«Рассказы»

Шмуэль-Йосеф Агнон Рассказы

ТРИ КОРОТКИХ РАССКАЗА ПРО ЧУДЕСНОЕ

ПОЧЕМУ УЧИТЕЛЯ НАШЕГО МУДРЕЦА РАББИ[1] ИЗРАИЛЯ ИССЕРЛЯЙНА НЕ СРАЗУ ВПУСТИЛИ В РАЙ ПО КОНЧИНЕ[2]

Как преставился создатель «Тука жертв»,[3] учитель наш, мудрец р. Израиль, спустились по его душу шесть десятков тем[4] ангелов-хранителей, сняли с него похоронные одежды и нарядили в почетные одеяния из чистейших облаков, дали два венца на лоб[5] и восемь миртов[6] в руки и сказали: «Иди и вкушай в довольстве хлеб трудов твоих», иди и вкушай[7] в довольстве хлеб Торы, над коей трудился всю жизнь, и «пей в довольстве[8] свое вино», пей вино, ждавшее тебя в гроздьях с шести дней Творения, пока ты трудился над Торой,[9] подобной вину. Мигом распахнулись рубиновые врата рая, и приветствовали его: «Приди, возлюбленный,[10] в сад и вкуси от сладких плодов».

Услыхали праведники в раю и спросили: что за шум в воротах? Это ангелы-хранители привели собрата нашего р. Израиля, возвратившего Тору изгнанникам в немецкой земле и спасшего Израиль своей мудростью. Вскочили они со своих мест и воскликнули по Писанию: «Израиль,[11] краса моя![12]» и вышли за рядом ряд встретить этого праведника и усадить его на почетном месте и послушать его проповедь, а он приготовил ее еще при жизни прочесть праведникам в раю после смерти.

Тут пришел один тощий ангел, у которого и крылья еще не оперились, встал в воротах, простер крылья поперек и не дал ангелам ввести душу мудреца в рай.

Хотели праведники его оттолкнуть. Сказали ангелы-хранители: не с руки вам толкать ангела.

Сказали ему: как решился ты удержать праведника от входа в рай? Сказал им: я из-за него места лишился и не достиг из-за него того, что надеялся достичь благодаря ему. Если кто мог другого возвысить, но не возвысил, ему самому не след возвыситься; а я не только не возвысился, а еще и умалился и лишился собственного места — и все из-за этого праведника. Дело было так: дух мой укрыт был под Престолом Всевышнего и слышал тайны горние, и тайны дольние, и разгадки таинств, и свет был в моем сердце, как свет, что витает в мире и никогда не опускается, а ангелом я еще не был, лишь огоньком, что исходит из Престола и витает над Престолом, как свечение, что витает над водами и припадает к ним. И мечтал я, когда ж прибудет моего сияния и стану ангелом. И ответили мне Небеса и сказали: когда прилепишься к душе праведника. Но то поколение сирым было, и не спускалось великой души вниз. Раз, вижу я, повскакали мои товарищи с мест и давай себя очищать и освящать и всячески готовиться. Сказал я: что это вы галдите и суетитесь? Сказали мне: женщина, что положит душу за Господа при казнях австрийских,[13] родила сына, и ему суждено вернуть Тору народу своими суждениями и обычаями, вот и спускается большая душа вселиться в него, сейчас мы к ней прицепимся и от подвигов этого праведника сделаемся взаправдашними ангелами. Давай, пошли с нами.

Тут вскочил и я, и очистился, как ангел или серафим какой, и всяко себя освятил и несказанно обрадовался, что скоро прибудет моего сияния и стану ангелом. А он возьми и согреши. Вот я и говорю, с чего ему сидеть в раю на всем готовом для праведников, если я из-за него, из-за его греха места среди ангелов решился. А если вы мне не верите, то я и создан из того греха. Посмотрите, какое тело у меня тощее, какие крылья чахлые, без единого перышка, хвалу Израилю написать нечем!

— Какой же завет он нарушил?[14]

Сказал им: если р. Акива[15] решил так, а другой мудрец решил эдак, как поступают?

Сказали ему: неужто не знаешь, что по словам р. Акивы?

Сказал им: а кто нарушил завещанное р. Акивой, что ему положено?

Сказали ему: как нарушившему завет мудрецов.[16]

Вытащил он трактат Талмуда из-под крыла и сказал им: вот, послушайте.

Сказали ему: умер владыка[17] — учебы нет.

Сказал им: это о ком говорится, о вершащем дела, как владыка, но внимающем поучениям мудрецов.

Сказали ему: упаси Боже, чтоб р. Израиль, учивший весь Израиль Торе и многих к учению приобщивший, и нарушил заветы мудрецов.

Сказал им: этот трактат вам докажет.

Глянули и увидели, что трактат «Срединные врата» у него в руках. Спросили у раздела «Двое держатся за покрывало»: может, держался р. Израиль за чужое покрывало и своим называл? Открыли листы рот и молвили: Боже упаси.

Спросили у раздела «Находки»: может, находку нашел и не заявил о том? Ответили листы: Боже упаси, не будет такого во Израиле.

Спросили у раздела «Залог»: может, не вернул вверенного на хранение владельцу? Ответили листы: Боже упаси.

Спросили у раздела «Золото»: может, слова р. Израиль не сдержал? Ответили листы — Боже упаси! Как дошли до раздела «Рост», лишь затряслись листы и не молвили слова.

Сказали: Боже упаси, не может быть, чтоб брат наш р. Израиль брал в неурожай меру за меру,[18] данную в урожай. И ответили листы: Боже упаси.

Сказали: так в чем же дело?

И стал тот ангел читать по книге: «Двое идут по пустыне, и у одного в руке фляга воды, в обрез, на одного. Если оба будут пить — оба костьми лягут в пустыне, а если пьет один — то ему хватит воды дойти до поселения. Сказал бен Потира:[19] лучше пусть оба пьют и оба умрут в пустыне, чем один увидит смерть другого. Но р. Акива сказал: лучше пусть один пьет и выживет, зачем обоим погибать без нужды? Второму же все равно смерти не миновать. Если человек поделится своей водой, то другого не спасет, только себя погубит. Кому же пить воду — тому, у кого фляга, или другому? И сказал р. Акива: люби ближнего, как самого себя, но не больше, чем самого себя. Сказано в Писании: „Пусть живет твой ближний с тобой“, надо понимать — человеку собственная жизнь должна быть дороже ближнего. А поэтому — пей воду сам. Спросили его, а отнять воду тоже можно, если уж своя рубашка ближе к телу? Нельзя, сказал р. Акива, откуда тебе знать, что твоя кровь краснее его крови? Нельзя отнимать и не надо отдавать, чтоб не погубить душу».

Сказали ему: ну а при чем здесь р. Израиль?

Сказал им: раз шли р. Израиль с товарищем по пустыне, и была у р. Израиля фляга воды в руке, в обрез, на одного, и не стал р. Израиль пить воды, а отдал флягу товарищу, а этим нарушил завет р. Акивы и согрешил.

Сказали праведники: ну может ли такое быть, чтобы умер друг наш р. Израиль и в рай не попал, рай не в рай без этого праведника. Но чтоб Небеса в лицеприятии не упрекнули, пусть чуток повременит, а потом уже и входит.

Так повременили немного с душой учителя нашего мудреца р. Израиля Иссерляйна пред райскими вратами. Тем временем вышли все праведники, что раньше не успели выйти ему навстречу, и с ликованием ввели душу мудреца в рай, и усадили на почетное место, и возвели на амвон, и сели слушать его проповедь. И о чем речь вел — о словах р. Акивы[20] «Блажен ты,[21] Израиль, очищает тебя Господь от всех грехов» — даже от греха нарушения заветов рабби Акивы. А этого ангела, одни говорят, затоптали в сутолоке праведники, а другие говорят, что попросил за него учитель и возвели его в ранг ангела-заступника.

Вот оно — заключительное остроумие рассказа: р. Израиль напоминает, ссылаясь на слова р. Акивы, что Господь очищает Израиль от грехов, в частности и от греха несоблюдения слов р. Акивы. Как же Господь очищает Израиль? От ритуальной нечистоты можно омыться, погрузившись в живую воду реку, источник с дождевой или проточной водой. Но вода — лишь мифологическая форма духа; подлинно очищающая сила — Господь, поэтому и сказал Иеремия: «Господь — очищающий источник Израиля».

ПЛЯСКА СМЕРТИ[22]

Милые и любые в жизни, и в смерти своей не разлучились.

(2-я кн. Самуила, гл. 1).

В глуши земель польских стоит городок, а на краю городка — собор[23] Бога Израиля. У собора малый холм четыре пяди поперек, и красные как кровь кусты блестят с него. Не сыграют тут свадеб. Клики женихов у налоя не прозвучат тут. И семя Аарона — храмовые священники[24] — не ступят на холм этот и по сей день. Почему не ступят жрецы на холм и почему не поставят венчального шатра?[25] Сейчас расскажу вам.

В былые времена жил в городе славный купец, богач и боголюб. И у купца единственная дочь, хрупка и нежна, как солнце красна, как месяц ясна. Пришло ей время любить, и выбрал ей любезный купец мужа по сердцу своему, славного молодца, что Бога боится и Тору чтит. И поставил венчальный шатер перед большим собором, и устроил ей венчание по закону Моисея, по обычаю Израиля, в роскоши и величии, как дала ему по щедрости рука Господня. И знатную трапезу учинил богач для бедняков города, и кликнул скрипачей повеселить жениха с невестою. А для зеницы ока, для дочки единственной, бил он челом владыке державному, чтоб дозволил ей пойти под венец в шелках, а шелка святому обществу Израиля не дозволялись, ибо с них разор и развал и деньгам перевод. Дослал купец с челобитной кесарю — кесарево, а государыне забавку. Поздравил его владыка и счастья дочери пожелал, но шелков не разрешил, чтоб другим повадно не было. И люди купца понурили головы, а все родственницы и свойственницы невесты кричали: позор, что не дал ей владыка идти в шелковых нарядах и уборах к венцу. Купец не роптал на волю властей, но по взмаху руки ясно, что не по вкусу ему державный указ. И сказал: хороша моя дочь и любезна и в затрапезе. Из-за уборов не откладывают свадьбу, а что превзошли меня — так Господу превосходство. И в ночь полной луны устроил он свадьбу с веселием и с песнями, и с дудками, и с барабанами. А дорогие шелковые наряды поменял на деньги, и деньги дал на приданое сиротам. И устроили свадьбу в роскоши и величии, с веселием, с песнями, с дудками и с барабанами, как дала купцу по щедрости рука Господа. Короче, повели жениха с невестой к венцу. Вельможные гости накинули фату на голову невесте, а поезжане обрядили жениха в белое и на голову положили земли вместо молитвенного обруча филактериев.[26]

Глаз покажет слезы о сожженном пламенем Иерусалиме, а сердце пробудит к ответу напоминание о дне смерти. Короче, стоит жених под сенью венчального шатра, а подружки ведут невесту под руки. Поезжане идут ей во сретенье, близятся к ней, возвращаются вспять, и подружки трижды обводят невесту вкруг жениха. Певчий руку к уху поднес, большой палец к горлу приставил и поет, и выходит женихом из-под венца, и весь люд подхватывает хвалу. Стар и млад текут со всех улиц и закоулков посмотреть на веселье жениха и невесты. Они уже под венцом, и тут малая тучка встает на окраине города. И возвели очи и увидели коня и всадника. И сказал дружка свату — купцу: вот послал владыка нарочного разрешить шелковые наряды. Сказал сват дружке: не может этого быть, прямо написал мне, «другим чтоб не было повадно» и «запрет остается в силе». Так что если пригонит гонец, то несет он грамоту раввина нашему жениху в час его радости. И умолк. И увидел дочь свою нежную и прелесть лика ее и сказал в сердце своем: хороша моя дочь под венцом и в затрапезе. Но по взмаху руки ясно, что не по вкусу ему державный указ. И жених взял обручальное кольцо, и надел жених кольцо на палец невесте и сказал: «Сим ты посвящена мне по Закону Моисея, по обычаю Израиля», и все честные гости воскликнули: «В добрый час!» И жених разбил хрустальный кубок в память разрушения Храма, и прочли рядную, и жены скрестили ноги в плясках. Взяли они два плетеных каравая и захлопали ими пред собой. И одна распевает: «Царю подобен суженый мой», а другая распевает: «Чиста и честна невеста красна», и все подхватывают: «В добрый час!» И невеста опустила два чистых ока в землю. Кто это скачет на коне? Как тяжелая тень скалы падает его тень меж нею и женихом. И всадник доскакал до венчального шатра, и увидели, что это наместник. И кинулись старцы города к нему и воскликнули: добро пожаловать, ибо в добрый час пожаловали, и земно поклонились ему, и вынесли медовых хлебов и вина и обратились к нему: яви нам сияние лика своего, пане, прими наше благословение. И мясо и рыба у нас на пиру, затем что свадьба у нас сегодня. Твой холоп выдает единственную дочь за доброго молодца, вот и он стоит перед ликом твоим, в сиянии лика твоего, пане. И узрел наместник невесту рядом с хрупким отроком и чуть не упал с коня. Ударила ее краса по сердцу, и смешались жилы его кровей. Двигом двинулась сабля, как пьяная закачалась на боку, застучала по стальным шпорам, шпорам на сапогах. И встрепенулся наместник, как муж от сикеры. И взмахнул наместник саблей и поразил жениха и умертвил его, а невесту схватил и увез в свой дворец.

Жених упал оземь, а грустный смех порхает на его губах. Беззвучно протянет руки увлечь невесту в пляс. Жирная и сладкая мокрота в горле. Скорчилась кожа на шее, и из шеи бежит его жизнь. Смех исчез с губ, и язык высунулся изо рта. Беззвучно устремит очи на лик невесты и невесты не увидит. Кровь стынет в глазах, и кровью он залит. Жених умер. Против большого собора лежит он мертвый. Из шеи брызжет кровь на белизну одежд, на венчальный наряд. Невесты нет — умчал ее наместник. Кричала девица, и нет ей спасителя.

Опоры шатра выпали из рук поезжан, и ужас Божий поразил остатки народа. Что делать. Бог дал, Бог взял. Не на свадебный пир пришли, на похороны. Опоры шатра выпали из рук поезжан, и поезжанам стало горько и яростно. Принесли заступ и мотыгу. И взяли труп жениха и погребли там. Где пролилась его кровь, там и похоронили — у большой синагоги. Прямо в одежде его похоронили, в свадебных одеяниях и в белом покрове, запятнанных кровью его души, и в башмаках — возбудить гнев и местью[27] отомстить. И запятнанную кровью землю погребли с ним. И стал ему венчальный шатер могилой и брачное веселье — вечной тугой. И всю ночь ходили и плакали. И отпевали[28] и поминали его и его невесту многие дни. Но и она недолго протянула во дворце наместника, не хотела отступиться от веры в Господа Бога Израиля. И ходила в мраке и запустении от тяжкой кручины. И раз наместник поехал на охоту, а она села у окна, выходящего на город. И увидела площадь перед собором, где венчалась. И вспомнила младость, день венчания, как стояла рядом с суженым у большого собора. Всадник на коне скачет, скачет к шатру. Дружки хлопают в ладоши и кричат: «Царю подобен суженый», а подружки хлопают караваями и кричат: «Чиста и честна невеста красна», и весь люд подхватывает: «В добрый час!» Кто это скачет на коне, как тяжелая тень скалы падает на сердце? И венчальный шатер дрожит над головою, и опоры его падают на землю. И рухнула на колени, потому что перевернулось у нее сердце. И она при смерти, а служанки говорят: вот вернулся хозяин с охоты. И не ответила им, и не глянула. Сказала: принесите мой венчальный наряд, в котором меня привезли сюда. И принесли ей венчальный наряд, в котором ее привезли во дворец. И одела ее рабыня в платье, в венчальное платье. И рвется она встать и пуститься в пляс, и возвращается наместник с охоты в одеждах, багряных от крови. И бросил дичь и кинулся к ней, а она отдала душу и умерла. И вырыл ей наместник могилу меж могил бога чужого. И пошли все его приближенные и все его рабы и понесли ее на плечах и похоронили меж могил бога чужого. И из ночи в ночь, в глухую полночь, когда дважды закричит петух и звезды сменятся в тверди, раскроется беззвучно могила меж могил бога чужого и женщина в покрывалах взойдет в ночную тень. И укроет платом лицо от страха стражей ночи[29] и выступает в Кручине своей к большому собору. И тогда восходит из могилы ее мертвый жених, здесь под шатром пролилась его кровь. И в тени ночной простирает руки, прижимает свою суженую к сердцу, и вместе пускаются в пляс мертвых. Затем не ступят храмовые священники на этот холм, и свадеб тут не празднуют и по сей день.

КЛИНОК ДОБУША[30]

Добуш атаманом разбойников был, и в горах Карпатских его логово, и сети его раскинуты над большими дорогами. Много другов у Добуша, а Добуш — глава другим. Встретится им путник, исповедается, да и не встанет с покаянных колен — не от клинка, прежде от страха умрет, затем, что удалы молодцы Добуша, а до Добуша им далеко. И был им Добуш атаманом. И в руке у Добуша клинок, что дал Ангел Смерти Добушу. Но с соседями мир у него, окрест Коломеи,[31] и Коломея, и села вокруг носят дань Добушу. И так жил Добуш с соседями, и соседям вреда не чинилось во всех тех местах, где гулял Добуш со своими молодцами. И Коломея, и села вокруг приносят Добушу и его молодцам и муку, и мясо, и горох, и бобы, и мед, и масло, и сыр. И коли заколет мужик борова или состряпает баба вареников, посылают с сыном или с дочкой и мяса, и крови, и вареников Добушу и его козакам, от любого блюда чтоб отведал. И по праздникам их спускались молодцы Добуша в села крутить в танце сельских молодок, убранных в наряды, что сняли люди Добуша с погубленных и отдали тем.

И настала зима, и не принесли дани Добушу, и заголодали Добуш и его молодцы. Ничего не несут в горы, и путников нет, потому что замело пути снегом. И сидят так удальцы Добуша, слюна стынет во рту, и борода, как сосулька, и в мать и в душу ругаются, и говорят, что если не вытащат материнских костей из могил разгрызть, то как сор, падалью лягут в поле в горах Карпатских, а те и не скажут: вот молодцы Добуша. И сказали друг другу: что нам здесь сидеть и смерти ждать, нападем лучше на одно из сел, и оживим душу, и не помрем. И велел Добуш налететь в ночи на Коломею, и собрались они налететь на Коломею, и дошли до околицы, и видят — свет в каждом доме.[32] И сказали: пошли скорее нападем и найдем мяса и вина, ибо сегодня — суббота у Израиля.[33] И ворвались в Коломею.

А Коломея — как чаша полная, и евреев там много, купцы торговые, и в каждом доме свет, едят и пьют и веселятся. И увидел Добуш Коломею и воскликнул: нет на земле человека без столада печи, лишь у нас ничего нет. И сказали молодцы Добуша: не кручинься, Добуш, сейчас налетим на город, и тогда отведаешь еврейских калачей и выпьешь много вина. Тогда набьешь себе брюхо, и рот не остановится от изобилия снеди. И сказал Добуш: на добычу, братья. И занес Добуш клинок свой над городом, а в городе был тогда[34] рабби Арье.[35]

И сначала налетел Добуш на дом р. Арье, потому что его дом на околице. И все домочадцы р. Арье, что были в дому у р. Арье, разбежались, спасая души свои, ибо напал на них страх Добуша, и бежали, а р. Арье стоит себе у стола и освящает субботнее вино.[36] И сказал Добуш р. Арье: что стоишь? И не ответил р. Арье Добушу ни слова, потому что освящал вино р. Арье, а нельзя евреям слова молвить во время освящения субботы. И опустил Добуш руку на клинок, и выхватил клинок из ножен, и ударил Добуш р. Арье по руке. И плеснуло вином из бокала на меч Добуша. И не мог Дббуш пошевелить клинком. И вновь и вновь пробовал Добуш, не зная, что в этот день ушла сила клинка.

И покоился клинок весь вечер субботы и весь день субботы, пока не вышли звезды и ушла суббота. А р. Арье сидел в кресле, и руки омыл, и отпил, и над хлебом благословил Дающего хлеб, и дал Добушу,[37] и ел сам. И Добуш благословил[38] р. Арье и ушел.

И встал Добуш после едова и после пития, и вернулся он со своими молодцами в горы, и по дороге грабили они всех встречных, затем, что удальцы люди Добуша, и в руке у Добуша клинок, что дал Ангел Смерти Добушу, ни днем, ни ночью не опочит клинок. Лишь из субботы в субботу, в день седьмый, когда почил Господь, как освятится субботний вечер, покоится клинок в руке Добуша, потому что пролилось на него освященное вино, когда пришел Добуш в субботний вечер к рабби Арье, и не шелохнется клинок до исхода субботы.

ТРИ РАССКАЗА ПОДЛИННЕЕ ПРО СТРАНУ ИЗРАИЛЯ

ДЕЯНИЯ ПОСЛАНЦА ИЗ СВЯТОЙ ЗЕМЛИ,[39] ДА ВОЗВЕДЕТСЯ ОНА И ОТСТРОИТСЯ

Однажды занесло меня в один из городов земли Польской. Пришел я в город, но ни души не встретил. Шел я от улицы к улице и от торга к торгу и вижу — все лавки закрыты. Стою я и дивлюсь, и недоумеваю, и прикидываю: ведь день еще велик, почему же все лавки заперты и затворены, почему ни ноги на торгу? Не дай Бог, наслали власти лютую кару на народ Израиля и те собрались в мидрашах[40] и душу отстаивают в молитве, а может — со счету дней сбились и будний день за праздник сочли? Пока я так стоял, услышал я рыданья. Пошел в ту сторону и пришел в мидраш и вижу: там полно сынов Израиля, окутаны в талиты[41] и украшены филактериями, и лица их как факелы; сами стоят в слезах на коленях и бьют себя в грудь и приговаривают: горе нам. И лишь слышат они, как слово «Иерусалим» выходит из уст проповедника, с превеликим рыданием падают они ниц, пока филактерии на голове не заблестят от слез. А вокруг ходит служка с большой кружкой для пожертвований в руке, а на ней написано: «На страну Израиля», и все бросают в нее — кто гривну серебра, а кто и золотой. И так потрясло меня это зрелище,[42] что волосы стали дыбом, и не нашел я в себе сил спросить, что это и почему это. Подумал я, если это смертные люди, так сказано ведь: «Удержи твой голос от рыдания[43]» (Иеремия 31:16), а если ангелы они, то и ангелы, и серафимы гимны поют, а не плачут. Подождал я, пока не окончат молитву. А как завершили молитву, встрепенулись они, как орлы в гнездах, и вынули книги из ковчега. И кто сидит и учит Талмуд, а кто сидит и учит Мишну, и читают они законы о святости и чистоте Храма голосом, промытым слезами, и очень я этому удивился, что все занимаются законами о святости и чистоте[44] Храма, а не главами о вреде и ущербе, как принято у польских евреев. И даже люди, что по лицу не похоже, чтоб постигли до конца мысли учителей наших, — и те учат Закон восхищенно и радостно, так что слова выходят у них изо рта, как гимны и песнопения.

И очень полюбился мне их голос, как путнику в пустыне, что слышит птичье пение, хоть и не видит селения, но уже радуется его сердце, потому что понимает — близки дома, сады, апельсиновые рощи. И как увидел я такое рвение, так и не мог собраться с духом спросить, в чем дело. Если чеканят корону царскую[45] и прервет кто работу чеканщиков, не на его ли голову падет вина? Тем временем спустилась ночь. Сели все в прах и вознесли горестные молитвы о Сионе, пожранном огнем, и так сидели они, объятые ужасом и страхом и дрожью великой, так что чуть с душой от горя не расставались, пока старик один не принес вина и калачей, и выпили они за то, чтобы в будущем году быть в Иерусалиме. И так шел этот старик от одного к другому, пока не дошел до меня. Налил он мне вина и дал медовый пряник и протянул руку, чтоб принять здравицу. Тут схватил я его за руку и воскликнул: клянусь, что не отпущу тебя, пока не ответишь на мой вопрос. Сказал он мне: спрашивай, сыне, спрашивай. Спросил я: почему это собрались вы в доме молитв с таким превеликим плачем? Ответил он мне: а где же собираться Израилю, если не в домах молитв? Сказал я: это ты хорошо сказал, что где, мол, Израилю и собираться, если не в доме молитв, но я-то что спрашивал? Про рыдания ваши спрашивал. Возвел старец веки и спросил: не из этих мест будешь? Не из этих мест, ответил я. Откуда же ты, спросил он. Сказал я ему, что из Иерусалима я. Как услышал он, что я из Иерусалима, схватил он меня в объятия и закрутил по всему мидрашу, восклицая: иерусалимец с нами, иерусалимец с нами, — и усадил меня на почетное место. И все разом воскликнули: в добрый час, в добрый час. И все кинулись ко мне, и ну жать мне руку, и ну обнимать. Тут воздал я хвалу Господу, что дал голос Иакову, а руки — Исаву,[46] потому что если бы он дал и руки Иакову, то ничего бы от меня не осталось, кроме, может, мизинца.

Сказал я им: диво дивное, это место — просто диво какое-то, пришел я в город — а там ни души, пришел в дом молитв — а в нем полно. Сказали мне: погоди, и про не такие чудеса услышишь. Сказали друг дружке: сейчас кинем жребий, кому выпадет честь принимать иерусалимца за своим столом. Сказал им тот старец: зачем бросать жребий, кто даст больше всех на бедняков страны Израиля, тот и примет его у себя. И тут же стали продавать меня с публичного торга, как какую диковину. И один кричит: даю 18 золотых, ибо 18 — это «жизнь», если азбуку на цифирь[47] переложить, а другой кричит: даю 26 — это имя Божье по цифири, а третий добавляет до 32 — супротив 32 путей постижений истины, а еще один увеличивает до числа «Сион» по цифирной азбуке. Вскочил тут один и говорит: ставлю, как число всех букв имени «Ерусалим». И развязал мошну, и вытащил полный вес слова «Ерусалим» по цифири. Но тут вскочил другой против его и воскликнул: как же можно забыть букву «И» в слове «Иерусалим»? Ведь эта буква «И» — как в имени ГосподИ, мИлостивый, СпасИтель, как в словах Израиль и мИр. Пропадает буква «И» — и не будет ни мира, ни милосердия, ни спасения, — не нам, не нам, а врагам Израиля такое! Вот даю я полный вес слова «Иерусалим» по цифрам, и гость — мой. Тут же отсчитал он золотые и потянул меня за руку — купил, значит, как по обычаю: пока не сдвинет человек покупку с места — не завершена сделка. Сказал я: братец, убери руку, слава Богу, не к пиратам я попал, чтоб продавали меня с торгов, и не такой я праведник, чтоб ко мне относилось сказанное: «Продают праведника за серебро[48]» (Амос 2:6). Если б не видал я раньше ваших слез, решил бы, что потешаетесь надо мной. Почему? Сказал я им: сколько бедолаг есть в Иерусалиме, что им и есть нечего, потому что гроша за душой нет, сколько человек от голода вспухло в Стране Живых в Сионе, сколько умерло в Иерусалиме от голода, потому что гроша нет, а евреи рассеяния не помнят о них. И если посылают посланца по городам рассеяния собирать на бедняков Страны Израиля, то сколько он порогов обобьет и сколько поклонов каждому отобьет, чтоб преисполнились жалости, но не преисполнятся, потому что благотворители эти, как каменья,[49] далеки от подаяния. А тут я пришел к вам; а вы спорите из-за меня, как опять же каменья из-за праотца нашего Иакова, мир праху его. Как услыхали это, горестно вздохнули о покойном праотце Иакове, мир праху его. Как услыхали это, горестно вздохнули и сказали: нет ума пуще опыта, если бы понимали евреи рассеяния, то посадили бы вас в карету и золотыми червонцами осыпали б. Сказал я им: не только не уняли вы моего удивления, но лишь прибавили к нему, и клянусь я Тем, Кто воцарил имя Свое в Иерусалиме, что не тронусь с места, пока не ответите на все мои вопросы. И ответили они мне: раз ты заклял нас Тем, кто воцарил имя Свое в Иерусалиме, разве можем мы не поступить по-твоему?

И повел речь тот старец и сказал: да будет тебе ведомо, сыне, — и вытащил табакерку из-за пазухи, постучал по крышке и открыл ее, и засунул туда двуперстие, и захватил полную щепоть табаку, и понюхал, и разгладил усы, и засунул себе всю пятерню в бороду и стал разглаживать ее сверху донизу, пока не легла ровными прядками, а затем схватил себя за бороду левой рукой и воскликнул: чего мне тебе рассказывать, можешь и сам прочесть по книге! Окликнул он служку и сказал ему: беги ко мне домой, там под часами увидишь эдакую подставку, а на ней — стеклянный колпак, а под колпаком — ключик. Возьми ключик, отдай его моей жене и скажи ей от моего имени: иди, мол, в мою спальню и подыми верхнюю перину на моей кровати, а затем нижнюю перину, что под верхней периной, открой ключиком ларец, что покоится там у меня в изголовье, и вынь оттуда толстенную книгу — это и есть тот список. Только, не дай Бог, не касайся узелка, в котором увязан прах земли Израиля, а то рассыплется, а я уже старик, одной ногой в могиле, и придется мне ложиться в прах чужбины, не прикрытый прахом земли Израиля. Итак, вынь этот список и принеси его сюда в дом молитвы, чтоб прочел путник все, что записано в списке, ибо не сравниться слуху со зрением.

И сказал я: о поспешники, сыны торопливцев, кажется, что раньше, чем доведется мне услышать этот рассказ, услышу трубный звук пришествия Мессии. Вздохнул старец и сказал: дай-то Бог. Сказал я ему: «Надежда сердце томит» (Притчи 13:12), от нетерпения у меня уже чуть дух не вышел — расскажите, а нет, так я побежал. Все перепугались, перепугался и он и повел рассказ.

Знай, что испокон веков был сей град велик во Израиле и славился учением Божьего Завета и мудростью, и исполнялось в нем сказанное: «И все сыны твои ведают Господа». Даже младенец, что курицы в глаза не видал и слова «Пасха» выговорить не умел, уже знал, какое яйцо можно подавать к пасхальному столу. И если спросишь лотошника на базаре, сколько, мол, ходу до такого-то места, то тот ответит: успеешь по пути перечесть раздел о первосвященниках в трактате «Праздники», или: хватит на раздел о рабби Ханине, — в соответствии с расстоянием. И даже голодранцы, у которых и рубашки на плечах не было, и те умели разбирать по косточкам, то бишь по досточкам, «Бочку» рабби Иоханана, ибо говорит р. Иоханан в трактате «Срединные врата»: «Кто докажет мне, что раздел о бочке в Мишне написан одним мудрецом, а не двумя спорщиками — понесу за ним его одеяния в баню», только из почтения к р. Иоханану упрятали их доказательства.[50] И от такого непрестанного учения все дни были у них как праздник. Сегодня один завершит главу из Талмуда, завтра другой — все шесть книг Мишны, и затевают они пир во славу завершенного учения.[51] И даже в девять дней покаяния перед Девятым ава — днем разрушения Храма и падения Иерусалима, когда следует поститься, — не скрадывали они мясницкого резака,[52] и дух мясной шел от конца и до края города, так что кручины по Иерусалиму неприметно было. А о чем кручинились в самый день Девятого ава — в день, когда дважды разрушался Святой Город? Кручинились о том, что из-за печали отвлеклись от учения. И большой мидраш был у них, и ученые мужи сидят там с Талмудами в руках. И в городе и голоса человеческого не услышишь из-за гласа Торы. Отмолились вечернюю — собираются все мужи города и учат Писание — каждый со свечой в руке (чтоб, не дай Бог, не задремать), так что свет их свечей затмевает свет месяца. А затем гордились они своим городом и говорили: сей град совершенство красоты, нет ему равного на свете. Случай был с одним из наших горожан, что судился с евреем из другого местечка. Возвел он очи горе и сказал: Господи Боже, ведомо Тебе, что я из города N,[53] так что реши в мою пользу. И еще был случай с одним из наших горожан, что приключилось ему быть в другом городе в ночь освящения молодого месяца,[54] отвел он взор в сторону, скривил нос и сказал: тоже мне луна, хотите увидать луну поезжайте в наш город. И так шло несколько лет. Деньга водилась, и дома полны Торы, но копилка рабби Меира-Чудотворца с подаяниями на бедняков Земли Израиля пуста и паутиной заросла с червонец толщиной. И Дух Божий[55] машет одним крылом и волочит другое крыло и рыдает, и слезы падают на щелки копилок, и те покрываются ржой. И был случай со сборщиком пожертвований для Земли Израиля, послали сбирать деньги из копилок и без топора открыть их не могли, а когда открыли то ни гроша там не нашли. И не то чтобы, не дай Бог, чуждались эти сердобольные богоугодных дел, но говорили: наша страна — Земля Израиля, и наш город и есть Иерусалим, и чем разбазаривать добро на скудоумцев Святой Земли, откуда до нас ни одной важной книги еще не пришло, отстроим-ка мы лучше себе большой мидраш и украсим его чудными книгами. Сразу выбрали отборное место и приволокли больших камней с горы, и замесили известку на желтке, чтоб навеки стоял дом, и рабочие утренничают и вечеряют на работе, соберутся передохнуть — пихают их старцы града чубуками трубок и приговаривают: ах вы, мужичье. Тора мыкается[56] без крыши над головой, а вы тут себе в разгул бражный пускаетесь. И принесли столы железной прочности, чтоб выдержали все те томы, что кладут на них во время учения, и не подломились. И освятили новый мидраш, и прочли проповедь в честь пристанища Торы. А что проповедовали? Не сказали бы мудрецы наши блаженной памяти: «Кто не видал высившегося Храма, тот не видал сроду подлинного великолепия», сказали бы мы: наш великолепен; не славился бы Храм мрамором и лазурью, и алебастром «лепее вся» — сказали бы мы, что книги в чудных переплетах оленьей кожи… и молчали.

А как вознесся Дом учения во всей своей красе, закатился в город один посланец из Земли Израиля, что ездит из города в город, проповедует и на нужды бедняков в Святой Земле деньги собирает. Затащил он свои пожитки в мидраш, покрутился туда-сюда, но так как все утруждены наукой были, то никто ему руки не подал, и «добро пожаловать» не сказал, и не спросили его, откуда он и куда, и есть ли ему где остановиться, и у какого богача он на постое, и стол пред ним не накрыли, и стакан чаю не поднесли. Вынул вестник из котомки две-три маслинки и ломтик хлеба с маслинку, мало ел, много вздыхал, отпил воды из ведра, взял посох и пошел к раввину за разрешением сказать проповедь в мидраше в субботний вечер. Ответил ему раввин: град сей до краев полон Торы, и все сыны его ведают Господа, зайдет проповедник в город — мигом задавят его своим знанием Священного Писания и рта открыть не дадут, пока не сойдет он с амвона с обидой в сердце и со стыдом на лице. Но не обратил вестник внимания на слова раввина и ответил ему словами Писания: «Ради Сиона не умолкну и ради Иерусалима не успокоюсь» (Исайя 62:1), вернулся в мидраш, написал там афишки такие: «Мудрый муж пришел к вам из Святого Града Иерусалима, сахарно проповедует, и сладко послушать его и т. д.», а затем пошел на рынок и завернул к пекарю, купил у него полную миску забродившего теста, покрутился по городу и расклеил тестом афишки. Пришла суббота, пришел весь город его послушать. Взошел он на амвон, закутался в молитвенное покрывало и стал у ковчега со святыми свитками и повел проповедь во славу Земли Израиля и о чудных свойствах ее и о прелести Иерусалима, да отстроится он и возведется. Так плел он кружева изящных рассуждении о благе жизни в Святой Земле, и не громыхая, а кротко и покойно, и всеми пряностями Торы речь свою сдобрил, как учит нас Писание: когда послал Иаков Иегуду и его братьев в Египет пред лик грозного министра фараонова, сказал он им: «Возьмите с собой плодов земли сей и отнесите в дар тому человеку несколько бальзама и несколько меду, стираксы и ладану, фисташков и миндальных орехов» (Бытие 43:11). Намекает этим Тора, что коль соберется человек говорить о Земле Израиля, не начинал чтоб сразу высокими словесами, а чтоб шел постепенно, со ступеньки на ступеньку, пока не доберется до главного, как и праотец Иаков, мир праху его, что сказал потом: «Возьмите вдвойне серебра в руки ваши» (Бытие 43:12).

Проповедует он и слышит голос из толпы. Повернул посланец лицо на голос и слышит, подлавливают его суемудрым вопросом: так, мол, и так. Ответил: так, мол, и так. Поднялся суемудр и возразил: не так, мол, а этак. Привел ему посланец доказательство из Талмуда: так и так. Ответили ему: ты и на игольное ушко не углубился в смысл этого, а по сути — так, мол, и этак. И противоречили его доводам, и опровергли его выводы, пока не потемнело его лицо, как дно сковороды. И так задавили его в споре знанием Закона и словесными уловками, и какое бы он объяснение ни дал — десятью подковырками подловят, ответил на десять подковырок — сразу найдут новые зацепки. Запутали его мысль, и доводы его иссякли. Но сам воздух Земли Израиля прибавляет человеку ума. Что же он сделал? Оставил Писание, перешел к Сказаниям. Но и здесь не оставили ему места укрыться. Увидел он, что одолели его суемудры, смолк, приложился устами к завесе ковчега, уткнулся в щит Давидов, вышитый на завесе, пока не заблестело на ней золотое шитье от слез, снял с себя покрывало и сошел с амвона в стыде лица. И даже положенной после проповеди молитвы тут не сказали, а прямо вознесли пополуденную молитву. Ушел посланец в дальний угол и стал за печкой, заливаясь слезами. А покуда стоял он так, собрались мальцы, которым лет мало, а ума и того меньше, и стали приставать к нему, как мальцы к пророку Елисею. И не только они, но и всякая шушера, дрань перекатная, что с самого начала завидовала посланцу, принялась его допекать, мол, поглядите на этого, обнаглел и взялся нашим великанам духа проповеди читать. Не то место и не тот город ты выбрал, друг любезный. А сейчас валяй, поведай сластенам Земли Израильской, что и в рассеянии де мед с молоком течет. Слушал посланец хулу и не отвечал — только слезы глотал. Потрепал его служка по плечу и сказал: по обычаю Земли Израиля, говорят, учением Торы от обязанности есть три раза в субботу[57] не отделаешься, иди, покушай со мной. Побрел посланец за служкой и поел хлеба со слезой. Чудо великое приключилось там — свечерел день и не увидел обиды людской.

Миновала суббота, а на дорогу ни гроша нет, потому что все деньги, что собрал посланец, отдал он старейшине Святой Земли на нужды бедняков ее и положился на Израиль, что они — милостивцы, сыны милостивцев, — не сожмут, не дай Бог, руки и не завяжут кошель.

И как окончилась утренняя молитва, подошел он к тому и другому и завел с ними разговор о силе и пользе подаяния на Землю Израиля. И каждый находит изъян в речи посланца и лезть в свой карман не спешит. А какой ответ дал ему общинный казначей, этому посланцу, когда попросил у него подаяния на Землю Израиля? Указал он ему на здание мидраша и молвил: сказал пророк: «Будем платить устами нашими вместо тельцов» (Осия 14:3); а еще — Храм отстроенный паче Храма низвергнутого, а также сказано в Торе: «Любит Господь врата Сиона превыше всех чертогов Иакова», а понимать надо, по слову мудрецов наших блаженной памяти: «Любит Господь врата, осиянные Торой», ибо со дня разрушения Храма не осталось у Господа на этом свете ничего, кроме сияния Торы.

Увидел вестник, что не обращают на него внимания, взял посох и котомку, подошел к ковчегу со святыми свитками Торы, сунул голову меж ними и закричал со всей горечью сердца: Всевышний Владыка, ведомо Тебе, что не почестей ради старался я и не чтобы род свой прославить, но во имя бедняков народа Твоего, народа Израиля, что сидят перед Тобой в Земле Твоей святой и хиреют с голоду; как крутило меня и мотало — и вал морской грозил потопить, и разбойники погубить норовили, но ни разу я Тебе не сказал, зачем, мол. Ты меня допекаешь, а сейчас пришел я к сынам Твоим, знатокам Твоей святой Торы, и гляди, что со мной приключилось. И тотчас закрыл он ковчег, и приложился устами к завесе ковчега, и пошел к двери, и поцеловал мезузу на косяке, и запел чудным голосом стих из речений мудрецов наших блаженной памяти: «Любит Господь врата, осиянные Торой, суждено всем домам молитвы и учения, что на чужбине, утвердиться в Земле Израиля». И в этот миг все почувствовали, как дрогнула земля под ногами, и бросились бежать, спасая души свои, и остановились вдали, и увидели, как стены мидраша клонятся к востоку, как человек, что пускается в путь. И посланец идет перед мидрашом и распевает на грустный лад: «Любит Господь врата, осиянные Торой, суждено всем домам учения и молитвы, что на чужбине, утвердиться в Земле Израиля». И так он распевает и идет, и пошел за ним следом и сам мидраш со всеми книгами, и столами, и скамьями, и идет себе вестник неспешно, а за ним следует мидраш. И так они шли, пока не дошли до речки, а как дошли до речки, исчез посланец и мидраш сгинул, а место, где стоял раньше мидраш, осталось пусто и голо в лучах пополуденного солнца. И как увидели это горожане, так возрыдали они страшным плачем, и в пробуждении душевном раскаялись, и прияли обет на себя, и на семя свое, и на семя семени своего до пришествия Избавителя — да придет Он вскорости в дни жизни нашей — соблюдать тяжкий пост в этот день из года в год, и в этот день поста возносят одни покаянные и горестные песнопения и читают и учат порядок приношения жертв во Храме и главу об обрядной чистоте, ибо пробуждают они душу, чтоб сильнее прикипала к городам страны нашей и к граду Господа Бога нашего.

И еще дают побольше на бедняков Святой Земли и идут к речке просить у того посланца прощения, что не воздали ему должного почета, и продолжают пост до особой полуночной молитвы. А после полуночной молитвы едят малую трапезу, чтоб, не дай Бог, не вышла встрепенувшаяся душа из тела от горя и покаяния, и так есть у них и молитва, и раскаяние, и подаяние, то есть голос, пост и казна.

Выслушав этот рассказ, утешил я их речами и сказал им: о наставники мои и повелители, клянусь я небесами и землей, что видал я мидраш ваш в Иерусалиме; он свят и стоит в святом месте, и святые сыны Израиля свято изучают там нашу святую Тору. И сказал я им: блажен ты, о Израиль, что и домы, в которых ты изучаешь Тору, и те Господь возводит в Землю Израиля. И если уж Господь утруждает Себя из-за простых досок и камней и утверждает их в Земле Израиля, то что уж говорить о святом народе Израиля, что занимается Торой, добрыми деяниями и исполнением Заветов. И это же сказано в Писании: «И приведу их на гору Моей святости, и возликуют в доме Моих молитв». Да сбудется по слову сему, аминь.

ПРАХ ЗЕМЛИ ИЗРАИЛЯ

1

Когда спускался я в Польшу[58] посетить родных и простереться на отчих могилах, приключился мне там кладбищенский сторож из первых Друзей Сиона[59] в городе. В молодости он собирался взойти на Землю Израиля, но пока колебался, взойти или нет, купил себе земель за городом и потерял на этом. Пошел и взял исполу себе поле, и это обернулось убылью. Как сказали мудрецы наши, в чужой земле и добро не к добру: сады себе завел — птицы поклевали, пошел и открыл лавку — продавать лопаты, плуги и семена, и корм для скота. Началась война, и перековали его орала на мечи, а семенной запас пошел на фураж коннице. А когда, наконец, утихла страна и вернулся меч в ножны, собралась Польская держава и забрала двух его сыновей в армию, и жена его умерла. Протянул руки и не нашел прокормления. Пожалели его горожане и поставили сторожить могилы.

Любя страну Израиля, откуда я приехал, оказал он мне ласку и обошел со мной могилы праведников, что удостоился город упокоить тела их в своем прахе, и проводил меня на новое кладбище. А там могил вдвое больше, чем народу в городе, и это не считая умерших на войне, что похоронены грудами и имена их неизвестны.

День был ясный и солнце ласково. Деревья в поле бросали тень, кусты и травы благоухали. Иногда овевал их ветер и нес семена кустарника на могильные надгробья, и те подкрашивали блекнущие буквы. Прочел я надписи на надгробьях, сочинили их неведомые стихотворцы в честь покойных, что умерли, и в честь живых, что вышли из их чресел. И прочел я на них слова Писания, что из благословенного Господом семени они. Люб Израиль — благословил их Создатель, хоть и посеял в нечистую землю.[60]

Любя Израиль, загрустил я по тем, кто умер в чужой земле и не удостоился погребения в земле Израиля,[61] — две смерти[62] выпало им, смерть эта и смерть грядущая, когда разверзнет Господь могилы и возведет[63] их с собой на Землю Израиля, упокоить их там навеки; в отличие от погребенных в Святой Земле, не жить им в дни Мессии-помазанника, сына Давидова, и не вкусить от их сладости.[64]

Еще хуже погибшим на войне, если имена их неведомы: жены их одиноки[65] и матери сиры, — без радости, без благословения, без пропитания.

Над могилами раздавался плач овдовевших жен, осиротевших детей, сирых матерей, стариков и старух, нищих-побирушек. Месяц покаяния[66] и милосердия Элул был в разгаре, и живые просили у мертвых жизни и избавления, а бедные просили у живых[67] подаяния, чтоб не умереть с голоду.

Попрощался я с мертвыми и пошел с кладбищенским сторожем. Сидим мы с ним и болтаем про то да про се. От слова к слову вспомнили и те дни, когда я был мал и учил Пятикнижие с толкованиями Раши,[68] а он был уже дошлым пареньком и читал газеты и вольные книги. Я сооружаю Храм[69] и его утварь из воска, а он продает марки и акции на обновление Страны Израиля. Напомнил я ему о веселье, как веселились мы, когда впервые привезли бочку вина из Ришон ле-Сиона в город, и как он и прочие вожаки сионистов вышли к пристани встречать эту бочку, а затем везли ее в карете, восклицая перед ней: «Первенец Сиона[70] — Ришон ле-Сион» — и другие стихи из Пророков. И еще напомнил я ему день, когда привезли золотые яблоки — апельсины — из Страны Израиля, и весь город кинулся их покупать. Богачи купили по целому апельсину на двор, а бедняки скидывались артелями на одно золотое яблоко. И вся общинная знать стояла рядом и отвечала «Аминь» на каждое благословение,[71] коим благословлял Израиль Давшего золотые плоды. А сейчас, сказал я ему, мы в Стране Израиля едим апельсины, как картошку, не рядом будь помянуты. И даже бедняки Страны Израиля едят их почем зря, благословение глотают, сок высасывают, а сам плод бросают. А к слову о вине, уже позабыл Израиль благословения о вине, веселящем Бога и людей. А к чему их тянет — к водкам, к иноплеменной выпивке, что дурманит душу, тяжелит члены, рассудок человека в живот переводит и все тело делает придатком к брюху. И еще один напиток пьют — газировку, а это и вовсе не напиток, входит в тело, а телу от него никакой радости, лишь поту больше и кровь Израиля в воду обращает.

И еще много рассказывал я о любезных ему вещах. Сидел он и слушал, и глаза его блестели, и губы разомкнулись, как у немого, что понимает, но не говорит, лишь открывает рот, показать тебе, что он упивается каждым словом и боится лишь, что прервут речь. Правда, не собирался я прерываться, ибо что милее нам беседы о Стране Израиля, но вырвался вздох из сердца сторожа, и прервался я. Спросил его: почему ты вздыхаешь? Или добра не видал? Так не каждому выпадает. А о том, что сыновей забрали в армию, так скоро вернутся. Сказал мне: о том, кому не довелось взойти на Землю Израиля, я горюю. Сказал я: о том, конечно, стоит тебе горевать. И оба мы вздохнули.

Когда собрался я уходить, сказал он мне, что лета отца он уже пережил, и применимы к нему засим слова мудрецов: «Переживший лета отца позаботится о конце» — и попросил меня оказать ему милость и прислать горсть праха Земли Израильской.[72] Пообещал я выслать. Заставил он, чтоб записал я в книжку. Взял я книжку и записал его имя, и город, и просьбу.

2

Когда вернулся я в Иерусалим, навалилось на меня много дел и позабыл я о просьбе кладбищенского сторожа. Не то что позабыл, а отложил в сторону, как откладывает человек желания друга пред своими заботами. Пришло письмо и напомнило мне. Но все недосуг мне было пойти на Масличную гору[73] взять там земли, написал я ему: «Еще не пришел час». Со временем снова написал мне: сказано: «неведом[74] человеку его срок и т. д.», сегодня на земле, а завтра — в земле, и «как тень[75] проходят дни человека», и конец может прийти внезапно. А засим просит он и заклинает меня, друга отрочества, что удостоился ходить под Богом в Земле Живых[76] в святом граде Иерусалиме, чтоб вырыл для него горсть праха из Земли Израилевой и послал ему — покрыта глаза, как сказано: «Земля народа[77] его искупление», ибо искупление приносит прах Земли Израиля. И он вверяется мне, что воздам ему милостью и не пренебрегу его просьбой.

Как бы малое пророчество сорвалось с его пера. Как ни вспомню небрегу, вчера — потому, руки не дошли, а сегодня — поэтому, а главное потому что дорога на Масличную гору считалась опасной, и случай был — пошли старики поклониться могилам праведников, а арабы закидали их камнями, и опасался я пойти туда. Собрался и написал ему: «Есть еще время».

Однажды проверил я свои записи и увидел — все вычеркнуты, кроме той, где написано: Имяреку сыну Имярека в городе N — прах Земли Израиля. Сказал я себе: пока не исполнил я этого обещания — не вправе я выпустить эту книжку из рук.

Пока я так размышлял, увидел — несут мертвого хоронить, и вышел проводить его четыре пяди[78] земли, как велит обычай. Пока я провожал, отстали другие провожане и разошлись, и никого не осталось с мертвым, кроме похоронщиков с носилами. Беден был и немногим знаком, и не нашлось ему провожай. Пристал я к похоронщикам, пока не занесли его на Масличную гору и не похоронили.

А когда похоронили, пошел я по склону горы и накопал там и набил карманы отборным прахом Страны Израиля. Пришел я в город, зашел в ткальню и выбрал там самого лучшего холста, чтоб выдержал маяту дорожную, и сшил из него мешочек, набил его прахом и написал на нем имя и прозвище этого бедолаги и название города и страны его и пошел в Почтовый Приказ.

А на почте было полно народу — и сынов Израиля, и сынов всех прочих народов, населяющих Иерусалим, и у каждого — посылка в руках.

А приказный почтовый сидит за окошком и делает себе что-то свое. Занял я очередь и стал ждать, пока обитатель почтовых палат надумает приблизить меня. А так как почтовые приказные умеренны в деяниях своих, дано мне было время передумать многие думы. Стоял я и думал: к чему эти хлопоты, мало ли сторожу могил земли в его собственном городе, что льстится еще и прахом земли Израиля. Явился мне жирнозем тамошних полей, а с ним — чудесный запах ржи и овса, и овощей и плодов, и прочих ростков почвы, а против его — эта пересохшая земля, спекшаяся, как выжженные солнцем кости непогребенных. Не то чтоб мнил я умалить славу Страны Израиля, праведники возжелали прах ея, но говорят: своей судьбы не беги, на чужую не зарься, кто провел дни свои в иной земле, останется в ней, а наши ноги запылились прахом Земли Израильской, мы придержимся ее праха.

Пока я так рассуждаю, пришли мытарства того человека и простерлись предо мной. Были у него поля — потравили, снял исполу — ополовинили, открыл лавку — опустошили ее воинства, пока не сделался, наконец, сторожем могил. Много земель было у него, но ничто не осталось в руках, и сейчас все упование того человека — малость праха земли Израиля, как же не послать ему. Наоборот, пусть сподобится горсти собственного праха. И сказал я себе тогда: нет выше моего дара. И с вящей приязнью глянул я на того приказного, ставшего сотоварищем в посланстве моем. Странно, что тот и не заметил этого. Через час с половиной да еще с лишком добрался я до приказного. Протянул ему посылку и положил пред ним серебро. Принял он посылку и вернул ее мне и сказал: не годится. Спросил я: что значит — не годится, изволите требовать ладного холста — вот ладный холст, чтоб ладно увязано — вот ладно увязано, чтоб буквы были ясными — вот ясные буквы. Встал приказный и благозвучно наставил меня в тайнах уложений о посылках, их изготовления и направления как в пределах страны, так и за ее пределы. Столько уложений о посылках прочел мне, что ни в одну посылку бы не улеглось, да все от огорчения сразу из головы выскочили. Взял я свой прах и вышел с омраченной душой.

Вернулся я с посылкой домой и проверил ее со всех сторон. Хотел вспомнить почтовые уложения, но не упомнил. Но удалось мне понять, что никак положено сделана посылка. Пришло мне в голову: может, он мнит, что запрятал я в мешочек пряности или золото или жемчуга и шелка, как таможенники, что заподозрили праотца нашего Авраама,[79] когда он запрятал праматерь Сарру в сундук, — от глаз египтян уберечь.

Назавтра вернулся я на почту. Представил я себе — скажу приказному: нет тут ничего, кроме горсти праха, — тут же примет он посылку из рук моих и пошлет тому старцу, и тот старец обрадуется превеликой радостью. И от той радости радовался и я, что удалось мне выполнить обещанное. И тут же сказал я себе: как легко человеку поступить по обету, стоит лишь сказать правду — и сейчас же падут все препоны.

Вошел я в Почтовый Приказ и подождал час или два часа или еще и дольше, пока не дошел до окошка. Чуть приоткрыл приказный окошко, дал я ему посылку и рассказал, что нет в ней ничего, кроме горсти праха, и не стоит ее судить по всей строгости. Взял приказный посылку и проверил ее и сказал: все еще сделана не по заповеданному. Встал и наставил меня в тысяче новых заведений о направлении посылок. Увидел я, что не могу направить его слух, и вышел с омраченной душой.

Поведал я свою беду товарищам и понадеялся, что помогут. Одни проверили связку и сказали: ну что ж ты хочешь, сделана — любо-дорого посмотреть, другие не посмотрели, но дали совет, как увязать посылку, третьи вздохнули и сказали: это дело везения, и царь Соломон со своим мастером-умельцем Бецалелем не постигли бы глубин мысли этого приказного. И так связки ответов послали мне, но все не по сути. Так ли, эдак — не нашелся товарищ мне в помощь. Постыдное свойство — гнев, и след отдалиться от него, а все ж не удалось мне гнев смирить. Как увижу — мешочек лежит передо мной, — гневаюсь и говорю себе: приказный этот без капли любви к стране нашей сподобится не сегодня, так завтра лечь в ее землю, а доброму еврею, у которого только Земля Израиля на уме и в сердце, не достанется ни песчинки малой от праха ее. И не только на приказного я сердился, но и на себя тоже, что был из тех дураков, которым жизнь — как поле ровное, и что вместе совсем светом мнимым этим покоем тешатся. А это ошибка, лишь недоверчивые, подозрительные и сомневающиеся видят истину, а те, что рады свету и рады своей доле, от радости этой глаза от правды отводят.

И день за днем не двинулся этот прах с глаз моих. Говорил я себе: вот он — лежит здесь без дела, а тот еврей в чужой земле так его ожидает. И уже забыл я, что это — лишь горстка праха[80] покрыть глаза мертвому, и казалось мне — нет ему равного на свете, и чем больше я о нем думал, тем милее он мне становился. И когда замечал я чудное дерево или чудный цветок, то в воображении уже пересаживал их в этот прах. Но как попадает этот прах к тому, кто, его ожидаючи, все глаза проглядел? Может, поехать в другой город или в соседнюю страну и найти там приказного, что не так разборчив?

И по ночам сердце мое не могло успокоиться. Дурные сны и тяжкие кошмары посещали меня во сне. Снилось мне, что блуждаю я чужаком, пуще того, и Иерусалим казался чужим. Люди, которых я считал возлюбленными друзьями, указали мне во сне на шаткие ступени и узкие площадки и дали совет вскарабкаться и спрятаться там. А забравшись, увидел я, что и подобрав руки и ноги и скрючив все тело, я все ж больше их и не нахожу себе там места. Дабы умножить свое горе, перечитывал я письмо кладбищенского сторожа. Уже знал его наизусть и все перечитывал: «неведом человеку его срок и т. д.», а засим просит он, чтоб вырыл я для него горсть праха из Земли Израилевой покрыть глаза и т. д. И когда опускал я письмо из рук, появлялись глаза того старца и глядели на меня, как бы говоря: много у меня было земель, да и все ушли из рук, сейчас прошу горсть праха в утешение, а ты удерживаешь его от меня.

Горе и сны и ночные кошмары причинили много неладов. Мирный человек я, не возвеличиваюсь пред великими и не умаляюсь пред малыми, люблю власти и молюсь за здравие царское. И уже во младенчестве обычен был читать для удовольствия в молитвеннике молитву за здравие кесаря и за здравие всех принцев и принцесс, хоть имена их труднеевыговорить, чем имена ангелов, выходящих по трубному звуку.[81] Но со случая с приказным вошла мне сумятица в сердце. Не то чтоб, не дай Бог, спутался я с инакодумами и склонил ухо к хулящим державность, но покоя в душе моей не стало. Ходил я по улочкам Иерусалима, а видел перед собой кладбище на чужбине, могилы старые и новые, мертвых больше, чем живых в городе, и весь город полон могил, кроме могильного сторожа, а тот еще жив. Уже пережил лета отца и должен позаботиться о конце. И он горюет и заботится, когда же прибудет эта горсть праха из Страны Израиля. Если б не приказный со своими задержками, уже радовался бы тот бедняга своему праху и беды принимал любя.

3

Но у предполагательств людских нет опоры, ты предположил так, а Кто повыше тебя — расположил по-иному.

Однажды прочел я в газетах о деле почтового приказного, что растратил деньги Приказа и бежал за границу.[82] Прочел я, но не обратил внимания. Да и мало ли дурных дел в газетах сообщается, на каждое внимание обращать, так век в мешковине сидеть[83] и землей голову посыпать.

Когда уже отвлекся я от этого, попал мне в руки газетный выпуск, и я перечитал: «Третьего дня слушалось дело приказного Иерусалимского Почтового Приказа, кравшего содержимое посылок. Следствие и разбирательство по делу шли в отсутствие обвиняемого, бежавшего за границу. Три надежных свидетеля показали и т. д.» Тут мое сердце разъярилось. Сидит себе вдали больная старуха, и все ее упования на сына. Узрел Вездесущий ее беду и вселил в сердце сына мысль — послать ей два-три фунта. Смутилось сердце приказного, и взял себе серебро, и вот умерла та женщина с голоду. И еще — обнищавшие бедняки ждут подаяния от своих братии в иных землях. Увидел Вездесущий их беду и вселил в сердце доброхотов мысль — послать им подаяние. Пришел приказный и взял себе серебро, а они помирают с голоду. Мало того, что делу своему изменил и заморил голодом — на врагов Израиля такое, — еще и заградил милость Божью и вызвал хулу на Израиль, — мол, не оказывают милость братьям своим. Постыдное свойство — гнев, и наставляли нас нравоучители отдалиться от него, но признаюсь, что гневался я на этого приказного больше, чем на того, что побрезговал моей посылкой. И даже стал я искать достоинства последнего, мол, потому он так и придирается к посылкам, что заботится о добре Израиля, чтоб не потерялось, хоть он и не сын Израиля. И с мыслями этими пошел я на почту, сам не зная зачем; не то чтоб поглядеть на него по-доброму, а так — ну не все ли равно, можно и еще четыре пяди[84] земли Израильской отмерить.

4

Когда вошел я в Почтовый Приказ, не нашел там ни души. Ни праздник, ни празднество, а место стоит пусто. Где все то население, что толпилось здесь, сгрудившись и толкаясь? Конечно, прослышали про это дело и остерегаются вверять свое серебро в руки почты. Но ошибался я. Дело было в том, что как бежал тот приказный, усадили вместо него проворную и дошлую девицу, и она отпускает человека в одночасье, и нет нужды стоять в очередях и пихаться. С виду уж отчаялся я в посылке праха, но в глубине души не отчаялся. Или чудес ждал, или по простодушию полагался на товарищей, что подсобят. Так ли, эдак, не выходил я из дому без посылки. И раз уж стою я на почте и посылка со мной, подумал я: рискну, а вдруг пришел желанный час и угодит моя посылка. У окошка вместо того приказного сидела одна девица и приняла меня радушно. Молода была, и миловидна была, и чистая дщерь Израиля была, а затем и сердце ее было добрым. Приветливость ее лица и ласка в голосе придали мне смелости, но затем, что дважды уже отталкивали меня отсюда, заколебался я, как пришедщий царя обмануть.

Спросила меня девица: что вам угодно, сударь? Склонил я голову пред ней и поприветствовал ее и протянул ей посылку и пробормотал: вот эту посылку хотел бы я послать, ничего в ней нет, кроме малости праха, горсти праха из земли Израиля. По доброте вашей, сударыня, окажите милость, примите посылочку, угодное Богу дело этим сделаете. С изумлением глянула на меня девица и взяла посылку. Проверила ее со всех сторон и сказала: никак прекрасно сделана. Сегодня отплывет корабль из Страны Израиля, и через восемь дней прибудет посылка на место. Поблагодарил я ее за заботу и вышел оттуда.

Как отослал я узелок с прахом, и упало бремя с души моей. Думал я о той девице и о ее приветливости и проворности и ласке и хвалил власти, что поставили такие сладчайшие создания услаждать людей. Как говорится, царь хорош, и все его советники хороши и вельможи хороши, были бы еще хорошие приказные — не было б изъяна в мире и весь мир обратился бы к добру и люди бы порадовались. Со временем отвлекся я от этой хорошей мысли да и от посланного узелка. Беды Израиля застили от меня беды мира.

5

Со временем написали мне сыновья того старика послание с благодарностью за прах земли Израиля, что получил их отец незадолго до кончины. И еще писали, что с начала болезни и до конца своего все молился — дожить до прибытия праха, и его молитва оказалась угодной. Прямо в смертный час пришел ношатай с почтой и принес узелок с прахом земли Израиля. Тогда батюшка уже отходил, повернул лицо к узелку и отдал душу с улыбкой на лице, лицом к праху земли Израиля. Как окончился поминальный год,[85] взошли сыны того старика на Землю Израиля. Пришли проведать меня и рассказали, что весь город говорил о том, что получен был прах прямо в час кончины их отца и удостоился их отец, чтоб покрыли его глаза прахом земли Израиля. И об этом сказал их раввин — мудрец, долгой ему жизни, — что на людях Страны Израиля почил святой пророческий дух, ибо в первом послании было написано: «еще не пробил час», и во втором послании было написано: «еще есть время», а как вышло время и пробил час, прибыл и прах. Сказал я им: во всем прочем, конечно, почил пророческий дух на людях Страны Израиля, но в данном случае дело было так. В первый раз, когда я получил письмо от отца вашего, ответил я ему так, как ответил, потому что трудно было сходить за землей на Масличную гору. А потом, когда достал я прах, не удавалось мне послать его, пока не отделались мы от плохого приказного и появился другой вместо него, и тогда послал я вашему отцу этот прах. Сказали сыны того старика: если так, то как же сумел сударь точно выбрать день, ведь можно было упредить день или задержать на день, а раз не упредил и не задержал — значит, покоился на нем святой дух. Сказал я им: не я выбрал день. Страна Израиля выбрала, ибо на самой Стране Израиля почил святой дух. Каким образом? Пока жив был отец ваш, ждала его Земля эта, а как приблизился его смертный час и не взошел на нее, послала ему горстку своего праха. И чем заслужил ваш отец горсти праха Земли Израиля — тем, что льстился жить в Земле Израиля. Так и люди говорят: помыслы отцов видны в делах сынов, и вы превратили помысел вашего отца вдело. Блаженны вы, что пришли сюда с отцовской любовью в сердце. Да будет воля Его, чтоб нашли вы отраду в Земле Израиля и чтоб Земля Израиля нашла отраду в вас. Много добра было у отца вашего на чужбине, а добра от этого он не видел. Пошел и снял исполу поля и добра не видел, пошел и повел торг и добра не видал, пошел и стал кладбищенским сторожем. И под конец ничего не получил, кроме четырех пядей земли, и те суждено ему стряхнуть и перекатиться в Землю Израиля. И это ему большое отличие, ибо не всякий, кто перекатывается в Землю Израиля, остается в ней. Того, кто не чаял жить в Земле Израиля при жизни, выбросит она и по смерти. А вы сподобились взойти на нее в дни жизни вашей, и вся Земля Израиля простерта пред вами, а в грядущие дни раздвинет Господь предел ваш, пока не сотрутся губы ваши говорить «довольно».

ПОД ДЕРЕВОМ

Раз вез я саженцы в Дганию. По пути слез с осла передохнуть.

Гляжу и вижу: знатный воевод из воедов исмаильтянских сидит себе под маслиною. Приветствовал я его, и он ответил мне приветствием.

Сказал мне воевода: куда идешь?

Сказал я ему: посадить два-три саженца в нашу землю в Дгании.

Сказал мне: еще день велик и солнце печет. Посиди со мной, скоротаем время.

Пошел я и сел рядом.

Глянул воевода на мои саженцы и сказал: новый плод?

Сказал я ему: с вашего позволения, сударь.

Получил ответ воевода и сказал: здорово вы приучаете эту землю, попытка за попыткой, посадка за посадкой, плод за плодом, злак за злаком. Не знаю, чего еще вам не будет хватать.

Сказал я ему: делаем, что в наших силах.

Сказал воевода: и она возвращает вам сторицей. Кажется мне, что только вам эта земля и повинуется.

Сказал я ему: вашими милостями, сударь. И тут же стал воевода восхвалять Израиль, что превращают пустоши страны Израиля в сады и апельсиновые рощи и добавляют стране сел и деревень. Кивал я ему и думал, что, когда Израиль осели на землю, даже иные народы славят их. Блажен, кто посвящает себя этой земле и тщится населить ее, ибо тот, кто посвящает себя этой земле и тщится населить ее, тот посвящает себя Вседержителю небес и земли и умножает славу Израиля, подобно тому, как саженец, хоть и сажают его в землю, расцветает и растет ввысь.

Сказал мне воевода: вижу я твой ум, и пониманием тебя Создатель твой не обделил, дай-ка спрошу тебя, кому суждена эта земля и кому ею владеть?

Задумался я, что ответить воеводе, скажу ему: «Земля и полнота ея Господа[86]», так уже сказано: «А землю[87] отдал людям», скажу ему, что власти предержащие продлят век во веки веков, будет в этом обман, потому что земля эта — наша, и суждено, что вернет нам ее Господь, и ни одному народу и языку не дано в ней править, кроме Израиля. Сказал я ему, нужен ли я сударю, ведь сударь и сам знает, кому Благословенный дал Землю Израиля и кому обещал вернуть ее.

Уронил воевода голову на колени и замолчал. Подумал я, что унизил его ненароком, и сказал: не я это сказал, в Писании так говорится. Вскинул воевода голову и сказал: я из последних водителей воинств нашего Государя и Повелителя могучего Султана,[88] мир и благость праху его. Много городов я стер его именем, много племен погубил ему во славу, много земель обложил данью и возвеличил свое имя во имя Бога, Милостивого и Милосердного. И Аллах отплатил мне добром и простер длани и утолил мои желания. И верил я, что сотворен мир мне лишь на радость, пока не напали цари и короли на нашего Государя Султана и пошли на него войной. Вспомнил я свои победы в битвах, когда воины мои ревели и рычали и топтали врага, и тут же толкнул меня рок пойти на войну с врагом, разбить его или разбиту быть. Оставил я дом, поцеловал сыновей и пошел к нашему Государю и Повелителю, пал пред ним и вверил ему свою душу и сказал ему: мир тебе, Государь и Повелитель, да пребудет с тобой благословение Аллаха, о Властелин Правоверных, с твоего позволения даже гнутый меч в руках слабца сломит чресла врага. Вперил в меня очи Султан и сказал: Ибрагим Бей, собери свои полки и порази неверных, не жалей их и не щади и не покой головы на подушке, пока не истребишь их из-под небес моей державы. Как услышал я это, сердце мое заревело турьим рогом и глаза заблестели, как начищенный ятаган. Положил я руку на глаза и на сердце и снова преклонил колена и сказал: Аллах и Посланник Аллаха — крепость Государю и Повелителю, что велел Аллах и Посланник Аллаха и Посланник Посланника его, исполнит раб твой Ибрагим, о Повелитель Правоверных. Благословил меня Владыка — да благословит его Аллах — и отпустил с миром. Не дошло еще светило до Запада, как собрались все мои полки и вышли воевать врага.

Война велась на краю пустыни. Запаслись мы водой и провиантом, конями и верблюдами, ослами и мулами, саблями и копьями и луками и прочим бранным оружием, пока не заблестела от него пустыня, и обрушились мы войной на врага.

Враг явился нам со всяким оружием, все сатанинские ухищрения были у него, раз превозмогал враг, раз превозмогали мы, и близился час его верного падения.

Но неверные отчаянно бились не на жизнь, а на смерть, одни рухнули и не встали боле, другие встали и собрались с силами, и война была долгой и трудной. Сабли и копья сверкали, сталь бряцала о сталь, катились отрубленные головы, и летели отсеченные руки. Человек и скот пали, и земля была залита кровью. Копыта скотов скользили, и те вырывались из-под наездников. Кровь убитых слепила их и сводила с ума. Сатанинские орудия ревели и вопили, травили и давили. Кто упал — не встал, кто свалился — был растоптан. Наконец от всех воинств остались лишь ошметки с обеих сторон.

Но мы не давали спуску врагам, и они не спускали нам. Они собрали остатки своих полков и бросились на нас яростным потоком, а мы кинулись им навстречу в жажде мести. Сначала метнулась на них конница, а затем пехота и прочие бойцы. Большая резня была в тот день. Многие пали от меча, многих умотал потоп огня и свинца. Тех, кто бежал с поля битвы, мы перебили и перерезали дороги к отступлению. Разделилось наше войско: одни остались стеречь пленных и хоронить павших, а другие кинулись вслед за бегущими в горы и пустыни. Три дня мы шли и поражали врага, под конец пришли в незнакомое место. Верблюды и кони пали, и земля засмердела. Обоз с водой и пищей был в трех днях пути от нас, были у нас лишь бурдюки, что не много вмещали. Бранное оружие утомило людей, и воды в бурдюках не хватило. День пылал, как печь, и людям не было тени. Не только на небе солнце ярилось, но и вся земля кипела. Поднимешь лицо — сгоришь, опустишь голову — опалит. От врагов правоверных не осталось ни одного на развод, одни затравлены и растоптаны, а прочие легли дохлой мертвечиной, Аллаху ведомо, сколько, и их падаль и падаль наших скотов смердела.

И нам жизнь была не в жизнь. Припасов не осталось, и бурдюков хватало лишь увлажнить губы. Возвели мы взоры — круг горы песка и камня, устремили лица земле — вся земля накалена добела. Ни дерева, ни источника, ни зверя, ни птицы. Ничего там земля не родит, кроме терна. А колючки эти даже верблюду в пищу не годятся. Но мы, когда увидели их, припали к ним, засунули голову в кусты и сосали их, как христианин — сало, пока не набилось нам заноз в язык и стали языки наши как плоды сабры. В тот час мы упали духом и прокляли день, когда пришли сюда, и кричали: о, куда мы попали! Если Аллах не пошлет нам воды и еды, то мы пропали. Помолимся ему, может, примет мольбы наши и спасет от погибели. Тотчас возвели мы взоры ввысь и воскликнули: нет Аллаха, кроме Аллаха, и Мухаммед — посланец Аллаха. Вытащили мы занозы из языков и обняли и сжали пустые бурдюки — вдруг выльется капля, но не вылилась. Вцепились мы зубами в бурдюки, и ударило нам в нос. Идти мы не могли, затем что не знали, куда идти, оставаться на месте не могли, потому что сбились с пути. Решились и взошли на высокую гору, может, явит нам Аллах ключ, или дерево, или куст. Но открывшиеся пред нами места не отличались от того, откуда мы вышли. Дерево не росло, ключ не бил, птица не порхала, козленок не блеял. Гора переходила в гору, дюна — в дюну. Побросали мы оружие и уселись в омрачении душевном. Тяжким было это сидение, заржавели наши суставы и язык сморщился, как пересохший бурдюк.

Сказал я товарищам: нет ли съестного? Сказали: пересохшие бурдюки. Сказал я: сварите их и поедим. Разожгли мы приклады наших ружей и испекли бурдюки. Когда вышли бурдюки, испекли подметки. Когда ничего не осталось, спустились вниз. Но и спуск был — как из пустыни в пустыню. Солнце дошло до запада, и день потух. Мы надеялись на ветерок, но, хоть пришла ночь, прохлады и облегчения она не принесла. Луна и звезды неряхами торчали в тверди, песок не остывал, и затхлый ветер бился между горами.

И следующая ночь была не лучше прежней. Всю ночь дул застойный ветер и в воздухе не было перемен. Лютая злоба была в сердцах наших в ту ночь. Чаяли мы смочить губы росой и остудить кости, но ночью пекло, как днем. Глянули ввысь — луна и звезды и планиды по-прежнему в неладах.

Вышла третья стража, звезды и планиды померкли в тверди, и легкий ветерок повеял. Как взошло солнце, и он раскалился, а затем и слился с буйным ветром. Укрыли мы лица в землю, закутались в бурнусы и с сердцем плакали от ветра пустыни.

Так сидел я какое-то время, лицо укрыто в землю и очи долу. Я богатырь, от чьего взгляда воины плавились, — боялся поднять голову пред песчинкой. Хороши были дни, когда вел я полки и все дрожали предо мной. Еще лучше были дни, когда сидел я дома и рабы и прислужницы крутились вокруг, один положит уголек в кальян, другая овевает меня опахалом, а в саду бьют фонтаны, и брызги их — как росяной убор.

Встряхнулся я и встал, и скинул бурнус, и возвысил голос и сказал: вставайте, подымайтесь. Но как зовущий на кладбище был я. Спутники мои лежали мертвыми, а кто не умер — лежал как мертвый.

В этот час и я просил смерти душе моей. Вспомнил я все услады, что прежде ублажали меня, и вот — все убрано от меня и я отдаю душу на лоне пустыни, где нет воды омыть тело и похоронщиков — похоронить меня. Поднял я глаза ввысь и сказал: нет Бога, кроме Бога, пусть сделает со мной, что суждено мне.

Но ангел Смерти не спешил утереть руки этим человеком, и пока я грустил о доме, что остается без хозяина, и о своих сыновьях, что осиротеют, услыхал я стон и увидел, что товарищи мои встрепенулись.

Сказал я им: братья, Аллах по милости своей позволил вам не умирать в пустыне. Потерпите чуть, и взойдем на гору напротив. Если спустились мы попусту, может, подымемся не попусту.

Так стоял я меж живыми и мертвыми, то возвышу голос, то шепчу самому себе — не товарищей поднять — уже отчаялся я в этом, — но почувствовать, что я еще не умер. Наконец и я смолк, язык распух, губы кровоточили.

Но Аллах внедрил мой голос в уши товарищей. И один за другим встали несколько человек на ноги.

Прежде чем уйти, покрыли мы мертвых песком. Милость Божия и благость Его им и всем правоверным. Вознесли мы за них заупокойную, воды омыть тела у нас не было. Аллах смоет с них все грехи и облегчит их — и наш — приговор.

Гора была крутой и гладкой. Даже блоха соскользнула бы и упала. Пока добрались мы до вершины, скатились и упали и разбились мои спутники, и остались от всего отряда лишь я и трое моих товарищей.

А как добрались мы до вершины, увидали мы и поля, и виноградники, и пальмы, и овец, и стада, и добрые ветры задули и донесли до нас чудные запахи ароматических трав и родниковой воды. Поднял я глаза вверх и сказал: благословен Вселивший мне в сердце мысль подняться сюда, хвала и слава Восхваляемому и Прославляемому, что привел нас сюда, откуда стоит лишь спуститься — и мы спасены.

Спуск был вдвое тяжелее подъема, даже не видавший конца моих товарищей убоялся бы — не лечь бы тут костьми. Что уж говорить про нас, что видали воочию, как они срывались вниз и падали, кто с размозженной головой, кто с перебитыми костями. Но ветры эти со свежими запахами вернули нам силы и укрепили голени душ наших.

Сказал я товарищам: возьмем ноги в руки и спустимся. Доберемся живыми хорошо, а нет — лучше упадут наши трупы в обитаемой земле, чем в пустыне. Умрем меж людей — похоронят нас, умрем в пустыне — стервятники расклюют нас, как у проклятых Богом язычников, что оставляют мертвецов своих на потраву птицам небесным.

Согласились со мной товарищи и сказали: хорошо сказал ты, умирать — так умрем меж людей и похоронят нас, а если выживем — то вернемся домой, утешить семью и поцеловать сыновей. Собрались мы с духом и спустились ползком.

Долго ли, коротко — оказались мы в населенной земле, где сады и апельсиновые рощи, и пальмы, и прочие плодовые деревья шелестят и из земли бьет вода. Но от всех усилий мы только упали оземь. Как встали мы на твердую землю, рухнули мои товарищи, и я тоже упал и не знал, жив я или умер.

Лежал я так, и не было у меня сил пошевелить суставом, не то что встать. Глаза мои закрылись, и тело стало врываться в землю, как будто окапываюсь я и земля принимает меня и улавливает. Подумал я — если это смерть, то лучше ее нет. Хотел спросить у товарищей, что они чувствуют, но усталость удержала мой язык.

Лежу я и слышу блеяние козленка на пастбище, не визг турьих рогов и не вопль и рев боя. Успокоилось мое сердце, и опочивал я от войн.

Привиделось мне, что вернулся я домой и нашел дом в сохранности. Приветствовал я их, и они ответили мне приветствием. Расцеловал я их и сказал: слава и хвала Прославленному и Восхваляемому, вот я вернулся к вам и больше не оставлю вас, пока не придет мой конец и не вверюсь своему року. И жил я мирно, утешал семью, родил сыновей, Аллах взвеселил мое сердце и насытил мое желание. Но покой мой не затянулся. Услыхал я звук брани и забыл то, что нельзя забывать, и оставил свой дом, чтобы пойти на врага. И так я шел и разил врагов, пока не выросла куча из их трупов. Стою я по колено в крови, вдруг дрогнула земля, как будто открыла зев свой поглотить меня. Вспомнил я, что покинул свет, а значит, ведут меня в ад, ввергнуть в самую преисподнюю. Напомнил я Всевышнему о том, как я бился с неверными и скольких я поразил, чтоб зачел он мне это на Страшном Суде и грехи мои снял, и воскликнул я: нет Бога, кроме Бога.

Не успел я добавить: и Мухаммед — Посланник Его, как появились два человека, ростом, как кедры, и копья у них в руках — как пальмы, что подпирают небосвод. Понял я, что земля тряслась от грохота их шагов. Сказал я: если пришли с миром — пришли по воле Создателя спасти меня от голода и жажды, а если пришли войной — честь богатырю пасть от руки таких богатырей.

Но Аллах счел своих правоверных достойными узреть тайны мироздания и дал нам силу и мужество оставаться в живых, пока не решит Всевышний вернуть себе наши души. Подымаю я глаза и дивлюсь Божьим творениям. А они склонились над нами, развязали мех с водой и смочили мои губы и что-то спросили. Увидели, что мы без сил, взяли нас на руки и отнесли к себе, в стан — одни шатры, а размером с Дамаск и Стамбул — и спросили нас что-то на языке, похожем на ваш. Глянул я и увидел, что одеты они в шитые и цветные одежды и вооружены всяческим оружием. Понял я, что попали мы к сынам Хайбара,[89] что володеют этими местами, и нет на них ига царского, лишь иго Божье. Благословил я Благословенного Аллаха, что привел меня к ним, ибо завет заключен меж Посланником Аллаха и коленом Хайбара. Если бы продержались наши товарищи еще немного, пришли бы сюда с нами и возвеселили бы свою душу тем, что создал Аллах в мире своем. Но Всевышний Аллах оказывает благо людям по милости своей: кому так, кому — эдак, товарищам нашим выпало по воле Его лечь костьми в пустыне, а нам выпало жить и насытиться Его благами в этом мире.

Пока мы сидели, принесли напиться воды, как утренние росы в горах на вкус. Когда напились мы и поблагодарили Создателя ключей, оживляющих душу правоверных, принесли нам кофий. Много кофию я выпил в жизни, но такого кофия отродясь не пробовал, хоть немало я сиживал у великих Эмиров, держи повыше — у самого Повелителя нашего Султана, да смилуется Господь над ним. А когда мы отдохнули, принесли нам похлебку, не из мяса скота, зверя или птицы, и не из рыбы, гада или погани, но из зелени, потому что все эти лета, что они живут в своем пустынном стане, не простирают они руки на убийство животных, но кормятся от земли и плодов ее. Затем постелили нам мягкие постели, улеглись мы и проспали всю ночь и весь день до заката солнца, пока не стемнело и надо было вновь спать ложиться. Пришли они и накрыли стол для нас и дали нам всяких яств, сегодня — чуточку, завтра — больше, затем — еще больше, пока не наросло мясо на наши кости и не вернулась нам былая сила. Они одели и обули нас и дали каждому плат-кидар и поясок голову обвить.

Так провели мы с ними две недели, и видал я такое, что и рассказать нельзя. И все же немногое из виденного поведаю тебе. Они многочисленны, как песок пустыни, и одеяния их почетны и нарядны, окутаны они шерстяными покрывалами с кистями по краям, и ездят верхом, и соседи покорны им и платят дань, но не как рабы, а как послушные домочадцы. И каждый из них — богатырь супротив десяти богатырей. Есть из них такие, что берут в руки бедуина с конем и бросают их вверх и ловят по очереди — подбросят всадника, словят коня, подбросят коня — словят всадника, и не дают им коснуться земли. Днем идет человек в поле, в виноградник, к пальмам или стадам своим, а ночью сидит пред старцами и внимает Закону Моисея, наставника вашего, а жены и дочери по шатрам — варят и пекут, и доят животину, и сбивают масло и сыр, и шьют и вяжут и прядут, и веревки вьют, и лиц своих вовне не показывают, чтоб людей до греха не довести, затем что Аллах украсил их члены превыше всех женщин и дал им многие прелести. У одних тело хорошо, да прелести нет, у других прелесть есть, да тело нехорошо, а у других и тело хорошо, и прелесть обильна, из них одни — как солнце сияют, глянешь — глаза слепнут, другие как луна чисты, глянешь — лунное безумие находит; и не покрывают лиц, как наши жены, которым дал Аллах чадру достоинства и скромности, чтоб не увидали их посторонние.

Все встают спозаранку на молитву и возносят три молитвы в день и в час молитвы обращают лица к Иерусалиму, а по субботам не выходят из шатров, сидят там день и ночь и славят Всевышнего, давшего им Субботу для отдыха. И к Субботе они добавляют и чуток от будней.

К Субботе они снимают будние одежды и надевают шитое золотом платье и откладывают оружие, затем что Суббота защищает их, и зажигают лампады с елеем, каждый две лампады, а в шатре молитв — двенадцать лампад. И встречают Субботу, как встречает человек царя у себя в доме: дает в его честь пир и на пиру поет хвалебные и величальные песни. На первой субботней трапезе они поминают имя Авраама Возлюбленного, мир праху его, на второй трапезе — имя Исаака, мир праху его, и на третьей трапезе — имя Иакова, мир праху его. А на исходе Субботы все собираются воедино и пьют, и едят, и веселятся, и носят золотой трон и золотую корону всю в драгоценных камнях и Маргаритах, усаживают на трон одного старца в одеяниях, шитых червонным золотом-фениксом, и шесть десятков мужей бегут за ним и ревут, и трубят в рога и во все музыки, и восклицают: царь Израиля Давид жив вовеки. И тут весь Израиль выходит из шатров и подхватывают: царь Израиля Давид жив вовеки. А женщины поглядывают на него из окошек. А он хлопает в ладоши и говорит: «Господу царствие». И тут выходят два старца, один приносит ему посох, а другой — котомку, и он сходит с трона и идет в ясли задать корм козлятам и ягнятам, затем снимает с себя порфиру и корону с головы, закутывается в молитвенное покрывало, идет к старикам и говорит: «Лишь учиться я пришел». И в этот миг откладывают богатыри сабли, одеваются в буднее платье и идут на свое поприще, кто в поле, кто в виноградник, кто к стадам и табунам, и так — пока Господь не вернет им Субботу.

Так жили мы у сынов Хайбара и видели их силу и мужество, и праведность, и щедрость, и милость, пока не забыл я все бранные стрелы, и все свои победы, и славу свою в странах Правоверных, и радовался я, что занесло меня к достойнейшим избранникам Бога Авраама, Благословенный благословит благословляющих благословениями своими. Но все можно забыть, кроме родной кровли, под которой тебя мать родила на свет. Немного дней прошло, и стал Господин сновидений являть мне мой дом и печную Трубу, и понесло на меня запахом родного варева, и так потянуло меня отведать его, как женщину на сносях. То, что случилось со мной, случилось и с моими товарищами. Изо дня в день все больше тянуло их вернуться домой, напиться из своего колодезя, отведать масла своих овец и научить сыновей добрым свойствам, которым научились в стране Хайбара.

Аллах прочел в наших сердцах. Однажды привели нас в шатер краше прочих шатров. Сидели там три старца, и сияние лиц их — как свет первого дня творения, и бороды их — как грозди фиников. Охватил нас страх пред ними, упали мы ничком и целовали прах их ног, и сказал я: ваши рабы пред вами.

Увидел я, что не понимают они по-нашему, я пробовал говорить с ними на всех ведомых мне языках, покачали старики бородами, и я понял, что слаще им голоса зверей, скота и птиц, чем языки неверных. Но по лицам их видно было, что зла на нас не таят.

Отлегло у нас от сердца, поблагодарили мы Того, Кому все Благодарности, и снова поцеловали прах их ног и сказали: Господь — крепость мужам, и старцам Его — почет.

Не вышел день, как посадили нас на быстрых верблюдов и возвратили нас в наши места, может, в три часа, может, в два часа, может, в одночасье — на расстояние нескольких недель ходу, и расстались с нами миром. Крепостью им Господь и мир Его с ними.

Пришел я домой и сказал: мир вам, сыновья, но ответа не получил. Пока меня не было, ушли сыновья и не вернулись, и друзья не пришли проведать всем один конец выпал, и сыновьям моим, и братьям, и те, и эти пали на войне. И наш Государь Султан возвратил душу Властителю Душ.

И цари и короли, что воевали с ним, умерли. Кто своей смертью, кто от рук людских. Конец времен не настал, а конец царям настал. Но тот же голос «Царь Израиля Давид жив вовеки» — все еще гремит у меня в ушах. И голос этот — иногда как пламя палящее, а иногда — сладок, как тень пальмы. Я знаю, кому суждена Страна Израиля, лишь Израилю суждена она, но кому во Израиле? Тем, кому дал Всевышний Творец честь и славу, и величие, и силу, и мужество, и щедрость, и милость и кто выполняет Волю Божию с любовью, — им володеть ею, и власть их будет на веки вечные.

Встал я и сказал: благословен Бог Израилев, что дал тебе увидеть то, что ты увидел. Один смотрит и не видит, ты смотрел и увидел. Благо нам, что даже вам известно, кому суждена Страна Израиля.

Хорошо Израилю блюсти Закон Торы, тем паче в стране, о коей сказано: «И унаследуете ее, и поселитесь в ней и сохраните исполнение всех Законов», да день короток,[90] а работа велика. Много работы возложил на нас Господь: пахать и сеять, и жать, и вязать снопы, и молотить, и провеивать зерно, и сажать, и мотыжить, и убирать, и давить лозу, и окапывать деревья, и обивать маслины, и задать корм скотине и птице, и стричь овец, и сторожить наш труд и усилия наши от потравы и воров, но великое дело — житье в Стране Израиля, и стоит оно всех заповедей. Вот несу я эти саженцы на плече, посадить их в нашу землю, по сказанному: «Сыны Израиля насадят виноградники и будут пить их вино, разобьют сады и вкусят их плоды, и посажу их на землю их, и больше не оставят землю свою, которую Я дал им, говорит Господь Бог твой». Обусловил Господь свою посадку нашими посадками. Если мы посадим саженцы, заведомо привьются и саженцы Божьи. Весь мир — Господа, и он поделил его по воле своей меж народами, Исав и Исмаил взяли себе весь мир, и убивают друг друга, и истребляют друг друга, чтоб ухватить власть. Мы получили из рук Всеблагого сию малую землю, и не власти в ней добиваться пришли, но пахать и сеять и сажать, чтоб блюсти Его законы и оградить Его Тору.

Не все слова мои понял[91] воевода. Недолго пробыл он у евреев Хайбара и немногому научился у них. Но по выражению лица его было видно, что слова мои по вкусу ему.

Так сидели мы, пока не повернул день к закату и не подул прохладный ветерок. Поднялся воевода и попрощался со мной. А прощаясь, посмотрел он на мои саженцы и сказал: через сколько лет понесут плоды? Сказал я ему. Вздохнул он и сказал: не есть мне их, но вы и дети детей ваших вкусят от них. Поднял я глаза кверху и сказал: милостию Божией.

ТРИ РАССКАЗА, ЧАСТИЧНО ОТНОСЯЩИЕСЯ К ПРЕДЫДУЩЕМУ, А ЧАСТИЧНО — К ПОСЛЕДУЮЩЕМУ

СВЕТ ТОРЫ[92]

Создана ночь лишь для Учения.

«Ограда», 64.

Королевка — городок маленький, с ладонь, и людей там немного. Дома там мазанки тесные да мелкие, что над Святым Духом не возвышаются. И если бы не раздавались, не дай Бог, визг мелюзги по молельням да вздохи Израиля о тяготах заработка, о бремени налогов да пошлин, не заметили бы, что живут тут люди.

Но есть в Королевке один дом — прямо палаты, и светелка надстроена там под кровлею. Это дом р. Ашера Баруха, местного владетеля. Р. Ашер Барух таков: злато и серебро в дому, а Тора в нутре. Учен он и собью обилен. Ученость и сила одному подвалила. Затем и дом его — прямо палаты, выше всех домов города, хоть и согбен домохозяин, согбен под игом Торы.

И дом таков: внизу лавка и кухарня, а наверху, в светелке, сидит р. Ашер Барух, служа Богу и уча Тору, и лишь о Торе помышляет денно и нощно. Жена его домовита и удосужлива, ведет торг и ряд и дом свой питает с почетом, а р. Ашер Барух сидит себе в светелке, служа Богу и уча Тору. К суете не обратится и в торг не вмешается.

Из ночи в ночь еженощно сидит р. Ашер Барух со свечой и учит. И свеча не вставлена ни в серебряный подсвечник, ни в оловянную лампу, ни в глиняную подставку, ни в дыру в столе, но зажата меж пальцев его. Тора силу точит и дух сна норовит одолеть корпящих над Торой, и след поберечься, чтоб не уснуть, чтоб не задремать, — а затем и зажал р. Ашер Барух свечу меж пальцев: хоть бы и задремал, хоть бы и уснул — дойдет пламя свечи до пальцев, и тут же пробудится он, встрепенется и встанет на службу Творцу.

А Королевка близка к рубежу, на границе стоит. И, как обычно, водятся в ней корчемники, что перегоняют быков с корчемной ношей из державы в державу, из державы Русской в державу Его Величества Кесаря. И ночью, как сгинет нога с торга и не останется людей на торгу, они выходят и пересекают рубеж и возвращаются оттуда, они и быки их. Из ночи в ночь промышляют они своим промыслам, во мраке промышляют своим промыслом, чтобы не заметила их граничная стража. Лишь свеча р. Ашера Баруха, что поблескивает из окна светелки, путеводной звездой им в пути к городку. А Тора эта — велика она, и нет ей границ. Из ночи в ночь, еженощно сидит р. Ашер Барух со свечой и постигает словеса Торы. Но и силы сердца людского не унимаются вовеки, и глубже преисподней вожделение мнимой соби, и из ночи в ночь выходят корчемники и пересекают рубеж и направляют своих быков. Он — за закатную, и они — на закат. Стемнеет день — восстанет р. Ашер Барух от мимолетного дневного сна и пойдет в Собор Израилев вознести пополуденную и закатную молитвы. Завершит молитву — вернется домой, отведает чуток еды и отопьет чуток питья, чтобы укрепить тело для Торы, и подымается в светелку свою, и вытирает оба глаза свои влажной салфеткой, и жена приносит ему свеч осветить ему ночь для Торы Божьей. И в этот час собираются все корчемники Королевки и выходят — шайка за шайкой, ватага за ватагой. Одни идут к граничным стражам и пьют с ними горилку, затем что питие наводит сон, а другие обматывают ноги соломой и тряпками и выходят на свое дело.

Так прошло несколько лет. Р. Ашер Барух постарел. Тору не оставил. Сила его — сила прежняя, а ночь создана лишь для Учения. С виду есть перемена: теперь приносит ему жена тонкие свечи. Сказала жена р. Ашера Баруха: у Ашера Баруха моего, долгой ему жизни, руки отяжелели от старости, пальцы трясутся, может, не удержит толстых свеч. Но в прочих делах нет перемен. Р. Ашер Барух есть р. Ашер Барух, а свет есть свет — как прежде светил, так и теперь светит. Из ночи в ночь еженощно сидит р. Ашер Барух и учит, а корчемники переходят границу и усыпляют граничных стражей, и переходят границу, и возвращаются в город, и правят быков на его огонек.

Но не ровен час. Судьба всех сынов человеческих сбудется для всех сынов человеческих, и, как все сыны человеческие, умер и р. Ашер Барух. Р. Ашер Барух умер и долго жить приказал. Из ночи в ночь, еженощно, сидел он и учил Тору, как сказано: «Не загради рот от Учения», и не заградил рот от Учения до самого дня смерти. Но в смертную ночь не смог заняться Торой. Болезнь справилась с ним, и сила покинула его. Спустили его в горницу и уложили в постель. Не горела свеча его в эту ночь. Вышла шайка корчемников и не смогла вернуться. Всю ночь блуждали, родного города не нашли. Плутали всю ночь до рассвета. С рассветом увидели городок вдали. Пошли и вернулись домой. Как вернулись, обрушился на них гнев их атамана, и закричал он: чтоб вам брюхо распучило и все кишки повырвало, ворье проклятое, что делали всю ночь? Я уж думал, что вы попались или звери вас съели и добро мое жором пожрало. Сказали ему: пане, чем мы провинились? Блуждали мы всю ночь в чаще без пути. Блуждали всю ночь и родного города не нашли. Поведали ему, как шли, и как собирались вернуться, и как светил им огонек, и как шли они на этот огонек. Один огонек в городе, и на него обычно шли, а этой ночью не видали света, и померк пред ними город. И сказали: погас свет Королевки. Вещее говорили, но что вещали — не ведали: вскорости прошел слух, что скончался р. Ашер Барух и погас свет Торы в Королевке.

ТРИ СЕСТРЫ

Три сестры проживали в темном углу и шили белье фугим. Спозаранку и до полуночи, и от исхода субботы и до Прихода субботы с потемками не выпускали из пальцев ни Ножниц, ни иглы, и в сердцах не умолкал стон ни солнечной дорой, ни порой дождливой. Но блага в своем труде не идали. И если находили черствый ломоть, то сытости с него Не было. Как-то раз шили нарядную сорочку богатой невесге. Окончили работу, вспомнили заботу, что ничем завесгись не успели, кроме кожи на теле, да и та стареет и жухнет. Пригорюнились. Вздохнула одна и сказала: так мы сидим всю жизнь и корпим на других, а у самих холста на саваны — и того у нас нет. Сказала вторая: сестра, смотри, накличешь беду. Но и эта вздохнула так, что слезы потекли.

Хотела и третья слово молвить. Как открыла рот, брызнула струйка крови из рта и замарала сорочку. Принесла, она сорочку невесте, вышел вельможа из палат, увидел пятно. Распек швею и выгнал в шею, нечего и говорить, что не заплатил. Ох если бы вторая харкнула кровью, а третья заплакала, отстирали бы мы сорочку слезами и не прогневили вельможу. Но не всякая удача вовремя приходит. А хоть бы и всякая удача вовремя приходила, и та плакала после той, что кровью харкала, так и в этом нет полного утешения.

ПРАВЫЕ СТЕЗИ[93]

В одном городе из городов Польских жил старик один, что промышлял уксусом.[94] Отцы и отцы отцов его славились своими винами, но в тугую пору обеднели и оставили ему лишь ветхое жилье да прокисшее вино. В жилье том отроду не видал добра: жена померла, пока дети в малолетстве были, подросли ушли в войско и погибли на войне. Сидел он одинком и делал уксус. Пять дней недели[95] промышлял своим уменьем, а в сретенье субботы нацеживал уксус в большой жбан и разносил по городу.

И много раз задумывался, что я и что жизнь моя? Пять дней в неделю кислю уксус на продажу, продам и снова кислю уксус, чтобы снова продать. И зачем все это, — чтобы прокормить тело это хилое. Жили бы жена и сыны мои, честно питал бы их. Сейчас, когда жена умерла и семя мое выкорчевали, зачем мне тянуть кожу с костей и убиваться? И плакал, и стенал, и тужил о жизни своей, пока не опостылел ему его промысел. Не только промысел: и талит ему был не по плечу, и тфилин не по кисти. Но поскольку любовь к Земле Израиля сидела в сердце его, решил он взойти на Землю Израиля, мол, если сподобится — найдет себе могилу в прахе ее.[96] Стал жаться с едой и утехи умерять и даже отведать от плодов, что шли на уксус, не попускал себе и ел ломоть хлеба с жидкой брагой, и того меньше меры брал. По понедельникам и четвергам постился и приучился обходиться малой толикой. А в канун субботы, как продаст уксус, по пути из города присаживался он на камень, вынимал деньги из кармана, половину откладывал на пропитание, а половину засыпал в кружку-копилку, а ее вложили иноплеменники того царства в руки Того Человека[97] на распутье дорог. Прост был и не понимал, зачем стоит та кружка, и уверен был, что надежнее места не сыщешь. Медные монеты брал на бренные нужды, а серебро — на дорогу в Землю Израиля. И делал себе зарубку на жбане.

И с тех пор радостно работалось ему. Дивился он самому себе: как это, мол, раньше опротивело мне ремесло мое, а сейчас трудно мне с ним расстаться. Те же кувшины и тот же уксус, а я и не замечаю, как день проходит. А в полночь вставал с постели, брал жбан и плясал с ним до самой рассветной молитвы. А поскольку погружен был в расчеты — сколько уже зарубок появилось на жбане, сколько серебра всунул в кружку-копилку, — не тщился с молитвой. И так говаривал: Владыка вселенной, ведомо Тебе, что все мои счеты я веду, лишь чтобы взойти на Твою Святую землю. Возведи меня, а там я вознесу Тебе красную молитву.

Так прошло несколько лет. Старик занимается своим промыслом с любовию, кислит уксус и разносит его по городу и делит выручку: половину — на бренные нужды, а половину — на дорожные расходы, и снова кислит уксус и разносит его по городу и делит выручку: половину — на пропитание, а половину — в ту же копилку. Вот она сила простоты: хоть годы идут, но дела не меняются. Так прошло несколько лет. Стены мазанки его стали облупляться, потекла крыша и треснули углы. А когда идут дожди, то сырят его тело и под покровами, а налоги и подати все растут. Если задержится еще — ухватит держава дом его или дом его станет ему могилой. Лежит себе уксусник на ложе и прислушивается, как сыплется замазка со стен, кусочек упадет и кусочек отсыплется, а звука почти не слыхать от сырости. Но сердце того старика стучит, как колокол, от радости, что милостив Удерживающий его душу в теле: не даст ему сгнить на чужбине. С петухами омывал старик руки, ополаскивал глаза, зажигал свечу и садился у порога, покрывшись с головой, как скорбящий, и оплакивал изгнание. Но как увидит свой жбан и зарубки на нем, сразу вспоминает, сколько серебра уже всыпал в кружку на дорожные расходы, и тут берет он жбан в руки и отбивает на нем песни и гимны, и упирает руку в бок и вскидывает плечо, и восклицает: сколько уже зарубок на жбане — две, три, сорок, пятьдесят, сто, — и пляшет от радости. И пляшет, не рассыпаясь мелким бисером и не пытаясь выше головы прыгнуть, но вкруг своих плеч, а плечи — вкруг него. И так он пляшет, пока не созовет служка людей на службу Творцу. И как услышит он голос служки, что зовет людей на службу Творцу, говорит он себе: пойду помолюсь, — и снижает Голос, и стыдится своей радости в мире сем, и тут же встает И берет талит и тфилин. А талит — рвань одна, прямо сгнил от слез. Слава Богу, он восходит в Иерусалим, а там хоронят без талита. Завершил молитву; если день скоромный, макает ломоть хлеба в жидкую брагу и языком лижет прах, чтобы не Прельститься плотскими утехами и не возжелать мяса и вина, и садится кислить уксус. Пять дней недели кислит уксус, а в сретенье субботы берет жбан и разносит по городу. Вернется из города — делит свой заработок: половину — на бренные нужды, а половину — на дорогу. И когда никто не видит, разрывает он пальцем паутину,[98] затянувшую за неделю щелку кружки, что в руках Того Человека, и просовывает свое серебро в копилку. Прост был и не знал, для чего эта копилка служит. Просунет серебро — добавит зарубку на жбане для счета.

Так прошло несколько лет. Тело его согнулось в бараний рог, и кашель замучил. Уксус разъел его легкие и дышать не давал. Все больше постился он, и уж не осталось от него и плоти наполнить одежды. Но каждым субботним вечером добавляет он зарубку на жбане. И жбан уже лопается от зарубок. И уже говорит себе: настало время мне взойти на Землю Израиля, когда просовывал я монеты в прошлую субботу, торчали уже монеты из кружки. Но пока цел жбан, трудно с ним расстаться. Однажды разливал он уксус, и треснул жбан. Продал ли еще уксусу, не слыхал я, но слыхал, что пошел он к образу Того Человека и взял камень, чтобы разбить кружку и вынуть серебро. Слыхал я, что в тот день пришли румские мнихи открыть кружку. Застали его у кружки с камнем в руках. Схватили и заперли в узильницу, и весь город ходуном ходит. Одни говорят: испортился народ, недобрым промышляют, и доверять некому. Другие говорят: каково ремесло, таков и ремесленник. Вот уксус — вино, что стало мерзким, так и старик этот сделался злодеем. Те и эти прячут взоры в землю и горюют о позоре Израиля и приговаривают: о Уксус, сын Вина! Сидит старик в узильнице, окованный железными оковами. Но руки его тонки, как тростник, и железо не жмет их. Когда Святой, да благословится Он, насылает кары на человека, смягчает Он удар, чтобы легче переносил муки. Сидит старик в узильнице. Раз тряхнул оковами — разбежались полчища ползучей твари и нечисти. Побоялся и кости свои положить на пол. Уронил голову меж колен, как путник в коляске, и так сидел, пока не привели его пред судью. Сказал ему судья, признаешься, что собирался взломать кружку? Сказал ему старик: собирался я сломать кружку, затем что деньги… Не успел окончить, как рявкнул на него судья и сказал: обвиняемый признается, что собирался взломать кружку. Хотел старик объяснить ему, судье этому, что все судно делал, ибо деньги в кружке — его и не хватают человека за его же добро. Но так уж наказал нас Господь, что множащий правдивые речи мнится ложным показчиком. Кликнул судья показчиков — зашли мнихи и вынули свою веру из-за пазухи и поцеловали ее и побожились, что в такой-то день такого-то месяца в такой-то час подошли к такой-то кружке, дабы открыть ее, и нашли там еврея с камнем в руках, что собирался ее взломать. Сказал им судья, сказал свидетелям: признаете ли вы этого старика, что именно он намеревался взломать кружку? И они отвечают следом: свидетелями мы тому, что этот старик собирался взломать кружку. Стоит старик и недоумевает, почему эти достойные люди божатся, когда божиться не требуется. Тряхнул руками, и загремели оковы со страшным грохотом. Сказал ему судья: не хочешь ли ты сказать, что эти достойные показчики ложно показывают на тебя? Не дай Бог, и мысли такой у старика не было: ведь и впрямь собирался взломать копилку. С чего взял судья, что собирался он солгать? Но он не солжет, он хочет лишь получить свои же деньги. Руки и ноги его закованы в железные оковы, и что изо рта вылетит — ему же на беду вылетит, но глаза все еще во власти его. Возвел оба глаза свои, посмотрел на лица судьи и показчиков. Чудеса в решете, все говорят правду и судят по правде, а суда правого все нет. Глянул старик одним глазом на оковы, а другим глазом посмотрел поверх судейских голов. Глянул и увидел икону Того Человека — висит на стене суда — и воскликнул в сердце своем: еще и улыбаешься ты мне! Ударил руками по столу, и зазвучал звук оков от конца и до края суда. И закричал он: отпустите меня и верните мое серебро. Побили его и вернули в узилище.

Сидел старик на соломе и плакал: Владыка вселенной, ведомо Тебе, сколько лет я маялся на чужбине, сладкого куска не едал, бархатной одежды не нашивал, в каменных хоромах не живал, и все годы мои протекли горьким уксусом: и все я принимал с юбовью — лишь бы взойти на Твою Святую землю. А сейчас, когда пробил мне час взойти, пришли пленители и отняли мое серебро и заключили меня в узилище. И так сидел он и плакал, пока не задремал от слез. Как пробило полночь, пробудился. В узильнице нет мезузы и нет жбана. Стал греметь оковами в лад и напевать грустным голосом те песни да гимны, что обычен был петь по ночам, и так пел и гремел, пока вновь не задремал. Открылась дверь узилища, и явился облик человека с каменной кружкой в руках и улыбкой на устах. Отвел старик от него глаза и попытался задремать; поднял его Тот Человек на ноги и сказал ему: держись за меня, и отнесу тебя, куда хочешь. Поднял старик оба глаза на Того Человека и сказал ему: как мне за тебя держаться, ведь руки мои окованы железными оковами? Сказал ему: все равно. Простер старик руки и обнял ими шею Того Человека, и Тот Человек улыбнулся ему и сказал: сейчас я отнесу тебя в Страну Израиля. Обхватил старик шею Того Человека, и тот повернулся ликом к Иерусалиму. Пролетели они один перелет — и исчезла улыбка[99] Того Человека. Пролетели второй перелет — и охладели руки старика. Вылетели в третий перелет — и почуял он, что обнимает лишь холодный камень.[100] Оборвалось сердце его, и ослабли руки. Сорвался и упал на землю. Наутро вошли пленители и не нашли его.

В ту же ночь раздался стук в мидраше «Колель» в Иерусалиме. Вышли и увидели — ангелы летят из стран изгнания, несут[101] образ человека.[102] Взяли его и схоронили[103] в ту же ночь, затем что не оставляют мертвых до утра в Иерусалиме.

Примечания

1

Рабби (сокращенно «р.») — буквально «учитель». Почетный титул, даваемый евреями известным учителям и мудрецам.

(обратно)

2

…по кончине — рабби Иссерляйн (Исерлин, Исерлейн), р. Израиль бен Птахия, известный как Марбургский мудрец, скончался в Винер — Нойштадте в 1460 году.

(обратно)

3

«Тук Жертв» — назвал он так свою книгу ответов на незаданные вопросы еврейского закона («Все, что вы хотели знать, но стеснялись спросить» XV в.) еще и потому, что тук — «дашан» на иврите — при переводе букв в цифры даст 364, — число вопросов в книге, на которые даны ответы.

(обратно)

4

…шесть десятков тем ангелов… — в память шести десятков тем сынов Израиля, что вышли из египетского плена. Евреи, как и японцы, и китайцы, считают не только тысячами, но и десятками тысяч — тьмами. Эти шесть десятков тем (шесть тем тем) ангелом уже спускались с неба (по другой легенде — двенадцать тем тем) чтобы возложить венцы на сынов Израиля у горы Синай при получении Торы — Закона Божия.

(обратно)

5

…два венца на лоб — как сынам Израиля у горы Синай. Почему два венца? Спросил Моисей народ: будете ли исполнять Тору? И народ ответил: Н'ШЭ ВНШМ' (Исход 24:7), по синодальному переводу: «Все… сделаем и будем послушны». Но «НШМ'» означает не только «послушны», но и «выслушаем», поэтому традиция объясняет эти слова так: выполним и выслушаем, повинуемся и выслушаем. Все народы говорят обычно: слушаем и повинуемся, то есть: сначала выслушаем, а затем повинуемся, а евреи еще не услышали слов Торы (по традиции, Тора была дана после этого), а уже пообещали исполнять ее. И за эти слова ангелы и возложили венцы на лоб сынам Израиля, каждому два венца, один — за «выполним» и один — за «выслушаем». Что же стало потом с этими венцами? Когда Моисей ушел на гору Синай и не возвращался 40 дней и 40 ночей, решили сыны Израиля, что он сгинул, и отлили себе золотой кумир в форме тельца, тельца потому, что, когда Престол Господень явился сынам Израиля (Исход 24:10), народ разглядел одного из небесных Зверей, несущих Престол Всевышнего, и Зверь этот был подобен быку. Решили сыны Израиля, что это и есть их Бог, и потому отлили золотого тельца. Тельца этого потом разбил Моисей и заказал народу: «Твердо держите в душах ваших, что вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил с вами Господь на Хориве» (Второзаконие 4:15). Но тем временем ангелы отобрали венцы и дали их на хранение Моисею. При входе в рай возвращают праведнику эти венцы возвращают, потому что души всего Израиля — родившихся и не родившихся были у горы Синай в час получения Торы, по сказанному (Второзаконие 5:3): «Не с отцами нашими поставил Господь завет сей, но с нами, которые сегодня живы».

(обратно)

6

восемь миртов — мирт растет в раю, а на земле благословляют над ним Господа в течение восьми дней праздника Кущей, потому и восемь.

(обратно)

7

«…иди и вкушай…» — Екклезиаст 9:7.

(обратно)

8

«…пей в довольстве…» — Екклезиаст 9:7.

(обратно)

9

Тора (Учение) — в узком смысле слова — Пятикнижие Моисееве, первые Пять книг Библии. Тора была дана Моисею Богом на горе Синай, но существовала она всегда, даже до сотворения мира, и по ней, как зодчий по чертежу, Господь создал мир. Поэтому каждая буква в ней важна, и меняющий в ней одну букву губит целый мир. Начинается Тора с буквы «Б» (Берешит — в начале), а не с «А», потому что Господь Благословил, а не Анафему наложил на мир. Еще один пример того, что каждая буква полна смысла и тайны: сказано (Бытие 1:31): «И увидел Господь все, что Он создал, и вот, хорошо весьма». «Хорошо весьма» — на иврите «тов ме'од». Но у мудрецов наших хранился свиток Торы с опиской: «тов мавет» — «И увидел Господь все, что он создал, и вот — хороша смерть». Прочесть вслух такой свиток — рухнет мир. Поэтому к Пятикнижию у евреев особое отношение и никогда не перестанет Израиль изучать Тору.

Но Торой именуют и другие части Библии, и Закон вообще. Тому есть основание: устный Закон, позднее изложенный в книгах Мишны и Гемары, также был дан Господом на горе Синай Моисею, но его Моисей не записал, а устно передал Иисусу Навину, тот — Судьям, те — Пророкам и т. д., пока не записали его уже в первые века христианской эры, когда от гонений Закон забываться стал.

Кроме тайн, Тора содержит законы. Мудрецы докапываются до тайн мироздания, но все евреи исполняют законы Торы. Законы Торы — Божьи Повеления — охватывают все области жизни еврея. Исполнение Божьих повелений (мицвот) — это, по мнению рационалистов, и есть смысл жизни верующего еврея, как смысл действий футболиста — забивать голы, или буддиста — собирать «обретенные заслуги». 613 Повелений регулируют жизнь еврея, как воинский артикул. Не все они прямо основываются на Писании: дело в том, что у евреев всегда была склонность создавать дополнительные запреты и ограничения на основе «расширенного» толкования Писания, но, в случае надобности, обходить и самые суровые запреты, пользуясь «сужающим» чтением. Например, запрет бриться основан на фразе в Писании: «Не поражай волос», и религиозные евреи ходили из поколения в поколение с бородой. Но затем появилось более модернизованное еврейство, которому захотелось отделаться от бород, но не нарушать запрета. Тогда решили, что запрет лишь на бритье бритвой, но ножницами стричься можно, а что такое электробритва, если не очень быстро работающие ножницы? В результате теперь многие религиозные евреи бреются, не спрашивая о намерении Господнем: хотел Он, чтоб Израиль ходил бритым, или нет.

Появление многих запретов основано на применении принципа Ограды Торы. Этот принцип, провозглашенный в ст. 1 трактата «Поучения отцов», описывается так: «Как домохозяин, желая защитить свой дом от нарушителя, сооружает ограду вкруг своего дома, так и мы сооружаем ограду из дополнительных запретов вокруг запрета Торы». Например, запрещено зажигать свечи в субботу, а для ограды этого запрета запретили и передвигать свечи и лампы. В результате жизнь евреев до Просвещения оказалась опутанной двойной сетью запретов, многие из которых были неведомы еврейству Первого и Второго Храмов. Например, в Пятикнижии нет запрета на смешение мяса и молока, кроме туманной фразы: «Не вари козленка в молоке его матери», что возможно, на самом деле запрещает изготовлять сыр в козьем желудке. Запрет смешения молока и мяса считается теперь одним из основных запретов иудаизма. Нельзя исключить возможность того, что этот запрет был известен евреям еще до принятия Торы так как такой запрет встречается и у других скотоводческих народов, например у масаев Восточной Африки, и обычно объясняется магическими соображениями. Если возникновение этого запрета и не было связано, видимо, с Торой, мудрецы на всякий случай запретили есть не только мясо с молоком, но и птицу с молоком, хотя птица и не славится своими надоями.

В результате возникшей сложной системы запретов, когда пришло Просвещение, и «ограды», и «дома» были сметены, и большая часть еврейства отошла от исполнения законов Торы, как они понимались в средние века.

Но что является законом Торы? Все ли, что решили мудрецы, остается навеки? По традиции, решения мудрецов умеряются одним фактором: приняло ли их Собрание Израиля, то есть стал ли народ исполнять эти решения. Если не стал или перестал исполнять, то решение утрачивает силу. Это делается, чтобы не виноватить народ Израиля, а также потому, что святой народ Израиля, конечно, чувствует, что исполнять, а что отвергнуть. Иными словами: глас Народа — глас Божий. Поэтому, следуя этой традиции, можно предположить, что в наши дни подлинный закон Израиля, закон Торы — это то, что исполняет большинство народа Израиля. Конечно, ортодоксальные круги с этим не согласятся, но они оказались в том же положении, что и караимы в средние века, то есть они стали крайней сектой, не представляющей собой основного потока иудаизма. В наши дни идет вовсю процесс новой консолидации Закона Израиля — не на основе средневековых запретов и ограничений, но непосредственно на древних и живых традициях нашей веры. Пока все еще существует разрыв между религиозным ощущением большинства и требованиями меньшинства, и этот разрыв отталкивает людей от религии вообще, вместо того чтобы подтолкнуть их к реформе и обновлению ее в духе законов древности. Отход от религии прекратится только тогда, когда большинство осознает, что его путь — путь праведных, и освободится от комплекса вины по отношению к средневековым запретам.

Но для еврейства Агнона этого разрыва еще не существовало, и любой запрет или веление мудрецов имели силу и служили руководством к действию. В этом — основа рассказа: «В те дни лишь Тора правила в народе».

(обратно)

10

«Приди, возлюбленный…» — Песнь Песней 4:16.

(обратно)

11

Израиль — Иаков, сын Исаака, сына Авраама, праотец наш, вышел из чресел матери вторым, держась за пятку своего брата-близнеца Исава, и назвали его Иаков, именем, в котором слышится слово «пятка», 'КВ. Но у того же корня 'KB есть и другой смысл: «обогнул», «обогнал», «скривил». И так и поступил праотец наш Иаков: покривил душой и обманул своего брата Исава и обогнал его — вышел вторым из чрева матери, а получил благословение, как первенец. И путь его был непрям, и пострадал он за это немало — и с Рахилью его обманул отец ее Лаван, и приходилось ему бежать ночью из отчего дома, и из чужой страны. Но вот у речки Иавок он встретил ангела, и сражался с ним всю ночь напролет, и не уступил ему, и поутру ангел дал ему новое имя «Израиль», в чем слышится «боровшийся с Богом», «бившийся с ангелом». Но есть у имени Израиль и другой смысл — по корню ИШР — «прямой». Господь руками ангела «выпрямил» Иакова, как бы сказав ему: раньше ты ходил криво, впредь будешь ходить прямо. И сыны Израиля — Иакова, народ еврейский, стали называть себя: сыны Израиля, или просто: Израиль. Итак, Израиль — это еврейский народ, поэтому понятно, что нужно говорить «государство Израиля», а не «государство Израиль». Чтобы подчеркнуть эту множественность и единство Израиля, Агнон часто пишет: «Израиль собрались», «понадеялись на Израиль, что они — милостивцы».

(обратно)

12

«Израиль, краса моя!» — Исаия 49:3.

(обратно)

13

Австрийские казни — весной 1420 года австрийских евреев обвинили в кощунственном издевательстве над обрядом причащения (облаткой, олицетворяющей тело Иисуса). В мае герцог Альбрехт V арестовал всех евреев Австрии, конфисковал их имущество (это было необходимо ему для ведения войн с гуситами), многих изгнал или насильно окрестил, а в 1421 году сжег на костре несколько сот мужчин и женщин, отказавшихся креститься; тогда погибла и мать р. Израиля.

(обратно)

14

…завет он нарушил… — грех для еврея — это не отступление от неписаной моральной нормы, как у иных народов, но нарушение конкретного религиозного предписания — одного из заветов Торы, наподобие того, как преступление — это нарушение конкретного уголовного закона. Вся система законов Торы называется Галахой, и, формально говоря, иудаизм сводится к следованию законам Галахи. Но такое формальное определение будет неверным, как и любое формальное определение. Есть ли на самом деле что-нибудь в еврейской религии важнее исполнения заветов? Как помнят читавшие Новый Завет, к этому сводилась и значительная часть полемики Иисуса с фарисеями. Иисус считал, видимо, что исполнения заповедей еще недостаточно, нужно стремиться и к исполнению нравственного закона, более строгого, нежели данный на Синае. (Это не означает, как обычно понимают христиане, что он отменил заповеди — он, видимо, исполнял все заповеди закона Моисея.) Евреи сомневаются в возможности коллизии между нравственным и религиозным законом: религиозный закон учел нравственные требования и дал им приоритет (во имя жизни и здоровья человека, и даже животного, можно нарушить даже святость субботы, и пост, и все, что угодно, если речь не идет о трех смертных грехах — убийстве, идолопоклонничестве и кровосмесительстве). Тора дана, «чтобы жить по ней», в отличие от Евангелия, с его стремлением к недостижимому высшему нравственному идеалу. Кто может жить по закону Евангелия, раздать все добро, подставлять правую щеку, не заботиться о завтрашнем дне и забыть своих близких? Только святой. Но по законам Торы может — и живет — весь народ. Можно говорить о двух подходах: установки высокого идеала, к которому можно только стремиться, но нельзя достичь, что приводит к размытию самой идеи нравственного императива, и установки реальных целей, которые можно осуществить, что приводит к забвению сверхзадачи: быть очень хорошими людьми. Коллизия в этом рассказе — это коллизия между сверхзадачей и задачей — реальными нормами еврейской религии. Можно ли поступать так хорошо, что это будет против заветов Торы? Ответ сказки, как всегда, поучителен.

(обратно)

15

Рабби Акива — мудрец, талмудист, герой множества легенд. До сорока лет он был пастухом у богача. Затем он влюбился в его дочь, та тоже полюбила его и заставила изучать Тору. Так он стал крупнейшим мудрецом. Рабби Акива проповедовал любовь земную и любовь духовную и главным правилом Торы считал заповедь: «Возлюби ближнего, как самого себя». Он углубился в тайны Скрытого — того, что впоследствии стали называть Каббалой. Хотя принято считать, что Каббала возникла в IX — Х вв. в Европе под влиянием христианских мистиков, в настоящее время ученые склоняются к мысли, что она основывалась на древних восточных мистических учениях, вошедших в иудаизм в качестве одного из подспудных течений. Если нормативный иудаизм считает своей целью исполнение заповедей и далее не смотрит, это подспудное течение в иудаизме — назовем его условно трансцендентальным, иррациональным иудаизмом — видело в заповедях и других действиях людей средство влияния на божественные сферы. Не только решение и дела Бога влияют на людей, по этой школе, но и дела и решения людей влияют на Бога. Таким образом, владеющие тайной могут добиться многого — для себя и для всего Израиля. Каббалисты объясняют беды земные бедами небесными и наоборот. Так, со времени Изгнания Господь лишился единства — его половина, Дух Божий — Шхина, ушла в Изгнание. Лишь приход Мессии-Избавителя приведет к воссоединению Божества и к гармонии в мире. К этому иррациональному течению принадлежали почти все упоминаемые в книге мужи Израиля — и р. Акива, и святой Ари — Лев Цфата, и Иисус, и Саббатай Цви, и Бешт блаженного имени и блаженной памяти. Р. Акива, как и прочие в этом списке, занимался мистикой, эсхатологией и рассчитывал принести Избавление. Когда вспыхнуло восстание бар Кохвы, р. Акива провозгласил вождя повстанцев Мессией (эту пару впоследствии имитировали Натан из Газы и Саббатай Цви), хотя другие мудрецы и убеждали его воздержаться. Восстание бар Кохвы было жестоко подавлено, и остатки евреев в Стране Израиля погибли, мясо р. Акива было продано язычниками на рынке. Хотя мудрецы осудили р. Акиву (а тем более бар Кохву — Звездоносца по-арамейски, даже имя его в Талмуде пишется бар Козива — Обманщик, впрочем, возможно, что это было его подлинное имя), народ его любил больше всех современных ему мудрецов, и в особенности его любили сторонники иррационального иудаизма.

(обратно)

16

Завет мудрецов — Талмуд — важный источник еврейского религиозного права — записан не как кодекс, но как дискуссия между различными учеными мужами о том, что, собственно, представляет собой еврейский закон (ведь ко времени составления Талмуда прошло уже полторы тысячи лет с момента дарования Торы на Синае). Иногда указывается, кто победил в дискуссии, иногда дается и общее правило решения коллизий: например, в случае между Гиллелем и Шаммаем, хотя «оба суть слова Бога Живого», но поступать надо по словам Гиллеля. Если же один из спорящих р. Акива, то поступают по его словам.

(обратно)

17

…умер владыка… — владыка — «наси» на иврите — звание предводителя народа, одного из князей Израиля. Раз умер наси, говорят ангелы, так нет учебы, т. е. раз умер р. Израиль Иссерляйн, подобный наси («наси насиим» — «владыка владык» — назвал его р. Моше Минц), то в день его смерти нечего открывать Талмуд (ангелы поняли, что собирается чахлый ангел цитировать из Талмуда). На это чахлый ангел отвечает: учебы нет в день смерти наси, но какого наси? Только такого, который исполнял указания мудрецов, т. е. если наси не исполнял указания мудрецов, то нечего и прекращать учебы и скорбеть даже в день его смерти.

Чахлый ангел позаимствовал этот трюк у апостола Павла, как подсказал мне проф. Флюссер. В гл. 23 Деяний Апостолов говорится, что первосвященник велел бить Павла по губам, и Павел назвал его «стена подбеленная». Предстоящие же сказали: «Первосвященника Божия поносишь?», имея в виду запрет (Исход 22:28): «Не поноси владыки народа твоего» или «в народе твоем». И здесь Павел пользуется тем же приемом и говорит: не знал я, братия, что он Первосвященник, сказано ведь: владыки в народе твоем не злословь. То есть Павел представляет стих из книги Исхода так: не злословь владыки, если он в народе твоем, если он поступает по морали народа, а если он не в народе твоем, если он не поступает по морали, то нельзя и понять, что он — наси, владыка, и нет запрета злословить его. Показав такое детальное знание закона, Павел смог немедля вслед за этим добиться раскола присутствующих, призвав к фарисеям против садуккеев: такое библейское остроумие и умение применять цитаты были по вкусу слушателям.

(обратно)

18

…Мера за меру… — интересно, что закон евреев, тех самых евреев, которых все винили в ростовщичестве, запрещал всякий способ получения прибыли, не только дачу денег взаем под проценты, но и почти любую деловую активность, приравнивая ее к ростовщичеству. Например, запрещалось дать взаймы меру зерна и требовать обратно ту же меру зерна, если за это время зерно подорожало. В переводе на современные понятия это эквиваленте запрету на заем в ревальвирующейся валюте; и действительно, как знает всякий, кто занимал швейцарские франки — отдавать приходится много. В более поздние времена, чтобы заниматься банковским делом — и оно равносильно ростовщичеству и запрещено по Талмуду, — евреи изобрели правовую функцию участия в делах, т. е. банк, ссужающий деньги, не просто дает деньги в долг, а «входит в дело» и получает не проценты, а «долю общей прибыли», даже если долг сделан, чтобы купить хлеба. Трактат «Срединные врата», «Бава Мециа» по-арамейски, в основном посвящен таким проблемам, но, как мы сейчас увидим, нет трактата Талмуда без легенд и рассуждении на любую наперед заданную тему.

(обратно)

19

Бен Потира (или Петура, Петора) — Иисус из Назарета. Итак, спор идет меж двумя адептами принципа: «Возлюби своего ближнего, как самого себя», двумя трансценденталистами, сторонниками веры и любви, — и решает в споре р. Израиль Иссерляйн.

(обратно)

20

…о словах р. Акивы… — то есть в конце происходит утверждение, а не ниспровержение авторитета р. Акивы, происходит сочетание и гармонизация принципов Закона и морали, задачи и сверхзадачи — все восторжествовали, как в известном еврейском рассказе, где двое спорщиков пришли к раввину, один рассказал свои требования, и раввин ответил ему: ты прав, сын мой; второй ответил на претензии первого, и раввин сказал ему: ты прав, сын мой; и, наконец, малютка сын высунулся из-за печки и сказал: пала, не может такого быть, чтоб они оба были правы! И ты прав, — сказал ему мудрый отец.

(обратно)

21

«Блажен ты, Израиль…» — Блажен ты, Израиль, пред Кем очищаетесь и Кто очищает вас? Отец ваш Небесный, по сказанному (Исзекииль 36:25); «И очищу вас» и по сказанному (Иеремия 17:13): «Очищающий источник — Господь» (слова р. Акивы, Вавилонский Талмуд, трактат Иома, 856).

(обратно)

22

Пляска смерти — так называется, кроме прочего, и лад, на который возносят молитву поминовения усопших.

(обратно)

23

Собор — с тех пор, как был разрушен Храм, а в некоторых местах и до этого, центром еврейской религиозной жизни стал бет-кнесет дом молитв, где собирались и молились. В отличие от Храма или с другой стороны, от святилищ чужих богов, бет-кнесет не считается святым сам по себе, это просто помещение. Бет-кнесет — по-гречески — синагога, а буквально — соборный дом, собор.

(обратно)

24

Священники Храма — семя Аарона-Первосвященника. Брат Моисея-законоучителя Аарон был назван Первосвященником самим Господом, и все его потомство и по наши дни носит священнический сан и может служить во Храме. На иврите священник — когэн, и потомки Аарона и теперь носят фамилию Коган, Кон и т. п. Если, как мы видели в объяснении к слову «собор», святость приобрести нелегко (синагога может стоять сотни лет, а «святой», в том смысле, в котором мы говорим, что «Храм свят», она не становится), то и потерять святость невозможно. Хотя уже две тысячи лет нет Храма, законы, касающиеся священства — потомков Аарона, — остаются в силе. Каждую субботу можно зайти в синагогу и увидеть, как потомки Аарона-Первосвященника благословляют народ. Им запрещено жениться на разведенных женщинах или на женщинах вольного поведения или на женщинах, родившихся вне народа Израиля, так как все это не сообразно созванием священника Храма. Многие из них никогда не пьют вина и по сей день, так как пьяному запрещено служить во Храме. Ведь Мессия может прийти в любую минуту (даже пробудившись ночью, евреи спрашивают: Мессия еще не пришел?), а значит, в любую минуту Господь может отстроить Храм и священников призовут к храмовой службе. Получается, что, выпивая вино, потомок Аарона, возможно, отдаляет приход Мессии, ибо не придет же Мессия, если все священники Храма пьяны и некому служить во Храме. Поэтому священники не пьют. Им также запрещено приближаться на семь шагов к мертвому, к кладбищу, могиле и т. д., чтобы не оскверниться. Поэтому, например, по Закону, потомку Аарона — любому еврею по фамилии Когэн следовало бы ехать в наши дни из Иерусалима в Иерихон в объезд, чтобы не приближаться к кладбищу на Масличной горе.

(обратно)

25

Венчальный шатер — по закону Израиля, брак заключается с помощью «освящения» и «венчального шатра», кидушин и хулы «Освящение» производится тремя способами, причем в старину любого из них было достаточно, чтобы брак состоялся. Однако в дальнейшем мудрецы постановили, чтобы производились обязательно все три способа и еще чтоб стоял и венчальный шатер. Эти три способа таковы: первое — освящение невесты кольцом или любым другим предметом. Достаточно дать женщине кольцо и произнести фразу: «Сим ты мне посвящена по закону Моисея, по обычаю Израиля» — и брак заключен. Нет нужды ни в свидетелях, ни в раввинах, но, чтобы одна из сторон не могла оспаривать сам факт заключения брака, обычно берут двух свидетелей, следующих Закону Израиля. Можно обойтись и без всего этого и просто заключить рядную, «ктубу». Наконец, можно обойтись и без этого тоже, достаточно мужчине познать женщину с намерением сделать ее своей женой. Но чтобы не смог он потом утверждать, что намерения у него не было, принято освящать кольцом и писать брачный договор, хотя если нет спора, то любого из трех достаточно. Венчальный шатер — это кусок материи, привязанный к опорам по краям, опоры держат почетные гости. Обычно шатер устанавливают вне синагоги, под открытым небом, как и положено шатру, и тогда под его сенью производят и обряд освящения, хотя в древности эти два обряда производили в разное время и в различных местах.

(обратно)

26

Филактерии (тфилин) — буквально понимая слова Завета: и будут слова эти (Торы) у тебя знаком на руке и между глазами, — евреи ежедневно (кроме субботы, так как это своего рода работа, чего, видимо, не знал Достоевский) повязывают себе на руку и венцом на голову ленты с коробочками, а в коробочках — пергамент с текстом из Пятикнижия: кн. Исход 13:1 — 16 (о законах Пасхи, о выходе из Египта, о первенцах Господу), Второзаконие 6:4 9 с главным символом веры евреев: «Слушай, Израиль, Господь Бог наш, Господь един есть» и Второзаконие 11:13–21 — о благах за исполнение и напастях за неисполнение заповедей. Иногда утверждают, что тфилин — позднего происхождения и что само слово образовано не от еврейского «тфила» молитва, а от греческого «теофил» — боголюб. Но обычай прикреплять амулеты к голове и руке ведом и другим народам, в частности красавцам масаям, и, кажется, весьма древним. Моисея изображают с рогами в память обруча филактериев, обруч — хоть и без коробочки с молитвами — носят на голове измаильтяне и сегодня. Такой обычай пристал и воинам Иисуса Навина, прошедшим пустыни по пути в Землю Обетованную. Как и положено древней религии, в тфилин реализуется символ не заумным рассуждением, а кожаным ремнем и деревом. Миф прав: так лучше напомнить себе, что слова Божьи у нас в сердце и рука выполняет Его указ. Тфилин связывает все и вся — дела и помыслы, чувства и мысли. Сам Израиль — тфилин на руке Бога. Однажды праведник увидел простого хасида, уронившего случайно тфилин в грязь, немедленно поднявшего и поцеловавшего. Праведник заплакал и сказал: «Господи, даже простой хасид подымает свои филактерии, почему Ты оставляешь свои филактерии лежать в грязи уже тысячи лет?»

(обратно)

27

Возбудить гнев и местью… — чтобы пошел в башмаках и в окровавленных одеждах прямо к Престолу Господню, пробудить Его гнев и приблизить Его отмщение.

(обратно)

28

…отпевали… его невесту… — потому ли, что думали — убьет ее, потому ли, что думали — изменит Богу Израиля, потому ли, что стала для них как мертвая. По крестившейся дочке положено носить траур и исполнять поминальные обряды, ибо она «умерла во Израиле», так же как ее новые пастыри скажут ей, что она «родилась во Христе». Само сожительство с иноверцами не всегда было предметом осуждения — женился же царь Соломон на дочери фараона, египтянку Оснат взял себе Иосиф Прекрасный и т. д. В средние века — особенно у саббатианцев — было поверие, что мощные цари Израиля, покорявшие иноверцев, должны были происходить от союза мужей Израиля с женами иноверцев, потому что для победы и покорения нужна какая-то связь с иноверцами, понимание их, а его Израиль лишен. В наши дни брак с иноверцем не может быть заключен с религиозной точки зрения, но не воспринимается так тяжело, как отступничество. Прочтя это, одна читательница, склоняющаяся к вере в бога чужого, обвинила Агнона в национализме, шовинизме, человеконенавистничестве и ксенофобии. Это заставляет меня сделать следующее дополнение, в котором вообще-то нет нужды. Фольклорно-мифологический, легендарный элемент не нуждается в оправданиях от таких «современных» обвинений; если Иван-царевич разрубает Кощея, еще не резон звонить в милицию. Отталкивание от иностранцев — очень популярный фольклорный мотив, конечно присущий не только народу Израиля. В. Я. Пропп в книге «Русский героический эпос» пишет: «Для эпоса все, что не русское, — это „поганое“ и „неверное“». В былине об Иване Годиновиче герой говорит: не хочу жениться на святой Руси, я хочу жениться в проклятой Литве, так в той ли хочу жениться в Неверии. Конечно, такая жена-иностранка оказывается змеей подколодной, и герой губит ее: отрубает ей руки, ноги, губы и оставляет помирать в степи. Белинский ужасался изысканной жестокости, методичности и холодности этой казни. «Но, — пишет Пропп, — эта жестокость становится понятной, если принять во внимание, что в лице иноземки жены осуждается не столько сама коварная героиня, сколько та „поганая нечисть“, к которой она относится, а вместе с тем — и всякая попытка русского героя жениться на иноземке. Женитьба на иноземке решительно, жестоко и навсегда клеймится позором» — эти слова Пропп написал, когда еще был в силе сталинский указ, запрещавший браки с иностранками, так что древняя народная нелюбовь к иноземцам не совсем канула в былое и в этом веке. Но еще раз: смешно и наивно судить легенду и фольклор с позиций либерализма 1960-х годов.

(обратно)

29

Страх стражей ночи — аллюзия к Песни Песней. Современные комментаторы считают, что речь идет не о ночных сторожах, а о демонах — стражах ночи.

(обратно)

30

Добуш (Довбуш) Олекса — был главой гайдамаков-опрышков в XVIII в. «Украинский Робин Гуд» раздавал добро богатых бедным и был очень популярной личностью. Легенды о нем продолжали ходить много лет спустя после его казни в 1745 году. По словам БСЭ, он «громил арендаторов, шинкарей» и прочих евреев, но у евреев есть о нем легенды более положительного свойства — хотя еще и в нашем веке, до войны, детей в тех местах пугали Добушем.

(обратно)

31

Коломея (Коломыя) — городок в Галиции, где до 1914 года большинство населения составляли евреи, поселившиеся там еще в 1460 году — в год смерти р. Израиля Иссерляйна.

(обратно)

32

…свет в каждом доме. — В шесть дней сотворил Господь мир, а на седьмой почил от всех трудов своих и так указал сынам Израиля поступать. Поэтому евреи празднуют седьмой день — субботу, начиная с заката, а не с рассвета, по сказанному в кн. Бытия 1:5: «И был вечер, и было утро — день первый и т. д.», а не сказано наоборот. Субботу начинают праздновать с закатом шестого дня, что и понятно в жаркой Стране Израиля, где днем печет солнце, а вечер — самое приятное время. Евреи верят в связь материи и духа, мира горнего и мира дольнего, и поэтому субботу встречают светом — зажигают свечи в домах. В субботу запрещено зажигать огонь, говорится в Библии, поэтому, основываясь на Устном предании — Талмуде, евреи зажигают свечи перед наступлением субботы, то есть перед закатом.

(обратно)

33

… суббота у Израиля. — Святой народ Израиля, который сам Господь назначил священством мира, хоть и состоит из отдельных евреев, обладает и единой душой. Как единая соборная личность, Израиль — жених Торы (Священного Писания) и Субботы [суббота — не просто день, но царица и суженая Израиля, и, встречая ее, евреи поют: гряди желанный (Израиль) во сретение невесты (Субботы)], Израиль — невеста Господа. Как подобает соборным личностям, Израиль — муж Закона и дева Господня. Отношения Израиля и Субботы уникальны: Суббота раз пожаловалась Господу, что все дни ходят попарно — воскресенье с понедельником, вторник со средой, четверг с пятницей, лишь у нее нет пары, и Господь сказал ей: Израиль — твой суженый (Бытие раба 11:8) Эфиопские евреи-фалаши говорят: заступница христиан — Мария, наша заступница Суббота. У каббалистов говорится о соитии Субботы с Израилем и с мужской ипостасью Господа, олицетворяющемся в соитии ученых мужей Израиля с их женами субботним вечером. Таким образом, действие происходит в вечер, полный священной магии, — Добуш с молодцами врывается, как наместник в предыдущем рассказе, на брачный пир.

(обратно)

34

…в городе был тогда… — р. Арье ездил всю жизнь и больше одной ночи нигде не ночевал.

(обратно)

35

Рабби Арье Лейб Пистнер из Коломеи — был одним из хасидских «цадиков» — проповедников, из учеников самого Бешта — отца основателя хасидизма. Откуда взялся хасидизм? В длинном ряду иррационального иудаизма он был последним мощным прорывом, последним бунтом против рациональности нормативного иудаизма в рамках религии — следующий бунт оказался уже за пределами теологических споров. Нормативный иудаизм говорит, что вера ничего не значит: можно верить или не верить во что угодно — и дарование Торы на горе Синай, в святость Храма, главное — исполнять заветы. Вера не нужна, чудес не бывает, есть лишь изучение Торы и следование ее заповедям — такова точка зрения рационалистов. Хасидизм был основан Бештом, р. Израилем Баал Шем Товом, который был так похож на Иисуса, как только, может быть, Саббатай Цви был похож на него. Душа Бешта, учит хасидизм, — это искорка души Мессии, нет чудес, что не приписывали бы ему, и книга о нем — «Благовестие о Беште» — напоминает другое «Благовестие».

Сам Бешт, видимо, ощущал связь со своим ужасным предшественником — он пытался молитвами спасти душу Саббатая Цви, как Саббатай Цви пытался спасти душу Иисуса и считал себя перевоплощением бар Кохвы. Как и Саббатай Цви, Бешт был учеником Льва Цфата (святого Ари), р. Исаака Лурии — великого каббалиста XVI века, разработавшего способы приблизить Избавление, объяснившего, почему существует в мире зло, из каких частей состоит Господь, когда происходит воссоединение этих частей и т. д. Бешт, говорит хасидская легенда, искал ключ к дверям, заграждающим путь Мессии, но оказалось, что ключ хранился у Сатаны, и сколько Бешт ни просил последнего, так и не отдал ключ Лукавый. Про его учеников рассказывают, что и они мерились силой с Сатаной и проверяли, докуда можно дойти по пути Сатаны, чтоб еще можно было вернуться. Как и Иисус из Назарета, Бешт не хотел распространять свое учение среди иноверцев, и прозелитический заряд хасидизма оказался целиком обращенным внутрь (они и по сей день особо активно ведут миссионерскую деятельность среди евреев, и с большим успехом — их иррационализм соответствует иррационализму XX века, а знание Закона Торы не так популярно, как прежде. Привлекает современных людей твердое духовное лидерство преемников Бешта, указывающих, во что верить), иначе могла возникнуть новая мировая религия. Хасиды любят веселье, пьют водку, верят в чудеса и пророчества и в сверхъестественные силы своих учителей. Они считают, что сила молитвы и вера не менее важна, чем знание. Если традиционные евреи были бы, в переводе на христианскую терминологию, кальвинистами сурового толка, хасиды соответствуют католикам с Гаити — с небольшой примесью воды. Удивительно, что они все же остались иудеями — видимо, потому, что они все же продолжали соблюдать Закон. В этом их отличие и от христиан, и от саббатианцев, и от франкистов, сходство же видно во всем: «Бешт дружил с пастухами, разбойниками, ворами и лиходеями», — пишет хасид, напоминая нам о том, что дружил с «рыбаками, мытарями, падшими женщинами и разбойниками» (в отличие от христиан и хасидов франкисты верили в искупительную силу греха). И поэтому в приводимых здесь рассказах (как и в других рассказах Агнона) так часто появляются разбойники. И р. Арье Пистнер из Коломеи, как и подобает святому, тоже имел встречу с разбойником — Добушем.

(обратно)

36

…освящает… вино. — Одно из центральных событий празднества субботы: освящение вина и хлеба, то есть благодарение и славословие Господа, Творящего плод лозы и Извлекающего хлеб из земли. Сначала благословляют Творящего плод лозы и пьют вино. Но хлеб все же важнее вина, и, чтоб он тем временем не обиделся, его покрывают салфеткой на время освящения вина и открывают лишь потом. Эти два благословения — вина и хлеба — настолько неделимы, что нельзя прерываться меж ними. Благословляющий даст вина и хлеба застольным гостям — в данном случае Добушу.

(обратно)

37

…и дал Добушу… — так кончаются и другие варианты этой легенды, а их немало. В книге «Врата хасидов» рассказывается, что поразил Добуш праведника, и хлынула его кровь, и сказал р. Арье: пусть будет моя кровь искуплением и выкупом за кровь прочих горожан, и тогда Добуш внезапно покаялся в своем грехе, и сел за стол, и отведал хлеба и вина, и с тех пор никогда не вредил евреям. Другой рассказ о нем связан с Бештом: когда Бешт скрывался в лесу у Карпатских гор, он жил простой жизнью — рубил дрова и носил их беднякам и лечил больных одним прикосновением, не отказывал и иноверцам. Все тамошние горцы почитали Бешта за святого. Когда ворвался Добуш со своими молодцами в дом к р. Арье, занес уже клинок над ним, но не прекратил р. Арье благословения, лишь сказал слова молитвы «и завершились небеса» в смысле — «небеса завершили, вынесли приговор, и ждать уже нечего», сказал, как прощаются с жизнью, и тут один из опрышков узнал его и воскликнул: не бей, это друг нашего Сроэльке. Сел тогда Добуш, поел халы и ушел и евреев больше не обижал.

Есть и другие легенды об этом добром разбойнике, хоть д-р Садан и утверждает, что все эти легенды были выдуманы в 1907 году из электоральных соображений — чтобы евреи голосовали вместе с украинцами против поляков. Агнон тоже не строит рассказ на доброте разбойника, но на двух вещах — на силе Господа, Субботы и молитвы, что остановили клинок, и на силе святости праведника р. Арье, что приблизил к себе разбойника и поделился с ним субботним хлебом. Р. Арье и Добуш даже умерли почти одновременно — один в своей постели, другой — от рук палача.

(обратно)

38

И Добуш благословил р. Арье… — чтоб исполнилось сказанное Господом Аврааму: «Благословен ты будешь всеми народами» (Второзаконие 7).

(обратно)

39

Святая Земля — есть народы, что уподобляют себя цветку или дереву, связанному с родной почвой — так прочна и нерушима эта связь, что не жить цветку вне ее комьев. Народ Израиля предпочел другой образ: Земля Израиля ему — как невеста, как суженая с шести дней творения, как возлюбленная. Можно быть в разлуке с возлюбленной, стремиться к встрече с ней, и все же жених не умирает от расставания. Но если бы лишь обычные помехи стояли на пути воссоединения любящих, в этом не было бы полета. Проблема в том, что там, где есть двое, есть и третий. Царь Соломон пишет, восхваляя союз двух: «Если лежат двое, то тепло им, а одному как согреться?» — а затем неожиданно добавляет: «И нитка, втрое скрученная, не скоро порвется», что уже напоминает популярное высказывание Оскара Уайльда: «Брачные узы так тяжелы, что и втроем нелегко сдюжить». Кто же третий в этом многовековом manage a trois?

В последующих рассказах Агнона описана типичная ситуация «рокового треугольника»: народ Израиля — Страна Израиля — Закон Израиля. Исторически говоря, Бог дал Израилю Землю его: привел сюда праотца нашего Авраама и обещал ее его семени, возвратил сынов его под водительством Моисея из египетского плена и на пути в Землю Обетованную дал народу Израиля Тору Закон, и тогда обусловил вечное владение Страной Израиля — соблюдением законов Торы. Иными словами, народ Израиля заново пережил судьбу своего родоначальника двоеженца Иакова-Израиля: тот получил возлюбленную Рахиль только после получения старшей сестры ее Лии, да и брак со старшей сестрой был условием для брака с младшей. С тех пор как история поставила оба брака под знак вопроса, Израиль лишился покоя — две чуть ли не противоположные страсти эти измучили его. Что важнее — исполнять Закон Торы или жить в Стране Израиля? Ответа на этот вопрос нет, и спор идет уже многие века.

Восхваление Страны Израиля в Талмуде и позднейшей раввинистской литературе бесчисленны: Страна Израиля создана первой, и сам Господь упояет ее, 10 мер мудрости спустились в мир дольний, и девять даны Стране Израиля, и от воздуха ее мудреют, в Стране Израиля и потопа не было, легче вскормить легион галилейскими маслинами, чем одного ребенка за морем. Все страны измерил Господь, но лучше Страны Израиля не нашел, чтобы дать Израилю. И сказал Господь: «Введу милый мне народ в милую мне страну». А вот еще один красивый рассказ: когда сыновья Иакова решили погубить Иосифа, Рувим (Реувен) уговорил братьев бросить сына Рахили в яму, а не убить. Затем мимо проходил караван измаильтян, и те вытащили Иосифа и продали его в Египет (Бытие 37). Здесь, казалось бы, два спасения: одно — от немедленной смерти, когда Иосифа бросили в яму, вместо того чтобы убить на месте, а другое — от смерти неминуемой, которая ждала бы его в яме, полной змей и скорпионов. Однако в повествовании лишь один раз (ст.21) употребляется слово «избавление» — по отношению к спасению от меча. Дело в том, говорит толкователь, что предпочтительнее яма со змеями и скорпионами в Земле Израиля, чем пост премьера на чужбине в Египте, поэтому второе спасение Иосифа не было настоящим избавлением — ведь оно привело его к смерти в чужой земле.

А поскольку получена нами Земля Израиля от Бога, она полна и святости не меньше, чем старшая ее сестра — Тора. Даже две святости есть в Земле Израиля: одна — от Божия Присутствия, а другая — от Израиля. И земля эта посвящена Богу, и лишь здесь дается пророческий дар. Даже Храм потому и был построен в уделе колена Вениаминова, что Вениамин — единственный из сыновей Иакова — родился в Стране Израиля. И вообще: бывает — одежа пригожа, а рожа негожа, а другой — пригож, а в одежде и на себя не похож, но Израиль к лицу Стране Израиля, и Страна Израиля к лицу Израилю, говорится в трактате Танхума.

А вот и прямое сравнение со старшей сестрой: Страна Израиля дороже всех Законов, и житие в ней приравнено к исполнению всех заповедей. Но отношение это крайне амбивалентно, и можно найти полно цитат за и против. Ведь евреям приходилось зачастую выбирать между Законом и Страной Израиля: богатые духовные академии, где создавался Талмуд, находились в Месопотамии, в Стране же Израиля заботы о пропитании приводили к забвению Торы. Поэтому, например, английские и французские раввины, взошедшие на Землю Израиля в средние века, наложили запрет на Землю сию, ибо в ней забывается Тора и нет возможности учить Закон. Применили они к ней слова Талмуда: нельзя жить в стране, где невозможно учиться Торе. Но их противники приводили и другие цитаты: лучше жить в Стране Израиля в городе среди иноверцев, чем вне ее в городе среди евреев, ибо всякий, живущий в Стране Израиля, — как человек, с которым Бог, а живущий за морем — как безбожник. И даже ханаанской рабыне в Стране Израиля суждено царствие Грядущее, и горстка мужей в Стране Израиля милее Господу, чем целый Синедрион вне ее. А те отвечали им: с тех пор, как разрушен Храм, нет святости в Стране Израиля, Божия Присутствия нет, и у Бога ничего, кроме Закона, не осталось. Когда речь идет в молитвах о Стране Израиля и о Иерусалиме, имеются в виду не пустынная страна меж Азией и Африкой и не маленький пыльный город, но идеал, состояние души, предчувствие пришествия Мессии. Ведь знаменитую молитву «В будущем году в Иерусалиме» следует произносить и в Иерусалиме, потому что речь в этой молитве идет о пришествии Мессии. Поэтому ясно, что Страна Израиля — лишь идеал, а не вещность.

Так ли это на самом деле? В чем заключалась и заключается роль Страны Израиля для народа Израиля, да и была ли такая роль? Еврейский народ распространился так широко, что невольно задумываешься — при чем тут, собственно, Земля Израиля? Авраам — праотец наш — пришел сюда из Месопотамии, походил, ушел в Египет, затем вернулся. Его внук Иаков-Израиль провел юность в Месопотамии, дни свои окончил в Египте. Можно сказать, что рассеяние присуще еврейскому народу с самого начала. Даже в золотые дни Второго Храма большинство еврейского народа жило за пределами Страны Израиля. Почему же далась праотцам нашим Земля Израиля, почему именно она стала родиной слишком большого для ее народа?

Страна Израиля, земля Ханаанская, дала нечто нашим предкам, то, что они не смогли найти в двух великих империях и центрах цивилизации, составляющих центры тогдашней бифокальной западной ойкумены. С самого начала речь шла именно о поиске, об осмысленном движении: Авраам не просто кочевал — он оставил империю, посетил ее антипод — другую империю, и затем осел на периферии обеих, в точке равнодействия сил. Эта осмысленность движения заставляет нас задуматься, что именно искал наш предок. (Не вся история человечества осмысленна — нельзя сказать: «Для чего мы прошли через гибель шести миллионов» или, как говорил один славянофил, «Для чего мы прошли опричнину, петровские казни и т. д.», как будто еврейский народ добровольно пошел на испытание Освенцимом или русский народ предпочел опричнину демократии. Но наши легконогие предки явно предпочли Страну Израиля двум суперцивилизациям. И поэтому мы можем искать этому объяснения.).

Месопотамия и Египет были из первых цивилизаций человечества, и, как таковые, они были «речными» цивилизациями возникшими в долинах великих рек. В таких цивилизациях, по словам Маркса, «климатические условия… сделали систему искусственного орошения при помощи каналов и ирригационных сооружений основой земледелия», а поэтому потребовалась «централизующая власть правительства». В этих странах вода, а значит, и жизнь находились в руках правительства. В Египте для выражения подчинения крестьянин говорил: я нахожусь на воде такого-то, на канале такого-то (по В. Струве). Вся вода была под контролем, а в результате и вся жизнь населения была под контролем. С другой стороны, развитие цивилизации было фактически высоким — по сложности цивилизации Египет и Вавилон немногим уступали современным нам сверхдержавам. Сложность эта, вместе с особенностями экономической системы (ирригтация), вызвала невероятное порабощение — все были рабами, хоть для некоторых рабство было комфортабельным. Несмотря на все различие между луной Вавилона и солнцем Египта, сходство было разительным — это были две высокоцивилизованные тирании и деспотии, где не было места свободному духу.

Вот оно, главное достоинство Страны Израиля в глазах наших праотцев: это была страна свободы, потому что в ней вода не текла в реках и каналах, но падала дождем с неба. Это потрясающее ощущение описано в гл. 11 Второзакония: «Ибо земля эта не такова, как земля Египетская, где ты, посеяв семена, поливал их, как масличный сад. Земля, в которую вы переходите, есть земля с горами и долинами и от дождя небесного напояется водою». Для людей, желавших избегнуть власти всемогущих фараонов и владык, дождь был свободой деспоты не могли перекрыть его. Человек мог перейти с места на место неподконтрольно и кормиться, как ему вздумается. Мне эти первые евреи чем-то напоминают первых сибиряков, русских, бежавших на окраину империи, подальше от тяжкой руки белого царя, первых американцев, пуритан, бежавших от центральной власти и религиозной деспотии в Англии. С другой стороны, они не были носителями цивилизации, как сибиряки и американцы, — они не хотели отстроить лучший Вавилон или Египет на свободных холмах Ханаана, в этом смысле они были ближе к тем современным нам калифорнийцам, что основывают натуральное хозяйство в джунглях Гватемалы. Авраам, праотец наш, был ретроградом в лучшем смысле этого слова: он вырос в самой развитой цивилизации мира, отмахнулся от нее и ушел пасти овец в степи. История повторяется многократно — и Моисей, выросший в Египте при дворе фараонов, пошел тем же путем. Евреи действительно были рабами в Египте — но все египтяне были рабами. Закон Моисея — Тора — зачастую обвиняется в отсталости и устарелости — но обвинители забывают, что Тора была консервативным законом уже в дни Моисея. Авраам, а за ним — Моисей смотрели назад, а не вперед. Они не хотели создать развитое общество с сильной центральной властью, тюрьмами и налогами, хоть эти институции и были им хорошо известны. Закон Торы — это закон функционирования без общества, без государства и без принудительного аппарата.

Существует точка зрения, по которой первые евреи — «хабиру» Ханаана были не этнической, а социальной группой — беглецами от цивилизации, искавшими свободу. Они поняли, что государство со временем становится настолько исправно функционирующим, что жизнь в нем делается невозможной. Этот антицивилизационный настрой остался в еврейских генах, и хотя бы поэтому еврей-ученик Хулио Хуренито оказался единственным, предпочитающим слово «нет» слову «да».

Поэтому в глубоком и подлинном смысле слова не может быть Торы вне Страны Израиля; Страна Израиля — порукой Торе. Ее холмы, ее долины, ее дождь — вся эта вещность является основой связи евреев с Богом. На эту вещность намекает Псалом 102,15: «Возжелали рабы Твои каменья ея (Земли Израиля)», и поэтому, как говорится в трактате Брахот, «спустившись на берег у Аккры, целовали землю учителя наши». Агнон намекает в нескольких местах на возможность гармонии между Торой и Землей, хотя у него нет ответа и нет линии, видной во всех произведениях или хотя бы в приводимых здесь рассказах.

Один ответ просто приравнивает работу на земле службе Господу. Пахать не хуже, чем молиться, и убирать не менее важно, чем учить Талмуд. «Хорошо Израилю блюсти закон Торы, да много работы возложил на нас Господь: жать и сеять, и молотить, и провеивать, и давить лозу, но великое дело — житье в Стране Израиля, и оно превыше всех заповедей», — заключает герой прямо и откровенно тенденциозного, «завербованного» рассказа «Под деревом». Этот рассказ — сионистская агитка в лучшем смысле этого слова, как «1900» Бертолоччи — красная агитка. В нем содержится намек на мистический смысл рабочего социалистического сионизма: «Обусловил Господь свою посадку нашими посадками. Если мы посадим саженцы, заведомо привьются и саженцы Божьи». Можно сказать, что работа на земле представляется Агнону идеальным решением проблемы. Но у него есть и дополнительные линии обороны. Вторая линия обороны — это причастие Святой Земли, изучение Торы и погребение в Святой Земле. Это сравнение становится ясным в романе «Вчера, третьего дня». Светский сионист Ицхак Кумер восходит на Землю Израиля, но вместо того, чтобы обрабатывать землю, присоединяется к «старому поселению» — к религиозным евреям в Меа Шеарим, подрабатывает ремеслом, живет в городе. Он умирает от укуса бешеной собаки. Как только он умирает, хляби разверзаются, кончается страшная засуха и «полились благодатные дожди» — те самые дожди, что потрясали беглецов из Египта. И тогда «наши избранные братья в Кинерете и в Мерхавии… вышли на работу в полях и садах, на ту самую работу, которой не удостоился друг наш Ицхак. Ицхак не удостоился работать на земле, пахать и сеять, но зато он сподобился быть погребенным в Святой Земле». На третьей линии обороны находится герой рассказа «Прах Земли Израиля», удостоившийся погребения с комком Земли Израиля в своей могиле на чужбине, чисто светский сионист, продававший акции Еврейского фонда в Польше, но так и не взошедший на Святую Землю.

Эти ответы касаются лишь нашего времени. В прошлом, которое Агнон рисует днями гармонии, «когда лишь Тора правила в народе», восхождение религиозных евреев на Святую Землю казалось вполне достаточным, как мы видим в романе «Сретение невесты» и в повести «В сердцевине морей». Но потомкам тех евреев не досталось в наследство духовное богатство предков, и для них работа на земле — единственное спасение. Ведь и Ицхак Кумер — потомок героя «Сретения невесты» р. Юдля, но «наследство р. Юдля деды и отцы протратили, и сыновьям уже ничего не осталось».

В книгах Агнона так часто видны поиски гармонии именно потому, что эта гармония утрачена. Он видел несколько направлений и групп в еврействе религиозные антисионисты Изгнания, религиозные антисионисты Старого Поселения Страны Израиля, ассимилированные евреи, светские сионисты — жители Польши и Тель-Авива, — и все они ему, в общем-то, не нравились. Сионисты, работавшие на земле, ему нравились, но были невероятно чужды, и о них он не писал — Ицхак Орен остроумно сравнил ненаписанный Агноном роман о халуцах-первопоселенцах — «Участок поля» — со второй частью «Мертвых душ». Но все же за многими неприятными лицами Агнон угадывал великую душу Израиля, народа святых и праведников, и это приносило ему покой.

Все же для человека религиозного на свой манер, для Агнона сама проблематика Торы и Страны Израиля оставалась спорной по крайней мере. Не следует думать, как иногда представляют современные вульгаризаторы, что еврейская религия однозначно требует от еврея переезда в Страну Израиля. Восхождение даже не значится меж 613 заповедями ортодоксального еврея, но, может быть, именно поэтому оно приравнено к сумме всех заповедей. Как религиозный акт такой переезд, восхождение, неразрывно связан с приходом Мессии-Избавителя. Только с его приходом народ Израиля соберется в Земле Обетованной — такова основная религиозная догма. Так как Господь покарал Израиль, рассеяв его между народами, негоже бунтовать против Божьей воли. Легенда рассказывает, например, о попытке сынов Эфраима (Ефрема) освободиться из египетского рабства и завоевать Землю Обетованную до прихода Избавителя — Моисея. Все они, по словам легенды, погибли от рук филистимлян вблизи Гата. И лишь когда настало время, Господь послал Моисея и вывел евреев из египетского плена. Эта легенда, конечно, возникла как реакция на лжемессианские течения средневековья.

Сказание подводит под это базу: в Песни Песней Суламифь трижды заклинает дщерей Иерусалима «оленями и сернами», «не будить и не тревожить любви — любимого, — пока не наступит время». Почему трижды? А этому соответствуют три запрета — заклинания Всевышнего. Господь заклинает народ Израиля не восставать против народов мира, не освобождать Страну Израиля с оружием в руках, пока не наступит время. Третье заклинанье обращено к народам мира — Господь заклинает их не истреблять Израиль.

Теперешние религиозные сионисту утверждают, что эти три запрета упразднены, так как Израиль признан Организацией Объединенных Наций («народами мира»), освобождать с оружием в руках ничего не надо, потому что страна уже освобождена, и надо только защищать ее. И в-третьих, народы мира нарушили третий запрет в дни нацизма, уничтожая евреев, и этим аннулировали все три запрета. Да и вообще в последнее время в Стране Израиля возникла целая религиозная националистическая школа последователей раввина Кука, видящая в наших днях время исполнения пророчеств, национально-религиозного возрождения, то есть близкая к мессианству.

С самого начала сионистского движения и потом во времена Агнона религиозные евреи подозревали, что сионизм — это скрытое мессианство. Евреям, видимо, присуще апокалипсическое видение мира, предчувствие его близкого конца — уже тысячи лет, — и поэтому в народе Израиля появляются мессии. Мессия — это грядущий избавитель народа Израиля, потомок царя Давида, который соберет сынов Израиля со всех концов земли, отстроит Храм, возвратит еврейству его былую славу. Мессия — по-русски «помазанник», по-гречески Христос — должен быть победоносным, и поэтому евреи не признали Иисуса из Назарета Христом.

(И после Иисуса были претенденты на трон царя Давида, от бар Кохвы до Саббатая Цви.) Сионизм казался религиозным евреям новым лжемессианством без Мессии, секулярным лжемессианством, особо противным и опасным. Эта точка зрения не исчезла и поныне — крайне ортодоксальные религиозные группы в Стране Израиля и в Рассеянии не признают государства Израиля, считая его символом бунта против Божьей воли и против «народов мира».

Но большинство религиозного еврейства, не признававшего сионизм, было физически ликвидировано немцами, что значительно изменило статус Израиля в глазах оставшихся в живых религиозных евреев. С другой стороны, угроза гибели привела в Сграну Израиля тысячи и сотни тысяч человек, чуждых идеалу сионизма: отстроить Страну Израиля и перестроиться самим. Этот новый поток не собирался перестраиваться, не задумывался о создании «нового еврея», но совершенно спокойно открыл лавочки, занялся ремеслами, стал играть на бирже. Эта «идеология» была описана еще сто лет назад Салтыковым-Щедриным, у которого один еврей задумывается, в промежутках между сведением счетов в лавке и мечтами о любовнице мадам Анжу, об идее национального возрождения еврейства в Стране Израиля. «Шхем, — думает он, — ну и что? И в Шхеме можно зажить припеваючи, с лавочкой и мадам Анжу».

Мечта героя Щедрина была реализована несионистским потоком, искавшим спасения в Стране Израиля. Агнону глубоко противны такие люди, и все же он не предает их анафеме — и они удостоятся лечь в святую Землю Израиля, о которой сказано, что она приносит искупление (Второзаконие 42, 34).

(обратно)

40

Мидраш — у евреев, кроме синагоги (греческое наименование Соборного дома, Собора Израиля — места, где только молятся), есть еще и мидраш (или бет-мидраш), Дом толкования, учения и молитвы, где жители агноновской страны проводят все свое время в учении Торы. Этот мидраш — слово однокоренное и близкое по смыслу к мусульманскому «медресе» — выполняет роль одновременно и клуба, и молельни, и библиотеки, и университета.

(обратно)

41

Талит — покрывало с кистями. Собственно говоря, есть два вида покрывал с кистями — большой талит (или просто «талит»), которым покрывают плечи при молитве, и малый талит (или «цицит»), который постоянно носят на теле под верхней одеждой так, что только кисти торчат. Появление покрывал с кистями объясняют так: во время исхода из Египта один еврей нарушил субботу. Господь тогда сказал Моисею: в будние дни филактерии — тфилин — напоминали ему о Законе, но что напомнит ему о Законе по субботам, когда не возлагают тфилин? Пусть отныне евреи носят всегда одеяния с кистями по краям, и пусть «эти кисти всегда будут пред вашими глазами».

Малый талит помог одному праведнику ответить на вопрос въедливого хасида. В Талмуде говорится: «Иноверец, исполняющий субботу, достоин смерти» потому ли, что суббота дана лишь Израилю и посягающий на нее — как отбивающий невесту, потом ли, что написано это было во времена гонений, когда евреи боялись всех, приближавшихся к ним. Прочтя это, хасид спросил своего рабби: мы знаем, что праотец Авраам, мир праху его исполнял все заветы Торы еще до того, как заключил с Богом Завет и стал евреем (есть такая легенда), и соблюдал субботу. A раз соблюдал субботу, будучи иноверцем (евреев еще не было), значит, был достоин смерти, а не наград от Бога! Но праведник ответил ему раз он исполнял все заветы, то носил и талит по субботам. А раз не был евреем, то носил талит, как носят тяжести — и этим уже нарушал субботу (в субботу нельзя носить тяжести и совершать работу). Раз нарушил субботу, значит, не касается его это решение. Так оправдал рабби праотца Авраама, а с ним всех тех, кто «учится на еврея» — готовится перейти в иудаизм.

Как легко заметить иерусалимским утром, талит похож на накидку бедуинов-арабов, особенно если накидывают ее наголову. У Дамасских ворот бедуины в белых накидках с черным обручем на голове и евреи в талитах с обручем филактериев чередуются, не выделяясь. То, что кажется странным и диким в Европе, становится на свои места в Стране Израиля.

(обратно)

42

…потрясло меня это зрелище… — «Земля Израиля от всякой суеты очищена, и денег взять там неоткуда, кроме того, что привозят из-за границы» («В сердцевине морей»). До XX века евреи в Земле Израиля почти не занимались продуктивным трудом, да и никто не занимался тут продуктивным трудом, и феллахи, и бедуины были бедны и с трудом кормились, евреи же сидели и молились и тоже с трудом кормились — от щедрот евреев из-за границы. Щедрот сыпалось мало, у каждого еврея за границей и у каждой общины за границей были более срочные нужды, чем тратиться на бедняков Земли Израиля, приходилось слать то и дело посланцев — выпрашивать денег, а тут — так и сыплются червонцы и серебро! Неудивительно, что рассказчика потрясло это зрелище и волосы стали у него дыбом.

(обратно)

43

«Удержи голос твой от рыдания» — вся еврейская культура после разрушения Первого Храма и до наших дней была основана на толкованиях и интерпретациях Библии. Хоть это — книга немалых размеров, вывести из нее все нормы поведения и массу предсказаний нелегко, если не воспользоваться хитрым приемом толкования вне контекста. То, что говорилось отдельному лицу по какому-то конкретному поводу, обобщается и принимает космическую значимость. Например, пророк Иеремия, описывая возврат изгнанников Израиля в Святую Землю, говорит: «Рахиль плачет о детях своих… так говорит Господь: удержи голос твой от рыдания и глаза от слез… ибо возвратятся они из земли неприятельской». Из этого извлекается общее правило: вообще — удержи голос твой от рыдания. Читатель заметит, что такое толкование, заключающееся в произвольном, на взгляд постороннего, выхватывании куска текста, основано на традиции не менее древней, чем сама Тора — на «устной Торе», полученной, по традиции, Моисеем на горе Синай вместе с «писаной Торой». Талмудист расскажет о 13 способах вывода толкований из слов Торы, один из которых Применен и здесь. А еще можно предположить, что тут — цитата не вырванная, а согласованная с контекстом; тогда ее надо понимать так: евреи плачут, о чем же им плакать, если не об изгнании и разрушении Храма, а об этом плакать не след, ибо обещал Господь Рахили: «Удержи голос твой от рыдания… ибо возвратятся они из земли неприятельской».

(обратно)

44

…законами о святости и чистоте… — на самом деле нет такого трактата и раздела, который не напоминал бы нам о Храме. Например, легенда о разрушении Храма помещена в трактате «Разводы» в главе «Ущерб и вред». Почему в трактате «Разводы»? Ибо намекает это на брак между Всевышним и Собранием Израиля, брак, заключенный с помощью кольца, — Страны Израиля и Храма; и тогда разрушение Храма сходно с разводом. Но почему в главе «Ущерб и вред», а не, скажем, в главе «Изгоняющий жену» или «Разводное письмо»? По сказанному в Исх. 22:6: «Плату уплатит разжегший пожар», а кто разжег пожар, в котором сгорел Храм, если Господь Бог, а значит, Он же и уплатит за это воздвигнув нам новый Храм, краше прежнего, вскорости, в дни жизни нашей, аминь; и поэтому включили мудрецы наши легенду о разрушении Храма в раздел об исках главы «Ущерб и вред».

(обратно)

45

Корона царская — «Если умер мудрец, горюют о нем, а умер царь неважно, ибо любой из Израиля достоин быть царем», — сказано у мудрецов. И евреи часто сравнивают себя с царями, а еще чаще — с любимым царским сыном, царем именуя Царя царей. И любое объяснение, любая притча начинается словами: «К примеру, царь…» Может, поэтому у евреев нет и монархии — если каждый достоин быть царем, кто ж такую честь уступит другому, по крайней мере, до прихода Мессии, сына Давидова.

(обратно)

46

…голос — Иакову, руки — Исаву. — Вот еще один красивый пример толкования Библии вне контекста. Праотец Иаков собрался обманом получить благословение своего отца Исаака, выдав себя за своего брата Исава. Для этого он обмотал себе руки шкурами, чтоб стали как у волосатого Исава. Потрогал слепой Исаак руки сына и удивился: «Вот ведь, руки — руки Исава, а голос — голос Иакова», но благословил все же. Затем уже знакомым нам приемом эти слова извлекаются из контекста и толкуются, как указание Божье: голос для славословий Богу и молитв — дан Иакову, евреям, а руки — то есть власть и сила — даны иноверцам. Это понимание фразы обыгрывается и здесь: дал бы, мол, Господь Иакову — евреям — не только страх Божий, но еще и силу — тут бы и разорвали рассказчика на радостях. По мнению Теодора Гастера, в библейском рассказе о шкурах видны следы древнего обряда, не понятые уже древним составителем книги Бытия. У многих племен Африки и по сей день достижение совершеннолетия или усыновление («передача первородства») производится с помощью обряда «рождения от овцы»: усыновляемый или достигающий совершеннолетия зашивается в овечью шкуру и выходит из нее во время обряда уже новым человеком, как бы родившись заново. Гастер считает, что подобного рода обряд прошел Иаков, чтобы получить первородство. Составитель, не понявший смысл древнего обряда, объяснил его обманом.

(обратно)

47

По цифирной азбуке — евреи любят подобные игры — у каждой буквы есть числовое значение, и любое слово можно представить, соответственно, числом и сравнить с другим числом (ср. попытки Пьера Безухова в «Войне и мире» вычислить свое место в мире таким путем). Например, «Кончились молитвы Давида, сына Иссея» (Пс.72 у евреев или 71 по синодальному переводу) выражается по цифири тем же числом, что и «Благословенно имя Его ныне и присно и во веки веков». А с буквой И евреи играют бесконечно. Праматерь Сарру сначала — до завета с Богом — звали СаРаИ, при завете эта буква И у нее отнялась, и куда же делась? А Бог уважил эту букву и вместо конца женского имени поставил ее в начало мужского — и Моисей изменил имя своего помощника Ешува бин-Нуна (Исуса Навина) на Иешуа бин-Нун (Иисус Навин). Эти шутки не всегда невинны — Саббатай Цви провозгласил себя мессией, потому что его имя по цифровой азбуке совпало с именем Божьим.

(обратно)

48

«Продают праведника за серебро» — у Амоса идет речь о грехах и преступлениях Израиля: «Так говорит Господь: за три преступления Израиля и за четыре не пощажу его, потому что продают праведника за серебро и бедного за пару сандалий», но рассказчик цитирует, как обычно, без связи с текстом.

(обратно)

49

…как каменья… — очень красивая легенда в Талмуде, относящаяся к кн. Бытия, гл. 28, ст. 11–22. Праотец Иаков бежал от гнева брата Исава в Харран, к Лавану. По пути, к северу от Иерусалима, он остановился на ночлег, положил камень под голову и уснул. И во сне явился ему Господь и пообещал дать ему и его потомству Землю Ханаанскую. Легенда гласит, что все камни в окрестности спорили, кому из них выпадет честь лежать под головой Иакова ведь поутру Иаков возлил елей на этот камень, умастил его. После долгого спора все камни слились воедино и стали одним камнем, наподобие Собрания Израиля, что едино, несмотря на споры. Мало того, что все камни слились воедино, — вся Земля Израиля сжалась до размера четырех амот, то есть до квадратной сажени, участка, на котором спал Иаков, а это известно нам по сказанному там: «Землю, на которой ты лежишь, тебе дам и твоему семени» (ст. 13). А сжалась она до четырех амот, чтобы напомнить — много ли человеку земли нужно. Место это было — Бет-Эль, Вефиль, к северу от Иерусалима.

(обратно)

50

…упрятали их доказательства… — почтение к рабби Иоханану — не единственная причина прятать книги. Сам Господь спрятал Книгу Создания, которую написал во время Сотворения мира, а другие говорят, что осталась у мудрецов, и с ее помощью оживляли они прах и глиняных болванов людьми делали. Царь Хезекия спрятал Книгу Исцеления, что получил праведник Ной из рук ангела. Книга Сияния была спрятана многие годы и века, пока не вернулась чудом, когда настало ей время появиться. Чуть было не спрятали люди Великого Собрания и книгу Екклезиаста, и Песнь Песней, и книгу Иезскииля. Спрятали на многие годы комментарий Рамбана на книгу Бытия, ибо писал он, что в семь дней творения ночь вслед за днем приходила, а все знают, что день наступает вслед за ночью, как сказано (Левит 23:32): «От вечера до вечера празднуйте субботу», а не от утра до утра. Р. Исаак, племянник р. Тама, узнал все дополнения к Талмуду и воскликнул: «От суемудрия сего забудется Закон» — и повелел все дополнения спрятать, кроме самых необходимых. И вообще толковали мудрецы наши стих в Екклезиасте 1:18: «Кто умножает познания, умножает скорбь» — так: если б не согрешил Израиль и не поклонился золотому тельцу, то получил бы только Пятикнижие и книгу Иисуса Навина, ибо в них все есть и Завет с Богом и Земля Израиля, но согрешил — и дались ему и другие книги в наказание, чтобы умножить его скорбь. Видит ученый муж, что не все в мире хорошо, изучит трактат в Талмуде, отпразднует его завершение и начнет с новой страницы; так и на небесах — отпразднуют его завершение и начнут жизнь всего мира с новой страницы, может быть лучше прежней.

(обратно)

51

…пир во славу завершенного учения… — важный обычай, ибо мир дольный и мир горний связаны друг с другом при помощи Учения.

(обратно)

52

…не скрадывали мясницкого резака… — а вот почему не скрадывали всерьез понимали шутку, по которой запрет есть мясо в девять постных дней, предшествующим 9-му аба (дню траура и разрушения Храмов), наложен только на невежд, по сказанному в Талмуде, в трактате «Пасхи»: «А невежде и мяса есть не положено». Гордецами были и считали себя учеными мужами.

(обратно)

53

Укрыл посланец название города, затем что покаялись, и не обнародовал названия.

(обратно)

54

Освящение молодого месяца — этот очень красивый и, видимо, очень старинный обряд проводят во время недели после новолуния, то есть второй фазы месяца, когда он висит широким серпом в небесах. Выходят во двор Дома молитвы, благословляют Господа, обновляющего месяцы, Который обновит в милости Своей и нас, а затем подпрыгивают, приговаривая: «Как я до Тебя не могу дотянуться, пусть так и враги мои не смогут дотянуться до меня». Когда луна красивее — когда она полна или когда серпом лишь поблескивает? Японцы и китайцы склонялись к полнолунию, и еврейские праздники тоже часто выпадают на полнолуние, как, например, Пасха. «Песнь Песней была сотворена в момент полного совершенства, когда луна была полна и Храм высился», — сказал р. Иоси, а мог бы сказать и японский монах Сайге, понимавший толк в храмах и полнолуниях.

(обратно)

55

Дух Божий — так переводится здесь мистическое понятие ШХИНА, которое обычно переводится как Божье Присутствие и напоминает библейское слово «скиния». С позиций чистого единобожия можно сказать, что под этим подразумевается связь Господа с народом Израиля, в среде которого Он обитает (шохен), как сказано (Исход 25:8): «Я буду обитать между вами». Это, так сказать, еврейская сторона единого Бога. Однако со временем это слово наполнилось иным смыслом. Под Шхиной стали понимать иногда нечто вторичное от Господа, что первичнее всего остального. Так как в Библии много антропоморфических замечаний по отношению к Богу, показалось удобным приписывать их Ш'хине, вторичному духовному явлению. Господь вездесущ, как же выразить уверенность в том, что Он-с нами? Тут и появляется надобность в Ш'хине — вторичном проявлении Духа. По легендам, Шхина последовала за евреями в Изгнание и томится там, ожидая возврата с приходом Мессии. По некоторым легендам, она никогда не оставляла Храмовой горы и Стены Плача, но в Талмуде (Иома, 96) говорится, что и во Втором Храме Шхина не покоилась, не то что в развалинах Второго Храма. Шхину часто представляют в виде птицы она стонет в Иерусалиме, восклицая: «О дети мои, за грехи ваши Я разрушил дом Свой». А почему именно птицы? На это намекает, по легенде, число псалмов в Псалтири — 150, на иврите: куф-нун (если выразить числа буквами). А куф-нун вместе читается как «кен», гнездо, иными словами, Псалтирь — это гнездо птицы Ш'хины. Видимо, отсюда взяли христиане свой образ голубя Святого Духа, что и дало Пушкину возможность пошутить о «сыне Птички и Марии» (Иисусе).

Шхина практически равнозначна Святому Духу, что показал Марморштейн в «Еврейской Теологии», 1950 г. Так, когда рабби Аха говорит о Святом Духе (мидраш Левит Раба 6:1): «Святой Дух защищает Израиль, говоря Богу и т. д.», он мог бы использовать и термин Шхина. Шхина стала восприниматься со временем как нечто отдельное от Бога, и в Мидраше Мишлей она обращается к Богу и спорит с Ним, защищая царя Соломона. Особое развитие идеи Ш'хины произошло в учении каббалистов. Они возродили, вероятно, существовавшие в латентной форме в течение полутора тысяч лет поверия Израиля и сделали из Шхины полноправную женскую ипостась Бога. В древности Израиль верил, видимо, в множественность ипостасей Бога и в наличие женских ипостасей. Так, Господь явился Аврааму в образе трех человек (Бытие 18:2). Филон Александрийский писал: «Хотя Господь един, Его главные силы — две: Добро и Власть. Добром Он создал мир, Властью Он правит миром. Он был Отцом творения, а Матерью была мудрость. Их единственный сын: наш мир… Господь — супруг мудрости…» («О херувимах»). Все же во времена Талмуда эта концепция оставалась неразвитой вплоть до каббалистов, у которых «Мудрость — Отец и Понимание — Мать воссоединились и породили Сына и Дочь» (Зоар 3:290а). Дочь этой Тетрады и есть Шхина (или Матронит — матрона). Она — младшая из 10 элементов («сфирот») Бога — всегда девственна, хоть и вступает в союз с людьми и другими ипостасями Бога. Когда Соломон строил Храм, она вступила в союз со своим братом Царем, причем их соитие происходило в канун Субботы (Зоар 3:296а). После изгнания Царь взял себе в жены царицу Злых Духов Лилит (Зоар 3:69а), а Шхина была вынуждена вступать в союз с другими (Зоар 1:846). Со временем она уподобляется Деве Марии — своей вечной девственностью и покровительством, которое она оказывает верующим в нее. Подобно Иштар, она вступает в союз со смертными, и ее супругом во плоти был Моисей (Зоар 1:216 — 22а). Идеи Каббалы легли в основу хасидизма — религиозного фона к данным произведениям Агнона.

(обратно)

56

Тора мыкается — в устах старцев града — замаскированная цитата из «Эстер раба»: «Храм Божий в развалинах, а злодей этот (царь Артаксеркс, Ахашверош на иврите) пускается себе в бражный разгул».

(обратно)

57

Три трапезы в субботу — принято у евреев есть три трапезы в субботу: одну вечером по сретению субботы, одну днем субботы после молитвы и одну перед исходом субботы, и говорит легенда, что три трапезы эти — супротив Авраама, Исаака и Иакова, а трапеза, что вкушают по исходе субботы, — против царя Давида, мир праху его. Но, как можно прочесть на первой странице «Сретения невесты», считалось, что учение Торы освобождает человека от обязанности есть третью трапезу, но не в Земле Израиля, по словам служки.

(обратно)

58

…спускался в Польшу… взойти на Землю Израиля. — Превыше всего в мире — Святая Земля, страна Израиля, а в ней превыше всего Иерусалим, что стоит против Престола Всевышнего. И всякий, кто покидает Страну Израиля, спускается в прочий мир, а всякий, приезжающий туда, восходит на нее. А в отношении Иерусалима это верно и в простом смысле, потому что на горе город. Интересно, что и японцы говорят «взойти в столицу», хоть Киото и на равнине.

(обратно)

59

«Друзья Сиона» (или «Возлюбившие Сион») — одна из ранних палестинофильских организаций.

(обратно)

60

В нечистую землю… — так начинается главная тема рассказа — по словам пророка Амоса (7:17): «Израиль будет изгнан из своей земли, и ты умрешь в нечистой земле». Это и происходит — потомки изгнанников ложатся не в Святую Землю, но в землю чужую, нечистую.

(обратно)

61

Не удостоился погребения в Земле Израиля… — праотец наш Авраам пришел в Землю Ханаанскую, обещанную ему, из Междуречья, пожил в ней, отправился в Египет, вернулся обратно. Его внук Иаков-Израиль провел молодость в Междуречье, а старость — в Египте, тогдашних Советском Союзе и Америке. Но перед смертью приказал Иаков, чтоб отнесли его похоронить в Землю Израиля, и его сыны отнесли прах его и погребли в двойной пещере Махпела в Хевроне, рядом с его отцом Исааком и дедом Авраамом.

Итак, с самого начала нашего народа его сыны жили и умирали в разных местах, но мечтали о Земле Обетованной, которая никак не давалась. И раз уж она не давалась при жизни, стремились хотя бы лечь в нее костьми. В течение 13 веков — от Иисуса Навина до бар-Кохвы — танатология не была нужна — земля была дана живым, но затем стремление лечь хотя бы в прах, который возжелали праотцы наши, возродилось. Оно рационализировалось множеством путей, в связи с жизнью грядущей, воскресением, пришествием Мессии-Избавителя, особыми свойствами земли нашей и т. д.

Прежде чем окунуться в океан толкований на эту тему, подумаем, откуда вообще появилась вся эта мифология избавления погребением, прахом Земли Израиля. Крупный современный фольклорист Гастнер пишет в своей интерпретации библейской мифологии: «Миф, вопреки общепринятому мнению, — это не нечто старое и ветхое, впоследствии вытесненное логикой и философией. Миф, или мифопоэйя, — это независимое свойство ума, действующее в любое время и в любом веке, параллельно рассудку и размышлению. Оно воспринимает и выражает явления, основываясь на их значении, а не внутренней сущности, на впечатлении, а не на анализе, поэтически, а не научно. Отношение человека к мифу — это отношение участника, а не слушателя или зрителя.

Адам и Ева — это любые мужчина и женщина, все мы изгнаны из Рая, все мы променяли счастье на знание. Все мы бежим из Египтов, получаем откровение и стремимся в Землю Обетованную, которую увидят лишь наши дети. Мы все боремся с ангелами всю ночь до рассвета. Поэтому примитивный обычай — носить с собой Бога в сундуке — в ковчеге, в скинии — это не варварство и обман, но выражение необходимости Божьего присутствия в пустыне нашего бытия. Когда невеста покрывает лицо вуалью, укрываясь от злых духов, мы понимаем, что девушка боится всех тягот супружества. И все это — не аллегория, так как это не было осмыслено потом на основе более развитой философии. Смысл мифа находится там с самого начала. Теперь мы можем выразить некоторые идеи на абстрактном языке метафизики, например, мы можем сказать: восприятие Законов Природы требует способности человека переступить за грань своего ежедневного опыта в мир трансцендентального, а также способности трансцендентального выразиться и персонифицироваться в непосредственном объекте. На языке мифа эту же истину можно выразить так: чтобы Человек мог приять Божий Закон, человек должен взойти на гору, а Господь должен снизойти к нему». Так и здесь: вера в воскресение и особые свойства Земли Израиля — не суеверие и не аллегория, но выражение странной и древней любви народа Израиля к Земле Израиля, любви в течение 1300 лет вышедшей за рамки мифологии и принявшей, как в наши дни, политическое обличие, но в течение не менее продолжительного времени отступившей до уровня погребальных обрядов и эсхатологических поверий.

(обратно)

62

«Две смерти» — речь идет о том, что погребенные в чужой земле не воскреснут, «не придут к новой жизни в дни Мессии», как сказал талмудист р. Хелбо. Интересно, что в библейские времена евреи, видимо, не интересовались личным бессмертием, и многие места в Библии можно истолковать как подтверждение тому, что за гробом ничего нет — ни рая, ни ада, ни блаженства, ни страданий.

Искупление и спасение были долей народов, а не отдельных людей, так, что каждый еврей спасется в лице своего потомка, который воочию узрит пришествие Мессии. Но затем была развита идея более персональная — когда придет Мессия, наступит день Восстания Мертвых. Но похороненные на чужбине не воскреснут, ибо сказал пророк Иеремия (20:б): «И ты, Пасхор… придешь в Вавилон, и там умрешь, и там будешь похоронен». Сказал рабби Ханина, один из талмудистов: почему добавил пророк: «И будешь там похоронен», не все ли равно мертвому, где его похоронят? А дело в том, что погребение в чужой земле — как вторая смерть, по мысли пророка, ибо не воскреснут они во дни Мессии. (Это не касается жизни грядущей, в отличие от дней Мессии, по сказанному в Талмуде (Благословения 34): «Все пророки пророчествовали лишь о днях Мессии, а о грядущей жизни лишь одному Богу известно»).

(обратно)

63

Разверзнет… и возведет — все же не оставит Господь семя свое, посеянное в нечистую землю: он соберет всех праведников Израиля в час прихода Мессии. Как же соберет мертвецов? Сказал р. Симон: что делает Господь, делает праведникам норы вроде пещер, и в них они перекатываются под землей, пока не доберутся до Земли Израиля, а там Господь дает им дух, по сказанному (Иезекииль, 37:12): «Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших… и вложу в вас дух Мой, и оживете, и помещу вас на земле вашей». И разъяснено это в Иерусалимском Талмуде: «Господь разверзнет пред ними землю пустотами». Но переход этот под землей до Иерусалима ужасен, по сказанному: «Мука праведникам перекатывание это» (там же), а вслед за муками перекатывания по пещерам и норам — вторая смерть. И еще отличие: сказано у пророка Исайи (42:5): «Он дает душу народу на ней и дух идущим в ней», душу — тем, кто ходил по ней и погребен в ней, то есть жителям Страны Израиля, но тем, кто умер на чужбине и пришел в нее по норам и пещерам, — им — лишь дух.

Казалось бы, выход ясен — пересылать свое тело на погребение в Святую Землю, как поступил Иаков, как поступил и сын его Иосиф Прекрасный, завещавший своим детям взять с собой его кости и отнести в Землю Израиля, когда они освободятся из Египта, — и впрямь они так поступили и похоронили его в Сихеме — Шхеме.

Но понятно, что мудрецам, жившим в Стране Израиля, не нравилось, что превращают Землю Живых в кладбище, куда только умирать приходят. «Рабби Баркирия и рабби Элиазар прогуливались по страту (от латинского страта улица) у врат Тивериады и увидали: влекут гроб с покойным из-за границы на погребение в Стране Израиля. Сказал р. Баркирия р. Элиазару: что тому, кто отдал душу на чужбине, проку в погребении в Земле Израиля? Не о нем ли сказал пророк Иеремия: „Мои угодия вы сделали мерзостью“ (2:7), то есть при жизни мерзостью считали угодия Господа, страну Израиля, и не селились в ней, а потом (Иеремия, там же) „вы вошли и осквернили землю Мою“ — по смерти осквернили своими трупами землю Господа».

И учили мудрецы наши: несхож тот, кто жил и умер в Земле Израиля, с тем, кто лишь на погребение в нее лег.

Все же евреи, как правило, в течение многих веков приезжали в Страну Израиля лишь умирать, как, например, поступил прапрадед переводчика — он приехал, когда ему было за пятьдесят, но в Тверии он встретил одну смуглянку (она, видимо, тоже приехала сюда умирать — ей было уже 19 лет) и имел от нее четырех детей. Так оно с планами.

(обратно)

64

…вкусить от их сладости… — сказал р. Хелбо (Бытие Раба 96): лишь умершие и погребенные в Земле Израиля живут вновь в дни Мессии и вкушают от их сладости.

Так что все же лучше быть похороненным в Святой Земле.

(обратно)

65

Жены их одиноки… — по еврейскому праву нет презумпции смерти, в отличие от, скажем, римского права, и даже очень долгое отсутствие мужа не освобождает женщину от брачных уз. Жене пропавшего без вести солдата трудно, если не невозможно доказать свое вдовство. Развестись в отсутствие мужа она не может, так как развод по еврейскому праву производится односторонним актом мужа. Ни один раввин не дал бы женщине разрешения на второй брак в таких туманных условиях, так как, если бы выяснилось потом, что первый муж не погиб, женщина оказалась бы прелюбодейкой, а ее дети от второго брака ублюдками. Эти дети не смогли бы вступить в брак с сынами Израиля и до десятого поколения. Самой женщине было бы запрещено жить и с первым, и со вторым мужем, и во всем этом был бы виноват давший разрешение на второй брак раввин. Боясь подобных гибельных последствий, предпочитали оставить женщину соломенной вдовой. Мужчине такая судьба не грозила — он мог и развестись с отсутствующей женой, и в худшем случае оказаться женатым на двух сразу, а это тоже не так-то страшно, и праотец Иаков справился с этим. Иудаизм не исключает многоженства, хотя тысячу лет назад мудрец р. Гершом запретил (еще один запрет мудрецов — вопреки Торе!) евреям Европы брать вторую жену. Р. Гершом наложил свой запрет на тысячу лет, т. е. он отпал в 1962 году, но, покоряясь христианской морали, и сейчас раввинаты Европы и Израиля навязывают еврейскому народу единобрачие. В Израиле даже евреям стран Востока запрещают брать вторую жену, хоть у них это было освящено обычаем до наших дней. Для женщины же двоемужество — страшный грех, прелюбодеяние, и поэтому у евреев всегда так много соломенных вдов. Освободить их от «соломенного вдовства» считалось богоугодным делом. Агнона очень тянула эта тема, и даже его первый рассказ так и назывался: «Соломенные вдовы», «Агунот» на иврите, отсюда и псевдоним «Агнон».

(обратно)

66

Месяц покаяния — месяц Элул, предшествующий Новому Году (Рош Ашана). Новый Год и последующие 10 дней вплоть до Судного Дня — Иом Кипура считаются днями покаяния, когда человек кается в своих грехах и старается проявить свое раскаяние во всем, в частности в подаянии бедным. Весь Элул идет подготовка к этим 10 дням, и поэтому в течение всего месяца Элул также каются, посещают могилы, подают милостыню, постятся, просыпаются по ночам на полночную молитву, скорбят о разрушении Храма и т. д. По традиции 30 дней месяца Элул и последующие 10 дней от Нового Года Рош Ашана до Судного Дня Иом Кипур в месяце Тишрей вместе соответствуют 40 дням, которые провел наш законоучитель Моисей на горе Синай. У мусульман тоже есть праздник милосердия и подаяния, говоря словами Сулейменова: «Сегодня над миром Аллаха идет Курбан Айт, великий жертвенный праздник, сегодня готов простить Аллах грехи великие за щедрость великую вашу».

(обратно)

67

Живые — бедные — странное противопоставление, не так ли? Когда наш праотец Иаков обманул своего брата Исава и бежал от его гнева в Междуречье, за ним была послана погоня. Исав в гневе послал всех своих сыновей с приказом застичь и убить Иакова. И один из сыновей Исава, достойный Элипаз, догнал Иакова в пути и уж собрался убить его, но Иаков уговорил его сохранить ему жизнь.

— Но я не могу нарушить приказ отца, — сказал сын Исава, и Иаков ответил ему: возьми все мое добро, и тогда ты не солжешь, если скажешь отцу, что я мертв, ведь бедный — все равно что мертвый, говорит пословица. Так он и поступил. Поэтому Агнон противопоставляет живых бедным.

(обратно)

68

Толкования Раши — евреи испокон веков любили толковать Библию: и Талмуд, и все прочие труды можно понимать как аппарат толкования Библии. В результате к началу второго тысячелетия н. э. мало кто знал подлинное значение древнего и канонизированного библейского текста и суемудрие заслонило слова Завета. Мудрец Раши ознакомился со всеми толкованиями и повелел многие из них спрятать подальше, чтоб людей не отвлекать, и написал короткие и прекрасные объяснения к Библии. Его объяснения читают все — от мала до велика. Объясняя их краткость, евреи говорят, что в дни Раши чернила были на вес серебра. Скоро нам представится случай процитировать Раши.

(обратно)

69

Я сооружаю Храм — здесь можно увидеть выпад Агнона против светского сионизма (противопоставленного традиционной еврейской любви к Стране Израиля). Кладбищенский сторож был из «вожаков» сионистов, читал светские книги и газеты, продавал акции на обновление Страны Израиля («Марфа»), и ему приходится просить горстку праха Святой Земли у человека, учившего Писание, строившего храм из воска («Мария»).

(обратно)

70

Первенец Сиона — Исаия 41:27.

(обратно)

71

Благословения об апельсинах — евреи благословляют Господа за все, что с ними случается, начиная от рождения — «Благословен плод чрева» — и до смерти — «Благословен праведный судия». Евреи благословляют Господа особо за все беды и блага, и за хлеб — «Благословен Извлекающий хлеб из земли», и за вино — «Благословен Создавший лозу». За апельсин полагалось в данном случае благословлять Господа дважды — и зато, что сотворил плод, и за то, что дал им дожить (буквально — дожил их) до этого времени, до первого нового плода в Новом Году. И так весь день и вся жизнь героев Агнона размечена благословениями и молитвами, так, утро и вечер — это время, когда говорят «Слушай, Израиль, и т. д.».

(обратно)

72

Прах Земли Израиля — вот и появляется главный герой нашего рассказа прах Земли Израиля. До сих пор мы говорили о том, что евреи любят Страну Израиля, что вполне естественно — всякий любит свою страну. Но любовь наша абсолютно вещна и конкретна, мы любим каждую крупицу ее праха. Сказано в трактате Брахот: спустившись на берег у Аккры, целовали землю учителя наши, и об этом же говорил царь Давид: возжелали рабы Твои каменья ея (Земли Израиля) (Псалмы 102:15). И еще один секрет: сказано (Исход 20:24): «Сделай Мне жертвенник земли», а можно прочесть эту фразу и по-иному — «Сделай Мне землю жертвенником», то есть Господь приказал сынам Израиля сделать всю землю их жертвенником Ему. И поэтому сказали учителя наши: каждый, похороненный в Земле Израиля, как под жертвенником похоронен.

От этой плотской любви к праху Земли Израиля желали евреи быть хоть погребенными в нем. Когда Рассеяние еврейское расширилось невероятно, трудно стало посылать трупы на погребение в Землю Израиля, и появился обычай класть в гроб щепоть праха земли израильской. И пишет автор мидраша Тальпиот: «Слыхал я, что коли положить прах Земли Израиля на глаза, пуп и обрезание, то как в самой земле Израиля погребен будет». Поэтому и просит кладбищенский сторож горстку праха.

В связи с этим был интересный спор переводчика со Львом Наврозовым, утверждавшим, что слепая наша любовь к Земле Израиля позаимствована у толстовцев либо эсеров, и вообще, земля — прах один, помогать же евреям еще лучше в Америке. Помогать евреям из Америки — занятие популярное, и не один из нынешних еврейских гуру утверждает нечто схожее. Еврей, конечно, может жить где угодно, пока не раздадутся шаги Мессии, хоть в Америке, хоть в Париже, хоть в Москве, но чем стараться во благо земли израильской лучше стоять на ней.

(обратно)

73

Масличная гора — в день Страшного Суда станут стопы Его на Масличной горе к востоку от Иерусалима, и гора расколется, и мертвые восстанут. Значит, именно к Масличной горе, к лежащей у ее подножья долине Иосафата, придут мертвецы Израиля по норам и пещерам. На Масличной горе — древнейшее еврейское кладбище в мире, конец странствий, желанный отдых, где покоится и прапрадед переводчика, и автор рассказа. На Масличной горе, когда стоял Храм, проводили ритуал сожжения рыжей телицы, как описывается в книге Чисел (гл. 19); ее прах использовался затем для очищения от мертвецкой нечистоты. Ясно, что это место — самое подходящее для восстания мертвых, да и для их покоя.

(обратно)

74

…неведом… — Екклезиаст 9:12.

(обратно)

75

…как тень… — там же.

(обратно)

76

Земля Живых — обычный титул Страны Израиля. Не в насмешку он дан сюда последние две тысячи лет евреи только умирать приезжали, — но по словам псалмопевца: «Буду ходить пред лицем Господним на земле живых». Почему ж так назвал страну нашу царь Давид, бывают ли под солнцем страны мертвых? — спрашивает средневековый толкователь и добавляет: если речь о стране, где жизнь хороша, то есть страны, где жизнь лучше. Может, и вовсе не о Стране Израиля говорил царь? Так нет, в продолжение этого же псалма, в стихе 19-м (в русском переводе этот псалом разделен на два: 114 и 115, а в еврейской Библии его порядок — 116) он добавляет: «Посреди тебя, Иерусалим!» А дело в том, что погребенные в Стране Израиля восстают к жизни новой с приходом Мессии, поэтому и зовется страна эта страной живых.

(обратно)

77

Земля народа — эта фраза является точным, но закодированным объяснением, зачем еврею нужно погребение в Земле Израиля или хотя бы горстка ее праха в могилу. Этой же фразой отвечает р. Элиазар на гневную филиппику р. Баркирии в примечании выше, имея в виду, что Господь окажет искупление погребенному в Земле Израиля, даже если он и не ходил по ней при жизни. Вот особое свойство Земли Израиля — она несет искупление. Сказал пророк Иеремия (51:5): «Земля их полна грехами», и объясняют ученые мужи Израиля: земля полна грехами, но не люди, земля израильская берет на себя все грехи людей, живущих в ней, и поэтому люди Страны Израиля — живые и мертвые — грехов не имут.

Эта фраза (Второзаконие 32:43) буквально означает: «(Он) очистит ИЛИ искупит, ИЛИ выкупит земля его народ его». Синодальный русский перевод, согласуясь с арамейским переводом Онкелоса, с греческим переводом Септуагинты и латинским Вульгаты, гласит: «Он… очистит землю Свою и народ свой». Но в тексте подлинника нет ни «и», ни ясности объекта и субъекта. Поэтому можно эту фразу читать по-разному.

Старцы-пополнители толкуют так: Израиль, народ Его, искупит землю Его, по сказанному: «Нет искупления земле, на которую пролилась кровь, кроме искупления кровью пролившего кровь». То есть речь идет не об «очищении», а об «искуплении» — об акте смытая пролитой крови кровью убийц. Запрет пролития крови — один из фундаментальных запретов Библии, не только в фигуральном смысле, как запрет убийства, но и в реальном — магическом смысле. Закон Моисея требует особого обращения и с кровью убитых животных, а уж людская кровь, пролитая на землю, во всех легендах вопиет к небу, пока ее не покроют прахом, а еще лучше — кровью убийцы. (Масса примеров приведена Фрезером в его исследовании Библии как фольклора.) И здесь — кровь народа Израиля пролилась на землю и вопиет к небу. Искупление земли, загрязненной кровью, придет, когда кровь убийц — тех, кто проливал кровь евреев, покроет ее. И если у Онкелоса искупление земли — дело рук Бога, у старцев это дело рук Израиля.

Рамбан видит в этом стихе знак неизбежности искупления, ибо в нем нет условности. В отличие от возведения Второго Храма, в период строительства Третьего Храма Господь землю искупит и врагам Израиля отомстит.

Некоторые толкователи толкуют второе слово стиха, «адмато», не как «земля его», но как «кровь его» и читают стих так: «Он искупит кровь народа своего» — то же, что и выше, только без земли. Другие понимают эту фразу так: земля народа Израиля — его искупление, откупная жертва народа Его, подобно тому, как петух считается откупной жертвой у евреев за грехи наши в Судный день Иом Кипур.

Можно прочесть стих и на каббалистский манер, понимая третье слово стиха, АМО, народ его, как ИМО, вместе с ним. Тогда стих будет звучать так: Он искупит землю Свою вместе с ним, т. е. Он, Господь, искупит, избавит, очистит землю Свою — Землю Израилеву, включая и ее комки за рубежом, и, искупая ее, вместе, заодно, захватит и мертвецов Израиля и принесет им избавление. Иначе говоря, для избавления надо лечь в могилу в Землю Израиля или хотя бы положить горстку праха ее — Господь обещал эту Землю избавить и при этом не оставит мертвеца, по сказанному «вместе с ним».

Но герой Агнона предоставил возможность, по-моему, дать новое, невероятное и страшное толкование этого стиха — нет, не Господь искупит Землю, не народ Израиля искупит ее, не кровь евреев искуплена будет, Земля, то есть могила, — вот единственное искупление и очищение Израиля. Для кладбищенского сторожа нет ни возмездия врагам, ни прихода Мессии, ни успокоения пролитой крови. Для него все грядущее избавление — это мать сыра-земля, земля Страны Израиля, ибо она несет с собой искупление, избавление от всего.

(обратно)

78

Проводить четыре пяди — благое дело. Четыре пяди вышел фараон проводить праотца нашего Авраама по выходе его из Египта (о приходе Авраама см. примечание ниже), и за это Господь дал ему сынов Авраама на 210 лет в рабство (вплоть до Исхода). Но ведь и Навуходоносор вышел проводить праотца Авраама по выходе из Междуречья и проводил те же четыре пяди, но получил в рабство Израиль лишь на 70 лет. (От разрушения Первого Храма до победы персов над Вавилоном.) Почему такая несправедливость? А дело в том, что фараон был карлом ростом в одну пядь, супротив трех пядей роста нормального человека, в том числе и Навуходоносора, и пройти четыре пяди ему было втрое тяжелее. Отсюда знай, что Господь платит каждому по труду, а нам, сынам Израиля, за такой красивый жест несколько лет рабства отбыть совершенно нипочем.

(обратно)

79

Таможенники и отец Авраам — речь идет о поездке Авраама в Египет во время засухи в Стране Ханаанской. Авраам очень боялся, что египтяне отберут у него жену, ибо Сарра была очень хороша собой, таких в Египте не было. И еще: обычно женщина от трудной дороги дурнеет, но Сарра лишь похорошела. Но что ж он об этом не подумал до того, как поехал в Египет? А дело в том, что из-за скромности Сарры он ее толком и не разглядел до этого времени, говорит легенда. Чтобы его не убили египтяне, он решил выдать жену за свою сестру, как известно из рассказа в книге Бытия. История же с таможенниками была такая, по словам Раши: «„Пришел Авраам в Египет“, написано, вместо „они пришли в Египет“, это учит нас, что спрятал Сарру в сундук, а когда потребовали мыто, открыли и увидели ее». Иными словами, сначала Авраам надеялся и вовсе спрятать Сарру от глаз египтян, но подозревавшие мытари открыли сундук и обнаружили ее.

(обратно)

80

И уже забыл я, что это лишь прах… — ключевая фраза рассказа. Все избавление и счастье — счастье могильное, можно сказать, что, судя по этой фразе, Агнон проповедует эсхатологический сионизм. Тут намечается перекличка с его ранним рассказом, носящим следующее название: «И кривое станет прямым». Деяния одного адама, нареченного Менаше Хаим, из обывателей Святой Общины Бучачской, что лишился достатка, и нищета, не про нас будь сказано, сбила его с толку Господня, и на Израиль грех навел, и горе, маяту и суету испытал, но души чужой не погубил и удостоился имени и следа в потомстве, как подробно описано внутри сей книги, и об этом же говорится в Писании: «и наказание свое отбудут», а толкователи блаженной памяти объясняли: «и расплатятся муками за вину свою». Судя по заглавию, рассказ должен хорошо кончаться, ведь «удостоился имени и следа в потомстве». Но на самом деле герой этого рассказа смог испортить себе жизнь всеми вообразимыми способами, и даже имя свое продал, и жены лишился, и умер нищим на кладбище, но (!) кладбищенский сторож знал всю его историю и написал на его могиле имя Менаше Хаима, и таким образом «оставил он имя и след в потомстве».

Повезло Иову, что не Агнон его книгу писал, а то в конце, вместо многих лет жизни, жен, детей и скота, получил бы Иов погребение по всем правилам в Святой Земле, чему уже след радоваться. Так и вся пошедшая насмарку жизнь кладбищенского сторожа может получить «счастливую» развязку — погребение с прахом Земли Израильской на глазах.

(обратно)

81

…ангелов, выходящих по трубному звуку… — евреи трубят в рог в день Нового Года Рош Ашана и на исходе Иом Кипура — Судного Дня — по многим причинам — вселить страх Божий в сердца собравшихся, и как возвещают о прибытии царя и о начале суда, и как собираются на приступ крепости, и чтобы сбить бесов с толку и т. д. А по этому звуку, говорит легенда, выходят ангелы, как придворные выходят по звуку трубы, вещающей о явлении царя. И имена этих ангелов и впрямь длинны, и приводить мы их не будем.

(обратно)

82

…за границу бежал… — чтобы не довелось ему лечь костьми в Святую Землю, сослал его Агнон за границу. Но по легенде, выбрасывает недостойных покойников из себя Земля Израиля.

(обратно)

83

В мешковине сидеть — еврейский траурный обычай — сидеть без башмаков на полу в мешковине, посыпать голову прахом. Вообще-то так поступают при смерти близкого родственника, но можно и по другим причинам — от скорби по разрушенному Храму, например.

(обратно)

84

Четыре пяди — еще бы не отмерить 4 пяди Земли Израильской, сказал р. Иоханан: всяк, кто пройдет четыре пяди Земли Израильской, заслужит себе долю в Царствии Грядущем.

(обратно)

85

Поминальный год — после смерти отца, когда сыновья читают по нем каждый день поминальную молитву «кадиш».

(обратно)

86

Господа — Пс. 24:1.

(обратно)

87

А землю — Пс. 115:16.

(обратно)

88

Султан, Аллахи т. д. — звучат совершенно по-иностранному для русского уха, но не так обстоит дело с ивритским читателем, для которого «султан» это «шалит» («салит»), «аллах» — «элоха» и т. д. Точным эквивалентом была бы транслитерация речи поляка в русском тексте: круль, Буг — хоть и не по-русски, но вполне понятно. Вот оно, еще одно достоинство Страны Израиля в ней народ Израиля и по языку вписывается в среду окружающих народов.

(обратно)

89

Хайбар — горы в Хиджазе в 150 км от Медины, где жило вольное еврейское племя. Из этого племени пророк Мухаммад взял себе жену Сафию, и с ее родней заключил он союз и завет. Преемники Мухаммада нарушили завет и изгнали евреев из Хайбара и из Хиджаза вообще.

(обратно)

90

День короток — р. Тарфон сказал: «День короток, работа велика, работники ленивы, плата обильна, и хозяин подгоняет» (Поучения Отцов 20).

(обратно)

91

…не все понял… — воевода не понял мистического ответа рассказчика. По словам воеводы, не тем евреям, что сейчас в Стране Израиля, владеть ею, но лишь тем, что исполняют все заповеди и др. — евреям хайбара. Рассказчик отвечает ему: в наших посадках есть не только материя, но и магия, не уступающая магии сынов Хайбара.

(обратно)

92

Свет Торы — рассказ напоминает христианские легенды о святых покровителях воров и т. д. По средневековой христианской логике, у каждого ремесла был свой покровитель, а значит, был такой покровитель и у воров. По еврейской логике, свет Торы сияет всему миру, весь мир стоит на Торе, и даже рейды контрабандистов удаются благодаря ее свету Все же подобных легенд у правоверных евреев практически не было — до саббатианства. Саббатианство — в особенности после отступничества Саббатая Цви — стало на путь оправдания и освящения греха, «спасения через грех», и вот по какой причине. Мессии, по еврейской традиции, следует избавить (спасти) народ Израиля, а через него и все человечество. Мессия, конечно, должен быть победителем, а не побежденным. Когда прямые мессианские чаяния последователей мессий не оправдывались, появлялись теории, превращавшие их поражение в победу, в апогей их пути. Так, в христианстве (мессианстве Иисуса) распятие превратилось в спасение и искупление всего человечества. В саббатианстве (мессианстве Саббатая) таким центральным событием стало отступничество Мессии. Что бы оправдать этот тяжелый грех своего Мессии, саббатианцы утверждали, что грех свят сам по себе, Саббатианство, во многом сходное с гностическими сектами первых веков христианства, так и не вышло за пределы еврейского народа и осталось малой сектой, видимо существующей в остаточной Форме и поныне в Турции. Но саббатианство породило хасидизм; как было доказано проф. Шолемом, именно из сочинений скрытых саббатианцев хасиды черпали свои идеи. Поэтому данный рассказ можно понимать и на саббатианский лад: Тора и Учение оказываются мистически связанными с преступлением. В отличие от «Клинка Добуша» в этом рассказе святой не противостоит, но способствует (хоть и не ведая) разбойникам. Эта антиномичность ситуации заставляет выделить данный рассказ с его саббатианским оттенком и поставить его вместе с рассказом «Правые стези», в котором прямо появляется другой еврейский мессия — Иисус.

(обратно)

93

Правые стези — Пс. 23:3. Появление этого рассказа сопровождалось ожиданным скандалом, который лучше всего сравнить с анафемой Толстому. Обскуранты напали на Агнона с упреками чуть ли не в отступничестве. Главный раввин Израиля р. Герцог написал Агнону письмо с просьбой уничтожить или спрятать этот рассказ. Особенно усердствовал приближенный р. Герцога, «раввин доктор» Гаркави, ведший длительную кампанию против Агнона. Каждое прижизненное переиздание этого рассказа вызывало бурную реакцию Гаркави, о котором Агнон сказал: «не доктор и не раввин, а мерзость и мерзавец». Но Гаркави сделал все же одно доброе дело — после смерти Агнона он не дал ортодоксальным апологетам скрыть основной мотив рассказа. Сама тема Иисуса так пугает и по сей день евреев, что многие литературоведы попытались убедить себя и других, что ничего христианского тут нет. По одной версии, рассказ — аллегория о декларации Бальфура и отторжении Заиорданья, подругой — герой рассказа Илия-пророк, по третьей, герой — Иисус, но рассказ антихристианский и т. д.

Конечно, это не так. Данный рассказ — лишь самый явный свидетель странного романа Агнона с Иисусом, романа, следы которого видны и в первом рассказе, и в последней повести настоящего сборника.

(обратно)

94

Уксус — Уксус, сын Вина — обычное в еврейской словесности прозвище убогого сына достойных родителей, еще чаще — как символ духовно обнищавшего поколения. «Отцы все протратили» — говорится и в начале романа Агнона «Вчера, третьего дня». Затем выясняется, что они протратили веру, надежду, любовь и софию.

(обратно)

95

Пять дней недели — если работал пять дней и шестым выходила суббота, то, значит, он отдыхал в воскресенье и работал в субботу.

(обратно)

96

…могила в прахе ее… — казалось бы, этот старик — брат-близнец старика в «Прахе Земли Израиля», но читателю быстро станет ясно, что этот старик мечтал не о подлинной земле Израиля, но о ее небесной сестре.

(обратно)

97

Тот Человек — даже имени не названо. Когда была наложена анафема на мессию Саббатая Цви, в проклятии говорилось: пусть не упоминают его ни злым словом, ни добрым. Здесь речь идет о более раннем мессии — об Иисусе из Назарета. Он назван Тем Человеком и в Талмуде: «Есть ли у Того Человека доля в Царствии Грядущем?» Травма раскола, отказа от универсальности, обвинения в богоубийстве и по сей день ощутима у евреев, и неудивительно, что и в этом рассказе Иисус не называется по имени. Эта неназываемость позволяет идентифицировать его с безымянным героем повести «В сердцевине морей».

(обратно)

98

Паутина — никто, кроме него, не бросал, — отмечает один исследователь. Другое объяснение предлагает нам притча Кафки «Закон» — это были врата (кружка у Агнона), специально предназначенные для героя. Понятно, что кружка и монеты — это символ исполнения христианских заповедей: старик не праздновал субботу, но воскресенье и все, что было у него (силы душевные), отдавал Иисусу (представленному в самой неприемлемой для еврея-иконоборца форме).

(обратно)

99

…исчезла улыбка… — русскому читателю вспомнится преображение кота Бегемота.

(обратно)

100

Холодный камень: одни видят в этом иконоборчество Агнона, другие выпад против церкви, а можно увидеть и обычный сказочный мотив: чудеса свершаются, пока герой не усомнится в чудотворце.

(обратно)

101

…ангелы несут… — финал рассказа аналогичен (с виду) финалу 1 — и части «Фауста». Старик грешил против Закона Моисея, он жил как христианин, все отдавал Иисусу. «Погибла!» — «Спасена!». В отличие от Гете, старика спасает его «погубитель» (с точки зрения ортодоксального иудаизма) — Иисус.

(обратно)

102

Образ человека — не совсем ясно, кого несли ангелы и кто погребен в Иерусалиме. По смыслу — старика, но слова «образ человека» были применены несколькими строками выше к Иисусу. Уж нет ли в этом намека на возврат Иисуса, описанный в последней повести?

(обратно)

103

…Схоронили… — для читавшего «Прах Земли Израиля» уже ясно, что больших спасений от Агнона ожидать не приходится. Но здесь Земля Израиля выступает почти как аллегория Царствия Небесного. Старик спасся. Что это значит? Иисус спасает? Простота спасает? Постоянство спасает? Или спасение так невелико: погребение без талита в сухой земле, — что любая вера спасает?

(обратно)

Оглавление

ТРИ КОРОТКИХ РАССКАЗА ПРО ЧУДЕСНОЕ

  ПОЧЕМУ УЧИТЕЛЯ НАШЕГО МУДРЕЦА РАББИ[1] ИЗРАИЛЯ ИССЕРЛЯЙНА НЕ СРАЗУ ВПУСТИЛИ В РАЙ ПО КОНЧИНЕ[2]

  ПЛЯСКА СМЕРТИ[22]

  КЛИНОК ДОБУША[30]

ТРИ РАССКАЗА ПОДЛИННЕЕ ПРО СТРАНУ ИЗРАИЛЯ

  ДЕЯНИЯ ПОСЛАНЦА ИЗ СВЯТОЙ ЗЕМЛИ,[39] ДА ВОЗВЕДЕТСЯ ОНА И ОТСТРОИТСЯ

  ПРАХ ЗЕМЛИ ИЗРАИЛЯ

    1

    2

    3

    4

    5

  ПОД ДЕРЕВОМ

ТРИ РАССКАЗА, ЧАСТИЧНО ОТНОСЯЩИЕСЯ К ПРЕДЫДУЩЕМУ, А ЧАСТИЧНО — К ПОСЛЕДУЮЩЕМУ

  СВЕТ ТОРЫ[92]

  ТРИ СЕСТРЫ

  ПРАВЫЕ СТЕЗИ[93] . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте