«Дебютные рассказы»

Джером Дейвид Сэлинджер

Рассказы (1940-1948)

ПОДРОСТКИ (The young folks)

Ближе к одиннадцати, удостоверившись, что вечеринка удалась - даже сам Джек Делрой ей улыбнулся, - Люсиль Хендерсон заставила себя посмотреть в ту сторону, где в большом красном кресле с восьми часов вечера сидела Эдна Филлипс - курила сигареты, громким голосом через всю комнату здоровалась со знакомыми и сохраняла самое оживленное выражение на лице и во взгляде, который никто из мальчиков и не думал ловить. Да, она все там же. Люсиль Хендерсон вздохнула, насколько позволяло тугое платье, нахмурила свои почти невидимые брови и оглядела всю шумную компанию, которую она пригласила пить отцовское виски. Потом, прошуршав подолом, решительно подошла к Уильяму Джеймсону-младшему, который кусал ногти и не сводил глаз со светловолосой девочки, сидевшей на полу в окружении трех студентов.

- Эй, - сказала Люсиль Хендерсон, схватив Уильяма Джеймсона-младшего за локоть. - Пошли. Я хочу тебя кое с кем познакомить.

- С кем это?

- С одной очень интересной девушкой.

Джеймсон потащился вслед за ней через всю комнату, на ходу догрызая ноготь на большом пальце.

- Эдна, детка, - сказала Люсиль Хендерсон, - я бы хотела, чтобы ты поближе познакомилась с Биллом Джеймсоном. Билл - Эдна Филлипс. Или вы, голубчики, уже знакомы?

- Нет, - ответила Эдна, окинув взглядом большой нос, оттопыренные губы и узкие плечи Джеймсона. - Рада с вами познакомиться, - сказала она ему.

- Очень приятно, - буркнул Джеймсон, мысленно сопоставляя внешние данные Эдны и маленькой блондинки.

- Билл - приятель Джека Делроя, - сообщила Люсиль.

- Да я не так-то чтоб очень с ним знаком, - сказал Джеймсон.

- Ну, я пошла. Пока, дети!

- Все носишься, хозяйка? - крикнула ей вдогонку Эдна, а затем пригласила: - Присядьте, пожалуйста.

- Д-да, это самое, - протянул Джеймсон, присаживаясь. - Я и так уже, вроде весь вечер сижу.

- Я не знала, что вы приятель Джека Делроя, - сказала Эдна. - Он замечательная личность, верно ведь?

- Ага, ничего вроде. Вообще-то я не так чтоб очень с ним знаком. Я не из их компании.

- Вот как? А я думала, Лу сказала, что вы его приятель.

- Ну да. Только я не так-то с ним знаком. Мне вообще-то пора домой. Мне к понедельнику сочинение задали. Я даже думал, что совсем не приду на этой неделе.

- О, но вечеринка только расцветает, - сказала Эдна. - Бутон ночи.

- Че-чего?

- Бутон ночи. Я хочу сказать еще рано.

- Ага, сказал Джеймсон. - Только я даже думал, что совсем не приду на этой неделе.

- Но ведь правда еще рано!

- Ага, я знаю. Но только...

- А кстати, какая у вас тема?

Внезапно с того конца комнаты донесся звонкий заливистый смех маленькой блондинки, который с готовностью подхватили трое студентов.

- Какая у вас тема? - повторила Эдна.

- Д-да, это самое. В общем, про собор один. Ну, про описание одного собора в Европе.

- А вы-то что должны с ним делать?

- Д-да, это самое. Анализировать вроде. У меня записано.

Маленькая блондинка и ее кавалеры снова разразились громким хохотом.

- Анализировать? Значит, вы его видели?

- Кого? - спросил Джеймсон.

- Собор этот.

- Я-то? Не-а.

- Но как же вы можете анализировать, если никогда его не видели?

- Д-да, это самое, ведь не я же. Ну, один тип описал собор. А я должен анализировать, вроде по его описанию.

- А-а-а. Понятно. Ужасно трудно, должно быть.

- Чего?

- Я говорю, это должно быть ужасно трудно. Уж я-то знаю. Мне самой немало пришлось биться над такими материями.

- Угу.

- А какая же гадина это написала? - спросила Эдна.

Со стороны маленькой блондинки - новый взрыв веселья.

- Чего?

- Я говорю, кто автор этого вашего описания?

- Этот, как его, Джон Рескин.

- Ух ты! - сказала Эдна. - Ну, парень, и влопался ты!

- Чего?

- Влопался, говорю. По-моему, это очень трудная тема.

- А-а, ну да.

Эдна сказала:

- кого, это вы разглядываете? Я здесь почти всех ребят знаю.

- кто? Я? Никого. Я, может, пойду поищу чего-нибудь выпить?

- Надо же! Вы буквально выразили то, что я как раз хотела сказать.

Они поднялись одновременно. Эдна оказалась повыше, а Джеймсон пониже.

- По-моему, какая-то выпивка есть на террасе, - сказала Эдна. - Что-то там, во всяком случае, должно быть. Можно пойти взглянуть. Заодно глотнуть свежего воздуха.

- Ладно, - сказал Джеймсон.

Они двинулись на террасу. Эдна шла на полусогнутых ногах, будто бы стряхивая на ходу пепел, который должен был за три часа накопиться у нее в подоле. Джеймсон тащился следом, озираясь назад и грызя ноготь на указательном пальце левой руки.

Для того, чтобы читать, шить или решать кроссворды, на террасе Хендерсонов было, пожалуй, темновато. Бесшумно открыв двери, Эдна сразу же услышала, что с дальнего конца террасы, слева от нее, из темного угла раздаются приглушенные голоса. Но она прошла прямо к белому парапету, тяжело облокотилась, вздохнула полной грудью, а затем обернулась и посмотрела, где Джеймсон.

- Там, вроде, кто-то разговаривает, - сказал Джеймсон, становясь рядом.

- Тс-с-с! Ну, разве не божественная ночь? Вот вздохните полной грудью.

- Ага. А где же это самое, виски?

- Сейчас, - сказала Эдна. - Вы только вздохните. Один раз.

- Ага, я уже вздохнул. Может, вон там оно? - Он отступил в темноту, где стоял столик. Эдна повернулась и смотрела, как он берет и снова ставит бутылки. Ей был виден только его силуэт.

- Ничего не осталось! - Крикнул ей Джеймсон.

- Тс-с-с! Тише! Подите сюда на минутку.

Он возвратился к ней.

- Ну, чего? - спросил он.

- Поглядите на небо, - сказала Эдна.

- Ага. Там в углу вроде кто-то разговаривает, вам не слышно?

- Прекрасно слышно, ребенок вы эдакий.

- Как это - ребенок?

- Иногда, - сказала Эдна, - людям нужно, чтобы их предоставили самим себе.

- А-а. Ну да. Я понял.

- Да тише! Если бы это вам помешали, приятно бы вам было?

- А-а, ну да.

- Я бы, мне кажется, убила бы того человека. А вы?

- Д-да, это самое, н-не знаю. Наверно.

- А вы чем обычно занимаетесь, когда приезжаете по субботам домой?

- Я-то? Н-не знаю...

- Наверное, предаетесь излишествам юности?

- Чего? - спросил Джеймсон.

- Ну, носитесь, резвитесь - студенческая жизнь.

- Не-а. Ну, то есть, это самое, я не знаю. Не особенно.

- Между прочим, интересно, - сказала Эдна вдруг. - Вы очень напоминаете мне одного человека, с которым я была близка прошлым летом. То есть, с виду, конечно. И сложением Барри был почти совершенно как вы. Жилистый такой.

- Да-а?

- Умгу. Он был художник. О господи!

- Вы чего?

- Ничего. Просто я никогда не забуду, как он тогда непременно хотел написать мой портрет. Он всегда говорил мне - и совершенно серьезно, заметьте: "Эдди, ты некрасива, если судить по обычным меркам, но в твоем лице есть что-то, что мне хочется уловить". И он говорил это совершенно серьезно, уверяю вас. Увы. Я позировала ему только однажды.

- А-а, - сказал Джеймсон. - Знаете что? Я могу сходить принести пару стаканов из комнат.

- Нет, - сказала Эдна. - Давайте просто выкурим по сигарете. Здесь так великолепно. Влюбленный шепот и все такое. Верно ведь?

- У меня вроде нет при себе сигарет. Они там в комнатах остались.

- Не беспокойтесь, - сказала Эдна. - У меня есть с собой сигареты.

Она щелкнула замком своей нарядной сумочки, вынула оттуда черный изукрашенный блестками портсигар, открыла и предложила Джеймсону одну из трех оставшихся там сигарет. Сигарету Джеймсон взял и снова заметил, сто ему вообще-то уже пора, ведь он уже говорил ей об этом сочинении к понедельнику. Наконец он нашарил коробок и чиркнул спичкой.

- О, - произнесла Эдна, раскуривая сигарету. - Тут уже скоро все начнут расходиться. А вы, между прочим, заметили Дорис Легет?

- Это которая?

- Ну, такая коротышечка, довольно белокурая. Еще за ней ухаживал раньше Пит Айлзнер. Да вы, конечно, видели ее. Она там на полу, по своему обыкновению, уселась и смеется во всю глотку.

- А-а, эта? Знакомая ваша? - сказал Джеймсон.

- Ну, до некоторой степени, - ответила Эдна. - Особенно мы сней никогда не дружили. В основном я ее знаю со слов Пита Фйлзнера, он мне о ней

рассказывал.

- Кто?

- Да Пит Айлзнер. Неужели вы не знаете Питера? Отличный парень. Он раньше немного ухаживал за Дорис Легет. И на мой взгляд, она поступила с ним не слишком порядочно. Просто по-свински, я так считаю.

- А что? - спросил Джеймсон.

- Ах, оставим это. Я знаете как: никогда не стану подписывать свое имя, если у меня нет полной уверенности. Нет уж, хватит с меня. Только я не думаю, чтобы Питер врал мне. Уж кому-кому, но не мне.

- Она ничего, - сказал Джеймсон. - Дорис Лигет?

- Легет. Д-да, Дорис, вероятно, привлекательна на мужской взгляд. Но мне лично она нравилась больше - то есть, с виду, понятно, - когда у нее волосы

были естественного цвета. Крашенные волосы - во всяком случае, на мой вкус, - выглядят искусственно, если, скажем, взглянуть при свете. Не знаю, конечно. Может быть, я ошибаюсь. Все красятся. Господи! Как подумаю, отец просто убил бы меня, если бы я явилась домой с подкрашенными, ну хоть бы даже самую малость подсветленными волосами. Он ужасно старомодный. По совести, не думаю, чтобы я стала краситься, если уж говорить всерьез. Но знаете, как бывает. Иной раз сделаешь такую глупость, что Господи! И не только отец. Я думаю, Барри тоже убил бы меня за это.

- Это кто? - спросил Джеймсон.

- Барри. Молодой человек, о котором я вам рассказывала.

- Он здесь сегодня?

- Барри? Господи, конечно нет! Могу себе представить Барри на такой вечеринке!

- Учится в колледже?

- Барри? Учился. В Принстоне. Если не ошибаюсь, он окончил в тридцать четвертом. Точно не знаю. В сущности, мы не встречались с прошлого лета. Не разговаривали, по крайней мере. Конечно, вечеринки всякие, никуда не денешься. Но я всегда успевала поглядеть в другую сторону, когда он смотрел на меня. Или просто убегала, например, в уборную.

- А я думал, он вам нравится, этот парень, - сказал Джеймсон.

- Умгу. До известного предела.

- Чего?

- Не важно. Я предпочитаю не говорить об этом. Просто он слишком многого от меня требовал, вот и все.

- А-а, - сказал Джеймсон.

- Я не чистоплюйка. Впрочем, не знаю. Может быть, я как раз чистоплюйка. Во всяком случае, у меня есть какие-то правила. И я на свой, пусть скромный, лад и придерживаюсь. Как могу, конечно.

- Знаете что? - сказал Джеймсон. - Эти перила, они какие-то шатучие...

- Конечно, я понимаю, когда молодой человек встречается с вами целое лето, тратит деньги, которые вовсе не должен тратить, на билеты в театры, на ночные кафе и всякое такое, конечно, я понимаю его чувства. Он считает, что вы ему обязаны. Но я просто не так устроена. Для меня все может быть только по-настоящему. А уж потом... Настоящая любовь...

- Ага. Знаете, мне, это самое, пора. Сочинение к понедельнику... Ей-богу, давно бы уже надо было смотаться. Я, пожалуй, пойду выпью чего-нибудь, и домой.

- Да, - сказала Эдна. - Идите.

- А вы не пойдете?

- Чуть погодя. Идите вперед.

- Ага, ладно. Пока, - сказал Джеймсон.

Эдна облокотилась о перила другой рукой и закурила последнюю сигарету из своего портсигара. В комнатах кто-то вдруг включил радио или просто повернул на полную громкость. Сипловатый женский голос опять выводил популярный припевчик из этого нового обозрения - его даже мальчишки-рассыльные теперь насвистывают.

Никакие двери так не грохочут, как решетчатые.

- Эдна! - на террасе появилась Люсиль Хендерсон.

- А, это ты, - сказала Эдна. - Привет, Гарри.

- Взаимно.

- Билл в гостиной, - сказала Люсиль Хендерсон. - Будь добр, Гарри, принеси мне что-нибудь выпить.

- Есть.

- Что произошло? - поинтересовалась Люсиль. - У тебя с Биллом не пошло дело на лад? Кто это там, Фрэнсис и Эдди?

- Не знаю. Ему надо было уходить. У него большое задание на понедельник.

- Ну, сейчас он сидит там на полу с Дотти Легет. Делрой сует ей за шиворот орехи. Так и есть: это Фрэнсис и Эдди.

- Твой малютка Билл хорош гусь.

- Да? То есть как это?

Эдна растянула рот и стряхнула пепел с сигареты.

- Ну, как бы сказать? Довольно темпераментный.

- Это Билл Джеймсон темпераментный?

- Ну во всяком случае, я осталась жива, - сказала Эдна. - Только, пожалуйста, в другой раз держи его от меня подальше.

- Хм. Вот век живи, - сказала Люсиль Хендерсон. - Куда запропастился этот придурок Гарри? Ну, пока, Эд.

Эдна, докурив сигарету, тоже пошла в дом. Она быстро и решительно прошла через гостиную и поднялась по лестнице в ту половину квартиры, которую мать Люсиль Хендерсон считала нужным оградить от молодых гостей с горящими сигаретами и мокрыми стаканами в руках. Она пробыла там минут двадцать. Спустившись, она снова прошла в гостиную. Уильям Джеймсон-младший, держа в правой руке стакан, а пальцы левой - у рта, сидел на полу, отделенный несколькими спинами от маленькой блондинки. Эдна опустилась в большое кресло - оно так и стояло незанятое. Она щелкнула замком своей вечерней сумочки и, открыв черный, в блестках портсигарчик, выбрала одну из десятка лежавших в нем сигарет.

- Эй! - крикнула она, постукивая мундштуком сигареты о подлокотник большоко красного кресла. - Эй, Лу! Бобби! Нельзя ли сменить пластинку? Под эту невозможно танцевать!

П р и м е ч а н и е:

Из упоминания Джона Рескина (1819 -- 1900), английского писателя и теоретика искусства, ясно, что речь идет об одном из венецианских соборов, подробно им описываемых в книге "Камни Венеции" (1851 -- 1853), вошедшей в золотой фонд английской эстетики.

ПОВИДАЙСЯ С ЭДДИ (Go See Eddie)

Пока Элен принимала ванну, у нее прибирали в спальне, поэтому, когда она выходила из ванной комнаты, на туалетном столике уже не было ни ночного крема, ни испачканных бумажных салфеток. В зеркале отражались покрывало без единой морщинки и цветастые диванные подушки. Если день был солнечный, как

сегодня, в горячих желтых лучах особенно красиво смотрелись блеклые обои, выбранные в буклете дизайнера.

Она расчесывала свои густые рыжие волосы, когда вошла горничная Элси.

- Мистер Бобби, мэм, - сказала Элси.

-Бобби? - переспросила Элен. - Я думала, он в Чикаго. Подай мне халат, Элси, и приведи его.

Прикрыв полой ярко-синего халата длинные голые ноги, Элен вновь занялась волосами. Высокий светловолосый мужчина в строгом двубортном пальто влетел в комнату, коснулся указательным пальцем ее затылка, не раздумывая, бросился к шезлонгу, стоявшему у противоположной стены, и вытянулся в нем, не снимая пальто. Элен наблюдала за ним в зеркале.

- Привет, - сказала она. - Его только что почистили. Я думала, ты в Чикаго.

- Приехал вечером, - зевнул Бобби. - Господи, как же я устал.

- Удачно съездил? - спросила Элен. - Там какая-то девица поет, кажется?

- Угу, - подтвердил Бобби.

- Ну и как?

- Зажата. Голоса нет.

Элен отложила расческу, встала и пересела в персикового цвета кресло у ног Бобби. Из кармана халата она достала пилку и принялась за свои длинные розовые ногти.

- Еще что? - продолжала она допытываться.

- Да почти ничего, - ответил Бобби.

Он, кряхтя, приподнялся, вытащил из кармана пальто сигареты, потом сунул их обратно, встал, снял пальто и бросил его на кровать, распугав солнечные лучи. Элен не отрывалась от своих ногтей. Бобби снова сел на краешек шезлонга, закурил сигарету и подался вперед. Солнце освещало их обоих, упиваясь ее молочно-белой кожей и равнодушно выставляя напоказ его перхоть и мешки под глазами.

- Не хочешь поработать? - спросил Бобби.

- Поработать? - Она не подняла головы. - Где поработать?

- Эдди Джексон начинает репетиции нового шоу. Я его встретил вчера. Видела

бы ты, как он поседел. Я спросил, не найдется ли у него местечка для моей сестры. Он сказал, может быть. И я сказал, может быть, разыщу тебя.

- Хорошо, что ты сказал "может быть", - посмотрев на него, проговорила Элен.

- Что за местечко? Третье слева или еще хуже?

- Не знаю. Все же это лучше, чем ничего, а?

Элен продолжая заниматься ногтями, не отвечала.

- Почему ты не хочешь?

- Я не сказала, что не хочу.

- Тогда почему бы тебе не повидаться с Джексоном?

- Не хочу больше кордебалета. К тому же терпеть не могу Эдди Джексона.

- А-а-а, протянул Бобби. Он встал и подошел к двери. - Элси, позвал он. - Принесите мне кофе!

И опять сел.

- Я хочу, чтобы ты повидалась с ним. Черт, оставь ногти в покое хотя бы на минуту.

Она продолжала работать пилкой.

- Я хочу, чтобы ты повидалась с ним сегодня, слышишь?

- Я не собираюсь видаться с ним ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, - заявила Элен, скрестив ноги. - Что это ты вдруг решил приказывать?

Бобби кулаком выбил пилку у нее из рук. Элен не взглянула на него и не подняла пилочку с ковра. Она встала, подошла к туалетному столику и вновь принялась расчесывать густые рыжие волосы. Бобби немедленно оказался у нее за спиной и в зеркале нашел ее взгляд.

- Я хочу, чтобы ты сегодня повидалась с Эдди. Слышишь, Элен?

Элен продолжала расчесывать волосы.

- И что ты мне сделаешь, если я не повидаюсь, грубиян?

Он поймал ее на слове.

- Ты, правда, хочешь, чтобы я сказал? Ты, правда, хочешь, чтобы я сказал, что я сделаю, если ты с ним не повидаешься?

- Да, я хочу, чтобы ты сказал, что ты сделаешь, если я с ним не повидаюсь, - передразнила его Элен.

- Не смей паясничать, а то я попорчу твою шикарную мордашку. Лучше помоги мне, - пригрозил Бобби. - Я хочу, чтобы ты повидалась с ним. Я хочу, чтобы ты повидалась с Эдди, и я хочу, чтобы ты согласилась на его проклятую работу.

- А я хочу знать, что ты сделаешь, если я не повидаюсь с ним? спокойно спросила Элен.

- Я тебе скажу, что я сделаю. - Бобби следил в зеркале за выражением ее глаз. - Я позвоню жене твоего грязного дружка и все ей расскажу.

Элен расхохоталась.

- Давай! - крикнула она. - Давай прямо сейчас, дурак! Она и без тебя все знает.

- Знает? Неужели?

- Знает, знает! И не называй Фила грязным! Ты ему завидуешь!

- Грязнуля. Грязный обманщик, - заявил Бобби. - Дешевка. Вот кто твой дружок.

- Приятно тебя слушать.

- Ты когда-нибудь видела его жену? - спросил Бобби.

- Я-видела-его-жену. А что?

- Ты видела ее лицо?

- А что такого замечательного в ее лице?

- Ничего такого замечательного! У нее нет твоего шикарного личика. У нее просто милое лицо. Почему бы тебе, черт подери, не оставить ее увальня в покое?

- Не твое дело! - отрезала Элен.

Правой рукой он схватил ее за плечо, и, взвизгнув от боли, она из своего неудобного положения, сколько было силы, ударила по ней расческой. У него перехватило дыхание, и он торопливо повернулся спиной к Элен и к вошедшей с кофе Элси. Горничная поставила поднос рядом с креслом, в котором Элен недавно приводила в порядок ногти, и выскользнула из комнаты.

Бобби сел, взял чашку левой рукой и сделал глоток черного кофе. Элен за туалетным столиком начала укладывать волосы в прическу. Обычно она носила тяжелый старомодный пучок.

Он выпил свой кофе задолго до того, как она воткнула последнюю шпильку. Стянув халат на груди, она подошла к нему и хотела сесть рядом, но покачнулась и шлепнулась на пол возле его ног, положила руку ему на лодыжку, погладила и сказала изменившимся голосом:

- Прости меня, Бобби, но, милый, ты вывел меня из себя. Рука очень болит?

- Плевать я хотел на руку, - проговорил он, не вынимая руки из кармана.

- Бобби, я люблю Фила. Честное слово. Я не хочу, чтобы ты думал, будто у меня с ним интрижка. Не думай так, ладно? Я хочу сказать, не думай, будто я с ним флиртую, чтобы кому-то нагадить.

Бобби не отвечал.

- Боб, честное слово. Ты не знаешь Фила. Он замечательный.

- Бобби повернулся к ней.

- У тебя все чертовски замечательные. Ведь ты знаешь и других замечательных парней, правда? Например, одного из Кливленда. Как его, черт возьми, зовут? Ботвелл. Гарри Ботвелл. А как насчет блондинчика, который пел у Билла Кассиди? Два самых чертовски замечательных парня из тех, кого ты знаешь. - Он помолчал, глядя в окно. - Ради бога, Элен.

- Боб, - сказала Элен, - тебе ведь не надо говорить, сколько мне лет. Я была чертовски молода. Теперь это настоящее. Боб. Честно. Я уверена. У меня еще никогда так не было. Боб, ты же в глубине души не веришь, что я с Филом ради его денег.

Боб наморщил лоб и, вытянув в ниточку губы, повернулся к ней.

- Знаешь, что я слышал в Чикаго? - спросил он.

- Что, Боб?

кончиками пальцев она нежно гладила его лодыжку.

- Я слышал, как разговаривали два парня. Ты их не знаешь. Они говорили о тебе. О тебе и о том парне, который, как конь, о Хэнсоне Карпентере. Ну и перемыли они вам косточки! - Он помолчал. - С ним тоже, да, Элен?

- Гнусная ложь, Боб, - прошептала Элен. - Боб, я не настолько знаю Хэнсона Карпентера, чтобы даже здороваться с ним.

- Может быть! Правда, приятно брату выслушивать такое? Да все в городе ржут надо мной, стоит мне завернуть за угол!

- Бобби. Ты очень ошибаешься, если веришь в эту грязную ложь. Зачем тебе вообще их слушать? Ты же лучше их. Не надо обращать внимание на их дерьмовые выдумки.

- Я не сказал, что верю. Я сказал, что слышал, как они разговаривали. Отвратительно, правда?

- Ну, все совсем не так, - возразила Элен. -- Брось мне сигарету, а?

Он бросил ей на колени пачку сигарет, потом спички. Она закурила, вдохнула дым и кончиками пальцев сняла с языка табачную крошку.

- Ты была такой потрясающей девчонкой, - отрывисто произнес Бобби.

- Да? А теперь я больше не потрясающая? -- по-детски пришепетывая, спросила Элен.

Он промолчал.

- Элен, послушай, что я тебе скажу. Я тут, до Чикаго, пригласил жену Фила на ленч.

- Да?

- Она потрясающая девчонка. Класс.

- Класс, говоришь? -- переспросила Элен.

- Да. Послушай. Повидайся сегодня с Эдди. От этого никому плохо не будет. Повидайся с ним.

Элен курила.

- Я ненавижу Эдди Джексона. Он всегда лапает.

- Послушай, - сказал Бобби, вставая. -- Когда тебе хочется, ты умеешь напустить на себя холод. -- Он наклонился над ней. -- Мне пора. Я еще не был в конторе.

Элен тоже встала и не отрывала от него глаз, пока он надевал пальто.

- Повидайся с Эдди, - напомнил Бобби, натягивая кожаные перчатки. -- Ты слышишь? -- Он застегнул пальто. -- Я тебе позвоню.

- Он мне позвонит, - проворчала Элен. -- Когда? Четвертого июля?

- Нет. Раньше. У меня чертовски много дел. Где моя шляпа? Ах, да я пришел без шляпы.

Она проводила его до двери и подождала, пока он не уехал на лифте. Потом закрыла дверь, вернулась в спальню, подошла к телефону и торопливо, но аккуратно набрала номер.

- Добрый день, - проговорила она в трубку. -- Позовите, пожалуйста, мистера Стоуна. Говорит мисс Мейсон. -- Через несколько секунд она услышала мужской голос. -- Фил? Послушай, Фил. У меня только что был мой брат Бобби. Знаешь, зачем он приходил? Твоя любезная женушка с вассаровским личиком рассказала ему о тебе и обо мне. Да! Послушай, Фил. Послушай меня. Мне это не нравится. И мне все равно, имеешь ты к этому отношение или нет. Мне не нравится. И мне все равно. Нет, не могу. Я уже договорилась и вечером не могу. Позвони завтра. Мне очень неприятно. Я же сказала, Фил, позвони завтра. Нет. Я сказала, нет. До свидания, Фил.

Она положила трубку, скрестила ноги и задумчиво прикусила большой палец. Потом повернулась к двери и громко крикнула:

- Элси!

Элси шмыгнула в комнату.

- Убери чашку мистера Бобби.

Когда Элси вышла, Элен набрала еще один номер.

- Хэнсон? -- спросила она. -- Это я. Мы. Нас. Ты подлец.

П р и м е ч а н и я Четвертое июля -- День независимости, национальный праздник в США.

Вассар (штат Нью-Йорк) -- привилегированный колледж для женщин, существует с 1861 г. Далекая от литературной правильности речь героини подчеркивает ее принадлежность к совсем иному социальному кругу, чем круг жены Фила.

ВИНОВАТ, ИСПРАВЛЮСЬ (The hang of it)

Наша страна лишилась едва ли не самого многообещающего игрока в китайский бильярд, когда моего сына Гарри призвали в армию. Как его отец, я, конечно же, сознаю, что Гарри не вчера родился, но, стоит мне взглянуть на мальчика, и я готов дать голову на отсечение, что это случилось в начале прошлой недели. Короче, армия заполучила еще одного Бобби Петита.

Когда-то, в 1917, Бобби Петит здорово смахивал на нынешнего Гарри. Петит был тощий мальчишка родом из Кросби в Вермонте -- это тоже в Соединенных Штатах. Некоторые парни из его роты даже считали, что вермонтский кленовый сироп еще не обсох у него на губах.

За обучение новобранцев в той роте, в 1917, отвечал сержант Гроган. Ребята в лагере стоили разнообразнейшие догадки насчет происхождения сержанта -- догадки настолько умные, точные и приличные, что, думаю, не стоит повторять.

Итак, в первый день армейской службы Петита сержант обучал взвод приемам строевой подготовки с оружием. Петиту был известен свой собственный, хитроумный способ обращения с винтовкой. Когда сержант скомандовал: "Оружие на правое плечо!", Бобби Петит поднял оружие к левому плечу. Когда сержант приказал: "На грудь!", Петит послушно взял оружие "на караул".

Это был верный способ привлечь внимание сержанта, и он подошел к Петиту, улыбаясь.

- Эй, тупица, - приветствовал Петита сержант, - что с тобой?

Петит рассмеялся.

- Я иногда путаюсь, - коротко объяснил он.

- Как тебя зовут, детка? -- спросил сержант.

- Бобби. Бобби Петит.

- Ну что ж, Бобби Петит, - сказал сержант, - я буду звать тебя просто Бобби. Я к мужикам всегда обращаюсь по имени. А они меня зовут мамашей. Как у себя дома.

- О! -- ответил Петит.

Так и пошло. У всякого взрывателя два конца -- один для поджигания, а другой набит тротилом.

- Слушай, Петит! -- гаркнул сержант. -- Мы с тобой не в пятом классе обучаемся! Ты должен знать, что левое плечо у тебя одно и что оружие "на грудь" не то же самое, что "на караул". Что это с тобой? У тебя мозгов нет?

- Виноват, исправлюсь! -- пообещал Петит.

На следующий день мы натягивали палатки и складывали вещмешки. Когда сержант подошел проверить, оказалось, что Петит вообще не потрудился загнать колышки в землю. Придравшись к эдакой мелочи, сержант одним махом снес маленький полотняный домик Бобби Петита.

- Петит, - прошипел сержант. -- Ты... точно... самый... тупой... самый глупый и неловкий парень из всех, кого я знаю. Ты спятил, Петит? У тебя что, мозгов нет?

Петит пообещал:

- Виноват, исправлюсь!

Потом все сложили вещмешки. Петит сложил свой, как ветеран -- ну прямо один из "Парней в голубом". Сержант подошел проверить. Был у него славный обычай -- зайти сзади и, лихо размахнувшись, как дубинкой, вмазать рукой по естественному противовесу, который имеется ниже спины у сына любой матери.

Он заинтересовался мешком Петита. Подробности я опущу. Скажу только, что все разлетелось по сторонам, кроме последних пяти сегментов позвоночника Бобби. Звук был отвратительный. Сержант нагнулся, чтобы посмотреть на своего подопечного, вернее, на то, что от него осталось.

- Да, Петит. Много я встречал идиотов в своей жизни, - поделился сержант. -- Много. Но тебя, Петит, ни с кем не сравнишь. Потому что ты -самый большой идиот!

Петит стоял перед ним на трех конечностях.

- Виноват, исправлюсь! -- ухитрился пообещать он.

В первый день на стрельбище шесть человек стреляли одновременно по шести мишеням из положения лежа. Сержант прохаживался туда-сюда, проверяя готовность к стрельбе.

- Эй, Петит, каким глазом ты смотришь в прицел?

- Не знаю, - сказал Петит, - кажется левым.

- Смотри правым! -- взревел сержант. -- Петит, ты отнимаешь у меня двадцать лет жизни. Что с тобой? У тебя нет мозгов?

Но это еще что! После того как ребята выстрелили и мишени придвинули, всех ожидал веселый сюрприз. Петит всадил все пули в мишень соседа справа.

Сержанта чуть удар не хватил.

- Петит, - сказал он, - тебе не место в армии, где служат люди. У тебя шесть ног. У тебя шесть рук. У остальных только по две!

- Виноват, исправлюсь! -- сказал Петит.

- Чтобы я этого больше не слышал! Или я тебя убью. Я тебя правда убью, Петит! Потому что я ненавижу тебя, Петит. Слышишь? Ненавижу!

- Серьезно? -- спросил Петит. -- Не шутите?

- Не шучу, братец, сказал сержант.

- Вот увидите, я исправлюсь, - пообещал Петит. -- Обязательно. Я не шучу. Честно. Мне нравится в армии. Я еще стану полковником, не меньше. Не шучу.

Разумеется, я не рассказал моей жене, что наш сын Гарри похож на Боба Петита, каким тот был в 1917. Но он здорово похож. Дело в том, что у мальчика нелады с сержантом в Форт-Ирокезе. если верить моей жене, Форт-Ирокез пригрел на своей груди одного из самых упрямых и злых старших сержантов в стране. Вовсе не обязательно, твердит моя жена, жестоко обращаться с мальчиками. Нет, Гарри не жалуется. Ему нравится в армии, но он не может угодить этому зверю, старшему сержанту. У него еще не все получается, но он обязательно исправиться.

А командир этого полка? От него толку -- ноль, думает моя жена. Расхаживает с важным видом и ничего больше. Полковник должен помогать мальчикам, следить, чтоб злой старший сержант не издевался над ними, не подавлял силу воли. Полковник, думает моя жена, обязан не только ходить туда-сюда.

Так вот, в воскресенье, несколько недель тому назад, у ребят из Форт-Ирокеза был первый весенний смотр. Мы с женой стояли на трибуне, и, увидев, как шагает наш Гарри, моя жена вскрикнула так, что с меня чуть не слетела фуражка.

- Он идет не в ногу, - заметил я.

- Ой, ну не надо... - сказала жена.

- Но он идет не в ногу, - повторил я.

- Ах, какое преступление! Ах, давайте его убьем за это. Посмотри! Он уже идет в ногу. Он сбился всего на минуту.

Потом, когда заиграли национальный гимн и мальчики взяли винтовки "на караул", один уронил винтовку. Оружие всегда громко брякает, ударяясь о плац.

- Это Гарри, сказал я.

- Такое может случиться с каждым, огрызнулась жена. -- Потише, пожалуйста.

Смотр закончился, солдат распустили, и старший сержант Гроган подошел поздороваться.

- Добрый день, миссис Петит.

- Добрый день, - ответила моя жена очень холодно.

- Думаете, у нашего мальчика есть будущее, сержант?

Сержант улыбнулся и покачал головой.

- Исключено, - сказал он. -- Совершенно исключено, полковник.