«Душа Николаса Снайдерса, или Скряга из Зандама»

Джером Клапка Джером ДУША НИКОЛАСА СНАЙДЕРСА, ИЛИ СКРЯГА ИЗ ЗАНДАМА Рассказ

Много лет тому назад в Зандаме, на берегу Зюдерзее, жил злой человек по имени Николас Снайдерс. Он был скуп, бездушен и жесток и любил только одну вещь в мире, и этой вещью было золото. Но даже золото он любил не ради него самого. Он любил власть, которую ему давало золото, — власть, позволявшую ему господствовать и угнетать, позволявшую причинять страдания по своему капризу. Говорили, что у негр не было души, но это неверно. Все люди владеют душой, или, вернее, всеми людьми владеет душа, но у Николаса Снайдерса душа была злой.

Он жил в старой ветряной мельнице, которая и сейчас еще стоит на набережной, и вместе с ним жила только маленькая Кристина. Она прислуживала ему и вела его хозяйство.

Кристина была сиротой. Ее родители умерли несостоятельными должниками. Николас, в расчете, что Кристина будет служить ему без жалованья, заплатил их долги и этим заслужил вечную благодарность Кристины, а между тем это стоило ему только несколько сот флоринов.

Кроме Кристины, у него не было ни родных, ни близких, и единственным желанным гостем, когда-либо переступавшим порог этого дома, была вдова Тоуласт. Госпожа Тоуласт была богата и почти так же скупа, как сам Николас.

— Почему бы нам не пожениться? — прокаркал как-то Николас, разговаривая с вдовой Тоуласт. — Вместе мы стали бы господами всего Зандама.

Госпожа Тоуласт польщенно захихикала, но Николас не имел привычки торопиться в такого рода делах.

Однажды под вечер Николас Снайдерс сидел один за своим письменным столом в центре большой полукруглой комнаты, которая занимала половину нижнего этажа мельницы и служила ему конторой. Кто-то постучал в наружную дверь.

— Войдите! — крикнул Николас Снайдерс.

Он произнес это слово с несвойственным ему добродушием. Он был совершенно уверен, что стучал Ян, колодой матрос Ян ван дер Воорт, который теперь стал владельцем собственного судна и собирался прийти в нему, чтобы просить руки маленькой Кристины.

Николас Снайдерс заранее предвкушал наслаждение, которое получит, разбивая в прах надежды Яна, слыша его мольбы и отчаяние, видя, как бледнеет красивое лицо молодого моряка по мере того как Николас по пунктам разъясняет, что повлечет за собой всякое неповиновение его воле. Во-первых, если Ян не откажется от Кристины, старушку, мать Яна, вышвырнут из ее домика на улицу, а отца заключат в долговую тюрьму, во-вторых, сам Ян будет безжалостно разорен: его судно, покупку которого он еще не успел оформить, перекупит другое лицо.

Такая беседа была бы очень по душе Николасу Снайдерсу. Уже целые сутки, с тех пор как Ян вернулся, Николас с нетерпением ждал его прихода. Вот почему он крикнул свое «войдите» очень приветливо.

Но это был вовсе не Ян. Это был некто, кого глаза Николаса Снайдерса видели впервые. И никогда больше, после этого единственного посещения, глаза Николаса Снайдерса его не видели.

Наступали сумерки, а Николас Снайдерс был не из тех, кто зажигает свечи, когда еще можно без них обойтись, поэтому он не мог бы точно описать наружность незнакомца. У Николаса осталось смутное впечатление, что это был старик, сохранивший юношескую живость в движениях. Глаза его единственное, что Николас хорошо разглядел, — поражали своей яркостью и проницательностью.

— Кто вы такой? — спросил Николас, не давая себе труда скрыть разочарование.

— Я — странствующий торговец, — ответил незнакомый человек. Его голос был звонок и даже музыкален, с легким оттенком лукавства.

— Мне ничего не надо, — сухо ответил Николас Снайдерс. — Закройте дверь с той стороны и не споткнитесь о порог.

Но вместо этого незнакомец взял стул, пододвинул его поближе, сел спиной к окну, пристально посмотрел в лицо Николаса Снайдерса и рассмеялся.

— Так ли вы уверены, Николас Снайдерс? Так ли вы уверены, что у вас нет никаких желаний?

— Никаких, — проворчал Николас Снайдерс, — кроме желания увидеть вашу спину.

Незнакомец слегка наклонился и своей длинной рукой шутливо коснулся колена Николаса Снайдерса.

— А не нужна ли вам душа, Николас Снайдерс? — спросил он. — Подумайте, — добавил он, прежде чем к Николасу Снайдерсу вернулся дар речи. — Вот уже сорок лет вы упиваетесь своей жадностью и жестокостью. Неужели это не опротивело вам, Николас Снайдерс? Неужели вам не хочется чего-то другого? Подумайте, Николас Снайдерс, ведь есть и другие радости: радость быть любимым, радость слышать, что все тебя благословляют, а не проклинают. Разве вам не будет приятно испытать это хотя бы для разнообразия? А если новые радости вам не понравятся, вы всегда можете отказаться от них и снова стать самим собой.

Вспоминая все это впоследствии, Николас Снайдерс не мог понять, почему он, не двигаясь с места, терпеливо слушал болтовню незнакомца, хотя она сразу показалась ему шутовством странствующего пустобреха. Но что-то в незнакомце внушало доверие.

— Все необходимое у меня с собой, — продолжал странный коробейник, — а что касается цены... — Тут незнакомец сделал жест, показывающий пренебрежение к подобным низменным мелочам. — Моим вознаграждением будет результат опыта, за которым я буду наблюдать. Я немножко философ, и такие вещи меня интересуют. Вот, взгляните.

Незнакомец нагнулся к тюку, стоявшему у него в ногах, и, вытащив серебряный флакон искусной работы, поставил его на стол.

— На вкус это довольно приятная штука, — стал объяснять незнакомец, чуть-чуть горьковатая; но ее пьют не бокалами, достаточно рюмки, какими пьют, скажем, старое токайское. Главное, чтобы мысли обоих людей, меняющихся душами, были сосредоточены на одном желании: «Пусть моя душа перейдет к нему, пусть его душа перейдет ко мне». Сама операция крайне проста, ее секрет — в этом снадобье.

Незнакомец погладил изящный флакон так ласково, как гладят любимого щенка.

— Вы, может быть, скажете: «А найдется ли человек, желающий поменяться душой с Николасом Снайдерсом?» — Незнакомец, казалось, пришел, имея наготове ответ на все вопросы. — Мой друг, вы богаты, вам бояться нечего. Душа — это как раз то, что люди ценят меньше всего. Выберите себе подходящую душу и заключайте сделку. Оставляю вам флакон и в виде совета скажу: юноша на такое дело скорее согласится, чем старик. Юноше общество твердит, что все в мире можно купить за золото. Выберите себе красивую, честную, свежую молодую душу, Николас Снайдерс, но выбирайте поскорее. Ваши волосы уже порядком побелели, мой друг. Вкусите настоящую радость жизни, прежде чем вам придется умереть.

Странный коробейник засмеялся, встал и завязал свой тюк. Николас Снайдерс не шевельнулся и не произнес ни слова, пока мягкий стук тяжелой двери не вернул ему утраченного равновесия. Схватив оставленный незнакомцем флакон, Снайдерс вскочил со стула, собираясь выбросить его на улицу вслед за ушедшим, но отблеск пылающих в камине углей на полированной поверхности флакона остановил его.

— В конце концов сама бутылочка чего-то стоит, — усмехнулся Николас.

Он отодвинул флакон и, засветив две восковые свечки, углубился в свою счетную книгу в зеленом переплете. Однако время от времени взор Николаса Снайдерса возвращался к тому месту, где стоял серебряный флакон, наполовину утонувший среди пыльных бумаг. А немного позднее раздался стук в дверь, и на этот раз действительно пришел молодой Ян.

Ян протянул свою здоровенную лапу через заваленный бумагами письменный стол:

— Мы расстались в гневе, Николас Снайдерс. Это моя вина. Вы были правы. Прошу вас, простите меня. Я был бедняк, с моей стороны было очень эгоистично желать, чтобы молодая девушка делила со мной нужду и горе. Но теперь я уже больше не бедняк.

— Садись, — ответил Николас приветливым тоном. — Я слышал обо всем этом. Итак, ты теперь и шкипер, и хозяин судна. Своего собственного судна?

— Судно станет моим после следующего рейса, — с веселой улыбкой ответил Ян. — Мне это обещал бургомистр Алларт.

— Обещать — это одно, а сдержать слово — совсем другое, многозначительно сказал Николас. — Бургомистр Алларт — человек небогатый. Его может соблазнить большая сумма денег, предложенная другим, который таким образом станет собственником судна.

Ян от души рассмеялся.

— Ну, это мог бы сделать разве какой-нибудь враг, а у меня, слава богу, врагов нет.

— Счастливый ты парень! — воскликнул Николас. — Не каждый может похвастаться, что не имеет врагов. А твои родители, Ян, будут жить с вами?

— Нам бы хотелось, — ответил Ян. — И Кристине, и мне. Но мать очень слаба, и старая мельница стала частью ее жизни.

— Согласен, — сказал Николас, — старая виноградная лоза, оторванная от старой стены, вянет. А твой отец, Ян? Ходят разные слухи. Мельница себя окупает?

Ян отрицательно покачал головой:

— Она уже никогда не будет давать дохода, и долги душат отца. Но все это, впрочем, как я доказал ему, дело прошлое. Его кредиторы согласились считать должником меня и подождать с уплатой.

— Все ли? — усомнился Николас.

— Все, кого мне удалось разыскать, — ответил Ян.

Николас Снайдерс отодвинул свой стул и посмотрел на Яна с улыбкой, затерявшейся на его морщинистом лице:

— Значит, ты и Кристина уже обо всем столковались?

— С вашего согласия — да, мингэр, — ответил Ян.

— А будете ли вы ждать моего согласия? — спросил Николас.

— Мы хотим, чтобы вы его дали, мингэр.

Ян улыбнулся, но тон, которым он это сказал, был все же приятен для ушей Николаса Снайдерса, потому что Николас больше всего любил бить собаку, которая рычит и скалит зубы.

— Лучше не ждите, — сказал Николас Снайдерс. — Вам пришлось бы дожидаться чересчур долго.

Ян вскочил, и краска гнева залила его лицо:

— Значит, вы остаетесь верны себе, Николас Снайдерс! Тогда — как хотите!

— Может быть, ты думаешь жениться на ней вопреки моей воле?

— Да, вопреки вашей воле и вопреки воле ваших адских друзей и самого дьявола, которого вы на побегушках! — выпалил Ян.

Потому что душа у Яна была великодушная, храбрая, нежная, но чрезвычайно вспыльчивая. Даже у самых лучших душ есть свои недостатки.

— Мне очень жаль, — сказал старик Николас.

— Рад слышать это, — ответил Ян.

— Мне жаль твою мать, — пояснил Николас. — Боюсь, что бедная женщина останется без приюта на старости лет. Отсрочка по закладной будет аннулирована в самый день твоей свадьбы, Ян. Мне жаль и твоего отца, Ян. Ты не встретился с одним из его кредиторов. Да, жаль твоего отца. Он всегда страшился тюрьмы. Мне жаль и тебя самого, мой юный приятель. Тебе опять придется начинать жизнь сначала. Бургомистр Алларт у меня в кулаке. Мне стоит только слово сказать, и твое судно будет моим. Желаю тебе наслаждаться счастьем с молодой женой. Она, должно быть, очень тебе дорога, потому что тебе придется дорого за нее заплатить.

Отвратительная усмешка на губах Николаса Снайдерса привела Яна в бешенство. Он поискал глазами, чем бы запустить в этот гнусный рот, чтобы прекратить зубоскальство, и случайно рука его наткнулась на серебряный флакон коробейника. В ту же минуту рука Николаса Снайдерса тоже ухватилась за флакон. Усмешка исчезла с его лица.

— Садись, — приказал Николас Снайдерс. — Нам надо еще поговорить. — И в голосе его прозвучало нечто такое, что заставило молодого человека повиноваться.

— Ты удивляешься, Ян, почему я всегда стремлюсь вызвать гнев и ненависть. Временами я сам этому удивляюсь. Почему никогда не появляется у меня желание делать добро, как это бывает у других людей? Слушай, Ян. Я сейчас в странном настроении. Я знаю, подобных вещей не бывает на свете, но сейчас у меня такая прихоть, мне хочется думать, что это возможно. Продай мне свою душу, Ян, продай мне свою душу, чтобы я тоже мог испытать любовь и радость, о которых слышу кругом. Ненадолго, Ян, ненадолго, и я дам тебе все, к чему ты стремишься. — Старик схватил перо и стал что-то писать. — Смотри, Ян, вот судно уже принадлежит тебе, и никто этому не может помешать. Мельница освобождена от долгов, и отец твой может снова ходить с гордо поднятой головой. А все, чего я прошу, Ян, это чтобы ты выпил со мной и в этот момент искренне пожелал, чтобы твоя душа ушла от тебя и стала душой старого Николаса Снайдерса — на короткое время, Ян, только на короткое время.

Трясущимися руками старик откупорил флакон разносчика и налил вино в две одинаковые рюмки. Ян едва не рассмеялся, но его удержало то, что страстность старика, казалось, граничила с безумием. Да, он, видимо, сошел с ума, но это не может обесценить бумагу, которую он только что подписал. Порядочный человек не шутит со своей душой, но что было делать Яну, когда из мрака выплыло и засияло перед ним личико его Кристины.

— Ты должен крепко пожелать этого, — прошептал Николас Снайдерс.

— Пусть моя душа уйдет от меня и войдет в Николаса Снайдерса! — ответил Ян, ставя пустую рюмку на стол. И целую минуту оба стояли и глядели друг другу в глаза.

И высокие свечи, стоявшие на заваленном бумагами письменном столе, вдруг вспыхнули ярким светом и погасли, как будто чье-то дыхание потушило их, сначала одну, а потом другую.

— Мне пора идти, — раздался из темноты голос Яна. — Зачем вы погасили свечи?

— Мы можем зажечь их от камина, — ответил Николас. Он не добавил, что собирался задать тот же вопрос Яну. Он поднес свечи к пылающим поленьям, сначала одну, а потом другую, и мрак, царивший в комнате, спрятался по углам.

— Разве ты не останешься, чтобы повидать Кристину? — спросил Николас.

— Сегодня нет, — ответил Ян.

— А бумага, которую я подписал, — напомнил ему Николас, — она у тебя?

— Нет, я забыл про нее, — сказал Ян.

Старик взял документ и передал его Яну. Тот сунул бумагу в карман и вышел. Николас закрыл за ним дверь на задвижку и вернулся к своему столу. Он еще долго сидел неподвижно, облокотившись на раскрытую счетную книгу.

Внезапно Николас отодвинул книгу и рассмеялся:

— Нет, что за глупости! Как будто такие вещи возможны! Околдовал меня этот парень, что ли? — Николас подошел к камину и погрел руки у огня. Все-таки я рад, что наш морячок женится на Кристине. Славный паренек этот моряк, очень славный.

Потом Николас, должно быть, заснул, сидя у камина. Когда он открыл глаза, то увидел, что уже занимается заря. Он озяб, закоченел, проголодался и был ужасно сердит. Почему это Кристина не разбудила его и не подала ужин? Неужели она решила, что он намерен провести всю ночь на деревянном стуле? Эта девчонка безнадежно глупа. Он сейчас же пойдет наверх и скажет ей все, что у него накипело на душе.

Чтобы подняться наверх, надо было пройти через кухню. К его удивлению, там сидела Кристина, уснувшая у погасшей плиты.

— Честное слово, — пробормотал Николас, — в этом доме люди, кажется, не подозревают, для чего существуют кровати.

Но нет, это не Кристина, сказал себе Николас. У Кристины взгляд испуганного кролика, и это всегда раздражало его. А у этой девушки даже во сне было дерзкое выражение лица, восхитительно дерзкое. Кроме того, девушка была красива, — замечательно красива. Право, такой красивой девушки Николас в жизни никогда не видел. Ах, отчего девушки были совсем не такие в дни его молодости! Горькое чувство внезапно охватило Николаса: он как будто только сейчас понял, что много лет тому назад был ограблен и даже не знал об этом.

Девчурка, наверное, озябла. Николас достал свою меховую разлетайку и укутал спящую девушку.

Да, он должен сделать еще что-то. Мысль об этом пришла ему в голову, когда он покрывал своей шубой ее плечи, делая это очень осторожно, чтобы не потревожить спящую; да, что-то надо сделать, — если б только догадаться, что именно. Губы девушки были полуоткрыты. Она, казалось, говорила с ним, не то умоляя его сделать это, не то запрещая. Николас никак не мог определить, чего же она хочет. Много раз он отходил и много раз снова подкрадывался туда, где она спала все с тем же восхитительно дерзким выражением лица, требуя чего-то полураскрытыми губами. Но чего хотела она или чего хотел он сам — Николас никак не мог догадаться.

Может быть, Кристина догадалась бы. Может быть, Кристина знает, кто эта девушка и как она попала сюда. Николас поднялся по лестнице, проклиная ее скрипучие ступеньки.

Дверь комнатки Кристины была открыта, но там никого не было. На кровать, по-видимому, не ложились. Николас спустился по скрипучим ступенькам.

Девушка все еще спала. А вдруг это сама Кристина? Николас стал всматриваться в каждую черту очаровательного лица. Насколько он мог вспомнить, он еще никогда в жизни не видел этой девушки. Но на шее у нее Николас раньше этого не заметил — висел медальон Кристины, который то поднимался, то опускался при каждом дыхании девушки. Николас хорошо знал этот медальон, единственную вещь, принадлежавшую ее матери, которую Кристина ему не отдала. Единственную вещь, из-за которой она осмеливалась открыто спорить с ним. Она ни за что не хотела расстаться с медальоном. Очевидно, это сама Кристина. Но что случилось с ней?

Или с ним самим? Вдруг он вспомнил странного торговца и сцену с Яном. Нет, наверно ему приснилось это! И все же на заваленном бумагами столе еще стояли серебряный флакон и рюмки со следами вина на дне.

Николас старался сосредоточиться, но голова его кружилась, как в водовороте. Вдруг солнечный луч, прорвавшись через окно, пересек пыльную комнату. Николас вспомнил, что еще никогда не видел солнца. Он невольно простер к нему руки и почувствовал мучительную тоску, когда солнечный луч исчез и по комнате разлился бесцветно-серый дневной свет. Он отодвинул ржавые засовы и распахнул тяжелую дверь. Перед ним лежал незнакомый новый мир, мир ярких лучей и темных теней, влекущих своей красотой, мир тихих и нежных голосов, зовущих его к себе. И опять его охватило горькое сознание, что много лет тому назад он был ограблен.

— Я мог быть таким счастливым все эти годы, — шепнул самому себе старый Николас. — Именно этот маленький городок я мог бы любить: он такой причудливый, спокойный, уютный. Я мог иметь друзей, старых однокашников, может быть собственных детей...

Образ спящей Кристины возник перед ним. Она вошла в его дом ребенком, не чувствуя к нему ничего, кроме благодарности. Будь у него глаза, которыми он мог бы увидеть ее по-настоящему, все сложилось бы по-иному.

Но разве теперь уже слишком поздно? Он еще не так стар, не чересчур стар. По-новому пульсируем кровь в его жилах. Кристина еще любит Яна, но такого Яна, каким он был вчера. А в будущем каждое слово и каждый поступок Яна будут подсказываться злой душой, которая когда-то принадлежала Николасу Снайдерсу, — об этом Николас хорошо помнит. Так, спрашивается, может ли какая-нибудь женщина полюбить эту злую душу, хотя бы ее оболочка была прекрасна?

Имел ли он право, будучи честным человеком, обладать душой, которую он приобрел у Яна с помощью средства, близкого к обману? Да, имел право, потому что сделка была совершена по всем правилам и Ян остался доволен полученной платой. Кроме того, разве сам Ян трудился над своей душой, чтобы сделать ее такой привлекательной? Нет, это простая случайность. Почему одному человеку дается золото, а другому — сушеный горох? У Николаса Снайдерса столько же прав на душу Яна, сколько у самого Яна. Он, Николас, даже умнее и сумеет с помощью этой души сделать больше добра. Кристина полюбила душу Яна, так пусть же теперь эта душа, хоть и в другой оболочке, привлечет Кристину к себе, если сможет. И душа Яна, слушая доводы Николаса Снайдерса, не могла их оспаривать.

Кристина все еще спала, когда Николас снова вошел в кухню. Он развел огонь, приготовил завтрак, а затем нежно разбудил ее. Теперь уже не было сомнения в том, что это Кристина. Как только ее взгляд упал на старого Николаса, к ней вернулось выражение испуганного кролика, которое всегда раздражало его. Оно рассердило его и сейчас, но теперь он злился на самого себя.

— Вы так крепко спали вчера вечером, когда я вошла в... — начала Кристина.

— Что ты побоялась разбудить меня, — перебил ее Николас. — Ты думала, что старый скряга рассердится на тебя. Послушай, Кристина, вчера был выплачен последний долг твоего отца. Это был долг одному старому моряку, которого я раньше не мог найти. Теперь ты больше никому не должна ни цента, и от твоего жалованья еще осталось сто флоринов. Это твои деньги, можешь получить их, когда хочешь.

Кристина ничего не могла понять, и последующие дни тоже были непостижимой загадкой для нее. Николас ничего ей не объяснял. Душа Яна перешла к очень мудрому старику, который знал, что хорошее настоящее заставляет забыть плохое прошлое. Для Кристины было бесспорным только одно: прежний Николас Снайдерс таинственно исчез и на его месте появился новый Николас, который смотрел на нее добрыми глазами, искренними и честными, внушающими доверие. Кристине казалось, что она сама, своей безответностью, своей мягкой обходительностью, добилась столь разительной перемены. И это объяснение не казалось Кристине фантастическим, оно было ей приятно.

Вид заваленного бумагами стола стал ненавистен Николасу. Вскакивая рано утром, он исчезал на целый день и возвращался уже вечером, утомленный, но в отличном настроении. Он приносил с собой цветы, а Кристина смеялась и говорила, что это сорная трава. Но разве дело в названии? Для Николаса они были прекрасны.

В Зандаме дети убегали от него, собаки при виде его поднимали лай. Поэтому Николас, пробираясь окольными тропинками, уходил далеко за город. Дети в окрестных деревнях скоро привыкли к добродушному старику, который любил стоять, опираясь на палку, и наблюдать за их играми, прислушиваться к их смеху. Обширные карманы старика были неистощимыми складами всяких вкусных вещей. Взрослые, проходя мимо него, перешептывались о том, как похож он с виду на старого злого Ника, Зандамского скрягу, и недоумевали откуда он взялся. Но не только лица детей научили его улыбаться. Он впервые узнал, что такое волнение в крови, увидел, что мир полон сказочно красивыми девушками и красивыми женщинами, и все они, правда в разной степени, внушают к себе любовь. Это смутило его покой. Но потом он убедился, что Кристина по-прежнему для него остается красивее и желаннее всех. Тогда каждое красивое лицо стало радовать его: оно напоминало ему Кристину.

Когда на другой день вечером он вернулся домой, Кристина встретила его с заплаканными глазами. Фермер Бирстраатер, старый друг ее отца, приходил повидаться с Николасом и, не застав его дома, говорил с Кристиной. Какой-то жестокосердный кредитор хочет присвоить его ферму и выбросить его на улицу. Кристина притворилась, будто не знает, что этот кредитор — сам Николас, и высказала удивление, что бывают такие жестокие люди. Николас ничего не ответил, но на следующий день фермер Бирстраатер пришел снова, сияя широкой улыбкой, глубокой благодарностью и безграничным удивлением.

— Но что, что могло случиться с ним? — без конца повторял фермер Бирстраатер.

Кристина улыбнулась и ответила: «Может быть, милосердный господь коснулся его сердца», но про себя подумала, что он делает это просто под влиянием хорошего человека. Весть об этом случае разнеслась повсюду. Кристину стали осаждать со всех сторон, и, видя, что ее посредничество неизменно приводит к успеху, она становилась с каждым днем все лучшего мнения о себе и, конечно, о Николасе Снайдерсе. Новый Николас был большим хитрецом. Душа Яна, жившая в нем, наслаждалась, уничтожая зло, созданное душой Николаса. Но ум Николаса, оставшийся у него, шептал: «Пусть девочка тешится, пусть думает, что все это — дело ее рук».

Все эти новости дошли однажды до ушей госпожи Тоуласт, и в тот же вечер она уже сидела в уголку у камина, напротив Николаса Снайдерса, который курил и, казалось, скучал.

— Вы строите из себя дурака, Николас Снайдерс, — сказала госпожа Тоуласт. — Над вами все смеются.

— Пусть лучше смеются, чем проклинают, — проворчал Николас.

— Можно подумать, что вы забыли обо всем, что происходило между нами, да? — спросила госпожа Тоуласт.

— Хотел бы забыть, — вздохнул Николас.

— В вашем возрасте... — начала она.

— Я чувствую себя моложе, чем когда бы то ни было, — перебил ее Николас.

— По вас этого не видно, — язвительно сообщила ему гостья.

— Какое значение имеет внешность? — воскликнул Николас. — Душа — вот что определяет человека.

— Нет уж, в нашем мире внешность имеет немалое значение, — возразила госпожа Тоуласт. — Да если бы я захотела последовать вашему примеру и сделать из себя посмешище, — сколько есть кругом молодых людей, отличных молодых людей, красивых молодых людей...

— С какой стати я буду стоять у вас поперек дороги, — поспешно перебил ее Николас. — Вы правы, я стар, и у меня черт знает что за характер. На свете действительно много мужчин, которые гораздо лучше меня и более достойны вас.

— Не спорю, есть более достойные, — заявила госпожа Тоуласт, — но нет более подходящего. Я вам уже сказала свое мнение. Девушки — для юношей, а для стариков — старухи. Я в здравом уме, Николас Снайдерс, чего не могу сказать о вас. Когда вы снова станете самим собой...

Николас Снайдерс вскочил с места.

— Я никогда не переставал быть самим собой, — вскричал он, — и всегда буду жить своим умом! Кто смеет говорить, что я это не я?

— Я смею, — с раздражающим хладнокровием отчеканила вдова. — Николас Снайдерс перестал быть самим собой, если по просьбе смазливой куклы обеими руками швыряет за окно свои деньги. Его кто-то околдовал, и мне жаль его. Она будет вас дурачить ради своих дружков, пока у вас не останется ни одного цента, а потом досыта посмеется над вами. Когда вы придете в себя; Николас Снайдерс, вы сойдете с ума от того, что вы сейчас делаете, помяните мое слово!

И госпожа Тоуласт торжественно вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

«Девушки — для юношей, а для стариков — старухи» — это изречение продолжало звенеть в его ушах. До сих пор новое, найденное им счастье заполняло его жизнь целиком, не оставляя места для размышлений. Но слова старой Тоуласт заставили его призадуматься.

А вдруг Кристина действительно дурачит его? Мысль эта была невероятна: ни разу она не просила за себя, ни разу за Яна. Эта мысль была порождением злобной фантазии вдовы Тоуласт. Кристина любила его. Когда он приходил домой, ее лицо прояснялось. Она перестала его бояться, вместо страха у нее появился какой-то милый деспотизм. Но было ли это признаком любви, той любви, которой он жаждал? Душа Яна в теле старого Николаса была молода и горяча. Она стремилась к Кристине не как к дочери, а как к жене. Могла ли душа Яна завоевать Кристину вопреки телу старого Николаса? Душа Яна была нетерпеливой душой. Лучше знать все, как оно есть, чем сомневаться.

— Не зажигай свечей, поговорим немножко при свете камина, — сказал Николас.

Кристина, улыбаясь, придвинула свой стул ближе к огню. Но Николас остался сидеть в тени.

— Ты становишься с каждым днем красивее, Кристина, — сказал Николас, нежнее и женственнее. Счастлив будет тот, кто назовет тебя своей женой.

С лица Кристины исчезла улыбка.

— Я никогда не выйду замуж, — ответила она.

— Никогда — это очень долго, дитя мое.

— Честная женщина не выйдет замуж за того, кого не любит.

— Но почему она не может выйти замуж за того, кого любит? — улыбнулся Николас.

— Иногда это невозможно, — пояснила Кристина.

— Когда именно?

Кристина отвернулась.

— Когда он перестает ее любить.

Душа, заключенная в теле старого Николаса, запрыгала от радости.

— Он недостоин тебя, Кристина. Удача, которая ему привалила, переродила его. Разве не так? Он думает только о деньгах. Как будто в него влезла душа какого-то скряги. Он бы женился даже на вдове Тоуласт ради ее драгоценностей, обширных поместий и многочисленных мельниц. Ей стоит только пожелать, и это будет. Неужели ты не можешь забыть его?

— Я никогда его не забуду. Никогда не полюблю другого. Я стараюсь скрыть это и часто с удовольствием вижу, что есть много вещей на свете, которые я могу совершить. Но мое сердце разбито.

Опустившись на колени рядом с Николасом, она обняла его.

— Я рада, что вы дали мне высказать все, что у меня на сердце, сказала она. — Если бы не вы, я не перенесла бы этого. Вы так добры ко мне.

Вместо ответа он погладил своей высохшей рукой ее золотистые волосы, которые волной покрыли его худые колени. Она подняла глаза, и он увидел, что они полны слез, но улыбаются.

— Не могу понять, — сказала она. — Иногда мне кажется, что вы и он каким-то образом поменялись душами. Он стал черствым, скупым и жестоким, каким когда-то были вы. — Она рассмеялась, и ее руки на мгновение крепче сжали его. — А теперь вы стали добрым, нежным и великодушным, каким раньше был он. Как будто господь бог отнял у меня возлюбленного только для того, чтобы дать мне отца.

— Послушай меня, Кристина, — сказал он. — Человек — это его душа, а не тело. Разве ты не могла бы полюбить меня за мою новую душу?

— Но ведь я вас люблю, — ответила Кристина, улыбаясь сквозь слезы.

— А полюбить меня, как мужа, ты бы могла?

Свет от камина упал на ее лицо. Николас взял ее голову в свои высохшие руки и долго и пристально смотрел ей в глаза. Прочитав в них ответ на свой вопрос, он снова прижал девушку к своей груди и приласкал дрогнувшей рукой.

— Я пошутил, дитя мое, — сказал он. — Девушки созданы для юношей, а старухи — для стариков. Итак, несмотря на все, ты продолжаешь любить Яна?

— Я люблю его, — ответила Кристина. — Я не могу иначе.

— А если бы он захотел, ты бы вышла замуж за него, какая бы ни была у него душа?

— Я люблю его, — ответила Кристина, — и не могу иначе.

Старый Николас сидел один у догорающего огня. Так что же главное в человеке — душа или тело? Ответ был не так прост, как он предполагал.

— Кристина полюбила Яна, — так шептал Николас догорающему огню, — когда у него была душа Яна. Она продолжает любить его и сейчас, хотя у него душа Николаса Снайдерса. Когда я спросил ее, может ли она полюбить меня, я прочел в ее глазах ужас, хотя душа Яна теперь во мне, и она это чувствует. Значит, тело составляет настоящего Яна и настоящего Николаса. Если бы душа Кристины вошла в тело вдовы Тоуласт, разве я отвернулся бы от Кристины, от ее золотых волос, от ее бездонных глаз, от ее зовущих губ — чтобы мечтать о высохших телесах госпожи Тоуласт? Нет, я бы все равно содрогался при одной мысли о ней. Однако, когда во мне была душа Николаса Снайдерса, она Не возбуждала во мне отвращения, между тем как Кристина была мне совершенно безразлична. Очевидно, все-таки мы любим душой, иначе Ян все еще любил бы Кристину, а я был бы скрягой Николасом. Вот я сейчас продолжаю любить Кристину, пользуясь умом и золотом Николаса Снайдерса, чтобы опрокинуть все планы Николаса Снайдерса, сознательно делаю все что могу, чтобы он впал в бешенство, когда его душа снова вернется в его тело. Ян между тем больше не страдает по Кристине и, ради обширных поместий и многочисленных мельниц вдовы Тоуласт, охотно женился бы на ней. Значит, существо человека — это его душа. Но в таком случае я должен радоваться при мысли, что я вернусь в свое собственное тело и смогу жениться на Кристине. А я не рад, я очень несчастен. Я не останусь с душой Яна, я чувствую это, моя душа вернется ко мне, и я снова буду черствым, грубым, скупым стариком, как раньше. Только теперь я буду беден и беспомощен. Люди будут смеяться надо мной, а я смогу только проклинать их, не имея сил, чтобы причинить им зло. Даже госпожа Тоуласт не захочет иметь со мной дело, когда узнает обо всем. И все же я должен это сделать. Пока душа Яна во мне, я люблю Кристину больше, чем самого себя. Я должен сделать это ради нее. Я люблю ее, и ничего с этим не поделаешь.

Старый Николас встал и вынул серебряный флакон искусной работы, спрятанный им месяц тому назад.

— Осталось как раз еще две рюмки, — мечтательно прошептал Николас, тихонько встряхивая флакон у самого уха. Затем он поставил флакон на стол и снова открыл свою старую зеленую счетную книгу, — надо было успеть сделать в ней еще кое-какие записи.

Рано утром он разбудил Кристину.

— Возьми эти письма, Кристина, — распорядился он. — Когда ты разнесешь их все, — но, смотри, ни в коем случае не раньше, — зайди к Яну и скажи, что я жду его здесь, чтобы поговорить с ним по делу.

Он поцеловал ее и, казалось, с болью прощался с ней.

— Я скоро вернусь, — улыбнулась ему Кристина.

— Скоро только прощаются, а сколько будет длиться разлука, всегда трудно сказать, — ответил он.

Старый Николас правильно предугадал затруднения, которые встретятся со стороны Яна. Новый Ян был весьма доволен собой и вовсе не имел желания снова стать сентиментальным простачком, готовым взвалить себе на шею жену без цента приданого. Теперь Ян мечтал о другом.

— Пей, дружок, пей! — нетерпеливо крикнул Николас. — Торопись, пока я не передумал. Если на Кристине женишься ты, она будет самой богатой невестой в Зандаме. Вот моя дарственная на ее имя. Читай ее!

Тогда Ян согласился, и они выпили содержимое флакона. И опять между ними, как в первый раз, пронеслось какое-то дуновение, и Ян на минуту закрыл глаза руками.

Пожалуй, он напрасно сделал это, потому что в ту же секунду Николас схватил документ, лежавший перед Яном на столе, и в следующий миг бумага пылала в камине.

— Не такой уж я нищий, как ты думаешь, — раздался каркающий голос Николаса. — Не такой уж бедняк! Я еще тебе покажу, я еще стану на ноги!

И с ехидной усмешкой на старческом лице скряга заплясал перед огнем, размахивая руками, чтобы Ян не вздумал вытаскивать из пламени горящее приданое своей Кристины.

Ян не сказал Кристине ни слова об этом, да и что бы он ей ни сказал, она все равно зашла бы к Николасу. Но Николас даже не впустил ее в дом, прогнал с проклятьями. Она не могла понять, что произошло. Одно только было ясно, как день, — Ян снова принадлежит ей.

— Какое-то странное безумие владело мною, — объяснил Ян. — Пусть свежий морской ветер принесет нам здоровье и покой.

С палубы судна, принадлежавшего теперь Яну, они смотрели на старый Зандам, пока он не скрылся из виду.

Кристина немного поплакала при мысли, что никогда больше не увидит Зандама, но Ян утешил ее, а потом новые лица вытеснили память о прежних.

А старый Николас женился на госпоже Тоуласт, но, к счастью, на свершение злых дел ему было отпущено только несколько лет жизни.

Много времени спустя Ян рассказал Кристине всю эту историю, но она звучала настолько невероятно, что Кристина (хотя, конечно, она не сказала этого) но вполне поверила ей. Она решила, что Ян старается как-то объяснить ей тот странный месяц своей жизни, когда он ухаживал за вдовой Тоуласт. Все же действительно было странно, что в течение того же самого короткого месяца Николас был так же не похож на себя.

«Может быть, — думала Кристина, — если бы я не сказала ему, что люблю Яна, он не вернулся бы к старому образу жизни. Бедный старик! Наверное, он сделал это в порыве отчаяния».

1904

Оглавление