«Подвигъ»

[Текстъ дается по вычиткѣ Сергѣея Виницкаго съ исправленіемъ мелкихъ опечатокъ въ 2018 году. Набрано по репринтному изданію Ardis, 1974 съ отдѣльной публикаціи Парижъ, 1932.]

Посвящаю моей женѣ.

Эдельвейсъ, дѣдъ Мартына, былъ, какъ это ни смѣшно, швейцарецъ, — рослый швейцарецъ съ пушистыми усами, воспитывавшій въ шестидесятыхъ годахъ дѣтей петербургскаго помѣщика Индрикова и женившійся на младшей его дочери. Мартынъ сперва полагалъ, что именно въ честь дѣда названъ бархатно-бѣлый альпійскій цвѣтокъ, баловень гербаріевъ. Вовсе отказаться отъ этого онъ и позже не могъ. Дѣда онъ помнилъ ясно, но только въ одномъ видѣ, въ одномъ положеніи: старикъ, весь въ бѣломъ, толстый, свѣтлоусый, въ панамской шляпѣ, въ пикейномъ жилетѣ, богатомъ брелоками (изъ которыхъ самый занимательный — кинжалъ съ ноготокъ), сидитъ на скамьѣ передъ домомъ, въ подвижной тѣни липы. На этой скамьѣ дѣдъ и умеръ, держа на ладони любимые золотые часы, съ крышкой какъ золотое зеркальце. Апоплексія застала его на этомъ своевременномъ жестѣ, и строка, по семейному преданію, остановилась вмѣстѣ съ его сердцемъ. Затѣмъ дѣдушка Эдельвейсъ годами сохранялся въ грузномъ кожаномъ альбомѣ; въ его время снимали со вкусомъ, съ разстановкой, это была операція не шуточная, паціентъ долженъ былъ замереть надолго, — еще не пришло, вмѣстѣ съ моментальной фотографіей, разрѣшеніе на улыбку. Сложностью свѣтописи объяснялись увѣсистость и крѣпость бравыхъ дѣдушкиныхъ позъ на блѣдноватыхъ, но очень добротныхъ фотографіяхъ, — дѣдушка въ молодости, съ ружьемъ, съ убитымъ вальдшнепомъ у ногъ, дѣдушка на кобылѣ Дэзи, дѣдушка на полосатой верандовой лавкѣ, съ черной таксой, не хотѣвшей сидѣть смирно, а потому получившейся съ тремя хвостами. И только въ тысяча девятьсотъ восемнадцатомъ году дѣдушка Эдельвейсъ исчезъ окончательно, ибо сгорѣлъ альбомъ, сгорѣлъ столъ, гдѣ альбомъ лежалъ, сгорѣла и вся усадьба, которую, по глупости, спалили цѣликомъ, вмѣсто того, чтобы поживиться обстановкой, мужички изъ ближней деревни.