«Странное воспоминание»

Странное воспоминание (fb2) - Странное воспоминание 1665K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Артур Дрейк

Странное воспоминание Артур Дрейк

© Артур Дрейк, 2017

ISBN 978-5-4485-7474-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Конфуз

Жизнь Жана-Антуана Ревельера была столь мала и незначительна, по мнению его самого, что могла бы уместиться в одной из банок, что стоят внизу во владениях кухарки семьи Ревельер. А будь его жизнь пьесой, она оказалась бы самой скучной постановкой за всю историю театра. С тем же результатом Жан-Антуан мог бы быть узником какой-нибудь темницы, где никогда ничего не происходит. Стоя у окна в обрамлении тяжелых темных штор, этот молодой человек часто размышлял о достижениях, совершенных мужчинами, о которых все говорили. Простирающиеся за окном покрытые снегом владения когда-нибудь достанутся ему по праву наследства, но в отличие от людей, с которыми Жан-Антуан сравнивал себя в обреченной быть неутешительной попытке проанализировать свою маленькую незначительную жизнь, он не обладал теми качествами, чтобы заработать подобные владения собственным трудом и упорством. Ссадины, недавно полученные Жаном-Антуаном во время прогулки с терьером его сестры, никогда не могли бы оказаться ссадинами, полученными им в отважной схватке с бесчестными дикими представителями неблагополучных слоев общества за честь и достоинство какой-нибудь светской красавицы. Все самое волнующее, что случалось с Жаном-Антуаном большую часть его жизни – было наблюдением за тем, как день сменяется ночью, а сезон сменяется другим сезоном за окном его покоев.

Именно таким образом прошли 20 лет его жизни. Юноша остро чувствовал необходимость изменить что-то в ней, не подозревая, что судьба уже готовила для него совершенно невообразимые перемены.

Проснувшись тихим декабрьским утром 1850 года, он поспешил подняться, чтобы быть готовым к охоте на семейных угодьях, на которую запланировали отправиться его отец Роббер Ревельер с добрыми друзьями их семьи Огюстом Мутоном, с дочерью которого Жана-Антуана связывала дружба детства, генералом Густавом Жарди и его племянником Франсуа Моно Людо. Последний был зрел, но сравнительно молод и относился как раз к тем представителям благородных Парижан, которыми Жан-Антуан восхищался и желал бы жить хотя бы немного похожим образом на их насыщенную, успешную и, несомненно, многообещающую жизнь.

Жан-Антуан поистине был очень рад возможности порасспросить господина Мутона о том, как дела у его дочери Полин, давно не оказывающей чести своими визитами, а так же заняться таким мужским занятием, как пешая охота с гончими по зверю. Наравне с Франсуа Моно Людо бросить вызов природе и своим первобытным инстинктам, уподобиться хищникам в их стремлении заполучить добычу собственным трудом. Будучи человеком неискушенным в этом популярном развлечении, Жан-Антуан на радость генералу относился к охоте очень серьезно.

Потуже повязав шарф-галстук на шее, и надев старый сюртук в довершение своего охотничьего облачения, Жан-Антуан не смог сдержать гордой, но в то же время, и чем-то робкой улыбки, глядя на свое отражение в напольном зеркале. За окном еще только светало, и в холодных сумеречных тонах человек в зеркале показался Жану-Антуану кем-то незнакомым, что придало юноше уверенности.

Пустив нормандских гончих в утренний лес, охотники двинулись следом, время от времени покрикивая собакам, чтобы те знали, где находятся охотники, и, помогая гончим вспугнуть зайца. Но погода оказалась явно недооценена мужчинами. Крепкий морозец заставлял двигаться быстро, в то время как собакам требовалось больше времени, чтобы причуить след, с которого они частенько сбивались. Шли, переговариваясь между собой, не плотной группой. Между прочими разговорами отец Жана-Антуана с генералом Жарди увлеченно обсуждали предполагаемые места заячьих лежек. Господин Мутон втянул Франсуа Моно Людо в череду своих расспросов, утоляющих его любопытство, а Жан-Антуан шел рядом, с интересом слушая рассказ Франсуа о недовольстве министра.

Неожиданно кто-то схватил Жана-Антуана за локоть.

– Скажите, как вы определите нужное прицельное положение упреждающего выстрела по движущейся цели, когда псы погонят зайца? – хитро улыбнувшись, спросил генерал Жарди своим резким голосом, застав юношу врасплох.

В силу своего почтенного возраста и многих лет, отданных делам военным, генерал к своей пенсии сделался весьма дотошным, прямым и требовательным человеком.

– Снова вы взялись за старые расспросы! – посмеялся господин Мутон.

– Даже бывалый охотник может потерять сноровку без регулярной практики, – возразил генерал Жарди. – Тем более важно убедиться, что все новички помнят основы охоты, в такую погоду, как нынче, когда точный выстрел может сберечь несколько часов. Погода не располагает к промахам.

– Не беспокойтесь, господин Мутон, я хорошо изучил теорию, – сообщил Жан-Антуан и повернулся к генералу Жарди. – Уходящего зайца следует бить по кончикам ушей, а встречного по концам передних лап…

– Он у вас и вправду впитывает все, что узнает, Роббер! – одобрительно воскликнул генерал Жарди, недослушав, и кивнул в сторону сына Ревельера. Затем придвинулся ближе к Жану-Антуану и грозно прищурившись, предупредил, чтобы тот не нервничал и слишком крепко не сжимал ружье, когда увидит зайца.

Мутон окинул взглядом редеющий впереди участок леса.

– Предлагаю разойтись шире, господа, – сказал он.

– Вот это я понимаю решение! – поддержал генерал Жарди.

Еще долго лес хранил тишину и убеждал охотников в том, что сегодняшний день оказался не самым благоприятствующим охоте за сезон, и они единственные живые существа, движущиеся между темных стволов деревьев под тяжелым пасмурным небом. Но потом произошло неожиданное. Словно появившись из-под земли, маленький белый с серыми подпалинами заяц со всех лап ринулся меж голых стволов. Две нормандские гончие погнали зайца чуть не наравне с добычей, но вскоре заяц оставил псов позади себя на несколько корпусов. Так стремительная погоня постепенно удалялась в снежную мглу вдали леса. А охотники начали спорить о месте, откуда был поднят заяц. Франсуа Моно Людо утверждал, что он был ближе всего к зайцу и зверь сорвался в паре шагов слева от него. Роббер Ревельер и Огюст Мутон считали, что заяц поднят из под дерева, но не могли сойтись в том, из под какого именно дерева. Жан-Антуан не видел, откуда вообще взялся заяц, но был склонен доверять Франсуа, так как тот, с его слов, был ближе всего к зайцу, в самый первый момент, когда зверь побежал. А генерал Жарди требовал немедленно прекратить всякий шум и определить заячью лежку на глаз. Мутон не доверял способностям генерала, так как в прошлом генералу уже доводилось ошибаться в определении лежек. Все закончилось тем, что охотники договорились, что заяц был поднят не из-под дерева, не в паре шагов от Франсуа, а между всеми указанными местами. Решив, наконец, этот вопрос, они стали ждать, когда ведомый своими строго установленными повадками заяц, побегав кругами от собак, вернется к месту своей лежки.

Став под деревом, чтобы возвращающемуся зайцу было сложнее его увидеть, Жан-Антуан приготовился делать то, что бывалые охотники называют самым увлекательным – ждать. Ждать добычу, предвкушая волнительный момент, когда первобытные инстинкты глубоко в глубине его цивилизованного разума будут утолены застигнутой врасплох жертвой.

Но ждать пришлось очень долго. Весь его слух был устремлен в простирающиеся вокруг лесные просторы, в то время как сам Жан-Антуан оставался недвижен. Кровь начинала согреваться в жилах молодого охотника при мысли, что вот-вот впереди или сбоку появится заяц, и палец Жана-Антуана плавно нажмет на холодный металлический курок. Небольшой и все же важный в мужском кругу ритуал будет пройден, и Жана-Антуана примут, как принимают Франсуа, а в обществе ему, наконец, будет, о чем рассказать. Он устал от того, что никогда не имел возможности воспользоваться своим талантом умело слагать фразы лишь только потому, что у него никогда не имелось тем для увлекательных рассказов. Если бы у него было столько же опыта, воспоминаний и впечатлений, как у пользующихся популярностью парижан, его рассказы оказались бы ничуть не хуже тех, что рассказывают они. Но даже если он вернется без трофеев, ему все равно уже будет, чем поразить собеседников. Будет, чем поделиться с Полин.

Невзирая на ломоту в замерзших пальцах, сжимающих ружье, сердце Жана-Антуана наполнилось мягким трепетным теплом при мысли об этом прелестнейшем юном создании. Светлые волнистые волосы, ясные янтарные глаза и почти кукольное с мягкими чертами, чувственное лицо. Он видел, как она росла и взрослела вместе с ним. Наполнялась женственностью, цвела подобно бутону тюльпана. Превращалась на его глазах в нечто настолько исполненное красоты, что былая дружба таяла в развивающейся нежности, которую Жан-Антуан испытывал по отношению к Полин.

Но, скорее всего, она и помыслить не могла, что он уже давно относится к ней с трепетом, намного превосходящим прежние дружеские отношения. И в то время, пока он месяцами напролет просто стоял и смотрел в окно, любуясь переменой красок в небесных облаках, думая о своей жизни, о вселенной и о волшебстве духовной близости мужчины и женщины, Полин удалялась в мир светского общества. В кругу ее появлялись и другие молодые люди, способные завоевать ее сердце. Они способны часами рассказывать о промышленности, политике и прочих малопонятных для Полин вещах, создавая образ самодостаточных господ. А Жан-Антуан оставался для нее тем, кто практически всегда лишь слушал Полин, потому она имела смутное представление о том, каким человеком он стал.

Он немо участвовал в ее жизни, а она только изредка заглядывала в его собственную жизнь. Если бы он откровенно заговорил о своих чувствах, то быть может, их жизни переплелись. Но он молчал. Хотя все слова уже давно были придуманы. И первый шаг на пути к этому разговору был шагом в общество, которым интересовалась Полин. А в подобном деле следовало заручиться дружеской поддержкой таких основательных людей, как, к примеру, Франсуа и генерал Жарди.

Издали, показалось, донесся собачий лай. Но Жан-Антуан не был уверен. Он затаил дыхание и долго вслушивался в утреннюю даль, пока не убедился, что лай ему просто послышался. Видимо заяц, невзирая на такую скверную для длительных прогулок погоду, решил сделать приличных размеров круг. Может быть, ему никак не удавалось оторваться от гончих и он, кружа, ушел очень далеко. Но в то же время, следовало уже приготовиться в любую минуту сделать долгожданный выстрел.

Пальцы теперь и вовсе онемели, насквозь промерзнув. Едва уловимый восточный ветер медленно опускал редкие снежинки на его лицо, и они еще долго не таяли на замерзшей коже. Тишина. И никакого движения. Кроме беззвучно удаляющего пара его собственного дыхания.

Жан-Антуан заметил, что в лесу стало намного светлее, а может быть, он слишком долго смотрел на снег. Он успел изучить изгибы стволов и дивные узоры веток каждого дерева, что находились в поле его наблюдения. Когда он закрывал слезившиеся на морозе глаза, силуэты виденных деревьев все равно оставались перед его взором в виде лилово-синих разводов. Иногда он спрашивал себя, что он здесь делает, но причин быть здесь, участвовать в собственной жизни было больше, чем смотреть на жизнь других из окна.

Наступал день. Солнце так и не появилось. Где-то в стороне хрустнул снег под ногами Франсуа. От этого звука рука Жана-Антуана, сжимавшая ружье, дернулась, но он быстро распознал происхождение хруста. Промерзнув и начав сомневаться в постоянстве заячьих повадок, юноша заскучал. Жажда охоты постепенно заменялась мыслями о распространяющемся замерзании, но он гнал прочие мысли. Если бы он был волком, то не жалея себя он преследовал бы лишь одну единственную в данный момент цель. Добычу. Терпение и выносливость щедро вознаграждаются природой, сказал он себе.

Вдали снова послышался лай. На этот раз Жан-Антуан был уверен. Посреди сухих кустарников в бледном росчерке леса означилось какое-то движение. Жан-Антуан, стараясь производить как можно меньше шума, приготовился сделать выстрел. Плечи его напряглись от веса ружья, целиком взгромоздившегося на замерзшие и онемевшие руки. Вот стремительным стрекачом, то появляясь, то исчезая, между стволами деревьев с северо-востока резво приближался заяц. Молодой охотник взял его на мушку. Он ослабил хватку накрепко впившихся в ружье пальцев и теперь сосредоточенный и забывший думать о том, что может промахнуться и спугнуть зайца, плавно нажал на холодный курок. Выстрел волной оглушительного эха прокатился по всему лесу, встрепенув стылый воздух облаком раскаленных паров.

Заяц упал в снег. Жана-Антуана наполнила гордость. И вдруг, он увидел, как через несколько деревьев слева еще один стрелок опускает свое ружье, и испытал горечь поражения, поняв, что он промахнулся, а Франсуа – нет.

Франсуа повесил ружье через плечо и направился к убитому зайцу, с улыбкой кивнув Жану-Антуану. Где-то позади раздались голоса приближающихся Ревельера старшего, Мутона и генерала Жарди. Франсуа опустился на одно колено над своей добычей, перерезал перегородку между ноздрями зайца и немного подержал его вниз головой, пока не стекла кровь. От кровяной струйки в воздух поднимался пар. Гончие бегали вокруг и размахивали хвостами, в ожидании, когда им кинут поощрительное лакомство.

– Пускай в этот раз вы меня обошли, но следующий заяц будет моим, – решительно сообщил Жан-Антуан, подходя к Франсуа.

Тот улыбнулся.

– Конечно. Но я не преследовал цели обойти вас. После того, как вы не попали, я предпринял незамедлительный выстрел, чтобы заяц не убежал, – он перевернул зайца и теперь, придерживая его за голову, нажал на низ брюшка, чтобы спустить мочу. – Если хотите, я не буду стрелять в следующий раз.

– Не нужно ему уступать! – отрезал генерал Жарди из-за спины Жана-Антуана. – Держу пари, парень сможет сдержать слово.

Франсуа вопрошающе посмотрел на Жана-Антуана.

Юноша заметил на себе заинтересованные разговором взгляды своего отца и Мутона.

– Безусловно, это так, – поспешил подтвердить Жан-Антуан.

После того как гончие проглотили брошенные им внутренности зайца, охотники двинулись дальше. Они пошли под пригорок, обходя густо заращенную овражистую чащобу, следом за которым открывались поле и низко холмистые леса, в которых заканчивались земли Ревельеров. Таким образом, их общий маршрут выполнял большой крюк. К полудню планировалось охоту завершать. По дороге к полю им попались подряд сразу два зайца. В одного стрелял Мутон, в другого Жан-Антуан почти сразу, как зайцев подняли и погнали собаки. Оба охотника попали по целям. С зайцем Жан-Антуан провозился дольше остальных. Сначала он подрезал носовую перегородку, но кровь почему-то не потекла. Потом долго копался с внутренностями зайца, отмечая для себя, что не каждый охотник должен заниматься потрошением. После этого они погоняли гончих по полю, но собаки никого не подняли, и провели в переходах по лесу еще пару часов. Возвращаясь южной тропой, охотники случайно наткнулись на еще одного зайца, которого бил старший Ревельер. Генерал Жарди на обратном пути долго молчал, видимо негодуя по поводу своего промаха. Тем не менее, мужчины заговорили о государственных делах. И снова Франсуа оказался в центре внимания.

– А вы знаете, господа, что я вчера наносил визит министру? – оживился вскоре генерал Жарди.

– И что же? Как у него дела? Есть какие-то интересные новости? – осведомился Мутон.

– Кое-какие имеются! – хитро протянул генерал. – Мы разговаривали о внешних делах республики и о премьер-министре с его застойным кабинетом, потом я поинтересовался, как обстоят дела в его министерстве. Министр сообщил, что со следующего же года пост его помощника освобождается, и он, министр, дал понять, что у нашего Франсуа есть основания рассчитывать на продвижение в министерстве! Подразумевается должность его помощника.

Удивленный Ревельер посмотрел на Франсуа в поисках подтверждения слов генерала:

– О! В самом деле?

– Что ж, это весьма в его духе. Министр никогда не отличался выдающимся терпением, – сдерживая радость, проговорил Франсуа. – А я ведь просил его пока никому не говорить до официального назначения…

– Так ведь вы знали об этом, но все это время молчали? – спросил Мутон.

– Конечно, знал, – улыбнулся Франсуа, – но не хотел хвалиться заранее.

– Вот он, достойный муж республики! – провозгласил генерал.

– Тогда долженствует поздравить вас, господин Людо, – громко отозвался Ревельер, и все единогласно поддержали.

– Да! Тысячу раз да! – отозвался генерал.

На Франсуа посыпались поздравления и расспросы, требующие разного рода подробностей, на которые будущий помощник министра отвечал уклончиво.

– Поделитесь секретом успешной карьеры, – попросил Жан-Антуан. – Вашими успехами не перестаешь восхищаться. У вас, верно, есть какой-нибудь принцип, которому вы следуете неизменно.

– На самом деле, это не совсем так, – повернулся Франсуа к Жану-Антуану. – Любому человеку следует неуклонно идти прямым курсом, невзирая ни на что. И никогда не сворачивать. Вы понимаете?

И хотя эти слова были более образны и, что вероятнее всего, отработаны им ранее, как козырная фраза, но они и правда крепко засели в кудрявой голове Жана-Антуана. Оставалось только понять, что за курс он держит, ведь если оглянуться, то по большому счету всю свою жизнь Жан-Антуан стоял на приколе и никуда толком не направлялся вопреки своим желаниям.

– Ну а как насчет женитьбы? Вы планируете остепениться? – спросил Мутон. – Не будете же вы и дальше вести свой холостяцкий образ жизни на должности помощника министра?

– Вот как раз об этом я и хотел с вами переговорить, – вскинув палец в воздух, вспомнил Франсуа и увлек Мутона в сторону от всей компании. – Вы идите, мы догоним, – крикнул он остальным.

Роббер Ревельер и генерал Жарди продолжили обсуждать здоровье жены министра, медленно зашагав дальше, а Жан-Антуан остался на месте, глядя вслед удаляющимся в сторону Франсуа Моно Людо и Огюсту Мутону. Вскоре те остановились между молодыми раскидистыми деревьями, отвернувшись от нарастающего ветра. Они долго что-то обсуждали. Сначала оба выглядели вполне обычно, но потом в них начало что-то меняться.

Ни слова не было слышно. На какое-то мгновение Жану-Антуану показалось, что господин Мутон с некоторым холодом уставился на своего собеседника, но Франсуа говорил горячно, все время жестикулируя и не обращая внимания на перемены в Мутоне. Когда же Франсуа закончил, оба долго молчали, глядя друг на друга. Франсуа что-то быстро сказал и развернулся, чтобы идти обратно, но Мутон его задержал за руку. Когда Франсуа обернулся, тот покачал головой, пожал плечами, затем утвердительно покивал и похлопал Франсуа по плечу. Оба улыбнулись и коротко обнялись.

Еще больше Жана-Антуана сбила с толку сияющая радость на лице Франсуа. Радость, заметно омолодившая весь его облик. Заметив Жана-Антуана, Франсуа предложил громким и непринужденным голосом, будто они и вправду были давними друзьями:

– Пойдемте, друг мой!

Юноша посмотрел на господина Мутона, тот выглядел несколько озадаченным, хотя в целом таким же посвежевшим, как и Франсуа. Жан-Антуан не имел особенности натуры лезть в чужие дела, потому не ударился в расспросы, однако гадать ему оставалось совсем не долго. Нагнав Ревельера старшего и генерала Жарди, Мутон обернулся к шедшим позади Франсуа и Жану-Антуану:

– Полагаю, можно сообщить всем радостную новость?

Поправив волосы, Франсуа кивнул и впервые показался Жану-Антуану чуть смущенным.

– Полагаю, можно, господин Мутон.

– Что еще за новость? – скептично спросил генерал, словно Мутон попытался умалить вести о скором назначении его племянника.

Мутон окинул всех сосредоточенным взглядом, набрал в грудь побольше воздуха и провозгласил:

– Только что Франсуа просил у меня дозволения жениться на моей Полин! Я ответил удовлетворительно и теперь, очевидно, Франсуа станет моим зятем.

Прозвучавшие слова оглушили Жана-Антуана подобно грому. И последующие возгласы померкли в шуме его собственных мыслей. Будущее, в котором он не мог объясниться с Полин, не мог обнять ее, не мог быть ее мужем или, наоборот, хотя бы по собственной воле отпустить ее из сердца, лишало смысла любое существование настоящего. Робкая тайна его увлеченности Полин была надежно похоронена под простирающимся будущим другого мужчины. Жан-Антуан почувствовал себя лишним. Он, как бы ни силился измениться, не принадлежал к этому миру точно так же, как Полин не принадлежала больше ему.

Сегодня его постигло большее из всех разочарований его жизни. И в то время, как жизнь Франсуа Моно Людо стала чуточку счастливее, жизнь Жана-Антуана Ревельера стала несчастной и невыносимо одинокой.

Он медленно зашагал вслед за остальными, толком не видя, куда ступает, и не слыша радостных голосов охотников.

Мужчины же возвращались с охоты, часто смеясь, громко выкрикивая фразы, обсуждая какой удачный выдался день, пусть охота и не принесла много добычи и впечатлений, но поговорили они на славу! Зайцы, висевшие на тороках, уже не имели былого значения в свете таких чудесных новостей. Мужчины уговорились после обеда у Ревельеров отметить событие в неформальной обстановке за рюмкой коньяка. Они бодро несли свои ружья, генерал смеялся с предсвадебной суматохи, какую разовьют дамы и отпускал по этому поводу шутки, пропитанные явно солдатской живописностью. Мутон и генерал вслух думали, кого пригласить на свадьбу, а Ревельер рассказывал Франсуа, как он удивлен этой новости и что он никогда бы не заподозрил, что у Франсуа есть чувства к Полин, отдавая должное удивительной сдержанности и силе выдержки Франсуа. Словом, мужчины так увлеклись разговорами, что не заметили отсутствия Жана-Антуана. А когда все же заметили это у кромки леса и стали его звать, то были уже так далеко, что докричаться не могли.

По небу быстро проносились свисающие гребни бурых снежных туч. День клонился к сумеркам и земляные стены неровной расщелиной обрамляли овальный просвет неба. Когда Жан-Антуан открыл глаза, он еще долго лежал, постепенно приходя в себя, пока сознание восстанавливало связи между реальным и несуществующим. Вскоре голубая радужка сжалась вокруг зрачка. Брови его дернулись от непонимания. Жан-Антуан попытался понять сначала, где он, потом который сегодня день. Память начала восстанавливать события, произошедшие много месяцев назад. А может быть всего несколько дней назад?

Первое, что он почувствовал, это как сильно у него пересохло во рту. Следом, что он очень замерз и продолжает лежать в ледяном снегу. Одежда его промокла. Возможности согреться в ближайшее время не предвиделось. Поднявшись на ноги, Жан-Антуан обнаружил, что боль в голове отзывается на движение каждого мускула его тела.

До края ямы ему было не дотянуться, а попытки вылезти по мерзлым стенам привели только к ушибам, поэтому их пришлось прекратить. Обхватив себя руками и уставившись в присыпанную снегом рябь противоположной стены, юноша стал ждать, когда его найдут. Но время тянулось долго, а нещадный мороз лишал томительные минуты ожиданий всякого покоя.

Не унимаемая дрожь во всем теле и головная боль сводили с ума человека запертого в неком подобии могилы. Но Жан-Антуан не торопился умирать. В нем кипела злость и обида. Падение в эту яму лишь распалили его чувства, а вернувшийся из темноты бессознательного состояния ум пытался зацепиться хоть за что-то. И если не за продумывание новых попыток взобраться по стенам на поверхность, то уж точно за событие, основательно подкосившее дух Жана-Антуана.

Неожиданно для себя юноша открыл ненависть и внутреннюю силу, которую дает ненависть. Обжигающую болью, заставляющую страдать, но все же силу, заменяющую волю к жизни и заставляющую действовать безжалостно. До костей продрогший, одинокий и беспомощный он злился на самого себя, на окружающую яму, на охоту и больше всего на Франсуа. Этот человек, будучи успешным и счастливым едва ли ни нарочно решил отнять у Жана-Антуана все, что скрашивало его скучную и, возможно, бесперспективную жизнь! Впрочем, нет, не нарочно. Никто не знал о чувствах Жана-Антуана к Полин. Но до чего же несправедливо все обернулось. Как это все ему осточертело!

В таких мыслях Жан-Антуан пребывал еще очень долго. Пока не начало темнеть и холод не стал вытеснять даже злость. Промокшая от снега одежда делала все движения невыносимо ледяными, а мороз изводил его, когда Жан-Антуан стоял на месте. Бледные замерзшие пальцы ничего не чувствовали и казались в вечернем свете совсем синими. Совсем как снег. А земля, со всех сторон вздымающаяся над Жаном-Антуаном – черной. Помощь не придет. Его ищут, скорее всего, совершенно в другой стороне. А может быть, Франсуа настолько всех уболтал, что его и не ищут вовсе. Оно и понятно! Зачем Робберу Ревельеру бесперспективный сын, Жан-Антуан, если есть Франсуа, достойный муж республики!

И тут Жана-Антуана посетила мысль, перевернувшая все его горе и черную меланхолию вверх дном. Настолько простая и спасительная мысль, что она даже не могла считаться планом мести. Это долг перед самим собой, которым Жан-Антуан, оказавшись в отчаянном положении, просто не мог пренебречь. Мысль заключалась в том, что изрядно поколебавшееся равновесие справедливости во что бы то ни стало следовало восстановить.

Такой ли уж достойный Франсуа муж республики? Жан-Антуан обиженно хмыкнул. Но теперь он знал, что сделает первым же делом, как выберется из этой треклятой ямы и вернется домой. Он уничтожит будущее Франсуа точно так же, как Франсуа уничтожил его будущее!

Теперь время тянулась не так долго. Жан-Антуан продумывал и наслаждался каждой деталью своего плана. Перед ним открывались возможности, о которых он и не подозревал. Возможности управлять чужой судьбой. Умышленно! Он лелеял свой план и впервые в жизни наслаждался одиночеством.

Стемнело. Иногда стены ямы сливались с тенями, проносившимися в тучах. В темноте бывало, казалось, что Жан-Антуан в яме не один. Но игры воображения не пугали ум, охваченный жаждой мести. Ветер донес до него далекие голоса. Жан-Антуан не сразу обратил на звуки внимание. Холод уже начал забирать его сознание куда-то в дремоту.

Голоса то там, то здесь становились все ближе, но в минуты, когда они замолкали, становилось страшно, а потом он снова начинал засыпать.

Кричали его имя. Он поднялся на ноги и начал кричать в простирающееся над ним небо. Крик Жана-Антуана оказался куда слабее, чем он думал. А пересохший язык делал слова мало-разборчивыми.

Голос с поверхности прокричал остальным, что он нашел его. А потом вдруг все стихло. И больше не было никаких голосов. Теперь юноша испугался по-настоящему. Он кричал, звал, но никто не откликался. И вдруг прямо над головой раздался резкий скрипучий смех.

– Вот ты и попался!

Жан-Антуан поднял голову и увидел как темную фигуру, возвышающуюся над краем ямы, начинает освещать желтый отсвет фонаря. Сзади приближался кто-то еще.

– Снимай тороку, парень.

– Генерал Жарди? – через стучащие зубы спросил Жан-Антуан.

Фигура скрылась из виду. Потом снова раздался тот скрипучий смех.

– Парня угораздило свалиться в эту дыру, – сказал он кому-то.

У самого края ямы опустился фонарь, сбросив горсть снега на Жана-Антуана. Сверху протянулась рука его отца.

– Давай сюда тороку и сам держись за нее. Будем тянуть, – сказал Роббер.

Жан-Антуан так и поступил. Подбросив тороку с зайцем в руки двух человек, он ухватился за нее и, приложив усилия, Ревельер с генералом Жарди медленно подтащили Жана-Антуана к поверхности. Он ухватился рукой за снег, а отец подтянул его за пояс. Так на четвереньках Жан-Антуан выполз и перекатился на снег, который показался ему даже теплее того, что покоился на дне ямы.

– Эх ты! Шкуру испоганил! – проворчал генерал, разглядывая раздавленное тельце зайца на тороке, поврежденное, видимо во время падения Жана-Антуана.

– Поверьте, я не нарочно.

– Ага, и мочой он у тебя воняет.

Отец посмеялся.

Вернувшись в дом, Жан-Антуан увидел, что обед еще так и не состоялся. Вместе со слугами его искали все, кто был на охоте. Мать радовалась его возвращению, а сестра наоборот высказала ему о своем недовольстве, потому что своим исчезновением он испортил ей настроение. На Франсуа он не взглянул. По большому счету он никого не хотел видеть, и после горячей ванны и растирания обтиркой, он выпроводил служанку из своей комнаты, пообещав, что выполнит распоряжение своей матери и проведет весь вечер, не вставая с постели с грелкой.

В одиночестве стоя у только что захлопнутой двери, он ощутил злость и досаду, с новой силой разгоревшиеся в его груди. Но от тягостных чувств он всячески пытался отстраниться, сохраняя трезвость мысли для предстоящего дела. Однако ему лишь казалось, что он успешно игнорирует свое эмоциональное состояние распаленное травмой головы, полученной во время сегодняшнего падения. В действительности он крупными шагами преодолевал расстояние поперек исчерченной густыми тенями комнаты в изножье своей кровати, горячно потрясал руками в такт своим мыслям, незаметно для самого себя останавливался и смотрел в стену, вспоминая прекрасное лицо Полин.

Хорошенько все обдумав, он сел за стол, взял перо и бумагу и начал писать черновик письма при свете трех свечей.

После полуночи на столе в подрагивающем тусклом свете покоилось несколько исписанных листов, заляпанных чернильными каплями с многократно перечеркнутыми строками. Все они дали возможность написать одно конспективное и аккуратное письмо, выполненное крупным витиеватым почерком и адресованное премьер-министру Альфонсу Анри Д’Отпулю. Закончив, Жан-Антуан написал имя премьер-министра на конверте, несколько раз перечитал исписанные черновые листы, собрал их и отложил в сторону, чтобы потом порвать. Аккуратно сложив письмо в конверт, он запечатал его и положил в карман сюртука, в котором планировал выехать завтра в город. Задул свечи и лег в теплую постель.

Этой ночью он так и не заснул.

Из дома еще до завтрака Жан-Антуан отправился в Париж, чтобы передать письмо премьер-министру. По пути он выбросил клочки разорванных черновиков. Прибыв в резиденцию Д’Отпуля он оставил письмо секретарю со словами, что содержащаяся в письме информация представляет государственную важность. И не может быть прочитана никем кроме премьер-министра. На вопрос о его имени он назвался первым пришедшим в голову именем и ушел. Но так вышло ввиду спешности и неподготовленности сего предприятия, что первое пришедшее в голову имя было именем господина Мутона, а фамилия – генерала Жарди. Прозвучавшее имя было таким спонтанным экспромтом, что оно даже не отложилось в памяти Жана-Антуана. Он лишь удивился тому, как быстро он нашелся что сказать.

Домой Жан-Антуан возвращался в добром предчувствии, исполненный надеждой, что сегодняшнее дело может разрешить необратимость потери Полин, и оглядывал парижские улицы с легкостью на сердце и полной противоположностью того черного состояния, в котором пребывала его мятущаяся душа большую часть вчерашнего дня и ночи.

Спустя две недели мадам Брантень устраивала светский прием в своем доме в Париже по случаю приближающихся зимних праздников. Это была женщина широкой души и соответствующими стремлениями к роскоши. Прием был особенно важен тем, что проводился впервые за несколько лет перерыва, связанного с политическими волнениями недавних лет. Закончив с приобретением нового имущества, мадам Брантень вернулась к своей старой доброй традиции. Будучи дамой, не терпящей скуки, она всегда собирала широкий круг приглашенных. За время своего существования вечера, устраиваемые мадам Брантень, снискали большую популярность сразу после официальных приемов. В этот раз в доме у нее собралось особенно много народа. От деятелей политики до модных представителей богемы. Весь цвет Парижа.

Жан-Антуан сопровождал свою сестру, получившую приглашение. Должно быть, в суматохе подготовки к приему в приглашение забыли вписать его имя. За прошедшие две недели Жан-Антуан не изменил своим привычкам и не пошел бы на сегодняшний прием, не имей он возможности встретить здесь Франсуа. Откровенно говоря, ему не терпелось узнать, как обстоят дела у достойного мужа республики. Между тем он пытался насладиться образом жизни, привлекавшим столь многих парижан. Он заготовил несколько фраз сожаления для своего доброго друга Франсуа. Они были тем более натуральны для Жана-Антуана, учитывая, что до него дошли сведения об обстоятельствах пока что несостоявшейся помолвки Франсуа и Полин. Дело в том, что после недавнего предложения руки и сердца достойного мужа республики, Полин сказала, что ей нужно подумать и с тех пор с Франсуа не виделась. Когда Жан-Антуан узнал эту новость, лежа в своей постели, почти в беспамятстве после переохлаждения полученного в лесу на охоте, его здоровье резко пошло на поправку. И теперь, прошедший душевные и телесные муки, Жан-Антуан готовился увидеть этим вечером несчастье Франсуа, и Полин, в компании которой Жан-Антуан собирался провести все время приема, пока что в качестве верного друга.

Его бодрого настроя не изменило даже странное обстоятельство, произошедшее вскоре после его появления на приеме: когда он увидел несколько знакомых лиц и подошел чтобы поприветствовать, дамы тут же разошлись, а мужчины не соизволили ответить на приветствие и отказались пожать ему руку. Неужели он так изменился за те несколько сезонов, что они не виделись? Или все еще не здоров на вид, что показался им кем-то другим, и они его не узнали? Ему пришлось тут же покинуть эту компанию и двинуться дальше по залу, высматривая свою сестру и любуясь модным орнаментом на стенах.

Проходя мимо компании двух пожилых пар, он услышал, как кто-то из них с осуждением произнес нечто малоприятное. На мгновение Жану-Антуану даже показалось, что прозвучало его имя. Вместе с Жаном-Антуаном приглушенный шепот вскоре обошел весь зал. И люди начали расступаться в стороны.

В образовавшемся свободном пространстве Жан-Антуан с легкостью смог найти глазами генерала Жарди и мсье Мутона, с высокими бокалами шампанского в руках увлеченно обсуждающими со своими знакомыми политику колониальной деятельности, в то время, как все вокруг начали замолкать и обращать свои взгляды на Жана-Антуана.

Неожиданно из-за спин Жарди и Мутона медленно показался Франсуа и громко поприветствовал Жана-Антуана. После чего весь цвет Парижа полностью смолк, и все внимание посвятил происходящему.

– Чем я вас обидел, Ревельер? – громко спросил Франсуа Моно Людо, сделав решительный шаг навстречу Жану-Антуану.

Замерший юноша растерялся и не смог даже промычать что-то в ответ, хотя осознавал острую необходимость ответить.

Несмотря на недвусмысленные обстоятельства, он сомневался, что речь идет о его письме премьер-министру. Скорее он даже надеялся, что речь идет не об этом. Поскольку в противном случае, вопрос Франсуа означал бы, что его личность каким-то образом раскрыли и, что самое ужасное, вместо того чтобы принять во внимание сообщение Жана-Антуана и предпринять скорейшие меры в отношении Франсуа, они, премьер-министр или его подчиненные попросту рассказали обо всем самому Франсуа. Но тогда это был бы самый безответственный поступок Д’Отпуля по отношению к государству. Не мог же премьер-министр, в конце концов, быть настолько проницателен, чтобы разгадать ложь Жана-Антуана!

– Я спрашиваю, чем я так обидел вас, что вы позволили себе подобный поступок? Извольте отвечать! – повысив голос, требовательно произнес Франсуа. Он достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги.

Чернильные строки были до того знакомы Жану-Антуану, что теперь он окончательно пришел в ужас. Взгляд его только скользнул по лицу Полин, с укором взиравшей на него из толпы.

В ее глазах юноша увидел отречение от их дружбы.

– Вы не хотите хотя бы сейчас проявить милость ко мне и объясниться? Если бы я хотя бы знал, в чем моя вина пред вами, Ревельер, то быть может, перестал бы терзаться вопросом, чем я заслужил такое отношение. Вы все еще молчите? – продолжал Франсуа, разворачивая письмо Жана-Антуана. – Дамы и господа, прошу меня простить за эту сцену, но каждый гражданин имеет право признать свою вину, если таковая имеется или отстоять свое доброе имя, если оно было опорочено. С вашего позволения и полагаясь на ваш справедливый суд, я зачитаю то, что вышло из-под едкого пера сего онемевшего человека.

Жан-Антуан почувствовал, что прирос к полу, не в силах сдвинуться с места от потрясения и страха.

– «Уважаемый премьер-министр Д’Отпуль! – начал вслух зачитывать Франсуа. – Довожу до вашего сведенья тревожнейшую информацию – не спрашивайте, каких трудов мне стоило ее добыть, – что республика под угрозой: министр торговли бесчестным образом и со злым умыслом введенный в заблуждение, недавно принял решение о назначении в свои помощники тайного приверженца радикального гражданского движения, организованного с целью свержения действующей власти. Речь одет о человеке по имени Франсуа Моно Людо, который является идейным вдохновителем указанной выше организации. Его внедрение в государственный аппарат очень обеспокоило меня, как француза и честного гражданина республики. Боясь за свою жизнь, я не мог передать эти сведенья министру, так как мсье Моно Людо, возможно, имеет тайный доступ к корреспонденции или входящей почте министра. Прошу вас безотлагательно принять меры. Судьба Франции в ваших руках!»

Дочитав, Франсуа в голос нарочито рассмеялся. По залу прокатился осуждающий ропот. Все смотрели на Жана-Антуана.

– Это даже не клеветническая кляуза, а просто фарс! Таковы были слова министра, когда премьер-министр спросил его об этом, – громко огласил Франсуа, сверля Жана-Антуана пугающе волевым взглядом. Тени на его лице сделались жестче. – Однако, премьер-министр Д’Отпуль не советовал министру ставить на должность его помощника человека, имя которого упоминается пусть даже в ложном, но, тем не менее, в подобном письме. Таким образом, вы, мсье, умышленно нанесли вред моей карьере и работе, хотя и не смогли очернить мое имя. Что же до вашей личности, тут, я полагаю, не требуются пояснения, поскольку тень преступления отчетливо видна на вашем лице, но они не будут лишними, чтобы окончательно закрыть этот вопрос. Министр спросил премьер-министра, кто автор этого фарса, и тот назвал имя, которое вы назвали секретарю. Огюст Жарди. Такого человека министр не знал, зато лично знал моего дядю, генерала Жарди и Огюста Мутона, отца моей невесты и быстро сообразил, что имя это было вымышлено человеком, так же знакомым с ними. Оставался лишь последний штрих. Описание. К счастью, секретарь премьер-министра занимает свою должность благодаря соответствующим качествам, в частности, обладает внимательностью. Потому он смог составить исчерпывающий словесный портрет, по которому вас опознал генерал Жарди, приглашенный специально для этого самим министром.

Жан-Антуан отдернул голову и опустил взгляд, заметив блестящие глаза старого генерала. Юноше стало душно, в глазах темнело. Он ощущал, как перестает сознавать происходящее и владеть собой. Он был в наихудшем положении, а торжествующий и одновременно грозный голос истины, голос Франсуа словно бы передал окружающим мысли Жана-Антуана:

– Каковы бы ни были ваши мотивы, вы не смогли их достичь, вы не смогли нанести мне столь же существенный вред, какой нанесли самому себе, – в словах проскальзывала искусная игра, талант оратора и изничтожающий оттенок сочувствия к своему зложелателю Жану-Антуану. – Узнав все обстоятельства, я не мог поверить, что в этом замешан мой добрый друг и сын уважаемого человека Роббера Ревельера. Я и сейчас уверяю себя в том, что ваш поступок является следствием травмы головы, полученной в результате вашего падения на недавней охоте. Но, тем не менее, ваш поступок низок и недопустим, а потому я считаю, что имею право знать, что вас на него побудило на самом деле? Я бы хотел услышать это от вас лично.

Жан-Антуан не смел поднимать глаз, не смел больше смотреть на Полин или кого-то еще, последним, полным надежды взором. Он глянул лишь на свою сестру, но та не смотрела на него. Единственная из всех присутствующих.

– Ну же! Отвечай парень, – требовательно крякнул генерал Жарди.

Намокшими ладонями Жан-Антуан вытер мокрый лоб.

– Я… – пробормотал он. – Это ужасная ошибка, я этого не писал…

Франсуа отшатнулся, как от пощечины и стал спешно складывать листок бумаги, не помня себя от полноты чувств. К нему подошел Огюст Мутон и успокаивающе похлопал по плечу.

– Какой стыд! – возопил генерал, и все закивали, соглашаясь с ним.

– …нет, я… это правда… – задыхаясь, взмолился Жан-Антуан.

– Господа! – вперед вышла мадам Брантень и обвела присутствующих долгим взглядом. – Сойдемся на том, что сцена затянулась, а нам еще многое предстоит обсудить и отметить сегодня. Не будем омрачать столь дивный вечер. Пусть этот молодой человек, этот преступник, недостойный быть среди нас, покинет этот дом, разве я не права?

Присутствующие вновь одобрительно закивали.

– Вы слышали, – скользнув взглядом мимо пятящегося Жана-Антуана, произнесла мадам Брантень, – ступайте прочь, убирайтесь! И не смейте больше появляться на пороге этого дома.

Невольно в последний раз заметив лицо Полин, обращенное в его сторону, словно на покойника, он увидел, что лицо это полно презрения.

Юноша сорвался с места и побежал под смех генерала и осуждающий ропот толпы. Натыкаясь на людей, выбивая из их рук бокалы, он чувствовал, что становится все меньше и ничтожнее. Он не смотрел на них, не в силах снести того, что и так на него свалилось. За спиной у него нарастал гвалт взволнованных и возмущенных голосов, когда он вырвался из духоты на мороз.

Не помня себя, Жан-Антуан вскочил на лошадь и погнал ее в темноту ночного Парижа – города, в одночасье ставшего ненавистным для юноши.

Сквозь стегавшие лицо порывы ледяного ветра он мчался домой. Разум его не мог принять произошедшее. А горечь, разъедавшая всю душу, неслась следом за ним, как бы быстро Жан-Антуан ни погонял лошадь.

Во всем огромном и невероятно жестоком мире он был теперь совершенно один, и всякая надежда оставила его. Люди, которые прежде знали Жана-Антуана как сына прямолинейного и честного Ревельера, навсегда изменили свое мнение. А Жан-Антуан стал для них бесчестным подлецом, без зазрения совести способным разрушить жизнь любого благородного парижанина. В глазах общества он пал и был отвергнут. Пытаться снискать общественного прощения было бы глупостью. Он не желал больше видеть презирающие, холодные взгляды. Взгляды, явственно говорившие, что лучше бы он умер, чем позорил свою семью.

Едва он сошел на землю в конюшне отчего дома, как невероятная обида подожгла его сердце, и Жан-Антуан заплакал плачем, горюющим по его несбывшимся мечтам и загубленному будущему. Это то немногое, на что надеялась его душа. Это все, что у него было, и чего он лишился. Под сводом вселенной, бессильно склонившись над снегом, Жан-Антуан плакал как мальчишка, в то время, как весь цвет Парижа продолжал упиваться падением этого мальчишки.

Когда же Жан-Антуан взял себя в руки, поняв, как он сейчас жалок, он с отчаяньем принялся искать пути для разрешения своего ужасного положения. Но таковых не осталось. Он лишился не только Полин, но и ее доброго расположения к себе. И был запятнан грязью собственных поступков. Поступков не достойных мужчины.

Взглянув на недоуменно смотревшую на него лошадь, он вытер слезы и попытался успокоиться. Нельзя сказать, что попытка эта была успешной. Просто один вид отчаянья сменился другим. Более глубоким.

Что скажут его родители, когда узнают? Если его отвергли все, кого он знал, их знакомые и весь цвет Парижа, куда ему теперь податься, чтобы покинуть стены своей ничтожной жизни в стеклянной банке, вроде тех банок, что стоят во владениях кухарки семьи Ревельер?

Выходит, все, что терзает его, он всегда невольно создавал сам. До чего же горько!

Он решил бежать. Бежать туда, где произошедшее не будет иметь никакого значения. Туда, где он сможет скрыться от себя самого. Слезы напрочь сошли с его лица. Он был исполнен отчаянной решимости порвать остатки связей, оставить тепло и уют их дома и сбежать от собственного позора.

Он решил бежать…

Этой же ночью. Прямо сейчас. Преодолевая тяготы разлуки с родными и страх перед неизвестностью, в которую он отправляется.

Жан-Антуан тайком пробрался в свою спальню, сменил фрак на теплый выходной сюртук серебристо-голубого цвета, взял деньги и поспешил обратно в конюшню. Одинокий, голодный и печалящийся из-за разлуки с отцом и матерью, сожалеющий о том, что оказался сыном, не оправдавшим ожиданий отца, он взобрался на лошадь и бросил прощальный взгляд на дом, в котором провел всю жизнь, спокойную и невероятно тоскливую.

Он погнал лошадь так быстро, как только могло мчаться животное. Зная, что скоро устрашится своего безрассудного предприятия, он рассчитывал быть к тому моменту слишком далеко, чтобы мочь возвратиться.

В темноте над головой проносились деревья, Париж остался далеко позади. Впереди его подстерегало приключение настолько невероятное, что никто никогда не поверит, если сказать, что оно произошло на самом деле. Так началось путешествие юноши, чья жизнь еще несколько часов назад была столь мала и незначительна, что могла бы уместиться в одной из банок, что стоят внизу во владениях кухарки семьи Ревельер.

Глава 2. Pas de Calais1

Еще издали показалась восьмигранная белая башня с замысловатой вершиной. Маяк.

Город Кале был первым портовым городом в жизни Жана-Антуана. Он никогда прежде не вдыхал запаха моря. Соленый морозный воздух он с волнением почувствовал прежде, чем въехал в город. Занесенные мокрым снегом домики с красными крышами быстро очаровали юношу. Однако он плохо ориентировался и часто терялся в расположении улиц. Архитектура здесь была по большей части однообразна, или наоборот местами слишком пестрой и сильно отличалась от Парижской.

День клонился к бесцветному закату. Стальное небо становилось тяжелее. Жан-Антуан пообедал в небольшом заведении, окна которого смотрели в сторону порта. Сначала кроме Жана-Антуана посетителей больше не было. Потом все полностью переменилось. За столиками стало шумно, а публика захаживала самая разномастная. Большая часть встречавшихся в порту людей вообще не производила на Жана-Антуана доверительного впечатления. В поношенных одеждах, пахнущие рыбой мужчины отпускали грубые шутки и пристально поглядывали по сторонам. На их фоне заметно отличались прибывшие в порт Кале британцы и путешествующие французы. Порт впечатлил Жана-Антуана ярким отличием от тихих предместий Парижа и своей спешной жизнью.

Здесь он почувствовал себя очень далеко от дома, но это не испугало его. В дороге, наедине с огромным величием природы, он чувствовал скрытую угрозу, исходившую от простирающихся во все стороны земель и бескрайнего неба. Увеличивающееся расстояние от дома подавляло юношу, привыкшего к размеренному и уютному домашнему образу жизни. В Кале он открыл для себя новые впечатления, заменившие привычные вещи, окружавшие Жана-Антуана раньше. По крайней мере, в порту, где кроме моряков все вокруг были друг другу чужими, он не был чужд обществу. Здесь у всех имелись разные цели, разный уровень доходов, и люди смешивались в непрерывном потоке дел.

Жан-Антуан не планировал задерживаться в Кале. Будучи человеком все же стремившимся к определенной жизни путешественника, он нигде не собирался подолгу задерживаться и направлялся в Лондон. Предполагая, что Лондон отличается от Парижа лишь тем, что он, возможно, даже лучше Парижа, а Париж, пусть и не идеально, но Жан-Антуан успел изучить и понять.

Лондон не являлся конечным пунктом назначения для него. Он собирался какое-то время провести в Лондоне, прежде чем пуститься в дальнейшие странствия, с направлением каковых еще предстояло определиться.

Корабль, следующий непосредственно в Лондон, отплывал только двумя днями позже, что совсем не подходило Жану-Антуану. Паром, которого ждал Жан-Антуан отходил в Дувр через час и был последним на сегодня.

В порту юноша заметил какую-то суматоху. Вокруг постоянно носились полицейские, тем самым вызывая ироничную реакцию работников порта и волнуя дам, которые тоже отплывали в Дувр в сопровождении своих мужей. Полицейские заговаривали с моряками, те пожимали плечами и показывали друг на друга, отправляя полицейских к своим товарищам, которые в свою очередь тоже пожимали плечами и показывали на кого-то другого. Потом моряки сбивались в кучки и начинали обсуждать полицейских и, очевидно, предмет их поисков, после чего раздавался дружный хохот, и все возвращались к своим делам.

Пароход прибыл с наступлением темноты. На борту горели фонари. Пассажиры неспешно взошли на паром, обсуждая виденное в порту. По обрывкам фраз Жан-Антуан понял, что полицейские искали какого-то вора, укравшего что-то у местного должностного лица. Известно, что вор скрылся в порту, вероятно на одном из суден, но самого вора никто не видел. Перед отплытием пароход проверили полицейские, но все так же безрезультатно. Никого не обыскивали, не расспрашивали. Вероятно, у них имелось описание вора.

Все это очень захватило Жана-Антуана. Он даже выбросил из головы свои беды и отчаянье. Теперь он жил другой жизнью, и все в ней имело другое значение. Как человек, которого недавно покинула надежда, он жил лишь настоящим мгновением и обращать мечтательный взор в будущее уже остерегался.

Толпа двинулась в тускло освещенный пассажирский салон на верхней палубе, и постепенно растворилась, когда все расположились на длинных сплошных лавочках, идущих в два ряда вдоль всего салона. Несколько мужчин раскрыли газеты и приготовились коротать время за чтением. Небольшая часть пассажиров поднялась на палубу надстроек, поплотнее запахнувшись от холодного ветра.

Разговоры о воре и меловых утесах по ту сторону пролива то и дело возобновлялись среди пассажиров парома. По большей части пассажирами были англичане и переговаривались на английском. Жан-Антуан ощутил чувство внутреннего покоя и умиротворения, слыша, как волны плещутся о борт, голоса людей, скрип раскачивающихся от качки фонарей и далекий звон буя. Все же ему удалось убежать, с улыбкой подумал он.

Как только швартовы были отданы, гребные колеса загудели в накрывавших их стальных барабанах, и пароход начал медленно удаляться от причала, Жан-Антуан окинул прощальным взглядом ночной берег и порт. Облака над городом, подсвеченные бледным заревом ночных огней напомнили о Париже.

– До скорого, моя Франция! – прошептал юноша, прощаясь, словно с близким другом. Отступать было некуда. Берег неизменно становился все дальше. Его родина казалась сейчас как никогда близкой и дружелюбной. Но это была привязанность только к понятию родины, которое олицетворял скорее ночной пейзаж оставшегося позади Кале, чем общество достойных мужей республики и достающихся им прекрасных женщин.

Мимо начали проноситься клочки тумана, и вскоре берег Нормандии скрылся в ночной мгле. Звуки на пароме стали ближе, звон морского буя растаял, а вокруг над плещущимися вблизи волнами воцарилась тишина настолько явственная, что впечатлительное воображение Жана-Антуана проложило путь парохода словно бы среди пустоты. Не успели они отплыть и на пару морских миль, как юноша вспомнил средневековые представления о мире, о том, что земля плоская, и всякий океан заканчивается безбрежной пустотой вселенной. Беспросветная туманная даль черным пятном обволакивала огромные пространства вокруг парома. Оттуда, издалека не доносилось ни звука, не пробивалось ни лучика с какого-нибудь другого судна, как и не пробивался свет звезд. Жан-Антуан протянул руку за борт, предполагая даже, что она так же могла бы исчезнуть в темноте, как и все вокруг парома, но этого не произошло. На ладонь попадали редкие ледяные брызги. Ветер проскальзывал между пальцев и трепал кудрявые волосы Жана-Антуана.

Постояв еще немного на палубе, он ушел в салон, чтобы согреться и отдохнуть на лавочке после долгого пути. Многие места пустовали. Он сел на свободную и с интересом принялся осматривать необычный корабельный интерьер в тусклом свете фонарей и пассажиров, говоривших на английском языке, чьи сдержанные, возможно даже суховатые манеры бросались в глаза на фоне более оживленных французов. Будучи обладателем порядочного количества свободного времени, Жан-Антуан все же не мог похвастаться обширными познаниями иностранных языков. Отчасти из-за расточительного отношения к времени. Он немного понимал по-итальянски – хуже дело обстояло с произношением – и сносно изъяснялся по-английски. На этом его знания ограничивались. Но в Лондон он решил направиться вовсе не поэтому. Проскакав три сотни километров, Жан-Антуан только в Кале принял решение насчет своего дальнейшего маршрута. И точно так же сейчас не имел представления о том, куда направится после Лондона.

Впрочем, нужно было еще спланировать детали его пребывания в Дувре. Найдя гостиницу, он предполагал переночевать одну ночь и днем отправится в путь, хотя допускал, что его отбытие из Дувра может задержаться на пару дней. Сначала он хотел расспросить кого-нибудь из пассажиров о том, где можно остановиться на ночлег и как удобнее добраться до Лондона, но потом принял решение узнать все на месте. Он посчитал, что так будет лучше, главным образом из-за своего неумения затевать разговор с незнакомыми ему людьми и предпочел отложить организационные вопросы к самому моменту их решения.

Когда Жан-Антуан вышел на палубу, чтобы прогуляться и осмотреть пароход, он увидел, как сильно сгустился туман, поглотив теперь корму и нос судна. Туман заглушал и голоса из салона, и размытый свет фонарей, и был призрачного бледно-зеленого оттенка. Высоко во мгле таяли мачты и дымовая труба. Много людей вышло на палубу посмотреть на туман.

Придерживаясь за планшир, Жан-Антуан зашагал к носу судна. Позади слышался голос молодой женщины, спрашивающей, все ли время в Британии стоят такие угрюмые туманы. А мужской голос отвечал, что Британские туманы сильно преувеличены, чаще встречаются в Лондоне из-за смога промышленных предприятий, очень отличаются от морских и ничуть не кажутся угрюмыми. Еще один голос заговорил об опасностях, которые представляют для судов подобные погодные условия, и компания начала подниматься палубу надстроек, затем их голоса стихли.

Пассажиры где-то в салоне вели оживленные разговоры, но ветер уносил их голоса прежде, чем слова долетали до Жана-Антуана. Члены команды спешно сновали в сосредоточенном молчании. Гребные колеса, расположенные посередине судна остались позади, закрыв своим шумом остатки голосов, и Жан-Антуан шел теперь один посреди усиливающейся качки. Только размеренный треск тросов то и дело слышался над головой. Стальная палуба и деревянный настил центральной дорожки, покрывшись мелкими капельками тумана, приглушенно блестели в свете газовых фонарей. Самый нос парохода по-прежнему скрывался в призрачной мгле, и чем дальше Жан-Антуан уходил на нос, тем темнее здесь становилось. Ему стало немного не по себе. Погода и вправду опасная для плаванья, тем более на подходе к портам, где ходит большое количество судов.

Внезапно юноше показалось, что он услышал голос, донесшийся откуда-то из-за борта. Протяжный, словно песнь призрака. Голос оборвался так быстро, что Жан-Антуан не успел его расслышать. Он огляделся, но никого на палубе не увидел, и продолжил приближаться к самому носу. А голос снова прозвучал и снова так же невнятно, так же протяжно и оборвался столь же быстро. Затем последовали хлопки, похожие на трепет крыльев. И снова взбудораженное воображение Жана-Антуана, питаясь впечатлениями уставшего с дороги ума, принялось рисовать страшные картины, фантасмагории, объясняющие природу звуков.

Удивительный зеленоватый туман перед Жаном-Антуаном расступился, и юноша увидел на самом носу темную фигуру, стоявшую широко расставив ноги, гордо разведя плечи и уперев одну руку в бок. Полы его пальто хлопали на ветру, а сам он без движения замер, неотрывно взирая в мглистую даль, простирающуюся прямо по курсу, и время от времени бормотал что-то похожее на не вполне связную песнь без выраженной мелодии.

От неожиданности юноша остановился, с удивлением рассматривая странные очертания одежды человека впереди. На нем темнело подбитое овчиной пальто с поднятым воротником, потрепанный цилиндр, из-под которого в разные стороны торчали спутанные волосы, а более странной обуви Жан-Антуан в жизни не видел. Почему-то он сначала принял человека на носу парохода за капитана корабля. Его не было в толпе при посадке, он определенно не походил на пассажира, но имел гордую стать и крепкий вид, чем напоминал членов экипажа. И все же человек на носу парохода, как и его обувь, показался юноше очень странным, и, поняв, что видит перед собой все же не капитана, Жан-Антуан решил поскорее вернуться обратно в салон.

Только он поднял ногу, чтобы сделать шаг, как фигура впереди развернулась к нему вполоборота, одним лишь торсом, и блестящие из-под цилиндра глаза встретили встревоженный взгляд Жана-Антуана. В ухе качалась увесистая золотая серьга кольцом. Незнакомец медленно убрал курительную трубку изо рта и выпустил густые клубы дыма, не сводя глаз с юноши.

Молча, он долго стоял так и смотрел в глаза застывшего на месте Жана-Антуана, потом, наконец, переступил с ноги на ногу, развернувшись к нему и чуть отклонившись назад, чтобы окинуть юношу изучающим взглядом. В этом движении было нечто дикое, порывистое и подтверждающее, что внимание незнакомца переключилось с покрытого туманом пролива Па-де-Кале теперь на Жана-Антуана. Он несколько мгновений разглядывал юношу с головы до ног, сохраняя давящее молчание, а когда заговорил, то ввел Жана-Антуана в еще более глубокое недоумение:

– Вы стоите на моем баке, – требовательно сообщил он.

Сначала Жану-Антуану потребовалось время, чтобы понять, что прозвучавшие слова были произнесены на английском языке, следовательно, незнакомец – британец, а потом ушла еще минута на то, чтобы Жан-Антуан разобрал смысл этих слов.

– Ах, да! Простите… – юноша отошел к борту носа, посмотрел себе под ноги, но ничего не увидел, затем поднял на незнакомца такой же недоуменный взгляд. – Что-что?

Тот не торопился с ответом. Поднеся трубку ко рту, он вновь принялся изучать Жана-Антуана своим пристальным взглядом черных глаз, словно пытаясь разобраться, что с этим малым не так.

– Вы все еще стоите на моем баке, – наконец сказал он прежним требовательным тоном.

– А что такое бак?

– Это часть судна, где мы находимся, разумеется. Не посуда же!2

Объяснение озадачило несведущего в морских терминах Жана-Антуана не меньше, чем предшествующее незнание.

– Простите, вы, наверное, капитан? – уточнил юноша.

– Не совсем. Технически нет, кое что получше! Особый гость.

– Как странно, я вас не видел при посадке на паром. Хорошо, вы, должно быть, хотите побыть в одиночестве. Тогда я оставлю вас, приятного плаванья.

Незнакомец ничего не ответил, все так же пристально глядя на юношу блестящими черными глазами, и проводил его внимательным, даже подозрительным взглядом, когда Жан-Антуан направился обратно вдоль по палубе. Потом медленно развернулся в направлении следования парома и задумался, глядя сквозь туманную пелену.

Жана-Антуана настигли крики, доносившиеся с носа парохода, когда он только подходил к фок-мачте.

– Стойте! Сейчас же остановитесь! Вы что уже уходите?

Жан-Антуан обернулся и вгляделся в задымленный туманом нос судна. Не сходя с бака, из темноты показался незнакомец.

– Возвращайтесь, – дружественно позвал он.

Но юноша до того был рад, что ему разрешили вернуться в салон, что при мысли о возвращении на бак он внутренне напрягся. Неспроста это все. Возможно даже, этот незнакомец и не планировал всерьез отпускать Жана-Антуана.

– Ну же! Не вынуждайте меня сходить с моего бака. Мы проделали половину пути. Осталась еще целая вечность. Возвращайтесь, составите мне компанию. Я кое-что расскажу.

С минуту помешкав, Жан-Антуан зашагал обратно. Каждый шаг отдавался в мыслях юноши волной сомнений.

– Вы ведь родом не из Британии? – ткнув своей трубкой в сторону приближающегося Жана-Антуана, догадался незнакомец.

– Да, я француз.

– О! Это не страшно! – отмахнулся собеседник, словно закрывая глаза на какой-то существенный изъян. – Никто не идеален… Вы часто бываете в Англии?

– Вообще-то нет. Никогда раньше не бывал в Англии.

Незнакомец в ответ покивал, внимательно глядя на Жана-Антуана, потом задумчиво повернулся к встречному ветру и вернул трубку в рот. Стоя теперь рядом с незнакомцем, Жан-Антуан подивился, как богато была украшена его трубка. Темное полированное дерево оплетали серебряные ветви, имитирующие лозу. От дыма веяло странным, совсем не похожим на аромат табака запахом, который Жан-Антуан чувствовал впервые. Незнакомец вообще был до того не похож на всех встречавшихся ранее людей, так жестоко и пугающе легко разочаровавшихся в Жане-Антуане, что юноша невольно проникся симпатией к этому человеку. Но его манеры и бесцеремонное поведение не располагали к доверию. А одежда походила на облачение какого-нибудь разбойника. Под распахнутым пальто только и были что поношенная расшитая узорами кожаная жилетка, поверх расстегнутой до груди рубахи, видимо давным-давно считавшейся белой, и алый кушак. Жан-Антуан украдкой покосился вниз на обувь незнакомца, еще издали показавшуюся необычной и причудливой. Это были высокие сапоги из кожи с узорчатой выделкой, над которыми нависали складки заправленных в них штанов с широким кожаным ремнем. Жан-Антуан тут же перевел взгляд в сторону и больше старался не таращиться на незнакомца.

В тишине морозные клочья тумана неслись на гордо выдыхаемые им навстречу клубы дыма, пока человек рядом с Жаном-Антуаном глядел во тьму пролива пристальным взором, словно видя там вещи, недоступные глазу юноши.

– Так, о чем вы хотели рассказать? – наконец спросил Жан-Антуан, нарушив тишину.

Незнакомец прищурился, но не от звука произнесенного вопроса, а так, ели бы увидел прямо по курсу какую-нибудь опасность. Потом, убедившись, что путь не предвещает никакой явной угрозы, скосил глаза на Жана-Антуана и хитро улыбнулся на одну сторону.

– Прелестная ночка, не правда ли? Как вы собираетесь ее провести на том берегу?

– В гостинице, наверное.

– В какой?

Жан-Антуан нахмурил брови.

– Еще не знаю. Я никогда не был в Дувре.

– И не планировали детали своей поездки?

– В общем, нет. Мой отъезд не терпел отлагательств, и временем на разрешение вопросов связанных с этим отъездом я не располагал.

– Ну, это не важно, если вас встречают…

– На самом деле, это не так. Меня никто не встречает.

Человек в старом цилиндре медленно повернулся к Жану-Антуану и прищурил блестящие глаза.

– Вот как? – он подался вперед, пыхнув дымом себе и юноше в лицо. – А хотя бы кто-то знакомый в Англии у вас есть?

Жан-Антуан замялся с ответом, не желая выдавать себя. Но незнакомец уже понял, каков ответ на самом деле. И Жан-Антуан посчитал, что следует объяснить обстоятельства, чтобы не показаться совсем одиноким путником.

– Я путешествую. Сейчас намереваюсь посмотреть Британию и Лондон. Для этого не требуется предусматривать все детали. Причина, по которой я отправился в путь, весьма основательна, поверьте. Я нахожу свое предприятие делом сугубо личным и помощь моих друзей или поверенных в этом деле мне не нужна.

Незнакомец с тенью недоумения уставился на Жана-Антуана.

– Стало быть, вы спешно отправились в путь, не имея никаких конкретных (скажем финансовых) дел, не гонясь за наследством внезапно нашедшейся и не менее внезапно скончавшейся бабули-графини, не имея там никаких родственников или знакомых, не заручившись поддержкой людей, знающих страну, в которую вы отправляетесь на свой страх и риск, в страну, где вас никто не ждет? – попытался осмыслить он, размахивая трубкой в такт словам, и под конец чуть не потеряв нить собственного пересказа. – И все ради романтики путешествия?

Подумав над тем нелепым приключением, на которое юноша обрек себя, в отчаянной спешке покидая Париж, Жан-Антуан усомнился в том, что дальнейший его путь будет так же легок, как самое его начало по дороге в Кале.

– Я бы не стал выражаться именно таким образом, но в общем да… – признал Жан-Антуан.

– Да вы безумец, сударь! – со снисходительной иронией воскликнул незнакомец.

Жан-Антуан смешался и не нашел, что ответить, только пожал плечами, признавая несовершенство своего предприятия:

– Ну…

– А затея-то хороша! Чтоб мне провалиться на этом месте! Вам необходимо нанять гида! Человека, знакомого со всеми особенностями Англии, ее обычаями, опасностями и законами; знающего нужные места и, быть может, нужных людей!

– О да-да! Было бы чудесно, – согласился Жан-Антуан, – только я не знаю, где его найти.

На лице незнакомца безмолвно застыла многозначительная улыбка. Черные глаза навязчиво блестели из-под цилиндра до тех пор, пока Жан-Антуан ни начал догадываться, что его собеседник подразумевает под гидом себя самого.

– Погодите-ка! Вы хотите мне помочь?

– Скорее, оказать добрую услугу.

– Благодарю! Правда, я не планировал…

– Вот как раз это я заметил! Вам и не нужно. Планировать теперь буду я. Тем более нам с вами по пути. Я так же направляюсь в Лондон.

Осторожный Жан-Антуан задумался над предложением. С одной стороны, он уже свел знакомство с человеком, обладающим всеми сведениями, которые могут понадобиться в его путешествии, и этот человек был готов ему помочь. Что значительно упрощало многие нюансы его дальнейшего пути, о которых прежде он и не задумывался. С другой стороны, этот человек производил впечатление весьма противоречивое, и полностью довериться ему юноша опасался. Жан-Антуан предположил, что дело, скорее всего, было в финансовом вопросе.

– Какое вознаграждение вы хотите получить за свою услугу? – в деловом тоне поинтересовался юноша.

Человек в старом цилиндре отмахнулся:

– Да бросьте вы! Неужели все французы привыкли платить даже за сущие пустяки?

– Нет, однако, замечу, что в наше время практичный расчет не редкость. Это вопрос не национальности, а делового подхода. Если вы предлагаете услугу, я хочу обговорить все формальности, которые могут возникнуть в результате.

– А вы человек хваткий, сразу видно! – с той же косой улыбкой на одну сторону помахал пальцем незнакомец. – Вы мне нравитесь, и вы правы! Англия сейчас не самая безопасная страна. Не то, что на континенте… не хотелось бы добираться до Лондона в одиночку, когда вы направляетесь туда же, куда и я. Вместе было бы безопаснее.

– Правда? – лицо Жана-Антуана тут же переменилось.

– О, несомненно!

– Вот в чем дело.

– А вы подумали, я хочу на вас нажиться?

Жан-Антуан смешался, пожал плечами и проговорил что-то вроде:

– Не так, чтобы вы производили подобное впечатление, но откровенно говоря, да.

Человек в старом цилиндре разразился веселым смехом, закинув голову назад, и чуть не уронил трубку за борт.

– Что вы, я человек чести! – посерьезнев, тихо заверил он.

Теперь юноша с бо́льшим доверием отнесся к своему собеседнику. Но тут вспомнил слова, показавшиеся ему очень важными, и вернулся к теме, прозвучавшей вскользь.

– Так вы говорите, в Англии сейчас опасно?

– Что? А, да… довольно скверно, – незнакомец сокрушенно покачал головой. – Не то, что раньше.

– Но почему?

– Много развелось нечестных людей. Мародеров, жуликов, мошенников, грабителей, душегубов. Иногда они и убивают за хорошую наживу, не моргнув и глазом. А еще хуже, что они объединяются в банды и устраивают настоящую головную боль властям. Такое, конечно не везде творится. Но это еще не самое страшное.

– Разве?

Человек в старом цилиндре кивнул, глядя в туман отстраненным взглядом. Потом вдруг решительно шагнул к Жану-Антуану, уставившись на него горящими, словно от умопомешательства глазами, и прошептал замогильным голосом:

– Скажите, что вы слышали о разбойнике по имени Чарли Бродячие Штаны?

Юноша во все глаза уставился на него, услышав нелепое и оттого еще более пугающее имя.

– Ничего, – настороженно прошептал Жан-Антуан. – А кто он?

Незнакомец огляделся, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает и еще ближе придвинулся к Жану-Антуану, чуть не уткнувшись в юношу ободранными полями своего цилиндра.

– Разбойник.

У Жана-Антуана невольно вырвался сдавленный вздох.

– Самый ужасный разбойник в истории Англии! – продолжил шепот, дыша на Жана-Антуана странным дымом от своей трубки. – Намного более ужасный, чем Эдуард II3.

От дыма юноша начал чувствовать, будто становится бестелесным и проваливается в палубу.

– Его еще не поймали?

Собеседник в ответ лишь усмехнулся.

– Чем же он так ужасен?

Хотевший сунуть трубку в рот незнакомец внезапно прервался и поглядел на юношу с мрачным видом, словно хотел сказать: о таком даже не принято спрашивать.

– Да кто ж управу-то на него найдет! Он неуловим. О нем все знают, но не многие смогут похвалиться тем, что видели его и уцелели. Большинство тех, кто с ним повстречался, в состоянии рассказать об этом лишь червям в своей могиле. И еще больше тех, чья судьба осталась неизвестной. Более коварного преступника Англия еще не встречала. Говорят, однажды… – все знают эту историю, но мало кто осмелится ее рассказать. Я расскажу, потому что здесь нас никто кроме утопленников не услышит – …так вот, однажды Чарли Бродячие Штаны совершил вопиющее нападение на полицейский экипаж, доставлявший королеве Виктории ценнейшую вещицу из восточной Европы. Якобы очень старую шкатулку, украшенную золотом, янтарем и жемчужинами, в которой хранился византийский камень. Чудом сохранившийся во времена бесчинств и разграблений войнами оттоманской империи, способный исцелять неизлечимые болезни и раны. Втайне привезенная в Англию реликвия охранялась в пути самыми крепкими и опытными полицейскими. А коней запрягли самых быстрых и выносливых, каких смогли отыскать. Для пущей секретности вместо того, чтобы поехать прямо в Лондон, из графства Кент экипаж направился в графство Суррей, где под покровом ночи сменился другим экипажем с конями другого цвета. Первый экипаж уже пустой отправился дальше в графство Беркшир, а второй, в который перенесли шкатулку, в Лондон. И вот среди ночи их настиг Чарли Бродячие Штаны. Никто не знает, что там произошло. Но полицейских тех больше никогда не видели. И, что самое страшное, никем не управляемый экипаж прибыл в Лондон, точно в назначенное место, словно призраки замученных полицейских исполнили свой последний долг. Когда открыли дверцу, внутри было пусто. Шкатулка пропала. Страшно подумать, для каких бездушных целей шкатулка с чудо-камнем могла понадобиться этому извергу.

Воцарилось молчание. Пораженный историей Жан-Антуан слушал собеседника, затаив дыхание. Вскоре он полушепотом спросил, откуда известно, что это дело рук Чарли Бродячие Штаны, порядочно озадачив человека в старом цилиндре. Тот долго обдумывал вопрос, переводя глаза с одного предмета на другой вдоль всей палубы, что не терялась в тумане, потом, неожиданно, оживленно заключил:

– Вероятно… только он… мог такое совершить. Молва правду толкует. Я лично не безосновательно верю в эти истории.

Жан-Антуан покивал.

– Его преступления славятся зловещими вещами! – продолжил его собеседник. – Не раз ему удавалось обставлять все так, что за совершенные им бесчинства на виселицу отправлялись его же жертвы по обвинению в разбойных ограблениях и убийствах под именем Чарли Бродячие Штаны. Ходят слухи, он себе на потеху всегда приходит посмотреть на казнь людей, которых он сначала использовал в своих диких целях, а потом выставил за себя самого. Ну, разве это не кошмарно!

– А почему его так прозвали? Чарли Бродячие Штаны?

Незнакомец набрал было в грудь побольше воздуха, чтобы быстро ответить, но потом запнулся и застыл, нахмурившись, потому что понял, что никто никогда раньше не задавался этим вопросом.

– Я без понятия, – наконец сказал он.

Оба задумались над этой загадкой.

– Однажды и я его повстречал, – осторожно произнес незнакомец.

– Кого? Этого разбойника?!

– Да!

– Не может быть! И что же произошло?

Тот покосился на взволнованного Жана-Антуана.

– Вам лучше не знать, поверьте. После того события я закрашиваю седину.

Разыгравшееся воображение юноши принялось изобретать дикие картины всевозможных жестокостей, и Жан-Антуан решил поскорее переключить свои мысли на что-то другое.

– Ладно, оставим эти мрачные истории, – предложил он. – Кстати, меня зовут Ревельер. Жан-Антуан Ревельер.

Он протянул руку человеку в старом цилиндре. Тот с непониманием улыбнулся:

– Простите, так Жан или Антуан?

Юноша смешался, снова застигнутый врасплох бестактным и нелепым вопросом.

– Жан-Антуан. Это двойное имя, – с достоинством сообщил он.

– Ах, вот как… ну бывает. Гай Фокс, – улыбка незнакомца вновь перешла на одну сторону.

Они пожали друг другу руки.

– Очень приятно, мсье Фокс. Что привело вас во Францию?

– Куда? – ошеломленно переспросил он, но не как человек необразованный и слышавший название этой страны впервые, а так, словно никогда прежде не был во Франции, невзирая на то обстоятельство, что оба они стояли на носу парохода, следующего из французского порта Кале в Дувр английского графства Кент. – А! Туда? – он смущенно улыбнулся, показывая в направлении оставшегося позади порта Кале. – Дела, которые я не мог поручить поверенному. Важные дела… денежные, – подумав, добавил он, потом задумчиво скосил глаза в сторону, раздумывая над этим вопросом, потом утвердительно кивнул. – Все же нет. О! Вижу меловые утесы! Мы подплываем!

Жан-Антуан сколько ни всматривался в туман, так ничего и не увидел. Но вскоре и правда что-то большое и светлое начало появляться в темноте высокой неясной полосой. Внезапно мглистую темноту высоко впереди прорезал свет маяка. Человек в старом цилиндре подставил смуглое лицо в холодный луч, как если бы это было теплое солнце. Попытки юноши разглядеть город и порт с палубы парома не увенчались успехом. Из тумана по бортам показывались неясные очертания не то причалов, не то бортов других судов, не то берега у подножья утесов. Далекий звон буя одиноко разносился где-то над волнами. Незнакомец вновь принялся бормотать себе под нос свою невнятную песню, в ожидании, когда паром подойдет к причалу.

В Дувре Гай Фокс помог Жану-Антуану разместиться в дешевой гостинице, после чего повел его в таверну через улицу. Сквозь широкие окна Жан-Антуан увидел относительно небольшое многолюдное помещение, заставленное столами и полнившееся разговорами и возгласами посетителей. Внутри было тепло и непривычно шумно. Простая несколько грубоватая обстановка смущала юношу, привыкшего к неспешным тихим обедам в столовой.

Новый знакомый заметил, что его французский спутник напряжен и заказал для него пинту светлого пива. Когда на стол вместе с остывшим жарким из курицы, ветчиной и печеной картошкой поставили две пенящиеся кружки пива, юноша вопросительно взглянул на человека в старом цилиндре.

– Это чтоб согнать усталость, – пояснил Фокс, ободряюще кивнув и отхлебнув глоток. – Вам нужно хорошенько отдохнуть с дороги, Джон. Завтра предстоит славное путешествие!

– Я Жан-Антуан, – перекрывая общий галдеж, напомнил он.

Его собеседник заговорщицки улыбнулся и подмигнул юноше:

– Ну, конечно, – произнес он, словно подыгрывая французу.

Жан-Антуан хотел было что-то сказать, но промолчал.

Наслаждаясь сытной едой, пивом и обстановкой, новый знакомый охотно участвовал в разговоре и отвечал на вопросы, то и дело напоминая Жану-Антуану о его почти не тронутой пинте. Сегодня пьем всего по одной, говорил он. Ел человек в старом цилиндре удивительно быстро, торопливо, поглядывая на посетителей, особенно тех, что расположились где-то по краю поля зрения и за спиной. Первым делом он съел все самое вкусное, после чего отвалился на спинку стула и, смакуя остатки жаркого, запил все пивом.

Как только Жан-Антуан, наконец, расправился с пинтой пива, по просьбе Фокса принесли теперь теплый глинтвейн. Пиршество путников продолжилось до полуночи, после чего порядком захмелевший Жан-Антуан и его новый друг, пританцовывая, вернулись в гостиницу и разошлись по своим комнатам. Как только голова юноши коснулась подушки, он тут же уплыл в кровати, раскачивающейся на волнах усталости, пива и глинтвейна в глубокий мирный сон.

Ночью он проснулся только раз, от звука громко скрипнувшей двери его комнаты. Но звук показался настолько странным и чужим, что юноша принял его за осколки собственного сна и, не открывая глаз, продолжил взбираться по зеленоватой дымчатой лестнице к яркой ночной Луне, сплетенной из светящихся волос Полин.

Когда он проснулся, за узеньким окошком в сухой деревянной раме синел пасмурный день. Близкий шорох моросящего дождя за окном и тянущий по кровати ледяной сквозняк не дали юноше заснуть вновь. Сев в кровати и расправив плечи, Жан-Антуан сонными глазами оглядел свою скромную небольшую комнатку и медленно начал обуваться.

Уставшие ноги очень неохотно влезли в сапоги, в которых Жан-Антуан провел уже целую вечность. Обувшись, он медленно прошелся по комнате от кровати к окну и обратно. Поискал взглядом свои вещи. Его сюртук почему-то валялся под кроватью. Расправив и надев его, Жан-Антуан не нашел кошелька с деньгами, большая часть из которых была выручена в Кале за проданную лошадь. Он обыскал все карманы, залез под кровать, посмотрел в ящике столика, стоявшего справа от окна, и чуть не довел себя до сумасшествия, пытаясь вспомнить, что он делал вчера в комнате и куда мог деть все свои финансовые средства. Не нашел он также и свой шарф-галстук, который, вероятнее всего мог бы лежать рядом на кровати.

Внезапно остановившись посреди комнаты, он вдруг понял, что стал жертвой вора. Сначала эта мысль испугала юношу, но потом он вспомнил о своем новом друге и поспешил рассказать ему о случившемся.

– Мсье Фокс, меня обокрали! – ворвался в комнату британца встревоженный Жан-Антуан и в ужасе остановился на пороге, увидев, что комната его нового знакомого пуста, кровать прибрана и никаких свидетельств пребывания в ней какого-либо постояльца уже не осталось.

Глава 3. Два билета

Совершенно сбитый с толку, обманутый пусть и опасным на вид, но по существу всего лишь хитрым британским воришкой, Жан-Антуан поспешил вниз, чтобы расспросить о владелицу гостиницы о своем спутнике. Утешая себя, юноша постоянно мысленно повторял слова «всего лишь хитрый британский воришка». Однако произошедшее многократно усугубило боязнь той затаенной угрозы, исходившей от Гая Фокса, которую Жан-Антуан испытывал весь прошлый вечер, но принимал за свою природную бдительность. Поэтому всякие утешения не возымели должного воздействия. Как можно было ему довериться? Если где в его словах и была доля правды, то исключительно в том, что Англия совсем не безопасное место.

Жан-Антуан намеревался найти этого человека, во что бы то ни стало. Внизу худенькая дочка владелицы гостиницы бесшумно протирала мебель. Жан-Антуан попросил ее позвать мать, после чего долго неосознанно стучал пальцами по стойке, чувствуя, как всякая уверенность отступает под давлением его переживаний. Женщина, вышедшая к Жану-Антуану, сказала, что его друг выехал еще утром.

– Утром? Который сейчас час? – побледнев, спросил Жан-Антуан.

– Начало шестого.

– Как же так!

– Хорошо, что вы спустились, а то я уже собиралась послать вас разбудить. Заплачено-то за одну ночь.

– Скажите, куда он направлялся? Может быть, он говорил?

– Мне что ли? Нет, дорогой. Но я видела, что он заходил выпить на дорожку, – хозяйка указала в окно, в сторону таверны. – Спросите там, может быть, кто-то знает, куда он направился потом.

– Благодарю вас.

Жан-Антуан торопливо вышел на примоченную дождем улицу.

По сравнению со вчерашним столпотворением, в промозглом полумраке таверны за столиками сидело всего несколько человек. Из глубины полупустого зала на всю таверну разносился хмельной голос, увлеченно повествующий соседям по столику:

– …а я ему, эй малыш! Ты уж определись со своими двумя именами! Или Джон или Антуан, понимаешь? Третьего не дано.

Следом раздался дружный гогот его подвыпивших слушателей и звон кружек.

Жан-Антуан от неожиданности даже остановился на полушаге посреди зала, уставившись на беззаботно смеющегося Фокса, из кармана пальто которого свисал белый шарф-галстук Жана-Антуана. Сама мысль о том, что кто-то имеет дерзость обокрасть его и, вдобавок, смеяться с его имени у него за спиной, была оскорбительнейшей дикостью для юноши.

– …в жизни не встречал такого безумца!

Снова столик разразился грубым гоготанием.

Покрасневший Жан-Антуан не выдержал и стремительно подошел к столику, за которым распивали спиртные напитки человек в старом цилиндре и двое его новых дуврских друзей. Фокс не увидел юношу за опустошением своей кружки, а оба собеседника бросили на француза рассеянный взгляд и продолжили смеяться со слов человека в старом цилиндре.

Набрав в легкие побольше воздуха, Жан-Антуан заговорил:

– Верните мне мои вещи, мсье Фокс, – требовательно произнес он.

Тот подпрыгнул на месте и, вскочив на ноги, вытаращился на Жана-Антуана.

– Джон? Как ты меня нашел?

– Вы сидите через улицу от комнаты, в которой обокрали меня.

Фокс собирался возразить, но прежде бросил недовольный взгляд в окно, словно желая удостовериться, что это действительно так. Вскоре недоумение растянулось на его смуглом лице, и он подозрительно опустил глаза на кружку пива.

Затем он с непониманием взглянул на Жана-Антуана:

– Обокрал?

– Именно.

Человек в старом цилиндре рассмеялся и похлопал юношу по плечу, указывая на него своим новым дуврским друзьям:

– До чего же мне нравится этот малый! Присаживайся, Джон, я как раз заказал для тебя кофе. У нас скоро поезд. Джентльмены, знакомьтесь, это мой французский друг, о котором я рассказывал. Джон, а это… – Фокс запнулся, вспоминая их имена. – Клиффорд и Джор… Джер…

– Кристофер Уортинг и Дэвид Эксли, – поправили его мужчины.

Фокс улыбнулся и махнул рукой:

– Им виднее.

– Мсье Фокс, какой еще поезд?

– Шестичасовой до Лондона, следующий через Редхилл. Ты ведь все еще собираешься в Лондон, не так ли? Я все устроил, купил билеты и взял на себя смелость помочь тебе в сборах. А вот попытки разбудить тебя не увенчались успехом, ты все никак не просыпался. Я уж начал опасаться, что мы пропустим наш поезд из-за тебя.

С минуту Жан-Антуан растерянно переводил взгляд с сидевших за столиком Клиффорда Уортинга и Дэвида Эксли на человека в старом цилиндре, затем опустился на скрипучий стул, с недоверием протянув руку.

– Тогда отдайте мой кошелек и шарф-галстук, – осторожно, но твердо попросил Жан-Антуан.

Фокс тут же вернул ему его вещи. В кошельке была приблизительно та сумма, что и должна быть. Точно подсчитать Жан-Антуан не смог, так как часто сбивался из-за громкого рассказа Фокса о том, как он славно погулял в Кале по ту сторону Дуврского пролива. Недоверие юноши сменилось смятением, когда ему принесли чашку кофе, обещанную человеком в старом цилиндре.

– Бедняга так устал, что свалился с одной пинты пива, – шепнул Фокс своим соседям по столику, косясь на Жана-Антуана.

– Что? Нет! Ну, зачем же так говорить? Может быть, меня и утомил путь, но, как вы говорите, свалился я не с одной пинты. Еще мы пили глинтвейн! – запротестовал юноша. – И много!

За столиком снова разразился смех. Большей реакции от простых фермеров француз и не ждал, поэтому негодование по поводу этих пустых насмешек быстро сменилось мыслями куда более существенными, чем вполне естественное снисходительное отношение англичан и французов друг к другу, да еще и разогретое остротами человека в старом цилиндре.

Пока проспавший завтрак и обед Жан-Антуан наскоро трапезничал, ему не давали покоя сомнения насчет человека по имени Гай Фокс. Теперь он решил повнимательнее к нему присмотреться. На краже кошелька и шарфа-галстука его опасения подтвердились, но нельзя отрицать, что всему случившемуся при этом нашлись объяснения. Жану-Антуану полегчало еще больше, когда сытый и набравшийся сил для продолжения пути он вышел на свежий воздух, а у Фокса действительно оказались два билета на шестичасовой поезд до Лондона.

Шли молча. Переговариваясь лишь изредка короткими фразами. Источником напряженного молчания по большей части был сам Жан-Антуан. Фокс же время от времени бросал на него задумчивые взгляды, словно пытаясь понять причину подозрительного настроения в его французском знакомом.

Больше всего Жана-Антуана поразил необычный запах, царивший на железной дороге. На станции Дувр Таун они прождали поезд еще двадцать минут.

Здесь уже Гай Фокс сделался молчаливым и сосредоточенно озирающим уходящие в промозглую даль железнодорожные пути. Похоже, любая дорога у человека в старом цилиндре вызывала к жизни воспоминания, известные лишь ему одному. Жан-Антуан, если бы всерьез задумался о мыслях своего спутника, вряд ли смог бы догадаться, хотя бы о половине всего того, что могло вспоминаться человеку в старом цилиндре. Однако даже Фокс не мог поймать ни тени, ни отголоска тех картин, что проносились в его голове. Он был не властен над своим сознанием.

Уперев руки в бока и устойчиво расставив ноги, он стоял на краю продуваемой платформы, на холодном ветру и моросящем вечернем дожде. Гордый и грозный странный незнакомец. Но глаза смотрели в эти минуты грустно и отрешенно. Должно быть, именно так он взирал в туманную ночь над проливом вчера, до того, как появился Жан-Антуан. Прибитый дождем мех его пальто безжизненно свисал вниз. От видавшего виды цилиндра отскакивали редкие капли. Он напоминал бродягу, привыкшего относиться к себе как к джентльмену и, вполне вероятно, способного на дикости, принятые в жестоком мире бродяг, но неприемлемые для джентльмена.

– Поди сюда, Джон, – не шевелясь позвал юношу Фокс преувеличено серьезно.

Жан-Антуан вышел из здания вокзала и, поднимая воротник, подошел к нему.

– Вообще-то, я Жан-Антуан, разве сложно…

Но человек в старом цилиндре не слушал его. Он уже сам начал говорить, по-прежнему глядя вдаль:

– Ты прости, что вчера порассказал тебе всяких ужасов, которые у всех на слуху и которые я сам повидал. И в мыслях не было тебя напугать, а тут вижу сегодня ты сам не свой. Даже меня в преступлениях заподозрил, – неторопливый ироничный смешок вырвался между слов. – Сдался мне твой шарф… в общем, если в следующий раз речь зайдет о событиях, которые могут сказаться на твоем впечатлительном уме, ты меня предупреди.

– Нет, дело не в нашем разговоре о разбойниках Англии. Будем надеяться, здесь имело место, скорее, бытовое недоразумение.

Фокс быстро повернулся к Жану-Антуану.

– О! Какая точная формулировка! Бытовое недоразумение. Нужно запомнить.

– Зачем? Предполагаете, что подобное может повториться в будущем?

Человек в старом цилиндре пожал плечами.

– А вы отлично говорите по-английски, должен заметить! – похвалил он.

– Ну, благодарю. Я располагал достаточным количеством времени для изучения языка. Здесь прохладно, вернусь под крышу до прихода поезда.

Фокс рассеянно кивнул.

– Бытовое недоразумение… очаровательный английский!

В купе поезда Жан-Антуан развернул газету, купленную на станции Дувр Таун, и отгородился от своего друга полотном статей. Фокс, вкось развалившийся на лавочке напротив, прикрыл глаза и расслабленно слушал стук колес. Иногда он приоткрывал один глаз, наблюдая за юношей, закрывшимся газетой, и кривая улыбка на одну сторону всякий раз растягивалась на половине его лица. Если бы Жан-Антуан заметил его в таком виде, то наверняка испугался бы. Но человек в старом цилиндре тут же опускал веко и продолжал отдыхать, издавая звуки, похожие на храп. Периодическое шелестение страниц газеты не давало ему уснуть по-настоящему.

– Окажите любезность, расскажите о Лондоне.

Фокс медленно поднял веки и посмотрел на Жана-Антуана через узкие прорези прищуренных глаз.

– Людям, впервые знакомящимся с Лондоном ночью, повезло больше остальных, – медленно проговорил Фокс.

– Какой он?

Англичанин сел ровнее.

– В перерывах между пожарами? О! Чудесный город. Фасады зданий там украшают огромные с яблоко величиной драгоценные камни: алмазы, рубины, изумруды, особенно изумруды. Мостовые натирают до блеска специально обученные слуги, из фонтанов льется золото, а фонари каждый день светят разными цветами. Хотя цвета часто повторяются. Если бы я отвечал за лондонские фонари, не было бы больше ни одного дня, когда цвет повторился до самого Страшного суда. Над городом вздымаются великолепные унылые промышленные трубы! Им даже удалось огранить свою Луну рубиновой короной. Вот уж чудно́е было решение, – Фокс достал откуда-то из штанов трубку и начал рыться во внутренних карманах пальто. – Это в богатых светских районах. В бедных районах восточного Лондона, напротив, царит мрак и смрад. Там адская копоть и сажа облепила кварталы проституток. Каждый проходящий мимо мужчина мошенник, насильник, убийца или докер, а женщина либо подвергалась насилию, либо подвергалась насилию за деньги. Дети обучены жестоким хитростям взрослых и без труда могут прирезать какого-нибудь простеца даже за полпенса. Туда-то мы и держим путь!

– Что? – подскочил Жан-Антуан. – Но почему?

– А вот же оно! – Фокс достал маленький желтый бумажный сверток и раскрыл, положив себе на ногу. Внутри свертка ютилась горстка высушенных красновато-черных листьев с кусочками фиолетовых стебельков. Набрав полторы щепотки в трубку, человек в старом цилиндре бросил взгляд на Жана-Антуана, словно только что расслышал его вопрос. – Что? А! У меня там дело. Важное. Которое я не могу поручить поверенному… денежное… хотя нет, не денежное… лишь отчасти. Но ты не беспокойся, это быстро. Моргнуть не успеешь, как я буду целиком в твоем распоряжении в качестве гида и покажу все величие Лондона.

– Что за дело может привести вас в район столь отвратительный по вашим описаниям?

– Ищу старого знакомого и рассчитываю узнать о нем у других своих знакомых, которые как раз живут в этом ужасном районе, – Фокс убрал бумажный сверток обратно в карман и закурил. – Но ты не беспокойся, тебя не тронут, пока ты со мной, Джон.

Фокс поднялся и направился к двери в коридор вагона.

– Подышу свежим воздухом, – сказал он, сунув дымящуюся трубку в рот.

И закрыв за собой дверь, оставил Жана-Антуана в глубоком недоумении и тревожных предчувствиях.

Придерживая цилиндр от бьющего в лицо ветра, с зажатой трубкой в зубах он вышел на наружную площадку в начале вагона, спустился на решетчатую ступеньку и сел, свесив ноги над проносящимися внизу шпалами. Наверху в сизом просвете пасмурного неба между вагонами стелился буро-серый дым из трубы локомотива. Человек в старом цилиндре поглубже вдохнул сырого ветра и затянул громкую песню, болтая свисающими с поезда ногами.

Несколькими минутами позже от чтения газеты Жана-Антуана оторвал грохот резко распахнувшейся двери купе. Из коридора шагнул разлохмаченный Фокс, глаза его блестели тем безумным блеском, который юноше уже доводилось видеть минувшей ночью на пароме. Его пугающий вид завершал до хрипоты громкий шепот, которым он заговорил:

– Скорее! Бери все свои вещи и иди за мной! Нет! Не спрашивай ни о чем! У нас нет времени на объяснения.

Он так же стремительно вышел из купе и скрылся из виду, а когда растерянный и взволнованный юноша собирался уже выйти следом, в дверном проеме снова показался Фокс:

– Газету тоже прихвати.

Послушавшись своего гида, шелестя газетой, Жан-Антуан поспешил за опрометью несущимся по узкому коридору вагона Гаем Фоксом. Первым выбежав из вагона, Фокс неожиданно исчез, чем обеспокоил своего французского друга, испугавшегося, что тот упал с поезда или, что еще хуже – свалился на рельсы в пространстве между вагонами. Жан-Антуан выскочил на площадку вначале вагона и тут его резко притянул к себе спрятавшийся за дверью Фокс.

– Меняем направление, Джон. Полезай туда, – все тем же громким хрипящим шепотом выпалил человек в старом цилиндре, указывая пальцем вверх.

Жан-Антуан посмотрел на небо, потом на проносящиеся обрывки дыма, потом на крышу вагона, из которого они только что выбежали. Когда он понял, о чем говорит Фокс, он тут же запротестовал и принял попытки вернуться в вагон, которые мгновенно ловко блокировал человек в старом цилиндре.

– Нет! Ни за что! Мсье Фокс, что бы ни случилось, я туда не полезу! Я не переношу высоту, я упаду и разобьюсь, что не входило в планы моего путешествия! Пустите меня…

– Скорее! Сюда идет проводник!

– И хорошо, пусть объяснит мне, что происходит!

– Нет необходимости, он пока сам ничего не знает. Немедленно полезай на крышу, Джон!

– Нет и еще раз нет!

То невероятное, что произошло следом, уязвило чувство собственного достоинства Жана-Антуана и наглядно показало, насколько человек в старом цилиндре сильнее его. Фокс неожиданно набросился на испуганно метнувшегося в сторону юношу, обхватил его своими сильными руками и оторвал от площадки, на которой они стояли. На мгновение Жану-Антуану показалось, что этот безумный британец сбросит его с поезда, но Фокс, наоборот, норовил подсадить юношу против его воли. Жан-Антуан болтал ногами, пытаясь высвободиться, кричал какие-то проклятья и пробовал ухватиться за крышу вагона, но только для того, чтобы переползти через Фокса. А человек в старом цилиндре присел и подхватил юношу за ноги, чтобы втолкнуть его наверх. Когда Фокс резко выпрямился, юноша с возмущенным вскриком чуть не выскользнул у него из рук, и в панике наступил на старый цилиндр у британца на голове. Так оба боролись друг с другом едва сохраняя равновесие и, в конце концов, Фокс затолкал Жана-Антуана на крышу вагона.

Жан-Антуан лег на ледяной металлический настил плашмя и старался не двигаться, чтобы не сползти и не упасть с поезда. Ветер вырывал газету из пальцев, прижимавших ее к крыше. Придерживаясь за стенку вагона, Фокс залез на перила площадки, балансируя рукой свой центр тяжести, затем прыгнул на вагон и ухватился за крышу. Цепляясь за протянутые ноги Жана-Антуана, он подтянулся, забросил ногу и вдруг неожиданно вскрикнул:

– Газета!

Жан-Антуан открыл зажмуренные глаза и безжизненным отстраненным взглядом уставился на рвущуюся из-под его руки газету, словно прижать ее крепче было не в его силах. Фокс спешно поднялся и выпрямился в черном облаке проносящегося, словно сквозь него трубного дыма паровоза, но вихрь уже вырвал бумагу и подхватил газету в воздух, унося прочь в конец поезда.

Вскрикнув, человек в криво смятом цилиндре сорвался с места и без памяти во весь опор бросился за уносящейся газетой. Ветер подгонял его в спину и сбивал с ног, но Фокс, не помня страха, мчался по крыше вдоль вагона, оставив своего ошеломленного французского друга в ужасе наблюдать за всем позади. Добежав до конца последнего вагона, Фокс подпрыгнул на месте, схватил газету и медленно побрел обратно, складывая газету и засовывая ее в карман.

Вернувшись, он сел рядом с Жаном-Антуаном, щурясь от едкого дыма, в трене которого они ехали.

– А здесь довольно холодно, – заметил растрепанный Фокс.

Кипя от злости и осознавая свое бессилие, Жан-Антуан гневным взглядом ответил на прозвучавшие слова. Фокс поерзал на ледяной крыше, устраиваясь потеплее, потом достал из кармана газету, развернул и принялся читать смятые и бьющиеся на ветру листы. Но было уже довольно поздно и в темноте строки сливались между собой. Тогда Фокс бросил несколько коротких взглядов на мрачного и молчаливого Жана-Антуана и протянул ему газету:

– Не почитаешь вслух?

Француз смерил своего друга возмущенным взглядом и оттолкнул протянутую газету.

– Что в этой газете такого, из-за чего мы в спешке покинули свое купе и забрались сюда? Что в ней такого может быть опубликовано, из-за чего вы, рискуя собственной жизнью, бросились через весь поезд, перепрыгивая с вагона на вагон за этим никчемным клочком бумаги? Объясните, прошу вас!

– В газете? – сдерживая смех, удивился Фокс. – Ты подумал, это все из-за газеты? Как всегда ты поражаешь меня своими чудны́ми предположениями, Джон! Нет, ну это и правда так смешно! Причем здесь газета? Дорога не самая близкая, нужно ведь и почитать что-то. И вовсе я не рисковал жизнью, перестань, – отмахнулся он. – Так ты не будешь читать?

– Вы ненормальный! Я требую немедленных объяснений!

– Тихо! – увидев, как проводник внизу открывает дверь вагона, просипел Фокс и зажал лицо Жана-Антуана злосчастной газетой, повалив его на спину. Юноша начал брыкаться, но благодаря Фоксу достаточно бесшумно. Проводник скрылся, не заметив ничего подозрительного. Фокс отпустил юношу. – Ты ведь хочешь доехать до Лондона? А если нас обнаружат, сразу же вышвырнут посреди пути, даже не сбавляя ход! Это не просто треп. С моим приятелем Уилли такое уже случалось. Беднягу скинули на полном ходу, и тот угодил прямо в дерево. С тех пор его зовут Уилли Пол-лица. Больше с ним никто вместе не выпивает и уж тем более не ест. Желудок не выдерживает зрелища.

– Перестаньте, мсье Фокс! С какой это стати нас будут высаживать на полпути? Мы уважаемые люди… ну, по крайней мере, за себя точно могу поручиться. Вы что, никогда не ездили на поездах прежде? Мы заплатили за билеты и…

Жан-Антуан потерял всякую уверенность в своих словах и замолчал, с еще большим ужасом вытаращившись на своего британского друга, когда Фокс затолкал газету в карман и с хитрой улыбкой на одну сторону достал свой уже надорванный билет, демонстрируя его непригодность.

– На самом деле, у нас нет билетов, Джон. А эти билеты были использованы на днях. Джентльмены, с которыми ты видел меня в таверне, любезно одолжили их. Эти клочки бумажки им уже все равно не пригодятся. Никогда не плати за то, что можешь получить бесплатно. Все затруднения, которые нам пришлось понести в этой поездке, возникли ввиду того, что прогуливаясь по поезду, мне не удалось раздобыть пригодные билеты.

– Вы просто мошенник!

– Ты меня не знаешь, малыш. У меня честное сердце.

– Если для вас железнодорожные расходы слишком велики, вы могли бы попросить меня купить нам билеты.

– На что? На ваши французские франки и прочие су? Здесь? О, сомневаюсь. Но, как я уже сказал, человек смышленый никогда не станет платить за то, что может получить бесплатно. Я и не собирался покупать никакие билеты, точно так же как и билеты на паром. Кстати, запомни это правило, Джон. Это первое из трех моих основных правил… ах! До чего же дивные пейзажи мчатся мимо нас!

Юноша достал замерзшими онемевшими пальцами свой билет из припачканного сюртука и безнадежно покрутил его в руках в сумеречном свете догорающего посреди синевы золота заката. Только сейчас он начал понимать, насколько велик и равнодушен мир. Этот привыкший к ночевкам под открытым небом безумный британец плевать хотел на то, как здесь холодно и неуютно. Мало того, что он оказался совершенно беспринципен, так еще и непритязателен и дерзок.

Использованный два дня назад билет истошно колотился в пальцах юноши, пока они не выпустили его, и тот не перелетел через плечо Жана-Антуана, скрывшись в темнеющей глуши. И тут дурные подозрения начали закрадываться в его голову.

– Стало быть, если вы не покупали билеты, то вы вовсе не готовились к поездке, пока я спал в своей комнате в гостинице? А кофе? Он был заказан для меня или для вас, мсье Фокс?

– Что-то я не уловлю мысли. К чему ты клонишь, друг мой?

– Я начинаю испытывать сомнения на счет той причины, по которой у вас оказались мой кошелек и шарф-галстук.

Фокс хитро подмигнул Жану-Антуану и потряс пальцем у того перед носом:

– У меня имеется исчерпывающее объяснение, которое развеет все твои сомнения, малыш!

– Извольте озвучить, – требовательно попросил Жан-Антуан, внутренне уже опасаясь очередного подвоха. – И хватит вам называть меня малышом!

Человек в смятом цилиндре подвинулся ближе и, мистически разведя руки со скрюченными пальцами, преувеличенно произнес будто заклинание «фокус-покус»:

– Бытовое недоразумение!

Потом вопрошающе поднял брови и покивал. Эффект, который, по его мнению, должны были произвести эти два волшебных слова на Жана-Антуана, обещал увязать все нестыковки и произвести на юношу неизгладимое положительное впечатление о магических способностях человека в смятом цилиндре.

– М-м-м? Что я тебе говорил? То, что сегодня произошло с твоим кошельком и тряпкой, иногда случается в мире людей. Недоразумения повсюду, и чем чаще ты выбираешься в люди, тем больше их случается. Не переживай, Джон, задуманное тобой путешествие сделает из тебя человека сноровистого, если ты не отступишься, и такие мелкие неурядицы больше не будут тебя волновать, – шепотом закончил Фокс.

Напуганный этим безрассудным представлением, Жан-Антуан молча таращился на своего спутника, потом еще долго не произносил ни слова. Он вспомнил, что Фокс намеревается отправиться вместе с ним в ужасные районы Лондона и искать там своего друга. Предстоящие планы человека в смятом цилиндре, очевидно, не принимали в расчет интересы Жана-Антуана и сулили потрясения гораздо более сильные, чем череда произошедших сегодня инцидентов, в которых Фокс распоряжался вещами Жана-Антуана и самим Жаном-Антуаном как своей собственностью. К подобному отношению к себе юноша не привык, и привыкать не собирался.

Если не взять ситуацию под контроль, все может очень дурно закончиться для юноши. Когда он собрал все силы и заговорил, его тон сделался официальным и оттого мало похожим на голос Жана-Антуана:

– В Лондоне нашим путям придется разойтись, мсье Фокс. Безусловно, при условии, что мы вообще доберемся до Лондона.

Фокс безмолвно покосился на юношу из-под полей цилиндра и ничего не ответил.

Жан-Антуан продолжил:

– Пожалуйста, не обижайтесь на меня. Я рад знакомству, но… я вспомнил о знакомых нашей семьи, которые как раз живут в Лондоне… прямо у Дуная…

– Темзы.

– Да-да, верно. Благодарю! Темзы, точно. Так вот, я, пожалуй, остановлюсь у них и… ну, понимаете, посему я не смею больше отвлекать вас от ваших дел. Вы больше не будете испытывать на себе тяготы разногласий, которые у нас возникают время от времени, а я смогу отдохнуть немного прежде, чем продолжить свое путешествие. В общем, на вокзале мы с вами и распрощаемся.

Фокс внимательно выслушал юношу и вдумчиво покивал. Потом наклонился к Жану-Антуану и заглянул в его глаза с безумным подозрительным прищуром.

– Врешь ты все. Не к кому тебе идти в Лондоне. К тому же за тобой должок, малыш Джон.

Раздавшийся следом леденящий душу безумный смех Фокса выдавил из груди Жана-Антуана тихий сдавленный вздох.

– Я вам ничего не должен! – попытался перекричать его смех Жан-Антуан.

Человек в криво смятом цилиндре тут же уставился на юношу с новым огнем в черных глазах.

– Нет? А подумать немного, так если бы не я, тебя бы уже волокли под руки, чтобы вышвырнуть с поезда как последнего оборванца. Может даже, в руки властей передали бы в качестве преступника. Скажи-ка, тебе доводилось раньше коротать дни в каталажке?

– Это вовсе не довод! Лишь по вашей милости я оказался втянут в авантюру с билетами!

Фокс задумался, потом утвердительно покивал.

– Справедливо. Ладно, хорошо! Давай так, – он хлопнул Жана-Антуана по плечу, закусил губу и замычал, усиленно раздумывая над предложением. – Ты отплатишь мне услугой за услугу, и я отпущу тебя. Не трясись, это быстро. К полуночи будешь свободен, как птица. Тебе ничего не придется делать. Сходишь со мной в один паб, мы пропустим по стаканчику, и гуляй себе на здоровье. Уже сегодня обо мне и не вспомнишь даже.

– Нет, не буду я пить…

– Хорошо, зайдешь со мной в паб, мы посидим минут пять, и ты уйдешь, куда захочешь.

– Пять минут?

– Ну, десять. Но не больше.

– Как же я уйду, если вы затащите меня в район, где всюду одни убийцы и воры?

Фокс хитро улыбнулся на одну сторону лица.

– В том-то и дело, малыш, что увидев тебя со мной, никто тебя не тронет.

Сейчас Жан-Антуан выглядел особенно жалко и потерянно. Он почесал затылок, поднял повыше воротник и шморгнул носом, раздумывая над предложением. Таким простым и обещающим наименьшее количество сложностей. Пытаться переспорить британца было бы куда сложнее.

Бросив слабодушный взгляд на Фокса, он осторожно поинтересовался:

– А в чем подвох?

Фокс пожал плечами.

– Ты мне правда нравишься, Джон. Ты славный парень с деловой жилкой. Но ты рожден сидеть у камина и читать книги. В лучшем случае писать. Сдается мне, даже путешествия для тебя непосильное приключение, на которое тебя могло толкнуть лишь нечто неотвратимое. Мой путь уходит далеко в дебри. Тебе со мной нельзя.

Жан-Антуан поразился проницательности человека в цилиндре. Он с самого начала раскусил юношу без доли усилий. Однозначно прирожденный мошенник. Что касается его пути, сомнений на этот счет у юноши не было, он даже не хотел думать о том, какие планы на свой визит в Лондон заготовил человек в смятом цилиндре.

– И потом, ты дурно на меня влияешь, – сварливо добавил Фокс.

– Если я откажу, вы меня никак не отпустите?

Тот с сожалением посмотрел на Жана-Антуана и отрицательно покачал головой.

– Но ведь я спрашивал не о том, почему вы меня отпускаете. А о том, зачем я нужен вам в пабе? Это же не ваша прихоть, как в тот раз с газетой?

– Что ты, нет! Кстати! Мы подъезжаем!

– В чем же тогда дело, мсье Фокс?

Подложив под себя газету, чтобы сидеть стало хоть немного теплее, Фокс вкрадчиво проговорил:

– Если я расскажу о своих делах в пабе, тебе придется остаться со мной и впредь. И никуда ты не денешься. А ведь ты же не хочешь больше со мной путешествовать, верно?

– Да, но…

– Вот поэтому давай-ка без любопытства, Джон, – с лукавой полуулыбкой отрезал человек в смятом цилиндре. В минуты, когда он говорил самые пугающие вещи, его голос мог становиться совсем бархатным и мягким, что, несомненно, выдавало в нем настоящего безумца.

Глава 4. Человек, который нанял банду

Омытый сиянием горящих фонарей и окон ночной Лондон несся прямо на двух людей, движущихся по поезду. То и дело опасливо приседая с выброшенными в стороны руками, осторожно ступая по дрожащим под ногами крышам вагонов в конец поезда, юноша спрашивал себя, что он делает и когда именно он заразился тем диким сумасшествием, которым, по его убеждению, был болен бодро шествующий впереди Фокс.

Вместе с затрудняющим движение ветром, бьющим в спину, и щиплющим глаза дымом вокруг пролетали мелкие искры, а сильные толчки, участившиеся с подходом паровоза к городу, буквально выбивали почву из-под ног. По мнению Фокса, незаметнее всего им удастся сойти с поезда с площадки последнего вагона. Мотивируя свое желание пройтись по крышам вагонов еще раз, он именно так все и объяснил Жану-Антуану. И если посреди незастроенной природы юноша боялся упасть с едущего поезда, когда сидел, то теперь, в городе, когда он преодолевал себя, делая каждый следующий шаг, этот страх принял очертания укоренившейся фобии. Однако его спутник, напротив, получал удовольствие от столь увлекательной прогулки и снова напевал себе под нос свою неразборчивую мелодию.

Дойдя до хвоста поезда, он остановился на краю вагона и с назидательным видом развернулся к передвигающемуся на согнутых в коленях ногах юноше.

– Давай же, Джон! Право слово, даже не представляю, что тебя так волнует. С тобой ничего не случится. Это же поезд, их делают совершенно безопасными, – для наглядности в подтверждение своих слов он попрыгал на одном месте, каждый раз приближаясь спиной к краю на несколько дюймов ближе. – Вот видишь? Ничего не случилось.

– Стойте! Больше так не делайте, прошу вас! – неожиданно высоким голосом прокричал Жан-Антуан. – Я не смогу взять на себя ответственность за вашу гибель, если вы оступитесь из-за моего осторожного отношения к нашей пешей переправе.

Его слова видимо насмешили Фокса, и тот с задорной улыбкой принялся слезать с крыши на перила площадки. Смятый цилиндр ловко скрылся из виду, нырнув вниз, а затем и смуглые пальцы отпустили холодный настил крыши.

Когда Жан-Антуан почти ползком добрался до края вагона, он чуть не столкнулся с головным убором Фокса, выглянув оценить степень сложности предстоящего спуска.

– А знаешь, что самое забавное? – воскликнул Фокс. – Вот как раз эти перила малость шатаются.

Он указал на те, на которых все еще стоял, высунувшись с правой стороны вагона.

– Как вы посоветуете мне слезть? – поинтересовался побледневший Жан-Антуан.

– «Как»? Остряк ты, Джон! Так же, как и залазил туда, – хохотнув, быстро отозвался Фокс и продолжил озирать стремящийся по сторонам город.

– Но вы против моей воли втолкали меня сюда!

– А-а-а! Помню, помню! – с ностальгической улыбкой покивал Фокс, будто это было в прошлом году, и не успел Жан-Антуан понять, в чем дело, как Фокс обеими руками схватился за сюртук юноши и принялся стаскивать француза вниз, балансируя на шатких перилах над проносящейся внизу железной дорогой без какой либо подстраховки.

Жан-Антуан тут же с ужасом завопил и начал цепляться за крышу вагона, отталкивать безумца ногой, снова вопить, пытаться заползти обратно – делать все, только бы не погибнуть, – но Фокс, уперевшись одной ногой в стенку вагона, почти что повис на полах его сюртука, что неумолимо приближало момент когда они оба свалятся на рельсы и переломают себе шеи и кости.

– Перестаньте! Мсье! Нет! Остановитесь! Мсье! Я слезу! Я сам! Сам!

– Ну, хорошо, – на удивление быстро согласился Фокс, отпустил его сюртук и спрыгнул на площадку, уступая возможность для самостоятельного спуска Жану-Антуану.

– Мерси, – тяжело отдуваясь, пробормотал юноша.

После очередной ужасной выходки человека в смятом цилиндре, спуск уже не казался таким смертельно опасным предприятием. Удивившись собственным физическим возможностям, Жан-Антуан сравнительно легко справился с этой задачей. Юноша просто переждал, когда сердце перестанет бешено колотиться и рваться из груди, спустил ноги, а затем и весь протянулся с крыши, держась за нее руками и всячески избегая угрозы наступить на шатающиеся перила, на которых до этого стоял Фокс. Словом, это был не очень ловкий, но безопасный в плане негативных последствий спуск.

Так, стоя на задней площадке в хвосте поезда, они въехали в покрытый ночной тенью современный Вавилон – Лондон. Где-то там, в величественной темноте жили светские львы и королевская семья, под светом масляных фонарей тянулись по своим домам бесчисленные толпы разных классов и сословий, собирались с работы уличные торговцы и замерзали бедняки. Всевозможные лавки и конторы закрывались, в театрах опускались занавесы, а питейные заведения продолжали полниться многоголосым шумом праздности. Этому городу, казалось, не было конца. И переполненный радостью Жан-Антуан почувствовал себя так, будто оказался в столице мира. Он, наконец, потерялся, чего и добивался. Сбежал от всех и от себя самого. Буржуазный Париж забылся. Лондон прибрал его под свое крыло.

Как и обещал Фокс, они взяли кэб и отправились в места, которых Жан-Антуан наверняка бы попытался избежать, путешествуй он в одиночку. Едва они успели сойти с подножки – экипаж унесся прочь, оставив француза и его гида одних посреди грязной неосвещенной улицы. Откуда-то издалека, из глубин безымянной бедноты, ветер доносил звуки разошедшейся ссоры нескольких человек. Фокс стоял, неспешно разглядывая здание, перед которым они остановились, а Жан-Антуан ошеломлено озирался по сторонам.

– Что ж, чем скорее, тем быстрее… – пробормотал себе под нос человек в смятом цилиндре и зашагал к дому.

Паб «Дурнушка Салли» ютился в одном из двухэтажных домиков Поплара, в полуподвальном помещении. Закопченные окна пропускали на ночную улицу лишь тусклый оранжевый отблеск, неряшливо стелящийся по земле. Вывеска уже давно почернела, и название скрылось с глаз. Удостовериться, что это именно тот паб возможности не представлялось.

Спустившись по истертым осыпающимся ступеням к парадному входу, Фокс брезгливо пихнул тонкую дверь и вошел первым. Грязный задымленный полумрак скрывал стены по бокам от входа, покрывал столы и стулья, а свет коптящих сальных светильников выхватывал разномастные фигуры сидевших здесь шести человек и работника паба за стойкой.

На первый взгляд могло показаться, что перед вошедшими путниками сидели завсегдатаи этого питейного заведения. Но это лишь отчасти было правдой. Все, кроме одного единственного сидевшего у стойки худого мужчины – он пил стакан за стаканом и не замечали ничего вокруг, – уставились на вошедших с редкостной враждебностью и алчным любопытством. Это были самые мерзкие опустившиеся люди, которых Жан-Антуан видел в своей жизни. В душно накуренном помещении паба от их тряпья все равно разило застарелым потом и алкоголем.

– У нас закрыто, джентльмены, – язвительно послышалось от столика слева от Фокса и Жана-Антуана.

Человек в смятом цилиндре словно бы и не услышал обращения. Он хлопнул по груди Жана-Антуана и медленно стал выходить из темноты, приближаясь к самому центру помещения, что, разумеется, лишь раззадорило сидевший по сторонам люд.

– Я слышал, недавно ты проворачивал одно денежное дельце, о котором потом старался не распространяться, – громко заговорил Фокс. – Но не все выжившие, кто в нем участвовал вместе с тобой, оказались столь же скрытны и скромны. И не у всех есть вспыльчивый старший братец-деспот.

Чуть не выпавший стакан с грохотом опустился на столешницу стойки.

Костлявые плечи напряглись, и сидевший у стойки человек огорошено повернулся к гостям. Он долго таращился на Фокса, верно пытаясь понять, мерещится ему или нет. А когда ощущение реальности все же перевесило, под его длинным носом растянулась самодовольная и одновременно растерянная ухмылка.

– Так-так-так… – протянул он, вытирая ладони об себя, и приветственно развел руки, – черт, смотрите-ка, кто к нам пожаловал! Сам мистер Чарли Бродячие Штаны!

Тихие смешки и шепот от столиков тут же смолкли.

До ужаса встревоженный Жан-Антуан хотел было оглянуться, но тут до него дошло. Он застыл на месте, глядя в спину Фокса взглядом полным беззащитного недоумения, с каким, пожалуй, мог бы смотреть на юношу один из тех зайцев, которого он подстрелил пару недель назад в лесу.

– Вы! – в сердцах проговорил француз.

Польщенный оказанным приветствием разбойник повернулся к Жану-Антуану и рассеянно только сказал вполголоса:

– Замнем, Джон.

– Налей ему выпить, не стой, как идиот! – проворчал худой человек у стойки, обращаясь к работнику. – Чарли! Чарли, сколько лет мы не виделись? Не будем так из огня да в полымя. Садись, выпей с нами, представь нам своего друга, я представлю тебе своих новых компаньонов. Они много слышали о тебе!

– Что мне те годы! – бахвально воскликнул Фокс. – Не будем тянуть кота за яйца, в Лондоне я по важному делу…

– Денежному?

– Нет. Не на этот раз. Ты знаешь, что я ищу, – многозначительно произнес человек в смятом цилиндре и направился к стойке. – Выгода здесь исключительно моральная.

Старый друг Чарли помрачнел и кивнул, чтобы ему тоже налили.

– Так ты думаешь, я смогу тебе в этом чем-то помочь? – спросил он.

– Предчувствие меня еще никогда не подводило, верно?

– Да-да… это правда, – задумчиво пробормотал его худой собеседник.

Фокс, а точнее, Чарли Бродячие Штаны не стал медлить:

– Кто он? Как выглядел человек, который нанял твою банду? На каких условиях о передаче денег вы уговорились? Где встречались? Где передавали деньги? Как он вас кинул?

– Что? Никто меня не кидал! И не посмеет…

Чарли скептически издал ртом неприличный звук.

– Чушь! Ты хотел облапошить его и убить, а его долю присвоить себе, но он прикончил больше половины твоих подельников, пока ты удирал. А тебе чуть пулю в зад не всадил.

Опрокинув стакан, худой человек нахмурился и подпер голову кулаком. Выпустив отрыжку, он хмуро взглянул на Чарли.

– Что-то особенно болтливый паренек тебе попался. Как его зовут?

– Пинкет…

– А черт с ним, ты все равно никогда не запоминаешь имен.

– …может Кроткотт…

– Ты хотел сказать Плакнет?

Чарли только собирался сесть на табурет, как вдруг оживленно подскочил и закивал, потом задумался и отрицательно покачал головой.

– Вот точно не Планкет.

– Плакнет, – исправил худой человек.

– Как?

– Плакнет!

– Тебе виднее.

– Так это он?

– Кроткотт?

– Нет, же! ЧАРЛИ! Проехали, не важно. Как ты вообще нашел того, кто тебе все это рассказал?

Удобно устроившись на табурете, поерзав, окинув присутствующих (включая Жана-Антуана) пристальным подозрительным взглядом, человек в смятом цилиндре взял стакан с той же жидкостью, которую пил его худой друг и холодно произнес:

– Мертвеца допросил.

В пабе воцарилось суеверное молчание. Все начали переглядываться, а Жан-Антуан все больше чувствовал, что должен бы быть сейчас где-то в другом далеком отсюда месте. Внезапно худой человек разразился хохотом, и все засмеялись ему вслед. Но Чарли не смеялся, он был совершенно серьезен и по-прежнему озирал всех изучающим взглядом. Когда его старый друг сообразил, что это не шутка, он закашлялся и вскоре умолк.

– Так, а че ты… это… ну… че, ты правда с мертвецом языки точил?

– Ты меня знаешь, о таких вещах я не вру, – подтвердил Чарли, покосившись на него.

После еще нескольких мгновений молчания его худой друг разразился хвалебными воплями и восторженными возгласами в адрес Чарли.

– Ну только ты можешь такое отмочить! Парни, давайте выпьем за моего друга! Налей-ка всем, Сэмми!

Паб сотрясся от пяти одобрительных выкриков. Кружки наполнились элем, Чарли сказал, чтобы ему и юноше с которым он пришел, налили джина. Его худой друг смеялся, но что-то в сухом лице этого, если присмотреться, молодого человека переменилось, и улыбка не казалась больше такой искренней для хорошо знавшего его Чарли.

Дельце, о котором худой не хотел распространяться, стало известно не просто каким-то незнакомым людям, оно привело сюда в Лондон человека начисто лишенного страха и наводящего трепет на тех, кто слышал легенды о разбойнике по имени Чарли Бродячие Штаны. Между тем взгляд блестящих черных глаз неуклонно отслеживал теперь каждое движение худого.

– Красавчик! – окрикнул Чарли.

– Да? – отозвался худой.

Чарли наклонился к нему и выразительно произнес:

– Ты окажи любезность, время-то не тяни. У меня есть, чем заплатить за твою информацию.

– Толковый ты человек!

Разбойник никак не отреагировал на похвалу. Худой поправился, прочистил горло и жадно ухмыльнулся:

– Но и ты не обидь старого друга, Чарли. Покажи хотя бы, чем будешь платить. Порадуй нас, каким добром разжился?

Человек в смятом цилиндре усмехнулся так, словно только и ждал этой просьбы, соскочил с табурета и медленно зашагал от стойки, кружа между столиков, то появляясь, то скрываясь в темноте.

– Знаешь, Франция уже не та, что раньше. Не то, что у нас на острове. Теперь это очень опасное и бесчестное место. В порте Кале меня ограбили два каких-то жалких щуплых щупня. Стащили всё, все деньги и огрели лопатой по голове. Но я ехал специально к тебе, чтобы узнать о твоем денежном дельце. А точнее, о человеке, для которого ты и твои компаньоны выполняли услугу. Поэтому я прихватил для тебе кое-что ценное!

Красавчик довольно хлопнул в ладоши и потер руки. Чарли остановился возле Жана-Антуана, который так и стоял на одном месте посреди помещения, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания.

– Оставляю тебе в залог этого парня, – Чарли хлопнул Жана-Антуана по плечу. – Джона. Он, правда, француз, от него многовато шума, но в остальном довольно выгодное вложение! Как тебе?

Жан-Антуан возмущенно повернулся к Чарли:

– Простите, что?! Нет!

Красавчик и остальные удивленно посмеялись.

– Пока он побудет у вас. А хотите, можете оставить его себе. Деньги занесу на днях. Фунтов десять, думаю, пойдет, – продолжил Чарли на том же месте, где прервался. – А от тебя потребуется рассказать мне о человеке, который нанял твою банду и снабдить меня оружием, какое у тебя имеется. Пистолеты, сабли… ну ты знаешь, мои вкусы.

– …вы слышите? Нет! Я категорически против! – далее юноша разразился чередой гневных проклятий и перешел на французский, изрядно позабавив Чарли Бродячие Штаны.

Он глянул на плещущийся в руке Жана-Антуана джин, забрал его стакан и глотнул.

– Но зачем нам этот малый, Чарли?

– Не знаю, прояви фантазию. Люди дороже денег! Можешь хоть в поместье Мэдстоу продать, эти ненормальные Сандерленды уж точно знают цену людям.

– В те места мы не суемся, сам знаешь, – мрачно проворчал худой.

– Ладно тебе, не будь так привередлив, это всего лишь залог.

– Ну не знаю, не знаю…

Красавчик долго обдумывал предложение, рассматривая похолодевшего Жана-Антуана и пытаясь понять, на кой черт ему сдался какой-то француз Джон. Потом его явно посетила какая-то интересная для него мысль, и он уставился на Чарли с довольным жадным оскалом.

– Чарли?

– Чего?

– Так ты говоришь, тебя обокрали, и у тебя нет ничего, даже оружия, поэтому ты пришел ко мне.

Чарли нетерпеливо фыркнул.

– Ну да! Красавчик, долго соображаешь.

– То есть, я хочу сказать, ты сейчас безоружен? – осторожно уточнил худой.

– Верно! Поэтому-то я и пришел к тебе. Прикупить средства самообороны и нападения по дружеским ценам.

Красавчик задумчиво покивал, потом неуклюже слез с табурета, оказавшись еще и низкорослым хромым.

– Отлично… Джентльмены! – крикнул он во всю глотку, заплетающимся языком обращаясь к своим компаньонам, которые тоже с готовностью повставали из-за столиков с обеих сторон от Чарли и Жана-Антуана. – Сейчас он не опасен. Хватайте этого придурка и его шута-француза!

Все пятеро с бешеными криками бросились на стоявших в центре зала гостей. Не дожидаясь, когда на него обрушатся удары увесистых кулаков, Чарли Бродячие Штаны одним прыжком забрался на ближайший справа стол, из-за которого только поднялся узкоглазый проворный парень, и запустил ногой стоявшую на столе кружку эля тому прямо в голову. Жан-Антуан побежал к выходу, но его поймал за сапог и начал тащить по вонючему земляному полу высокий толстый верзила в нелепо смотрящемся на нем котелке. Три пары рук потянулись за Чарли, чтобы сбросить его со стола, но он уже прыгнул и ухватился за деревянные балки под потолком. Красавчик наблюдал за всей этой веселой возней с радостной усмешкой, а когда понял, что Чарли ловко перебираясь с балки на балку, приближается к нему, схватил из-за стойки бутылку джина и запустил ею прямо в Чарли. Бутылка разбилась о смятый цилиндр и сорвала разбойника с потолка. Три галдящих человека расступились перед падающим Чарли, и тот плашмя рухнул на пол.

Увидев это, Жан-Антуан невольно обмяк и перестал сопротивляться. Он уставился на обездвиженное тело человека, которого он знал под именем Фокса и с которым провел целые сутки долгого пути из Кале в Лондон. Великого разбойника победила горстка безвестных отвратительных опустившихся бандитов.

Китаец начал приходить в себя. Верзила в котелке неожиданно врезал Жану-Антуану в лицо, и нос юноши прыснул жгущей кровью на замерзшую с улицы обветренную кожу. Усадив француза на стул, верзила сел за тот же стол.

Безвольно болтающееся тело Чарли подняли двое дружков Красавчика и взгромоздили его руки себе на плечи. Разошедшийся и вошедший во вкус Красавчик лихо переполз через стойку, оттолкнул работника Сэмми, выбрал себе новую бутылку джина. Предприняв несколько попыток, он перекатился через стойку обратно и подошел к Чарли, злорадно рассматривая его беспомощно висящую голову.

Открыл крышку и хлебнул из горла бутылки. Плеснул в лицо человека в смятом цилиндре. Тот дернул головой, начав приходить в себя.

– Чарли, Чарли… – проговорил Красавчик и отвесил внушительный шлепок по щеке разбойника. – Как глупо было заявиться сюда и рассчитывать на помощь после всего, что моя семья натерпелась от тебя. Ты думал, можешь просто взять все, что наши парни нажили своим трудом, а иногда и кровью, и улизнуть из страны на несколько лет, чтобы потом неожиданно вернуться, и, не прося прощения, потребовать, чтобы я тебе чем-то помог? Ты думал, братья Сканланы проглотят и забудут, как ты унизил наш авторитет в глазах остальных парней из банды?

Чарли поднял на того сосредоточенный изо всех сил, но все еще отсутствующий взгляд. Поразмыслил какое-то время, потом вяло протянул:

– Кратко говоря, да.

Красавчик засмеялся, и все его дружки тоже засмеялись.

– Только я оставил с носом лишь нашего главного, твоего недоумка братка Тома Сканлана, от которого втихую воротило всех парней из банды. И сделал бы то же самое вновь. А добро ребят я не трогал, если только ты не прошелся следом за мной и не соврал, что это был я. Кстати, джентльмены, – Чарли повертел головой, глядя на тех двух, что держали его, – у вас случайно ничего не пропадало за то время, пока вы водитесь с Красавчиком? Неужели он у вас типа за главного? А знаете, я его знал как сопливого шестнадцатилетнего мальчонку-подхалима, неспособного даже подтереть свой зад без помощи старшего братка.

– Заткнись! Заткнись, тебе говорят! Дохнуть будешь, станешь молить о прощении! Чарли, я тебя порежу, мамашей клянусь!

– О! О! Хорошо, что ты заговорил об этом! – обрадовано воскликнул Чарли. – Я заметил у тебя в партнерах китаец. Хочу спросить, разве вам, Сканланам, мамаша не запрещает заводить дружбу с китайцами, боясь, что вы заведете смешанные браки? Не повезло тебе родиться здесь. Будь ты девчонкой из Хокстона, не пришлось бы прятать своего китайского парня…

Неожиданно взбешенный китаец с воплем, выхватил бутылку из рук Красавчика и размахнулся, чтобы запустить ею по голове Чарли, но разбойник пригнулся, и бутылка угодила в лицо одного из тех, что держали Чарли на себе. Топнув, Чарли отдавил ногу второго бандита – все еще державшего руку разбойника на своих плечах – схватил его и толкнул на бросившегося навстречу китайца. Оба неуклюже повалились, китаец вновь ударился головой, затылком налетев на стойку и без памяти рухнув наземь, прижатый здоровенным дружком.

Чарли решительно шагнул к оставшемуся растерянно стоять Красавчику, но худой с противной ухмылкой достал из-за пояса ножик и, озверело выкатив глаза, погрозил оружием своему старому другу. Это был обычный, вероятно, краденный, столовый прибор, заточенный преступником в годы, когда оба они с Чарли еще состояли в одной банде.

– Ну, давай, гаденыш! – проскрипел худой, сжав ножик в грязных костистых пальцах. – Только ты и я!

В это время над смятым цилиндром Чарли беззвучно выросла высокая шляпа с небольшими загнутыми с боков полями – двадцать лет как вышедшая из моды, еще более заношенная и потертая, чем цилиндр разбойника.

Только Чарли хотел было сделать рывок вперед на рисующегося Красавчика, как две покрытые шрамами руки обхватили человека в смятом цилиндре и оторвали от пола. В это время Красавчик сделал выпад, чтобы ткнуть Чарли ножом в живот, но разбойник врезал болтающимися ногами тому в челюсть. Красавчик взвизгнул и отлетел на стойку, выронив свой ножик.

Державший Чарли бандит врезал ему по ребрам и отпустил. Чарли свалился на пол, встал на четвереньки, бросив обиженный взгляд на возвышающегося над ним атлета в высокой шляпе. На жилистых руках с закатанными до локтя рукавами красовались многочисленные шрамы от порезов, от человеческих зубов и ожогов.

Чарли вяло похихикал, глядя на его шрамы:

– Вижу, у тебя было счастливое детст…

Не слушая своего противника, бандит с размаху ударил Чарли ногой в живот.

– Что-что? Повтори-ка? – издевательски разжевывая слова, выплюнул атлет.

Отлежавшись немного, Чарли оглянулся на изнывающего от боли Красавчика, попытался подняться, но бандит еще раз ударил его в живот так, что Чарли свалился лицом в пол.

– До чего же воняет, – сдавленно посетовал он, выплевывая грязь изо рта.

– Говорят ты великий разбойник. Непобедимый человек без башни и без страха.

От пола в воздух поднялся палец:

– Молва правду говорит… – заметил Чарли и снова попытался подняться, но снова получил удар в живот и испустил полный боли глухой стон.

– Но знаешь, кого вижу я? – с садистским оскалом процедил бандит в шляпе. – Смешного болтуна, которого мне раздавить только в удовольствие. Ты, наверное, и не дрался никогда по-мужски в кулачных боях, в круге посреди галдящей толпы. Не убивал своими руками, как я. Чем же ты велик, а Чарли Бродячие Штаны?

Он размахнулся ногой, чтобы обрушить сапог на лицо противника, но неожиданно Чарли схватил с пола нож Красавчика и насквозь всадил лезвие в ступню бандита в шляпе. Заточенное лезвие разорвало подошву сапога, прошло меж костей и высунулось над сбитой кожей сапога. От боли тот заверещал, запрыгал на одной ноге, потерял равновесие и рухнул на задницу.

Чарли медленно поднялся, расправляя свое подбитое овчиной пальто, бросил взгляд на работника паба, предпочитавшего держаться подальше от разборок, на Красавчика, ползущего к двери в подсобное помещение, потом подошел к стойке и потянулся за одним из высоких табуретов.

– Эй, а хочешь узреть мое величие? – поинтересовался Чарли.

Бандит в высокой шляпе отвлекся от своей пронзенной ноги и поднял на него горящие от ненависти и слезившиеся от боли глаза. Тут же с грохотом об его атлетическую фигуру разбился раскрученный со всего духу табурет. Тяжелое тело бандита откинулось назад, и сраженный, он повалился на землю.

Чарли склонился над ним, внимательно рассматривая проделанную работу.

– Ну как тебе? Это, по-твоему, по-мужски? Нет, ты только скажи, чтоб я знал, что тебе нравится, хорошо?

Бандит в высокой шляпе валялся на земле погребенный под дубовыми обломками с проткнутой ножом ногой, разбитым о табурет лицом и вряд ли в ближайшее время собирался поддерживать беседы.

Удовлетворенно кивнув, Чарли выпрямился и хотел было взяться за Красавчика, как услышал из темноты непонятные звуки тихой возни. Приглядевшись, он увидел довольно забавную картину. Жирный здоровяк в котелке повалил Жана-Антуана на стол и душил его, а Жан-Антуан болтал ногами, одна из которых была боса, и отчаянно лупил здоровяка своим правым сапогом. Чарли уже собирался пойти своему французскому другу на помощь, но вспомнил про важное дело, всплеснул руками, дивясь тому, как он мог об этом забыть, и повернулся к работнику паба.

– Сделай-ка мне и моему другу французу еще по порции джина, хорошо? Они платят, – он указал на валяющиеся в беспамятстве тела, затем взял еще один табурет и юркнул с ним в темноту.

Жан-Антуан вздрогнул, когда над раздувшейся от усилий головой здоровяка в котелке с громким треском разлетелся в щепки приличных размеров табурет. Жирные пальцы еще какое-то время сжимали налившуюся кровью шею француза, потом ослабли. Покачиваясь, здоровяк развернулся к Чарли, в руках которого остались две обломанные ножки табурета. Шагнув навстречу здоровяку, Чарли брезгливо ткнул обломком ножки в качающуюся тушу, и здоровяк откинулся на спину, с грохотом плюхнувшись на стол позади себя.

Освобожденный от удушающих рук Жан-Антуан выронил свой сапог, прокашлялся и стал жадно хватать воздух ртом. Чарли помог ему подняться со стола, подождал, пока юноша натянет сапог и повел его к стойке, где их ожидали две порции джина.

– Выпей, полегчает, – безапелляционным тоном сказал разбойник.

Жан-Антуан вытер окровавленное лицо, недоверчиво покосился на него, потом понял, что хуже от этого не будет, протянул дрожащую руку за стаканом джина, выпил и еще немного прокашлялся.

– Что вы здесь устроили? – осмелился подать голос работник паба.

Чарли повернулся к Жану-Антуану:

– Скажи ему.

– Что сказать? – с недоумением пробубнил юноша.

Чарли обернулся, оглядел поломанные табуреты, сокрушенную шайку бандитов, и осколки разбитых бутылок и кружек. Уверенно взглянул на Сэмми и величественно произнес:

– Бытовое недоразумение!

В пабе повисло молчание.

– Вы знаете, сколько стоит все, что вы разрушили?

– Так, все! Не реви ты, как девка! Умолкни! – пригрозил стаканом человек в смятом цилиндре. – Тащи сюда бутылку. Тоже за счет этих парней. Они сегодня щедрые.

– У меня что, сломан нос? – обеспокоился Жан-Антуан.

Разбойник еще некоторое время уничтожающим взглядом прожигал дырку в Сэмми, пока тот не послушался его распоряжения, потом принялся задумчиво разглядывать разбитый нос Жана-Антуана.

– Молю скажите же! Ну что там?

Чарли помычал, приглядываясь одним левым глазом – другой он прикрыл для точности, – потом беззаботно пожал плечами:

– Во всяком случае, не хуже чем было.

– Как так? О, нет!

– Не тревожься, Джон, у тебя теперь очень мужественный вид. Скажи ему, холуй!

– Да-да, сэр! Это действительно так, – охотно согласился Сэмми, протягивая открытую бутылку Чарли. – Только не разбейте, пожалуйста.

– Что ты, что ты! У меня имеется идея даже получше. Кстати, куда уполз этот доходяга Красавчик? – спросил Чарли работника паба.

– Э… не знаю…

ХЛОП!

Чарли обрушил ладонь на стойку и с бешенством вытаращился на Сэмми глазами настоящего безумца.

– Ты не устраивай здесь театр, ссыкун, если не хочешь чтобы я живьем съел твои кишки!

Француз и работник паба испугано уставились на Чарли. Сэмми тут же указал пальцем в сторону подсобки.

В следующую минуту Чарли Бродячие Штаны одной рукой тащил оттуда по земле ревущего и умоляющего о милости Красавчика. Пьяные слезы и страх совсем не красили этого дистрофичного уличного жулика. Оказавшись среди своих валяющихся без сознания дружков, Красавчик завопил с еще более истошным отчаяньем. Чарли выволок его на свет и пихнул. Тот упал, потом стал подниматься на колени и вдруг вздрогнул, когда Чарли с сознанием дела начал выливать на него спиртное из бутылки.

– Че это? Че ты делаешь, Чарли?

– Разве не видно? Беру у тебя интервью, Красавчик, – как сам собой разумеющийся факт, объяснил разбойник. – Ты рассказывай пока о человеке, который нанял твою жалкую шайку дворняжек.

Вылив больше трех четвертей бутылки, Чарли допил остальное и побрел к одному из сальных светильников, висящих на стенах по бокам помещения.

– Не слышу тебя, Красавчик.

Он плюнул на ладони, взялся за нижнюю часть светильника и принялся отдирать его от стены. Повозившись с этим делом пару минут и выбившись из сил, но так и не сорвав светильник со стены, Чарли вернулся к стойке:

– Эй, холуй! Спички есть?

– Да, сэр. Сейчас.

– Ищи скорее там!

– Хорошо, сэр.

– И не болтай!

– Зачем тебе спички, Чарли? – сорвавшимся голосом вскричал Красавчик. – Нет! Слышишь! Пожалуйста, я умоляю тебя, не делай этого!

Сердце Жана-Антуана сжалось. Пожалуй, всего несколько минут назад этот отвратительный, лишенный всякого понятия о достоинстве и чести худой человек собирался убить их обоих, но теперь он оказался во власти безумца разбойника в совершенно беспомощном положении, и полностью лишенный всяческих прав. Если бы эти преступники убили сегодня Жана-Антуана и Чарли, это была бы смерть в бою, но то, что задумал Чарли для своего давнего друга было не чем иным, как жесточайшей казнью, без суда и снисхождения.

Увидев, как Сэмми передает коробку Чарли, худой проскулил и приготовился прощаться с жизнью.

– Пожалуйста, не делайте этого! – попросил Жан-Антуан, схватившись за рукав Чарли.

Тот недовольно стряхнул руку француза и направился к Красавчику, начавшего все быстрее уползать на коленях от Чарли.

– Нет! О Господи! – заорал несчастный, содрогаясь всем телом.

– Так, о чем я там буду тебя просить, когда буду подыхать? – напомнил Чарли, догоняя Красавчика.

– Мсье Фокс! Пардон, мсье Чарли! Не нужно, вы уже проучили их.

– Это преступники, Джон! Они знали, как кончат, когда выбирали профессию.

– Но вы тоже преступник! – тревожно воззвал к жалости разбойника Жан-Антуан, увидев, как Чарли опустил ногу на спину ползущего Красавчика и прижал его к земле.

– О, не совсем, друг мой! Не совсем, – разбойник отрицательно покачал пальцем из темноты. – Все мы и наши жизни ничего не стоят по сравнению с тем делом, которое я обязан завершить.

– Каким еще делом?!

– Расскажи ему, Красавчик. Давай, ты знаешь эту историю, я рассказывал раньше.

– Он чокнутый! – завопил худой. – Он всю жизнь охотится за человеком, которого не существует!

– Теперь ты видишь, как это важно, Джон! – раздался из темноты взволнованный шепот разбойника, лишь еще больше напугавший Жана-Антуана.

Внезапно зажглась спичка, и паб сотрясся от душераздирающего крика испугавшегося Красавчика. Чарли помахал рукой и спичка погасла.

– А теперь рассказывай все, что связано с человеком, который нанял вас!

– Это не он! Это не тот, кого ты ищешь!

– Об этом мне судить! Живо говори!

– Хорошо, хорошо! Я все расскажу! – узловатые руки нашарили длинные носки сапог Чарли, и Красавчик начал обнимать ноги своего мучителя. – Пощади! Я все расскажу!

– Сгинь! Рассказывай лучше.

Судя по звукам, коробка со спичками снова открылась, и Чарли достал еще одну. В надежде на пощаду худой поторопился начать свой рассказ.

– Я возвращался из паба! – истерично проговорил он. – Шел отсюда. Один. Рядом значит это… остановился экипаж. Черный-черный! Ну да, а я смотрю, из окошка высунулась бутылка рома. Ну че, я подошел, и вдруг слышу голос изнутри экипажа. Он сказал, для меня есть дельце, и поманил бутылкой, а потом затянул бутылку обратно. Я залез внутрь. Он, видимо джентльмен, так как сразу же вежливо передал мне бутылку рома и как-то странно молчал, пока я пил. Словно рассматривал меня.

– Как он выглядел? – жестко спросил Чарли, буквально кипящий от нетерпения.

– Не знаю, на его стороне была тень, лица я не разглядел. Ни тогда, ни потом. Поздняя ночь была все же. Декабрь. Ну, так вот, оценив его щедрый дар по достоинству, я смекнул, что наверняка имею дело с состоятельным человеком. Тут я достал свой ножик и сказал, чтобы он отдал свои деньги. Из тени показался ствол пистолета. «Ты можешь попытаться обогнать пулю и стащить у меня несколько шиллингов, – сказал этот человек своим странным спокойным ровным голосом. Такой голос верно мог принадлежать лишь дьяволу! – А можешь поработать на меня, и тебе достанется приличная доля». Не знаю, что меня толкнуло, но я согласился. Я убрал нож, взялся за ром и стал его слушать. Все тот же голос предложил мне ограбить сейф в доме одного богатея из Мэйфэир и строго запретил убивать этого человека. Он сказал, владелец дома не должен быть убит ни при каких обстоятельствах, это основное условие нашего договора. Человек, которого уговорено было обчистить обязательно должен жить дальше, сознавая, как много он потерял.

Жуткое ощущение облепило душу Жана-Антуана при мысли о том, каким жестоким и одновременно слабым вероятно является человек, нанявший банду Красавчика.

– Обокрасть и оставить мучиться, – вдумчиво произнес Чарли. – Любопытно!

– Весьма странно, – возразил Жан-Антуан.

– Я тоже так подумал, – непонятно с кем из них двоих затравленно согласился Красавчик.

– Как зовут человека из Мэйфэир, которого вы обокрали?

– Кэмп или как-то так. Не помню точно. Но я могу показать его дом! Только не сжигай меня, Чарли!

– Ладно тебе сопли лить на мои ноги! Давай, рассказывай, что дальше было?

– Он передал мне футляр. В футляре лежал чертеж, очень точно выполненный чей-то рукой. Наниматель сказал, что это план дома намеченной жертвы грабежа. Я долго бы соображал, если бы он не объяснил. Впервые видел такой мудреный план. Крестиком был помечен сейф в стене слева от входа в кабинет. В сейфе было целое состояние, вырученное с продажи недвижимости, которую распродавал этот бедняга. Вроде, финансовые дела у него и без нас шли довольно скверно, – с пола донесся пьяный смешок Красавчика. – И целая треть этого добра, согласно условиям моего нанимателя, принадлежала мне и парням, которых я возьму себе в помощники. Он сказал, в ночь того дня, когда я получу красный конверт, я должен буду все провернуть, на подготовку у меня не больше двух дней. И предупредил, чтобы я ни в коем случае не вздумал открывать конверт. В нем не будет ни условий, ни полезной мне информации, вроде этот конверт вообще не мне адресован. Этот конверт я должен буду взять с собой на дельце. На Ганновер-сквер после кражи нас будет ждать экипаж, в нем-то мне и нужно будет оставить красный конверт. Так мы и распрощались. Я забрал ром, его экипаж поехал в сторону Хокстона. Позже я смекнул, что джентльмен не спрашивал, где я живу, и поэтому начал уже думать, что дельце не выгорит, но на всякий случай, как он и сказал, серьезно подготовился, как в старые времена у Лихих Малых. А потом случилось что-то странное. Через несколько дней рано утром меня разбудили птицы.

– Птицы? Что за птицы еще?

– Вороны! Я открыл дверь, а на улице все черно от их крыльев. Они сидели и каркали, точно покойника почуяли. А на пороге лежал красный конверт. Значит, кражу нужно было провернуть предстоящей ночью. В два часа пополуночи мы со старшими братьями Ламминг, Бобби Плакнетом и его рыжим дружком забрались в дом в Мэйфэире. С сейфами я вообще-то не очень хорошо управляюсь. Раньше у богатеев все было проще! Мы как проклятые провозились с ломиками, разворошили стену, достали этот несчастный сейф. На звуки шума прибежал как курица перепуганный владелец дома, ну Бобби и приложил его чем-то по голове…

– Он выжил? – глухо спросил Жан-Антуан.

– Че? Кто? Бобби?

– Владелец дома?

– А куда он денется! Мы когда выгребали деньжата в мешок, он уже шевелиться начинал. Ну Бобби его снова приложил. А знаешь, че самое смешное, Чарли? Двое его слуг испуганно жались за дверями кабинета. Наложили в штаны и ждали когда мы уйдем. Воняло на весь дом. Во олухи, а!

– Когда ты ходишь на дело, почему-то всегда воняет, Красавчик. Не думаю, что дело в его слугах, – снисходительно проговорил Чарли.

– Ладно, я все понимаю, в тебе говорит обида. Твое право! Мы с моими новыми компаньонами действительно плохо тебя встретили сегодня.

Разбойник чиркнул спичкой о коробку, темную часть зала вновь с шипением осветил подрагивающий огонек.

– Погоди, дружище! Я еще не все рассказал! Чарли! – склонившись на коленях и закрывшись блестящими от джина рукавами, запричитал худой.

– Ну так чего тянешь?

– Нет-нет! Уже рассказываю! Уже! Мы это, как собрали все денежки, сразу потопали на Ганновер-сквер. Там нас уже ждал пустой экипаж, как джентльмен и говорил. Мы с ребятами погрузились в экипаж и, согласно плану, отправились на Коммершиал-роуд. Чтоб этот придурок наниматель не искал нас в дальнейшем, мы решили сразу его порешить и присвоить заработанное себе. Он ждал нас в подворотне как нелюдимый идиот. Прятался в темноте, когда на дворе было четыре часа утра – глубокая ночь. Я поманил его мешком, он махнул своей тростью, чтобы я подошел, но я прикинулся тупым, типа ничего не понимаю и продолжаю стоять на своем месте. Он вышел из тени, тут-то мои ребята на него и накинулись, но всем четверым отпор этот сукин сын оказал достойный. Все закончилось очень быстро. Раздалось несколько выстрелов. Не знаю, сколько человек уцелело, позже я виделся только с одним Бобби Плакнетом, а вся семейка Ламмингов теперь как-то косо на меня поглядывает. Ну, как я уже сказал, все закончилось быстро. Мои парни лежали на земле, не шевелились. Сукин сын побежал на меня с пистолетом. Чтобы не схлопотать пулю в лоб, мне пришлось бросить мешок с выручкой и уматывать, но он от меня не отстал. Деньги его интересовали не больше, чем моя душа. Он вздумал мне кровь пустить. Иногда мне казалось, что я оторвался от него, потом он снова появлялся. Лишний раз пули он не тратил. Так продолжалось, пока он меня не настиг. Чертовщина какая-то! Я скользнул в один из подвалов, видел, как его ноги пронеслись мимо. Потом вдруг позади меня раздается его голос. Он толкнул меня на землю и потребовал свой красный конверт. Сдался ему этот треклятый конверт! Ну, я тоже не дурак, протянул ему конверт, а сам ногой ему в колено двинул и смылся. Залег на дно в Уайтчепеле, в норе у кузины с ее муженьком пропойцей. Больше я того богатого выродка не видел. Пожалуйста, не убивай меня, Чарли!

– Какая у него кожа? Ты видел швы на лице?

– Эм… ну, может быть…

– Видел или нет?!

– Я не видел, но это не значит, что их не было. Не знаю. Говорю же, мне кажется, это не он, Чарли!

Человек в смятом цилиндре быстро заходил взад вперед, обдумывая услышанное. Остановившись напротив Жана-Антуана, глядя куда-то сквозь него, словно француза и вовсе не было на пути, Чарли с неким благоговением и одновременно ненавистью прошептал, затем кивнул сам себе:

– Это он!

– Кто он? О ком вы говорите? – спросил юноша.

– Джон??? – наконец увидев его, удивленно произнес Чарли.

Позади хлопнула входная дверь. Разбойник рывком повернулся на месте, чиркнув новой спичкой по коробке и выбросив руку над головой. Он увидел в бледном полумраке, что Красавчика нет на полу. Облитый джином его старый друг бросился наутек, очень ловко подметив момент, когда удобнее всего можно выскользнуть на лондонские улицы.

Может быть, Чарли Бродячие Штаны в действительности собирался сжечь заживо этого несчастного Красавчика, а может быть, и нет, но он очень разозлился, подумав, что теперь появился человек, который смог убежать от великого разбойника. И еще хуже, что этот человек знал большое количество из тайн, приобретших немалую ценность с появлением Чарли в Лондоне.

– Ну вот, теперь вся округа узнает, что вы хотели его сжечь. А ведь Сканланы очень большая семья, – вновь заговорив крайне осторожно, предупредил Сэмми, от стойки.

Услышав это, Чарли зло скосил глаза в сторону голоса работника паба. Он вдруг стремительно направился к Сэмми через весь зал и с силой ткнул в него пальцем:

– Еще одно слово, и сейчас опять приключится бытовое недоразумение, холуй!

Глаза Чарли блестели таким безумным блеском, а перекошенный цилиндр настолько угрожающе качался у разбойника на голове, что Сэмми решил больше не встревать и в послушном молчании ушел за метлой, чтобы прибраться.

– А что станется со мной? – спросил Жан-Антуан. – Зайти в паб, я с вами зашел. Кулаком в лицо я уже получил. Смертный страх тоже испытал пару раз. Мне хотелось бы, чтобы вы исполнили свою часть нашей договоренности, и мы тут же распрощались. Вы абсолютно правы, не важно, кто вы, Гай Фокс или Чарли Бродячие Штаны, ваша жизнь полна слишком диких переживаний, которые совершенно не представляются интересными мне.

Казалось, Чарли не слушал юношу. Он ходил вокруг Жана-Антуана, между бессознательно развалившихся на земле преступников и критически рассматривал их тряпье, словно выбирая себе что-нибудь из их вещей.

– В самом деле? Ты хочешь сказать, тебе ничуточки не было интересно сегодня? – подал голос разбойник, возвращаясь с котелком здоровяка в руках.

– Разумеется, нет! Один лишь мой разбитый нос лишает сегодняшний день всякого интереса. Понятное дело, каждый мужчина рано или поздно вынужден прибегнуть к грубой силе и вступить в драку, но я вынужден попрощаться с вами. Ваше поведение и отношение ко мне мотивировались куда более меркантильными интересами, нежели желание помочь путешественнику в пути. Дела, которые вы считаете непомерно важными, слишком уж большую угрозу представляют для человеческого здоровья и, в конце концов, для человеческой жизни! И рассказанные вами на пароме истории о разбойных похождениях Чарли Бродячие Штаны (то есть, о ваших собственных похождениях) только подтверждают благоразумность нашего с вами договора, который мы заключили, страшно сказать, на крыше поезда.

Пока юноша говорил, Чарли со стороны примерял на глаз котелок на голову Жана-Антуана. Убедившись, что котелок французу не пойдет, Чарли озадачено покрутился на каблуках, потом увидел высокую шляпу лежащего в стороне от стойки атлета и, подняв ее с пола, так же навскидку примерил ее к голове юноши. Высокая темная шляпа с загнутыми по бокам полями неожиданно привлекла интерес самого Чарли, и он потянулся одной рукой за своим смятым цилиндром. Ощупал его неестественные изгибы с расстроенным видом, снял и, закрыв глаза, водрузил на голову высокую шляпу атлета. Медленно выдохнул и открыл глаза, внимательно прислушиваясь к собственным ощущениям. Новая шляпа, хоть и пахала рыбой, была на десяток лет старше его цилиндра и в нескольких местах насквозь пробита, словно по ней стреляли дробью, но сидела глубже, была удобной и пришлась Чарли по вкусу. Закончив с обновлением своего гардероба, разбойник вернулся к голове Жана-Антуана. Он прищурил один глаз и подставил свой цилиндр на голову юноши, горячно сотрясающего руками и что-то там говорящего о договоре и крыше поезда.

– Простите, а что вы делаете? – увидев манипуляции Чарли, с недоумением поинтересовался Жан-Антуан.

Чарли отбросил в сторону свой смятый цилиндр, убедившись, что Жану-Антуану нужна какая-то исключительная шляпа.

– Подбираю тебе головной убор. Не будешь же ты ходить по Лондону с этим ужасом на голове! – он небрежно махнул в сторону кудрей Жана-Антуана. – Во всяком случае, я с тобой точно не буду так ходить. Тебе нужно найти что-нибудь, чтобы прикрыть это, – он снова махнул в сторону волос юноши.

– Так вот и я о том толкую, мсье Чарли, – вернулся к своему монологу Жан-Антуан. – Согласно уговору, предлагаю разойтись каждый своей дорогой.

– О, я помню о нашем договоре!

– Вот и славно…

– Но, видишь ли, – Чарли, дружески взял Жана-Антуана за плечо и повел к выходу, – сначала нужно найти, куда тебя пристроить. Я бы уже давно оставил тебя в покое, но эти жалкие идиоты не захотели тебя брать. Видел, какую бучу подняли из-за тебя? Как только мы найдем подходящих людей…

Глава 5. Великий разбойник вернулся

– Это очень мило с вашей стороны, мсье, но меня не нужно никуда пристраивать. Я не раб и тем более не выгодное вложение средств. А теперь, скажите, в какую сторону мне идти, чтобы добраться до районов, где я смог бы взять кэб или остановиться в отеле?

– Дай-ка подумать. Так… – его гид развернулся лицом к улице, озадачено щурясь и высматривая нужное направление. Палец выделывал в воздухе круги, указывая то в одном направлении, то в противоположном. Неожиданно Чарли замер, затем раздался его голос. – А знаешь, Джон, я рад, что ты решил оставить нос таким, каков он теперь есть. И цвет у него стал такой насыщенный! Глаз радует!

– О нет! Я так и знал, у меня сломан нос!

Чарли повернулся к расстроенному юноше, брезгливо взглянув на его отекший нос и заплывшие глаза.

– Тебе туда, – бодро сообщил Чарли, махнув рукой в неопределенном направлении.

Но Жан-Антуан даже не заметил слов своего гида. Он всецело обратился в переживания по поводу своего сломанного носа и боли, разливающейся по лицу во все стороны.

– Мне бы еще врача найти. Вы не знаете, случайно, где мне смогут оказать медицинскую помощь.

– Вот совершенно случайно знаю!

– Правда?

– Конечно, я же много лет жил в Лондоне!

– О, я благодарю вас, буду обязан вам, если вы подскажете мне, как туда добраться.

– Так уж и быть, мне придется тебя туда отвести, Джон. Что-то не верится мне, что ты можешь сейчас добраться туда самостоятельно.

Пораздумав какое-то время, француз согласился. Иного выхода не было. Оба зашагали по ночной улице, оставив позади паб Дурнушка Салли.

– Только без ваших фокусов, – предупредил Жан-Антуан.

– Совсем без?

– Да, – твердо произнес юноша.

– Скукотище.

– С которого часа он ведет прием?

– Ты что же, собираешься ждать у него на крыльце до утра? – усмехнулся Чарли. – Думаю, это не входило в планы твоего буро-синего друга.

– Кого?

– Твоего носа.

– Боже мой! – рука Жана-Антуана невольно потянулась к лицу.

– Я бы на твоем месте не трогал его.

– А тот доктор, он специалист в этой области, или…

– Доктор? Да-да! Вроде того. Скажем, у него очень большой опыт.

Уставший с дороги и после бурных потрясений этого вечера, Жан-Антуан был готов довериться своему английскому другу в последний раз, лишь бы прекратилась боль, лишь бы он имел возможность опуститься в мягкое кресло в прогретом помещении, хотя бы на несколько минут. Однако пока они все шли и шли по темным улицам и закаулкам, удаляясь от освещенных кварталов в продуваемую окраину города. Здесь было темнее даже той улочки, где ютился паб Дурнушка Салли. В воздухе пахло ржавчиной и тиной. Дважды они пересекали каналы по небольшим мостам. Страннее всего казалось то, какими длинными были пространства между пересечениями улиц. По сторонам возвышались едва различимые в темноте заборы и высокие стены. Если здесь и жил некий доктор, то скорее не пользовавшийся популярностью у состоятельных горожан.

Сомнения у Жана-Антуана были самые тревожные. Ему представлялось логичным со стороны разбойника Чарли Бродячие Штаны завести не знающего Лондона француза в совсем уж заброшенное захолустье, чтобы бесчестно и беспрепятственно убить и обокрасть.

Заведя юношу в тень между постройками, Чарли неожиданно остановился, потому что впереди, судя по всему, оказался тупик. Приготовившись биться за жизнь, Жан-Антуан упорно прислушивался к тому, что делает Чарли. Но помимо странных шаркающих звуков, исходивших от разбойника, Жан-Антуан услышал шум приглушенных голосов, раздававшихся непонятно откуда. После нескольких чирков воспламенившаяся спичка осветила лицо разбойника, прерывающееся тенью его новой шляпы.

– Проклятье! Вот же она… – пробормотал себе под нос Чарли, увидев перед собой крепко сколоченную дверь, из-за которой и доносились голоса. – Как им удалось ее перенести?

– Это здесь?

– Так… как же там было? – не обращая внимания на юношу, он продолжал малоразборчивую беседу с самим собой. – Три раза ногой… нет-нет. Аха-ха, ели бы так сделал, не унес бы головы! Как же, не помнить-то! Все проще, чем у висельника.

– Мы ведь пришли к доктору?

– Шшшшш!!! – дергано вскинулся Чарли, поднеся спичку к губам. – Да, тут тебя и подлечат. Только не шуми.

Прокашлявшись, будто собирается повелеть двери раствориться, разбойник коротко постучал кулаком в дверь четыре раза, потом через интервалы три раза, и три раза ногой, отбив странный сигнальный ритм. Затем удовлетворенно кивнул и выбросил догоревшую спичку. Голоса за дверью тут же смолкли.

– Вы же сказали, три раза ногой нельзя стучать, – шепотом напомнил встревоженный Жан-Антуан.

– Разве?

Поняв, что произошло нечто страшное, юноша хотел было бежать, потом решил не злить своего гида и прокрался за спину Чарли, испытывая мизерную надежду, что тот сможет отбиться от нападения. Но ничего не происходило. Даже никаких звуков. Зловещая тишина за дверью только сильнее пугала. Если раньше Жан-Антуан опасался, что разбойник завел его в это место чтобы убить и обокрасть, то теперь уже француз был уверен, что убьют и обкрадут их обоих.

Вдруг Чарли заорал во все горло с грозным негодованием:

– Эй, парни! Вы что притухли? Открывайте живее!

Он лупанул ногой по двери.

– Не заставляйте меня отбивать условный стук второй раз!

На его голос глухо отозвалась переполошенная возня за дверью и снова навалилась тишина. Внезапно грохнул тяжелый засов, Жан-Антуан попятился. Колотящийся свет, выплеснувшийся в проулок, выхватил из темноты гордо упиравшую руки в бока фигуру Чарли.

На пороге угрожающе столпились несколько человек грубого вида. Все они, однако, уставились на Чарли сначала с недоумением, потом со страхом. Один из тех, что были позади, быстро перекрестился. У кого-то выпала бутылка из рук. Другой вздрогнул от звука разбившегося стекла, но не сводил глаз с разбойника Бродячие Штаны.

– Чарли? – огорошено вымолвил высокий наголо бритый мужчина с твердым подбородком.

– Уж не призрак ли, братцы! – побледнев и вжавшись в стоявших позади себя, сдавлено отозвался седовласый плотноватый человек, открывший дверь.

– Ну, точно! Преставился. Попрощаться пришел, – послышался третий голос.

Чарли обронил раскатистый смешок.

– Джентльмены, уверяю, я живее чем кажется! И пришел не прощаться, а навестить своих старых добрых друзей, пока проездом в Лондоне.

– Проездом?

– А куда направляешься? – все так же с опаской глядя на призрака, спросил седовласый.

Чарли замычал, потом быстро указал куда-то в сторону:

– Туда!

– Это и вправду он!

– Черт, да!

– Да бросьте, конечно же, я!

– И вроде живой.

– Кто это с ним?

– Кто там за тобой, Чарли?

– Где? – Чарли проворно обернулся и стал подозрительно оглядывать улицу из-за плеча Жана-Антуана.

– Да вот же, прямо перед тобой, с лилово-желтым носом, – кивнул в сторону юноши наголо бритый мужчина с твердым подбородком.

Разбойник вдруг с удивлением вытаращился на столпившихся за дверью друзей и медленно подался вперед.

– Вы все тоже его видите? – недоверчивым шепотом спросил Чарли.

– Конечно!

– Да.

– Хм! А мне казалось, у него буро-синий нос, – пробормотал Чарли.

Он оглянулся на Жана-Антуана, с потрясением оглядывая юношу с головы до ног.

– Так ты что, реальный?

Сразу француз и не нашел, что ответить. От растерянности он только и вымолвил:

– Разумеется, мсье.

Чарли с облегчением выдохнул и посмеялся:

– Ну и слава Богу! А то уж было подумал, что я тронулся, – он повернулся к друзьям, указывая через плечо. – Этот малый из самого порта Кале за мной тащится…

– Зачем? – грозно взглянув на француза, спросил мужчина с твердым подбородком.

– …Но я-то думал, он ненастоящий…

– Это не так! – возразил Жан-Антуан, с тревогой встретив взгляд бритоголового. – Я объясню, на самом деле, мсье Чарли никак не принимал предложения продолжить путешествие поодиночке.

– …так вот, о каком французе все время говорил Красавчик Сканлан! – наконец понял Чарли.

– Сканлан? Ты виделся с ним? – удивился бритоголовый.

– Да, представляешь, захожу в паб, и он там сидит! Кто бы мог подумать, а! Ладно, парни, налейте выпить мне и моему уставшему с дороги другу. Нам о многом еще предстоит поговорить, а сейчас я хочу выпить со своей бандой!

– Проходи, конечно! – одобрительно воскликнул бритоголовый и потеснил стоявших в дверях мужчин. – Эй, смотрите, кто к нам вернулся! И притом живой! Налейте Чарли и тому второму по кружке бренди.

В проулок выплеснулись радостные возгласы и дикий торжествующий смех Чарли.

Радушный прием, оказанный вернувшемуся разбойнику разительно отличался от того напряженного лицемерия, с каким Чарли был встречен Красавчиком. Жана-Антуана, оставшегося стоять в нерешительности и глядеть с улицы в проем двери на галдящую толпу, неожиданно загребла внутрь чья-то сильная рука. Этот же человек закрыл за ним дверь, но вид тяжелого засова не внушал французу чувства безопасности.

– Простите, – Жан-Антуан подошел к этому приземистому широкоплечему мужчине в синем свитере, – Чарли сказал, здесь мне вправят сломанный нос, это так?

– Конечно! Только сначала нужно снять боль, – с сознанием дела отозвался он.

– Как хорошо! Вы доктор?

Тот с ухмылкой посмотрел на француза и, ничего не ответив, ушел к толпе, продвинувшейся вглубь помещения. Жан-Антуан какое-то время ждал, что тот вернется, потом решил, что этого не произойдет и осмотрел большую комнату, в которой все находились.

Это место напоминало пустой склад, но никак не чье-то жилище. Возле стен, вымощенных то темной кирпичной кладкой, то заделанных известью, лежали мешки и бочки; сколоченная, словно из сподручных средств, лестница справа от входа вела на второй этаж, который просвечивался сквозь дюймовые щели в потолке. Большие квадратные окна, некоторые из стекол которых были разбиты и завешаны тряпьем, шли по дальней восточной стене, и еще пара узеньких запыленных окошек тускло мерцавших в свете огня напротив входа. В центре комнаты среди столбов, поддерживающих второй этаж, располагался длинный заставленный подсвечниками, едой и бутылками стол и разнообразные стулья вокруг. Несколько человек сидели на ящиках. Подальше от стола в хаотичном порядке расставлена ужасного вида мягкая мебель.

Приветственно похлопывая Чарли по плечу, обитатели этой пыльной дыры проводили его к столу, налили бренди в гнутую жестяную кружку и начали рассаживаться вокруг стола, а кто прямо на стол. Всего здесь было человек восемь. Опустошив кружку, Чарли вытер рукавом подбородок и потянулся за большим чайником, в котором и содержалось бренди.

– Ну как оно, Джон? Полегчало? А где Джон? – с чайником в руке разбойник завертелся, высматривая Жана-Антуана.

Бритоголовый, оставшийся стоять в стороне, опираясь на деревянную балку плечом, взглянул на юношу, потом с неприязнью произнес:

– Так значит, Джоном зовут твоего друга.

– Вообще-то я Жан-Антуан Ревельер, – подойдя ближе, сказал он.

– Он не может определиться с именем. Что делать, он француз, – пояснил Чарли, будто это все объясняет, и залпом выпил вторую порцию бренди.

Хором над столом прокатилось несколько смешков. Седовласый, похохатывая, протянул Жану-Антуану кружку:

– Садись с нами, Джон. Выпей, поешь, все за счет заведения.

– Какого заведения? – принимая кружку, спросил юноша.

Тут все снова захохотали, глядя на Жана-Антуана, из-за чего он начинал чувствовать себя так же неуютно, как в пабе Дурнушка Салли.

– Что он сказал, не пойму? – переспросил Чарли. – У него ужасный английский!

– Да спрашивает, что у нас за заведение, – склонившись от смеха над столом, отозвался рыжеволосый человек с веснушчатым лицом.

Седовласый приободряюще похлопал Жана-Антуана по плечу.

– Не обращай внимания, на манеры этих джентльменов, они славные малые.

– Кстати, забыл вас представить! – воскликнул Чарли. – Джон, у нас тут что-то вроде уличного братства…

– Типа банды, – ввернул седовласый. – Но сейчас мы честные люди.

– …братец Красавчика давным-давно был кем-то вроде главаря, – продолжил Чарли. – А кто у вас теперь главный, парни?

Все головы повернулись на бритоголового. При этом на его старом морщинистом лице проступила смущенная улыбка, из-за чего подбородок стал еще больше. Чарли нахмурил брови, внимательно разглядывая нового главаря. Похоже, веселье на мгновение ушло из его блестящих черных глаз.

– Ну, так вот! – громко заговорил Чарли, вновь обращаясь к Жану-Антуану. – Там с куском мяса на ноже, крепыш в синем свитере, это Десять Кулаков.

Человек, который втащил Жана-Антуана в дом, лениво улыбнулся и качнул ножом.

– На столе сидит Щенок, – представил Чарли. – Вымахал-то как! А помню совсем шкетом!

Странноватый тощий паренек, ровесник Жана-Антуана, чесал в этот момент редкие клочки пегой бороды. Брови росли такими же редкими клочками, а грязные волосы облизывали длинное лицо с острым носом и шрамами продолжающими линию рта. Когда он приветственно улыбнулся, уголки губ завернулись кверху, что сделало Щенка еще больше похожим на собаку.

– Штаны поправляет Рыжий, – Чарли указал на человека с веснушками. – А там, тот здоровый мужик в стороне, это Капитан – нынешний глава компании.

Бритоголовый едва заметно кивнул Жану-Антуану.

– Худого черноволосого высоченного человека звать Начальник, но мы зовем его Крыса, реже Оглобля, а он сам считает себя внебрачным наследником лорда Байрона.

– Начальник это ироничное имя, – шепнул Жану-Антуану седовласый. – Когда Крыса говорит, его никто никогда не слушает и не считается с его мнением, поэтому в шутку про него говорят Начальник.

– А упитанный импозантный старик рядом с тобой…

– Погодите, мсье Чарли, я кажется сам догадываясь! Вы – Бочка? – предположил Жан-Антуан, глядя на седовласого. Но судя по застывшему и не слишком довольному лицу мужчины, француз не угадал. Тогда Жан-Антуан предпринял еще одну попытку. – Медведь?

– Питер Тид, – хмуро представился седовласый и протянул мозолистую руку.

Увидев изумленное лицо Жана-Антуана все, кроме обиженного Питера Тида покатились со смеху.

Чарли начал высматривать поверх голов еще кого-то и наткнулся взглядом на двух человек, сидевших на ящиках и игравших в карты.

– А там в тени… – он указал на них пальцем и замялся, пытаясь вспомнить, как их зовут и кто они вообще такие. – Просто два парня.

– Ты их не знаешь, Чарли, – сказал Капитан. – Они весь последний год работали с нами и недавно мы взяли их в банду. Смышленые парни, знают, когда говорить, а когда молчать.

– Вот оно как? Молчуны? Подлянку, значит, втихую планируют против всех, угу, – заключил Чарли и утвердительно кивнул самому себе.

Не одобряя прозвучавший вывод, два парня тут же угрожающе поднялись с ящиков, чтобы выяснить отношения с Чарли и восстановить свои добрые имена. Потянувшийся за чайником с бренди Чарли этого даже не заметил. А они между тем двинулись в его сторону.

– Тише там, на галерке! – рявкнул им Капитан, напугав Жана-Антуана. – Или на собственные похороны посмотреть припекло? Чарли вас в землю вкатает, не выпуская кружки.

Стол разразился одобрительными возгласами и ехидными смешками в адрес двух парней. Опрокинув очередную порцию бренди, Чарли рассеянно глянул на бритоголового.

– А? Что? Что там про кружку?

Помявшись, два парня недовольно вернулись к своим картам.

– Эмигранты! – презрительно буркнул Питер Тид. – Родом откуда-то из восточной Европы, черт их знает, откуда!

– Ну а Джона-то все уже знают, – закончил Чарли, указывая на Жана-Антуана.

– Я Жан-Антуан…

– Опять не пойму, что он бормочет.

Поозиравшись еще немного, Чарли с недоумением посмотрел на своих друзей:

– Парни! А Здоровяка тут нет? Куда он подевался?

Наступило мрачное молчание. Разбойник безмятежно таращился на мужчин еще минуты две, потом сам начал понимать причину такой зловещей тишины.

– Через пару лет после того, как мы узнали, что ты уехал из Англии, Здоровяк начал кашлять кровью, – приглушенно начал Десять Кулаков. – Мы сразу поняли, что это дурное предзнаменование. Так оно и было. Он помер.

Внезапно блестящие черные глаза наполнились почти что детской грустью и глубочайшим сожалением. Чарли медленно опустил голову и вздохнул.

– От чахотки? – спросил он.

– Нет вроде. Он кашлял так еще два года, потом какой-то козел его застрелил. Судьба, что называется.

Жан-Антуан вскинул глаза на Десять Кулаков. Большей нелепицы он в жизни не слышал, но все присутствующие мрачно покивали. Какое-то время все молчали, потом Чарли разразился торжественным возгласом:

– Так выпьем за его дух, пусть он обретет покой и вечную жизнь!

Вместе с одобрительным галдежом в воздух поднялись кружки.

– Не чокаясь парни, – напомнил Десять Кулаков.

Все опустошили кружки и в горестном молчании уставились куда-то в пустоту.

– Чего ты не пьешь? – спросил Питер Тид, вопросительно пихнув юношу локтем.

Жан-Антуан посмотрел на свою кружку с бренди, потом безнадежно зачерпнул воздух ртом.

– Из-за сломанного носа. Как-то не очень приятно пить.

– Да ты не волнуйся, это пройдет! Знаешь каких ран я повидал? Однажды, когда мне было лет десять, за мной и моими братьями погналась огромная собака. В нее как черт вселился. Отхватила моему братцу кусок руки от локтя до кисти. Кровищи было! Но ничего, выжил.

– А я еще слышал про Уилли Пол-лица, – пробубнил Жан-Антуан.

– Про кого?

– Эм… мне Чарли рассказывал про своего приятеля, у него снесло половину лица, когда его сбросили с поезда на полном ходу. С тех пор с ним никто не изъявляет желания обедать за одним столом. Зрелище должно быть то еще!

– Не слышал о таком.

Жан-Антуан глянул на бренди и решил забыться перед предстоящей вправкой носа.

– Ладно, – он опрокинул кружку, жидкость обожгла и на несколько секунд перекрыла дыхание. Глотки больно отозвались где-то в носу. – А кто из вас доктор?

Питер Тид хотел было потянуться за куском булки, потом удивленно уставился на Жана-Антуана и усмехнулся:

– Так он не сказал?

– Так у вас нет доктора, – расстроился юноша. – Он снова обманул.

– Не переживай, наоборот! Просто это чертовски смешно!

– Простите, а что именно?

Тид снова посмеялся и ничего не ответил. В это время стол вместе со всеми стоявшими на нем яствами сотрясся от громкого удара – Чарли со зловещим хохотом запрыгнул на стол, оглядывая всех присутствующих с горящим безумством в глазах. Это Щенок попросил рассказать о том, где Чарли побывал и что делал все эти восемь лет. Новая шляпа разбойника носилась вместе с его головой в нескольких дюймах под потолком.

– Где только я ни был! И чего только ни видел! – высокопарно возопил Чарли. Он снял свое пальто и в запале бросил на стул. – Все слухи ходившие обо мне с тех пор, как я уехал – чистейшая правда!

– Ну, слухов-то было не много, – пожимая плечами, с сожалением сказал Щенок. – Потому-то нам и интересно, чтобы рассказал все ты.

– Правда? – изумился Чарли. – Не много? Это потому что всех, кто мог бы болтать, я безжалостно убивал!

Крыса засмеялся, но никто его не поддержал.

– Правда, что ты все дела проворачивал в одиночку? – спросил Десять Кулаков, энергично жуя и отрывая подгорелое крыло курицы.

– Да! По натуре я одиночка, для вас это не станет сюрпризом. А иногда я пользовался доверчивостью богачей, и они совершали преступления для меня, сами того не зная, после чего их отправляли на виселицу.

– И ты смотрел из толпы? – с ужасом и восхищением спросил Щенок.

– На что?

– На их казнь.

– А, ну… эм-м-м… конечно! Как же еще!

– А почему ты с нами не остался? – единственный оставшийся не впечатленным россказнями Чарли, с непониманием спросил Капитан, после чего все смолкли. Он подошел к столу, твердо глядя на Чарли. – После того, как ты обчистил запасник Тома Сканлана и вернул нам проценты, которые мы отдавали Тому, началось самое интересное. Он хотел погнаться за тобой, чтобы мы нашли и проучили тебя за твою выходку, но никто кроме Красавчика и Кирпича Бэчвуда не согласились. Том очень разозлился на нас, а ты знаешь его садистские наклонности. Он собирался было устроить бойню, и у него бы это вышло, но оказалось, что ты упер и все его оружие в придачу. Поэтому Том получил в глаз от меня и Десяти Кулаков, да бросился наутек вслед за своим братком Красавчиком. Кирпич Бэчвуд мылился стать новым главарем, пытался давить на нас, часто дрался со мной, со Здоровяком, перепадало и малолетке Щенку. Мальчуган все ждал, что ты вернешься, но ты так и не возвращался.

Чарли слушал Капитана так, словно тот несет полный бред, но на Щенка взглянул не без жалости.

– Да ладно тебе, Капитан! Не грузи ты Чарли, он только приехал, – вмешался Питер Тид.

– Вскоре всем надоело постоянно цапаться с Бэчвудом, – не обращая внимания на Тида, продолжил Капитан. – Мы связали Кирпича пока он спал и бросили в Пеннифилдс. Фактически отдали его дальнейшую судьбу в руки семьи Бао Хо, которые только и мечтали что пустить гаденышу кровь. Мы уж думали, китайцы его прикончили, да только потом услыхали, якобы Кирпич заделался рыбаком где-то в графстве Хамберсайд. Может от китайцев он и спасся, но к нам возвращаться побоялся. Мы зажили спокойно, без конфликтов и жестоких мер, к каким питал страсть ублюдок Том Сканлан. Правда есть подозрения, что это Бэчвуд в отместку прикончил Здоровяка, но не все с этим согласны. Зато, у меня множество вопросов к тебе, Чарли, в том числе, почему ты уехал и зачем вернулся?

– Только не ясно, а ко мне-то какие претензии? – со стола возмутился Чарли. – Если бы я не обчистил Тома Сканлана, вы до сих пор жили бы по его указке. К тому же, я мог все забрать себе, но по дружбе я каждому из вас поровну оставил больше половины всего, чем разжился у Сканлана в запаснике. Тебе Кэп, вообще нечего жаловаться, ты стал главарем. А почему я уехал, долго думать не нужно. Вы знаете, каковы мои цели, и я всегда преследовал в первую очередь их. Долгие годы ушли на поиски того, кого я ищу. Теперь же все пути мира привели меня сюда, обратно в Англию!

– Если бы ты остался, мы, может быть, выбрали бы главным тебя, – воодушевленно сказал Щенок, будто веря, что раз уж Чарли вернулся, можно будет провести новое голосование.

Капитан на этих словах сделался еще более угрюмым, чем обычно.

– Еще чего не хватало! – посмеялся Чарли. – Если кого и нужно было выбирать главным, так это Питера! У него единственного из нас есть мозги.

От неожиданности Питер Тид с одобрительным воплем подскочил, расплескивая во все стороны свой бренди.

– Я согласен! – сияя, крикнул он.

– Вот! Знал, что тебе понравится, – радостно отозвался Чарли. – Кто за?

Щенок вскинул руку.

– Не будем мы выбирать нового главного! – поспешил вмешаться взволнованный своим шатким положением Капитан. Заслышав его раздраженный голос, два парня отвлеклись от игры в карты и теперь как стервятники наблюдали за Капитаном и разбойником. – Да Бог с тобой, Чарли! Не хочешь рассказывать, чего приперся к нам вот так вдруг восемь лет спустя, и не рассказывай! Только вот, что я сразу тебе скажу, братец: не рассчитывай на нашу помощь, если ты опять что-то задумал. Слишком много лет прошло. Да и мы теперь честные люди.

Наступила тишина. Все еще стоящий с кружкой в руке в готовности стать лидером, Тид сосредоточено переводил глаза с Чарли на Капитана, на проголосовавшего за него Щенка и обратно. Чарли взирал на бритоголового с высоты стола словно пытаясь уловить смыл его слов. Потом глянул на Жана-Антуана:

– Что-то я не пойму, что он говорит? – спросил Чарли француза, показывая на Капитана.

– Нет-нет, мсье, пожалуйста, не впутывайте меня в эти запутанные дебаты.

– А он что говорит? – не поняв последнего слова, спросил Чарли Щенка, показывая на Жана-Антуана.

– Не обращай внимания, Чарли, – поднялся Десять Кулаков, дожевывая и водя языком за щеками. – Мы очень рады тебя видеть. Скажу за себя, я-то точно рад! И парни, думаю, тоже. Я прав? – сидящие за столом покивали, и Десять Кулаков продолжил: – Капитан хочет сказать, мы думали, что ты уже не вернешься. К тому же, за эти годы у нас много что произошло. А теперь ты появляешься на пороге, и каждый из нас понимает, что это что-то значит! И как всегда что-то большое и серьезное.

Чарли слушал его через плечо, не глядя, а когда тот договорил, блестящие черные глаза с серьезным видом воззрились на мужчину в синем свитере. Разбойник медленно развернулся к Дести Кулакам.

– Не думайте, я не задержусь в Лондоне надолго. От вас мне ничего не нужно. И хотя я мог бы считать каждого из присутствующих своим должником, я твердо заявляю: я пришел сюда не для того чтобы требовать. Я пришел, потому что хотел предложить, – Чарли зашагал по столу в сторону Десяти Кулаков, внимательно приглядываясь к нему. – Это не ящик рома ли там за тобой?

– Он самый!

– Кидай сюда бутылочку, а то что-то лица вокруг начали трезветь! Да и потом, моему французскому другу нужно напиться.

– Умеешь ты вести разговоры, – одобрительно захохотал Питер Тид и повернулся к Жану-Антуану. – Сейчас тебе точно полегчает, парень!

Бросив разбойнику темно-зеленую бутылку, Десять Кулаков приободрился и даже начал что-то напевать, доставая еще пару таких же.

– Так что ты хочешь предложить? – деланно без интереса спросил Капитан.

– Хотел. Хотел предложить. Одно денежное дельце. Средств до конца жизни хватило бы. Да только это не актуально. Вы же теперь честные люди, как я понимаю, – отмахнулся Чарли, усаживаясь на стол свесив ноги и открывая бутылку. – А по чьей вине отбились от дел?

Он рассеяно обвел всех вопросительным взглядом и стал пить ром из горла.

– Ну ладно! Не такие уж и честные мы люди, – нехотя признал бритоголовый и закатил глаза, когда вслед за его словами раздался ехидный смешок Чарли.

– А то я не знал этого! Живете всем скопом в той же лачуге, да продолжаете обкрадывать торговые суда. Будь вы честными людьми, разъехались бы уже подальше из этой дыры.

Вскоре после того, как бутылки рома обошли круг сидящих за столом несколько раз кряду, разговоры о делах забылись, Рыжий заиграл бодрую и не совсем складную мелодию на скрипке, изрядно захмелевший Жан-Антуан уже минут десять пытался справиться с приступом смеха; остальные члены уличного братства подняли прежний галдеж, какой доносился из-за двери в проулке, а Чарли, сидя в обнимку с Капитаном на столе, зловещим голосом рассказывал всем историю о том, как он украл шкатулку с византийским камнем, привезенную для королевы из восточной Европы.

– Но эти хитрецы задумали все весьма недурно! – со злой ухмылкой признал Чарли в приглушенном свете догорающих свечей и всего пары светильников на стене. – Из графства Кент, полицейский экипаж со шкатулкой отправился не в Лондон, а в графство Суррей, где экипажей стало уже два! Да-да, вы не ослышались. Для того чтобы никто не смог отследить шкатулку, в каждый из экипажей занесли по ящику из черного дерева, и экипажи разъехались каждый своей дорогой. Первый, что тронулся из самого графства Кент, уже без ценного груза продолжил путь из Суррея в Беркшир. Второй, запряженный конями другого цвета, выехал в направлении Лондона. На полпути все и случилось! – Чарли вскочил на ноги и, размахивая бутылкой на радость Щенку, начал сражаться с полицейскими из своего рассказа. – Перепрыгнув со своего коня, быстрейшего из всех скакунов, каких знавал свет, я выпустил кишки сначала тому охраннику, который стоял на подножке сзади, перебрался через крышу и перерезал глотку второму полицейскому и кучеру, затем взял управление экипажем на себя пока привязывал поводья к ручке сиденья. Но внутри экипажа кто-то сидел, и возможно не один. Надеяться на то, что они не услышали меня, было слишком дорогим удовольствием. Взяв пистолеты я впрыгнул в окно экипажа, застав врасплох настороженных полицейских – последних двух. Только они потянулись за оружием, как я пустил обоим по пуле в самое сердце.

– Говорят, экипаж пришел ко двору поздней ночью и привел за собой скверную погоду, – суеверно поежившись, сказал Тид. – А правда, что внутри никого не было и лошадьми никто не управлял?

Чарли Бродячие Штаны остановился и уставился на Питера острым немигающим взглядом.

– Правда.

– Что же ты сделал с несчастными телами полицейских? – спросил Тид.

– Съел.

Мелодия скрипки прервалась. Во все глаза присутствующие уставились на Чарли. Один Жан-Антуан похихикивал себе в ладонь и при всей сосредоточенности, тем не менее, не особенно-то следил за разговором.

– А в ящике, что стоял на полу, лежала моя награда. Открыв, шкатулку я увидел камень. Давнишний кусок песчаного кирпича. Увидав такой, вы бы прошли мимо, но от него исходило неосязаемое тепло и невидимый свет. Благодать! Если какой кусок камня и мог бы врачевать любые раны, то это был он! Страшно подумать, для каких бездушных целей шкатулка с чудо камнем могла понадобиться этому извергу, – грозно завершил историю о самом себе Чарли.

Два парня задумчиво смотрели на разбойника из темноты. Питер Тид выхватил из рук Капитана бутылку рома и поспешно сделал несколько глотков.

– Так и для чего тебе этот камень-то? – спросил Крыса.

– Это вообще полезная вещица, не так ли? Особенно в нашем деле, – Чарли спустился со стола и начал рыться в пальто, висящем на стуле.

– Ну ты, я смотрю, пошел гораздо дальше нашего дела, – заметил Десять Кулаков.

– А камень он где сейчас? – спросил Щенок.

– В данный момент у меня его нет, – выложив бумажный сверток на стол, Чарли достал из штанов украшенную тонкими ветвями серебряной лозы трубку, насыпал в нее полторы щепотки сухих красновато-черных листьев и фиолетовых стебельков из бумажного свертка, утрамбовал и запалил спичкой.

– А я слышал другое, – пораздумав немного, недоверчиво произнес Капитан. – С год назад знавал я одного парня родом из Кентербери, который хвалился, что видел тебя и даже проворачивал вместе с тобой одно крутое дельце.

– Неужели? – с сарказмом пробормотал Чарли.

– По его словам, вы и вправду преследовали охраняемый экипаж, из самого графства Кент до Суррея, потом стали преследовать второй экипаж, направившийся в сторону Лондона. Только вот он говорит, когда вы догнали и остановили экипаж, внутри никакой шкатулки не оказалось вовсе. И вам пришлось уносить ноги от приходящих в сознание полицейских, после чего вы заблудились и еще неделю голодные ходили по лесам и полям.

Все посмотрели на смущенно хихикнувшего Чарли. Увидев сомнения и раздумья на их лицах, Чарли суетливо поднялся на стол, пыхтя и зажимая зубами дымящую трубку, и быстро объявил всем:

– Разумеется это все придумки какого-то фантазера! Эм… я в самом деле не слышал выдумки нелепее и смешнее, – отмахнувшись как от чего-то несущественного прибавил он, но убедительным его голос не показался даже ему самому. – А что это у вас там?

Почувствовав себя еще более неловко, Чарли поспешно спрыгнул со стола и убежал в темноту рассматривать и копаться в бочках и мешках, наваленных под кирпичной стеной.

– Я слышал эту историю, – неожиданно подал голос Жан-Антуан.

– Какую, первую или вторую? – спросил Питер Тид.

Француз сдвинул брови и задумался над вопросом, потом прыснул и сквозь смех удивился:

– Их было две?

Тид засмеялся и похлопал пьяного юношу по спине, словно они были закадычные друзья.

– Нравится мне этот парень! – одобрительно крикнул Тид. – Только пьянеет быстро.

– А знаете, о чем я подумываю? – с глубокомысленным видом спросил Жан-Антуан, неустойчиво облокотившись на стол и подперев голову своим тонким кулаком. – Мне кажется, мсье Чарли что-то задумал и хочет выставить меня виновником в глазах общественности. Чтобы, как и тех других простецов, меня повесили, а он вышел сухим из воды.

Все тут же покатились со смеху. Крыса подавился ромом и выпустил изо рта фонтан, обрызгав Десять Кулаков, после чего схлопотал по голове.

– Почему ты так думаешь? – удивился Питер Тид.

– А на что я еще сгожусь преступнику?

Новый взрыв хохота хором раздался в комнате. Щенок корчился на столе, хватаясь за живот, и смеялся до слез.

– Это хорошая идея! – признал Капитан.

– Мы вообще-то думали, вы друзья? – сказал Тид.

– О-о-о! Это было бы намного лучше, – серьезно кивнув, согласился Жан-Антуан.

– Джентльмены, давайте выпьем за парня! Похоже кто-то хорошенько поработал над его портретом, – поднялся Десять Кулаков, указывая на лицо француза с заплывшими из-за сломанного носа глазами и расползающимся синяком по центру.

Одобрительно крикнув, каждый выпил у кого что было.

– Кстати, Джона не мешало бы подлечить, – заметил Тид.

– Обязан вам сообщить, мне нравится ход ваших мыслей! – с деловым настроем проговорил Жан-Антуан. – Я давно уже об этом говорю, и хорошо, что вы тоже обратили на мой нос внимание… как это у вас говорят – мистер Тид.

Английское слово, вероятно, позабавило Жана-Антуана.

– Мистер, – весело повторил Питер Тид.

– Да, правильно, мистер.

– Джон прямо как попугай, его можно учить словам, – злобно посмеявшись с француза, хмыкнул Капитан.

– Довожу до вашего сведения, что я образован и начитан, посему… может статься так, что словам учить мог бы я сам, и притом не хуже вас, мистеры. А где врач? Кто из вас врач, мне кажется, я так пьян, что мне можно было бы вправить не только нос, но и безболезненно провести анатомическое вскрытие в ознакомительных целях. Какая чудная новая шутка!

Питер Тид поднялся со стула и огляделся.

– Чарли! Парень готов. Иди сюда.

– Зачем вы зовете мсье Чарли? Мне нужен врач.

Жан-Антуан медленно встал из-за стола, придерживаясь за спинку стула. Откуда-то из-за его спины появился Чарли и принялся изучающе рассматривать юношу:

– На что жалуетесь?

– Погодите, мсье Чарли… вы сказали, здесь мне поправят нос.

– Все верно. Питер, держи его.

– Что? Нет, мне нужен настоящий доктор! – Жан-Антуан начал водить глазами по помещению в поисках какого-то доктора, который, по его мнению должен был сейчас войти в комнату и быстрым легким движением вернуть изуродованному носу юноши прежний вид.

В это время, его за плечи схватил Питер Тид:

– Спокойно, парень, ты не первый, кому Чарли что-нибудь вправляет.

– Никто еще не жаловался, – подал голос Щенок, улыбнувшись, и снова шрамы в уголках его рта неестественно высоко завернули его улыбку кверху.

– Но вы сказали, здесь будет доктор! – истошно вскричал Жан-Антуан, чей страх перед предстоящей процедурой лишь усиливался опьянением.

– Само собой, глупый Джон, – посмеялся Чарли, закатывая рукава, – кто бы тебе здесь исправил нос, если бы я сюда не пришел?

– То есть вы снова меня обманули!

– Просто ты не очень хорошо понимаешь по-английски. Не вырывайся, Джон, а то хуже будет, – Чарли потянулся к лицу Жана-Антуана, все вокруг с любопытством наблюдали за юношей, отчаянно вырывающимся и гневно посыпающим проклятьями, а руки Питера Тида крепче стиснули плечи француза.

Неожиданно Чарли схватился за лицо Жана-Антуана левой рукой, а правой взял отекший нос юноши и сделал быстрое движение, вслед за которым последовал отчетливых хруст, заставивший всех присутствующих поморщиться. Юноша перестал вырываться и замолчал.

– Отпускай, – бодро скомандовал Чарли Питеру Тиду.

Седовласый разжал пальцы и выпустил покачнувшегося француза. Жан-Антуан начал клониться и, без чувств запрокинув голову, ничком повалился на пол. На то место, где только что стоял вовремя отступивший в сторону Чарли.

Щенок и Крыса тут же вскочили, выглядывая из-за края стола, чтобы разглядеть упавшего. Чарли и Питер Тид какое-то время приглядывались к бездвижно лежащему у них в ногах Жану-Антуану, потом обменялись тревожными взглядами.

Чарли покачал головой и протянул:

– Да… не нужно было ему сейчас падать на лицо.

Глава 6. Бабочки в сахаре

В холодном сумраке где-то в стороне шелестел шепот двух людей. Один приглушенно звал другого, второй бормотал что-то несвязное, во сне отзываясь таким же шепотом. Следом раздался достаточно громкий хлопок, и второй с непониманием начал спрашивать, что случилось. Тут же настала тишина, прерываемая хором храпа остальных.

– Ключики еще у тебя? – едва слышно прошелестел голос.

– Господи! Призрак! – просипел второй.

– Тише! Тихо ты! – сквозь суетливые звуки быстрой возни зашептал первый. – Нет-нет, я вчера вернулся, вспоминай.

Задыхаясь, второй начал что-то мычать и первый его отпустил.

– И точно! Облегчение-то какое! А я уж подумал, чертовщина какая-то.

– Поднимайся, нужно кое-что сделать.

Жан-Антуан с трудом продрал глаза и уставился в пронизанный щелями серый потолок, прислушиваясь к разговору.

– Сколько сейчас часов?

– Уже светло. Где ты хранишь ключи от тайника?

– Тайника?

Жан-Антуан чуть повернул голову, выглянул из-за ноги Рыжего, который спал рядом на мешках. Склонившись в задымленном зеленоватом утреннем свете мутных окон, Чарли стоял над Питером Тидом, сонно потирающим лицо. Стол был сдвинут в сторону, а ободранный ветхий гостевой диван Тида стоял почти в самом центре комнаты. Зеленоватый свет подчеркивался и в тени, где годами отсыревающие стены были покрыты плесенью. Морозный сквозняк трепал тряпье, которым были завешаны разбитые стекла. В носу юноши пульсировала боль, а под кожей вокруг носа роились и чесались сотни крупиц спадающего отека.

– Да, мой тайник. Ты еще кому-нибудь о нем говорил?

– Нет, точно, нет.

– А ключи от него где?

– Так это, в самом тайнике.

– Ах ты старый лис! Я бы до такого сам не додумался, – восхищенно признал Чарли. – Но как мы откроем тайник, если ключи в самом тайнике?

– Откроем, – добродушно заверил седовласый и начал моститься, чтобы лечь на другой бок, – потом покажу как.

– Пойдем сейчас.

– Сейчас? А завтрак как же, Чарли?

Неожиданно кто-то издал громкий храп и заворочался. Седовласый притих, оглядывая комнату. Не увидев затаившегося Жана-Антуана, они с Чарли решили, что никто не проснулся, но Чарли теперь грозно буравил Тида взглядом.

– Ладно, сейчас так сейчас. Пойдем.

Питер Тид отдуваясь, поднялся, свесил ноги и стал натягивать пиджак, которым укрывался как пледом.

Осторожно перебираясь через валяющиеся на полу бутылки и грязное тряпье, эти двое старались не разбудить остальных. Жан-Антуан проследил за ними глазами.

– Давно ты в последний раз проверял тайник? – оглянувшись, почти одними губами спросил Чарли.

– С полгода назад, весной еще. Я не часто туда наведывался. Чтобы ни у кого не появилось лишних вопросов. Но в тот раз все было на своих местах. Давай когда выйдем, поговорим.

– Стой! Ты слышал? – насторожился Чарли.

– Нет.

– Как будто мышь пробежала.

– У нас здесь и были мыши. Всегда.

Переговариваясь шепотом, они убрали засов и, медленно отворив поскрипывающую дверь, вышли на улицу. Бледная белая полоса света на полу начала сужаться. Дверь скрипнула и захлопнулась. Никто из спящих даже не шевельнулся. Жан-Антуан все гадал, о чем бы это они могли говорить, потом допустил мысль, что эти тайны могут быть направлены против него и сел, опираясь на уставшие руки. Подумав недолго, он решил проследить за подозрительно ушедшими разбойником и Питером Тидом. Пока он сполз с мешка, Капитан несколько раз ворочался, лежа головой на столе. На секунду юноше показалось даже, что тот проснулся, но потом, не теряя больше времени, Жан-Антуан поспешил выйти и от скрипевших под ногами осколков разбитой бутылки только припустил ходу.

Когда за ним захлопнулась дверь, он с облегчением выдохнул. Сумеречная утренняя улица была припорошена редким снегом и задымлена туманом. Мокрые кирпичные стены проулка тускло блестели. Издалека эхом доносились голоса. Беззаботный голос Чарли француз узнал сразу. Он пошел тем же путем, каким они пришли сюда вчера ночью. За заборами слышались звуки работ в доках. Вскоре из тумана показалась фигура в высокой шляпе и расстегнутом пальто, подбитом овечьим мехом. Двое мужчин впереди шли и разговаривали, не подозревая о том, что за ними следит Жан-Антуан. Они миновали мост через канал, ведущий в южный док, вскоре мост через канал в доки импорта и экспорта. Справа в промозглой сырости тумана плескались волны на Лаймхаус Рич. Места были до того непривычные и дикие для Жана-Антуана, что он с замиранием сердца оглядывал все вокруг. На удивление неприятная картина предстала глазам француза: прямо на земле, съежившись от холода, вскрикивая и скуля, в беспокойном сне метался пьянчуга, чье лицо было покрыто странными грязно-желтыми пятнами.

– Так ты для этого приехал? Чтобы забрать свои сокровища из тайника? – послышался голос из тумана.

Не увидев впереди идущих фигур, Жан-Антуан понял, что отстал и прибавил шагу.

– Я бы не назвал это сокровищами, Питер. Скорее, коллекция.

– Ну да, точно, больше подходит.

– Все я забирать не буду. Возьму только необходимое.

– Значит, мне нужно будет приглядывать за тайником и дальше?

– Разумеется! Хотя это и не обязательно.

– Хорошо, – неуверенно отозвался Тид.

Доки Уэст Индиа остались позади, Чарли и Питер Тид свернули влево на запад и зашагали по Коммершиал роуд. Здесь начиналась бурная повседневная суета восточного Лондона, просыпающегося раньше остальных районов. Часто встречались уставшие угрюмые лица, заштопанные одежды некоторых прохожих повергали Жана-Антуана в ужас и непонимание. Он далеко не до конца осознавал, что причиной всего здесь была беднота. Люди шли на работу, кто-то работал прямо на улице, раскладывая товар, другие отпирали двери крохотных магазинчиков, болезненный кашляющий старик на Уитни стрит вместе с сыном нес огромный ящик в сторону Кейбл стрит. Среди кишащего люда заношенный пыльный пиджак Питера Тида, мелькавший впереди, больше не казался чем-то диким и выходящим из ряда вон.

Чтобы не потерять преследуемых, Жан-Антуан решил увеличить шаг и сократить расстояние. Вскоре он уже осторожно шагал следом за Чарли и Тидом на расстоянии нескольких шагов.

– А что стало с названием банды после того, как Том Сканлан был смещен с должности главаря? – поинтересовался Чарли, не без потехи вспомнив о старшем брате Красавчика. – Мне оно так нравилось.

– Ничего. Сначала мы хотели изменить название, пару лет не закрывали этот вопрос, но ничего красивее не придумали. Был всего один вариант, но он никому не нравился.

– Какой вариант?

Питер Тид шел, будто бы и не услышав вопрос, потом махнул рукой, придвинулся ближе и что-то тихо сказал Чарли.

– Чем плох этот вариант? – удивился Чарли. – По мне, так Парни Капитана весьма недурно звучит!

Тид тут же запротестовал и вновь что-то тихо проговорил, придвинувшись, чтобы никто не слышал.

– Ах вот как, – понимающе кивнул разбойник, – ну раз все понимали только в этом смысле, тогда конечно. А кто придумал этот бред?

– Да Крыса, чтоб его! Кто ж еще!

– Значит, так и остались Лихие Малые?

– Ну да, вроде того.

– Правильно сделали!

Такой далекой пешей прогулки по городу Жан-Антуан еще не проделывал.

Миновав Олдгейт, они шли еще очень долго. Наступавший декабрьский день не очень-то охотно разгонял стылый туман. Вокруг теперь сновали люди на вид приличного достатка, часто на глаза попадались клерки в одинаковых темных костюмах, с подножек частных карет спускались джентльмены, с самодовольным холодом озирающие улицу. Иногда их сопровождали очень милые женщины, иногда, наоборот, лишенные привлекательности, но никогда не лишенные изящества своих нарядов.

Увидев общество подобное тому, что привык видеть всю жизнь, Жан-Антуан будто бы сделал глоток свежего воздуха, и настороженность, с которой он следил глазами за разбойником и его другом Тидом, сменилась хладнокровной уверенностью. В конце концов, путешествие завело его в приключения, о которых юноша грезил годами напролет. Но привычный для француза мир не исчез одновременно с тем, как нога Жана-Антуана ступила на британскую землю. Волей безумца разбойника этот мир просто остался для юноши по ту сторону стены лондонского Сити.

Неожиданно обернувшись и коротко оглядевшись, Чарли скользнул мимо Жана-Антуана деловито внимательным взглядом, но, углубленный в быстрый поток своих мыслей, он даже не заметил юношу и вместе с Питером Тидом быстро свернул с оживленной улицы в переулок. Замерев на секунду, Жан-Антуан подумал сначала, что они свернули из-за него, но вспомнив странности разбойника Бродячие Штаны, решил, что ему не показалось, будто Чарли вовсе его не узнал, и этот поворот, вероятно, входил в план маршрута. Поэтому юноша уверенно двинулся вслед за ними.

Уйдя с оживленной улицы и никого не увидев впереди, Жан-Антуан перешел почти на бег. Чуть дальше между домов слева темнел проход в другой еще более узкий проулок. Следы на снегу вели именно туда.

Тихо подкравшись к углу дома, он заглянул в проулок: Чарли стоял в его конце, подозрительно оглядывая стены, а Питер Тид, опустившись на колено, держал кирпич в одной руке, а другой тянулся в отверстие в стене, откуда вынул кирпич. Когда он достал руку, в ней звонко колыхнулась связка ключей. Чарли восторженно покивал, дивясь изощренной изобретательности своего старого друга. Вернув кирпич на место, они спустились вниз по ступеням в подвал одного из домов окружавших тесный внутренний дворик в конце проулка. Когда дверь за ними закрылась, Жан-Антуан поспешил туда.

Со всех сторон поднимались высокие с налипшим снегом стены без окон. И без того тесный внутренний дворик имел вдобавок и палисадники, огороженные кованными заборчиками. Спустившись по ступеням к двери со стеклом, юноша заглянул внутрь. За дверью была небольшая пустая комнатка с низким потолком. Он тихо вошел в полумрак подвала. Слева имелась еще одна дверь, глухая двустворчатая с полудюжиной замков. Жан-Антуан нагнулся к замочной скважине. Перед дверью никого не было, за ней, похоже, располагалась большая заставленная стеллажами подвальная комната, свет в которую попадал через окна на другой стороне здания. Ни голосов, ни звуков пребывания там людей не доносилось. Жан-Антуан с волнением решал, входить ему или нет, но невиданное любопытство, делавшее его предприятие невероятно значимым для него самого, толкнуло его на этот опрометчивый поступок. Если идти, так до конца!

Он медленно и осторожно потянул дверь за ручку и просунул в щель голову. Заставленные стеллажи делили комнату на несколько коридоров, по-над стенами, кроме стены напротив входа, стеллажей не было. Потолок в этом помещении был значительно выше.

– Для чего тебе они все? – послышался голос Тида, заставивший Жана-Антуана притаится.

– Важнее вещей просто не существует, Питер. Для всего!

– Все равно не понимаю.

Голоса звучали в центральном проходе между стеллажей.

Жан-Антуан открыл дверь пошире, просочился внутрь и спустился по ступеньками в комнату. Прокрался к стеллажу, за которым стояли Чарли и Питер Тид.

– Погоди-ка, – настороженно произнес Чарли и, прищурившись, присмотрелся к большим запыленным банкам, что стояли в стеллаже справа от них, наполненные вязкой мутновато-рыжей жидкостью и плотно закрытые стеклянными крышками. – Эти переставлены! Ты же говорил, здесь все в порядке?

– Как ты можешь утверждать с уверенностью, ты не видел их почти восемь лет, а они все к тому же совершенно одинаковые!

– Ты их трогал?

– Жутковатые они для меня, я к ним и пальцем не прикасался.

– О! Чудесно! И вправду на своих местах. Ты прав. Ну, пойдем дальше, – проговорил Чарли, приглашая Питера двигаться вперед.

Жан-Антуан перевел взгляд на стеллаж и со странным чувством разобрал, что в банках не только омерзительная на вид мутная жидкость, но и бабочки. В каждой банке было по одной бабочке, и на каждом стеллаже стояли банки с бабочками одного единственного для этого стеллажа вида. Сотни или, может быть, несколько тысяч банок занимали весь подвал, больше на стеллажах не было никаких других предметов.

– Ты что-то конкретное хотел…

– Тише, – нараспев произнес Чарли. – Мне нужно сосредоточиться и вспомнить, она может быть где угодно.

Чарли поводил пальцем в воздухе, озирая единственный стеллаж, что стоял вдоль стены напротив входа.

– А это может стать проблемой, – с удивлением признал Чарли.

Питер Тид стоял молча, не зная, стоит ли ему уточнять, о чем говорит Чарли, и сосредоточенно пялился на банки.

– О! Ну, разумеется! – бодро воскликнул разбойник и скрылся за поворотом, потом вернулся с невысоким табуретом в руках. Уделив большое количество внимания установке табурета строго по центру прохода между стеллажами, придвинув его к стеллажу у стены, Чарли взобрался на табурет и уставился глазами в выраставшую напротив его лица стеклянную банку.

– Восхитительно! – с благоговейным придыханием прошептал он.

Питер Тид недоверчиво сдвинул брови. Юноша сильнее высунулся из-за стеллажа.

Медленно смуглые грязные пальцы разбойника обхватили банку, внутри которой в густой мутной рыжине синел разлет ярких крыльев создания величиной с детскую ладонь. При этом в остальных банках стеллажа были одинаковые бабочки, но другого цвета.

Черные глаза расширились, неотрывно глядя на сокровище, которое Чарли держал в руках. Он не мог поверить, что, наконец, вернулся, чтобы взять ее в руки.

– Эту я тоже не переставлял, – предупредил Тид. – Не знаю, как она оказалась среди других.

– Я ее поставил сюда, – любовно прошептал Чарли, наклонив банку. Неяркий дневной свет пронизал жидкость и крылья бабочки, и на дне банки блеснуло что-то еще, чего прежде не было видно. – Теперь я одержу победу.

Спрыгнув на пол, Чарли быстро направился в сторону Жана-Антуана и, увидев неуспевшего спрятаться юношу, так же быстро остановился, ошарашено уставившись на француза.

– Питер, скажи, ты и сейчас тоже его видишь? – не отрывая глаз от перепуганного Жана-Антуана, через плечо приглушенно уточнил Чарли, чтобы юноша, стоявший в нескольких футах впереди, его не услышал.

– Да… – отозвался Тид позади.

– Ты кто? – с угрозой спросил разбойник Жана-Антуана.

– Я Жан-Антуан… ну, эм… Джон.

– Нет-нет-нет, – хитро посмеявшись, помахал пальцем Чарли и плотнее обхватил банку, словно защищая ее от француза. – Настоящий Джон сейчас во сне свистит своим сломанным носом в доме на Собачьем острове вместе с до смерти пьяными ворами. К тому же, упрямец Джон не назвался бы Джоном добровольно.

– Ну что за чепуха? – возмутился Жан-Антуан, сотрясая руками. – Конечно же это я, а как еще!

– Ты ему веришь, – снова не отрывая глаз от Жана-Антуана, через плечо приглушенно уточнил Чарли у Питера Тида.

– Я бы сказал, маловероятно, что это кто-то другой, Чарли.

– Значит все же – Джон, – недобро протянул разбойник, отчего юноша испуганно отступил на несколько шагов назад. – А малец оказался не так прост! Плохо, что он видел это место.

– Я никому не скажу!

Слова Жана-Антуана отозвались скептичным смешком разбойника.

– Зачем ты следил за нами, Джон?

– Не знаю…

Снова смешок.

– То есть… проклятье! Вы поймите, я ничего плохого не затевал. Мне было любопытно, и я беспокоился за себя.

– Почему это?

– Не знаю…

– Ты же хотел продолжить путешествие, уйти своей дорогой, разве нет?

– Конечно…

– Но вместо этого ты отправился следить за нами именно сегодня, когда мне нужно было прийти именно сюда!

– Да-да, я прямо сейчас и уйду…

– Как наивно! Питер, ты это слышал?

С напряжением следивший за Чарли, Питер Тид пролаял смешком.

– Кто же тебя отпустит после того что ты видел? – поинтересовался Чарли. – Хочешь сбежать? Ну, беги. Лондон большой, в нем легко спрятаться. Ах да! Я забыл! Ты же не знаешь города. А много ли французов с синяками на пол-лица носятся по Лондону?

– Мы можем разрешить создавшуюся ситуацию деловым путем, – сказал Жан-Антуан.

– Я не заключаю невыгодных сделок, Джон.

– Ну, хорошо, послушайте, хотите я уеду из страны? Я никому о вас не расскажу. Никто никогда не узнает, о том, что я виделся с вами!

Чарли косонул на седовласого:

– Начало его фразы мне понравилось, а вот конец не очень. В Бетнал-Грин до сих пор думают, что Чарли Бродячие Штаны это портной, а он еще и молчать собирается.

Слова разбойника развеселили напряженного Питера Тида.

– Без боя я не дам себя убить! – решившись, выпалил Жан-Антуан.

– На его месте, чем болтать, я бы уже давным-давно сделал отсюда ноги, – продолжал насмехаться Чарли, переговариваясь с Тидом. – А кто сказал, что я собираюсь тебя убивать, Джон?

Наступило молчание. Сбитый с толку Жан-Антуан стал ровнее и прочистил горло.

– Не собираетесь?

– Нет, но и отпустить теперь не могу. К сожалению. Если было бы можно, давно бы распрощался, чтобы не слышать твоего ужасного произношения. Но ты стал свидетелем необычайно важных событий, ты видел тайник, ты видел, что здесь хранится!

– Бабочки? – с сомнением произнес Жан-Антуан.

– Бабочки в сахаре! – плотнее стиснув банку, с трепетом произнес Чарли. – Высокие концентрации сахара способны консервировать продукты. Эти банки хранят величайшие тайны. Я не могу тебя отпустить. Если тебя схватят, ты без промедления выдашь мой тайник.

– Кто схватит? – не мог понять Жан-Антуан.

– Человек, нанявший шайку Красавчика Сканлана чтобы ограбить богача из Мэйфэир.

– Кто-то нанял Сканлана? – удивился Тид.

– Потом расскажу, Питер.

– Это безумие! – вскричал Жан-Антуан.

– Да! Ты прав, но теперь я смогу это прекратить. А тебе придется остаться со мной до конца.

– До какого конца? – в один голос проговорили Жан-Антуан и Питер Тид.

– Войны! – на возвышенных нотах произнес Чарли, и все замолчали.

Он достал банку, которая была стиснута уже почти у него под мышкой, и показал ее Жану-Антуану.

– А это универсальное оружие.

Околдованные видом банки с бабочкой в сахаре, черные глаза разбойника блеснули из-под полей шляпы.

– Вы смеетесь надо мной? – возмутился огорошенный француз. – Это же полная чушь! Вы сумасшедший! Мсье Тид, вы ему верите?

Вопрос юноши очень понравился Чарли, и он вопрошающе повернулся к Питеру, желая услышать положительный ответ. Тид заколебался, стараясь не смотреть на разбойника с банкой в руках, потом пожал плечами, но утвердительно кивнул.

– За время, которое я знаю Чарли, мне довелось услышать много странных вещей, настолько безрассудных, что не могут уложиться в голове, но часто россказни Чарли оказывались правдой. Потому я и думаю порой, не сошел ли с ума я сам, если верю ему.

Похоже, ответ Питера Тида удовлетворил ожидания разбойника. Чарли, сияя, повернулся к Жану-Антуану:

– Ну? Что я тебе говорил?

Пытаться воззвать к здравому смыслу было бесполезно. Жан-Антуан сокрушенно покачал головой. Неужели ему придется жить в придуманном мире безумца и подчиняться безумным правилам до тех пор, пока Чарли не решит, что его воображаемая война закончилась?

– Я кое-что покажу, – очень серьезно сказал разбойник, проходя мимо Жана-Антуана к столу, куда он и направлялся вначале.

Сметя разные запыленные предметы, с помощью которых, он, должно быть, изготавливал содержимое и закупоривал банки восемь лет назад, Чарли поставил банку с синей бабочкой на расчищенное место. Сняв механизм, удерживающий крышку закрытой, он взял плоский металлический предмет и подсадил крышку вверх. Спертый сладковато-соленый воздух с шипением вырвался из банки. Чарли снял крышку, заглянул внутрь, закатал рукава и опустил руку в мутную рыжую жидкость, потеснив синюю бабочку. По стенкам снаружи банки, медленно перекатываясь, потекли густые струйки. В одной из капель плыло что-то вроде лапки бабочки. Питер Тид брезгливо скривился.

– Чарли, ты уверен, что они законсервированы? Запашок уж больно дурной. Кажется, она сгнила в твоей сахарной жиже.

– Ты ел когда-нибудь красные ракушки в китайском соусе? – спросил Чарли.

– Нет.

– Вот у них запашок точно был дурной, не говоря уже о мерзком вкусе ила, а здесь все довольно прилично пахнет.

Ухватив пальцами что-то выскальзывающее, что лежало на дне, Чарли вынул руку из банки и поднял стеклянный предмет на уровне глаз. В руке у него ярко блеснуло что-то золотистое. Жан-Антуан и Питер Тид подошли ближе. Внутри закрытой пробкой и запаянной воском стеклянной пробирки, которую сжимали мокрые пальцы разбойника, блестела мелкая золотая стружка. Подобная песку, но отливающая металлическим блеском, золотая пыль отбросила тусклый отсвет на лицо Чарли.

Полное самозабвение и покой, с которым разбойник взирал на удивительную золотую пыль внутри стеклянной колбы, пошатнули недоверие Жана-Антуана, но разумом француз отказывался принимать на веру, что в руках Чарли сейчас находится оружие.

– Что это такое? – спросил Жан-Антуан.

Чарли сжал пробирку в кулак и прижал к груди, с неуловимой горечью закрыв глаза. Ничего не понимая, юноша и Питер Тид переглянулись.

Так Чарли стоял еще очень долго. А когда открыл едва ли не от слезы покрасневшие глаза, он медленно повернулся к своим друзьям, и голос его прозвучал до неузнаваемости четко и твердо:

– Волшебство. Чистое волшебство. И теперь им, наконец, можно воспользоваться.

Глава 7. Канун Рождества

Сдвинув брови и прищурившись, Питер Тид осмысливал прозвучавшие слова. Жан-Антуан выглядел почти так же.

– Простите, как вы сказали? – спросил он.

Чарли терпеливо улыбнулся.

– Волшебство.

– Но волшебства не существует! Зачем вам эта золотая стружка…

Не успел Жан-Антуан договорить, как Чарли с яростью в глазах бросился к нему и когда угрожающе остановился, почти нависнув над несчастным юношей, его глаза вдруг просияли от переполнявшего разбойника благоговения перед волшебством, и будто заклинание он громко прошептал:

– Включи воображение!

Потесненный разбойником, Жан-Антуан скосил глаза на Питера Тида. Тот неуверенно переступил с ноги на ногу, несколько раз беззвучно начиная вопрос.

– Чарли, а это… как ты… ну воспользуешься пылью-то? Ну, то есть волшебством?

Разбойник тут же взглянул на Питера и криво улыбнулся на одну сторону.

– Я знаю как. А вам двоим не скажу.

Оставив Жана-Антуана в покое, Чарли вернулся к столу, достал из внутреннего кармана пальто шелковый платок и, свернув его вдвое, положил на стол. Ножом для писем, лежавшим среди прочего хлама на столе, он разрыл восковую печать и достал пробку из пробирки.

– Тихо! – неожиданно скомандовал Чарли, когда Тид хотел что-то сказать.

Накрыв открытую пробирку сложенным вдвое платком, разбойник перевернул пробирку и высыпал содержимое в платок. Отложил пробирку, сложил платок мешочком и потянулся в заедающий ящик стола. Оттуда он вынул оберточный шнур, которым скрепляют почтовые посылки и туго связал верхушку мешочка, чтобы золотая стружка не высыпалась.

Закончив с золотой пылью Чарли принялся за банку. Он обтер подтеки сахарной жижи с банки древней прохудившейся тряпкой, которую, видимо и прежде использовал для тех же целей. Двумя длинными металлическими прутиками вернул синекрылую бабочку в ровное положение, затем спешно присел на колени, вглядываясь в медленно качающуюся бабочку. С хирургической точностью подровняв ее тельце еще чуток, разбойник опустил стеклянную крышку и закрепил закрывающий механизм. Вернув банку на полку стеллажа, Чарли долго сверялся с мнением Питера Тида и Жана-Антуана насчет того, как стояла банка, и в итоге сделав все по-своему, остался доволен результатом. После этого Чарли унес табурет, вернулся к столу и с задумчивым видом принялся изучать предметы, лежавшие на нем.

– Нужно вернуть стертую со стола грязь, – решительно произнес разбойник.

– Грязь? Зачем? – спросил Тид.

– Чтобы тот, кто сюда войдет не знал, чем я здесь занимался. Все должно оставаться на своих местах. В этом суть тайника.

– Но сюда никто не входит. Об этом месте знаем только мы с тобой, ну и паренек еще, – кивнув в сторону Жана-Антуана, возразил седовласый.

– Это ты так думаешь, Питер. Здесь определенно был посторонний.

– Да быть такого не может! Двери-то закрыты, а кто додумается искать ключи в стене, за одним из кирпичей?

– Не беспокойся Пит, это не твоя вина. Просто он очень хитер и всегда ближе, чем кажется.

– Человек, который нанял Красавчика? – спросил Жан-Антуан.

Чарли повернулся к юноше и смерил его внимательным взглядом.

– А ты не дурак, Джон!

– Вы правда считаете, что здесь был человек, которого вы преследуете? Возможно даже, нанявший банду Красавчика человек и некто, кого вы ищите – не одна и та же персона. Вы это понимаете, мсье Чарли?

– Возможно, – удивительно быстро признал Чарли. – Но здесь точно был тот, кого я ищу.

– Отлично! Так может, устроим засаду? – махнув кулаком, воскликнул Питер Тид.

– Он был здесь давно и вряд ли вернется скоро.

– Думаешь?

– Я это знаю.

– А-а-а, ну ладно.

– Но идея была неплохая, Питер.

– Спасибо.

– О! Я придумал! – весело сказал Чарли и, взяв сухую тряпку из нижнего ящика стола, снял свою шляпу и принялся сметать в нее пыль со стола. Когда шляпа заполнилась на треть, Чарли занес ее высоко над столом и, перевернув, притрусил стол свежевыпавшим слоем пыли. Затем хлопнув по шляпе пару раз, как ни в чем не бывало вернул ее себе на голову. Пыль просыпалась с головы разбойника на нос, но он этого даже не заметил. – Не идеально, но похоже, что к столу никто не притрагивался уже давненько.

Чарли покрутился вокруг себя, высматривая, что еще можно вернуть в прежнее положение и каким предметам придать запыленный вид, потом с любопытством посмотрел на потолок.

– А что там наверху? – спросил он Питера Тида.

Седовласый почесал затылок.

– Это ж твой тайник, я понятия не имею, что наверху.

– И в самом деле, – задумчиво уперев руки в бока, пробормотал Чарли. – Ладно, пойдем парни. А то у Лихих Малых будут вопросы, где мы были. Кстати, отдай мне ключики, Питер. Пока я здесь пусть побудут у меня.

– Думаешь, это надежнее, чем спрятать их в стене?

– Да, я положу их к своей трубке.

Питер передал Чарли связку ключей, и все начали подниматься по ступенькам к дверям в маленькую комнатку. Столпившись под невысоким потолком, Питер и Жан-Антуан ждали, пока Чарли закроет все шесть замков.

– И еще одно! – поворачиваясь, вспомнил разбойник. – Ты должен забыть, что видел это место, Джон. Все, что здесь происходило для меня важнее твоей жизни. Если я узнаю, что ты хотя бы подумал о том, что ты увидел сегодня, мне придется познакомить тебя с удобным для утопленников рельефом дна Темзы.

Чарли кивнул Питеру, и седовласый легонько дал Жану-Антуану под дых.

– Прости, парень, – пробормотал Тид.

– Что-что? – переспросил Чарли, всмотревшись в лицо седовласого.

– Да ничего, – хмуро отозвался Питер.

Подавившись воздухом, юноша упал на колени и схватился за живот, сжавшийся от боли.

– Ну как, забылось то, что ты сегодня видел? – поинтересовался Чарли, наклонившись к побагровевшему французу.

Тот кивнул.

– Славно, славно! Что ж, тогда пойдемте, джентльмены.

Питер подбадривающе похлопал Жана-Антуана по плечу и вышел вслед за Чарли, а юноша снова плелся позади. Выпустив француза, Чарли запер дверь с окошком и пристально обвел помещение глазами сквозь грязное стекло.

Из комнатки было видно как, удостоверившись, что все выглядит так, словно никто сюда не приходил, разбойник поднялся по ступеням на улице и все скрылись из виду, направившись из припорошенного снегом внутреннего дворика к узкому проулку.

Они ушли, совершенно забыв об очевиднейшей вещи. Тем временем, на пыльном полу под дверью со стеклом блестели мокрые следы. Такие же мокрые следы вели от дверей к стеллажу возле стены, и там были отметины от ножек табурета, и на самом табурете тоже были причудливые следы от высоких сапог Чарли Бродячие Штаны. И, невзирая на все усилия разбойника в его попытке сохранить в тайне свои действия, человек, который придет в тайник через полгода или год, а может быть и на следующей неделе – увидит свежий слой пыли поверх следов и сможет составить вполне точную картину того, что делал Чарли сегодня утром.

Следующие несколько дней Жан-Антуан был обречен на пытки свыкнуться с новой непривычной обстановкой; с жизнью, которой живут обитатели Поплара, и искренне старался уживаться с грубыми жителями дома на Собачьем острове. Ему даже выделили отдельную комнатку на втором этаже как «самому сопливому неженке» в компании. Привычки Жана-Антуана и вправду казались выросшим в жестоких условиях бедноты ворам – потешными и не слишком мужскими.

Так например Жан-Антуан отказывался мыть руки и умываться в общем тазе, воду в котором не меняли сутками. Чарли тоже этого не делал, но он не умывался вообще. Из-за этих разногласий француз был вынужден использовать вместо воды уличный снег, но он вскоре закончился. Капитан вовсе не жаловал Жана-Антуана, а от двух парней эмигрантов исходила явная угроза, правда по мелочам они выражали свою неприязнь и по отношению к Чарли, что существенно усугубляло их общие взаимоотношения с остальными Лихими Малыми. То один, то другой, два парня задевали Жана-Антуана плечом, когда проходили мимо, иногда останавливались на пути и не давали пройти. Помимо прочего юноше приходилось игнорировать начавшие звучать в его адрес нелестные прозвища вроде Вычура Джон или Кудряш. Первое прозвище полюбилось компании, второе придумал Чарли и стал все реже называть юношу Джоном. Жан-Антуан по большей части безропотно сносил все превратности жизни в доме Лихих Малых. Он не собирался дожидаться конца вымышленной войны Чарли чтобы начать жить по собственной воле. Жан-Антуан планировал сбежать из логова воров после Рождества, когда банда будет отдыхать от празднования. Поэтому обострять ситуацию, пытаясь разрешать свои временные проблемы, он не считал разумным.

Впрочем, были и положительные стороны. До позднего вечера часть Лихих Малых работала в доках, а по возвращении они все вместе принимались за джин и прочие крепкие напитки с остальными. Пару раз они отправлялись куда-то вскоре после полуночи и не возвращались до раннего утра. Оба раза они приходили со всевозможными коробками и мешками. На следующий день половину награбленного они продавали каким-то сомнительным типам, которых они впускали в дом, словно в торговую лавку.

Чарли появлялся редко и никогда не рассказывал о том, где был. Жан-Антуан понимал только, что разбойник вряд ли мог снова навещать тайник. В последнее время Чарли вообще проявлял еще более странные особенности поведения. При всей своей любви к веселью и посиделкам разбойник вдруг завел привычку надолго уходить на второй этаж прямо в разгар событий, когда Лихие Малые были поглощены захватывающим обсуждением какой-либо драки или шумным планированием будущих воровских похождений. А возвращался Чарли всегда расстроенный и озабоченный какими-то проблемами. По сравнению с разбойником даже малость нелюдимые два парня казались теперь душой компании. Впрочем новых странностей Чарли никто, кроме Жана-Антуана не замечал как раз потому, что разбойник покидал компанию и уходил в темноту второго этажа именно в разгар какого-нибудь интересного события. По утрам Чарли лежал пьяный и во сне бормотал что-то несвязное о цыганах, о каком-то Джеке Башмаки-пружинки и о ромовом человечке. Как-то раз за завтраком, пока все ели, а Чарли в очередной раз пребывал в бессознательном состоянии и говорил во сне, Щенок пояснил Жану-Антуану, что о ромовом человечке Чарли бормотал и восемь лет назад, а вот цыгане и Джек Башмаки-пружинки это что-то новенькое.

За пару дней до Рождества выдалось солнечное утро. Мокрые улицы блестели под бледными лучами. Из доков доносились оживленные крики рабочих. В водах Темзы плескались искры яркого утреннего неба, а воздух, наконец, хорошенько прогрелся.

Жан-Антуан ушел, сказав, что прогуляется под солнцем, но на самом деле он запланировал отправиться в Сити, чтобы поменять в банке французские деньги на британские. Этим свежим солнечным днем он и не подозревал о сильнейшем разочаровании, которое ожидало его в Сити.

Банковский служащий в холодных тонах отказался обменять деньги, и был категоричен и до грубости прямолинеен. Он сказал, что сомневается в том, что Жан-Антуан смог бы заработать эту сумму законным путем и удивляется, как юноше могло прийти в голову нагло заявиться в банк, чтобы попытаться избавиться от иностранных денег какого-то путешественника. Никакие утверждения Жана-Антуана в том, что он законный владелец денег не переубедили служащего, но заставить юношу уйти удалось только под угрозой привлечения полиции к разбирательству по установлению владельца денег.

Злой и возмущенный Жан-Антуан сел на ступеньки банка и стал думать, как ему справиться с дальнейшими сложностями его путешествия, когда неожиданно рядом раздался звон. Жан-Антуан опустил глаза на землю и увидел лежащие рядом полпенса. Он огляделся. Джентльмен, бросивший ему деньги, вошел в банк и скрылся за тяжелой дверью. Сначала юноша подумал, какая это радость, потом оскорбился, сочтя выходку лондонца чрезмерным неуважением по отношению к французу того же положения в обществе.

Повертев монету в руках, Жан-Антуан увидел не только металлический блеск, но и то, какими грязными и грубыми стали его руки, а рукава сюртука запылились и ободрались. Он в ужасе вспомнил и о своем сломанном носе, и о синяке на пол-лица. За время житья в диких условиях в доме на Собачьем острове, он обносился и попросту не имел возможности привести себя в порядок. В этот момент он понял страшную причину такого вопиющего неуважительного отношения к себе.

– Эй, ты! Вот держи пять шиллингов, только давай-ка ты убирайся с глаз долой, – пренебрежительно бросил другой джентльмен, остановившись рядом.

Его принимают за нищего попрошайку, отирающего пороги банков.

Не взглянув в лицо стоявшего над ним человека, Жан-Антуан сгреб монеты себе в карман и припустил, чтобы скорее скрыться с глаз прохожих. Произошедшее так задело и разволновало юношу, что он бежал и постоянно повторял под нос:

– Какой позор! Какой позор!

Споткнувшись, он упал прямо перед растрепанным мальчуганом, убиравшим с улицы конский помет в выцветшей красной униформе надетой поверх растянутого свитера.

– Иди отсюда! Не мешай мне тут, пьянь поганая! – закричал на него ребенок.

Сконфуженный француз поднялся на колени и уставился на мальчика слезящимися от боли глазами.

– Ты как со мной разговариваешь, наглец?

– Иди отсюда, проклятый! Сейчас как дам тебе совком в глаз, сам побежишь! – замахав своим рабочим совком, продолжал кричать мальчишка.

Не веря своим ушам, Жан-Антуан поспешно отполз назад и стал подниматься на ноги. Все вокруг оборачивались и смеялись с француза. Кто-то проходил мимо, не обращая ровно никакого внимания.

– Маленький хам! – с присущим французам чувством возмущенно вскричал Жан-Антуан и обойдя ребенка зашагал прочь, но мальчик с силой швырнул ему в спину тот самый совок для навоза.

Разнервничавшийся Жан-Антуан весь покраснел и зло обернулся.

– Что ты смотришь? Еще хочешь? – закричал мальчонка и угрожающе побежал на Жана-Антуана.

Тут уж было не до гордости. Француз попросту взял и бросился наутек от наглого ребенка, слыша позади смех и ругательства.

Молодые леди звонко хихикали, глядя на неспособного постоять за себя оборванца Жана-Антуана. В ушах стучало. Позор. Какой позор!

Выбившийся из сил Жан-Антуан бежал до самой Коммершиал роуд, потом остановился, чтобы отдышаться.

Это был ужасный день. Оказалось, что Жану-Антуану просто некуда идти. С ворами и умалишенным разбойником он оставаться не мог, а нормальное общество не могло принять его, потому что воспринимало француза как нищего, что означало, что Жан-Антуан перестал быть полноправным человеком в глазах общества. Надежда сбежать от Лихих Малых и Чарли разрушилась так быстро, будто бы этой надежды на самом деле не было вовсе.

Все самое худшее, что могло случиться с Жаном-Антуаном дома – уже случилось. А все самое страшное, что могло произойти с ним в путешествии – происходит сейчас. Так стеклянная банка вроде тех, что стоят во владениях кухарки семьи Ревельер разбилась, и жизнь столкнула Жана-Антуана с миром, что ширился вокруг во всем своем поразительном разнообразии и несправедливости.

Устроившись на жестком матрасе, пахнувшем пылью и водорослями в своей комнатке на втором этаже, Жан-Антуан лежал и слепо смотрел в стену напротив. Закат окрасил постройки в доках за окном в огненно-красные цвета. Блики от окна придали комнате такой же огненный оттенок, а юноша все лежал и смотрел в стену, ругая себя за то, какой он трус и подлец. Быть может, если бы Полин досталась Франсуа, Жану-Антуану не было бы так плохо, как сейчас. Но теперь у него нет ни Полин, ни родных рядом, ни теплого родного дома. Он наделал столько глупостей. Совсем один и так далеко.

Голодный и уже не в первый раз отчаявшийся, Жан-Антуан заснул. Ему снились убитые крохотные зайцы, которых ему было невероятно жаль, суд за убийство зайцев, оказавшихся не зайцами, а Франсуа и Полин, и странный ромовый человечек, чье маленькое тельце было темным и прозрачным. Проснулся он, когда стемнело, оттого что кто-то тряс его за плечо.

– Поднимайся, пойдешь с нами на дельце. Все идут, – сказал Питер Тид.

Жан-Антуан поджал ноги и сунул руку под подушку, не глядя на седовласого.

– Не хочу я. Оставьте меня, пожалуйста.

Питер звучно вздохнул и присел на матрас.

– Ладно тебе, не дуйся, парень. Я не хотел тебя бить тогда в тайнике. Ты славный малый, но у нас такое случается. Не знаю, какие обычаи там, откуда ты родом, но знай, я не со зла. Так надо было. Если бы бил Чарли, тебе было бы больнее. Уж он бы вложился неслабо.

Юноша ничего не ответил.

– Пойдем, Джон, будет весело.

– Ну да, конечно, снова надо мной издеваться будут.

– Никто не будет над тобой издеваться, мы на дельце идем. Тебе понравится.

– Да не хочу я.

– Слушай, когда в следующий раз кто-то будет издеваться, ты возьми и в лицо ударь. А еще лучше чем-нибудь съезди по голове. Они и отстанут.

Совет искренне насмешил Жана-Антуана, но он быстро замолк, с прежним безразличием уставившись в стену.

– А заработать хочешь? – хитро спросил Питер.

Окончательно проснувшись, француз тут же посмотрел на того:

– Я?

– Ты! За участие в таких делах каждому из нас полагается или денежная или вещественная выручка. Восемьдесят шиллингов в компанию, а то, что прихватил с собой сверх этой суммы – сможешь оставить себе. Никто у тебя не отнимет. А если кто попытается, ты возьми и съезди чем-нибудь тяжелым по голове.

Возможность поднакопить денег неожиданно вдохнула в Жана-Антуана свежие силы и приподняла настроение. Он дошел до такой стадии внутреннего чувства безнадежности, что уже был готов воровать, чтобы проложить дорогу подальше из этой дыры.

– Ну как? Что решил?

– Пойдемте.

Питер Тид издал довольный боевой смех, похлопав поднимающегося юношу по спине, и вышел.

– Сказал, что пойдет, – послышался его голос с лестницы.

В противоположность дню ночь выдалась холодная и ветреная. Та вылазка Лихих Малых надолго запомнилась Жану-Антуану. Выйдя на улицу вся компания разошлась в разные стороны. Юношу взял с собой Капитан, сказал, у них будет такая работа, что Джон не сможет ничего запороть. Два парня отправились за какой-то новой лодкой для речных полицейских. Чарли, Питер Тид, Щенок, Десять Кулаков, Рыжий и Крыса ушли на север по Вест Феэрри роуд.

Лодка Капитана уже стояла наготове среди разных малых судов и прочих лодок. В черное небо поднимались десятки мачт. Отшвартовавшись они с Капитаном направились вниз по течению. На воде суровый холод сгустился. Работая в качестве второго гребца, Жан-Антуан заметил, что Капитан то и дело наблюдал за ним готовый в любую минуту свернуть французу шею, если тот вдруг сделает что-то не так.

Оставив позади Собачий остров и отплыв далеко на восток по исполинским изгибам Темзы, Капитан развернул лодку, подгребая веслами против течения, чтобы удерживаться на месте. Подгребали по очереди. Когда в очередной раз Капитан сменил юношу, Жан-Антуан стоял, придерживаясь за мачту, и смотрел вдаль на Лондон, туда же, куда Капитан. Он не мог до конца понять, что они делают, воровство он представлял себе иначе. Они же просто стояли на одном месте и чего-то ждали. По сторонам проглядывали далекие полоски берегов, вверх по течению должен был быть виден Лондон, но там темнела лишь бескрайняя чернота. Пересеченное глубокими морщинами лицо Капитана выражало полное спокойствие. План был расписан для него по минутам. Он просто сидел в своей теплой кепке, по временам засовывая погреть руки в карманы, и ждал.

Так прошло не меньше получаса, по истечению которого в темноте вверх по течению Темзы начало двигаться что-то такое же темное и неуловимое для глаза, как ночной воздух. Очень вскоре Жан-Антуан распознал очертания судна и посмотрел на Капитана, чтобы понять, относится ли приближающееся судно к плану Лихих Малых. Бритоголовый не изменился в лице.

В накатывающем возрастающем шуме волн таилось что-то тревожное. На приближающимся судне не горел ни один фонарь, паруса были убраны. Оно становилось все больше и больше. Определенно кто-то сновал по палубе. Дрейфующее судно шло не строго по курсу, течение разворачивало его нос то к северному, то к южному берегу. Им вообще никто даже не пытался управлять.

Лодка качнулась. Капитан поднялся, вглядываясь в судно.

– Ад кровавый! Что за черт? – выпалил он, увидев приближающийся трехмачтовый корабль.

Напряженный Жан-Антуан еще не понимал, в чем дело, но уже приготовился прыгать с лодки.

– В чем дело? – спросил он.

– Это корабль! Нам такой большой не нужен!

– А он нас не раздавит? Вроде прямо на нас плывет.

– Молись, чтобы не раздавил, – недовольно буравя взглядом несущееся на них судно, прорычал Капитан. – Что за идиот выбрал эту громадину?

На выступающем с носа корабля бушприте придерживаясь за тросы и уперев руку в бок, стоял Чарли. Гордо подставив грудь ветру и деловито озирая реку с высоты, он курили свою трубку. Ветер трепал торчащие в стороны волосы и полы его пальто. По правому борту двое человек, скорее всего – Тид и Щенок, загружали в шлюпку ящики и мешки. Позади них Десять Кулаков и Крыса тащили еще один ящик. Рыжий подавал сигналы Капитану. Двух парней среди них не было.

Вспахивая поверхность воды, корабль теперь развернулся левым бортом к лодке. Расстояние между ними стремительно сокращалось. Жан-Антуан сел и схватился за весла, чтобы начать отплывать в сторону, но Капитан его окрикнул и не разрешил грести. Нос корабля прошел мимо, а бортом он сильно зацепил покачнувшуюся лодку. Выругавшись, Капитан приготовился привязать спущенную с корабля веревку к рыму лодки.

– А что полиция? – осведомился Капитан, подняв голову к Рыжему.

– В лучшем случае полиция тушит горящее суденышко где-то возле Тауэра, в худшем погналась за двумя эмигрантами, – второй вариант явно нравился Рыжему больше. – Если их поймают, нам больше достанется.

– Но в любом случае лучше не задерживаться здесь надолго, дамы, – самодовольно донеслось с носа корабля.

Закончив с веревкой, Капитан злобно посмотрел на Чарли, перебравшегося на планшир и критично взирающего на лодку с высоты борта корабля.

– Ага, разумеется, Чарли, но еще лучше было бы тебе взять обычный бриг или шхуну. Зачем привлекать к себе внимание?

– А зачем мелочиться?

– Ладно, не болтай, Чарли. Пусть спускают груз. Что у вас там?

Разбойник отвернулся к палубе, доставая трубку изо рта.

– Эй, Пит! Что у нас за товар сегодня?

С другого борта донеслись неясные обрывки слов Тида.

– Ну в общем, кофе, табак и прочая дрянь, – небрежно передал Чарли Капитану.

– Сойдет.

Погрузив часть награбленного в лодку, Рыжий спустился к Жану-Антуану и Капитану. Между тем француз с опаской наблюдал, как вода поднимается за бортом оседающей под тяжестью груза лодки.

– А так должно быть? – беспокойно спросил он, обращаясь к Рыжему и Капитану, но ему не ответили. – Мы ведь не утонем?

– Джон, не тарахти, – бросил Капитан.

Неожиданно на ящик с хлопком приземлился Чарли.

– Рыжий и сам задается тем же вопросом каждую вылазку, – спускаясь с ящика сообщил Чарли. – А Капитан важничает, ничего толково не объясняя, так как единственный в компании смыслит в морском деле.

– Перережь лучше конец, – бросил Капитан, берясь за весла.

Чарли принялся развязывать узел на рыме.

– А как же остальные? – спросил Жан-Антуан.

– Остальные вместе с другой частью груза возьмут шлюпку, – копаясь с узлом ответил разбойник.

– Ну что поплыли? – спросил Капитан.

– Погоди, ты!

– Что там у тебя? Перережь ее и все. Делов-то!

Чарли суетливо кивнул Капитану, повернулся к узлу и, с напряжением в лице сжав в зубах трубку, продолжил свою возню. Капитан поднялся, пристально присматриваясь к разбойнику.

– У тебя что, нет твоего ножа, Чарли?

– Что? – посмеявшись, переспросил тот. – Есть.

– Тогда чего ты кота за яйца тянешь?! Нам пора уже!

– Ты не мог бы одолжить свой нож, – с любезнейшим видом, шепотом обратился Чарли к Рыжему, сидящему возле Капитана, словно так Капитан их не услышит.

Рыжий без лишних слов протянул ему нож.

Весь оставшийся путь до пристани Капитан буравил Чарли задумчивым взглядом. Позади от шлюпки, плывущей следом, слышались обрывки довольных голосов, распевающих рождественские песнопения.

К утру всё награбленное свалили в четырехфутовую кучу на первом этаже дома на Собачьем острове, и уставшие разошлись по комнатам добирать часы сна, пропущенные за ночной работой. Стоит отметить, что за помощь в качестве гребца по решению Капитана юноша так и не получил никакого вознаграждения.

Накануне Рождества Жан-Антуан весь день не выходил на улицу и был вынужден – как это назвали Лихие Малые – выполнять почетные обязанности управляющего домом. На деле почетные обязанности управляющего домом оказались оскорбительной для юноши работой по вычищению их берлоги от грязи и беспорядка, которые за многие годы неопрятного дикого образа жизни развели обитатели дома. Разумеется, вначале, когда только проснувшийся и сонно потирающий глаза француз услышал об этих обязанностях, он попытался возразить Капитану, но тут же получил крепкий подзатыльник.

– Мы можем договориться с тобой по-разному, – сурово глядя на юношу своими тяжелыми безразличными глазами, сказал Капитан. – Или ты поприпираешься и все равно это сделаешь, а не то я лично вышвырну тебя на улицу, и ты будешь встречать Рождество у праздничного костра, как все бездомные в компании других нищих, которым наверняка приглянется твоя новенькая одежда. Или же ты охотно возьмешься за свои обязанности, потому что все, кто живет в этом доме – что-то делают для общего блага.

– Но мсье Чарли ничего не делает…

– Ты не Чарли, парень!

Жан-Антуан не нашел, что сказать в ответ и только сонно потянул носом.

– Чтобы когда я спустился по лестнице, ты уже был внизу! – бросил Капитан и направился к двери. – Сегодня к нам приедут гости.

Все утро Жан-Антуан скоблил стол. Для этого Капитан выдал ему большой тесак и следил за тем, как француз выполняет работу. Впервые взяв в руки такой большой нож, Жан-Антуан обращался с ним очень неумело. Поначалу тесак часто застревал, срывался и оставлял на столе глубокие зазубрины, из-за чего Капитан в итоге дал юноше мокрой тряпкой по шее. Удар был такой неожиданный и издевательский, что юноша выгнулся, как ошпаренный и тут же растерялся, воззрившись на бритоголового непонимающими глазами.

– Что вы делаете? – крикнул он.

– Не поднимай лезвие поперек стола! – еще раз замахнувшись, рявкнул Капитан. – Наклоняй его и, прижимая, веди на себя. Что смотришь? Наклоняй, я сказал! Сильнее! Вот так. Теперь тяни на себя. Дальше тяни! Ну? Видишь, так же легче?

Жан-Антуан сварливо хмыкнул. Ничего не легче. Как была скотская работа, так и есть. Но возражать Капитану не стал. Он просто выполнял то, что ему велел более сильный физически человек, умом отстранившись от ситуации и зная, что скоро придумает, как ему быть дальше, как выбраться из этой дыры и куда бежать потом. А пока ему было нужно войти в доверие к Лихим Малым.

От присутствия такого агрессивного надзирателя, как Капитан, работа Жану-Антуану не давалась легче. Напряженный, он то и дело обдирал костяшки пальцев об стол. Но вскоре бритоголовый начал собираться, и юноша ощутил приток сил, с энтузиазмом принявшись имитировать усердную работу.

– Клянусь, если сегодня я загоню занозу об этот треклятый стол, ты у меня в глаз получишь, Джон! После того, как закончишь со столом, вычисти печь от золы, а после печи подмети пол, – напоследок буркнул Капитан и вышел на улицу.

Жан-Антуан прервался и обернулся, чтобы удостоверится в том, что Капитан действительно ушел.

– Что за шум? – зевая, с лестницы осведомился Питер Тид.

Сначала француз почувствовал, как необходимо рассказать кому-то о своих страданиях, потом поборол необдуманный порыв, догадавшись, что никто из Лихих Малых не поймет, что на этот раз не устраивает Вычуру Джона.

– Капитан какой-то нервный сегодня, – деланно ровным голосом отозвался Жан-Антуан и продолжил скоблить жирные пятна, въевшиеся в древесину, внутри которых застыли и высохли давно раскисшие хлебные крошки. – Так, что за гости сегодня должны приехать?

Тид прошелся по комнате, потирая затекшую шею.

– О-о-о! Я лучше не буду попусту пугать тебя такими подробностями. Сам все увидишь.

– А есть, чего бояться?

– Ну, обычно это зависит от того, заметят тебя или нет. Если заметят, весь вечер должен будешь развлекать гостей, они от тебя не отстанут. В этом случае праздник будет подпорчен. Если не заметят, будешь веселиться, хохотать с остальными, петь песни, есть и пить. Так, что не выделяйся, парень, и работай получше. Сегодня особенный день.

– Работаю, работаю… но почему я?

– Чего же тут непонятного? Зеленый ты еще, ноешь чуть что, не мешало бы тебе научиться дисцип… дис… дисциплине, вот! – Тид оглянулся на лестницу, потом подошел к Жану-Антуану и заговорил своим хриплым прокуренным полушепотом: – Поговаривают, Чарли уедет, а ты останешься. Так что ты привыкай к компании.

– Что? Нет-нет-нет, мсье! – громко запротестовал Жан-Антуан, выпустив из рук тесак, который с грохотом повалился на стол. – Я тут гость!

– Похоже, так думаешь только ты, – пожав плечами и кивнув на вполовину поскобленный стол, сказал Тид.

– Но я уехать хочу.

– Так разве ж тебе есть куда ехать?

– Конечно! У меня есть дом, у меня есть собственные дела! Я путешественник!

– А Чарли сказал, ты бродяга бездомный, – с сомнением пробормотал Тид.

Жан-Антуан потряс руками, и устало прикрыл лицо.

– Так это все меняет! Раз такое дело, тогда тебе нужно будет сказать об этом Капитану. Он главный, он и решать будет, как тебе помочь.

– Помочь? Он меня похоронить хочет под этим полом! – стукнул ногой юноша.

Питер Тид расхохотался и побрел к ящикам с алкогольными напитками.

– Это ты так думаешь. Ладно, не буду тебе мешать.

Седовласый достал бутылку джина и, удобно устроившись на диване, стал напевать рождественские гимны.

Выковыривая крошки и обглоданные косточки из щелей в столе, Жан-Антуан наткнулся на странный серого цвета скрюченный шнурок, торчащий между досок столешницы. Он попытался вытянуть его, но не получилось. Что-то мешало снизу. Тогда француз отложил тесак и залез под стол. Неожиданно раздался крик и стол подпрыгнул. Затем на пол выкатился Жан-Антуан, хватаясь за ушибленную голову: глаза слезятся от боли, прикушенный язык торчит между зубов.

– Что стряслось там? – с дивана спросил Тид.

Жан-Антуан что-то промычал и указал под стол. С кряхтением Тид свесил ноги и направился к столу. Опустившись на колено и заглянув под стол, он какое-то время шарил взглядом по воздуху, потом обрадовано улыбнулся, увидев то, что напугало Жана-Антуана.

– Роки! – воскликнул Тид. – А мы думали, что он потерялся. Эй, парни! Вычура Джон нашел Роки!

Чуть помрачнев, Питер потянулся за дохлой мышкой, висящей под столом, чей хвост торчал в щели между досками.

– А… издох, значит. Ну ладно. Мы так и думали вообще-то уже давно.

Жан-Антуан таращился на Тида как на умалишенного.

Первым прибежал Щенок и очень огорчился, когда увидел мертвую мышку. Жану-Антуану не были понятны ни причины детской радости Щенка, думавшего, что увидит живого Роки, ни причины сильнейшей детской грусти, когда тот понял, что мышка давно уже не жива.

– Угу, так вот чем все время воняло, – догадался Десять Кулаков. – Это хорошо еще, что в доме такая холодина! Ты не переживай, мы другую мышь поймаем для тебя.

Он подбадривающе похлопал Щенка по плечу.

– Э! А со столом что?

Щенок и Чарли ушли хоронить мышь. Чарли очень серьезно отнесся к утрате, которую понес Щенок. Десять Кулаков долго припирался с Жаном-Антуаном из-за печи. Дело в том, что Десять Кулаков хотел поскорее приготовить горячего кофе для себя и остальных, а Жан-Антуан не смог бы потом чистить печь от золы, потому что после Десяти Кулаков она будет раскалена. Рыжий и Крыса с недоумением наблюдали за всем со стороны, а два парня только вернувшиеся после ночи беготни от полиции, ничего вокруг не замечая, повалились спать. В спор пришлось вмешаться Питеру Тиду, который объяснил, что Вычура Джон выполняет поручение Капитана.

– Кофейные зерна нужно обжарить, перемолоть и только потом заваривать. Я не буду еще и его ждать! Он копается как калека! – стоял на своем Десять Кулаков.

– Тогда помоги ему, раз такой умный, – иронично предложил Тид.

Недовольно сопя, Десять Кулаков ушел. А Жан-Антуан решил быстро сделать свою работу. Печь на четырех ножках и дымовой трубой, выходящей на улицу через окно, целиком покрывала копоть. Стены и потолок вокруг тоже.

Открыв топку, усыпанную снежно-серыми горами, Жан-Антуан с полчаса постоянно повторял одно и то же действие. Он снова и снова набирал полный совок золы, и каждый раз высыпал за окно – лучшее место для выноса золы, по мнению Тида, принявшего на себя роль некоего консультанта по хозяйственным вопросам.

Закончив с печью, Жан-Антуан остался по локоть измазан чернейшей золой. Впрочем, Лихие Малые смеялись и с его чумазого лица. Он, дескать, напоминал им какого-то парнишку костермонгера.

Десять Кулаков наконец принялся за приготовление кофе и был очень доволен результатами, а привыкший к жизни в доме с прислугой Жан-Антуан все никак не мог освоить метлу. Никто из присутствовавших не знал, как вообще нужно мести пол, поэтому круги, которые юноша выписывал метлой в грязи, никого не смутили. В итоге он только разнес сор по всему дому. К этому времени вернулись Чарли и Щенок. Щенку понравилось насколько преобразилось и как празднично стало выглядеть их жилище.

У Лихих Малых водилась традиция: каждый рождественский сочельник к ним приходили родственники одного из Малых. Но так как за свою нелегкую жизнь братья Десяти Кулаков не дожили до его взросления, а единственным из всех, кто не осиротел, остался только Рыжий – каждый год, к ним в гости приходило одно и то же семейство. Для компании это был единственный день в году, когда они наедались вкусной свежей пищей. В остальное время они довольствовались сомнительной стряпней уличных торговцев или не менее сомнительными творениями Десяти Кулаков, считающего себя превосходным кулинаром.

Родственники Рыжего были встречены праздничными приветствиями и на редкость теплым гостеприимством Лихих Малых. Жан-Антуан сидел на лестнице и наблюдал за тем, как только вошедшая в дом невысокая полная женщина с раскрасневшимся на морозе лицом, словно своих сыновей обнимает столпившихся на пороге мужчин. Следом похожий на Рыжего старший брат с узлами в руках и кудрявая полная девушка лет шестнадцати, пронзительным жизнерадостным голоском кокетливо здоровающаяся с Лихими Малыми – сестра Рыжего. Дом наполнился оживленными разговорами и уютной атмосферой всеобщего добродушия. На большой выскобленный стол выложили объемные вкусно пахнущие свертки миссис Келли, матери Рыжего. Мужчины заставили стол ананасами с обчищенного корабля и бутылками из запасов Лихих Малых и, не отходя, поторопились развернуть свертки с едой. Щенок принялся украшать стол горящими свечами. Увидев румяную корочку гуся, он под шумок отщипнул себе кусочек и быстро прожевал, но не заметить его улыбку, довольную съеденной вкуснятиной было невозможно, поэтому Капитан сказал, чтобы Щенок не забывал о манерах и дождался, когда все сядут за стол. Несмотря на это, когда Капитан отвернулся, Щенок отщипнул еще один кусочек гуся и украдкой вложил в руку Жана-Антуана.

– Объедение! – шепнул Щенок.

На удивление француза было действительно вкусно.

Праздничный ужин задался с самого начала. Устроившись за столом и произнеся молитву, довольные и голодные все принялись трапезничать. Из Лихих Малых за столом не было только двух парней эмигрантов, которые до сих пор отсыпались на втором этаже. Не разделяя основные блюда от десерта, многие положили себе на тарелки тыквенный пирог, рождественский пудинг и ели вприкуску с гусем, запивая элем. В адрес миссис Келли зазвучали комплименты и похвалы. Капитан разлился в благодарностях и говорил дольше всех. Миссис Келли с заботливой улыбкой выслушивала каждого из друзей, признававшихся, что если бы не она, они уже давно сгинули бы от голода.

Заметив Чарли, мать Рыжего остановила на нем взгляд, вспоминая, откуда ей знакомо его лицо и спросила о чем-то сидевшего рядом Питера Тида. Тот долго и радостно что-то рассказывал, показывая косточкой в сторону Чарли. Чарли этого не заметил, энергично жуя и глядя, как Крыса и Щенок играют в сражение на ножах. А когда Тид показал на Жана-Антуана, миссис Келли оглядела чужака француза холодным взглядом, поскольку видела его впервые. Ее дочь наоборот все время не сводила с Жана-Антуана нарочито очарованного взгляда. Когда один раз юноша, наконец, почувствовал взгляд немигающих серых глаз точечек и посмотрел на девушку, она улыбнулась и выронила изо рта кусок пудинга, отчего залилась смущенным хрюкающим смехом, потом жеманно встряхнула кудрями и вновь не отрывала от француза восхищенного липкого взгляда.

Чуть позже, когда все начали наедаться, и над столом все чаще стали звучать разговоры и звон протягиваемых бутылок, решив немного передохнуть от застолья, Рыжий обтер руки об штаны, взял свою скрипку и задорно принялся играть резвую мелодию. Щенок вскочил и стал отбивать ритм в ладоши. Вскоре и Питер Тид позвал миссис Келли станцевать с ним. Они стали кружить вокруг стола в своем резвом под стать мелодии танце, то и дело подзадоривая остальных пуститься в пляс. Капитан сидел, отвалившись на спинку стула, и медленно срезал себе кусочки ананаса.

Жан-Антуан очень удивлялся царящему вокруг искреннему веселью. Сбежав из жизни, наполненной изобилием и благами цивилизации, француз попал в мир лишений, бедноты и болезней Ист-Энда. Но живущие здесь люди с благодарностью принимали то немногое, что у них было, и умели радоваться каждой мелочи. Некоторые из обитателей этого удивительного мира не были даже обучены грамоте (как, скорее всего Крыса, к примеру), но они точно были смелее Жана-Антуана, потому как не бежали от проблем реальных, в тысячи раз более существенных, чем те проблемы, от которых трусливо бежал охваченный паникой Жан-Антуан.

И пусть Лихие Малые порой грубо обходились с Жаном-Антуаном в силу своего дурного воспитания и примера, который они с детства видели на улицах Лондона, но глядя на неподдельное веселье по случаю Рождества и простой домашней еды, глядя на веселье, наполнявшее их жалкую пыльную лачугу, юноша почувствовал, что ему стыдно за себя.

Это был маленький, но ощутимый укол совести, подогретый парой выпитых кружек бренди поверх эля. Ему стало стыдно за то, что он предавался чернейшей меланхолии, живя в теплом богатом доме, в котором и не мечтали жить эти люди, миссис Келли, Питер Тид, Щенок. Он понял одну странную вещь: не он был жертвой своей суровой судьбы, а жители дома на Собачьем Острове. И даже здоровенный неотесанный Капитан. Где-то в глубине души, Жану-Антуану захотелось поменяться с ними местами, чтобы их окружили тем изобилием, чистотой и теплом хотя бы на один вечер, хотя бы в этот сочельник.

И в этот момент, доброта и радость, царившие вокруг проникли в душу юноши. И он почувствовал, что скоро может заснуть.

Десять Кулаков пошел подогревать кофе, и неожиданно на освободившийся стул рядом с Жаном-Антуаном приземлилась сестра Рыжего и взяла Жана-Антуана под руку. Юноша вздрогнул и повернулся к ней.

– Ну че сидишь, пойдем плясать что ли? – спросила она и жеманно вздохнула, прислонившись к плечу огорошенного и смущенного Жана-Антуана. – Я плохо запомнила, тебя Джоном звать-то или как?

– Простите, но я право не знаю, как к этому отнесется ваша матушка, – поискав глазами помощи, ответил француз.

– Че сказал? А! Да она ж вон тоже пляшет себе!

– Да-да, это я как раз видел.

Чарли с одобрением заметил льнувшую к юноше полненькую девушку и заговорщицки подмигнул Жану-Антуану.

– Ну, так че? Пойдешь со мной плясать? Меня Бренда зовут.

Француз покосился на разбойника, наблюдавшего за происходящим с другой стороны стола. Чарли кивнул и выразительно прошептал:

– Соглашайся.

Жан-Антуан в ответ отрицательно замотал головой, а Чарли так же энергично закивал:

– Да-да.

Бренда залилась смехом и стукнула Жана-Антуана своим объемным кулачищем в плечо:

– Во дурак! Че испугался что ли? Ладно, я тогда одна пошла, а ты смотри, как я пляшу. Скоро вернусь!

Когда Бренда потопала присоединиться к скачущему со скрипкой брату, Щенку и танцующим рука об руку Питеру Тиду и миссис Келли, Чарли подсел на освободившееся место возле Жана-Антуана.

– И как тебе? Приглянулась, красавица? – дыхнув на юношу свежим перегаром, полюбопытствовал он. – Вы хорошо смотрелись вместе.

Жан-Антуан хотел было быстро что-то ответить, потом запнулся, осмыслив вопрос и, в очередной раз, вытаращился на Чарли, как на безумца.

– Заметь, почти твоя ровесница! – добавил разбойник.

Оба посмотрели на развесившую руки по ветру, прыгающую и скачущую кругами Бренду, чей танец чем-то походил на Питера Тида, когда он начинал изобретать движения находу. Завидев смотрящего на нее Жана-Антуана, она захихикала и прикрыла улыбку волосами.

– Только братья довольно грубо обходятся с ее друзьями…

– Мсье Чарли, должен сообщить вам, я ею ничуточки не заинтересован, – официально заявил Жан-Антуан. – И даже более того. Я был бы вам весьма признателен, если бы вы помогли мне довести до сведенья сестры мсье Рыжего, что ей стоит найти себе юношу ее возраста и круга.

Чарли ничего не ответил, пожал плечами, хитро улыбнулся и вернулся на свой стул.

Шум и музыка разбудили двух парней. Потирая затылки, угрюмые они спустились к остальным и, не глядя по сторонам, двинулись к столу. Пока другие танцевали, два парня ели с чужих тарелок недоеденные куски, выискивали мясо на уже объеденных костях, подбирали крошки, из нового взяли себе только тыквенного пирога, ели очень быстро, молча, на ананасы даже не взглянули, еду ничем не запили и ушли играть в карты на своем старом ящике. Капитан проводил их долгим взглядом, в котором читалась толика презрения. Помимо Капитана их странное поведение заметил только старший брат Рыжего.

Разогнав кровь и вдоволь натанцевавшись, отмечающие вернулись за стол, и праздничный ужин был продолжен. Под всеобщее одобрение Десять Кулаков разлил по кружкам кофе, показавшийся Жану-Антуану слишком редким и недоготовленным на вкус. Остальным кофе определенно пришелся по вкусу.

– Этот кофе приготовлен даже лучше, чем осенью! – признал Капитан.

– Ну, теперь у нас его хватит на всю зиму, а может и больше! – бодро ухнув кулаком по столу, сказал Питер Тид и горделиво посмотрел на Крысу и Рыжего. – А вы еще не хотели его брать.

– А можно мы себе немножко зерен возьмем, – выглянув над столом, спросила миссис Келли. – У нас не много денег, но уж больно он вкусный!

– Можно, конечно! Мешков-то на всех хватит, – разрешил Капитан. – О цене договоримся.

Миссис Келли одарила его благодарной улыбкой, и Капитан весь засиял.

Снова завязался разговор. И в очередной раз в самый разгар гуляний, когда увлеченные Лихие Малые каждые несколько минут поднимали кружки и произносили пожелания, Чарли Бродячие Штаны незаметно ушел на второй этаж, чтобы остаться одному в темноте. Жан-Антуан не видел, как разбойник уходил, но в один из разов, когда Питер Тид и все остальные поднимали кружку бренди за благополучную зиму, юноша заметил, что Чарли нет ни за столом, ни на первом этаже вообще. На протяжении следующего часа он так и не появлялся.

Лихие Малые делились впечатлениями о своих похождениях. Миссис Келли сетовала, что их семья бедно живет, потому что брат Рыжего работает на честной работе, все силы на это кладет, а если бы взялся за ум, то у них бы дома тоже всего хватало и как ей недостает мужа, мистера Келли. Питер Тид поспешил с утешениями и что-то тихо стал ей говорить, всем своим видом выражая понимание и сочувствие. Рыжий напомнил, что иногда и Лихим Малым тяжело приходится, потом все выпили за то, чтобы в их домах никогда не голодали и ни в чем не нуждались, потом Крыса затянул песни над ухом у Жана-Антуана, но его особо никто не слушал. Повыпускав звучные отрыжки, Десять Кулаков сказал, что ему нужно выйти во двор (где у Лихих Малых были удобства) и место рядом с Жаном-Антуаном вновь освободилось. Впрочем, ненадолго. Наевшись гусем, Бренда сидела и ждала, когда место рядом с Жаном-Антуаном вновь освободится, и когда оно освободилось, девушка поторопилась его занять. Сев рядом с юношей, она какое-то время пыталась подавить смех, все время вздрагивая и прикрывая рукой измазанный жиром рот. А перестав смеяться, она неожиданно достала из кармана платья веточку омелы и занесла над головой.

– Ну? Кто хочет меня поцеловать? – кинув жадный взгляд на Жана-Антуана, громко спросила она и захихикала.

Жан-Антуан боязливо отшатнулся от Бренды и посмотрел на ее мать.

– Опять она за свое! Ну, сколько можно! – послышались недовольные голоса ее братьев.

– Бренда! – одернула ее мать. – Нельзя так вынуждать незнакомых людей целоваться с тобой, мы уже об этом говорили! Иди сюда! Садись на свое место! Съешь еще пудинга. Последний кусочек остался.

Бренда понуро убрала омелу в карман и начала подниматься из-за стола.

– Тоже мне француз! – буркнула она и ушла.

Скорый уход родственников Рыжего и окончание торжества ознаменовались чередой приобретений, которые совершила миссис Келли у Лихих Малых. Как и подозрительным людям, покупающим у Лихих Малых награбленные товары, Капитан ходил и показывал ящики, мешки, бочки и бумажные свертки, которые хранились в нескольких местах по-над стенами, подробно расписывая, откуда товар и в чем его ценность. Купив у Лихих Малых парочку ананасов, мешок кофе и ящик с полудюжиной новых светильников по дружеским ценам, миссис Келли и ее дети стали прощаться. В череде дружеских объятий и прощаний, Бренде все же удалось подкрасться и чмокнуть Жана-Антуана в ухо.

Рыжий, Питер Тид и Крыса ушли провожать семью Келли, а Капитан сослался на обязанности руководителя по уборке дома после ужина и остался. Но по тому, как долго он стоял на пороге и смотрел вслед удаляющейся женщине, было видно, что если бы не провожатые, он и сам с удовольствием вызвался бы сопровождать миссис Келли.

Авторитет Капитана теперь был безвозвратно подпорчен для видевшего все это Жана-Антуана. А пока француз тайком наблюдал за оставшимся в дверях Капитаном, по ступеням медленно спустился Чарли.

И, как и в прошлые разы, разбойник выглядел удрученным и уставшим. Но свои переживания, он успешно прятал от остальных.

– Где вы были? – спросил его Жан-Антуан, когда вернулся за стол и увидел там разбойника.

Чарли лениво посмеялся, потянувшись к бутылкам, стоявшим рядом с французом, и убрал бутылки в сторону.

– Я никуда не уходил, Кудряш. Вижу, тебе на сегодня уже хватит выпивки!

Глава 8. Кулачный бой

Грязные, забитые толчеей улицы, застрявшие где-то между темнотой теней домов и безрадостным зимним небом, служили кладбищем для самых мрачных секретов восточного Лондона. Чтобы узнать эти секреты, нужно было решиться копать всю грязь этих смрадных улиц так глубоко, как потребуется. Погребение секретов происходило, в силу человеческих нравов, всегда в определенном порядке, медленно и неприглядно. Если где-то что-то происходило, об этом первыми узнавали обитатели улиц. Каждую ночь в землю кладбища тайн восточного Лондона ложились новые кости, а каждое утро кто-то передавал эту новость кому-то другому. Слух терялся в бесконечно однообразном унылом потоке людей и снова оседал у всех под ногами, в земле, в стенах, а сверху ложился новый слой грязных историй, и произошедшее опускалось все глубже и глубже, туда, где дневной свет не мог добраться до истины.

Были люди, которые втихую специально прятали тайны этих улиц, чтобы однажды нажиться на них, рассказав тому, кто щедро заплатит. Они никогда не болтали о том, что знают, потому что помнили об опасности, которая только и ждет какого-нибудь болтуна. Но слухи жили своей жизнью, погребенные под смрадом улиц. Некоторые продолжали теряться в темноте, тогда как другие отзывались эхом и иногда показывались на поверхности самым неожиданным образом. Это устрашающее мрачное движение никогда не останавливалось и постепенно набирало обороты, словно бы черпая силы из самого себя.

Чарли Бродячие Штаны поручил слушать, о чем говорят на улицах, двум людям, которые всегда были ушами Лихих Малых – Щенку и Крысе. Щенок хорошо запоминал, а Крыса умел много вызнавать. Оба не привлекали к себе лишнего внимания, потому как были слеплены из того же теста, что и все обитатели восточного Лондона, и ничем не отличались от трудовой бедноты, эмигрантов и более опасных местных обитателей. Очевидно, для Чарли представляло большую важность то нечто, что он ожидал узнать из уличных слухов. Он часами напряженно ждал возвращения Щенка и Крысы, а когда его агенты возвращались, все трое удалялись подальше от Лихих Малых, туда, где обычно два парня играют в карты, и Чарли внимательно выслушивал рассказы.

Пока никаких стоящих новостей Щенок и Крыса не приносили. Чаще это были разные пустяки, местные суеверия, рассказы о ссорах, грабежах и драках. Драки неизменно оставались излюбленной темой, несмотря на то, как часто они случались. Жители тех мест, что лежат восточнее Олдгейта, имели привычку придавать лишнюю важность незначительным темам. Так, например люди часто обсуждали гадалку из Уайтчепела и ее удивительные сбывающиеся предсказания. По признанию Крысы, ему уже порядком поднадоело об этом слышать, но Щенок с ним не согласился. Обсуждали и загадочную горящую лодку, которая плыла вниз по Темзе незадолго до Рождества – это два парня отвлекали полицию, пока Лихие Малые обчищали торговое судно. Но так как никто об этом не знал, за несколько дней в народе закрепилось мнение, что это проплывал призрак моряка, сгоревшего в собственной лодке однажды под Рождество. А в окрестностях Ратклиф-хайвей среди ночи кто-то ограбил наемного факельщика, возвращавшегося домой.

Словом, ничего из рассказанного не соответствовало ожиданиям Чарли, но он не рассчитывал, что интересующие его слухи и знаки дадут о себе знать в первые же дни поисков.

Все же такое медленное течение дел не придавало разбойнику бодрости. Каждый вечер после того, как выслушает Щенка и Крысу, он благодарил их за помощь и уходил обдумывать свои планы.

Помимо этого он продолжал свои странные исчезновения на второй этаж, когда наверху никого не было, и никогда не делал этого при холодном свете дня. А когда спускался, выражение уныния и беспокойства раз от раза проглядывало все отчетливее и оставалось все дольше.

После Рождества его настроение быстро ухудшалось. Вскоре угрюмый Чарли уже целыми днями ходил по дому и с напряженным видом курил трубку, пытаясь решить в уме причины своих тревог, потом снова выжидал момент и уходил на второй этаж, и возвращался еще более мрачный, словно у него на глазах постоянно рушились какие-то тайные надежды. Лихие Малые заметили перемены в Чарли только когда за пару дней до Нового года, Питер Тид предложил ему выпить в компании друзей, но Чарли отказался.

У Жана-Антуана были свои проблемы. Так как бежать ему было некуда; так как для светского Лондона Жан-Антуан с его грязной ободранной одеждой и сломанным носом на вид ничем не отличался от презренной бедноты; и поскольку у него все равно не было денег для того, чтобы продолжить путешествие или, хотя бы вернуться во Францию, он нуждался в плане более разумном и предусмотрительном. Француз решил ненадолго задержаться, до тех пор, пока не составит план своих дальнейших действий, если не почувствует угрозу раньше. По крайней мере, сейчас у него была крыша над головой и кое-какая еда.

В последнее время юноша часто задумывался над тем, где Лихие Малые держат выручку, полученную с продажи награбленного. Но вспоминая их скромные радости празднования Рождества, он не был уверен, что готов преступить собственную честь настолько, чтобы ограбить бедняков хотя бы частично. Другое дело Чарли. Этот не вполне вменяемый разбойник стал причиной чуть ли ни всех злоключений Жана-Антуана вне Франции. И он явно мог раздобыть себе средства на жизнь, не прилагая особенных усилий, что делало его человеком почти равного французу достатка. Но обокрасть Чарли Бродячие Штаны представлялось предприятием практически невозможным для юноши, которому в жизни еще не приходилось ничего красть.

Последнее утро декабря выдалось пасмурным и темным. Над присыпанным снегом складом Лихих Малых поднимался один из тысяч лондонских столбов черного дыма. Лихие Малые храпели или только-только просыпались наверху. И лишь Чарли всю ночь сидел в ободранном выцветшем кресле эпохи рококо в ожидании возвращения Щенка, да следил за тем, как серый призрачный свет вползает в темноту их жилища. Тихо потрескивал огонь в печи. За мутными окнами гремела нескончаемая работа в доках. Блестящие глаза разбойника не перемещались. Он не менял позы уже несколько часов, время от времени ковыряя ногтем подлокотник.

От входа послышалась тихая возня. Щенок просунул голову в дверь, затем просочился в щель и закрыл за собой на засов. Увидев вошедшего, Чарли подался вперед и беззвучно поманил к себе. Встряхивая головой, чтобы сбросить снег, Щенок тихо прокрался по темному теплому помещению к печи, чтобы открыть дверцу топки, затем поспешил к Чарли в колеблющемся свете огня и сел на ящик напротив кресла. Треск в печи стал громче.

Черные глаза разбойника горели нетерпением. Он подался вперед еще сильнее и вопросительно поднял брови. Щенок пожал плечами.

– Что-то точно есть, – шепотом сообщил он. – Но очень странное.

Чарли удовлетворенно кивнул, словно узнал уже все, что хотел узнать.

– Всплыло твое имя. Точнее твое ненастоящее имя. О тебе говорят.

– Где? – ровным полушепотом спросил разбойник.

– В Степни.

– Болтовня Сканланов докатилась?

– Нет. Не похоже. Прихвостень Эдди Шрама обсуждал с дружком дела босса и обмолвился, что Эдди слышал твой разговор с каким-то клерком в пабе.

– С клерком? – напряженно уточнил Чарли. – В пабе? Так и сказал?

– Да. Говорит, верно, ты какие-то темные делишки задумал. А Эдди, видать, сильно заинтересовался твоими делами.

– Именно моими? Он знает, что это я?

– Нет, не знает, но делами Гая Фокса точно заинтересовался.

Чарли в замешательстве сдвинул брови и медленно откинулся на спинку кресла. Полумрак поглотил его лицо. В цыганской золотой серьге Чарли переливались алые огненные отсветы.

– И правда что-то очень странное, – потусторонним полушепотом согласился он с Щенком.

Долгое время взор разбойника был обращен в его собственные мысли, потом Чарли вспомнил о Щенке и кивнул.

– Мне нужно поговорить с Эдди.

– Скажешь ему, что Гай Фокс это ты?

Разбойник, задумавшийся о встрече Гая Фокса с клерком в пабе, взглянул на Щенка так, словно не понимает, о чем тот говорит.

– Что это я? Нет! Узнаю, что еще ему известно о Гае Фоксе. Скажи, Эдди все еще проводит кулачные бои?

Щенок подышал в согревающиеся ладони, потер руки и заговорил:

– Проводит. И даже преуспел в этом деле. А сегодня он устраивает последний в году бой. Но так просто он тебе ничего не расскажет. Если кому-то от него что-то нужно, Эдди не упустит шанса нажиться на этом несчастном. Предложит выгодную для себя сделку. Наверное, придется побороться в его кулачных боях. У него сейчас появился любимчик боксер, которого он продвигает в своих боях. Поговаривают, его победы заранее обговорены. Как бы тебе ни пришлось дать себя побить, чтобы все узнать. Только представь, не успел наш Чарли Бродячие Штаны освоиться после возвращения в Лондон, как его побил какой-то боксер Эдди Шрама! Все кто тебя знает, думают тебя невозможно победить. Не слишком ли дорого обойдется твоя затея?

– Просто тебе неизвестно, насколько важно то, что может знать Эдди.

Щенок огорченно покивал.

– И ты готов ради этого ославиться в бою?

Впервые за последние дни Чарли криво ухмыльнулся, и в глазах на мгновение блеснул задор:

– Не волнуйся, я знаю одного человека, который преуспел в мастерстве поражений. Он с радостью примет участие в бою от моего имени, если это будет нужно.

– А-а-а, ну тогда ладно! Это хорошо.

Чарли поддержал радость Щенка натянутой улыбкой. Ему не давал покоя рассказ о подслушанном разговоре с клерком в пабе.

– Это все, что тебе удалось узнать за этот раз?

– Да. Это поможет тебе в том, что ты ищешь? – с преданной старательностью глядя на помрачневшего разбойника, спросил Щенок.

Тот кивнул.

– Хорошо! – обрадовано промычал Щенок зевая.

– Все, иди спать, парень. Мне нужно подумать.

– Ладно.

Почесывая отдельные клочки бороды, Щенок ушел на второй этаж. С его уходом лицо разбойника приобрело озабоченный вид. Он какое-то время рассеянно смотрел на огонь, потом решительно поднялся и принялся расхаживать взад вперед возле окон, выходивших на доки. Тяжелые снежные тучи медленно переваливались друг через друга в давящем сером небе и не пропускали рассветного солнца. Сквозящий ледяной ветер обдувал торчащие в стороны из-под шляпы волосы Чарли, когда тот проходил мимо выбитых стекол, но разбойник до того был занят собственными попытками понять сущность того странного происшествия, свидетелем которого стал Эдди Шрам, что не замечал ни холода, ни сонной усталости. Тут, скорее всего, крылась какая-то ошибка, ведь рассказанное Щенком было совершенно бессмысленным (если только Чарли не начинает терять память), но притом невероятно важным. Ему определенно необходимо услышать все самому от Эдди Шрама.

Чарли остановился. Возможно, Эдди расскажет именно то, что он жаждал узнать.

Спустя час Жан-Антуан плелся где-то среди незнакомых низких домов по растаявшему грязному бурому снегу, глядя в спину бодро вышагивающего впереди разбойника. Часто зевая, рядом с Жаном-Антуаном неторопливо шел Десять Кулаков. Всем своим безмятежным видом он выражал полное доверие к Чарли и безразличие к происходящему.

Набрякшее бурое небо было ничуть не чище слякоти, противно хлюпающей под ногами и заляпывающей одежду. Люди вокруг стекались к чернеющей впереди толпе. Казалось, не было ни одного прохожего, кто не направлялся бы к толчее. Откуда-то слышалось эхо энергичного голоса, без умолку выкрикивающего неразборчивые сообщения.

Юноша в недоумении озирался по сторонам и время от времени поглядывал на Десять Кулаков, надеясь, что тот все разъяснит. Но Десять Кулаков знал не больше француза. Двое мальчишек показывали друг другу куда-то в направлении толпы и что-то восторженно обсуждали. Если бы не люди вокруг, Жан-Антуан сильно обеспокоился за себя, учитывая, что Чарли со своим здоровенным подельником молча шли куда-то ранним утром и ничего не собирались объяснять.

Толпа плотным кольцом скапливалась на перекрестке. По улице обрывками разносился все тот же энергичный голос:

– Только сегодня! Не пропустите… Лучшие… со всего Лондона! Такого зрелища вы еще… Делайте ваши ставки!

Сначала Жан-Антуан думал, что они идут туда же, куда и все, но потом, не меняя курса, не сворачивая к центру перекрестка, Чарли скользнул сквозь гущу толпы и начал огибать людей со стороны другой улицы. Француз и Десять Кулаков протолкались в толпе и вышли к Чарли. Жан-Антуан бросил взгляд туда, вокруг чего все собрались, и между темными фигурами людей ему почудилось, будто бы в грязи на земле лежала чья-то рука, но потом обзор закрылся.

Разбойник стоял, глядя куда-то в сторону поверх голов, потом обернулся к подошедшим друзьям, словно спиной почувствовав их приближение, подозрительно окинул взглядом окружающие лица прохожих и кивнул на Жана-Антуана, обращаясь к Десяти Кулакам:

– Присмотри за Джоном.

Десять Кулаков едва кивнул головой в знак согласия и остался стоять с юношей, а Чарли в бодром расположении духа направился к группе мужчин, окружавших по пояс раздетого грубого на вид человека на углу покосившегося двухэтажного дома, откуда они только что вышли.

Густые клубы пара поднимались при дыхании раздетого по пояс человека, он разминал кулаки, сводил и разводил лопатки на спине и слушал, что ему говорил невысокого роста пожилой мужчина в пегой шубе с ужасным шрамом от укусов собаки на лице и курчавыми седыми волосами. При приближении Чарли к группе мужчин, путь к ним преградил помощник мужчины со шрамом на лице, но его хозяин отозвал своего охранника и вопросительно кивнул, с жадным интересом глядя на разбойника Бродячие Штаны.

Очень долго они о чем-то говорили, что заставляло человека со шрамом горячиться все больше и показывать то на Чарли, то куда-то в сторону, словно прогоняя разбойника, а Чарли невозмутимо стоял на своем, но иногда тоже повышал голос. Потом вдруг разбойник отступил в сторону и седой мужчина со шрамом бросил сварливый взгляд на Десять Кулаков и Жана-Антуана, что-то коротко сказал Чарли и нехотя, словно преодолевая сомнения, пожал руку разбойника, в которую Чарли харкнул для скрепления договора.

– Все, теперь ждем, – деловито сообщил Чарли, вернувшись к своим друзьям.

– Простите, ждем чего? – осведомился Жан-Антуан.

Зашагавший прочь Чарли, вернулся и вгляделся во француза, точно желая найти внешние признаки слабоумия юноши.

– Конечно же, когда начнется шоу, Джон. Последнее в этом году. Ты этот день в жизни не забудешь.

Под словом «шоу» подразумевались кулачные бои. В этом Жан-Антуан убедился вскоре, когда растолкав нескольких мальчишек, Чарли пробился в первые ряды, галдящей толпы. Зрителей от дерущихся отделял сбитый из хлипких досок, но хорошенько укрепленный забор, напоминавший загон для скота. В относительно тесном четырехугольнике грязи, мокрого снега и багряных вкраплений крови вяло барахтались или сцеплялись в сокрушительной схватке до пояса раздетые боксеры из разных уголков Британии, жившие в Лондоне или приехавшие специально поучаствовать в этом событии.

Иногда боксом это сложно было назвать. Раунд длился до тех пор, пока один из дерущихся окончательно не перестанет отдирать свое рассеченное множественными ударами костяшек лицо из ледяного месива слякоти. Иногда зрелище становилось совсем унылым, потому что побиться выходили тощие трясущиеся от холода мужья, которым нужно кормить свою семью и они были готовы ради этого рискнуть собственной жизнью, лишь бы выиграть хоть какие-то средства для существования. В такие разы из толпы летели камни, палки и огрызки порченой еды, чтобы подзадорить лишенных агрессии и сил бедняков.

А иногда дрались настолько бешеные мужики, что перепадало и зрителям. Так, боксер Эдди Шрама – тот, который разминался на углу покосившегося дома, когда к ним подошел Чарли – въехал кулаком в челюсть человека, что-то крикнувшего про жалкое зрелище. А боец по прозвищу Рыбак поднял из грязи горсть камней и, с остервенением вытаращив глаза, начал метать камни в зрителей, потому что одним ударом вырубил своего соперника, и толпе не понравилось, что бой закончился слишком быстро.

Впрочем, на что посмотреть было и в толпе. Толкаясь и желая рассмотреть происходящее получше, люди часто успевали надоесть своим соседям, и мелкие ссоры перерастали в ожесточенные драки прямо посреди сутолоки.

Чарли пребывал в восторге от разворачивающегося вокруг зрелища, то и дело отмечая вслух, что восемь лет назад кулачные бои казались гораздо скучнее. Жан-Антуан, напротив, считал такой неотесанный вид спорта – или скорее развлечения – пусть и мужским, но неоправданно жестоким и низкокультурным. Зажатый среди толкающихся, выглядывающих из-за плеча, орущих над ухом, грязных и скверно пахнущих людей, юноша более всего не понимал одну вещь. Что он здесь делает?

– О, все просто! – неотрывно следя за дерущимися, воскликнул Чарли, когда Жан-Антуан спросил его об этом. – Я пришел сюда, чтобы заключить важную сделку с организатором боев. Ты, наверное, видел, мы с ним уже обговорили условия, и теперь дело осталось за малым. Заплатить. Но так как столько денег, сколько ему захотелось, у меня нет, мы сошлись на более простой форме расчета.

– Это какой же? Обмен? – спросил юноша.

– Именно, Джон! Хорошо соображаешь.

– Простите, мсье, но не лучше ли было прийти после всего этого… шоу?

– Что ты, вовсе не лучше, – бодро отозвался Чарли, по всей видимости, очень довольный тем, что только ему известны все детали плана, – здесь имеются свои тонкости. Смотри внимательно и научишься.

Чарли замолчал и продолжил наблюдать за тем, как жирный боксер по кличке Толстяк бегает за щуплым Фарлоном из Беркшира, кости которого того и гляди норовили выпрыгнуть из кожи. Несколько минут Жан-Антуан смотрел туда же, куда и Чарли, потом начал испытывать сомнения в том, что правильно понял разбойника и переспросил:

– Простите, а куда вы говорите смотреть? И чему, по вашему, я должен научиться благодаря этому?

– Ловкости ведения дел, Джон. Но не благодаря конкретно этому, – Чарли указал на нижнюю часть спины Толстяка, который как раз в этот момент развернулся к ним задом и наклонился за ползущим по грязи и рыдающим Фарлоном из Беркшира. – А благодаря выводам, которые ты сделаешь за сегодняшний день.

Лишившегося чувств Фарлона утащили за ноги помощники Эдди Шрама, и на ящик в который раз между боями забрался человек с энергичным голосом, с которого он зазывал прохожих на зрелище.

– Кстати, Джон, – вдруг вспомнил Чарли, – скажи, тебе приходилось стоять за себя? Ну, хотя бы в детстве или, может быть, отец учил тебя кое каким основам, нет?

– О! Я понял, к чему вы ведете, – простодушно посмеявшись, сказал Жан-Антуан. – Нет, мсье Чарли, у меня нет ни малейшего желания участвовать в этом. Я человек не столь азартный. В мероприятиях подобного рода я всего лишь зритель и никакие уговоры на меня не подействуют.

– Что ты! И в мыслях не было, – заверил Чарли.

– А теперь, впервые на лондонском ринге, – на весь перекресток затянул зазывала поверх голов, – прямиком из Франции, парижский хулиган, борец высочайшего опыта вызвавшийся представлять имя не менее известного Чарли Бродячие Штаны! Встречайте: Вычура Джон!

Десять Кулаков, расслабившийся и решивший, что еще не меньше часа будет наблюдать за драками знакомых по улицам друзей и врагов, заслышав объявление, тут же с удивлением оглянулся на Чарли.

– Вычура Джон? – тупо пробормотал Жан-Антуан, не в силах осознать, что прозвучало его прозвище, придуманное Лихими Малыми. – Мсье Чарли, что это?..

Но вдруг юноша прервался на полуслове, когда смысл прозвучавшего объявления дошел до его сознания, целую минуту упорно отказывавшегося принимать ужасающую действительность.

Разбойник, не делая резких движений, медленно развернулся к Жану-Антуану, а тот осознал, что договориться с Чарли у него не получится, потому что разбойник уже заключил какую-то дикую сделку, частью которой немыслимым образом являлось, по всей видимости, участие самого Жана-Антуана в бою от имени Чарли.

Неожиданно юноша кинулся в просвет между людьми, а Чарли набросился сзади и принялся оттаскивать Жана-Антуана назад за фалды его сюртука, к бревенчатому забору под хохот окружающей бедноты. Юноша упирался ногами, тянулся вперед, пихался локтями, но разбойник совладал с лихорадочным сопротивлением француза, подтащил к забору, подсадил его и предпринял серию попыток перебросить посыпающего проклятьями и брыкающегося Жана-Антуана в четырехугольник ринга.

Десять Кулаков с прежним невозмутимым видом наблюдал теперь, как Вычура Джон хватается пальцами за меховой воротник пальто разбойника, дергает ногами, теряет равновесие, зависнув над забором, и вместо того чтобы перевалиться через забор, ослепленный страхом силится влезть Чарли на плечи или на шляпу, лишь бы быть подальше от места побоищ.

В конце концов, разбойник просто отпихнул Жана-Антуана от себя. Мелькнуло набрякшее небо, и юноша свалился спиной в ледяную грязь, облепившую все его тело от затылка до ног.

– Ну? Кто хочет с ним биться? – осведомился энергичный голос откуда-то сверху.

Снова раздался хохот глазеющих со всех сторон зрителей.

– Мой паренек его побьет! – выкрикнул в ответ насмешливый скрипучий голос. – Эй, Бродячие Штаны! Где ты там? Раз уж ты побоялся бороться сам, смотри, как это делается.

Жан-Антуан перекатился в разъезжающейся под ним слякотной жиже, поднял глаза и увидел надвигающуюся на фоне серых туч темную громаду – выходящего к нему бойца Эдди Шрама. Юноша мигом засуетился, пытаясь подняться на онемевших от холода руках, а когда встал на ноги, занес измазанные грязью кулаки перед собой, во все глаза уставившись на приближающегося человека.

Кривая ухмылка растянулась на такой же кривой челюсти его соперника. Боксер Эдди Шрама был на голову выше юноши, его кулаки в несколько раз толще кулаков Жана-Антуана, а натренированный широкий торс угрожающе покачивался из стороны в сторону, когда тот делал шаги.

Решив не быть сегодня оптимистом, Жан-Антуан постоял так несколько секунд и бросился наутек. Но как только он добежал до ограждения, которое с этой стороны, оказывается, было на пару футов выше, его сразу начали грубо отталкивать руки мужчин и женщин, а когда он попытался отбежать от них, они наоборот стали хватать его и больно щипаться.

Вырвавшись из лап этих дикарей, как обозначил их для себя Жан-Антуан, он поискал глазами своего противника, и обнаружил, что боксер Эдди Шрама стремительно надвигается на него уже с занесенным кулаком. Самый болезненный в жизни француза удар обрушился тяжелой встряской и отпечатался разошедшимся кровоподтеком на его щеке. После чего последовал удар-открытие – еще более болезненный удар по надтреснувшим ребрам юноши.

Снова повалившись на спину, Жан-Антуан обессилено раскинул руки и теперь безнадежно искал глазами пути спасения.

Десять Кулаков, облокотившись на забор, наблюдал за происходящим критичным взглядом человека, не раз побывавшего на месте борца Эдди Шрама, и порой сухо кивал сам себе, ничуть не удивляясь, когда Жан-Антуан получал очередной удар.

– Долго он не протянет, – безучастно озвучил свои мысли Десять Кулаков.

– Кто? – рассеянно обтирая рукавом тулью снятой шляпы, осведомился Чарли, потом бросил взгляд на пробегающего мимо Жана-Антуана и разъяренно топающего следом борца. – А, отлично! Пора бы уже с этим заканчивать. В конце концов, я пришел сюда по делу, а не для развлечения.

Разбойник громко свистнул, так, что оглянулись все, включая борца Эдди Шрама и Жана-Антуана поднявшего голову с земли.

– В нос Вычуре бей! Это его слабое место, – уверенно сообщил Чарли, водружая шляпу на привычное место.

Боксер с агрессивным оскалом повернулся к начавшему отползать французу.

– Сейчас Джон вырубится, – Чарли повернулся к Десяти Кулакам и заговорил деловым тоном, – окуни его лицом в сугроб, чтобы пришел в чувство. Не тащить же его всю дорогу на себе, правильно? А я уже пойду к Эдди, у нас с ним важный разговор.

– Может, лучше я с тобой пойду? – предложил Десять Кулаков. – У Эдди там своих бандитов полно.

– Горстка прихлебал, а не бандитов. Ты что думаешь, Чарли Бродячие Штаны не справится с таким пустяком? – саркастически усмехнулся разбойник.

Десять Кулаков открыл было рот, чтобы что-то ответить, как вдруг с ринга раздался грохот и толпа разом ухнула. Десять Кулаков поспешно обернулся с толикой волнения за Жана-Антуана.

– Надеюсь, Джона не убили? Неохота копать мерзлую землю, – возвращаясь к забору, ворчал Чарли. – Что за черт! ТЫ ЧТО ДЕЛАЕШЬ! ПЕРЕСТАНЬ!

Из всех маловероятных вещей, что могли случиться в тот день, на глазах у жаждущей драк лондонской публики произошла самая маловероятная из них. Настолько неожиданная, что вселяла даже какой-то противоестественный завораживающий ужас в видевших все происходящее зрителей.

Воспользовавшись минутным промедлением боксера, когда тот оглянулся на свист Чарли, Жан-Антуан поступил в рамках того, на что у него хватало сил и решительности. Он нашел камень и плотно сжал его в руке. И когда, выждав пока поднимется едва держащийся на ногах француз, боксер Эдди Шрама замахнулся для очередного удара, Жан-Антуан с размаху саданул ему камнем под челюсть. Тот поскользнулся и полетел спиной назад.

Грохот, послышавшийся следом, был смешением треска ломающихся досок забора под тяжестью упавшего на них боксера и звуком осыпающейся на его голову грязи вместе с повалившейся сверху кучкой зрителей.

Жан-Антуан выронил камень и согнулся от боли, разлившейся в костяшках пальцев, сжимавших камень.

– Скорее беги туда, он все испортит, – огорошенный затарахтел Чарли, толкая Десять Кулаков в плечо.

– Да все нормально уже, парень живой вон, – чуть радостно ответил Десять Кулаков, глядя на Жана-Антуана.

– Вот именно! Иди, выруби Джона по башке!

– Чарли?

– Я не могу это сделать, все же знают, что он дрался от моего имени! – шепотом зашипел разбойник, придвинувшись к Десяти Кулакам.

– Ну?

– Ну так он должен был проиграть от моего имени! – в панике взревел Чарли. – Иди, давай, пока Эдди Шрам не взбесился, или тебе самому придется проигрывать за меня!

Звучно вздохнув и покачав головой, Десять Кулаков быстро перемахнул забор, и зашагал к Жану-Антуану, с удивлением обнаружившему, что его противника, мгновение назад норовившего убить француза, теперь пытаются откопать Эдди Шрам, его помощники и зазывала.

– Эй Джон, – хмуро окликнул Десять Кулаков.

– Ага! – ликующе повернулся к нему Жан-Антуан.

Быстрым коротким движением Десять Кулаков обрушил свои грузные костяшки на оплывшее побитое счастливое лицо юноши, и Жан-Антуан свалился с ног как стоял, не успев ничего осознать.

Чарли прищурился, вглядываясь, убедительно ли лежит юноша, потом поспешил протолкаться через толпу к Эдди Шраму, помогающему своему борцу подняться. Растолкав подвыпивших бродяг, разбойник протиснулся к помощникам Эдди и выглянул между их голов.

Боксер переломился пополам, сипло кашлял и отрыгивал куски земли, Эдди Шрам энергично похлопывал его по спине, но при этом, как отметил Чарли, с торжествующей ухмылкой поглядывал на бесчувственно валяющегося посреди перекрестка Жана-Антуана.

Когда отхаркавшись боксер Шрама выпрямился и вдохнул прочищенным горлом морозный воздух, Эдди подтянул к себе ящик, шагнул на него, поднял руку своего борца и завопил, следя, чтобы все слушали его:

– А вот и победитель, джентльмены! Поистине, поистине невероятная победа, едва ни стоявшая человеку жизни! Уберите этого неотесанного дикаря! В клетках таких извергов нужно держать, Чарли! – укоризненно бросил он разбойнику, сам едва ли не смеясь от распиравшей его радости. От этого отвратительный шрам на его лице, искривляясь, становился еще безобразнее. Он снова обратился к толпе: – Не расходитесь! Подходите к мистеру Брэтчеру, чтобы узнать о том, как получить призовые выплаты, если вы победитель, а так же чтобы узнать, как записаться на следующий бой, который состоится в январе.

Старик Эдди, крякая от усилий, сошел с ящика, и теперь на него стал зазывала Брэтчер, к которому ринулись с дюжину человек.

– Не умеешь ты придерживаться условий договора, – имитируя глубочайшее возмущение, обратился Эдди к Чарли и, поглядывая на то, как его помощники разбирают забор, побрел в редеющей толпе к входу на углу двухэтажного покосившегося здания. – Пойдем, Чарли. Так уж и быть. Будет тебе то, что ты просил.

Глава 9. Второй мистер Фокс

– Говорят, ты вроде со Сканланами чего-то не поделил, поэтому сбежал из страны? – спросил Эдди Шрам, хотя по его тону было понятно, что он уже давно решил для себя, чему верить в этой старой истории. Он стоял в тускло освещенной, заволоченной табачным дымом обветшалой комнатке на втором этаже, у большого в стену шириной дивана османской работы, завязывая пояс домашнего халата поверх свитера и брюк. – Оно и к лучшему, Том Сканлан замарал руки дальше некуда. Ворам и грабителям вроде твоих друзей в такое лучше не лезть.

И без того стылый свет тщился пробиться сквозь щели зашторенных прохудившимися темными гардинами окон.

– Не совсем так, – с терпеливой улыбкой возразил Чарли. – Я ни от кого не сбегал, а все обиды Сканлана появились благодаря тому, что я как раз разделил его имущество по справедливости.

Позади разбойника с двух сторон от двери молча стояли двое рослых помощников Эдди. Еще по одному было приставлено к размазанному по креслу Жану-Антуану, все еще не очувствовавшемуся после удара, и стоявшему у окна Десяти Кулакам.

– По справедливости? – брызнув слюной, сардонически фыркнул Шрам и вперился острыми глазками в лицо разбойника. – Где же ты вонючую справедливость видел, кроме как в наивных детских сказках, м?

– Скажем… я много путешествовал, Эдди.

– Это заметно. Посмотри на себя. Выглядишь как цыган бродячий, эта твоя серьга, невиданная обувь, – искаженное шрамом старое лицо противно поморщилось. – Наверное, много чего повидал, да много чего полюбил. Чужие обычаи и правила, например. Не доверяю я тебе, сразу скажу. Ты стал чужаком у себя на родине.

– А! Но все же «на родине», – поймал на слове Чарли с самодовольной ухмылкой. – Дорогой мой Эдди, если бы ты все еще доверял мне после всех тех ужасов, что людская молва донесла о моих деяниях, я бы не был собой. Ты говоришь мне о замаранных руках старшего Сканлана, но у всех на слуху, что я зашел намного дальше Тома. Так можно ли доверять разбойнику и убийце Бродячие Штаны, на которого даже городские власти не могут найти управу, в каком бы городе он ни появился?

Долго мостившись и, наконец, устроившись полулежа на диване, старый мужчина невозмутимо посмотрел на Чарли снизу вверху.

– В том-то и дело. Болтунов много. На улицах уже не знаешь, кому верить, – посетовал Шрам, подпирая голову короткими толстыми пальцами. – Не нужно быть гением, чтобы понять, как важно имя, которое носит человек. Останков твоих жертв я собственными глазами не видел. Кто знает, может быть, ты стал мелким мошенником, все силы и средства которого уходят на поддержание слухов о самом себе.

– Вот кстати мелкие хулиганы до последнего издыхания и утешаются подобными заблуждениями на мой счет. И я ничего не имею против; чем ниже их бдительность, тем мне проще, – кровоалчно усмехнулся Чарли. – Впрочем, я думаю, ты уже убедился однажды в том, кто я и на что способен. Этого тебе вполне должно хватить. Пусть тебя не смущает моя одежда, я нисколько не изменился. А иначе, твой халатик тоже должен говорить о каких-то переменах в тебе.

– Хитрый ублюдок! Хватит уже мне зубы заговаривать. Говори, зачем тебе понадобился этот Гай Фокс?

– Скажу, если твой борец проиграет моему.

Старый мужчина закатился гадким хохотом.

– Нет, Чарли. На этот бой никто не придет. У меня своя система. Люди ходят на мои бои.

– Только потому, что они бесчестны. А публике это по-вкусу, – ввернул Чарли.

– Да, именно! Они хотят мяса. Они хотят видеть боль и готовы делать ставки. Поэтому я хозяин этой маленькой империи, – жестко и громко произнес Эдди Шрам. – До меня никому в голову не приходило, каким образом на этом можно сварить хорошие деньги, и теперь чтобы провести бой в восточном Лондоне, ко мне приходят и платят за мое разрешение. А если мои правила не соблюдаются, я нахожу наглецов и отрываю им яйца.

– Надеюсь, не потому что тебе приятно заниматься такими вещами? – содрогнувшись от отвращения, спросил Чарли.

– За то время пока тебя не было, город начал меняться, – назидательно медленно продолжил Эдди, упорно глядя в смешливые глаза разбойнику. – Все стало намного серьезнее. Правила стали меняться. Некоторые люди, наравне с разбойниками, уличными грабителями, ворами домушниками и речными ворами, зарабатывавшие бесчестным путем, теперь изменились, стали серьезнее и умнее собратьев. У всего появляются свои хозяева, которые только набирают власть и авторитет. Там, где хозяев двое или больше, случаются ожесточенные бойни. В результате остается всего один хозяин во главе большой системы, в которой каждый должен проявлять свое уважение к тому, кто сильнее. Я занял свое место. И Том Сканлан, что бы ты себе ни думал, тоже занял свое место. Так называемых банд – скопищ глупых самоуверенных сукиных детей, которые думают, что выше них никого нет – становится все меньше. Они либо находят хозяина и продолжают жить себе дальше, отдавая часть нажитого хозяину, либо поодиночке дохнут в переулках, пытаясь собрать с земли свои кишки. Вещей, которые раньше безнаказанно без спросу можно было делать энтузиастам вроде тебя, становится все меньше. Медленно, год за годом, улица за улицей, в городе становится больше порядка. И скоро таким одиночкам, как ты, Чарли, здесь не будет места. Тебя либо заживо сожрут, либо выживут отсюда. И вот, что я хочу предложить. Почему бы тебе не забыть про своего Гая Фокса, да не убраться туда, где ты был все последние годы?

– Нет, спасибо. Что-то не хочется, – изобразив минуту раздумий, отозвался Чарли. – Все это очень трогательно. Я бы слушал и слушал, но давай лучше вернемся к Гаю Фоксу.

Задумчиво поводив языком за щекой, Эдди Шрам возмущенно повернул голову к Десяти Кулакам:

– Вот как с ним разговаривать? Он не хочет понимать очевидных вещей, и все тут.

– Ты сначала меня попробуй убедить в своей тираде, а потом уже о Чарли беспокойся, – грубо ответил Десять Кулаков.

– Да я-то как раз вас, Лихих Малых, убеждать не собираюсь. Мне банды не нужны. Я больше пекусь, как бы кто другой не надумал вас убедить.

– Печется, ага, тоже мне святой, – насмешливо хмыкнул Десять Кулаков.

– Да уж, Чарли. Дурно ты повлиял на своих друзей…

– Ну что, созрел ты, наконец, чтобы выполнить условие сделки и рассказать, что ты там пронюхал о Гае Фоксе? – перебил разбойник. – Потому что, если ты и дальше собрался кормить меня своими жиденькими небылицами, я могу такого тебе рассказать, что впечатлений хватит на остаток жизни. Носу из дому не захочешь казать.

Глаза Чарли зловеще блеснули из-под кривых полей шляпы в промозглом полумраке.

Эдди пожал плечами:

– Я так и не понял, ты ограбить его надумал или у тебя к нему какое-то дело?

– Можешь считать, я просто расширяю свой кругозор.

Эдди снова посмеялся резким смехом.

– Один черт, что с рыбой разговаривать, хитрый ты ублюдок! А этот что тоже слушать будет, – он кивнул на Десять Кулаков.

– Ему я так и так расскажу, что узнал от тебя.

– Ладно, слушай, – недовольно прочистив горло, начал Шрам. – Пил я в Уайтчепеле с одной милой дамой, с которой я часто встречаюсь по вечерам, сидели мы за столиком, а позади нас устроился приметный джентльмен со своим поверенным.

– Ты его видел? – сразу же вцепившись в эту нить, спросил Чарли.

– Ну не перебивай! – закричал Эдди, передернувшись от возмущения всем телом. – Хотел слушать про своего Гая Фокса, так слушай, мать твою, кто тебе мешает?

Черные глаза разбойника недовольно сузились, но он промолчал. Рука Жана-Антуана качнулась от шума, он хрипло простонал и затих в своем кресле. Эдди нагло пялился на Чарли, назидательно ничего не говоря, потом начал заново:

– Значит, был уже поздний час, я пил в Уайтчепеле с одной дамой, сидели мы за столиком, а позади нас устроился приметный джентльмен со своим поверенным. Приметный, потому что хорошо одет, умело общается с людьми и еще он, по-моему, так ничего не заказал. Они говорили негромко, а моя знакомая все тарахтела, не знаю, что они обсуждали вначале, но тут я краем уха услышал о каком-то заказе на большую сумму денег, и сразу прислушался. Джентльмен распорядился, чтобы какая-то фирма изготовила для него «вот такую паровую машину». На этих его словах я обернулся и увидел только, как рука в кожаной перчатке подвигает перевязанный сверток бумаг по столу к поверенному, – морщинистой рукой Эдди изобразил это движение. – Джентльмен сказал, машину должны построить в указанный срок, и что за такую сумму они сумеют уложиться во времени. А потом достал красный конверт и, не выпуская из пальцев, строго приказал: «Когда изделие будет готово, пусть его доставят по известному адресу, а вместе с ним и этот конверт, и пусть передадут лично в руки, человеку, имя которого написано на конверте. Но ни в коем случае ни вы, ни работники фирмы не должны открывать этот конверт. Это самая важная часть вашего поручения». И только потом он отдал конверт поверенному, и стал собираться, чтобы уходить. Ну, его поверенный повертел этот чудной конверт в руках и спросил «кто такой Гай Фокс?», а ответ показался странным даже мне. Вставая, джентльмен ответил коротко и тут же ушел. Он сказал: «Это я».

Лицо Чарли по мере рассказа исполнялось все отчетливее выражавшимся мрачным триумфом.

– Но это еще не самое интересное, – поотдувавшись, продолжил Шрам. – Я подошел к этому поверенному и спросил, что это был за человек. Чарли, ты бы видел страх, с каким поверенный на меня посмотрел. Он тут же засуетился, сказал, чтобы я забыл о том, что видел этого джентльмена и убежал из паба. Это был настоящий страх. Так смотрят юнцы, когда впервые оказываются один на один на кулаках с бывалым борцом.

Эдди кивнул, давая понять, что он закончил.

– Красный конверт значит, – пробормотал разбойник.

– Точно говорю. Красный конверт. Знаешь, что в нем? – жадно поинтересовался Шрам.

– Как выглядел человек, назвавшийся Гаем Фоксом? – не ответив, повторил свой вопрос Чарли.

– Да как все они. Это определенно человек хорошего достатка. Говорю же, джентльмен. Только не из робких, сразу видно. Я на него не пялился, чтобы он не заметил. Мне подумалось, он-то точно может заметить.

– Его голос, какой он был?

– А? Теперь тебе еще и голос подавай? – усаживаясь поудобнее, ощетинился Эдди. – Да не знаю я! Грубый такой, а может как у всех. Не обратил внимания. Это все, что я знаю. Проваливай, давай.

Разбойник посмотрел на Десять Кулаков и кивнул в сторону выхода. Десять Кулаков, прошел за спиной Чарли к Жану-Антуану, попытался растолкать юношу, но тот не поднимался, поэтому Десяти Кулакам пришлось потащить его на себе.

– Эдди, – напоследок позвал Чарли.

– Да? Что тебе? – нетерпеливо откликнулся тот.

Чарли подождал, пока Десять Кулаков с Жаном-Антуаном на плечах выйдет на скрипучую хлипко сбитую из досок лестницу, ведущую на первый этаж, затем повернулся к Шраму.

– Язык попридержи, а то однажды проснешься без него, – предупредил разбойник и вышел.

В ответ позади в исступлении раздались ругательства, угрозы и крики о неблагодарном сукином сыне, которому нужно было оставаться в вонючих скитаниях по свету, но за Чарли хлопнула дверь и вопли старика Эдди сделались совсем неразборчивыми и приглушенными.

Десять Кулаков довольно посмеялся, поправляя сползающего с плеча француза:

– Представляю, как он поливает слюной пол от бешенства.

Очнулся Жан-Антуан, вдохнув ртом кусочки снега из ледяного сугроба, в который воткнулось его отекшее лицо. Ситуация оказалась тем серьезнее, что чья-то рука придерживала голову Жана-Антуана погруженной в сугроб и не позволяла ему подняться самостоятельно. Тех крупиц воздуха, что юноша вдохнул вместе со снегом, было крайне мало, поэтому он тут же задергал руками, пытаясь вылезти из сугроба.

– Ну наконец-то! Уже две минуты ждем, когда оклемаешься, – послышался небрежный голос разбойника, стоявшего где-то поблизости.

Десять Кулаков вынул голову француза из сугроба за углом покосившегося дома, в котором жил и работал Эдди Шрам.

– Идти можешь, Вычура? – нагнувшись к Жану-Антуану, громко спросил Чарли, словно обращался не к побитому молодому человеку, а к теряющему слух старику и выдохнул в глаза француза дым своего дурманящего курева. – Или еще чуток в сугробе подержать? Для бодрости?

В ответ Жан-Антуан только сделал какой-то непонятный жест рукой и попытался подняться. Десять Кулаков рванул его вверх, будто набитое опилками пугало, и поставил на ноги.

– Порядок, вроде бы, – отойдя в сторону и рассмотрев покачивающегося Жана-Антуана издали, сказал себе разбойник. – Тогда пойдемте, друзья. Отчего-то к теплому очагу захотелось. К тому же сегодня новый год! У вас во Франции отмечают новый год, Джон?

Жан-Антуан пробормотал что-то невразумительное.

– Чудесно! Тогда с новым годом, Джон! – Чарли похлопал его по спине, облепленной смерзшейся грязью, и бодро двинулся вперед. – У меня тоже сегодня отличное настроение!

Путь до дома на Собачьем острове они проделали, слушая рассказы Чарли о том, с каким размахом гуляют на праздники в некоторых из тех далеких мест, что ему довелось повидать. За это время Жану-Антуану удалось проветриться и окончательно прийти в себя, правда его беспокоили появившиеся за утро синяки, на лице и туловище. Поначалу он даже не мог вспомнить, откуда они взялись. А шагая по занесенной мокрым снегом Бридж-роуд, юноша уже даже включился в разговор и рассказывал о том, как давно он мечтал отправиться в странствия. Повествование Жана-Антуана не было лишено доли укора, потому как он то и дело сетовал на трудности, свалившиеся по вине разбойника на его голову в первом же его путешествии.

– Ну, бывает, бывает, – будучи находившимся в благодушном настроении, поддерживал француза Чарли. – Однако, зная, что это будет не так-то просто, ты все равно помог мне в моих делах, а я это ценю!

Потом Чарли начал нахваливать ослепительный прием, который Жан-Антуан применил на боксере Эдди Шрама, расписывая свои впечатления так долго, как это потребовалось, чтобы юноша забыл о негативных сторонах своего путешествия, связанных с авантюрами разбойника. Несомненно такая похвала подбодрила Жана-Антуана, и сквозь холод и боль от полученных ударов он почувствовал гордость за то, что смог-таки справиться с таким устрашающим противником, а это оказало на внутренние силы юноши благотворное влияние.

Улыбаясь словам Чарли, уверенным движением француз толкнул дверь дома Лихих Малых, радуясь вдобавок, что, наконец, согреется у печи, как вдруг чей-то увесистый кулак мелькнул в открывшемся дверном проеме и вмазал по отекшей челюсти Жана-Антуана, отправив юношу в стремительное падение лицом в пол. Чарли и Десять Кулаков вскрикнули от неожиданности, переполошенные за жизнь Жана-Антуана.

– Сбежать собрался, гад! Ну, тогда добро пожаловать домой! – встряхивая рукой, злорадно прорычал Капитан.

Потом он увидел стоявших на пороге друзей, и злорадная ухмылка сменилась замешательством.

– Так он с вами был? – он почесал бритый затылок, рассматривая безвольно раскинутые по полу ноги вернувшегося в забытье юноши, и развел руками. – А мы, когда не увидели его утром, заподозрили уже, что Джон помимо прочего надумал оставить должность управляющего домом.

– Нет, он мне помогал в одном важном дельце, – мрачно объяснил Чарли, толкнув бездвижно лежащего Жана-Антуана сапогом в бок. Юноша не двигался. Чарли покосился на Десять Кулаков. – Думаю, вот теперь лопата точно понадобится.

И тут, будто почувствовав неладное, Чарли оглянулся и увидел через Капитаново плечо собравшихся полным составом Лихих Малых. Все они сидели в натянутом молчании, каждый на своей мебели, не глядя на Чарли. Щенок и Питер Тид виновато разглядывали сор на полу, Крыса и вовсе не мог решить, куда смотреть. Рыжий гневно переглядывался с двумя парнями эмигрантами, было заметно, что у них случилась перебранка.

– Славно, что ты упомянул свое важное дельце, Чарли, – сказал Капитан. – Вот об этом мы и хотели с тобой потолковать.

– Что он говорит, не пойму, – себе под нос пробормотал разбойник. Перешагнув через раскинутые ноги Жана-Антуана, Чарли обратился к банде: – Так! Что за чертовщина у вас здесь происходит? Только давайте понятно изъясняться.

Десять Кулаков в это время отодвигал Жана-Антуана, чтобы закрыть дверь. Закончив, он обронил, что-то вроде «жрать охота», и зашагал к кастрюле, стоявшей на печи, вероятно, чтобы избежать участия в намечающемся разговоре.

– Если честно, то это Капитан больше хотел с тобой потолковать, – подал голос Щенок, болтая свешанными с мешков кофе ногами.

– Да, – присев на край обеденного стола, твердо подтвердил Капитан. – Нам нужно прояснить несколько вещей, Чарли. Сначала ты приезжаешь спустя столько лет, (мы не против, мы многим тебе обязаны, живи здесь, сколько хочешь, только занимайся своими делами сам), но! потом ты начинаешь вовлекать в свои непонятные затеи парней, ничего даже не объясняя. Сперва с Питером засветло уходишь, затем Щенка и Крысу заставляешь вынюхивать уличные сплетни, теперь, оказывается еще и Десять Кулаков подвязался. Да-да, я видел, как вы с Питером куда-то уходили. Тебе не кажется, что такие вещи нужно обсуждать всем вместе, раз уж ты вернулся? Иначе это получается злоупотребление моим гостеприимством, Чарли.

Разбойник коротко пораздумал, потом кивнул, подчеркивая, что у него есть ответ.

– Если тебя беспокоит, что я не посвящаю в свои дела Лихих Малых, которых прошу о помощи, то ты ошибаешься. Они знают достаточно, чтобы это их не обидело. А вот если тебя беспокоит, что они тебе не рассказывают о том, какими делами занимаются, то я понимаю твою обеспокоенность, – с лукавым сочувствием улыбнулся разбойник и вдруг очень заинтересовался носками своих сапог, давая понять, что никаких объяснений не последует и для него, Чарли, вопрос закрыт.

Капитан побагровел:

– О, я понимаю! Ты хочешь сказать, что я не гожусь в главари банды? Только, я стал главарем, нравится тебе это или нет! А потому я не желаю, чтобы из-за своих проблем ты навлекал беду на Лихих Малых. Мы хорошо устроились, стали осмотрительнее, нам есть что терять, в отличие от тебя. Чем бы ты там ни занимался сейчас.

– Если я занимаюсь делами, это, в конечном счете, всегда одни и те же дела! Это больше, чем какое-нибудь денежное дельце. Это мой долг! – нетерпеливо шагнув к Капитану, сказал Чарли.

Капитан среагировал незамедлительно. Он вскочил со стола и угрожающе придвинулся к разбойнику. Остальные тоже поднялись со своих мест, но только, чтобы не допустить потасовки межу Капитаном и Чарли. Сидеть остались только два парня.

– Тем более, – прорычал Капитан в лицо разбойника. – Я не хочу, чтобы из-за твоей борьбы пострадал еще кто-то из Лихих Малых.

– Опять ты старое вспоминаешь. Там была вина Тома Сканлана! – возразил Чарли. – В моей борьбе опасно искать выгоду. Он глуп и жаден, поэтому послал мальчишку туда, куда нужно было отправить взрослого.

– Но Том действовал по твоему плану! – еще тверже сказал Капитан.

– Но без моего ведома. А раз уж вызвался помогать в моей борьбе, нужно было слушать меня во всем. Если бы Том посоветовался со мной, он бы знал, что мой план еще рано осуществлять, но ведь Тому нужны были сокровища.

– Просто ты привлек в союзники посторонних людей! Нас! А раньше ведь всегда сам справлялся! Так и впредь занимайся своими делами сам.

– Да я ведь сам вызвался, – негромко сказал Щенок.

– Вот именно! – крикнул Капитан. – Видишь. Они не знают, во что ввязываются, но доверяют тебе, Чарли. А за свое желание помочь платят немалую цену.

Капитан указал на шрамы вокруг рта Щенка.

Чарли хотел быстро ответить, но взглянул на Щенка и промолчал.

– Если интересует мое мнение… – начал было Питер Тид.

– Молчи! – предостерег Капитан, неотрывно следя за Чарли.

– Все нормально, Питер, – сказал разбойник. – На этот раз Капитан прав. Он так волнуется из-за того, что я не все вам объясняю. Иногда такие вещи даже сложно объяснить, не показавшись при этом сумасшедшим. Пора вам рассказать, о том, что меня привело обратно в Лондон, помимо тоски по хорошему джину. Когда вы будете все знать, каждый из вас сможет решать, соглашаться ли, если я вдруг обращусь к нему за помощью. Но хочу заметить, джентльмены, что на этот раз я учел все свои предшествующие ошибки, и слишком многого от вас не потребую. А ты, Капитан, должен учесть ошибку старшего Сканлана, и не вздумать, что на моем долге можно нажиться. Это смертельная война, и только.

– Ладно. Вот это я понимаю разговор, – кивнул Капитан и отошел к столу, испытывающе глядя на Чарли. – Начинай.

С недоверием покосившись на двух парней, Чарли с долей замешательства оглядел преисполненные любопытством лица Лихих Малых и жующего поодаль Десяти Кулаков. Вероятно, решая, какую часть правды рассказать.

– Так, где же это… а, ну, да! Все началось с того, что Красавчик Сканлан со своими дружками в начале зимы провернул ограбление в доме на Мэйфэир для неизвестного джентльмена, заказавшего это дельце Красавчику, – принялся ходить по первому этажу и рассказывать Чарли, отмеряя каждое произнесенное слово шагом. – Об этом ограблении я впервые услышал в компании полудюжины собутыльников в портовом городке Франции от болтливого пьяницы, хвастуна и просто вонючки мистера Плакнета, участвовавшего в деле Красавчика. Недолго думая, Красавчик решил обмануть своего нанимателя и убить его при передаче награбленного, а все богатства поделить с дружками, однако Плакнет рассказал о том, какое невероятное сопротивление оказал тот джентльмен, и банде Красавчика пришлось спасаться бегством. Сама по себе история Плакнета не слишком-то интересна, я бы не обратил на нее внимание, если бы через полчаса тело Плакнета не нашли изувеченным и с вырезанными на спине инициалам «Г.Ф.», в которых я узнал свой псевдоним Гай Фокс. Не думаю, что убийство Плакнета было кому-то выгодно, он ничем не отличался от прочих странствующих или бегущих от виселицы жуликов. Учитывая инициалы и время убийства сразу после рассказа Плакнета, я решил, что его убили в качестве послания мне. А в таком экстравагантном послании практическая польза представлялась только для одного единственного человека. Человека, которого я и ищу.

В воздух неуверенно поднялась рука Рыжего.

– Да? – указав на него, спросил Чарли.

Рыжий оглянулся на остальных, потом осторожно предположил:

– А не могло быть так, что, ну… ты сам его как бы порешил и потом просто не вспомнил об этом?

Все уставились на Чарли, очевидно, желая услышать мнение самого Чарли. Разбойник долго холодно смотрел на Рыжего, потом звонко хохотнул.

– Что же ты меня за буйно помешанного принимаешь? Нет, это была первая весточка от все того же моего старого врага, который снова что-то затевает. Однако полной уверенности в этом у меня не было, и я отправился в Лондон, сразу же, как смог, чтобы услышать побольше деталей о нанимателе Красавчика от участника ограбления на Мэйфэир, который больше остальных провел времени, общаясь с этим странным джентльменом. Я отправился поговорить с самим Сканланом. Вычура Джон к тому времени уже составил мне компанию в моем небольшом путешествии.

– И как? Опасения подтвердились? – напряженно спросил Капитан, как и остальные Лихие Малые с почти что суеверным содроганием вспоминая зловещие рассказы Чарли о его ужасном заклятом враге.

Чарли мгновенно возник перед подавшим голос Капитаном.

– В сущности, Красавчик рассказал не многим больше Плакнета, но все же я узнал достаточно, чтобы убедиться в самых страшных своих подозрениях, – мистическим полушепотом ответил разбойник.

Два парня настороженно переглянулись.

– Однако теперь, джентльмены, все решительным образом изменилось, – обращаясь ко всем, громко возвестил Чарли. – Сегодня нам с Десяти Кулаками довелось собственными ушами услышать двойное свидетельство тому. Теперь я точно знаю, что мой враг все еще жив, он как никогда прежде следит за мной, и даже знает мой тайный псевдоним, под которым теперь скрывается и сам. И к тому же замышляет что-то совсем скверное, потому как Эдди Шрам сам лично невольно столкнулся с ним в пабе в Уайтчепеле и слышал, что тот собирается построить паровую машину. Страшно подумать, для чего паровая машина понадобилась такому извергу!

По жилищу Лихих Малых прокатился приглушенный ропот.

– То есть, он здесь, в Лондоне? – глухо спросил Питер Тид. – Живой?

– Но ты ведь его убил в прошлый раз, – с непониманием и толикой надежды проговорил Щенок.

– Да, убил, – печально признал Чарли, – как и много раз до нашего с вами знакомства. Как и во времена Вильгельма Завоевателя. Как и во времена сражения при Босуорте, дне, положившем конец войне Алой и Белой роз. Но всякий раз он возвращался из тлена. И теперь он вернулся и ходит по улицам Лондона.

– Постой-ка! Ты же говорил, он свалился в шахту, откуда не смог бы выбраться, даже если бы выжил, – с недоверием вспомнил Капитан, глядя на разбойника как на безумца.

– Да, говорил.

– Тогда бред все это! Люди умирают раз и навсегда, Чарли, мы это давным-давно обсуждали. От болезней, от ран, от старости. И никто, каким бы хитрым он ни был, не может обхитрить смерть. Ты точно видел, как он упал в шахту?

Чарли усмехнулся, будто в жизни не слышал вопроса более нелепого.

– Ты можешь не верить мне, но уж своим глазам я доверяю, Капитан.

– Парни, так если его все-таки нельзя убить, на кой черт тратить время на попытки? На свете столько подонков ходит, всех не перебить! – браво предложил Рыжий.

– Если так, то он же сам тогда от Чарли не отстанет, пока не убьет его! – напомнил Щенок.

– Да, но если, сколько бы его ни убивали, он все равно преследует Чарли, то он в любом случае не отстанет от него, правильно? – пытался разобраться Рыжий.

– А! – с хитрой улыбкой протянул Чарли. – В том-то и дело, что на этот раз у меня есть оружие.

– Что за оружие? – деловито осведомился Капитан.

Чарли покачал головой:

– Ты ведь никогда не изъявлял желания участвовать в этом всем, а если я посвящу тебя в свои дела, то уже получится, что ты участвуешь.

– Ладно, плевать, но с чего ты взял, что оно сработает? – допытывался Капитан.

– Сработает, я видел, – вместо разбойника уверенно ответил Питер Тид.

Все огорошено посмотрели на него. Энергично жуя, Десять Кулаков удивленно промычал. Два парня вновь переглянулись.

– Видел? – спросил Капитан.

– Да, но не проси рассказать. Я нем, как мертвец, – с честью произнес Питер.

– Наглядное сравнение, Пит! – довольно кивнул Чарли.

– Спасибо.

– Вот видите, – завершая разговор, громко сказал разбойник и обвел всех присутствующих долгим внимательным взглядом, включая лежащего на полу Жана-Антуана. – Многие годы, не зная покоя, я скитался по свету в поисках оружия, которое могло бы раз и навсегда положить конец многовековой кровопролитной войне. И теперь я точно знаю, как убить этого ужасного человека, но и он не дремлет. Он вернулся, затевает что-то большое и опасное и не боится быть обнаруженным. Питер прав, у меня есть оружие, которого прежде никогда не было. И скоро моя война закончится. Для этого я должен вычислить своего врага и понять, что он замышляет, раньше, чем он приведет свой план в действие. Поэтому, Капитан, я иногда прошу своих старых друзей выполнить мелкие поручения или сопровождать меня в моих поисках. Но на этот раз никто не пострадает, потому что до конца я пойду один.

Лихие Малые долго молчали, обдумывая слова разбойника. Первым нарушил молчание Десять Кулаков, с набитым ртом проговорив что-то малоразборчивое. Все посмотрели на него, пытаясь разобрать смысл его слов.

– Какой еще красный конверт? – решив, что ему послышалось, переспросил Капитан.

– Нет-нет, мне кажется, Десять Кулаков что-то говорит о красных мольбертах, – поправил его Чарли.

– Эдди сказал, что тот джентльмен передал поверенному красный конверт и сказал, что это самая важная часть поручения, – дожевав, напомнил Десять Кулаков. – Может, дело не в самой паровой машине, а в конверте?

Чарли задумчиво потянулся за свертком своей курительной смеси.

– Кто знает…

Молчание продолжилось до тех пор, пока Капитан не закончил совещание, поблагодарив Чарли за то, что тот все честно им рассказал. Сказал, что ему все это нужно будет обдумать, и все разошлись, забыв о лежащем на полу у входа французе.

Вечером Лихие Малые ушли праздновать новый год, как они выразились – невиданным городским хулиганством. Жан-Антуан, кое как добравшийся до матраса в своей коморке на втором этаже весь вечер провел, отпаиваясь горячим чаем, без сил лежа на матрасе и изредка спускаясь нагреть воды для заварки.

Засыпая, он услышал, как где-то на этаже скрипят половицы под ногами оставшегося Чарли Бродячие Штаны. Вероятно, разбойник снова поднялся, чтобы в который раз творить свои странные тайны. Жан-Антуан подумал о том, что как-нибудь он обязательно проследит за Чарли, чтобы выяснить, наконец, что скрывает разбойник от Лихих Малых. Но сегодня он был слишком обессилен для этого.

В последующие дни Чарли продолжал свои исчезновения на второй этаж. И по-прежнему спускался после этого мрачный и замкнутый в своих раздумьях. Два парня со времен общего совещания, на котором они услышали невероятные, даже пугающие вещи о враге разбойника, стали более нервными, часто перешептывались и, похоже, обдумывали какие-то свои проблемы. Капитан не столь мистически воспринял известие о возвращении неизвестного злодея в Лондон. Он вообще не полностью доверял россказням Чарли и не позволял Лихим Малым развивать эту тему, особенно обсуждали которую Щенок и Питер Тид. Поэтому для Капитана размеренная жизнь на Собачьем острове не особо изменилась после рассказа Чарли. А вот самого разбойника очень беспокоил тот факт, что его заклятый враг пользуется тайным псевдонимом Чарли. Появление второго Гая Фокса означало, что джентльмену с красными конвертами известно намного больше о теперешней жизни Чарли Бродячие Штаны, чем Чарли знал о жизни своего врага. Так наступил январь 1851 года, который Жан-Антуан встретил, залечивая синяки, вдали от дома, и не подозревая об опасностях, какие принесет зима.

Глава 10. Скверное предзнаменование

Наступление января означало, что Лихим Малым пора распродавать награбленные товары и усиленно наполнять свой склад новыми. Отлаженная за несколько лет практика показала, что полезнее всего для Лихих Малых было много работать с начала года до середины лета, а затем растрачивать свои денежные сбережения и съестные припасы в конце года. Приходилось считать – сколько всего нужно продать, сколько оставить себе, на какую сумму запастись тем и этим, и сколько чего следует награбить в первые три месяца с учетом сопутствующих денежных трат.

Необходимость грабить по зиме (что всегда было не очень удобно и связанно с определенным риском) и проводить арифметические подсчеты не вызвала восторга. На подсчеты уходило больше всего времени. Соответственно никто в доме на Собачьем острове не любил начавшийся период. Да еще за первые дни торговли, выяснилось, что из прошлогодних припасов в основном остались только мешки кофе и табака и всего пара ящиков спиртного. При этом если кофе и табака было достаточно, то спиртного, по словам Питера Тида могло хватить разве что на недельку. Таким образом, первым делом Капитан собрался награбить побольше продуктов, в основном долгого хранения, выпивки и теплой одежды – так как за последнее время Лихие Малые изрядно пообносились. Однако одним желанием не разбогатеешь, поэтому для начала нужно было найти, где раздобыть все это добро.

Некогда веселая работка за долгие годы превратилась в обыденную рутину, без которой обитатели дома на Собачьем острове не могли просуществовать, поэтому каждую зиму Щенок затевал разговор о том, что нужно проворачивать что-то более интересное.

– Разве шхуны пускать по течению и обчищать не интересно? – возразил Капитан как-то за завтраком. Все сидели на первом этаже и довольствовались пересоленной овсянкой на утином жиру, зерна которой пришлось покупать на рынке. – Если хочешь интересного, можешь вместо эмигрантов лодки поджигать.

За окнами в утренних лучах солнца сверкали укрытые снегом и льдом доки. В топке потрескивали свежие поленья.

– Может так оно и придется сделать, Кэп, – ответил Питер. – Двух парней что-то давно не видно.

– Нет, я говорю о чем-то новом. О том, как мы раньше ловко проворачивали дела. А сейчас скучно уже, – с воодушевлением заговорил Щенок. – Раньше мы почти не повторялись и зарабатывали не хуже, а теперь только по отработанным путям ходим.

– Знаю я, о чем ты толкуешь, – сказал Капитан, набирая ложку каши. – Может мне тоже надоело каждый год одно и то же выслушивать?

– Вчера я их целый день вроде не видел, – обращаясь к Питеру, покивал Рыжий.

– Ну как всегда эмигранты что-то вытворят, носом чую, – осуждающе хмыкнул Тид.

– Так ведь отстану, если провернем большое дельце, – стоял на своем Щенок. – Не сложно же, правда?

– А без этого не можешь? – ворчливо спросил Капитан.

– Просто Капитан стареет, Щенок, – впервые за утро открыл рот Чарли.

Ложка Капитана стукнулась о тарелку.

– Это глупости! – вскинулся он.

Все примолкли, неожиданно увлеченно закопавшись в своих тарелках.

– Как скажешь, – откидываясь на спинку стула, пожал плечами разбойник.

Но Капитану это не принесло успокоения. Он недовольно повозил ложкой в серовато-бежевой жиже, потом посмотрел на Тида:

– Питер, скажи им, почему мы работаем теперь только по одному определенному принципу.

От удивления, тот уронил в полную ложку повисшую прядь седых волос.

– А, ну, – кашлянув, чтобы собраться с мыслями, потянул время Питер, – потому что так проще. Быстрее. Мы хорошо знаем свое дело. Да и лень вообще-то что-то новое придумывать.

– Да нет же, – не удовлетворившись и этим, Капитан под пристальным взором Чарли и исполненным трепетного ожидания взглядом Щенка, попытался свернуть с темы лени, старости и усталости. – Тогда, когда нам было интересно грабить суда, мошенничать, пробираться кому-то в жилища, обдуривать и грабить всех и все, что только можно, мы искали себя. А за это время мы просто выработали свою стратегию, которой теперь придерживаемся.

– Поэтому вам теперь с души воротит при мысли о грабеже и разбое, – согласно кивнув, закончил за Капитана Чарли.

Щенок и Питер Тид весело посмеялись.

– Так, ешьте все! – грозно скомандовал Капитан, поняв, что простыми объяснениями тут не выпутаться, и ушел из-за стола с пустой тарелкой.

Подождав, пока Капитан отойдет подальше, Чарли навис над столом и зашептал:

– А помните трюк с богачкой? Вот уж веселые деньки были.

– Еще бы! – радостно поддержал Щенок.

– Ну, мы давненько его не проделывали, Чарли, – так же протянувшись над столом, тихо проговорил Питер, поглядывая в спину Капитана. – Раза два всего после твоего исчезновения.

– За столько лет всего два трюка с богачкой? – выкатил глаза Чарли и сокрушенно покачал головой. – Совсем потеряли вкус преступления.

– Так и я постоянно говорю об этом Капитану, – грустно прошептал Щенок.

– Мы тут не виноваты, – начал оправдываться Питер. – Она затребовала сильно большую долю, вот мы и не сошлись на цене.

– А что за трюк с богачкой? – не без любопытства спросил Жан-Антуан. За последние несколько дней это был один из тех редких разов, когда француз заговаривал в присутствии Чарли и Десяти Кулаков, на которых он все еще злился за бестактное наглое обращение с ним, как с бездушным средством достижения своих меркантильных целей, в результате которого он сильно пострадал на кулачном бою. Примечательно, что удар Капитана Жану-Антуану почему-то даже не вспоминался.

– Возвращается! – не разжимая зубов, предупредил Рыжий, указав глазами на Капитана, идущего с дымящейся кружкой кофе.

Разговор пришлось отложить, чтобы его не слышал Капитан, поэтому Жан-Антуан так и не получил ответа. Но Питер Тид улучил момент, многозначительно взглянул на юношу и беззвучно сказал:

– Класс!

В последующие дни Лихие Малые не возвращались к этой теме. Ни у кого не было времени, чтобы вспомнить о трюке с богачкой, а Капитан руководил делами в доме и постоянно оказывался рядом.

За разгребанием мешков, в поисках завалявшихся заначек и остальной подготовкой к предстоящему сезону ночных вылазок за наживой, грабители не заметили одной незначительной перемены. Два парня, эмигранта, так и не вернулись в дом на Собачьем острове. Точно неизвестно, когда, но они решили больше не задерживаться в банде, разобравшись, какие неприятности сулят поиски Чарли, жившего под одной крышей с ними. Иметь дела с бессмертным убийцей, который охотится за сумасшедшим разбойником, который охотится за ним, эмигрантам совсем не хотелось. А к тому времени, когда их длительное отсутствие все же было замечено, они молча вышагивали по заснеженной проселочной дороге в соседнем графстве. Капитан стал очень злым, обнаружив, что они ушли. В банде у всех были свои определенные обязанности, и лишняя пара рук ему сейчас была как никогда кстати. Зато Жан-Антуан обрадовался освободившемуся месту в доме, которого, по мнению француза, два парня занимали слишком много.

Щенок и Крыса продолжали искать для Чарли новости на улицах восточного Лондона. На это они тратили теперь меньше времени, чтобы не навлекать недовольство Капитана. Они были только рады выполнять поручение Чарли потому как им представлялась возможность отогреться в теплых душных и набитых работягами питейных заведениях, намного более уютных, чем продуваемый дом на Собачьем острове.

Возвращаясь ночью, они садились подальше от всех и рассказывали все, что узнали. А Чарли внимательно слушал, глядя в пол, и задумчиво тер подбородок. В остальное время сам разбойник тоже частенько отлучался из дому, и Жану-Антуану оставалось только гадать куда.

Как-то утром, спустившись на первый этаж, француз увидел, как в опустевшем складе Лихих Малых появилось первое пополнение. Высокие деревянные бочки, скрепленные металлическими обручами, стояли слева от входа гордой гурьбой.

– Что там? – спросил Жан-Антуан Крысу, разминающего замерзшие пальцы ног у печи.

– Порох. Это не совсем то, с чего хотел начать Капитан, зато заработать на нем можно немало.

– Не опасно его дома держать?

– Без фитилей с ним ничего не случится, – бесстрашно отмахнулся Крыса.

– Да нет же, он сам по себе легко воспламеняется, – объяснил Жан-Антуан.

– Че делает?

– Горит.

– А мы его не будем поджигать, – разворачивая ноги к огню, колышущемуся в открытой дверце топки, хмыкнул Крыса.

В этот же день ушло пять мешков табака, украденного с корабля незадолго до сочельника. Десять Кулаков привел оптового покупателя, на вид еще большего жулика, чем сами Лихие Малые. Хорошенько поторговавшись и сбив цену, тот недовольно водрузил на плечи мешок и ушел. Так он возвращался за остальными мешками до самого вечера и каждый раз с видом, будто его обманули, хотя качество табака сомнений не вызывало.

Когда стемнело, довольные Лихие Малые собрались посчитать выручку. Сытые и уставшие после кражи пороха, согреваясь ромом, они сидели за столом в свете свечей, установленных на столешнице. Француз сидел здесь же и беззвучно за всем наблюдал, потягивая свою порцию рома.

– Не густо, – сказал Питер.

– На несколько дней хорошей жизни хватит, – ответил Капитан. – Мяса купим, молока, в пекарню за хлебом сгоняем. Десять Кулаков нам что-нибудь состряпает. Отогреемся, пока Джон заделает разбитые окна и щели, да пойдем по складам в доках. Там золотая жила. А на реку в такие холода соваться не будем. Речная полиция к тому же нервная стала после нашей последней вылазки, сколько ни слежу за ними, каждый фут они вынюхивают.

– Для этого вы уходите на полдня? – поинтересовался Жан-Антуан. – За полицейскими следить?

Капитан кивнул.

– Ни днем, ни ночью работа в доках не заканчивается, – покачал головой Десять Кулаков. – Сторожилы там внимательные. Собак прикармливают. Мы рядом живем, узнают нас. Не при всех же нам ящики тащить?

Капитан хватил глоток рома и воззрился на Десять Кулаков своим тяжелым взглядом:

– При всех, а как еще? Никто ничего не поймет, не волнуйся.

Раздался условный стук во входную дверь. Щенок побежал открывать вернувшемуся Чарли.

– Давай лучше на какую-нибудь фабрику пойдем работать? Осмотримся там, потом вынесем все, что приглянется. Так парни из банды Грэмма сделали, – предложил Питер. – Там тоже золотая жила. Только тепло и никто наши морды не знает. А в доки лучше по весне сунемся.

Стряхнув со шляпы снег и выбив пальто, разбойник присоединился к обсуждению как слушатель, пропустивший часть обсуждения, и теперь желающий поймать нить разговора.

– По фабрикам сработаем само собой, – согласился Капитан, – но позже.

Питер Тид вздохнул и хмуро переглянулся с Десяти Кулаками.

– Джентльмены, – вклинился Чарли, – что-то, смотрю, прибыль у вас не задалась. То два парня ушли, рук меньше стало, то товары проели. Не лучше ли, чем по докам шастать, да товарами обживаться, за одно дельце огрести целое состояние. Ведь если на складах что-то пропало, а в другом месте это вскоре начинают продавать, не сложно догадаться, кто воры. В такую стужу на вашем месте я бы сразу за деньгами охотился.

– Хорошо бы, только мы примелькались в Вестминстере и Сити. Поймать могут, – пожал плечами Десять Кулаков.

– А я и не говорю, что вам нужно снова карманниками становиться. Я говорю о заработке намного более крупном, – таинственным голосом заговорил Чарли. – Оглядитесь. Мебель из лучших домов Лондона выцвела, ободралась, поломалась. Жратва не блещет кулинарными изысками. А ведь раньше все было иначе.

– По-всякому раньше было, – поправил его Капитан.

– Но когда вам было что-то нужно, раньше вы это доставали, – с лукавой кривой улыбкой заметил разбойник. – А я все пытаюсь сказать о несметных сокровищах. Питер будет носить золотую корону, Капитан красные вилы, Щенок оденется потеплее, Десять Кулаков обложится разными вкусностями и приготовит, наконец, чего-нибудь лакомого, Рыжий купит себе новую скрипку, а Крыса купит перо, чтобы продолжить дело лорда Байрона, своего великого родственника.

– В волшебники подался, Чарли? – с издевкой спросил Капитан. – Может, наколдуешь все это?

– Нет, не совсем, кое что получше. Я знаю, как достать много денег.

– А поделиться мыслишками с нами не желаешь на этот счет?

– Потому об этом и заговорил.

– Ну? – с сомнением протянул Капитан.

Чарли подался вперед, обвел всех блестящими глазами и потусторонним голосом провозгласил:

– Трюк с богачкой!

– Да ну тебя! Мне проще с голоду помереть! – ухнув по столу кулаком, вскричал Капитан.

– Я не возражаю, твое право, – совершенно серьезно признал Чарли. – Но не будешь же ты тащить за собой в могилу остальных парней. Взгляни на Щенка, совсем исхудал, зачах, то и дело сопли потягивает. А Питер, чтоб нормально существовать ему нужно столько же джина, как верблюду воды. Ты сам признайся, разве тебе, Кэп, не хочется горячей дымящейся и докрасна румяной свиной грудинки с запеченным картофелем?

– Картофелем? – взявшись за урчащий живот тупо пробормотал Рыжий.

– Да! Запеченным! – повторил Чарли. – Соглашайся иначе переворота голодных ртов недолго ждать. Вы славно поработали, всем уже доказали, как умело проворачиваете дела, но пора снова собирать сливки со светских баловней судьбы!

– Сливки? – облизнулся Рыжий.

– Да! Запеченные! – кивнул Чарли.

– Ну не знаю, Чарли. А даже если бы я согласился, где мы ее будем искать? – неуверенно сказал Капитан. – Она никогда подолгу на одном месте не задерживается.

– А мы ее найдем, – весело уверил Щенок.

– Вы о ком? – спросил Жан-Антуан.

– О богачке, – своим хриплым голосом приглушенно ответил Питер Тид, повернувшись к французу. – В этом трюке ее роль всегда играет одна наша давняя знакомая, но мы с ней немного разругались и уже несколько лет как не слыхали про нее ровным счетом ничего.

– Если бы я не нашел ее, стал бы я о ней вспоминать, Капитан? – гордо осведомился разбойник.

Все изумленно посмотрели на него.

– Ты знаешь, где она? – сварливо спросил Капитан.

– Конечно! – легко ответил Чарли и так же легко продолжил. – Ну, не совсем. Где она живет, не знаю. Скорее, я знаю, кто знает, где ее можно искать.

– Давайте, это очень здорово! – запросился Щенок.

– Хотя бы попробовать стоит, – одобрительно закивав, сказал Тид.

Преодолевая усилия, Капитан согласился.

– Ура! – крикнули Щенок и Рыжий.

– Только мы с ней будем работать на моих условиях, Чарли! – твердо предупредил Капитан. – Если мои условия не придутся ей по нраву, мы не соглашаемся.

– Ты босс, – пожав плечами, отозвался разбойник.

– Тогда завтра пойдем узнать, где она, – решил Капитан. – Я спать. Не засиживайтесь слишком.

Когда Капитан ушел на второй этаж, радостный Щенок тут же зашептал:

– Ты, ведь, не случайно недавно вспоминал о трюке с богачкой, правда?

– Что ты! – хохотнув, откликнулся Чарли. – Но когда я увидел ваши лица, делающиеся кислыми при одной только мысли о простом и надоевшем грабеже, я решил немного вам помочь и привнести ярких впечатлений.

– А чем так хорош этот трюк с богачкой? – все еще не понимая, спросил Жан-Антуан и обвел всех глазами, в поисках ответа.

Чарли налил в кружку Капитана рому, опрокинул ее за один подход и вытер рукавом подбородок.

– Трюк с богачкой это не просто воровство, Джон. Это искусный фокус, который без помощи не менее искусной исполнительницы не осуществить.

Полночи ночи Жан-Антуан не мог уснуть. Сначала потому что на первом этаже в тусклом свете оплывших свечей Чарли и Питер Тид распевали заунывные песни под новую бутылочку рома и сбивающуюся мелодию скрипки Рыжего, оставшегося вместе с пьяным дуэтом. Потом потому что пытался представить себе суть трюка с богачкой.

Само название невероятно завораживало Жана-Антуана. Он так хотел узнать об этом трюке побольше, впервые услышав о нем, что забыл даже о своих заботах и о том, как просил Питера узнать, сколько стоит билет из Лондона в любой из ближних портов Франции. Поэтому услышав, что Лихие Малые все же собираются провернуть трюк с богачкой, он обрадовался не меньше Щенка.

Засыпая, француз смотрел на бледный прямоугольник ночного света, растянувшийся на противоположной стене его комнатки. Над головой в оконных щелях свистел ветер. Комната постепенно растаяла и Жан-Антуан начал проваливаться в сон, когда где-то вдалеке, на первом этаже раздался неожиданный грохот. Металлический, страшный, как будто стенающий призрак выламывал дверь дома на Собачьем острове, а потом этот звук превратился в пение Полин, а потом оказалось, что Полин только притворялась богачкой, и на самом деле она пробралась в дом мсье Мутона под видом его дочери, чтобы ограбить и убить.

Проснулся Жан-Антуан от громких оживленных голосов Лихих Малых. Определенно вчерашнее решение Капитана послушаться уговоров Чарли и Щенка было наиболее популярным из всех его решений за последнее время.

За завтраком, проходившим наспех, разбойник был полон бодрости и оптимизма, словно и не возвращался со второго этажа пару недель кряду угрюмый как мертвец.

– Как только мы придем к ней, ты городи все, что в голову взбредет, – указав на жующего кусок хлеба Щенка, распорядился Чарли. – Она тут же проникнется к тебе жалостью и согласится на необдуманные условия Капитана. Ты! – он повернулся к Жану-Антуану. – Просто стой и ничего не делай. Если она не сжалиться над Щенком, то точно сжалится над тобой. А ты! – Чарли развернулся к Капитану и решительно ткнул в его сторону пальцем, потом замялся под гневным взглядом главаря Лихих Малых и коротко пробормотал: – Ты руководи тут всем.

– То есть, я иду с вами? – спросил Жан-Антуан.

– Все правильно, – сказал разбойник.

– Хорошо, но должен вас предупредить, что я отказываюсь участвовать в любых ваших авантюрах. Никаких боев и прочего членовредительства ради выгоды, – четко проговорил юноша. – Вы должны дать мне слово!

– Слово разбойника! – с готовностью протянул руку Чарли для скрепления договора.

– Ладно, хватит болтать, пойдемте, – накидывая затертую утепленную куртку, находу позвал Капитан.

День выдался темный, ненастный, сырой и ветреный. Шел мокрый снег, ветер порывался сбить высокую с загнутыми по бокам полями шляпу Чарли. По скользким грязным улицам перебежками двигалась темная безликая масса жителей восточного Лондона, громко дребезжали оконные рамы домов, гремели ящики в проезжающих грузовых повозках. Чарли такая погода, казалось, нисколько не смущала, только придавала темпу его прогулочной походке. Капитан повыше поднял воротник и шел следом довольно ровно, а Щенок и Жан-Антуан, собравшись от холода, поспевали за Капитаном.

В Пеннифилдс обозначилась неуловимая перемена в прохожих, которую француз разобрал не сразу. С широкой оживленной улицы они свернули в длинный тесно заставленный торговыми лотками переулок, зажатый между темными блестящими стенами мокнущих домов.

Пригнув головы, Чарли и Капитан шагнули под накрывавшие переулок пестрые навесы и тенты из всевозможных материалов. Навесы не смыкались друг с другом, а только накрывали прилавки, поэтому растаявший снег ручьями стекал по ним прямо на прохожих, идущих по центру дороги, зато остатки дневного света терялись здесь окончательно. Некоторые матерчатые навесы прогибались под весом скапливающейся в них воды, другие наклонно спускались до плечей, а третьи наоборот были установлены высоко.

Торговля шла здесь полным ходом. Иногда продукты еще шевелились на прилавках в свете накрытых свечей, на земле валялся непонятного вида мусор, торговцы выливали из ведер дурно пахнущую воду с рыбьей требухой и прочими отходами прямо под ноги покупателям. Здесь же и готовили еду. В жестяных ящиках разводили огонь, от сковородок поднимались густые клубы пара, резкий запах и благословенный на таком холоде жар.

Чарли остановился купить себе что-то поесть, но Капитан уговорил его не задерживаться. Через переулок неслись громкие выкрики на языке прежде неслыханном для Жана-Антуана. То и дело ему казалось, что торговцы ругаются между собой, но потом они дружно начинали хохотать, что вводило француза в полное замешательство.

– Где мы? – спросил Жан-Антуан Щенка.

– На китайском рынке. Если у тебя есть какие-то богатства, советую хорошенько следить за карманами, обчищают здесь почище, чем в остальных районах.

Впрочем, перед набычившимся Капитаном прохожие расступались, и никто из них явно не собирался пытаться стащить у него монет. Они с Чарли оторвались вперед и что-то горячно обсуждали, явно не соглашаясь друг с другом. Китайцы смолкали, завидев их, и внимательно провожали взглядом, потом деловито воззревались на юношу и Щенка.

И хотя Жан-Антуан пробыл здесь всего пару минут, он ощутил перемены. В этом переулке их окружала общность, где все четверо, разбойник, юноша и двое Лихих Малых были посторонними.

Пожилая женщина, сидевшая в красном полумраке своего тента, по краям которого свисали китайские фонари, засушенные шкурки животных, похожих на крыс, и нанизанные на нити пучки жухлых трав, бросила на черную сковороду горсть мелких косточек, которые тут же задымились, поднимая в стылый воздух нити дыма. Неожиданно она схватила за руку проходящего мимо Чарли и, посмотрев на раскинувшиеся в сковороде кости, произнесла таким же потусторонним голосом, каким иногда говорил сам разбойник:

– Черная змея нависла над тобой, странник, – не пропускавшее никаких эмоций морщинистое лицо обратилось к разбойнику. Ее пальцы крепче вцепились в рукав Чарли.

Тот в недоумении скосил глаза наверх, ожидая увидеть над головой змею, потом глянул на остановившихся друзей и с любезным видом улыбнулся и попытался разжать ее бледные пальцы, отгибая их один за другим свободной рукой. Женщина, казалось, даже не замечает этого, упорно глядя в лицо разбойника.

– Спасибо, мне часто это говорят, – сказал он.

Посмотрев теперь долгим пронизывающим взглядом на Щенка, затем на Жана-Антуана и Капитана, она снова обратилась к Чарли, резко нарушив напряженную тишину:

– Смерть бродит где-то рядом с тобой и скоро постучится в дверь вашего дома!

– А вот это уже оригинальнее! – воодушевился разбойник и бросил ей на стол медный пенни. – Что еще расскажешь?

– Твой разум затуманен! Ты сам не знаешь, кто ты есть, – она отпустила его руку, грозно глядя на Чарли, потом взяла шиллинг, улыбнулась и поблагодарила щедрого джентльмена совсем другим наполнившимся жизнью голосом.

Постояв еще мгновение в недоумении, Чарли наклонился к ней и протянул еще одну монетку:

– Я ищу Нгао Энга.

– Не говорить по-английски, – с непонимающим видом сказала пожилая китаянка.

Огорошенный Жан-Антуан переглянулся с Щенком.

– У нас с ним есть общий друг, – отдавая третий пенни, пояснил Чарли.

– Открытая дверь справа, сразу после опиумной лавки, последняя комната, – деловито взяв пенни, она указала направление.

Компания зашагала дальше.

– Как думаете, что она имела ввиду, когда говорила о черной змее? – опасливо спросил Щенок.

– Китайские бредни, – поежившись, пробормотал Капитан.

Жан-Антуан догнал Чарли, бормочущего себе под нос что-то связанное со змеями.

– Простите, мсье Чарли, мне как раз вспомнилось вчерашнее событие.

– Какое?

– Вы не слышали вчера ночью грохот на первом этаже? После того, как вы пели.

Чарли коротко посмеялся:

– Это Питер сел мимо стула.

– Вроде металлический звук был, – вслух вспоминал Жан-Антуан.

– Правда?

– Да.

– Нужно будет сказать об этом Питеру, – давясь от смеха, отозвался Чарли. – О! Мы пришли.

Разбойник неожиданно свернул и, проскользнув мимо прилавков справа, исчез в завешанном тряпьем дверном проеме. Капитан шагнул в темноту следом за Чарли.

– Я тоже что-то слышал, – приглушенно сказал Щенок, проходя мимо Жана-Антуана.

Они миновали погруженный во мрак короткий коридор, заканчивающийся хорошо освещенной заставленной обычной английской мебелью комнаткой, в которой палочками беззаботно ел мужчина лет сорока. Виски его были высоко сбриты, а блестящие черные волосы аккуратно заглажены назад. И хотя он слышал, что вошли гости, на них он посмотрел не сразу, а лишь как прожевал кусочек, набранный из тарелки.

Несмотря на то, что в дом они вошли вчетвером, Жан-Антуан затылком почувствовал, что в комнату вместе с ними вошло еще два человека. Лихие Малые и разбойник с некоторым изумлением оглядитесь по сторонам, словно забыв, что здесь делают, и не заметили двух беззвучно возникших позади охранников.

Обедающий мужчина с любопытством изучил гостей, не забывая про свою еду, и совсем не торопился узнать, зачем к нему пожаловали неизвестные ему люди. Первым нарушил молчание Чарли. Он вышел вперед, уперев руки в бока и широко поставив ноги, точно так же, как на носу парома, когда Жан-Антуан увидел его впервые.

– Во яо май сянфэнь хэ сюехуагао! – громко сказал он и хвастливо косонул на своих друзей.

Китаец невозмутимо жевал, с негаснущим любопытством глядя на гостей.

– Что ты ему сказал? – едва шевеля губами, спросил Капитан.

– Поздоровался, – шепнул Чарли.

– На самом деле, ваш друг сказал, что ему нужны пудра и крем, – улыбнувшись лишь глазами ответил человек, сидящий перед всей компанией с палочками в руке.

– Нет, не сказал, – изобразив натянутый смех, как если бы услышал несмешную шутку, поправил его Чарли.

– Чем обязан столь эффектному визиту, джентльмены? – пропустив слова Чарли, спросил китаец.

– Мне сказали, здесь я смогу найти Нгао Энга, это так? – спросил разбойник.

– А кто его спрашивает? – спокойно осведомился мужчина и, перебрав кусочки на своей тарелке, захватил их палочками.

– Чарли Бродячие Штаны. Друг нашей с ним общей знакомой, – представился Чарли. – Знакомой, нынешнее место проживания которой, я и надеялся узнать у Нгао Энга.

– Бродячие Штаны… занятное имя. А что за люди сопровождают друга вашей общей знакомой?

– Еще двое ее друзей и мой помощник.

Жан-Антуан с возмущением уперся взглядом в Чарли.

– А имена у ее друзей есть?

– О, ну, разумеется! – охотно ответил разбойник и замолчал.

Человек, сидящий напротив них, не стал настаивать на их именах.

– Плохо вы приглядываете за своим помощником. Кто-то хорошенько побил его.

– Он, сколько мог, отстаивал мое имя в неравном бою.

– Похвально, – мельком оглядев Жана-Антуана, произнес китаец и задумчиво помолчал, потом кивнул двум вошедшим вслед за гостями мужчинам, и те вышли из комнаты.

– Вы и есть Нгао Энг? – утвердительно спроисл разбойник.

– Мне думается, вы уже решили, за кого меня принимать. Стоит ли отвечать на этот вопрос? – доброжелательно рассудил тот. – Так, что за женщина, которую вы разыскиваете?

Чарли удовлетворенно заговорил:

– Она англичанка. Хитра и недурна собой…

– Я имел ввиду ее имя.

– Ах да, разумеется! Ее зовут Эйлин Вэйвуд. Знакомое имя?

– Эйлин Вэйвуд… может быть, я что-то о ней слышал, – нарочито задумчиво произнес Нгао. – Только не могу вспомнить, действительно ли это она.

Чарли с щедрым видом выложил на стол крону.

– А так?

Какое-то время Нгао смотрел на монету, затем коротко произнес:

– Удвой.

Капитан нетерпеливо вздохнул. Разбойник достал еще одну крону.

– Да-да, определенно я знаю, о ком вы говорите, – кивнул Нгао, убирая монеты в карман.

– Кто бы сомневался, – буркнул Капитан.

– Где ее можно найти? – вопросительно поднял брови разбойник, глядя, как Нгао принялся палочками мешать еду в тарелке.

Решив обратить внимание на вопрос Чарли не сразу после того, как он прозвучал, китаец протянул руку и постучал пальцем по столу, где недавно лежали монеты. Чарли такой деловой подход вовсе не казался вымогательством, поэтому он без колебаний порылся в своих запасах и выложил еще две кроны.

– Удвой, – сказал Нгао.

Едва развернувшись к Капитану, Чарли что-то тихо сказал ему и тот недовольно пыхтя, выложил деньги на стол с громким хлопком.

– Она живет недалеко, – ответил Нгао.

Чарли долго стоял молча, в ожидании, когда китаец продолжит рассказ, но тот тоже молчал. Тогда разбойник пихнул Капитана локтем в бок. Неохотно Капитан выложил две монеты на стол и угрожающе посмотрел в спокойное лицо Нгао.

– Отведите нас к ней, – неожиданно для себя поспешно выпалил Жан-Антуан, сообразив, что Чарли собирается задать вопрос, который приведет лишь к очередному односложному ответу Нгао.

Все удивленно посмотрели на юношу. Некоторое время Нгао не откликался на просьбу, потом повернувшись к двери в стене слева, громко закричал на китайском.

– Что он говорит? – украдкой спросил Капитан.

Чарли отклонился к нему и пренебрежительно шепнул:

– Что-то насчет пудры и крема.

– По-моему, нам пора делать отсюда ноги, – вклинился Щенок откуда-то из-за спин Чарли и Капитана.

С едва уловимой улыбкой Нгао повернулся к своей тарелке.

– Да кстати, сейчас вас проводят к ней, а пока расплатитесь за мою помощь, – вдруг вспомнив о гостях, просто сказал китаец. – У меня не хватает двух крон.

– Есть только два шиллинга, – грубо ответил Капитан, прежде, чем Чарли успел пихнуть его локтем.

– Что ж, значит, будете мне должны, – доброжелательно произнес Нгао.

Капитан рассвирепело сделал шаг вперед:

– Слушай, ты…

– О! Нам пора, – показывая на появившуюся в двери слева молодую китаянку, бодро вскричал Чарли и одним ловким захватом утянул Капитана вслед за собой.

– Прошу вас, – с той же улыбкой, прощаясь, склонил голову Нгао и внимательно взглянул на Жана-Антуана, когда те уходили вслед за девушкой.

Китаянка показалась Жану-Антуану до того хрупкой и изящной, что он не мог оторвать от нее глаз все время, пока они шли. Она вывела их в накрытый стеклянной крышей и залитый равномерным приглушенным светом дворик, в центре которого на веревках сушилось белье, и провела по импровизированной оранжерее к лестнице, ведущей на второй этаж соседнего дома.

– Надо было ему рожу набить! – горячился Капитан, не отставая от Чарли.

– Что вы, – неожиданно посмеявшись, заговорила девушка. – Мой брат хороший человек. Он заботится о безопасности нашей семьи и всех, кто здесь живет и работает. Когда к нам пришла Эйлин и попросила сдать ей комнату, объяснив свою ситуацию, Нгао поступил благородно, и не стал брать с нее плату за жилье до тех пор, пока она твердо не стала на ноги.

– Вы что, все тут по-английски говорите? – не унимался Капитан.

Девушка снова кротко посмеялась и ничего не ответила.

– Прошу простить невежество моего друга, мисс Энг, – обходительно произнес Чарли. – Так вы давно знаете Эйлин?

– Достаточно давно. Мы успели с ней подружиться, она не раз помогала нам, хотя и не была обязана этого делать. Это здесь, – сказала она, остановившись у двери слева от лестницы.

– Благодарю, – склонил голову Чарли и отступил, чтобы девушка могла спуститься.

Когда она проходила мимо, Жан-Антуан, побоявшийся, что так и останется незамеченным ею, тоже склонил голову и чуть не зашиб ее лбом. Она отшатнулась, прикрыла улыбку миниатюрной ручкой, и торопливо спустилась, скрывшись в комнате Нгао. Жан-Антуан залился краской и стал смущенно потирать лоб, бормоча про себя, что это было глупо.

Прежде, чем постучать, Чарли повернулся к Капитану и твердо спросил:

– Готов к разумным переговорам?

– Зная, что сейчас увижу эту плутовку, готов к чему угодно, но только не к разумным переговорам, Чарли, – без особого энтузиазма ответил Капитан, отдуваясь, словно перед гильотиной. – Ладно, давай закончим с этим поскорее и пойдем отсюда. К вечеру погода не станет теплее.

Разбойник ухмыльнулся на одну сторону лица:

– А я помню времена, когда ты по-другому отзывался о ней.

– Что-то больно много ты помнишь, Чарли, – огрызнулся Капитан, нервозно поозиравшись по сторонам. – Стучи, давай, а то мне кажется, за нами следят.

– Да в этом дворике никого нет, не выдумывай.

– Не уверен. Не нравится мне здесь.

– Эй, ребята! – тихо окликнул Щенок. – Может, мы просто постучим?

– Малой дело говорит, – согласился Чарли.

– Так и я об этом!

– Нет, стойте! – Щенок пригладил волосы и расправил одежду. – Как я выгляжу?

– Хоть портрет с тебя пиши, – подбодрил Чарли и коротко постучал в дверь.

На памяти Жана-Антуана такой суеты у Лихих Малых еще не бывало и объективных причин, по которым они мялись перед дверью, юноша постичь не мог, поэтому ему оставалось только дивиться представляющемуся зрелищу.

– Одну минуту! – из-за двери отозвался мелодичный женский голос.

Эйлин Вэйвуд оказалась самой красивой женщиной из всех, что Жану-Антуану довелось повидать в жизни, и у нее был самый грязный язык из всех Лихих Малых. В этом француз убедился, когда открылась дверь, и из комнаты изумленно тут же донеслось невероятно очаровательным голосом:

– Дери тебя черт, Капитан! Вот задница, что ты здесь делаешь?

Жан-Антуан выглянул из-за плеча Капитана и не смог сдержать вздоха восхищения, даже, несмотря на прозвучавшее приветствие. Шатенка в не блещущем дороговизной и модностью, но очень идущем ей платье оказалась намного моложе, чем юноше думалось прежде.

И вот, спустя мгновение, она посмотрела на него. Он отметил пленительный томный разрез темных глаз и сияющую свежесть ее лица и больше никогда не смог забыть ее. Выражение, с которым она теперь вновь посмотрела на Капитана, смешивало и недоумение, и насмешку, и любопытство в чарующей палитре женской красоты, от которой Жан-Антуан добровольно ни за что не смог бы оторваться. А потом она увидела Чарли, и осталось только недоумение. Холодное, граничащее с испугом.

– Чарли Бродячие Штаны, – медленно произнесла она, не веря своим глазам. – Сукин ты сын, живой оказывается!

– Нам бы поговорить с тобой, – сказал Капитан.

Она не услышала его и все еще смотрела на Чарли.

– Сколько лет морочил ты всем головы, – произнесла она, рассматривая, насколько сильно изменился Чарли. От ее внимания не укрылась ни одна деталь из тех, что составляли теперь диковатый цыганский облик разбойника. – А мы уже мысленно похоронили тебя.

Чарли с осуждением посмотрел на Щенка и Капитана, словно спрашивая, почему те не признались в этом раньше. Щенок виновато пожал плечами.

Но вот блестящие глаза разбойника вновь встретились с пораженными глазами Эйлин, и до Жана-Антуана приглушенно докатился отголосок того невероятно болезненного укола, когда он узнал о предстоящей помолвке Франсуа и Полин.

– Разве не говорил я раньше, что сам отобью по себе колокол? – сказал Чарли. – И раз уж все живы, то ни соизволит ли леди пригласить своих старых друзей в дом?

– Едва ли друзей, Чарли! – возразила Эйлин, бесчувственно взглянув на Капитана. – Этот несчастный мерзавец в последнее наше дело с Лихими Малыми оставил меня без единого пенни! Сначала уперся, сказал, чтобы я сама покупала себе платье для дела на последние остатки моих сбережений, а когда мы его провернули, наглым образом просто отобрал всю выручку себе! Силой!

– Это ложь! – вытаращившись на нее, воскликнул Капитан.

– А вот нет! – с гордостью притопнула Эйлин.

– Наоборот! Это ты затребовала долю большую, чем получала прежде, а мы едва концы с концами сводили! – отстаивал свое честное имя вора Капитан.

– Вздор! Будь же джентльменом хотя бы раз в жизни, – задохнулась девушка.

– Эйлин, все в прошлом, Капитан пришел просить прощения, – с удовольствием наблюдавший за перепалкой девушки с Капитаном, вдруг проникновенно заговорил Чарли.

– Хорошенькое извинение получается!

– Ну, ты же его знаешь, – словно от пустяка отмахнулся Чарли. – Он человек простой. С языка слетает раньше, чем появляется в голове. Он просто занервничал и уперся.

Нога Чарли незаметно опустилась на ногу Капитану и с силой нажала.

– Ну, смотри же, дорогая, – умоляюще продолжал разбойник. – У этого грубого, неотесанного, не ведающего о тонкостях человеческой души взрослого мужчины от раскаянья слезы на глаза наворачивается, а ты нас гонишь. Если не над ним, то хотя бы над Щенком смилуйся.

Рука Чарли потянулась куда-то за спину и вытянула оттуда прячущегося от стеснения Щенка.

– Привет, Эйлин!

– Щенок? Ад кровавый! Ты гляди, подрос-то как! – сказала Эйлин. – Я и не узнала тебя сначала.

– Я бы сказал даже, возмужал, – зардевшись, сказал Щенок.

– А это кто с вами? – наконец, она снова посмотрела на Жана-Антуана, и тот почувствовал в себе уверенность и решительность, как никогда прежде.

– Жан-Антуан Ревельер, друг мсье Чарли из Парижа, – зная особенность Чарли перевирать его имя, поспешил представиться юноша и протянул руку, протиснув ее между Капитаном и Щенком, но Капитан как специально придвинулся и плечом зажал его руку протянутой.

– Француз? – с интересом уточнила она.

– Эйлин, – с притворной мольбой вновь воззвал к ней Чарли. – Ради нашей с тобой дружбы, которая, надеюсь, с моим отъездам не пропала, позволь моим друзьям войти и кратко изложить суть дела, а потом, если пожелаешь, ты не увидишь нас больше никогда.

– К чему же такие крайние меры, Чарли? На тебя-то мне за что серчать? И Щенок мне ничего плохого не делал, это с головы гниет рыба, – она снова бросила гневный взгляд на Капитана.

– Ладно, ты был прав! – вдруг признал Чарли, поворачиваясь к Капитану.

Тот довольно ухмыльнулся.

– Да-да, ты прав, Капитан! – продолжил Чарли. – Тебе все же нужно умолять ее на коленях, теперь я это вижу.

У Капитана вдруг стал такой вид, будто его со всей силы ахнули по голове. Он непонятливо подался вперед, потом украдкой попытался отрицательно замотать головой.

– Чушь собачья! Чтобы этот олух умолял кого-то, да еще на коленях! – не веря своим ушам, вскинулась Эйлин.

– Я бы и сам не поверил, – сердечно кивал разбойник, – но по случайности застукал его, когда он, стоя на коленях, втайне репетировал свою речь, приготовленную для тебя.

Щенок едва сдержал смешок.

Эйлин переводила недоверчивый взгляд с Чарли на Капитана, потом вздохнула.

– Ладно, уж! Избавь меня от этого жалкого зрелища! – сказала Эйлин, отступая. – Входите, только без комедии, иначе я буду звать Капитана Комедиантом.

– Славная идея, – шагая в тесное, заставленное всякой всячиной жилище своей подруги, признал Чарли.

В дверях Жан-Антуан украдкой бросил трепетный взгляд на Эйлин, оказавшись совсем рядом с ней, и едва не задохнулся от бешеного стука собственного сердца, когда она с упором поймала взгляд его робеющих глаз.

Капитан и Щенок, остановившиеся в центре комнаты, явно чувствовали себя неуютно, оглядывая ее странный интерьер. Чарли, напротив, атмосфера жилища Эйлин пришлась по душе. Он прошелся вдоль стены, заставленной громоздкими сундуками, пустыми клетками, похожими на птичьи, поверх которых громоздились пустые рамы из-под картин, приспособления с тонкими шнурками и крючками, похожие на удочки для ловли рыбы, и прочие приспособления неизвестного назначения. С интересом оглядел висевшее на платяном шкафу платье с фальшивыми кистями рук, выглядывающими из его рукавов. Залюбовался тремя париками, покоящимися на бюстах неизвестных личностей. Подозрительно принюхался к запаху чая и тонкому аромату парфюма с цветочным оттенком. Тем временем, Жан-Антуан со смущением обратил внимание на чулки, висевшие на подлокотнике дивана, тут же отвел взгляд и ненароком теперь принялся изучать уголок незаселенной постели, показавшейся через приоткрытую дверь в спальню. Заметив это, Эйлин закрыла спальню, потом повернулась к гостям.

– Итак, вас привело ко мне какое-то дело, я так понимаю? – по-мужски деловым тоном, осведомилась она и хотела сесть на диван, когда увидела свои чулки, поспешно сгребла их и убрала в комод. – А как вы меня нашли?

– Я нашел, – пытаясь отцепить крючок одной из удочек от своей шляпы, гордо ответствовал Чарли. – Признаюсь, Эйлин, ты преуспела в искусстве исчезновения не хуже моего. Но мне, как человеку, обладающему в этом деле некоторыми навыками, отследить тебя не представляется сложным.

– Не делай вид, будто бы тебе известно все, Чарли, – прихотливо произнесла Эйлин. – Неделя другая и меня здесь уже не будет.

– До этого нам дела нет, – небрежно сказал Капитан. – Нам с парнями сейчас нужно бы подзаработать хорошенько, вот и решили провернуть трюк с богачкой.

Эйлин присела на край дивана, ровно держа спину, подняла брови и с претензией посмотрела на Капитана.

– Так иди и работай. Займись честным трудом. Для таких неотесанных людей мест в городе полно.

– Дело не только в заработке, – вклинился Щенок, с искренней мольбой глянув на Эйлин и тут же опустив голову. – Нам просто надоело таскать ящики да мешки из года в год. Это не интересно. Лихая забава превратилась в занудную необходимость. Мы с Питером вообще считаем, что в последнее время все отбились от рук. А так как вернулся Чарли, да выдалось начало года, почему бы не начать жить как раньше, когда мы приходили днем и ночью и дерзко брали все, что приглянется!

– Проклятье! Капитан! – с возмущением повернулась к нему Эйлин. – Ты послушай, что он говорит! Во что ты превратил некогда бесстрашную банду прожженных воров?

– Я не за этими разговорами сюда пришел, – почувствовав явную несправедливость по отношению к себе, запротестовал Капитан и гневно посмотрел на Чарли. – Эйлин, ты возьмешься за этот треклятый трюк с богачкой, или я зря трачу здесь время?

– Ну, ради Щенка и ребят, разумеется, возьмусь! – с вызовом сказала она, быстро взглянув на одобрительно кивнувшего Чарли.

– Ага, славно. Но это еще не все, – выставив палец, сказал Капитан. – У меня есть требование. Чтобы никаких перемен в заранее оговоренных условиях с твоей стороны не возникало. Если условились, что ты получаешь только пятую часть, ты безоговорочно берешь пятую часть.

– Хорошо, но трюк с богачкой теперь заказывают за треть выручки, – невозмутимо сообщила она.

– Это где такой дурак нашелся?

– Сейчас все столько платят, Капитан, – тверже сказала Эйлин.

– Если все столько платят, что же ты в этой захламленной лачуге живешь? – с ядовитым сомнением спросил Капитан. – Одной только четверти хватило бы на то, чтобы не отказывать себе ни в чем.

– А я и не отказываю, но у меня высокие запросы, поэтому я не трачу лишнего на жилье. Так ты о моих тратах пришел поговорить или о деле?

– О деле, – за Капитана ответил Чарли.

– Что ж, – не глядя на Капитана, с достоинством заговорила Эйлин. – На какой именно трюк с богачкой вы рассчитываете?

– Зимой классический, – ответил Чарли. – Весной, возможно, сложный.

– Сколько раз классический?

– В зависимости от выручки пять или десять.

– Сколько раз сложный?

– Всего один и неизвестно пока, будет ли в нем необходимость.

– Где?

– На самых богатых улицах, – с удовольствием произнес Чарли.

– Лондона? – уточнила она.

– А что, ты работаешь где-то еще? – хмыкнул Капитан.

– Вот же черт! Конечно! – со сладким негодованием осадила его Эйлин. – Пока ты отсиживал штаны в Лондоне, я много где побывала и много каких дел провернула. И не только трюки с богачкой. Это, к вашему сведенью, уже не такая новая техника. Полицейские откуда-то мозгов набрали, так что теперь на классическом трюке с богачкой попасться легче. Особенно в Лондоне.

– Простите, – дождавшись, когда она закончит, заговорил Жан-Антуан. – Но в чем заключается трюк с богачкой?

Эйлин вопросительно взглянула на Чарли и тот снова одобрительно кивнул. Прежде чем ответить, она получше рассмотрела Жана-Антуана, обратила внимание на его осанку, чем-то схожую с осанкой Чарли, но не настолько утрированно горделивую, и отличающуюся от сутулости Щенка и рабочей грузности Капитана. Взглянула на его бледные чистые руки, затем с загадочной полуулыбкой удовлетворила любопытство француза, начав со своего уже имеющего ответ вопроса:

– Не случайно вы так заинтересовались этим названием, верно? Я объясню. Трюк с богачкой делится на четыре вида…

– Четыре? – удивился Щенок. – Раньше ведь было всего три.

– Да было, но искусство развивается. – согласилась Эйлин и повернулась к Жану-Антуану. – Итак, первый вид. Простой. Когда под видом богато одетой юной леди исполнительница заходит в самые ужасные и опасные переулки Лондона, где обитают самые бесчестные и опасные уроды, убийцы и воры. Кто-то из обитателей таких мест увязывается за глупенькой богачкой, чтобы ограбить, а за ним незаметно следят ее компаньоны. Когда они заходят достаточно далеко, на вора, собиравшегося ограбить и убить богачку, нападают ее компаньоны и грабят его самого. Так чужая выручка становится добычей более хитрого вора, – появившаяся улыбка Эйлин вызвала у Жана-Антуана головокружение, и он был вынужден придержаться за стену. Тем временем девушка продолжила, явно наслаждаясь возможностью рассказать интересному ей человеку о своем ремесле. – Второй вид. Классический. Представьте себе ситуацию: еще богаче одетая юная леди прогуливается мимо дорогих магазинов, в которых обеспеченные лондонцы покупают предметы роскоши. Она рассматривает витрины и случайно сталкивается с вами, потому что вы наглым образом залюбовались ее внешностью. Что вы сделаете?

– Немедленно извинюсь, – поправившись, благородно ответил Жан-Антуан.

– А если по вашей вине она упустила свой кошелек, который достала, чтобы расплатиться за приобретение, сделанное ею в магазине? – изобразив слегка обиженный тон девушки из представленной ситуации, спросила Эйлин.

Сдавленный вздох невольно вырвался у француза, нашедшего подобную ситуацию ужасным недоразумением, которое непременно могло смутить бедную девушку.

– Поднял бы ее кошелек и еще раз извинился, как подобает истинному мужчине, – твердо сказал он.

– Надо же! Чарли, и как ты в наше время нашел такого доблестного друга? – с восхищением отвлеклась Эйлин и снова вернулась к разговору. – Что ж, мсье Ревельер, а если вдруг из магазина, возле витрины которого вы столкнулись, выскочит человек и скажет, что видел, как вы незаметно украли из кошелька леди ее деньги, и когда она проверит свой кошелек, выяснится, что это правда?

Побледнев, Жан-Антуан в поисках помощи метнул взор на Чарли, но тот вдруг закричал, заставив француза вздрогнуть:

– ВОР! Гнусный вор! Леди обокрал!

– Нет-нет, я бы никогда не стал…

– Вы меня обокрали? – со слезами на глазах Эйлин вдруг заговорила с Жаном-Антуаном голосом до того разочаровавшемся в юноше, что его сердце оборвалось.

– Леди надумал обокрасть, а еще джентльмен называется! – продолжал Чарли. – Парни! Давайте вышибем из него дух, чтоб вернул девушке награбленное!

– Нет, лучше полицейского позвать, – закричал Щенок, враждебно глядя на попятившегося Жана-Антуана. – На виселицу отправлять за такое нужно.

– Я бы отдал ей деньги! – поспешно выпалил Жан-Антуан. – Спросил бы, сколько у нее было, и отдал свои деньги, раз уж сложилась такое недоразумение.

Чарли и Щенок замолчали, довольно переглядываясь. Эйлин посмеялась. Юноша метущимся взглядом смотрел на нее, в ожидании, что теперь будет.

– Вот это и есть классический трюк с богачкой, – сказала она.

Какое-то время Жан-Антуан еще приходил в себя после потрясения и не до конца осмыслил ее слова, потом с недоумением переспросил:

– Трюк?

– Да, – медленно сказала она.

– Но куда? Куда делись ваши деньги?

– У меня их и не было, – просто ответила Эйлин. – Жертва грабежа добровольно отдает свои деньги, думая, что мои пропали. Вот в чем трюк.

– Не было? Какое облегчение, – выдохнул Жан-Антуан.

Она посмеялась.

– А сложный трюк требует длительной подготовки, четкого плана и большой осторожности, – продолжила Эйлин. – Я изображаю богатую иностранку, которая недавно приехала в Лондон и свела общение с заранее выбранным человеком из светского общества. Я общаюсь с ним, делаю визиты к нему домой, он все больше проникается доверием. А потом я впускаю своих компаньонов, и пока мы с намеченной жертвой устраиваем обед на свежем воздухе, дом этого несчастного обчищают. Самый прибыльный вид трюка с богачкой. Если все проходит гладко, связать ограбление со мной невозможно. Вскоре я якобы получаю письмо с извещением о моей заболевшей матушке и исчезаю, якобы отправившись на родину ухаживать за ней.

– Какой изощренный ум все это придумал, – проговорил Жан-Антуан. – Но как вы узнали об этих трюках?

– Я их и придумала, – ничуть не смутившись после его слов, сказала она.

Жан-Антуан не нашелся, что на это ответить.

– А теперь, не могла бы просветить меня, что еще за четвертый вид трюка? – с особым вниманием к важности своего вопроса, попросил Чарли.

Эйлин непринужденно пожала плечами и стала расправлять свое платье.

– Ну, в нем есть что-то от простого и классического трюков. В тихую безлюдную подворотню завлекается хорошо одетый платежеспособный джентльмен, а потом, – неожиданно она достала из дивана по барабанному пистолету в каждой руке и направила их на Чарли с Капитаном. – И несчастный сам уже рад расплатиться, лишь бы сохранить себе жизнь. Может быть, кто-то окажет сопротивление и мне придется убить этого джентльмена. Не хотелось бы, чтобы кто-то начал нервничать по этому поводу, поэтому этот трюк я проворачиваю исключительно для себя и в дело никого не беру.

– Блестяще! – воскликнул Чарли, не обращая никакого внимания, на ствол, направленный ему в лицо.

– Ясно, а теперь убери оружие, – переступая с ноги на ногу, потребовал Капитан.

– Отчего же? – улыбнулась Эйлин. – Тебе страшно, Капитан?

Минута прошла в напряженном молчании, потом она опустила оружие.

– Кстати, для трюка мне понадобиться новое платье, верхняя одежда, перчатки и головной убор. Без этого ничего не удастся, – не выпуская револьверов, сообщила Эйлин. – Я надеялась, вы поможете мне с тратами на подготовку к дельцу.

– Вот еще! У тебя достаточно нарядов, – сказал Капитан, нервозно заходив, чтобы на него больше не наставляли оружия.

– Не будь дураком, они вышли из моды. Если попробовать провернуть дельце в вышедшем из моды тряпье, меня тут же раскусят, а я непременно сдам вас.

Жан-Антуан решил выступить в роли адвоката Эйлин и шагнул вперед:

– Действительно, господа. В обществе с хорошим достатком подмечают любую мелочь. Вам не простят, даже если вы явитесь в одежде плохо подобранного цвета. Я уже не говорю о вышедших из моды фасонах. Кроме того к дамам предъявляются особые требования. Для подобного дела даме нужно подобрать безупречное платье и аксессуары.

– Чего? – как будто услышав оскорбление, развернулся к нему Капитан.

– Дополнительные детали облачения.

– Согласен со всем, что ты сказал, – поддержал Чарли. – Но если ты так много об этом знаешь, почему до сих пор выглядишь как свинья, Вычура?

– Простите, это по вашей милости мне приходится жить в доме, потонувшем в копоти и застаревшем жире, валяться в грязи на кулачных боях и мокнуть после этого в сугробах снега, несущих нечистотами, – горячно упрекнул его Жан-Антуан.

– Не удаляйтесь от темы, – напомнила Эйлин.

– Да, хорошо, – рукой остановив Капитана от необдуманных слов, согласился Чарли. – У Лихих Малых сейчас туго с деньгами, давай вскладчину.

– Брось ты! На те деньги, которые у нас есть, мы и сами могли бы купить себе одежды и еды, Чарли, – все же вмешался Капитан. – Милостыню я не подписывался подавать.

– Идет, вскладчину, – согласилась Эйлин, отложила пистолеты и поднялась. – А теперь, вынуждена попрощаться с вами, джентльмены. На сегодня у меня запланировано много дел, к которым я еще не приступала. Как-нибудь я зайду к вам в дом на Собачьем острове, и мы обязательно обсудим все детали.

Чарли тоже поднялся.

– Рада была повидать тебя, Чарли, – улыбнулась Эйлин, провожая гостей. – Щенок, спасибо, что зашел. Жан-Антуан, – окликнула она, потому что юноша откланялся первым и уже направился к двери, но тут он оглянулся. – Я надеюсь, вы составите мне компанию, когда я отправлюсь покупать все необходимое. Мне хотелось бы услышать мнение француза о фасонах, вы ведь разбираетесь в этом?

– Конечно, я…

– Он подумает, – быстро ответил разбойник, увлекая замявшегося Жана-Антуана за дверь. – Всего хорошего, Эйлин!

Капитан, сухо кивнув, вышел вслед за разбойником. А Щенок все улыбался, довольный, что Эйлин не сердится на Лихих Малых и робко топтался в дверях.

– Ах, ну вырос, а все такой же мальчишка! – посмеявшись, Эйлин обняла Щенка на прощание и потрепала за волосы.

Эту часть встречи со старой знакомой Лихих Малых Щенок расписывал Питеру Тиду, Крысе, Рыжему и Десяти Кулакам красочнее всего, когда вернулся в дом на Собачьем острове. Довольные, что снова поучаствуют в трюке с богачкой, те устроили небольшой шумный пир. Развели огонь пожарче, разлили всем по пинте из бочки купленного эля, выставили бутылки рома и собрались за столом в свете огарков свечей, слушая рассказ друзей. Щенок пересказал жутковатые предсказания пожилой китаянки с рынка. Чарли тоже был весел и шутил, рассказывая о противоречиях Капитана и Эйлин. Сам Капитан не был так уж рад результатам встречи с мошенницей, но ему ничего не оставалось, кроме как поддерживать дух компании.

Жан-Антуан в разговорах почти не участвовал. Он просто сидел, размышляя о том, как стать для Эйлин кем-то особенным, чтобы она заметила его не просто как француза, знающего толк в искусстве облачения и потому понимающего ее, но и как мужчину, способного со всем благородством оценить ее красоту и должным образом оказать внимание. Он сидел дальше всех от огня и свечей, в темноте, но согревался светом воспоминаний об этой удивительной девушке. Из наивных романтических раздумий по временам Жана-Антуана вырывали громкие ругательства и гогот воров. Юноша остро чувствовал, что не имеет права упустить еще одну прекрасную девушку. Только если Полин казалась ему прекрасной из-за того, что в ее обществе он провел больше времени, чем с другими особами, то Эйлин Вэйвуд была в понимании француза совершенной музой, пленительные чары которой опутывали мгновенно. И потому рвение юноши вернуться домой во Францию вдруг стало несущественным для него самого. Противоречить желанию встретиться с Эйлин еще раз не мог теперь никакой здравый смысл и никакие из потерявших актуальность побуждения заблудившегося путешественника.

За всеми своим раздумьями он неожиданно понял, что смотрит в пустое пространство, хотя только что (или, возможно несколько минут назад) там, как ему казалось, сидел Чарли.

Опомнившись окончательно, Жан-Антуан оглядел содрогающийся от пьяного хохота стол и понял, что среди них разбойника нет. Улучив момент, юноша встал из-за стола и по темноте прокрался к лестнице на второй этаж, стараясь ступать так, чтобы доски ступеней не заскрипели. Поднявшись наверх, Жан-Антуан остановился, прислушиваясь к темноте. Кроме несущихся от стола голосов Лихих Малых ничего слышно не было. Тогда Жан-Антуан решил проверить каждую комнату.

Он начал с ближней к лестнице комнаты Капитана, решив, что тот мог бы хранить у себя какие-то ценные вещи, о чем мог прознать Чарли. Но в захламленной комнате Капитана разбойника не было. Француз двинулся дальше по темному проходу, подсвеченному через щели в полу светом свечей. Приоткрыл дверь и заглянул внутрь в большую комнату, которую также звали корабельным термином «кубрик», где жили Питер Тид, Десять Кулаков и Рыжий. Быстро оглядев помещение пахнущее джином, Жан-Антуан убедился, что здесь разбойника нет.

Осторожно он стал закрывать дверь, когда позади скрипнула половица. Испуганный юноша тут же оглянулся и с ужасом увидел спускающегося по лестнице Чарли. Разбойник вновь выглядел невероятно огорченным, выбитым из сил, но у Жана-Антуана создалось впечатление, что Чарли его не видел. Подождав, пока Чарли спустится и направится к столу, Жан-Антуан прокрался в свою комнату и улегся на матрас, чтобы в случае чего притвориться спящим.

– А Вычура где? – донесся мрачный голос разбойника с первого этажа.

Сразу несколько голосов гомоном начали ему отвечать. Каждый говорил свое. Похоже, никто из них не заметил ни отсутствия Чарли, ни отсутствия Жана-Антуана, поэтому вразумительного ответа, разбойник не получил.

Француз свесился с матраса и припал к щели в полу. Отсюда ракурс охватывал не весь стол, а только ближнюю к окнам его часть. Посидев пару минут с друзьями, постукивая пальцами по столу, разбойник вновь покинул компанию и направился к лестнице. У Жана-Антуана сжалось сердце. Он рывком лег на матрас и принялся похрапывать, сначала наигранно, потом потише и поубедительнее.

Негромкие осторожные шаги все приближались. Жан-Антуан едва разжал веки, чтобы увидеть, войдет сюда разбойник или нет. Если войдет, значит, он видел, рыскающего в его поисках Жана-Антуана. А это было плохо. Почему-то французу казалось, что временами вполне добродушный Чарли Бродячие Штаны на деле был совсем другим человеком, который скрывал от всех тайну, настолько важную для него самого, что – кто знает? – мог за нее и убить.

Неожиданно дверь в комнату Жана-Антуана медленно отворилась и из темноты показалась высокая темная тулья разбойника, под которой холодно блестели два немигающих глаза. Юноша замер, направив все силы своей воли на то, чтобы не шевельнуть даже бровью и при этом продолжать похрапывать, словно недавно заснул. Чарли стоял, подозрительно глядя на француза очень долго, потом вдруг зашептал, из-за чего француз чуть не вздрогнул:

– Джон, ты спишь?

В осторожном шепоте послышалась угроза. Мысли юноши лихорадочно заметались в голове. Он больше не мог сносить взгляда блестящих в темноте глаз, с каждой секундой все больше понимая, что спящим вовсе не выглядит. На какое-то мгновение ему даже показалось логичным притвориться разбуженным, но потом он осознал, что подобная игра была слишком сложна для его испуганного ума, поэтому оставалось только не шевелиться и ждать, когда разбойник уйдет. Постояв еще минуту, Чарли закрыл дверь, но еще долго после этого прислушивался из-за нее, ожидая, когда Жан-Антуан шевельнется, и только потом ушел.

Не находя смелости поменять позу юноша еще с час ждал, когда Лихие Малые начнут расходиться, чувствуя, как затекает и наливается свинцом его правая нога, заложенная под голову кисть, как покалывают в ней кровь и затравленно стучит сердце.

Постепенно голоса стали редеть. Сонные Лихие Малые расходились по комнатам. Внизу оставались только Чарли, Питер Тид и Десять Кулаков. Говорили они уже не громко, пересказывая какие-то старые события из жизни потерявшим ловкость языком.

Потом золотистые отсветы в щелях погасли – это кто-то задул свечи. Первый этаж погрузился во мрак и тишину. Жан-Антуан негромко повернулся на другой бок и теперь рассматривал древесный рисунок и сучки в стене перед своим лицом.

Если Чарли придет его душить, Жан-Антуан знал, что поднимет ор на весь дом. Хоть кто-то да не позволит разбойнику убить его.

И все же перед сном, он не позволил себе распускать свои нервы и беспокоиться о том, чего может и не случиться, и стал мечтать о том, что могло бы случиться при благоприятном стечении некоторых обстоятельств.

Он думал об Эйлин. Вспоминал ее голос и разбирал, могли ли значить ее мимолетные и долгие взгляды нечто хоть немногим большее, чем просто взгляд.

Постепенно его мысли растворились в накатывающих сновидениях. Но внезапно дикий ужас вырвал юношу из сна, и он уставился в стену, замерев и пытаясь разобрать, что случилось. Несколько минут ничего не происходило, затем громкий металлический грохот, сотрясавший стены дома, раздался вновь. Ужасный лязгающий, агрессивный, грохот звучал на первом этаже.

Жан-Антуан резко сел, испуганно глядя теперь на дверь в свою комнату и часто дыша. Стуки прекратились. Комнату наполняло только его взволнованное дыхание и далекий хор храпевших воров. Француз не двигался, потом начал вставать и вздрогнул от нового шума.

Кто-то с нечеловеческой силой бил во входную дверь. Стуки тремя медленными ударами раскатились по дому, схватив сердце юноши в ледяные тиски. Когда звук стих, Жан-Антуан тихо вышел в коридор и пробрался в комнату Чарли, чтобы разбудить, но там разбойника не оказалось. Снова прогремел стук, сдирающий ржавую кожу с двери дома.

Отдышавшись и набравшись храбрости, юноша тихой перебежкой метнулся в комнату Капитана и принялся расталкивать, шептать чтобы тот проснулся, отвешивать шлепки по лицу Капитана, но тот храпел, выдыхая крепким перегаром на Жана-Антуана, и никак не желал просыпаться. Тогда юноша вооружился подсвечником, стоявшим на тумбочке рядом с матрасом Капитана, и вышел на лестницу. Здесь-то его и настигли очередные раскаты металлического грохота. И снова три удара, после которых наступила звенящая тишина.

Жан-Антуан занес подсвечник повыше и стал спускаться в сгущавшуюся темноту первого этажа. Не успел он ступить на пол, как с ужасом увидел показавшееся из темноты бледное пятно чей-то белой рубашки.

На мгновение, юноше подумалось, что этот человек изнутри колотит в дверь, но приглядевшись, Жан-Антуан увидел, что тот стоит не близко к двери, спиной к французу и не пошевелившись, когда раздались очередные три удара. На первом этаже Жан-Антуан не мог сносить это звук, не теряя самоконтроля и не вздрагивая от дикого испуга.

Медленно француз приблизился к человеку, неотрывно смотрящему на дверь. Тот не взглянул на Жана-Антуана даже, когда юноша поравнялся с ним. Это был Питер Тид. В одной руке у него застыла бутылка рома. Питер таращился на дверь не столько с испугом, сколько с осторожностью человека, знающего куда больше Жана-Антуана о природе этих ужасных звуков.

– Кто это? – едва слышным шепотом спросил Тида Жан-Антуан.

Питер поднял руку и поднес палец к губам, показав глазами на дверь. Так стоять ему пришлось еще долго, но стуков больше не было.

– Это он, – задышав, сбивающимся шепотом ответил седовласый.

– Кто? – упавшим голосом спросил Жан-Антуан.

Неожиданно Питер схватил его за шиворот и поволок к стене с порохом.

– Тихо! Он может заглянуть в окно и не должен нас увидеть, – вжавшись в стену и подобрав живот, выпалил Тид.

– Чарли? Это Чарли?

– Нет, – с тревогой протянул Питер. – Это тот человек, за которым охотиться Чарли.

– Но зачем он здесь?

Питер посмотрел на Жана-Антуана из темноты, и теперь в его лице проступила толика страха.

– Он так делал, когда в прошлый раз Чарли слишком близко подобрался к нему. Предупреждает. Запугивает. А если выйдешь, на улице никого не окажется. Это скверное предзнаменование, Джон. Быть беде скоро.

Глава 11. Месть Сканлана

У цыган из вица цигни Йоштонешти считается, что если человека неожиданно будят поутру, это не для того, чтобы сообщить ему хорошие новости. Закрепившись в их вице, это поверие наложило определенный отпечаток на их быт. Поэтому отсюда следовало так же, что если случалось что-то хорошее, то те, кто в это время спали – просыпали происходящее, потому что их никто не будил, чтобы не навлечь несчастья. Чарли за время жизни среди цыган убеждался в точности этого поверия дважды.

В пустом безмолвном первом этаже над спинкой дивана Питера поднимались редкие лоскуты дыма, растворяясь в пронизанном солнечными лучами утреннем воздухе. Перевесив ноги через подлокотник, разбойник спал с курительной трубкой во рту, частично выпавшей ему на грудь. Пробиваясь сквозь разбитые и целые окна, солнце блестело в серебряной лозе, оплетающей чашу и чубук трубки. Его шляпа валялась на полу сразу под тем местом, где сбоку дивана торчала макушка разбойника. Казалось бы, ничто не могло нарушить эту идиллию и тишину, впервые за долгое время воцарившуюся в доме на Собачьем острове. Но вот спустя несколько часов как Чарли сомкнул глаза, условным стуком в дверь забарабанил кто-то из Лихих Малых.

– Кто это днем запер дверь? – спускаясь со второго этажа, ворчал Капитан.

Разбойника звуки не разбудили. Он только пробормотал что-то неразборчивое о Джеке Башмаки-Пружинки и затих. Капитан отворил дверь и с улицы влетел взъерошенный Крыса, спешно оглядывая дом.

– Никого нет? Мне нужен Чарли, – выпалил он.

– Спокойно, Начальник, что стряслось-то? – лениво спросил Капитан.

– Убийство! Закрой дверь.

– И что? На улицах каждый день кто-то помирает, – глянув в дверной проем на полуденную Вест-Ферри-роуд, сказал Капитан.

Крыса суетливо огляделся и начал звать:

– Чарли! Чарли!

– Пружинки! – так же тревожно с дивана промычал разбойник.

Крыса вздрогнул от голоса разбойника и бросился его расталкивать.

– Вот ты где! Чарли просыпайся, скорее! Капитан, закрой дверь!

Чарли еще долго мычал, потом слабо разлепил глаза.

– Что за черт? – отшатнувшись от лица Крысы, буркнул Чарли и выронил трубку на себя.

– Чарли, кто-то убил Красавчика!

– И что? – пытаясь сообразить, о ком говорит Крыса, пробормотал разбойник.

– Его зарезали сегодня ночью. В Уайтчепеле.

Чарли посмеялся и начал садиться:

– А что он там делал? Работал что ли?

– Все как ты рассказывал про того подельника Красавчика, которому вырезали на спине буквы «Г.Ф.»! Такой шум поднялся! Это небывалое зверство!

– Постой, так что там со Сканланом случилось? – принявшись стряхивать с себя пепел, спросил Чарли.

– Его убили!

Чарли замер и молча поднял глаза на Крысу, стоявшего возле дивана и грызущего ноготь. Позади послышался тяжелый хлопок. Капитан, наконец, закрыл дверь.

– А мертвец Плакнет тут причем? – прочистив горло, спросил разбойник.

– Красавчику тоже вырезали на спине буквы. Даже послание.

– Послание? – тупо повторил Капитан.

Крыса с ужасом покивал.

– Да, вырезали: От Гая Фокса.

– Мерзость, только ненормальный будет этим заниматься! – скривился Капитан.

– Да! – продолжал Крыса. – Все, кто знал и кто не знал Красавчика, только об этом и говорят. А кто видел его труп, всю ночь провалявшийся под открытым небом, рассказывают, что горло его перерезано от уха до уха, а спина Сканлана рассечена так глубоко, что в вырезанных буквах видны его желтые кости. И это еще не все!

– Спасибо, достаточно подробностей, – кивнул разбойник, – я уже хорошо себе представил.

– Нет! Не то! Все уже знают, что ты вернулся, и Том Сканлан всем рассказывает, что Гай Фокс это твое прозвище! И что ты убил его брата, и теперь Том собирается собрать как можно больше дружков, найти тебя и сделать то же самое с тобой, – закончив, Крыса насторожено посмотрел на Капитана. – Если Том действительно будет искать Чарли, то он точно сюда придет, чтобы проверить.

Чарли вскочил с дивана и заходил взад вперед вдоль окон. С лестницы на них смотрел Жан-Антуан разбуженный криками.

– Да уж, недоразумение, – пробормотал Чарли. – Глупо будет, если Том сунется ко мне, думая, что это я убил Красавчика и сам подохнет в бою со мной. Наверное, все так и задумано им!

– Кем? – спросил Крыса.

– Сам знаешь. Убийцей Красавчика. Но зачем ему сдалась смерть Сканланов?

– Может, потому что в прошлый раз Том хотел найти сокровища твоего врага? – предположил Капитан.

– Нет, – напряженно пытаясь проникнуть в мысли джентльмена с красными конвертами, протянул Чарли. – Это связано с тем, что Плакнет и Красавчик вместе со своими дружками хотели его убить и присвоить себе добычу из Мэйфэир. Видимо он всех участников своего поручения перебил. Чтобы наказать. Или потому что они рассказали мне о нем и о его конверте. Но тогда он должен убить и Эдди Шрама.

– Чарли, раньше он так не делал, – решительно произнес Капитан. – Раньше не оставлял трупы по всему свету! И конвертов раньше никаких не было! Не хотелось бы, чтобы он кого-то из нас вспорол, как Красавчика.

Разбойник остановился, глядя в мутное стекло на доки.

– Это при вас он трупы по всему свету не оставлял, – обращаясь к окну, сказал Чарли мрачным голосом. – А во времена Вильгельма, когда мы…

– Чарли, это бред! – оборвал его Капитан. – Не жили вы во времена Вильгельма Завоевателя! Ни ты, ни он!

Жан-Антуан ошарашено ахнул, подумав, что ослышался.

– Не хочешь, не верь, – все тем же мрачным голосом ответил Чарли, по-прежнему глядя в окно. – Но вот в одном ты прав, Капитан. Красных конвертов он раньше точно не использовал. Все это наводит только на одну мысль. Нужно скорее его найти.

Тут он вспомнил о чем-то, и решительность в его осанке и лице сменилась отчаяньем.

– Но к последней битве я с ним пока не готов, – быстро добавил он.

– А с Томом Сканланом что делать будем? – спросил Крыса.

– Разберемся, если сунется. А так меня этот сукин сын вообще не волнует, – небрежно бросил Капитан.

– Куда вы уходили ночью, мсье Чарли? – вдруг спросил Жан-Антуан.

Все посмотрели на лестницу.

– Ага, подслушивал, значит, – указав на француза пальцем, едко проскрипел Чарли.

– Извольте ответить на мой вопрос, мсье.

– Да не уходил он никуда, – грубо ответил Капитан.

– Это не так. Ночью я проснулся от ужасных стуков в дверь. Мне подумалось, какой-то призрак ломится в дом. Я пошел будить мсье Чарли, но его не оказалось у себя в комнате. Тогда я хотел разбудить вас, но вы не проснулись. И я спустился…

– Стуки? – вскинулся Чарли и бросился к лестнице, вцепившись в перила и глядя на юношу снизу вверх. – Ты не открывал дверь?

– Нет! Но я пытался мыслить рационально и решил, может быть это кто-то из дому стучит… может случилось чего… а потом увидел мсье Тида.

– Крыса! – тут же обратился к нему встревоженный и оттого еще более раздраженный на вид Капитан. – Пойди, разбуди Питера. Спроси, так ли это.

– Я говорю правду, – с достоинством отозвался Жан-Антуан, отступая, чтобы пропустить поднимающегося Крысу.

Капитан ничего не ответил французу. Он подумал какое-то время, потом заговорил с разбойником:

– Чарли, хорошо бы тебе поскорее разобраться со своим врагом, иначе мне придется вышвырнуть тебя из этого дома, чтобы не навлекать беду на Лихих Малых. Ты говорил, что сейчас все будет иначе, но все повторяется. Носом чую серьезные проблемы, Чарли.

Разбойник согласно покивал:

– В таком случае, ты должен учуять и то, что я положу конец его бесчинствам раз и навсегда.

Сверху послышались шаги. Питер Тид спускался с Крысой бледный и с отеками под глазами.

– Питер, Вычура говорит, ночью в дверь ломился старый знакомый Чарли, это так? – осведомился Капитан.

– Еще бы! Мы с Джоном даже видели его тень, – хмуро глянув в окно, в которое недавно смотрел Чарли, подтвердил Тид. – Остаток ночи глаз не смог сомкнуть.

Капитан зло ругнулся. Крыса пошел наливать себе горячего кофе, а Питер натягивал продырявленную в некоторых местах теплую рабочую куртку.

– Питер, ты куда? – спросил Капитан.

– Нормальной еды пойду поем. Надоела стряпня Десяти Кулаков. Скоро вернусь.

– Хорошо, только имей ввиду, вчера Красавчика прирезали. Мы думаем, это сделал парень, за которым охотиться Чарли, а Том Сканлан считает, что Красавчика убил сам Чарли. Том собирается ему мстить. Так что смотри в оба, Пит.

Питер ошеломленно посмотрел на Капитана, потом на Чарли.

– Это точно? – спросил он. – Красавчика порешили?

– Крыса, – позвал Капитан. – Ты сам видел тело Красавчика?

– Не-а. Только разговоры докатились. Но все говорят, что можно пойти туда и посмотреть лужу крови.

– Ясно, – хрипло проговорил Питер и зашагал к выходу. – Джон, пойдем со мной. Поговорить хочу.

– Сейчас, – сказал Жан-Антуан и повернулся к разбойнику. – Мсье Чарли, так куда вы уходили ночью?

Чарли одарил юношу недовольным взглядом.

– К осведомителю. Человеку, который знает о многом из того, что происходит в Лондоне к западу и востоку от Олдгейта. Но пока он ничем не помог. Сказал только, что постарается узнать для меня кое-какую информацию.

– Вы ходили к нему после полуночи? – удивился Жан-Антуан.

– Разве?

– Конечно.

– Ну, значит ходил, – возмущенно ответил Чарли. – Вообще глупый вопрос. Я все свое время посвящаю поискам человека с красными конвертами, потому что, несомненно, это тот, кого я ищу.

– Ну, я пошел, а ты не отставай, Джон, – потоптавшись на месте, сказал Питер и вышел на улицу.

Жан-Антуан некоторое время с недоверием смотрел на разбойника, потом вернулся в свою комнату за грязным сюртуком и вскоре уже нагонял вышагивающего под косыми морозными лучами солнца Питера Тида.

– Вот потому он и приходил вчера, – пуская клубы пара, проговорил Тид и покачал головой. – Видать убил уже Сканлана.

Жану-Антуану показалось, что в голосе седовласого звучит доля сострадания.

– Вам жаль Красавчика Сканлана?

Питер отрицательно помотал головой.

– Жаль? Сканланы те еще ублюдки! Вся их семейка такая. Но убивать я бы их не убивал. Мы все же, одной бандой раньше были.

– А мсье Чарли его сжечь хотел, – вспомнилось Жану-Антуану, и тут же подумал, что зря это сболтнул.

Однако Питер ничуть не удивился.

– Ну, Чарли у нас немного не от мира сего, – сказал он. – Даже если бы Чарли его сжег, уверен, он бы потом сожалел об этом.

– Вы не думаете, что это все же мсье Чарли его убил?

– Нет, не думаю, – коротко ответил Питер, давая понять, что этого быть не могло.

Несколько минут шли молча. Потом снова начали переговариваться и так дошли до торгового рынка, заметно отличающегося простотой и ненарочитостью от китайского рынка. Питер купил себе и Жану-Антуану по куску горячего пирога с мясом, который торговец специально разогревал в пекарне, пользуясь тем, что там работает его жена. Остановившись между рядов, они теперь уминали за обе щеки вкусную еду.

– Я вот чего тебя позвал, Джон, – когда от куска пирога осталась маленькая часть на пару укусов, начал Тид. – Помнится, ты хотел убраться отсюда домой. Так вот сейчас самое время для этого. Стук в дверь, который ты слышал ночью это только начало. Не знаю, затронут предстоящие неприятности Лихих Малых, но Чарли иногда лезет в очень серьезные дела. Очень мрачные. Видел шрамы на лице Щенка?

Жан-Антуан перестал жевать и вытаращился на Питера. Пропустив некоторую часть, в которой должен был содержаться рассказ о шрамах Щенка, Тид продолжил мысль:

– Капитан всего не знает, а если и догадывается, то предпочитает не быть настолько уж суеверным. Он всегда держался от этого в стороне. А вот Щенок повидал многое и он опасается, что человек, за которым охотится Чарли, стал сильнее. Конечно, может быть, у Чарли есть его волшебная золотая стружка, может быть он победит, но при каких обстоятельствах он ею воспользуется, ума не приложу. Знаю только, что Красавчик не последний труп.

– Мсье Тид, вы говорите, что…

– Что когда злодей стучит в нашу дверь, это очень плохо. А выводы делай сам.

Взглянув на остывающий кусок пирога с меньшим аппетитом, Тид заложил его в рот целиком. Жан-Антуан и вовсе прервался с едой и теперь смотрел куда-то в сторону, мимо прохожих.

– Ты спрашивал, сколько стоит билет до ближайшего порта Франции, – прожевав, Питер полез в карман и достал потрепанный кошелек. – Этого должно хватить.

– Нет-нет, мсье! Я не могу затруднять вас…

– Это не я передаю, это Щенок просил передать, – вкладывая кошелек в руку французу, сказал Питер. – Да и я думаю, ты не потянешь трудности, в которые Чарли может втянуть всех нас по своему плану или по случайности.

– Все равно, я…

– Да не беспокойся, у Щенка остались деньги, а скоро еще трюк с богачкой провернем.

Несмотря на мороз, жар ударил в лицо юноши при мысли об Эйлин Вэйвуд. Только он увидел смысл во всем своем злосчастном приключении, только проникся амурным теплом и надеждой, как ему говорят, что лучше бы ему ехать домой.

Он с отчаяньем посмотрел на кошелек. Он не мог вспомнить ни лица отца, ни лиц матери и сестры; он не думал о доме и тепле своей постели. Все, что занимало его мысли это беспокойство о том, что с отъездом он потеряет возможность видеться с Эйлин.

Потянув носом и заложив кусок пирога за щеку, Жан-Антуан протянул кошелек обратно.

– Мсье Тид, скажу прямо. Условия жизни в вашем доме ужасные, и грубые воровские манеры ваших друзей несносны…

Тид согласно пожал плечами.

– …Но, в попытке бежать от трудностей я в последнее время встречаю трудности намного большие. Поэтому, если я и отправлюсь обратно во Францию, то только не потому, чтобы сбежать из Англии.

Седовласый задумчиво вглядывался в Жана-Антуана, потом одобрительно ухмыльнулся.

– Слова не Вычуры, а настоящего Лихого Малого!

– Ну, – посмеялся юноша. – До Лихих Малых мне далеко.

– Это точно. Лихой Малый вцепился бы в этот кошелек. Бери деньги, пока дают. Щенок расстроится, если узнает, что ты отказался от его помощи. Сдается мне, рано или поздно ты все равно купишь на них билет.

Раздумывая, имеет ли он моральное право обирать нищенствующих и вынужденных воровать людей, Жан-Антуан, впрочем, не мог не согласиться с Питером. Он и сам понимал, что когда-то его путешествие продолжится. Значило ли это, что рано или поздно французу придется расстаться с Эйлин? Он предпочел надеяться, что до того момента они с Эйлин проведут еще много времени и, возможно, она составит ему компанию, куда бы он ни отправился.

– Ладно, мсье Тид. Но обещаю, что постараюсь вернуть Щенку долг, – принимая кошелек, предупредил юноша.

К слову об Эйлин, ни в этот день, ни на следующий, Жан-Антуан пока не увидел ее вновь. Она все не приходила в дом на Собачьем острове, чтобы обсудить условия предстоящего трюка с богачкой и получить бюджет на сопутствующие траты, согласно предварительной договоренности.

Потерявший надежду на женскую помощь Капитан вернулся к стандартному плану, и Лихие Малые теперь днями выискивали по городу, где бы разжиться дорогими припасами. Несколько раз они пытались втянуть в дела Жана-Антуана, но он сослался на обязанности управляющего домом, которые в сравнении с грабежом вдруг показались юноше сущим пустяком. И на случай, если Лихих Малых будут ловить, Жан-Антуан добавил, что бегает не быстро, а сидеть в тюрьме ему не хотелось бы, поэтому, когда его поймают, он станет сотрудничать со следствием и приведет полицию в логово воров. Доводы француза убедили Лихих Малых, и они отстали от Вычуры.

Так несколько дней после известия об ужасном убийстве Красавчика прошли для обитателей дома на Собачьем острове в упорной работе и обсуждениях случившегося, и вскоре жизнь вернулась в привычное русло.

Как-то воскресным днем Лихие Малые всем составом ушли шерстить склады в доках импорта. Уходя, они с веселыми смешками обсуждали, что кого-то там нужно не так сильно прикладывать дубинкой, чтобы видеть хотя бы, дышит тот или опять нет. Возможно, речь шла о сторожах складов. Чарли в этот день никто не видел, и получилось так, что Жан-Антуан остался в доме один с заданием от Капитана забить досками все щели, из которых сквозило. Но делать этого француз не стал. И не только потому, что Лихие Малые так и не смогли найти молоток, дав ему только доски и гвозди. Подвернувшуюся возможность, Жан-Антуан решился использовать с наибольшей пользой и попытаться найти следы тайной деятельности разбойника, незаметно уходящего по вечерам на второй этаж и возвращающегося в чернейшей меланхолии. Он не знал, что именно ищет, так как не представлял, какие дела втайне мог творить безумец Чарли Бродячие Штаны, но смутные подозрения и опасения все равно подталкивали юношу на поиски неведомых улик.

На этот раз он первым делом отправился в угловую комнатку Чарли. На сбитом из досок ящике, вроде тех, в которых перевозят фрукты, лежал металлический тройник для курительной трубки. Причем Жан-Антуан никогда не видел, чтобы Чарли им пользовался. Разбойник всегда уминал табак пальцем, а чистил трубку сподручными средствами. Пустой холщевый мешок, очевидно, использовался разбойником как одеяло и лежал на подобном матрасу француза матрасе Чарли. Слева от окошка стоял пустой платяной шкаф с двумя выдвижными ящичками под дверцами. Больше здесь ничего не было. Никаких зловещих предметов и следов мистических действий, о которых уже начинал подумывать Жан-Антуан. Простое аскетичное жилище разбойника было еще беднее остальных комнат обитателей дома. Не более того.

Но вдруг, юноша услышал негромкие постукивания, прекратившиеся сразу, как он повернулся к выходу. В доме, Жан-Антуан уверен, он по-прежнему был один, а мыши таких звуков не производят. Звук послышался не с лестницы. Если юноше не изменяет слух, постукивания раздались прямо в этой комнате.

Недолго ему пришлось выжидать, подозрительно навострив уши, прежде чем звук повторился, и он сразу разобрал, что это всего лишь ветер. Сквозняк заставлял доски ударяться друг об друга, и, отследив глазами источник звука, Жан-Антуан с недоумением уставился на темную кирпичную стену, отделанную старыми дубовыми реями на пять футов от пола.

В изножье матраса почти в самом углу комнатки, отбрасывая незначительную тень, от сквозняка подрагивала часть стены. С минуту француз оглядывал стену, думая, что сам потихоньку начинает трогаться рассудком, потом сообразил, что видит перед собой не что иное, как потайную дверь, наподобии потайных ходов в королевских дворцах, о которых он читал в романах. Но вспомнив, что находится вовсе не в королевском дворце, а в комнате безумного разбойника в обиталище воров, Жан-Антуан оробел.

Зловещий трепет пробрал его до костей при мысли о том, что могло скрываться за дверью. Любопытство уступило место природной осторожности Жана-Антуана, но с другой стороны, если и был ответ на вопрос, что задумал Чарли, то он таился за реечной дверью в недрах кирпичной стены.

Француз стал ровнее, озадаченно взвешивая, насколько оправдано решение, открыть потайную дверь. Если Чарли опасен, и поскольку Жан-Антуан вздумал попробовать свое счастье в намерении завоевать Эйлин – для чего, несомненно, требовалось время, – то он просто обязан выяснить, какова степень угрозы, исходившей от разбойника. В конце концов, два парня эмигранта сделали ноги еще неизвестно почему. Может быть, они узнали о Чарли нечто ужасное? Разумеется, еще более ужасное, чем информация, которую можно получить из общения с самим разбойником. Но за дверью могли скрываться не только улики. Там мог жить какой-то агрессивный уродец, о существовании которого молчали Лихие Малые. Последнее предположение наиболее всего разуверило француза в собственной готовности столкнуться с неизвестным. Впрочем, если уж быть окончательно честным с самим собой, то Жан-Антуан пришел к выводу, что будь здесь Эйлин, ему бы в любом случае пришлось быть мужчиной и, несмотря на опасения, открыть стучащую от сквозняка потайную дверь. Таким образом, дело было совсем не в готовности встретиться с неизвестным, а в способности юноши преодолевать собственные страхи.

Как и несколько ночей назад под душераздирающий грохот, только при свете дня и в спокойной тишине, Жан-Антуан забежал в комнату Капитана, чтобы вооружиться тяжелым подсвечником и вернулся обратно в комнату разбойника. К неудобству юноши, потайная дверь открывалась на себя, а не толчком внутрь. Она не имела ни ручки, ни иного выступа, за который можно было бы потянуть, поэтому Жану-Антуану пришлось поддевать ее пальцами. Затем он просунул носок ноги в щель и, крепче обхватив подсвечник, отворил дверь ногой. Распахнувшись с тихим скрипом, тонкая дверца так и осталась открытой. Помещение внутри оказалось в несколько раз больших размеров, чем Жан-Антуан предполагал, и было лучше освещено. Во всяком случае, его глазам не предстали адские ужасы и полная поглощающая дневной свет тьма.

Наклонив голову вперед, чтобы заглянуть в невысокий проход, юноша увидел покрытое сединой времен пустое помещение большой площади. Повсюду лежала пыль. Сквозь мутные окна по левой стене проникал рассеянный свет. Почерневшие древесные балки служили каркасом, на котором крепилась крыша, так же, как и в доме Лихих Малых. У стены справа были свалены и покрыты пылью пустые ящики и сундуки. Опустив подсвечник, Жан-Антуан шагнул вниз со ступеньки и оказался в тайном складе соседнего строения. Дальше двигаться он пока не собирался, продолжая все внимательно оглядывать.

Впереди, футах в тридцати этаж заканчивался, и не огороженная перилами крутая лестница вела вниз. Там же под потолком были сбиты приспособления для веревочного поднятия грузов.

Открытие француза не выглядело опасным, хотя и не казалось приятным. Это был второй этаж заброшенного склада, и здесь давно никто не появлялся. С облегчением выдохнув, Жан-Антуан хотел двинуться дальше, но неожиданно разглядел на полу свежие следы и замер на полушаге. Следы остроносой подошвы, которые могла оставить только одна обувь – несуразно высокие сапоги Чарли Бродячие Штаны. Таких следов здесь было много. Одна размашистая вереница таких шагов вела к лестнице на первый этаж, несколько других утоптали пыль возле окна поблизости от потайного хода.

Жан-Антуан спешно двинулся вперед, наступая туда, куда недавно наступал Чарли, чтобы не оставлять новых следов. Он допрыгал до лестницы, вовремя остановившись перед высоким обрывом, и стал спускаться на первый этаж, придерживаясь рукой за крутые верхние ступени и понимая, что присутствие здесь разбойника коренным образом меняло суть дел. Но с выводами он пока не спешил.

Спрыгнув на утрамбованный земляной пол, Жан-Антуан огляделся и увидел двойные деревянные ворота, выходившие, скорее всего на Вест-Ферри-роуд. Под воротами в полумраке зимнего дня блестела замерзшая лужа талого снега, стекшего в склад. Француз еще раз посмотрел по сторонам, убедившись, что здесь он совсем один и в безопасности, и двинулся к воротам, по своим предположениям проделывая тот же путь, что теоретически мог проделать Чарли. Толкнув ворота, Жан-Антуан сдвинул их чуть больше, чем на фут, а дальше их не пустила навешанная снаружи цепь. Просочиться в такую щель Жану-Антуану не составило труда. Оказавшись на улице, он быстро полез обратно и в волнении заходил под лестницей, лихорадочно обдумывая свою пугающую теорию.

С новой волной страха, юноша осознал, что через этот склад Чарли всегда мог незаметно выбираться на улицу, чтобы колотить в дверь дома Лихих Малых снаружи и быстро прятаться, если кто-то начнет открывать засов. Ведь ворота эти были недалеко за углом от проулка со входом. А если так, если он пользовался складом, как тайным выходом, то, мог ли разбойник выбраться через этот склад и убить Красавчика? Осознанно или в приступе лунатизма. Жан-Антуан не знал. Но если ответ был положительным, то оставаться с этим безумцем под одной крышей было дичайшей глупостью. Ровно такой же глупостью, как обречение себя на расставание с Эйлин из-за мнительных подозрений.

На несколько минут загнав себя в тупик собственными размышлениями, Жан-Антуан счел лучшим решением для начала осторожно выведать у Питера Тида или Щенка об этом складе, знают ли они о тайном ходе? Знает ли Чарли? И только тогда делать окончательные выводы. В конечном итоге, насколько понял Жан-Антуан, в прежние времена из Лихих Малых умер только некто Здоровяк. И то в те годы, когда Чарли не было в Лондоне. Следовательно, пока ему и Лихим Малым ничего не угрожало… если только сами воры не в сговоре с разбойником.

Поняв, что задержался здесь, Жан-Антуан поднялся по лестнице и зашагал вдоль второго яруса обратно к потайной двери в комнату Чарли. На полпути он вздрогнул и застыл, как испуганная добыча охотника, услышав из дома подозрительно настороженный голос разбойника:

– Эй, парни! Есть кто-нибудь дома?

Сбившееся дыхание француза было единственным звуком, отозвавшимся на голос. Жан-Антуан заспешил к проходу в комнату Чарли. Просунув голову в дом Лихих Малых, он понял что опоздал. Сапоги Чарли шагали по коридору. Сердце юноши забилось пуще прежнего. Он потянулся, чтобы закрыть сбитую из дубовых реек дверцу, но в коридоре показался смазанный кусок фигуры разбойника – Жан-Антуан тут же засунулся обратно, в панике сознавая, что Чарли увидел, что потайной ход был обнаружен, а возможно, даже, Чарли увидел самого Жана-Антуана. Ослепленный спешной суетой, юноша огляделся и ринулся за груду сундуков и ящиков, продолжая сжимать подсвечник.

Шаги в комнате прервались. В нескольких футах от Жана-Антуана, где-то за кирпичной стеной Чарли остановился, увидев открытый потайной ход. Юноше вспомнился тот жуткий блеск его глаз, с каким разбойник проверял, спит ли Жан-Антуан или нет, в ту ночь, когда Красавчик был убит. Медленно Чарли зашагал вглубь своей комнаты. Тень его скользнула по куску кирпичной стены в проеме. Разбойник неторопливо остановился перед входом в склад. Жан-Антуан глянул сквозь щель в ящике, водруженном поверх сундука, за которым прятался. Лицо Чарли скрывалось над низким проходом, руки упирались в стены по бокам.

– Я иду тебя искать, ромовый человечек, – пугающе холодным хриплым шепотом предупредил разбойник (отчего французу перехватило дыхание) и шагнул вниз, пригнув увенчанную шляпой косматую голову.

Жан-Антуан кинулся на пол и притих. Чарли злорадно усмехнулся себе самому и стремительно направился прямиком туда, где спрятался француз. Теперь уже сорвавшись на бег и, в конце концов, в несколько прыжков преодолев остаток расстояния, Чарли опустился на присядки у сундуков и ящиков, подметая пыльный пол своим пальто.

– Бегай сколько хочешь, а я знаю, где ты спрячешься в следующий раз! – зашептал разбойник, откидывая крышку пустого сундука, словно Жан-Антуан мог уместиться в нем. Увидев пожелтевшее пустое дно, расширившиеся от безумия глаза Чарли нисколько не разочаровались. Так же на присядках он неожиданно отпрыгнул в сторону, вскочил на ноги и, шлепая ногами, помчался к лестнице, словно пытаясь наступить на кого-то невидимого. – Я видел! Я видел! Не говори, что я не видел, ты всего лишь хитрых полглотка рома!

Жан-Антуан пытался справиться с подступающей дрожью в мышцах от напряжения, с которым он привалился к полу. С минуту он лежал, испуганно прислушиваясь к воцарившейся тишине, затем вздрогнул от разразившегося шума.

– Лучше тебе самому выйти!

Француз выглянул и с удивлением обнаружил, что Чарли стоит около окна и укоризненно показывает на три ящика поставленных друг на друга. Неожиданно разбойник снес ногой верхний ящик. Тот с грохотом свалился на пол, перекатился и упал со второго этажа под треск ломающейся древесины. Другой грохот донесся, словно в продолжение первого из дома Лихих Малых. Следом издалека послышался топот и громкие голоса.

– Я тебя слышал! – лукаво ухмыльнувшись в ответ на шум, разбойник продолжал беседовать с невидимым ромовым человечком, тем самым зародив у Жана-Антуана сомнения в том, что Чарли называл ромовым человечком его. И если так, то Чарли был еще больше душевно нездоров, чем прежде думал француз.

Разбойнику показалось, что звуки приближались с первого этажа склада, в то время, как Жан-Антуан вновь услышал шаги за кирпичной стеной. А потом произошло нечто страшное. Из дома Лихих Малых один за другим большими черными тенями ринулись незнакомые Жану-Антуану мужчины. Пол от их тяжелых шагов закачался. Их было четверо. Они толпой пронеслись по второму ярусу склада и набросились на Чарли.

Застигнутый врасплох разбойник едва успел обернуться к вбежавшим, как тут же получил увесистый удар в челюсть. Полетев на подкосившихся ногах в сторону, Чарли попал в руки ко второму человеку. Тот схватил его за воротник и сверху обрушил на лицо Чарли свой широкий кулак. Чарли повалился на пол и все четверо принялись молотить его ногами. На какое-то мгновение фигура лежащего разбойника, вздрагивающая от побоев, слилась с мельканием бьющих по нему ног. В промежутке между ударом грубой подошвой в ухо и размашистым ударом носком в грудь, Чарли изловчился садануть одного из нападавших прямо в колено, и тот с визгом боли завалился на пол. После этого обмерший Жан-Антуан с ужасом понял, что в отличие от нападавшего, разбойник не обронил ни стона, ни звука боли. Однако, как бы он ни старался закрыться, несколько раз ноги обрушивались на голову Чарли. Когда он обхватил руками голову, ему начали прыгать на ребра. Чарли засучил ногами и выхаркнул кровь.

– Достаточно, – отходя от размазавшегося по полу разбойника, скомандовал высокий мужчина с крючковатым носом, зачесанными назад волосами с проседью и широкими плечами. Он был аккуратно и дорого одет, чем походил на джентльмена, но осанка и дикция выдавали в нем бедняка.

Отдуваясь, двое отошли в стороны, а третий катался по полу, выл и тянулся к неестественно вывернутой ноге. Некоторое время заговоривший молча рассматривал и упивался страданиями беспомощного Чарли. Потом негромко посмеялся, поддернул брюки и присел рядом с разбойником, с гримасой боли обхватившим свои ребра. Улыбка так и осталась на лице мужчины, когда он мирно заговорил вновь:

– А теперь, Чарли, я буду тебя убивать.

Жан-Антуан закрыл рукой рот, чтобы не выронить стона. Нет, он этого не выдержит!

Подрагивая, разбойник поднял глаза. Мужчина горько усмехнулся.

– Но не так, как ты убил моего брата, Чарли. Ты чертов псих, ты шибанулся на всю голову, и сделал это как псих. А я сделаю это по-своему, – с садистической угрозой констатировал Том Сканлан, показывая крюк для подвешивания зарезанного скота. – Не отключайся, слышишь! Это самое важное событие в твоей вонючей жизни.

Чарли как лежал вдруг бросился на Тома, схватив его за голову, и вместе они покатились по полу. Сканлан яростно размахивал крюком, а разбойник обеими руками обрушивал голову бандита об пол. Сзади подскочили двое и принялись оттаскивать Чарли от Тома, но разбойник истово вырывался, бил их локтями в живот, топтал им ноги, стараясь посильнее ударить пяткой в кость.

Сканлан перекатился на четвереньки и поднялся, с отвращением вытирая с лица стекшую кровь Чарли. Разбойник рвался к нему, тащил за собой сдерживающих его бандитов, а затем неестественно выгнулся и впервые обронил надрывистый вскрик. Жан-Антуан сначала не понял, что произошло, но вскоре увидел подкравшегося со спины Чарли хромого дружка Тома, который вонзил под ребра разбойника ножик.

Натужный стон сорвался с окровавленных губ Чарли, когда хромой вытащил нож, обхватив рукой шею разбойника, и нанес второй удар ножом рядом с первой раной. Сканлан, оскалившись, упивался происходящим, потом ринулся к ослаблено повисшему на своих растянутых руках Чарли.

– Ты хотел посмеяться? – закричал Том, брызгая слюной. – Ты пошутить надо мной вздумал? Своей сломанной башкой думал, что твоя насмешка над моим братом сойдет тебе с рук? – с ненавистью давя пальцем в лоб Чарли, процедил старший Сканлан. – От Гая Фокса, да? Посылочку решил мне послать с трупом моего брата? А? Думал, я не вспомню, что это очередное твое идиотское прозвище?! ВОТ ТЕБЕ ОТ ГАЯ ФОКСА, МРАЗЬ!

Размахнувшись, Сканлан всадил крюк в живот Чарли и тот взвыл от удара раздирающего плоть металла. Том потянул крюк вверх, приподнимая разбойника и смеясь.

– Нет! – взревел Жан-Антуан, не помня себя, понесшись на бандитов с занесенным подсвечником.

Только Том оглянулся, как получил в висок отмашистый удар. Жан-Антуан ринулся теперь на двух страшных мужчин, а те кинулись на него, свалив с себя безвольную фигуру Чарли истекать кровью на полу.

Хромой остался в стороне, выискивая глазами момент, когда можно будет подкрасться и к Жану-Антуану, чтобы ударить ножом. Словно печатью, француз саданул одному подсвечником в лицо, а на другого просто прыгнул, надеясь повалить. Но тот поймал Жана-Антуана и устоял на ногах, тогда юноша принялся молотить подсвечником по его голове до тех пор, пока вместе они с грохотом не завалились на ящики.

Подсвечник выкатился и слетел на первый этаж. В это время, оправившись от удара, Сканлан двинулся к Чарли. Жан-Антуан попытался выползти из груды деревянных обломков, но вцепившись крепкими пальцами в его ноги, кто-то с силой потащил француза обратно.

– Оставьте его! – закричал Жан-Антуан, в ужасе глядя на побледневшие руки разбойника и разливающуюся по полу кровь.

Но Сканлана мольба юноши только подзадорила, и он принялся ногами лупить в кровоточащий живот Чарли.

Жан-Антуан, в дикой спешке надавав туфлями тумаков тянущему его к себе бандиту по рассеченной подсвечником голове, вырвался и снова побежал к Сканлану уже с пустыми кулаками. Неожиданно появившись сбоку, Жана-Антуана сокрушительным ударом снес второй бандит. Упав на пол и ударившись головой, юноша со страхом увидел ковыляющую к нему фигуру хромого, в руке которого блестел омытый кровью разбойника нож.

А потом глаза ему застлали слезы от чьего-то удара ногой по почками. Теперь и Жан-Антуан лежал на полу, отбиваясь и закрываясь от ног, наносящих вспарывающие кожу, дробящие кости удары. Несколько раз ему показалось, что весь воздух из него выбивали полностью, в глазах чернело, хромой с ножом приближался, и вдруг произошло нечто еще страшнее, чем то, что происходило до этого.

Сканлан оттолкнул Чарли ногой, и тот перекатился через край второго яруса, упав вниз и скрывшись из виду за деревянным полом.

Глава 12. Второе правило Чарли

Жан-Антуан очнулся, вздрогнув и дернувшись, чтобы закрыться от ударов. И только потом осознал, что находится в совершенно другом месте. Поблизости звучали голоса, но в комнате француз лежал один. Под плечом у него виднелся пахнущий тиной матрас. Каким-то образом Жан-Антуан оказался в своей комнате. Замерзший, трясущийся после потрясения, он сел и придержался о стену, когда жмущая боль под ребрами откликнулась на его движения. За стеклами медленно тащились свинцовые облака. День продолжался и близился к вечеру, хотя сначала юноше подумалось, что наступило утро.

Он выскребся в коридор и пошел на звук знакомых голосов, начиная вспоминать, что случилось. После того, как Сканлан сбросил Чарли на первый этаж, а хромой уже собирался прирезать Жана-Антуана, в склад ворвались взбешенные Лихие Малые и схлестнулись с убийцами Чарли, превосходя их числом. Вернувшись из доков, они еще не успели разобрать, что именно произошло, но услышали голос Тома и так поняли, что в их дом проникли посторонние. В нещадной схватке сцепились Том Сканлан и Капитан. Питер Тид и Рыжий занялись бандитом со следами побоев подсвечником по голове. Щенок и Крыса бегали за уползающим хромым, отобрав у того нож. Десять Кулаков и оставшийся бандит швыряли друг друга по всему складу, круша все вокруг, но продолжалось побоище недолго. Своими побоями Капитан вынудил Сканлана бежать. Лихие Малые прогнали его дружков, преследуя их через свой дом, по лестнице, мимо бочек с порохом, а затем и на улице, кидая в них камни и льдины. И только вернувшись за Жаном-Антуаном, Лихие Малые окончательно поняли, что здесь произошло. Кто-то из них сказал страшную фразу, что они все равно опоздали.

Первым лежащего внизу Чарли увидел Щенок. Крюк так и торчал у разбойника из живота, Питер что-то кричал об этом, но Жан-Антуан уже провалился в темноту.

– Может быть, в этом был его план? Чтобы с Чарли расправился кто-то другой? – глухо спросил Рыжий, оторвав лицо от своих ладоней.

– А красные конверты ему тогда на кой черт? – хмыкнул Питер, склонившись над Чарли и зажимая его раны пропитанной джином и кровью тряпкой.

Все сидели в кубрике, окружив ветхую кровать, на которой в бессознательном состоянии лежал бледный как труп разбойник. Волосы разметались по подушке. Лицо отекло от побоев. Его грудь была обвязана тканью прижимавшей пропитанную джином повязку на ранах от ножа в боку. Ноги накрывало пальто разбойника, из-под которого торчали остроносые сапоги. В древесном полу расползлись багровые пятна крови. Джином пахло пуще прежнего.

Когда голоса смолкали, стылую тишину большой комнаты нарушали хрипы тяжело дышащего Чарли. На спинке одного из стульев сушилась залитая кровью, порванная крюком и ножом рубаха разбойника.

– Сегодня я что-то не видел никакого мифического злодея, парни, – огрызнулся Капитан. – Это сделал ублюдок Сканлан, потому что какой-то другой ублюдок зарезал его ублюдка братца. Так всегда бывает с ублюдками. Я больше слышать ничего не желаю про вечную войну Чарли и его злодея.

– Но он есть! – возразил Питер. – Том его видел! Щенок его видел как тебя!

– Кого бы там ни видел Щенок, Чарли сбросил его в шахту много лет назад! Война закончилась, – стоял на своем Капитан.

– А как тогда объяснить вырезанное на спине Красавчика послание? – спросил Крыса.

– Ты своими глазами видел это, Начальник? – уставившись тяжелым взглядом на того, проговорил Капитан.

Крыса опустил нос:

– Нет…

– Вот и заткнись.

Крыса огорченно вздохнул и больше ничего не говорил.

Десять Кулаков встряхивал опухшую после ударов кисть со свезенными костяшками. Рыжий задумчиво покачивался на табурете возле окна. Щенка здесь не было.

– Чарли жив? – с порога негромко спросил Жан-Антуан.

Капитан и Десять Кулаков глянули на него, и оба неуверенно покачали головами.

– Это как сказать. Я десять лет работал на рыболовной шхуне вместе с отцом, – угрюмо уставившись в пол, заговорил Капитан. – Всякое случалось в плаваньях. Переломы, размозжения, резаные раны. Иногда казалось, что тот или иной парень не выживет, а он, сукин сын, шел на поправку. Другие помирали от меньших травм. Тут все зависит от воли человека к жизни.

– Тогда мсье Чарли нужно в больницу. Вы отправили Щенка за врачом?

– За врачом? – скривился Капитан. – Нет у нас врача. Да и времени. Чарли едва ли дотянет до завтра.

– Как? Но вы же сказали…

– Я сказал, что Том хорошенько поработал над ним, – повысив голос, перебил Капитан, твердо вперившись взглядом в побитого юношу. – Если Чарли переживет эту ночь, значит, со временем выздоровеет. А если нет, то отдаст Богу душу, хоть в больнице, хоть здесь.

Крыса и Рыжий переглянулись. Наступило молчание. Капитан продолжал грозно смотреть на Жана-Антуана, но после сегодняшнего происшествия юноше было на это плевать.

– Ты мне другое расскажи, Вычура. Что вы все делали в заброшенном складе? – спросил Капитан. – Им давно уже никто не пользуется.

– Вы сказали забить щели, вот я и искал, откуда дует. Сквозняк тянул от стены, а в стене оказался потайной ход, – наскоро выпалил Жан-Антуан. – А Чарли искал там своего ромового человечка.

Капитан понятливо промычал и покивал.

– Опять значит, ромовый человечек. Ясно.

– А что там за странное место? – спросил Жан-Антуан, обведя всех внимательным взглядом.

– Просто бывший склад, – самозабвенно глядя на окровавленную тряпку, прижатую к животу Чарли, ответил Питер. – Хорошие товары там хранились. Одно время мы пробирались туда, пока хозяин склада не решил, что в нем завелся призрак после того, как усилил охрану, а товары продолжали пропадать. Склад закрылся, ну и нам там больше нечего было делать.

– А мсье Чарли раньше знал об этом складе?

– Ну конечно, Джон, что за расспросы? – вскинулся Капитан.

– Нет, ничего, меня просто удивил факт существования потайного хода.

– Хм, Вычура он и есть вычура… – отворачиваясь, пробормотал Капитан.

Жана-Антуана обидели слова бритоголового, но юноша не стал дерзить и лезть в разборки. Он видел, что по-своему Капитан тоже переживает из-за Чарли. Значит где-то в Капитане все еще жил тот человек, который провожал тоскливым взглядом миссис Келли.

– Давайте обсудим кое-что поважнее, – сказал Десять Кулаков, почему-то посмотрев на Жана-Антуана. – Как Том попал в дом?

– Оно понятно, как, – закивал самому себе Питер Тид. – Сначала кто-то из них следил за нашим домом, чтобы узнать, здесь ли поселился Чарли, потом выждали подходящий случай, когда мы ушли.

– Надо его проучить, чтоб неповадно было! – повозив языком за щекой, сказал Капитан. – Иначе пришибут кого-то еще из его многочисленных родственничков, а он снова припрется сюда отыгрываться.

Все закивали.

– Дело говоришь!

– И вообще! Хочу я вам сказать, братцы, Чарли допустил только одну ошибку, – продолжил Капитан, и все настороженно смолкли. – Нужно было ему прикончить Красавчика и Тома в ту ночь, когда он обчистил их и раздал все нам. Оставить их после этого в живых мог только Чарли…

– Почему вы так говорите? – поспешно спросил Жан-Антуан. – Почему только он мог?

Недовольно косонув на перебившего его Вычуру, Капитан ответил:

– Чарли человек храбрый, иногда до безумства отважный, но много болтает о себе для пущего устрашения. В драке он хорош. Изобретателен, хитрый лис! Но убивать не умеет. Может даже боится смертей.

– Это почему же? – удивился Питер. – Говорят, он много кого замочил, пока путешествовал по Европе, да простит Господь его душу.

– Кто говорит, Питер? – устало спросил Капитан.

Тид открыл рот, чтобы быстро ответить, но не нашелся, что сказать.

Вечерело.

Дом постепенно наполнялся мучительными стонами. В предсмертном бреду Чарли иногда бормотал какие-то мольбы. Просил достать кого-то из воды. Плакал. Его сломленный голос пугающе отдавался на первом этаже.

Не все выдерживали это время стойко. Жан-Антуан, Десять Кулаков, Рыжий и Крыса не находили себе места, бесцельно бродя внизу и поглядывая на лестницу, всякий раз, как из кубрика раздавался крик. Пару раз Тид спускался за водой, чтобы если не дать попить разбойнику, так хотя бы смочить ему губы. Временами Чарли затихал. В такие минуты все сначала успокаивались, потом падали духом, понимая, что Чарли мог вообще больше никогда не заговорить.

Десять Кулаков зажигал свечи с потусторонним, ритуальным видом, медленно и молча переходя от одной к другой. Холодное, словно покрывшееся инеем помещение, озарилось колышущимся светом, теряющимся в темных углах.

Чарли завыл в ужасном мучении вновь. Это никак не мог быть крик истерзанного тела. На такой крик была способна только стенающая душа.

– Она не сгорела! Не сгорела, я видел! Видел! Не говори, что я не видел! Она не утонула! – отчаянно доказывая себе или кому-то, кричал Чарли в сбивающемся лихорадочном темпе. – Почему же тогда она не вернется ко мне? Кто? Кто ее прячет?

А потом он снова начал плакать, сипло всхлипывая и задыхаясь, не то от слез, не то от подступающего конца. И его рыдания перешли в мольбы о смерти.

Сидя за пустым столом и придерживая ноющие ребра, Жан-Антуан наблюдал за всем словно со стороны. Происходящее вокруг как никогда казалось ему чуждым, словно он заглянул в окно, проходя мимо дома на Собачьем острове. Это была жизнь другого человека, возможно Вычуры. Джона. Кудряша… Но никак не жизнь Жана-Антуана Ревельера.

Как когда-то на охоте, стоя под деревом в ожидании зайца, юноша задавался вопросом, что он здесь делает, находя в ответ множество причин, участвовать в собственной жизни, так и теперь он спрашивал себя, его ли это жизнь, или это жизнь банды Лихих Малых? Опасная, порой веселая, порой тяжелая и мрачная. Это была чужая жизнь. В таком случае, были ли у него иные причины жить жизнью Вычуры, попадать в жесточайшие драки, слышать крики умирающего Чарли, кроме надежды обратить на себя внимание Эйлин? Ах, Эйлин. Прекраснейшее создание! Конечно, у юноши были другие причины.

Тащить свой удел в предместье Парижа, избегая любых потрясений и прозябая от скуки и тоски, Жан-Антуан по-прежнему больше не хотел.

Раздался условный стук в металлическую дверь. Рыжий, сгорбившийся на бочке с порохом, слез на пол и убрал засов. Первым в дом вбежал Щенок, а следом…

– Эйлин! – забыв о боли, на ватных ногах вскочил Жан-Антуан из-за стола. – То есть, мадемуазель Вэйвуд.

Запыхавшаяся она прошла внутрь дома, оглядываясь метущимся взглядом в поисках чего-то. Жан-Антуан проследил за ней распахнутыми глазами.

– Где он? – спросила она Рыжего.

– Наверху. Очень худо ему.

Она поспешила подняться по лестнице вместе с Рыжим и Щенком в кубрик, оставив после себя неуловимый трен цветочного аромата. Смятенный тем, что на него не было обращено и толики ее внимания, Жан-Антуан постоял немного, затем взбежал по лестнице следом.

– Я принесла чистую ткань и траву, – с порога сообщила она Капитану, нервно прохаживающемуся вдоль комнаты, и застыла, со страхом увидев в свете одной единственной свечи покрывшегося испариной, Чарли. Раны его набухли, вокруг по бледной коже разливалась краснота. Питер Тид сам несчастный как мертвец продолжал держать смоченную джином и насквозь пропитанную кровью тряпку на самой страшной ране от крюка, другой рукой стирая с лица разбойника пот. – Нужно сменить повязку и дать ему воды. Вы давали ему пить?

– Да, только он не особенно пьет. Давится и кашляет, – пожал плечами Капитан. – Это причиняет ему лишнюю боль.

– Нужно аккуратнее, – доставая лоскуты ткани из сумки, которую держал Щенок, сказала Эйлин. – Я все сделаю, я посижу с ним.

Несмотря на свою усталость, Питер запротестовал.

– Не женских нервов это дело, Эйлин. Если бы он еще на поправку шел, а так ясно уже, что…

– Тогда я хотя бы попрощаюсь! – повысив голос, оборвала его Эйлин.

Питер потеряно глянул на Капитана.

– А, ну да, – кашлянув, поправился Тид и, дождавшись, когда Эйлин смочит новую тряпку спиртным, встал из-за кровати, передавая пост молодой женщине.

В момент, когда рука Питера отняла окровавленную тряпку от живота Чарли, а Эйлин еще не прижала свежую, присутствующим в комнате открылся вид на чернеющую рану от крюка, из которой сочилось темная кровь с густыми янтарными прожилками. Юноше свело желудок от этого страшного зрелища. Рыжий выскочил из кубрика.

Эйлин с беспощадной стойкостью руководила последующими действиями. Обтерев избитое тело от крови, она сказала, чтобы кто-нибудь на полчаса заварил китайские травы для поддержания сил, которые ей дала тетка Нгао Энга. Щенок с готовностью побежал выполнять поручение. Питер принес полкружки воды. Сказав, чтобы Чарли поддержали голову, Эйлин заботливо наклонила кружку, вливая понемногу в вяло сомкнутые губы разбойника.

Когда Чарли впервые проглотил пару глотков, она кивнула, и Питер опустил его голову на подушку. Отдав Тиду кружку, Эйлин ласково расправила мокрые волосы разбойника. На этом со смешанными чувствами Жан-Антуан вышел из комнаты, не в силах дать сейчас трезвую оценку заботе Эйлин о разбойнике.

На первом этаже никто не переговаривался, не ел и не пил. Было ясно, Лихие Малые легче пережили бы быструю смерть Чарли. С прежней беспечностью вскоре после его смерти они вновь принялись бы за пьянство и грабеж, поминая разбойника добрым словом, но сегодня от толстокожего Капитана до потерянного Щенка, воры переживали самый тяжелый вечер, пришедший на смену кровавому дню.

Десять Кулаков, Рыжий и Крыса попеременно сидели или ходили, бессмысленно глядя в стену или под ноги. Жан-Антуан вновь составил им компанию, сел за стол и уронил голову. Из них делом был занят только Щенок, кипятивший травы на печке. Через полчаса Щенок старательно перелил жижу в кружку и помчался наверх.

Вскоре спустился Тид и устало опал на свой диван.

– Ничего этого не случилось бы, если бы я ввязался в драку раньше, – после очередного вскрика разбойника, первым нарушил тишину Жан-Антуан, не поднимая головы, теребя залепленный грязью рукав своего сюртука. – Мсье Чарли я знал не очень хорошо, но поступил не по чести. Я испугался и прятался. Поступок не достойный мужчины.

– Достойнее было бы помирать вместе с Чарли, да? – с усмешкой спросил Питер. – Эти светские дурни, как ты, всякие глупости болтать любят. Сильно бы ты Чарли не помог, это все знают. Хорош тебе храбриться.

Жан-Антуан приподнял голову и стыдливо косонул на остальных. Те словно и не слышали их разговора. Потом недовольно посмотрел на Питера.

– Вы заблуждаетесь, я не храбрюсь. Я просто все бы отдал, чтобы этого ужасного вечера не было.

– Тоже глупости! – вялым движением отмахнулся Тид. – Ничего уже не поделаешь. Разве что молиться.

Питер вздохнул и замолчал. Юноша опустил голову, а потом стол дрогнул, рядом со скрипом отодвинулся стул, и отчетливо запахло джином, отчего Жану-Антуану вспомнились окровавленные тряпки.

– Все обойдется, – усаживаясь рядом, проговорил Тид и кивнул. Он повозил рукой по седым волосам, потом приглушенно заговорил. – Я тебе вот чего расскажу, Джон. Когда Чарли у нас только появился, мы сразу увидели какой он чудик, связали его, засунули в бочку и сбросили с пирса Милуолл прямо в Темзу. Это здесь недалеко. А когда вернулись, весь мокрый Чарли распивал бутылку нашего бренди, сидя вот на этом столе, – Питер громко похлопал по нему рукой. – Вот тогда-то мы и поняли, что Чарли человек талантливый! Поверить в эту историю невозможно, знаю, но мы видели это собственными глазами!

– Как ему это удалось? – чуть приободрившись от этих удивительных слов, спросил Жан-Антуан.

– А! – прошептал Тид, выставив палец. – Второе правило Чарли. Ты же уже, наверное, успел понять, что Чарли живет по своим определенным правилам?

– Нет, я…

Жан-Антуан сначала скривился, подумав, что объяснить невероятное появление разбойника после столь изуверского заточения его в бочке с перспективой уплыть в открытое море, простыми жизненными принципами человека – полнейшая чушь. Потом в его памяти что-то шевельнулось. Ему вспомнилась злосчастная дорога в Лондон на крыше вагона поезда.

– Да-да, он говорил про первое свое правило, но я не особенно запомнил, в чем оно заключается. Это что-то мошенническое.

– Вот! – многозначительно округлив глаза, протянул Питер. – Видишь?

– Да, но а второе в чем состоит? – чувствуя, что теряет нить разговора, спросил юноша.

– Я тоже хорошо не помню. Давненько я не слышал от Чарли упоминания о его правилах, но в тот раз, когда мы спросили, он сказал что-то про тайны.

Жан-Антуан сдвинул брови.

– Ясно… и все?

– Так ведь сработало же правило, а? – лихо сказал Питер.

– Да, конечно, – пожал плечами Жан-Антуан, – А сколько всего у него этих правил было? В смысле, есть, – спешно поправился он.

– Три, – вновь приглушенно заговорил Питер. – Но о третьем правиле Чарли никогда не говорит вслух. Нельзя. Иначе перестанет работать. Я думаю, в этих правилах есть что-то магическое. Волшебство! Капитан в эти штучки не верит, а я вот не знаю, как иначе объяснить некоторые вещи, связанные с Чарли…

Мимо прошел Десять Кулаков и Тид, тут же закашлявшись, быстро закончил и подбадривающе хлопнул француза по ноющему плечу:

– Так что смысла третьего правила я не знаю. Но ты понял про второе? Все нормально с Чарли будет! Ладно, пойду, прилягу, вымотал меня сегодняшний денек.

Вернувшись к своему дивану, Питер, кряхча и отдуваясь, лег и подобрал ноги.

Ненадолго он придремал, а потом резко проснулся. За окнами небо было черно, как уголь. С минуту Тид просто лежал, потом резко поднялся. Только теперь он обратил внимание на перемену, произошедшую за то время, пока он спал. На дом Лихих Малых навалилась небывалая тишина.

Заметив это, беспокойно бродивший Десять Кулаков остановился, а Крыса настороженно посмотрел на лестницу. Рыжий с долей вопрошания уставился на Питера Тида, а тот таращился на него, прислушиваясь, доносятся ли со второго этажа хоть какие-то звуки. Скрипнула ступенька и все теперь посмотрели на спускающегося Щенка.

– Ну что там? – тихо спросил Тид.

Осунувшийся Щенок пожал плечами:

– Успокоился вроде. Но Капитан говорит, что это не очень хорошо.

– Почему это?

– Так ведь и дыхания теперь тоже не слышно. Так только грудь чуток поднимается, но слишком часто, – Щенок вытер рукавом под носом и пошел поближе к печи.

– А варево как же? Травы эти? – спросил Рыжий.

– Капитан говорит, отрава какая-то, – уныло проскулил Щенок. – А Чарли даже в бреду не стал пить. Может позже Эйлин удастся его напоить.

– Мне думается, это все неправильно, – сказал Жан-Антуан. – Все же надо было доктора найти…

– Да что ты заладил, «надо было, надо было»! – сердито сказал Десять Кулаков. – Что не сделали, то не сделали. Капитан прав, если есть воля к жизни, очухается.

– Это глупый подход к делу, – поднимаясь из-за стола, возразил Жан-Антуан. – Речь идет о человеческой жизни, в конце концов. Я достаточно читал о болезнях, чтобы понимать, что все сводится не только к человеческой воле к жизни,

– Может, ты сам пойдешь его лечить, раз такой ученый? – огрызнулся Десять Кулаков.

– Нет, я не врач…

– Оно и понятно, Вычура.

– …но я хочу, чтобы ваш друг избежал худшего, мсье.

– Эй, парни, тихо, – шикнул Питер, прислушиваясь к чему-то еще.

– Тогда тебе стоило бить этого урода Сканлана по-мужски, а не как бабы бьют, если ты вообще дрался, – плюнув на пол, продолжал отрываться Десять Кулаков.

– Да тихо вам!

– Это я защищал мсье Чарли в неравном бою! Это я был один против них, а вас было много! Нечего цепляться за мои размышления вслух, вот что не по-мужски! – защищался Жан-Антуан, не обращая внимания на донесшийся издали голос Эйлин.

Десять Кулаков сжал пальцы в кулаки и размашисто двинулся к юноше:

– Иди сюда, Вычура, ты сейчас получишь по-мужски…

– Ну-ка заткнулись оба! – с лестницы рявкнул Капитан.

Все лица тут же обратились к нему. Щенок вскочил, Тид оглянулся через спинку дивана. Десять Кулаков нехотя опустил занесенную для удара руку, а Жан-Антуан стал ровнее, поняв, что драка миновала.

– Очнулся, – коротко сказал Капитан и скрылся в кубрике.

С нестройными возгласами и ропотом Лихие Малые всем скопом мгновенно повалили на второй этаж. Капитан привалился к стене возле окна. В кубрик натолклись все сразу. Запах джина здесь уже вытиснился тошнотворным густым запахом крови.

Наполовину сгоревшая свеча возле кровати освещала сокрушенное тело разбойника. Его руки чуть шевелились. Тень от Эйлин скрывала его лицо. Жан-Антуан протолкался вперед и увидел, как трепетно она склонилась над разбойником, но об этом он решил побеспокоиться потом.

– Чарли! – крикнул Щенок откуда-то сбоку.

– Как ты, Чарли? – спросил Тид, чей затылок мельтешил перед лицом француза.

Блестящие черные глаза, смотревшие на красавицу, сидящую рядом с ним, скользнули по столпившимся Лихим Малым. Проведя сухим языком по губам, разбойник сухо сглотнул и что-то тихо сказал.

– Что он говорит? – гурьбой зашептали Лихие Малые. – Ты слышал? А ты?

Эйлин склонилась к нему, и чуть громче Чарли повторил:

– Оставьте меня.

Невольно женщина отшатнулась от него, не веря своим ушам. Капитан тоже дернулся.

Разбойник оторвал трясущуюся кисть от постели и уронил ее на руку Эйлин, а сам обратился ко всем, обведя их быстрым невнимательным взглядом:

– Оставьте, все вы. Этой ночью никто не должен подниматься на второй этаж… – он замолчал, переводя дыхание, и продолжил, – что бы вы ни услышали, как бы вам ни казалось, что вы должны подняться, дайте мне слово, что не сделаете этого. Это очень важно. Пусть каждый даст слово.

Он закрыл глаза, но пальцы его все еще двигались и сжались на руке Эйлин.

– Хорошо, мы сюда не придем, – первым сказал Капитан.

– Обещаю, – испугано проскулил Щенок.

– Да порази меня гром, если ослушаюсь! – начертив на груди крест, кивнул Питер Тид.

Неуверенно оглянувшись на остальных, Рыжий кивнул:

– Обещаю.

– Обещаю, – вторил Крыса.

– Как скажешь, Чарли, – согласился Десять Кулаков.

– Джон? – прошептал Чарли.

Жан-Антуан кашлянул в кулак и официально заявил:

– Даю слово, мсье. Если это хоть немногим поможет вашему состоянию.

– Ты тоже, Аделина, – взглянув на Эйлин, с нежностью и мольбой в слабом голосе произнес разбойник.

Эйлин, в ужасе понимая, что из бреда Чарли так и не вышел, отозвалась на незнакомое имя и вытерла слезу.

– Хорошо, Чарли.

Воры с недоумением начали переглядываться.

– Аделина? – сморщившись, пробормотал под нос Питер.

– Теперь идите отсюда, – небрежно попросил Чарли.

Потолкавшись на месте, бросая на разбойника неуверенные, иногда прощальные, иногда смятенные взгляды, все начали расходиться. Жан-Антуан задержался и оглянулся, услышав позади приглушенный голос Эйлин.

– Только ты появился… не уходи опять, – склонившись, чтобы поцеловать разбойника в лоб, попросила она.

– Не уйду, Аделина. А теперь, ступай.

– Что стал? Ничего там интересного, – Капитан пихнул француза в спину. – Двигай, давай.

Юноша еще раз взглянул на женщину и разбойника, краем глаза увидел, как она поднимается, вытирая слезы, потом Капитан выпроводил его в коридор. Спускаясь, Жан-Антуан оглядывался и вскоре увидел, что Эйлин выходит из кубрика.

Этой ночью долго никто не мог сомкнуть глаз, но усталость брала свое, и обитатели дома на Собачьем острове погружались в полузабытье, вздрагивая и опоминаясь от каждого треска поленьев в печи. Никто ничего не говорил, но каждый знал, что другой не спит. Свечи на столе догорали. Полулежа на притащенном сегодня со склада мешке картошки, Щенок смотрел, как колышутся остатки света огня на потолке, и нервно трепал себя за клочки бороды.

Капитан и Десять Кулаков вышли на улицу проветриться, покурить подальше от пороха и ободриться на морозе. Отголоски их разговоров доносились из-за входной двери. Часто слышалось имя Сканлана.

Питер Тид едва качал ногой, торчащей с дивана. Эйлин прилегла на кушетке – некогда роскошном творении итальянских мастеров, украденном из дома в Сити, а теперь ободранной рухляди Щенка. Жан-Антуан устроился рядом, облокотившись на кушетку спиной и мысленно благодаря Эйлин, что она не прогнала его. Прямо над ними был кубрик, в котором одиноко лежал разбойник. Спал ли он, бодрствовал, пребывал в бреду и беспамятстве или умер, Жан-Антуан старался не думать. Он слушал дыхание Эйлин и каждую минуту собирался с духом, чтобы начать с ней говорить. Но в такой тишине его намерения казались ему особенно безнадежными.

Так прошло не меньше часа. За это время, юноше показалось, что Капитан и Десять Кулаков куда-то ушли. Этот факт сначала показался Жану-Антуану неприметным, затем тревожным. И наконец, вырвав его из нестройного потока мыслей и избавив от мук его нерешительности, мягкий шепот Эйлин раздался у него над головой:

– Что привело юного буржуа из Парижа в берлогу воров из восточного Лондона?

От этого волнительного звука Жана-Антуана пробила легкая дрожь.

– Это вы меня спрашиваете? – осторожно уточнил француз.

– Кого же еще, мсье Ревельер.

– Вы запомнили мою фамилию…

– Так утолите вы мое любопытство, или мне вернуться в свои переживания?

– Нет-нет! Мадемуазель, конечно, – спешно зашептал Жан-Антуан и понял, что рассказ его будет ужасно нескладным. – Я путешествовал и в пути встретился с… мсье Чарли. Он вызвался быть моим гидом. Правда, на деле путешествие при поддержке Чарли оказалось не вполне близко моим ожиданиям. Сначала я подумал, что застрял здесь, моя одежда пришла в негодное состояние, традиции здешней бедноты… ах, простите, я не имел ввиду ничего оскорбительного, я говорил лишь о финансовом положении дел здешних жителей…

– Я поняла, мсье Ревельер. Продолжайте.

– Так вот, несколько недель мне пришлось привыкать к новой обстановке до тех пор, пока я не смогу уехать обратно. Трудности с моим возвращением на родину возникли ввиду строгого отношения Лондонских банков к одежде своих клиентов. Глупость конечно, но так получилось. В общем, мне пришлось остаться здесь чуть дольше, а потом я встретил вас…

– Меня? Когда это? – удивленно прошептала Эйлин.

– Ну, в тот раз, когда мы пришли к вам.

– Ах, вот как. И что же?

Жан-Антуан замолчал, понимая, что не может дальше говорить.

– Мсье Ревельер, – позвала она.

– Вы можете звать меня Жаном-Антуаном.

– Хорошо, Жан-Антуан. Продолжайте.

– И я решил остаться, так как пообещал вам составить компанию, когда вы будете заниматься своим платьем для трюка, – поняв, что молчать нелепо, быстро нашелся юноша. – Признаться, дня, когда я вас увижу вновь, я очень ждал.

– Вот же черт, я никак вам нравлюсь, признайтесь!

– Нет-нет, я не могу в этом признаться, не вынуждайте, – испуганно выпалил Жан-Антуан.

Она посмеялась и с печалью произнесла:

– Ах, Жан-Антуан, мой милый друг, вы очень интересный человек, но в моей жизни все так запутано.

– Дело в мсье Чарли, я понимаю.

– Дерзкая догадка с вашей стороны! – Эйлин хлопнула ладошкой по его плечу. – И она не вполне верна.

Ночь стала еще невыносимее.

– Хорошо, что мы все прояснили, – натянуто ровно сказал опечалившийся Жан-Антуан. – Тогда, как только здоровье мсье Чарли поправится, я уеду.

– Что вы, не нужно! И вовсе мы ничего не прояснили. Вы думаете, что что-то знаете, но на самом деле это не так.

– Тогда помогите мне понять.

– Просто, не уезжайте из-за меня и не оставайтесь из-за меня, – объяснила она. – Если бы вы спросили моего мнения, то я бы положительно сказала, что хотела бы, чтобы вы поступали, как вам будет угодно, а не из-за кого-то или из-за чего-то.

– Но, прошу меня простить, а Чарли…

– А вы не поняли? – с теплой печалью спросила Эйлин.

– Нет, – настороженно отозвался Жан-Антуан и сосредоточенно попытался восстановить что-то, что очевидно упустил.

– В то время как сам Чарли ходит среди нас, а его рассудок временами витает в далеких местах, сердце Чарли принадлежит кому-то по имени Аделина.

Юноша вскочил и повернулся к Эйлин, с трепетом увидев, как близко ее лицо.

– Вы думаете?

– Я допускаю.

Жан-Антуан почти с той же мольбой, что и Чарли, посмотрел на нее:

– А ваше сердце?

– Я уважаю традиции высокого общества, Жан-Антуан, а потому скажу, что вы задали непотребный вопрос.

– Ладно, – юноша опустил голову.

– Но я позволяю вам сообщить мне ваш ответ на свой вопрос, когда вы во всем разберетесь сами.

– Благодарю, я так и поступлю, – с жаром прошептал Жан-Антуан, глядя в ее прекрасное лицо.

– Это я вас благодарю. Вы отвлекли меня от ужасных мыслей…

Неожиданно сверху послышался удар, как если бы Чарли свалился с постели. Лихие Малые тут же подскочили, уставившись в деревянный потолок. Сквозь щели в потолке было видно, что свеча в комнате с Чарли больше не горит. По первому этажу пошли беспокойные разговоры. Эйлин тревожно схватилась за плечо Жана-Антуана.

Еще больше разговоров вызвало отсутствие Капитана и Десяти Кулаков.

– Они не наверху? – настороженно спрашивал Крыса.

– Нет, ты что заснул, что ли? – шепотом отозвался Питер Тид. – Ушли они.

– Куда? – подал голос Щенок.

– Дом Сканланов жечь, – выдавил из себя Тид. – Отомстить хотят.

– С чего это ты взял? – поразился Рыжий.

– С того! Обсуждали мы это с Капитаном, пока наверху были, – еще тише сказал Тид и снова лег. – Спите все! Помните, что вы Чарли пообещали?

Однако заснуть еще долго никто не мог.

Время от времени со второго этажа доносились ужасные скребущиеся звуки, иногда обрывки стонов. В обступающем со всех сторон мраке слушать все это было страшно, но никто в этом не признавался. Кроме Эйлин, чья рука не выпускала руку Жана-Антуана до тех пор, пока изнуренный и побитый француз не поддался сну. Ночью ему снилась Эйлин и стенающие призраки. Это были одновременно самые прекрасные и ужасные сны за последнее время.

Проснулся Жан-Антуан на следующий день из-за того, что кто-то из Лихих Малых, надравшись, заплетающимся языком распевал ужасно нескладную песню. Когда следом за пробуждением, к юноше пришло осознание всей той тяжести вчерашнего дня и ночи, которую всем пришлось пережить, он с возмущением поторопился подняться, чтобы немедленно прервать кощунственного певца, браво выводящего:

Лица он сжигает Над домами все летает Взрослых им пугают Детей он пожирает Джек Башмаки-Пружинки Ох, Джек Башмаки-Пружинки!

Встав, Жан-Антуан замер, глядя на сидящего с бутылкой рома на столе Чарли Бродячие Штаны.

Это был не призрак и не умирающий. Еще вчера отдававшей серовато-желтым оттенком, коже его вернулся прежний здоровый цвет.

Чарли беззаботно отхлебнул из горла и раскачивался в такт мелодии.

– Мсье Чарли! – крикнул Жан-Антуан.

– Вышура! – радостно откликнулся пьяный разбойник и опасно покачнулся на столе. – Слава Богу! Я уж думал, тебя прихлопнули вчера.

– Призрак! – едва разлепив глаза, пробормотал Питер Тид.

– Совсем нет, Пит! Я живее живого! – ухмыльнулся с хмельным задором Чарли.

– Но как? Как же это вы? Как это возможно! – бормотал Жан-Антуан.

Позади на кушетке сонно поднялась Эйлин и застыла, как и Жан-Антуан мгновение назад, молча вытаращившись на разбойника.

– Эй, парни! – вскакивая ногами на диван, гаркнул Питер. – Что разлеглись? Подъем! Смотрите, что у нас тут!

Он торжествующе засмеялся. Щенок, так и заснувший на полу у печи, поднял голову и тут же закричал от радости, и бросился через весь этаж расталкивать Рыжего, Крысу, Десять Кулаков.

– Чарли! Хитрый ты бродяга! – сжав кулак и ухнув им по воздуху, продолжал ликовать Питер. – Капитан! Просыпайся, давай!

Тид зашвырнул в капитана ботинком.

– Но как?! – спросил Жан-Антуан. – Вы должны объяснить!

Чарли хитро усмехнулся своей кривой улыбкой на одну сторону.

– Волшебство, – с чувством сказал Питер.

Отхлебнув еще пару глотков, Чарли поднялся ногами на стол и оглядел всех собравшихся вокруг стола.

– Джентльмены, – скользнув взглядом по Эйлин, начал Чарли и жестом призывал к тишине. – Волшебство это когда мальчуган с метлой играет в футбол. А здесь явно чудо!

Все взорвались ликованием.

– А как правильно играют в футбол? – шепнул Крыса, через плечо, но никто ему не ответил.

Щенок подбежал и для пущей уверенности ткнул разбойника пальцем в ногу.

– Настоящий! – сообщил всем Щенок.

Снова взрыв радости.

– Да, спасибо, Щенок, – кивнул разбойник.

– Так, ясно! Чарли! – поднимаясь, громко заговорил Капитан. – Рассказывай, в чем фокус? Ты просил нас всех уйти, значит, ты что-то сделал. Раз уж ты выжил, пора рассказать, в чем дело.

Чарли прищурился, явно недовольный вопросом.

– Я попросил вас, потому что иначе чуда бы не вышло, – и снова ухмыльнулся, довольный, что морочит всем головы.

– Камень! – вскинулся Щенок. – Это византийский камень, который ты украл да? Он же исцеляет! Парни, вы ведь помните эту историю?

Услышав предположение Щенка Чарли икнул, пошатнулся, чуть не свалившись со стола, и обвел всех внимательным взглядом, а они так же смотрели на него.

– Да ничего не камень, он его так и не смог украсть, мне подельник его рассказывал, – махнул рукой Капитан.

– Нет, давайте послушаем, что скажет Чарли! – возразил Питер.

– Да! – поддержали Лихие Малые.

Чарли пораздумал с некоторым замешательством, потом просветлел и наклонился ко всем со стола, расплескивая на Щенка и Рыжего ром:

– Никому не открывай своих тайн, иначе они перестанут быть тайнами, – подмигнув Щенку, произнес Чарли загадочным голосом и пояснил: – Так гласит второе основное правило ужасного разбойника Чарли Бродячие Штаны.

Весь день Лихие Малые праздновали чудесное исцеление Чарли.

Все вопросы были оставлены на потом. Бойко звучала скрипка Рыжего, Лихие Малые хором пели песни, стучали полными кружками по столу, хвастались награбленным в доках, смеялись с рассказа Капитана и Десяти Кулаков о том, как семейка Сканланов кто в чем был среди ночи по морозу уносили ноги из полыхающего дома. Чарли после потасовки с Томом Сканланом вспомнил, что ему необходимо разжиться оружием, потому что в Кале его обокрали до нитки, и пустился удивляться тому, что два щуплых грязных воришки смогли одолеть бывалого разбойника простой лопатой. На что Капитан отозвался недоверчивым вопросом:

– Чарли, вот ты все время говоришь, что тебя ограбили, а если это было на самом деле, что же они не прибрали твою украшенную серебром трубку?

– А она у меня хранится в таком месте, что ни один мужик не сунется, – деловито ответил разбойник.

Украшением празднества, несомненно, стала Эйлин, упрошенная Щенком остаться хотя бы ненадолго. Жану-Антуану даже посчастливилось добиться разрешения Эйлин станцевать с ней. День пролетел быстро, вскоре Эйлин ушла, а Лихие Малые раньше обычного повалились спать. Но не все в доме на Собачьем острове, разойдясь по своим комнатам, заснули на самом деле.

Двое, не догадываясь друг о друге, сидели на своих матрасах и смотрели в стену перед собой. Жан-Антуан не мог заснуть, переживая, что в танце Эйлин заметила его робкую дрожь. И еще больше переживал он из-за своего глупого ответа, мол, это такая новомодная парижская манера танца. А разбойник тем временем удрученно разглядывал в своей руке завязанный мешочком шелковый платок с золотой стружкой внутри. Так смотрят разочаровавшиеся и потерявшие надежду люди. Вскоре он поднялся, придерживаясь за стену не от слабости или травм, а из-за своего опьянения, и, пытаясь отцепить потащившийся за ногами холщевый мешок-одеяло, поскребся через потайной ход в соседний склад.

Жан-Антуан от звуков возни насторожился, а потом тихонько вышел в коридор. Освещенную колышущимся огнем свечи комнату Чарли он нашел пустой. Прокравшись на первый этаж, француз отворил входную дверь и скользнул в ветренную ночь, торопясь к воротам склада. Несколько минут, он ждал, что Чарли выйдет оттуда, но разбойника все не было, и тогда Жан-Антуан сам осторожно растворил ворота, насколько позволяла цепь, и протиснулся внутрь. Здесь, в глубокой темноте юноша тут же замер, поняв, что это была не лучшая идея. Пока глаза не привыкли, он стал прислушиваться, уверенный, что где-то в складе притаился Чарли. А потом он услышал легкие, шелестящие вдалеке обрывки шепота.

Разбойник был на втором ярусе.

Его фигуру, склонившуюся на коленях над сложенными точно в молитве ладонями, Жан-Антуан увидел, поднявшись по лестнице. Голова француза беззвучно показалась над полом и только. Дальше он подниматься не стал. А Чарли стоял на коленях чуть поодаль тусклой полоски света, тянущейся от потайного хода в дом Лихих Малых.

Юноша не сразу заметил, что в ладонях разбойника покоился развязанный платок с золотой пылью. Не поднимаясь на ноги, не шевелясь, Чарли шептал что-то над своей волшебной золотой стружкой, но прежнего благоговения с каким разбойник говорил о ней в своем тайнике, Жан-Антуан не услышал в его голосе. Определенно разбойник не разговаривал сам с собой и не беседовал с ромовым человечком. Это так же не было мистическими заклинаниями. Француз не мог расслышать слов, но внезапно понял, что происходит.

Чарли отчаянно молился. Каждый раз, рассчитывая, что что-то произойдет, разбойник неустанно приходил сюда, подальше от посторонних глаз, со своим золотистым порошком с того дня, как вынул его из банки с засахаренной синекрылой бабочкой, молился над развернутым в руках платком с пылью и уходил ни с чем. А на следующий вечер все повторялось. Вот, в чем крылась давняя тайна Чарли. Вот, что Чарли делал в ту ночь, когда некто убил Красавчика Сканлана.

Но почему-то, добравшись, наконец, до разгадки беспокоившей его тайны, Жан-Антуан не ощутил никакого положительного отклика, не почувствовал торжества утоленного любопытства. Наоборот. Узнав, в чем кроется причина меланхолии Чарли, француз вдруг и сам почувствовал глубоко в душе пустоту. Жан-Антуан отчетливо понял: чего бы ни должно было произойти в ответ на молитвы разбойника, то, что этого не происходило – очень плохо для всех них.

Глава 13. Волшебства не существует!

Пока счастливый Жан-Антуан и Эйлин, как и уговаривались, отправились заказывать новомодное платье и, возможно, иные элементы гардероба обеспеченной леди, необходимые для трюка с богачкой и просто приятные сердцу Эйлин – Чарли в это время раскачивался с пяток на носки, явно скучая и кое-как занимая себя изучением потемневшей кирпичной кладки, составляющей низкие сводчатые потолки и стены в сыром подземелье, путь куда вел через несколько смрадных потоков сточных вод и вереницы темных тоннелей.

Разгоняя сырую темноту подземелья, свет вместе с редкими снежинками и тремя грязно-бурыми струйками талого льда проникал сюда через небольшую арку под потолком, в которой виднелись ноги проходивших по улице жителей восточного Лондона. Чарли и Капитан ждали, пока плотный неопрятного вида кудрявый брюнет со своим белобрысым другом, очевидно больным неприятнейшим на вид кожным заболеванием, вынесут в тоннель оставшиеся ящики с оружием.

На широком плече у Капитана был водружен мешок с более мелкими мешками с индийскими специями внутри. Рядом с Чарли над полом возвышалась бочка пороха из числа тех, что стояли в жилище Лихих Малых. Согласно устному договору, специями и порохом они должны были расплатиться за оружие, которое возьмут в этот раз и в следующий, когда оружие понадобиться вновь.

– Вот и все, джентльмены, – опустив последний ящик в жижу, покрывающую земляной пол, сообщил плотный кудрявый брюнет, настороженно поглядывая на Чарли. Разбойник теперь принялся оценивающе рассматривать ящики, в которых покоились груды огнестрельного оружия, произведенного в разное время и пребывающих в самом разном состоянии, от пригодного для использования до насквозь проржавевшего. Заметив, что разбойник с сомнением задержал взгляд на негодных пистолетах, торговец указал на последний ящик. – Прошу выбирайте. Здесь самые разные по размеру и количеству стволов капсюльные бундельревольверы. Так называемые «перечницы». Очень удобное и популярное оружие! У них хорошая скорострельность за счет вращающейся связки стволов. И притом, достаточная меткость!

– Да-да, знаю, пользовался. Симпатичная вещь, но меткость оказалась недостаточно достаточной, – повертев в руках шестиствольный бундельревольвер с кольцевым спусковым крючком, сказал Чарли. – А учитывая, что перечницам достались все недостатки оружия, заряжаемого со ствола, так и вовсе бесполезная вещь.

Торговцы растеряно переглянулись, поняв, что покупатель попался толковый, а Капитан устало поднял к потолку глаза и поправил сползающий мешок. Разбойник постоял еще, разглядывая оружие, потом лениво засунул его за пояс.

– Но я все равно возьму один. О! А это что? – воскликнул он, протягивая руку в ворох металлических стволов и вынимая оттуда дугой изогнутую узорчатую рукоять с подвешенным под нею овалом с курком. Рукоять упиралась в темный блестящий барабан и восьмигранный ствол, сбоку которого посередине блестела восьмиступенчатая шестеренка, напоминающая гребное колесо парохода. Весь механизм весил порядочно много. – Самовзводный?

– Можно взглянуть? – попросил торговец и одобрительно покивал, когда Чарли передал револьвер. – У вас глаз наметан, сэр! Вестлей-Ричардс с рычагом, воздействующим на прямолинейно движущийся запыживающий стержень с помощью вот этой шестеренки, видите?

– Чудесно! – воскликнул Чарли, принимая пистолет. – А теперь тащите сюда патроны, будем пристреливать покупки.

– Чего? – спросил белобрысый торговец.

– Проверять, плюгавый, понимаешь? Может у вас ничего не стреляет, и мы вам бочку пороху отдаем за просто так, – недоверчиво заглядывая в дуло револьвера, пояснил Чарли. – И живее там! У меня сегодня назначена деловая встреча.

Торговцы переглянулись, потом, загребая ногами грязь, белобрысый поковылял в комнату, откуда они выносили ящики с огнестрельным оружием.

– Как жена, Генри? – спросил Капитан оставшегося торговца.

– По-прежнему. Как выпьет, часто руки распускает, мне и нашим парнишкам достается. Но работа у нее пошла. Клиентов много, так что доход идет. В такую холодную зиму мужикам особенно ведь хочется женского тепла.

– Я про здоровье спрашивал.

– Вроде бы, сейчас ей лучше. Не знаю, правда, как дальше будет, – утвердительно закивал Генри, почесывая вихры на затылке. – А у вас в банде как дела?

– Нормально все, черт, а как еще? – нарочито небрежно ответил Капитан. – Если тебе что нужно, ты говори. За умеренную плату мы достанем это, где бы оно ни лежало.

Чарли с глубоким сомнением покосился на Капитана.

– Пока ничего не надо. Кроме пороха. Уж это вы удачно разжились, – жадно глянув на бочку, сказал Генри, потом потянул носом и насторожено взглянул на Капитана. – Что у вас со Сканланами за разборки? Слыхал я, люди всякое болтают.

– А ты их пристрели, чтоб не болтали, – гоготнув, посоветовал Капитан. – Как надо все со Сканланами. Ты об этом вообще не думай.

Генри пожал плечами с самым безобидным видом, но при этом очень внимательно глянув на Капитана и Чарли.

– Нет, я просто думаю, не для Тома ли Сканлана вы берете оружие…

– Для кого оружие тебе точно вредно знать, – иронично направив на Генри самовзводный револьвер, проговорил Чарли. – Капитан, я вот думаю, не для того ли он спросил, чтобы за определенную плату донести до Сканлана информацию о наших планах на это оружие.

– Нет-нет, сэр, чтоб я на месте подох! – принялся заверять Генри.

– На месте? Да ведь это можно! – воодушевился Чарли, с револьвером в руке принявшись закатывать рукава пальто.

– Не будем мы убивать Генри, Чарли, – вклинился Капитан. – Генри знает, что я его из-под земли достану, если он сделает мне гадость. И потом, мы уважаемые клиенты, ведь правда, Генри?

– Конечно!

Чарли с минуту прожигал взглядом дырку в круглом лице торговца, потом согласился с доводами Капитана. Тут пришел белобрысый и принес жестяные банки и коробки с патронами. Явно получая удовольствие от своей возни с оружием, разбойник зарядил револьвер и, привстав на цыпочки, высунул ствол в арку, направив на оживленную улицу. Поблескивающий восьмигранный ствол показался из темноты подземелья над грязным снегом на уровне мелькавших ног.

– Эй, парень, ты, что подстрелить кого решил? – испугано пробубнил белобрысый.

– Зависит от качества револьвера, – нараспев протянул прищуривший глаз Чарли и от старания высунул язык.

Неожиданный выстрел заставил вздрогнуть даже Капитана. С улицы послышались крики. Оба торговца до последнего мгновения надеявшиеся, что разбойник не выстрелит, переполошились пуще людей на улице.

– Что там? – выглядывая из-за плеча Чарли, осведомился Капитан.

– Кажется, попал.

– В кого?

– В коробку. В нее и целился, – довольно засовывая горячий ствол револьвера за пояс, ответил Чарли. – Что ж, джентльмены! Теперь будем проверять бундельревольвер, да потом перейдем к клинкам!

Следующие полчаса Чарли и Капитан провели, проверяя оружие в сырости подземелья, наполнившимся пороховыми газами. Бундельревольвером все не закончилось. Чарли несколько раз проверял самовзводный револьвер на случай если его заклинит. Вдобавок акустика тоннеля придавала специфики их занятию.

Набрав несколько коробок патронов, побольше всевозможных ножей и рассовав их по карманам и сапогам, разбойник, наконец, решил, что дело сделано, и вместе с Капитаном они двинулись в темноту к зловонному журчанию сточных вод.

К полудню дневной свет коснулся их глаз. Выбравшись на воздух, Чарли вспомнил о своей деловой встрече, передал Капитану коробки с патронами и направился искать кэб, а Капитан слякотными полными улицами вернулся в дом на Собачьем острове.

Все последнее время с тех пор, как Чарли уверился в том, что его давний враг вернулся и пользуется его псевдонимом как своим, разбойник повсюду пытался нарыть свидетельства пребывания другого Гая Фокса в Лондоне. И все безуспешно.

Тогда Чарли обратился к человеку, который знал очень многое о том, что происходило в городе, с просьбой узнать как можно больше о Гае Фоксе – недавно появившемся в Лондоне джентльмене, интересующимся паровыми машинами и пользующимся красными конвертами. С этой просьбой Чарли пришел к нему как раз в ночь убийства Красавчика Сканлана, однако до сих пор никаких вестей от информатора Чарли не было. Поэтому разбойнику пришлось прибегнуть к крайним мерам, на которые ему до последнего мгновения не хотелось идти.

Итак, по мере движения кэба за окном все реже пробегали грязные потрепанные одежды и, наконец, показалась Бедфорд-сквер. Одинаковые трехэтажные дома георгианской застройки с широкими каминными трубами на покрытых обрывками снежного покрова крышах, высокими окнами второго и мелкими окошками третьего этажей обступали засаженный деревцами участок в центре площади. Воздух здесь пах снегом, а улица хорошо убиралась.

Сойдя на землю, Чарли озадачено остановился у кэба, в легком замешательстве оглядывая одинаковые дома. Ему ведь вообще-то нужен был всего один дом, а тут, как он только что вспомнил, их была целая площадь. Знай Чарли, кто повинен в таком глупом архитектурном проекте, он бы наверняка принялся проклинать герцогов Бедфордов.

В последний раз он бывал здесь несколько лет назад и тогда он прибыл сюда не из восточного Лондона. Следовательно, ему нужна была западная сторона площади. Но так как, по мнению разбойника, запад не являлся величиной постоянной, он не очень знал, в какую сторону идти.

Хинли Пьюпитт был, что называется nouveau riche4. Некогда известный своей любовью к светским мероприятием, лестью и жадный до всего модного, одно время он был вхож в лучшие дома Лондона благодаря умению быстро заводить друзей. Но время то длилось не долго, ибо друзей он терял так же быстро, как и заводил.

После трагического крушения нового судна на паровой тяге, обещавшего поставить мировой рекорд скорости двенадцать лет назад, Пьюпитт оказался единственным, кто защищал обвиненного в десятках смертей инженера-проектировщика корабля. Он даже написал по этому поводу статью в газету, как один из выживших очевидцев события, но пользы та публикация никому не принесла. Взгляды Пьюпитта в этом вопросе сыграли решающую роль. Совсем скоро общество перестало терпеть его, и Пьюпитт сделался человеком крайне непопулярным и озлобленным на весь Лондонский свет.

Очевидно, именно это обстоятельство толкнуло Хинли на кривую дорожку. Прежние знакомые его избегали и даже не вспоминали, поэтому никто не заметил, как сильно Пьюпитт опустился за пару лет. Лишь обитатели восточного Лондона регулярно наблюдали пьянство и неприглядное существование Хинли. От его былого образа жизни остался только дом на Бедфорд-сквер. Вскоре уж никто не знал, кто там живет.

Поэтому тем более трудно сказать, каким образом и когда именно Пьюпитт стал единственным приближенным человека, за которым охотился Чарли Бродячие Штаны. Но Пьюпитт служил верным помощником давнего врага Чарли до тех пор, пока мог быть ему полезен. А потом с Пьюпиттом случилось несчастье, после которого Хинли остался совсем один, не считая сиделки, миссис Хоупер, обворовывающей его, потому что он не мог ей помешать. Она и отворила дверь сегодняшним январским днем, когда Чарли постучал, впервые за долгое время наполнив дом посторонним звуком.

– Мистер Фокс, – представился Чарли, снимая шляпу с притворной теплой улыбкой, в которой сквозило отвращение ко всему, что простиралось по внутреннюю сторону от порога, – к своему давнему другу мистеру Пьюпитту.

Однако миссис Хоупер, вероятно одинаково ровно относилась как к любой теплоте давних друзей Пьюпитта, так и к отвращению. Обматывая шею шарфом, она отошла вглубь дома и крикнула в дальнюю комнату:

– Эй, Хинли! Слышь? К тебе какой-то Фокс приперся, я впускаю его и ухожу уже. Без ужина сегодня останешься. Если очень проголодаешься, остатки вчерашнего бисквита есть на кухне, так что постарайся дотянуть до завтра. Ну, все, я ушла, – она вернулась в переднюю и небрежно кивнула Чарли. – Проходите, сэр.

Накинув верхнюю одежду, женщина выскочила на ступеньки, даже не закрыв за собой дверь, и ушла. Чарли остался наедине с тишиной ужасно одинокого дома, задумчиво потирая изогнутые поля своей шляпы и глядя то на площадь, видневшуюся в открытой двери, то в комнаты дома. В них давно не убирали. Повсюду лежала пыль. Углы оплетала паутина. Это место было последним, куда разбойник пришел бы в своих поисках, но так уж получилось, что он сюда пришел.

Толкнув ногой входную дверь, чтобы та, наконец, закрылась, Чарли двинулся по дому. Когда он был здесь в прошлый раз, повсюду на глаз попадались предметы роскоши, призванные, очевидно, помочь Пьюпитту забыть о бедноте, из которой он происходил. Теперь же все золоченые подсвечники, рамы картин и сами картины, напольные часы и вазы пропали. И пропали так давно, что в пыли не осталось следов от них.

Выйдя из гостиной в темный коридорчик, пересекающий дом, Чарли оказался перед приоткрытой дверью, за которой разливался стылый свет. Толкнув и эту дверь носком своего высокого сапога, Чарли увидел некое подобие кабинета. Под окном стоял письменный стол, по стенам тянулись стеллажи с книгами, а в дальнем углу возле окна на застеленной кушетке лежал маленький упитанный человек с одутловатым лицом. Судя по расположению накрывшего его пледа, ног у Пьюпитта не было. Он лежал, глядя куда-то в пол и прислушиваясь к тому, что делает гость, а когда Чарли вошел, вскинул на разбойника полные страха глаза, как если бы Чарли пришел его убивать.

Разбойник догадался, что увечный Хинли ожидал увидеть скорее другого мистера Фокса. Так они долго безмолвно смотрели друг на друга. Но минуту другую, и жалкий Хинли исполнился ненавистью, а потом злорадно, глумливо посмеялся. Неумело. Слабо. Что логично, ведь причин смеяться у Хинли не было уже многие годы, но посмеялся он от души.

– Что смешного? – пренебрежительно спросил Чарли.

Пьюпитт закрыл книгу, которую держал в руках и положил рядом с собой.

– А то, что мертвеца перед собой вижу, который опять пришел о чем-то меня молить.

– Стало быть, глаза тебе отказывают, – войдя, наконец, в комнату и оглядывая ее унылый интерьер, бросил разбойник. – На мертвеца-то походишь скорее ты.

– Пусть и похожу, зато протяну дольше твоего!

– Что же веселого ты в этом нашел? В твоем случае хвалится нечем, – Чарли остановился перед пустой полкой, на которой должны бы стоять книги, как на других полках. – Слушай, что за чертовщина у тебя в доме происходит?

Пьюпитт сердито сопел, потом покачал головой.

– Тварь эта, миссис Хоупер, распродает все мое имущество, а тебе до этого какое дело?

– Просто интерес постороннего человека. Неужели ты не мог найти прислугу получше?

– Мог бы, наверное, да не нашел. Проваливай, Чарли, я тебе ничего не скажу! А издеваться над собой не позволю.

– Как не позволяешь миссис Хоупер, да?

Калека ничего не ответил и повернул голову к стене. Одной рукой Чарли с грохотом вытащил стул из-за письменного стола, поставил его рядом с кушеткой Пьюпитта, сел и положил ноги на плед, туда, где должны были бы лежать ноги Хинли. Тот вскинулся и гневно воззрился на безмятежно откинувшегося Чарли.

– Красные конверты, – медленно проговорил разбойник. – Как они связаны с паровой машиной? Что в них? Что они значат? Раньше он никогда не использовал такие глупые фокусы.

Дыхание возмущенного Пьюпитта сбилось, он побагровел, с ненавистью глядя то в лицо разбойника, то на его ноги, с сапог которых, на плед стекала грязь. Но ненависть эта была бессильна и ничтожна, оттого еще непереносимее. А поняв, в конце концов, о чем говорит Чарли, Пьюпитт со злейшей улыбкой поднял загоревшиеся надеждой глаза:

– Это ты так думаешь.

– Как тебя понимать?

– Конверты были и раньше, это очень давний план, который никогда не переставал работать. А то, что ты узнал о них сейчас, означает лишь одно. Скоро ты умрешь, Чарли. Скоро все закончится, – едва сдерживая смех, дрожащим голосом проговорил Пьюпитт.

– Вероятно, тебе эта мысль греет душу, но «скоро» мне не подходит. Я пришел, чтобы закончить все сейчас. Кто умрет, мы еще посмотрим. Ты знаешь, где он, скажи мне, как его найти, и все закончится сегодня же!

– Нет, не скажу, – с той же кровожадной улыбкой повертел головой Пьюпитт, наслаждаясь властью над разбойником. – Я не буду тебе помогать!

– Как можно все еще служить тому, кто давно отказался от тебя?

– Как можно? Это не по его вине у меня нет ног! Это по твоей вине, Чарли! Я отлично помню ту ночь!

– Отговорки, – махнул рукой Чарли и встал со стула. – Ты часть его плана, да? Он знал, что я приду к тебе?

Пьюпитт засмеялся, довольно глядя на метания разбойника.

– Ты, в самом деле, не знаешь, что происходит, да, Чарли? – утвердительно спросил Хинли.

– Где конверт, предназначенный тебе? – не слушая его, продолжал разбойник. – Он в книгах?

– У меня нет конверта. Я не могу быть частью плана, конверты нужны для другого, – с каждым словом Чарли радуясь все больше, отвечал Пьюпитт.

– Думаешь, я в это поверю? – разбойник уверенно направился к стеллажам и стал вытряхивать из книг спрятанный в них предполагаемый красный конверт.

– Ты уже ничего не остановишь, Чарли. Ты даже не знаешь, что искать.

– Это ты не знаешь, почему я уверен, что убью его раз и навсегда, – хватаясь за очередную книгу, выпалил Чарли.

– Ну, давай, скажи, почему же?

Чарли отбросил книгу в сторону и подбежал к кушетке Хинли. Пару секунд Чарли таращил на него безумные блестящие глаза, потом недобро прищурился.

– А ты включи воображение, – с угрозой прошептал разбойник.

– Воображение тебя не спасет…

– Ты упиваешься моим незнанием, а я упиваюсь твоим! – вскричал Чарли и вернулся к стеллажам.

– Да переверни ты хоть весь дом, ты никогда не узнаешь, что в конверте. Ты его просто не найдешь здесь. Слышишь? Не найдешь!

Похоже, Чарли примерно это и намеривался сделать. Он битый час сметал с полок книги под испуганным и одновременно ликующим взглядом Пьюпитта, облазил весь письменный стол, потом ушел перерывать вещи в остальных помещениях дома. Еще долго грохот безудержных поисков раздавался на первом этаже, а не найдя конверт, Чарли поднялся на второй. Теперь гул и звуки падающих на пол мебельных ящиков сотрясали потолок над Пьюпиттом, беспомощно дожидавшимся, когда сумасшедший разбойник разворошит его дом и успокоится. Чуть позже разбойник взбежал на третий этаж.

Вернулся он в комнатку Хинли, только когда на Бедфорд-сквер опустились серые сумерки. Из-под нахлобученной шляпы волосы Чарли торчали в еще большем беспорядке, чем обычно и их покрывали лоскуты паутины.

– Мне нужно было тебе сказать, что на верхние этажи я не поднимался уже очень давно, – насмешливо сообщил Хинли.

– Конверт все время был здесь, да? У тебя? – отдышавшись, неожиданно Чарли набросился на Пьюпитта, пытаясь развернуть его или стащить с него плед, но тот закричал и начал отталкивать Чарли.

– Ты не в себе! Оставь меня!

– Отдай конверт!

– У меня его нет!

– Ложь! – вскричал разбойник, схватив с кушетки книгу, которую сегодня читал Пьюпитт. Пролистав ее и отшвырнув под тоскливым взглядом Хинли, Чарли и сейчас не обнаружил никаких конвертов и уж тем более ничего красного. Тогда Чарли принялся стаскивать с Пьюпитта плед, а хватаясь за него, Хинли свалился на пол, и разбойник с омерзением увидел выше несуществующих колен подшитые кверху штанины. На застеленной кушетке так же не было ничего спрятано. Чарли отчаянно заорал: – ЧТО В КОНВЕРТАХ?

– Не знаю, – уткнув лицо в затоптанный пол, проскулил Пьюпитт. – Если бы знал, может быть сказал, чтобы тебя позлить.

– Ты ничтожный глупец и обманщик! За что ты борешься? Это никогда не была твоя война! – стоя над беспомощным Пьюпиттом, скривился Чарли.

– Да, в этом ты, пожалуй прав.

– За свою глупость ты уже поплатился. Может пора понять, что твое участие никогда не приносило ему пользы, точно так же, как не вредило мне! Ты был ему бесполезен!

– Кому? – подняв глаза, простонал Хинли. Голос его охрип от душевной слабости и унижения. Все, чего хотел Хинли это чтобы Чарли понял то, что всегда отказывался понимать и ушел. А пока Чарли не понимал, Пьюпитт продолжал с ним говорить.

– Твоему хозяину.

– Почему ты никогда не называешь его по имени, Чарли? – с непониманием спросил Хинли.

– У него нет имени.

Хинли удивленно посмотрел на разбойника:

– У него есть имя.

– Всего лишь очередной псевдоним…

– Нет. Ты просто боишься, что если назовешь его по имени, то вспомнишь, что ты ему сделал? – догадался Пьюпитт.

– Что еще за бред ты несешь! – огрызнулся Чарли, заходив по комнате, пытаясь думать о том, где спрятан конверт в то время, пока Хинли нес какую-то чушь.

– А ты разве не знаешь? Не важно, что в конвертах. Эту тайну тебе, возможно, не узнать. Важно то, почему вы это делаете. Почему хотите убить друг друга.

– У меня уже получалось его убивать, – пробормотал себе под нос Чарли.

– Нет. Он играл с тобой. Он хотел, чтобы ты все больше сходил с ума. Ты никогда его не убивал.

– ЗНАЧИТ, СЕЙЧАС УБЬЮ! – закричал Чарли. – У меня есть волшебство! ВОЛШЕБСТВО! Я смогу сделать с ним все, что захочу! Хоть в лягушку превратить!

Пьюпитт поднялся на руках и в ужасе посмотрел на разбойника:

– Но волшебства не существует.

– Много ты знаешь, – усмехнулся Чарли.

– Волшебства не существует, Чарли!

Разбойник ничего не ответил, ему и не нужно было убеждать Пьюпитта. Он походил по комнате еще немного, потом заговорил:

– Так, когда ты видел его в последний раз?

– Тогда же, когда в последний раз видел свои ноги.

– Почему он зовется моим псевдонимом?

– Может быть, ради забавы. Может быть, с какой-то целью.

– А в конвертах что?

– Только он знает.

– А если я тебя убью? – спросил Чарли.

– Окажи любезность, – подтягиваясь обратно на кушетку, огрызнулся Пьюпитт.

Злой разбойник пнул одну из книг, еще немного потоптался в комнате, потом шагнул в темный коридор, намереваясь уже уйти.

– Чарли! Не терзайся так, – натягивая на себя плед, окликнул Хинли. – Для тебя все скоро закончится. Это я точно знаю.

Не оборачиваясь, Чарли на минуту остановился и сжал руки в кулаки.

– Но перед тем, – продолжил Пьюпитт, – мой тебе совет, вспомни, почему все это происходит. Вспомни, за что он хочет тебя убить.

– Он безумный убийца, – через плечо бросил Чарли, ничуть не усомнившись в своих убеждениях. – Он просто жаждет смерти. Его нужно остановить, иначе он никогда не остановится сам. Его нынешняя деятельность несет угрозу всему Лондону.

Полностью уверившемуся в том, что зря сюда пришел, разбойнику, тем не менее, стало легче, когда дверь за его спиной захлопнулась, и он вдохнул морозный воздух.

По черному небу в свете фонарей Бедфорд-сквер, кружась, падал снег. На усыпанной свежим снегом площади было довольно людно. Мимо прошла молодая супружеская пара, переговариваясь между собой с улыбками на лицах, и напоминая о существовании радостного мира, который всегда был где-то рядом с запутанным и беспорядочным миром Чарли.

Разбойник постоял немного на ступенях перед домом, огляделся и зашагал вниз. И тут он увидел экипаж на противоположной стороне площади. За стеклом в кабине двухместного кэба мелькнуло жесткое лицо с неопрятной прорезью рта и тут же скрылось в тени. Кучер, сидевший сзади снаружи, дернул вожжами, и лошадь поскакала вперед.

Вынув заряженный самовзводный револьвер, Чарли закричал и понесся за кэбом. Так ему пришлось бежать, сметая на своем пути прохожих, периодически теряя повозку из виду и уворачиваясь от других экипажей, еще несколько кварталов, прежде чем он нагнал кэб. Вцепившись рукой в плащ кэбмена, Чарли направил на него револьвер:

– Сейчас же останови экипаж!

Решив, что своя жизнь ему дороже, тот послушался незамедлительно. Чарли подбежал вперед и распахнул дверцу, направив револьвер теперь на пустое сиденье. В кэбе никого не было, и Чарли не мог поверить в свою неудачу. Все еще разглядывая темные уголки и без того утопающего во мраке тесного салона, разбойник попятился назад, потом вскочил на ступеньку и направил ствол в лицо кучера.

– Джентльмен, которого ты вез с Бедфорд-сквер! Где он вышел?

– Сэр, но я еду с Блумсбери-сквер и подвозил двух леди, – скованно проговорил кэбмен, испугано поглядывая на револьвер.

– Я видел тебя на Бедфорд-сквер!

– Наверное, это был другой кэб, сэр. Мне очень жаль…

Чарли рассержено сомкнул губы и выпрямил руку, готовясь сделать выстрел.

– Это правда, сэр, не убивайте меня!

С минуту пальцы разбойника все плотнее сжимали рукоять, потом он опустил оружие, стукнув им о крышу кэба.

– Скройся с глаз, – рявкнул Чарли на кучера и отошел от рванувшего с места экипажа.

Он был готов поклясться, что бежал за нужным кэбом. Как этому негодяю удалось скрыться? Если бы кэб остановился, чтобы тот вышел, Чарли мигом нагнал бы его. А значит, кэб не останавливался, и тот спрыгнул находу и переждал где-нибудь в тени. Или Чарли действительно так безумен, как говорят злые языки, что не смог отличить один кэб от другого?

Впрочем, не это было самым важным. Чарли видел его. Видел собственными глазами, а тот не прятался. Давний враг разбойника, возможно и следил за ним, но не боялся быть обнаруженным. И было мгновение, когда джентльмен с красными конвертами, наконец, встретился взглядом с Чарли.

Глава 14. Пыль и пламень

День выдался солнечным и теплым. Свежевыпавший снег украсил обычно грязные пейзажи Собачьего острова, а темные воды Темзы на Лаймхаус-рич искрились в утренних лучах.

В жилище Лихих Малых с прошлого вечера царило оживление. Причин тому было две. Во-первых, воры с радостным волнением предвкушали намечающийся трюк с богачкой и хорошую прибыль. А во-вторых, все смеялись по поводу изменений произошедших с Вычурой Джоном – вчера Жан-Антуан вернулся после прогулки с Эйлин в новехоньком коричневом сюртуке и щегольских туфлях. Капитан и вовсе разозлился из-за этого. Он все твердил, что согласился вложиться в покупки Эйлин ради успешного трюка с богачкой, а не для того, чтобы нарядить как шута Вычуру. Еще пару дней назад Жан-Антуан обиделся бы, что с него опять смеются, но после пары часов проведенных с Эйлин ему было все равно, что о нем говорят какие-то воры. Юноша лишь попытался объяснить, что заказанные Эйлин платье и пальто не потребовали затраты всей суммы, и Эйлин распорядилась остатком по своему усмотрению – настояла, чтобы Жан-Антуан перестал, наконец, выглядеть так жалко в своем пачканном рваном тряпье и оделся во что-то более подобающее. Он объяснил, что его сюртук шит по готовым выкройкам, потому продавался по фиксированной цене и стоил меньше индивидуального заказа Эйлин, которой требовалась очень точная подгонка платья по фигуре.

Но все эти объяснения не возымели действия. Часть слов Лихие Малые попросту не поняли и пропустили мимо ушей, продолжая смеяться над французом, а Капитан, дослушав юношу, покивал и бросился за Жаном-Антуаном вдогонку, чтобы хорошенько побить. Благо вовремя пришел Чарли и с порога сообщил, что видел своего врага собственными глазами. Тут-то все и позабыли о выходке Вычуры с новой одеждой. Во всяком случае, до сегодняшнего утра.

За завтраком воры вернулись к высмеиванию Жана-Антуана с пущим задором. Он не присутствовал в это время среди них, но слышал из своей комнатки их смешки. И даже это обстоятельство не могло отвлечь его от воспоминаний о вчерашнем дне с Эйлин. Юноша понимал, что всю жизнь будет помнить, как она впервые надела новое платье и показалась ему, довольная результатом работы мастера, но с любопытством ожидавшая его реакции – реакции, которая последовала за минутным параличом восхищенного Жана-Антуана. А сегодня (юноша не мог поверить) ему предстояло стать свидетелем мастерства самой Эйлин, ведь он был приглашен ею на трюк с богачкой.

Как по пути объяснил Чарли, Эйлин всегда высматривает в жертвы достаточно молодого джентльмена, так как мужчины в возрасте хоть и скопили за жизнь состояние, они часто скупы и пренебрежительны особенно по отношению к красивым особам противоположного пола, вероятно, из-за своих неудач юности. Так же нужен был человек не надменный, не чопорный, иначе он больше будет беречь свое самолюбие, а не честное имя, и не пойдет на финансовые жертвы, да и вообще может не сконфузиться.

– По существу Эйлин всегда выбирает одного и того же человека в разных дурачках, – подвел итог Чарли, разговаривая с Жаном-Антуаном. – Для успешного обмана она ищет английского тебя.

Все произошло так же, как в разыгранной сценке в доме Эйлин при их знакомстве, только теперь Жан-Антуан был сторонним наблюдателем, так как изображал случайного прохожего. Чтобы не примелькаться, он зашел в один из магазинов и наблюдал за всем через витрину на противоположной стороне улицы.

С четверть часа Эйлин выжидала подходящую кандидатуру, рассматривая витрины снаружи, а заметив бледного молодого человека в черном цилиндре и сюртуке с тростью в руке, она, осознанно не глядя, двинулась ему навстречу. Столкнувшись с ним, она выронила кошелек и очаровательно охнула. Молодой джентльмен пустился в извинения, а Эйлин от этого только напустилась на него, уличая в том, что он, негодяй, засмотрелся на нее самым непристойным образом и потому чуть не убил, налетев на нее как телега. Жан-Антуан вышел из магазина, чтобы лучше слышать представление обворожительной мошенницы.

В ответ на ее обвинения зардевшийся молодой джентльмен стал клясться и уверять, что у него и в мыслях не было непристойно смотреть на нее и что это все ужасное недоразумение, он шел бы мимо, да совершенно случайно столкнулся с ней. Тогда Эйлин оскорбленно расправила расстегнутое пальто, выпячивая вперед обтянутую платьем грудь:

– Так что же сначала вы налетели на меня, уронили мой кошелек, а теперь еще хотите сказать, что я уродлива? Да какой же вы джентльмен после этого!

Молодой человек и вовсе потерял дар речи, ошарашено глядя на девушку и не зная, как вымолить у нее прощения, потом спохватился, спешно поднял кошелек и протянул его владелице. И тут на сцене появился исполнитель главной реплики:

– Стойте! Этот проходимец вытащил из кошелька ваши деньги! – возопил Чарли, выскочивший из магазина, перед витриной которого разыгралось представление. – Прошу вас, немедленно проверьте кошелек, мисс, пока этот вор не убежал.

Эйлин была неподражаема. Она так естественно ужаснулась, обнаружив, что ее кошелек пуст, что даже теперь Жан-Антуан не заподозрил бы, что эта девушка действует со злым умыслом.

Теперь она со слезами на глазах беспомощно требовала вернуть ее деньги, а молодой ничего не понимающий джентльмен пытался объяснить свою невиновность уже двум людям – Чарли и Эйлин. Настал черед Лихих Малых, изображавших прохожих, громко кричать упреки и угрозы бесчестному вору и разносить по улице детали происшествия. С их стороны это было настолько наиграно, что француз начал волноваться, что их вот-вот схватят.

Капитан, старательно чистивший обувь аккуратно причесанному Питеру Тиду последние пятнадцать минут, поднялся во весь рост и стал кричать, что раз вор не хочет по чести отдать леди ее деньги, тогда нужно выбить их из него! Щенок с другой стороны крикнул, что побежит за констеблем.

– Люди, хватайте вора! – с надрывом крикнул Крыса.

– Повесить его, чтоб неповадно было на леди нападать! – закричал Питер Тид.

Вокруг начали толпиться лондонцы, подозрительно глядя в эпицентр действия: Эйлин безутешно плакала и вопрошала, почему вор не вернет ей деньги, которые вытащил из ее кошелька, когда специально столкнулся с ней, а Чарли крепко держал насмерть перепуганного молодого человека за плечо и утешал отчаявшуюся леди. Чтобы избежать этого позора, джентльмену пришлось, наконец, отдать все, что было у него в кошельке и спешно убраться под позорящие свисты Лихих Малых, а Эйлин все плакала, жалко закладывая деньги в кошелек вздрагивающими пальчиками, пока толпа не начала расходиться.

Переходя от улицы к улице, они провернули этот трюк еще дважды. И каждый раз Жан-Антуан все отчетливее боялся, что их разоблачат. Но в итоге день прошел успешно.

Довольные Лихие Малые, полный впечатлений Жан-Антуан и Эйлин возвращались в дом на Собачьем острове в сумерках. Глухое сизое небо прорезали алые прожилки, улицы хранили непривычную тишину, и под ногами отчетливо хрустела наледь. Воры смеялись с малодушия этих богатеньких простаков, а Эйлин шла молча, держась под руку Жана-Антуана, улыбаясь и слушая грубые шутки Питера Тида и Рыжего.

И, несмотря на печаль, что угол дома Лихих Малых уже показался впереди, а значит, день подходит к концу, Жан-Антуан внутри ликовал оттого, что впервые почувствовал себя частью этой дерзкой шайки, а не жертвой их хитрости; оттого, что Эйлин шла бок о бок с ним, и смутному предчувствию, что все в его жизни постепенно налаживается.

Он не заметил, как Эйлин несколько раз озадаченно оборачивалась на плетущегося позади всех Чарли. Никто не замечал отставшего разбойника, прислушивающегося, словно к чужим разговорам и подозрительно озирающегося по сторонам. Чарли вглядывался в сам воздух, как бы желая разглядеть что-то помимо него. Замедляя ход, наклонял голову вбок, таращился на носки своих сапог, а затем широкими прыжками подбегал, пытаясь нагнать нечто ускользающее от него.

Что Чарли порядочно отстал – обнаружилось, только когда все вошли в дом. Собираясь уже закрыть дверь, Щенок с удивлением обнаружил откинувшегося назад разбойника, едва не теряющего при этом равновесия и со странным подозрением рассматривающего собственную ладонь, как если бы на нее налипла какая-то гадость или если бы она резко изменила цвет. Разобравшись со своей рукой, Чарли на мгновение задумчиво уставился в пустоту, потом резко вскинул глаза к звездам.

– Точно! – воскликнул он одним из самых страшных своих голосов, и направился в дом мимо недоумевающего Щенка.

Высунув голову на улицу и посмотрев на обыкновенно чернеющее небо с россыпью зимних звезд-льдинок, совсем сбитый с толку Щенок, наконец, затворил дверь и закрыл на засов.

Темный дом заполнился светом свечей и теплом печи. Десять Кулаков принялся готовить кофе на всех, чтобы поскорее согреться после улицы.

Дождавшись удачного момента, Чарли улизнул из-за стола, пока Лихие Малые считали выручку для последующей дележки. Как раз в это время Капитан и Эйлин принялись спорить о полагающейся ей доле и вспоминать старые обиды – тут уж Капитан не забыл и про новую одежду Жана-Антуана, а Эйлин пустилась поносить Капитана за то, что он как всегда удерживает полагающуюся ей долю, выдумывая нелепейшие поводы для недовольства. Под шумок Чарли поднялся на второй этаж, водя перед собой руками, словно пробираясь сквозь завесы паутины. Привыкший к отлучкам разбойника Жан-Антуан заметил, что его снова нет, только когда разговор зашел о доле самого Чарли.

– …тут уж я спорить не стану, э-э… и хотя я сначала не оценил плана, э… все же немалая заслуга и Чарли в том, что мы заработали столько денег за один день, – неуклюже подвел Капитан, не то извиняясь, не то хваля разбойника за отличную идею насчет трюка с богачкой. – А где Чарли?

Оглядевшись по сторонам, воры пожали плечами.

– Щенок сбегай за ним, – попросил Капитан. – Скажи, пусть решит, за что брать свою долю: за то, что подкинул хорошую идею, или за свою роль в трюке. Одна доля меньше, а две-то дать ему мы не можем, правильно? Это только Эйлин у нас требует денег как за пятерых.

– Что ты, сукин сын, заладил одно и то же! – не упустив возможности, звонко возмутилась Эйлин. – Поди до гроба не простишь мне то, что я – основа трюка с богачкой. Хочешь хорошую долю, сам полезай в платье!

Все покатились со смеху, представив это ужасное зрелище. Рыжий так и свалился со стула, хватаясь за живот.

– Да что вы ржете, как кони тупорылые? – нервно пытался прервать их смех Капитан, но все без толку.

Насмеявшись от души, Щенок уже поднялся из-за стола, чтобы пойти привести Чарли, как его опередил Жан-Антуан:

– Я схожу за ним, – сказал юноша, уважительно отнесшийся к безобидной тайне исчезновений Чарли, и не желавший ее разоблачения до тех пор, пока сам разбойник не сочтет необходимым рассказать о золотой пыли своим друзьям.

– Только быстро там, Вычура, – вдогонку крикнул Капитан, тут же нарвавшись на критику Эйлин.

– Проклятье, Капитан! Не будь ты такой задницей! В конце концов, Жан-Антуан гость в вашем доме, – послышался позади ее голос.

– Кто?

– Джона так звать по-французски, – объяснил Тид.

На последовавшие разговоры и смешки поднявшийся на второй этаж юноша уже не обращал внимания. Ему согрело душу, что Эйлин заступилась за него, а остальное было не важно.

Как Жан-Антуан и ожидал, в темной комнате Чарли было пусто. Он вошел в нее, прикрыл за собой дверь и направился к потайному ходу, как вдруг замер, увидев вспышку яркого света из соседнего склада.

Настороженно он помедлил, прежде чем осмелился подойти ближе к проходу в стене. Из щелей потайной дверцы лился теперь приглушенный прозрачный свет, в котором мерцали невесомые платиновые искры, разгоняя темноту комнаты. Ничего подобного юноше прежде не доводилось видеть. Осторожно протянув руку к дверце, словно боясь, что свет неизвестной природы может опалить его, Жан-Антуан приоткрыл дверцу и заглянул в перечерченный разноцветным светом и черными тенями склад.

То, что предстало глазам юноши – лишило его возможности осознавать, что происходит. На своем обычном месте на коленях стоял Чарли, и в руках его развернут платок с золотой стружкой, теплящейся внутренним светом точно угли в очаге. Золотая пыль в его руках и была источником прозрачного золотого света. И что еще примечательнее, наконец исполнившееся мира, но так и не сбросившее остатки печали, лицо разбойника было озарено неподвижными разноцветными брызгами света, точно такими же, как потолок и стены склада. Чарли не смотрел на свет, глаза его были закрыты, но в их уголках блестели слезы.

Придя в себя, француз поспешил закрыть дверь, но она скрипнула, и необычный свет на складе тотчас же погас.

– Кто здесь? – раздался требовательный голос разбойника из темноты.

Жан-Антуан сокрушенно скривился, безмолвно проклиная свою несообразительность – нужно было оставь дверцу, как она есть.

– Я тебя видел, – таким же твердым голосом сообщил Чарли.

Юноша помялся на месте, понимая, что попался, и ему пришлось сдаться:

– Это я, Жан-Антуан, – глухо отозвался он.

Некоторое время из склада никто не отвечал, затем Чарли сказал, чтобы юноша вошел.

Испытывая ужасное чувство, что вторгся во что-то очень тайное, чувство, граничащее между страхом и стыдом, Жан-Антуан шагнул в потайной ход. Разбойник уже успел подняться с колен и стоял, придерживаясь за рукоять клинка, торчащего у него в ремне.

– Мсье Чарли, прежде чем вы что-то скажете, я должен уверить вас, что это просто недоразумение. Я вовсе не…

– Что ты видел? – по рассерженному голосу перебившего его разбойника, Жан-Антуан понял, что попал в очень затруднительное положение.

– Ничего, – поспешно заверил француз.

– Врешь!

– Ну да, вы правы. Тут был свет, но я…

Чарли сдвинулся с места и стремительно направился к юноше, который увидев это, тут же испуганно смолк. Через несколько хлопков тяжелого пальто по ногам, разбойник сурово навис над юношей, испепеляя француза взглядом безумных глаз. Он безмолвно ткнул в грудь Жана-Антуана пальцем и кивнул, соглашаясь с какими-то своими мыслями:

– Ты не должен был этого видеть, Джон.

– Мсье Чарли, – осторожно начал Жан-Антуан, – запугивать меня или угрожать мне, хотя и не лишено смысла с вашей точки зрения, но по существу лишено всякой необходимости. Я и так никому не собираюсь рассказывать. Понимаете, потому я и пришел…

– Что ты почувствовал, когда увидел его? – перебил разбойник, вернувшись в тень.

– Я? Ничего. Я вообще собирался уходить, увидев, что вы заняты. Да мне и сейчас надо…

– Врешь! – прикрикнул Чарли. – Ты не мог не почувствовать.

Жан-Антуан нервно сглотнул и отступил на шаг назад.

– Вечно ты суешься куда не нужно, – продолжил разбойник. – А раз попался, ты так просто не уйдешь. Я должен знать, что на тебя оно тоже действует!

– Мсье Чарли, о чем вы говорите?

– Об этом, – протянув руку с зажатым в пальцах мешочке с золотой пылью, медленно промолвил Чарли. – Оно работает!

– Да, наверное, – осторожно поддакнул Жан-Антуан. – Вам виднее…

– Работает, наконец! – торжествующе крикнул Чарли, напугав Жана-Антуана еще сильнее.

– А… а как, позвольте, вы сделали, чтобы оно светилось? – приглушенно спросил юноша, отойдя еще на шаг назад и остановившись в паре футов от стены.

– Сделал? – непонятливо наклонив голову, спросил разбойник и приблизился на такой же шаг к Жану-Антуану. – Я ничего не делал. Я же не волшебник. Волшебников не существует, Джон. Ты разве не знал?

– Знал.

– Вот-вот! – одобрительно сказал Чарли, опустив руку. – Я чуть с ума не сошел, ожидая, когда же оно начнет работать.

– То есть, ваше золото теперь все время будет светиться, когда вы будете сюда приходить?

Чарли рассмеялся.

– Нет. Мне теперь не нужно сюда приходить.

– А, ладно, – не особенно понимая, что к чему, кивнул Жан-Антуан. – Что ж! Тогда, пойдемте вниз, Капитан просил вас прийти, там выручку делят.

– Ты так и не ответил, – настойчиво прошептал Чарли. – Что ты почувствовал, увидев свет?

Юноша так и знал, что Чарли не отпустит его, поэтому сильнее разволновался, когда его опасения подтвердились.

– Ну, испугался сначала…

– Разумеется, а потом, Джон?

– Удивился.

– Так, – уже довольнее протянул разбойник.

– Вы имеете ввиду, завораживающе ли действует этот свет? – желая сказать то, что хочет услышать Чарли, уточнил Жан-Антуан.

– Не знаю, а это так? – с азартом поинтересовался разбойник.

– Наверное.

– Хорошо. Продолжай.

– Вроде на этом все.

– Ты уверен?

– Да, – пожав плечами, протянул Жан-Антуан.

– Ты точно уверен?

– По всей видимости, да. А вы почувствовали что-то еще?

– Конечно!

– Что же?

– Волшебство! Оно, наконец, здесь! – снова выбросив вперед кулак с мешочком золотой пыли провозгласил Чарли. – Я уже отчаялся заставить его работать, как вдруг началось! Все последние дни я чувствовал, что его становится все больше. Медленно перемены стали закрадываться в самые заброшенные уголки Лондонских улиц. За окном блеснут искры. Воздух вздрогнет поутру. В печи огонь на секунду станет белым. Но пыль все никак не светилась. Не работала, и я не мог понять, почему. А сегодня произошло невероятное! Сгущавшееся все сильнее, сегодня волшебство опустилось на Лондон с заходом солнца. Ты обратил внимание, как тихо стало? Заметил, как опустели улицы? Весь город почуял перемены.

– Да, вечер выдался спокойный.

– Спокойный? Да все живое затаило дыхание! – могущественно сотрясая кулаком, вскричал разбойник.

– Хорошо, что вы, наконец, так рады.

– Еще бы! А теперь, – перейдя на заговорщицкий шепот, заговорил Чарли, доставая клинок. – Пока волшебство снова не разлетелось по всему свету, помоги мне подготовиться к последнему великому сражению, какое ждет моего заклятого врага.

– Как?

– Подойди сюда к окну и просто держи то, что я буду давать, – вкладывая в руки Жана-Антуана клинок, объяснил Чарли. – Только не урони, а остальное сделает волшебство.

Бережно развязав платок, разбойник набрал щепотку золотой пыли, с балетной грацией взмахнул рукой, чтобы развеять частички золота над клинком, и застыл. Легким звоном отдался клинок, когда стружка упала на него.

– Слышал? – выкатив глаза, прошептал Чарли.

То же самое они проделали с самовзводным револьвером и бундельревольвером и еще двумя ножами. При виде этих грубых опасных ножей, Жана-Антуана чуть не вывернуло: он представил, как под их лезвиями легко хрустят кости, рвется плоть и сочится кровь. Игра воображения заставила француза задаться вопросом, зачем он помогает Чарли? Ведь, то, что задумал разбойник наверняка страшнее какой-то клеветы, которую Жан-Антуан навел на Франсуа, но с другой стороны, и враг Чарли не был невиновным.

Вся эта сцена приводила француза в замешательство и казалась ему одновременно таинственной и нелепой. Разбойник же был исполнен возвышенного трепета.

Закончив с оружием и рассовав его по одежде, Чарли набрал щепотку и небрежно бросил в лицо Жана-Антуана.

– А это еще зачем, мсье Чарли?

– Погоди, Джон, это еще не все, – разбойник сунул развернутый платок к лицу отшатнувшегося француза и шепнул: – Вдохни!

– Нет уж! Я не буду это вдыхать.

– Брось ты сомневаться, Джон, ты видел все своими глазами! Это для твоей же безопасности.

Француз передернул плечами:

– Видеть, как светиться пыль это дикость, но вдыхать ее – безрассудство. Так что простите, но вам придется принять мой отказ.

– Тебе же хуже, – вместо долгих уговоров просто ответил Чарли и вдохнул сам.

Откашлявшись и поморщив нос, он вздохнул с облегчением.

– Вот теперь, Джон, я раз и навсегда положу конец кровавым бесчинствам своего давнего недруга.

– Почему только теперь?

– Так из-за волшебства же! Ты разве не уразумел, нет? – приглядевшись повнимательнее к лицу недоумевающего француза, спросил Чарли. – Мой враг весьма необычен, помимо своего природного коварства. А теперь и мое оружие стало под стать ему. Оно впитало в себя волшебство и может причинить ему существенный вред. Но это только цветочки! Я развею пыль на него, и он исчезнет навсегда!

Жан-Антуан невольно с сомнением посмотрел на разбойника, хотя и не хотел выдавать, что все сказанное кажется ему полной чушью. Чушью, даже, невзирая на удивительный свет, который юноша видел только что.

– Для тебя это все непонятные вещи, да, Джон? – улыбнувшись на одну сторону, сообразил Чарли. – Разумеется. Там, откуда ты родом другие проблемы и способы их разрешения. Но я живу слишком долго и повидал слишком много, чтобы пренебрегать вещами, в которые больше не верят простые люди.

– В каком смысле, слишком долго? – расслышав странные интонации в голосе Чарли, спросил Жан-Антуан.

– Дольше, чем ты думаешь.

Хотя здесь оставалась большая доля недосказанности, и вряд ли разбойник собирался вносить ясность, с минуту француз смотрел на разбойника, думая, что это такое выражение, но взгляд Чарли был однозначным.

– Поэтому мне ли удивляться простому волшебству? – просто заключил он.

Жан-Антуан не услышал последних слов Чарли. Мыслями юноша обратился в неведомое ему прошлое, пытаясь связать все (в большей или меньшей степени) объективные факты, какие он знал о разбойнике с размытыми догадками и недосказанностью, которые заполняли пробелы в разумном объяснении всех зловещих странностей, связанных с Чарли. В истории с тайнами разбойника было больше «почему?», чем однозначных ответов, а любой полный ответ мог оказаться полнейшей ложью.

– Мсье Чарли, вы никогда не говорите о том, как вы стали врагами с человеком с красными конвертами, – поддавшись секундному порыву любопытства, произнес Жан-Антуан.

– О-о-о, даже Капитан не суется в такие дела, – предостерег разбойник.

– Пожалуй, это весьма благоразумно с его стороны, – согласился Жан-Антуан. – Но он и так человек сильный и может постоять за себя, а я могу лишь осведомленностью быть силен, и тем самым избежать беды.

– Уж не смыться ли ты надумал, как те два эмигранта, пронюхавших, что серьезные делишки завариваются в Лондоне?! – пристыжая юношу, воскликнул разбойник.

– Бросьте, мсье Чарли! Вернуться в Париж я стремлюсь с первой же минуты, как понял, что вы бессовестный проходимец и преступник, но потом же я встретил… – Жан-Антуан вовремя остановился и прикусил язык, подобравшись вплотную к тому, чтобы назвать имя Эйлин.

– Кого встретил?

– Я хотел сказать, по вашей милости я встретился с серьезными тяготами, с которыми, к моему величайшему удивлению, мне все же кое-как удавалось справляться, – сбивчиво поправился Жан-Антуан. – Подобные ситуации закаляют характер, поэтому бежать я больше не намерен. Это не по-мужски. А вот знать как можно больше об опасности, ночами истово бьющейся в дверь этого дома – очень даже разумно и по-мужски.

– Правда?

– Да.

– А мне думается, ты чего-то недоговариваешь, Джон, – схватив юношу за воротник, медленно проговорил Чарли.

Жан-Антуан вздрогнул, но самообладания не потерял:

– Значит, теперь вы знаете, каково мне было путешествовать по Англии с гидом вроде вас.

Долго Чарли с угрозой таращился в лицо француза, все сильнее сминая его воротник, потом расхохотался и отпустил Жана-Антуана, одобрительно похлопав его по плечу. В этот момент с Вест-Ферри-роуд и из заднего двора, куда выходили окна склада раздались крики и ругательства, а затем свирепый голос завопил где-то возле дома Лихих Малых:

– Эй, ублюдки недобитые! Сожрите огонька!

После чего из дома послышался звук бьющихся окон и новая волна криков.

– Это Том Сканлан! – ощерившись, Чарли бросился к потайному ходу, но внезапно склад заполнили колышущиеся отсветы огня.

– Мсье! – окликнул его Жан-Антуан, первым заметивший блики.

Юноша побежал к краю второго яруса, а Чарли обернулся и ринулся следом. То, что они увидели на первом этажа склада, было возмутительнейшим бесчинством: с улицы через щель в воротах вошел человек с горящей бутылкой в руке – походка его была походкой стервятника, дорвавшегося до останков чей-то добычи. Он в лютом предвкушении высматривал, куда бы бросить бутылку. За ним показался второй, тоже с бутылкой, из которой торчала горящая материя.

Чарли взревел от бешенства. Заметив юношу и разбойника, человек внизу кровожадно засмеялся и швырнул горящую бутылку прямо в них. Жан-Антуан метнулся в сторону, разбойник, выхватив револьвер, выстрелил в бандита и попал тому в плечо, а потом увернулся от пролетевшей над ним бутылки, выпрямился, занес револьвер и снова выстрелил вниз, откуда полетела вторая бутылка.

Обрушившись на пол второго яруса, недалеко от Жана-Антуана, стекло разлетелось в стороны, а огонь брызгами разлетелся еще на несколько футов вперед. К этому времени очаг возгорания от первой бутылки уже перекинулся на сваленную груду ящиков и сундуков. Оба хулигана внизу вырвались на улицу, прежде, чем очередная пуля врезалась в створку ворот, туда, где только что мелькнула голова одного из них.

Обернувшись, Чарли увидел разрастающееся горение старого дерева – из чего состоял весь пол второго яруса. Еще чуть-чуть и ступить будет уже негде.

– Поднимайся, Джон, нужно предупредить парней, – пробегая мимо француза, крикнул Чарли.

Пытаться затушить горящий жир из бутылок было бесполезно. Разбойник скрылся в потайном ходе, а вскоре за ним нырнул и Жан-Антуан.

Оказавшись в доме, оба они поняли, что и здесь случилась беда.

С первого этажа раздавались указания Капитана, крики Эйлин, доказывающей ему, что нужно бежать, отборные ругательства Лихих Малых, громкий треск горящего дерева и жуткий грохот. Чарли и Жан-Антуан помчались по коридору, на лестницу и вниз, а там полыхал пол, стены, в некоторых местах потолок и балки поддерживающие его. Все окна были разбиты, по всему полу сверкали осколки стекла. В воздухе стоял жар, а дым становился все гуще.

Обитатели дома носились, пытаясь затушить, затоптать и забить огонь, но пламя перекидывалось на все предметы, какими воры тщились справиться с ним.

– Может быть, тебе, Эйлин, не привыкать жить без крыши над головой, но это наш дом, и я его буду спасать! – кричал Капитан, хватаясь за полный кофе чайник.

Девушка рассержено прорычала, злая на упрямство Капитана, и принялась помогать ему спасать дом.

В поисках жгута для раны Рыжий носился с окровавленной рукой. Кровь все продолжала выливаться. Щенок старательно забивал пламя мешком. Крыса пытался выломать подпертую снаружи дверь на задний двор. Питер схватился за полную кастрюлю с варевом Десяти Кулаков приготовленным на ужин и побежал заливать похлебкой самые крупные очаги. Сам Десять Кулаков помчался от огня к выходу. Увидев его, Капитан нагнал и поймал его за руку:

– Ты что делаешь? – рявкнул он.

– А ты как думаешь? Иду голову Сканлану и его шавкам проломить за такое! Они все еще там! – вырвавшись из пальцев Капитана, гаркнул Десять Кулаков.

– Не дури, ты здесь нужен!

Но взбешенный Десять Кулаков уже убрал засов и распахнул металлическую дверь облитую снаружи горящим жиром. Он остановился как вкопанный, уставившись на огонь вихрем ворвавшийся с улицы. Выход из дома оказался перекрыт доверху заставленными один на другой полыхающими ящиками, которые занимали большую часть проулка.

– Тушите дом, я расчищу выход! – хватая стул, крикнул Чарли и побежал к двери.

Держа стул за спинку, ножками разбойник выталкивал полыхающие ящики в узкий проулок.

– Оставь, это бесполезно! Если припечет, в окна будем прыгать, – сказал Капитан, глядя на объятую пламенем дверь и огненную стену в дверном проеме и не веря своим глазам.

Лихие Малые продолжали бороться за свой дом, но Жан-Антуан видел ужасающую картину и уже смирился с очевидным: бой этот был неравным. Языки пламени пожирали некогда знакомые вещи, отнимали мешки награбленного, все быстрее превращая жилище воров в чернеющее пожарище. Человеческие силы здесь были никчемны. Огонь же все крепчал, обретая голос и начиная реветь. Трепещущими волнами он теперь прокатывался по потолку.

Старый дом трещал и стенал над головами людей. Разъедающий горло и легкие дым все сгущался, темные фигуры снующих воров и огненные всполохи расплывались в его едком мареве.

Кто-то уже забросил попытки спасти дом, хватал свои пожитки и рассовывал по одежде, готовясь к бегству. Эйлин сгребала со стола добычу от трюка с богачкой. Кто-то кричал, зовя Рыжего. Чарли вопил что-то о бочках с порохом, сваленных возле двери.

Подступившись под видом растерянности, юношу охватила паника. Жан-Антуан все еще стоял у лестницы, в оцепенении наблюдая гибель чужого жилища, но внутри его всего лихорадило. Происходящее вокруг было подобно крушению корабля.

Тут уж весь его рассудок и волю сковал животный страх перед судьбой.

Неожиданно кто-то слепо налетел на него и затарахтел так быстро, что, даже придя в себя, француз не сразу разобрал слова:

– Что стоишь, Джон, порох сейчас рванет! Будем выбираться. Помоги сдвинуть стол, пламя перекрыло подступы к окнам.

Это был Питер. Глаза ему застилали слезы от дыма.

Он схватил Жана-Антуана за плечо и поволок за собой, уворачиваясь от жара горящей мебели. Посреди помещения треск прогорающего дерева многократно усилился. Юноша огляделся в поисках остальных. Высокая узкая тулья шляпы Чарли мелькнула там, где у лестницы только что стоял он сам, а впереди показались Капитан и Крыса.

– Вычуру нашел? – спросил весь покрасневший Капитан, рукавом прикрывая лицо от дыма. Лицо его покрывали крупные капли пота.

– Да, вот он, – махнул себе за спину Тид.

– Вместе хватайтесь за этот край стола, приподнимем и развернем его, чтобы тот край уперся в окно, – скомандовал Капитан и вместе с Крысой побежал к противоположному краю стола, отбрасывая стулья в стороны. – Порядок! Начали.

Вдруг слева, подняв облако искр, с треском упала одна из балок, что держала потолок.

– Нехорошо это, – пробормотал Тид.

Жан-Антуан и седовласый напряженно переглянулись, спешно подхватили столешницу снизу, напружились и оторвали стол от пола. С другого конца Капитан и Крыса стали разворачивать его. Поставив стол поперек дома, Капитан вернулся к юноше и Питеру.

– Дальше я не могу, там огонь, – сообщил он, потеснив француза. – Отойди, Вычура, мы с Питом отсюда подтолкнем.

Жан-Антуан устранился в сторонку.

– Капитан! – издалека крикнул Десять Кулаков подбегая к ним. – Мы с Щенком сунулись в общий тайник, чтобы забрать всю выручку, но там оказалось совсем пусто!

– Как пусто? – побледнев, воскликнул Питер.

– Кажется, кто-то нас обчистил, – неуверенно объяснил Десять Кулаков.

– Что за черт! Когда это? – продолжал ужасаться Тид.

– Да плевать мне сейчас на тайник, хоть бы ноги унести. Щенок где? – спросил Капитан.

– Они с Чарли Рыжего ищут.

– Так, – нервно потерев лицо, потянул Капитан и повернулся к Питеру, – Ладно, сначала стол.

Навалившись на стол, двое мужчин быстро задвинули его противоположным краем в самое пекло, какое с ревом полыхало у окон.

– Так стол же сейчас загорится! – воскликнул Жан-Антуан.

– Вот именно, поэтому нужно быстро собрать остальных и живо убираться отсюда, пока всей толпой не провалились в ад, – кивнул Капитан.

На этих его словах с грохотом и огненными вспышками весь дом сотрясся от обрушения половины потолка. Десятки черных охваченных пламенем досок сначала пошли волной, затем полетели прямо на столпившихся у стола, но Крыса и Десять Кулаков вовремя отбежали, Питер метнулся на Капитана, и вместе они покатились по полу, а Жан-Антуан в несколько прыжков попятился назад и упал.

Груда обломков переделила первый этаж пополам. Помимо досок сверху свалились кровати, ящики, матрасы и постели и тут же занялись огнем.

– Господи! – испуганно откуда-то закричала Эйлин.

– Эйлин! Где тебя носит? – поднимаясь, сварливо рявкнул Капитан и оглянулся на звук ее голоса. – Выбираться пора! Скорее сюда!

– Кто там с вами? – показавшись в дымке, спросила Эйлин.

– Почти все, а с тобой?

– Я одна.

Капитан поднялся, стряхивая с одежды осколки стекла, разбросанные по полу, и громко заговорил:

– Что разлегся Питер? Крыса ты куда побежал? Быстро все сюда! Так парни, слушайте! Прощайтесь с жилищем, ибо оно по милости Сканлана нам больше не послужит домом, и выметайтесь, пока есть возможность.

– Дамы вперед, – пропуская Эйлин, отступил Питер и помог ей подняться.

Взойдя на стол, Эйлин оглядела лица воров в поисках кого-то еще и увидела отчаявшийся немой взгляд француза поодаль. Это заставило ее остановиться. Лихие Малые тоже обернулись в его сторону и ошеломленно застыли.

– Святые угодники! – сокрушенно обронил Тид.

Обрушение отрезало Жана-Антуана от остальных. Сваленные грудой горящие доски потолка завалили подступы к столу, по которому они собирались выбраться из дома. Француз остался в той части дома, где покоились бочки пороха и лестница, ведущая в остатки второго этажа. Жан-Антуан растерянно поднялся на ноги и не смог выдавить ни слова, сознавая всю тяжесть отчаянного положения в котором он оказался.

Капитан отвернулся первый. Прочистив горло, он вернулся к своим указаниям:

– Не задерживаемся. Эйлин, не заставляй меня выталкивать тебя из окна.

– Но вы же не оставите здесь Жана-Антуана! – обеспокоенно сказала она.

Питер Тид, Крыса и Десять Кулаков, похоже, с тем же вопросом обратили взгляды на Капитана.

– Не оставлю, Эйлин, мне еще остальных нужно найти, – буркнул Капитан. – Парни, вы тоже не стойте как увальни.

Прежде, чем скрыться в темноте заднего двора, Эйлин задержалась у окна и в последний раз бросила полный вины и извинений взгляд на Жана-Антуана, потом прыгнула вперед и больше юноша ее не видел.

Следом по столу пробежал Крыса, не собравшись с духом, чтобы оглянуться на Жана-Антуана. Десять Кулаков бросил короткий взгляд и выпрыгнул из окна. Прежде, чем подняться на стол, Питер схватил Капитана за плечо:

– Не по-христиански оставлять здесь Вычуру, Капитан. Паренька нужно вытащить, иначе не будет покоя твоей душе.

– А остальных можно, что ли здесь бросать? – хмуро отозвался Капитан. – Я не выйду из дома, пока остальные не покинут его, так что не трать мое время и проваливай! И скажи остальным, пусть отбегут от дома подальше. Если порох рванет, то мало быть просто снаружи.

Питер кивнул и, крикнув Жану-Антуану, что все будет хорошо, с разбегу по столу выпрыгнул на улицу.

В видимом сквозь дым клочке первого этажа остались только Жан-Антуан и Капитан. Оба молча смотрели друг на друга. Юноша допускал, что Капитан развернется и отправится вслед за остальными, но Капитан принялся оглядывать затянутое дымом помещение.

– Я попробую сделать такой же трап, как из стола, чтобы ты мог перебраться сюда, – крикнул он французу, – а ты пока поднимись и поищи возможности выбраться через склад на втором этаже, потому что я не уверен, что смогу найти что-то подходящее для трапа.

– Вы предлагаете прыгать со второго этажа? – ужаснулся Жан-Антуан.

– А что тут такого? Не дури, Вычура! В худшем случае сломаешь ногу, зато живехоньким останешься.

– А если будет открытый перелом?

– Проклятье! Мог бы, я бы в глаз тебе сейчас дал! – ругнулся Капитан. – А если тебя от взрыва по воздуху разнесет, на твой французский вкус будет лучше?

Капитан плюнул на пол и скрылся в дыму, отправившись на поиски чего-то крупного и еще не объятого пламенем для приспособление под трап.

Помешкав, юноша согласился с доводами вора и взбежал по лестнице, где обнаружил, что наверху дыма еще больше, а той части, в каковой еще полчаса назад располагался кубрик, больше не существует.

Воздух здесь оказался горячее, и вдыхать его было невозможно. В этой стороне дома остались только комната Чарли и комната Капитана. Бросившись в комнату Чарли к потайному ходу, Жан-Антуан распахнул дверцу в стене и к своему ужасу чуть не шагнул в охваченную огнем пропасть: пол второго яруса склада обвалился, и потайной ход оказался на высоте 13 футов от горящих на земле обломков.

В лицо французу ударил раскаленный воздух. Он тут же закрыл дверцу и заметался по комнате Чарли, пытаясь решить, что же делать, потом подступил к окну, – очевидно единственному уцелевшему в доме – раздумывая над словами Капитана о переломе ноги.

Разбив окно ящиком, на котором Чарли имел обыкновение держать трубочный тройник, и почуяв запах холодного свежего воздуха, Жану-Антуану стало все равно, что станется с его ногами, он категорически не хотел больше задыхаться здесь.

Дым тут же хлынул из окна на улицу. Высунувшись в окно, юноша посмотрел вниз. Под окном виднелась темная припорошенная снегом земля, пригорок и небольшой спуск у самого основания дома. Прыгать туда было поступком решительным, но неизбежным.

Сбежав на первый этаж, чтобы предупредить Капитана, о том, что отыскал путь к спасению, юноша не увидел там Капитана. Точно сказать, был Капитан все еще в доме или нет, Жан-Антуан не мог, но на его крики Капитан не откликнулся. Постояв еще недолго на шаткой лестнице, высматривая Капитана, француз больше не мог медлить, и вынужден был вернуться в комнату Чарли. Жан-Антуан выглянул из окна еще раз, оценивая высоту, затем схватил с пола матрас, на котором спал разбойник и вытолкал его в окно. Матрас с глухим хлопком приземлился на пригорке и чуть съехал ближе к дому. Юноша забрался на подоконник, придерживаясь за стены, закрыл глаза и сделал отчаянный шаг вперед в темную пустоту ночи.

Глава 15. Снег и пепел

Тулья лежащей на земле шляпы дымилась в зареве пожара, озарявшего непроглядную тьму зимней ночи по всей округе. Отблески огня мерцали на мостовой, смоченной растаявшим от жара снегом. Чуть поодаль шляпы красные языки пламени каскадами поднимались ввысь из всех окон вместе с густыми столбами дыма. Под гул ветра пожар неистово ревел и гремел, отгоняя от себя стужу, пожирая остатки людского жилища и сливаясь с пожаром на заброшенном складе.

Из темноты протянулась рука, сцапала шляпу чумазыми пальцами и утащила во мрак. Мужчина выпрямился на фоне огня и забил ладонью тлеющую тулью, потом неожиданно для себя обнаружил горящий дом.

– Ну что, вроде пронесло, а! – водружая шляпу поверх растрепанных волос и глядя на полыхающее здание, бодро грянул разбойник.

Никто ему не ответил, так как с ним никого не было. Поправив на себе перекосившееся пальто и смахнув с себя сажу, Чарли постоял на одном месте еще несколько минут, дивясь тому, как красиво горит жилище Лихих Малых, потом вспомнил о бочках с порохом, что могут рвануть в любое мгновение, и поспешил отойти подальше.

Он все ждал, что его друзья вот-вот появятся на залитой огненным светом Вест-Ферри-роуд, но их не было. А поняв, что не дождется появления Лихих Малых на Вест-Ферри-роуд, разбойник побежал вверх по улице в обход домов, чтобы пробраться проулками через склады доков к пустырю заднего двора дома Лихих Малых.

После слепящего полыхания ночь показалась разбойнику полностью покрытой непроглядным мраком. Но вот, впереди за кривой кирпичной стеной показалась заращенная сухими сорняками подернутая зловещим сиянием земля, а затем и одоленный пламенем дом. Здесь, позади дома бессильно скучились полные ужаса Лихие Малые.

– Капитан! – крикнул разбойник, подбегая к друзьям.

– Чарли? – отозвался Питер.

Вместе с остальными седовласый изумленно повернулся к разбойнику. Крыса радостно подпрыгнул на месте. Эйлин, воочию удостоверившаяся, что ни с кем не спутала голос разбойника, измученно вздохнув, пошла ему навстречу.

– Слава Богу, ты выбрался! – не сдержав чувств, простонала она, бережно хватаясь за лицо Чарли, точно проверяя, не бесплотен ли разбойник.

– Как ты там оказался? – с недоумением глядя в сторону, откуда появился Чарли, спросил Тид.

– Через парадную дверь вышел, – чуть удивившись вопросу, самым небрежным тоном ответил Чарли, отчего Крыса и Десять Кулаков озадачено переглянулись.

– Так ведь там же пылало все как у чертей в печи! Сканлан горящих ящиков навалил, будь он проклят! – плюнул на землю злой и еще больше потрясенный Тид.

– Знаю, но иначе мне уже было не выйти, – кивнул разбойник. – Для этого неизбежного действия я намеренно намочил свою одежду.

– Чем это? Мы же всю жидкость вылили на огонь! – с таким же непониманием, как у Питера, проговорил Десять Кулаков. – Даже джин!

Чарли молча оглядел их изумленные лица и быстро покачал головой:

– Не скажу! Это секрет. А где Капитан? Где остальные?

– Не знаю, где остальные, но Капитан остался Вычуру вытаскивать, – пробормотал Питер. – А кто же тогда в окно выпрыгнул из твоей комнаты, если ты вышел через парадную дверь?

– Кто-то выпрыгнул из моей комнаты?

– Да! – горячно ответил Питер, и воры закивали, вторя ему. – Сперва вышвырнул в окно матрас, затем прыгнул мимо него. Ухнул эдак по приземлению, да так быстро укатился в темноту, что мы не разглядели, кто это был. Думали ты…

– Потом я побежал посмотреть, а парня уже и след простыл! – закончил Крыса.

– Это точно был не я, – заверил его Чарли. – Парни, вы не знаете, кто взял всю заначку из тайника банды?

– Ты тоже видел? – вскинулся Десять Кулаков. – Может, Вычура решил обчистить нас под шумок?

– Не, Джон, кажись, все время на виду был, – отозвался Тид. – Ладно, джентльмены! Языком потреплем в более подходящий момент, а сейчас нужно остальных найти или скорее из дома их вытаскивать.

– Я в огонь не полезу! – заявил Крыса, неосознанно отстранившись от компании воров.

– А я полезу! – с готовностью, рванулся вперед разбойник, но его поймали женские руки и остановили.

– Не нужно! Это безрассудство, – выпалила Эйлин. – Мы даже не знаем, возможно, всем оставшимся уже удалось выбраться, а ты только понапрасну бросишься в самое пекло.

– Даже не знаю, Эйлин, – пробормотал Тид, с болью посмотрев на свой горящий дом. – Кроме как по столу, да в окно, через которое мы выбрались, иначе и нельзя спастись.

– Чарли же выбрался! – с надеждой стояла на своем Эйлин, видя, что разбойник готов взяться за любое предприятие, чтобы спасти друзей, и только переводит взгляд с нее на Питера, в ожидании, когда они придут к разумному заключению. – А стол уж и подавно схватился огнем.

– Если бочки с порохом еще не взорвались, значит и стол еще цел, – сказал Тид.

Эйлин посмотрела на Чарли, словно спрашивая, так ли это.

– Не лишено смысла, – признал он.

– Пусть ты и прав, Питер, – решила иначе Эйлин. – Быть может, в доме кто-то остался, но спасти его уже нельзя. Не нужно туда возвращаться, уже может оказаться слишком поздно искать там живых.

Воры напряженно переглянулись. Крыса пожал плечами, Десять Кулаков, глядя на Питера, предостерегающе покачал головой. Тид засопел, лихорадочно обдумывая прозвучавшие доводы, потом шагнул к девушке.

– Знаешь, какая нестерпимая мука гореть живьем? – прищурившись, прохрипел Питер. – Мы бы точно услыхали, если бы кто загорелся. Душераздирающий вопль еще долго не стихал бы на этих улицах! Говорят, от горящего человека уже ничего кроме костей и не осталось – огонь все слизал – а кости еще продолжают визжать.

На минуту все замолчали. Не справляющийся со своими нервами Питер продолжал пристально глядеть в лицо Эйлин, отстаивая право на жизнь своих друзей. А она с вызовом смотрела в лицо Тида, готовая и дальше защищать право на жизнь Чарли. Она собиралась возразить Питеру, но разбойник заговорил первый.

– В каком направлении укатился тот, что из моей комнаты прыгал? – спросил Чарли.

– Да вроде в сторону доков Миллуол, – неуверенно отозвался Крыса.

– В дом идти нельзя. Рвануть может в любую минуту, – окончательно решил Чарли, избавив Эйлин и Питера от дальнейших споров. – Я пойду искать того, кто прыгал из моей комнаты, он может знать, как обстоят дела с остальными. А вы ждите здесь, вдруг кто объявится.

Не дав друзьям возможности пуститься в отнимающие время обсуждения его решения, Чарли зашагал вдоль горящего дома, мимо нелепо смотрящегося на земле матраса, мимо охваченного огнем склада, в котором разбойник часами ждал, что волшебство заработает. И вскоре жар сменился крепким морозцем, окружившим Чарли со всех сторон.

Эйлин долго смотрела ему вслед, потом его фигура скрылась в темноте. Вскоре после его ухода вспыхнула крыша. Это произошло с невероятной быстротой. Сначала над домом показались только пара огненных всполохов сквозь черные завесы дыма, потом огонь прочно укрепился на самой вершине строения.

Внутри уже все было занято сплошным огнем и продолжало обрушаться. Пожар теперь стал отчетливо виден с южного берега Темзы, а свет от него расплылся в низких ночных облаках за несколько миль от Собачьего острова. И в то время как на Лондон неспешно опускались снежинки, над доками взвивались мерцающие искры. Ветер подхватывал их и разносил по округе, возвещая о пожаре. Посреди ночи раздался далекий бой пожарного колокола. Обитатели Поплара стали покидать свои лачуги, чтобы поглазеть на происшествие. Первыми на Вест-Ферри-роуд подоспели бездомные и возвращающиеся со смены работники. Толпа держалась в стороне от огнища. Ропот и разговоры об участившихся поджогах с потусторонним трепетом передались по улицам за считанные минуты. Вдали яростный пожар слышался весьма причудливо. Рокот и рев сливались с ветром и шумом реки, и оттого казались обитателям восточного Лондона зловещим знаком, дьявольскими происками.

Быть может, так оно и было.

– Дурное у меня предчувствие. Точно говорю, беда случилась, а мы ничего не делаем, – не унимался Питер, курсируя взад-вперед и останавливаясь по временам, чтобы поковырять ногой грязный снег.

– Нужно было прикончить Тома, пока была возможность, – с гневом выдавил Десять Кулаков, соглашаясь с Питером.

– Он знал, что так получится, – хрипло пробормотал Питер. – Знал, к чему все приведет.

– Да что Сканлан мог знать? – Десять Кулаков на мгновение оторвал взгляд от горящего строения, в котором лишь отчасти теперь узнавался их дом. – Ему просто захотелось отомстить. Пустить кровь за кровь брата и плевать ему, кто на самом деле убил Красавчика.

– Нет. Не Сканлан. Старый знакомый Чарли. Джентльмен с красными конвертами. Он знал, что мы перебьем друг друга, потому и порешил Красавчика. Чтобы Чарли в конце концов остался один.

Эйлин тревожно взглянула на Питера, Крыса при упоминании этого человека тут же сжался, а Десять Кулаков решительно отмахнулся своей крупной ручищей:

– Тут я скорее с Капитаном соглашусь, Пит, винить этого странного парня во всех наших неприятностях полнейшая глупость!

– А по-моему логично, – возразил Крыса. – Может даже этот дьявол приплатил Тому, чтобы тот напал на Чарли!

– Тому и платить не нужно, как был подонком, так им и остался! И хватит уже выдумывать всякие глупости, – стоял на совеем Десять Кулаков. – Никто не мог спланировать такое! Даже враг Чарли, каким бы безумцем он ни был!

Тид не услышал его, или не захотел услышать. Только сокрушенно покачал головой и сменил тему, глянув на пожар:

– Что ж больше не выходит никто, а!

– Если через пять минут Чарли не вернется, я пойду в дом искать живых, – сказал Десять Кулаков.

– Да что там! Раньше нужно было идти, – похоронным голосом произнес Питер, покосившись на Эйлин. – Бабу зря послушали.

– Успокойся уже! – тут же откликнулась Эйлин. – Был бы там кто живой, сам бы выбрался. А ты просто предлагаешь отправить спасшегося на верную погибель.

Спор начался с новой силой, но вот, вдалеке показались двое.

– Я не понимаю, что за дикие обычаи! – сквозь треск и рев огня слышалось издали, как от волнения с более выраженным, чем обычно, французским акцентом ужасался Жан-Антуан. – Ну, хорошо, если невозможно обойтись без насилия, существует ведь практика дуэлей! Но зачем же сжигать дома?

– Все дело в том, что если одержишь победу на дуэли, тебя будут судить за убийство и, что вероятнее всего, в результате повесят, – объяснял Чарли. – А если потерпишь поражение, то умрешь на месте. Дуэль для современных лондонцев слишком роскошный способ разбираться со своими проблемами, Джон. Проще незаметно совершить преступление. Скоро это веянье будет распространено повсеместно, поверь мне.

– Но это низость! Это подло.

– Чудесно, что ты так считаешь, но только не для Сканланов. И не для людей, которые живут ради насыщения своих животных потребностей.

Жан-Антуан был весь в снегу, прихрамывал и не мог полностью ступать на правую ногу, придерживаясь для поддержки за плечо разбойника.

– Чарли! – крикнул Десять Кулаков и побежал им навстречу. – Тебя ждем, пошли в дом, живых вытаскивать.

– А сами что не идете? – спросил разбойник, потом перевел взгляд на дом. Несколько громоздких горящих бревен упали из-под крыши и громко разбились об землю, выплеснув в ночь сотни мерцающих искр. – Ах да, если взорвется, так пускай лучше, с Чарли Бродячие Штаны, чем с вами, так, парни? Впрочем, порох действительно должен бы уже взорваться…

Не успел он договорить, как в заволоченном дымом окне на первом этаже надвинулось что-то большое и темное, а потом из горящего дома оттуда вылетел кричащий во всю глотку платяной шкаф.

Развернувшись в полете, он пролетел добрых шесть футов и упал плашмя, нещадно стукнувшись оземь, и крик прервался. Но, стоило разбойнику повернуться к ошарашенным ворам, чтобы спросить, что это было, как шкаф вновь обрел голос, да к тому же, принялся пыхтеть, дымиться и исступленно подпрыгивать на одном месте.

– Не открывается! – тревожно раздалось из шкафа.

– Хватит орать! – раздраженно рявкнул второй голос. – И осторожнее с локтями!

– Да это же Капитан и Рыжий! – радостно крикнул Питер и побежал к шкафу, прямо под град вьющихся возле дома искр.

Крыса торжествующе закричал и бросился вслед за Тидом, а за ним и все остальные. Чтобы скрыть свою хромоту и неспособность быстро передвигаться, Жан-Антуан сделал вид, что пропускает Эйлин вперед и отстал от всех. Чарли и Тид подскочили к шкафу, лежащему дверцами вниз, ухватились за бока, а Десять Кулаков отжал его от земли. Из распахнувшихся дверец приподнятого шкафа на снег выкатились два израненных вора.

Одежда побагровевшего Капитана была ободрана, а кожа вся на ожогах. Он медленно отполз и устало рухнул. Рыжий лежал на земле, зажимал перевязанную руку и, напротив, был очень бледен.

То, что произошло следом, перетряхнуло весь дух спасшихся друзей. С оглушительным застилающим уши грохотом крыша объятого пламенем жилища на долю секунды выгнулась дугой, стены дрогнули, а следом с мириадами осколков из всех окон вырвалась раскаленная взрывная вспышка.

Стоявших ближе всего к дому Чарли и Питера как пушинок швырнуло в сторону. Подброшенный в воздух шкаф упал на Десять Кулаков, а Крысу и Эйлин сбило с ног ударной волной. Крыша с грохотом обвалилась в самое чрево рушащегося здания. Лавина пыли и огня накрыла все. Из чернейшего облака дыма на разбросанных по земле людей понеслись осколки кирпичей.

Жан-Антуан забыл о своей поврежденной ноге и побежал им на помощь. Им – значило для него «ей». Но в нескольких шагах от Эйлин француз услышал приближение странного глухо разрубающего воздух звука. Юноша поднял голову, и тут что-то тяжелое мгновенно сшибло его на землю. Последнее, что он видел, прежде чем провалился в темноту – его собственные ноги, мелькнувшие на фоне озаренного пламенем угрюмого неба.

Мало разборчивые, далекие голоса и укоризненные лица, появившиеся из темноты на приеме мадам Брантень, промелькнули пугающей чередой тусклых картинок, намного более реальных, чем он сам. Стыд его сестры, кипящая злость Франсуа и болезненное разочарование общества лишали Жана-Антуана воли к жизни. Он все силился вспомнить, кто такая Полин, и не мог. Кто это Полин? Почему они все так его ненавидят? И почему он не может разглядеть ни лица отца, ни лица матери? Он ушел, даже не запомнив их. А они даже не пытались его найти. Он словно так и остался в той яме на охоте.

Чей-то пронзительный надломленный крик вернул ему возможность чувствовать. И первое, что он почувствовал – была боль. Затем сильнейший холод. Руки и ноги почти онемели, настолько было холодно, но где-то отчетливо разливалась эта назойливая боль. Ветер мучительно шевелил его курчавые волосы на виске. Снег мочил спину.

Он разлепил глаза. В густом сером мареве проносились темные клочки дыма, кружились белые хлопья снега и черные лоскуты оседающего пепла, а все остальное скрывал непроглядный дымный сумрак. Такой вязкий, словно взвесь на дне морском.

Задохнувшись, женщина закричала вновь. Бессильно, сквозь слезы. Жан-Антуан поднялся на локтях, чтобы разобраться, в чем дело. Впереди, там, куда указывали его протянутые по земле ноги, двигались смутно различимые сквозь смог силуэты. Оттуда и раздавался ее голос. Не так громко, как ему показалось вначале.

Когда он сел и огляделся, глазам его предстала удивительная картина. Все точно бы потеряло цвет. Над руинами двухэтажного дома, от земли и насыпей обломков поднимались клочья дыма, а с неба опускался снег и пепел. Кроме временами слышного плача, от развалин раздавался стук ударяющихся друг об друга камней и досок, словно стены продолжали осыпаться. Гулким фоном звучали и приглушенные мужские голоса, ропот, а издали доносился плеск воды. Все это эхом смешивалось в стонущей утренней тишине.

Пошатываясь, Жан-Антуан поднялся и зашагал по хрустящим под ногами камням, размазывая по белому снегу черные пятна пепла и собственную кровь. Дом теперь находился, словно на возвышении, на небольшом холме из собственных останков.

Подобравшись мглистой завесой дыма к частично уцелевшим стенам, француз увидел посреди развалин Эйлин. Ее одинокая фигура вздрагивала в потерявшем голос немом плаче. Она смотрела в одну точку и все время закрывала лицо вздрагивающими бледными ладонями. Не было никого, кто утешил бы ее.

Жан-Антуан сделал еще два шага и переступил черту, когда-то отделявшую жилище от улицы. Слева застыли воры, молча глядя, как Чарли на коленях разрывал обломки и отбрасывал кирпичи, в безумном исступлении бормоча что-то себе под нос.

А потом, юноша увидел руку, торчащую из-под завалин. Облупившиеся матовые черные лоскуты, как сгоревшая бумага, истрескавшейся коркой покрывали недвижные пальцы, кисть и предплечье, в которых просвечивались алые прожилки плоти. Рука показалась французу до того неестественной, что он сначала не смог осмыслить произошедшее. Прежде, чем его накрыл ужас, он подумал «что это?», но затем с языка сорвалось жуткое:

– Кто это?

Однако вопрос просто растворился в воздухе.

Сдирая пальцы в кровь, Чарли все копал, отбрасывая через плечо обломки. Он делал это так быстро, словно мог еще что-либо изменить. Ближе всего к разбойнику стоял Капитан. Никто не знал, что делать. А Чарли ни на секунду не останавливался. Вся его спина была усыпана снегом, так долго он не вставал. Он отрыл сначала голову и плечо, затем часть туловища и стал осторожно хлопать беднягу по щекам – таким же истрескавшимся, черным и облупившимся, как рука, торчащая над землей. Липкие черные лоскуты обгоревшей кожи потянулись за пальцами Чарли.

– Давай, очнись, все уже закончилось, – зашептал разбойник.

– Чарли, – оборвал его Капитан.

– …это еще что! Вот подлечим тебя, и будешь как новенький…

– Чарли, перестань! – схватив его за плечо, прикрикнул Капитан.

– Не мешай! Каждое мгновение на счету! – слепо скользнув гневным взглядом по Капитану, отозвался Чарли и повернулся к погорельцу.

– Щенка уже нет, не дури!

– О! О! Точно, сейчас, – не услышав его, разбойник вскинул в воздух указательный палец и спешно поднялся на ноги. Запрыгав на одной ноге по камням и черным прогоревшим доскам, Чарли стал стаскивать с себя свой нелепый длинный сапог.

Стоявшие чуть поодаль Лихие Малые со смятением переглянулись. А Капитан, казалось, едва сдерживается, чтобы не набросится на безумца, устроившего балаган.

– Да слезай же ты, идиотский сапог! – кряхтел Чарли, задирая ногу все выше, и силясь стащить обувь.

Лицо его было искажено сильнейшей душевной болью. Он чуть не плакал, пытаясь справиться со своим сапогом, словно это могло вернуть жизнь Щенка.

Когда сапог поддался, Чарли горько засмеялся, потерял равновесие и завалился прямо на спину под взглядами своих друзей. Капитан брезгливо отвернулся. Скатившись к ногами Жана-Антуана, разбойник вскочил, отдышался, занес сапог повыше и перевернул его, подставив под сапог ладонь.

Таким жалким и беспомощным Чарли не выглядел даже в тот день, когда умирал от ран, нанесенных Томом Сканланом. Эйлин с болью и ужасом смотрела на действия Чарли, окончательно потерявшего контроль над собственным рассудком. Разбойник не замечал взглядов своих друзей, обращенных на него, точно на прокаженного. Он отчаянно встряхивал перевернутым сапогом. Надежда и отчаянье сменялись на его лице масками мучений.

– Чарли, пожалуйста, оставь это, – взмолилась Эйлин.

Капитан шагнул к нему:

– Все, Чарли, успокойся. Питер, нужно достать Щенка и похоронить по-человечески.

Чарли увернулся, отпрыгнул в сторону и вытаращился на Капитана горящими глазами.

– Что ты такое говоришь! – вскричал разбойник. – Щенок поправится! С ним все будет хорошо!

И еще быстрее прежнего принялся трясти сапогом, пока из него в ладонь Чарли не выкатился небольшой песочного цвета камень. Один угол его был сбит, поверхность неровная, грубая. Он был всего двух пальцев толщиной и примерно такой же высотой.

– Вот! – радостно взвизгнул Чарли.

Увидев камень, Питер схватился за плечо Рыжего, первым догадавшись, на что надеется разбойник.

– Сейчас, – суетливо выпалил Чарли, отбросил сапог в сторону и поспешил к обезображенному телу Щенка, босой ногой ступая по все еще теплым обломкам.

– Что ты делаешь? – спросил Капитан, направившись наперерез. – ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?

– Капитан, – тихо окликнул Тид.

Лицо Капитана дернулось от бешенства, он остановился, будто наткнувшись на невидимую стену, обернулся к Лихим Малым и зашагал теперь к Питеру:

– Что вы стоите все?! Я не могу смотреть, как этот идиот устраивает представление из смерти Щенка. Чарли не понимает, что произошло! Его больной рассудок не может это понять!

– Но ведь эта та штука, из-за которой он не умер, – пробубнил Тид.

– Какая штука?

– Византийский камень, – неуверенно произнес седовласый. – Когда Сканлан его порезал, Чарли поэтому просил нас всех уйти, чтобы мы не видели что именно его исцелило.

Остальные тут же устремили удивленные взоры на Питера, потом на Чарли, вновь склонившегося над телом Щенка. Капитану было сложнее остальных преодолеть себя и попробовать примириться со словами Тида. Его широкая спина зло поднималась при дыхании, кулаки нервно сжаты. Он долго буравил Питера взглядом, словно от Тида что-то зависело.

– Ты разве не веришь? Разве не знаешь, откуда появился этот камень? – с надеждой проговорил Питер. – Его же привезли из Святой земли.

– Но Щенок уже мертв, – твердо произнес Капитан.

– Пусть он хотя бы попробует, – кивнув на Чарли, предложил Питер.

Чарли в это время вложил камень в ладонь Щенка. Камень выпал и покатился по битым опаленным кирпичам, потом скрылся в расщелине между досок. Разбойник с испуганным криком вскинулся и пополз за ним, поспешно отбрасывая в стороны обломки.

Но доски, под которые закатился византийский камень, были прижаты тяжелым деревянным брусом, Чарли не смог их поднять. Тогда он по плечо запустил руку под доски и в панике принялся вслепую шарить, перебирая пальцами теплый пепел, еще горячие гвозди и десятки обломков на ощупь похожих на византийский камень. Вдруг он замер и поводил глазами, прислушиваясь к тому, на что наткнулись его пальцы.

– Ледяной? – послышалось Жану-Антуану, как неразборчиво пробормотал удивленный разбойник.

Чарли вытянул руку, ободрав рукав пальто, и с надеждой посмотрел на предмет, зажатый в пальцах. Он тут же бросился обратно к Щенку, вновь вложил византийский камень в черную ладонь Щенка и сжал обгорелые пальцы, обхватив его кулак своими руками. Разбойник зажмурился и склонился над погибшим другом, по временам вскидываясь и вглядываясь в неизменно застывшее лицо мертвого Щенка.

Наступила долгая и тяжелая тишина. Лихие Малые затаили дыхание, уцепившись в последнее, на что можно было рассчитывать в такой ситуации. На чудо. Чудо, которое однажды уже сотворилось с умиравшим разбойником, и в подлинности какового не сомневался даже Капитан.

Жан-Антуан весь продрог, пока ждал, что произойдет дальше. Но ничего не менялось. Только Чарли стала пробивать мелкая дрожь, так долго он сидел без движения. Опускающийся черный пепел прилипал к его мокрым от снега волосам. Клочки меха, торчащие сквозь прорези в рукаве пальто, покачивались на ветру. Никто не смотрел на Щенка. Слишком тяжело было выносить его вид. Эйлин иногда беззвучно всхлипывала где-то рядом.

Медленно слабая искорка надежды стала покидать друзей, и осознание того, что Щенок не вернется к жизни, что его раны не исцелятся, а легкие вновь не наполнятся воздухом, скорбной тенью легло на лица воров. Они еще долго хранили молчание, уныло переминаясь на месте, прежде чем среди них зазвучал приглушенный ропот. Каждый считал, что гибель Щенка была намного более несправедливой, чем если бы на его месте оказался кто-то другой из них.

Ветер – только сейчас расслышал Жан-Антуан – звучал над улицами и рекой так заунывно, так бездушно, словно это он забрал и унес прочь жизнь Щенка. Француз почувствовал себя чужим, видя утрату Лихих Малых. И пусть порой в привычках воров проглядывала грубость и дикарство, свойственное стаям диких животных, сегодня каждый из них потерял брата. А угрызения Чарли, истово тщащегося хоть как-то помочь, лишь усиливались от его попыток вернуть Щенку жизнь.

Случившееся всех сделало одинокими в их безнадежно жестокой ситуации, Эйлин плакала и никто не находил сил ее утешить, Жан-Антуан отчетливее прежнего ощутил, что заглядывает в окно чужой жизни и наблюдает переживания лондонских воров, отчего испытывал смятение, стыд и вину – он в самом деле не знал, что делать.

Но Чарли, Чарли в этот мучительно растянувшийся миг был одинок несопоставимо сильнее остальных. Он остался один на один с незримым роком, фатумом, и пытался бороться со смертью, недавно прошедшей сквозь их охваченный огнем дом. Чарли так вцепился в мертвую черную руку Щенка, будто бы лишь от него завесило, оживет Щенок или нет. И каждую следующую секунду Чарли переживал смерть Щенка снова и снова на протяжении многих и многих минут, видя, что камень не исцеляет умершего. Каждую секунду в запутанном уме Чарли рождалась и умирала надежда, и в конце концов однажды надежда умерла и не родилась.

Спустя еще какое-то время сидевший без движения разбойник уронил руки и с непониманием посмотрел в изуродованное лицо Щенка.

– Ну почему же ты не оживаешь?

Это был вопрос, самым полным образом пропитанный ожиданием ответа.

Рыжий и Крыса хмуро переглянулись. Капитан исчерпал свой запас терпения и оттащил босого на одну ногу Чарли от Щенка за шиворот.

– Так парни, приберегите слезы для своих собственных похорон и помогите мне откопать Щенка, – с минуту горько помолчав над обгоревшим телом, вдруг твердо заговорил Капитан. – Крыса, ты быстро бегаешь, пойди, договорись с могильщиком Кэмпбелом о похоронах и небольшой церемонии на сегодня. Пусть все будет по правилам.

Когда Питер Тид и Рыжий принялись помогать Капитану, из зажатой руки Щенка вновь выкатился византийский камень. Теперь он остановился возле все еще лежащего на развалинах Чарли. Разбойник с болью взглянул на камень и сгреб его вместе со снегом и пеплом в карман своего пальто. Все было кончено для Щенка.

В густом мареве разрушенный дом обступили десятки силуэтов. Пока воры вытаскивали тело своего друга, туман понемногу рассеялся и открыл прежде скрытые лица, наблюдавшей за всем толпы, что собралась на Вест-Ферри-роуд. Толпы, что все это время хранила молчание. Трагедия Щенка и отчаянье Чарли обнажились перед зрителями. Жан-Антуан и Эйлин, заметившие незнакомых людей, поняли, что с самого начала были не единственными свидетелями гибели Щенка.

Чарли поднялся на ноги и внимательно вгляделся в каждого в поисках своего врага, понимая, что такое событие тот постарался бы не упустить. Босой ногой стоя на битом кирпиче, сраженный собственным бессилием, он пытался стоять гордо и с вызовом и смотрелся глупо.

Из ночного тумана послышался стук подков и грохот колес. В толпе началось движение и суета, люди расступались перед экипажем. Капитан и Питер прервались, чтобы посмотреть, что там происходит. Черная, со шторами в кабине, четыре колеса на рессорах и две лошади впереди. Это был не обычный кэб. Частная карета. Рядом с кучером сидел хорошо одетый человек с безупречной осанкой и тревожно всматривался в развалины жилища Лихих Малых.

– Что здесь случилось? – обратился он к людям, расступавшимся перед каретой.

– Пожар же. Отовсюду видно было, – слышались голоса в ответ.

– Кто-нибудь пострадал? – сделав знак кучеру, чтобы тот остановился, человек снова обратился к толпе.

– Один парень вроде.

– Как зовут парня?

– Не знаю точно, не расслышал.

– Щенок, – громко ответил Капитан. – Тревор Иббс по прозвищу Щенок.

Человек внимательно посмотрел на Капитана, спустился с экипажа и толпою двинулся к развалинам.

Эйлин пристально окинула его взглядом, когда он проходил мимо, а Капитан явно был недоволен, что его отвлекают, он хотел поскорее покончить с этим тягостным делом.

– А некоего мистера Бродячие Штаны вы случайно не знаете? – сбавив голос, поинтересовался мужчина, приближаясь к ворам.

Лихие Малые переглянулись. Питер посмотрел на подошедшего человека с подозрением:

– А зачем он тебе, лакей?

– По его личному вопросу, который я не уполномочен разглашать, – договорив, этот человек коротко взглянул на мертвого Щенка. – И я не лакей, а управляющий и мне срочно нужно найти Чарли Бродячие Штаны.

Пораздумав, Капитан кивнул в сторону Чарли.

– Вон он, тот, что заглядывает в свой длиннущий сапог, – сказал он и принялся вытаскивать Щенка.

Управляющий обернулся, намереваясь долго высматривать нужного ему мистера Бродячие Штаны, уверенный, что Капитан просто зло пошутил, давая выход своим эмоциям, но оказалось, что Чарли действительно стоял в стороне и грустно смотрел в свой сапог, который держал в руках. Мужчина отреагировал на представший нелепый вид невозмутимо и направился теперь к Чарли.

Подойдя к разбойнику, управляющий осведомился, действительно ли он Чарли Бродячие Штаны.

– Почему же не сработало? Зачем исцеляться самому, если нельзя вернуть жизнь тому, кто ее заслуживает? – в ответ лишь вымолвил Чарли.

– Боюсь, у меня нет ответа на эти вопросы. Так вы Чарли Бродячие Штаны?

– Да, это я, – по-прежнему заглядывая в сапог, пробормотал Чарли.

– Мистер Бродячие Штаны, меня послал за вами мистер Артур Флинт. У него есть информация по местонахождению интересующей вас персоны, за помощью в поиске каковой вы обращались к мистеру Флинту не далее, чем в середине января.

Чарли вскинул на того изумленные глаза:

– Артур? Он нашел его?

Эйлин и Жан-Антуан подошли ближе, чтобы расслышать суть разговора.

– В детали я не посвящен. У вас будет возможность поговорить об этом с самим мистером Флинтом, экипаж доставит вас к нему. Прошу проследовать за мной, – с этими словами управляющий развернулся и зашагал обратно в толпу.

С минуту Чарли осмысливал все услышанное, затем поспешно принялся натягивать сапог на ногу. Покончив с этой нелегкой задачей, разбойник поспешил к экипажу.

– Чарли, ты куда собрался? – крикнул Капитан. Они с Питером Тидом только положили Щенка на землю и сложили его руки на груди.

Подпрыгнув на месте, разбойник закивал самому себе и с подавленным видом подскочил к мертвому другу, чтобы попрощаться:

– Всю свою жизнь я был слишком занят своим долгом, охотой на того, кто охотится за мной, и у меня не хватало времени замечать другие угрозы, поэтому сегодня с нами нет Щенка, – скороговоркой вымолвил Чарли прощальную речь. – Но сегодня все закончится. Для меня и того, кто повинен во многих смертях, кто убил Красавчика, чьи действия послужили причиной гибели Щенка и других честных людей.

Он еще немного постоял и развернулся, чтобы уходить. Капитан поймал разбойника за плечо.

– Постой…

– Капитан, я ухожу, – окончательно проговорил разбойник. – У меня не получится присутствовать на похоронах Щенка. Мне нужно сделать то, что я пытаюсь сделать многие годы. Вряд ли я уже смогу отомстить за смерть Щенка тем, чьими руками ваш дом был разрушен, но я отомщу тому, кто подтолкнул их. Кто убивал не только безоружных мужчин, но и беспомощных женщин. Он больше не вернется, я лично передам его в лапы смерти.

– Ты все о своем злодее с красными конвертами? – сказал Капитан и задумчиво посмотрел куда-то вдаль, словно решая, имеет ли он власть над Чарли или нет. – Ладно, иди. А мы с парнями отомстим Тому Сканлану. Он тоже больше не вернется.

Рыжий замер, испуганно посмотрев на Капитана.

– Да! – твердо сказал Капитан. – Если Том считает, что за жизнь нужно платить жизнью, устроим ему справедливый расчет, да выпустим паршивцу кишки.

– Только я не пойду с вами, – сообщил Тид. – Чарли понадобиться помощь.

Изумленный Капитан хотел было тут же возразить, но быстро сообразил, что не это сейчас главное и промолчал.

Тид взглянул на Щенка, пожал плечами, буркнул «До встречи, приятель» и вместе с Чарли направился к экипажу. По пути их нагнала Эйлин.

– Я слышала про человека, за которым ты охотишься, – сказала она.

Удивленный разбойник остановился, словно налетев на невидимую стену.

– Не люблю долгие прощания, Эйлин, – предупредил он.

– Я не прощаюсь. Я должна узнать твою тайну, Чарли, – с чувством произнесла Эйлин. – Не в моих силах просто отпустить тебя. Я пойду с тобой до конца.

Жан-Антуан, нагонявший ее чуть поодаль, тут же остановился.

Чарли долго смотрел на девушку, в глазах обоих еще чернела тень смерти друга, но разбойник старался сохранить лицо, как будто не было тех безумных мгновений, когда он выглядел, точно полностью лишившийся рассудка. Эйлин жаждала дозволения пойти с ним, а Чарли с непроницаемым видом встречал ее молящий взгляд так долго, как только позволяла ему выдержка. Затем он, не сводя с нее глаз, шепнул Питеру сквозь зубы:

– Эй, Пит, что мне ответить?

Питер растерялся и пробубнил что-то мало разборчивое.

– Хорошо, – принял решение Чарли, чем утешил измученную несчастьем даму. – Тогда и Вычуру нужно прихватить. Бросим его на амбразуру.

– Что? – вскричал Жан-Антуан. – Я категорически против!

– А куда ты денешься? – пренебрежительно отозвался разбойник. – Зачем бы еще ты мне сдался на том пароме, кроме как отвлечь внимание моего врага.

– Вы не можете за меня решать, я остаюсь, – стоял на своем француз.

– Понравилось со Сканланом общаться? Хорошо, поможешь хотя бы Капитану уму разуму научить этого ублюдка, – легко согласился Чарли и нырнул в толпу.

– В каком смысле? – не понял Жан-Антуан.

– А ты разве не слышал? – спросил Тид. – Как похоронят Щенка парни идут на резню с Томом Сканланом. Мстить. Я бы тоже пошел, да за Чарли беспокоюсь. А вот тебе не советую оставаться. Идти некуда, дома больше нет, а Капитан тебя не отпустит сейчас. Но дело твое, парень.

Тид похлопал Жана-Антуана по плечу и пошел в толпу, прикрикивая на зевак:

– Что стали? Не на что тут смотреть. В цирке давно не были? Поглядите на себя в зеркало…

С этими словами он пробрался к блестящей черной карете и скрылся в кабине. Эйлин ничего не сказала юноше, лишь только скользнув по нему прощающимся взглядом, и тоже ушла вслед за Чарли. Когда дверца экипажа закрылась, Эйлин выглянула из окна и крикнула Капитану, чтобы, когда все закончится, он шел к Нгао Энгу, там они будут ждать Лихих Малых.

Толпа снова начала двигаться, когда застучали подковы, и экипаж стал удаляться.

Глава 16. Артуро

– Он был еще в доме, когда взорвался порох, – глядя в покачивающееся дно кареты проговорил Питер. Глубокие тени в темноте зимнего утра пробегали по салону всякий раз, как они удалялись от желтого сияния очередного уличного фонаря. – Капитан видел его в последний раз, когда Щенок побежал проверить, удалось ли выбраться тебе.

Жан-Антуан нервно сглотнул. Юноша решил нагнать удаляющийся экипаж после того, как остался сначала на пепелище на Вест-Ферри-роуд, когда первое, что сказал ему Капитан, было: «Только не умри раньше меня на встрече со Сканланом. Возиться с твоим трупом мне будет в тягость, и я просто сброшу тебя в реку». Эти слова толкнули француза выбирать меньшее из двух зол, и он выбрал войну Чарли, после чего пробежал несколько кварталов, прежде чем забрался в кабину к Чарли, Эйлин и Питеру Тиду.

– Я так и не успел поблагодарить Щенка за деньги на обратный путь, которые он передал мне через вас, мсье Тид, – виновато вспомнил он.

– Это не страшно, Вычура. Это не страшно, – в ответ глухо пробурчал Питер и уставился теперь в окно.

На их стороне кареты царило мрачное напряжение, а на стороне Чарли и Эйлин безрассудная беспечность. Чарли тарахтел без умолку о каких-то безумных глупостях. Иногда французу казалось, что разбойник делает это специально, то ли ради Эйлин, то ли, чтобы самому перестать думать об ужасной смерти друга и сконцентрироваться на предстоящем деле. Но временами Чарли начинал смешить и поддразнивать девушку, что выглядело неслыханным цинизмом после всего случившегося, и ничего благородного в этом Жан-Антуан не находил.

А Эйлин, иногда казалось французу, смотрела на Чарли со странной жалостью и отстранением. Должно быть, она всегда будет помнить того Чарли, что полчаса назад в исступлении трусил сапогом, что-то бормотал самому себе, падал, смеялся и чуть ни плакал.

Да. Все это запомнили. Но не надежда на чудо сделала разбойника совсем сумасшедшим. Все тогда надеялись на чудо. Жан-Антуан понимал, что, как и он сам, Эйлин тоже увидела эту слабину, этого безнадежного безумца, всегда жившего в рассудке Чарли.

Экипаж уже мчался по брусчатке Флит-стрит, туман закручивался в воздухе следом за ним, а через несколько минут свернул на север, неспешно проехал по неосвещенной улице и остановился возле одного из домов.

Снаружи раздались голоса управляющего и кучера. Слышно было, что управляющий спустился на дорогу и теперь давал указания кучеру. Питер придвинулся к окну:

– Куда это мы приехали?

– К Артуру Флинту, вероятно, – энергично ответил Чарли.

– Куда? – гневно переспросил Тид. – На кой черт мы здесь?!

– Ты же слышал, о чем мы говорили с Капитаном. И потом, ты сам решил сюда поехать.

Дверца открылась, и в туманной черноте улицы показался управляющий.

– Вам придется подождать здесь пару минут, – сообщил он, заглянув внутрь, и неуверенно прибавил, – джентльмены.

Дверца закрылась. Не прошло и секунды, как Питер Тид вернулся к беспокоящей его теме:

– Я же не знал, что ты направляешься к Артуро! – сокрушенно зашипел он, подавляя рвущийся крик, потом подался вперед и, грозя указательным пальцем, зашептал: – Никто не должен знать, что я был у этого изверга дома! Слышишь, Чарли? Никто!

– Простите, что вмешиваюсь, но кто он, этот мсье Флинт? – с непониманием глядя то на Питера, то на Чарли, спросил Жан-Антуан.

К удивлению француза ему ответила Эйлин:

– В Лондоне Артур Флинт очень влиятельный человек ввиду своих связей и богатеет благодаря должности помощника прокурора, которая, очевидно, устраивает его самого куда больше, чем прокурорское кресло. Именно он решает, какому делу давать ход, а какому нет прежде, чем оно попадает к прокурору. Он знает обо всех понемногу и хранит грязные секреты, пока их владельцы готовы платить кто чем может. Если вы совершили преступление, и кто-то может о нем знать, вам нужно к Артуру Флинту, если вы не хотите за убийство отвечать. И вы не ошибетесь, если назовете его серым кардиналом преступного мира Лондона.

– Да, но Питера беспокоит совсем не это. И Джон, скорее другими вещами интересовался, – позволил себе внести ясность Чарли, покосившись на Эйлин.

– Что вы подразумеваете под «другими вещами»? – осведомился Жан-Антуан.

Питер уронил лицо в ладонь.

– Артуро, как бы это сказать, личность эксцентричная и весьма-весьма утонченная, – начал объяснять разбойник с ироничным блеском в глазах. – Во Франции, насколько я слышал, хватает таких утонченных личностей, поэтому ты должен понимать, Вычура. Именно это и беспокоит Питера.

– Ну все, хватит! – прервал его Тид.

– Я все равно не понимаю, мсье…

Дверца распахнулась, и управляющий жестом пригласил пассажиров на выход:

– Прошу за мной, вас уже ждут.

Выбравшись на улицу вслед за всеми остальными, Жан-Антуан увидел темный припорошенный снегом фасад в три этажа высотой, в котором узнал жилище обеспеченного владельца. Зайдя в дом, управляющий зажег три свечи на подсвечнике, взял его в руку и, дождавшись пока все войдут, закрыл за ними дверь.

Холл погрузился в полную темноту, и только три колышущихся свечных огонька выхватывали небольшой островок света. Все окна были зашторены, никаких иных источников света не оставалось. Управляющий провел подсвечником впереди себя, чтобы убедиться, что все гости на месте.

– Пойдемте, – сказал он и тут же стал удаляться во тьму, то там, то здесь из которой блестели рамы картин, вазы, углы полированной резной мебели и дверей, украшенных панно. Шаги отдавались ледяным эхом в пустом холле. Неожиданно впереди показалась широкая закрученная лестница, и управляющий оглянулся к остальным, поднимаясь наверх. – Осторожно, смотрите под ноги, здесь ступеньки.

Поднявшись на второй этаж, такой же темный, как и первый, управляющий свернул за угол, и теперь свет от свечей в его руке стал удаляться по длинному коридору, с обеих стен которого из темноты показывались очертания дверей.

В предвкушении драгоценной информации Чарли бодро вышагивал вслед за управляющим. Все в движениях разбойника говорило о том, что ужасные события сегодняшней ночи напрочь выпали у него из головы. Эйлин, напротив, выглядела теперь тревожной, но с любопытством осматривалась по сторонам. Питер шел, чуть съежившись, явно чувствуя себя неуютно в окружении проглядывающих из темноты атрибутов дорогой жизни. А Жан-Антуан, шедший позади всех, за спиной которого сразу же смыкалась окружающая тьма, не знал чего ожидать от предстоящей встречи разбойника с Артуром Флинтом. За продвижением по темному большому дому в уставшем уме юноши проснулось воображение и ему стало не по себе.

Впереди мерцала тоненькая полоска света в щели приоткрытой двустворчатой двери слева. Это была последняя дверь, куда, по всей видимости, управляющий и вел гостей. Он взял подсвечник в левую руку и поочередно растворил створки, затем вошел в обильно освещенную свечами комнату.

– Входите, – пригласил он гостей и подождал пока все зайдут из коридора, а затем, сказав напоследок лишь сухое, – ожидайте, – вышел обратно в коридор и плотно закрыл за спинами друзей двери.

Все четверо молча попереглядывались, обнаружив, что в комнате кроме них больше никого нет, а затем стали осматриваться в необычном интерьере. Несмотря на то, что Чарли однажды уже бывал в доме Флинта, эту комнату он видел впервые. Со своего места никто не сдвинулся, так и оставшись стоять в ряд у порога.

Повсюду горели свечи, светильники на стенах были потушены. Воздух полнился душным смешанным ароматом нескольких разных духов, флаконы которых поблескивали на туалетном столике. Комната в хаотичном порядке, почти как в доме на Собачьем острове, заставлена разномастной кричащей о любви владельца к дорогим безвкусным вещам мебелью. Здесь стояли и золоченный письменный стол с разложенными бумагами, и всевозможные пуфы, и кушетки отделанные атласом, и стеллажи с разными вещицами вперемешку с книгами и бумажными папками, и множество разных шкатулок, ширма для переодевания, большие зеркала и букеты павлиньих перьев в напольных вазах. И все это блестело и мерцало из пестрого золотого полумрака.

В довершение всего стены украшали пестрые красные обои с такими же красными узорами, которые плохо сочетались с остальным убранством. Здесь, в единственном помещении из виденной части дома расшитые золотом белые шторы были открыты и выпускали свет в глубокий уличный сумрак. Несмотря ни на что, комната производила впечатление просторного помещения и напоминала скорее магазин парфюмера.

Тишину нарушил внезапный чих Питера. Седовласый вытер рукавом под носом и приглушенно выругался в адрес густого аромата всевозможных духов. Заметив на себе укоризненный взгляд разбойника, Тид возмущенно буркнул:

– Бред какой-то! Что за запах?

– Потерпи, Пит, мы здесь по делу.

Оба бдительно перекидывались словами лишь вполголоса.

– Не знаю, зря ты вообще завел дела с этим типом, – покачал головой Питер.

– А больше никто бы не помог, – возразил Чарли, – только Флинт может достать что угодно для кого угодно откуда угодно. У меня нет времени на то, чтобы преспокойно с сонной вялостью пытаться разыскать Гая Фокса. Он строит какую-то дьявольскую паровую машину и уж точно не в благих целях. Мне очень редко удается оказаться на шаг впереди моего врага, поэтому каждая возможность ценна. Пусть даже этой возможностью стал Артуро.

– Ну а деньги-то у тебя разве есть на таких осведомителей, как Флинт? – горячился беспокойный Питер. – Мы ведь оба слышали всякие жуткие слухи о нем и знаем, что ни в коем случае нельзя оказываться в долгу у Артура Флинта!

Тут легкий воздушный смешок смущенно раздался откуда-то из глубины комнаты.

– Что тут смешного, Вычура? – спросил Питер.

Француз сначала удивился, потом отрицательно замотал головой:

– Но это вовсе не я, мсье!

Чарли наклонился вперед и подозрительно выглянул из-за Питера посмотреть на Жана-Антуана.

– Кто же тогда? – спросил он.

Юноша счел делом чести разъяснить ситуацию, хватил воздух ртом и запнулся, вдруг осознав, что смешок вообще не принадлежал ни одному из знакомых ему людей.

Движение в комнате привлекло его взгляд. По стенам за ширмой для переодевания мелькнула черная скрюченная тень, заставив Жана-Антуана внутренне напрячься, а затем в обильный свет свечей из золотистого полумрака вышла статная долговязая дама лет сорока, все время прятавшаяся за ширмой. Губы ее под вислым носом были благоговейно сложены в форме сердечка, глаза навыкате смешливо смотрели из-под густых ресниц. Томно прищурившись при виде гостей, дама двинулась к ним и заговорила, и по низкому густому голосу Жан-Антуан понял, что это и не дама вовсе!

– Чарли! Радость какая видеть тебя вновь! – приветствовал вышедший человек и разбойник ответил ему наиграно радостным приветствием в ответ.

Действительно, у Жана-Антуана сомнений больше не осталось, на хозяине дома был старомодный богато расшитый мужской бархатный халат лилового цвета поверх домашней одежды.

– Как зовут твоего ворчливого друга? – Взгляд его был прикован к оцепеневшему при виде Флинта Питеру Тиду. Не успел Чарли представить своих друзей, как Флинт восхищенно всплеснул надушенным платком в руке и указал на Эйлин. – А это что за дивный юноша?

Жан-Антуан и Питер Тид обменялись взглядами полными недоумения.

– Это мисс Эйлин Вейвуд, – представил Чарли.

Прозвучавшее имя сразу остудило интерес помощника прокурора.

– Ах, мисс Эйлин. Да-да, теперь я вижу… худовата и бесформенна для дамочки, – отвернувшись от Эйлин как от чего-то несущественного, огорченно проговорил Флинт. – А эти двое кто? Импозантный зрелый ворчун и тот молоденький, что спрятался за его спиной?

Чарли повернулся в направлении, куда указал платок Артура Флинта.

– Ага, так, значит ворчун это Питер Тид, мой деловой компаньон. А тот, что прячется за Питом, Джон по кличке Вычура. Он никто. Бездомный скиталец по свету, – быстро проговорил разбойник.

Жан-Антуан в это время действительно шагнул за спину Тиду, чтобы не выделяться, и даже не обратил внимания на пренебрежительный отзыв разбойника.

– Какой застенчивый, – собрал губы и улыбнулся Флинт, осматривая Жана-Антуана через плечо Питера. – Ну а меня не представишь своим друзьям?

– Они и так знают, кто ты…

– В самом деле, Чарли? Как приятно! – помощник прокурора прикрыл ладонью рот и, глядя то на Питера, то на Жана-Антуана, сладко шепнул: – Друзья зовут меня Артуро. Прошу, называйте вашего покорного слугу именно так и никак иначе.

Питер отклонился назад, словно на него дыхнули огнем.

– А что это вы все такие припачканые? – получше рассмотрев каждого из гостей, спросил Артуро.

– Есть такой ублюдок Том Сканлан. Сегодня он сжег дом моих друзей, один из них погиб. Все мы были в доме, когда начался пожар, – объяснил Чарли. – Клянусь, это был не просто огонь, а пламень адской геенны!

Артуро взволнованно прижал сжатый кулачок ко рту и повертел головой, будто бы не был в силах поверить в такую вопиющую дикость. Потом вдруг быстро оправился и предложил:

– Так может в петлю отправить этого Сканлана? М-м-м? Что скажете? Хотите? Это легко устроить.

– Не думал, что такое скажу, но для Сканлана это участь что надо, конечно, – признал Питер, посмотрел на разбойника и попытался вложить свои слова тому в голову, – но средств на оплату висельников у нас нет, правда, Чарли?

– К сожалению, – согласился разбойник.

– Жаль, это было бы легко устроить, – вздохнул Артуро.

– Но ведь каждый преступник заслуживает справедливого суда, – вдруг обронил Жан-Антуан, пораженный столь циничным обсуждением темы чужой казни, пусть даже казни виновника смерти Щенка.

– Что-что? – переспросил Артуро таким тоном, чтобы дать понять, что замечание Жана-Антуана было неуместным. – Какой невинный склад ума у твоего друга, Чарли. К вашему сведению, Джон, как раз на встречах вроде этой и решается судьба висельников. Кому жить, а кому умереть это, знаете ли, исключительно дело договоренности. И суд решает так, как угодно мне. Если этот ваш Том Сканлан такая потерянная для общества душа, как вы говорите, зачем ему задерживаться на этом свете?

– Полностью согласен, но сегодня мы обсуждаем другие дела, разве нет? – напомнил Чарли.

– Разумеется, – расплылся в теплой улыбке Артуро. – Вот, выпейте, джентльмены. Как я понимаю, у вас была тяжелая ночь, вам нужно отдохнуть, – он порхнул к столику, на котором стояла открытая бутылка вина и блюдо полное кондитерских изделий, достал еще два бокала вдобавок к двум уже приготовленным и разлил вино. – Я тоже сегодня глаза не сомкнул, так что простите мне мой непарадный вид. Всему виной долгие переговоры и торжества по их окончанию. Но мне и представить сложно, что пришлось пережить вам.

– На отдых времени у меня нет, а от вина не откажусь, – принимая бокал, согласился Чарли.

Пока разбойник распробовал вино, Артуро раздал бокалы Питеру и Жану-Антуану, взял себе и почему-то совсем забыл о существовании Эйлин, стоявшей рядом с гостями. Прежде чем перекинуть все содержимое бокала одним махом, Питер немного постоял задумчиво, явно поминая Щенка, мрачно вздохнул и уже тогда выпил.

Артуро вернулся к столику, подхватил блюдо, подскочил к гостям и заботливо стал раздавать сладости, снова обойдя вниманием Эйлин. Жан-Антуан, заметив это, протянул руку за еще одной конфетой.

– О-о! Смотрите, кто у нас сладкоежка! – звонко посмеялся Артуро, съедая Жана-Антуана взглядом. – Ну держи.

Он передал французу еще сразу две конфеты, и только Артуро отвернулся, Жан-Антуан передал их Эйлин. Она улыбнулась, тронутая его заботой.

– Ладно, оставим ненужные формальности, – дожевывая конфету, нетерпеливо сказал Чарли преувеличено деловым тоном. – Ты же послал за мной, потому что тебе есть, что мне рассказать, я правильно понимаю?

– Ты все такой занятой, а что если я за тобой просто соскучился? – улыбнувшись, промурлыкал Артуро.

– К счастью, я заплатил тебе не для того, чтобы ты за мной скучал. Наш договор этого не включает.

Артуро поставил все на столик и растекся по кушетке, закинув одну ногу за другую.

– Ой, перестань, умоляю, – махнул он надушенным платком в сторону Чарли. – Твои друзья намерены слушать наш разговор?

– Да, – ответил Чарли.

– И ты не против этого?

– Да.

– Что ж, а я все равно смею рассказать только одному из вас, – томно прищурился Артуро. – Секрет это секрет, знаете ли. А уж то, что я узнал по твоей просьбе, Чарли, это бездонный колодец разных секретов и загадок. Рассказывая о них, мне придется коснуться и парочки моих личных секретов, а на публике этого делать я не могу.

– Это нелепо, все равно они узнают, – отмахнулся Чарли.

– Но наш договор этого не включает, – довольно улыбнулся помощник прокурора. – Так кому из вас мне прошептать на ушко, что-то очень любопытное? – взгляд Артуро перебежал с Чарли, на Питера, затем на Жана-Антуана. – Стойте-стойте! Я сам выберу. Хотя, это я вру, я же уже выбрал!

Друзья настороженно переглянулись.

– Иди, – шепнул Чарли Жану-Антуану. – Он о тебе говорит.

– Почему обо мне? Это все ваша затея.

– Вы определенно найдете с ни общий язык.

– Глупость какая!

Но у Артуро были совсем другие планы.

– Чарли, Чарли, мне всегда нравились джентльмены в шляпах. А у тебя самая очаровательная шляпка, – смущенно хихикнув, признался Артуро и пригласительно постучал тощими пальцами по месту на кушетке рядом с собой.

Разбойник коснулся полей шляпы, чтобы убедиться, о ком идет речь.

– А! – хитро воскликнул он и стал пытаться водрузить шляпу на голову рядом стоящего Тида, а Питер принялся лихорадочно отталкивать ее от себя, точно проклятье, нависшее над ним. Перспектива слушать жаркий шепот Артуро у себя над ухом не улыбалась никому. – Так может дело в самой шляпе? – с долей оптимизма предположил Чарли.

Артуро рассмеялся, прикрыв рот ладошкой, и настойчивее похлопал по месту рядом с собой. Разбойник вернул шляпу на положенное ей место, сурово надвинул ее пониже и неторопливо двинулся к столику с угощениями.

– А знаешь Артуро, почему мне так нужен этот человек? – рассматривая изумрудную бутылку вина, спросил Чарли. Прихватив бутылку с собой, он пустился расхаживать по комнате, кружа вокруг всевозможных предметов декора и отпивать по временам по глотку из горла. – Под холодным небом графства Йоркшир в окрестностях Дарема когда-то давно жила семья пастуха. Их быт был скромен, небольшое поголовье овец многие годы помогало им не сгинуть с голоду и растить детей. Мальчика и девочку постарше. Дети были послушны и трудолюбивы, жена добрая и умная женщина, а пастух сильный, но стареющий человек. Однажды утром, возвращаясь с пастбища, пастух нашел свою жену и детей убитыми прямо на кухне. Роняя капли крови себе в тарелки, уже бездыханные, они так и сидели за столом. Никто не успел подняться, даже вскрикнуть, как лезвие выпустило наружу содержимое их глоток. И все только потому, что накануне пробираясь безлюдными полями, раненый, я наткнулся на их лачугу и попросил воды. А человек с красными конвертами следил за мной, ему нравилось наблюдать за тем, как силы покидают меня. И он не хотел, чтобы что-либо, пусть даже глоток воды, облегчило мою участь. Он наказал женщину и ее детей за то, что помогли раненому страннику, – Чарли обошел письменный стол под немигающим настороженным взглядом Артуро, отхлебнул еще вина и голос его зазвучал вновь, становясь все зловещее и холоднее. – Десять лет назад он изобрел устройство, плюющееся струями огня, и сжег целую деревню, потому что не так давно до этого я уничтожил тайное место, где он хранил черную субстанцию, которую называл «своей силой зла». От той деревни не осталось даже названия на карте, так сильно она прогорела. Своего единственного помощника, который когда-либо у него был, он оставил истекать кровью с оторванными ногами только потому, что тот уже не смог бы служить ему как прежде, – то исчезая, то появляясь в тени за мебелью, продолжал говорить разбойник. – В последнюю нашу с ним встречу, когда я сбросил его на дно шахты, я готов съесть свою шляпу, если мне всего лишь показалось, но клянусь, тень его стала тенью волка перед смертью.

Подумав, что ей послышалось, Эйлин вопросительно посмотрела на Жана-Антуана и Питера. Жан-Антуан сам был потрясен фантастичностью описанного образа, а Тид лишь пожал плечами.

– Чарли, радость моя, к чему ты рассказываешь нам такие ужасные вещи? – высматривая разбойника с кушетки, взволнованно спросил Артуро.

– Он живет уже не первое столетие и черпает силу в убийствах, теряя связь со своим человеческим прошлым, становясь зверем во плоти, – мелькнув за ширмой, пальто Чарли больше не показывалось из темноты, а его потусторонний голос продолжил рассказ из глубины комнаты. – И теперь он вернулся, затеял игру, в которой мое убийство уже не является основной целью. У него появились новые загадки, красные конверты, сопутствующие его темным делам. Сложно представить, для каких зверств этому извергу потребовалась паровая машина.

Артуро обронил слабый стон. Ему становилось не по себе. Он промокнул платком лоб и шею.

Голос из комнаты заговорил вновь:

– Он вернулся из глубокой могилы, чем послужила ему шахта и ходит сейчас среди живых. Он как свиней разделал жуликов, которых нанял для ограбления богача из Мэйфэир. Одного из-под земли достал, добравшись до него в прибрежном французском городке, и вырезал инициалы «Г.Ф.» у того на спине. Другого он зарезал в Уайтчепеле и оставил послание «от Г.Ф.», пока мы с тобой, Артуро, обсуждали цену сделки. Он это сделал только для того, чтобы показать, что всегда знает, когда о нем говорят. Ибо эти мертвецы рассказали кое-что о нем мне. Возможно, он и сейчас знает, что мы говорим о нем. И следующим покойником, у кого на спине будут вырезаны наши с ним фальшивые инициалы, может оказаться любой из присутствующих в этой комнате.

Голос разбойника смолк. Лишь легкий треск свечей да вздохи Артуро нарушали могильную тишину, заполнившую комнату. Жан-Антуан не был в силах даже допустить мысль о том, что какой-то безумный убийца лишит жизни прекрасную Эйлин и оставит на ее теле свое послание. Француз успокаивал себя лишь тем, что Чарли, должно быть, больше всего намекал на опасность, грозящую помощнику прокурора.

Неожиданно из темноты за кушеткой Артуро беззвучно выплыло застывшее лицо с немигающими глазами и блестящей серьгой. Артуро не успел даже почувствовать чье-то присутствие позади себя, как его шею медленно обхватила рука с зажатым клинком. Лезвие блеснуло огнем.

– Поэтому давай-ка рассказывай все, что знаешь без своих штучек, – таким же зловещим голосом произнес Чарли над головой Артуро. – Ведь при следующей нашей встрече ты уже никому не сможешь что-то рассказать, если я не остановлю человека, который зовется Гаем Фоксом.

Артуро весь подобрался, застыл и медленно произнес:

– Я уловил твои настроения, Чарли. Можешь убрать свою опасную штуку от моего горла, – он обождал немного, рассчитывая, что Чарли так и поступит, но разбойник по-прежнему держал клинок прижатым к шее Артуро. – Право же, Чарли, ты ставишь меня в неловкое положение перед своими друзьями, они решат, будто я позволяю делать с собой все, что угодно.

Но никакие уговоры помощнику прокурора не помогли.

– Начинай, – велел разбойник.

Артуро осторожными движениями поправился на своем месте и сел поудобнее. Голос, которым он заговорил, был голосом интригана и заговорщика, змея, искусно зашелестевшего невинным шепотом:

– Скажи, Чарли, знакомо ли тебе имя доктора Джилкриста Чарльза Мидуорта III?

– Не знаю такого, ближе к делу, – сильнее прижав лезвие к шее помощника прокурора, нетерпеливо каркнул разбойник.

– А-а, – медленно протянул Артуро, и заговорщицки прищурившись, заговорил в пустоту комнаты. – Тогда мне следует рассказать все по порядку. Как оказалось, все началось задолго до того, как ты пришел ко мне, Чарли.

– Я весь внимание, – охотно согласился разбойник из-за спинки кушетки.

Артуро прикрыл ладошкой рот с одной стороны, чтобы не услышали друзья Чарли и шепотом пустился в окрашенное эмоциями повествование:

– Было утро декабря, выпал первый в этом году снег. Я как раз выглянул в окно своей спальни, что выходит на запад, полюбоваться этим зимним великолепием и увидел дым. Густой черно-бурый столб поднимался из трубы одного из домов в Стрэнде, чем ужасно портил вид на город. К несчастью, на протяжении следующих недель мне регулярно приходилось лицезреть этот столб дыма. Глупость какая-то, думал я, не могут же владельцы дома посреди Сити топить камин мерзостью, от которой столько гари. Однажды я решил заехать на Стрэнд, посмотреть, что за дом, да навестить своего друга, мистера Карлайла, чтобы заодно полюбопытствовать, не знает ли он, отчего в злосчастном доме из трубы валит такой чудной дым. Но мистер Карлайл никогда не видел владельца и не знал причин столь странных перемен. И тем не менее, он рассказал, что на протяжении длительного времени до появления дыма многих жителей изводил ужасный шум, доносившийся от того же самого дома на южной стороне улицы. Порой создавалось такое чувство, будто бы поезда по дому гоняют, сказал он мне. Знакомые рассказывали ему, что часто слышат тяжелые металлические звуки и громкое шипение по ночам, когда город стихает. Не чудно ли, а Чарли? Немногим позже я выяснил, что по слухам дом подвергается изрядной перестройке. Одна уважаемая леди свидетельствовала о том, что видела, как в дом на южной стороне улицы заносили огромные изделия из железа, какие она видела только на предприятии своего мужа. Не станки, вероятно, а архитектурные сооружения. Их привозили ранним утром три дня подряд, и дюжина грузчиков заносила каждую такую железную диковинку длительностью не меньше получаса, настолько тяжелыми были эти предметы. Но это еще не самое странное, поскольку со слов жителей двух соседних домов с южной стороны улицы, осенью у них подпрыгивали столовые приборы и стулья под ногами всякий раз, как они садились за стол. Слишком много странных случаев принялось тесниться вокруг одного и того же дома в благополучном районе, в самом сердце Лондона, и мысли о странном доме настигали меня всякий раз, как я оставался один в свободное от работы время. Потом пришел ты, Чарли, и рассказал о своих проблемах и поисках, чем вовлек меня в свои дела. На какое-то время я позабыл о дыме, который портил вид по утрам. Я стал искать для тебя некоего Гая Фокса, недавно появившегося в Лондоне джентльмена, интересующегося паровой техникой и пользующегося конвертами из красной бумаги. Человек, которого ты описал, показался мне весьма странной личностью. Сложнее всего было найти след, понять, откуда начинать искать. Я решил для начала исключить очевидное и навел сведения о постояльцах гостиниц, на случай если твой Гай Фокс остановился в одной из них, но это оказалось не так. Я испробовал множество привычных для себя методик, которые применяю в поиске необходимых персон, но, как и ты, всякий раз оказывался ни с чем. Не бывало еще так, чтобы Артуро не мог найти мертвого или живого человека! А потом я увидел то, что все время было перед моими глазами. Сроки, Чарли! Временные сроки! Понимаешь, о чем я? – хотел было повернуться Артуро, но Чарли его остановил.

– Ты рассказывай, давай, и поглядим, понимаю я или нет.

Помощник прокурора, недовольно сложив напомаженные губы, несколько раз обмахнулся благоухающим платком, потом зашептал вновь:

– Если допустить, что ты указал лишь приблизительные сроки появления Гая Фокса в Лондоне, то начало небывало странных событий на Стрэнд сходилось по срокам с датами возможного приезда твоего джентльмена с красными конвертами. Я привык опираться на факты, и мое предположение было, скорее проявлением творческого ума, но за неимением фактов я позволил себе домыслить и связал вещи несвязанные никаким фактами, кроме сроков. С этих пор я исходил из того, что только странный в моем понимании человек, пользующийся именем известного революционера Гая Фокса, мог бы учинить в доме на Стрэнд нечто доселе невиданное и неслыханное. Теперь понимаешь?

– В общем да, только про этого революционера что-то невразумительное, – сосредоточенно скривившись, пробормотал Чарли.

– Ты разве не слышал о пороховом заговоре? – удивился Артуро.

– Я сказок не читаю, продолжай.

Безнадежно вздохнув, Артуро с пущей горячностью продолжил шептать, изредка опасливо косясь на разбойника:

– Воспользовавшись своими связями, я выяснил для себя, что злополучный дом принадлежит доктору медицины Джилкристу Чарльзу Мидуорту III, который двенадцать лет как считается пропавшим, и оснований полагать, что он вернулся и затеял ремонт – нет. Пропал доктор Мидуорт при странных обстоятельствах. Ходило много разных слухов, но до сих пор никто не знает, что с ним стало на самом деле. В свое время разговоры о пропаже доктора были популярной темой в лондонском свете. Они быстро ожили в моей памяти, потому что Мидуорт был давним другом моего знакомого инженера, который в расцвете своей карьеры построил одно печально известное судно. Итак, теперь я знал, что у дома фактически нет владельца. И все же в нем кто-то жил и вел весьма активную деятельность.

– Это он? – с мрачной надеждой спросил Чарли.

– Да, Чарли. Мне не составило труда найти поверенного, который составил договор аренды на имя некоего Гая Фокса. Я попросил знакомого констебля наведаться в дом под вымышленным предлогом. В первый раз ему никто не открыл, и констебль вернулся ни с чем. В другой день, вечером, он вернулся ко мне весь такой взволнованный, в сильном замешательстве. Я сразу понял, что ему есть, что рассказать. Но я и не предполагал, насколько… необычным окажется рассказ моего констебля, – Артуро смешливо хихикнул, будто собирается рассказать полнейшую глупость, но тут же зябко передернул плечами и чуть повернул голову, заговорив тише прежнего сбивчивым шепотом. – Он рассказал, что подходя к дому доктора Мидуорта, слышал несвойственные обычному жилищу звуки, какие бывают на предприятиях. Звуки фабричной работы. Как только он постучал, все разом стихло. Он подождал, ожидая, что ему откроют дверь, но, несмотря на то, что в доме явно кто-то находился, констеблю пришлось долго стоять под дверью. Никто не открывал. А потом он постучал еще раз. И тут он отчетливо услышал с внутренней стороны двери скрежет…

– Скрежет? – переспросил Чарли.

– Скрежет когтей, – подтвердил Артуро. – Констебль сказал, он сначала подумал, что это звук открывающегося замка, но это было не так. Это был долгий скрежет, слишком медленный и потому несвойственный для собаки. Кто бы ни стоял за дверью, для него было естественнее спугнуть представителя полиции, чем вступить с ним в диалог. Человеком выдающегося характера моего констебля не назвать, заподозрив неладное, он решил убраться оттуда поскорее, да рассказать обо всем мне. И он уже стал уходить, когда увидел в окне мелькнувшее за занавеской лицо…

– Он разглядел лицо? – наполняясь вдохновенной решимостью, спросил разбойник.

– Кое-что разглядел. – Артуро неуверенно помолчал. – Он описал его как бледное, жесткое, бездушное, словно маска или лицо призрака. И этот призрак был в ярости из-за визита констебля.

Помощник прокурора замолчал, переводя взгляд от одной тени в комнате к другой.

– Это все? – раздался голос Чарли, заставив Артуро вздрогнуть.

– Да, – отдышавшись, ответил тот. – Можешь, наконец, убрать нож. Вообще не знаю, что за дурные манеры!

Погруженный в обдумывание услышанного, Чарли обошел кушетку, поставил бутылку вина и обратился к Артуро вновь:

– Сейчас Фокс находится в том же доме?

Помощник прокурора развел руками:

– Информация свежайшая. Для того я и послал за тобой в такой поздний час.

– Мне нужен адрес, – сказал разбойник.

Артуро самодовольно усмехнулся.

– Ну, разумеется.

Он расслабленно поднялся с кушетки, прошел к письменному столу и стал записывать на бумаге, пока Чарли, задумчиво уставившись в пол, ходил взад вперед между ним и своими друзьями. Записав, Артуро помахал над бумагой своим надушенным платком, сложил бумагу пополам и направился к разбойнику.

– Что ты теперь будешь делать, Чарли? – протягивая адрес, поинтересовался он.

Разбойник одной рукой развернул бумагу, прочитал написанное округлыми завитками Артуро и прищурившись взглянул на того поверх бумаги:

– Творить истинную магию! Только волшебство я могу выставить теперь против моего врага.

– Но волшебства не существует, Чарли, – улыбнулся Артуро.

– Может быть, – хитро ухмыльнулся разбойник и спешно зашагал к выходу. – Спасибо за то, что нашел его, Артуро!

Питер, Жан-Антуан и Эйлин напряженно переглянулись за спиной Чарли, когда разбойник миновал их на пути к выходу и пошли следом.

Если разговор и вдохновил Чарли, то его друзья после всего услышанного отнеслись к предстоящему путешествию в логово таинственного безумца с меньшим воодушевлением.

Артуро провожал гостей теплым взглядом, а когда Чарли растворил двери и шагнул в темноту коридора, окликнул разбойника.

– Эй, Чарли!

Все четверо остановились и обернулись к помощнику прокурора.

– Не забудь, теперь ты мой должник, – с приторным добродушием произнес Артуро.

Питер, который, похоже, все время пребывания в доме Артуро с надеждой ждал, что так и не услышит этих слов, мрачно покачал головой. Словно чувствовал он, когда предупреждал Чарли, что к Артуро лучше не попадать в должники. Но к тому времени договор между разбойником и помощником прокурора уже существовал. И цена его была известна только им двоим. Эйлин тоже насторожилась и взволновано перевела взгляд на Чарли.

– Я помню, – кивнул Чарли и двинулся дальше по коридору.

По виду Тида Жан-Антуан понял, что услуги помощника прокурора оказались не слишком выгодным предприятием для разбойника, но так велико было желание Чарли разыскать своего давнего врага.

Гости скрылись из виду, Артуро все еще стоял на своем месте с теплой полуулыбкой. Его как раз все устраивало. Он вернулся к письменному столу, позвонил в колокольчик, в ожидании своего управляющего налил себе вина и стал перебирать стопку конвертов сбоку стола.

– Сэр, – услужливо произнес управляющий.

– Отвези вот это по известному адресу как можно скорее, – отхлебнув глоток вина, Артуро протянул управляющему красный конверт. – И, Рокэм, отправляйся немедленно.

Глава 17. 12 часов до конца

В бесконечном кружении снега, клочьев тумана и долетевших с Собачьего острова лоскутов пепла под грузным темным небом шли двое. Слева в трех десятках футов внизу плескались ледяные воды Темзы и проплывающие льдины. Седовласый шел быстро, часто оскальзываясь и падая, но решительно продолжал двигаться вперед навстречу стихии, время от времени бормоча, что у него плохое предчувствие, и тут же припускал ходу.

– Зря мы отпустили их одних прямо в разинутую пасть адского зверя. Не доверяю я этому мерзкому Артуру Флинту, – кряхтел он, забираясь на оледенелый уступ.

– Вот же черт! Довольно с меня твоей треклятой суеверной болтовни, Питер! – выпалила Эйлин, ухватываясь за протянутую руку вора.

– Ты всего не знаешь. Чарли всегда держал тебя в стороне от… своих чудных биографических откровений, – Тид подтащил ее наверх и, отдуваясь, продолжил двигаться дальше. – Сегодня случиться может многое.

– А ты, значит, в тень волка веришь? – закрываясь от хлынувшего ветра, проговорила Эйлин.

– Не все в жизни сводится к обману, Эйлин. Может быть, изощренной мошеннице этого не понять, но я верю в то, что Чарли видел, о чем рассказывает. От него я слыхал и не такое.

Несмотря на пышный подол платья и тесное на первый взгляд дамское пальто, Эйлин двигалась куда быстрее и ловчее Питера.

– Когда вам, ворам, был нужен хороший заработок, от этой изощренной мошенницы зависело твое богатство, Питер. Я верю Чарли, к твоему сведенью. Смотри лучше под ноги, чтобы не свалиться в воду, – снисходительно бросила она через плечо.

– Того же и вам советую, леди, – хмуро отозвался он, увидев, как она его обгоняет. – Суеверная болтовня или нет, но предчувствие меня никогда не подводило.

– Тогда нам надо спешить и поменьше болтать, Питер.

Тем временем Чарли и Жан-Антуан шагали по скользкой мостовой в безлюдной темноте. Почти всю дорогу от дома помощника прокурора Жан-Антуан спрашивал себя, как он удосужился стать участником тех невероятно странных, порой зловещих и, теперь уже печальных событий, что происходили вокруг Чарли Бродячие Штаны. Спустя несколько часов после пожара, ужасной гибели Щенка, травм и невероятного зрелища светящейся золотой стружки в руках разбойника, Жан-Антуан увидел, насколько далеко он забрался от дома, от своей привычной жизни и ничтожных проблем. Ему удалось – он сбежал и встретился лицом к лицу с разнообразной и нелегкой жизнью лондонских воров. И теперь лишь минуты отделяли француза от чего-то, чему сложно было дать простое объяснение. Встреча разбойника и загадочного джентльмена с красными конвертами, которую так жаждал Чарли, в юношу вселяла лишь чувство угрожающей неизбежности. Но после всего случившегося с ним сегодня ночью, Жан-Антуан ощущал, как горит его кровь и был полон решимости идти до конца, зная, что проще было бы снова сбежать.

Увидев обгоревшее лицо Щенка, Жан-Антуан не мог позволить себе забиться в какой-нибудь оледенелый угол на одной из улочек восточного Лондона и сидеть так долго, пока все злоключения разрешаться сами собой. Вопреки всему тому, что Жан-Антуан знал о самом себе, он воспротестовал каждой частицей своего существа и должен был сделать что-то для Чарли или Лихих Малых в память о Щенке – бескорыстном добродушном парне, сгоревшем в собственном доме. Но дружков-головорезов у Сканлана было слишком много, чтобы здравый смысл позволил юноше пойти с Капитаном на жестокую бойню. А каким бы изобретательным человеком ни был враг Чарли, он был всего один, и в какой-то степени на нем лежала ответственность за смерть Щенка.

Однако француз почти окончательно решил, что это последнее их с Чарли совместное предприятие. Каким бы ни был итог встречи разбойника и джентльмена с красными конвертами, Жан-Антуан понимал, что никогда не сможет принять образ жизни Лихих Малых и безрассудное стремление к авантюрам Чарли.

Единственной загвоздкой в принятии его решения стала Эйлин. Не объяснившись с ней, не зная ее реакции, он не сможет уехать.

– Мсье Чарли, – обратился Жан-Антуан к разбойнику впервые с тех пор, как они вышли от Артуро и разошлись с Эйлин и Питером, – о чем вы говорили с мадемуазель Эйлин? Куда они так спешно отправилась с мсье Тидом?

– Обсуждали, чего бы купить к завтраку, – легковесно отозвался Чарли.

– Вы серьезно?

– Конечно.

– А это не какая-нибудь очередная надуманная тайна от меня?

– Что за ерунда? Разумеется, нет. Я специально отослал их в безопасное место, так что в наименьшей безопасности из всех нас остался только ты. Не тревожься, Вычура, если повезет, отзавтракаем с ними на свежем воздухе, дома-то уже нет. Впрочем, если не повезет, сами станем завтраком для червей в могиле.

По морозному туману разнесся дикий смех разбойника.

– Я не разделяю вашего легкого отношения к смертельной опасности, – тут же нервозно отозвался Жан-Антуан. – Причина вашего торжества мне понятна, вы нашли того, кто, очевидно, причинил вам много зла, но не забывайте, что сегодня вы потеряли одного из своих друзей! Нет ничего веселого в сем факте, особенно учитывая, что вы втянули меня в опаснейшее предприятие. У вас есть хотя бы какой-то план?

– В каком смысле, «план», не понял тебя?

– Вы же понимаете, я не хочу пасть жертвой какого-то безумца, это было бы глупо. Надеюсь, у вас есть представление о том, как совладать с вашим неуязвимым врагом? Вы же не собираетесь взять и просто зайти в дом, где скрывается человек, которого вы называете жестоким убийцей?

– Джон! Мозги у тебя что надо! – воодушевленно воскликнул Чарли. – Я как раз об этом думал. Ну разумеется у меня на подобные случаи и план кое-какой имеется!

– На подобные случаи? И в чем он заключается, позвольте? – настороженно поинтересовался француз, поскольку Чарли замолчал с хитрым выражением одержимости на лице.

– Третье правило Чарли! – загадочно пробормотал разбойник.

– Простите?

– Третье правило Чарли! – повторил Чарли как нечто само собой разумеющееся, потом увидел, что для Жана-Антуана это материи совершенно непонятные. – Не важно, Джон, я знаю, что делаю, а ты, главное, будь самим собой. Этого достаточно.

Все окна окружающих домов в столь ранний час еще оставались темными провалами без малейшего отблеска хотя бы одной свечи. И дом с южной стороны улицы, перед которым остановились Чарли и Жан-Антуан не был исключением, хотя, несомненно, он был особенным.

Высокий трехэтажный, он обладал одним из самых складных фасадов и казался одним из самых уютных домов Стрэнда. Небольшие выдвинутые эркеры позволяли некоторым окнам расположится под углом к улице. Сейчас от дома не доносилось ни звука, а над облепленными снегом каминными трубами не поднималось никакого черного дыма. Такой же исчерченный ночными тенями, на первый взгляд это был самый обычный дом. Но присмотревшись внимательнее, Жан-Антуан увидел, как сильно запылены стекла, темная краска на двери потрескалась и облупилась в нескольких местах.

– Если кто-то действительно там и живет, то это могут быть лишь призраки, а? Что скажешь, Джон? – разбойник и Жан-Антуан притаились в морозной черной тени под домом на противоположной стороне улицы.

– Я бы сказал, что буду признателен, если вы окажете любезность и перестанете напоминать о вещах, связанных с темой загробной жизни, – выдавил из себя Жан-Антуан, представив, как где-то за черными пыльными окнами проносится бесплотная белая фигура.

– Рад бы, да сам все время думаю о том, как Щенку будет лежаться в гробу, – угрюмо посетовал разбойник. Взгляд блестящих черных глаз, задумчиво осматривающих дом, на мгновение наполнился болью. – Ладно, пойдем.

– Стойте, а вдруг он нас увидит?

– Щенок? – изумился Чарли.

– Разумеется, нет. Ваш безумец с красными конвертами.

Разбойник небрежно толкнул юношу в спину:

– Пойдем, Вычура! Не стоять же нам все время на этом холоде. Хотя погоди! – Чарли достал револьвер. – Вот, возьми на всякий случай. Засунь куда-нибудь, чтоб не было заметно, что ты вооружен.

Оба медленно перешли через улицу. Переглянулись. Чарли без раздумий преодолел три ступени, отделявшие его от входной двери с облупившейся краской, и толкнул дверь длинным носком сапога. Протяжно скрипнув, дверь отступила в темноту передней.

Жан-Антуан вытянул шею, с улицы заглядывая внутрь дома. Разбойник с азартом охотника бегло стал изучать открывшийся взору участок интерьера, затем полез за мешочком с золотой пылью, ослабил узел, просунул в мешочек пальцы, достал щепотку пыли и метнул ее в дом с повелением:

– Если внутри есть мои враги, пусть они покажутся!

Тускло мерцая, частички золота беззвучно разлетелись по воздуху и одна за другой постепенно исчезли в темноте. Две пары глаз напряженно уставились в дверной проем. С минуту Чарли стоял в ожидании чего-то неведомого воображению притаившегося позади Жана-Антуана, потом разбойник оживился и беззаботно принялся складывать мешочек с золотой пылью.

– Очевидно, в доме никого нет… но, где же он тогда? – пробормотал Чарли и шагнул через порог.

– Вы уверены? – прошептал у него за спиной Жан-Антуан и вздрогнул, напугавшись собственного пара изо рта.

– Абсолютно уверен, Джон, – серьезно сообщил осматривающийся по сторонам Чарли. – Иначе пыль бы просто взорвалась пурпурным пламенем.

– Но мсье, такого не бывает! Не представляю себе веществ, способных вызвать пурпурное пламя, – продолжил шептать Жан-Антуан, все еще оставаясь за порогом.

– Бывает-бывает, – хрипло усмехнулся Чарли из темноты. – Если враг рядом. Это элементарное волшебство.

Юноша решил больше не позволять расстоянию между ними продолжать увеличиваться и тоже вошел в дом.

– И дверь закрой, – послышался шепот разбойника.

Жан-Антуан взялся за ледяную ручку двери и медленно затворил ее, стараясь не шуметь, поскольку его рациональный ум не мог полностью положиться на элементарное волшебство. И все же сквозняк резко дернул дверь, и та закрылась с густым хлопком, прокатившимся по всему дому. Если кто-то прятался в этих стенах, то теперь он точно знал о визите незваных гостей.

Стало совсем темно. Ветер, гвалтом прокатывающийся по улицам, тут же стих. Пахло пылью, ржавчиной и углем. Где-то неподалеку шумела река, трещали половицы под ногами Жана-Антуана, и слышалось его собственное сбивчивое дыхание. Он все еще держался за ручку двери, крепко вцепившись в нее онемевшими от холода пальцами. Присутствия Чарли юноша не услышал, но решил не звать разбойника, а дождаться, пока глаза привыкнут к темноте.

Постепенно появились тусклые очертания помещения. Здесь не было окон, разбиваясь о витую ковку многоярусной тяжелой люстры, свисающей на уровне второго этажа, свет просачивался в прихожую откуда-то сверху и из соседних комнат. Стены темные, грузно заставленные, скованные массивными балками. Впереди по правой стене вверх вела двухмаршевая лестница, огибала переднюю площадкой и поднималась на второй этаж, где заканчивалась четвертьплощадкой по левой стене, а справа начиналась с четвертьплощадки и аналогичным образом вела на третий этаж так, что с порога между лестничными пролетами можно было разглядеть перила третьего этажа. Столик для писем стоял прямо, сбоку от лестницы в проходе, ведущем вглубь дома. Все это становилось тем бледнее, чем дольше Жан-Антуан вглядывался в окружающую комнату. Все здесь покрывала пыль.

Замершая фигура Чарли вырастала посреди прихожей. Разбойник разглядывал стены в глубочайшей задумчивости.

– Что там? – спросил юноша.

Чарли ответил не сразу, а голос его прозвучал весьма мрачно:

– Осмотрись получше.

Наконец француз смог разглядеть то, что так озадачило Чарли, и сам оцепенел. Более уродливого, безумного и зловещего интерьера Жан-Антуан не смог бы даже вообразить. Все стены в передней оплетали грубые железные прутья, сплетающиеся и образующие кованное решетчатое покрытие – остов, в нескольких дюймах за которым узнавались выцветшие обои и картины времен, когда в доме жил его законный владелец. По три увесистых бруса с глубокими бороздами тянулись сквозь этажи, прикрепленные под остовом к двум противоположным стенам, а между брусьями висело по дюжине туго натянутых тросов и несколько цепей.

Чарли поднял голову и посмотрел на третий этаж. Его лицо залил тусклый свет от окна в крыше.

– Потолок выглядит примерно так же, – с недоумением констатировал он.

– Думаете, он укреплял дом? Крепость из него хотел сделать?

Разбойник теперь внимательно изучал каждую деталь, привнесенную в интерьер джентльменом с красными конвертами. Полы отдавались на его передвижения деревянным скрипом и треском. Чарли закатал рукав. Просунул кисть между прутьями и коснулся стены. Потер пальцами, проговорил под нос:

– Мокрые…

Жан-Антуан почувствовал, что где-то внутри него зарождается тревога. Долго оставаться здесь он не сможет.

– Мсье Чарли?

Тот скользнул по юноше задумчивым взглядом и направился из передней в гостиную справа.

– Это не крепость, Джон.

– А что тогда?

Выйдя вслед за Чарли, Жан-Антуан поразился резкой перемене: в гостиной давно не убирались, но это была самая обычная не слишком заставленная комната, свидетельствующая о хорошем достатке владельца. В запыленных окнах узнавались очертания Стрэнда. Чарли стоял лицом к выходу и изучал тросы, спускавшиеся с верхних этажей через выпиленные отверстия в потолке и заканчивающиеся тяжелыми чугунными противовесами у пола.

– Крепости укрепляют по периметру, – спешно пронесшись мимо Жана-Антуана, сказал Чарли. – Этот дом укреплен в центре. Нужно все осмотреть. Возможно, дом – тайник…

Он вошел теперь в комнату слева. С порога осмотрел такие же, как в гостиной тросы с противовесами, глянул в смежную столовую в глубине дома, за пыльными окнами которой тускло блестели льдины Темзы, и вернулся в прихожую, чтобы внимательнее рассмотреть металлическую конструкцию прихожей.

– …а возможно каземат…

Неожиданно разбойник замолчал и остановился, будто налетев не невидимую преграду. Потянул носом, прислушался к неуловимому тонкому аромату, пронесшемуся посреди холодной темноты передней. Невероятная сила, которой он не мог сопротивляться, развернула разбойника, и он пошел на запах в комнату, откуда только что вышел.

– Ты слышишь это, Джон? – зачаровано прошептал Чарли.

– Нет, – неуверенно отозвался Жан-Антуан.

– Духи… какой дивный аромат!

Юноша помялся и предположил:

– Наверное, на одежде остался запах от духов мсье Артуро. Ничего дивного, позволю себе заметить.

– Нет-нет! Совсем другой запах, – Чарли принялся вдыхать воздух еще и еще, но больше не мог найти то, что привлекло его внимание.

Вдруг он весь встрепенулся и сорвался с места с умоляющим пронзительным криком, разрезавшим тишину дома:

– Подожди!

Словно в помутнении он пустился в погоню по всему первому этажу в поисках запаха духов, а быть может, в поисках чего-то еще, заставляя француза не на шутку обеспокоиться.

– Стой-стой-стой-стой-стой! – в мольбе тараторил разбойник, проносясь в очередной дверной проем. – Кто ты? Кто ты?!!

Но все без толку. Всякий раз, как Чарли забегал в очередную комнату, кремовый шелестящий подол скрывался в соседнем помещении. Аромат невозвратимо ускользал. Мягкий теплый смех, разливавшийся где-то очень далеко, совсем угас. Оставшись одним посреди запыленной комнаты слева от прихожей, разбойник сник и казался сейчас неожиданно одиноким человеком.

– Я потерял его… – пожаловался Чарли, – потерял этот цветочный запах.

– Может быть, вам показалось?

Слова Жана-Антуана остались где-то по ту сторону восприятия разбойника, поскольку в следующее мгновение, что-то внутри Чарли оборвалось, когда слепящий перламутровый летний свет ворвался в большие окна, лишив комнату холода и темноты. Его согревающие лучи коснулись несчастного лица Чарли и ласково повернули голову разбойника к изящной фигуре у окна.

– Но ты ведь почуял его? – не слыша слов юноши, горячно спросил разбойник. – Этот дивный аромат?

Прекрасный образ растаял, и вокруг Чарли вновь сомкнулись промерзшие стены.

– Простите, я не уверен, что понимаю… Здесь ведь никого нет.

– Как же так! Не слышать этого, не чувствовать этого невозможно! – вскипел Чарли. – Тебе не кажется это странным? – решительной поступью он направился к французу, с тревогой вглядываясь в Жана-Антуана. – Ты не слышишь этого, а я слышу… с тобой явно что-то дурное сделали, Вычура!

– Мсье Чарли, откуда здесь взяться запаху духов? Пожалуйста, поймите, сейчас не самое лучшее время, чтобы вновь начать сходить с ума.

Чарли потеряно огляделся. С минуту, казалось, к разбойнику возвращалась способность осознавать происходящее, потом глаза его сурово сузились, а голос зазвучал с прежней твердостью:

– Здесь, должно быть, какое-то колдовство, не иначе!

Теперь перед Жаном-Антуаном вновь стоял знакомый Чарли Бродячие Штаны. Подозрительно вглядываясь в темные углы, разбойник достал щепоть золотой пыли и бросил в воздух с исполненным воли выкриком:

– Пусть разрушатся чары злые и сгинет наважденье!

Холодные искорки беззвучно разлетелись по воздуху и больше ничего не происходило. Жан-Антуан ждал, когда заговорит Чарли, но тот все вглядывался в пространство перед собой, ожидая, что в любое мгновение злые чары покажутся перед своим разрушением.

– Воздух должен загореться пурпурным пламенем? – осторожно спросил Жан-Антуан.

– Нет. Мы должны были услышать гром рушащегося колдовства.

– Но ничего не произошло.

– Точно.

– Значит, – предположил юноша, – здесь нет колдовства.

Черные блестящие глаза не мигая остановились на лице Жана-Антуана.

– Или в стенах спрятаны кости съеденной собаки, Джон. У цыган это сильная защита чар. Если он следил за мной, пока я жил в таборе, и прознал о цыганских хитростях, которым я научился, мне не избавить дом от колдовства, пока мы не найдем кости съеденной собаки. Но мы здесь не за этим, – к великому спокойствию Жана-Антуана добавил Чарли, – поэтому кости искать не станем и будем исходить из того, что чар все же нет.

С минуту разбойник еще постоял, раздумывая над последними словами, затем кивнул себе и зашагал в прихожую.

– Хорошо, тогда, каковы наши дальнейшие действия? – спросил Жан-Антуан.

– Осмотримся в доме получше, на других этажах. Очевидно, на первом этаже он бывал очень редко, а мне необходимо найти помещение, в котором он жил, спал, изобретал свои идеи и продумывал планы. Быть может, удастся найти что-то связанное с паровой машиной.

Жан-Антуан остановился, а Чарли начал подниматься по лестнице.

– Но он ведь может вернуться в любую минуту, так? – обеспокоенно сказал юноша.

– Возможно, – протянул разбойник. Похоже, эта мысль пришла ему в голову только сейчас. Он резко развернулся и посмотрел вниз. – Тогда он увидит наши мокрые следы, на полу. Поймет, что мы еще в доме и…

Договорить ему не позволило увиденное. Лицо разбойника вытянулось. Чарли застыл, глядя через перила вниз.

– Джон! – он указал на столик для писем, стоящий возле лестницы прямо под ним.

По голосу разбойника Жан-Антуан сразу сообразил, что что-то не так. В немом оцепенении Чарли указывал на нечто, ввергнувшее его в это состояние, до тех пор, пока француз не подошел к столику и не увидел красный конверт сам. Его не покрывала пыль.

Из тугой красной бумаги, плоский, подписанной стороной кверху, конверт был одновременно спрятан и оставлен на видном месте не случайно.

– «Гаю Фоксу», – вслух прочитал Жан-Антуан.

Он тут же вскинул глаза к нависающему над ним разбойнику. Шляпа Чарли угрожающе съехала вниз.

– Открой его, – взволнованно прошептал Чарли и сбежал по лестнице к Жану-Антуану.

Словно опасаясь, что конверт отхватит ему пальцы, Жан-Антуан осторожно взял его и опасливо повертел в руках. С обратной стороны конверта блестела сургучная печать. Юноша оторвал скрепленный печатью край и открыл конверт. Над плечом Жана-Антуана показалось настороженное лицо разбойника – он, наконец, узнает тайну красных конвертов!

Внутри конверта покоился обычный листок бумаги, сложенный вдвое. Вытащив письмо, Жан-Антуан развернул его. Посреди листа была выведена лишь одна строчка и больше ничего:

12 часов полуночи

– Что это значит? – сдвинул брови Жан-Антуан.

Чарли усиленно принялся обдумывать возможные варианты и быстро заходил взад вперед по темной прихожей. Для него в мире перестало существовать что-либо важнее этой загадки.

– Что-то может случиться в эту полночь.

– Почему именно в эту? – снова и снова перечитывая загадочную строку, спросил Жан-Антуан.

– Потому что мы нашли конверт уже после полуночи. Значит, речь идет о еще не наступившей полуночи. Ближайшей полуночи.

– Мсье, Чарли, вы не допускаете, что конверт мог пролежать здесь несколько дней?

– Ни в коем случае! – потрясая дрожащими от волнения руками, вскричал Чарли. – Двенадцать часов полуночи… думай… думай! Так! Джон! Очевидно, он хотел, чтобы мы его нашли. Чтобы я нашел конверт.

– Послушайте, но этого просто не может быть, – возразил Жан-Антуан.

– Почему?

– Он не мог знать, что мы придем.

– Он все время наблюдал за домом на Собачьем острове, за Лихими Малыми, за тобой, мной, Красавчиком, Плакнетом, Пьюпиттом, за всеми! Он как-то прознал, что Артуро ищет его для меня. Он мог не просто знать, что я приду, он мог этого хотеть! – дыхание разбойника сбилось, он нервно сглотнул. – Он хочет, чтобы я знал о его плане. Хочет, чтобы я был там в полночь.

– Где?

– Не знаю. Не знаю… – с маниакальным трепетом повторил Чарли. Он лелеял саму идею о том, что ему удалось выйти на след. Вновь подобраться так близко, что сердце отчетливо начинало стучать в каждом капилляре.

Жан-Антуан попытался мыслить шире:

– А вдруг это какая-то загадка?

Чарли остановился, потирая то щетинистый подбородок, то всклоченный затылок.

– Это загадка и есть. Дано время, но не указано место, – подтвердил Чарли.

– Но я подразумеваю загадку менее изощренную, мсье. Вдруг написанное вовсе не имеет прямого или косвенного отношения к какому-либо событию?

– Не больно это логично, Джон. Без обид.

Жан-Антуан безнадежно взглянул на конверт в одной руке и письмо в другой.

– А быть может это не загадка вовсе?

– Вот это уже нечто совсем безумное и невразумительное, – неодобрительно пробормотал разбойник, раздраженный тем, что его отвлекают от запутанных интеллектуальных исканий.

– Может быть это сообщение? Констатация некого факта?

– Полночь всегда наступает под конец суток, в этом нет ничего тайного и констатировать здесь нечего! Ты меня сбиваешь, Джон, – отмахнулся Чарли.

Но вдруг, разбойник понял все, весь план – Жан-Антуан оказался прав – на одно мгновение позже, чем следовало бы. А когда понял, оказалось слишком поздно. В этот момент с тяжелым лязгом что-то в окружающей их железной конструкции громко сдвинулось, из остова параллельно стенам выдвинулись дополнительные перегородки, своего рода двери, и кованые решетки разом перекрыли все выходы из передней и в другие помещения на всех этажах. Жан-Антуан вздрогнул и выронил письмо с конвертом из рук.

– Что это было?

Чарли быстро огляделся и достал обсыпанный золотой пылью клинок.

– Можешь нас поздравить, Джон. Мы приглашены в первый ряд на последний акт, – схватившись за металлическую перегородку, отделяющую его от гостиной, злобно проговорил он.

– Простите?

Разбойник перебежал теперь к другой закрывшейся двери.

– Он здесь. Он все время был здесь! – сокрушенно крикнул он, а затем залился диким смехом и указал клинком в сторону Жана-Антуана. – В жизни не видел бездари, которому не везло бы больше, чем тебе, Вычура.

Жан-Антуан задохнулся от возмущения.

– Ну знаете! Довольно с меня! Как выберемся отсюда, напомните мне как следует врезать вам, мсье, по вашему бесчестному лицу в уплату долга за все тяготы, что мне довелось пережить пока вы строили из себя моего гида.

– Всенепременно! – отвернувшись как от чего-то несущественного, легко бросил Чарли.

Где-то в недрах дома с нарастанием раздалось протяжное гудение, сжавшее внутренности разбойника и француза в тиски. Механически запыхтели разводящие пары котлы. В доме заработало нечто большое и мощное.

– Ха-ха-ха-ха, – отрывисто прокатилось по металлическим прутьям со второго этажа.

Жан-Антуан услышал размеренные шаги и скрип половиц где-то над головой. Чарли стиснул рукоятку клинка и бросился к лестнице, в тот момент, когда на лестничной клетке второго этаже показалась фигура. Запрыгнув на перила, Чарли всем телом бросился на люстру, а человек наверху с неожиданной прытью понесся навстречу разбойнику. Чарли крепко ухватился за цепь, на которой висела люстра, уперся ногами в ее кованые узоры и заревел, выбросив вперед руку с клинком:

– ТЫ!!!

– Я!!! – хрипло грянуло в ответ с полной ненависти решительностью.

Раскаченная весом разбойника люстра понеслась прямо на человека на втором этаже, но резко столкнулась с решеткой, отделявшей лестницу от остальных помещений второго этажа и, прежде чем понеслась обратно, из-за решетки просунулись две затянутые в кожаные перчатки руки, крепко схватившие люстру:

– А ты думал, мы снова драться с тобой будем, да Чарли? – сквозь зубы выдавил человек на втором этаже. – Нет… мы это уже проходили. Финал предсказуем. Сегодня я похороню тебя прямо здесь без лишних церемоний.

Он оттолкнул люстру прежде, чем Чарли успел ткнуть в него острием клинка. Потеряв равновесие в стремительном полете люстры, разбойник неуклюже свесился с нее и стал раскачиваться вместе с люстрой вниз головой.

– Это я тебя похороню! СЛЫШИШЬ? – кричал Чарли, тыча клинком во все стороны подряд. Его шляпа слетела на пол, и без того торчащие в разные стороны волосы Чарли теперь казались еще нелепее. – Я закопаю тебя!

Но человека на втором этаже уже не было. Пойманные в ловушку Чарли и Жан-Антуан снова оказались одни. Лишь продолжающийся гул и пыхтение котлов, заверяли, что все произошедшее – не результат разыгравшейся фантазии одного из них. Француз достал револьвер и стал оглядываться по сторонам.

– Как отсюда выбраться? – крикнул он, с надеждой глядя на безнадежно раскачивающегося Чарли, пытавшегося высвободить свою ногу из переплетающихся деталей люстры.

– Выбраться? – возмутился разбойник. – Я не хочу отсюда выбираться! Я хочу покончить с ним раз и навсегда! Ты слышишь? – исполненный ненависти под-стать джентльмену с красными конвертами обратился он к своему врагу. – Я превращу тебя в лягушку и скормлю моему другу французу!

Высвободиться из люстры Чарли не составило долгого труда. Очень вскоре он свалился и растянулся плашмя на полу с грохотом, перекрывшим работу котлов.

– Мсье! – Жан-Антуан подскочил и помог ему подняться. – Все равно нужно открыть двери. Мы здесь заперты в какой-то очень хитроумной ловушке, и оставлять все как есть рискованно.

– Дельная мыслишка, Джон, – поднимая шляпу с пола, кивнул Чарли.

Разбойник потянулся за мешочком с золотой пылью и поковылял к решетке, перегородившей вход в комнату слева.

– Заклинаю, откройся! – возопил Чарли, швырнув блестящую горсть на решетку, преграждающую путь и подождал. Ничего не происходило. – Да расступится всякая материя пред волшебным повелением моим!

Снова ничего. Жан-Антуан решил поискать какой-нибудь предмет, который можно было бы использовать как рычаг, чтобы отодвинуть одну из кованых дверец. И хотя вся мебель, лестницы и остальные составляющие интерьера были помещены в клетку, весьма предусмотрительно в клетке не оказалось ничего, что могло бы помочь пленнику выбраться.

– Сезам откройся! – продолжал заклинать металл Чарли. – Алаказам! Вот черт!

– Попробуйте поддеть решетку оружием, а я помогу ее сдвинуть, – спешно вернувшись к разбойнику, предложил Жан-Антуан.

– Чары, дело тонкое, Джон…

– Не спорьте, прошу! Мы не знаем, что он затевает.

– Волшебство…

– Волшебства не существует, мсье!

Чарли уставился на Жана-Антуана глазами полными непонимания:

– Но ты же сам видел, как оно светилось!

– Признаю, я что-то видел, но… ничего ведь не получается, – юноша указал на дверь.

Растерянно бормоча, что ничего не понимает, Чарли убрал мешочек с золотой стружкой и принялся просовывать клинок в щель между решетками, чтобы сдвинуть дверцу. Жан-Антуан навалился всем телом и стал пытаться сдвинуть решетку в сторону. Из темноты в комнате, куда они пытались пробраться, раздался смех. Лезвие в руках Чарли отскочило и едва не зацепило лицо Жана-Антуана. Чарли отбросил клинок, выхватил из руки француза револьвер и принялся палить в темноту, просунув руку между прутьями. Отстреляв все патроны, Чарли вгляделся в пустую комнату.

– Никого там нет! – Чарли добела сжал губы от злости. – Он просто жалкий трус!

Снова смех откуда-то из глубины стен.

– Ты скукой решил меня заморить? – крикнул разбойник. – Погоди у меня!

Чарли подобрал клинок и понесся по лестнице, искать уязвимые участки конструкции, откуда легче было бы пробраться в остальной дом. Жан-Антуан остался внизу, отдышаться. Между тем тяжелое пыхтение все нарастало, превращаясь в рокот, становилось быстрее и громче. Где-то наверху натужно заработали шестеренки.

Неожиданно блестящая ручка трости подцепила француза за плечо и дернула спиной к решетке. Налетев на металл, Жан-Антуан ухнул от боли, а трость все продолжала его тянуть назад, глубже впиваясь в его плоть, словно желая уволочь юношу в зазор между прутьями. Треск кожаных перчаток, утягивающих трость назад, прервался. Травмированный и оттого имеющий мало общего с человеческим, клокочущий голос по ту сторону решетки произнес:

– Ты по глупости связался с этим полоумным или такова воля судьбы и тебе суждено умереть вместе с ним?

– Это вы убили Красавчика? – в ответ спросил Жан-Антуан, не чувствуя конечностей от страха.

– Тебе показать, как? – учтиво спросил голос.

Из трости выскочило лезвие, вонзившись в тело Жана-Антуана и выдавив из него дикий крик. Трость провернулась. Жан-Антуан взвыл и схватился руками за плечо.

– Некоторые животные уходят из стаи, чтобы умереть в одиночестве. Таково их внутреннее устройство, – произнес человек по ту сторону решетки. – Далеко же ты забрался от своей стаи, парижанин.

Над перилами лестницы захлопали тяжелые полы пальто Чарли. Разбойник в два прыжка преодолел расстояние до Жана-Антуана и ткнул клинком над тростью, впивающейся в плечо юноши. За решеткой что-то глухо прозвучало, трость с широким плоским лезвием рванулась к шеи Чарли, но разбойник схватился за нее и притянул человека за решеткой на себя, затем еще раз ткнул клинком, а трость развернулась и порезав пальцы разбойника скрылась в темноте.

Жан-Антуан повалился на пол, зажимая кровоточащую рану. Чарли с торжеством разглядел кровь своего врага на клинке.

– Да мы пустили друг другу первую кровь, но не радуйся своему неведенью, – раздался клокочущий голос в стенах темного дома. – Ты уже в могиле и сделать с этим ничего нельзя. О тебе не останется никакого упоминания, Чарли. Никакого надгробья и эпитафии. Никаких похорон. Я предал твое тело бесстрастной холодной пучине несколько минут назад. А вместе с тобой сгинет и заплутавший парижанин.

В темноте между прутьями на втором этаже показалось бледное лицо в круглых черных очках. Жан-Антуан теперь смог разглядеть его. В лоснящейся черной меховой шубе и блестящем черном цилиндре, опираясь на трость, в нескольких футах выше них у лестницы стоял тот, существование кого Жаном-Антуаном подвергалось сомнению до последнего мгновения, пока это казалось ему здравым. И хотя тени волка и вообще никакой тени в таком мраке он не углядел, теперь же ему оставалось только признать, что хотя бы часть безумных рассказов разбойника оказалась ужасной правдой.

– Ты бредишь, трус! – вскричал Чарли. – Иди сюда, сохрани хотя бы остатки достоинства.

– Туда, где стоишь ты, нет ни входа, ни выхода оттуда, – спокойно сообщил голос. – А если перед погибелью ты предпочитаешь поговорить о бреде, я только за! У нас есть еще пара минут.

Тут же пол под ногами Чарли и француза дрогнул.

– Ты безумец, Чарли, – продолжил джентльмен с красными конвертами. – Я презираю все, что хоть сколько-нибудь связано с тобой. Но я хочу, чтобы ты увидел свою жизнь такой, какой она является на самом деле, и осознал весь ужас своего безумия.

– Только через твой труп! – выкрикнул Чарли, грозно указав на своего врага окровавленным клинком.

Человек на втором этаже невозмутимо продолжал:

– Если бы ты был нормальным, Чарли, ты заметил бы, что все люди, через которых ты искал меня, были связаны с одним событием. Если бы ты не был умалишенным, ты бы отправился в Мэйфэир и разузнал, что джентльмен, которого для меня ограбил младший жулик Сканлан, был совладельцем компании, обанкротившейся после злосчастного крушения судна, обещавшего поставить мировой рекорд скорости. Ты бы узнал, что вторым владельцем компании был инженер, друг моего бывшего помощника, Хинли Пьюпитта, но ты сознательно не искал там, где мог найти истину. Настоящую истину, а не выдуманную воспаленным рассудком! Если бы ты мог видеть мир глазами здоровых людей, ты бы заметил красный конверт на столе Артуро, помощника прокурора, благодаря кому инженеру удалось избежать судебных разбирательств впоследствии катастрофы. А теперь, главный вопрос, Чарли, который навсегда докажет, кто из нас прав, ты со своим бредом или мои доводы, за каковыми кроется реальный мир. Хорошенько подумай, прежде чем ответить! Куда пропал инженер? Что с ним стало, Чарли?

– А куда пропал доктор, владелец этого дома? – неустрашимо крикнул Чарли. – Ты и его убил?!

В ответ раздался безудержный сиплый хохот, и лицо скрылось в темноте.

Паровая машина набрала достаточное давление и с протяжным металлическим стоном, пронзительным лязгом и скрежетом вся конструкция, где были заперты разбойник и юноша, дрогнула, и трехэтажная клетка стала медленно ползти вниз вместе со всеми частями интерьера, помещенными в нее.

По мере погружения клетки, пол первого этажа в остальном доме продолжал подниматься вокруг, дюйм за дюймом заточая Чарли и Жана-Антуана все глубже под землей. Доски под ногами пошли волнами, затем, к ужасу пленников, по всему дну клетки из-под пыльных половиц хлынула вода. Столик возле лестницы задрожал и упал в воду. Ваза разбилась о железные прутья, протянутые под половицами. А потом произошло страшное. Южная часть шахты прервалась, и оттуда, грохоча, сквозь прутья хлынула Темза, омывающая фундамент южных построек Стрэнда.

Накатившая волна сбила Чарли и Жана-Антуана с ног. Рука юноши провалилась между донными прутьями клетки, и Жан-Антуан с ужасом задохнулся, поняв, что только эти прутья отделяют их от ледяной пучины под домом.

О да, джентльмен с красными конвертами устроил все так, что под домом с некоторых пор ширилась водная тьма, непосредственно соединяющаяся огромным протоком с Темзой.

Оба они поспешили подняться из воды, настолько ледяной, что мгновенно ломило кости, и бросились к лестнице.

Металлическая пасть, с бурлением изрыгающая речной поток, открывалась все шире. В каждую следующую секунду в опускающуюся клетку вливалось в десять раз больше воды, чем в предшествующую секунду. Темные потоки с недюжинной скоростью носили половицы в бурлящей пене и били по ногам, затрудняя передвижение.

Длинные носки сапог Чарли то и дело проваливались между прутьев, и он застревал. Несмотря на хромоту поврежденной ноги, Жан-Антуан первым добрался до ступеней и поспешил наверх по лестнице, с трудом волоча на себе холодную тяжелую от воды одежду. На верхних ступенях первого пролета его обогнал разбойник. Расшвыривая брызги во все стороны, Чарли вновь ловко вскочил на перила, оттолкнулся от них и прыгнул на кованую стену клетки.

– Давай наверх, Вычура! – крикнул он, встряхивая облепленной скользкими волосами головой и спешно принимаясь перебирать руками и ногами вверх по прутьям.

– Что же сделалось с инженером? – насмехаясь, спросил клокочущий голос сквозь шум воды и механизмов. – Хотя бы обрывки той истории ты мог узнать у Хинли, но ты бежал от правды!

Жан-Антуан полез рядом с Чарли прочь от бурлящей пучины, а на втором этаже тем временем мелькала грузная черная фигура, от нетерпения мечущаяся взад вперед.

Чарли был слишком занят, чтобы отвечать. Постоянно озираясь, разбойник карабкался наверх по грубому железу и каждый раз убеждался в том, что выхода нет. Сколько бы они ни поднимались, а клетка медленно, но верно погружалась, и все быстрее близился тот ужасный и неотвратимый миг, когда потолок третьего этажа клетки поравняется с уровнем пола первого этажа дома.

Из всех возможных вариантов смерти ни Жану-Антуану, ни Чарли не хотелось погибнуть с другим, да еще в ледяной агонии утопленника.

– А знаешь, Чарли, в чем заключается правда? – упиваясь мучениями бесцельно карабкающихся пленников, произнес голос. – Все, что ты когда-либо делал, все, что ты знаешь и помнишь – не имеет никакого смысла. Твое мерзкое существование все эти годы наполнялось смыслом только благодаря мне, только потому, что каждый следующий этап был расписан по часам. Я видел, как ты вновь сходишь с ума, пытаясь понять, что за конверты ходят по городу. Ты следовал за своими необоснованными выдумками и даже помыслить не мог о действительном предназначении, которое выполняли конверты.

Человек в шубе отступил на два шага назад, когда из клетки высунулась скрюченная мокрая рука в подранном рукаве – поравнявшись с ним, Чарли попытался схватить его за горло.

– Что ты задумал? Сколько еще осталось конвертов? – лихорадочно стиснув зубы, спросил разбойник. – Говори!

Джентльмен с красными конвертами вновь лишь посмеялся, а затем постучал тростью по протянутой руке.

– Осторожнее, Чарли. Не хочу, чтобы боль омрачила последние минуты твоей жизни, тебе нужно на редкость ясное сознание для того, что именно ты должен вспомнить.

Вместе с клеткой Чарли опускался вниз и вынужден был засунуть руку обратно, пока ее не зажало между полом второго этажа и прутьями.

– Вспомнить что?! – разбойник поспешил опять подняться по прутьям и поравняться глазами со своим давним врагом.

– Почему ты должен умереть.

– Это бред! Еще посмотреть, кто из нас больший безумец!

– Отнюдь, Чарли, – покачал головой тот. – Уверяю, ты сам захочешь умереть.

– Мсье Чарли! Не слушайте его, нам нужно выбираться! – крикнул Жан-Антуан.

Но разбойник был слишком поглощен встречей, которую так давно жаждал, чтобы обратить внимание на глас здравого смысла. Чарли со смесью обеспокоенности, восторга и презрения посмотрел на джентльмена по ту сторону решетки.

– Даже любопытно, – пробормотал он и снова перебрался повыше по опускающейся кованной стене. – Так, почему я там должен захотеть умереть?

– Потому что не выдержишь того, что знаю я, – с клокочущим упоением тихо проговорил человек в шубе. В голосе скользнуло не только злорадство, но и печаль.

Жан-Антуан посмотрел вниз. Вода металась по замкнутому пространству вырытой шахты, расплескивая массивные волны на стены передней, а первый пролет лестницы уходил все глубже и скрылся уже под водой более чем на половину.

– Чего ж тянуть? – с готовностью проговорил Чарли. – Рассказывай, да посмотрим, здрав ты умом или и сам грешен тем, что осуждаешь.

– О-о, – протянул голос, – сколько раз я мог рассказать за эти годы, но я ведь знал, ты не пожелаешь поверить, кто бы тебе ни рассказал. Тем более я. И сейчас нет никакого смысла пытаться. Ты должен вспомнить все сам. Это единственный путь. Не одна тысяча дней ушла на то, к чему мы пришли теперь. Красные конверты отмечали часы до конца, до этого самого момента. Каждый конверт, возвращаясь ко мне, сообщал о завершении подготовки очередного этапа. Так наступал следующий час и следующий этап. За все годы их было двенадцать. И все ради того, чтобы ты вспомнил.

– Возражу! – возмущенно перебил Чарли, сверкая глазами из-за прутьев. – Сдается мне, на самом деле, все ради того, чтобы заманить меня сюда. Гнусный план труса. И только.

– Ты одержим своими фантазиями и убеждениями. Ты всякий раз бросался в бой, не давая мне позволить тебе вспомнить. Если бы я не ограничил тебя ловушкой, все бы пропало. Я жил тем, чтобы ты вспомнил, пока ты боролся со своими призраками! Я мучил тебя неведеньем, чтобы однажды ты прозрел и снова пережил свою гибель. Это тянулось слишком долго, и должно было закончиться рано или поздно. Полночь, это сейчас, Чарли. Она наступила, когда ты вошел в этот дом. Больше не будет никаких конвертов. Ничего не будет! В полночь все заканчивается! Это конец. То, чего ты так давно жаждал.

Кованая люстра на длинной цепи свисающая с третьего этажа оказалась уже ниже Чарли и Жана-Антуана, и теперь ей оставалось меньше пяти футов, чтобы коснуться воды.

Тросы по ту сторону железного остова неустанно ползли, скрежетали колеса в бороздах рельсов, протянутых через все этажи. Неотвратимо приближался страшный миг. Жан-Антуан не мог больше ждать, пока разбойник внемлет его мольбам, и полез выше, чтобы попытаться выбраться на следующих этажах клетки.

Теперь лестничные пролеты словно бы парили в воздухе, отрезанные клеткой от остального дома. Жан-Антуан забирался все выше, стремясь добраться до последнего из них. И вот, он схватился рукой за перила самого верхнего лестничного пролета и замер, услышав, как где-то поблизости рассыпались осколки стекла.

Мгновение спустя в одной из комнат отдаляющегося третьего этажа мелькнули тени. Перемежением гулких и звонких шагов кто-то прокрался в недрах последнего этажа. Голос же джентльмена с красными конвертами, тем временем продолжал звучать со второго этажа, а значит, это не мог быть он.

Настороженный француз спешно поднялся еще выше и перекинул ногу через перила.

В коридоре над его головой скрипнули дверные петли, и кто-то шмыгнул в соседнюю дверь. Спрыгнув на ступени, юноша ощутил, как подвешенная лестница опасно качнулась под его весом. Он приник к кованой решетке и стал вглядываться в раскинувшиеся по сторонам помещения, но больше признаков чьего-либо движения на третьем этаже Жан-Антуан не увидел и не услышал.

Первый этаж ловушки исчез в бурлении ледяных вод. Блестяще спроектированный смертоносный лифт продолжал свое движение к погибели его пленников.

– Что такое, Чарли? Что ты вдруг увидел? Снова мучительное наважденье? – джентльмен с красным конвертами издал звук лишь отдаленно напоминавший смех, но никак не являвшийся смехом. Это был треск, скрежет и завывание поврежденной гортани, голоса снедавшей его горечи и отвращения. – О, какой ничтожный мир создал твой разрушенный рассудок! Оставь свои фантазии, прошу, лучше вспомни чудовищную явь, Чарли!

Услышав его, Жан-Антуан подошел к краю висящего в воздухе лестничного пролета. Несколькими футами ниже разбойник перебирался вдоль троса, протянутого в отличие от других тросов поперек клетки. В черных глазах разгорелся огонь торжества. Чарли не отзывался на насмешки своего врага. Чумазая рука ухватилась за трос, который теперь резко менял свое направление, огибая миниатюрную катушку, и уходил вниз. К ужасу француза Чарли спешно принялся спускаться к воде. А у самой ее кромки, разбойник резко остановился. Лишь полы его пальто да одна рука опустились в воду. Жан-Антуан перегнулся через перила, взволнованно следя за поисками Чарли и действиями убийцы по ту сторону остова.

В запале разбойник суетился и дергался, нащупывая что-то под водой. Трос, по которому он следовал, вел к одной из решеток, перегородивших выходы. Чарли горделиво хохотнул и стал быстро возвращаться наверх, по-прежнему следуя вдоль троса. Просмоленная веревка на этот раз привела Чарли к стене напротив Жана-Антуана, меняя направление и поворачиваясь на одинаковых катушках. Разбойник завис у перегороженного выхода между вторым и первым этажами оставшегося снаружи дома. Увидев это, джентльмен напряженно смолк.

– Так я и думал, – усмехнулся Чарли, доставая клинок, – не может быть, чтобы ты настолько же хорошо владел волшебством как я, чтобы…

Низкий металлический стон прокатился по дому и поглотил слова Чарли. Неожиданный рывок всей клетки едва ни сбросил разбойника в воду. Он только и успел сунуть лезвие между зубов, да откинулся назад и не свалился лишь благодаря перецепленным через решетки несуразно длинным носкам своих сапог.

От встряски перила под руками Жана-Антуана треснули и накренились вперед. Внутренности юноши подхватил дикий вихрь падения. Он перелетел через перила, отчаянно суча руками и ногами, и тоже зацепился ногой, стопа которой застряла между фигурными столбиками балюстрады откинувшихся горизонтально перил.

Нелепо застывший в диагональной плоскости разбойник засмеялся с висящего вниз головой юноши. Оба оказались зависшими над бурлящей пучиной и ушедшей под воду люстрой. Жан-Антуан истошно кричал на французском и не мог думать ни о причинах странного толчка, ни о пребывании в доме кого-то еще, кого он краем глаза видел на третьем этаже.

Где-то в глубине изощренной инженерной конструкции, в механизме, благодаря которому опускался гигантский лифт, что-то заклинило. Все тросы и цепи слева встрепенулись, затрещали, зазвенели и натянулись, а справа продолжали опускаться, прогибаясь и сворачиваясь все большими петлями.

Произошедшее повергло в ужас и оцепенение джентльмена с красными конвертам.

Чарли же, не теряя больше ни секунды, за несколько попыток раскачался на носках и подтянулся к кованому остову. Перерезал трос, связывающий замочный механизм всех дверей и отодвинул подвешенную на колесиках решетку, преграждавшую путь из клетки в остальной дом. Разрезанный трос устремился вниз по своей траектории, огибая все катушки и открывая остальные выходы. Путь в застрявшую между этажами грандиозную ловушку снова был свободен.

Ловко, с азартом волка, почуявшего кровь, Чарли проскользнул в проем у пола второго этажа и быстро выпрямился в ночной тени. Их взгляды встретились. Джентльмен с красными конвертами отступил на шаг и сжал свою трость. Он сливался с окружающей темнотой еще больше, чем разбойник. Чарли не выпускал клинок. Их разделял всего один поворот, огибавший оплетенный клеткой атриум. Оба они были готовы отбросить свое холодное оружие в сторону и выстрелить друг в друга в каждое следующее мгновение.

– Я не имею намерения более продлевать наши мучения, Чарли, – произнес джентльмен с красными конвертами. – Плана больше нет, тебе повезло, ты выбрался благодаря своим друзьям, а значит, умрешь, не зная правды. Мне же повезло меньше, я помню все, и оттого моя смерть будет мучительней, но в глубине души я верю, что ты тоже помнишь. Так может быть, ты наберешься смелости заглянуть в себя и расскажешь нам, почему мы собрались здесь сегодня? Гляди сколько слушателей!

Трость указала в направлении третьего этажа, чуть выше висящего Жана-Антуана. В свете окна в потолке показались лица Питера и Эйлин. Радость оттого, что им удалось сломать механизм ловушки, на глазах таяла под пристальным взглядом убийцы.

– О, в какую опасную авантюру они готовы были ввязаться ради тебя, Чарли, даже не подозревая, какая доля вины за содеянное мной лежит на тебе. Не подозревая, что какая-то часть тебя рыщет в поисках погибели, и помогать тебе напрасно. Рискуя свернуть себе шеи, они проникли в этот дом, любезно указанный мистером Флинтом. Они гадали, что из твоего бреда есть правда, а что есть вымысел, а потом оказались в этом доме и поняли, что правды о тебе никогда даже не знали.

Слушая этот далекий от человеческого голос, Жан-Антуан перестал болтаться и просто переводил потрясенный взгляд с Эйлин, мелькавшей где-то на границе поля его зрения, на Чарли и джентльмена с красными конвертами.

Наверху разнесся рокот, весь дом загудел, вторя этому шуму. Звенья цепей медленно растягивались под тяжестью трехэтажного лифта. Колеса в рельсах неумолимо корежились, поддаваясь неравной нагрузке. Металл выл и трещал. Вся клетка чуть накренилась в сторону от заклинившей части, и цепь люстры, казалось, висела теперь наискось.

– Вы глупцы и невежды, – наливаясь клокочущей злобой возопила кривая прорезь рта на бледном лице. Джентльмен снова указал на Эйлин и Питера. – Вмешались в то, чего понять не можете, а если бы поняли, то сами выпустили бы этому безумцу всю кровь. Из жалости и отвращения.

Тусклый холодный отблеск круглых очков обратился к разбойнику.

– Помогите Вычуре и уходите, – крикнул Чарли своим друзьям и зашагал к джентльмену с красными конвертами.

В следующее мгновение разбойник сорвался с места и бросился на своего врага. Тот сразу же приготовился отразить нападение, и когда Чарли налетел на него с кулаками, джентльмен проворно перебросил его через себя. Ударившись ногами о дверную притолоку, Чарли схватился за своего врага и, падая, утащил его за собой в распахнувшиеся двустворчатые двери. Оба скрылись в глубине дома, круша все вокруг, и швыряя друг друга во все стороны.

Питер, мельком взглянув на отстраненно оставшуюся на месте Эйлин, побежал к ближайшему входу в клетку. Эйлин же с минуту борясь с самой собой и выбирая между правильным и честным, со всех ног бросилась совсем в другую сторону, в глубину третьего этажа, где был тайный лаз, сооруженный джентльменом с красными конвертами, чтобы перемещаться между этажами вне клетки, во время движения лестницы.

Не допустить, чтобы с Чарли случилась беда – было главной задачей для нее. Мимо остановленных кочергой шестерней и перекидывающихся через стену под потолком тросов смертоносного лифта, она вернулась к висящему на петлях платяному шкафу у стены в комнате, через окно которой они залезли с крыши в дом. Из отверстия в полу отчетливо донесся треск ломающегося дерева и сдавленный крик. Эйлин ухватилась за металлические перекладины, ввинченные в стену между этажами, и стала спускаться вниз сквозь пол.

Несколько отборных воровских ругательств вырвалось у Питера прежде, чем ему удалось втиснуться в узкий остаток дверного проема клетки и проскользнуть с третьего этажа в покосившуюся стальную конструкцию, уходящую далеко внизу в прокатывающиеся в темноте ледяные волны. Как только Питер уперся носками в остов клети и перенес свой вес на стену лифта, вся конструкция загудела и ощутимо просела, приняв тяжесть еще одного человека. Седовласый прижался поближе к решетке и стал перебираться вдоль нее к фрагменту лестничного пролета, под которым болталась безнадежная фигура юноши. Здесь и сейчас Питер как никогда прежде ощущал, насколько он стар для таких трюков.

– Держись, Джон! Сейчас я буду тебя вытаскивать, – бледнея, крикнул Тид Жану-Антуану.

– Каким образом? – француз попытался повернуть шею на звук голоса Питера, но тут же почувствовал, будто падает и постарался перестать двигаться.

– Там видно будет.

– А если я упаду, как думаете, у меня есть шансы выжить?

– Видишь зубцы, торчащие из воды?

Жан-Антуан поднял глаза к бровям, чтобы увидеть уходящую к воде цепь, расплескивающиеся по первому этажу дома брызги и все еще носящиеся по волнам половицы.

– Нет…

– Под тобой люстра, Джон. Советую все же не падать, иначе пройдешь сквозь нее, как масло сквозь нож.

– Это поговорка такая?

– Нет, это то, что может произойти, если не перестанешь раскачиваться.

– Но я ничего не делаю! – встревожено вскричал француз.

– А ты постарайся еще получше ничего не делать. Я уже близко.

В самой парадоксальной форме это была чистая правда: Тид, наконец, добрался до фрагмента лестницы, прикрепленной к стене клетки и слез вниз, перебравшись теперь под этот лестничный пролет и почти что поравнявшись с Жаном-Антуаном, однако ему было никак не дотянуться до француза даже, если бы тот постарался дотянуться до Питера.

Эйлин вздрогнула, когда в двух парах футов от нее, прямо за дверью небольшой комнаты раздался насмешливый скрежет поврежденной гортани. Тут же спиной вперед в комнату ввалился Чарли и, расшвыривая во все стороны капли с мокрого пальто, чуть не падая, оскальзываясь и пытаясь сохранить равновесие, волчком метнулся к стоявшей у окна вазе, чтобы впоследствии зашвырнуть ею во врага.

Джентльмен с красными конвертами вошел следом медленно, не растрачивая силы попусту и слегка отклоняясь от летящих в его сторону предметов. Если сначала он был взбешен и напуган оттого, чем обернулась их сегодняшняя с Чарли встреча, то за несколько минут, пока они сражались, скрытые от глаз Эйлин, в нем произошла пугающе разительная перемена, в результате которой он смог вернуть себе самообладание.

Увидев его совсем рядом, Эйлин оцепенела и вжалась в стену. Мысль о том, чтобы неожиданно напасть, застать врасплох и обезоружить джентльмена с красными конвертами тут же растворилась в лихорадочном немом крике мошенницы. Это было не лицо, а искусно имитирующая лицо маска из тонкой кожи. Узкие плотно подогнанные швы обрамляли скрытые под маской изгибы и контуры лица. Края маски были спрятаны под воротником и цилиндром, но отгибались у висков, где выпускались наружу волосы.

Эйлин привыкла к грубости и жестокости мужчин, к животным, безжалостным законам, которые царили на улицах и их многократно усложнившимся и развившимся разновидностям, правящим в светском обществе. Но существо, возникшее перед ней, было извращенным чудовищным подобием человека и не имело ничего общего с обычными проявлениями жестокости. Вся исключительная для женщины закалка, какой обладала Эйлин, оказалась совершенно бесполезна перед обезображенным интеллектом человека под маской. Страх обезоружил ее, и удачный для нападения момент был упущен: круглые линзы очков обратились к Эйлин.

– А, мисс Вэйвуд! – учтиво произнес нечеловеческий голос сквозь отвратительно раскрывающуюся прорезь рта, будто не замечая летящих в него книг. – Мне жаль, что вы стали свидетелем подобных событий, но вы сами виноваты. Вы крайне неразборчивы в привязанностях. Это вас и погубит. Не нужно делать удивленный вид, вы давно подозревали, что за вами следят, только сообразить не смогли, что это связано с Чарли, а не с вами. По моим наблюдениям вы не представляли ни угрозы, ни важности, однако сегодня вы вмешались в план, который я создавал и воплощал в жизнь много лет. Этот план был безупречен, но не учитывал вас, мисс Вэйвуд. Вы – лишняя деталь. Следовательно, вас нужно всего-навсего вычеркнуть из плана. Поверьте, убить вас, увидеть вашу кровь, ваши внутренности мне будет куда приятнее, чем оставлять послания на потных грязных мужских телах, разящих перегаром даже после смерти.

В темноте блеснуло лезвие, выпущенное из рукоятки его трости. Джентльмен снова держал трость за конец, так что мог пользоваться ею, как режущим крюком. Рука его была изящно отведена назад, в любой момент готовая полоснуть тростью по горлу Эйлин. Он предупреждающе выставил вперед зажатый в другой руке клинок, меньше минуты назад отнятый у Чарли, словно получше прицеливаясь к хрупкой белой шее для удара лезвием трости.

– Вы безнадежно больны, – пятясь, проговорила Эйлин.

– Не более чем Чарли, сами знаете, – ответило искусственное лицо, хищно наклоненное вбок и пристально наблюдающее за каждым шагом Эйлин.

Резкий, намного более быстрый, чем ожидала мошенница, взмах отправил трость точно к цели. В этом движении было не только умение, но и жажда отнять жизнь.

К тому времени, как лезвие проделало полпути, Эйлин только заметила его, только почувствовала, как где-то внутри умирает непоколебимая уверенность в том, что она будет жить. А потом, что-то большое и тяжелое обрушилось на джентльмена с красными конвертами. Идеальный взмах руки, с точностью художника подкрученный мановением запястья, оборвался, позволив Эйлин отшатнуться от дрогнувшего лезвия. Это Чарли запустил в своего врага грузным, обтянутым зеленым атласом креслом. Еще мгновение, и он бы опоздал, а темноту заброшенного дома оросила бы горячая кровь мошенницы.

Джентльмен с красными конвертами не устоял на ногах и вместе с креслом обрушился на стену. Заваленный грудой обломков и оглушенный, он обмяк на полу и казался мертвым.

Быстро оправившись и игнорируя оставшийся, подобно ожогу, след ужаса в ее душе, Эйлин проворно скользнула к обездвиженной фигуре, черным мехом растекшейся по полу, и легким воровским движением сгребла трость джентльмена и клинок Чарли.

Разбойник подскочил к ней, взял за локоть и оттащил подальше. Он заговорил сбивчиво и спешно:

– Скорее уходи! Парадная дверь загорожена клеткой, но можно выбраться через окна.

– Нет, я не оставлю тебя!

– Ты сделала для меня больше, чем я мог бы просить. Ты спасла меня из плена. Спасла от неминуемой гибели. Но сейчас ты здесь не нужна.

– Ты позволил пойти с тобой! Пойти до конца! Узнать твою тайну!

– Эйлин! Я не хочу, чтобы ты видела то, что я сделаю с ним. Я не хочу, чтобы кто-то видел, как я убиваю.

– Однажды ты уже пропал. Не хочу, чтобы история повторялась. Я выйду из этого дома только с тобой, Чарли Бродячие Штаны! И если ты думаешь, что мне нужно твое одобрение, то крупно заблуждаешься.

Кривая хитрая ухмылка растянулась на уставшем лице разбойника.

– Коварная твоя душа, – восхищенно протянул он.

– Ты потерял, – протянула она ему клинок, а сама с ловкостью и грацией прокрутила тростью, точно завоеванным трофеем.

Будучи ободренным победой, Чарли благородно склонил голову, принимая клинок, и величаво повернулся к обломкам кресла:

– Он пропал! – тут же вскричал разбойник.

Жан-Антуан не чувствовал своих ног, зато не мог избавиться от мучительного чувства, будто в голове его ползают муравьи. Он висел почти спиной к Питеру и лишь краем глаза видел какое-то движение недалеко от себя.

– Не могу до тебя достать, Джон, – в сердцах посетовал Тид, словно извиняясь за то, что собирается бросить француза на волю судьбы. Он перепробовал разные возможности сократить расстояние, забираясь повыше и упираясь макушкой в древесину лестничного пролета, откидываясь как можно дальше от клетки и держась на двух пальцах за решетку, но все было без толку.

– Тебе придется раскачаться, – с минуту подумав, решил Питер.

– Но вы же сказали, этого делать никак нельзя!

Тид нервно покивал за спиной у Жана-Антуана, а вслух соврал:

– Я был неправ. Послушай, другого варианта нет. Разве что ждать, пока эта дьявольская железяка рухнет в воду или пока перила не оторвутся вместе с тобой.

– А как раскачиваться?

– Делай взмахи обеими руками, я тебя поймаю.

Сначала Жан-Антуан просто нелепо извивался всем телом, оставаясь висеть на одном месте. Мокрый сюртук сковывал его движения. Но затем у него получилось проделать несколько размахов небольшой амплитуды.

– Кажется, нога выскальзывает, – испуганно крикнул юноша.

– Не останавливайся.

Тид повыше уперся ногами в решетку и откинулся, сжав пальцы добела вокруг одного из прутьев клетки. Крепкая мозолистая рука протянулась навстречу все сильнее раскачивающемуся Жану-Антуану. Очень скоро юноша почувствовал ритм и раскачивался все лучше и ровнее, подобно маятнику, а не веревке.

Он радостно стал сгребать воздух руками всякий раз, как подлетал к Питеру, в надежде, что тот сейчас ухватит его руки, и каждый раз отлетал от Тида с выражением чернейшей обреченности.

Поняв, что ему нужно отважиться на больший размах, что у него есть только два пути, Жан-Антуан отбросил все сомнения и со слепой решительностью дважды сильно качнулся вперед-назад. Результат не заставил себя ждать. Заметно ускорившись и проделав два больших размаха под крутым углом, француз услышал треск отрывающихся перил.

Подлетая к Тиду, он уже знал, что сейчас сорвется.

Внутренности его подхватил смертоносный вихрь падения. Все в глазах замелькало. Сила, сдерживающая его ногу, внезапно отпустила Жана-Антуана, и на ничтожно короткое мгновение он стал невероятно легким и свободным. Но он немыслимо страшно падал, ускоренный вращением.

Питер растянулся в воздухе, ловя падающего Жана-Антуана.

Лихорадочно вцепившись в предплечье седовласого, юноша продолжил свое стремительное падение. Нога так и не высвободилась из оторвавшихся перил. Прочерчивая головокружительную дугу, Жан-Антуан несся к стене клетки и одновременно соскальзывал с руки Питера. В следующее мгновение он не удержался и полетел вниз. Снова все его внутренности сжались. Он падал теперь параллельно решетке, пытаясь ухватиться за прутья.

И вот, пальцы его больно зацепились за грубый метал, и Жан-Антуан всем телом с огромной скоростью налетел на кованную стену клетки, разбив сковавшую ногу древесину.

Встряска непременно передалась всей конструкции. С оглушительным треском и свистом разрубаемого воздуха тросы на обездвиженной стороне опускающего механизма лопнули, оставив эту сторону лифта висеть только на цепях. Несколько из тросов, разорвавшись, взвились вверх и разбили окно в крыше над атриумом.

– Стекло падает! – крикнул Питер, прижавшись поближе к прутьям под навесом из лестничного пролета.

Ушибленный Жан-Антуан зацепился на несколько футов ниже Питера, а потому не был так же защищен, как и он, поэтому спешно вжался в решетку, размазавшись по ней пуще седовласого.

Звонким, грохочущим и шелестящим градом мириады смертоносных ничтожно малых и ужасающе больших осколков посыпались из-под потолка третьего этажа на висящую ниже клетку. Разбиваясь о прутья, большие осколки градом брызгали во все стороны и рассыпались по полу третьего и второго этажей. Дробь тяжелых острых стеклянных капель грянула о ступени, под которыми затаился Питер.

Воздух по всей клетке замерцал, словно вспенился от стеклянных искр. Зажмурившийся Жан-Антуан услышал этот свистящий шквал, ощутил скользящие удары по спине и плечам, и тут же почуял угрожающее сухое дуновение стеклянной пыли.

Затопившая первый этаж ловушки вода зашипела и вскипела под натиском обрушившегося града. Тонущее стекло миллионами всполохов озарило неистовствующую водную рябь и затихло. Хотя кое-где по дому еще долго просыпались одиночные звонкие осколки, скатываясь в щели, падая с верхних этажей и выпадая из опустевшей оконной рамы в крыше.

В наступившей тишине Жан-Антуан осмелился открыть глаза и оглядеться. Темноту дома теперь нарушал алмазный блеск, с каким очерчивались контуры парящих в воздухе лестничных пролетов и этажей вне клетки, сплошь усыпанные стеклом, да сонное кружение снежинок осыпающихся с крыши.

Завывшие сквозняки обдали атриум морозной свежестью.

– Выбираться нужно, Джон, – зашептал Питер. – Тихо совсем стало. Не к добру.

Облепленная мокрыми волосами голова медленно показалась из-под пола третьего этажа через лаз. Два блестящих черных глаза пристально обшарили комнату в поисках пропавшего человека в маске и, не мигая, остановились на шторах, слегка колышущихся от дуновения ветра из окна, через которое в дом проникли Эйлин и Питер. Снизу, сквозь лаз в полу донесся голос мошенницы:

– Я что-то слышала здесь, на втором этаже. Где-то хлопнула дверь.

Блестевшие над полом глаза скосились вниз, к лазу:

– Точно?

– Да.

Голова Чарли стала опускаться, потом остановилась, он снова задержал подозрительный взгляд на шторах, прищурился, и быстро скрылся под полом.

Спустившись, Чарли нагнулся за своей шляпой, под которой уже растекалась лужа, и водрузил ее на голову.

– Звук был там, – чуть испуганно прошептала Эйлин, показывая в сторону южных комнат, выходящих окнами прямо на Темзу.

Распахнув дверь, в которую недавно влетел волчком вместе со злодеем, Чарли швырнул полгорсти золотой пыли в темноту угловой южной комнатки.

– Дорога моя – дорога пролития крови врага моего! – грянул повелевающим шепотом разбойник вслед мерцающим золотым стружкам. – Пусть враг мой умрет и покой обретет, да не вернется никогда в мир живых ни трупом ходячим, ни призраком бесплотным, ни во плоти живой!

Из этой комнаты вело еще два выхода, оба слева: в коридор и в большую гостиную.

Среди обломков и покосившейся мебели, переступая следы недавней драки, Чарли и Эйлин шмыгнули к приоткрытой двери в гостиную. Эйлин жалась к разбойнику, настороженно вглядываясь в темные углы и ниши.

Только рука Чарли потянулась к ручке двери, как внутри с эхом, какое бывает только в поистине больших залах, проскребло что-то тяжелое, но стоило Чарли отворить дверь, как звук прекратился. Джентльмен с красными конвертами или заманивал их в очередную ловушку, или получал удовольствие от этой игры в запугивание.

Бросив горстку золотой пыли прежде, чем войти в зал, разбойник скороговоркой себе под нос повторил заклинание:

– Дорога моя – дорога пролития крови врага моего! Пусть враг мой умрет и покой обретет, да не вернется никогда в мир живых ни трупом ходячим, ни призраком бесплотным, ни во плоти живой!

Они вошли, и каждый шаг здесь отдавался глухим эхом. Бросившись на своего врага, несколько минут назад, Чарли скрылся с ним именно в этом зале, но в пылу драки даже не заметил необыкновенной умиротворяющей красоты интерьера.

Это было величественное помещение, просторное, не загроможденное безвкусной мебелью. С потолка свисала уменьшенное подобие люстры атриума, которая теперь ушла под воду вместе с первым этажом клетки. Все здесь служило лишь одной цели – подчеркнуть огромный камин из темного мрамора, над которым нависал большой портрет мужчины и женщины во весь рост, чопорно взирающих со стены, но любовно держащихся за руки. В нынешнем запустении зал показался Эйлин пристанищем призраков, при жизни изображенных на картине, но в былые времена он бы поразил мошенницу естественной, любовно воссозданной роскошью и уютом.

– Наверно, это он и есть, – заворожено присматриваясь к портрету, шепнула Эйлин Чарли на ухо. – Тот доктор, которому принадлежал дом?

Но черные блестящие глаза напряженно всматривались отнюдь не в картину.

В темноте следующей комнаты что-то блестело. Блестело, подобно круглым линзам очков. Разбойник ничего не ответил и зашагал навстречу бою, навстречу смерти и убийству. Он оставил Эйлин позади, забыв о ней, забыв предупредить, что уходит отсюда. Его мысли уже перенеслись в скорое будущее, когда он стоит над умерщвленным телом безжалостного убийцы. Пальцы крепче обхватили мешочек с золотой пылью.

Привлекший его внимание блеск медленно скрылся в глубине юго-восточной угловой комнатки, но оттуда донесся скрип половиц. Слишком намеренный и долгий для того, кто хотел бы остаться незамеченным, но осмотрительно тихий, чтобы привлечь внимание только Чарли.

Влетев в комнату, он обнаружил, что здесь больше никого нет, а блестели теперь только стекла в дверцах буфета, но распахнутая дверь слева вела в последнюю комнату второго этажа, северо-восточную. Там он его и поджидал, решил Чарли. Идеальное место для такого труса, как его враг.

Разбойник без страха ступил в загроможденную темноту. На фоне выходящего на рассветную улицу Стрэнд окна здесь повсюду возвышались черные очертания завешанной чехлами мебели. Сквозняк приводил в движение каждую фигуру, и Чарли пришлось достать из-за ремня клинок, чтобы колоть каждую из них. Он чувствовал на себе его взгляд. Он знал, что где-то здесь, в длинной, устроенной подобно галерее комнате дышит еще одна пара легких. Это было идеальное место, не только чтобы напасть на Чарли, но и для того, чтобы победить в равном бою.

Разбойник остановился на середине комнаты, завидев движение, напоминающее поворот головы. Фигура эта притаилась у выхода на балкон-коридор второго этажа – туда Чарли выскользнул сегодня сразу, как только вырвался из клетки. Но джентльмен с красными конвертами продолжал шевелиться, и разбойник уже засомневался, что за ним наблюдают.

Больше было похоже, что враг Чарли потерял разбойника из виду в этой темноте и теперь отчаянно силиться вновь найти его.

А потом случилось невероятное:

– Чарли, – позвала Эйлин, спешно выбегая из большого зала в коридор, обступающий клетку. Под ногами ее захрустели осколки стекла, но Эйлин словно в помешательстве ничего не замечала. Голос ее был лишен воздуха от потрясения и буквально молил ей помочь, спасти от неведомой горчи и страха, обрушившихся на нее за то малое время, что она оставалась одна. – Чарли! Что здесь делает этот портрет?!

Ее оскальзывающиеся на битом стекле шаги свернули в восточное крыло, она приближалась к выходу, возле которого затаилась фигура, заслышавшая голос мошенницы. В следующее мгновение, джентльмен с красными конвертами сделал шаг из комнаты, оказавшись лицом к лицу с Эйлин.

В стремительно выброшенной вперед руке сверкнул револьвер. Кожаная перчатка затрещала. Пальцы человека в маске напряглись перед тем, как спустить курок. Чарли завопил и выпрыгнул из темного дверного проема следом за ним.

Сбив его с ног, оторвав врага от пола и отправив в сокрушительное падение прямо в один из разверзнутых входов в клетку, Чарли отклонил выстрел, и пуля угодила в цепь, на которой висела люстра атриума. Всплеснув волны, люстра и кусок цепи ушли глубоко под воду.

Толчок от опустившейся на дно клетки тяжести передернул всю конструкцию.

Со всей силы ухнув о лестничный пролет под тяжестью вцепившегося в него Чарли, маска джентльмена с красными конвертами разразилась криком боли. Некоторые осколки стекла прошли сквозь мех и впились ему в спину точно так же, как осколки, порезавшие колени Чарли, но в отличие от человека в маске, разбойник этой боли не заметил.

Едва оправившись от падения, не позволяя врагу подняться, Чарли придавил его грудь сапогом, схватил ненавистную руку в перчатке, сжимающую револьвер и рассек ее клинком. Кровь обагрила руки разбойника. Револьвер выпал, покатился по ступеням и сорвался в воду.

Пыхтя и в беспамятстве стискивая зубы, Чарли вонзил клинок в древесину лестничного пролета рядом с головой врага, набрал горсть золотой пыли, с силой обрушил кулак об затянутое маской лицо и злобно растер металлическую стружку по отверстиям маски. Джентльмен с красными конвертами зашелся кашлем, стал задыхаться и брыкаться, чувствуя, что его дыхательные пути сжались от частиц золота. Грудь его в агонии конвульсивно забилась под подошвой сапога разбойника.

– Умри! – повелел Чарли, снова набрал золотую пыль и снова обрушил кулак на маску. – Умри, наконец! Умри и не возвращайся никогда!

Пальцы разбойника сгребли маску и сжали в кулак. Чарли с силой содрал маску с поверженного человека и отбросил в сторону.

Он видел его лицо однажды, но память не сохранила четкого образа, однако увиденное лицо стронуло и что-то еще в памяти Чарли. Что-то чрезвычайно черное и страшное, но крайне непонятное и намного более сильное, чем его ненависть. Ничем не удивившее разбойника лицо неожиданным образом напомнило о чудовищной тайне, сути которой Чарли даже не помнил.

На Чарли смотрели блеклые зеленые глаза из-под тяжелых, но распахнутых век. Тонкий нос и худощавое лицо были такими же бледными, как и маска. Тонкие усы придавали небольшому невыразительному рту толику мужественности. Таково было лицо, образовавшееся на черепе, под которым размещался мозг гения и опаснейший ум маньяка.

Лицо это вселяло чувство жалости и угрозы. Сквозь выражение мучений на лице джентльмена с красными конвертами постоянно пробивалась воля к превалированию над болью.

Чарли с безразличием поглядел в изучающие его глаза. А потом Чарли увидел раскачивающийся остаток цепи от люстры и хрипло посмеялся.

– Сейчас, – протянул он, поднимаясь на ноги.

Он без тени жалости стал обоими ногами на своего врага, засунул мешочек с золотой пылью обратно в карман и поймал цепь. Опустившись снова на одно колено, Чарли стал обматывать цепь вокруг тонкой длинной изможденной шеи мужчины.

Все еще откашливаясь, тот принялся пытаться скинуть разбойника в воду, но не мог. Он бил Чарли ногами, кулаками, размазывая по одежде разбойника собственную кровь, но Чарли все равно наматывал и наматывал петли, сдавливая горло своего врага до тех пор, пока цепь не натянулась от самого потолка клетки и не оборвалась где-то наверху.

Завязалась безмолвная возня. Превосходство ненависти над милостью.

Разбойник принялся душить его. Душить безымянное порождение собственных кошмаров, стягивать металлические петли вокруг бьющейся в ужасе головы. Джентльмен с красными конвертами протиснул пальцы между звеньев, чтобы хоть немного ослабить давление. На бледном лице выступили вены. Одной рукой он пытался схватиться за Чарли, но лишь слепо шарил рукой в пространстве. Разбойник весь дрожал от напряжения, все больше стягивая цепь.

– Джилкрист Чарльз Мидуорт третий! – вдруг истошно выкрикнул джентльмен, тщетно борясь с обвившейся вокруг шеи цепью.

– Что это еще за абракадабра такая? – насмешливо отозвался разбойник.

Обагренная кровью блестящая перчатка схватила разбойника за ворот и сжала его рубаху. Тусклые зеленые глаза с ненавистью и мольбой впились в лицо Чарли сквозь пелену наступающего помутнения. Но мольба эта была не о пощаде. Еще немного и цепь окончательно повредит ему горло, он никогда уже не сможет заговорить. А в последующее мгновение плоть покорится металлу, и жизнь покинет его. Он не успеет, он не поговорит с Чарли, вот в чем таился его истошный, но немой предсмертный крик.

Сквозь звенья было видно, как на его напряженной шее проступили кровоизлияния. Эти же звенья раздавливали пальцы его левой руки, он уже не мог ни пошевелить ими, ни выдернуть их из жующей металлической пасти. Впервые за долгое-долгое время, Чарли вновь оказался настолько жесток к нему и неумолим, а значит, был совсем близко от того, чего добивался джентльмен с красными конвертами.

В своей ненависти, агрессии и слепом страхе, Чарли повторял нечто, некогда происходившее, что уже делал и чувствовал много лет назад. Увидевший эти признаки джентльмен с красными конвертам повторил, выжимая последние остатки воздуха из легких и надеясь, что его слова проникнут несколько глубже обезображенного и запутанного сознания разбойника – он искренне надеялся, что слова эти отзовутся в душе Чарли.

Пальцы черной перчатки с треском сжали грязную мокрую рубаху разбойника.

Дрожащие губы выдавили последнюю мольбу:

– Вспомни, кто такой Джилкрист Чарльз Мидуорт третий…

Горящие черные глаза, искаженное болью и яростью чумазое лицо, облепленное мокрыми волосами, с триумфом нависшее над поверженным врагом, над проваливающимся в темноту, в бездыханную агонию джентльменом с красными конвертами, медленно, сначала совсем незаметно, стало разглаживаться под тенью обвисшей мокрой шляпы.

Сцепленные истрескавшиеся от частого пребывания на ветру губы разжались. Сдвинутые в злобе брови, едва вернувшись на свое обычное место, горько выгнулись и окрасили лицо разбойника тенью недоумения, а затем и печали. Руки, так жаждавшие почувствовать хруст под цепью, ослабли и соскользнули с ледяных звеньев.

Однако безумные глаза, будто принадлежавшие кому-то другому, вопреки действиям тела все еще продолжали таращиться на побежденного, силясь выжечь в голове джентльмена с красными конвертами смертоносную рану.

Но огонь безумия и жестокий азарт постепенно гасли во взгляде разбойника, и когда погасли совсем, Чарли застыл над побежденным врагом, не замечая ни его самого, ни новой волны разрушений в поврежденном механизме ловушки.

Во внезапно опустившейся тишине онемевшие от созерцания происходящего взгляды верных друзей напряженно приковались к разбойнику.

Все они замерли в ожидании исхода боя.

Глава 18. Странное воспоминание

Доктор Джилкрист Чарльз Мидуорт III работал и вел исследовательскую деятельность в Госпитале Университетского Колледжа Лондона, где также проводил лекции. Это была чудесная, интригующая пора. Разгадка вопросов, которые ставил перед собой доктор Мидуорт, с каждым днем приближалась на шаг, и сколько бы подобных шагов еще ни пришлось сделать, в своих наблюдениях и исследованиях он приближался к описанию первопричин многих тяжелых болезней и открытию ряда новых методов, которые когда-нибудь позволят спасти множества безнадежно больных.

Его кабинет походил на склад химических веществ и биологических материалов и вне всяких сомнений являл собой результат многолетних научных исканий и образец упорядоченного беспорядка. Входившие не сразу могли разглядеть стол доктора Мидуорта сквозь узкие проходы между стеллажами, заставленными диковинными, порой, нетрадиционными для классической медицины исследовательскими приборами, журналами записей и стеклянными принадлежностями для хранения законсервированных органов, которые в них и хранились. Письменный стол доктора бочком примыкал к стене под высоким мутным окном, стол для опытов располагался правее под вторым окном. Светло здесь было только по утрам, а время доктор Мидуорт привык отмечать по движущимся теням на черепе висящего в углу скелета.

Стены кабинета украшали бабочки в рамочках под стеклом. Это была его единственная слабость, но дома их он не держал уже пару лет, с тех пор как женился на прекраснейшей молодой леди, с которой был знаком с детства. Их разница в возрасте была незначительной, но достаточной для того, чтобы в юношестве Джилкрист интересовался девушками постарше и не замечал красоты своей будущей избранницы до тех пор, пока ее красота не расцвела и не стала до того очевидной, что не замечать ее было бы уже глупо.

Многие в Лондонском свете отмечали, что этот чудесный брак повлек за собой череду перемен к лучшему во всем мире. Словно бы, поженившись, они вернули миру недостающий разделенный на две половинки кусочек, после чего все стало так, как должно быть.

Конечно, это было не так, но доброжелатели хотели видеть в женитьбе молодого доктора Мидуорта начало светлого будущего для всех, поскольку после смерти короля Георга IV в 1830 году судьба трона оказалась туманной, а такое положение дел беспокоило людей светских. Пришедший ему на смену король Вильгельм IV по кличке Моряк Билли, разъезжавший по Лондону в открытом экипаже и пожимающий руку всем желающим, не вселял особого доверия. Но стоило состояться браку благородного молодого доктора и его неотразимой избранницы, как на следующий год на трон взошла восемнадцатилетняя Александрина Виктория, чаяние народа и символ надежности, символ нового расцвета Англии.

Однако всего этого счастливый Джилкрист не замечал. Его жизнь была полна света и любви и сводилась всего до двух простых вещей: работы и семьи. Остальной мир его мало интересовал.

Низко склонившись над разрезанным сердцем на металлическом подносе с инструментами в руках, Джилкрист вглядывался в предмет своего внимания сквозь увеличительные очки, замерял предсердия и клапаны, замирал на четверть часа, погружаясь в свои мысли, потом возобновлял работу. В последнее время человеческое (да и не только) сердце было основным предметом его научной деятельности.

Закончив, он снял очки, вернулся к своему письменному столу и принялся записывать цифры, сопровождая их своими комментариями, составляя на основе комплексных наблюдений выводы и выстраивая логически предположения для будущих исследований.

Пока он работал, в кабинет глухо постучался и вошел высокий худощавый юноша с бледным лицом и такими же бледными светлыми волосами – один из студентов, которые временами являлись, чтобы убирать законченную доктором Мидуортом работу. Джилкрист никогда не замечал их, если что-то записывал, точно так же, как никогда не удивлялся, обнаруживая кого-то в своем кабинете. Однако студент всегда дожидался разрешения на уборку, чтобы вдруг не помешать исследовательской работе доктора.

Однажды был случай, когда второкурсник ошибочно счел работу доктора законченной и все убрал: Джилкрист закончил писать, повернулся, чтобы продолжить исследование и обнаружил, что весь труд и предмет наблюдений исчезли. Он погнал беднягу незамедлительно найти ему новый человеческий мозг. Второкурсник оббежал все здание Госпиталя, морг, лавки мясников, попросился на прием к ректору, был направлен к декану и к вечеру вернулся к кабинету Мидуорта с мозгом в руках, но к тому времени Джилкрист уже ушел домой. Согласно студенческой молве, несчастный всю ночь провел, не сомкнув и глаза, под кабинетом доктора Мидуорта с человеческим мозгом в руках, а на утро преподаватель заставил его провести работу над органом, в точности повторяющую свое исследование, прерванное вчерашней ошибкой второкурсника. С тех пор, оказываясь в кабинете Мидуорта, студенты всегда крайне внимательны к работе и заданиям доктора.

Задумавшись и вскоре обнаружив, что точка, в которую он смотрит – постоянно находится в движении, Джилкрист, обнаружил и присутствие светловолосого студента.

– Я закончил, приступайте, – сообщил он негромким ясным голосом, склоняясь над журналом и продолжая писать.

Но стоило студенту подойти к столу для опытов, как доктор Мидуорт снова заговорил:

– Постойте. Прежде чем убрать, рассмотрите сначала орган. Найдите, в чем особенности нарушения строения и скажите мне, каким образом, по вашему, медицина сможет помочь больным с подобными нарушениями избежать неминуемого летального исхода.

Студенту хватило минуты, чтобы выполнить задание, но он тут же выпрямился и в смятении посмотрел на преподавателя.

– Но сэр! Разве могут больные с подобными нарушениями надеяться хоть на что-то?

Отчеркнув пару заметок, оставленных для следующей недели, Джилкрист захлопнул журнал и поднялся, снимая белый халат.

– Вот об этом и подумайте на досуге. В правильном ответе кроется будущее. Ваши варианты рад буду выслушать на следующей неделе, – он взял цилиндр и плащ и энергично зашагал к двери между темными стеллажами. – Всего хорошего, Джонатан! Не забудьте оставить ключ от кабинета смотрительнице миссис Пегг.

– …Удивительно, что только сейчас я, кажется, по-настоящему стал понимать свои собственные идеи и придавать им форму, хоть сколько-нибудь пригодную для научно обоснованного объяснения. Хотя в нынешнем состоянии медицина очень сильно отстает в развитии для достижения преследуемых мною целей, очень важно описать основы и подготовить теорию, которую можно будет применить на практике через десять или двадцать лет…

– Суп очень вкусный, Джилкрист, попробуй, пока не остыл, – мягко произнесла темноволосая девушка, сидящая в столовой.

Разговор проходил за обедом. К пяти часам доктор Мидуорт прибыл в дом на улице Стрэнд. Здание было построено при его отце, Джилкристе Чарльзе Мидуорте младшем, и часть жизни до женитьбы Джилкрист III провел именно здесь. А поскольку жизнь его была ровной и даже порой скучноватой, с этим домом у него всегда были связаны только лучшие ассоциации. Свет, тепло и та особая надежность, которая может сопутствовать только собственности, царили здесь и в памяти доктора Мидуорта, и в настоящем. Он любил наблюдать за движением солнечных лучей по дому в течение дня, любил непревзойденный пейзаж Темзы за окнами южных комнат, и неповторимый, несравнимый ни с чем покой и умиротворение, поселявшиеся в его душе при одной только мысли, что этот дом он разделяет со своей женой.

Сервированный на двоих стол словно бы замер вместе с молодой миссис Мидуорт в добросердечном ожидании, когда же Джилкрист вернется на Землю.

– Ах да! Ты права, Аделина, прости, – услышав голос возлюбленной, доктор с нежностью посмотрел на нее, смущенный собственным невниманием, взял ложку, занес ее над тарелкой и увлеченно продолжил, вновь позабыв о реальном мире, – Так вот, медицина это наука, а всякая наука нуждается в развитии. Сегодня я существенно продвинулся…

При всей сложности, какую в брак могла порой вносить такая увлеченная личность, как доктор Мидуорт, их отношения с женой неизменно оставались крепкими и искренними из-за ее неподдельного любопытства и уважения к делам мужа.

Некоторые из аспектов его исследований она находила отвратительными для того, чтобы хотя бы представить себя на месте мужа в момент, когда он делает что-то с телами и органами недавно умерших людей. Но известный ей смысл этих исследований делал Джилкриста врачом, готовым на самопожертвование в ее глазах. Готовым сносить тяготы отвратительных изучений ради поиска способов врачевания серьезно больных. Остальные же труды мужа вызывали у нее живой интерес и гордость. Джентльмены из их круга занимались разными делами в различных сферах деятельности, но мало кто из них мог быть интересен ей в разговоре, и уж тем более, мало кто мог похвастать столь непосредственным участием и обеспокоенностью за других людей, как Джилкрист. И даже порой, отчасти из-за подобных разговоров об исследованиях, она чувствовала себя причастной к его благородной работе.

– …Когда-нибудь наука найдет способ заменять части или даже целые органы для продления жизни больных, это лишь вопрос технический, – подытожил он. – Вряд ли подобные приспособления будут работать на пару, нужно чтобы физические условия организма заставляли их функционировать самостоятельно.

– Джилкрист! Расхаживать с ненастоящим органом? Но это же вульгарно!

Он чуть удивился услышанному. С этой стороны он никогда не рассматривал свою тему. Прежде он не задавал себе вопросов об этике и том, как будет приняты его идеи в обществе, когда (или если) они начнут обретать физическую форму.

– Возможно, – кивнул он и быстро доел суп, найдя, что он, оказывается, довольно голоден.

Как бы ни было это противоречиво для столь занятого ума, большую часть времени Джилкрист посвящал не работе, а жене. Она была своего рода наградой, даром за неизвестную ему самому добродетель, благодаря которой он смог надеяться на ее руку и сердце.

Для того чтобы быть с ней ему не обязательно было находится рядом каждую минуту. Сидя за письменным столом на другом этаже, он с теплом отмечал, когда слышал ее голос, обсуждающей дела по хозяйству с прислугой или напевающий мелодию. Наблюдал за ней из соседней комнаты, любуясь каждым движением, изучая точно так же, как изучает дающие и отнимающие жизнь человеческие сердца. Почти всякий раз, когда она выходила из дому без него, он провожал ее улыбающимся взглядом из окна.

Пожалуй, этот самый близкий Джилкристу человек, эта восхитительная женщина, ради которой он бы не задумываясь сложил голову, являлась самым важным и необходимым не науке, не обществу, а ему самому предметом изучения. Лишь глядя на нее, он по-настоящему мог разглядеть, в чем же заключается жизнь. Жизнь, как нечто большее, чем процесс движения от колыбели до могилы, нечто наполняющее смыслом каждый восход солнца и луны, распускание и опадание листьев, мерцание пылинок в утренних лучах.

Порывистая, полная энергии, полная чувств и любопытства, она восхищала и оставалась до конца неразгаданной тайной для Джилкриста. Не существовало даже вопроса, который мог бы помочь ему постичь эту тайну, поэтому ему оставалось только наблюдать ее жизнь и быть счастливым оттого, что может находиться так близко.

Будучи человеком рационального склада ума, Джилкрист осознавал, что супружеская жизнь в разных случаях с годами имеет свойство поворачиваться самыми разными сторонами, поэтому он ценил каждое мгновение настоящего, проведенного с Аделиной. Настоящее было самым важным и надежным. В этой холодной и немой осознанности ученого он больше всего боялся незначительной вероятности, что подобно знакомым ему примерам, однажды его чувства поблекнут. Если бы аналогичное когда-нибудь произошло с ней, он бы смог ее простить, но себя, как и любого, кто способен причинить Аделине вред, он никогда бы не простил. В подобных редких размышлениях любящего мужа, научные взгляды доктора Мидуорта приобретали черты поэтических настроений влюбленного юноши и остроту меча доблестного рыцаря.

Впрочем, этот влюбленный взволнованный юноша вырывался довольно часто.

Оставаясь наедине с Аделиной, сдержанный и наделенный тонким чувством человеческого достоинства доктор становился мальчишкой, сорванцом, по-прежнему поддающимся ее желанию играть в прятки и догонялки, носиться по дому и хохотать во весь голос, когда они разбивали ту или иную вазу, опрокидывали столики или роняли картины.

Обычно Аделина начинала очередное состязание со слов «спорим, я…», и образцовый дом зари викторианской эпохи превращался в балаган, какой непослушные ученики школ для мальчиков устраивают на переменах. Дворецкий, работавший еще у отца Джилкриста, видел подобную беготню по дому еще когда эти двое были детьми.

И тогда и сейчас он с подносом в руках ходил за раскрасневшимся Джилкристом и запыхавшейся девочкой по всему дому, невозмутимо напоминая:

– Чай и бисквиты, сэр. Чай и пирожные, мисс.

И тогда и сейчас оба сорванца временами прятались не друг от друга, а от дворецкого и неожиданно выскакивали из платяных шкафов, чуланов и шкафов для метел в тщетной попытке застать дворецкого врасплох. До сих пор им еще никогда не удавалось увидеть удивление на его лице.

Неделей позже в одном из джентльменских клубов на Пэлл-Мэлл, куда доктор Мидуорт и еще несколько их знакомых имели обыкновение приходить пятничными вечерами, Джилкристу в очередной раз представилась возможность сравнить свою жизнь в удачном браке с другими не столь благополучными примерами.

– Пусть сегодня тошно мне, но если я когда-нибудь женюсь, у меня будет все, как у всех. А это еще большая тоска. Невыносимая тоска, – сквозь завесу табачного дыма заверял Джилкриста его закадычный друг, Хитклиф Ротфорд. В тот холодный апрельский день Хитклиф узнал, что актриса, которую он добивался несколько месяцев (столь долго вопреки своим обычным успехам в амурных делах), неожиданно поддалась на ухаживания другого и отказала Хитклифу. – Куда более невыносимая, чем боль, которую может причинить предмет романтического увлечения, упорхнувший к какому-то несчастному драматургу из неизвестного театрика. Вот и вопрос, зачем держать курс на безрадостные перспективы, если их можно просто миновать? В наше время нужно быть практичным человеком.

– Не уверен, что нынче у человека есть возможность миновать все превратности судьбы, – мягко намекнул на причину их нынешней встречи Джилкрист.

– Да черт с ним! Пляска смерти висельника все же хуже раны, полученной в бою, – Хитклиф выпустил облако дыма в сторону и опрокинул остатки абсента.

– А знаешь ли ты, что становится с легкими людей, в большом количестве злоупотребляющих табаком? – осведомился Джилкрист.

– Это только предположения, но я ничего об этом не знаю и, разумеется, не желаю узнавать. Потому никогда не прихожу к тебе на работу. О, кстати! Слышал, миссис Оруэл жаловалась, что уже пятую неделю не может записаться к тебе на прием. Что происходит? Я направляю к тебе знакомых, даю тебе рекламу, как лучшего доктора в Лондоне, не просто доктора, а ученого с большой буквы, а ты скрываешься от них как какой-то мошенник.

– Уверяю, исключительно от миссис Оруэл. Овдовев, она только и делает, что забивает все свое свободное время общением с разными врачами, потом обсуждает их заключения с другими врачами. Диагноз миссис Оруэл в том, что она совершенно здорова, но не хочет с этим мириться. Мне хватило всего двух ее визитов, чтобы понять, с чем имею дело. Кое-что прояснилось и о здоровье ее покойного мужа. Уже после первого знакомства с ней у меня сложилось впечатление, что покойный мистер Оруэл просто не выдержал ее немотивированной беспардонной энергии. После второго ее визита я окончательно уверился в своей теории. Не знаю, как мне быть, я уже говорил ей, что она здорова. Без толку.

– В таком случае, я тебя понимаю! – покачал головой Ротфорд. – А ты покажи ей те легкие заядлых курильщиков, что хотел показать мне, и скажи, что она безнадежно больна, ей нужен покой, постельный режим и никаких выходов из дома.

Джилкрист посмеялся.

– Хотелось бы верить, что она мне поверит, так ведь нет же. Пойдет к другому врачу и мой диагноз будет оспорен, а мое имя запятнано. Пока ничего лучше, чем не допускать ее на прием, я не придумал. Так о чем мы говорили до этого? Ах, да! О превратностях судьбы.

– Верно. О том, что все можно спланировать, учесть ошибки прошлого и спроектировать лучшее будущее, – взгляд Хитклифа устремился куда-то сквозь окутанные полумраком стены.

– На бумаге, возможно, – скептично отозвался Джилкрист.

– Ты держишь в уме другое понятие, мой друг. Ты думаешь об идее. Я говорю о плане. План более осуществим, нежели неограненная идея. Лишь немногие мыслители могут полагаться на абстрактное, основанное на мотивах и устремлениях представление о своем будущем, чтобы достичь его таковым. Нам, простым смертным, необходима постоянная подгонка наших планов и детальнейшее их продумывание. Мир построен на законах математики, человек должен приводить свою жизнь в соответствие, иначе уравнение рушится. Тот, кто не планирует, подвергает себя опасности. Я знаю, что буду делать завтра, послезавтра, через месяц и год. Я не распланировал всю свою жизнь, но важные ее составляющие да. Я осознаю, что иные обстоятельства будут вносить временные или иные корректировки в мой план, но я четко понимаю, чего хочу, к чему стремлюсь, и как буду действовать, дабы достичь желаемого. Понимаешь?

Джилкрист в это время смотрел, как за дальним столиком между тремя джентльменами проходит оживленный спор. Слов он не слышал, только наблюдал наигранное возмущение эксцентричного пожилого джентльмена в странноватой одежде. Его изумрудный бархатный фрак переливался чернотой в неярком освещении клуба, пестрый парчовый жилет был подвязан зеленым кушаком, а из под брюк выглядывали длинные остроконечные туфли – Джилкрист все пытался припомнить, они недавно вошли в моду или, напротив, уже вышли. Все трое очевидно только что покинули какое-то светское мероприятие, но там этот человек выделялся бы не меньше и выглядел, по меньшей мере, странно. В его костюме и энергичной манере можно было узнать француза, но и во Франции он определенно смотрелся бы нелепо. Джилкрист вспомнил, что когда вначале вечера эти трое проходил мимо, от пожилого джентльмена в изумрудном фраке пахнуло подвальной плесенью.

– Стало быть, ты заранее просчитал, что твоя актриса выставит тебя дураком? – иронично заключил Джилкрист, отозвавшись на вопрос своего друга.

– О, это было жестоко, старина! – возмутился Хитклиф, укоризненно вытаращив глаза. – Ты прав, этого я никак не предвидел. Женщины ослепляют. Они неизвестные величины, которые могут изменить весь порядок в плане. Да черт с планом! Я даже не планирую свои увлечения. Я не говорил, что это возможно. Напротив! Распланировать жизнь и не сойти с ума можно только, если не вносишь в план возможные последствия знакомства с этими демонами обольщения.

– Демонами обольщения, Хитклиф? В самом деле? То же самое я как-то слышал о тебе от некой мисс Пэрвис, помнишь ее?

– О не напоминай! Что за чудесное создание! Венец творения! – задохнувшись, простонал Хитклиф, словно обнаружив, что откусил кусок хрусталя.

– А не ты ли в свое время назвал ее слишком юной, глупой поверхностной пустышкой в оправдание своего отказа жениться на ней?

– Так ведь, правда же! – почти оскорбленный в самых добрых чувствах, воскликнул Хитклиф. – Будь нрав мисс Пэрвис так же строптив, как нрав упорхнувшей от меня актрисы, перед тобой уже давно сидел бы женатый человек. Вот это была бы достойная партия! Каждый день нес бы в себе скрытую опасность и азарт. Именно таким образом хорошие проекты проходят проверку. И кстати, пусть сегодня я потерпел поражение на поле брани, но это еще не конец. Что ей этот театрал? Он никто. Так легко я не отступлюсь…

– Полагаю, это значит, сегодняшний вечер в скорости повторится вновь и по тем же причинам.

– Джилкрист, согласно моим неоднократным наблюдениям, скажу тебе, что только у человека, изучающего причины смерти, может быть столь жестокое чувство юмора.

– Это камень в мой огород, – усмехаясь, покачал головой Джилкрист.

– А ведь на самом деле в скорости появится совсем другой повод, который нужно будет хорошенько отметить, вопреки сегодняшнему вечеру.

– Какой же?

– Наш новый проект почти готов. Это новое слово в технике. Если удастся побить рекорд скорости, мы перевернем промышленность, а наша с Томасом компания не просто расквитается с долгами, она сделает нас очень богатыми людьми.

– Ты и так не беден.

– Очень богатыми, Джилкрист.

– Что ж, я рад за тебя! Наконец то, о чем ты так давно говоришь, станет явью.

– Ты должен был узнать об этом из приглашения, но я решил, что уже можно не отмалчиваться.

– Какого приглашения?

– Мы с Томасом уговорились разослать всем знакомым приглашения на первый рейс в следующем месяце. Будет большая шумиха вокруг этого события, газеты и прочее. В ближайшее время приглашение должно прийти на твой адрес. На двоих, все правильно?

– Да, Аделина обожает море. Она очень обрадуется.

Пожилой джентльмен в изумрудном фраке молча поднялся из-за стола под увещевания своих знакомых, оскорбленно стукнул деньгами о столешницу, сунул в рот увесистую курительную трубку из тыквы с пенковой чашей и поспешно ушел.

В следующем месяце дворецкий вручил Джилкристу конверт с приглашением на две персоны на первый рейс для особых гостей спроектированного Хитклифом Ротфордом и только что спущенного на воду пассажирского судна с новым типом парового двигателя и произведенного компанией «Ротфорд Кэмп Инженеринг», которую возглавляли компаньоны Хитклиф Ротфорд и Томас Кэмп. Согласно приглашению, рейс ставил перед собой задачу побить мировой рекорд скорости, должен состояться 15 апреля, отправление в 10:30. Приглашение было помпезным в духе Хитклифа, это была плотная бумага с теснением, размашистым печатным шрифтом и штампом компании «Ротфорд Кэмп Инженеринг».

Оставшиеся две недели все приглашенные активно обсуждали предстоящее путешествие и мероприятия по подготовке к появлению на столь знаменательном событии.

В то особенное для супругов Мидуорт утро 15 апреля за несколько часов до особенного в жизни Лондона события время словно бы замерло, и брызги выцветшего яркого солнца разметались по спальне в освободившемся от спешки пространстве.

Слепящими искрами играли украшения из белого золота и серебра – разложенные по туалетному столику, покоящиеся в открытых картонных коробочках, отраженные в холодном зеркале. Белая рука закрепила гребень в копне блестящих темных волос и теперь неспешным мановением подносила серьги к мочке уха. Спокойные сапфировые глаза критично любовались отражением сквозь темные ресницы. Выбирая подходящие драгоценности, пальцы столь тонкие и молодые просвечивались в утреннем свету. Аделина хотела украсить предстоящее маленькое путешествие правильно подобранными мелочами. Так много нужно было при этом учесть.

Доктор Мидуорт завязывал галстук, наблюдая за ней с порога спальни. Он только что оставил распоряжения дворецкому на то время, пока их не будет. Дворецкий сохранял вид сожаления оттого, что не сможет сопровождать их в плавании, но хозяин с детства помнил, что у этого хитреца морская болезнь.

Джилкрист опустился на присядки справа от Аделины. Она замерла, глядя на его отражение с полуулыбкой, а он рассматривал ее нежный профиль, обнаженную шею и плечи. Ее зависшая над драгоценностями кисть опустилась в картонную коробочку. Теперь она примеряла серьги, внимательно следя за реакцией мужа в отражении. Она не хотела советоваться, спрашивать, что ему нравится. Она собиралась увидеть это сама, покорить его, выбрать то, что оценит он, и носить это так часто, как это будет возможно. И в этом хрупком безмолвии влюбленных Аделина нашла те серьги, которые заставили мужа затаить дыхание.

Узорчатые платиновые капли гроздью спадали вниз, изысканная работа с явным восточным влиянием, выполненная лондонским мастером. К этим серьгам прилагался кулон с жемчужной серединой, оплетенной платиновой лозой. Джилкрист знал об этом и сам взял его, чтобы примерить на шею жены, однако в одной из коробочек он увидел более простое украшение – отливающий огнем небольшой золотой кулон. Его первый подарок ей. Он напоминал ему о том дне, когда Джилкрист выбрал Аделину. Для них обоих это была особая вещица, но они оба знали, что этот кулон не подойдет к ее сегодняшнему наряду, серьгам и гребню.

Склонившись над женой, Джилкрист сомкнул цепочку кулона с жемчужиной на ее шее и со вниманием ученого-экспериментатора посмотрел в зеркало, где отражалась благородная молодая пара, на безупречное отражение Аделины. Его руки обняли ее, он склонил голову и поцеловал ее плечо. Ее рука мягко обвила его шею, она прижалась щекой к его лицу.

– Тебе тоже нужно заканчивать сборы, этот момент не будет длиться вечно, – поторопила она.

– Я бы хотел представить, что это мгновение может длиться вечно, – прошептал Джилкрист, – и нас не будет ждать никакой корабль, никакая работа и друзья. Будем только ты и я. И это волшебное мгновение.

– Когда вернемся, давай попробуем представить это вместе, – в ответ прошептала она.

Уходя, он оглянулся, остановившись на пороге спальни. Ее образ здесь, перед зеркалом, этим утром, впоследствии постоянно ускользал от Джилкриста, становясь недостижимым, забытым сном.

К десяти часам 15 апреля у одного из причалов Лондонского порта выросла ужасная толчея. Толпа зевак, собравшихся посмотреть на «самый быстрый пароход Великобритании» – как обещали газетные статьи – с благоговением разглядывала высокий сверкающий белыми палубами пароход и окружала пеструю толпу приглашенных гостей и их провожающих. Галдеж перекрывал торжественную игру музыкального квартета. Констебли тут и там прохаживались подвое, ограждая территорию проведения мероприятия от слишком любопытных горожан.

Приезжающих пассажиров встречали улыбчивые работники компании «Ротфорд Кэмп Инженеринг» и провожали к трапу. Назначенные фалрепными, матросы держали тросы, заменяющие поручни входного трапа и помогали гостям, ступавшим на трап.

Каждого пассажира, взошедшего на борт, приветствовал капитан, мистер Ротфорд и мистер Кэмп лично, затем они перебрасывались парой слов, независимо от того, был этот пассажир специально приглашен на этот рейс или купил один из нескольких десятков дорогостоящих билетов, что были оставлены для состоятельных лондонцев, желавших быть причастными к столь значимому для промышленности событию. Среди приглашенных пассажиров числились уважаемые государственные деятели, обладатели всевозможных титулов, друзья и родственники Ротфорда и Кэмпа. Специальная комиссия должна была зафиксировать рекорд скорости.

Алчный до всего свежего и модного, лондонский свет в большинстве своем нуждался в том, чтобы незначительное событие раздуть до значительного, а знаменательное сделать грандиозным, дабы подчеркнуть привилегию быть приглашенными. Поэтому первый рейс нового парохода компании «Ротфорд Кэмп Инженеринг» так или иначе был обречен стать одним из главных событий года.

Джилкрист и Аделина Мидуорт прибыли в самый разгар посадки и теперь гордо поднимались по длинному крутому трапу. Джилкрист никогда не был в центре всеобщего внимания. Как ученый самое большее, на что он мог рассчитывать, были лекции перед равнодушной аудиторией, где среди студентов находилась разве что парочка боявшихся изобретательной строгости своего преподавателя. Но сегодня люди смотрели на него и его жену с подлинным интересом. Завороженные зеваки – мечтая когда-нибудь оказаться на их месте. А сходившие с экипажей пассажиры – желая уверится, что одеты они не беднее других, да поскорее подняться на борт, ведь на верхней палубе уже прохаживались группки их знакомых. Кроме того, внутреннюю уверенность Джилкриста всегда подстегивало присутствие Аделины, ведь красавица жена была живым подтверждением его успеха.

Поддавшись порыву, они с Аделиной, как и другие пассажиры, помахали с трапа совершенно незнакомым людям, вызвав в разномастной толпе очередную бурю эмоций. Притом, самых разных.

На палубе их тут же встречали капитан Роберт Тэйлор, статный мужчина с аккуратной темной бородой и волевым лицом, Хитклиф Ротфорд и Томас Кэмп, высокий чуть сутуловатый молодой мужчина с проседью в таком же изысканном, но не столь франтоватом костюме, чем у Хитклифа.

– Джилкрист! Аделина! А вот и вы! – приветствовал Хитклиф, напоминая следом, что они уже знакомы с Томасом Кэмпом и представляя им капитана.

– Надеюсь, вы не подведете нашего старого друга мистера Ротфорда, – ответила на приветствие капитана Аделина, – он обещал, что построил самый быстрый пароход.

– Не беспокойтесь, миссис Мидуорт, судно в надежных руках.

– Доктор Мидуорт! – в это время приветственно протягивал руку Томас Кэмп.

– Мистер Кэмп! – отвечал рукопожатием Джилкрист.

– Как ваше впечатление от парохода? – полюбопытствовал Кэмп.

– Выглядит величественно, даже не верится, что его создал Хитклиф, – постучав каблуком по палубе, отозвался Джилкрист, – посмотрим, на что судно способно в море.

– Позволю себе заметить, какая же вы красивая пара! – восхищался Хитклиф, – Не правда ли, джентльмены?

– Без сомнений, – кивал капитан.

– И останемся такими навсегда, – улыбнулась Аделина, – скоро нам доставят наш портрет из-под кисти мастера, которого ты советовал.

– О, теперь я с волнением жду ваших отзывов о нем, – посмеялся Хитклиф.

Казалось, судно не отправлялось еще долго, но потом гости выстроились вдоль бортов и смотрели, как позади в утреннем сиянии ясного неба тают берега Лондона.

Стоило пароходу отплыть от черты города меньше, чем на милю, и несведущие в судоходстве леди сразу принялись сетовать на то, что эта штуковина плетется медленнее черепахи. Еще через милю те же леди стали жаловаться на просто невыносимый холод, и интересовались, куда это они плывут, не к Арктике ли случайно.

Тут и там шныряли стюарды, выполнявшие поручения пассажиров, и официанты, разносящие в мерцающих солнечным светом серебряных подносах хрустальные бокалы с шаманским. Каждые пятнадцать минут то Ротфорд, то Кэмп отлучались от бесед с гостями своего торжества, чтобы справляться у членов экипажа, как обстоят дела и оставлять свои указания, которые капитан Тэйлор с толикой пренебрежения именовал рекомендациями и пожеланиями.

Большие гребные колеса в огромных стальных барабанах по обоим бортам создавали много шума и заглушал разговоры. Прохладный апрельский ветер все сильнее трепал одежды прогуливающихся по палубам. Вдоль бортов неспешно курсировал представитель компании, рассказывая заинтересованным джентльменам историю постройки судна и объясняя его технические особенности. В салоне легким фоном слышалась игра пианиста, подавали закуски, вокруг стенда с информацией по рейсу шли оживленные беседы. В ресторане подавали более основательные блюда для тех, кто проголодался на свежем воздухе. Все желающие могли подняться на капитанский мостик, где старпом Модиган знакомил гостей с основами управления кораблем.

– Отчасти столь теплый прием состоятельным пассажирам оказан для привлечения инвестиций, – вальяжно откинувшись на бортовые поручни, рассказывал компании своих знакомых помощник прокурора Артур Флинт. В бледном свете весеннего солнца играли густые краски его броского старомодного костюма. – Уверен, по окончании плаванья вам раздадут соответствующие бланки или брошюры. Если вы далеки от судостроения, советую вам хорошенько все обдумать, прежде чем заключать сделки с «Ротфорд Кэмп Инженеринг». Но скажу по секрету, поговаривают, суда подобного класса в скорой перспективе озолотят всех, кто поучаствует в их развитии. Это типовой образец, я слышал, предполагается постройка еще нескольких подобных пароходов с разными модификациями. Мистер Кэмп планирует значительно сократить время, затрачиваемое на пересечение Атлантики. Да, шум от гребных колес ужасный, но с завтрашнего дня все подобные компании отрасли окажутся отброшенными на несколько лет назад в техническом плане. Несомненно, для Англии это шаг вперед, а ведь еще недавно никто не интересовался, кто такие Ротфорд и Кэмп и чем они занимаются.

– Ах, если бы мореплаванье всегда было столь комфортным занятием! В подобном случае я жил бы исключительно в путешествиях, – в ответ заверял собеседников уважаемый лорд, не так давно удостоенный внимания газетчиков из «Иллюстрейтед Лондон Ньюз».

– Погодка в океане не столь дружелюбная, как на речке в солнечный апрельский день, джентльмены, – на другом борту критично заметил старый капитан, удостоенный наград за заслуги перед Короной. – Там что в аду! Черные водные бездны то разверзаются под носом корабля, то вздымаются к небу, запрокидывая его на корму. Если не хуже того, когда природа обрушивает всю свою мощь на борта судна. Нет, сэр, чтобы выжить в борьбе с океаном, не достаточно одних лишь человеческих сил да новой паровой машины, которая откажет сразу, как столкнется с подлинными трудностями. В первую очередь корабль должен быть надежным.

Не обходилось и без сплетен. За считанные часы история создания парохода обросла разными легендами и грязными подробностями. В нескольких шагах от Джилкриста и Аделины упитанная леди, придерживая шляпку и закрываясь от ветра меховым воротником, рассказывала своим подругам и их мужьям, что Хитклиф был вынужден заложить все свое недвижимое имущество и пойти на ряд, мягко говоря, ловких финансовых ухищрений, чтобы помочь своей компании завершить этот корабль, поскольку в Англии не нашлось ни одного заказчика или человека, хоть сколько-нибудь заинтересованного в их деле. Кроме того, оказалось уже, что над проектом долгие годы работал другой конструктор, сэр Бартоломью Грин из совсем другой судостроительной компании, но не далее, как четыре года назад в их офисе было совершено ограбление, в результате которого многие чертежи пропали, и вот вдруг, откуда ни возьмись, появляются эти два якобы одаренных проныры Ротфорд и Кэмп.

Между тем правда заключалась в том, что сначала эти двое успешно занимались проектированием разного рода судов для других судостроительных компаний, делая ставку на инженерный талант Ротфорда, и умение Кэмпа вести дела. Потом выкупили подходящее помещение на верфи и в небольших объемах сами стали выполнять заказы по постройке кораблей, в основном малого и среднего водоизмещения. Но последние несколько лет погони за созданием корабля, на котором теперь, свежим апрельским днем, плыли первые почетные пассажиры, выдались действительно очень сложными для финансовой стороны дел. С расчетом только на успех Ротфорд и Кэмп поставили на карту все, залезли в долги и упорно работали над постройкой самого быстрого парохода, оснащенного новейшей паровой машиной, по заказу построенной в соответствии с набросками самого Хитклифа. И в результате им, наконец, удалось добиться поставленных целей.

Далекие луга и деревушки остались позади, берега отдалялись и дробились в бледной дымке, и все дальше от расступающихся берегов детище Ротфорда и Кэмпа словно бы уменьшалось в размерах по мере своего движения к Северному морю. Ветер стал заметно холоднее. Впереди темнели соленые волны.

Вытянувшийся на носочках и вглядывающийся поверх планширя в несущееся на них просторы, мальчишка в коротком детском пальто бросился по палубе с радостным криком:

– Море! Я вижу море!

Аделина проводила пробегающего мимо мальчишку теплым взглядом. Они сидели за столиком в ресторане в компании старых друзей: уплетающего черничный пирог за обе щеки Хинли Пьюпитта, Ричарда Лэнга, молодого владельца сталелитейного завода, Айрис Ротфорд, сестры Хитклифа, бледной девушки с бледными губами, она так же являлась пациенткой Джилкриста из-за тянущегося с самого рождения недуга. Стул самого Хитклифа пустовал, поскольку он часто отлучался на капитанский мостик.

Вбежавший в ресторан мальчик сел за стол и взволнованно стал рассказывать склонившейся к нему матери об увиденном пейзаже. Очевидно, он никогда прежде не плавал на кораблях и сам факт того, что скоро они окажутся посреди открытого моря несказанно радовал и одновременно тревожил ребенка.

– Мы увидим, какое оно глубокое? – сквозь шум голосов послышался его звонкий вопрос.

Мать взглянула на своего мужа, сидящего рядом, с подчеркнуто ровной спиной, точно проглотил шест, и тот оторвался от беседы с другим джентльменом за их столом, чтобы рассказать сыну о море и мореплаванье.

К тому времени вернулся Хитклиф.

– А! Вот и ты, как дела у нашего корабля? – осведомился Пьюпитт. – Только не говори, что идем ко дну, не хотелось бы замочить ноги.

– Что за глупости, Хинли.

– Хорошо, что ты вернулся, Хитклиф, Аделина как раз хотела тебя спросить… напомни, о чем, дорогая? – сказал Джилкрист.

– Об экскурсиях по кораблю. Это правда, что пассажирам можно подняться на капитанский мостик, посмотреть на работу экипажа?

– Совершенно верно, – усаживаясь, подтвердил Хитклиф. – Многие уже там побывали.

– Я же говорила, – сказала Аделина, глянув на Джилкриста. – Мы обязательно должны туда подняться.

– Хорошо, любимая.

– Если желаете, Кэмп или я проводим вас на капитанский мостик, – предложил Хитклиф и усмехнулся. – Мистер Тэйлор негодует, что посторонние отвлекают его, но сам очень любезен с ними.

– Разве не принято говорить «капитан»? – поинтересовался Хинли, учуявший оттенок пренебрежения в голосе Хитклифа.

– Позволю заметить, не в этом случае. Как только мы взошли на борт, он возомнил, будто мы с Кэмпом не имеем никакого права вносить замечания и распоряжения по нашему очень плотному графику. А кроме того он недоволен некоторыми моими техническими нововведениями, призванными упростить и убыстрить функциональность управления. Я никак не могу найти с ним общий язык. У него хорошие манеры, но его характер больше напоминает характер матроса на какой-нибудь рыболовной шхуне. А что самое удивительное, они с Кэмпом неплохо поладили.

– Тэйлор теперь все время будет капитаном вашего корабля? – поинтересовался Джилкрист.

– Еще не знаю. Подобными вопросами занимается Кэмп.

На блестящую в солнечном свете белую скатерть упала тень покачивающего бокалом шампанского Артура Флинта:

– Надо же, весь лондонский свет так стремился отметиться участием в сегодняшнем событии, а только мы оказались в море, как половина из них свесились через борт, судорожно выжимая содержимое желудков. На моей памяти более позорного шлейфа за собой не оставлял ни один корабль, – с толикой отвращения сообщил он.

– Спасибо за исчерпывающую информацию, Артур. Мы набираем скорость, качка может усилиться в море, – спокойно улыбнулся Хитклиф.

– От себя добавлю, что подобные проявления нормальны для людей со слабым желудком, – заявил Джилкрист. – Кстати, Хинли, разве не жаловался ты на проблемы с желудком.

Пьюпитт в это время как раз заносил вилку с пирогом, однако вопрос Джилкриста явно поубавил его аппетит.

– А я было подумал, не воротит ли их друг от друга? – закатил глаза помощник прокурора. – Если б вы только знали, сколько грязи сегодня взошло на борт, вы бы на пушечный выстрел не подпустили этих людей.

– Присаживайся, Артур, – пригласил Ротфорд.

– Заодно расскажешь нам об этой твоей грязи подробнее, – одобрительно кивнул Пьюпитт.

– Подобное желание порой возникает, но к счастью я не какой-нибудь болтун, – хитро прищурившись, ответил Артур и устроился на свободное место между Хитклифом и Аделиной. Протягивая руку за меню, он вдруг заметил присутствие молчаливой сестры Хитклифа. – Добрый день, мисс Ротфорд, как ваше самочувствие? Наблюдение у вашего теперешнего врача идет вам на пользу?

Притворная дружелюбная улыбка помощника прокурора прикрыла его цепкий взгляд масленых глаз, мимоходом скользнувший по доктору Мидуорту.

– Все хорошо, спасибо, мистер Флинт. Мне поистине повезло, что мой брат дружен с таким способным доктором, как наш Джилкрист. А как ваши дела?

– Заканчиваю улаживать кое-какие дела для графа. Поручение прокурора. На самом деле весьма непрактичное решение, но что делать, это касается амбиций прокурора, поэтому мое мнение здесь совершенно не имеет веса.

– А как поживает сам прокурор? – осведомился Хитклиф, накладывая сахар в чашку чая.

– Вы же знаете, он верен себе. Его пост продолжает сказываться на образе жизни. Совсем издергался, всем задает взбучки и все время твердит, что вокруг него одни враги.

– Мистер Флинт! Какой неблагополучный образ мысли! – обеспокоенно покачал головой Джилкрист. – Подобные настроения пагубным образом сказываются на сердцебиении. А в возрасте прокурора это решительно недопустимо.

– Что вы, доктор Мидуорт! Прокурор так говорит исключительно ради удовольствия повлиять на сердцебиение окружающих. Кстати, Хитклиф, – вдруг вспомнил Артур, – на пути сюда я видел джентльменов из комиссии. Они в весьма озабоченном ключе обсуждали скорость корабля. У вас какие-то проблемы с графиком? Хотелось бы, чтобы рекорд состоялся.

Ротфорд спешно протолкнул по горлу глоток чая, поставил чашку на блюдце и достал карманные часы:

– В самом деле, Артур. В данный момент, мы отстаем на несколько километров в час.

– Какой ужас! И что же теперь, Хитклиф? – участливо спросила Аделина.

– Это всего пара узлов. Наверстаем. За этим-то я и вынужден отлучаться. Нужно постоянно подгонять кочегаров, согласовывать обстоятельства с капитаном, а это не так-то просто, и еще много-много всего. Не беспокойтесь о комиссии, ее члены люди крайне скептичные, но весьма разумные. У них свои расчеты, у меня свои, вряд ли они заметили какие-то расхождения и не станут делать поспешные выводы. А сейчас я вынужден просить меня извинить. Мне нужно спуститься на нижнюю палубу. Джилкрист, Аделина, если я поймаю Кэмпа по пути, непременно попрошу его лично показать вам капитанский мостик.

Взглядом проследив за Хитклифом над стенкой опорожненного бокала и удостоверившись, что тот ушел, Артур с тщательно выверенным ироничным скепсисом на лице повернулся к остальным:

– Вы верите, что он действительно отлучается по техническим причинам? Мне думается, он просто ходит в поисках восторженных гостей и собирает хвалебные отзывы о своем пароходе от лордов, герцогов, графов и черт знает, кого там еще Ротфорд и Кэмп пригласили сегодня.

С капитанского мостика открывался вид на блестящую заполненную гостями палубу, нос корабля и бескрайнее искрящееся море. Через широкие окна с юга, со стороны правого борта помещение освещало яркое солнце. Остаточный запах лака и краски задержался здесь настолько же, насколько и на нижних палубах. Аделина расспрашивала старпома Модигана о назначении тех или иных приспособлений и приборов. Джилкристу в общих чертах все здесь было довольно понятно и малоинтересно, поэтому он через окно рассматривал пассажиров, прохаживающихся внизу, лишь вполуха слушая голоса Модигана и Аделины.

– …и вам никогда не надоедает один и тот же вид, открывающийся с корабля? Лишь море и небо, – спрашивала Аделина.

– Ну, по правде сказать, со временем человек замечает, что море и небо никогда не повторяют себя. Но у команды и так слишком много дел, чтобы подолгу думать о подобных вещах. Для моряка каждый выход в море это напряженная круглосуточная работа. Море непредсказуемо.

На верхней палубе незнакомый Джилкристу джентльмен к удивлению доктора у всех на глазах плеснул напиток в лицо Артуру Флинту и поспешной порывистой походкой скрылся в помещении надстройки. Помощник прокурора просто промокнул лицо платком и в своей расслабленной флегматичной манере побрел прогулочным шагом вдоль левого борта.

– А эти ваши пираты? Вы часто с ними сталкивались?

– Никогда их не видел. И в этих водах они не плавают. Не беспокойтесь, миссис Мидуорт.

Между тем внимание Джилкриста привлек разговор находившихся здесь же Кэмпа и капитана Тэйлора, принявший довольно-таки резкий оборот. Капитан Тэйлор попросил Кэмпа поговорить в стороне сразу же, как только Кэмп, Джилкрист и Аделина ступили на порог капитанского мостика, и выглядел при этом весьма решительно. До сих пор их разговор оставался тихим, но теперь доктор и все присутствующие невольно могли слышать каждое слово.

– …как раз я все понимаю. Именно поэтому я позволял ему вмешиваться в мои дела, но если вы с ним не поговорите, мне придется его запереть, мистер Кэмп! – горячился капитан. – Речь идет не только о рекорде, но и о технике безопасности.

– Я согласен с вами. Однако, замечу, как вам известно, после наших испытаний на максимальных мощностях не возникло никаких проблем. А это всего лишь показательный рейс, – на полголоса тише сообщил Кэмп. – Я поговорю с Ротфордом, но и вы киньте кость комиссии. Покажите им наши 30 узлов.

Модиган быстро нашелся и принялся энергично рассказывать Аделине о том, какие события и в какой форме заносятся в судовой журнал. Джилкрист остался стоять, глядя на палубу внизу, будто ничего не произошло, но вопреки чувству такта, прислушался к спору Тэйлора и Кэмпа:

– Мистер Кэмп, это не просто показательный рейс. На борту пассажиры, – безапелляционно наступал капитан. – Напомните ознакомить вас со статистикой, пароходы в большинстве своем терпят крушение не из-за пробоин или столкновения с другими судами. У нас на борту паровая машина, и это не просто залог мощности, но и ответственность. Мы стабильно набираем ход, мои люди следят за состоянием двигателя, давления и температуры и не отстают от моего графика. Это называется контроль. А Ротфорд произвел слишком самонадеянные расчеты, сидя у себя в кабинете, и принял их за единственную истину. Оглянитесь, Британия давно позади. Ваш рекорд у вас в кармане. Только не давайте слишком большую нагрузку на новый агрегат. Металл и горячее давление не самое надежное сочетание. К таким вещам нужно присмотреться, понять их нрав. Тем более, эта паровая машина построена в соответствии с его доморощенными представлениями об устройстве подобной техники.

– Я понимаю вас, но и вы согласитесь, что нам нужен рекорд. Не упустите этот шанс, Тэйлор.

Закончив разговор этими словами, Кэмп развернулся, чтобы уходить, а капитан собирался сказать что-то ему вслед, но внезапно на капитанский мостик стремительно ввалился боцман и сообщил, что компания молодых людей самостоятельно залезших в шлюпки, играет с шлюпбалками, и рискует упасть за борт.

– Мистер Модиган, – обратился к нему капитан, все не сводя сурового взгляда с Кэмпа, – займитесь этим.

Старпом повернулся к супругам Мидуорт:

– Прошу меня простить! Надеюсь, вы уже успели все осмотреть. Дело срочное. Я провожу вас на верхнюю палубу.

Следующие полчаса пассажиры только и говорили о поведении перебравших шампанского юношей и девушек, чуть не вывалившихся за борт вместе со шлюпкой, о плохом воспитании и постыдных семейных чертах, которые они могли бы проявить благоразумие и не унаследовать.

Очевидцы передавали неприличные остроты, которыми подвыпившая молодежь бросалась в своих родственников и членов палубной команды судна, пытавшейся предотвратить несчастье. Их собеседники уточняли их возраст и все время справлялись, не эти ли молодые люди были на шлюпке, как только видели детей и всех остальных, кому еще не было тридцати. Обсуждали, что с ними стало, куда их увели и почему они теперь не показываются на глаза.

Некоторые строго отмечали, что не желают, чтобы у них в гостях молодые хулиганы устраивали то же самое, чьими бы родственниками они ни были. У многих в скором времени должны были состояться приемы по разным поводам, и эти опасения воспринимались вполне оправдано. У миссис Годрич, например, свадьба дочери в конце апреля, у сэра Стокингэма торжественный ужин в честь крещения внука в начале мая. Никто не хотел, чтобы перебравшие шампанского молодые люди залезли на люстру и стали бросаться в гостей бокалами, поэтому выяснить их фамилии было очень важной задачей. Другие напротив не видели в этой забавной выходке ничего предосудительного.

На благодатной почве инцидента со шлюпкой темы вытекали одна из другой, пока один джентльмен не обратил внимание своих знакомых на существенное увеличение скорости, после чего все постепенно вспомнили о главном сегодняшнем событии, а иные джентльмены стали держать спор, поставит все-таки корабль Ротфорда и Кэмпа рекорд или нет.

Соленый ветер гремел и перекатывался вдоль бортов. Густой шлейф дыма парохода сносило чуть в сторону. Вдали от берега погода сделалась суровее. Белый солнечный диск проплывал за рваными облаками, и те отбрасывали гигантские тени на перекатывающиеся морские просторы повсюду, куда ни глянь.

На прогулочной палубе стало свободнее. Кто-то вернулся в помещения надстроек, кто-то, напротив, вышел на воздух почувствовать скорость парохода, но основной гвалт множества голосов переместился в салон. Напряженное ожидание заявленной небывалой скорости, нараставшее среди гостей, сменилось всеобщим благодушием и торжествующим, а порой и изумленным смехом.

Все, кто встречался Томасу Кэмпу, благодарили его за приглашения и за приятную ноту разнообразия в неспокойной, но слишком уж однообразной городской жизни. Кэмп был нарасхват. Зато Хитклифа Ротфорда не видели уже около часа. Говорили даже, что он сбежал от восторженных и хвалебных отзывов в трюм или куда-то на корму, объясняя это свойственной для всех изобретателей эксцентричностью, а может и тщеславным желанием не утруждать гостей своим столь значимым присутствием.

Теперь, когда детище Ротфорда уверенно неслось вперед, навстречу рекорду, вспарывая волны и ветер, разговоры о долгах Хитклифа и краже чужих чертежей забылись, его наделили качествами успешных людей и сравнивали с популярными современниками, деятелями промышленности и историческими личностями. О них должна знать королева, провозглашали тост за одним из столиков в ресторане. За величайшую морскую державу, вторили за другим столиком.

По замечанию Хинли Пьюпитта, столь легковесные помпезные дифирамбы не сулили ничего вещественного, и скорее даже являлись тревожным звоночком: будучи обитателями суши, гости Ротфорда и Кэмпа сойдя в порту, тут же забудут своих морских героев и будут вспоминать, только при необходимости. Их послушать, так они ожидали, что пароход не сдвинется с места, сварливо прибавил он.

Помощник прокурора Флинт согласился с ним, сказав, что в обмен на столь нарочитый и нелепый восторг, эти льстецы рассчитывают на благосклонность Ротфорда и Кэмпа, которые быстро приобретут новые полезные связи и более успешное положение в обществе.

Сам Кэмп по секрету признался, что они еще не взяли запланированную отметку скорости и плывут наравне с другими современными пароходами, поэтому объяснял столь бурную реакцию гостей разве что их редкими морскими путешествиями.

Обняв Аделину, Джилкрист смотрел над ее плечом на летящие внизу искрящиеся волны, облака, туда, куда показывала его впечатлительная жена, а она, опираясь спиной на его грудь, наслаждалась этим сказочным спокойствием моря.

Они недавно вырвались из ставшей слишком шумной компании Пьюпитта и остальных друзей, отделались от родственницы Аделины – до неприличия богатой зрелой кузины ее матери, и ее престарелого мужа, возможно, самого занудного джентльмена во всей Англии – и стояли теперь у правого борта в носовой части корабля, в стороне от оживившейся толпы.

Совсем близко от его лица ее темные волосы блестели рыженой в пронизывающем дневном свете, а руки стали совсем белыми и холодными на ветру. Их любовь и притяжение были настолько велики, что едва ли укладывались в нормы приличия. На них задерживались осуждающие и озорные взгляды. Джилкрист и Аделина поначалу помнили об этом, но только поначалу.

Она положила свою холодную руку на обнимающую ее руку Джилкриста.

– Они будут говорить о тебе не менее лестные, и не менее грязные вещи, чем о Хитклифе, – вдруг сказала Аделина. – Ты думал об этом? Я слышала сегодня столько ужасных сплетен о нем, что поневоле задумалась, какие же мерзости начнут говорить о тебе.

– О чем ты?

Аделина улыбнулась и прижалась к нему сильнее:

– Когда ты закончишь свою работу. Когда людям станут известны результаты твоих трудов, и их начнут применять в больницах. Сегодня я поняла, что тебя ждет. Вот это просто корабль, их постоянно строят все более большими, мощными и быстрыми. А ты помогаешь тем, кому нельзя помочь. Никто не сможет обойти тебя. Твой вклад в науку останется в веках. Это такая честь, и в то же время, это так трудно…

– Я бы не был столь смел в предположениях. Я просто пишу, замеряю и копаюсь в человеческих органах, веря, что это к чему-то приведет. Делаю все лишь бы отгородиться от работы, которую выполняют настоящие врачи. Я никогда не буду известен и не хочу этого. Честно сказать, я в ужасе от того, на что обрек себя Хитклиф, спроектировав нечто такое, на что все обратили внимание. Одному Богу известно, как долго теперь будут трепать имя Хитклифа по любому удобному поводу.

– О, Джилкрист! веришь ли? Хитклиф еще легко отделался, по сравнению с тобой. Ты станешь мишенью для поруганий закостенелых консерваторов науки. Но ты будешь известен тем, кто излечится благодаря твоему уму и самоотверженности.

Джилкрист смущенно уткнулся лицом в ее плечо.

– Не говори так, прошу тебя, – попросил он. – Что же будет, когда я не оправдаю твоих надежд? Ах, Аделина! Давай не будем вспоминать о моей работе. Здесь собралось столько уважаемых джентльменов, что попытки найти хотя бы тень величия в моей работе заставляют меня чувствовать неловкость. Не будем говорить обо всем этом. Только не сегодня, когда я отчетливо вижу величие техники, а не медицины. Когда понимаю, что именно тех условий, которые позволили Хитклифу и Томасу построить этот корабль, нет у меня.

– Каких условий?

– Ну, у них была верфь… рабочие… помощники, репутация и, в конце концов, они попали в нужное время. Я же работаю один и если двигаюсь в правильном направлении, в чем сомневаются все мои коллеги, то либо опоздаю, и меня опередит кто-то другой, либо представлю нечто такое, чего нельзя будет осуществить с технической и медицинской точки зрения еще долгие годы. Моими трудами едва ли смогут воспользоваться наши современники… их едва ли смогут понять наши современники.

Аделина убрала его руку со своей тали и повернулась к Джилкристу:

– И все же, ты неуклонно продолжаешь идти своим путем. Осознавая все это.

Он ничего не ответил. Его жена констатировала то, чему нельзя было найти ни объяснения, ни отговорки. Это невозможно было подвергать сомнению или оспаривать. Она проговорила это таким понимающим голосом, с любовью и почтением, что Джилкрист не смог удержаться от желания поцеловать ее. Но только он склонился к Аделине, всем своим существом стремясь донести до нее хотя бы часть того невыразимого трепета и бесконечной благодарности, которые ей всегда удавалось разжечь в нем мгновением ее теплого взгляда, парой простых слов, как грубая тревожная вибрация передалась от палубы его ногам и отозвалась в его внутренностях.

– Джилкрист! – испугано вскрикнула Аделина.

Доктор, прежде чем успел осознать происходящее и проанализировать ситуацию, инстинктивно прижал жену к себе, закрывая от неизвестной угрозы.

Посуда на столиках в ресторане задрожала, столовые приборы застучали, вторя звону бокалов и стуку ножек стульев. Пианист перервался. Смех и шутки оборвались. Голоса гостей обратились в разнородный ропот. Несколько человек выскочили на прогулочную палубу, ища глазами айсберг или другой корабль. Тросы и снасти заходили из стороны в сторону. Даже тяжеленные якоря лениво покачивались на своих местах.

Но испугавшие всех колебания по всему судну не были следствием пробоины. Пароход не сел на мель и не столкнулся с другим судном. Не произошло ничего ужасного.

Напротив, он понесся, вспахивая водную толщу с немыслимой легкостью. И без того громкий шум гребных колес усилился и вблизи приобрел новый оттенок – равномерный цикличный свист, свидетельствовавший о невиданной мощи.

Где-то в недрах корабля, где-то, откуда во все стороны к корме и к носу прокатывались эти странные вибрации, раздался глухой металлический стон, как если бы перегородки и палубы, да и сам корпус вздохнули, набирая в огромные раскаленные стальные легкие побольше воздуха, прежде чем понестись в следующее мгновение с рекордной быстротой.

Дымовая труба, казалось, выбрасывала теперь больше дыма, чем в нее помещалось. На корму залетали брызги. За судном теперь оставался длинный широкий пенный след. Между тем вибрации не спадали, возможно даже, продолжая усиливаться.

Джилкрист увидел, как в толчее снующих фигур, только начавших понимать, что корабль не тонет, но по-прежнему лишь гадающих о причинах его нынешнего состояния людей, с нижних палуб сюда поднялся Хитклиф и стремительно направился к носу с бокалом в руке.

– Хитклиф! – окликнул его Джилкрист и повел Аделину навстречу их другу.

– О! Привет, старина, – бодро отозвался тот.

– Что произошло?

– Как что? Мощь девяти сотен лошадиных сил вырвалась наружу, разумеется!

– Хитклиф! – тревожно воскликнула Аделина.

Ротфорд улыбнулся:

– Все в рамках сегодняшней программы, не беспокойтесь. Я как раз… – он посерьезнел, прервался и показал на бокал, с сосредоточенным видом разворачиваясь лицом к собравшимся людям, – я прошу минуту внимания! Уважаемые леди и джентльмены! – постучав по стенке бокала, он дождался, когда толпа соберется на палубе. – Минуту внимания, пожалуйста! Я благодарю вас, что вы приняли приглашения на сегодняшнее особенное для меня и моего компаньона, мистера Кэмпа, событие! Мы с самого начала обещали, что это будет самый быстрый корабль. Мы строили его таким. Все последнее время мы постепенно набирали обороты, чтобы обеспечить комфортное плаванье нашим гостям и минимизировать ощущение быстроты передвижения, которые могут появиться у пассажиров. Прошу обратить внимание, что увеличившаяся качка и некоторая вибрация конструкции сопутствуют достижению поставленной нами задачи – демонстрации скоростных качеств нашего корабля. Техническая обстановка не отличается от результатов, полученных при испытаниях. В ближайшие четверть часа наша скорость будет возрастать, после чего мы сбавим ее, чтобы причалить в порту. К вечеру мы снова будем в Лондоне. Подчеркиваю, что обратный путь займет вполовину меньше времени. Не обращайте внимания на некоторые новые качества передвижения. Приятного вам… – Хитклиф не сумел договорить «плаванья», поскольку все его внимание устремилось на суету в толпе.

Члены экипажа во главе со старпомом Модиганом, расталкивая гостей, со всех ног бежали к лестнице на нижнюю палубу, откуда только что пришел сам Хитклиф. Следом словно оглушенный шел капитан.

Точно так же, как и Хитклиф забыл о своей речи, собравшиеся люди забыли о его словах, взволнованно обсуждая, куда это побежали члены экипажа.

Джилкрист почувствовал, как эмоции берут верх над его холодным рассудком, и на него наваливается паника. Аделина вжалась в его плечо. Ее страх инстинктивно передался мужу. Джилкрист с мольбой схватил Хитклифа за руку в тщетной попытке обмануть себя, что следующие слова что-то изменят:

– Я слышал разговор Тэйлора и Кэмпа. Ты все время спускался к кочегарам, подгонял их, невзирая на то, что капитан был против! Из-за тебя перегрузили двигатель?

– Джилкрист, все предусмотрено, если что-то пойдет не так, они спустят давление…

Неожиданно на лестнице появился боцман. Все пассажиры потянулись к нему за разъяснениями, но тот подозвал матроса и быстро скрылся, направившись вместе с ним к корме.

– Куда они пошли? – спросил Джилкрист.

– Не уверен, – рассеянно глядя в направлении кормы, отозвался Хитклиф. Затем передал Джилкристу бокал. – Пойду, узнаю. А ты выпей пока, от нервов. Не бери в голову, старина, если что-то не так, мы сейчас все уладим. Полагаю, в этом и заключаются недостатки первых рейсов, слишком много шума из ничего.

Хитклиф подбадривающе похлопал друга по спине и быстрым шагом направился вслед за боцманом и матросом.

Вибрации все нарастали, а скорость не увеличивалась. Джилкрист вышвырнул бокал за борт и повел жену ко входу в салон, но внезапный пронзительный рокот заставил его и многих других людей остановиться.

– Любимый, – произнесла Аделина, ища в лице мужа утешение.

Казалось, где-то внутри парохода под действием неведомой силы сгибался металл. Официанты, до последней минуты разносившие напитки с непроницаемыми лицами, после этого металлического шума остановились.

Джилкрист обнял Аделину крепче, чтобы она почувствовала его слепую надежду, тщательно выдаваемую за уверенность.

В следующее мгновение произошло нечто ужасающее и невероятное. С оглушительным скрежетом палуба по всей длине вздрогнула, выгнулась кверху, посбивав с ног всех, кто не успел придержаться. А затем, пока люди падали, произошел взрыв.

Взрыв в машинном отделении, сотрясший все судно целиком. Раскроивший палубы и надстройки от правого борта до левого и опрокинувший в воду громадную паровую трубу.

Полыхнул огонь. Десятки раскалившихся тросов лопнули и взвились в воздух на фоне падающей неповоротливой трубы. Люди разлетелись во все стороны, как фигуры на опрокинутой шахматной доске. Сжатый раскаленный воздух мгновенно разорвал в клочья металл, дерево, и превратил кожу оказавшихся поблизости пассажиров в подобие сырого мяса. Из потока стремительно рвущихся клубов пара раздались душераздирающие крики и вопли агонии. Но и это оказалось еще не самым ужасным.

Пока уцелевшие и только что осознавшие ужас произошедшей вокруг них катастрофы пассажиры в панике бросились бежать как можно дальше от плещущегося в разломе судна пламени, корабль стал ощутимо погружаться левым бортом в воду. Крен позволил поврежденной оси вышедших из-под контроля бортовых колес сместиться, и по инерции продолжающее вращаться исполинское гребное колесо правого борта стало вваливаться в палубу через разрушенный стальной обнос.

То немногое, что уцелело после взрыва, в следующую минуту стало крошиться и перемалываться под тяжестью огромного свистящего гребного колеса, возвышающегося над остатками горящих надстроек. В эту мясорубку утягивало все, и все вокруг нее проваливалось и осыпалось туда, где под толщей дыма сверкали всполохи огня.

Шум разрушения заглушал самые дикие крики боли, а само разрушение порождало толчки, постоянно запрокидывающие нос и корму. Кренясь и разрушаясь, охваченный пламенем корабль будто бы медленно складывался пополам, подобно закрывающейся пасти адской пучины. Пожар разрастался быстрее, чем вода перехлестывала за переборки и затапливала нижние палубы.

В таких условиях шлюпки просто сбрасывали в море, а потом прыгали вслед за ними. Детей, боящихся прыгать самостоятельно, выталкивали силой. Никто не оглядывался, не останавливался, не задумывался, что делает, даже не выискивал глазами своих близких. Все просто бежали в страхе, карабкались по накренившимся палубам и прыгали за борт.

Позади оставались греметь и взвывать огонь, металл и глотки горящих людей. Сумасшествие и ужас как зараза передавались от одного к другому. Даже избежав гибели на корабле, люди теперь представляли опасность друг для друга.

Волны носили бездвижные тела и боролись против попыток выжить тех, кто еще подавал признаки жизни. Некоторых холодная вода приводила в чувство, возвращала им способность сознавать происходящее и свои действия. Других, несчастных, уволакивала под разворачивающийся борт тонущего судна.

Когда, наконец, огромное гребное колесо остановилось, а весь левый борт ушел под воду, оно сорвалось и полетело прямо на отплывающую шлюпку, словно желая собрать для гибнущего судна как можно больше душ.

Масштаб и горе, которым обернулась эта катастрофа, повергли спасшихся в немое молчание. В этом молчании переполненные и почти пустые шлюпки плескались на волнах вокруг необъятных столбов черного дыма, в то время как из огня еще раздавались леденящие душу вопли мучений, отчаянья и одиночества.

Именно падение гребного колеса с высоты накренившейся почти вертикально палубы и было первым из того, что частично начал осознавать пришедший в себя доктор Мидуорт.

Сознание возвращалось к нему настолько медленно и неуклюже, что окончательно Джилкрист очнулся только вдалеке от катастрофы под медным небом, когда солнце склонилось уже над поверхностью воды и едва пробивалось сквозь черноту и огромные косые толщи дыма.

В буром смоге Джилкрист все еще мог различить людей и даже узнать кого-то из них, но его, несомненно, отнесло дальше всех остальных. Догорающие остатки корабля еще вздымались высоко над темными бесцветными волнами и бросали длинные плещущиеся тени. Все, что окружало Джилкриста, было беспросветно черным, ржаво-медным и просто слепящим. Быть может, так его ушибленный разум воспринимал закатные краски, или они и вправду были такими же грязными в этом густом смоге, как казалось доктору.

Обнаружив, что он в воде, Джилкрист начал тонуть и пытаться плыть, но руки и ноги плохо слушались. По лицу текло что-то намного более горячее, чем соленая вода Северного моря. Волны, бросающие его то вниз, то вверх на пару футов только усиливали его дезориентацию и сильнейшее головокружение. Ухватившись за обугленный обломок древесины, Джилкрист оглянулся в поисках жены. И вдруг он, наконец, понял, что Аделины рядом нет.

Он стал звать ее, вторя другим отчаянным голосам, зовущим своих близких, но Аделина не откликалась как бы долго и громко он ни кричал. И чем дольше он ее звал, тем сильнее чувствовал невыносимый страх, омертвляющий его изнутри.

Он не помнил, что разлучило его и Аделину, и где она была в последний раз, когда он ее видел. Не помнил даже, как оказался в воде. Не просто не помнил, он словно бы на какое-то время потерял способность вспоминать. И единственное, что ему оставалось сделать, это найти свою жену, где бы она ни была. Поэтому он все звал и звал ее. Звал даже тогда, когда другие голоса, совсем отчаявшись или устав, перестали выкрикивать незнакомые ему имена.

Поняв, что голос его срывается, становится слабым и тихим, Джилкрист тоже на время замолк, решив поберечь силы. Замолк и ощутил сильнейшее отчаянье, как если бы его молчание означало, что он сдался. Глаза обожгло болью сдерживаемых слез. Джилкрист быстро совладал со своими чувствами и теперь выискивал направление, в котором ему нужно было плыть. Вопреки убеждению ученого в силе рациональности, он положился не на разум, а на свои инстинкты, веря, что они помогут ему найти Аделину и спастись.

Преодолевая волны, подплывая от одних обломков к другим, он высматривал свою жену среди людей в воде и на удаляющихся шлюпках. Периодически сознание его подводило, вокруг Джилкриста сгущалась темнота и забвение. Он отчаянно боролся с последствиями травмы, но нездоровая слабость была сильнее его. Вскоре он начал понимать, что вновь может окончательно потерять сознание, вследствие чего рискует утонуть прежде, чем найдет жену.

Когда в очередной раз доктор Мидуорт обнаружил себя подплывшим к обломкам рангоута, его внимание привлекло движение справа: в клубах дыма, в опасной близости от тонущего корабля вопреки направлению остальных шлюпок, одна шлюпка плыла обратно к месту катастрофы. Двое мужчин в ней стояли. Остальные сидели. Подвергая опасности себя и остальных, эти двое высматривали кого-то в воде и поочередно вели горячные споры с перепуганным матросом, сидящим за веслами.

Следующее, что помнил Джилкрист – лицо Хитклифа, свесившегося через борт шлюпки в нескольких ярдах от него, чтобы достать кого-то из воды. Джилкрист отпустил обломок, соскользнул в воду, на мгновение погрузившись по самую макушку и стал грести к шлюпке.

А когда увидел мокрое платье Аделины, приподнятой из воды Хитклифом, Джилкрист задохнулся от радости и волнения. Он крикнул что-то и стал плыть быстрее. Его непослушные конечности бессильно били по воде, медленно приближая его к далекой шлюпке. Но там что-то было не так.

Хитклиф не спешил доставать Аделину из воды. В шлюпке началась какая-то суета. Второй человек нагнулся к Аделине, протянул руку, чтобы попробовать пульс и что-то сказал Хитклифу, но Хитклиф протестующе закачал головой и отпустил Аделину. Ее белая рука выскользнула из его рук. Жена доктора Мидуорта послушно и беззвучно опустилась в воду и скрылась из виду.

– НЕТ! Что ты делаешь?! – закричал Джилкрист, бросившись вплавь к шлюпке. – Хитклиф!

Начавшие спор теперь друг с другом Хитклиф и второй человек оставались стоять, а матрос принялся спешно отгребать назад, подальше от тонущего судна, когда они все услышали голос Джилкриста. Люди стали оборачиваться, шарить бездумными тревожными глазами по пестрой усеянной обломками и телами поверхности волн.

– Проклятье! Вернись за нами, Хитклиф! – кричал Джилкрист.

Ему показалось, что Хитклиф тщательно скрыл от остальных, что он единственный заметил окровавленную голову барахтающегося в воде доктора. Люди вновь стали спорить с матросом, призывать его развернуть шлюпку, а Хитклиф так и стоял, глядя то на удаляющуюся Аделину, то куда-то в морские дали, прислушиваясь к отчаянным крикам Джилкриста. Стоявший рядом мужчина схватил Хитклифа за руку, затем кивнул в сторону тонущего корабля. Они вместе сели и больше никого не высматривали в воде.

Постепенно люди в шлюпке смирились с тем, что позади еще остались живые люди. Пусть хотя бы только двое, Джилкрист и Аделина, но они позволили себе закрыть на это глаза, и суета вместе со спорами постепенно стихли.

Вскоре шлюпку уже не было видно. Да Джилкрист больше и не смотрел на них. Он тщился доплыть до жены, пробиваясь сквозь разъедающее глаза соль и дым, теряя и вновь находя нужное направление, стараясь плыть как можно быстрее, и оттого быстрее погружаясь в темноту. С каждым следующим усилием все глубже и дальше от способности вновь сознавать и контролировать свои действия.

Прежде чем он очнулся в следующий раз, море успело отнести его далеко от того места, где через пелену помутнения он в последний раз видел жену.

Его выбросило на каменистый участок берега, зажатый между круто вздымающихся грубо обточенных ветром невысоких скал. Без движения он пролежал здесь довольно долго, а когда зашевелился, то сделал это неосознанно. Он не помнил, как сел и обхватил согнутые в коленях ноги, не помнил и то, как долго он смотрел на расплывающееся далекое пятно дыма, окрашенное последним бледнеющим лучом алого солнца на фоне глубоких серых сумерек.

Со временем, он просто нашел себя сидящим так неизвестное количество часов и принял происходящее не совсем объективно. Он не задавался вопросом, как оказался здесь. Не понимал до конца, что произошло после катастрофы. Джилкрист сидел и терпеливо ждал. Ожидая увидеть Аделину подплывающей к берегу, выходящей из воды, садящейся рядом. Он не шевелился, не переводил взгляд с той точки на неспокойной водной поверхности вдали, где собирался увидеть свою жену. И это все, что он делал, не замечая больше ни течения времени, ни усталости, ни голода, ни того, как сильно дрожит его тело на холоде безлунной ночи.

Отчаявшийся и сраженный горем Джилкрист не заметил даже того, что с течением дней берег сменился стенами его собственного дома, а море – окном, выходящим на улицу Стрэнд. Он больше не обращался к дворецкому, не видел прислуги. Редко перемещался по комнатам. Ел мало, подолгу глядя в тарелку, пока блюдо не остывало. Потерял способность выбирать из-за чего часами стоял между двумя креслами или на лестнице, между этажами, не зная, чего ему хочется. Проходил мимо газет, статьи которых изобиловали кричащими заголовками и были посвящены событиям катастрофы, краху репутации Ротфорда и Кэмпа, суду над Ротфордом, «инженером, погубившим шесть десятков жизней разом», закрытию компании «Ротфорд Кэмп Инженеринг».

Так продлился самый тяжелый месяц из всех, какие дворецкий видел за свою жизнь в этом доме, пока однажды утром не раздался стук в дверь. Дворецкий отложил кочергу и направился встретить неизвестного гостя. Это были посыльные, привезшие портрет, изготовленный мастером, рекомендованным Хитклифом. Большой, плотно упакованный, старательно завернутый в несколько слоев бумаги и перевязанный веревкой, портрет был скрыт от глаз, но дворецкий понимал, кто на нем изображен, поэтому собирался спрятать его на несколько лет, когда боль от утраты доктора Мидуорта заглушится временем.

Однако, закрыв парадную дверь, дворецкий обнаружил Джилкриста стоящим на лестнице. Скрюченный, будто раздавленный тяжестью своего горя, придерживающийся за перила, закутавшийся в полосатый домашний халат доктор Мидуорт с надеждой оглядывал переднюю:

– Аделина? Она вернулась?

Удивленный, что Джилкрист обратился к нему, дворецкий не сразу нашелся, что сказать.

– Нет, сэр. Всего лишь посыльные, привезли одну вещь, – берясь за тяжелую раму, сообщил дворецкий. – Я унесу это. Думаю, вам захочется посмотреть потом.

Какое-то время Джилкрист продолжал с тем же видом выискивать глазами свою жену, потом окончательно понял суть ответа дворецкого, и на лицо его вновь вернулась тень печали и тоски.

– А что это? – неестественно легко осведомился Джилкрист, указывая на портрет высотой с самого дворецкого. Оказалось, что голос его изменился, слова Джилкрист теперь произносил спешно, словно украдкой от кого-то, комкая их и сталкивая друг с другом.

– Посылка, сэр. Я сейчас ее уберу.

– Нет-нет, постой. Пожалуй, я взгляну сейчас.

– Боюсь что, развернув ее, вы можете передумать.

– Не страшно. Сейчас мне хочется.

– Но, сэр…

– Разверни.

– Сейчас принесу нож для веревки.

Когда дворецкий удалился, Джилкрист нерешительно спустился и стал крутиться вокруг нового предмета, точно собака, почуявшая незнакомый запах в своей конуре.

– От кого эта посылка? – спросил Джилкрист вернувшегося дворецкого.

– От одного мастера, сэр.

– Мастера?

– Да, художника.

– Но я не покупал картин.

– Я знаю, сэр, – сдерживая свое беспокойство, ровным тоном ответил дворецкий и стал разрезать веревку. Когда он закончил, он обратился к доктору Мидуорту: – Возможно, вы желаете развернуть картину сами?

Джилкрист задумался.

– Возможно, лучше это будешь ты.

Но стоило дворецкому надорвать бумагу, как Джилкрист его остановил.

– Ты прав, все же я сам разверну.

Он провозился с четверть часа, руководствуясь главным образом даже не любопытством, а попыткой имитировать занятость в каком-то деле. А полностью сняв упаковочную бумагу, он заметил лишь одно лицо, изображенное на портрете, и совсем не взглянул на свое собственное изображение.

– Я помню тот день, Уилфред, – прежним спокойным и размеренным голосом произнес доктор Мидуорт, лишь с неясным оттенком тоски. Он на мгновение оторвал взгляд от выполненного кистью лица Аделины и посмотрел на дворецкого умными измученными глазами. – Мы устали стоять перед художником, и от усталости нам было смешно. Это так глупо и беззаботно.

Дворецкий заметил перемены в Джилкристе и обрадовался бы им, если бы не горе, замкнутое где-то в душе хозяина, и оттого разъедающее его изнутри.

– Мы спорили о том, где повесить портрет, когда он будет готов… Нужно его повесить там, где она хотела, Уилфред. Над камином на втором этаже.

– Хорошо, сэр.

– Нам понадобятся молоток и гвозди.

Величественный зал на втором этаже перестал казаться таким пустым, как прежде, когда дворецкий подал портрет стоящему на раздвижной лестнице доктору Мидуорту и тот повесил его над камином из темного мрамора. Застыв в нескольких дюймах от нарисованного лица Аделины, Джилкрист прошептал, словно надеялся быть услышанным:

– Где же ты.

Подобно умирающему от жажды человеку, наконец добравшемуся до источника, Джилкрист не мог оторваться от лица жены. Оно питало и окончательно точило его внутренние силы. Убежденный в том, что она еще где-то там, живая, но по каким-то причинам не возвращающаяся к нему, он понимал, глядя на ее изображение, что этого ему недостаточно. Что он хочет слышать ее голос, чувствовать аромат ее волос, отмечать движение ее глаз. И в то же время, ее портрет был единственным, что у него осталось.

Потом он со злом и отчуждением взглянул на свое изображение рядом с Аделиной, будто на портрете был изображен не он, а совсем другой мужчина, и стал спускаться.

К несчастью для дворецкого, спустившись с лестницы, Джилкрист тут же вернулся в свое прежнее замкнутое состояние. Он больше ничего не сказал, повесил голову и, выходя, даже не взглянул на портрет.

Вечером дворецкий обнаружил Джилкриста на третьем этаже, стоящим у открытой двери узенькой комнатки в конце коридора восточного крыла. Это небольшое помещение редко использовалось после смерти родителей Джилкриста и в основном служило прислуге в хозяйственных целях.

– Вот, где вы, сэр! – обратился к нему дворецкий. – Вы здесь желаете пить чай?

– Я переезжаю, – бесцветно сообщил Джилкрист. – Скажи прислуге, пусть принесут сюда постельное белье и какой-нибудь небольшой диван.

– Сюда, сэр? – ужаснулся дворецкий и прошел ко входу в комнату, чтобы убедиться, что речь действительно идет о том самом узеньком помещении без обоев с небольшим окошком, выходившим на Темзу. – Если вы помните, эта комната даже не отапливается.

– Совершенно верно. И пусть не уносят этот шкаф. Внутри он очень удобен.

Приземистый шкаф стоял у стены со входом слева и полностью занимал собой ширину этой стены, упираясь в угол. Больше здесь ничего не было. От порога комнатка сама походила на коридор.

– Вы уверены?

– Абсолютно. И пусть не убираются в этой комнате. Мне она нужна именно в таком состоянии.

– Но там пыльно, сэр!

– Я согласен с тобой. И пусть не беспокоят меня, когда закончат.

– А что насчет чая?

– Скажи, пусть всегда приносят его под дверь. Чай и еду.

– Боже милостивый!

– И вот еще что, я заметил, в двери есть замок. Не мог бы ты найти ключ от него?

– Конечно, сэр.

– Благодарю, ты меня очень выручишь.

Уходя с полученными распоряжениями, пожилой дворецкий едва сдерживал слезу. Теперь он отчетливо почувствовал, что с хозяином случилась беда, которую тот не сможет пережить. Катастрофа навсегда перечеркнула жизнь доктора Мидуорта, и теперь уже ничего не будет как прежде.

Так все и вышло.

Поселившись в узенькой комнатке на третьем этаже, Джилкрист заперся и неделями не выходил из нее. Диван стоял поперек комнаты, в футе от боковых стен. Дверцы шкафа всегда были открыты. Если Джилкристу становилось неудобно спать на диване, он перебирался в шкаф.

Он днями и ночами смотрел в окно, видя там не Лондон, а берег, на который его выбросило после крушения. Его вера в то, что Аделина появится на этом берегу, не угасла и через полгода. Джилкрист не представлял о том, что происходило в мире, в обществе, как Лондон оправился после трагедии. Он просто продолжал ждать возвращения жены, не отдавая себе отчета в том, сколько времени с тех пор прошло.

Иногда он тайком выбирался из комнаты, чтобы стащить что-нибудь из дома. Тумбу или кофейный столик, например. Со временем он так же тайком возвращал эти предметы на их места, или туда, откуда Джилкристу казалось, он их взял. Таким же образом он выкрал золотой кулон, который когда-то подарил Аделине, и стал носить его на шее, никогда не снимая.

С прислугой и дворецким он теперь общался исключительно через дверь. Или не отвечал вовсе. Но тогда обеспокоенные горничные звали дворецкого, и им приходилось открывать дверь вторым ключом, чтобы проверить, жив ли доктор Мидуорт. Джилкристу подобные визиты не нравились, поэтому одно время он стал отзываться даже тогда, когда ему не хотелось им отвечать, но потом он придумал, как из скомканных страниц вырванных из книг соорудить устройство, не дававшее ключу открывать дверь из коридора. С тех пор он снова стал отзываться только по настроению.

И все же сотни часов он проводил, придаваясь только слабой, но живущей в его сердце надежде. И больше ни на что не растрачивая ни время, ни мысли.

Каждое утро он просыпался и садился у окна, замкнутый в совеем маленьком мирке. Он ждал ту, кого отказывался отпускать. Он даже не знал, нужно ли ее отпускать. Вера в то, что она вернется становилась тем ярче и мучительнее, чем чаще он задавался вопросом, отчего же этого не происходит.

Он был предан ей и только ей одной в каждую секунду своего существования, позабыв о существовании мира, позабыв о существовании жизни за тесными стенами этой комнатки, за стенами этого дома.

Джилкрист окончательно перестал выходить из комнаты, когда заподозрил, что находится на плоте, плывущем к Аделине в опасных водах потусторонних рек. На протяжении своего добровольного заточения он находил еще много причин, по которым не мог отсюда выбраться. Они периодически сменяли друг друга и быстро забывались Джилкристом.

Очень редко он становился прежним. Задумывался о том, что случилось с его репутацией, научными трудами и карьерой, что случилось с Хитклифом и остальными, беспокоился о том, как тяжело теперь приходится Уилфреду, и как переживают случившееся родственники Аделины, ждут ли они ее до сих пор, как ждет ее он.

Так прошло два года. Состояние доктора ухудшалось. Однажды зимой горничная рассказала дворецкому, что слышала в комнате на третьем этаже два голоса. Один голос она сразу узнала, он принадлежал хозяину, причем походил на тот, каким его голос был еще при жизни Аделины. Второй голос был грубым и лукавым, не похожим ни на кого из известных ей людей. Дворецкий сказал, чтобы она не беспокоилась об этом, но сам с тех пор частенько вспоминал этот странный рассказ.

Постепенно дом на Стрэнд медленно преображался и обрастал зловещими слухами.

Прежняя прислуга по одному стала покидать дом Мидуортов. На их место приходили новые работницы. Дворецкий хорошо с ними ладил, но был строже, чем с теми, с кем работал многие годы.

Еще один странный случай произошел как раз, когда по распоряжению дворецкого новая горничная принесла под дверь Джилкриста поднос с завтраком. Молодая девушка не заметила, как открылась дверь и оттуда протянулась рука хозяина. Он схватил ее за плечо, не на шутку напугав девушку, и спросил, не приходил ли мистер Бродячие Штаны. Она сразу не разобрала вопроса и стала уточнять.

Она выяснила, что мистер Бродячие Штаны в последнее время частенько наведывается к доктору Мидуорту, но сама его никогда не видела. Когда же она рассказала о разговоре с Джилкристом дворецкому, дворецкий сказал, чтобы она запомнила, к доктору Мидуорту никто не приходит в гости.

Испуг и смятение, увиденные дворецким в глазах девушки, по сути являли собой отражение его собственных страхов.

Произошедшее натолкнуло дворецкого на мысль, что, возможно, именно чей-то визит будет полезен Джилкристу, а быть может, вернет его в реальность. Дворецкий разослал письма всем старым друзьям Джилкриста и Аделины. На письма откликнулись несколько человек, по большей части до сих пор скорбящие подруги Аделины. Но дело обстояло довольно скверно. Джилкрист держал их всех за дверью в коридоре третьего этажа, иногда молчал, иногда отчитывал гостей, затем прогонял их и кричал, чтобы они не возвращались. Несмотря на крайне неудобное положение, в котором оказывался дворецкий, он не оставлял попыток помочь Джилкристу, веря, что именно общение с людьми поможет ему.

Последним из всех пришел Хитклиф. Он признался дворецкому, что долго не решался на этот шаг и рассказал обо всем, что произошло на корабле. Сомнений в виновности Хитклифа не осталось у самого Хитклифа, но дворецкий был добросердечным человеком, поэтому не стал осуждать отчаявшегося инженера, а у Хитклифа в друзьях был Артур Флинт, предприимчивый и практичный юрист, поэтому судья не стал внимать родственникам погибших и свидетельствам уцелевших членов экипажа. Судебные процессы по делу о крушении парохода Ротфорда и Кэмпа разгорались каждую неделю много месяцев подряд. Хитклифу через многое пришлось пройти, а подкупленный им Артур Флинт в итоге послужил лишь напоминанием о том, что Хитклиф сделал по собственной неосторожности.

Хотя он до конца не знал, в чем была его вина. В том, что он построил плохой корабль, или в том, что хотел получить больше, чем то, на что этот корабль был способен.

Неизменно бескорыстно в этих судебных тяжбах лишь один человек защищал Хитклифа. Хинли Пьюпитт отстаивал невиновность друга, слепо убежденный, что в том кошмаре не мог быть виновен его друг. В конце концов, благодаря помощнику прокурора Флинту Хитклиф отделался лишь отторжением в обществе и не понес ответственности перед законом. Все списали на халатность погибшего капитана Тейлора. Кэмп каким-то образом тоже выкрутился, но над ним висели непогашенные долги.

Все это Хитклиф рассказал и дворецкому, и закрытой двери в комнатку Джилкриста. А завершил он свой рассказ словами:

– Не знаю, старина, слышал ты или нет, моя сестра скончалась. С тех пор, как ты заперся здесь и перестал ее наблюдать, ее здоровье только ухудшалось. Другие врачи ничего не смогли, а твои методики они лишь критиковали. Я никого не виню, это случилось бы рано или поздно, но это случилось сейчас. Мне тоже очень тяжело.

Неожиданно дверь открылось. Медленно и со скрипом. Посреди комнаты стоял Джилкрист, держа руки сцепленными в кулаки.

Наконец пред ним открылась ужасающая истина. Аделина не возвращалась к нему, потому что она умерла. Утонула там, когда Хитклиф отказался ее спасать. Когда Хитклиф отверг протянутую руку погибающей женщины.

– Зачем ты оставил ее умирать? – свирепо спросил Джилкрист.

– Я? О чем ты говоришь?

– За что ты позволил ей утонуть?

– Джилкрист, я…

Хитклиф в смятении шагнул в комнату, но обезумивший Джилкрист бросился на него и ударил в лицо. Хитклиф отскочил и зажал рассеченный до крови висок, с непониманием глядя на старого друга.

– Не смей мне лгать! – закричал Джилкрист. – Я видел все! Ты бросил нас там. Ты убил нас! Ты побоялся, что если вытащишь ее, все узнают, что ты сделал. Поэтому ты оставил ее тонуть. Она сейчас на дне! Из-за тебя! Она не вернется! Ты понимаешь? Не вернется! Все это время она была мертва!

– Я думал, ты знал. Она была уже мертва, когда мы вернулись на место крушения. Взрыв опрокинул на людей мачту. Я всегда думал, вы были там, когда весь рангоут падал.

– Ложь! Ты убийца! – Джилкрист вновь бросился на Хитклифа, но тот выбежал в коридор. – Ты утопил мою жену!

– Ладно, я ухожу, – сказал Хитклиф и спешно покинул этот дом, пропитавшийся безумием и болью.

– Тебе не убежать от того, что ты сделал! – вслед кричал и кричал Джилкрист.

До поздней ночи он кричал, срывая горло, только эти слова.

Джилкриста раздирало снизошедшее спустя два года озарение – это новое горькое осознание того, что на его глазах его друг убил его жену, возможно даже, получая непристойное удовольствие и держа ее голову под водой до тех пор, пока ее легкие не наполнились пеплом и соленой водой.

Джилкристу не давала покоя причина, по которой Хитклиф спокойно ходит по улицам, вместо того чтобы, будучи повешенным у всех на глазах, гнить в петле за содеянное.

Чудовищная несправедливость, дьявольское вмешательство позволило Аделине сгинуть в пучине, а ее убийце ходить среди живых. Во что бы то ни стало, Джилкрист должен был узнать, как могла быть допущена подобная вопиющая безнаказанность.

Все уже спали, когда он вышел в темный коридор с оплывшей свечой в руке, впервые за два года спустился на нижние этажи и стал искать старые газеты. Он нашел альбом, когда-то склеенный, вероятно, дворецким. В этом альбоме были газетные вырезки, так или иначе связанные с крушением или его последствиями. В свете свечи он прочитал об одном из судов над Хитклифом и о том, как вину Хитклифа возложили на покойника капитана. Ни одной статьи он не нашел о совей жене. Только небольшую заметку про него самого, из которой следовало, что его то ли сняли с должности преподавателя, то ли временно приостановили его обязанности.

Собственная судьба его интересовала меньше всего. В нем горел огонь нетерпения к отвратительной несправедливости, и он собирался погасить его огнем мести.

Джилкрист вбежал в свой домашний кабинет, в котором когда-то вел записи, дополнительные исследования и разрабатывал новые настойки. Поставил свечу на стол и стал искать бутыль со спиртом. Перевернув здесь все вверх дном, он, наконец, нашел то, что искал. В чем был, в рубашке, брюках и тапочках с бутылью спирта в руке он так и выбежал в темноту Стрэнда, не зная, что вслед ему смотрит Уилфред.

Это был последний раз, когда дворецкий видел своего хозяина.

Хитклиф проснулся от окатившей его холодной воды, забившейся в ухо и нос. В его спальне над его кроватью стоял Джилкрист.

Оба ничего не сказали друг другу, все было ясно. Джилкрист пришел мстить. Хитклиф давно предчувствовал приближение этого дня, но он подумать не мог, что Джилкрист сочтет его виновным в намеренном убийстве Аделины.

Инженер незамедлительно осознал, что должен действовать, чтобы спастись. Он оттолкнул Джилкриста ногами, соскочил на пол и бросился к выходу. У двери он на мгновение остановился. Сначала, Хитклифу показалось, что глаза ему застлала вода, но он быстро разобрал, что на самом деле комнату заполняет дым, а из коридора падают огненные блики. В эту секунду он тут же распахнул дверь и обнаружил свой дом объятый пламенем. Последние два года он жил один и впервые за это время оказался этому рад.

Второй этаж только занимался пламенем, но первый был почти полностью разрушен.

Хитклиф бросился к лестнице и, невзирая на обгладывающее ее пламя, собирался сбежать по ней на первый этаж. Хитклиф быстро просчитал, что целым и невредимым он все равно отсюда не выберется. Внизу темнел еще не охваченный огнем островок лестничного пролета. Туда он и собирался прыгать.

Джилкрист выскочил из спальни следом и понесся на Хитклифа так, будто намеревался разорвать его голыми руками. Не успел инженер решиться на отчаянный прыжок, как Джилкрист сбил его с ног и, повалив на пол, принялся душить.

– Смотри вокруг! – взревел Джилкрист. – Это ад скребется в двери твоего дома за твои грехи!

Хитклиф отчаянно брыкался и старался ударить Джилкриста в торс, чтобы ослабить его хватку и вырваться, с ужасом видя, как над ними по потолку стелился дым и прокатываются волны пламени.

Треск и рокот огня заглушили неестественный сип его горла. Ударив Джилкриста несколько раз по ребрам, Хитклиф закашлялся, схватился за горло в панической попытке продохнуть и метнулся к лестнице. Перескочив через ноги врага, не медля и не раздумывая и секунды, Хитклиф прыгнул вперед.

Воздух обжег его тело, а дым ослепил глаза. Он упал на ступени и скатился на пролет, где огня еще не было. Услышав позади грохот, он увидел, что Джилкрист спустил с лестницы большой комод. Тяжелая древесина сбила Хитклифа с ног, и он упал еще на один пролет ниже. А потом на лестницу обрушился горящий потолок.

Джилкрист выбрался из дома так же, как сюда попал – через балкончик на втором этаже. Он упал на пустую мостовую, но отбегая от дома, уже стал в числе спешащих сюда зевак. Потный и выпачканный в копоть он походил на бездомного и легко смешался со скапливающейся у дома толпой.

Он заворожено смотрел на дым и пламя, на его отражение в брусчатке и чьи-то тапочки, разбросанные по земле, чувствуя успокоение и торжество справедливости.

Но затем яркая картина, бушующая перед его глазами посреди черноты ночи, стала его пугать. Он не помнил, как здесь оказался, но точно мог сказать, что видел поджигателя. Человека в белой рубашке, брюках и странной обуви, убежавшего по переулку прежде, чем сюда подоспел полисмен. Он больше не знал, кому принадлежит этот дом, и по каким причинам поджигатель сделал то, что сделал.

Когда констебль, опрашивающий зевак, спросил, как его зовут, он ответил твердо, потому что это было единственным, что он знал о себе наверняка:

– Чарли.

А потом пошел своей дорогой, иногда еще оглядываясь на отсветы пламени в пасмурном ночном небе, дивясь про себя, что за изверг мог поджечь чье-то жилище.

Всю ночь он бродил босиком по Лондону, натыкаясь на странных выглядящих недоброжелательно людей и выдумывая им смешные клички. Он точно не мог сказать, куда шел, в этом городе он был впервые, но посмотреть Лондон всегда хотел и сегодняшнюю ночь считал прекрасной для поздних прогулок.

Бесцельно удаляясь все глубже в грязь и смрад восточного Лондона, Чарли совсем заплутал и через пару часов случайно набрел на дом на Собачьем острове, откуда несся галдеж и грозное пение. Это смутно напомнило ему о его роде деятельности, тесно связанном с какими-то опасностями.

Он заглянул внутрь, но как только его увидели живущие там воры, они тут же набросились на него, и завязалась драка. Однако, пусть он и не был достаточно силен, зато настолько хитер и удал, что ему удалось огреть нескольких по голове, прежде, чем его связали и бросили в бочку.

Ударившись о поверхность Темзы, крышка бочки отскочила, и успевший к тому времени выпутаться из веревок Чарли решил проучить мелких воров. С ним поступили крайне неучтиво, и Чарли чувствовал, что должен доказать им, что они связались с грозным и опасным человеком, привыкшем выживать в мире грубой силы и безжалостной дикой природы.

Он вернулся в их жилище раньше, чем они и заинтересовался их запасами крепких напитков. Вернувшиеся воры оторопели. Воспользовавшись заминкой, Чарли объяснил, что он разбойник, и они должны были слышать о нем. А если даже и не слышали, он уверен, они точно слышали про его жертв.

В те времена главным у Лихих Малых был Том Сканлан, он хотел порешить Чарли на месте, чтоб наверняка, но остальные, впечатленные способностями разбойника вразумили Тома и сказали, что такой способный чудак им пригодится.

Как ни странно новый участник банды быстро прижился и продолжал удивлять воров всевозможными чудачествами. Ему приходили в голову разные авантюры и предприятия, на которые Лихие Малые прежде или не решались, или не могли додуматься.

Чарли и Капитан хорошо поладили, потому что оба не боялись высказывать свое мнение старшему Сканлану. При Чарли Лихие Малые зажили богаче и интереснее. Никто из них не сомневался, что Чарли настоящий разбойник. Кроме того, бессмертный враг Чарли часто давал о себе знать, и разбойник понимал, что ведет настоящую войну. И путь его не может всегда сопутствовать извечной жизни воров.

Чуть больше чем через пару лет, разбойник без вести пропал, совершив напоследок маленькую революцию в иерархии Лихих Малых. С присвоенной себе частью богатства из личных запасов Тома Сканлана он отправился в Европу, где со временем таким же нелепым и чудным образом осел в цыганском таборе и задержался там намного дольше, чем на Собачьем острове, лишь изредка наведываясь в Англию.

Однажды старая цыганка, знавшая о его вечной борьбе с загадочным джентльменом, спросила Чарли, почему он не расстается с золотым кулоном и что он означает. Чарли сказал, что та, кому принадлежал этот кулон, уже умерла.

– А как ее звали? – спросила цыганка.

– Не знаю, – вдруг осознал Чарли.

Цыганка подумала и сказала, что в борьбе с его извечным врагом ему может помочь только особое оружие.

– Какое?

– Волшебство. Любовь к той, кого уже нет, – ответила цыганка и взяла кулон, чтобы изготовить из него золотой порошок.

А Чарли остался задаваться вопросом, на который у него не было ответа. Как звали ту, кому этот кулон принадлежал, и кем она была?

Этот вопрос был очень важен, а ответ на него безнадежно недостижим. Чарли решительно не хотел помнить, что он – тот несчастный человек, потерявший жену и от отчаянья сжегший дом старого друга.

И однажды он просто перестал это помнить.

Так исчез доктор Джилкрист Чарльз Мидуорт третий и появился Чарли Бродячие Штаны.

Под взглядами Питера Тида, Эйлин и Жана-Антуана он отпрянул от джентльмена с красными конвертами, от инженера, которого когда-то называл другом и с потрясением произнес:

– Какое странное воспоминание!

А потом произошло нечто настолько странное и ужасное по своей сути, что напугало всех, кроме джентльмена с красными конвертами. Чарли вдруг отшатнулся назад с невыразимой горечью на лице и безутешно закричал.

Закричал с самой пронзительной болью и ужасом в голосе, какой Жан-Антуан когда-либо слышал.

Глава 19. Путешествие, которого никогда не было

Медленно, волна за волной, прозрачный солнечный луч взбирался вверх по течению Темзы, по крупицам окрашивая серую водную гладь розовым перламутром. Вылитые словно из олова снежные облака беззвучно наполнялись цветом. В просыпающемся городе все меньше оставалось места холодным теням. Выстроенные на изгибах реки дома занялись алыми отсветами рассвета в своих пустых окнах. Воздух постепенно прогревался, и снег опадал с крыш прямо в воду.

Лондон, несколько часов назад видевший ночной пожар на Собачьем острове еще не знал о новом разрушении, вскипающем в недрах Стрэнда. Сломанный механизм клетки не позволил нагнетающемуся давлению в паровой машине приводить клетку в движение, из-за чего давление все росло и росло, больше не имея возможности вырываться наружу в соответствии с инженерной задумкой. Для удобства джентльмен с красными конвертами разместил паровую машину в восточном крыле под первым этажом, в нескольких футах от трехэтажной шахты для клетки, заполненной водами Темзы. Поэтому нарастающие вибрации работающего на износ устройства быстро передались всему дому.

Сначала в коридорах на всех этажах задрожали рассыпанные осколки стекла. Это произошло еще несколько минут назад, когда Чарли исступленно заталкивал золотую пыль в маску поверженного Хитклифа. Потом застучали оконные рамы, мебель и растворенные решетки на выходах из клетки. Но Жан-Антуан, Питер и Эйлин этого не заметили, они в противоречивом волнении и страхе смотрели на двух отчаявшихся и полных ненависти друг к другу мужчин, разыгрывающих последний акт театра смерти, каким стал этот дом.

Когда стены дома сотряслись от низкого трубного рокота, его никто не заметил, даже Хитклиф, многие годы положивший на то, чтобы перед своей смертью Чарли вспомнил, почему они должны умереть. Несмотря на снедавшую его боль, Хитклиф видел много больше друзей разбойника и наслаждался переменами в Чарли, вспоминающем, что когда-то он был Джилкристом, но не заметил необратимых перемен в собственном механизме.

Понимать, что пока они спасали и старались убить друг друга, в доме начало зреть нечто необратимое и разрушительное, они стали только в последние мгновения перед тем, как металлические стенки паровой машины не выдержали нагрузки, и произошел взрыв.

Высвободившееся давление с невиданным по громкости хлопком разорвало агрегат. Стальные обломки с треском и звоном пробили пол первого этажа и южную стену, обрушив в Темзу глыбы камней, куски пола и раздробленные оконные рамы. Рокочущая, словно прибой, взрывная волна шла следом, сметая все, что уцелело в восточном крыле на первом этаже.

К ужасу Жана-Антуана в результате взрыва дом стал заваливаться на южный бок, круто наклоняясь над Темзой. Мебель и предметы заскреблись и поехали со своих мест. Двери стали открываться сами собой, а картины на стенах – отрываться или поворачиваться углом к полу.

Но Чарли этого не видел и потому ничего не стал предпринимать. Мысленным взором он ухватился за клочок давно забытой жизни, стараясь не потерять давно ушедшее мгновение: солнце бьет ему в глаза, убегающая от него и смеющаяся Аделина вдруг останавливается и оплетает его своими теплыми руками, как нечто самое ценное, что когда-либо существовало в ее жизни.

– Однажды ты сошел с ума и лишил меня остатков моей жизни, Чарли, – выдавил из своей гортани инженер. – Но, совершив это, ты открыл мне глаза на причину наших мучений. Мы должны были остаться на корабле. Погибнуть с нашими родными и близкими. Каким-то образом, этого не случилось. Подобно призракам, мы слишком надолго задержались, запертые в жизни, в которой живые нас уже отторгали. Мысленно мы пытались приблизиться к тем, кого забрал огонь и море, но это ничего не облегчало. Мы безуспешно силились найти утешение или прощение. Ты не выдержал первый и попытался убежать от правды. Забыть. Существенно усложнив мне задачу. Чего ты только ни выдумывал, старина! Каких только дикостей ни создавал твой мозг! Но теперь ты вспомнил. Нам пора возвращаться, Джилкрист. Нам пора возвращаться.

Чувства, нахлынувшие на Чарли из темниц его сознания, в которые он сам их когда-то заточил, изменили все и раздавили его. Самым сложным испытанием для пережившего величайшую трагедию в своей жизни доктора Мидуорта оказалась пробуждение от забвения. Он в ужасе посмотрел на искаженное злобой лицо Хитклифа, на шее которого разливались ужасные кровоизлияния, на свои руки, невольно выпустившие цепь, и на маску джентльмена с красными конвертами.

Хитклиф удовлетворенно улыбнулся. У него больше не осталось сомнений, что на него теперь смотрит его старый друг. Но взгляд Чарли не был тем взглядом, который рассчитывал увидеть Хитклиф. Осмысленность, изменившая лицо разбойника быстро смешалась с прежней яростью. Эта ярость по-прежнему оставалась обращена на инженера и питалась убеждением в его виновности.

Клетка, в которой находились разбойник и джентльмен с красными конвертами, в последний раз дрогнула и сорвалась вниз – подброшенные взрывом противовесы пробили межэтажные перекрытия и перелетели через катушки для тросов и цепей, обломив часть стены третьего этажа. Обломки с высоты ухнули о кованую решетку, прогнув потолок клетки. Разрушенная перекосившаяся конструкция, издав протяжный визг и брызги искр, понеслась в чернеющую затопленную шахту. Однако в стремительно полетевшей в воду под тяжестью нескольких тонн камней и стали трехэтажной клетке, борьба на этом не закончилась.

Не мешкая, Чарли метнулся через Хитклифа к вонзенному в лестничный пролет клинку, а Хитклиф вытянул из-за пояса разбойника его бундель-револьвер и выстрелил в то же мгновение, когда клинок вонзился ему в грудь.

Где-то вдалеке раздался крик Эйлин. Вздрогнув от боли, Чарли изумленно взглянул на джентльмена с красными конвертами. Хитклиф, торжествующе стиснул окровавленные зубы, и пока затапливающая клетку вода не прибрала их к себе, он быстро, в несколько витков, набросил на шею разбойника цепь, обмотанную и вокруг его собственного горла. А затем коротким движением подтащил раненного Чарли к себе и вместе с разбойником скатился с пролета в накреняющемся от разрушений доме.

Не помня себя от страха за Чарли, Эйлин побежала к краю второго этажа, но Питер вовремя успел ее задержать, прежде чем наклон полов столкнул бы ее на острые обломки на крыше тонущей ловушки.

Размоченный и ослабленный взрывом грунт привел в движение всю постройку и изменил направление падения разбойника и его врага.

Чарли и Хитклиф, связанные одной цепью проскользнули через один из раскрытых выходов из клетки вместе с кусками камней и ссыпающимися осколками стекла в покосившуюся переднюю и понеслись вниз, стремительно соскальзывая по наклоненному диагонально полу в столовую, в сторону светящихся перламутром волн, освещающих темноту разрушенного здания отражением зари через дыру южной стены. Словно вспыхнув в теплом свете рассветного солнца, выпавшие из дома Чарли Бродячие Штаны и джентльмен с красными конвертами, искрой чиркнули по воздуху и скрылись в ледяной реке.

Шок и оцепенение сменились возней. Эйлин стала отталкивать Питера и бить его по голове. Она вывернулась из его рук и побежала к лазу между этажами, оскальзываясь на накрененной плоскости пола. Жан-Антуан остался стоять без движения. Он не мог отвести взгляда от того яркого пролома в стене, за которым только что улеглись брызги после падения Чарли.

Перед глазами юноши до сих пор стояла картина последовательности событий, приведших к такому чудовищному исходу. Он все еще видел напряженно раскинутые в стороны руки и взметнувшиеся полы пальто Чарли на фоне слепящих волн. Все еще видел, но не мог поверить. Все произошло слишком быстро, чтобы француз смог поверить, что это случилось.

Питер тоже долгое время стоял на месте, сопя и бледнея, потом сжал кулаки и махнул рукой:

– А, к черту все!

И с разбегу прыгнул со второго этажа, перемахнул полностью затопленную и ушедшую ниже пола крышу клетки по пустому пространству атриума, рухнул на пол туда же, куда соскользнули Чарли и Хитклиф, и с гневными ругательствами покатился через столовую к светящейся поверхности ледяных волн. Эйлин вышла внизу из западного крыла в то мгновение, когда крики Питера заглушились его шлепком о воду. Она тут же вскинула глаза к нависающему над ней второму этажу. Жан-Антуан не смог ничего вымолвить в ответ на ее вопрошающий измученный душевным страданием взгляд.

Несмотря на то, что дом, вроде бы, перестал накреняться и съезжать в реку, француз с ужасом смотрел на то, как Эйлин пробирается вниз к разрушенной стене и плещущейся в нескольких футах ниже Темзе. Эйлин осторожно уперлась коленом и двумя руками в грубые края дыры в стене и стала выглядывать наружу, ища глазами Чарли вниз по течению, в надежде, что он выплывет. Солнце озарило ее уставшее лицо робким зимним теплом. Красивый разрез сощурившихся глаз блестел от слез.

Жан-Антуан увидел, как дрожат пальцы ее рук. Он знал, что не мороз тому виной. На фоне огромного пролома в стене Эйлин казалась потерявшейся девочкой, тщетно надеявшейся вновь увидеть родителей.

Глядя на нее, Жан-Антуан вдруг с уколом сердечной боли понял то, что так давно было очевидно для мошенницы. В Лондоне ему больше делать нечего. Жан-Антуан никогда не оставит такой же глубокий след в ее сердце, какой она оставила в его. Она никогда не будет принадлежать ему и даже не заметит, если он сейчас просто уйдет.

Оказавшись в другой стране, среди лондонских воров и преступников и зайдя так далеко по воле собственных ошибок или переоцененных мотиваций, Жан-Антуан, наконец, твердо решил, что ему уже давно пора вернуться домой. Встретить неизбежность с гордо расправленной грудью, независимо от исхода, точно так же, как это всегда делал Чарли.

Вспомнив о разбойнике, француз отдернулся всем своим существом от мыслей о случившимся с ним. Как бы зол он ни был на себя, и как бы больно ему не становилось при взгляде на немое и оттого еще более страшное страдание Эйлин, он был потрясен произошедшим с Чарли больше, чем когда узнал о помолвке Франсуа и Полин, и больше, чем когда решил бежать из Франции.

Он сознательно не давал имени тому, что случилось с Чарли, боясь, что его рассудок не выдержит общего влияния всего пережитого за эту жестокую ночь. Он лишь осознавал, что больше не увидит Чарли. И глядя на одинокую фигуру Эйлин, дал себе слово, что больше никогда не будет мечтать и заблуждаться.

Питер не выплывал долго, а когда его мокрая раскрасневшаяся, словно от ожога седая голова все же появилась над водой, он вдохнул пару раз и тут же нырнул вновь. Ослабленная Эйлин все ждала и ждала, а когда окончательно решила, что больше не увидит Чарли, стала ждать известий от Питера.

Стойкости Тида хватило на четыре погружения. После чего с невнятным судорожным рычанием Питер сообщил из ледяной воды, что не смог найти Чарли и попросил у Эйлин разрешения больше не искать разбойника. Беззвучно глотая слезы, она помогла Питеру подняться, втащив его в дом. Едва сохранивший способность соображать, Питер забился в угол между полом и стеной над самой Темзой и просто дрожал, глядя в пространство перед собой. От него поднимался пар уходящего тепла.

Француз сидел, свесив ноги со второго этажа, проклиная себя и все плохое, что произошло из-за его невнимательности, трусости и глупости. Он вздрогнул, когда ее лицо оказалось рядом с его лицом.

– Ему нужно помочь, – повторила Эйлин, указав на лежащего внизу Питера.

Жан-Антуан и Эйлин помогли Тиду подняться и вскарабкаться по косой плоскости пола до комнаты с тайным лазом. На третьем этаже они нашли для него одеяла и полотенца. Камин растопить оказалось нечем. Тид все это время повторял что-то несвязное насчет Щенка и Чарли. Эйлин вела себя так, будто не слышит его. Когда они оставили Тида одного в одной из комнат на втором этаже, Питер завернулся в одеяло и стал растирать себе грудь, неосознанно сонно наклоняя голову вбок.

– Я кое-что покажу, – тихо обратилась Эйлин к Жану-Антуану, когда они вышли.

Француз долго вглядывался в портрет прежде, чем поверить словам мошенницы. Слишком по-разному выглядел человек на картине, висящей в большом зале над темным мраморным камином на втором этаже и разбойник по имени Чарли Бродячие Штаны. Во всяком случае то, каким этот разбойник остался в его памяти.

Жан-Антуан был слишком слаб, чтобы чему-то удивляться и принял увиденное, как данность. Лишь толика сомнения оставляла юноше ничтожную крупицу надежды. Поскольку логика подсказывала ему, что если Чарли Бродячие Штаны и мог однажды вернуться после всего случившегося, то доктор Мидуорт – нет.

Около получаса они молчали, стоя в этом зале и лишь изредка переглядываясь, пока Питер приходил в себя в соседней комнате. Наконец, Жан-Антуан в смятении повернулся к Эйлин.

– «Доктор Джилкрист Чарльз Мидуорт третий с супругой Аделиной», – повторил Жан-Антуан слова с таблички на раме под портретом. – Значит, это его дом?

Эйлин перевела взгляд на лицо Аделины.

– Это был его дом, – поправила мошенница.

– Но как вы…

– Случайно. Мы потеряли из виду этого убийцу в маске и оказались в этой комнате. А здесь висел этот портрет. И все, что я знала о Чарли…

Она не закончила предложение. Жан-Антуан медленно заходил взад вперед.

– Вам не показалось, что Чарли… не узнал свой дом?

– Он его и не узнал, – бесцветно подтвердила Эйлин.

– Но как же так? – сокрушался француз.

– Проклятье! А какая теперь разница?

– Прошу прощения?

Его недопонимающий взгляд встретился с безрадостным и твердым взглядом Эйлин.

– Чарли добился того, чего хотел. Он положил конец своей войне. Так или иначе. Это конец, Жан-Антуан.

Пораженный черствостью ее заключения Жан-Антуан повернулся к портрету.

– А где же она? Такая красивая. Что вообще с ними случилось?

– Думаю, ее больше нет.

– Нет? Но почему вы так решили?

– Об этом всегда говорили его глаза, – с горькой полуулыбкой признала Эйлин.

– Ничего, кроме угрозы его глаза не выражали, – пробормотал Жан-Антуан.

На мгновение ее улыбка сделалась чуть шире.

Постояв молча в нескольких шагах от безгранично обожаемой им женщины, Жан-Антуан набрался сил произнести то, что решил не откладывать, пока им не помешали.

– Мадемуазель Вэйвуд! – официально начал он, к ее собственному удивлению обескуражив Эйлин. – Однажды, поддавшись эмоциям, я задал вам неприличный вопрос. Боюсь, вы хорошо помните этот случай.

Эйлин в изумлении кивнула.

– К моему счастью, вы не дали мне окончательно опозорить мое имя и напомнили, что я не должен спрашивать вас о настроениях вашего сердца. Однако вы проявили милость и позволили мне самому ответить на этот вопрос, когда я все пойму. Искренне надеюсь, что это вы тоже помните.

– Жан-Антуан, что с вами?

Напряженно помолчав, Жан-Антуан с грустью сообщил:

– Я знаю ответ на этот вопрос. Теперь я знаю, кому принадлежит ваше сердце.

Взгляд Эйлин впервые за это безрадостное утро сделался мягче. Словно она извинялась за то, что не могло по своей природе вызывать в ее сердце чувства вины. Эйлин подошла к Жану-Антуану и взяла его за руки. Ее глаза не поднимались к его лицу.

– Тогда промолчите, – прошептали ее губы. – Вдруг вы снова ошибаетесь, мсье.

И она поцеловала Жана-Антуана в щеку, а затем обняла, с болью глядя на портрет, висящий позади них.

– И все же, – нетвердо начал француз, отпуская Эйлин, – я решил, что мне лучше уехать.

– Я понимаю.

– Но на обратном пути я буду проклинать себя, если не спрошу.

– Спрашивайте.

– Эйлин, при других обстоятельствах в другое время… могли бы вы согласиться поехать со мной?

– Быть может, при совсем других обстоятельствах, – допустила она.

Жан-Антуан покивал.

С противоположной стороны этажа донеслась ругань Питера Тида.

– Пойду, проверю, как он, да пора бы нам выбираться отсюда, – сказала Эйлин.

Они вместе посмотрели на портрет. Мошенница стала уходить первой.

– Вы расскажете ему про Чарли? – спросил Жан-Антуан.

Эйлин задержалась на выходе.

– Лихим Малым это не нужно. Они будут верить, что Чарли когда-нибудь вернется, и их унылая воровская жизнь вновь наполнится безрассудством и прибылью. Но если узнают правду, поймут, что он не сможет вернуться, – Эйлин указала на портрет Джилкриста и его жены блестящими от слез глазами. – Чарли ведь на самом деле волшебник, а не разбойник. А этот джентльмен на портрете всего лишь доктор.

– А что же теперь будет с вашей жизнью?

– Не беспокойтесь. Уж я-то лучше стою на ногах в этом мире, чем вы, – хлестко отозвалась Эйлин.

– Я хотел спросить, как вы держитесь? – поспешно исправился Жан-Антуан.

Она вытерла рукой слезу, поспешно и словно стыдясь своей слабости. Стыдясь перед самой собой. Ответ был очевиден и оттого подчеркивал бессмысленность вопроса, но ему не суждено было прозвучать. Разворачиваясь в дверях, Эйлин лишь поторопила Жана-Антуана:

– Пойдем. Мы собирались встретиться с Капитаном и парнями у Нгао Энга.

И вышла так порывисто и неровно, что француз все понял. Ей не было до него дела. Она хотела поговорить с кем-то о портрете. Скрывшись за стеной, Эйлин больше не могла сдерживаться от разъедающего ее чувства, от надрывной дрожи, вызванной почти физической болью. Она могла бы этого не делать, но мыслями она сознательно обращалась в неведомую ледяную могилу, каковой для Чарли сделалась река, в то скрытое от познания остальных мгновение, когда разбойник понял, что умрет, и в следующее мгновение, когда раненного и скованного цепью его потянуло на дно. Ей казалось, что это был ее единственный шанс хоть как-то облегчить последние минуты жизни разбойника. Облегчить его одиночество.

Спустя несколько минут Жан-Антуан, Питер и Эйлин стали выбираться из этого места.

Дневной свет, падающий через разбитое окно в крыше над атриумом, подчеркивал разрушение, учиненное в доме. Доставал из тьмы ту болезненную тщательность, с которой джентльмен с красными конвертами месяцами работал над переоборудованием здания в ловушку, покоящуюся в затопленной шахте, подобно смертной ране, блестящей в самом сердце дома. Дневной свет приоткрывал тайну о жизни Чарли и Аделины в неизвестности минувшего. Жан-Антуан верил, что эта тайна всегда будет связывать его с Эйлин. Но не таким образом, как желал бы его романтичный ум.

По пути к выходу мошенница с отторжением и ненавистью к инженеру осматривала вертикальные рельсы, проложенные для лифта по восточной и западной стене, места, где лестничные пролеты были отделены от этажей и помещены в клетку, отверстия в полах для протяжки цепей и тросов с противовесами. Его полные жажды мести труды стерли остатки прошлого, сохранившегося со времен, когда Чарли был счастлив. И за это она ненавидела его, даже не понимая до конца, кем он был и почему хотел убить Чарли, почему хотел умереть сам. Какое бы зло ни жгло его внутри, он забрал у нее Чарли. Поэтому она надеялась, что он умер первый. Глядя на порождение кошмара, в который превратился этот дом волей инженера, она поняла, что желает, чтобы джентльмен с красными конвертами умер раньше Чарли. Чтобы разбойник увидел это. Тогда бы Чарли победил. Пусть и большой ценой, тогда бы справедливость победила.

Уходя, Питер хмуро оглянулся посмотреть на брешь в южной стене. В стремлении одеть что-нибудь сухое, сам того не зная, он взял теплый сюртук и цилиндр, когда-то принадлежавшие Чарли, и оттого выглядел нелепо. Сюртук обтянул его как пингвина, шов на широкой спине Питера разошелся, рукава наоборот были длинноваты, а цилиндр хоть Питер и натянул его поглубже, все равно качался из стороны в сторону. В руке он держал полотенце, которое недавно стащил с головы. Потянув носом и, в последний раз окинув взглядом дыру в столовой, он осторожно зашагал по кованым прутьям крыши клетки, в нескольких дюймах под которыми плескалась толща воды глубиной в три этажа.

Жан-Антуан, пробиваясь сквозь толпу, старался не смотреть на лица людей, столпившихся вокруг в оцепенении от вида вдавившегося, откинувшегося назад дома. Он замечал только темные богатые одежды, да обрывки фраз, произнесенных с глубочайшим потрясением. Ему сложно было представить их удивление, когда жители Стрэнда увидели его, Питера и Эйлин, выбирающихся из парадной двери.

Одно он знал точно, этот дом либо навсегда изменит облик улицы, заставляя лондонцев вспоминать о своем старом владельце, либо в скорости здесь построят новый дом, и со временем о сегодняшней диковине забудут. Но даже если это случится, Жан-Антуан не забудет ни Чарли, ни событий, которые здесь произошли. В этом он себе поклялся.

К Нгао Энгу они пришли первые. Погода быстро портилась. Ветер трепал навесы и лотки китайского рынка. Капитана и их друзей у Нгао еще не было. Сам Нгао Энг как всегда был молчалив в унисон со спокойной и размеренной обстановкой в его жилище. Он поджигал какие-то благовония в одной из дымящихся розовато-серым дымом курильниц с драконами, развешанных по комнате. Курильницы были единственными предметами, не соответствовавшими интерьеру обычного английского дома, в котором жил Нгао.

Очевидно из-за Эйлин, он оказал им более теплый прием, чем в прошлый раз. Питера он усадил в кресло возле старого кривого камина и вскоре принес ему дымящуюся кружку чая. Питер принюхался и с недоверием заглянул в кружку.

– Что это такое? – буркнул он.

– Специальный чай, чтобы согреться. И не заболеть, – протягивая кружку, объяснил Нгао.

– Чтоб согреться? Тащи сюда что-нибудь покрепче кипятка и трав.

– А я, пожалуй, не откажусь от чая, – вызвался Жан-Антуан, потянувшись за кружкой.

Уставший и сонный, он вцепился пальцами в теплые стенки кружки и сделал несколько глотков, отстраненно переводя взгляд с Питера, зябко потирающего руками, на Эйлин, молча стоящую у окна и глядящую в одну точку во внутреннем дворе, и на Нгао Энга, доставшего темную бутылку из шкафчика, заполненного всевозможными банками и свертками неизвестного назначения. Лишь в очередной раз сделав глоток, Жан-Антуан вырвался из размытого круговорота своих мыслей и обратил внимание на странный пряный вкус и жжение во рту. Он закашлялся и с сомнением опустил глаза к светлой жидкости в своих руках.

Тем временем китаец готовил напиток для Питера. На дне темной бутылки, из которой Нгао наливал напиток, явно что-то плавало. Сначала Жан-Антуан принял это за ветку. Питер ничего не заметил, он просто одобрительно покивал, когда отпил глоток и тут же побагровел, будто хватил огня. Отпив еще немного, Питер плеснул спиртного себе на руку и стал растирать шею и грудь. Когда Нгао Энг убирал темную бутылку, на просвете огня в камине, как показалось Жану-Антуану, он увидел голову змеи в бутылке, но осмыслить или хотя бы удивиться этому не смог. Он просто нахмурил брови и уставился на беззаботно попивающего Питера.

Разговаривали мало. В основном Эйлин и Нгао. Понимавший, что в городе произошло что-то значимое и неизвестное ему, заметно было, что Нгао крайне любопытны события минувшей ночи, но вопросов он почти не задавал, а если и спрашивал о чем-то, то не впрямую. Эйлин рассказала ему только о гибели Щенка и Чарли, не вдаваясь в подробности. Понять, сочувствует Нгао или остается равнодушным, представлялось невозможным. Пространную витиеватую фразу, которую он произнес в утешение Эйлин, мошенница приняла с благодарностью, а Питер переварил с трудом и угрюмо переглянулся с французом.

Они прождали Лихих Малых до позднего вечера. Солнце скрылось так же быстро, как и появилось, ему на смену пришла ревущая в переулках Восточного Лондона вьюга. Постепенно дымка от курильниц становилась все гуще. В комнате были слышны отголоски криков с закрывающегося рынка, треск огня в камине и прерывистый храп Питера.

– Однажды я слышал фамилию Сканлан, но не счел их опасными людьми, – сказал Нгао. – В этом городе водятся собаки и покрупнее.

Жан-Антуан часто думал о том, что Эйлин надеется увидеть не только воров, но и Чарли. Однако никто уже не знал, кого они увидят. Ни Капитан, ни Десять Кулаков, ни Рыжий с Крысой не появились. Предчувствия закрадывались самые плохие. У Сканлана могло быть много друзей под стать ему с самыми низменными наклонностями, на какие не способны даже животные. По сравнению с высоким риском кровавого исхода, чем для Лихих Малых могла обернуться их месть, исчезновение Чарли в водах Темзы впервые за этот день показалось Жану-Антуану почти мирным концом. И все же противоестественным. Почти таким же противоестественным, как его странное отрешение и неспособность дать своему эмоциональному состоянию трезвую оценку.

За все время француз ни разу не вклинился в короткие разговоры Эйлин и Нгао. Он просто прислушивался к ее голосу, чарующему произношению, потому как знал, что вскорости больше не услышит и не увидит Эйлин. Постепенно сползая в своем кресле и погружаясь в смутное состояние дремоты на грани сна и бодрствования, Жан-Антуан переживал сменяющие друг друга легкость и беспокойство. Груз пережитого то забывался, то вновь наваливался на него и он отчаянно силился решить неразрешимые задачи, спасти кого-то, до кого не мог добраться, а потом его что-то разбудило.

Очнулся он в полумраке из-за ссоры в комнате, а когда открыл глаза, понял, что это и не ссора вовсе. Один из людей Нгао на китайском о чем-то докладывал своему покровителю. Нгао слушал внимательно и неудовлетворенно хмурился. Когда тот закончил рассказывать, Нгао кивнул и в задумчивости отвернулся, а незнакомый китаец вышел. Все еще обдумывая услышанное, Нгао острыми глазами обвел комнату и затем повернул голову к Эйлин, словно оценивая ее реакцию на то, что она сейчас узнает.

– Весьма неопределенная история с твоими друзьями, Эйлин, – произнес Нгао.

– Где они? – спокойно спросила мошенница. – Что там произошло?

– Имен нет. Есть только цифры.

– В каком смысле, цифры? – вырвалось у Жана-Антуана.

Нгао не ответил, он продолжил обращаться к Эйлин:

– По всему восточному Лондону расходятся слухи о немалой драке. Говорят, бойня была. Да такая, что завтра о ней в газетах напишут на диву богачам. Участвовало человек двадцать. Нескольких зарубили. Точное количество убитых неизвестно. Оставшихся полицейские разнимали не меньше часа. Их всех бросили гнить в тюрьме, но один сбежал сразу, как началась полицейская облава. Кажется, теперь понятно, почему, несмотря на ваш уговор, твои друзья так и не пришли сюда, Эйлин.

– Так что же, они в тюрьме? – возмутился Жан-Антуан. – Они же всего лишь… всего лишь…

– Отомстить за Щенка хотели, да, – подал голос проснувшийся Питер и почесал затылок, сдвинув цилиндр. – Что-то совсем скверным образом все обернулось.

– Они в лучшем случае в тюрьме, – подтвердила Эйлин.

– Но ведь кто-то с кем-то дрался, когда подоспели полицейские, – сказал Жан-Антуан. – Значит, кто-то выжил.

– Для полицейских это значит совсем другое, – пробурчал Питер. – Значит, есть кого вешать.

– Не обязательно, – возразил Нгао Энг.

– Это откуда ж такие радостные перспективы? – осведомился Питер.

– Задайтесь вопросом, а часто ли вы наблюдали висельников в последнее время, мистер? – вопросительно поднял брови Нгао.

Питер выпрямился в кресле и сел удобнее.

– Ну, это… нет, наверное. Ну, теперь-то уж точно будет на что…

Нгао выставил указательный палец:

– Пусть и не столь масштабные, подобные случаи происходят здесь постоянно. Убивают, грабят. Гораздо чаще, чем в петлю закона пролазит очередная голова.

– И что это значит? – спросил Жан-Антуан.

Глаза Нгао таинственно блеснули в полумраке задымленной комнаты. Друзья в напряжении ждали, когда он заговорит.

– Ходят кое-какие слухи, – медленно произнес он.

– Что за слухи? – спросил Питер.

– О заключенных. Якобы с недавних пор из тюрем в больших количествах стали пропадать свежие и еще не изморившиеся от неволи заключенные, в своих преступлениях отличившиеся особой силой, жестокостью или выносливостью.

– В каком смысле, пропадать? – почуяв подтекст, насторожилась Эйлин. Подобное никак не укладывалось в ее привычные понимания всего, что касается тюрем. А уж в этом она немного разбиралась.

– Кто-то забирает их оттуда. Неизвестно, кто. Неизвестно, как и по какой причине. Но факт в том, что кому-то понадобились крепкие сильные люди и, кем бы ни был этот «кто-то», он не хочет, чтобы об этом знал народ, поэтому не ходит по улицам, нанимая людей и оставляя после себя много следов. А кроме того, совершенно очевидно, что тюремщики знают о происходящем и тревогу не бьют. Ни среди своих, ни перед начальством. Следовательно, к этому причастен кто-то, наделенный властью. Известный всем тюремщикам.

– Дивные слухи. И кто же их распускает? – голос Эйлин наполнился прежним азартом. Рассказ Нгао зародил искру любопытства в цепком уме мошенницы.

– А если, допустим, сами заключенные? Видевшие и слышавшие нечто странное в темных стенах своих узилищ самолично. Это заставило бы нас прислушаться к ним или разувериться в их правдивости? – ответил Нгао, притворно улыбнувшись.

– Хорошо, допустим, это правда, – предположила Эйлин и вопросительно взглянула на Нгао, давая ему возможность продолжить свою мысль.

– Если все правда, это означает, что если хотя бы половина из того, что согласно рассказам очевидцев, произошло сегодня во время бойни ваших друзей с этим Сканланом и его шайкой, то участники этой бойни вряд ли надолго задержатся под присмотром тюремщиков.

– И что? Мы должны радоваться, думая, что наши друзья теперь совсем исчезнут? – проворчал Питер. – А если их в рабство продадут?

Нгао Энг покачал головой:

– Даже если и так, в чем я лично сомневаюсь, это в любом случае указывает на то, что они останутся в живых, в относительной степени окажутся на свободе и при желании их можно будет найти.

Питер сначала нахмурился, себе под нос, повторяя только что прозвучавшие преимущества, появляющиеся при подобных обстоятельствах, потом, хмуро хмыкнул.

– Но, поскольку, как я уже сказал, я сомневаюсь, что дело здесь в простой торговле людьми, попытка найти ваших друзей окажется намного более непростым и неожиданным предприятием. Если, разумеется, вы надумаете их искать, – предупредил Нгао. – Время позднее. Сегодня вам нужно отдохнуть и все обдумать.

– Их дом сожгли, – сказала Эйлин, глянув в сторону Жана-Антуана и Питера.

– Думаю, я найду, где их временно разместить, – заверил Нгао и позвал свою сестру.

Девушка с длинными черными волосами, с которой Жан-Антуан уже виделся, когда они были у Нгао в прошлый раз, бесшумно появилась на пороге.

– Проводи этих двух джентльменов в свободную комнату. Они поживут здесь какое-то время, – сказал ей Нгао и повернулся к Эйлин. – Мне сообщат, если о ваших друзьях или бойне станет известно что-то еще.

Эйлин с благодарностью кивнула.

– И еще раз хочу сказать, что мне жаль Чарли и Щенка. Надеюсь, горечь утраты друзей вас больше не коснется, – с прежним непроницаемым лицом напоследок сообщил Нгао, посмотрев на Эйлин, Жана-Антуана и Питера.

Несмотря на то, что судьба Лихих Малых оставалась неизвестна, ждать у Нгао Энга больше было некого. Друзья вышли в темноту внутреннего дворика в сопровождении сестры Нгао. Ночь сгущалась над заснеженными крышами, вьюга таскала поземку под ногами. И хотя со времени пожара на Собачьем острове прошли почти сутки, холодный ветер все еще отдавал запахом гари.

Эйлин свернула влево, обхватила себя руками и, не попрощавшись, побрела к лестнице, ведущей на второй этаж. Жан-Антуан проводил ее взглядом до самой двери ее тесной квартирки. А потом ее фигура скрылась за дверью.

Сестра Нгао отвела Жана-Антуана и Питера в комнатку на первом этаже. Как и во многие помещения здесь, в эту комнатку вход был только из внутреннего дворика и небольшое окошко рядом. Комната была тесно заставлена разной мебелью и походила на заброшенную кладовку. Здесь стояли две старые кровати, одна упиралась изголовьем в боковую часть другой. Только сейчас Жан-Антуан стал отдаленно понимать, в чем заключался бизнес Нгао Энга. Очевидно, он давал кров над головой и, возможно, защиту людям, приехавшим из Китая. Возможно, рынок также принадлежал Нгао.

– Спасибо вам и вашему брату за то, что не оставили нас на улице в такую погоду, – поблагодарил Жан-Антуан, стоя на пороге комнатки.

Сестра Нгао улыбнулась ему, кивнула, низко склонив голову, и побежала обратно в дом. Он еще долго смотрел девушке вслед, потом перевел глаза на окно Эйлин. У нее уже не горел свет.

Устраиваясь в этой тесной негостеприимной ночлежке, юноша чувствовал, как ему не хватало все это время его теплой мягкой постели в поместье Ревельеров. И пусть он будет самым ненавистным человеком во всей Франции, но на тепло родного дома он, все-таки, имел право. Он подумал об этом вскользь, лежа на кровати под небольшим окном. Храп Питера к тому времени уже заполнил тесную комнатку.

А засыпая, юноша вновь вспомнил мгновение, когда Чарли исчез в ледяных волнах Темзы, и ему стало как-то совестно думать о своем комфорте в то время, как Лихие Малые лишились части своих друзей, крыши над головой и свободы. В то время, как тела Чарли и Щенка были сейчас неизвестно где, в темноте и холоде, одинокие и безнадежно мертвые.

Темные коридоры, туннели и затопленные шахты лифта мучили Жана-Антуана всю ночь. Ему снились рушащиеся здания и крики. И еще волшебство. Оно было в точности таким, каким его хотел видеть Чарли – тщательно измельченные частички золота, испускающие лучи всех цветов радуги.

Юноша проснулся от одной странной мысли. Она буквально вырвала его из сна: разве не видел он сам собственными глазами эти частички золота, светящиеся цветным светом?

Одним открытым глазом он уставился через всю комнату в противоположную стену. Другой глаз утопал в подушке. Комнату заливал дневной свет. С улицы отчетливо доносился гвалт бурлящего рынка. Дверь была приоткрыта и со скрипом качалась на ветру, а постель Питера пуста.

Эта мысль прокручивалась в голове Жана-Антуана снова и снова. Она шла вразрез со всем, что юноша знал о мире и со всеми теми суровыми вещами, что он узнал о жизни за время, проведенное в Англии. Он не мог не принимать во внимание также, что Чарли за одну ночь поправился после смертельных ран, нанесенных Томом Сканланом благодаря чудотворному Византийскому камню. Стало быть, Чарли возможно жив!

Он поделился своими размышлениями на этот счет с Эйлин и Питером за завтраком, любезно накрытым Нгао Энгом для своих гостей. Тид воспринял доводы Жана-Антуана с энтузиазмом, но Эйлин нет. Она была холодна и скептична.

– Если так, то где он? – спросила она, почти с раздражением глядя на бледнеющего француза. – Согласно договоренности, мы должны были встретиться здесь. Почему он не пришел?

Требовательный взгляд мошенницы заставил Жана-Антуана пожать плечами. Питер на время перестал жевать.

– Вы молоды, он просто заразил вас своими беспечными фантазиями о волшебстве и чудесах.

– Вовсе нет! Я, напротив, всегда считал это безумствами, – поспешно заверил ее Жан-Антуан. – До тех пор, пока сам не увидел это свечение. Игнорировать сей факт я не могу, точно так же, как и дать этому свое объяснение. Я вообще мало что могу объяснить из того, что делал и чем руководствовался мсье Чарли, но еще раз подчеркну, что мы все видели, как он исцелился от страшных ран в тот самый момент, когда мы ожидали найти его бездыханным.

Эйлин сидела глядя в стол и не обращала внимания на умоляющий смилостивиться над ним вид Жана-Антуана. А когда она заговорила глухим и неодобрительным голосом, он понял, что его положение стало еще хуже.

– Мир гораздо проще и суровее, чем видел его Чарли, – произнесла Эйлин и посмотрела в лицо Жана-Антуана. В ее твердом немигающем взгляде отчетливо читалось немое напоминание о портрете на втором этаже разрушавшегося дома в Стрэнде. – Вы можете верить в то, что облегчит вам жизнь, но прошу вас, оставьте свои мысли при себе. Вы должны понимать, как выглядят ваши попытки оживить того, кого с нами уже нет. Вы сами видели, как Чарли это делал, когда погиб Щенок. Единственное, что способны оживить ваши слова, это боль, мсье Ревельер. Не делайте так. У меня нет родственников и близких людей. Чарли я знала много лет, мне потребуется время, чтобы найти способ справиться с его утратой. Не мучайте меня пустыми надеждами.

Жан-Антуан почувствовал, как в лицо ударяет жар.

– Простите, я вовсе…

– Я понимаю, – кивнула Эйлин, не дав ему закончить, и вышла из-за стола.

Питер еще некоторое время сидел, не шевелясь, потом украдкой ткнул локтем в плечо Жана-Антуана:

– А я думаю, может ты и прав. Это ж Чарли.

Жан-Антуан рассказал Питеру, что собирается возвращаться во Францию. Втайне от Эйлин они условились подождать недельку, вдруг вернется Чарли, заодно могли появиться новости о Лихих Малых.

Следующие несколько дней прошли во всеобщей надежде узнать какие-нибудь хорошие новости и подготовке юноши к прощанию. Жану-Антуану было бы проще вернуться домой, зная, что здесь, в Англии, у его единственных друзей тоже все налаживается, но где-то в глубине души опасался, что Эйлин права. Он также опасался, что уехав, не единственный останется в одиночестве. О женщинах он знал мало, а после всего этого приключения, выяснилось, что его познания еще меньше, чем он думал. Но про Эйлин он все же понимал одну вещь. Она всегда будет преследовать только свои интересы и, скорее всего, оставит Питера одного, и их дороги разойдутся. Она вновь станет выживать так, как выживала раньше, стремясь туда, где роскошь и богатство, по-настоящему оживая лишь тогда, когда будет чувствовать свое превосходство над одураченными жертвами обманов. Питер будет искать того человека, сбежавшего с бойни, чтобы узнать, что случилось с его бандой, и быть может, когда-нибудь найдет Лихих Малых. Это все было довольно грустно, но этот подтекст, этот намек на подобное будущее начал чувствоваться в каждом следующем дне с того самого момента, как не стало Чарли, и Жан-Антуан ничего не мог с этим поделать.

Может быть, доктор Джилкрист Чарльз Мидуорт Третий, чей портрет видел Жан-Антуан в доме на улице Стрэнд, и был всего лишь чудаковатым разбойником. Но Чарли Бродячие Штаны действительно был настоящим волшебником. Хотя бы потому, что мог объединять таких разных людей, как Жан-Антуан, Эйлин и Лихие Малые вокруг себя, вокруг странной тайны, вместилищем которой был сам разбойник. Ведь, несмотря на слова Эйлин, не только Чарли, но каждый из них хотел видеть в мире нечто большее и нечто более важное. И только с чудачествами и таинственной недосказанностью Чарли, они чувствовали спасительное приближение к некой тайне, способной заставить их забыть безрадостный быт и бессмысленный путь их существования.

Однажды вечером, накануне своего отбытия, Жан-Антуан вернулся на улицу Стрэнд. Постоял перед покосившемся домом, желая увидеть в окне лохматую фигуру в высокой шляпе. За все дни Чарли так и не вернулся, и ждать его возвращения юноша больше не стал. Поэтому напоследок он пришел сюда. Время было позднее. Улица почти пуста.

– Столько, сколько из-за тебя я в жизни не боялся, – добродушно улыбнувшись, обратился француз к безмолвному дому. – В жизни не получал таких травм и не видел ни истинной радости, ни истинной печали.

Дом Джилкриста по-прежнему не реагировал на голос Жана-Антуана, лишь неизменно мрачно поблескивая отражениями в темных провалах окон.

– Я считал тебя своим проклятьем. Своей карой. Теперь я вообще не знаю, кто ты. Но если бы ты не свалился на мою голову, я так и не понял бы, что было не так с моей жизнью. Я бы сам не справился. И всю жизнь бежал бы от чего-то.

Ветер смел облачко снега с крыши дома, но больше ничего не менялось. Строение по-прежнему оставалось глухим к словам француза. Жан-Антуан продолжил говорить, веря, что если есть хотя бы незначительный, безумный и ничем не оправданный шанс, что его слова не растворятся просто в ночной пустоте, то ему стоило сказать то, зачем он сюда пришел.

– Поэтому, пожалуйста, если ты действительно волшебник, или если твой Византийский камень и вправду творит чудеса… вернись, Чарли… или Джилкрист. Или как там тебя на самом деле зовут. Вернись, чтобы помогать другим так же, как помог мне.

Оставшуюся половину ночи он не мог заснуть, и в отличие от других ночей не из-за храпа Питера. Питера сегодня он вообще не видел. Он лежал, слушая, как трещат на морозе оголенные ветки кустарников за окном, но мыли его были не здесь.

Жан-Антуан с замиранием сердца думал о моменте прощания с Эйлин. Ему хотелось, чтобы это прощание не стало окончательным и оставляло какую-то смутную надежду. Наверное, надежду на то, что когда-нибудь при каких-нибудь других обстоятельствах они смогут встретиться вновь.

Он подбирал слова и несколько раз прокручивал в уме предстоящую сцену, искренне надеясь, что сможет удержаться при Эйлин от слез и бесперспективных объяснений в любви. Это было бы так смешно и нелепо.

Он заснул только под утро, незаметно для себя.

Его разбудила сестра Нгао. Увидев ее лицо над своим, юноша вздрогнул.

– Morbleu! – (тысяча чертей!) вскрикнул он от неожиданности на французском.

Девушка смущенно засмеялась.

– Мой брат велел разбудить вас. Он сказал, иначе вы опоздаете на свой корабль.

– Корабль? Ах да…

Жан-Антуан сел в кровати и потер затекшую шею.

– А я успею позавтракать?

Она с сожалением поджала губы.

– Уже нет. Мне жаль.

– Тогда, пожалуйста, мне бы хотя бы чаю, чтобы согреться. Мне все равно еще нужно попрощаться со своими друзьями. Я возможно больше никогда их не увижу.

Лицо девушки стало растерянным и еще более сожалеющим. Неожиданно из-за ее спины донесся неразборчивый воинственный возглас, который тут же потерялся в жалком скулении и храпе. Жан-Антуан наклонился вбок и только сейчас взглянул на кровать Питера Тида. Тот сидя заснул с бутылкой крепкой местной выпивки в руке. Питер казался багрово-красным на фоне бежевых обоев и пускал слюну себе на грудь. Левый ботинок был надет на левую ногу, а правый – на правую руку. Он был безнадежно пьян.

Девушка с жалостью посмотрела на Жана-Антуана.

– Он вчера очень переживал из-за того, что остался без друзей, – объяснила она. – Я пыталась разбудить и его. Но бесполезно.

– А, – невнятно отозвался Жан-Антуан, почувствовав легкое разочарование. – Ладно. Тогда передайте, что если он когда-нибудь будет в Париже, меня там не сложно найти. Каждый человек теперь, скорее всего, знает мое имя.

– Ухты, как это интересно! – воскликнула она с восторгом. – Вы известная личность у себя на родине?

– Что-то вроде того, – тяжело вздохнув, признал он, встал и стал поправлять свою смятую одежду.

– Я сделаю вам чай, – улыбнулась она и выскочила на улицу.

Умывшись и поправив волосы, Жан-Антуан направился через двор под низким холодным небом к лестнице, ведущей к квартирке Эйлин. Дверь была не заперта, а на его стук никто не ответил. Он позвал Эйлин, но она не отозвалась. Тогда он немного приоткрыл дверь и предупредил, что входит. Однако к несчастью, Эйлин дома не оказалось.

Жан-Антуан прождал ее несколько минут, но больше времени у него не было. Он взял листок бумаги, карандаш и на туалетном столике мошенницы вывел таким же крупным витиеватым почерком, как некогда писал письмо премьер-министру Д’Отпулю:

Дорогая Эйлин!

Я уезжаю, оставляя в сердце надежду, что когда-нибудь судьба столкнет нас вновь при лучших обстоятельствах. Я искренне сожалею о том, что не смог попрощаться с вами лично и надеюсь, что ваше отсутствие объясняется не обидой за те вещи, которые я мог по глупости наговорить. В противном случае я извиняюсь и признаюсь в безграничном желании избавить вас от любой боли, какая бы вас ни тревожила, хотя и понимаю свое бессилие в данном случае. Хочу верить, что…

– Эйлин! Мне только что стало известно прозвище того самого сбежавшего участника побоища, – раздался голос Нгао за дверью. Он на минуту задержался перед приоткрытой дверью, явно почуяв перемену, потом резко вошел внутрь.

Притаившийся Жан-Антуан тут же вскочил.

– Вы?! – удивился Нгао. – Что вы здесь делаете? Где Эйлин?

– Зашел попрощаться. Очевидно, ее здесь нет, – спешно сообщил Жан-Антуан.

– Очевидно, – многозначительно согласился Нгао, пристально глядя на француза из-под приподнятых бровей. – Тогда и нам задерживаться здесь нет смысла. А кроме того, я думал, вы уже уехали в порт. Пойдемте, не хочу думать, что вы рылись в вещах мисс Вэйвуд.

– Ну что вы такое говорите, в самом деле, – сотряс руками растерянный Жан-Антуан.

– Всякое бывает, – отходя в сторону и жестом приглашая юношу на выход, строго проговорил китаец.

– Все совсем не так, – выставив палец, заверил Жан-Антуан. – Я даже не хочу об этом говорить.

Он с видом задетого достоинства направился на лестницу. Ситуация настолько сконфузила его, что он забыл не только закончить, но и подписать записку.

Спускаясь, Жан-Антуан обернулся к Нгао, закрывающему за ними дверь.

– Лучше скажите, что вы там узнали о человеке, который убежал от полиции?

Китаец повременил с ответом, раздумывая, удостоить ли юношу этой бесценной информацией или нет. Однако видимо нашлись причины, позволившие Нгао заговорить об этом с Жаном-Антуаном.

– Говорят, что этого человека прозвали Десять Кулаков. Настоящего имени никто не знает.

– Вы сказали, Десять Кулаков? – обрадовался Жан-Антуан.

– Именно так я и сказал.

– Обязательно расскажите об этом мсье Тиду, когда он проснется и, конечно же… Эйлин.

Жан-Антуан вдруг понял, что сожалеет о том, что не сможет быть рядом с друзьями в тот момент, когда они узнают эти хорошие новости. И все же сама мысль о том, что Десять Кулаков жив, позволяла жить надежде, что в конечном итоге, все, может быть, налаживается.

– Да, думаю, эти новости порадуют ваших друзей. Остается только неизвестным, почему он не встретился с вами у меня, как они и уговорились, – обращаясь больше к себе самому, заметил Нгао. – Должна быть причина, по которой он до сих пор не объявился. Впрочем, я убежден, что со временем мы ее узнаем.

Зайдя в дом Нгао, они оба остановились.

– Желаю вам приятного пути, – сдержано улыбнулся он.

В этот момент в комнату вошла его сестра.

– Ваш чай готов, – сообщила она Жану-Антуану.

– Чай? – обернулся к ней брат.

– Для нашего гостя.

– Нет, у него совсем не осталось времени, – с прежней улыбкой ответил Нгао, поворачиваясь к французу. – Мы же не хотим, чтобы из-за нашего излишнего гостеприимства он не попал домой.

Путь до порта Лондона для Жана-Антуана оказался, как ни странно, куда тяжелее и тоскливее, чем до порта Кале. Вероятно, рвать отношения с родным домом порой намного легче, чем пытаться забрать с собой как можно больше воспоминаний, направляясь туда, где ничего не сможет их оживлять. Другого багажа, если не считать кошелька, подаренного Щенком, у него не было.

В окне кэба показались вздымающиеся к небу мачты и паровые трубы. Сойдя на грязную мостовую, Жан-Антуан оказался посреди сырости и слякоти в непрерывном потоке людей. Порт Лондона встретил француза стремительной работой и плотной темной толчеей, над которой на судна поднимались грузы и доносились крики рабочих. Он с трудом отыскал нужное ему судно и успел сесть на него в последний момент.

На удаляющийся город он смотрел с облегчением, потому что все самое страшное теперь оставалось позади, но сожалел о том, что теперь он направляется туда, где у него совсем нет друзей.

Домой.

Холодные соленые брызги попадали на лицо юноши, пробуждая смутное воспоминание о его первой морской переправе, случившейся однажды туманной ночью на пароме из Кале в Дувр. Для него это событие теперь казалось очень давним. Отголоском из другой жизни. Из Франции он бежал, как трус, но возвращался совсем другим человеком. Глядя вперед, на далекую серую дымку, в которой соединялись небо и море, он не боялся встречи с Францией, а лишь чувствовал в себе толику той уверенности, которую впервые увидел в гордой фигуре разбойника на носу парома.

Жизнь Жана-Антуана Ревельера никогда уже не будет такой, как прежде. Он больше не хотел ни от чего бежать и больше ничего не боялся. Он очень устал, но теперь был готов с вызовом принять все, что готовила ему жизнь. Каким бы безумным и мрачным ни было его путешествие, оно подошло к концу, оставив неизгладимые перемены в характере молодого француза. Его путешествие подошло к концу, но его путь только начинался.

Самым непривычным впечатлением, которое он испытал, оказавшись в ночном Кале, оказалась родная речь, пусть и с северным говором, но все равно звучавшая повсюду.

Вопреки его ожиданиям, Франция несказанно обрадовала Жана-Антуана, а все случившееся в Англии сразу стало чуточку менее реальным. Он был так уверен, спокоен и рад, что даже не придал никакого значения тому, какая скверная здесь стояла погода. К тому же в целом здесь было потеплее, чем в Лондоне. Шел дождь, а ветер обрушивал на сушу большие волны. Все куда-то торопились и передвигались перебежками, а Жан-Антуан вылавливал прохожих и весело улыбаясь, расспрашивал, где не задорого может остановиться на ночь, где купить или арендовать лошадь. Собрав несколько противоречивых советов, он направился по прибрежной улице к первому из возможных мест расположения гостиницы, где надеялся отдохнуть, согреться и плотно поесть. Его приподнятое настроение и холодная погода только обостряли чувство голода.

С первыми вспышками молнии, осветившими промозглую темноту Кале, он заметил, насколько меньше стало вокруг людей. Было уже поздно, в небольших окошках гасли огни. Оказавшись у дверей гостиницы, Жан-Антуан простоял под дождем с четверть часа, но никто не открыл. Снисходительно улыбаясь тому, какой большой проблемой он сам счел бы свое положение еще пару месяцев назад, Жан-Антуан решительно направился в другую сторону, решив, что эта гостиница или переполнена, или уже давно не работает, и тот человек, кто торопливо советовал ему это место, скорее всего, имел ввиду, что сюда напротив идти не нужно.

Углубляясь на юг по прямой темной улочке, Жан-Антуан иногда оглядывался, любуясь завораживающим зрелищем качающихся на волнах мачт в прорези трехэтажных домов. Всполохи иногда освещали ему путь, иногда встречались фонари. Со временем Жан-Антуан заподозрил, что идет не туда, и стал выискивать глазами людей, могущих подсказать направление. К его счастью в следующем переулке он увидел двух мужчин и направился к ним.

Вид этих двоих при ближайшем рассмотрении напомнили Жану-Антуану двух щуплых щюпней из небылицы Чарли о том, как его ограбили во Франции. Они явно не отличались изысканными манерами, оба были худые и долговязые, а одежда висела на них словно с чужого плеча. Однако перстни, блеснувшие из темноты на их пальцах, по мнению Жана-Антуана, свидетельствовали все же о некотором достатке, поэтому он сразу решил, что разговор у них быстро сложится.

Они тоже увидели его и тоже хорошо рассмотрели, отметив новый сюртук, который Жану-Антуану когда-то подарила Эйлин.

– Добрый вечер, господа! – кивнул им Жан-Антуан.

Эти двое переглянулись и почтительно склонили головы.

– Добрый не доброй, но мы тоже рады вас видеть, – прохрипел один из них. – Чего изволите, сударь?

– Не подскажите ли, правильно ли я иду? Я только приплыл в Кале и ищу гостиницу, чтобы переждать эту ненастную ночь, прежде чем продолжить путь.

Оба переглянулись, один другому кивнул, чтобы второй ответил.

– А чего ж не подсказать-то! – выйдя из переулка, согласился второй. – Там ваша гостиница, как раз на улице, которой оканчивается этот проулочек.

– Да, мы и сами как бы… постояльцы, – хрипло гоготнув, добавил первый.

– Правда? Очень хорошо, – оживился Жан-Антуан. – Так мне туда?

Он указал между ними.

– Да, совершенно верно. Мы вас проводим, – второй положил руку Жану-Антуану на плечо и повел его в проулок.

– Ну, раз тут близко, уверен, я и сам дойду, – убирая его руку, ответил Жан-Антуан.

– Ну, сам, так сам! – бодро откликнулся первый и развернулся в проулок, беря в руки что-то до этого момента, прислонявшееся к стене дома. – Братец, оставь парня, отойди-ка в сторону.

Не успел Жан-Антуан ничего понять, как его по голове огрела лопата, оставив на ухе грязный след. Жар и треск прокатились по всему его существу, оставляя сознание на сужающемся островке существования. Он не почувствовал, как упал, но увидел, что оказался на земле. Два щуплых щюпня, отбросив лопату, торопливо затащили его в переулок, стали стаскивать с него обувь и рыться в карманах. Потом его перевернули лицом в землю, снимая сюртук, и обратно на спину, стаскивая сюртук окончательно. Вспышки молнии становились все тусклее и тусклее, а улица все отдалялась наверх, словно он проваливался в грунт посреди этих двух домов, пока окончательно не потерял связь с происходящим.

– Врач сказал, он еще не приходил в себя.

– Бедняга! Сколько парню довелось пережить.

– Это моя вина, нужно было с ним помягче.

– Бросьте этот учтивый вздор! Если бы вы с ним были помягче, дома его все равно ждал бы такой серьезный разговор, что он вероятнее всего в отчаянии решился бы на аналогичный шаг.

– На что нас только ни толкает наша юность.

– Спасибо, что продолжали искать его, Франсуа.

– Это мой долг, я оказался в ответе за все произошедшее.

– Я это понимаю, но другой на вашем месте мог этого не делать.

– Кажется, он приходит в себя.

Голоса, зазвучавшие где-то настолько близко, что ему становилось больно, стали первым признаком его возвращения к жизни. Открыв глаза, Жан-Антуан ничего не смог узнать. Все было ослепительное, слепленное, помноженное и неправильное. Настолько странное, что он даже не стал задумываться над тем, как все таким стало. Он сразу понял, что что-то не так с его глазами. Но причин беспокоиться он не нашел, поскольку пестрое смешение форм и повторяющихся контуров быстро приходило в прежнее состояние, таяло и делилось на отдаленно знакомые очертания. Помещение пусть и оставалось светлым хорошо освещенным до рези в глазах, оно хотя бы приобретало черты реальности.

– Жан-Антуан, – позвал знакомый голос. – Ты меня слышишь?

Над постелью юноши стояли два человека. Молодой с гордой статью чуть поодаль, пристально рассматривающий его, и седовласый с вытянутым благородным лицом, исполненным тревоги и надежды.

– А где… где Эйлин? – прошептал Жан-Антуан, обнаружив, что его горло и язык напрочь высохли.

– Что он говорит? – спросил молодой.

– Назвал чье-то имя, – смешавшись, ответил мужчина, стоявший ближе и вновь обратился к Жану-Антуану. – Сынок, кто такая Эйлин?

Ответный вопрос показался юноше крайне странным. Во-первых, потому что отвечать вопросом на вопрос было в соответствии с его представлениями не вежливо, а во-вторых, потому что он сам затруднялся касательно этого имени и не мог бы ответить сразу.

– Я… я не знаю, – потерянно ответил Жан-Антуан.

– Должно быть, медсестра, – предположил молодой мужчина.

– Я не знаю, – вновь проговорил Жан-Антуан, поняв, что не может найти в памяти ничего, что связывало бы его с этим именем.

Затем к нему стала возвращаться память о чем-то более существенном, и лица, обращенные к нему, постепенно стали узнаваться.

– Отец? – неуверенно проговорил юноша.

– Да, это я, – обрадовался старший Ревельер и крепко сжал руку сына в своих руках. – Как ты себя чувствуешь?

– Я? Нормально. Да все хорошо, даже! Только вот, кажется, повязка давит, и лоб чешется.

Жан-Антуан потянулся к голове, но отец его остановил.

– Не трогай, сынок, там свежие швы.

– Швы? А что случилось? – он стал искать ответа в лицах своих посетителей, но на них увидел только замешательство. Теперь он узнал молодого мужчину, это был племянник генерала Жарди, Франсуа Моно Людо.

– Вообще-то мы думали, вы нам расскажете, – сказал Франсуа. – Как вас угораздило сбежать?

– Сбежать? – ужаснулся Жан-Антуан.

– Да, это хорошо еще, что вы оказались в Кале, где у нас живет много друзей, – с облегчением сказал Франсуа.

– В Кале? – рывком поднялся Жан-Антуан.

– Разумеется.

– Что мы здесь делаем, отец? Я домой хочу!

– Но если так, не проще ли было самому вернуться? – удивился Франсуа.

– Позвольте! Вы сами все куда-то подевались, совершенно забыв обо мне. Я шел следом за вами, вы разговаривали о зайцах и… помолвке, – вдруг как-то безрадостно вспомнил он, – потом ваши голоса стали стихать и… кажется, потом я упал в какую-то яму. Какой ужас! Я провел там, наверное, неизвестно сколько времени!

– В яму? В лесу? – переспросил Франсуа и посмотрел на старшего Ревельера. – О чем он говорит, не пойму. А вы понимаете, Роббер?

Отец Жана-Антуана какое-то время, сдвинув брови, вглядывался в лицо сына, потом живо поднял голову и повернулся к Франсуа.

– Кажется, я знаю, в чем дело! Отойдемте.

Ревельер взял Франсуа под руку и отвел в сторону, потом заговорил полушепотом. Жан-Антуан мог расслышать лишь отдельные слова:

– Вероятно… он думает… на охоте… поэтому для него… как будто ничего и не было… Он ошибся, да, но… сама судьба… второй шанс… Мы не можем… отказать… целая жизнь впереди… нам придется… милосердие…

Очевидно, разговор был очень важным, при этом совершенно непонятным для юноши. В стороне они говорили еще долго, но Жан-Антуан их уже не слушал. Он осматривал общую палату, когда в открытых дверях, в свете утреннего солнца, заливающего больничный коридор, увидел Полин, приехавшую вместе с Франсуа и отцом Жана-Антуана.

Сначала его сердце забилось, он разволновался, а потом рассмотрел ее так, словно видел впервые. Ее светлые волосы золотились на широкой спине, а покатые плечи и пухленькие локотки казались еще круглее из-за нового бледно-голубого платья. Глаза с густыми ресницами блестели из-за круглых розовых щек. Она нетерпеливо и с толикой волнения перебирала коротенькими пальчиками, время от времени покусывая ноготки. Она была в точности такой, какой он ее запомнил. И все же, что-то изменилось. И скорее, не в ней, а в нем самом.

Глядя на Полин, суетящуюся в коридоре, неуклюже пытающуюся пропустить хрупкую худенькую медсестру, Жан-Антуан с какой-то светлой теплотой понял, что больше не переживает из-за ее помолвки с Франсуа.

Наверное, не так уж он был в нее влюблен.

Глава 20. Третье правило Чарли

Речные воры Восточного Лондона делились на два типа. Первые были грабителями торговых судов, ожидающих очереди на разгрузку. Они с легкостью умели проникать на промышленные объекты, пускали в дрейф большие корабли, легко проводили полицейских, брали большие объемы грузов и использовали как сподручные средства чужие лодки.

Одними из них были Лихие Малые. Несмотря на привлекательный, на первый взгляд способ заработка, и большое количество желающих промышлять этим видом воровской деятельности, таких банд в Лондоне водилось не много. Не много, в отличие от количества попыток иных стать речными ворами вроде Лихих Малых. Неудачники быстро попадались властям или, еще хуже того, становились жертвами несчастных случаев. В этом роде деятельности существовало много разных рисков. Порой, воров придавливало между бортами кораблей, или, к примеру, они оставались на дрейфующих судах и уплывали в открытое море без еды и пресной воды, пока их подельники пересаживались на лодки.

Второй тип, намного более распространенный, как в Лондоне, так и в некоторых небольших городах, составляли так называемые речные падальщики. Лондонская разновидность этих людей была наиболее омерзительна. В большинстве своем речные падальщики были настолько бедны и неприглядны на вид, что обитали в тоннелях под Лондоном и выбирались на поверхность редко. С ними не хотели иметь дел ни торговцы, ни другие воры. Грязные, бледные и смрадные, они неизменно оставались изгоями среди изгоев и даже говорили на каком-то своем варианте английского языка. Они плохо уживались даже друг с другом, поэтому существовали разрозненно. Иногда они собирались большим количеством и выслеживали незваных гостей, попадающих в тоннели, утаскивая жертв туда, где царила вечная темнота, гниение отбросов и сырость. Но основным источником их доходов являлась Темза. И Темза оставалась единственной, кто не судил их за их деяния и внешний вид, и временами радовала речных падальщиков щедрыми дарами. Все, что падало в реку, рано или поздно, попадало к ним.

Падальщиками их прозвали бывалые преступники, в течение жизни успевшие узнать понемногу обо всех неприглядных сторонах Лондона, за то, что речные падальщики вытаскивали из воды утопленников и живились, кто чем хочет. Да, падальщики носили то, в чем умирали самоубийцы и жертвы преступлений, не стирая и даже не высушивая эту одежду. Чья-то смерть всегда означала их выгоду. Они вылезали из своих нор с наступлением темноты и возвращались обратно с приходом дня. Такой распорядок дня обуславливался не только нежеланием промышлять на глазах у обычных жителей города, но и физическими особенностями, появившимися у них из-за образа жизни. И хотя солнечный свет не мог обжечь их насквозь промокшую, порой облепленную илом и нечистотами кожу, но был крайне неприятен для их глаз.

Говорят, даже Корона неоднократно пыталась вытравить речных падальщиков из тоннелей и очистить Лондон от этой омерзительной заразы, но все попытки оказались тщетными.

Как и в другие сумеречные часы одни из таких речных падальщиков вылезли сегодня на оледенелый берег Темзы, вскоре после захода солнца, чтобы поискать чего им принесет река. Их внимание тут же привлек густой запах дыма, витавший в тот день по всему Лондону после пожара на Собачьем острове. Они отдернулись и притаились, выискивая глазами угрозу, о которой мог свидетельствовать запах гари. А, не обнаружив ничего опасного, продолжили свое дело, за которым вылезли из подземелья.

Медленно и бесшумно прокрадываясь по отмели на согнутых в коленях тонких ногах к торчащим из воды столбикам и балкам, оставшимся от старой пристани, где у речных падальщиков было сооружено нехитрое приспособление для задерживания всего крупного, что могла принести река, они походили на пауков, крадущихся по паутине посмотреть, что в нее попало.

Почти не оставляя следов на воде, они по очереди залезли на одну из опор и стали перепрыгивать с одного столбца на другой. Тот, что шел впереди, всем напоминал второго, только был порядком старше и еще сутулее. Маленький, давно потерявший форму котелок, непонятно каким образом держался сбоку на его большой, обтянутой дряблой кожей голове. На костистое серое лицо с одной стороны свисали редкие длинные нити черных волос, будто водоросли, припрятанные под котелком и выбившиеся наружу. В покрытом заплатками натянутом поверх большого свитера узком фраке он чувствовал себя важно и уверенно, будто франт подземного Лондона.

Похожий на него человек при длительном рассмотрении, если таковое было возможно, оказывался молод и оттого краше не делался. Все те же черты лица, что и у его худого отца проглядывали из-под нездоровой одутловатости, грудная клетка не так ввалилась, а ноги только чуть увереннее держали тело в равновесии. Он явно считался в семье туповатым и сам придерживался того же мнения относительно своих интеллектуальных качеств, поскольку, несмотря на то, что каждый вечер они делали примерно одно и то же, он с боязливым вниманием следил за действиями отца, не в силах освоить особенности их падальщицкой рутины и словно ждал дозволения на каждое следующее свое движение. В остальном же они были одинаковы.

По указанию отца, он уселся на своем столбце, что стоял на значительном расстоянии от обоих берегов, свесил ноги в ледяную воду и руками стал загребать из воды плавающий на поверхности мусор. Его отец тем временем остановился на клочке пристани из нескольких досок и вытянул из рукава странное приспособление, сооруженное из рукоятки метлы и укрепленной на конце кочерги. Приспособление это служило для того, чтобы он легко мог подтаскивать к себе предметы, плавающие поодаль, проверять глубину реки или вытягивать что-нибудь со дна. Сынок с интересом искоса поглядывал на то, как старый падальщик управляется с этой штуковиной, будто тот свершал истинное колдовство.

Так прошло несколько молчаливых минут. Старый падальщик, сдвинув челюсть в бок от усердия, подслеповато всматривался в воду и монотонно разгребал мусор кочергой, не надеясь уже найти ничего ценного, потом вдруг раскрыл беззубый рот и издал радостный сип из недр своей гортани. Сынок замер и настороженно посмотрел на отца. Тот явно не горел желанием разделять радость неведомой находки со своим отпрыском и строго указал, чтобы сынок работал дальше и не отвлекался, а сам повернулся обратно к найденному богатству.

Сунув кочергу в воду, старик достал оттуда высокую шляпу с узкими полями. Да причем приличную шляпу, всего в нескольких местах поврежденную. Вылил из тульи воду и поспешил водрузить шляпу на голову рядом с котелком. Размер был почти его, но котелок оказался уже лишним. Старик снял котелок и хотел было снять шляпу, чтобы выбрать, что ему оставить себе, принялся вертеться, чтобы найти, куда положить кочергу, когда неожиданно увидел в воде что-то еще. Нечто заставившее его позабыть и про котелок, и про шляпу. Старик украдкой посмотрел, не наблюдает ли за ним его отпрыск и, выронив котелок, перепрыгнул на другой столбец. Остановился, жадно рассматривая теперь добычу.

Среди сцепленных льдом обломков из дома на Стрэнд, возле одно из столбцов, оставшихся от старой пристани плавало свеженькое тело. Да странное такое тело на опытный взгляд старого падальщика. Не был это ни знатный лондонец, ни всеми забытый бедняк. Не клерк и не фабричный рабочий. По виду в воде очутился не далее, как этим днем, но помер, видать не оттого. Одежда окрасилась кровяными пятнами, зато была теплой и заметной. Одень такое пальто подбитое овчиной старый падальщик сразу начал бы пользоваться уважением среди своих собратьев. А в таких невиданных сапогах выше колена он смог бы работать на большей глубине и в еще более суровую погоду. Да и прослужили бы эти сапоги дольше обычных.

Решил старый падальщик, что сегодня ему несказанно повезло, и принялся подтаскивать тело. Высунув бледный сухой язык вбок и вытянувшись на носочках над водой, старик цеплял тело кончиком кочерги, но тело никак не хотело сдвигаться с места. Провозился старый падальщик долго и без толку и стал раздражаться. Движения его стали все порывистее, а кочерга била по телу и воде все громче, привлекая внимание сынка, с подозрением время от времени следящего за отцом.

Наконец, старик подтащил тело ближе, поддел его за ногу и отправил в сторону берега, туда, где над водой высился узенький островок древесного настила, оставшегося от пристани. Там бы старик смог обчистить тело, закрывшись спиной от взглядов своего отпрыска. Так он и поступил. Перепрыгнул с одного на другой по нескольким столбикам, время от времени подтаскивая тело, и вот уселся на досках, отложил кочергу и стал стаскивать с плавающего тела сапог.

Но и у его сынка сегодня выдался богатый на любопытные находки вечер. Рядом с ним в воде что-то блестело, и он никак не мог разобрать, что это и как глубоко находится. Очевидно, это нанесло посуду или столовое серебро из Стрэнда, а может обломки золоченых предметов. Сынок падальщика таращился на этот блеск, соображая, что ему делать, как достать это добро на поверхность, когда услышал в стороне короткий вскрик и тяжелый всплеск воды. Бросив взгляд на звук, он не обнаружил ничего и даже своего отца.

Молодой речной вор тут же вскинулся и едва удержался на своем столбце.

– Па? – испуганно позвал он.

Густые сумерки в ответ хранили молчание.

– Па, ты где? Эй?

Он увидел кочергу, лежащую на остатках пристани и длинный сапог, и начал прыгать по столбцам в том направлении, продолжая звать старика. Однако движение в реке заставило его остановиться. Инстинктивно сынок падальщика почуял угрозу.

По опоре развалившейся пристани взбирался незнакомый ему человек. В темном отяжелевшем от воды пальто, с темными мокрыми космами волос, он казался большим и страшным на фоне зеркальной ряби Темзы. Он поднялся и потянулся за своим сапогом, но внезапно из воды вынырнул старик и закричал своему отпрыску:

– Хватай поганца!

Человек, вылезший из воды, понял, что старик здесь не один и мгновенно увидел его притаившегося сынка. Младший падальщик вздрогнул и растерялся, а старик с проклятьями и оскорблениями кинулся вслед за незнакомцем, чтобы сбросить поганца в воду, утопить и присвоить все его добро себе.

Худые костистые пальцы вцепились в пальто незнакомца. Старый падальщик заверещал и принялся вновь звать сынка. Поняв, что ему не в одиночку придется справляться с человеком из воды, сынок поспешил на подмогу, но снова остановился как вкопанный – незнакомец кочергой ткнул старика в глаз и следом наотмашь зашиб его сапогом по голове.

Крик старика прервался сразу же, и тот, окаменев, плюхнулся в воду и больше не показывался. Человек в пальто с презрением плюнул ему вслед и что-то неразборчиво проговорил, скорее всего, посетовав на ужасную вонь. Для слуха речного падальщика нормальная речь была такой же непривычной, как для обычных людей речь падальщиков, поэтому младший падальщик не понял даже, к кому тот обращался, и сильно испугался, когда безумные блестящие глаза на мокром полном ярости и насмешки лице обратились к нему.

Он кинулся бежать к берегу, в надежде, что успеет добраться до тоннеля, но человек из воды оказался проворен и быстр. Босой на одну ногу он резво скакал со столба на столб, размахивая по воздуху своим сапогом и кочергой в другой руке. А когда сынок старика спрыгнул на берег и побежал вдоль русла, незнакомец запустил в него кочергой. Железный предмет попал тому по ногам. Его ноги заплелись, и младший падальщик рухнул лицом в лед.

Позади раздался треск – это человек из воды перепрыгнул со столба на последний перед берегом островок досок. А затем сынок падальщика вновь услышал его голос. Только на этот раз незнакомец сказал что-то другое, падальщик даже расслышал, что именно:

– Никогда не мешай проигрывать другим и никогда не проигрывай сам.

Он перевернулся и посмотрел на звук голоса. Человек стоял очень близко. Сынок старика засуетился, лежа на земле, попытался отползти и тут же замер, в страхе глядя на выпрямившуюся на бледно-фиолетовом фоне южного берега фигуру. Оживший утопленник не двигаясь стоял на досках в паре футов над водой и держал в руке свой сапог.

– Че? – потеряв голос, испуганно спросил сынок падальщика.

– Никогда не мешай проигрывать другим и никогда не проигрывай сам, – быстро звонко и словно нараспев отчеканил утопленник.

– И че эт значит?

– Это третье правило Чарли.

За время, на протяжении которого падальщик обдумывал услышанное, незнакомец спрыгнул на берег.

– А второе какое?

– Никому не открывай своих тайн, иначе они перестанут быть тайнами, – с прежней интонацией скороговоркой объяснил тот.

– А первое?

– Никогда не плати за то, что можешь получить бесплатно, – все тем же лучистым голосом произнес человек из воды.

Ответы, казалось, еще сильнее напугали речного падальщика. Он отполз назад и совсем уже не понимал, что случится дальше, но от страха вопросы сыпались из него, как коровий помет.

– А кто этот Чарли? И че эт он вдруг правила свои сочиняет?

– Это я. Разбойник по имени Чарли Бродячие Штаны. И я придумываю, потому что мне можно, – криво ухмыльнувшись на одну сторону лица, торжественно и одновременно угрожающе возвестил Чарли.

Сынок падальщика сдвинул брови в напряженной попытке понять все происходящее и стал блуждать сосредоточенным взглядом по отражениям в поверхности воды, а когда поднял глаза к Чарли уже открывая рот, чтобы вымолвить что-то еще, разбойник, хорошенько размахнувшись, огрел его по голове своим собственным сапогом и лишил беднягу чувств.

– Много болтаешь, – сварливо упрекнул Чарли распластавшегося на земле падальщика и пнул его босой ногой для верности.

Обрадовавшись наступившей тишине, Чарли отошел к стене набережной и облокотился на нее, надевая сапог. Мокрый и скользкий сапог нисколько не желал сделать поставленную задачу легкой. А когда разбойник все же натянул сапог, нога уперлась во что-то колючее. Пораздумав с минуту, хватит ли у него сил стащить чертов сапог и вытряхнуть из него сор, Чарли недовольно принялся вытаскивать ногу, а когда справился и запустил в сапог руку, то нащупал что-то странное. Какой-то неровный квадратный камешек закатился ему на пальцы, и он вытащил его на холодный сумеречный свет.

Добродушная плутоватая улыбка озарила уставшее лицо.

– Не забыл про меня, да? – уже зная ответ, обратился Чарли к шероховатому камню бледного песчаного цвета как к старому другу. – А я уж было подумал после Щенка, что ты обиделся на меня за что-то.

Повертев камешек в пальцах и с интересом рассмотрев стрелянные дыры в своих одеждах, Чарли сунул Византийский камень в потайной карман пальто, похлопал себя по карманам, достал промокший сверток курительной смеси и выбросил на ледяную корку берега. Сунул руку в карман брюк и с трудом вытянул свою трубку, оплетенную серебряной лозой. Находка, похоже, очень ободрила разбойника, и ему оставалось только убедиться, что он не потерял последнюю важную вещь.

Мешочек с золотой стружкой, некогда бывшей кулоном, принадлежавшим Аделине, лежал в наружном кармане пальто. И теперь он точно знал, что это за вид волшебства. Как и знал теперь значение имени Аделина.

– Еще бы согреться где… – вновь натягивая сапог, пробормотал Чарли.

Закончив с сапогом, он схватился за голову, поняв, что потерял шляпу. Впрочем, мокрую он бы сейчас все равно не стал надевать и потому решил, что нужно будет найти новую.

Он подозрительно огляделся по сторонам, словно выискивая кого-то в темноте, и побрел по-над каменной стеной набережной, гадая, что ему встретится раньше, лестница, или поднимающийся уровень воды.

Спустя несколько часов Чарли пришлось стащить пару кошельков, чтобы купить себе еды и взять кэб до Сити. Разбойник ехал, часто выдыхая на замерзшие пальцы, и с любопытством рассматривая неуловимую перемену, отпечатавшуюся на каждом доме, на каждой подворотне. После всех происшествий, в городе словно застыла незримая тревога. Даже оживленные улицы слишком рано становились пусты, а его кэбмен казался каким-то нервным и напуганным. Чарли вышел у одинокого уличного фонаря, заливавшего перекресток тусклым янтарным светом сквозь засмоленные окошки. Кэб отъехал, но Чарли остался на месте, прислушиваясь к улице в ожидании появления кого-то другого.

Он не сомневался, что липкое и такое же холодное, как его промокшая одежда, чувство преследования не иллюзия. За ним уже давно присматривала пара дьявольски цепких глаз. Тот, кто побывал в его тайнике, не был Хитклифом, джентльменом с красными конвертами, нет. Хитклиф понятия не имел об этом месте, иначе уничтожил бы его в попытке разрушить неведомый ему чуждый мир разбойника. Тот, кто побывал в его тайнике, напротив, являлся частицей того огромного мира, что Хитклиф называл безумствами Чарли.

Разбойник осмотрел крыши домов, ища там блеск больших красных глаз, о котором уже несколько лет писали разные газеты, и направился в темноту длинного узенького проулка, на середине которого, свернул влево и вскоре оказался в маленьком внутреннем дворике.

Он пригляделся к свежему снегу, неравномерно покрывающему внутренний дворик, и решил, что кто-то недавно снова приходил сюда, но в тайник на этот раз не проникал. Этот кто-то даже не спускался на землю. Снег был сброшен с крыш его длинными неуклюжими ногами.

Быстро оглядевшись еще раз, разбойник спустился в тайник.

В темноте подвала попадающий с улицы свет разливался, преломляясь и отражаясь от сотен пыльных банок, выставленных на всех стеллажах и по периметру этого помещения с низким потолком. Чарли двинулся к единственному стеллажу, расположенному вдоль стены напротив входа, залез на невысокий табурет и схватился за банку с яркой голубокрылой бабочкой.

Опустив банку на пыльный стол, Чарли откупорил механизм, удерживающий крышку плотно закрытой, взял со стола лопатку и подсадил крышку снизу вверх. От банки тут же повеяло спертым, сладковато-соленым запахом. Чарли запустил руку в банку и достал со дна стеклянную пробирку. Из этой пробирки два месяца назад он извлек золотую пыль. Теперь пора было вернуть волшебную пыль в безопасное место до времен, когда волшебство, заключенное в частичках кулона Аделины, которую он так любил, снова сможет пригодиться ему. Хотя правда заключалась в том, что какая-то часть Чарли уже не так сильно верила в то, что волшебство существует. Он просто понимал важность этой золотой стружки и знал, что хочет ее сохранить.

Осторожно пересыпав пыль в пробирку, заткнув сверху платком и пробкой, Чарли стал рыться в столе и на полках в поисках свечи и спичек, чтобы запаять колбу воском.

Свет свечи преобразил помещение и сделал его чуточку гостеприимнее. При свете Чарли лучше рассмотрел шрамы, оставшиеся от утреннего сражения. Сражения всей его жизни, в результате которого он узнал о себе нечто очень важное, о чем следующие двенадцать лет тоже решил не вспоминать.

Он вернул пробирку на дно банки с засахаренной голубой бабочкой, с тоскующей улыбкой глядя на то, как пробирка укладывается на дно, и, гадая, как долго теперь не притронется к этой банке. Короткий язычок пламени свечи отразился сквозь толщу мутной жижи и стекло в крупицах золота на дне банки, заставив разбойника улыбнуться шире.

Он закрыл банку с голубокрылой бабочкой и поставил ее обратно на стеллаж. Вернулся к столу со свечой и оглядел освещенное помещение, прежде чем задуть огнь, думая о том, что вернется сюда еще не скоро, затем наклонился над столом, и тайник погрузился в прежнюю темноту.

Впрочем, взамен темнота эта наполнилась одиночным бравым пением разбойника:

Лица он сжигает Над домами все летает Взрослых им пугают Детей он пожирает Джек Башмаки-Пружинки Ох, Джек Башмаки-Пружинки!

В добрых предчувствиях о будущем и наконец с правдивыми представлениями о своем прошлом, Чарли двинулся вдоль стеллажей к лестнице. Решительная улыбка теперь так и растягивалась у него на каждом слове песни, и он сожалел лишь об одном. Что не даст себе как следует согреться, после продолжительного купания в ледяных водах Темзы.

А у самых дверей, он неожиданно затормозил и прервал свое пение. С минуту он стоял не оборачиваясь, потом настороженно покосился на одну из банок на центральном стеллаже, в которой мерцали большие раскидистые изумрудные крылья.

Это может пригодиться в его новом деле, подумал Чарли. В далеких суровых краях.

Конец

Январь 2011 – март 2013

Примечания

1

Па-де-Кале (фр.) пролив между материковой частью Европы и островом Великобритания, также известный, как Дуврский пролив

(обратно)

2

На самом деле, бак – действительно, также обозначает посуду, употребляемую для приёма пищи команды на корабле, но он, очевидно, этого не знал.

(обратно)

3

Эдуард II – английский король из династии Плантагенетов, правил с 1307 по 1327 годы. Во время правления создал о себе противоречивую репутацию, благодаря ряду непопулярных решений и военных неудач в Шотландии. Использовал репрессивные меры по отношению к внутренним врагам, конфискуя их земли и прибегая к показательным казням. Его собственная жена примкнула к оппозиционным силам и способствовала его отречению от престола в пользу их сына, Эдуарда III.

(обратно)

4

Нувориш (фр). Быстро разбогатевший человек. Поначалу слово имело пренебрежительный оттенок и использовалось аристократией применительно к выскочкам из низкого сословия, чей культурный уровень и манеры не соответствовали их высокому доходу.

(обратно)

Оглавление

Глава 1. Конфуз

Глава 2. Pas de Calais1

Глава 3. Два билета

Глава 4. Человек, который нанял банду

Глава 5. Великий разбойник вернулся

Глава 6. Бабочки в сахаре

Глава 7. Канун Рождества

Глава 8. Кулачный бой

Глава 9. Второй мистер Фокс

Глава 10. Скверное предзнаменование

Глава 11. Месть Сканлана

Глава 12. Второе правило Чарли

Глава 13. Волшебства не существует!

Глава 14. Пыль и пламень

Глава 15. Снег и пепел

Глава 16. Артуро

Глава 17. 12 часов до конца

Глава 18. Странное воспоминание

Глава 19. Путешествие, которого никогда не было

Глава 20. Третье правило Чарли Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg