«Медикус и пропавшие танцовщицы»

Медикус и пропавшие танцовщицы (fb2) - Медикус и пропавшие танцовщицы (пер. Наталья Вениаминовна Рейн) 3264K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Рут Дауни

Медикус и пропавшие танцовщицы

...As illi solvuntur frigore membra vitaque cum gemitu

fugit indignata sub umbras.

...И конечности его похолодели, с тихим стоном возмущенья

в царство теней жизнь ушла.

Вергилий. Энеида

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Обитатели форта в городе Дева, в том числе офицеры и солдаты Двадцатого легиона

СЛУЖАЩИЕ ГОСПИТАЛЯ

Гай Петрий Рус — врач с долгами

Валенс — врач с амбициями

Приск — вездесущий управляющий

Альбан — прилежный писарь

Децим — госпитальный сторож, человек сильных страстей

Помощник помощника из морга — чересчур энергичный человек

Сигнальщик — солдат с секретом

Первая собака — незваный гость

ПРОЧИЕ

Второй центурион — грозный офицер

Дочь второго центуриона — юная девушка с планами на будущее

Гарнизонный дежурный офицер — человек, не любящий свою работу

Центурион Рутилий — подкаблучник

Жена Рутилия — домохозяйка

Рутилия-старшая — их дочь, юная девушка, обременённая сестрой

Рутилия-младшая — её сестра

Женщина с подбородками — сплетница

Луций — доносчик Секунд — строитель

Квинт Антоний — бестолковый новобранец

Вторая собака (со щенками) — наследство от прежних жильцов

Мыши — тоже незваные гости

ОБИТАЮЩИЕ ВНЕ СТЕН ФОРТА

(но преимущественно благодаря ему)

Тилла — рабыня

Клавдий Инносенс — подлец и неряха

Луций Куртий Сильван — сравнительно респектабельный работорговец

Тадий — многострадальный домашний раб

Мерула — хозяйка сомнительного заведения

Басс — ветеран легиона, ныне охранник-вышибала у Мерулы

Стикх — ещё один ветеран, помощник Басса

Хлоя, Дафна, София, Эйселина, Мариам — девушки из заведения Мерулы

Лукко — поварёнок на кухне Мерулы

Фрина — местная девушка, уже жалеющая, что ушла из дома

Брадобрей — ещё один ветеран, пристроился под боком у бывших сослуживцев

Жена брадобрея — женщина из местных

Сын брадобрея и его дружки — молодые люди в поисках знаний и наличных

Тёща брадобрея — сущее наказание

Подружка сигнальщика — очень болтливая девушка из местных

Содержатель борделя на Док-роуд — человек низких нравственных принципов

Элегантина — его охранник

ОБИТАТЕЛИ СЕЛЬСКОЙ МЕСТНОСТИ

Старуха из деревни — старейшина племени

Сабран — её помощница

ПО ТУ СТОРОНУ МОРЯ, НА ПУТИ К РИМУ

Публий Элий Адриан — новый император

ПО ПУТИ В ЦАРСТВО ТЕНЕЙ

Траян — старый император

В ГАЛЛИИ

Юлий — многострадальный брат Руса Кассия — жена Юлия

Их дети — пока что четверо

Мачеха Руса — женщина, которой есть за что ответить

Сводные сёстры Руса — девушки, которым на него наплевать

Клавдия — бывшая жена Руса

ГЛАВА 1

Кто-то смыл с тела грязь, но, откинув простыню, Гай Петрий Рус всё равно ощутил слабый запах реки. Его помощник брезгливо сморщил нос, когда подходил с табличкой для записей и измерительной линейкой, за которыми его посылали.

— Итак, — сказал Рус, положив перед собой табличку, — какова обычная процедура для неопознанных тел?

Мужчина замялся.

— Не знаю, господин. Помощник по моргу в отпуске.

— А ты тогда кто?

— Помощник помощника, господин.

Мужчина не сводил глаз с трупа.

— Но ты хотя бы раз прежде бывал на вскрытии?

Не отрывая глаз от трупа, помощник помощника отрицательно помотал головой.

— А они все... э-э... такие вот, господин?

Рус, рабочий день которого начался ещё затемно, с трудом подавил зевок.

— Нет, там, откуда я родом, они другие.

Прежде всего описание. Тут главное — факты, а не рассуждения. За исключением, пожалуй, этого случая, где описание состояло по большей части из рассуждений.

«Женщина, возраст...»

Какое-то время он, хмурясь, размышлял над тем, сколько ей может быть лет. Затем написал: «Приблизительно 18—25 лет. Вес. Рост... пять футов три дюйма».

Это, по крайней мере, точно.

«Волосы: рыжие, редкие».

Тоже не слишком способствует опознанию, если никто никогда не видел её до этого без парика.

«Одежда: никакой (не найдена)».

Так что и тут всё без толку.

Отсутствуют три зуба, но в тех местах, где это не бросается в глаза. Нет, чтобы опознать эту женщину, кто-то должен знать её очень и очень хорошо.

Рус поднял глаза на помощника.

— Сходишь за меня в штаб?

— Я уже сообщил им, что у нас тут труп. И что вы пришлёте все данные позже, господин.

— О пропавших людях спрашивал?

— Да, господин. Не числится.

— Гм. — Это тоже не понравилось Русу. Он продолжил работу, делая пометки на табличке. И вот через несколько секунд старания его были вознаграждены. — Ага! Вон оно как!

— Господин?..

Рус указал на находку.

— Даже если через месяц отыщется человек, который знал её, — пояснил он, — мы можем сказать ему, кого похоронили.

И он записал: «Родинка в форме клубничины размером приблизительно в полдюйма, находится на внутренней стороне правого бедра, в восьми дюймах выше колена».

Он даже сделал рисунок родинки.

Закончив с общим описанием, Гай почесал за ухом и окинул задумчивым взглядом распростёртое перед ним бледное тело. За свою жизнь он успел навидаться покойников, но это был явно сложный случай. Вода... Она успела изрядно поработать над телом, уничтожить все необходимые ему зацепки и приметы. Нельзя было даже определить позу, в которой оставили тело, поскольку оно несколько раз перекатывалось в потоке, когда кровь ещё не успела свернуться. Конечности сохранили гибкость, и это означает... что? Люди, погибшие в пылу сражения, часто застывали в самых невероятных позах, а затем их члены вновь обретали гибкость, даже с какой-то неестественной быстротой. Так что же получается? Выходит, эта женщина была напугана или отчаянно боролась? С другой стороны, как могло повлиять на тело долгое нахождение в холодной воде? Он снова почесал за ухом и зевнул, пытаясь сообразить, что же написать в отчёте, чтобы не слишком расстроить её родственников.

И наконец, последнее.

«Время смерти: точно не установлено. Предположительно, минимум за два дня до обнаружения тела».

И далее объяснил, на каком основании он сделал этот вывод.

Он снова поднял глаза на помощника.

— Разборчиво писать умеешь?

— Да, господин.

Гай протянул ему табличку и стило.

— «Место смерти», — продиктовал Рус и тут же поправился: — Нет, лучше так: «Расположение тела».

Помощник положил табличку на край стола, склонился над ней и повторил, продолжая медленно усердно выцарапывать слова:

— Расположение... тела...

— «Найдено в пятистах шагах ниже по течению от дамбы, в болотах у северного берега», — продиктовал Рус и уже пожалел о том, что не взялся писать сам.

— Най... дено в пяти... стах... — бормотал себе под нос помощник, а потом вдруг замер на полуслове, взглянул на Руса и заметил: — Но её могли утопить гораздо выше по течению, господин. И тело могло проплыть весь этот путь вниз по реке. И если так, то потом её могло бы подхватить приливом и унести в открытое море.

— Что? — растерянно заморгал Рус, удивлённый таким проявлением инициативы.

Минуту спустя выяснилось, что этот солдат, ни черта не разбирающийся в делах больницы и едва умеющий писать, всё свободное от службы время посвящал изучению всего, что связано с местной рыбалкой. Помощник помощника детально описал все возможные точки, откуда тело могло принести водой по реке Ди и прибить к болотистому северному берегу, чем привёл Руса в полную растерянность. Но одно было ясно. На землях, где береговая линия сильно изрезана, где в море впадают множество рек и речушек, где дважды в день случается прилив и отлив, всё, что способно плыть по воде, может проделать весьма долгий путь от того места, где его в эту самую воду бросили.

— «Место попадания тела в воду неизвестно», — продиктовал он.

Помощник начал писать и тут же остановился.

— Простите, господин, я не расслышал — что там идёт за словом «место»?

Рус повторил. Мужчина снял с кончика стило кусочек прилипшего воска, щелчком отбросил его и начал писать снова.

В госпитальном саду заливалась птичка, слышалось отдалённое бормотание голосов. Рус глянул в окно. В дальнем конце лужайки, прямо за клумбами с лечебными травами, человек с ампутированной ногой учился ходить на костылях, а санитары суетились вокруг, готовые в любой момент прийти ему на помощь. Подул лёгкий бриз, язычки огня в лампах, которые расставил вокруг стола на изящных подставках Рус, печально затрепетали, точно оплакивали душу неизвестной, что лежала перед ним.

Они вспыхнули совсем уже ярким огнём, когда кто-то распахнул дверь. Помощник помощника поднял голову и сказал:

— Это не она, Децим.

Но пришелец всё же подошёл к столу взглянуть.

Рус нахмурился.

— Ты кто такой?

Мужчина сложил ладони вместе и продолжал глядеть на тело.

— У тебя пропал кто-то из близких?

Мужчина сглотнул вставший в горле ком.

— Нет. Ничего такого не было, господин.

— Тогда, наверное, тебе лучше уйти.

Мужчина отступил к двери.

— Да, конечно, уже ухожу, господин. Простите, что помешал. Виноват.

Рус проводил его до двери, затем обернулся к помощнику:

— Может, есть человек, о пропаже которого в штабе ничего не знают?

Помощник отрицательно покачал головой.

— Да не обращайте вы внимания на Децима, господин. Он просто один из сторожей. Ищет свою подружку, вот и всё.

— В морге?

— Она сбежала с каким-то моряком, господин. Уже давно, несколько месяцев назад.

— Так что же он здесь её ищет?

Мужчина пожал плечами.

— Не знаю, господин. Наверное, надеется, что она вернётся.

Рус, неуверенный, была ли то попытка пошутить, не сводил с него глаз, но помощник помощника вновь склонился над табличкой.

Рус перевёл взгляд на труп.

— Пиши. «Причина смерти...»

Стило вновь заскрипело по восковой табличке.

— Причина...

— Начнём с головы.

— Начнём с...

— Этого не надо писать.

— Простите, не понял?

— Просто напиши: «Причина смерти». Больше ничего пока не надо.

Он, хмурясь, рассматривал голову женщины. Рыбак, обнаруживший тело, клялся и божился, что не прикасался к нему, но лично ему, Русу, казалось странным состояние волос утопленницы. Сперва он подумал, что бедняжке просто не повезло с волосами от рождения, теперь же, при ближайшем рассмотрении, пришёл к выводу, что пролысины эти неестественные. Он даже провёл пальцем по колючим коротким волоскам на голове.

— Может, это кто-то её так наказал, как думаешь?

— Может, она просто отрезала волосы, чтобы продать их, господин? — предположил его собеседник.

— Да не отрезаны они. Практически обриты.

— Может, вшами страдала? — предположил санитар, и в голосе его слышалась надежда. — Пошла к реке — вымыть этих самых вошек — да и утонула?

Рус глубоко втянул ртом воздух, затем наклонился и поднёс лампу поближе к телу.

— Ничего она не утонула, — произнёс он, приподняв подбородок женщины кончиком пальца. — Вот, смотри-ка.

ГЛАВА 2

Рус подошёл к восточным воротам форта, всё ещё размышляя о женщине в морге. Он так задумался, что не замечал ничего вокруг, и из задумчивости его вывел лишь громкий окрик с улицы.

«А ну, вставай!» Мужчина с толстым животом пинал ногой женщину, разлёгшуюся прямо посреди дороги, рядом с лотком, где продавались фрукты. Другая женщина — с корзиной для покупок — отложила персик, который придирчиво оглядывала со всех сторон, и обернулась посмотреть, что происходит.

Толстяк вновь яростно крикнул:

— Вставай, кому говорю!

Женщина уставилась на лежащую на земле фигуру и забормотала что-то на британском диалекте. Рус разобрал всего одно лишь слово: «Вода».

— Надо поджечь пёрышки и сунуть ей под нос, — предложил хозяин лотка с фруктами и нагнулся поднять два яблока, которые скатились с прилавка.

Гай резко свернул в сторону, чтобы не столкнуться с этими людьми, причём едва не вляпался в кучу дерьма. И тут же сердито нахмурился.

Нет, так нельзя. Надо быть внимательнее, целиком сосредоточиться на своей цели. А цель у него была одна — проветриться, поскольку уснуть никак не удавалось. Теперь же, во время ходьбы, у него слипались глаза.

Увидев, что таверна Мерулы ещё работает, он заглянул туда. И заказал большую чашу хорошего вина: вот уже несколько дней он обещал сделать себе этот подарок. Но когда чашу принесли, Руса ждало разочарование. Вино ничуть не напоминало фалернское, которое он заказывал. Он всматривался в его прозрачную глубину. Впрочем, чего ещё ждать в таком месте и за эти деньги. Для заведения Мерулы вино даже слишком хорошо. То есть на самом деле ничуть не хорошо.

Вышибала наблюдал за тем, как Гай выпил всё вино почти неразбавленным, а затем спросил, не желает ли тот познакомиться с хорошенькой девушкой.

— Нет, сперва не мешало бы побывать в термах, — проворчал в ответ Рус. — Скажи, а те устрицы у вас всё ещё подают?

— Сегодня нет, господин.

— Хорошо.

— Прошу прощения, господин?..

— Вот именно. Этим ты и должен заниматься с утра до вечера.

Рус был почти уверен, что именно устрицы в маринаде, которые подавали у Мерулы, виной тому, что он пребывает в столь скверном настроении и неважном физическом состоянии, но не стал пускаться в объяснения с вышибалой.

Вчера, ставя припарку на ногу груму (ногу тому отдавила его же собственная лошадь), он мысленно сочинял объявление, которое следовало бы вывесить у ворот госпиталя.

«К сведению всех солдат Двадцатого легиона. Пока главный врач сего учреждения находится в отпуске, им управляют три офицера. Первый, администратор, уехал в Вирконий за покупками и забрал с собой ключи. Второй, врач, получил пищевое отравление. Третий из кожи лезет вон, хотя не имеет ни малейшего понятия о том, чем должен заниматься, поскольку пропустил утреннее совещание. Просто времени у него не было. И пока не прибудет подкрепление, все больные, которым требуется срочная помощь, а также получившие телесные повреждения по пьяному делу, глупости или во время выяснения отношений, ОБСЛУЖИВАТЬСЯ ЗДЕСЬ НЕ БУДУТ».

Сегодня ещё до полудня ему пришлось заниматься пациентом, у которого прихватило спину, затем — вывихом локтевого сустава, а потом ещё и тремя зубами, которые принёс в горсти человек, требуя, чтобы он, Рус, вставил их на прежнее место. И вот — ещё и этим телом. Когда он осмелился намекнуть, что трупы — это не по его части, доставившие тело заявили: они понятия не имеют, что делать с ним дальше.

К счастью, Валенс — бледная и исхудавшая копия того Валенса, который накануне сожрал все устрицы, — днём всё же вышел на работу. Окинув Руса внимательным взглядом, он заявил:

— Да ты выглядишь ещё хуже, чем я. Иди передохни немного.

Рус, который последние три дня почти не спал, вдруг понял, что завёлся — и остановиться уже не может.

Через улицу к заведению Мерулы направлялась группа юнцов с армейскими стрижками. Как только они вошли, Рус пробормотал:

— Только не заказывайте дары моря.

И ушёл, до того как они успели что-то ответить.

Проходя мимо пекарни, он вдруг сообразил, что просто не помнит, когда в последний раз что-нибудь ел. Он купил булочку в мёду, откусил изрядный кусок и, жуя, вышел на улицу.

И сразу же услышал возбуждённый гул голосов. А затем узнал толстяка, выкрикивавшего команды с сильным галльским акцентом. Вокруг упавшей в обморок женщины собралась целая толпа зевак. Вот они подняли её и потащили к фонтану. Рус бросил остатки булочки бродячей собаке и зашагал к амфитеатру. Эта история с обморочной особой не имела к нему никакого отношения. И ещё: в данный момент он не являлся врачом. Нет, он был частным лицом, простым гражданином и искал масло для ванны.

Он глубоко вдохнул свежий уличный воздух и вошёл в насквозь пропитанную ароматами масел лавку. Положил на прилавок пузырёк и сказал продавцу, что именно ему нужно. Но тут из глубины лавки донёсся какой-то шум, продавец схватил толстую палку и выскочил из-за прилавка с криком: «А ну, пошла отсюда!» Откуда-то из-за длинного ряда кувшинов выскочила собака, которую Рус угостил булочкой. Она неловко заметалась в узком проходе, потом пулей вылетела на улицу.

Хозяин лавки убрал палку под прилавок.

— Нет, от этих собаченций уже житья никакого не стало!

— Разве они так опасны?

— Только когда кусаются. Чего изволите?

Меж тем на улице подошедшие мужчины уже волокли безжизненно обмякшее тело к фонтану. В центре его огромная уродливая каменная рыба изрыгала струи воды в прямоугольную ёмкость.

Хозяин лавки поднял глаза от воронки, с помощью которой разливал масло.

— Что-то там происходит.

Рус пояснил:

— Женщине стало плохо. Упала в обморок прямо на улице.

— Вон оно что.

Мужчина завинтил пробку на пузырьке, обтёр тряпочкой стеклянные бока. Гай протянул ему сестерций. Пока продавец отсчитывал сдачу, зевак у фонтана собралось ещё больше. С улицы доносились голоса:

— Давай поднимайся, шлюха ты ленивая!

— Дайте ей ещё воды!

— Если поджечь пёрышки и поднести к...

— Да поставьте её на ноги — и всё!

— Нет-нет, положите.

— Положить? Да она только и знает, что лежать раздвинув ноги!

Рус опустил мелкие монеты в кошелёк и вышел на свежий воздух. Он не собирался оказывать помощь этой девице. Ему доводилось и прежде сталкиваться с подобными ситуациями. Бедняки, подобно бродячим собакам, производят на свет никому не нужное потомство, не могут сами ни прокормить его, ни воспитать и только и ждут, когда ты дашь слабину. Стоит распространиться слуху о том, что некий доктор лечит бедняков бесплатно, все толпами так и кинутся к нему со своими гнилыми зубами и ревматизмом, будут совать под нос свои болячки. Ещё повезёт, если до наступления ночи удастся благополучно добраться до дома.

Тут вдруг в памяти всплыл голос. Он не слышал его вот уже года два. Голос обвинял его в чёрствости, равнодушии к чужим бедам, твердил, что вместо сердца у него ледышка. Как обычно, заставить этот голос замолчать удалось только с помощью других голосов, которые он призвал на помощь. Он вспомнил фразу трибуна о его «достойной похвалы целеустремлённости» (разумеется, Валенс позже испортил всё дело, заявив: «Он хотел сказать, что человек ты скучный»). Затем всплыл голос жены офицера. Он склонился над её растянутой лодыжкой, а она вдруг улыбнулась и сказала: «А вы такой милый, Петрий Рус, нет, честное слово!» Это воспоминание могло бы стать ещё слаще и утешительнее, если бы буквально через неделю эту женщину не обнаружили в постели первого центуриона и не отослали бы с позором в Рим.

Гай Петрий Рус поднёс к носу сложенные щепотью пальцы, вдохнул нежный аромат масла, затем развернулся и решительно зашагал назад.

И тут услышал плеск.

— А ну, вставай, кому говорят! Пошла отсюда!

Пауза.

— Плесните на неё ещё воды!

Снова плеск. А затем пронзительный крик:

— Эй, смотри куда льёшь! Что ты сделал с моими новенькими сандалиями!

Хохот.

Рус поджал губы. Нет, следовало остаться в форте, это определённо. Мог бы позаимствовать немного масла у Валенса и использовать одну из больничных ванн. А теперь вот он, сидя в парной, будет думать, что там такое случилось с этой проклятой женщиной, пусть ему и нет до неё дела.

— Очнись, сладкая моя!

Снова взрыв смеха.

Если Гаю удастся привести женщину в чувство, это будет примерный урок насмешникам.

— Да переверните же вы её!

А если не получится, его ждёт стыд и позор.

Тут вдруг в толпе у фонтана кто-то громко и испуганно ахнул, а затем раздался пронзительный крик:

— Вот это да! Да вы только посмотрите!

Какой-то малыш дёргал мать за руку и громко вопрошал:

— Что это? Мне отсюда не видно! Скажи, что там!

Рус замедлил шаг, затем остановился и поклялся, что подойдёт лишь на секунду, просто взглянуть.

Пояс военного — о, этот аксессуар наделён поистине магической силой. Едва Гай приблизился, как несколько зевак тотчас разбежались в разные стороны. Остальные расступились, почтительно пропуская владельца пояса, и Рус увидел наконец несчастную женщину. Уже вторую за день. Костлявая её фигурка застыла в луже у фонтана. Она ещё дышала, но вид собой являла самый жалкий, и сразу стало ясно, что дела её плохи. Туника из грубой ткани, едва прикрывающая тело, была того же оттенка, что и огромный синяк под глазом. Из нижней губы сочилась кровь, смешивалась с водой и образовывала тонкую красную линию, которая словно прорезала подбородок, шею и грудь. Волосы встрёпанные, все в грязи. На вид ей можно было дать от пятнадцати до тридцати лет.

— Мы просто хотели дать этой женщине немного воды, господин, — подобострастно объяснил Русу кто-то из зевак.

— Она упала в обморок, — добавил второй.

— Она всегда падает в обморок, когда надо работать, — ворчливо произнёс мужчина. Тот самый, который кричал на неё. Потом нагнулся, насколько позволял толстый живот, и проорал несчастной прямо в ухо: — Вставай, тебе говорю!

— Она тебя всё равно не слышит, — спокойным тоном произнёс Рус.

На правой руке девушки, чуть ниже предплечья, красовался медный браслет рабыни. Остальная часть руки, ниже локтя, тонула в каком-то промокшем сером рубище. И торчала из него лишь бледная ладонь, причём под каким-то неестественным углом. Рус нахмурился, машинально провёл пальцами по своей руке.

— Что это у неё с рукой? — грозно спросил он.

— Это не мы! — раздался голос в толпе. — Мы только хотели помочь!

Ворчун склонил голову набок, потом сплюнул.

— Глупая сучка. Упала со ступенек, прямо так и скатилась.

— Упала с лестницы, — поправил его Рус, с трудом сдерживая желание ухватить толстяка за ухо и задать ему хорошую взбучку.

— Да, господин. Так оно и было. Никогда не смотрит, что делает.

— Надо было сразу вправить ей руку.

— Да, господин.

— Отвезти к врачу.

— Как раз туда и направлялся, господин.

Девушка застонала. Толстяк ухватил её за здоровую руку и рывком поставил на ноги. Она снова упала, на этот раз — прямо на него. Толстяк, потеряв равновесие, с трудом устоял на ногах.

Только тут Рус с неудовольствием осознал, что оказался в центре внимания. Так... Теперь, что бы ни случилось, ни в коем случае не следует признаваться, что он врач. Не собирался он тратить свободное время на то, чтобы промокнуть и испачкаться грязью, возясь с чужой больной рабыней.

— Эй, ты! — Он ткнул пальцем в сторону юнца с грязными жирными волосами. Тот стоял, прислонившись к стене, и с остервенением ковырял в носу, похоже, пытался что-то оттуда вытащить. — Да, ты, ты! Иди помоги ему!

Юнец вытащил палец из ноздри, открыл было рот, собираясь возразить, затем передумал. Нехотя ухватил девушку за руки и приподнял. А потом они вместе с владельцем поволокли бесчувственное тело по тротуару.

Рус хмуро наблюдал за тем, как начала расходиться толпа.

— Форт — это в другую сторону! — крикнул он вслед хозяину рабыни.

Ответа не последовало.

Тогда он догнал их, преградил дорогу. Троица замерла. Девушка не подавала признаков жизни.

— Ей нужно в госпиталь, а он в форте. Живо туда!

— Да, господин, — кивнул хозяин. — Но дело в том, что...

Дело было в том, что у него не оказалось при себе денег.

Прошлый владелец рабыни забрал у него целую телегу шерстяных изделий наивысшего качества и расплатился с ним рабыней, которая оказалась ленивой и совершенно бесполезной в хозяйстве. И вот, эта мерзавка сбежала, да ещё умудрилась сломать себе руку. Теперь её даже продать нельзя. Более суровый хозяин просто бы бросил её на улице, но все знают: Клавдий Инносенс не такой человек. Слишком добрый и мягкий, и это часто оборачивается против его интересов. Да, ему известно, что больница в форте очень хорошая.

— Ну так и тащите её туда! — крикнул Рус.

Нет, это слишком дорого для бедного торговца. Он слышал, что на Бридж-роуд живёт хороший лекарь. Вот туда они сейчас её и отнесут.

— К тому же у меня по пути одно небольшое дельце, господин, — добавил он. — Вот проверну его — и смогу заплатить за лечение.

Рус прожил в Деве всего четыре дня, но уже знал, что местный лекарь ничего не сможет поделать со сломанной рукой. Однако промолчал. Не его это забота. Ведь он вышел в город выпить и купить ароматического масла. И всё. Лицо у девушки было жутко бледное; возможно, ей и жить-то осталось всего ничего. У лекаря наверняка есть белена или мандрагора. А может, даже выжимка маковых семян.

Рус огляделся по сторонам, желая убедиться, что никто его не видит и не слышит. Затем достал кошелёк и положил на быстро протянутую ладонь Клавдия Инносенса два сестерция.

— Несите её туда, и быстро, — сказал он. — Купите дозу обезболивающего.

— У вас просто золотое сердце, господин! — Улыбка раздвинула толстые щёки Клавдия, но почему-то не коснулась глаз. — Не так много найдётся на свете господ, которые согласились бы помочь бедному человеку в беде и...

— Да тащите же её! — рявкнул Рус и отошёл, проверяя, на месте ли пузырёк с ароматическим маслом, который был приторочен к поясу.

В толпе его вполне могли стащить. Сам он вовсе не считал себя добрым человеком. Он был человеком, который страшно устал. Которому надо непременно как следует выспаться. А перед этим ещё зайти в термы.

Через несколько минут он растянется на тёплой скамье, на постеленном поверх неё мягком полотенце, — и забудет о лживом и жадном торговце и о сломанной руке девушки-рабыни.

Забудет о пронзительных криках рекрута, которому с утра вправлял руку. Забудет о плеске холодных струй фонтана и шуме толпы, и мысли его уже не будет волновать тайна неизвестной женщины, что лежала на столе в морге. Мерзкий запах мёртвой плоти вытеснит из его ноздрей чудесный аромат масла. Умелые руки массажиста помогут сбросить груз проблем, которые, если вдуматься хорошенько, вовсе его не касаются.

Никаких солдат за столиками в таверне Мерулы видно не было. Вышибала притворился, что не узнает его. Должно быть, подслушал, как Рус предупреждает солдат о еде.

Мимо того места, где упала в обморок рабыня, прихрамывая, тащился пожилой раб. На плечах коромысло, на нём — два ведёрка, от них исходила мерзкая узнаваемая вонь. Должно быть, убрал кучу дерьма, в которое чуть не вляпался Рус.

Половина мира, подумал Гай и снова поднёс пальцы к носу, занята тем, что убирает и разгребает дерьмо, которое оставила после себя вторая половина. Владелец рабыни, как и тот человек, что сбросил труп неизвестной в реку, как раз относились ко второй категории. Даже дохлую собаку им было лень убрать с дороги. И существовал этот порядок целую вечность.

Вдруг Рус остановился так резко, что бегущий следом мальчик врезался прямо в него, отлетел и растянулся на камнях тротуара. Рус протянул руку, чтобы помочь ему подняться, но мальчишка вскочил сам и бросился догонять мать.

Ни с какой лестницы девушка-рабыня не падала. Просто подняла руку, пытаясь защититься от ударов. Оттого и синяк под глазом. Этот торговец шерстью прикарманит его денежки и уедет из города. И вскоре ещё одно не поддающееся опознанию тело прибьёт к берегу реки. Просто у Гая Петрия Руса ему удалось выудить два сестерция.

Что ж, отыскать эту малопривлекательную троицу особого труда не составило. Мокрый след тянулся от фонтана вниз по улице, неуверенно огибал нижнюю часть строительных лесов. В кучи песка были воткнуты лопаты; здесь возводили ещё несколько домов и лавок. Рус обошёл длинное недостроенное здание, пробрался мимо старых сожжённых хибар, которые подлежали сносу, и столкнулся лицом к лицу с пресловутой троицей.

— Бридж-роуд находится совсем в другой стороне! — воскликнул Рус, указывая пальцем. Он весь так и кипел от праведного гнева.

Девушка открыла глаза, взглянула на него.

Нет, конечно, она его не видела. Взгляд казался пустым, отрешённым, точь-в-точь такие глаза бывают у лунатиков. Тут впервые Рус заметил изящной формы нос, крошечную ямочку в мочке уха, где прежде, видно, висело какое-то украшение. И ещё эти глаза... Цвета... какого же они были цвета? Как чистые глубокие воды... Измученное сознание Руса пыталось подобрать сравнение или же подходящее описание для цвета этих глаз, он мучился, как плохой поэт, подбирающий рифму, и ничего у него не получалось.

А торговец меж тем болтал, не закрывая рта. Лохматый юнец разглядывал ремешки на своих сандалиях. Похоже, девушка интересовала только Руса.

— Если не окажете ей срочную помощь, рабыня умрёт.

Едва он вымолвил эти слова, как понял: ошибка. Торговец нагнулся, оттянул нижнее веко девушки грязным пальцем. Затем раскрыл ей рот, заглянул. Он явно не намеревался тратить два сестерция на умирающую.

— Вы не о состоянии её зубов должны беспокоиться.

Инносенс развернулся и подозрительно взглянул на него.

— А вы сами, случайно, не врач, а, господин?

Рус поднял глаза к небу. Как хотелось ему в этот момент верить в богов, которые слетают с небес в трудные минуты и устанавливают справедливость. Но боги, если они и видели всё это, прятались за низкими серыми, типично британскими, облаками, что просвечивали через строительные леса. Они явно не собирались вмешиваться, бросив его на произвол судьбы. И тут вдруг Руса, что называется, осенило. Словно сами боги подсказали эту мысль.

— Ты вроде бы говорил, они никчёмная и ничего не стоит.

Инносенс замешкался с ответом.

— Ну, не совсем так, господин. Если её хорошенько отмыть и...

— Могу забрать её у тебя.

— Очень хорошая, сильная такая девушка, господин. Через день-другой оклемается. Ну а что касаемо руки... могу немного сбросить цену.

— Какую ещё цену? Сам говорил, что она ленивая и толку от неё нет.

— Нет — это если говорить об уборке. Зато она отличная повариха. Более того... — Тут Инносенс многозначительно вскинул свободную руку и заговорщицким тоном добавил: — Как раз самое то для молодого здорового мужчины, как вы, господин. Спелая, как персик, и, что главное, — нетронутая.

— А я и не собираюсь её трогать! — воскликнул Рус и тут же осёкся. Наверху послышался какой-то шум.

Он поднял глаза. Двое мужчин смотрели на них, перевесившись через перила лесов. Один из них что-то сказал другому, и оба дружно расхохотались. Юнец, придерживавший девушку за руку, тоже взглянул наверх и ухмыльнулся.

Завтра об этом узнает весь форт.

«Знаете нового доктора, что работает в госпитале? Того, что говорил парням, чтобы не заходили в бордели?»

«Да. А что?»

«Шлялся по городу, по самым трущобным местам. Хотел купить себе бабу».

Инносенс снова улыбнулся. Рус подавил желание вцепиться ему в горло и как следует встряхнуть.

— Так какую можете предложить цену, господин?

Рус колебался.

— Даю тебе сто сестерциев, — пробормотал он.

Инносенс разочарованно поджал губы. А потом повёл плечом, словно отметая столь несерьёзное предложение.

— Я бы и рад, господин. Едва могу прокормить эту девицу. Но я влез в долги, чтобы её купить. И обошлась она мне в восемь тысяч.

Что за наглая отвратительная ложь! Но даже если б это не было ложью, у Руса всё равно нет восьми тысяч сестерциев. Неслыханную цену заломил торговец!

— Сотня — и то будет много, сам знаешь, — возразил он. — Да ты посмотри на неё хорошенько!

— Сто десять! — предложил голос с лесов.

— Что? — вмешался его товарищ. — Ты же слышал, хозяин сказал, она девственница. Сто одиннадцать сестерциев!

— Сто или ничего.

Торговец покачал головой, ему до сих пор не верилось, что какой-то глупец может предложить такие деньги за ничего не стоящий товар. А Рус вдруг вспомнил, что до первого жалованья ещё целых три недели. Ему и самому верилось с трудом, что всё это происходит с ним наяву. Надо было как следует разбавить вино водой.

— Две сотни, господин. Меньше никак нельзя. Иначе вы меня просто разорите.

— Давай выкладывай денежку! — подхватил хор с лесов. — Всего две сотни за прекрасную даму!

Рус взглянул на работяг.

— Сами покупайте, раз вам так нравится. Лично я вышел на улицу купить пузырёк масла.

Тут вдруг девушка задёргалась всем телом и тихо закашлялась. Веки плотно сомкнулись, а из уголка рта поползла серебристая пузырящаяся слюна, вниз на тунику из грубой шерстяной ткани. Клавдий Инносенс откашлялся.

— Вы вроде бы говорили, сто сестерциев, господин?

ГЛАВА 3

— Ты что здесь делаешь?

Рус приоткрыл один глаз: на миг показалось, что к нему обращается стоящая под самым носом огромная чернильница. Открыл второй — и понял, что находится в госпитале и что за окном стемнело. Очевидно, он заснул прямо в регистратуре. Он выпрямился на табурете и широко зевнул.

— Просматривал тут кое-какие записи. Как самочувствие?

Валенс усмехнулся.

— Ну, во всяком случае, лучше, чем у той штучки в двенадцатой палате. Такое впечатление, что она только что выползла из канализации. А это что?

Рус отодвинул табличку в сторону, прежде чем Валенс успел на неё взглянуть и прочесть следующее: «Женщина, история неизвестна, повреждение кисти правой руки. Бледность, сухой кашель, слабость, жара нет. Постельный режим, лечить раствором блошницы дизентерийной». Он сложил табличку пополам и убрал её в коробку, где лежали записи с текущими историями болезней.

— Эта штучка — больная рабыня. С переломом правой руки.

— Чья?

— Своя собственная.

— Страшно смешно. Чья рабыня, я тебя спрашиваю?

Рус почесал за ухом.

— Не знаю, не могу сказать. — Он лелеял слабую надежду, что покупку можно приписать любвеобильному больничному сторожу, а потом благополучно сбагрить ему же. Но ведь тот откажется её признать.

— Стоит оставить тебя одного на пару дней, — сказал Валенс, — и ты притаскиваешь в госпиталь целую кучу помирающих женщин.

— Рыбаки приволокли ту, что уже померла. Секретарь городского совета не захотел, чтобы она валялась прямо у него под окнами, вот её и притащили в больницу. А что ещё было делать?

Валенс пожал плечами.

— Ну конечно. Мы же армия, так что отвечаем за всё и вся. Если в самое ближайшее время её не опознают, думаю, нам же придётся и хоронить. А ещё кто-то говорил, что её подружка как раз сейчас помирает в одной из палат. Это правда?

— Ничего она не помирает, — со всей уверенностью ответил Рус. — Дней через десять будет на ногах, живёхонька и здоровёхонька, вот увидишь.

— Если б она была собакой, лично я размозжил бы ей голову — и положил конец мучениям.

— Но ведь она не собака. И даже с собакой я бы так поступать не стал. Так что отвяжись и найди себе пациентов. Над ними и издевайся.

* * *

На фоне белого покрывала, которым её прикрыли, впалые щёки пациентки из двенадцатой палаты отливали неприятным желтоватым оттенком. Сломанная рука покоилась на груди, перевязанная белой льняной повязкой, и еле заметно опускалась и поднималась при каждом выдохе и вдохе. Истощение и болезнь сделали своё дело — она уснула. Её врач поставил чашку с водой на столик рядом с кроватью и пошёл поклониться Эскулапу.

* * *

В холле госпиталя было пусто, если не считать запаха свежей краски и роз. Эскулап с тихим достоинством опирался на палку и выглядывал из своей ниши, с образом его как-то плохо сочеталась надпись, выведенная мелом на постаменте: ОСТОРОЖНО — ОКРАШЕНО! Бог исцеления нуждался в заботе, пожалуй, больше, чем любой из его коллег: бесконечная череда просителей грозила испортить свежую покраску своими прикосновениями. Сегодня самые преданные оставили у его ног большой букет белых роз и пару яблок в надежде, что это спасёт их от болячек. Или, скорее, от докторов.

Обычно Рус приветствовал божество лишь коротким кивком.

Но на этот раз он остановился перед нишей и шёпотом пообещал пожертвовать целых пять сестерциев, лишь бы девушка в двенадцатой палате дожила до следующего утра.

А затем, заручившись помощью божества ценой половины своего состояния, однако понимая, что не заплатит ничего, если Эскулап не поможет, Рус вернулся в палату под номером двенадцать взглянуть, что можно ещё сделать, чтобы увеличить свои шансы на выигрыш, сделав столь необычную и, наверное, противозаконную ставку.

ГЛАВА 4

— А ты уверен, что он... мёртв? — запинаясь, спросил Рус и сделал сложный манёвр, чтобы обойти изножье носилок, которые как раз пытался протолкнуть в двери морга санитар.

— Точно вам говорю, господин, — ответил санитар из хирургического отделения и толчком пятки ловко затворил за собой дверь. — Мне это сказал один человек, а он слышал от другого человека, который работает на кухне в доме легата. И объявят об этом сегодня утром, на параде.

— Что может знать какой-то поварёнок?

— Да просто к ним заскочил перекусить посыльный, пока легат читал известие, которое тот принёс.

Рус с трудом подавил улыбку.

— И причина смерти, надо полагать, тебе тоже известна?

— А вот тут не скажу, не уверен, господин. Известно одно: он возвращался после разборки с парфянами, тут-то его и прихватило, прямо по дороге.

Они опустили носилки на стол.

— Известно, кто берёт верх? — спросил Рус и выдернул из-под носилок одну из несущих жердей.

— Армия поддерживает Публия Элия Адриана, господин. — Санитар выдернул вторую жердь, потом взял обе и отнёс в угол. — Говорят, будто бы он очень щедрый человек, когда дело доходит до материального вознаграждения. Платит вдвое обычного, так я слышал.

— А хоть кому-то известно, сколько составляет обычная плата? — поинтересовался Рус. — Половины этой армии ещё и на свете не было, когда Траян пришёл к власти. И о деньгах тогда разговоров вообще не шло.

— Сложно сказать, господин, — согласился с ним санитар. — Но где-то к году девятнадцатому плата должна подрасти, как вам кажется? — Он склонился над столом. — Давайте перекатим её влево от вас. — Они переместили тело девушки сначала на одну сторону стола, затем — на другую, после чего выдернули из-под неё носилки. — Вот теперь вроде бы полный порядок, — заметил санитар.

А затем поспешил наполнить ведро водой, сетуя на то, что эту работу должен был проделать прошлым вечером кто-то другой.

— Нет на них Приска, вот что я вам скажу.

Рус терпеливо ждал. В отдалении слышались чьи-то голоса. Затем — топот ног по деревянным половицам коридоров. С кухни доносился звон посуды. Кто-то с треском распахивал ставни, чтобы впустить в госпиталь свет нового дня. Дня, которого безымянная девушка в морге уже никогда не увидит. Рус, не любивший слишком углубляться в вопросы религии, вдруг подумал: интересно, встретилась ли она с Траяном на пути в мир теней?..

Он смотрел на девушку, лежащую перед ним на столе. Отпустить её туда на покой — это было бы милосердно.

Укрытая измятой льняной простыней, от которой слабо попахивало лавандой, она казалась такой маленькой. И ещё — она выглядела гораздо моложе. Вс` же интересно, сколько ей на самом деле. У неё должны быть имя, свой род, своё племя, свой язык. Торговец кричал на неё по-латыни, но несколько слов, которые она невнятно пробормотала, когда маковая настойка уносила её в забвение, вроде были произнесены на британском.

Тогда он в первый и последний раз слышал, как она заговорила. Заглянул на рассвете в палату под номером двенадцать и сказал: «Доброе утро! Ну как, хорошо спала?» (Она жива! Надо пойти и сказать Валенсу...) И тут она взглянула на него этими своими глазами цвета... Цвета... Впрочем, не важно, какого они были цвета. И ему показалось, что вопроса рабыня не поняла.

И теперь глаза её тоже были открыты. Зрачки сузились до крохотных чёрных точек — от лекарств, которые он ей давал. Она лежала и смотрела, как плавают пылинки в столбе солнечного света, что проникал в высокое окно. И похоже, ей вовсе не было интересно, где она находится.

И назначения блестящих инструментов, что были разложены на салфетке, на столике рядом с пустым ведром, она тоже не знала. Нисколько не удивляли её скатанные в рулоны бинты, что лежали на полках, не интересовалась она и тем, зачем здесь собрано столько пустых сосудов и для чего они предназначаются.

Рус был доволен собой. Введение правильной дозы маковой настойки — дело нешуточное, тут и ошибиться недолго. Прошлой ночью он торопливо просмотрел несколько трудов на эту тему и сделал вывод, что в этом плане женщины устроены так же, как и мужчины, только они мельче. А стало быть, и доза должна быть меньше. Однако по опыту Рус знал: женщины гораздо непредсказуемее мужчин — тем и опасны. Так что одной из привлекательных сторон армейской жизни являлся для него тот факт, что жить с женщиной ему тут не грозило.

— Всё в порядке, господин? — Санитар вернулся и уже шёл к столу, расплёскивая воду из ведра.

Рус кивнул.

— Думаю, она почти готова.

Санитар начал привязывать ноги девушки к столу кожаными ремнями. Она слегка приподняла голову.

— Не бойся, ничего плохого тебе тут не сделают, — сказал санитар, который был заправским лжецом.

Девушка снова откинула голову. Закрыла глаза и, похоже, начала засыпать.

Отворилась дверь. В щель просунул голову Валенс. Впрочем, голова тут же исчезла.

— Извини. Не знал, что ты здесь.

Рус крикнул ему вдогонку:

— Как там насчёт десяти сестерциев?

Валенс возник снова, взглянул на девушку на операционном столе и усмехнулся:

— А я думал, ты шутишь!

— Твоя помощь не помешала бы.

— Но мне нужно делать обход. Что там у тебя?

Девушка продолжала дремать, и санитар ловко и быстро раздел её. Рус указал пальцем на забинтованную руку:

— Сложный перелом лучевой и локтевой костей. Возможно, трёх- или четырёхдневной давности. Вчера вечером сделал перевязку, но оперировать было нельзя. Слишком темно.

— Ну, разве что ради разнообразия, — сказал Валенс и затворил за собой дверь. — Слыхал последние новости? Траян умер.

— Знаю, — кивнул Рус, у которого были личные причины оплакивать уход императора. — Похоже, не обошлось без Адриана.

Рус начал снимать повязку, которую наложил вчера вечером.

Тело девушки задёргалось, впечатление было такое, будто она собирается приподняться. Санитар схватил её за плечи и прижал к столу.

Стоявший по другую сторону стола Валенс погладил её по здоровой руке, потом наклонился и ласково шепнул:

— Мы только посмотрим, что там у тебя с рукой. Мы быстро, ты не волнуйся.

Рус пожалел, что не сказал этих слов сам.

Они начали мочить водой и отдирать ветошь, которая закрывала рану.

— Встречался с ним однажды, — пробормотал Рус.

— С Адрианом?

— С Траяном. В Антиохии.

— Полагаю, скоро он станет Траяном Божественным.

— Несомненно, — откликнулся Рус. Не так глуп он был, чтобы демонстрировать на людях истинные чувства.

— Пусть покоится с миром среди богов, — добавил Валенс.

— Именно так, среди богов, господин, — подобострастно откликнулся санитар.

Рус же промолчал, что можно было принять за знак согласия или, напротив, возмущения, а потом коротко бросил:

— Воды!

Санитар наполнил кувшин.

— Думаешь, Адриан попытается отвоевать Север? — спросил Валенс.

— Почему бы нет? — ответил Рус. — Ему необходимо произвести впечатление. Британия достаточно велика, чтобы принимать её в расчёт. И в то же время достаточно удалена, чтобы махнуть на неё рукой.

— Придётся ему послать побольше легионов, если он настроен серьёзно. Нас здесь маловато.

— Может, до этого и не дойдёт. Он ведь человек Траяна и наверняка будет продолжать его политику. — Рус покосился на санитара. — А мы, несомненно, узнаем всё от работников кухни. Ну вот... — С этими словами он рывком сдёрнул повязку с раны и бросил в ведро.

Мужчины склонились и долго смотрели на распухшее кровавое месиво, которое некогда было девичьей рукой.

Валенс задумчиво подпёр ладонью локоть и вопросительно приподнял брови.

Рус покачал головой.

— Рана вроде бы чистая. И запястье не пострадало.

Валенс медленно обошёл стол, желая взглянуть на рану под другим углом.

— Не вижу ничего хорошего, — пробормотал он. — Любое хирургическое вмешательство только усугубит положение. Думаю, руку спасти нельзя. Ампутация.

— Да нет, всё у нас получится. Когда ты ломаешь руку...

— На твоём месте я бы не стал геройствовать.

— Думаю, мы должны попробовать.

Последовала долгая пауза.

— Она ведь моя пациентка, — добавил Рус.

Валенс пожал плечами.

— Кто спорит? Конечно, твоя. Всё же интересно, какие меры предпримет Адриан, чтобы переманить на свою сторону местные войска?

— Очевидно, удвоит вознаграждение.

— На сколько времени?

— Понятия не имею.

Они принялись промывать рану. Девушка тихо застонала, и маленькое личико исказила гримаса боли.

— Лежи спокойно, — предупредил санитар и ещё крепче ухватил её за плечи, одновременно проверяя, надёжно ли закреплены ремни.

— Мы быстро, — пытался успокоить пациентку Рус и позавидовал Валенсу: тот, как никто, умел утешать и успокаивать больных.

— Мой друг известен тем, что делает всё очень быстро, — добавил Валенс. — Кого угодно спроси, любая девушка подтвердит. — Он покосился на Руса. — Как её звать-то?

— Не знаю.

— Послушай, Рус, только ты можешь заниматься двумя женщинами сразу и не знать их имён.

— В следующий раз, — огрызнулся Рус, — непременно предупрежу, что мой друг любит, когда его представляют пациентке. — С этими словами он выдернул щипцами застрявшую в ране нить от повязки. Девушка застонала.

— А ну, тихо! — прикрикнул на неё санитар.

Рус от души надеялся, что незнакомка не окажется плаксой.

Плаксы — они ещё хуже, чем крикуньи. Громкие крики сердили его, заставляли работать быстрее. Но стоило Русу заслышать тихий плач, как всё начинало валиться у него из рук.

Впрочем, эта девушка не плакала. Лишь ещё крепче впилась зубами в кожаный ремешок, который дал ей санитар, и не издавала ни звука.

Тут вдруг в дверь постучали.

— Чего надо? — рявкнул Рус.

В дверях возник молоденький солдатик. Сглотнул слюну и заявил:

— Срочное послание для Гая Петрия Руса.

— Это я.

— Там у восточных ворот вас дожидается человек, господин. Говорит, вы обещали заплатить ему сто пять сестерциев. Сегодня, прямо с утра.

— Мы договорились о сотне, — не поднимая глаз, ответил Рус. — К тому же я сейчас занят.

Юнец не ответил. Словно заворожённый, не сводил глаз с операционного стола.

— Скажи ему, я позже приду.

Юнец снова сглотнул слюну.

— Он велел передать, что за каждый день будет набегать процент. И ещё обещал включить стоимость оформления документов, господин.

Рус кивком показал на окровавленную руку девушки.

— Если не уберёшься отсюда сию же секунду, сделаю с тобой то же самое.

Юноша испарился.

Рус прицелился, бросил щипцы в ведро, но промахнулся и заметил:

— Думаю, теперь всё чисто.

Валенс положил руку девушке на лоб.

— Нам так понравилась твоя ручка, красавица. Вот и собираемся починить её. Чтобы была как новенькая.

Санитар низко склонился над пациенткой, почти касался её теперь лицом.

— А теперь дыши глубже! — скомандовал он. — Готова? Вот так. Вдох, выдох... Вдох, выдох...

* * *

На всём пути к воротам Рус репетировал речь, которую произнесёт перед ненасытным торговцем. Однако, подойдя к ним, увидел, что лишь понапрасну тратил время. Вместо торговца шерстью охрана подтолкнула к нему пожилого беззубого раба. Тот объяснил: если вернётся к хозяину без нужной гуммы, тот устроит ему такое — жить не захочется.

Рус, у которого не было ни времени, ни желания спорить с ним о цене, заплатил. И ещё передал на словах, чтобы Клавдий Инносенс больше не смел показываться в Деве, в противном случае его тут же арестуют. Впрочем, он сомневался, что раб осмелится передать это хозяину.

Чиновник из благотворительного фонда Эскулапа дал ему расписку в обмен на пять сестерциев, которые он позаимствовал у Валенса. Тот, в свою очередь, занял эти деньги у кого-то ещё, а этот кто-то ещё, вполне возможно, взял пять сестерциев из фонда Эскулапа.

Затем Рус отправился поблагодарить божество лично и, стоя перед статуей, показал ему обе расписки, заткнутые за пояс.

В одной выражалась благодарность Гаю Петрию Русу за пожертвование в фонд Эскулапа пяти сестерциев. В другой подтверждалось, что теперь именно он, Гай Петрий Рус, является законным владельцем раненой больной девушки с глазами неописуемого цвета и именем, которое, казалось, сплошь состояло из ошибок в правописании.

Рус смотрел на статую бога, который внял его молитвам. И только тут впервые заметил, что маляр, производивший покраску, выполнил свою работу на совесть. Бог был перекрашен полностью. Рус подошёл поближе, уставился в залепленные белилами глаза Эскулапа — и ему померещилось, будто бог врачевания и исцеления ответил ему лукавым взглядом и усмехнулся.

ГЛАВА 5

Рус лежал на чужой постели и смотрел в потолок. Сумерки скрыли мелкие трещинки в штукатурке. Он в очередной раз подумал, что Сократ был человеком мудрым. Как-то раз, осматривая товары, в изобилии разложенные на рыночных прилавках, этот великий философ заметил: «Сколько же на свете лишних, совершенно не нужных человеку вещей!»

«Сколько же на свете вещей, совершенно не нужных человеку».

Этой мыслью Рус утешался последние несколько месяцев. Чем большим владеешь, тем больше у тебя хлопот, твердил он себе. Всякое имущество есть не что иное, как лишняя обуза.

А уж имущество, которое надо регулярно кормить, — обуза вдвойне. Им стоит обладать только в том случае, если это самое имущество отрабатывает свой хлеб, занимаясь стиркой и уборкой, или лает на незваных пришельцев, или ловит мышей, или отвозит тебя в нужное место, или щебечет как-то особенно музыкально — это очень развлекало его бывшую жену. Жаль, что Сократ не додумался добавить: «Именно поэтому я никогда не останавливаюсь, выпив на пустой желудок».

* * *

— Лично мне кажется, — заметил Валенс и осторожно, чтобы не задеть горы грязной посуды, что накопилась здесь со дня переезда Руса, прикрыл крышкой пивной бочонок, — если на эту комнату никто не претендует и ты станешь ухаживать за девушкой не в ущерб работе, пусть остаётся здесь.

Рус принял от него чашу с пивом и подумал, стоит ли самому вымыть посуду, или лучше дождаться, пока Валенс не выдержит и сделает это сам.

— Рана требует самого тщательного ухода на протяжении ещё нескольких дней.

— Это понятно. Но ту, другую, следует убрать из морга завтра же, и не важно, что никто так и не явился за телом.

Валенс забросил сломанную удочку в угол, чтобы освободить себе место на кушетке. Едва он опустился на неё, как из-под кушетки выскочили три щенка. Щенки достались Валенсу в наследство от предыдущего жильца: пока тот где-то пропадал, Валенс согласился присмотреть за его беременной сукой — терьером.

— О боги! Я был бы просто счастлив, если б Марий вернулся и забрал всё это хозяйство. От них один беспорядок, сам видишь.

Рус, и прежде деливший жильё с Валенсом, оставил последнее высказывание без комментариев. Его подкупило прежде всего предложение о бесплатном крове, но он всегда знал: платить придётся, пусть и не в денежном выражении.

— Честно говоря, — заметил Валенс, — я думал, ты привезёшь с собой парочку слуг. Ведь у тебя всегда было полно слуг.

— Не у меня. У Клавдии.

— А, ну да.

Валенс, щурясь, заглянул в чашу с пивом, выудил оттуда пальцем нечто, по всей видимости муху, и щелчком отправил через плечо. Любопытные щенки дружно бросились на добычу.

— Давно ли ты пристрастился к пиву?

— Да нет. Просто один из местных принёс, в знак благодарности. Я вылечил его ребёнка.

Рус хмуро глядел на напиток.

— Уверен, что это был знак благодарности?

— Воняет, как козлиная моча. Но знаешь, как-то скоро привыкаешь к нему — начинает даже нравиться.

Рус отпил ещё глоток и задумался: сколько же времени должно занять такое привыкание?

— Неужели легион не может выделить нам человека, чтобы прибирал здесь?

Валенс поморщился.

— Хочешь, чтобы тут ошивался какой-то недоумок, шпионил, поднимал шум из-за пустячного беспорядка?

Из этого высказывания Рус сделал вывод, что подобная попытка уже была.

— Ну а если нанять кого-то частным образом? На двоих получится не так уж и дорого.

— Боюсь, местные служанки не лучше этого пива. Как-то взяли мы одну рабыню — так у неё оказалась больная спина. Вторая всё время сидела на полу и плакала, просто рука не поднималась врезать ей хорошенько, пришлось продать. Потом попробовали нанять девушку из местных, но Марий увидел, как она бьёт собаку, жутко разозлился и прогнал. — Валенс откинулся на спинку и театральным жестом обвёл комнату рукой. От этого движения чаша его накренилась, выплеснулось пиво. — Ведь дом не такой уж и большой. — Он взял чашу в другую руку, вытер мокрые пальцы о кушетку. — Так что и работы тут немного. Мы даже заднюю комнату не используем. — Пиво снова разлилось, поскольку Валенс указывал направление, в котором находилась эта самая задняя комната. Не использовали её по той причине, что там царила страшная сырость — на стенах даже проросли целые соцветия весьма странной на вид и пахучей плесени. — Нас всего двое, приготовить еды на двоих — сущий пустяк, — продолжил он. — К тому же мы проводим в госпитале почти всё время. Кстати, эта твоя девица готовить умеет?

— В данный момент она даже стоять на ногах не в силах.

— Не важно. Нам лишний рот ни к чему. И пользы от неё никакой. Нужно нанять симпатичную здоровенную девку, которая умеет обращаться с собаками и чисто убирать.

— И которая будет непременно заползать в постель, — заметил Рус и выразительно покосился на открытую дверь в спальню Валенса. Беспорядок там был, как после землетрясения. — И куда же, интересно, мы поместим эту молодую здоровенную красотку?

— Ну, можно на кухне. Когда доставят твою мебель, отдашь ей матрас с кровати, пусть на нём и спит.

Рус промолчал.

— И потом, мы всегда можем от неё избавиться, если эта твоя рабыня станет подавать надежды, — добавил Валенс.

— Я не собираюсь её держать. Как только поправится, начну подыскивать покупателя.

— Остаётся лишь надеяться, что за это время Приск не вернётся.

Рус нахмурился.

— Кто-нибудь знает, когда он вернётся?

— Сомневаюсь. Приск любит преподносить сюрпризы. Считает, это помогает держать людей в тонусе. Никогда не станет заниматься частными пациентами без хорошей платы. Да, кстати, та вторая собака случайно не твоя?

— Какая ещё собака? — удивился Рус.

— Приблудная. Так я и думал. Скажу, чтобы избавились от неё.

«Вторая собака?»

Рус зевнул. Его мало волновала девушка в морге. Но если он в самом скором времени не уберёт из госпиталя живую, то не только поссорится с главным управляющим офицером Присном — на него ещё со всех сторон навешают дела и задания, которыми он вовсе не обязан заниматься.

Откуда-то из-за плохо прилегающих ставен на окнах спальни донёсся звук трубы. Смена стражи. Он перекатился на другой бок, стараясь пристроиться так, чтобы не мешал выступающий из матраса бугор. Сколько он ни взбивал, сколько ни перетряхивал этот соломенный матрас — ничего не помогало. Улёгся, закрыл глаза. И уже начал засыпать, как вдруг в дверь постучали и Валенс осведомился, спит он или нет.

— Нет.

— Ты с утра занят?

— Да.

— Жаль. Просто кому-то из нас надо пойти к Меруле.

— Пошли санитара.

— Нет. Должно быть официальное лицо. А я на дежурстве.

— Неужели нельзя подождать?

— Нет. Там один из людей вроде бы опознал тело.

ГЛАВА 6

Ставни распахнулись, впустив в комнату осеннее солнце. В заведении Мерулы было почти пусто. Скамьи, перевёрнутые, лежали на столах. Мальчишка лет девяти-десяти выметал золу из-под жаровни для горячих напитков. Молодая женщина с длинными прямыми, убранными за уши волосами ленивыми движениями метлы собирала опилки в большую серую кучу. Грудастая девица стояла на табурете босиком, демонстрируя всем дешёвую серебряную цепочку, обвивающую лодыжку, и протирала лампу от копоти. Почему-то Рус никак не мог оторвать глаз от этой девицы с цепочкой. Тут же вспомнилась плоская бесцветная фигурка на столе в морге. Уж лучше б не вспоминалась.

Где-то за стойкой распахнулась дверь — и в помещение вошла третья девушка, беременная, с кувшином масла в руках. Откуда-то из темноты низкий голос произнёс:

— Доброе утро, Дафна.

Дафна вздрогнула и замерла у одного из дальних столиков.

Рус видел: при виде шагнувшего из темноты высоченного вышибалы Мерулы она вся как будто съёжилась и затаила дыхание.

— Только что изволили встать с постельки? — притворно ! ласковым тоном осведомился вышибала.

Он подошёл и встал прямо у неё за спиной. Беременная даже зажмурилась от страха. Вышибала заглядывал ей в лицо.

Стоя в дверях, Рус видел, как тряпка повисла в руках у девицы, стоявшей на табурете. А третья, с длинными волосами, тихонько отступила и спряталась за лестницей.

Вышибала укоризненно качал головой.

— Ах, Дафна, Дафна! Что я всегда говорил тебе? О правилах ведения беседы? Когда джентльмен с тобой здоровается, ты тоже должна поздороваться. Доброе утро, Дафна.

Если Дафна и ответила что-то, слова её заглушил грохот совка, брошенного в камин.

— Очень хорошо. А теперь подойди. Сюда.

Он уселся на стоящий рядом стол, положил руки ей на плечи, развернул, и теперь она стояла, зажатая между его колен, робко прижимая кувшин с маслом к огромному животу.

— Всё осторожничаешь, — заметил вышибала и толстыми пальцами с неожиданной нежностью начал заправлять выбившуюся из причёски девушки прядь. — Должно быть, ленточку потеряла. Потеряла, верно, Дафна?

Она не ответила.

Тут он вдруг грубо оттолкнул её от себя.

— Ладно, ступай. Хозяйке не понравится, что ты стоишь тут без дела и разговоры разговариваешь.

Дафна прошла мимо Руса, лицо её было лишено какого бы то ни было выражения. Затем привстала на цыпочки и начала наполнять маслом одну из ламп на стене. Закончив, она сперва вытерла тряпочкой свой нос, затем — бока кувшина и удалилась на кухню неспешной, утиной походкой, свойственной всем беременным.

Рус шагнул вперёд по красным плиткам пола, осторожно обойдя кучу опилок. Из двери в глубине помещения возникла чья-то широкая фигура, на миг загородила собой проход. Он сразу же узнал поредевшие волосы цвета имбиря.

— Мы закрыты, — произнёс мужчина тоном, означающим, что он помнит о последнем визите Руса и что воспоминания эти не из приятных.

— Хозяйка здесь?

Широкие плечи приподнялись и опустились, как бы давая понять, что работа этого человека здесь состоит в том, чтобы ничего не знать, не ведать и не слышать. Что он ничем не может помочь — и ясно даёт это понять назойливому пришельцу.

Рус посмотрел ему прямо в глаза.

— Хочешь, чтобы я повторил вопрос?

Тут из-за спины вышибалы послышался другой голос:

— Кто её спрашивает?

Рус сделал шаг в сторону. Вышибала загораживал от него владельца нового голоса.

— Гай Петрий Рус, — представился он человеку, чей голос звучал так строго, по-хозяйски. — Медикус при Двадцатом легионе.

Мужчина скрестил руки.

— Что бы там ни оказалось, — заметил он, — это пошло не отсюда. Все девушки у нас чистенькие. Вы лучше поищите у тех, которые ошиваются в доках.

По всей видимости, мужчина был бывшим легионером. Об этом можно было судить не только по сбегающему за вырез кольчуги шраму, которого не мог прикрыть целиком даже шейный платок, но и по выражению особой суровости на лице. И Рус спросил:

— Как твоё имя, солдат?

Мужчина смотрел на него ещё секунду-другую, затем ответил:

— Басс. А он — Стикх.

— Басс... Я пришёл сюда из госпиталя, мне нужно повидаться с твоей хозяйкой по официальному делу. К тому же оно срочное. Так что, если не знаешь, где она, лучше выясни, да побыстрее.

Морщинка озабоченности, залёгшая между бровями Басса, углубилась.

— Чего же вы сразу не сказали? — Он обернулся. — Лукко!

К нему подскочил мальчишка с совком в одной руке и метлой в другой.

— Ступай и скажи госпоже: здесь офицер, и он хочет её видеть. А ты, Хлоя, чего стоишь? Усади господина офицера!

— Ничего, я постою, — начал было Рус, но девушка с цепочкой на ноге уже соскочила с табурета. Потом сняла тяжёлую скамью с одного из угловых столов и с грохотом придвинула её по плиткам пола.

— Присаживайтесь, господин, — сказала она и жестом указала на скамью, словно Рус был окончательным тупицей и не знал, для чего используется этот предмет. — Может, подать вам выпить?

Рус отказался. В данных обстоятельствах это было бы неуместно.

Басс вернулся за стойку и чем-то там занялся. Стикх уселся в углу с видом человека, который за долгие годы выработал умение терпеливо ждать момента, когда от него потребуются действия.

Взгляд Руса скользил по стене, у которой он примостился, — на темно-красном фоне, примерно на уровне пояса, её украшали петли из золотого шитья. Такие же петли тянулись вдоль соседней стены. В углу красовалась золотая бахрома: очевидно, художник, расписывавший это помещение, счёл, что два ряда петель должны украшать противоположные стены и бахрома придаст ему законченный вид.

Тут с лестницы сбежал мальчик Лукко и с большим оптимизмом заверил, что хозяйка скоро будет. Девушки снова принялись за уборку.

Мерула, подобно всем остальным женщинам, собиралась долго.

Рус как раз задумался над вопросом, зачем, сидя за стойкой, каждый солдат полагает обязательным вырезать на ней свои инициалы, когда сверху, с лестницы, раздался пронзительный женский крик:

— Хлоя!

Девушка с цепочкой на лодыжке боязливо подняла глаза.

— Не смей тереть так сильно, глупая девчонка! Всю краску отдерёшь!

Матрона, спускающаяся с лестницы, очевидно, и была Мерулой.

Рус понятия не имел, как называется эта шелковистая ткань, но знал, что она очень дорогая. Потому что его жена всегда надевала тунику из похожего материала, когда отправлялась на праздник — а там она непременно задевала краем наряда за светильник и прожигала в нём дыру. Мерула производила впечатление женщины более осторожной. Её фигура была задрапирована так, чтобы ткань подчеркнула её стройность и элегантность. Волосы почти естественного чёрного цвета были убраны в высокую причёску, лишь несколько коротких локонов выбивались и обрамляли её лицо. Рус также заметил, что глаза у неё подведены чёрным, губы накрашены красным, а щёки слегка подрумянены. То был весьма искусный макияж. Лишь складки, тянущиеся от крыльев носа к уголкам губ, немного портили дело и подсказывали, что Мерула вряд ли выглядит столь же хорошо при дневном свете.

Складки стали глубже, когда, увидев Руса, она изобразила улыбку.

— Гай Петрий Рус, — представился он, вставая. — Медикус при Двадцатом легионе.

— Гай Петрий. Ах да, новый доктор. Мои девушки предложили вам выпить?

Он кивнул.

— Могли бы мы поговорить в каком-нибудь более уединённом месте?

Мерула хлопнула в ладоши.

— Все вон отсюда!

Девушки тут же прекратили работу. Хлоя бросила тряпку И поманила мальчишку за собой в кухню.

— Спасибо, мальчики, — сказала Мерула.

Басс и Стикх переглянулись, затем дружно поднялись и вышли на улицу.

— Итак, уважаемый доктор, — Мерула уселась напротив, — чем могу быть вам полезной?

Рус почесал за ухом. Именно он сейчас должен был сообщить неприятные новости этой матроне, и к тому имелись самые веские основания. Главное, Валенс с самого утра был занят в госпитале, а младший дежурный офицер, в чьи обязанности это входило, опаздывал на деловую встречу.

«Ну, сами понимаете, как это делается, — объяснял он, сидя верхом на лошади и вытянув вперёд одну ногу, чтобы грум мог потуже затянуть подпругу. — Просто дайте им понять, что мы принимаем всё это всерьёз и близко к сердцу. При этом — никаких обещаний с нашей стороны, ясно?»

Рус снова откашлялся, в очередной раз напомнил себе, что эта женщина не является его родственницей, и начал:

— Боюсь, у меня для вас плохие новости.

Мерула ответила ему долгим взглядом, затем опустила голову и прикрыла глаза рукой с накрашенными ногтями.

— Речь идёт о...

— О Софии? — сказала она.

— Да.

— Этого я и боялась. — Женщина вздохнула. — Хоть сто, хоть тысячу раз говори этим девушкам — всё равно не слушают. — Она подняла на него глаза. — Что с ней?

— Её тело было найдено в реке позавчера, оттуда его привезли к нам в госпиталь. И вот вчера поздно вечером его опознали.

— Она пробыла у нас всего десять дней, — сказала Мерула, видимо объясняя, почему никто из работников госпиталя, многие из которых были близко знакомы с девушками из местной таверны, не узнал Софию. — Так она утонула?

— Там оказался... э-э... — Рус запнулся. — Короче, всё горло у неё в синяках, — выпалил он. — И шея сломана.

— Понимаю, — протянула Мерула и покачала головой. — Бедная глупышка София!..

Бедная глупышка София, оказавшаяся в морге голой, в грязи и практически лысой, так и осталась бы никем не оплаканной, если бы не один любопытный, которому в морге делать было нечего. Он опознал её по родинке на бедре.

— Семья у неё была?

Мерула отрицательно покачала головой.

— Наверное, вы и представления не имеете, кто это мог быть?

— Кто мог воспользоваться беспомощностью и беззащитностью девушки, приехавшей немного подработать? Вне армейской базы?

Ответа у него не было.

Мерула покосилась в окно. Один из вышибал стоял на противоположной стороне улицы, привалившись спиной к стене пекарни, и что-то жевал.

— Мальчики, конечно, будут винить себя за то, что недоглядели. Но не могут же они охранять девушек и днём и ночью. — Красные губы искривились в горькой улыбке. — Когда София исчезла, другие девушки подумали, что она сбежала с каким-нибудь посетителем. Такое иногда случается.

— Почему вы не сообщили о её пропаже?

— Дел по горло, вот почему. Собирались сообщить её имя охотнику за беглыми рабами, но, даже если б её и нашли, ни к чему хорошему это не привело бы. Просто она не годилась для этой работы.

— А когда вы видели её в последний раз?

— Пять дней назад. В самом начале вечера. Должно быть, улизнула, воспользовавшись тем, что никто не смотрит.

— И вскоре после этого умерла, — мрачно заметил Рус.

— Постараюсь отдать все распоряжения о похоронах и не затягивать с этим, — торопливо вставила Мерула.

Рус поднялся, испытывая огромное облегчение. Кивком поблагодарил женщину, когда та рассыпалась в благодарностях. Её выдержка облегчила ему задачу.

В ту же секунду девушки дружно выскочили из кухни. Похоже, они подслушивали за дверью. Рус прошёл мимо Стикха, как вдруг его окликнули:

— Господин?

Он обернулся и увидел Хлою, девушку с цепочкой.

Она робко переминалась с ноги на ногу, но всё же спросила:

— Так вы не знаете, кто это сделал, господин?

Рус покачал головой.

— Нет, — ответил он, — не знаю. Но если вдруг ты вспомнишь что-то подозрительное, обязательно приходи в форт. Спросишь там дежурного офицера и всё ему расскажешь.

ГЛАВА 7

Она метнулась к двери. Но толстяк уже был там. Тогда она спряталась за горой бочонков. Он кинулся к ней. Она хотела незаметно выползти. Бочки покатились по полу. Она хотела вскочить на ноги, но поскользнулась. Нога попала во что-то мокрое и липкое. Запах пива смешивался с вонью изо рта толстяка. Он нависал над ней, замахиваясь палкой, с искажённым в злобном крике ртом. Она подняла руку, пытаясь защититься от удара. Палка грозно просвистела в воздухе. Она услышала треск. Боль была просто невыносимой...

Снова она в этой белой комнате. Снова по всей руке, отдаваясь в каждом суставе и косточке, пульсирует боль. Но руки своей она не видит. Рука спрятана в толстой белой повязке и лежит на груди.

Получается... она всё ещё жива. Не ушла из этого мира.

Дверь открывается. Она быстро зажмуривается. На лоб ложится чья-то рука. На латыни — до чего же безобразный язык! — мужчина заявляет, что жара у неё нет.

— Зато ей снятся кошмары, — говорит всё тот же мужчина.

Очевидно, кому-то другому. Она притворяется спящей, пытается не моргать и не морщиться, когда он начинает снимать бинты и перевязывать ей руку заново. А затем два мужских голоса рассуждают о послеоперационной лихорадке, распухании и прочих вещах, в которых она ровным счётом ничего не смыслит.

«Кошмары...»

Должно быть, она кричала во сне. Одна надежда, что не по-латыни. Она пытается вспомнить, какие видела сны, но мысль блуждает где-то далеко-далеко, старается уйти от боли и противных горьких лекарств, которые заставляет её пить этот человек. Он уже сказал, что избавил её от толстяка, но что он об этом знает?.. Стоит только заснуть от этих его лекарств, как толстяк тут же появляется снова.

Нет, и другие сны ей тоже снятся. Мужчина, одетый во всё зелёное, придерживает её и что-то нашёптывает на ухо, а в это время волки рвут зубами её руку. Эхом доносятся голоса, хлопают двери. Поют птицы. Солнце, но не круглое, а с четырьмя углами...

Нет. Довольно. Она должна постараться мыслить ясно и чётко.

«У солнца нет никаких углов. Просто не бывает. В белой комнате есть квадратное окно, в стене. Я лежу в белой постели. Высокий стол на тонких ножках, он стоит рядом с постелью. На столе — чёрная чаша и кувшин. У двери — табурет».

Мужчина, который принёс лекарства, придвигает этот табурет к постели, наклоняется и спрашивает: «Quid nomen tibi est?» Говорит таким тоном, точно с маленькой девочкой.

Она не отвечает, и он повторяет вопрос. Она видит его тёмные глаза, небритый подбородок, смотрит на него так, словно не понимает, о чём это он спрашивает. А уж когда он заговаривает по-гречески, притворяться совсем просто: этого языка она и правда не знает. Вот он делает третью попытку — и снова неудача. Он поднимается и уходит, а её вдруг охватывает страх. Неужели она забыла, неужели перепутала слова?

Или тут кроется какой-то особый подвох?.. Ведь с самого начала он спрашивал её по-латыни: «Как твоё имя?»

Своё настоящее имя она ни разу не слышала с тех пор, как попала в плен. На протяжении двух зим к ней обращались просто «девушка» — и это ещё в лучшем случае.

Северяне нарочно избегали называть её настоящим именем, а позже, возможно, и вовсе позабыли его. И когда другие рабы спрашивали, как её зовут, она всякий раз изобретала что-то новое. Вообще старалась говорить с ними как можно меньше. Но эти римляне — они просто обожают задавать вопросы.

Сколько тебе лет? Откуда ты? Ты понимаешь, что я говорю? А вот так тебе не больно? Может, хочешь воды? Ты что, действительно упала с лестницы? Знаешь девушку с рыжими волосами? Правда, теперь они, похоже, потеряли всякий интерес к девушке с рыжими волосами. Зато продолжали задавать все остальные вопросы.

«Quid nomen tibi est?»

Она не собиралась называть незнакомцу своё имя. Это единственное, что у неё осталось, всё остальное украли.

Чей-то голос спрашивал:

— Сколько мака ты ей дал?

Слева ощущалось какое-то шевеление: это ей подтыкали одеяло под спину.

— Не больше, чем вчера вечером.

Она покорно позволила перекатить себя на другой бок.

— Хочу, чтобы она проснулась наконец. Ей надо хоть немного поесть.

ГЛАВА 8

Рус как раз размышлял над тем, какой мазью лучше лечить вдруг воспалившийся большой палец, вид которого ему совсем не нравился, как вдруг в дверь постучал Валенс и сообщил, что сегодня около полудня в док заходит «Сириус».

«Сириус»! Наконец-то Рус и его пожитки воссоединятся! Последний раз он видел их, когда покидал Африку, думая, что скоро вернётся в свой уютный дом. Но ожидания его не оправдались, вместо этого он был вынужден делить убогое жильё на задворках империи с самым неопрятным врачом в римской армии.

— Закончу обход и сразу же отправлюсь в доки, — сказал он своему товарищу.

— А я иду прямо сейчас, — заявил Валенс. — Присмотрю, чтобы ничего не пропало.

* * *

Осмотрев нескольких пациентов, Рус наконец направился к выходу. Кивком поприветствовал статую Эскулапа — и вдруг услышал позади постукивание когтей по плиточному полу.

Обернувшись, он увидел что-то коричневое и косматое, ростом примерно ему до колена. Это что-то быстро обогнало его, выскочило из двери и метнулось за угол. А когда сам Рус вышел на улицу, косматое создание уже исчезло.

Времени выяснять, кто это был, у него не оставалось. Он поспешно зашагал по Виа Претория к кассам. Там чиновник, сразу узнав его, поманил и попросил подойти без очереди в его закуток, где сообщил, что его пожертвование в фонд Эскулапа — очень щедрое.

— Пожертвование? — нахмурился Рус. Возможно, этот шутник так проявляет свой сарказм. Ведь речь идёт всего о пяти сестерциях.

— Да. От владелицы таверны Мерулы, господин. В знак благодарности за услуги, которые были оказаны покойной в госпитале.

Тут Рус вспомнил. Сегодня рано утром в госпиталь пожаловал мрачный Басс на телеге — забрать тело бедной глупышки Софии. И как бы между прочим упомянул, что хочет сделать какое-то пожертвование в госпитальный фонд, в ответ на что Рус посоветовал ему обратиться в кассу.

— Ты ведь знаешь, где это? — спросил он.

— Знаю? — ухмыльнулся Басс. — Да я их сам строил, эти кассы.

Воодушевлённый щедростью Басса, вернее, его хозяйки и искренней верой в то, что причина всего этого — прежде всего он сам, Рус запросил вдвое большую сумму в долг, чем собирался. Он не сомневался, что слухи об этом скоро распространятся по всему форту, но известие, что у него денежные проблемы, недолговечно, поскольку есть все основания надеяться на удвоенное жалованье, обещанное Адрианом после прихода к власти. Он вышел из западных ворот форта как раз в то время, когда труба пропела очередную смену стражи. Вышел с щедрым авансом в кошельке, во много раз перекрывающим стоимость приплывшего наконец имущества.

На пути к порту он миновал несколько питейных заведений, по сравнению с которыми таверна Мерулы была просто образцом роскоши. Покосившись на ржавую клетку, что висела у одной из дверей, он увидел в ней птицу со встрёпанными перьями и злобно изогнутым клювом. Почему-то сразу вспомнилась певчая птичка Клавдии: однажды нанятая рабыня в припадке ложной доброты вдруг выпустила эту весёлую щебечущую любимицу на волю. Наутро стайка серых воробьёв с шумом поднялась с тротуара, вспугнутая каким-то прохожим, и они увидели на земле свою любимицу — мёртвую, жалкую, растерзанную. Всю свою злость Клавдия выплеснула на Руса, поскольку тот поспешил отправить рабыню обратно законному владельцу с требованием выплаты компенсации и Клавдия просто не успела наказать провинившуюся.

Похоже, София знала об опасностях свободы не больше, чем эта злополучная певчая птичка. Наверняка она была слишком наивна, раз променяла защиту, которую могли предоставить пусть грубые, но опытные «мальчики» Мерулы, на рискованную уличную жизнь портового города. Тут вдруг Гай подумал, что выследить преступника будет очень нелегко. Ведь девушка могла пасть жертвой не только злонамеренных посетителей заведения, но и владельцев таких же заведений, не терпящих конкуренции.

Между термами и складами, что тянулись вдоль берега реки, как раз и процветала такого рода торговля. Белые плечи, огромные серьги в ушах, выставленные на всеобщее обозрение толстые лодыжки — всё это так и сверкало в лучах позднего сентябрьского солнца. В другие заведения зазывали фривольные картинки на дверях, впрочем, возможно, владельцы товара с толстыми лодыжками и большими серьгами просто не могли позволить себе нанять художника. Или эта причина, или же им казалось, что нагло улыбающиеся девки, расположившиеся на скамьях у входа в эти убогие заведения, выглядят более соблазнительно. Сколько же надо пробыть в море мужчине, подумал Рус, чтобы согласиться на такое развлечение.

Но вот он приблизился к верфям, и настроение его немного улучшилось. Прошёл мимо алтаря Нептуна и пары удивительно элегантных домов; возможно, их построили состоятельные торговцы, чтобы прямо из окон наблюдать, как их драгоценный груз благополучно прибыл через моря и океаны. Поднялся лёгкий бриз, вода в широкой реке пошла рябью, серебристые отблески заиграли на крутых бортах купеческих кораблей и целой россыпи рыбацких лодок. В самом дальнем конце деревянного настила причалила узкая, изящных форм трирема. Рус остановился и стал наблюдать за тем, как рыбацкая лодка сворачивает с середины реки к берегу. Парус на ней опустили, и лодка стала подходить к причалу, ориентируясь на корму триремы. Пронзительные крики чаек перекрывали слова команд и дружное, нараспев: «Раз! Два! Три!» — это матросы сгружали с борта что-то тяжёлое.

Человек, мало повидавший мир, мог бы подумать, что вид перед ним просто прекрасен. Человек, никогда не стоявший у берега моря, изумительно прозрачного, сверкающего под ярко-синим безоблачным небом, такого яркого, что резало глаза, возможно, счёл бы это место просто замечательным.

Оглядев выстроившиеся вдоль причала разноцветные купеческие корабли, Гай задумался: интересно, который из них доставил остатки его имущества и сколько пройдёт лет, прежде чем он снова погрузит его на корабль и отправит назад, в цивилизованный мир? Впрочем, повсюду, где есть солдаты на постое, питейные заведения и склады выглядят одинаково. Самое главное, чтобы не отправили снова в холодный и отдалённый уголок, где серые волны дважды в день уходят от берега, оставляя грязно-коричневые лужи. Неудивительно, что госпитальное начальство озаботилось заготовить на зиму микстуру от кашля в совершенно непомерных количествах. К несчастью, природа британцев такова, что армии просто нельзя позволить передислоцировать основные силы легиона в более здоровый климат.

Впрочем, в письмах Валенса Британия выглядела весьма романтично. Острова, населённые женщинами-воительницами ростом не меньше шести футов каждая, а также поэтичными мужчинами с длинными отвислыми усами. Мужчинами, которые совершают вылазки в покрытые туманом горы, стремясь обратить в истинную веру тамошние воинственные племена.

Собственные же наблюдения Британии заставили Руса заподозрить, что Валенс нарочно, обманом выманил его сюда, не в силах совладать со скукой.

Да, конечно, британцы накоротке с морем, и в этом для него заключалась главная новизна, но к тесному знакомству с этой стихией Рус вовсе не стремился. Когда корабль его пришвартовался в Рутупиае, капитан предложил Русу остаться на борту и доплыть этим же кораблём до портового города Дева. Рус отверг предложение, тем более что подвернулся попутчик, глазной врач, он обещал довезти до Лондиниума, где собрался делать операцию супруге губернатора. Уже там Рус взял лошадь и скакал к северу до места назначения несколько дней. Наверное, тогда и пришлось ему разминуться на дороге с главным управляющим Приском, который ехал в противоположном направлении обсудить контракт по поставке медицинского оборудования для армии. Путешествие оказалось интересным и вполне познавательным, Рус многое узнал о стране, где ему предстояло работать.

Почти невозможно было представить, что эти сочные зелёные лужайки и поселения Британии некогда служили сценой действия для ужасающей кровавой трагедии: её свидетели сейчас уже беззубые старики. Только они и помнят ту резню, именуемую «восстание»...

На пятый день путешествия холмы стали более пологими, городки — менее приветливыми, а интенсивность перемещения армейских частей по дорогам увеличилась. Очевидно, и порядок поддерживать здесь было легче. Порой дорога тянулась через высокий тёмный лес, и время от времени в отдалении поднимался столб дыма. Это могло означать что угодно — к примеру, что там работают угольщики, или кто-то готовит себе завтрак, или же кто-то совершил нападение на какого-нибудь неосторожного сборщика налогов — и тот подаёт сигнал бедствия. Поля были возделаны на совесть, а вот домики землепашцев вид имели самый жалкий и примитивный: обмазанные глиной хижины в одно окошко низко проседали под соломенными крышами и походили на грибы. Разумеется, водопровода здесь не было и в помине. Проскакав ещё с полдня к северу, Гай оказался у развилки. Там мимо него под охраной манипулы вооружённых наёмников провели группу местных с мрачными лицами. Многие люди плакали, у других были лица в крови; охрана взирала на всё это с хорошо отрепетированным равнодушием. А вот офицерская лошадь, единственное здесь ни в чём не повинное создание, подняла голову и заржала, глядя на Руса, очевидно, в надежде, что явился наконец человек, который заберёт её отсюда.

Единственная неприятность, с которой Гай столкнулся на пути к северу, была небольшая заварушка в придорожной таверне. Но в целом, хоть все встреченные по пути жители были мрачны и угрюмы, как и местная погода, они покорно расступались, чтобы пропустить его. Ничего себе, и это так называемые дружественные племена! Впрочем, многим из его соотечественников удалось сохранить репутацию в самых неблагоприятных условиях, в холод и дождь, что властвовали на окраинах великой империи. И Рус, нуждавшийся в переменах по причинам, о которых не собирался рассказывать никому, утешался мыслью, что назначение в Британию послужит ещё одним шагом в продвижении по карьерной лестнице.

— Свежей рыбы, господин? — Какая-то женщина, запыхавшись, толкала перед собой тележку вверх по настилу. Остановилась, приподняла кусок ткани: под ней сверкнули удлинённые серебристые тельца. Она усмехнулась, во рту, в том месте, где полагалось быть передним зубам, зияла дыра. — Как раз к обеду поспела.

Рус отрицательно помотал головой.

Пройдя ещё сотню шагов, он отверг ведёрко с мидиями, горошек со жгучим перцем, тележку с углём, обеденный сервиз, амфору с вином, отрез ткани, из которого, по уверениям торговки, можно было соорудить самое красивое в Деве покрывало, ещё какие-то совершенно непонятные штуки в форме маленьких колбасок и приглашение посмотреть экзотический танец. Выйдя на причал, он едва не столкнулся с тачкой, которую толкал перед собой маленький мальчик — за этой тачкой его и видно-то почти не было.

— Спелые сливы, господин!

Всё же приятно, что он производит впечатление человека с деньгами.

На причале остро пахло рыбой и водорослями, к этому запаху примешивался слабый аромат сандалового дерева. Должно быть, один из приезжих обронил какой-то дорогой предмет. Кругом суетились моряки, спешили выгрузить прибывший товар. Отлив уже начался, причал, насколько хватало глаз, был забит мешками, корзинами, ящиками: всё это доставили сюда ради поддержания цивилизации в одном из окраинных уголков империи. И капитаны подгоняли своих подчинённых, спеша отвести свои корабли подальше в открытое море, пока те не застряли в грязи. Пробираясь между телегами и тачками, Рус натолкнулся на целую гору черепицы, которую, очевидно, доставили с гор на западе и которая к концу недели уже, возможно, будет украшать чью-то крышу. Тут же перед ним возник целый строй кувшинов с надписью «Соль» — они предназначались для отправки. Он знал это не потому, что хорошо разбирался в торговле или экспорте. Просто один из легионеров из отряда, охраняющего соляные копи, получил ранение, перелезая через изгородь: в теле у него застрял острый наконечник. И Рус, делая операцию, в подробностях расспрашивал солдата обо всех его обязанностях, стремясь отвлечь от боли.

Из клетки на него пялилась коричневая обезьянка с широко расставленными глазами, детские пальчики цепко обхватывали прутья решётки. Пройдя чуть дальше, Гай увидел группу белокожих рабов в цепях. Похоже, напуганы они были ничуть не меньше, чем обезьянка. Двое посматривали на зелёные водоросли, опутавшие сваи причала, и, очевидно, размышляли о том, уж не броситься ли им в воду. Остаётся надеяться, подумал Рус, что им хватит ума не делать этого: за цепи их тут же вытащат, а затем припишут к нагрудной табличке: «Склонен к самоубийству». И эта надпись развяжет руки новому хозяину, приравняется в его глазах к другой: «Просьба нагружать работой, пока не сдохну».

Однако среди кораблей, скопившихся у пристани, «Сириуса» Гай не заметил. Он развернулся и зашагал назад, механически стараясь попасть в ногу с ритмом, который отбивали по настилу грубые башмаки целой толпы моряков.

И тут из-за высокого борта какого-то корабля показался «Сириус» — надпись была сделана крупными синими буквами. Тут же, на краю причала, Рус заметил знакомую фигуру. Его товарищ уютно устроился на стуле, положив ноги на маленький столик.

— Скверные новости, — заявил Валенс, поднимаясь ему навстречу. — Похоже, с твоим багажом вышла какая-то накладка. — Он кивком указал на резной стул, на котором сидел. А заодно — на два больших сундука. И Рус увидел на крышках своё имя и слова, выведенные мелом: ЛЕГ. XX ДЕВА БРИТ. — Ты должен выяснить, — продолжил Валенс. — Лично мне не удалось получить толковые объяснения. Только и твердят, что всё здесь. Одному Юпитеру известно, куда они отправили остальное.

Рус опустился на колени, проверил печати на сундуках.

— Нет. Они говорят правду. Здесь всё.

Валенс удивился.

— А где же твоя мебель?

— Термиты, — объяснил Рус, предвидевший этот вопрос. — В Африке они кишмя кишат.

— Термиты? — Валенс задумчиво поскрёб в затылке и уставился на столик. — Выходит, термиты сожрали «счастливую кровать», спасшую от землетрясения?

Рус пожал плечами.

— Да там стоит только отвернуться, как эти проклятые твари налетают со всех сторон и сжирают всё подряд.

Из всех пропавших предметов больше всего Русу было жаль кровати. Она напоминала ему о временах, когда он, пусть и недолго, абсолютно уверился в том, что боги одарили его своим благоволением. Теперь же благоволение богов сводилось, похоже, к тому, чтобы рассказывать разные небылицы об утраченном имуществе.

Валенс опасливо взирал на запертые сундуки.

— Послушай, а тебе, часом, не кажется, что они могли попасть сюда с вещами?

— Да нет, вещи обработали дымом, — постарался успокоить его Рус. — Выкурили всех гадов до единого. Сам понимаешь... Долгий путь, деревянный корабль...

— Пойду-ка я за телегой, — сказал Валенс и как-то слишком поспешно отошёл от сундуков, которые могли обернуться троянскими конями.

Гай опустился на стул и стал ждать. Интересно, подумал он, кто же теперь спит на «счастливой кровати», уцелевшей после землетрясения? Кровать была свадебным подарком от отца и мачехи. Но удачи в браке не принесла. Всего один-единственный раз земля содрогнулась и поплыла под ним и Клавдией, как, впрочем, и под всеми остальными жителями Антиохии. Они тесно прильнули друг к другу под тяжёлой рамой орехового дерева, а сверху на них сыпались потолочные перекрытия и куски штукатурки. Когда землетрясение кончилось, они выползли из-под кровати и обнаружили, что другим повезло гораздо меньше. Вокруг царила паника, слышались крики боли и крики о помощи. Люди пытались выбраться из-под завалов, выкрикивали имена любимых и близких, в пыльном воздухе стоял запах дыма — руины тут же занялись огнём. Как же он тогда не понял, не почувствовал, что землетрясение предвещало распад их брака?..

Ему удалось отправить Клавдию в безопасное место, за город, вместе с друзьями. А сам он отправился в ближайшие казармы, полагая, что военные наверняка пошлют в город спасательные отряды.

Буквально через несколько минут после того, как он пустился в путь, землетрясение началось снова. И Рус бросился на землю, закрыл руками голову, лелея надежду, что его Клавдия находится сейчас где-то на открытой местности.

Толчки прекратились. С минуту кругом царила тишина, если не считать зловещего поскрипывания зданий и грохота отдельных камней. Рус поднял голову. Какой-то человек окликал его. И находился он где-то рядом.

Никто другой, наверное, и не расслышал бы этого голоса, поскольку зов исходил из частично уцелевшего красивого здания с архитектурными излишествами. Щурясь от пыли и зажимая одной рукой нос, Гай пробирался через руины. На единственную дверь, которую удалось найти, видимо, упала целая стена, но в конце концов Рус нашёл маленькое окошко и протиснулся в него.

В комнате пахло горелым маслом. Через трещины в некогда великолепной настенной росписи просачивался чёрный дым. На полу неподвижно застыло тело мужчины в дорогой одежде. На голову ему упал тяжёлый комод, и из-под тела вытекал ручеёк крови.

— Сюда! — крикнул голос. — Под столом!

Сквозь дым и пыль Рус разглядел угол стола, заваленного кирпичом и штукатуркой. Он осторожно, стараясь не обрушить остальную часть стены, подобрался к тёмной нише под столом и увидел там скорчившуюся и серую от пыли фигуру. Человек ухватил протянутую руку и забормотал слова благодарности, но тут пол угрожающе качнуло.

— Вперёд! — взвыл Рус.

Он рывком выдернул мужчину из-под стола и увлёк за собой. Быстро перебежав заваленную мусором комнату, они бросились к спасительному окошку. Рус помог пострадавшему выбраться, затем вылез сам.

В ту же секунду оставленный ими дом издал, как показалось Русу, протяжный жалобный стон — и обрушился уже весь, до основания. Они остановились и смотрели на него в полном оцепенении, кругом вздымались тучи пыли. И вдруг тишину пронзил возглас:

— Император! О, господин мой! Какое счастье! Вы в безопасности! — И какой-то мужчина упал на колени к ногам человека, которого только что спас Рус.

Тот нагнулся и помог мужчине встать, по-прежнему не сводя глаз с руин, под которыми мог бы остаться погребённым. Только тут Гай сообразил, почему лицо этого человека показалось ему таким знакомым. Получалось, он только что спас самого императора Траяна.

Землетрясение продолжалось ещё несколько дней и ночей, появились новые жертвы — в основном среди тех, кто пытался извлечь людей из-под развалин. Рус боролся за жизнь умирающих, делал операции раненым, без должных инструментов, без воды, без сна. И обращаться за советом тоже было не к кому. А меж тем росли и ширились тревожные слухи. Что стихийному бедствию подверглась вся страна, но пострадали только города, а те, кто находился в деревне, уцелели; что армия использует слонов для расчистки уличных завалов; что началась эпидемия чумы; что Антиохия и его жители наказаны богами за грехи; что человек, раздавленный каменной плитой, вдруг волшебным образом ожил. Ходили также слухи о некоем таинственном существе — наверняка то был один из богов, — спасшем императора Траяна от верной гибели. Русу и в голову не приходило объяснять, что именно он был тем самым таинственным спасителем. Услышав об этом «чуде», он впервые за многие дни смеялся от души.

Однако Клавдия, с которой он всё же поделился информацией, позже утверждала, что то была одна из причин, по какой она рассталась с мужем. Начиналось всё так: «Как ты мог бросить меня во время землетрясения?» А заканчивалось: «Тебе выпал уникальный шанс выпросить у императора хоть что-то для себя и своей семьи, а ты и пальцем пошевелить не пожелал!»

Через три недели после отъезда Клавдии Гай решил начать жизнь заново и оправился вместе с легионом в Африку. Теперь же он смотрел на жалкие остатки своей мебели и думал, что, пожалуй, жена была права.

* * *

Вернулся Валенс и привёл с собой некое странное и весьма неряшливое существо, которое, очевидно, тратило все свои деньги на татуировки, так что на мытье у него ничего не оставалось.

— Стало быть, и дальше собираешься спать на свободной постели? — спросил Валенс.

Татуированный отодвинул в сторону корзину и столик, подхватил оба сундука разом и потащил их по причалу.

Рус взял стул.

— Там видно будет, разберёмся.

Валенс взял стол за ножки, перевернул и поднял над головой.

— За доставку и погрузку здесь дерут совершенно безбожно, — заметил он. — Полагаю, нам стоит бросить это никчёмное занятие — медицину — и устроиться грузчиками.

Они дошли до конца причала. Сундуки уже погрузили в грязную телегу, из которой жутко воняло протухшей рыбой.

Валенс брезгливо поморщился и отошёл от телеги.

— А ты правду говорил об этих термитах?

— Если они и есть, то скоро передохнут от этого запаха, — ответил Рус.

— Ты, я смотрю, не в настроении. Неприятности?

Гай наблюдал за тем, как возница обвязывает верёвками остатки его мебели.

— Нет-нет, всё в порядке, — ответил он после паузы.

— Здесь, конечно, ничего хорошего не купишь. Но можно найти пару толковых плотников и заказать им хороший гарнитур для столовой.

— Для этого дома?

— Нет, конечно нет. Я ведь уже, кажется, говорил: его собираются снести. Ещё две недели назад собирались. Для моих новых комнат. Которые получу, когда меня назначат старшим лекарем.

— Так он точно не вернётся? — спросил Рус.

Было ясно: никакие горячие источники не смогут омолодить нынешнего старшего легионного врача. Но пока что о его отставке официально объявлено не было.

— Да он уже давно должен был уйти, — сказал Валенс. — Я даже оказал ему большую любезность. Отослал весь его багаж, чтобы старику не пришлось тащиться сюда за ним.

— Ас чего ты взял, что именно тебя назначат на эту должность?

— Почему бы нет?

— Да хотя бы потому, что могут выбрать меня.

— Ерунда!

— И опыт боевой у меня имеется.

— Но ты же никого ещё здесь не знаешь, Рус. К тому же и деньги тебе не так нужны, как мне.

— С чего это ты взял?

— Разве ты не должен получить отцовское наследство? Разве ты не старший в семье сын?

— А расходы, ты о них подумал? — заметил Рус. — Знаешь, как дорого обходятся сейчас похороны?

— К тому же ему принадлежат земли в Галлии, или я не прав?

— Там всем заправляет брат. Семья большая, ферма должна прокормить всех.

— А ну, пошла! — крикнул возница и ударил одну из лошадей длинной палкой.

Телега со скрипом тронулась. Они начали подниматься в гору.

— Знаешь, кто тебе нужен? — спросил Валенс. — Богатая вдовушка!

Рус прибавил вдовушку к списку вещей, владеть которыми вовсе не обязательно. И не стал объяснять Валенсу, что новая должность необходима ему не только из-за денег и возможности обзавестись частными пациентами, но ещё и потому, что она давала время и покой, столь необходимые ему для занятий писательством. Теперь он жил на краю света, в глуши, где не было ни землетрясений, ни докучливых членов семьи, ни бывшей жены, которая только и знала, что отвлекать его разной ерундой. И он надеялся завершить работу, которую начал и уже несколько раз бросал. Труд: «Гай Петрий Рус. Краткий справочник по оказанию первой помощи в военно-полевых условиях». Это непременно будет очень подробная и полезная книга и в то же время компактная, чтобы можно было переписать её на небольшие свитки, какие может носить при себе каждый солдат. Да, копирование — штука дорогая, но когда копии распродадутся, труд Гая окупится вдвойне. Отчасти — деньгами, отчасти — спасёнными жизнями и конечностями, он был в этом уверен. И тут ему была совершенно ни к чему помощь Валенса, большого мастака давать советы или, что ещё хуже, вполне способного украсть идею.

— Я вроде бы тебе уже говорил, — не унимался меж тем Валенс. — Собираюсь сделать предложение дочери второго центуриона.

— А она что, богатая вдова?

— О боги, нет конечно! Ей всего шестнадцать. В общем, довольно симпатичная, особенно с учётом того, как выглядит её отец.

Как бы там ни выглядел второй центурион, он, должно быть, несколько лет просидел на хорошем жалованье, до того как его назначили командовать центурией. И наверняка человек состоятельный.

— Единственный ребёнок в семье, насколько я понимаю? — осведомился Рус.

Валенс усмехнулся.

— Знаешь, развод превратил тебя в циника, друг мой.

— Не развод, — поправил его Гай. — Брак.

ГЛАВА 9

Рус лежал в темноте и слушал, как шебуршат мыши в столовой, как стучит когтями по полу собака. К этим звукам примешивались и другие. Тихое попискивание, потрескивание, шорох — затем наступала полная тишина. Вскоре её нарушил звук трубы: стража возвещала о том, что наступила третья смена; жалобно заскрипела кровать, на которой он заворочался. И Рус поклялся убраться из этого сумасшедшего дома при первой же возможности.

Ко времени, когда он проснулся снова, Валенс уже ушёл на дежурство. В доме стояла тишина. Надо позавтракать и сходить в термы (позже на это может не найтись времени), а потом засесть за работу, поскольку он совершенно запустил свой труд.

Гай прошёл на кухню, разломил пополам хлеб, взял кусочек сыра, который остался на столе. Со вздохом облегчения он отметил, что на сей раз мыши не оставили здесь помёта. Затем он покосился на маленькую коробочку на подоконнике и увидел, что коллекция Валенса изрядно пополнилась. Рус, позабыв о еде, прошёл к себе в комнату, надел верхнюю тунику и отправился в госпиталь проведать свою пациентку.

Девушка ещё спала. Он не стал будить её. Валенс посмотрит рану во время обхода остальных страдальцев.

Над входом в термы, выстроенные ещё первыми ступившими на землю Британии легионерами, красовалась выведенная мелом надпись: «Закрыто на реставрацию». Что и понятно, ведь здание было очень старое. Но примерно половину строителей отозвали на какие-то более важные работы по сооружению оборонительных укреплений. Остальные явно не собирались надрываться. Высота сорняков вокруг опор строительных лесов подсказала Русу, что пройдёт ещё немало недель, прежде чем они примутся за починку крыши госпиталя. Пройдут месяцы, прежде чем они снесут старый дом центуриона, в котором он теперь живёт и который удалось отстоять Валенсу — по крайней мере, до тех пор, пока соседний барак не снесут тоже и не подготовят строительную площадку для возведения более пристойного жилища. Вся эта перестройка ещё даже не начиналась. Открытие терм — дело, конечно, более важное и срочное, но в этом месяце такого точно не случится. Не говоря уже о сегодняшнем утре.

О том, чтобы зайти в госпитальную баню, не могло быть и речи. Одна мысль о том, что он, голый и беззащитный, окажется в целой толпе пациентов, обсуждающих и демонстрирующих свои болячки, приводила в содрогание. Нет, он пойдёт в общественные бани. Ещё рано, толпы там быть не должно. И никакие рабыни, пострадавшие от плохого обращения, тоже отвлекать не будут. И он выйдет оттуда чистый, свежий, полный сил продолжать написание «Краткого справочника по оказанию первой помощи в военно-полевых условиях».

Однако прежде надо хорошо позавтракать. Разочарование, постигшее его в ближайших лавках, подсказало, что стоит заглянуть в пекарню напротив заведения Мерулы. Протягивая деньги, Рус с наслаждением вдыхал аромат свежеиспечённого хлеба. Он переломил булочку надвое, корочка аппетитно хрустнула. От свежей выпечки в прохладный утренний воздух поднимался пар. Гай уселся на скамью, привалился к спинке, вытянул ноги и с наслаждением набил свежим хлебом рот.

На улицах было тихо, как обычно в столь ранний час, настолько тихо, что изредка со стороны плаца были слышны отрывистые слова команд: там проходили ежедневную муштру легионеры.

Это просто счастье, что его имя не появилось в списках тренировочной роты. Впрочем, упущение наверняка заметит по возвращении главный управляющий.

В пекарню зашли с корзинами две женщины. По улице прошёл совсем маленький мальчик, он толкал перед собой тачку, полную яблок. Наседка раздражённо заквохтала, когда хозяйка отворила дверь и прогнала её с тёплого места. Женщина вынесла метлу, принялась подметать крыльцо. Ставни на окнах дома, что на другой стороне улицы, были ещё закрыты. Гай рассеянно рассматривал надписи, сделанные углём прямо на побелённых стенах заведения Мерулы.

В одном месте были изображены чаша и кувшин, а внизу давно выцветшими буквами были выведены надписи: «Лучшая еда в Деве» и «Прекрасные вина, низкие цены». Видимо, относительно недавно надписи пытались освежить, но дожди быстро смыли уголь. Рус ничуть не удивился, увидев чуть ниже имя Софии под другой надписью, возвещавшей: «Красивые девушки!» Надпись была совсем свежая и ярко выделялась на общем фоне. Эйселина и Ирен, очевидно, выбыли, потому как их имена были замазаны; впрочем, буквы всё равно проступали, разглядеть было можно. Мариам и Хлоя значились в списке, а вот нервной беременной Дафны там не было. Рядом с именами посетители не поленились приписать комментарии. В большинстве своём — вполне предсказуемые. Рядом с именем Хлои красовалось всего одно слово: «Сладкая!» Надпись рядом с Софией пытались стереть, однако различить два слова всё же было можно. «Заносчивая сучка».

Пожилой одноногий мужчина двигался к пекарне на костылях, как-то умудряясь сохранять равновесие, несмотря на перекинутый через плечо тяжёлый мешок. Заметив интерес Руса к надписям, он насмешливо фыркнул:

— Рано пришли. Видать, невтерпёж, господин?

Рус отвернулся, но грубиян продолжал хохотать, а потом ткнул пальцем в ещё одну надпись: «Девушки не поднимаются, пока не придёт время ложиться в постель!»

Последнее, чего хотелось Русу этим утром, так это тесного общения с такими девушками, как впрочем, и с женским полом вообще.

Он уже собрался уходить, когда из-за угла вывернулась ещё одна тележка. Её толкал перед собой мужчина в тунике, испачканной краской. Поравнявшись с заведением Мерулы, он остановился, достал какую-то коробку и положил перед ставнями.

— Не поднимаются, пока не придёт время ложиться в постельку, вон оно как! — выкрикнул одноногий. Видно, на тот случай, если кто-то вдруг не заметил этой приписки. И, донельзя довольный собой, заковылял дальше.

Рус снова уселся на скамью. По непонятной причине ему хотелось увидеть, как имя мёртвой девушки вычеркнут из списка.

Маляр достал из коробки тряпку и принялся стирать слово «София» и приписку, что красовалась с ним рядом. Затем отступил на шаг и обозрел плоды своего труда.

Рус поднялся и приблизился к нему.

— Надо полностью закрасить это имя, а не стирать. Чтобы ничего не было видно.

Маляр щурясь смотрел на стену.

— «Мариам кусается», — прочёл он вслух.

Затем приблизился и начал стирать и эти слова тряпкой.

— С этим народцем без работы не останусь. Не могут, видно, удержать своих девушек.

Он наклонился над коробкой и извлёк кисть. Затем затеребил пальцами серебряный амулет в виде фаллоса, что свисал с цепочки на шее. Потом макнул кисть в краску и одним махом превратил имя София в белую полоску, ярко выделяющуюся на фоне уже посеревшей от непогоды стены.

— Не повезло бедняжке, вот что я тебе скажу, — заметил он. — Хотя и другую тоже вполне могли прикончить.

— Какую другую?

— Ну, ту, что сбежала с моряком. — Он протянул руку и стал ещё гуще замазывать белилами надпись «Эйселина». — Уже никогда не вернётся.

— Сдаётся мне, я видел человека, который её знал, — заметил Рус. До сих пор ему просто в голову не приходило, что пропавшая подружка сторожа могла работать в таком месте.

Мужчина усмехнулся.

— Да, здесь такие не редкость.

Эйселина, по всей видимости, успела обзавестись немалым числом поклонников, и невезучий сторож явно не стоял во главе этого списка.

Маляр снова отошёл и щурясь осмотрел стену.

— Прямо как лоскутное одеяло. Сколько раз им говорил, что надобно всё заново перекрасить, но эта дамочка ох как не любит расставаться с денежками. А ты, стало быть, знал эту Софию?

— Нет.

— Здесь происходит что-то странное, вот что я тебе скажу. Недаром у неё было предчувствие.

Рус, проведший большую часть профессиональной жизни в борьбе с суевериями, не мог удержаться и не спросить:

— С чего это ты взял?

— Вообще-то тогда я значения не придал, но как-то раз работал тут, а она высунулась из двери, взглянула на меня и говорит сахарным своим голоском: «А ты меня неправильно написал». Ну, тут я посмотрел и вижу — действительно. Вместо одного два «эф». Я поправил, тут она и говорит: «Впрочем, не важно. Мог бы и не поправлять. Я всё равно здесь ненадолго».

Маляр снова прикоснулся к своему талисману, затем достал кисть и провёл по стене. Рус присмотрелся. Имя София было написано правильно, с одним «эф». И от прикосновения кисти стало ещё незаметнее.

— И всё равно я сделал как следует, — добавил маляр. — Я человек добросовестный, особенно что касается работы. — Он сунул кисть в горшочек с краской. — Хотя, конечно, мог бы и не беспокоиться.

Он взял кусок угля.

— Надобно маленько развеселить людей, — и рядом с тем местом, где слабо вырисовывалась надпись «Мариам кусается», вывел крупными буквами: НОВАЯ ПОВАРИХА. — Мерула сказала, что это надо написать большими буквами, — пояснил он. — Чтобы все видели и знали. Хочет восстановить честное имя после той истории с устрицами.

— Так она что же, уволила прежнюю повариху? — спросил Рус.

— Да. Велела ей собрать вещички и отправила к работорговцу. Ещё хорошо, что тот врач не умер, иначе бы ей несдобровать.

— И много ещё народу отравилось?

— Да только один, — ответил маляр. А затем, сосредоточенно хмурясь, ещё раз очертил букву Н, чтобы была ярче. — Ей ещё повезло, вот что я тебе скажу.

— Но тому доктору не повезло.

— Да, так говорят, — задумчиво протянул маляр. — Хотя вообще-то странно, что только он один отравился. Ладно, будем надеяться, этого больше не случится. Как-никак новая повариха...

ГЛАВА 10

День выдался непростой, одна неудача и нелепость следовала за другой. Добравшись до терм, Рус перепутал женскую половину с мужской и довольно долго простоял у дверей. («Женщины только до шести, господин, вон же, на двери написано...») Днём к нему прислали сигнальщика, парень не заметил какого-то препятствия, споткнулся и упал, и теперь рану на голове надо было зашивать. Раздражённый тем, что пациент старательно избегает встретиться с ним взглядом, Рус после обработки раны настоял на проверке зрения. И через несколько секунд обнаружил не только прогрессирующую катаракту на обоих глазах, но и то, что несчастный старательно и ловко скрывал этот факт от своих сослуживцев. Плохое зрение — это конец карьеры для любого солдата. А сигнальщик с прогрессирующей катарактой — это уж слишком, полным инвалидом он мог стать очень скоро.

— Да я нормально справляюсь с работой, господин.

— Вот как? — Рус указал на прикреплённый к стене в дальнем конце комнаты пергамент. — А ну, прочти, что там написано.

Мужчина поднял голову и посмотрел, но совсем не туда, куда указывал Рус, а влево, на пустую стену. Потом слегка склонил голову набок, пробуя присмотреться периферическим зрением.

— Освещение тут у вас слабовато.

Рус промолчал. Мужчина обхватил забинтованную голову руками.

— Моя девушка думает, это болезнь, — пробормотал он, — и что я скоро поправлюсь.

— Ну а другим врачам ты показывался?

Сигнальщик отрицательно помотал головой.

— Как-то не было нужды, — ответил он. — С моим отцом произошло в точности то же самое.

Тут у Руса возникла идея, но он решил пока что не обнадёживать парня. Просто сказал:

— Мне надо посоветоваться с коллегой.

Сигнальщик горько рассмеялся.

— А он что, умеет творить чудеса? Потому как, если умеет, можете сказать ему, что у меня на содержании двухлетний ребёнок. И ещё моя подружка беременна.

— Ну а другие члены семьи имеются? — спросил Гай.

— С моей стороны больше никого. А её родственники хотят, чтобы я продвигался по службе. Только тогда разрешат нам пожениться. — Он выдержал многозначительную паузу, как бы подчёркивая иронию сказанного. Теперь понятно, что никакое продвижение его не ждёт, что его освободят от службы по медицинским показаниям, а заодно освободят тем самым и от брачных уз. Он поднял на Гая глаза. — Нам очень нужны деньги, доктор. Не могли бы вы... Ну, не говорить об этом никому, хотя бы некоторое время?

Рус нахмурился.

— А что, если тебя отправят на поле боя? Ведь там ты будешь представлять не меньшую опасность для нас, чем враг.

— Ну, до сих пор как-то справлялся со службой.

— И кто же, интересно, тебя прикрывал?

Сигнальщик не ответил.

И вот, после некоторого размышления, Рус сказал:

— Ты получил серьёзную травму. Повреждение головы. Не мешало бы понаблюдать за тобой пару дней.

И он оставил сигнальщика в госпитале. Затем занялся осмотром других пациентов и, закончив его, сел писать письмо врачу, специалисту по глазным болезням, с которым познакомился на корабле. Особой уверенности в том, что тот откликнется на просьбу, у Гая, конечно, не было. Даже если тот согласится осмотреть больного, затем потребуется сложное хирургическое вмешательство, и вовсе не факт, что оно закончится успешно как для пациента, так и для лекаря. Мало того, могут возникнуть опасные осложнения, и вмешательство только ускорит наступление слепоты.

По пути к дому Рус какое-то время наблюдал за рабочими, занятыми починкой крыши терм. И внезапно страшно пожалел о том, что не выбрал специальность, где любую оплошность можно исправить с помощью молотка или лопаты белой глины.

Он уже сворачивал за угол, как вдруг кто-то окликнул его сзади:

— Господин?

Рус остановился. За ним спешил один из больничных санитаров.

— Вас там очень ждут, господин!

— Валенс сейчас на дежурстве, — ответил Рус, лелеявший надежду заняться наконец своей книгой.

— Нет, господин, нужны именно вы.

— Кому это я понадобился?

— Второму центуриону, господин. Вы должны явиться к нему, и немедленно.

ГЛАВА 11

— К тебе имеются вопросы, Гай Рус, — начал второй центурион и выложил мускулистые руки на стол, который казался слишком маленьким для него. А затем окинул Руса многозначительным взглядом, словно говорящим, что не потерпит в ответ никакой чепухи.

Рус подумал, что ничуть не завидует Валенсу, который собирается просить руки дочери этого человека.

— К нам поступила жалоба, — продолжил центурион. — Насчёт тела.

— Не понял, господин?

— Тела девушки из харчевни.

— Ах, ну да. Из заведения Мерулы.

— Ты его принимал?

— Да, господин. Но тогда никто не знал, откуда она и кто такая.

Второй центурион кивнул.

— Может, оно и к лучшему. Ведь она могла оказаться чьей-то женой. Нет, конечно, большинство наших бережёт своих жён, но всегда найдётся чудачка, готовая пренебречь опасностями. Так что там с ней произошло?

Рус принялся объяснять. В паузах он слышал недоверчивое хмыканье начальника, а когда закончил, тот сказал:

— Ладно. Кто отрезал ей волосы?

— Не знаю, господин. Её уже привезли в таком виде. С отрезанными или вырванными волосами.

— И тебе в голову не пришло предупредить об этом её хозяйку?

— Нет, господин.

— Так вот, она очень недовольна. Пришла просто в ужас, увидев, и теперь желает знать, уж не мы ли тут, в госпитале, сотворили с девушкой такое.

— Точно не мы, господин. Можете спросить у охранников, что стоят у ворот. Её нашли рыбаки и привезли сюда. Можете сами их спросить.

Второй центурион покачал головой.

— Перебьёмся. Раз нет тут нашей вины, так и незачем спрашивать. Пошлю кого-нибудь, пусть успокоят эту хозяйку. И ещё скажут, чтобы выбросила из головы все эти дурацкие мысли о компенсации.

— Спасибо, господин. Убийцу ещё не нашли?

— Нет. И вряд ли найдём. Мы, конечно, будем держать ухо востро, но лично я сильно сомневаюсь в успехе. Главное, ни одного свидетеля. Обычная история. Чуть что — и эти люди бегут жаловаться, а когда начинаешь задавать им вопросы, оказываются вдруг слепыми и глухими. Выясняется, что защита у девушки была, но она пренебрегла мерами предосторожности.

— Она могла и не осознавать опасности, господин. Пробыла здесь всего десять дней.

— Гм. И вообще, эти местные умом не блещут. Они что же, вообразили, что мы будем приставлять личную охрану к каждой их шлюхе?

Рус промолчал.

— Может, эта история заставит их хоть немного поумнеть, — заметил второй центурион. — Месяц или два будут соблюдать меры предосторожности. И вообще, от них одна головная боль, от этих местных. Тупицы, иначе не назовёшь. Ты вроде тоже здесь недавно?

— Да, господин.

— В цивилизованной стране, даже в некоторых частях Британии, мы бы подключили к расследованию городской совет или племенных старейшин, не знаю, как они тут называются. А здешние, только оттого, что живут рядом с нами, вообразили, что мы должны подтирать им задницы! Будь моя воля, я бы назначил комендантский час и стегал бы кнутом всё, что движется, после наступления темноты. Но — увы... Установить порядок, мир и покой — это наша обязанность. Хотя лично мне кажется, не так уж много женщин разгуливают здесь по ночным улицам.

— Нет, господин, — поспешил согласиться с ним Рус.

Второй центурион откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди.

— Помнится, служил я в Девятом легионе, — начал он. — Так там одному нашему лекарю тоже доставили тело. А потом местные заявили, будто он изрезал его на мелкие кусочки — с целью изучения анатомии. Ну, и начался бунт. Кончилось всё это уже не одним, а множеством тел, среди которых три были наши. Мой тебе совет, не связывайся ты с местными, держись от них подальше.

— Да, господин, — кивнул Рус.

И в глубине души возрадовался, что этот человек не знает, кто лежит у него в палате под номером двенадцать.

ГЛАВА 12

На сегодня Рус закончил со всеми своими обязанностями. Катарактой сигнальщика он займётся позже, когда получит ответ на своё письмо. Что же касается тела девушки, пусть решение принимает начальство. Санитару он велел присматривать за теми, кто пока жив, и в случае ухудшения состояния немедленно посылать за ним. И вот, оставшись в своей комнате наедине с собой, он теперь мог заняться сочинением очередного раздела «Краткого справочника». Однако это оказалось труднее, чем Гай предполагал.

Он почему-то вообразил, что по прибытии книг сразу же засядет за работу: они послужат дополнительной мотивацией после долгого перерыва. А вместо этого долго сидел, склонившись над табличкой, где было выведено название и две первые строчки. Затем полез в один из сундуков — искать нечто, могущее послужить традиционной отправной точкой и одновременно содержать более свежий и оригинальный взгляд на проблему. Скоро уже вся постель была завалена свитками и табличками для записей, там же лежали черепки от разбившегося горшка, на которых он записывал внезапно пришедшие в голову мысли, когда ничего более подходящего под рукой не оказывалось. Всё это было, работа ждала — а он так и застрял на третьей строке. Мысль, явно не желающая хоть как-то упорядочить работу, казалось, цеплялась за любую мелочь, лишь бы отвлечь Руса от главного. К чему все эти бесплодные и бесполезные размышления о том, почему рабыня с сахарным голоском и достаточно грамотная, чтобы знать, как правильно пишется её имя, работала в таком заведении? Это — во-первых. Неудивительно, что Мерула говорила: эта девушка для такой работы не годится. Но как и почему тогда она там оказалась?.. И потом...

Смех, раздавшийся за дверью спальни, прервал размышления и вернул Руса к работе. Он перечитал написанное и взял стило, но тут рука его замерла — он снова покосился на свои старые записи. Дело, похоже, в том, что Валенс, который сегодня должен дежурить и может покинуть дом лишь в случае срочного вызова, в настоящее время, похоже, принимает гостей. Из комнаты, которая считалась у них столовой, доносились голоса и взрывы громкого смеха. Коллега и его гости обсуждали лошадей. Чуть раньше Валенс заглянул к Русу и пригласил присоединиться, но Рус сказал, что занят. А теперь они, похоже, забыли о его существовании.

Ещё спасибо, что не врываются и не спрашивают, как продвигаются дела. «Краткий справочник первой помощи» был задуман им — благодарение богам, хоть одно хорошее воспоминание осталось — ещё во время совместной жизни с Клавдией. Как он теперь понимал, задуман с целью хоть как-то оградиться от жены.

Поначалу работа продвигалась бойко, но, написав несколько глав, Гай вдруг осознал, что труду недостаёт краткости. Вместо неё — целый поток слов. Ожидая, когда вернётся вдохновение, Рус перешёл к началу и сократил первые главы почти вдвое. Тут вдруг Клавдия поинтересовалась, много ли он написал.

— Как, это всё?..

— Но ведь книга задумана как краткие указания.

— Так что же, ты, выходит, закончил?

— Нет.

— А когда закончишь?

— Позже.

— Раз застрял, думаю, тебе стоит поговорить с Публием Муцием. Он пишет книги.

— Да ничего я не застрял.

Чтобы доказать это, он начал набрасывать общий план. Вообще-то с этого и следовало начинать. Тогда бы не запутался в подробностях и деталях.

Рус мрачно смотрел на четыре варианта общего плана, таблички с которыми только что извлёк из сундука и положил на край стола. Каждый вариант исправлял недостатки предыдущего, но обрастал собственными. Поэтому он и сохранил все четыре варианта — на тот случай, если вдруг вернётся к какому-то из них позже. Обидно будет упустить что-то важное. И тут, вглядываясь в мелкие аккуратные строки, Рус с ужасом понял, что не знает, какой из них первый, а какой — последний. Он вовсе не был уверен, что табличка, озаглавленная «Последняя версия», действительно является таковой, или же он должен отталкиваться от таблички с надписью НОВОЕ. И что именно должны поправлять эти «Поправки»?

Гай вздохнул.

Несмотря на долгие часы, которые он провёл за составлением общего плана, всё это оказалось лишь пустой тратой времени. Возможно, и весь проект... Нет, он просто не может бросить, ведь проделан огромный труд.

Любой дурак, имеющий стило и самое примитивное образование, мог написать книгу, примером тому Публий Муций, а многие к тому же ещё и очень неплохо зарабатывали на этом. В отличие от всех этих людей он действительно знает нечто стоящее и важное. Он должен продолжить работу. Рус поднял стило, хмуро взглянул на заголовок «Лечение и обработка глазных ранений» и начал писать.

Под дверью заскреблась одна из собак. Гай перечитал написанное и понял, что пропустил одно важное слово. Перевернул стило, разровнял воск на табличке.

Из столовой снова донёсся взрыв смеха. Но вот он затих, настал благословенный момент тишины. И тут под дверью снова заскреблась собака. Рус принял твёрдое решение не обращать на неё внимания. Переписал третью строку и начал мысленно выстраивать все пункты главы «Лечение и обработка глазных ранений» в должном порядке.

Скрестись собака перестала. Теперь из-за двери донёсся жалобный вой. Рус написал: «Далее, проверить...»

Тут стило снова замерло над табличкой, никак не удавалось вспомнить, что именно надо проверить дальше. Он отбросил стило и метнулся к двери, при этом умудрился пребольно удариться большим пальцем ноги об острый угол сундука, который не позаботился до конца запихнуть под кровать.

Едва успел он отворить дверь, как собака ворвалась к нему в комнату и тут же остановилась, принюхиваясь. А следом за ней вбежали несколько круглых мохнатых комочков и шмыгнули под кровать. Рус едва не наступил на одного щенка.

Один из друзей Валенса, ветеринар, размахивал руками, желая показать, какую высоту преодолела молодая кобыла, считавшаяся лучшей лошадью в провинции.

— Рус! — радостно воскликнул сидящий на кушетке Валенс и достал из плошки финик. — Хочешь купить лошадь?

— Не сегодня.

— Как продвигается работа?

— Э-э... Собака выразила желание прочесть написанное.

— Извини! — Валенс выразительно махнул рукой с фиником в сторону спальни. — Просто хотел сказать тебе... — Рус терпеливо ждал продолжения. Валенс откусил кусочек, стал жевать. — Думаю, там у тебя поселилась мышь. Собака весь день проторчала перед этой дверью. Пусть побудет там, рано или поздно непременно её поймает.

— Да, пожалуй.

— Тебя что-то ещё беспокоит?

Рус привалился к дверному косяку.

— Скажи-ка мне вот что, друг мой, — медленно начал он. — Допустим, ты покупаешь девушку для работы в таверне. Стал бы ты обращать внимание на её акцент и образование?

Валенс пожал плечами.

— Почему бы нет? Она помогала бы вести бухгалтерию.

— И вообще, добавила бы заведению класса, — встрял владелец кобылы.

— Могла бы даже привлечь одного-двух офицеров, — раздался ещё чей-то голос.

Владелец голоса возлежал на полу, рядом стоял кувшин вина. Гай узнал в нём человека из гарнизона надзора над провинциями.

— Вообще-то, Рус, если честно, я бы два раза подумал, — добавил возлежащий возле кувшина. — Такая девица — это хороший вклад, однако не всегда способствует ведению дел. Не советовал бы тебе замахиваться на какой-то там высокий класс...

— Но лично я не являюсь владельцем заведения, просто спрашиваю, потому...

— Он просто коллекционирует женщин, — перебил его Валенс. — Кстати, вспомнил! Нам нужна девушка, которая бы умела прилично готовить. Тот, кто найдёт, приглашается на обед.

Рус вернулся к себе в комнату. Торопливо вырвав из-под носа любопытного щенка драгоценный свиток, он собрал все записи и убрал в сундук. Запер его на защёлки. Всё, что могли сжевать собаки, убрал на буфет, на самый верх. А затем, поскольку денег у него не было и идти было особенно некуда, отправился в казармы.

* * *

Рус зажёг лампы в регистратуре, плотно затворил дверь, достал коробку, помеченную надписью «Истории болезней», поставил её на стол. Затем придвинул табурет, уселся, подперев голову ладонями, и долго и задумчиво смотрел на коробку с табличками. Истинный философ не стал бы впадать в отчаяние из-за неудавшегося вечера. Истинный философ — это человек, полный решимости использовать всю силу логических рассуждений в любых обстоятельствах. И наверняка бы обрадовался, что ему выпал шанс просмотреть истории болезней.

За окном послышались чьи-то шаги. Приглушённые голоса. Но вот звуки эти затихли где-то вдали, и на смену им явился запах жареных цыплят. Так и просачивался сквозь ставни.

Гай перебирал таблички с записями, пока не дошёл до собственноручно написанной им три дня назад. Прочёл: «Повреждение левой стопы (отдавлена)». Поразмыслив секунду-другую, Рус достал стило и написал: «День третий: стопа всё ещё распухшая, обширное посинение, никакой подвижности в пальцах не наблюдается; лечить примочками из настоя белены, наложить компресс повторно». Отложив табличку в сторону, он просмотрел следующую и приписал на ней: «День четвёртый: дыхание стабилизировалось». Речь шла об инфекционном воспалении дыхательных путей.

Запах жареных цыплят по-прежнему проникал в комнату. Напомнив себе, сколько денег он сэкономил, обедая с легионерами, Рус записал жалобы, с которыми к нему пришёл сегодня кузнец. У крепкого волосатого мужчины был нарыв на одном интересном месте. Русу предстояло вскрыть нарыв завтра утром.

Снаружи солдаты шутили, смеялись, ели жареных цыплят. Внутри убогого больничного корпуса Рус в одиночестве коротал свободный вечер, записывая симптомы разнообразных болезней, которыми страдали совершенно чужие ему люди. Менее философски настроенный человек впал бы в отчаяние.

* * *

Девушка-рабыня сидела в постели. Рядом на тумбочке поблескивал в свете лампы бульон, к которому она за несколько часов так и не притронулась. Рус приветствовал её словами:

— Добрый вечер. Ну, как самочувствие?

Ответом, как обычно, было молчание. Лишь необыкновенно серьёзный, сосредоточенный взгляд — и молчание. Это уже начало раздражать его. Она сама не понимает, до чего ей повезло. Ведь могла умереть. А теперь, если вылечить руку, откормить и вымыть хорошенько, за эту девушку можно будет выручить неплохие деньги.

Но цена снизится, если она будет и дальше молчать и оставаться такой букой. Так что, вместо того чтобы осведомиться: «Ну, как твоя рука?» — то было обычной прелюдией к осмотру и смене повязки, — Гай присел на краешек кровати и сказал:

— Итак, скажи-ка мне, почему не съела обед?

Он пристально рассматривал девушку — и ему казалось, что она, в свою очередь, делает то же самое: изучает его. Интересно, как долго она пробыла рабыней. Должно быть, её владелец был достаточно богат, чтобы вдевать в проколотые уши серёжки с драгоценными камнями. Или она сама... И наверное, кто-то обучил её, как и Софию, грамоте. Наверняка судьбы рабов тесно связаны с судьбами владельцев, они переживают те же взлёты и падения, что и их хозяева. Но если Гай не найдёт к девушке подхода, он так никогда и не узнает, почему она пала так низко, что какой-то Клавдий Инносенс мог позволить себе таскать её по улицам, как полудохлую собаку.

— Знаю, говорить ты умеешь, — продолжил он. Он начал бы уже сомневаться в этом, если б не слышал, как она, опоенная маковой настойкой, бормочет и вскрикивает во сне.

Нет ответа.

— Ты всегда была такой молчуньей?

Снова нет ответа.

— Что же, это к лучшему — заметил Рус. — А то, знаешь, мой дом полон пьяных любителей лошадей. Да и собаки шумят. Так что немного покоя и тишины не помешает, хотя бы ради разнообразия.

Он взял табличку, раскрыл её. Заголовок «Лечение и обработка глазных ранений» показался каким-то бессмысленным. Он даже фыркнул. Потом покосился на девушку.

— Скажи, давно ли ты была в термах? Может, ты вообще никогда не мылась?..

* * *

Несколько минут спустя Рус распахнул дверь в госпитальные термы, свободной рукой он придерживал девушку за плечи. Зайдя внутрь, подвёл к скамье и усадил. Пошёл искать лампу. На пути обратно снова поместил табличку с надписью «ЗАКРЫТО» на стену у входа.

В помещении для переодевания было тепло, казалось, стены хранят жар некогда горячих углей, хотя растапливали тут давным-давно. Девушка не сводила с него глаз, прижимала больную руку к груди, вдыхала влажный, пропитанный запахом пота и масел воздух. Рассматривала стены, выкрашенные голубой краской, ниши и крючки для одежды, белые полотенца, небрежно сваленные на одной из скамей. Поначалу Рус решил аккуратно сложить эти полотенца, затем решил, что делать этого не стоит. Получится, будто хозяин прислуживает своей рабыне.

— Жди здесь, — сказал он.

Голос эхом разнёсся по помещению. А ещё Рус воспроизвёл жест, которым обычно Валенс приказывал собаке «Сидеть!».

Он зажёг всего одну лампу: вполне достаточно, и так сойдёт. Женщины не любят погружаться в холодную воду. Клавдия терпеть не могла. Ну, и рабыни, наверное, тоже.

А вот в парилке воздух так прогрелся, что туника тут же прилипла к телу. Гай споткнулся о деревянный башмак, брошенный кем-то на пол, и едва не подвернул лодыжку. Лампа, которую он нёс в руках, накренилась, немного масла с шипением выплеснулось на каменный пол. Рус сердитым пинком послал башмак к двери, туда, где в полоске света виднелись специальные полки для снятой обуви. На бортике ванны лежала грязная мочалка, сально поблескивающая, с чьими-то прилипшими тёмными волосами. Рус никогда не пользовался больничными термами, никогда не инспектировал их, и он вдруг подумал: вряд ли здесь оставляют такой беспорядок в присутствии главного управляющего. Очевидно, никто не ждёт его раньше завтрашнего утра.

Он прополоскал мочалку, вытер полотенцем, затем бросил полотенце на пол и протёр им масляное пятно. Поверхность воды в ванне отливала радужными разводами. Хорошо хоть сама вода была тёплая. Он увидел оставленные кем-то на полке пузырьки, открыл, принюхался. Пряности, лаванда. Впрочем, пусть девчонка сама выбирает.

Углей в жаровне было совсем немного. Пахло перегретым человеческим телом. Он шагнул в ванну, но тут вдруг что-то шлёпнулось ему на голову с потолка. Рус испуганно заморгал и поднял руку, чтобы стряхнуть это, потом покачал головой и улыбнулся. Здесь не Африка. Тут почти нет страшных кусающих и жалящих тварей, в госпитале нет даже специалиста по ядам. Здесь с потолка капает лишь влага.

Рус вышел из парилки. Девушка тут тоже наверняка долго не выдержит.

Вернувшись в предбанник, он увидел, что она по-прежнему сидит на краешке скамьи всё в той же позе, скорчившись, сжавшись в комочек. И смотрит так растерянно, даже испуганно. Только сейчас до Руса дошло: в госпиталь она поступила без сознания, а теперь впервые увидела здесь нечто другое, кроме двенадцатой палаты.

Он обернулся, хотел найти ей чистое полотенце, но полка была пуста. Он снова жестом приказал ей сидеть и вышел в коридор, где столкнулся с санитаром, который нёс поднос с кувшинами для воды.

— Где тут у вас чистое бельё, простыни, полотенца?

— Третья дверь налево, господин. — И санитар скрылся в боковом проходе.

Рус щёлкнул задвижкой, толкнул дверь, но она не открывалась.

Толкнул ещё сильнее и только тут заметил замочную скважину.

Когда в коридоре снова возник санитар, на этот раз с пустым подносом, он спросил:

— Где ключ?

— У офицера Приска, господин.

— Так он хранит ключи и от шкафчика с тряпками тоже?

— Офицер Приск отвечает у нас за все ключи, господин.

— Нет, это просто смешно!

Санитару хватило ума не комментировать последнее высказывание. Рус размышлял, что делать дальше, как вдруг услышал знакомый голос.

Очевидно, кто-то помешал вечеринке Валенса. Он шагал по коридору и вёл жаркие споры о скачках с седым ветераном с забинтованной от паха до ступни ногой. Рус подошёл и спросил:

— Где тут берут чистые полотенца в отсутствие начальства?

Валенс удивлённо поднял на него глаза.

— Обычно, уезжая, он оставляет запас, чтобы хватило до его приезда. Наверняка утром принесут ещё, из прачечной.

— Но не мог же он уехать и не оставить ни одного чистого полотенца?

— Прошу прощения, я на минуту, — сказал Валенс ветерану и отошёл.

Они приблизились к двери в бельевую кладовку, и тут Рус услышал, что где-то в госпитальном здании лает собака.

— Ты слышал?

— Что?

Рус подумал: может быть, показалось?

— Ладно, не важно.

— У Приска своя система, — объяснил Валенс. — Одному Юпитеру известно, в чём она состоит, но никто не хочет вмешиваться и хотя бы попробовать что-то изменить. Главное — не трогать его, только тогда есть надежда получить необходимое.

— Но мне полотенце нужно сейчас! Кстати, куда его понесло, ты не знаешь?

— Думаю, отправился в Вирконий на переговоры. Будут обсуждать контракт по поставке одеял для госпиталя.

— Одеял?.. О боги! Но неужели любой крестьянин, имеющий пару овец и жену, не может смастерить несколько одеял?

— Хм, — хмыкнул Валенс. — Это мы с тобой так думаем. Но одеяла для больницы должны соответствовать определённым, так сказать, требованиям... Не всякое, знаешь ли, одеяло подходит для больничной койки.

— И что же, люди действительно верят в это? — спросил Рус.

Валенс пожал плечами.

— Постоянно приходится выпрашивать самое необходимое.

Оставшись в коридоре один, Рус вновь осмотрел дверь в кладовку. Он ещё не успел познакомиться с офицером Приском, зато уже возненавидел его всеми фибрами души. Похоже, этот господин превратил управление госпиталем в некую особую форму искусства — нечто непостижимое уму, ценное и одновременно бесполезное. А тем временем больная сидит на лавке и смотрит на груду грязных полотенец.

Рус отошёл от двери на пару шагов, в последний раз взглянул на замок, примерился и ударил. Жуткий грохот разнёсся по пустому коридору. Все ухищрения госпитальной администрации удалось преодолеть одним сильным и прицельным ударом ноги.

* * *

— Полотенца! — объявил он и торжественно выложил стопку перед девушкой.

Однако это произвело на неё меньше впечатления, чем он надеялся. Тогда он взял её за здоровую руку и помог подняться. Распахнул дверь в парилку, почувствовал, что она пытается вырваться. Ещё крепче ухватил её за руку.

— Тебе нужно помыться, — сказал он и подтолкнул её к парилке.

Они вошли. О боги, до чего же худенькая, подумал он, приподняв девушку и посадив на край массажного стола. Затем взял отмытую мочалку, два пузырька с маслами и снова приблизился к ней. В глазах её читался ужас. Она приподняла здоровую руку, пытаясь заслониться, затем соскользнула с края стола.

Рус снова показал знаком «Сидеть!». Обошёл стол с другой стороны, перегнулся и начал развязывать у неё на стройной шее узел от повязки. Почувствовал, как напряглись её плечи, и тут же вспомнил беременную Дафну из заведения Мерулы. О том, как она нервно отпрянула при прикосновении вышибалы.

— Всё хорошо, — как можно убедительнее произнёс он. — Ты здесь в безопасности. Никто тебя не обидит.

Он вспомнил, что внёс девушку через восточные ворота. Уже в палате бережно опустил её на койку и переодел в стираную-перестираную серую тунику, что сейчас на ней. Он уже видел эти тонкие выступающие рёбра, ввалившуюся от недоедания грудь, желтоватые синяки на бледной коже. Он знал, что вид её обнажённого тела вызовет у него только гнев, ничего больше. Будучи не в силах объяснить ей всё это, он дотронулся до повязки на руке и предупредил:

— Смотри, чтобы вода не попала на бинты.

А затем накинул полотенце на здоровую руку и сказал, что вернётся позже.

* * *

Он закончил просматривать записи с историями болезней, и времени заняться главой «Лечение и обработка глазных ранений» уже не осталось. Сделал обход, посмотрел абсцесс, попросил человека, получившего сотрясение мозга, сосчитать пальцы его растопыренной ладони. Затем приказал санитару сменить компресс на раздавленной ступне, простучал грудь ещё одного больного — ему не нравился его кашель. Потом поболтал с сигнальщиком, осмотрел недавно прооперированных пациентов и заявил изумлённому штату сотрудников, что рассчитывать на такое каждый день не стоит. Затем осмотрел в маленькой боковой комнатке пожилого центуриона — его доставили в госпиталь без сознания — и окончательно убедился в правильности своего первоначального диагноза. Это была пневмония. Мужчине исполнилось шестьдесят шесть. И сделать они для него почти ничего не могли, лишь постараться устроить поудобнее, вот и всё.

Нет, пожалуй, эту несчастную не стоит оставлять в термах надолго. Она так слаба, может и сознание потерять. Убедившись, что задыхающемуся центуриону подложили под спину подушки и укрыли одеялами, он велел санитарам проверять его каждый час и, пройдя по коридору, спустился вниз, к термам.

Войдя, громко объявил:

— Это врач!

Голос эхом разнёсся по просторному помещению. Но ответом было лишь мигание фитилей в лампах, когда из распахнутой двери потянуло сквозняком.

Девушка угнездилась на краешке ванны с тёплой водой. Завёрнута в полотенце, лишь костлявые ноги свисают, а лицо закрывают мокрые спутанные волосы.

— Ну что, понравилось? — спросил Гай, скорее по привычке, нежели в надежде получить ответ. Стоял перед ней и, хмурясь, разглядывал её тёмные спутанные волосы. — Давно пора выяснить, нет ли у тебя вшей, — решительно заявил он.

Девушка подняла на него глаза. Похоже, она не поняла значения сказанного.

Он завёл руку за спину и вытащил из-за пояса ножницы. Обычно ими разрезали одежду на жертвах несчастных случаев. Ножницы были небольшие и достаточно острые, и Рус знал, что рука у него не дрогнет. Вот он отвёл длинную прядь от её уха, приподнял.

— Сиди тихо, не дёргайся.

— Нет!

Звенящий пронзительный крик прорезал тишину.

Ножницы так и замерли над головой девушки. Рус, к собственному удивлению, заметил, что даже выпустил прядь её волос из рук. Девушка согнулась пополам, прикрывая здоровой рукой голову.

Эхо от дикого крика затихло. Рабыня начала раскачиваться взад-вперёд и тихонько постанывала при этом.

— Да не сделаю я тебе ничего плохого! — сказал Рус. Оставалось лишь надеяться, что никто не слышал, как ужасно она кричала.

Он уже жалел, что не отложил эту процедуру на завтра.

— Просто подрежу немного, подровняю, чтобы ты могла расчесать. А потом они отрастут.

Девушка продолжала раскачиваться. В стонах слышалось тихое «Нет, нет, нет!». А потом она зашмыгала носом, и Рус догадался: рабыня плачет.

— О боги, да что ж это такое! — воскликнул он и сунул ножницы обратно за пояс. Он никогда не умел обращаться с плачущими женщинами, слёзы и рыдания всегда вызывали у него чувство вины и тупое отчаяние. Наконец стоны и «Нет, нет, нет!» постепенно затихли. И тут вдруг Гай понял, что девушка, должно быть, подслушала их разговоры о состоянии утопленницы, выловленной из реки.

— Никто здесь тебя не обидит, — настойчиво повторил он. — Но нельзя оставлять волосы в таком состоянии. Что ты собираешься с ними делать?

Девушка выпрямилась. Последний раз шмыгнула носом и вытерла глаза тыльной стороной ладони. Потом приподняла плечи и взглянула ему прямо в лицо.

А затем тихим хрипловатым голосом пробормотала:

— Я хочу умереть.

ГЛАВА 13

Утром, когда санитар помогал снять с операционного стола кузнеца, Рус вдруг услышал в коридоре шум, топот и возбуждённые голоса. Приотворил дверь, выглянул и увидел целую толпу легионеров. Они тащили безжизненно обвисшее тело своего товарища и громко взывали о помощи. Толкались, мешали друг другу и переругивались. Руса схватил за плечо какой-то солдат с вытаращенными глазами.

— Вы ведь ему поможете? Мы старались, но ничего не получилось, мне страшно жаль. Пожалуйста, помогите!

Позже Гай узнал, что этот отряд практиковался в галопе, двигались всадники тесной группой, и лошадь его пациента внезапно споткнулась. Он попал под копыта коней, напиравших сзади. Говоривший надеялся напрасно: помочь покалеченному легионеру было нельзя. Ни Рус, ни кто-либо ничего не мог бы сделать. Несмотря на все усилия, юноша отправился в царство теней ещё до того, как его успели положить на операционный стол.

Рус надеялся, что будет каждую свободную минуту своего дежурства заглядывать к девушке. Но, увы, минут таких не выдавалось. Раненая ступня воспалилась и выглядела ещё хуже, чем вчера. Старый центурион, по-видимому, отказался от намерения цепляться за жизнь до конца; одного испуганного пациента пришлось поместить в отдельную палату, до тех пор пока не придёт Валенс и не подтвердит предположительный диагноз — проказа.

Только к середине дня Гай выкроил время и отнёс девушке миску каши и расчёску со словами:

— Ещё загляну к тебе, чуть позже. И когда приду, чтобы миска была пустая, всё поняла?

Затем он отправился в регистратуру вписать в скорбный список умерших новое имя.

Он уже взял в руку стило, как вдруг услышал нечто слабо напоминающее топот маленьких ног по каменным плиткам пола в вестибюле на входе. Отложил стило, выскочил из-за стола и распахнул дверь. В коридоре не было ни души. Тогда он вышел, свернул за угол и увидел Децима, больничного сторожа, проходящего через главные двери.

Децим остановился.

— Чем могу помочь, господин?

— Готов поклясться, только что слышал, как здесь пробежала собака.

— Собака, господин?..

— Да, пробежала через вестибюль.

Мужчина завертел головой с таким видом, точно собака вот-вот выскочит из ниши, что за спиной у статуи Эскулапа.

— Так вы говорите, пробежала через вестибюль, господин?

Рус вздохнул.

— Неужели надо повторять сто раз? Я же велел не пускать сюда собаку! Вы должны избавиться от неё!

Какое-то время сторож молча взирал на него, очевидно соображая, что говорить дальше. И наконец выпалил:

— Мы знаем, что должны, господин. Вот только я и ребята...

— У нас и без того здесь хлопот хватает. Недоставало только собаки, которая бегает по всему госпиталю и путается под ногами.

— Да. Только это не обычная собака, господин. Такие трюки проделывает, со смеху лопнешь. Развлекает больных. И ещё просто чемпион по части ловли крыс. Мы ведь не хотим, чтобы по всему госпиталю бегали крысы, верно, господин?

— Тебе сказали, что держать её здесь нельзя.

— О да. Офицер Валенс говорил, что вы сказали.

— Что я сказал?

— Вот только сам он не возражает, господин. Ну вот, мы и подумали, если она не будет путаться под ногами...

— Я её видел. Этого достаточно. И потом, она лает.

— Это верно, зато никогда не путается под ногами, господин. А мы с ребятами кормим её обрезками. Это замечательная собака, господин. Просто грех от такой избавляться.

Рус закрыл глаза. Ему ещё предстояло идти и объяснять целому отряду опечаленных и встревоженных легионеров, что товарища их он спасти был просто не в силах. Мало того, ещё придётся писать заключение. И он был просто не в настроении обсуждать достоинства собаки-крысолова, а также подвергать сомнению правильность поведения офицера Валенса, который просто отказался принять непопулярное решение. Похоже, что этот сторож, потеряв женщину, решил восполнить недостачу и теперь обратил всю свою любовь на какого-то пса. Что ж, возможно, он поступает мудро. Рус открыл глаза и увидел, что сторож всё ещё тут и снова завёл свою шарманку:

— Господин...

— Но чтобы не смели пускать её в смотровые и в операционную и чтобы я её не видел, ясно тебе? Как только появится — всё, тут же выставлю вон! Понял?

— Как не понять, господин, очень даже хорошо понял, — ответил тут же воспрявший духом сторож. — Вы её не увидите, обещаю. Собачка станет невидимкой.

— А если её увидит офицер Приск, то пеняй на себя.

Тут вдруг он заметил в глазах сторожа сомнение.

— Так, значит, это неправда, господин, что он получил новое назначение? У наместника?..

— Насколько мне известно, нет. А теперь ступай. У меня работы полно. Догадываюсь, что и у тебя тоже.

— Господин...

— Ну, что ещё?

— А вы, случайно, не знаете, когда он вернётся?

— Понятия не имею, — ответил Рус. — Ступай и проверь, кстати, в порядке ли списки больных по палатам. Это на тот случай, если он вдруг вернётся сегодня.

Рус затворил дверь в регистратуру и снова уселся за стол. Но как только взял стило, дверь отворилась и вошёл Валенс. Уселся на свободный табурет, а затем осведомился, видел ли Рус младшую сестру недавно назначенного центуриона.

— Совершенно потрясающая красавица!

— Ещё более потрясающая, чем дочка второго центуриона?

Валенс усмехнулся.

— Это долгосрочная перспектива. — Поёрзал на табурете, устроился поудобнее. — Слыхал, у тебя неприятности?

Рус вкратце пересказал ему события дня, о собаке, впрочем, не упомянул и словом.

— Да, ничего хорошего, — подытожил Валенс. Закинул ноги на стол, демонстрируя Русу заляпанные подсохшей грязью подошвы. — Кстати, только что заглядывал к твоей Тилле. Раз ты так у нас занят.

Рус нахмурился.

— К кому?

— К Тилле, — повторил Валенс. Ответа не последовало, и он удручённо покачал головой. — О боги, Рус, ты совершенно безнадёжен! Чему я тебя учил? Правило первое, когда имеешь дело с женщиной. Прежде всего узнай её настоящее имя. А ты, похоже, слишком увлёкся рукой. Кстати, пока ещё неясно, удастся ли восстановить все двигательные функции.

— Ты уверен, что звать её действительно Тилла? — продолжал недоумевать Рус. — Вроде бы таблички с этим именем у неё на груди не было.

Валенс пожал плечами.

— Сказала, это ты так её называл.

— Я никак её не называл. Просто был не в силах произнести это имя. Примерно из пятнадцати слогов, если не больше. Битком набитое звукосочетаниями «дж» и «ч» в самых неподходящих местах.

— Ну а она считает, что ты отныне решил называть её Тиллой. И очень веселится по этому поводу.

— Вот как?

Нет, поистине нет в этом мире никакой справедливости. Рус, спасший девушке жизнь, был вознаграждён рыданиями и возгласом: «Я хочу умереть». Валенс же, который кромсал и вправлял её руку, был вознаграждён приятной беседой.

— Да. Она улыбалась.

— Что ж, прекрасно, — заметил Рус, с трудом подавляя приступ раздражения.

Он должен был предвидеть, что Валенс воспользуется этим предлогом — медицинским обходом, чтобы обаять пациентку обманчиво мальчишеской миловидной внешностью и обходительными манерами. Возможно, тем же самым способом он получит и столь желанное продвижение по службе. Станет главным офицером госпиталя, пусть даже у него нет никакого боевого опыта. Рус скрестил руки на груди, прислонился спиной к стене.

— А у меня тут состоялся любопытный разговор, — небрежно заметил он. — Это ты разрешил персоналу держать в госпитале собаку?

Валенс почесал в затылке.

— Может, и говорил что-то на эту тему. Теперь не помню.

— Большое тебе спасибо. Но только ты ещё не начальник госпиталя, не забывай.

— Просто передал им твои слова.

— Но этих слов я не произносил. Да и потом, они бы в любом бы случае проигнорировали их. Ну сам посуди, к чему нам собака, разгуливающая по госпиталю?

— Да не будь же ты таким занудой, Рус! Подумаешь! Это всего лишь собака. Кстати, это напомнило мне... — Тут Валенс снял со стола одну ногу и резким толчком закрыл дверь в регистратуру. Затем придвинулся к Русу поближе. — К слову, о неприятностях. Поговаривают, будто бы Приск получит какой-то пост при наместнике. Ты слышал эту новость?

— Да, только что. Так это правда?

— Будем надеяться, что да. Тогда он может и не узнать, что ты силой ворвался в кладовую с бельём, сломал дверной замок и всё такое прочее.

— О боги! Но ведь он... Он всего лишь жалкий бумагомарака! Кто управляет этим заведением? Я просто диву даюсь!

Валенс помолчал немного, потом заметил:

— Зато он не вмешивается в лечебный процесс.

Из коридора послышалось бряканье пустых вёдер. Кто-то интересовался, где находятся бинты, затем шаги замерли в конце коридора.

— Utila, — сказал вдруг Рус. — «Приносящая пользу». Правда, латынь у неё немного хромает. Вчера вечером страшно разволновалась. И сегодня состояние не лучше, выражает желание присоединиться к предкам, что-то в этом роде. Я сказал, что она для меня utila, вот ей и послышалось Тилла.

— Что ж, рад слышать, что у вас сложились столь доверительные отношения. Так ты не собираешься её продавать?

— Как раз напротив. Мне она не нужна.

— Выглядит неплохо, чистенькая, аккуратная. Немного костлявая, а вот зубы — просто чудо до чего хороши! Почему бы не подержать её дома, когда поправится? Посмотрим, может, пригодится в хозяйстве.

— Нет.

— Так, значит, пользы ты от неё не ждёшь?

Рус потянулся к стило.

— Во сколько это обойдётся — доставить сюда привлекательную молодую рабыню?

Валенс насмешливо фыркнул.

— Клавдия бы не одобрила такой линии поведения, сам знаешь.

— Детородного возраста, — продолжал гнуть своё Рус.

Валенс пожал плечами.

— Тысячи четыре, если найти сговорчивого продавца... А может, пять или шесть, если она что-то умеет.

— Вот именно, — заметил Рус и макнул перо в чернильницу.

* * *

Оставшись наконец один, Рус вернулся к заключению о смерти. Первая линия первой буквы съехала вниз и образовала безобразную чёрную кляксу на самом краю свитка. Он отложил перо на край стола и начал промокать кляксу клочком мягкой тряпки. Покосился на полку — чистых пергаментов там не было. Наверняка где-то имеется шкафчик, битком набитый бумагой, но ключ от него хранится у начальника госпиталя. Рус поднёс написанное к лампе, чтобы чернила быстрее высохли, и вдруг подумал: интересно, какая улыбка у этой девушки?..

Теперь вместо кляксы на прожжённом пергаменте красовалось большое тёмное пятно. Рус выругался.

Начал писать заново, и поначалу всё шло вроде бы неплохо, но затем подошли к концу чернила. Он поднажал сильнее, перо царапало свиток и деревянную столешницу, оставляя на ней тонкий извилистый след, напоминающий высохшее русло реки. Воистину мёртвый легионер заслуживал лучшего. Он снова обмакнул перо в чернильницу, стряхнул лишние капли, легонько постучав о край стола.

«Нет, Рус, ты безнадёжен».

Ну, не настолько же он безнадёжен. Целых три года удалось прожить в браке. В то время как Валенс в свои тридцать два остаётся холостяком, и ни одна женщина в здравом уме не захочет выходить за него замуж. Да и здравомыслие второго центуриона можно будет подвергнуть сомнению, если он согласится на брак дочери с Валенсом.

На этот раз буквы получились ровные, красивые, отчётливо прописанные, даже пятно от лампы стало менее заметным. Он явно делает успехи.

Но вот перо дрогнуло у него в руке, а затем и вовсе замерло. Снова иссякли чернила, кончик пера оставлял некрасивый рваный след. Рус поднёс перо к глазам. Так вот оно что! Оно неправильно заточено, не под тем углом. Гай сердито зашвырнул его в корзину, но промахнулся, перо обрызгало стену и покатилось по полу.

«Клавдия не одобрила бы такой линии поведения, сам знаешь».

Пора перестать интересоваться девушками-рабынями. Иначе все над ним будут потешаться.

У второй ручки перо оказалось каким-то шатким, видно, плохо было закреплено. У третьей отсутствовало вовсе.

Рус вскочил, отшвырнул табурет в сторону, распахнул дверь и заорал в пустой коридор:

— Неужели в этом проклятом богами месте нельзя ничего как следует организовать?..

ГЛАВА 14

В госпитальном саду с самого утра заливался трелями дрозд. Девушка, которую было решено называть Тилла, лежала с закрытыми глазами, словно позволяя этой ранней песне омывать нежными звуками больную руку, притупляя тем самым боль. Постель была удобная. Впервые за долгие недели она чувствовала себя чистой. И вдруг она подумала, что совершенно счастлива.

Вслед за этим ощущением сразу же пришло чувство стыда. У неё просто нет права быть счастливой. Эта белая комната с квадратным окошком всего лишь временное пристанище для отдыха.

Римские врачеватели по неизвестным причинам решили отсрочить её переход в другой мир. Вот уже три раза она позволяла жажде победить стремление к смерти: протягивала здоровую руку и пила воду из кувшина, оставленного рядом на тумбочке. Когда «серьёзный» присаживался на край постели и кормил её солёным бульоном с ложечки, как младенца, она делала несколько глотков. А когда он уходил, вскакивала, хватала миску и выливала остатки бульона в окно.

Тилла открыла глаза. Утренняя еда в миске стояла нетронутая. Только на сей раз рядом с ней лежала простая костяная расчёска. Она спустила ноги на деревянный пол. Потом какое-то время сидела неподвижно, выжидая, когда пройдёт головокружение. И вот минуту-другую спустя содержимое миски полетело в окно, под куст лаванды. И пение дрозда внезапно стихло.

Она легла на постель, вся в поту от слабости. Закрыла глаза, привалилась спиной к белой стене. Нет, слабеть ей никак нельзя. Ведь в том, другом мире её ждут родные.

ГЛАВА 15

Рус остановился в дверях приёмной и посмотрел на трёх молоденьких солдат, которые робко жались к стенке.

Перекрывая гул голосов, он спросил:

— Вы меня ждёте?

— Да, господин. — Они старались ответить в унисон, но получилось вразнобой.

— Ясно. — Он подумал, что мог бы и не спрашивать: в этом помещении можно было обратиться только к нему. — Стало быть, вы новые санитары, будете проходить здесь практику?

— Да, господин.

— Хорошо. Держите глаза открытыми, а рты на замке. Может, тогда хоть чему-то научитесь. Постараюсь выкроить время, чтобы ответить позже на ваши вопросы.

На трёх скамьях расположились пациенты, их было около двадцати человек. Ещё человек десять стояли в очереди у главного входа, в ожидании, когда ими займутся. Пройдя у стола санитара первичный осмотр, они рассаживались на трёх скамьях, причём номер скамьи определялся сложностью заболевания и срочностью оказания медицинской помощи. Несколько мужчин на ближайшей к нему скамье сидели, наклонившись вперёд и обхватив головы руками. Ещё двое прижимали к ранам окровавленное тряпьё. У одного был ранен глаз, у другого — нога. А ещё один дрожал всем телом и непрерывно кашлял.

— Сегодня не так много народу, — заметил Рус, поглядывая на свободные места.

— Просто ещё не все знают, господин, — объяснил один из поступивших на учёбу.

Рус обернулся, приподнял бровь. Двое других молоденьких солдат съёжились, словно старались слиться со стеной.

— Я хотел сказать, — слегка запинаясь от смущения, продолжил паренёк, — пришли только те, кто действительно очень болен.

И вот Рус вместе с новыми своими подопечными прошёл в хирургическую, и его провожали десятки пар глаз.

Обставлено его рабочее место было скупо: три полки, несколько разномастных табуретов и стульев, смотровой стол у окна и столик для инструментов. Свободного пространства практически не было. На одной из стен висели пергаменты с выцветшими заметками, а также несколько раскрашенных от руки картинок с изображением мышечной и костной систем человека. Ученики смотрели неуверенно и робко, явно не зная, как лучше поступить. То ли стать по стойке «смирно», то ли демонстрировать своё стремление к знаниям, разглядывая и запоминая диаграммы.

— Стойте, где стоите, — строго сказал им Рус. Положил сумку на стол, щёлкнул застёжками. — И не загораживайте мне свет. — Практиканты сбились в кучку у табуретов, он же открыл крышку и бережно извлёк медный зонд, который имел тенденцию выпадать. Потом поднял на солдат глаза. — Готовы?

Они дружно закивали, вновь демонстрируя усердие.

Первым вызвали мужчину с лихорадкой. Его быстро осмотрели, выписали рецепты и отправили в палату. Едва больного вывели из комнаты, как в дверь постучали. Но вместо следующего пациента вошёл сторож, опекун собаки-«невидимки».

— Нам бы перемолвиться словечком, господин.

— Неужели с этим нельзя подождать, Децим?

— Я быстренько.

— Ну ладно, что там у тебя?

— Я тут подумал, господин, вы должны это знать. Сегодня утром офицера Приска видели на улице Ткачей. Короче, он вернулся к себе домой.

Децим покосился на молодых солдат.

— Вот мы и подумали, может, вы хотите что-то тут передвинуть. Пока он ещё не пришёл в госпиталь.

Рус нахмурился.

— Но к чему мне что-то там двигать?

— Ну, мало ли. Мы тут маленько прибираемся, господин. И если будем выносить что из комнат, может, оно вам и пригодится. Вы только скажите, где поставить, господин.

Рус почесал за ухом.

— А что, если офицер Приск увидит что-нибудь, что вынесено из других комнат, у меня? Вы скажете ему, что я это поставил?

— Да, господин... — Сторож колебался.

— И что дальше?

— В общем, мы тут подумали, господин, что прежде всего офицер Приск спросит, кто вам помогал поставить это сюда. Если, конечно, будет что ставить. Ну и тогда люди, которые просто хотели помочь, могут иметь неприятности, господин.

Рус тоже взглянул на молодых солдат, убедился, что те, по крайней мере, усердно притворяются, что не слышат всего этого.

— Займусь этим позже, — сказал он и обернулся к санитару. — Кто там у нас следующий? Заводи.

Следующим оказался пациент, прижимавший окровавленную тряпку к глазу. Рус покосился на практикантов и улыбнулся. Этот больной отвлечёт их от размышлений о том, что в госпитале явно творится что-то неладное. Вид пациента мог испугать кого угодно.

Надо сказать, пациент не обманул его ожиданий. И к тому времени, когда Рус отправил его на носилках в операционную — готовить к операции, — один из солдат успел хлопнуться в обморок, а двое других выглядели так, будто вот-вот присоединятся к нему, лежащему на полу. Рус проследил за тем, как они приводят в чувство своего товарища, а затем прочёл краткую лекцию на тему того, как важно не пугать пациентов.

Следующим вошёл бледный молодой солдат с жалобами на острую боль в нижней правой части живота. И вскоре вышел, сжимая в руке рецепт. Только бы не камни в почках, подумал Рус. Лечить их страшно трудно и хлопотно, а хирургической операции в подобных случаях он боялся не меньше, чем сами пациенты. Нет, всё, конечно, в руках богов, жизнь человека, болезнь и выздоровление, но сколько бы он ни старался, всю вину в случае неудачи всегда свалят на врача.

И вот на скамейке «срочников» остался всего один пациент, несчастный имел неосторожность наступить на гвоздь. Событие не из приятных, он, разумеется, страдал, испытывал боль. Но это был тот самый случай, когда студентам можно было доставить маленькое удовольствие и поручить обработку и перевязку раны.

— Вы тут заканчивайте, — сказал им Рус, — я вернусь через минуту. Но чтобы все подробно записали! — С этими словами он вышел из комнаты.

* * *

Неизбежное появление офицера Приска, похоже, возымело на штат то же действие, что производит на муравейник приближение лесного пожара. Рус с удивлением увидел, что работников в госпитале куда как больше, чем он предполагал. Откуда все они вдруг повылезали, так и осталось неясным. Повылезали — и так и носились вокруг с одеялами, бинтами, утками и мётлами.

В палате девушки было тихо. Она сидела, уткнувшись подбородком в колени, и, по всей видимости, прислушивалась к звукам бурной деятельности, что вдруг обуяла больницу. Рус выглянул в сад за окном. Какой-то мужчина подрезал траву, другой ползал на коленях вокруг клумбы и выдёргивал сорняки.

— Мне нужно перевести тебя отсюда, — сказал Рус и по привычке обглядел комнату, проверяя, собраны ли пожитки. Только потом он вспомнил, что никаких личных вещей у девушки при себе не было. Даже лохмотья, в которых её сюда доставили, уже успели сжечь.

У окна валялась расчёска. Он поднял её. Она что же, выбросить её хотела?.. Потом покосился на её волосы и понял, что в борьбе с ними расчёска потеряла несколько зубьев.

Он нагнулся, обхватил одной рукой девушку за плечи, другую завёл под колени. С какой-то особой остротой он вдруг ощутил, что под туникой из грубой шерсти на ней ничего нет. Придётся в ближайшее время заняться поисками одежды.

— Давай, поднимайся!

До чего же лёгкая, практически невесомая. Как и тогда, когда он вносил её сюда. Спутанные волосы щекотали ему щёку.

Остаётся надеяться, что насчёт вшей он ошибался. Носком сандалии он приотворил дверь, выглянул в коридор, затем вышел. И тут же свернул за угол, стараясь никому не попадаться на глаза.

Здание госпиталя образовывало большой квадрат вокруг внутреннего двора с садом, по одну сторону располагалась длинная приёмная и смотровые с операционными, остальные три стороны были заняты палатами и прочими помещениями. Чтобы сократить путь, придётся свернуть направо и пройти к приёмной. А уже там можно удрать через боковую дверцу рядом с термами, которая наверняка не заперта, поскольку в дневное время персонал так и шныряет туда-сюда.

Он прошёл по коридору примерно футов двадцать, как вдруг в отдалении послышался чей-то незнакомый голос. Властный, начальственный, он становился всё громче, по мере того как владелец его приближался.

Тогда Рус нырнул в другой боковой коридор, вдоль него тянулись двери в палаты. А голос меж тем стал ещё громче:

— И убрать здесь всё и вычистить немедленно!

— Слушаюсь, господин.

— А за эти палаты, — объявил всё тот же начальственный голос — Русу показалось, что прозвучал он у него над самым ухом, — ты у нас отвечаешь, Фест Юний!

Секунду спустя Рус вышел из одной из палат и притворил за собой дверь. Тиллы при нём уже не было. При виде его высокий худой офицер с неожиданно старческим, контрастирующим с чёрными густыми волосами лицом резко остановился в дверях комнаты напротив.

Рус ещё раз проверил, плотно ли закрыл за собой дверь, потом сказал:

— Офицер Приск, я правильно понимаю?

— Правильно, — ответил худой господин и слегка склонил голову. Санитар, стоявший рядом с ним, так и окаменел.

— Новый хирург, — представился Рус.

— А, доброе утро, доктор. Добро пожаловать к нам в госпиталь. Я ваш начальник. Вот, проводим ежедневный обход всех палат и помещений, так что если вам что-нибудь нужно...

Рус указал пальцем на дверь у себя за спиной.

— Не могли бы вы оставить эту палату на потом? Там у меня один ветеран, только что уснул, не хотелось бы беспокоить.

На лице Приска промелькнуло нечто, напоминающее выражение лёгкого неудовольствия. Но он тут же взял себя в руки, снова наклонился к Русу, почти задевая прядью волос его лицо, и пробормотал:

— Конечно.

* * *

Вернувшись в палату, Рус поднял девушку с краешка кровати, на который посадил. Старый центурион проснулся. Глаза его были расширены, грудь вздымалась в усилиях набрать побольше воздуха и заговорить.

— Ошибся палатой, — сказал Рус. — Прошу простить за беспокойство.

Ветеран открыл рот.

— Вам нельзя говорить, не рекомендую, — торопливо произнёс Рус. — Хотите, чтобы я позвонил в колокольчик?

Ветеран отрицательно помотал головой.

— Позже к вам загляну.

Старику явно стало значительно хуже. Рус оставил дверь его палаты открытой, чтобы санитары могли услышать звонок, и, уже выходя, вдруг услышал за спиной сиплый голос:

— Можете... оставить её... если хотите.

Уходя, Приск свернул направо. Рус вышел в пустой коридор и свернул налево, быстро прошёл мимо прежней палаты девушки, едва не свалил огромную корзину с грязным бельём, которую какой-то дурак оставил за углом, и обещал очередному пациенту, звавшему доктора, непременно заглянуть позже.

Похоже, девушка задремала, пока он таскал её по коридорам. Рус быстро перебежал сад. Мужчина, который стоял у клумбы с лавандой и оттирал стену под бывшей палатой Тиллы, поднял на них глаза, увидел. Но — промолчал. И вот наконец Гай добрался до госпитальной кухни. Игнорируя изумлённые взгляды поваров и посудомоек, он торжественно промаршировал в этой наполненной паром и запахами атмосфере к задней дверце, толкнул её и вышел на улицу.

* * *

Валенс ушёл, но, к счастью, забыл запереть дверь. Приветствуемый шустрыми любопытными щенками, Рус перешагнул через порог (кстати, для этого понадобилось куда как меньше усилий, чем когда он нёс на руках Клавдию) и опустил девушку на свою кровать. В доме пахло собаками и плесенью. Он распахнул ставни в спальне, удивляясь про себя, как это он прежде не замечал, в каких ужасных условиях приходится жить.

На кухне налил в чашку воды, отрезал кусок сыра — с той стороны, где не было отметин от мелких зубов. Оставил девушке еду у кровати, затем нацарапал на табличке записку для Валенса: «Рабыня у меня в комнате, это временно».

До госпиталя он бежал буквально бегом, вошёл с центрального входа, кивнул Эскулапу и, стараясь выровнять дыхание, прошёл через приёмную к смотровой, где его ждали практиканты. Остановился у двери, обернулся — и увидел две скамьи, полные пациентов, которые взирали на него с надеждой.

— Итак, — сказал Рус, — кто у нас следующий?

ГЛАВА 16

Волк был очень большой. Мёртвый. Шкура картинно распласталась на белой стене. Клыки грозно ощерены, стеклянные глазки смотрят как живые — кажется, того и гляди прыгнет на тёмное пятно от протечки, расплывшееся на потолке в кабинете начальника. Приск, очевидно, давно привыкший к этому зрелищу, с треском разложил для Руса специальный складной стул. А затем занял своё место за столом и стал частью обстановки — в точности как один из свитков у него на полке.

— Да, — протянул он и улыбнулся таким манером, что Рус оглянулся, невольно сравнивая эту улыбку с ощеренной пастью волка. — Вижу, вы заметили мой маленький трофей, доктор.

— Из здешних краёв?

— Да. Наткнулся на него пару лет назад по дороге в Эборакум. Изумительный экземпляр, вы согласны?

— Да, впечатляет, — согласился с Приском Рус и в очередной раз подивился тому, что кабинеты начальников больше и обставлены лучше, чем у всех остальных сотрудников.

— Охота здесь в Британии просто великолепная, — заметил Приск и провёл ладонью по макушке, точно желая убедиться, все ли волосы на месте. — Хотя лично мне довольно трудно выкроить на неё время.

— Могу только представить, сколько у вас дел в госпитале, — сказал Рус. Однако удержался и не произнёс: «Особенно если учесть, что вы храните все ключи у себя».

— Организация, — осклабился Приск и указал на большую доску, закреплённую над полками. На ней красовались различные объявления и лозунги, каждое отстояло от соседнего ровно на дюйм. — Организация и командная работа, — продолжил начальник, — есть ключ к успеху, вы согласны, Рус?

— Лично я считаю, что твёрдая рука со скальпелем здесь вполне уместна.

— Вот именно! — Приск вскинул ладонь, словно подчёркивая тем самым значимость каждого своего высказывания. — Эффективность произрастает из чёткого понимания каждым сотрудником своей роли и ответственности. Полагаю, вы позволите мне вкратце очертить схему нашего административного устройства.

Схема административного устройства впечатляла своей сложностью. Настолько впечатляла, что Рус, опасаясь вконец запутаться, всё же вывел для себя основную формулу, на которой базировалось всё. А именно: каждое решение принимает здесь начальник госпиталя. Вывел — и перестал слушать. Сидел и размышлял над тем, знает ли уже Приск о том, что именно он взломал дверь бельевой.

Но тут вдруг какая-то фраза заставила его насторожиться.

— Простите, не расслышал?

— Я только что говорил о том, что писарь мог бы быть нам очень полезен. Думаю, мы сумеем найти подходящего человека.

Рус нахмурился.

— Писарь?

— Боюсь, мои люди просто не привыкли к африканским письменам.

Вернулся всего лишь вчера, а уже нашёл время заглянуть в истории болезней.

— В точности такое же, как любое другое письмо, — заметил Рус. — Во всяком случае, в аптеке никогда не жаловались.

Приск наклонил голову в знак согласия.

— Да, там сидят настоящие профессионалы своего дела. Но я взял на себя смелость обсудить этот вопрос с ними — и они согласились, что наличие переписчика очень помогло бы в нашем общем деле. Да и вам бы было куда удобнее. Короче, большинство тех, с кем я имею честь служить здесь, сочли эту идею весьма плодотворной. Ни записей вести не придётся, ни переносить что-либо с места на место. Обе руки свободны.

Рус задумчиво почесал за ухом.

— Полагаю, я должен попытаться.

— Вот это по-нашему, доктор. — Приск слегка подвинулся, указывая на груду табличек для письма, что высилась на краю стола, на отполированной до блеска поверхности промелькнуло отражение его руки. — Уверен, много времени не потребуется, чтобы переписать всё это.

— Вы хотите переписать все мои записи?

— Просто даю шанс нашему человеку узнать, что именно от него требуется. Он не будет напрасно вас беспокоить, разве только в том случае, если не сможет разобрать какое-то слово или строчку.

— Неужели это так уж необходимо?

— Для госпиталя будет очень полезно. Полагаю, в этих записях немало ценной информации.

— Возможно, — скромно пробормотал Рус, дивясь тому, как ловко этот тип обвёл его вокруг пальца.

— Вот и отлично! А теперь... — тут Приск перегнулся через стол и понизил голос: — Позвольте сообщить вам конфиденциальную информацию, которую я слышал в Вирконии. Один весьма надёжный источник сообщил, что прокуратор должен готовиться к большой проверке из Рима. Мало того, вполне возможно, что новый император пожелает проинспектировать нашу провинцию лично.

— Понимаю, — несколько неуверенно пробормотал Рус. Он видел: начальник ждёт от него выражения изумления, восторга или даже страха по этому поводу.

— Тем временем, — продолжил Приск, — мы должны подготовиться к визиту. Осмотреть каждое подразделение, с корнем вырвать всё, что нам мешает или просто неэффективно.

Неудивительно, подумал Рус. Император Адриан всегда имел репутацию офицера, которого особенно ценят поэты и налогоплательщики. Репутацию человека, который, обнажив голову, идёт вместе со своими войсками, носит ту же одежду, питается из того же котла, постоянно инспектирует, комментирует и вносит предложения по усовершенствованию.

Того сорта лидер, который может стать вдохновляющим примером или шилом в заднице — как посмотреть.

— Так что вполне естественно, доктор, — продолжил его начальник, — что мы должны удалить из записей всё, что может вызвать сомнения, недоумения, излишние вопросы. Короче, как следует подготовиться к инспекции.

— Естественно, — согласился с ним Рус.

А про себя подумал: «Неужели он всерьёз думает, что император будет читать какие-то там больничные записи?»

Приск опустил руку, извлёк из-за стола скреплённую стопку бумаги. Рус узнал журнал приёма больных, что лежал на столике у дежурного.

— К слову об эффективности, доктор. Возможно, вы сумеете помочь мне разобраться вот с этим. Похоже, здесь продублировали одну и ту же запись. Вот здесь у нас...

Рус глянул поверх головы начальника; палец последнего скользил по строчкам. Словно читая мысли Руса, Приск поднял руку от записей, снова пригладил волосы и сказал:

— За пять дней до сентябрьских ид... — и поднял на него глаза.

Рус тут же отвёл взгляд. Приск снова вернулся к записям в журнале.

— Вот тут записано совершенно чётко и ясно: «Особа женского пола, возраст — двадцать лет с небольшим». Затем какое-то непонятное слово, надеюсь, вы поможете мне разобрать, а чуть ниже, под той же, заметьте, датой, в точности такая же запись. «Особа женского пола, возраст — двадцать с небольшим»... И рядом приписка: «Перелом руки».

«Да он красит волосы! Вот оно что. И мало того что красит, у него...»

— Возможно, первую запись можно вычеркнуть? Поскольку произошла ошибка.

— Нет, — сказал Рус. — Их и было две.

Брови Приска взлетели до самых корней волос.

— Понимаю...

Рус потянулся к журналу.

— Умерла. — Он ткнул пальцем в первую из одинаковых записей. — Вернее, её доставили сюда уже мёртвой.

— Понимаю. — Приск откинулся в кресле. — Просто не разобрал этого слова... Кто-то должен был объяснить вам, что мы не принимаем гражданских пациентов в том случае, если нет перспектив их вылечить.

— Я обсуждал это со вторым центурионом. Мы не знали, кто она. И до того, как её доставили в госпиталь, пролежала какое-то время в реке. Плюс к тому она была совершенно голая и лысая.

— Простите?.. — Приск резко вскинул на него глаза.

— Лысая. Без волос. — Рус выдержал паузу, точно наслаждаясь своей бестактностью, затем добавил: — Возможно, их просто сбрили или отрезали.

Рука Приска поднялась и застыла на полпути к голове, затем он опустил её на стол. Сидел какое-то время, опустив глаза, потом сказал:

— Нет, мне положительно надо разобраться во всём этом. Мы не можем держать неопознанное...

— Теперь мы знаем, кто она. Работала в местном питейном заведении. И её кто-то убил.

Приск поднял руку, провёл по волосам.

— Как это всё, однако... — Он замялся, подыскивая нужное слово. И наконец нашёл: — Неприятно.

— Да.

— Меня должны держать в курсе расследования.

Рус покачал головой.

— Там всё уже улажено. И занимался этим второй центурион. Девушка — рабыня, сбежала от своей хозяйки, та не захотела поднимать лишнего шума. Ну, и поскольку они не винят армейских, то никакого расследования проводиться не будет.

Приск встретился с ним взглядом.

— И вас, похоже, это не слишком устраивает, доктор.

— Не моё это дело.

— И однако же вы считаете, что упомянутый вами офицер мог бы сделать больше?

У Руса не было никакого желания обсуждать действия второго центуриона.

— Ему не удалось найти ни одного свидетеля, — сказал он. — Что ещё он мог сделать?

— Да, действительно, что? — Приск сделал запись в журнале. — И по сему выходит, что это имя должно перекочевать отсюда в список умерших?

— Именно так, — ответил Рус, стараясь подпустить в голос уверенности.

— Ну и отлично. Так что остаётся у нас особа женского пола со сломанной рукой. Вы уж извините за то, что отрываю вас от прямых обязанностей, доктор, но в журнале выписки этой особы не значится. А без соответствующих записей по поводу поступления и выписки гражданских лиц мы не имеем права выписать счёт за оплату медицинских услуг и получить деньги.

— Разве? — Рус почесал за ухом.

Он едва сдержался, чтобы не сказать: «Уж ты-то своё всегда получишь». А потом, глядя Приску прямо в глаза, многозначительно заметил:

— Всё будет значительно проще, когда у меня появится писарь, знающий, как работает эта система. Не так ли, Приск?

Улыбка снова возникла на лице начальника.

— Просто уверен в этом, доктор. Просто уверен.

По пути к своему кабинету Рус прошёл мимо входа в бельевую. Плотник подметал обрезки дерева. Дверь починили.

ГЛАВА 17

Лампа высвечивала белоснежную повязку на фоне серого армейского одеяла. Под ним, на кровати, позаимствованной Русом, спала девушка. Он наблюдал за тем, как медленно и слабо поднимается от дыхания рука на перевязи, лежащая на груди. Четыре дня тому назад это зрелище стало бы поводом отпраздновать успех. Сегодня же это было поводом к беспокойству. За прошедшие дни девушка должна была бы умереть или полностью вернуться к жизни. Но, если не считать всплеска сопротивления, которое она оказала попытке Руса остричь волосы, да улыбки, которую якобы вызвали у неё дешёвые заигрывания Валенса, никакого интереса к жизни она не выказывала. И вроде бы даже не стремилась выздороветь.

С лёгким оттенком удовлетворения Гай отметил, что Валенс заблуждался насчёт расчёски («Все женщины просто помешаны на своих волосах, Рус!»). Но и его собственная тактика оказалась не более успешной. Расспросы о местной кухне убедили его, что она должна любить овсянку. Однако, несмотря на тщательно продуманную и прописанную им диету для выздоравливающих, девушка не набиралась ни сил, ни бодрости духа. И вес не набирала. Рус нахмурился. Завтра придётся повторить лечение пиявками. Сегодня же ему есть чем заняться и о чём подумать.

Он откинулся на спинку кресла, услышал знакомый скрип, когда две передние ножки оторвались от пола, и испытал мимолётное чувство вины. Впрочем, Клавдия не узнает, что последние два года он сидит в кресле так, как ему нравится, и ничуть не портит при этом мебель. Кресло целёхонько.

Он взглянул на коробку, которую забрал сегодня со стола дежурного администратора. Интересно, что там? Надо попробовать угадать. Оливки? Фиги? Что не персики, это точно. Они, хоть уже созрели, транспортировки не переносят. Если б были деньги... О, он бы с удовольствием выложил крупную сумму за незамысловатое удовольствие: блюдо, полное спелых персиков. Чувствовать, как тонкая кожица лопается при прикосновении зубов... сладкую ароматную мякоть на языке... ощущать, как стекает по подбородку липкий сок...

Он откашлялся и напомнил себе: родись он здесь, на севере, никогда не попробовал бы персика. Просто не знал бы, что это такое. Персик — ещё одна ненужная вещь, без которой вполне можно обойтись. Что ещё он там найдёт? Ну конечно, письмо. Письмо определённо будет приложено. И ещё — перчатки. Свояченица обещала прислать к суровой британской зиме перчатки, а племянники — картинку, чтобы он мог повесить её на стене. Поскольку племянникам всего четыре и пять лет от роду, картинка наверняка получится любопытная.

От мачехи он ничего не ждал. Интересы этой женщины были целиком сосредоточены на уходе за собой любимой да на всяких домашних усовершенствованиях и украшениях, в которых она знала толк, вот только расплачивалась за всё это чужими деньгами. «Публий позаботится об этом, дорогой». Не ждал он и приветов от сводных сестёр, поскольку сам не мог им послать никакого стоящего подарка.

* * *

Рус узнал о смерти отца поздно и на похороны никак не успевал. Путь из Африки не близкий, плыть надо почти месяц — через Афины, Сиракузы, Остию... Нет, при других обстоятельствах это было бы интересное и познавательное путешествие. На деле же вышло, что ко времени, когда Рус достиг Галлии, Юлий уже начал распутывать дела их отца. Или, если точнее, сам совершенно в них запутался.

Согласно утверждениям мачехи, у Публия были «вложения». Семья всегда считала, что эти вложения легли в основу фонда создания весьма величественного — и достроенного лишь наполовину — храма богини Дианы, который Публий намеревался возвести в самом центре города. На деле же вложения оказались заимствованиями. Изучая документы из сундука, единственный ключ от которого хранился у Публия Петрия, его сыновья вскоре выяснили, что все дела отца были основаны на сложной системе кредитования.

Первоначально братья решили держать своё ужасное открытие в тайне, потихоньку пристраивая долговые расписки. Но вскоре оказались в положении детей, которых, прибыв в Британию, Рус увидел играющими на пляже. Ребятишки строили дамбы на пути прилива. Стоило им отвоевать один клочок земли, как рядом начинался сущий хаос.

И тут вдруг пришло письмо от Валенса, где говорилось, что в Двадцатом легионе в Деве есть вакантное место, и сообщение это показалось даром богов. Договориться и организовать перевод удалось на удивление быстро. Выдался удобный предлог, и чуть позже Рус послал распоряжение распродать всё своё движимое имущество. Тут же нашёлся покупатель и на экономку, и на слугу. По завершении этой сделки Рус снял со своего счёта максимально разрешаемую в армии сумму (всё же удалось настоять на том, что какие-то деньги надо оставить на всякий случай, хотя бы на похороны) и расплатился с несколькими кредиторами отца, которые отчаянно нуждались в деньгах.

Пока он занимался всем этим, брат Юлий раздавал мелкие, но от этого не менее важные долги. Затем братья навестили по очереди каждого из крупных кредиторов и в разговорах особенно напирали на то, что возвращение долга частями всё же лучше, чем невозвращение, что ферма даёт пусть небольшой, но стабильный доход и что Рус будет получать очень хорошее жалованье. Хотят вернуть свои денежки — пусть держат язык за зубами, верят в них и продолжают поддерживать фонд строительства храма Дианы, который братья поклялись закончить. Потому что это последняя воля отца.

Этот аргумент был ложью. Горькая правда состояла в том, что шестеро самых крупных вкладчиков фонда только делали вид, будто собирают деньги на строительство храма, а все деньги тратили на себя и улучшение своих жилищ. Неудивительно, что сердце Публия Петрия не выдержало такого обмана. Уже через несколько дней после возвращения домой Рус втайне радовался, что опоздал на похороны, потому что горе вытеснил праведный гнев.

* * *

Он осторожно опустил кресло на все четыре ножки, сломал сургучную печать на коробке и с помощью ножа приподнял крышку.

Девушка на постели заворочалась, вздохнула. Затем снова погрузилась в сон.

Рус приподнял слой соломы. Пальцы тут же нащупали глиняную ёмкость. Он вытащил горшок, на боку которого мелом почерком Юлия было выведено: «НАШИ ОЛИВКИ».

Рядом он нашёл свёрнутый в трубочку кусок белой ткани, на которой углём был изображён рисунок. Неровный овал, утыканный с внешней стороны палочками, — то ли лесистая гора, то ли шторм на море. В центре овала — несколько шариков, а в уголке — очертания маленьких рук. Рус вертел картинку и так и эдак, но понять, что там изображено, так и не получилось.

Затем он извлёк из коробки пару толстых коричневых перчаток из овечьей шкуры. Стряхнул с них солому, надел правую перчатку: рука так и утонула в мягком мехе. С размером Кассия угадала.

И вот наконец на самом дне он обнаружил письмо. Табличка была аккуратно завёрнута и тоже опечатана, как и коробка.

«Приветствуем тебя, брат, — гласила первая строка. Буквы были такие мелкие, что Русу пришлось поднести табличку к лампе. — Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. Кассия и дети шлют тебе привет и наилучшие пожелания, а мачеха... — Тут Рус торопливо пробежал пальцем по строкам, где шли приветствия. Палец замедлил бег лишь на строке: — Теперь относительно темы, являющейся предметом беспокойства для всех нас. С радостью сообщаем, что никаких неблагоприятных действий пока не отмечается. — Это означало, что никаких новых долгов не обнаружено. — Девочки нарисовали твой портрет, уверен, тебе понравится...»

«Так, стало быть, это я? О небеса! Не мешало бы мне подстричься».

«Урожай был хороший, вполне оправдал наши ожидания, — продолжал писать брат. — Уверен, что тебя, как и меня, очень обрадует ещё одна новость: весной Кассия подарит мне ещё одного ребёнка».

«Обрадует... Как и меня». Да уж... Странно звучит из уст человека, который после рождения второй дочки советовался с ним, как надо предохраняться.

«Молюсь, чтобы ты оставался в добром здравии в этом ужасном британском климате, — писал далее Юлий. — Надеюсь, в самом скором времени получить от тебя ответ, брат!»

Далее шли сплошные сантименты, а поскольку места на табличке почти не осталось, строчки делали причудливый поворот и буквы выстраивались узеньким столбиком на полях.

«Не забывай о нашей договорённости, — с трудом разобрал Рус. Новые буквы сливались с теми, которыми кончались предыдущие строки, казалось, что хвостики более длинных добавляют драматичности заключительной фразе: — Мы все зависим от тебя. Прощай».

Рус оглядел погруженные в полумрак стены своего хоть и маленького, но частного убежища и понял, как ему повезло. «Не забывай о нашей договорённости». На Юлии висела забота о детях, жене, ферме, мачехе и двух сводных сёстрах, мозгов у которых было не больше, чем у гусынь; мало того, весной родится ещё один ребёнок. А он, Рус, должен всего лишь выполнять свою работу и высылать домой почти все деньги, чтобы поддерживать дом и семью брата.

На улице запела труба — смена стражи. Уже поздно. Рус встал и отодвинул коробку в сторону. Потом подошёл к постели, поднял спящую девушку и отнёс на руках на кухню. Там он уложил её на коврик, поближе к печке, где ещё тлели угли. Она не просыпалась, лишь слегка пошевелилась, когда он подкладывал ей подушку под голову. Потом он укрыл её своим плащом — вместо одеяла.

Затем он привалился спиной к стене, скрестил на груди руки и долго смотрел на неё. Операция — это самое простое. Вот очнётся она, оживёт — и её надо будет кормить, ей надо предоставить крышу над головой... И сколько может продлиться вся эта реабилитация, возможно даже безуспешная, никто не знает.

Нетрудно понять, почему многие люди просто выбрасывают на улицу ставших ненужными рабов. Интересно, подумал Гай, может, именно так поступила Мерула с Софией, которая, по её словам, просто не годилась для этой работы. Хотя, пожалуй, предположение это неверно. Ведь Мерула не утверждала, что девушка физически не способна ни на какую работу, просто она относилась к делу спустя рукава. Впрочем, существует немало работ, с которыми здоровая рабыня должна справляться вне зависимости от того, нравится ей это или нет. Девушку вполне можно было бы продать кому-то другому, а сопротивление Софии и последующая смерть обернулись для Мерулы потерей денег. И хозяйка заведения восприняла известие о смерти так спокойно не потому, что ей было безразлично. Нет, она предполагала худшее, была готова к нему.

Мерула предприняла всего лишь одну попытку получить хоть какую-то компенсацию, пожаловавшись на потерянные рабыней волосы. Но попытка не удалась, и она, похоже, смирилась. То было мудрое решение, поскольку большинство её клиентов составляли именно легионеры. Единственным существом, проявившим хоть какой-то интерес к убийству Софии, была та девушка с цепочкой на лодыжке, кажется, её звали Хлоя. Жаль, что он не пообещал: армия непременно разыщет убийцу и накажет его. Но если Мерула не станет хлопотать и дальше, вряд ли кто будет стараться сузить список подозреваемых, состоящий из нескольких тысяч человек, временно расквартированных в Деве. Кроме того — эта мысль посетила его впервые за всё время, — убийцей может оказаться и женщина.

Девушка заворочалась, что-то пробормотала во сне.

«Рус коллекционирует женщин».

Всё же хорошо, что ему не придётся объяснять всё брату Юлию.

ГЛАВА 18

Небо за окнами стало сереть, первые проблески рассвета просачивались через щели в ставнях в доме, где находилось три человека. Двое из них спали. Третьего мучила проблема женского белья. Где мужчина может достать его? Причём так, чтобы никто не знал? Только этих хлопот ему не хватало.

Уже не впервые Рус пожалел о том, что боги не дали ему доброй и умелой сестры. По словам Клавдии, единственная роль мужчины в женской гигиене сводится к тому, чтобы подобрать жене хорошую служанку — и больше не вмешиваться в эти дела. Хотя теоретическими знаниями Рус, в отличие от других мужей, обладал, за три года супружеской жизни как-то удавалось избегать применения их на практике. Валенс, конечно, должен знать. Но Рус не собирается спрашивать об этом Валенса.

Рус рассеянно смотрел на паутину, слабо подрагивающую от сквозняка в уголке окна его спальни. И вдруг подумал: девушка не может оставаться здесь дальше. Вот решение этой проблемы: надо найти комнату в доме симпатичной пожилой дамы, у которой всегда найдётся и сытный обед, и добрый женский совет и которая будет брать не слишком дорого. Да, это то, что надо. Он прямо с утра отправится на поиски и обязательно найдёт. А пока что — заглянуть на кухню и проверить, как там поживает его новое приобретение.

Он ухватил верхнюю тунику за подол и уже собрался как следует встряхнуть, но тут в очередной раз вспомнил, что здесь — Британия, что никаких скорпионов, так и норовящих заползти в тёмный укромный уголок, не водится. И вот Рус застегнул пряжку на поясе и, задаваясь вопросом, удастся ли ему когда-нибудь избавиться от дурацких привычек, появившихся в Африке, прошёл на кухню. Койка в соседней комнате, единственное место, где могла бы спать девушка, была занята каким-то дружком Валенса. И собакой.

Он тихонько приотворил дверь в кухню. Что-то пробежало по его ступне и метнулось в угол. Глаза постепенно привыкли к темноте, и он увидел, что углей в жаровне нет, а на столе лежит скорчившаяся фигурка.

— Доброе утро!

Девушка зашевелилась. На лицо свисала спутанная прядь волос. Она сонно заморгала, затем приподняла здоровую руку над головой. Русом вдруг овладело дикое искушение — схватить её и потащить в спальню, в постель, пока она ещё такая сонная, тёплая. И — поскольку он её хозяин — покорная. Он сглотнул и гневно отмёл эту мысль, не желая даже размышлять о том, насколько изголодался по женщине.

— Ты почему на столе? — спросил он.

Она смотрела на него секунду-другую, словно пыталась вспомнить, кто он такой. Затем, видимо, узнав, тяжко вздохнула. Ухватилась здоровой рукой за край стола и уставилась в пол.

Рус проследил за направлением её взгляда.

— Ты что, мышей боишься?

Он заметил, как напряглась рука, сжимающая угол стола. Она подняла на него глаза:

— Мышь никогда не обидит.

— Нет, — согласился он. — А вот если свалишься со стола, будет больно.

Это вопрос простой экономии. Чем меньше времени займёт её выздоровление, тем скорее увидит он свои деньги.

— Спать здесь ты больше не будешь, — сказал Рус. — Я найду подходящую комнату.

Утром того же дня он пожалел об этом своём обещании.

* * *

Хозяева съёмных квартир и меблированных комнат вывешивали свои объявления на стенах амфитеатра.

Едва отворилась дверь, как в ноздри Руса ударили запахи мочи и тушёной капусты. Они немного заглушали вонь, исходящую изо рта беззубой старухи.

— Его тут нет. Не знаю, где он. И ещё — он ничего такого не делал.

— Ладно, поищу в другом месте, — поспешно ответил Рус.

— Да, была, — сказали ему в другом месте. — Сдавалась одна комната. Но потом её сняли, а объявление просто не успели сорвать.

В третьей комнате штукатурка на стенах ещё не просохла, но жена владельца обещала, что к вечеру всё будет готово.

— Сколько?

Она сказала. Рус громко расхохотался и ушёл. Она его не задерживала.

* * *

Время шло, подошвы сандалий снашивались, и Русу становилось понятно, что проблема перед ним стоит нешуточная. Он здесь, поскольку Рим решил: Британию стоит сохранить в числе своих владений. И прислал сюда достаточно войск, чтобы проломить черепа любым британцам, отказывающимся сотрудничать. Но рядом с кнутом всегда был пряник. Цивилизация. Причём касалось это не только форта, но и самого города Дева, где развернулись масштабные работы по перестройке и модернизации. А местные не должны были глаз спускать с горных племён. И у каждого мужчины был здесь или мастерок в руке, или корыто для извести. Похоже, по приказу римлян в округе были обтёсаны все камни, спилены все крупные деревья, проведён водопровод чуть ли не к каждой конуре. И Двадцатый победоносный Валериев легион был намерен продолжать строительство до тех пор, пока не приедет новый император с каким-то новым планом.

Впрочем, трудности Руса вовсе не были связаны с наличием солдат, призванных разбивать черепа непокорным или перестраивать лачуги, в которых они жили.

Трудности были связаны с женщинами и детьми, овдовевшими матерями семейства и старыми девами — тётушками, которыми окружают себя мужчины. Женщины и дети, матери и тётушки, не говоря уж о ветеранах, которым просто негде жить после выхода на пенсию, у которых тоже есть свои женщины и дети, и каждому нужна постель. Ну и прочие приживалы, которыми умеют обрастать солдаты. А приживалам тоже надо где-то есть и спать.

Пение трубы, разнёсшееся от одного края форта до другого, возвестило о том, что утро подходит к концу. Через час Русу уже пора заступать на дежурство, а обещание, данное девушке, он так и не сдержал. Может, плюнуть на всё это и последовать совету Валенса?

Чуть раньше тем же утром Рус заявил, что не намерен отсылать девушку обратно в заведение Мерулы — по сути, бордель.

— Да ничего подобного, — возразил ему Валенс. — Во всяком случае, официально. У нас тут на днях побывал сборщик налогов. Сломал запястье, свалившись с лошади. Так вот, он рассказывал, что большинство такого рода заведений просто не регистрируют своих девушек, чтобы не платить налоги с их заработка. А когда приходит кто-то из сборщиков и спрашивает, почему это у вас тут так много спален, они отвечают: просто мы берём постояльцев. Стоит попробовать. Только не разрешай ей есть устриц.

— Мало того что бордель, так ещё налоги не желают платить. Замечательно!

— Тогда потолкуй по душам с Приском. Я слышал, у него прекрасный новый дом, просторный. Может, он сдаст тебе одну комнатку.

— Может, и поговорю, — ответил Рус. Сказал он это специально, чтобы увидеть, как вытянется физиономия у Валенса.

* * *

Мерула, облачённая в новый сногсшибательный шёлковый наряд, слегка вразвалочку прошла по пустому залу для посетителей, и Рус подумал: не такой он представлял себе свою домовладелицу.

Элегантно выщипанные бровки приподнялись дугой. Очевидно, он не принадлежал к типу постояльцев, о которых ей приходилось врать сборщику налогов.

— Это не для меня, — пояснил Рус.

— Для друга?

— Не совсем. — Он поймал себя на том, что чешет за ухом. Нет, от этой дурной привычки пора избавляться. Клавдия утверждала, что он чешет за ухом, когда лжёт, а это означало лишь одно: они плохо понимали друг друга. Он сжал руку в кулак и опустил на столик, где были выцарапаны инициалы одного из легионеров. Причём автор этой художественной резьбы по дереву счёл: двух букв будет мало — и изобразил рядом количественный фаллос. — У меня есть женщина-рабыня, которую я не могу использовать в работах по дому и которой надо где-то жить. Ну, и один из моих коллег подсказал, что вы, возможно, сумеете помочь.

— Ага. Так это тот офицер из госпиталя?

— Да, — ответил Рус и вдруг понял, как надо действовать дальше. — Уверен, вы его знаете. Он недавно побывал в вашем заведении и после этого не мог несколько дней приступить к работе.

Мерула искусно изобразила удивление. Неужели она искренне надеялась сохранить в тайне, что здесь подают несвежую, опасную для здоровья еду?

— Так вам известно о...

— Ни слова больше об этом.

Рус увидел, как на лице женщины промелькнуло облегчение. Он оказался прав: они до смерти боялись, что Валенс может подать на них в суд. Помолчав секунду-другую, хозяйка заведения выдавила:

— Что ж, думаю, мы сможем подыскать ей комнатушку.

Проблема была успешно решена.

Так, во всяком случае, казалось Русу до тех пор, пока Мерула не спросила:

— А девушка имеет опыт в этом виде работы?

Рус покачал головой.

— Она не может работать. Она больна.

— Не может работать? — Она изумлённо уставилась на него подведёнными глазами. — Так почему тогда ваш друг посоветовал направить её ко мне?

— Просто мы не можем больше держать её дома. Ей надо восстановиться. Ну а отослать жить в барак просто рука не поднимается.

Мерула поджала губки.

— Больна, говорите? Что у неё, лихорадка?

— Нет. Была сделана операция на сломанной руке.

— И вы решили, что со временем она поправится и станет пригодна для работы?

— Не вижу, почему бы нет. А пока что ей всего-то и нужно, что тихая комната и регулярное питание. Вы ведь сдаёте комнаты?

— О да! — Тут вдруг Мерула спохватилась: слишком уж категорично прозвучал ответ. — Правда, в данный момент у нас нет свободной комнаты, которая походила бы для больной и...

— Но отдельные свободные комнаты у вас имеются?

— Да, но...

* * *

Он поднялся следом за ней по лестнице, затем прошёл по скрипучим полам деревянной галереи, что огибала помещение. Вдоль неё тянулись двери, некоторые были распахнуты, и Рус увидел крохотные комнатушки с кроватями, покрытыми цветастыми одеялами и подушками. Вроде бы чисто. Относительно, конечно. Гай мог утешаться одной лишь мыслью, что он поселит девушку в борделе достаточно высокого для этих мест класса. Им даже сборщики налогов интересуются.

В темноте, в самом конце коридора, виднелась закрытая дверь. Мерула вставила ключ в замочную скважину.

Комната была пуста, если не считать скамьи у одной стены и матраса на полу. Мерула подплыла к окну, распахнула ставни.

Не успел Рус прокомментировать наличие железной решётки на окне, как она объяснила:

— Иногда мы храним в этой комнате разные припасы.

В дневном свете стали видны круги в тех местах, где на полу ставили сосуды с вином, капли свечного воска на скамье. Одна из ножек у неё была сломана, её заменяла подпорка — полено жёлтого дерева. Для пущей надёжности конструкция была прибита гвоздями к полу. Рус нагнулся, перевернул грязный, в пятнах, матрас. Солома, которой он был набит, отсырела и дурно пахла. Ещё хуже, чем у Валенса.

Мерула пустилась в объяснения, по какой причине эту комнату уже давно не использовали. Он перебил её:

— А мыши у вас есть?

Она нахмурилась.

— Девушка на особой диете?

— Я не имел в виду еду. Хотел узнать, бегают ли тут мыши. Едва успела она ответить, что не бегают, как Гай заявил:

— Поставьте сюда удобную чистую кровать — и я снимаю эту комнату.

ГЛАВА 19

Она была хорошенькая. Пожилые женщины часто говорили это её матери. А мама в ответ смеялась: «К тому же она это знает!» Братья тоже это знали, хотя скорее умерли бы, чем признали это. Иногда пахнущий пивом отец входил в дом и громко кричал: «А где моя дочурка-красавица?» И поднимал её, высоко вскидывал, сажал себе на плечи, а мама начинала сердиться и кричала на него: «Смотри ещё ударится головой о притолоку!» На несколько мгновений она становилась великаном, выше дверной задвижки, выше лошадей, могла видеть, что творится у людей в садах за изгородями, но вскоре отец опускал её на землю, игнорируя требовательные крики: «Ещё! Ещё!» Потому что у родителей много дел, потому что быть хорошенькой ещё не значит быть самой главной.

Мама, что-то бормоча и вздыхая, бралась за расчёску. Та цеплялась за мелкие колтуны, застревала в волосах. Такие блестящие, длинные золотые локоны нуждались в особом уходе. Она с трудом сдерживала улыбку. Мама хотела знать, чему она улыбается, а она уже понимала: её кузины, обычные маленькие девочки, не виноваты в том, что волосы у них длинные и прямые, падают отвислыми тусклыми прядями, и она должна быть с ними вежлива и мила, и...

И запах был просто ужасный.

Где-то на улице говорил мужчина, выпуская из себя безобразные твёрдые звуки, падающие, точно поленья.

Кто-то дёргал её за волосы. Кто-то вцепился и...

Вспомнился противный запах терм. Сверкание металлических ножниц.

— Нет!!!

Она резко открыла глаза, свободная рука вынырнула из-под одеяла и вцепилась в лицо склонившейся над ней девушки. Сломанную руку пронзила острая боль. Девушка отчаянно взвизгнула и ретировалась, из-под широкой коричневой юбки засверкали грязные голые пятки.

Ко времени, когда Тилле удалось подтянуться и сесть в постели, привалившись спиной к стене, в комнату проникла другая девушка, темноволосая, беременная. Чуть ли не на четвереньках обогнула кровать и уселась на деревянную скамью.

Тилла тут же вспомнила эту скамью. Вспомнила комнату. Посмотрела на руки девушки. В них ничего не было, а сами руки — грубые, покрасневшие от работы. Потом внимательно оглядела пол. Никаких ножниц в поле зрения.

— Ты кто? — спросила она.

Девушка покачала головой и указала пальцем на рот.

Этот же вопрос, только заданный по-латыни, произвёл тот же эффект.

Тогда она снова спросила по-латыни:

— Ты что, немая?

Девушка кивнула, вопросительно приподняла брови и указала на неё пальцем. Но она не ответила. Не так-то просто назвать своё имя, пусть даже ты приобрела его всего лишь вчера.

— Они велели тебе отрезать мне волосы?

Девушка снова покачала головой, вид у неё был встревоженный.

А потом приподняла руку и указала на несколько распутанных прядей волос. У самых их кончиков болталась расчёска, застряла, зацепившись за колтун. Получается, ей хотели помочь.

— Моё имя, — произнесла она по-латыни, — Тилла. — Эти слова вызвали на губах беременной приветливую улыбку. — Я здесь чужая. — Похоже, что эти последние слова так и остались непонятыми.

Девушка тяжело поднялась со скамьи. Чтобы пересечь комнату, ей понадобился всего один шаг. И вот она уже присела рядом, на матрас, и снова занялась колтуном. Вдруг дверь распахнулась, и в помещение вошли двое мужчин.

У одного были серые глаза, седоватые, стального отлива волосы и толстая шея. Второй отличался более хрупким телосложением, и волосы его некогда имели рыжеватый оттенок. Он тоже был в возрасте, а близко посаженные карие глаза смотрели устало. Тилла успела заметить всё это, в то время как пришельцы, стоя на пороге, внимательно разглядывали её. Она заметила также, что немая бросила расчёску, сползла с матраса и забилась в уголок у стенки. Она избегала смотреть на этих двух мужчин, которые, по понятиям Тиллы, отличались дурным воспитанием (а у здоровяка, как она заметила, образовалась на животе толстая жировая складка). Девушка опустила глаза и не сводила взгляда с тяжёлых армейских сандалий седовласого.

— Встань! — приказал он.

Тилла и не подумала сдвинуться с места. Тогда беременная похлопала её по руке, а затем указала пальцем вверх, переводя на язык жестов приказ и одобрительно кивая при этом.

— Тебе стоит послушать Дафну, — сказал седовласый. — Правда, говорить она не большой мастер. Зато точно знает, что для тебя хорошо, а что — плохо.

Тилла, заметив, как суетится беременная, медленно подобрала колени, а затем умудрилась подняться на ноги. И стояла теперь на матрасе. Затем, с трудом держась на дрожащих ногах, попробовала сделать шаг вперёд. Голова кружилась и, казалось, вовсе не принадлежала телу, перед глазами плыли круги. Она изо всех сил старалась стоять прямо и прислонилась спиной к стене. Потом закрыла глаза, чтобы не видеть, как он подходит. Лишь ощутила холодок, когда пальцы его приподняла край туники. И изо всех сил старалась сохранить равновесие, пока жёсткие грубые руки теребили и ощупывали её. А потом, когда он убрал руки и прошептал ей на ухо: «Давай покажи-ка нам, как ты улыбаешься», вдруг ощутила приступ тошноты. Крепко стиснула зубы, открыла глаза.

— Улыбайся, — повторил седовласый, причём на лице его не было и тени улыбки.

Беременная тоже поднялась и встала так, чтобы Тилла могла её видеть, энергично кивала и улыбалась, а потом раздвинула пальцами уголки своего рта.

Тилла медленно закрыла глаза и подумала: «Что бы вы со мной тут ни вытворяли, это лишь приблизит меня к тому, другому миру».

Мысль доставила ей такую радость, что губы непроизвольно растянулись в улыбке.

* * *

Ко времени, когда она наконец осталась одна, за зарешеченным окошком стало темнеть. Принесли еду, но никто и не подумал, что в комнате нет света. А потом поворот ключа в замочной скважине подтвердил худшие опасения: выйти из этой тёмной комнаты она сможет лишь тогда, когда кто-то выпустит её.

Тилла ощупала пальцами длинные косы, в которые теперь были заплетены волосы, и прислушалась к доносившимся снизу голосам. Она слышала топот ног по ступеням. Слышала скрип половиц. Чей-то деланый смех. Она понимала, куда привёл её римлянин-целитель. Понимала также, что это не имеет особого значения, потому как совсем потеряла чувство голода, а это означало, что скоро, очень скоро она окажется в другом мире. Просто надо продержаться здесь ещё какое-то время. Недолго. Но ей нужны силы. Ведь седой сказал, что обязательно вернётся.

Она потянулась к миске, придвинула её к руке на перевязи.

Затем взяла ложку. Жидкая тёплая похлёбка стекала в горло; Тилла ощутила, как оживает, наливается силой её тело. Тело овцы, предназначенной для заклания. Затем она закрыла глаза — и пообещала маме и братьям, что они скоро увидятся в том, другом мире совсем уже скоро. Похоже, ей самой судьбой было предназначено умереть в борьбе.

ГЛАВА 20

Мальчик с кухни отнёс записку Руса Меруле. Та пришла, рука нырнула на полку за дверью и извлекла оттуда тяжёлый металлический ключ.

Рус нахмурился.

— Вы что же, держите мою девушку под замком?

Мерула округлила подведённые глаза.

— Прикажете оставлять её незапертой?

— Ценю вашу предусмотрительность, — ответил Гай. Эту женщину понять можно, ведь за последнее время она потеряла двух девушек, тут кто угодно разнервничается. — Но она не в том состоянии, чтобы убегать.

— Это ради её же собственного блага и защиты, — сказала Мерула. — Многие наши клиенты, знаете ли, могут проявить излишнее любопытство.

Рус торопливо взбежал по скрипучей деревянной лестнице, в одной руке лампа, в другой — сумка с врачебными инструментами, всем своим видом давая понять, что он не из числа посетителей, которые пришли сюда выпить и развлечься, нет, он врач, и его вызвали к больному. Затем он прошёл по галерее мимо двух комнатушек, двери в которые были закрыты. Из-за одной раздавался мужской голос и девичье хихиканье. Вроде бы там находилась Хлоя.

Он долго возился с ключом — в замке что-то заело — и вот наконец распахнул дверь, поднял тяжёлую сумку и вошёл.

В ту же секунду слова приветствия замерли у него на губах — кто-то нанёс сильный удар по голове. Сумка выпала из руки, угодила прямо на ногу. Он зашатался, пытаясь сохранить равновесие и ещё не выпустить лампу из рук, но тут кто-то сбил его с ног, и он растянулся на полу.

Секунду-другую он лежал неподвижно, оглушённый и ошеломлённый, и смотрел на пляшущий язычок пламени в лампе — она каким-то чудом не перевернулась. Голова гудела, ступня ныла от боли. С трудом он приподнял голову. Девушка притаилась за дверью. Стояла там, округлив глаза и испуганно прикрыв ладошкой рот.

Он перекатился на спину. Большой палец на правой ноге — он был уверен, что увидит там кровавое месиво, — побелел, но на вид был целый. Тогда Гай прикоснулся к затылку. Там уже образовалась большая шишка, волосы слиплись от крови. Рус вытянул перед собой руку. Пальцы были в крови, причём кровь эта имела какой-то странный оттенок.

Девушка всё ещё таилась за дверью, слишком напуганная, чтобы сдвинуться с места. Рус принюхался к крови. Суп. Снова потёр затылок, сел и стал осматривать ступню. Сумка лежала на полу, целая и невредимая, попадание на ногу смягчило удар. Вокруг на полу валялись черепки, видимо от миски с супом. Только тут до него дошло, что ударила она его сзади именно этой миской. Главное теперь убедиться, что в глазах у него не двоится, что перед глазами не пляшут огоньки и что его не тошнит. И Рус даже с некоторым разочарованием констатировал, что этих верных симптомов сотрясения мозга у него не наблюдается.

Кое-как он поднялся и, прыгая на одной ноге, приблизился к двери. Похоже, никто из обитателей заведения не заметил, что на него было совершено нападение. Он затворил дверь и привалился к ней спиной. Затем, опасливо косясь на девушку, развязал и снял сандалию, чтобы оценить нанесённый ущерб. Теперь большой палец ноги приобрёл малиновый оттенок. А когда Гай вновь опустил ногу на пол, ощущение было такое, словно кто-то прижёг этот палец раскалённым утюгом.

Он почувствовал какое-то движение и снова покосился на девушку. Она ползла прямо к нему. Вот она оттолкнула в сторону стоявшую на пути сумку, и крышка открылась. Затылок так и сверлила боль. Он наблюдал за тем, как рука девушки скользит над рядами аккуратно уложенных заострённых инструментов. Тут вдруг Русу пришла в голову мысль: «Да она сумасшедшая!» Должно быть, она просто спровоцировала этого малосимпатичного Клавдия Инносенса на крайние меры.

Он весь подобрался и уже хотел было выбить скальпель из её руки, как вдруг увидел, что это вовсе не скальпель. Она достала из сумки белый комок ваты.

Девушка опустила вату в чашку, что стояла в изголовье постели. Затем вытащила и провела этим влажным тампоном по его затылку в том месте, где он нащупал шишку.

Рус вырвал у неё вату.

— Сам сделаю.

Девушка отошла и уселась на край матраса. Он приложил прохладный мокрый ком к затылку, потом пригнул голову к коленям. В чашке ещё оставалась вода. Он плеснул немного на большой палец ноги. Холодные капли просочились в сандалию, но боль от этого не утихла.

Рус был не в силах понять, что это на неё нашло. Ведь он делал всё, что в его силах, чтобы помочь этой дикой девчонке.

Он выпрямился, по-прежнему сидя на полу. Девушка отпрянула, забилась в самый дальний уголок. Сидела, переводя взгляд с его лица на руки и обратно, видно, ждала, когда он начнёт её бить. Только тут он заметил, что волосы её заплетены в две длинные косы, лишь у висков кудрявятся светлые завитки.

— Ну, как это понимать? — спросил он.

— Хозяин... — прошептала она, смущённо вертя в пальцах кончик косы.

— Ты что, сумасшедшая? Или у тебя имелись серьёзные причины, чтобы убить меня?

— Нет, хозяин.

Тут он заметил, что латынь её внезапно улучшилась. Интересно, в чём ещё обманула его эта маленькая стерва?

— Ты знаешь, что говорит закон о рабах, которые нападают на своих хозяев, а, Тилла?

Она ещё плотнее скрутила кончик косы. А нижняя губа вдруг задрожала.

— Нет, хозяин.

Не хватало только, чтобы она расплакалась.

— Так вот, — грозным тоном, стараясь отчеканивать каждое слово, начал он. — Первым делом всех рабов в доме арестовывают. Затем посылают за дознавателями. Это ведь работа дознавателей — узнать всю правду. И они вытягивают её в течение нескольких часов, вне зависимости от того, заговорит жертва или нет. — В данный момент ему казалось, что эти садисты дознаватели вплотную занялись большим пальцем его ноги. — Потому как никто не верит, что раб скажет правду без пыток. И ещё потому, что недостаточно просто наказать виновного. Ну и тем самым они предупреждают всех остальных рабов, которые собираются стукнуть свою хозяйку или хозяина по голове. Главное, чтобы был пример. — Рус уставился на девушку, гневно сверкая глазами. — Этого ты хочешь? Стать таким примером? Или всё же объяснишь, что это на тебя нашло?

Он отнял от затылка комок ваты, снова смочил в чашке с водой. Воль так и пульсировала в черепе.

Девушка еле слышно прошептала:

— Я собираюсь уйти в другой мир.

— Если я вызову дознавателей, то ты уйдёшь туда очень и очень медленно, милая моя. И тебя будет трудно узнать, когда ты туда попадёшь.

Она призадумалась. И после паузы произнесла:

— Я не знала, что это вы. Думала, пришёл другой человек.

— Ты приняла меня за кого-то другого? А не лучше ли было сначала выяснить, кто именно пришёл?

Она подняла здоровую руку, дотронулась до мочки уха.

— Солдатская обувь. — Она кивком указала на его сандалии. — Плохой человек.

Рус смотрел на её бледный тонкий палец, и тут наконец до него дошло.

— Так ты что же, собралась сразиться с одним из посетителей Мерулы миской с супом?

Девушка кивнула.

Рус откашлялся.

— Так вот, ты совершила большую ошибку, — сказал он ей, медленно подбирая слова, потому что боль в голове становилась просто невыносимой. — Ты моя пациентка, находишься под моей защитой. Извини, что не объяснил тебе этого раньше. Прибери тут и ложись спать. Тебя не накажут... на сей раз.

Девушка стала ползать по полу, собирать осколки миски. Затем прилегла на матрас и натянула одеяло до подбородка. Гай заметил, что цветастые и нарядные одеяла Мерула приберегала лишь для комнат проституток. У Тиллы было обычное. Шерстяное, тёмно-коричневое.

— Ты будешь жить здесь до тех пор, пока не поправишься, — сказал он. — А дверь на замке, чтобы ты была в безопасности.

Девушка покосилась на решётку на окне, потом закрыла глаза.

Лицо приобрело сосредоточенное выражение, словно она силилась что-то понять.

— Рука болит?

Она кивнула.

Он присел рядом с ней и проверил повязку. Ей крупно повезло: перелом, похоже, срастается. Никаких смещений. Он ощупал верхнюю часть руки и предплечье. Ни опухоли, ни жара не наблюдается. Потом сжал в своей руке тонкую ладонь:

— А ну, подвигай пальцами, — и тут же почувствовал, как кончики пальцев слабо затеребили его ладонь. — Хорошо. Всё съела, что тебе принесли?

Она опять кивнула.

— Тебе предписана лёгкая диета. Ни мясных продуктов, ни крепких напитков. Никаких морских продуктов. И ещё ты должна пить как можно больше жидкости.

— Пива, — протянула она.

— Пиво? — Гай откашлялся. Ни соблазнительные светлые завитки, выбивающиеся из кос, ни узкое белое плечо, выглядывающее из выреза туники, не могут, не должны отвлекать профессионала от дела. — Никакого пива, абсолютно ничего в этом роде!

Он указал на закрытое крышкой ведро, что стояло в углу комнаты (ещё хорошо, что у неё недостало сил использовать его в качестве оружия!):

— Мочеиспускание нормальное?

Она кивнула.

— Хорошо.

Он полез в открытую сумку.

— Дам тебе кое-что, на тот случай, если рука разболится. И спать будешь спокойно. — Он отмерил несколько капель в пустую чашку, протянул ей.

Она отпила глоток, сморщила носик.

— Пей, — приказал он и изобразил ту же гримасу.

Девушка запрокинула голову и допила всё до конца. Тогда он налил себе довольно мощную дозу всё того же обезболивающего. Встал, закрыл ставни. В комнате прохладно, а у неё всего одно одеяло.

Внизу музыкант играл на лире, нежные её звуки не могли перекрыть гул голосов, непрестанное хлопанье дверей и звон посуды. С балкона Рус видел лишь двух девушек-подавальщиц, они обслуживали все столики. Из дальнего конца зала, где хозяйка заведения лично разливала вино группе офицеров, раздался громкий взрыв смеха.

Рус отвернулся. От этого шума голова разболелась ещё больше. Затем он заметил, что дверь в одну из комнатушек приоткрыта. Заглянул — ни души. Хромая, он вошёл. Сорвал с постели нарядное ярко-синее одеяло. Прихватил заодно и подушку. В дверях остановился, передумал и швырнул подушку обратно на постель. Нечего баловать рабыню.

Когда он вернулся, девушка лежала, вытянувшись во весь рост и с закрытыми глазами. Он прикрыл её синим одеялом, затем тронул за плечо.

— Перед тем как уснуть, — сказал он и сунул ей в руку длинный ключ, — убедись, что дверь надёжно заперта изнутри.

ГЛАВА 21

Рус спускался по лестнице, стараясь не хромать, и вдруг узнал среди посетителей заведения Мерулы Децима из госпиталя. Мужчина, сгорбившись, сидел у стойки и вытирал глаза грязным кулаком; кругом толпились люди. Рус также увидел, что подавальщица делает Дециму над головами посетителей какие-то знаки. Рус вздохнул. Голова болела. Нога тоже болела. Достоинство его было уязвлено. Он ни за что бы не встал на защиту солдата, находившегося не при исполнении, не стал бы делать из себя посмешище перед посетителями Мерулы. Но это был Децим, предупредивший его вчера о возвращении Приска, а потому Рус считал себя обязанным этому человеку.

От души надеясь, что никто не наступит на больной палец, он пробирался между тесно поставленными столиками. И вот, подойдя совсем близко, наклонился и шепнул Дециму на ухо:

— Пора домой, солдат.

Мужчина поднял на него глаза, громко шмыгнул носом, а потом сказал, что он не понимает, чего от него хотят.

— Ты пьян.

— Вам этого не понять, господин.

— Пошли, Децим. Иначе попадёшь в неприятности.

— Вам она всё равно никогда не нравилась. Всегда хотели избавиться от неё.

— Ага. — Рус поскрёб в затылке, волосы там слиплись от супа. — Собака-«невидимка»?

— Придурок!

Децим развернулся на табурете и смачно сплюнул на пол.

— Ой! — Лысый мужчина еле успел увернуться от плевка — можно было подумать, что метили ему на сандалий, — и гневно взглянул на Децима.

— Этот идиот заставил нас размозжить ей голову. Такая хорошая была собака! Мой лучший друг. Преданный пёс был, это самое главное. — Децим взмахнул рукой. — Самый преданный из всех! А вы, вы просто не знаете, что такое настоящая преданность.

— А ну, поднимайся! — Рус ухватил мужчину за руку и потащил к двери. Боль так и пульсировала в висках и затылке.

Но тут, к несчастью для них обоих, ноги у Децима подкосились и несчастный с криком «Мерзавец!» рухнул прямо на Дафну с подносом. Та потеряла равновесие, взвизгнула и опрокинула содержимое подноса лысому прямо на колени. Тот вскочил, оттолкнул девушку в сторону и с криком «Я же предупреждал тебя, кретин нечастный!» набросился на Децима.

— Лучший пёс во всём легионе! — не унимался меж тем тот. — Он был, был... ой!

— А ну вон отсюда! — взревел рыжеволосый вышибала.

Подскочил к Дециму, завернул ему руку за спину, а напарник его ухватил лысого за плечи и предупредил, что тот будет следующим, если сейчас же не успокоится.

Децим продолжал вырываться.

— Где моя Эйселина? — вопил он. — Кому ты позволил украсть у меня Эйселину? Да от вас все девочки норовят сбежать!

— Пошёл отсюда, приятель! — сказал Стикх. — Больше сюда тебе хода нет.

— Все исчезли. Все сбежали. Она была лучшей девушкой в городе!

Стикх вытолкал буяна за дверь. Тот продолжал что-то кричать и на улице; Рус задержался на пороге.

— У нас и раньше бывали от него одни неприятности, — заметил Стикх и поднял упавшую табуретку. — Лично я бы его сюда вообще не пускал.

— Хочу, чтобы ты передал записку своей хозяйке, — сказал Рус.

Вышибала одарил его презрительным взглядом, означавшим, по-видимому, что он здесь вовсе не для того, чтобы передавать записки. Но Рус проигнорировал этот взгляд.

— Можешь передать на словах. Я отдал своей пациентке ключ от комнаты, — добавил он.

— Ты... что?

— Чтобы она могла впускать только того, кого захочет.

Стикх пожал плечами.

— Дело ваше. Но мы не можем охранять её и днём и ночью. Если сбежит, пеняйте на себя.

— Она не в том состоянии, чтобы сбегать, — сказал Рус. А про себя подумал, что и такой вариант вполне возможен. Уж лучше пусть девушка сбежит, как Эйселина, чем погибнет, как София. — И ещё передай хозяйке: пусть следит за тем, станет ли она отказываться от еды и питья.

— То есть доводить себя до голодной смерти? Не беспокойтесь, видали мы такое и прежде. С госпожой Мерулой тут шутки плохи.

— Вот и славно, — заметил Рус. Ему оставалось лишь положиться на Мерулу, понадеяться на то, что та сумеет разжечь у девушки аппетит. Лишь бы не отступала от предписанной диеты.

Что ж, теперь можно и домой. Он подхватил свою сумку и, прихрамывая, вышел на улицу. И едва сделал пару шагов, как его окликнул чей-то голос:

— Господин!

Рус обернулся и увидел на противоположной стороне улицы человека с приподнятой в приветствии рукой. Он сидел, привалившись спиной к стене пекарни.

— Человек просит помощи, господин!

При виде Децима «господин» устало зажмурился. Терпение и ещё раз терпение, повторил он про себя. Остаётся надеяться, что маковая настойка поможет быстро утихомирить этого типа.

* * *

Несмотря на все усилия, Русу никак не удавалось удержать Децима, его так и бросало из стороны в сторону. Пройдя по улице шагов пять, он вдруг остановился и выблевал большую часть выпитого в придорожную канаву. Рус вздохнул, устало привалился к стене таверны, стараясь, чтобы большая часть веса приходилась на здоровую ногу, и заметил, что на стене появились новые приписки. Люди не уставали упражняться в остроумии. К словам «НОВЫЙ ПОВАР» кто-то приписал: «Готовит ту же старую отраву». Надпись эта была видна, потому как красовалась прямо под фонарём над дверью в заведение Мерулы.

Но вот наконец они вышли на тёмную боковую улицу, а затем с грехом пополам прошли через южные ворота форта. Рус произнёс слова пароля за двоих, и они уже почти прошли на территорию, как вдруг Децим сообразил, где находится. Вытянулся по стойке «смирно» и завопил во всё горло:

— Разрешите доложить, недоносок и убийца! Прибыл по месту дальнейшего прохождения службы!

— Он пьян, — объяснил Гай, словно ухмыляющаяся стража сама этого не видела.

— Да, пьян! — согласился Децим. — Да, я пьян, господин, но, по крайней мере, не убийца и не сволочь с крашеными волосами и...

— Заткнись! — прошипел Рус. — Это приказ.

Децим развернулся и в свете фонарей, направленных прямо на них, начал разглядывать Руса. И через минуту удивлённо объявил:

— А я знаю, кто ты! Ты новый доктор, вот кто. Приводишь сюда собак, но разве могут они сравниться с моей прекрасной Эйселиной!

Рус покосился на стражей.

— Эй, ты! Да-да, ты! Бери его под одну руку, давай!

Вдвоём они потащили пьяного по дороге. Только сейчас Гай, к своему облегчению, заметил, что обезболивающее начало действовать. Тогда он решил отпустить стражника, сказал, что справится дальше сам. Тот усомнился.

— Сам я трезв как стёклышко, — сказал Рус и переступил с больной ноги на здоровую. — Просто получил удар по голове, а в остальном — полный порядок.

— Вы уверены, что вам не нужна помощь, господин?

— Конечно, я в порядке, — стал убеждать его Рус. — К тому же я врач и уже назначил себе лечение.

К этому времени он немного успокоился. Убедившись, что полностью владеет ситуацией, он тащил пьяного по дороге, причём решил срезать — пройти наискосок, мимо строительных лесов, что высились у терм. Затем свернул за угол, здесь было немного светлее, дорогу освещали лучи света, просачивающиеся сквозь щели в ставнях офицерских домов.

Двое сердобольных прохожих тоже предложили помощь, но он лишь отмахнулся от них, изобразив весёлую улыбку. Не проблема. Ему даже нравится это занятие. Нет, подобные развлечения только идут на пользу, помогают расслабиться. Увидеть жизнь с новой, более забавной стороны.

И вот наконец он прислонил Децима к столбу в конце тёмного прохода между двумя казармами.

— Хороший вы человек, господин.

— Иди ложись спать, Децим, — сказал Рус.

— В собаках вы ни черта не смыслите, а вот человек хороший.

Децим, пошатываясь и цепляясь одной рукой за стенку казармы, потащился к себе. Остановился в темноте у двери, стал возиться с замком.

— Перед тем как лечь спать, выпей побольше воды! — крикнул ему Рус.

Его почему-то охватил прилив нежности и любви к человечеству. И вся эта любовь и нежность сосредоточились на маленьком пьяном человечке, который силился отпереть дверь в свой дом.

Забираясь в постель, Рус поймал себя на том, что улыбается. Он расслабился настолько, что даже не озаботился снять обувь.

ГЛАВА 22

Утром Рус потащился на кухню и никак не мог решить, что болит больше — голова или палец. Вот проклятая баба! Не мешало бы сейчас выпить холодненького...

Чёрт! Кувшин был пуст. Валенс заботливо придавил им крышку хлебницы, чтобы в неё не могли пробраться мыши, но при этом не подумал налить в него воды, для тяжести. К тому же хлеб, находившийся в хлебнице, высох и затвердел настолько, что мыши могли бы затачивать о него зубы. Похоже, больше ничего съедобного на кухне не было. Рус выбрал наименее грязную чашку и, прихрамывая, прошёл в столовую. Пусть будет пиво — всё лучше, чем ничего.

Он зачерпнул чашкой из бочки. У ног резвились и толкались настырные щенки. Едва успел он опустить крышку, как в дверь постучали. Не выпуская чашки из руки, он захромал к двери, щенки бежали по пятам, слизывая сладковатые капли с пола. Интересно, кто это осмелился побеспокоить Валенса в столь неурочный час?

Едва дверь распахнулась, как рука молодого солдата взлетела в приветствии.

Рус перехватил чашку другой рукой, отогнал здоровой ногой щенков от порога, чтобы не выскочили на улицу, слегка потерял при этом равновесие, но всё же устоял. Отдал честь в ответ и спросил:

— Что вам надо?

— Альбан, господин. Прибыл в ваше распоряжение.

Рус нахмурился, судорожно пытаясь сообразить, к чему именно должны сводиться обязанности этого солдата.

— Так вы пришли мне помочь?

— Да, господин.

— О... Хорошо. Тогда можете начать вот с чего. Надо раздобыть свежей воды. У меня во рту такое ощущение, точно пустыня поселилась. А пить в доме совершенно нечего.

Солдат удивился.

— Воды, господин?

Рус указал пальцем через плечо.

— Там, на кухне, найдёте кувшины.

Он посторонился, но молодой человек не стронулся с места.

— Да входите же! — приказал ему Рус. — Надо закрыть дверь, а то собаки выскочат на улицу.

— Господин...

— Что?

— Я ваш писарь, господин.

Рус вытаращил на него глаза и только тут впервые заметил отличительные признаки. Выпачканные в чернилах пальцы. Лёгкую припухлость век: этот человек часто напрягал зрение, читая в свете лампы.

— Ах вот оно что...

Солдат показал ему сумку:

— Здесь все мои принадлежности.

— Пока что они вам не понадобятся, — сказал Рус. — Потому как сегодня я выхожу на дежурство только во второй половине дня. — Он сделал паузу. — Вот что. Зайдите ко мне в госпиталь после шести.

— Слушаюсь, господин. — Снова пауза. — А до тех пор... чем бы вы хотели, чтобы я занялся?

О боги! Приск прислал ему настоящего энтузиаста своего дела.

— Может, у вас есть какие-то старые записи, которые следует скопировать?

Естественно, они у него были.

— Ладно, займитесь ими. Если будет что непонятно, спросите меня. Потом. Без моего ведома ничего не править.

— Слушаюсь, господин.

Он по-прежнему не трогался с места. Надоедливая личность.

— Что-то ещё?

— Нет, господин.

Снова долгая пауза. И тут наконец Рус вспомнил.

— Можете идти, — сказал он.

Альбан отдал ему честь, развернулся, перекинул сумку через плечо и зашагал по направлению к госпиталю. Рус затворил дверь, понюхал пиво и решил: всё же лучше выпить воды. Хромая, отправился на кухню за кувшином. У него было ощущение, что усердный Альбан уже к обеду перепишет всё в трёх экземплярах и будет просить у него новую работу. Можно было бы дать ему «Краткий справочник», пусть переписывает. Жаль, что часть книги так до сих пор и не закончена.

Рус как раз выносил кувшин из дома, когда за спиной послышался грохот и топот маленьких лап. Он обернулся. Щенки метались в поисках укрытия. Один из них умудрился вскочить на низенький столик и теперь, стоя на краю, с любопытством смотрел вниз, на осколки чашки и лужу пива на полу.

Рус плотно притворил за собой дверь и, прихрамывая, зашагал по улице к фонтану. Подошёл, нагнулся, сунул под прохладные струи голову.

ГЛАВА 23

Тилла уловила запах свежеиспечённого хлеба. Поплотнее укуталась в одеяло и выглянула из окна, сквозь прутья решётки. Напротив, через улицу, по крыше пекарни расхаживал голубь. Чуть ниже кто-то распахнул одну из створок ставен. В окне пекарни появилась полная женщина, принялась открывать вторую створку. Ставни держались на железных петлях и отворились нехотя, с громким скрипом. Голубь, услышав этот звук, взлетел. Затем снова опустился на крышу и, перебирая тонкими лапками, начал перемещаться ближе к коньку.

Тилла наблюдала за голубем до тех пор, пока оконная рама не скрыла его из виду. Тогда она вернулась в постель, сунула руку под матрас и извлекла длинный железный ключ, который передал ей вчера лекарь. Ей вдруг стало страшно жаль этого лекаря — ещё бы, ни за что ни про что получил удар по голове. Он этого не заслуживал. К тому же он вполне мог и побить её, поскольку вроде бы она является его собственностью.

Но он этого не сделал. Просто счастье, что она не является собственностью этих хамов, которые ворвались к ней вчера в комнату с вполне очевидными намерениями — использовать её для удовлетворения своих низменных нужд.

Вопрос в другом: что делать дальше? Ключ у неё есть. Если раздобыть одежду, если хорошо и много есть, чтобы укрепить силы, если улучить удобный момент — можно и сбежать. Другой вариант: она не будет ничего есть, сведёт тем самым все старания лекаря к нулю — и ещё на шаг приблизит свою смерть. Но много ли чести окажут ей в том, другом мире, когда узнают, что у неё был шанс вырваться на свободу и что она отказалась рискнуть?

Скрип половицы в коридоре подсказал, что к ней идут.

Секунду спустя в дверь тихо постучали. Тилла прижалась лицом к дверной раме, щурясь, посмотрела в щёлочку. Но видно было плохо. Ясно одно — пришелец невысокого роста, а значит, это, скорее всего, женщина.

— Дафна?

Невнятная фигура двинулась и постучала снова.

Тилла вставила ключ в замочную скважину, поставила одну ногу в дюйме от двери, чтобы не дать ей распахнуться до конца, если она увидит, что это не Дафна, и отперла дверь.

— Дафна, — сказала она, впустив девушку, и снова повернула ключ в замке. — Спасибо тебе.

Девушка поставила поднос на скамью.

— Хорошо спала?

Дафна пожала плечами, а потом указала на выпирающий живот. Словно хотела тем самым сказать, что возможности сна с ним ограниченны.

— Когда ждёшь ребёнка?

Девушка снова пожала плечами, демонстрируя, что этот вопрос её не слишком волнует.

— Хозяин дал мне ключ, — сказала Тилла. — А потому я сама решаю, кто ко мне войдёт, а кто — нет. Не хочу пускать сюда тех мужчин. Когда приходишь одна, стучи вот так. — И Тилла показала на подоконнике, как надо стучать: три быстрых коротких удара. — Поняла?

Дафна протянула руку и три раза быстро постучала по дверной панели.

— Это только когда ты одна, ясно?

Дафна кивнула и ткнула пальцем себе в грудь. На секунду Тилле даже показалось, что девушка вот-вот улыбнётся. Но всё испортил злобный окрик снизу: «Дафна!» Служанку звали исполнять её прямые обязанности. Тилла выпустила её, заперла дверь на ключ и присела у скамьи — посмотреть, что ей сегодня принесли на завтрак.

ГЛАВА 24

Внешняя дверь в больничную кухню была, как всегда, подпёрта поленом, чтобы не захлопнулась и могла выпускать жар. Проходя мимо, Рус кивнул поварам, затем приостановился поджечь фитиль лампы от тлеющих в печи углей. Но задерживаться не стал, чтобы избежать расспросов о том, отчего он так ужасно хромает или почему не зашёл через главный вход, как все остальные.

Он выждал, пока коридор опустел, затем прошёл к двери больничного сада. Держа сумку в одной руке и лампу в другой, он умудрился проскользнуть через сад и войти к себе в кабинет, не замеченный ни пациентами, ни коллегами.

Рус затворил за собой дверь, привалился к ней спиной и оглядел кончик большого пальца на ноге. Казалось бы, мелочь, крохотная часть тела, но до чего же невыносимая боль!

Он нашёл огрызок свечи, зажёг. Затем открыл свою заветную сумку и достал самый тонкий из бронзовых скальпелей, который, как обычно, выпал из своей ячейки. Поместил его толстым концом в чернильницу, затем придвинул свечу так, чтобы язычок пламени нагревал заострённый кончик скальпеля.

В ожидании, когда инструмент раскалится, он разулся.

Сандалию оставил на полу, затем оглядел комнату — и отодвинул в сторону стул, стоявший под окном. Процедура предстояла быстрая и несложная. Никакой необходимости в обезболивающих не было. Но и падать со стула или с другой мебели тоже было ни к чему — если дело пойдёт не так гладко, как бывает, когда он делает ту же операцию пациентам.

Рус обернул пальцы тряпицей, чтобы не обжечься, и ухватил скальпель за толстый конец. Потом уселся на пол под окном, вжался спиной в стену. Глубоко, всей грудью, втянул воздух. Затем поднёс остриё к ногтю на большом пальце ступни.

И тут вдруг распахнулась дверь. Скальпель выпал из его пальцев, покатился по полу.

— Рус! — воскликнул Валенс. — Мне сказали, что ты здесь. Чем это ты занимаешься?

Он объяснил.

Валенс осмотрел ступню и даже просветлел лицом. Это сразу же насторожило Руса.

— Хочешь, я сделаю?

— Нет, не надо. Спасибо.

— Можно привести пару ребят? Пусть смотрят и учатся.

Нежелательно, подумал Рус. Но с другой стороны, почему бы нет?

— Как хочешь, — буркнул он в ответ, с трудом поднялся на ноги и снова поднёс кончик скальпеля к огню.

* * *

Вскоре Валенс вернулся с практикантами. То ли он разучился считать, то ли каждый из этих ребят прихватил с собой ещё парочку товарищей.

— Видите, как скопилась под ногтем кровь? — нравоучительным тоном заметил Валенс, а молодые солдаты толпились и толкались, стараясь получше разглядеть почерневший ноготь Руса. — Какие при этом возникают ощущения?

— Болезненные, — проворчал Рус и почувствовал, что весь вспотел.

— Это избыток крови давит на нервные окончания, вызывая боль, — объяснил Валенс. — Такие пальцы можно часто наблюдать на практике. Особенно часто встречаются у плотников. Эй, ты! Да, ты. Передай-ка доктору скальпель.

В углу послышалась какая-то возня. Затем робкий голос спросил:

— А свечу загасить, господин?

— Пока ещё рано, — весело заметил Валенс. — Возможно, одним надрезом тут не обойтись.

Рус, который отчаянно надеялся обойтись всего одним надрезом, пытался убедить себя, что намного больнее ему не станет. Он и всех пациентов своих уверял, что это принесёт немедленное облегчение. Однако теперь думал иначе и не мог долее откладывать страшный момент. Ему протянули скальпель, он зажал его между большим и указательным пальцами руки.

У хватил ручку скальпеля покрепче, поднёс лезвие к тёмному кровоподтёку, что образовался под ногтем, и надавил.

И тут же ахнул — такая волна боли захлестнула всё его существо.

Лоб покрылся мелкими каплями пота. Он ещё крепче ухватил скальпель и продолжал нажимать. Почувствовал запах горелого ногтя, закрыл глаза, стиснул зубы и надавил изо всех сил.

И тут острый кончик скальпеля пронзил плоть. Он вытащил его — и испустил вздох облегчения, глядя, как из-под ногтя сочится тёмная кровь. Боль тотчас же утихла.

Он поднял голову, обозрел побледневшие лица молодых солдат и усмехнулся.

— Спасибо, господа. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Выпроводив практикантов, Валенс сказал:

— Вообще-то ты меня отвлёк. Ведь я приходил не за этим. Меня пригласили на обед.

— Вот как?

Рус протёр палец влажной тряпочкой и подумал: неужели в Британии так редко приглашают на обед, что это является поводом для похвальбы?

— И, — торжественно добавил Валенс, — я решил взять тебя с собой. Хоть ты и зажал пир в честь своего приезда.

ГЛАВА 25

На маленьком обеде, устроенном женой центуриона Рутилия «только для своих», Русу пришлось беседовать с несколькими людьми, которых он не только не знал, но и видел раньше лишь мельком. К тому же пришлось ещё съесть целую кучу изысканно приготовленных блюд, которые разительно отличались от исходных ингредиентов.

Его представили гостям, друзьям хозяев, имена которых он тут же благополучно позабыл. Спасти ситуацию могло только одно — не заговаривать с ними, ждать, когда они начнут первыми.

Позже он расспросит о них Валенса. Валенс знает, как зовут каждого, особенно же хорошо он знаком, разумеется, с двумя хозяйскими дочками. Очевидно, обе они были Рутилии «с чем-то», но, разрази его гром, он никак не мог вспомнить, с чем именно. Младшая, судя по всему, вообще не должна была присутствовать на этом обеде, позвали её в последнюю минуту, когда прибыл второй центурион, доводившийся ей дядей. Как выяснилось, родная его дочь сильно простудилась, а потому прийти не смогла. Валенс, по-видимому, сильно огорчённый этой новостью, воспринял её тем не менее стоически.

Этикет требовал, чтобы гости разместились на заранее отведённых местах, и Рус оказался между пышнотелой и непрерывно хохочущей женой ещё одного центуриона и дочерью Рутилия, которой было лет шестнадцать или около того.

Гай покорно проглотил ещё одну ложку чего-то скользкого и студенистого и подумал, долго ли придётся ждать, когда Валенс напросится навестить дочь второго центуриона. Вокруг соседи по столу оживлённо обменивались мнениями об Адриане, общий смысл которых сводился к тому, что император из него получится просто прекрасный — в основном лишь по той причине, что никто из них не напился достаточно, чтобы осмелиться выразить иную точку зрения. То была образцово-бессмысленная беседа. Рус неоднократно объяснял Клавдии, что именно по этой причине просто терпеть не может званые обеды.

— Не вижу, что в этом плохого — слушать, как люди говорят друг другу приятные вещи. Неужто лучше торчать дома с мрачной миной?

— Ничего я не мрачный. Просто занят всё время.

— Но почему, если ты вечно занят, я должна оставаться дома и чувствовать себя при этом совершенно несчастной?

Как догадывался Рус, родители Клавдии оказали в своё время своей любимой дочурке медвежью услугу. Они не научили её ни своим примером, ни внушением таких понятий, как «послушание» и «долг».

Очевидно, у хозяев дома назревали те же проблемы с Рутилией-младшей, когда ей стукнет лет тринадцать-четырнадцать. Если, конечно, не принять вовремя нужные меры. К моменту, когда пышная супруга центуриона перешла от громогласных восхищений императором к столь же пылкому одобрению сервировки и убранства столовой, Рутилия-младшая приложилась к кувшину с вином уже в третий раз. Раб, подносивший ей его, видимо, не смел отказать.

Рус слизнул с пальцев мясную подливку и только тут сообразил, что к нему обращается хозяйка дома.

— Простите?..

— Я говорю, вам, похоже, понравился наш ореховый соус для оленины, господин медикус?

— Да, просто великолепный, — кивнул Рус и ничуть не покривил при этом душой.

— Тогда я пришлю вам рецепт.

Он поблагодарил её, а сам про себя подумал, что за соус могут соорудить два доктора, не способные сварить себе на завтрак даже пару яиц. Сидевший напротив Валенс поймал его взгляд и усмехнулся.

Толстушка, всё время подпирающая подбородок рукой, чтобы скрыть жировые складки, всеми своими телесами подалась вперёд и уставилась на Руса. Он сразу определил, что она близорука.

— Долго ли вы уже в Британии?

— Две недели, — ответил Рус.

Женщина явно ждала продолжения. Рус чувствовал, что должен чем-то дополнить этот ответ, поддержать завязавшийся разговор хотя бы из вежливости. Но в голову ничего не приходило, ведь ответ был дан прямой и исчерпывающий. Ещё одна из причин, по которой он не любил званые обеды. Клавдия же твердила, что посещение их пойдёт ему только на пользу. («Ты должен как-то продвигаться по службе, Гай! А как ты будешь продвигаться, если не желаешь встречаться с нужными людьми?») И не уставала сетовать на то, что всему виной отказ Руса вести легкомысленные беседы с этими самыми нужными людьми. Тут вдруг в голову пришла спасительная мысль ответить на вопрос дамы тем же вопросом.

— Ну и как она вам?

Он замялся. Британия — отсталая, примитивная, неразвитая страна, где царит вечная сырость. Но почему-то большинство этих людей выбрали её местом службы.

— О, здесь довольно интересно, — ответил он.

— А наша мама вовсе не считает, что интересно, — раздался свежий юный голосок. — Наша мама говорит, что здесь задворки империи.

— Рутилия Паула! — Женщина вскинула голову и недовольно покосилась на дочь. В свете лампы сверкнули её серьги.

Затем она вновь обратилась к Русу:

— Ну а что вы думаете о местных, доктор?

— Ещё не успел близко познакомиться с ними, — дипломатично ответил Рус и благоразумно не стал упоминать тот факт, что уже является владельцем одной из представительниц местного населения.

— Вы женаты? — спросила вдруг Рутилия Паула.

— Разведён, — коротко бросил Рус.

От внимания его не укрылось, как Рутилия-старшая пнула младшую сестру носком синей сандалии. А мать укоризненно заметила:

— Паула, дорогая, я тебя умоляю!

Затем мамаша обратилась к Русу:

— Прошу прощения, доктор. Так что вы говорили?

Рус покачал головой.

— Я уже всё сказал.

Рутилия Паула, очевидно, вдохновлённая его ответом, спросила:

— Это правда, что вы приплыли сюда из Африки, весь ваш багаж сожрали муравьи и вы остались совсем нищим?

Мать громко и строго заметила:

— Не нахожу, что эта тема представляет интерес.

— Они ужасно примитивны, жестоки и суеверны, — вмешалась дама с подбородками. — Запихивают своих врагов в огромные чучела, сложенные из дров и палок, и сжигают их живьём, вот так.

— Ничего подобного, теперь они оставили это занятие, — сказал её муж. — Мы положили конец всему этому безобразию.

— Надеюсь, что так, — вздохнула жена.

— Они ужасно воинственны и склонны к кровопролитию, — сказал муж. — Половину времени приходится тратить на то, чтобы погасить междоусобные раздоры и войны.

— И ещё они не хотят платить налоги, — вмешался Рутилий. — А если возникает опасность, полагаются исключительно на нас.

Рус сообразил, что речь идёт о местном населении.

— И что же, часто она возникает, эта опасность? — поинтересовался он.

— Южные племена вызывают теперь куда меньше беспокойства, — сказал второй центурион. — А вот горцы... Словом, чем выше живут, тем агрессивнее.

— И ещё они такие чудовищно грязные.

К облегчению Руса, после упоминания о грязи беседа свернула в другое русло: все принялись обсуждать животрепещущий вопрос о том, что восстановление терм форта ведётся преступно медленно, а также о том, кто в этом виноват. Пока искали виновного или виновных, Валенс заметил, обращаясь к хозяйке дома, насколько приятнее проводить время с людьми, никак не связанными с медициной.

— Большинство людей почему-то считает, что мы непременно отравим их или разрежем на мелкие кусочки, — сказал он. — Думаю, дело кончится тем, что мы будем коротать свободное время только в обществе людей своей профессии. — Он покосился на Руса. — За исключением тех, разумеется, кто вообще не склонен к общению.

— Так вы что, ещё один из этих госпитальных? — спросил вдруг второй центурион и уставился на Валенса сквозь пар, поднимающийся от жаркого из птицы.

Что это за птица, было непонятно. Утка? Огромная курица? А может, небольшой гусь?.. Название объявили перед подачей блюда на стол, но внимание Руса отвлекла Рутилия-старшая, хлопнувшая сестру по руке, когда та потянулась к кувшину с вином.

— Да, — кивнул Валенс. — Поэтому и ломаю голову над этим вопросом.

— Сам никогда не верил докторам, — проворчал второй центурион. — Сборище тупоголовых шарлатанов.

Валенс печально и многозначительно кивнул, точно соглашаясь с этим его утверждением:

— Да, люди этой профессии требуют особого контроля.

— Вот именно! — подхватил второй центурион. — Это они доконали моего отца. А всего-то и болезни было, что кашлял немного. Мог и до восьмидесяти дожить вполне свободно. А эта шатия-братия только и знала, что пускать ему кровь, а потом окончательно заморила всякими там идиотскими диетами и компрессами. Вот бедняга через неделю и скончался.

Тут вдруг Рутилия-младшая захихикала.

— Да, не повезло, — сочувственно заметил Валенс.

— Вот и они тоже так говорили.

— Маркус, — вмешалась хозяйка, — разве ты забыл, как замечательно относился доктор Валенс к Аулюсу, когда тот заболел? Не правда ли, Аулюс?

Аулюс Рутилий что-то невнятно хмыкнул в знак согласия.

— Нам очень повезло, что удалось заполучить в госпиталь его и доктора Руса. Трудятся не покладая рук дни и ночи напролёт.

— Нам будет куда легче, когда вернётся эн гэ, — заметил Рус.

Полная матрона недоумённо вскинула брови.

— Начальник госпиталя, — объяснил ей Валенс. — Он в долгосрочном отпуске по болезни.

Второй центурион насмешливо фыркнул, и Валенс поспешил добавить:

— Если честно, то он вряд ли вообще вернётся.

Рутилия Паула зашептала на ухо сестре:

— Это что, тот волосатый старикашка с ужасно холодными руками?

— Да замолчи ты! — прошипела в ответ сестра.

Рутилий подозвал рабыню с резкими заострёнными чертами лица, что-то тихо сказал ей. Пышнотелая гостья заметила:

— Уверена, что любой из вас мог бы стать прекрасным начальником госпиталя.

Валенс взглянул на Руса и усмехнулся.

— Вот-вот, один из нас, это точно, — согласился он. — Изумительно вкусная утка, просто потрясающая. Кстати, вспомнил. Кто-нибудь из вас знает, где можно нанять приличную повариху?

Ни у одного из гостей подходящей кандидатуры не нашлось.

— Здесь невероятно трудно раздобыть хорошую прислугу, — сочувственно заметила дама с подбородками.

— Давненько мы так вкусно не ели, — сказал Валенс. — Когда не на дежурстве, пытаемся перехватить что-то в городе, но никогда не знаешь, что тебе подадут в этих местных заведениях. На днях я едва не умер, отравился устрицами.

Высказывание вызвало живейший интерес гостей, и Валенс, вдохновлённый им, принялся повествовать о воздействии устриц на его здоровье в таких деталях и подробностях, что причина, по которой люди обычно избегают общаться с врачами на званых обедах, стала очевидной. Рус отпил большой глоток вина, щедро разбавленного водой, и уже взмолился про себя, чтобы его вызвали в госпиталь по какому-нибудь неотложному делу, как вдруг услышал звонкий голосок Паулы:

— А может, ту девушку, выловленную из реки, убили именно с помощью отравленных устриц?

Рутилий многозначительно покосился на жену, а сестра Паулы заметила:

— Не говори глупостей. Её же задушили.

Не успели гости как-то отреагировать на эту фразу, как жена Рутилия весело сказала:

— Ну всё, девочки! Было очень приятно видеть вас за обедом, однако пора и...

— А правда, что она была совсем лысая?

— Пора в постель, — продолжила мамаша и сделала знак рабыне. — Атия проводит вас в спальню.

Остролицая женщина шагнула к столу, и Рус услышал, как старшая сестра злобно прошипела младшей:

— Всё из-за тебя!

— Милые, очаровательные девочки! — заметила дама с подбородками, когда сёстры вышли из комнаты.

— Гм, — скептически хмыкнул отец. — Вот только дисциплина им не повредит. — Он обернулся к Русу. — Вы уж простите глупышку Паулу. Повторяет разные нелепые сплетни.

Повисла неловкая пауза, Рус чувствовал, что должен что-то ответить.

— Ваша дочь... — неуверенно начал он. — Ваша дочь, она очень... э-э... — Женщина с подбородками громко икнула. Слуга наклонился над столом и убрал пустую тарелку. — Она забавная.

Мужчина нахмурился.

— Я ведь не комедиантку какую воспитываю, должна научиться вести себя прилично. — Он обернулся к жене. — Откуда вообще она узнала об этой истории с убийством?

Серьги закачались и заискрились в свете лампы.

— Городок маленький, дорогой. Люди болтают.

— Это не стоит ни вашего беспокойства, ни разговоров, милые дамы, — заметил второй центурион. — Подумаешь, великое дело. Прихлопнули какую-то сбежавшую рабыню.

— Не удивлюсь, если сделали это местные, — сказала женщина с подбородками. — Идеи тут у них довольно странные. — Придвинувшись к Русу поближе, она громким шёпотом заметила: — Не хотела говорить при девочках, но некоторые из них делятся своими жёнами.

— Правда? — удивился Рус. — Кто с кем?

Женщина кокетливо захихикала. Очевидно, предположила, что Рус таким вот образом с ней заигрывает.

— Ну, друг с другом, разумеется.

Рус, сообразив, чего она от него ждёт, заметил:

— Что ж, остаётся только радоваться, что я не из местных.

— Не все, конечно, только некоторые, — не унималась дама. — И ещё очень не любят, когда их девушки путаются с нашими мужчинами. А всё дело в том, доктор, что наши мужчины имеют куда лучшие перспективы. — Она обернулась к мужу. — Не правда ли, дорогой?

— Само собой.

— Наши мужчины более образованные, дисциплинированные. Совсем не то, что их, те, даже если б захотели, не смогли бы вступить в отряды наёмников. Их бы просто не приняли! И ещё, большинство из них ленивы, не желают хорошо зарабатывать и подниматься по служебной лестнице. Думаю, её задушил какой-то ревнивец из местных.

Рус почесал за ухом. Мысль о том, что София стала жертвой лишь потому, что какой-то местный взревновал к армейскому ухажёру, как-то не приходила ему в голову.

Хозяйка дома обратилась к врачам:

— Вроде бы в том же заведении работала ещё одна девушка, которая затем пропала?

— Да, работала, — ответил Валенс.

— Правда? — воскликнула дама с подбородками. — В этом же самом заведении? Возможно, в округе завёлся какой-то маньяк? Безумец заходит в таверну, притворяется простым посетителем...

— Тогда, должно быть, он действительно сумасшедший, раз не боится шастать туда-сюда мимо вышибалы, — заметил её муж.

— А может, это и есть сам вышибала. С этими типами... С ними никогда не знаешь наверняка.

Муж игнорировал эти её слова.

— Ну, допустим, он одержим манией убивать женщин. Но не проще ли уводить их в укромное место прямо с улицы?

Хозяйка смотрела встревоженно.

— Нельзя допустить, чтобы наши девочки выходили из дому без сопровождающего. Никогда!

— Речь не идёт о девушках из приличных семей, — вмешался второй центурион. — А в жизни этого заведения просто началась полоса невезения. Владелица считает, что первая сбежала с матросом.

Тут дама с подбородками принялась горячо убеждать второго центуриона, что следует как можно скорее схватить убийцу.

Тот отпил глоток вина и заметил:

— Там видно будет. Проблема в том, что ни у кого нет времени как следует прочесать это чёртово местечко. Перевернуть вверх дном, чтобы найти мерзавца. Да и потом, я ведь уже говорил, кому нужна эта жалкая девчонка?

— Ну, нам-то точно не нужна. — Рус выпалил эти слова прежде, чем подумал, стоит ли произносить их в этой компании. Вокруг воцарилась тишина, и он увидел, что взоры всех присутствующих обращены к нему. — Просто я хотел сказать, — тут же продолжил он, зная, что Клавдия точно не одобрила бы высказывания второго центуриона, — кому-то на этом свете несчастная наверняка была небезразлична. К тому же она была девушкой образованной.

Валенс усмехнулся.

— Рус уже провёл небольшое расследование.

— Вот как? — оживилась гостья с подбородками.

— Да нет, — ответил Рус и окинул Валенса гневным взглядом — ведь тот умудрился подвергнуть сомнению официальное расследование, которое проводил второй центурион. — Просто случайно подслушал один разговор, вот и всё.

— Что ж, такие вещи случаются время от времени, — заметил муж дамы с подбородками. — На данный момент здесь расквартировано больше трёх тысяч солдат. И далеко не все являются приличными людьми.

— Что за печальный конец, — пробормотала его супруга. — А знаете, господин лекарь прав. Хоть кому-то она должна была быть небезразлична.

— Надо поспрашивать слуг, может, кто и знает, как и что именно с ней произошло, — заметила полная дама. Она опустила пальцы в чашу с водой, поднесённую услужливым рабом, затем вытерла их полотенцем, переброшенным через его руку. — Слуги всегда всё знают, будьте уверены. Просто удивительно!

Рус погрузил пальцы в тёплую воду и вгляделся в лицо раба.

Оно оставалось непроницаемым.

ГЛАВА 26

Рус пытался убедить свой желудок успокоиться после непривычно обильной трапезы, как вдруг боги откликнулись на его молитвы, правда с запозданием. Его разбудили: санитар принёс записку, где говорилось, что господина медикуса срочно вызывают в госпиталь. Какой-то несчастный возвращался после дежурства в бараки, споткнулся в темноте, упал и повредил плечо. Оказалось — вывихнут плечевой сустав. Пациента с трудом удалось привести в чувство, затем вывих вправили, а плечо перевязали. Рус прошёл сотню шагов до дома с особой осторожностью и улёгся в постель. Но час спустя его вызвали снова — выписать снадобье для больного с апоплексическим ударом. Возвратившись, он написал на табличке: «Спит, просьба не беспокоить», прикрепил её к двери и снова улёгся в постель.

Однако, к сожалению, сразу после наступления рассвета пришлось подняться снова — кто-то громко стучал в дверь. Он отворил — и увидел на пороге не в меру усердного писаря. Тот спрашивал, нет ли для него какого нового задания.

— Есть, почему же, — ответил Рус, призывая на помощь всё своё терпение и снисходительность. — Хочу, чтобы ты отвалил и не беспокоил меня до тех пор, пока я сам тебя не вызову, ясно?

— Да, господин.

— Свободен.

— Да, господин, — послушно повторил писарь и отдал честь, однако остался стоять на пороге.

— Я сказал, свободен, — с нажимом на последнее слово произнёс Рус.

— Да, господин.

— Так в чём дело?

— Вы приказываете мне больше не приходить, я правильно понял, господин?

— Да, правильно. Приказываю больше не появляться здесь. Или у тебя со слухом плохо?

— Нет, господин.

Рус привалился к дверному косяку и зевнул.

— Послушай, Альбан, — начал он, — ты что, специально хочешь вывести меня из терпения?

На лице молодого человека отразился ужас.

— О нет, что вы, господин!

— Хочешь, чтобы тебя наказали за неподчинение?

— Конечно нет, господин!

— Тогда в чём дело?

Альбан понурился, затем опасливо оглядел улицу — проверить, не подслушивает ли их кто.

— Это приказ офицера Приска, господин.

— Офицера Приска?.. — протянул Рус. — Того, кто приставил тебя ко мне? Но ведь он, наверное, говорил, что ты должен выполнять мои приказы?

— Да, господин.

— Так в чём проблема?

— Он мой начальник, господин. И когда говорит, что я должен явиться к вам утром и доложиться, я вынужден подчиниться.

Рус вздохнул.

— Он говорил только о первом дне.

Альбан покачал головой.

— Нет, господин. Вчера он приказал то же самое.

Рус пригладил волосы на макушке.

— Я с ним поговорю. А теперь исчезни. С глаз моих долой. Альбан послушно закивал.

— Понял, господин. Но куда именно я должен исчезнуть?

ГЛАВА 27

Приск с треском раскрыл один из раскладных стульев и пододвинул его к Русу, а сам протиснулся за письменный стол из отполированного до блеска дерева. Усевшись, Рус заметил две вещи — стеклянные глаза волка смотрели на него со свежепобеленной стены, а ножки стула, который дал ему Приск, оказались странно короткими. И смотреть на Приска он мог теперь только снизу вверх. Впрочем, особого смысла смотреть сейчас не было: начальник был занят тем, что пристраивал бронзовую чернильницу на краю стола.

Затем Приск поднял обе руки и подержал их над чернильницей, словно ожидая, что она вот-вот подпрыгнет, сорвётся с места, желая вернуться в изначальное положение, и он сможет как-то её удержать. И вот наконец, полностью удовлетворённый, он пригладил волосы. Кстати, сегодня они выглядели уже не такими жгуче-чёрными.

— Да уж, — задумчиво протянул он. — Всегда полагал, что большинство людей способны подчиниться простому приказу — оставить всё как есть. — Тут он в первый раз взглянул на Руса. — О боги! Я дал вам совсем не тот стул. Может, желаете?..

Рус откинулся на спинку, две передние ножки повисли в воздухе.

— Ничего страшного, мне удобно, — уверил он Приска.

— Рад, что вы зашли ко мне, — сказал тот. — Как раз хотел перемолвиться с вами словечком.

— Речь идёт об Альбане? — предположил Рус.

Приск удивлённо приподнял брови, вполне возможно, что удивление это было искренним.

— Вы не удовлетворены его работой?

— Нет, работает он прекрасно. Усерден, трудолюбив, прекрасно знает латынь и греческий. К тому же он единственный знакомый мне переписчик, который не делает ошибок в слове «светобоязнь».

— Вот и отлично. Так и думал, что он будет вам полезен.

— Он слишком полезен. Преследует меня, как тень. Вы уж простите за грубость, даже пописать сходить не могу спокойно, он тут же отмечает этот факт в своих записях.

— Ага. — Приск медленно и даже как-то осторожно наклонил голову, точно опасался, что от этого движения причёска его развалится. — Что ж, должно быть, происходит это потому, что я освободил его от всех остальных обязанностей. Чтобы он мог целиком сосредоточиться на помощи вам.

— Прекрасно. Отсюда следует, что он приписан ко мне? Находится в моём подчинении? Согласны?

— Именно.

— Стало быть, я волен отдавать ему приказы, так или нет?

Приск переплёл пальцы и подался всем телом вперёд.

— А что, возникла какая-то проблема и я не в курсе?

— Полагаю, мы только что разрешили эту проблему.

— Вот и отлично. Мы пытаемся наладить чёткое управление госпиталем, Рус, и возникающие при этом сложности... да, признаю, понять это порой нелегко. Так что, если возникнут затруднения и Альбан не сумеет помочь вам преодолеть их, не стесняйтесь, обращайтесь прямо ко мне.

Рус медленно опустил свой стул на все четыре ножки. Приск не сводил с него глаз.

— Тут ещё одно... — осторожно начал Рус.

— Я могу чем-то помочь?

— Считаю, что мы сможем куда эффективнее использовать наш инвентарь и медикаменты, если персонал перестанет метаться в поисках вас, господин, и просить ключи от разных шкафчиков и кладовых.

Приск выложил обе руки на край стола.

— Мы не разрешаем людям самовольничать здесь и хватать что попало, — ответил он. — Если я знаю, что отсутствие моё затянется, всегда оставляю достаточный запас медикаментов.

— Но...

— К сожалению, Рус, мера эта вынужденная. Посторонние входят в здание и выходят из него поминутно, даже наши сотрудники далеко не безупречны. А потому, считаю, лучше не вводить их в искушение.

— Никогда не сталкивался ни с чем подобным прежде.

— Нет. Но у нас какое-то время назад произошёл весьма прискорбный инцидент с одним из служащих, и наш начальник был... — Он замялся, подыскивая подходящее слово. — Короче, случай просто возмутительный. Мой предшественник был изгнан с позором. Преследовать по закону мы его не стали, но я издал приказ, ограничивающий доступ ко всем нашим хранилищам.

В дверь постучали. Рус хотел было подняться, но Приск сделал ему знак оставаться на месте.

— Подождите ещё немного, если не возражаете. Надо обсудить ещё пару вопросов...

Рус разглядывал волка, в то время как его убийца подписывал бумаги на закупку новых лекарств и советовался, стоит ли приобрести новые аптекарские весы.

Наконец аптекарь ушёл, оставив на столе записку о весах, где Приск сделал пометку «Для дальнейшего рассмотрения» и отложил её в сторону, на гору других таких же бумаг и запросов.

— Прошу прощения за задержку. — Хозяин кабинета посмотрел на Руса. — Уверен, вы очень заняты...

— Мне сказали, что скоро у нас будет новый начальник госпиталя. И тогда всё, конечно, наладится.

Приск вскинул бровь.

— Возможно, кандидат на эту должность находится здесь, в моём кабинете?

— Я только второй хирург, — напомнил ему Рус.

— Но это лишь потому, что вы прибыли недавно. — Приск изобразил улыбку. — Наслышан о вашем боевом опыте. Думаю, он сослужит вам добрую службу в этом плане.

Рус не желавший говорить на тему перспективы своего карьерного роста, спросил:

— Вы сказали, что хотите обсудить со мной ещё какие-то вопросы?

Приск развернулся в кресле и достал с полки за спиной свиток.

— Небольшое дельце, его следует утрясти до прибытия проверяющих... — Он развернул свиток, провёл пальцем по колонке цифр. — Да, вот оно. Штраф за использование в личных целях изолятора и его оборудования на протяжении пяти дней, оплатить немедленно. Возможно, это какая-то ошибка?

— Не знаю, я подобного счёта не получал.

— Вот как? Тогда следует разобраться. Именно к таким вещам больше всего придираются проверяющие.

— Дайте мне счёт, я этим займусь.

— Спасибо. С прискорбием вынужден отметить, что нам придётся потуже затянуть пояса. В противном случае нас просто заставят это сделать, урезать расходы на разные услуги и прочее подобное...

— Угу, — буркнул в ответ Рус, дивясь про себя, о каких именно услугах идёт речь.

— Вообще-то я решил посоветоваться сперва с вами и доктором Валенсом. Может, вы внесёте предложения по поводу экономии.

— Что ж, я здесь, перед вами.

— Речь идёт о самой что ни на есть простой экономии, доктор. И уверяю вас, эти меры никак не отразятся на штате наших сотрудников. — Приск произнёс эти слова со странным, даже каким-то зловещим напором, причём сверкание его глаз напомнило Русу блеск в стеклянных глазах распятого на стене волка. — К примеру, надо настоять на том, чтобы вся госпитальная деятельность проходила по возможности в дневные часы. За год это поможет сэкономить немало свечей и масла для ламп.

— Наверное, — неуверенно пробормотал Рус.

И тут же подумал: а что делать с людьми, имевшими неосторожность заболеть ночью или вечером?

— Так, понемножку, потихоньку, можно сэкономить немалые средства, — продолжал Приск и помахал над столом сложенными чашечкой ладонями, словно демонстрируя, как они собираются, эти средства. — Позвольте привести небольшой пример. Кипячение перевязочных средств в больших объёмах даёт некоторую экономию, но мы при этом должны вкладывать деньги и в приобретение этих самых средств, чтобы в них не ощущалось недостатка. Краткосрочный расход против долгосрочной выгоды. Именно поэтому...

Тут Рус насторожился.

— Именно поэтому мы разработаем систему, позволяющую учитывать расходы каждого сотрудника в отдельности.

— И сколько человеко-часов потребуется на все эти учёты и расчёты?

— В том-то и вся прелесть, Рус. — Приск так и лучился энтузиазмом. — Сотрудников у нас хватает. Просто надо научиться использовать их наиболее оптимальным образом. Анализ краткосрочных расходов позволит нам выработать правильную политику экономии. А это, в свою очередь, приведёт к выработке некой формы контроля над бюджетом.

— Вы что же, хотите сказать, что в армии ощущается нехватка средств?

— О нет, помилуйте, нет конечно! Но мы просто должны, обязаны наиболее оптимальным способом использовать все имеющиеся ресурсы. Вы согласны?

— С этим трудно не согласиться.

— А потому сегодня такой подход — «заказываю то, что в голову придёт» — просто невозможен. Стоит каждому из сотрудников заказать хотя бы по одному лишнему предмету — и бюджет полностью выйдет из-под контроля. Позвольте привести пример. Не далее как вчера я застиг одного санитара за следующим занятием. Он менял наволочки на подушках у пациентов.

— Но разве их не следует менять?

Приск лучезарно улыбнулся.

— Запас подушек и наволочек, а также простыней и покрывал, — начал он, — рассчитан и находится в строгом соответствии с временем стирки. Наволочки, за исключением тех случаев, конечно, когда они сильно загрязнены, следует менять по пятницам. А вчера у нас был четверг.

— Это я распорядился поменять.

Приск изумился.

— Это желательно, конечно. Но разве столь уж необходимо с чисто медицинской точки зрения?

Рус нахмурился. Возможно, особой необходимости действительно не было, но он не знал, что придётся обсуждать этот вопрос с Приском.

— Свежее бельё, оно, знаете ли, радует пациентов. А люди быстрее поправляются, когда испытывают положительные эмоции. Так что с медицинской точки зрения это вполне оправданно.

— Однако самым негативным образом отражается на счетах за стирку, — вздохнул Приск. — Я ценю ваши старания, но что, если вдруг наступит момент, когда придётся мобилизовать все имеющиеся в наличии ресурсы... Не дай бог, эпидемия или природный катаклизм, несчастный случай, волнения среди местного населения. И что тогда? Если будем истощать бюджет по всяким пустяшным случаям, нам с кризисом не справиться.

Рус почесал за ухом.

— Допустим, начнётся чума или война. Неужели в Риме никак не отреагируют на это и не выделят нам дополнительных средств?

Приск печально покачал головой.

— К несчастью, всё не так просто, как вам кажется. И разумеется, никого не интересуют истинные причины трудностей, проще всего винить во всём администрацию. Главная проблема заключается в следующем. Люди, которые тратят, вовсе не являются теми, кто станет объяснять всё это префекту лагеря. Делать это приходится мне. А вскоре после этого префекту придётся объяснять то же самое инспекторам имперского аудита. И поверьте мне, Рус, никому не хочется пасть жертвой этих самых инспекторов. Они столь же рьяно рыщут по гроссбухам, как терьеры, преследующие крысу.

— Как госпитальное начальство, охотящееся на волков, — осмелился вставить Рус.

— Возможно, вы слышали, что начальник госпиталя имени Августа Второго покончил жизнь самоубийством после одного из таких визитов. Бросился на собственный меч.

— Уж не тот ли это начальник, что торговал лекарствами и всю выручку оставлял себе?

Приск скроил обиженную мину.

— Я не прошу о многом, Рус. Принимая любое решение, связанное с расходованием бюджетных средств, вы должны прежде посоветоваться со мной.

— Хотите, чтобы я выписывал самые дешёвые лекарства?

— Все чисто медицинские решения целиком на вашей ответственности, — заверил его Приск. — Однако я буду крайне признателен, если вы станете держать меня в курсе. Возможно, стоит попросить Альбана скопировать все имеющие отношение к делу пункты из ваших записей.

О боги, этот тип спланировал всё сразу же по возвращении!

Рус нахмурился.

— Я не могу отдать истории болезней в руки какого-то писца.

— Да нет, речь идёт только о назначенных лекарствах.

— Этому не бывать. Вы всегда можете проверить, сколько именно я израсходовал. Спросить у аптекаря. Хотите знать, сколько пилюль употребили мои пациенты, поручите кому-нибудь проверить шкафчики, где они хранятся. Это ваша работа. А моя работа сводится к тому, чтобы поставить всех пациентов на ноги, и как можно скорее.

Приск недовольно выдохнул, но промолчал. Рус подавил улыбку. Никогда прежде не представлял он себя в этой роли — безответственного транжиры казённого имущества. При этой мысли ему почему-то стало весело. Впрочем, веселье длилось недолго. Приск потянулся за другим свитком.

— Администрация госпиталя будет премного обязана, если вы будете расписываться за каждое блюдо, съеденное на дежурстве.

— Я не должен платить за еду. За неё и так достаточно вычитают из жалованья.

— Вот именно. Именно поэтому я попросил Альбана прямо с утра пройтись по спискам и составить отдельные перечни блюд и их стоимость, которые кухня отпускала вам во время дежурства и вне его. Поскольку, как вам известно, близится день выдачи жалованья. И с вас могут удержать дополнительно, если вы едите на нашей кухне в неурочное время.

Рус долго смотрел на него, затем всё же заставил себя выдавить:

— Спасибо.

Приск слегка склонил голову набок.

— Всегда к вашим услугам.

ГЛАВА 28

Тилла размышляла над тем, сколько еды можно сэкономить и спрятать так, чтобы никто ничего не заподозрил. Тут вдруг в дверь постучали, причём в самую нижнюю планку, точно кто-то бил по ней ногой, а затем из коридора донёсся тоненький мальчишеский голос.

— Это Лукко, госпожа. Стучать не могу, а то уроню поднос, — произнёс он по-латыни.

Рыжеволосый поварёнок принёс миску бульона, от которой валил пар, половинку хлеба и чашку воды. Он поставил поднос на скамью и теперь смотрел на то, как Тилла отрывает кусок хлеба прямо зубами. Затем она положила его на подоконник, измельчила на крошки и протолкнула между прутьями решётки.

— Зачем это? — не выдержал мальчик.

— Жду гостей.

Лукко насторожился.

— Но повариха ничего не говорила. Ни о каких там гостях.

— А ты подожди, сам увидишь. Если хочешь, конечно, — сказала Тилла. Придвинула табурет, теперь он служил ей столиком, и уселась на скамью. Потом указала на поднос и жестом предложила ему хлеба.

Мальчик отрицательно помотал головой.

— Хозяйка говорит, ты больно тощая. И велела, чтобы ты съела всё.

Тилла отломила ещё кусочек хлеба, бросила его в миску и понаблюдала за тем, как он набухает, темнеет и постепенно погружается на дно. Она уже почти доела бульон, когда прилетел первый воробей.

— Могу попросить Стикха, и ой соорудит силок, — сказал Лукко.

При звуке его голоса воробей тут же испуганно упорхнул.

Тилла нахмурилась.

— Я не собираюсь ставить силки на своих гостей. Сиди тихо и помалкивай.

Через несколько секунд воробей вернулся — не один, а с целой компанией, и на подоконнике развернулось настоящее шумное пиршество. Впрочем, длилось оно до прилёта чёрного дрозда. Тот распугал более мелких птиц и быстро склевал все оставшиеся крошки. Когда улетел и он, Лукко заметил:

— Можно испечь пирог с воробьями.

— А это вкусно?

— Увидим.

Тилла выудила ложкой оставшийся в бульоне комок хлеба.

— Как-то раз я даже соню пробовал, это такая мышь, — похвастался Лукко. — И ещё — жареного лебедя. Стикх принёс мне с какого-то обеда.

Эти римляне, подумала Тилла, готовы сожрать всё, что шевелится. Она уже была готова поверить в слухи о том, что они вымачивают улиток в молоке, а потом съедают, прямо живьём.

— А ты давно работаешь здесь, Лукко?

— Я здесь родился, — ответил он.

— Прямо в заведении?

— Прямо вот в этой комнате.

Она оглядела голые стены, и ей стало жаль ребёнка, появившегося на свет в столь неприглядной обстановке.

— А сколько тебе?

— Восемь зим.

Она окунула ложку в бульон, чтобы достать ещё кусочек хлеба.

— Звать тебя так же, как одного из моих дядьёв, Лукко, и возраст ты измеряешь зимами, как и я. И тем не менее говоришь на языке армейских. — Она перешла на свой язык. — Кто твои родители?

Мальчик покачал головой.

— Здесь мы говорим на латыни. И почитаем императора.

— Ну, а среди своих? — продолжала настаивать девушка.

Мальчик, по-прежнему на латыни, объяснил ей, что хозяйке не нравится, когда они говорят «как дикари», а потом добавил:

— И посетителям тоже не нравится.

Убеждённая в том, что он прекрасно её понял, Тилла продолжила:

— Скажи, Лукко, где здесь можно найти людей, не стыдящихся родного языка?

Мальчик смотрел на неё секунду-другую, затем отошёл и взял стоящее в углу ведро.

— Совсем забыл, — пробормотал он. — Хозяйка велела его опорожнить, — и исчез за дверью.

* * *

Недолго Тилла пробыла одна — раздались три коротких условных стука в дверь. Вместо Дафны появилась пухленькая девушка с серебряной цепочкой на лодыжке. Вошла и привалилась к дверному косяку.

— Тилла, — сказала она. — Это твоё настоящее имя?

— А Хлоя — твоё настоящее?

— Ну конечно нет. Я тебе не помешаю?

Она шагнула в комнатушку, затворила за собой дверь.

— Слышала, ты задаёшь много вопросов.

— Люблю учиться.

Так, значит, Лукко проболтался. А Дафна выдала тайну об условном стуке. С этими людьми надо быть осторожнее.

— Оставь мальчишку в покое, — сказала Хлоя. — Если хочешь чего спросить, спрашивай меня. А если надумала сбежать... Послушай моего совета: выброси это из головы.

— Я не говорила, о чём думаю.

— Да все вы думаете только об этом. Небось уже слышала эту байку об Эйселине и её моряке?

— О девушке, которая сбежала с моряком?

Хлоя пожала плечами.

— Ну, так говорят. Ты молодец, что заполучила ключ. Никому прежде не удавалось. Но если вообразила, что это так просто... — Хлоя приотворила дверь, выглянула, осмотрела лестницу и коридор, потом заперла дверь на ключ. — Пришло время рассказать тебе, что произошло с Софией. Судя по всему, несчастная неудачница София вообразила себя слишком умной. Очевидно, просто не осознавала, какие опасности подстерегают её на улице, за дверьми заведения Мерулы.

— Никто так и не узнал, кто её убил? — спросила Тилла.

Хлоя пожала плечами.

— Ведётся расследование. Пришёл тут один, выстроил всех нас и стал спрашивать, не видел ли кто чего-нибудь подозрительного. Ну, дураков, конечно, не нашлось сказать ему «да». А потом солдаты похватали всё, что плохо лежало, унесли с собой в форт, и больше мы ничего не слышали.

— Но ведь расследование ещё не закончилось?

— Зачем его вообще затеяли, не понимаю.

— Как это — зачем? Узнать правду.

Хлоя горько усмехнулась.

— Но ведь эта правда её всё равно не вернёт. Так что пока ты здесь, советую держать язык за зубами.

Тилла удручённо покачала головой.

— Бедняжка София! Так и останется неотомщённой.

Хлоя как-то странно взглянула на неё.

— Похоже, что так. Они не знают, кто сотворил с ней это.

— И семьи нет, которая оплакивала бы её уход.

— Послушай, тут мы постарались. Мерула оплатила похороны. Никто не знал, каких богов она почитала, а потому мы молились всем, которых только знали. Стикх выкопал яму. Мы побросали туда цветы, а потом вылили на урну чашу вина. Даже фиалки посадили на могильном холмике. Словом, сделали всё, что могли. Как положено.

ГЛАВА 29

Рус вышел из кабинета Приска и буквально через несколько секунд увидел в дальнем конце коридора Альбана. Юноша тут же шмыгнул за угол, точно не хотел, чтобы его заметили. Рус растерялся, однако пошёл по коридору вперёд. Добрался до угла, резко свернул и увидел Альбана. Тот стоял, вжавшись спиной в стенку.

— Ты что же, избегаешь меня, Альбан?

Тот судорожно сглотнул.

— Вас вроде бы не должно было быть здесь так рано, господин...

— Хочешь, чтобы я ушёл домой?

— О нет, что вы, господин! Но вы сами велели мне не попадаться на глаза.

Рус вздохнул.

— Но это вовсе не означает, что всякий раз, едва завидев меня, ты должен убегать прочь как ошпаренный.

— Нет, господин. Вы уж простите, господин. Если хотите, могу принести свои принадлежности и начать работать.

— Будь любезен.

Альбан просветлел лицом.

— Тогда я и вашу почту захвачу, хорошо, господин?

— Почту?

Рус не имел привычки часто заглядывать в свой почтовый ящик, а заглянув, всякий раз обнаруживал там весьма важные, но уже устаревшие послания. Глядя вслед Альбану, затрусившему по направлению к регистратуре, он вдруг подумал, что личный писарь может даже оказаться полезным. Но признаваться в том Приску он, конечно, не будет. И вообще, от Приска надо держаться подальше. При одной мысли об этом типе он испытывал неукротимое желание запустить в него бронзовой чернильницей. Что было бы не слишком красиво со стороны профессионального целителя, привыкшего подчинять все свои поступки здравому смыслу, логике и милосердию.

Первое письмо оказалось от торговца книгами и текстами по медицине, он рекламировал новейшие свои поступления, и, разумеется, Рус просто не мог себе позволить ничего из перечисленного. Второе — от одного из его коллег в Антиохии, тот просил у Руса рекомендательное письмо. Третье пришло совсем недавно, и он не ждал его. Из дома.

Он устроился на табурете в своей комнате и прочёл все три послания. Затем со странным спокойствием, которого вовсе не ощущал, надиктовал рекомендательное письмо. А потом попросил Альбана сделать копию и говорить всем, кто будет его спрашивать, что вернётся он в госпиталь чуть позже, как раз к дневной смене.

Подойдя к кассе, он увидел длиннющую очередь и понял: придётся его пациентам подождать сегодня подольше. У окошка спорили о каких-то рецептах дежурный и мрачный, но решительно настроенный солдат. Рус привалился спиной к стене и стал перечитывать письмо из дома, которое и привело его сюда.

«Приветствуем тебя, дорогой брат, — так начиналось это послание, и, как обычно, строчки мелких букв наползали друг на друга. Юлий пытался уместить на кусочке пергамента как можно больше информации. — Полагаю, ты выслал нам пакет, которого мы все дожидаемся с таким нетерпением. Заранее благодарю тебя и жду его прибытия. К сожалению, вынужден сообщить, что нынешнее наше положение оставляет желать много лучшего. Очевидно, ферма оказалась слишком тяжким бременем для нас двоих. Поскольку ты являешься наследником нашего отца, прошу в этом письме твоего разрешения начать искать покупателя на нашу ферму. Надеюсь найти такого покупателя, которому понадобится постоянный жилец, это избавило бы семью от тягот переезда.

Думаю, тебе будет любопытно узнать, что весной выходит замуж старшая дочь Германика Фуска. Естественно, Фуск не пожалеет средств, чтобы устроить дочери пышную свадьбу и преподнести щедрый подарок счастливой паре. И мы тоже просто обязаны сделать это.

Все мы пребываем в добром здравии, брат, надеемся, что и ты тоже. Ответь поскорее, умоляю!»

Фуск! Да, Русу определённо было любопытно узнать эту новость, хотя сам факт свадьбы волновал его мало. Не прошло и двух месяцев с тех пор, как они с Юлием пожимали ему руку, скрепляя соглашение о продлении срока займа. И вот теперь этот человек передумал. Очевидно, Юлию так и не удалось его переубедить.

— Господин?

У окошка возник второй дежурный, сделал знак подойти. Рус старался не смотреть в лица людей из очереди, мимо которых проходил. Настанет день — они тоже станут офицерами, и их тоже будут пропускать без очереди.

— Мне хотелось бы переговорить с кассиром, — сказал он. — Если можно, наедине.

* * *

Днём жизнь в госпитале так и кипела, так что вечерний обход оказался более долгим, чем обычно. И, хотя письмо брата не выходило из головы, Рус так и не нашёл времени написать ответ. Из госпиталя он вышел через несколько часов после наступления темноты, счастливо избавившись заодно и от настырного Альбана, и направился домой, сопровождаемый аппетитным запахом готовящейся где-то копчёной свинины.

Намёк Юлия о щедром подарке не выходил из головы. И тут вдруг он подумал, что вовсе не обязан оставаться в этом негостеприимном уголке Европы. Ведь он по профессии хирург, а значит, ему вовсе не обязательно служить все двадцать пять лет, как служат простые солдаты. Он может уйти в отставку и перебраться в Галлию до того, как начнутся зимние штормы. А там он вполне может стать цивильным врачом, получать хорошие деньги от богатых частных пациентов, не платить с них зверские налоги — и поддерживать семью.

Проблема в одном: будет ли этого достаточно? Что, если отказ Фуска продлить соглашение о займе продиктован просто потерей доверия? Если Фуск вдруг потребует отдать все долги сразу, они потеряют ферму, а стало быть, и дом. И тогда ему придётся отказаться от любимой работы с регулярной и вполне приличной зарплатой. И что дальше?.. Может, всё же следует написать Юлию, чтобы срочно продавал ферму — тогда вся семья сможет переехать к Русу в Британию. Уж мачеха-то заслужила это сполна.

Нет. Жалованье начальника госпиталя — вот что Гаю нужно. Валенс нахально напрашивается на эту должность — на том шатком основании, что прибыл сюда первым, но ведь опыт-то у него, Руса, куда как богаче. К тому же и Клавдия постоянно твердила: если он будет вежлив и внимателен к людям, продвижение по карьерной лестнице окажется куда более успешным. А он в своё время обращал мало внимания на её советы, жалобы и нытье. Считал, что работа мужчины говорит громче любых слов. К сожалению, здесь ещё не успели узнать его толком как хорошего, просто незаменимого работника.

Слишком много времени он потратил на возню с этими ранеными и убитыми молодыми рабынями. Ради семьи он должен постараться произвести благоприятное впечатление на нужных людей. Обзавестись полезными знакомствами. Обрести известность, популярность. О боги, если б он стал начальником госпиталя, можно было бы найти какую-нибудь богатую вдовушку и убедить её выйти за него замуж. Он должен стать человеком, который даёт... — это слово тревожно прозвенело в голове, точно пение рожка, — даёт званые обеды.

А Юлий тем временем ждёт от него ответа.

Запёршись в спальне, Рус открыл одну из пустых табличек для письма, которую удалось выцыганить у Альбана («Я ведь расписывался за них, господин!»), и нацарапал на ней: «Приветствую тебя, дорогой брат. Благодарю за предложение, но я пока что не готов избавляться от фермы.

Интересно было узнать о намечающейся свадьбе. Маячат ли ещё чьи-нибудь на горизонте? Держи меня в курсе. Всегда рад известиям из дома. Кстати, при первой же оказии высылаю тебе пятнадцать тысяч сестерциев. Считаю, что подарок получится вполне приличный».

ГЛАВА 30

Когда кто-то с утра пораньше громко забарабанил в дверь, Рус заворочался в постели, застонал, потом натянул одеяло на голову. О боги, ну неужели вчера он выразился недостаточно ясно? Он так хорошо пригрелся в постели — она даже казалась ему почти удобной — и вовсе не хотел выбираться из неё. Рано или поздно даже Альбан вынужден будет сдаться. А если попробует открыть дверь, собаки его сразу отпугнут.

Но вместо того, чтобы испугаться собак, гость прошёл мимо них на кухню. Секунду спустя загремел кочергой. Хуже того, он ещё и начал насвистывать.

Рус распахнул дверь спальни и грозно взревел:

— Альбан!

Свист тотчас стих. В дверях появился незнакомец, мужчина внушительного телосложения.

— Доброе утро, господин. Утро выдалось просто чудесное!

— Кто вы такой, чёрт возьми?

— Луций, господин. Офицер Валенс сказал, что я должен заскочить и протянуть вам руку помощи. Развести огонь, принести воды, выгулять собак — примерно таким вот образом, господин.

— А он, случайно, не говорил, что желательно при этом не шуметь?

— Прошу прощения, господин. Я не знал, что вы дома.

Рус поплёлся обратно в спальню. Улёгся в постель и только-только начал засыпать, как в дверь постучали. Луций протянул ему сложенную табличку:

— От одного из центурионов, господин. Сказал, это срочно.

Рус раскрыл табличку и, щурясь, начал всматриваться в процарапанные в воске буквы.

— Замечательно, — пробормотал он. — Спасибо.

— Не за что, господин. Разрешите задать вопрос? Как продвигается ваше расследование?

Рус нахмурился.

— Какое ещё расследование?

— Слышал, что вы занимаетесь расследованием убийства той девушки, господин. Или это большой секрет?

— Нет, — буркнул в ответ Рус. — Потому что никаким расследованием я не занимаюсь. И собираюсь поспать ещё хоть немного.

Луций притворил дверь в спальню, но, видно, недостаточно плотно. Секунду спустя она распахнулась, и в комнату влетел щенок. Нырнул под кровать, почти тотчас выскочил оттуда, держа в зубах сандалию. Рус перегнулся, поднял с пола табличку и запустил ею в щенка. Рецепт изготовления соуса для оленины всё же пригодился.

ГЛАВА 31

Женщина из пекарни, даже не спрашивая, протянула Русу рогалик на завтрак и заметила, что погода на праздник выдалась что надо.

— Праздник? — недоумённо нахмурился Рус. Стало быть, его разбудили совсем уже зря.

Женщина удивилась.

— Ну как же! Ведь сегодня день рождения славного императора Траяна, господин. Пусть путь его к богам будет устлан розами. Так что мы сегодня закрываемся раньше.

— Ясно, — несколько рассеянно произнёс Рус. Только теперь он смутно вспомнил, что день рождения старого императора вроде бы приходился на это время. И из вежливости счёл необходимым заметить: — Что ж, очень хорошо.

— И боги благословили нас хорошей погодой.

Тут Рус подумал, что, если боги и далее будут проявлять такую благосклонность, тогда, быть может, ему не придётся покупать Тилле зимнюю одежду.

— А когда, по-вашему, начнутся холода?

Женщина заверила, что ещё пару месяцев морозов точно не будет. И тут же, противореча самой себе, добавила, что наверняка никогда не знаешь. Ведь погода — штука страшно непредсказуемая. И ещё, если он хочет знать её мнение, так вот: приятно слышать, что хоть кто-то проявляет интерес к тому ужасному случаю с девушкой. И не знает ли он случайно, поймали убийцу или нет?

— Нет, — ответил Рус, дивясь тому, откуда такие слухи и как можно их остановить, пока они не дошли до ушей второго центуриона.

— Мы бы рады помочь вам, но она пробыла здесь всего несколько дней, а особого внимания на то, что там у них происходит, никто не обращал. Порой там творятся нехорошие вещи, господин. Особенно когда стемнеет.

— Могу представить.

— И орут, и сквернословят, и барабанят в закрытые ставни и двери.

— Гм, — буркнул Рус и стал рыться в кошельке в поисках монеты, чтобы расплатиться и уйти поскорее.

— Вышибалы, конечно, стараются навести порядок, но всё равно, ужасно там шумно. А мы... мы не высовываемся. А про девушку только и знаем, что у неё было милое личико и при этом ругалась она, как матрос.

Рус удивлённо поднял на неё глаза.

— Правда?

— О да! — Женщина обрадовалась, что он проявляет такой интерес. — Как-то раз перешла через улицу, хотела нам что-то сказать. А вышибала, ну, рыжий такой — кажется, Стикх, — крикнул, чтобы она немедленно вернулась. И был прав. Потому как никому из нас не хочется, чтобы эти шлюхи Мерулы разгуливали тут по улицам и отпугивали порядочных клиентов. Так что он был в своём праве. А она — словно и не слышит. И тогда он подошёл и увёл её. И если честно, доктор, до той поры она казалась нам вполне воспитанной девушкой, но слышали бы вы, что она ему наговорила! Впрочем, думаю, в казармах вы слышите такое каждый день, но чтобы на улице, при всём честном народе — нет, это уж слишком! Тем более от такой молоденькой девушки. Мы были просто шокированы.

— Ну а потом что было?

— Что было?.. — Очевидно, она уже дошла до самого интригующего момента в своём рассказе. — Да ничего. Просто он забрал её и повёл в заведение. Втолкнул в дверь — и больше мы ничего не видели и не слышали. А эта Мерула, у неё, знаете ли, хватило приличия подойти к нам попозже и извиниться. Должна признаться, этого мы не ожидали. Ну, чтобы в заведении поняли, как нехорошо вышло.

— А какие волосы были у этой девушки? — внезапно с интересом спросил Рус.

— Волосы?

— Они были... — Рус не знал, в какой форме лучше задать вопрос. — Не могли бы вы описать их?

— Рыжие. Огненно-рыжие, куда как ярче, чем у Стикха. Вроде бы не крашеные. Но наверняка никогда не знаешь.

— Да, естественный цвет, — задумчиво пробормотал Рус. К счастью, женщина не спрашивала, почему он проявляет к волосам убитой такой интерес.

— А вот вьющиеся или нет, не скажу, — не унималась женщина из пекарни. — Ведь щипцами можно и завить, а можно и распрямить. И ещё вроде бы длинные, только заколотые в причёску, точно не знаю.

— И это были её собственные волосы? Не парик?

— Нет, думаю, не парик. Говорят, всегда можно отличить, но ведь, наверное, бывают такие парики, что и не отличишь?

— Верно.

— Честно говоря, я ничуть не удивилась, узнав, что с ней произошло.

— Нет?

— Жаль её было, конечно. Никто не заслуживает такой ужасной смерти.

— Да, разумеется, — согласился Рус и протянул деньги. — Никто не заслуживает.

— Жаль, что не смогла вам толком помочь.

Тут, к его облегчению, к прилавку подошёл новый покупатель.

— Тут вы не одиноки, — заверил её Рус. — Похоже, что вообще никто ничего не видел и не слышал.

Она вложила ему в ладонь сдачу — несколько мелких монеток — и тихо сказала:

— Не расстраивайтесь, господин лекарь. Уверена, в конце концов вы его поймаете.

Рус сел на залитую солнцем скамью у входа в пекарню и принялся за свой завтрак. Жевал мягкий хлеб и размышлял над тем, что пыталась сказать София работникам пекарни. Возможно, ничего особенного и отношения к её гибели это не имело. И он пришёл к выводу, что заблуждался насчёт Софии. Она вовсе не была образованной и знавшей лучшие времена девушкой. Все свои молодые годы провалялась в грязной канаве, просто оказалась способной, вот и нахваталась. Этим и объясняется знание правописания нескольких слов.

Женщина из пекарни права: ни один человек, каким бы он ни был, не заслуживает столь ужасной смерти. Впрочем, на долю некоторых выпадает ещё более страшная и жестокая. Уж он-то навидался разных покойников. Возможно, люди из заведения Мерулы правы. Ведь Софии была предоставлена защита, а она ею пренебрегла. Не хватило здравого смысла.

Русу и без неё хватает проблем. Надо решить, стоит ли заказать зимнюю одежду прямо сейчас или отложить это до выплаты жалованья, когда к легионерам съезжаются купцы, готовые не только облегчить их кошельки, но и отоварить в долг, с учётом предполагаемых премиальных, якобы обещанных новым императором Адрианом. Они всегда готовы уступить, что только подогревает масштабы подобных сделок. Клавдия хорошо в этом разбиралась. И его бывший слуга тоже. А он, Рус, понял это только сейчас. Теперь же, когда он решил сэкономить, заранее, до приезда в Британию, распродав всех рабов, вдруг выяснилось, что приходится ежедневно считать чуть ли не каждый грош. Эта ситуация казалась ему не столько удручающей, сколько утомительной.

Напомнив себе, что брат Юлий находится теперь в куда более сложной ситуации, он стряхнул хлебные крошки с туники и перешёл на другую сторону улицы, в тень, туда, где находилось заведение Мерулы. Ставни были полуоткрыты, но посетителей в зале не оказалось.

— Никого нет, ушли! — крикнул ему Басс откуда-то из темноты. Похоже, сегодня все предпочли встать пораньше.

— Я пришёл повидать свою пациентку. — Рус прошёл мимо столиков и начал подниматься по лестнице.

— И её тоже нет, приятель. Попробуй поискать в термах.

Рус так и замер на ступеньках. Похоже, он поступил не слишком предусмотрительно, отдав девушке ключ.

— Я не велел ей выходить.

Басс вышел из кухни, полируя яблоко о тунику.

— Но ты не говорил, что она не может выходить.

— С ней кто-нибудь пошёл?

Вышибала вгрызся в яблоко, откусил большой кусок, начал жевать и с набитым ртом пробормотал:

— Да не волнуйся ты о ней, дружище. Никто в городе так не заботится о своих девушках, как здесь, у Мерулы. — Он проглотил кусок. — Термы три раза на неделе, девочки никуда не ходят без сопровождения компаньонки... А уж когда отправляются в храм, мы со Стикхом сопровождаем их вдвоём.

— Понимаю, — пробормотал Рус; из вежливости он удержался от замечания о том, что две самые охраняемые и опекаемые девушки в городе предпочли сбежать из этого заведения.

Басс ухмыльнулся.

— Если кто хочет пообщаться с нашими девушками, пусть приходит сюда. И вперёд ещё покажет денежки. И мне перепадает — за службу. Так что, думаю, пенсия мне обеспечена, накопится понемногу, ты как считаешь?

— Так что, дела, как я понимаю, идут неплохо?

Вышибала покачал головой.

— Слишком рано мы родились, дружище. — Он достал из ножен на поясе тяжёлый нож и начал ковырять им откусанную сторону яблока. — Слишком поспешили родиться. Взять, к примеру, меня и Стикха. Двадцать пять лет оттрубили в легионе, ещё пять лет протирали зады в резерве — а получили всего-то выходное пособие. — Он вырезал гнилую часть яблока, выбросил на улицу. — И теперь прыщавые юнцы, всего неделю пробывшие в армии, приезжают сюда и рассказывают нам, как собираются потратить премиальные императора.

— Да, не повезло, — согласился с ним Рус.

Басс, щурясь, рассматривал огрызок яблока, затем, полностью удовлетворённый увиденным, вытер лезвие ножа о тунику и сунул нож в ножны. — Я вот что тебе скажу. Мы с тобой можем провернуть неплохое дельце.

— Что за дельце?

— Ну, насчёт той девчонки. Ты ведь не хочешь отдавать её Меруле. Надобно её немного подкормить, глядишь — чего-то будет стоить.

— Да, я тоже думал об этом.

— Когда надумаешь продавать, дай мне знать. — Он откусил небольшой кусочек от огрызка. — Замолвлю за тебя словечко.

— Знаешь хорошего покупателя?

Вышибала покачал головой.

— Эти здешние посредники и покупатели, им палец в рот не клади. Обдерут до нитки. Но кое-каких людишек знаю.

— Подождём, пока поправится, — сказал Рус. — А потом я приму решение.

Басс пожал плечами.

— Короче, когда будешь готов, дай знать. Пусть пока Мерула ею займётся, приведёт в товарный вид. А там посмотрим.

— Правильно. — Рус выдержал паузу. — Почему не спрашиваешь меня о расследовании?

— Каком расследовании?

— Ну, тут кругом ходят слухи, будто бы я расследую убийство вашей Софии.

— И?..

— Так вот, это неправда. Если вдруг узнаешь что-то на эту тему, иди ко второму центуриону или одному из его людей из штаба, им и докладывай. Не мне.

— Ну а сами-то они чем там занимаются?

Рус почесал за ухом.

— Они? Насколько мне известно, первая стадия расследования завершена. И теперь, наверное, они ждут поступления новых улик по делу.

— Да, результат не слишком впечатляет.

— Послушай, а когда вернутся девушки?

— Думаю, скоро.

Рус кивнул.

— Тогда, пожалуй, дождусь.

* * *

В комнате Тиллы всё было по-прежнему, за одним исключением: кто-то принёс табурет и поставил его у окна. На сиденье красовалась подушка из блёкло-красной ткани, вся в заплатках. Может, подумал Рус, это Мерула так постаралась, решила дать больной возможность посидеть у окна, поглазеть сквозь решётку на улицу. А может, девушке удалось выскользнуть на минутку и притащить табурет с подушкой из другой комнаты.

Рус выглянул на улицу. Там было довольно безлюдно — лишь женщина у прилавка пекарни, девушка, вышагивающая с корзиной яиц, прикрытых листьями папоротника, и маленький мальчик, ведущий на верёвке козла. Никаких девушек Мерулы, возвращающихся из терм с целым эскортом, он не увидел.

Рус присел на скамью и достал «Краткий справочник». Он повсюду таскал с собой эту табличку для письма, несмотря на то что не в меру усердный писец топал за ним буквально по пятам, как верный пёс.

Всё же жаль ту собаку из госпиталя, подумал Гай. С самого начала следовало проявить больше настойчивости. Заставить санитаров пристроить её кому-нибудь. А вместо этого она пала жертвой вздорного злобного человека, который, похоже, держит под контролем всё, кроме своей лысины. Впрочем, ради справедливости следовало признать: с приездом Приска в госпитале стало значительно чище. В термах прибрано, вымыто и хорошо натоплено. В палатах подметают каждое утро. Всегда есть вода в вёдрах, огарки заменены на новые свечи, на полках и в шкафчиках полный набор лекарств, стоит что-нибудь пролить на пол — и санитары тут же налетают на лужу с тряпками. В борьбе по искоренению «неэффективности» Приск распорядился усадить в регистратуре ещё двух человек, и теперь врачам стоило только заикнуться, что они хотят посмотреть историю болезни того или иного пациента, как её мгновенно доставляли. Всё это впечатляло, и Рус считал, что подобные меры идут только на пользу делу.

Он раскрыл табличку, достал из пенала стило и широко зевнул. Оглядел голые стены и задумался: интересно, чем же занимается здесь девушка целый день? Похоже, она не знает в городе ни единой живой души, никого, кто мог бы её навестить. Это, конечно, печально, но ничуть не удивительно. Инносенс — о боги, до чего ж порой имя не соответствует сущности![1] — по всей видимости, занимался работорговлей вполне профессионально и мог привезти Тиллу из какой-то отдалённой провинции. Да, глазеть из окна — это, конечно, хорошо, но если она и дальше собирается бездельничать и скучать, это может замедлить выздоровление. Свежий воздух и короткие пешие прогулки, хотя бы в термы три раза в неделю, пойдут на пользу. Тем не менее надо бы найти ей какое-то полезное занятие.

Чем обычно занимаются женщины?

Клавдия, насколько он знал, отдавала приказания слугам, а затем отправлялась за покупками. Или же сидела, обмениваясь досужими сплетнями с другими жёнами, или же придумывала себе новую причёску. Когда и это надоедало, она заваливалась на ложе с целым блюдом медовых печений и читала стихи — самые что ни на есть бездарные и пустяковые. Поскольку у девушки нет ни слуг, ни денег, ни подруг, Клавдия вряд ли может служить ей примером. К тому же у неё только одна здоровая рука, и соорудить новую причёску будет проблематично. Единственное, на что она годится, — поднести лучину к огню и растопить очаг.

Он слабо разбирался в таких чисто женских занятиях, как прядение и штопка, но подозревал, что и для этого нужны обе руки. Рус долго рассматривал трещины в штукатурке — и пришёл к выводу, что понятия не имеет, чем может занять себя рабыня, если работать ей не под силу.

Он перевёл взгляд на восковую табличку. Как здесь тихо, просто удивительно! Басс, может, и не обладает изысканными манерами, зато не имеет привычки громко насвистывать или греметь посудой. Строителей поблизости нет. Наверное, отправились на ежедневные учения в свои боевые подразделения.

Рус снова зевнул и попытался вспомнить, какой следующий пункт собирался внести в свой справочник. Трудно мыслить хоть сколько-нибудь конструктивно, когда поспать удалось от силы часа три, не больше. Он отложил стило и табличку на скамью. Не мешало бы подремать немного, это помогает освежить мысли. А потом — за работу.

Аккуратно сложенные одеяла лежали на матрасе. Он сдвинул их, из-под стопки выкатились два яблока и упали на пол.

Матрас у неё такой же неудобный, как и у него в доме Валенса. Гай натянул одеяло до подбородка и закрыл глаза.

Он уже начал погружаться в сладостный сон, как вдруг его разбудило какое-то движение. Словно кто-то прошмыгнул мимо с лёгким, но вполне различимым шорохом. Он открыл глаза и покосился на пол. Если и здесь увидит мышиный помёт — потребует у Мерулы скидку.

Хлопанье крыльев и громкое чириканье подсказали, что разбудили его вовсе не мыши. Он открыл глаза. Маленькие птички прыгали по внешнему подоконнику и что-то клевали. Стоило ему сесть, как птички тут же вспорхнули и улетели. Рус поднялся прикрыть ставни и только тогда заметил на деревянном подоконнике хлебную корку и рассыпанные вокруг мелкие крошки. Он протянул руку сквозь прутья решётки и столкнул корку вниз. Затем наклонился, сдул крошки и закрыл ставни, преградив тем самым доступ в комнату ярким солнечным лучам.

Едва Рус прилёг, как им овладело сладостное ощущение покоя, и он погрузился в сон.

* * *

Ему снился мир, напоенный нежным ароматом. В сумеречном свете он различал фигуру женщины, она сидела прямо перед ним. Сидела, закутанная в тёмно-синюю шаль, и держала в руке ярко-жёлтые цветы, резким контрастом выделяющиеся на фоне её длинной синей туники. Светлые пушистые локоны убраны назад, нежно обрамляют прелестное личико, а глаза закрыты. И ещё она показалась ему знакомой, так часто бывает во сне. А потом он вдруг заметил, что рука, в которой она держит цветы, на белой перевязи.

Рус откинул одеяло, вскочил и распахнул ставни. Девушка открыла глаза.

— А я тебя дожидался, — сказал он. — Нужно проверить повязку.

Теперь, при более ярком свете, он заметил, что выглядит она куда лучше, чем вчера. Даже лёгкий румянец на щеках появился. А когда она скинула шаль, увидел, что туника — за которую он, очевидно, должен заплатить — не новая. Старенькая, поношенная, заштопанная на локтях.

Она подошла к окну, просунула сквозь прутья жёлтые цветы. Потом уселась снова.

Шины на сломанной руке были в порядке, перевязь помогала держать всю руку, от локтя до кисти, в фиксированном состоянии, края повязки не врезались в запястье. Интересно, кто же прилаживал её, после того как она побывала в термах? Человек, явно знающий своё дело.

— Где ты взяла эту одежду? — спросил Гай.

Она указала пальцем в пол.

— Мерула дала?

Девушка кивнула, светлые завитки у висков слегка подпрыгнули.

— Ты должна отвечать, когда я задаю вопрос, Тилла.

Она откашлялась.

— Да.

— Да, господин. Или: да, повелитель. Или: да, хозяин.

— Да.

Рус вздохнул. Она всё понимает, но спорить с ней бесполезно.

И вот он подошёл поближе и начал осматривать её. Руки и ноги — холодные, ноги к тому же ещё и грязные.

— Ты обувалась, прежде чем пойти в термы?

— Нет. — На этот раз кудряшки качнулись в другую сторону.

Нет, ему определённо следует поговорить с Мерулой, объяснить ей кое-какие правила. И никаких украшений, до тех пор пока больная не выздоровеет окончательно. Вместо того чтобы расходовать деньги на духи и заколки для волос, лучше купить ей зимнюю обувь. От окна так и тянуло сквозняком, так что и тёплый плащ не помешал бы. Тем более что скоро совсем похолодает. Неужели ему придётся платить ещё и за дополнительную жаровню в комнате? Он не знал. Впрочем, одно он знал теперь точно: быть владельцем больной рабыни — накладно и хлопотно.

— Ела хорошо?

— Да.

Кожа на руке нормального цвета. Он взял руку в ладонь.

— А ну-ка, попробуй пошевелить пальцами.

Движения оказались куда более сильными и уверенными, чем прежде, кончики её тонких пальцев так и затрепетали в ладони, как крылья пойманной бабочки. И он улыбнулся в ответ на её еле заметную улыбку. А потом спохватился, напустил на себя строгий вид и заметил:

— Очень хорошо.

Рус напомнил себе: не забыть доложить об успехе Валенсу, а затем стал задавать Тилле обычные вопросы о стуле, цвете мочи, сне и болях. И вот наконец сказал:

— Так, хорошо. Теперь давай-ка взглянем на саму руку, и потянулся к узлу от перевязи на тонкой шее.

Девушка начала закатывать рукав туники здоровой рукой.

Шерстяная ткань туники прилипла к повязке. Рус придвинулся поближе, помочь.

— Если там всё нормально, — сказал он, стараясь целиком сосредоточиться на разматывании грубой верхней ткани перевязи и не замечать, что нечаянно коснулся рукой груди девушки, — тогда примерно через двадцать дней шины можно снять.

И вот верхняя часть повязки снята. По-прежнему никаких признаков воспаления. Лишь пахнет мазью из воска и масла, которую он сам наносил на повреждённый участок. Шины не сместились.

— Скажи-ка мне вот что, — начал он и достал из сумки свежие бинты. — Какую работу ты могла исполнять до того, как сломала руку?

И снова лицо её на миг озарила улыбка.

— Выращивать овёс и бобы, — просто и искренне ответила Тилла. — Доить коров и коз. Делать масло и сыр. Прясть шерсть. И ещё я помогала маме с малышами.

— Что ещё?

Она на мгновение замялась.

— Я молилась.

— Клавдий Инносенс, — начал он и заметил, как глаза её испуганно расширились при упоминании имени прежнего её владельца, — говорил, будто бы ты отличная повариха.

Глаза их встретились.

— Да, мой повелитель.

— Вот и отлично! — воскликнул он, потому как вовсе не был уверен, что ему понадобится человек, умеющий управляться с коровами, садом и козами, да ещё молиться в придачу. Нет, ему нужна именно такая привлекательная и хорошо воспитанная девушка, умеющая хорошо готовить...

И ещё он радовался тому, что она не сбежала. А ведь могла. Если удастся полностью вылечить руку, если суждения Басса правильны, то, возможно, назначенная Инносенсом цена в восемь тысяч сестерций не столь уж и завышена.

ГЛАВА 32

Он возвращался в госпиталь с намерением снова напугать Альбана ранним своим появлением, как вдруг его кто-то окликнул через дорогу.

— Рус! Как раз ты мне и нужен! — Один из дружков Валенса вышел из боковой улочки, подскочил к нему, схватил за руку. — Ты должен помочь мне, Рус. У нас неприятности.

Один раз Рус уже помог этому человеку: сообщил вместо него неприятные новости Меруле.

— Что именно произошло? — осторожно спросил он.

Мужчина придвинулся поближе и зашептал ему на ухо:

— Знаешь то место, где стоят развалины старого здания и где начали теперь строить новые лавки? Ну, тот дом, что сгорел?

Рус кивнул. Ещё бы ему не знать — ведь он только что купил себе завтрак в одной из таких лавок, расположенных против заведения Мерулы.

— Так вот. Вчера туда пришли работяги и начали разбирать эту развалюху. Ну вот, поработали они — и уже собирались домой, как вдруг один заглянул в заднюю комнату, вернее, в то, что от неё осталось, и заметил в углу что-то странное.

— Понимаю.

— Сейчас узнаешь, что это было, — упадёшь. Так вот, это оказался труп.

На Руса новость не произвела впечатления. Мужчина отпустил его руку, и Рус облегчённо вздохнул.

— Не знаю, почему такие вещи случаются именно в тот день, когда я на дежурстве! — проворчал мужчина. — Теперь они хотят, чтобы я от него избавился.

— Почему же этим не занялись прямо вчера?

Офицер нахмурился.

— Да потому, что эти идиоты торопились на обед. И не пожелали остаться, чтобы ответить на вопросы. Поэтому и решили не докладывать до утра. — Он оглядел улицу. — Чтобы им кошмарные сны снились до конца дней!

— Да, неприятная история. Однако не вижу, чем могу тут помочь и какое отношение она имеет ко мне. Равно как и к тебе.

— Рус, сегодня же день рождения благородного Траяна. Городской совет организует праздник по этому поводу. Жрецы в красивых одеждах должны пройти маршем по улицам. Будут и жертвоприношения, самые щедрые. Легат пригласил на обед каких-то важных персон. Короче, не тот это день, чтобы объявлять на весь город, что где-то здесь, на улице, в развалинах старого дома находится незахороненный труп. Согласен?

Рус почесал за ухом. Пожалуй, собеседник прав. Неприятная новость скоро распространится по всему городу — и испортит праздник. Тот факт, что во время празднования дня рождения недавно почившего императора в городе вдруг всплывает неизвестно чей труп, станет дурным предзнаменованием.

— Может, стоит подождать ещё денёк — и найти его завтра?

Офицер нервно переступил с ноги на ногу.

— Ты хоть что-нибудь о призраках знаешь?

— Ничего.

— Но ведь тебе не хотелось бы раздразнить чей-то призрак?

— Мне не хотелось бы портить такой день и тревожить дух благородного Траяна.

— Вот именно. Надо выйти из этой ситуации, никого не потревожив и не расстроив, в том числе и души умерших. И я вижу единственный способ — отправить это тело на покой с соблюдением всех подобающих приличий.

— Замечательно.

— Вот только где найти исполнителей, если начальство не хочет, чтобы кто-то узнал об этом трупе?

— Ну а строители? Они ведь всё равно уже знают, к тому же и копать мастера.

— Да они даже приближаться к этому месту не желают! Считают, это навлечёт на них несчастья.

— От морга никакого проку, — быстро вставил Рус, чтобы собеседник его не успел предложить этот вариант. — Тамошние тоже разболтают. — Кроме того, приём ещё одного неопознанного тела грозит пренеприятнейшими объяснениями с Приском.

— Думаю, если б нам удалось выяснить, кто этот человек, — продолжил офицер, — всё стало бы проще. Тогда мы смогли бы попросить членов его семьи или друзей прийти и тихо забрать усопшего. И захоронить, как полагается. А потом пригласить жрецов завтра, прямо с утра, провести обряд очищения этого места, чтобы строители могли вернуться. Просто мы должны найти кого-то, кто мог бы заняться этим и не разболтать.

— Мы?

— Я уже начал. Все члены семьи, жившие в этом доме живы и здоровы, сообщений о том, что кто-то пропал, нет.

— Тогда не понимаю, что делать дальше.

— Да, согласен, это не слишком сужает круг поисков. Словом, ты понял, в чём заключается моя проблема.

— Да. Но опять же не вижу, чем могу тут помочь.

Офицер откашлялся.

— Я тоже, — признался он. — Но ты здесь, пожалуй, единственный, кто разбирается в таких вещах. Даже строители посоветовали мне обратиться в госпиталь, где есть врач, расследующий подозрительные случаи смерти.

— Да ничего я не расследую! И ещё мне пора на дежурство.

— Да прекрати ты, Рус. Не скромничай!

— Но я говорю правду. Никаких таких случаев подозрительной смерти я не расследую.

— А все считают, что да. Давай же, старина! Не бросай меня в беде. Мы оба должны постараться, чтобы день рождения славного Траяна прошёл без сучка и задоринки.

* * *

Даже самые робкие надежды опознать тело развеялись, когда Рус, с хрустом ступая по мусору и пеплу, вошёл в сгоревшее здание. Сперва он даже не увидел лежащий в углу труп — останки обгорели и приобрели тот же оттенок, что и почерневшие от пожара обломки дерева, среди которых лежал погибший. Рус обернулся на зияющий пролом в стене, где некогда находилась дверь, и увидел, что спутник его остановился на безопасном расстоянии.

— Ты не говорил мне, что он сгорел заживо!

Офицер поморщился.

— Да тише ты!

— Когда это случилось?

— Где-то в конце весны. Отсюда уже все съехали, подготовили дом к сносу. Ну и никто не озаботился проверить, есть тут кто или нет. Просто притворили вот ту дверь, чтобы не дать огню распространиться, и оставили его гореть.

Рус огляделся по сторонам. Обуглившиеся руины здания напомнили ему обрушившиеся от землетрясения дома в Антиохии. Это было одно из старых одноэтажных зданий: построено из дерева, пол из соломы, а кровля тростниковая. Наверняка вспыхнуло как факел. И люди, оказавшиеся внутри, должны были торопиться, а этот нечастный, должно быть, не успел.

Он шагнул вперёд, затем наклонился и ощупал чёрные головешки, проверяя, выдержат ли они его вес, добрался до тела, скорчившегося в углу, и присел на корточки, чтобы лучше его рассмотреть. Правда, он и сам пока не понимал, что именно хочет увидеть. Да, тело, это несомненно. Да, мёртвое. Нет, его даже родная мать не опознает, это уж точно. И Рус пробормотал про себя краткую молитву, так, на всякий случай, чтобы дать знать душе умершего, что он пришёл как друг.

Офицер снял шейный платок и прикрыл им нос, однако так и не удосужился подойти поближе. Рус смотрел на труп и размышлял о чём-то. Затем достал нож и начал осторожно соскребать с трупа хлопья гари. Огонь оказал самое разрушительное воздействие на человеческую плоть, но должно же остаться хоть что-то, какой-то ключ или намёк, по которому удастся произвести опознание. Нож, пряжка от ремня, заколка для плаща... возможно, металлические застёжки или гвозди от подошв сандалий. Все эти мелкие предметы могли бы пролить свет... И Рус искал эти предметы, но не находил.

— Ну что? Есть соображения?

Рус отрицательно помотал головой.

— Не за что зацепиться. Всё сгорело. — Он выпрямился. — И ещё, я понятия не имею, почему эта смерть показалась тебе подозрительной. Ты должен был бы... — Тут он умолк. Снова присел на корточки и начал ковырять угли кончиком ножа. Затем протянул руку и зажал что-то между большим и указательным пальцами. Потом положил этот мелкий предмет на ладонь, поплевал и попытался отчистить от сажи.

— Что это там у тебя?

Рус сунул нож в ножны и подошёл к офицеру.

— Кто именно здесь сгорел, не скажу, — медленно начал он и оглядел улицу, желая убедиться, что их никто не слышит. — Но думаю, это женщина.

— Ещё одна? О боги! Надо же, вторая за месяц. И ты понятия не имеешь, кто она такая?

— Я врач, а не гадалка, — лаконично ответил Рус, не желая выдавать зародившееся у него подозрение. — Что бы тебе там ни говорили, никакие смерти я не расследую, подозрительные они или нет. Завтра с утра поспрошаю кое-кого.

— Чёрт! Значит, до утра... оно останется здесь?

— Ну, не знаю. Может, у тебя есть идея получше, — заметил Рус.

А затем, не в силах справиться с искушением, добавил:

— Не мешало бы прислать сюда человека, чтобы охранял тело.

ГЛАВА 33

Рус кивнул Эскулапу, а затем и Дециму, что дежурил при входе в госпиталь. Надо будет поговорить с этим Децимом, только позже.

Альбан увидел Руса — и с облечением улыбнулся. Было уже начало седьмого, и пациенты, рассевшиеся в ожидании приёма на скамьях, очевидно, начали терять терпение.

Рус наложил плотную повязку на сломанный палец и попросил пациента пригласить следующего из очереди. Но тут в приёмную ворвался запах дорогих ароматических масел. Он поднял глаза.

— Приск? Вы что, заболели?

— К счастью, нет, — последовал ответ. — Просто возникла необходимость переговорить с вами.

— Я занят.

— Разумеется. В таком случае не будете ли столь любезны заглянуть ко мне, когда сочтёте возможным?

— Позже, — ответил Рус, но время не уточнил.

Приск притворил за собой дверь. Рус представил, как он вышагивает по коридору, а за ним тянется шлейф пронзительно-приторного аромата, на весь госпиталь.

Почти весь день он занимался больными. А затем, выскользнув из форта и счастливо избежав общения с Приском, путём ненавязчивых расспросов узнал, что празднование дня рождения Траяна прошло успешно. Во всяком случае, никакие слухи о дурных предзнаменованиях не достигли ушей дежуривших у восточных ворот стражников. Если тот офицер и отправил кого-то сторожить неопознанный труп, то соблюдал при этом крайнюю осторожность.

Испытывая облегчение при мысли о том, что никто с расспросами по этому новому делу приставать к нему не будет, Рус поспешил к заведению Мерулы. Шагая по разбросанным по земле цветочным лепесткам, по опавшей листве и по помёту животных, отмечающих путь праздничной колонны, он вдруг подумал, что навещать пациентку со сломанной рукой дважды в день — это, пожалуй, уж слишком. Как-то даже странно. Но, с другой стороны, какой нормальный человек поселил бы девушку в заведении с весьма сомнительной репутацией, охраняемом к тому же двумя бывшими легионерами, озабоченными лишь одним — как бы урвать лишний сестерций?

Он уже почти дошёл, как вдруг его окликнул женский голос:

— Доктор!

Рус обернулся. На него надвигался огромный живот беременной, окутанный, как и его владелица, яркой тканью в жёлто-синюю клетку.

— Доктор!

Женщина, на ногах которой осталась всего одна сандалия — вторую, видно, потеряла в спешке, — остановилась и не сводила глаз с его сумки.

— Доктор?..

Рус зажмурился и представил себе мир, где беременные женщины мирно сидят дома, шьют разные вещички и имеют правильные понятия о скромности и послушании — уже не говоря о том, что не следует тревожить мёртвых, погибших при подозрительных обстоятельствах. Затем он открыл глаза и понял, что по-прежнему находится в Британии.

— Тебе нужна помощь? — спросил он.

— Доктор!

— Повитуха? — предположил он. Возможно, тут ему пригодится наконец Тилла.

Она замотала головой, что могло в равной степени означать отчаяние или отрицание. Потом ткнула пальцем ему в грудь, а другой рукой указала в ту сторону, откуда он пришёл:

— Госпиталь!

— Да, я из госпиталя.

— Госпиталь! — Она склонила голову набок и с отвращением сплюнула.

— Ага, — протянул Рус и подумал: интересно, её охранники уже знают, что она сбежала?

— Солдат! — На этот раз странная женщина указала в сторону форта, а потом — на свой огромный живот. — Солдат! — повторила она.

Рус покачал головой, изображая сочувствие. А потом солгал:

— Прости, но я понятия не имею, о чём это ты.

— Да скажи ты ей, что он на ней женится, — донёсся чей-то голос с той стороны улицы. Рус увидел ветерана, сидящего на скамье перед маленьким раскладным столиком. — Вот только ей придётся подождать лет эдак двадцать пять.

— Глаза! — воскликнула беременная, не обращая внимания на эту ремарку.

Даже не само это слово, но жест помог Русу понять, о чём идёт речь.

— Глаза? — переспросил он и повторил этот жест, прикрыл ладонями оба глаза. Пытался вспомнить имя пациента, но никак не получалось. — Сигнальщик? Ты подруга сигнальщика?

Она закивала.

— Сигнальщик! Госпиталь! Тьфу!

И снова смачный плевок полетел на камни. Рус обернулся к ветерану. Только теперь он понял, что тот занят починкой второй сандалии женщины.

— Ты говоришь на местном наречии?

— Только не я, — с каким-то преувеличенным достоинством ответил мужчина. — Это им давно пора выучить язык цивилизованных людей. Ведь мы находимся здесь ещё с тех пор, когда Нерон пешком под стол ходил.

Рус огляделся по сторонам, но никого, кроме нескольких солдат в увольнении да раба, только что обнаружившего, что улочка слишком узка, чтобы по ней могла проехать его телега, запряжённая быком, не увидел.

— Ты скоро закончишь починку её сандалии?

Мужчина приподнял обувку, протащил в дырку толстую нитку, оторвал, завязал узелок — и ответил:

— Готово.

Рус обернулся в женщине.

— Идём со мной.

Он знал, где найти переводчика.

* * *

— Тилла! — крикнул он, подняв голову к зарешеченному окошку, где на подоконнике красовались жёлтые цветы.

Стикх, расположившийся у входа со скрещёнными на груди руками, оглядел огромный живот, обтянутый весёленькой клетчатой тканью, брезгливо поморщился и обратился к Русу:

— Меруле такие ни к чему. Одна брюхатая у нас уже имеется.

— Мне надо к Тилле, — сказал Рус и увидел, как личико её возникло за решёткой. — Тилла? Спускайся сюда, к нам.

Через несколько секунд она уже бежала между столиками, игнорируя взгляды и комментарии нескольких посетителей.

Один из них пытался с ней заговорить, другой предпринял наглую попытку поцеловать в плечо.

Рус отвёл обеих женщин подальше, чтобы Стикх их не слышал. Они подошли к фонтану, и его спутницы уже успели обменяться несколькими беглыми фразами на своём языке.

— Стоп, — сказал он. — Теперь я знаю, что вы прекрасно понимаете друг друга. И хочу знать, кто она такая и что ей надо.

— Она — женщина корнови, — ответила Тилла и уселась на скамью, даже не спросив у него разрешения.

Рус тоже присел — на почтительном расстоянии, — беременная разместилась рядом с Тиллой и уставилась на него.

— Женщина... откуда?

Тилла подняла здоровую руку и обвела окрестности.

— Здесь, вокруг, земли племени корнови. То есть были до тех пор, пока армия не отобрала их.

— Насколько я понимаю, она пришла жаловаться не на это?

— Её мужчина кейтувелауни. Это племя, которое пытается побороть...

— Я знаю, кто это такие, — сказал Рус.

По пути из Лондиниума к северу, в форт, ему доводилось проезжать по тщательно обработанным землям кейтувелауни, и они произвели на него самое благоприятное впечатление. Это, впрочем, не помогало понять, чего хочет от него беременная.

— Её муж служит здесь, в легионе, — произнесла Тилла тоном, предполагающим, что бедняжке нечем гордиться, а затем добавила: — Это солдат с плохим зрением. И она спрашивает: вы тот самый доктор, который обещал вылечить ему глаза?

— Я сказал, что мы попытаемся. Процедура довольно рискованная. Мне казалось, он понял это.

— Она хочет знать, почему вы вдруг передумали, — перевела Тилла.

— Я не передумал.

Тилла перевела его слова женщине, та в ответ разразилась целым монологом.

— Она говорит — сказала Тилла, — что будто бы её муж сказал ей, что вы посылаете его в Лондиниум, где есть хорошие глазные врачи, и ещё он показал ей какое-то письмо...

Рус вспомнил, что действительно дал сигнальщику копию письма в Лондиниум, но не потому, что оно было тому нужно, а чтобы хоть чем-то занять писца Альбана.

— Ну, и она собрала вещи, отвезла сына к родственникам и даже заняла денег, чтобы ехать вместе с ним. А он попросил у кого-то одолжить ещё денег, на проживание, и как раз сегодня идёт за ними. — Тилла нахмурилась. — А потом она сказала что-то насчёт того, что он должен получить бумагу на право выезда...

— Дорожный ордер.

— Он пошёл за этим самым дорожным ордером, но офицер его не подписал: сказал, что он никуда не поедет. И теперь он не знает, что делать. Боится сказать центуриону, что со зрением у него плохо, а у неё на руках двое детей и слепой муж, о которых надо заботиться, и всё обстоит очень плохо...

Тут Тиллу вновь перебила беременная. С минуту или две женщины пытались перекричать друг друга. И вот наконец Тилла резко развернулась спиной к беременной. Рот закрыт, губы плотно сжаты. Она подвела здоровую руку под перевязь.

— Может, ты всё же будешь так любезна, что переведёшь? — сказал Рус.

— Она страшно грубая.

— Это уж мне судить.

— Говорила про вас разные нехорошие вещи. А я сказала, что вы очень хороший доктор.

Подруга сигнальщика расставила ноги пошире, чтобы удобнее разместить огромный живот, и сползла при этом на самый край скамьи. Обе его собеседницы сердито сверкали глазами. Рус поднялся.

— Скажи ей вот что, — начал он. — Я возвращаюсь в форт, и пусть этот сигнальщик немедленно зайдёт ко мне.

Тилла тоже поднялась и перевела эти слова беременной с самым важным видом. Затем перевела Русу её ответ.

— Она говорит, что он её к вам не посылал и что она хочет знать, что вы собираетесь ему сказать.

— Скажи ей следующее, — ответил Рус. — Всё, что я говорю своим пациентам, является конфиденциальной информацией. И что оскорбление римского офицера является серьёзным преступлением. Она должна научиться держать свой грязный язык за зубами.

* * *

Сигнальщик явился к нему в госпиталь, он был бледен как полотно. Говорил он медленно, и в тоне его проскальзывали нотки уважения и одновременно — скорби. Особенно когда он начал объяснять, насколько несправедливо обошлась с ним фортуна. Теперь его центурион настаивает на медицинском заключении, чтобы списать его как негодного к службе. Мало того, он ещё назначил наказание сигнальщику и его товарищам, которые его покрывали. Приговорил их к месячному рытью окопов и распорядился держать их на хлебе и воде. Сигнальщик извинился за свою подругу, возможно опасаясь ещё более жестокого наказания. Сказал, что та была немного не в себе, и это объясняется свалившимися на их головы несчастьями и её интересным положением.

Сигнальщик ушёл, когда уже начало темнеть. Альбан предложил принести лампу, но Рус отказался и отпустил его. Он аккуратно уложил все инструменты в сумку и подумал: действительно ли подруга сигнальщика говорила всё это, или всё же перевод был с ошибками? Может, стоит попросить Тиллу пересказать жалобы ещё раз? Но затем он отмёл эту мысль. У него и без того забот хватает, он отвечает и за долги семьи, и за больную рабыню, и за целый список несчастных пациентов, которым он хочет помочь, вот только не знает как. А теперь ещё пошли эти дурацкие слухи, и получается, что он невольно оскорбил второго центуриона, выразив сомнение в правильности расследования подозрительной смерти девушки из заведения Мерулы. Нет, всё же надо выбить этот дорожный ордер для сигнальщика, завтра же, прямо с утра, он перемолвится словечком с Децимом. Малоприятное занятие для них обоих. Ему и без того проблем хватает, а он тратит время, прислушиваясь к жалобам беременной истерички.

ГЛАВА 34

Из-под двери кабинета просачивался желтоватый свет, что как-то не соответствовало принятой Приском политике управления госпиталем. В надежде, что душный аромат масел всё же успел хоть немного выветриться за день, Рус, перед тем как постучать, набрал в грудь побольше свежего воздуха.

— Приск, — начал он, войдя, — я не знаю, чего вы хотите, но хотел бы поговорить об операции на катаракте. — Он не преминул с облегчением отметить, что запах действительно выветрился, почти весь.

Приск указал на складные стулья.

— Прошу, присаживайтесь, доктор. Рад вас видеть. Весь вечер сидел и думал, когда наконец вы почтите меня своим присутствием.

— Я посоветовал пациенту обратиться к специалисту, чтобы тот его хотя бы осмотрел, — начал Рус и раскрыл один из стульев, тот, у которого спинка была выше. Намёк на то, что из-за его задержки Приск вынужден был воспользоваться искусственным освещением, он решил пропустить мимо ушей. — И вот теперь мне сообщают, что в дорожном ордере ему отказано. Возможно, вы сможете объяснить.

— А-а...

— Это чисто медицинское предписание.

— Да уж.

— Мы вроде бы обсудили всё чуть раньше.

— Да, разумеется, но...

— Полагаю, я изложил свою позицию вполне доходчиво.

— Да, абсолютно. Но ведь и я тоже вполне ясно обрисовал свою. О том, что вы должны проконсультироваться со мной, прежде чем принимать решение о дорогостоящем лечении.

— Если б вы были здесь, — заметил Рус, — я бы непременно так и сделал. Но вы находились в отъезде, никто не знал, когда вы вернётесь, а хирург в конце месяца отправляется в Рим. Если проверяющие проявят недовольство, можете валить всю вину на меня. А теперь не пора ли перестать играть в эти игры и подписать этот самый злосчастный дорожный ордер?

Приск выложил локти на стол, сложил ладони вместе.

— Боюсь, вопрос довольно деликатный.

— Давайте оставим разбор деликатностей на потом. Когда он уедет.

Приск вздохнул.

— Понимаю, что решение было принято в моё отсутствие. До того, как мы с вами провели ту маленькую, но содержательную беседу. Я узнал об этом только вчера, когда от центуриона пришёл человек и потребовал выдать справку о болезни, несовместимой со службой в армии, за вашей подписью. По всей видимости, он не знал, что у нас появился новый доктор. В подобных случаях я обычно не вмешиваюсь. Особенно с учётом того, что вы проявляете особую щепетильность и чувствительность в этих вопросах. Однако, как вам известно, я имею честь представлять здесь фонд Эскулапа и контролировать все поступления.

Рус нахмурился. Что ж, неудивительно. Похоже, Приск имеет честь контролировать здесь абсолютно всё, даже дела, имеющие весьма отдалённое отношение к госпиталю.

— Этот фонд, — продолжил меж тем Приск, — используется для выплат тем пациентам, которые сами не в состоянии оплатить предметы или услуги, связанные с лечением. И на которые нет средств в госпитальном бюджете.

— Вот и прекрасно! Как раз тот самый случай. Или я ошибаюсь?

— Всегда считал, что поступления в наш фонд способствуют наилучшему обслуживанию всех страждущих.

— Согласен. Вот я и собираюсь позаимствовать из него малую толику этих самых средств.

— Должен отметить, — начал Приск, и речь его полилась гладко, без запинки, точно была подготовлена заранее, — я просто восхищен вашими способностями. За время моего отсутствия вы уже не раз воспользовались теми особо благоприятными условиями, в которых, благодарение богам, оказался наш госпиталь.

— И поступил тем самым плохо.

— О, нет конечно! Хотя не мешало бы убедиться, что средства фонда расходуются лишь на исключительные, самые сложные случаи, и притом ещё быстро пополняются.

Рус откинулся на спинку стула.

— Вы хотите сказать, — начал он, слегка раскачиваясь, — мы потратили так много средств из этого фонда, что теперь не в состоянии оплатить визит слепнущего человека к глазному хирургу?

— О нет, нет! Конечно нет. Хотя, если б мне не пришлось уехать по делу, я бы непременно проверил, достаточно ли в фонде средств, прежде чем дать согласие на поездку.

Рус пожал плечами.

— Если вдруг проверяющие прицепятся, я могу сказать им, что распоряжение и деньги отдали не вы. А ко времени, когда от хирурга придёт счёт, я уже получу жалованье, и вы сможете вернуть свои деньги.

— Спасибо. — Приск потянулся к табличке для письма. — Боюсь, я вынужден просить вас написать долговую расписку.

Чистая формальность, разумеется, но мы должны быть уверены, что существует хоть какая-то гарантия.

— Зачем это? Ведь кассир автоматически вычтет эту сумму из моих премиальных.

Приск скривил губы.

— Конечно, — нехотя произнёс он. Губы раздвинулись в кислой усмешке. — Но с учётом того, что не далее как вчера вы уже позаимствовали из кассы значительную сумму, и тоже из премии нового императора, полагаю, так будет надёжнее.

Рус растерянно заморгал. Интересно, откуда Приск узнал об этом?

— Уверяю, Рус, всё это будет носить сугубо конфиденциальный характер.

Улыбка призвана подтвердить эту уверенность?..

— Надеюсь, вы понимаете, что столь значительные траты могут вызвать определённые вопросы. Обычно расспросы эти ограничиваются кассой и её служащими, но поскольку нам удалось одержать верх в нелёгком сражении и сохранить за госпиталем контроль над фондом Эскулапа...

— Если это было сражение между администрацией госпиталя и штабом...

— Являясь вашим коллегой по госпиталю, я в кассе предпочёл не говорить ничего такого, что могло бы навлечь на вас неприятности. Решил, что вы сумеете утрясти этот вопрос сами, без постороннего вмешательства. Но сами видите, в какое сложное положение это меня поставило. Если ради блага пациентов мы хотим сохранить контроль над фондом Эскулапа, надо убедить проверяющих, что все положенные процедуры соблюдаются строжайшим образом и пожертвования надёжно защищены.

— Понимаю.

Теперь он действительно понял всё. Приск заинтересовался тем, что он, Рус, берёт взаймы такие большие суммы денег. А самому Русу, в его попытках спасти семью от полного разорения, явно недостаёт изворотливости и осторожности отца. Это может кончиться самым плачевным образом.

— Нет, конечно, если вы предпочитаете, можно поступить и по-другому, — говорил Приск. — Попросим префекта лагеря отложить подписание контракта — и тогда...

Да, этот человек поистине достоин удивления, подумал Рус.

Угрозу он умеет произнести в столь завуалированной форме, что любой готов принять её за предложение помощи.

— Вам, несомненно, уже успели сообщить, — начал он, — что в данное время я обустраиваюсь на новом месте, избавляюсь от лишнего и ненужного. — Тут он поймал себя на том, что копирует манеру разговора Приска. — Однако у меня имеется отличная библиотека с текстами по медицине. Полагаю, её стоимость превышает взятую мной взаймы сумму.

Приск скроил недоверчивую мину.

— Ну, здесь есть небольшая разница.

— Какая же?

— Рынок медицинских текстов... он, знаете ли, довольно ограничен. Нет, определённую ценность они, конечно, представляют, но вот продать их будет сложно. Боюсь, проверяющие будут искать нечто такое, что можно с лёгкостью превратить в наличные. Если возникнет такая необходимость.

— Не возникнет.

— Конечно нет. Я ведь уже говорил, это всего лишь простая формальность. — Приск снова обнажил в улыбке зубы. — Уверен, мы найдём устраивающий все стороны выход.

Рус знал такой выход, но не собирался признаваться в том, что является номинальным владельцем фермы. Стоило сообщить — и через короткое время Приск и иже с ним сообразят, что к чему: поймут, сколько слоёв долгов и заимствований успело нарасти на маленьком клочке земли в Южной Галлии.

Приск придвинул свечу поближе и перечитал долговую расписку, уже запечатлённую на табличке.

— Ведь вовсе не обязательно беспокоить префекта по таким пустякам, — вкрадчиво заметил он. Затем провёл рукой по затылку с таким видом, словно желал убедиться, что голова пока на месте. Поднял на Руса глаза. — Вроде бы вы являетесь владельцем девушки-рабыни?

— Взвалил на себя ещё одну заботу.

— Однако она весьма привлекательна, как я слышал.

Похоже, на свете не осталось вещей, о которых бы не слышал Приск.

— За неё можно выручить хорошие деньги.

— Но не теперь.

— Не важно. Вы же уверяете, что такой необходимости не возникнет. — Он снова блеснул зубами. — Может, тогда стоит вписать сюда девушку в качестве залога, а, доктор?

* * *

Выходя из госпиталя, Рус отвесил Эскулапу особенно почтительный поклон — и от души понадеялся, что бог не в силах прочесть его мысли. Является ли использование девушки в качестве залоговой гарантии желанием отблагодарить божество, внявшее его мольбам и сохранившее ей жизнь? С другой стороны, вполне возможно, что Эскулап ответствен за всю эту историю. Просто бог исцеления вышел за рамки обычного своего предназначения и сумел заглянуть в будущее: спас девушку лишь с той целью, чтобы позже она помогла Русу решить финансовые проблемы семьи.

Гай уже отошёл от госпиталя на достаточное расстояние и, наверное, только потому позволил себе сформулировать подозрение. А что, если той статуе попросту наплевать — на всё и всех?..

ГЛАВА 35

Рус широко зевнул и отложил «Краткий справочник», пополнившийся за этот вечер всего тремя строчками, в сторону, на сундук. Тут на глаза ему попался кошелёк, лежащий на столике у постели. И он вспомнил, что синие стеклянные бусы, снятые им с обгоревшего трупа, до сих пор находятся там. Он хотел оставить их на ночь в морге, но после вечернего столкновения с Приском это намерение просто вылетело из головы. Он слишком вымотался, чтобы идти туда сейчас. Мысль о том, что вещь, принадлежавшая покойной, может навлечь на него несчастье, он отмёл как глупое суеверие. И попенял себе за неё. Страхи заразительны, продолжал размышлять он. А порой и очень удобны. Он не сомневался, что строители перепугались при виде трупа, при этом, наверное, радуясь предлогу уйти с работы пораньше.

Он повернулся на другой бок и вдруг уловил рядом какое-то движение. Пока он писал, на постель успел взобраться щенок и залез под одеяло. Рус протянул руку и нащупал дверную задвижку. Отпер дверь. Щенок может выйти позже, если захочет. И вот наконец, устроившись в постели поудобнее, он снова зевнул и натянул одеяло до подбородка. Валенс сегодня на дежурстве. Человек действительно может обойтись без массы вещей, если испытывает восторг при одной мысли о том, что сможет наконец хорошенько выспаться.

* * *

Рус понятия не имел, сколько проспал. Разбудили его и вернули в грубую реальность прыжки по кровати. Он раздражённо столкнул на пол тёплый комок. Тот взвизгнул и метнулся к двери. Мысль лениво отметила: нечто, мешавшее спать, исчезло.

Тут в сознании всплыло слово «щенок». Проклятые собаки. Секунду спустя он подумал: «Это просто сон, и приснилось мне, что я проснулся».

Интересный казус, надо бы записать всё это, прямо с утра. Сны вообще занимательная штука. Есть немало примеров, когда люди исцелялись благодаря снам.

Однако этот его сон не был связан с исцелением. В нём было полно заливающихся лаем собак. Лай просто оглушал, и тогда Рус прикрыл голову подушкой. Не важно, сон это или нет, Валенс справится. Это ведь забота Валенса — будить по утрам, утихомиривать собак, гасить... О Юпитер всемогущий!

Рус открыл глаза, выбрался из-под одеяла.

— Пожар! — закричал он во весь голос, схватил подушку и стал сбивать языки пламени, поднимающиеся с пола к соломенному матрасу. — Пожар, Валенс! Горим! Проснись!

ГЛАВА 36

Туника была приятной расцветки. Вообще ей очень идёт голубое и синее. Атто из соседней долины не раз ей это говорил. Но она, конечно, не обращала на него никакого внимания, шла себе дальше, потому что понимала в этом куда лучше, чем какой-то там подмастерье, который учится плести корзины. И ещё потому, что, когда прошлый раз она ответила на комплимент улыбкой, этот дурачина расхохотался и стал требовать у дружков денег — оказывается, они заключили какое-то пари. И он выиграл. Тем не менее слова Атто остались в памяти: «Синий — самый подходящий для тебя цвет, дочь Лью».

А потому, когда женщина, которую называли здесь Мерулой, явилась сегодня с утра, приложила к ней по очереди три туники разных цветов и остановилась на синей, она ничуть не удивилась. Ткань была слишком грубого плетения, одежду из такой они никогда не носили дома; к тому же туника достигла той степени изношенности, когда вещи принято отдавать слугам, но уж определённо была лучше той старой армейской туники, протёртой в самых неприличных местах и слишком короткой, какую она носила до сих пор. В той она чувствовала себя диковинным зверьком в клетке.

Тилла задула свечу и улеглась. Закрыла глаза. От этих безбожников и вообще от всего, что видит вокруг, она научилась уходить таким вот незамысловатым образом. Её молитва была услышана. К ней присылали людей — помочь. Мерула принесла одежду. А медикус сказал, что шины можно снять через двадцать дней. В уме она уже составила план: дней за восемнадцать надо достать хорошую пару обуви и ещё — плащ с капюшоном, прикрывающим лицо и волосы. На девятнадцатый день она сбежит отсюда: сама освободит руку от всех повязок — и просто уйдёт. Станет ещё одним пешеходом на улице, и пусть мужчина, считающий, что приобрёл её в собственность, бегает и ищет повсюду девушку с рукой на перевязи.

Куда идти, она пока не знала, однако сегодня разъярённая толстуха в этом ужасном одеянии в жёлто-синюю клетку подсказала ответ.

Ещё до того, как в жизнь её вошёл этот медикус и начал задавать разные вопросы, Тилла догадалась: далеко не все местные способны объективно оценивать ситуацию, как, к примеру, эта беременная со своим дружком-солдатом. Даже девушки из её собственной семьи обманывали себя: дескать, легион уйдёт, если не обращать на него внимания. А дружок беременной был британцем по рождению — и вступил в этот самый легион. Даже вроде бы продвинулся там по службе. Ни один римский гражданин не служил императору с большим усердием, чем он. А теперь армия предала его.

В глубине души Тилла была уверена, что эта женщина должна была трижды подумать, прежде чем связываться с парнем из кейтувелауни — племени, где каждый родную мать готов продать, лишь бы цена была приемлемой. Не нужно было верить и клятвам своего дружка: ведь тот, судя по всему, совершил не один неблаговидный поступок — чего стоит одно его стремление стать римским гражданином. Зато Тиллу весьма заинтересовал один факт из жизни этой доверчивой дурочки — её семья живёт менее чем в полудне ходьбы отсюда и, видимо, не слишком жалеет римскую армию. Так что ей есть куда идти.

Однако надо соблюдать осторожность. Здесь, на улицах городка, она вряд ли встретит людей, знающих её в лицо, зато может случайно столкнуться с медикусом, вообразившим себя её хозяином. Или с его смазливым самовлюблённым дружком. Но самое страшное — столкнуться с Клавдием Инносенсом. Она должна использовать свободное время, чтобы наблюдать и учиться. Должна выяснить, как Эйселине и Софии удалось обмануть бдительность дежурившего у дверей мужчины. И ещё надо во всём полагаться только на себя. Мало того, она должна ещё выяснить, знает ли хоть кто-нибудь здесь о том, что случилось с Софией.

ГЛАВА 37

Рус поставил маленький горшочек на подоконник в морге и только тут заметил, как дрожит вымазанная копотью рука.

— Покойся с миром, — пробормотал он.

Затем быстро вышел из морга и притворил за собой дверь. И вот он уже шагает по госпитальному коридору, а синие стеклянные бусы остались в горшочке, надёжно спрятанные в морге. А вместе с ними, как он надеялся, — и душа умершей, которая успела к ним привязаться.

В термах он вдоволь напился воды и принялся смывать с себя сажу и копоть. Интересно, что скажет завтра Приск, увидев чёрные от грязи полотенца и плавающие в ванне с холодной водой пёрышки? Впрочем, несколько минут спустя Рус оглядел небольшую госпитальную комнату, оставшуюся в полном его распоряжении до конца ночи, и испытал нечто сродни благодарности администрации госпиталя, которая борется за чистоту, порядок и аккуратность.

Рус поставил чашу с водой на стол рядом со свечой — и убедился, что свеча в подсвечнике держится надёжно. Затем он принюхался к сундуку, который принёс из дома, и вытер пару пёрышек, прилипших к его влажной поверхности. Похоже, вода не успела проникнуть внутрь. Ну, может, только самую малость. Так что, благодарение богам, книги его спасены. Он оставил крышку открытой. Утром надо будет выставить всё на свежий воздух. Рано или поздно просохнет, однако придётся жить с запахом гари и дыма ещё несколько недель.

Он запустил руку в сундук и достал маленькие глиняные фигурки, символизирующие его предков. Поставил их на стол, поближе к свече, и подумал: этой ночью он едва избежал встречи с ними в потустороннем мире. Затем, найдя там же нужный свиток, улёгся на кровать и укрылся белыми госпитальными покрывалами. Если что-то и может убаюкать мужчину, погрузить его в сон, так это трактат Гиппократа «О воздухах, водах и местностях». Самое то. Однако через несколько минут Рус понял: с Гиппократом ему тоже не уснуть. Писания этого грека настолько скучны, что не в силах отвлечь его от размышлений о столь богатой событиями ночи...

Подушка, которой Рус пытался сбить пламя, вдруг лопнула и засыпала всё вокруг мелкими пёрышками, как снегом. Рус перестал бороться с огнём и вытащил пылающий матрас на улицу. Затем, громко взывая о помощи, вернулся в дом. Кругом бегали, лаяли и визжали собаки, а Рус стряхивал с одежды горящие соломинки от матраса. Он распахнул дверь в комнату Валенса, крикнул в темноту, чтобы тот вставал немедленно. Ответа не последовало, и тогда Рус бросился в тёмную, наполненную дымом комнату, на ощупь нашёл кровать, но друга в ней не обнаружил. Он метнулся в прихожую и услышал на улице шум людских голосов. Что за облегчение, подоспела помощь! Однако этот его восторг тут же охладили: едва Рус переступил порог, как кто-то выплеснул прямо ему в лицо ведро ледяной воды. Шестеро человек, выстроившись в цепочку, передавали друг другу вёдра, затем ещё несколько человек ворвались в дом и принялись заливать водой спальню. Им явно нравился этот процесс, а Рус беспомощно метался между ними в отчаянном стремлении спасти свои книги и Записи. Несмотря на то что спальня этими стараниями превратилась в болото, дежурный капитан настоял, чтобы все обитатели покинули дом на ночь, на тот случай, если возгорание повторится.

— Что ж, — философски заметил Валенс, когда оба они уже шагали к госпиталю, прихватив с собой столько спасённых вещей, сколько смогли унести, — вонь, конечно, будет жутчайшая, зато ты умудрился спасти большую часть имущества. Ну и конечно, свою драгоценную особу.

— Не понимаю, — пробормотал в ответ Рус. — Я улёгся спать как обычно...

— Да всё очень просто. Рассеянность! Тем более что последнее время ты был слишком занят своими женщинами.

— Но я не оставил ни одного зажжённого предмета!

Они остановились в вестибюле госпиталя, при входе, ответили на приветствие удивлённого ночного дежурного, на секунду остановились поклониться Эскулапу и зашагали дальше. Тут Валенс вдруг сурово заметил:

— Вот что, друг. Тебе следует взять назад слова, которые ты говорил о собаках.

— Да ничего я против собак не имею! — Совсем не похоже на поведение предводителя ночного дозора, который чего только не наговорил после того, как терьер вдруг впился ему в лодыжку просто от испуга.

— А кстати, куда они подевались?

Рус перехватил сундук поудобнее.

— Солдаты вызвали ветеринаров, велели забрать собак и проверить на бешенство. Послушай, я правду говорю, я уверен, что...

— Это не важно, Гай. Утром нам пришлют целую бригаду навести в доме порядок и убрать мусор. Думаю, что в местных лавках охотно одолжат тебе постель, пока ты не возместишь мне потерю ложа. Честно говоря, для человека, дом которого ты едва не спалил дотла... А ведь я мог оказаться в этом доме, ты об этом подумал?.. Так вот, для человека, который мог погибнуть вместе со своим домом, я ещё на удивление спокоен. — Он остановился перед дверью в свободную комнату. — Займу, пожалуй, эту. А ты — вон ту, за углом. И смотри не храпи слишком громко, а то ещё Приск услышит.

— Приск?

— Он где-то здесь. Составляет план контрольных проверок на завтрашний день.

Рус огляделся, словно проверяя, не затаился ли Приск где-то за углом, затем нерешительно откашлялся.

— Валенс?..

Валенс раздражённо бросил на пол кучу вещей.

— О боги, эти перья буквально повсюду! Ну что ещё?

— Что, если это всё же не я?

— Знаешь, Рус, это становится уже утомительным. Что значит «не я»? Потом начнёшь ещё винить во всём собак. Просто постарайся впредь быть более внимательным и аккуратным.

* * *

Рус отложил «О воздухах, водах и местностях». Потёр глаза и какое-то время щурясь смотрел на пламя свечи. Возможно, он действительно забыл задуть свечу, когда улёгся спать. А может, это щенок свалил свечу на матрас и... Тогда, получается, Валенс прав, он слишком зациклился на этом и собирается винить во всём собак. Рус снова раскрыл Гиппократа. Но не прошло и нескольких минут, как он поймал себя на том, что думает о разговоре с офицером.

«Ты хоть что-нибудь о призраках знаешь? — «Ничего». — «Но ведь тебе не хотелось раздразнить чей-то призрак?»

Рус не верил ни в призраков, ни в души умерших, однако не верил он и в матрасы, которые загораются сами собой. Поэтому и спрятал синие бусы в морге. И вот, сам толком не понимая, зачем это делает, он поднялся с постели и обвёл взглядом маленькую комнату, пытаясь отыскать в полутьме предмет, хоть как-то связанный с императором Траяном.

Что ж, сундук вполне сойдёт. Ведь он путешествует вместе с ним от самой Антиохии. Рус выпрямился, протянул к сундуку руки.

— Благородный Траян, — сказал он сундуку и тут же понизил голос, чтобы его не услышали. — Благородный Траян, это Гай Петрий Рус. Мы встречались, в Антиохии. Я как раз оказался там, когда ты... — Он запнулся.

«Вперёд, Гай, не робей!»

— Я спас тебе жизнь во время землетрясения, — закончил он фразу. И на тот случай, чтобы никаких сомнений не оставалось, добавил: — Мы с тобой выбрались через окошко. А теперь, мой господин, люди говорят, что ты, возможно, находишься рядом с богами, и потому я прошу у тебя помощи. Прошу, чтобы ты уберёг меня в эту ночь от духов и призраков, которые могут желать мне зла. Прошу, чтобы ты подарил мне безболезненный переход в мир иной. — Рус от души надеялся, что Приск не подслушивает в этот момент под дверью. — Прошу, чтобы ты подарил лёгкий переход в мир иной той женщине, что носила синие бусы.

Нет, это просто смешно! Он отошёл от сундука, улёгся на кровать. При дневном свете с богами тоже не очень-то поговоришь, оставалось полагаться на собственное везение и дрожать от дурных предчувствий в ночные часы. Человек не становится богом после смерти, как бы ни молился о том его наследник или преемник.

Рус присел на край постели, прикрыв одеялом плечи, плеснул воды в лицо, протёр глаза и приготовился провести остаток ночи за чтением скучного Гиппократа.

ГЛАВА 38

Мужчина, который зашёл в комнату, с грохотом распахнув ставни и сердечно пожелав Русу доброго утра, застал его сидящим на постели. Гай привалился спиной к стене, голова склонилась к плечу. Рядом на постели лежал развёрнутый свиток, под погасшей свечой натекла целая лужица воска.

— Как поживаете, господин?

Рус потёр шею и пытался вернуть голову в нормальное положение. И только теперь вспомнил, почему он здесь.

— Я всё ещё жив! — радостно объявил он удивлённому санитару.

Но радость его была недолгой. Рус вспомнил, что первым делом надо забрать содержимое горшочка из морга и найти Децима.

* * *

Как просто разбить в прах все надежды человека. Децим сгрёб маленькую бородку в огромную ладонь, пытаясь стереть слёзы, что градом катились по лицу.

— Мне очень жаль, — пробормотал Рус.

Мужчина кивнул и пробормотал:

— Спасибо, господин. — Он громко шмыгнул носом. — Но как вы узнали, что это она?

— Я не узнал. Просто помнил, что твоя девушка недавно пропала, вот и решил показать тебе украшения, чтобы проверить.

— Лучше бы я их никогда не видел, господин!

— Ты единственный, кто продолжал ждать и искать её.

Децим снова шмыгнул носом.

— Она очень страдала, да, господин?

— Мне говорили, что там были люди. Но все они быстро разбежались и не слышали криков о помощи. Вполне возможно, она решила развести огонь, чтобы согреться, заснула да так и ушла в мир иной, ничего не почувствовав.

(Интересно, если бы не собаки, и он бы тоже не проснулся прошлой ночью?.. Так бы и не понял, что происходит?)

Рус не знал ответа на этот вопрос.

Мужчина разжал кулак и покатал синие бусы на ладони кончиком пальца.

— Я купил их ей, когда был в Вирконии, в отпуске. Это ожерелье. Дешёвенькая вещица.

— Но она, должно быть, очень ценила их, раз носила.

— Она просила меня не тратиться на подарки. Я копил деньги. Собирался увезти её отсюда. Она обещала, что будет ждать.

Рус промолчал.

— Почему она не сказала мне, что собирается убежать?

— Возможно, решение пришло спонтанно, — предположил Рус. — И у неё просто не было времени оставить записку.

Децим вздохнул.

— Она была хорошей девушкой, моя Эйселина. Я знаю, что говорили люди. Но не её вина, что ей пришлось работать в таком месте. Я собирался выкупить её. У нас были планы на будущее. — Тут вдруг он поднял глаза. — Всю дорогу болтали о каком-то моряке. Я знал, что это неправда. Сперва они пытались обвинить меня в том, будто бы это я её похитил, потом выдумали историю про моряка, чтобы заткнуть мне глотку. Как думаете, господин, что заставило её бежать?

— Боюсь, мы этого никогда не узнаем, — ответил Рус. Однако решил умолчать о следующем своём соображении: что обнаружение останков девушек ещё ни о чём не говорит, ведь она вполне могла прятаться в развалинах старого дома в ожидании своего «морячка». Или солдата. Или даже какого-нибудь обеспеченного горожанина из местных. Он положил руку на плечо Дециму. — Мне страшно жаль, дружище.

Децим зажал синюю бусину между большим и указательным пальцами.

— Могу я оставить это себе, господин?

— Да, конечно. — Рус закашлялся и подумал, что этой ночью ему пришлось наглотаться немало дыма. — Расскажи мне о ней. Какой она была, твоя Эйселина?

— О, вы бы только видели, как она танцует, господин! Хлоя тоже всегда хорошо танцевала, но Эйселина... — Мужчина умолк, смакуя воспоминания.

Но Рус заинтересовался вовсе не хореографическими способностями девушки.

— Похоже на то... — заметил он и тут же умолк, не зная, как сформулировать мысль лучше, — похоже на то, что девушкой она была добросердечной.

— Да мухи ни разу не обидела, господин! У моей Эйселины никогда не было врагов. Со всеми умела ладить. — Тут он запнулся. — Разве что... ну, вы понимаете. Но никогда никому не причинила вреда.

— Так всё-таки были люди, которые ей не нравились?

— О нет, господин. Ей все нравились. Ну, почти все. Туда, в заведение, порой захаживают люди, которые никому не могут понравиться. А девушкам приходится любезничать с ними, потому как такая уж у них работа. Тут всё дело в том, что она была с юмором, моя Эйселина. Умела видеть смешное. Часто заставляла меня смеяться. Но ведь не каждый способен посмеяться от души, верно, господин?

— Не каждый, — согласился с ним Рус и испытал даже некоторое облегчение. Очевидно, мстительность или злоба не были присущи Эйселине при жизни. Так что, даже если существуют призраки, трудно предположить, что после смерти она стала иной.

Децим шумно высморкался и поднялся.

— Она заслуживает достойных похорон, господин.

— Теперь, когда тело опознано, я возьму с собой одного из офицеров. Вместе навестим Мерулу. Ну а потом пойдёшь уже ты — договоришься с ней о похоронах.

Децим кивнул и распрямил плечи.

— Непременно этим займусь, господин. Вы-то сами как, в порядке?

— Всё прекрасно, спасибо.

— Прискорбно было слышать о неприятностях, что постигли вас прошлой ночью. А потом прямо с утра они идут и находят Эйселину... Что вы думаете по этому поводу, а, господин?

— Ничего, — коротко ответил Рус. Теперь вместе с дневным светом пришло понимание, что всё это могло быть простым совпадением. — Всего лишь несчастливое совпадение. — Да, так и есть. Должно быть, щенок сбил свечу, она скатилась на пол, загорелся свисающий с постели край одеяла. — И последнее, Децим.

— Да, господин?

— Если собираешься топить горе в вине, прошу, не делай этого в заведении Мерулы. И наедине с самим собой тоже не советую оставаться.

Децим выдавил слабую улыбку.

— Хорошо, господин. Благодарю вас, господин.

Децим ушёл, а Рус задумался о девушке, которая была наделена незаурядным чувством юмора и которая пролежала никому не нужной и не похороненной на протяжении нескольких месяцев. И всей остальной Деве, за исключением Децима, не было до неё дела. Вот уже вторая девушка из заведения Мерулы, которую он впервые увидел только после её смерти. Нет, теперь наверняка они всерьёз возьмутся за расследование. А ему следует пойти и присмотреть за тем, как приводят в порядок его жилище.

ГЛАВА 39

Рус смог выкроить время, чтобы навестить рабыню, только к вечеру. Подошёл и увидел у входа в заведение Мерулы целую толпу. Приблизившись, он услышал звуки флейт. По всей видимости, Мерула позаботилась о том, чтобы дурные новости об Эйселине не помешали работе её заведения. Рус протиснулся сквозь толпу и наконец увидел то, что пробудило такой интерес у зевак. Это была длинная стройная нога в разрезе шёлкового одеяния. Это давало волю воображению. Танцовщица выгнула спину и медленно провела рукой вдоль бедра. Рус ощутил острый прилив желания. Слишком уж долго он подавлял его.

— Всё же хороша она, наша Хлоя, — прозвучал в толпе чей-то голос.

Только тут Рус заметил, что стоит рядом с Бассом.

— Да, очень, — согласился Рус, опасаясь, как бы вышибала не заметил, что у него прямо-таки слюнки потекли при виде танцовщицы.

— Я велел ей дать несколько уроков вашей девушке.

Теперь Хлоя, кружась в танце, приближалась к ним. Рус сделал над собой усилие и холодно заметил:

— Я не хочу, чтобы её нагружали здесь работой.

— Конечно нет, — мгновенно согласился с ним Басс. Тут Хлоя обвила украшенную браслетами руку вокруг шеи Руса. — Но немного танцев — это никогда не повредит.

Рус почувствовал, как острый язычок Хлои щекочет ему мочку уха.

Басс говорил что-то о деньгах в своём кошельке.

— Да, — рассеянно ответил Рус. Мысли его в этот момент были слишком далеки от кошелька.

Наконец Хлоя оставила его в покое и перешла к другим. Огромный легионер смущённо засмеялся, когда она погладила его рукой по груди. Сидящие рядом товарищи разразились смешками и улюлюканьем, глядя, как рука продвигается всё ниже.

Рус ещё крепче ухватился за ручку своей сумки и начал пробиваться к лестнице, игнорируя жалобы клиентов на то, что он загораживает им самое интересное. Тут вдруг снова вмешался Басс.

— Вам не сюда, док, — сказал он.

Рус обернулся. Басс указывал пальцем в сторону кухни.

Рус решительным шагом направился к двери в кухню.

— Да она там ничего такого не делает, — поспешил успокоить его вышибала. — Просто помогает немного повару.

— Я же сказал, что её нельзя...

Тяжёлая рука Басса легла ему на плечо.

— Да не волнуйтесь вы так. Я же помню нашу договорённость. Там её никто из клиентов не увидит. — Он многозначительно подмигнул. — Я сказал Меруле: надо поберечь эту девицу. Вот и будет сюрприз для стоящего клиента.

Рус не знал, что хуже: иметь Басса своим врагом или другом.

— И не сметь её трогать! — строго заметил он.

— Положитесь на меня, док, — убедительным тоном произнёс Басс, вот только всё испортила следующая фраза: — Будет всё той же целкой, какой её сюда привели.

* * *

Рус вошёл на кухню; жар и дым тут же напомнили ему о событиях прошлой ночи. От плиты отступила какая-то полная фигура, рука поднята, чтобы защитить глаза от пара. И тут ещё Лукко едва не попал ему под ноги.

Высокая стопка тарелок, которые он прижимал к своей цыплячьей груди, слегка покачнулась, но устояла, мальчику удалось сохранить равновесие. Находящаяся здесь же Дафна отложила скалку, которой раскатывала тесто, и принялась разминать себе спину белыми от муки руками. Лица у неё и Лукко были заплаканы. Повариха, которая не должна была знать Эйселину, поскольку пришла на эту работу уже после её исчезновения, тоже как-то подозрительно щурилась и потирала покрасневшие глаза. Но возможно, виной тому был дым. Вот он немного рассеялся, и она снова с самым решительным видом развернулась лицом к плюющейся жиром сковороде, а Лукко продолжил раскладывать посуду по полкам. Похоже, появление Руса здесь, на кухне, никого не заинтересовало, а сидящая за столом девушка со светлыми волосами, заплетёнными в две длинные косы, даже не подняла на него глаз.

Вот Тилла сняла со стола миску, зажала её между колен. Перед ней на выскобленной добела столешнице высилась куча неочищенных стручков фасоли, у ног стояло ведро с очистками. Рус почувствовал, что от царящей на кухне жары его туника начала липнуть к телу. Девушка не видела его, занятая работой, а он наблюдал за тем, как она потянулась к очередному стручку. Оторвала хвостик, стручок лопнул, она расширила отверстие кончиками пальцев, а затем наклонила стручок так, чтобы фасолины посыпались из него в миску. Две фасолины перепрыгнули через ободок. Тилла бросила пустые шкурки в ведро и взяла новый стручок.

Рус поднял фасолину, подкатившуюся прямо к его ногам. Да, пожалуй, только такую работу на кухне и может выполнять девушка с одной здоровой рукой. Оставалось лишь надеяться, что эти овощи понадобятся поварихе не скоро. Он шагнул к столу и бросил ускользнувшую фасолину в миску. Тилла удивлённо подняла на него глаза. Но ни он, ни она не успели произнести и слова: дверь отворилась, впустив в кухню струю спасительно прохладного воздуха, и на пороге возникла Мерула.

— Доктор! Как раз вы-то нам и нужны!

* * *

— Дайте мне что-нибудь, доктор.

Рука, цеплявшаяся за одежду Гая, была пугающе холодной.

Он, не ожидавший, что когда-нибудь увидит владельца этой руки снова, осторожно высвободился; впрочем, хватка была слабой. Мужчины стояли на заднем дворе заведения Мерулы и не сводили друг с друга глаз. Потные пряди волос, обычно зачёсанные у Клавдия Инносенса на пробор, теперь безвольно свисали со лба, почти касаясь кончика носа. Кожа приобрела зеленоватый оттенок. Это довольно любопытное с профессиональной точки зрения явление вызвало у Руса прилив злорадства. Тишину прервали громкие звуки: Клавдий вновь склонился над ведром и начал блевать.

Рус посоветовал Меруле держать этого человека подальше от клиентов и девушек заведения. Болезнь может оказаться заразной.

Мерула обернулась.

— Фрина!

На пороге сарая возникла белокурая девушка, почти ещё ребёнок. Шагнула во двор. На лице играла нервная улыбка. Вот она подняла руку и инстинктивно прикрыла ладошкой рот с кривыми зубами.

— Приготовь ему постель!

— Хорошо, госпожа.

— Чего ждёшь? Ступай.

— Но, госпожа... Простите, я не знаю, где...

— Тогда спроси кого-нибудь!

Девушка упорхнула.

Мерула строго взглянула на торговца.

— Надеюсь, она не станет очередным разочарованием, Инносенс.

— Просто немного нервничает, госпожа, — уверил он её. — Она привыкнет и... А!.. — Он снова склонился над ведром, прижимая руки к животу.

Мерула спросила Руса, в чём, по его мнению, состоит проблема, не преминув заметить, что этот человек у неё в заведении ничего не ел.

Рус почесал за ухом.

— Сложно сказать, — ответил он. — Это может быть что угодно. — Он вновь взглянул на больного: торговец стоял, обессиленно привалившись к стене. — Может, само по себе пройдёт. Так вы хотите, чтобы я выписал вам какое-нибудь лекарство?

— Да что угодно, доктор. Целиком полагаюсь на вас. — Инносенс опустил голову, его качнуло к Меруле, затем он с заметным усилием выпрямился. — Отличный врач. Просто превосходный. Мой старый знакомый, вместе вели дела...

— Он продал мне полуживую рабыню, — объяснил Рус.

Инносенс предпринял попытку убрать липкие волосы со лба.

— ...и совершили тем самым весьма выгодную для вас сделку. Она превратилась в настоящую красавицу.

— Только не благодаря вам, — сухо отрезал Рус. А потом вдруг спросил: — Скажите, как часто вы приезжаете в Деву?

— Бываю проездом. Время от времени.

— Были здесь в конце весны?

— Э-э... возможно, господин. Точно не помню.

Рус пожалел, что не выяснил точную дату пожара в заброшенном доме.

— Сколько вы пробыли здесь, перед тем как продать мне большую рабыню?

— О боги... — Пряди снова безвольно упали на лоб, он замотал головой, пытаясь вспомнить. — Вроде бы дня два или три, господин. Знаете, мне здорово не по себе и...

— Знали девушку по имени София?

Мерула резко обвернулась и уставилась на Руса.

— Я, господин?.. Софию? Нет, вроде бы нет. Но эти девицы, они только и знают, что менять имена. Если вас интересует какая-то конкретная рабыня, я мог бы...

Что мог бы сделать Клавдий Инносенс, так и осталось для Руса тайной. Потому как торговец вновь склонился над ведром.

Рус поспешил домой, где наскоро был наведён порядок, но всё ещё сильно пахло гарью. Ему нужно было взять там один из ингредиентов, чтобы приготовить лекарство для торговца. Ко времени, когда больной наконец принял снадобье, на кухонном столе в заведении Мерулы красовалась миска, полная очищенной фасоли.

* * *

Рус постучал к Тилле условным стуком, но она не открыла. И он отчётливо услышал через дверь рыдания девушки. Тогда Рус помчался вниз и стал спрашивать, нет ли у кого запасного ключа. Тут вдруг выяснилось, что Тилла больше не живёт в этой жалкой комнатушке. Мерула перевела её к девушкам, в общую спальню.

— Мы так не договаривались.

— Я вычту из платы и отдам вам деньги, — сказала хозяйка заведения и поставила на поднос кувшин с вином и четыре плошки. — Просто нам срочно понадобилась эта комната. — Она оглядела зал и крикнула: — Дафна! Четвёртый столик!

— И похоже, новая её обитательница чувствует себя там не слишком счастливо.

Мерула протянула поднос Дафне. Та успела снять одежду, в которой была на кухне, и даже вплела в волосы зелёную ленточку.

— Я покупаю девушек не за тем, чтобы осчастливить их, — ответила Мерула. — Я покупаю их, чтобы они работали на меня. Ваша находится с остальными. Пройдёте через кухню, потом — налево.

* * *

На единственном стуле, заваленном одеждой, сидела Хлоя, закутавшись в коричневое одеяло; босые ноги отмокали в тазике с горячей водой. Тилла лежала на низенькой койке. При виде Руса она тут же спустила ноги и села. Хлоя и не подумала подниматься.

Рус никогда не задумывался над тем, в каких условиях живёт прислуга этого заведения, когда не работает, но если б задумался, то вряд ли решил бы, что эти условия скверные до такой степени. Помещение тесное, не прибранное, пахнет в нём неприятно. В три ряда — узкие койки. Пол между ними покрыт засохшей грязью. Стены, некогда выкрашенные кремовой краской, сплошь в тёмных разводах от сажи и в подтёках. Под низким потолком протянута верёвка, на ней сушатся какие-то жалкие тряпки. Очевидно, девушки пытались создать хоть какой-то уют, приукрасить своё жилище: на запорах ставен висят два ярко-красных банта, на полке, в глиняном кувшинчике, — жёлтые цветы. Вокруг этого букета разложены предметы, напомнившие ему о Клавдии, — расчёски, зеркальца, шпильки для волос, маленькие горшочки с румянами. У него возникло ощущение, что он слишком громоздок для этой комнатки — при любом неловком движении можно что-то сбить на пол или сломать.

Девушки, как и подобает, ждали, когда он заговорит первым. Стараясь не думать о Хлое, чей влажный язычок недавно щекотал ему ухо, Рус откашлялся и сказал:

— Добрый вечер.

Тилла склонила голову и уважительно — вот приятная неожиданность — произнесла в ответ:

— Добрый вечер, хозяин.

Хлоя потянулась за полотенцем. Выглядела она усталой. Вокруг глаз — тёмные круги. Трудно было представить её соблазнительницей, совсем недавно извивавшейся в танце.

Рус снова откашлялся.

— Слышал, сегодня тут были похороны.

Хлоя вынула одну ногу из воды.

— И кое-кто из нас начал задумываться, кто будет следующей.

— Мне очень жаль, что вы потеряли подругу.

— Здесь вина не только заведения и хозяйки. И потом, я бы не стала называть это настоящими похоронами. Если б не Децим, бедняжку просто бросили бы в канаву — и всё.

Не зная, что на это ответить, Рус обратился к своей рабыне:

— Покажи, где ты теперь спишь.

Тилла указала на скатанный матрас между двумя койками. Рус убедился, что он чистый, и тогда она заметила:

— У нас тут поселилась новая девушка.

— Это чтобы заменить Эйселину, — пояснила Хлоя. — Начинают набирать новеньких.

— И девушку заперли в моей комнате, — добавила Тилла.

Что ж, вполне понятная мера предосторожности.

— День или два старайтесь держаться от неё подальше, — посоветовал Рус. — Если она появилась здесь вместе с Инносенсом, то, возможно, тоже больна.

— Надеюсь, что он серьёзно болен и скоро умрёт, — сказала Тилла.

Рус, который никак не мог согласиться с этим пожеланием, хотя в глубине души и поддерживал его, попросил девушку сесть. Затем неловко присел перед ней на корточки и осмотрел повязку. Шины вроде бы не сместились. Хлоя даже не предложила ему свой стул.

Ощупывая нижнюю шину, он заметил:

— Насколько я понял, Инносенс здесь ничего не ел.

— Ну, раз Мерула так сказала, — ответила Хлоя, прежде чем Тилла успела открыть рот, — значит, не ел.

Рус поднял на неё глаза.

— Я никого не хочу подловить. То, что вы скажете мне здесь, в этой комнате, не выйдет за её пределы. Зато вы очень поможете мне.

Он увидел, как переглядываются девушки. Хлоя пожала плечами, отбросила полотенце и потянулась за сандалиями.

— Он ворует на кухне, — сказала Тилла. — Когда хозяйки поблизости нет.

— Ну и что он взял на этот раз?

— Вино, яблочный пирог и Мариам, — ответила Хлоя.

— Мариам?

— Это её должно было от него стошнить, — не унималась Хлоя, переплетая ремешки сандалий крест-накрест, — а не его. Вино в порядке, яблочный пирог тоже многие ели.

Рус размышлял над услышанным, продолжая проверять, как больная рука сгибается в локте. И не обращал внимания на Хлою, которая рылась под койкой в поисках чего-то. А затем, к его изумлению, вдруг предстала перед ним в самом необычном виде — в позолоченном кавалерийском шлеме, размахивая мечом.

Он не сводил с неё глаз. Хлоя приподняла шлем.

— Дешёвая поделка, — успокоила она его и поднесла меч к льющемуся из окна вечернему свету, а затем убрала в ножны. — Вы не поверите, господин, какие дурацкие вещицы приходится на себя нацеплять, чтобы затем клиенты смотрели, как ты всё это снимаешь. Приходите посмотреть представление! Хотите?..

— Уверен, что оно будет... — Рус запнулся в поисках подходящего слова, — очень артистичным.

— Ещё бы! — воскликнула Хлоя. — Потому так много людей и приходят посмотреть на нас.

С этими словами она вышла из комнаты, и Рус остался наедине со своей пациенткой.

— Расскажи мне, Тилла, что тебе известно о Клавдии Инносенсе.

— Он кусок дерьма.

— Это понятно. Но откуда тебе известно, чем он занимался в Деве до моего приезда?

Тилла пожала плечами.

— Он останавливался в придорожной гостинице. Запирал меня на замок, а сам отправлялся по своим делам. Обещал мне привести врача, но так и не привёл.

— Но что за дела связывают его с Мерулой?

— Не знаю, господин. А если спросите его, он вам всё равно солжёт.

— Он когда-нибудь упоминал о других девушках?

— Говорил, что я самая неблагодарная из всех девушек, которых он когда-либо встречал.

— Гм... Стало быть, лжёт он не всё время. Скажи-ка мне вот ещё что. Тебе известно, отчего это он вдруг заболел?

Глаза, так похожие на море, расширились и смотрели невинно.

— Наверное, на него наслали проклятие, господин.

— С чего это ты взяла?

— Возможно, ваше лекарство поможет ему поправиться.

— Вполне возможно.

Настала пауза. Затем она спросила:

— А какое лекарство вы ему дали, господин?

Рус покосился на дверь в кухню, она была закрыта. Потом взглянул на Тиллу и самую сложную из повязок, которые ему когда-либо доводилось накладывать на сломанную руку. Ещё неизвестно, сможет ли рука функционировать полноценно.

— Я дал ему лекарство, которое рекомендуют несколько очень авторитетных докторов.

Она слегка приподняла бровь и ждала продолжения.

Рус глубоко вздохнул и сказал:

— Видишь ли, кое-кто из моих коллег рекомендует сжевать несколько долек сырого чеснока. — Рвоту этим, конечно, не вылечить. — Ну а затем, чтобы отбить неприятный запах и освежить дыхание, больной должен съесть ложку мёда, смешанного с пеплом мышиного помёта.

Глаза её расширились.

— И это вы даёте, чтобы излечить больной желудок?

— Лекарство рекомендуют весьма авторитетные личности, — уклончиво ответил Рус. Он сам дивился тому, что заставило его применить столь сомнительное, к тому же тошнотворное на вкус средство, в полезность которого он ни секунды не верил. Мало того, просто уму непостижимо, с чего это он вдруг так разоткровенничался с рабыней.

Откуда-то со двора донеслись характерные звуки, означавшие, что рвота у больного продолжается.

— Мне кажется, не помогает, — заметила Тилла.

— Нет, — мрачно согласился с ней Рус. — Возможно, его действительно прокляли.

ГЛАВА 40

Ощущения Руса, который стоял на сыром плацу вместе с бойцами Первой центурии, являли собой странную смесь радостного предвкушения и крайнего раздражения.

Предвкушение это знакомо каждому мужчине, который уж и не помнит, когда в последний раз занимался серьёзной физической подготовкой. Перспектива десятимильного забега вдохновляла. Мужчинам порой просто необходимо доказать, что они могут. Раздражение было отчасти связано с Валенсом. Тот определённо нашёл какие-то рычаги воздействия на второго центуриона. Злился Рус и на самого себя — за то, что принял вызов Валенса. Тот ловко спровоцировал его: «Я бы и тебя тоже записал, но ведь ты отсутствовал всё лето, так что, наверное, не в форме».

Гордость не позволила ему спросить, куда именно хотел записать его Валенс. Тот последнее время так и лучился энтузиазмом, а на губах играла загадочная улыбка. И Русу вдруг захотелось не уступать другу ни в чём, тем более что вскоре должен был решиться вопрос с назначением. А потому, когда Валенс спросил, кто из них пойдёт первым, а кто останется на дежурстве, Рус вызвался идти первым. Теперь же, стоя на плацу в окружении куда более крепких, поджарых, быстрых и натренированных бойцов лучшего подразделения в легионе, он понимал, что следовало прислушаться к здравому смыслу, а не к взыгравшему вдруг тщеславию.

Центурион лающим голосом выкрикивал команды. Второго центуриона видно не было. Тут вдруг закралось подозрение, что его друг и коллега — всего лишь хитрый предатель. Гай также подумал, что ему вовсе ни к чему принимать участие в этом дурацком забеге. Но было уже поздно. Стоит выйти из строя — и он опозорен, подвергнут публичному унижению, а надеждам на повышение никогда не сбыться.

И вот участники забега сорвались с места. Рус почти сразу понял, что его организму не выдержать. Однако затем всё же удалось прогнать все мысли о предстоящих десяти милях, и тело на удивление легко вошло в знакомый размеренный ритм бега.

Гай стал частью многоногого создания, двигающегося вперёд и вперёд под безжалостный грохот подошв по гравию. Лёгкие его судорожно втягивали воздух, кругом слышалось тяжёлое дыхание мужчин, старавшихся не отстать. Запах его пота смешивался с запахом пота остальных бегунов, а потом на миг к нему примешалась влажная вонь прачечной и кожевенной мастерской, мимо которых они пробегали. И вот они оказались на Восточной дороге и бежали теперь между зелёными полями. То была территория корнови, и мысли Руса улетели далеко от этих мест.

Мысленно он вернулся к радостному зрелищу — сигнальщик махал ему рукой из отъезжающей в Лондиниум повозки. Это было сегодня рано утром. А вечером, если ноги не отвалятся после этой пробежки, он, Рус, будет стоять перед богом врачевания и молиться: чтобы сигнальщику хватило мужества, чтобы рука хирурга не дрогнула, чтобы обоим этим мужчинам сопутствовала удача, столь необходимая при сложных хирургических операциях по удалению катаракты. Он даже за подружку сигнальщика помолится, чтобы удача не отвернулась от этой пары на всём пути к излечению.

Воспоминание об этой женщине вызвало другие, менее приятные мысли. Он вернулся к тому моменту, когда понял, что Клавдий Инносенс поставляет рабынь Меруле. Он же мог оказаться причастным и к исчезновению двух девушек, которые затем были найдены мёртвыми. Мысль о том, что Тилла едва избежала той же участи, наполнила его яростью. Ярость подвела Руса к тем границам, которые он никогда не позволял себе переступать, даже мысленно. До вчерашнего дня он мог, нисколько не кривя душой, утверждать, что всегда старался помочь своим пациентам чем только может, вне зависимости от того, симпатичны они ему или же, напротив, отвратительны. Теперь же он ощущал... Нет, не стыд. Просто он запятнал себя той же грязью, что и многие другие люди.

Нет, он ничем не навредил Инносенсу. К его облегчению и нескрываемому разочарованию Тиллы, этот тип поправился и даже прислал утром в госпиталь благодарственное письмо. Возможно, сторонники использования мышиного помёта всё же в чём-то правы.

Мышиный помёт? То была ещё одна граница, через которую он надеялся никогда не переступать. Уже не говоря о вновь возродившихся сомнениях в существовании призраков и внезапном приступе веры в божественность Траяна. Рус отёр капли пота с носа. Возможно, от этого сырого климата у него просто размягчились мозги.

Он должен сосредоточиться на главном. Думать о своём долге перед семьёй — пусть они и далеко от него. Но его то и дело отвлекают — то девушки-рабыни, то пожар в доме, то споры с Приском. Он в последнее время совсем забыл о своих домашних. Надо собраться, действовать разумно и организованно. Тут необходим строго логический подход. Анамнез, диагноз, лечение.

Анамнез

Денег нет.

Вынужденные дополнительные расходы, они же — долгосрочное вложение капитала (Тилла).

Большие долги в Галлии.

Маленькие долги в Британии.

Неудобное (и опасное?) жильё.

Отсутствие помощницы по дому.

Крайне беспечное, импульсивное и непрофессиональное поведение.

Он постоянно отвлекается от того, что должен сделать. Мало ему Тиллы... Вот, к примеру, сегодня с утра он размышлял над тем, не связаны ли между собой смерти двух девушек и солгал ему Децим или нет. Ведь никаких доказательств, что не имел контактов с Эйселиной после её побега, Децим не предоставил. Есть только его слово. Что, если Децим действительно получил послание, что подружка его сбежала с одной лишь целью — присоединиться к нему позже? Что, если оно было, это приглашение? Возможно, в его планы вовсе не входило связать свою жизнь с рабыней или уйти из легиона с целью избежать преследования со стороны владельцев рабыни Эйселины? Что, если он был не готов пойти на такой риск?.. Что, если опасался наказания — ведь это он подбил рабыню на побег? Что, если...

О боги, он снова за своё!

Диагноз

Человек, отягощённый слишком большим чувством ответственности.

Лечение

Долгосрочное. Сконцентрироваться на избавлении семьи от долга.

Сохранять спокойствие при любых обстоятельствах.

Продержаться ещё одиннадцать дней — до выплаты жалованья.

Использовать дополнительные премиальные, обещанные

Адрианом, для погашения всех долгов в фонд Эскулапа и большинства долгов в кассу.

Найти:

— частных пациентов;

— способы получить повышение;

— дешёвое приличное место для жилья (казённая квартира начальника госпиталя подошла бы как нельзя лучше).

Избегать:

— госпитального начальства;

— грубых работорговцев;

— несчастных или умерших особ женского пола и искушения выяснить, что с ними произошло;

— офицеров, расследующих эти дела;

— любых «светлых» идей Валенса.

Ещё необходимо понять, действительно ли Тилла является таким хорошим вкладом. Тут он обойдётся и без помощи Басса, деловые контакты которого не менее туманны и подозрительны, чем у Клавдия Инносенса. Приближаясь к окраинам города, он успел заметить выведенные на стенах мелом объявления, рекламирующие услуги разъездного работорговца. Но и по этому пути Рус идти не хотел. Утверждения Басса, что местные дельцы облапошат его, как младенца, были не единственной причиной этого нежелания. Он спас девушке жизнь, а потому чувствовал себя ответственным за её дальнейшую судьбу. Если в Британии действительно наблюдается нехватка хороших слуг, тогда для неё найдётся вакансия. И ко времени, когда с рукой всё наладится, скажем недель через шесть — восемь, он поспрашивает среди офицеров.

На бегу Рус вёл счёт — один вдох-выдох на три шага вместо начальных четырёх. Вот он втянул в ноздри каплю, повисшую на кончике носа, и покосился на бегущих рядом солдат. Им хватило сил и дыхания затянуть на бегу какую-то изобилующую непристойностями песню. А ведь они получают в несколько раз меньшее жалованье, чем у он, и у многих из них семьи, которые надо содержать. Как же они справляются? Может, у бедных семей просто меньше потребностей, чем у обеспеченных? Или же все они принадлежат к разряду философов, умеющих убедить своих жён, что можно прекрасно обойтись без множества ненужных вещей? Или же прав Приск, уверяющий, что они просто воруют?

Под всеми этими мелкими вопросами крылся ещё один, более глубокий: как можно считать себя образованным и умным человеком и не знать таких простых вещей?..

Когда началось ученичество Руса, дядя провёл с ним воспитательную беседу, смысл которой сводился к следующему. Скудные знания, говорил умудрённый опытом родственник, открывают врата к необозримым и неожиданным просторам невежества. Не важно, насколько прилежен будет он в обучении, насколько верны будут его наблюдения и сколь остра жажда получать знания от других, — итог всегда примерно один. Большинство болезней и причины, по которым одни пациенты поправляются, а другие — нет, — всё это так навсегда и останется тайной. Различие между настоящим доктором и шарлатаном, явившимся в город продавать чудодейственные снадобья в пузырьках, заключается лишь в одном: истинный врач знает свои пределы. Тогда эта речь произвела на четырнадцатилетнего Руса самое удручающее впечатление. Ну а позже он не раз убеждался в истинности слов дядюшки.

Подлинный философ, размышлял он далее на бегу, должен радоваться, а не пугаться каждому новому случаю осознания своего невежества. Лишь философ понимает, что путь к знаниям лежит через всё новые и новые вопросы.

Кстати, является ли причиной боли в горле учащённое неглубокое дыхание? И возможно ли убить себя бегом, во время которого могут перекрыться дыхательные пути?

Смешно. Конечно нет. При беге так бывает всегда, эти ощущения совершенно нормальны.

Отчего во время бега голова начинает гудеть, а в висках стучать? Почему подошвы сандалий, несмотря на аккуратное завязывание всех ремешков, всегда протираются в новых местах?..

«Ты сможешь, — сказал он себе. — Ты делал это много раз. Считай».

Каждый шаг — это награда. Каждый шаг — достижение. Ставь малые цели, только тогда можно достигнуть большего. Один, и два, и три, и четыре...

— Что, сказывается отсутствие практики, доктор?

Рус покосился на раскрасневшегося молодого опция[2], тот как раз поравнялся с ним.

— Рад наверстать упущенное. — Он старался не показывать, что запыхался. — Побегать всегда... хорошо. Последнее время... не слишком часто это делал.

— Заняты в госпитале?

— Врачей не хватает. — Пусть лучше опций говорит. — А ты... давно в легионе?

— Этой зимой десять лет будет. Мой отец был центурионом в Двадцатом легионе.

— Так ты родился в Деве?

— О, нет-нет. Отец женился только после возвращения домой.

— Нравится здесь?

— Ко всему привыкаешь. Скажите, а вы тот самый доктор, что расследует убийство?

— Нет, — ответил Рус. У него не было ни сил, ни желания на более пространный ответ.

Теперь они бежали мимо домов британцев. Отстояли они довольно далеко от дороги, а вокруг широко раскинулись поля, на которых паслись коричневые овцы. Завидев пробегающих мимо солдат, они подняли головы, затем отбежали на безопасное расстояние — и снова принялись щипать травку. Дома были приземистые, округлой формы, из толстых труб на соломенных крышах поднимался дымок. Несколько ребятишек неопределённого пола сражались за примитивные качели — верёвку с петлёй, свисающую с толстой ветки дерева. В грязи бродили куры, мальчик тянул за верёвку упирающегося козла: тот никак не хотел проходить мимо конусообразного стога сена с воткнутой в центре палкой. Рус видел всё это, но ничего не слышал. Все звуки заглушал мерный топот бегущих по дороге легионеров и бряцание ремённых пряжек.

Решив, что его «нет» прозвучало, пожалуй, грубовато, Рус спросил:

— Что они за люди, эти местные?

— Всякие попадаются, — ответил опций. — Но лишь один или два знают, что такое термы.

— И?..

— И ещё здесь промышляет шайка воров. Угоняют овец целыми отарами.

— Ага...

— Некоторые девушки дружелюбны, но с ними надо держать ухо востро.

— Вот как?

— У половины из них имеются братья, запросто могут пырнуть ножом, отстаивая честь семьи. Вторую половину юношей эти почтенные семьи норовят пристроить в армию. Для них это единственный шанс переехать из глинобитной хижины в более пристойное жильё. Так что выбор, как видите, у них невелик.

Гай улыбнулся.

— Слышал, у второго центуриона есть дочь?

Опций громко расхохотался.

— О, к этой так просто не подступишься.

— Я и не собираюсь. Один мой друг.

— Шансов у него нет, доктор. Ни единого.

Рус снова взглянул на хижины, и тут из ворот вышла стройная девушка с двумя вёдрами. А секунду спустя он вдруг заметил впереди какое-то замешательство. Видимо, кто-то из солдат упал, а бегущие следом не успели вовремя остановиться. Песню сменили крики и ругань. Отстающие бегуны увидели, что происходит, и разделились на два потока, огибающие место происшествия, где на земле виднелись окровавленные тела. Рус отскочил влево, туда, где играли ребятишки. Девушка словно испарилась. Опций остался где-то позади, остановился и на чём свет стоит костерил местных, которые только и умеют, что пялиться, и не смотрят, куда идут.

Через несколько минут Руса догнал запыхавшийся легионер и передал сообщение от опция — у одного из упавших, по всей видимости, сломана лодыжка. Рус вознёс про себя благодарственную молитву судьбе за то, что подарила уважительную причину прекратить эту бессмысленную пробежку. Помолился он и за здоровье пострадавшего легионера — и бросился назад, на помощь. Нужды притворяться больше не было. Теперь и он, как и Валенс, лучился энтузиазмом.

ГЛАВА 41

— Так куда это ты собрался?

Рука Валенса с зажатым в ней нижним бельём так и застыла над солдатской сумкой.

— Похоже, они собираются нанести визит какому-то волосатому вождю горных племён. С целью укрощения его воинственных амбиций.

— И хотят, чтобы ты поехал с ними?

Валенс снова принялся заталкивать пожитки в и без того битком набитую сумку.

— Лично я могу провести краткую инспекцию сторожевых постов. Их давным-давно пора проверить.

— Так что, госпиталь останется без второго врача, пусть и ненадолго?

— Я подумал об этом, — кивнул Валенс, запихнул в сумку последний предмет и уселся на неё, чтобы можно было закрыть и обвязать ремнями. — А потом вдруг понял: это даст тебе прекрасный шанс проявить себя. Предстать перед начальством в полном блеске. Так что ты, полагаю, возражать не будешь.

Рус устало подыскивал подходящий ответ, но так и не нашёл. И в конце концов коротко заметил:

— Очень благородно с твоей стороны.

— Не стоит благодарности. — Рус так и не понял, предпочёл ли Валенс проигнорировать его сарказм или просто не заметил его. — Знаю, что ты метишь на должность главного офицера госпиталя. Вот я и подумал, что надо дать тебе возможность хоть как-то проявить себя с выгодной стороны.

Рус зевнул. Днём он, оказав первую помощь пострадавшему во время забега, организовал доставку его в госпиталь, а затем снова присоединился к бегунам Первого подразделения и вместе с ними пробежал четыре мили обратно, до казарм. Ноги ныли от усталости. Ступни были натёрты обувью. Не стоит и говорить, что он предоставил заниматься раненым Валенсу с санитарами, а сам просил вызывать его только в случае крайней необходимости.

— Ладно, — заметил меж тем Валенс. — Некогда мне с тобой болтать. Выезжаем прямо с раннего утра. Они сказали, что на рассвете, но я должен прийти ещё раньше, чтобы получить приличную лошадь.

— Получается, ты пропускаешь пробежку? — спросил Рус. — Ведь завтра твоя очередь.

— Я буду с ними, — заверил его Валенс. Точно намеревался бежать вместе со всеми остальными легионерами, а не проскакать мимо них верхом. — Так, ладно. Хочешь, чтобы я разбудил тебя, когда буду выходить, или предпочитаешь поваляться подольше в своей удобной красивой спальне, восстановленной после пожара?

ГЛАВА 42

В отсутствие Валенса Русу пришлось с утра поспешить в штаб на совещание. Приск уже пришёл и стоял в дальнем углу комнаты. Мужчины приветствовали друг друга короткими кивками.

Рус нахмурился. Ему совсем не нравилось, что госпиталь официально представляет человек, не способный отличить бубонную чуму от простого прыщика. С другой стороны, вовсе без управления госпиталь обойтись никак не мог. И вот оба они стояли и слушали замечания и предложения. Он уже собрался было попрощаться с Приском взмахом руки — это, по мнению Руса, помогло бы снять напряжённость в отношениях и позволило бы ему не опоздать на завтрак, — но тут часовой у дверей вытянулся по стойке «смирно» — и настала мёртвая тишина. Её нарушил зычный голос префекта лагеря. Он пожелал собравшимся офицерам доброго утра и объявил, что в ближайшие четыре дня будет заменять легата ввиду отсутствия последнего.

Рус пытался сосредоточиться на замечаниях и игнорировать урчание в пустом желудке, а также страдания стоящего впереди офицера — тот изо всех сил сдерживал кашель. И вот наконец префект объявил пароль на сегодняшний день («тигриные полоски») и попросил задавать вопросы, если таковые имеются. Вопросов не было. И только когда совещание объявили закрытым, Рус спохватился. Он должен был поднять руку. Так непременно поступил бы Валенс. Подобное поведение всегда поощряла Клавдия. Префект лагеря отвечает и за госпиталь, и задать ему умный вопрос означало привлечь к себе внимание начальства. Проблема заключалась лишь в том, что он ничего не хотел знать. Нет, не так. Он очень хотел задать один вопрос, но только не на людях.

Он спросил об этом позже у Альбана. Тот сразу смутился.

— Не уверен, что могу ответить вам, господин.

— Почему нет?

Альбан откашлялся, потом огляделся, проверил, закрыта ли дверь в хирургическую.

— Ну, тут на днях они толковали нам о безопасности. О том, что нечего болтать, рассказывать людям о том, что им не следует знать, и как офицеры могут проверить нас и...

— Так значит, ответ тебе известен?

Альбан выглядел совсем уже несчастным.

— Да, господин.

— Но если кто-то разболтал это тебе, стало быть, не такая уж большая это и тайна?

Лицо писца просветлело.

— Это проверка, да, господин?

— Да. Молодец, Альбан. Считай, что прошёл испытание.

— Спасибо, господин.

— А теперь не ответишь ли мне на следующий вопрос? Легат отправился в то же путешествие, что и офицер Валенс?

— Да, господин.

— Отправился или можешь ответить?

— И то и другое, господин.

— Спасибо. — Рус выдержал паузу. — Наверное, тебе любопытно, с чего это вдруг я спрашиваю тебя об этом?

— О нет, господин.

— Нет? Вот и славно. — Рус взялся за дверную задвижку. — Ну что? Готов к утреннему обходу?

* * *

К концу обхода Рус вдруг понял, что ему даже начинает нравиться этот Альбан. Он проявлял интерес и усердие, старался помочь по мере сил, быстро поставлял всю нужную информацию и явно получал удовольствие от того, что может отдавать приказания младшему персоналу.

Рус не забыл поблагодарить его и улыбнулся, видя, что Альбан так и залился краской смущения.

— Ступай принеси чего-нибудь поесть, — распорядился он. — Второй обход ровно в семь вечера.

Писец замялся.

— А вы будете здесь, господин?

— Да, ровно в семь.

— Но сейчас ещё только...

— В этот промежуток времени я буду в другом месте.

— Понял, господин. Прошу прощения, но офицер Приск говорил, что я должен знать, где вы находитесь, каждую минуту. На тот случай, если вдруг возникнет срочная надобность...

— ...с которой санитарам не справиться? — подхватил Рус. — Тогда обратись к охраннику, пусть пошлёт за мной. Далеко я не уйду.

* * *

Рус отдал охране короткие распоряжения и поспешил к восточным воротам. Он торопливо шагал по людной в обеденное время улице, а за спиной стихало пение сигнальных рожков.

Однако через несколько минут его окликнул знакомый голос. Гай продолжал шагать дальше. Только этого сейчас не хватало! Если у управления по надзору над провинциями снова возникли проблемы, он не хочет о них знать. У него своих проблем хватает.

— Рус, погоди!

Он обернулся.

— Я спешу.

— Лично от тебя мне ничего не надо! — взмолился знакомый офицер и поравнялся с ним. — Просто хотел перемолвиться словечком.

— Ну давай. Только быстро.

Мужчина покорно трусил рядом.

— Просто хотел сказать, мне очень жаль, что у тебя в доме случился пожар. И ещё поблагодарить за то, что ты помог нам опознать тело.

— Ах, это, — протянул в ответ Рус и замедлил шаг у лестницы. Он хотел поговорить с солдатом, расписывающим стены домов. — Просто повезло, что я побеседовал об этом с Децимом.

— Развалины уже расчистили. Новых трупов не обнаружено.

— Что ж, это хорошая новость.

— Я даже зашёл к Меруле, рассказать ей про всё лично, — заметил офицер таким тоном, точно поддержание связей с местным населением было не его прямой обязанностью, а чьей-то ещё.

— Ну и как там это восприняли?

— Владелица не слишком обрадовалась. Можно понять, ведь ей придётся оплачивать ещё одни похороны.

— Насколько я слышал, нет.

— И ещё я велел ей получше приглядывать за девушками.

— Возможно, надо получше приглядывать за нашими мужчинами. Второй побег — и второй труп, тут есть над чем призадуматься.

— Мы понимаем это, Рус. И наши люди там, в штаб-квартире, они не дремлют.

— Не мешало бы им присмотреться к работорговцу, который поставляет Меруле девушек. По имени Клавдий Инносенс.

— Вот как? А что ты о нём знаешь?

— Не много, — ответил Рус. — Просто мне не нравится этот человек, вот и всё.

— Хорошо, я скажу, — кивнул офицер. — Если, конечно, назначат расследование.

— А что, разве могут не назначить? — удивился Рус.

— Это не я решаю, — ответил его собеседник. — Просто пишу рапорты. Но всё равно, спасибо за подсказку.

На том они и расстались, и тут Рус вдруг подумал: неудивительно, что людям из Двадцатого легиона нужно читать инструкции по безопасности. Слишком уж давно базируются они здесь. Возможно, в штабе действительно не дремлют, но там всегда найдётся уголок, где может залечь и всласть подремать человек не слишком амбициозный. Так и будет себе спать, и никто его не потревожит, а проснётся ну разве что с одной целью — передать кому-то любопытную информацию. По предположениям Руса, таким человеком мог быть офицер, сказавший Валенсу, что легат будет проводить инспекцию неблагополучных районов лично. Неудивительно, что Валенс тут же употребил всю хитрость и напористость, чтобы попасть в список. Валенс, а не он, Рус, воспользовался случаем, чтобы проявить себя с лучшей стороны. Валенс, армейский врач без всякого боевого опыта.

Нет, если хорошенько вдуматься, во время этого путешествия может случиться что угодно. Велика вероятность столкновения с воинственными племенами. Если какой-нибудь местный вождь замыслил что-то против Рима, вряд ли визит легата и Первой центурии заставит его передумать. А ведь легионеры ставят себе совсем иную цель. Пусть Руса и уверяли, что любой сторонник решительных действий может отправиться на север — пожить в своё удовольствие в тамошней армии, охраняющей самые дальние рубежи.

Рус уже давным-давно утратил иллюзии о том, что сражения могут быть человеку в радость. Это, впрочем, не значило, будто проверка состояния медицинского обслуживания на севере лишена смысла. Если б можно было придумать подходящий предлог и освободиться на несколько дней, он бы отправился туда сам, а все заботы и хлопоты по госпиталю взвалил бы на плечи Валенса. Отплатил бы любезностью за любезность. Хотя, раз уж всё так сложилось, он, Рус, собирался воспользоваться отсутствием друга и хоть как-то сэкономить на домашнем хозяйстве.

ГЛАВА 43

Тилла крошила капусту. Делала она это осторожно, медленно и очень плохо. Нож трудно было удержать в левой руке, он, несмотря на все усилия, так и норовил вырваться. Кочаны, вываленные на деревянную столешницу, были нарезаны неровными ленточками, а более крупные куски напоминали лохмотья. Впрочем, никого это, похоже, не волновало — капусту в любом случае предстояло тушить. Однако мысли Тиллы витали далеко от предстоящего ужина.

Вот она отложила нож, приподняла руку и пошевелила затёкшими пальцами. Затем снова взяла нож в руку. Работа шла медленно, но нравилась ей. Если хочешь бежать и выжить, надо тренировать здоровую руку. Пусть этот римский лекарь и постарался на совесть, хорошо вправил все косточки (в чём лично она сильно сомневалась), всё равно правую руку придётся разрабатывать ещё очень долго. Кроме того, вонзая нож в хрустящие и сочные зелёные листья, она воображала, что режет не капусту, а человеческую плоть.

К огромному её облегчению, Клавдий Инносенс уехал, оставив девушку по имени Фрина запертой в комнате наверху. Сегодня утром эту Фрину, бледненькую, но, судя по всему, совершенно здоровую, выпустили из заточения и отправили вместе с остальными девушками в термы. Тилле удалось перемолвиться с ней словечком по дороге, однако Мерула была слишком близко, могла подслушать, и откровенничать они побоялись.

В термах Фрина разделась последней из всех. Тилле даже показалось, что девушка вообще откажется раздеваться, но тут подошла Хлоя, прошептала Фрине что-то на ухо — и та повиновалась. Сняла с себя всю одежду и забилась в уголок парилки, где сидела, закутав детское тельце в полотенце, и наблюдала за другими девушками, которые расхаживали в пару, смеясь и болтая, и их обнажённая плоть поблескивала от пота. Взор её так и притягивали груди Дафны с толстыми синими венами и огромный её живот, на котором отчётливо проступила тёмная линия — от сильно выпирающего пупка и до густых тёмных волос на лобке, а на коже поблескивали серебристые полоски, отмечая места, где она особенно натянулась. Девушка даже испуганно прикрыла рот ладошкой, когда Дафна улеглась на скамью, широко раскинула ноги, налила в ладошку ароматического масла, потёрла руки одна о другую и принялась втирать масло в выпяченный живот.

Две незнакомые девушки заглянули в парилку. Увидели, кто там находится, и тут же удалились. Несколько секунд спустя в дверях остановились несколько женщин постарше, завёрнутые в полотенца. Оглядели присутствующих, молча переглянулись, затем вошли. Протопали мимо девушек Мерулы в специальных деревянных башмаках для терм — они принесли их с собой, как успела заметить Тилла, — и уселись в дальнем углу, повернувшись к остальным какими-то необыкновенно стройными прямыми спинами.

Ещё совсем недавно Тилла бы разделила их презрение к Меруле и её девицам. Однако теперь она начала понимать: всё обстоит не так просто, как казалось прежде. Девушек из заведения держали здесь для обслуживания той самой армии, которая построила термы, где парились теперь эти респектабельные матроны. Не далее как сегодня утром какой-то мужчина на улице начал выкрикивать оскорбления в их адрес, и тогда Басс, тот самый Басс, который недавно грубо схватил Тиллу, точно она какое-то животное, подошёл к нему, что-то сказал, а потом резко ударил тыльной стороной ладони по уху. Мужчина рухнул как подкошенный. Несколько зевак поспешили пройти дальше, а Басс стоял над распростёртым на земле мужчиной, скрестив руки на груди и воинственно озираясь по сторонам, словно выискивая того, кто ещё намерен оскорбить его подопечных. Мерула поблагодарила его, в ответ Басс сокрушённо покачал головой.

— Эти местные, — презрительно произнёс он. — Они понятия не имеют о том, что такое уважение.

По бане расхаживали парикмахерши, предлагали свои услуги. К облегчению Тиллы, ею никто не заинтересовался. Волосы у неё были заплетены в две скучные косы.

Фрину же усадили на высокий табурет и принялись с помощью щипцов превращать её прямые светлые волосы в локоны, которые затем собрали и уложили на затылке замысловатым узлом. Девушка даже изобразила некое подобие улыбки, когда ей поднесли зеркало и показали результат. Но тут же спохватилась и сжала губы, чтобы никто не увидел её зубов. Мерула же осталась недовольна и велела распустить причёску.

— Это не годится, — сказала она. — Вы её состарили. Нам такого не надо.

Затем Мерула отправилась за покупками, а Басс проводил девушек до дома и приказал Дафне и Хлое открывать заведение. Он занял пост у дверей. В этот момент из кухни вышел Стикх и одобрительно оглядел Фрину с головы до пят. Затем покосился на Басса — тот всем своим видом демонстрировал безразличие. Стикх схватил девушку за талию и повлёк по лестнице наверх.

Тилла, не подумав о последствиях, громко крикнула:

— Оставь её в покое!

В зале воцарилась тишина. Единственным звуком, нарушавшим её, было потрескивание поленьев в печи под прилавком с горячими напитками. Стикх, продолжая удерживать Фрину, вопросительно покосился на Басса. Все вокруг так и замерли, ожидая развязки.

Тилла распрямила плечи и сказала, по-прежнему обращаясь к Стикху:

— Она совсем ещё ребёнок.

Тут Басс поднялся, со скрипом отодвинул табурет и прошёл через зал к Тилле, причём на лице его медленно расплывалась улыбка. Тилла напряглась, но не отступила.

Басс подошёл, приподнял указательным пальцем её подбородок.

— А ты, — тихо сказал он, — всего лишь рабыня. И этот твой милый доктор не всегда будет рядом, чтобы броситься на помощь. — Он убрал палец. — Советую это запомнить.

Стикх подтолкнул Фрину к лестнице. Хлоя обняла Тиллу за плечи.

— На кухню! — сказала она. — Ты срочно нужна поварихе.

* * *

Тилла вонзила нож в очередной кочан и попыталась не думать о Фрине. Или о том, что и её подстерегает та же судьба. Она не станет дожидаться момента, когда «милого» доктора не окажется рядом. Через пятнадцать дней она отсюда сбежит.

Поскольку окна, что выходили на улицу, были снабжены решётками — преградой для взломщиков и ворюг, — бежать из дома Мерулы можно было лишь двумя путями.

Главный вход запирался на ночь, а днём охранялся Стикхом, или Бассом, или сразу обоими. Кухонная дверь открывалась в довольно мрачный внутренний дворик, в высокой стене была ещё одна дверь, открыв которую можно было попасть на боковую улочку. Там тоже имелась решётка, открывали её, лишь когда привозили продукты и дрова для кухни. На решётке висел замок, ключи от которого находились у Мерулы, их свисала с пояса целая связка. Даже если удастся украсть этот ключ, с замком на решётке придётся повозиться, причём беглянку будет видно из окон кухни и комнатушек на верхнем этаже. Впрочем, там, как правило, не слишком много желающих поглазеть на улицу. И ещё её сразу бы увидели из окон комнат, где обитает сама Мерула, — они тоже выходят во двор, только с другой стороны. Так что единственный путь на волю — главный вход. Ей придётся найти предлог, чтобы появиться в зале вечером, выждать, пока охрана отвлечётся, — и выскользнуть в ночь. Большинство обитателей заведения считали, что именно таким путём покинули заведение Эйселина и София. Хотя никто не видел, как они ушли.

Как бы это ни казалось странным, легче бежать сейчас, когда только что обнаружили тело Эйселины. Об обстоятельствах её смерти девушки говорили мало, но были явно напуганы. Одна лишь Хлоя осмелилась сказать: дескать, прискорбно, что оплакивать любую из них будут так же скупо, если её постигнет та же судьба. Словом, охранники вряд ли ожидают, что теперь кто-то осмелится выйти на улицу без сопровождения.

За спиной её отворилась дверь. Тилла не поднимала глаз от стола.

— Тилла!

Она обернулась, заглянула прямо в подведённые глаза Мерулы, затем отложила нож и медленно поднялась. На кухне никого больше не было.

— Тилла, — задумчиво произнесла Мерула и скрестила руки на груди. — Полагаю, это не настоящее твоё имя?

— Хозяин говорит, что я Тилла.

— Не смей так на меня смотреть, девчонка! Неужели ещё не поняла, как следует себя вести?

Тилла опустила глаза и стала разглядывать кольца: они казались слишком массивными для тонких пальцев Мерулы.

— Ты хорошо выглядишь, Тилла.

— Я и чувствую себя хорошо, госпожа.

— Все наши помогали тебе поправиться. Заботились о тебе. Ты должна быть им благодарна.

— Да, госпожа.

Мерула протянула руку, взяла со стола неровный обрезок капустного листа, потёрла между пальцами.

— А получше работать ты не можешь?

— Не получается, госпожа.

— Если бы ты была одной из моих девушек, тебя бы быстро научили.

Тилла подавила желание снова глянуть хозяйке прямо в глаза.

— Но я не одна из ваших девушек, госпожа.

Обрывок капустного листа упал на стол.

— Нет, — согласилась Мерула. — Ни одна из моих девушек не осмелилась бы подвергать сомнению поступки хозяев или говорить о том, что тебя совершенно не касается.

— Конечно нет, госпожа.

— Заруби себе на носу, Тилла. Ради своего же блага. Раб, не способный держать язык за зубами, может запросто его лишиться.

— Да, госпожа.

— Запомни мой совет. А теперь ступай. Твой хозяин тебя забирает.

ГЛАВА 44

Рус обернулся посмотреть, поспевает ли за ним девушка. Он был рад забрать её из этого заведения. Объяснил, что торопится и, так как счёт за пребывание Тиллы выписать не успели, Мерула согласилась прислать его позже в госпиталь. На выходе Басс одарил девушку улыбкой, на которую она не ответила. Но это ничуть не смутило Басса.

— Уверен, мы ещё встретимся, — заметил он. — Ты ведь нас не забудешь?

Тилла взглянула ему прямо в глаза.

— Нет, не забуду.

Басс обратился к Русу:

— Как думаете, доктор, когда она окончательно поправится?

— Нужно время.

Басс снова ощерился в улыбке.

— Ох уж эти доктора! Никогда не скажут ничего определённого. Или не хотят рисковать?

— Не хотим, если не в силах ускорить выздоровление.

Он сошёл с тротуара, чтобы не натолкнуться на лестницу маляра, и тут вдруг услышал нарастающий равномерный топот шагов по гравию. Поднял голову и увидел, что навстречу ему, прямо из-за угла, выходит отряд пехотинцев. Рус обернулся и крикнул Тилле:

— В сторону!

Откуда знать девушке, что усталые солдаты на марше, завидев родные казармы, готовы смести всех и вся на своём пути, точно массивный валун, катящийся с горы? Маляр, заметив их приближение, быстро спустился с лестницы и придвинул её поближе к стене. Что-то клевавшая в грязи курица настороженно подняла голову — и метнулась в сторону с тревожным квохтаньем.

Колонна проходила мимо, и Тилла вжалась спиной в стену.

Судя по грязи, сплошь покрывавшей вспотевшие лица и волосы, и по тому, как солдаты сгибались под тяжестью своих мешков, эти люди возвращались после тренировочного марша на двадцать миль с полной выкладкой, что, впрочем, не помешало нескольким из них окинуть Тиллу одобрительными взглядами и одарить её улыбкой. А один или двое даже игриво подмигнули ей. Вместо того чтобы потупить взор, как подобает скромной девушке, Тилла, поддерживая здоровой рукой перевязь, ответила прямым строгим взглядом. Рус подошёл к ней поближе, а центурион, заметивший, что происходит, рявкнул:

— Смотреть вперёд!

— Отвернись, — сказал Рус.

Он оглядывал мрачные грязные лица легионеров, проходивших мимо. Любой из них мог оказаться тем, кто лишил жизни нечастную Софию.

* * *

— Тигриные полоски, — сказал Рус часовому у ворот, хотя тот и не думал спрашивать у него пароль. — Доктора кто-нибудь вызывал?

— Никак нет, господин.

Рус протянул часовому монету. Потом поманил за собой девушку, и они прошли через тяжёлые железные ворота, а затем нырнули под арку.

— Попрошу выписать для тебя пропуск, чтобы ты могла ходить за покупками, — сказал Рус. — Ты понимаешь, в чём теперь состоят твои обязанности?

Она кивнула.

— Готовлю, убираю, слежу за собаками.

— Хорошо. — Он снял с пояса ключ, протянул ей. — Что ты умеешь готовить?

Она вопросительно взглянула на него.

— Суп?

— Годится, — ответил Рус.

— Что класть в суп?

Рус призадумался. На кухне у них почти никаких припасов, а если и было что-то, всё наверняка сожрали мыши.

— Ну, что-нибудь вкусное, — ответил он и отстегнул от пояса кошелёк. Достал три монеты, вложил ей в ладошку. — И на завтрак что-нибудь купишь, ладно?

Тилла стала брать по одной монетке, разглядывать с обеих сторон, точно не была уверена, что деньги настоящие.

— На утро суп тоже подойдёт.

— Делай что хочешь, — сказал он. — Я всё равно вернусь поздно.

Они вышли на главную улицу форта.

— Вот этой дорогой ты и будешь ходить из дома в город и обратно, — объяснил Рус. — И чтобы никаких отклонений, поняла? Город Дева не то место, где можно разгуливать в одиночку молоденькой женщине.

Тилла вскинула голову.

— Если какой-нибудь солдат меня обидит, его ведь накажут, да, господин?

— Возможно, — ответил Рус без особой, впрочем, уверенности в голосе. — Но тогда будет уже поздно. Слушай меня внимательно. И внутри форта, и вне его стен ходи только по людным улицам, где много народу. Если заметишь, что какой-то мужчина обращает на тебя особо пристальное внимание, тут же уходи подальше. Не пытайся урезонивать его. Не вступай в разговоры. Быстро уходи, но не показывай, что испугалась. Там, откуда ты родом, может, и принято держаться просто и со всей прямотой, но здесь это не пройдёт.

— Буду молиться богине, чтобы защитила меня, — сказала Тилла.

— Ты только поможешь ей в этом, если проявишь хоть толику здравого смысла. Погибли две одинокие девушки. Я полагаю, тебе известно, что по крайней мере одна из них была жестоко убита?

— Богиня накажет этого человека, господин. Я попросила наслать на него проклятие.

— Понимаю.

— И ещё попросила ниспослать благословение на моего хозяина.

— Будем надеяться, что богиня прислушалась к твоим молитвам.

Девушка улыбнулась.

— Она всегда прислушивается, господин. Сами видели, что произошло с Клавдием Инносенсом.

ГЛАВА 45

Тяжёлая дверь захлопнулась, задвижка со стуком защёлкнулась.

Рус вышел из госпиталя и увидел, что ночное небо очистилось от облаков. Проходя мимо дома легата, Рус кивнул охраннику. Сам легат был в отъезде, но семья его мирно спала в доме за высокой оградой. В моменты слабости Рус завидовал мужчинам, живущим в браке. Каждый вечер они приходили домой, где их ждал вкусный горячий ужин и ласки жены, согревающей постель. В такие моменты он, чтобы уж совсем не впадать в отчаяние, старался представить, что на месте этой жены находится его Клавдия. Сегодня причин для зависти у него не было. Он и сам возвращается в тёплый дом, к горячей вкусной еде. Нет, в постели его никто не ждёт, он велел девушке занять комнату Валенса. Но и в этом тоже есть свои преимущества. По крайней мере, никто не будет пилить его с утра пораньше.

«На свете великое множество вещей, совершенно не нужных человеку».

Он зябко поёжился и прибавил шагу.

В доме было тепло, но встречать его выбежали только собаки. Очевидно, рабыня уже улеглась спать. Он поднял лампу, которую оставил у двери, и принюхался. Что это? Утечка масла? Или луком пахнет? Сложно сказать. Он внёс лампу в кухню. Освободил уголок стола, поставил деревянную миску, рядом положил ложку и кусок хлеба, который прятал от мышей в коробке, придавив крышку камнем. И приготовился насладиться своей первой домашней трапезой в Британии.

Суп был еле тёплый.

И совершенно безвкусный.

Он откусил хлеба и решил попробовать ещё раз.

Ложка наткнулась на что-то округлое и твёрдое. А потом он заметил, что с неё свисают какие-то мягкие волокна. Рус осторожно поднёс ложку к лампе, чтобы рассмотреть получше, и увидел в желтоватом свете неочищенную морковку с ботвой. Гай Петрий Рус тяжело вздохнул и отставил в сторону миску. Он один, по-прежнему совсем один в этой варварской стране.

ГЛАВА 46

Дверь в спальню была открыта. Она вошла, тихонько напевая для храбрости. Глаза настороженно осматривали пол, на всякий случай она выставила перед собой метлу. Удовлетворённая тем, что пол чист, она, неуклюже ступая в огромных сандалиях медикуса, крутанулась вокруг своей оси и плюхнулась на кровать, высоко задрав ноги с соскальзывающими с них сандалиями. Потом, уложив сандалии и метлу на кровать, стала ползать по матрасу на коленях и, опустив голову, смотреть вниз. Она проверяла, не свисают ли на пол покрывала. И вот, убедившись, что всё в порядке, Тилла взглянула на застывшую в дверях собаку и спросила:

— Ну что, ты готова?

* * *

Медикус велел ей спать в этой комнате. То была спальня другого доктора, весёлого и дружелюбного, который куда-то уехал.

Спала она плохо. Поначалу лежала в кровати, вся напряжённая, прислушиваясь к каждому звуку. Ждала, не идёт ли доктор, а когда тот пришёл, опасалась, что он ляжет с ней, просто потому, что он мужчина. Или побьёт её, потому что никакая она не повариха. Или же — и то и другое.

Но вместо тяжёлых шагов медикуса она вдруг услышала мягкое постукивание чьих-то лапок по полу. Возможно, ей просто показалось, от страха. Однако стоило шевельнуться — и странные звуки тотчас стихали. А потом, когда она начинала засыпать, слышались снова. Затем вдруг раздался тонкий писк. Страх, возможно, и может топать по полу — но не пищать же! И вот девушка продолжала прислушиваться, ворочаясь в постели через короткие интервалы, перекатываясь с боку на бок, дрыгая ногами или тяжко вздыхая... А потом вдруг пропела труба ночной стражи. Этот звук она слышала ещё в госпитале бессонными ночами, когда невыносимо болела рука. И Тилла пыталась урезонить себя, успокоить мыслью, что в каждом доме живут мыши. От мышей ещё никто не умирал. Она выросла в доме, где мыши пробирались через щели в стенах и устраивали гнёзда под застрехой. Ночами она слышала, как они шуршат там, в соломе, грызут доски, расчищая себе путь, и, укрывшись одеялом с головой, засыпала, зная, что Брэн защитит её. Но Брэн мёртв, а собаки в этом доме не слишком расторопны. Даже римляне, со всей своей организованностью и цивилизацией, не смогли победить мышей.

Медикус пришёл домой среди ночи. Тилла увидела, как под дверью возникла и тут же исчезла полоска света — это он пронёс лампу на кухню. Однако пробыл он там совсем недолго. Услышав, как скрипнула дверь в его спальню, она досчитала до десяти, потрясла одеялом, чтобы распугать мышей по углам, и, встав, на цыпочках прокралась в гостиную, где собака заняла единственную кушетку. Толчками Тилле удалось немного сдвинуть её с места и прикорнуть рядом. Она прижалась к тёплому мохнатому боку, продолжая дивиться странностям римлян.

Когда её впервые внесли в этот дом, до того как поселить у Мерулы, она была слишком слаба, чтобы что-то замечать и делать какие-то выводы. Лишь заметила, что пахнет в этом доме скверно и кругом беспорядок. Тилла решила, что служанка слишком ленива, отсутствует, а может, просто больна. Позже она с удивлением узнала, что никакой служанки, кроме неё, здесь нет. Выяснилось, что, несмотря на всё богатство и могущество империи, римские доктора живут в бедности.

Лекари, пользовавшие её семью, жили куда лучше. Мама дарила им подарки. Посылала яйца или кур. Горшочек мёда. Шаль. Целого козла. Зеркальце с расчёской. Пиво. А однажды, когда жена старейшины благополучно разрешилась от бремени сыном, причём роды у неё были тяжёлые и длились три дня, повитухе прислали в подарок половину телёнка. Жили они очень хорошо. У них была повариха и пастух. Даже когда год выдавался неурожайный, семья могла рассчитывать на помощь родственников и соседей. С миру по нитке — и голодными они никогда не ходили. А этот медикус, несмотря на весь свой ум и мастерство, живёт в какой-то жалкой лачуге, битком набитой грызунами, и опустился до того, что торговался из-за больной рабыни прямо на улице. Неудивительно, что римляне не проявляют уважения к разным племенам. Сами себя уважать ещё не научились.

Должно быть, она так и уснула на кушетке. И разбудили её чьи-то шаги на кухне. Она проснулась, поднялась и увидела, что медикус ест хлеб, который она купила на завтрак.

— Этот суп... — пробормотал он, не поднимая головы.

— Суп... вкусный? — робко спросила она.

— Вы что там у себя, только такой и едите?

— Это британская кухня, хозяин, — осмелилась вымолвить Тилла.

— О боги! Даже странно, что при такой еде и погоде ваш народ ещё сохраняет волю к жизни. — Он протянул ей несколько монет и сказал: — У меня нет времени заниматься этим. Сходи и купи на ужин пару готовых пирогов. Но только не в британской лавке. Поняла? — И с этими словами он вышел из дома, сжимая в одной руке сумку, а в другой — яблоко.

Она вернулась в спальню и твёрдо решила, что следующую ночь проведёт спокойно. Взяла метлу, выгребла палкой из-под кровати гору грязной одежды. Обнаружила среди тряпок покрытую застывшим жиром тарелку с остатками пищи, на которых виднелись вмятины от крохотных зубов, а также две чашки, в которых проросла пушистая зеленоватая плесень. Затем она нагнулась и начала тыкать ручкой метлы в нечто напоминающее старый льняной чепрак, застрявший в дальнем углу под буфетом. Ничего не получалось. Тогда она протолкнула метлу ещё дальше, подцепила чепрак и начала протаскивать его между ножками буфета. Подошла собака, стала принюхиваться. Двое щенков тоже прибежали посмотреть, что происходит. Некогда красный, а теперь полинявший, оранжевый на сгибах старый чепрак отказывался вылезать из-под буфета, вместо него она вытащила целый ком серого пуха, пыли и чёрного мышиного помёта.

Как можно жить в такой грязи? Вычистив этот угол, она ещё раз прошлась по полу, затем заткнула все щели в тех местах, где разошлись половицы или виднелись дырки, прогрызенные неутомимым мышиным племенем.

После этого она занялась сложенным в несколько раз выцветшим куском ткани, который торчал из-под буфета. Пыталась метлой разогнуть его края, но они не поддавались. Тогда она взобралась на кровать, нагнулась и начала толкать его метлой уже под другим углом, вкладывая в толчки всю свою силу и вес. Сегодня, если удастся заманить в спальню собаку и забить щель под дверью, чтобы не мешал свет, есть шанс наконец-то выспаться хорошенько.

Всё произошло так быстро, что толком разглядеть не получилось. Собака молнией метнулась под буфет, палка от метлы дрогнула в руке, скатанный кусок ткани развернулся. Из этого гнезда выскочили крохотные серые комочки — и так и прыснули в разные стороны. Метла с грохотом упала на пол. Щенки заверещали. Тилла закрыла рот ладошкой, чтобы приглушить отчаянные крики.

* * *

Узкий проход между домами был безлюден. Тилла повернула ключ в замке, подёргала дверь, проверяя, надёжно ли та заперта. Надёжно. Теперь она в безопасности. Прочь из этого ужасного дома! Сердце перестало биться как бешеное, дыхание немного выровнялось. Здесь, на улице, за стенами форта сияло солнце, а свежий бриз приносил с собой запах моря. Над головой парила, накреняясь, белая чайка, издавая пронзительные крики. Откуда-то издалека доносился стук железа по железу — это кузнец был занят своей работой. Она привязала ключ к поясу, как и подобает хорошей хозяйке, подняла с земли пустую корзину для покупок, повесила её на перебинтованную руку. Затем надела петлю собачьего поводка на здоровую руку, немного сдвинула её к локтю. И вот, крепко сжимая поводок в руке, она набрала полную грудь свежего воздуха и огляделась по сторонам.

Дом стоял немного на отшибе, в конце продолговатого поросшего сорняками участка, отделяющего госпиталь от ближайших казарм. Места, где виднелись развалины старых снесённых домов, буйно поросли крапивой. Крапива — хорошая штука, полезная, пусть даже и лету конец. На чёрном обгорелом клочке земли — очевидно, месте старого пожара — выросла целая клумба из чертополоха, крестовника и колокольчиков, виднелись там и пучки какой-то травы с широкими тёмно-зелёными листьями. Посреди посыпанной гравием аллеи, что проходила мимо двери в дом, виднелось ещё одно тёмное пятно.

Остатки костра или недавнего пожара? Наверное, подумала Тилла, всё это как-то связано со следами гари на стенах и противным устойчивым запахом дыма, что царит в доме медикуса.

Поводок натянулся. Собака стремилась вырваться на открытое пространство, затем вдруг присела и внесла свой вклад в коллекцию помёта, что был разбросан вокруг. Тилла брезгливо поморщилась и решила, что собирать крапиву здесь не стоит.

Справа, в конце прохода, виднелась широкая улица с булыжной мостовой, она проходила параллельно высокой внешней стене форта. С верхней части стены внезапно сорвалась и взлетела с карканьем встревоженная чем-то ворона. Появились двое часовых, они шли по узкой каменной дорожке, проложенной в верхней части стены. Прошли и, похоже, вовсе не заметили её.

Тут вдруг Тилла подумала, что она — единственная в семье, кому довелось побывать внутри римского форта. Затем при мысли о пропуске, что висел в кожаном кошельке на поясе, вдруг почувствовала неуверенность и тревогу. Вошла в доверие к легионерам — это не делает ей чести. И за более безобидные проступки людям перерезали горло. Тем не менее медикус значительно облегчил ей задачу — сбежать отсюда ничего не стоит! Должно быть, это богиня постаралась, услышала её молитвы. Она оказалась куда сильнее и мудрее всех этих римских богов, хотя и отворачивалась на протяжении столь долгого времени от её рода. Богиня помогала ей бежать. Тилла помнила слова Хлои. Она, единственная из всех, поведала ей то немногое, что знали девушки о смерти Софии. Тилла не станет повторять ошибку несчастной. Что же касается истории с Эйселиной... тут всё покрыто мраком. Но богиня знает, должна знать. Богиня её защитит.

Тилла плотно сжала губы и даже разрешила себе немного пожалеть медикуса, совершенно бессильного перед волей той, которая отвечает на её молитвы. Медикус обращался с Тиллой хорошо. И она служила ему с тем усердием, на которое только была способна. За несколько дней, что она находилась у него, Тилла сделала всё, что в её силах, чтобы как-то оживить и привести в порядок это ужасное жалкое жилище. Правда, готовить она так и не научилась.

ГЛАВА 47

На третий день отсутствия Валенса утро началось с музыкального сопровождения. Виной тому была погода. Любой проходящий через форт на рассвете мог насладиться звуками ливня, барабанящего по крышам, шумом воды, хлещущей из водосточных труб, звонкой песней ручейков, что бежали по канавам, хлюпаньем влаги под ногами. В госпитале «концерт» состоял из переклички многочисленных протечек, вода появлялась и текла в самых неожиданных местах и с разной скоростью, и шум её время от времени акцентировался звонким «пинг» там, где служащие успевали подставить металлические тазики, потому как вёдер уже не хватало. Дождь начался с первыми проблесками рассвета, и Русу это было известно лучше, чем кому бы то ни было, потому что вызвали его на работу ещё затемно. Повсюду пахло сырой шерстью — это одеяла вывесили на просушку. Помимо безрадостного настроения сотрудников угнетала мысль о том, что запланированную модернизацию госпиталя в очередной раз придётся отсрочить ещё как минимум на день из-за погоды и по той причине, что работы в термах ещё не закончились. Даже Приск со всей своей властью и напором был, похоже, бессилен: потолок в его кабинете не просыхал.

Рус с мрачной решимостью диктовал Альбану примечания и рекомендации, но тут заглянул дежурный и объявил, что к доктору посетитель. И настроение Руса ничуть не улучшилось, когда он увидел, что посетителем этим является не кто иной, как знакомый офицер из гарнизона надзора над провинциями. Он пришёл спросить, нельзя ли на время позаимствовать охотничьи силки Валенса.

— На охоту? В такую погоду?

— Мы выходим завтра, с раннего утра. Я и несколько друзей. Не желаешь присоединиться?

— Я занят, — коротко бросил Рус. — Валенс в отъезде.

— О, прошу прощения. Впрочем, все мы тут люди занятые. Но конечно, не так, как вы. Ведь наша работа не связана с жизнью и смертью. Во всяком случае, не всё время.

— Да.

— Честно говоря, если станем торопиться, это только навредит. Разворошит осиное гнездо. Побудит их к решительным действиям. Пора бы и им научиться брать на себя ответственность.

— Да.

— Но разумеется, этого никогда не будет. Порой я просто впадаю в недоумение. К чему, скажи на милость, они создавали городской совет? Все вопросы, не связанные с очисткой стоков и организацией весёлых праздников, переадресуются нам. Кто только не обращается! Вдова, у которой украли породистого козла. Хозяин лавки, которому дал по носу какой-то солдат за то, что тот был не слишком расторопен. Местные жители, которые...

Этот монолог прервал стук в дверь.

— Чего надо? — спросил офицер санитара, заглянувшего в комнату.

Санитар покосился на Руса, затем — на офицера, словно не был уверен в том, к кому следует обратиться.

— Ещё один посетитель к доктору, господин.

— Все они требуют, чтобы расследование было проведено без промедления, — заключил офицер. Снял промокший плащ с руки, накинул его на плечи. — И почему-то всегда неприятности случаются в моё дежурство. Да, кстати, я внёс вашего Клавдия Инносенса в список тех, с кем собирается побеседовать второй центурион.

— Ему следует поспешить. Инносенс много разъезжает.

— Вот как? Что ж, если не удастся допросить его сейчас, вызовем позже, когда он вернётся.

Рус обернулся к санитару:

— Кто хочет меня видеть? Работы полно, просто нет времени на пустые...

— Девушка, вроде бы из местных, господин. Мы бы не пустили её, но очень уж настойчива.

Рус вздохнул.

— Пусть войдёт.

В дверях появилась Тилла, на ходу вытирая волосы полотенцем. Шаль не спасла: её синяя туника промокла насквозь и прилипала теперь к телу, самым соблазнительным образом подчёркивая формы. Рус старательно отвёл глаза. Ноги девушки были забрызганы грязью.

Проходя в дверь, офицер окинул Тиллу взглядом с головы до пят. Затем вдруг обернулся и бросил Русу уже из коридора:

— Хотел сказать раньше, да забыл. Был рад узнать, что вы наконец нашли повариху. Симпатичная. С нетерпением жду приглашения на обед.

— Ждите! — крикнул ему вслед Рус. — Стоит попробовать её суп, это нечто! — Затем он обернулся к Тилле. — Кто дал тебе полотенце?

Она слегка нахмурилась.

— Такой высокий, худой, старый. А волосы...

Тут она умолкла, а потом приподняла руку и провела по своим волосам. Рус сразу узнал этот жест.

— Офицер Приск, господин, — вставил Альбан.

— Понимаю... — пробормотал Рус, не слишком обрадованный тем, что Приск видел здесь Тиллу. — Зачем пришла?

— Мне нужны деньги, господин.

Он старался не замечать, что девушку начал бить озноб.

— Я ведь дал тебе денег. Не далее как вчера.

— Я их все извела.

— Вот как? И на что же, интересно знать?

Она закивала, сдвинула полотенце на плечо и начала перечислять, загибая пальцы:

— Хлеб, пироги, яблоки, лук, морковка, яйца, молоко...

— Ладно, — перебил её Рус. — У меня нет времени выслушивать весь этот список покупок. — Он отстегнул от пояса кошелёк, высыпал на ладонь кучку самых мелких монет. — Вот, возьми, — сказал он, а потом, вспомнив, что говорила в подобных случаях Клавдия, добавил: — В конце недели я потребую полный отчёт.

Девушка наклонилась взять монеты с его ладони, и только тут он заметил, что с длинных её кос капает вода. Интересно, рассеянно подумал он, сколько же понадобится времени, чтобы высушить такие густые волосы в столь ужасном климате. И что это за дожди здесь льют, если она успела так промокнуть — ведь от дома до госпиталя рукой подать.

И вот через несколько секунд он уже провожал взглядом свой плащ, в котором Тилла вышла из кабинета. По крайней мере, хоть немного прикроет от дождя. Остаётся лишь надеяться, что девушка не успеет подхватить простуду, прежде чем он сможет купить ей подходящую одежду.

— Её звать Тилла, — сказал он писцу. — Если буду выходить из кабинета надолго, оставлю ей ключ вот здесь, на столе.

— Да, господин.

— И убери эту дурацкую ухмылку с лица, Альбан! Можно подумать, ты никогда прежде не видел рабынь-служанок!

ГЛАВА 48

На четвёртый день пребывания в доме медикуса Тилла начала задаваться вопросом: согласилась бы она жить вот так по своей собственной воле? Полы в комнатах сверкали идеальной чистотой, удалось отчистить от пыли и грязи даже кладовую, мыши разбежались неведомо куда. Она нашла лучшую лавку в Деве, где торговали пирогами, не поленилась даже заскочить в заведение Мерулы, взять краткий урок по кулинарному мастерству у тамошней поварихи. Воспользовалась ещё и тем, что вышибалы сопровождают девушек в термы. Ассортимент её кухни был не слишком обширен, зато вполне съедобен. Омлет. Отварная сёмга. Жареные колбаски. Тушёная капуста. Каша. Печёные персики. Печёные яблоки с мёдом. Вчера, когда дождь наконец перестал, Тилла собрала всю грязную одежду в мешок и оттащила его в прачечную. Затем, чувствуя, что честно заслужила передышку, вместе с собакой допила всё оставшееся в кладовой пиво. Хранили его слишком долго, но, похоже, медикус даже не заметил пропажи. Он вообще ничем не интересовался, кроме работы, еды и сна.

А когда она спросила, как зовут собак, он посмотрел на неё с таким видом, точно никогда об этом не задумывался. Никак их не зовут, ответил он. Сука принадлежала человеку, который жил в этом доме прежде.

Тогда Тилла заметила:

— Щенки уже взрослые, пора бы их куда-нибудь пристроить. — На что он ответил всего одним словом — «хорошо», словно щенки должны были сами отправиться на поиски новых хозяев.

Когда он бывал дома — что случалось нечасто, — то ел, затем шёл к себе в комнату или же сидел, согбенный, на кушетке в гостиной, выцарапывая ряды каких-то знаков на табличке.

Потом вдруг останавливался, добавлял цифры и хмурился при этом так, что между бровей залегала глубокая складка. Прошлой ночью заснул прямо за кухонным столом. Подбородок его с каждым днём становился всё темнее от проросшей щетины. Но он и этого, похоже, не замечал.

Все признаки указывали Тилле на то, что у медикуса нет женщины, однако страхи, что она может заполнить эту пустоту, оказались напрасными. Он к ней не приставал. Даже не пробовал. Возможно, просто не любил женщин. Возможно, как и многие другие доктора, он был греком. А уж про греков-то все знают, что они за безобразники. Но изредка она ловила на себе его взгляд, ясно говоривший: никакой он не грек. Возможно, просто слишком занят. Какова бы ни была причина, следствие Тиллу вполне устраивало. Богиня продолжает хранить её.

Она закончила класть в печку мелкие поленья и распрямилась. Затем обрызгала водой затвердевшую перевязь на руке — вовсе не было желания заживо сгореть от какой-то шальной искры — и, произнеся про себя краткую молитву, высыпала на дрова и растопку мелкие кусочки сухой корпии и чиркнула осколком кремня о сталь. В первый раз, когда ей пришлось делать всё это левой рукой, искра отлетела — и повязка занялась. Хорошо, что быстро удалось потушить...

Тилла тихонько подула на занявшиеся огнём края корпии и снова помолилась, чтобы всё у неё получилось.

* * *

Много раз девушка задавалась вопросом, почему её спасли. Выяснить это удалось лишь сегодня утром, когда она зашла в заведение Мерулы. Что ж, через одиннадцать дней руку освободят от повязок и шин, так что десять дней придётся послужить медикусу. Десять дней: за это время она исполнит новое задание, данное ей самой богиней.

Тилла продолжала подкармливать робкий язычок пламени пучками сухой травы и наблюдала за тем, как к потолку поднимается тонкая струйка дыма.

ГЛАВА 49

— Юпитер оптимус максимус! — в ужасе пробормотал Рус, остановившись в дверях.

Может, уйти прямо сейчас? Это был один из тех дней, когда Эскулап был явно не на его стороне. Плохой день для врача и ещё худший — для его пациентов; страдания одного из них, с воспалением брюшины, могло облегчить только срочное хирургическое вмешательство, которое вряд ли закончится удачно. Ещё одному следовало удалить осколок стекла из глаза, третьему была произведена ампутация ноги, в которой началась воспаление. Он наблюдал за тем, как прижигает культю его помощник, нервный молодой человек, находящийся на практике, как вдруг в операционную вбежал санитар и сообщил, что внизу, в приёмной, — пять носилок с ранеными. Эти люди пострадали от погрузочного механизма, обрушившегося в доках прямо на несчастных. Началась суета и суматоха — и уже никому не было дела до трубача пенсионного возраста, который жаловался на острую боль в груди. Руса вызвали к нему только после того, как бедняга упал на пол в приёмной и умер. Когда жена старика перестала кричать на Руса и её увели, всю в слезах, кто-то похлопал его по плечу и сообщил, что пациент, которому сделали операцию, тоже умер и что офицер Приск проводит срочное расследование правильности применённых мер и процедур Рус переговорил с товарищами пациента с воспалением брюшины, убедился, что они могут должным образом организовать похороны, и отправился домой обедать.

Он глубоко вздохнул и шагнул в дом. С кухни доносились обрывки какой-то песни. Чем именно занимается там его служанка, помимо пения, разумеется, было загадкой. Рус резко распахнул дверь и спросил:

— Чем это воняет, чёрт побери?

Пение тут же прекратилось. Тилла подняла раскрасневшееся лицо от почерневшей кастрюли, в которой что-то варилось, и заметила:

— А мой хозяин сегодня рано.

— Где обед? — спросил он.

Вместо ответа она указала на полку, специально повешенную высоко, вне досягаемости собак. Свёрнутые кольцом розовые блестящие колбаски живо напомнили Русу о сегодняшней операции и на брюшной полости.

— Обед, — пояснила она. — Скоро. — Ко лбу липли мокрые от пота пряди светлых волос.

Рус перевёл взгляд на угли в печи. У него зародилось весьма неприятное подозрение.

— Ты что, Тилла, с ума сошла? Кипятишь портянки в кастрюле для супа?

Девушка отчаянно замотала головой.

— Я не портянки кипячу.

— Ну смотри, Тилла, если это один из этих твоих британских рецептов...

Она покосилась на кастрюлю, точно решая, как лучше солгать, затем выпрямилась во весь рост, посмотрела ему прямо в глаза и сказала:

— Это лекарство, хозяин.

Лекарство? Рус вздохнул. Он устал от лекарств и медицины. Медицина его больше не интересовала. Он пришёл домой отдохнуть, отвлечься от страданий других людей, и последнее, чего хотелось, так это видеть дома больного. Напомнив себе о долге, он спросил:

— Тебе что, нужно какое-то новое лекарство для руки?

— Нет, господин.

— Тогда что же — болит что-то ещё?

— Нет, господин. Сейчас буду подавать обед.

— Ладно. Только не забудь как следует отмыть этот котелок, прежде чем будешь в нём готовить.

Она не отводила от него взгляд. И надо сказать, намерения покориться в этом взгляде не читалось.

— Медицина — дело весьма сложное и опасное, Тилла, — нравоучительно произнёс Рус. — И не сводится к тому, чтобы сварить в кастрюльке несколько каких-то корешков. Это может закончиться весьма печально — отравишься, и всё. Я работаю с фармацевтами, которые учились своей специальности долгие годы, и даже они не всегда оказываются правы.

Она отвернулась, размешала содержимое котелка и повесила ложку на ободок.

Рус потёр усталые глаза. Его явно игнорируют. Надо что-то предпринять. Нет, конечно, он не будет хватать служанку за плечи, бешено трясти и кричать: «Давай сюда мой обед!» Это не способ, хотя, может, и стоило бы. И вот он, стараясь выговаривать слова как можно спокойнее, произнёс:

— Если ты чем-то больна, то должна рассказать мне без утайки. Я твой врач.

— Да, господин.

— Так ты больна или нет? — «О боги, сделайте так, чтобы это не оказалось каким-то сложным женским заболеванием...»

— Нет, господин.

— Хорошо. — Он потянулся к тряпкам, что лежали на столе, обмотал ими руки. — Открой дверь, — приказал он, ухватил кастрюлю за металлические ручки и осторожно снял с огня.

Под паром виднелась какая-то густая чёрно-зелёная жидкость, вот последний пузырь выплыл на поверхность, вздулся и лопнул.

Она вышла следом за ним на улицу, ступая по гравию босиком, и наблюдала за тем, как он наклонил кастрюлю и вылил её содержимое в пятно гари, оставшееся на земле. В кастрюле зашипело: это он выгребал остатки прилипшего ко дну варева деревянной ложкой. Увидев, что она стоит рядом, скрестив руки — больная поверх здоровой, — Рус подумал, что не мешало бы сменить повязку — уж больно грязная. Следом за этим пришла другая мысль: что, если она совершала на кухне некий колдовской ритуал? Нет, об этом лучше не спрашивать. Он подошёл к ней и сказал:

— Вообще-то ты у меня молодец, Тилла. Сумела навести в доме порядок.

— Да, господин.

— Но я не хочу, чтобы ты снова занялась изготовлением каких-то подозрительных снадобий, поняла?

— Вы этого больше не увидите, господин.

Лишь позже, когда он сидел над блюдом с колбасками, за коими последовала миска тушёной капусты и яблоко (обед из трёх блюд!), до него вдруг дошло, что ответ девушки прозвучал двусмысленно.

ГЛАВА 50

Валенс вернулся с рассказами о диких и воинственных племенах и о том, какое громадное впечатление произвёл он на местных жителей и офицеров, вылечив младшего сына волосатого вождя от лихорадки. Наутро Рус вкратце описал состояние больных, находящихся на излечении в госпитале, затем посоветовал обратиться к приятелю из штаба, если он, Валенс, хочет знать о последнем обнаруженном теле, и ушёл. Он твёрдо вознамерился насладиться свободным временем и заняться делами, которые откладывал вот уже несколько дней. Ему не хотелось в столь тёплый и солнечный день тратить время в очереди к брадобрею, а потому, дожидаясь рабыню, он решил пройтись по улице и заглянул к портному спросить, во сколько могут обойтись приличные шерстяные штаны.

Он неловко просунул ногу во вторую штанину, расправил складки над ступней и подтянул кусачую ткань до пояса. Потом, придерживая штаны руками, чтобы не свалились, попробовал пройтись по комнате.

Штаны казались чудовищно мешковатыми.

— Они что, должны быть такими... просторными?

— Если подхватить поясом вот здесь, наверху, господин...

— Но я выгляжу в них просто как какой-то плебей из местных.

— Многие господа завязывают ремешки сандалий поверх брюк. Да ещё подкладывают внутрь полоску овечьей шерсти. Получается очень тепло и удобно, особенно зимой. Сами убедитесь, господин. Гораздо теплее, чем в коже.

Рус потёр отросшую бородку и посмотрел вниз, на ноги. Лодыжки были скрыты под шерстяной тканью цвета ржавчины, которая уже начала раздражать кожу в самых чувствительных местах. Ему казалось, что в этой одежде он выглядит совершенно дурацким образом. Но, с другой стороны, этого портного рекомендовал ему Валенс, а Валенс, следовало признать, обычно выглядел хорошо одетым и ухоженным, несмотря на всё своё разгильдяйство. И потом, когда наступят холода, Рус мало чем будет отличаться от всех остальных обитателей форта.

Рус выглянул из двери на улицу в надежде увидеть хоть одного человека, одетого так же, как и он. Но вместо этого увидел молоденькую женщину, она проходила мимо с набитой чем-то корзиной, поверх которой был накинут его полинявший синий военный плащ. Молоденькая женщина с вьющимися светлыми волосами, с рукой на перевязи — и босая. Молоденькая женщина, заботясь о которой он не далее как сегодня утром попросил сапожника отложить пару поношенных башмаков, чтобы она могла зайти и примерить. Она направлялась к воротам, и он понял, что рабыня его торопится в прачечную.

— Ладно, беру, — сказал Рус.

— Могу показать вам другую ткань, — предложил портной с услужливостью человека, вдруг понявшего, что этому клиенту можно всучить и что-нибудь подороже.

— Не надо, и эти сойдут. Счёт можете прислать мне в госпиталь. — Жалованье начнут выдавать через неделю, и Рус был уверен, что может позволить себе сделать несколько мелких приобретений.

— Если хотите снять, я...

— Я пойду прямо в них, — заявил Рус и задержался всего лишь на секунду — поставить подпись на счёте. Затем затянул потуже пояс и выбежал на улицу.

Но Тилла уже успела уйти далеко вперёд по улице, и он постеснялся громко окликнуть её: подобное поведение ему не пристало. Чувствуя, как при каждом шаге широкие штанины хлопают и парусятся вокруг лодыжек, Рус решил, что догонит девушку у прачечной — единственного места, куда она может идти. Он прошёл мимо скобяной лавки, откуда доносился громкий металлический лязг и где вывешенные на улице кастрюли, котелки и сковородки бились на ветру друг о друга боками; вся эта какофония звуков сопровождалась размеренным стуком молотка. Следом за лавкой тянулся ряд жалких полуразвалившихся домов, место которым было где-нибудь на окраине города. А затем неприятный запах подсказал, что он близок к цели. Рус вежливо уступил дорогу древнему ветерану, ковыляющему на двух костылях, затем поднял голову и решил, что Тилла, должно быть, перешла на другую сторону улицы, освещённую солнцем. Теперь её загораживала тяжело нагруженная телега, с грохотом проезжающая посреди улицы.

Владелец прачечной тоже воспользовался солнечной погодой. Весь его двор был затянут бельевыми верёвками. Ведомый обонянием, Рус поднырнул под хлопающие на ветру простыни и свернул влево отдать почести Веспасиану. Статуя отражалась в желтоватой луже — только полный кретин, подумал Рус, мог распорядиться поставить памятник этому великому человеку в столь неподходящем месте. Военачальник, завоевавший большую часть Британии, усмиривший восстание и поднявшийся до невиданных высот, став императором. Но в памяти он остался в основном благодаря тому, что пытался собирать налоги с общественных отхожих мест. Тут мысли Руса прервало одно практичное соображение. Он не проверил, легко ли будет расстегнуть новые штаны, если вдруг понадобится помочиться. Нет, наверное, лучше потренироваться где-нибудь в укромном местечке. И вот он развернулся, снова нырнул под хлопающие простыни и шагнул в душную прачечную, где надеялся встретить свою рабыню.

Стоящий за прилавком приёмщик покачал головой и изобразил полное непонимание ещё до того, как Рус обратился к нему.

— Она должна быть где-то здесь, — настойчиво уверял его Рус. — Да я сам только что её видел. Светлые волосы. Забинтованная рука.

Юноша почесал в затылке, затем внимательно осмотрел свои ногти, точно информация таилась где-то под волосами на голове и он мог выгрести её оттуда.

— Она собрала моё бельё и понесла в стирку, — сказал Рус и огляделся. Но никого, кроме работников прачечной, не увидел. Две мускулистые женщины выжимали полотенца, чей-то ребёнок пинал ногой ночной горшок.

Юноша потянулся к табличке с записями.

— Имя? — спросил он.

Рус сказал. А затем добавил:

— Она могла сдать бельё и под собственным именем. Тилла. Или же «доктор». Меня не прачечная ваша интересует, а девушка.

Приёмщик провёл пальцем по строчкам. Остановился, прищурился, затем подошёл проверить ярлычки, свисающие с льняных мешков, вывешенных у него за спиной. Прошёлся вдоль всего ряда туда и обратно, проверил ещё раз. Затем вернулся и сказал:

— Медикус. Послушайте, так это вы тот самый доктор...

— Нет. Вы твёрдо уверены, что не видели её здесь?

— Бельё ещё сырое. Поступило только вчера. Вы должны дать нам...

Но Рус уже не слушал его. Развернулся и вышел на улицу.

И тут вдруг увидел её. Тилла, несмотря на строгий запрет разгуливать по городу, прошла мимо прачечной и продолжала идти дальше. Вдали мелькала её фигурка, она торопливо шагала по дороге, и в каждом её движении сквозила уверенность женщины, точно знающей, куда и зачем идёт.

Рус понимал, что сегодня утром надо сделать массу вещей, начиная со стрижки и бритья, и в его планы вовсе не входило трусить по дороге в Эборакум в смешных штанах в погоне за непослушной рабыней. Здравый смысл подсказывал, что лучше окликнуть её. Заставить вернуться. А любопытство диктовало другую тактику. Ему до смерти хотелось знать, куда это девушка направляется.

Тилла приближалась к кладбищу. Он понемногу нагонял её. Так, теперь надо нырнуть за какое-нибудь надгробье, там приспустить штаны и облегчиться. Но есть ли у него время?.. Рус наметил себе монумент высотой в добрых шесть футов, увенчанный наверху декоративной урной, но тут его отвлекли крики и плач. Из-за купы деревьев показалась процессия скорбящих. Они проходили слишком близко, и он не стал оскорблять их чувства.

Тилла явно спешила. Она едва увернулась от столкновения с парой всадников, что неспешно ехали по дорожке; одна из лошадей, инстинкты которой, по всей видимости, были развиты лучше, чем у её хозяина, резко метнулась в сторону в последний момент. Всадник изогнулся в седле и что-то крикнул девушке вслед. Но Тилла, казалось, не замечала. Быстро прошла мимо двух телег, нагруженных лесом, что ехали по направлению к городу; к счастью, у неё хватило ума перейти на другую сторону, когда она поравнялась с отрядом военных строителей. Солдаты перестали копать и провожали её взглядами. Затем чей-то резкий голос призвал их продолжить работу. Рус почувствовал облегчение. Это означало одно: они слишком заняты, чтобы обращать внимание на его наряд.

Даже если бы штаны не были так велики и он потуже затянул пояс, всё равно этот предмет туалета погоде явно не соответствовал. Гай начал понимать, почему многие называли здешний климат совершенно непредсказуемым. В точности такой же, как и здешние обитатели. Вчера дождь лил как из ведра. Сегодня солнце сверкало на металлических наконечниках солдатских пик, заливало всё вокруг ослепительно ярким светом. Высокая трава с перистыми соцветиями слегка покачивалась под лёгким ветерком. Окутанные шерстяной тканью ноги несли Руса всё дальше и дальше, следом за девушкой, а самому ему становилось всё жарче и жарче с каждым движением.

Он пытался представить, что делает здесь его служанка. На ум пришло сразу несколько версий, но ни одна из них не казалась убедительной. Несмотря на печальную участь Софии и, очевидно, Эйселины, Тилла осмелилась на побег. Но в этом случае она наверняка должна была бы потратить выданные ей на хозяйство деньги на покупку обуви. Корзина у неё битком набита. Интересно, чем же? Может, покупками? Уже странно. Если она собирается вернуться, к чему сначала идти за покупками, а потом тащить всё это с собой за пределы города? Тут напрашивалось лишь одно объяснение. Она использовала его деньги, чтобы основательно подготовиться к побегу.

Второй вариант. Вполне возможно, что она отправилась в повторную экспедицию за какими-то вонючими корешками и травами, из которых пыталась сварить вчера снадобье. В этом случае ему придётся примерно наказать её, что тоже неприятно.

Рус пытался вспомнить, что видел здесь во время тренировочной пробежки. За кочковатыми полями, на которых две группы людей лениво брели за плугом и впряжённым в него волом, стеной вставали густые бескрайние леса, их прорезала дорога. А что за лесами? Он плохо помнил. Вроде бы пастбище? Или кустарниковая пустошь? Рус знал, что примерно в четырёх милях от форта находится местное поселение: они пробегали мимо верстового камня незадолго до того, как один из солдат сломал ногу. Неужели Тилла вознамерилась тащить корзину с покупками туда, а потом обратно?

Тут в голову ему пришла ещё худшая возможность. Что, если она спешит на свидание? Неужели эта девушка настолько опрометчива? Впрочем, похоже, Тилла во всём полагается на свою богиню, верит ей больше, чем всем его предупреждениям об опасности. Неужто некий негодяй и мошенник успел втереться к ней в доверие, пока она находилась у Мерулы? А что, если он маньяк?.. Что, если он вернулся за второй — или уже третьей? — жертвой? И выбрал на сей раз для своих чёрных деяний укромное и отдалённое местечко, где вряд ли окажутся свидетели? Что ж, кем бы он ни был и что бы ни затевал, его ждёт неприятный сюрприз в лице подоспевшего на помощь жертве врача.

И тут он увидел её. Тилла шла впереди примерно в пятидесяти ярдах и, казалось, не замечала, что её преследуют. Нет, это просто смешно, сказал он себе. Если б он тогда не осушил чашу поддельного фалернского, если бы не стал вмешиваться в этот инцидент у фонтана, если б держал язык за зубами и позволил событиям развиваться своим чередом, то теперь не стал бы тратить такое чудесное тёплое утро на беготню за своей рабыней.

Одна радость: Валенс его сейчас не видит. Друг всегда считал Руса сумасшедшим. Валенс вернулся вчера поздно вечером, вывалил содержимое своей походной сумки на пол и спросил, куда подевались все его вещи. Пришлось Русу объяснить, что Тилла переехала к ним. Валенс усмехнулся.

— Никогда не думал, что ты опустишься до такой степени. Ну ладно, давай рассказывай. Как это оно, с однорукой?

Рус окинул его злым взглядом.

— Она моя пациентка.

Валенс опустился на корточки и позволил собаке облизать себе лицо.

— Уверен, ты придумал для неё самые занимательные упражнения для разработки больной руки.

— Я же сказал, она моя...

— Пахнет от тебя теперь лучше, — заметил Валенс, обращаясь к собаке, а затем оттолкнул её и встал. — А ну, сознавайся. Тебя кто-то искупал?

Рус пожал плечами.

— Тилла берёт её с собой на прогулки. Вряд ли можно вымыть собаку с одной здоровой рукой.

— Похоже, она со всем справляется. Повезло тебе, вот что я скажу. Послушай, а сестрёнки у неё, случайно, нет?

— Даже если б и была, знакомить вас я не стал бы.

— Боги, какие мы злые!.. — насмешливо протянул Валенс и поднял крышку пивного бочонка. — Вижу, ты наконец-то вошёл во вкус.

Рус, щурясь, заглянул в пустой бочонок.

— Должно быть, Тилла вылила, — пробормотал он. — Вообще, она была не в восторге от того, как мы здесь ведём хозяйство.

— В следующий раз закажу вино, — сказал Валенс и захлопнул крышку. — Молодец, Рус, уважаю. Всегда знал, что на тебя можно положиться в поисках хорошей служанки.

— Я ведь уже говорил. Здесь мы держать её не будем.

— Мы не будем, — передразнил его Валенс. — Здрасьте, приехали! Она уже стала нашей служанкой! Отлично. Могу разделить с тобой расходы по её содержанию. Обещаю, что не буду заваливать её в постель, предварительно не спросив у тебя разрешения.

— Да никто и не собирается ложиться с ней в постель!

Валенс долго смотрел на него — в глазах танцевали насмешливые искорки, — затем покачал головой.

— Ах, Рус, Рус. Хороший ты парень, и я искренне люблю тебя. Но тебе надо научиться расслабляться и получать хоть какое-то удовольствие от жизни.

Рус окинул свои новые шерстяные штаны хмурым взором. Хорошо Валенсу рассуждать о необходимости расслабиться. У него нет ответственности перед семьёй, увязшей в долгах в Галлии, ему нет надобности пристраивать в приличное место полубольную рабыню. Рабыню, которая, как он только что понял, слишком привлекательна, чтобы держать её и дальше в этом доме.

Клавдия часто жаловалась, что её рабыни глупы и ленивы, но ни одну, насколько он помнил, нельзя было даже с натяжкой назвать хорошенькой. И ещё он начал понимать, что Басс был прав. Рынок всегда открыт для красивых молодых рабынь.

Рус поднял голову. Дорога впереди была пуста, если не считать выехавшего из леса кавалерийского отряда. Тилла свернула влево, перебралась через канаву и шла теперь полем по направлению к лесной опушке.

Если б она обернулась, то увидела бы, как медикус ступил на толстый ствол дерева, перекинутый через глубокую канаву, прошёл по нему и выбрался на узкую грязную тропинку, что вилась среди высокой травы. Но она не оборачивалась, не предпринимала никаких мер предосторожности и продолжала торопливо и целеустремлённо шагать к лесу.

Чтобы не потерять её из виду среди деревьев, Рус ускорил шаг, теперь их разделяли всего какие-то двадцать — тридцать ярдов. Тропинка, извиваясь, тянулась в тени, под кронами деревьев. Дорогу отсюда не было видно. Через несколько секунд Рус уже перестал слышать топот лошадиных копыт по гравию, кавалькада проехала дальше. Под подошвами его сандалий громко чавкала грязь и шуршали опавшие листья. Он то и дело оскальзывался и спотыкался об узловатые корни, торчащие из земли. По штанинам хлестали ветки кустарника. Рус избегал наступать на сухие ветки, которые могли с треском сломаться и привлечь внимание девушки. Несколько раз он замирал на месте и прислушивался. И вновь убеждался, что Тилла не делает никаких усилий, чтобы остаться незамеченной или неуслышанной. Напротив, похоже, тот человек, к которому она спешила, должен был знать о её приближении. Что ж, тем лучше. Если Рус будет соблюдать осторожность, его внезапное появление станет для маньяка неприятным сюрпризом.

Солнце просвечивало сквозь листву, отбрасывало танцующие блики на синий плащ девушки, что мелькал впереди. Рус прибавил шагу, перешагнул через очередную сухую ветку и начал нащупывать правой рукой висящий на поясе нож.

Ножа не было.

Только пояс, подхватывающий мешковатые шерстяные штаны. Он принялся ругать себя за то, что оставил ножны в портняжной мастерской, и тут вдруг увидел, что тропинка выходит на поляну. Впереди — высокая трава, залитая лучами солнца. А вон и синий плащ, свисает с ветки дерева. Самой же девушки видно не было.

Рус сошёл с тропинки и спрятался за толстым стволом дерева, увитым плющом. Затаил дыхание и стал прислушиваться, надеясь уловить звук шагов. Напрасно. Тогда он выглянул из-за спутанных веток плюща и обозрел поляну.

Трава. Кусты. Пышные заросли папоротника. Плащ, слегка колышущийся на ветру. По поляне пролегали две тропинки, но он не думал, что девушка успела так быстро уйти по одной из них незамеченной. Никакого движения в траве и листве не наблюдалось. Никаких признаков того, что на поляне находится кто-то ещё. Он бы услышал, если бы Тилла поздоровалась со своим знакомым. Маньяк вряд ли мог бы напасть на неё незамеченным. Ведь эта девушка собиралась оглушить легионера ударом суповой миски по голове. Должно быть, прячется где-то, поджидает того, с кем должна встретиться. Или же она всё-таки заметила Руса и надеется, что просидит в укрытии достаточно долго, ему всё это надоест — и он уйдёт.

Откуда-то с другого конца поляны доносилось журчание лесного ручья. Оставалось надеяться, что терпение Тиллы быстро иссякнет. На дежурстве ему надо быть к семи вечера, а теперь, должно быть, перевалило за полдень.

По поляне прыгала чёрная птица с жёлтым клювом. Медленно и осторожно, стараясь производить как можно меньше шума, Рус изменил позу, выпрямил затёкшие ноги. Птичка как ни в чём не бывало продолжала поклёвывать что-то в траве. Никаких других движений и перемещений не наблюдалось.

Сидя у ствола дерева в окружении густого подлеска, Рус вдруг подумал, что преследование любого местного обитателя, к тому же в глухом лесу и без оружия, ничем хорошим закончиться не может. Это неразумно и крайне опрометчиво с его стороны. Дорога далеко, никто его криков не услышит. Если вдруг откуда ни возьмись появится не один, а сразу несколько вооружённых мужчин, ему с ними не справиться.

Наверное, именно поэтому голос так напугал его. Впрочем, всего на секунду, как позже уверил Гай сам себя. Нет, всего лишь на секунду показалось, что он слышит воинственный клич дикаря, готового разорвать его на мелкие кусочки. Или же то был голос некоего призрака, явившегося отнять у него душу и скрыться с ней в глубине чащи. Впрочем, опомнившись от секундного приступа страха, он тут же понял, что звука этого бояться не стоит. Разумом он понимал это, а сердце продолжало колотиться как бешеное, словно он спасался бегством от стаи голодных волков, а не сидел, привалившись спиной к стволу дерева и слушая пение женщины.

Тилла пела и у него на кухне, но это было совсем другое. Здесь, в лесу, она сперва издавала пронзительный и вибрирующий звук, затем тон постепенно понижался. В звучном голосе появлялось придыхание и ещё — некий странный оттенок интимности. Рус осторожно выглянул из-за дерева сквозь листву. Теперь он видел её на поляне. Вроде бы одна. Он недоумённо нахмурился, затем понял, что девушка, должно быть, стоит в каком-то углублении, за пышными ветвями папоротника, в дальнем конце поляны. Здоровая рука поднята к небу. Лицо мокрое, блестит от воды. Потемневшие пряди волос липнут ко лбу. Глаза закрыты. Выражение самое сосредоточенное. Похоже на экстаз. Рус вздохнул. Его рабыня отправилась в лес на встречу не с любовником, а с богом.

В воздух поднималась тонкая струйка дыма. Его мучили вопросы. Как умудрилась Тилла развести огонь посреди этого сырого леса, что именно несла она сюда в корзине? Очевидно, теперь он может добавить к списку её грехов ещё и хищение из дома растопки.

Песня тем временем не смолкала. Было в ней нечто варварское и одновременно — прекрасное. Порой Русу казалось, что он узнает мелодию, но она тут же менялась, ломалась, превращалась в другую. Он уловил повторы отдельных отрывков, они казались бесконечно заунывными, наползали друг на друга, а потом вдруг сменялись совершенно новым напевом. Вот ещё один взрыв пронзительно высоких вибрирующих звуков, а потом голос вдруг срывается до хрипоты, и слышна в нём дрожь, от которой мурашки бегут по коже. Впрочем, часть мелодии была узнаваемой: Гай слышал её на кухне.

Рус отошёл за дерево и осмотрел промокшие штаны. Мало того, они ещё и порвались в нескольких местах, там, где зацепились за сучки. Края штанин отяжелели, сплошь залепленные грязью. Он с горечью оценивал нанесённый обновке урон, как вдруг на носок сандалии спланировал жук. Рус слегка пошевелил ногой. Жук развернул крылышки, тяжело взлетел и спрятался под листом.

Пение всё продолжалось. Внезапно ситуация показалась Русу знакомой. Подобные ощущения он обычно испытывал во время поэтических выступлений после званых обедов. Стоило какому-нибудь доморощенному поэту прочесть первые несколько строк, и ему начинало казаться, что время навеки остановилось, что это проклятое представление будет продолжаться всю ночь.

Тилла же явно вошла во вкус и собиралась продолжать в том же духе до бесконечности.

Порой Рус даже испытывал нечто похожее на зависть к людям, которые способны ощутить счастье и покой во время религиозного обряда. Самому ему это было не свойственно. Взять, к примеру, пациентов, свято верящих в своё выздоровление даже в самых безнадёжных случаях. Однажды какой-то мужчина предложил помолиться за его, Руса, душу, когда тот ампутировал ему два пальца на ступне. И, хотя он зачастую сомневался в Эскулапе, почти не верил в Юпитера и ему подобных, а также питал невысказанное презрение к так называемой божественной сущности императоров, в ценность самой религии Рус верил свято. Если не считать истории с одним зодчим, которого пришлось привязать к койке, чтобы не сбежал и не бросился головой вниз с акведука: тот вдруг уверовал в свою способность летать. И всё же самые безумные из верований казались Русу менее вредными, нежели усилия разоблачить их беспочвенность. И если б Тилла попросила, он бы, безусловно, разрешил ей молиться своим богам. Но просить она не стала, и вот теперь он стал свидетелем самого дерзкого и откровенного неповиновения, с которым только доводилось сталкиваться при общении с рабами. Рус простил ей нападение с миской супа: ведь она намеревалась оглушить другого человека. Варка мерзопакостных снадобий на кухне была свидетельством её безграмотности. Злого умысла в этих поступках не просматривалось. Теперь же он просто обязан — впервые в жизни — серьёзно и примерно наказать её.

Вот только он не знал, как именно. Клавдия в подобных случаях имела привычку хватать первый попавшийся под руку предмет — ложку, расчёску, туфлю. Может, использовать ремень? Придётся снять его вместе со штанами, всё равно в них страшно неудобно. А она всё пела и пела.

Он уже высвободил из штанины одну ногу и пытался протащить вторую вместе с сандалией, как вдруг что-то упало ему на голову и зашевелилось в волосах. Здравый смысл тут же оставил Руса.

Он поднял обе руки и пытался вытащить скорпиона, прежде чем тот укусит его. И потерял равновесие. Неловко запрыгал на одной ноге, ухватился за ствол, чтобы не упасть. С дерева взлетела птица, испуская громкие встревоженные трели. И только тут Рус понял, что на голову ему упал не скорпион, а осенний лист. Пение смолкло.

Он привалился спиной к дереву, пытаясь отдышаться.

Теперь на смену пению пришли причитания, точно девушка повторяла слова заклинания. Звуки приближались. Она направлялась прямо к нему.

Прятаться больше не было смысла. Он вышел ей навстречу из-за дерева.

Тилла умолкла. Стояла и смотрела на него. Сперва — пря мо в глаза. Затем перевела взгляд на ноги.

— Тилла.

— Хозяин...

— Ты должна быть дома и работать.

— Да, хозяин.

— А вместо этого ты здесь.

— Да, хозяин. — Она опустила глаза. Настала неловкая пауза. Оба они молчали. Затем Тилла еле слышно прошептала: — А у вас свалились штаны, хозяин.

Рус развернул зажатый в ладони ремень и повязал его поверх туники, стараясь даже не думать о том, как могла рабыня истолковать его нахождение за деревом. Наказание придётся отложить. По крайней мере, до тех пор, пока он не обретёт утраченное достоинство и не предстанет перед ней в более пристойном виде.

ГЛАВА 51

Рус поднял глаза от точильного камня и отложил скальпель в сторону.

— Входи, Альбан.

Дверь отворилась, на пороге возник писарь.

— Как вы догадались, что это я, господин?

— Колдовство, — ответил Рус, сразу узнавший характерный стук. — Ну что, можно поздравить с удачей?

Альбан прошёл в хирургическую.

— Фармацевт говорит, что ничего не знает об использовании всех этих ингредиентов, господин.

— А ты спрашивал, можно ли использовать каждый в отдельности?

— Да, господин. Или в какой-либо комбинации. И тогда он сказал: да, это пролеска многолетняя, и обычно её дают как слабительное. Но куда как безопаснее использовать черемицу, потому что приём пролески в больших количествах может вызвать гастрит и даже язву. Что касается лесного щавеля, он сказал, что не знает о его применении в медицине. Но если съесть слишком много, почти наверняка заболеешь. А чесночник лекарственный и крапиву можно смешать с яйцом, сваренным вкрутую, и есть, пока горячее. Очень вкусно.

— Ладно. Спасибо тебе.

Рус снова взял скальпель и начал затачивать другую сторону лезвия.

На стол рядом с точильным камнем легла восковая табличка и пучок увядшей травы.

— Я всё записал, господин.

Рус покосился на табличку. Все записи были сделаны мелким каллиграфическим почерком писца. Внизу красовалось: «Есть, пока горячее».

— Ты, как всегда, аккуратен. Спасибо тебе.

— И ещё, тут к вам посетитель, господин.

— Хорошо, — ответил Рус и сдвинул пучок зелени на край стола. — Скажи ему, пусть войдёт. Ты уже взял его записи?

— Это она, господин. — Тут Альбан выдержал небольшую паузу, затем добавил: — Думаю, записи уже у вас есть.

Альбан ушёл и оставил Руса наедине с его рабыней.

— Закрой дверь, Тилла.

Она щёлкнула задвижкой.

Рус продолжал водить лезвием по камню, понимая, что она ждёт, когда он заговорит первым. Он не поднимал головы и видел только её ноги. На сей раз — не босые. В синих башмаках.

Он просил зайти к нему, как только она закончит с покупками. На этот раз принятые им дисциплинарные меры казались вполне адекватными. Он размышлял над этим всё то время, что она ходила в город, но теперь, увидев, что она управилась так быстро, что он едва успел закончить утренний обход, усомнился в правильности своих выводов.

Рус вылил на точильный камень ещё несколько капель масла. Пока оно впитывалось в истёртую серую поверхность в ожидании, когда её снова коснётся лезвие, Рус признал, что на сей раз Тилла в точности выполнила все его инструкции.

Он-то думал, что она снова ускользнёт в лес на поиски корешков и трав, которые он конфисковал из корзины. Чесночник лекарственный и крапива. Вполне съедобные и безопасные растения, что и подтвердил фармацевт. Но как тогда быть с пролеской многолетней? Может вызвать гастрит и даже язву? Очевидно, что пролеска — растение в этих краях распространённое, и о его свойствах знает не только дочь повитухи. Так что вряд ли она могла спутать его с чем-то другим.

Он поднял голову и встретился взглядом с этими глазами. Она и не думала их отвести. Губы сжаты в плотную тонкую линию, так что лобовой подход тут, пожалуй, не пройдёт. И тогда он тихо и мягко спросил:

— Ну, как тебе новая обувка? Подошла?

Он заметил, что она удивилась. Даже приподняла край туники — взглянуть на ноги.

— Очень даже, хозяин, — ответила она, а потом добавила: — Спасибо.

Рус кивнул.

— Ну и отлично.

Она принялась приводить в порядок причёску. Тут он впервые заметил, что на ней бусы из разноцветных желудей: два зелёных чередовались с одним коричневым и были нанизаны на длинную нить, обвивающую тонкую шейку несколько раз. Как врач, он должен был радоваться тому, что его больная начала проявлять интерес к собственной внешности. Как владелец рабыни — должен был насторожиться. Он прижал лезвие скальпеля к точильному камню.

— Теперь давай сюда корзину. Посмотрим, чего ты там накупила.

Она купила хлеб, яблоки, пять яиц, сыр, бекон и зелёную фасоль. Затем он заглянул в потёртый кожаный кошелёк, где держал кремний и огниво и который она не имела права выносить из дома. Отложил его в сторону без всяких комментариев и спросил:

— Скажи-ка мне вот что, Тилла. Из какого ты племени?

Она положила свёрнутый в несколько раз плащ поверх корзины, поставила её на табурет.

— Оно называется бриганты, хозяин.

Те самые, что доставляют столько хлопот римским властям. Что ж, неудивительно.

— Они вроде бы обитают в горах, к северу и востоку отсюда?

— Да, хозяин.

— И ещё отличаются религиозностью?

Она покачала головой.

— Не все, хозяин.

— Но ведь ты предана своим богам.

— Меня защищает моя богиня.

— Ну а когда ты готовишь снадобья, это тоже имеет какое-то отношение к твоей богине?

Ответа не последовало.

— Просто меня заинтересовало твоё лекарство. О некоторых растениях я ничего не слышал. Подумал, что узнаю что-то новое и полезное для медицины.

Снова нет ответа.

Он приподнял со стола увядший листик.

— Скажи, для чего используется лесной щавель?

Она по-прежнему молчала и нервно теребила пальцами здоровой руки край рукава. Он отложил щавель и взял второе растение.

— Мне сказали, что это пролеска многолетняя. Для чего она у вас используется?

Нет ответа.

— Ты была на кухне, когда Клавдий Инносенс вдруг заболел. Наложила на него проклятие?

— Да, господин.

— И ещё приготовила для него лекарство?

— Нет!

— Так что, если я пойду и спрошу у людей Мерулы, находилась ли ты там, они подтвердят, что ни к Клавдию Инносенсу, ни к его еде ты не приближалась?

Тилла сложила губы колечком, точно собиралась сплюнуть, затем покосилась начисто вымытые половицы и, видимо, передумала.

— Нет никакой охоты приближаться к этому Клавдию Инносенсу.

— Разумеется, — кивнул Рус. — Это вполне понятно. — Он провёл пальцем по щетинистому подбородку: так и не удалось выкроить время побриться. А может, и вовсе не стоит и надо подождать, когда бороды войдут в моду. Это непременно случится, как только знаменитый заросший подбородок Адриана начнёт появляться на монетах. — Для кого ты вчера готовила лекарство?

И снова нет ответа. А пальцы продолжают теребить ткань. Рус вздохнул.

— Вот что, Тилла. Все эти проклятия и благословения, приготовление каких-то непонятных снадобий... Все эти заклинания и припевы, хождения по лесу... они до добра не доведут. С этим надо кончать. Иначе люди подумают, что я приютил у себя жрицу друидов.

Ответом ему было молчание.

— Ну, разве ты не согласна?

— Все друиды исчезли.

— Я прав или нет, Тилла?

— Ваши солдаты их всех поубивали.

Рус хорошо знал официальную версию. Друиды, или кельтские жрецы, изгнанные из Галлии несколько веков назад, бежали в Британию и основали свой последний форпост у северо-западного побережья, на острове Мона; эту территорию как раз и контролировал сейчас Двадцатый легион. Ходили слухи, что нескольким из них всё же удалось ускользнуть, но римляне могли утешаться тем, что верования друидов и их обряды были не только тайными, сложными и смертельно опасными, но и сочетались с нежеланием верховных жрецов вести какие-либо записи. Поговаривали, будто бы на воспитание друида уходило двадцать лет, не меньше. Так что, вместо того чтобы охотиться за спрятанными неизвестно где письменами друидов, армия предпочитала совершать на места их обитания регулярные набеги. И вскоре с ними должны были покончить раз и навсегда, вырвать этот сорняк из почвы, пока он не успел оставить в ней семена.

— Эти твои песни... — медленно начал Рус. — О чём они?

— Они рассказывают всякие истории.

— О друидах?

— О моём народе. Мы поём о наших предках. Если не будем петь, потеряем своё прошлое.

Какое-то время Рус размышлял над её ответом. Что ж, её можно понять. Он и сам держал в комнате фигурки своих предков. Людям без традиций приходится сохранять воспоминания другим образом.

— Кто-то должен их записать, — неожиданно для самого себя предложил он.

Она посмотрела на него, как смотрят на людей недалёких и крайне наивных.

— Но, хозяин, мои люди всё равно не смогут этого прочесть.

— Их можно научить читать.

— Но к чему это им, если можно просто петь?

— Отказ учиться чтению и письму, — нравоучительным тоном начал Рус, — это отсталый и совершенно варварский подход.

— София умела читать и писать.

— Ну и хорошо, — осторожно заметил Рус. — Каждая женщина должна этому научиться.

— Но София умерла.

Он почесал за ухом. Отсутствие нормальной логики — вот почему так трудно общаться с женщинами. Все готовы перевернуть с ног на голову.

— Но Софию убили вовсе не потому, что она умела читать и писать.

— Вам виднее, хозяин.

— Она погибла, потому что встретилась с плохим человеком.

— Она была глупая. А я — нет. Я не глупая, как София.

— Думаешь, что расхаживать в одиночку по лесу — это умно? Особенно в такое время. Кто-нибудь ещё мог знать, что ты туда пойдёшь?

— Нет, хозяин.

— Ты сама нашла это место? Никто не говорил тебе, что там протекает славный такой ручеёк?

— Никто, хозяин.

— Пусть даже так. Раз я мог выследить тебя, значит, кто угодно другой мог бы. А теперь расскажи мне о лекарственных травах.

Снова молчание в ответ.

— Я должен знать, Тилла. Я просто не могу оставлять в доме служанку, которой не доверяю.

Девушка перестала теребить рукав. Конец повязки на руке развязался, и она начала заправлять указательным пальцем хвостики под ткань.

— Говори, что за лекарства, Тилла.

После паузы она нехотя выдавила:

— Это для одного человека.

— Кто он?

Кончик тонкого указательного пальца порозовел.

Рус вздохнул.

— Мне совсем не хочется наказывать тебя, Тилла. — Как-то не к лицу врачу бить свою пациентку. Кроме того, он вовсе не был уверен, что может поднять на неё руку. Куда её ударить? По спине? Или по ногам? А может, по здоровой руке? — Насколько я понимаю, — начал он, стараясь выиграть время, — ты украла дрова из нашей кухни.

— Нет, хозяин. Набрала из поленницы, возле госпиталя.

— Час от часу не легче! Ты украла дрова, принадлежащие больнице. — Вполне возможно, что Приск пересчитал поленья и собирается обвинить в краже его. Может и из жалованья вычесть. — Ладно. Говори, что за лекарство.

Кончик пальца размотал ещё несколько нитей, достиг узла на повязке и замер.

— Это богиня! — воскликнула она вдруг. — Богиня приказала мне сделать это!

— И кому велела дать это снадобье твоя богиня?

— Не могу сказать.

Рус медленно отодвинул стул и поднялся. Положил руки на пряжку ремня.

— Я не хочу этого делать, Тилла. Лучше говори.

Она покачала головой.

— Не могу.

Он снова вздохнул и расстегнул ремень. Он сказал ей чистую правду: ему совсем не хотелось наказывать её. Но дисциплина схожа с хирургией: является неприятной необходимостью. Он обернул конец с тяжёлой пряжкой вокруг ладони, чтобы не причинить ей сильную боль. Но не мог он и допустить, чтобы служанка травила людей своим снадобьем, изготовленным якобы по наущению какой-то безумной местной богини.

Рус выразительно похлопал свободным концом ремня по левой ладони. Ремень был старый, потрескавшийся. Он носил его долгие годы, и каждая трещинка и царапинка на тёмно-коричневой коже была знакома ему, каждая вмятина на серебряном ободке пряжки. Никогда прежде он не использовал этот ремень, чтобы причинить кому-то боль. И тем не менее он вышел из-за стола, крепко сжимая его в руке.

— Говори, — сказал он и увидел, как вся кровь отхлынула у неё от лица. — Сейчас же.

Она опустила голову. В дверь постучали.

— Не сейчас, Альбан! — крикнул Рус.

— Вам послание от Приска, господин!

— Через минуту!

— Срочное, господин. Вы уж простите.

Рус на секунду закрыл глаза и постарался успокоиться. Потом услышал шорох ткани. Открыл глаза и увидел, что она встаёт на колени с опущенной головой, словно молит его о прощении.

Он уже начал отчаиваться. Он мирился со многим, с чем ни за что не стали бы мириться другие владельцы рабов. Видно, он слишком хорошо обращался с этой испорченной девчонкой — вот она и вообразила, что ей всё сойдёт с рук. И ещё Рус подумал, что роль хозяина рабыни глубоко отвратительна ему, как и необходимость примерно наказать её.

Он глубоко вздохнул.

— Ты собирала ядовитые растения, — начал он. — Несли есть этому приемлемое объяснение, ты должна мне сказать. В противном случае мне придётся донести на тебя. Я ведь уже рассказывал о здешних дознавателях. Будешь вымаливать у них прощение, а они и ухом не поведут.

Настала пауза, и Рус про себя взмолился, чтобы она не сказала ему ничего такого, о чём действительно придётся донести армейским властям. Проклятие не сработает, если перестанет быть тайной. А стоит Тилле попасть в лапы дознавателей — несчастной останется молиться только о быстром конце.

На полу перед ней расплылось тёмное пятнышко: она заплакала. Через секунду появилось второе. Рус сжал кулаки. Это нечестно! Она делает это нарочно, чтобы избежать ответа на вопрос. Все они рано или поздно прибегают к этой уловке. О боги, до чего ж он ненавидит иметь дело с женщинами! А те словно чувствуют, что разжалобить его ничего не стоит.

Тилла шмыгнула носом и поднесла руки к лицу, вытереть слёзы.

— Будет этому конец или нет? — вскричал Рус и отшвырнул ремень на стол. Ремень сшиб точильный камень и скальпель, они с грохотом покатились по полу. — Встать! — рявкнул он. — Сядь и прекрати теребить повязку!

Тилла снова шмыгнула носом и уселась на табурет.

Рус поднял с пола скальпель, приподнял её руку и одним махом отсёк мотающийся конец повязки вместе с нитью, обмотавшейся вокруг её указательного пальца. Белая отметина на пальце стала потихоньку розоветь.

— Я не могу, — тихо пробормотала Тилла.

Он и сам испытывал то же чувство разочарования и потому спросил не сразу.

— Не можешь что?

— Если я скажу, — ответила она, не поднимая глаз, — меня накажут. Если не скажу, всё равно накажут.

Рус уселся на стол и скрестил руки на груди. Он был почти уверен, что об Инносенсе она сказала правду. Ничего ядовитее колокольчиков собрать возле заведения Мерулы она не могла, да и потом, девушке было бы трудно пробраться мимо охранников незамеченной. Так в чём ей, скажите на милость, сознаваться? И тогда он мягко спросил:

— Раз так, ты можешь сказать мне прямо сейчас.

— Если скажу, мне отрежут язык.

Рус нахмурился.

— Что, опять какая-то чушь, связанная с друидами? Но с друидами покончено, Тилла. Мы контролируем ситуацию.

— Да никакие это не друиды! — в отчаянии воскликнула она. — Это всё Мерула!

— Мерула? — изумился Рус.

— Вы же видели Дафну!

Он не сводил с неё удивлённых глаз.

— Беременную? Так ты хочешь сказать, что Мерула отрезала ей язык?

— Дафна попросила одного клиента помочь ей бежать. Он обещал помочь, а потом разболтал всё Меруле. Сами видели, что делают с рабынями, которые много болтают!

Он соскользнул со стола, присел перед ней на корточки, схватил за плечи.

— Скажи мне, — настойчиво произнёс он. — Скажи, что там происходит, и я положу этому конец, клянусь! — Тут в дверь снова постучали. — Я же сказал, не сейчас, Альбан! Что у вас там, вопрос жизни и смерти?

— Да, господин. Нет, господин!

— Так что именно?

— Не сейчас, это я понял. И нет, это не вопрос жизни и смерти, господин. — Пауза, затем писец неуверенно произнёс: — Может, зайду к вам через минуту, господин?

— Не трудись, — ответил Рус. — Я сам тебя найду.

И он снова обратился к своей рабыне:

— Давай быстренько выкладывай.

ГЛАВА 52

— Так значит, — Рус задумчиво почесал за ухом, пытаясь осмыслить всё, что наговорила ему Тилла, — эту новую девушку у Мерулы зовут Фрина?

— Это не настоящее её имя.

— Не важно. Пусть пока будет Фриной. И девушка эта родом из твоего племени, и её привёз Клавдий Инносенс, проще говоря, похитил и продал затем Меруле.

— Она не рабыня. Она свободнорождённая. А отец у неё плотник.

— Это очень серьёзные обвинения, Тилла.

— Да, хозяин.

— И ещё ты утверждаешь, будто Мерула знала её историю?

— Она ей сама рассказала.

— Очень серьёзные обвинения, Тилла.

— Да, хозяин. Мерула, она...

— Грозилась отрезать тебе язык, если проговоришься. Ясно. Интересно, как она будет объяснять всё это мне?

Девушка пожала плечами.

— Ну, это не значит, что она собиралась это сделать. Так ты считаешь, что твоя богиня велела тебе спасти эту девушку? И ты подговаривала её бежать, несмотря на все угрозы, и варила волшебное зелье, и молилась, чтобы её не постигла участь других девушек?

— И я наложила...

— Нет, этого не говори! — перебил её Рус. — Если ты действительно наложила проклятия на Мерулу или кого-то ещё, лучше молчи. Вообще-то сам я считаю всё это полной ерундой, но есть люди, которые верят в такие вещи. И ты можешь попасть в серьёзные неприятности.

Тут вдруг она подняла глаза с таким видом, точно её осенила гениальная идея.

— Вы можете купить Фрину, хозяин!

Он нахмурился.

— Купить Фрину? Но к чему мне выкупать её?

— Или ваш друг, хозяин, ну, тот, симпатичный. Он может выкупить её.

— Даже если б мы этого хотели, — осторожно начал Рус, пытаясь вообразить, какую реакцию у «симпатичного» вызовет предложение купить ненужную ему рабыню, — ни он, ни я не смогли бы её купить, поскольку она похищена.

— Тогда отправьте её домой. А Мерула никогда не узнает, что я вам всё рассказала.

— И лёгкость моего кошелька будет компенсирована осознанием праведности поступка?

— Что? — Она посмотрела на него, недоумённо моргая.

— Ладно, не важно.

— Я верну вам деньги, — сказала она. — Скажу её семье — и они вам заплатят.

— Замечательно. И тогда я войду в дело с Клавдием Инносенсом. Он будет силой умыкать девушек, а тебя я пошлю проводить отбор.

— О...

Рус понимал: времени у него нет. Он должен пойти и выяснить, что понадобилось от него Приску.

— Вот что, Тилла, все эти сложные схемы здесь совершенно ни к чему, — сказал он. — Знаю, что народ твой верит в это с трудом, однако данная часть Британии находится под защитой Римской империи. И никто не смеет красть дочь свободного человека и продавать её в рабство. Никто не имеет также права купить рабыню и заставить её работать, зная, что она похищена. Ты правильно сделала, что сообщила об этом преступлении. Я передам всё армейским властям, пусть займутся этим должным образом.

— Но, хозяин, Мерула...

— О Меруле не беспокойся. Закон говорит, что рабы являются собственностью своих хозяев. Пусть она делает со своими девицами что угодно, но отрезать языки чужим рабыням ей никто не позволит. Я доведу это до сведения всех работников её заведения, и тебя никто никогда не тронет. Поняла?

Она кивнула.

— Да, хозяин.

— А теперь ступай в дом и займись обедом. И чтобы не смела больше воровать чужие дрова.

— Да, хозяин.

Она поднялась, взяла плащ и корзину. И уже повернулась к двери, как он решил задать ей последний вопрос.

— Тилла?

Она обернулась.

— Хозяин?

— Ты сама-то рабыня по закону или нет?

Она дотронулась ладонью до предплечья, где под туникой находился медный браслет рабыни.

— Да, хозяин.

— И Инносенс тебя не похищал?

— Он заплатил за меня деньги, хозяин.

— Гм. Впрочем, не думаю, что он назвал мне истинную сумму. Заплатил гораздо меньше, готов побиться об заклад.

Она улыбнулась.

— Не думаю, чтобы тут он соврал, хозяин.

ГЛАВА 53

К удивлению и даже некоторому смущению Руса, выяснилось, что столь срочный вызов от Приска был продиктован интересами частного пациента, страдающего зубной болью. Когда Гай заглянул к Приску в кабинет, того на месте не оказалось, но Альбан тут же познакомил его с маленьким мальчиком. Тот терпеливо дожидался, когда придёт врач, которого надо срочно отвести к бабушке.

Рус прошёл следом за мальчиком в ворота форта, затем — по улице за амфитеатром. И вот они оказались у дома брадобрея. У входа сидел на табурете ветеран с картинным шрамом на лбу и с залепленным чёрным матерчатым кружком глазом и затачивал угрожающего вида опасную бритву, не обращая внимания на возбуждённые женские голоса, доносящиеся откуда-то из глубины помещения. При виде Руса он поднялся.

— Мне передали, вам нужен врач.

Ветеран обозрел Руса единственным глазом, от отросшей щетины на щеках и до сумки в руке, затем покосился на мальчика, который его привёл. Потом сказал ему что-то по-британски. Похоже, ответ мальчугана его удовлетворил.

— Тёща. — Ветеран кивком указал в глубину лавки. — Ей надо вырвать зуб. Желаю удачи.

Мальчик тем временем уже взялся за метлу и принялся подметать обрезки волос, разбросанные по полу. Рус прошёл мимо полок, на которых стопками высились полотенца и тазики, а также стояли какие-то закупоренные кувшинчики, и постучал в дверь. Голос, что помоложе, разразился яростной тирадой на британском, однако, похоже, гнев его обладательницы был направлен на кого-то другого. Рус разобрал одно-единственное слово — «медикус».

— Я врач, — объявил он и толкнул дверь.

В комнате пахло дымом и варёной капустой. Рус увидел стол, два табурета, незастланную кровать и вконец отчаявшуюся женщину. Она стояла возле другой двери, ведущей в заднюю часть дома. Дверь была заперта. Оттуда и доносились речи, в которых Русу удалось разобрать всего одно слово — «медикус». На сей раз оно звучало как оскорбление.

Женщина смахнула со лба прядь волос.

— Ну, доктор, вы уже сотворили чудо. Мама встала с постели.

— Я так понял, она хочет, чтобы ей вырвали зуб?

— Она — нет. Мы хотим.

— Вон оно что... — неопределённо протянул Рус.

— Всю неделю... — продолжала женщина на латыни. Говорила она нарочито медленно и громко, чтобы мать в соседней комнате слышала. — Всю неделю её мучили маленькие такие червячки, что развелись в гнилом зубе. Чего мы только не делали, чтобы помочь! Приносили лекарство, чтобы выгнать этих червячков. А потом муж предложил вырвать зуб. Сначала, правда, отвели её к нашему лекарю. Но боли у бедняжки не прошли. И вот муж решил вызвать настоящего римского медикуса и...

В потоке брани, раздавшейся из-за двери, Рус уловил два знакомых слова: «римский» и «медикус». И прозвучали они таким тоном, точно это были слова «кровожадный» и «маньяк».

— Мои муж, — говорила меж тем женщина, — жизнь которого в своё время спас римский медикус, нанял хирурга для моей матушки за собственный счёт. А теперь моя мать позорит всех нас, отказываясь от его услуг.

— Присаживайтесь, доктор, — раздался за спиной голос ветерана. — Жена нальёт вам пива.

— Я сказала ей, что врач здесь, — неуверенно объяснила женщина. — А она не хочет открывать дверь.

— Такое часто случается, когда у человека сильная зубная боль, — заметил Рус.

У него возникло неприятное предчувствие, что ему предстоит долгий и бесплодный спор с этими странными людьми. Он предложил оставить специальную пасту, которой страдалица могла мазать зуб.

Вместо ответа женщина поставила перед ним один из табуретов. Затем достала с полки чашу и налила в неё пива из кувшина, что стоял на столе.

— Как вы обычно от них избавляетесь? — спросил ветеран.

— От червяков?

— От пациентов.

Рус отпил пива и подумал, что этот напиток лучше было бы использовать против загадочных зубных «червячков», в чьём существовании он сильно сомневался, поскольку ни сам он, ни знакомые врачи никогда таковых не видели.

— Я от них не избавляюсь, — ответил он.

Женщина со стуком поставила чашу перед мужем, плеснула пива и ему. Муж осмотрел чашу одним глазом.

— Полегче, женщина. Ведь там могла оказаться муха.

Его жена пожала плечами и снова заняла пост у второй двери. Какое-то время она прислушивалась к шуму за ней. Ветеран подлил себе ещё, по всей видимости, его ничуть не волновали плавающие в чаше неопознанные объекты.

— Ох уж эти женщины...

Рус осмелился отпить ещё глоток.

— Скажите-ка мне вот что, — начал он. — Вы и женскими причёсками занимаетесь, не только мужскими?

Брадобрей покачал головой.

— Нет. Просто не было возможности попрактиковаться в армии. Хотя иногда стригу девиц из местных. Несложными причёсками с разными там пучками, завивкой и локонами не занимаюсь. А к чему это вам?

— Просто любопытствую. В последнее время никто не заходил, не спрашивал, нельзя ли купить или продать здесь волосы?

Брадобрей выудил мизинцем из чаши какую-то мелкую букашку, вытер палец о край стола.

— Ну, если б что ценное предложили, я бы ещё подумал. Светлые там волосы или рыжие. Каштановые или пепельные не тот товар, годятся только на то, чтобы набивать ими подушки.

— А кто-нибудь спрашивал у вас рыжие волосы?

Ветеран уставился на него единственным глазом.

— Так это вы о той шлюхе, что выловили из реки? Слышал, есть тут один любопытный доктор, ходит всё, расспрашивает.

— Это неофициально. Просто я принимал тело в морге. Ну, вот и подумал, интересно, как там проходит расследование.

— Во всяком случае, ко мне никто не заходил и ничего не спрашивал.

Ясно.

Руса уже давно подозревал, что второй центурион не принимает активных мер к расследованию гибели двух девушек. Если дело и дальше пойдёт теми же темпами, Клавдий Инносенс успеет помереть от старости, прежде чем они вызовут его на допрос.

— Если вдруг случайно услышите что или...

— Если они придут ко мне, я скажу им то же, что и вам. Не моё это дело — и лезть в него не хочу.

Женщина застучала в дверь костяшками пальцев.

Ветеран подался к Русу, чтобы тот мог расслышать его в этом шуме, и сказал:

— Слыхал я, что за этими девицами Мерулы очень даже неплохо присматривали. Если сравнить с другими заведениями на Док-роуд, так у нашей Мерулы просто дворец, да. Они вдолбили себе в голову... — тут он прервался. — Ты остановишься когда-нибудь, женщина? Эта старая крыса, может, и чокнутая, но ведь не глухая же!

Жена разразилась очередной бурной тирадой на британском, ветеран снова обернулся к Русу:

— Не надо быть гением, чтобы раскумекать, что с ними произошло.

— Я знаю, что с ними произошло. Знаю, что по крайней мере одна умерла не своей смертью. Но никто не может выяснить, что за злодей сотворил с ней такое.

— На вашем месте, доктор, я бы держался в стороне. Слишком уж много вы задаёте вопросов, расстраиваете людей. Я знаю, что у кого покупать. И ни за что бы не купил у убийцы.

— Я этого и не говорил.

— Ясное дело, нет. Но будьте осторожнее с людьми, которым задаёте вопросы. Слишком любопытные, те, кто сует свой нос в чужие дела, они, знаете ли, часто плохо кончают.

— Но к чему кому-то покрывать убийцу?

— Я не говорил, что кто-то кого-то покрывает. Просто советую вам быть осторожнее. Лично я занимаюсь только своими делами и не разрешаю своим женщинам шастать по улицам после наступления темноты. — Ветеран с грохотом придвинул свой табурет к стенке и взглянул на жену. — Ты вроде бы сказала ей, что сейчас, если сама не откроет, я вышибу дверь? Или я ослышался?

Женщина ткнула пальцем в Руса.

— Наши денежки сидят здесь и ничего не делают!

— А ты знаешь, женщина, сколько это стоит — позвать на дом доктора?

Рус потёр подбородок и решил задать этот вопрос прямо сейчас, до того как сам он или брадобрей выпьют ещё пива. Он указал в зал, на кресло у открытого окна, выходящего на улицу: — Нельзя ли у вас побриться, пока жду?

* * *

Примерно час спустя пациентка лежала на постели в состоянии ступора, вызванного успокоительными, которые дал ей Рус, и с двумя вырванными чёрными коренными зубами — их тут же утащил неведомо куда её внук. У Руса же был гладкий подбородок, аккуратная стрижка и ни одного пореза.

Он уже закрывал сумку, прикидывая, сколько взять за работу за вычетом бритья и стрижки. Определённых цен тут не существовало, они варьировались в зависимости от состоятельности клиента. Но запросить слишком мало, как и слишком много, было бы неправильно. Об этом тут же узнает весь город. А ломать сложившееся мнение всегда трудно.

— Что касается платы...

Брадобрей нахмурился.

— Понимаю, вам пришлось ждать. Но за время этого ожидания вам были оказаны услуги профессионала.

— Именно.

— Тот, другой офицер сказал мальчику, что расплатится с вами сам.

Лицо Руса выдавало полнейшее недоумение.

— Другой офицер?..

— Ну да. Как там его... Приск. Ну там, в госпитале. Дал вам отличные рекомендации.

— Понимаю.

— И сказал, что у вас существует договорённость. Мы платим ему, он передаёт деньги вам.

— Вон оно что, — протянул Рус. — Стало быть, договорённость...

* * *

Рус шагал по мощённой булыжником мостовой к фонтану, отбивая ритм подошвами по камням в такт речи, которую он репетировал, перед тем как зайти к Приску: «Какое, собственно, право имели вы...»

Тут его отвлекли крики и возня ребятишек, они расположились на ступеньках у амфитеатра. На стене за их спинами он увидел выведенную мелом надпись. Она сообщала о прибытии в город Л. Куртия Сильвана, работорговца. «Все желающие могут приобрести надёжную прислугу». Прямо под этой надписью с полдюжины ребятишек пытались заглянуть в ладонь мальчика. В последнем он узнал сына брадобрея.

— Эй, ты погляди, вот это корни!

— Смотри, на них кровь!

— Видишь, как там извиваются червяки?

Он прошёл мимо, ко входу в лавку торговца маслами, как вдруг один из мальчишек его окликнул:

— Эй, господин! У вас есть монетка?

Рус игнорировал этот призыв. Тут и остальные ребятишки завопили хором. Он слышал за спиной их шаги, они бежали следом.

— Господин! Господин!

Рус резко развернулся, шайка так и замерла на расстоянии вытянутой руки от него. Рус указал на сына брадобрея:

— А твой отец знает, что ты попрошайничаешь на улицах?

Мальчик засмущался, затем улыбнулся во весь рот.

— А я кое-что знаю, — протянул он. — Чего не знаете вы.

— Нимало не сомневаюсь.

— Могу сказать, но только сперва заплатите.

— С какой стати? Мне это ни к чему.

Мальчишка покосился на своих товарищей, затем подошёл к Русу поближе.

— Знаю кое-что о рыжих волосах.

Рус не сводил с него глаз.

— Я слыхал, как вы спрашивали. Хотели узнать, не продаёт ли кто рыжие волосы.

— Кто-то продал рыжие волосы твоему отцу?

Мальчик демонстративно прикрыл рот ладошкой. Рус вздохнул и выудил из кошелька самую мелкую монетку, что завалилась за подкладку. Мальчишка тут же сцапал её свободной рукой, затем отнял ладошку от губ.

— Это был мужчина.

— Имя его знаешь?

— Нет.

— Какой мужчина? Как выглядел?

Мальчик обернулся к друзьям, видимо, ища у них поддержки.

— Да не знаю я. Просто мужчина и всё.

— Старый, молодой, толстый, тощий? И нечего тянуть лапу, всё равно больше денег у меня нет.

Внук брадобрея насупился.

— Старый.

— Солдат?

— Да не знаю я! — Мальчик попятился.

— Когда это было?

Мальчишку окружили друзья.

— Просто мужчина, и всё! — крикнул он напоследок.

Стайка дружно развернулась и умчалась прочь.

* * *

Мужчина... Рус хмуро смотрел вслед удирающим со всех ног ребятишкам. Дознавателям ничего не стоило выяснить это, причём уже несколько дней тому назад. Но ничего. Утром в штаб поступит сообщение, и дознавателям придётся допросить брадобрея. Рус сказал мальчишке правду. Несмотря на то что он оказал услуги уже второму частному пациенту в Деве, в кошельке у него не было ни гроша.

Тут вдруг его осенило. Приск проживает где-то в восточной части города. И вполне может быть, что он сейчас дома. Если верить Дециму, который, в отличие от Альбана, был на язык несдержан, нечастный старый хорёк планировал уйти из госпиталя пораньше — на встречу со своим декоратором.

Рус ещё крепче ухватил ручку сумки. К чему ждать до завтра, до утра? Он резко развернулся. Нет, он пойдёт к Приску прямо сейчас и всё выяснит!

— О!

Девушка, с которой он столкнулся, так и отлетела к стенке дома. Он ухватил её за плечи, чтобы не упала, и одновременно выбил что-то из руки. Предмет с грохотом упал на мостовую.

— Простите, — пробормотал Рус. — Я вас просто не заметил и...

Девушка стряхнула с плеча его руку и наклонилась поднять то, что уронила.

— Если эта чёртова штуковина снова разобьётся, тебе придётся заплатить. Не прошло и...

— Хлоя?

— О! Здравствуйте, доктор! — Хлоя подняла большую сковороду и начала осматривать со всех сторон. Подёргала ручку, проверила, крепко ли держится. — Нет, ничего, вроде бы не отошла. Цела.

Рус нахмурился.

— Чего это ты бродишь по городу? Скоро стемнеет.

Тут он почувствовал, что рука девушки щекочет ему шею, сзади, со спины.

— М-м... — промурлыкала Хлоя. — Никогда не знаешь, с кем встретишься. — Руса так и обдало волной дешёвых духов, а хрипловатый голосок продолжал нашёптывать на ухо: — Не желаете ли немного прогуляться?

— Нет, — поспешно выпалил Рус. Видно, опасался передумать.

Хлоя отступила на шаг, пожала плечами.

— Напрасно, доктор. Стоило попробовать. Ладно. Желаю приятных сновидений.

И она, размахивая зажатой в руке сковородой, зашагала к заведению Мерулы. Но не успела пройти и десяти шагов, как Рус догнал её.

— Стало быть, передумали?

— Просто хотел спросить, где находится улица Ткачей.

— А вы попросите хорошенько, тогда скажу.

— Скажи, а я взамен провожу тебя до дома. Почему они не дали тебе сопровождения?

— Зачем? Я же бежать не собираюсь.

— Речь не о том, — буркнул в ответ Рус, продолжая шагать рядом.

— Я возвращаюсь, — заметила Хлоя и взмахнула сковородой. — К тому же я вооружена.

— Я серьёзно.

— Эйселине просто не повезло, — сказала девушка. — А София, она была такая беззащитная...

— Слышал, она была девушкой умной.

— Ей этот ум был без толку, при нашей жизни пользы от него ноль.

— Насколько я знаю, её растили и воспитывали для совсем другого образа жизни.

— Немногие годятся для этого дела, верно, доктор? Кое у кого из наших девушек оказался прирождённый талант.

Рус улыбнулся.

— Тилла, похоже, убеждена, что София была просто обречена. Умна, образованна, умела читать и писать.

Хлоя выдержала паузу, затем тихо сказала:

— Только без обид, доктор, ладно? Если хотите своей Тилле добра, посоветуйте ей не лезть в чужие дела.

Он получил второе предупреждение за вечер.

— Скажи-ка мне лучше вот что, Хлоя, — начал Рус. — Тебе известно хоть что-нибудь о том, что случилось с Софией?

— Мне? Да ничего я не знаю, ничегошеньки! Так что, если кто вдруг спросит, так ему и скажите.

Дальше они шли в полном молчании. Дошли до пекарни, тут Хлоя остановилась, обернулась. У входа в заведение Мерулы горел фонарь, свет образовал золотистый нимб вокруг её головы.

— Спасибо, что проводили, доктор. Мне очень понравилась наша прогулка.

— Впредь будь осторожнее, — предупредил он её.

— Окажите мне одну услугу, ладно? Никому не говорите, что я предлагала вам свои услуги.

— Ив мыслях не было, — ответил Рус, прекрасно понимавший, что старания Хлои обзавестись частной клиентурой могут вызвать у её владельцев сильное неудовольствие.

Хлоя звонко рассмеялась.

— Тилла говорила, что вы хороший человек. Так оно и есть.

— Так как мне найти улицу Ткачей?

Она указала на узкий проход между заведением и соседним домом:

— Вот там. Идите прямо — и выйдете. Это рядом.

— А ты, случайно, не знаешь, в каком доме живёт управляющий госпиталем?

— Уж больно много вопросов вы задаёте, как я погляжу.

— Высокий, худой, странные волосы, — начал описывать Рус. — А я никому ничего не скажу о твоих приставаниях, идёт?

— И ещё у него плохо пахнет изо рта.

— Тот самый.

— Похоже, это наш новый сосед, — заметила Хлоя. — Попробуйте заглянуть в первый дом справа.

ГЛАВА 54

Дома кто-то был, в щель между косяком и неплотно прикрытой дверью просачивался луч света. В ожидании, пока Приск откроет, Рус осмотрелся и отметил, что начальник его выбрал себе просто замечательных соседей. Его дом тыльной стороной граничил с заведением Мерулы. Но шум, на который жаловалась женщина из пекарни, где все окна выходили на улицу, здесь почти не был слышен. Окна в доме Приска выходили на задний «кухонный» двор и частные апартаменты, занимаемые Мерулой и её «мальчиками». Главный вход был прикрыт навесом, продолжение его прикрывало также вход в лавку к плетельщику корзин, прядильщик же жил на углу напротив и давно отправился почивать. Так что даже в разгар дня, когда все заведения были открыты, покой управляющего госпиталем эти соседи вряд ли нарушали. Вот несправедливость, огорчённо подумал Рус. Приск наслаждается удобным и тихим жильём, в то время как люди, непосредственно имеющие дело с больными, вынуждены ютиться в жалком сыром жилище, так и кишащем мышами и к тому же предназначенном под снос.

У Приска был не только уютный и тихий дом, но и раб, причём все конечности последнего были в полном порядке. К тому же он был немой. Его силуэт вырисовывался в дверях. Качая головой и приподняв руку, раб давал понять, что хозяин никого не принимает.

— Я подожду, — сказал Рус. Поставил на порог ногу, указал на свою медицинскую сумку.

Раб силился захлопнуть дверь.

— Я по делу, — сказал Рус и потянул дверь на себя.

Тощий как палка раб выглядел усталым, точно этот спор вконец измотал его. Вот он оглянулся, возможно, в надежде, что кто-то придёт к нему на помощь. Но, увидев, что чисто побелённый коридор за спиной пуст, он отступил и пропустил Руса в дом.

Рус прошёл следом за ним в просторную приёмную, где пахло лавандой и маслом для ламп. Слева на буфете выстроились фигурки домашних богов, перед ними горела лампа. В центре красовался стол на паучьих ножках, возле него — два плетёных стула. На столе — ваза с фруктами, кувшин и чаша. Все эти предметы были расставлены так красиво, точно кто-то собрался писать с них натюрморт. Приска видно не было.

Раб указал Русу на стул, затем — на чашу. Тот отрицательно помотал головой. Плетёный стул жалобно скрипнул, приспосабливаясь к его весу. Рус огляделся. Это был один из новых, недавно построенных домов, куда более просторный, чем жилище семьи брадобрея. Одна из дверей вела в заднюю часть здания, виднелась и ещё одна, сбоку. Из-за одной из них донёсся слабый крик: непонятно, кто кричал, мужчина или женщина, и было ли то выражением удовольствия, гнева или удивления. Раб покосился на дверь, ведущую в глубину дома, потом перевёл взгляд на Руса. Отступил на шаг и жестом предложил отведать фруктов.

Рус отщипнул пару виноградин, размышляя над тем, долгий ли путь пришлось проделать этим сладким сочным ягодам.

— Он скоро освободится?

Раб выразительно пожал плечами и удалился в боковую комнату, где, как догадался Рус, находилась кухня. У Руса возникло ощущение, будто это он прячется от Приска, а не тот от него.

Он положил в рот ещё одну виноградину, раздавил языком. Сок, наполнивший рот, вызвал целую волну мыслей и воспоминаний. Сейчас дома как раз поспевает виноград. Юлий, ещё не получивший его письма, должно быть, прикидывает, уж не будет ли то последний урожай на собственной ферме.

Гай наслаждался очередной виноградиной, когда вдруг из-за задней двери донёсся пронзительный визг. Но его перекрыл зычный голос Приска, тот так и взвыл от ярости:

— Ах ты жалкое грязное насекомое!

Рус вскочил. Дверь распахнулась. В комнату ворвался Приск.

Вид у него был самый нелепый. Волосы встрёпаны. Лицо и одежда испачканы чем-то некогда съедобным, и он отчаянно пытался оттереть эти пятна больничным одеялом. Потом наступил на развязавшийся ремешок своей сандалии и взревел:

— Тадий! — И уже только потом заметил Руса и испуганно прижал одеяло к груди. — Что вы здесь делаете?

Из соседней комнаты вышел раб.

— Принеси тряпку и ведро воды, — распорядился Приск. — И ещё чистую тунику для меня!

Раб поспешил выполнить приказание. Приск наклонился, пытаясь оттереть лицо краем одеяла и одновременно пригладить взъерошенные волосы. Въедливый аромат его ароматических масел был перекрыт запахом соуса для рыбы.

— Я, похоже, не вовремя, — осторожно начал Рус, заметив, что все усилия Приска привести в порядок причёску не увенчались успехом — все волосы сбились в колтун над левым ухом. — Несчастный случай?

— Пустяки! — рявкнул в ответ Приск и проследил за направлением взгляда Руса.

В дверях за его спиной мелькнула чья-то тень. Приск развернулся и с грохотом захлопнул дверь.

Раб, спешивший к своему господину с ведром и тряпкой в руках, в нерешительности замер на пороге. А потом и вовсе скрылся с глаз долой.

— Да, похоже, для нас обоих вечер выдался не самый приятный, — заметил Рус. — Вы встречались со своим декоратором, я удалял зубы.

Приск скроил недовольную мину.

— Знаете, сейчас не самое удобное время обсуждать...

— Я понимаю. Прошу прощения. Просто заскочил по дороге получить свою плату.

— Вашу... что?

— Плату за профессиональные услуги. Оказывается, у нас была договорённость.

Раб возник снова — на сей раз с чистой аккуратно сложенной туникой. Приск обернулся к Русу.

— Обсудим это утром.

— Обсудим после того, как вы переоденетесь.

Приск покосился на раба с таким видом, точно собирался приказать вышвырнуть незваного гостя вон из дома, затем передумал и зашаркал к кухне в развязанных сандалиях, сделав рабу знак следовать за собой.

Рус вновь уселся в скрипучее кресло и отщипнул ещё пару виноградин. Из-за двери в кухню доносились жалобные причитания Приска, затем — звук пощёчины: видно, Тадий чем-то не угодил хозяину. И ещё Русу показалось, что он слышит за другой дверью какое-то движение. Кто бы там ни находился, но выходить и показываться гостям этот человек явно не собирался.

— Стыд и позор, — с этими словами Приск вышел из кухни в чистой отглаженной тунике, причёска его тоже была в полном порядке. — Просто безобразие! Если владелец не предложит приемлемой компенсации, я отменю заказ и договорюсь с другим поставщиком еды. Тадий! Как следует отмой пол, смени наволочку на валике под подушкой, а ту, что грязная, изволь отстирать завтра же, прямо с утра. — Он закрыл дверь на кухню и обернулся к Русу. — Так что вы хотели?

— Мою плату, — ответил Рус, поднимаясь со стула. — За удаление зубов.

— Ага. За удаление зубов. Да. — Пытаясь сохранить спокойствие, Приск сделал над собой очевидное усилие, затем указал на стол. — Не желаете ли выпить?

— Нет. Я желал бы получить свои деньги.

Приск вздохнул.

— Вижу, мы недопонимаем друг друга, Рус. Да вы присаживайтесь.

Рус нехотя опустился на прежнее место. Приск же, которому на удивление быстро удалось восстановить потерянное было самообладание, занял место напротив.

— Вы, как я вижу, чем-то очень расстроены.

— Мой пациент только что заявил мне, что между мной и вами существует некое соглашение, по которому я должен наносить визиты частным пациентам, а вы — прикарманивать мою плату.

— О нет, что вы, ничего подобного. Теперь я понимаю, тут имело место небольшое недоразумение. — Приск пригладил и без того безупречно гладкие волосы и заявил, что в госпитале уже давно практикуется система возврата долговых выплат, и все деньги за медицинское обслуживание должны поступать в госпитальный бюджет. — Я бы непременно объяснил вам всё это, но мальчик сказал, что это срочно. Здесь у меня нет под рукой нужных документов, но завтра, прямо с утра, могу продемонстрировать вам все счета и выкладки.

— Но это был частный пациент!

— Да, но мальчик обратился именно в наш госпиталь в поисках врача.

— Вряд ли пара динариев способна пробить брешь в госпитальном бюджете. Или же вы полагаете, что я должен отработать эту несчастную плату вторично?

— О нет, что вы, конечно нет! Но когда положение это было санкционировано, я же ещё не знал, что префект лагеря отдаст приказ провести проверку госпитальных счетов ещё до прибытия официальных проверяющих.

— Мы уже обсуждали этот момент. И я подписал гарантию возвращения долга.

— Да нет, с долгом всё в порядке. Но я обязан продемонстрировать им, что долговые возвраты поступают на наш счёт, и это — самый простой способ. Конечно, следовало испросить у вас на то согласия, но мальчик сказал, что дело срочное, не терпит отлагательств, а вы в тот момент были чем-то заняты и не смогли зайти ко мне.

Рус вздохнул. Он не думал, что префект лагеря проявит хотя бы малейший интерес к двум динариям, снятым с долгового счёта фонда Эскулапа, особенно после того, как сам он вписал туда пункт о том, что в случае дефолта гарантирует возврат долга через продажу имущества, в которое входила теперь рабыня. И ещё ему казалось, что то была своеобразная месть Приска за постоянное стремление Руса всячески избегать с ним общения.

— Ладно, — сказал он. — Оставим всё, как есть. Но в будущем я желаю получать плату за все свои частные визиты.

— Конечно, само собой. — Тут Приск сделал паузу. — Возможно, нам следует договориться о том, что все переговоры о наших делах должны вестись строго в пределах госпиталя? Как вам кажется? Ведь теперь не самое подходящее время для визитов на дом.

ГЛАВА 55

Рус намеревался продиктовать записку и изложить там свои соображения о похищении девушки, но все карты путала эта история с рыжими волосами. И вот в конце концов он решил просить аудиенции у второго центуриона и объяснить ему ситуацию лично. Время визита было ограниченно, он успел проинформировать начальника о брадобрее, правда, источника её не выдал. И был вознаграждён многозначительным хмыканьем, которое можно было принять за одобрение лишь с большой натяжкой. После этого он с жаром принялся объяснять, что похищенная и проданная в рабство Клавдием Инносенсом девушка находится в страшной опасности. Эта новость вызвала, к вящему его облегчению, более оживлённую реакцию. Правда, он не ожидал, что второй центурион проявит такой интерес к благосостоянию плотника, отца семейства похищенной Фрины, зато с полным одобрением воспринял его слова, что действия нужно предпринимать безотлагательно. До того, как какой-нибудь смутьян из местных, как выразился высокий начальник, успеет найти девушку и воспользоваться предлогом, чтобы поднять в рядах местных смуту.

— С этим заведением у нас одни неприятности, — хмуро проворчал он. — Следовало бы закрыть его, но ведь остальные ещё хуже. И ещё, сделай мне такое одолжение, не находи больше мёртвых тел.

Рус спешил в госпиталь. Было ещё рано, солнце только что взошло. И он, при виде того, как первые робкие его лучи золотят листву, вдруг ощутил прилив радости и вознёс благодарственную молитву богам за всё, что произошло с ним в Британии. До выплаты жалованья оставалось всего четыре дня, и, несмотря на целый ряд неблагоприятных моментов, он собирался дожить до этого дня, не прикасаясь к кредиту. Два раза он получал возможность практически в одиночку управлять всеми лечебными процессами в госпитале, к нему благоволили офицеры из надзорного гарнизона, и если в армии существует справедливость (в чём лично он сомневался), то ему светил шанс получить должность начальника госпиталя. Он уже спас девушку, вылечил ей руку, предпринял шаги по спасению второй девушки и твёрдо намеревался положить конец постыдной торговле краденым человеческим телом. Этим вечером он с радостью сообщит Тилле, что ей незачем больше насылать проклятия и колдовать над вонючим варевом в кастрюле. Нет, конечно, ни в какие подробности того, что должна предпринять армия по расследованию дела Фрины, он вдаваться не будет. А там непременно займутся этим, пусть даже от него и не поступило официального заявления. Он просто объяснит, что... Вообще-то ждать до вечера незачем, потому как она идёт ему навстречу.

— Тилла!

Он очень обрадовался, что она выбрала именно этот путь. Улица широкая, оживлённая, стоит пройти по ней какой-нибудь мало-мальски привлекательной женщине, и она обращает на себя внимание многочисленных строителей, что так и снуют по лесам, установленным вокруг бань.

— Хорошие новости, Тилла! — Он подождал, пока она приблизится, прежде чем начать рассказывать, как обращаются в цивилизованном обществе с преступником, нарушившим закон.

Он не дошёл и до середины первого предложения, как она вдруг так и налетела на него. Потерявший равновесие и совершенно сбитый с толку Рус отшатнулся и прижался спиной к стене. В этот момент у его ног с грохотом обрушился на гравий какой-то тяжёлый предмет.

— Извините! — послышался голос сверху, с лесов.

Рус тупо смотрел на мастерок, заострённая часть которого вонзилась глубоко в землю, в том месте, где он только что проходил. Секунду спустя Гай сообразил, что всё ещё прижимает Тиллу к груди, точно это он спас её от неминуемой гибели, а не наоборот. Вообще любой человек, свернувший в этот момент за угол, воспринял бы представшую его глазам сцену неоднозначно. Не в силах отодвинуться хотя бы на дюйм, Рус положил руки на плечи девушке и слегка отстранился. Теперь сцена обрела более пристойный вид.

— Ты... — начал он, потом покосился на мастерок и откашлялся. — Ты как, в порядке?

— В порядке, хозяин.

Он отпустил её.

— Спасибо тебе.

И вот они, отойдя на шаг друг от друга, принялись отряхивать одежду, время от времени опасливо поднимая головы наверх, к лесам, поскрипывавшим под шагами строителя. Тилла окинула спускавшегося с лестницы рабочего испепеляющим взглядом.

— Ты очень неосторожен! Как можно?

Строитель переводил взгляд с девушки на Руса и обратно, затем выдавил:

— Извините, господин. — Потом добавил: — И ты, девушка, тоже.

— Ты мог убить моего хозяина! — не унималась Тилла. — К чему это ты сбросил оттуда эту штуковину? — И она гневно указала на мастерок; от продолжения упрёков рабочего спасло только её недостаточное знание латыни.

— Я его не сбрасывал, — сказал рабочий и отошёл поднять инструмент. — Случайно получилось. — И он принялся водить мастерком по ножке лестницы, оттирая комья засохшей извёстки, потом обернулся к Русу. — Вы уж простите, господин. Я нечаянно. Просто выскользнул из рук. К счастью, вы успели отойти.

— Не успел, — сказал Рус. И, щурясь, оглядел высокую стену перестраиваемой бани. — Как твоё имя, солдат?

— Секунд, господин. Из галльской центурии.

— Что ж, Секунд. Впредь старайся быть осторожнее.

— Слушаюсь, господин.

— Когда полагаете закончить?

Не обращая внимания на хмурый взгляд Тиллы, мужчина гордо ответил, что они всего на месяц отстали от расписания, точно тут было чем гордиться. На этой неделе немного задержались, потому как им поставили плитку не тех размеров. Ну а когда доделают крышу, остальную работу штукатуры, маляры и водопроводчики закончат за десять дней. Они работают до темноты, спешат поскорее завершить начатое.

— Хорошо. А потом, может, кто-то из вас починит крышу госпиталя.

— Вы следующий в списке, господин, — пообещал Секунд с лёгкостью, сразу заставившей заподозрить, что говорил он это многим и много раз.

И вот строитель ушёл, и Тилла обратилась к своему хозяину:

— Этот человек лжец.

— Знаю, — согласился с ней Рус. — Но толку спорить с ними нет. Иначе ещё дольше провозятся.

Тилла нахмурилась.

— Я не о крыше говорила.

ГЛАВА 56

Тилла вышла из комнаты, унося грязные тарелки. Валенс сдвинул лампу, закинул ноги на стол и вернулся к главной теме сегодняшнего вечера.

— Ты уверен, что там кто-то был?

— Уверен, — ответил Рус. — Он на них кричал.

Валенс усмехнулся.

— Уж и не знаю, право, что больше меня удивляет. То, что Приск у нас, оказывается, ходит на сторону. Или то, что он крадёт больничные одеяла. О боги! Вот бы был позор, если б ты увидел, кто там у него скрывался! Мужчина или женщина, как думаешь?

— Не знаю, не могу сказать. Только и видел, как в дверях мелькнула чья-то тень.

Из кухни послышался грохот. Рус поморщился.

— Ты не дави на неё, старина, — сказал Валенс. — Не очень-то ловко мыть посуду одной рукой.

— Ну, правая рука у неё теперь почти здорова, — заметил Рус.

— Благодаря твоим стараниям, — кивнул Валенс. — Ладно. У неё впереди целый вечер, хватит времени перемыть все горшки. — Он откинулся на валик кушетки, широко зевнул и потянулся до хруста в суставах. Из-за спины у него выскочила собака. — Послушай, а осознаешь ли ты тот факт, — заметил Валенс, задумчиво глядя в потолок, — что впервые за всё время мы с тобой обедаем дома? И вообще, ты замечательный парень, Гай Петрий Рус, пусть даже и физиономия у тебя постоянно кислая.

Рус подлил себе вина, сохраняя всё то же кислое выражение.

— Идёшь по какому-то тёмному закоулку — и находишь нам кухарку, затем наносишь визит управляющему госпиталя и — о боги! Хотел бы я видеть в тот момент выражение его лица! Старый глупый пердун! — Валенс, которому этим вечером предстояло идти на дежурство, протянул руку и подлил себе в вино щедрую порцию воды. — Так он хотел представить всё дело так, будто бы ему принесли заказанную еду?

— Ну, еда там точно присутствовала.

— О боги! Но не настолько же он глуп, чтобы думать, что ты поверишь ему!

Рус поболтал вино в чаше.

— Даже думать не желаю, что в тот момент было на уме у Приска, — ответил он. — Возможно, сидит сейчас в уголке, как паук в паутине, и измышляет, как бы мне отомстить.

— Да... старина Приск — это, конечно, нечто!

— Знаешь, буду очень тебе признателен, если ты не станешь распускать язык. У него на меня и без того большой зуб.

— Я? Да я нем как рыба! Но вообще-то должен сказать, история просто замечательная! Приск! Кто бы мог подумать, что у этого типа такая бурная личная жизнь!

— А на стене у него висит этот волк.

— Он купил его у какого-то охотника, точно тебе говорю. Ладно. Может, и заблуждаюсь. Может, наш старый бюрократ и крючкотвор вовсе не таков, каким кажется на вид. — Валенс отпил большой глоток.

— Знаешь кровельщика по имени Секунд? — спросил его вдруг Рус. — Из галльской центурии?

Валенс нахмурился.

— Что-то не припоминаю. А почему спрашиваешь?

— Сегодня днём этот Секунд уронил мне на голову мастерок. С лесов. С большой высоты.

— Чего же ты сразу не сказал? Дай посмотрю, что у тебя там.

— Он промахнулся, — объяснил Рус. — Сказал, что обронил нечаянно. Но чем дольше я об этом думаю, тем больше сомневаюсь.

— Вот как? Ты ведь у нас парень вполне разумный и хладнокровный.

— Ну, после этой истории с пожаром...

— У тебя просто пошла полоса невезения, вот и всё. Иди пожертвуй голубя богине судьбы, если возникли сомнения.

— Думаешь, поможет?

Валенс усмехнулся.

— Конечно нет. А вот ты, возможно, почувствуешь себя куда лучше. Вообще последнее время ты мне что-то не нравишься. Слабительное пробовал?

— Нет.

— Диету соблюдаешь?

— Нет.

— Ну, хоть высыпаешься?

— Редко.

— Тогда всё понятно. Возьми, к примеру, меня. Я ведь не думаю, что кто-то специально хотел отравить меня этими устрицами. Это была случайность. Не стоит зацикливаться на пустяках, вот тебе мой совет.

На кухне снова что-то загрохотало. Похоже, на этот раз там всё-таки били посуду.

— Смотри аккуратнее там, Тилла! — крикнул Рус.

Ответом был звон черепков, которые сгребали с пола метлой.

— Не обращай внимания, — посоветовал Валенс и указал на кувшин. — А вино знатное, честное слово. Так что лучше выпей, тебе же сегодня не дежурить.

Рус откинулся на спинку любимого своего кресла — передние ножки повисли в воздухе — и тоже положил ноги на стол.

— Должен заметить, — начал Валенс, — что твоя Тилла, может, и косоручка, но готовит очень даже неплохо. Особенно с учётом того, что никогда раньше этим не занималась.

— Почему же, занималась, — возразил Рус. — Просто готовила совсем другую еду.

— Правда? — Валенс недоумённо приподнял брови. — Странно, а вот мне она говорила...

Тут его прервал громкий стук в дверь.

— Чёрт! — пробормотал сквозь зубы Валенс, снял ноги со стола и вышел из комнаты.

Послышался разговор в коридоре. Он был неразборчив и краток. Затем дверь захлопнулась, и Валенс вернулся в комнату с плащом в руке.

— Мне пора, — объявил он. — У трибуна боли в животе. Передай прелестной Тилле, пусть согреет постельку к моему приходу. Если, конечно, есть такое желание.

— Это она тебе сказала?

— Что? А, ты об этом... — Валенс накинул плащ на плечи. — Ещё до того, как её дом разорило враждебное племя, она жила в семье, где была повариха. — Тут он умолк и скосил глаза на грудь — посмотреть, куда вкалывает булавку. — Так что к чему бы ей было учиться готовить? Я думал, ты знаешь.

И вот за Валенсом захлопнулась дверь, а Рус снова задумчиво откинулся на спинку кресла и уставился на лампу.

«Я думал, ты знаешь», — повторил он мысленно.

Что ж. Есть надежда, что армия расследует дело Клавдия Инносенса самым тщательным образом. И желательно, чтобы виновный понёс суровое наказание. Вот обманщик этот Клавдий, он уверял, что Тилла — прекрасная повариха.

И тут Гай вспомнил, что должен с ней поговорить.

* * *

Рус остановился в дверях. Тилла вытирала ложку куском тряпки, затем отшвырнула её с такой силой, что ложка запрыгала по столу.

— Куриное рагу получилось вкусное, Тилла.

— Спасибо, хозяин. — Она схватила другую ложку и стала яростно тереть.

— А у меня новости.

Вторая ложка со звоном приземлилась рядом с товаркой.

Рус откашлялся.

— Что такое, что случилось?

Она подняла на него глаза.

— Ничего, хозяин. Всё хорошо, я счастлива.

— Сразу видно.

Она повесила тряпку на крючок у печи.

— Мне здорово повезло, что я не Фрина.

— Об этом я и зашёл поговорить, — сказал Рус. — Когда мы встретились с тобой сегодня днём, я как раз возвращался из штаба, где изложил проблему. И меня заверили, что все меры будут приняты в самое ближайшее время.

— Прямо сегодня?

— Ну, не настолько быстро, конечно. — По убеждению Руса, не было на свете столь срочного дела, которое могло бы заставить второго центуриона пропустить обед.

— Значит, сегодня Фрина останется у Мерулы?

Рус не ждал благодарности от рабыни, но у него были все основания полагать, что эта новость обрадует её. Чего не наблюдалось.

— Там она в большей безопасности, чем если будет разгуливать по улицам, — заметил он.

— Как же! Со всеми этими мужчинами.

— Да, — сказал Рус. Он уже начал отчаиваться. — Вот именно, что с мужчинами. Которые вряд ли причинят ей вред, потому как, если её изнасилуют, в глазах Мерулы и её клиентов товар значительно упадёт в цене. И перестань наконец швырять ложки. — Тилла открыла было рот, но он не дал ей сказать. — И не смей выть, ругаться и жаловаться, потому что мне надо работать.

Он взял чашу с вином, подхватил другой рукой своё любимое кресло и уже направился было в спальню, как вдруг услышал:

— Я буду молчать. И слова лишнего не скажу.

— Вот и славно! — Тут ножка кресла врезалась в стену, вино в чаше едва не расплескалось. — Работай дальше. И смотри, постарайся ничего больше не разбить.

— Я знаю, что бывает с рабами, которые слишком много говорят.

— Да! — крикнул он в ответ уже из своей комнаты. — И я начинаю понимать почему!

* * *

Рус поставил на стол лампу, толчком ноги захлопнул дверь в спальню и сдул пыль со стопки табличек для письма. Потом открыл первую, что лежала сверху, и уселся. «Лечение глазных ранений». О боги, он на месяцы застрял над этим разделом! Сегодня должен непременно закончить.

Он передвинул лампу, чтобы свет падал под более удобным углом, и начал читать написанное. На середине таблички остановился и с удовлетворением отметил, что Тилла перестала греметь на кухне посудой. Нет сомнений, девушка сожалеет, что показала нрав. Что ж, с этой проблемой он справился вполне достойно и теперь весь остаток вечера может посвятить «Лечению глазных ранений».

Палец дошёл до конца первой таблички, когда он вдруг осознал, что не помнит ни слова из того, что только что прочёл. Нет, это никуда не годится. Если уж ему читать скучно, чего тогда ждать от читателя? Он взял стило, снял нагар с фитиля острым его концом и попытался уверить себя в том, что автор книги столь ценного содержания не должен обращать внимания на элегантность стиля. Людям, желающим узнать нечто полезное и важное, вовсе незачем ждать от автора изысканности и занимательности изложения. Задача пишущего врача — особенно практикующего — предоставить чёткую и понятную практическую помощь, а не развлекать читателя смешными байками. Он отпил глоток вина и начал перечитывать всё снова, с самого начала, уже в более ярком свете.

Возможно, следовало оставить дверь в спальню открытой, на тот случай, если она будет тихонько ворчать и браниться.

Возможно, нет.

Сегодня вечером у него есть более важное занятие, и не стоит тратить время на размышления о том, чем может заниматься его рабыня.

Проблема с женщинами заключается в следующем. Что бы ты ни делал, чем бы ни занимался, они вечно недовольны. Вместо того чтобы поблагодарить за старания и усилия им угодить — порой весьма значительные, — они цепляются к каким-то мелочам, о которых ты не позаботился. Жалуются и раздувают из этого целую историю.

Что ещё он мог сделать для девушки? Ворваться в заведение и потребовать от Мерулы, чтобы та немедленно отдала ему Фрину? Похоже, Тилла не понимает, что в отсутствие официальной жалобы человека, пожелавшего заняться этим делом — а Рус вовсе не хотел им заниматься, — никто и пальцем не пошевелит ради спасения Фрины. Просто не обязан. Ни сегодня, ни наследующей неделе, ни вообще когда бы то ни было.

Тем временем, пока врач, приписанный к Двадцатому легиону, сидит здесь в мигающем свете лампы, с желудком, набитым куриным рагу, попивает вино и размышляет о судьбах девушек из сомнительного заведения, возможно, где-то, на далёком посту, лежит в темноте испуганный легионер. Несчастный ранен, но не может позвать на помощь даже санитара и, видят боги, больше всего жалеет о том, что ни он, ни его товарищи ничего не знают об оказании первой помощи.

Рус выпрямился в кресле, откашлялся и начал писать, заполняя центральную колонку в табличке.

Он исписал восковую табличку до самого низа, перечитал и начал вносить поправки, как вдруг услышал, что дверь в дом отворилась. Пришёл Валенс. Друзья пожелали друг другу спокойной ночи, потом Рус услышал, как хлопнула дверь в соседней спальне.

Из кухни не доносилось ни звука.

Рус перевернул табличку и начал заполнять её с другой стороны.

И очень удивился, услышав, как протрубил рожок заступившей на дежурство новой смены. Это означало, что писал он без перерыва часа два, если не больше.

Лампа начала шипеть, свет фитилька померк, когда он закончил наконец последнее предложение. Подрезал фитиль, чтобы сэкономить масло, положил табличку поближе к лампе и стал перечитывать написанное. Что ж, очень даже неплохо. Он положил табличку поверх стопки. Завтра же с утра надо приказать Альбану сделать хорошую копию.

Мысли его вернулись к Тилле и Фрине. Всё же логика в рассуждениях рабыни есть. Ситуация складывалась для Фрины не лучшим образом и, несомненно, будет становиться только хуже с каждым следующим часом, проведённым в этом заведении. Правда, теперь у неё есть защита как у дочери свободного человека. Закон рано или поздно — пусть лучше как можно скорее — придёт ей на помощь, чего не случилось с Софией, Эйселиной и несчастной Дафной. Но ни закон, ни армия не могли помочь или хотя бы как-то обнадёжить рабынь, владельцы которых заставляли их работать проститутками. У них был один выбор: покориться печальной своей участи. Или же покончить с собой. Или бежать. Даже если побег окончится полным провалом, для них это был единственный шанс, и о последствиях задумывались немногие. Остаётся надеяться, что история с волосами побудит второго центуриона к более решительным действиям и что Фрине не придёт в голову сбежать этой ночью.

Рус приподнял чашу с вином. Потом задул гаснущую лампу и направился к двери.

* * *

Секунду-другую он стоял на пороге, вдыхая тёплый воздух обеденной комнаты. Когда глаза привыкли к темноте, различил на кушетке маленькую фигурку, очертания её вырисовывались в тусклом мерцании тлеющих в печи углей. Он затаил дыхание и понял, как тихо она спит. Слышалось лишь лёгкое потрескивание углей да биение собственного сердца. Рус шагнул к кушетке.

Зашелестела ткань, фигурка зашевелилась.

— Хозяин?..

Он взял кочергу, затолкал несколько отлетевших угольков в печь.

— Эта история, что произошла утром, Тилла. Он едва не проломил мне голову.

— Это не случайность, хозяин.

— Как бы там ни было, а действовала ты правильно. Вот и всё. Ладно, спи.

— Спокойной ночи, хозяин.

Конец кочерги занялся желтоватым пламенем. Он понёс его к свече на столе.

— Хозяин?..

— Да?

— Я знаю, что вы хотите помочь Фрине.

Он уже направлялся к кухне со свечой в руке и резко остановился.

— Прости. Знаю, ты рассчитывала... надеялась на большее.

— Я ни на что не надеюсь, хозяин.

На кухне Рус налил себе воды, выпил. «Я ни на что не надеюсь, хозяин». Что ж, не удивительно, особенно с учётом того, что он знал о судьбах рабов ещё до прибытия в Деву.

На обратном пути в спальню Рус снова остановился возле кушетки, поставил свечу и кувшин с водой на стол.

— Пока не спишь, Тилла, — начал он, — хочу спросить тебя кое о чём. Нет... — он вскинул руку, — не надо, не вставай.

Она села на постели, подобрав под себя ноги и укутав плечи одеялом, с трудом подавила зевок. Собака, должно быть, спит с Валенсом, рядом с Тиллой на кушетке было свободное место. Но Рус предпочёл присесть на край стола. Случайно задел что-то ногой. Наклонился и увидел пару маленьких башмаков, аккуратно составленных рядом.

— Мне говорили, и не однажды, — сказал он, — что София умела читать и писать.

— Да, хозяин.

— Но мне сказали о ней далеко не всё.

Она нахмурилась.

— Я говорю своему хозяину всё, о чём он спрашивает.

— Хотелось бы знать, о чём умалчивают люди. Это имеет какое-то отношение к тому, что с ней случилось?

Где-то за стенами дома послышался хруст шагов по гравию, вскоре эти звуки замерли вдали. Наверное, солдат, возвращающийся после ночной смены, решил срезать дорогу, вот и прошёл мимо их дома.

— Ну а та, другая девушка? Что ты о ней знаешь?

— Эйселина? Так она убежала.

— Она с кем-нибудь встречалась?

— Её парень говорит, что это не он. И никто не знает, был ли у неё кто другой.

— Ну а что девушки думают по этому поводу?

— Никто ничего не знает, хозяин.

— А София? О ней и том, что с ней случилось, хоть кто-нибудь знает?

Тилла не ответила.

— Мерула тебе ничего не сделает, Тилла. Она далеко не дура. Никогда не посмеет тронуть чужую рабыню.

Светлые волосы спадали ей на плечи. Она принялась накручивать прядь на указательный палец.

— Ты рассказала мне о Фрине, и я постарался принять меры. Если б кто-нибудь сказал мне всю правду о Софии, я бы и тут смог помочь.

— Ей уже ничем не поможешь.

— Но возможно, я бы мог спасти другую девушку от той же участи.

Из печи послышался треск: это мелкие угольки подскакивали и взрывались оранжевыми снопами искр. Тонкий палец замер, перестал накручивать светлую прядь.

— Той правды, что я знаю, господин, недостаточно, — тихо произнесла Тилла. — Вы будете задавать всё новые вопросы, люди узнают об этих вопросах и поймут, что я рассказала всё вам. И тогда человек, который рассказал мне, он очень пожалеет об этом.

— Человек, который рассказал тебе... Это была Хлоя?

— Вам виднее, хозяин.

— Знаешь, ты жутко упрямая!

— Да, хозяин. Как скажете, хозяин.

Он пожал плечами.

— Спорить с тобой не собираюсь, уже поздно. Утром расскажешь мне всё. Я так хочу.

Он уже открывал дверь, когда позади послышался голос, тихий, но настойчивый:

— Никто не знает, хозяин, кому писала София письмо. Никто не знает, что там написано. Но задавать вопросы — это всё равно что рыться в осином гнезде: опасно, да и ничего съедобного там не найдёшь. София ушла в другой мир. Так лучше оставить её в покое.

Рус натянул одеяло до подбородка и уже задул свечу, как вдруг до него дошло: это просто благословение судьбы, что жизнь подарила ему такого разумного друга, как Валенс. И с таким непобедимым чувством логики. Иначе бы сам он думал, что пожар стал результатом не случайности или небрежности, но был устроен нарочно. Человеком, которому не понравилось, что он задаёт вопросы. Кем-то, кто открыл неплотно прилегающие ставни и сумел забросить ему на постель некий горящий предмет.

ГЛАВА 57

— Переписать, господин? Но не для картотеки? — удивлённо спросил Альбан.

— Сделаешь одну копию, только для меня. Когда закончишь, я заберу таблички.

Альбан взглянул на верхнюю табличку «Краткого справочника»:

— Но тут довольно много работы, господин.

— Прослежу за тем, чтобы ты получил приличное вознаграждение, — пообещал ему Рус и напомнил себе, что до выплаты жалованья осталось всего три дня.

— О, я вовсе не это имел в виду, господин! — Смущение Альбана казалось вполне искренним. — Какие-то три таблички — это пустяк. Просто я хотел сказать, что всегда надо делать больше одной чистовой копии и держать их в разных местах. На случай пожара или протечки крыши, в противном случае придётся писать всё заново.

— Ты что же, хочешь сказать, — недоверчиво начал Рус, — что делаешь по две копии каждой записи?

Альбан печально покачал головой.

— Нет, господин. Нам просто негде держать их, не хватает места. Есть список приоритетных тем, все эти записи должны поступать в штаб, ну, истории болезней и прочее. А остальное складируется на какое-то время, а потом уничтожается.

Тут Рус призадумался.

— И такой порядок существует только в госпитале или по всему форту?

Альбан растерянно заморгал.

— Думаю, везде, господин. Ведь сохранить всё просто невозможно. Из-за нехватки места.

— Ну, а если, скажем, придёт письмо? Сколько оно должно храниться?

— Не знаю, господин. Но могу выяснить. Полагаю, это зависит от того, что именно это за письмо. Ну и вероятно, контроля над частной перепиской здесь не существует.

— Ага... — Разумеется. Впрочем, если даже София адресовала своё таинственное письмо какому-то другу-легионеру, вряд ли она отправила его официальной почтой. Нет, что-то тут не складывается.

— Их просто вносят в ежедневные списки, — добавил Альбан.

Рус уставился на него.

— Ежедневные списки? — переспросил он. — Ты что же, хочешь сказать, что рядом с мешками с почтой сидит какой-то человек и составляет списки писем, полученных в форте?

Альбан кивнул.

— Как-то раз, господин, потерялось одно письмо, где префекта лагеря уведомляли о смерти матери. Ну и разразился скандал. Так что теперь, если письмо, любое письмо, миновало входные ворота форта, его регистрируют, получатель расписывается у почтальона.

— У кого есть доступ к этим записям?

— Полагаю, что у служащих штаба, господин. Если честно, не думаю, что кто-либо уделяет им особое внимание. Как-то ни к чему всё это.

Рус почесал за ухом.

— Случайно, не знаешь, насколько это сложно, — осторожно начал он, — найти кое-что в этой почте, но так, чтобы никто ничего не знал?

— Такому человеку, как вы, господин? Думаю, что служащие из штаба захотят знать, что именно вы ищете. Ещё подумают, что вы собираетесь на них пожаловаться.

— Понимаю.

— Но ведь вам заниматься этим ни к чему, верно, господин? — Лицо Альбана просветлело. — У вас есть я.

ГЛАВА 58

Тилла нарочно покинула лавку при пекарне последней.

Вышла и, свернув за угол, увидела Лукко. Мальчик подметал тротуар на противоположной стороне, у заведения с закрытыми ставнями и надписями на стене. Вот он нагнулся, поднял ведро, выплеснул из него на камни сероватую воду, потом взял метлу и начал сгонять катышки грязи к дренажной канаве.

Тилла осмотрелась по сторонам, потом подняла глаза и ещё раз убедилась, что ставни на окнах Мерулы закрыты.

— Лукко!

Мальчик махнул метлой последний раз и взглянул на неё.

— Ты опоздала, — сказал он. — Их прямо с утра повели в термы.

Богиня прислушалась к её молитвам. Басс ушёл с девушками.

Она подошла к Лукко поближе и тихо спросила:

— Случайно, не знаешь, Фрина с ними пошла?

Лукко пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Нет, — раздался вдруг чей-то голос. Чьи-то сильные пальцы ухватили её за больную руку, перед ней неведомо откуда возник Басс и велел Лукко убираться прочь. Паренёк скрылся за дверью. — Фрина с утра немного не в себе, — сказал Басс.

Пальцы пребольно впивались в руку, и Тилла поёжилась.

— Очень мило с твоей стороны, что ты проявляешь интерес.

Она не осмеливалась даже шевельнуться. Она так надеялась на богиню, считала, что та защитит её. Теперь же, похоже, богиня её оставила, и приходилось рассчитывать только на себя.

— Что, не ожидала встретить меня здесь? — спросил Басс. — Сегодня утром девушек повёл Стикх.

На углу у пекарни стояли две женщины с корзинами и о чём-то оживлённо болтали. Тилла громко сказала:

— Ты делаешь мне больно!

Одна из женщин обернулась.

— Я тебя не боюсь! — добавила Тилла. И сама устыдилась, потому что слова эти были неправдой.

Басс проследил за направлением её взгляда. Женщины перестали болтать и внимательно следили за тем, что происходит.

— Если обидишь меня, — громко добавила Тилла, — мой хозяин накажет тебя! Потому что есть такой закон!

Басс резко и больно толкнул её в грудь.

— Здесь, девочка, — злобно прошипел он, — закон — это я!

Она не успела сообразить, стоит ли ей закричать во весь голос, как Басс расхохотался и отпустил её.

— Всё в порядке, уважаемые, — обратился он к женщинам и насмешливо вскинул руки, делая вид, что сдаётся. — Просто небольшая ссора влюблённых.

Потом обернулся к Тилле:

— Смотри веселее, красотка! Уж больно дорого ты стоишь, чтобы причинить тебе вред. Мы с твоим дружком доктором заключили выгодную сделку. Ты что, не знала?

— Врёшь. Всё ты врёшь!

— А вот и нет. Я собираюсь познакомить его с нужными людьми. И мы выручим за тебя очень неплохие деньги.

Тилла посмотрела на квадратное лицо в тяжёлых складках.

Потом глубоко вздохнула.

— Мой хозяин ни за что не станет иметь дела с таким типом, как ты!

Басс пожал плечами.

— Не веришь, сама его спроси. — Потом склонил голову набок и насмешливо взглянул на неё. — Что это с тобой? — Улыбнулся во весь рот, покачал головой. — О боги! Надо же! Да ты никак на него запала! Вообразила, что он будет держать тебя в доме до самой смерти?

ГЛАВА 59

— А, вот ты где! — воскликнул Валенс и уселся на деревянную крышку ведра напротив. — Я им скажу, что не видел тебя.

— Кому?

— Судя по всему, второй центурион просто мечтает подвесить тебя за яйца и поджарить!

Рус сполоснул губку в воде, выжал и бросил её в корзину.

— По какой такой причине?

— Похоже, он провёл весь день, разыскивая похищенную девушку.

Рус расправил тунику, затянул пояс.

— Ну и хорошо. А в чём, собственно, проблема?

— Проблема, Рус, в том, что они нашли её. И она утверждает, что никто её не похищал.

Не успел Рус ответить, как в дверях возник санитар.

— Ах, вот вы где, господин! — воскликнул он, точно у Руса были причины от кого-то скрываться.

Рус вздохнул, ожидая продолжения. Но вместо настоятельной просьбы немедленно явиться ко второму центуриону санитар сказал, что его дожидается у восточных ворот какой-то ветеран.

— Скажи, пусть передаст, что ему надо.

— Но он настаивает на личной встрече, господин.

— Я занят. Если хочет видеть меня, пусть приходит после десяти.

Санитар исчез. Рус окунул пальцы в чашу, стряхнул капли воды и направился в хирургическую.

* * *

Альбан протянул ему документы на первого пациента и снова уселся на табурет у двери. Рус пробежал глазами записи. Под первыми строками — «Луций Эприй Саен, возраст двадцать лет, рост шесть футов, среднего телосложения, черты лица тонкие, шрам на левом виске» — были приведены данные с рекрутского пункта. «Общее физическое состояние удовлетворительное, зрение хорошее, слух в порядке, зубы: в верхней челюсти не хватает трёх, в нижней — двух; гениталии нормальные, признаков заболеваний не наблюдается, плоскостопия нет». Врачи призывного пункта проделали основательную работу. Русу оставалось лишь потыкать Луция Эприя Саена в те места, где это не вызывает особой радости, заглянуть в те места, о которых воспитанные люди предпочитают умалчивать, и подтвердить, что здоровье этого солдата не претерпело изменений в худшую сторону с того времени, как он был признан годным для службы в армии. Эту процедуру следовало повторить с каждым из двадцати двух подстриженных наголо новобранцев, рассевшихся на скамьях в холле, точно воробьи на ветках. И к концу дня каждый из них возненавидит его лютой ненавистью, но, разумеется, не такой лютой и смешанной со страхом, какой возненавидит центурионов к концу этой недели. Почти так же Рус боялся встречи со вторым центурионом.

— Хорошо, — сказал он, открыл сумку и извлёк из неё плоскую палочку для осмотра ротовой полости. — Что ж, приступим.

Альбан высунулся из двери и кому-то что-то сказал. Санитар, видимо, опасавшийся, что новобранцы оглохли по дороге, рявкнул во всю глотку:

— Первый в очереди, к врачу!

В дверях возник бледный костлявый юноша в набедренной повязке. Вытянулся по стойке «смирно».

— Входи, — сказал Рус. — Там, где ты стоишь, тебя не разглядеть.

Юноша вошёл и снова вытянулся по стойке «смирно» у стола. Сероватая гусиная кожа, глаза опасливо косятся на инструменты в открытой сумке.

— Луций Эприй Саен, — сказал Рус и закрыл сумку. — Раздевайся.

Солдат смотрел на него с непонимающим видом. Рус указал на набедренную повязку.

— Армия должна видеть тебя всего, без утайки.

— Да, господин, — ответил юноша. Но не двинулся с места.

— Это приказ.

— Да, господин.

— Так чего ты ждёшь?

Новобранец сглотнул слюну.

— Я не Луций Эприй Саен, господин.

— Не он? — Рус взглянул на Альбана.

— Никак нет, господин.

— Чего же ты сразу не сказал?

— А вы не спрашивали.

Рус поднялся, медленно обошёл молодого человека по кругу и заметил, что тот как минимум на пару дюймов ниже шести футов. И никакого шрама на виске не наблюдалось.

— Так кто же ты тогда?

— Квинт Антоний Виндекс, господин.

Альбан склонился над табличкой и начал записывать.

— Квинт Антоний Виндекс, — продолжал меж тем Рус, — ты когда-нибудь слышал такое выражение: «риторический вопрос»?

— Нет, господин.

— Нет. Тогда позволь объяснить, что это такое. Ответом на моё «Чего же ты сразу не сказал?» должно было быть: «Извините, господин!»

— Да, господин. Извините, господин.

Альбан перестал писать и стоял теперь на коленях перед коробкой, откуда вытаскивал таблички с записями и раскладывал их на полу.

— Ступай и найди Саена, — предложил Рус юноше. — Я вызову тебя, когда придёт черёд.

В очереди, должно быть, уже поняли ошибку. Не успел Рус усесться за стол, как в смотровую зашёл другой человек.

— Луций Эприй Саен? — спросил Рус, не поднимая головы.

Он внимательно перечитывал описания, твёрдо вознамерившись не допускать ошибки на сей раз.

— Похож я на него или нет? — послышался знакомый голос.

Альбан вскочил на ноги с решимостью и прытью человека, которому представилась прекрасная возможность выслужиться.

— Сюда нельзя! — воскликнул он. — Доктор занят!

— Здесь я хожу, куда хочу, приятель, — ответил Басс. — У меня тут повсюду знакомые, верно, доктор?

— Всё в порядке, — поспешил успокоить Рус Альбана, который, смерив взглядом Басса, уже направился было в коридор звать подмогу. — Лучше ступай и найди Саена, ладно? Я освобожусь через минуту.

Он затворил за писцом дверь и обернулся к посетителю:

— В чём дело?

Басс нахмурился.

— Пришёл спросить тебя вот о чём. В наше заведение пожаловали дознаватели, так и шныряли повсюду, как тараканы. И ещё меня вызвали в штаб, сказали, чтобы принёс все документы на рабов. И вот мне стало интересно, кто сказал им, что они могут у нас что-то найти?

Рус тихо выдохнул. Он чувствовал, как бешено колотится у него сердце.

— Ты что же, хочешь сказать, — медленно начал он, — что у тебя имеются подлинные документы на владение новой девушкой?

— Стало быть, я прав. Так и подумал, что это ты. Есть у нас документы, а как же иначе! Просто Мерула никак не могла найти их сегодня утром в этом бардаке, девки верещат, дознаватели шастают по всему дому.

Рус поднялся и вежливо и тихо произнёс:

— В таком случае я должен принести Меруле свои извинения.

— Я бы не советовал соваться к ней сейчас, пусть даже и с извинениями, приятель. Держи рот на замке и не путайся больше под ногами. Вот мой совет. Затем и пришёл, чтобы сказать это тебе.

— Спасибо, — неуверенно ответил Рус. Он так и не понял, с какой стати Басс вдруг начал защищать его. — Так и сделаю.

— В следующий раз, если возникнут вдруг какие проблемы, обращайся прямо ко мне. Мы ведь партнёры, или я не прав?

Рус почесал за ухом.

— Похоже, меня просто дезинформировали.

— Я так и подумал, — заметил Басс.

— Прослежу за тем, чтобы мой информатор был наказан по заслугам.

— Чёртовы бабы! — сочувственно протянул Басс. — Вечно всё путают, затевают шум из-за ерунды. Нельзя верить ни единому их слову. Кое-кто думает, что я слишком суров с ними, но ведь иначе просто нельзя, согласись!

Рус кивнул. Сказать ему было просто нечего.

ГЛАВА 60

Ко времени, когда Рус убедился, что все двадцать три рекрута годны к службе и всем её мучениям, пришло сообщение, которого он ожидал. Ему предписывали явиться ко второму центуриону.

* * *

Одним из качеств, необходимых для продвижения по военной службе в легионе, является умение заставить восемьдесят натренированных убийц делать то, чего им не очень хочется, причём без всякого промедления. В этом плане репутация второго центуриона была практически безупречна. Рус вошёл к нему в кабинет — и поймал себя на том, что, едва переступив порог, автоматически принял позу легионеров на параде: распрямил плечи, поднял голову, взгляд устремлён вперёд и одновременно — в никуда.

— Опций доктор Гай Петрий Рус, начальник! — громко объявил помощник.

Второй центурион приказал ему подождать за дверью. И как только тот вышел, поднялся из-за стола.

— Ну что, опций? Что можешь сказать в своё оправдание?

— Мне очень жаль, что так вышло, господин. Меня просто дезинформировали.

— Я не о фарсе в том борделе говорю, Рус. Всего-то и делов, что огорчил местного торговца, отнял у меня время, выставил армейских полными дураками. Этим всем займётся префект лагеря. И если ты вообразил, что по одному твоему слову я буду гоняться за работорговцами и выяснять, кто продал какие-то паршивые волосы брадобрею, ты ещё глупее, чем кажешься на вид.

— Да, господин, — ответил Рус и пытался сообразить, о чём же ещё хочет поговорить с ним второй центурион.

Он стоял и смотрел в одну точку за правым плечом бравого командира, прощался с последней надеждой когда бы то ни было занять пост начальника госпиталя, как вдруг уловил какое-то движение. И в ту же секунду ему вцепилась в горло рука. Руса отбросило назад, к стенке, и он пребольно ударился затылком.

На него надвинулась огромная грозная физиономия второго центуриона. Вот он открыл рот:

— Назови хотя бы одну причину, — злобно прошипел военачальник, — которая могла бы уберечь тебя от несчастного случая. Ну, говори!

Напуганный, сбитый с толку, задыхающийся Рус еле сумел выдавить хрипло:

— Не понимаю, о чём это вы, господин.

— За идиота меня держишь, сынок? Может, тебе и удаётся обвести всех вокруг пальца в госпитале, но со мной этот номер не пройдёт! — С каждым произнесённым словом стальные пальцы всё крепче сжимались на горле Руса. — Думаешь, тебе это сойдёт с рук? Думаешь, что здесь можешь попытать счастья? Что глупая девчонка сумеет меня уговорить?

Слишком поздно поняв, в чём причина, осознавая, что ни чин, ни должность его не спасут, Рус с трудом выдавил в ответ:

— Нет.

Военачальник на секунду разжал пальцы. Рус жадными глотками хватал воздух. Но вот пальцы вновь сомкнулись на его горле, сильная рука снова встряхнула его и ударила затылком о стену.

Через звон в ушах прорвались слова:

— И чтобы не смел мне лгать, слышишь? Тебя там видели!

ГЛАВА 61

Рус, пошатываясь, отворил дверь и вошёл. Стащил с кушетки покрывало и рухнул на неё ничком, зарывшись лицом в подушку, от которой пахло собакой и прокисшим пивом. Голова гудела, особенно острая боль пульсировала в затылке.

— Тилла! — прохрипел он. — Подай воды!

Ему до сих пор казалось, что голова бьётся о стенку, такой невыносимый звон стоял в ушах. А горло распухло и тоже болело, ощущение было такое, что стоит слегка повернуть голову — и трахея разорвётся пополам и повредит при этом шейные позвонки.

Ещё немного — и он начнёт молить богиню Тиллы о помощи. Силы вытекали из него, точно песок пустыни, пересыпаемый между пальцами. В отдалении слышался голос: «Господин! Господин! Вы его убьёте! Не надо!» И вот хватка на горле ослабла, он весь обмяк и рухнул на пол.

Она не слышала, что он просит воды. Кричать громче никак не получалось. Он перекатился на другой бок и попробовал снова; слова царапали горло и отдавались резкой болью в висках.

— Тилла!

Снова нет ответа. Он слишком устал, подняться с кушетки не было никаких сил. И вот он закрыл глаза и стал дожидаться, когда она сама найдёт его.

* * *

Кто-то прыгал у него на животе. А внутри черепа кто-то упражнялся в игре на африканском барабане. Внутреннюю часть горла царапало, точно по ней проводили наждачной бумагой. Лицо облизывал чей-то шершавый язык. Он приподнял руку и оттолкнул тёплое мохнатое тело. Лизать его перестали. А тело издало жалобный писк.

— А ну, пошли вон отсюда, мальчики и девочки! — раздался голос. — Он не хочет с вами играть! — По груди перестали скакать. А африканский барабан и боль в горле всё не унимались. Рус приоткрыл глаз и увидел, как Валенс приподнимает за шкирку одного из щенков. Тот отчаянно верещал. — Не притворяйся, никто тебя не трогал! — заверил Валенс щенка, предварительно убедившись, что с ним всё в порядке. Потом взглянул на кушетку, где лежал Рус. — Что это с тобой?

* * *

Вода помогла. А вот мазь — в ней он не был уверен.

— Дал один ветеринар, — сказал Валенс. — Уверял, что просто замечательная штука. Я только и дожидался случая испытать её в деле.

Рус скроил болезненную гримасу.

— Пусть запах тебя не смущает, через минуту-другую привыкнешь и не будешь замечать. Так что же всё-таки произошло?

Рус указал пальцем на горло и осторожно покачал головой.

— Аты напиши, — предложил Валенс. — Погоди, сейчас найду на чём... Если, конечно, твоя распрекрасная Тилла не выбросила... Да, кстати, а где она?

Рус выразительно пожал плечами и развёл руками. Валенс удалился в свою комнату и начал перерывать там все в поисках таблички. Рус с трудом поднялся на ноги и поплёлся на кухню.

Огонь в печи давным-давно погас. Никаких признаков того, что кто-то пытался приготовить здесь ужин. Кувшин для воды почти пуст, ни крошки хлеба в миске, прикрытой сверху тяжёлой разделочной доской. Проклятая девчонка, должно быть, опять принялась за старое, играет в дурацкие игры со своей богиней. Да к этому времени она уже должна была бы сварганить им ужин, а тут даже огня нет в печи. Интересно, подумал Рус, знает ли она, что произошло у Мерулы. Если да, то, наверное, сейчас просто прячется от него.

Рус прошёл к себе в спальню. Стоял в дверях, потирая шишку на затылке, и пытался вспомнить, убрал ли плащ в сундук или же он просто исчез неведомо куда с крючка, на котором висел.

Появился Валенс с табличкой и стило в руке.

— Ну, давай пиши, что случилось.

Ему многое хотелось рассказать Валенсу. А дощечка такая маленькая. И вот Рус нацарапал на ней: «Горло болит, голова тоже. Денег нет, служанка куда-то пропала, пора на обход, а от меня разит, как от больной лошади».

— Ага.

Валенс потянулся к дощечке. Стёр «лошади» и написал «осла».

* * *

Рус запрокинул голову к потолку аптеки, последний раз прополоскал горло совершенно отвратительной на вкус микстурой — и выплюнул. Наблюдая за тем, как стекает по краям ведра желтоватая жидкость, он размышлял над эффективностью армейских средств связи. К чему заводить в легионе целую систему сигнализации, паролей и опознавательных знаков, если люди — настоящие мастера по части сплетен?.. Он вышел из дома второго центуриона примерно час назад, и вот только что аптекарь, предварительно высказав Русу соболезнования в связи с заболеванием простудой, выждал, когда уйдёт последний пациент, и заметил:

— Очень сожалею, что так вышло с дочерью второго центуриона, господин. Вот невезение!

Рус обернулся к нему и изумлённо прохрипел:

— А что такое с дочерью второго центуриона?

— Если это может послужить вам утешением, господин, смею заметить: она вовсе вам не подходит. Не один я придерживаюсь такого мнения.

— Но меня совершенно не интересует... — Тут Рус умолк, а затем, понизив голос, продолжил: — Все эти слухи обо мне и дочери второго центуриона совершенно беспочвенны. Уверен, она очаровательная молодая девушка. Но я ни разу в жизни её не видел. Так что ступайте к тому, кто распространяет эти дурацкие сплетни, и скажите, что, если будет лгать и дальше, я лично им займусь.

Позже, во время обхода, он встретил в коридоре Валенса.

— Ну, как дела? — осведомился тот.

Рус запихнул в рот ещё одну смягчающую пастилку для горла, затем сделал знак товарищу следовать за собой. Они зашли в пустующий изолятор. Рус плотно притворил за собой дверь.

— О Юпитер! — поморщился Валенс. — Думал, вонь должна была бы выветриться к этому времени. Ан нет.

— А я думал вот о чём, — начал Рус. — Как продвигаются твои ухаживания за дочерью второго центуриона?

— На днях имел с ней весьма приятную беседу. Славная девушка.

— Мне так не кажется. Потому как её отец убеждён, что это я за ней приударяю, а не ты. И это ему совсем не нравится.

— Ах, не нравится? Так знай, я тоже далеко не в восторге! Ты только посмотри на себя. Глаза налиты кровью, волосы грязные, слипшиеся. И ещё воняет от тебя, как из канализационной трубы.

— Знаю. И это ты во всём виноват!

— Она что, нажаловалась ему?

— Нет, не нажаловалась. Просто тебя с ней видели.

Валенс самодовольно улыбнулся.

— Я знал, что она будет молчать. Она разумная девушка. И носик у неё — просто чудо!

Рус открыл было рот, собравшись возразить, затем вспомнил про больное горло и передумал.

— Знаешь, позже об этом поговорим, — сказал Валенс. — Сегодня вечером за ужином, который приготовит и подаст нам распрелестная Тилла.

— Я нигде не могу её найти.

— О боги, только этого не хватало! Похоже, день у тебя выдался неудачный.

— Да уж, — проворчал Рус. — Но всё окупится с лихвой, когда я прибью тебя.

ГЛАВА 62

Он вошёл и почувствовал, что в доме холодно. Собаки поприветствовали его и стремглав выбежали из дома на улицу. Рус принюхался, потом посмотрел на пол. Щенков не выпускали из дома на протяжении долгих часов.

В печи на кухне, там, где положено было пылать огню, чернели угли и головешки. Рус снова принюхался и начал осматривать пол. И обнаружил возле ножки стола маленькую коричневую кучку.

На улице послышался свист. Это Валенс сзывал собак.

Несколько секунд спустя послышался скрип шагов по гравию. Хлопнула входная дверь, затем в кухню вошёл Валенс. Обозрел пустые полки, чёрные угли в печи.

— Где она?

— Понятия не имею. Даже собак не выпускала.

— Ну, а ужин наш где?

Что-то в выражении лица Руса подсказало ему, что этого вопроса задавать не следовало.

— Может, ушла за покупками, — предположил Валенс. — Встретилась с подружкой, что-то в этом роде. Сам знаешь, какие они болтушки, эти женщины. А может, даже к Меруле заглянула.

— Сильно сомневаюсь, что она пошла к ней. Но даже если и зашла, к этому времени должна была бы уже вернуться.

— Знаешь, лично я не собираюсь ждать, когда она появится. Пойду в госпиталь, потолкую с людьми на кухне. Может, удастся разжиться какой едой и вынести её незаметно для Приска. — Валенс сделал паузу. — Да не переживай ты так, старина. Скоро появится.

— Уже темнеет. С ней что-то случилось.

— Не бойся, придёт. Куда денется! — Валенс усмехнулся. — Давай улыбнись! Когда появится, задашь ей хорошую трёпку.

— Спасибо за совет.

— Не хочешь, сам могу этим заняться.

Рус скроил гримасу.

— Да отвяжись ты от меня, наконец!

* * *

Ко времени, когда мужчины и собаки съели добытые Валенсом на госпитальной кухне объедки — «всё, как в старые добрые времена», — за окнами уже окончательно стемнело.

Оставив Валенса в доме, Рус надел на собаку ошейник с поводком и отправился на поиски своей рабыни.

Выяснилось, что на улице не так темно, как казалось из дома. Пока собака обнюхивала заросли крапивы, глаза Руса привыкали к сумраку. И вот он уже мог разглядеть прямоугольные очертания соседней казармы, госпитальную крышу и силуэт главной крепостной стены в конце улицы. Он не сводил с неё глаз — и вскоре услышал шаги стражников. Две тёмные фигуры вышагивали по стене, приближаясь друг к другу, слились на секунду в одну, затем разошлись, и каждый продолжал обход в своём направлении.

Поднялся ветер, начал трепать полы плаща. Скоро пойдёт дождь.

— Ну хватит, собачка, — сказал Рус и натянул поводок, не уверенный, впрочем, куда именно надо идти искать Тиллу.

Ему даже думать не хотелось о том, что могло с ней случиться. Но воображение сейчас служило единственным инструментом в выборе нужного направления. Если она повстречалась с каким-то злодеем — боги свидетели, сколько раз он предостерегал её от этого! — тогда она может оказаться где угодно. Живая или мёртвая. На территории форта или за его стенами. Нет, в форте — это менее вероятно. Здесь кругом полно ушей и глаз, это должно послужить предостережением для злоумышленника.

Гай зашёл в госпиталь проверить, не ждёт ли его там какое-то сообщение или записка, но на столе ничего не было. И уверения Децима («Она непременно скоро объявится, господин!») его не успокоили.

«Интересно, — подумал Рус, — сколько раз сам Децим слышал то же от разных людей, когда пропала его Эйселина?»

— Скажи, Децим, ты что-нибудь знаешь о строителе по имени Секунд из галльской центурии?

Децим нахмурился.

— Ничего, господин. Люди из этой центурии вообще появились здесь недавно.

— Откуда?

— Точно не скажу, господин. Пришли откуда-то с севера.

— И когда именно они здесь появились?

— Вроде бы на прошлой неделе, господин. Ещё привезли с собой двух раненых, лечиться.

— Вот как?

— Если хотите, господин, могу выяснить, в какой именно день это было.

— Нет, не надо, — ответил Рус. — На прошлой неделе... этого достаточно.

Затем он направился к восточным воротам. Пару раз по пути окликал Тиллу по имени, без особой надежды, просто на всякий случай. Так зовут потерявшихся домашних животных. Ответа не последовало.

На миг надежда ожила у ворот, когда один из стражников заметил:

— А, так вы ищете Тиллу, господин!

Выяснилось, что двое стражников видели, как она выходила утром через эти ворота с корзиной для покупок. Но после этого не видели, чтобы она возвращалась. Правда, они сменились днём, и лишь один солдат из утренней смены заступил сейчас на ночное дежурство.

— Так вы потеряли её, господин?

— Нет, — ответил Рус. — Просто она что-то припозднилась. Если увидите её, скажите, чтобы немедленно шла домой.

Он прошёл через ворота на пустырь, отделявший крепостные стены от городских домов. В это позднее время городок казался скоплением тёмных невзрачных строений, время от времени их освещала вспышка фонаря. Где-то среди домов залаяла собака. Потом донёсся плач младенца. Рус услышал приближающиеся голоса и сошёл с мостовой к стене дома. Мимо прошли трое мужчин, слишком поглощённые спором о скачках, чтобы заметить его. Они прошли — и улица вновь опустела. Рус вновь зашагал по булыжной мостовой, стараясь не думать о том, что могло случиться с девушкой, разгуливающей ночью по улицам города.

Вход в заведение Мерулы, как обычно, освещали два фонаря. Внутри кто-то наигрывал на флейте, но недолгие наблюдения с противоположной стороны улицы подтвердили подозрения Руса — посетителей сегодня немного. Возможно, их отпугнул рейд дознавателей.

Рус вошёл. Стикх стоял, прислонившись спиной к стойке и скрестив руки на груди, вид у него был скучающий. За его спиной мелькала Дафна, разливала напитки, потом вдруг перестала, прижала руки к пояснице, выпятила огромный живот. Девушка, которую Рус знал хуже других, но помнил, что её вроде бы зовут Мариам, вышла из кухни с тяжёлым подносом, заставленным плошками и кувшинами, и понесла его к столику в углу, за которым сидела Мерула и разговаривала с двумя посетителями. Рус видел здесь этих двоих прежде, когда навещал Тиллу. Самой её нигде видно не было.

Вверху на лестнице возникли и загрохотали вниз по ступеням две большие ноги в тяжёлых сандалиях. Басс подошёл к стойке, попросил Дафну налить ему выпить. Выйдя, встал под фонарём и начал пить. Рус тоже вышел и остановился рядом, так, чтобы его не видели из окон заведения.

Басс заметно удивился.

— Думал, ты не осмелишься показаться здесь после того, что произошло днём.

— Пришёл спросить, не видел ли ты Тиллу.

Басс прихлопнул на шее какое-то насекомое.

— Чёртовы комары! Должны бы были исчезнуть к сентябрю. Она что, от тебя сбежала?

— Она здесь или нет?

Басс отпил глоток.

— Была здесь, — ответил он. — Заскочила сегодня утром. Как раз перед тем, как явились те парни. Ну, мы с ней очень мило поболтали. А знаешь что? Сдаётся мне, я ей нравлюсь.

— Она не сказала, куда идёт дальше?

— Так девчонка что, и вправду от тебя сбежала? А как же тогда наша сделка?

— Не сбежала, — твёрдо ответил Рус. — Просто... временно отсутствует. Скажи, а она случайно не встретила здесь человека, с которым затем могла бы уйти?

— Ты же сам приказал, чтобы наши посетители держались от неё подальше, или забыл?

— А у вас нет сейчас людей из галльской центурии?

— Сейчас нет.

— Но заходили?

— Да, были несколько человек пару-тройку дней назад. Только что с севера. Отмечали приезд.

Рус почесал за ухом. Басс подтвердил его выводы: Секунд никак не может иметь отношения к смерти Софии. Валенс прав — нервы у него совсем расшатались. И падение мастерка с лесов — просто случайность. Что же касается пожара... впрочем, у него нет сейчас времени размышлять о пожаре.

— Может, кто из девушек знает, куда она пошла?

— Девочки её не видели. Только я. А потом она умотала. И если не хочешь навлечь на меня неприятности, советую и тебе сделать то же самое.

* * *

Они легли спать, а Тилла так и не появилась. Рус слышал, как пропели рожки третьей и четвёртой смены. Один раз ему показалось, что кто-то стучит в дверь. Но, отворив её, он увидел, что у дома ни души. Однако он всё же выкликнул её имя в темноту. Ответом было шуршание дождевых капель по гравию.

Он проснулся: им овладело тревожное чувство, что никак не удаётся вспомнить что-то важное. Когда вспомнил, тревога переросла чуть ли не в панику. Рус вскочил с постели ещё до рассвета и долго бродил по дому, где почти физически ощущалось отсутствие Тиллы. Он пытался укротить не в меру разыгравшееся воображение, твердил себе, что она просто сбежала от него к родным. А что, рука почти зажила, врач теперь ей не нужен.

Так что не о чем беспокоиться, он должен радоваться, что всё так получилось. Он хотел помочь семье и продать рабыню, а делать это страшно не хотелось. Теперь же она помогла решить эту дилемму — сбежала, и всё. А все эти байки о несчастной Фрине служили лишь прикрытием. Так она пыталась отвлечь от себя внимание. Тилла сбежала из Девы и находится сейчас на пути к холмистым просторам родной земли.

Валенс вошёл в кухню, протирая глаза.

— Стало быть, и без завтрака сегодня?

Рус угрюмо кивнул.

— Можешь обойтись сегодня утром без меня?

Валенс прищурил заплывшие от сна глазки, губы растянулись в широком сладостном зевке. При этом стало видно, что во рту не хватает двух зубов. Затем он с хрустом потянулся и промямлил невнятно:

— Угу.

Интересно, подумал Рус, что бы сказали девушки, называвшие Валенса «симпатичным», если б видели его сейчас.

— Паршивая девчонка, — пробормотал Валенс. — Могла хотя бы предупредить.

— Думаю, она просто сбежала, — сказал Рус.

— Всё равно.

Рус кивнул. Отношения с этой девушкой складывались у него непросто, Тилла умела вывести его из себя, зачастую просто ставила в тупик. Но он считал, что им удалось достичь определённой степени взаимоуважения.

— А что не сбежать? Руку ты ей починил, — заметил Валенс, озвучив тем самым потаённые мысли Руса.

— Да, и ещё выкуп за неё заплатил, — проворчал он. Вот дьявольщина! Если б он не спас её тогда от Инносенса, в Деве вполне могли обнаружить труп третьей девушки.

Он тут же пожалел, что вспомнил об этих трупах. Один, обнажённый и раздутый, второй, обгорелый почти до неузнаваемости... Почему Тилла решила сбежать, когда рука ещё полностью не зажила? Впрочем, у него нет никаких доказательств, что она отправилась домой. Возможно, её душа уже отправилась в путешествие в мир куда более смутный и тёмный. Если это так, он просто обязан выяснить, как всё произошло. И ещё, он должен сам похоронить её. А потом он не только выследит её убийцу, он привлечёт к ответственности тех, кто должен был бы расследовать все предшествующие убийства, но и пальцем не пожелал пошевельнуть. Проблема в том, что он — один из них.

Рус развернулся и направился к двери в спальню.

— Я ухожу, — сказал он.

В спальне, в полутьме, он вытащил из сундука верхнюю шерстяную тунику, нимало не заботясь о том, есть ли в ней скорпионы. Набросил на плечи плащ, затем провёл пальцем по гладкой и холодной рукояти ножа.

ГЛАВА 63

Проехав мимо кладбища, Рус пустил лошадь рысью. Он позаимствовал её на время у одного из дружков Валенса. То было флегматичное животное с неестественно широкой спиной. Кобыла недавно удалилась на покой, а прежде верой и правдой служила трибуну, который, если верить конюху, был не лучшим из наездников. Характер у неё был миролюбивый, даже слишком уравновешенный, а потому для военных нужд она не очень годилась. А вот ехать на ней было удобно. Словом, идеальная лошадь для человека, рассчитывающего вернуться с ещё одним седоком.

Впереди показалась целая вереница тяжело нагруженных телег, и Рус слегка натянул удила. Затем они обогнали какую-то весёлую компанию и ещё двоих всадников с целым табуном довольно истощённых скаковых лошадей. Семья направлялась в город с корзинами овощей на продажу. С полдюжины легионеров пытались вытолкнуть из канавы накренившуюся повозку, даже не разгрузив её.

Двое солдат с надеждой взглянули на Руса, потом поняли, что он офицер и просить его о подмоге нельзя, и вернулись к своему безнадёжному занятию.

Чем дальше Гай отъезжал от города, тем менее оживлённым становилось движение. Рядом с дорогой паслись овцы, пощипывали зелёную травку. За ними приглядывал мальчик с длинной палкой. Рус отвернулся и присмотрелся к другой стороне дороги — там вилась и исчезала в лесу тропинка.

Лошадь, похоже, удивилась, когда её попросили перескочить через канаву — по всей видимости, ничего подобного трибун от неё никогда не требовал. Тем не менее ей удалось приземлиться на той стороне даже с некоторым изяществом. При их приближении с деревьев встревоженно взлетели несколько птиц. Если не считать их, лес казался вымершим. Лошадь неспешно трусила по узкой извилистой тропинке, полностью игнорируя поведение всадника, который то пытался её подгонять, то ложился ей на шею, проезжая под низко нависшими ветвями.

Запаха дыма не чувствовалось. Пахло лишь сырой землёй да гниющей листвой. Более опытный следопыт мог бы определить, проходил или проезжал ли кто недавно по этой тропинке. Но Рус не умел читать следы, а потому продолжал двигаться вперёд и прислушиваться ко всем звукам, не считая шелеста листвы, поскрипывания седла и отдалённого переливчатого пения какой-то птахи.

Но вот он выехал на поляну и, вытряхивая из волос мелкий древесный сор, пустил лошадь по кругу. Он искал везде, заглядывал за деревья, всматривался в покрытую грязью тропу, что вела к ручью. Девушки нигде не было.

— Тилла!

Эхо от крика замерло где-то вдалеке. Птичье пение тут же смолкло.

— Тилла! Ты меня слышишь?

Он окликал её ещё несколько раз, поворачиваясь в седле так, чтобы крик разносился в разные стороны, потом делал паузу, дожидаясь ответа. Но его всё не было.

Тогда Рус спешился, оставил лошадь щипать травку на поляне, а сам двинулся узкой тропинкой к ручью. В траве виднелись угольки от костра, намокшие и давным-давно остывшие. Она могла разжечь этот костёр во время того, последнего своего посещения или вчера. Как это определить, он не знал. Ясно одно: костёр горел не сегодня утром.

Рус поднялся на ноги, глубоко втянул прохладный воздух и прокричал в последний раз:

— Тилла! Где ты?

Потом повернулся лицом к ручью. Поднял одну руку — он видел, как делают это его слуги. А затем, порадовавшись тому, что никто, кроме лошади, сейчас его не слышит, вознёс молитву богине ручья, прося её хранить преданную служанку, имя которой... Тут он вытащил из-за пазухи документ и почёл вслух:

— Дар... лью... дах... а. — Потом добавил: — Но я знаю её под именем Тилла.

* * *

О его прибытии в местную деревню возвестил возбуждённый лай собак. При его приближении разбегались куры, забивались под ворота, на которых, разинув рот, сидел маленький мальчик.

Пара возмущённо гогочущих гусей попробовала атаковать его лошадь. Она прижала уши, но продолжала трусить дальше.

Рус спешился и подвёл лошадь к воротам. Мальчишка соскочил с них с другой стороны и опрометью бросился к домам. На улице стали появляться женщины. Из-за стога сена вышел старик и что-то повелительно крикнул. Собаки, все до единой, к облегчению Руса, оказавшиеся на привязи, дружно умолкли.

Он запер за собой ворота, а когда обернулся, увидел, что обитатели деревни выстроились молчаливым строем. Несколько женщин стояли со скрещёнными на груди руками. У одной руки были по локти в муке, и она гладила по голове маленького мальчика, который пытался спрятаться у неё под юбками. Справа от этой группы Рус увидел причину, по которой все собаки были на привязи, — слегка покачиваясь на ветру, с крюка свисала недавно освежёванная баранья туша, в подставленную лохань стекала тёмная кровь. Обитатели деревни продолжали взирать на него в полном молчании, и тут Рус впервые с особой остротой ощутил, сколь тонок здесь слой цивилизации. Он не сомневался, что ещё совсем недавно эти люди просто бы убили его, нимало не колеблясь, как без жалости и без колебаний прирезали этого барана, и с весёлым гоготом надели бы голову римлянина на кол у ворот.

Восемь пар глаз следили за каждым его движением. Странно, подумал Рус, где же все здешние мужчины и подростки? Да и девушки, с которой они столкнулись во время пробежки, тоже не было видно. Должно быть, остальные прячутся в домах. Следовало бы расстегнуть кожаные ножны, что висят у него на поясе. Успеет ли он вскочить на лошадь, прежде чем они набросятся на него? Сможет ли лошадь прорваться через ворота? А потом он заговорил.

— Моё имя, — начал он, — Гай Петрий Рус. Врач из Двадцатого легиона. Я пришёл сюда... я ищу одну женщину. — Он умолк. Неудачное начало. Хуже того, слушатели, похоже, не поняли ни слова. Смотрели на него ничего не выражающими глазами. И тогда он спросил: — Кто-нибудь из вас говорит по-латыни?

Маленький мальчик заморгал. Другой реакции не наблюдалось.

— Я ищу женщину, она моя служанка, — сказал он и вытащил документ о продаже. — Её имя... — Рус снова по слогам прочёл сложное имя, подозревая, что произносит его неправильно. — Она пропала. У неё вьющиеся светлые волосы. — Покрутив пальцем, он указал на свои волосы, правда цвета они были совсем другого. — И ещё у неё рука... — Тут он сделал жест левой рукой, покрутил над правой, словно наматывал повязку. — Рука у неё сломана. — А может, они подумали, что он грозится отсечь им руки?.. — Хочу, чтобы вы сказали ей, пусть возвращается домой, я не стану её наказывать.

«Хотя, — подумал он, — эта мерзавка заслуживает хорошей выволочки».

Рус откашлялся.

— Я очень беспокоюсь о ней, как бы она не попала в беду, — добавил он.

Через грязь, отделявшую его от молчаливого строя, пробежал молоденький петушок. Малыш пытался запихнуть в рот край материнской юбки. Не отрывая взгляда от Руса, женщина наклонилась, подхватила его испачканными в муке руками, прижала к груди.

— Я хочу знать, в порядке ли она, — произнёс Рус. Оглядел безучастные лица. — Если б у меня были деньги, — добавил он, — я бы назначил вознаграждение. Но их у меня нет, а потому отплатить нечем. И если б я был уверен, что кто-то из вас понял хотя бы слово из того, что я тут наговорил, я бы сказал ещё вот что. Даже если у меня не получится найти Тиллу, я хочу знать, кто стоит за её исчезновением и всеми этими убийствами. Потому что хочу понять, стоило ли мне вообще приезжать в вашу несчастную, жалкую, грязную страну. Ну вот вроде бы и всё... Спасибо за то, что так старались помочь.

Ведя лошадь в поводу, он зашлёпал прямо по грязи к воротам: не стал обходить лужу по краю, как сделал бы на его месте любой римский офицер, опасающийся испачкаться. Собаки залаяли снова. На этот раз никто не пытался их остановить. Гай вышел за ворота и обернулся через плечо.

Люди по-прежнему не сводили с него глаз.

ГЛАВА 64

Никаких признаков того, что Тилла вернулась, в доме не наблюдалось. Во всяком случае, Рус сам счищал грязь с одежды, перед тем как отправиться в госпиталь. Там он обнаружил два послания. Его искал Альбан, а Приск настаивал на срочной встрече. Первым делом Рус разыскал Альбана. Тот спросил:

— Что-нибудь узнали о своей служанке, господин?

— Ничего. Зачем ты меня искал?

— Офицер Приск...

— Знаю. Срочно. А в чём дело?

— Дело не только в нём, господин. — Альбан оглянулся удостовериться, что дверь в хирургическую плотно притворена. — Это касается того деликатного дела, — начал он. — Я сказал в штабе, что потерял один документ и что это очень меня удручает. Ну и они позволили мне самому поискать. И знаете, господин, я обнаружил там целую гору корреспонденции.

— И?..

— Ну и проверил по спискам за последние два месяца, но письма Софии так и не нашёл.

— Проклятье... — пробормотал Рус.

— Хотите, чтобы я вернулся и продолжил поиски, господин?

Рус отрицательно помотал головой.

— Нет смысла.

— Если я могу вам чем-то помочь в поисках служанки, господин...

Рус уселся за стол, скрестил руки на груди. Много чего надо выяснить, но стоит заняться этим — и велика вероятность, что наградой будет не информация, а сломанная челюсть, ибо со вторым центурионом шутки плохи. Валенс обещал задействовать своего знакомого из регионального контроля, но на положительный результат надежды почти нет. Придётся, думал Рус, воспользоваться источником, который он всегда так презирал. А именно — слухами и сплетнями, гуляющими по форту.

— Вот что, Альбан, — начал он. — Скажи мне, пожалуйста, что думают люди о смерти тех двух девушек и кого считают убийцей?

Глаза у писца испуганно расширились.

— Так вы считаете, господин, что тот же человек мог похитить вашу служанку?

— Надеюсь, что нет. Но знаешь, ни одна стоящая идея в голову пока что не приходит.

Альбан призадумался.

— Если честно, господин, похоже, что никто ничего толком не знает. Но большинство людей считают, что в округе бродит маньяк, он-то и убивает девушек.

— Мы это уже проходили. Но почему обе жертвы были из заведения Мерулы?

— Может, то дело рук какого-то знатного клиента. И персонал его просто боится, а потому молчит.

— Что значит «знатного»?

Альбан почесал в затылке.

— Лично я не думаю, что это легат или же один из трибунов. Как вы считаете, господин? Скорее всего, кто-то, имеющий зуб на пресловутое заведение.

— Да, пожалуй. И кто, по-твоему, это мог бы быть? И много ли тут подозреваемых?

— Если пересчитать всех, кого выкидывали из заведения Мерулы? Их немало, господин.

Рус решил не упоминать о врачах, которые отравились закусками у Мерулы. Даже если обе девушки стали жертвами человека, имеющего что-то против её заведения, происшествие, вызвавшее такую реакцию, могло иметь место задолго до его приезда в Деву. И шансов выйти на след недовольного, причём быстро, у него почти никаких.

— Разумеется, тут может и не быть никакой связи, господин.

— Думаешь, Эйселина и взаправду собиралась сбежать с моряком?

— По правде говоря, господин, многие считают, что она просто водила бедного Децима за нос. Для того чтобы накопить денег и выкупить её, ему понадобились бы долгие годы. А служить ему оставалось ещё целых пятнадцать лет, так что и сбежать вместе с ней он не мог. Разве что дезертировать, но тогда на что бы они стали жить? Вот она и решила удрать с моряком.

— Но кто-нибудь что-нибудь знает об этом моряке? Такое впечатление, что никто его не видел.

Альбан нахмурился.

— Не знаю, господин. Это ведь когда было. Случилось — и случилось. Поговорили, потом забыли. Все, кроме Децима, разумеется. И ещё люди в этом заведении... — Тут он поднял на него глаза. — Возможно, именно поэтому София решила, что стоит попытаться. Думала, что раз Эйселине удалось, то и она сможет.

Тут вдруг Рус подумал, что заставил Альбана искать письмо совсем не там, где надо. Что, если София как-то пыталась связаться со сбежавшей подругой?

— Аты, случайно, не знаешь, — осторожно начал он, — она умела читать и писать, эта Эйселина?

Альбан покачал головой.

— Не думаю, господин. И ещё я слышал, что София была девушкой несколько необычной.

— И видимо, не пользовалась таким успехом, как Эйселина.

— Нет, господин. Вообще люди много чего говорили об этой Софии.

У Руса начало складываться впечатление, что сотрудники госпиталя размышляли над этими печальными происшествиями куда больше, нежели официально назначенные дознаватели.

— Расскажи.

— Есть такое мнение, господин, что её убили свои же люди из племени. За тот позор, который она навлекла на семью, работая у Мерулы. Лично мне эта версия кажется вероятной, потому что девушке, умеющей читать и писать, делать в заведении Мерулы просто нечего.

— Ну, не знаю. Лично я слышал, что она шлялась с солдатами не один год. Может, и так. Что ещё?

— Был слушок, будто бы с ней путался один из женатых офицеров. Ну и естественно, не хотел, чтобы об этом узнала жена.

— Имени, конечно, ты не знаешь?

— Нет, господин. Но кое-кто поговаривает, что из-за него она попала к Меруле. А потом как-то поспорила с клиентом, не желавшим платить, ну и он вышел из себя.

— Гм, — буркнул Рус. — Что ж, вроде бы все возможности мы с тобой рассмотрели.

— Да не горюйте вы, господин. Если одна из этих версий правильна, тогда исчезновение вашей служанки никак с этим не связано.

— Пожалуй, — согласился с ним Гай и почесал за ухом. — Не связано. — Это, конечно, утешало. Но с другой стороны, не очень, потому что теперь он уж совсем не знал, где искать Тиллу.

— Разве только это какой-то маньяк, господин...

— Да. Спасибо тебе, Альбан.

— Вы уж простите, господин. Я не хотел...

Тут в дверь постучали. Альбан пошёл открывать. Знакомый голос спросил:

— Разве вам не передали мою просьбу, Рус?

— А, Приск. Вот и вы.

Приск окинул Альбана испепеляющим взглядом.

— Я ведь особо подчеркнул, что это очень срочно!

— Как раз собирался послать его искать вас, — сказал Рус. И отметил про себя, что со времени прибытия в Британию его способность и, главное, готовность лгать возросли просто неизмеримо. Он отпустил Альбана, затем жестом пригласил Приска присесть на табурет, а сам остался сидеть за столом. — Чем могу помочь?

— Я не помощи просить пришёл, Рус. Я пришёл объяснить, как собираюсь вытаскивать вас из весьма неприятной истории.

Рус приподнял брови и ждал продолжения. О какой такой неприятной истории могла идти речь?..

— Ваша пропавшая рабыня... — начал Приск, даже не заметив, какое облегчение отразилось в этот момент на лице Руса. — Я так понимаю, её ещё не нашли?

— Пока нет.

— Что ж, хорошо. Тут у меня собраны объявления. Надо бы рассортировать их, прямо сейчас.

Рус недоумённо поскрёб за ухом.

— Объявления?..

— Объявления о пропавших рабах. Ну, обычное дело. Лично меня удивляет, что вы такое ещё не написали.

— Надеялся, что она вскоре появится, — сказал Рус и подумал, что зря, наверное, не написал объявления.

— Честно говоря, Рус, я несколько удивлён тем, что вы не уведомили меня о её пропаже. Должны были, поскольку вы воспользовались фондом Эскулапа.

Рус посмотрел ему прямо в глаза.

— Я ведь уже говорил, долг будет выплачен в срок и полностью.

Приск привычным жестом пригладил волосы.

— Да, разумеется.

Рус почему-то вспомнил, в каком беспорядке была причёска у Приска, когда он неожиданно заявился к нему домой. А теперь управляющий делает вид, что этого не было вовсе. Рус встряхнул головой и постарался сосредоточиться на разговоре.

— Девушка не имеет к этому никакого отношения, — заявил он.

— И тем не менее как ответственный клиент фонда...

— Послушайте Приск, проверяющие не станут взваливать на вас ответственность за мою пропавшую рабыню.

Рука, поглаживающая волосы, слегка дрогнула. И тут впервые Рус вдруг подумал: что, если этот человек действительно боится проверяющих из Рима?

— Тем не менее, — с особым нажимом повторил Приск, — как ответственное лицо я должен принять меры предосторожности.

— Очень предусмотрительно с вашей стороны, — сказал Рус.

Он подумал: неужели Приск сует свой нос в дела всех и каждого, или же это только ему так не повезло? Может, это месть за бельевую кладовку? Рус решительно поднялся на ноги, давая понять, что разговор окончен.

— Похоже, я у вас в долгу, Приск, — сказал он. — Теперь у нас одна надежда — что объявления помогут.

ГЛАВА 65

Прошла ещё одна ночь, а Тилла так и не появилась. В перерыве между утренним обходом и приёмом Альбан осторожно осведомился о самочувствии своего начальника.

— Спасибо, прекрасно, — рассеянно ответил тот, а потом вдруг удивлённо поднял глаза на Альбана. — А в чём, собственно, дело?

— Нет, это я так, — ответил писарь и из деликатности не стал упоминать о том, что несколько раз во время обхода Рус по два раза задавал одни и те же вопросы некоторым пациентам.

Он и сам поймал себя на этом. Порой он повторялся, потому что забывал ответ. Порой делал это потому, что не только пропускал ответ мимо ушей, но и забывал, что задал сам вопрос.

К концу обхода и приёма им были осмотрены в общей сложности сорок два пациента и сделаны по крайней мере три окончательных и противоречащих друг другу вывода о том, где может находиться теперь Тилла и что он должен предпринять для её возвращения.

В середине дня он вышел из форта через восточные ворота — по той же причине, по какой выходил в город ещё недавно.

Надежды встретить Тиллу в городе почти не было. Она или давным-давно ушла, или прячется где-то, или... Тут он вспомнил свою утреннюю клятву не думать о более страшной судьбе. Что бы с девушкой ни случилось, он должен её найти. И вот Рус направился к докам.

Элегантные здания на набережной смотрелись под мелким моросящим дождём не так эффектно, как тем утром, когда он встречал свой багаж, доставленный «Сириусом».

Начался отлив, открыл заваленные пахучими гниющими водорослями участки жидкой грязи. Деревянный настил на высоких сваях тянулся до самого речного канала, у входа в него стояли на якоре два круглобоких купеческих корабля. С одного из них доносился стук; всякий раз перед ударом фигура на борту давала отмашку рукой, а нацелены удары были на канат, туго натянутый на носу. Ещё две фигурки сидели на корме, болтая ногами и опустив лески удочек в воду. Ближе к берегу по грязи медленно брели мужчина и целый выводок босоногих ребятишек; у всех головы были опущены: они что-то искали в мокром песке. Нагибались, подбирали, бросали в вёдра.

Невдалеке примостился штопальщик парусов: занимался своим ремеслом, натянув на деревянную раму огромное серое полотно, оно же защищало его от дождя. Рус вдруг почувствовал, как его охватывает разочарование. И тут же рассердился на самого себя. Глупо было бы ожидать, что Тилла торчит в доках, как посылка, только и дожидаясь, чтобы он пришёл и забрал её.

Он уже развернулся и собрался подняться обратно на холм, как вдруг увидел многочисленные объявления, сплошь покрывающие длинную стену склада. Среди объявлений о сдаче жилья внаём, горячей еде на дом, странствующем работорговце и «Красивые девочки и мальчики! Танцуют только для вас!» он заметил листок бумаги, исписанный каллиграфическим почерком профессионального писца.

СБЕЖАЛА РАБЫНЯ

Привлекательная женщина, возраст около 20. Волосы светлые, вьющиеся. Стройная. Рост 5 футов 6 дюймов. Правая рука ранена, возможно, на перевязи.

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ

за возврат или любую информацию гарантируется.

Обращаться: Г. Полтей Приск, управляющий, благотворительный фонд Эск., госпиталь XX легиона.

Рус нахмурился. Получалось, будто это Приск является владельцем Тиллы. А его имя даже упомянуто не было. Но как Приск узнал, какого она роста, сколько ей лет, если сам он этого не знал?.. Нет, положительно, наглость этого типа переходит все границы! А составлено объявление весьма толково. Слова «привлекательная женщина» служат своего рода приманкой для потенциального искателя, и размер вознаграждения не указывается, что тоже добавляет интереса. Впрочем, Рус подозревал, что платить придётся всё равно ему — как законному владельцу. Что ж, тогда он пошлёт Приску счёт и приложит к нему текст этого объявления.

На середине дороги к форту он остановился, увидев на скамье рядом с борделем чудовищно размалёванную девицу. Решил спросить её, не видела ли она девушки, попадающей под описание Тиллы. Но едва успел произнести несколько слов, как в дверях появился владелец и начал уверять, что да, у них есть похожая девушка. Если господин пройдёт в дом, она будет просто счастлива видеть его.

— Мне не нужна похожая на неё девушка, — ответил Гай. — Мне нужна она сама.

— Да она станет кем только захотите, — сказал владелец. Приблизился, осклабился в улыбке и игриво подмигнул. — Хоть и новенькая в этом деле, но шустра и горяча, как огонь. И свежа, ну что твоя маргаритка!

Безумная мысль закралась в голову Руса.

— Позвольте мне взглянуть на неё.

Улыбка на лице мужчины стала ещё шире. Он поманил Гая за собой.

— Прошу сюда, господин. Гарантирую полное ваше удовольствие.

— Я входить не буду, — пояснил ему Рус. — Вы сами только что сказали, что эта девушка у вас новенькая и что по внешним приметам она похожа на мою пропавшую рабыню. — Улыбка тут же увяла на лице мужчины. — Пришлите её сюда, ко мне.

Мужчина набычился. Тут на плечо Руса опустилась чья-то тяжёлая рука, и хриплый голос произнёс:

— Хотите, чтобы я избавилась от него, хозяин?

Хозяин заведения обернулся.

— Элегантина, — представил он девицу. — Была чемпионкой по борьбе в трёх провинциях. Недавно удалилась на покой.

Рус вывернулся из-под тяжёлой руки и кивнул. Лицо женщины-вышибалы находилось в каких-то нескольких дюймах.

— Врач Двадцатого легиона Гай Рус, — сказал он.

Женщина была с него ростом, но гораздо плотнее и шире в плечах. Он обернулся к владельцу.

— Слышал, что на днях заведение Мерулы перевернули вверх дном, — как бы между прочим заметил он.

— Да только ничего не нашли, — откликнулся владелец.

— Нет. Но впечатление такое, что останавливаться на этом они не собираются.

— У меня все работники зарегистрированы.

— Лично в вашей честности я не сомневаюсь, но ведь и вас могли в своё время обмануть. Так что предъявите мне рабыню — и мы расстанемся друзьями.

Мужчина с сомнением взглянул на него, затем сказал:

— Ладно, Элли, отпусти.

Женщина-вышибала сняла тяжёлую руку с плеча Руса.

Владелец повернулся к двери и крикнул:

— Камилла! Сюда! Быстро!

Через секунду в дверях возникло малорослое создание с наскоро отбелёнными волосами. Красноватые, как у кролика, глаза, мигая и щурясь, взирали на дневной свет.

Рус покачал головой.

— Это не она. — Затем он подался вперёд и вложил в руку девушки монетку, которую она привычным жестом тут же протянула хозяину. — Если что увидите или услышите, — сказал Рус, дивясь про себя, сколько ещё таких же несчастных созданий заперты в клетках, подобных этой, как какие-то животные, — все подробности перечислены в объявлении, что висит вон там, на стене, на углу. Вознаграждение гарантируется.

* * *

Четырёхдневная щетина на щеках и подбородке послужила предлогом навестить брадобрея. Все разговоры за бритьём сводились к обсуждению погоды и тёщи цирюльника, которая, по его словам, являлась сумасшедшей старой ведьмой и сволочью, правда теперь без двух зубов. Но вот наконец он убрал станок. Рус провёл пальцами по гладкой линии нижней челюсти и спросил:

— Видели объявления о пропавшей молодой рабыне?

Брадобрей снял с его шеи полотенце и вытряс его прямо на пол.

— Слышал, что ещё одна сбежала, — ответил он. — Думаю, что скоро появится, куда денется. Если, конечно, не сгорит заживо.

Рус поднялся из кресла.

— Это моя служанка.

— Простите, доктор. Я не хотел вас обидеть.

— Знаю, что вы думаете о людях, которые задают вопросы, но это важно. Если кто-то что-то знает о смерти тех двух девушек, сообщить об этом его долг. Конфиденциально, разумеется.

Брадобрей пожал плечами и отвернулся.

— Извините, доктор. Мне очень жаль, но ничем помочь не могу.

Рус уставился в единственный его глаз.

— А вы всё же постарайтесь. Слышал, вы недавно купили рыжие волосы.

— Кто это вам сказал?

— Не важно.

— Да я всё время покупаю и продаю волосы. Без этого в моём деле никак.

— Их принёс мужчина. Мне нужно знать, кто он такой. Моей девушке угрожает опасность.

Ветеран скрестил руки на груди.

— Я ведь уже говорил. У убийц ничего не покупаю. А вас последний раз предупреждаю: попадёте в неприятности, если будете обвинять людей без всяких оснований.

— Я же не говорю, что продавший вам волосы человек — убийца. Просто он может что-то знать.

— Если вы сами так много знаете, почему не обратиться к властям?

Разговор, похоже, зашёл в тупик.

— Она из племени бригантов, — сказал Рус и открыл кошелёк, собираясь оплатить бритьё. — Прежде проживала вместе с семьёй где-то в горах. Одна надежда, что решила вернуться домой.

— А что, вполне возможно, — с готовностью согласился с ним брадобрей.

Рус протянул ему остатки наличности и возблагодарил богов за то, что завтра день выплаты жалованья.

— Если ваша жена что услышит... — Он колебался, не хотелось говорить: «Если вдруг кто предложит вам на продажу длинные белокурые локоны». — Там, в объявлении, указан адрес, — продолжил он, — но вы не обращайте внимания. Свяжитесь прямо со мной. Вознаграждение гарантируется.

* * *

«Да она уже давным-давно сбежала и теперь далеко».

С этой неутешительной мыслью Рус облокотился на сырые перила моста и смотрел вниз, на бурлящую водоворотами мутную воду. Затем он вдруг уловил какое-то движение слева. Поднял голову, обернулся и увидел пару длинных каштановых кос, свисающих вниз над перилами.

— Мой муж, — заявила незнакомка, — хороший человек.

Не совсем понимая, куда может завести столь странное начало разговора, Рус решил промолчать. Но затем присмотрелся и узнал в незнакомке жену брадобрея. Это меняло дело.

— Он и о семье заботится, — продолжала меж тем женщина, ничуть не смущённая молчанием Руса. — Содержит нас всех. Даже мою мать, которая доводит его до белого каления. Мой муж не сделал ничего плохого.

— А я ни в чём его и не обвиняю, — осторожно заметил Рус.

— Он тут ни при чём, ясно вам? Он не участвует в таких делах. Люди всё время продают волосы. Это обычное дело.

— Я просто пытаюсь найти свою служанку, — ответил Рус. — И больше меня ничего не интересует.

— Они очень преданы друг другу, — сказала женщина. — Ну, сами знаете, какие они, эти мужчины. Глуповаты, но дружат крепко, водой не разольёшь.

— Понимаю.

— Ну вот вы, к примеру, предали бы своего товарища?

Рус смотрел, как бурный поток уносит куда-то сухую ветку.

— Если б думал при этом, что спасаю жизнь, то да, пожалуй.

Ветка задела сырой песок на берегу и закружилась в воде. Один конец её зацепился за что-то, и вот она застряла, преградила дорогу потоку.

— Так это был солдат, — сказал Рус.

— Да, ветеран.

— И случилось это вскоре после того, как пропала последняя девушка?

Женщина кивнула.

— Мой муж не знал, что она мертва, понимаете? Волосы были нужны ему для работы.

Теперь вода перехлёстывала через ветку, образуя кудрявые бурунчики, окаймлённые белой пеной.

— Сейчас у меня нет с собой денег, — сказал Рус, — но я позабочусь о том, чтобы вы...

Ветка на воде задрожала рука женщины коснулась его руки.

— Я не ради денег это делаю! Вы, римляне, странные люди! Считаете, что всё из-за денег!

— Мне нужна помощь, — тихо сказал Рус. — Необходимо описание этого человека. Имя, если оно у него есть.

— Я пришла поговорить с вами, — начала женщина с горячностью, живо напомнившей ему Тиллу, — потому что считаю вас хорошим человеком.

— Буду благодарен за любые сведения, если это поможет найти мою служанку.

— Я не знаю, — медленно начала она, — где тот человек раздобыл рыжие волосы. Ведь девушка могла отрезать их сама и отдать ему на продажу. Только он может рассказать вам всё, как было. Так что спросите его.

— Но как мне найти этого мужчину?

— Имени его я не знаю, — ответила она. — Но он работает в заведении Мерулы.

ГЛАВА 66

Посетителей у Мерулы было в обеденное время мало, все разошлись, осталось лишь несколько завсегдатаев, которым, по всей видимости, просто некуда было идти или просто не хотелось. Завтра всё будет по-другому, заверил Стикх, пересчитывая монеты, которые Рус позаимствовал у Валенса. Завтра — день выплаты жалованья. Стикх указал на девушек, сидящих возле стойки. Так что сегодня выбор у посетителей самый широкий.

Рус был рад тому обстоятельству, что лишь немногие видели, как Хлоя с улыбкой поднялась из-за стола, поманила его рукой и стала подниматься по лестнице.

Он знал, что каморка у неё здесь одна из лучших. Широкая постель завалена пышными синими подушками. Хлоя затворила дверь, под мутным стеклом лампы забился, замерцал желтоватый язычок пламени. Рус поймал себя на том, что ему никак не удаётся оторвать взгляда от рисунков на стенах — сплетения тел в самых немыслимых и затейливых позах. Тут он почувствовал, как Хлоя обняла его за талию. Прижалась всем телом, и он ощутил на щеке её горячее дыхание.

— Так и знала, что ты передумаешь, — промурлыкала она.

Рус схватил её за руки и придержал. Потом заговорил, с удивлением отметив, что голос вдруг стал хриплым.

— Просто хотел поговорить с тобой, — выдавил он.

— Можно и поговорить, — мурлыкнула в ответ Хлоя, нежно массируя ему шею. — Слушать я умею. Здесь уютно и тихо, никто нам не помешает. Ты можешь рассказать мне всё, что хочешь. — Он почувствовал, как она подталкивает его к постели. — Только давай сначала устроимся поудобнее, хорошо?

Проваливаясь в мягкие подушки, Рус решил, что вреда от этого в любом случае не будет. Хлоя — привлекательная девушка. И такая нежная. И страстная. Она настоящая профессионалка, да и, в конце концов, он ей заплатил. А поговорить можно и позже.

Она свернулась клубочком возле него, крепко прижалась всем телом. Рус скосил глаза и увидел, как она поглаживает его босой ступней по бедру. И крохотные амулеты на цепочке, что обвита вокруг её лодыжки, мелко вздрагивают при каждом движении. До чего же гладкая у неё кожа! И пальчики на ногах такие красивые. Вот она принялась покусывать его за мочку уха.

Рус закрыл глаза. Ну наконец-то: вот женщина, которая понимает, что ему нужно. Он это заслужил. А главная прелесть состоит в том, что это не накладывает на него никаких обязательств. Он может получить это, когда захочет. Просто услуга профессионала. Они заключили маленькую сделку.

Всё равно что, к примеру, купить у кого-нибудь волосы...

Отведя не в меру смелую руку Хлои, Рус сел в постели и привалился спиной к стене.

— Когда я говорю, что нам надо поговорить, — проворчал он и понадеялся, что за дверью их никто не подслушивает, — я имею в виду только это, ничего больше.

Хлоя выгнула спину и потянулась, потом положила голову ему на колени и заглянула прямо в глаза.

— Но ты такой славненький. — Сложив губы колечком, она изобразила поцелуй.

— Нет, — ответил он. Взял её за плечи и отодвинул. — Никакой я не славненький. И терпеть не могу, когда мне лгут.

Она села на край постели, свесила ноги.

— Как хочешь.

— Ты знаешь, где сейчас Тилла?

— Нет. — Хлоя принялась играть длинной шпилькой для волос, которую вынула из причёски — Ну всё? Я могу идти?

— Нет. Она здесь?

Хлоя воткнула шпильку на место и вздохнула.

— Ты, похоже, так ничему и не научился! — Она развернулась и посмотрела Гаю в глаза. — Это ведь ты рассказал им о Фрине?

Рус промолчал. Хлоя продолжила:

— Что ж, ты ей очень помог. Она бы и сама тебе это сказала, но притомилась. К тому же выяснилось, что для клиентов она недостаточно хороша.

— Она в порядке?

— Конечно нет.

— Но я бы мог...

— Ты и без того натворил дел. К счастью для неё, завтра выплата жалованья. Так что даже эта замухрышка без работы не останется. К утру будет в полном порядке, куда денется.

Рус снова поймал себя на том, что разглядывает причудливые сплетения тел на стене. «Подходить» для работы в таком месте — сомнительная удача для девушки. Возможно, этот несчастный ребёнок, Фрина, действительно выдумала, что её похитили, лишь бы удрать отсюда. Или же сам он был прав тогда, в первый раз: всю эту историю сочинила Тилла, чтобы отвлечь внимание от своего побега. Словом, он окончательно запутался, не знал, что и думать.

— Послушай, Хлоя, — сказал он, — как думаешь, Тилла убежала?

— Да откуда мне знать?

— Последним её видел Басс. Сказал, что она приходила сюда, когда все вы были в термах.

— А вот теперь её здесь нет. Спроси Басса, может, он знает, куда она пошла.

— Ты не хочешь говорить мне потому, что не знаешь или просто боишься?

Она насмешливо фыркнула.

— Знаешь, чему перво-наперво учишься в таком месте? Никогда не показывай, что тебе страшно. Кстати, Фрине не мешало бы этому научиться. А второе правило знаешь? Занимайся только своими делами и не суй нос в чужие.

— Если кто-то из ваших вышибал обидел Тиллу или...

Хлоя покачала головой.

— О Бассе мне кое-что известно, доктор. Он не станет никому причинять вред, даже пальцем не шевельнёт, если это не сулит ему прибыли.

— Но я слышал, что кое-кто здесь обидел Дафну.

— Вот как? Да мало ли что болтают люди! Она родит, потом ребёнка продадут — и Дафна сможет вернуться на работу.

Рус глубоко вздохнул.

— Ну а Эйселина? Или София? Они что, действительно убежали или им разрешили болтаться по улице, как тебе? — Он сделал паузу. — Домой, навестить родных, девушек отпускают? Ну, может, на всякие там вечеринки, в этом роде?

— Не пойму, при чём тут Тилла? Ведь это от тебя она сбежала, не от нас.

— Да потому, что она пропала, как те две девушки. И единственное, что их всех связывает, — это заведение Мерулы. Что здесь происходит, скажи, Хлоя?

Хлоя молча смотрела на него секунду-другую, затем поднялась на ноги.

— Не знаю, что ты там затеваешь, — сказала она, — но не хочу иметь к этому никакого отношения. — Она шагнула к двери, щёлкнула задвижкой. — Время вышло. — И оказалась в коридоре. — Давай проваливай, или парней позову. И чтобы не смел больше сюда являться!

На лестнице послышался дробный стук сандалий Хлои, она сбегала вниз. Рус вздохнул, окинул прощальным взглядом сплетения тел — все участники этих акробатических упражнений выглядели изнурёнными — и последовал за девушкой вниз, в зал.

* * *

— Басс!

Мужчина обернулся.

— Ну что, уже? Пришёл оплатить счёт?

— Пришёл поболтать с тобой, — ответил Рус. — Есть здесь где-нибудь уединённое местечко?

— Нет уж, спасибо. Ты не в моём вкусе.

Рус пожал плечами.

— Как знаешь. Тогда могу сказать это прямо при всех.

Басс огляделся. В зале находились четверо работников заведения, три посетителя и, в клетке на полу, рядом с одним из них, чёрная галка. Басс указал на дверь:

— Давай выйдем.

Они прошли мимо Стикха, дежурящего у дверей.

— Что-то ты расслабился, — заметил Басс. — Позволяешь притаскивать сюда каких-то птиц.

— Да она говорящая, — возразил ему Стикх.

— Эка невидаль! Покажи хоть кого-то, кто тут не был бы говорящим.

— Дафна, — не растерялся Стикх. Явно счёл своё замечание остроумным и осклабился.

— Мы тут прогуляемся немного, ладно, Стикх? Обсудим с доктором одно дельце.

Стикх ушёл в зал. Басс привалился спиной к стене, скрестил руки на груди и, подозрительно щурясь, уставился на женщину за окошком пекарни, точно проверял, не подслушивает ли она. — Ну ладно, давай по-быстрому, — сказал он. — Я человек занятой.

— Я тоже, — кивнул Рус. — Но ты сам говорил, приходи, если возникнут проблемы. Вот я и пришёл.

Басс вздохнул.

— Ну что ещё теперь?

— Я так и не нашёл Тиллу.

— Сколько можно тебе говорить? Я не знаю, где она! Если б знал, сказал бы. Уже присмотрел парочку хороших покупателей. Если она вскоре не появится, придётся дать им отбой.

— Знаешь, пока я занимался её поисками, наткнулся на весьма тревожную информацию.

— И что это за информация? — тут же насторожился Басс.

— Об этом позже. Всё это время я страшно боялся, что и Тиллу постигнет та же судьба, что тех двух сбежавших девушек. Скажи, это правда, что София была... не слишком хороша для своей работы?

— Да при чём здесь это? Проку от неё было ноль. Даже когда старалась. А случалось это редко.

— А как вы поступаете с девушками, которые не удовлетворяют клиентов?

— Продаём их, как же иначе.

Рус кивнул.

— Так я и думал.

— А ты, похоже, думал, что мы уводим их в сарай и вешаем?

— Я одного не могу понять, — продолжал меж тем Рус, — кому и зачем понадобилось остригать ей волосы? Сама она сделать этого не могла, поскольку собиралась или работать на улицах, или сбежать с любовником. Да и Мерула не стала бы этого делать, раз собиралась продать её.

Басс пожал плечами.

— Прости. Чего не знаю, того не знаю.

— А я вот что думаю, — осторожно начал Рус, не сводя с собеседника глаз. — И поправь меня, если я не прав. Это наверняка произошло уже после того, как она умерла. Возможно, это сделал не убийца, а кто-то другой. Человек, который его знал. Кто может подсказать мне... — он выдержал паузу, — что за человек пошёл и продал её волосы.

Басс смотрел на тротуар напротив и почёсывал шею одним пальцем.

— И если что-то случилось с Тиллой, — добавил Рус, — я тоже хотел бы знать.

Басс продолжал размышлять и почёсывать шею. Потом вздохнул.

— Ладно. Так и быть. Насчёт Тиллы не скажу, не знаю, зато о том, другом дельце кое-что известно. Только держи язык за зубами, договорились?

— Идёт.

— Когда Мерула заметила пропажу Софии, мы со Стикхом прихватили пару фонарей и пошли искать. И нашли её в тёмном проулке.

— Каком ещё проулке?

— Ну там, за амфитеатром. Сидела в уголке, точно дожидалась кого-то. А этот нелюдь, видно, только что ушёл. Готов побиться об заклад, услышал наши шаги и смотался. Она ещё тёплая была.

— Вы обратились к кому-то за помощью?

Басс окинул его презрительным взглядом.

— Уж как-нибудь и сам могу отличить труп от живого человека. Да и потом... Тут каждая собака знает, характер у меня непростой. Как-никак двадцать пять лет в легионе. Верю в дисциплину, ясно? Никто не понимает, как нам приходится тяжко с этими девчонками. То их убивают, то они убегают тёмными ночами. И тут такая история... Да кто бы поверил, что это не наших рук дело?

— Но ведь она была рабыней, вашей.

На владельцев, убивших своих рабов, власти смотрели косо. Однако жалобы от домашних слуг не принимались, и, в принципе, до них никому не было дела.

— Да не наша она была, — возразил Басс. — Принадлежала заведению. И если б Мерула заподозрила, что мы сделали это, она бы с ума сошла. — Он помолчал секунду-другую. — Знаю, о чём ты думаешь. Мы должны были тогда просто уйти. Жаль, что так не сделали. Но Стикх решил сумничать.

История звучала не слишком убедительно, но Рус промолчал.

— Он сказал, если мы оставим её здесь, есть вероятность, что на неё наткнётся какой-то жадный урод, снимет красивую одежду, цацки и всё такое. А всё это принадлежит заведению. Да и волосы тоже что-то стоят. Вот мы и забрали все наши вещи. Ну а потом распрощались с бедняжкой.

— То есть сбросили в реку?

— Откуда нам было знать, что она всплывёт? Но только мы её не убивали. Клянусь! И я не знаю, кто это сделал, честное слово.

Рус кивнул.

— Может, тогда вам что-нибудь известно о несчастном случае с человеком, который задаёт слишком много вопросов?

Басс скрестил руки на груди.

— Да, это могли устроить. Вот только кто?

— Ладно, не важно. — Если вышибала что-то и знал о пожаре или истории с мастерком, он был слишком хорошим актёром. — Один последний вопрос. Тебе хоть что-нибудь известно о письме?

— Каком письме? — осторожно после паузы спросил Басс.

— Ходят слухи, будто София написала кому-то письмо. О том, что не хочет и не может больше здесь оставаться. И ещё, я подозреваю, она назначала в нём кому-то встречу.

Басс покачал головой.

— Не знаю ничего ни о каком письме, — буркнул он в ответ. — В любом случае у нас ей оставалось быть недолго, потому что её собирались продать. Но твоя Тилла никому ничего не могла написать. Это я точно знаю. Послушай, Эйселине просто не повезло. Софии же попался клиент, не желавший платить. И кем бы он ни был, далеко уводить девушку, чтобы расправиться с ней, он не стал. Если бы он захватил твою Тиллу, ты бы к этому времени уже знал. Так что, скорее всего, она просто сбежала, как и говорится в объявлениях. Хочешь дельный совет? Будет тебе тратить время на поиски разных шлюх, лучше найми специалиста. Охотника за беглыми рабами.

ГЛАВА 67

И вот наконец настал день выплаты жалованья. Тиллы по-прежнему не было. Всё утро Рус провёл в хлопотах, занимаясь своими больными, которых, как обычно, было много. А за стенами госпиталя в Двадцатом легионе нарастало радостное возбуждение, которое гарантировало беспокойную ночь. Весь этот энтузиазм вызвало известие о прибытии крупной суммы наличными. Подогревало страсти предвкушение премиальных, обещанных императором Адрианом.

Строительные леса у бань опустели, рабочие, по всей видимости, уже выстроились в длиннющую шумную очередь, как та, у штаба, мимо которой в данный момент проходил Рус. На первой из казарм висело не замеченное никем объявление о том, что сегодня днём в амфитеатре состоится полковой спортивный праздник — то была изящная, но, судя по всему, обречённая на провал попытка направить энергию Двадцатого легиона в полезное русло. Рус знал, этот полк ничем не отличается от других. А потому к вечеру отмечать выплату жалованья будут на полную катушку. В заведениях будет не протолкнуться от получивших увольнение солдат и прочих посетителей, которые назавтра утром сильно пожалеют о том, что натворили ночью. Одна надежда, что Тилле, если, конечно, она в городе, хватит ума отсидеться где-нибудь за закрытыми дверьми.

Несколько минут спустя он отошёл от конторы лагерного префекта, не сводя глаз с нижней цифры на копии своего счёта.

«Возможно, вам понадобится время, чтобы проверить эту сумму, господин».

Нет, этого просто быть не может! Должно быть, какая-то ошибка...

Чуда не произошло — за время его отсутствия она в дом не вернулась. Гай уселся в любимое своё кресло и постарался не обращать внимания на щенка, который с непостижимой ловкостью вскарабкался по его ноге и теперь крутился на коленях, пытаясь пристроиться поудобнее. С улицы, со стороны казарм, донёсся взрыв смеха. Рус запустил руку в глиняную посудину, подаренную Валенсу благодарным пациентом, и выудил последние несколько маслин.

С цифрой в верхней части счёта всё в порядке. В разделе «Общие поступления» тоже всё правильно. Неким непостижимым и чудесным образом армии удалось вовремя переправить его бумаги через два моря и два континента, чтобы чиновники произвели все необходимые расчёты. Особенно радовала сумма в строке «Премиальные», щедрый дар в честь прихода к власти благородного императора Адриана. Он пришёлся бы как нельзя более кстати, если бы большую часть этой суммы не перевели на его накопительный счёт. «Вычеты» — так была озаглавлена следующая строка. Тут-то и начинались неприятности.

Вслед за всеми обычными вычетами за его содержание и прощальную вечеринку для сослуживцев в Сатурналии красовалась цифра, обозначенная под грифом «Долговые выплаты» — тут они, разумеется, забрали весь аванс. Далее шёл пункт под названием «Расходы». Остаток автоматически сводил к нулю все его старания жить экономно. Детали прилагались отдельно и включали: «Питание в госпитале», а также «Использование госпитального имущества для личного пользования».

«Возможно, вам понадобится время, чтобы проверить эту сумму, господин».

Рус слизнул с пальцев сок оливок и начал подсчёты. В результате трёх попыток он получил три подтверждения удручающе мизерной сумме в нижней графе «Итого». Затем он вычел свой долг фонду Эскулапа. Потом вычел сумму, которую собирался отправить Юлию. И наконец вычел свою задолженность Меруле.

Рус откинулся на спинку кресла и сидел, мрачно взирая на пустой горшок от оливок. Того, что осталось, хватит лишь на три недели жалкого нищенского существования, недостойного цивилизованного человека. А уж на три месяца — просто никак. Неудивительно, что кое-кто из сотрудников госпиталя ворует полотенца и салфетки из кладовой. Три месяца на такую сумму просто не протянуть. А чтобы обзавестись частными пациентами, нужно время. И потом, он должен закончить «Справочник». Должен постараться получить повышение. Должен найти Тиллу живой и невредимой и, когда найдёт, продать её.

Гай размышлял над всем этим, и тут вдруг в голову пришли одновременно две мысли. Первая: он не хочет продавать Тиллу и никогда этого не сделает. И вторая: сегодня ему следует заглянуть туда, где он ещё ни разу не бывал.

* * *

Русу ни разу не доводилось покупать раба на невольничьем рынке. Всякий раз это делал за него кто-то другой — отец, дядя, жена, другие рабы, словом, те, кто это умел. Ему довелось заняться поиском домашней прислуги один-единственный раз — сразу после развода, когда он заступил на службу в Африке. Но и тогда всё обошлось без невольничьего рынка. Он просто въехал в дом, который занимал прежде его предшественник, и выплатил определённую сумму за то, чтобы оставить в доме супружескую пару рабов, уже работавших там. Да, верно, он купил Тиллу, но это не было запланированной покупкой. Ему никогда не доводилось решать, годен ли раб — этот, по сути, совершенно посторонний человек — для работ и проживания в доме. И он никогда толком не знал, как это делается. Наверное, именно поэтому он так удивился, заметив под уже знакомым объявлением о прибытии работорговца приписку следующего содержания: «ПРОСМОТР СЕГОДНЯ С ШЕСТИ ЧАСОВ, АУКЦИОН В ДЕВЯТЬ».

В Деве, которая представляла собой не столько город, сколько скопление домов за стенами форта, никогда не было форума. Вместо этого аукцион проводился на небольшой площади с фонтаном. Оказавшись в толпе покупателей, Рус, щурясь, рассматривал поверх чужих голов лотки с украшениями, банными принадлежностями, горячими пирожками, засматривался на предсказателей судьбы и художников, готовых написать портрет прямо на месте. В воздухе мелькали, поднимаясь и опускаясь, мячики ярких расцветок, отмечая продвижение в толпе жонглёра; площадка у входа в лавку, где торговали маслами, была оцеплена, там ждали выступления дрессированного медведя, который пока что угрюмо сидел в клетке.

Рус протолкался к огромному навесу на возвышении. С крыши его свисала вывеска: «Л. Куртий Сильван, поставщик домашней прислуги для всех желающих». Людей, толпящихся вокруг, можно было поделить на четыре категории. Первая — сам «товар». Эти смотрели наиболее безрадостно, на ногах — кандалы, на шее — таблички. Покупатели бесстыдно пялились на «товар», некоторые даже тыкали в рабов пальцами, просили открыть рот, ощупывали мышцы или требовали доказать, что раб говорит по-латыни. Охрана не делала ровным счётом ничего, а вот пара помощников работорговца суетилась вокруг составленных вместе складных столиков, образующих нечто вроде конторы под открытым небом.

Рус как раз пробрался к этим столикам, когда из-под навеса выглянул африканец с морщинистым лицом и толстой золотой цепью на шее.

— Вы владелец?

Мужчина отвесил поклон.

— Луций Куртий Сильван к вашим услугам, господин.

Рус объяснил, что ищет Тиллу.

— Могу заверить, господин, мои помощники работают очень аккуратно. Мы крайне редко покупаем товар с улицы, только с полной документацией и соответствующими рекомендациями. — Он указал в сторону «товара». — Все покупки у нас идут с гарантией на полгода, с полным возвратом денег. И уж ни за что бы не стали брать девушку с улицы, да ещё и с повреждённой рукой.

Рус кивнул.

— Здесь всё, что вы можете предложить? Или есть ещё какие-то специальные предложения?

Африканец улыбнулся, обнажив широкую щель между двумя передними зубами.

— Ах, господин! Боюсь, их можно будет посмотреть лишь по предварительной договорённости. Но наш нынешний подбор тоже очень неплох, и эти люди находятся у нас не менее десяти дней.

— И всё же...

Торговец помрачнел. Потом жестом подозвал помощника и приказал показать Русу список специальных предложений. Там числились два преподавателя греческого, учитель геометрии, художник, семейный доктор (с последним Русу очень хотелось бы повидаться), а также «три красивых мальчика», таланты и способности которых не уточнялись. Список завершала пара четырнадцатилетних девочек-близнецов: «Очень красивые, чёрные волосы, зелёные глаза, прекрасные фигуры, грамотны, умеют поддерживать беседу и доставлять удовольствие».

— И какова цена этих ваших девочек? — спросил Рус.

— Дороже, чем вы можете себе позволить, — сухо отрезал помощник работорговца: по всей видимости, глаз у него был намётанный.

Никого похожего на Тиллу в списке не оказалось. Рус уже собрался уходить, как вдруг женский голос за спиной произнёс:

— Добрый день, доктор!

Он обернулся и увидел жену Рутилия. Она смотрела на него и улыбалась.

— Мы слышали о вашей служанке, — тут же встряла Рутилия-младшая. — Пришли купить новую?

— Это просто ужас! — сочувственно заметила её мать. — Найти хорошую прислугу очень трудно!

— Одна надежда, что на неё не напал этот ужасный маньяк, — не унималась дочка. — В реке не пробовали искать?

— Прекрати сейчас же, дорогая! — одёрнула её мамаша и принялась пространно извиняться за бестактность дочери.

Но тут вдруг над толпой, откуда-то со стороны навеса, раздался пронзительный крик:

— Доктор!

— Прошу прощения, — перебил матрону Рус. — Мне надо бежать. Кто-то меня зовёт.

* * *

— Доктор!

Мальчику было лет восемь-девять. Рыжеватые волосы, всё лицо в красных пятнах, точно он долго плакал. Одет он был в простую коричневую тунику. И, подобно остальным рабам, босоногий. Железное кольцо на кандалах выглядело слишком массивным для него — казалось, вот-вот сломает тонкую белую щиколотку. С одной стороны он был скован цепями с огромным бородачом, с другой — с пожилым мужчиной со сгорбленной спиной. Рус уставился на ребёнка, лицо показалось знакомым, вот только никак не удавалось припомнить, где он его видел.

Мальчик шмыгнул носом, вытер его тыльной стороной ладони.

А потом сказал:

— Это же я, доктор, Лукко.

Рус нахмурился.

— Лукко? Из заведения Мерулы?

— Да, господин, — кивнул мальчик.

— Но что ты здесь делаешь?

В глазах ребёнка заблестели слёзы.

— Меня продали, господин. — Он сглотнул, пытаясь удержаться от рыданий. — Я хороший работник, господин. И очень быстро могу всему научиться. Нет, правда, честное слово.

Рус с горечью смотрел на худенькое тело, зная, что просто не может выговорить того, на что так надеется этот малыш. Чем может помочь человек без денег, чем он может утешить ребёнка, который сидит на цепи, словно животное, и ждёт, когда его выставят на аукцион? А уж там за него будут торговаться покупатели с толстыми кошельками. Он закрыл глаза и с трудом поборол желание проклясть дух своего слабовольного отца, свою мачеху-транжиру, своих сводных сестёр, сочетавших оба эти качества, передавшихся им от родителей. Как же ему хотелось положить руку на плечо Лукко и заверить, что всё будет хорошо. Только на самом деле ничего хорошего мальчика не ждёт.

Впрочем, он может избавить несчастного от тыканья пальцами, ощупывания и оглядывания. Хотя бы на несколько минут.

— Почему тебя продали, Лукко?

Мальчик смотрел на него секунду-другую, словно решая, как лучше ответить. Рус с трудом подавил стон: только сейчас он осознал свою ошибку. Ребёнок может подумать, что он собирается его купить и потому задаёт вопросы.

— Вот что, Лукко, — как можно мягче произнёс Рус и наклонился, глядя прямо ему в глаза. — Я не могу тебя купить. Мне страшно жаль. Может, я и кажусь тебе богачом, но уверяю, на самом деле это далеко не так.

Мальчик снова зашмыгал носом.

— Да, господин.

Тут старик зашёлся в приступе кашля. В попытке подавить кашель качнулся вперёд, цепь натянулась. Железная скоба так и впилась в лодыжку Лукко. Мальчик поморщился от боли и принялся растирать ногу. Огромный бородач обернулся и проворчал что-то неодобрительное в адрес кашляющего раба.

— Послушай, Лукко... — нерешительно начал Рус. Ему страшно не хотелось задавать этот вопрос мальчику, но выхода не было. — Ты помнишь мою рабыню Тиллу?

— Помню. Она скармливала весь свой обед птицам.

— Так вот, она пропала. И я очень боюсь, что с ней может случиться то же, что и с Софией. И если ты знаешь что-нибудь о том, что произошло с Софией или Эйселиной, кто сотворил с ними такое, ты должен сказать мне. Теперь никто тебя за это не накажет, так что не бойся.

Лукко покачал головой.

— О Софии я ничего не знаю, господин. А Эйселина, так у нас все думали, она отправилась жить туда, где ей будет лучше. И все девушки так плакали, когда её нашли.

— Понимаю.

— Мне у Мерулы нравилось, — добавил мальчуган. — Не хотел оттуда никуда уходить.

— Ты умный мальчик, Лукко, — сказал Рус. — Тебе везде будет хорошо, куда бы ты ни попал.

— Да, господин, — вежливо ответил Лукко.

Рус выпрямился, огляделся и подумал: не разумнее ли будет отступиться и позволить потенциальным покупателям осмотреть и оценить мальчика? Чем больше их будет, тем лучше. Раб, за которого начнут торговаться сразу несколько желающих, будет продан по более высокой цене. А простая логика подсказывает: чем выше цена, по которой приобретён раб, тем лучше с ним будут обращаться. Проблема лишь в одном — логика редко может подсказать, что вытворяют с рабами их владельцы, находясь в стенах своих домов.

— Господин?..

Он обернулся.

— Господин, пожалуйста! Вы не могли бы передать моей маме несколько слов?

— Твоей маме?

— Пожалуйста, передайте ей, что Басс рассказал Меруле об устрицах, ладно?

Рус недоумённо нахмурился.

— Басс — Меруле об устрицах?..

— Да, об устрицах, господин. Вот Мерула и велела ему отвести меня к торговцам. — Он громко шмыгнул носом. — Басс обещал, что подберёт мне хорошую семью, а потом пошёл и рассказал Меруле об устрицах. Моя мама не знала.

Рус почувствовал, что окончательно запутался.

— Твоя мать не знала об устрицах?

— Она не знает, что я здесь. — Мальчик покосился в сторону помощников работорговца, которые расположились за столами. — Как думаете, они отпустят меня попрощаться с ней?

Рус сильно в этом сомневался.

— Так тебя продали из-за устриц?

Лукко кивнул.

— Я не хотел, чтобы так получилось, господин. Я думал... то есть я не думал... — Он умолк.

Рус почесал за ухом. Кое-что начало постепенно проясняться. Он понизил голос, опасаясь, что их могут подслушать.

— И последнюю повариху Мерулы продали за то, что она подала клиентам несвежие устрицы.

Лукко молча кивнул.

— И теперь вдруг Мерула выяснила, что это была твоя вина?

В глазах мальчика промелькнуло нечто похожее на панический страх.

— Пожалуйста, господин... — еле слышно прошептал он. — Я больше никогда не буду, клянусь!

— Я никому ничего не скажу, Лукко, обещаю.

Если некому больше вступиться за мальчика, Рус должен сделать так, чтобы на табличке, подвешенной на шею Лукко, не появилось надписи «Потенциальный отравитель».

— Я этого не хотел, господин, — продолжал шептать Лукко. — Кто-то сказал, что в тот день у нас будет офицер из госпиталя. Я подумал, это тот, вредный.

Рус плохо понимал, что говорит ему мальчик.

— Так. Расскажи-ка мне об этих устрицах поподробнее, — сказал он.

— Повариха собиралась их выбросить.

— А ты взял и отнёс посетителю?

Он кивнул.

— Я просто пошутил, господин.

Ничего себе шутка! Она могла закончиться обвинением в преднамеренном убийстве и жестокой казнью обвиняемого. Как бы там ни было, но Валенс действительно пострадал, и он, Рус, был вынужден работать за троих. И закончилось всё это дело плохо, потому что от переутомления он, видно, был не в своём уме — потому и купил рабыню.

Он положил руку мальчику на плечо.

— Ладно, прямо сейчас пойду к твоей маме. Где её найти?

— На работе, господин.

— Да, но где именно?

Лукко удивлённо смотрел на него.

— Там же, где всегда, господин. У Мерулы.

Теперь настал черёд Руса изумляться.

— Так вы хорошо знаете её, господин, — добавил мальчик. — Они зовут её Хлоей.

ГЛАВА 68

Чуть раньше тем же утром две молодые женщины, одетые по местной моде, отошли от деревенских домов, которые два дня тому назад посетил Рус, и направились к главной дороге на Эборакум. Та, что повыше, несла, перекинув через плечо, небольшую матерчатую сумку.

Спутница покосилась на неё.

— Ещё не слишком поздно. Могла бы и остаться.

— И вместо благодарности отплатить неприятностями?

— Да никто не знает, что ты здесь.

— Послушай, Сабран, рано или поздно кто-то непременно проговорится. А так — что они смогут рассказать, кроме того, что я заходила, а потом ушла?

В молчании прошли они ещё несколько шагов, потом девица, что ниже ростом, вдруг нахмурилась.

— Стой, погоди минутку. — Она стянула с подруги капюшон. Им не хватило времени и краски, чтобы довершить маскировку, выкрасить аккуратно и ровно все волосы. Вокруг висков вились каштановые локоны, а с затылка спадала длинная белокурая коса. — Запомни, что снимать капюшон нельзя, — предупредила подруга. — Заколоть потуже сзади не удалось. Так что уж не знаю, как завтра всё обойдётся.

Высокая девушка пожала плечами.

— Пришлют кого-то на помощь.

— Тебе придётся долго идти. Не останавливаясь. Добрые пятнадцать миль, а дороги не слишком хороши.

Они подошли к началу дороги. Кругом было безлюдно, лишь впереди виднелся какой-то мужчина, ведущий быка, впряжённого в телегу. Он шёл по направлению к форту.

— Всё необходимое при тебе?

Девушка в капюшоне поставила сумку на землю.

— Хлеб, расчёска, одеяло. Всё, что я просила. А твоя мама дала ещё сыр и кусок бекона.

Сабран опустила руку на плечо подруги.

— Пусть богиня хранит тебя на всём пути.

— И тебя пусть хранит и бережёт.

Они обнялись на прощание. Объятие вышло несколько неловким, одну руку высокая девушка старалась держать под серым плащом.

— Всё, мне пора, — сказала она и, перед тем как повесить сумку на плечо, ощупала кончиками пальцев ожерелье из желудей. — Пока на дороге пусто.

— Смотри не забудь! — Сабран указала рукой в восточном направлении. — Вон там, за мостом, сразу, как минуешь высокий дуб, свернёшь налево. Долго маячить на дороге опасно.

Девушка в плаще с капюшоном ступила на посыпанную гравием дорогу. А когда обернулась, увидела, что Сабран уже спешит назад, к домам. Она снова осталась одна.

* * *

Три дня назад путь к этому месту из Девы оказался для Тиллы настоящим испытанием. И она почувствовала облегчение, когда здесь, в деревне, ей предложили воды, а затем, после кратких расспросов, пригласили в большой дом, чтобы там на неё взглянула бабушка, глава семьи.

Бабушка восседала в кресле возле огня. Тиллу подвели к ней, и она опустилась на колени, на усланный стеблями папоротника пол.

Когда глаза постепенно привыкли к полумраку — в доме не было окон, — она увидела, что на неё внимательно смотрит морщинистая старуха с редкими седыми волосами, зачёсанными за большие уши.

— Дарльюдаха, — вымолвила старуха имя, которое услужливо подсказала ей, крича в самое ухо, девушка по имени Сабран. У бабушки был тот же странный акцент, что и у внучки, к тому же речь её была невнятной из-за отсутствия зубов, но имя пришелицы удалось произнести достаточно чётко. — Дочь Лью, — добавила старуха. — Зачем пришла к нам? Разве мы тебя знаем?

— Я говорила с женщиной, которая родилась в тех же краях! — прокричала коленопреклонённая девушка. Она пробыла Тиллой несколько недель. До этого никто давным-давно не называл её настоящим именем. Тут она почувствовала, что кто-то становится на колени рядом с ней. — Зову ту женщину Брайка. Она и сказала, что здесь я могу найти людей чести!

Кричать, да так, чтобы это не казалось проявлением раздражения или злости, было довольно трудно.

— Толку от этого не будет, — заметила Сабран. — Она совсем глухая, каждое слово приходится орать прямо в ухо.

Старуха, поняв, что чего-то не расслышала, обернулась к Сабран, щурясь, присмотрелась, а потом спросила:

— А где твои волосы, девочка?

Сабран усмехнулась.

— Остригла! — прокричала она и, наклонив голову, изобразила пальцами ножницы. — Волосы, заколки! Надоело!

Бабушка удручённо, словно ушам своим не веря, покачала головой.

— Ничего, всё это кончится, когда обзаведёшься мужем и начнёшь работать на семью. — Затем указала пальцем на Тиллу. — Что она сказала?

Сабран придвинулась поближе к старухе и крикнула:

— Она слышала, что мы люди чести!

— Да, — буркнула старуха. — Но кто это ей сказал?

Сабран заколебалась, прежде, чем ответить.

— Брайка, бабушка!

— Ага. — Старуха хлопнула рукой в толстых синих жилах по одеялу, которое прикрывало её колени. — Стало быть, семья моего брата ещё не забыла, что такое честь. — Она вздёрнула подбородок, пошевелила морщинистыми губами. Потом, после паузы, заговорила снова: — Слышала, что муж Брайки слепнет. Боги справедливы.

Сабран одарила Тиллу усталым извиняющимся взглядом. Тилла про себя вознесла молитву богине, чтобы её не выгнали отсюда из-за чьей-то семейной ссоры. Идти ей просто некуда.

Сабран снова склонилась над ухом бабушки.

— Она просит приютить её на девять ночей! — прокричала она. — Пока рука окончательно не поправится! А потом она уйдёт!

— Почему не пошла в семью моего брата?

— Потому что хочет иметь дело только с людьми чести! — прокричала Сабран, смущённая бабушкиной грубостью. — Не хочет оставаться в одном доме с друзьями римлян!

Бабушка потеребила край одеяла, потом подоткнула его под колени и вновь обратила внимание на застывшую перед ней коленопреклонённую фигуру.

— Скажи мне вот что, дочь Лью, — начала она. — Кто твоя семья?

Тилла, вновь ставшая Дарльюдахой, ощутила облегчение и принялась рассказывать о своём племени, затем — о родителях, о родителях родителей и прародителях. Старуха хмуро слушала и время от времени задавала вопросы о братьях и кузенах, и кто на ком женат, и кто на чьей стороне был во время сражений с захватчиками. И вот наконец им удалось найти связующее звено между двумя племенами: некоего троюродного брата, который однажды продал коров брату ныне покойного мужа старухи.

— Теперь мы знаем, кто ты, — резюмировала старуха, удовлетворённо кивая головой. — Можешь оставаться с нами, дочь Лью и дитя бригантов, до тех пор, пока рука твоя полностью не излечится. Можешь спать вместе с этой дурочкой, которой, видите ли, надоели заколки.

Тилла благодарно склонила голову.

— Большая честь для меня, бабушка.

— Она говорит, что это честь для неё! — выкрикнула Сабран.

С сеновала принесли ещё целую охапку папоротника, набросали на пол и устроили постель в маленьком доме, где спали незамужние девушки. И вот настала первая ночь в доме. Досыта накормленная, Тилла лежала на чужом одеяле, прикрытая сверху плащом медикуса — кстати, надо бы избавиться от него, но этим она займётся позже, — лежала и прислушивалась к голосам людей, говорящих на её родном языке. Она специально перевернулась на другой бок, чтобы видеть, как мерцает огонь в печи. Чуть позже вошла охотничья собака и уселась поближе к огню. Потом прилегла на пол, вытянув морду. Одно ухо подёргивалось, лапы мелко дрожали — видно, псу снились сны. Должно быть, здесь есть мыши, подумала девушка, но эта мысль почему-то её нисколько не напугала. Она глубоко втянула ноздрями воздух, принюхиваясь к такому знакомому запаху дерева, дыма и влажной собачьей шерсти. И едва успела подумать: «Я счастлива», как в темноте раздался чей-то голос.

— Наверное, спит, — сказали снаружи.

— Ты спишь, дочь Лью? — чуть громче спросил второй голос.

— Тсс, Сара, — произнёс третий девичий голос. — Не буди её!

Тилла закрыла глаза и промолчала. Ей не хотелось отвечать на вопросы о том, кто она и откуда. Не хотелось думать, куда она пойдёт дальше, что увидит, когда удастся добраться до дома. Ей хотелось лежать здесь, на мягко шуршащем папоротнике, и время от времени напоминать себе: «Я свободна. Свободна!»

* * *

Однако избежать вопросов всё равно не удалось, хоть они и последовали позже, как и выражения сочувствия, — когда все узнали, что семья её погибла и что руку она сломала, обороняясь от торговца, который привёз её с севера на продажу в город.

Всё это было правдой, пусть и не всей правдой. Тилла удовлетворила бы их любопытство сполна, если бы римский офицер не приезжал в тот день верхом на старой лошади и не заявил, что ищет молодую женщину.

Его встретили ничего не выражающие лица, пустые глаза — этот защитный приём семья использовала не раз. Несколько обитателей деревни прекрасно поняли, что он говорит, все остальные догадались, чего он хочет, но ни один ничем не выдал, что женщина, которую он ищет, находится в доме, буквально в десяти шагах от него.

И вот римлянин в конце концов сдался и направился обратно к воротам. И лишь когда он скрылся из виду, начались споры.

К этому времени в деревню вернулись работавшие на полях мужчины, услышали бешеный лай собак и встревожились.

Похоже, гостья им солгала. А восклицания её «Я никогда не лгу!» не произвели впечатления. Она — беглянка. А укрывать у себя беглого раба — преступление, которое карается законом. Она должна уйти.

Нет, твердили другие, она должна остаться. Да, она из бригантов, другого племени, но не совсем им чужая. Она принадлежит к тому же народу, что и они. Не выдавать её ни при каких обстоятельствах — дело чести.

Сообразив, что самой ей лучше не слушать этих споров, Тилла ушла обратно в дом и, усевшись у двери, стала ждать. Напряжение нарастало с каждой секундой. Две женщины пытались вмешаться, но их никто не слушал. Кто-то крикнул, что стыд и позор отказывать в крове раненой девушке.

— Её хозяин лекарь. Вот пусть ею и займётся.

— Её хозяин римлянин!

— Она привела к нашим домам армию!

— Армию? Один мужчина на старой кляче?

— Римляне — как крысы! Стоит появиться одному, как тут же сбегутся другие!

— А что, если они начнут обыскивать дома?

— Ради какой-то рабыни?

— Хватит! — То был голос старухи, дрожащий, но достаточно громкий, чтобы разом оборвать все споры. — Хватит, — повторила она. «Интересно, — подумала Тилла, — кто-то ведь догадался вытащить её из дома и доставить на собрание». — Сегодня девушка останется здесь. На одну ночь. Обсудим всё после наступления темноты. А пока светло, надо работать. Ступайте!

Спорщики, поворчав немного, разошлись. Потом Тилла услышала чей-то громкий голос:

— Она не рабыня, дурак ты эдакий!

— Он сказал «ансилла». «Ансилла» — рабыня.

— Да плевать мне, что значит эта твоя «ансилла»! Никакая она не его рабыня. Она его женщина!

* * *

Вечерняя трапеза подошла к концу. Девушки разошлись по своим домам — приглядывать за младшими сёстрами и братьями.

Тилла сидела у огня на корточках, перемалывала жерновами зерно и ждала приговора. Решалась её судьба. С этой работой она, хоть и медленно, справлялась одной рукой.

Слушая поскрипывание каменных жерновов и хруст зёрен, она размышляла о людях, которых оставила в городе. Думала о девушках из заведения Мерулы, о мальчике по имени Лукко, не знавшем, что есть лебедей запрещено, о Бассе и Стикхе с рыжими волосами, о женщине из пекарни. Думала о беременной Брайке, чей муж может потерять зрение, и о красивом докторе, который всегда улыбался. Но больше всего думала она о медикусе, который почти никогда не улыбался. Теперь, наверное, совсем перестал улыбаться. Ну и поделом ему. Договорился за спиной о её продаже. Сперва она не поверила Бассу, но позже прошла по городским улицам с покупками и увидела его. Он стоял неподалёку от госпиталя и шептался о чём-то с медикусом, и вид у этой парочки был такой, точно они закадычные друзья. Только тут наконец до неё дошло, что означала фраза медикуса о том, что она ему ещё пригодится. И вылечил он ей руку вовсе не по доброте душевной, а из жадности. Собирался продать её и получить хороший куш. И вот, вместо того чтобы идти домой готовить ужин, Тилла повернула назад, прошла через восточные ворота и двинулась по дороге из города.

Собака вдруг подняла голову, обернулась к двери. Щёлкнула задвижка, на пороге возникла чья-то фигура.

— Двоюродные сёстры присматривают за малышами, — заявила Сабран. — А тётя кричит на бабушку. — Она поставила на пол какой-то мешок. — Вот, принесла тебе ещё зерна, дочь Лью.

— Хорошо.

Впервые за всё то время, что шли споры, они остались одни и могли спокойно говорить.

— Там из-за тебя просто свара началась, — заметила Сабран.

— Знаю.

— Я хочу, чтобы ты осталась.

— Зато остальные хотят, чтобы я ушла.

Сабран запустила руку в мешок, достала горсть зерна и медленно высыпала его в отверстие в центре плоского камня.

— А он симпатичный, — заметила она.

Тилла покрепче сжала ручку жернова, потом положила сверху второй плоский камень и описала им полукруг над нижним.

— Кто?

— Да этот твой римлянин. Не такой длинноногий, как большинство из них.

— Нет, — согласилась Тилла и перестала вертеть ручку жернова.

Сабран поднесла руку к струйкам белой муки, что сыпались по краям камня, образуя маленькие конические кучки на ткани внизу.

Сабран собрала две пригоршни муки, высыпала в большую чашу.

— Так ты и правда его рабыня?

Камень завертелся снова.

— Он так считает.

— А в форт могла ходить?

— Да.

— Правда, что у них там есть житница?

— Житница? — недоумённо нахмурилась Тилла.

Сабран кивнула.

— Ну да. Говорят, что у них там есть огромный высокий дом, где они хранят зерно. Столько зерна, что на год хватит.

— Может, и есть. Они вообще любят строить большие дома.

— Представляешь, сколько семей можно было бы накормить! А они продолжают драть с нас налоги.

— Так поэтому твоя бабушка так сердита на Брайку?

— Семья её брата поступила плохо. Решила торговать с армией. И вот теперь одна из них спуталась с солдатом. И он станет отцом её детей. — Сабран умолкла и следила за тем, как крутится верхний камень жернова. — Говорят, что многие из них платят женщинам за то, чтобы те с ними спали.

— Это правда.

— Но зачем женщины делают это? Я бы никогда не согласилась!

— Ну, не скажи, — мрачно ответила Тилла. — Если бы ты знала, что тебя могут убить, может, и согласилась бы.

Камень продолжал вертеться. После паузы девушка пробормотала:

— Прости, не сердись. Все считают, что я сперва говорю, а думаю уже потом.

Тилла покачала головой.

— Я не сержусь. И потом, меня всегда защищает моя богиня. А медикус, он другой.

— Люди говорят, ты его женщина.

Камни заскрипели. Тилла подняла руку и стала сгибать и разгибать затёкшие пальцы.

— Люди говорят неправду.

Сабран полезла в мешок и вдруг захихикала.

— А ты умеешь хранить тайны?

— Конечно.

— Прежде чем отослать налог зерном, мы все по очереди плюём в него.

Тилла улыбнулась.

— Это им на счастье?

— Само собой. — Сабран снова сложила ладони лодочкой и насыпала зёрна в отверстие в жёрнове. — А ребята хотели ещё и нассать в это зерно, но бабушка сказала, что не надо, иначе римляне учуют запах. И увидят, что оно сырое. А если плюнуть, то ничего, можно размешать — и незаметно.

Глаза их встретились, девушки рассмеялись.

— Может, твой медикус даже ел зерно, в которое плевали, — заметила Сабран.

— Что ж, удачи ему, — сказала Тилла и завертела ручкой жернова ещё быстрее.

— Моя двоюродная сестра запросто может наложить на него проклятие, если ты, конечно, хочешь, — предложила Сабран.

— Твоя двоюродная сестра владеет магией слова?

У Тиллы не было намерения прибегать к помощи родственницы Сабран. Если уж понадобится наслать на кого-то проклятие, она прекрасно справится сама. К сожалению, энергично кивающая Сабран, видимо, не поняла, что Тилла отвергла предложение.

— Дней десять тому назад, — похвасталась Сабран, — моя двоюродная сестра сделала так, что целый отряд солдат попадал на землю.

Рука Тиллы так и замерла в воздухе.

— Как же ей это удалось?

— Она несла воду в дом, и тут вдруг на дороге показались римские солдаты. Человек сто пятьдесят, они пробегали мимо целой толпой, как это принято у римлян. Ну и сама, наверное, знаешь, как они смотрят на девушек?

Тилла кивнула.

— Ну и сестре надоело, что они на неё пялятся, вот она и наложила на них проклятие. И едва успели слова сорваться с языка, как один из солдат споткнулся, и все остальные тоже начали спотыкаться об него и падать, словом, целая куча людей на дороге. Ну а потом, когда поднялись, заметили, что один бежать дальше не может. Видно, ногу сломал, и им пришлось нести его на руках. Мы так хохотали, что пришлось спрятаться за забор, чтобы римляне не заметили.

— Дочь Лью! — раздался вдруг мужской голос.

Девушки так увлеклись разговором, что не заметили, как дверь в дом отворилась.

Тилла вскочила на ноги.

— Я здесь.

— Идём, я отведу тебя к бабушке.

* * *

У огня в большом доме собралось, наверное, человек двадцать. Бабушка торжественно восседала в своём кресле и, увидев Тиллу, поманила её рукой.

— Дочь Лью, — заявила она, — у нас тут долго о тебе говорили. Теперь я хочу, чтобы ты сама рассказала о себе.

Тилла подошла, отряхивая муку и сор от папоротника с колен.

Потом оглядела лица людей в мерцающем свете огня. Они молчали и не сводили с неё глаз. Тилла набрала в грудь побольше воздуха, вскинула вверх руки и запела.

— Она поёт! — прокричала какая-то женщина в ухо бабушке.

— Знаю! — рявкнула в ответ старуха. — Ещё не совсем оглохла!

Девушка пела об истории своих предков. Благословляла за доброту бабушку и её большую семью. А потом пропела несколько прощальных слов.

ГЛАВА 69

Даже с расстояния Рус слышал доносящиеся из амфитеатра возгласы и гул людских голосов. Должно быть, состязания там в самом разгаре: вояки из Двадцатого легиона из кожи лезут вон, чтобы победить, а остальные подбадривают их криками. Возбуждение нарастало и, казалось, грозило вот-вот захлестнуть город, а затем волной выплеснуться через открытые ворота.

В заведении Мерулы вовсю шла подготовка к долгой и Хлопотной ночи. Басс со Стикхом на улице крепили фонари в специальных железных скобах. («Эти недоумки всю дорогу норовят выдернуть их оттуда!») В зале уже расположились несколько ранних клиентов, их обслуживала Мариам. Дафна поднималась по лестнице со стопкой свежего белья. Мерула за стойкой пробовала горячие напитки, которые предлагал разносчик. Вот она отпила глоток и поморщилась.

— Корицы маловато, — заявила она и сердито покосилась на девушку, расставляющую кувшины.

Рус направился к ней, доставая на ходу кошелёк. Мерула заметила этот жест, и хмурость сменилась профессионально приветливой улыбкой.

Он расплатился по счёту, а затем сказал:

— Хотел бы перемолвиться парой слов с Хлоей.

Хмурость вернулась.

— Она сегодня не работает.

— Просто надо передать ей кое-что.

— Она заболела.

— Тем более. Я врач, — парировал Рус.

Углы большого крашеного рта опустились, образуя глубокие морщины, однако Мерула махнула рукой в сторону кухни.

— Если сможете вернуть её к работе, — заметила она, — тогда уже я ваша должница.

Вопреки правилам обе двери на кухню были распахнуты настежь. Тем не менее, едва войдя, Рус закашлялся от пара и дыма. Часть одного стола была заставлена грязной посудой и завалена луковой шелухой, остальное пространство занимали бледные сырые пироги, дожидающиеся, когда их отправят в печь. В царящей вокруг суете и спорах никто не обратил на Руса внимания.

Он постучал в боковую дверку комнаты, где спали девушки, выдержал паузу, затем вошёл.

Лежащая на одной из нижних коек женщина повернулась, чтобы взглянуть на него. Лицо красное, заплаканное. Глаза распухшие.

— Хлоя!

— Не надо, не подходите ко мне!

— Хлоя, я насчёт Лукко...

— Его нет! Они его забрали!

— Знаю.

— Они обещали, что разрешат ему остаться со мной! Обещали! — Она так и захлебнулась рыданиями. — У меня, кроме него, никого больше нет!..

— Я его видел.

Похоже, Хлоя не слышала этих его слов. Молниеносно вскочила на ноги и набросилась на Руса, точно разъярённая пантера.

— Это ты! — завизжала она, тыкая его кулаками в грудь. — Твоих рук дело, подонок!

Рус перехватил её руки, крепко сжал. Но Хлоя, вместо того чтобы вырываться, ощерилась, точно собиралась укусить его, и яростно зашептала прямо в лицо:

— Всюду надо совать свой нос? А потом похваляться направо и налево, что ты узнал?

Рус с трудом удерживал её. Потом заглянул Хлое в глаза.

— Сядь, Хлоя, успокойся, — приказал он. — И послушай меня.

— Не сяду! Лукко — вся моя жизнь! Это по твоей вине он исчез!

— По моей вине?

— Зачем ты во всё лезешь, только и знаешь, что вмешиваться! — продолжала кричать она. — Вспомни, что случилось с Фриной! Ты всем приносишь одни только несчастья!

— Да сядь же, кому говорю! — взревел Рус и грубым толчком послал её на постель.

Хлоя едва не ударилась головой о стенку и наконец умолкла. Закрыла лицо руками, пальцы у неё дрожали.

— Его больше нет! — прорыдала она. — Мой сынок, мой маленький мальчик! Дитя моё!

Рус сдвинул в сторону одежду и расчёску и присел на край единственного в комнате стула.

— Я его видел, — сказал он. — Он у работорговца.

Хлоя громко всхлипнула, потом всё же умудрилась выдавить:

— Он здоров? Бедняжка так испугался, когда они...

— Он хотел, чтобы я передал тебе...

Не успел он окончить фразы, как дверь в комнатушку с грохотом распахнулась и на пороге появился Стикх.

— Я знаю, где он!

— У работорговца! — прорыдала Хлоя.

— Сейчас иду за ним.

— Но у меня нет денег! — Хлоя наклонилась и стала расстёгивать ножную цепочку. — Вот, только это. И ещё удалось скопить немного, но всё равно не хватит.

— Не важно, — сказал Стикх. — Я перемолвился словечком с Мерулой и иду за ним. Сегодня после закрытия я получу свою долю. Пойду к торговцу, внесу залог за мальчишку. А завтра приду и выкуплю его.

Хлоя схватила его за руку.

— Правда? Ты сделаешь это для меня?

Стикх ухмыльнулся. Улыбка вышла кривая, но Рус сразу понял: за устрашающей внешностью кроется добрая душа. Человек, которого он всегда считал тенью Басса, оказывается, способен к состраданию. Тут была только одна проблема.

— Они могут не поверить тебе в кредит, — заметил он. — Там висит вывеска, где говорится, что они принимают только наличными и сразу.

Стикх уставился на Руса с таким видом, словно только что заметил его присутствие. А потом сказал:

— Понял, — и повернулся к двери. — Это мои деньги, и я хочу получить их прямо сейчас.

Когда он ушёл, Рус сказал:

— Лукко просил передать тебе, что это Басс донёс Меруле об истории с испорченными устрицами.

— Уже знаю, да хранят его боги, — ответила Хлоя. Громко всхлипнула и стала искать, чем бы вытереть нос. Нашла скомканную тряпицу, развернула её, шумно высморкалась, потом приложила к опухшему от слёз лицу. — Это я во всём виновата.

Рус испытал облегчение, услышав, что никто его теперь ни в чём не винит, и промолчал.

— Не надо было мне рассказывать об этом дурацком письме Софии, — неожиданно заявила вдруг Хлоя. — Тогда бы ты не стал совать свой нос в чужие дела, задавать вопросы... — Она снова высморкалась. — И Басс бы не узнал, что это я распустила язык. Он рассказал Меруле о дурацкой шутке с устрицами, вот она и решила в наказание продать Лукко. А сделал он это, чтобы отомстить мне.

Рус громко вздохнул. Пришёл его черёд сокрушаться. Не следовало расспрашивать Басса о письме.

— Прости, — пробормотал он. — Я просто хотел выяснить, что же произошло с Тиллой.

Хлоя прилегла с открытыми глазами, долго и молча разглядывала потолок.

— Так и знала, что это дело плохо кончится, — тихо заметила она.

С кухни донёсся грохот, затем — крики и ругань. Рус вздохнул. Уставился на носки своих сандалий — больше всего на свете ему хотелось оказаться сейчас где-то совсем в другом месте. В другой стране. В другой жизни. Там, где он бы никак не мог повстречать девушку по имени Тилла. Если бы он тогда не обратил внимания на шум у фонтана, ничего бы этого не случилось. И, Хлоя права, не надо было ему вмешиваться. С того момента всё пошло наперекосяк. Словно его прокляли, околдовали в тот самый миг, когда эти прекрасные глаза... О боги! Неужели и он начал верить во всю эту чепуху?

В дверях снова возник Стикх, он был вне себя от ярости.

— Не смог получить наличными! — выпалил он. — Эта несчастная корова уверяет, что деньги заперты в сейфе, а ключа у неё нет. Всё равно, иду к работорговцу!

— Погоди! — Рус потянулся к кошельку. — Сколько тебе надо, как думаешь?

Стикх лишь отмахнулся, давая понять, что сумма, которую готов дать Рус, всё равно не спасёт:

— Проклятый торгаш сдерёт столько, что тебе не снилось!

Вместо ответа Рус вывалил содержимое кошелька на пол.

Хлоя тихо ахнула.

— Собирался отдать часть долга, — объяснил Рус. — Но ничего, ещё денёк подождут. — Раз Тилла бесследно исчезла, Приск вряд ли сможет захватить её, если задолженность в фонд Эскулапа не будет вовремя выплачена.

Стикх выбежал с деньгами, а Хлоя сказала:

— Ты уж прости за то, что я тут наговорила. Теперь вижу, ты и правда хочешь всё исправить.

— Хоть и сам удивляюсь, зачем это делаю.

Он покосился на Хлою. Та выдавила слабую улыбку.

— Я осматривал тело Софии. После того, как её вытащили из реки, — произнёс Рус. — И что-то подсказывало мне: никто не должен умирать вот так. И это правда.

Хлоя села в постели, спустила босые ноги на пол.

— Если б я знала, где Тилла, — начала она, — непременно сказала бы тебе. Но я не знаю. Хотя могу сказать кое-что. Может, тебе и пригодится. Если, конечно, обещаешь, что это строго между нами. Не будешь болтать, не станешь задавать вопросов?

— Но если речь пойдёт о жизни и смерти, разве я могу молчать?

— При чём тут это? Ведь София умерла.

— Тем более.

— Я не знаю, кто убил её. Но знаю, почему все так боятся, что имя этого человека вдруг всплывёт. София была гражданкой Рима.

Рус растерянно заморгал.

— Гражданкой? — недоверчиво переспросил он. Граждане Рима не могут быть рабами, уж не говоря о том, что никто не имеет права заставить свободную римлянку работать проституткой. — Но как тогда она?..

— Сначала она рассказала об этом нам, а потом стала рассказывать всем подряд, а потом Басс преподал ей хороший урок, чтобы не распускала язык. Так вот, она говорила, что она — дочь центуриона. И что сбежала из дома с дружком после ссоры с отчимом.

Дочь центуриона!.. Что ж, это объясняет, по крайней мере, одно: её грамотность и начитанность. А также знание армейских бранных выражений.

— Ну а потом она поссорилась и с этим самым дружком, характерец у неё был ещё тот. И он бросил её прямо на дороге. Денег у неё, конечно, не было. Ну и она зашла в какую-то харчевню просить помощи, и там её подцепил один мерзавец. Обещал отвезти домой. И обманул. Завёз совсем не туда. Вот так и оказалась она у Мерулы.

Хлоя вздохнула и продолжила грустную историю:

— Едва оказавшись здесь, она начала ныть, жаловаться, хвалиться своим происхождением. Но у Мерулы такие штучки не проходят, она велела этой дурочке заткнуться. Ну и её приставили к делу. Глупо, конечно, поступили, но как-то не очень верили россказням Софии, да и дела шли плохо. И вот они начали предлагать её разным клиентам, а всем нам было велено молчать. И мы боялись, потому что Мерула сказала, что, если власти узнают, нас всех арестуют и будут сечь кнутом. Софию никогда не выпускали из дома. Должно быть, она поняла, что если не вырвется отсюда, то тут и умрёт — от такой вот «работы». Или же её продадут в ещё худшее место. — Хлоя горько усмехнулась. — Лично я никогда не верила в сказки о девушках, которых вызволяли из таких мест мужчины, влюбившиеся в них по уши. Я пробыла здесь дольше других и знаю: такого не бывает.

— Тилла рассказывала мне, как наказали Дафну.

— Дафне не хватило здравого смысла. Должна была понять, что здешние клиенты вовсе не такие мягкие и добрые, как бедняга Децим.

— Она брала пример с Эйселины?

— Я удивлялась, почему это Эйселина сбежала и ни разу не попыталась связаться с нами. А потом поняла: единственный путь отсюда — это смерть.

«Интересно, — спросил себя Рус, — думают ли мужчины, приходящие сюда развлекаться с девочками, о том, что способствуют процветанию всей этой мерзости?»

— Выходит, тебе ещё повезло, — заметил он.

— Просто я сильная, — ответила Хлоя. — Приходилось думать о ребёнке. — Тут она снова обхватила голову руками. — А что, если кто-то его перекупит?

— Денег у Стикха достаточно, — утешил её Рус. А про себя подумал: «Что, если он сбежит с этими деньгами?» — Ладно. Лучше расскажи мне ещё о Софии.

Хлоя кивнула.

— Повариха её пожалела. Раздобыла принадлежности для письма. И вот София написала письмо легату форта, где просила отправить её домой. Письмо должна была доставить повариха, но Басс узнал и обещал доставить его сам. Мы все думали, что София получит хорошую трёпку, когда он прочтёт его. Но, похоже, ошиблись. Скорее всего, он всё же пошёл и отнёс это письмо, потому что через пару дней к нам прибыл какой-то чиновник и передал ей послание. Сказал, что никому другому, кроме Софии, в руки не отдаст. Она прочла его, тут же сожгла и никому не сказала, что было в нём написано. Но я подозреваю, что какой-то человек обещал прийти и спасти её. И велел дожидаться.

Рус почесал за ухом.

— Но если кто-то должен был за ней прийти, к чему ей было сбегать? Нет, конечно, если она полагала, что сюда явится целый отряд солдат во главе с офицером...

— Как было с Фриной?

Рус смутился.

— Я хотел как лучше, Хлоя, честное слово. Мне сказали, что девочку похитили.

— Тилла, что ли, сказала?

Он кивнул.

— Зря.

Рус пожал плечами.

— Но она была убеждена, что это так и есть. Даже зелье какое-то варила, чтобы помочь.

— Я хочу сказать, зря она тебя втянула в это дело. Фрину похитили, это ясно.

— Что?!

— Если они схватят этого Клавдия Инносенса, он покойник, точно тебе говорю. История с Софией должна была хоть чему-то их научить. Но он по дешёвке продал им Фрину, вот они и не стали задавать много вопросов. Так и дальше все бы у нас молчали. Но после того, что случилось, это было уже невозможно.

— Но мне сказали, что второй центурион допрашивал Фрину лично!

Хлоя насмешливо выпятила губы.

— Люди этого твоего второго центуриона умом, прямо сказать, не блещут. Один из них сказал нашей Меруле, почему они сначала пришли к ней, вместо того чтобы пойти за Фриной. Перемолвились словечком с хозяйкой, а уже затем пошли наверх за девочкой. Наговорили Фрине всякого, припугнули, какие неприятности её ждут, если не скажет то, что им нужно. Ну она и испугалась и не знала, кому верить.

— Ну а где Басс раздобыл на неё документы?

— Басс и Инносенс давно в сговоре, — ответила Хлоя. — И знают всех людей в округе, которые умеют подделывать документы.

Рус сокрушённо покачал головой. Трудно было переварить такую информацию.

— Тилла говорила, что я разворошил осиное гнездо, — заметил он.

— Мы пытались предупредить тебя.

Рус нахмурился.

— Так, давай ещё раз, по порядку. Ты утверждаешь, что София знала, что помощь идёт, и всё равно сбежала?

— Нет, — ответила Хлоя, — я этого не говорила.

— Так, значит, это всё подстроено! — воскликнул Рус. — Они не могли незаметно избавиться от неё, а потому подделали официальное письмо с обещанием, что кто-то будет ждать её на улице.

Хлоя выдавила улыбку.

— Неужели на то, чтобы поставить диагноз больному, у тебя уходит столько же времени? Туго же ты соображаешь!

— Без этого письма или непосредственных свидетелей убийства доказать ничего не удастся.

— Само собой, — согласилась с ним Хлоя. — София просто дурочка, а они — нет, далеко не глупы. Наверняка в письме говорилось, чтобы она сожгла его после прочтения.

— Что она и сделала, — подхватил Гай, — думая, что сохранит всё в тайне. — Рус на секунду умолк. — Но это только в теории. Мы можем и ошибаться.

— Нет, — сказала Хлоя. — Послушай. Меня они всегда выпускали. Потому что знали, я вернусь — из-за Лукко. Но после исчезновения Эйселины одна или две девочки вбили себе в голову, что тоже могут бежать. Вот они и ввели более строгие правила. Теперь я — единственная, кого выпускают на улицу. Неужели веришь во всю эту чушь, что они сопровождают девушек в термы ради их же безопасности? Да ничего подобного! Это для того, чтобы никто не сбежал. Здесь все рабы в цепях, доктор. Просто эти цепи невидимы, вот и всё. И София ни за что бы не выбралась отсюда, если б они сами того не захотели.

— Значит, вышибала её выпустил. А потом пошёл следом и убил?

Хлоя пожала плечами.

— Не знаю. Даже если это не они сами, то уж точно знают человека, который её убил. Вообще-то теперь это уже не так важно. Никто не знает, где её семья, как её настоящее имя, никто не станет... — Тут дверь распахнулась. — Лукко! — так и взвизгнула от радости Хлоя. Вскочила, заключила мальчика в объятия. — О Лукко, дорогой, детка моя!..

Стикх, застывший в дверях, встретился взглядом с Русом и подмигнул ему.

— Готов побиться об заклад, кое-кто думал, что я сбегу с этими деньгами, — сказал он.

— Мне и в голову... — начал было Рус, но от дальнейшей лжи его спас жаркий поцелуй Хлои.

Потом она расцеловала Стикха в обе щеки, снова обняла сына и велела ему поблагодарить спасителей.

— Не стоит благодарности, — пробормотал Рус, чувствуя, что весь так и расплывается в глупой улыбке.

Он от души радовался тому, что наконец-то удалось сделать в жизни хоть что-то стоящее, и уже направился было к двери, но тут Стикх его остановил:

— Задержитесь ещё на минутку, доктор, ладно? Хочу ещё кое-что сказать, и мне нужен свидетель.

Он плотно затворил дверь.

Хлоя удивлённо взглянула на него.

— Мне следовало сказать это давным-давно, — заявил Стикх и опустил ладонь на голову Лукко. — Не знаю, что говорила тебе твоя мамаша, но я-то знаю, что она знает. Мне она тоже ничего не говорила, но знаю, она знает, что я знаю.

Рус видел: Лукко навострил ушки и изо всех сил старается понять, о чём же толкует его спаситель.

Стикх откашлялся.

— Вот этот молодой человек, — начал он, адресуясь к Хлое и Русу, — является моей законной собственностью. Но я отношусь к нему иначе. Ты и я, — тут он многозначительно покосился на Хлою, — мы оба знаем, что этот молодой человек есть моя плоть и кровь!

Глаза Лукко расширились. Он вопросительно взглянул на мать:

— Это правда?

Хлоя потрепала Стикха по бледно-рыжей шевелюре. Потом усмехнулась и взглянула на Лукко.

— А ты и не догадывался?

Лукко почесал в затылке и сделал жест, намекающий отцу, чтобы тот убрал наконец руку с его головы. Стикх, похоже, не знал, что делать и говорить дальше.

— Тебя это устраивает? — вымолвил он наконец, обращаясь к мальчику.

— Я знал, вернее, что-то такое чувствовал, — ответил Лукко. — Ты всегда относился ко мне лучше, чем остальные.

Рус почувствовал, что он здесь лишний, извинился и сказал, что ему надо в госпиталь. И попытался обойти Стикха на пути к двери. Рука Стикха первой легла на щеколду.

— Всё правильно, — заметил он. — Ночь впереди трудная, пора приниматься за работу. Ты идёшь, сынок?

Они вышли. Хлоя взяла Руса за руку.

— Я так тебе благодарна. Знаю, ты не позволишь отблагодарить тебя натурой. Но приходи завтра с утра — я прослежу за тем, чтобы он отдал тебе долг.

— Пустяки, — ответил Рус. — Мне пора. Ждут пациенты и всё такое.

— Если б Тилла вдруг оказалась здесь, я бы попросила её благословить тебя.

— Если б Тилла была здесь, этих денег у меня бы при себе не было, — ответил Рус. — Боги вытворяют порой самые странные вещи.

— Что верно, то верно, — согласилась Хлоя. — Кто бы мог подумать, что все эти годы старина Стикх считал моего ребёнка своим сыном?

Рука Руса замерла на щеколде.

— Так он не его сын?

Хлоя усмехнулась.

— Теперь, выходит, его.

ГЛАВА 70

Тилла тихонько напевала себе под нос. Мешок с провизией, перекинутый через плечо, тяжело хлопал её по бедру при каждом шаге. Ощущать эту тяжесть было приятно. Она означала независимость. Отныне никто не будет отдавать ей приказы или спрашивать, куда она идёт.

Да она и сама толком не знала, куда направляется. Прошло уже два года, и она сильно сомневалась, что от родного дома хоть что-то осталось. Впрочем, в каком бы виде она его ни нашла, на родине ей всё равно будет лучше, чем там, откуда она сбежала. В доме, построенном чужеземными захватчиками, которые сражались не за честь, а за деньги и прятали свой стыд под издевательствами над другими людьми. Даже медикус оказался не лучше, чем его собратья. А она начала было думать, что ему можно доверять. Он даже начал нравиться ей. Теперь же она понимала, какой была дурой. Время, проведённое в обществе Сабран, открыло глаза на многое, она по-новому стала смотреть на людей императора и всех, кто им прислуживал. Тилле ещё повезло, что удалось вовремя ускользнуть. Кто знает, не будь этого, возможно, она превратилась бы в женщину, подобную Меруле, насквозь продажную, наживающуюся на несчастье других. Или в Хлою, которая не видела и не желала видеть ничего, кроме стен своего заведения.

Жаль только, что она не могла взять с собой это несчастное дитя, девочку, которую называли Фриной. Добравшись до дома, она расскажет всему миру, какие ужасы творят эти римляне, расскажет, что они сделали с Фриной. И тогда, возможно, найдутся её родители и вышлют на выручку отряд храбрых воинов. А может, и нет. Среди бригантов тоже есть трусы. К примеру, те, что постарше. Их поступками руководит страх, и они считают, что поступают разумно. Или же забывают о своих традициях и обычаях и называют это прогрессом. Римское влияние распространилось, точно зараза, точно червь, вгрызающийся в самую сердцевину яблока.

Впереди дорогу прорезала глубокая канава. Тилла видела деревянные поручни, должно быть перила моста. За мостом на приличном расстоянии — римляне боялись нападений из засады и всегда подчистую вырубали всю растительность у дорог — виделось одинокое огромное дерево. Вроде бы дуб. Тот самый, о котором говорила Сабран. От него надо было повернуть налево.

Пока она рассматривала дорогу и дуб, на гребне холма вдруг возникли два всадника. Тилла, перехватив сумку поудобнее, не сводила глаз с всадников, которые направлялись к ней неспешной трусцой. Девушка замедлила шаг, не желая встречаться с ними на узком мостике.

Если б у неё была лошадь, подумала она, путешествовать было бы куда как проще. Рука ещё не зажила окончательно, и потому забраться в седло было бы трудно. Но, оказавшись верхом, она могла бы справиться и одной рукой. Наездница она неплохая. Отец сызмальства приучал её к лошадям. Наверное, стоило попросить у племени Сабран лошадку. А если б отказали, Тилла улучила бы момент и угнала одну из табуна.

Девушка услышала стук копыт по деревянному мосту и продолжала идти, низко опустив голову и стараясь держаться у самого края дороги, чтобы пропустить всадников. Какой-то из предметов в мешке больно упирался в спину. Она передвинула лямку, и теперь мешок зацепился за ткань плаща на спине. И капюшон, низко надвинутый на лоб, начал сползать назад. Тилла быстро подняла правую руку, чтобы поправить его, но кусок ткани, прижатый весом рюкзака, не поддавался. А больной руке не хватало сил как следует дёрнуть и высвободить капюшон.

Теперь всадники находились всего шагах в тридцати. Она свернула с дороги, скинула мешок на землю и низко наклонилась над ним, натянула капюшон и приколола его к волосам заколкой. Стук копыт по дороге становился всё громче. Мужчины приближались и о чём-то переговаривались друг с другом.

Капюшон был на месте. Теперь лошади почти поравнялись с ней. Тилла быстро сунула правую руку под плащ и лишь в последний момент заметила, что концы грязных бинтов торчат из-под рукава.

Лошади были рядом. Всадники продолжали болтать, точно ничего вокруг не замечали. Концы повязки на руке, возможно, могли показаться им частью нижней туники.

Они проехали. Тилла подняла мешок, перебросила его через плечо.

Позади, за спиной, снова начал нарастать стук копыт. Они возвращаются!

— Стой!

Тилла застыла как вкопанная.

— Как твоё имя, девушка?

Она обернулась к ним, но старалась держать голову низко, словно из почтения.

— Брайка, господин.

— Брайка? И что ты делаешь здесь одна, на дороге, а, Брайка?

Тилла не сводила глаз с отполированных до блеска копыт лошади.

— Иду навестить тётю, господин. Она очень больна.

Второй всадник занял позицию у неё за спиной.

— Ну, что скажешь? — спросил его первый. — Похожа она на Брайку или нет?

— Гм! — Послышался скрип седла: это второй всадник наклонился, чтобы получше рассмотреть её. — А ну, подними голову, девочка!

Тилла немного приподняла голову.

— А ты знаешь, на кого она похожа? — спросил первый всадник, кружа возле Тиллы на лошади и выталкивая её тем самым на середину дороги. — На привлекательную женщину лет двадцати.

— Стройная, рост примерно пять футов шесть дюймов, — подхватил его товарищ, словно цитируя откуда-то эти слова. — А ну, покажи-ка нам руку, красавица.

Тилла сняла мешок с плеча и вытянула вперёд левую руку.

— Да не эту. Другую.

Левая рука нырнула под плащ и опустила рукав, из-под которого предательски торчали концы повязки.

— Если тронете меня, — сказала девушка, — мой хозяин вас накажет.

Меч со свистом вылетел из ножен. Лезвие его сверкнуло в воздухе, а острый кончик отвернул край рукава. Показалась грязная повязка.

— Нет, красавица, это тебя, скорее, накажут. — Теперь возле неё кружили уже обе лошади. — А мы получим вознаграждение.

Тилла выронила мешок, подобрала полы туники и нырнула в просвет между двумя лошадьми. Перепрыгнув через канаву, она, цепляясь за высокую траву, быстро поднялась по небольшому склону и опрометью бросилась к лесу. Если затеряться между деревьями, у неё есть шанс...

Кроме своего учащённого дыхания она слышала насмешливые возгласы за спиной. А потом — приближающийся стук копыт. И вскоре первый всадник поравнялся с ней, а затем — и второй. Она замедлила бег, они тоже поскакали медленнее. Она ускорила шаги — они тоже. Смеялись. Играли с ней. Тилла резко остановилась, развернулась и бросилась бежать в другую сторону, но занятие это было безнадёжное. Впереди — никакого укрытия, лишь пустая дорога. Стук копыт по дёрну становился всё громче: они догоняли. Вот сверху опустилась рука, ухватила за плащ, сдёрнула его с плеч.

— Давай! — крикнул второй всадник.

Она присела. Слишком поздно. Они подхватили её под руки и резким быстрым натренированным движением подняли вверх. Девушка беспомощно болтала ногами, обутыми в синие башмачки, затем её рывком перекинули через седло, и лошади поскакали к дороге.

ГЛАВА 71

Рус должен был пойти в госпиталь, но вместо этого поспешил домой и несколько минут делал записи на табличке, которую затем убрал в сундук, где хранились варианты «Краткого справочника».

Альбан уже ждал его и смотрел встревоженно и хмуро — последнее время это выражение не сходило с его лица.

— Тут вас так много людей спрашивали, господин. А в зале выстроилась целая очередь.

— Где Валенс? — задыхаясь, спросил Рус. Никак не мог отдышаться после пробежки от дома до госпиталя.

— Офицер Валенс занимается самыми неотложными случаями, а остальным говорит, что вы будете с минуты на минуту, господин. И ещё офицер Приск сказал, что у вас с ним назначена встреча, что-то насчёт фонда Эскулапа.

— Да, помню. Что-нибудь ещё?

— Мне тоже надо поговорить с вами, господин.

— Это срочно?

— Не очень.

— Хорошо. Тогда после приёма. Кто там первый на очереди?

* * *

Скамья в зале почти опустела, когда в коридоре послышались шум и какая-то возня, а затем дверь содрогнулась, точно кто-то врезался в неё с разбегу. Рус поднял глаза.

— Закрой на задвижку, Альбан, ладно?

Писарь бросился запирать дверь, а Рус продолжил чистить безобразно порванное ухо. Крики в коридоре удалились и постепенно стихли.

— Как это ты умудрился? — спросил он пациента.

— Да во время борьбы, — пояснил тот. — Подбадривали нашего парня, ну и маленько повздорили с теми, кто сидел сзади. Слово за слово... А потом вдруг вижу, что лежу между скамейками и чья-то здоровенная подошва опускается мне на голову.

— Ага, — кивнул Рус. — Значит, спорт. Всегда выявляет в человеке самые лучшие качества. Выгляни-ка в коридор, Альбан. Может, у нас под дверью лежит чей-то труп?

Минуту спустя Альбан вернулся и доложил, что какие-то штукатуры из Двадцатого легиона сцепились с прибывшими на праздник лучниками из Хамиана. В ход пошли ножи, и командирам центурии с трудом удалось восстановить порядок. Раненых из обеих групп привезли для оказания помощи, но они продолжили драку в коридоре. И вот теперь их развели по разным помещениям, где они дожидаются своей очереди на приём под охраной.

— Вот идиоты! — заметил мужчина с порванным ухом.

— День выдачи жалованья всегда в радость, — сказал Рус. — Мне всего-то и надо, что наложить тебе несколько швов. Потом ты пойдёшь и продолжишь веселье, а я буду иметь удовольствие вплотную заняться лучниками.

Вообще-то лучниками занялся Валенс, а Русу предстояло лечить штукатуров. Только один из них получил серьёзное ранение: пострадал от удара ножом, кончик которого, возможно, задел лёгкое. Рану нужно было срочно и осторожно зашить, а потом ухаживать за пациентом — и наблюдать. Спасение его жизни было под большим вопросом: узнай он об этом, наверняка перепугался бы, если бы был трезв. Остальных Рус, оказав необходимую помощь, отпустил под надзор центуриона. Тот смотрел грозно, и, казалось, сам был готов нанести увечья любому, кто осмелится выказать хотя бы малейшие признаки неподчинения.

— Завтра весь этот отряд выстроится у стен штаба как ни в чём не бывало, — заметил Рус. — Так, кто там у нас следующий?

— Добрый вечер, Рус, — сказал Валенс. Он возник в дверях в перепачканной кровью тунике. — Хорошо, что ты всё же появился.

— Прекрасный наряд, — насмешливо заметил Гай.

— Не стоит меня обижать. Я оторвался от самых срочных дел, чтобы сообщить тебе новость. Тиллу нашли.

— Она здорова? Где она?

Валенс пожал плечами.

— Если верить моему источнику, её обнаружил дорожный патруль. Прогуливалась милях в восьми-девяти от города.

— Но где она теперь? С ней всё в порядке?

— Полагаю, её передали Приску, в надежде получить вознаграждение. Как было обещано в объявлении.

Рус ужаснулся.

— Отвели к Приску?

— Ну да, ведь его адрес и имя были указаны в объявлении, разве нет?

Рус обернулся к Альбану.

— Сколько теперь времени?

— Слышал, как отбили одиннадцатый час, господин. Только что.

— Касса ещё открыта?

Альбан нахмурился.

— Сомневаюсь, господин. Сам видел, дверь у них уже давно заперта. Отправились на праздник.

— Скажи следующему пациенту, пусть подождёт минутку. Мне нужно срочно повидаться с Приском.

Рус сломя голову мчался по коридору и едва избежал столкновения с двумя санитарами, несущими на носилках какого-то больного. Подбежал к кассе, убедился, что дверь там действительно заперта. Один из писарей, работающих в регистратуре, сообщил, что Приска куда-то срочно вызвали. Сам тон, каким были произнесены эти слова, показывал, что Приску было очень выгодно уйти пораньше в день выдачи жалованья, в то время как другие должны были остаться на работе.

— Где хранятся записи и отчёты фонда Эскулапа?

Мужчина заметно удивился.

— В кабинете Приска, господин.

— А если кто-то захочет внести деньги во время его отсутствия?

— Ну, тогда мы должны сказать ему, чтобы приходил завтра, господин. Нам не разрешено прикасаться к этим деньгам. Не имеем права.

Рус вернулся к себе; Валенс уже ушёл.

— Вот что, Альбан, — сказал он, — мне нужны отчёты фонда Эскулапа. Мне просто необходимо... э-э... выяснить, сколько я там должен. Хочу отдать деньги прямо завтра с утра, а времени у меня в обрез.

Альбан нахмурился.

— Но они хранятся в кабинете управляющего, господин. Туда никому, кроме него, доступа нет.

Рус заглянул ему прямо в глаза.

— Неужели это правда, Альбан? Ни за что не поверю, чтобы такой человек, как Приск, не хранил где-то запасной ключ, на тот случай, если его ключ вдруг потеряется.

Альбан грыз кончик пера.

— Честное слово, не знаю, господин. Офицер Приск никому из нас ничего такого не говорил.

— Конечно нет, потому что он хитрый и осторожный подонок! Но ты ведь знаешь, где находится ключ?

— Но, господин, я правда понятия не...

— Вот что, Альбан. Я твой начальник, и это приказ! Найди способ пробраться к нему в комнату, ясно?

Альбан встал навытяжку.

— Есть, господин!

* * *

— Мне жаль, господин. Но похоже, их здесь просто нет.

Они уже дважды просмотрели все свитки с документами фонда Эскулапа, во второй раз даже зажгли лампу и просматривали каждую запись. Рус вздохнул.

— Да, бесполезно. Он всё хранит у себя.

— Я могу помочь чем-то ещё, господин? Продолжать поиски?

Рус покачал головой.

— Убери это всё и не забудь запереть дверь. Мне нужно выйти, ненадолго. И ещё, предупреди Валенса, пусть справляется пока один.

Валенс, естественно, был далеко не в восторге, однако помешать коллеге уйти не мог.

Рус прошёл через южные ворота и тут услыхал за спиной шаги. Из темноты донёсся голос запыхавшегося Альбана:

— Постойте, господин! Доктор, доктор!

— Я спешу, Альбан. Неужели дело не терпит?

— Нет, господин. Никак не терпит.

— Тогда идём со мной.

Писец торопливо шагал рядом.

— Помните, господин, я зашёл и сказал, что мне нужно кое-что рассказать вам?..

— Да. Так в чём дело?

— Помните, я просматривал все записи о входящих почтовых поступлениях, но ни письма Софии, ни даже упоминания о нём так и не нашёл?

— Так что теперь? Хочешь сказать, ты его нашёл?

— Не совсем, господин. Но потом я подумал: что, если оно пошло каким-то другим путём и кто-то на него всё же ответил? Ну и вернулся и просмотрел записи об исходящих поступлениях.

— И?..

— И я нашёл его! Письмо, адресованное Софии. Дата — за два дня до её смерти.

— Копия есть?

— Нет, только значится в списках поступлений. Дата, адрес получателя, адрес отправителя.

— И теперь ты хочешь сказать мне, от кого оно, или я сам должен догадаться?

— Да, господин! Нет, господин! Я бы и рад сказать вам, господин. Но, если честно, я немного обескуражен.

— Кто это, Альбан? Говори!

Альбан сказал. Рус развернулся и уставился на писца, лицо которого скрывала тьма.

— Ты абсолютно в этом уверен?

— Да, господин.

— Кто ещё знает об этом?

— Я никому ничего не говорил, господин.

— И не надо. Никому ни слова, разве что в том случае, если... — Тут Рус осёкся. Впереди показались освещённые фонарями главные ворота. Мимо них прошли какие-то двое мужчин. — Никому ничего не говори, если только вдруг сегодня у меня... э-э... не возникнут неприятности. Если это произойдёт, завтра же с утра ступай ко мне домой и просмотри самым внимательным образом мои документы и записи. И уж тогда расскажешь всем и каждому в этой проклятой богами провинции!

ГЛАВА 72

— Пропустить доктора! — крикнул стражник.

Ворота распахнулись, в них тут же ввалилась толпа промокших грязных людей, намеревавшихся укрыться под аркой от проливного дождя, который немного охладил праздничную лихорадку, царившую в Двадцатом легионе. Рус с трудом прокладывал себе путь в этом встречном потоке.

— Пропустить доктора! — эхом откликнулся второй стражник. Начал расталкивать припозднившихся гуляк и помог Русу пробиться.

Оказавшись за воротами, Рус торопливо двинулся по улице, то и дело наталкиваясь на группы загулявших легионеров. Некоторых товарищи вели под руки. Другие могли передвигаться самостоятельно. Но были и такие, у которых от выпитого просто отказали ноги, и их сослуживцы несли на руках. Заведения закрывались. Вот она, цивилизованная Британия. Страна, где армия чувствует, что может доверять местным обитателям, и ничуть не опасается расслабиться в их присутствии. Рус был готов побиться об заклад, что ничего подобного в северных горных провинциях не наблюдалось.

У двери в дом Приска горел фонарь, отбрасывая на землю прямоугольник света, однако на стук Руса никто не отвечал. Тогда он изо всей силы стал бить по деревянной панели ладонью плашмя, так, что вся дверь содрогалась.

— Приск! Это Рус!

— Эй, ты! — донёсся с улицы оклик. — А ну, отойди от двери, живо!

Рус продолжал колотить по панели.

— Приск! Открой немедленно!

Тут вдруг из темноты на него надвинулись двое патрульных офицеров, схватили за руки.

— Я врач, — сказал Рус. — Срочный вызов.

— Имя? — спросил один из патрульных.

Рус назвался.

— Где же ваша волшебная сумка?

— Я прямо из дома, — солгал Рус. — Не успел захватить инструменты.

— Так чего же тогда они вас не впускают?

— Не знаю. Дом определённо тот. — Он снова застучал в дверь. — Приск!

— А внутри кто-то есть, — заметил один из офицеров и наклонился, пытаясь заглянуть в щёлку в двери. — Свет горит. Может, человеку совсем плохо, и он не в силах встать и открыть?

Рус изо всей силы ударил ногой по замку, но, видно, дом Приска был сделан из более прочных материалов, нежели двери бельевой в госпитале.

— Да не волнуйтесь вы так, — заметил один из патрульных. — Сейчас мы вас впустим. Готов?..

Напарник его кивнул. И вот спустя минуту все трое прошли прямо по двери, которая, не устояв под таким напором, слетела с петель и лежала теперь на плиточном полу прихожей.

Рус ещё раз подтвердил, что носилки ему не нужны, и, поблагодарив своих помощников, отпустил их. А затем двинулся по коридору по направлению к дверному проёму в гостиной, где, скрестив руки на груди, застыла знакомая фигура. Впрочем, он совсем не ожидал увидеть здесь этого человека.

— Басс! Где она? Что он с ней сделал?

— Он не может тебя принять, — невозмутимо ответил Басс. Похоже, он ничуть не удивился столь необычному вторжению. — Занят, говорит со мной. Когда будешь выходить, верни дверь на место.

Силуэт ветерана заполнял, казалось, весь коридор. Ростом он был немного ниже Руса, зато гораздо плотнее и шире в плечах. И главное — он был профессиональным вышибалой. Рус пожалел, что отпустил патрульных. Если дело дойдёт до драки, ему несдобровать.

— Армия всё равно не позволит продать её, — твёрдо заявил он. — А этот подлец пытается за её счёт пополнить госпитальный фонд.

— Ты это о ком?

— О Тилле, конечно. Он нашёл Тиллу! Разве он тебе не сказал?

Откуда-то из-за спины Басса послышался умоляющий крик:

— Доктор! — В голосе Приска слышалось явное облегчение, видно, он понял, кто пришёл.

— Вот гад, ничего не желает мне говорить, — злобно пробормотал Басс. — Правда, пока...

— Её схватили сегодня днём, — сказал Рус. — И теперь он где-то её прячет. Позволь мне поговорить с ним.

Басс призадумался на минуту, затем сказал:

— Добро пожаловать, — и, посторонившись, пропустил Руса в комнату.

Приск со встрёпанными волосами сидел, забившись в уголок плетёного кресла. Приподнялся было при виде Руса, но, заметив, что в дверях появился и Басс, обессиленно рухнул назад, на сиденье.

— Располагайся, — сказал Басс и указал Русу на стул в углу.

— Я не отдыхать сюда пришёл, — отрезал Рус. — Я пришёл за своей рабыней.

— Да ладно, садись, чего там, — проворчал в ответ Басс и опустился во второе кресло.

Приск с отвращением закрыл глаза, увидев, как огромные ступни вышибалы легли на хрупкий столик.

Под ним лежала разбитая вдребезги ваза для фруктов. Сами плоды раскатились в разные стороны. Слуги Приска нигде видно не было. Рус никак не мог понять, что здесь произошло. Однако времени выяснять не было, и он просто спросил:

— Приск, где Тилла?

Тот откашлялся.

— Как управляющий фондом Эскулапа...

— Где она?

— Как управляющий фондом Эскулапа я считаю своим долгом...

Рус прошёл по плиточному полу. Остановился над Приском и, акцентируя каждое слово, повторил:

— Где Тилла?

Приск выпрямился на сиденье и попытался поправить причёску.

— Как я уже говорил этому... человеку, — тут он покосился на Басса, — обманывать себя я не позволю. Девушка в надёжном месте. Должен напомнить вам, что, поскольку вы не внесли очередного платежа для погашения задолженности, я, как управляющий фондом Эскулапа, имею полное право...

— Я хочу видеть её. Прямо сейчас.

Кресло скрипнуло: это Приск развернулся и посмотрел на Басса.

— В данных обстоятельствах, — начал он, — я, возможно, и мог бы организовать освобождение девушки при условии, если задолженность будет погашена немедленно. Предполагаются также штрафные санкции за то, что вы просрочили платёж. И эту сумму тоже следует внести немедленно.

— Сколько всего? — спросил Басс.

Но Рус продолжал стоять на своём.

— Девушка! Сейчас же! А деньги вы получите прямо с утра.

— О нет, боюсь, так не получится. Всё должно произойти одновременно.

— Да бросьте вы! — сердито огрызнулся Рус. Он уже жалел, что одолжил почти все свои свободные деньги Стикху. — Никто не станет разгуливать ночами по городу с такой большой суммой. У вас есть моя подпись, на договоре. Отдайте Тиллу, а деньги получите утром.

Басс грустно покачал головой.

— Деньги ему нужны сегодня. Он сам в долгах, как в шелках. — Он помахал перед носом Приска какой-то табличкой. — Или я не прав, солнце моё?

Приск вздохнул и покосился на Руса, словно ища у него поддержки.

— Я ведь уже объяснял, — начал он. — Эти деньги вложены в долгосрочные предприятия. И я просто не имею права изымать такие крупные суммы без предварительного уведомления. И уж определённо не в такое позднее время.

— Нет, вы слышали? Долгосрочные предприятия! Ах ты задница! Обставлял за чужой счёт своё гнёздышко! Сука!

— Вот что, Басс, — сказал Рус, которого явно покоробил этот тон. — Ты всё-таки говоришь с офицером. Так что выбирай выражения.

— Я знаю, что говорю. — Басс поднял ноги и пнул столик. Тот с грохотом перевернулся. — Вот так, — сказал Басс. — Вот тебе ещё одно долгосрочное предприятие!

Приск вскочил.

— Нет, это уж слишком! Я протестую!

Для человека столь плотного телосложения двигался Басс на удивление быстро. Вслед за столиком на пол полетело и кресло, и Приск рухнул на него сверху, хватая ртом воздух.

— А теперь послушай меня, ты, старая крыса! — рявкнул Басс. — Мы со Стикхом всю дорогу вкалывали там, можно сказать, надрывали задницы. И ничего от тебя не получили, кроме неприятностей и пустых обещаний!

Вконец растерявшийся Рус переводил взгляд с одного мужчины на другого. Ясно одно: Басс пришёл сюда получить долг. Но с какой стати вышибала из заведения Мерулы может требовать чего-то от Приска?..

Басс сунул табличку с какими-то записями прямо к носу Приска.

— Вот, видишь? Здесь всё записано! Всё согласовано. Мои деньги при выходе на пенсию. Ты сам говорил, что всё здесь учтено!

— Так и есть.

— Вот и славно. Потому что я хочу получить всё прямо сейчас. И если не отдашь, заберу девчонку.

— Это девушка является собственностью фонда Эскулапа! — продолжал сопротивляться Приск. — А стало быть, и легиона.

— Легиона, говоришь? Готов побиться об заклад, в легионе ни сном ни духом не ведают, сколько ты у них уворовал, сколько утащил в свою норку. Где она?

— Её здесь нет.

Басс подался вперёд и рывком поставил Приска на ноги.

— Говори, где она, живо! И мы пойдём и заберём её, ясно?

Но Рус уже не слышал его. Он бросился на звук, от которого в душе у него всё так и перевернулось. Сдавленный женский вскрик.

* * *

Это был пронзительный, мучительный крик женщины, страдающей от страшной боли. Но как только Рус ворвался в спальню Приска, крик прекратился. В комнате никого не было. Лишь пустая постель да несколько комодов, слишком, впрочем, маленьких, чтобы в них мог спрятаться человек.

Рус шагнул вперёд и отдёрнул штору, прикрывавшую заднюю стену. Но вместо гладкой оштукатуренной поверхности увидел небольшую дверцу. В неё уже кто-то врывался, замок был сбит и болтался на одной дужке. Рус толкнул дверцу — и тут раздался новый крик. Впереди смутно темнело какое-то пространство, по всей видимости коридор.

— Тилла! — отчаянно выкрикнул Рус, направляясь к полоскам света, что просачивались впереди из-под очередной двери. — Тилла!

Он налетел на какой-то предмет, раздался звон битой посуды. Но страшные крики заглушить он не мог. Боги всемогущие, да что же они там с ней делают?..

— Не смейте её трогать! — закричал он.

В комнате было трое, все они дружно подняли на него глаза, в том числе обнажённая, потная, запыхавшаяся женщина. Она лежала на полу в нелепой позе, а стоящие рядом люди держали её за руки.

— Теперь всё будет хорошо, — сказала одна из девушек. — Доктор прибыл.

В ответ голая женщина скроила болезненную гримасу, откинула голову назад и испустила громкий болезненный стон. У неё были родовые схватки. И вместо Тиллы Рус увидел Дафну. Обвёл комнату растерянным взглядом.

— Что вы здесь делаете?

— Ну не может же она рожать в заведении, — ответила ему одна из девиц, продолжая держать Дафну за руку. — Вот они и привели нас сюда. Подальше от чужих глаз. И мы не знаем, что с ней делать.

— Ребёнок застрял, никак не хочет выходить — сказала Фрина, держащая Дафну за другую руку.

Рус не сводил с роженицы глаз. Он был армейским хирургом. Он был врачом. Он был мужчиной. Мужчиной, знавшим пределы своих возможностей, и в их число вовсе не входило родовспоможение. Даже если бы при нём была его сумка с инструментами.

— А где повитуха?

— У неё ещё один тяжёлый случай, — мрачно ответила Фрина.

Рус взял со стола свечу, подошёл к Дафне.

— Я только посмотрю, что там происходит.

Дела обстояли ещё хуже, чем он ожидал. Он увидел не головку ребёнка и не попку, а крохотную ручку. Неправильное положение плода. Вытащить его под этим углом никак невозможно. Если ребёнок не повернётся, придётся применить хирургическое вмешательство. Но ни скальпеля, ни прочих инструментов при нём не было. И ещё, вероятно, придётся решать, кого оставить жить — мать или ребёнка.

Не успел он вымолвить и слова, как жилы на шее Дафны натянулись, вздулись, несчастная открыла рот и испустила жуткий протяжный вой, от которого, казалось, содрогнулись стены. Затем настала тишина; Дафна судорожно ловила ртом воздух. Рус взял её за руку.

— Постарайся пока не тужиться, — сказал он. — Я приведу помощь.

Он понятия не имел, умеет ли Тилла принимать роды. И про себя взмолился лишь об одном: чтобы она знала об этом больше, чем он. Лишь по пути обратно в гостиную он сообразил, где находилась роженица. Они поместили Дафну в одну из комнат, что выходила на задний двор заведения Мерулы, там, где жилая часть её дома соединялась с соседним зданием. Именно в этой части располагались спальни Мерулы и её вышибал.

Русу стало ясно, что он недооценивал Приска. Влияние этого человека распространяется далеко за пределы госпиталя.

Похоже, управляющий умудрился использовать в своих целях вышибал из заведения Мерулы. Вполне возможно, он даже саму Мерулу контролировал. Что там советовал приятель Валенса из регионального контроля? «Вкладывайте в заведение. Дело это стоящее. Но только никогда не беритесь им управлять. Чем выше доходы, тем опаснее». С помощью своего «декоратора» Приск оборудовал в доме отдельный потайной ход. Через него и водили к нему девиц, удовлетворявших любую прихоть, в то время как с фасада его жилище да и сам он выглядели вполне респектабельно и даже ни намёком не говорили о том, что он пользуется услугами столь сомнительного заведения.

* * *

Рус услышал Приска прежде, чем увидел. Тот что-то яростно возражал Бассу, и в визгливом голосе звучал откровенный страх. Басс, которого ничуть не отвлекали крики Дафны, припёр его к стенке в прямом и переносном смысле слова. Приск, увидев Руса, испустил новый вопль:

— Помогите же мне! Он сошёл с ума! Он меня убивает!

Рус, не обращая на него внимания, сказал Бассу:

— Если через несколько минут Тиллы здесь не будет, то и Дафна умрёт, и младенец. И никакие пенсионные тебе уже не светят.

— Понял? — рявкнул Басс и так тряхнул Приска, что тот издал новый болезненный вопль. — Помогать тебе он не собирается. Он на моей стороне. Где она, говори!

Приск, чуть ли не рыдая, вымолвил:

— Она в безопасности. Честное слово... Отпустите меня.

Пальцы Басса ещё крепче впились ему в горло. Приск захрипел.

— Где? — спросил Басс.

Теперь Приск с трудом выговаривал слова:

— В кладовой... За лавкой... — И он завизжал.

— Какой ещё лавкой?

— Да соседней! — снова взвизгнул Приск. — Корзинщика!.. — Он извернулся и глянул на противоположную стену. — Вон ключ. На крючке...

ГЛАВА 73

Какое-то время вконец измученная Тилла сидела на полу крохотной кладовой, размышляя, что же делать дальше. Она не понимала, почему этот многословный офицер со странной причёской пренебрёг её просьбами и отказался послать за медикусом. Никак не могла она понять и того, почему её привезли в это странное место за пределами форта. А вот где примерно находится, она представляла, хоть и не видела дороги из-за повязки на глазах. Впрочем, завязана она была неплотно, и изредка вспыхивали проблески света. Догадалась же она, где находится, по хрусту ивовых прутьев, на кучу которых её усадили, введя в каморку.

На улице уже, наверное, стемнело. В лавке и мастерской всё стихло. Она слышала хлопанье ставен, слышала, как щёлкнул дверной замок. Похоже, до утра за ней никто не придёт.

А относительно недавно кто-то громко кричал и стучал неподалёку. И ей показалось, она узнала голос медикуса. Тилла тут же вскочила и заколотила в дверь.

— Хозяин! Это я, Тилла! Я здесь, хозяин! Помогите!

Откуда-то с улицы донёсся грохот и треск, затем всё снова стихло. Никто за ней не приходил. Возможно, это был вовсе и не он и никогда уже не придёт на помощь.

Вскоре после этого она услышала голоса. Похоже, люди спорили на повышенных тонах, но толстые стены заглушали слова. Тилла никак не могла понять, что же происходит.

Всадники не стали отбирать у неё ожерелье. Она провела пальцем по гладкой выпуклой поверхности одного из желудей. К яду она ещё не прикасалась, приберегала на самый крайний случай. Если иного выхода не будет, он у неё под рукой.

Она встала, и ивовые прутья снова захрустели. Офицер приказал хозяину лавки помочь ему перетащить что-то тяжёлое — уже после того, как её заперли здесь. Тилла нащупала дверной замок, провела пальцами по холодной металлической поверхности и попыталась сообразить, как же работает этот механизм. Похоже, его с равным успехом можно открывать с обеих сторон. И офицер не стал поворачивать ключ в замочной скважине, просто плотно захлопнул дверь, потом закрыл её на крючок, а снаружи припёр чем-то тяжёлым. Тилла наклонилась и отломила от ивового прута тонкий заострённый кончик. Просунула его в щель, стараясь зацепить крючок. Нащупала его, приподняла и сняла. Полдела сделано. Она отодвинула кучу прутьев, чтобы освободить место у двери. Затем упёрлась в неё спиной, расставила пошире ноги в новеньких, подаренных медикусом башмаках и начала толкать.

Дверь не поддавалась.

Тилла расслабилась, глубоко втянула воздух и попыталась ещё раз. Дверь приотворилась на узенькую щёлочку, потом захлопнулась снова. Сил не хватило. Тилла выпрямилась, расправила ноющие от напряжения плечи, затем размяла ноги, собралась, сделала глубокий вдох, закусила губу и в третий раз навалилась на дверь. На этот раз та приотворилась уже больше, но закрепить успех не удалось. Четвёртая попытка оказалась ещё хуже первой. Тилла в полном отчаянии медленно сползла вниз.

А потом вдруг услышала, как кто-то гремит задвижками ставен. Кто-то выкрикивает её имя. Мужчина, на которого она так надеялась, которому начала доверять. Девушка затаила дыхание.

— Ты здесь, Тилла? Это я, Рус! Слышишь меня?..

А затем послышался ещё чей-то голос:

— Теперь видишь, как работает этот проклятый замок?

Медикус хотел продать её. Но всё лучше, чем принадлежать этому мерзкому типу со странными волосами, напоминающему ей мёртвого паука.

— Я здесь, хозяин! — закричала она и заколотила кулаком в дверь. — Помогите!

Несколько секунд спустя он едва не задушил её, заключив в объятия.

— Тилла! Благодарение богам! Где ты была? Ты здорова? — Он слегка отодвинулся. — Что произошло?

Девушка покачала головой. Слишком уж он рад видеть её, это подозрительно. Недолго обмануться снова.

— Ничего страшного, хозяин.

Если она скажет, как обращались с ней всадники, сколько наставили синяков, он снова притворится, что жалеет её.

— А я уж думал, тебя нет в живых. — Тёмные глаза испытующе вглядывались в её лицо. — Где ты была?

Она опустила голову.

— Вы собирались продать меня.

— Что?! Нет, ты не поняла... Я никогда не хотел...

Откуда-то из глубины помещения донёсся голос Басса:

— Никогда не хотел? Шутишь? Или забыл про наш уговор?

— Никто не имеет права её продавать, — послышался ещё чей-то голос. — Эта рабыня является законной собственностью фонда Эскулапа!

Медикус обернулся к Тилле и спросил, как долго она находится здесь взаперти. Оба они не обращали внимания на возбуждённые слова и крики, что доносились откуда-то из другого помещения.

— Так значит, это правда? — спросила Тилла. — Вы действительно собирались меня продать?

Медикус обнял её за плечи. Она поморщилась. Он смотрел на неё, как смотрят на пациентов, не в силах сообщить им неприятную новость.

— Нет, — ответил он. — То есть, я хочу сказать...

Она поднесла тонкую руку к горлу.

— Вообще-то да, — тут же поправился медикус. — Но тогда я ещё не... Что ты делаешь?

Быстрым движением Тилла сунула жёлудь в рот.

— К чему мне жить рабыней в этом мире, когда в том, другом, я могу быть свободна?

Он ещё крепче ухватил её за плечи.

— О чём это ты?

Она зажала жёлудь между зубами и вымолвила с трудом:

— Отпусти меня, или я проглочу яд...

— Тилла, ради всего святого!

Рус смотрел на жёлудь и прикидывал, успеет ли выхватить его прежде, чем девушка раздавит скорлупу между зубами. Можно и не успеть. Они оба знали это.

— Ты такой же негодяй, как и все остальные, — сказала она. — Даже ещё хуже. Только притворяешься человеком чести.

Рус молчал. Затем поднял голову.

— Ты нужна Дафне, Тилла. Она рожает. Очень мучается. Боюсь, что умрёт.

— Ступай и помогай ей сам! — ответила она. — Ты ведь у нас врач.

— Не мой профиль.

— Ты лгал мне. И сейчас тоже лжёшь, насчёт Дафны.

— Дафна умирает, — продолжал настаивать он. — Я умоляю тебя, Тилла! Если знаешь, как ей помочь, идём!

Она знала, о чём он думает. О том, солгала ли она сама, утверждая, что умеет принимать роды. Как соврала, что умеет готовить.

— Чего это ты так волнуешься о Дафне? Она рабыня. А ты — врач при легионе. Должен лечить солдат.

— Если не можешь помочь, так и скажи, прямо сейчас, — угрюмо заметил он. — И тогда я пойду и сделаю всё, что в моих силах.

Он боялся, но не за себя. За Дафну.

— Ты только хуже сделаешь, — сказала она. — Ладно, идём, покажешь, где она. — Тилла специально повысила голос, чтобы и остальные слышали. — А если кто посмеет приблизиться ко мне, уйду в другой мир!

Рус повернулся к Бассу и Приску.

— Отойдите! — повелительно произнёс он. — Дайте ей пройти.

ГЛАВА 74

Ко времени, когда они оказались возле Дафны, та уже, судя по всему, плохо понимала, что происходит. Голова безжизненно свисала на грудь, волосы слиплись от пота. Девушки, находившиеся с ней, были перепуганы не на шутку. Здесь же стояла и Мерула, уперев руки в бока. Увидела Руса, и на лице её отразилось облегчение.

— Доктор! Ну сделайте же что-нибудь! Так верещит, что всех клиентов мне распугает!

Рус опустился на колени рядом с роженицей, положил ей руку на плечо.

— Дафна, это я, Рус. Врач. Ты меня слышишь?

Веки женщины затрепетали, но глаз она так и не открыла.

— Дафна... Здесь со мной Тилла. Мы поможем тебе. Только ты давай держись.

Дафна на секунду приподняла голову. Бледные губы раздвинулись, но вместо крика или стона из них вырвался какой-то невнятный звук.

— Это дух! — воскликнула одна из девиц.

Рус поднял голову.

— Что она сказала?

Девица усмехнулась.

— Сказала — отвали.

— Не обращайте внимания! — тут же вмешалась Мерула. Потом заметила Тиллу и, сверкая глазами, уставилась на неё. — А она что здесь делает?

Тилла шагнула вперёд, опустилась на колени перед Дафной. Осмотрела её. Не открывая глаз, Дафна протянула ей дрожащую руку, Тилла взяла её и крепко сжала.

— Вам придётся подождать за дверью, — сказал Рус Меруле.

Но та не двинулась с места.

— Ничего себе ночка выдалась! — заметила она, не сводя глаз с несчастной роженицы. — Три эти дурочки торчат здесь, а мы там просто с ног сбились, работать некому. Мало того, ещё и вышибалы куда-то подевались. Пришлось даже одолжить слугу у соседей. Правда, толку от него никакого.

Только теперь Рус догадался, почему слуги Приска не было дома. Трудно было представить этого робкого забитого человека в роли вышибалы у дверей в заведение.

— Ступайте к себе и работайте, — снова сказал он. — Как-нибудь и без вас здесь справимся.

— Уже поздно. Эта госпожа, что находится здесь, наделала столько шума, что все клиенты разбежались.

Тилла подняла голову.

— А ну, вон все отсюда!

— Я останусь, на тот случай, если вдруг... — сказал Рус.

— Вон!

— Да что ты себе позволяешь, дрянь такая? Он врач, а это моя комната!

Тилла приложила ладонь к горлу.

— Здесь у меня яд, — объяснила она и, не сводя глаз с Мерулы и Руса, нащупала жёлудь. — Пусть только кто из вас попробует подойти, я его проглочу. И умру. И она тоже умрёт. — Она указала на Дафну. — И её ребёнок тоже. Всё поняли?

Рус схватил Мерулу за руку и вытащил в коридор. Притворяя за собой дверь, сказал Тилле:

— Поняли.

— Да врёт она! — возмущалась Мерула.

— Нет, не врёт, — покачал головой Рус. — В ядах она разбирается.

Они услышали, как по ту сторону двери защёлкнулась задвижка.

— Вот сучка! — пробормотал Басс, возникший в коридоре вместе с Приском. — Ну ничего. Позже до неё доберёмся. — Он взглянул на Мерулу. — Трудная выдалась ночка?

— Да уж. Особенно благодаря тебе и той пузатой дуре, что мается теперь там. Стикх должен закрыть заведение. Придётся ему помочь, он там один.

— Пусть себе работает, коли ему охота, — проворчал в ответ Басс и пошёл по коридору. — Лично мне недосуг. Должен забрать то, что тут мне причитается.

— Не смей трогать деньги! — взвизгнула Мерула и бросилась вдогонку. — Не твоё это! Я должна вычесть расходы, оплатить счета...

Приск взглянул на Руса.

— Не думаю, что вы здесь нужны, доктор.

Какое-то время Рус колебался. Больше всего на свете ему хотелось развернуться и уйти. Про себя он уже распрощался со своим новым назначением. А потом вдруг сказал:

— Без Тиллы я никуда отсюда не уйду.

— Но девушка принадлежит фонду легиона. Только попробуйте забрать её, против вас тут же выдвинут обвинение — и всё равно отнимут.

Рус собрался было возразить, но тут в дальнем конце коридора послышался яростный рёв:

— Вот сволочь!

— Когда именно её нашли? — спросил Рус, но Приск уже спешил на крик.

Он лишь бросил по дороге через плечо:

— Все документы на неё у меня, Рус.

Тот последовал за Присном по коридору. Прошёл через пустую кухню и оказался в заведении Мерулы.

Басс вопил во всю глотку:

— Гад паршивый! Подлый ворюга! Хитрая рыжая тварь! — Из-за стойки виднелась только его макушка. Все остальные, кроме него и Мерулы, исчезли неведомо куда.

Мерула бросилась к стойке, перегнулась через неё. Теперь был виден лишь её круглый зад, обтянутый шёлковой тканью. Она пыталась что-то ухватить. А потом сползла обратно, на пол. В руках её Рус увидел коробку, где хранилась выручка. Она открыла её, потрясла. Из коробки вылетело облачко пыли и маленькое птичье пёрышко, поплыло над полом. Мерула так и взвыла от отчаяния:

— Вся выручка за праздничный день!

— Но кто?.. — начал Приск.

Тут из-за стойки показался Басс, сгрёб первый попавшийся под руку кувшин, отшвырнул в сторону.

— Это он и его шлюха дешёвая! — Кувшин ударился о противоположную стену с глухим стуком, разбился, осколки разлетелись по полу.

Двое припозднившихся посетителей, едва войдя, тут же поспешили ретироваться.

— И всё же кто...

— Стикх и Хлоя, кто ж ещё! — воскликнула Мерула. — Не стоило доверять ему! Особенно после того, как его окрутила эта сучка!

Рус закрыл глаза, горестно вздохнул. Он положился на Стикха, поверил, что тот вернёт ему деньги, что даст ему возможность вернуть задолженность в фонд Эскулапа. А вместо этого вышибала украл всю выручку заведения и был таков. Даже если Приск и отпустит сегодня Тиллу, завтра же ему, Русу, придётся вернуть девушку управляющему.

Приск оттолкнул столик; ножки его жалобно скрипнули, посуда опрокинулась.

— Им это с рук не сойдёт! — торжественно заявил он. Бросился к ставням, вгляделся через щёлку на тёмную улицу. — За ними надо послать погоню.

— Среди ночи? — огрызнулась Мерула.

— Это ты во всём виноват! — сказал Басс Ириску. — Если б не ты и твои хитрые схемы накопления, ничего бы этого не случилось!

Приск гневно сверкнул глазами.

— А твоё место вообще у двери!

— А тебе просто мозгов не хватило!

Приск вздохнул и опустился на скамью.

— Вот что, Мерула. Дай мне чего-нибудь выпить.

— Хорошее вино у нас на кухне. — Мерула направилась к двери.

— Две чаши принеси! — крикнул ей вслед Басс и уселся рядом с Приском. — Нет, с меня хватит. Хочу свои деньги — и точка! — Он придвинулся поближе к управляющему и продолжал теснить его.

Тот оказался на самом краешке и изо всех сил старался удержаться, не свалиться на пол.

— До тех пор, пока ты не вылез с этим своим предложением... — Тут Басс улыбнулся, и улыбка эта напоминала грозный волчий оскал. — Ладно, чего уж теперь. Отдашь мне девчонку — и будем в расчёте.

— Девушка не его, и распоряжаться ею он никак не может, — заметил Рус и шагнул к скамье.

Басс и Приск подняли на него глаза.

— Я уже, кажется, объяснил, Рус, — заметил Приск. — Девушка принадлежит фонду, а не вам.

Рус надеялся, что никто из них не знает о том, что он одолжил деньги сбежавшему Стикху. Он сказал:

— Отдайте мне её, Приск. Женщины не могут находиться рядом с вами, это опасно. Вы же не хотите, чтобы кто-то связался с семьёй Софии и сообщил им, как именно она умерла?

— София?

— Вы прекрасно понимаете, о чём я.

— Никто не знает, как умерла эта девушка! — рявкнул в ответ Приск. — Она была рабыней, которая просто сбежала, вот и всё! А Тилла является рабыней, под стоимость которой был выдан кредит. Они никак не связаны, и нечего тут...

— Обе куплены по дешёвке и много вопросов при сделке не задавали.

Приск пожал плечами.

— Понятия не имею, о чём это вы, Рус. Не понимаю также, почему вы проводите время здесь, вместо того чтобы дежурить в госпитале.

Рус и сам этого толком не понимал.

— Что вы знали о Софии, когда покупали её? — спросил он Приска.

Тот нахмурился.

— Не смешите меня. Я не занимаюсь покупкой рабов для заведения.

— Ещё как занимаетесь! Ведь оно принадлежит вам.

— Ограничиваюсь обычными капиталовложениями. Контролирую финансовые расходы. Нанимаю управляющего, который занимается всем остальным.

— В том числе и сделками с грязными тараканами типа Клавдия Инносенса? Или же и этим тоже?

— У меня и в госпитале хватает обязанностей. Мне просто некогда.

— А как вы считаете, Приск, откуда взялись здесь эти девушки? И почему вас нисколько не удивляет, что куплены они были так дёшево?

Басс ткнул Приска кулаком под рёбра.

— Ну, видишь? Что я тебе говорил?

— Придержи язык! — одёрнул его Приск и, пересев на Другую скамью, начал потирать бок. — А вам мой совет, Рус: не слушайте глупых сплетен! Заведение у Мерулы вполне респектабельное.

— И купить по дешёвке девушку очень просто, — заметил Рус. — Что тут далеко ходить, я и сам это сделал. Но не заставлял свою рабыню работать в таком месте, как это. В то время как ваши люди настолько глупы, что продолжают в том же духе. И это — несмотря на то что София говорила о своём происхождении и просила помощи. Даже это их не остановило.

Настала небольшая пауза. Затем Приск сложил ладони вместе и с притворным ужасом воскликнул:

— Вы что же, хотите сказать, что эта бедняжка София была римской гражданкой?

Басс фыркнул.

— Только не притворяйся, что ты не знал. Он всё знал, — эти последние слова он адресовал Русу.

— Что за чушь!

— Да я сам был здесь, когда Мерула ему сказала, — продолжал Басс. — Вот и посоветовал понадёжнее закрыть девчонку.

— Что значит «закрыть»?

— Откуда мне знать? Мне платят, я исполняю распоряжения, вот и всё. Ну, пришлось, правда, втолковать ей несколько вещей, ради её же пользы. Так, чтобы как следует зарубила на носу. А вместо того чтобы вести себя тихо, она взяла да написала письмо, где просила о помощи. И пыталась передать его легату. И что мне было делать, скажите на милость?

— Не знаю, — покачал головой Рус. — Так что ты сделал?

— Пошёл к начальству. Сказал, что мы должны быть осторожнее. Раз она римская гражданка.

В отличие от несчастной Дафны, подумал Рус, чью болтливость быстро излечили острым ножом.

— Я всего лишь привратник, сторож, — заметил Басс и кивнул в сторону Приска. — Передал это письмо ему. Всё так и было, клянусь.

— Наглая бессовестная ложь! — возразил Приск. — В глаза не видел никакого письма. И к тому, что случилось с этой девушкой, никакого отношения не имею. Я ведь уже говорил, все вопросы по персоналу решала Мерула.

— Но Мерула никак не могла решить этого вопроса, или я не прав? — сказал Рус. — Девушка просила защиты у офицера легиона.

— Не знаю, чего она там просила! — воскликнул Приск.

— А когда ей ответили и предложили помощь, никак не догадывалась, что это ловушка. — Рус обернулся к Бассу. — Так она действительно ускользнула или тебе велели выпустить её?

— А ты как думаешь? — рявкнул в ответ Басс. — Неужто решил, что я со своей работой не справляюсь? Ясное дело, велели!

— Только не я! — взвизгнул Приск.

— Нет, — согласился Басс. — Однако не думаю, что Мерула придумала всё это сама. Наверняка считала, что ты просто решил отпустить девчонку.

— Отпустить девчонку? — так и взвился Приск. — Нет, Мерула не такая дурочка! Она понимала, что девчонка может вернуться в семью, пожаловаться, поднялся бы скандал и всё такое... Короче, тебя ждали бы нешуточные неприятности.

— Тебя тоже, — огрызнулся Басс. — Это ведь ты привёл её.

— Ерунда! — отрезал Приск и обернулся к Русу. — Теперь понимаете, в какое сложное положение я попал, Рус. Мои сотрудники допустили серьёзную ошибку и пытались это скрыть от меня. Я узнал, только когда всё было кончено. Слишком поздно было спасать несчастную девушку. И теперь они пытаются прикрыть свои задницы, свалив всю вину на меня!

— Не я виноват в её смерти, — продолжал гнуть своё Басс. — И не Стикх. — Он смотрел на Приска, злобно сверкая глазами. — Мы просто получили приказ убрать за тобой твоё дерьмо! В очередной раз!

Приск поднял руку пригладить волосы, пальцы заметно дрожали.

— Я за всё это отвечать не намерен, — отрезал он и выразительно взглянул на Басса. — Если только попробуешь обвинить меня, я расскажу всё — и тогда тебя схватят, будут пытать, а потом казнят. Что же касается вас, Рус... С самого начала вы пытались подорвать мой авторитет. Только попробуйте обмолвиться кому хоть словом, засужу!

— Прекрасно, — кивнул Рус. — А я представлю суду доказательства, письмо, а там видно будет.

— Не было никакого письма!

Рус покачал головой.

— Вы постоянно терроризировали свой штат, Приск, и нарвались на проблему. Люди слишком запуганы, чтобы нарушать правила. Не знаю, что вы там им наговорили, но один из них проявил просто сверхъестественное усердие и позаботился о том, чтобы ваше ответное письмо Софии было зарегистрировано официально.

— Шутишь? — воскликнул Басс. — Неужели этот придурок воспользовался официальной почтой?

— Да заткнись ты! — огрызнулся Приск и уставился на Руса. — Это наглая ложь!

— А сам обещал, что она не будет нас больше беспокоить! — не унимался Басс. — Обещал сам заняться девчонкой. И что никто ничего не узнает!

Приск вскочил на ноги.

— Заткнись, я сказал, идиот! Он лжёт.

Теперь они оба смотрели на Руса. Тот держал паузу, упиваясь непривычным чувством власти и жалея о том, что у него нет денег, которые помогли бы остаться твёрдым до конца.

— Сами знаете, я не силён в управлении, Приск, — начал он. — Это не самая сильная из моих сторон. Неужели вы всерьёз верите в то, что я мог придумать историю о записи входящих и исходящих почтовых поступлений? И прежде чем вы решите придушить меня где-нибудь в тёмном проулке... — тут он выразительно покосился на Басса, — или же вырвете язык, или устроите несчастный случай, вам следует понять вот что. Я последовал вашему примеру и сделал копию этой записи. — Он направился к кухне. — Если сегодня вечером я не вернусь, запись эта станет всеобщим достоянием. Так что, — добавил он после паузы, — я ухожу отсюда вместе с Тиллой, как только она закончит.

И с этими словами он вышел, а они продолжали спорить. Перед тем как захлопнуть за собой дверь, Гай услышал голос Басса:

— Официальной почтой?.. Ну ты и придурок!..

На кухне не было ни души. Очевидно, все работники отправились спать. Мерулы тоже не было видно, как и вина, которым она собиралась их угостить. Коридор, ведущий в заднюю часть здания, был погружен во тьму. Рус остановился, выжидая, пока глаза привыкнут к темноте. Прислушался, не раздаются ли какие звуки. Ни голоса Дафны, ни младенца, кругом стояла мёртвая тишина. И вдруг он почувствовал, что находится здесь не один.

Рус затаил дыхание. Правая рука бесшумно скользнула к ножу. Где-то за спиной послышался шелест ткани. Он резко развернулся, выставив перед собой нож:

— Стой! Не двигаться! Иначе...

— Не надо. Это я, — послышался голос Мерулы.

— Почему прячетесь здесь?

— Я думала, это один из них.

Рус опустил руку с ножом.

— Как Дафна?

— Не знаю, — ответила Мерула. — Да и знать не желаю. — Она наклонилась и подняла с пола какую-то сумку. — Заведению конец. Не собираюсь оставаться здесь и отвечать за их тёмные делишки.

— Они и Эйселину тоже убили? — спросил Рус.

— Это всё Приск. Лишь богам ведомо почему. С этого всё и началось. Нам надо было найти ей замену.

— Так это вы провернули сделку с Инносенсом?

— Не я. Мне, слава богам, пока что хватает здравого смысла. Я прошла долгий путь наверх, Рус. Семнадцать лет в деле, знаю всё вдоль и поперёк. А затем появился Приск и выкупил заведение. И начал вмешиваться буквально во всё. Норовил на всём сэкономить. Я ему говорила: хочешь вести дело, надо вкладывать в него деньги, иначе не бывает. Но он и слушать не желал.

Гай убрал нож в ножны.

— И всё же это вы заставили Софию работать здесь?

— Мы все ошибаемся, доктор.

— Это верно.

— Просто мне надо было уйти, когда появился Приск.

— Да, — кивнул Рус. — Понимаю, что вы имеете в виду.

И он двинулся дальше по коридору к комнате роженицы.

Со двора послышался лязг отпираемых запоров. Затем хлопнули ворота. А в следующую секунду коридор наполнился сердитым захлебывающимся плачем новорождённого.

ГЛАВА 75

Тилла сидела, обессиленно прислонившись спиной к стене, нянчила больную руку. Рядом на постели, сплошь залитой кровью, лежала Дафна. Возле постели стояла на коленях Фрина и заворачивала в шаль заходящегося в плаче младенца. Его положили прямо на живот матери. Соединявшая их толстая пуповина была, за неимением лучшего материала, туго перевязана кожаным синим шнурком, выдернутым из башмака Тиллы.

Тилла подалась вперёд и вытерла руки о грязное покрывало. Она почти закончила свою работу. Скоро за ней придут, и она снова будет решать, как поступить и что делать.

Уже немало дней прошло с тех пор, когда она впервые повстречала этого хмурого медикуса, однако выбор перед ней — прежний. Смерти она не боялась. Сегодня утром на той дороге воспользоваться ядом не получилось. Она не ожидала, что её схватят так быстро, и не успела сорвать жёлудь с нитки. А потом всадники просто связали ей руки. Теперь же она понимала, для чего богиня решилась оставить её на время в этом мире. Не для того, чтобы спасти Дафну, нет. Для того, чтобы помочь появиться на свет её ребёнку. Теперь же, закрыв глаза, она молилась за Дафну, которая всегда была так добра к ней.

Вывел её из забвения голос медикуса за дверью. Тилла вздрогнула и открыла глаза. Спать ей никак нельзя. Теперь они всё знают: её свобода заключена в жёлуде с ядом. Стоит ей задремать — и они отберут спасительное снадобье. Она должна уйти в другой мир сегодня же. Или найти причину продолжить существование в этом.

Он стучал в дверь. Звал её. Девушки вопросительно поглядывали то на Тиллу, то на дверную задвижку. И явно не знали, что делать.

Тилла выпрямилась.

— Вы один?

— Да.

Она кивнула девушкам.

— Впустите его.

И вот он стоит у постели и робко смотрит на Дафну.

— Она... жива?

— Жива.

— Отличная работа, — сказал он ей.

— Мне нужен ваш нож.

Рус, не задавая лишних вопросов, вынул нож и бросил ей. Тилла перерезала пуповину, Фрина закутала младенца в шаль, найденную в сундуке, что стоял у окна, и приложила его к груди матери. Новорождённый тут же умолк.

— Ты можешь гордиться собой, — сказала Тилла Дафне на родном языке. — Гордиться своим сыном.

Обернувшись, она увидела, как медикус вкладывает нож в ножны.

— А у тебя на повязке кровь, — хмурясь, заметил он.

— Это не моя. — Тут Дафна издала тихий стон. Тилла просунула руку под одеяло, ощупала затвердевший живот. — Скоро сможешь передохнуть, — сказала она Дафне и приподняла одеяло — посмотреть, не вышел ли послед. — Ты сильная. Молодец.

Они ждали в молчании, как вдруг за дверью послышались тяжёлые шаги. Дверь распахнулась, появился мужчина со странными волосами и спросил медикуса, не может ли тот взглянуть на рану на его голове. Как обычно, он был страшно многословен. На сей раз он настаивал на выработке какого-то плана.

— Мы можем продлить срок займа, — говорил он медикусу пока тот брал одну из ламп, чтобы получше рассмотреть его затылок. В её свете поблескивала тонкая струйка крови. Но это ничуть не мешало ему болтать. — Можете оставить себе девчонку, — продолжил он. — Больно уж много с ней хлопот. — Тилла насторожилась, прислушалась. — Одни только неприятности. — Они говорили о ней.

Теперь голос Приска звучал возбуждённо.

— Можем сказать, что Стикх убил Басса в споре из-за...

Тут медикус перебил его, сказал, что рану надо как следует прочистить, прежде чем осмотреть, и что он не станет покрывать чьё-то там убийство.

— Нет, Рус, нет, вы меня не так поняли. Это была самооборона. Сами видели чуть раньше, как он на меня нападал.

У Дафны начал выходить послед.

— Умница, девочка, давай, давай! — подбадривала её Тилла, склонившись над кроватью. Главное, чтобы послед вышел весь и не разорвался. Нельзя допустить, чтобы Дафна ушла в мир иной. Особенно после таких мук и борьбы.

Дафна застонала.

— Всё правильно, хорошо, — говорила Тилла, от души желая, чтобы мужчинам хватило ума оставить их в покое. — Уже почти всё.

— Это было ужасно, — продолжал болтун, словно что-то можно было сравнить с ужасом пережитого Дафной. — Я просто испугался за свою жизнь. Он схватил меня за горло и начал бить головой о стойку. А ведь она из камня, Рус! Я мог умереть! Перед глазами всё так и поплыло...

Она обернулась. Медикус почёсывал за ухом; он делал так всегда, когда был в чём-то не уверен. А потом спросил:

— Так вы хотите сказать?..

— Я был наедине с ним! Вы предали меня, бросили в беде своего товарища! И вот я дождался, когда он пойдёт искать вино, и взял с кухни нож. Это было просто ужасно, поверьте!

— Так вы убили Басса кухонным ножом? О боги! Позвольте мне пройти, Приск, я обязан...

Но болтун вцепился ему в руку, не пускал и не умолкал. Продолжал жаловаться на несчастную свою судьбу.

Послед вышел весь. Целый. Тилла отодвинула в сторону грязные полотенца, укутала Дафну в одеяло и вознесла благодарственную молитву богине. Не забыла и попросить о том, чтобы кровотечение скоро остановилось. А мужчины стояли в дверях и продолжали спорить. Тот, кого звали Приском, убеждал медикуса, что Басс мёртв и теперь уже ничего никому не расскажет. Кровавый выдался вечер. Она погладила Дафну по голове, убрала прядь волос, падающую на глаза.

— Богиня ниспослала тебе мужество, сестра. И ты справилась. У тебя родился прекрасный здоровый мальчик. — Теперь не время спрашивать, кто отец мальчика и стоит ли сообщать ему радостную новость. Вместо этого она обратилась к мужчинам в дверях: — Нам нужна помощь.

Медикус обернулся.

— Нам нужна помощь! — повторила Тилла, повысив голос, чтобы перекричать болтуна. — Надо перенести её на чистую постель.

Секунду-другую медикус как-то странно смотрел на неё, словно удивляясь, что она смеет ему приказывать. Затем велел Фрине взять ребёнка.

— Мои поздравления, Дафна, — скованно произнёс он и подхватил девушку на руки.

Фрина вышла из комнаты вместе с ним, показать, куда надо перенести Дафну. Мужчина по имени Приск затрусил следом и болтал не умолкая.

Оставшись одна, Тилла припала к кувшину и долго пила холодную воду. С самого утра во рту у неё не было ни крошки. Солдаты отобрали все припасы и непрерывно жевали по дороге в Деву, а она бежала следом, на привязи, точно ослик. Тилла прислонилась к стене, а потом обессиленно сползла по ней на дощатый пол и уселась, вытянув вперёд ноги. Синие башмаки остались без шнурков, теперь в них не побегаешь, даже если б были силы. Она провела пальцами по испачканной повязке, которую медикус наложил ей на больную руку — как же давно это было! Столько волнений, опасностей, неприятностей — и всё это ради чего?.. Чтобы она оказалась здесь и спасла новорождённого?

Глаза слипались, и Тилла яростно потёрла их. Спать ей никак нельзя. Пальцы скользнули ниже, замерли на желудёвых бусах. Она должна решить всё сегодня. Должна испросить знак от богини. Должна встать и запереть дверь. Ничего, ещё минутку посидит — и всё сделает. А пока посидит здесь ещё чуть-чуть, среди всей этой крови и беспорядка, которые всегда сопутствуют появлению новой жизни.

ГЛАВА 76

Басс лежал, безжизненно навалившись грудью на стойку, голова — в тёмной луже из смеси крови и красного вина; кровью пропиталась и верхняя часть туники. Дыхания не наблюдалось. Рус дотронулся пальцами до тёплой ещё шеи, пытался прощупать пульс. Потом удручённо покачал головой. Вышибала, как и утверждал Приск, был мёртв. Он приподнял Басса за плечи, затем осторожно опустил обратно, на стойку, и отошёл. Рана была не одна, и все — на спине. Так что на самооборону это походило мало.

— Это ведь мог сделать и Стикх, — говорил Приск. — В приступе запальчивости. Просто Стикх хотел украсть всю выручку и...

Рус резко развернулся и вышел из зала.

Тилла спала. Теперь Приск рассуждал о своих планах заблокировать дверь в коридоре и продать заведение.

— Честно признаться, удовлетворения это мне никогда не приносило. Крайне трудно набрать подходящих людей. Ну, вы и сами, разумеется, представляете...

Рус опустился на колени перед спящей Тиллой, провёл пальцами по каштановым локонам, которые, как она надеялась, должны были изменить её облик. Веки девушки затрепетали, но она не проснулась. Приск не унимался, теперь он рассуждал о том, что человек должен учиться на своих ошибках.

Рус поднялся и отошёл. Пусть она поспит ещё немного. Сам он всё равно давным-давно уже опоздал на дежурство, так что ещё несколько минут значения не имеют.

— Соучастие в похищении и изнасиловании местной девушки, соучастие в неоднократном изнасиловании гражданки Рима, в удушении этой гражданки и вот теперь ещё в убийстве ветерана, — произнёс он. — Догадываюсь также, что вы с Бассом имеете самое прямое отношение к гибели Эйселины.

Приск насупился:

— Ну, уж нет. Я никак не могу быть ответственным за то, что произошло с этой девицей. Я много раз предупреждал её, советовал взять себя в руки. Но она была просто безумна!

— Разве? А я слышал, что она была девушкой весёлой и доброго нрава. И что здесь её все любили.

Приск поджал губы.

— Её предупреждали! Ей велели проявлять соответствующее уважение!

Рус покосился на парик Приска и представил, как, должно быть, это зрелище веселило смешливую девушку.

— Она смеялась над вами, вы это хотели сказать?

— Я же сказал вам. Она была сумасшедшая!

«Далеко не каждый любит и умеет как следует посмеяться, верно, господин?»

Бедный Децим, он оказался мудрее, чем сам ожидал.

— Значит, это вы придумали байку о том, что она якобы сбежала со своим дружком? — спросил Рус. — Или кто-то другой?

— Да откуда мне было знать, что у этой паршивой девчонки есть воздыхатель? Когда Мерула подняла шум, я посоветовал ей придумать какую-то причину, по которой девчонка могла сбежать. Ну и подсказал ей для примера. Человек, на котором лежит управление заведением, мог бы и сам проявить инициативу. Но эта тупая корова лишь повторила мои слова.

— Значит, когда появился её дружок и начал усердно разыскивать её, задавать вопросы, кто-то изобрёл таинственного моряка?

— Девушка была собственностью заведения. Моей собственностью.

— И вам не понравилось, что эта самая собственность смеётся над вами?

Приск нервно поглядывал на него, сжимая и разжимая кулаки, очевидно, пытался побороть приступ раздражения. А затем сказал:

— Да какое всё это имеет значение? Да, девчонке не повезло, но и я, её владелец, потерял очень много.

— Не повезло? Не слишком ли мягко сказано, Приск?

Тот глубоко вздохнул, и, похоже, самообладание к нему вернулось.

— Да, признаю, положение у меня не из лёгких, — заметил он. — Однако, полагаю, отныне всё у нас пойдёт гладко. — Пальцы, поглаживающие чёрные волосы, уже почти совсем не дрожали. — Нам просто надо навести здесь порядок. Ну а потом забудем обо всех этих неприятностях — и начнём всё сначала. И я лично готов подтвердить, что вас вызвали сюда на роды, так что ваше отсутствие на службе не помешает получить новую должность.

Тилла шевельнулась и пробормотала что-то во сне. Рус смотрел на Приска и не понимал, как может человек, совершивший столь чудовищные преступления, сохранять такое спокойствие. Уж не является ли это признаком безумия? И ещё: не захватил ли он по пути через кухню ещё какое-нибудь оружие?

— Так вы считаете, я буду молчать?

— Конечно. — Приск оскалил зубы в волчьей улыбке, и тут, впервые за всё время, Рус понял, что боится его. — К чему лишние потери? Разрушить обе карьеры — и мою, и вашу — ради чего? И не важно, сколько вы выручите за эту девушку. А вообще-то, если хотите знать моё мнение, Рус... Даже если вы получите её сейчас, позже всё равно придётся продать. Хотя и это не покроет дефицита в вашем финансовом положении.

— Да что вы знаете о моём финансовом положении!

— Ах, вон оно что... Неужели вы надеялись, что никто ничего не узнает? Да, конечно, так оно и есть. Стоит каждому из ваших кредиторов узнать о существовании других — и настанет полный коллапс! Если мои информаторы не ошибаются, вам придётся продать эту довольно симпатичную ферму в Галлии, оставив брата с его всё время растущей семьёй без крыши над головой и средств к существованию.

— Вы не посмеете!

— Ещё как посмею, уверяю вас. Хоть и страшно не хочется этого делать.

Фитилёк одной свечи замигал и утонул в лужице воска.

Наверное, Валенс уже улёгся спать, подумал Рус. Глубоко вздохнул и сказал:

— Если я буду молчать, окажусь целиком в вашей власти. Откуда мне знать, вдруг вы решите заговорить.

— Но и я в точно такой же ситуации, — заметил Приск.

— Разве так можно жить?

— С другой стороны, — заметил Приск, — есть возможность продлить срок займа. Я могу потерять гарантийный документ. И тогда вы сможете продать свою рабыню, когда вам заблагорассудится.

В углу послышался шорох. Прежде чем Рус успел сообразить, что происходит, Тилла поднесла руку к горлу и оборвала нитку, на которой держались желудёвые бусы.

— Стой! — крикнул он и метнулся к ней. А потом так и застыл в шаге от девушки, которая уже во второй раз на его глазах поднесла яд к губам. — Не надо. Только не теперь, Тилла. Не делай этого, пожалуйста!

— С Дафной всё хорошо, — тихо ответила она. А потом взглянула сперва на Руса, затем — на Приска. — И никто из вас не сможет меня продать. Ни из алчности, ни ради возвращения долга.

Рус не осмеливался даже шевельнуться. Она могла раздавить жёлудь зубами в любую секунду.

— Пожалуйста, не надо, Тилла, умоляю тебя!..

Глаза их встретились. Как тогда, в проулке, куда Клавдий Инносенс тащил её за собой. И теперь её чудесные синие глаза смотрели тем же невидящим взором.

— Дафне я больше не нужна, — сказала Тилла. — Так почему бы мне не принять яд?

И тут он вдруг со всей ясностью и очевидностью понял, почему ей не надо делать этого.

— Послушай, Тилла... Ты мне веришь?

Она продолжала держать жёлудь во рту.

— Ты забрал меня в дом. Вылечил руку.

— Да. Теперь понимаешь?

— И можешь продать меня.

— Нет! Я ведь не знал...

Он собирался сказать: «Я ведь тогда ещё не знал, как ты станешь мне дорога». Но что-то его остановило. Да и всё равно это не помогло бы. Рус закрыл глаза и взмолился, чтобы боги даровали ему такую же силу убеждения, какой наделяют порой других мужчин. К примеру, Валенса. Но вдохновение не приходило. И он в отчаянии прошептал:

— Ты должна верить мне. — А потом обернулся к Приску. — Я не стану молчать! Это следует остановить!

Приск нахмурился.

— Я готов вернуть вам вашу драгоценную рабыню, Рус. Уверен, вы не станете рисковать благополучием своей семьи ради пары дохлых шлюх. Да их кругом сотни! Сами говорили, что здесь любой может купить девушку в тёмном проулке.

— Да, любой, — сказал Рус, — но раз купил, изволь нести за неё ответственность. — И он не глядя протянул Тилле раскрытую ладонь. — Давай сюда яд, Тилла.

Пустая ладонь повисла в воздухе.

У Приска задёргалась мышца щеки.

— Вы, видно, плохо осознаете реальное положение дел, Рус, — сказал он. — Подумайте об этом, впереди ночь. А прямо с утра всё и обсудим.

— Нечего нам обсуждать.

— Я управляющий госпиталем, или забыли? Прослужил в легионе пятнадцать лет. А вы всего лишь какой-то заезжий лекарь с сомнительной репутацией. Присвоение госпитального имущества, регулярные опоздания. И ещё шляетесь по разным заведениям, якшаетесь с женщинами лёгкого поведения. Так кому из нас поверят?

— Не знаю, — ответил Рус. — Там видно будет. Отдай мне яд, Тилла.

Мышцы протянутой руки уже начали ныть, а ладонь по-прежнему оставалась пустой.

Приск взглянул на Тиллу. Губы снова раздвинулись в волчьем оскале.

— Когда-нибудь видала рынок рабов, а, Тилла? Ряды тел, скованных цепью. Людей осматривают, как скот, а потом выставляют на торги. Кто даст больше. Конечно, он хочет, чтобы ты осталась жить. За тебя можно выручить хорошие деньги.

— Не слушай его, Тилла. Отдай мне жёлудь.

Рус не осмеливался даже взглянуть на неё. А про себя думал, что будет с ней, с Юлием, со всей остальной семьёй, если она не послушается? Но разве Тилла когда-нибудь слушалась хоть кого-то?..

— Она привязалась к вам, Рус, — сказал Приск. — И не хочет, чтобы вы продали её какому-то незнакомцу. Да она скорее умрёт! Вам пора понять, местные не боятся смерти. Именно поэтому у нас с ними столько хлопот. Они скорее уйдут в мир иной, нежели продолжат жить обесчещенными в этом.

— Наверное, в том есть смысл.

— Вот видишь, Тилла? Даже врач считает, что жить дальше обесчещенной — это позор. Всего одно движение — и ты свободна!

— Тилла! Прошу тебя! Доверься мне!..

— Мы с вами можем прийти к взаимопониманию, Рус. — У Приска снова начался тик. — Ради блага медицины!

Тут вдруг Рус почувствовал, как что-то коснулось его ладони. Что-то гладкое, выпуклое. Пальцы его сомкнулись.

— Это твой долг — поддержать меня, Рус! — вскричал Приск. — Они всего лишь рабы! Их жизнь ничего не значит!

Рус взял Тиллу за руку и помог подняться. А потом вдруг обернулся и увидел, что в руке Приска сверкает кухонный нож. Рус отпрянул, проклиная свою беспечность и нащупывая ножны. Но ножа в них не было.

И тут Тилла оттолкнула его и шагнула вперёд, вытянув здоровую руку. В ней был зажат нож Руса, запятнанный кровью роженицы.

— Берегись, Приск! — воскликнул Рус. Его, что называется, осенило. — Её племя всегда славилось воинами-левшами!

— Ах ты тварь! — взвизгнул Приск. — Я велю тебя арестовать, а потом продать! — Он махнул ножом в сторону Руса. — На документах его подпись!

— Да, вы можете это сделать, — сказал Рус и подошёл к запятнанной кровью постели. — Но не заставите меня молчать! — Он кинул жёлудь с ядом на покрывало, а потом двинулся к двери под защитой Тиллы. — Это вам есть над чем подумать сегодня ночью, Приск, — бросил он через плечо. — Не забудь затворить за собой дверь, ладно, Тилла?

ГЛАВА 77

Рус, сидящий у себя в комнате с плащом, накинутым на плечи, — ноги грела спящая на полу собака — потянулся за очередной табличкой с записями для «Краткого справочника». Раскрыл её и, щурясь, стал всматриваться в строки при свете лампы. Затем подышал на воск, чтобы разогреть его, и провёл уплощённым концом стило по странице, стирая всё, что написал за долгие мучительные часы.

На безопасном расстоянии от лампы были сложены таблички с окончательным планом «Справочника» и ещё пара табличек с заметками. Эти части труда он решил сохранить. Остальное — уничтожить: безжалостно и раз и навсегда. Теперь он понимал, что никогда не закончит «Справочник». Дело не только в усталости, хотя и она давала о себе знать — немало ночей пришлось отдежурить в госпитале, чтобы ублаготворить Валенса. Просто боги не наделили его даром концентрации, столь необходимой настоящему писателю. Настоящий писатель никогда не стал бы просиживать часами перед незавершённой работой, ища при этом ответы на не имеющие отношения к делу вопросы. К примеру, что произошло с его пропавшей служанкой, в безопасности ли она? Думает ли она о нём хотя бы время от времени? Узнает ли он, где она теперь и что с ней происходит? Он гадал, осталась бы она, если б он проявил больше настойчивости? И если б осталась, что бы было с ними дальше?

Рус взглянул на концы бечёвки, связывающей две таблички, потянул за один кончик и, хмурясь, увидел, что образовался узел. Обходился ведь он как-то без Тиллы, до того как она появилась. Обойдётся и теперь, после того как ушла. Когда-нибудь — ясно, что не скоро, не через тридцать дней, что он прожил без неё, — она превратится лишь в забавное воспоминание. Когда-нибудь он перестанет корить себя за то, что был таким дураком и предоставил ей выбор, в надежде, что она решит остаться. Возможно, со временем он вообще забудет о ней. Возможно, со временем он будет ходить по улицам Девы не мучимый человеческой трагедией, которая, как он знал теперь, всегда таилась за забавами и развлечениями легиона, где он служил.

Он покосился на влажное пятно под окном. Понятно, что она не захотела остаться. Даже Валенс не смог бы заставить женщину добровольно остаться в этом пропахшем сыростью и плесенью доме. Он, человек, собиравшийся продать свою рабыню из-за долгов, даже и не пытался отговорить её. Не было у него такого права. Неудивительно, что последней информацией от неё была записка, где говорилось, что она идёт куда-то на север и взяла с собой Фрину.

Он разрезал бечёвку с узлом кончиком ножа и подышал на следующую табличку. Стило царапало поверхность, оставляя в ней крохотные выбоины и собирая капельки влаги, что образовались от попадания тёплого воздуха на холодный воск. Гая больше ничуть не волновал раздел, начинавшийся со следующей строчки: «Когда есть подозрение на перелом кости...»

Он подписал смертный приговор «Краткому справочнику» три недели тому назад, когда префект лагеря вызвал его, а затем и Валенса для «приватной беседы». «Беседа» оказалась не из приятных. И ещё было очевидно, что префекту лагеря известно о Русе и его недавних приключениях больше, чем тот ожидал. Объяснять, что он человек надёжный во всех отношениях и что все недавние промахи стали результатом того, что друг его съел несвежие устрицы, было бы просто глупо. Да и бесполезно. А когда префект вдруг спросил: «Если б вы стали во главе медицинской службы, какие бы изменения внесли в первую очередь?» — Рус не нашёл ничего лучшего, как выпалить, что в каждом подразделении необходимо ввести практические занятия по оказанию первой помощи. Это приведёт к более быстрому излечению ранений и значительно облегчит жизнь госпитального персонала.

Начальник госпиталя был назначен на следующий день.

Им стал грек, лекарь из легиона Августа, базирующегося к югу от Девы. Все были единодушны во мнении, что этот человек компетентен, обладает нужными связями и совершенно лишён какого бы то ни было обаяния. Однако, к несчастью, светлая идея Руса не умерла вместе с его амбициями. Префект пересказал её новому начальнику госпиталя, который поздравил Гая с этой важной инициативой и поручил организовать занятия в легионе. Поскольку ни один легионер никогда не стал бы платить за то, что даёт ему армия, Рус занялся организационной работой задаром и за счёт своего личного времени.

Валенс не преминул высказаться по поводу того, что и его обошли новым назначением. И в своих высказываниях выражал радость, что может спокойно заниматься настоящей практической медициной, а не погрязать в административных вопросах. Очевидно, такая преданность делу произвела глубокое впечатление на дочь второго центуриона. Да и на Руса тоже, хотя он поражался вовсе не преданности делу, а умению Валенса врать и сохранять хорошую мину при плохой игре. Новый назначенец взял бразды правления в сложный момент, вскоре после самоубийства прежнего управляющего.

Прошёл уже месяц с тех пор, как преданный слуга Приска обнаружил его в постели мёртвым. Вызвали врача. Если верить Валенсу, зрелище было ужасное — лицо Приска под накладными, тщательно расчёсанными волосами было искажено страшной и мучительной гримасой. Он уверял, что до сих пор видит это лицо в ночных кошмарах. Рядом на столике лежала записка, где давались чёткие инструкции о том, как следует провести похороны, — Приск до последней минуты оставался администратором и бюрократом. И второму центуриону пришлось заняться расследованием сразу двух дел — смерти Приска и убийства в соседнем заведении, которое произошло в ту же роковую ночь. Однако он сразу же отмёл предположение Руса о том, что эти две трагедии связаны между собой.

— Опять вы! Хотите сказать, что видели, как он это сделал?

— Нет, господин.

— Тогда валите отсюда и не лезьте больше ко мне со всей этой ерундой! Этот бюрократ из госпиталя покончил с собой по причине, которая мне известна. А вам её знать необязательно. Что же касается вышибалы, про него говорят, тот ещё был фрукт, так что у десятка людей могли найтись причины посчитаться с ним, причём с большой радостью. Да у меня уже с полдюжины подозреваемых! И поскольку хозяйка заведения смылась, есть основания полагать, что и она к этому причастна.

— При всём моём уважении, господин...

Но выражение лица второго центуриона подсказало Русу, что он плевать хотел на его уважение. От Гая требовалось заткнуться, уйти немедленно и прекратить встревать.

* * *

Рус понял, что только он, Тилла и, возможно, Мерула знают, что стоит за самоубийством Приска. Руса игнорировали, Тилла покинула город, а Мерула, где бы она ни находилась, будет молчать. Поскольку вовсе не в её интересах признаваться в том, что она не защитила в своё время римскую гражданку, известную в Деве под именем София. Что же касается Эйселины, то эту рабыню убил её владелец — за то, что много смеялась. Рус пытался сочинить что-то утешительное для Децима, но не получилось.

В отсутствие фактов по городу расползались многочисленные, не лишённые оснований слухи. Даже Альбан не устоял, намекнул Русу, что в госпитальных счетах и отчётах фонда Эскулапа обнаружены неувязки.

— Когда вы узнаете, что написано в его завещании, господин, сразу поймёте, что я имел в виду.

Согласно распоряжениям Приска, на похоронах его присутствовал весь госпитальный штат. Чиновник зачитал завещание всей честной компании. Согласно ему, старый слуга получил свободу, что, впрочем, мало заинтересовало скорбящих. Вся собственность должна быть распродана, а вырученные средства переданы в фонд Эскулапа — вот тут все вскинули брови и обменялись понимающими взглядами. Рус поймал на себе такой взгляд Альбана, затем они оба напустили на лица приличествующее похоронам сдержанно-скорбное выражение. Префект лагеря оказался более чувствительным человеком, нежели предполагал Рус, назвал Приска в своей прощальной речи «выдающимся управленцем и сложной противоречивой личностью».

К огромному облегчению Руса, деньги, одолженные Стикху, вскоре были возвращены — самим Стикхом и Хлоей, когда где-то прятавшаяся парочка вновь объявилась в городе. Впрочем, напрасно он ждал требования немедленно вернуть эти деньги в фонд Эскулапа. Наконец совесть взяла верх, и он отправился к несчастному счетоводу, которому дали задание привести фонд, где единолично хозяйничал Приск, в приемлемый для имперских проверяющих вид.

Опершись на локоть, счетовод провёл пальцем с обкусанным до мяса ногтем по длинному списку. И вот наконец палец остановился.

— Но вы ничего не должны, — сказал он. — Задолженность погашена ещё двенадцатого октября.

— Быть того не может...

— Ну, во всяком случае, так здесь написано.

— Должно быть, какая-то ошибка.

Мужчина вздохнул, и пододвинул документ к Русу. Палец указывал на запись, сделанную аккуратным почерком Приска.

— Вот, смотрите.

Рус дважды перечитал запись. Да, действительно, никакой ошибки. Примерно в то же время, когда управляющий убедил его подписать гарантию под Тиллу, задолженность Руса была погашена полностью. В записях фонда не упоминалось ни о какой рабыне. На ум приходило единственное объяснение: очевидно, Приск решил взять его долг на себя. И если бы Рус не смог вернуть деньги, тот забрал бы у него Тиллу для своих тёмных целей, о которых можно только догадываться. А затем, когда надоест, мог продать её за сумму, значительно превышающую задолженность. С другой стороны, если бы её выплатили, Приск всё равно остался бы при своих... Тут Рус призадумался. Из головы до сих пор не выходил случившийся в доме пожар и странная история с падением мастерка с лесов. Только теперь он сообразил, что пожар произошёл после того, как он подписал гарантийное обязательство. В ту ночь Приск был в госпитале и мог вполне выскочить ненадолго никем не замеченным и зашвырнуть ему в окно спальни какой-нибудь горящий предмет. Да, на стройплощадке его не было, но ведь он человек влиятельный. Возможно, Русу стоит пойти и побеседовать на эту тему с префектом центурии. Потому что, если бы Рус сгорел в огне или череп его расколол упавший с лесов мастерок, он бы, естественно, не отдал долг, и Приск, имея его подпись на документе, стал бы законным владельцем Тиллы... На документе, который Рус даже не удосужился прочесть, прежде чем подписал. Так что же получается? Выходит, Тилла принадлежит фонду или его бывшему управляющему?

— Удовлетворены?

— Гм... — Рус почесал за ухом. — Наверное, — нерешительно начал он, — раз Приск завещал всё своё состояние фонду, я морально обязан как-то выплатить свой долг сам.

На лице счетовода отразился ужас.

— Это невозможно! Я только что закончил сводить баланс. Всё перепутается.

И вот, вместо того чтобы вернуть долг, Рус отправил деньги семье брата в Южную Галлию.

* * *

Рус стёр последнюю строчку «в случае озноба, жара, лихорадки...» и подумал, что правда — штука весьма почтенная, но на деле не слишком много людей хотят её знать. А те, кто хотел, впоследствии пожалели о том, что узнали. Он откинулся на спинку кресла и уставился на гору неразобранных табличек. Месяцы работы — и всё псу под хвост. Да и сами таблички, невзирая на их содержание, чего-то стоят. А теперь они ему не понадобятся: он не собирается больше писать эту книгу. Никогда. Он сгрёб таблички в кучу, выдернул ступни из-под тёплой собаки и отправился на кухню.

Угольки в печи ещё тлели. Первая табличка начала дымиться только после того, как он кинул в печь последнюю. Сквозь щёлку пробился желтоватый язычок пламени, задрожал, начал разрастаться.

«Краткий справочник» озарял кухню ярким весёлым светом, как вдруг входная дверь отворилась и послышался голос Валенса:

— Привет! Я дома! — Валенс вошёл в кухню и брезгливо поморщился. — Чем это воняет? Что ты там сжигаешь?

— Да так, всякую ненужную ерунду.

— Неплохо было бы сжечь остальное, и тогда мы могли бы переехать скорее, чем рассчитывали. — Валенс, окончательно расставшийся с надеждой занять пост начальника госпиталя, теперь направил всю энергию на поиски нового жилья.

Он наклонился, щурясь, уставился на догорающие таблички.

— Да, кстати, вспомнил. Тебе письмо.

Рус грел руки над останками неоконченного шедевра.

— Откуда?

— Из Лондиниума. Помнишь парня с катарактой? Альбан передал письмо мне, а я забыл его в госпитале. Это, доложу тебе, послание! Наверное, сам писал. У них родился сын, назвали в честь тебя. Операцию сделали, прошла вроде бы успешно.

— Вот и отлично.

— Только его всё равно уволили. Полностью зрение так и не восстановилось.

— Понимаю, — кивнул Рус и вспомнил свою битву с Приском из-за оплаты операции. Управляющий оказался прав, но по другой причине.

Валенс приподнял крышку хлебницы.

— Пусто, — сказал Рус и начал ворошить угли кочергой.

Валенс опустил крышку со вздохом разочарования.

— И пойти в город поесть нельзя. Я на дежурстве. Надо поискать, может, и найдётся что-то съестное. Знаешь, Рус, нам позарез нужна новая рабыня.

— Да, — согласился с ним Рус.

Они уже не раз обсуждали эту тему, приходили к общему мнению, но ни один и пальцем не пошевелил, чтобы что-то предпринять. Видно, им нужна была рабыня, чтобы могла пойти и найти другую рабыню.

— Ах да, там было ещё одно письмо. Этот Альбан вообразил, что я его секретарь. Просил передать, что от какой-то девушки. И там говорится, что она в безопасности.

Рус замер.

— От Тиллы?

Валенс скроил гримасу.

— Я бы запомнил, если бы оно было от твоей прекрасной Тиллы, Рус. Которой ты неосмотрительно позволил оставить нас при пустой хлебнице. Нет, от другой, одной из твоих многочисленных поклонниц. Так, дай-ка вспомнить. Какое-то греческое имя...

— Фрина?

— Да, точно! От Фрины.

— А кто его принёс?

Валенс пожал плечами.

— Понятия не имею. Кажется, какой-то оборванец. Принёс к воротам.

Кочерга с грохотом упала на пол. Рус схватил с кресла плащ.

— Я пошёл.

— Так ты знаешь эту Фрину? Она умеет готовить?

Рус скрепил плащ булавкой у горла.

— Нет, — ответил он одним словом сразу на оба вопроса и торопливо вышел из дома.

ГЛАВА 78

Стикх, стоящий у двери, приветствовал его кивком, как хорошего знакомого. Из тени выдвинулась точно такая же фигура, только маленькая, в такой же тунике. Недолгие расспросы подтвердили, что Лукко вовсе не был тем маленьким оборванцем, что доставил письмо к воротам. Он с гордостью сообщил, что работал весь день.

— Помогал маляру, — сказал Лукко и указал на стену дома. — Вон, смотрите. — Фонарь высветил свежую надпись. — Я все буквы уже умею читать, — похвастался мальчик. — Там написано «У ХЛОИ».

— Очень красиво, — заметил Рус и шагнул в дверь.

В заведении было оживлённо. Рус кивнул Мариам, обслуживающей столики. Потом потянулся к кошельку и подождал, пока какой-то юнец перестанет торговаться из-за цены на пиво.

Юнец проиграл, но пиво всё же купил. И вот Рус подошёл к стойке и спросил незнакомую девушку, не нальёт ли она ему большую чашу лучшего вина, какое только можно найти у Хлои.

Последний раз он пил вино в тот день, когда купил Тиллу. И впервые за долгое время зашёл в заведение, где в памятный день выплаты жалованья разворачивались столь драматические события. Денег на вино как раз хватит. По пути сюда он обещал себе, что не станет заказывать или покупать ничего другого. А если поблизости начнётся какая заварушка, развернётся и уйдёт, даже не оглядываясь.

Он как раз протягивал деньги, когда раздался голос Хлои, он перекрывал царивший в зале шум:

— Денег с него не брать! — Спустя секунду она уже обнимала и целовала его, точно они не виделись вечность. — Идём, посмотришь ребёнка! Куда ты запропастился?

Стараясь не расплескать вино, Рус последовал за Хлоей на кухню, где его встретил соблазнительнейший запах рагу из баранины.

— Деньги я получил, — сказал он. — Спасибо.

Хлоя рассмеялась.

— Готова поспорить, ты здорово распсиховался, узнав, что мы смылись.

— Ну, было немножко.

— Я же сказала, деньги он вернёт.

Рус кивнул. А про себя подумал: всё же не вполне ясно, кому в действительности принадлежали деньги, которые он послал Юлию.

Дафна стояла за разделочным столом, разбивала коричневые яйца в миску, по две штуки сразу. Делала она это одним быстрым и ловким движением, и Рус вдруг с тоской вспомнил отчаянные попытки Тиллы управиться на кухне с одной здоровой рукой. Дафна подняла голову, увидела его, улыбнулась и указала на дальний конец стола. Там стояла плетёная корзина, внутри из-под одеяла выглядывала маленькая головка в облачке тёмных пушистых волос.

Рус сказал все положенные в таких случаях слова, которые обычно люди говорят о новорождённых. Да, этот ребёнок был действительно чудом, хоть и ничем не отличался от других младенцев, а запах, исходящий от пелёнок, подсказывал, что их пора сменить. Он взглянул на Хлою, затем — на Дафну.

— Пришёл спросить, слышали ли вы новость. Фрина благополучно вернулась домой.

Дафна торжественно воздела вверх палец, с него тягучей струйкой стекал яичный белок.

— Случайно не знаете, кто принёс это послание?

Хлоя покачала головой.

— Сюда, во всяком случае, никто не заходил. — Она взяла Гая за руку. — Иди поешь, — предложила она и, прежде чем пройти обратно в зал, на секунду остановилась поговорить с поварихой и проверить содержимое двух кастрюль, из-под крышек которых валил густой пар.

Рус снова последовал за ней.

Подойдя к стойке, Хлоя поманила к себе Мариам.

— Подашь всё, что только доктор пожелает, — сказала она. Девушка принялась торопливо собирать грязную посуду со стола. — Да, и не забудь налить ему фалернского. Он наш почётный гость. И скажи Флоре, пусть улыбается, ладно? Люди приходят к нам веселиться, а не плакать.

Рус покосился на посетителей и девушку, которая металась между столиками, освещёнными масляными лампами, и вспомнил, как всего два месяца назад сам он страшно смущался, впервые войдя в это заведение. Теперь же он был рад оказаться здесь. Идти вечером всё равно больше некуда, за весь день он съел всего две колбаски, отобранные у пациента, которому предписывалась строгая диета. Он поставил вино на стол и уселся на свободное место, а Мариам принесла ещё одну чашу и полный до краёв кувшин с фалернским. А затем отправилась за бараньим рагу.

Пришла Хлоя, присела рядом, налила себе и ему подлила в чашу. И тут вдруг на стол опустилась огромная рука — над ними, пошатываясь, склонился пьяный легионер.

— Вон та сучка, — он указал на столик возле бара, — не желает подняться со мной наверх.

Хлоя отодвинула кувшин, опустила ладонь на его руку.

— Надеюсь, ты джентльмен, Марк, и предложил ей взамен нечто стоящее?

— Ты здесь главная. Так пойди и скажи, пусть делает свою работу.

Хлоя покачала головой.

— Все наши девушки работают только на себя, Марк. — Она придвинулась к нему поближе. — И их отбирала и особым образом готовила я. Тебе может показаться, что она слишком много запросила — больше, чем ты платил прежде или в другом заведении. Но уверяю, разочарован не будешь.

Легионер смотрел на неё, вытаращив глаза.

— Да она целое состояние запросила! Мерзавка! Ладно, хрен с ней. Кто у тебя ещё тут есть? — Он оглядел Хлою с головы до пят. — Сама-то сегодня работаешь?

Хлоя улыбнулась и указала на дверь, возле которой маячил Стикх, бросая на них подозрительные взгляды.

— Теперь я принадлежу только одному мужчине, дорогой... Исидора! — Девушка обернулась, она поманила её к себе. — Вот, Исидора, познакомься, это мой старый добрый друг Марк. Марк, вот для тебя девушка. — И она соединила их руки.

Когда парочка удалилась, Хлоя со вздохом облегчения откинулась на спинку стула.

— Глупая сучка! Придётся с ней потолковать. Не одно, так другое, ни минуты покоя. — Она оперлась локтями о поцарапанную столешницу. — Ну? Что ты на это скажешь?

— Так, стало быть, ты новая Мерула?

— Не может же девушка работать вечность, сам понимаешь. Всегда хотела выбраться отсюда, прежде чем стану жалкой старухой.

Рус, не уверенный, что комплимент придётся ко двору, пробормотал что-то нечленораздельное, отпил большой глоток вина, которое она всё время подливала ему, и спросил:

— Что это?

— Не ожидал, что здесь подают такое? — В голосе Хлои слышалась гордость. — Это настоящее фалернское. Презент от одного клиента. Только не спрашивай от кого, всё равно не скажу. Мы здесь умеем хранить тайны.

Рус понимал: никакое это не фалернское, однако молчал. По крайней мере, гораздо лучше той бурды, что подавали здесь при Меруле. Вместо этого он сказал:

— Похоже, дела у тебя идут неплохо.

Она кивнула.

— Всё непросто. Сначала мы потеряли нескольких девушек. Часть клиентуры сразу отпала, предпочитает сидеть по домам. Но у самих у нас нет другого дома, а если у кого и есть, его там не очень-то ждут. А набрать новых особых проблем не составляло. И вот теперь по городу пошёл слушок, что я управляю этим заведением лучше, чем та старая глупая корова. Теперь девушки работают на свой интерес. Если берут клиента наверх, платят мне потом за аренду комнаты, а остальное могут оставить себе.

— Понятно.

— Вообще всё будет нормально, если девочкам достанет здравого смысла. Они предоставляют качественные услуги — они и получают деньги.

— Да, ты оказалась предприимчивой хозяйкой.

Хлоя усмехнулась:

— А сборщикам налогов говорю, что просто сдаю эти комнаты постояльцам. Так что всё законно — и все довольны.

Рус поднял на неё глаза.

— Правда?

Хлоя наклонилась к нему, расправила складки плаща на плечах.

— Если только кто-то не проболтается, доктор.

— Это не моё дело. Но рано или поздно всё всплывёт.

— А я слышала, — заметила Хлоя, — что в завещании Приска о заведении не было ни слова.

Рус кивнул.

— Верно. Просто, наверное, не доверял своему душеприказчику. Боялся, что тот проговорится. Не слишком почтенное занятие — держать... э-э...

— Публичный дом, — вставила Хлоя.

— Это повредило бы его репутации.

— Вот именно, — кивнула Хлоя. — Поэтому он всячески подчёркивал, что заведение принадлежит Меруле. Даже наши работники не всё знали. Да, по сути, никто, кроме тебя, меня и Стикха. И до сих пор не знают. А название сменили по той причине, что оно не слишком удачное для ведения дел, ведь имя Мерулы связано с убийством. Ну и мы всем говорим, что она уехала только на время и оставила управлять меня. А потом вернётся.

— А она действительно вернётся?

— Не думаю. Мерула забрала все свои драгоценности. Ну и потом, она не хочет, чтобы её таскали на допросы по поводу случившегося с Софией.

Хлоя протянула палец, приподняла подбородок Руса, сложила губки бантиком, изображая поцелуй.

— Смотри веселее, доктор! Лукко в безопасности, Дафна благополучно разродилась, и все мы до смерти рады, что эти негодяи здесь больше не командуют!

Рус отпил ещё глоток, поболтал не слишком дорогое вино в чаше:

— Но Эйселина убита, и её возлюбленный не знает почему. Семья Софии так никогда и не узнает, где похоронена бедняжка. А я не знаю, что происходит с Тиллой.

— Эйселина погибла в результате несчастного случая, доктор. И на ней было ожерелье, подаренное бедным Децимом в знак любви. Она любила его до самого конца. Так я ему сказала, и, если ты скажешь ему по-другому, он станет каждый вечер являться сюда, напиваться и затевать драки.

— Это верно.

— Тилла и Фрина вроде бы из одного племени?

— Да. Из бригантов.

— Если одна благополучно вернулась домой, стало быть, и с другой всё хорошо. А вот и твой ужин. Попробуй. А потом скажешь: разве это не лучшее рагу из баранины, которое можно найти в этом городе? И выброси Софию из головы. Ведь ты не можешь сообщить её семье ничего утешительного.

Мариам поставила на стол исходящее паром блюдо.

— Приятного аппетита, господин.

— Когда закончишь, — сказала Хлоя, поднимаясь из-за стола, — выбери себе девушку. Можешь сказать ей, что Хлоя дарит тебе целый вечер с ней. — И она игриво погладила его по щеке.

ГЛАВА 79

Тяжёлой походкой брёл Рус по освещённой луной улице.

Желудок его был полон вкусным рагу, голова — мрачными мыслями. Он просидел у Хлои допоздна, выпил целый кувшин поддельного фалернского, а вот выбирать себе девушку не стал. Даже у отчаявшегося мужчины должны сохраняться какие-то принципы.

Из боковой улочки вышла навстречу семья, двинулась впереди него по дороге. Ребёнок, которому в такое позднее время следовало бы спать, сидел на плечах отца. Мать несла на руках младенца. Они куда-то спешили и через несколько минут свернули направо и скрылись из виду.

Рус продолжал рассеянно шагать дальше. Впереди через улицу быстро перебежала крыса, нырнула в тёмный проулок, откуда тянуло запахом гнили. Даже крысам есть куда пойти, есть что делать. А ему предстоит провести ещё одну ночь в холодном доме в компании с собаками и несбывшимися надеждами.

Мужчине нужна семья, решил Рус. Или религия. То, к чему можно прикипеть сердцем. А его семья далеко, что же касается религии — он не был уверен, что в данный момент состоит с Эскулапом в добрых отношениях. Особенно если бог прознал, что средства из его фонда пошли на оплату долгов семьи в Галлии.

Мужчине необходима семья или религия. Но он страшно далёк и от того и от другого.

Он снова думал о Тилле. Жалел, что не приказал ей поддерживать с ним связь. Ведь она до сих пор его собственность — формально, конечно. Впрочем, понятно, почему она после всего, что случилось, не захотела остаться в Деве. И в этом он должен винить только себя.

Позади послышались голоса. Рус обернулся и увидел группу из пяти-шести юнцов, развязно вышагивающих по улице. Говорили они по-британски. Он отошёл в сторону. Юнцы прошли мимо с таким видом, точно не замечали его вовсе.

Можно, конечно, пойти в госпиталь и сделать ночной обход, но он немного пьян. К тому же это только ещё больше его расстроит. И вызовет комментарии вроде: «Тебе некуда пойти? Дома, что ли, нет?» Последнего пациента, задавшего ему именно эти вопросы, он выписал на том основании, что любого солдата, способного сидеть в постели и делать осмысленные замечания, вполне можно отправить и в казарму.

Рус поднял голову и стал озираться по сторонам, стараясь понять, где находится. Не слишком хорошая идея разгуливать возле доков в такой час. И тут вдруг он с удивлением увидел силуэт здания, вырисовывающийся на фоне оранжевого неба.

Он тихо ахнул и остановился. Где-то вблизи кладбища в небо взлетали снопы искр, тут же превращаясь в чёрные хлопья, которые бесшумно оседали на землю. Слишком много огня и искр для погребального костра, слишком позднее время для похорон. Криков он не слышал, кладбище находилось слишком далеко, зато видел всё отлично. Горел чей-то дом.

Он обещал себе, что не будет больше влезать в неприятности. Но ведь это совсем другое дело. И Рус заспешил вперёд по тёмной улице, догнал ещё одну семейную группу. И с удивлением услышал, как его окликнули:

— Добрый вечер, доктор! Тоже вышли подышать свежим воздухом?

Через секунду Рус узнал брадобрея, который вывел прогуляться всё своё семейство.

— Там пожар, — ответил Рус, дивясь тому, как это они ничего не заметили.

— Красиво, правда? — Брадобрей поравнялся с ним. — Сам бы я никогда не пошёл, но тёща... с ней не поспоришь. «Пошли поглядим, когда ещё такое увидишь...» Достала, старая кошёлка!

Рус поморщился. Ведь там могут оказаться пострадавшие. Раненые или погибшие. Наверное, брадобрей был всё же прав, когда называл тёщу безумной старой ведьмой.

— Нам лучше поспешить, — сказал он.

— О, в любом случае не опоздаем. Гореть будет ещё долго, — заметил брадобрей. — Осторожно! — И он вовремя оттолкнул Руса, иначе тот бы вляпался в кучу дерьма. — Вон в том заведении рассчитывали просидеть до рассвета, танцы, выпивка и всё такое. — И он указал на вывеску в форме пивной чаши. — Надо признать, пиво там очень недурное.

Рус продолжал шагать в том же направлении, что и его спутник, однако сомневался в правильности своего выбора. И худшие его опасения подтвердились, когда брадобрей заметил:

— Про этих местных одно можно сказать. Уж они-то умеют устроить знатный пожар!

— Одно непонятно. С какой целью устроили этот? — спросил Рус.

— В честь Нового года. И не пожар, а костёр.

— Но ведь теперь только конец октября.

— Только для вас, меня и всей остальной империи, док. А вот в семье моей жены новый год наступает завтра с утра. И сегодня ночью единственный день в году, когда открываются врата, разделяющие живых и мёртвых. Это если верить нашей старой кошёлке.

— Понимаю, — пробормотал Рус.

Они подошли уже совсем близко к огню. И он услышал странный напев речитативом, а также трели дудок. Одна надежда, что звуки эти производят живые, подумал он. Интересно, может, этой же ночью где-то далеко на севере среди зелёных холмов Тилла тоже поёт одну из древних песен предков возле большого костра?..

* * *

На пустыре между кладбищем и крайними домами собралась толпа. Сколько же народу, удивился Рус. Впрочем, Двадцатый легион стоит здесь уже много лет, и большинство солдатских жён местные.

Люди избегали приближаться к огромному костру.

К небу вздымались языки пламени, рассыпая мириады искр. Те, кто стоял ближе, вырисовывались тёмными силуэтами на оранжевом фоне, мелькали только бледные — по контрасту — лица. Пламя освещало каждое движение музыкантов, собравшихся на самодельном деревянном возвышении.

Вокруг бродили группы людей. Прямо на траве разместились две телеги, из которых были устроены лотки. С них продавали еду и, судя по тому, что в руках у мужчин и женщин были чаши, ещё и пиво. Поодаль, на самом краю пустыря, он заметил легионеров, отблески лунного света играли на отполированных доспехах. Что ж, этого следовало ожидать. Хорошо видны были только те, что стояли у ворот. Остальные разместились поодаль, на тот случай, если вдруг возникнет какая заварушка. Тогда они ринутся вперёд и быстро усмирят толпу. Впрочем, шансы, что здесь случится нечто в этом роде, были минимальны. Ведь большинство присутствующих так или иначе связаны с армией. Надзор за поведением толпы — о, в Риме бы это одобрили, подумал Рус. Счастливые дикари празднуют под неусыпным надзором своих благодетелей, имперской стражи. Интересно, подумал он, как поведут себя эти стражи, если «старая кошёлка» окажется права и мёртвые, пройдя через открытые ворота, присоединятся к живым?..

Тут Рус вспомнил одну вещь. Нащупал в кошельке монету и двинулся к лотку, где выстроилась очередь за пивом.

* * *

Рус не любил говорить с людьми о смерти. Обычно при этом они задавали вопросы, на которые у него не было ответов. При каждом удобном случае он предоставлял эту возможность жрецам. Те тоже не знали ответов на вопросы, однако считали, что знают. И это почему-то радовало скорбящих родственников. Когда под боком священника не оказывалось, уже ему приходилось бормотать нечто малоубедительное на тему того, что умершему на том свете будет лучше, что все страдания его теперь закончились. Но так ли оно на самом деле? Куда они уходят? Можно ли об этом знать?..

Он не раз видел, как умирают люди, и всё равно никак не мог этого понять. Вот тело — личность с волей и будущим, с чувством юмора и мелкими человеческими слабостями: к примеру, питает пристрастие к сладким блюдам, козьему сыру или чужим жёнам. И вдруг — перемена эта может произойти за секунду, час, несколько дней, а конец всегда один и тот же — то же тело превращается просто в кусок плоти, от которого следует побыстрее избавиться, чтобы не провоняло. И что бы там ни говорили о душах, открытых вратах или распятом сыне плотника-еврея, никто оттуда уже никогда не возвращается. Так как же можно с уверенностью сказать, что там лучше, чем здесь? И что вообще это такое — «тот свет» и существует ли он?..

Он опустился на колени, вытянул руки, взял пригоршню холодной сырой земли и пропустил её между пальцами. Растения любят расти на могилах. Очевидно, это сорняки. Но разве разберёшь в тусклом лунном свете? Да и имени, выжженного на деревянном столбе в изголовье могилы, тоже толком не разобрать. Однако он всмотрелся и прочёл: «София». Написано правильно. С одним «ф».

Рус никогда не видел эту женщину при жизни. Видел лишь изуродованное полуразложившееся тело, из которого давным-давно вылетела душа. Он не имел перед ней никаких обязательств, ну, разве что как врач перед пациенткой. И этот свой долг отдал сполна. И всё же чувствовал себя виноватым.

Люди, похоронившие Софию, не оставили ни единой подсказки, которая могла бы связать мёртвых и живых. Он приподнял чашу с пивом, купленным с лотка, — как, однако, романтичны эти местные! — и держал её над могилой. Прислушался на секунду к звукам праздничной песни, что долетала от костра, затем начал потихоньку наклонять чашу, пока из неё не потекла тонкая струйка. Она легко впитывалась в рыхлую землю. И Рус тихо произнёс:

— Покойся с миром, сестра. Пусть тебе живётся лучше в том мире, чем жилось в этом. Прости всех нас за то, что не уберегли тебя, не отомстили за твою... — Тут он умолк и откашлялся. — И пусть мёртвые окажут такую милость: не будут корить меня за то, что не сказал всей правды. А не сказал я её потому, что у меня есть долг перед живыми.

— Иногда, — послышался тихий девичий голос, — лучше не говорить всей правды.

Рус почувствовал, что весь дрожит. Ночь, когда открываются врата между мёртвыми и живыми... Но было в этом голосе... что-то не то. Этот голос был ему знаком. Очень хорошо знаком. Он медленно опустил чашу на могилу, с облегчением почувствовал под рукой твёрдую землю. Твердил себе, что не потерял рассудка. Просто воспоминания наложились одно на другое. Ошибка вполне объяснима, вызвана непривычной обстановкой, этим освещённым луной кладбищем, обилием выпитого за вечер...

— Покойся с миром, — шёпотом повторил он и поспешил подняться на ноги.

— Вы закончили? — спросила женщина. Одета она была по местной моде, голова окутана шалью.

Он смотрел на неё, щурясь в лунном свете.

— На самом деле тебя здесь нет, — сказал он. — Я слишком много выпил. И теперь собираюсь шагнуть в реальный мир — и забыть обо всём, что случилось. И ещё я собираюсь лечь спать, уже давно пора, и, когда проснусь завтра, тебя здесь больше не будет.

Девушка мрачно посмотрела на него, потом сказала:

— Мой хозяин боится потерять разум.

— Я не потерял разума, — ответил он. — Я просто пьян.

— Мой хозяин пьян, — согласилась она.

— Но я здесь. — Она скинула с головы шаль, протянула руку. — Вот, смотрите.

Рус протёр глаза и взглянул на бледную руку. Потом взял её в свою и перевернул, дивясь её прямоте.

— Я видела, как вы зашли в заведение, — сказала Тилла. — Долго ждала на улице, пока вы там напивались. А потом пошла следом.

Он много раз думал о том, что скажет Тилле, если увидит её снова. И сейчас не помнил, что же в конце концов придумал. Решил вместо этого напустить на себя спасительную роль доктора.

— Мышцы руки ещё не окрепли, — услышал он свой голос. — Ты должна каждый день делать специальные упражнения. А ну-ка, сожми кулак. Так, хорошо. Никаких затруднений при этом не ощущаешь?

— Вы ещё спросите, ходила ли я сегодня по большому, — усмехнулась она.

Он отпустил тонкую руку.

— Нет. Прости, Тилла. Я... — Тут он оглядел безлюдное кладбище. — Просто не могу поверить, что ты здесь. Думал, что никогда уже не вернёшься.

— Когда я впервые увидела тебя, — тихо произнесла девушка, — больше всего на свете мне хотелось умереть. Хотелось уйти в другой мир. И ты со всеми этими своими перевязками, упражнениями, уговорами съесть обед, расспросами, ходила ли я на горшок... ты удержал меня здесь.

Рус смущённо почесал за ухом.

— Насчёт другого мира я не слишком уверен, — пробормотал он. — Так что предпочитаю удерживать людей в этом — на всякий случай.

— А потом я узнала, что ты хочешь продать меня.

— Это ошибка, недоразумение, — поспешно вставил Рус. — Просто затмение нашло.

— Ага, как же, затмение.

— Это ты принесла записку от Фрины?

— Послала к воротам мальчишку. Хотела выяснить, что произошло с этим типом по имени Приск. Узнать, безопасно ли возвращаться.

— Я думал, ты останешься дома, со своими.

Она помолчала, потом заметила:

— Думала о тебе и том симпатичном докторе. В этом вашем ужасном доме.

— Валенс подыскивает жильё получше.

— Рука теперь в порядке, — сказала она. — Я всё ещё в этом мире и хотела отблагодарить тебя. Если продашь меня, сможешь купить хороший дом. И тогда я отыщу дорогу в другой мир, а ты будешь при деньгах.

Он смотрел на неё во все глаза.

— Думаешь, если продам тебя, получу кучу денег? А если тебе не понравится новый владелец, покончишь с собой?

— Сохраню честь.

— Глупо всё это! Я ведь сказал, что не верю в другой мир. И не собираюсь отправлять в него кого бы то ни было ради того, чтобы жить в лучшем доме. Не для этого мне нужны деньги... — Он замялся. — Если и правда хочешь сделать что-то для меня, возвращайся домой.

Она оглядела его с головы до пят.

— Небритый. Под глазами круги. — Она приложила руку к груди. — А вот здесь, в плаще, дырка.

— Пришлось часто дежурить по ночам.

До них донёсся дружный взрыв смеха. Веселье у костра продолжалось.

— А в том твоём новом доме будут мыши? — спросила она.

Рус затаил дыхание.

— Если вернёшься, спать с мышами больше не будешь, обещаю. Будешь спать со мной.

От костра снова донёсся смех. Рус уже начал думать, что допустил серьёзную ошибку, но тут Тилла взяла его за руку и повернулась лицом к могиле.

— Нам пора идти, сестра, — сказала она. — Будем молиться за тебя. Смотри на нас и в новом году с того света.

* * *

Они почти дошли до ворот форта, как вдруг Тилла остановилась.

— Должна сказать тебе кое-что, хозяин. Ты просто не можешь меня продать.

— Почему нет? — спросил Рус. Теперь, уверенный, что она уже больше никуда от него не денется, он был готов к любым рассуждениям и спорам. — Документы у меня. И потом, ты сама говорила, что Инносенс купил тебя на законных основаниях.

Тилла ответила не сразу.

— Я сказала тебе, что он заплатил за меня деньги.

— Да.

— Но женщина, которой он их заплатил, вовсе не та...

— Стоп! — приказал Рус. — Ни слова больше. Просто не желаю этого слышать. Устал от правды. Оставайся такой, какая ты есть, Тилла. Это приказ.

Примечания

1

Инносенс (Innocence) — в переводе с английского «невинность». (Здесь и далее примеч. перев.)

(обратно)

2

Опций — помощник центуриона.

(обратно)

Оглавление

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

ГЛАВА 33

ГЛАВА 34

ГЛАВА 35

ГЛАВА 36

ГЛАВА 37

ГЛАВА 38

ГЛАВА 39

ГЛАВА 40

ГЛАВА 41

ГЛАВА 42

ГЛАВА 43

ГЛАВА 44

ГЛАВА 45

ГЛАВА 46

ГЛАВА 47

ГЛАВА 48

ГЛАВА 49

ГЛАВА 50

ГЛАВА 51

ГЛАВА 52

ГЛАВА 53

ГЛАВА 54

ГЛАВА 55

ГЛАВА 56

ГЛАВА 57

ГЛАВА 58

ГЛАВА 59

ГЛАВА 60

ГЛАВА 61

ГЛАВА 62

ГЛАВА 63

ГЛАВА 64

ГЛАВА 65

ГЛАВА 66

ГЛАВА 67

ГЛАВА 68

ГЛАВА 69

ГЛАВА 70

ГЛАВА 71

ГЛАВА 72

ГЛАВА 73

ГЛАВА 74

ГЛАВА 75

ГЛАВА 76

ГЛАВА 77

ГЛАВА 78

ГЛАВА 79 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg