«Как я редактировал сельскохозяйственную газету»

Я принялъ временное редактированіе одной сельско-хозяйственной газеты не безъ предчувствій; съ подобными предчувствіями могъ бы, вѣроятно, принятъ на себя командованіе судномъ человѣкъ, никогда не видавшій моря. Но я находился въ такихъ критическихъ обстоятельствахъ, которыя не позволяли пренебрегать какимъ бы то ни было заработкомъ. Поэтому, когда постоянный редакторъ, желавшій куда-то отправиться и немножко отдохнуть, предложилъ мнѣ свои условія, я немедленно принялъ ихъ и занялъ его мѣсто.

Сознаніе того, что я снова за работой, было для меня высшимъ наслажденіемъ, и я съ неослабнымъ удовольствіемъ писалъ и писалъ цѣлую недѣлю. Послѣ того какъ все написанное мною было уже передано въ типографію, я съ тревогой сталъ ожидать того дня, когда можно будетъ судить, обратила-ли на себя чье-либо вниманіе моя новая дѣятельность. Выходя подъ вечеръ изъ редакціи, я увидѣлъ группу мужчинъ и мальчиковъ, стоявшихъ внизу лѣстницы; при моемъ появленіи они всѣ, какъ бы охваченные единымъ внутреннимъ побужденіемъ, вдругъ разсѣялись и дали мнѣ дорогу; я слышалъ, какъ двое или трое изъ нихъ сказали: «вотъ онъ!» Этотъ маленькій эпизодъ доставилъ мнѣ, конечно, большое удовольствіе.

На слѣдующее утро я нашелъ внизу лѣстницы подобную же группу и нѣсколько разрозненныхъ паръ; всѣ они, равно какъ и отдѣльныя, тамъ и сямъ стоявшія на улицѣ, личности разсматривали меня съ живѣйшимъ интересомъ. Когда я приблизился, группа, пятясь назадъ, раздвинулась и я слышалъ, какъ какой-то человѣкъ сказалъ: «Посмотрите на его глаза!»

Я сдѣлалъ видъ, будто не замѣчаю возбужденнаго мною вниманія, но въ душѣ очень обрадовался и тутъ же порѣшилъ написать моей тетѣ письмо объ этомъ обстоятельствѣ.

Взбираясь по маленькой лѣстницѣ, я слышалъ раздававшіеся въ редакціи веселые голоса и раскатистый смѣхъ, быстро отворивъ дверь, я засталъ тугъ двухъ молодыхъ людей, похожихъ на сельскихъ хозяевъ, лица которыхъ, при видѣ меня, вдругъ поблѣднѣли и вытянулись, а вслѣдъ затѣмъ они оба, съ громкимъ крикомъ, выскочили въ окно. Это меня поразило.

Приблизительно черезъ полчаса послѣ этого появился какой-то старый господинъ вполнѣ приличной, но весьма строгой наружности, съ длинной, всклокоченной сѣрой бородой. По моему приглашенію онъ сѣлъ, сохраняя на лицѣ тревожное выраженіе. Онъ снялъ шляпу и, поставивъ ее на полъ, вынулъ оттуда красный шелковый платокъ и нумеръ нашей газеты.

Положивъ газету себѣ на колѣни и, протирая платкомъ очки, онъ спросилъ: «Это вы и есть новый редакторъ?» Я сказалъ, что имѣю эту честь.

— Редактировали вы прежде какую-нибудь сельско-хозяйственную газету?

— Нѣтъ, — это мой первый опытъ.

— Я такъ и думалъ. А практически вы занимались когда-нибудь сельско-хозяйственнымъ дѣломъ? Я думаю, что нѣтъ… Нѣчто въ родѣ инстинкта подсказало ужь мнѣ это раньше, — сказалъ старый господинъ, надѣвъ очки и строго разсматривая меня поверхъ ихъ. Въ тоже время онъ развернулъ газету и продолжалъ:

— Я хотѣлъ бы прочесть вамъ то, что внушило мнѣ это инстинктивное убѣжденіе. Это — передовая статья. Прослушайте ее и скажите мнѣ: вы-ли писали: «Рѣпу никогда не слѣдуетъ срывать, это вредно. Гораздо лучше заставить какого-нибудь мальчика взобраться наверхъ и потрясти дерево». Какъ вы это находите?.. Я твердо убѣжденъ, что писали эту статью именно вы?

— Какъ я это нахожу?.. Я нахожу, что моя мысль изложена вполнѣ наглядно и понятно. Безъ сомнѣнія, милліоны и даже сотни милліоновъ четвериковъ рѣпы подвергаются ежегодно порчѣ въ этой части штата только потому, что ихъ срываютъ недозрѣлыми, между тѣмъ какъ, если бы мальчикъ взлѣзъ наверхъ и началъ трясти дерево…

— Отчего непремѣнно мальчикъ, а не ваша бабушка? Рѣпа не ростетъ на деревьяхъ!

— Развѣ не ростетъ? Неужели? Впрочемъ, вѣдь этого никто и не утверждалъ. Это просто образное выраженіе, спеціально образное выраженіе и только. Всякій мало-мальски разумный и догадливый читатель долженъ былъ сразу понять, что я подразумѣваю здѣсь мальчика, который трясетъ ползучую часть этого растенія.

Но старый господинъ вскочилъ, разорвалъ газету въ мелкіе клочья, растоптатъ ихъ ногами, разломалъ палкой нѣсколько ближайшихъ къ нему предметовъ и въ заключеніе объявилъ, что я въ этомъ дѣлѣ свѣдущъ не менѣе любой коровы. Наконецъ, онъ ушелъ, съ шумомъ захлопнувъ за собой двери. Такое поведеніе его внушило мнѣ мысль, что какъ будто бы онъ былъ чѣмъ-то не совсѣмъ доволенъ. Но такъ какъ я не зналъ, чѣмъ именно, то и не могъ помочь ему.

Нѣсколько минутъ спустя въ дверяхъ появилась длинная, мертвенно-блѣдная физіономія съ рѣдкими локонами, ниспадавшими до самыхъ плечей, и съ участками небритыхъ волосъ, выступавшихъ въ видѣ щетины на возвышенныхъ и низменныхъ частяхъ его лица; субъектъ этотъ, приложивъ палецъ къ губамъ, просунулъ впередъ голову и верхнюю часть туловища и въ такой позѣ застылъ, какъ будто къ чему-то прислушиваясь…

Онъ стоялъ какъ вкопанный, не издавая ни единаго звука. Онъ продолжалъ прислушиваться… Потомъ вдругъ повернулъ ключъ въ замкѣ и, осторожно ступая, на ципочкахъ приблизился ко мнѣ на разстояніе руки. Тутъ онъ вновь остановился и нѣкоторое время съ напряженнымъ вниманіемъ разсматривалъ мое лицо, а затѣмъ вытащилъ изъ бокового кармана сложенный нумеръ нашей газеты и сказалъ:

— Это вы писали?.. Скорѣй, скорѣй прочтите мнѣ это вслухъ. Облегчите меня. Я невыразимо страдаю.

Я прочелъ нижеслѣдующее… И по мѣрѣ того, какъ предложенія слетали съ моихъ губъ, я видѣлъ, какое облегченіе доставляетъ ему это, я видѣлъ, какъ разслаблялись его судорожно-сведенные мускулы и какъ исчезало съ лица его испуганное выраженіе, уступая мѣсто спокойствію и довольству, освѣтившему вдругъ его физіономію подобно кроткому лунному сіянію надъ пустыннымъ ландшафтомъ.

… «Гуино — прелестная птица, но она требуетъ большой заботливости въ періодъ роста. Ее не слѣдуетъ разводить въ нашемъ климатѣ ранѣе іюня и позже сентября. Зимою необходимо приспособить для нея теплое помѣщеніе, гдѣ бы она могла выводить дѣтенышей».

… «Нѣтъ никакого сомнѣнія, что жатва зерновыхъ хлѣбовъ въ нынѣшнемъ году значительно запоздаетъ. Въ виду этого сельскіе хозяева поступятъ раціонально, начавши посѣвъ маковыхъ головокъ и буковыхъ шишекъ въ іюнѣ, вмѣсто августа».

… «Кое-что о тыквѣ. Сокъ этой ягоды служитъ любимѣйшимъ напиткомъ для уроженцевъ внутреннихъ мѣстностей Новой Англіи. Они предпочитаютъ начинку пирожковъ изъ этихъ ягодъ — крыжовнику и, въ качествѣ корма для коровъ, даже малинѣ, такъ какъ она больше отягчаетъ, чѣмъ дѣйствительно питаетъ. Тыква является единственнымъ, культивируемымъ на сѣверѣ, съѣдобнымъ представителемъ изъ фамиліи померанцевъ, исключая, такъ называемой „бутылочной тыквы“ и одной-двухъ разновидноетей „тыквы-тюрбана“. Но обычай садить ее во дворахъ, между кустарниками, нынѣ почти уже оставленъ, такъ какъ, по общему убѣжденію, тыквою нельзя пользоваться въ качествѣ дерева, дающаго достаточно тѣни».

«Теперь, когда приближается теплое время и гуси уже начинаютъ метать икру»…

Но тутъ мой внимательный слушатель подскочилъ ко мнѣ и, потрясая мнѣ руки, произнесъ:

— Довольно! Теперь я знаю, что всѣ мой пять чувствъ находятся при мнѣ: вы прочли все это слово также, какъ и я. Но, чужестранецъ, когда я прочелъ это самое впервые сегодня утромъ, я сказалъ себѣ: никогда, никогда до сихъ поръ я не вѣрилъ, не смотря на усиленный надзоръ за мною друзей моихъ, — но вѣрю теперь, что я дѣйствительно съумасшедшій. И испустивъ вой, который вы могли бы услышать за двѣ мили, я бросился вонъ оттуда съ цѣлью лишить кого-нибудь жизни…

Имѣйте въ виду: я сознавалъ, что все равно, рано или поздно, сдѣлаю это, и потому одинаково успѣшно могу прямо съ этого и начать. Перечитавъ еще разъ нѣкоторыя мѣста вашей газеты, дабы окончательно убѣдиться, я, вслѣдъ затѣмъ, поджогъ мой домъ и ринулся впередъ. Пока-что я успѣлъ уже кое-кого искалѣчить, а одного парня загналъ на дерево, откуда, пожалуй, могу и снять его, если онъ мнѣ понадобится. Но проходя здѣсь мимо, я подумалъ, что было бы не лишнимъ переговорить съ вами лично, дабы убѣдиться окончательно. Теперь вы внушили мнѣ полную въ себя увѣренность, и я говорю вамъ, что это особенное счастье для того парня, тамъ на деревѣ. На обратномъ пути я навѣрное свернулъ бы ему шею. До свиданья, сударь, будьте здоровы! Вы сняли съ души моей великую тяжесть! Если мой разсудокъ выдержалъ испытаніе посредствомъ вашихъ сельско-хозяйственныхъ статей, то я глубоко убѣжденъ, что теперь уже я его никогда не потеряю. Будьте очень здоровы, сударь!

Я почувствовалъ себя не совсѣмъ ловко по отношенію къ поджогу и къ изувѣченнымъ персонамъ, о которыхъ говорилъ этотъ субъектъ, такъ какъ не могъ не сознавать, что, въ извѣстной мѣрѣ, являюсь сообщникомъ его въ этихъ занятіяхъ; но мысли мои были вдругъ прерваны появленіемъ настоящаго редактора. Тогда я подумалъ про себя: «Ну, если бы ты дѣйствительно отправился въ Египетъ, какъ я тебѣ это совѣтовалъ, то, вѣроятно, я успѣлъ бы сдѣлать изъ твоей газеты что-нибудь порядочное. Однако, вотъ ты уже и вернулся. Собственно говоря, я и самъ поджидалъ тебя».

Выраженіе лица редактора было печальное, смущенное и безнадежное. Окинувъ взглядомъ разгромъ, произведенный старымъ господиномъ и обоими молодыми фермерами, онъ сказалъ:

— Это печальная исторія, очень печальная исторія. Бутыли съ растительнымъ масломъ, шесть оконныхъ рамъ, плевальница и два фонаря разбиты въ дребезги. Но все это еще сравнительно пустяки. Доброй славѣ газеты нанесенъ ударъ, отъ котораго она, я боюсь, едва-ли когда-нибудь оправится. Да, дѣйствительно, никогда еще газета не вызывала такого спроса, никогда не распродавалась въ такомъ количествѣ и никогда не достигала такой популярности! Но развѣ желательно стать популярнымъ посредствомъ безумія и пріобрѣтать средства посредствомъ слабоумія. Другъ мой, — клянусь вамъ словомъ честнаго человѣка, — вся улица запружена народомъ, а нѣкоторые взобрались даже на заборы, въ надеждѣ увидѣть васъ лицомъ къ лицу, такъ какъ они увѣрены, что вы сумасшедшій. И они вправѣ думать такъ, прочитавши ваши статьи. Вѣдь это — позоръ для всей журналистики! И какъ вы могли забрать себѣ въ голову, что въ состояніи редактировать подобную газету! Вѣдь, очевидно, вы не имѣете ни малѣйшаго понятія о самыхъ элементарныхъ основахъ сельскаго хозяйства. Вы болтаете о бороздѣ и о боронѣ, какъ будто это одно и тоже; вы несете околесицу о какихъ-то «мышиныхъ періодахъ» у коровы; вы рекомендуете разведеніе хорька, въ виду рѣзвости его характера и искусства въ поимкѣ крысъ… Ваше замѣчаніе, что морскія улитки остаются неподвижными, если вблизи ихъ играетъ музыка — излишне, вполнѣ и совершенно излишне: ничто не можетъ обезпокоить морскую улитку, — она всегда неподвижна и совершенно безразлична къ музыкѣ. О, другъ мой, чортъ васъ возьми! если вы сдѣлали спеціальнымъ занятіемъ всей своей жизни изученіе невѣжества, то сегодня съ полнымъ правомъ можете получить дипломъ доктора этой науки!

«Никогда до сихъ поръ не переживалъ я ничего подобнаго. Ваше замѣчаніе о томъ, что дикій каштанъ становится нынѣ наиболѣе излюбленнымъ предметомъ торговли, съ очевидностью разсчитано на окончательную гибель моей газеты. Вы должны оставить ваше мѣсто — и убираться отсюда. Я достаточно насладился каникулами, и не хочу дольше испытывать это наслажденіе, пока вы будете сидѣть здѣсь на моемъ редакторскомъ креслѣ. Я продолжалъ бы постоянно трепетать за тѣ дальнѣйшіе совѣты, которые вы еще могли бы предложитъ читателямъ. Я готовъ провалиться сквозь землю, какъ только вспомню, что вы трактовали о разведеніи устрицъ подъ рубрикой „сельское садоводство“. Уходите. Ничто на свѣтѣ не заставило бы меня воспользоваться еще однимъ днемъ отдыха. О, зачѣмъ вы прямо не сказали мнѣ, что не имѣете никакого понятія о сельскомъ хозяйствѣ!»

— Отчего я не сказалъ вамъ это, вы, маковый стебель, вы — капустный кочанъ, вы — бобовый отпрыскъ? Этого еще не доставало! Въ первый разъ въ жизни приходится мнѣ слышать такой дурацкій вопросъ. Повторяю вамъ, я 14 лѣтъ имѣлъ дѣло съ разными редакціями, но впервые слышу, что для редактированія газеты необходимо что-нибудь знать! Ахъ, вы, навозная рѣпа! Да кто же пишетъ театральныя рецензіи во второстепенныхъ газетахъ? Свора нахально пролѣзшихъ впередъ сапожниковъ и аптекарскихъ учениковъ, которые смыслятъ въ драматическомъ искусствѣ какъ разъ столько же и нисколько не больше, чѣмъ я въ сельскомъ хозяйствѣ. А кто критикуетъ книги? Люди, которые сами никогда не написали ни одной книженки! Кто мастеритъ глубокомысленныя передовыя статьи по финансовымъ вопросамъ? индивидуумы, имѣющіе божественное счастье ровно ничего не понимать въ этомъ. Кто разбираетъ военныя экскурсіи противъ индѣйцевъ? Господа, которые не умѣютъ отличить военный кличъ отъ вигвама и которымъ никогда не приходилось не только рѣшать споры посредствомъ томагавка, но даже извлекать изъ различныхъ членовъ своей фамиліи стрѣлы, чтобы посредствомъ ихъ вечеромъ засвѣтить становой огонь. Кто пишетъ воззванія о воздержаніи и галдитъ противъ пьянства? Люди, которые развѣ только въ гробу испустятъ первый свой вздохъ, не пропитанный водкой? А кто редактируетъ сельско-хозяйственныя газеты, — вы, могильный червь? А вотъ кто: люди, потерпѣвшіе крушеніе или въ выпучиваніи стиховъ, или въ ремеслѣ бульварныхъ романовъ, или въ кройкѣ сенсаціонныхъ драмъ и вслѣдствіе этого набросившіеся на сельское хозяйство, какъ на временное средство избѣжать дома для призрѣнія нищихъ. И вы еще хотите учить меня журнальному дѣлу! Милостивый государь, я продѣлалъ его отъ альфы до омеги, и теперь говорю вамъ: чѣмъ меньше человѣкъ знаетъ, тѣмъ больше можетъ обратить на себя вниманіе и тѣмъ большаго уваженія къ себѣ можетъ требовать! Будьте увѣрены, что, если бы я былъ только неучемъ, вмѣсто того, чтобы быть образованнымъ, и нахаломъ, вмѣсто того, чтобы быть скромнымъ, то я давно уже легко пріобрѣлъ бы себѣ имя въ этомъ холодномъ свѣтѣ, развратившемъ самого себя. Я ухожу, сударь! Послѣ того обращенія, какое вы позволили себѣ, я вполнѣ готовъ уйти отсюда. Но все-таки я исполнилъ принятыя на себя обязательства и всѣ условія нашего контракта соблюдены, насколько, конечно, мнѣ дана была къ тому возможность. Я обѣщалъ вамъ сдѣлать вашу газету интересной для всѣхъ классовъ населенія, — и я сдѣлалъ это. Я сказалъ, что съумѣю довести розничную продажу до 20 тысячъ экземпляровъ. И я съумѣлъ бы обладить это, если бы въ моемъ распоряженіи находились еще только двѣ послѣдующія недѣли. И я пріобрѣлъ бы вамъ лучшихъ читателей изъ всѣхъ, когда-либо читавшихъ вообще сельско-хозяйственныя газеты, — между ними не было бы ни одного сельскаго рабочаго и даже ни одного индивида, умѣющаго отличить дерево, на которомъ ростетъ дыня, отъ ползучаго кустарника, на которомъ ростутъ персики. И отъ теперешняго разрыва нашего теряю отнюдь не я, а именно вы, вы — капустное растеніе! Addio! — И я удалился.

1870