«Виджилянт»

Джон Стейнбек Виджилянт[1]

Волна возбуждения спала, постепенно прекратились толчея и крики, и в городском парке наступила тишина. Толпа все еще стояла под вязами; ее едва было видно в голубоватом свете уличных фонарей, горевших в двух кварталах от парка. Люди устали и притихли; некоторые незаметно выскальзывали из толпы и скрывались в темноте. Парковый газон был весь истоптан ногами.

Майк знал, что все кончено. Он чувствовал, как у него расслабляется каждый мускул. Его так вымотало, словно он не спал несколько ночей. Им овладела сонливость, он весь погрузился в какую-то неопределенную, но приятную истому. Майк натянул кепку почти на самые глаза и пошел прочь, но перед выходом из парка остановился и обернулся, чтобы бросить последний взгляд.

В середине толпы кто-то зажег скрученную газету и поднял ее вверх. Майку было видно, как пламя лизало серые ноги голого человека, висевшего на вязе. Он с удивлением подумал о том, что после смерти негры становятся почему-то голубовато-серыми. Горящая газета освещала задранные головы людей, молчаливых и сосредоточенных; они не отрывали глаз от повешенного.

Майка немного раздражало то, что там еще пытаются сжечь тело. И, обратившись к человеку, стоявшему неподалеку в темноте, он сказал:

– Вот это уж ни к чему.

Человек, не говоря ни слова, ушел.

Газетный факел погас, и привыкшим к свету глазам парк показался совсем черным. Но сразу же вспыхнула другая скрученная газета, ее поднесли к ногам повешенного. Майк подошел к другому человеку, наблюдавшему за толпой.

– Вот это уж ни к чему, – повторил он. – Негр ведь мертвый. Ему теперь все равно.

Человек кивнул, но, не отрываясь, продолжал смотреть на горящую бумагу.

– Славно сработано, – сказал он. – Это сбережет округу кучу денег, и ни один подлый адвокатишка теперь не сунет своего носа в это дело.

– А я что говорю? – подхватил Майк. – Ни один подлый адвокатишка… Только жечь его ни к чему.

Человек продолжал смотреть на пламя.

– Но и вреда от этого тоже никакого нет, – сказал он.

Майк во все глаза смотрел на сцену у вяза. Чувства его притупились. Но он еще не насмотрелся. Здесь происходило нечто такое, что ему хотелось бы запомнить, но усталость, казалось, начисто приглушила остроту восприятия этой картины. Мозг говорил ему, что он присутствует при ужасном и важном событии, а глаза и чувства не соглашались с этим. Все уже казалось заурядным. Полчаса назад, когда он вопил вместе с толпой и дрался за право тянуть веревку, грудь его распирали такие ощущения, что он даже заплакал. А теперь все умерло, все стало призрачным; темная толпа превратилась в сборище каких-то неуклюжих манекенов. При свете бумажного факела лица были невыразительны, словно деревянные. Майк ощущал в себе какую-то скованность, словно и сам он стал чем-то нереальным. Наконец он повернулся и ушел из парка.

Как только толпа исчезла из виду, ему стало тоскливо и одиноко. Он быстро шагал по улице, жалея, что никого нет рядом. Широкая улица была пустынна и выглядела так же призрачно, как и парк.

Стальные рельсы трамвая уходили вдаль, поблескивая при свете уличных фонарей, их круглые стеклянные абажуры отражались в темных витринах магазинов.

Стала давать себя знать легкая боль в груди. Он пощупал грудь – мускулы болели. Тогда он вспомнил. Он был во главе толпы, когда она ринулась на закрытую дверь тюрьмы. Человек сорок навалилось сзади на Майка, им ударили о дверь, словно тараном. В ту минуту он ничего не почувствовал, и даже теперь боль была тупой, – казалось, что это от тоски.

В двух кварталах впереди над тротуаром горело неоновое слово «Пиво». Майк заторопился туда. Он надеялся, что там будут люди. За разговором пройдет тоскливое чувство. Он рассчитывал, что там будут люди, которые не принимали участия в линчевании.

В маленьком баре был только буфетчик, невысокий человек средних лет с меланхолически обвисшими усами; он был похож на старую мышь, мудрую, неопрятную и испуганную.

Буфетчик кивнул Майку.

– У вас такой вид, будто вы спите на ходу, – сказал он.

Майк посмотрел на него с удивлением.

– У меня действительно такое чувство, будто я сплю на ходу.

– Ну, я могу налить стаканчик, если желаете.

Майк колебался.

– Нет… У меня вроде пересохло в глотке. Налейте лучше пива. Вы там были?

Маленький человек снова кивнул своей мышиной головкой.

– К шапочному разбору пришел: негра уже повесили, и все было кончено. Я подумал, что многим ребятам захочется выпить, так что пришлось вернуться и открыть бар. До сих пор никого, кроме вас, не было. Наверно, я ошибся.

– Они могут прийти позже, – сказал Майк. – В парке еще много народу. Правда, они уже поостыли. Некоторые пытаются поджечь его газетами. Это ни к чему.

– Совсем ни к чему, – согласился маленький буфетчик. Он дернул себя за тонкий ус.

Майк вытряхнул несколько крупинок соли в пиво и припал к кружке.

– Хорошо! – сказал он. – Устал немного.

Буфетчик перегнулся к нему через стойку, глаза его заблестели.

– А вы там все время были… и в тюрьме и потом?

Майк снова сделал глоток, потом посмотрел пиво на свет, наблюдая за пузырьками, которые поднимались со дна кружки от крупинок соли.

– Все время, – сказал он. – Я и в тюрьме был среди первых и веревку, когда вешали, помогал тянуть. Бывает время, когда гражданам приходится брать дело правосудия в собственные руки. А то явится какой-нибудь подлый адвокатишка и поможет негодяю избежать наказания.

Мышиная головка кивнула.

– Это вы чертовски верно сказали. Адвокаты способны вызволить кого угодно. Наверно, черномазый все-таки был виновен.

– Конечно! Кто-то говорил, что он даже признался во всем.

Головка опять склонилась над стойкой.

– А как это началось? Я пришел в самом конце, постоял минуту и пошел открывать бар – на случай, если ребятам захочется выпить по кружке пива.

Майк осушил кружку и протянул ее буфетчику. Тот снова наполнил ее.

– Конечно, все знали, что вот-вот это дело начнется. Я был в баре, что напротив тюрьмы. Весь день там провел. Тут входит один парень и говорит: «Чего мы ждем?» Ну, перешли мы улицу. Там было много ребят, потом подошло еще больше. Мы все стояли там и кричали. Потом вышел шериф и произнес речь, но мы так орали, что он не мог говорить. Какой-то малый шел с ружьем по улице и стрелял по фонарям. Ну, потом мы бросились к дверям тюрьмы и высадили их. Шериф ничего не собирался делать. Ему бы не поздоровилось, если бы он стал стрелять в честных людей только для того, чтобы спасти черномазого негодяя.

– Да и выборы на носу, – вставил буфетчик.

– Ну, шериф стал кричать: «Не перепутайте, ребята, ради бога, не перепутайте, а то возьмете не того! Он в четвертой камере». Мне даже жалко стало, – медленно продолжал Майк. – Другие заключенные так испугались. Нам было видно их сквозь решетки. Я никогда не видел таких лиц.

Буфетчик торопливо налил себе стаканчик виски и выпил.

– Это понятно. Вообразите, что вам надо отсидеть какой-нибудь месяц, а тут толпа явилась линчевать… Вы бы тоже испугались, что перепутают.

– Вот и я говорю… Вроде бы даже жалко стало. Ну, добрались мы до камеры негра. А он стоит тихо, глаза закрыты, словно пьяный. Один парень сбил его с ног, а он поднялся, тогда кто-то повалил его, сел верхом и стал бить головой о цементный пол.

Майк склонился над стойкой и постучал по полированному дереву указательным пальцем.

– Конечно, это только моя догадка, но мне кажется, что здесь он и кончился… Когда я помогал сдирать с него одежду, он ни разу не шевельнулся и, когда вешали, тоже не дергался. Нет, сэр, я думаю, что он умер еще тогда, когда тот парень колотил его головой об пол.

– Ну, не все ли равно, когда пришел ему конец?

– Не скажите. Надо, чтобы все было, как положено. Раз уж дошло до этого дело, он должен был получить все, что ему причитается.

Майк полез в карман брюк и достал клочок грубой бумажной ткани.

– Вот кусок от его штанов.

Буфетчик наклонился и стал разглядывать ткань. Потом поднял голову и посмотрел на Майка.

– Я дам вам доллар за это.

– Не выйдет!

– Хорошо. Дам два доллара за половинку лоскута.

Майк посмотрел на него с подозрением.

– А для чего он вам?

– Сейчас скажу. Дайте вашу кружку! Выпейте ее за мой счет. Я приколю его к стене, а под ним повешу маленькую табличку. Ребятам, что ходят сюда, будет интересно взглянуть на это.

Майк разрезал карманным ножом лоскут надвое и получил от буфетчика два серебряных доллара.

– Я знаю одного человека, который делает рекламные таблички, – сказал маленький буфетчик. – Он заходит сюда каждый день. Он сделает мне маленькую красивую табличку, и я повешу ее. – Потом он вдруг осторожно спросил: – Как вы думаете, шериф арестует кого-нибудь?

– Конечно, нет. Очень ему нужно раздувать это дело! Сегодня в толпе было немало избирателей. Как только все разойдутся, шериф приедет, снимет негра, и все будет в порядке.

Буфетчик поглядел на дверь.

– Кажется, я ошибся… Думал, ребята захотят выпить. Уже поздно.

– Да и мне пора домой. Устал я что-то.

– Если вам на южную сторону, так я закрою бар и пойду с вами. Я живу на Восьмой улице.

– Что вы говорите! Это всего в двух кварталах от моего дома. Я живу на Шестой. Вы, наверно, каждый день проходите мимо моего дома. Странно, что я ни разу вас не встретил.

Буфетчик вымыл кружку Майка и снял свой длинный передник. Надев шляпу и пальто, он подошел к двери и погасил красную неоновую вывеску и свет в баре. Минуту оба они постояли на тротуаре, глядя в сторону парка. В городе было тихо. От парка не доносилось ни звука. Невдалеке от них прешел полицейский, освещая фонариком витрины.

– Видите? – сказал Майк. – Словно ничего не случилось.

– Я думал, что ребятам захочется выпить пива, но они, возможно, пошли в другой бар.

– А я что вам говорил?

Они пошли по пустой улице и у деловых кварталов свернули на юг.

– Моя фамилия Уэлч, – сказал буфетчик. – Я живу в этом городе всего два года.

Майку снова стало тоскливо.

– Странно… – сказал он и, помолчав, продолжал: – Я родился в этом городе, в том самом доме, в котором живу сейчас. У меня жена, а детишек нет. Мы оба родились в этом городе. Нас все знают.

Они прошли вместе еще несколько кварталов. Магазины кончились, вдоль улицы выстроились красивые дома, перед домами были разбиты палисадники и подстриженные газоны. Высокие густые деревья загораживали уличные фонари, густые тени падали на тротуар. Обнюхиваясь, брели две собаки.

– Интересно, что за человек был этот черномазый? – спросил Уэлч.

– Все газеты писали, что он был негодяй, – с тоской проговорил Майк. – Я читал газеты. Все газеты так и писали.

– Я тоже читал. Но в том-то и штука – я знавал очень хороших негров.

Майк обернулся к нему и сказал негодующе:

– Ну и что ж, я сам был знаком с чертовски хорошими неграми. Я работал бок о бок с неграми, и они были не хуже любого белого человека… Но они же не были негодяями!

Его горячность на мгновение смутила маленького Уэлча. Помолчав, он сказал:

– Но вы ведь не знаете, что он был за человек?

– Не знаю… Он только стоял, не двигаясь, рот закрыт, глаза зажмурены, руки повисли. А потом один парень ударил его. Думаю, он был уже мертв, когда мы выволокли его из тюрьмы.

Уэлч шагал рядом, оглядываясь по сторонам.

– Красивые садики на этой улице. Должно быть, стоят немалых денег. – Он придвинулся почти вплотную, плечо его коснулось руки Майка. – Я никогда не участвовал в линчевании. Скажите, что чувствуешь… потом?

Майк резко отодвинулся от него.

– Ничего после этого не чувствуешь.

Он опустил голову и прибавил шагу. Маленькому буфетчику пришлось почти бежать, чтобы не отстать от него. Улица здесь была освещена хуже. Стало темней и спокойней. Майк вдруг выпалил:

– Такое ощущение, будто ты вымотался до полусмерти, но и удовлетворен чем-то. Будто довел до конца какое-то дело, но устал и спать захотелось. – Он убавил шаг. – Глядите, на кухне свет. Я здесь живу. Моя старушка ждет меня.

Он остановился у небольшого дома. Уэлч нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Заглядывайте ко мне, когда вам захочется пива или чего покрепче, – сказал он. – Бар открыт до полуночи. Друзей я принимаю хорошо.

И он засеменил прочь, похожий на старую мышь.

– Спокойной ночи, – сказал ему вслед Майк.

Он обогнул дом и направился к боковой двери. Его жена, худая, раздраженная, сидела у открытой газовой духовки и грелась. Когда Майк появился в дверях, она взглянула на него с обидой. Потом глаза ее расширились, она не отрывала их от его лица.

– Ты был с женщиной, – сказала она хрипло. – С кем ты был?

Майк засмеялся.

– Ты думаешь, хитрее тебя нет никого на свете, а? С чего ты взяла, что я был с женщиной?

– Ты думаешь, я не могу определить по твоему виду, что ты был с женщиной? – резко произнесла она.

– Хорошо же, – сказал Майк. – Раз ты считаешь себя такой хитрой всезнайкой, то я тебе ничего не скажу. Только тебе придется подождать утренней газеты.

В глазах ее любопытство боролось с недоверием.

– Негра линчевали? – спросила она. – Все говорили, что его собираются повесить.

– Узнавай сама, если уж ты такая хитрая. Я тебе ничего не скажу.

Он прошел через кухню в ванную. На стене висело небольшое зеркало. Майк снял кепку и всмотрелся в свое лицо.

– Черт возьми, она права, – пробормотал он. – Ну в точности такой вид.

Примечания

1

«Виджилянтами» («бдительными») называют себя члены реакционных организаций, создаваемых в США из жителей какой-нибудь местности якобы для «охраны порядка», а на деле для расправы с прогрессивными элементами. 

Оглавление