«Реджинальд в России»

Саки Реджинальд в России

Реджинальд сидел в гостиной княгини, устроившись в углу, и пытался понять, почему обстановка гостиной, явно рассчитанная на то, чтобы казаться принадлежащей к эпохе Людовика XV, при ближайшем рассмотрении оказалась мебелью времен Вильгельма II.

Он относил княгиню к тому определенному типу женщин, которые выглядят так, будто имеют обыкновение кормить кур под дождем.

Ее звали Ольга. У нее была собака, которая, как она надеялась, принадлежала к породе фокстерьеров, и она исповедовала то, что считала социалистическими взглядами. Не обязательно зваться Ольгой, чтобы быть русской княгиней. Напротив, Реджинальд был знаком со многими княгинями по имени Вера, но фокстерьер и социализм – это обязательно.

– У графини Ломсхен бульдог, – неожиданно проговорила княгиня. – А что, в Англии считается более изысканным держать бульдога, чем фокстерьера?

Реджинальд окинул мысленным взором моду на собак за последние десять лет и дал уклончивый ответ.

– Вы находите ее красивой – графиню Ломсхен? – спросила княгиня.

Реджинальд подумал о том, что, судя по цвету лица графини, она сидит исключительно на миндальном печенье и слабом хересе. Так он и сказал.

– Но этого не может быть, – торжествующе заявила княгиня. – Я видела, как она ела уху у Донона.[1]

Княгиня всегда выступала в защиту цвета лица приятельницы, если он был действительно плох. Как и многие другие представительницы ее пола, она выказывала сострадание, когда речь шла о непритязательной внешности, и далее этого обыкновенно не заходила.

Реджинальд выбросил из головы свою теорию насчет печенья и хереса и заинтересовался миниатюрой.

– Это? – спросила княгиня. – Это старая княгиня Лорикова. Она жила на Миллионной улице, около Зимнего дворца, и была одной из придворных дам старой русской школы. Чрезвычайно мало знала о людях и о том, что происходит на свете, но имела обыкновение покровительствовать всякому, кто с ней знакомился. Рассказывают, что когда она умерла и отправилась с Миллионной на небо, то сухо обратилась к святому Петру на французском, четко произнося слова: «Je suis la Princcesse Lor-i-koff. Il me donne grand plaisir a faire votre connaisance.Je vous en prie me precenter an Bon Dieu».[2] Святой Петр исполнил ее желание, познакомил их, и княгиня обратилась к le Bon Dieu: «Je suis la Princesse Lor-i – koff. Il me donne grand plaisir a faire votre connaissance. On a couvent parle de vous a l'église de la rue Million».[3]

– Только старики и служители государственной церкви знают, как быть изысканно болтливым, – прокомментировал услышанное Реджинальд. – Это напоминает мне одну историю. На днях я был в англиканской церкви одного иностранного государства, и один молодой священник, читавший кому-то в утешение проповедь, завершил весьма красноречивый пассаж замечанием: «Слезы скорбящих, с чем я могу их сравнить – с алмазами?» Другой молодой священник, который все это время дремал, вдруг пробудился и тотчас откликнулся: «Что, приятель, ходим с бубен?[4]» Старший священник не исправил положение, заметив сонным, но весьма уверенным голосом: «Удваиваю ставку». Все посмотрели на проповедника, как бы ожидая, что он вторично удвоит ставку, но тот в сложившейся ситуации ограничился подсчетом очков, имевшихся на руках.

– Вы, англичане, такие легкомысленные, – сказала княгиня. – У нас в России слишком много проблем, чтобы мы могли позволить себе быть беспечными.

Реджинальд едва заметно вздрогнул, как это сделала бы итальянская борзая, предвидя наступление ледникового периода, который она лично не одобряет, и покорно принял участие в неизбежной политической дискуссии.

– Все, что вы слышите о нас в Англии, – неправда, – в надежде поддержать разговор проговорила княгиня.

– В школе я ни за что не хотел учить русскую географию, – заметил Реджинальд. – Я был уверен, что некоторые названия неправильны.

– При нашей системе правления все неправильно, – невозмутимо продолжала княгиня. – Бюрократы думают только о своих карманах, людей повсюду эксплуатируют и грабят, а управляют повсеместно плохо.

– А у нас, – сказал Реджинальд, – кабинет министров, пробыв у власти четыре года, ставит себе в заслугу то, что он непостижимо развращен и никуда не годен.

– Но от плохого правительства вы можете избавиться на выборах, – возразила княгиня.

– Насколько я помню, обычно мы так и делаем, – сказал Реджинальд.

– У нас же все так ужасно, все идут на такие крайности. Вы в Англии никогда не идете на крайности.

– Мы ходим в Альберт-холл, – уточнил Реджинальд.

– У нас же репрессии чередуются с насилием, – продолжала княгиня. – А всего огорчительнее, что люди не расположены ни к чему иному, как к тому, чтобы творить добро. Нигде вы не встретите более доброжелательных, любвеобильных людей.

– В этом я с вами согласен, – сказал Реджинальд. – Я знаю одного юношу, который живет где-то на Французской набережной, так он являет собою показательный пример. Волосы у него завиваются естественным образом, особенно по воскресеньям, и он хорошо играет в бридж даже для русского, а это о многом говорит. Не думаю, что у него есть другие достоинства, но его любовь к семье действительно высшего порядка. Когда умерла его бабушка по материнской линии, он не пошел так далеко, чтобы совсем забросить бридж, но объявил, что в последующие три месяца будет носить только черные костюмы. Это, я полагаю, действительно достойно.

Княгиню это не поразило.

– Вы, должно быть, весьма потворствуете своим желаниям и живете лишь для собственного удовольствия, – сказала она. – Жизнь в поисках удовольствий, игра в карты и мотовство – все это приносит лишь неудовлетворение. Когда-нибудь вы в этом сами убедитесь.

– Знаю, иногда приходишь именно к такому убеждению, – согласился Реджинальд. – Однако запретный плод сладок.

Это замечание, впрочем, прошло мимо внимания княгини, которая всему запретному предпочитала шампанское, ибо в нем хотя бы ощущается привкус ячменного сахара.

– Надеюсь, вы навестите меня еще, – произнесла она тоном, не оставлявшим надежды на продолжение знакомства, и, точно вспомнив о чем-то, прибавила: – Вы должны побывать у нас в деревне.

Деревня, которую она упомянула, находилась в нескольких сотнях верст в сторону от Тамбова, а отделявшие ее от соседней деревни пятнадцать миль земли были предметом спора о том, кому эти земли принадлежат.

Реджинальд решил про себя, что не всякое уединение стоит нарушать.

Примечания

1

Популярный петербургский ресторан. До 1910 года находился по адресу: набережная реки Мойки, 24.

2

Я княгиня Лорикова. Мне доставляет большое удовольствие познакомиться с вами. Прошу вас представить меня Господу Богу (фр.).

3

Я княгиня Лорикова. Мне доставляет большое удовольствие познакомиться с вами. О вас часто говорят в церкви на Миллионной улице (фр.).

4

Игра слов: «diamond» – по-английски «алмаз» и «бубны».

Оглавление