«Полет и капризы гения»

Москва 1836 года… Жаркое летнее утро.

Елизавета Ивановна открыла двери и всплеснула пухлыми руками, такими плавными, и на каждой ладони — розовая ямочка.

— Ваня, — певуче позвала она мужа, — смотри-ка, гость-то у нас севодни какой приятной.

Из комнат выбежал Иван Дурнов, весь в радости: сам великий маэстро навестил жилище скромного московского живописца.

— Карл Палыч! — воскликнул он. — Дорогой вы наш…

Да, это был он. Короткое сильное туловище с животиком, выпиравшим из-под белого жилета, а руки маленькие и нежные, как у избалованной женщины. Но в пожатии они сильные, эти руки.

— Не ждал, Ванюшка? А я запросто… Не разбудил?

— Да нет, что вы! Мы рано встаем…

Брюллов снял шляпу, волосы золотым венцом распались над его массивною, но прекрасною головой. Он поцеловал руку хозяйке, и юная Елизавета Ивановна, кутаясь в старенький платок, невольно смутилась:

— Карл Палыч, что вы… Я по утрам такая некрасивая бываю, сама себе не нравлюсь.

— Синьора, — ответил Брюллов, — все мы, как правило, всегда некрасивы по утрам. Но вы… Вы даже не знаете, как вы божественны сегодня. Ванюшка, почему ты не напишешь портрета жены?

И этим он окончательно смутил женщину… Дурнов забегал перед создателем «Последнего дня Помпеи», услужливо отворял двери.

— Ваня, — сказала ему жена, — пойду приберу себя малость.

— Нет, нет! — властно удержал ее Брюллов. — Этот платок, поверьте, вам к лицу. Он украшает вашу прелесть.

— Еще бабушкин.

— Это ничего не значит…

Брюллов прошел в гостиную. Сел плотно, как хозяин.

— Ну, что. Ванюшка, стоишь? Давай, хвастай…

Дурнов, краснея, предъявлял свои последние работы:

— Мазочек вот тут не удался. А так-то ничего вроде…

Брюллов недовольно взмахивал короткой рукой:

— Дрянь! Мусор! Выбрось!

Солнечный луч замер на лице юной хозяйки.

Брюллов засопел, будто его обидели.

— Карл Палыч, — снова заробела женщина, — уж вы так на меня севодни смотрите. Право, и неудобно даже… Ведь неприбрана я!

Брюллов молчал, сосредоточенный. Неожиданно крикнул:

— Ванька! Палитру волоки. Ставь холст.

Дурнов одеревенело застыл — в растерянности:

— Зачем?

— Тебя не спрашивают зачем. Ставь, коли велю.

— Мигом.., есть холсток. Для вас.., мигом!