«Граф Соколовский и две чашки чая»

Граф Соколовский и две чашки чая (fb2) - Граф Соколовский и две чашки чая 1025K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Васильевич Свистула

Глава первая

Говорящие фамилии

Жизнь в Петербурге возвращалась в привычное русло. Праздничные настроения сменились повседневными заботами и бесконечной рутиной, составляющей основу человеческого существования. Стихли торжества и связанная с ними радость в честь девятисотлетия крещения Руси. Прошла та суматоха, захватившая многие городские думы, выработавших порядок мероприятий всего за неделю, вновь заработали в привычном режиме фабрики, торговцы и различные учреждения, задававшиеся за два дня до праздника наиважнейшим вопросом – «работать или не работать?». Каждый наделял этот праздник тем смыслом, которым вздумалось, эгоистично считая своё мнение истинным, представлял себе дух праздника таким, каким хотел его представлять. Консерваторы увидели в прошедших торжествах окончательный поворот России спиной к реформам Александра Второго, церковники чаяли созыв Поместного собора, скорейшего избрания Патриарха, усиления своего влияния на общество, сторонники малороссийской идентичности подчёркивали своё родство с великороссами, отстаивали общерусскую идею, используя единство православия. Киевские власти использовали торжества для рекламы Киева как современного развитого города, равного Москве и Петербургу. Говорили, что на празднование в Киев съехалось двадцать тысяч паломников, кто-то говорил – тридцать. Пятнадцатого июля, в разгар торжеств, трагически погиб киевский губернатор. Свалившись с лошади, он ударился головой о землю и умер. Об этом происшествии все постарались скорее забыть, и в Киеве празднества прошли, не претерпев никаких изменений. Торжественный обед для гостей Киева отменён не был, и горожане, пребывая в неведении, продолжили пить, веселиться, гулять, преодолев минутное беспокойство по поводу отсутствия губернатора.

Слышался и слабый, гневный голос либералов, недовольных возрастающим влиянием Церкви. Кто-то воспринимал нынешние торжества лишь как подготовку к приближающемуся тысячелетию Крещения Руси. Организация юбилея, наделение его смыслом и значением, носили, скорее, стихийный характер. Впрочем, этим разноголосым оркестром весьма умело управлял, используя в своих целях, обер-прокурор Победоносцев. Под его руководством в столице был организован грандиозный крестный ход, растянувшийся на две версты.

Не успели стихнуть праздничные крики и выветриться пары алкоголя, как вокруг графской усадьбы, принадлежавшей младшему Соколовскому, образовалась толпа клиентов и просителей. Дверь в кабинет владельца усадьбы отворилась, и в задымленную комнату вошёл Мелентий Евстафиевич – дворецкий. Это был мужчина среднего роста, с серебристыми, аккуратно зачёсанными назад волосами, небольшими усиками, не выходящими за границы крыльев носа. Эти белые маленькие усики прикрывали верхнюю губу дворецкого, придавая ему почтительные черты. В маленьких, прищуренных глазах, от которых растянулась сеть морщин, горели огоньки обширных знаний и чувства искреннего юмора. Дворецкий посмотрел в сторону кресла с высокой спинкой, из-за которой выглядывала голова хозяина. Кресло стояло развёрнутым лицом к окну. И кроме хозяйской головы Мелентию Евстафиевичу ничего представлено не было.

– Александр Константинович, посетители ждут вас, – чётко произнёс слуга, протягивая поднос с горкой визиток и записок.

– Я же сказал, никого принимать сегодня не буду.

– Ваше сиятельство, посетителей слишком много. Благоразумно было бы принять их.

– Я обязательно их просмотрю. Оставь их на столике, – пошёл на уступки хозяин, продолжавший скрываться за спинкой кресла.

– Если я сейчас уйду, вы их уже не просмотрите, а сожжёте, – учтиво сказал дворецкий. – Вы час назад пообещали Марфе, что спуститесь вниз. Я решил потревожить вас лично.

– Да от тебя не отвяжешься, старый ты клещ, – недовольно произнёс граф и поднялся с кресла.

Заботливый взор Мелентия отметил, что сегодня начисто выбритое лицо хозяина выглядело бледновато. Хозяин левой рукой откинул густые тёмно-русые волосы назад и улыбнулся своему слуге. Слуга улыбнулся в ответ. Правую руку Александр Константинович держал согнутой чуть выше пояса.

– Что за гости у нас сегодня? – граф с ехидной улыбкой окинул поднос, усеянный визитками и записками. – Не могут поделить своих любовниц? Или просят найти пропавшую собачонку?

– Ваше сиятельство, имеются господа, которых необходимо принять сегодня же. Вот, письмо от князя Мещерского1. Пришло ещё утром…

– Это, про которого Соловьёв2 не так давно сказал «Содомы князь и гражданин Гоморры»? Ха-ха-ха, – недобрые смешки вырвались из уст молодого хозяина. – Надо же, до чего прилипчивая фразочка. Засела в голове. Не собираюсь на него отвечать. Мог бы сразу сжечь.

– Вот, генерал Пустомошнин лично прибыл. Уже больше часа дожидается в гостиной. Товарищ министра Петюшкин, от губернатора Воронежской губернии прибыл господин Мордащенко…

– Где они берут такие фамилии? – выгнул бровь Александр Константинович.

Левой рукой он взял с подноса несколько карточек и быстро прочитал фамилии их обладателей. Презрительная улыбка не сходила с его гладкого лица на протяжении всего процесса чтения.

– Зубоскалин, Ватрушкин, Гнильщенко. Как можно жить с такой фамилией? Гниль-щен-ко! Как будто их им Гоголь придумывал.

– Вместе с Грибоедовым, – почтительно улыбнулся дворецкий.

– Да, точно. Зубоскалин. Хе-хе-хе.

– Фамилию, как и родителей, не выбирают, Александр Константинович. Так что же, звать генерала, или вы к князю поедете? Велеть Фёдору…

– Никуда я не поеду. Я же сказал, письмецо Мещерского нужно сжечь сейчас же. Это ещё что такое? Сюда кто-то высморкался?

Хозяин дома взял в руки небольшой кусок мятой бумаги, на которой от руки было написано несколько слов.

– Я не знаю, как это сюда попало, – виновато сказал дворецкий. – Позвольте, я выброшу.

– Нет-нет, погоди. Л. М. Наивенков пишет, что ему могу помочь только я. Разве можно отказать этому человеку? Если князю Мещерскому постоянно помогает наш Император, то почему же этот молодой человек должен оставаться без поддержки?

– С чего вы взяли, что эта записка от молодого человека?

– О, в отличие от меня ты его видел лично. Если моя догадка верна, то он передал тебе визитку генерала?

– Да, был там один подозрительный. Представился посланником какого-то купца. Иначе, я его и на порог не пустил бы. Верно, он положил на поднос генеральскую карточку. Чтобы тому вставать не пришлось.

– Это очень сообразительный юноша. Соврал тебе, дабы ты его не прогнал, послюнявил свою бумажку и прилепил к обратной стороне визитки генерала.

Граф зажал записку между ладоней, пытаясь хоть немного разгладить её. Внимательный слуга заметил, как дрогнули мускулы на лице молодого хозяина, когда он задействовал правую руку.

– Позвать Марфу, чтобы она сделала вам повязку?

– Не стоит. Я её на кресле оставил. Пригласи этого Наивенкова в большой кабинет. Остальным передай, что ждать бесполезно. Скажи, мне нездоровится.

Глава вторая

Находчивый молодой человек

Когда в просторную, со вкусом обставленную комнату, вошёл красивый молодой человек, граф встал, и на несколько мгновений установилась полная тишина. Посетитель был около двадцати пяти лет, ростом чуть ниже хозяина дома. Он пытался выглядеть старше своих лет, облагородив свою внешность небольшой бородкой, но зачёсанные назад волосы вкупе с большим выпирающим лбом делали его немного смешным в глазах окружающих. В глазах его сохранялся какой-то мальчишеский огонёк, выдавая свойственную гостю горячность и потаённую пугливость по отношению к окружающему миру. И рубашка, и пиджак, сшитый явно не по его меркам, были застёгнуты на все пуговицы. Дешёвые брюки и поношенные ботинки незамедлительно вызвали в душе графа чувство надменности.

Чувство надменности Соколовского было пропорционально неприязни Наивенкова. Он с лёгким презрением, читавшимся в его взгляде, оглядел со вкусом обставленную комнату со множеством кресел, дубовым столом, шкафчиками и картинами. На стене, за письменным столом, висел портрет покойного Александра Второго, величественно-спокойным взглядом глядевшего куда-то в сторону. Наивенков посмотрел на повреждённую руку Соколовского, поддерживающуюся бинтами, завязанными за шеей. Граф проследил неодобрительный взгляд посетителя, скользнувший по украшенным кольцами худым пальцам.

– Рад вас видеть в своём доме. Позвольте представиться, Александр Константинович, граф Соколовский, – граф слегка наклонил голову перед гостем.

– Леонтий Михайлович.

– Прошу, присаживайтесь. Так что же это за дело, в котором могу помочь только я?

– Прежде чем я начну, вы можете обещать, что наш разговор останется сугубо конфиденциальным?

– Если вы хотите признаться в преступлении, предупреждаю – я не святой отец, и Таинство исповеди не совершаю.

– Нет-нет. Ни в чём преступном я сознаться не хочу. Но то, что я вам расскажу, является информацией личного характера.

– За это можете не беспокоиться. Я не из тех сплетников, что готовы стереть себе язык, обсуждая чужую личную жизнь.

– Значит, я могу вам довериться. Видите ли, я и моя супруга живём гражданским браком, – начал Наивенков.

От глаз молодого человека не ускользнула лёгкая усмешка, появившаяся на лице графа, при слове «супруга». «Обычно все называют таких гражданских супруг любовницами, – подумал Соколовский, – суть не изменится от того, что подобрали другое слово».

– Её зовут Софья Дмитриевна Красненская. Последний раз я видел Соню в прошлый понедельник. Она выглядела встревоженной, но я не придал тогда этому значения.

– Где вы с ней виделись?

– В Александровском саду. После я проводил её домой, а сам уехал на нашу квартиру. Во вторник она должна была вернуться, но она не пришла. Я помчался к её матери. Она сказала, что Соня ушла от неё во вторник, около одиннадцати.

– Значит, пропала она всё-таки во вторник, ровно неделю назад. Кто её родители?

– Её отец скончался от туберкулёза больше года назад. К сожалению, у нас катастрофически не хватало денег на его лечение. Мать, Ольга Ивановна, служит гувернанткой у какого-то генерала.

– Вы с ней живёте вместе или нет?

– Да, вместе. Она иногда ночует у матери, и я не запрещаю этого – каждый человек имеет право на личную свободу. Я искал её своими силами, но безрезультатно. Я оббегал всех наших друзей, но никто её не видел. Я подозреваю, что её удерживает у себя силой ростовщик Стаевский. Он подлый процентщик и развратник. Я уверен – он похитил её и удерживает где-нибудь насильно, – Наивенков не выдержал и ударил кулаком по подлокотнику. – Скотина!

– А как познакомилась мадам Красненская со столь неприятной личностью?

– Я их, получается, и познакомил. Больше месяца назад. Нам нужны были деньги, и я уговорил её заложить кольцо. Хорошее кольцо, Стаевский за него шесть рублей тогда дал. Он постоянно поглядывал на мою жену, всё подмигивал. Он смотрел на неё так ъ плотоядно, что мне стало противно.

– Почти всякий мужчина смотрит на красивую девушку плотоядно, как вы выразились, – ухмыльнулся Соколовский. – Это наши животные инстинкты, от которых никуда не деться.

– Разум должен стоять превыше животных желаний…

– О-о это несомненно. Или хотя бы помогать исполнять эти желания так, чтобы это не вызывало в обществе недовольства.

Граф подметил, что его собеседник посмотрел в этот момент на его повреждённую руку.

– Итак, вы считаете, что всё рассказали? Не желаете объяснить, почему вы пошли ко мне, а не в полицию? Нет? Тогда я сам скажу, почему. Дешёвые брюки, низ которых весьма изношен, чужой пиджак, презрительный взгляд на портрет Императора, ваш «гражданский» образ жизни, невозможность обратиться в полицию, постоянная нехватка денег говорят о том, что вы – революционер. Я уверен, что и вы и ваша «супруга» состоите в запрещённой организации. Мне стоит задержать вас и вызвать жандармов.

– Вы этого не сделаете. Я пришёл к вам не только потому, что боюсь полиции, но и по рекомендации нашего общего знакомого – Ламсона. Он уверял меня, что вы отличаетесь от остальных дворян и буржуев.

Граф невольно дёрнулся.

– Ламсон? Ах да, помню. Интересный господин. Очень умный, и очень благородный. Но если вы помните, благодаря мне его и отправили в ссылку.

– Да, его сослали на пять лет, в Сибирь, – молодой социалист поджал губы и на секунду примолк. – Он недавно вернулся в столицу, пересмотрел свои взгляды (не все согласны, что в лучшую сторону). Впрочем, я не знал прежнего Ламсона, но то, что он говорит сегодня, я считаю разумными идеями. Он уважает вас и считает, что отошёл от террористической тактики благодаря встрече с графом Соколовским.

– Какие кульбиты совершает порой судьба. То есть вы решили, узнав, что у нас есть общий знакомый – социалист, которого отправили в ссылку благодаря моему таланту, я не стану вас выдавать полиции? Что за ерунда!

– Наша организация называется «Время труда», мы не совершаем терактов и никого не грабим. Наша главная задача – самосовершенствование общества, его обучение. Вам не за что нас судить.Мы стремимся поднять интеллектуальный уровень пролетариата выше уровня вашего класса. Или, хотя бы, достичь вашего. И тогда правящий класс лишится своего преимущества и уступит место новому господствующему классу. Диктатура царизма сменится диктатурой пролетариата.

– Думаю, у очень многих будет иное мнение, – цокнул языком граф, в душе насмехаясь над утопическими представлениями молодого человека.

– Александр Константинович, Ламсон сказал мне, что вы человек совести и большого ума. Но он ошибся, я вижу ваше нежелание помочь мне и считаю, что мне пора уходить.

Наивенков встал, но тут же был остановлен властным мановением руки графа.

– Ламсон бесспорно прав. Хорошо, я вас не выдам. Если не узнаю, что вы совершили что-либо неприемлемое для моей совести. Сядьте, и честно отвечайте на мои вопросы.

За время их короткого разговора графу удалось выяснить, что в организации «Время труда» пропавшая девушка не состояла. Она помогала сожителю по хозяйству, выполняла всю женскую работу, включая готовку и уборку. Социалист подробно описал, как она выглядит. Жили молодые и мечтательные люди, по большей части, на зарплату Наивенкова – инженера-технолога на Невском паровозостроительном заводе. Львиная доля его заработка уходила на «благо революции». Когда «соратникам по борьбе» срочно понадобился гектограф3 для тиражирования листовок и брошюр, Наивенков, не раздумывая, отдал все свои сбережения, из-за чего им и пришлось в прошлом месяце заложить золотое кольцо девушки. Соколовский выяснил адреса семьи девушки и ростовщика, а вот адреса членов организации остались для графа загадкой. Боязнь выдать своих товарищей оказалась сильнее любви.

Александр Константинович простился с молодым человеком и пообещал сегодня же взяться за дело. Открыв двери, Леонтий Михайлович едва не столкнулся с экономкой графа – женщиной энергичной и словоохотливой. Марфа виновато поклонилась уходящему гостю и проникла в кабинет.

– Это кто же был, Александр Константинович? Какой-то оборванец, судя по виду, – рассуждала она, усаживаясь в кресло, где недавно сидел Наивенков.

– А ты за дверью не расслышала, как его зовут? – поинтересовался граф, остановившись у напольного зеркала.

– Да куда там, – махнула рукой Марфа и созналась в своей неудаче. – Меня твой Мелентий загонял. Ладно он, я уже привыкла к его придиркам, так ещё и эта повариха! Возомнила себя главной на кухне и ничего не хочет слушать. А этот старик целиком на её стороне. Я уж бедная не знаю, что и делать. Замучают меня…

Марфа говорила и говорила. Граф, не обращая внимания на её болтовню, поворачивался к зеркалу то одним боком, то другим. Наконец он остановился и почти вплотную к поверхности зеркала приблизил своё лицо.

– … когда ты уже отправишь её обратно в поместье? Пусть твоему батюшке пироги печёт. Ты слушаешь?

– Как ты думаешь, Марфа, мне пойдёт борода?

Служанка поняла, что её никто не слушал, и обидно поджала губы.

– Будет выглядеть солидно. Правда, не хотел бы я выглядеть угрюмо, словно медведь, – граф улыбнулся своему отражению.

– Марфа, вот ты где! – в кабинет вошёл дворецкий.

Он почтительно посмотрел в сторону хозяина, а затем его взгляд переместился на экономку, мгновенно став суровым и цепким. В поисках союзника Марфа глянула на графа, но тот на сей раз не спешил ей на помощь.

– Почему шторы в детской до сих пор испачканы кашей? Где горничная? Почему ты прохлаждаешься здесь, когда пора подавать обед? Вставай немедленно, и пошли за мной.

– Мелентий.

– Да, Ваше сиятельство, – тон слуги тут же переменился. Он с учтивой улыбкой повернулся к хозяину.

Марфа довольно ухмыльнулась.

– Меня за обедом сегодня не будет. Появилось срочное дело. Подготовь мне коляску. И скажи всем, кто ожидает в приёмной, что я уехал и никого сегодня не приму.

– Я сейчас же всё исполню, Ваше сиятельство. Марфа! Ты слышала-нет? Немедленно распорядись на кухне.

Прибегнувшему к самому грозному тону, на который он только был способен, Мелантию удалось заставить служанку заняться своей работой. Отправив её на кухню, он поспешил во двор. Ему предстояла новая непростая задача – заставить работать конюха Фёдора. Мелантий Евстафиевич был бесценным дворецким, и одним из его лучших качеств было отсутствие привычки бурчать себе под нос. Но если бы он и бурчал себе под нос, то ничего, кроме беззлобного, снисходительного недовольства ленивыми слугами, мы с вами, дорогой читатель, не услышали бы.

Глава третья

Профессионал своего дела

Вскоре после разговора с молодым социалистом граф отправился на Пески4 по полученному адресу. Здесь, в маленьком деревянном домике, проживала семья Красненских. Маленький домик был полон детей самых разных возрастов. Старшему, на вид, было не более двенадцати. Хозяйка дома, выглядевшая совершенно уставшей, встретила графа и провела его в маленькую гостиную. Из-за приоткрытой двери за ними наблюдало несколько пар блестящих глазок.

– Чем я обязана такой честью, Александр Константинович? – поправляя платье, спросила хозяйка дома.

– Любезная Ольга Ивановна, сегодня я встретился с одним молодым человеком, и он сообщил мне об исчезновении девушки – вашей дочери.

– Исчезновение? Это вам Леонтий сказал? С чего это он взял? Она приходила сидеть с младшими позавчера. В воскресенье я ночевала в доме генерала Рогова, где служу гувернанткой.

– Да что вы говорите? – удивился граф. – Какая странность. А вчера утром, где она была?

– Я не знаю. Думала, она отправилась к нему. Когда я пришла, её уже не было.

– Ольга Ивановна, господин Наивенков сказал, что последний раз видел вашу дочь неделю назад. Как же это можно объяснить?

– Я не знаю, Ваше сиятельство, ей-Богу, – потирая запястье, сообщила Ольга Ивановна. – Думаю, она ушла от него.

– И вы об этом ничего не знаете? Простите, Ольга Ивановна, мой вопрос может показаться вам грубым, прошу извинить, но – вы одобряете образ жизни своей дочери?

Женщина убрала руку с запястья и медленно оглядела гостиную, обитую бумагой светло-зелёного цвета.

– После смерти мужа мне стало сложно с ними справляться, – вдова кивнула в сторону двери, из-за которой выглядывали младшие дети. – А Соня стала совсем взрослой и не слушает моих советов. Я знаю, она не пропадёт и сможет принять правильное решение. Думаю, она наконец-то решила оставить этого Наивенкова.

– Вы не испытываете к нему симпатий? – спросил Александр Константинович, отметив про себя долгожданное «наконец-то».

– Какой матери понравится зять, который спускает все свои деньги непонятно куда? Ей ведь вещи приходилось продавать, лишь бы прокормиться. Я не могу ей помогать, без покровительства Беленко мы бы уже пропали.

– А кто такой этот добрый господин Беленко?

– Это друг семьи, крестник моего покойного мужа.

Александр Константинович пытался выяснить, где бы могла находиться Софья Дмитриевна, но ответы хозяйки дома оставались неопределёнными и до странного невозмутимы. Столь спокойное отношение матери к исчезновению дочери вызывало у графа противоречивые чувства. В какой-то момент он поверил словам Красненской, что дочь попросту сбежала от Наивенкова, но в то же время граф распознал жесты, свидетельствующие о лжи. Во время разговора о пропаже дочери Красненская то поджимала губы, то потирала запястье, что выдавало её волнение и, возможно, ложь.

Граф попрощался с хозяйкой дома и в сопровождении толпы детей направился к коляске. Уже спустившись с крыльца, он остановился и повернулся к детям. Граф передал одному из ребят серебряную трость и левой рукой достал из внутреннего кармана небольшую жестяную коробочку.

– А скажите, милые дети, что вы кушали воскресным вечером?

– Гречневую кашу.

– И пирог к чаю, – вспомнила маленькая девочка лет пяти.

– Какие вы милые, – улыбнулся граф. – Берите.

Граф протянул им коробочку с мятными леденцами. Несколько рук поспешили схватить угощение. Дети торопливо поблагодарили хорошо одетого господина.

– Угощайтесь. А пирог мама испекла?

– Нет. Соня. С нами она сидела.

– Да что вы говорите? Так, это занятное дело. Знаете, забирайте всё.

Александр Константинович высыпал оставшиеся леденцы в детские ручонки. От одной из девочек сыщик выяснил, где снимал квартиру Беленко, покровительствовавший этой семье. Соколовский спрятал опустевшую коробочку, забрал свою трость и поблагодарил детей за помощь.

Но прежде чем посетить господина Беленко граф отправился на Литейную, где держал ювелирную лавку процентщик Стаевский. Покинув коляску, Александр Константинович немного прошёлся пешком. Искомая ювелирная лавка с входом с улицы располагалась по соседству с одной кафе-биллиардной. Появление Александра Константиновича ознаменовалось коротким деловым уведомлением колокольчика, висевшего над дверью. Лавка была заполнена витринами с драгоценностями, небольшими статуями и бюстами персонажей из древнегреческой мифологии, разносортными картинами, среди которых откровенно плохих не было вовсе. Рядом с прилавком стояли двое мужчин, обернувшиеся на дверь при звоне колокольчика.

– Рад приветствовать вас, милостивый государь, – раздался из-за прилавка приторно-любезный голос.

Голос принадлежал высокому худому владельцу лавки. Впрочем, он не был так уж худ, но такое впечатление складывалось из-за его роста и слишком узкого костюма. Внимание всякого, кто входил в лавку, сразу же завоёвывал его расстёгнутый бархатный пиджак яркого малинового цвета. Брюки и жилет были более тёмного цвета, близкого к бурому. Белоснежная рубашка, расстёгнутая на две верхние пуговицы, как бы говорила о раскованности хозяина. Шею ювелира скрывал короткий белый шарф в чёрный горошек. Боковой пробор этого франта был сильно смещён влево. Напротив прилавка висело огромное зеркало, с помощью которого ювелир постоянно любовался своим отражением. Вот опять, едва взглянув на нового посетителя, он кинул взгляд на зеркало и оценил свои аккуратно уложенные вправо светло-русые волосы и тоненькие усики. Он был влюблен в эти усы так же сильно, как и в прекрасную богиню Венеру, воплощённую мастером Боттичелли.

– Доброго дня, любезный. Я, Александр Константинович, граф Соколовский.

Лицо ювелира озарила настолько радостная улыбка, которой у него не возникало даже при виде родной матушки. Он тут же позабыл о двух других посетителях, с которыми секунду назад вёл какую-то деловую беседу.

– Я несказанно рад присутствию Вашей сиятельнейшей особы. Прошу Вас, граф, не стойте у порога. Моё скромное заведение будто бы стало светлее от вашего присутствия в нём, предусмотренного самым Провидением.

Движения ювелира стали резкими, размашистыми. Он постоянно размахивал руками, словно желая прикоснуться до графа и останавливая себя в последний момент.

– Я пришёл сюда по делу…

– Ох, разумеется! Такая персона, как Вы, просто не может позволить себе проводить время в бессмысленных развлечениях и глупых происшествиях. Безделье, приводящие ум в негодность, как ржавчина, поедающая отлаженный механизм, не властно над гигантами мысли. Лишь над смертными, подобным мне и этим бедным господам, оно властвует безраздельно. И мы носимся по жизни, как несчастная пушинка в ураган.

«Бедные господа» в изумлении глядели на расшаркивающегося ювелира, минуту назад говорившего с ними тоном, который наиболее точно можно описать словом «прокурорский».

– Милейший, я пришёл сюда для встречи с господином Стаевским, – пресекая поток слов навязчивого ювелира, сказал граф.

– О! И вновь мне улыбнулась фортуна! В последнее время судьба меня балует, что, непременно, предвещает скорые бедствия для моих вложений. Как известно, колесо фортуны всегда в движении, и после возвышения всегда следует падение вниз. Умный человек должен быть всегда готов к этому. О, я уверен, Ваше сиятельство, Вы всегда готовы к худому развитию событий.

Ювелир продолжал болтать что-то про остроумие графа, свои неудачи и Божье Провидение, сдабривая всю эту кашу показной любезностью и слащавой улыбкой. «Он до ужаса умён, хоть и хочет показаться дураком», – подумалось графу. От его взгляда не ускользнул тот факт, что его уже успели тщательно изучить. Этот прохвост, вероятнее всего, знал об обстоятельствах, при которых Александр Константинович, получил ранение и до сих пор был вынужден носить правую руку в повязке, закреплённой на шее. Кольца Соколовского вызывали во владельце лавки мелкую дрожь и мучительное желание прикоснуться к их драгоценным камням. Внимательный взгляд ювелира пробежался по внешнему облику графа и, особенно, по его серебряной тросточке, украшенной витиеватыми узорами. Сплюснутое навершие рукоятки украшал светло-красный огранённый рубин.

– Да, я невероятно рад видеть Ваше сиятельство. Ох, простите, я, поражённый Вашим снисходительным визитом к моей персоне, изнывающей от недостатка просвещённых умов в этом заведении, позабыл представиться. Я – Ксенофонт Павлович Стаевский, – ювелир, будто актёр, окончивший представление, совершил поклон. – К вашим услугам. Я слышал о тех недоразумениях, что просыпались на Вас из рога Судьбы в последнее время. Я с удовольствием оценю Вашу тросточку.

– Постойте, – граф резко вытянул вперёд левую руку, покрепче сжав рукоять трости, к которой уже было потянулись мягкие пальчики Стаевского. – Я пришёл не для того, чтобы закладывать своё имущество, а чтобы найти пропавшую девушку.

Глаза оценщика сузились, и тонкая улыбка на мгновение приобрела зловещий вид. Стаевский резко развернулся к двум своим клиентам у прилавка, до сих пор сохраняющим молчание.

– Извините, судари, но я не смогу вас сейчас принять, – разочарованно всплеснул руками ювелир.

– Но, Ксенофонт Палыч, вы же согласились их взять! – обиженно произнёс один из них, протягивая ювелиру какие-то серёжки.

– За три рубля, – добавил второй.

– Да такие серьги за три можно новые купить. Приходите в другой раз, как только что-нибудь ценное разыщите. Извините, ваше время пока не пришло, – выпроваживая недовольных клиентов, болтал Стаевский. – Не стоит бурчать нечто невразумительное себе под нос, бесценный вы мой, это невежливо. Помните, Фортуна не замедляет свой ход – придёт и ваше время, когда колесо Фортуны возвысит вас до небес. Не забывайте про Любовь Божью, которая подобно солнцу и дождю, изливается на праведных и неправедных, богатых и бедных, вас и вас, мой дорогой. Буду рад вас видеть с чем-то более ценным, чем бабушкины серёжки, пропитанные её же по́том. Бог любит вас! Оривуар5! Идите отсюда.

Выпровоженные из лавки клиенты подобным расставанием. Тот, что был настроен более воинственно, пытался протестовать против такого обхождения, но оказался бессилен вставить хоть слово среди непрекращающегося потока стаевского словоблудия. Владелец лавки похлопал на прощание их по плечу и захлопнул дверь. Колокольчик, в тон своему хозяину, весело, едва ли не издеваясь, распрощался с несчастными клиентами. Стаевский повесил на ручку двери с внешней стороны табличку «Закрыто» и повернулся к графу.

– Так о какой девочке вы говорите? Возможно, тут какая-то ошибка. Уверяю, в моей лавке ещё никто не пропадал, хи-хи-хи. Как бы не вышло какого анекдота, – покусывая нижнюю губу, сказал Стаевский.

– В вашей лавке или в какой-то другой, но молодая Софья Дмитриевна Красненская пропала неделю назад.

– Ах, вот вы о чём! Нет, к этому делу я никакого отношения иметь не могу, таким же счётом, как и ко многим другим исчезновениям и происшествиям, достойных быть описанными в восхитительных романах. Мне, следуя древнему примеру, зафиксированному святыми апостолами, даже не придётся умывать руки, они и без того безупречно чисты.

– Вы знали Софью Дмитриевну? – наконец-то смог ввернуть своё слово молодой граф.

– Что-то не припомню я такой фамилии. Красненская. Любопытно было бы знать, кто она такая, если её поиском занялся интеллектуал Вашего сорта. Должно быть в это мгновение храбрейший генерал или утончённейший сановник, тоскует без своей возлюбленной. Хотя, если у страдающего от потери своей ненагладной, имеется благоверная супруга, то хоть кто-то обрадуется её пропаже, – разглядывая своё отражение в зеркале, продолжал говорить Стаевский. – Признаться, я решил, что Ваша лучезарная особа посетила мой скромный уголок с целью заложить нечто невероятно ценное.

Бегающие глазки оценщика остановились на серебряной трости Соколовского.

– С чего это вы взяли, что я нуждаюсь в средствах?

– Слухи, дорогой граф. Много-много слухов бродит туда-сюда, туда-сюда. Они толкаются, визжат, спорят, в надежде побыстрее заскочить в ослабленный человеческий разум, словно толпа плебеев, прослышавших о жирной дармовщине.

– Слухи ввели вас в заблуждение, господин Стаевский, – отрезал граф. – Разве в вашей лавке нет записей? Стоит заглянуть в них, и мы, уверен, найдём запись о Красненской, сделанную чуть больше месяца месяц назад. Она закладывала у вас кольцо.

– Можно и посмотреть. А стоит ли, любезный граф? – на мгновение в голубых глазах ювелира сверкнул недоброжелательный огонёк. – Мои дела касаются лишь меня и тех несчастных, которых судьба заставила в поисках средств к существованию оставить мне на хранение кой-какие ценности взамен на неплохую выплату. За хранение я прошу лишь небольшой процент. Ма-а-аленький процентик. Настолько скромный, что я зачастую чувствую себя чудесным благотворителем и сказочным волшебником.

– И откуда же слухи берутся о прижимистом Стаевском? Я прежде уже слышал пару историй. Утверждают, вы уже через месяц начинаете продавать заклады. И чтобы вернуть свои драгоценности, приходится уплатить сумму втрое большую изначальной оценки.

– Слухи. Слухи вводят не одного меня в заблуждение, – на лице Стаевского заиграла лукавая улыбка.

– Приняли бы вы такой залог?

Граф быстрым движением руки положил перед процентщиком свою трость. Глаза Стаевского расширились так, что в них отразился блеск начищенного серебра.

– Просто прелесть! – воскликнул он.

Взмахом руки он вооружил правый глаз ювелирной лупой и принялся изучать тросточку Соколовского. Стаевский ежесекундно издавал радостные замечания, дрожащими пальцами погладил все узоры, насчитал четыре драгоценных камня (правда, не особо крупных), и пересчитал все их грани.

– Удивительная вещь! Просто чудо, ой! Даже не верится, что оружейник, пусть даже и невероятно талантливый, способен создать такое. И всё же, видна рука искусного ювелира. Сколько я перевидал тростей, но Ваша, сиятельный граф, неординарной работы. Пигмалионовское творение! Пигмалионовское! Я бы дал вам за эту трость тысяч…

– Господин Стаевский, эта трость таит в себе один секрет, – видя, что процентщик без ума от немецкой трости, сказал граф. – Если вы найдёте запись о Софье Красненской, я раскрою загадку.

Из глаз Стаевского выпала лупа, тут же перехваченная правой рукой и спрятанная в кармане. Граф ощутил на себе холодный немигающий взгляд враз замолчавшего оценщика. Не сводя глаз с посетителя, Стаевский нажал на один из рубинов, покрепче ухватился за рукоятку и повернул её против часовой стрелки. Трость издала негромкий щелчок, и из серебряных ножен был извлечён кинжал, рукоятка которого сверкала тремя ярко-красными рубинами.

– Я профессионал своего дела! – заявил ювелир. – И я очень люблю подобные экземпляры.

Было видно, что Стаевский испытал в эти минуты истинное наслаждение. Он страстно любил искусство и разнообразные редкости, и при соприкосновении с прекрасным ощущал не только духовный восторг, но практически физический экстаз.

– Да, ко мне приходила юная девица в сопровождении неопрятного молодого человека. Он не ценит её любви, зато Софья заложила своё самое дорогое кольцо ради него. Очень покорная мадемуазель. Шестого июня я выдал за кольцо… шесть, да, верно – шесть, рублей. Больше я их никогда не видел.

– Можно взглянуть на кольцо?

– Нет, – Стаевский вложил клинок обратно в недра трости и повернул рукоятку по часовой стрелке. – Вчера утром ко мне явился господин при деньгах и выкупил колечко за девять с полтиной. Он выложил мне новенький империал, а я отсчитал ровно пятьдесят копеек. Как видите, чужого Вы в моей лавке не найдёте.

Граф насмешливо сжал губы, поглядев на витрину, где среди прочих драгоценностей лежали знакомые ему подвески. Ранее они принадлежали его близкой знакомой, супруге одного петербургского чиновника, уделявшего своей благоверной, как считал Соколовский, недостаточно внимания и пытавшегося компенсировать это дорогими подарками. Два года назад драгоценности были украдены. Александр Константинович получил свою трость обратно.

– Как выглядел «господин при деньгах»?

– Ох, по его внешнему виду я бы не заподозрил в его кошельке особых финансов. Я не смогу дать его описания. Он был одет прилично, но без особого лоска. Он был не рад моей цене, и всё-таки ушёл довольным. Видимо, колечко для него представляет определённую ценность.

«Стоило требовать больше», – подумал про себя процентщик.

– Рост, цвет волос вы можете описать?

– Нет, что Вы, сиятельный граф. Он пробыл здесь минуты две, я абсолютно его не запомнил.

– Но вы же помните, кто к вам приходил в прошлом месяце! – изумлённо воскликнул граф.

– Этот господин не представился.

– Но как можно забыть, как он выглядел? Вы же помните, сколько дали за какое-то кольцо более месяца назад, и не в состоянии вспомнить внешность вчерашнего посетителя? – удивился граф.

Он раздражённо уставился на Стаевского. Но на лице ювелира не дрогнул ни один мускул, никаких признаков лжи не промелькнуло в его поведении.

– Конечно, помню. Ведь идёт речь о деньгах, а сейчас вы просите описать человека, который не брал в долг, а наоборот. Зачем мне нужна в голове его физиономия? – искренне изумился Стаевский.

Глава четвёртая

Маленькая ложь во благо

Граф опёрся на чугунные перила, украшенные морскими коньками и русалками. Внизу безустанно шумела Фонтанка, не прекращающая своих бесконечных попыток вырваться из гранитного плена, в который её безжалостно посадили люди. Граф любил Фонтанку за её непрестанные попытки освободиться из заточения, за её свободолюбивый дух. И всё же усилия петербургской реки не проходили бесследно – всё чаще слышались просьбы и требования реставрации моста, перекинутого через Фонтанку. Говорили, что у моста изначально имелись конструктивные недостатки, и комиссия подтвердила прогрессирующий разрушительный процесс более тридцати лет назад.

Александр Константинович отправил экипаж домой и направился в сторону Казанского собора. Мост со статуями, изображавшими покорение коня, копии которых украшали королевские дворцы в Неаполе и Берлине, оставался позади. По Невскому гуляли толпы людей. Совершить вечерний променад этим летним вечером пожелали многие влюблённые пары, сбившиеся в группы молодые юноши, студенты и юные дамы в сопровождении гувернанток, отцов и матушек. В бесконечном море человеческих лиц, мелькающих перед графом, показались несколько знакомых физиономий. Александр Константинович тактичным наклоном головы приветствовал князя Щ. с супругой, средней дочкой покойного генерала Епанчина. Княгиня радостно взмахнула ручкой с противоположной стороны проспекта.

Резкий толчок в грудь заставил графа остановиться. Чей-то зажатый кулак стукнул Соколовского по грудине. Правой повреждённой рукой граф схватил кулак, но его обладатель, скрывающий лицо за высоким воротником, уже проскользнул дальше, оставив в ладони графа клочок бумаги. Всё это случилось так быстро, что окружающие ничего не заметили, а Соколовский даже не успел разглядеть лица проскочившего мужчины. Александр Константинович развернулся на сто восемьдесят градусов, но среди плотного потока прогуливающихся петербуржцев различить неизвестного не представлялось возможным. Граф развернул оставленную в его руке записку и прочёл: «Нам стоит встретиться. В семь, на Пушкинской, у памятника поэта. Наивенков».

Пушкинский сквер был на редкость безлюден. Сидя здесь, среди молоденьких берёзок, кустов жимолости и разносортных роз, граф слышал пронзительный гудок поезда, отправляющегося с соседнего вокзала. Жизнь вокруг гудела и бурлила, за доходными домами, выстроившимися в ряд, прокатил паровой трамвай, недовольно стуча по шпалам. В центре нового, но плохо освещённого сквера возвышался двухметровый памятник Пушкину на высоком гранитном постаменте, огороженном чугунными тумбами с гирляндами в форме дубовых ветвей, отдельные детали которых были украшены позолотой. Установка памятника четыре года назад обошлась Городской думе в десять тысяч рублей. В целом, общественность приняла творение Бенуа и Ефимова положительно, хотя, конечно же, возникли и негативные отклики из-за плохой освещённости и недостатка зелени. Но вот, подросли берёзы, были высажены дополнительные кусты, и сквер стал ещё лучше. На открытии памятника присутствовали многие уважаемые особы, в числе которых был пятидесятипятилетний сын поэта, генерал-майор Александр Александрович Пушкин, генерал Грессер, городской голова, члены городской управы, директор Лицея с воспитанниками, известные литераторы, сам Соколовский и многие другие. Приглашённых персон было намного больше, но, видимо, некоторые не считали Пушкина достойным своего внимания. Александр Константинович видел, как в небольшом проходе меж домов, один за другим, проскочили вправо трамвайные вагончики. Прямо на ходу с подножки трамвая спрыгнул мужчина в длинном лёгком пальто с высоким стоячим воротничком и бегом направился к скверу через Лиговский переулок.

– Леонтий Михайлович! – окликнул приближающегося мужчину граф.

На дальней скамейке, за гранитным постаментом, встрепенулась влюблённая парочка и с удивлением для себя заметили, что они здесь не одни. Дама заметно засмущалась и попыталась отстраниться от своего кавалера. Джентльмен местного разлива мысленно проклял и неведомого ему Леонтия Михайловича и того, кто его окликнул.

– Александр Константинович, не стоило меня подзывать, – негромко, с нотками недовольства, сказал подошедший Наивенков. – Я бы вас нашёл.

– Уж простите меня, гражданин, – язвительно ответствовал граф. – Мне нравится ваша пунктуальность, однако вы ведёте себя так, будто за нами следят ежеминутно.

– Вы, кажется, забываете, какие наступили времена. Многие опасаются наличия в нашей организации провокаторов.

Граф не удержался и насмешливо фыркнул, когда было произнесено слово «нашей».

– Когда вы так сказали, у меня возникло чувство, будто я тоже записан в ваши ряды…, – граф хотел, видимо, дать «лестную» характеристику сторонникам подпольной организации, но предпочёл не портить отношений со своим клиентом.

– Кстати, Ламсон передаёт вам привет. И желает скорейшей поправки после дуэли.

– Как мило, улыбнулся Александр Константинович. – Не каждый день услышишь приветствие от бывшего каторжника-социалиста.

– Александр Константинович, у меня мало времени. Удалось ли что-нибудь узнать от Стаевского?

– Весьма колоритный персонаж, весьма. Остаётся только удивляться, как он до сих пор не привлёк к себе внимание полиции. Вы знаете, либо он умелый лжец, либо никакого отношения к пропаже вашей невесты Стаевский в самом деле не имеет. Хотя, одно не исключает другого.

– О-о, это точно. Я не верю ему ни на йоту. Он не просто лжец, он – натуральный чёрт, любого способен обвести вокруг пальца. Стаевский – совершенно развращённый человек, колоссальный охотник до женского пола. Я слышал, он однажды нанял группу жёлтобилетниц6, раздел их догола и писал, если так можно сказать, с них картину.

– Согласитесь, не так уж и ужасно, что случилось с этими дамами, – ухмыльнулся граф.

– Гм. Пожалуй. Но, кроме того, он пользуется услугами проституток не только для картин, но и для иных утех.

– Это всё очень занимательно. Мы так и будем обсуждать этого мошенника или вернёмся к Софье Дмитриевне?

– Да. Александр Константинович, в квартиру, которую я с ней снимал, кто-то сегодня проник. Это произошло в первой половине дня. С утра меня не было дома, а когда я вернулся от вас, то застал квартиру в полном беспорядке – всё перевёрнуто, пропала часть сбережений, платья Сони, её документы, какие-то мелочи. Воры не побрезговали даже дешёвыми сониными украшениями.

– Значит, кроме колечка оставалось ещё что-то?

– Да, серёжки, ещё какие-то побрякушки. Вся их ценность составляет не больше десяти рублей. В той же шкатулке хранилась и часть наших денег, рублей пятнадцать с копейками. Хорошо, что Соня придумала прятать деньги в старых ботинках. Их воры не тронули, и я ещё имею средства к существованию.

Александр Константинович предложил ехать к Наивенкову и внимательно осмотреть замок и квартиру. Но тот наотрез отказался. С соседями он нисколько не общался и не хотел спрашивать у них что-либо. Следов взлома он не заметил, и считал, что ключ был похищен либо у хозяйки квартиры, либо у Сони. В целом, похищено было удивительно мало, не считая пятнадцати рублей с копейками, несколько наиболее опрятных женских нарядов, бронзовый подсвечник, принадлежавший хозяйке квартиры и шкатулка Сони с драгоценностями, документами и письмами.

– Я был сегодня в доме Красненских. Её мать утверждает, что в ночь с воскресенья на понедельник Софья сидела с младшими братьями и сёстрами.

– Не может быть! Почему же… тогда почему она не пришла домой? Я не понимаю. Она её лично видела?

– В самую точку! Мать её не видела, но дети говорят, что это правда. Не могли же они принять чужого человека за свою сестру.

– Чепуха какая-то. Может, за ней установлена слежка, и она пытается уберечь меня? – вспыхнул Наивенков.

Он подскочил со скамейки, чем привлёк к себе внимание всё той же парочки в глубине сквера. Глаза его горели фанатичным огнём.

– Ламсон говорил, что надо быть начеку. Может быть… может быть, они вышли на неё, и Соня… ах, бедная Соня. Александр Константинович, прошу, найдите её. Найдите, и, умоляю, дайте знать, что я всё понял. Не заговаривайте с ней и не привлекайте к себе внимания, – молодой человек оглянулся по сторонам, словно заприметив что-то подозрительное. – Умоляю, найдите её и подайте ей хоть какой-нибудь знак. Я знаю, вы сможете сделать это незаметно. Мне не стоит сегодня возвращаться домой. Я пойду к Лансону или Соловью. Не стоило вам этого говорить. Прощайте.

– Подождите, – граф едва успел ухватить рванувшего с места Наивенкова. – Успокойтесь вы! Я вам не всё рассказал. Кольцо Софьи некто выкупил у Стаевского. Вы знаете кто такой Беленко?

– Что? Чёрт с ним, с кольцом. Беленко? – при воспоминании об этом человеке на лице социалиста выступили признаки раздражения. – Это какой-то родственник отца Сони, инженер. Мне некогда. Я должен идти.

– Да какой же вы истеричный болван, – загорячился граф. – Никто за нами не следит, уймитесь! – Александр Константинович со злости рванул за рукав дешёвого пиджака, но Наивенкову в этот раз удалось вырваться. – Когда мы встретимся в другой раз? Приезжайте ко мне домой…

– Нет-нет-нет, – замахал, действительно скатываясь к состоянию истерики, руками Наивенков. – Я сообщу. Я сумею вас отыскать. Прощайте.

Озираясь по сторонам, Наивенков побежал в сторону Николаевского вокзала по Лиговскому переулку.

– Бред какой-то. Больше никогда не стану связываться с подобными идиотами.

Граф взял в левую руку трость, до этого прислонённую к чугунному подлокотнику скамейки, и медленно побрёл к Невскому проспекту. Уходу нервного молодого мужчины и статного господина с тросточкой обрадовался петербургский студент, вздумавший примерить этим вечером образ дон Жуана. Он с облегчением воспринял их неожиданное исчезновение и, лепеча что-то про звёздное небо и лебединую любовь, принялся целовать белоснежную шею своей избранницы. Но расположение звёзд грядущей ночью явно не благоволило счастью этого юноши. Вскоре в сквер вернулся сторож, нанятый с зарплатой в двадцать рублей в месяц. За ним, неведомо откуда, хлынула толпа молодых людей. Как ни уговаривал безусый студент свою избранницу, но та уклонилась от приглашения в гости и позволила лишь провести её до дома.

Когда Александр Константинович вернулся в свой пригородный домик, солнце уже клонилось к горизонту. Мелентий Евстафиевич видел, как хозяин вошёл во двор. Он тут же дал распоряжение слуге встретить его, а сам прошёл в просторную комнату, украшенную картинами и шпалерами. Из этой залы можно было подняться на второй этаж по широкой двухмаршевой лестнице, расходившейся на площадке в обе стороны. Особое внимание всякого входящего сюда привлекал шикарный огромный камин. Рядом с камином стоял овальный ореховый столик в стиле рококо. На подносе, всегда лежавшем на этом столике, обычно оставлялись письма, поступавшие для графа. Почту графини, в последнее время, служанки сразу доставляли к ней в комнату. Был, правда, у графа один адресат, письма которого следовало относить к нему в кабинет. Мелентий Евстафиевич оглядел стопку писем и недовольно хмыкнул.

– Марфа! – поднимаясь по лестнице, крикнул дворецкий.

Он остановился на площадке и, повернувшись в сторону правого крыла дома, позвал экономку ещё раз. Не дождавшись ответа, он стал подниматься наверх.

– Предупреждаю тебя, глупая ты курица, если ты сейчас же не покажешься мне на глаза, я всё расскажу хозяину.

Дворецкий нашёл Марфу в небольшой комнатке, никогда не запиравшейся и служившей местом для хранения вещей, которые отслужили свой срок или не нашли своего применения, а выбросить их было жаль. В низеньком кресле сидела Марфа и при помощи стеариновой свечи читала длинное письмо на тонкой бумаге. Разорванный розовый конверт валялся тут же.

– Ах ты, плутовка! – с шумом залетел в комнату дворецкий. – Ну, всё, молись, курица, чтобы хозяин не вышвырнул тебя вон. Уедешь в Воронеж ближайшим поездом.

Стоит сказать, что сердце женщины едва не остановилось в тот вечер. Только она успела дойти до самого интимного, а потому и наиболее увлекательного момента, как на неё налетел разъярённый дворецкий. Марфа, увлечённая чтением, совершенно прослушала, как он подошёл. Мелентий с яростью вырвал из женских рук чужое письмо и подобрал с ковра конверт.

– Не губи, Мелентий Евстафич, – рухнув с кресла прямо на колени, взмолилась служанка. – Это ему она написала.

– Ты окончательно помешалась! Всё! Конец! Его сиятельство тебя на этот раз точно выгонит. Это же надо! Прямо ведьма, а не баба.

Он резко развернулся и широкими шагами направился к лестнице, пряча по дороге в карман злосчастное письмо.

– Мелентий, не дури. Прошу, смилуйся, ради Бога! Это же от неё, от этой дряни, пришло. Не давай ему. Да не лети ты, постой! Ох.

Служанка врезалась в крепкую спину внезапно остановившегося Мелентия. Он повернулся к ней, верхняя губа его нервно задёргалась. Дрожащие вместе с ней усы, несмотря на весь трагизм ситуации, вызвали у Марфы смешки, которые она с трудом пока подавляла.

– Слушай, если бы ты его просто спрятала, я бы тебя ещё пощадил. Но ты же совсем перестала соображать, что ты творишь. Запомни, прежнее время прошло. Ты здесь не хозяйка! Хозяйка – там, – он указал на левое крыло, где располагались детская и спальня графини. – И не смей сквернословить господ. Уж, коли так, ты сама ничем не лучше.

Последние слова резанули по сердцу Марфы крепче всего прочего. По её лицу, ещё не потерявшему привлекательности, скользнула слезинка. Впрочем, это нисколько не тронуло душу Мелентия. Он продолжил свой поход к хозяину, грозившийся обернуться для Марфы полным поражением.

– Мелентий, милой мой Мелентьюшка. Я дрянная, знаю, но от меня таких бед графу не было, как от этой. Остановись, голубчик, мало тебе было одной дуэли? Ещё всё обошлось, слава Богу! Да остановись же ты, баран безрогий. Вот же нехристь какой!

Когда они вдвоём выскочили на лестницу, в залу вошёл Александр Константинович. Граф уже сменил запылившуюся обувь на чистую и отдал пиджак на чистку. Он с удивлением осмотрел запыхавшуюся парочку, выскочившую на лестничную площадку.

– Вы чего там? – вопросительно выгнул бровь хозяин дома.

– Да вот, Марфа опять… ваше сиятельство, я прошу вас отослать её…

– Мелентий, мне ваши распри уже надоели. Не сможешь навести порядок – отправишься вон. Всё хватит! – жёстко пресёк граф, видя, что Мелентий хочет опять жаловаться на экономку. – Я буду обедать наверху.

– Хорошо, ваше сиятельство. Марфа, иди – распорядись.

Марфа вздрогнула и медленно стала спускаться вниз. Мелентий пока оставался на площадке. И он, и струсившая экономка наблюдали, как граф и интересом перебирал письма.

– Мелентий, от баронессы ничего не было?

Марфа споткнулась о последнюю ступеньку.

– Ваше сиятельство, баронесса Мыслевская прислала нарочного полчаса назад. Марфа сожгла его.

– Кто тебе позволил! – разгневанный граф тут же бросил в экономку свою серебряную трость.

Марфа благополучно увернулась и спряталась в соседней комнате.

– Какая же…, – граф тихо выругался себе под нос. – Мелентий, если она пришлёт ещё раз – немедленно спрячь в кабинете. Никому не давай. Ключ у тебя?

– Да, ваше сиятельство, – Мелентий немного наклонил голову пред поднявшимся на один уровень с ним графом. – Её сиятельство ещё плоха и за весь день ни разу из комнаты не выходила.

– Сразу же, – с нажимом повторил граф. – Тут не только от неё прятать надо.

Как только Александр Константинович поднялся к себе, из-за арки выскочила экономка и в порыве чувств поцеловала Мелентия Евстафиевича прямо в его колючие серебристые усики.

– Как я люблю тебя, Евстафич. Всё удивляюсь – до чего же ты хорош. Милый Мелентий, – её полные губы потянулись к нему во второй раз, но дворецкий смог отстраниться. – Не мог соврать, что вообще ничего не приносили? Вот тут ты сглупил.

– Дура, – беззлобно бросил Мелентий. – Его сиятельство рано или поздно узнал бы, что баронесса Мыслевская писала ему. И лучше пусть будет так, ежели бы он узнал об этом от неё самой. Тогда мы бы с тобой вдвоём отсюда вылетели.

– Ах, вот это верно. Верно, – задумалась Марфа. – Пойду об ужине распоряжусь.

Мелентий Евстафиевич задумчиво опустил руки в карманы и поспешил выйти во двор, чтобы предать любовное письмо баронессы Мыслевской огню. Он не в пример Марфе знал, что рано или поздно хозяин вновь сблизится со своей пассией. Как бы упорно этой связи ни пытались противостоять хоть все друзья графа и все слуги этого дома.

Глава пятая

Откройте дверь!

Ранним утром некий неизвестный «с бородой, умными очками и широким лбом», как описывал его конюх Фёдор, передал через упомянутого Фёдора запечатанный конверт без каких-либо пояснительных знаков или подписей. Александр Константинович принял любопытное послание и ознакомился с его содержимым, закрывшись в кабинете.

«Дорогой Александр Константинович. Надеюсь, вы теперь в добром здравии. Часовщик сказал, вы носите раненую руку на повязке. Уверен, у вас хорошие доктора, и рука скоро поправится. Вы ещё помните наш разговор перед тем, как меня схватила полиция? Я помню. И знаете, за десять лет ссылки я многое обдумал с тех пор. Я не держу зла на вас, и даже благодарен – в Сибири я познакомился с некоторыми чрезвычайно умными людьми, поразительными! В России появляются свои Вольтеры, свои Монтескьё, свои Робеспьеры! Конечно, я не могу называть их фамилий, хотя, не думаю, что вы отнесли бы это письмо в Корпус жандармов. Такие люди, с которыми свела меня судьба (я не верю в судьбу – это лишь фигура речи) перевернут Россию и принесут людям долгожданную справедливость.

Александр Константинович, я пишу вам не по причине сентиментальности, это было бы смешно, а по причине беспокойства. Часовщик совершенно потерял голову из-за своей супруги. Можете относиться к ней как угодно, но для нас она – его гражданская жена, и в разрешении ряженых клоунов с бородами и украшениями мы не нуждаемся. Прошу, оставьте это дело и не ищите её. Софья погубит его, а он славный юноша. Ему не стоило к вам и приходить. Александр Константинович, ничего, кроме беды, это дело не принесёт. Уж поверьте мне.

P. S. Ещё раз перечитал письмо и понял, что использовал кличку Наивенкова. Хотя, вы наверное, и так догадались. Это из-за того, что он поразительно пунктуален. Не лишайте нас такого соратника. Надеюсь, после следующей нашей встречи я не окажусь опять в Петропавловской. Иначе, нам лучше вовсе не встречаться. Записку, прошу, уничтожьте.

Ламсон »

– Что ещё за новости, – воскликнул граф и перечитал послание матёрого социалиста.

Александру Константиновичу хотелось выпить, но он уже давно взял за правило не употреблять спиртного, когда расследует дело. Граф не мог понять, для чего Ламсон прислал это письмо. Он некоторое время сидел над ним, пытаясь разгадать какой-нибудь замаскированный смысл, истинную цель письма.

– Что же. Поедем к Беленко. Бросить просто так дело о похищении девушки я не могу. Простите, господин народник, – граф усмехнулся сам себе и пешком отправился по адресу, полученному от детей Ольги Ивановны Красненской.

В передней он встретился с дворецким, поинтересовался: «не было ли весточки от баронессы?». Мелентий отрицательно покачал головой. Граф оглядел в зеркале свой щеголеватый сегодняшний вид и принял от дворецкого трость-зонт. К этому времени он уже перестал быть редкостью, хотя особой любовью и популярностью пользовался на своей родной английской земле. Но зонт Соколовского, как и все остальные трости в его коллекции, отличался оригинальностью – ручка из оникса была украшена рельефной монограммой, составленной из русских изящных букв А, К и С. Она закручивалась и заострялась, что делало ручку зонта похожей на клюв хищной птицы. Длина острого стального шпиля составляла почти шесть дюймов7.

В лёгком прогулочном фраке ярко-вишнёвого цвета и с зонтом с тёмной обтяжкой, лишённый повязки, граф Соколовский предстал перед дверью квартиры Беленко с прибитой на ней табличкой. Табличка подтверждала, что квартира принадлежит инженеру В. И. Беленко. Граф легко дёрнул за цепочку, из-за двери тут же раздался весёлый звонок колокольчика. После непродолжительного ожидания граф учтиво позвонил ещё раз.

Когда ожидание слишком затянулось он, думая разворачиваться восвояси, стукнул ониксовой ручкой по двери. Едва он успел убрать зонт обратно, как щёлкнул засов, и в проёме показалось удивлённое лицо. Лицо это принадлежало высокому, не меньше одиннадцати вершков8, приятному мужчине лет тридцати, может быть, немного больше этого. Он стоял перед щегольски одетым графом в одних брюках на подтяжках и фланелевой полурасстёгнутой рубашке. Внимательный глаз франта-Соколовского, исповедовавшего исключительную аккуратность и чистоту, тут же отметил испачканный каким-то масляным пятном рукав и обширные пятна пота под мышками.

– Чем могу быть полезен? – первым заговорил Беленко.

– Добрый день, – слегка наклонил голову граф и снял белые перчатки. – Я Александр Константинович, граф Соколовский.

– Чем могу быть полезен? – неуверенно повторил хозяин квартиры, ответив на рукопожатие. Пожимая руку, граф несколько поморщился от боли.

– А вы…

– Ой, простите. Ваше сиятельство, не каждый день меня посещают… проходите, конечно.

– Благодарю.

– Я – Виктор Иванович, Беленко, инженер-механик. Электростанции на баржах, на Мойке, видели, конечно? Вот это результат наших трудов, – улыбнулся инженер.

– Видите ли, я расследую исчезновение, и подозреваю, что похищение Софьи Красненской. Вы понимаете, о ком я говорю?

– Да, конечно, – закивал головой инженер. – Как вы сказали, похищение? Ничего не понимаю. Кто вам сказал? Ольга Ивановна ничего мне не говорила. И я видел её саму недавно.

– Когда? – резко среагировал граф.

– Ой, что же мы стоим. Пройдёмте в гостиную. Оставьте зонтик здесь. Направо, проходите, конечно.

Квартира инженера, кажется, состояла из четырёх комнат и кухни. На две половины квартиру разделял длинный коридор. По правую сторону от коридора располагались гостиная, видимо, небольшой кабинет и кухня. Две комнаты по левую сторону встретили графа запертыми.

– Присаживайтесь. Извините за беспорядок, конечно, – засуетился инженер, стаскивая с дивана сетки с книгами.

Кроме книг и каких-то статуэток на диване лежали стопки аккуратно сложенной одежды. На столике, на подносе, стояли чайник с чаем, дышащий густым паром, две чашки, тарелка с оладьями и маленькие вазочки с мёдом и пряниками.

– Желаете чаю?

– Пожалуй. Моя прогулка была слишком долгой, – почтительно улыбнулся граф и сел на предоставленный стул. Инженер посадил его спиной к стене, разделяющей гостиную и следующую комнату. В поле зрения графа попадала противоположная стена и арка, ведущая в коридор.

– Так, когда вы видели Софью Дмитриевну последний раз? – повторил вопрос граф.

– На праздновании Крещения Руси, в пятницу, – ответил инженер. – Мы с ней немного погуляли по городу. Прошу, ваш чай. Конечно, этого не может быть, чтобы она пропала. А вот похищение. Не может этого быть. Я хорошо знаком с её матушкой, я – крестник её покойного мужа. Она бы мне сразу же пришла ко мне. Если бы что-то случилось.

Граф оглядел опустевшие полки, которыми были увешаны стены в гостиной. Книги, уложенные стопками и туго перевязанные верёвкой, покинули своё привычное место.

– А вы куда-то собираетесь?

– Угощайтесь пряниками, – посоветовал инженер. – Да-да. Меня зовут в Одессу. Для проектирования электростанции переменного тока. Завтра утром поезд отправится с вокзала.

Инженер отпил чая и поджал губы. За всё время их разговора они так и не притронулись к угощению.

– Значит, в последний раз вы встречали Соню в пятницу, живой и здоровой?

– Да-да, конечно, живой. Знаете, вы меня порядком встревожили. Я сегодня же наведаюсь к Ольге Ивановне.

Александр Константинович отметил, что Беленко даже не подумал спросить про «гражданского мужа» Сони. Задавая следующие вопросы, граф постепенно повышал голос.

– Её друг, Наивенков, считает, что Софью похитил Стаевский, процентщик и ювелир. Вы с ним знакомы?

– Нет, конечно.

– Кого вы имеете в виду, Виктор Иванович?

– Я не знаком ни с тем, ни с другим, – допивая остатки чая, сказал инженер.

– А вот Стаевский утверждает обратное. Он дал ваш детальный портрет. Высокий рост, гладко выбритое лицо, рыжеватые волосы, голубоватые глаза, небольшой шрам у левого виска, – глядя в сторону арки, граф с точностью описал сидящего напротив инженера. – Вы что-то у него выкупили. Он не смог вспомнить что конкретно, но эта вещь принадлежала пропавшей Софье Дмитриевне.

– Ах, Стаевский. Конечно-конечно, сейчас вспомнил, – обрадованно закричал инженер, повышая тон до уровня Соколовского. – На Литейной? Да-да, я как-то раз заходил к нему на днях. Я купил золотое колечко, но я не понимаю, с чего он решил, что оно принадлежит Соне. Я взял самое дешёвое и качественное кольцо.

– Вы не могли бы предоставить его для экспертизы?

– Какой экспертизы? Я вас не понимаю, граф. Впрочем, – инженер поднялся и в задумчивости остановился. – Я не помню, куда положил его. Понимаете, дома небольшой бардак из-за этих сборов.

– Конечно-конечно, я понимаю, – опустошая свою чашку, закивал Александр Константинович.

– И даже, когда мы его отыщем, я не смогу оставить его надолго. Уже утром я уеду, и оставлять кольцо не хотел бы.

– Что же, кажется, ничего нового вы мне не скажете.

Александр Константинович поднялся и переложил пустую чашечку в здоровую левую руку. Он сделал шаг к арке, но вдруг остановился, посмотрел на стену, к которой был обращён спиной на протяжении всего разговора. Беленко тут же заговорил, обещая, что как только закончит складывать свои пожитки, отправится в домик Красненских.

– А ответьте, Виктор Иванович, билеты на поезд вы купили только сегодня утром?

– Да. А как вы узнали?

Беленко тут же понял, что по его мокрым подмышкам граф понял, что он недавно вернулся домой откуда-то. Действительно, отстояв порядочную очередь, Виктор Иванович изрядно вспотел и вернулся домой меньше получаса назад.

– Как узнал, как узнал. Паспорт Софьи вы ведь только вчера забрали, – резко заявил граф и совершил поступок, которого от него инженер нисколько не ожидал.

Александра Константинович резко развернулся и со всего маху запустил пустой чашкой в стену кабинета. Чашка с грохотом разлетелась на сотню осколков. За стенкой раздался женский вскрик, и быстро заглох, будто рот зажали ладонью.

– Что вы делаете! – закричал Беленко, пытаясь заглушить женский вскрик.

Но было поздно. Граф Соколовский успел его распознать. Он с негодованием оттолкнул инженера в сторону и выскочил в коридор. Сыщик требовательно постучался в кабинет.

– Откройте, Софья Дмитриевна. Мне известно, что вы здесь!

– Нет! Не выходи. Соня! – в коридор выбежал Беленко и попытался оттеснить от двери графа.

– Откройте дверь! – потребовал Александр Константинович. – Мне всё известно. Немедленно выходите, или я сейчас же спущусь за дворником и околоточным. И уж тогда вы точно не покинете Петербург!

Глава шестая

Сбывшееся пророчество Ламсона

Да, граф Соколовский оказался прав. В кабинете, запершись, на протяжении всего разговора графа с инженером Беленко пряталась Софья Дмитриевна. Услышав повышенные тона, на которых они разговаривали, а затем и звон разбитой посуды она испугалась и вскрикнула, тут же зажав самой себе рот. Но было уже поздно – Соня себя выдала. И она решила, что пришла пора во всём сознаться сыщику-аристократу.

Как выяснилось, Александр Константинович и сам мог бы многое рассказать инженеру и его «пленнице». После разговора с матушкой Сони он понял, что девушку никто насильно не похищал и она, скорее всего, сама скрывалась от своего «гражданского мужа». Отсутствие следов взлома наивенковской квартиры говорило о том, что вещи забрал тот, кто имеет ключ, а то обстоятельство, что пропали, в основном, сонины вещи, в число которых входили документы, драгоценности, переписка и платья прямо указывало на саму же Соню. Часть денег Красненская и Беленко забрали с собой для отвода глаз. Забирать ещё что-то из бедной наивенковской квартиры им было попросту стыдно.

Сегодня утром инженер, как справедливо заметил граф, действительно побывал на вокзале. А позавчера, в понедельник, он выкупил для Сони её самое ценное украшение – золотое колечко.

Настала очередь Сони и её покровителя признаваться в мотивах своих действий. Девушка сильно волновалась, но присутствие Беленко её всё-таки успокаивало. Она призналась, что уже больше месяца назад её всё чаще посещали мысли оставить Наивенкова. Соня решила, что между ними никогда и не было никакой любви. Ей было приятно ощущать себя женщиной, а молодому социалисту требовалась помощница по хозяйству, которая бы его кормила, стирала и убирала. Почти всё, что они зарабатывали, Наивенков тратил на нужды своей организации, куда постоянно пытался затащить и Красненскую. Сначала она действительно разделяла убеждения сожителя, но постепенно суровый быт стал давить на неё, вечная нужда и непонятные траты то на бумагу, то на гектограф, то для посылок за границу и много ещё на что.

Инженер Беленко был известным в своей области специалистом, участвовал в проектировании нескольких динамо-машин и установке электростанций в Петербурге. Он зарабатывал достаточно для того, чтобы помогать финансово обедневшим Красненским, в том числе и Соне, в которую уже давно был влюблён. Он постоянно уговаривал девушку бросить Наивенкова, и полторы недели назад ему это удалось. Ему действительно предложили участие в интересном проекте в Одессе. И Соня согласилась ехать вместе с ним. Её решение было настолько спонтанным, что она даже не оповестила мать и не взяла с собой документы. Всё это время она пряталась у Беленко, и лишь в воскресенье ей удалось встретиться с мамой и всё ей объяснить. Решение дочери было встречено с большой радостью.

Пребывание Сони в доме Беленко выдали аккуратные стопки наглаженной и чистой одежды, в то время как внешний облик инженера выдавал его неряшливость. Здесь сыграли роль и томительное ожидание Александра Константиновича, ожидавшего, когда отворят двери, и заметное волнение самого инженера. Конечно же, самой важной деталью, которая развеяла любые сомнения, явился подготовленный чай. Зайдя в гостиную, взглянув на дымящийся чайник и подготовленные две чашечки, Александр Константинович понял всё. Беленко посадил графа спиной к стене кабинета, что косвенно говорило о его нежелании, чтобы гость смотрел в ту сторону, выдали его частые взгляды за спину графа.

– В кабинетах, интересное наблюдение, в целом мире принято скрывать наиболее ценное, – улыбнулся граф, объяснив свой поступок. – Прошу прощения за разбитую чашку. Это было необходимо.

Выяснилось, что, несмотря на взаимную неприязнь, Наивенков всё же приходил сюда, когда Соня исчезла. Софья Дмитриевна пряталась всё в том же кабинете, а Беленко «не поверил» словам Наивенкова, объявив его спятившим.

– Так, вы считаете, что разлюбили Наивенкова? – поинтересовался Александр Константинович.

– Да. Раньше я любила его, но он оказался другим, – призналась девушка.

– А я считаю иначе, – холодно заявил граф. – Вы попросту променяли свою любовь и мечту, обременённые лишениями, на тихую и сытую жизнь с ним.

– Граф, попрошу вас…, – попытался заступиться инженер.

– Во-первых, не забывайте, что я могу позвать дворника, и никто никуда не поедет, а во-вторых, это так. Вы, следуя примеру Исава9, предпочли сытость. Да, служить идее тяжело, ещё сложнее не свернуть с пути. Я не знаю, сделали вы правильный выбор или нет, но не смейте говорить мне ни о какой любви.

– Вы-то сами любили кого-нибудь? – вдруг резко ввернул резкое замечание Беленко.

– О, да! И уж поверьте мне, я смогу отличить увлечение и любовь. У вас её никогда и не было, – обращаясь к Соне, подытожил Александр Константинович.

Он прошёл к двери и взял в руки зонт-трость.

– Постойте, граф! Вы же не расскажете обо мне ему? – подбежала к нему Красненская.

– Я обязан, – пожал плечами сыщик. – Но у вас будет время собраться и покинуть город. Советую вам быстрее закончить с багажом и отправиться на вокзал. Вы, Виктор Иванович, меня обманули, сказав, что едете завтра?

– Да? С чего вы взяли?

– Вы поджали губы, когда сказали, что уедете утром. К тому же вы начали собирать вещи утром, а значит, они понадобятся вам уже сегодня.

– Мы действительно уезжаем сегодня.

– У вас будет для этого время. К себе я вернусь не раньше, чем через два часа. И Наивенков, судя по всему, захочет встретиться вечером, – граф открыл дверь и вдруг остановился. – Так, вот ещё что хотел сказать-то – а он вас любит по-настоящему.

Александр Константинович раскланялся и спустился вниз по лестнице. Инженер закрыл за ним дверь и крепко обнял юную девушку. Он воспринял слова графа на свой счёт, но Соня подумала вовсе не на него.

Домой Александр Константинович вернулся в четвёртом часу пополудни. По дороге он попал под дождь. Летний слабый ливень застиг графа врасплох на полдороге к дому, и так же быстро закончился. Здесь его уже ожидали две важные для Александра Константиновича записки. Одна записка была от Наивенкова, в которой он предлагал встретиться ровно в восемь у Цепного моста на Пантелеймоновской. Второму посланию Соколовский был рад несравненно больше. Он нашёл маленький розовый конверт у себя в кабинете. Баронесса Мыслевская обвиняла его в предательстве. «Я прождала Вас весь вечер. Неужели я для Вас больше ничего не значу?», – спрашивала в коротеньком письме одна из самых очаровательных красавиц Петербурга.

Александр Константинович, не сделав ни глотка вина за последние два дня, опьянел от этих строк. Он поднёс бумагу к носу и ощутил лёгкий аромат знакомых духов. Граф Соколовский оживился, душа его запела и даже, кажется, рука почти оправилась после ранения. Дворецкий и экономка безропотно выполняли распоряжения хозяина, хотя всем своим видом выказывали своё неодобрение. Но Соколовскому было всё равно – он готовился ко встрече со своей богиней, с идеалом женской красоты, со своим идолом, на который был готов молиться с утра до ночи. И Наивенков назначил как нельзя подходящее время. Мыслевская всё равно не явится в их тайное гнёздышко раньше девяти часов. За час он вполне успеет всё объяснить несчастному «гражданскому супругу». От Цепного моста, который некоторые называли Пантелеймоновским, несколько минут ходьбы до их квартиры, неизвестной никому.

Граф предстал перед мрачной Марфой в молочно-белом двубортном пиджаке, идеально вычищенных и выглаженных брюках, сверкающих лаком светло-бежевых ботинках. Он пригладил и без того идеально лежащие волосы и провёл ладонью по выбритому лицу. На тёмно-русые волосы был торжественно возложен небольшой белый цилиндр.

– Константиныч, позволь мне сказать.

– Марфа, не стоит. Ты всего лишь испортишь настроение, и себе и мне, – оглядев себя в зеркале последний раз, сказал хозяин и, размахивая зонтом, пошёл по коридору к лестнице.

– Остановись, подумай, что ты делаешь, – не отставала настырная экономка. – Здесь же твоя жена, дети! Ты когда последний раз дочку видел? Тебе известно, что она уже говорить умеет?

– Известно! – огрызнулся граф. – Марфа, закрой рот и стой на этом месте, пока я не выйду из дома. Ты выводишь меня из себя.

– Константиныч! – срываясь на крик, попыталась остановить его преданная Марфа. – Стой, не иди к ней. Не иди!

– Отцепись от меня, – теряя терпение, прошипел хозяин дома и с трудом преодолел лестницу.

– Ваше сиятельство, начался ливень, – предупредил появившийся в зале Мелентий. – В такую погоду лучше бы остаться дома.

– А что мне ливень? – стараясь сохранить остатки приподнятого настроения, поинтересовался хозяин дома. – Фёдор приготовил коляску?

– Разве вы давали распоряжение? – невозмутимо спросил дворецкий.

Это был слишком самонадеянный выпад в сторону хозяина. Александр Константинович дал соответствующие распоряжения почти сразу же после того, как получил письмо от Мыслевской. Марфа, стоя на площадке, на лестнице, улыбнулась дворецкому во всю ширь своего рта с большими ровными зубами и зажала кулачки.

– Мелентий, не доводи меня. Скажи, что ты сейчас оговорился. Будь хоть ты разумен.

– Александр Константинович, извините, но вы не давали распоряжений готовить коляску. Если угодно, я сейчас же прикажу Фёдору.

– Вы что! Ополоумели? Вы кем себя возомнили, плебеи?! Я приказываю вам – оставьте меня. Займитесь делом, – лицо его преобразилось до неузнаваемости. Гримаса гнева в один миг исказила лицо Александра Константиновича.

– Что там происходит? – раздался сверху слабый женский голос. – Саша, ты куда-то собрался?

Услышав голос супруги, граф в озлоблении стиснул зубы, веки его нервно задрожали.

– Довольны? – тихо прошипел он, с ненавистью уставившись на слуг. – Дорогая, мне нужно встретиться с одним клиентом. Ложись спать. Bonne nuit10.

– Саша, поднимись сюда. Я не хочу, чтобы ты куда-то уходил.

– Константиныч…

Высшая точка озлобления была достигнута. По лицу Александра Константиновича пробежала косая черта, он в гневе бросил в экономку цилиндр и закричал. В этот раз Марфа не успела отпрыгнуть, и вздрогнула от удара цилиндра, стукнувшего её лоб.

– Оставьте вы меня в покое! Я здесь хозяин! И я волен решать, куда мне идти, а куда нет. Закройся, Мелентий! Не вздумай ничего говорить.

Наверху заплакала графиня. Было слышно, как она упала на пол и забилась в истерике. Сквозь слёзы в адрес Соколовского летели проклятья, мольбы и просьбы.

– Марфа, не стой столбом. Иди, успокой госпожу. Мелантий, наведи порядок. Почему дети кричат?

– Константиныч, ты самый натуральный…

Договорить Марфа не успела. Здоровой рукой граф замахнулся на неё зонтом. Дворецкий вовремя подскочил к хозяину и крепко вцепился в зонт-тросточку.

– Пусти! Пусти, я сказал!

– Нет, Ваше сиятельство, он же острый. Вы же можете её убить.

– А-а-а, идиоты. Да чтоб вас всех!

Граф не смог выхватить у дворецкого зонт одной левой рукой и был вынужден уступить его Мелентию..

– Саша, если ты уйдёшь, я уеду отсюда. Даю тебе слово.

– Езжай, все езжайте. Вот вы где уже все, – он схватился за горло.

Марфа в страшном безмолвии поднялась к лежащей на полу хозяйке. По углам прятались слуги, боясь попасться на глаза впавшему в припадок ярости графу. Мелентий Евстафиевич в молчании сопроводил господина до передней. В двух шагах перед дверьми он остановился и спросил его: «Ваше сиятельство, вы хотите, чтобы я дал совет?». Его бархатный послушный тон несколько охладил графа. Александр Константинович замер.

– Ну, говори, – стоя к слуге спиной, приказал он.

– Вы будете жалеть о своём поступке всю жизнь. Чем дальше вы заходите в… этом деле, тем ужаснее будет потом груз страданий. Не предавайте любви…

– Довольно. Успокой их, Мелентий. Я не могу не идти.

Дворецкий отворил перед хозяином дверь, и он нырнул в темноту. Дождь на время прекратился, но огромные чёрные тучи затянули всё небо.

– Удивительно, но госпожа до сих пор обожает вас, Александр Константинович. Страшно подумать, как вы её измучили, прошептал слуга.

Мелентий устало опустился на табурет, дабы перевести дух. Грудь его сдавила непреодолимая боль. Дворецкий сжал ладони в кулак и только теперь осознал, что хозяйский зонт остался у него.

Злой, с растрёпанными волосами, граф спешно шёл в сторону Летнего сада. Внезапно пошёл дождь и беспощадно захлестал его по щекам. Дорогой читатель, будь снисходителен к слабости нашего героя. Страсть поглотила его целиком, и он был не в силах бороться с этой страстью. Словно чёрная пелена она покрыла его глаза и своим ядом отравила любящее сердце, извратив многое, что было в нём светлого и доброго. Пребывая в этой страсти, он походил на тонущего человека, который барахтается, борется с потоком. Но водоворот оказался сильнее, греховные вожделения вцепились в него мёртвой хваткой и не желали ни за что отпускать. Да, он скверно поступил с Марфой и Мелентием, своей женой, детьми. После той ужасной сцены его можно назвать пропащим, дрянным человеком, почти подлецом. Но не будем спешить с осуждением, милосердный читатель. Может быть, у него ещё будет время искупить вину. Может быть, бедный Александр Константинович опомнится, ужаснётся своего злодеяния и постыдится. Я не знаю, проницательный читатель, может быть, граф Соколовский уже стыдится. На его счастье, в усилившемся ливне слёз не было видно. Через несколько минут насквозь промокшему дворянину посчастливилось встретить двухместную крытую коляску. Он крикнул извозчику и приказал гнать до Летнего сада.

Дальнейшие события внимательный читатель сможет с лёгкостью предугадать, и нет надобности описывать встречу Соколовского и Наивенкова подробно. Участник подпольной организации с трудом пережил предательство своей возлюбленной. Он потребовал от сыщика доказательств. В ответ Александр Константинович посоветовал бежать ему на Николаевский вокзал, с которого через двадцать минут должен оправиться поезд на Одессу. Наивенков спросил разрешения забрать повозку, на которой прибыл Александр Константинович. Тот позволил – до тайной квартиры, где он должен был встретиться со своей любовницей, было рукой подать. Дождь почти прекратился, и Соколовский был только рад возможности пройтись пешком.

Они расстались у входа в Летний сад, напротив Инженерного замка, старожилами до сих пор именовавшийся Михайловским. В ночи шпиль Западного фасада замка неестественно ярко вспыхнул, и крест блеснул на мгновение золотым бликом.

Он стоял на Цепном мосту, опёршись на железную решётку. Всякий раз, когда по нему проезжали экипажи, мост начинал подрагивать, словно дрожал от щекотки. Эта качка, ставшая некой достопримечательностью этого моста, неизменно веселила Мыслевскую. Каждый раз, когда по мосту проходила колонна военных, или проезжало несколько извозчиков, один за другим, она веселилась нарастающей дрожи, которая охватывала Цепной мост. Граф отогнал от себя рой воспоминаний и мыслей и заметил, что к нему приближалась широкоплечая мужская фигура в длиннополом плаще. Когда широкоплечий господин приблизился к Соколовскому достаточно близко, он узнал лицо начальника штаба Отдельного корпуса жандармов – Петрова Николая Ивановича. Это был сильный сорокашестилетний мужчина, с небольшой бородкой и густыми, зачёсанными назад, седыми волосами, генерал-майор, бывший астраханский, помнится, губернатор.

– Ваше сиятельство, – первым протянул руку начальник жандармов.

– Ваше превосходительство, рад вас видеть даже в такой поздний час, – Александр Константинович пожал тёплую руку генерала. – Не знал, что вы любитель вечерних прогулок.

– Я предпочитаю прогулкам при такой погодке тёплый кабинет, но служба превыше всего.

– Служба? И как же продвигаются ваши дела?

– Сегодня – прекрасно. Только что был арестован некий Наивенков, кличка – Часовщик. Раскрыта преступная организация «Время труда», их всех ждёт заключение в Петропавловской крепости, Александр Константинович. Их было тяжело поймать, и я должен благодарить вас за оказанную услугу. Вчера утром я посылал к вам курьера. И среди ваших посетителей он узнал Наивенкова, срочно организовали слежку, и уже сегодня их тайному сборищу пришёл конец. К сожалению, их главарь, некий Ламсон, бежал. И давно вы встречаетесь с такими личностями?

– Так вы действительно следили за нами в сквере на Пушкинской?

– Да, – сощурился Петров. – Не хотите поделиться, о чём вы беседовали?

– Это разговор приватного характера, – отрезал Александр Константинович. – Если угодно, можете меня арестовать и допросить в Петропавловской.

– Что вы! Успокойтесь, граф! Никто вас не собирается арестовывать. Уверен, вы даже не знали, кем Наивенков являлся на самом деле. Но рекомендую не портить наши с вами отношения, – генерал понизил голос до шёпота. – Помните, что последствия вашей дуэли могли иметь куда более плачевные последствия. Вижу, вы идёте на поправку.

Он указал н правую руку Соколовского.

– Да.

– Очень этому рад. Действительно рад. Александр Константинович, мир стремительно меняется. Через десять лет он изменится бесповоротно, девятнадцатый век, освещённый ореолом Наполеона, уходит, и ему на смену приходит новый век с новыми героями. И задача этих героев ясна – сохранить мир. Мира в нашем веке достичь так и не удалось, даже после наполеоновских войн.

– Вы что пытаетесь привлечь меня к сотрудничеству в каком-то своём деле?

– У меня нет «своих» дел. Все мы должны служить нашему Отечеству. И если мы будем служить слаженно, как один, то достигнем успеха. Многие мерзости, которые, я думал, уже не поднимут головы, вылезли из своих нор. Год назад некий Генералов и его сообщники собирались совершить покушение на Императора11. Мы обрадовались, когда «Народную волю» задушили, но на её место пришли новые, более мелкие и изворотливые чудовища. С ними становится всё труднее бороться. Но сейчас не об этом.

– Николай Иванович, простите, я спешу. Не могли бы вы приступить к делу? Вы ведь хотите попросить моей помощи?

– Прошу извинить, Александр Константинович, но я уже сказал, что у меня нет «своих» дел. И я к вам пришёл, действительно, за помощью. Но не для себя, а для всей страны. Обстановка в мировой политике круто изменилась за последний год. На Балканах ныне крайне взрывоопасная обстановка, Союз Австрии, Германии и России распался. Нам пока неизвестно, что за игру затеял Бисмарк, но старый князь никогда не пойдёт на открытый конфликт с Россией. Именно его боязнь войны с Россией спасла мир от катастрофы два с половиной года назад. Чтобы обезопасить себя, Бисмарк всеми способами пытается привлечь на свою сторону Англию. Если ему это удастся, если немцы заручатся поддержкой британского флота, никакая сила не сможет противостоять их союзу.

– Старому князю Бисмарку следует беспокоиться о том, чтобы новый кайзер не отправил его на пенсию. Я вас уверяю, Николай Иванович, Отто Бисмарк скоро покинет свой пост.

– Что стоит ожидать от нового Вильгельма ещё пока неизвестно. Бисмарк хоть и старый лис, но он нам понятен. А вот тронные речи нового императора Германии вызвали в определённых кругах беспокойство. Некоторые, считают, что он готовится отменить Закон против социалистов в Германии.

– Знаете, Николай Иванович, я бы очень хотел, чтобы и в нашем Отечестве правитель считал себя «первым слугой государства» и дал трудящимся защиту, в которой они сильно нуждаются, – заявил граф. – Извините, мне надо идти.

– Александр Константинович, вы не можете просто так уйти к своей любовнице. Сам Император повелел мне встретиться с вами. Пойдёмте, здесь рядом стоит мой экипаж. Вам всё объяснят.

– Я не совсем понимаю…

– Александр Константинович, скоро может разразиться война. И вы должны помочь нам уберечь мир. Забудьте вы на один вечер о своих желаниях.

Граф Соколовский даже не мог предположить насколько опасной и важной окажется его новая миссия. Пожалуй, дело, в котором его попросил участвовать этим вечером генерал Петров, станет самым значительным делом в его жизни. От его успешного завершения удалось сохранить миллионы жизней и предотвратить крупную войну. Но это уже совсем другая история.

Конец

Примечания

1

Мещерский Владимир Петрович (1839-1914) – влиятельный придворный во времена Александра Третьего, пользовавшийся особым расположением императора, благодаря чему имел определённое влияние на правительство. Не раз обвинялся в мужеложестве.

(обратно)

2

Владимир Сергеевич Соловьёв (1953-1900) – известный русский философ.

(обратно)

3

Гектограф (от греч. hekaton – сто и grapho – пишу) – копировальный аппарат, печатающий оттиски с рукописного текста.

(обратно)

4

Район Рождественских улиц на юге Петербурга, где в основном жили бедняки и люди среднего достатка.

(обратно)

5

Исковерканное «au revoir» (фр.) – до свидания.

(обратно)

6

Жёлтобилетница – оскорбительное высказывание о женщинах, обладающих жёлтым билетом, дававшим право на легальное занятие проституцией.

(обратно)

7

Дюйм равен 2,54 сантиметрам. Длина шпиля составляла почти 15 сантиметров.

(обратно)

8

Рост людей в Российской империи до 1899 года обозначался в вершках сверх двух аршин. Рост Беленко составлял не менее 2 аршина 11 вершков, т. е. более 190 сантиметров.

(обратно)

9

Соколовский имеет в виду ветхозаветный сюжет, в котором повествуется о том, как старший сын Исаака продал право первородства младшему брату за чечевичную похлёбку (Быт. 25:27-34)

(обратно)

10

Спокойной ночи (фр.)

(обратно)

11

1 марта 1887 года «Террористическая фракция» планировала совершить убийство Александра III. Покушение было предотвращено, а в апреле к смертной казни были приговорены А. И. Ульянов (старший брат В. И. Ленина), П. Я. Шевырёв, П. И. Андреюшкин, В. Д. Генералов и В. С. Осипанов. Остальные участники покушения были отправлены на каторгу и в дальнейшую ссылку.

(обратно)

Оглавление

Глава первая

  Говорящие фамилии

Глава вторая

  Находчивый молодой человек

Глава третья

  Профессионал своего дела

Глава четвёртая

  Маленькая ложь во благо

Глава пятая

  Откройте дверь!

Глава шестая

  Сбывшееся пророчество Ламсона Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg