

— Я, конечно, мент, но обдолбался в говно и скоро отпустит, а шишек нет. Могу дорогу фена взамен предложить. За информацию.

Тут уж чувак выкупает, что у него намечается главная сделка в жизни.

Он кивает, мы отходим. Он отсыпает мне полграмма шишек. Я ему щедро фена запаковываю в гривну.

Киваем друг другу. Расходимся.

Вот так вот оно примерно происходит.

Причём не обязательно иметь что-то на обмен. Не сосчитать, сколько раз меня просто угощали чем-то в городе. А уж сам я угощал столько, что до сих пор карма блестит.

 

В общем, порядок в Киеве со стаффом. Но в этот приезд мне как-то даже и упарываться ничем не хотелось.

Я снял на несколько дней квартирку на Прорезной, это в самом центре города. Налево пять минут до Владимирской, направо столько же до Крещатика.

И вдруг понял, что не знаю, чем себя занять.

Оказалось, что видеться мне ни с кем не хочется. Даже писать друзьям, что вот я, мол, в городе… Нафиг. Это ж надо будет с ними встречаться, трещать. Можно, конечно, с порога начать плакаться, но я так не люблю. Вообще, не по кайфу мне друзей грузить своими проблемами. Да и что я им скажу? Я тут потрахался с девчонкой, а теперь она у меня из головы не идёт?

Короче, я принялся бродить по городу день за днём.

Начало мая — чудесная пора в Украине. Солнечно, тепло, изредка дождик зарядит, но ненадолго.

А я приехал мрачный, как соляги Баха на органе.

В плеере откуда-то нашёлся альбом Пикника “Танец волка”. Вот он в тему оказался, очень хорошо. Идёшь по Крещатику, тот весь каштанами цветёт, радует сталинским ампиром, пахнет чем-то приятным. Навстречу люди идут, улыбаются.

А в ушах при этом звучит:

 

А учили меня летать

Те, кто к камням прикован цепями.

А учили меня любить

С провалившимися носами.

 

В общем, чудненько.

В голову при этом всякая чепуха лезет. Какой-то вот бред прямо. Но ничего не поделать. Типа такого: вот я стал известным певцом. Знаете, собрал рок-группу и играю на концертах. И такой прям популярный, что сил нет, а все тёлочки сами из трусов выскакивают. И вот приезжаю я с концертом в Осло. И так оказывается, ну, случайно совершенно, что на концерт заявляется Фъял. А играем мы не на стадионе каком, нет. В клубе небольшом, ресторане, может. В общем, такое место, там несколько сотен человек в фан-зоне общей, а остальные за столиками сидят. Типа, концертик для своих. И вот играю я одну песню, вторую, и вдруг…

Замечаю её.

А она на меня смотрит. В восторге полном, что я такой крутой вокалист и вообще. А я такой: “Следующую песню я исполню для невероятной девушки, которая сидит в этом зале.” И пою такую шикарную песенку, чтобы до слёз. Бабы рыдают все, пацаны с ними медляки танцуют. Одна Фъял сидит за своим столиком и смотрит на меня. И в душе её что-то происходит…

Говорю же, бред какой-то. Ну почему надо обязательно её впечатлить таким дебильным способом? Я и петь-то не умею. А главное, пока я стану известным, год же пройдёт или больше… А я так долго не выдержу.

Плохо мне, короче.

 

И вот захожу я на второй день в один из любимых ресторанчиков — “У голема” на Чапаева. Хорошая чешская кухня, пиво вкусное, но главная тема — летняя веранда. Сам ресторан затерян во дворах и найти его помогают только картины про нелёгкую жизнь Голема и раввина Лёва, которыми покрыты все окрестные стены домов. А потом ещё надо спускаться в подвал. Но делать это весной и летом не обязательно, можно посидеть за столиками во дворе. В тени тополей и каких-то ещё деревьев. А пока идёте — ещё и цветущая вишня на пути будет. Красота!

Короче, присел я, взял светлого пива кружечку и салат ржецкий. Сижу за столиком один, ясное дело, а на лице маска печали, как в древнегреческом театре.

И тут из подвальчика выходит какой-то чел: джинсовая жилетка на белой футболке, шляпа на затылке еле налезла на кучу кудрявых светлых волос, хипстерские очки типа Ray-Ban, выразительный еврейский нос. Красивый чувак, словом. Парень закуривает сигарету, оценивает всех посетителей летника и безошибочно выбирает меня.

Если бы не текущее моё настроение, правильно бы выбрал. Я всегда не прочь потрещать пару минут. Но вот сегодня…

Но чел-то не в курсе, так что он усаживается на соседний стул.

— Здоров, друг, — говорит. — Чё как?

— Хорошо всё, спасибо. Как сам?

— Ваще здорово! Не жизнь — сказка. Что пьёшь?

— Подковань светлую. Хочешь?

— Не, спасибо, мне хватит уже.

Ну, как знаешь, дружище. Болтать я не настроен, парень тоже молчит. Проходит минута, вторая, я уже даже забывать про него начинаю и возвращаюсь к своему салату.

— Слухай, а ты не знаешь, где травы вырубить можно малёхо?

Да я как в воду глядел. Что ещё у меня спросить можно?

Который час?

Как пройти в библиотеку?

— Ну, знаю, в принципе. А тебе срочно?

— Да было б неплохо поскорей. Малая сильно просит, а у меня чё-то глухо везде.

— Ясно. Ну, давай попробую чё-нить порешать. У меня с собой нет ни фига, но найти можно.

— О, братан, вот ты выручишь меня! Я — Костик.

Я жму протянутую руку и называюсь. Костик говорит, что сейчас расплатится и будет готов рвать когти в любом направлении.

Я доедаю салат, допиваю пиво.

Вот нашёл себе приключений. Обычное дело. Хоть отвлекусь ненадолго.

Короче, звоню я по сохранившимся номерам. Не друзьям, а то объясняться долго, а так. Барыгам всяким. Один чел мне отвечает, что есть у него всё, можно приезжать.

Костик со своей малой как раз вышел. Девочку зовут Марьяна или просто Маря. Ничо такая, симпатичная брюнеточка ростом мне по локоть. Но буфера при этом знатные. Вот всегда меня это в Украине радовало. Украина — страна огромных сисек. Идёт, бывало, девочка перед тобой: аккуратная, стройная, высокая, каблучки цокают. И бёдра такие, м-м-м-м, попка шикарная. И вот, обгоняешь ты её, чтобы на лицо посмотреть, а она очень даже ничего, но тебе уже не до того. Потому что спереди вдруг оказываются две такие здоровенные круглые штуки, что глаз не оторвать. В общем, праздник какой-то.

Я вызываю такси. Мы все втроём запрыгиваем в тачку и едем к барыге, благо живёт он не слишком далеко, на соломенке.

Долго ли, коротко ли, а беру я грамм шишек и на всё той же тачиле мы едем на оболонскую набережную. Это уже я так решил, очень там места живописные.

Выходим к реке. Днепр! Широкий, красивый, зелень вдоль берега…

— У меня трубки нет! — вдруг соображает Костик.

Что же делать? Фигня. Я выбиваю табак из одной сигареты парламента, отрываю фильтр. А в освободившийся патрон засыпаю травы, щедро смешанной с табаком. Такой вот растабаченный сплиф получается.

Мы раскуриваем косяк на троих. Шишки заходят хорошо и быстро, усаживают нас на скамейку.

— Ох, братан, — говорит Костик, — ну ты выручил нас, а?

— Да, хорошо, — соглашается Маря и кладёт голову ему на плечо.

— Так наркоманское братство, — пожимаю плечами, — если можешь, надо выручать. Я всегда так жил.

Костик улыбается и кивает.

— Скажи, Соль, — спрашивает вдруг Маря, — а шо ты сам, без подруги?

Перед глазами тут же оказывается Фъял. Меня сразу выбивает из реальности.

 

Мы идём вниз, вокруг темно. Я целую её каждую секунду, не могу оторваться. Мы идём не разбирая дороги, хорошо хоть я неплохо знаю город. Моё сердце колотится так быстро, словно я снюхал килограмм кокса. Но никакой наркотик не даст такой эйфории. Счастье захлёстывает меня и стоит мне оторваться от её губ, как я начинаю улыбаться.

Мы идём долго, но каждый шаг я делаю с радостью. Фъял тоже улыбается, а когда мы останавливаемся для поцелуев, она запускает руку мне под футболку. От прикосновений меня бросает в жар. Я начинаю ласкать её в ответ, мы оба чувствуем бешенное возбуждение. Тогда мы срываемся с места, надеясь поскорее оказаться в постели, но проходит полминуты и мы опять сливаемся в поцелуе.

 

Боже, Фъял, что ты сделала со мной?

 

— Да вот как-то так вышло, — отвечаю.

— Она дома? — продолжает Маря.

— Наверное. Я, видишь ли, не знаю, где она живёт.

— Ого. Это как?

— Познакомился с девочкой в Барселоне. У нас с ней был роман на два дня. А потом она уехала домой. Но адреса мне не оставила.

— А тебе хочется увидеть её снова?

— Не знаю. Наверное.

Так хочется, что готов увидеть и умереть.

— Так почему тебе не поехать к ней?

— Говорю же, не знаю адреса даже.

— А город знаешь?

— Предполагаю.

— Так чего же ты ждёшь?

Чёрт, чего я жду? Что может быть легче, чем поехать в Норвегию, добраться до её родного города? Сколько там народу живёт? Сто тысяч? Миллион? Как найти там Фъял?

— А что за город-то? — не унимается Маря.

— Боде. Это в Норвегии.

— Так, — она достает телефон. — Смотри, там всего пятьдесят тысяч человек живёт. Я сама из Ильичёвска, там населения трошки больше, но все всех знают. Поспрашиваешь да найдёшь.

— Слушай, а ты права, наверное.

— Маря дело говорит, — кивает Костик. — Если хочешь девчонку увидеть — езжай.

— Давай билеты купим? — предлагает малая.

— Давай.

Она заходит на скайскэннер, я выбираю рейс в Осло через Амстердам. Спустя пять минут у меня уже есть билет на утро следующего дня.

— Вот это классное приключение! — радуется Маря.

— Ты, главное, нам-то потом расскажи, чем всё кончилось, — добавляет Костик.

— Не вопрос. А пока — давайте пыхнем.

Я забиваю второй сплиф и мы скуриваем его за минуту. И тут появляется мент.

Ну вот что за неудача?

 

Короче, отбрехаться нам не удалось. Я даже почти договорился с мусором, чтобы нас отпустили за деньги, но у меня как назло не было наличных. А отпускать меня снять денег в банкомате он не захотел. Короче, попал я в отделение. Так как трава нашлась только у меня, то Марю с Костиком удалось отмазать. Напоследок я взял у них номера телефонов, чтобы быть на связи, если что.

И вот, сижу я в обезьяннике. Вечер.

У меня утром самолёт, а меня закрыли на трое суток. Возможно, отпустят раньше, наверняка будут трясти бабло, запугивать. Это уж как положено.

Но у меня-то самолёт!

В камере я один, к счастью, а то пришлось бы ещё терпеть соседа. Какого-нибудь пьяного мудилу или скина. В общем, редко в обезьяннике оказываются хорошие ребята. Вроде меня.

Оформить меня милиционеры поленились, решили заняться этим завтра. Так проще будет меня отпустить, если я всё же бабла им выдам. Не надо бумажки заполнять лишний раз.

Постепенно в отделении стало тихо. Остался только дежурный сержантик. Вот с ним-то я и затрещал, а то скучно же.

Порасспрашивал его о жизни ментовской, про себя рассказал малость.

— Шо ж ты на улице-то долбишь? — удивился сержант. — Совсем страх потерял?

— Да ладно тебе. У меня вообще сейчас состояние такое — голова не работает.

— А шо случилось?

— Да знаешь… Короче, познакомился с девушкой. На отдыхе. То, сё, романчик у нас случился небольшой. А потом разъехались.

— Ну.

— А теперь, понимаешь, думать ни о чём не могу. Всё она перед глазами. Даже спать не могу нормально.

— Тю! Так ты влюбился.

— Шутишь?

— А шо? Сразу ж понятно.

— Да ни фига тут не понятно!

— Рассказывай! Шо я, не влюблялся?

— Ты серьёзно?

— Конечно. Спать не можешь, думаешь о ней всё время. Я когда в последний раз влюбился… Ох, ты себе не представляешь. Вот такие букеты ей каждый день возил, всю зарплату у цветочниц оставил.

— И что она?

— Ну, шо? Девушка моя теперь.

— Поздравляю!

— Дякую.

— Блин, так я влюбился!

— Это и слепому видно.

Вот же как всё просто.

А я-то как дурак… Влюбился, оказывается. И почему мне это самому в голову не пришло?

— Слышишь, товарищ сержант.

— Шо?

— Мне надо отсюда выйти.

— Не спеши. Утром…

— Не-не, дружище, мне надо утром в аэропорту быть. У меня самолёт в Осло, там моя любимая живёт.

— Да ты шо!

— Зуб даю. Если я к ней не улечу — башку себе об стенку разобью.

— Да понятно, ты ж влюбился.

— Вот и я о чем. Выпусти меня, а?

— Не могу.

— Слушай, ну будь ты человеком. Ты ж сам знаешь, что я чувствую сейчас. Я ж ничего не сделал плохого, не бил никого, не воровал. Ну дунул на улице…

— Не, ну… Да. Но закон-то ты нарушил.

— Нарушил, каюсь. Хочешь, я потом сам приду, ты меня снова закроешь. Могу тебе поклясться, что вернусь. Но сейчас мне к ней надо. Понимаешь?

— Понимаю.

— Выпусти тогда.

— Да шо с тобой делать будешь.

— Богом клянусь, что вернусь. Найду её, в любви признаюсь и назад.

— Да нужен ты мне… Хрен с тобой, выходи.

Я своим глазам не поверил, когда сержант мне дверь открыл.

— Спасибо, брат! Я тебе так благодарен!

— Ладно уж. Давай, проваливай. И лучше бы нам с тобой не встречаться больше, понял?

— Угу. Спасибо! Давай, удачи тебе.

— Ты, главное, с девочкой не намуди.

— Уж я постараюсь.

— Пока.

— Чао!

 

Короче, улетел я утром в Осло.

Спасибо, сержант!

 

Глава пятая

Единственно верное решение

 

В Осло я приехал целеустремлённый, как стрела.

Взял билет на поезд до Боде. В четыре часа дня я выехал, около одиннадцати вечера оказался в Трондхейме. Оттуда поезд до Боде уходит в полночь.

В общем, в Боде я оказался в девять утра на следующий день.

Я всегда путешествую почти без вещей, так что не стал даже искать отель. Рюкзак не сильно плечи отягощает, а я ведь не знаю, как долго я тут пробуду.

Побродил немного по улицам города. Боде оказался небольшим, двухэтажным, симпатичным. Здание вокзала с небольшой башенкой с часами. Солнечно. Зелено.

Я ходил без какой-то особой цели. Втайне надеялся увидеть Фъял. Вот так просто, на улице.

Например, заворачиваю за угол, там какой-то красный домик, рядом машина запаркована. И вдруг вижу Фъял. Она идёт как раз на работу или в магазин.

— Соль?

— Фъял!

— Ты как здесь…

— К тебе приехал.

Потом мы целуемся долго-долго.

— Я люблю тебя, Фъял.

— А я тебя люблю, Соль. Как же хорошо, что ты приехал. Я всё это время о тебе думала!

А потом мы идём к ней домой и занимаемся там любовью весь день и всю ночь.

Эх, мечты…

К сожалению, ничего подобного не происходило.

Зато я вдоволь нагулялся по родному городу моей возлюбленной. Городок мне понравился. Наткнулся на местную школу “St. Eystein Skole”. Интересно, она тут училась? Симпатичное такое здание: белое, с треугольной крышей. И детишки бегают вокруг довольные. Я сразу представил себе маленькую Фъял — девочку с двумя косичками и бантом, в юбочке и блузке. Она отлично учится, она самая популярная девочка в классе и все хотят с ней дружить. А половина мальчиков в неё влюблена. Ну, это уже класса с седьмого хотя бы.

Ладно, я отвлёкся.

Как же мне быть? Как найти Фъял?

А попробую-ка я сходить в полицию!

 

Нашёл я мусарню не без труда. Она оказалась в другом конце города. Я несколько раз спросил дорогу и в конце концов вышел к небольшому зданию, построенному из коричневого кирпича. Если бы не прохожий, я бы ни в жизнь не догадался, что это полицейский участок.

Внутри было тихо и совсем мало народу. Я походил от кабинета к кабинету, копы направляли меня то на второй этаж, то в подвал. В общем, в местном отделении мне не помогли. Точнее, ребята очень постарались, когда я им свою историю рассказал, но выяснилось несколько странных моментов.

Во-первых, Фъял — не норвежское имя. Ребята в участке никогда такого не слышали.

Во-вторых, соответственно, никакой Фъял в Боде отродясь не было.

Полный провал.

 

Настроение испортилось, последняя нить была оборвана. В Боде меня больше ничто не держало. Получалось, что Фъял зачем-то выдумала имя. Возможно, и про Боде она соврала? Как бы то ни было, я не знал, как искать её дальше. Раньше я надеялся на имя, теперь же выходило, что у меня даже его нет. Возможно, конечно, что её и правда зовут Фъял, просто родители дали ей нетипичное имя. Знаю же я в России Брэндона, например. Но если бы её звали Фъял, она была бы в ментовской базе.

А её не было.

Из участка я вышел понурый. Был час дня, самое время для ланча. У меня с утра не было аппетита, но я всё же решил пообедать где-то. Поблуждал немного, пока не наткнулся на китайский ресторанчик “China Garden”.

Ресторанчик был вполне ничего, в духе китайских заведений по всему миру. Я люблю такие места за отличную кухню и умеренные цены, а клеёнки на столах меня не смущают. Меню ожидаемо оказалось обширным и аляповатым. Где они берут такие подложки? В специальном хранилище китайского клип-арта для ресторанов?

Зато пахло в ресторане отлично, я даже почувствовал голод. Заказал креветок с кешью, жаренного с яйцом риса и бутылку “Tsingtao”. Официантка так сильно улыбалась, что её глаза совсем закрывались, при этом она обнажала все свои зубы. А у неё хороший дантист!

Кроме меня в ресторане почти не было посетителей. Только за столиком в другом конце зала сидела компания: две девочки и мальчик. Одна девочка даже ничего: такая нордическая блондинка и улыбка красивая. А вот брюнетка — ничего особенного. Парня я особо не разглядывал.

От скуки я прислушался к их разговору. Норвежский для меня всё ещё загадка. Письменный я немного понимаю за счёт некоторого сходства с немецким, но на слух… Звучит язык приятно, этого не отнимешь.

Я заслушался, а тут как раз и еду принесли. Креветки оказались отличные, орешки хрустящие, овощи чесночные, рис слипшийся, как и положено. Вкусно, в общем.

Моё левое ухо вдруг послало мне какой-то сигнал. Я превратился в хищника, который почуял добычу, но ещё не понял, где она. Как человек-паук и его паучье чутьё.

Ребята слева, точнее одна из девочек, произнесла: “Фъял”.

— Фъял? — со смехом повторила другая.

Первая кивнула и затараторила что-то. “ЛСД”, — вдруг донеслось до моих ушей.

Я с ума схожу, что ли?

Паучье чутьё!

Я заглотил остатки пива и подошёл к ребятами.

Блин, мужик, ты ведёшь себя как идиот!

Ок, я идиот. Пусть они решат, что я псих. Но вдруг мне не показалось? Вдруг…

Ребята заметили, что я к ним направляюсь, и уставились на меня.

— Извините, — спрашиваю, — вы говорите по-английски?

— Конечно, — отвечает чувак.

— Мне показалось или вы упомянули в разговоре девушку по имени Фъял? Я просто как раз её ищу.

— Ты ищешь Фъял? — удивилась брюнетка.

— Да, я с ней познакомился в Барселоне. И с тех пор ищу.

— Да ладно? — вмешивается блондинка. — А я только что… А как тебя зовут?

— Соль.

— Обалдеть! Прикиньте?

— Так вы знаете Фъял?

— Конечно, — продолжает блондинка. — Мы с ней со школы дружим.

Я перестаю дышать на всякий случай.

— Только она уехала в Осло давно, так что тут ты её ищешь зря.

— А вы её адрес в Осло знаете?

— Ага, только я тебе его не скажу. Мало ли, что ты за перец. Могу дать номер телефона.

— Да, пожалуйста!

Она диктует, а я записываю. Руки трясутся так, что я с трудом попадаю по кнопкам.

— Спасибо! Вы мне очень помогли.

— Да не за что. А Фъял не соврала, когда назвала тебе красавчиком.

Брюнетка хихикает. Парень тоже улыбается.

— Спасибо, — говорю, — вы тоже очень красивая.

— Вот это мило.

— Ещё раз огромное спасибо. Вы меня очень выручили. Приятного аппетита. Извините, что помешал.

Ребята все улыбаются и желают мне хорошего дня.

Я возвращаюсь к своему столу, бросаю двести крон, чтобы не ждать счёта, и мчусь на вокзал.

Я скоро увижу Фъял. Я скоро увижу её!

 

Ближайший поезд отправляется только в девять вечера и мне опять предстоит пересадка в Трондхейме. Мне кажется, я сойду с ума, пока преодолею всё это расстояние, но делать нечего.

Я убиваю время, гуляя по городу. Теперь он нравится мне гораздо больше.

Наконец настает вечер. В поезде мне удаётся поспать, хотя состояние лихорадочного возбуждения этому способствует мало.

В семь утра мы приезжаем в Трондхейм. Я пересаживаюсь на поезд до Осло.

 

Едва поезд тронулся, как на соседнее кресло кто-то опустился. Я лежал, прикрыв глаза, дремал.

— Вот это встреча, дружище! — слышу голос соседа.

На щёку прилетает капелька слюны.

Да ладно, блядь?

— Рамен?

Представьте себе, рядом сидит Рамен, дорогой мой человек-объебос.

— Ты как здесь? — спрашиваю.

— Это ты как здесь? Я-то в Трондхейме живу.

— Да ладно? Не знал. А я из Боде еду.

— Вот занесло тебя в жопу мира.

— Типа того. А ты опять в Осло?

— Да! Еду возвращать жену.

— Вот как?

— Ну, мы в последний раз так пообщались хорошо. Она сказала, что если бы не героин…

— А ты что?

— Ну, заказал себе заменитель на пока. Буду слезать.

— Субутекс типа?

— Что это?

— Субститут для героинщиков.

— Не, не слышал. Я к врачу сходил, он мне выписал что-то.

— А, здорово.

— Ну, такое. А ты чего в Боде забыл?

— Искал свою возлюбленную.

— Круто! Нашёл?

— Вот теперь в Осло искать поехал.

— Слушай, ну это просто судьба, а? Давай покурим в честь такого дела?

Ох, Рамен… Ну ничему-то тебя жизнь не учит.

— Давай не будем. Ты же к жене едешь тоже…

— Так и что? Ехать восемь часов!

— Твоя взяла.

Мы по очереди уходим в туалет.

Гашиш у Рамена опять мощнейший.

— Ой, хорошо впёрло, а? — улыбается Рамен.

— Шикарно вставило!

— Как думаешь, согласится она снова моей женой стать?

— А чего нет-то? У вас хорошие отношения были?

— Да ты что! У нас такая любовь была! Да и сейчас будет. Просто она совсем не любит героин.

— Её можно понять.

— Можно, конечно. Эх, страшно мне.

— Не бойся, друг. Купи букет красивый и иди к ней. Расскажи всё, как есть. Что любишь её, что дочку любишь и что к врачу сходил.

— Так ведь прогонит опять.

— Может и прогонит.

— Вот я и боюсь.

— А в этом ничего страшного нет. Пусть прогонит. Ты, главное, с наркоты слезай. И ходи к ней иногда.

— В Осло ездить далеко.

— Придётся тут работу поискать, ясное дело.

— Думаешь?

— А как же.

В общем, потрещали мы с Раменом, обсудили его жену всесторонне. Потом я ему свою историю рассказал. Он, конечно, тоже за меня переживать начал, чтобы я Фъял нашёл.

Уже к концу поездки мне вдруг взбрела в голову мысль. А что если жена Рамена — Фъял? Вот было бы стрёмно! Прикиньте, приезжаю я такой, звоню ей, а она: “Сорри, у меня тут бывший муж в гостях.”

Ох, нет.

— Рамен.

— А?

— А как твою жену зовут?

— Нора. А что?

— А ничего. Красивое имя.

— Да? Наверное…

Уф. Пронесло.

Так вот и доехали.

На вокзале мы и расстались. Рамен взял букетик и отправился покорять жену.

А мне пора было отыскать Фъял. Любовь всей моей жизни.

 

В общем, снял я гостинничку. Всё ту же, где хитрая система заселения.

Вышел на улицу. Надо было уже набирать Фъял, но я никак не решался. Мне вдруг захотелось снова выйти на то место, где я стоял в прошлый раз и любовался гаванью. Я тогда ещё представлял себе викингскую деревню, помните?

В общем, добрался я до этого места. Встал. День выдался солнечный, тумана над водой почти не было, так что я хорошо мог разглядеть домики на берегу напротив. Полюбовался немного видом и решил спуститься в гавань.

В моём любимом месте опять полно стариков. Я поискал свободную скамейку, чтобы усесться и позвонить любимой, но свободных не было. Популярное место, что тут скажешь. Я глянул на часы на башне — семь вечера. Надо же!

Вот люблю я Осло за это — куда не глянешь, везде часы на башенке.

Короче, надоело мне стоять в нерешительности, так что я решил сесть с краю на занятую скамейку. Подошёл к одной.

На ней сидела девушка, я даже не успел толком рассмотреть её лица. Только заметил стройную фигурку в чёрном пальто и длинные каштановые волосы. А ещё она так сидела… Дело, наверное, в посадке головы. Такая бывает у балерин. А ещё у королев и у эльфиек.

У меня перехватило дыхание.

— Фъял! — мой голос прозвучал так тихо, что я сам не расслышал.

Но эльфийка повернула голову. Кошачий разрез глаз, длинные ресницы, идеальный прямой носик, чувственные губы.

Она посмотрела на меня.

Серые глаза.

Зажмурилась.

Повернулась всем телом, посмотрела ещё раз.

Зелёные глаза.

Я с ума схожу.

— Фъял!

Улыбнулась.

Покачала головой, как будто не верит своим глазам.

— Фъял! Милая…

Я подошёл ближе и сел на скамейку рядом.

Мне столько нужно было ей сказать! Но не сейчас. В другой раз.

Я нежно поцеловал её. Она ответила на поцелуй и на какое-то время мир исчез. Только касание щёк, языков и губ. Влажно и вкусно.

— Что-то ты совсем не солёный, — сказала Фъял.

— Я ужасно скучал.

— Мне тоже тебя не хватало.

— Как же я рад тебя видеть!

Я снова целую её. Она смеётся.

— И надолго ты в Осло?

— Не знаю.

Навсегда?

— Интересно. Что планируешь делать?

— Может, поужинаем?

— Можно.

 

За ужином мне всё время хотелось признаться ей в любви. Но что-то меня останавливало. Я даже знал, что. Мы же с ней едва знакомы. Представляете, как это будет выглядеть в её глазах? Какой-то чертила, с которым она просто потрахалась на курорте, вдруг заявляется к ней в Осло и признаётся в любви. На её месте любая девушка решит, что этот парень — идиот.

Короче, я раз двадцать набирал полную грудь воздуха и… Выдыхал. Хотя мне жутко хотелось сказать ей о своих чувствах.

 

А после ужина мы пошли ко мне. Я никак не мог налюбоваться ей, насладиться ей, нацеловаться с ней. Когда я целовал её, хотелось смотреть, а стоило посмотреть, как сразу хотелось целовать. Я делал всё сразу и не находил себе места от счастья.

Мы ввалились в номер, словно пьяные. Упали на кровать.

Когда я раздевал её, у меня дрожали руки. Я почему-то опять чувствовал себя пятнадцатилетним. Как будто я впервые раздеваю девочку и ещё не знаю толком, что делать и от этого очень боюсь ошибиться.

К счастью, глаза боятся, а руки делают.

Я покрывал поцелуями каждый миллиметр её тела. Лицо, руки, шею, затем спину и живот. Левую грудь, правую грудь и родимое пятно под ней. И мне всё равно было мало, я не мог дать волю захватившим меня чувствам. Сколько тысяч раз нужно поцеловать её, чтобы это чувство утихло? И возможно ли это в принципе?

Когда я стянул с неё трусики, она уже была мокрой. Я ощутил её запах: роскошный, нежный и удивительно родной. Ни одна женщина никогда не пахла так здорово.

Я начал ласкать её языком. Она почти не стонала, но я чувствовал, как ей хорошо. Сам я тащился не переставая. Мне нравится делать куни, но в этот раз я бы кричал от восторга, если бы рот не был занят. Так продолжалось целую вечность, пока Фъял не сказала: “Иди уже ко мне!”

Я вошёл в неё и чуть не кончил сразу же. Что за чёрт?! Такого даже в пятнадцать не было!

Фъял немного нахмурилась, как и всегда во время секса. Застонала тихонько. Отвернула лицо, давая мне возможность полюбоваться её роскошным профилем.

Боже, какая же она красивая! У меня возникло ощущение, что я занимаюсь любовью с ожившей статуей. Она слишком совершенная, чтобы быть правдой. Так не бывает.

Я поцеловал её в шею и начал двигаться, Фъял изгибалась мне навстречу. Я испытывал невозможное удовольствие, как будто я овладел всеми женщинами мира разом.

Каждое движение отдавалось во всём теле невыносимой сладостью. Я громко стонал, а моя эльфийка изредка вторила.

Я долго целовал её и кончил, не прекращая поцелуя.

— Как же хорошо, — прошептала Фъял.

— Я люблю тебя, Фъял.

— Что?!

— Люблю тебя.

— Приехали, — смеётся она.

— Что? Я серьёзно.

— Хорошо-хорошо, я же не против.

— Это даже милиция засвидетельствовала.

— В каком смысле?

— Ну, я рассказал одному сержанту о своих чувствах. Он мне сказал, что я влюбился. Что это и слепому видно.

— Конечно. То-то ты целый вечер не мог решиться мне в любви признаться.

— Ты заметила?!

— Конечно.

Как она это сделала? Она точно мои мысли читает, эльфийская ведьма!

Мы обнялись и валялись какое-то время, болтая о чём-то.

Я, конечно, ждал другой реакции. Например, что она мне тоже в любви признается.

Плохо же я тогда её знал.

Ту ночь мы провели вместе.

И я её никогда не забуду.

 

А наутро она ушла. Уехала домой на такси. И даже объяснила, почему мне нельзя ехать с ней.

Оказалось, она жила со своим парнем.

Заключение

 

Вот такая история.

Началась она с того, что у меня сгорел дом, а закончилась любовью всей моей жизни. А, не — это ж приглючило меня. Началась она в самолёте.

Как бы то ни было, Фъял мне не приснилась и за это ей большое спасибо. Если кому интересно, что как у нас дальше было — это целая история. Может, расскажу однажды.

Единственное, что мне покоя не даёт — откуда виза-то взялась в паспорте? Магия какая-то.

Ладно, на этом всё.

Не болейте.

 

А, ещё. Рамен-то снова с женой живёт, прикиньте? Я же с ней познакомился даже. А уж дочка у него… Сказочная малютка. Передаёт вам большой норвежский привет.

Такие дела.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg