«Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель)»

Дѣло началось съ того, что Марли умеръ. Насчетъ этого не могло быть ни малѣйшаго сомнѣнія. Свидѣтельство о его смерти подписали священникъ его прихода, конторщикъ, хозяинъ похоронныхъ процессій и его душеприказчикъ. Самъ Скруджъ подписалъ его, а подпись Скруджа пользовалась полнѣйшимъ довѣріемъ всего биржевого міра, на чемъ бы ему ни было угодно ее поставить.

И такъ старикъ Марли былъ мертвъ, мертвъ, какъ дверной гвоздь [1].

Однако, позвольте. Я вѣдь вовсе не хочу сказать, будто доподлинно знаю, что ничего на свѣтѣ нѣтъ мертвѣе дверного гвоздя! Что касается меня лично, то я скорѣе склоненъ думать, что гробовой гвоздь является наиболѣе мертвымъ предметомъ во всей области желѣзной мелочи. Но вѣдь въ пріисканіи подобныхъ сравненій сказалась мудрость нашихъ предковъ и, конечно, не моимъ нечестивымъ рукамъ прикасаться къ этимъ священнымъ завѣтамъ. Такое посягательство грозило бы отечеству гибелью! Поэтому то, я надѣюсь, вы разрѣшите мнѣ, повторить еще болѣе энергично, что старикъ Марли былъ мертвъ, какъ дверной гвоздь.

Зналъ ли Скруджъ о его смерти? Безъ всякаго сомнѣнія. Да развѣ могло быть иначе? Вѣдь я ужъ и не знаю впродолженіи сколькихъ лѣтъ Марли и Скруджъ были компаньонами. Кромѣ того, Скруджъ былъ его единственнымъ душеприказчикомъ, единственнымъ администраторомъ его имущества, единственнымъ участникомъ его дѣла, единственнымъ наслѣдникомъ всего его капитала, единственнымъ его другомъ и единственнымъ человѣкомъ шедшимъ за его гробомъ. Но даже и Скруджъ не былъ столь потрясенъ этимъ грустнымъ событіемъ, чтобы не быть въ состояніи заключить въ самый день похоронъ очень выгодную сдѣлку, проявилъ себя чрезвычайно искуснымъ дѣльцомъ.

Упоминаніе о похоронахъ Марли заставляетъ меня вернуться къ началу моего разсказа. Въ томъ, что Марли умеръ не можетъ быть никакого сомнѣнія и это необходимо себѣ хорошо намотать на усъ, ибо вь противномъ случаѣ не окажется ничего сверхъестественнаго въ томъ, что я собираюсь разсказать.