«Необычайные приключения Петера Шлемиля»

Ты не забываешь никого; ты, конечно, еще помнишь некоего Шлемиля, ибо в давние годы не раз встречал его у меня — такой долговязый малый, который слыл растяпой, потому что был неповоротлив, и лентяем, потому что был нерасторопен. Мне он нравился. Ты, Эдуард, конечно не забыл, как однажды в нашу «зеленую» эпоху он увильнул от наших стихотворных опытов: я взял его с собой на очередное наше поэтическое чаепитие, а он заснул, пока сонеты еще только сочинялись, не дождавшись чтения. Мне вспоминается также, как ты сострил на его счет. Ты уже видел его, не знаю где и когда, в старой черной венгерке, в которой он был и на этот раз, и ты сказал: «Этот малый мог бы почесть себя счастливцем, ежели бы его душа была хоть наполовину столь же бессмертна, как его куртка». Вот ведь какого неважного мнения вы были о нем. Мне он нравился.

От этого-то самого Шлемиля, которого я потерял из виду много лет назад, и досталась мне тетрадь, кою я доверяю теперь тебе. Лишь тебе, Эдуард, моему самому близкому, самому закадычному другу, моему второму «я», от которого у меня нет секретов, доверяю я ее, лишь тебе и, само собой разумеется, нашему Фуке, также занявшему прочное место в моем сердце, но ему только как другу, а не как поэту. Вы поймете, сколь мне было бы неприятно, если бы исповедь честного человека, положившегося на мою дружбу и порядочность, была высмеяна в литературном произведении и даже если бы вообще отнеслись без должного благоговения, как к неостроумной шутке, к тому, с чем нельзя и не должно шутить. Правда, надо сознаться, мне жалко, что эта история, вышедшая из-под пера доброго малого Шлемиля, звучит нелепо, что она не передана со всей силой заключенного в ней комизма умелым мастером. Что бы сделал из нее Жан-Поль! Кроме всего прочего, любезный друг, в ней, возможно, упоминаются и ныне здравствующие люди; это тоже надо принять во внимание.