«Кот внутри»

Уильям Берроуз Кот внутри

ЗДЕСЬ АХ ПУЧ

Кодексы майя — несомненно, книги мертвых; можно назвать их инструкциями по путешествиям во времени. Если вы верите в реинкарнацию, неизбежен вопрос: как подготовиться к следующей жизни? Представьте, что смерть — опасное путешествие, в котором вам аукнутся прежние ошибки. Если вы досконально не изучите факты, вы не прибудете в пункт назначения или, быть может, прибудете по кусочкам. Какие же принципы следует определить? Должно быть, самый важный — спокойная настороженность, лежащая в основе боевых искусств и других систем духовного тренинга — достичь душой и телом состояния бдительной пассивности и сосредоточенного внимания. Подозрения, страх, самонадеянность, твердая убежденность в том, что хорошо, а что плохо, ужас и желание избежать того, что в человеческих представлениях считается "чудовищным", — такие состояния души и тела чреваты катастрофой. Считайте себя пилотом сложного космического корабля, летящего в неизвестности. Если вы испугаетесь, будете стесняться, не станете смотреть на то, что перед вами, вы разобьете корабль. С другой стороны, легковерие и некритическая восприимчивость почти столь же опасны.

Ваша смерть — организм, который создаете вы сами. Если вы боитесь ее или смиренно ожидаете, организм становится вашим хозяином. Смерть — многообразный организм, она никогда в точности не повторяется. Встречать ее следует, с удивлением узнавая. Поэтому я считаю египетские и тибетские книги мертвых, с их упором на ритуалы и знание правильных слов, совершенно несостоятельными. Правильных слов не существует. Смерть — вынужденная посадка, зачастую — прыжок с парашютом. Мотор страшно барахлит. Ищи, где приземлиться. Пейзаж обманчив. То, что сверху кажется гладким полем, может обернуться зыбучими песками или болотом. И, наоборот, — в горах может скрываться долина или гладкое плато. Сосредоточься. Смотри всем своим телом. Выбери нужную точку и приземляйся во мраке. Затемнение.

Смерть должна принести меру забвения. Представьте майя, запертых на небольшой территории: избыток знаний о смерти грозит уничтожением необходимого элемента — забвения. Смерть всегда регрессивна, это движение назад, к младенчеству и зачатию. Но к чему останавливаться на этом? Майя необходимо было двигаться вспять, все дальше и дальше. В противном случае, смерть остается в памяти, а смерть, которую помнишь, перестает действовать. В конце концов, они забрались в прошлое на четыреста миллионов лет. Существовало ли хоть что-то в такой древности? Очевидно, такие промежутки времени не имеют практического смысла. Между тем, с точки зрения запомненного времени, такие вычисления показывают, как далеко майя ушли по пути запоминания смерти. Представьте их социальную структуру: горстка жрецов, умевших читать и делать вычисления по календарю, и масса неграмотных рабочих. Рабочие были своего рода резервуаром, в котором проходили реинкарнацию жрецы, чтобы затем вернуться в свою касту, принадлежность к которой определялась по особым знакам, как в тибетской системе.

Время не имеет значения без смерти. Смерть использует время. Это кумулятивный процесс, так что время используется все быстрее и быстрее. Здесь легко провести прямую параллель с инфляцией, поскольку за деньги можно купить время. Требуется все больше и больше, чтобы купить все меньше и меньше. Как выходили из этого тупика майя? Датируя время задним числом. Примерно так: доллар стоит, скажем, одну пятую того, что он стоил пятьдесят лет назад. Так что мы помечаем деньги числом пятидесятилетней давности. Потом столетней и так далее, двигаясь вспять во времени. Наконец, достигаем точки, когда денег не было вообще, и теперь датируем задним числом саму концепцию денег — концепцию времени.

Рабочие не умели читать, и, несомненно, им не давали учиться. Если бы они могли читать, они бы научились запоминать, познакомились со смертью и отождествили себя с нею. Они бы выработали иммунитет. Смерть — вирус, книги майя — вакцина. Смерть представлена в кодексах майя последовательным рядом рисунков — от одного трупного пятна до скелета. Короче говоря, это постепенное разоблачение. Познакомиться со смертью и приобрести к ней иммунитет можно и через совокупление. На рисунке изображена Богиня Луны, совокупляющаяся с фигурой смерти; можно предположить, что в книгах, уничтоженных епископом Ланда,[1] было много подобных сцен.

Время — то, что кончается. Время — это ограниченное время, воспринятое способным чувствовать существом. Чувствовать время — означает приспосабливаться к нему, в рамках того, что Коржибский[2] в отношении всей окружающей среды называл нейромускульно обусловленным поведением… Растение поворачивается к солнцу, ночной зверек возбуждается на закате… срать, ссать, двигаться, жрать, ебаться, умирать.

Зачем Контролю нужны люди?

Контролю нужно время. Контролю нужно человеческое время. Контролю нужны твои говно моча боль оргазм смерть. Так что же Контроль намерен делать с таким сложным продуктом? Точно жрецы майя, он использует человеческое время, чтобы создавать еще больше времени.

Если время — то, что переживает разумное существо, смерть для этого существа — конец времени. Если принять смерть за ноль, чеки на любое количество времени можно выписать, добавляя нули. Если кто-то и помнит свои прошлые жизни, он не сможет узнать, умер он четыре секунды или 400 миллионов лет назад. Эти чеки превышают имеющееся количество денег, они датированы временем, когда чеков, банков и вкладчиков не было. И все же на них стоит подпись смерти, прерывающей существование.

Я говорил о переходных формах смерти и отождествлении организма смерти с умирающим. Это отождествление может принять форму реального совокупления со смертью. Смерть, выступающая как в мужском, так и в женском облике, ебет юного Бога Маиса, и тот кончает 400 миллионами лет маиса от посева к урожаю, по кругу. Для этой операции необходимы настоящий маис и реальное человеческое тело, представляющее юного Бога Маиса. Тогда появляется обеспеченный, подписанный молодым Богом Маиса чек. Как только Бог расписался на чеке, можно добавить любое количество нулей. Банк времен майя оперировал этими обеспеченными чеками. Смерть принята умирающим.

Теперь обратимся к настоящему и лавине необеспеченных чеков… авиа- и автокатастрофы, войны, пожары, несчастные случаи, случайные смерти. Эти чеки действительны только в настоящем времени. За сто тысяч смертей можно купить миллион лет, но человеческое стадо, пожирающее время, становится все больше и больше. Безысходность настоящего в том, что все меньше и меньше качественного времени остается для все большего числа людей. В конце концов, качественного опыта больше нет — только случайное время, определенное на чисто количественной основе. Нет сомнения — время выдохнется.

Система майя — полная противоположность этому. Все меньше и меньше людей для все большего и большего количества драгоценного записанного времени. Одна система ведет к преизбытку простых смертных и недостатку Богов; другая — к избытку Богов и нехватке простых смертных. В обоих случаях — к тупику. В современности очевиден цикл: рост населения, загрязнение окружающей среды, все меньше и меньше пищи для все большего числа людей. Так что делаются попытки восстановления качественного опыта: медитации, коммуны, экология, биологическое питание, эст,[3] группы контактеров, магия — короче, трансцендентность. Но вся эта мешанина — уже задним числом. Ущерб нанесен, смертоносная формула количественного роста необратима. Все эти меры, даже если они увенчаются успехом, заведут в тупик, в котором оказались майя.

А какие меры могли принять майя? Они могли бы расширять свою территорию за счет колонизации, увеличивать население ради наращивания человеческих ресурсов. Но это завело бы их в тупик современности. Кроме того, им все сложнее было расширяться, — так и современной системе, где постоянно увеличивается низкокачественный человеческий продукт, все труднее и труднее ассимилировать что-либо еще. Представьте, что обеспеченные чеки майя возникли бы в Настоящем Времени. Это привело бы к вспышке неизвестных эпидемий, население сократилось бы до масштабов эпохи майя, и в результате, — тот же тупик, в котором оказались майя. Подобным образом, выброс необеспеченных чеков на рынок майя привел бы к резкому увеличению населения и к современному тупику.

Время — то, что кончается. Единственный путь из времени лежит в космос. Зачем жрецам майя нужны были человеческие тела и человеческое время? Им нужны были эти тела и это время как стартовая площадка для запуска в космос. Им нужны были настоящий маис и человеческий Бог Маиса.

Уильям С. Берроуз,

20 сентября 1975 г.

ХИРОСИМА… 1945… 6 АВГУСТА… 23 СЕКУНДЫ ДО 8 УТРА

Мальчик открывает порножурнал…

Молодая японская пара ебется под отсчет времени перед запуском…

Два мальчика дрочат под отсчет времени…

23 ВЖИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИХ

ОСЛЕПИТЕЛЬНАЯ БЕЛАЯ ВСПЫШКА.

Я задаю следующие вопросы Контролю:[4]

Вопрос: Бомбардировка следом за сексуальным вирусом?

Ответ: Да.

Вопрос: Ради этого на Хиросиму и была сброшена бомба?

Ответ: Да.

Вопрос: Кто именно отдал этот приказ?

Ответ: КОНТРОЛЬ.

Уродливый Американец… Инструмент КОНТРОЛЯ…

Дело в том, что я создавал фоторобот человека… вероятно, исследователя майя… несомненно богатого… несомненно одержимого бессмертием… Возможно, Розеттский камень[5] существует. Возможно, некоторые кодексы сохранились после того, как епископ Ланда сжег книги. Мог ли этот человек отыскать их и изучить тайны Контрольного Календаря майя? Тайны страха и смерти? И возможно ли, что это страшное знание теперь компьютеризировано и находится в руках дальновидных американцев из Госдепартамента и ЦРУ?

— Выкладывайте джокер СМЕРТЬ. Займитесь Мао и его бандой головорезов.

Я решил назвать его Джон Стэнли Харт.[6]

Даже когда он был маленьким, мысль, что его существование может когда-нибудь ПРЕКРАТИТЬСЯ, наполняла его ужасом и мрачной недетской решимостью.

"Я буду жить вечно", решает он. Рядом новая служанка роняет вазу с цветами. Он стоит и смотрит, как она убирает осколки. Бледный мрачный ребенок, холодный как лед — мало кто чувствует себя уверенно в его присутствии. Он уже умеет делать так, чтобы вещи выпрыгивали из чужих рук. Пока он растет, способность внушать страх растет вместе с ним, и чужой страх накрывает его тяжелой серой мантией.

Вот он в Гарварде. Он презирает других студентов. Они — животные в человеческом обличье, и они умрут. Он посвящает себя изучению бессмертия. Египтяне тоже были одержимы бессмертием. А вдруг они что-то нашли? Он изучает египетские иероглифы и обнаруживает, что некогда должен был существовать способ оживлять мумии богачей и делать их бессмертными. Скорее, похоже на глубокую заморозку, — способ, который он, конечно, обдумывал. Внезапно перед его глазами предстает картина… В заброшенном склепе рассыпается в прах последний папирус с формулой оживления. Удушающий ужас безысходности льдом сковывает его сердце.

— Навсегда мертв, — стонет он. — Боже, подумать только — я заморожен, и никто меня не вытащит…

Он валится на пол, всхлипывая и скуля от малодушного страха. Но юный Харт из хорошей породы. Он берет себя в руки. Он избежит смертельной западни. Он узнает тайны своих предшественников и будет учиться на их ошибках.

Теперь он начинает изучать майя. Он смотрит на копию "Дрезденского Кодекса".[7] Он видит формулу смерти. Сидящий с ним за столом неловкий молодой человек роняет на пол очки. Одно стеклышко разбито.

Со своим единственным другом, Клинчем Смитом, Харт организует экспедицию, чтобы отыскать потерянные книги майя и овладеть тайнами страха и смерти.

Разрушенный храм на просеке в джунглях. Стелы и барельефы на стенах обезображены символом смерти, грубо выбитым поверх каменных лиц и надписей. Под камнем в руинах внутреннего зала Харт и Клинч Смит обнаружили книги, на которых в позе зародыша свернулся скелет. Скелет рассыпается в пыль, когда они извлекают книги. Следующий кадр: вечерние тени на просеке, указывающие, что прошло время, в течение которого Клинч и Харт изучали книги…

Клинч Смит стоит, упрямый и благородный:

— Возможно, это укажет путь к бессмертию… откроет новые горизонты для предприимчивой молодежи… Это принадлежит человечеству, Джон.

— Не дури, Клинч. С этими знаниями мы сможем управлять планетой.

— У них-то не очень хорошо вышло. — Клинч показывает на обезображенную стелу.

— Они ошиблись. — Харт трижды стреляет Клинчу в живот. С пистолетом в руке он смотрит по сторонам.

— Как это случилось?

Призрачный голос Клинча Смита: "Смерти надо платить натурой, Джон".

Харт появляется в полицейском участке, труп Клинча Смита перекинут через седло его коня.

Полицейский: "Un venado Commandante". (Олень. Так обычно говорят в сельских районах Мексики, когда покойника привозят в полицейский участок переброшенным через седло, как оленя).

Харт:…Mi amigo… asesinado para bandidos…[8]

Commandante раскидывает на столе фотографии. Харт выбирает три снимка самых молодых бандитов…

Ах Пуч: Веди себя почтительно…

Бог Посевов: Здесь дама…

СТОП… ЛОС-АЛАМОС… ЗОНА АРМИИ США ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН

Молодой Бог Маиса: Сними шляпу, гринго…

Ах Пуч: И веди себя почтительно…

Новорожденный Бог Маиса: Здесь младенец…

Мистер Харт: Они погибли достойно…

Commandante: Это их профессия, сеньор…

Свисток паровоза… поезд в лунном пейзаже Северной Мексики… В кадре частный вагон мистера Харта, на столе разложены книги. Он усердно изучает их, пользуясь испанским ключом. Вот молодой Бог Маиса превращается в СМЕРТЬ… "Когда я стану смертью… смерть — семя, из которого я расту…".

Смерть ради самовоспроизводства — практичному юному Харту это кажется крайне неточным. Одержимый идеей бессмертия, он не улавливает полного смысла этой простой формулы выживания, не замечает семян катастрофы, которые она содержит. Мистер Харт, конечно, не считает себя христианином, но его способ мышления сформирован западным христианством. Он мыслит в категориях или-или, единобожия, ищет конкретные секреты страха и смерти. "Должно быть или одно, или другое, — говорит он себе, — жрецы становятся СМЕРТЬЮ и, таким образом, не могут умереть… Хотя все надо проверять до конца"…

"На рассвете в хижину явилась смерть… Юноша попытался встретить ее бесстрашно и кинул магический предмет… Ему это почти удалось, потому что смерть была старой и усталой…". Слабость смерти в этом отрывке беспокоит Харта. Возможно, жрецы, утверждавшие это все миллионы лет своего существования, совершали самоубийство в старости? Мистер Харт, на самом деле, не большой интеллектуал. Он даже не способен угадать подлинную причину этих экспедиций в отдаленное прошлое. Жрецы в своих календарях делали вычисления на 400 000 000 лет назад. Зачем?

Мистер Харт, в конце концов, все поймет. Он узнает, что смерти нужно время. Смерти нужно время, как наркоману героин. А зачем смерти нужно время? Ответ таааааак прост. Смерти нужно время потому, что она убивает, чтобы вырасти, ради милого Ах Пуча, ты глупый, вульгарный, жадный, уродливый американский смертесос. Вот так! Смерть выходит в поля и убивает молодого Бога Маиса. Молодой Бог Маиса становится семенем смерти, из которого вырастет другой молодой Бог Маиса, — круговорот рождений и смертей во всем богатом многообразии старого сортира. Между тем, смерти всегда больше, и вот пример: истощение плодородного слоя. Маис — растение, быстро истощающее почву. Похоже, майя не знали о смене посевных культур, и уж точно у них не было домашних животных, которые бы поедали зелень и удобряли почву испражнениями. Соответственно, майя столкнулись с проблемой истощения почвы, и когда земля рядом с городом приходила в негодность, им приходилось двигаться все дальше и дальше в поисках плодородных полей, тратить все больше времени на походы туда и обратно. Теперь всякий раз, когда убиваешь молодого Бога Маиса, жизнь покидает его. Семена прорастают медленнее… теряют жизненные силы. Бог Маиса похож на бездушного зомби. И, в конце концов, семя не прорастает. Нет времени для смерти. Так что смерти приходится путешествовать.

У молодого Бога Маиса сотрясение мозга, и Смерть забирает его в те времена, когда его не били так часто, назад в его юность — назад назад назад… тик-так тик-так… назад в райские кущи. Конечно, и здесь все спалит смерть. Жрецам майя приходилось отправляться в эти экспедиции в прошлое потому, что они сжигали настоящее. Исследователи майя удивлялись, почему те не делали вычислений будущего. Дело в том, что у них был превышен кредит по счету. Чеки оказались недействительными. Нет там ничего и никого.

Но это произошло не сразу. Ты не подсаживаешься с первого укола, и, даже когда подсел, какое-то время можешь оставаться на той же дозе… но попробуй продержаться, как наркоман на героине, несколько тысяч лет. Контролировать эту зависимость? Так что он возвращается в то время, когда зависимостью еще можно было управлять, и, если не получается, двигается вспять — все дальше, дальше, дальше. Посмотрите на пантеон майя и их календарь, и вы увидите, что эти вампиры и наркоманы времени прекрасно знали о таком тупике и принимали меры предосторожности, уравновешивая богов смерти и жизни, но не так, как сбалансированы счета мистера Харта — или-или, — а через переходные циклы.

Смерть предстает и как культурный герой, демонстрирующий путь за пределы смерти, и эта ее грань открылась идеалисту Клинчу Смиту…

Сундук мертвеца стоит в консульстве, вице-консул сообщает матери печальное известие.

Мать Смита знает, кто убил ее сына. И младший брат Клинча знает. Посмотри на любого человека у власти и догадаешься, какие приказы он отдаст… Смерть Рема глазами Гитлера… Весь клан Смитов будет уничтожен…

"Не время похвальбам! Так будет: воле я остыть не дам".[9] Он должен навсегда заглушить голос Клинча Смита. Весь клан Смитов должен быть стерт с лица земли…

Вспышкой — миссис Смит мертвая в искореженном автомобиле… Юный Гай Смит летит в Южную Америку.

— Мы только ранили гадину, но не убили…

Юный Гай Смит присоединяется к Одри Карсонсу в отдаленном поместье в Андах.

Одри Карсонс: он мрачен призрачен порочен нежен бесстрашен и в то же время у него холодный ум мистера Харта. Он двойник Харта и его палач.

Гай Смит: он — зубастый Бог Смерти майя, но теперь его лицо раздавлено, искорежено перепадами давления, черты стерты, тело истощено долгими голодовками. Лицо, на котором не отпечаталось время.

Старый Сержант: у него короткие серо-стальные волосы и багровое лицо обычного вояки. В его внешности есть намек на облик Бога Полярной Звезды.

В своих переходных формах Смерть в какой-то степени отождествляется с человеком, которого убила — она разделяет его смерть. Такая разделенная Смерть теряет свою целостность. Все это кажется разрушительным мистеру Харту, который никогда не идентифицируется со своими жертвами. Если он сделает это, ему угрожает опасность самому стать жертвой. Но в какой-то момент смерть должна пойти на такой риск. Она должна стать смертной и умереть, чтобы затем возродиться. Мистер Харт хочет быть смертью, но он не сможет познать смерть. Смерть не будет обслуживать незнакомца, не способного доказать свое звание, гринго, который боится ее имени и установил дома правило: в его присутствии нельзя произносить слово «Смерть». Харт не может читать книги майя. Он читает их, точно тот, кто берет "Моби Дика", чтобы узнать о китобойном промысле, и не желает слышать про Ахава, Белых Китов, Квикега и Измаила… То, что там написано и долго дремало, — теперь смертельный штамм вируса, жаждущий вырваться, спрыгнуть со страниц и заразить миллионы человеческих призраков, но не скаредными религиозными капиталистическими идеями XIX века, как у мистера Харта, а своими собственными: жестокими, нежными, двусмысленными, бесстыдными, гнусными, невинными, причудливыми, невообразимо древними и хищно юными… Мистер Харт, который станет Смертью, не догадывается, с кем он связался.

Радужная долина в боливийских Андах. Юный Гай Смит и его друг Одри Карсонс занимаются в Академии Смерти с опытными инструкторами. Они учатся летать на крыльях смерти. Они учатся тому, что боится познать мистер Харт, идут на риск, которого опасается мистер Харт.

Два бандита стоят у стены…

— Когда в вас попадают пули, muchachos,[10] - это все равно, что вдыхать несуществующий воздух. Не сжимайтесь, не втягивайте грудь. Прижмитесь к стене, расправьте плечи…

Старый Сержант: Мы сейчас готовимся к расстрелу… А как насчет шальных пуль? Естественные потери, — так говорят в армии…

Одри и Гай приезжают в разбомбленную деревню, захваченную… Вьетконгом? Американцами? Немцами? Солдаты в бою. Выстрел — Одри падает. Гай разворачивается и убивает снайпера в окне. Тащит Одри за стену. Достаточно одного взгляда на лицо Одри. Трудно ошибиться, когда видишь, как по лицу ползет серая тень и шевелятся серые губы.

— Казалось, я слышал и второй выстрел сразу…

Смерть сейчас совсем близко, и Гай чувствует, как она пахнет. Это серый запах, останавливающий сердце и дыхание. Запах пустого тела. Запах полевых госпиталей и гангрены. Запах, который можно уловить на лице Одри еще до того, как попала пуля…

Эрнест Хемингуэй умел различить этот запах. Вот он едет в джипе с генералом Ленемом,[11] которого друзья зовут Баки. Эрни был тайным любовником генерала: это еще хуже, чем быть любовником полицейского.

— Надо помочь этому парню, — говорит Баки.

— Баки, — отвечает Эрни, — не надо ему помогать. Ничего не выйдет. От него воняет смертью.

Когда джип подъехал к командному пункту полка, его остановил подполковник Джон Рагглз.

— Генерал… — отдал честь Рагглз. — Только что убили майора. Кто возьмет командование первым батальоном?

Вопрос: Что унюхал Эрнест?

Ответ: Присутствие смерти. Смерть — организм со множеством личин и запахов. Здесь она серая. Серое существо со стертым лицом.

Вопрос: Она убивает?

Ответ: Но не косвенно… От нее исходит газ… Такой неприятный запах со слабым металлическим оттенком… и на вкус тоже… серый мертвый привкус во рту… Его можно вдохнуть…

Поезд останавливается в пустом безжизненном городе… безлюдный вокзал… водонапорная башня. Мистер Харт выглядывает из окна. Серый Бог Стервятников прислонился к стене, колено выставлено, лицо в тени сомбреро. Мистер Харт начинает кашлять, прикрывает лицо носовым платком.

Поезд трогается. Мистер Харт прячет платок и продолжает изучать книги майя, а пейзаж за окном внезапно меняется: поезд летит по речной долине, луга, поля, леса.

Как в египетских и тибетских книгах мертвых, в книгах майя есть карты загробных земель и зыбкой пустынной области, лежащей между смертью и перерождением. Тибетские и египетские книги настаивают на соблюдении формализованного ритуала: если скажешь точные слова правильным Богам, все будет в порядке. В книгах майя, напротив, очерчен несомненно опасный и почти неисследованный район, где молитвы, мантры и похвальба важными знакомствами не помогут.

— Озирис — мой хороший друг, если это имя вам о чем-то говорит…

Полицейский Смерти бьет его кулаком по морде.

— Каждый сукин сын запугивает тут своими знакомыми.

— Позовите американского консула… Консул американо…

Смерть в обличье мексиканского копа улыбается за решеткой.

— No sabe[12] мериканский консул, мииистер…

Итцамна — Дух Утренних Туманов и Ливней… Икс Таб — Богиня Веревок и Силков… Икс Чел — Паутина, Ловящая Утреннюю Росу… Зухуй Как — Девственный Огонь, Покровительница Младенцев… Ах Дзиз — Повелитель Холодов… Как Ю Пакат — Тот, Кто Трудится в Огне… Икс Туб Тун — Плюющаяся Драгоценными Камнями… Хекс Чун Чан — Опасный… Ах Пуч — Разрушитель. Взгляни на ядовитые цветные карты, где мясные деревья растут из человеческих жертвоприношений, прислушайся к шелесту едва слышных слов нежности и проклятий, вылетающих из отмеченных разложением губ… Смерть ссыт гниющими пальцами… юноша со стоящим хуем преклоняет колени в собачьей душе, пойманный в ее силки, рычит, перерождаясь в собаку… серый пес с гниющей плотью прижался к стене, эрогенные поры на морде… рука… медленно разлагающиеся пальцы… жуткие божества крабов и сороконожек восстают из темных ночных морей… в садах гниющей плоти томные мальчики с черными улыбками скребут эрогенные язвы… заразные, разлагающиеся, сладкие, их нагие тела испускают удушливые желтые дымки. Мистер Харт неистово кашляет и прикрывает лицо носовым платком. Бог Полярной Звезды в обличье проводника стучит в дверь его кабинета.

Мистер Харт: Да? Что такое?

Проводник: Ваш чай, сэр. Вы велели подать в пять часов, сэр…

Мистер Харт бормочет себе под нос:

— …Пять часов. Да сейчас не больше трех… — Он смотрит на часы, действительно — пять. — Он говорит проводнику "Ну ладно" и отворяет дверь, прикрыв книги салфеткой. Проводник накрывает стол, наливает чай и уходит. Мистер Харт выглядывает из окна.

Поезд стоит в долине реки на окраине города. Здесь расположился бродячий цирк. В будке прямо напротив окна вагона Бог Стервятников стоит перед юношей в собачьей маске. Юноша на коленях, у него эрекция. Бог Стервятников хихикает, прикрывает рот, бросает взгляд на мистера Харта, передразнивает его кашель. В другой будке юноша в трупных пятнах… собачья маска на его лице раздавлена… В следующей будке он обнажен. Его голова выбрита, только один клок волос на макушке. Когда-то его лицо было прекрасно, но теперь разбито, расплющено перепадами давления, зубы торчат в разные стороны, черты лица размыты, тело истощено давним голодом. Его кожа бела, как бумага, на тощих ногах блестящие черные волоски, он ебет стоящую по-собачьи негритянку, и от его тела исходит пресная затхлая вонь. От их совокупления дрожит ложка на блюдце.

Перед окном мистера Харта возникают все новые будки… Будка-аквариум с русалкой, из макушки которой растет птица-змея. Русалка выскальзывает из аквариума через желеобразную прозрачную стенку, которая снова сходится, когда русалка оказывается снаружи. Она сбрасывает грудь и превращается в своего двойника-мужчину. Русалка вновь проникает через мембрану, опять становится женщиной, в отчаянии воздевает руки. Зритель прыгает в аквариум, ныряет и превращается в мужского двойника русалки. Близнецы багровеют от удовольствия и мечутся в радужном совокуплении.

Дерево из плоти украшено костями человеческих жертвоприношений… Старый Бог с клешнями вместо рук деревянной трубкой цедит сок в каменный кувшин. Энергетическое поле, жаркими волнами исходящее от его рук, превращает сок в человечка с огромным членом… Женщина рожает младенца с клешнями и глазами на стебельках… Новорожденные игуаны и саламандры… Видит ли все это мистер Харт? Скорее всего, нет. Он опускает шторку. Поезд трогается. Когда он возвращается к книге, на месте многих рисунков пустота.

Когда он возвращается в Нью-Йорк, в книгах не остается почти ничего, кроме страха и смерти. Он хочет занять место Хунаб Ку в пантеоне майя. Хунаб Ку Божественного… Не существовало ни его портрета, ни статуи, потому что он был бестелесен и невидим… Короче говоря, он был оператором контрольной машины и не включил данные о себе в общую базу… Между тем, перепрограммировав машину, чтобы ликвидировать беспокойных «хороших» Богов и Богов сомнительной лояльности, мистер Харт вскоре столкнется с острой нехваткой времени. СМЕРТЬ, полностью освобожденная от контроля, использует все ВРЕМЯ. А любой контрольной машине нужно время…

Вопрос: Если контроль Контроля абсолютен, зачем Контролю контролировать?

Ответ: Контролю нужно время.

Вот именно: контролю нужно время, в котором можно контролировать, точно так же, как СМЕРТИ нужно время, в котором можно убивать. Если СМЕРТЬ убьет всех новорожденных или контроль вставит им в мозги электроды, не останется времени, в котором можно было бы убивать или контролировать.

Вопрос: Контролируется ли Контроль своей нуждой контролировать?

Ответ: Да.

Вопрос: Зачем Контролю нужны «люди», как вы их называете? (Ваше знание местных диалектов оставляет желать только грамотности).

Ответ: Подождите.

Подождите. Время. Посадочная площадка. Майя прекрасно это понимали. Мистер Харт — нет. Он мыслит в категориях проигравших и победителей. Он будет победителем. Он сорвет куш. Так что он решает заниматься только этим. Он устранит все непредсказуемые факторы. Он установит Американскую Антимечту… Посмотрим, что же лежит в основе плана мистера Харта…

Законы по Исключению Востока:[13] Хладнокровие китайцев, которым они обязаны, прежде всего, своему языку, позволяющему длительные периоды молчания и отвлеченных размышлений, мистер Харт, стремящийся запрограммировать все мысли, считает недопустимым. Кроме того, у него давняя неприязнь к китайцам, связанная с одним из очень редких унижений в его жизни. Мистер Харт пригласил двух друзей в китайский ресторан в нью-йоркском Чайнатауне. Мистер Харт — опытный лингвист и изучал китайский. После ужина он решает продемонстрировать свои лингвистические способности и подходит к старому китайцу, сидящему за чашкой чая с китайской газетой. Харт говорит на безупречном китайском…

— Цветы апельсина расцветают над Янцзы, мой друг, и ты далеко от дома…

Старый китаец поднял взгляд:

— Ну, валяй дальше, сукин сын…

А после ужина странный зубастый китайский мальчишка в вонючих белых шортах — чистильщик обуви, сидящий на коробке в подъезде на Канал-стрит, взглянул на него и улыбнулся проницательно и злобно…

— Надраить, мистер?

Мистер Харт холодно на него посмотрел, и мальчишка сделал жест, словно дрочит… Невыносимо думать, что существует 500 000 000 потенциальных источников такого хамства. Законы по Исключению Востока заблокировали опасный наплыв эмигрантов и заложили основу будущих военных конфликтов… В программе мистера Харта предусмотрено несколько таких конфликтов, чтобы еще раз подчеркнуть необходимость постоянного усиления контрольных мер…

Законы о подоходном налогообложении: Эти законы сделали невозможным получение сверхприбылей и гарантировали, что никто не накопит состояния, с помощью которого можно подорвать интересы богатства и монополии: интересы мистера Харта.

Паспортный и таможенный Контроль: Формула, на которой основана работа контрольной машины Харта, — односторонняя связь. Каждого можно заставить общаться с контрольной машиной. Нетрудно понять, что любые контрольные меры расширяют масштаб принудительного общения.

Антинаркотический Закон Гаррисона:[14] принятый Конгрессом закон, создающий сначала тысячи, а следом и миллионы преступников, расширяет полномочия и личный состав полиции и делает всех врагов контрольной машины преступниками по определению… Мистер Харт конструирует свою контрольную машину. Он знает, что СМЕРТЬ — это фотография Смерти. Вашей смерти. Доказательство — тот факт, что существует кто-то, делающий снимок. Покажи человеку снимок его смерти, и ты его убьешь. Страх — это фотографии твоего страха. Покажи кому-то его снимок в состоянии страха, и он начнет бояться…

Мистер Харт уничтожит страх. Он будет использовать страх до тех пор, пока тот не перестанет производить желанный эффект.

Лунный пейзаж… Мистер Харт окружен собаками, они странно скалятся на него, рычат. Мистер Харт держит плетку магнитных полей, испещренную пучками света. Он заносит плетку, хлещет собак горячими иглами света.

— Прочь прочь прочь…

Собаки рычат и скулят, но подходят все ближе. Плеть их больше не пугает.

В разбомбленной деревне юный Гай встает на колени рядом с Одри, смотрит на серое лицо умирающего.

Вопрос: Может ли Гай тебе чем-то помочь?

Ответ: Он должен быть рядом, вот и все. Тот, кто находится рядом, уже помогает.

Вопрос: Но, разумеется, могут произойти страшные вещи… Старый пьяный священник стремглав выбегает из джунглей… Или, что еще хуже, шлюха Одри, которая выследила его на передовой, бьет Гая ножом в спину, бросается на Одри и вышибает из него последний дух???

Ответ: Как говорил Хемингуэй, "очень трудно быть человеком, немногим удалось это пережить". Работа помощника — быть рядом.

Старый Сержант сбивает священника с ног за долю секунды.

Мексиканский мальчишка склоняется с чашкой воды быстрее, чем успевает добрести пьяный поп.

Толстый санитар вовремя встает между шлюхой и носилками.

Вопрос: Одри, тебя также казнили на электрическом стуле. Каковы характеристики этой формы смерти?

Ответ: В этом случае тоже очень важны помощники. Они обычно появляются во сне. Их трое — это серые человечки в темных костюмах и серых фетровых шляпах, настороженные холодные серые бандитские глаза смотрят искоса, непроницаемые на желтых восковых лицах большого ночного города.

— Вот так вот, парень… — Он, сгорбившись, взлетает к потолку в запахе горящего мяса и озона… — Наклонись… ты справишься, парень… Изгибайся, когда тебя шарахнет… вот тут, парень… Мы выстоим, когда шарахнет… Калека вон даже шляпу может не снимать… Знаем мы эту бодягу…

Вопрос: Кто эти помощники?

Ответ: Духи переживших казнь на электрическом стуле.

Поначалу Одри и Гай — единственные студенты… Потом появляются другие — с полей сражений, из авиакатастроф, дорожных происшествий, поножовщины, передозы.

По всему миру зазывают редакторы Харта: Иди и найди снимки. Гнусные снимки. Не можешь найти, так сделай сам. А если не можешь сделать гнусные снимки, ты недостаточно гадок для этой работы.

Человек выпрыгнул из окна третьего этажа, спасаясь от пожара. Пробитый металлической оградой, он корчится, воет с разодранными кишками. Толстый американский коп жует жвачку, смотрит бесстрастно. Фотограф возится с экспонометром…

— Оттяни-ка ему голову, Майк. Хочу снять лицо до того, как приедут врачи с морфием.

Легавый подходит, грубо хватает человека за волосы и оттягивает его голову вниз.

Им приходится прибегать к подлогу, конечно, но фотографы Харта достаточно оснащены, чтобы снимать по-настоящему. Фотографов сопровождают воздушно-десантные подразделения. Они могут высадиться в самом центре охваченного беспорядками города и сделать съемку… Ближневосточный рынок… Иностранный корреспондент заживо освежеван и облеплен осколками бутылок из-под кока-колы. Конечный результат, скорее, похож на современное искусство — знаете этих артистов, которые мажут себя краской, катаются по холсту, а потом бросают на него кусочки цветного пластика. Редактор поначалу решил, что это подделка. Выразительные лица в толпе.

Мистер Харт решил стать смертью. Он учится убивать через свои газеты и обучает редакторов, пока те карабкаются по лестнице туда, где им самое место.

— Подвиньте-ка вот сюда этот пожар и спалите побольше черномазых. — Хихикая над зажаренными младенцами, автокатастрофами, взрывами, — так шериф-южанин ласкает зарубки на пистолете, обозначающие убитых ниггеров.

Но постепенно эти фотографии, даже самые страшные, теряют силу. Они теряют ее потому, что их показали, и люди к ним привыкли. Помните, что книги майя никогда не показывались рабочим, да те и читать-то не умели. Мистер Харт говорит в селектор холодным шипящим змеиным голосом, разлетаются приказы: Идите и достаньте снимки. Особенно те, которые мы не можем напечатать. Те, что можно напечатать, нам не нужны.

Я вам объясню, что делает мистер Харт со снимками, столь жуткими, что их нельзя публиковать. Он восстанавливает кошмарное происшествие во всех подробностях.

Вот одно… Южноамериканский генерал поймал любовника своей жены, молодого лейтенанта ВВС. Верные слуги держат любовника, а генерал отрезает ему член… "Парень корчился и извивался"… Сфотографируйте его лицо. Сфотографируйте лицо генерала.

У мистера Харта тонкое чувство юмора. Ему нравится дрочить на эти фотографии, пока его деловые конкуренты проводят время с бабами.

У мистера Харта есть любые снимки: пытки, отвратительный секс, безумие, издевательства… Пора показать, как он использует эти фотографии, чтобы убрать того, кто встал у него на пути, как он может вставить снимки и слова тебе внутрь.

Вот мистер Перси Джонс, он экспериментирует с шифраторами речи и магнитофонами. Он установил, что зашифрованные приказы действуют на впечатлительных подопытных, как гипнотические команды. Мистера Харта это достало. Джонс делает всеобщим достоянием то, что мистер Харт хочет приберечь для себя. Шифраторы речи стали применяться примерно в 1882 году, за семь лет до изобретения магнитофона. Мистер Харт экспериментировал с первыми шифраторами и разработал собственные модели. Первоначально это был микрофон, заключенный в два сообщающихся цилиндра с перфорацией, сделанной так, что речь затихала и появлялась в соответствие с рисунком. Когда Харт услышал первый магнитофон в 1899 году, все стало ясно: вот способ быть ГОЛОСОМ в голове каждой человеческой собаки на этой планете.

Первый магнитофон был признан непрактичным, и Харт с этим выводом согласился. Он дал указание своим техникам усовершенствовать механизм в секретных лабораториях, так что, когда вскоре после Второй Мировой войны магнитофоны появились в свободной продаже, он со своими разработками был уже далеко впереди. Он придумал, как контролировать использование магнитозаписи и пресекать любые эксперименты с шифраторами речи и магнитофонными разрезками. Он монополизировал изобретения в этой области, чтобы получить фору, прежде чем новое устройство появится в продаже. А помните американского врача, который в 1899 году открыл, что плесень может лечить от инфекций? Мистер Харт решил развлечься, возглавив газетную кампанию против несчастного доктора. В результате тот потерял лицензию и умер в нищете, а техники Харта, тем временем, экспериментировали с плесенью и выделили пенициллин. Он оставил лекарство для собственного эксклюзивного использования. Ему нравилось думать о миллионах людей, которые могли бы спастись благодаря пробиркам, хранящимся у него в подвалах. Он лучше себя чувствовал, когда о них думал.

Мистеру Харту необходимо быть бесчеловечным, потому что так называемые люди смертны. А мистер Харт подсел на бессмертие. Он подсел на бессмертие, обеспеченное смертностью других: лохов, черномазых, цветной швали, человеческих собак, вонючих людишек, и сверхчеловеческое презрение к этим обезьянам наполняло его безмятежным покоем. Он подсел на особую мозговую частоту, промежуточную ноту, — какое дивное чувство… застывает, как металл. Эта изумительная синяя частота появляется, когда руки дрожат и потеют, она возникает от чувства, что жалкие бедняки корчатся и пускают слюни у него под ногами, чувства, что любого можно выставить мудаком и ткнуть мордой в его убожество, чувства, что он может раздавить редактора, как клопа, и редактор об этом знает. Ему нужны твоя боль твой страх твоя моча твое говно твое человеческое тело, которое умрет и будет поддерживать его жизнь. В этом чувстве еще таятся бездны, говорит он себе, и так оно чудесно, это чувство, — в нем можно купаться целую вечность.

Но ему нужно все больше и больше вонючих людишек, чтобы получать наркотик. А что это за чудесный наркотик? Просто ощущение все большей безопасности. А безопаснее всего — разобраться с беспородными людишками, угрожающими его позолоченным хранилищам страха. Синяя нота хорошо вставляет, только бы плавать в ней вечно. Приход возникает с чудесным дрожанием рук и пoтом, но нужно все больше уверенности, что он способен раздавить трусливое дерьмо.

— Видишь, в чем тут штука, Би Джей. Этот ловец душ, заправила с такой эээ темной стороной характера.

Вернемся к мистеру Джонсу.

Харт вызывает Шептуна. Тот умеет подражать любому голосу и заставляет Джонса шептать с расстояния в десять футов похабные слова. Шептун — серый, невзрачный и так похож на ходячий труп, что люди его не замечают. Вместо этого они смотрят на Джонса. Джонс идет к газетному киоску, где его всегда любезно обслуживали. Шептун рядом листает журнал. От ненависти, вспыхнувшей на лице продавца, Джонс рассыпает мелочь по полу. Неуклюже подбирает ее и дрожащим голосом просит газету… (Шептун изучает этот голос)… Безмолвно продавец дает ему сдачу.

Джонс идет в ресторан и заказывает завтрак. Он заканчивает есть и закуривает. Вскакивает амбал за соседним столом:

— Может, вы позволите мне позавтракать…

— Не понимаю, о чем вы…

— Вы все прекрасно понимаете, вы прямо сейчас издаете мерзкие звуки…

Шептун сидит в углу.

Наконец, мистер Джонс напал на официанта, который полчаса его игнорировал. Его жестоко избили, отвезли в больницу, а потом посадили в сумасшедший дом.

Много было людей, мешавших мистеру Харту. Вот некто рекомендует витамин А в качестве лекарства от простуды. Он обнаружил, что большие дозы витамина А — 200 000 единиц, если принимать их каждые шесть часов после первых признаков болезни, победят простуду или серьезно ослабят ее ход. У мистера Харта законный интерес ко всем вирусам. Он занят исследованием вирусов. Такие вирусы, как простудная лихорадка или обычная простуда, могут проложить дорогу эпидемии. С этим человеком расправились, как с Джонсом. Мистер Харт переводит исследования на витамин С, который, как ему известно, вполне бесполезен для лечения простуды.

Есть люди, которые выступают за использование апоморфина для лечения наркомании и алкоголизма. Мистер Харт испытывает законный интерес к этим состояниям.

Так что они поступают, как с Джонсом, или сходным образом.

Мистер Харт рассматривает вирус, как прототип чужеродного вторжения. Что-то у тебя внутри. То, с чем ты не можешь бороться. Как изобразить вирус? Возьмем простой пример, — простудную лихорадку, обычный герпес. У этого вируса кристаллическая шестиугольная форма, и он довольно велик. Художники рисуют частицы вирусов, как они выглядят под электронным микроскопом. Фотографии простуды на разных губах и разных цветов. Образцами служат и лица людей, страдающих от жжения: это слегка эротичное ощущение, навязанное объекту, — постоянная осведомленность о лихорадке. Вирус должен все время напоминать о себе. Перерисуй это чувство лихорадки на губе и смешай с другими лихорадками и лицами зараженных в шаблонах простудного вируса. Основной образ простудной лихорадки затем может быть смешан с образами страха, чтобы создать Простудную Лихорадку Харта… Вот человек с лихорадкой на губе. Рядом призрачная фигура мистера Харта кормит лихорадку, обрушиваются картинки страха, и человек съеживается, как испуганный пес. Мистер Харт зажигается синим джанком, — холодным и синим, как жидкий воздух.

С другими вирусами он делает то же самое. Вирус — живая фотография, создающаяся из вас самих.

Масштабные эксперименты, демонстрирующие воздействие радиации во многих поколениях, были проведены на мушках-дрозофилах. Из всех мутаций, возникших в результате облучения, ни одна не была биологически желанна, то есть направлена на выживание дрозофил. Между тем, результаты экспериментов по исследованию воздействия радиации на генетику вирусов не были обнародованы. Можно сделать вывод, что все эти эксперименты проводились разработчиками биологического и химического оружия.

Облучение вирусов различными формами радиации, — вот основа исследований в частных лабораториях мистера Харта. Он собирается создать супервирус.

БОЛЬНОЙ БЕШЕНСТВОМ МАЛЬЧИК ВЫЗДОРОВЕЛ: ВПЕРВЫЕ В ИСТОРИИ.

Лима, Огайо, 21 декабря (Ассошиэйтед Пресс).

Шестилетний мальчик, по-видимому, стал первым излечившимся от бешенства в медицинской истории… Майкл Винклер из Лимы, Огайо…

— Уберите эту статью из номера, — вопит на редакторов мистер Харт.

— Мистер Харт, слишком поздно. Ваша коммуникационная машина вышла из-под контроля.

Нельзя снять эту статью.

И вот еще одна, которую нельзя убрать:

"Интернешнл Геральд Трибьюн", 8 июня, 1970 г.

"Начало конца".

РЕВОЛЮЦИЯ СИНТЕТИЧЕСКИХ ГЕНОВ.

Вашингтон.

Мы стоим перед фактом: в лаборатории в доме 125 по Университет-авеню в Мэдисоне, штат Висконсин, 48-летний химик из Индии, доктор Хар Гобинд Хорана, создал ген.

"Это начало конца", — такой была первая реакция на эту новость атташе по науке одного из крупнейших посольств в Вашингтоне. Если вы способны создавать гены, объяснил он, вы можете получить и вирусы, от которых нет лечения.

"Любая маленькая страна с хорошими биохимиками сможет создавать такое биологическое оружие. Понадобится всего лишь небольшая лаборатория. Если это возможно сделать, кто-нибудь это сделает… У научной фантастики есть скверное свойство становиться правдой…".

Видите, как семафорит время, мистер Харт? Весь принцип вируса доступен, — хватай, кто может. Любая маленькая страна может сделать это. Каждый человек с лабораторией и биохимиками может. И где же ваша монополия, мистер Харт? Она разрушена вашими собственными газетами… Мистер Харт решает, что вирус — ненадежное дело. Теперь он сосредотачивается на электрической стимуляции мозга — ЭСМ.

Мистер Харт, закутавшись в оранжевую тогу плоти, сидит в синем тумане распыленных банкнот. Чтобы наслаждаться этой особой разновидностью джанка, он должен контролировать всех остальных, потому что синий джанк сделан из страха и контроля. У мистера Харта выжигающее все вокруг пристрастие, и он спалит планету дотла. Потому что, чем больше контроля используешь, тем меньше остается времени, в котором его можно использовать… Понимаешь, о чем я, работяга Харт? Электронная стимуляция мозга: вставляй электроды при рождении, и твой контроль готов… Но приход возникает от использования контроля, то есть контролирования того, кто либо сопротивляется, либо соглашается на контроль. Если совсем убрать сопротивление, что же тогда контролирует Контроль? Контролю нужно время. Время, в котором можно контролировать. Теперь у мистера Харта есть мир, зашитый от рождения… И где же его наркотик? Страх, льющийся из его глаз, двигающий предметы, выбивающий из рук тарелки, рассыпающий мелочь по полу и холодный синий космос, в котором он живет, — все это ему больше не нужно. Если хочешь кого-то напугать, просто нажимаешь кнопку. Никакого трюка. Так где же теперь твой холодный синий джанк? Холодное чувство у тебя внутри, когда ты глядишь в глаза страху, страху перед тобой? Мистер Харт, страдание — вот на чем ты торчишь. Доводя контроль до логического финала, ты уничтожаешь страдание. Ты больше не вдохновляешь чужой страх и не вдыхаешь его, как джанк. Можешь слезать с иглы, потому что ходячий труп даст не больше прихода, чем магнитофон… Да, майя тоже все погубили, но только не так быстро и не так по-свински, как ты.

Смена декораций: город, где Клинч и Харт нашли потерянные книги…. Ужасная болезнь сороконожки висит в мертвом спертом воздухе над хижинами, храмом и брусчаткой улиц. Истощение почвы превратило районы кукурузных полей в пустошь, все заросло сорной травой. Без вспашки эти земли невозможно использовать, так что крестьянам приходится добираться до полей в пяти милях отсюда в долине, да и крестьян осталось немного. Времена голода и чумы. Человек бежит по узкому переулку, с криком падает, когда тяжелый камень бьет его по спине. Его лицо изуродовано жуткой болезнью, покрыто красными заплатами насекомой плоти, рыжие насекомые волоски торчат из гноящихся язв. Преследователи, человек десять, окружают его и забивают камнями. Раздавленное тело истекает белым соком, смешанным с кровью и личиночными коготками. Жуткая черная вонь насекомой мутации висит в жарком влажном воздухе над мощеной улочкой…

Подходят три молодых человека. Тихо бормоча, люди расползаются по переулкам…

Кумху: мальчик-игуана, гладкая сухая зеленая кожа и черные глаза, точно состоящие из одного зрачка, в котором опалами поблескивают точки света. В его глазах и теле таится напряжение, сметающее помехи с пути. Поскольку внутри он недвижим, все вокруг движется в его присутствии. Носит кремневый нож, лук и колчан.

Уаб: кошаче-птичий мальчик. Он Локи и Меркурий. Носит длинный кривой нож.

Ксолотль: розовый полупрозрачный мальчик-саламандра с загадочными золотыми глазами. Он движется текучими зигзагами, глаза освещают путь, как фонари. В набедренной повязке он носит маленький золотой трезубец, — удар парализует жертву электричеством, скопившимся в его теле.

Мальчики осторожно обходят труп и идут по пустым улицам. Угрюмые воспаленные глаза следят за ними из подъездов. Они покидают мощеные улицы города и взбираются по крутой тропинке. На взгорье на тысячу футов над городом виллы, которые знать и жрецы построили, чтобы скрыться от жары долины. Теперь дома покинуты и заросли плющом…

Ксолотль достает из-за пояса жезл и следует за ним по руинам, точно за волшебной лозой. Мальчики останавливаются перед дверью. Кумху принюхивается, ловит гнилой металлический запах Того, Кому Не Больно. Это существа, не знающие боли и удовольствий; благодаря передовой технологии искусственного оплодотворения их становится все больше и больше. Их считают преступниками, поскольку ими нельзя управлять с помощью книг, использующих боль и удовольствия. Они также бесполезны и для жертвоприношений, и жрецы распорядились всех их уничтожить. Так что они укрылись в джунглях и горах, промышляют бандитизмом и контрабандой. Вдобавок к врожденной неспособности испытывать боль или удовольствие, большинство из них пристрастилось к наркотику, еще больше предохраняющему их от боли, удовольствий и болезни сороконожки.

Кумху говорит: "Мы друзья… Мы пришли купить пильде… Мы заплатим золотом…". Шелест в темной комнате… Тот, Кому Не Больно, стоит в дверном проеме. Это парень лет двадцати, совсем безволосый, белое мягкое тело, холодные мертвые глаза, точно у рыбы-лесбиянки. Легкая сейсмическая дрожь проходит по его телу. Ему нужна Желтая Штука. Кумху протягивает золотой самородок и улыбается…. Процесс приготовления Желтого Наркотика из золота известен только Тем, Кому Не Больно… Они также владеют секретом приготовления пильде, — сонного наркотика, с которым можно путешествовать во времени. Продажа этого наркотика незаконна, и в прошлом наказывалась Смертью в Сороконожке… С нарушителя заживо сдирали кожу и запихивали его в медную сороконожку, которую ставили на раскаленные угли. Но теперь жрецы уже не способны арестовывать и наказывать преступников. Все реже и реже они покидают храм, занятые своими вычислениями, совсем вышедшими из-под контроля: неожиданные перепады погоды уничтожают посевы, жуткие эпидемии из доисторических болот и глубокой древности сокращают население из-за экспериментальных путешествий жрецов во времени.

Сделка заключена. Тот, Кому Не Больно, приносит глиняный кувшин с крышкой. Кумху дает ему самородок и забирает кувшин… Мальчики садятся в разрушенном дворе у бассейна, полного дождевой воды. Здесь они принимают пильде, передавая по кругу тонкую золотую чашечку. Странные гнилые металлические запахи тянутся от двери, где готовит свое зелье Тот, Кому Не Больно… Кумху ложится на спину, его голова отдыхает на каменном ярме, наркотик овладевает его телом, разъедая плоть вспышками фиолетовых огней…

Он стоит на древних ступенях, выбитых в красном песчанике. Наверху два фаллических столба от ворот и разрушенная стена. Внизу — гигантская красная пустыня, усыпанная черными булыжниками… Капли фиолетового огня заливают ступени, взрываясь с едким запахом озона… это сухой запах… Запах пересохших прямой кишки и сухих гениталий, змеиный запах сухих мест… В нем нет ни мочи, ни экскрементов и в то же время это безошибочно сексуальный запах ползущий по позвоночнику пока он идет вперед ощущая сухой воздух пустыни на щеке теплый и электрический но прохладный по краям когда опускаются вечерние тени… Запах, на который он идет, становится все острее, красный и приторный… изгибаясь, настороженно принюхиваясь, он шагает вперед и вдруг быстро увертывается: из тени большого камня выпрыгивает красная змея — это Ксиукутль. От ее укуса наступает смерть в эротических конвульсиях… Прежде чем змея успевает свернуться, чтобы напасть снова, он топчет ядовитую голову каблуком, и вот перед ним в сухом змеином гнезде лежит яйцо. Он держит яйцо в руке. Тяжелое, оно начинает проваливаться в его плоть. Он наклоняется к камню, слабый, голова кружится, странные слова в голове, застревающие в горле, влекущие его по странным пейзажам…

— Потом я часто пытался найти этот коттедж, но всякий раз ошибался дорожкой и оказывался у чужого крыльца. Все дома были заколочены. Как-то раз я прошелся до завтрака, горлицы ворковали в лесу, обнаружил тропинку и увидел домик вдалеке. Начало сентября, дачники разъехались.

Вряд ли я ожидал встретить Одри Карсонса. Я прошел по мостику над ручьем, и вот передо мной скрипящая на утреннем ветру калитка. Коттедж не заперт, выглядит заброшенным. Я распахнул дверь, вошел… никаких запахов… всю мебель вывезли. Я поднялся на второй этаж, подошел к окну…

Небо, цветы, мох, фотография под железнодорожным мостом, ветер у окна ерошит русые волосы, шелест зимних зеленых листьев, маленький живописный городок, растворяющийся в синем озере и небе… указывает левой рукой… ящик застрял… пустые небеса дождь звезд очень давно бледные руки открой дверь корабль гудит в порту… бледная змея звезд через небо звериный запах над водой…

…Горящие города… бегущие и вопящие толпы больные лица… Неожиданно его видят с яйцом в руке… Хватая камни и палки они бегут к нему с криками:

— ЗАРАЗНОЕ ЯЙЦО…

Он подкидывает яйцо в воздух у них над головами. Оно взрывается, заляпывая их лица красными и оранжевыми ошметками, прожигающими плоть до кости, с дымками азотистых испарений, точно горит фотопленка… Люди бьются в конвульсиях раздирая кожу и визжа…

Дикие юнцы с красными, золотыми и оранжевыми волосами, лица усыпаны прыщами, топчутся возле запертого магазина, ставни на окнах…

— Открывайте, сукины дети…

— Доставайте грязные фотки.

— Мы чуем, как они пахнут.

Камень врезается в ставню. Сжимая «уэбли-бульдог», боязливо выглядывает владелец. Ребята настроены серьезно. Их уже, должно быть, человек шестьдесят, и все новые на подходе — они разбирают топоры и молотки из ограбленного хозяйственного магазина. Хозяин выпрыгивает из заднего окна, когда поддаются расколотые ставни, и парни залезают внутрь, шагая по битому стеклу витрин.

— В кладовке.

Они вытаскивают устройства, похожие на машины для китайского бильярда с пулеметами…

— Эй, смотри-ка.

Мальчишка заводит машинку, тычет ею в другого парня. Машинка жужжит, пулемет трещит, прыщи взрываются на лице парня, а его ширинка выпячивается.

— Эй, Джимми, перестань, у меня от этого встает…

Другие ребята занимают места у машинок, обливая друг друга…

— Терри, бога ради…

— Я кончаю в штаны…

Они вытаскивают машинки на тротуар и поливают толпу…

Прохожие ерзают, запахивают полы пальто.

Люди дрочат… расстегивают штаны…

— Эй вы там… Что это вы делаете?

— А это вам, констебль.

Люди срывают одежду, ебутся в подъездах, такси, магазинах, на проезжей части и тротуарах… Полицейские машины, легавые, санитары затянуты в водоворот взбесившейся плоти, крутящейся у статуи Эроса…

Кумху смеялся. Настал вечер, он сел и огляделся.

Тот, Кому Не Больно недвижно сидит, кивая, в дверном проеме, синие вечерние тени падают на разрушенный двор, бассейн наполняется дождевой водой. Квакают лягушки. Теперь Кумху знает все о Тех, Кому Не Больно. Этот наркотик — СМЕРТЬ. Они были рождены мертвыми, и теперь им нужно все больше и больше наркотиков, чтобы оставаться мертвыми. Они — души наркоманских жрецов-отступников, пристрастившихся к путешествиям во времени за удовольствиями и болью. СМЕРТЬ убивает, чтобы возродиться в удовольствии и боли. Но чем больше она убивает, тем меньше удовольствий и боли может получить. Пока, в конце концов, не получит вообще ничего. В результате, убитое ею не восполняется. Чтобы сменить жизнь, она должна ее прожить, испытывая удовольствие и боль, и таким образом отождествиться с призраком, которого убьет. Когда она перестает отождествляться с призраком, она убивает себя.

Икстаб, отмеченная разложением, соблазняет юность, но обнаруживает, что обнимает свою копию. И обе они — тупорылые лесбиянки. Они с омерзением смотрят друг на друга. Ах Пуч убивает молодого Бога Маиса, и Ах Пуч стоит поодаль, появляется с другой стороны.

Кумху встречается со своим отцом. Отец очень стар, его лицо изуродовано болезнями. Древняя морщинистая кожа кишит живыми паразитами. Белые червячки выползают из уголков его глаз, вяло изгибаясь… Насекомые руки все время шарят вокруг.

— Книги сынок древние книги священные книги…

— Рецепт, выписанный торчковым лепилой 400000000 лет назад…

— У тебя незаконные трипы сынок… Позволяешь себе экстремальный опыт… Сначала колючки бы вынул…

— Засунь их себе в жопу старый козел…

Не тратя лишних слов он достает нож из розового кремня с хрустальной рукояткой и убивает гнусного старого отца. Запихивает книги в сумку. На обратном пути два жирных зеленых стражника преграждают ему путь, он мгновенно убивает их двумя стрелами. Теперь у мальчиков есть книги, они могут путешествовать во времени. Пока мистер Харт повторяет все ошибки книг, мальчики движутся к настоящему времени.

Желтое вечернее небо под железнодорожным мостом

падают тени озеро и небо

указывает левой рукой

змея бросается из пустых небес

бледнеет укус этой звездной змеи

тяжелый звериный запах в подъездах

горлицы воркуют вдалеке

над ручейком взрывается яйцо

извергая наш запах пустоты

прожигающий до костей

в дуновениях

окна

неба

цветов

мха

запах зверя острее

рыжий пряный волосок летит

живописный городок расплывается в

голубую тень булыжника

в разрушенном дворе напротив

(Le Comte[15] издает едкий холодный смешок)

Два мальчика идут по широкой улице среди пальм… руины Палм-бич… Они в белых набедренных повязках, белых кедах, с белыми поясами и кобурами — тупорылый 38 калибр, перламутровые рукоятки. Первый — Одри Карсонс, блондин, заменяющий молодого Бога Маиса. Второй — зубастый молодой Бог Смерти, китаец мексиканец майя и не знаю уж японец то молодой то старый с лицом уличного мальчишки. Он — Фишка, Анубис, Бог-шакал. Бетон растрескался, пробиваются сорняки. Проезжая часть и тротуары завалены сломанными пальмовыми ветками, дома заброшены, лужайки заросли, окна разбиты, рамы обросли солью. Слышен только щебет малиновок, тысячи птиц на крышах балконах деревьях скамейках, плещутся в бассейнах, полных дождевой воды и листьев.

Мальчик на красном велосипеде обгоняет их, лихо разворачивается и тормозит рядом, одна нога на бордюре. Он почти голый — только красная набедренная повязка, красный кожаный ремень и черные сандалии. На поясе — восемнадцатидюймовый охотничий нож с рукояткой розового дерева. Его тело красное, как терракота, гладкая кожа без пор натянута на скулах, глубоко посаженные черные глаза, копна черных волос. Оттопыренные уши дрожат, глаза вспыхивают, когда он смотрит на Одри. Одри замечает, что тело мальчика покрыто трупными пятнами. Мальчик облизывает губы и произносит одно слово на языке, непонятном Одри. Фишка согласно кивает.

— Это Джимми-Землеройка. Он на золотом джанке. Гниет надо скинуть проказу надо ебаться чтоб тело быть в норме. Он ебать тебя сейчас…

Одри отворачивается снимает набедренную повязку. Джимми тоже. Фишка садится на скамейку, поднимает пожелтевшую пыльную газету… ОБЪЯВЛЕНО ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ… Джимми и Одри надевают набедренные повязки… На теле Джимми почти не осталось черных пятен. Он садится на велосипед и что-то отрывисто сообщает Фишке.

— Говорит мы пришли в плохое место… Нужна одежда… Нужны деньги…

Джимми уезжает заворачивает за угол теряясь в блеске китайских роз…

Два мальчика идут на север по пустым пригородам… Дома все меньше все беднее… МАССАЖНЫЙ САЛОН ДЖЕЙН… СДАЮТСЯ КОМНАТЫ… Лавки, конторы… Малиновок почти не осталось, холодает.

Они заворачивают за угол, и от резкого порыва ветра кожа Фишки покрывается мурашками. Он тяжело дышит.

— Нужны шмотки…

— Посмотрим, нет ли здесь…

Они стоят у магазина мужской одежды, покрытые пылью манекены с товарами по сниженным ценам похожи на статуи. Они заходят и появляются в клубах пыли отряхивая одежду: Фишка в синем саржевом костюме точно школьник 1920-х годов на каникулах. Одри в темно-сером костюме и серой фетровой шляпе, как мальчишка-разносчик 1918 года… Холодный ветер, дыхание перехватывает… кашляет согнувшись сплевывает кровью в носовой платок. Туберкулез поджидает на следующей остановке. Проходит серый оборванец с посылкой в руках.

Воняет рыбой, мертвые глаза в подъездах, потрепанные кварталы забытого города… улицы полузанесены песком, пахнет морем… он вспоминает ломбарды, дешевые меблированные комнаты, китайские забегаловки… Перед ними дорогу перебегает какой-то зверек. Что-то среднее между дикобразом и опоссумом. Зверек поворачивается и скалит зубы в подъезде, его детеныш выглядывает из сумки на брюхе и тоже рычит. Фишка показывает пальцем.

— Если видишь ебаного лулоу это очень плохое место.

Они идут дальше и заходят в "Закусочную Ли"… Бог Полярной Звезды принимает у них заказ — китайское рагу и мясо по-мексикански. Он ставит на стол еду и в белых кружках с обитыми краями — кофе… Одри оглядывается…. Мелкие воришки, банда наперсточников, пара циркачей, наркоманы, пушеры, всякая шваль… Одри доедает рагу и чистит апельсин. Старый китаец читает китайскую газету. Одри вгрызается в половинку апельсина и смотрит на старика.

— Апельсины зреют у Великой Стены мой друг а ты так далек от дома…

Не поднимая глаз от газеты, старик произносит:

— Отель «Глобус»…

Отель «Глобус» в переулке. Серый Бог Стервятников за стойкой.

У Одри снова приступ кашля…

— Комнату?

Выплюнул вопрос с кровью… Клерк не отвечает. Он дает им ключ с большим латунным брелоком "Золотой отель"…. Норт-Фэрбенкс, 218…

Комната 15 — типичная комната дешевого отеля 1920 годов, мутное зеркало, латунная рама кровати, зеленые ставни, дешевая крашенная деревянная мебель… Одри измученный валится на постель, подушка под головой, струйка крови в уголке рта…

— Надо скорее сваливать отсюда…

Стук в дверь. Два молодых бандита: японец, на его лице фосфоресцирующий шрам, пылающий в темной комнате, глаза скрыты фиолетовыми очками… Юный негр с честными, не вызывающими доверия глазами.

— Есть золотишко, ребята?

— Точно. Хватит на кучу зубов, можно сказать…

Фишка достает из портфеля сверток в толстой серебряной фольге. Внутри — желтый порошок.

Японец наклоняется, нюхает и кивает…

— Нужны звериные яйца… Нужны деньги…

— Все будет… — Негр выкладывает пять тысяч долларов стодолларовыми купюрами и два синих яичка, размером с яйца малиновки… Фишка подносит яйцо к свету.

— Никогда таких не видел…

— Новый вариант…

— Быстро вставляет?

— Секунд за десять…

— Это может быть слишком долго…

— Может. Тихое железо возьмете, ребята?

— Да, и обезболивающее старого стиля. Цветочное… Без синхрона…

Негр улыбается…

— Для дружка твоего? Я как раз решил принести чуток… — Он достает коричневый пузырек. — Пятьдесят частей сульфата морфина. Хорошо вставляет… — Наполняет шприц и дает Одри… Щеки Одри розовеют. Он садится и улыбается, наблюдая, как японец разворачивает два «вальтера» 38 калибра с глушителями и коробку с пятьюдесятью патронами… Одри и Фишка прикрепляют к поясам два пистолета. Бандиты собираются уходить.

— Вы ребята лучше сваливайте отсюда минут через пять… Как только мы уйдем… Кордон уже на шухере…

Квартира хиппи просторная и со вкусом обставленная… плошки с рисом… икебана… живая ящерица-гурка… на стенах эротические рисунки XVIII века, — райские кущи… красивая пара хиппи с длинными белыми волосами, они готовят вегетарианскую еду…

Агенты по борьбе с наркотиками вышибают дверь кувалдами, давят ногами ящерицу, срывают со стен картины, швыряют вазы на пол…

Лунный свет… заросший греческий сад… разбитые урны… бассейны затянуты зеленой ряской… поют соловьи… в освещенной луной комнате занимаются любовью две нежные лесбиянки… летучая лиса влетает в окно и парит над ними…

Дверь трясется облако нервно-паралитического и слезоточивого газа влетают агенты по борьбе с наркотиками в противогазах. Летучая лиса упала на пол и растоптана… Лесбиянки связаны и закованы в наручники.

Одри и Фишка в меблированных комнатах миссис Мэрфи, номер 18 на верхнем этаже… комната с розовыми обоями, дымным закатом в окне, медной люстрой и тазом. На кровати Одри и Фишка слились в единое существо, отмеченное разложением, как перезревший персик.

Влетают агенты по борьбе с наркотиками хватая бутылки и шприцы.

— ЧЕМ ЭТО ВЫ ТУТ ЗАНИМАЕТЕСЬ НА ГЛАЗАХ У ПОРЯДОЧНЫХ ЛЮДЕЙ?

Яйцо, вылетевшее из кровати, покрывает главного агента черными трупными пятнами.

— ОДЕВАЙТЕСЬ СРАНЫЕ ПИДОРЫ И… — Его лицо сгнивает до черепа. Другие агенты, визжа, выбегают из комнаты, но тут второе яйцо взрывается у них над головами. На ступеньках они превращаются в скелеты…

В следующем кадре — поместье мистера Харта… На двери правила поведения…

1. Гости обязаны приходить на ужин ровно в 8 вечера.

2. Никто не имеет права произносить слово «смерть» в присутствии мистера Харта.

Мистер Харт сидит за столом с часами в руке, перед ним список гостей. Его палец застывает на имени Одри Карсонса. За столом один пустой стул. Гробовая тишина, когда стрелка добирается до восьми… маленькое трупное пятнышко появляется на скуле мистера Харта…

Назад в одинокую защищенную от подслушивания комнату, здесь никто не может подслушать мистера Харта, но его реакцию нетрудно угадать. Он яростно мажет лицо гримом из кувшинов и бутылочек…

— Запятнать меня… прямо за обеденным столом… наглые подонки… Я на них напущу звериную вонь… Я на них напущу Шептуна… Я сделаю такую мерзость, что они и вообразить не смогут…

Люди умирают, поверьте, очень долго. А до того, как умрут, уже мертвы. Вот так тайный рецепт и попал к нему в руки.

(Le Comte издает едкий холодный смешок)

Мистер Харт серьезно относится к публикации писем в газеты, и у него большая армия сочинителей… старые джентльмены в продуваемых сквозняками клубах, с желтыми бивнями на стенах… длинные полные цифр послания, отстаивающие необходимость восстановления казни через повешение и телесных наказаний… Есть и особые экземпляры, — сама миссис Мэрфи… Когда четырехлетнего мальчика едва не загрызли сторожевые псы, она написала письмо в больницу:

"Он должен скоро умереть… Надеюсь, он умрет…".

А что тут такого? Любая сторожевая собака, загрызшая ребенка, заслуживает поощрения. За это мы и содержим сторожевых псов, — чтоб защищали нас от детей. Жуткая старая ирландская ведьма; зло, исходящее от ее голоса, висит во влажном сером подвале, выкрашенном свинцовой краской "Голландский мальчик"… таится в серых шторах меблированных комнат, когда она вызывает дежурного полицейского, чтобы заложить двух парней с верхнего этажа…

Он должен скоро умереть… Самодовольная улыбочка, словно она съела что-то вкусное, и еда соглашается с ней из желудка.

Надеюсь, он умрет… Тайная улыбка холодной серой сладости у нее внутри.

Одри и Фишка на лестнице, автоматические пистолеты с глушителями в руках, они осторожно перешагивают скелеты агентов по борьбе с наркотиками. Миссис Мэрфи вылезла из своей каморки под лестницей посмотреть, как парней будут вытаскивать в наручниках, поджидает с улыбкой.

Одри: — А теперь гомбинку…

(Гомбины — ирландская разновидность полицейских доносчиков, шантажистов).

Увидев их, она болезненно зеленеет, точно испуганный осьминог. Улыбка замерзает и начинает сползать она воздевает стукаческие руки и матерь божья грязные старые серо-рыжие волосенки встают у нее на скальпе.

ЧПОК

Пуля влипает ей в лоб, ссучившаяся душонка вылетает из затылка с ливнем крови и мозгов.

Мистер Харт поднимает на ноги всю полицию, чтобы поймать Одри и Фишку.

Одри и Фишка в аэропорту Атланты… Одри — коротко стриженный выпускник элитарного университета, морской офицер-резервист, неловко обращается с кредитными карточками. Фишка — его жена на последних месяцах беременности, с торчащими зубами, очками, косой, читает "Секс и политику".

— Объявляется посадка на рейс 69, выход 18, приглашаем пассажиров первого класса…

— Это нас зовут, милочка…

Другие пассажиры первого класса шагают впереди. Старый Сержант в платье сент-луисской матроны с сыном-школьником, юным Гаем. Кумху, Джимми и Ксолотль — делегаты ООН. Уаб — физик-ядерщик, к запястью прикован чемодан на цепочке. Все садятся в самолет, но, когда Одри и Фишка проходят через арку, звенит металлический детектор… Выскакивают охранники с автоматами. Вопит агент ФБР…

— НЕ СТРЕЛЯТЬ. У НАС ПРИКАЗ ПРЕЗИДЕНТА ВЗЯТЬ ИХ ЖИВЫМИ…

Одри и Фишка в кабине. 38 калибр уставлен на пилотов…

— Гоните эту развалюху на военный аэродром в Сент-Луисе.

— Мне надо доехать до конца взлетной полосы, сэр…

— Не надо. Взлетай прямо здесь поперек.

Самолет взлетает, и черная пыль разносится по аэропорту и улицам. Люди, испражняясь, бьются в конвульсиях… Когда самолет делает круг над аэропортом, Одри левой рукой показывает, как вирус Б-23, всплывший из далеких морей мертвого времени, проносится по миру лесным пожаром.

— Эй! Погляди-ка, тут одни мертвяки!

Крупный правительственный ученый без обиняков предупреждает: "Вирус Б-23, затерянный ныне в наших перенаселенных городах, вызывает биологические изменения у зараженных, зачастую смертельные, а у тех, кто выжил и стал разносчиком вируса — постоянные и передающиеся по наследству. Ради собственного выживания они будут распространять вирус как можно шире и быстрее, чтобы уничтожить врагов и в буквальном смысле "дружить"…".

Казармы недалеко от Сент-Луиса, Миссури, окна заколочены и заросли плющом. Джимми, Кумху, Одри, Уаб, Фишка и юный Гай спят на солдатских койках.

Старый Сержант: "Ну ладно, герои чумы, подъем. Вы м-е-р-т-в-ы, иными словами — вернулись в армию".

Парни и боги сонно встают. У Кумху и Ксолотля эрекции.

— Ну, вы, хуястые… — он указывает на Кумху и Ксолотля. — Забирайтесь на койку и доебитесь до черного мутанта. Займитесь Форстером и его бандой головорезов.[16]

Кумху и Ксолотль напуганы.

— Совокупление между нами запрещено древним договором.

— Когда прижмет, приходится забыть о древних договорах. Это война. Поднимайте задницы, ложитесь на койку и доебитесь до оружия.

Сексуальная сцена показана выражением лиц наблюдающих. Одри улыбается, облизывает губы и ярко краснеет. Глаза Уаба вспыхивают, волосы встают дыбом. Джимми-Землеройка скалит длинные желтые зубы, его уши дрожат. По лицу Фишки ползут трупные пятна. Юный Гай в восторге и ужасе. Старый Сержант смотрит бесстрастно — так он мог бы наблюдать за разбирающим М-16 новобранцем.

Старый Сержант (философски): Биологическое деление клеток. Оно может изгадить вселенную отсюда и в вечность… старая игра в войну.

Кумху и Ксолотль сплелись вокруг пульсирующего черного яйца. Яйцо лопается, из него выходит Черный Капитан. Эти существа совершенно черные, даже зубы, огромные глаза черные и блестящие, зрачок мерцает слабым холодным светом, как далекая звезда.

Черная Лихорадка вызывает тяжелейшие аллергические реакции, словно жертву искусала стая пчел-убийц.

Миссис Уордли вплывает в роскошный отель, шесть носильщиков тащат ее багаж. Она в голубой шубе из норки-мутанта и вся усыпана брильянтами. Она высокомерно смотрит на юного портье, а это Одри Карсонс.

— Я — миссис Уордли. У меня, разумеется, забронирован номер.

— Первый раз слышу, — бесстрастно говорит Одри.

Миссис Уордли смотрит на него, ее лицо чернеет от возмущения.

— Что вы сказали?

Ее лицо все чернее и чернее и начинает распухать. Лицо, шея, руки распухают, как воздушные шары, лопается кожа. Крик застывает в горле чавкающим звуком, горячее дерьмо выливается из кипящих кишок. Брильянты рассыпаются по всему холлу.

— Атас! — визжит зубастый английский лорд.

Миссис Уордли валится кучей обосранной норки, дымящаяся, как лопнувшая сосиска. Одри смотрит на нее с холодным неодобрением.

— Нам тут такие не нужны. Выкиньте ее отсюда, от нее воняет.

От черной лихорадки умирает больше женщин, чем мужчин. Через свои газеты мистер Харт обращается к молчаливому большинству:

— ЧЕРНОМАЗЫЕ УБИВАЮТ НАШИХ ЖЕНЩИН.

Проходят огромные патриотические демонстрации.

Старый Сержант: — А теперь, Одри и Уаб, доебитесь до красного биологического двойника.

Розовый туман порнографических снимков. Изнуренные, на грани обморока, в трупных пятнах, Одри и Уаб сплелись вокруг пульсирующего розового яйца. Яйцо лопается, выходит красный мальчик с женской грудью.

— Нас называют Рыжики, — говорит он.

Сладкий гнилостный терпкий запах наполняет заброшенную казарму.

Красная Лихорадка поражает центры агрессии, вызывая у восприимчивых людей апоплексические припадки и обширные внутренние кровотечения. На митинге "Вперед, Америка" Рыжики в форме бойскаутов прыгают на сцену.

— Скаут — чистоплотен, храбр и почтителен.

Они срут на сцене и подтираются американским флагом. Делегаты теряют дар речи. Лица становятся все краснее и краснее. Кровеносные сосуды лопаются, глаза вылезают из орбит. Горячая кровь хлещет изо ртов и задниц, они валятся дымящимися штабелями, как вареные омары.

Подмышками у Рыжиков пахучие железы, распространяющие Кислотную Проказу.

Члены Комитета Бдительности ползут из Библейского пояса, вешая все живое на своем пути. Даже лошади болтаются на веревках, брыкаясь и пердя. Рыжики преграждают им путь у Свит-Мидоуз, живописной долины в Вайоминге. Бурые облака исходят из их пахучих желез и проносятся по рядам святош, проедая плоть до костей в порывах азотистого пара. Кислотная Проказа пробивает дыру во времени. Трава и фиалки прорастают сквозь кости.

Эпидемии вирусов опустошают целые континенты. Но теперь, когда отменены временные ограничения роста, с такой же скоростью возникают новые виды. Любой половой акт может породить жизнь. Биологический банк открыт. Все, что хочешь, любое существо, которое придет тебе в голову, может стать твоим. Нужно только заплатить биологическую цену.

Гай просыпается в странной комнате. Он лежит голый на постели, тяжелый спертый воздух накрывает его, точно мягкое одеяло. Он лежит, глядя во тьму и безмолвие, вдыхает запахи своего тела, слушает стук сердца, урчание в животе, тихие скрипы и щелчки суставов. Он только что видел эротический сон такой силы, что мгновенно проснулся, точно после кошмара:

очень быстро спустился в мягком лифте…

шел по железнодорожному мосту, в окне горел свет…

паковал вещи, а в гавани гудел пароход…

Сон закончился тем, что кто-то спел идиотскую ковбойскую песню:

"Я еду в Калифорнию.

Где звучит калифорнийский блюз".

В раздавленной землянике развалился, задрав ноги, красный мальчик-летучая-мышь. Зеленый мальчик-землеройка с дрожащими ушками дрочит ему….

Поющая рыба тянет на буксире небесные лодки с мальчиками-рыбами…

Мальчики-птицы на хрупких планерах летят над горящими предместьями пересеченными огнями машин…

Волокнистый мальчик-растение едет по болоту майя на гигантской крысе, убаюкивая новорожденного Бога Маиса.

Одри попадает в свое детство, его посвящают в банду, которая собирается в шалаше на дереве. Члены банды в красных шортах окружают его, улыбаясь и подталкивая друг друга локтями. Раньше его не пускали в шалаш. Он оглядывается: на полке чучело совы, череп из папье-маше, красный провод тянется к колесу… на стене воловьи рога, духовое ружье, петля висельника… седло на дровяных козлах… коллекция автомобильных гудков с резиновыми грушами… Мальчишка-мексиканец дает ему розовую чайную чашку.

— Пей.

Мексиканец легко проводит ладонями по ширинке Одри. Одри осушает чашку. Через несколько минут он чувствует острое жжение в яйцах и жопе. Мексиканец отводит его руки за спину, и мальчишка с синими шрамами от фурункулов стягивает с него штаны. Его член выскальзывает, встает. Мексиканец обнимает Одри. Одри чувствует член мексиканца у своих голых ягодиц.

— Три раза глубоко вдохни и последний вдох задержи.

Одри делает три глубоких вдоха, кровь поет у него в ушах, а мексиканец медвежьей хваткой смыкает руки у него на груди над сердцем, откидывается назад, отрывая Одри от пола. Одри чувствует, что взлетает. Он теряет сознание и кончает…

Мальчики плывут по небу на птицах и рыбах, показывая рискованные сексуальные трюки на сине-розовом мясном дереве в облаке малиновок и синиц…

Крылатый мальчик с пульсирующим красным глобусом в руках парит в небесах. Другие готовятся взлететь с мясного дерева.

Темная комната медленно наполнилась розовым светом. Гай увидел, что комната круглая, и свет исходит от розовых стен. Он заметил фигуру в ногах кровати. Маленький красный мальчик с горящими ушками летучей мыши и крылышками, ясные розоватые глаза с темно-красными зрачками, тело покрыто красными точками, словно укусами клещей. Мальчик смотрел на Гая всем своим телом, ушки и крылья вибрировали в красном тумане. Волосы на его лобке, на бедрах, руках и вокруг сосков стояли торчком, источая опаловый сок, сладкий гнилостный аромат исходил от его тела. В каплях смазки, сверкающих в розовом свете, он был похож на искусный узор или какое-то глубоководное существо. Его остроконечный красный член вздымается, как прут лозоискателя, осыпая тело Гая горящими красными глазами. Гай вздыхает, его ноги раздвигаются, он видит мальчика всем своим телом, чувствует, как волоски на лобке на заднице и бедрах встают эрегированные в его плоти колясь разъедая горя. Быстрым нечеловеческим прыжком мальчик-летучая-мышь приземляется у него между ног.

Руки сомкнутые на груди Одри, Кумху стоит за его спиной, спускает ему штаны тело наливается наслаждением пылает красным зеленым испуская радуги на огромной скорости мчится в машине.

Не проезжай если водитель мигает.

Мальчик с растущим из спины синим яйцом поворачивает у него в заднице мясную палку, и он заводит моторную лодку, пердя синим.

Мальчик нагибается, из его задницы торчит флейта, на которой, надув щеки, играет музыкант.

Мальчики берут палки. От шпанской мушки жжет, голый Одри лежит на руках соединенных на седле пытается сдержать возрастающее наслаждение ожидая первого удара. Вместо этого тощий мальчик со шрамами от фурункулов запихивает резиновый шланг с колесом на конце ему в жопу поворачивая колесо в разные стороны точно ведет машину.

— БИИИИИИИИИИП.

Хор автомобильных гудков когда он кончает. Мальчик делает снимок со вспышкой магния: темный пейзаж пересеченный огнями машин и светом из окон.

В лифте сердце стучит все громче….

Спустил штаны под освещенным окном…

Мальчик на четвереньках выпоротый розами осыпавшими его тело розовыми пятнами задница как полупрозрачная роза пульсирующей плоти дрожащая горящая кончающая розами вишнями опалами птичьими яйцами и золотыми рыбками…

Мальчики ебут прозрачную рыбу в апельсиновой кожуре едят апельсины сок капает из ртов улетает оранжевыми облаками над руинами Палм-Бич…

Мальчик-летучая-мышь показывает ладони, и Гай видит, что на них растут красные эрогенные волоски с капельками смазки на кончиках. Он делает движение словно толкает и Гай чувствует давление точно магнит притягивает ноги к груди а мальчик все ближе водит руками по телу Гая и остренький член касается его дрожащего ануса дрожа в колючих волосках проникает в него волоски врастают в бедра яйца и соски мальчика сливаются покрытые эрогенной смазкой его тело вспыхивает красными точками все его тело улей красной плоти шея язык и губы распухли хватая воздух задыхаясь вкус крови во рту. Серебристые вспышки скачут в глазах окна разлетаются в безмолвном взрыве хрустальных осколков и он летит над разрушенным городом маленький красный мальчик-летучая-мышь.

Мальчик со сверкающими ушками летучей мыши наклоняется с флейтой в заднице его тело усыпано красными жгучими волосками и мутно-белыми фурункулами когда он кончает пучками света…

Мальчики блюют кровью и розами над сортирами где другие мальчики дрочат кончая малиновками и синицами…

Шалаш на дереве сделан из синих и розовых материалов словно полупрозрачная плоть личинки. Одри окружают лица с фосфоресцирующими металлическими шрамами, искаженные зверской похотью, глаза испускают голубые вспышки. Ему передают голубой фрукт, пульсирующий в руке и прыгающий к его губам словно притянутый магнитом. Когда он кусает фрукт, отдаваясь наслаждению, запах озона и сладкий металлический вкус прожигают все его тело. Бедра и ягодицы, соски и шея наливаются яркой павлиньей синевой. Мягкое жжение поднимается по груди доходит до горла он взмывает в небеса на виселице превращающейся в коня протяжное ржание по всему телу. Синее яйцо растущее из его позвоночника лопается выпуская бабочек синиц и существ со странными крыльями они летят над разрушенным городом а внизу мечутся вопящие толпы.

Мальчиков с птицами вылетающими из задниц в черных и бурых облачках пожирает демоническая синица и извергает, кончая синими шкурками…

Дрожащий синий мальчик засосан в колокол под виселицей…

Тот, Кому Не Больно, застыл, безразличный к царящему вокруг хаосу. Кумху подходит сзади и кладет мальчику руки на плечи. Напряжение в рептильных глазах Кумху толкает мальчика вперед, он тяжело дышит, тает в холоде отходняка, сдирает штаны. Цвета радуги проносятся по его телу, Кумху ебет Того, Кому Не Больно, и они проносятся по небу, как ракета.

Мальчики на хрупком планере который поднимается на азотном пердеже взметая осенние листья и пожелтевшие снимки…

Мальчик выпоротый прозрачной рыбой расправляет рыбьи крылья…

Летящий мальчик-лисица парит над горящим деревом…

Экстатические совокупления с гигантскими листьями и порнографическими снимками…

Дрожащая задница ноги задраны вываливает лужайки поля для гольфа и лягушек…

Ксолотль взлетает верхом на крылатом мальчике-лягушке из радужного болота в облаке летучих рыб…

Мальчики летящие на розовом воздушном шаре машут из земляничной корзины…

Виселицу с лошадью уносят оранжевые облака…

Одри и пушер металла верхом на лошади с синими крыльями….

Старый сержант и Фишка машут из биплана времен I Мировой войны….

Херувимы надувают через золотые рожки жопы мальчиков: ноги раздвинуты, мошонка — огромное розовое яйцо, в котором пульсирует красный член…

Яйца взрываются с приторным багровым запахом благовоний и озона, испуская фиолетовые огни….

Здания из красного кирпича и синий канал, где на якоре стоит "Мария Челесте".[17] Два мальчика в костюмах моряков XIX века с брезентовыми мешками идут по трапу. Сад — красное зарево разрушенных городов вдалеке. Паруса развернуты, поднят якорь. Юный Гай играет отбой, заходит солнце и опускаются синие сумерки. Корабль плывет. Мальчики машут руками на мачтах. Подбегает репортер 1890 годов:

— А что случилось с мистером Хартом?

Одри на мачте с подзорной трубой. Левой рукой показывает:

Покинутые руины особняка мистера Харта, надписи на стенах.

ЗДЕСЬ БЫЛ АХ ПУЧ

Здесь жил глупый вульгарный сукин сын,

решивший, что может нанять СМЕРТЬ точно сторожа в контору.

САУНА СИНКИ

Назад на сотню лет —

После удара молнии появляется такой запах это один из тех самых важных запахов как запах моря и запах опиума… один вдох и ты его уже никогда не забудешь.

Как-то раз Ким Карсонс и Джерри Эллисор, слабоумный соседский мальчишка, увидели как молния ударила в карниз старой школы возле Сент-Олбанс такой сильный запах что ты буквально видишь как он ползет от расколотых кирпичей в сиреневой дымке и мальчики одурели от этого запаха точно кот от валерьянки. Они содрали с себя одежду стали скакать вокруг крутя колеса тачки и ухмыляясь между ног и крича в небо а тощая черная собачка Джерри закинула голову назад и завыла молнии сыпались вокруг небо все чернее и чернее только ярко-зеленая полоса по краю и тут мы хватаем одежду и бежим к циклону кирпичи от школьного подвала подпрыгивают вокруг. Мы оба наложили в штаны когда смерч вырвал дверь подвала и весь дом слетел точно спичечный коробок. А собачка все выла. Когда мы вылезли из подвала весь дом исчез вместе с не встававшей с постели бабушкой Джерри она была в доме одна потому что Арч и Ма поехали в город за покупками а Джерри должен был присматривать за старым вонючим мешком как он ее называл.

— Может, он в речку ее закинул, — сказал Джерри, когда они поливали друг друга горячей водой в сауне и смывали говно. Все были рады ее смерти последние пять лет она была не в своем уме ее груди совсем сожрал рак и Арч все покупал морфий чтоб ее прикончить но на нее не действовало сколько ни коли никак не убьешь и Арч говорил это все равно что жратву для свиньи покупать.

— Это настоящая прорва… совсем бездонная.

— Хорошо хоть ест немного, — сказала Ма. — Полчашки супа в день. Долго на этом не протянет.

А Джерри пискнул: "Я слышал была такая старая Святая она жила двадцать лет а питалась только святой водой по воскресеньям". Арч взглянул на него и спросил: "А больше ничего такого не слышал?".

— Конечно, сколько хошь. Был один старик, он сорок лет жил, хотя врачи сказали…

И Арч треснул его по голове рукояткой тяпки. Однажды Джерри показал бабушку Киму. Она напомнила Киму старый камень покрытый солью и он подумал что она так сколько угодно прожить может.

Сауну построил финский парень мастер на все руки он заколдовывал колодцы и навел на сауну финское волшебство такая у него была сила. Никто не мог выговорить его имя так что все звали его просто Синки от Хельсинки где рождаются все финны. У Синки были ярко-рыжие волосы один глаз голубой другой карий. Он умел вытащить ножик из рукава отрезать голову цыпленку и запихнуть ножик обратно до того как хлынула кровь. ВЖИИИИК. Ким вспоминает когда сауна достроена Синки Джерри и Ким моются там первыми не волнуются что могут зайти Арч и Ма они оба колют морфий на всю катушку это единственный способ вынести гнев бабушки когда морфий в ней кончается в любой час хоть днем хоть ночью и она начинает орать так что Арчу слышно на дальнем краю кукурузного поля.

Ну так Синки трет свой длинный острый член и Джерри скалит зубы тут мы все возбудились и стали дрочить запах точно от ебаных хорьков. И Синки нарисовал на полу круг своей спермой произнес чего-то по-фински и сказал нам что заколдовал сауну так что она будет стоять дольше чем дом.

И вот когда Арч и Ма вернулись они были рады что дом улетел раз бабушка улетела с ним они построили новый в другом месте чтобы не видеть ее призрака. Когда полнолуние слышно как она воет на месте где раньше был дом а сауна и сейчас стоит только в нее никто не ходит Арч и Ма точно коты от этого морфия не выносят когда на них вода попадает.

РУСКИ

Его прозвали Великим Гэтсби. Приехал невесть откуда, снял огромный дом и стал закатывать большие приемы — куча хорошей жратвы и выпивки. Но довольно скоро выяснилось, что его благодеяния не совсем бесплатны. Он обложил гостей данью, и дань эта называлась Руски. Такая порода, — "русская голубая", вот он и назвал кота Руски.

— Видишь, вот полковник КГБ, он выслуживается перед генералом.

Поначалу это забавляло; скажешь что-то, а он переспросит: "А ты что об этом думаешь, Руски?", и тут же переводит ответ Руски, неизменно бестактный и оскорбительный.

И у Руски были вопросы к гостям… личного свойства.

— Руски спрашивает, у вас что, уже все на мази? — вопрос к паре тайных гомосексуалистов, считавших, что про них никто не знает.

И медицинские вопросы.

— Он хочет знать, разве может опытный хирург перепутать вену с сухожилием?

Доктор Штейн вспыхнул от ярости. Он избежал суда за медицинскую ошибку только благодаря заговору молчания других врачей.

И Руски зашипел на доктора. Была какая-то сверхъестественная связь между ним и эти зверьком.

И финансовые вопросы:

— Руски интересуется, вы что, впариваете акции Шахты Парка Юта своим дружбанам и хотите свалить, пока все не накрылось?

И юридические вопросы. Незачем говорить, что Руски уже всем осточертел. Но кое-кто продолжал приходить за дармовой едой и выпивкой. И ясное дело: они хотели посмотреть, чем все кончится.

— Неужто никто не избавит нас от этого проклятого Руски?

Руски в дурном настроении, потому что его не развлекают. Я все время говорю ему, что он должен устроить какой-нибудь роскошный военный переворот.

— Видишь, ребята из МИ-5 со своими… — он склоняет голову к Руски… — кузенами?

— Да, конечно… американскими кузенами. — Разве Руски не внятно изъясняется? — Они занялись очень интересной утечкой золота через… Лаос, верно? В Гонконг.

Так что, если Руски способен перехватить Операцию Золотая Утечка…

— Он называет это ОЗУ, мило, правда?

Комната набита агентами, всюду их каменные лица. Руски выходит из-за дивана с куском отравленного мяса и бросает его на ноги агенту ЦРУ. Тот чернеет от ярости… рычит что-то невнятное, и, мне кажется, сейчас у него из макушки вылетит атомный гриб. Он колотит Руски тяжелой палкой. Череп Руски лопается, точно яйцо, забрызгивая гостей кровью и мозгами. Женщина хватает свой меховой палантин.

— Вы — зверь! — кричит она агенту ЦРУ, и публика устремляется к выходу. Все желали Руски смерти, но никто не хотел впутываться в убийство: так Генрих II не хотел, чтоб его втягивали в ликвидацию вшивого Беккета (говорят, у того в волосах копошились вши, откровенный вызов санитарии).

Год спустя я натыкаюсь на цээрушника в баре «Парад» в Танжере. Он сильно похудел, руки трясутся. Я заметил, что он время от времени наклоняется к полу, точно кого-то гладит.

Что за черт, думаю, что ж теперь — на задних лапках танцевать, раз этот фраер спятил?

— Скажи, ты помнишь Руски?

Он улыбнулся.

— Конечно. Пора нам домой ужинать. Верно, Руски?

Он вышел. Бармен пожал плечами.

— Кот-призрак. Никто не разберет, верит он в это на самом деле или нет… Может, просто придуривается.

— Верит, — сказал я. — Дело в том, что я хорошо знаю Руски. Руски — мой кот… и всегда был моим, старина.

1984

КОТ ВНУТРИ

4 мая 1985. Собираюсь ненадолго в Нью-Йорк обсудить с Брайаном[18] книгу о кошках. В прихожей, где живут котята, Пеструшка Джейн возится с маленьким черным котенком. Я поднимаю сумку. Слишком тяжелая. Заглядываю, там — четыре котенка.

— Заботься о моих детях. Бери их с собой, куда бы ты ни направлялся.

Я выбираю кошачью еду в зоомагазине супермаркета «Диллонз» и знакомлюсь со старушкой. Похоже, ее кошки отказываются есть консервы, если там рыба. Ну, говорю я ей, мои-то совсем напротив. Они как раз предпочитают рыбные консервы, вроде "Лососевого обеда" или "Ужина из даров моря".

— Ну, — говорит она, — конечно, они моя компания.

А что бы она стала делать для своей компании, если бы не было «Диллонза» и зоомагазина? Что бы стал делать я? Я просто не могу вынести мысли, что мои кошки голодны.

Вспоминаю раннюю юность; мне приходит на ум постоянное ощущение, что я прижимаю к груди какое-то существо. Маленькое, не больше кошки. Это не ребенок и не животное. Что-то другое. Наполовину человек, наполовину еще что-то. Помню один случай в доме на Прайс-роуд. Мне, наверное, лет двенадцать-тринадцать. Интересно, что это было… белка?.. вроде нет. Не могу разглядеть. Я не знаю, чего хочет это существо. Но понимаю, что оно безраздельно мне доверяет.

Намного позже я понял, что мне уготована роль Стража, создающего и воспитывающего некое существо — отчасти это кошка, отчасти человек, и отчасти нечто невообразимое — возможно, происходящее от союза, который не заключался миллионы лет.

В последние годы я стал страстным любителем кошек, а теперь и всех существ с кошачьей душой, Близких. Это не только кошки, но и летучие лисы, лори, скользящие лемуры с огромными желтыми глазами, живущие на деревьях и беспомощные на земле, кольцехвостые лемуры и мышиные лемуры, соболи, еноты, норки, выдры, скунсы и песчаные лисицы.

Пятнадцать лет назад во сне я поймал белую кошку на леску с крючком. Отчего-то мне нужно было выбросить существо обратно, но оно поползло по мне, жалобно мяукая.

С тех пор, как я взял Руски, сны о кошках стали ясными и частыми. Иногда мне снится, что Руски прыгает на мою постель. Конечно, это случается и наяву, да и Флетч постоянно навещает меня, прыгает на кровать, прижимается ко мне, мурлыча так громко, что я не могу уснуть.

Страна Мертвых… Дым кипящей канализации, угольного газа и горящего пластика… нефтяные пятна… американские горы и чертовы колеса, заросшие сорняками и плющом. Я не могу найти Руски. Я зову его… "Руски! Руски! Руски!"

Глубокое чувство печали, дурные предчувствия.

— Я не должен был тащить его сюда!

Просыпаюсь, и слезы текут по лицу.

Прошлой ночью я встретил во сне кошку с очень длинной шеей и телом, похожим на человеческий зародыш, серым и полупрозрачным. Прижимаю ее к груди. Не знаю, что ей нужно и как о ней заботиться. Другой сон много лет назад о ребенке с глазами на стебельках. Он очень мал, но умеет говорить и ходить. "Ты не хочешь меня?" И снова я не знаю, как позаботиться о нем. Но я должен защитить его и вырастить любой ценой! Это обязанность Стража защищать гибридов и мутантов в уязвимой стадии детства.

Считается, что впервые кошки были приручены в Египте. Египтяне хранили зерно, оно привлекало грызунов, а те привлекали кошек. (Нет свидетельств, что то же самое произошло у индейцев майя, хотя в этом районе полно кошек). Не уверен, что это так. По крайней мере, это не вся история. Кошки изначально не были охотниками на мышей. Ласки, змеи и собаки куда лучше истребляют грызунов. Я убежден, что кошки начинали, как духовные компаньоны, как Близкие, и никогда не изменяли этому предназначению.

Собаки с самого начала служили часовыми. Это до сих пор их главная задача на фермах и в деревнях — предупреждать, что кто-то приближается; они охотники и стражники и именно поэтому ненавидят кошек.

— Посмотрите, как мы вам служим, а кошки — они ведь только бездельничают и мурлычут. Охотятся на крыс, вот как? Да коту нужно полчаса, чтобы поймать мышь. Всё, что умеют кошки, так это мурлыкать и отвлекать внимание Хозяина от моей честной дебильной морды. Хуже всего, что они не различают, что хорошо, а что плохо.

Кошка не предлагает услуги. Она предлагает себя. Конечно, она хочет заботы и крыши над головой. Любовь не получишь даром. Как все чистые животные, кошки практичны. Чтобы понять древний вопрос, перенесем его в наше время. Моя встреча с Руски и зарождение моей любви к кошкам воспроизводят отношения между первыми домашними кошками и их защитниками, людьми.

Представьте разнообразие всех представителей кошачьего семейства — одни размером с домашнюю кошку, другие намного больше, а бывают куда меньше, во взрослом возрасте не крупнее трехмесячного котенка. Многие из этих кошачьих видов не могут быть приручены ни в каком возрасте — столь яростна и дика их кошачья душа.

Но терпение, преданность и перекрестное скрещивание… весящие два фунта бесшерстные кошки, изогнутые, как ласки, невероятно нежные, с длинными тонкими лапами, острейшими зубами, огромными ушами и яркими янтарными глазами. Это только один из экзотических видов, стоящих безумные деньги на кошачьих рынках… кошки, летающие и скользящие… кошки ярко-синей электрической масти, распространяющие аромат озона…. водоплавающие кошки с перепончатыми лапами (они появляются на поверхности воды с задушенной форелью в зубах)… нежные, худые, невесомые болотные кошки с огромными плоскими лапами — они могут скользить по зыбучим пескам и тине с невероятной скоростью… крошечные лемуры с огромными глазами… алые, оранжевые и зеленые кошки, покрытые чешуей, с длинными мускулистыми шеями и ядовитыми клыками — яд вроде того, что извергает синий кольчатый осьминог: два шага, и ты валишься наземь, час спустя ты мертв… кошки-скунсы, распыляющие смертоносное вещество, которое убивает за секунды, как когти, запущенные в сердце… и кошки с ядовитыми когтями, выпускающие отраву из большой железы, скрытой в середине лапы.

Вот мои кошки, участники ритуала, которому уже тысячи лет, умиротворенно вылизывают себя после еды. Практичные животные, они предпочитают, чтобы другие доставали им пропитание… но некоторые находят его сами. Должно быть, существует вражда между кошками, принявшими домашнюю жизнь, и теми, кто от нее отказался.

Назад в настоящее с утомленным вздохом. Становится все меньше экзотических, красивых животных. Мексиканские бесшерстные кошки уже вымерли. Крошечных диких кошек, которых так легко приручить, становится все меньше, они исчезают, скорбные потерянные души, тщетно ждущие человеческой ласки, хрупкие и печальные, как полный палой листвы кораблик, запущенный в пруд детской рукой. Или фосфоресцирующие летучие мыши, которые взлетают раз в семь лет, наполняя воздух неистовым благоуханием… мелодичные, отдаленные призывы летучих кошек и скользящих лемуров… джунгли Борнео и Южной Америки исчезают… чтобы расчистить путь — кому?

В школе Лос-Аламос, где потом сделали атомную бомбу и не могли дождаться, чтобы сбросить ее на Желтую Угрозу, на бревнах и камнях сидят мальчишки, что-то едят. Поток на краю склона. Учителем был южанин, смахивающий на политика. У костра он рассказывал нам истории, извлеченные из расистского помойного ведра коварного Сакса Ромера:[19] на Востоке — зло, на Западе — добро.

Неожиданно рядом появляется барсук — не знаю, зачем он пришел — просто веселый, дружелюбный и неискушенный; так ацтеки приносили фрукты испанцам, а те отрубали ацтекам руки. Тут наставник бежит за своей переметной сумой, вытаскивает кольт сорок пятого калибра, начинает палить в барсука и ни разу не может попасть в него с шести футов. Наконец он подносит пистолет на три дюйма к барсуку и стреляет. Барсук катится по склону в воду. Я вижу его, раненого, его печальную сморщенную мордочку, как он катится по склону, истекая кровью, умирая.

— Когда видишь зверя, его надо убить, верно? Он ведь мог укусить какого-нибудь из мальчиков.

Барсук просто хотел поиграть, а его пристрелили из 45-го калибра. Соприкоснись с этим. Почувствуй себя рядом с этим. Ощути это. И спроси себя, чья жизнь дороже? Барсука или этого злобного белого мерзавца?

Как говорит Брайан Гайсин: "Человек — скверное животное!".

Телефильм про снежного человека. Следы и наблюдения в горах на Северо-западе. Интервью с местными жителями. Вот жирная грязная баба.

— Что, по вашему мнению, нужно сделать с этими существами, если они существуют на самом деле?

Тень наползает на ее уродливое лицо, глаза осуждающе пылают:

— Убить их! Они могут напасть на кого-нибудь.

В четыре года у меня было видение в заповеднике Сент-Луиса. Мой брат убежал вперед с воздушным ружьем. Я задержался и вдруг увидел маленького зеленого оленя ростом с кошку. Ясного и четкого в закатном свете, словно я смотрел на него в телескоп.

Позднее, когда я изучал антропологию в Гарварде, я узнал, что это было тотемное видение животного, и что я никогда не смогу убить оленя. Еще позже, занимаясь киноэкспериментами с Энтони Бэлчем в Лондоне, я увидел странную среду медленной проекции, в которой зеленый олень парит почти неподвижно. Старые трюки фотографов.

Еще одно видение примерно в том же возрасте: я просыпаюсь на рассвете на чердаке и вижу маленьких серых человечков, играющих в моем деревянном домике. Они двигаются очень быстро, как в ускоренной съемке 20-х годов… вжик… и исчезли. Только пустой домик в сером рассветном свете. Я неподвижен, молчаливый свидетель.

Магическую среду уничтожили. В заповеднике больше нет зеленого оленя. Ангелы покидают укромные места; среда, в которой обитают Единороги, Снежный Человек, Зеленый Олень, становится все тоньше, как джунгли, как существа, живущие и дышащие в них. Леса валятся, чтобы расчистить путь мотелям, хилтонам, макдональдсам, вся магическая вселенная умирает.

В 1982-м году я поселился в каменном фермерском доме в пяти милях от Лоуренса. Дом с ванной, газовой колонкой и кондиционером. Современный и удобный. Долгая, холодная зима. Весной я неожиданно заметил серую кошачью тень и оставил за дверью еду. Еда исчезла, но я так и не смог подобраться к серой кошке.

Немного позже я впервые смог разглядеть Руски. Мы с Биллом Ричем вышли из амбара после упражнений в стрельбе, и он показал: "Смотри: котенок". Мимолетный образ: гибкая, ярко-серая тень, мелькнувшая на заднем крыльце. Ему было месяцев шесть, серо-голубой кот с зелеными глазами… Руски.

Был апрельский вечер, уже смеркалось. Я вышел на заднее крыльцо. В дальнем углу сидел тот самый серый кот, а рядом — большой белый, которого я раньше не видел. Потом белый кот направился ко мне, почесываясь о стол, медленно, осторожно. Наконец, мурлыча, свернулся у моих ног. Ясно, что серый кот привел его, чтобы установить контакт.

Я решил, что белый кот слишком торопит события и не впустил его в дом. Но потом, два дня спустя он снова вернулся, и на этот раз я позволил ему войти.

3 мая 1982. Я бы мог рехнуться, если бы мне пришлось жить в одной квартире с этим белым котом, который все время путается под ногами, трется о мою ногу, валяется на спине передо мной, прыгает на стол и точит когти о пишущую машинку. Вот он уже на телевизоре, а вот на кухонной доске, он в раковине, он царапает телефон.

Стою, прислонившись к буфету, и пью. Я думал, что кот на улице, но вот он прыгает в раковину, его мордочка в дюйме от моего лица. Наконец я выставляю его за дверь… как арабского мальчишку, знающего, что он плохо себя ведет, и ты рано или поздно его прогонишь. Никакого протеста, он просто уходит, растворяется в подступающих сумерках и шорохах аллеи, исчезает, внушая мне смутное чувство вины.

Не помню точно, когда Руски впервые оказался в доме. Помню, я сидел у камина, входная дверь была открыта, он издалека увидел меня и помчался ко мне, издавая писк, который я никогда не слышал ни от одной другой кошки, прыгнул мне на колени, тычась носом, мурлыча и протягивая маленькие лапки к моему лицу, объясняя мне, что он хочет быть моим котом.

Но я его не услышал.

В Каменном Доме родились три котенка. Матерью была маленькая черно-белая кошка. Несомненно, отцом был белый кот. Один котенок оказался альбиносом. Двое других были почти полностью белые, только хвост и лапки чернели. Большой серый кот следил за котятами, словно они были его собственными. Он был серый, как Руски, только грудка и живот белые. Я назвал его Горацием. Это был благородный, мужественный кот с сильным, добрым характером.

Руски ненавидел котят. Только он имел право быть красивым маленьким котиком. Они были выскочками. Как-то раз мне пришлось отшлепать его за то, что он нападал на котенка, и я видел, как мать Руски прогоняет его от амбара, где жили котята. Руски боялся Горация. Как-то вечером на заднем крыльце Гораций наступал на Руски. (В ту пору он еще не был Руски. Я не знал его породы — русская голубая. Я называл его Смоки). Он шел на него, не торопясь, но уверенно и, в конце концов, загнал под стол.

Я заметил, что в кошачьих драках агрессор почти всегда побеждает. Если драка заходит слишком далеко, кот, не смущаясь, спасается бегством, тогда как собака будет сражаться до своей дурацкой смерти. Как говорил мой старый инструктор джиу-джитсу: "Если твои приемы не работают, лучше сваливай".

8 мая 1982 г. Сегодня кошка убила небольшого кролика. Я выглянул из окна и увидел, как она тащит кролика в зубах, а потом затаскивает его под крыльцо. Джеймс[20] был напуган. Потом она выбралась на крыльцо и села, вылизывая окровавленные лапы с величайшим наслаждением. Меня не очень волнуют кролики. Они совсем не красивые, даже когда маленькие. Единственное, что они умеют, это делать глупые, спазматические попытки вырваться из ваших рук, а большой кролик способен больно укусить. Я попытался убрать останки, пока они не дали о себе знать и от крыльца не стало вонять падалью. Из доступного конца крыльца я ничего не разглядел, а забираться туда не решился.

9 мая, 1982. Утром нашел останки убитого кролика… клочки шерсти и обглоданные кости валялись у крыльца, собирая мух. Котята разодрали его на куски и съели. Кошка сыграла роль охотницы, приносящей мясо молодым, очень искренне. Котята возятся, прыгают за кузнечиками. Они едят, спят и играют.

За окном — овальный пруд с рыбками. Я вычистил его и запустил несколько больших золотых рыбок, купленных в магазине для рыболовов. Кошки все время пытаются поймать рыбку, но безуспешно. Как-то раз белый кот прыгал у пруда за лягушкой. Лягушка нырнула, и кот плюхнулся в воду. С ним вечно что-то случается.

3 июня 1982. Возможно, мне следует написать одну из этих жизнерадостных книг "как обустроить сельский дом"… Первый год в саду… Глава о Белом Коте, которого укусила за задницу собака, о сером коте… такой красивый зверь. Мы назвали его Смоки, в честь полковника Смоки, героя книги Мориса Хеллбранта "Агент по борьбе с наркотиками", выпущенной издательством «Эйс» под одной обложкой с "Джанки"[21]… Да, Смоки все время мне надоедает, ласкается, тянется ко мне мордочкой, трется головой о руку и крутится вокруг, когда я упражняюсь в стрельбе. Это даже пугает. Придется подыскать хороший дом для Смоки.

Перечитываю эти заметки, дневник моей жизни в Каменном Доме, совершенно потрясенный. Так часто, оглядываясь на прежнюю жизнь, я восклицаю: "Боже мой, да кто это такой?" На мой сегодняшний взгляд я выгляжу самой неприглядной карикатурой на какого-то гнусного человека… полного притворства, самодовольства, бессердечия… "Укусила за задницу собака". "Внушая мне смутное чувство вины"… "как арабский мальчишка, знающий, что он плохо себя ведет"… Надменный тон старого английского педераста… "Придется подыскать хороший дом для Смоки".

Белый кот символизирует серебряную луну, заглядывающую в углы и расчищающую небо для нового дня. Белый кот — «очиститель» или "зверь, который сам себя чистит", на санскрите его называли margaras, это означает "охотник, идущий по следу; следователь; ищущий бесследно пропавших". Белый кот — охотник и убийца, его путь озарен серебряной луной. Все темные, потайные уголки и существа обнаруживаются в этом неумолимо нежном свете. Ты не можешь отказаться от своего белого кота, потому что твой белый кот — это ты сам. Ты не можешь скрыться от своего белого кота, потому что твой белый кот прячется у тебя внутри.

Для меня белый кот — посланник, вызывающий меня противостоять ужасам термоядерного опустошения (как это видится из зоомагазина "Диллонза"), гоняющегося за моими кошками по разрушенному дому с пистолетом. Это видение опустошает меня, и металл распадается, чтобы предотвратить ярость великих держав. Нам нужно чудо. Оставьте подробности Джо…

Джо ставит коробку с котом на столе в зале заседаний. Осторожно извлекает белого кота. Члены совета заползают под стол, вопя: "БЕЛЫЙ КОТ! БЕЛЫЙ КОТ!

Церемония посвящения нацистов в высшие слои СС: вырвать глаз домашней кошки после того, как ты кормил и ухаживал за ней месяц. Это упражнение было придумано, чтобы уничтожить все следы слюнтяйства и сформировать идеального Ubermensch.[22] Здесь скрыт вполне ясный магический постулат: подопытный достигает статуса сверхчеловека, совершая жестокий, отвратительный, нечеловеческий поступок. В Марокко маги обретали силу, поедая собственные экскременты.

Но вырвать глаза Руски? Подкупить радиоактивное небо? Какая от этого польза? Я не могу поселиться в теле, способном вырвать глаза Руски. Так кому же достанется весь мир? Не мне. Любая сделка, предусматривающая обмен качественных ценностей, таких, как животная любовь, на количественную прибыль, не только бесчестна, неправильна по самой сути, но и просто глупа. Потому что ты ничего не получаешь. Ты продал свое я.

"Ну, как это красивое молодое рыжеволосое тело тебя прихватило". Да, Он всегда отыщет такого мудака, как Фауст, готового продать душу за утоление похоти. Раз ты хочешь юношеского секса, ты должен заплатить за него юношеским страхом, стыдом, смущением. Если ты хочешь чем-то насладиться, ты должен быть на месте. Ты не можешь просто оставить это на десерт, дорогуша.

Единственный раз я отшлепал Руски за то, что он нападал на котенка. Он посмотрел на меня с таким шоком, такой болью, точно как когда-то мой дружок Кики. Я хотел спать, был раздражен. Он пришел, стал приставать ко мне и тогда я его ударил. В обоих случаях мне пришлось исправлять положение. Руски убежал, но я знал, где он. Я пошел в амбар, нашел его и принес обратно. Кики сидел, слеза в уголке глаза. Я извинился, и, в конце концов, он успокоился.

Большой белый кот первый стал домашним, и они с Руски по-братски спали вместе на диване. Однажды белый кот вернулся домой с уродливой раной, очевидно от собачьего укуса. Зубы вгрызлись в его плоть с двух сторон копчика, как будто он бежал, смог вырваться или влезть на дерево. Теперь я корю себя, что не отнес его тогда к ветеринару. Я просто смазал рану пенициллиновой мазью, и он, кажется, стал поправляться. Потом однажды исчез, и с тех пор больше не появлялся.

Машина? Собака? Может быть, новый дом?

— Думаю, он умер, Билл, — сказал Джеймс.

В любых отношениях есть пиковые ситуации, поворотные моменты. Я на десять дней уехал в Наропу.[23] Пока меня не было, Билл Рич каждый день приходил кормить кошек.

Я вернулся. Поздний вечер на заднем крыльце. Я вижу Руски, он убегает. Затем оборачивается, осторожно, еще не вполне уверенный. Я подхватываю его, сажусь на краю крыльца. Отчетливое мгновение, когда он узнает меня и начинает пищать, мурлыкать и тереться. В эту секунду я, наконец, понимаю, что это мой кот и решаю взять его с собой, когда уеду из Каменного Дома.

День в Каменном Доме еще до того, как кошки поселилась внутри. Я упражнялся в стрельбе в амбаре, и там, на балке за мишенью увидел маленького белого котенка. Я положил пистолет в кобуру, медленно подошел. На балке сидела кошка с тремя крошечными котятами. Она склонилась ко мне и положила голову в мою руку.

— Вижу, ты хороший человек, Шериф. Позаботься обо мне и моих детях.

Это было очень трогательно, простота жеста. Тысячелетия кошек за ним, и эти ее дети: "Вот мое произведение… всё, что я умею… то, что мне нужно делать".

Для тех из вас, кто никогда не жил в деревне (я имею в виду настоящую деревню, а не Хемптонс), несколько слов об амбарных кошках. Их часто держат на фермах, чтобы отпугивать мышей и крыс. Им дают совсем немножко — сливки, крошки со стола. Иначе они не станут охотиться. Конечно, часто случается, что кошка, живущая в амбаре, становится домашней. Именно этого хочет любая амбарная, любая бродячая кошка. Я нахожу эту отчаянную попытку обрести защитника в человеке очень трогательной

Интересно, если бы собаки и кошки оставляли знаки, как бродяги:

ОСТОРОЖНО, СОБАКА.

НЕ ПРИБЛИЖАЙСЯ К ЭТОМУ ДОМУ. СТАРЫЙ ПСИХ С РУЖЬЕМ.

ДАЮТ МИЛОСТЫНЮ.

И звезды, как в путеводителе «Мишлен»:

ЕДА ОДЕЖДА ДЕНЬГИ И КУРЕВО. ЧЕТЫРЕ ЗВЕЗДЫ.

ЖРАТВА И ВЫПИВКА. ПЯТЬ ЗВЕЗД.

Возле Каменного Дома я ни разу не замечал бродячих собак.

ПОГАНЫЙ КОШАЧИЙ ДОМ.

Срок аренды Каменного Дома кончался, и я снял дом в Восточном Лоуренсе. Большой заросший деревьями участок на тихой улице идеально подходил для кошек. За месяц до переезда исчез белый кот. Я собирался взять его с собой, потому что они с Руски существовали в полной гармонии. Мне было жаль оставлять Горация, но они с Руски не выносили друг друга и потом в нем нуждались кошка с котятами. Новый жилец, известный в Канзасе художник Роберт Зюдлов, обещал присматривать за остающимися кошками.

Запись сделана в начале 1984 г.: Отношения с Руски — основной фактор моей жизни. Если я уезжаю, кто-то, кого Руски знает и кому доверяет, должен приехать и жить в доме, ухаживать за котом и вызвать ветеринара, если что-то случится. Я оплачу любые расходы.

Когда Руски лежал в больнице с воспалением легких, я звонил каждые несколько часов. Помню длинную паузу, потом подошел врач и сказал: "Мне очень жаль, мистер Берроуз"… скорбь и одиночество нахлынули на меня. Но он всего лишь просил прощения за то, что мне пришлось долго ждать… "Руски поправляется… температура упала… Думаю, он выздоровеет". И мое счастье на следующее утро: "Температура почти нормальная. Еще день, и мы его выпишем".

ЭД ПРОПАЛ. ЛЮБИМЫЙ КОТ-АЛЬБИНОС, АБСОЛЮТНО БЕЛЫЙ. РОЗОВАТЫЕ ГЛАЗА. НОСИТ ОШЕЙНИК ОТ БЛОХ. ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ. ТЕЛЕФОН 841-3905.

Я больше скучаю по проказам Эда, а не по тем моментам, когда он был ласков. Вчера я купил кошачью еду. (Эда уже не было примерно сутки. Нет, скорее, уже два дня. Мы вернулись из Парижа в пятницу 13-го, и он исчез за два часа до нашего приезда). Я обычно ставил банки с кошачьей едой на подоконник над раковиной, и Эд забирался туда и скидывал банки. Я просыпался от ужасного грохота. Что ты там еще натворил, Эд? Расколотая тарелка, разбитый стакан на полу… Так что я стал хранить консервы в шкафу, куда он не мог добраться. Сейчас я вынимаю из пакетов кошачью еду, смотрю на подоконник и думаю: Что ж, теперь я могу положить банки туда. И в эту секунду чувствую острую боль от потери, потери частицы любви, такой крошечной… он так крикнул, когда я его оттаскивал от пристававшего Руски… острая боль от потери, от отсутствия, потери моей маленькой белой обезьянки (так я его называл). Он всегда во все влезал. Я открывал ящик с инструментами, и он тут же забирался туда. Где он теперь? Я снова поставил банки с кошачьей едой на подоконник в надежде, что он придет и собьет их. И последние две ночи не выключал свет на крыльце.

Помню, как впервые увидел Эда. Джеймс показал под заднее крыльцо: "Там маленький белый котенок". Он пытался схватить котенка и принести его в дом, но тот запищал и плюхнулся в пруд. Потом, когда я кормил трех котят, Эд вел себя послушно; мурлыкал у меня на руках, а я его гладил. Когда мы переехали из Каменного Дома, Джеймс и Айра взяли Эда к себе в квартиру на Луизиана-стрит. Он вырос совсем домашним, никаких контактов с улицей. Потом он переехал ко мне. Они плохо ладили с Руски, и мы думали отдать Эда Филу Нейингу или кому-нибудь еще. Я очень не хотел с ним расставаться, надеялся, что он приживется и подружится с Руски. Он страдал, что рядом не было кошек. Он вылизывал мордочку Руски.

Пустая миска Эда… Он всегда ел из маленькой миски в прихожей. Маленькая белая мисочка Эда с зеленой каемкой, кусочки засохшей еды пристали по краям, она по-прежнему стоит на полке в прихожей.

Древние египтяне скорбели о кошке и в знак траура сбривали брови. А почему потеря кошки не может быть такой же горькой и душераздирающей, как любая другая? Маленькие смерти — самые печальные. Печальные, как смерть обезьянки.

Тоби Тайлер[24] обнимает умирающую обезьянку.

Старый фермер стоит перед недостроенной стеной.

Гравюры в старых книгах.

Книги рассыпаются в пыль.

9 августа 1984, четверг. Мои отношения с кошками спасли меня от смертельного, всепоглощающего безразличия. Когда амбарный кот находит покровителя, который возведет его в степень домашнего кота, он пытается расположить его единственным известным ему способом: мурлыча, прижимаясь, потираясь и разваливаясь на спине, чтобы привлечь внимание. Теперь я нахожу это невероятно трогательным, и удивляюсь, как раньше мог чувствовать раздражение. Все отношения основаны на обмене, и у любой услуги есть своя цена. Когда кот уверен в своем положении, как сейчас Руски, он становится менее назойливым, это естественно.

Я помню белого кота в Танжере, дом 4 по улице Ларачи, первого кота, оказавшегося в доме… он исчез. И прекрасного белого кота на красной глинобитной стене на закате, смотрящего сверху на Марракеш. И белого кота в Алжире, через реку от Нового Орлеана. Я помню слабое жалобное мяяяу в сумерках. Кот был очень болен, он лежал под столом на кухне. Умер той ночью.

На следующее утро за завтраком (яйца правильно сварены?), когда я сунул ногу под стол, кот был твердый и холодный. И я произнес по буквам для Джоан, чтобы не травмировать детей: "Белый кот У-М-Е-Р". А Джули безучастно взглянула на мертвого кота и сказала: "Уберите его отсюда, он воняет".

Анекдот для читателей «Нью-Йоркера». Теперь уже не кажется смешным… худая бродячая кошка выброшена вместе с мусором. Белый кот в Мехико: я наотмашь ударил его книгой. Я вижу, как он бежит через комнату, прячется под жалким хромоногим стулом. Чувствую, как у него звенит в ушах от удара. Я в буквальном смысле причинил боль самому себе и не знал этого.

Потом сон: ребенок показывает мне кровоточащий палец, а я негодующе вопрошаю, кто это сделал. Ребенок заводит меня в темную комнату и указывает окровавленным пальцем на меня, и я просыпаюсь с криком: "Нет! Нет! Нет!"

Не думаю, что кто-то способен написать совершенно честную автобиографию. И никто, я уверен, не будет в силах прочесть ее: "Мое прошлое было потоком зла".

Контакты с животными могут изменить то, что Кастанеда называл "точками сборки". Как материнская любовь. Она была опошлена Голливудом. Энди Харди[25] становится на колени перед материнской постелью. Что в этом дурного? Порядочный американский парень молится о своей матери. Что в этом дурного?

— Я скажу, что в этом дурного, Би Джей. Это — говно. Эта протухшая сентиментальная дрянь и разрушает всю правду.

Вот самка морского котика на плавучей льдине со своим детенышем. Ветер тридцать миль в час, тридцать градусов ниже нуля. Посмотри в ее глаза, узкие, желтые, яростные, безумные, печальные и безнадежные. Последняя черта под проклятой планетой. Она не может лгать сама себе, не может напялить на себя патетичные тряпки самовозвеличивания. Вот она здесь, на льдине со своим детенышем. Она поворачивает свою пятисотфунтовую тушу, выставляет соски. Вот детеныш с боком, разодранным одним из самцов. Возможно, у него ничего не получится. Им всем надо плыть в Данию, еще полторы тысячи миль. Зачем? Котики не знают зачем. Им надо добраться до Дании. Им всем надо добраться до Дании.

Кто-то сказал, что кошки — животные, более всего отстоящие от человеческой модели. Это зависит от того, про какую часть человечества вы говорите и, конечно, про каких кошек. Я нахожу, что порой кошки бывают потрясающе человечны.

В 1963-м мы с Иэном Соммервилем переехали в дом номере 4 по улице Ларачи в Танжере. Несколько кошек собрались у входной двери, шмыгая туда-сюда, но опасаясь подойти поближе. Один белый кот сделал шаг вперед. Я протянул руку. Кот выгнул спину, стал тереться и мурлыкать под моей рукой, как делают все кошки с тех пор, как первую из них приручили.

Остальные зарычали и протестующе заскулили: "Чертов выскочка!"

Август 1984. Джеймс был в городе на углу Седьмой и Массачусетс, и услышал, как мяукает кот, очень громко, словно от боли. Он пошел посмотреть, что случилось, и прямо ему в руки прыгнул маленький черный котенок. Он принес его в дом, я начал открывать банку кошачьих консервов, а зверек прыгнул на буфет и накинулся на банку. Он съел всё, раздулся, нагадил полный поднос, а потом еще и на коврик. Я назвал его Флетч. Он весь сверкает, блестит и очаровывает, обжора, излучающий невинность и красоту. Флетч, маленький черный подкидыш, изысканный нежный зверек с блестящей черной шерсткой, гладкой черной головкой, как у выдры, гибкий и изогнутый, с зелеными глазами.

После двух дней, проведенных в доме, он прыгнул мне на кровать и прикорнул рядом, мурлыча и протягивая лапы к моему лицу. Котик шести месяцев от роду с белыми брызгами на грудке и животе.

Я не выпускал Флетча из дома пять дней, чтобы он не убежал, а когда мы выпустили его, он тут же залез на высокое дерево. Сцена напоминала "Карнавальную ночь" Руссо… луна в дымке, подростки, уплетающие сахарную вату, гирлянды фонарей над дорожкой, порывы цирковой музыки, и Флетч, забравшийся на сорок футов и не желающий спускаться. Позвонить пожарным? Потом Руски забрался на дерево и спустил Флетча.

Через год сын Руски от Пеструшки Джейн застрял на том же дереве. Темнеет. Я свечу на него фонариком, но он не хочет спускаться, так что я зову Уэйна Пропста, и тот приносит лестницу. Я выхожу, освещаю дерево и замечаю красный ошейник Флетча. И Флетч помогает котенку спуститься.

Я бы дал Флетчу четыре звездочки по шкале красоты. Так бывает и с другими качествами: красотой называют то, что вовсе ей не является. Большинство людей совсем не красивы, а если все-таки красивы, то быстро теряют красоту… Элегантность, грация, нежность, обаяние и отсутствие самоуверенности: существо, знающее, что оно красиво, красоту теряет… Миниатюрность: леопард слишком большой и слишком опасный, чтобы быть красивым… Невинность и доверчивость. Помню, сорок лет назад на поле конопли в Восточном Техасе я разглядывал растение и вдруг заметил крошку скунса. Я подошел, погладил его, и он посмотрел на меня с полнейшим доверием.

Одно из самых красивых существ на свете — песчаная лисица. Она с трудом одолеет мышку. Она может обкакаться от страха при виде суслика. Питается, в основном, яйцами, прокрадываясь в курятник крошечной серой тенью… БРЫЫЫСЬ! Слишком поздно. Она уже слопала яйцо и смылась. Самые смелые настигают неоперившихся птенцов. Проворная и скрытная, она подбирается к гнезду с червяком в зубах, а птенцы думают, что это мама пришла их покормить и разевают желтые рты. Она вгрызается в горло, жадно высасывает кровь, раздирая плоть, глаза сверкают от радости, кровь на маленькой черной мордочке и белых острых зубках — словно жадный школьник впивается в конфету. На редкость отвратительно. Защищенный красотой и невинностью, он рыгает, выплевывая клубничный соус на рубашку директора.

"Ой, простите, я ужасно извиняюсь. Я больше не буду. Позвольте я почищу вас, сэр". Он выбегает и возвращается со шваброй. Разбрызгивая грязную воду, тычет мокрой шваброй в директора. "Сейчас вы будете чистый и опрятный, шеф". Он заливает ошеломленного директора грязной водой. "Ну и пакость вы тут развели, если мне позволено это сказать, сэр. Почему, господи прости, тут эта грязь попала в вашу тарелку, приятель". Он бьет директора по лицу, сбивая его со стула.

Ненавидевший кошек англичанин из высшего общества признался мне, что натренировал пса перекусывать кошке хребет с одного раза. Я помню, на вечеринке он заметил кошку и пробурчал сквозь наползающие друг на друга желтые лошадиные зубы: "Паршивая вонючая маленькая тварь!" В то время я был впечатлен его классом и ничего не знал о кошках. Теперь бы я поднялся со стула и сказал: "Проштите, штарина, если я удалюсь, а то рядом со мной большая вонючая тварь!"

Пользуюсь случаем, чтобы осудить и разоблачить злобную английскую практику псовой охоты. Поганые охотники смотрят, как красивую нежную лисицу разрывают на куски их вонючие собаки. Воодушевленные этим грубым зрелищем, они уползают в усадьбу, чтобы напиться еще больше и выглядеть не лучше, чем их мерзкие, угодливые, пожирающие отбросы, теребящие падаль, убивающие младенцев звери.

Предупреждение всем молодым парам, ожидающим благословенного события: Избавьтесь от вашей собаки.

— Что? Наш Пушок причинил вред ребенку? Да это просто вздор!

Долго может прожить ваш ребенок, мамаша… нежно укачивающая младенца и воркующая, но рано или поздно Пушок, одержимый ревностью, прыгнет на него, вцепится в череп и загрызет.

Собаки — единственные животные, помимо человека, обладающие чувством добра и зла. Так что Пушок знает, что ожидать, когда его, скулящего, вытащат из-под кровати, где он затаился. Он осознаёт все последствия своего поступка. Ни одно другое животное не заметило бы логической связи. Собаки — единственные лицемерные звери.

Нечаянно пнул Флетча, спавшего у входа в мою комнату. Он побежал. Я поймал его, положил на кровать, и вот он уже замурлыкал, потом уснул, развалившись. Его мордочка напоминает и летучую мышь, и кошку, и обезьянку… гладкая блестящая головка, пушистые ушки, как у летучей мыши. Черная мордочка с длинными выразительными губами, как у печальной обезьянки. Легко вообразить Летучего Кота, черные кожаные крылья блестят, острые зубки, горящие зеленые глаза. Все его существо излучает чистую, дикую сладость, он перелетает в ночных лесах, издавая отрывистые мелодичные крики, загадочные послания. Доверчивое существо, окруженное аурой гибели и печали. Множество раз за века им пренебрегали, бросали умирать в холодных городских аллеях, на раскаленных от зноя пустырях, на свалках, в крапиве, на рассыпающихся глинобитных стенах. Много раз он тщетно взывал о помощи.

Мурлыча во сне, Флетч тянется к моим рукам черными лапками, когти выпущены, нежное прикосновение, убеждающее его, что я здесь, рядом, пока он спит. Наверняка я ему снюсь. Говорят, кошки не различают цвета: зернистый черно-белый, мерцающий серебром фильм, полный разрывов: я выхожу из комнаты, возвращаюсь, выхожу, беру его на руки, выпускаю. Кто способен причинить вред этому существу? Натаскай своего пса, чтобы он убил его! Ненависть к кошкам — признак уродливой, глупой, грубой, изуверской души. С этим Уродливым Духом не может быть компромиссов.

Я восхищаюсь африканской лисицей, существом столь нежным и робким, что она умрет от страха, если к ней прикоснется рука человека. Красная лисица, серебряная лисица, длинноухая африканская лисица… красивейшие звери. Дикие волки и койоты вполне приемлемы. Что же за чудовищная ошибка произошла с домашней собакой? Человек создал собаку по своему собственному худшему образцу — уверенной в своей праведности, как толпа линчевателей, угодливой и порочной, наполненной худшими копрофагическими извращениями… и какое еще животное пытается совокупиться с вашей ногой? Собачье племя завоевывает наше внимание потоком надуманной и лживой сентиментальности. Главный скорбящий по Старому Пастырю. Три дня ушло на то, чтобы найти старого пердуна, и за это время собака сожрала его лицо. Смотрит с говноедской усмешкой и катается в падали.

Я не ненавижу собак. Я ненавижу то, что человек сделал из своего лучшего друга. Рычание пантеры, разумеется, намного опаснее собачьего, но не так уродливо. Ярость кошки прекрасна, пылает чистейшим кошачьим огнем, шерсть становится дыбом, пуская синие искры, глаза сверкают и плюются. Но рычание собаки уродливо — этот звук пристал бы плебею, избивающему пакистанцев, быдлу-линчевателю… рычание того, кто вешает наклейку "Убей пидора во имя Христа", самодовольное рычание. Услышав этот рык, ты смотришь на нечто безликое. Ярость пса не его собственная. Она продиктована тем, кто его тренировал. А ярость толпы линчевателей направляют кукловоды.

4 октября 1984. Уродливая, бессмысленная истерическая ненависть очень пугает в людях или в животных. Мой сон наполнен архетипической сворой собак… Я в овальном тупике в конце длинного мягкого туннеля. В дальнем конце помещения сильное магнитное притяжение. Подойдешь слишком близко, и тебя засосет в матку. Я отхожу как раз вовремя. Аллен Гинзберг рядом со мной произносит мантру: "Закрывая дверь во влагалищный ад, не стремись вернуться назад". Потом доносится лай, приглушенный стенами туннеля, но вполне отчетливый: "СОБАКИ! СОБАКИ! СОБАКИ!" Все ближе рычащая, слюнявая свора церберов. Так что Аллен использует старый индийский трюк, чтобы создать веревочную лестницу, но она недостаточно высока, и я просыпаюсь, отбрасывая псов, пытающихся сбить меня с ног.

Погладить кошку можно, когда она ест. Это совсем не время гладить собаку. Хорошо гладить спящую кошку. Она мурлычет и вытягивается во сне. Спящую собаку лучше не трогать. Помню, на поэтическом фестивале в Риме мы с Джоном Джиорно[26] спускались к завтраку. Большой пес спал на лестничной площадке.

"Какой дружелюбный песик", — сказал Джон, наклонился погладить зверя, а тот зловеще зарычал и оскалил желтые зубы.

12 сентября 1984. Иногда Флетч кусает меня в раздражении, когда я отрываю его от игры. Не так сильно, чтобы было больно, просто раздраженно по-детски цапает… "Оставь меня в покое! Я хочу играть!" Несколько минут назад он догадался, что я собираюсь выставить его за дверь, и тут же забрался под низкий столик, откуда я не могу его достать. Такая детская реакция.

Я говорил, что кошки играют роль Близких, духовных компаньонов. "Конечно, они моя компания". Близкие старого писателя — это его воспоминания, сцены и персонажи из его прошлого, реальные или вымышленные. Психоаналитик сказал бы, что я просто проецирую эти фантазии на моих котов. Да, ясно и вполне буквально кошки служат чувствительными экранами, когда заняты в подходящих ролях. Роли могут меняться, и одна кошка может играть разные роли: моей матери, моей жены Джоан, Джейн Боулз,[27] моего сына Билли,[28] моего отца, Кики и прочих дружков, Дентона Уелча,[29] повлиявшего на меня больше, чем какой-либо иной писатель, хотя мы никогда не встречались. Возможно, кошки — моя последняя связь с вымирающими разновидностями.

А Пеструшка Джейн очень подходит на роль Джейн Боулз… такая нежная, рафинированная, необычная. (В пляжном ресторане в Танжере уродливый, грязный мальчишка подтолкнул ее локтем, протянул замурзанную ручонку. "О, нет, — сказала она, — я люблю только пожилых мужчин"). У этой кошки настоящий класс, и ей так подходит черно-белая шерстка. Я видел, как Джейн родилась. Она первой стала лакать молоко и первой есть твердую пищу. И последней начала мурлыкать. (Первым был Вимпи). Она казалась какой-то сонной, медленно росла. Теперь она мурлычет и трется об меня очень нежно… как леди. Джейн все делает, как леди.

Джоан не любила, когда ее фотографировали. Она всегда отказывалась участвовать в групповых снимках. Как и мама, она была ускользающей, эфемерной.

Последние четыре года жизни мама провела в доме для престарелых «Четейнс» в Сент-Луисе. "Иногда она узнает меня. Иногда нет", — докладывал мой брат Морт. За эти четыре года я ни разу ее не навестил. Посылал открытки иногда. За полгода до ее смерти я отправил открытку на "материнский день". Там было ужасное, сентиментальное стихотворение. Помню, я испытывал "смутное чувство вины".

Кошачья книга — аллегория, в которой прошлое писателя предстает перед ним кошачьей шарадой. Не то чтобы кошки — это марионетки. Вовсе нет. Они живые, дышащие существа, а контактировать с другим существом всегда печально, потому что ты видишь ограниченность, боль, страх и смерть в конце. Это и есть контакт. Это то, что я чувствую, когда прикасаюсь к кошке и замечаю, что по лицу у меня текут слезы.

Флетч, негодник, мальчишка, обдирающий когти о мебель. Только что вскочил на стол, за которым я читал. Затем, раздраженный дымом из пепельницы, прыгнул на стул, на который я бросил пальто, и перевернул его. Это было вполне обдуманно. Милый чертенок. И столь печальный в своей ограниченности, зависимости, патетичных театральных ужимках.

Только подумать, что кто-то бы посмел дурно с ним обращаться! С ним столько раз дурно обращались в течение многих веков, с моим маленьким черным Флетчем со сверкающей шерсткой и янтарными глазами. Как он внезапно врывается в комнату, где я лежу лениво, не желая блуждать по бесконечным соляным копям "Западных земель".[30] Прыгает мне на грудь, засыпает рядом со мной, тянет лапки к лицу. Порой в его глазах заметен лишь черный зрачок, такой же уверенный, как восклицание "Осторожно!", как конь с прижатыми ушами. Тогда он начинает кусаться и царапаться.

Джинджер играет роль Пантапон Роуз, старой бандерши в борделе на Вестминстер-стрит в Сент-Луисе. Она затаскивала меня в занавешенный альков на выходе, чтобы я не столкнулся с кем-нибудь из вошедших друзей отца. Крепкая, практичная женщина из фермерской семьи в Озарке. Джинджер была подругой Руски, не отходила от него ни на шаг. Так что я стал кормить ее в надежде, что она уйдет. Как это по-американски: "Кто это там у дверей? Дай ей немного денег. Пусть уходит". Разумеется, никуда она не ушла. Вместо этого принесла на заднее крыльцо четырех пестрых котят, точные ее копии. Сомневаюсь, что Руски был в этом замешан. Моя приятельница Патриция Марвин сумела раздать их всех без всякого труда — одно из преимуществ жизни в маленьком городе. Знакомишься с дружелюбными, готовыми помочь людьми.

Я долго не пускал Джинджер в дом, но тут похолодало до минус пятнадцати, а когда опустилось за двадцать, я впустил ее, в ужасе от мысли, что найду на крыльце окоченевший труп. Руски носа на улицу не высовывал. Она снова забеременела следующей зимой и родила котят в доме, я приготовил ей корзинку. И, конечно, она осталась выкармливать котят. Когда им исполнилось десять недель, я отдал двоих. А Джинджер продолжала искать их, носясь из комнаты в комнату, заглядывая под кровать, под диван. И я решил, что не смогу вынести это еще раз. Джинджер проходила через это веками.

Я часто играл с Эдом, котом-альбиносом, "А вот сейчас я поймаю моего маленького Эда!" — кричал я, а он прятался под кровать, под диван, бежал в прихожую. Такие игры любят дети, хихикают, убегают. "Не поймаешь!" Пеструшка Джейн любит эту игру. Я часто играл так с Билли в Алжире: "Где мой Вилли?" Во сне я оказываюсь в доме 4664 по Першинг-авеню, где я родился. На втором этаже, у входа в мою старую спальню, меня поджидает белокурый ребенок.

— Ты — Билли? — спрашиваю я.

— Я кто угодно для тех, кто меня любит, — отвечает он.

Вимпи, бело-рыжий кот, сидит на стуле у кровати. Если я закрываю дверь в свою комнату, он начинает пищать и царапать дверь. Он не голоден. Просто хочет быть рядом со мной или рядом с кем-то, кто его любит. Билли любил это делать в доме на Вагнер-стрит в Алжире. Он пищал под дверью, пока я не открывал ее. И дом был похож на этот, простой, длинный и узкий.

Я ловлю ясные отражения Кики в Руски. Я чувствовал Кики, когда брал Руски на руки, а он сопротивлялся… "Dejeme, Уильям! Tu estas loco".[31] И тот момент, когда я отшлепал его… обиженная мордочка, опущенные глаза… он исчез. Конечно, я знал, где он, и принес его обратно в дом… "Этот тощий бродячий кот был мною, мииистер".

Кики бросил меня и уехал в Мадрид. У него был повод. Бесконечные наркотики целый день. Его зарезал в номере гостиницы ревнивый любовник, заставший его с девкой.

Кики в Танжере, Анжело в Мехико… и еще кто-то, кого я не могу назвать, потому что он так близок мне. Иногда он здесь, в моем лице и теле, реальней не бывает, и он повторяет "ЭТО Я, БИЛЛ… ЭТО Я", снова и снова. Также бывает с Руски, когда он пищит и тянется лапами к моему лицу. Он не такой назойливый, как прежде. Иногда он отбегает от моей руки… "Ты позоришь меня, Уильям. Я не nino[32]". Это бывает жутковато.

Моя первая русская голубая кошка появилась с танжерской улицы, я нашел ее в саду виллы Мунирия, где остановился в 1957-м. Это был красавец-котик со сверкающей серо-голубой шерсткой, словно очень дорогой мех, и с зелеными глазами. Хотя он был уже взрослый, он очень быстро ко мне привязался и часто проводил ночи в моей комнате, выходившей в сад. Он ловил кусочки мяса передними лапами, как обезьянка. Вылитый Руски.

Вимпи порой напоминает моего сына Билли и моего бедного отца. Десять утра в доме на Прайс-роуд. Я спускаюсь в кладовку за молоком и пирожками в надежде, что не встречу отца. Переживания делают меня угрюмым и раздражительным. «Гей» не было привычным словом в те времена.

Он там.

— Привет, Билл.

Страстный призыв и боль в его глазах.

— Привет.

Лишь холодная ненависть. Если бы только… Слишком поздно. Прочь из Каменных Садов.

Еще одно воспоминание: месяца за два до моего отъезда из Каменного Дома. Сидя на стуле у камина с белым котом на коленях, я внезапно почувствовал прилив ненависти и гнева. Я вовсе не уверен, что надо снова снимать дом. Нет денег! Маленькая квартира была бы лучше. Баки с мусором… невыносимо! Я чувствую отсюда их вонь. Сбежал ли белый кот в тот момент, когда вспыхнул этот гнев? Люди и животные могут уйти духовно до того, как ушли физически. Если бы только белый кот был сейчас рядом, прыгнул на стол и царапнул пишущую машинку.

Запись от начала апреля 1985. Флетч ходит с побитым видом, поджав хвост. Грустно скитается по комнате, отбегает от меня, уходит в подвал. Жалобные крики. Крик полусформировавшегося мутанта… увядающая надежда… крик этой умирающей надежды. Теперь Руски плачет в подвале. Как только я подхожу к нему, он плача, убегает. Мутант, который так и не воплотился, единственный из своего рода, маленький потерянный голос совсем ослаб.

Спускаюсь в подвал в поисках Руски. Ничего и никого, только зловоние смерти, влажный застоявшийся воздух, шкаф с оружием, пыльные мишени.

Ядерная зима… воющий ветер и снег. Старик в лачуге, возведенной из руин его дома, ежится под рваными одеялами, дырявыми пледами и грязными мешками с его кошками.

2 апреля 1985. Руски сидит на столе под северным окном. Я глажу его. Он пищит, прижимается ко мне и засыпает. Я чувствую его печальный, потерянный голос в своем горле, шевелящийся, больной. Когда ощущаешь такую скорбь, слезы струятся по твоему лицу, это всегда предзнаменование, предупреждение — впереди опасность.

1 мая 1985. Чувство глубокой печали — это всегда предупреждение, к которому надо прислушаться. Оно может предварять события, которые произойдут через недели, месяцы, даже годы. На этот раз прошел точно один месяц.

Вчера я дошел до дома на Девятнадцатой улице, депрессия и боль тормозили каждый шаг. Утром Руски не было дома.

Утро среды, 1 мая. Я получил от Руски отчаянный призыв о помощи, грустный, испуганный голос, который я впервые услышал месяц назад.

СОС СОС СОС.

И я знаю, где он. Я звоню в Общество Гуманности.

— Нет. У нас нет кошки, которую вы описали.

— Вы уверены?

— Подождите, я еще раз проверю… — (Крики испуганных животных).

— Ну да, у нас есть кошка, которую вы описываете.

— Сейчас приеду.

— Ну, сначала вам нужно заехать к городскому чиновнику с сертификатом о прививке против бешенства и заплатить десять долларов за то, что вы забираете кошку.

Все завершено за час с помощью Дэвида Оули. Мы приезжаем в приют. Это — лагерь смерти, полный горьких, отчаянных криков пропавших кошек, ждущих, когда их усыпят.

— Есть у нас тут один испуганный кот! — девушка проводит меня в «отстойник», как это тут называется. Застывший от страха, Руски сжимается на железной полке рядом с другой перепуганной кошкой. Девушка отпирает дверь. Я вхожу и ласково сажаю моего кота в коробку.

Нам приходится пятнадцать минут ждать дежурного офицера, прежде чем кота позволяют выпустить. Его нет на месте, когда я возвращаюсь с Руски в коробке. Молодой, белобрысый полицейский наглец, тощий, с хлипкими усиками. Даже не полицейский, если быть точным. Я спрашиваю его об обстоятельствах ареста Руски. Он не знает. Его напарник осуществил захват. Напарник сегодня выходной. Полицейская хмурость наползает на его костлявое лицо.

— Это незаконно разрешать вашей кошке свободно гулять. Кошки и собаки должны находиться в помещении хозяина и всегда в пределах словесной досягаемости. Таков закон". (Закон, привычно нарушаемый в Лоуренсе любым человеком, у которого есть двор).

После семидесяти двух часов, проведенных в отстойнике, животных предлагают желающим. Животные знают. Животные всегда понимают смерть, когда видят ее. Выстави-ка лучшую лапу вперед. Это твой последний шанс, Котик.

Какой шанс был бы у Руски, взрослого, некастрированного кота, охваченного страхом? Просто испуганный кот.

— О, папа, я хочу этого! — мальчик указывает на Руски.

— Ну, мы бы не советовали… он не очень дружелюбный.

— Пожалуй, этого не будем, Панки.

Руски отчаянно мяукает им вслед.

Не могу согласиться, что кошке оказывают услугу, убивая ее… простите… я хотел сказать «усыпляя». Поищите простую альтернативу в отсталых странах, где нет Обществ Гуманности. В Танжере бродячие кошки предоставлены самим себе. Помню старую эксцентричную английскую даму в Танжере. Каждое утро она ходила на рыбный рынок, покупала мешок дешевой рыбы и обходила пустыри и другие места, где было много бродячих кошек. Я видел, как кошек тридцать собиралось, стоило ей появиться.

Да, почему бы и нет? Деньги, которые сейчас тратятся на заключение в клетки и убийство кошек, можно было бы потратить на настоящие приюты с раздачей пищи. Конечно, коты должны быть при этом кастрированы и привиты от бешенства.

Той ночью, впервые за три года, Руски прыгнул на мою кровать, мурлыча и ласкаясь, потерся об меня и уснул, благодаря за спасение.

На следующий день я позвонил в службу контроля за животными.

— Моего кота поймали и доставили в приют, и я хочу знать, при каких обстоятельствах это произошло.

— Обстоятельства таковы, что незаконно оставлять кота без присмотра.

— Нет, я имею в виду, каким образом это произошло?

Судя по всему, его поймали в ловушку на углу Девятнадцатой и Баркер, примерно в двухстах ярдах от моего участка. Возможно, его продержали в коробке-ловушке всю ночь. Неудивительно, что он был так перепуган.

Тогда я ничего не знал об этих ловушках. Не знал, что кошек могут забирать. Ближе. Еще ближе. Представить, вдруг я оказался бы в отъезде. Представить… Не хочу. Очень больно. Теперь все мои кошки носят ярлычок о прививке против бешенства.

Крик Руски, который я услышал внутри, был не просто сигналом бедствия. Это был печальный, жалобный голос пропащих душ, скорбь, приходящая, когда осознаешь, что ты — последний из своего рода. У такой скорби нет свидетелей. Свидетелей не осталось. Должно быть, это много раз случалось в прошлом. Случается и теперь. Виды в опасности. Не только те, которые существуют или существовали когда-то и вымерли, но все создания, которые могли бы существовать.

Надежда. Шанс. Шанс потерян. Надежда умирает. Крик, преследующий единственного, кто способен его услышать, но находящегося слишком далеко, чтобы слышать, болезненная, мучительная печаль. Это скорбь без свидетелей. "Ты последний. Последний человек кричит". Это древний крик. Немногие способны его услышать. Крик, причиняющий сильную боль. Был шанс, что свершится чудо. Шанс потерян. Неверный поворот. Неверное время. Слишком рано. Слишком поздно. Пробудить выдохшуюся магию — рисковать ужасной ценой поражения. Знать, что шанс потерян, потому что ты проиграл. Эта скорбь способна убить.

Жизнь, какая уж есть, продолжается. «Диллонз» по-прежнему открыт с семи утра до полуночи, семь дней в неделю.

Я — кошка, гуляющая сама по себе. Для меня все супермаркеты одинаковы.

Я пью свежевыжатый апельсиновый сок от «Диллонза» и ем деревенские яйца из чашечки, которую купил в Амстердаме. Вимпи крутится, трется о мои ноги, мурлычет: Я люблю тебя Я люблю тебя Я люблю тебя. Он любит меня.

Мяяяяяууу. Привет, Билл.

Расстоянием оттуда досюда измеряется то, чему я научился от кошек.

Старая дама кормит кошек на участке французского консульства напротив "Кафе де Франс". Кошка мчится вперед, ловит рыбку в воздухе. Моя первая русская голубая ловила мясо лапами. Не помню, что с ней случилось.

Все вы, любители кошек, помните, что миллионы кошек, мяукающих в комнатах всего мира, возлагают на вас надежды, верят в вас; так маленькая кошечка в Каменном доме положила голову мне на ладонь, так Пеструшка Джейн прятала своих детей мне в сумку, так Флетч прыгал на руки Джеймсу, а Руски бежал мне навстречу, охваченный радостью.

Дымчатый кот в Танжере ловит кусочки мяса передними лапами, как обезьянка… моя белая маленькая обезьянка. Белый кот идет ко мне, неуверенный, полный надежды.

Мы — коты внутри. Мы коты, которые не могут гулять сами по себе, и у нас есть только одно пристанище.

ПРИЗРАЧНЫЙ ШАНС

I

Капитан Миссьон вскинул на плечо дробовик, заткнул за пояс саблю в ножнах. Подхватив свои вещи, он пошел по поселку, останавливаясь поговорить с жителями.

Они нашли отличную красную глину для кирпичей и теперь возводили двухэтажные дома с балконами на массивных деревянных колоннах. Здания стояли в ряд, столовые и кухни на первом этаже, спальни и гардеробные наверху. Балконы были соединены, поселенцы спали там в гамаках и койках. Постройки вытянулись на берегу моря, ступени вели к бухте, где стояли на привязи лодки.

Слово, которым на местном языке называли лемуров, имело и другое значение: «призрак». Убивать призраков было табу, и Миссьон ввел Правило, запрещающее убивать их под угрозой изгнания из поселка. Если какое-то преступление и заслуживало смертной казни, тоже запрещенной Правилами, так именно это.

Он искал разновидности лемуров, которые местный информатор описал как очень большие — с теленка или маленькую корову.

— Где большие призраки?

Абориген указал куда-то вглубь острова:

— Остерегайся злой Ящерицы-Меняющей-Цвет. Околдует тебя, и ты тоже сменишь цвет. Тоже почернеешь от злости, позеленеешь от страха, покраснеешь от похоти…

— И что ж в этом плохого?

— Через год ты умрешь. Цвета сожрут твою кожу и плоть.

— Ты говорил о большом призраке. Больше козла… Где их можно найти?

— Когда услышишь Чебахаку, Человека-В-Деревьях, значит там Большого нет. Она не бывает там, где шум.

— Она?

— Она. Он. Для Большого Призрака это одно и то же.

— Так. Значит, он там, где нет Человека-В-Деревьях?

— Нет. Он там, когда Человек-В-Деревьях молчит.

Такое бывало на рассвете и закате.

Миссьон шел вглубь острова по крутой тропинке, поднимавшейся на пятьсот футов над уровнем моря. Он остановился, опершись на посох, оглянулся. От восхождения его дыхание не сбилось, лицо не вспотело. Он видел поселок, свежеиспеченные красные кирпичи и соломенные крыши, уже лишенные признаков времени, словно домики сказочной страны. Он мог разглядеть тени под причалом, снующих рыбок, чистую голубую воду залива, скалы и листву; всё плыло в прозрачной, не обрамленной картине.

Тишина обрушилась, как покров, рассыпающийся в пыль, в ту самую секунду, когда он пошевелился. Тотчас кошачья лапа ветра протянулась через залив и вверх, вздымая папоротники и листья, плеснула ему в лицо дыхание Паники. Лапки маленького призрака покрыли мурашками его хребет, подняли волоски на затылке, там, где центр смерти вспыхивает поспешно, когда человек отправляется в мир иной.

Капитан Миссьон не боялся Паники — внезапного, невыносимого ощущения, что всё вокруг живо. Он сам был посланцем Паники, знания, которого человек боится больше всего: правды о его происхождении. Она так близко. Просто смахни слова и смотри.

Он пробирался сквозь гигантские папоротники и вьющиеся растения в зеленой тени, не пользуясь саблей, остановился на краю поляны. Плененное мгновение, и вот куст, камень, бревно дрогнули, появилась стая кольцехвостых кошачьих лемуров; они горделиво прохаживались взад-вперед, красуясь друг перед другом, завитки хвостов над головой. Потом фьють — исчезли, забирая с собой пространство, которое только что заполняли. Издалека донеслись крики лемура-сифаки, которого местные называли Чебахакой, Человеком-В-Деревьях.

Ловко поймав кузнечика, Миссьон присел у мшистого бревна. Крошечная головка с круглыми глазами и длинными дрожащими ушками уставилась на него беспокойно. Он отпустил кузнечика, и маленький мышиный лемур тут же набросился на насекомое, восторженно пища и чирикая, сжимая его лапками, поклевывая крошечными острыми зубками.

Миссьон пошел на звук, становившийся всё громче. Теперь Чебахаки видели его и издавали согласные вопли, разрывающие барабанные перепонки. Крик прекратился с такой внезапной силой, что Миссьона отбросило на землю. Несколько минут он лежал в полуобмороке, наблюдая, как серые тени, качаясь, исчезают в листве.

Медленно он поднялся, оперся на посох. Перед ним высилась древняя каменная постройка, оплетенная лианами, зеленая ото мха. Он прошел под аркой, каменные плиты под ногами. Огромная змея, переливаясь яркой зеленью, сползла по ступеням, ведущим в подземелье. Он осторожно начал спускаться. В дальнем конце залы открывалась арка, впускавшая дневной свет, и Миссьон смог разглядеть каменные стены и потолок.

В углу второй комнаты стояло животное, похожее на маленькую гориллу или шимпанзе. Это удивило его, ведь ему говорили, что на острове нет настоящих обезьян. Существо стояло совершенно неподвижно: черное, оно, казалось, было соткано из самой тьмы. Тут он заметил, что справа у стены лежит еще одно существо, светло-розовое, похожее на свинью.

Затем прямо перед собой он увидел другого зверька; сперва ему показалось, что это маленький олень. Зверек подошел к его протянутой руке, и Миссьон заметил, что рогов у него нет. Вытянутая мордочка, острые зубы, наточенные, словно маленькие сабли. Длинные тонкие лапы с пальцами, похожими на канаты. Большие, выгнутые вперед уши, глаза цвета прозрачного янтаря, в которых сверкающим драгоценным камнем плавал зрачок, меняя цвет: обсидиан, изумруд, рубин, опал, аметист, брильянт.

Медленно зверек поднял лапу и коснулся его лица, пробуждая воспоминания о древнем предательстве. Слезы потекли по щекам капитана, он погладил оленя по голове. Миссьон знал, что должен вернуться в поселок до наступления темноты. Для человека всегда существует то, что он должен сделать вовремя. Для призрака оленя времени не существовало.

Быстрее и быстрее вниз, разрывая одежду о камни и шипы, к закату он уже был в поселке. Он чувствовал, что опоздал, произошло что-то ужасное. Вокруг не было ни души. И тут он заметил Бредли Мартина, стоявшего над умиравшим лемуром.

Миссьон увидел, что пуля прошла навылет. Он почувствовал, как гнев вскипает жаркой красной волной, но ответной ярости в Мартине не было.

— За что? — выдохнул Миссьон.

— Спер у меня манго, — с издевкой буркнул Мартин.

Рука Миссьона потянулась к пистолету.

Мартин рассмеялся.

— Решили нарушить собственное Правило, капитан?

— Нет. Но хочу напомнить вам Правило Двадцать Три. Если две стороны пришли к разногласию, которое не может быть решено, тогда действует закон дуэли.

— Ладно, но у меня остается право отказаться от вашего вызова, что я и сделаю.

Мартин был не лучшим фехтовальщиком и скверным стрелком.

— Тогда вы должны покинуть Либертацию этой же ночью, до захода солнца. У вас остается не больше часа.

Ни слова не говоря, Мартин обернулся и двинулся к своему жилищу. Миссьон накрыл мертвого лемура брезентом, намереваясь отнести тело в джунгли и похоронить завтра утром.

В конторе Миссьона неожиданно охватила парализующая усталость. Он знал, что надо было догнать Мартина и разобраться с ним, но, как сказал Мартин, его собственные Правила… Он лег и сразу же провалился в глубокий сон. Ему снилось, что по всему поселку валяются мертвые лемуры, и на рассвете проснулся в слезах.

Миссьон вышел забрать мертвого лемура, но и зверек, и брезент исчезли. С ослепительной ясностью он понял, зачем Мартин застрелил лемура и что собирается делать: пойдет к аборигенам и скажет, что поселяне убивали лемуров, и что, когда он возразил, на него напали и ему чудом удалось спастись. Для аборигенов лемуры священны, и история могла закончиться кровавой расправой.

Миссьон горько укорял себя за то, что позволил Мартину уйти. Теперь нет смысла его искать. Все уже испорчено, и аборигены никогда не поверят объяснениям Миссьона.[33]

Биг Бен пробил час. В приглушенной, призрачной комнате собрались хранители будущего. Хранитель Книг Совета — Мектуб: да будет так. Они не хотят никаких перемен.

— Сначала триста человек, потом три тысячи, тридцать тысяч. Это может расползтись повсюду. Надо немедленно положить этому конец.

— Наш человек Мартин под угрозой. Вполне надежный.

Женщина чуть подалась вперед. Захватывающее сочетание непреходящих красоты и зла на лице; зло, останавливающее дыхание, как смертоносный газ. Председатель прикрыл лицо носовым платком.

Она говорила холодным, колким голосом, каждое слово — осколок обсидиана:

— Есть и более важная угроза. Я имею в виду нездоровое увлечение капитана Миссьона лемурами.

Это слово выскользнуло из ее рта, искаженного ненавистью.

Никаких отголосков инцидента с Мартином. Но Миссьон не ослабил мер предосторожности. Он чувствовал, что Мартин дожидается своего часа с холодным терпением рептилии — превосходный агент.

Он с самого начала недооценил Мартина, не обращал на него внимания. Мартин умел казаться непримечательным.[34] Даже его должность была неопределенной — что-то между старшиной и членом команды. Но, поскольку других претендентов на пост старшины не существовало, он как бы занял вакантное место. И не слишком высовывался. Когда его просили что-то сделать, он быстро и добросовестно выполнял задание. Но сам ничего не предлагал.

Поскольку Миссьону было не очень приятно общаться с Мартином, он давал ему все меньше и меньше работы. Миссьон был недоволен тем, что Мартин решил присоединиться к поселенцам, но возразить было нечего — Мартин делал свое дело и никого не доставал. В свободное время он просто сидел с пустым, как тарелка, взглядом. Крупный неряшливый человек с круглым бледным лицом и соломенными волосами. Глаза хмурые и холодные, как свинец.

Миссьон впервые по-настоящему разглядел Мартина, когда они столкнулись над умирающим лемуром. И то, что он увидел, разожгло в нем смертельную, неугасимую ненависть.

Он увидел в Мартине платного пособника всего того, что было ему отвратительно. Никакие уступки, никакой компромисс невозможен. Это война на уничтожение.

Миссьон курил опиум и гашиш и принимал наркотик, который индейцы в Южной Америке называют яхе. На этом огромном острове, полагал он, должен быть какой-то особый наркотик, раз здесь столько животных и растений, которых больше нигде не отыщешь. Наконец он узнал, что такой наркотик действительно существует: экстракт из паразитических грибов, росших только на особых колючих растениях в засушливых южных областях.

Наркотик назывался индри, что на местном диалекте означало "смотри туда". За пять золотых флоринов он купил у дружелюбного аборигена немного желто-зеленых кристаллов. Человек по имени Бабучи показал ему, сколько надо принимать, предупредив, что перебарщивать не следует.

— Многие принимали индри и ничего особенного не видели. Затем принимали еще и видели слишком много.

— Это дневной наркотик или ночной?

— Лучше всего на рассвете или в сумерках.

Миссьон прикинул: до заката оставался час — чтобы добраться до убежища в джунглях времени хватит.

— Когда он начинает действовать?

— Очень быстро.

Миссьон поспешно отправился в путь. Через полчаса он проглотил небольшую порцию кристаллов, запив их водой из кожаной фляги. Несколько минут спустя он почувствовал сбой зрения, словно глаза задвигались на разных стержнях, и впервые увидел Ящерицу-Меняющую-Цвет. Она была довольно большая, фута два в длину, и ее было непросто разглядеть, не только потому, что она принимала цвет окружающего, но и оттого, что она сидела совершенно неподвижно. Он подошел к ящерице поближе, она уставилась на него одним глазом, почернев от гнева. Очевидно, Ящерица-Меняющая-Цвет не любила, когда ее замечали. Ее цвета угасали — до нейтрального оранжево-желтого в коричневую крапинку. И вот уже на ветке сидит обыкновенная ящерица-гурка, словно вырезанная из коры. И подмигивает Миссьону золотым глазом.

Несмотря на необходимость быть бдительным, Миссьон проводил все больше времени в джунглях с лемурами. Древняя каменная постройка, которую он нашел, стала его жилищем. Строение было оплетено корнями огромного луковичного дерева, словно покоилось в гигантской руке. Открытую арку во второй комнате украшала гирлянда корней. Пол был вымощен плитами. Миссьон закрыл вход москитной сеткой и устроил на полу постель. Подметая пол, он с удивлением отметил, что насекомых очень мало, и они явно не ядовитые. Каменные ступени были вытерты, словно по ним ступало множество ног, возможно и не человеческих.

После первой встречи с крупными лемурами, он определил, где они обитают. Эти лемуры были слишком большие и тяжелые, в лесу они чувствовали себя неуютно и жили, в основном, там, где росли трава и кустарник, а лес становился реже, в миле от его лагеря. Идеальное пастбище, подумал Миссьон с беспокойством. Существа были доверчивыми, нежными, не боялись человека.

Миссьон торопился. Он хотел добраться до древней каменной постройки до наступления темноты, надеясь, что там будет его особый лемур. Он часто спал рядом с этим лемуром на подстилке и назвал существо Призраком.

Миссьон вошел, и Призрак приветствовал его радостным криком. Миссьон снял ботинки и развесил верхнюю одежду на деревянные крючки, вбитые в трещины в каменной стене. Единственным предметом мебели был прикрепленный к стене двуногий стол из грубо отесанных досок, с чернильницей, перьями и пергаментом. В углу расположились маленький бочонок с водой, кухонная утварь, топор, пила, молотки, мушкет. Порох и пули хранились в сундучке.

Миссьон сидел за деревянным столом рядом со своим фантомом, Призраком, обдумывая загадку каменной постройки. Кто мог ее возвести?

Кто?

Он изложил вопрос иероглифами… птичье перо… Он предпочитал перьевую ручку. Вода… чистая вода под пристанью. Книга… старая книга с картинками и золотым обрезом. "Призрачные лемуры Мадагаскара". Птичье перо… Чайка, ныряющая за мусором… кильватеры бесчисленных кораблей. Перо Великой Птицы, что жила здесь когда-то, и Священное Озеро в двух днях пешком к востоку, где Священному Крокодилу каждый год приносят в жертву тёлку. Миссьон размышлял, есть ли еще похожие каменные строения на острове…

Где?

Буханка хлеба… вода… кувшин… гусь, привязанный к шесту. Смотреть из одного конца острова в другой глазами Ящерицы-Меняющей-Цвет. Миссьон не знал, почему он испуган вопросами, кружащимися у него в голове, но это был приятный испуг.

Где?

Тростник… буханка хлеба… Птица кружит в небе. Женщина ощипывает птицу, достает буханку из печи. Разрыв между диким, безвременным, свободным и прирученным, привязанным ко времени, привязанным, точно гусь, вечно негодующий на свою привязь.

Строение, о котором Миссьон думал постоянно, могли воздвигнуть только в эпоху, когда Разрыв расширился до Бездны.

Понятие вопроса — это тростник и вода. Знак вопроса гаснет в тростнике и воде. Вопроса не существует.

Странные существа сложили эти камни вместе. Миссьон не мог их ясно разглядеть, только руки, словно серые веревки. Он ощущал необъятную сложность непривычной работы. Камни слишком тяжелы для рук и тел этих существ. Но по какой-то причине они должны завершить строительство.

Зачем?

Нет причины.

Призрак шевелился рядом с Миссьоном, распространяя сладкий запах тамаринда. Несмотря на предупреждение Бабучи, капитан Миссьон знал, что должен научиться большему.

Он зажег свечу, высыпал изрядную дозу кристаллов индри в ладонь, проглотил, выпил кружку воды. Почти мгновенно он вспомнил призрачную гориллу, странное похожее на свинью существо и лемура-оленя.

Миссьон прилег рядом с Призраком. Он не был уверен, что хочет увидеть то, что покажет ему индри, понимая, что зрелище будет невыносимо печальным. Он смотрел сквозь нависшие корни, пока ночь впитывала остатки света, как огромная черная губка.

Так он лежал в полумраке, обняв лемура. Зверек подвинулся ближе, протянул лапу к его лицу. Маленькие мышиные лемуры выскользнули из-под корней, из ниш и дупел древнего дерева и, попискивая, прыгали по комнате, гоняясь за насекомыми. Хвосты метались над головами, большие пылающие уши, тонкие, как бумага, откликались на каждый звук, а широкие прозрачные глаза высматривали добычу на стенах и полу. Они делали так миллионы лет. Мечущийся хвост, дрожащие уши отмечали поступь столетий.

Пока свет впитывался в губку ночи, Миссьон мог смотреть во всех направлениях на многие мили: тропические леса на побережье, горы и кустарники в глубине острова, засушливые южные районы, где лемуры прыгали среди высоких колючих кактусов-дидиерий. Они прыгали, скакали и странствовали по земле задолго до того, как на острове появился первый человек, до того, как первый человек появился на земле, до начала времени.

Старая иллюстрированная книга с золотым обрезом, папиросная бумага поверх каждого рисунка… "Призрачные лемуры Мадагаскара", золотое тиснение. Гигантские папоротники и пальмы, луковичные тамаринды, лозы и кустарники. В углу картинки большая птица, десять футов высотой, пухлая, неуклюжая, беспомощная, явно не способная летать. Эта птица говорит, что здесь остановилось время. В таком лесу не могло быть хищников, не могло быть больших кошек. В центре рисунка кольцехвостый лемур на ветке, смотрит прямо на зрителя. Теперь появляются еще лемуры, словно в головоломке…

Народ Лемуров старше, чем Homo Sap, намного старше. Их возраст насчитывает сто шестьдесят миллионов лет, время, когда Мадагаскар отделился от африканского континента. Их способ думать и чувствовать принципиально отличается от нашего, он не ориентирован во времени, они не имеют представления о последовательности и случайности, эти категории для них противоречивы и непонятны.

Некоторые полагают, что виды, не оставившие окаменелых следов, исчезли навсегда. На самом деле Большая Картина, история жизни на земле, доступна для прочтения любому. Горные массивы и джунгли ускользают вспять, то неспешно, то ускоряя бег, огромные потоки земли движутся или застывают в широких дельтах, водовороты земли, словно пилы, отделяют острова друг от друга, великий раскол, земные массивы трутся друг о друга, затем разделяются, разлетаются в стороны, все поспешней… утихая у огромного красного острова, с пустынями и тропическими лесами, поросшими кустарником горами, с озерами, уникальными животными и растениями; острова, где нет хищников и ядовитых змей, — обширное святилище лемуров и нежных духов, блеск в драгоценном зрачке древесной лягушки.

Некогда часть Африки, Мадагаскар был однородным массивом, выдающимся, словно разросшаяся опухоль, отмеченная трещиной будущих контуров, длинной трещиной, словно шрам, складка на человеческом теле. Трещина была то несколько миль длиной, порой сужалась до сотен футов. Это был район бурных перемен и контрастов, охваченный дикими электрическими бурями, местами невероятно плодородный, местами бесплодный вовсе.

Люди Разрыва, созданные хаосом и ускоренным временем, промелькнули через сто шестьдесят миллионов лет, ведущих к Разделу. На какой ты стороне? Теперь уже поздно выбирать. Ты отделен пылающей завесой. Огромным праздничным кораблем великий красный остров, осыпанный огнями фейерверка, величественно отплыл в море, оставляя в теле земли глубокую рану, кровоточащую лаву и гейзеры ядовитых испарений. Он стоял, пришвартованный, в очарованной тишине сто шестьдесят миллионов лет.

Время — беда человечества, не изобретение человека, но его тюрьма. Каков же смысл ста шестидесяти миллионов лет, лишенных времени? И что означает время для ищущих пропитание лемуров? Нет хищников, нечего бояться. У них есть большие пальцы, но они не делают орудий труда, им они ни к чему. Им безразлично зло, что, струясь, наполняет Homo Sap, хватающегося за оружие — теперь-то у него есть преимущество. Жуткое злорадство от знания — ты все-таки заполучил то, что хотел!

Красота всегда обречена. "Зло и вооруженные люди все ближе". Homo Sap с его оружием, его временем, его ненасытной жадностью и невежеством столь отвратителен, что не может разглядеть собственное лицо.

Человек рожден во времени. Он живет и умирает во времени. Куда бы он ни пошел, он берет с собой и насаждает время.

Капитан Миссьон выплывал быстрее и быстрее, пойманный бурным отливом времени. "Вверх и вниз, и вверх, и вверх", — повторял внутренний голос.[35]

Миссьон знал, что каменный храм — это вход в биологический Сад Утраченных Шансов. Плати и входи. Он чувствовал удар печали, останавливающей дыхание, захватывающей, разрывающей скорби. Такая скорбь способна убить. Здесь он учится понимать, какова расплата.

Он вспоминал розовое существо, похожее на свинью, безвольное в пассивной слабости, безнадежно размятое у стены, и черную обезьяну, стоявшую напротив входа, недвижную, очень черную — пылающая чернота. И нежного лемура-оленя, вымершего две тысячи лет назад, Призрака, делящего с ним ложе. Он пробирался сквозь сплетение корней, тянущихся из древней каменной арки. Внезапно черная обезьяна возникла прямо перед ним, и он заглянул в ее черные глаза. Она пела черную песню, строгую мелодию о черноте, слишком чистой, чтобы уцелеть во времени. Выживает только компромисс, вот почему Homo Sap — столь путаная, неприглядная тварь, необоснованно и истерично отстаивающая безнадежные компромиссы.

Миссьон двигался по черному туннелю, завершившемуся серией диорам: последний лемур-олень падает, сраженный стрелой охотника. Странствующие голуби осыпаются с деревьев, сметенные выстрелами, валятся на тарелки жирных банкиров и политиков с их золотыми цепочками для часов и золотыми зубами. Люди отрыгивают последнего странствующего голубя. Последний тасманийский волк хромает в голубых сумерках, в лапе застряла пуля охотника. Так происходит почти со всеми, с теми, кто мог бы жить, у кого был один шанс из миллиарда, и вот он утрачен.[36]

Наблюдай за наблюдаемым наблюдателем.

II

Беда подступала. Капитан Миссьон ощущал ее. Он получил сообщение от местного информатора, вполне надежного, что франко-британские экспедиционные силы готовят нападение на его Либертацию, свободное пиратское поселение на западном побережье Мадагаскара. Предпочитая морской бой в знакомых водах необходимости защищаться на суше от атаки с четырех сторон, он решил подготовить три корабля. Перед отплытием он подошел к входу в Музей Исчезнувших Видов.

Утром Призрак терся о его ногу, жалобно мяукая. Он знает, что я покидаю его. Миссьон быстро пошел прочь, но обернулся: Призрак оставался на месте, смотрел на него, ждал.

После трех дней на море, не найдя следов экспедиционных сил и не получив известий от местных моряков, у которых он справлялся, Миссьон догадался, что вся история с осадой была придумана, чтобы выманить его из поселка. Он повернул назад, но задержанный сильными ветрами, прибыл в Либертацию лишь восемь дней спустя.

Из бухты он увидел на месте поселка выжженные развалины, не осталось ничего, лишь запах гари и смерти. Миссьон направился вглубь острова, больной страх в желудке. Он прошел по пепелищу и двинулся в джунгли к каменной постройке.

Арка была взорвана на куски, разорванные корни, как сломанные руки, оплетали кладку и валуны. Миссьон услышал слабый прерывистый стон: Призрак лежал, придавленный тяжелым камнем. Он отбросил камень, взял умирающего лемура на руки, понимая, что Призрак ждал его. Лемур медленно погладил его лапой по лицу с грустным, слабым стоном. Лапа упала. Миссьон знал, что шанс, который выпадает только раз в сто шестьдесят миллионов лет, навсегда потерян.

Вход… старая пленка… тусклый, зернистый взрыв… жалобная лапка тянется к лицу… Он знает, что я на расстоянии ста шестидесяти миллионов лет… Разорванные корни, как сломанные руки… печальный, слабый стон.

Эта скорбь способна убить, но Капитан Миссьон — солдат. Он не сдастся врагу. Мучительно изогнувшись, скорбь вынашивает проклятие.[37]

Он перельет свою скорбь в раскаленную вспышку ненависти и призовет проклятие на все Советы, всех мартинов на земле, на всех их прислужников, подпевал и последователей:

— Я залью их кровью Христа!

Христос вернулся из четырехдневного скитания в пустыне, отвергнув искушения Сатаны.

Он стоит в мастерской своего отца. Комната и все предметы в ней кажутся незнакомыми, и он не чувствует, что вернулся домой. Пользовался ли он когда-то этими рубанками, пилами, молотками, мастерил ли стулья, столы и шкафы?

Вот кусок грубого дерева в тисках. Он берет рубанок. Он знает, что этот инструмент служит, чтобы смягчать грубое дерево, придавать ему форму. На секунду он ощущает вибрацию, исходящую от инструмента в его руке, исчезающую, как следы сна, оставляющую мертвую тяжесть в пальцах. Он кладет руку на дерево, а другой делает острый рывок, пытаясь срезать сук.

Рубанок отскакивает от сучка и впивается ему в левую руку между большим и указательным пальцами. Глубокий порез, но он не чувствует боли, словно рука сама сделана из дерева. Он смотрит на нее недоверчиво. Кровь, вытекающая из раны, не красная, а бледная, желто-зеленая, издающая вонь аммиачного разложения, как протухшая моча, вонь человеческого пребывания на земле. Там, где кровь попала на грубое дерево, она проедает его, как кислота, размывая злобную обезьянью морду, вырезанную в ненависти, гневе и отчаянии.

Он трогает рану правой рукой, и рана срастается, исчезает от прикосновения. Даже шрама не остается.

И пришел ко Мне человек с больной обезьянкой в руках, и сказал: "Исцели мою обезьянку".

"Я не могу исцелять животных, у них нет души".

"У них есть очарование, и красота, и невинность. Что такое люди, которых Ты исцеляешь, как не животные? Животные, лишенные очарования, уродливые животные, нелепые и зараженные ненавистью, породившей их болезнь…" Он прижал к себе больную обезьянку и пошел прочь. Затем обернулся и сказал: "Иди и исцеляй Своих прокаженных. И Своих зловонных нищих. Исцеляй, пока не утратишь Свой дар".

И пришли другие с больными кошками и хорьками. И один пришел с больным ребенком: "У этого ребенка двойное зрение. Он может читать чужие мысли. Он может говорить с ветром, дождем, деревьями и реками. Исцели его".

"Я не могу исцелить его, потому что он не знает Меня и не знает Того, кто послал меня".

"Тогда мне плевать на Тебя и на того, кто послал Тебя. Потому что Он послал Тебя, чтобы сделать людей меньше, чем они есть, а не больше. Он послал Тебя, чтобы создавать рабов, а не свободных людей. Он послал Тебя, чтобы ослепить нас и лишить слуха".

Столько нужно энергии, и всякий раз, когда Я использую ее, еще столько остается. Подкралась женщина, коснулась Моих одежд, и Я сказал: "Добродетель исходит от Меня!" Я это ощущал. У добродетели был цвет, синий цвет, синее море или неба. Я использую его весь, и больше не останется ничего.

Сегодня мужчина пришел ко Мне. Сказал, что он художник, и у него отказывают глаза. "Я прошу исцеления не ради себя, но ради дара, который у меня есть. Я вижу то, что кроется за лицами, и за горами, и за деревьями, и за морем. Я вижу то, чего не видят другие и рисую то, что вижу".

Я сказал ему, что не могу излечить его, потому что нет у него веры. Он рассмеялся — тяжелый, дребезжащий звук, словно напильник, шлифующий бронзу — и ответил: "Люди, которых Ты исцеляешь, не стоят исцеления. Это потому Ты исцеляешь их?"

"Это их вера исцеляет".

"Ложь. Я нарисовал Твой портрет. Это портрет лжи". И он поднес картину к Моему лицу. Это был маленький деревянный квадрат, и краски следовали изгибам породы, словно само дерево нарисовало картину.

Я был потрясен, потому что уже видел прежде это лицо, вырезанное на дереве, видел в тот день, когда Моя кровь пролилась из раны в мастерской Моего отца. И тут Мои глаза застлала тьма. А когда завеса спала, человека уже не было".

Моряки, проплывавшие близ тосканских берегов, услышали громовой голос, произносивший с абсолютной уверенностью слова, которые больше не прозвучат никогда.

"Великий бог Пан мертв!"

Это было 25 Декабря, год Ноль нашей эры[38]

.

Как марокканские маги поедают собственные экскременты для того, чтобы отделить себя от прочих смертных, так и Христос получил силу благодаря древней порче крови. Возникает вопрос: действительно ли Христос осуществлял чудеса, приписываемые ему? Полагаю, он и впрямь замешан во многих из этих скандалов. Буддисты считают чудеса и исцеление сомнительными, если не откровенно предосудительными. Совершающий чудеса попирает мировой порядок с неисчислимыми длительными последствиям, нередко он движим тщеславием.

Так что, предположив, что Христос действительно совершал чудеса, скажем: то, что он делал, не столь уж примечательно. Любой опытный маг может исцелять (хоть и не всегда получается), изгонять бесов, особенно, если он сам их вселил. Многие практикующие маги могут влиять на погоду. Кое-кому удается воскрешать из мертвых.

Миссией Христа было доказать, что такие вещи способен делать только единожды один человек или его полномочный представитель. Его миссией была ложь. Христос установил монополию на чудеса и монополию на среду чудесного[39]

.

Христос называл себя Сыном Человеческим. Я говорил, что Христос был шаблоном человека. Это не совсем точно; вернее, он отошел от шаблона человека и стал сыном шаблона. Все виды отошли от шаблона. Существуют шаблоны кошек, оленей, змей, многоножек, приматов. Когда шаблон разрушен или отмирает, вымирает целый вид.

Непростительное знание: Творец не способен больше творить (если Он когда-то и мог). Он только может манипулировать созданиями Своих смертных слуг. И вот он понемногу понимает, пока привычные предметы появляются в рассветных лучах, что Он списан Центральным Контролем.

Офицер, занимающийся Его делом, признался в приступе пьяной откровенности, что худшее, что может сделать куратор — это списать агента. Если это сделано профессионально, агент сам начинает сомневаться в своей миссии и, в конечном счете, в своей вменяемости. Слышишь голоса? Он чувствует, как густым желтым туманом наползает гибель, его охватывает страх, а миссия тем временем крошится в щепы.

Он начинает сомневаться в том, что кто-то послал его, что у него есть какое-то задание или цель, помимо того, что подсказывает ему расстроенный мозг. Был ли действительно какой-то Отец, пославший его, говорящий в его голове другим голосом? Он видел безумцев, выкрикивающих что-то на улице, их кусали собаки, а дети забрасывали камнями. Разве он не просто еще один псих, отчаянно цепляющий за свою уверенность, в то время, как его Правда — лишь пыль на ветру? Почетный агент планеты, угаснувшей множество световых лет назад…

Христос должен был понять на кресте, что его подставили. Без Распятия все это дело столь же никчемно, как прошлогодний снег. Так что его конечной миссией было убедительным символом навязать бесчисленным миллионам человеческих существ веру в уродливую ложь. На самом деле потенциально каждый человек может исцелять или влиять на погоду.

Рационалисты, отвергающие его учение, достигли наибольших успехов в увековечивании обмана. Верующих и неверующих разделяет тончайшая грань, с обеих ее сторон — пропасть всеохватывающего невежества. Никто не слеп так, как тот, кто не желает смотреть.

У Брайана Гайсина есть сказка на все случаи жизни: несколько триллионов лет назад неряшливый, грязный гигант стряхивал жир с пальцев. Одна из таких капель жира — наша вселенная на пути к полу.

Плюх.

После смерти капитана Миссьона заблокированный вход в его жилище и взорванное дерево перед ним оказались под защитой Семи Стражей. Звание стража не передавалось по наследству. Когда один Страж умирал, остальные искали ему замену — человека, отмеченного особым знаком. Иногда избранным бывал ребенок, порой подросток или взрослый. Некоторые из избранных были даже пожилыми людьми. Поскольку существовали только семь стражей одновременно, орден сохранял высокую степень секретности.

Земля, окружавшая дверь и вход, стала, разумеется, собственностью Стражей, а они знали как отпугнуть незваных гостей. Потенциальные нарушители границы по причинам, которые сами не могли определить, инстинктивно старались держаться подальше от этого места. Это было то, что они стремились позабыть как можно скорее. Так что никто в округе толком не знал, где находится запретная зона.

Члены Совета знали о Стражах, но относились к ним насмешливо. Они были уверены, что Мартин надежно блокировал вход, если такой вход вообще существовал. Тем не менее, они послали агентов уничтожить Стражей и захватить землю. Трем Стражам удалось спастись, и агенты не нашли никаких следов входа.

Члены Совета, в конце концов, потеряли интерес к так называемому Музею Утраченных Видов, некоторые даже предположили, что музей был порождением затуманенного наркотиками рассудка покойного капитана Миссьона. В любом случае, у них были куда более неотложные дела: международный конфликт на беспрецедентном уровне. Компьютеры Совета определили, что распря затянется на пятьдесят-сто лет. Необходимо заглядывать вперед — по меньшей мере, на такой срок.

Чтобы отвлечь внимание от своей вины за перенаселение, истощение ресурсов, уничтожение лесов, катастрофическое загрязнение воды, земли и неба они развязали войну против наркотиков. Они изобрели предлог, чтобы создать международный полицейский аппарат, призванный подавить инакомыслие во всем мире.[40] Международную организацию нарекли АНА: Антинаркотическая Ассоциация. По-арабски ana — это «я» (I), так что АНА может называться «глаз» (Eye).

— Дозу?

— Да… Но многие смотрят в Глаз прямо сейчас.

Техасский член Совета оторвался от кроссворда.

— Стоит ли волноваться? На нашей стороне Тупое Большинство.

— Это не большинство.

— А кому нужно большинство? Десять процентов плюс полиция, плюс армия — этого вполне достаточно. Кроме того, у нас есть средства информации, крючок, леска и шоры. Разве хоть одна крупная ежедневная газета хоть раз намекнула, что война против наркотиков — это вымысел? Разве кто-нибудь спросил, почему не потратить больше денег на научные исследования и медицину? Хоть один репортер пытался разведать, что за деньги отмываются в Малайзии? Или на оффшорных счетах Магатира бин Мохамеда? Кто-нибудь сказал, что наркоконтрабандисты, повешенные в Малайзии, на самом деле — мелкая сошка? Нет предела тому, что газетчики могут проглотить и выплюнуть на первую полосу. Так в чем же дело?

— Но разве мы не обрезаем наши собственные лески?

— Нет, только укрепляем и уничтожаем мелкую конкуренцию.

— Но если мы перестреляем всех наркоманов…

— Мы и не собираемся. Сделаем всё, чтобы вздуть цены и, конечно, будут периоды недостаточного пополнения.

Так что вдруг среди ясного неба все деньги на этой построенной из денег планете не сгодятся даже на туалетную бумагу.

И призрак Капитана Миссьона чуть не рассмеялся: "Хотите испробовать новый биологический агент, а?"

III

Был ясный день на Мадагаскаре, подходящий для пожара; проворный ветер обдувал лощину у подножья тропического леса. Группа пастухов вывела на пастбище своих бессмысленных зебу, черных горбатых бычков, перед которыми аборигены благоговели, используя их в дурацких похоронных церемониях.

Гигантское луковичное дерево — его корни обнимали землю, словно мать, защищающая ребенка — внезапно охватили языки огня, раздался громкий взрыв, взметнувший в воздух камни и комья грязи. (Это взорвалась бочка с порохом, оставленная Мартином — она не детонировала во время взрыва, давным-давно запечатавшего вход в Музей Исчезнувших Видов).

Пастухи попятились, прикрывая головы. Никого не ранило. Обсудив случившееся, они пришли к выводу, что кто-то собирался взорвать дерево и беспечно оставил рядом динамит.

Сифка Бабирбуту был довольно влиятельным человеком, поскольку владел самым большим стадом зебу в округе. Когда он вернулся в свой двухэтажный дом, его уже поджидала подготовленная женой теплая ванна. Умывшись, он, вместо того, чтобы надеть обычные полотняные штаны и рубашку, выбрал лучшую церемониальную одежду.

Жена взглянула на него с холодным неодобрением.

— Ты пьян или что? Кого хоронят?

— Похороны предстоят всему человечеству, если оно не последует за мной. Единственный способ спасти мир — это принести в жертву всех зебу на Мадагаскаре.

Жена заметила странное сияние вокруг его головы, и его голос, как она потом сообщила человеку из Центра Контроля за Болезнями, "его голос словно проходил сквозь меня. Затем он громко закричал, так что мои волосы встали, как иглы на дикобразе, и упал замертво, будто сраженный молнией".

Жертвы болезни, которой заразился Сифка Бабирбуту, разделяли, как показало вскрытие, одну патологию: их вены были заполнены не кровью, но желто-зеленой сукровицей, издававшей жуткое зловоние. Болезнь с невероятной скоростью перекинулась в Африку, а затем в Европу и Америку.

На первой стадии зараженных охватывали причудливые галлюцинации, жертвы болезни были убеждены, что обладают чудесной силой, так что торопились исцелить любого, кто был болен или искалечен. Зараженные доставляли немало хлопот в больницах, они врывались в операционные и приемные покои. Эта стадия могла продолжаться несколько часов или дней.

Затем следовала фаза ярости, когда жертва начинала обвинять всех встречных в том, что те предали Сына Человеческого. А некоторые, в страстном слабоумии, начинали использовать пышущие диким пламенем самодельные огнеметы, причудливые электрические устройства или просто рубили всех мечами и топорами. На последней стадии наступали тоска, апатия и смерть.[41]

Почтенный хирург с неожиданной яростью сбрасывает пациента с операционного стола:

— Бери свои костыли и проваливай. Мне такие, как ты, не нужны. Ебаный калека!

Пастор приносит в жертву младенца на алтаре, режет его бензопилой и заглатывает кубок крови, прежде чем вмешивается ошеломленная паства.

Отмечено, что полицейские и военные сразу же начинают со стадии насилия, их деструктивный потенциал ограничен лишь высоким количеством кровоизлияний в мозг.

Приблизительно сто миллионов погибли от Болезни Христа. Но то, что выпало на долю умерших, не сравнится с участью выживших.

— Я есть путь. Никто не придет к Отцу кроме как через меня.

Вообразите сотни тысяч пророков, и каждый твердит абсолютно убежденно: "Я есть путь", пророков, собирающих учеников и даже творящих чудеса. Спецэффекты долго совершенствовались со времен Иисуса.

Буквалисты ("Буки", как их обычно называют) оправдывают словами Христа дичайшие поступки.

Теперь Христос говорит, что если какой-то сукин сын забрал половину твоей одежды, отдай ему другую половину. Соответственно, Буки прочесывают улицы в поисках грабителя и раздеваются перед ним догола. Многие незадачливые воры были погребены под горами полуголых Буков.

Неутомимые Прощатели, подразделение Буков, готовы проделать любой путь, чтобы отыскать врага и простить его. Мафиози забаррикадировался в своем особняке на Лонг-Айленде, чтобы противник-дон не пробрался внутрь и не бросился к нему в объятья, чтобы за все простить. Преступники штурмуют полицейские участки и протягивают руки для наручников. Нет сомнения, братья и сестры, любовь — вот ответ.

— Позволь любви вылиться наружу потоком патоки. Дай ему поцелуй любви. Засунь ему язык в горло поглубже, попробуй то, что он ел, благослови его пищеварение, просочись ему во внутренности и помоги переварить пищу. Объясни ему, что ты уважаешь его прямую кишку, как часть невыразимой целостности. Дай ему понять, что ты благоговеешь перед его гениталиями, как частью Божественного Замысла, жизни во всем ее многообразии.

— Не смущайся. Пусть твоя любовь войдет в него и пропитает, как Божественная Смазка, по сравнению с которой K-Y или ланолин покажутся наждачной бумагой. Это самый слизистый, тонкий, нежный лубрикант из всех существующих и предстоящих, аминь".

Известно, что Елейный Призрак будет любить тебя со всех сторон и даже изнутри. Но есть люди, утверждающие, что Любовники до Гроба — просто гнусные прогнившие вампиры, и им следует забить в задницу кол, прежде чем они полюбят нас до густого лакомого супа и разотрут в порошок. "Таков план Всевышнего", — говорят они.

Подобные практики вскоре привели к острой нехватке врагов, породив Профессиональную Службу Врагов: ПСВ. Сообщите нам свои предпочтения, и наши профессиональные эксперты сделают всё остальное. Хотите основать новую религию? Секту? Ни один культ не может существовать без врагов. Что стало бы с христианством, не будь Распятия?

Нужен личный враг? Кто-то особенный только для вас? Так приобретите совершенного врага, всё, что вас раздражает и всё, что вы не любите, все детали поведения и одежды, всё, что выводит вас из себя. Сообщите свои предпочтения компьютеру, и ваш личный враг появится на экране.

Полюбите его или ее, и вы обретете нимб.

Медуза, с африканской прической из шипящих змей, задает вопрос: Когда нимб становится прямым? И как далеко заходит эта прямота? Всюду глаза: в вашем телевизоре, вашей спальне, вашей ванне… красные луковицы полицейских носов, вынюхивающих наркотик. Тысячи носатых братков нюхают тебя, слушают тебя, смотрят за тобой круглые сутки. Рот может вытянуться вперед длинным розовым тюбиком, чтобы схавать еду с тарелки или даже прямо с вилки испуганного гурмана, а потом уползти назад, оставляя след кишечной слизи.

Эта Болезнь Христа была только одним из множества заболеваний, освобожденных роковым взрывом возле потайной двери Музея Утраченных Видов, экспонатами которого, очевидно, были не только животные, но и вирусы. Если один вирус угасал, или в тех редких случаях, когда ученые находили наконец вакцину или способ лечения, новая эпидемия занимала его место. Назад в квадрат один, Профессор.[42]

Так что назад в зоологический и ботанический сад вымерших видов. Сад Потерянных Шансов. Печальные улицы Потерянного Шанса. Слишком доверчивым и нежным существам не суждено выжить. Лемур прыгает к озверевшему поселенцу, а тот с уродливым рыком зарубает его мачете, оставляет истекать кровью.

— Хотел меня укусить. Ебаные звери.

А помните странствующих голубей? Падают с деревьев, как дождь. Ты можешь продать всех, кого застрелил. И неплохие цены.

Здесь пейзаж расслаивается: крутые горы, ущелья и долины падают в темные бездны. Все смешалось: звери, растения, насекомые, беспозвоночные, амфибии, рептилии — все в своей естественной среде обитания. Возникает коварный район, район вымерших болезней. Оголодавших после стольких лет.

Болезнь вымирает, когда убивает всех на своем пути и не может отыскать новую жертву. Многие из этих безнадежных, смертельных на все сто процентов эпидемий длятся недолго. Они поражают человека и остаются, как насморк, простуда на губе или бородавка. Другие столь опасны, что могут за неделю опустошить целую деревню.

Баловни войны. Полные энергии, голодные и ждущие.

А вот еще Волосы. За сутки борода отрастает на три дюйма, и Волосы ползут по телу, тяжелые и густые, корни заползают в желудок и кишки, опутывают печень и сердце. Под конец жертва похожа на большой клубок волос.

Ник Гренелли всегда был волосатым, черная поросль на груди, спине и плечах. Бриться ему приходилось дважды в день.

Однажды утром он обнаруживает, что волосы сползают на уши, а щетина отросла, словно он не брился четыре дня. Волосы на его теле и руках тоже стали намного длиннее, а кожу покалывает, будто он чувствует, как волосы растут. Потрясенный, он бреется и садится пить кофе.

Сидя в патио своего дома в Майами, он замечает, что волосы с предплечий и запястий падают на стол, лента черных волос, и тут он с ужасом понимает, что волосы движутся, извиваясь, точно маленькие живые волокна, черные червячки.

— Боже мой! — и в этот момент порыв ветра поднимает волосы над стеной, окружающей патио, и уносит в небеса.

На следующий день, когда он просыпается, пелена волос застилает глаза, а, пошевелившись в постели, он чувствует, как подушка волос движется по телу. Его нос забит волосами, ресницы и брови закрывают глаза. Вопя, он несется в ванну, его лицо полностью заросло, огромные пучки волос торчат из ушей, они покрыли ладони, подошвы ног. И волосы — живые, они корчатся и извиваются, полные жизни. Волосы проросли сквозь щеки, просочились в рот и горло.

Сандаун Слим просыпается на матрасе в сквере, разделяющем Хьюстон в Нью-Йорке от Бауэри. Ему кажется, что на нем шуба. Нетвердо усаживаясь, он обнаруживает, что шерсть не над, а под одеждой, вылезает из-под рубашки, растет на лодыжках и шее. Он откидывает волосы, лезущие в глаза.

— Ну, — решает он, — кажись, белая горячка.

Он шарит по карманам. Обнадеживающий шелест: два доллара. Хватит на кварту сладкого. Он поднимается и тащится по Хьюстону и вниз по Бауэри в винную лавку.

Владелец смотрит на него с холодным неодобрением:

— Слушай, сейчас не хеллоуин.

— А?

— Ты что, обезьяна волосатая?

Слим кладет два доллара на прилавок. Но вместо того, чтобы взять деньги, владелец смотрит на прилавок, где волосы, упавшие с рук Слима, дергаются, корчатся и складываются, длинные завитки с черными корнями. Владелец отшатывается, вскрикивая от отвращения.

— Съебывай отсюда и забирай свои деньги!

Смущенный Слим выкатывается на улицу. Он ощущает странное покалывание во всем теле. Волосы выползают через ширинку. Его ноздри забиты волосами. Он едва может дышать. Прохожие, взглянув на него, шарахаются. Волосы растут. Он начинает сдирать их с лица и шеи, и волосы выпадают клочьями, их подхватывает промозглый весенний ветер.

Ник Гренелли звонит своему врачу. Врач потрясен, но старается смягчить ситуацию.

— Они живые, я же вам говорю. Смотрите!

Врач не хочет смотреть.

— Это просто другая эластичность. Просто железистый дисбаланс, легко лечится гормональными добавками. Надо будет сдать анализы в больнице.

Врач уже слышал о подобных случаях, но он понятия не имеет, как их лечить, и можно ли вообще. Он вспоминает, что читал о женщине, которую внезапно покрыли волосы — они росли даже на ладонях и подошвах ног.

В приемном покое Ника бегло осматривают и отправляют в изолятор.

Слим, визжа, падает на бордюр, и, пока он кричит, волосы вылезают у него изо рта и убегают. Подходят два полицейских, останавливаются.

— Что за хуйня? Он весь в волосах.

— Лучше вызвать скорую и не подходить к нему.

— Вы говорите, волосы? — Собирается толпа.

— Эй, не трогайте его, но не упускайте из вида. Мы вернемся через три минуты.

Вопят сирены, подъезжает скорая помощь. Выбегают люди в защитных костюмах, масках и очках. Они хватают Слима и запихивают его в скорую помощь. Полицейские смотрят на удаляющуюся машину, качают головами.

Владелец винного магазина разглядывает корчащиеся на стойке волоски.

— Какие-то черви, кажись.

Неожиданно один из волосков сжимается и впивается ему в большой палец.

— Мать твою! — Он выдирает волос, но маленький корень остается невредимым, и он чувствует, как покалывание расходится по всей руке.

Доктор Пирс просыпается от кошмара. Огромный волосатый паук ползет у него по лицу, душит его. Дрожа, он включает свет и идет в ванную. Его лицо покрыто извивающимися волосами с колючими крючками на концах. Звонит телефон. Он охвачен ужасом, его голос задавлен волосами, блокирующими горло…

— Доктор Пирс?

— Да.

— Это доктор Мейфилд. Вы сегодня привозили пациента? Никола Гренелли?

— Да.

— Нам звонили из Атланты. Похоже, у него новая болезнь, и все, кто с ним контактировал, под угрозой заражения. Я советую вам как можно скорее сдать анализы[43]

Надвигается: Лихорадка Красного Паука. Распространитель — маленький красный паучок, четверть дюйма. Через несколько секунд после укуса жертва ощущает сильное жжение. Зуд быстро распространяется по всему телу, и вскоре человек чувствует, как вся его кожа становится одним зудящим, горящим, опухающим муравейником. Узлы подмышками и в паху вспухают и взрываются, пока пациент, визжа от боли, испытывает бесконечные непроизвольные оргазмы, извергая ярко-красные дымящиеся экскременты лихорадки, полные яиц, из которых уже вылупляются пауки. Затем болезнь распространяется на внутренние органы, завершаясь многочисленными кровоизлияниями и удушьем от отека горла и легких. Смерть обычно наступает в течение двадцати четырех часов после заражения.

Географически Лихорадка Красного Паука ограничена небольшим районом — около десяти миль в длину и мили в ширину. Очевидно, здесь есть нечто жизненно важное для паука. В этих местах, известных как Красные Земли, есть металл, похожий на золото, но куда лучше проводящий электричество и крепче закаленной стали. Он становится податливым, как глина, если его смешать с особыми растворителями.

Шестимесячный контракт на шахте в Красных Землях — и работник может безбедно жить остаток дней, так что в кандидатах недостатка нет. Но они должны продержаться полгода, чтобы получить оплату. Ясное дело, что шахтеры используют различные мази и окуривания, чтобы отпугнуть пауков. Самый надежный препарат — смесь солей золота с соком красного кактуса, растущего по соседству. Хотя это средство, которое можно вкалывать или глотать, вызывает невероятное привыкание, оно заменяет лихорадку небольшим раздражением; так опиоманы обретают иммунитет ко многим респираторным заболеваниям.

Золотышек — так называют людей, принимающих это лекарство — можно легко опознать по зеркальному золотому блеску и глубоко запавшим черно-золотым глазам, усыхающим до круглых пуговок. Уши прирастают к голове и, в конце концов, полностью тонут в плоти. Симптомы ломки ужасающи, поскольку кости наполняются солями золота, а если извлечь золото, кости трескаются и крошатся, и смерть наступает в течение суток, причем жертва ужасно страдает. Опасаясь побочных последствий, многие шахтеры предпочитают ритуалы, окуривание и менее эффективные химические опрыскиватели.

Неоднократно предпринимались попытки извести пауков, но горная пустынная почва предоставляет тайные убежища, где пауки могут переждать любую обработку пестицидами. Они приобрели иммунитет ко многим средствам, так что для устрашающей массированной атаки должны быть готовы альтернативные пестициды.

Красноземельцы живут в бараках из красного песчаника, а по вечерам собираются возле бара "Золотая Шахта". Одни потягивают «Золото», другие "Красную медь", напиток типа афродизиака — тот, кто его пьет, погружается в красное мерцание, как при слабом случае лихорадки. "Красная медь" предоставляет ограниченный иммунитет к лихорадке, но не эффективна против многочисленных укусов. В баре "Золотая шахта" пока еще никого не кусали.

Эти вымершие болезни, скажу я вам, бывает, могут убить и за минуты. Прожорливые болезни таятся в пыли и соломе, в тумане, болотах и камнях. Среди самых смертельных — паразитические растения, растущие в человеческой плоти — например, Корни. Эти Корни прорастают во внутренности и железы, обвиваются вокруг костей, лозы пробиваются у жертвы в паху и подмышками, зеленые ростки выскакивают из головки члена, усики высовываются из ноздрей, выбрасывая смертоносные семена, разлетающиеся по ветру, шипы разрывают глаза, яйца опухают и взрываются корнями, череп превращается в цветочный горшок для красивейших мозговых орхидей, которые растут поверх мертвых глаз, а кожа медленно затвердевает в кору. В некоторых случаях метаморфоза полная. Жертва врастает в землю и познает изысканные муки медленного укоренения, пока листья питаются светом, а корни поглощают воду, перегной и почву.

Другие персонажи захвачены плотоядным растением, которое прорывается в язвы по всему телу, чтобы пожирать рои насекомых, привлеченных сладким соком, испускаемым цветком… толстых майских жуков, кузнечиков, сороконожек, пчел, ос, шершней.[44]

Один из первых путешественников свидетельствует, что аборигены боялись и поклонялись растению, которое проявляло голод так, что его нельзя было не удовлетворить. Поэтому они стали приносить ему в жертву пленных. Когда пленника подводили к растению, щупальца начинали дергаться и дрожать, издавая столь гнусные запахи, что, свидетельствует наблюдатель, он после этого случая десять дней не мог притронуться к пище.

Улицы Утраченного Шанса. Человек знает, что у него один шанс из миллиона установить связь, которая оживит существо, которое он носит в своем теле. Если у него не получится, маленькое существо погибнет внутри. Нужда делает его абсолютно безжалостным. Всё, что угодно, лишь бы защитить ребенка. Он может солгать, обмануть, убить без малейшего сомнения. Потому что он носитель, страж единственного ребенка на миллион.

Были, конечно, виды, исчезнувшие до появления человека, но Homo Sap внес свою лепту. Он убивает ради еды, но он убивает и для удовольствия, для уверенности. Более того, он убивает, чтобы потешить эту уродливую штуку. Штуку, которая у него внутри. Уродливый Дух, нашедший достойное пристанище в Homo Sap, Уродливом Звере.

Что еще отделяет Homo Sap от других животных? Он может передавать информацию через письмо или устно другим подобным существам вне пределов прямой досягаемости, а также будущим поколениям. Граф Коржибский, описывая эту способность, назвал человека "животным, связывающим время"; она может быть сокращена до одного слова: язык… представление объекта или процесса символами, знаками и звуками — это таково благодаря тому, что этим не является. Коржибский начинал лекцию, постукивая по столу и говоря: "Чем бы это ни было, это не доска или стол". Это существует, это объект, но не его название.

Человек продал душу за время, язык, орудия, оружие и право властвовать. И, чтобы убедиться, что он будет продолжать в том же духе, оккупанты сохранили гарнизон в подчиненном полушарии его мозга. Как еще объяснить столь биологически невыгодную вещь, как слабая рука? Одной рукой они давали, другой отбирали. Пятьдесят на пятьдесят. Что может быть справедливее этого? Ровным счетом ничего.

Так что, похоже, что эти основные факторы — язык и слабая рука, связаны. Вряд ли язык предназначен исключительно для передачи информации.

Барьер создан в человеческом организме, барьер или трещина между двумя полушариями, так, чтобы человек не мог осуществить их синтез. Я провожу параллель между этими двумя сторонами человеческого тела и трещиной, отделяющей Мадагаскар от Африки. Одна сторона плывет в околдованную безвременную невинность. Другая неумолимо движется в сторону языка, времени, использования орудий и оружия, в сторону войны, эксплуатации и рабства.

По-видимому, их слияние нежизнеспособно, и есть искушение сказать, вслед за Брайаном Гайсиным: "Сотри слово".

Пожалуй, «сотри» — неточное определение. Формула довольно проста: переверни магнитное поле так, чтобы, вместо того, чтобы притягиваться, две половины отталкивали друг друга, как магниты с противоположным зарядом. Это может стать путем к окончательному освобождению, окончательному решению проблемы языка, порождающей все прочие человеческие «проблемы».

Как будет выглядеть этот бессловесный мир? Как говорил Коржибский: "Не знаю. Посмотрим".

Самое дорогостоящее — менять штампы, шаблоны, вот почему Советы, Синдикаты и оплаченные ими политики, мафиози, наркоагенты, полиция, церкви и средства информации хотят знать о лучшем человеческом продукте не больше, чем "Дженерал Моторс" о турбинном двигателе. Это бы означало уничтожение всех нынешних шаблонов всюду и навсегда.

Вот почему инакомыслие представляет такую угрозу для Совета; отклонившись от обычного политического выражения, инакомыслие может сокрушить священный шаблон. Политическое инакомыслие нередко превращается в то, чему оно противостоит. Америка превращается в сталинскую Россию, в абсолютно контролируемое государство, нетерпимое к инакомыслию любого толка.

Некогда был период бурной гибридизации, породившей то многообразие видов, которое мы наблюдаем сегодня. Существует несколько переходных существ, например, ягуарунди, который классифицируется по отряду кошачьих, но больше похож на древесную выдру. Но большинство гибридов не выжило, а те, что выжили, создали сильную биологическую оборону против дальнейшей гибридизации.

Что уничтожило большинство гибридов, особенно — по-настоящему удивительные варианты? Они все были атакованы и убиты чередой опасных болезней. Для того, чтобы произошла гибридизация, необходимо подавить иммунную реакцию. Это открывает дорогу болезни. Болезни и загнали выживших в неизменные биологические шаблоны.

Музей Утраченных Видов — на самом деле не просто музей, поскольку все виды живы в диорамах их естественных мест обитания. Вход бесплатный для всех, кто готов войти. Входная плата — способность вынести боль и печаль от зрелища гибели и таким образом воскрешать виды, наблюдая их.

Вообразите некоторые из вымерших видов: существа, способные есть траву и мясо с одинаковым удовольствием, человекообразные летучие мыши со сверкающими крыльями, теплокровные рептилии с чувствами млекопитающих (красивая зеленая змея тычется мне в лицо), хладнокровные вороны, игривые черепахи и ящерицы, чувствительные, как щенки, гибрид лемура и осьминога, живущий в озерах и реках Мадагаскара — он меняет цвет с каждым движением и нюансом чувства.

Или вот человекообразный лемур-альбинос, с огромными дисками глаз перламутрового серебра и большими ушами, вздрагивающими от каждого звука. Глаза лишены зрачков, он смотрит, словно через большие широкоугольные несфокусированные линзы. Существа отнюдь не беспомощные, у них сильные игольчатые когти и острые резцы. Как все альбиносы, они очень нежны. Во взрослом виде весящие около пятидесяти фунтов, они живут на деревьях, но могут и плавать. Естественно, как все альбиносы, они не выносят света. Днем они прячутся в пещерах или норах на берегах рек.

Люди-растения, перемещающиеся с места на место, они покрыты смертоносными орхидеями и жалящим плющом, и человек-электрический-угорь, шесть футов гладкого коричнево-багрового с тинно-холодными зелено-карими глазами: оба гермафродиты, сами осеменяющие себя и рожающие… Разумный овощ, движущийся по лесу, пробивающий путь среди деревьев, плющей и орхидей, похожий на зеленую медузу, плывущую в зеленой среде… Собака с хвостом-лианой и зубами-шипами… Мыслящие птицы со светлым пористым телом, как губки… У них большой мозг, громадные глаза, очень маленькие тела, они способны выпускать когти. Питаются фруктами и рыбами, которых могут отследить на большом расстоянии благодаря острому зрению. Их желудки не переваривают шерсть, так что они не охотятся на млекопитающих и других птиц.

Люди-корни, вот еще пример, способны преодолеть главное неудобство овощей: они добывают пропитание, паразитируя на растениях и деревьях, двигаясь от одного к другому, стараясь не засиживаться. Они могут зарываться в землю, как кроты, высовывая руку или голову, чтобы узнать погоду. Оказавшись в пустыне, они выпускают длинные стержневые корни и затем расстилаются, чтобы собрать солнечную энергию, а потом перебираются в другое место.

Зеленые Люди научились питаться благодаря фотосинтезу, сливаясь в тихих зеленых водоворотах и вихрях. Некоторые перебрались в воду, развили жабры и живут в волнах. Другие питаются запахами, которые вдыхают через поры, способные открываться на ширину спичечной головки. Другие поглощают свет и цвет, так что их тела сами становятся светом.

Нет возможности выяснить, сколько умерло от эпидемий. На самом деле голод, отсутствие ухода, насилие и старые добрые пневмония, столбняк, дизентерия, холера, дифтерит, брюшной тиф, скарлатина, гепатит, туберкулез, неизлечимые венерические болезни и общие инфекции забирают столько же людей, сколько так называемые Эпидемии Безумия.

Военачальники встрепенулись. Проповедники, пережившие Болезнь Христа, собирают последователей и объявляют Священную Войну другим пророкам и всем необращенным — "Вы, маловерные ублюдки" — убивая тех, кто попадается на пути. Процветает каннибализм.

Крестовые походы против Неверных предлагаются, но осуществить их не удается; с тех пор, как Западный мир развалился на тысячи группировок, все враждуют между собой. Несмотря на эпидемическую паранойю, атомное оружие не используется с 1945-го года: все, кто способен его использовать, уже умерли от избытка мыслей. Нет худа без добра.

Ученые обитают в укрепленных зданиях, под охраной оставшихся военных и полиции. У них серьезные побудительные причины творить.

— Ну, ребята, у нас есть только четырнадцать дней, чтобы найти сыворотку или лекарство против Волос, иначе…

Когда истекает время, в лабораторию запускают смертельный газ. Все лаборатории разделены и герметично опечатаны. Так что вот так. Полезный урок для выживших.

За пределами этих зданий воцарился полный хаос, носятся неведомые эпидемии, а все попытки установить закон и порядок оставлены. Всюду возведены крепости, чтобы отбивать разъяренные банды от голодающих городов.

А что же случилось с членами Совета? Они укрылись на своих яхтах, островах и в бункерах. Их власть, основанная на манипуляциях деньгами и политическими связями, испарилась.

Четыре Всадника мчатся по разрушенным городам и заброшенным, заросшим сорняками фермам. Вирус сжигает себя, его жертвы гибнут миллионами.

Люди мира наконец возвращаются к своему источнику духа, назад к крошечному народцу лемуров, обитающему в деревьях и листве, потоках, камнях и небе. Вскоре все следы, все воспоминания о войнах и эпидемиях исчезнут, как остатки сна.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Первое имя либертарианца, пирата Капитана Миссьона история не сохранила. Немногое, что мы знаем о Миссьоне, известно из книги "Общая история самых известных пиратов", изданной в Лондоне в 1724-м году и написанной неким Капитаном Чарльзом Джонсоном (хотя есть версия, что автором был Дефо). Воспоминания Миссьона, рукопись на французском, видимо, была сохранена членом команды, который пережил последнее путешествие Миссьона; они прошли через много рук, были переведены Джонсоном и включены в книгу.

Миссьон родился в зажиточной провансальской семье, он изучал гуманитарные науки, логику и математику в университете Анжера в конце семнадцатого века. Его первым местом службы был военный корабль «Виктуар», находившийся под командованием дальнего родственника. Корабль прибыл в Неаполь, и Миссьон отправился в Рим, где он встретил молодого священника по имени Караччиоли. Во время исповеди Миссьон с удивлением обнаружил, что священник разделяет его отвращение к земной власти, светской и духовной. Караччиоли скинул сутану и завербовался на «Виктуар».

Фрегат сражался с двумя алжирскими кораблями и одержал победу, Караччиоли был ранен в бедро. Другие морские битвы также были успешными. «Виктуар» пересек Атлантику и возле Мартиники был осажден английским судном «Винчелси» под командованием капитана Опиума Джонса. В бою погибли капитан «Виктуара», второй капитан и три заместителя, Миссьон принял командование на себя, ему помогал Караччиоли, и англичане были разбиты. Команда единогласно избрала Миссьона капитаном, и рядом с пиратским флагом был поднят белый флаг с надписью LIBERTE. После разнообразных приключений у западных берегов Африки, в которых участвовал захваченный английский корабль и его команда, Миссьон помог королеве Йоханны воевать с королевой соседней Мохиллы (два острова между Мозамбиком и большим красным островом, Мадагаскаром). Они захватили португальский корабль и решили обосноваться на Мадагаскаре. Примерно в 1700-м году Миссьон построил в уединенной бухте на севере острова два больших восьмиугольных форта и со своим отрядом в несколько сот французских и английских пиратов, бывших моряков и освобожденных рабов основал свободное поселение Либертацию.

Вместе со своим помощником Караччиоли и английским пиратом капитаном Томасом Тью, Миссьон сформулировал Правила, благодаря которым поселение могло существовать в мирной демократии. В основу Правил легли идеи, удивительно схожие с теми, что вдохновили Французскую и Американскую революции конца восемнадцатого века, предвосхитив их на шестьдесят с лишним лет. Отменялись смертная казнь, рабство, тюремное заключение за долги, вмешательство в религиозную и сексуальную жизнь. Караччиоли разбил людей на группы по десять человек, названные штатами, были введены должность лорда-хранителя и ежегодное всеобщее собрание. Первое собрание продолжалось десять дней. Тью был назначен адмиралом, Караччиоли — госсекретарем, а Миссьон получил титул Его Превосходительства Лорда-Хранителя. Однажды, в последний вечер морского похода у южной оконечности Мадагаскара, капитан Тью и несколько английских моряков напились ромового пунша, и прилив увлек «Виктуар» в открытое море, где корабль разбился о скалы. Команда погибла, а Тью разбил лагерь и ждал спасения. Пока капитан Тью ожидал подмоги в далекой бухте, два больших отряда малагасийцев напали на Либертацию под покровом ночи и опустошили колонию. Караччиоли погиб, Миссьону и сорока пяти его сторонникам удалось спастись на двух шлюпах. Он нашел капитана Тью в отдаленной бухте, и они решили вдвоем скрыться в Америке, где их никто не знал. В сильном шторме у мыса Инфанты их шлюп пропал в волнах.[45]

АЛЛЕЯ ТОРНАДО[46]

Джону Диллинджеру,[47]

в надежде, что он

все еще жив.

День Благодарения, 28 ноября 1986 года.

Благодарю за дикую индейку и странствующих голубей, обреченных, чтобы их высрали здоровые американские кишки…

благодарю за континент, разграбленный и загаженный…

благодарю за индейцев, не очень строптивых, не очень опасных…

благодарю за стада бизонов, которых можно убить, освежевать, бросая гниющие остовы…

благодарю за истребленных волков и койотов…

благодарю за АМЕРИКАНСКУЮ МЕЧТУ, опошленную и подтасованную, так что просвечивает наглая ложь…

благодарю за Ку-клукс-клан, за шерифов, лелеющих засечки по числу убитых негритосов, за порядочных прихожанок со злобными, тощими, кислыми, полными ненависти лицами…

благодарю за наклейки "Убей пидора во имя Христа"…

благодарю за выведенный в лабораториях СПИД…

благодарю за сухой закон и Войну Против Наркотиков…

благодарю за страну, где никому не позволено заниматься своим делом…

благодарю за нацию стукачей… да,

благодарю за все воспоминания… ну-ка, посмотрим твои руки… с тобой вечно морока, ты всегда был занудой…

благодарю за последнее величайшее предательство последней величайшей человеческой мечты.

Джерри и биржевой маклер

Джерри Эллисор, слабоумный соседский мальчишка, собрался подразнить робкого человечка с карикатуры в «Нью-Йоркере», такого типа, который не хочет ни во что встревать, прохожего на другой стороне улицы… вот девочка с отрезанными руками пытается его остановить, а он объезжает ее и катит себе дальше (я имею в виду историю пятнадцатилетней девочки, которой насильник отрезал руки: она выбежала на шоссе, три машины проехали мимо, и только четвертая остановилась и отвезла ее в больницу).

Этому типу вечно не везет. Во время отпуска в Вест-Индии он надеется, что уличные певцы отстанут, если он просто будет их игнорировать.

— Не обращай на них внимания, дорогая.

И вот этот служащий средних лет обедает в закусочной здоровой пищи, он съел зеленый салат и выпил морковного сока. Мальчишка садится к нему за столик, хотя три часа дня и закусочная полупустая. Мужик чувствует жуткую вонь — точно от хорька, только еще резче — глаза у него слезятся, спазмы в желудке. Мальчишка улыбается, скаля кривые желтые зубы.

— От меня всегда так пахнет, ну… перед этим. — Мальчишка протягивает ему карточку, на которой красными буквами напечатано:

"Привет. Я — Джерри. Вот мои инструкции: Когда это начнется, не паникуй. Садись, где бы ты ни был, и спокойно сообщи доброжелательному человеку поблизости, что у тебя будет припадок. Объясни ему следующее:

Когда начнется, вы должны обернуть палец носовым платком, полотенцем или салфеткой и запихнуть мне в рот, чтобы я не прикусил язык. Другой рукой расстегните мне воротник, ремень, развяжите ботинки и откройте ширинку, чтобы ослабить давление на мой пах. Во время моих приступов часто возникают эрекции. Это естественная вещь. (Если я наложу в штаны, вымойте меня горячей водой с мылом и дайте смену белья).

Будьте осторожны: когда я оклемаюсь, я иногда набрасываюсь на людей, а могу и в горло вцепиться, как зверь. Бог вознаградит вас за доброе дело.

Ваш покорный слуга, Джерри Эллисор".

Без долгих раздумий мужик бросает деньги на стол и пытается смыться. Но слишком поздно. С глухим гортанным криком мальчишка бросается ему наперерез, валится на пол и оборачивается вокруг его ног, точно питон. Внезапная вонь мочи и экскрементов — Джерри наложил в штаны. Потрясенный мужик видит у дверей полицейского и умоляет о помощи.

— Что ты делаешь с ребенком, грязный извращенец?!

Дубинка бьет его по башке. Через пять часов, после звонка адвоката вашингтонскому кузену из ЦРУ, его, дрожащего, едва живого, выпускают из тюрьмы.

Во время припадка Джерри иногда выкрикивает пророчества, которые почти всегда сбываются. В Черный Понедельник он ворвался на биржу, глаза горят, волосы дыбом, сорвал с себя одежду и застыл голый перед окаменевшими финансистами, тело багровое и воняет, как сотня хорьков. Упал, катался по полу, скаля жуткие желтые зубы и извергая сперму[Mx1]:

— Продавайте! Продавайте! Продавайте!

Это был худший кризис с 1929 года, — утверждали ошеломленные брокеры и перекупщики.

— В его голосе звенели деньги. Такому веришь.

Слово о Джо-Мертвеце

Доктор Фишер внимательно изучил статью, понятливо ухмыльнулся.

— Двойное убийство… револьвер 32 калибра… поскольку пропали сумочка женщины и бумажник мужчины… ограбление… свидетель сообщил, что видел "очень высокого человека, убегающего с места преступления"…

Свидетель, Урия Грант, прикованный к инвалидному креслу, объяснил, что развлекается, разглядывая город в телескоп. "Я могу читать газету из-за чужого плеча на расстоянии в двадцать кварталов", — похвастался он.

"Я — хорошая ищейка, — добавил он самодовольно. — Заняться мне нечем, вот и смотрю, чем промышляют другие. Чего греха таить, странные вещи я видел".

От него потребовали подробностей. "Ах да, — сказал он, — бежавший преступник… подозреваемый, по крайней мере… или лучше назвать его виновным? Да, так этот потенциально виновный был очень высокого роста. Воротник куртки поднят. Лица я не разглядел, но зато заметил руки: белые, нежные, проворные, молодые. Нет, он не был в пальто, — простая курточка. Любит холодную погоду, видать".

Да, Урия Грант умеет привлечь к себе внимание, — подумал доктор. Конечно… кругом полно молодых парней… даже в самый холод его пациент не носил пальто. Гммм. Может, не тянуть, а сразу позвонить в полицию? А клятва Гиппократа? И ведь доказательств нет. Надо что-то другое придумать.

Он открыл ящик, вынул девятимиллиметровый «Хеклер-Кох» П-7, передернул затвор, дослав патрон. Пристроил пистолет под пиджак к правому бедру.

Наперекор профессии он ненавидел своего пациента, юного Гая Уорта, типичного социопата. Весь мир у него в долгу. Прирожденный уебок, как выражался доктор. Он ненавидел уебков и знал, что только зря тратит на них время. От уебков один геморрой.

На самом деле он был разочарован в профессии психиатра как таковой. Он уже почти решил бросить это дело и найти место судового врача или, может, необременительную практику в американской колонии в Танжере, Афинах, Риме, Бейруте… общая терапия… возможно, какие-нибудь нетрадиционные методы. Может выйти совсем неплохо. Доктор был молодой, изящный, хорошенький и голубее некуда.

Послать подальше работу с пациентами, которых направили другие врачи, послать поездки в Нью-Йорк и практику с рекламными и издательскими шишками с Мэдисон-авеню. Настанет день, когда он скажет: "Знаете что, мистер Гранфилд? Единственная ваша проблема — самопотворство и воспаленное эго. Вы думаете, что наебать МЕНЯ — самая важная вещь во вселенной. Ну, так поверьте мне: это невероятно скучно. К тому же вы — злобный дурак. И меня от вас тошнит".

Так что, решил доктор Фишер, взглянув на часы, сейчас будет его последний психотерапевтический сеанс — с убийцей, сомнений нет, — причем убийцей, намеренным убить его. В блокноте и на скрытом магнитофоне все записано. Ну ладно: чему бывать, того не миновать.

Звонок в дверь. Он открыл. Прохвост тут как тут, невредимый, руки в карманах куртки, мерзкая улыбочка. Пистолета в кармане не видно — скорее всего, заткнул за пояс.

— Привет, Гай. Входи. Я тебя ждал.

Парень вошел. Надменно посмотрел на доктора, и тот ответил ему каменным взглядом.

— Проходи.

Он открыл дверь в приемную. (Секретарша уволилась на прошлой неделе: "Знаете, доктор: по правде сказать, ваша практика — это анекдот. А анекдот не может быть бесконечным").

Парень вошел и повернулся. Он жевал жвачку.

— Садись, Гай.

Парень сел, вытянул ноги.

— Ну и как наше здоровье?

Парень удивился. Доктор никогда так прежде не говорил. Психиатр подался вперед с плотоядной ухмылкой.

— Снилось ли нам что-нибудь интересное?

— Да, по правде сказать, кое-что снилось. Мне снились вы, доктор Фишер.

— Чудно! И что же именно?

— А вот что, — парень стиснул рукоятку пистолета.

Надо дать ему время, чтобы остались отпечатки пальцев, — подумал доктор. Парень вытащил пистолет. Град пуль отбросил его назад на стул, кровь хлынула изо рта. Ошеломленное выражение на его лице, он рухнул со стула, мертвый. Доктор потянулся к телефону…

Пули совпали. Доктор даже стал местным героем — но не для руководства клиники. Перестрелка, как на Диком Западе, в его приемной… убил пациента… немыслимо. Они были счастливы, что он подал в отставку.

Доктор Фишер чувствовал себя превосходно.

зловонный тупик

— Я должен предупредить вас, доктор. Понимаете, они что-то в нем вырастили. Это живое, это…

— Да полно вздор молоть. Где его палатка? Подождите-ка снаружи.

Через несколько секунд доктор выбрался с таким видом, точно его ударили по яйцам.

— Ну что, посмотрели?

Дрожа, он кивнул.

— Что-то между сороконожкой и растением, растет у него во внутренностях, выпуская корни.

— Может, отравить? Вколоть ему чего-нибудь?

— Хреновое дело. Эта штука проникла Джерри в кровеносную систему… бедный парень. Ну, либо так, либо…

Мы понимающе переглянулись. К счастью, у нас оказался ротенон. Доктор наполнил шприц, и мы вошли. Вонь просто сбивала с ног, проникала в глотку, легкие, не давала дышать.

О Боже, теперь видно, как она шевелится у него под кожей. Мы даем ему лошадиную дозу морфия и ларгактила.

Быстрый надрез и рывок плоскогубцами, жуткая красная голова — существо крутилось и извивалось, корни и головы торчали повсюду. Доктор воткнул шприц и надавил на поршень, но игла вырвалась у него из рук, и он отпрянул.

— Бежим отсюда, оно яйцами плюется!

И личинками тоже; Реджи уже потерял всякое сходство с человеком, — головы и корни торчат из каждого дюйма его тела, извергая личинки с прозрачными острыми зубками.

Я задержался только, чтобы выстрелить Реджи в голову. Мы понеслись со всей прытью, но было уже поздно: нас облепили личинки, они забирались все глубже в глаза, нос, во все дыры, проедали путь в….

Но мы выжили. Мы искупались в керосине, который по счастливой случайности оказался под рукой. Как и любой мутант, этот из-за отсутствия иммунитета был необычайно восприимчив к биологическим и химическим веществам, — нюхнул керосина, и нос чист. Палатку и землю вокруг мы спалили дотла. Немыслимо разбивать лагерь в таком месте.

Мы шли, пока усталость и темнота не вынудили нас устроиться на привал. Поужинав тушенкой, Уилсон раскурил трубку.

— Мы, наверное, случайно наткнулись на что-то.

— Хочешь сказать, это чудище вывели в лаборатории?

— Боюсь, что так, старина.

— Тогда нам всем кранты!

— Боюсь, что нет, старичок. Знаешь, почему скачет прыгающий боб? Там внутри прыгучий жучок.

— Что ж ты предлагаешь?

— Надо найти лабораторию и уничтожить ее.

— А чем? Тремя пистолетами и ружьем?

— Вот этот однотомник Шекспира пропитан новейшими взрывчатыми веществами. Намного разрушительней обычной взрывчатки, которая разрывает изнутри.

— А как активировать?

— По-разному. Если взять книгу и смотреть на нее, нужно просто сказать: "Так гасни, гасни же, свечи огарок",[48] или можно активировать телепатическим дистанционным управлением.

— А ты знаешь, где эта лаборатория?

— Конечно. У меня есть приказы и координаты.

— Ну так идем.

На рассвете мы двинулись в путь. Самый конец тупика — вот, что нам нужно.

Три ключа. Высокие стены. Что-то вроде рожицы на пузыре.

Музей. Я оказался в комнате с экспонатами — без дверей. Взглянул направо — там все пусто и залитая солнцем стена в сотне футов. Что-то не так с этой стеной. Это картина. Разрисованная стена. Она на самом деле внутри музея.

Зловонный тупик, смердящий гнилым временем и гнилым светом.

уебки

Старик-домовладелец разбужен громким стуком в дверь.

— Господи, — стонет он, — опять пьяный индеец.

Он накидывает военную куртку и сует тупорылый револьвер "Чартер Армс" — из такого застрелили Леннона — в боковой карман. На секунду прислоняется к стене, чувствуя острую боль в левой руке и плече.

— Убирайся. Я вызову полицию.

— Нескоро приедет и тебе не поможет. Ты совратил мою дочь.

"Сейчас выезжаем, сэр". Дверь вот-вот вылетит. Домовладелец стоит в шести футах от двери, пистолет наготове. Слышны сирены.

Дверь вылетает. Индеец врывается с бейсбольной битой, глаза дикие, как у взбесившейся кобылы. Патрульная машина с визгом тормозит на улице. Домовладелец стреляет индейцу в ногу. Индеец падает и, воя, катается по полу.

Дверь распахивается, врываются разъяренные фараоны, пушки наготове. Увидев человека в армейской куртке, офицер Майк решает, что это и есть преступник. Времени он не теряет. Выпускает три пули. Домовладелец хватается за грудь и падает. Майк оборачивается, мрачно сует револьвер в кобуру.

— Готово.

— Вы ранены, сэр?

Он заботливо кладет руку на спину индейца. Это хорошая реклама. Медленно индеец поворачивается, лицо белое от боли и шока. Они пятятся в ужасе. "Боже", — стонут они в унисон. Марв, старший наряда, одобрительно машет рукой. Сирены скорой помощи вдалеке.

— Я разберусь, ты меня прикрой только.

Они сажают индейца на стул.

— Ты — герой.

— Он был коммунистом.

— Правильно сделал, что пристрелил его, мы за тебя поручимся.

Полицейский сует ему в руку пистолет. Сирены все ближе. Индеец смотрит на пистолет с тупым недоверием. Легавые помогают мне сесть на стул? Дают мне пистолет? Скорая помощь сворачивает за угол в двух кварталах отсюда. Пули прошивают тело индейца. Нет времени на церемонии. Они переворачивают столы, валят книжную полку. Один швыряет стул в окно, когда скорая помощь тормозит.

— Это было круто, босс, по-настоящему круто. Индеец спятил, схватил пушку Майка и пристрелил домовладельца. И бог мне свидетель, он силен, как двадцать мужиков. Я предупредил его, что мы — офицеры полиции, но он направил на меня пистолет, и я вынужден был выстрелить.

— Шеф вас сейчас примет.

— Это ваш отчет?

— Да шеф, наш.

— Воняет, как падаль.

— Что ж там такого, шеф?

— Начнем с того, что невозможно сделать то, что вы тут описали. Направления выстрелов не сходятся.

— Но, шеф…

— Кроме того, домовладелец не умер.

— Не умер? — Немая сцена. — Ну, так это великолепно, — криво ухмыляется он. — Мужик, которому так пальнули в грудь, мог на кусочки разлететься.

— Он был в пуленепробиваемом жилете. У него был сердечный приступ, но сейчас он оклемался и жаждет с вами расправиться: "Мало того, что мне нужно защищаться от пьяных индейцев, так еще и от спятивших копов — гнусных уебков!"

— Да, ебаный в рот, шеф, богом клянусь, я видел пьяного индейца с пушкой так же ясно, как я сейчас вижу вас.

— А что еще ты видел? Райские врата? Ебаного Иисуса Христа, вручающего тебе Золотой Хуй за доблесть? Нет, на это раз, вы, клоуны, доигрались. Вы просто жалкие уебки, оба.

— Ну ладно, шеф. — Марв униженно улыбается, чтобы над ним сжалились. — Конечно, мы уебки, потому и пошли в полицию. Пушка и полицейский жетон какого угодно уебка прикроют.

— Ладно, мужики. Пожалуй, я дам вам шанс спасти свои задницы.

— Мы сделаем все, что угодно, шеф, все, что угодно.

— Опасное дело, парни. Большая наркотическая облава. На этот раз стреляйте сразу и помните: мертвые не врут. Усекли?

— Отлично все поняли, шеф.

— Возьмите все, что нужно, в арсенале. Советую ружья «Итака» с пулями четвертого калибра.

Уебки уходят. Шеф улыбается. Он уберет репортера, который сел ему на хвост, и кучу либеральных сопляков, как поет Джоан Баэз…

Получат ли уебки третий шанс? Нанесут ли уебки новый удар?

Книга Теней

Доктор Хилл взял медицинскую карточку и откашлялся.

— Незачем ходить вокруг да около, док. Это ведь рак, верно?

Лучи солнца сквозь жалюзи упали на говорившего, точно тюремная решетка… худощавый пожилой человек в ветхом сером костюме, тяжелая трость из дерева кохобы между острых коленей, — обычный пенсионер из тех, что сидят на скамейках в парке или играют в шашки. Но глаза за очками в стальной оправе горели бесшабашным весельем, далеким леденящим счастьем. Пациент улыбнулся.

— В конце концов, доктор, мы ведь давно знакомы.

Очень давно. Доктор Хилл, пожалуй, единственный человек в Болдере, знавший, что сидящий напротив старик когда-то был лучшим стрелком на всем Западном побережье. Не самый проворный, но самый меткий.

— Да, это рак. Конечно, может и операбельный… надо еще исследовать, чтобы знать наверняка, но…

— Вы сомневаетесь.

— Будь это мой желудок, я бы сказал — нет.

— Хирурги — настоящие мясники. Хуже мексиканцев.

Доктор знал, что Ли Айс — начитанный, по-настоящему образованный человек. Доктора забавляло, что порой он выражается, точно неграмотный лох.

— Так сколько, говорите, времени мне осталось? То есть сколько я еще протяну?

Его скрючил приступ боли, он оперся на трость.

Доктор пожал плечами

— Месяц. Может, два… Я вам выпишу рецепт. Вы знаете, как делать уколы?

Человек кивнул, вспомнив сеновал в амбаре: доски разошлись, открывая голубое небо, и Том с полученной за карточным столом пулей в животе. Врач — старый китаец, неторопливый и беззаботный. Сделал Тому инъекцию морфия, следом, как ни в чем не бывало, вколол себе. Потом присел на корточки, глядя на тощий живот Тома.

— Держать пожалуйста.

Врач быстро склонился и воткнул в рану длинный острый инструмент. Том закричал, Ли ухватил его покрепче. Доктор держал хирургические щипцы с окровавленной свинцовой пулей. Морфий начинал действовать. Тело Тома обмякло, лицо расслабилось. Доктор объяснил, как менять повязки, оставил пузырек таблеток с морфием, шприц и несколько игл. Он показал Ли, как пользоваться шприцем.

— Как часто?

— Когда надо. Сто доллар, мне платить.

Ли заплатил. Он знал, что китаец их не выдаст. Он показал врачу рекомендательное письмо от китайца в Сент-Луисе — такие письма кому попало не дают. Тому нужен был морфий на неделю, и Ли тоже стал колоться. Сидеть целый день было скучно, а рисковать и выйти из укрытия он не мог. Конечно, он знал, как делать уколы.

Месяц назад, когда начались боли, он поехал в Денвер купить морфия или героина. Никого из старых знакомых не было. Черный джанки с честным, не вызывающим доверия лицом пообещал Ли, что отнесет деньги и вернется.

— Не могу взять тебя к боссу. — Он развел руками[Mx2], и тут одна рука дернулась, в свете фонаря блеснул нож. Послышалось что-то вроде металлического кашля. Черный застыл, нож в кулаке, маленькая синяя дырочка во лбу посередке. Ли Айс спрятал в кобуру двадцать второй калибр с глушителем и пошел прочь.

И тут он вспомнил про доктора Хилла в Болдере.

— Можете купить их в аптеке на холме. В принципе, достаточно четверти грана. Это одна таблетка. Но вы сами поймете, сколько вам нужно.

Через полчаса Ли опустил рукав и выглянул в сад из окна своей комнаты. Он только что вколол себе полграна. Боль в желудке отступила в приливе теплого покоя. Он открыл ящик, достал черную книжечку.

Мой гримуар. Моя Книга Теней. Сделать несколько звонков, оплатить несколько счетов… Все, кто ему помог и все, кто его оскорбил, получат по заслугам.

Это была эпитафия Суллы.[49] И Ли Айсу она подходила.

куда он шел

Кухня на ферме, ставни закрыты, в углу — оружие. Тарелки и стаканы убраны, на столе разложены карты района.

Над картами склонились четыре человека. Все лица чем-то похожи. Керосиновые лампы бросают отблески смерти на скулы и губы, усталые встревоженные глаза.

— Наверняка вот здесь и здесь блокпосты…

Ишмаэль наливает изрядную порцию виски в грязный стакан.

— Может, лучше тут схорониться?

— Гм-гм. Они не засекут нас снаружи, а так будут обыскивать дом за домом.

— Разумно.

— Давайте попробуем вот здесь.

И вдруг ему пришло в голову, что он умрет. Не "рано или поздно" — это-то он знал, все знают, — а сегодня ночью. Эта мысль возникла вспышкой, точно ветер, от которого моргает свеча, и тошнотворный, пустой страх ударил его поддых. Он чуть согнулся, вцепившись в спинку стула.

Он всегда такое любил, убеждал он себя: страх, потом взрыв смелости и чистое сладкое чувство, точно заново родился. Он читал об этом где-то, в старом вестерне… страх все больше и больше, и вот ты уже не способен его выдержать, он готов сломать тебя, и, когда ломается страх, — возникает надежда.

— Пошли, — хрипло произносит он.

Он думает: все ли они так же напуганы? Напуганы, как он — автомат в руках кажется неуклюжим и тяжелым, чужим, зловредным — конечно, все они боятся, но о таких вещах не говорят. Щелчки затворов и казенных частей.

Вот они в машине, хлопает дверца. Он сидит с краю справа. Дорога вся в выбоинах, ямы с водой, глубокие рытвины. Господи, пожалуйста, не дай нам застрять — пока они рыщут в лесу с овчарками, все ближе.

— СТОП! Гасите свет!

Шурх шурх… Навстречу машина. Приближается: свет из-за поворота узкой дороги, среди строевого леса.

Ишмаэль медленно выходит, ноги налиты свинцом, встает посреди дороги, руки подняты. Старая машина, мотор стучит, останавливается. Серый старичок за рулем. Ишмаэль медленно подходит, показывает старичку бумажник.

— ФБР.

Губы Ишмаэля немеют. Это не бляха из сувенирной лавки, а превосходная копия настоящего, с визитными карточками. Сделан мастером в Торонто, обошелся в 150 баксов. В самых крутых передрягах его выручал.

Старик сидит, лицо белое.

— Мы ищем грабителей банка. Где-то тут спрятались. Вы давно здесь живете?

— Сорок лет.

— Ну так знаете округу.

Он приносит карту.

— У нас блокпосты здесь, здесь и здесь. Есть еще какой-нибудь путь, каким они могут выбраться?

— М-да. Старая колея пересекает вот тут. Немного крутая, но, думаю, им удастся. А выходит здесь, на 52-ю окружную дорогу. М-да, смогут они удрать.

— Если ваша информация подтвердится, получите вознаграждение в 500 долларов, — он протягивает старику карточку. — Позвоните в наше отделение в Талсе.

— Обязательно, всенепременно. — Старик уезжает.

Водитель изучает карту в свете приборной панели.

— До поворота — 5,3 мили.

Старик у телефона.

— Совершенно верно. Выдает себя за агента.

Ишмаэль вспоминает слова старого доктора Бенуэя:[50] "Ты все время смотришь в глаза смерти, и на это время ты бессмертен".

Енот переходит дорогу, его глаза вспыхивают зеленым в лучах фар, не торопясь, потихоньку — и тут наваливается зловонная пустота, и енот спокойно бредет по ее краю. "Свалить в Мексику… я там был… единственная возможность выжить… у меня пять штук в заначке… долго добираться…".

Страх вновь обволакивает его грудь, точно мягкие тиски, выжимающие воздух, автомат тяжелеет в руках, он знает, что не сможет его поднять. Силы оставляют его волнами иссушающей боли.

Поворот, и тут свет бьет в глаза, мозг взрывается в белой вспышке, и он свобоооооден, распахивает дверь, прыгает в пустоту, а ветровое стекло разлетается в желтых взрывах, и Том закрывает рукой глаза.

Ноги двигаются очень легко, автомат у него в руках невесомый, как во сне, и тут честный молодой агент — такой набожный сукин сын — подскакивает к нему, пистолет наизготовку. Он еще не сделал свою падаль, как они это называют — "Скоты!" — другие агенты говорили ему: вот кто они такие, — скоты! — не забывай об этом —

— Ложитесь, Христа ради — вопит сержант.

Иш прошивает тремя пулями сорок пятого калибра тощую молодую грудь, дырки точно через дюйм. У него есть стиль.

— Это — музыкальный инструмент, — говорил ему Автоматчик-Келли. — Играй!

Он, должно быть, задремал в машине. Опять приснилась перестрелка. Он знает, что они ехали всю ночь, теперь уже в безопасности, спускаются в долину. Теплый ветер, пахнет водой.

— Томас-и-Чарли.

— Что?

— Город так называется.

Иш помнит Томас-и-Чарли. Тут нужно забраться на десять тысяч футов до перевала. Помнит Мехико и свою первую сигарету с травой. Одурел от нее, чудесно одурел, шляясь по Ниньо-Пердидо, всюду видел сахарные черепа и фейерверки, — дети грызли черепа.

— Dia de los Muertos,[51] - говорит ему мальчик и улыбается, показывая белые зубы и красные десны. Очень белые. Очень красные. Белее и краснее не бывает, и он подумал: почему бы и нет? Я ведь делал это в исправительной школе.

У мальчика за ухом торчала гардения. Он был в белой, без единого пятнышка, рубашке, штанах до лодыжек, сандалиях. Пах ванильным напитком — Иш пил такой в исправительной школе. Мальчик понимает. Он знает un lugar.[52] Они остановились посмотреть, как два огненных колеса фейерверка расходятся в разные стороны… он помнит легкую тошноту, головокружение, появившееся, когда он на них смотрел, точно едешь в скоростном лифте.

Мальчик улыбается и тычет пальцем в темное пространство между огненными колесами, а те расходятся, тьма все больше, как целый мир, и тут он понял, что это и было место, куда он шел…

Ишмаэль умер, когда подняли носилки.

Примечания

1

Диего ди Ланда (1524–1579) — испанский епископ, уничтоживший почти все письменное наследие майя.

(обратно)

2

Альфред Коржибский (1879–1950) — основатель общей семантики. Его лекции У. Берроуз посещал в 1930 гг.

(обратно)

3

Эст — Основанное в 1971 году Вернером Эрхардом близкое сайентологии движение по "поиску истинного Я". В 1991 г. фактически прекратило существование.

(обратно)

4

В 1968 году некие Уилли Дейчс и Бренда Данкс объявили, что установили компьютерную связь с находящимся на Венере «Контролем», и он готов ответить на все вопросы. У. Берроуз приводит некоторые ответы на вопросы, которые он задавал Контролю.

(обратно)

5

Розеттский камень — найденный в 1799 году в дельте Нила камень с надписями на различных языках, благодаря которому удалось расшифровать египетские иероглифы. Хранится в Британском музее.

(обратно)

6

прототип этого персонажа — газетный магнат Уильям Рэндольф Херст (1863–1951)

(обратно)

7

Рукописный календарь майя IV в. н. э.

(обратно)

8

Мой друг… убит бандитами… (исп.)

(обратно)

9

У. Шекспир, «Макбет», IV,1 (перев. М. Лозинского).

(обратно)

10

Молодые люди (исп.)

(обратно)

11

Чарльз Трумэн Ленем (1902–1978), генерал-майор армии США, участник высадки в Нормандии. Э. Хемингуэй назвал его "самым смелым и умным командиром, которого я знал". Прототип полковника Кентвела в книге Хемингуэя "За рекой, в тени деревьев".

(обратно)

12

Не знаю (исп.)

(обратно)

13

ряд принятых в США в 1882–1902 гг. законов, целью которых было сокращение притока дешевой рабочей силы из стран Азии (в первую очередь, Китая).

(обратно)

14

Закон Гаррисона был одобрен Конгрессом США 17 декабря 1914 года. Первоначально не запрещал наркотики, а лишь регулировал продажу и налогообложение медицинских препаратов, содержащих опиаты. Впоследствии его положения неоднократно корректировались.

(обратно)

15

Граф (фр.)

(обратно)

16

Джон Форстер — в 1966–1978 гг. — премьер-министр, в 1978–1979 гг. — президент ЮАР.

(обратно)

17

"Мария Челесте" — «бригантина-призрак», в 1872 г. была обнаружена дрейфующей в районе Азорских островов, вся ее команда бесследно исчезла.

(обратно)

18

Брайан Гайсин (1916–1986) — писатель и художник.

(обратно)

19

Сакс Ромер (1883–1959) — автор многочисленных приключенческих романов об экзотических странах (самый известный цикл — о похождениях доктора Фу Манчу).

(обратно)

20

Джеймс Грауэрхольц, секретарь У. Берроуза.

(обратно)

21

первый роман У. Берроуза (1953, русский перевод 1997).

(обратно)

22

Сверхчеловека (нем.)

(обратно)

23

Наропа — основанный другом У. Берроуза поэтом А. Гинзбергом институт в г. Болдере, штат Колорадо.

(обратно)

24

герой фильма Чарльза Бартона "Тоби Тайлер или десять недель с цирком" (1960).

(обратно)

25

Энди Харди — герой цикла голливудских комедий (1938-58). В роли Энди Харди — Мики Руни.

(обратно)

26

Джон Джиорно (р. 1936) — поэт-битник

(обратно)

27

Джейн Боулз (1917–1973) — американская писательница.

(обратно)

28

Билли — Уильям Берроуз-младший (1947–1981), писатель.

(обратно)

29

Дентон Уэлч (1915–1948), английский писатель и художник. У. Берроуз написал предисловие к переизданию его романа In Youth is Pleasure (1945).

(обратно)

30

"Западные земли" (1987) — роман У. Берроуза.

(обратно)

31

Перестань, Уильям, ты сошел с ума. (исп.)

(обратно)

32

Ребенок (исп.)

(обратно)

33

Обдумайте неумолимую логику Большого Обмана. Если человек искренне любит кошек и посвятил себя их защите, вам стоит только обвинить его в убийстве и издевательстве над кошками. Ваша ложь будет безошибочно выглядеть правдой, в то время как его яростные отрицания будут смердеть фальшью и уловками. Те, кто слышит голоса, исходящие из недоминирующего полушария мозга, отмечают абсолютную авторитетность голоса. Они знают, что слышат Правду. Тот факт, что никаких доказательств нет, и что голос может молоть полную чушь, значения не имеет. Такова уж Правда. А Правда не имеет отношения к фактам. Те, кто манипулирует Правдой в свою пользу, люди Большого Обмана, старательно подтасовывают факты. На самом деле, нет ничего более раздражающего для этих людей, чем концепция факта. Привести факт в свою защиту означает избежать суда. В предопределенной и оттого абсолютно предсказуемой вселенной худший грех — вмешиваться в заготовленную запись, это может привести к изменению запрограммированного будущего. Капитан Миссьон был повинен в этом грехе. Он угрожал продемонстрировать всем, что три сотни душ могут сосуществовать в относительной гармонии друг с другом, своими соседями и экосферой — флорой и фауной.

(обратно)

34

Если хочешь что-то скрыть, лучший способ — представить непривлекательным место, где это скрыто.

(обратно)

35

Сотри из сознания концепт вопроса. Египетский иероглиф может быть тростником или пером или водой. Кто? Вода перо книга. Сотри его кричащим гусем "где?" и хлебом "когда?", размывая в огромную, вымершую, не способную летать птицу в заболоченном пруду.

(обратно)

36

Когда мы рассматриваем планету как организм, становится очевидным, кто ее враги. Имя им легион. Они главенствуют и населяют планету. "Обманутые и обманщики, которые обмануты сами". Итак, Homo Sap полагает, что другие животные существуют только для того, чтобы он ими питался? Бесспорно. Бульдозеры разрушают тропические леса, убивают приседающих лемуров и летучих лис, поющих гиббонов Клосса (животных, язык которых похож на красивейшую и изысканную музыку), скользящих лемуров-колуго, беспомощных на земле. Все исчезает, чтобы расчистить место для ничтожной человеческой породы, в которой все меньше остается бесценного ингредиента — дикой искры: энергия замещается материей. Огромной лавиной бездушной грязи.

(обратно)

37

Помните пещеру, содержавшую все вымершие болезни, Семь Казней Египетских: Волосы, Хуи, Поты, таящиеся в человеческом шаблоне? Шаблон расколот, и все эпидемии времени освобождены.

(обратно)

38

За чудеса приходится платить. Платить жизнью, красотой, молодостью, невинностью, радостью и надеждой… в эфемерные мгновения… Магические мгновения… Крошечные серые человечки пляшут в игрушечном домике на рассвете, маленький зеленый олень плывет в лесной прогалине, живописный свет заливает красную герань на парижском окне, ловит белого кота на красной стене в Марракеше… Сколько таких драгоценностей украл Христос из человеческого будущего, чтобы исцелить одного убогого прокаженного идиота, одного вонючего, слабоумного, косоглазого нищего с заячьей губой? Разве Христос искал когда-нибудь человека, заслуживающего быть исцеленным, человека, обладающего особым даром, талантом, который дарован одному из миллиона? О нет, Христа волновало количество, а не качество. С его точки зрения совсем не важно, кого ты исцеляешь. Это принцип — установить монополию, чтобы никогда больше не было чудес. Так что Христос принялся уничтожать сырой материал чудес… душу, дух, джуну, прану, силу, способную оживить любое существо… все спонтанное, непредсказуемое, живое. А что такое Паника? Осознание, что все живо. Великий бог Пан мертв.

(обратно)

39

Учение Христа можно истолковать, как биологическое самоубийство. Должен ли олень искать леопарда и подставлять шею под его клыки? Должны ли рыбы насаживаться на крючки и прыгать в сети? Ни одно животное не сможет выжить, если решит отыскать и возлюбить своих врагов. Это безумный практический совет на реальном уровне. На психическом уровне если вы сможете так близко подобраться к врагу, возможно вам удастся стать его другом или же убить его чужеродной близостью. Мудрый старый маг как-то сказал мне: "У меня нет врагов, я их всех превратил в друзей". Он был самым беспощадным практиком из всех, кого я встречал. Учение Христа обретает смысл на уровне вируса. Что делает вирус с врагами? Он восстанавливает их против самих себя. Если он не попал тебе по одной щеке, подставь другую. Возлюбить врагов — одна из самых сложных задач на свете. Так, что любой, кто способен на это, обретает неслыханную силу. Любить врагов — нечеловеческая практика, ставящая практикующего намного выше — или намного ниже — человеческого уровня.

(обратно)

40

Как сказал Уильям фон Рааб из Таможенного управления США: "Это — война, и любого, кто предлагает толерантное отношение к употреблению наркотиков, следует считать предателем".

(обратно)

41

Любой опытный врач знает, что развитие болезни с классической симптоматикой — скорее исключение, нежели правило. Можно встретить любую комбинацию ожидаемых симптомов или же любое их отсутствие. Иногда, в случае Болезни Христа, первый симптом — смерть. В других случаях болезнь протекает в скрытой форме, и могут пройти недели, даже месяцы прежде, чем она проявится. В случаях, когда профессия пациента дает ему относительную свободу действий, болезнь может развиваться незаметно и привести к невообразимым злоупотреблениям служебным положением.

(обратно)

42

Профессор Унрух фон Унерхёрт выдвинул гипотезу, что все эпидемии связаны, проистекая из "основной и ушасной трещины в происхождении шеловека. Так што надо плясать от пешки. Што нужно, так это средство анти-Menschen". Античеловеческое средство доброго профессора оказалось смертельным в большом проценте случаев, и вполне бесполезным для выживших, так что оно вскоре было отвергнуто.

(обратно)

43

Рассмотрим историю болезни: она стара, как мир. Как только появляется нечто живое, его уже ожидает что-то, готовое заразить. Поставьте себя на место вируса: не сделали бы вы то же самое? Как, когда и где начинается малярия? Говорят, что СПИД — простая вариация вируса висна, который естественно образуется у овец и всегда смертелен. (О, дорогой, что эти пастухи опять ведут себя дурно?) А некоторые говорят, что сифилис пошел от деревенского дурачка, трахнувшего ламу. И устрашающие Семь Казней Египетских. Какой-то орган плюет на всех остальных и начинает расти сам по себе: огромные мозги в пятидесятипятигаллоновой банке с маслом, чудовищные почки, которые можно использовать для диализа.

Мало не покажется.

Наиболее опасная из этих Казней — Хуй. Нет, не опухоль, просто большой постоянно растущий хуй. Вонь, сырая, гнилостная, удушающая, словно веками таилась в подбрюшье. Хуй уже три фута длиной и буквально на глазах жертвы он шевелится и растет, выделяя смазку из трех отверстий в головке. Штука дрожит от чудовищной нужды:

— Подрочи меня! Подрочи меня! Подрочи меня!

Вскоре жертва уже не может удержаться и начинает размазывать смазку по головке члена. Штука тут же кончает, извергая семя в потолок, опустошенное тело жертвы корчится в спазмах. Ткани и кости расползаются, уходя в яйца — громадные, как бейсбольные мячи. В финальной стадии жертва превращается в куколку, прикованную к огромному члену; видна только голова, окруженная ожерельем лобковых волос.

Есть еще воздушный СПИД и равно смертельное Отторжение, когда иммунная система устанавливает контроль над организмом, отвергая сначала кишечные бактерии, потом саму еду, а затем и внутренности, отторгая один орган за другим. Жертв легко узнать по выражению лиц, замороженных маской отторжения, и по неуклюжей грубости походки, точно они сделаны из стекла. Такие жертвы изолируют себя в самодельных убежищах — коробках, палатках, пластиковых скафандрах, всевозможных масках и перчатках — все это они постоянно опрыскивают дезинфекцией, пока не отдают концы от анорексии, обезвоживания и отказа внутренних органов.

Есть также болезни животных: сибирская язва, ящур, чумка и другие вирусные заболевания; они начались на Мадагаскаре, и поголовье крупного рогатого скота было буквально стерто с лица земли. Овцам не больше повезло, их уничтожила разновидность вируса висна. Свиньи и козы оказались более устойчивыми, а отчего-то почти все дикие животные обрели иммунитет. Собаки и кошки, между тем, умирали миллионами, что оказалось не так уж плохо — ведь не осталось хозяев, способных ухаживать за ними и кормить.

Нет сомнения, лекарства и вакцины могли бы быть найдены, если бы не шквал заболеваний и отсутствие времени даже для минимального ухода за больными, методичных исследований, и, что еще важнее, отсутствие квалифицированного персонала для проведения исследований. Ученые, лаборанты, компьютерные программисты, математики и теоретики были буквально уничтожены выборочной эпидемией, известной как Болезнь Мысли (или Яйцеголовых).

Болезнь Мысли характеризуется изоляцией коры головного мозга от любой мотивации. Что делает компьютер, когда нет специалиста, чтобы его запрограммировать? Ничего. И то же самое делает жертва Болезни Мысли, повторяя одни и те же формулы и теории, как заезженная пластинка. Избранное нами оружие против вируса — это иммунизация…. иммунизация… иммунизация… оружие оружие оружие… избранное избранное избранное. Немотивированное… неспособны выполнить простейшие… одеваться, питаться… валяются в собственной моче и экскрементах… нужно кормить из ложечки… для этого нет времени, нет персонала… списать их вместе с кататониками и прочими хрониками… некому ухаживать за теми, кто не может или не станет ухаживать за собой…

(обратно)

44

На Мадагаскаре существовало поедающее людей растение восьми футов длиной и трех диаметром, с луковидным зелено-бордовым желудком. Щупальца с липкими колючками выползают из ствола и удерживают жертву пока ядовитый сок парализует беднягу.

(обратно)

45

Теперь мадагаскарским лемурам грозит полное уничтожение. Когда люди впервые появились на острове 1500 лет назад, существовало около четырехсот видов лемуров; теперь сохранилось только двадцать два, и все они находятся под угрозой. В некоторых районах местные охотники использовали лемуров для пропитания, в других их охраняло табу. Население быстро растет и может достигнуть двенадцати миллионов к двухтысячному году; между тем продолжающееся уничтожение лесов и сельское хозяйство на выжженных полях уничтожило девяносто процентов лесов, естественной среды обитания лемуров. Предполагается, что лемуры Мадагаскара могут исчезнуть в течение ста лет, наследие ста шестидесяти миллионов лет уничтожается на протяжении одной человеческой жизни.

На 83-х акрах леса возле Дарэма, Северная Каролина, "Центр по изучению приматов Университета Дьюка" основал колонию: более шестисот представителей семейства обезьяньих, в основном — лемуров, некоторые из них живут в полудиких естественных условиях. Колония была основана в Йеле в 1958-м году и переехала в Дьюк в 1968-м. В том же году родился ершистый лемур, и это был первый за сорок лет случай рождения в неволе. С тех пор более трехсот лемуров появились на свет в Центре. Директор Элвин Л. Саймонс установил хорошие отношения с малагасийским правительством и смог привезти девять диких сифак в Дьюк в 91-м году.

Центр по изучению приматов Университета Дьюка нуждается в финансовой поддержке частных лиц. Пишите по адресу: DUPC, Duke University, Durham, North Carolina 27706.

(обратно)

46

"Аллеей торнадо" метеорологи называют равнинные районы Миссисипи, Огайо и Миссури.

(обратно)

47

Джон Диллинджер (1903–1934) — знаменитый гангстер. Убит агентом ФБР, однако несоответствия в результатах вскрытия породили слухи, что он жив и скрывается.

(обратно)

48

"Макбет", V, 1.

(обратно)

49

Луций Корнелий Сулла (138-78 гг. до н. э.) — римский полководец, консул. Надпись на мавзолее Суллы, составленная им самим, гласит: "Здесь лежит человек, который более, чем кто-либо из смертных, сделал добра своим друзьям и причинил зла врагам".

(обратно)

50

Персонаж романа Naked Lunch и других книг Берроуза.

(обратно)

51

День Мертвых (исп.)

(обратно)

52

одно место (исп.)

(обратно)

Оглавление

ЗДЕСЬ АХ ПУЧ

САУНА СИНКИ

РУСКИ

КОТ ВНУТРИ

ПРИЗРАЧНЫЙ ШАНС

  I

  II

  III

АЛЛЕЯ ТОРНАДО[46] . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте